ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

Пиндар (518—438 до н.э.) — древнегреческий лирик, один из столпов классической поэзии, которого Гораций и Ломоносов считали своим учителем, — пожалуй, самый “мудреный” поэт античности: непредсказуемая смена смысловых декораций, витиеватость метафорического строя, самобытность греческого языка превращают прочтение стихов Пиндара в настоящее испытание на долготерпение. Существует словарь языка Пиндара, в который заглядывают даже маститые античники, когда (а это происходит ох как часто!) нужно прояснить смысл того или иного слова или оборота.

Из произведений Пиндара до нас дошли четыре книги эпиникиев — хоровых гимнов, прославлявших победителей в общегреческих спортивных состязаниях. Поэту, работавшему в жанре эпиникия, надлежало упомянуть имя и родной город победителя, а также род состязаний, в которых проявил себя восхваляемый. Однако биографические данные сами по себе не создают достаточной почвы для написания гимнов, и Пиндар прибегает к более изысканным средствам выражения — усложненному синтаксису, густой метафорике, историческим и мифологическим отсылкам, жонглированию избитыми истинами, которые напоминают выдержки из учебников по этической философии.

Пишет он и о своем ремесле. Например, в начале “Первого пифийского гимна” поэт говорит о могуществе поэзии, подвластной Аполлону и музам. Сила слагаемого поэтом гимна столь велика, что лирической песне повинуются даже Зевсов орел и безжалостный бог войны Арес.

Перекладывать Пиндара на русский и подражать ему начали в XVIII веке: Ломоносов, позже Державин, который перевел “Первую Пиндарову пифическую песнь Этнянину Хирону, королю сиракузскому, на победу его колесницы”. На стыке XIX и XX веков Пиндара переводили Мережковский и Вячеслав Иванов. Полный перевод Пиндара в наше время выполнен Михаилом Гаспаровым — скорее как подстрочник к гимнам, проясняющий трудные места оригинала. Настоящая публикация — попытка воссоздать Пиндара в лирической тональности, увидеть за хитросплетениями метафор и экзотическими именами — прежде всего поэта, который плетет — воспользуемся словами польского писателя Павла Хюлле о чехе Богумиле Грабале — “чудесные... фразы, подобные ленточкам, привязываемым к священному дереву дервишей” (пер. И. Адельгейм).

Григорий Стариковский

ПИНДАР

ПЕРВЫЙ ПИФИЙСКИЙ ГИМН

Гиерону Этнийскому

Лира златая, данная Фебу на равных

с музами, чьи фиолетовы кудри,

тебе танец внимает поступью,

ты — исток красоты, твоим повинуется звукам

песнопевец, когда всколыхнешься и хору

знак выступленья подашь.

Ты подавляешь острые всполохи

неодолимых огней; даже Зевсов орел, заслышав тебя,

засыпает на скипетре,

и крылья беспомощно виснут.

Это ты черным кутаешь облаком

клюв повелителю птиц и глаза его мощью певучей

затворяешь на сладкий засов:

спит орел, его гибкое тело

залито лирною музыкой. Даже буйный Арес,

яростный в битвах, покидает ряды

копьеносцев, и сердце его (сам он дремлет)

млеет от нежности стрел, которые сын Латоны

и полногрудые шлют музы

на бессмертных.

Если Зевс не полюбит тебя, Пиерийские девы заставят

содрогнуться, где б ты ни был — в буйном ли море,

иль на земле, или ниже,

в Тартар низвергнутый, как противник богов,

стоглавый Тифон, выкормыш

киликийской пещеры. Ныне водой опоясанный берег,

кумский и сицилийский,

на грудь заросшую давит.

Давит и столп, подпирающий небо, —

белоснежная Этна, бессменно

скользким кормящая льдом!

Изверженье божественных струй —

неприступен огонь — денно реки

выдыхают горящий поток

вместе с дымом, а ночью свивается пламя

в алый клубок и, беснуясь, в морские глубины

мечет каменья.

Это чудовище лаву выносит наверх

из кузниц Гефеста. Дивное диво

для того, кто воочию видел,

для того, кто судил по рассказам.

Чудище связано крепко в узилище Этны

от чернолистной вершины до недр, и вонзается

в спину увечную острое ложе.

