Врагу не сдается Историческая повесть Автор: Л. Богачук Крейсер пришел в Порт-Артур в полночь. Его сигнальный прожектор коротко промигал посту наблюдения на Электрическом утесе: "Я - "Варяг". К рассвету прошу прислать лоцмана". А на заре вахтенный принял с берега семафор: "Фарватер обозначен четко. Лоцмана не будет. К подъему флага прошу встать в трехстах саженях по корме "Пересвета". Руднев". "Самостоятельно входить в гавань не рискую. Бэр", - сухо отщелкал корабельный прожектор. Об отказе командира крейсера войти в порт немедленно доложили командующему эскадрой адмиралу Старку. Адмирал завтракал. Он желчно поинтересовался, кто же это вздумал школить любимца царского двора? Адъютант ответил, что в штабе дежурил помощник начальника крепости, капитан первого ранга Руднев. - Передайте Всеволоду Федоровичу, - Старк пожал плечами, - что я прошу его самого ввести крейсер в западный бассейн. Корабли Порт-Артурской эскадры предпочитали входить в гавань во время высшей точки прилива. В эти часы устанавливалось недолгое равновесие уровней воды в бухте и океане. "Варяг" густо дымил на внешнем рейде, когда к нему подошел паровой катер штаба крепости. Руднев легко взбежал по трапу и поднялся на мостик. - Лоцман с вами? - спросил Бэр. - Корабль поведу я, - ответил Всеволод Федорович и положил ладони на рукоятки машинного телеграфа. Ходовой флаг взвился на стеньге. Крейсер поднял якоря. Сразу за бонами, борясь с сильным отливным течением, Руднев дал полный ход. "Варяг" прошел мимо мыса Тигровый хвост, кренясь, повернул влево. Примерно на середине крутой дуги поворота обе машины заработали "самый полный назад". Корма корабля резко осела. Высокий пенный бурун облил палубу водой до самых кормовых орудий, оставляя на чистых досках обшивки мутные потеки. Здесь было так мелко, что в отлив броненосцы садились днищем на ил. Машины "стоп"! Отдан якорь. Крейсер замер в кабельтове от броненосца "Пересвет". Криво усмехаясь, Бэр поблагодарил Руднева за помощь. "Варяг" стоял в неглубоком западном бассейне бухты Порт-Артура как на параде. Все взгляды были обращены к нему - новичку эскадры. Прилив слегка поворачивал его на якоре: белый, как у яхты, корпус, легкие мачты, палуба, набранная из канадской сосны...
- Да-с!.. - протянул кто-то за спиной лейтенанта Беренса, стоящего на катерной пристани в ожидании шлюпки с броненосца "Цесаревич". - Столичная штучка!.. Вид крейсера вызывал воспоминания о гранитных набережных Кронштадта, о казавшейся теперь Беренсу такой далекой учебе в Морском корпусе. Подошла шлюпка. Рослый матрос помог сойти на пристань загорелому мичману. Тот шагнул к Беренсу, широко улыбнулся: - Евгений! Ты ли? Вот уж совершенное везение - первая минута на Порт-Артурской земле - и такая встреча! - Алешка! Алексей Нирод, друг детства, неизменный заводила всех рискованных гардемаринских проказ! Они обнялись. Только теперь Беренс обратил внимание на мичманские погоны Нирода. Интересно, какое же приключение помешало графу быть в срок произведенным в лейтенанты? Евгений рассмеялся, предвкушая рассказ об очередной проделке своего друга... - Алексей! Чертовски рад тебя видеть! - Здравствуй! Ты временем располагаешь? Проводи-ка меня к штабу. Надобно для родного парохода воды, провианту испросить да доложиться о готовности любого врага расколошматить. - Считаешь, возможна война? - Война всегда возможна, Евгений! - Послушай, братец, - обратился Беренс к матросу с "Варяга", - придет катер с "Цесаревича" за лейтенантом Беренсом, скажи, что буду через час. - Слушаюсь, ваше высокоблагородие! Они поднимались узкой, плохо вымощенной улочкой к штабу флота. - Ах, Женя! - старательно обходя лужи, говорил граф. - Знал бы ты, сколько матросских зубов выбито за этот поход офицерскими кулаками! Вот этого, шепелявого, сам старший боцман благословил. Большой мастер! Одним ударом меньше двух зубов не выколачивает! Пришлось всей кают-компанией просить старшего офицера воздействовать на боцманюгу, чтобы не калечил моряков. А наш командир - его высокоблагородие господин капитан первого ранга Бэр считает мордобой единственным средством поддерживать дисциплину. Жесток!.. - Этак ты скоро в анархисты запишешься! - Фамильная честь не позволит. Уступая дорогу колонне моряков с кирками и лопатами, они остановились у небольшой китайской лавчонки. Евгений хотел рассказать о том, что за короткий срок здесь вырос небольшой европейский городок, что командир эскадры Старк с большой неохотой выделяет некоторое количество нижних чинов для строительства крепостных укреплений, как и многие на флоте, полагая, что опасность Порт-Артуру может грозить только со стороны моря, о идущем днем и ночью строительстве дорог и укреплений, но какая-то непривычная, не виданная им никогда раньше тоска в глазах мичмана остановила его. Мимо них, скользя и оступаясь в дорожной грязи и гальке, шли бесконечной колонной моряки. Алексей вглядывался в лица проходящих матросов. Лица их были усталы и хмуры. Но в каждом из идущих угадывалась какая-то особая стать хорошо поработавшего мастерового человека. Алексей продолжал: - Матросики наши запуганы до полного отупения. Поверишь ли: в Кронштадте ни одной шлюпочной гонки выиграть не могли, хотя командир даже карцером грозил. Стреляют из рук вон плохо. - Ну что за настроение, Алексей! Что за мысли! Надеюсь, не они послужили причиной... - Что я до сих пор в мичманах хожу? Нет, Евгений, провинился я... Скандальчик в одном из петербургских салонов. До сих пор понять не могу - отчего пощечина, которую я влепил какому-то писаке, имела такие последствия? Бэр кричал так, будто я оскорбил самого министра!.. Свободен у тебя вечер? - вдруг спросил Нирод. Беренс кивнул. Он понял, что сейчас Алексей хочет остаться один. - Вот и отлично, - сказал мичман. Он заторопился. - Будь сегодня моим гостем. Расскажешь об этом таинственном Востоке... Граф повернулся на каблуках и твердой походкой направился к штабу. Весь день Беренс размышлял о перемене, которая произошла с его другом. Он решил, что Нирода огорчает неудача в самом начале военной карьеры, и отправился на "Варяг" с твердым намерением помочь Алексею вновь обрести его былую уверенность. Как флаг-офицер штаба эскадры он мог бы посодействовать переводу мичмана на другой корабль или в крепость... Но, едва ступив на палубу крейсера, Евгений забыл о своем решении. По долгу службы Беренсу приходилось бывать на всех кораблях эскадры, но "Варяг" поразил его удивительно гармоничным сочетанием мощи вооружения, изящества надстроек и обводов корпуса. "Вот он - флот двадцатого века!" - думал лейтенант, обходя палубу, на которой с разумным, как ему казалось, расчетом были расположены орудия, механизмы, спасательные шлюпки. Он пробовал маховики наводки пушек, спускался к машинам, глядел в окуляры дальномеров. Он не скрывал восхищения. По неписаным законам флотского гостеприимства гость любого из господ офицеров становится гостем кают-компании. Нирод же испросил разрешения у старшего офицера принять Беренса у себя. Тот поморщился, но позволил. В каюту Нирода подали закуски, бутылку легкого вина Мичман откинулся в кресле, расстегнул китель: - Садись, Евгений. Если сегодня утром я правильно понял по твоему лицу, ты хотел со мной серьезно поговорить... Согласен. Но сначала ответь мне на один вопрос: почему ты так восхищаешься военным кораблем? Разве почтовый пароходишко менее прекрасен? - Алексей! Всякое государство обязано защищаться! - лейтенант был ошарашен. Он ожидал любого поворота в разговоре, но услышать такое! И от кого? От графа Алексея Нирода, все предки которого со времен Петра I служили на Российском флоте?! - Ты говоришь "государство обязано защищаться". Согласен, - спокойно продолжал Алексей. - А если нападать? - Не понимаю твоего настроения! - Я сам не понимаю. Давеча о матросиках разговор завел... Теперь о кораблях... Судьбы военных кораблей напоминают иногда послужной список офицеров... Броненосцы сразу рождаются с солидным положением. Имена получают звучные: "Слава", "Победа", "Пересвет". Они внушают страх противнику, а русскому народу - уверенность в незыблемости самодержавия. Броненосец может подолгу нести вымпел командующего. Бой он принимает на центральной позиции, поддержанный всеми силами флота. Крейсеру надлежит быть всегда "на ходу и готову к делу". И названия им подбирают благородные, выразительные: "Изумруд", "Богатырь", "Рюрик". Он создан для головокружительных рейдов на морских путях противника, для борьбы против десантов врага. Но новейший крейсер русского флота "Варяг", едва вступив в строй, уже был безнадежно болен. Его строительство было заказано американской фирме, которая в погоне за дополнительной премией добивалась от крейсера скорости в 24 узла вместо 23 по контракту. Но фирма оговорила, что таким ходом "Варяг" может двигаться не более двенадцати часов. Брат русского царя, великий князь Алексей, который был шефом флота, однажды приказал держать такую скорость почти сутки. Несколько раз шеф флота поднимался на мостик, чтобы насладиться удивительным ощущением - корабль несся по волнам быстрее курьерского поезда! У котлов, где работали кочегары, температура поднялась до пятидесяти градусов. Матросы падали от теплового удара. Только известие, что при таком ходе может не хватить угля на возвращение в Петербург, остановило великого князя. Не скрывая своего разочарования, он позволил сбавить скорость. О том, что почти два десятка кочегаров были унесены с вахты прямо в лазарет, шефу флота не докладывали: великий князь не любил, когда его отвлекали по пустякам! Уже в Кронштадте обнаружили, что подшипники правого гребного вала оплавились. Ремонт был проведен наспех: через неделю предстоял переход на Дальний Восток. Так боевой