Составление, подготовка текста, вступительная статья и комментарии Захара Давыдова и Владимира Купченко
OCR Бычков М. Н.
"Волошин сразу оценил и полюбил поэзию молоденькой Марины Цветаевой, пригрел ее", - писал Илья Эренбург {Эренбург И. Люди, годы, жизнь. - М., 1961. С. 183.}. Действительно, отзыв Волошина о сборнике начинающей поэтессы был не только первым, но и самым доброжелательным. Для обостренно самолюбивой Цветаевой такое ободрение было крайне важно. "М. Волошину я обязана первым самосознанием себя как поэта", - отмечала она в 1932 году {Цветаева М. Письма к А. Тесковой. Прага, 1969. С. 101.}.
Большую роль в жизни Марины Цветаевой сыграла и дружба с Волошиным. "Макс в жизни женщин и поэтов был providentiel {Провидением, даром небесным (франц.).}... - писала она. - Когда женщина оказывалась поэтом или, что вернее, поэт - женщиной, его дружбе, бережности, терпению, вниманию, поклонению и сотворчеству не было конца" ("Живое о живом").
Не избалованная человеческой теплотой, благодарная за каждое ее проявление, Цветаева пронесла глубокое уважение и дружеское чувство к Волошину через всю жизнь, воздав должное его памяти в очерке "История одного посвящения", в стихотворном цикле "En haut" {"Здесь на высоте" (франц.).} и, наконец, в блестящих по глубине проникновения воспоминаниях "Живое о живом", несомненно лучших из всего написанного о Волошине. В этих произведениях Цветаева сама перечислила "дары", которые получила от своего старшего друга.
Первым - главным - из этих "даров" было доверие к людям. "Максу я обязана крепостью и открытостью моего рукопожатия и с ними пришедшему доверию к людям. Жила бы как прежде - не доверяла бы, как прежде; может быть, лучше было - но хуже". Волошину Цветаева обязана также целым рядом друзей. Она писала об этом его призвании "сводить людей, творить встречи и судьбы": "К его собственному определению себя как коробейника идей могу прибавить и коробейника друзей".
В Коктебеле, "у Макса", Цветаева познакомилась с Сергеем Яковлевичем Эфроном, своим будущим мужем. Объектом своеобразного преклонения стала для нее мать Волошина, Елена Оттобальдовна, женщина, по ее словам, "человеческой и всякой исключительности, самоценности, неповторимости". Таким же событием, "как Макс", оказалась в жизни Цветаевой встреча с поэтессой Аделаидой Герцык. В Коктебеле состоялась первая встреча Цветаевой с Осипом Мандельштамом. Возможно, именно Волошин "свел" Цветаеву с К. Бальмонтом, при его посредстве познакомился с Цветаевой и Илья Эренбург.
Сам Коктебель, обетованная земля для многих поэтов, был еще одним бесценным "даром" Волошина. 30 августа Цветаева пишет его матери: "Коктебель 1911 г. - счастливейший год моей жизни, никаким российским заревам не затмить того сияния". "Одно из лучших мест на земле", - определяет она это выжженное, дикое побережье в 1931 году. И где-то в конце 30-х годов, уже "подводя итоги", поставит Коктебель в ряд с лучшими воспоминаниями жизни: "Таруса... Коктебель да чешские деревни - вот места моей души".
Коктебельское лето 1911 г. было для Цветаевой неповторимым, но не единственным. В уже цитировавшемся письме к А. Тесковой она говорила, что обязана Волошину "целым рядом блаженных лет (от лето) в его прекрасном суровом Коктебеле".
Но первое знакомство их состоялось в Москве, в самом конце 1910 г. 1 декабря Цветаева дарит Волошину свой первый стихотворный сборник "Вечерний альбом"; 22 декабря датировано обращенное к Цветаевой стихотворение Волошина "К Вам душа так радостно влекома...", 11 декабря в газете "Утро России" появляется статья Волошина "Женская поэзия", посвященная цветаевскому сборнику. С этого времени Волошин становится частым гостем в "старом доме" в Трехпрудном переулке, где жили Цветаевы. Между Мариной и Волошиным возникает переписка.
