О черте
Осенью — печальной порой увядания и смерти — тяжело жить!
Серые дни, плачущее небо без солнца, тёмные ночи, угрюмо поющий ветер,
осенние тени — густые и чёрные тени! — всё это навевает на человека мрачные
думы, в душе его рождается таинственный ужас пред жизнью, в которой нет
ничего устойчивого, вечно всё колеблется: родится, разлагается, умирает —
зачем?.. Какая цель?..
Иногда нет сил бороться с тьмою дум, что охватывают сердце поздней
осенью, — поэтому всякий, кто хочет скорее пережить их горечь, — пусть идёт
им навстречу. Это единственный путь, которым человек может выйти из хаоса
тоски и сомнений на твёрдую почву уверенности в себе.
Но это трудный путь... Он идёт сквозь терния, они до крови рвут живое
сердце ваше, и всегда на этом пути ждёт вас — чёрт. Это именно тот, лучший
из всех известных нам чертей, с которым познакомил нас великий Гёте...
Об этом чёрте я и рассказываю.
Чёрту было скучно.
Он слишком умён для того, чтоб всегда только смеяться, он знает, что в
жизни есть явления, которые и сам чёрт бессилен осмеять, — никогда он,
например, не касался острым ножом своей иронии величественного факта своего
бытия. По правде говоря, этот наш любимый чёрт гораздо более дерзок, чем
умён, и, если присмотреться к нему внимательно, пожалуй, окажется, что он,
как и мы, большую часть своего времени посвящает пустякам. Но оставим это,
— мы ведь не дети, не будем же ломать лучшую из наших игрушек, доискиваясь,
что скрыто у неё внутри.
Однажды чёрт шлялся по кладбищу среди могил во тьме осенней ночи; ему
было скучно, он тихо свистал и, поглядывая вокруг себя, искал развлечений.
Он насвистывал старинный романс — любимый романс моего отца:.
Как от ветки родной
Лист, осенней порой,
Оторвавшись, по ветру летает...
А ветер вторил ему, с воем носясь над могилами между чёрными крестами,
по небу медленно ползли тяжёлые тучи осени, орошая холодными слезами тесные
жилища мертвецов. Жалкие деревья кладбища пугливо скрипели под ударами
ветра, простирая к безмолвным тучам свои оголённые ветви. Ветви задевали за
кресты, и тогда на кладбище рождался угрюмый шорох — звук тяжёлый и
пугающий...
Чёрт свистал и думал:
«Любопытно, как чувствуют себя мертвецы в такую погоду? Вероятно,
сырость проникает туда, к ним, и, хотя они со дня смерти навсегда
застрахованы от ревматизма, однако, должно быть, неприятно!.. Разве вызвать
одного из них и побеседовать с ним? Всё-таки развлечение для меня и для
него, я полагаю... Вызову! Где-то тут сунули в землю знакомого мне
литератора... При жизни я, бывало, посещал его, — почему бы не возобновить
знакомства? Все люди этой профессии ужасно требовательны, — посмотрим —
вполне ли удовлетворяет их могила? Но где же она?»
И сам чёрт, который, как известно, всё знает, долго бродил по
кладбищу, прежде чем нашёл могилу литератора...
— Эй, слушайте! — крикнул он, стуча когтями по тяжёлому камню, которым
был придавлен его знакомый. — Вставайте!
— Зачем? — глухо донеслось из-под земли.
— Нужно...
— Не встану...
— Почему?
— Да — вы кто?
— Вы меня знаете...
— Цензор?
— Нет!
— Может быть, жандарм?
— Нет, нет!
— И не критик?
— Я — чёрт...
— А! Сейчас вылезу.
Камень сдвинулся с могилы, земля разверзлась, и из неё явился скелет.
Это был самый обыкновенный скелет, почти такой, по каким студенты изучают
анатомию костей; только он был грязный, не имел проволочных связок, да в
пустых впадинах, на месте глаз, у него сиял голубой, фосфорический свет. Он
вылез из земли, встряхнул кистями, чтоб сбросить приставшую к ним землю,
кости сухо стукнули друг о друга, и он, подняв череп кверху, посмотрел
своим голубым, холодным взглядом в тёмное небо, покрытое тучами.
— Здравствуйте! — сказал чёрт.
— Не могу, — кратко ответил писатель. Говорил он тихо и таким странным
звуком, точно две кости, чуть слышно скрипя, терлись одна о другую...
— Извиняюсь за мое приветствие, — любезно сказал чёрт.
— Ничего... Но зачем вы меня подняли?
— Хотел предложить вам прогуляться, — не более этого...
— А-а! Я с удовольствием пройдусь немного... Хотя погода прескверная.
— Полагаю — вы не боитесь простуды? — спросил чёрт.
— О, нет, я ведь ещё при жизни основательно простудился.
— Да, помню, вы умирали совсем остывшим.
— Ещё бы!.. Всю жизнь меня так усердно охлаждали...
