Сачков В. Диалог В. И. Ленина и А. А. Богданова. 4

ДИАЛОГ В. И. ЛЕНИНА И А. А. БОГДАНОВА

Основной принцип диалектической логики заключается в представлении всякого предмета тождественным и одновременно нетождественным самому себе. Общее, оставаясь общим, выступает одновременно как противоположное общему частное, поскольку в любой данный момент мы видим его только с одной стороны. С другой стороны общее также представляется частным, противоположным первому частному. Предмет воспринимается как общее в совокупности составляющих его противоположных сторон, из которых в каждый соответствующий момент рассмотрения одна частная сторона определяется существенной, главной, а другая - формальной, второстепенной. Поскольку при изучении предмета мы стремимся охватить его со всех сторон, постольку под его формой мы постоянно открываем новую, все более глубокую сущность, а у последней, в свою очередь, - постоянно изменяющуюся форму. Вместе с каждой переменой нашего взгляда на изучаемый предмет, в зависимости от того, какую из его противоположных сторон мы в данный момент принимаем во внимание, сущность этого предмета переходит с одной его стороны на другую, а вместе с тем совершается качественный переход в изучении, познании, развивается совокупность наших знаний, приобретенных до данного момента. В конечном счете, таким образом, задача диалектика материалиста сводится к тому, чтобы, максимально аккумулировав достигнутое к данному моменту знание о данном изучаемом предмете, выявить в нем существенное и формальное, путем диалектического синтеза противопоставить эти элементы друг другу и вывести общее заключение об этом предмете, включающее в себя проанализированные знания об его истории, максимально полную и глубокую констатацию его теперешнего состояния и, по возможности, наиболее объективный прогноз его будущего развития.

Диалектики материалисты именно таким образом представляют естественное движение, происходящее в природе. Кантианцы абсолютизируют невидимую в данный момент сторону и делают вывод о том, что она в принципе непознаваема. Для них не находящаяся в данный момент познания в непосредственной видимости сторона - вечный, неразвивающийся, замкнутый в себе "дух", "боженька", открывший нам "вечные" "общечеловеческие ценности", пресловутые десять заповедей. С наибольшей последовательностью эту концепцию развивали самые первые ортодоксальные гегельянцы, они же самые первые неокантианцы, К. Розенкранц и Л. фон Штейн еще в 30-е гг. прошлого века. Общее в совокупности образующих его частных сторон есть конкретное, буквально с латыни - "слитое воедино". Познание, по Гегелю, закономерно движется к конкретному, к понятию (понятому) от абстрактного (в переводе с латыни - "выхваченного", "взятого в отдельности"). С этой точки зрения Гегель считал неверным "умалять значение понятия (высшее в мышлении) и превозносить непостижимое" (цит. по кн.: Ленин В. И., ПСС, т. 29, с. 150). Этот логико-гносеологический порок принципиально отличает философию Канта от учения Гегеля.

Кант представлял мышление как умственную деятельность по переводу представлений, полученных путем чувственного созерцания, в понятия. Как "полуфабрикат" знания, понятия, он выделял синтез, определяя его следующим образом: "Синтез вообще... есть исключительно действие способности воображения, слепой, хотя и необходимой функции души; без этой функции мы не имели бы никакого знания, хотя мы и редко осознаем ее. Однако задача свести этот синтез к понятиям есть функция рассудка, лишь благодаря которой он доставляет нам знание в собственном смысле слова" (Кант И., Собр. соч., т. 3, М., 1964, с. 173). Душа, фантазия, синтез, упомянутые в цитате, по Канту, - непостижимы. Логика на самом первом этапе производства понятий вообще не действует, но включается в дело только на втором этапе, где оперирует с законченным синтезом, который и образует фундамент процесса познания, его основное звено. Познание, таким образом, изначально представляется в целом иррациональным процессом.