5 мая Цветаева впервые приехала в Коктебель, где пробыла до начала июля.
Новые встречи с Волошиным происходят в феврале 1912 г. в Москве. 11 февраля Цветаева дарит ему вторую книгу своих стихов - "Волшебный фонарь"; 27 февраля все "обормоты" (так называли себя "коктебельцы" 1911 г.) собираются у Герцык; 28 февраля С. Эфрон дарит Волошину свою книгу "Детство". На другой день Цветаева и Эфрон (к тому времени уже поженившиеся) уезжают в Италию. Оттуда (из Палермо) ими отправлена 24 марта (6 апреля) 1912 г. открытка Волошину, а затем в переписке наступает перерыв. В начале декабря
1912 г. Волошин вновь приезжает в Москву, где живет у сестер Эфрон. Отсюда он уехал только в начале апреля. В первой половине марта под маркой домашнего издательства М. Цветаевой и С. Эфрона "Оле-Лукойе" вышла книга Волошина "О Репине".
В конце апреля 1913 г. в Коктебель приезжает Цветаева с дочерью и мужем; здесь она пробыла до 14 августа. В Доме-музее Волошина сохранился его пейзаж (гуашью) с надписью: "Милой Марине в протянутую руку", датированный 26 апреля 1913 г. Другое свидетельство о пребывании супругов Эфрон в Коктебеле - книга Д. Мережковского "Александр Первый", подаренная с надписью: "Пра - с нежной любовью. Марина Эфрон и Сережа" - и с датой: "21 мая 1913. Коктебель".
Пробыв недолгое время в Москве (где 30 августа скончался отец, Иван Владимирович Цветаев), Марина с семьей снова едет в Крым, в Ялту. Оттуда она посылает 18 сентября фотографию своей дочери Али ее крестной Е. О. Волошиной (сохранилась в фотоархиве Дома-музея М. А. Волошина). 17 октября состоялся их переезд в Феодосию, и всю зиму 1913-1914 гг. не прекращается частое общение Волошина с Мариной и ее сестрой Анастасией и с С. Эфроном. 10 ноября 1913 г. Волошин писал художнице Ю. Оболенской: "В Феодосии поселились Марина и Сережа. Устроились они на горе, у дяди и тетки Рогозинского {Рогозинский В. Л.}. Те их уплемянили..." 15 декабря сестра С. Я. Эфрона, Е. Я. Эфрон, писала Волошину: "Сейчас получила письмо от Марины <...>, в котором она очень живо описывает вечер, проведенный у П. Н... {Лампси П. Н.}". 17 декабря Волошин сообщал матери в Москву: "Я каждый вечер проводил с Мариной и Асей, - говорили мы до 2-х, до 3-х ночи, очень дружно и хорошо".
Встреча Нового года в Коктебеле у Волошина, с едва не разразившимся пожаром, освещена в воспоминаниях "Живое о живом" и в письме Волошина к матери от 1 января 1914 г.
В Феодосии сестры Цветаевы и С. Эфрон прожили всю весну 1914 г. С. Эфрон готовился держать экзамен на аттестат зрелости, и это обстоятельство задерживало их переезд в Коктебель. В дневнике Цветаевой (по сообщению А. С. Цветаевой) ее приезд туда помечен 1 июня 1914 г.
Лето 1915 г. Цветаева снова проводила в Коктебеле, но уже без мужа, уехавшего на фронт братом милосердия. Приехала она туда, по-видимому, в конце мая с поэтессой С. Я. Парнок, с которой познакомилась и подружилась весной. Здесь произошло ее знакомство с О. Э. Мандельштамом.
