VI

Рассмотрим теперь с той же точки зрения историю развития мировоззренческих разногласий Ленина и Богданова. Оба теоретика родились в одном и том же 1870 г., и первые их значительные работы вышли в свет в момент подъема массового рабочего движения в середине 1890-х гг. Тем самым они заявили о себе как о представителях нового поколения русских марксистов, которые, отталкиваясь от теоретических позиций, уже созданных Плехановым, увидели ситуацию новым взглядом. Оба сумели правильно сориентироваться в ее развитии, разработали и осуществили верную тактику на период подготовки и совершения буржуазной революции 1905-1907 гг.

Главным ее вопросом был аграрный вопрос, радикальное решение которого предусматривало отмену частной собственности на землю. А далее имелась альтернатива. С марксистской точки зрения землю следовало национализировать - передать в монопольную собственность государства, с последовательно буржуазной - социализировать, т.е. передать землю в пожизненное пользование тем, кто ее обрабатывает. Главным препятствием для реализации обоих решений являлось феодальное землевладение, главным оплотом которого была монархия. Царь, как известно, являлся крупнейшим помещиком России. Следующей по значению задачей буржуазной революции было введение демократических свобод в форме хотя бы конституционно-парламентской монархии. В принципе, это была задача даже не революционного, а либерального движения, но в целом наши либералы в те времена были слишком реакционны для зачинания такой борьбы и для руководства ею.

Революция 1905-1907 гг., добившись введения демократических свобод, частично выполнила поэтому только свою программу-минимум, а ее программа-максимум в полном объеме оказалась осуществленной лишь в результате победы социалистической революции.

Ключевыми вопросами тактики социал-демократов России в Первой русской революции были вопросы о классовой гегемонии в революции и о взаимодействии рабочего класса с крестьянством. Плеханов, как известно, в отличие от Ленина и Богданова однозначно не признавал гегемоном буржуазной революции пролетариат. Далее Плеханов признавал крестьянство в целом реакционным классом, а Ленин с Богдановым, признавая наличие у крестьянства революционного потенциала, призывали к созданию союза рабочего класса и крестьянства при гегемонии пролетариев.

С точки зрения своих главных целей, буржуазная революция в России произошла, условно говоря, в три этапа. На первом этапе, в 1905-1907 гг., была частично выполнена программа-минимум. На втором этапе, в феврале 1917 г., была вполне выполнена программа-минимум и осуществлен определенный задел для реализации в дальнейшем программы-максимум. На третьем этапе, в октябре 1917 г., выполнение программы-максимум было завершено. В этом плане, по сравнению и в отличие от Плеханова, Богданов проявил себя вполне достойным союзником Ленина на момент осуществления первого этапа революции, а сразу затем пути двух видных революционеров круто разошлись.

Получается, что на период условно представленного мной первого этапа буржуазной революции Богданов, в отличие от Плеханова, был научным коммунистом, а сразу затем выступил как ревизионист. Его теоретический уровень, следовательно, изначально не был достаточно высоким для освоения задачи полного осуществления буржуазной революции. В самом деле, достижения первого этапа, несмотря на поражение революции в целом, были вместе с тем очень даже значительными, что с одной стороны могло приносить глубокое удовлетворение, а с другой стороны одновременно глубоко деморализовать, а это в итоге могло привести и привело к принципиальному отстулению от марксизма.

В период утробного развития социал-демократии в России основоположники не были уверены в том, что росшее в стране на их глазах революционное движение сумеет единым натиском низвергнуть царизм, но в том, что оно сможет добиться в сравнительно близком будущем введения демократических свобод, они нисколько не сомневались. Замечу, что речь идет здесь именно о революционном движении буржуазии, поскольку социал-демократическое движение в те времена пребывало еще в зародышевом состоянии и Маркс и Энгельс относились к нему сдержанно, поддерживая притом самые дружеские отношения с рядом выдающихся народников (Даниельсон, Лопатин, Лавров и др.).

Выходит, что основоположники серьезно не анализировали проблематику свержения самодержавия в России, поскольку считали, что для успеха представлявшейся им близкой мировой революции достаточно будет значительного ослабления царизма в результате ограничения его мощи вследствие введения, под революционным натиском внутри страны, демократических свобод. Это показывает, насколько ответственно классики подходили к данному вопросу, находя его решение в высшей степени непростым и нелегким.

Сам по себе первый этап буржуазной революции в России был призван стать, как представлялось Марксу и Энгельсу, достаточным импульсом для начала мировой революции, собственное время начала которой было ими точно не определено. И вот настал тот самый момент, когда демократические свободы в стране оказались завоеванными, царизм остался несвергнутым, а мировая революция еще не разражалась. Оставалось неясным, когда удастся свергнуть самодержавие и когда относительно этого события начнется мировая революция - раньше или позже. В России и в целом мире, в результате, сложилась исторически новая обстановка, к которой оказалась вообще неприменима буква доленинского марксизма, поскольку его предсказание дословно не сбылось.

