Жил Роберт Майер;
Был обыкновенным врачом
В старой цветущей Германии,
Которую он любил очень горячо.

Все приходили к нему лечиться:
Пастор, у которого часто болел живот,
И знатные сановные лица
И простой трудовой народ.

Доктор Майер лечил желудки,
Промывал и чинил кишки.
И всякие неприличные штуки
Рассказывали о нем дураки.

Говорили, что он известен,
Очень набожен, очень богат,
Что его приглашают к себе баронессы,
Которых он лечит на всякий лад.

Но все это — легенды глупых
Или врагов, живущих невдалеке.
Доктор Майер жил очень скупо
И всегда ходил в поношенном сюртуке.

Были у него жена и дети,
Это тоже обуза ведь:
Думать о юбках и новом корсете,
И детей поприличней одеть.

Надо каждое утро в больницу
Бежать, чтобы объевшемуся дураку,
Кельнеру туполицему,
Вырезать слепую кишку.

После обеда любил пить пиво
В старом, как городок, трактире.
Пил очень медленно, очень лениво
И думал о неустроенном Мире.

Доктор Майер перед каминным светом
Любил подремать на диване.
Он был истинным немецким поэтом
И мылся по субботам в бане.

Парился, пыхтел, обливался;
Блестел по углам червонцем,
И в облаках пара казался
Сам себе вечереющим солнцем.

Но когда принимал больных он
У себя в городской больнице,
Было в приемной тихо
И— у всех почтительные лица.

Доктор Майер удивительно скромен,
Как его на плечах сюртук.
А в одном очень ученом доме
Не знал, куда деться от собственных рук.

И даже — молчал, как убитый,
Когда парихмахер Иоганес,
Виртуозно работая бритвой,
Держал его пальцем за нос.

Но вот — и у Майера слава.
Доктор Майер нашел покровительство.
«Прокатиться на остров Яву
Предлагает ему правительство».

Доктор Майер сложил чемоданы,
Выпил с друзьями слегка
И с экстренным поездом утром рано
Выехал из родного ему городка.

Это было на острове Ява,
На земле Малайского Архипелага,
Когда пламенели травы
Лесами плодов и ягод.

Это было в такое время,
Когда барбарисы румяней губ,
И огненно вспыхивало темя
Старого вулкана Мербабу.

Это было в уборку риса,
Когда с чернокожих спин
Мокрое солнце сочилось
И текло из глубоких морщин.

Доктор Майер работал в клинике,
Засучив, как боец, рукава.
И солнце пылающим веником
Хлестало по всем головам.

Роберт Майер, почерневший от зноя,
Чаще трет свой высокий лоб.
И часами капли человеческой крови
Рассматривает в микроскоп.

Но однажды, когда синь дрожала
И текла на морское ложе,
На столе перед ним лежала
Туземка с коричневой кожей.

Доктор Майер твердо ланцетом
Провел по черному ее животу,
И брызнула пунцовым светом
Кровь на телесную черноту.

В ужасе доктор Майер отпрянул,
Окаменев на полслове:
Никогда он в родной Германии
Не видал такой красной крови!

А потом было всё очень просто:
Роберт Майер бродил по площадям
И смотрел, как китаец раскосый
Фокусы показывал дикарям.

Разноцветные шли хороводы
Черных, белых и желтых лиц, —
Точно возле гигантского парохода,
Прибывшего из европейских столиц.

В желтой кофте китаец старый,
Чернокосый, косой чародей,
В самое небо подбрасывал яро
До дюжины шаров и обручей.

Вдруг доктору Майеру глаза изменили,
Изменили навсегда глаза:
В облаках оранжевой пыли
Вспыхнула китайская коса.

Он увидел иного китайца,
Солнечный чернокосый диск.
И огненными экваторами взвиваются
Обручи в мировую высь.

А когда он вернулся домой
И сел за обеденный стол,
Сынишка его родной
Перед ним, как цветок, расцвел.

