В наше время разобщенности появление этого совместного сборника кажется просто чудом. Свидетельством тому, что не все нити между нашими странами порвались, что в Болгарии по-прежнему любят русскую поэзию, а русские поэты любят Болгарию. В 1998 году Римма Казакова и поэты, участники литературного салона «Московская муза», совершили поездку по Болгарии, выступая перед читателями, а через год другая группа наших поэтов была приглашена на юбилей болгарского классика Ивана Вазова и фестиваль «Варненское лето» и выступала на вечерах с чтением уже не только своих стихов, но и переводов болгарских собратьев. Из этого общения и родилась мысль об издании совместного сборника. Идею его предложила участница обеих поездок Галина Климова. Антологию стихов русских поэтов о Рае, как бы книгу из жизни райского сада, она давно подготовила в надежде, что когда-нибудь представится случай ее издать.

Идея была с энтузиазмом встречена всеми собравшимися в тот августовский вечер. Болгарский критик Панко Анчев составил, можно сказать, в рекордный срок болгарскую часть сборника, и хотя в процессе работы было много споров и затруднений, благодаря поддержке Союза писателей Москвы, генерального консульства России в Варне, русских и болгарских предпринимателей, ставших спонсорами издания (их имена указаны в книге), антология уже через месяц после ее передачи в издательство вышла из печати. И на Рождество 2000 года к празднованию двухтысячелетия христианства на книжной ярмарке в Софии состоялась ее презентация.

Книга была издана очень быстро, но в ней не чувствуется следов спешки или непродуманности, наоборот, все в ней сделано с большим вкусом, который отличает и художественное оформление (московский художник И. У. Тер-Аракелян).

Рай — слово персидского происхождения и означает сад. «Почти известно географическое положение Эдема, — пишет Галина Климова в предисловии к русской части антологии, — на Востоке, в той стороне света, откуда восходит солнце. Точнее — в северной части Месопотамии, где позднее возник один из центров древней цивилизации с государствами Ур, Урук, Вавилония, Ассирия и другими».

Созданный Богом Сад * это уникальный микромир, упорядоченный и дружелюбный, место гармонии и вечного блаженства, но самая «значимая» особенность Райского сада, подчеркивает Г. Климова, его огражденность. Адам и Ева первыми вышли за круг правильной жизни, и тоска по Саду терзала сердца первых изгнанников из Рая до самой смерти. Она передалась затем многочисленному потомству, всему человечеству.

Только закрою горячие веки —

Райские розы, райские реки...

М. Цветаева

«Сад, * пишет Г. Климова, * стал одной из точек отсчета человеческой культуры, мерилом цивилизации и одной из вечных тем поэзии».

Читая русскую часть антологии, невольно удивляешься, как много места занимает тема Рая (разумеется, понимаемая широко * мечты о счастье, любви, грех, страдания, искушения) не только в творчестве поэтов-классиков — в антологии представлены Ф. Тютчев, Я. Полонский, Ф. Сологуб, И. Бунин, М. Волошин, Н. Гумилев, М. Цветаева, В. Ходасевич, Б. Пастернак, но и современных поэтов, среди которых * А. Тарковский, С. Липкин, Н. Горбаневская, К. Ковальджи, М. Кудимова, Т. Кузовлева, М. Исаева, И. Жданов и многие другие пишущие в наши дни, молодые и не очень известные широкому читателю авторы.

Одних стихотворений, озаглавленных «Ева» или « Рождение Евы», а у Казаковой «Монолог о Еве» и даже «Еще раз о Еве», наберется в книге более десятка. Адам вызывает меньший интерес, хотя и он не обойден вниманием: три стихотворения Н. Гумилева, стихи Н. Панченко, О. Щепалиной.

При всем осознании Евы как праматери, прародительницы:

Радуйся, праматерь, в каждом слове,

в каждом вздохе нашем, в каждый час —

в нас Акафист этот уготовив,

предвкушая каждую из нас.

И. Суглобова

образы первых обитателей Эдема не абстрактные, мифологические, а конкретные, земные, как бы по-свойски знакомые:

Баюкая Еву, дивился Адам

Земным, незнакомым, невзрачным садам.

С. Липкин

Ева, девочка, дикарка,

в мокрых космах до крестца.

А. Ревич

Идиллические картины Эдема, созданные Набоковым:

Блистает лестница в раю,

потоком с облака спадая...

Проходят ангелы в лучах.

Сияют радостные лики...

вытесняются другой, может быть главной, темой его творчества:

Я тоже изгнан был из рая

лесов родимых и полей,

но жизнь проходит, не стирая

картины в памяти моей.

Тема изгнания присутствует, конечно, и у других авторов, но рай видится современному поэту совсем иначе.

Непонятно радушье Господне,

странен вохровский сон ключаря.

Мы не завтра — сегодня, сегодня

согрешим, никого не коря.

Ю. Ряшенцев

Болгарскую часть антологии представляет критик Панко Анчев.

