Природа для человека — нечто или ничто?

Природа для человека — нечто или ничто?

При решении вопроса об отношении человека к природе и соответственно субъективной деятельности к объективной закономерности Фейербах исходил из того, что человек и его произвольная деятельность, хотя они и — высшее, предполагают существование природы и ее законов. Природа существовала и может существовать до и без человека, а природная необходимость до и без сво-

148

боды в человеческом смысле. Природа не родилась вместе с человеком и благодаря его деятельности и не умирает вместе с прекращением его жизни и деятельности. В этом смысле «природа одна только является таким существом, к которому нельзя прилагать никакой человеческой мерки» [36, стр. 472]. С этой точки зрения Фейербах отвергает, как учения, не признающие существования природы до человека, так и те, которые исходят из этого признания, но утверждают, что до человека, до отношения его сознания к природе, природа не имела объективных свойств и законов сама по себе, но что последние появились в ней лишь с субъектом и его знанием о ней. Иными словами, он отвергает антропоцентрический тезис о человеке как демиурге природы и кантовский идеалистический тезис, согласно которому не человек «получает» законы от природы, а природа от человека. «Природа, правда, не издает законов, но она их и не получает. Законы издают лишь властители людей, и получают законы лишь люди — подданные; но оба понятия неприложимы к природе по той простой причине, что солнце, луна, звезды и составляющие их вещества — не люди. Законодатель не повелевал кислороду соединяться с другими веществами в данной определенной весовой пропорции, и кислород этого закона не принимал, но это заложено в его свойствах, которые составляют нечто единое с его природой и существованием» [37, стр. 759]. В этом рассуждении нет ничего такого, что не принималось бы марксизмом.

Между тем в последнее время (в рамках обсуждения вопроса об отношении Маркса к Фейербаху) мы все чаще встречаемся с утверждениями, будто Маркс, преодолевая ограниченность фейербаховского материализма, восстанавливает оба эти, отвергнутые Фейербахом, тезиса. Таким образом, марксизм «отрывается» не только от принципиальных недостатков предшествующего материализма, но и от материализма вообще, даже от диалектического материализма, являющегося бесспорным приобретением марксистской мысли. На этом поприще отрыва марксистской философии от материализма активно подвизаются не только представители так называемой буржуазной марксологии, но и некоторые философы, называющие себя марксистами и требующие от других принимать их за таковых. Фальсификация марксист-

149

ской критики фейербаховского материализма — это один из наиболее завуалированных, а потому и один из наиболее опасных способов борьбы против марксизма, используемых в последнее время его противниками — от откровенно буржуазных философов до современных ревизионистов. В противоположность Марксу, выступавшему за союз «энтузиастов природы» и энтузиастов истории и считавшему, что «это — единственный союз, благодаря которому теперешняя философия может стать истиной» [1, стр. 257], эти люди направляют энтузиастов истории против энтузиастов природы, доказывая, что практическая деятельность — все, а природа — ничто ⁴. Буржуазный экономист XVII столетия, считавший, что труд есть отец богатства, а земля — его мать, был несравнимо выше современного марксолога, превращающего человеческую практику, понимаемую при этом субъективистски, не только в «отца», но и в «мать», причем не только «богатства», произведенного трудом из природного материала, но и всей природы с ее свойствами и законами.

Маркс, как известно, писал, что Фейербах не удовлетворяет его не потому, что он «напирает на природу», а «лишь в том отношении», что он напирал «слишком мало на политику». Между тем современные буржуазные марксологи и ревизионистские защитники так называемого антропоцентрического монизма недовольны