Весной 1916 г., возвращаясь из-за границы в Россию, Волошин на несколько дней останавливался в Москве (с 17 по 24 апреля). Видимо, в этот короткий срок он все же нашел время повидаться с Цветаевой и был в курсе ее дел, личных и творческих. Узнав о намерении своего товарища, поэта и издателя М. О. Цетлина, возобновить издательство "Зерна", Волошин сообщил ему: "<...> сейчас нее написал Марине Цветаевой в Москву, чтобы она выслала тебе рукописи обеих новых книг стихов и чтобы написала Есенину, т. к. я с ним не знаком и не знаю, где он, а она с ним хороша".
Следующие встречи Волошина с Цветаевой произошли в 1917 г. В ту зиму, с 28 декабря 1916 г. по конец апреля 1917 г., он жил с матерью в Москве, активно общаясь с деятелями искусств и литературы. 15 марта 1917 г. он, по-видимому, присутствовал на каком-то выступлении Цветаевой. Сохранилась ее запись стихотворения "Чуть светает" с припиской: "15 марта 1917 г. Литерное кресло "9" Максимилиану Александровичу Волошину. Оставить в кассе".
4 июня 1917 г. в "Речи" (No 129) появилась волошинская статья "Голоса поэтов". Перечислив "глубоко индивидуальные голоса" старшего поколения современных поэтов, у которых "лирический голос оставался голосом декламирующим", критик отметил, что "у последних пришельцев стих подошел гораздо интимнее, теснее к разговорному голосу поэта". Слияние стиха и голоса, по его словам, "зазвучало непринужденно и свободно в поэзии Ахматовой, Цветаевой, О. Мандельштама, Софии Пар-нок". Волошин писал: "У меня звучит в ушах последняя книга стихов Марины Цветаевой, так непохожая на ее первые полудетские книги, но я, к сожалению, не могу ссылаться на нее, так как она еще не вышла".
Узнав о знакомстве Цветаевой с его бывшей женой М. В. Сабашниковой, Волошин писал последней 26 сентября 1917 г.: "Ты ничего не пишешь, какое впечатление на тебя произвела Марина <...> ее стихи последнего периода с русскими ритмами, я думаю, тебе будут очень близки. Мне они кажутся прекрасными".
Намерение Цветаевой (в письме от 24 августа 1917 г.) приехать в Феодосию "недели на две" все откладывалось. Этот приезд, по-видимому, состоялся только в начале октября: Цветаева (по сообщению ее сестры) еще успела застать в Феодосии Мандельштама, уехавшего в Петроград 11 октября. О пребывании Цветаевой в Крыму сам Волошин писал Ю. Оболенской (15 ноября): "Марина как раз в дни Московского боя {Бои в Москве шли с 27 октября по 3 ноября 1917 г.} была у нас и, ничего не подозревая, уехала в Москву. И, пробыв там день, немедленно вернулась с Сережей". Вторично в Коктебель Цветаева приехала 10 ноября, "с Сережей и массой рассказов об московских делах" (письмо Волошина к А. М. Петровой от 12 ноября). Поэт посвятил ей цикл из двух стихотворений "Две ступени". 25 ноября Цветаева вновь уехала в Москву за детьми, с которыми должна была тотчас же вернуться в Коктебель. Осуществить это уже не удалось. Ноябрьское свидание оказалось последним...
В 1922 г. Цветаева уехала за границу - к мужу в Прагу. Но дружба с Волошиным продолжалась. 15 сентября 1918 г. Волошин писал М. О. Цетлин: "Слышал, что ты издаешь книгу Марины Цветаевой, и очень этому порадовался". Продолжалась, хоть и редкая, с оказиями, переписка Волошина с Цветаевой. Он продолжал следить за ее судьбой.
Письма Цветаевой к Волошину 1919-1922 гг. полностью не сохранились.
21 марта 1922 г. А. И. Цветаева сообщила Волошину об отправке ему с оказией книги сестры "Версты". "Какие великолепные стихи стала писать Марина, - писал Волошин Ю. Оболенской 28 мая. - У меня голова кружится от ее книжки "Версты". Последняя весточка от Цветаевой пришла в Коктебель из Праги (письмо от 10 мая 1923 г.).