корабль загнали, как загоняет скакового коня глупый и злой хозяин. От Невы через Дворцовую площадь дул резкий пронизывающий ветер, хлестал колючим холодным снегом. Не спасали ни плотно закрытая дверь кареты, ни медвежья доха, в которую был укутан чрезвычайный посланник императора Японии господин Курино. Посол уже несколько дней чувствовал недомогание, но последние депеши из Токио не позволяли лечь в постель. Судя по всему, дело шло к разрыву с Россией. Дипломатическая работа в Петербурге убедила чрезвычайного посла, что русское министерство иностранных дел ничего не решает. Все дела Японии, Кореи и Китая находились в ведении наместника царя по Дальнему Востоку Алексеева, который имел право личного доклада Николаю II. Курино поерзал, устраиваясь поудобнее, взглянул на сидящего рядом советника: этот недотепа не обращает внимания, что с плеча господина посланника сползла доха. Курино, недовольно сопя, поплотнее укутался. Жаль, что в эту минуту нет рядом прежнего советника Наиты. Умный и ловкий был помощник! Дело не только в том, что Наита непременно заметил бы, что господин посланник мерзнет. В это трудное время он бы наверняка устроил так, что содержание почты наместника Алексеева было бы известно японской миссии. Ведь сумел он завести нужные знакомства среди дипломатов, промышленников и офицеров. Сумел подкупить несколько чиновников, которые доставляли ему копии секретнейших писем и документов! Да как красиво это обставил! Все были убеждены, что Наита - владелец нескольких текстильных фабрик и озабочен только тем, как выгоднее сбыть с рук свое полотно. Его хорошо оплачиваемое любопытство к русской политике, к строительству железной дороги на Порт-Артур, к портам Дальнего Востока было как бы лишь интересом делового человека, заботой о прямом пути своих товаров в Европу! Курино улыбнулся. Он вспомнил, как однажды личный секретарь почтительно доложил ему, что господин советник Наита слишком занят собственными делами. Откуда было знать личному секретарю, что капитан второго ранга Наита оставил службу на флоте ради карьеры разведчика, а не из-за какой-то жалкой фабрики! Но истинной находкой для разведчика Наиты стала дружба с журналистом Кудловским. Наита не жалел времени. Он часами рассказывал газетчику о тайнах мировой политики на Дальнем Востоке. Он отправлял Кудловского на морские и военные заводы, в штабы и министерства: "Именно там, господин писатель, делается мировая история!" Все материалы русского журналиста Наита редактировал сам. Скоро Иван Кудловский обратил на себя внимание. Его статьи и фельетоны отличало прекрасное знание обстановки, точные выводы, трезвые оценки сильных и слабых сторон царской политики в Азии. С ним стали охотно встречаться министры, генералы, сенаторы. А Наита по-прежнему оставался первым редактором и ценителем творчества Ивана Егоровича Кудловского: "Не следует так откровенно призывать свое правительство к усилению войск и флота на Дальнем Востоке. Кого вам бояться? Япония - карлик. Англия по уши увязла в старых колониях. Китай никак не может оправиться после Боксерского восстания. В этом районе мира у России нет противников. А потому ей подобает уверенная сдержанность". А потом, словно невзначай, спрашивал: "Вот вы рассуждаете о малой численности войск русской пограничной охраны... С кем вы говорили? Военные, знаете, любят поплакать в жилетку, чтобы выпросить побольше денег". И, наконец, переходил к главному: "Однако пишете вы удивительно хорошо! Не помню, говорил ли я, что собираюсь издать у себя в стране книгу о вашем творчестве, чтобы наши газетчики могли бы научиться писать современно: глубоко и серьезно, и в то же время просто и доступно. Какое у вас чувство слова!" Не торгуясь, разведчик скупал и записные книжки журналиста. Он действительно читал их очень внимательно. Особенно Наиту интересовали те страницы, где речь шла о русском флоте... Все дело испортил досадный случай. На одном из официальных приемов какой-то русский мичман отхлестал Кудловского по щекам. Вышел скандал. Да еще в присутствии японского дипломата! Советник Наита, правда, потом уверял посла, что это была обычная русская пьяная драка, но внимание к посольству было ни к чему. Наиту срочно отправили в Японию. Курино, решив проверить, не является ли эта странная история тонким ходом русской военной контрразведки, сделал официальное заявление министру иностранных дел России об оскорблении японского дипломата. Против ожидания это сработало. Мичмана наказали. Посол успокоился. А Кудловский сообразил, что без своего негласного редактора и наставника ему уже не сделать журналистской карьеры. Кроме того, по Петербургу поползли неясные слухи о его тесных отношениях с представителями страны, которая прямо заинтересована в ослаблении России. Журналист поспешил воспользоваться своей краткой, но шумной славой знатока азиатской политики и без труда получил место вице-консула в заштатном корейском городке Чемульпо... Карету посла тряхнуло на ухабе. Курино подумал, что, быть может, следовало бы обзавестись русским экипажем на полозьях, которые обладали изумительно ровным ходом по снегу. Чрезвычайный посол попытался вспомнить, как называется такой экипаж... Кажется, сани. Впрочем, не следует попусту тратить деньги. Переговоры протянутся еще от силы месяц, а потом... Потом должна разразиться война. А пока он будет по-прежнему добиваться переговоров, которые уже никому не нужны. Карету вновь резко тряхнуло. Курино вспомнил заседание кабинета министров летом в Токио, на котором было принято решение атаковать русские корабли и высадить десант в удобное для его страны время. "Готовь сани летом", - усмехнулся посол. Он не зря гордился своей отличной памятью. Старший помощник командира Артурской крепости Всеволод Федорович Руднев стоял на палубе небольшого парового катера. Катер бежал навстречу лохматым волнам, которые толклись в узком проливе. Низко над головой бесшумно и ровно неслись грязно-серые облака, едва не задевая изодранными в клочья брюхами вершину Электрического утеса. Открылся внешний рейд. Суетливая бестолковая волна сменилась ровной зыбью. Катер скатывался по спинам зеленовато-серых валов, покрытых разводами пены, зарывался тупым носом в воду. Потом, дрожа от усилий своей почти игрушечной паровой машины, взбирался на водяную горку, чтобы через минуту опять окунуться. Ветер нес в лицо соленые брызги. - Обойди-ка, братец, крейсер по корме, - обратился Всеволод Федорович к рулевому. Миновал уж год, как "Варяг" вошел в состав Порт-Артурской эскадры, но его командир упорно отказывался перекрасить корабль в защитные цвета. Взгляд Руднева скользил по алой ватерлинии, ослепительно белому корпусу, золотой росписи на форштевне. "Красиво, - подумал он, - но в бою такая раскраска будет отлично видна в артиллерийских прицелах противника". С наветренной стороны катер подошел к трапу. - Ваше высокоблагородие, - громко доложил рулевой, - волна большая! Подходить опасно! Крюковые, обязанностью которых было удерживать катер у трапа, неподвижно стояли на носу. - Руль прямо. Крюковым вниз! - скомандовал Руднев. Матросы прошли в корму катера. Лица их были невозмутимы, в глазах плясала насмешка: "Это тебе, высокоблагородие, не в штабе штаны протирать!" - Как тебя зовут? - спросил Всеволод Федорович. Рулевой вздрогнул. "Опять фитиля получу, - с тоской подумал он. - А за что? Я не виноват, что на этакой волне не подойти... А по штормтрапу их высокоблагородие лазить, небось, не приучены..." - Матрос первой статьи Чибисов! - Слушай меня внимательно. Чибисов. Сейчас развернешься, пойдешь к трапу, подгадай так, чтобы быть на волне. Ход не сбавляй! Матрос побледнел, крепче перехватил рукоятки штурвала. Маневр он выполнил безукоризненно - катер подошел к борту именно в ту секунду, когда волна, поднявшись, на мгновение замерла. Руднев легко перепрыгнул на трап крейсера. И тут же вода ушла вниз, стремительно обнажая обшивку с облупившейся кое-где краской. Катерок прибавил ход, чтобы следующий вал не бросил его на борт, и торопливо затарахтел в крепость. Руднева не встречали. Вахтенный офицер решил, что он вернулся с катером в Порт-Артур. Всеволод Федорович поднялся на палубу, почти у самой двери командира встретил мичмана Нирода. Тот остолбенел. - Всеволод Федорович, - растерянно начал он, - простите, право, не думал, что сумеете подняться на борт... - Ничего, мичман, ваша оплошность простительна. Не могли же вы знать, что на катере отменный рулевой... Руднев вошел в каюту командира. Оставшись один, мичман присвистнул, щелчком передвинул фуражку на затылок. В том-то и дело, что рулевого Тихона Чибисова он хорошо знал: не раз видел, как тот терялся от одного взгляда фон Бэра или старшего офицера. Да не просто терялся - почти переставал соображать. Вначале командир хотел сменить его, списав Чибисова на берег, а потом махнул рукой - матросы, мол, все одинаковы! Но не только это смутило и озадачило Нирода. На корабле уже знали, что фон Бэра отзывают в Петербург, а командиром "Варяга" будет Руднев. Мичман заторопился. Он решил пройти еще раз по палубе: нет ли какого беспорядка, который может быть замечен строгим взглядом нового командира. О том, что Руднев придирчив до чрезвычайности, Нирод знал от своего приятеля, служившего в штабе. Тот однажды с удовольствием рассказывал, что Всеволод Федорович не принял отлично построенную береговую батарею только потому, что не были закончены помещения для отдыха артиллерийской прислуги!.. Тем временем в отделанной красным деревом каюте командира шел неторопливый разговор. Фон Бэр и Руднев сидели в глубоких кожаных креслах. На низком столике остывал кофе. - Должен со стыдом заметить, Всеволод Федорович, что сдаю вам не лучший корабль