НАШЕ СЕВЕРНОЕ ЛЕТО
 Гриша море
любил. И озеро тоже. Реки ему нравились. Гриша
Горин вообще любил большую воду. Мы встречались в
Ялте. Он рыбачил. Уплывал на лодке далеко от
берега и ловил акулу. Возвращался счастливый и
демонстрировал добычу. Это действительно была
акула, только маленькая, хотя и взрослая, и
совершенно не похожая на тех, что показывают в
кино. Вечером избранные приглашались на акулу и
винные возлияния. Вина были разные — молодое
кислое в больших бутылях с базара и сладостное
густое в фирменной посуде массандровских
подвалов. Акула, на мой вкус, была нехороша, но
были и другие точки зрения на акулу.
Сам Гриша не столько
наслаждался сегодняшней победой, сколько
радостно готовился к завтрашнему выходу в море.
Было тепло и весело. Обаятельный юмор Гриши, его
шепелявая речь и удивленные добрые глаза
побуждали всех к общительности и проявлению
лучших своих качеств.
Это было давно, но очень
памятно. Нас с Гориным никогда не связывала
совместная работа — вот как-то так получилось.
Мне нравилась его проза. Один рассказик под
названием «Хорошее воспитание» я сделал как
концертный номер. Исполнял часто и с успехом.
Гриша с Любочкой пару раз заглянули к нам на
спектакли. Мы с Наташей тоже смотрели спектакли и
фильмы по его пьесам. Вот, собственно, и все
контакты, которые можно назвать деловыми или
профессиональными. А вот тяга к простому, ничем
не озадаченному общению с ним была давней и
постоянной.
Однажды сговорились и
поехали мы в гости на дачу к Горину. Дорожки и
повороты довольно путаные, но Гриша был толков в
объяснениях, и мы благополучно прокричали под
окном: «Ау! Гостей вызывали?» Был один из
последних теплых дней лета. За столом посидели,
отяжелели от еды, поклонило в сон. Но Гриша не
позволил — потащил на большую прогулку. Ушли за
поселок, двигались вдоль речки, потом через
мостик и в гору. Общих тем было множество. И
каждая тема — проблема. Мир наш, известное дело, и
непрост, и несправедлив.
Но вот что странно — в
общении с Гориным тревоги, обиды, возмущения
как-то уравновешивались. Гриша поразительно умел
понять и другую сторону конфликта. Возникало
подозрение: уж не равнодушен ли он? Но тут же
приходило опровержение — Горин остро чувствовал
проблему, но прямо-таки с толстовской мудростью
полагал, что проявлять себя следует, только если
можешь повлиять на исход. Иначе не стоит воздух
сотрясать, а лучше сидеть молча с удочкой и
смотреть на воду.
Этот день очень
запомнился, и хотелось снова видеться. Но жизнь
московская крутит в разные стороны. Он писатель,
я — актер: режимы разные и ритм у каждого свой.
Но вот через год появился
редкий шанс оторваться от привычной жизни, от
Москвы, от страны, от берега — провести вместе
недели три в путешествии. Пригласили нас на
большой пароход «Аркадия» участвовать в
«культурной программе» — развлекать иногда
пассажиров нашими выступлениями, а за это плыть и
плыть, живя в удобных каютах. Плыть из Петербурга
Балтийским и Северным морями, проливами, а дальше
все севернее и западнее — океаном до самой
Исландии.
Мы с моей женой Наташей
Теняковой впервые в жизни были в подобном
плавании. Гриша с Любой — более опытные, но такой
маршрут только во сне мог присниться: Дания,
фьорды Норвегии, Северная Шотландия, двое суток
пустынного океана, где видны только киты, идущие
параллельным курсом, и — Рейкьявик. В
«культурной бригаде» были еще старый наш товарищ
Федя Чеханков, сатирик Лион Измайлов и вокальная
группа «Восток». На каждого приходилось не так уж
много работы. Да и в охотку все было в то лето — и
выступать, и слушать выступления других.
Итак, мы шли северными
путями неделю за неделей, и за стеклом
иллюминаторов плескалась большая вода. Мы
загорали на палубе, мы играли в карты, мы пили
пиво и пили шотландский виски, купленный
непосредственно в месте его изготовления — в
шотландском Абердине. Мы гуляли по ледникам
Гейрангера в Норвегии и разглядывали водопад
Семи Сестер. Под мелким холодным дождем мы
погружались с головой в горячие, местами
обжигающие термальные воды в Исландии. Что мы еще
делали?.. Говорили. Да, конечно, много свободно и
нескучно говорили. И еще работали. Гриша писал. Он
довольно много сочинил в этом плавании. Но
особенностью его было никогда не угнетать
окружающих своей работой. Он вроде бы все время
был среди нас — ровно доброжелательный,
контактный, оживленный. Но — «вроде бы». На самом
деле находилось время для его сосредоточенного
творчества. Тут писались и новая пьеса, и
сценарии будущих остроумных праздников в
Ленкоме и в Доме актера.
Обычно говорят: «С
творческими людьми так трудно! Они, знаете ли,
такие нервные, непредсказуемые. Им надо прощать.
Их надо терпеть». Так вот, Гриша был истинно
творческим человеком, и он был исключением — не
был он ни «нервным», ни «непредсказуемым», и не за
что было его прощать. Он был бесконечно
талантлив, и при этом общение с ним было БЛАГОМ и
РАДОСТЬЮ для окружающих.
«Пиратский вечер» —
традиция подобных круизов. Все поголовно обязаны
изменить свою внешность — придумывают
экстравагантный костюм, гримируются. Идет целая
серия конкурсов, мини-концертов, пикники на всех
палубах. К полуночи хмель и усталость берут свое.
Слегка штормило. Шипучая
волна била в иллюминаторы. Наша компания с
размалеванными лицами расположилась пить пиво в
углу тихого кормового салона. Про что говорят в
такой обстановке? Анекдоты рассказывают, смешные
случаи вспоминают. Так и было. Но вот что
интересно: Гриша Горин, профессиональный
сатирик, не был острословом, никак не был
беспрестанным хохмачом. Гриша был ОСТРОУМЦЕМ.
Увлекательным, живящим, пробуждающим радость
было ВСЕ ЕГО ПОВЕДЕНИЕ — и речи, и манера слушать
других, его самоирония, его мягкость, непоказная
деликатность.
До очень позднего часа
стояли потом у поручней на верхней палубе.
Смотрели в темноту, слушали низкий басовый пульс
турбины и всхлипы большой шевелящейся воды.
Молчали. И тоже было хорошо.
Очень хотелось вернуть
радость того путешествия. Много раз
сговаривались, намечали сроки, но всегда
что-нибудь мешало осуществлению. Все-таки мы были
в разных кругах, и крутились они почти не
соприкасаясь. В апреле двухтысячного (Боже мой,
год назад, а кажется — давным-давно!) твердо
решили: в первую майскую неделю поедем в дальний
дом отдыха и будем там вчетвером семь дней дышать
подмосковной весной. И опять налетели
обязанности — мы с Наташей поехать не смогли.
Но встреча с Гришей
состоялась. Односторонняя. Я увидел его по
телевидению в ночном диалоге с Андреем
Максимовым. Было сильное и неожиданное
впечатление. Совсем сошла улыбка с лица Гриши. Он
был серьезен и, я бы сказал, ВОЗВЫШЕННО СПОКОЕН.
Очередная острая ситуация в стране и мире
рождала острые вопросы. Гриша отвечал
неторопливо и убежденно. Именно в нем и только в
нем я нашел тогда РАЗУМНОЕ РАВНОВЕСИЕ и реальный
пример ТЕРПИМОСТИ, способности СЛУШАТЬ ДРУГОГО.
Я позвонил Грише и
рассказал о своем впечатлении, благодарил его. И
тут внезапно ударил призывный колокол — снова
звали в северное корабельное путешествие. На
этот раз аж за Полярный круг по норвежским водам.
Согласились! Конечно, согласились. И оговаривали
— что будем делать, как все организуем. Не
виделись, некогда было, договаривались по
телефону. Но решили твердо: за пару недель до
отплытия, а именно двадцатого июня, встретимся,
проведем вместе целый день и все спланируем.
А июнь шел страшный.
Хоронили близких и великих. Прощались с Олегом
Ефремовым. Прощались с Михаилом Швейцером.
Прощались со Святославом Федоровым. Замечали
друг друга в похоронных очередях к гробу. Кивали
головами, прятали глаза.
В середине месяца я был на
конференции в далекой западной стране. Разговор
шел о невозвратимых утратах в культуре. Опять же
говорили о Ефремове, о Швейцере... Местный человек
сказал мне, что по телевидению сегодня говорили
— еще кто-то великий у нас там умер... такой, с
бородкой... вы знали его, наверное...
И вдруг стукнуло в голове
невероятное — Гриша!
Мир покачнулся.
Прощались с ним на сцене
Ленкома девятнадцатого. Накануне нашей давно
назначенной встречи.
Гриша очень любил большую
воду. Всегда буду это помнить.
P.S.
Этот текст войдет в
сборник памяти Григория Горина, который готовит
издательство «Эксмо-Пресс».
Сергей ЮРСКИЙ
09.04.2001
|