Отвечая на вопрос литературоведа Е. Я. Архипова: "На кого из поэтов современности после 20-21 гг. <...> обращено Ваше внимание?", Волошин в письме от 30 июня 1932 г. назвал имена Цветаевой, Вс. Рождественского и С. Парнок. На вопрос же: "Кто вам ближе: Анна Ахматова или Марина?" - он ответил: "Марина ближе как личность и как поэт".
1
Москва, 23-го декабря 1910 г.
Многоуважаемый Максимилиан Александрович.
Примите мою искреннюю благодарность за Ваши искренние слова о моей книге1. Вы подошли к ней к<а>к к жизни и простили жизни то, чего не прощают литературе.
Благодарю за стихи2.
Если Вы не боитесь замерзнуть, приходите в старый дом со ставнями3. Только предупредите, пожалуйста, заранее.
Привет. Марина Цветаева.
1 11 декабря 1910 г. в "Утре России" появилась статья Волошина "Женская поэзия", в которой он первым отметил талант начинающей поэтессы.
2 Имеется в виду стихотворение Волошина "К Вам душа так радостно влекома...", датированное 2 декабря 1910 г.
3 Речь идет о доме Цветаевых в Трехпрудном переулке (дом 8).
2
Москва, 27-го декабря 1910 г.
Многоуважаемый Максимилиан Александрович,
Благодарю Вас за письма.
В пятницу вечером я не свободна.
Будьте добры, выберите из остальных дней наиболее для Вас удобный и приходите, пожалуйста, часам к пяти, предупредив заранее о дне Вашего прихода.
Привет.
Марина Цветаева.
Москва, 27-го декабря 1910 г.{
Безнадежно взрослый Вы? О, нет!
Вы дитя, и Вам нужны игрушки,
Потому я и боюсь ловушки,
Потому и сдержан мой привет.
Безнадежно взрослый Вы? О, нет!
Вы дитя, а дети т<а>к жестоки:
С бедной куклы рвут, шутя, парик,
Вечно лгут и дразнят каждый миг,
В детях рай, но в детях все пороки, -
Потому надменны эти строки.
Кто из них доволен дележом?
Кто из них не плачет после елки?
Их слова неумолимо-колки,
В них огонь, зажженный мятежом.
Кто из них доволен дележом?..
Есть, о да, иные дети - тайны,
Темный мир глядит из темных глаз.
Но они отшельники меж нас,
Их шаги по улицам случайны.
Вы - дитя. Но все ли дети - тайны?!
Марина Цветаева.
1 Стихотворение написано на отдельном листке, вложенном в то же письмо.
3
Москва, 5-го января 1911 г.
Я только что начала разрезать "La Canne de Jaspe"1, когда мне передали Ваше письмо. Ваша книга - все, что мы любим, наше - очаровательна. Я буду читать ее сегодня целую ночь. Ни у Готье, ни у Вольфа2 не оказалось Швоба3. Я даже рада этому: любить двух писателей зараз - невозможно. Будьте хорошим: достаньте Генриха Манна. Если хотите блестящего, фантастического, волшебного Манна, - читайте "Богини", интимного и страшно мне близкого - "Голос крови", "Актриса", "Чудесное", "В погоне за любовью", "Флейты и кинжалы".
У Генриха Манна есть одна удивительно скучная вещь: я два раза начинала ее и оба раза откладывала на грядущие времена. Это "Маленький город".
Вся эта книга - насмешка над прежними, она даже скучнее Чехова.
Менее скучны, но т<а>к же нехарактерны для Манна "Страна лентяев" и "Смерть тирана"4.
Я в настоящую минуту перечитываю "В погоне за любовью"5. Она у меня есть по-русски, т. е. я могу ее достать.
В ней Вас должен заинтересовать образ Уты, героини.
Но если у Вас мало времени, читайте только Герцогиню6 и маленькие вещи: "Флейты и кинжалы", "Актрису", "Чудесное". Очень я Вам надоела со своим Манном?
