V

По представлениям Маркса и Энгельса, грядущая социалистическая революция должна была быть мировой. Роль ее гегемона отводилась рабочему классу континентальных промышленно развитых стран Западной Европы, т.е. в самую первую очередь Германии и Франции. Пролетариату Англии при этом отводилось второстепенное значение, поскольку буржуазии Великобритании к концу XIX века удалось сильно ослабить его революционный потенциал посредством подчинения тред-юнионизму. Вместе с тем основоположники научного коммунизма считали, что грядущая мировая революция должна была начаться со всенародного антиправительственного восстания, буржуазной революции, в России, которая (последняя) играла тогда весьма существенную роль в мировой политике - как мировой жандарм.

Представляя будущую мировую революцию таким образом, Маркс и Энгельс не ставили при этом вообще задачи создания партии революционных социал-демократов в России. В том плане, в каком им виделась ближайшая революционная перспектива, такая задача могла ставиться и выполняться факультативно. Другими словами, ее постановка и выполнение сами по себе отнюдь не противоречили основополагающим принципам марксизма, но скорее вытекали из него как естественные логические следствия. Для этого требовались только наличие в стране некоторого количества пролетариата и достижение его передовым слоем достаточно высокого уровня сознательности.

Плеханов перешел от народничества к марксизму в момент, когда эти условия появились в минимально достаточном виде. Ленин активно вступил в движение, можно сказать, в момент начала массового рабочего движения в России, когда условия, о которых идет речь, успели увеличиться до уровня полной достаточности. А вместе с тем изменилась и постановка вопроса о грядущей мировой революции научным коммунизмом, которая у Маркса, Энгельса и Плеханова совпадала.

Если в доленинском научном коммунизме пролетариату России и его партии, которая в близком будущем могла быть создана, отводилась факультативная роль, то в ленинском научном коммунизме рабочий класс нашей страны и его партия начали приобретать все более существенное значение, отодвигая вместе с тем на второстепенные роли пролетариат и партии Германии и Франции, которым в марксовом научном коммунизме отводилось фактически монопольное место.

Рассматривая ленинский научный коммунизм в таком плане, мы можем легко выделить сразу два основных периода его развития. В первые 20 лет своего существования (1894-1914 гг.) ленинизм не выходил за пределы вышеописанного представления доленинского научного коммунизма о грядущей мировой революции. В 1915 г. был сделан вывод о возможности победы социалистической революции первоначально в одной стране, находящейся в сплошном капиталистическом окружении, в частности, в России. Предполагалось, что период период пребывания в сплошном капиталистическом окружении будет недолгим - до нескольких лет. Однако практика в дальнейшем показала ошибочность представления о длительности этого срока. Соответственно этому правомерно заключить, что первый период второго этапа развития ленинизма продолжался с 1915 по 1919 г.

Затем Ленин был вынужден констатировать, что периоду пребывания в сплошном капиталистическом окружении суждено длиться несколько десятилетий вплоть до окончания представлявшейся неизбежной в будущем новой мировой войны, побочным продуктом которой должен был явиться каскад социалистических революций в промышленно развитых странах. Так оно и произошло затем в действительности, и соответственно тому мы имеем право датировать второй период второго этапа развития ленинизма 1920 - вторая половина 1940-х гг.

А в плане разведения понятий марксова и ленинского научного коммунизма правомерным будет противопоставлять первый второму в их наиболее развитых формах, а именно сравнивать марксизм с ленинизмом заключительного, второго периода второго этапа его развития.

Здесь мы должны в самую первую очередь обратить внимание на то принципиальнейшее различие, что доленинскому научному коммунизму задачи совершающейся социалистической революции виделись в некоей исторической перспективе, а ленинизм занимался уже их практическим разрешением. В таком общетеоретическом плане оба учения представляются тождественными. Различия выступают только уже при более детальном, конкретном рассмотрении.

