НЕЗАБЫВАЕМАЯ ВСТРЕЧА
Воспоминания
В шести километрах от Харькова был когда-то Куряжский монастырь. В
1920 году монахи разбрелись кто куда, и в помещении монастыря была открыта
колония для беспризорных ребят. О том, как жили и работали ребята в колонии
имени Горького, я подробно написал в своей книге «Педагогическая поэма». В
1928 году у нас в колонии была уже своя школа-семилетка, и в ней училось
триста мальчиков и сто девочек.
За восемь лет дружной совместной работы горьковцы выработали много
интересных способов коллективного самоуправления. Руководили всем
коллективом выросшие вместе с колонией комсомольцы. Все горьковцы
разделялись на отряды по десять — пятнадцать человек. Отряды выбирали своим
командиром самого лучшего, дельного парня или девушку. Распоряжение своего
отрядного командира ребята выполняли по-военному, беспрекословно. Все
командиры собирались на совет командиров, и совет, вместе со старшими,
решал все главные жизненные вопросы,
Бывшие беспризорники с увлечением обрабатывали сто гектаров
монастырской земли, прекрасно вели сельское хозяйство, разводили свиней,
коров и лошадей.
Для тех, кто имел охоту заняться ремеслом, налажены были разные
мастерские: столярная, сапожная, швейная.
Став настоящими советскими ребятами, горьковцы высоко держали честь
своей коммуны. Они гордились ею и любили ее так же крепко, как своего шефа
— Алексея Максимовича Горького. Алексей Максимович жил в Италии, когда мы
написали ему первое письмо, и так как адреса мы хорошо не знали, на
конверте написали коротко:
«Италия. Максиму Горькому».
Ответ получили через месяц, и после этого мы написали уже письмо
настоящее. В колонии было 28 отрядов, у каждого отряда были свои дела и
особенности, каждый отряд захотел написать отдельно. И до самого приезда
Алексея Максимовича в Союз, в 1928 году, колонисты придерживались такого
способа переписки. Всегда получался очень большой пакет. Я не протестовал
против такого обилия, хотя и думал, что Алексею Максимовичу некогда будет
читать все отрядные письма. Алексей Максимович обыкновенно присылал также
не одно письмо в конверте, а два: одно для меня, другое для ребят, но в
этих письмах отвечал так подробно, что и в самом деле выходило: все
отрядные дела ему известны.
Наша дружба с великим писателем крепла с каждым месяцем, и когда в
начале 1928 года стало известно, что Алексей Максимович едет в СССР, никто
в колонии не сомневался, что он обязательно побывает и у нас.
Не сомневался в этом и Алексей Максимович, Он писал нам, что в Союз он
прибудет а июне, а к нам приедет в июле. Так и вышло.
В начале июля, в самый разгар жатвы, почетный караул горьковцев с
оркестром и знаменем выстроился на перроне харьковского вокзала. Алексея
Максимовича встречали тысячи людей. Выглянув из окна вагона, он сразу узнал
нас и приветливо протянул к нам руки.
На другой день он приехал в колонию. Ребята встретились с ним как
родственники, с глубочайшей теплотой дружбы, и как читатели, и как граждане
Советской страны. Алексей Максимович прожил у нас три дня. В здании школы
ребята приготовили для него большую комнату, любовно украсив ее зеленью и
цветами.
Алексей Максимович вставал вместе с нами — в шесть часов утра. Ему не
пришлось тратить время на ознакомление с нашими делами: все было ему
известно; многочисленные письма наших двадцати восьми отрядов, все до
одного, были им прочитаны, и он ничего не забыл из того, что было там
написано.
Он знал не только фамилии, но имена всех командиров, а также и других
ребят, о которых ему писали.
Он знал, как ведется наше хозяйство.
Ему хорошо были известны дела свинарни — главного нашего богатства. В
колонии была замечательная свинарня, устроенная по последнему слову
техники. В ней воспитывалось триста чистокровных английских свиней.
Даже расположение наших построек было ему знакомо. В первое же утро,
зайдя в его комнату, я уже не застал в ней нашего дорогого гостя. Я увидел
его только за завтраком в общей столовой. Он сидел, тесно окруженный
ребятами одиннадцатого отряда, и деревянной ложкой ел гречневую кашу. За
его спиной стояла в белоснежном халате «дежурная хозяйка» — одна из
девушек-воспитанниц — и чуть не плакала:
— Алексей Максимович, как же это так: для вас завтрак готовили, а вы
взяли и пришли сюда, в отряд. А мы там хороший завтрак...
Он лукаво поглядывал на ребят, пригласивших его завтракать, и
оправдывался:
— Послушай... чего ты пристала? Это же каша... такая замечательная—
Ребята были в большом затруднении: с одной стороны, им хотелось, чтобы
Алексей Максимович завтракал за их столом, с другой стороны, выходило
как-то неловко — они лишили Алексея Максимовича какого-то лучшего завтрака,
приготовленного для него дежурной хозяйкой. Петька Романченко нашел выход
из положения:
— Алексеи Максимович сначала у нас позавтракает, а потом съест твой
завтрак, Варя, хорошо?
Горькому этот выход очень понравился. Он оглянулся на хозяйку и
добродушно развел руками:
— Ну, вот, видишь. Чего же ты волнуешься? А твоего завтрака на нас
хватит?
— На кого — на вас?
— На меня и на них... вот... на одиннадцатый отряд.
— Так они... Вот еще новости! Их же пятнадцать человек!
— Не хватит, значит?
Дежурная хозяйка в панике бросилась на кухню. По дороге налетела на
меня и с возмущением забормотала:
— Эти... одиннадцатый... все напутали.., все испортили.
Я ей посоветовал подать «горьковский» завтрак на стол одиннадцатого
отряда. Там началось пиршество, и Горький смеялся больше всех, глядя на
кусок зажаренной свинины, одиноко лежавший на тарелке. Одиннадцатый отряд,
конечно, краснел и отказывался от встречного угощения. Так ничего и не
вышло из отдельной кухни, организованной для гостя заботами наших юных
хозяек*
После завтрака Алексей Максимович ходил между командирами и
договаривался, куда ему отправляться на работу. На самых далеких полях
убиралось яровое, но туда нужно было ехать, а Горький ни за что не хотел
ехать на линейке, так как откуда-то узнал, что для этого нужно снять с
работы лошадь. Но и а этом случае выход был найден. Алексея Максимовича
усадили на жатвенную машину. Держаться на железном сиденье жатки было
довольно трудно, но жатку окружил целый отряд, и упасть Алексею Максимовичу
было некуда.
Он шутил:
— На чем только я не ездил, а на таком экипаже еще ни разу не
доводилось.
В поле он отказался от косы:
— Какой я косарь? Ну вас, смеяться будете!
— Нет, не будем смеяться, Алексей Максимович! Вот острая коса, это для
вас приготовили.
— Я лучше вот эту штуку возьму.
Он взял вилы и помогал ребятам подгребать колосья. Ребята окружили его
и, рассуждая о разных хитростям работы вилами, успевали подбирать за него
все колосья. Алексея Максимович обиделся:
— Что же ты... Слушай, оставь же и мне что-нибудь...
Прибежал дежурный командир:
— Это для чего Алексею Максимовичу вилы дали? Он гость, а вы его...
работать! Алексей Максимович, там вас столяры ожидают, У них сейчас сдача
ульев.
Алексей Максимович понимал, что нельзя никого обижать. Поэтому в
течение рабочего дня он успевал побывать на всех работах.
В бывшей зимней церкви он рассказал колонистам, как много лет тому
назад он пришел в этот самый монастырь, чтобы поспорить со знаменитым
святошей.
В свинарне он обеспокоенными глазами наблюдал, как поросится «Венера»,
и принял на свои руки первого великолепного английского поросенка.
После работы и ужина все колонисты собирались вокруг Горького. Один
вечер был посвящен постановке «На дне» силами ребят. Горького посадили
посредине зала и во время действия на сцене рассказывали ему разные
подробности об актерах. Больше всего понравилась Алексею Максимовичу игра
колониста Шершнева, изображавшего Сатина. На другой вечер был концерт.
А потом пришел третий день, и Алексей Максимович должен был уезжать.
Глаза колонистов с утра сделались удивленными: как это так—уезжает Горький!
Казалось, что он не три дня был среди нас, а с самого основания
колонии жил с нами. И это было вполне естественно: колония имени Горького
не только носила это имя,— горьковцы любили и чтили Алексея Максимовича,
как отца.
Ребята выстроились на дворе. Развернули знамя, подали команду. Но не
было уже в этом строю никакой торжественности, было только одно стремление:
как-нибудь удержать прощальные слезы. Алексей Максимович проходил по рядам,
пожимал всем ребятам руки и ласково-грустно улыбался.
Большой, нарядный автомобиль был прислан за ним из Харькова, и шофер
заботливо распахнул блестевшую лаком дверцу.