флота, - говорил фон Бэр. - То есть крейсер как раз один из лучших... В нем воплощено все, что могла дать изобретательная человеческая мысль, но команда! Скажите, что случилось с русским матросом? Моряки разучились служить! Я думаю, что вся эта современная техника - котлы, дальномеры - для них такое же непонятное явление, как каравеллы Колумба для индейцев. Руднев задумчиво вертел в руках платиновую пепельницу, сделанную в виде старинной испанской галеры - подарок офицерского собрания Кронштадта. - Вы знаете, что означает по-испански слово "платина"? - вдруг спросил он. - Говорят, что оно родилось на рудниках Южной Америки. Шахтерам серебряных рудников иногда попадался какой-то тусклый тяжелый металл. Они отбрасывали его в сторону: "Платина!" - "серебришко!" - говорили шахтеры... Не ведали они, что это "серебришко" дороже золота! Быть может, мы не всегда способны понять истинную ценность того, чем владеем? Я считаю, что русский матрос храбр, сообразителен и ловок. - Говорю, что думаю, - ответил Бэр. - Даже если это кое-кому не нравится. - Ну что ж. Это качество вам очень пригодится в дальнейшей службе. Бэр побагровел. Его отзывали в Петербург в свиту великого князя Алексея, где полагалось говорить только то, что могло понравиться шефу флота. - Прикажете подать отчет по корабельной кассе? - хрипло спросил фон Бэр. Это уже было почти оскорблением: обычно корабельную кассу принимали не проверяя. - Ну что вы! - мягко проговорил Руднев. - Давеча я уже подписался в приказе о вступлении в командование кораблем. Я поставил свою подпись только потому, что знаю: ваши дела находятся в идеальном порядке! Прошу вас только об одном - представьте меня господам офицерам. Фон Бэр с трудом сохранял остатки самообладания: - Среди бумаг найдете мой рапорт об очередном звании мичману Нироду. Ему давно пора в лейтенантах ходить, да уж больно независим и дерзок. Впрочем, это уже ваши заботы. Рапорт я до времени задержал. Остальные офицеры - выше всяких похвал! В кают-компании фон Бэр коротко представил нового командира "Варяга", сказал, что вся полнота власти над кораблем перешла к Рудневу сегодня с полудня. Потом отступил на шаг, словно говоря: с этой минуты я здесь гость! Руднев повернулся: офицеры смотрели на своего нового командира с любопытством и ожиданием. - Едва вступив на борт крейсера, - начал Руднев, - я столкнулся с непростительным нарушением. - Кажется, будет показывать строгость! - прошептал Нирод. - Начнет с меня - прошляпил приезд нового командира! - Мичман Нирод! Граф вышел вперед. - Мичман, почему как вахтенный офицер не доложили об отказе повиноваться со стороны нижнего чина, которое имело место сегодня в 12 часов 30 минут? В кают-компании повисла тягостная тишина. Еще бы - бунт на корабле! - Я не знаю о таком случае на крейсере, - побледнев, ответил мичман. - Проходя по палубе в означенное время, я заметил, как старший боцман ударил матроса. Такое обращение с нижними чинами допустимо только в случае открытого неповиновения! Если же была проявлена нерасторопность, наказывать следует унтер-офицера, который не сумел научить матроса споро делать свое дело. Наказывать также следует командира роты, который не смог подобрать толковых унтеров! Предупреждаю: впредь только так и будет! Через полчаса команду "Варяга" выстроили на шканцах. Руднев неторопливо обошел шеренгу моряков, встал лицом к строю, заговорил. В его голосе не было обычного в таких случаях надсадного "строевого" крика, который словно кнут дрессировщика превращает одетых в форму людей в послушные автоматы. Всеволод Федорович говорил спокойно и просто. Он обращался к матросам в полной уверенности, что слова его встретят понимание. - Сегодня я принял командование крейсером. Судьба свела нас с вами на одном корабле. Хочу, чтобы вы запомнили: каждый из вас служит не мне или кому-то из господ офицеров. Мы все служим отечеству, России! Честь велика! Потому я никогда и никому не прощу поступка, марающего эту честь! Не прощу плохой службы! Уж если стрелять, то с первого снаряда - в цель. А коли в поход, то не оповещать весь Тихий океан об этом. Взгляните: у нас два котла под парами, а дымим как целая эскадра! Кочегары должны топить так, чтобы только горячий воздух дрожал над трубами! Ведь мы - боевой корабль, а не плавучая баня! Без всякой команды экипаж вдруг грянул "ура!" Руднев повернулся и, сопровождаемый офицерами, направился в кают-компанию. Последним плелся корабельный священник. Он никак не мог взять в толк, - каким образом новому командиру удалось вызвать такое воодушевление в матросиках, ни разу не помянув православную веру и государя императора? В кают-компании командир огласил второй приказ: отпуска на берег в ближайший месяц запрещены, по кораблю объявлена учеба всех служб, особо - артиллеристов и механиков. В первые дни общекорабельных учений несколько офицеров подали рапорты о списании с "Варяга". Руднев их не задерживал. Узнав об открывшихся на крейсере вакансиях, лейтенант Беренс тотчас явился к адъютанту командующего эскадрой, с которым был в дружеских отношениях. - Виктор, на "Варяге" есть место старшего штурмана. Я хотел бы его занять. - Тут, милый Евгений, даже адмирал Старк тебе помочь не сможет. Руднев договорился с ним, что назначения тот подписывает только с согласия нового командира! Каков Всеволод Федорович? И потом, зачем тебе, флаг-офицеру флота, туда идти? Там, говорят, сейчас такое творится! Офицеры не имеют возможности провести вечерок на берегу, отдохнуть от запаха матросских кубриков. Выбери себе корабль поспокойнее. Вот "Ретвизан" в Нагасаки скоро отправляется... - И все же я хотел бы служить на "Варяге"! - Вольному - воля. Поезжай к Рудневу. Если понравишься - адмирал подпишет приказ. Через три дня кают-компании был представлен новый старший штурман крейсера лейтенант Беренс. Корабль напоминал муравейник, проснувшийся от зимней спячки. Заново окрашивались в серо-зеленые защитные цвета надстройки и корпус. Проводились аварийные и шлюпочные учения. По нескольку раз в день объявлялись (несмотря на идущие работы) минные тревоги. По такой тревоге следовало срочно опустить с бортов противоминные сети. Руднев требовал, чтобы эту работу могли выполнять все матросы корабля, а не только специально выделенные люди боцманской команды. Непривычные к столь длительному авралу офицеры едва не валились с ног от усталости. Однако к ужину являлись подтянутые, в безупречных парадных кителях. Но даже эта традиционная парадность вечерней кают-компании не навевала, как раньше, темы для бесед, не относящейся к службе. Беренс и граф Нирод так и не сумели толком поговорить. Времени у каждого было в обрез. Только однажды, когда офицеры еще не садились за стол, лейтенант отвел Нирода в сторону: - Алексей, я занял место старшего штурмана, которое по праву принадлежит тебе. Я знаю также, что рапорт командира о присвоении тебе звания уже пришел к наместнику... Скоро ты получишь звездочку. Но если желаешь после этого остаться на "Варяге" - я уйду... - Звание меня не заботит, - спокойно ответил Нирод, - поверь, я искренне рад, что мы опять вместе. Ты мне лучше вот что скажи: отчего это морячки наши потеют на авралах и тревогах вдвое больше прежнего, а все-таки словно на крыльях летают по кораблю? Веселы, беззаботны... А о рапорте я знаю. Фон Бэр его давно должен был отправить, но в Нагасаки я случайно какого-то японского фабриканта в канал бросил... - Случайно? - Вот именно, - ухмыльнулся мичман. - Совершенно ненароком! В Нагасаки русская эскадра проводила порою долгие месяцы. Делали мелкий ремонт, пополняли запасы угля, продовольствия, воды. Николай II полагал, что таким образом Россия запугает Японию мощью своего военно-морского флота. Однако эффект получился обратный. На это время офицеры японского флота становились торговцами, грузчиками, уборщиками. Они не только знали в лицо всех русских морских офицеров, но досконально изучали возможности каждого корабля, каждого механизма, орудия. Чины японской разведки дотошно опрашивали по вечерам рабочих, занятых на ремонте кораблей. В своих отчетах они могли указать даже номера броневых листов с ослабленными заклепками. Рассказывают, что генерал-лейтенант японского корпуса корабельных инженеров, который впоследствии руководил подъемом крейсера "Варяг", выдавал водолазам подробнейшие чертежи крепления орудий, мачт, вентиляторов, труб, которые они снимали, чтобы облегчить подъем. Как-то вечером Всеволод Федорович вызвал к себе старшего офицера. - Сегодня перед рассветом проведем учения, - заговорил Руднев. - Вначале, как всегда, отражение минной атаки. Затем бой. Условным противником будем считать наши корабли, стоящие на рейде. Старший офицер улыбнулся: - На рейде шесть кораблей. Два из них броненосцы. Тут впору сдаваться или идти на дно! Всеволод Федорович, в современной войне такой бой невозможен. Сейчас дерутся эскадры! Одиночный корабль против такой армады бессилен! Против нас почти сотня орудий! - Попробуем все же повоевать и при таком соотношении сил. Поручите унтерам подготовить на стальных листах кучи промасленного тряпья и разложите их в разных местах на палубе - будем имитировать пожары. И еще одно: командовать крейсером будете вы. Я хотел бы считаться условно раненым... Прошу вас: не воспринимайте это как экзамен. Просто мне нужно посмотреть, как будут действовать моряки. В пять утра ударили колокола громкого боя. Засвистели боцманские дудки. Тревога! Минная атака! Прожекторы стали обшаривать рейд, высветили стоящие корабли. Изготовлены к бою орудия. В районе кормового мостика возник первый "пожар". Его погасили довольно быстро. В это время в разных местах вспыхнуло еще несколько "пожаров". Началась суета. Одни пожарные рукава не