У Бодлера есть строка, написанная о Вас, для Вас: "L'univers est egal a son vaste appetit". Вы - воплощенная жадность жизни7.
Вы должны понять Герцогиню: она жадно жила. Но ее жадность была богаче жизни. Нельзя было начинать с Венеры!
До Венеры - Минерва, до Минервы - Диана!8.
У Манна т<а>к: едет автомобиль, через дорогу бежит фавн. Все невозможное - возможно, просто и должно. Ничему не удивляешься: только люди проводят черту между мечтой и действительностью. Для Манна же (разве он человек?) все в мечте - действительность, все в действительности - мечта. Если фавн жив, отчего ему не перебежать дороги, когда едет автомобиль?
А если фавн только воображение, если фавна нет, то нет и автомобиля, нет и разряженных людей, нет дороги, ничего нет. Все - мечта и все возможно!
Герцогиня это знает. В ней все, кроме веры. Она не мистик, она слишком жадно дышит апрельским и сентябрьским воздухом, слишком жадно любит черную землю. Небо для нее - звездная сетка или сеть со звездами. В таком небе разве есть место Богу?
Ее вера, беспредельная и непоколебимая, в герцогиню Виоланту фон Асси.
Себе она молится, себе она служит, она одновременно и жертвенник, и огонь, и жрица, и жертва.
Обратите внимание на мальчика Нино, единственного, молившегося той же силе, к<а>к Герцогиня. Он понимал, он принимал ее всю, не смущался никакими ее поступками, зная, что все, что она делает, нужно и должно для нее.
Общая вера в Герцогиню связала их до гроба, быть может и после гроба, если Христос позволил им жить еще и остаться теми же.
К<а>к смотрит Христос на Герцогиню? Она молилась себе в лицах Дианы, Минервы и Венеры. Она не знала Его, не понимала (не любила, значит - не понимала), не искала.
Что ей делать в Раю? За что ей Ад? Она - грешница перед чеховскими людьми, перед [нрзб. - З. Д., В. К.] земскими врачами, - и святая перед собой и всеми, ее любящими.
Неужели Вы дочитали д<о> с<их> п<ор>?
Если бы кто-н<и>б<удь> т<а>к много говорил мне о любимом им и нелюбимом мной писателе, я бы... нарочно прочла его, чтобы т<а>к же длинно разбить по всем пунктам.
Один мой знакомый семинарист (Вы чуть-чуть знаете его) шлет Вам привет и просит Вас извинить его неумение вести себя по-взрослому во время разговора9. Он не привык говорить с людьми, он слишком долго надеялся совсем не говорить с ними, он слишком дерзко смеялся над Реальностью.
Теперь Реальность смеется над ним! Его раздражают вечный шум за дверью, звуки шагов, невозможность видеть сердце собеседника, собственное раздражение - и собственное сердце.
Простите бедному семинаристу!
Марина Цветаева.
1"Яшмовая трость" - книга рассказов Анри де Ренье (1864-1935), французского писателя, очень ценимого Волошиным.
2Готье - книгопродавец, Вольф - книгопродавец и издатель.
3Швоб Марсель (1867-1905) - французский писатель.
4 Имеется в виду роман Г. Манна (1871-1950) "Учитель Гнус, или Конец одного тирана".
5 Роман "Погоня за любовью" был напечатан в 1910 г. в издательстве "Современные проблемы".
6 Имеется в виду трилогия Г. Манна "Богини, или Три романа герцогини Асси".
7 Цветаева приводит и вольно переводит вторую строку из стихотворения Бодлера "Путешествие".
8 Название частей трилогии Г. Манна "Богини".
9 При первой встрече с М. Цветаевой (в то время она была острижена наголо после болезни) М. Волошин сказал: "Вы удивительно похожи на римского семинариста".
4
Москва, 1-го января 1911 г.
Какая бесконечная прелесть в словах: "Помяни... того, кто, уходя, унес свой черный посох и оставил тебе эти золотистые листья"1. Разве не вся мудрость в этом: уносить черное и оставлять золотое?
