Rambler's Top100

Хозяйка Взыскательный художник Книжный червь Ученый Мыслитель Прозаик Властитель дум Салонный альбом Политикан Светский лев Книгопродавец Журналист Пиит Архив

вернуться

Лазарь Лагин



ЛЕВ И ЗАЙЦЫ
(обидная сказка)


Ослабел с годами Лев. А тут еще сквозняком его продуло. Поднялась температура, кашель замучил. Забрался Лев поглубже в свою пещеру. Лег помирать.

По древнему лесостепному обычаю собрались в связи с этим возле пещеры представительные делегации от всех видов зверей, и хищных и съедобных. Но хищные нехищных по случаю исключительности момента не трогали. Обычай не позволял. Так что и от зайцев присутствовали представители, и от ланей, и от коз, и никто их не трогал. Уж очень был этот момент торжественно-траурный: такая особа и вдруг, знаете ли, умирает, как баран какой-нибудь или, извините, корова!

Стояли звери тихо, не толкались, печально вздыхали.

Зайцы, те даже плакали. Очень им было Льва жалко. Небось не заяц какой-нибудь, а Лев!

Рядом с ними волки устроились. Им тоже ужас как грустно было: совсем рядом — лапу протянуть — завались зайчатины, а трогать ее не моги: не тот момент, чтобы зайцев хватать. Вот помрет Лев, тогда хватай, только успевай. И будет только похвально, потому что для поминок по львам нет ничего созвучнее, чем рагу из зайца.

Закон. Против закону не попрешь.

По тому самому закону положено было царям, и царям зверей тоже, перед кончиною принимать схиму, чин монашеский. Следовательно, и имя менять.

По сему случаю ждали из всех монастырей архимандритов.

А пока черное духовенство постепенно подъезжало, Лев занялся критическим осмыслением пройденного им жизненного пути.

Думал он, думал и только диву давался.

Сперва про титул.

Ведь вот как смешно получалось. Пока молод был, да и когда в совершенных летах пребывал, как-то не случалось ему задумываться, по какой такой причине ему присвоили гордый титул «Царь Зверей». Присвоили, и ладно. Значит, так надо. Небось лягушке не присвоили. Или даже бегемоту.

К тому же ведь не он так себя назвал. Еще и тятю его покойника, и деда всю жизнь царем величали. И никто никогда не возражал.

Вспомнил Лев учебник зоологии. Там про львов [так] писалось: львы спокон веку храбростью знамениты. Никого-де лев не боится, ни перед кем не отступает. Потому повсеместно царем зверей и наречен. И если кто показывает незаурядную храбрость, то ее так и называют — львиной.

Потому и норма такая имеется — «львиная доля». В смысле немалая часть добычи.

Есть, правда, и понятие — «заячья доля». Но это уже совсем другое.

Пока Лев молод был и здоров, он эту лестную оценку львиных достоинств принимал как должное и бесспорное и только горделиво похохатывал, когда при нем рассказывали забавные анекдоты про зайцев и их трусость. Терпеть не мог трусишек. Презирал.

А тут, улегшись в пещере на одр свой, стал он впервые в жизни прикидывать ситуацию и первым делом со стыдом убеждается, что не такой он и сам безумно храбрый. И что совсем это не правда, будто он с любым зверем бесстрашно в бой вступает.

Со слоном не вступает, с тигром не вступает, с носорогом не вступает, с буйволом, который повзрослей, не вступает, с гориллой не вступает, с леопардом, и с удавом, и с крокодилом и т.д. и т.п.

А почему не вступает? Потому что нисколько они его не слабей и в обиду дать себя не дадут.

Вот почему, если начистоту говорить.

А когда начистоту говорить, как не в свой смертный час?

Вдруг Льву стало невыносимо ясно, что смеяться над Зайцем даже не грех, а просто глупо и недостойно порядочного млекопитающего. Понял вдруг Лев, что имей Заяц львиную силу и львиные когти, или тигриные зубы и мускулы, или железные удавьи кольца, не только в помине не было бы пресловутой заячьей трусости, а даже наоборот, очень даже может быть, что досталось бы тогда от него и самому Льву порядком на орехи.

Ведь вот и сейчас, слабосильный и львиными когтями отнюдь не обладающий, он самозабвенно отвлекает на себя от своего беззащитного выводка и Лису, и Волка, и любого другого кровного врага. Так и мчится, бедный, в десяти шагах от собственной смерти, пока того врага не перехитрит неожиданными скачками.

Подумать страшно, сколько Заяц в подобных гибельных условиях за свою жизнь выводков во взрослые зайцы выводит: его бы в пример другим зверям ставить, а его трусом прославили...

Что и говорить, нету более досадной штуки, чем запоздалая самокритика. Все, о чем раньше никогда не задумывался или старался не задумываться, вдруг становится до боли ясно, а изменить уже ничего нельзя. Поздно. Времени не осталось. И сил нет, чтобы неправильно сыгранное заново переиграть...

Тем временем подоспели все потребные для церемонии архимандриты и митрополиты. Покрыли Льва каким положено покрывалом, чем надо покропили и спрашивают, каким именем ему угодно в схиме называться.

И вот тут-то Лев всех и удивил.

— Мне, — говорит, — угодно, чтобы меня нарекли Зайцем.

Взвились тут архимандриты и митрополиты:

— Побойтесь бога, ваше величество!.. Разве можно: царя зверей и вдруг Зайцем, символом, так сказать, трусости!

Лев им слабым голосом возражает:

— Все это, как сказал царь Соломон, чепуха чепух и всяческая чепуха!

И излагает плоды своих последних царственных дум.

Старейший Заяц прямо похолодел:

Льву, думает, что, умрет — и вся недолга. А с нас, с зайцев, за предсмертную его причуду не иначе как семь шкур сдерут... Ой, плохо, заиньки! Топайте, ушастики, подальше, прочь от греха, пока шкура цела!..

Тихохонько, незаметненько отодвигаются зайцы подальше от пещеры, а сами для отводу глаза громко подыгрывают архимандритам и митрополитам, [заячьим] голосом прежалостно кричат:

— Ваше величество, не нарекайтесь нашим сиротским заячьим именем, недостойны мы такой великой чести!.. Нас такое только вконец испортит! Явите милость, ваше царское величество!

Архимандриты и митрополиты говорят:

— Вот видите, ваше величество, даже сами зайцы и те против... Нарекитесь хотя бы Слоном или, к примеру, Гиппопотамом. Очень масштабно получается: Гип-по-по-там!

— Нет, не согласен... Желаю Зайцем!

— Покорнейше просим!..

— И не просите!..

— Просто умоляем!..

— И не умоляйте!.. Моя воля!..

Говорит так Лев и вдруг добавляет:

— Ой, что-то я от нашего спору вроде бы вспотел!..

А это он от возбуждения в споре разогрелся, вспотел, как от аспирина. Простуду у него как рукой сняло, и он раздумал помирать.

— Еще, — говорит, — я маленечко, пожалуй, поживу... И схима мне, следственно, ни к чему.

Сос! — заверещал старший заяц на всю поляну. — Зайцы, ходу!..

И словно ими, зайцами, из пушки выстрелили.

Но и волки тоже не дремали. Рванулись вслед и нескольких зайцев, самых чувствительных, все-таки задрали.

Лев от смеху чуть не помер.

Очень уже смешно зайцы от волков драпали.

Одно слово — трусишки!




“Новое литературное обозрение” №64, 2003


info@nlo.magazine.ru


TopList         Rambler's Top100