И сказал доктор Майер, укропу
Подбросив в тарелку щей:
— Завтра, завтра же еду в Европу
И расскажу ей множество интересных вещей.

Доктор Майер опять на родине.
Те же улицы, рынок и сад.
Люди в родном его городе
Живут на старинный лад.

Те же вывески, крыши и стены
И кресты, полинявшие чуть.
На углах разжиревшие полисмены
Выпячивают гордо грудь.

На гулянках — темно от музык
И от грома военных шпор.
Ходит пастор с огромным пузом
И ведет все тот же божественный разговор.

Дело было в ученом доме,
В обществе знатных мужчин и дам.
Все они были давно знакомы.
И собирались обязательно по четвергам.

Тут были всякие типы:
Лысые, толстые, без бороды, с бородой.
Были Софоклы и были Эдипы,
Обремененные архивной чепухой.

Доктор Майер, как нам известно,
Был робок и очень прост.
И сидел он в тот вечер чудесный,
Уткнув в кружку пива нос.

Наконец-то дошло до Майера.
— Доктор Майер! Какая честь!
Вы, кажется, нам обещали
Что-то прочесть?

Доктор Майер поднялся с кресла,
Наглухо застегнул сюртук.
И опять не мог найти места
Для своих очень длинных рук.

Но дамы давно притихли.
Мужчины исчезли в дыму сигар.
И только одна внимательная лысина
Блестела, как бильярдный шар.

Доктор Майер сегодня в ударе.
Встал, и точно воскрес:
— Милостивые государыни и государи,
Почту за большую честь...

Разве не зеленое солнце —
Каждый в городе сад и сквер?
И разве не солнце смеется
Из темных орудийных жерл?

Разве не черное солнце
Обтянувший вам плечи фрак?
Солнце, прекрасное солнце —
Даже — простой червяк!

Сколько вас тут? Пятнадцать?
Пятнадцать почетных персон?
Но надо сознаться:
Я вижу пятнадцать солнц!

— Как «солнц»? — Перестало быть скучно.
Засмеялось пятнадцать рож. —
Во-первых, все это весьма не научно,
Во-вторых, и нелепо тож!

— Сумасшедший! — жена сказала. —
Постыдился б своих седин!
И ушли сконфуженно из залы
Его взрослые дочь и сын.

Доктор Майер присел от боли.
Доктор Майер пожал удивленно плечом.
А жена и разговаривать боле
Не хотела с таким дураком.

А когда он в передней швейцаром
Был почтительно выпущен вон,
Вслед ему с лихорадочным жаром
Хохотал весь ученый салон.

Ах, замучился доктор Майер!
Опустился, осунулся, погас.
И видели его часто на бульваре
Одного в неурочный час.

Там, охватив ладонью
Свой белый высокий лоб,
Думал он о «солнечном законе»,
С которым не страшен гроб.

Но упрямо росла потеха,
Сказками обросли дома.
Говорили совсем без смеха:
Доктор Майер сошел с ума!

Будто доктор на острове Яве
С чернокожей свиньей изменил жене.
И мечтает о всемирной славе,
Бормоча о каком-то «небесном огне».

А пастор или еще кто-то
Распустил такой глупый слух,
Что «наш достопочтенный доктор
Роберт Майер — нечистый дух».

Говорили и то и это,
Разговоров и толков — тьма.
Но одно стало ясно свету:
Доктор Майер сошел с ума.

Знали это отлично в Гельброне,
Знали сын, и жена, и дочь,
И чем Майер в летах преклонней,
Тем черней становилась ночь.

Стал задумчив он дома и в свете.
Но нашлись сердобольные лица
И однажды в глухой карете
Свезли старика в больницу.

Доктор Майер — шестая палата.
Жил и знал: сумасшедший дом.
И думал, что люди «маленькие солценята»,
Просто шутят над ним, стариком!

1921