⁴ Этот антропоцентрический вариант идеалистической философии имеет различные оттенки: начиная с провозглашения свойств природы продуктом человеческих чувств («комплекс ощущений») и рассудка (эмпириокритицизм и кантианство) и кончая крайне прагматической концепцией, которая и саму природу провозглашает продуктом человеческой деятельности, т. е. считает человеческую деятельность и измененную ею природу основой остальной природы, вместо того, чтобы природу понять как предпосылку и основу человеческой деятельности и существования. «Вещь и природа существуют только, когда их переживаю я или субъекты, как я», — утверждает Мерло-Понти [55, стр. 383]. Следовательно, мир возникает при «встрече» с человеком (?!). Точно так же и Ж. П. Сартр считает, что материя до преобразования ее человеком не имеет не только законов, но и реальности. М. Рюбель пишет, что «приписывать Марксу и Энгельсу материалистическую метафизику, постулирующую существование материи независимо и вне всякого опыта, значит обмануться в их намерениях» [61, стр. 6]. «Материя, отделенная от человека, — вторит ему Л. Колаковский,— это ничто. В этом смысле поставить вопрос о материи «самой в себе» — все равно что спросить, существует ли ничто» [63, стр. 212; см. также 52, стр. 140; 53, стр. 378, 380].

150

Фейербахом по совершенно другой причине, а именно потому, что он вообще напирал на природу, вернее, признавал, что природа существовала во всей своей определенности до человека и может существовать без него.

Мысль, что природа сама по себе есть ничто, «аутентичные марксисты» выдают за специфический вклад Маркса в философию. Для их способа доказательства типично утверждение М. Кангрги, которое мы приведем вместе с высказыванием Маркса, долженствующим якобы подтвердить его: «Природа сама по себе, с точки зрения Маркса, — ничто: «Природа, взятая абстрактно, изолированно, фиксированная в оторванности от человека, есть для человека ничто... природа, отделенная, отличная от этих абстракций (здесь Маркс имеет в виду гегелевские абстракции. — М. К..), есть ничто, обнаруживающее себя как ничто»» [58, стр. 38]. Даже из этой цитаты Маркса, как ее приводит М. Кангрга, видно, что в данном контексте речь идет о гегелевском человеке, приравненном к самосознанию, и, стало быть, о природе как ока есть для >такого «спиритуалистического существа». И когда «аутентичные марксисты» принимают такое понимание за истинное, они отходят от материализма, ибо только для идеализма природа есть ничто, когда она «отличается чувственно» от абстракции, т. е. — как чувственная, первичная, самобытная, независимая от мышления. Они берут у Гегеля то, что как раз отвергалось Марксом, который разделял требование Фейербаха «исходить из положительного, из чувственно-достоверного» [1, стр. 623] и, в противоположность Гегелю, рассматривавшему отличную от абстракции природу как «существо, несовершенное не только для меня, не только с моей точки зрения, а несовершенное в самом себе» [1, стр. 641], делает исходной точкой человека «в качестве природного, телесного, чувственного, предметного существа», для которого «предметы его влечений существуют вне его, как не зависящие от него предметы» [1, стр. 631].

Свое доказательство тезиса, гласящего, что природа без человека есть ничто, с помощью цитаты, к тому же вырванной из контекста, эти философы сопровождают нападками на цитатничество как на догматический способ доказательства. Это делается, возможно, для того, чтобы никто из их оппонентов, опасаясь обвинения в догматизме, не рискнул привести, скажем, из той же ра-

151

боты Маркса следующее его заключение относительно гегелевской логики: «Таким образом, вся логика является доказательством того, что абстрактное мышление само по себе есть ничто, что абсолютная идея сама по себе есть ничто, что только природа есть нечто» [1, стр. 639].

Впрочем, положение: «природа, взятая абстрактно, изолированно, фиксированная в оторванности от человека, есть для человека ничто» — есть правильное, разумное положение: «но только наизнанку». Смысл должен быть таков: человек, от которого оторвана природа, есть чистейшее ничто, ибо «существо, не имеющее вне себя своей природы» «есть невозможное, нелепое существо», «только мыслимое, т. е. только воображаемое существо, продукт абстракции» [1, стр. 631, 632]. «Человек, — писал Маркс, - живет природой. Это значит, что природа есть его тело, с которым человек должен оставаться в процессе постоянного общения, чтобы не умереть» [1, стр. 565].