доставали до огня, другие собирались в бесформенные груды, мешали в проходах. Матрос с пожарным рукавом застрял на трапе - никак не мог размотать пожарную кишку. Уже начал заниматься брезентовый обвес мостика. Пожар грозил из учебного стать настоящим. Тогда к обвесу подскочил матрос, взмахнул ножом, распоров его у самой палубы, потом взялся за лист металла, на котором горела ветошь, приподнял его - и толкнул за борт! И тут снизу с палубы ударила запоздалая струя воды - кто-то сообразил, что гасить огонь не обязательно, подойдя к нему на два шага. Вода с ног до головы окатила матроса. Отфыркиваясь, тот бросился в рубку и чуть не сбил с ног Руднева. - А, Чибисов! - воскликнул Всеволод Федорович. - Молодец! Лихо справился с делом! Звать-то тебя как? - Тихон, ваше высокоблагородие! - ответил матрос и неожиданно добавил: - Тульский я... На разборе учений Руднев был строг: - Это никуда не годится, господа! Комендоры бросились помогать аварийным партиям тушить пожары, оставили орудия! А если бы настоящий бой? Нас утопили бы в минуту! Кочегары почему-то даже не развели пары... Словом, действовали суматошно и неумно. Старшему офицеру проводить такие учения до тех пор, пока не научимся бороться с огнем быстро, без суеты! И одновременно вести бой всеми силами корабельной артиллерии! На следующий день Тихон Чибисов был назначен вестовым командира крейсера. Над "Варягом" висело облако угольной пыли. Крейсер готовился к переходу в Чемульпо, где ему предстояло находиться в качестве стационера, который обеспечил бы охрану русского посольства в Корее, а заодно поддержал бы нейтралитет этой страны. Слухи из Кореи были тревожны и противоречивы. Утверждали, что японские войска уже контролируют все железные дороги, что семья корейского императора находится под домашним арестом. Командир и старший офицер съехали на берег для получения инструкций. Старшим на корабле остался Беренс. К вечеру кают-компания превратилась в политический клуб. - Война все равно неизбежна! - горячился мичман Губонин, командир правого плутонга. - Значит, нам первым нужно блокировать японские порты, перехватить в море десанты... - Оставьте стратегию адмиралам, - раздраженно бросил флаг-офицер Башкатов. - Да прикажите прикрыть иллюминаторы - пыль несет. - Действия каждого должны быть осмыслены. Как говорится, на адмирала надейся, а сам не плошай, - не сдавался мичман. - Упаси боже, мичман, - ответил флаг-офицер, - этак какой-нибудь унтер начнет прикидывать: стоящее приказание он получил или нет? Недавно нам в штаб донесли о подозрительных сборищах рабочих с Балтийского завода, тех самых, что строят у нас док и мастерские. Поскольку мы на военном положении, контрразведка провела дознание, и что же, господа? Изъяли чертежи деревянного кессона, который они, видите ли, изобрели для ремонта подводных пробоин без докования! А кто поручится, что сей прожект сделан не для отвода глаз? Тем более, что среди этих изобретателей был и один из ваших матросиков... Оленин, кажется. Вот где, господа, действительная опасность - в кубриках, казармах, рабочих бараках! А касательно войны с Японией, или с кем там еще, - таковая только подбодрит нас, расправит мускулы. Мы там в штабе тоже не дремлем, недавно придумали две-три новых схемы атак на неприятельские броненосцы. Изящные, доложу вам, идейки! - А вы хоть раз "Миказу" - флагманский броненосец Японии - на ходу или на стрельбах видели? Я видел. - У страха глаза велики, мичман. Русский матрос всегда был храбр. - Что такое храбрость в современном бою? - Губонин чувствовал, что его "понесло", но он не мог скрыть неприязни к этому сытому, уверенному штабисту. - Бой при стрельбе на пределах видимости противника. Матрос обязан толково обслуживать свой механизм - вот храбрость! Я по полгода бьюсь, чтобы устав да грамоту вдолбить в новобранца. - Вот-вот, - неожиданно согласился Башкатов. - Вы их грамоте обучаете, а они вам - агитацию. Знаете, какие письма из деревни, адресованные морякам, мы в штабе читаем? Грамотей на корабле - запал к пороховой бочке, на которой мы с вами сидим, господа. Бесстыдство, с которым флаг-офицер признался в том, что они вскрывают письма матросов, повергло кают-компанию в тягостное молчание. Алексей Нирод, который, казалось, не прислушивался к разговору, негромко наигрывая что-то на рояле, вдруг встал, хлопнув крышкой: - Вестовой! Перед ним бесшумно вырос гигант-матрос, замер, уставился в переносицу мичмана. Алексея всегда бесил этот, как ему казалось, тупой матросский взгляд, упирающийся прямо в лоб офицера. - Что думаешь, братец, война будет? - Не могу знать, ваше благородие! - А ежели с японцем схватимся, чей верх будет? - Известно чей, ваше благородие, - наш. Японец ростом не вышел и кушает опять же супротив нашего как воробей... - При чем тут рост! Пушки его видел? Он же не в кулачки с тобой пойдет. Ну, так что думаешь? Лицо матроса побагровело, покрылось мелкими капельками пота. - Отвечай! - Прикажете мадеру подать господам офицерам, ваше благородие? - с трудом выдавил матрос. Граф Нирод побледнел, вздулись под кожей тугие желваки. - Подавай, - торопливо сказал Беренс, - да смени пепельницы. Лейтенант подошел к Нироду. - Что за сцена, Алексей? Мичман махнул рукой: - Что мы о них знаем? Ну, фамилию, роту, место по боевому расписанию, номер вахтенной смены, место в аварийной партии... Достаточно, чтобы идти в бой? - Потрудитесь немедленно проследовать в свою каюту, - сухо приказал Беренс. Алексей вытянулся, повернулся кругом, вышел из кают-компании. Беренс поднялся на палубу. Погрузка уже закончилась. Угольные ямы закрыты. Приборка на палубе сделана. Служба идет! На баке вспыхивали и гасли огоньки матросских самокруток. "Что мы знаем о них?" - вспомнилось Беренсу. Он невольно прислушался. - Неужто вправду война? - Ежели я со службы не вернусь, матери моей шестерых не поднять... - А у нас в семье все мужики - призывные. Значит, к весне опять соседей проси: "вспашите землицу, Христа ради!" - Поди опять народ оголодает - лошаденок мобилизуют, недоимки вместе со шкурой сдерут... - А то как же! Мне вон их благородие доктор недавно говорили: один снаряд вон этой пушки стоит, сколь корова! - Не иначе - врет! - Солдат долг свой исполнить обязан. - То-то и оно! Только и слышишь: тут долг, там задолжал. - Но-но! Присягу принимал? Чего болтаешь? - Я и говорю: долг свой исполним... "Как они просто, - думал Беренс, направляясь к каюте Нирода, - как просто, без нашей обычной офицерской рисовки - о жизни и смерти. Что за люди!" ...Двадцать девятого декабря, за два дня до наступления нового 1904 года, крейсер "Варяг" входил в гавань Чемульпо. Последние сорок миль пришлось двигаться узким фарватером, который вел к этому корейскому порту. На рейде Чемульпо уже находились русские корабли - крейсер "Боярин" и канонерская лодка "Гиляк". Здесь же строгой колонной стояли вдоль берега на якоре английские крейсеры "Кресси" и "Тальбот", итальянский "Эльба", японский "Чиода" и военно-транспортное судно "Виксбург" Соединенных Штатов Америки. "Варяг", как и другие иностранные корабли, обеспечивал безопасность своего посольства в Корее. Для этой цели на крейсере находился небольшой казачий отряд. Однако Всеволод Федорович получил и дополнительные инструкции: "Не препятствовать высадке японских войск, если таковая случится до объявления войны... Поддерживать хорошие отношения с иностранцами... Ни в коем случае не уходить из Чемульпо без приказания... Крейсер высылается в распоряжение посланника, чтобы он имел возможность немедленно и скоро передать в Порт-Артур донесение, если бы действительно началось занятие Кореи японцами..." Руднев не один час размышлял, как же ему выполнить столь разные распоряжения: "не препятствовать высадке десанта" и "не уходить из Чемульпо без приказания"? Ведь если начнется "действительное занятие Кореи" японскими войсками, то на связь с русским послом рассчитывать не придется. Как же быть в случае открытого нападения на Корею? Сможет ли посол, находясь в Сеуле, в 40 километрах от порта, передать приказание крейсеру? И сможет ли крейсер выйти в море? Фарватер-то узкий, извилистый... Позади остался остров Ричи. Вход в гавань Чемульпо все сужался. Справа и слева показались берега. Море было невеселым. Свинцово-серые тяжелые волны лениво колыхались за бортом, неохотно расступались перед форштевнем корабля, иногда зло били о борт. Позади за кормой волны набрасывались на дорожку, которая тянулась за крейсером, сшибались друг с другом, в брызги разбивая гребни. Над самым мостиком, почти не шевеля крыльями, висели чайки. Звонко хлопнула пушка на фор-марсе. Чайки с жалобными криками бросились прочь. Крейсер салютовал иностранным кораблям. В ответ ударили пушки кораблей, стоящих на рейде. "Варяг" стал на якорь напротив "Тальбота", поднял флаг старшего на рейде русского морского начальника. С "Боярина" и "Гиляка" к нему направились шлюпки. Командир "Боярина" Алексеев рассказал Всеволоду Федоровичу, что в Чемульпо ожидает погрузки специальный поезд, на котором нужно немедленно отправить в Сеул охрану и продовольствие для посольства. - Кажется, война близка, Всеволод Федорович, - грустно сказал Алексеев. - Жена с дочерью хотела приехать на рождество, я написал, чтобы из Петербурга ни ногой, а вчера - телеграмма: ждет меня в Порт-Артуре! Что делать - ума не приложу... Вы уж, голубчик, не тяните с визитом к нашему послу. Он только вас и ждет, чтобы отправить меня в эскадру. - Почему вы решили, что приближаются боевые действия? Слухов на этот счет много, но ведь нужны доказательства! Вы можете их представить? - Всеволод Федорович, у меня нюх на хорошую драку! Кроме того, имею точные сведения: японцы скупили у населения все лодки. Перевозят на них с пароходов какие-то ящики и тюки. Прибыло подозрительно много грузчиков-кули, которые всегда сопровождают японскую армию в походах. Их очень легко узнать - носят военную форму без знаков различия и погон... Больше стало и японских войск. Вот вы доставили двадцать казаков, а японцы третьего дня - четыреста человек! Тоже уверяют, что для охраны своего посольства! Да что там говорить! Вы только на берег сойдите - кинутся к вам чиновники да купцы спрашивать, будут ли русские защищать Корею. В тот же день Руднев отправился в Сеул к русскому послу Павлову... ...