В изменившейся таким образом ситуации оказалось уже вообще невозможным обойтись без оригинального теоретического вклада в научный коммунизм Маркса и Энгельса. Более того, дословное ("от сих до сих") следование ему оборачивалось на практике фактическим следованием объективистской буржуазной догме, заданной раз и навсегда мертвой самой по себе прогностической схеме.

Одной из ряда именно такого рода догматических интерпретаций коммунизма основоположников и явилась доктрина пролетарской культуры, с которой выступил А. А. Богданов сразу же после окончания революции 1905-1907 гг., когда он возвел в абсолют тот момент, что революционеры должны быть буквально пролетарскими. Строго говоря, основные принципы мировоззрения Александра Александровича, точно так же, как ранее и у Плеханова, были изначально марксистскими лишь по форме, а не по содержанию.

Богданов вступил в социал-демократическое движение, как уже отмечалось выше, одновременно с Лениным. Поскольку к тому времени русский марксизм уже был основан в теории Плехановым, такой шаг ему было сделать несравнимо проще и легче Георгия Валентиновича. Тогда в России происходило буквально повальное увлечение демократической интеллигенции марксизмом, у которого была также и отрицательная сторона. В качестве марксистской в революционных кругах в большом объеме циркулировала и разнообразная реформистская и вульгаризаторская литература, знакомство с которой часто оказывало решающее влияние на формирование взглядов. Этот фактор, в частности, во многом обусловил возникновение в России в самом конце XIX в. "экономизма". Ситуация осложнялась, с другой стороны, одновременно и тем, что не была вполне закончена теоретическая борьба с народничеством, а в ней приходилось объединять силы с так называемыми "легальными марксистами" (катедер-социалистами).

Тогда перед участниками уже достаточно широко разросшегося социал-демократического подполья стояла задача создания в ближайшем времени марксистской партии и, соответственно, формировались разные теоретические подходы к ее решению. И в этой мировоззренчески крайне сложной ситуации перед революционными социал-демократами стояла, как и перед Плехановым в момент его разрыва с народничеством, все та же задача принять участие в буржуазно-демократической революции. Подойти к ее решению, несмотря на большие или меньшие эклектические шатания, в целом методологически верно не было для революционеров, примкнувших к Ленину в момент возникновения РСДРП(б), сложным делом. Труднее было сориентироваться в проблематике первого этапа революции, которая составляла лишь часть всего комплекса проблем борьбы с самодержавием.

Здесь можно было оказаться на более высоком теоретическом уровне по сравнению с Плехановым, но сам по себе вопрос во всей его совокупности встал к тому времени уже на порядок глубже частной проблемы первого этапа буржуазной революции.

К тому моменту Ленин уже успел придти к выводу о том, что революция в России будет происходить в высшей степени своеобразно. Царизм настолько обострял социальные противоречия в стране, что после его свержения не следовало рассчитывать на исторически продолжительную полосу движения российского пролетариата к социалистической революции в условиях буржуазной демократии. Грядущая революция в России представлялась с этой точки зрения перманентной - почти сразу после свержения самодержавия должна была разразиться социалистическая революция, что и произошло позднее на самом деле.

Однако, в исходе первого этапа буржуазной революции лучшие представители рабочего класса страны погибли на баррикадах, оказались в эмиграции, в тюрьмах, на каторге и ссылке, и из-за этого движение оказалось, можно сказать, обезглавленным. До нового революционного подъема должны были еще пройти годы, а в тот момент наступала полоса безвременья, когда профессиональным революционерам приходилось начинать работу в среде радикально настроенных рабочих с неофитами, можно сказать, заново. Трудно было точнее определить, насколько долго затянется эта полоса безвременья, и потому Богданов призвал свернуть все формы легальной борьбы и повести одну только нелегальную работу, причем с одними лишь наиболее развитыми пролетариями.

В этой позиции Богданова можно было бы усмотреть, так сказать, отрыжку лассальянства, представлявшего крестьян слитыми вместе с остальными непролетарскими слоями и классами в "единую реакционную массу" (такой была, к слову, и позиция Плеханова), однако подход Александра Александровича не был настолько же прямолинеен, но был глубже.

Дело в том, что роль крестьянства в пролетарской революции он правильно понимал и здесь у него не было принципиальных разногласий с Лениным. Богданов так же считал, что социалистическую революцию рабочий класс в России может совершить только в союзе с крестьянством. Принципиальные расхождения обнаруживались в том, каким образом и какую партию надо строить для грядущего второго этапа революции, и в том, как следует этой партии строить в данной связи союз двух названных классов.

Как же получилось так, что здесь Ленину мировоззренчески оказался ближе Плеханов, с которым у него, казалось бы, имелись значительно более глубокие партийные разногласия? В период подготовки второго этапа революции началась борьба за сплочение под лозунгом свержения самодержавия максимально широкой части общества, и в изменившейся таким образом ситуации Плеханов как марксист, хотя и давно отставшей от передовой части движения генерации, стал годным в союзники, в то время как Богданов выступил как опаснейший противник. Ведь партия к тому моменту достаточно вызрела для того, чтобы проявлять себя не в одной только сфере подпольной деятельности среди одних лишь наиболее развитых пролетариев. Полная концентрация на такой работе вела к неминуемой деградации и представлялась фатальной ошибкой.