И никто этого не понимает, и все, знающие, забывают это! Ведь вся горечь в остающемся черном посохе!
5
Послечтения"Les rencontres de M. de Breot" Regnier 1
Облачко бело, и мне в облака
Стыдно глядеть вечерами.
О, почему за дарами
К Вам потянулась рука?
Не выдает заколдованный лес
Ласковой тайны мне снова.
О, почему у земного
Я попросила чудес?
Чьи-то обиженно-строги черты
И укоряют в измене.
О, почему не у тени
Я попросила мечты?
Вижу, опять улыбнулось слегка
Нежное личико в раме.
О, почему за дарами
К Вам потянулась рука?
МЦ.
Москва, 14-го января 1911 г.
1"Встречи господина де Брео" - роман Анри де Ренье. Книга была прислана Волошиным (см. "Живое о живом").
6
Москва, 23-го марта 1911 г.
Многоуважаемый Максимилиан Александрович,
Вчера кончила Consuelo и Comtesse de Rudolstadt, - какая прелесть! Сейчас читаю Jacques 1.
Приходите: есть новости!
Завтра уезжаю за город, вернусь в пятницу.
Дракконочка 2 все хворает, она шлет Вам свой привет.
У нас теперь телефон (181-08), позвоните, если Вам хочется прийти, и вызовите Асю 3 или меня.
Лучше всего звонить от 3-4.
Всего лучшего.
За чудную Consuelo я готова простить Вам гнусного М. de Breot.
Привет Вам и Елене Оттобальдовне.
Марина Цветаева.
P. S. Можно ли утешаться фразой Бальмонта: "Дороги жизни богаты"? Можно ли верить ей? Должно ли?
1 Речь идет о романах Жорж Санд (1804-1876) "Консуэло", - "Графиня Рудольштадт" и "Жак".
2 Дракконочка - Лидия Александровна Тамбурер (ум. 1970?), друг семьи Цветаевых, зубной врач.
3 Лея - сестра М. И. Цветаевой, Анастасия Ивановна (р. 1894).
7
Гурзуф, 18-го апреля 1911 г.
Многоуважаемый Максимилиан Александрович,
Пишу Вам под музыку, - мое письмо, наверное, будет грустным.
Я думаю о книгах.
К<а>к я теперь понимаю "глупых взрослых", не дающих читать детям своих взрослых книг! Еще т<а>к недавно я возмущалась их самомнением: "дети не могут понять", "детям это рано", "вырастут - сами узнают".
Дети - не поймут? Дети слишком понимают! Семи лет Мцыри и Евгений Онегин гораздо вернее и глубже понимаются, чем двадцати. Не в этом дело, не в недостаточном понимании, а в слишком глубоком, слишком чутком, болезненно верном! 1
Каждая книга - кража у собственной жизни. Чем больше читаешь, тем меньше умеешь и хочешь жить сам.
Ведь это ужасно! Книги - гибель. Много читавший не может быть счастлив. Ведь счастье всегда бессознательно, счастье только бессознательность.
Читать все равно, что изучать медицину и до точности знать причину каждого вздоха, каждой улыбки, это звучит сентиментально - каждой слезы.
Доктор не может понять стихотворения! Или он будет плохим доктором, или он будет неискренним человеком. Естественное объяснение всего сверхъестественного должно напрашиваться ему само собой. Я сейчас чувствую себя таким доктором. Я смотрю на огни в горах и вспоминаю о керосине, я вижу грустное лицо и думаю о причине - естественной - его грусти, т. е. утомлении, голоде, дурной погоде; я слушаю музыку и вижу безразличные руки исполняющих ее, такую печальную и нездешнюю... И во всем т<а>к!
Виноваты книги и еще мое глубокое недоверие к настоящей, реальной жизни. Книга и жизнь, стихотворение и то, что его вызвало, - какие несоизмеримые величины! И я т<а>к заражена этим недоверием, что вижу - начинаю видеть - одну материальную, естественную сторону всего. Ведь это прямая дорога к скептицизму, ненавистному мне, моему врагу!
Мне говорят о самозабвении. "Из цепи вынуто звено, нет вчера, нет завтра!"
Блажен, кто забывается!
Я забываюсь только одна, только в книге, над книгой!
Но к<а>к только человек начинает мне говорить о самозабвении, я чувствую к нему такое глубокое недоверие, я начинаю подозревать в нем такую гадость, что отшатываюсь от него в то же мгновение. И не только это! Я могу смотреть на облачко и вспомнить такое же облачко над Женевским озером и улыбнусь 2. Человек рядом со мной тоже улыбнется. Сейчас фраза о самозабвении, о мгновении, о "ни завтра, ни вчера".
Хорошо самозабвение! Он на Генуэзской крепости 3, я у Женевского озера 11-ти лет, оба улыбаемся, - какое глубокое понимание, какое проникновение в чужую душу, какое слияние!
И это в лучшем случае.
То же самое, что с морем: одиночество, одиночество, одиночество 4.
Книги мне дали больше, чем люди. Воспоминание о человеке всегда бледнеет перед воспоминанием о книге, - я не говорю о детских воспоминаниях, нет, только о взрослых!
Я мысленно все пережила, все взяла. Мое воображение всегда бежит вперед. Я раскрываю еще нераспустившиеся цветы, я грубо касаюсь самого нежного и делаю это невольно, не могу не делать! Значит, я не могу быть счастливой? Искусственно "забываться" я не хочу. У меня отвращение к таким экспериментам. Естественно - не могу из-за слишком острого взгляда вперед или назад.
Остается ощущение полного одиночества, к<оторо>му нет лечения. Тело другого человека - стена, она мешает видеть его душу. О, к<а>к я ненавижу эту стену!
И рая я не хочу, где все блаженно и воздушно, - я т<а>к люблю лица, жесты, быт! 5 И жизни я не хочу, где все так ясно, просто и грубо-грубо! Мои глаза и руки к<а>к бы невольно срывают покровы - такие блестящие! - со всего.
Что позолочено - сотрется,
Свиная кожа остается!6
Хорош стих?
Жизнь - бабочка без пыли.
Мечта - пыль без бабочки.
Что же бабочка с пылью?
Ах, я не знаю.
Должно быть что-то иное, какая-то воплощенная мечта или жизнь, сделавшаяся мечтою. Но если это и существует, то не здесь, не на земле!
Все, что я сказала Вам, - правда. Я мучаюсь и не нахожу себе места: со скалы к морю, с берега в комнату, из комнаты в магазин, из магазина в парк, из парка снова на Генуэзскую крепость - т<а>к целый день.
Но чуть заиграет музыка - Вы думаете - моя первая мысль о скучных лицах и тяжелых руках исполнителей?
Нет, первая мысль, даже не мысль - отплытие куда-то, растворение в чем-то...
А вторая мысль о музыкантах.
Т<а>к я живу.
То, что Вы пишете о море, меня обрадовало. Значит, мы - морские? 7
У меня есть об этом даже стихи, - к<а>к хорошо совпало! 8
Курю больше, чем когда-либо, лежу на солнышке, загораю не по дням, а по часам, без конца читаю, - милые книги! Кончила "Joseph Balsamo" - какая волшебная книга 9! Больше всех я полюбила Lorenz'у, жившую двумя такими различными жизнями. Balsamo сам такой благородный и трогательный. Благодарю Вас за эту книгу. Сейчас читаю M-me de Tencin, ее биографию 10.
Думаю остаться здесь до 5-го мая. Все, что я написала, для меня очень серьезно. Только не будьте мудрецом, отвечая, - если ответите! Мудрость ведь тоже из книг, а мне нужно человеческого, не книжного ответа.
Au revoir, Monsieur mon pere spiritu<e>l {До свидания, господин мой духовный отец (франц.).}.
Граммофона, м<ожет> б<ыть>, не будет".
МЦ.
1 Тождественные мысли Волошин излагал в статье "Откровения детских игр" (1907): "Ребенок живет полнее, сосредоточеннее и трагичнее взрослого".
2 В 1903 году сестры Цветаевы некоторое время жили в пансионе Лаказ в Лозанне.
3 Остатки средневековой генуэзской крепости в Гурзуфе сохранились по сей день, В 1922 г. М. Цветаева жила рядом с ней, на даче Соловьевой.
4 В 1926 г. Цветаева писала А. Тесковой: "Я, по чести, не люблю моря и не думаю, чтобы его можно было любить. Оно несоизмеримо больше меня, я им подавлена".
5 Здесь "быт" в смысле "бытие". Быт же как таковой в дальнейшем стал одним из злейших врагов Цветаевой. "Все поэту во благо, даже однообразие (монастырь), все, кроме перегруженности бытом, забивающем голову и душу" (письмо к А. Тесковой от 31 августа 1931 г.).
6 Цитата из сказки Г. X. Андерсена (1805-1875) "Старый дом".
7 М. Волошин был увлечен теорией французского физиолога Рене Кентона (1867-1925) о происхождении жизни из морских глубин, о тождестве "между кровью и морской водой". Цветаева разделяла это увлечение.
8 Имеется в виду стихотворение "Душа и имя" (сб. "Волшебный фонарь").
9 Книга Александра Дюма-отца (1803-1870) "Записки врача. Жозеф Бальзаме", посвященная авантюристу, известному под именем графа Калиостро, была подарена Цветаевой Волошиным.
10Мадам де Тансен (1685-1749) - французская писательница.
11 1 октября 1911 г. Цветаева писала Волошину: "У меня в комнате будут: большой книжный шкаф с львиными мордами из папиного кабинета, диван, письменный стол, полка с книгами и... лиловый граммофон с деревянной (в чем моя гордость!) трубою".
8
Усень-Ивановский завод1
26-го июля 1911 г.
Дорогой Макс,
Если бы ты знал, к<а>к я хорошо к тебе отношусь!
Ты такой удивительно-милый, ласковый, осторожный, внимательный. Я так любовалась тобой на вечере в Старом Крыму 2, - твоим участием к Олимпиаде Никитичне 3, твоей вечной готовностью помогать людям.
Не принимай все это за комплименты, - я вовсе не считаю тебя какой-н<и>б<удь> ходячей добродетелью из общества взаимопомощи, - ты просто Макс, чудный, сказочный Медведюшка. Я тебе страшно благодарна за Коктебель, - pays de redemption {страна искупления (франц.).}, к<а>к называет его Аделаида Казимировна 4, и вообще за все, что ты мне дал. Чем я тебе отплачу? Знай одно, Максинька: если тебе когда-н<и>б<удь> понадобится соучастник в какой-н<и>б<удь> мистификации 3, позови меня... Если она мне понравится, я соглашусь. Надеюсь, что другого конца ты не ожидал?
Я опять принялась за Jean Paul'а 6 - у него чудные изречения, напр<имер>: Т<а>к же нелепо судить мужчину по его знакомым, к<а>к женщину по ее мужу.
Нравится? Но не это в нем главное, а удивительная смесь иронии и сентиментальности. К тому же он ежеминутно насмехается над читателем, вроде Th. Gautier 7.
Что ты сейчас читаешь? Напиши мне по-настоящему или совсем не пиши.
Последнее мне напоминает один случай из нашего детства. "Он был синеглазый и рыжий", т. е. один чудный маленький мальчик в Nervi 8 долго выбирал между Асей и мной и в конце концов выбрал меня, потому что мы тогда уехали. В Лозанне мы с ним переписывались обе, и однажды Ася получает от него такое письмо: "Пиши крупнее или совсем не пиши".
Загадываю сейчас на тебя по "Джулио Мости" - драматической фантазии в 4-х деист<виях> с интермедией, в стихах. Сочинение Н. К., 1836 г. 9