Снег тихо осыпал лес и поле, неслышно ложился на соломенные крыши деревенских изб. Ветви деревьев в саду отяжелели от ослепительно-чистых тяжелых пластов. Первый снег пах остро и свежо. Так бывает, если он лег на хорошо промерзшую землю - значит, зима пришла. - Ваше высокоблагородие, подъезжаем, - услышал Всеволод Федорович шепот своего вестового. - Такой сон спугнул, - Руднев не открывал глаз. - Тихон, а ведь у нас дома зима... Вьюжит, наверное... - Так точно, ваше высокоблагородие, а здесь и снежку настоящего не понюхаешь... Разве что скоро, говорят, порох нюхать придется. - Ну, довольно, иди. - Руднев, по-прежнему не открывая глаз, прислушался к неровному стуку колес. Начиная с прадеда Семена, отличившегося еще при Петре Великом, Рудневы всегда служили на флоте. Одна из старейших в России флотских династий. Все разговоры в семье - о море, все мысли - о службе. Однако в последнюю неделю Всеволод Федорович все чаще и чаще приказывал себе не думать о том, что ожидает его, и крейсер, и флот в ближайшее время. Вчера он прямо заявил Павлову: - Японские транспорты высаживают десант в порту! Прямо на наших глазах! В Чемульпо весь берег завален военными грузами: палатки, полевые кухни, упряжь для кавалерии! Ваше превосходительство, ведь дело к войне с Японией идет! - Успокойтесь, Всеволод Федорович, - улыбаясь, ответил посол, - все это известно в Петербурге. Давеча я отправил телеграмму в министерство. Вы - военный. Рветесь в эскадру, в Порт-Артур. Но и здесь нужна демонстрация нашей силы. Кто же, как не "Варяг", самый мощный, самый быстроходный крейсер России, покажет нашу силу? "Самый быстроходный"! Откуда ему знать, что в приказе командующего было сказано: "двигаться в Чемульпо двенадцатиузловым ходом..." Старк, подписывая приказ, помнил, что проклятые подшипники правого вала не позволят двигаться быстрее... Поезд медленно подходил к деревянному перрону. Показалось неприглядное для европейского глаза здание вокзала - маленький домик с легкой черепичной крышей, углы которого изящно загибались вверх. - Ваше высокоблагородие, прибыли, - доложил вестовой, приоткрыв двери купе. - Вас их благородие лейтенант Беренс дожидаются. Вошел штурман: - Всеволод Федорович, сегодня утром японские транспорты и крейсер "Кресси" покинули Чемульпо. - A у меня новости все те же, - ответил Руднев. - Надобно ждать! Они вышли из вагона. Руднев предложил пройти к пристани пешком. Офицеры неспешно спускались к морю по узкой улочке. Справа и слева теснились небольшие домики, покрытые черепицей. Встречные корейцы уступали дорогу, сгибались в низком почтительном поклоне. Навстречу стали попадаться молодые люди. Они несли рыбу. Мелкая - в сетках, средняя - на тонких шестах, продетых сквозь жабры, крупная - в руках, а то и на плече. - Говорят, раньше здесь был самый богатый рыбный базар на побережье, - заметил Беренс. - Теперь же японцы скупили почти все лодки. Свои джонки остались только у нескольких человек. И те скоро с ними расстанутся... - Почему? - спросил Руднев. - Неужели так хорошо платят? - Нет. Просто боятся. Боятся, что когда страну займут японцы, они припомнят этим упрямцам их непослушание. На катерной пристани их встретил мичман Нирод. - Только что на рейде встал французский крейсер "Паскаль", - весело доложил он. - Командиром на нем мой старый знакомый - граф Сэне. Я ему в Марселе на биллиарде семь партий подряд проиграл! Но теперь возьму свое! - Граф, - оборвал его Руднев, - не могли бы вы с лейтенантом Беренсом нанести визит нашему вице-консулу? Пригласите его сегодня на крейсер к девятнадцати часам. Катер я за вами пришлю. Передайте господину Кудловскому этот пакет из Сеула... - Кому? - с запинкой переспросил Нирод. - Нашему вице-консулу, господину Кудловскому, - повторил Руднев. - Да что с вами, мичман? - Ослышался, Всеволод Федорович... Исполним. Беренс и граф Нирод подняли руки к фуражкам, провожая глазами отчаливший катер. Дом вице-консула был расположен на склоне сопки, недалеко от пристани. Он стоял, окруженный невысокими соснами. Перед крыльцом - небольшая клумба. - Ну и вкус у господина Кудловского, - пробормотал Беренс, - что он, георгины летом выращивает? Когда я читал его статьи, он казался мне умным и значительным. Едва они вошли в гостиную, навстречу с широкой улыбкой поднялся с кресла невысокий полный человек в халате. - Входите, входите! - громко заговорил он. - Мы здесь, как видите, без церемоний и докладов. Они уместны в Петербурге! На чужбине я хочу с каждым соотечественником встречаться по-домашнему... Он взглянул на Нирода и вдруг осекся, застрял с протянутой для рукопожатия рукой. - Да вы не беспокойтесь, Иван Егорович, - с усмешкой ответил Нирод, - мы и так без церемоний... И чтобы убедить в этом, руку я вам не подам. Кудловский побледнел. - Позвольте, позвольте, господа, - заторопился он, чтобы скрыть неловкость, - капитан второго ранга Наита! Только теперь Беренс и Нирод заметили стоящего в стороне японца в безупречном европейском костюме. Японец коротко поклонился: - Я имею честь знать господина Нирода. Граф нарочито удивленно поднял брови. - Да, да, - продолжал японец, без тени смущения, - мне довелось присутствовать при вашей ссоре в Петербурге. Вы очень горячий человек, господин Нирод. - А последний раз в Нагасаки вы еще раз убедились в этом, когда я так неловко столкнул вас в канал? - с самым невинным видом спросил Нирод. - Помнится только, что тогда вы были одеты торговцем и целыми днями слонялись у кораблей... - Я всегда был офицером флота его величества, - спокойно произнес Наита. - В Японии не знают вашей поговорки: "встречают по одежке..." У нас знают - самурай и в набедренной повязке остается самураем... Мичману не удалось поколебать невозмутимость японца. - Ну что ж, - задумчиво проговорил Нирод, пристально глядя на Кудловского, - я только строил догадки... Теперь же имею доказательства! - О чем вы говорите, мичман? - со слезами в голосе завопил вице-консул. - Не забывайте, что господин Наита - представитель дружественной нам державы! - Оставьте, Кудловский, - жестко сказал Наита, - мичман прав. Скоро это станет ясно всем. Кудловский полулежал в кресле, мотал головой, словно от зубной боли, и стонал: "Подлецы... Все подлецы!" - Вы храбрый и честный человек, - почти дружески обратился Наита к Нироду, - мне очень жаль, но я переиграл вас. Вам в Петербурге не поверили, что я - шпион, хотя это действительно было так... Я благодарил бога, что в России мало таких людей, как вы. Беренс все понял. Он связал воедино все факты, рассказанные его другом: оскорбление какого-то газетчика в Петербурге, затем японского купчишку в Нагасаки. А сейчас оказалось, что японский фабрикант и дипломат - одно и то же лицо, да еще - разведчик! Наита еле заметно усмехнулся, поклонился и вышел. Беренс положил на стол пакет, и они с Ниродом торопливо вышли на улицу. Лейтенанту тоже не хотелось оставаться здесь ни одной лишней минуты. - Как-то года два назад, - рассказывал мичман Нирод своему другу, пока они торопливо шли к катеру, - я убивал время в одном из столичных салонов. От тоски забрался в полутемную гостиную, покуривал в одиночестве трубку... Через некоторое время туда же вошли два человека. Они о чем-то вполголоса говорили. Один из них был советник посольства Японии Наита, фамилию другого я узнал позже - Кудловский. Наита передал ему конверт. Кудловский принял его неловко, выронил - на пол посыпались деньги! Сотрудник влиятельных столичных газет принимает деньги от советника иностранного посла! Я придрался к какому-то пустяку, надавал Кудловскому по щекам, ожидал вызова на дуэль. Своему командиру я доложил об истинной причине поединка. Бэр чего-то страшно испугался, умчался с кем-то советоваться, вернулся злой как черт, объявил меня под домашним арестом и посоветовал не лезть во внешнюю политику империи... А еще до окончания срока моего ареста Кудловский исчез из Петербурга... И вот - эта встреча!.. Беренс подробно доложил Рудневу о происшедшем. Всеволод Федорович помрачнел: - Самое неприятное в истории с графом Ниродом, что японец так спокойно открыл всю правду русским офицерам. Он не боится. Его не смущает, что это признание ставит в очень трудное положение японского посла в Петербурге. А это значит, что война - дело решенное... Прошел месяц. Тревожные события следовали одно за другим. Полностью прекратилась связь с Порт-Артуром. Японскими кораблями был захвачен у берегов Кореи русский коммерческий пароход "Россия". Под контроль японских войск "в целях борьбы с беспорядками" как объясняли свои действия японские дипломаты, были взяты все железные дороги. В городе и на иностранных кораблях ходили упорные слухи о разрыве отношений Японии с Россией, о скором начале военных действий. Царский посол в Сеуле Павлов на телеграмму Руднева ответил, что слухи о скором начале войны распускаются частными лицами, официальных же сообщений не поступало. Всеволод Федорович немедленно выехал в Сеул. Встреча с главой русского посольства состоялась на вокзале. Павлов поначалу сдержанно пытался убеждать капитана первого ранга: - Помилуйте, дорогой мой, мы с вами живем в двадцатом веке! Последует