Доплехановский научный коммунизм совсем не включал в себя категории российского рабочего класса. В ленинизме ей придавалось первостепенное значение и она помещалась в один ряд с категориями пролетариата всех остальных промышленно развитых стран. Вместе с тем приобретал ключевую роль вопрос о той конкретной роли, которую русский пролетариат должен был играть в этом ряду. Он поднимался и рассматривался также и в непротиворечившем марксову плехановском научном коммунизме. По Плеханову, историческим призванием российского рабочего класса было участие в буржуазной революции в стране. С точки зрения мировой революции, как последняя представлялась основоположникам, этого было уже, во всяком случае, по самой минимальной мере, достаточно.

При несколько ином стечении исторических обстоятельств буржуазная революция в России, как это представлялось Марксу и Энгельсу, могла произойти еще и при их жизни, т.е. в последнем двадцатилетии XIX в. И внутри страны эта революция могла заполучить не марксистское, а буржуазное теоретическое обоснование. Другими словами, объективно перед Плехановым в момент, когда он выступил родоначальником русского марксизма, стояла не глобальная мировоззренческая, а частная, конкретная революционная задача приложить применительно к России самую общую схему марксизма в целях переориентации и подготовки революционеров страны на совершение не социалистической (как представлялось народникам), а буржуазно-демократической революции. Причем, в начале 1880-х гг., когда это происходило, было еще совершенно неясно, как скоро произойдет буржуазная революция, будет ли она единовременной или ее придется совершать в несколько этапов и в чем будет заключаться содержание каждого из них. По самому условию задачи на описанном уровне абстракции эта схема объективно изначально не могла вполне согласовываться с марксизмом основоположников. Постольку мировоззрение Плеханова, порвавшего с народничеством, с самого начала отнюдь не могло и не должно было быть до конца последовательно марксистским. В тот момент для него было совершенно достаточным совпадать с марксизмом по форме в существеннейших моментах. Другими словами, в тот момент мировоззрение Плеханова могло

быть скорее в действительности объективистским - воспроизводящим в точности ту же самую форму, но имеющим в корне отличное содержание, но это давало уже, тем не менее, достаточное основание для того, чтобы признавать его на тот момент, период адекватным учению Маркса и Энгельса.

Суть в том, что до выступления Плеханова в качестве русского неофита марксизма передовая отечественная общественная мысль была в состоянии предъявить только одну альтернативу. Первой составляющей выбора было революционное народничество, а другой - позитивистский катедер-социализм, который положительно принимал все учение Маркса за исключением его смыслообразующей революционной части. Поэтому потенциально движение передовой общественной мыли России того времени к марксизму было возможным с одного из этих двух основных направлений.

В переводе на тот язык, на котором я представлял рассматриваемый сюжет выше, перейти к марксизму тогда в России можно было от объективного идеализма Гегеля или от метафизического материализма Фейербаха. Маркс двигался к открытию собственного учения от Гегеля, творчески усваивая критику последнего Фейербахом. Русские народники уже пришли от Фейербаха, достойнейшим аналогом которого у нас в стране выступил Чернышевский, к народничеству, т. е., прошли вперед, но совершенно не в ту сторону, в которую им следовало двигаться. И чтобы попасть на правильный путь, им следовало затем еще раз отступить назад к Гегеля, чтобы затем еще раз заново, по-творчески, переосмыслить Фейербаха и Чернышевского. Такую именно сложную траекторию развития и поимело мировоззрение Плеханова в канун его перехода к марксизму.

А в то же самое время в стране имелись представители интеллигенции, непринимавшие народнических взглядов с позиций катедер-социализма, переводившие, подобно супругам Яковенко, произведения Маркса и Энгельса на русский язык. В отечественной историографии их окрестили ранними марксистами, хотя в действительности они марксистами не были ни в коей мере. К таким именно "марксистам" и относились участники группы Благоева, мировоззрение которых оставалось в целом революционно-народническим.

Что же касается Плеханова, то в тот момент на фоне всех остальных передовых мыслителей он воспринял марксизм настолько адекватно, насколько это позволяла и требовала существовавшая в стране историческая обстановка, и постольку ему принадлежит историческая заслуга родоначинания отечественной революционной социал-демократии, выдвижения перед ней правильных задач - создания марксистских кружков, а затем на их базе - партии, подготовки к зревшей в России буржуазно-демократической революции.