Зевс, пусть я буду любезным тебе!

Ты — этим склонам заступник, надбровью

плодородной земли, чей город,

как основатель хотел того, носит

имя соседней горы, город, прославленный

в играх Пифийских, где Гиерон

победил в колесничном беге.

При отправлении в плаванье для морехода

ветер попутный — доброе знаменье,

тогда и возвратный

путь будет скорым. Известье

о победителе славу сулит горожанам —

увитых венками коней

и пиры средь праздничных гимнов.

Феб-Ликиец, владыка Делoса,

облюбовавший Парнас и Кастальскую влагу,

волей твоей пусть земля процветет,

кормилица многих героев.

Боги людей наделяют доблестью —

силой телесной, мудростью и красно —

речьем. Желаю

этого мужа воспеть, чтоб копье,

одетое в бронзу, цель поразило,

не вылетая за круг,

и врагов уничтожило б в мощном полете.

Время дарило богатства ему

вместе с радостью, а теперь

заставит забыть о невзгодах.

Пусть припомнит он войны,

в которых выносливо бился,

когда промысел Божий дал ему славу,

какую из греков никто не вкушал,

а еще соразмерное славе богатство. Ныне же

ратовал он, повторяя судьбу

Филоктета, которому гордые льстили герои

по принужденью — и другом своим называли.

Есть преданье, что с Лемноса,

мучимый язвой, он, вняв уговорам

богоравных мужей, — лучник искусный, отрасль Пеанта, —

к Трое поплыл, и разрушил город Приама,

и данайцев избавил от тягот военных,

роком посланный, телом болящий.

Да не оставит зиждитель-бог Гиерона

и желания сделает явью.

Муза, в дому Диномена позволь мне воздать

должное лучшей квадриге,

ведь отцова победа — на радость сыну,

и любезен правителю Этны

сочиняемый гимн.

В богоданной свободе основан был город

Гиероном — по обычаю Гилла.

Потомки Памфила и Гераклидов,

населяя окрестность Тайгета,

оставаться желали дорийцами,

по закону Эгимия жить.

Счастливцы, они с Пинда спустились

и овладели Амиклами, достославные

Тиндаридов они белоконных соседи,

разрасталась слава их копий.

Зиждитель-Зевс, пусть правдивое слово людское

на Аменских брегах проречет о похожей судьбе

горожан и властителей.

Помоги повелителю — он для сына пример

и с народом своим заодно — в согласьи

править людьми.

Кронион, молитву услышь: пусть финикиец

с этруском запрут на замок

ратный клич, вспоминая гордыню

флотилий, разбитых при Кумах,

или победы вождя Сиракуз, который стреножил

врага и в море цвет войска низвергнул

с быстроходных судов, от Эллады отвадив

тяжкое рабство. В Афинах

воспою Саламин и в награду приму от афинян

благодарность, в Спарте — битву при Кифероне, в которой

рать полегла криволуких мидийцев,

на берегу полноводной Гимеры

славлю сынов Диномена —

доблестью их обескровлен

враг изнемогший.

Если слово твое — ко двору, если вкратце поведал

о многом, умеренна зависть людская,

ибо страшен избыток, гнетущий

безоглядность людских упований.

Известье о славных делах чужестранцев

тайным грузом ложится на сердце,

только лучше уж зависть, чем жалость.

Помни о благородстве! Стой у кормила

и в справедливости правь,

в кузницах истины слово выковывай!

Даже пустячное дело, если тобой содеяно,

присовокупят к заслугам. Ты над многими

властвуешь, а народ замечает ревниво

доброе дело и злое.

Сохрани свою пылкую рьяность,

если вправду любезны тебе славословья.

Щедрым будь и — о кормчий! —

расправь паруса! Остерегайся

ловких мздоимцев, веря

в посмертную славу,

которая выявит жизнь за пологом жизни —

в пересказах и песнопеньях. Нет, не избыть добродетель

Креза, но злая молва проклинает

бычье нутро, где людей

заживо мерзкий сжигал Фаларид, —

лира о нем на пиру не сыграет песни,

нежные юноши песни той не подхватят.

Быть счастливым — первейшее благо,

ну а второе — счастливым прослыть;

познавший и то и другое —

высшей достоин награды.

Перевод с древнегреческого Григория Стариковского