Это положение некоторые философы считают возможным от имени самого Маркса толковать в прямо противоположном смысле: природа живет благодаря человеку. Это значит, что человек есть ее тело, с которым природа должна оставаться в процессе постоянного общения, чтобы не умереть. Применительно к рассматриваемому нами вопросу они считают, что различие между материализмом Фейербаха и философским учением Маркса, причем коренное различие, состоит в том, что первый признает, а второй отрицает существование природы до человека и независимо от человека, другими словами, что, якобы согласно Марксу, природа формой, содержанием, объемом и предметностью растворяется без остатка в исторических процессах ее присвоения, более того, что не природа есть предпосылка человека, а человек с его практической деятельностью есть основа, творящее начало природы. «Именно эта практически-предметная деятельность человека в истории (которая также есть произведение человека),—-пишет загребский философ Милан Кангрга, — есть основа не только природного мира и не только человечества... Таким образом, человек производит, создает, полагает природу как свой предмет, который есть опредмечивание его субъективных сущностных сил... Он производит природу... Бытие человека, следовательно, то, благодаря чему есть и человек и природа, есть произведение человека, так что природа есть,

152

поскольку она не есть более природа как данность» [58, стр. 37].

Выходит, что человек есть основа не только самого себя, но и природного мира, он производит, создает, полагает природу, она есть не что иное, как опредмечивание его субъективных сущностных сил, она существует благодаря ему, как его произведение и его продукт. Человек в этой концепции превращен в абсолютный творящий принцип. Ее сторонники абстрагируются от совокупного процесса развития природы до возникновения человека как практического существа, как и от практического преобразования природы человеком. Природа берется исключительно как объект практики, т. е. без своей собственной истории, а человек исключительно как практическое существо, т. е. без своей истории как природного существа. В доказательство своей правоты они ссылаются на известное высказывание Маркса и Энгельса:

«Предшествующая человеческой истории природа — не та природа, в которой живет Фейербах, не та природа, которая, кроме разве отдельных австралийских коралловых островов новейшего происхождения, ныне нигде более не существует, а следовательно, не существует также и для Фейербаха» [5, стр. 44].

Что Маркс отгораживается здесь от Фейербаха и вообще от того дуализма между природой и историей, который был свойствен традиционному материализму, признается всеми современными исследователями. Скажем лишь, что названные интерпретаторы Маркса заблуждаются, полагая, будто Маркс полностью отмежевывается от Фейербаха. Маркс отнюдь не считал и не мог считать, что природа, предшествующая человеческой истории, есть ничто. Как раз напротив, фейербаховское положение, что только природа есть нечто, он предпосылает своему собственному историческому пониманию природы и включает в него. Правда, из приведенного текста ? как бы следует, что природа, предшествующая человеческой истории, для человека более не существует. Однако следует учитывать, что Маркс связывал здесь понятие природы, предшествующей человеческой истории, с ее недоступностью для человека в смысле ее предшествующего существования, о чем свидетельствует упоминание им австралийских островов. Но из этого явствует, что, с

153

точки зрения Маркса, предшествующая человеческой истории природа есть в действительности та природа, которая предшествует возникновению человека; она существует там, где нет человека, где она для него недоступна. Предшествующая человеческой истории природа по отношению к человеку, т. е. его возникновению и его истории, есть первичная природа.

До сих пор Маркс, как мы видим, в принципе еще не расходится с Фейербахом. Признание, однако, того, что природа существовала до человека и что законы и свойства природы — ее собственные, а не привнесенные извне, составляет, так сказать, естественнонаучную основу для материалистического решения вопроса об отношении человека к природе, но еще не самое решение, во всяком случае не полное решение. Ведь для этого нужно было преодолеть понимание, отрывающее сознательную деятельность человека от материальной практики, от изменения и присвоения природы, и связать решение с трудовым отношением к природе, т. е. изменением природы с помощью орудий труда. Иными словами, нужно было отношение человека к природе понять как отношение субъекта, который не только созерцает природу, как у Фейербаха, но и практически противопоставляет себя ей, понять, что человек, хотя и является подчиненной частью и продуктом природы, физически изменяет эту природу и присваивает ее для своих потребностей и целей.