«Гармония и красота райского сада и драма, порожденная неспособностью первых людей противостоять искушению, * пишет он в предисловии к ней, * стали благодатной темой поэзии многих христианских народов. Но не болгарской. Или, по крайней мере, не в той трактовке, которая отличает, к примеру, русскую литературу, что не трудно заметить по этому общему русско-болгарскому поэтическому сборнику.

Для болгарских поэтов рай — не райский сад, не мир Адама и Евы, не райские плоды и птицы, не красота непорочного зачатия, а нечто гораздо более грубое, суровое и приземленное. Жизнь болгар всегда была столь мрачной и трагической, что поэтам не до библейских сюжетов и образов. Поэтому болгарской поэзии не свойственна созерцательность, в ней почти нет тем и сюжетов вне реальной личной и общественной жизни.

Болгарский быт складывается вокруг очага, он ограничен рамками своего клочка земли, покосившегося дома, хлева, двора, которые создаются не ради любования красотой. Все здесь подчинено насущным потребностям: пропитанию и выживанию. Конечно, в каждом доме, в каждом дворе есть немного места для цветов, которые разнообразят серую повседневность и радуют глаз, хотя надо сказать, что болгарского поэта больше привлекает дикая природа. Ведь быт включает в себя обязанность заботиться о доме и семье, несвободу, и тут не до проявления высоких чувств.

Но рай для болгарского поэта — не только быт, это прежде всего влечение двух душ и тел к вечной общности, их утешение и наслаждение. Любовные отношения между мужчиной и женщиной так многообразно и тонко переданы в болгарской поэзии, что их не охарактеризуешь в нескольких словах. Рай — это счастливая, разделенная любовь. Разумеется, ад — неразделенная. Человек может изведать и ту и другую, и потому еще на земле он знает, что такое ад и что такое рай.

Вообще же в болгарской поэзии, да и во всей болгарской литературе рай — это место, где человек обретает гармонию и возможность проявить все доброе и прекрасное, что заложено в нем. И, пожалуй, именно такое воплощение темы рая и райского сада чаще всего встречается в болгарской поэзии. Но жизнь сложна, и поэтому поиски рая — своеобразное бегство от действительности, уход в мир мечты. Недостижимость красоты и добра рождает драму, разлад в душе, чувство безнадежности и отчаяния. Отсюда социальный пафос и социально критическая направленность большей части стихотворений сборника. Тема рая и райского сада в болгарской литературе — тема социальная. В этом ее отличие от других литератур — в том числе от русской. Когда мы читаем одновременно русскую и болгарскую части этой любопытной книги, то видим, как важны условия, в которых жили народы, сколь различны даже близкие по духу и родственные литературы».

С мнением П. Анчева трудно не согласиться, хотя нельзя не заметить и многих перекличек в осмыслении темы рая в русской и болгарской поэзии. Как созвучны болгарским стихам, представленным в антологии, строки А. Тарковского:

Камень лежит у жасмина.

Под этим камнем клад.

Отец стоит на дорожке.

Белый, белый день...

Вернуться туда невозможно,

И рассказать нельзя,

Как был переполнен блаженством

Этот райский сад.

или лирическое настроение Е. Сулимы:

День летний, длинный, полный — через край.

Обед в саду, и детский смех — на даче.

Да неужели может быть иначе?

Да неужели это все — не рай?

«Впрочем, различие в подходах к теме, * считает П. Анчев, * возможно даже увеличит удовольствие от знакомства с этой книгой о Рае».

Предлагаем вниманию читателей несколько стихотворений болгарских поэтов из этой антологии.

Мая Тарасова

АТАНАС МОЧУРОВ

ПЕТУХИ

Ивану Николову

Был в детстве у меня свой райский сад —

там пели петухи и день и ночь.

С тех пор их песня — столько лет подряд! —

мои невзгоды прогоняет прочь.

Был в детстве у меня свой райский сад.

Два ангела рогатых жили там —

ленивых два вола! Года летят,

но до сих пор я радуюсь волам.

Был в детстве у меня свой райский сад.

Сидел там строгий седовласый дед.

Пускай года летят, пускай летят,

но для меня другого бога нет.

НЕДЯЛКО ЙОРДАН

ПОЗНАНИЕ

Я испугавшись отпрянул, видя змею на дороге,

но моей пятки коснулось тонкое скользкое жало.

Был я отравлен мгновенно. И понесли меня ноги

в темную лавку, где грудой множество яблок лежало.

Ножик блеснул за прилавком. Срезать ли нежную кожу

с яблока, что из корзины взял я во мраке случайно,

иль, кожуры не срезая, зубы со сладостной дрожью

в мякоть вонзить молодую — в нежную терпкую тайну...

Плод соблазнительный съеден. Буднично все и обычно.

Розовощекий амурчик смехом исходит лукавым.

Мир обнаженный прозрачен. Страх исчезает привычный.

больше запретного нету, тайное сделалось явным.

Что я скажу тебе, мальчик, — маленький светоч чудесный?

Все, что тебя ожидает, хочешь узнать ты заране

и в заоконные дали смотришь из комнаты тесной.

Веришь ли мне — я не жажду, больше не жажду познанья.

ВАЛЕРИЙ ПЕТРОВ

XXX

Любимая, зачем — как дети —

мы упивались сладкой ложью:

мол, «падший ангел» есть на свете

и «воспаривший дьявол» — тоже?

Хмельным соблазном сбитый с толку

и грязной похотью объятый,

я с неба в бездну падал долго,

и вот разверзся круг девятый.

На серебристых крыльях перья

сменились перепонкой грубой,

подобно мерзостной химере,

кривлю в ухмылке злобной губы:

«Пустяк! Нелепая накладка!

Я в ночь шагнул, рожденный ночью!..»

Бодрюсь, а на душе несладко —

ужасен приговор бессрочный:

Смотреть с тоской, как в небе где-то

мерцает искра, не сгорая,

и с пеньем кружатся планеты

у врат потерянного рая.

ТАНЁ КЛИСУРОВ

СМОКОВНИЦА

Смоковница лист протянула в окно.

Сорвать и прикрыться зеленым листом?

Но что нам скрывать — мы супруги давно,

мы стали с тобою одним существом.

Ночами, когда ты была молода,

боялся я — вдруг ты покинешь меня.

Сейчас все иначе, прошла без следа

пустая тревога вчерашнего дня.

Ты мне все грехи и ошибки простишь,

состарюсь — ты будешь все так же нежна.

В любви моей ныне осенняя тишь,

и смена сезонов душе не страшна.

Под знаком познанья судьба нас вела,

мы вместе с тобой миновали зенит.

А юная дочь между тем подошла

к смоковнице древней, что тайну хранит.

АЛЕКСАНДР ГЕРОВ

СТРАННО

Вода в пруду сияла серебристо,

роняли розы пряный аромат,

и песня молодого гитариста

сквозь тишь ночную долетала в сад.

Обнявшись, в сад вошли жених с невестой,

под звездным небом сели на скамью.

Им так мечталось в этот миг чудесный

излить друг другу всю любовь свою.

Меж тем родные шутки отпускали,

хихикали, судачили о них,

старухи с умным видом бормотали:

«Одно, мол, на уме у молодых».

И в этот миг, надеждой озаренный,

суливший счастье им на много дней,

в свою невесту выстрелил влюбленный,

потом в себя — и рухнул рядом с ней.

Господь взирал на них оторопело

со всех икон, что были на земле,

а племя козлоногих свиристело

и кувыркалось бешено во мгле.

Родные выли, исходя слезами,

не сознавая истины простой:

они их довели до смерти сами,

казня своей душевной нищетой.

А мертвые в густой траве лежали,

искрящейся росой окроплены.

Перехитрили всех и убежали

от собственной судьбы и сатаны.

ДИМИТР ПАНТЕЛЕЕВ

РАСКАЯНИЕ

Мой дом в веселом солнечном огне,

и я ликую, как ребенок малый...

Искал я рай, о нем мечтал, бывало, —

прости, Господь, такую дерзость мне.

Уйти туда, где вечна тишина?

Я не готов к такому новоселью!

Мне мрак и стужа были колыбелью,

судьбой мне буря в спутники дана.

Каков он, этот рай, — не знаем мы.

Да есть ли там дожди, зарницы, тучи,

и ржи весенней шепоток летучий,

и серебристые снега зимы?

Коренья пожую, медком запью —

на рай не променяю радость эту.

Господь неведомый, поверь поэту:

от скуки я умру в твоем раю!

АНДРЕЙ ГЕРМАНОВ

ЧЕТВЕРОСТИШИЯ

XXX

Спросила ты: рай — что такое? Все знают, что сущностью рая

является высшая благость — любовь без конца и без края,

мы примем, ее защищая, и смерть и мучения ада...

Спросила ты: ад — что такое? Все та же любовь, дорогая...

XXX

Поверьте мне, женщина знает: любовь — наивысшее чудо.

Ей ведома радость земная: любовь — наивысшее чудо.

Любовь позовет еле слышно — на зов поспешит безрассудно,

прекрасна, как Дева святая! Любовь — наивысшее чудо...

XXX

Мне сто соловьев отвечают, лишь свист мой разбудит округу,

сто горлиц в ответ заворкуют, слетаясь к зеленому лугу...

Так как же я встречусь с тобою, когда все живущие твари

томятся любовною жаждой и весть посылают друг другу?..

XXX

Сердца наши бились согласно, когда молодыми мы были,

и ласки мы жаждали страстно, когда молодыми мы были.

В наш сон не врывалась тревога, и корочка вкусной казалась

и вдаль нас манила дорога, когда молодыми мы были.

* «Компас», Варна, 2000

И. У. Тер-Аракелян. Оформление, 2000

Н. Горская. Перевод, 2001

М. Тарасова. Вступление, 2001