Люблю тебя, мой маленький народ
Умеешь ты печаль сурово
Встречать без слёз, без суеты,
И без веселья показного
Умеешь радоваться ты.
И не твои ль напевы схожи
С полётом медленным орла,
А пляски - с всадником, чья лошадь
Летит, забыв про удила.
Характер гордый твой не стёрся,
И в речи образность живёт.
О, как люблю я сердцем горца
Тебя, мой маленький народ!
В теснине горной, где повита
Туманом кряжистая цепь,
Душа твоя всегда открыта
И широка всегда, как степь.
Живёшь, с соседями не ссорясь,
Ты, сняв свой дедовский кинжал,
И я уже не тёмный горец,
И ты иным сегодня стал.
У ног твоих гремят составы,
С плеча взлетает самолёт.
Люблю, как сын большой державы,
Тебя, мой маленький народ!
Старые горцы
Они в горах живут высоко,
С времён пророка ли, бог весть,
И выше всех вершин Востока
Считают собственную честь.
И никому не сбить их с толку,
Такая зоркость им дана,
Что на любого глянут только –
И уж видна его цена.
И перед боем горцам старым
От века ясно наперёд,
Кто выстоит, подобно скалам,
Кто на колени упадёт.
И ложь почувствуют тотчас же,
Из чьих бы уст она ни шла,
Какой бы хитрой, и тончайшей,
И золочёной ни была.
В горах старик седоголовый,
Что ходит в шубе круглый год,
Так подковать умеет слово,
Что в мир пословица войдёт.
О, горцы старые! Не раз им
Ещё народ воздаст хвалу.
Служил советчиком их разум
И полководцу, и послу.
Порою всадник не из местных
Вдали коня пришпорит чуть,
А старикам уже известно,
Зачем в аул он держит путь.
Какой обременён задачей,
Легка она иль нелегка,
Посватать девушку ли скачет
Или наведать кунака.
Был Камалил Башир из Чоха
Ребёнком маленьким, когда
Старик предрёк: “Он кончит плохо,
И многих горцев ждёт беда.
Их дочерей и женщин скоро
Красавец этот уведёт.
Спасая горцев от позора,
Родной отец его убьёт…”
Когда над верхнею губою
У Шамиля белел пушок
И босоногою гурьбою
Шамиль командовать лишь мог,
Сказал о нём ещё в ту пору
Старик гимринский как-то раз:
“Дымиться он заставит порох,
И будет гром на весь Кавказ!”
Старик, услышавший в ауле
Стихи Махмуда в первый раз,
Сказал: “Он примет смерть от пули,
Из-за красивых женских глаз…”
Душой робея, жду смущённо,
Что скажут про мои стихи
Не критики в статьях учёных,
А в горских саклях старики.
Они горды не от гордыни,
Я знаю: им секрет открыт,
О чём в обуглившеёся сини
Звезда с звездою говорит.
Они горды не от гордыни,
Путь уступая их коню,
Я в гору еду ли, с горы ли,
Пред ними голову клоню.
Родной язык
Всегда во сне нелепо всё и странно.
Приснилась мне сегодня смерть моя.
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижно я.
Звенит река, бежит неукротимо.
Забытый и не нужный никому,
Я распластался на земле родимой
Пред тем, как стать землёю самому.
Я умираю, но никто про это
Не знает и не явится ко мне,
Лишь в вышине орлы клекочут где-то
И стонут лани где-то в стороне.
И чтобы плакать над моей могилой
О том, что я погиб во цвете лет,
Ни матери, ни друга нет, ни милой,
Чего уж там – и плакальщицы нет.
Так я лежал и умирал в бессилье
И вдруг услышал, как невдалеке
Два человека шли и говорили
На милом мне аварском языке.
В полдневный жар в долине Дагестана
Я умирал, а люди речь вели
О хитрости какого-то Гасана,
О выходках какого-то Али.
И, смутно слыша звук родимой речи,
Я оживал, и наступил тот миг
,
Когда я понял, что меня излечит
Не врач, не лекарь, а родной язык.
Кого-то исцеляет от болезней
Другой язык, но мне на нём не петь,
А если завтра мой язык исчезнет,
То я готов сегодня умереть.
Я за него всегда душой болею.
Пусть говорят, что беден мой язык,
Пусть не звучит с трибуны Ассамблеи,
Но, мне родной, он для меня велик.
И чтоб понять Махмуда, мой наследник
Ужели прочитает перевод?
Ужели я писатель из последних,
Кто по-аварски пишет и поёт?
Я жизнь люблю, люблю я всю планету,
В ней каждый, даже малый уголок,
А более всего Страну Советов,
О ней я по-аварски пел, как мог.
Мне дорог край цветущий и свободный,
От Балтики до Сахалина – весь.
Я за него погибну где угодно,
Но пусть меня зароют в землю здесь!
Чтоб у плиты могильной близ аула
Аварцы вспоминали иногда
Аварским словом земляка Расула –
Преемника Гамзата из Цада.
И люблю малиновый рассвет я,
И люблю молитвенный закат,
И люблю медовый первоцвет я,
И люблю багровый листопад.
И люблю не дома, а на воле,
В чистом поле, на хмельной траве
,
Задремать и полежать, доколе
Не склонится месяц к голове.
Без зурны могу и без чунгура
Наслаждаться музыкою я,
Иначе так часто ни к чему бы
Приходить мне на берег ручья.
Я без крова обошёлся б даже,
Мне не надо в жизни ничего.
Только б горы, скалы и их кряжи
Были возле сердца моего.
Я ещё, наверное, не раз их
Обойду, взбираясь на хребты.
Сколько здесь непотускневших красок,
Сколько первозданной чистоты.
Как форель, родник на горном склоне
В крапинках багряных поутру.
Чтоб умыться
– в тёплые ладони
Серебро студёное беру.
И люблю я шум на дне расселин,
Туров, запрокинувших рога
.
Сквозь скалу пробившуюся зелень
И тысячелетние снега.
И ещё боготворю деревья,
Их доверьем детским дорожу.
В лес вхожу как будто к другу в дверь я,
Как по царству, по лесу брожу.
Вижу я цветы долины горской.
Их чуть свет пригубили шмели.
Сердцем поклоняюсь каждой горстке
Дорогой мне сызмальства земли.
На колени у речной излуки,
Будто бы паломник, становлюсь.
И хоть к небу простираю руки,
Я земле возлюбленной молюсь.