В.А.Поссе







     Очень  рад  был  получить вести о тебе, скучаю я о  твоей  милой роже.
Ехать  лечиться заграницу  -  считаю  преждевременным.  Нездоровье  моё  не
особенно сильно, а погода здесь, право,  недурная, и я  думаю год или  даже
два  подождать  с  переездом в  Италию. Из  Нижнего я уехал 7-го  ноября  с
большой помпой. Задавали мне ужины, читали адреса, делали подношения, точно
артисту,  а  в заключение  -  устроили на  вокзале  демонстрацию  с  пением
«Марсельезы» и всякой всячины  в этом стиле.  Полиция была очень  смущена и
благоразумно  бездействовала.   Проводив  меня,   демонстранты   с  вокзала
отправились  пешком  в город,  прошли  по  всему  нижнему  базару,  по всей
Б.Покровке, всю дорогу пели и на площади около думы говорили речи, принятые
публикой  очень сочувственно. Народу было около 400. По дороге  в Москву  я
узнал, что и  в этом  городе готовится  встреча, а так как  я  боялся,  что
подобная штука  преградит мне  дорогу в город,  -  в котором мне необходимо
было прожить дня три-четыре, - то  и  слез с поезда на станции Обираловка в
расчёте, что демонстранты,  не дождавшись меня, разойдутся. Поступил глупо,
ибо на Рогожской поезд,  в  котором я ехал  из Обир[аловки], был остановлен
жандармами, в  мой вагон явился ротмистр Петерсон и спросил меня  -  куда я
еду? «В Крым». - «Нет, в  Москву». - «Т.е. в Крым через  Москву». - «Вы  не
имеете права ехать через Москву». - «Это вздор, другого пути нет». - «Вы не
имеете права въезда  в Москву». - «Чепуха, у  меня маршрут через Москву». -
«Я  уверяю  вас,  что  не могу допустить посещения  вами Москвы».  - «Каким
образом сделаете  вы  это?» Он  пожимает  плечами  и указывает  мне на окно
вагона. Смотрю - на  станции масса полиции, жандармов. «Вы арестуете меня?»
- «Да». - «Ваши полномочия?» - «Я имею словесное приказание». - «Ну, что ж?
Вы,  конечно, арестуете  меня  и без  приказания, если  вам  вздумается, но
только  будьте добры сообщить вашему начальству, что оно  действует неумно,
кроме  того,  что беззаконно». Тут меня,  раба божия, взяли, отвели в толпе
жандармов в пустой  вагон второго класса,  поставили к  дверям его  по  два
стража,  со  мной  посадили  офицера и - отправили с нарочито  составленным
поездом в г.Подольск, не завозя в Москву.
     Когда меня вели по станционному двору, какие-то люди, видимо, рабочие,
кланялись  мне,  большая  толпа  народа  стояла  молча  и  угрюмо,  видимо,
недоумевая - что такое творится?
     «Видите,  -  сказал  я  жандарму,  -  как  вы содействуете  росту моей
популярности? Разве это в ваших интересах?  Вы поступили бы  гораздо умнее,
если  б  дали мне орден или  сделали губернатором,  это погубило  бы меня в
глазах  публики».  Он  засмеялся и  сказал: «Знаете, я тоже не считаю этого
задержания... остроумным».
     Жена в это время  была  отведена в  трактир на Рогожской и там ожидала
поезда  в  Москву. Сидя в  трактире, она  видела, как на  Рогожскую  пришла
большая толпа  демонстрантов  с адресом  и  большим  портретом  Л.Толстого,
предназначенным к подношению мне. Пошумев и узнав, что меня увезли куда-то,
они  возвратились в Москву, а вслед  за  тем со всех дворов высыпала  масса
полиции  и  последовала  за ними.  Обошлось,  как и в  Нижнем,  беэ драк  и
арестов.
     Впрочем, в Нижнем  9-го ноября арестована курсистка Богуш за то, что в
театре,  во  время спектакля, крикнула публике о моём  задержании, 11-го  в
Нижнем, в театре же, была вновь маленькая манифестация. Шла пьеса Гауптмана
«Перед восходом солнца». Когда Лот  в разговоре с  Еленой начал перечислять
«несправедливости»,  с  галёрки  кто-то  (Я.М.Свердлов  –  Ред.)  закричал:
«Несправедливо выслали  Гор[ького]!» Раздались дружные аплодисменты - чему?
Вообще Нижний вёл и ведёт себя прекрасно. Ну, еду дальше. Везде на вокзалах
масса жан[дармов] и пол[иции].  В Харькове  - мне предложили не выходить из
вагона на вокзал. Я вышел. Вокзал - пуст. Пол[иции] - куча. Пред вокзалом -
большая толпа  студентов и  публики,  пол[иция] не пускает  её. Крик,  шум,
кого-то,  говорят, арестовали. Поезд трогается. Час ночи, темно. И вдруг мы
с  Пятницким,  стоя на площадке вагона, слышим над  нами, во тьме, могучий,
сочный  такой,  знаешь,  боевой  рёв.  Оказывается,   что   железный  мост,
перекинутый  через станционный  двор,  весь  усыпан  публикой, она  кричит,
махает шапками  -  это было хорошо, дружище! Мост - высоко над  поездом,  и
крик был такой бурный, дружный, бодрый.
     Всё сие рассказывается тебе, товарищ, не ради возвеличения  Горького в
твоих глазах, а во свидетельство настроения, которым всё  более проникается
лучшая  часть русской публики. Будируют всюду и при всяком удобном  случае,
иногда  даже смешно будируют. Одни лишь  бедняжки  либералы чувствуют  себя
неважно. Скверное  у них положение! От «эпохи великих реформ» с каждым днём
понемножку   отламывается,   введение   магистрата   в   Питере   и  Москве
свидетельствует    о    серьёзном   намерении    начальства    окончательно
облагодетельствовать  Русь, и  у  либералов  - совершенно ускользает  почва
из-под ног. Охранять им - нечего. Остаётся одно: или, примиряясь с фактами,
отходить направо, или же - не мириться и идти  - налево. Быть же  либералом
уже невозможно, нет средины! Они, несчастные, мечутся  из стороны в сторону
и говорят о необходимости конституции. (Есть слухи,  что будто бы питерское
начальство тоже бы не прочь дать плохонькую конституцию, но не видит - кому
можно её дать? И действительно -  кроме Стаховича - некому.) В  ответ на их
мечты и платонические желания  им говорят:  «Валяйте, просите!» - «А вы?» -
«А мы  - посмотрим, что вам дадут». - «Вы как будто  враждебно относитесь к
нам?» - «Безразлично,  ибо вы  - бессильны.  А  когда  вам дадут хоть 0,001
конституции,  - вы  схватитесь  за  этот призрак  - станете консерваторами,
усилите престиж начальства и - будете  нашими врагами». Они этого не любят,
злятся, топорщатся, и всё сильнее растёт их желание получить конституцию.
     Более серьёзно, чем либ[ералы],  заняты вопросом о «ней» старообрядцы.
Пока  они  предполагают хлопотать об  автономной церкви с представителями в
синоде.  Некто  из  их  числа  написал  любопытный  проект о  необходимости
учреждения «министерства вероисповеданий»  и устранения свят.синода. Вообще
в этой  области  творится очень много  любопытного  и даже  такого, что уже
совсем невероятно. Ты, впрочем, знаешь, что  Русь-матушка  привыкла издавна
жить слухами, а не делом.
     В Питере гг.  Мережковский  с  женой  (Мережковский  Д. и Гиппиус З. -
реакционные писатели-декаденты – Ред.), Розанов (В.В. - реакционный критик,
сотрудник газеты  "Новое время" – Ред.),  Меньшиков,  Скворцов  - известный
прохвост   из   миссионеров   православия,   редакт[ор]   «Миссионер[ского]
обозрения» - и наш друг Миролюбов затевают некое религиозное  общество. Так
как ты тоже однажды писал мне, что «без  религии жить нельзя»,  то я считаю
долгом товарища известить тебя о затее сей достопочтенной компании юродивых
и  жуликов, дабы ты, душечка,  понял, кому именно без религии  нельзя жить.
Очень прошу тебя отметить в сердце  твоем  тот факт,  что по нынешним  дням
склонность  к  религии  сильно растёт  и что  основателями  религиозных о-в
являются  всегда либо прохвосты  и мерзавцы, либо безличные, а то  юродивые
людишки.  В Москве основано теософическое о-во гг. Батюшковым и Философовым
(Д.  В.,  реакционным  критиком  и   публицистом  –  Ред.).  Г.  С.  Петров
сотрудничает в сытинском «Русском  слове» под псевдонимом «Русский» и очень
восхваляет  «Русское  о-во»,  основанное  Грингмутом  (В.  А.,   редактором
"Московских ведомостей", ярым черносотенцем-монархистом – Ред.) - Комаровым
(В.  В.,  реакционным  журналистом,  редактором  газеты  "Свет"  – Ред.)  -
Сувориным.
     А.П.Чехов пишет  какую-то большую вещь (рассказ "Архиерей"  –  Ред.) и
говорит мне: «Чувствую, что  теперь нужно писать не так, не о том, а как-то
иначе, о чём то другом, для кого-то другого, строгого и честного».
     Полагает,  что в России ежегодно, потом  ежемесячно, потом еженедельно
будут  драться  на  улицах  и лет через десять  -  пятнадцать  додерутся до
конституции.  Путь не быстрый, но  единственно верный и прямой. Вообще А.П.
очень  много говорит о конституции, и ты,  зная его, разумеется, поймёшь, о
чём это  свидетельствует. Вообще  - знамения, всё знамения, всюду знамения.
Очень интересное  время.  Гора - пыжится,  топорщится,  - посмотрим, какова
будет новорожденная мышь. Познакомился с Бальмонтом (К.  Д. (1864 - 1942) -
поэтом-декадентом.  После  1917  г.  -  белоэмигрант  –  Ред.).  Дьявольски
интересен  и талантлив этот нейрастеник! Настраиваю его  на демократический
лад, ибо - жить здесь скучно.
     Я очень проиграл, забравшись сюда, нужно было ехать в  Вятку, Вологду,
Пермь -  куда-нибудь  в город. Здесь  я пока  чувствую себя не  у  дел,  за
штатом, что  после довольно бурно  прожитого лета  - утомительно и  обидно.
Пиши мне  на  Ялту, доктору Леониду Валентиновичу  Средину.  Без  передачи.
Пришли Средину какую-нибудь  одну  -  две - хорошую  фотографию  Борнемауса
(местности  около  Лондона,  где жил В.А.Поссе  –  Ред.),  не  наклеенную и
небольшую. Ты повергнешь его этим в восторг, а  мне облегчишь кое-что. Если
тебе понадобятся  деньги  для себя  -  спроси у  Пятницкого.  А для  других
надобностей - я буду хлопотать.
     До свидания, товарищ.
     Тороплюсь  кончить, ибо  уезжает  она.  (А.  Н. Борман, приезжавшей из
Лондона  для  переговоров с  Горьким  и др.  о продолжении  издания журнала
"Жизнь" за границей. – Ред.)
     Твой друг верный.

Ноябрь, после 14 [27], 1901, Олеиз