официальное объявление войны. Мы узнаем об этом раньше Петербурга, и, поверьте мне, в ту же минуту, горячая вы голова, станем действовать. У меня есть точные инструкции на сей счет от министерства. Затем маленькая старческая ладошка стиснула набалдашник трости, что должно было означать крайнее неудовольствие. - Предпринятая вами разведка корейского побережья, насколько мне известно, ничего не дала? Высоко ценя ваши несомненные заслуги моряка, я не буду докладывать наместнику о ваших... э-э... сумасбродных желаниях доказать враждебность к нам со стороны Японии. Даже если японский десант действительно высаживался бы на корейском побережье, кто дал вам право рассматривать... приравнивать его к враждебному нам десанту. Я сам, голубчик, вот уже неделю не имею сведений из столицы и от наместника, но такие паузы в нашей работе - не редкость. Поезжайте в Чемульпо. Сейчас, как никогда, нужны терпение и спокойствие!.. Но Руднев все-таки настоял, чтобы в Порт-Артур с донесением об ожидаемой высадке японского десанта немедленно была отправлена канонерская лодка "Кореец". Скрипя сердце, Павлов продиктовал на телеграфе короткое послание для наместника царя на Дальнем Востоке Алексеева об усложнении обстановки, просил распоряжений. Едва сойдя с поезда в Чемульпо, Руднев увидел, что на рейде рядом с "Варягом" и "Корейцем" стоят японские крейсеры "Нанива", "Чиода", "Аками" и три... нет - четыре миноносца! Ловушка! Через железнодорожные пути к командиру спешил в сопровождении вооруженных матросов мичман Нирод. В сопровождении отряда Руднев направился к пристани. Он с удивлением и тревогой оглядывал улицы, заполненные в этот час множеством молодых коротко остриженных людей в штатском. - Сегодня на берег сошла очередная партия японских "рабочих", - доложил мичман. - А по-моему, и носильщики-кули, и эти рабочие - замаскированный десант... Кроме того, японская эскадра не выпустила канонерскую лодку "Кореец" в Порт-Артур! - Как не выпустила? - обернулся к нему Руднев. - Какое они имели право?! - Очевидно, право сильного, - ответил мичман. - Они напали на канонерскую лодку у выхода в море. Обошлось, правда, без выстрелов... - Ну-ка, мичман, доложите подробно. Оказывается, получив депешу из Сеула, на отправке которой настоял Руднев, командир канонерской лодки тотчас развел пары и вышел в море. У острова Иодольми он заметил японскую эскадру, корабли двигались навстречу "Корейцу" двумя кильватерными колоннами. Три крейсера, три военных транспорта, восемь миноносцев. На одном из крейсеров развевался вымпел контр-адмирала Уриу. "Кореец" отсалютовал флагу. Японцы не ответили. Крейсера отвернули вправо, миноносцы - влево. Канонерская лодка оказалась между двумя колоннами кораблей. На японских миноносцах были расчехлены орудия. Замыкающий миноносец вышел из строя и преградил курс "Корейцу". Остальные корабли замкнули кольцо вокруг канонерской лодки. Русские пробили боевую тревогу. "Кореец" упрямо шел вперед. Серый борт миноносца был уже близко, когда с другого корабля по канонерской лодке выстрелили самоходной миной. Лодка застопорила ход. Мина прошла в четырех саженях по носу. Командир канонерки приказал открыть огонь, но тут же отменил свой приказ: русские не хотели дать повод к открытию военных действий! Последовала еще одна минная атака, затем еще. "Кореец", ловко маневрируя, уклонился от вражеских торпед. Русские поняли, что уйти в Порт-Артур им не дадут. Канонерка повернула обратно. Следом на рейд Чемульпо вошли японские корабли. С транспортов стал высаживаться десант. Миноносцы и крейсера навели свои орудия на "Варяг" и "Кореец"... - Немедленно к русскому консульству, - приказал Руднев, выслушав рассказ мичмана. Они вошли в дом вице-консула. Руднев прошел в комнату телеграфиста. - Есть связь с посольством? Передавайте: прошу к аппарату посла. Руднев. - Его превосходительство посол у аппарата, - доложил телеграфист через несколько минут. - Японцы не выпустили канонерскую лодку, которая была направлена в Порт-Артур с вашим донесением, - размеренно диктовал Руднев. - Были ли открыты военные действия? - отстучал телеграф. - Нет. Но японцы вошли в гавань. Мы под прицелом их орудий. На берег высаживается крупный воинский десант. Предлагаю, чтобы оповестить командование в Порт-Артуре, вам немедленно прибыть в Чемульпо. "Варяг" выйдет в море под вашим вымпелом, "Кореец" - под флагом вице-консула. Судя по всему, война еще не объявлена. На корабли под флагом дипломатических представителей напасть не посмеют. Руднев. - Не имею на сей счет инструкций. Сохраняйте выдержку. Ждите указаний. Павлов. - Есть ли у вас связь с Петербургом? С Владивостоком? Руднев. - Нет. Мои депеши пока не доходят. Повреждена линия. Павлов. - Прошу разрешения от вашего имени заявить протест о нарушении нейтралитета Кореи. Руднев. - Действуйте только самостоятельно. Павлов. Руднев не выдержал. Он с силой ударил кулаком по столу. Он мог вести переговоры с контр-адмиралом Уриу только через старшего на рейде английского капитана первого ранга Бейли! - В чем дело, господа? Что за шум? Вы же знаете, что я болен! - в комнату вошел Кудловский. Лицо помято. Увидев Руднева, он чуть смутился, извинился за свой неофициальный вид, сославшись на болезнь. - Так чем вы огорчены, Всеволод Федорович? - вновь спросил он. - Война, господин Кудловский. - Опять турки зашевелились? - поинтересовался знаток Востока. - На этот раз - с Японией, - зло ответил Руднев. Командир "Варяга" отправился на "Тальбот" и заявил протест. Бейли пообещал немедленно передать протест японскому адмиралу. Через несколько минут катер англичан ходко затарахтел, ныряя в мелкой злой волне, устремился к японскому крейсеру "Нанива", над которым развевался флаг адмирала. Уриy тотчас принял командира английского крейсера. Он без конца улыбался, рассыпался в любезностях. Иногда с шумом втягивал воздух сквозь зубы, что означает у японцев высшую степень восхищения. Бейли был мрачен: - Имею распоряжение своего адмиралтейства не препятствовать вашим военным действиям против русских, - говорил он. - Однако меня беспокоят два обстоятельства. Первое: если вы намерены напасть на русские корабли здесь, то неизбежно пострадают и другие иностранные суда. Газеты Европы поднимут шум. Вы останетесь в одиночестве. Второе: договор между Британией и Японией секретный, я же здесь вынужден действовать открыто... Значит, указание адмиралтейства буду выполнять лишь в той мере, в какой это не уронит честь офицера и джентльмена. Бейли сухо откланялся. Уже в дверях адмиральской каюты он обернулся: - Мое командование просило напомнить вашему превосходительству, что нейтралитет Великобритании на Дальнем Востоке будет благожелательным к Японии... - Беда в том, - быстро ответил Уриу, - что вы, господин Бейли, больше дипломат, чем военный. - Я буду точно следовать принятым международным правилам... - Японцы высоко чтят всяческие условности. Скажем, в чайной церемонии. Жаль, что вы так торопитесь. Я хотел расспросить вас о Трансваале, о войне с бурами... Вы бывали там? Говорят, Англия бросила против бурских фермеров регулярные части? Это не смущает столь строгих в вопросах чести британских джентльменов? Жаль, что вы так спешите... Дряблые щеки Бейли налились тяжелым румянцем. Уриу задел англичанина. Бейли был не против того, чтобы Россию хорошенько потрепали. Он только не мог согласиться, когда азиаты били европейцев. Четыре поколения мужчин из рода барона Бейли служили в колониях. Он с детства знал: азиаты и африканцы достойны только презрения. Господин Бейли не мог вежливо разговаривать с азиатом, даже если тот носил адмиральский мундир. Всю ночь на "Варяге" команда держала котлы под парами. Комендоры дежурили у орудий. В пять часов утра японские транспорты снялись с якоря и ушли. Затем рейд покинули два миноносца. В семь часов все японские корабли оставили Чемульпо. В восемь команды русских кораблей построились для подъема флага. Мичман Нирод, провожая взглядом медленно ползущий вверх флаг, заметил, что к "Варягу" направляется вельбот с французского крейсера. "Минуты две ходу, - прикинул он. - Значит, развод произвести успеем. Не встречать же француза всем экипажем. Матросы и так устали". - Вольно! Разойдись! Мичман неторопливо зашагал на ют. У трапа следовало появиться в ту же секунду, когда шлюпка подойдет к борту. Бросить руку к фуражке в одно мгновение с визитером, приветствующим флаг корабля. Детали незначительные, но именно они определяют, насколько хороша служба на крейсере. По трапу поднялся командир "Паскаля" капитан второго ранга Сэне, за ним - молоденький лейтенантик. Лицо его покрывала зеленоватая бледность. Нирод встретился с ним взглядом. И вдруг мичмана охватило какое-то предчувствие надвигающейся беды. Сердце в груди на миг замерло, потом тяжело и редко забилось. Он машинально делал все, что полагалось в таких случаях: постучал в дверь каюты, доложил о визите, отступил на шаг в сторону, пропуская гостей, четко повернулся и вышел. Уже стоя на верхней палубе, Алексей попытался понять, отчего его охватила такая тревога... - Ваше благородие, их высокоблагородие командир корабля к себе требуют! Всеволод Федорович читал какой-то документ. Напротив в напряженных позах застыли в креслах гости. - Граф, - спокойно и размеренно начал Руднев, - ведь теперь ваша вахта? - Моя, Всеволод Федорович. - Нам послан ультиматум японского адмирала Уриу. В нем говорится, что между Россией и Японией началась война. "Варягу" и канонерской лодке предложено сегодня до полудня покинуть Чемульпо. В противном случае сюда войдут японские корабли и расстреляют нас на якоре. - Играть боевую тревогу? - мичман даже повеселел. Закончилось томительное ожидание. Теперь все предельно ясно - предстоит бой! - Не горячитесь. Я отправлюсь на "Тальбот". Попробую решить дело миром. У господина Сэне есть связь с Шанхаем, а у Шанхая с Петербургом. Сообщений об объявлении войны не поступало. Быть может, Уриу торопится, делает это на свой страх и риск. Попробую осадить молодца. Я приказал готовить корабль к бою. Кают-компанию занять под лазарет. Все, что способно гореть - за борт! В десять Руднев вернулся на крейсер и приказал немедленно собрать офицеров "Варяга" и "Корейца".