В этой связи Гегель заметил: "Кант признает объективность понятий (истина предмет их), но оставляет все же их субъективными. Рассудку он предпосылает чувство и созерцание" (цит. по кн.: Ленин В.И., ПСС, т. 29, с. 150). Знание, понятие, по Канту, - отражение чувственных переживаний субъекта, а не мира, объективно объективно существующего вне и независимо от него. Это, следовательно, в конечном счете, не объективное, а субъективное понятие. Гегель, со своей стороны, правомерно указывал, что знание получает объективность благодаря логической форме выражения, ибо лишь в этой форме возможно теоретически выразить всеобщее. "Идеализм Канта, - заметил по этому поводу Ленин, - Гегель поднимает из субъективного в объективный и абсолютный..." (там же). Ведь под всеобщим Гегель понимал, как известно, не только материю, но и, в равной мере, абсолютный дух, того же самого "боженьку". Тем не менее гегелевская критика неокантиантства, протест против протопсихологизации познания, вполне поддается материалистическому истолкованию, которое, в частности, дал Ленин: "... ГЛАВНОЕ - ... "Здесь... понятие следует рассматривать не как акт самосознательного рассудка, не как субъективный рассудок, но как понятие в себе и для себя, образующее СТУПЕНЬ КАК ПРИРОДЫ, ТАК И ДУХА". Эту выписку из Гегеля он сопроводил замечанием: "Канун превращения объективного идеализма в материализм" (там же, с. 151).

Кантиантская психологизированная концепция процесса познания базируется на произвольно допускаемых "принципах духа", на сугубо умозрительных спекуляциях, в то время как диалектическая логика, признавая реальной взаимосвязь "духа" и "природы" (сознания и материи), полагает содержанием этой взаимосвязи подлинность и объективность познания. Указывая на теоретическую преемственность учений Гегеля и Канта, ортодоксальные гегельянцы "спотыкались" на интерпретации категории синтеза, представляя дело так, будто бы Гегель ее перенял от Канта без всяких изменений. В действительности же гегелевская концепция категории синтеза была принципиально иной.

Комментируя гегелевский текст, Ленин об этом писал: "В природе понятия не существуют в этой свободе (в свободе мысли и фантазии человека!!). В природе они, понятия, имеют кровь и плоть. - Это превосходно! Но это и есть материализм. Понятия человека суть душа природы - это лишь мистический пересказ того, что в понятиях человека своеобразно (это NB: своеобразно и д и а л е к т и ч е с к и !!) отражается природа" (там же, с. 257). Далее Ленин поясняет:

"Понятие (познание) в бытии (в непосредственных явлениях) открывает сущность (закон причины, тождества, различия etc.) - таков действительно о б щ и й х о д всего человеческого познания (всей науки) вообще. Таков ход и е с т е с т в о з н а н и я и п о л и т и ч е с к о й э к о н о м и и [и истории]. Диалектика Гегеля есть, постольку, обобщение истории мысли. Чрезвычайно благодарной кажется задача проследить сие конкретнее, подробнее, на истории отдельных наук. В логике история мысли должна, в общем и целом, совпадать с законами мышления.

Бросается в глаза, что иногда

Гегель идет от абстрактного к конкретному (Sein (абстрактное) - D a s e i n (конкретное) - Fürsichsein), - иногда наоборот (субъективное понятие - объект - истина (абсолютная идея)). Не абстрактное есть ли это непоследовательность "Sein" только идеалиста (то, что Маrx называл как м о м е н т Ideenmystik Гегеля? Или в "все течет" есть более глубокие резоны? (например, бытие = ничто - идея становления, развития).

Сначала мелькают впечатления, затем выделяется

нечто, - потом развиваются понятия качества = (опре- # Качество и

деления вещи или явления) и ощущение (Emp-

количества. Затем изучение и раз- findung) одно

мышление направляют мысль к по- и то же, гово-

знанию тождества - различия - рит Фейербах.