Но к тому времени, когда буржуазная революция в России практически действительно созрела, самоограничение революционных социал-демократов плехановской постановкой задачи стало неверным. Если в те времена, когда еще были живы Маркс и Энгельс, молодая российская буржуазия была достаточно сильна для того, чтобы иметь шансы победоносно возглавить демократическую революцию, но притом слишком неразвита и слаба для того, чтобы унаследовать от царизма роль мирового жандарма, то с начала XX века в этом отношении ситуация полярно переменилась.

Прогресс развития капитализма, социал-демократического и массового рабочего движения в России, совершившийся до начала ХХ века, сделал возможной и единственно правильной постановку задачи гегемонии рабочего класса в грядущей буржуазной революции. Эта постановка задачи и стала первым исторически обусловленным качественным отличием ленинизма от доленинского научного коммунизма. В ленинизме российский пролетариат, можно сказать, отсутствовавший как историческая реальность в марксизме, вступил в общий ряд национальных отрядов мирового рабочего класса и начал играть в нем полноправную роль.

Поскольку категория русского пролетариата отсутствовала в первоначальном марксизме, постольку последний и не рассматривал его национальных особенностей. А между тем этот вопрос был исключительно важным. Можно даже сказать, что исторический водораздел между доленинским марксизмом и ленинизмом проходит с момента его выдвижения, а именно, с момента возникновения РСДРП(б).

Исходя из основополагающих принципов марксизма и ленинизма, рабочий класс России был развит значительно менее пролетариата передовых западноевропейских стран и потому исторически объективно он не мог играть роли, отводившейся последнему. Его предназначением было победить в первой в истории социалистической революции в отдельно взятой стране и выстоять, удержать свою власть до победы мировой революции, фактически происшедшей в исходе Второй мировой войны. Затем он должен был передать инициативу в дальнейшем продвижении вперед революционного процесса пролетариату более развитых капиталистических стран, где, как предполагалось, победят социалистические революции.

Ленин, далее, считал более вероятным для будущего случай, в котором не удастся выполнить такую задачу успешно с первой попытки и построенный социализм (точнее, его элементы) усилиями рабочих нескольких стран придется неоднократно перестраивать заново, начиная с его фундамента. Именно в такую полосу исторического развития человечество вступило впервые на рубеже 1980-х - 1990-х гг.

Отсюда понятно, что, по представлениям Ленина, диктатура пролетариата в СССР первоначально исторически закономерно должна была реализоваться в форме только первоначального, казарменного коммунизма. В этом Владимир Ильич отдавал себе полный отчет, и это его нисколько не смущало (см. его статью "По поводу записок Суханова"). С позиции автора "Экономическо-философских рукописей 1844 г." такой подход не был "марксистским", но в 1844 г. Маркс в конечном счете на позициях научного коммунизма сам не стоял. Марксизм, как известно, начинается с призыва "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!", впервые прозвучавшего в самом конце "Коммунистического манифеста" в 1848 г. Качественное отличие во взглядах Маркса 1844 и 1848 г. выявилось в том, что в те годы в его мировоззрении появилась центральная, несущая на себе все остальные, менее значительные элементы, категория - диктатуры пролетариата как переходного периода между классово-антагонистической и коммунистической формациями. Полностью избежать период грубого коммунизма в эпоху диктатуры пролетариата было практически невозможно, но реально было свести продолжительность и неизбежные издержки этого периода к минимуму. Кроме того, имелась потенциальная возможность значительно менее драматичного, по сравнению с тем, что мы переживаем сейчас, перехода от казарменного коммунизма на более высокую качественную ступень строительства социализма в мире.

Таким образом, в своей сущности марксизм Плеханова того периода, когда он совпадал с научным коммунизмом, ничем не отличался от самого себя более позднего периода. Только применительно к изменившейся исторической реальности (когда в стране возникло и развилось массовое рабочее движение) он оказался устаревшим, анахроничным. Однако, неправомерными претендуя на ортодоксальность, марксизм Плеханова обернулся в оппортунизм.