АЛЕКСЕЙ ГОЛОВКО
р. 1949, Иркутск

Постоянно живет в Иркутске. В 1971 г. закончил физический факультет Иркутского госуниверситета, работает старшим научным сотрудником в Институте солнечно-земной физики СО РАН. Астрофизик, с 1987 года – кандидат физико-математических наук; работает над докторской диссертацией. Автор более 60 научных работ. В литературе дебютировал в 2000 г. книгой стихов "Вкус времени" (Иркутск). Публиковал стихотворения и рассказы в журналах "Сибирь" и "Первоцвет", газетах "Иркутск" и "Исток". Главная переводческая работа Головко – поэма Робинсона Джефферса "Негуманист" (около 1500 строк) пока что ждет публикации.

РОБИНСОН ДЖЕФФЕРС
(1887-1962)

* * *

Математики и физики свои мифы сочиняют.
Но в трудах, бок о бок с истиной,
Ее тронуть не желают; уравнения их ложны,
Но их штуки получаются. Гросс ошибки появляются,
Штуки новые изобретаются; так-с: применим волновую
Мы теорию к эфиру: искривленное пространство! 
Уравнения, тем не менее, разбомбили Хиросиму.
Ужас-штука получилась!

Что ж поэт?
Он тоже мифы сочиняет несусветные. Говорит, что среди рифов
Родилась Луна медная. Говорит: сгорела Троя
Из-за странствующей дамы.
Хороша была собою: целый флот вела бровями!
Невозможно: нет же, можно: церковь вместе с государством
Полагаются на мифы исключительно невозможные:
Люди все рождаются свободными, равными: подумать только!
А скитавшийся поэт еврейский, по имени Иисус,
Есть Бог Вселенной. Подумать только!

СИЯЙ, ГИБНУЩАЯ РЕСПУБЛИКА

Когда Америка легла в заплесневелую рутину,
В империю, огрузнув, превращаясь,
В то время как протест, лишь пузырек в расплаве, возникает
И лопается, масса застывает,
Печально улыбаясь, вспоминаю увядание цветка
Пред созреваньем фрукта, он гниет,
Чтоб снова стать землей.
Рождение из матери; вот торжество весны, затем
Приходит зрелость, а потом упадок
И возвращенье в материнский дом.
Торопишься, спешишь скорей к упадку:
Винить тут некого: жизнь – это хорошо, будь она долгой,
Упорной, или же внезапной смертельной роскошью:
Ведь требуются метеоры, как и горы, не менее:
Сияй, республика, что гибнет.
Но для моих детей, их удержать хотел бы я
Подальше от грузнеющего центра;
К продажности никто не принуждает.
Когда к ногам чудовища ложатся города,
То остаются горы неизменно.
И, мальчики, примите сдержанно любовь мужчины,
Слуги проворного, непререкаемого господина.
Ловушка в этом есть для благородных душ,
В которую попался, говорят, сам Бог,
Когда ходил пешком он по земле.

ЭПИЧЕСКИЕ ЗВЕЗДЫ

Себя растрачивают героические звезды,
Из своей массы отливая пули для проигранного боя.
Им сократиться суждено, они истраченные свечи;
И Матерь Ночь заплачет триумфально
И уведет домой своих героев.
Здесь есть сюжет эпической поэмы –
Набег великолепный в сердце темноты,
Проигранная битва 
Знаем недостаточно, но мы хотим узнать.
О, полный счастия Гомер,
Привычно принимающий Богов и звезды.

ДОМ ТОР

О, если мог ты видеть это место
В грядущем, после смены горстки поколений:
Возможно, в насажденном мной лесу
Останется деревьев несколько,
Допустим, темнолистых австралийцев
Иль кипарисов, бурями побитых;
Их демоны – топор и пламя.
Найди фундамента гранит, источенный водой,
Что мои пальцы двигали,
Заставив камень полюбить соседний камень.
Возможно, что-то и останется.
Но если ты увязнешь в лени на добрый
Десяток тысяч лет:
Там есть гранитный круг на плоскости гранитной
И лавовый поток в глуби залива,
А также устье речки Кармел.
Четыре эти вещи сохранятся,
Как их ни называй. Узнаешь ты залив
По первозданному морскому аромату ветра,
Пусть океан, подобно альпинисту,
На время замер, чтоб передохнуть.
Узнаешь ты его в излучине залива,
Откуда вышли наши солнце и луна
До смены полюсов, и Орион декабрьский
Вечерний был нанизан на шампур залива,
Подобен освещенному мосту.
Приди сюда наутро – и увидишь чаек,
Танцующих с волной над голубой водой,
И месяц убывающий, что служит им партнером,
Ходячий призрак в ярком свете дня,
Что шире и белей любой из птиц на свете.
Мой призрак не ищите; он, возможно, здесь,
Но темен он и глубоко в граните,
Он не танцует на ветру
С безумством крыльев и дневной луной. 

МЕРВИН БЕЛЛ
(1946-1999)

* * *
Вы некрасивы, это правда.
Неправда также, что красивы Вы.
Вы разрешили сорняку расти в малине,
В то время как малине – возле дома.
Так близко и в такой интимной тишине
Ненастной ночи, она чешет стену
И соскребает день, пока мы спим.

Дитя сказало, – значит, это правда:
«Потерянные вещи все равны».
Не думаю. Ведь если потеряю я тебя,
Замрет весь воздух, прекратится рост деревьев.
И кто-то выдернет сорняк, а это мой цветок.
Спокойствие не будет вашим. Если потеряю,
Я попрошу траву мне разрешить уснуть.

ЭДВАРД ХИРШ
(р.1950)


СПИНА МОЕГО ОТЦА

Воспоминаньем детства я ношу в себе картинку,
Как фото старое в затертом портмоне,
Такое пожелтевшее, поблекшее, но кинуть
Его я не могу, хоть и не нравится то фото вовсе мне,
Как зуб больной, что трогаешь, но видеть не желаешь…
Склонялось солнце. Остывала черепица
И ветер дул в хвою замлевших сосен.
Лежу в траве в мой третий день рожденья,
С пылающим лицом и бдительно глядящий,
Но не взорвавший визгом тишину. 
Ни разу не ужаленный крапивой
И белену не бравший в рот. А мой отец уходит.
Минутой раньше он поднял меня в руках
Как новую добычу, поднял малыша
До самых облаков: ведь бегал я волчком
И звезды многие в головке так кружились.
Минутой раньше я летел в его руках,
Визжа от радости и выскользнуть стараясь,
Пытаясь соскользнуть, обмякнув, на тугую грудь…
Опомнившись, двойной я вижу холм
Плеч, удаляющихся прочь, пятно его рубашки,
К спине прилипшей. А гора уходит вдаль.
Передо мной – вся даль пространства между нами:
Дождя одна-две капли, блеск травы,
И я, усаженный в зернистый полусвет
Мужчины, прочь идущего из собственной семьи…
Зачем мы прошлого ощупываем раны
Опять и вновь – груз ложных злых начал
И добрых начинаний мира, что зовется прошлым,
Как будто этот мир нам говорит, кто мы сейчас,
Иль были, иль могли бы быть… Дождь моросит,
Один хлопок двери машины, лишь один –
И нет отца, 
И крошки-лужицы блестят на мостовой.