	- Сегодня нами получен ультиматум японского адмирала Уриу о том, - начал он, - что между Россией и Японией начались неприязненные действия. Нам предложено до полудня покинуть Чемульпо. В противном случае неприятельская эскадра войдет в гавань. Мы можем принять бой и здесь, но в таком случае пострадают мирные корабли. Меня предупредили, что военные иностранные суда уйдут из Чемульпо, чтобы не подвергаться опасности. Мой протест о том, что таким образом грубо нарушается нейтралитет Кореи, в порту которой мы находимся, поддержан капитаном первого ранга Бейли для вида. Он дал мне понять, что ссориться с японцами его правительство не намерено. О предложении сдать корабли я упоминаю только для того, чтобы вы точно знали содержание ультиматума. Считаю, что предложение о сдаче обсуждаться не будет. По флотской традиции - прошу вас изложить свое мнение. Начните вы, Губонин. Руднев был спокоен и собран. Очевидно, он уже принял решение. - Думаю, что мы должны принять бой. Но не на рейде. За своих комендоров я спокоен, стреляют они точно, но японцы могут в суматохе и по городу ударить! Остальные поддержали Губонина. Руднев встал: - Приказываю! Корабли примут бой с любым по численности противником. Чтобы у неприятеля ни на минуту не возникло сомнения в нашей решимости драться, поставить к флагу храбрейшего из матросов. Передайте ему мой строжайший приказ - под огонь не вылезать, внимательно следить за флагом - если собьют, немедленно поднять новый! Ревизор-мичману занять пост в пороховом погребе. В случае угрозы захвата корабля - взорвать крейсер! Остальные свои обязанности знают. Старший офицер, постройте команду! Через десять минут команда крейсера замерла на шканцах. Всеволод Федорович обошел строй. - Матросы! Японцы начали против России военные действия! Нам они предложили сдачу! Надеются получить в подарок наш "Варяг", чтобы потом из его же пушек расстреливать русские корабли в Порт-Артуре или Владивостоке. Офицеры корабля приняли решение дать неприятелю бой! Мы идем на прорыв и вступим в бой с эскадрой, как бы она сильна ни была. Мы не сдадим кораблей и будем сражаться до последней возможности, до последней капли крови. Исполняйте ваши обязанности точно, спокойно, не торопясь, особенно комендоры. Помните - каждый снаряд должен нанести вред неприятелю! У нас в лазарете трое больных. Я распорядился перевести их в госпиталь Красного Креста в Чемульпо. Там они будут в безопасности! Старший офицер сделал шаг к командиру, сказал вполголоса: - Уже сутки больных на крейсере нет. Сбежали в свои роты.
	Руднев коротко кивнул, потом сказал: - Командуйте. - Разойдись! По местам стоять, корабль к бою и походу готовить! ВЫПИСКА ИЗ ВАХТЕННОГО ЖУРНАЛА: "Вторник 27 января 1904 года. На якоре на рейде Чемульпо до полуночи. 11 ч. 10 м. Все наверх, с якоря сниматься. 11 ч. 20 м. Крейсер снят с якоря и направлен мимо английского и итальянского крейсеров к выходу с рейда, имея лодку "Кореец" в кильватере на расстоянии одного кабельтова. На английском и итальянском крейсерах команда и караулы наверху провожали криками "Ура!" На итальянском крейсере играли наш гимн. 11 ч. 25 м. Пробили боевую тревогу. Японская эскадра в числе шести крейсеров и восьми миноносцев была расположена у острова Иодольми, прикрывая оба выхода в море. Миноносцы держались за крейсерами..." Крейсер "Нанива" под адмиральским вымпелом шел четвертым в строю. Адмирал Уриу безотлучно находился на мостике. Он увидел, как с рейда Чемульпо показался "Варяг", а за ним и канонерская лодка. Послышались быстрые шаги. По трапу поднялся капитан второго ранга Наита. - Я вызвал вас, - сказал Уриу, - чтобы вы помогли мне в процедуре принятия капитуляции русского крейсера. Все формальности должны быть соблюдены строжайшим образом. Мы покажем всему миру, что неуклонно чтим рыцарские законы почетной сдачи в плен. С первого же дня войны эти русские поймут, что имеют дело с людьми этикета, знающими, что такое честь офицера. А ведь вы - знаток дипломатических тонкостей, не так ли? Наита с улыбкой поклонился. - Как вы думаете, - продолжил адмирал, - когда же можно ожидать спуска флага? После пристрелочных выстрелов или чуть позже? - Европейцы вообще умеют проигрывать... - замялся Наита, - но эти русские... Руднев - храбрый офицер! - Тем более сдача корабля не должна стать унизительной для него! Впрочем, спустить флаг перед столь мощной эскадрой - и благоразумно, и почетно. Но если крейсер не сдадут? - Тогда мы увидим прекрасный спектакль. Русские как-то показывали мне травлю медведя, который был прикован цепью. Собаки разорвали его в полчаса! Здесь тоже есть цепь - узкий фарватер... - Может быть, вы вспомните заодно, сколько собак осталось лежать с переломанным позвоночником? - холодно поинтересовался адмирал. - Я тоже охотился на медведя... Адмирал поднял к глазам бинокль. - Молите бога, господин капитан, чтобы русские сдались, - пробормотал он, - иначе мы утопим их корабли в десять минут... Уриу обернулся, увидел недоумение в глазах Наиты: почему он, кадровый военный, моряк, разведчик и дипломат, должен молиться за какой-то русский крейсер? Да чем больше их потопят, тем лучше! - Вы еще не знаете, капитан, - с улыбкой заметил он, - в случае захвата крейсера командовать им будете вы! Только взгляните: красавец! И кочегары у них просто великолепные: над трубами ни дымка! Такой корабль в открытом море, да еще в сумерках обнаружишь, только когда он приставит орудия прямо к твоему виску. Очень опасен! Наита почтительно осклабился. Командовать крейсером в его годы? Совсем неплохо!.. - Однако идут довольно уверенно... - пробормотал Уриу, не отрываясь от бинокля. - Прикажите дать первый залп. На адмиральском корабле взвился сигнал - и тут же ударили орудия крейсера "Асама", идущего головным. - Что же они медлят, эти русские? - адмирал начинал чувствовать некоторую растерянность. - Ага, вот кажется... Что это? Наита и без бинокля увидел, что на стеньге "Варяга" поднимался боевой красный флаг. - Огонь открыть всем кораблям эскадры. - Казалось, адмирал потерял всякий интерес к бою. Он даже отошел в глубину рубки к штурманскому столику. - Через пять минут от них останется решето... Сумасшедшие! Беренс стоял на верхнем мостике, откуда был виден весь крейсер. Стройное, стремительное тело корабля легко вспарывало форштевнем волну. "Варяг" чуть дрожал на ходу, сдерживая еще нерастраченную мощь своих стальных мускулов. Механики-матросы и офицеры работали ночь напролет, ремонтируя подшипник. Теперь очень недолго крейсер мог двигаться полным ходом. Минувшая ночь преобразила не только корабль. Еще несколько дней назад штурмана буквально приводил в отчаяние своей непонятливостью флегматичный и медлительный сигнальщик Гаврила Миронов, раздражала показная угодливость писаря Оськина, злила замкнутость подшкипера Шкертника. Сегодня в штурманской рубке, где все эти люди находились по боевому расписанию, Беренс вдруг обнаружил, что они ловки и подтянуты, спокойно и сноровисто делают свою работу. Эту перемену в команде лейтенант заметил еще утром, когда Руднев объявил перед строем о решении принять бой... - Руль влево пять! - доносилось из рубки. Беренс поднял к глазам бинокль. Мощная оптика приблизила серые борта броненосных крейсеров японской эскадры, жерла орудий, направленные в сторону "Варяга". Носовая башня "Асамы", идущего головным, блеснула багровой вспышкой - выстрел! У Евгения сжалось сердце: "Показалось? Почему же нет разрыва? Почему не слышно самого выстрела?" Послышался спокойный доклад сигнальщика: - Перелет, слева сто пятьдесят, расстояние триста саженей. Обернувшись, Беренс увидел опадающий султан воды, потом услышал негромкий, а потому кажущийся таким нестрашным хлопок взрыва, а еще через секунду до его слуха докатился звук уже виденного им залпа... Нирод, стоящий рядом, склонился к дальномеру. - Эх! Дозволил бы командир по "Чиоде" наводить! Уж очень у него мачты хорошо видны - курсовой угол без приборов определить можно... Из боевой рубки донесся голос Руднева: - Мичман, давать расстояние по головному. Весь огонь сосредоточить на "Асаме"! Господин лейтенант, отправляйтесь на грот-марс. Будете командовать вторым дальномерным постом. Когда Беренс уже поднимался к дальномерщикам кормового мостика, у самого борта разорвался второй снаряд. - Брать расстояния по головному крейсеру! - распорядился он. Но его слова заглушил ударивший в уши грохот. Японская эскадра открыла огонь по "Варягу" из всех орудий. Русский крейсер шел вперед, не отвечая на вражескую канонаду. Разрывы ложились, всё ближе. На корабль обрушивались потоки поднятой взрывами воды. Брезентовые обвесы, спасательные вельботы, обшивку палубы рвали и секли осколки снарядов. Орудия "Варяга" наведены на "Асаму". Залп! Евгений, не отрываясь, смотрел на японский крейсер, артиллерийские башни которого выплевывали дымки выстрелов. Лейтенант не замечал, что уже несколько минут он шепчет, как заклинание: "Точнее, братцы, точнее..." Команды офицеров можно было расслышать только в двух шагах. Впрочем, команд и не требовалось: каждый комендор или матрос аварийной партии знали, что нужно делать. - Есть! - радостно крикнул дальномерщик. - Ваше высокоблагородие, кормовая башня, кажись... - Дай-ка посмотреть... Матрос