§ 3. АНТИНОМИЗМ КАК СРЕДСТВО БОРЬБЫ С РАЗУМОМ И ПОЗНАНИЕМ

Косвенным результатом «трансцендентального обос­нования» религии было сознательно «антиномическое» истолкование Булгаковым основных понятий и проблем религиозного сознания, что нашло свое выражение в ходе построения им системы религиозной философии. Антино­мизм, превращенный Булгаковым в один из основных ме­тодов системы, привлекался для описания самого онто­логического начала религиозной философии. Этим нача­лом в духе традиционной мистики и позднего Шеллинга объявлялось «ничто». Проблема онтологического начала в булгаковской системе связана с выяснением вопроса об абсолюте, или божественном ничто. Абсолют трактуется преимущественно в стиле апофатической (отрицатель­ной) теологии как абсолютное «не», так как «про Абсо­лютное нельзя сказать, что Оно есть, как и нельзя ска­зать, что Его нет: здесь умолкает в бессилии человеческое слово, остается только молчаливый философско-мистиче­ский жест...» (там же, 100—101). Абсолютное — это не бог, а «трансцендентный фон бога», божественное ничто, вернее не-что, не-как, не-где, не-когда и не-почему, тогда как с ничто связано отношение с каким-либо что, «...ибо небытие есть лишь спутник бытия, а ничто — тень что, а как самостоятельное понятие вовсе не существует... Не-что не имеет никаких определений что, является бескачественным или, точнее, сверхкачественным» (там же, 100). Божественное ничто со стороны его постижения связано, по Булгакову, с «основной антиномией» религи­озного сознания. Оно, по его мнению, «премирно» и трансцендентно и одновременно имеет отношение к миру и человеку, «...божество есть нечто по существу своему трансцендентно-имманентное или имманентно-трансцен­дентное» (там же, 96).

205

Особенность методологической позиции Булгакова со­стоит в том, что он настаивает не на диалектическом (противоречивом) характере онтологических начал, а на антиномическом их противоречии. Согласно Булгакову, если логическое противоречие вытекает из ошибки н мышлении, в результате «несоответствия» мышления сво­им собственным нормам и как следствие недостаточного овладения мышлением логической формой предмета, то «диалектическое противоречие... проистекает из общего свойства дискурсивного мышления, которое, находясь в дискурсии, в непрерывном движении, все время меняет положение и переходит от одной точки пути к другой; вместе с тем оно, хотя на мгновение, становится твердой ногой в каждой из таких точек и тем самым свой бег разлагает на отдельные миги, на моменты неподвижно­сти... Диалектика, — заключает Булгаков, — есть дис­курсия дискурсии, и только Гегель мог увидеть в ней пре­одоление дискурсивности, нечто абсолютное и сверхдис­курсивное, между тем как и логика Гегеля есть рабство дискурсии, отличающееся даже воинствующим характе­ром» (там же, 98).

Известно, что в истории мирового идеализма после гегелевской диалектики происходит резкое снижение ин­тереса к этому методу мышления, а в ряде случаев имеет место прямая критика диалектического способа рассмо­трения философских проблем. Рассуждение Булгакова — очевидный тому пример. Если критически проанализиро­вать его, то нетрудно убедиться в стремлении Булгакова умалить истинность и ценность диалектики. Первое, что обращает на себя внимание, — это механистическая, фор­мально-логическая ее интерпретация, понимание диалек­тики как «дискурсии дискурсии», проще говоря, как не­коего способа мышления, не содержащего никакого качественного отличия от мышления рассудочного, фор­мально-логического. Диалектика совершенно неправо­мерно сводится Булгаковым к рассудочной рефлексии по поводу рассудочной же формально-логической деятельно­сти субъекта. Однако эта его оценка диалектики Гегеля, оценка, которая по существу относится к диалектическо­му методу вообще, еще не вскрывает подлинных мотивов и причин критики им этого явления. Главное, против чего выступает Булгаков, — это изгнание диалектикой из мышления и философии всякого намека на «сверхразум-

206

ные» методы познания, изгнание иррационального, поту­стороннего. Диалектическое мышление — это, так ска­зать, «сплошное» мышление, являющее собой действи­тельный триумф человеческого разума, не оставляющего места никаким «методологическим» призракам и идолам. По определению В. И. Ленина, диалектика — это «самое всестороннее, богатое содержанием и глубокое учение о развитии» (2, 26, 53), она является мощным орудием человеческого познания.

Критика диалектики была предпринята Булгаковым с целью облегчить обоснование своей антидиалектиче­ской методологии. Непосредственным заместителем диалектики стали антиномизм и феноменологическое описа­ние. Они выступили у Булгакова как продукт разложения диалектического способа мышления. «Замороженная» диалектика превратилась в ряд антиномий, а анализ ее «движения», сведенный к логически непротиворечивому описанию умерщвленных противоречий (антиномий), взя­ла на себя «феноменология». К этому добавлялись еще принципы интуитивизма, а в решающие моменты откро­венная апелляция к догматам, чуду, тайне. Чем же привлек Булгакова антиномизм и как он им истолковы­вался?

Указывая на источник антиномии, Булгаков писал, что «она порождается осознанной неадекватностью мышле­ния своему предмету или своим заданиям, она обнаружи­вает недостаточность сил человеческого разума, который на известной точке принужден останавливаться, ибо при­ходит к обрыву и пропасти, а вместе с тем не может не идти до этой точки» (41, 98). Булгаков вовсе не сокру­шается по поводу тупика, в котором оказывается разум. Это, считает он, как раз хорошо, ибо разум осознаёт свою недостаточность и бессилие. Естественно, что в такой си­туации диалектика — крайне нежелательный феномен для всего методологического замысла Булгакова. Анти­номия для него — это не ошибка в мышлении или заблуж­дение, это — «естественный» факт, косвенным образом говорящий о том, что имеется нечто большее, чем анти­номия, нечто «сверхантиномичное» или по крайней мере невместимое в разум, не охватываемое им. Маскируя свой агностицизм, Булгаков в своей изданной на немецком языке книге «Трагедия философии» писал: «...анти­номия отнюдь не выражает собою отчаяния мысли; на-

207

против, она говорит скорее о ее зрелости; она возникает, когда, пройдя обширный и в себе до известной степени законченный путь... философия возвращается к религии, которая и определяет ее проблему и исход. Религиозная тайна охраняется пламенным мечом херувима, имя кото­рому на философском языке есть антиномия» (цит. по: 59, 193).

Можно назвать антиномизм Булгакова «критиче­ским», сознающим свои возможности и границы, но опти­мистическим его не назовешь, так как все его «положи­тельное» значение в познании исчерпывается осознанием разумом своей ограниченности и необходимости подчи­ниться религии (вере). Дальше трагедии, с ее отчаянием и бессилием, по Булгакову, не может подняться всякое неизбежно антиномическое человеческое мышление «Критический» антиномизм в системе Булгакова высту­пает как узловой, предельный момент в движении разума Антиномия в сознании познающей личности преодоле­вается не посредством диалектического разрешения или снятия, а посредством религиозного откровения, догмата и мифа. Все это уже не относится к области философ­ского познания, происходит «трансцендирование» разума, противоречия снимаются в «высшем жизненном единстве» веры, тайны и откровения. В свете этого антиномия не может рассматриваться как исходная точка гносеологии Булгакова, как утверждает его ученик Л. Зандер, а пред­ставляет собой границу между гносеологией и мисти­кой.

Антиномизм выполняет множество функций в фило­софской системе Булгакова, он является и попыткой пре­одоления («антиномический синтез») односторонностей субъективного и объективного идеализма и является своеобразной матрицей для образования системы анти­номических категорий. Последняя строится как разверты­вание категорий-дихотомий, как дихотомическая иерар­хия.

Однако неустранимым мотивом антиномизма являет­ся скептицизм, неверие в познавательные человеческие возможности. Несмотря на то что Булгаков постарался превратить этот сопутствующий продукт антиномизма (исторически восходящий от Канта к Юму) в доказатель­ство необходимости обращения к авторитету, открове­нию, догматам и т. п. (т. е. «позитивно» истолковать скеп-

208

тицизм), полностью этого сделать ему так и не удалось. В ряду антиномических категорий, составляющих каркас философии Булгакова, стоят антиномические антитезы имманентного и трансцендентного, абсолютного и относи­тельного, времени и вечности, свободы и необходимости, антиномическое раскрытие абсолюта, бога, человека, истории, духа и тела и т. д.

Определяя место и значение антиномического бого­словия Булгакова, ибо рассмотрению именно религиозной проблематики и подчинен этот метод, можно ли сказать, что его построения лишены сколько-нибудь серьезных не­совершенств или черт, которые бы вызывали принципи­альные возражения именно в логико-методологической плоскости? Нет, сказать этого нельзя. Система Булгакова не решает, хотя и по «принципиальным» соображениям, многие, если не все, существенные проблемы, стоящие пе­ред человеческим разумом. В первую очередь очевидна искусственность его гносеологии и даже самого подхода к уяснению поставленных им проблем метода. Ссылки на Канта, заимствования методов «трансцендентальной кри­тики» выглядят произвольными и случайными. Антино­мизм у Булгакова начинает играть роль спасительного вето, предохраняющего от возможности позитивно-мони­стического ответа, ради которого и существует человече­ское познание. В решении ключевых проблем, таких, как свобода и необходимость, время и вечность, мир и бог и т. п., Булгаков выставляет антиномии, запрещающие дальнейшее движение вперед. В лучшем случае разум, который «может и должен быть превзойден» (41, 72—73), в состоянии только засвидетельствовать антиномию, опознать и признать ее, смирившись на этом и умолк­нув, — таковы способы борьбы Булгакова против ра­зума.

Скептицизм, открывающий дорогу иррационализму и фидеизму, вызывает возражение не только по гносеологи­ческим соображениям. Антиномизм в гносеологии имеет в системе Булгакова свой онтологический коррелят: анти­номичное состояние бытия и человека. И это обстоятель­ство, хотя ему и сопутствуют мистицизм и «сверхгносео­логические» претензии системы, делает всю систему все­единства весьма двусмысленной и шаткой, ибо антино­мизм раскалывает ее, порождает зыбкость и двойствен­ность.

209