Они шли рядом друг с другом по узкой дорожке, среди могил и крестов;
из глаз писателя падали на землю два голубые луча и освещали дорогу
чёрту... Мелкий дождь кропил их, и ветер свободно пролетал между голых
ребер писателя, сквозь грудь его, в которой уже не было сердца.
— Мы идём в город? — спросил он у чёрта.
— Что вас интересует там?
— Жизнь, государь мой, — бесстрастно объяснил писатель.
— Ба! Она ещё имеет для вас цену?
— Ещё бы!
— Но почему?
— Как сказать? Человек всё измеряет количеством своих усилий, и, если
он принёс простой камень с вершины Арарата, — камень будет для него
драгоценностью...
— Бедняга! — усмехнулся чёрт.
— Но и счастливец! — холодно возразил писатель.
Чёрт молча пожал плечами.
Они уже вышли с кладбища, пред ними лежала улица — два ряда домов, а
посреди них — тьма, в которой жалкие фонари ярко свидетельствовали о
недостатке света на земле.
— Скажите, — заговорил чёрт после паузы, — каково вам в могиле?
— Теперь, когда я привык к ней, — ничего, очень покойно, но сначала,
знаете, было ужасно скверно. Болван, который заколачивал гвозди в крышку
гроба, вбил зачем-то гвоздь мне в череп. Это, конечно, мелочь, но всё-таки
неприятно было. Я, знаете, готов был думать, что это некий ехидный
символизм, желание испортить мой мозг, при помощи которого я, бывало, сам
кое-что портил людям... Потом явились червяки. Они, чёрт их возьми, кушали
меня ужасно медленно...
— Еще бы! — сказал чёрт. — И нельзя их винить за это — пропитанное
желчью тело совсем не вкусное блюдо...
— Сколько на мне было тела! Сущие пустяки... — возразил писатель.
— А всё-таки съесть его — скорее неприятная обязанность, чем
удовольствие... Вот, например, издателей черви едят быстро и с
наслаждением.
— Это понятно — они, должно быть, вкусные...
— А что, осенью в могиле сыро? — спросил чёрт.
— Сыровато, но к этому привыкаешь... Собственно говоря, больше всего
беспокоят разные идиоты, которые, шляясь по кладбищу, случайно натыкаются
на мою могилу. Не знаю — сколько времени лежу я в земле... так и сам я и
всё вокруг меня неподвижно — представление о времени недоступно мне...
— Вы лежите в земле четыре года, скоро уже пять будет, — сказал
чёрт...
— Да? Вот как... Было у моей могилы за это время три человека...
Раздражают, будь они прокляты! Один, знаете, прямо отверг факт моего
существования, — пришёл, прочитал надпись и с уверенностью говорит: «Такого
не было! Никогда я не читал такого... но фамилия знакомая — во дни моей
юности человек с такой фамилией имел в нашей улице тайную кассу ссуд...»
Как это вам нравится? А я шестнадцать лет печатался в самых
распространённых журналах и трижды при жизни издавался...
- После смерти вас издали два раза, — сообщил чёрт.
— Вот видите!.. А то пришли двое, и один из них говорит: «А! это тот?»
— «Он самый», — ответил другой. «Н-да, тоже и его читали во время `оно». —
«Всех читают...» — «Что, бишь, провозглашал этот?» — «Обыкновенно, — идеи
добра, красоты... ну и прочее...» — «Да, да, помню...» — «Язык у него был
дубоват». — «Сколько их лежит в земле!» — «Да, русская земля талантами
богата...» И ушли... быки!.. Я знаю — тёплые слова не повысят температуру
могилы, и я их не хочу, но всё-таки обидно! И ах как мне хотелось обругать
их!..
— Вы бы и ругнули хорошенько! — усмехнулся чёрт.
— Нет, неловко, знаете... Канун двадцатого столетия и — вдруг! —
мертвецы ругаются... Нелепо... И, наконец, очень жестоко по отношению к
материалистам.
Чёрту снова становилось скучно.
«Этот писатель и при жизни желал быть женихом на всех свадьбах и
покойником на всех похоронах — и теперь, когда всё умерло в нём, —
честолюбие его живо. Но разве для жизни человек важен? Важен лишь дух
человека, и только дух его достоин рукоплесканий и поклонения... Как скучны
люди!..»
Чёрт уже хотел предложить писателю возвратиться в могилу, как вдруг в
его злой голове вспыхнула одна идея. Они были в этот момент на площади, и
со всех сторон их окружали тяжёлые громады домов. Над площадью низко
нависло чёрное мокрое небо; казалось, оно опирается на кровли.
— Послушайте-ка, — сказал чёрт, любезно наклоняясь к писателю, — не
хотите ли вы посмотреть, как живёт ваша жена?
— Я, право, не знаю, хочу ли, — медленно проговорил писатель.
— Э, да вы совершенный мертвец! — воскликнул чёрт, подзадоривая его.
— Нет, почему же? — И писатель бодро встряхнул костями. — Я не
прочь... Ведь она меня не увидит? А если увидит — не узнает?
— О, разумеется! — уверил его чёрт.