Сам по себе этот вопрос рассматривался в советской историографии КПСС и истории марксистско-ленинской философии, но, к сожалению, отнюдь не достаточно полно. Дело описывалось таким образом, будто бы с выходом в свет книги "Материализм и эмпириокритицизм" и с рассмотрением персонального дела Богданова на расширенном заседании редакции газеты "Пролетарий" (июнь 1909 г.), на котором он был исключен из РСДРП(б), вопрос был полностью исчерпан. В действительности теоретическая полемика Богданова с Лениным на этом вовсе не прекратилась.

При изучении конкретного мировоззрения порой оказывается чрезвычайно плодотворным попробовать взглянуть на него глазами оппонентов. Богданов, как известно, в печати просто не отреагировал на критику его воззрений, изложенную в книге "Материализм и эмпириокритицизм". Но в самом конце 1917 г. Александр Александрович неожиданно выпустил брошюру "Вопросы социализма", состоявшую из статей, в которых содержалась резкая критика основных положений "Государства и революции".

В богдановской брошюре было интересно рассмотрено происхождение так называемого военного коммунизма. Описывалась история введения карточно-распределительной системы, продразверстки и других чрезвычайных мер государства, принятых еще при царском правительстве во время Первой мировой войны. Автор показал закономерность и необходимость реализации масштабного государственного вмешательства в хозяйственную жизнь в эпоху империализма и назвал эту политику военным коммунизмом. С той же точки зрения он проанализировал идейно-организационные изменения большевистской партии, происшедшие в обстановке войны. Партия, по его заключению, утратила необходимый для революционного действия дух товарищества и уподобилась армии, состоящей из беспрекословно подчиняющихся командирам солдат, которые не умеют думать и действовать самостоятельно. А Ленин, как глава правящей партии и правительства, сделался по существу политическим диктатором.

В этой критике Богданов не был оригинален. Аналогичные по сути претензии к большевикам и их вождю выдвигали Бернштейн, Каутский, Плеханов и другие лидеры Второго Интернационала. Последние считали Октябрьскую революцию исключительно политической авантюрой, не имеющей ничего общего с марксизмом. По их мнению, большевики после свершения Февральской революции должны были дожидаться начала мировой революции в промышленно развитых странах и ни в коем случае самим не захватывать власть.

В отличие от бернцев, Богданов не считал социалистическую революцию в России исключительной авантюрой, поскольку понимал, что в сложившейся в стране к осени 1917 г. обстановке захват власти большевиками был неизбежен. Поэтому он не осуждал бывших товарищей по партии за их поступок. Сожаление и протест у него вызывало сознание того, что РСДРП(б) в том виде, в каком она пришла к революции и ее совершила, объективно не могла, как ему представлялось, построить что-либо иное, кроме казарменного коммунизма.

Анализируя избирательную систему Советской власти, которая отдавала предпочтение рабочим при соответственном ограничении прав крестьянства, он приходил далее к выводу о том, что такая форма диктатуры пролетариата в будущем непременно разразится масштабными эксцессами и в итоге потерпит историческое поражение. Однако Богданов не противопоставил этому реалистического конструктива, а следовательно, сошелся в конечных выводах с социал-реформистами, которые, принципиально отвергая систему Советов, отстаивали буржуазный парламентаризм.

Богдановская схема исторически длительного накопления элементов пролетарской культуры в условиях сохранения антагонистического общества была чрезвычайно близка представлениям социал-реформистов, сводившим на нет момент пролетарской диктатуры и революции. Однако в той вновь изменившейся качественно исторической обстановке по сравнению с меньшевиками Александр Александрович оказался все-таки ближе к большевикам, поскольку, сохраняя к ним критическое отношение, искренне желал им политического успеха и стремился практически ему содействовать.

Пытаясь бороться с казарменным коммунизмом, первопричину которого Богданов правомерно обнаруживал в общей культурной отсталости России и в чрезвычайщине, порожденной Первой мировой войной, в последующие годы он активно участвовал в создании Пролеткульта и входил в число его главных теоретиков и руководителей. А Ленин, как известно, признавал концепцию пролетарской культуры интеллигентскими выдумками, утверждая, что стране крайне не хватает обыкновеннейшей буржуазной культуры, на приобретение которой должны были, по его словам, уйти десятилетия.

При всех значительнейших идейных расхождениях Богданова и Ленина объединяло здесь, в противовес Сталину и Троцкому, преодоление р-революционного нетерпения, леваческого максимализма, наличие реалистического представления о темпах и о сложности содержания движения к социализму в условиях диктатуры пролетариата. Богдановщина, представлявшая собой мировоозрение, в корне отличавшееся от ленинизма, была, следовательно, вместе с тем идеологической платформой сталинизма и троцкизма, существенно отличавшейся от них по глубине.