Прядь о Гисле Сыне Иллуги

     Во времена правления Магнуса конунга¹ приехал из Исландии в Норвегию человек по имени Гисл. Он был сыном Иллуги сына Торвальда, сына Тинда. Тинд был братом Иллуги Черного. Гислу было семнадцать лет, когда он отправился в Норвегию. Он вел себя скромно и был молчалив. Он нанялся к одному знатному человеку, звали его Хакон из Форборди. Всю зиму Гисл почти ничего не ел и не пил и был всегда невесел. Как-то раз Хакон сказал Гислу:
     - Я наблюдал за тобой и заметил, что у тебя всегда угрюмый вид. Похоже, ты обдумываешь что-то важное или решился на немалое дело. Скажи мне, что у тебя на уме, и каково бы ни было это дело, я сохраню его в тайне. Однако мне вряд ли понравится, если ты не захочешь мне открыться и отправишься отсюда совершать великие подвиги.
     Гисл отвечает:
     - Твоя правда, и я скажу тебе все как есть. Имя этого человека Гьяввальд, и как мне говорили, он теперь конунгов дружинник. Гьяввальд участвовал в убийстве моего отца вместе с Тормодом сыном Колли, своим тестем, там, в Исландии, и у меня на глазах нанес ему смертельную рану. Я затем и приехал в Норвегию, что решил отомстить за отца или погибнуть.
     - Безнадежная это затея, - говорит Хакон, - потому что Гьяввальд - ближайший человек Магнуса конунга и чужестранцу вряд ли удастся до него добраться. Но я не стану тебе мешать.
     Магнус конунг сидел в эту зиму в Нидаросе, и Гьяввальд находился при нем в большом почете. Гисл отправился в город и по совету Хакона, своего хозяина, пошел на такую хитрость: он облил себе лицо горячим воском и дал ему застыть. От этого его лицо казалось обезображенным. Он подстерегал Гьяввальда, но ему все не представлялось удобного случая.

     Как-то раз в субботу рано поутру Гисла остановил на улице сильный шум. Он увидал, что едет Магнус конунг, а с ним большая свита. Был там и Гьяввальд. Тут из одного двора вышла женщина с ребенком на руках, это была Хельга дочь Тормода, жена Гьяввальда. Она окликнула его, и он направился к ней, а конунг со свитой проследовал дальше. Потом Гьяввальд пошел по улице с каким-то человеком. Тут Гисл подбежал к нему и нанес удар. Удар пришелся в плечо, рука повисла, но не отскочила. Гьяввальд обернулся, и тогда Гисл нанес удар в другое плечо, и эта рана была такая же как и первая. Гьяввальд упал. Гисл побежал вниз, к причалам, туда, где стояла лодка, груженная бревнами. Владельца лодки звали Торстейн, это был низкорослый исландец. Гисл вскочил в лодку к Торстейну, так что бревна попадали за борт, и принялся грести к Бакки. Когда они оказались на середине реки, Гисл поднялся и прокричал в сторону причалов:
     - Объявляю, - сказал он, - что это я нанес раны Гьяввальду, дружиннику Магнуса конунга, если он ранен, и я убил его, если он убит. Готовым-к-Убийству звался я утром, а вечером, надеюсь, буду зваться Необреченным.
     Затем они пристали к берегу у Бакки и Гисл бежал на сушу. Тут в городе затрубили и бросились искать его на кораблях и на суше. Его нашли в мелких зарослях и отвели в город. Конунговы люди обвинили Торстейна в том, что он перевез Гисла через реку, и сказали, что он де также заслуживает смерти. Тогда Гисл сказал:
     - Не обвиняйте его в том, в чем нет его вины.
     Проходя мимо Торстейна, Гисл подхватил его. Тот был настолько мал ростом, что едва доставал ему до подмышек. Гисл подбросил его вверх одной рукой и сказал:
     - Судите сами, - говорит он,- мог ли этот бедняга защитить от меня свою лодку, когда я подбрасываю его в воздух, как ребенка. Отпустите его с миром, потому что он невиновен.
     Они так и сделали и сказали, что Гисл говорил хорошо и как подобает мужу.
     Гисла заключили в оковы, которые повелел изготовить Харальд конунг сын Сигурда, и никому еще не удавалось из них освободиться. Он сидел в подземелье под надзором одной женщины. В городе тогда собралось множество народу. Там было три исландских корабля. Одним правил Тейт, сын Гицура епископа; был там также Ион Священник сын Эгмунда², который потом стал епископом в Холаре. В городе было не меньше трех сотен исландцев.
     Магнус конунг был вне себя от ярости. Он сидел вместе с городским епископом; там находился и Ион Священник, он был другом епископа. Конунг сказал, что Гисл должен быть убит, и в этот момент колокол возвестил о начале праздника. Конунг сказал;
     - Как, уже третий час? Взгляните-ка на солнце!
     Так и сделали, и оказалось, что было только начало третьего часа³. Епископ сказал:
     - Государь, хоть этот человек и содеял немалое, по случаю праздника ему бы следовало даровать пощаду.
     Конунг сказал:
     - Это ваша уловка, однако вы рассудили против моей воли.
     - Вовсе нет, государь, - говорит епископ, - вам решать, как с ним поступить.
     Затем собрались исландцы. Там было много родичей и друзей Гисла; они обсуждали это дело и советовались, что предпринять. Они были в большом затруднении и так ни о чем и не договорились.