отстранился, деликатно протерев подолом форменки скользкую от пота резину наглазника дальномера... В эту минуту страшный удар потряс "Варяг". Лейтенанта отбросило к борту, и он увидел, как, медленно вращаясь в воздухе, падают на палубу куски правого крыла мостика, сорванные взрывом. "Там же Руднев!" - пронеслось в голове Беренса. - Попадание в мостик! Данные на стрельбу давайте и на носовые орудия! - крикнул он. - Я к командиру! Беренс скатился по трапу, на бегу успев окинуть взглядом кормовые батареи, шканцы. У третьей трубы горел командирский вельбот, занимались ящики с зарядами. Умолкло несколько пушек - расчеты помогали аварийным партиям тушить пожар. Беренс рванул за плечо пробегавшего мимо комендора: - Назад! К орудиям! - Сейчас, ваше благородие! Только вот заряды за борт бросим. Лейтенант ожидал увидеть на лице комендора растерянность, страх, но тот был спокоен. - Не извольте беспокоиться! Наши пушки-то пока не достают. Шестидюймовки пусть поработают, а нам бы еще саженей на двести подойти - вот тогда и постреляем... Комендор ухватил ящик с пороховыми зарядами и, отворачивая лицо от летящих искр, поволок его к борту, чтобы сбросить в воду. Пушки "Варяга", кроме нескольких, утопленных в тяжелую сталь бортов, стояли открыто. Все флоты мира уже несколько лет назад спешно укрыли их за щитами. Новые же корабли строились только с орудийными башнями. Однако в России у новшества нашлись противники. Шеф флота великий князь Алексей считал это выдумкой глупой и вредной, - как весело бывало на учебных стрельбах и на парадах видеть заученные движения: "заряжай! прицел! пли!". Скрытые броней комендоры, казалось, уходили из-под власти офицеров. ...От пятого орудия ковылял, опираясь на обломок шлюпочного весла, комендор. Беренс вспомнил его: тот самый гигант, у которого Алексей несколько дней назад в кают-компании допытывался, будет ли война с Японией. - Давай помогу, братец, - наклонился к нему лейтенант. - Спасибо, ваше благородие, - с трудом проговорил комендор, - чуток только подтолкните... Только тут Беренс увидел, что матрос двигается к элеватору, подающему снаряды из артиллерийского погреба. - Подносчика в руку зацепило, - словно оправдываясь, шептал комендор, прерывисто дыша. - Какой без руки подносчик? Вдвоем они подняли скользкую от смазки гильзу. Один из комендоров кормового орудия подбежал, принял из рук заряд. - Ваше благородие! - взмолился он. - Еще только три снарядика и подайте... Вот-вот трюмные на подмогу прибегут. Где-то пожар тушат! Три снарядика! А? Комендор вогнал в зарядник бронебойный снаряд, дослал его в ствол банником, следом - гильзу, жирно чавкнул смазкой замок. - Готово! Наводчик, не отрываясь от прицела, медленно вращал маховик, выждал секунду, убеждаясь, что крейсер неприятеля прочно утвердился в перекрестии прицела, махнул рукой. - Пли! - скомандовал себе комендор и рванул шнур. Беренс уже бежал с пятым снарядом, когда чьи-то сильные руки бережно и ловко приняли у него тяжелую гильзу. - Спасибо, ваше благородие! Нет, положительно, что-то сместилось в мире: лейтенант заслужил благодарность нижнего чина! С грот-марса, где находился первый дальномерный пост, мичману Нироду был отлично виден и рейд и фарватер, по которому шел "Варяг". Вот из-за небольшого островка Иодольми показался остров Ричи. Около него в строю - шесть крейсеров японской эскадры. Они тотчас дали ход, построились в три кильватерные колонны. Первая пара крейсеров во главе с броненосцем "Асамой" - самым сильным по вооружению и бронированию в эскадре - двинулась малым ходом наперерез "Варягу". Вторая пара, которую возглавил "Нанива" под флагом адмирала, быстро шла, уже пересекая фарватер, чтобы в случае прорыва "Варяга" ударить по нему перекрестным огнем. Третья пара держалась мористее. За ней маячили силуэты восьми миноносцев. - Ого! Тройной заслон! - протянул мичман. - Не прорваться! Ну, ничего! На этаком пятачке драться удобнее. У нас четырнадцать целей - у них только две... Страха, растерянности или тревоги мичман не испытывал. Понимая, что на пристрелку нужно истратить как можно меньше времени и снарядов, он был занят расчетами. После первого выстрела "Варяга" Нирод сам приник к дальномеру, чтобы увидеть всплеск взрывов, а затем дать поправку к прицелам. Гулко ударили двухсотмиллиметровые орудия "Корейца". - Молодцы! - отметил про себя Нирод. - Выждали ровно столько, чтобы нельзя было спутать разрывы. Третий залп "Варяга", и - попадание! - Ну теперь дело пойдет! - Нирод заломил фуражку. - Только счисляй поправку на ход - и пали... Он оглянулся. В трехстах саженях по корме крейсера катилось по воде белое пушистое облако. Из него торчали мачты канонерки. "Кореец" стрелял дымным порохом. - Как же они целятся? - подумал мичман, но тут же вспомнил, как в детстве, в Петербурге, он часто стоял у окна, наблюдая из-за кружевной занавески гуляющие по набережной пары, сам при этом оставаясь невидимым. - "Эффект кружевной занавески", - пробормотал он, - отличное название для ученой работы по теории орудийной стрельбы! В это время на мостике под ним разорвался снаряд. Осколки ударили по площадке марса. Взрывной волной его ударило о тумбу дальномера, содрало лоскут кожи на лбу. Левый рукав потемнел от крови. Нирод услышал стон. На досках настила лежал дальномерщик. Правая нога его выше колена была иссечена осколками. Под матросом медленно расплывалось кровавое пятно. Мичман склонился над ним. - Эк тебя, братец, зацепило! Нирод расстегнул китель, оторвал кусок белоснежной рубашки. Стал перевязывать ногу раненого. Матрос открыл глаза, застонал. - Чего это ты, братец, недоволен? Рубашечка свеженькая: перед боем только и надел... Сейчас санитаров позову... Он поднялся на ноги, и вдруг в лицо ему ударили раскаленные газы близкого разрыва, смяли его тело, бросили о мачту. Горячие осколки впивались ему в грудь, рвали лицо и руки, но Алексею Нироду было уже не больно. ВЫПИСКА ИЗ ВАХТЕННОГО ЖУРНАЛА: "Вторник 27 января 1904 года. На якоре на рейде Чемульпо под вымпелом до полуночи. Одним из снарядов японцев, попавших в крейсер, разрушено правое крыло переднего мостика, произведен пожар в штурманской рубке, перебит фок-ватр, причем был убит младший штурман, определявший расстояние, мичман граф Алексей Нирод и убиты или ранены все дальномерщики станции N 1. После этого выстрела снаряды начали попадать в крейсер чаще, причем недолетавшие снаряды разрывались при ударе об воду и осыпали осколками и разрушали надстройки и шлюпки. Последующими выстрелами было подбито шестидюймовое орудие N 3, причем вся прислуга орудия и подача убиты или ранены, одновременно тяжело ранен плутонговый командир мичман Губонин, продолжавший командовать плутонгом... Непрерывно следовавшими снарядами произведен пожар на шканцах, который был потушен... горели патроны с бездымным порохом, палуба и вельбот N I... От снаряда, разорвавшегося на палубе, подбиты шестидюймовые орудия N 8 и 9 и 75-мм орудие N 21, 47-мм орудия N 27 и 28. Другими снарядами снесен боевой грот-марс, уничтожена дальномерная станция N 2, подбиты орудия N 31 и 32, произведен пожар в рундуках жилой палубы, вскоре потушенный..." Ожесточение боя нарастало. Над носовым мостиком "Асамы" взвились клубы дыма - попадание. Загорелась палуба. "Асама" покатился влево, застопорил ход. Вперед вырвался крейсер "Такачихо". Комендоры "Варяга" перенесли огонь на него. Расстояние между эскадрой неприятеля и "Варягом" сокращалось. Беренс уже без бинокля видел фигурки людей на палубах японских кораблей. Он поднимался на полубак, когда рядом с бортом разорвался шестидюймовый снаряд. Беренс упал. "Кажется, цел". Превозмогая головокружение, поднялся на ноги. У второго орудия лежали комендоры, - весь расчет был убит. Командир батареи мичман Губонин, отброшенный взрывом, поднялся и, припадая на раненую ногу, ковылял к пушке. В двери рубки показался старший офицер. Китель его был разорван, выпачкан кровью, обгорел в нескольких местах. - Мичман! - крикнул он. - Немедленно в лазарет! Губонин упрямо двигался к орудию, дотянулся до шнура, дернул его - выстрел! Потом покачнулся и упал на палубу лицом вниз. Старший офицер подошел к Беренсу. - Вернитесь на шканцы, голубчик, там часть прислуги перебита. Организуйте огонь по миноносцам, - видите? - Степанов указал в сторону острова. Прикрываясь его берегом, справа в атаку на "Варяг" заходили два миноносца. - Скорее, лейтенант! Мимо них пронесли в лазарет окровавленного дальномерщика. Следом - завернутое в серый брезент тело. Блеснули погоны. - Приятель ваш... граф Нирод, - мрачно отвернулся от вопросительного взгляда Беренса старший офицер. - Одним из первых... На корме жарко пылали мостик и дальномерный пост. - Наводите по миноносцу! Бронебойным! Прицел двадцать! Пли! С шестого залпа снаряд тяжелой стопятидесятидвухмиллиметровой пушки взорвался прямо под мостиком неприятельского миноносца. Японский корабль, не сбавляя хода, ушел под воду. Вот над "Такачихо" поднялся огненный столб. Крейсер замедлил ход. В это время "Варяг" стал поворачивать вправо. Евгений понял замысел командира. Маневр позволял ввести в бой не действовавшие до сих пор орудия левого борта. Корабли уже сблизились настолько, что в бой вступили расчеты самых малых калибров. Еще в начале боя Руднев понял, что прорваться в открытое море будет очень сложно. Узкий фарватер не позволял крейсеру маневрировать. И все-таки Всеволод Федорович решился. План его был прост - обрушить весь огневой удар на "Асаму". Затем - ударить по "Наниве", где находился Уриу. Бой длился уже полчаса. Под ураганным огнем противника "Варяг" шел вперед. Руднев вел крейсер на сближение. Ударить минами и артиллерией на предельно близком расстоянии! Потопить хотя бы один крейсер. