CТРАНА РАДУГИ
первый российский сайт o Южно - Африканской Республикe
АЛЕКС ЛА ГУМА
ЧЕМУ Я НАУЧИЛСЯ
У ГОРЬКОГО
Впервые напечатано в журнале "Иностранная литература", № 3 за 1968 год. Перевод с английского И. ГуровойКогда я был мальчишкой, мне каждую неделю давали на карманные расходы сумму, равную примерно десяти копейкам. И каждую пятницу, зажав в кулаке это богатство, я отправлялся в город и покупал в облюбованной мной книжной лавке какую-нибудь книжку. Я покупал романы Дюма. Фенимора Купера, Стивенсона, Марка Твена, Вальтера Скотта и многих других подобных же писателей. Когда денег не хватало, я оставлял всю свою наличность в качестве залога и забирал книгу в следующий раз.
Мне очень нравились герои, чьи похождения заполняли страницы этих книг. Все они как на подбор были сильными, смелыми, честными, благородными людьми и совершали необыкновенные подвиги, неизменно побеждая злодеев. Прочитав такой роман, я усаживался с приятелями на краю тротуара и принимался рассказывать им захватывающие приключения моих любимых героев. Частенько я добавлял им новые подвиги, черпая их из собственного воображения, и мы все восхищались этим миром романтических фантазий.
Потом как-то в субботнее утро я оказался на кейптаунском рынке подержанных вещей. Меня неудержимо потянуло к лотку букиниста. Перебирая растрепанные книжки, я увидел на корешке пухлого томика слова: «Максим Горький. Избранные рассказы». Об этом писателе я ничего не знал. На титульном листе было написано: «Перевод с русского». Это звучало очень заманчиво, и я выгреб из кармана все монетки, которые там были.
Никогда прежде мне не доводилось читать ничего подобного.
Я начал с рассказа, в переводе озаглавленного «Рождественская история». Он был совсем не похож на те рождественские рассказы, которые мне доводилось читать раньше. Ни рождественских песен, ни плум-пуддингов, ни фольги, ни ветки омелы, а только два чумазых оборвыша, босые и, наверно, сопливые, которые клянчат милостыню у прохожих в рождественский вечер на улице, продуваемой ледяным ветром.
И самым странным было то, что я хорошо знал этих детей. Ведь это они просили милостыню на главной улице трущобного квартала, где я жил. Я видел их в канавах на Гановер-стрит, видел, как они дергали за рукав покупателей возле лавок или, схватив яблоко с тележки, улепетывали и скрывались в толпе. Ведь о таких людях не пишут в книгах — во всяком случае, их не делают героями книг! Однако вот же они — на страницах Горького.
Я продолжал читать. В другом рассказе преступник убегал от полицейских. Он петлял по грязным переулкам, прятался в темноте от прохожих, сбивал полицейских со следа. И вдруг он увидел брошенного на дороге младенца, который заливался голодным плачем. Беглец мог бы пройти мимо и спастись, но он остановился и взял ребенка на руки, думая не о себе, а о том, как спасти жизнь этого крошки. Его человечность и благородство стоили ему свободы, но ребенка он спас от смерти.
И я опять подумал, что точно таких же людей полно в Шестом районе, где я жил. Они стояли на перекрестках или в подъездах, угрюмые, оборванные, часто жестокие, нередко—беглые преступники. Но они бывали и добрыми. Они любили детей и оберегали их от хулиганов. И, насколько мне было известно, книг о них никто не писал. А вот Максим Горький взял и написал!
Значит, герою вовсе не обязательно носить шпагу на боку и перо на шляпе. Героем может быть самый обыкновенный бедняк. Размышляя об этом, я понял, что в мире гораздо больше именно таких героев, а не тех, кто населял страницы романов. И моя тетя Мегги. которая порой напивалась, но однажды дралась со штрейкбрехерами у ворот фабрики, где она работала, была настоящей героиней. Оборванцы, беспризорники, заморыши, бродяги —все они могли оказаться героями.
Позже я прочел, как объяснил это сам Горький:
«Молодежь ставит мне вопрос: почему я писал о «босяках»? Потому, что, живя в среде мелкого мещанства, видя пред собою людей, единственным стремлением которых было стремление жульнически высасывать кровь человека, сгущать ее в копейки, а из копеек лепить рубли, я... «всем своим трепетом» возненавидел эту комариную жизнь «обыкновенных людей», похожих друг на дpyra, как медные пятаки чекана одного годa. Босяки явились для меня «необыкновенными людьми». Необыкновенно в них было то, что они, люди «деклассированные»—оторвавшиеся от своего класса, отвергнутые им,—утратили наиболее характерные черты своего классового облика... В Казани, на «Стеклянном заводе», жило человек двадцать таких же разношерстных людей... В большинстве своем люди эти были нездоровы, алкоголики, жили они не без драк между собою, но у них хорошо было развито чувство товарищеской взаимопомощи, все, что им удавалось заработать или украсть, пропивалось и проедалось вместе. Я видел, что хотя они живут хуже «обыкновенных людей», но чувствуют и сознают себя лучше их, и это потому, что они не жадны, не душат друг друга, не копят денег...» Но он не ограничился только «дном», в его творчестве нашлось место и для таких созданий воображения, как «Песня о Соколe», «Легенда о горящем сердце» и «Песня о Буревестнике». Он проводил различие между активным и пассивным романтизмом. Активный романтизм, говорил он, укрепляет волю к жизни, зовет человека восстать против действительности со всей ее тиранией.
Много позже я прочел «Мать». Для меня это было не просто изображение революционной борьбы в России той эпохи, но и картина того, как мой собственный народ в Южной Африке борется против несправедливости. Я видел, как цветные рабочие и батраки африканцы организовывались для борьбы с экономической эксплуатацией; я видел, как женщины сохраняли твердость дyxa, когда их мужей и сыновей бросали в тюрьму за «крамолу»; я видел цинизм и бездушие южноафриканской полиции; я видел в рядах моего собственного народа и колеблющихся, и закаленных борцов.
Но важнее всего в «Матери» то, что Горький выявил новую взаимосвязь между личностью и обществом. Конфликт заключался не в столкновениях между индивидами, преследующими свои личные, ограниченные цели, это была борьба за главные цели и идеалы жизни. Против общества восстал уже не человек-одиночка, дух социальной сознательности и борьбы пронизывает эту книгу, в которой личность, освобождённая от узких эгоистических устремлений, становится частью коллектива и в этом обретает новую силу. Но кроме того, персонажи «Матери» - эго не плод выдумки, не абстрактные схемы романтизма, а романе в строгом соответствии с исторической правдой воссоздана реальная жизнь и деятельность наиболее прогрессивных людей России начала века. «Мать»- -это не только эпическое изображение социальной борьбы, но и роман о воспитании «нового человека». В нем показано преображение угнетенных, решимость простых людей освободиться и очиститься от вековых унижений, от всего, что подавляло и уродовало их истинную личность.
На Первом съезде советских писателей Горький среди многого другого cказал:
«Развитие революционного самосознания пролетариата...— одна из существенных обязанностей литературы...»
Буржуазные писатели капиталистического мира, разумеется, отвергают это положение. Как объяснил сам Горький: «В государстве, основанном на бессмысленных, унизительных страданиях огромного большинства людей, должна была иметь и действительно имела руководящее и оправдывающее значение проповедь безответственного своеволия слова и дела личнсти. Такие идеи, как идея, что... только в этом своеволии «самая выгодная выгода» для него (человека) и что «пусть весь мир погибнет, а мне—чтобы чай пить», такие идей капитализм и внушал и всецело оправдывал».
Идеи Горького о назначении и роли литературы порождены глубоким знанием самых основ литературы и ее происхождения. Ни один честный и непредубежденный писатель не может отрицать значения его теорий. Разумеется, здесь невозможно изложить эти теории во всей их полноте, но всякий человек, занимающийся литературой, не может не проникнуться огромным интересом к трудам Горького по эстетике и истории культуры, а его положения, бросающие вызов прошлому, заслуживают самого тщательного изучения. «Народ — не только сила, создающая все материальные ценности, он — единственный и неиссякаемый источник ценностей духовных, первый по времени, красоте и гениальности-творчества философ и поэт. создавший все великие поэмы, псе трагедии земли и величайшую из них — историю всемирной культуры».
Для меня, человека, живущего в такой стране, как Южная Африка, где мы сталкиваемся со всеми самыми худшими проявлениями расизма, экономической эксплуатации, социального неравенства, глубочайшей безнадежностью и жестокостью, идеи Горького были лучом света, рассеявшим густой мрак эксплуататорского общества. Если человек хочет писать, он, несомненно, найдет богатейший материал в жизни миллионов африканцев, цветных и белых, живущих изо дня в день в этих чудовищных условиях; несомненно, их невзгоды, невежество, нищета — это достаточный источник вдохновения! И если человек хочет писать, его перо должно служить уничтожению тех условии, которые питают в человеке дикие инстинкты жадности, страха и ненависти.
Помимо вот такого отношения к жизни и литературе, которое воспитывал Горький, среди его работ есть бесценные статьи о технике писательского ремесла.
«Литератор,—говорит он,—должен знать все или по крайней мере возможно больше. Он должен уметь выбрать из хаоса впечатлений, из пестрой путаницы чувств объективное, общезначимое, типичное, должен уметь отбросить в сторону узколичиое, субъективное как неустойчивое, постоянно изменяющееся и скоропреходящее. Если он сумеет сделать первое, он создаст произведение художественное и социально важное; если он не сможет сделать второго, он напишет анекдот, лишенный социально-воспитательного значения. Всякое искусство — сознательно и бессознательно—ставит себе целью разбудить в человеке те или иные чувства, воспитать в нем то или иное отношение к данному явлению жизни,— эту же цель вполне сознательно ставят перед собой сторонники так называемого «свободного искусства для искусства»—люди наиболее тенденциозные, несмотря на их отрицательное и враждебное отношение к тенденциям социальным.
Работа литератора крайне трудна: писать рассказы о людях не значит просто «рассказывать», это значит — рисовать людей словами, как рисуют их кистью или карандшом. Необходимо найти наиболее устойчивые черты характера в данном человеке, необходимо понять наиболее глубокий смысл его действий и писать об этом настолько точными, яркими словами, чтобы в странице книги... читатель видел живое лицо человека, чтобы связь чувств и действй героя рассказа казалась ему неоспоримой.
Настоящее искусство возникает там, где между читателем и автором образуется сердечное доверие друг к другу. Дело писателя—излить в мир, на люди, все, чем переполнено вместилище его впечатлений, называемое душою. И когда писатель «от души», как перед лучшим своим другом, говорит о радостях и горе нашей жизни, дурном и хорошем, смешном и подлом ее - он будет понят, будет признан читателем за друга своего».
Высказывания Горького, касаются ли они философии, литературы или техники писательского ремесла, не нуждаются в коммеитариях. Его идеи так же просты, волнующи и честны, как и его рассказы, и так же глубоки. Чтобы убедиться в этом, непредубежденному человеку достаточно прочесть их и обдумать. Я сам написал три романа и ряд рассказов, и хотя мне, конечно, и в голову не приходит сравнивать ceбя со столь великим мастером, с наибольшей гордостью я вспоминаю не статьи и высказывания критиков о моих произведениях, но слова одного читателя: «Немножко похоже на Горького».
Такие слова могут вдохновить писателя на новые усилия.
