Гёте

Л.Е.Генин
ГЕТЕ В РУССКОЙ КРИТИКЕ

Жизнь Гете в веках, его влияние на литературы разных народов - одна из интереснейших тем, издавна привлекающая к себе внимание исследователей.

Многогранное, необычайное по широте и универсальности творчество Гете явилось зеркалом, отразившим величие и противоречия переходной исторической эпохи. Важнейшие вопросы национальной жизни Германии конца XVIII-начала XIX столетия в его произведениях оказались тесно связанными с социальными и философскими проблемами общеевропейской значимости. Художник-новатор, Гете широко раздвинул границы просветительского искусства. Его эстетические идеи вдохновляли творчество многих выдающихся писателей последующей эпохи.

Великому поэту Германии суждено было стать живым участником литературного развития многих народов. Влияние, оказанное им на мировую литературу, не следует, однако, понимать слишком прямолинейно и упрощенно. Отношение к Гете современников и потомков выражалось не только в восприятии и использовании его опыта, но и в споре с ним, в полемическом отклонении тех или иных сторон его мировоззрения и творчества.

История восприятия и критического истолкования Гете может быть правильно понята лишь с учетом сложности и противоречивости его творческого пути. В Гете, по словам Энгельса, "постоянно происходит борьба между гениальным поэтом, которому убожество окружающей его среды внушало отвращение, и осмотрительным сыном франкфуртского патриция, достопочтенным веймарским тайным советником, который видит себя вынужденным заключить с этим убожеством перемирие и приспосабливаться к нему".

Противоречия мировоззрения и социальных позиций Гете в значительной степени объясняют остроту идеологической борьбы (вокруг его наследия, развернувшейся в Германии и в других странах европейского континента.

Восприятие и оценка Гете в России определялись потребностями литературы и общественной жизни, находившихся в тесной связи с развитием русского освободительного движения. Анализируя сложный и многосторонний процесс освоения творчества Гете, необходимо учитывать целый ряд факторов: борьбу и смену литературных направлений, формирование новых эстетических вкусов, эволюцию жанров, изменения в практике художественяого перевода и т. п. Изучение всех этих обстоятельств в их взаимосвязи и взаимодействии позволяет воссоздать историю Гете в России, показать роль, которую играло его наследие в различные периоды истории русской культуры.

Исследования в этом направлении ведутся советским гетеведением уже многие годы. Наиболее подробно судьба Гете в России освещена в монографии В.М.Жирмунского "Гете в русской литературе" (Л., 1937), ставшей необходимым пособием для каждого, кто изучает историю русско-немецких литературных связей. Материалы этого капитального труда широко использованы и в настоящем обзоре.

Историю освоения Гете в России принято начинать с 1781 г. - с момента выхода в свет первого русского перевода драмы "Клавиго". Имеются, однако, все основания полагать, что интерес к творчеству немецкого поэта пробудился в русском обществе еще до появления этого издания.

В последней трети XVIII в. русско-немецкие культурные и литературные контакты заметно расширяются. В России в это время имелось уже немало образованных людей, читавших немецких авторов в оригинале и хорошо осведомленных о событиях литературной жизни тогдашней Германии. Показательно, что переводчик "Клавиго" О.П.Козодавлев счел излишним подробно говорить в предисловии об авторе трагедии и о его достоинствах, поскольку они "всем любителям словесных наук уже известны".

Восприятие Гете в России и в других европейских странах было подготовлено успехами молодой немецкой бюргерской литературы, завоевавшей во второй половине XVIII в. всеобщее признание. Продолжая борьбу Лессинга за создание самобытного национального искусства, молодой Гете и его сподвижники, "бурные гении", открыли живую стихию народного творчества литературе, обогатили ее новым демократическим содержанием и новыми выразительными средствами. Опыт "Бури и натиска" оказал воздействие на все последующее развитие немецкой словесности.

Новые литературные веяния нашли широкий отклик за пределами Германии. Г-жа де Сталь, сопоставляя немецкую литературу с французской, отмечает достижения немецких авторов в раскрытии внутреннего мира человеческой личности, связанные с отказом от жестких канонов классицизма. "Литературная теория немцев, - пишет она в книге "О Германии", - отличается от всякой другой тем, что она не подчиняет писателей тираническим обычаям и условностям".

В первых русских отзывах о Гете обращается внимание на те черты творчества поэта, которые отвечали потребностям развития нового литературного направления -сентиментализма. О.П.Козодавлев в примечаниях ко второму изданию "Клавиго" указывает, что Гете во всех своих произведениях "подражал единой натуре и не следовал правилам, удаляющим оную от глаз писателей и полагающим весьма тесные духу их пределы".

Среди ранних свидетельств, отмечающих идейно-художественное новаторство Гете, следует упомянуть суждение об "Эгмонте", принадлежащее члену "Дружеского литературного общества" Андрею Тургеневу. Русскому писателю близок реализм гетевской драмы, знакомство с нею убеждает его в том, что "немецкие трагедии преимуществуют над французскими, где действуют государи и проч., которые не могут сблизиться с нами".

Русский сентиментализм ориентируется в первую очередь на раннее творчество Гете, в котором руссоистские тенденции выражены особенно отчетливо и ярко.

Необычайным успехом пользовался в России "Вертер". Перевод романа, выполненный Ф.Галченковым, издавался дважды, в 1781 и 1794 гг. В 1796 г. вышел в свет новый перевод И.Виноградова, повторно изданный в 1816 г. В 1799-1800 гг. над переводом "Вертера" работали участники "Дружеского литературного общества" А.Тургенев и В.Мерзляков.

Роман Гете укреплял позиции русских сентименталистов, стремившихся утвердить в литературе идеи естественности, провозглашавших высшие права человеческого сердца. Следует, однако, отметить, что восприятие "Вертера" в творчестве писателей того времени выражалось преимущественно в усвоении его элегических мотивов, общего меланхолического тона. Мятежный индивидуализм гетевского героя дворянский сентиментализм не принимал.

Всеобщее увлечение "Вертером" в эпоху чувствительности находит выражение в многочисленных подражаниях и переделках. В.В.Сиповский, посвятивший русской вертериане специальную работу, приводит названия четырнадцати повестей и романов, созданных в конце XVIII в. под влиянием Гете. Первой в этом ряду стоит "Бедная Лиза" Карамзина, в которой, по мнению некоторых исследователей, нашла отражение тема самоубийства покинутой девушки, намеченная в романе Гете.

В России появляются поэтические отклики на "Вертера", отображающие переживания возлюбленной гетевского героя:

"Шарлотта при гробе Вертера" (1787), "Стихи на гроб Вертера" (1789), "Шарлотта на Вертеровой гробнице" (1791). В таком же трогательно-сентиментальном духе выдержаны стихотворения и поэмы, разрабатывающие тему предсмертного письмa Вертера к Лотте. Произведения этого рода - оригинальные и переводные - пользовались популярностью в течение всей первой трети XIX в., одно нз них упоминается в поэме Гоголя Мертвые души" (эпизод 7-й главы, где Чичиков читает Собакевичу "Послание в стихах Вертера к Шарлотте").

Переводы поэзии Гете в ранний период освоения его творчества еще весьма немногочисленны. В 1795 г. журнал "Приятное и полезное препровождение времени" поместил под заглавием "На случай грома" перевод философской оды Гете "Границы человечества". Переводчик оды И.И.Дмитриев существенно изменил смысл оригинала, выдвинув на первый план мотив религиозного смирения, покорности судьбе.

В первые годы XIX в. журналы и альманахи сентиментального направления знакомят читателя с несколькими образцами пасторально-идилличеекой лирики Гете (переводчики И.Борн, Б.Федоров, В.Красовский). К Гете обращается также стареющий Державин (перевод стихотворения "Mit einem goldnen Halskettchen" под заглавием "Цепочка", 1807). Однако в течение всего этого времени Гете оставался известен в России преимущественно как автор "Вертера".

Широкое ознакомление русской публики с творчеством немецкого поэта начинается после Отечественной войны 1812 г., явившейся важной вехой в истории русско-немецких литературных связей. В годы войны и после нее посещали Германию и встречались с Гете К.Н.Батюшков, Ф.И.Глинка, Н.И.Греч, В.А.Жуковский, В.К.Кюхельбекер, А.И.Тургенев, позднее литературное паломничество в Веймар совершили московские "любомудры" С.П.Шавьирев и Н.М.Рожалин.

Особенно много для популяризации Гете сделал Жуковский, пробудивший своими переводами живой и глубокий интерес к германской поэзии.

Жуковскому принадлежат восемнадцать стихотворных переводов из Гете. Большинство их относится к зрелому периоду творчества русского поэта, связанному с формированием романтизма. Уход от современности в мир поэтического вымысла, увлечение старинными поверьями и религиозной мистикой, грусть и тоска по дали - все это сказалось и на восприятии Жуковским поэзии Гете. В 1816-1818 гг. им были переведены баллады "Лесной царь", "Рыбак", песня арфиста и песня Миньоны из "Вильгельма Мейстера", стихотворение "К месяцу" и др. В 1817 г. в "Сыне отечества" Жуковский поместил перевод "Посвящения" к "Фаусту" под заглавием "Мечта. Подражание Гете", затем этот же перевод без указания источника был включен им в поэму "Двенадцать спящих дев".

Присущая Гете лирическая взволнованность у Жуковского смягчается, предметность, вещественная образность растворяются в абстрактно-эмоциональных эпитетах и метафорах.

Эстетические установки Жуковского во многом определили характер последующих переводов Гете, осуществленных в России в эпоху романтизма.

Молодой Жуковский посвятил Гете несколько восторженных поэтических посланий. Русские гетеанцы неоднократно цитировали его стихотворение "Портрету Гете" (1819), в котором необычайно ярко воплощено романтическое представление о всеобъемлющем гении великого поэта:

Свободу смелую приняв себе в закон,

Всезрящей мыслию над миром он носился.

И в мире все постигнул он -

И ничему не покорился.

В последние годы своей жизни Жуковский оценивал Гете с консервативных позиций. В статье "Две сцены из „Фауста"" (1848) он солидаризируется с охранительной точной зрения официальных властей, усматривая в трагедии Гете "торжество смирения и покаяния над силою ада и над богоотступною гордостью человеческою".

Писатели-декабристы, выступавшие поборниками активного, политически действенного искусства, не имели близкого соприкосновения с творчеством Гете, идеалом им служила вольнолюбивая поэзия Байрона. Единственным представителем декабристской литературы, проявлявшим серьезный и глубокий интерес к Гете, был Кюхельбекер. В статьях, печатавшихся в 1824 г. в альманахе "Мнемозина", Кюхельбекер ставит Гете выше "недозревшего" Шиллера, обосновывая превосходство объективного художественного метода над субъективным. Суждение русского писателя о Гете и Шиллере предваряет опор о наследии великих немецких поэтов, который приобретает принципиальное значение в эстетических дискуссиях 30-40-х гг.

Высоко ценил творчество Гете и близкий декабристам Грибоедов. По свидетельству А.Бестужева, автор "Горя от ума" отзывался о Гете как о поэте, превосходящем Байрона и даже Шекспира. Грибоедов переводил "Фауста". В 1825 г. в "Полярной звезде" им был помещен отрывок "Пролога на небе". В текст речи директора русский драматург включил от себя несколько сатирических строк, обличающих нравы современного ему дворянского общества.

Теме "Гете и Пушкин" посвящено немало научных работ. Сравнивая творчество обоих поэтов, исследователи отмечают сходство их творческих личностей, выражающееся в универсальности кругозора, в необычайной художественной зоркости, в жизнерадостном, светлом взгляде на мир. Сближение Пушкина и Гете определяется также ролью, которую каждый из них играл в развитии своей национальной литературы.

В критических статьях и письмах Пушкина имя автора "Фауста" упоминается неоднократно. Важно отметить, что высказывания великого русского поэта о Гете относятся главным образом к периоду преодоления им байронического индивидуализма.

Для реалиста Пушкина показательно понимание широты и масштабности проблем, воплощенных в гетевских произведениях. "Есть высшая смелость, - утверждает Пушкин, - смелость изобретения, создания, где план обширный объемлется гворческою мыслию, -такова смелость Шекспира, Dante, Milton'a, Гете в Фаусте, Молиера в Тартюфе". Характеристика "Фауста" как "величайшего создания поэтического духа" связана у Пушкина в этот период с критической оценкой байроновского "Манфреда".

Ко времени работы над "Борисом Годуновым" относится черновик письма Пушкина к Н.Раевскому, в котором высказывается суждение о творческой манере Гете-драматурга: "Шекспир понял страсти, Гете - нравы". В заметке о романах Вальтера Скотта (1830) отмечаются черты, отличающие трагедию Гете от трагедии французского классицистского театра. Шекспир, Гете и Вальтер Скотт, говорится в заметке, "не имеют холопского пристрастия к королям и героям".

Любопытное свидетельство отношения Пушкина к Гете мы находим в сохранившемся отрывке письма из Одессы (апрель - первая половина мая 1824 г.), где речь идет об "уроках чистого афеизма". Сообщая о чтении Библии, Пушкин замечает: "...святый дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гете и Шекспира". Упоминание имени Гете в данном контексте, несомненно, говорит о чувстве близости, которое испытывал вольнодумец Пушкин к земному, "здешнему" миру его поэзии.

Гетевские идеи и мотивы прослеживаются у Пушкина в набросках "Адской поэмы", в стихотворениях "Демон", "Телега жизни", "Разговор книгопродавца с поэтом". "Сцена из Фауста", будучи связана с трагедией Гете общностью имен и ситуацией, тем не менее всецело принадлежит русскому поэту. В этом произведении, по мнению В.Г.Белинского, выразился "болезненный кризис", пережитый теми, кому суждено было явиться "в эпоху общественного недуга".

Пушкин придавал большое значение делу ознакомления русской публики с творчеством Гете и всячески отстаивал переводы его произведений от посягательств цензуры. Так, после запрещения "Эгмонта" в переводе А.А.Шишкова (1831) им были предприняты хлопоты с целью добиться издания гетевской трагедии - "одного из прекраснейших произведений поэта". Пушкин поддержал также Э.Губера, первого переводчика "Фауста". Узнав о запрещении печатания трагедии, Губер в отчаянии уничтожил рукопись, но Пушкин заставил молодого поэта вновь взяться за работу и принял живое участие в его труде. Опубликовать первую часть "Фауста" Губеру удалось лишь год спустя после смерти Пушкина. Перевод его вышел в свет с многочисленными купюрами и цензурными искажениями.

Интенсивное освоение Гете, начавшееся со второй половины 1820-х гг., в основном идет в русле романтических идей. Показателен усиливающийся в эту пору интерес к Гете как к творческой личности. Романтиков 20-30-х гг., как и Жуковского, привлекает поэтический универсализм Гете, всеобъемлющий характер его мировоззрения. Образ поэта-мудреца, познающего радость бытия в слиянии со стихийными силами природы, получает воплощение в двух замечательных произведениях русской поэзии 30-х гг. - стихотворении Баратынского "На смерть Гете" и стихотворении Тютчева "На древе человечества высоком..."

В утверждении романтического культа Гете ведущую роль играют члены "Общества любомудрия" - Д.В.Веневитинов, В.Ф.Одоевский, Н.М.Рожалин и близкие к ним С.П.Шевырев и М.Н.Погодин. Пушкин называл их "молодыми поэтами немецкой школы".

"Любомудры" обращаются к Гете в период, последовавший за разгромом декабризма, когда значительная часть дворянской интеллигенции отходит от общественной борьбы, замыкаясь в сфере философской и эстетической мысли. Последователи Шеллинга, "любомудры" видят в творчестве Гете олицетворение идеи синтеза философии и поэзии. В центре их внимания стоит Гете - автор "Фауста", поэт-мыслитель, теоретик искусства.

Среди пропагандистов Гете выделяются Д.В.Веневитинов и С.П.Шевырев. Веневитинову принадлежат переводы из "Фауста", один из которых был помещен в 1827 г. в "Московском вестнике", а два других - в посмертном издании его "Сочинений" (1829-1831). В этом же издании были опубликованы две сцены из "Эгмонта" и стихотворные пьесы "Земная участь художника" и "Апофеоза художника". Шевырев первым из русских поэтов обратился ко второй части "Фауста", напечатав в 1827 г. перевод отрывка из междудействия "Елена".

"Любомудрами" были также изданы "Гец фон Берлихинген" в переводе Погодина (1828) и "Вертер" в переводе Рожалина (1829). Переведенный Рожалиным "Эгмонт" не увидел света, рукопись перевода была потеряна и восстановить ее не удалось.

Главным органом романтического гетеанства был "Московский вестник". Знаменательным событием явилось опубликование на страницах этого журнала письма Гете от 1 мая 1828 г. к московскому литератору Николаю Борхардту с выражением благодарности за присылку статьи "Оценка Гете в России - к оценке России". Письмо "германского патриарха" было с одобрением встречено Пушкиным, полагавшим, что публикация его укрепит позиции журнала.

Великий русский поэт и сам поддержал "'Московский вестник". Не разделяя романтического идеализма "любомудров"", он тем не менее вступил с ними в союз и принял участие в издании журнала, напечатав в нем ряд своих произведений, в том числе "Сцену из Фауста". "Любомудры" надеялись при содействии Пушкина сделать творчество Гете достоянием широкой литературной общественности. Незадолго до основания "Московского вестника" Веневитинов в стихотворном послании призывал Пушкина воспеть Гете как великого современника, наставника русских поэтов.

Концепция Гете в критических статьях "любомудров" определялась их ориентацией на философию и эстетику немецкого романтизма. На первый план в анализе его произведений выдвигались два момента: философско-поэтическнй пантеизм и идея свободы творчества, высокого назначения поэта, не подчиняющегося "условным оковам" и мнению толпы.

В суждениях "любомудров" о Гете имелись свои оттенки. Для Веневитинова, философские взгляды которого в какой-то мере отличались от "ортодоксального" шеллингианства, Гете был прежде всего пытливым художником, поэтом неутомимой творческой мысли. Показательно, что он сближает Гете с революционным романтиком Байроном. Оба поэта служат для Веневитинова выразителями тревожного духа нового времени. Певца древнего мира Гомера он сравнивает с ясным озером, Гете и Байрона - с потоком, который "рвется к бесконечному".

Весьма противоречивой была оценка Гете в статьях и книгах Шевырева. В отзыве о переводе "Геца фон Берлихингена" Шевырев с большой проницательностью отмечает демократизм воззрений молодого Гете, утверждая, однако, при этом, что философия и поэзия его эпохи "заимствовали свой свет от религии христианской". Образцом христианско-романтической поэзии служит критику и гетевская "Елена".

Позднее, в середине 30-х гг., Шевырев трактует творчество Гете как воплощение идеи "самоценного искусства". Он первым из русских критиков абсолютизировал и возвел в принцип поэтическую формулу Гете "Пою, как птица в ветвях" (из баллады "Певец"), считая ее основным содержанием гетевской эстетики. В дальнейшем этой формуле суждено было стать главным лозунгом поборников "чистого искусства", прокламировавших независимость художественного творчества от общественной жиани, политики и морали.

Среди русских поэтов, воспринимавших Гете, подобно "любомудрам", в романтическом духе, особое место принадлежит Тютчеву. Философ-пантеист, певец природы, Тютчев испытал значительное влияние Гете. Сквозь призму Гете он, по словам Н.Я.Берковокого, созерцал Шеллинга, да и вообще немецкую духовную культуру.

Период наибольшего увлечения Тютчева поэзией Гете относится к концу 20-х - началу 30-х гг. К этому раннему периоду творчества Тютчева принадлежат и лучшие его переводы из Гете: пять отрывков из 1-й части "Фауста" (перевод первого акта 2-й части был случайно уничтожен поэтом), баллады "Приветствие духа", "Певец", "Кубок", две песни арфиста из "Вильгельма Мейстера", "Хеджра" ("Запад, Норд и Юг в крушеньи...").

С немецкой философско-поэтической традицией были связаны не только "любомудры" и Тютчев, но и будущие "западники", члены кружка Н.В.Станкевича - В.Г.Белинский, М.А.Бакунин, В.П.Боткин, И.С.Тургенев и др.

Мировоззрение членов кружка в первый период его существования (1831-1835) также формировалось под влиянием шеллингианства. Глава кружка, Н.В.Станкевич, основываясь на положении Шеллинга о единстве всего сущего, развивает идею воспитания личности в духе всеобщей и всепримиряющей любви. Он усердно изучает Гете, публикует переводы двух его стихотворений: "К месяцу" и "Песнь духов над водой", замышляет обработать в драматической форме балладу "Бог и баядера" с тем, чтобы воплотить в ней свое учение о любви и очищении души.

Станкевич, Бакунин, Грановский пропагандируют творчество немецкого поэта среди своих родных и близких. Письма Бакунина к сестрам, с которыми он штудировал "Фауста" и переводил дневник Беттины фон Арним, наглядно характеризуют атмосферу гетевского культа, в которой в те годы жили члены кружка.

Романтические воспоминания о Гете сопровождали Станкевича и его друзей во время их пребывания в Германии. Весной 1838 г. молодые русские литераторы посетили Веймар и побывали в доме Гете. В литературных салонах Берлина они встречались с главными представителями тогдашнего немецкого гетеанства Беттиной и Фарнхагеном фон Энзе, которого Гейне в шутку называл "наместником Гете на земле".

Во второй половине 30-х гг. члены кружка Станкевича испытали влияние ортодоксального гегельянства. Самыми страстными поборниками этого учения становятся Бакунин и Белинский.

Весной 1838 г. Бакунин публикует в "Московском наблюдателе" предисловие к переведенным им же "Гимназическим речам" Гегеля - программный документ, выражавший позицию кружка. Учение Гегеля о разумной действительности в предисловии противопоставляется французскому материализму и другим прогрессивным течениям философской и общественной мысля, охваченным, по утверждению Бакунина, духом отрицания и безверия. "Примирение с действительностью во всех отношениях и во всех сферах жизни есть великая задача нашего времени, и Гегель и Гете - главы этого примирения".

У Белинского период так называемого примирения с действительностью наиболее отчетливо отразился в статьях 1839 - 1840 гг., одна из которых - "Менцель, критик Гете"-служила обоснованием политических и эстетических позиций русского гетеанства.

Выступление Белинского относится к моменту, когда вокруг имени Гете развертывается острая полемика. В условиях роста оппозиционных настроений и усиления идейно-литературной борьбы вопрос о приятии или неприятии творчества Гете перерастает рамки узколитературных дискуссий, приобретая общественную значимость.

Вначале романтический культ Гете подвергся атакам в Германии, затем, в силу сходства исторических условий, спор о великом поэте получает отклик в России. В обеих странах, остро ощущавших потребность в уничтожении феодального уклада, новые веяния наиболее отчетливо проявлялись в сфере литературы, допускавшей в то время известную свободу мысли.

На родине Гете литературную и общественную борьбу возглавляют Гейне, Берне и писатели "Молодой Германии". Утверждение новых эстетических воззрений связано у них с радикальным пересмотром всего предшествующего периода литературного развития - так называемой "художественной эпохи", главной фигурой которой был Гете.

Поход против Гете начался в Германии еще в 20-е гг. Вдохновителем его был критик Вольфганг Менцель, обвинивший веймарского патриарха в эгоизме и в равнодушии к судьбам родины. Воинствующий тевтономан, Менцель отрицал значение Гете для потомства, трактуя его творчество как выражение упадка немецкого духа. Эти выступления, совмещавшие буржуазно-националистические тенденции с расплывчатой либеральной фразеологией, имели шумный успех и использовались литераторами различных политических взглядов.

В 1837- 1838 гг. в Петербурге вышел двухтомный перевод книги Менцеля "Немецкая литература", несколько его статей появилось также в русских журналах. С позицией немецкого критика в России солидаризировались многие представители консервативно-охранительного направления - Ф.В.Булгарин, О.И.Сенковский, издатель "Маяка" С.А.Бурачек. Близок Менцелю оказался и бывший "друг" Гете, президент Академии наук С.С.Уваров, обвинивший автора "Фауста" в отсутствии убеждений и "энтузиазма".

Против Менцеля особенно энергично выступали русские гетеанцы. Отвертая хулу "озлобленного Менцеля", они в то же время ополчались против "Молодой Германии", сочинения которой, по словам переводчика Гете Э.Губера, были "устремлены к ниспровержению старого, освященного веками порядка".

Сведения о происходивших в Германии литературных спорах русская публика черпала не только из сочинений Менцеля. В русских журналах печатались также материалы о Гейне, Берне, о писателях-младогерманцах. Большое значение для ознакомления читателя с отношением к Гете передовых немецких литераторов имела публикация на страницах "Телескопа" (1834, ч. 19) одного из ранних вариантов "Романтической школы" Гейне, переведенного под заглавием "О Гете и Шиллере". В этой работе Гейне выступает против неправомерного противопоставления Гете Шиллеру. Осуждая Гете-выразителя "художественной эпохи" - за эстетизм и политическое равнодушие, он в то же время провозглашает творца "Фауста" величайшим немецким поэтом и решительно отстаивает его наследие от нападок реакционеров и узких радикалов.

На рубеже 30-40-х гг. участниками дискуссии о Гете становятся Белинский и Герцен. С их именами связана одна из самых ярких эпох в истории освоения творчества великого немецкого поэта в России.

В процессе сложной идейной эволюции Белинского его оценка Гете претерпевала резкие изменения. Молодому Белинскому - автору "Литературных мечтаний" - Гете представляется всеобъемлющим исполином. Он свято верит в гениальность Гете, воспринимая его поэзию по-шеллинговски - как выражение бессознательного постижения жизни.

Позднее, в период так называемого "примирения с действительностью", Белинский отстаивает романтическую концепцию Гете, пользуясь аргументами и формулами правых гегельянцев. Его статья "Менцель, критик Гете" направлена не только против Менцеля, но и против русских радикалов, в частности, против Герцена, который считал это выступление "последним залпом" Белинского в их споре.

Политический индифферентизм Гете оправдывается в статье Белинского с точки зрения теории "разумной" действительности; Гете противопоставляется Шиллеру как "гений чисто художнический, а потому неспособный увлекаться никакими односторонностями, но обнимавший все в оконченной целости...".

Консервативная по своим идеологическим установкам, статья "Менцель, критик Гете" в то же время представляет интерес как новый шаг Белинского на пути к постижению гетевского реализма. Гете, утверждает Белинский, многосторонен и противоречив, как сама природа, которая служит ему "верным зеркалом". Русский критик отвергает узкоутилитарный подход к Гете и едко высмеивает "моралистов-резонеров", желающих "видеть в искусстве не зеркало действительности, а какой-то идеальный никогда не существовавший мир..." Ниспровергая авторитет Менцеля, Белинский, по верному замечанию советского исследователя, объективно выступал в защиту эстетических принципов, которых придерживалась и "Молодая Германия".

Кардинальный сдвиг, происшедший в мировоззрении Белинского в результате преодоления гегельянства, не мог не отразиться и на его отношении к Гете. Русского критика воодушевляет лозунг "социальности", его кумирами становятся Шиллер, Байрон, Лермонтов - представители "рефлектирующей", "субъективной" поэзии. Характеризуя немецкую литературу XVIII в., Белинский обращает внимание на присущие ей абстрактность, прекраснодушие, мечтательность. С этих позиций им переоценивается романтический образ Гете-олимпийца. Критик подчеркивает созерцательность поэзии Гете, в самых резких выражениях порицает его эгоизм, замкнутость в сфере личных чувств.

Такое категорическое, безоговорочное осуждение Гете характерно для периода, когда Белинский радикально пересматривает свои прежние воззрения. Постепенно критику удается приблизиться к более объективной оценке наследия немецкого поэта. В статьях Белинского 1840-х гг. красной нитью проходит мысль о двойственности Гете - художника и человека. Произведения, в которых Гете "невыносимо велик", - "Фауста", "Прометея", "Коринфскую невесту" - критик-революционер противопоставляет "разным пустякам", вещам малозначительным, в которых отразился "аскетический и антиобщественный дух" старой Германии.

Признав Гете в его исторической обусловленности, Белинский стремится по возможности полнее выявить прогрессивные стороны творчества немецкого поэта. Он первым из русских революционных демократов обращается к Гете как к союзнику в борьбе с идеалистической эстетикой. Защищая наследие великого немецкого поэта, Белинский все чаще вступает в полемику с теми, кто продолжал считать Гете беспристрастным певцом, чуждым политике и социальности. Так, уже в статье 1842 г. "Речь о критике" им утверждается мысль о том, что Гете "не мог не заплатить дань духу времени". Подтверждением этому служат, по мнению Белинского, "Вертер", "Фауст", "Прометей", а также многие из гетевских "мелких лирических пьес", представляющих собой "не что иное как выражение философских идей".

В последних работах Белинского спор с "рыцарями чистого искусства" по поводу Гете достигает своей кульминации. "Не можем согласиться, чтобы как поэт, как художник Гете... хоть сколько-нибудь подходил под идеал безукоризненного жреца абстрактного искусства", - замечает Белинский в "Современных заметках" (1847), полемизируя с Губером. Статья блестяще демонстрирует нерасторжимую связь мировоззрения и творчества немецкого писателя с великими идеями породившей его эпохи. "Гете как художник, как поэт был вполне сыном своей страны, своего века, вполне выразил собою если не все, то многие из существеннейших сторон современной ему действительности. Это доказывается его отвращением ко всему отвлеченному, туманному, мистическому, ко всякой, как называет ее г. Губер, „нездешней" поэзии. Это же доказывается его стремлением ко всему простому, ясному, определенному, здешнему, земному, действительному, реальному, положительному; его страстным сочувствием природе, которое не только отразилось пантеистическим миросозерцанием в его поэзии, но еще и выразилось с его стороны великими услугами в области естествознания как науки".

Герцен, в отличие от Белинского, выступает с самого начала своей литературно-критической деятельности поборником идеи социально-активного искусства. В первой своей статье "Гофман" (1834) он целиком солидаризируется с Гейне и младогерманцами в оценке эпохи, которая "так колоссально, так величественно окончилась в Веймаре 22 марта 1832 года".

Отношение молодого Герцена к Гете с наибольшей полнотой раскрывается в повести "Записки одного молодого человека" (1840), выросшей из раннего рассказа "Первая встреча". Устами своего героя Герцен резко осуждает Гете за холодное равнодушие к судьбам мира и к "колоссальным обстоятельствам", имея в виду отрицательное отношение веймарского поэта к Французской буржуазной революции. Исследователи Герцена рассматривают эту повесть как первое в России выступление против романтического культа Гете, последовавшее из лагеря радикальной оппозиции. Это выступление явилось одновременно и протестом против политики пассивности, и призывом к "участию искусства в судьбах народов".

Существенно в данном случае указать, что Герцен, оценивая Гете, решительно отделяет свою точку зрения от позиции Менцеля. Об этом говорит германский путешественник, герой рассказа "Первая встреча". Порицая Гете-тайного советника, он в то же время "готов преклонить колена перед творцом „Фауста"". "Гете понял ничтожность своего века, но не мог стать выше его", - таков вывод, к которому приходит Герцен, характеризуя исторически обусловленную двойственность гениального поэта.

В последующих своих работах Герцен, сохраняя представление о противоречивости Гете, все чаще останавливается на прогрессивных сторонах его наследия. Значение Гете как художника и мыслителя определяется, по Герцену, его реалистическим мировосприятием. Герцен постоянно пользуется применительно к творчеству Гете термином "реализм", говоря о его художественной смелости, "прямом взгляде на вещи", способности постигать явления жизни в их сложности и глубине. Это была принципиально новая оценка Гете, отчетливо противостоявшая романтической концепции 20-30-х гг.

Выдающийся представитель материалистической традиции в русской философии, Герцен первым обратился к изучению естественно-научных трудов Гете, в которых находил "реальное, истинное понимание природы". "Поэт не потерялся в натуралисте, - записывает он в 1844 г. в своем дневнике, - его наука точно так же поэзия жизни, реализма, с таким же пантеистическим характером и с тою же глубиною". Выступая против идеалистической спекулятивной философии, отстаивая принципы материализма, Герцен опирался на научный опыт Гете.

Наконец, необходимо отметить еще один момент, характеризующий отношение русского революционера-демократа к наследию Гете, - широкое использование им гетевских афоризмов и гетевоких образов. С их помощью Герцен обосновывает свои философские взгляды, усиливает эмоциональный пафос публицистических выступлений.

В середине 40-х гг. в спор о творчестве Гете вступает молодой Тургенев. Статья Тургенева о "Фаусте" в переводе М.Вронченко (1845) - свидетельство отхода писателя от романтического гетеанства, под сильным влиянием которого он находился раньше. "Как поэт Гете не имеет себе равного, - говорится в статье, - но нам теперь нужны не одни поэты..."

Оценка Тургеневым мировоззрения и творчества Гете близка к той, которую давали немецкому поэту в эти же годы Белинский и Герцен. Преобладание у Гете чисто художественных интересов над общественными, его "аристократический индивидуализм" объясняется условиями Германии XVIII в., где стремление к автономии разума осуществлялось только "а теории, в философии и в поэзии".

"'Фауст" рассматривается Тургеневым как произведение романтическое по своим тенденциям: его герой-индивидуалист, замкнувшийся в мире своих мечтаний, занятый решением "трансцендентных вопросов". Полемика с индивидуалистическим "романтизмом" первой части "Фауста" при отклонении второй его части, как произведения "холодного" и "непонятного", не позволила рецензенту увидеть оптимистическую перспективу гетевской трагедии, превращение индивидуальной проблемы в социальную.

Тем не менее Тургенев вполне ощутил антифеодальный пафос "Фауста". Гете, по его словам, "первый заступился за права - не человека вообще, нет, - за права отдельного, страстного, ограниченного человека..." В этом смысле "Фауст" служит для Тургенева самым полным выражением эпохи, "когда началась... борьба между старым и новым временем, и люди, кроме человеческого разума и природы, не признавали ничего непоколебимого". Это новое начало, "дух отрицания и критики" у Гете, современника Вольтера, воплощается в образе Мефистофеля.

Высокая оценка "Фауста" как произведения просветительского гуманизма определяет и характер полемики, которую Тургенев ведет с переводчиком М.Вронченко. Критик указывает на свойственное Вронченко "странное озлобление против философии и разума вообще", едко высмеивает попытки переводчика переосмыслить трагедию в духе христианской морали и обывательского "здравого смысла", уличает его в намеренном искажении гетевского текста.

Анализ суждений о Гете Белинского, Герцена и молодого Тургенева позволяет выявить общие черты, характеризующие процесс освоения его творчества в 40-е гг. Выводы В.М.Жирмунского и других советских исследователей показывают, что критическая переоценка Гете приводит в конечном счете представителей передовой эстетической мысли к объективному признанию двойственности и противоречивости великого поэта, а вместе с тем к высокой оценке прогрессивных сторон его наследия.

У передовых критиков исторический принцип оценки Гете сохраняется и в 50-е гг., в условиях ожесточенной борьбы с поборниками "чистого искусства" из лагеря дворянско-буржуазного либерализма.

Глава русской революционной демократии Н.Г.Чернышевский в период работы в "Современнике" четко разграничивает в наследии Гете подлинные шедевры и вещи слабые, свидетельствующие об ограниченности мировоззрения великого поэта. К числу последних он, как и Белинсний, относит поэму "Герман и Доротея", вредную своим "приторным идеальничаньем". Прогрессивные стороны творчества Гете выявляются Чернышевским в сопоставлении его с Лессингом - писателем, которого критик считал центральной фигурой немецкого Просвещения. В 'книге Чернышевского "Лессинг, его время, его жизнь и деятельность" (1856-1857) Гете и Шиллер рассматриваются как продолжатели лессинговской традиции; к произведениям, созданным в русле этой традиции, автор книги относит драмы "Гец фон Берлихинген", "Эгмонт" и "Фауст".

Непосредственно Гете посвящена работа Чернышевского "Примечания к переводу Фауста" (1856), опубликованная уже в советское время. Сравнение "Примечаний" со статьей Тургенева позволяет увидеть то новое, что вносит в трактовку гетевской трагедии передовая критика 50-х гг.

В образе гетевского героя Чернышевский акцентирует черты ученого, неутомимого искателя истины. Принципиальное значение придается в комментарии его монологу, утверждающему мысль о том, что "в начале было бытие (действительность, факт, die That)".

В противоположность Тургеневу, называвшему Фауста "'мечтательным эгоистом", Чернышевский подчеркивает стремление героя найти новую жизнь "в обыкновенном обществе", стать "полезным для людей".

Главную роль в трагедии Чернышевский, как и Тургенев, отводит Мефистофелю, воплощающему идею отрицания, причем само отрицание рассматривается критиком с материалистических позиций как необходимый элемент научного познания мира. "С отрицанием, скептицизмом разум не враждебен: напротив, скептицизм служит его целям, приводя человека путем колебаний к чистым и ясным убеждениям".

Необычайно высоко ценил Чернышевский лирику Гете. В "Дневнике моих отношений с тою, которая теперь составляет мое счастье" (1853), молодой писатель передает свои переживания словами "Майской песни". Позже в романе "Что делать?" это гетевское стихотворение звучит в "Четвертом сне Веры Павловны", соединяя радостное чувство любви с восторженным восприятием весенней природы.

Отказом от пассивной созерцательности, призывом к деятельности звучало для Чернышевского стихотворение "На озере", в котором Гете говорит "о возвращении от абстрактной жизни к природе и действительности как высших источниках всякого блага...".

Русскому философу-материалисту особенно близка была баллада "Коринфская невеста", в которой поэт выразил свой протест против христианской проповеди аскетизма и самоотречения. В письме к сыновьям из ссылки Чернышевский советует познакомиться с этим произведением, подчеркивая, что в нем они найдут его собственные мысли и чувства.

'Вторая половина 50-х гг. характеризуется в России резким размежеванием литературно-общественных сил. Революционной демократии в этот период противостоит буржуазно-дворянский либерализм, определившийся как целостное по своим основным принципам направление эстетической мысли. Одним из главных деятелей этого направления становится В.П.Боткин, бывший член группы Станкевича, испытавший в свое время влияние Белинского. В программной статье "Стихотворения А.А.Фета" (1856) Боткин обосновывает теорию "искусства для искусства", ссылаясь на Гете. Величие немецкого поэта, по мнению критика, определяется тем, что он "не увлекся своею современностью, а устремлял взоры свои только в вечные свойства природы, в вечные начала души человеческой".

В таком же духе отзывался о Гете идеолог "эстетической критики" А.В.Дружинин. Гете, утверждал Дружинин, олицетворял идею артистической школы, поэтому личность его, "как главного поэта, следовавшего чисто художественной дорогой", возбудила столь яростные атаки со стороны радикальных критиков - "неодидактиков".

Апелляция к Гете служила для представителей "эстетической критики" цели утвердить идеи бессознательности художественного творчества и "беззлобного отношения к действительности". "Они хотят, - писал Добролюбов о поборниках "чистого искусства", - ни больше, ни меньше, как того чтобы писатель-художник удалялся от всяких жизненных вопросов, не имел никакого рассудочного убеждения, бежал от философии, как от чумы, и во что бы то ни стало - распевал бы, как птичка на ветке, по выражению Гете, которое постоянно было их девизом".

Особую позицию в спорах о Гете занимал Аполлон Григорьев. В молодости Григорьев переводил стихи Гете, воспринимая его творчество в традициях философско-поэтического романтизма.

Став в начале 50-х гг. критиком славянофильского журнала "Москвитянин", Григорьев радикально пересматривает свое отношение к Гете в связи с полемикой, которую он развертывает в это время, выступая против индивидуалистической буржуазной культуры Запада. Отстаивая в спорах с революционными демократами идеи патриархальной самобытности, Григорьев охотно обращается к Гете как к выразителю "вечных начал", "искателю существенного и непременного". В то же время Григорьев критикует буржуазно-прогрессивные тенденции творчества Гете, те элементы его мировоззрения, которые делают Гете представителем враждебного патриархальной почве индивидуализма и сенсуализма. Особенно ожесточенно нападает он в этой связи на "Римские элегии". Эстетическое оправдание действительности в произведениях Гете веймарского периода служит, по мнению Григорьева, выражением немецкого филистерства.

Анализируя Гете с позиции "почвенной" критики, отмечая в его мировоззрении и творчестве черты отвлеченной созерцательности, эстетизма, примирения с действительностью, Григорьев, по существу, затрагивал те же дискуссионные проблемы, которые возникали у представителей демократического лагеря в процессе критической переоценки наследия великого поэта.

Суровость и ожесточенность идейно-литературной борьбы 50-60-х гг. объясняет полемическую односторонность суждений в статьях некоторых радикальных критиков, рассматривавших литературу исключительно с точки зрения потребностей данного исторического момента. Выступая против попыток сторонников "чистого искусства" фальсифицировать эстетические воззрения великих писателей прошлого, эти критики подчас теряли критерий историзма в оценке этих писателей. Нигилистические тенденции в значительной мере были присущи представителям "Русского слова" - Д.И.Писареву и В.А.Зайцеву. Оба они относились к наследию Гете отрицательно, считая его, как и Пушкина, "устаревшим кумиром". Особенно резко отзывался о Гете Писарев. В статье "Реалисты" (1864) критик, пользуясь аргументами младогерманцев, обвинил Гете в сервилизме, в примирении с действительностью, в неискренности и равнодушии, говорил о "низких слабостях его характера". И все же, гневно осуждая Гете, Писарев тем не менее признает, что веймарский поэт - один из "титанов умственного мира", великий "именно только в той сфере, в которой он действовал с полным и естественным воодушевлением, не стесняясь никакими житейскими расчетами...".

"Холодный тайный советник и кавалер", Гете, по словам критика, действует, и сильно действует "на пользу бедных и простых ближних посредством тех идей и ощущений, которые он возбуждает своими произведениями в тесном кругу своих избранных и высокоразвитых читателей".

Материалист и популяризатор научных знаний, Писарев положительно оценивает Гете-естествоиспытателя, характеризуя его в статье "Прогресс в мире животных и растений" как предшественника Дарвина.

Активное восприятие Гете русской критикой сопровождалось освоением его наследия в переводах. Во второй половине 30-х и в 40-е гг. Гете переводят особенно интенсивно. Его произведения печатаются на страницах журналов ("Отечественные записки", "Москвитянин" и др.), выходят отдельными изданиями. В 1842-1843 гг. И.Бочаровым предпринимается первая попытка издать сочинения Гете. Попытка не увенчалась успехом, издание встретило резкую критику Белинского и на третьем выпуске прекратилось.

Среди поэтов, переводивших Гете, выделяются К.Аксаков и Ап.Григорьев, продолжатели традиции романтического перевода. К творчеству Гете дважды обращается Лермонтов. К 1831 г. относится его "Завещание" - стихотворное переложение предсмертного письма Вертера, к 1840 г.- "Горные вершины", волыный перевод "Ночной песни странника".

Охотно переводил Гете поэт "чистого искусства" А.Фет. Консерватор по своим политическим взглядам, Фет отвергал в Гете "философию" и "увлечение современностью"; немецкий поэт был для него прежде всего великим лириком, олицетворяющим своим творчеством идею "неразделенности поэзии и музыки". Среди переводов Фета преобладает антологическая поэзия и поэзия интимного переживания.

Антиподом Фета был М.Михайлов, поэт некрасовского направления, известный переводчик Гейне. Для идеологической позиции Михайлова показателен выбор "Прометея", стихотворений, проникнутых социальными мотивами ("Перед судом", "Пряха"). Поэт широкого творческого диапазона, Михайлов перевел также большое число интимно-лирических произведений Гете. Он умел передавать безыскусную простоту гетевского стиха, но не всегда заботился о сохранении размера оригинала.

Начиная с 40-х гг. инициатива ознакомления читателя с зарубежной поэзией переходит к профессиональным переводчикам. В этот период наблюдается определенное снижение художественного уровня перевода. Принцип "переложения мысли" подлинника, которым руководствовались А.Струговщиков, Ф.Миллер и другие переводчики, на практике приводил к отрыву содержания от формы, к произвольному нарушению метрической структуры стиха и к стилистическим упрощениям, лишавшим язык Гете сжатости и силы.

Среди немногих продолжателей романтической традиции необходимо назвать А.К.Толстого. Переведенные им в 60-е гг. баллады "Бог и баядера" (по цензурным условиям опубликована под заглавием "Магадэв и баядера") и "Коринфская невеста" принадлежат к вершинам переводческого мастерства и неизменно включаются во все русские издания сочинений Гете.

Во второй половине XIX в. в отношении к наследию Гете наблюдаются определенные изменения. Революционный подъем в России 60-х гг. выдвигает на первый план искусство, открыто связанное с освободительным движением. По-новому оцениваются в это время и произведения зарубежных авторов. Заметно возрастает интерес критиков и переводчиков к политической поэзии Гейне, Гюго, Беранже, с утверждением критического реализма пристальное внимание уделяется западноевропейскому социальному роману.

Проблема Гете в новых условиях не является уже такой злободневной и животрепещущей, какой она была для русской литературы в 30 - 40-е гг. Признанный в своем историческом значении, Гете воспринимается отныне как великий классик. К его наследию обращаются ученые. С приобщением к культуре новых демократических слоев населения растет круг читателей Гете, что вызывает потребность в новых изданиях и новых переводах.

В 1865-1871 гг. П.И.Вейнберг предпринимает издание сочинений Гете в шести томах. В 1878-1880 гг. под редакцией Н.В.Гербеля выходит в свет самое крупное в дореволюционной России собрание сочинений Гете в десяти томах. Стремясь представить творчество немецкого поэта по возможности полнее, редактор включил в издание значительное число вещей малоизвестных, ранее не переводившихся. Большую ценность для исследователей темы "Гете и русская литература" имели библиографические примечания Гербеля, отражавшие историю перевода каждого отдельного произведения.

Продолжалась публикация крупных вещей Гете. Во второй половине XIX в. в новых переводах вышли "Гец фон Берлихинген", "Страдания молодого Вертера", "Эгмонт", "Торквато Тассо", "Ифигения в Тавриде", романы о Вильгельме Мейстере, поэмы "Герман и Доротея" и "Рейнеке Лис".

Среди многочисленных переводов "Фауста" следует отметить переводы Н.Холодковского и А.Фета.

"Фауст" Холодковского (1878) - результат многолетней работы переводчика, совершенствовавшего свой труд от издания к изданию, - выгодно отличается от ранее известных переводов точностью и простотой поэтической формы. В русской литературной речи перевод оставил след в виде многочисленных крылатых слов и выражений, способствовавших популярности великого творения Гете.

В переводе Фета (1882-1883) выразительно переданы лирические партии "Фауста", особенно второй его части. Романтик-импрессионист, Фет не сумел, однако, донести до читателя идейный пафос гетевской трагедии, потерпев неудачу в переводе важнейших ее философских монологов.

Освоение Гете как великого классика не означало, однако, что его творчество в новых условиях "нейтрализуется", выходит из сферы идейно-литературной борьбы. Факты убедительно опровергают мнение некоторых литературоведов, будто после 50-х гг. Гете становится "благородной окаменелостью, которую редко и без особой охоты извлекают из музейного ящика". Осознание критикой исторической дистанции, отделяющей Гете от современности, отнюдь не исключало возможности активного использования его наследия.

В течение второй половины XIX в. и в начале XX в. в полной мере сохраняет свою актуальность гетевский "Фауст", занимающий важное место в идейных и философских спорах. Имя Гете продолжает также упоминаться на страницах печати в связи с неумолкавшей полемикой, которую вела передовая критика с защитниками теории "чистого искусства". Весьма показательны в этом плане ссылки на Гете в статьях М.Е.Салтыкова-Щедрина, относившего автора "Фауста" к тем великим художникам, которые "всегда полагали в основу своих произведений действительные стремления и нужды человечества и, сверх того, умели с полной ясностью определить свои отношения к этим стремлениям".

Позднее, в 90-е гг., имя Гете использует в полемике с декадентами молодой Горький.

Среди русских писателей второй половины XIX в. своим отношением к Гете выделяются Тургенев и Лев Толстой. В оценке наследия немецкого поэта они занимали диаметрально противоположные позиции.

Тургенев, в большей степени чем кто-либо из великих русских художников испытавший влияние немецкой философско-поэтической культуры, до конца своих дней оставался "заклятым гетеанцем". Переоценка романтического идеализма конца 30-х- начала 40-х гг. в статье о "Фаусте" Вронченко не изменила представления Тургенева о Гете как о гениальном поэте, выразителе передовых идей эпохи. Это подтверждается обилием реминисценций из Гете в тургеневских романах. По верному замечанию исследователя Тургенева, в каждом из его литературных героев - от Рудина и Лаврецкого до Литвинова и Нежданова - есть что-то от гетевского Фауста: "Все они жадно тянутся к трагедии Гете, любят ее страстно, иные понимают вполне, другие лишь предугадывают свое внутреннее родство с Фаустом".

В 1867 г. Тургенев, обращаясь к молодым собратьям-писателям, назвал Гете "нашим общим учителем". К гетевской поэзии он настойчиво стремился приобщить и Толстого. Под влиянием Тургенева Толстой в 60-е гг. вновь обращается к Гете, отмечая в дневниках и письмах произведения, доставившие ему удовольствие. В одной из его дневниковых записей 1863 г. говорится о рое мыслей, рождаемых чтением Гете.

Новая, резко отрицательная оценка Гете складывается у Толстого после перехода на позиции патриархального крестьянства. Критика культуры господствующих классов перерастает у него в этот период в отрицание всей культуры в целом. Гете, как и Шекспира, Толстой относит к "ложным авторитетам", сочинения немецкого поэта упоминаются им среди изысканной духовной пищи, которую "народ не берет". С особенной страстностью Толстой осуждает Гете за "'самоуверенное язычество", за отсутствие религиозного чувства, которое, по его мнению, должно служить объединению людей.

Отвергая творчество Гете, Толстой делает характерное исключение для "Вертера" и для "Германа и Доротеи" - произведений, идеализирующих семейные отношения и патриархальную простоту нравов.

Немаловажную роль в отклонении Толстым наследия Гете играет момент эстетический. В произведениях немецкого поэта Толстой осуждает изысканность формы, чрезмерную "поэтичность".

В записи, сделанной в дневнике 30 сентября 1896 г., говорится о "вредном влиянии", оказанном Гете на поколение, которое он. Толстой, застал, в особенности на "бедного Тургенева с его восхищением перед ,,Фаустом"". Эту оценку дополняет запись 31 мая 1909 г.: "Старая эстетичность Гегелевско-Гетевско-Тургеневская", в которой отчетливо выражено неприятие Толстым всей традиции русского гетеанства.

Освоение Гете академической наукой начинается с рецензирования и переводов зарубежных исследований. В 1857 г. "Библиотека для чтения" печатает в переработке Г.Думшина биографию Гете, написанную Джорджем Генри Льюисом; десятилетие спустя эта биография в новом полном переводе издается отдельной книгой. В 1876 г. переводится книга Иоганнеса Шерра "Гете в молодости и его поэтические произведения", в 1896 - 1908 гг. - двухтомный труд Альберта Бельшовского "Гете, его жизнь и произведения".

Среди работ русских гетеведов следует отметить лекции последователя культурно-исторической школы А.А.Шахова ""Гете и его время" (четыре посмертных издания -1891, 1897, 1903 и 1908 гг.). Обзор главных произведений Гете дается автором преимущественно в историко-философском плане, на фоне борьбы старых и новых воззрений. В интерпретации творчества Гете Шахов близок традициям демократической критики. Слабой стороной его труда является, однако, недооценка второй части "Фауста", а также недостаточное внимание к эстетическим проблемам творчества.

Для исследований конца XIX - начала XX в., отражавших кризис буржуазной науки, характерен отказ от исторической оценки Гете (статьи Д.Н.Овсянико-Куликовского и др.). Примером реакционного истолкования гетевского наследия может служить статья С.Булгакова "Иван Карамазов как философский тип" (1901), в которой критика "пророка социализма" Фауста связана с отрицанием материалистического учения и научного прогресса.

Большой интерес к Гете проявляли поэты-символисты и представители близких к символизму религиозно-философских течений. Особенно интенсивно занималось им младшее поколение символистов, пришедшее в литературу в начале XX в. Теоретики этого поколения, Андрей Белый, Вяч.Иванов, Эллис (Л.Л.Кобылинский), стремясь найти опору для своей идейно-эстетической программы в наследии мировой поэзии, объявляют Гете "величайшим мистиком нашей эпохи", "предвестником и вдохновителем всей современной эстетики и современного символизма". Статьи, рассматривающие Гете как предтечу символизма, регулярно печатаются в органе символистов - журнале "'Весы" и в пришедшем ему на смену журнале "Труды и дни", где в 1913 - 1914 гг. открывается специальный отдел "Гетеана".

Символисты стремятся доказать родство Гете с католицизмом, с восточной мистикой и теософией, в его поэзии они обнаруживают борьбу разума с демонами, "хмельной бунт страстей", апологию смерти. Как показал в своей книге В.М.Жирмунский, концепция Гете-интуитивиста основывалась у символистов на произвольном толковании нескольких поздних его произведений (стихотворения '"Мировая душа", "Блаженная тоска", "Мистический хор" из "Фауста").

Весьма наглядно реакционные установки символистов обнаруживаются в интерпретации "Фауста". К.Бальмонт, один из первых выступивший с критикой "Фауста", осуждает Гете за то, что тот ослабил "демонизм" средневековой легенды. Индивидуалист и ницшеанец, Бальмонт не приемлет оптимистического разрешения трагедии, негодуя по поводу превращения гордого титана Фауста в "канализаторы". С антиобщественных позиций оценивает "Фауста" и Вяч.Иванов. Последние дни Фауста на берегу моря изображают, по его мнению, "лишь жалкий самообман и плачевную смерть слепца", забывшего в своем "неустанном стремлении", что все - суета сует.

Открыто враждебную позицию по отношению к "Фаусту" занимал философ-декадент Сергей Соловьев. В статье "Гете, и христианство", напечатанной в 1917 г. в "Богословском вестнике", он ополчается против "богоборческого индивидуализма" Гете, дерзнувшего вопреки смыслу христианской легенды оправдать нераскаявшегося грешника. "Понять Гете, - заявляет С.Соловьев, - значит понять современное антихристианское движение..."

Освоение Гете символистами носило не столько творческий, сколько теоретический характер. Число переводов из Гете в обширном поэтическом наследии символистов весьма невелико. В начале 90-х гг. немецкого поэта переводили Мережковский (два отрывка из "Фауста") и Бальмонт (лирика, сцены из "Фауста"). Переводы этих авторов с их сложной метафоричностью и сознательным стремлением к затемнению смысла поэтического слова подтверждают, что реалистический стиль гетевской поэзии оставался символизму глубоко чужд.

К началу XX в. относятся отзывы о Гете первых русских марксистских критиков. Весьма существенное значение для истолкования творчества Гете имела рецензия Г.В.Плеханова на книгу А.Шахова, опубликованная в 1908 г. в журнале "Современный мир". Положительно оценивая труд Шахова, рецензент вместе с тем указал на настоятельную необходимость пересмотреть традиционный образ Гете-олимпийца. "Индивидуальность Гете, - подчеркивал Плеханов, - должна быть заново изучена и обязательно в разрез с устоявшимся мнением о его мнимом равнодушии к „юдоли печали и скрежета зубовного"..."

Выдающийся пропагандист марксизма, Г.В.Плеханов находил в творчестве Гете черты, созвучные современной революционной философии и общественной мысли. Он весьма часто пользовался сравнениями и афоризмами из произведений Гете, иллюстрируя с их помощью положения материалистической диалектики.

Большой интерес к Гете проявлял молодой Луначарский. Одна из первых печатных работ Луначарского, "Русский Фауст" (1902), опровергала тезисы С.Булгакова. Против буржуазных интерпретаторов Гете была направлена также статья "Перед лицом рока. К философии трагедии" (1903), последняя глава которой специально посвящена "Фаусту". В ранних работах Луначарского критикуется романтическая концепция "Фауста", игнорирующая активные творческие устремления гетевского героя и превращающая его в мечтательного идеалиста, созерцателя "вечных истин", Следует, однако, иметь в виду, что понимание активности Фауста у Луначарского этих лет еще связано с ницшеанскими представлениями о "сильной личности" и "воле к власти".

Под влиянием марксистской науки в некоторых обзорах и учебных курсах намечается тенденция к социально-историческому истолкованию гетевского наследия. Новый подход к творчеству Гете заметен в "Очерках по истории западноевропейской литературы" (1903) П.С.Когана, литературоведа культурно-исторической школы, приближавшегося в те годы к марксизму. Социологический анализ применен в "Очерке западных литератур" В.М.Фриче (1908). Глава о Гете, включенная Фриче в раздел "Возникновение буржуазного общества", представляет собой первую в русском литературоведении попытку объяснить творчество великого поэта в его классово-исторической обусловленности.

<...>

Начало освоения Гете в Советской России относится к периоду, когда рабоче-крестьянская республика приступала к строительству новой социалистической культуры. Это было время бурных споров о путях развития культурной революции. Подчеркивая значение художественных достижений прошлого для создания нового, революционного искусства, партия защищала классиков от нападок пролеткультовцев, футуристов и других представителей "левых" течений, призывавших сбросить Шекспира и Пушкина с "парохода современности", требовавших закрыть академические театры.

Активно поддерживал все начинания, связанные с популяризацией классики, Народный комиссариат просвещения, во главе которого стоял А.В.Луначарский. В 1919 г. Театральный отдел Наркомпроса выпускает в серии "Драматические писатели" биографический очерк Н.Холодковского "Вольфганг Гете". В каталоге издательства "Всемирная литература" (1919), созданного при Народном комиссариате просвещения по инициативе М.Горького, Гете принадлежало одно из самых почетных мест. Намечалось издать Избранные произведения Гете в восьми томах, "Разговоры с Гете" Эккермана и "Переписку Гете с Шиллером".

В редакционной коллегии сочинений Гете ведущую роль играл Александр Блок. Сохранились отзывы, составленные им для издательства о "Фаусте" в переводе Н.Холодковского, о переводе первых двух сцен "Фауста", выполненном В.П.Коломийцевым, и о "Посвящении", переведенном Б.Пастернаком. К этому же времени относится редактирование Блоком драмы "Торквато Тассо" в новом переводе В.А.Зоргенфрея.

Отношение Блока к Гете в послеоктябрьский период в значительной мере определялось его раздумьями о революции. Победа масс, утверждал Блок, призвана освободить "дух музыки" - активное творческое начало, ярко пробудившееся в эпоху гуманизма, но заглушенное в век господства "безмузыкальной" буржуазной цивилизации. Гете представляется Блоку "громадной и загадочной фигурой.., как бы отшатнувшейся в тени прошлого перед ослепительным видением будущего, которое он зоркими глазами провидит в туманной бездне". По мысли русского поэта, Гете стоит на грани двух эпох: "В его застывшем образе умирающий гуманизм (индивидуализм, античность, связь науки с искусством) как бы пронизан той музыкой, которая поднимается из туманной бездны будущего - музыкой масс (II часть "Фауста")".

В статьях Блока, посвященных театру (в годы революции поэт был членом Театрального отдела Петроградского Совета и председателем репертуарной секции Большого драматического театра), имя Гете упоминается в связи с обсуждением вопроса о месте классики в новом революционном репертуаре. "Я хотел бы, - писал Блок, - чтобы мы сказали, наконец, решительно, что мы требуем Шекспира и Гете, Софокла и Мольера, великих слез и великого смеха -- не в гомеопатических дозах, а в настоящих...".

Такую же позицию по отношению к классическому репертуару занимал в эти годы и М.Горький, призывавший возродить в театре "те „большие" чувства, на которых строили свои драмы величайшие знатоки человеческой души - греческие трагики, Шекспир, Шиллер, Гете и т. д.".

Об использовании драматургии Гете говорилось в 1919 г. на одном из заседаний в Большом драматическом театре. Среди пьес, подлежавших включению в репертуар, назывались "Гец фон Берлихинген", "Эгмонт" и первая часть "'Фауста".

На совещании Центральной театральной секции Главного художественного комитета Академического центра Наркомпроса (АКТЕО) при обсуждении плана сезона на 1921/22 г. было предложено осуществить постановку обеих частей "Фауста". Тогда же по инициативе выдающегося русского актера А.И.Южина была образована комиссия для разработки проекта особого театра, пригодного для такой грандиозной постановки.

Начало ознакомлению нового читателя с естественнонаучными взглядами Гете было положено изданием книги В.О.Лихтенштадта "Гете. Борьба за реалистическое мировоззрение" (1920). Автор книги - молодой революционер, узник Шлиссельбургской крепости, погиб в 1919 г. при обороне Петрограда. В его труде был впервые переведен ряд важных философских работ Гете.

Число изданий Гете в первые годы существования советской власти было еще весьма невелико. В серии "Всемирная литература" вышли "Фауст" в переводе Н.Холодковского (1922), "Страдания юного Вертера" (1922) и "Поэзия и правда. Из моей жизни" (1923). Издательством "Современник" была выпущена в переводе Б.Пастернака незаконченная поэма Гете "Тайны".

В 1928 г. появился новый перевод первой части "Фауста", выполненный В.Брюсовым. Среди русских переводчиков Гете в этот период выделяется В.Вересаев: в 12-м томе полного собрания его сочинений (М., 1928) опубликовано девяносто шесть стихотворений немецкого поэта.

С середины 20-х гг. в молодой советской литературоведческой науке начинает утверждаться марксистское понимание творчества Гете. В курсе лекции А.В.Луначарского "История западноевропейской литературы в ее важнейших моментах" (1924, - изд. 1-е) впервые в истории советского гетеведения указывается на противоречивость творчества немецкого поэта, о которой в свое время писал Энгельс. Двойственность Гете рассматривается Луначарским как результат компромисса, навязанного средой. В последующих своих работах, выявляя противоречия творчества Гете, Луначарский вместе с тем стремится показать величие гения поэта, то, что "выводит Гете за пределы его времени или, по крайней мере, ставит его в уровень с наиболее передовыми и проницательными умами времени". В этом отношении оценка Луначарского существенным образом отличалась от той оценки, которую давали Гете представители вульгарного социологизма (В.М.Фриче и др.), делавшие акцент на буржуазной ограниченности автора "Фауста", превращавшие его в "идеолога", не способного подняться над своим классовым бытием.

Интересные и весьма плодотворные мысли о Гете были высказаны в эти годы М.Горьким. В очерках "Заметки читателя" (1927), "О том, как я учился писать" (1928), в незавершенной статье '"О сказках" (1929) великий советский писатель подчеркивает народные корни творчества Гете. Фауст рассматривается Горьким в ряду "мировых типов" (Дон Кихот, Гамлет и др.), созданных путем обобщения черт многих героев. Разрабатывая проблему типического и обосновывая право художника на преувеличение, Горький приводит в качестве примера философскую драму Гете - "один из превосходнейших продуктов художественного творчества, которое всегда „выдумка", вымысел или, вернее, „домысел" и - воплощение мысли в образ".

В методологическом плане важное значение имело опубликование в СССР статьи Энгельса "Карл Грюн. О Гете с человеческой точки зрения", содержащей классическую характеристику творчества великого немецкого поэта. Статья была открыта и напечатана в конце прошлого века Ф.Мерингом и П.Струве, ошибочно приписавшими ее Марксу. В 1925 г. отрывок из нее был помещен в сборнике "Вопросы искусства в свете марксизма". В 1927 г. советский литературовед Ф.П.Шиллер, установив авторство Энгельса, опубликовал полный текст статьи на русском языке в журнале "Под знаменем марксизма", затем, два года спустя, она была включена в собрание сочинений Маркса и Энгельса.

Заметные сдвиги происходят в советском гетеведении в 30-е гг. Важнейшим событием этого периода явилось столетие со дня смерти Гете в марте 1932 г.

В юбилее приняли участие самые широкие круги советской общественности. Торжественные заседания проходили во всех крупных городах страны, в библиотеках повсеместно были открыты выставки, в театрах и консерваториях состоялись праздничные концерты. Гетевские торжества нашли широкий отклик в советской прессе.

Советская юбилейная литература о Гете была лишена панегирического тона. Цель опубликованных в печати докладов и статей состояла в том, чтобы в соответствии с оценкой Энгельса определить место, занимаемое Гете в строительстве новой, социалистической культуры. Отстаивая наследие "величайшего немца", советская критика в то же время активно выступала против попыток реакции монополизировать Гете, использовать его в роли апологета существующего буржуазного правопорядка.

Одной из новых и важных проблем советского гетеведения становится в этот период изучение связей творчества Гете с русской литературой. Русским контактам Гете посвящены исследования и материалы, опубликованные в юбилейном выпуске "Литературного наследства" (1932, т. 4-6). Наиболее значительными среди них являются исторический обзор С.Дурылина "Русские писатели у Гете в Веймаре" и работа В.Жирмунского "Гете в русской поэзии". Здесь же помещены три библиографических указателя: "Русские переводы из Гете" Б.Бухштаба, "'Русская литература о Гете" В.Зубова и "Русская музыка на тексты Гете" С.Попова.

Много ценного было также в других юбилейных изданиях. В сборнике "Гете. 1832 - 1932. Доклады, прочитанные на торжественных заседаниях в память Гете 26 и 30 марта 1932 г." (Л., 1932) напечатано сообщение П.Н.Беркова "К истории первоначального знакомства русского читателя с Гете", построенное на материалах русской периодической печати XVIII в. В сборнике "Звенья" (1933) были опубликованы статьи о связях Гете с Пушкиным, об отношении к нему Лермонтова, Герцена, Л.Толстого. Итогом и обобщением всех этих исследований явился упоминавшийся выше труд В.Жирмунского, в котором процесс освоения творчества Гете прослеживается на широком фоне развития русской философии и общественной мысли.

Большим начинанием научной и литературной общественности СССР, приуроченным к юбилейным торжествам 1932 г., была подготовка тринадцатитомного собрания сочинений Гете - первого научно-критического и наиболее полного издания произведений Гете на русском языке. Редактировали его А.В.Луначарский и академик М.Н.Розанов. Несомненным достоинством юбилейного собрания сочинений явилось включение в него значительного числа новых переводов, выполненных на высоком художественном уровне. Достаточно отметить, что в одном только отделе лирики 444 стихотворения были переведены впервые, а 9 представлены в новых переводах. В течение 1932 - 1937 гг. издательство успело выпустить десять томов, остальные увидели свет вскоре после окончания войны.

Помимо отдельных томов юбилейного собрания сочинений Гете в 30-е гг. были выпущены сборники "Лирика. Переводы русских поэтов" (1931), "Лирика" (1932), "Избранная лирика" 933), "Римские элегии" (1933), "Статьи и мысли об искусстве" (1936), а также новое и наиболее полное издание "Разговоров с Гете" И.П.Эккермана (1934).

В период Великой Отечественной войны советские литераторы использовали наследие Гете в борьбе против гитлеровских захатчиков. Имя Гете, великого мыслителя и гуманиста, служило советским людям символом подлинной немецкий культуры, противостоящей фашистскому варварству. "Германия Гитлера - против Германии Гете" - так называлась публицистическая статья И.Зильберфарб, напечатанная осенью 1941 г. в "Новом мире". В первую годовщину войны в газете "Труд" (1942, 21 июня) была помещена заметка Мариэтты Шагинян "Проклятие Гете", в которой приводились стихи поэта о русском походе Наполеона и об уроках этого похода для Пруссии. Заметка привлекла внимание читателя, о чем свидетельствовали повторные ее публикации в альманахе "Уральский современник" (1942, № 6) и позднее в журнале "Знамя" (1945, № 9, под заглавием "Пророческие строки").

В августе 1949 г. отмечался второй большой гетевский юбилей - 200-летие со дня рождения поэта. В трудных условиях послевоенного времени было завершено юбилейное издание 1932 г. В 1950 г. Гослитиздатом и Детгизом были выпущены в свет сборники избранных произведений Гете. В этот же период были изданы два историко-литературных исследования - "Гете" М.С.Шагинян и "Гете. Критико-биографический очерк" Н.Н.Вильмонта. В связи с включением трагедии "Фауст" в программу средний школы советскими исследователями было подготовлено несколько популярных книг о творчестве Гете, специально предназначенных для учителей.

В послевоенной гетеане обращает на себя внимание новый перевод "Фауста", выполненный Борисом Пастернаком (1-я часть - 1950, полностью - 1953). Пастернаковский перевод "Фауста" отличается высокими поэтическими достоинствами. Художник яркого индивидуального дарования, Пастернак стремился по-новому прочесть гетевскую трагедию, сблизить ее с современностью, однако, отказываясь от литературных условностей и широко используя средства современного обиходного языка, допускал модернизацию подлинника. Как произведение крупного мастера перевод Пастернака представляет для любителей поэзии несомненный интерес. За период с 1953 по 1970 гг. он издавался пять раз, столько же, сколько и перевод Н.Холодковского.

Среди новых публикаций произведений Гете следует также назвать впервые переведенную на русский язык часть незаконченного романа "Театральное призвание Вильгельма Мейстера" (в книге "Избранное". М., 1963).

Многое сделано и в изучении творчества Гете. По-прежнему актуальна для исследователей история освоения наследия немецкого поэта в России. Этой проблеме посвящены работы А.Л.Ященко, рассматривающие восприятие "Фауста" русской критикой и некоторые вопросы, касающиеся истории его переводов. Тема "Тургенев и Гете" освещается в статьях Д.С.Гутмана и Л.Н.Токарева, об отношении Н.Г.Чернышевского к Гете писали А.А.Федоров и С.В.Тураев. Большое место уделяется оценке Гете русскими писателями в книге Р.Ю.Данилевского "„Молодая Германия" и русская литература" (1969).

Заметно возрос интерес к теме "Гете и Россия" в зарубежном литературоведении. Среди исследований 1960-х гг. на эту тему следует назвать диссертацию известного критика и переводчика Франца Лешницера (ГДР) "„Фауст" Гете и советская литература", работу Вильмы Поль (ФРГ) "Русские переводы „Фауста"", монографию американского слависта Андре Гроники "Русский образ Гете. Гете в русской литературе первой половины XIX века".

Изучение "Фауста" остается одной из основных, кардинальных задач советского гетеведения. В 1958 г. в серии "Литературные памятники" вышел составленный В.М.Жирмунским сборник "Легенда о докторе Фаусте". Сборник снабжен статьей, прослеживающей историю образа Фауста и подводящей читателя к проблематике гетевской трагедии. Большое методологическое значение имеют работы ленинградского ученого Б.Я.Геймана "„Фауст" Гете в свете исторического перелома на рубеже XVIII и XIX веков" и "К спорам о Гете". В опубликованном посмертно исследовании "О „Фаусте" Гете. (Опыт монографии)" Б.Я.Гейман убедительно опровергает точку зрения западногерманских литературоведов Бенно фон Визе, Эриха Трунца и других, отрицающих оптимистическую перспективу "Фауста", высокую оценку человека, данную Гете в этом произведении. Книга И.Ф.Волкова "„Фауст" Гете и проблема художественного метода" (1970) имеет своей целью представить трагедию Гете как результат нового этапа в развитии просветительской литературы.

Ряд работ о "Фаусте" носит научно-популярный характер. К ним относится очерк Л.3.Копелева "„Фауст" Гете" (1962), выпушенный Гослитиздатом в серии "Массовая историко-литературная библиотека". В живой публицистической манере написана книга И.Золотусского "Фауст и физики" (1968), рассматривающая трагедию Гете в связи с философскими и социально-этическими проблемами современной науки.

Среди работ, посвященных крупным произведениям Гете, выделяются статьи Е.И.Волгиной, анализирующие романы "Театральное призвание Вильгельма Мейстера" и "Годы учения Вильгельма Мейстера". Исследование этих романов позволяет осветить некоторые важные моменты идейно-художественной эволюции Гете на рубеже веков.

Связь лирики Гете с поэзией персоязычного Востока рассматривается в работах И.С.Брагинского и Л.М.Кесселя, исследующих сборник "Западно-восточный диван".

Гетевский художественный метод служит объектом исследования в работах И.Ю.Гузар, проблема романтического в творчестве Гете освещается в статье тбилисского литературоведа Г.Хавтаси. Анализ поэтики Гете, языка и стиля его произведений содержится в работах Т.И.Сильман, Н.А.Сигал, Л.Попик-Ломовской.

В последнее десятилетие появился также ряд исследований о естественнонаучных и философских взглядах Гете, о деятельности Гете-ученого, так тесно переплетенной с его поэтическим творчеством. Это статьи и книги И.И.Канаева, Г.А.Курсанова, А.В.Гулыги. Выпущены сборники избранных работ Гете по естествознанию (1957) и избранных его философских сочинений (1964). Специально эстетике Гете посвящены статьи И.Е.Верцмана. О взглядах Гете на театр и драматургию писали С.С.Мокульский и А.А.Аникст. Отметим, наконец, что мировоззрение и творчество Гете нередко становится предметом анализа в монографических работах и сборниках, посвященных теоретическим проблемам искусства.