основы - сущности versus явле- Самым первым и

ния, - причинности etc. Все эти самым первона-

моменты (шаги, ступени, про- чальным явля-

цессы) познания направляются от ется ощущение,

субъекта к объекту, проверяясь а в н е м

практикой и приходя через эту неизбежно и

проверку к истине (=абсолют- к а ч е с т -

ной идее). в о...

Если Мarx не оставил "Логики" (с большой буквы), то он оставил логику "Капитала", и это следовало бы сугубо использовать по данному вопросу. В "Капитале" применена к одной науке логика, диалектика и теория познания [не надо 3-х слов: это одно и то же] материализма, взявшего все самое ценное у Гегеля и двинувшего сие ценное вперед" (там же, с. 298-301).

Познание, начинаясь, по Ленину (и здесь с ним еще сходится А. А. Богданов), таким образом, с ощущения, далее в целом направляется от субъекта к объекту, от абстрактного к конкретному, одновременно существенно дополняясь попятным движением от конкретного к абстрактному, от объекта к субъекту ("проверяясь практикой и приходя через эту проверку к истине (=абсолютной идее))". Богданов, в отличие от Ленина, момент попятного движения к истине путем проверки знания практикой возвел в абсолют.

""Основа объективности, - читаем в 1-ой книге "Эмпириомонизма", - должна лежать в сфере коллективного опыта. Объективными мы называем те данные опыта, которые имеют одинаковое жизненное значение для нас и для других людей, те данные, из которых не только мы без противоречия строим свою деятельность, но на которых должны, по нашему убеждению, основываться и другие люди, чтобы не прийти к противоречию. Объективный характер физического мира заключается в том, что он существует не для меня лично, а для всех" (неверно! он существует независимо от "всех") "и для всех имеет определенное значение, по моему убеждению, такое же, как для меня. Объективность физического ряда - это его общезначимость" (стр. 25, курсив Богданова). "Объективность физических тел, с которыми мы встречаемся в своем опыте, устанавливается в конечном счете на основе взаимной поверки и согласования высказывания различных людей. Вообще, физический мир, это - социально согласованный, социально-гармонизированный, словом, социально-организованный опыт" (стр. 36, курсив Богданова).

Не будем повторять, что это в корне неверное, идеалистическое определение, что физический мир существует независимо от человечества и от человеческого опыта, что физический мир существовал тогда, когда никакой "социальности" и никакой "организации" человеческого опыта быть не могло и т. д. Мы останавливаемся теперь на изобличении махистской философии с другой стороны: объективность определяется так, что под это определение подходит учение религии, несомненно обладающее "общезначимостью" и т.д... Современный фидеизм вовсе не отвергает науки; он отвергает только "чрезмерные претензии" науки, именно, претензию на объективную истину. Если существует объективная истина (как думают материалисты), если естествознание, отражая внешний мир в "опыте" человека, одно только способно давать нам объективную истину, то всякий фидеизм отвергается безусловно. Если же объективной истины нет, истина (в том числе и научная) есть лишь организующая форма человеческого опыта, то этим самым признается основная посылка поповщины, открывается дверь для нее, очищается место для "организующих форм" религиозного опыта." (Л., 18, 125-127).

Ленинская характеристика сущности логики Богданова (двумя словами, это - объективистский субъективизм) вполне применима к логике Н. Бухарина. Вместе с тем рассуждения последнего о практике как об активном опыте, возведение в абсолют принципа полезности ("польза выше истины") едва ли не дословно совпадают с соответствующими высказываниями главного теоретика философского прагматизма Дж. Дьюи. Логика Н. И. Бухарина была принята на вооружение Сталиным. Оппонентом ей выступила логика Л. Троцкого (субъективистский объективизм), которая абсолютизировала момент движения познания от абстрактного к конкретному, не признавая периодической необходимости движения, "отката" познания вспять при совершении всякого значительного открытия. Догматически-метафизическая логика как троцкистского, так и бухаринско-сталинского толка в последующем своем развитии неизбежно должна была в конечном счете породить "новое политическое мышление", что и произошло. Ведь "новое политическое мышление", интерсубъективизм, и представило собой ничто иное, как богдановский "общезначимый" коллективный опыт. И в этой связи будет уместным напомнить следующие ленинские слова:

"Раз о самостоятельной, самими рабочими массами в самом ходе их движения вырабатываемой идеологии не может быть и речи, то вопрос стоит только так: буржуазная или социалистическая идеология. Середины тут нет (ибо никакой "третьей" идеологии не выработало человечество, да и вообще в обществе, раздираемом классовыми противоречиями, и не может быть никогда внеклассовой или надклассовой идеологии). Поэтому всякое умаление социалистической идеологии, всякое отстранение от нее означает тем самым усиление идеологии буржуазной" (ПСС, т. 6, с. 39). "Сильны только те борцы, которые опираются на сознанные реальные интересы известных классов, и всякое затушевывание этих классовых интересов, играющих уже доминирующую роль в современном обществе, только ослабляет борцов" (ПСС, т. 2, с. 453). "Наоборот, выделение рабочего класса, как передового борца за демократические учреждения, усилит демократическое движение, усилит борьбу за политическую свободу, ибо рабочий класс будет подталкивать все остальные демократические и политические оппозиционные элементы, будет толкать либералов к политическим радикалам, будет толкать радикалов на бесповоротный разрыв со всем политическим и социальным строем современного общества" (там же, с. 455).

Сталина, Бухарина, Троцкого и Богданова трудно уличать в том, что в своих произведениях они принижали роль рабочего класса и намеревались элиминировать, по крайней мере, намеренно, классовый подход. Теперь же даже самые р-радикальные наши "коммунисты" прекращают апеллировать к рабочему классу, тем самым давая основания заключать, что они утрачивают веру в его революционность. Наряду с тем не предпринимается решительно никаких попыток проанализировать классовую структуру современного "постперестроечного" общества, что фактически означает отказ от применения в теории классового подхода. Действие, произведенное взрывом мины "нового политического мышления", оказалось поэтому, по всей видимости, достаточно сильным.

Итак, мы снова возвращаемся к Сен-Симону. Ведь автором только что процитированной выше мысли был... он! Вот она:

"Осознание некоего единства, некоего, если угодно, товарищества связывает всех людей класса производителей... Между тем жизнь руководителей класса производителей во многом изменилась: они стали куда более респектабельны, чем перед революцией, их собственность, т.е. недвижимость, облагородил в некотором роде избирательный закон. А рабочие ничего не добились и теперь с понятным негодованием наблюдают, как предприниматели, становясь графами и баронами, переходят в класс феодалов. До революции наемные рабочие, составляющие большинство класса производителей, пользовались поддержкой хозяев, ибо делали общее дело с банкирами, негоциантами и владельцами мануфактур. Ныне они видят, что покинуты этими могущественными людьми, и поэтому отвергают существующие политические порядки." (Цит. по изд.: Кучеренко Г.С. Сенсимонизм в общественной мысли XIX в., М., 1975, с. 326-327).

Такие выводы не вытекают из логики Гегеля, которая не рассматривает социальные группы, классы, в их развитии. Гегель поднимается максимум до признания права раба на освобождение от рабства, но он не рассматривает развитие освобождающегося рабского сознания. И рабство по такому его представлению будет сохраняться вечно. А Сен-Симону в будущем видится свободное единое человечество, и он пытается представить себе путь, по которому человечество к этому придет. От этой же исходной точки начинали строить свои философские системы Ленин и Богданов.

Но как же, действительно, произошло то, что в определенный момент эти системы настолько разошлись, что представились друг другу диаметрально противоположными? Этот вопрос тем более интересен, что со взглядами Плеханова и Ленина дело обстояло абсолютно аналогично.