     Наступило воскресенье, и конунгу передали, что Гьяввальд хотел бы с ним увидеться. Конунг пришел к нему. Гьяввальд сказал:
     - Я хочу, государь, привести в порядок мои дела, потому что не знаю, сколько мне еще отпущено времени. Я хотел просить вас даровать Гислу пощаду. Он храбро отомстил за своего отца.
     - Не стоит на это рассчитывать, - говорит конунг. Гьяввальд сказал:
     - Ты знаешь, конунг, что я долгое время следовал за тобой повсюду и не раз рисковал своей жизнью ради твоей. Я всегда с готовностью выполнял все поручения, какие ты на меня возлагал, хороши они были или плохи, и теперь, может статься, это наша последняя встреча. Я уже беседовал со священниками и поведал им о своих делах, и причастился. Они говорят, что я смогу заслужить спасение, если прощу то зло, которое причинили мне. И я ожидаю, государь, что ты не станешь преграждать мне путь в царствие небесное тем, что предашь смерти этого человека.
     - Будь по-твоему, - говорит конунг. Он ушел, а Гьяввальд вскоре умер.

     В понедельник рано поутру исландцы держали совет. Тейт сказал:
     - Не много нам чести, если наш земляк и достойный собрат будет убит, однако все мы видим, что любой, кто ввяжется в это дело, рискует и жизнью своей, и имуществом. Предоставим конунгу решать, и если не удастся сохранить жизнь этому человеку, то пускай и мы все умрем, а нет - так всем будет дарована пощада. Мы должны выбрать своего вожака и слушаться его.
     Они все высказались за то, чтобы он стал их предводителем, а они будут следовать его советам. Он сказал:
     - В таком случае вы все должны поклясться мне в том, что не станете жалеть ни себя, ни своего добра ради того, что я сочту нужным предпринять в этом деле.
     Они так и сделали.
     Потом они пошли в баню, и тут затрубили в рог. Тейт тотчас же выскочил из бани. Он был в рубахе и полотняных штанах, лоб ему обхватывал золотой шнурок, а поверх рубахи изнанкой наружу накинут был двуцветный плащ на сером меху, алый с коричневым.
     Сбежались все исландцы, однако, когда трубят на сходку, всегда проходит какое-то время, прежде чем соберется народ. Тейт сказал:
     - Пойдем не мешкая к дому, где сидит Гисл, чтобы подоспеть туда раньше конунговых людей.
     Они двинулись по улице с большим шумом, а у той женщины окно как раз выходило на улицу. Она выбежала поглядеть и сказала Гислу:
     - Большое несчастье, что ты здесь, потому что сюда идут люди конунга.
     Гисл отвечает:
     - Не будем из-за этого горевать, хозяйка. Он сказал тогда такую вису:

Вешать нос до срока 
скальд не станет, - сталью 
ноги нам нагреют - 
хоть сулят расправу. 
Смерть не диво, дева, 
древо сечи хочет 
подвиг свой восславить 
висой напоследок.

     Когда начался тинг, первым поднялся Сигурд Шерстяная Нитка. Он сказал:
     - Я полагаю, большинству присутствующих известно, что убит наш товарищ по оружию, Гьяввальд. Приехал из Исландии человек с обвинением против него, но не стал требовать себе возмещения, как поступают другие, а взял и убил его. Нам, людям конунга, кажется, что иные считают пустяком перебить по одному всех конунговых дружинников. Может статься, со временем они так расхрабрятся, что и с самим конунгом будут считаться не больше, чем с другими. То, что здесь произошло, - большой позор и заслуживает жестокой кары, и это дело не поправить, даже если за одного нашего человека убить десятерых исландцев и так наказать их за дерзость, чтобы им впредь неповадно было захватывать людей, находящихся во власти конунга.
     И он умолк. Тогда встал Тейт, сын епископа, и сказал:
     - Не разрешит ли конунг теперь мне взять слово?
     Конунг спросил у человека, стоявшего рядом:
     - Кто этот человек?
     Тот отвечает:
     - Государь, это Тейт, сын епископа.
     Конунг сказал Тейту:
     - Ни в коем случае не разрешу я тебе говорить, потому что от твоих речей не приходится ждать ничего хорошего, и ты заслужил, чтобы тебе отрезали язык.
     Тогда встал Ион Священник, сын Эгмунда, и сказал:
     - Не разрешит ли конунг мне сказать несколько слов?
     Конунг спросил:
     - Кто теперь говорит? Тот человек отвечает:
     - Исландский священник Ион.
     Конунг сказал:
     - Разрешаю тебе говорить.
     Ион Священник начал свою речь так:
     - Благодаренье Богу, эти страны стали христианскими, и Норвегия, и Исландия, ибо прежде бродили вперемешку и люди, и демоны, а нынче дьявол остерегается показываться нам на глаза. Теперь он использует людей для исполнения своих замыслов. Вот и сейчас, как все мы слышали, он говорил устами того, кто здесь только что выступал. Уже был убит один человек, а он убеждает нас, что нужно убить еще десятерых. Я думаю, такие люди многого добьются своими дурными делами и злыми уговорами, если захотят отвратить хёвдингов от справедливости, милосердия и прочих добрых привычек и станут подстрекать и подбивать их творить жестокости и злодейства, дабы порадовать врага рода человеческого убийством крещенных людей. А ведь мы, государь, такие же верные тебе люди, как и те, что живут в этой стране. Следовало бы вам, правителям, которые сидят в этом мире и вершат суд над народом, подумать о том, что вы представляете на земле того Судию, который придет в Судный день вершить суд над всем миром. И теперь, государь, в вашей власти вынести правый приговор и остеречься выносить неправый, ибо на всякий тинг и на всякую сходку является сам всемогущий Господь со своими святыми. Бог посещает добрых людей и правый суд, а дьявол приходит со своими слугами к дурным людям и на неправый суд, и можно не сомневаться, что придет Судья, который рассудит обе стороны по справедливости. Подумайте-ка теперь, государь, какой огонь горит жарче и дольше, тот ли, что разведен в печи, когда жгут дубовое полено, или тот, что зажжен от сухой ветки. Так вот, если ты, конунг, будешь вершить неправый суд, то быть тебе брошенным в тот огонь, где горит дубовое полено, но если ты рассудишь по справедливости, то можно надеяться, что ты очистишься в том огне, что зажжен от сухой ветки.
     Так окончил Ион Священник свою речь. Конунг сказал:
     - Сурово ты говорил, священник.
     Однако не было заметно, чтобы он был сильно рассержен. Тогда встал Гисл и сказал:
     - Не позволишь ли, конунг, и мне сказать несколько слов?
     Конунг спросил, кто говорит. Ему сказали.
     - Я не стану тебе препятствовать, - говорит конунг. Гисл сказал:
     - Я хочу рассказать о том, что отец мой был убит, и это дело рук Гьяввальда и Тормода. Мне тогда было шесть лет, а Торвальду, брату моему, девять. Мы оба присутствовали при убийстве моего отца. Гьяввальд тогда сказал, что и нас, братьев, также следует убить. И не очень-то достойно мужчины рассказывать о том, государь, что мне тогда трудно было сдержать слезы.
     Конунг сказал:
     - Однако ты их мужественно проглотил.
     Гисл сказал:
     - Сказать по правде, государь, этой весной я долго подстерегал Гьяввальда, и дважды был совсем близок к цели. В первый раз дело кончилось ничем из-за моего почтения к церкви, а в другой раз мне помешал колокольный звон. И теперь я думаю, что колокольный звон может спасти мне жизнь. Однако я сочинил о вас хвалебную песнь и хотел бы ее исполнить.
     Конунг сказал:
     - Говори, если хочешь.
     Он исполнил песнь с достоинством, однако в ней было немного искусства. Потом Гисл сказал Тейту:
     - Вы отнеслись ко мне с большой добротой, но теперь я не хочу дольше подвергать вас опасности. Я хочу отдать себя во власть Магнуса конунга и подчиниться его воле.
     - Поступай как знаешь, - говорит Тейт. Гисл снял с себя оружие, подошел к конунгу, положил голову к нему на колени и сказал:
     - Делайте теперь с моей головой, что хотите. Однако я буду благодарен, если вы даруете мне жизнь и сделаете меня таким человеком, каким пожелаете.
     Конунг отвечает:
     - Сам будь хозяином своей голове. Садись за стол на место Гьяввальда, ешь и пей, и исполняй ту же службу, что выполнял он прежде. Я поступаю так по просьбе Гьяввальда, моего друга. А теперь я вызываю восьмерых исландцев быть поручителями в этом деле. За убийство Гьяввальда я назначаю штраф в шестнадцать марок золотом. Половину должен уплатить ты, а другую половину пусть уплатят по марке поручители.
     Они поблагодарили конунга и на том уладили это дело. Потом конунг обратился к Иону Священнику:
     - Мне понравилась твоя речь, ты говорил от Божьего имени, и я хотел бы, чтобы ты за меня молился, потому что твои молитвы имеют большой вес у Господа, ибо я верю, что ты поступаешь так, как угодно Богу.
     Тот пообещал конунгу молиться за него.
     Однажды, когда Ион Священник шел по улице, к нему обратился какой-то человек:
     - Зайди в этот дом, - сказал он, - с тобой хочет увидеться Сигурд Шерстяная Нитка.
     Он так и сделал. Сигурд сказал:
     - Не знаю, священник, в чем тут дело, однако твои слова пошли мне во вред, и я заболел. Я хочу, чтобы ты прочел надо мной молитвы.
     Он так и сделал и благословил его. Тогда Сигурд сказал:
     - Многое могут сотворить слова твои, и суровые, и добрые, потому что мне уже полегчало.
     Сигурд дал Иону Священнику богатые подарки, и они расстались друзьями. Этот Сигурд основал мужской монастырь на Нидархольме и передал ему большие владения.
     После этого Ион Священник и Тент, сын епископа уехали в Исландию. Тейт сделался большим человеком, но прожил недолго, а Ион Священник стал епископом в Холаре и теперь считается святым.

¹ Магнус Голоногий, норвежский король (1093-1103).

² Первый епископ в Холаре (1052-1121), впоследствии канонизирован.

³ Начало праздника - 3 часа пополудни предыдущего дня.

⁴ Гости - слуги короля. Получали вдвое меньше дружинников, использовались в основном как посланцы или для опасных поручений.