— Я, знаете, потому это говорю, что она — не любила, если я надолго
уходил из дома... — объяснил писатель.
И вот стена одного дома куда-то исчезла или же стала прозрачной, как
стекло. Писатель видел внутренность больших комнат, и в них было так
светло, удобно, красиво...
— Славная обстановка! — одобрительно проскрипел он, — очень хорошая
обстановка! Живя в такой, я бы, пожалуй, ещё и теперь не умер...
— И мне тоже нравится, — улыбаясь, сказал чёрт. — И ведь недорого
стоит — тысячи три...
— Гм... это недорого?.. Помню, что самое крупное моё произведение дало
мне восемьсот пятнадцать рублей... я почти год работал над ним... Но кто же
тут живёт?
— Ваша жена, — сказал чёрт.
— Да? Вот как!.. Э... это хорошо... А женщина, — она и есть? Жена моя?
— Она... Вот явился её муж...
— Она стала красивая... и как хорошо одета! М-м... Муж, говорите?
Какой здоровый малый; рожа у него довольно-таки вульгарная... но — добрый
человек, кажется... Право же, лицо глуповатое! И даже пошлое... Впрочем,
такие лица нравятся женщинам...
— Хотите, я вздохну за вас? — предложил чёрт, ехидно поглядывая на
писателя. Но тот был увлечён зрелищем...
— Какие у них весёлые лица! Они оба, очевидно, довольны жизнью... Она
его любит, не знаете?
— О да, очень...
— А он — кто?
— Приказчик из магазина мод...
- Приказчик из магазина мод... — медленно повторил писатель и долго не
говорил ни слова. Чёрт смотрел на него и весело улыбался.
- Что, нравится вам всё это? — спросил он.
Писатель с усилием заговорил:
— У меня были дети... сын и дочь... Я думал — вот у меня есть сын, он
тоже со временем будет порядочный человек. Я думаю — приказчик, должно
быть, плохой педагог... и сын мой...
Пустой череп писателя печально закачался...
— Смотрите-ка, как он её обнимает! Превесело им живётся! — воскликнул
чёрт.
— Да-а... Что же он, приказчик-то, богатый?
— Был беднее меня, но богата ваша жена...
— Жена? Откуда у неё взялись деньги?
— А от продажи ваших книг!
— Та-ак, — сказал писатель, тихо покачивая своим голым и пустым
черепом. — Та-ак! Выходит, что я больше всего работал для некоего
приказчика?
— Пожалуй, что именно так и выходит, — весело согласился чёрт.
Писатель посмотрел в землю и сказал чёрту:
— Проводите меня в мою могилу.
...Было темно; шёл дождь, по небу тяжело плыли тучи, и писатель,
постукивая костями, стремительно шагал к своей могиле... Чёрт шёл сзади
него и весело посвистывал...
Читатель, разумеется, недоволен. Читатель объелся литературой, и даже
люди, которые пишут лишь для того, чтоб угодить ему, очень редко приходятся
ему по вкусу. В данном же случае читатель недоволен ещё и тем, что мною
ничего не сказано про ад. Так как читатель справедливо убеждён, что по
смерти он попадает в ад, ему ещё при жизни хочется знать что-нибудь об аде.
Но, право же, я ничего не могу сказать приятного читателю, ибо ада нет, нет
ада огненного, который так легко себе представить. Однако — есть нечто
другое, и неизмеримо более страшное.
Тотчас же после того, как доктор скажет про вас вашим близким:
«умер...», вы вступите в некую безграничную, ярко освещённую область, и это
есть область сознания ваших ошибок.
Вы лежите в могиле, в тесном гробу, и пред вами проходит, вращаясь,
как колесо, бедная жизнь ваша. Она движется мучительно медленно и вся
проходит — от первого сознательного шага до последней минуты жизни вашей.
Вы увидите всё, что скрывали от себя при жизни, всю ложь и мерзость вашего
бытия, все мысли ваши вы вновь передумаете, вы увидите каждый неверный ваш
шаг, вся жизнь ваша возобновится — вся до секунды! И для того, чтоб усилить
муки ваши, вы будете знать, что по той тесней и глупой дороге, по которой
шли вы, — идут другие, и толкают друг друга, и торопятся, и лгут... И вы
понимаете, вы ясно видите — всё это они делают лишь для того, чтоб со
временем узнать, как позорно жить такой гнусной, бездушной жизнью.
Но, видя их торопливо идущими к своей гибели, вы ничем не в состоянии
предупредить их: ни крика, ни движения не сделаете вы, и желание помочь им
будет бесплодно рвать душу вашу... Хорошо?
Проходит пред вами жизнь ваша и снова возвращается, и снова вы видите
её с начала... и нет конца работе вашего сознания, и не будет конца ей... и
ужасу мук ваших не будет конца никогда... никогда!
1899 г.
ПРИМЕЧАНИЕ
Впервые напечатано в журнале «Жизнь», 1899, книга первая, январь.
Включалось во все собрания сочинений.
Печатается по тексту, подготовленному М.Горьким для собрания сочинений
в издании «Книга».