Фейербах, как мы видели, определял человека как существо, отличающее себя от природы, однако существенное отличие человека от животного он видел только «в сознании в строгом смысле этого слова» и не понял, что люди «начинают отличать себя от животных, как только начинают производить необходимые им средства к жизни» [5, стр. 19]. Вместе с тем он говорит, что человек обязан своим существованием только чувственности, но и в понимании последней он не идет дальше абстрактного понимания чувственности вообще, т.е. не поднимается до уяснения того способа, каким человек выделился из остального живого мира, «не замечает, что окружающий его чувственный мир... есть продукт промышленности и общественного состояния, притом в том смысле, что это — исторический продукт» [5, стр. 42].

Таким образом, Фейербах не заметил, что «окружающий его чувственный мир» есть не простое продолжение

154

природного мира, но что с возникновением человека возникает новый, очеловеченный сектор в природе: подчиненный сектор природы, который человек сам создает переработкой предметного мира и которым владеет с помощью законов самого этого мира (законов, отраженных в его голове и приведенных в движение и опредмеченных в его практике). То, что представляет собой специфическую жизненную деятельность человека, основное содержание и сущность человеческой истории, состоит в присвоении и преобразовании природы человеком и в создании в ней особого предметного мира, который без человека вообще не существовал бы в такой форме и в котором человек осуществляет свою волю и мощь в природе.

Следовательно, своей творческой деятельностью человек создает не природу как таковую, а свой особый мир, человеческий сектор в природе. В этом состоит его специфическая деятельность в природе, его особая человеческая сущность в рамках остальной сущности природы. В этом секторе и через посредство этого сектора создается особое единство природы и общества, но не каким-то чудом или случаем, а закономерным развитием самой природы, которая на определенной ступени своей эволюции порождает человека, и распространяет его деятельность посредством этого сектора на остальную природу, которую человек присоединяет к своему «телу», и таким образом асимптотически поднимает человека на уровень универсальности природы:

«Практически универсальность человека проявляется именно в той универсальности, которая всю природу превращает в его неорганическое тело, поскольку она служит, во-первых, непосредственным жизненным средством для человека, а во-вторых, материей, предметом и орудием его жизнедеятельности» [1, стр. 565].

Вопреки этому, буржуазные марксологи и ревизионистские представители антропоцентрического «монизма» приписывают Марксу тезис, согласно которому преобразование природы человеком и создание в природе сектора, подчиненного человеку, означает отрицание примата внешней природы перед человеческим миром и прекращение объективного, от человека независимого существования природы.

Истинная критика и преодоление ограниченности фей-

155

ербаховского учения о природе должна состоять не в отрицании материальной природы, а в замене романтического взгляда на природу историческим. Такая критика и такая замена уже давно осуществлена создателями исторического материализма, который включает в себя признание материальной природы как естественной предпосылки и условия материальной деятельности людей. И тот, кто ликвидирует эту предпосылку и это условие, ликвидирует неизбежно и сам труд, являющийся в свою очередь всеобщим условием человеческого существования. Поэтому сведение природы к ничто под видом преодоления «материалистической метафизики» и возврата к «аутентичному марксизму» есть лишь своеобразный способ, с помощью которого элиминируется отношение людей к природе — «эта действительная основа истории» [5, стр. 38] и означает в действительности возврат к идеалистическому пониманию, которое «усматривая материнское лоно истории не в грубо-материальном производстве на земле, а в туманных облачных образованиях на небе», не могло дойти «хотя бы только до начала познания исторической действительности» [4, стр. 166]. Таким образом, отрицание природы с ее диалектикой в системе воззрений буржуазных марксологов к «аутентичных марксистов» направлено своим острием не только против материализма, и даже не только против диалектического материализма, а прежде всего против материалистического понимания истории.

Названные толкователи Маркса не только приписали ему чужую мысль, но ошибочно истолковали и собственные слова Маркса в первом тезисе о Фейербахе (о практике) как отрицание Марксом материализма вообще, вместо того, чтобы увидеть в них только отрицание механистического материализма и его преодоление диалектическим материализмом, — следовательно, «дополнение», а не отрицание материализма. Другими словами, путем устранения «фейербаховского элемента» из марксизма они превращают Маркса в субъективного идеалиста антропоцентрического типа.

Однако, как бы предвидя, что найдутся люди, которые попытаются истолковать его слова как отрицание приоритета природы, Маркс и Энгельс ясно подчеркивали: «При этом сохраняется приоритет внешней природы» [5, стр. 43]. Для обозначения природы, которая пред-

156

шествует человеческой истории, в «Святом семействе» Маркс употребляет термин материя: «Самое материю человек не создал. Даже те или иные производительные способности материи создаются человеком только при условии предварительного существования самой материи» [4, стр. 51]. С возникновением человеческого общества природа, которая предшествует человеческой истории, становится предпосылкой труда и производства, вовлекается в материальную, предметную деятельность человека. «Рабочий ничего не может создать без природы, без внешнего чувственного мира. Это — тот материал, на котором осуществляется его труд, в котором развертывается его трудовая деятельность, из которого и с помощью которого труд производит свои продукты» [1, стр. 561]. В процессе человеческого присвоения природы, в продуктах труда сохраняется нечто, что не есть субъективное, нечто, что действительно не тождественно человеку: «Потребительные стоимости: сюртук, холст и т. д., одним словом — товарные тела, представляют собой соединение двух элементов — вещества природы и труда. За вычетом суммы всех различных полезных видов труда, заключающихся в сюртуке, холсте и т. д., всегда остается известный материальный субстрат, который существует от природы, без всякого содействия человека» [8, стр. 51].

Поэтому совершенно неправы те, кто утверждает, что этот «материальный субстрат, который существует от природы, без всякого содействия человека», есть ничто. Это противоречит точке зрения Маркса. «Формы дерева, — писал Маркс, — изменяются, например, когда из него делают стол. И, тем не менее, стол остается деревом — обыденной, чувственно воспринимаемой вещью» [8, стр. 81].

Человек еще не развил все потенции, заложенные в нем от природы, и никогда не сделает этого полностью, он не осуществил всей своей сущности, и никогда не осуществит ее полностью, — по самой своей сущности, которая осуществляется всегда только в процессе своего движения и развития, и поэтому никогда не появляется в полной мере в начале, а лишь в «конце» развития, который также никогда не достигается, но к которому можно лишь перспективно и асимптотически приближаться. Господство человека над природой поэтому всег-

157

да будет постоянно прогрессирующим, и в этом смысле незавершенным и исторически относительным, процессом. Оно никогда не станет абсолютным и будет охватывать только бесконечно малую часть природы по сравнению с неизмеримостью остальной, недоступной, непознанной и подчиненной природой. В противовес подчиненному сектору, который представляет собой рационально организованные системы каузальных связей, созданных человеческой общественной деятельностью, существует и всегда будет существовать огромный, неисчерпаемый и необозримый сектор природы, который состоит из несознательно возникших и неподчиненных сил и связей, которые ускользают от человеческого господства и контроля. Это есть та «негуманизированная» часть природы, которая не создана и не преобразована человеческой деятельностью, которая еще не есть и никогда не будет полностью «очеловеченной» и подверженной воздействию человеческих производительных, материальных и духовных, сил, а возникает, движется, изменяется и развивается до, без и независимо от человека. Этот неподчиненный сектор >природы будет всегда огромным, несоизмеримо и несравнимо больше подчиненного и будет существовать во всех областях действительности — как в социальной и психической сфере, так еще больше в органической и неорганической природе. Другими словами, первозданная природа будет всегда больше исторической природы. Поэтому то, что Маркс не отрицает «первозданной природы», означает также и то, что Маркс, преодолевая фейербаховский материализм, вовсе не преодолевал материализм как таковой.

Различие между Фейербахом и Марксом заключается не в том, что первый признает, а второй отрицает существование природы до, без и независимо от человека, а в том, что первый, признавая существование такой природы, ограничивается этим, тогда как второй «дополняет» первозданную природу исторической природой; не в том, что первый делает отправным пунктом человека, а второй нет, — а в том, что первый делает точкой исхода «человека как такового», тогда как второй отправляется от действительного, исторического человека: «Фейербах говорит о «человеке как таковом», а не о «действительном, историческом человеке»» [5, стр. 421.

В первом тезисе о Фейербахе Маркс подчеркивает

158

фундаментальное различие между двумя трактовками чувственности, беря ее прежде всего как чувственную человеческую деятельность, практику, вместо чувственности как созерцания у старых материалистов. Он, конечно, не исключает чисто созерцательного отношения субъекта к объекту, но вначале лишь упоминает о нем, потому что это самая низшая форма отношения субъект — объект, форма, которая отнюдь не специфична для человека и которая и сама — как человеческое созерцание — может и должна быть объяснена (исторически и теоретически) человеческой предметной деятельностью, или практикой. Ибо человек не только природное существо, он есть человеческое природное существо, поэтому и его отношение к природе — не только природное отношение, оно есть человеческое природное отношение. Мы говорим: человеческое природное отношение — потому, что появление человека как исторического существа не означает абсолютного конца (уничтожения) природного существа, а сохранение низшего существа в высшем, сохранение «в снятом виде». Поэтому каждому человеку свойственно природное отношение к окружающему, но человеческое отношение не сводится к природному отношению. Природная чувственность преодолена человеческой практической чувственностью. Человек не приспосабливается к природе, а приспосабливает природу к себе, изменяя ее. Таким образом, он опосредствованно и сам изменяется: очеловечивая окружающую природу, он очеловечивает собственную природу. Поэтому позиция чувственного созерцания (пассивного отражения) как отношения к внешним и чуждым (природным, неочеловеченным) объектам, чувственность как пассивное восприятие раздражений и инстинктивное реагирование — это не есть специфически человеческая позиция, хотя она свойственна и человеку. Исторически и действительно человек начинается там, где начинается человеческая предметная деятельность, т. е. изменение объекта субъектом.

Следует отметить, что и у Фейербаха встречаются подчас высказывания, свидетельствующие о его попытке выйти за пределы чисто теоретического отношения к действительности и понять человека не просто как порождение природы, но и как продукт истории. Так, например, на вопрос, можно ли извлечь человека из природы, он (отвечал: «Нет! Но человек, возникший непосредственно

159

из природы, и был бы лишь чисто природным существом, а не человеком. Человек не есть произведение человека, а продукт культуры, истории. Многие растения, даже животные, так изменились благодаря заботливой человеческой руке, что их прототипа больше уже не найти в природе» [35, стр. 266].

Имея в виду именно подобные высказывания, Маркс и говорил, что они никогда не выходят за пределы разрозненных догадок, что в них можно усматривать лишь способные к развитию зародыши. Между тем, эти «способные к развитию зародыши», как правило, опускаются исследователями взглядов Фейербаха, вследствие чего изложение его взглядов не может не принять односторонний характер. «Гениальные догадки» философа рассматриваются только с точки зрения их значения для его общего мировоззрения, а не с точки зрения их влияния на современников, прежде всего на дальнейшее развитие материалистической философии в трудах основоположников марксизма. А в том, что указанные «разрозненные догадки» не остались без внимания и явились одним из зародышей будущего мировоззрения, может убедиться каждый, сопоставив с только что приведенным высказыванием Фейербаха приводимое ниже высказывание Маркса и Энгельса, где они с точки зрения уже развитой «догадки» дают критическую оценку общего мировоззрения Фейербаха: «Он не замечает, что окружающий его чувственный мир вовсе не есть некая непосредственно от века данная, всегда равная себе вещь, а что он есть продукт промышленности и общественного состояния, притом в том смысле, что это — исторический продукт, результат деятельности целого ряда поколений, каждое из которых стояло на плечах предшествующего, продолжало развивать его промышленность и его способ общения и видоизменяло в соответствии с изменившимися потребностями его социальный строй. Даже предметы простейшей «чувственной достоверности» даны ему только благодаря общественному развитию, благодаря промышленности и торговым сношениям. Вишневое дерево, подобно почти всем плодовым деревьям, появилось, как известно, в нашем поясе лишь несколько веков тому назад благодаря торговле...» [5, стр. 42].

Как мы видели, Фейербаху не удалось найти действительных причин возникновения человека, дойти до пони-

160

мания сущности человека как совокупности общественных отношений. Недовольный, однако, общим положением, что человек происходит от природы, он апеллирует к ближайшим основаниям и условиям существования человека, соответственно от «человека как такового» стремится перейти к действительному человеку, т. е. понять, что бытие и существо человека, поскольку он определенный человек, находится также в зависимости от определенной природы. И тем не менее «в ряду естественных причин» Фейербаху так и не удалось найти действительных оснований существования и сущности человека как общественного существа. Он или сводил историю к качественно неотличимой части природного процесса, или же вообще отрицал за ней характер естественного процесса, т. е. не поднялся до понимания естественноисторического процесса, соответственно, человеческой действительности как особенной части природной действительности. Поэтому у Фейербаха, как писал Маркс, сущность человека понимается только как «род», «как внутренняя, немая всеобщность, связующая множество индивидов только природными узами» [5, стр. 3]. С этим связано то, что Фейербах не понял родовую деятельность человека как практическую деятельность, а практическую деятельность как родовую, что и дало ему основание поставить теоретическое отношение к природе выше практического. Подходит ли человек к природе с теоретической или с практической точки зрения — от этого зависит, рассматривает ли он природу как нечто, что «улыбается своим поэтически-чувственным блеском всему человеку» [4, стр. 143], или лишь как средство для удовлетворения своих эгоистических потребностей, как вещь, ничтожную саму по себе. Те, которые стояли на первой точке зрения, считали основанием природы действительную, в их чувственном созерцании проявляющуюся силу природы. Те, которые стояли на второй точке зрения, смотрели на природу, или вселенную, как на нечто сделанное, сотворенное, как на продукт веления. Первые, относящиеся к Миру эстетически или теоретически, отождествляют понятие мира с понятием космоса, красоты, «божественности». Исходной точкой этой теории, поясняет Фейербах, является гармония с миром, ибо, удовлетворяя себя, человек оставляет здесь в покое природу, строя свои воздушные замки, свои поэтические космогонии исключи-

161

тельно на естественном материале. Вторые, которые смотрят на мир с практической точки зрения — даже если эту практическую точку зрения превращают в теоретическую, — расходятся с природой и превращают ее в покорного слугу своих собственных интересов, своего практического эгоизма. Исходным принципом этого взгляда является польза, утилитаризм, низводящий природу только на степень средства к достижению «грязно-торгашеских» целей.

Фейербах, стоящий за гармонию всех частей чувственного мира, и в особенности гармонию человека с природой, хочет брать природу с точки зрения полноты человеческого существа, а не с точки зрения гастрономии. Ошибка Фейербаха, однако, заключается в том, что это «опустошение» и человека, и природы, т. е. сведение всего многообразия отношений между человеком и природой к одному лишь «гастрономическому» отношению, он пытался объяснить из особенностей монотеизма. В действительности утилитаризм можно объяснить только из практики капиталистического производства, в которой весь мир превращается в ряд количественно-математических, однообразных и повторимых отношений. Фейербаху «не было суждено» понять, что именно капиталистическое производство довело мир до совершенства количества = нивелировки, где и наука понимается и развивается «всегда лишь под углом зрения какого-нибудь внешнего отношения полезности», а «не в ее связи с сущностью человека» [1, стр. 594]. Именно поэтому всякий философский >вопрос о природе как природе (а не средстве — орудии — сырье) отодвигается в несуществующее, в иррациональное, в «туман» и спекулятивную фантазию. Не «эгоизм», а социальные условия есть то, что ограничивает человека теоретически, так как делает его равнодушным ко всему, что не касается непосредственно его личного блага.

Отвергая теологический (и идеалистический) взгляд на природу, а также утилитаристский подход к жизни и к науке, Фейербах не отвергал связь теории с практическими потребностями.

«Я никогда — ни на самых крутых высотах философии, ни в отдаленных долинах истории — не терял из >виду отношение к жизни, практическую тенденцию. Правда, тот способ, каким некоторые более молодые писатели выдвигают практическую тенденцию в литера-

162

туре, я, хотя и очень оправдываю в противоположность ученому педантизму, все же никогда не признавал и не признаю, так как он, будучи проведен последовательно, сводится... к самому низменному и пошлому утилитаризму» [46, стр. 415].

Нужно сказать, что в понимании отношения человека к природе Фейербах расходится в отдельных пунктах также с некоторыми материалистами. Это, конечно, не коренные расхождения по вопросу общего воззрения на мир, но они тем не менее важны для лучшего понимания особенностей фейербаховского материализма. В шестой главе «Святого семейства», в которой Маркс характеризует предшествующий материализм, он пишет, что у родоначальника английского материализма Бэкона «...материализм таит еще в себе в наивной форме зародыши всестороннего развития [4, стр. 142].

Лишь начиная с Гоббса материализм становится односторонним и абстрактным:

«В своем дальнейшем развитии материализм становится односторонним. Гоббс является систематиком бэконовского материализма. Чувственность теряет свои яркие краски и превращается в абстрактную чувственность геометра. Физическое движение приносится в жертву механическому или математическому движению; геометрия провозглашается главной наукой. Материализм становится враждебным человеку. Чтобы преодолеть враждебный человеку бесплотный дух в его собственной области, материализму приходится самому умертвить свою плоть и сделаться аскетом. Он выступает как рассудочное существо, но зато с беспощадной последовательностью развивает все выводы рассудка» [4, стр. 143].

Переход от гоббсовского абстрактного материализма к сенсуализму был осуществлен Локком. В этом смысле он является непосредственным предшественником французского материализма и продолжателем того направления, высшим достижением которого в домарксовской философии явился материализм Фейербаха. «...Существуют два направления французского материализма: одно ведет свое происхождение от Декарта, другое — от Локка. Последнее направление материализма составляет, по преимуществу, французский образовательный элемент и

163

ведет прямо к социализму. Первый, механистический материализм вливается во французское естествознание в собственном смысле слова. В ходе развития оба направления перекрещиваются» [4, стр. 139].

Если попытаться рассмотреть вопрос не только применительно к французскому материализму, а несколько шире, и в определенном смысле признать наличие линий Бэкона и Гоббса в домарксовском материализме, то Фейербах, по нашему мнению, является продолжателем бэконовской линии материализма особенно когда речь идет об отношении человека к природе. Подобно тому как французский материализм XVIII в. был «открытой, ясно выраженной борьбой против метафизики XVII века и против всякой метафизики, особенно против метафизики Декарта, Мальбранша, Спинозы и Лейбница», так и Фейербах, решительно выступая против гегелевской спекуляции, выступил в ее лице против метафизики XVII в., которая «пережила свою победоносную и содержательную реставрацию в немецкой философии и особенно в спекулятивной немецкой философии XIX века» [4, стр.139]. Фейербаховский материализм был не только борьбой против «враждебного человеку бесплотного духа», но одновременно он был и попыткой преодоления «одностороннего», «враждебного человеку» материализма. Короче и точнее: «Фейербах явился выразителем материализма, совпадающего с гуманизмом, в теоретической области» [4, стр. 139].

164

Дальше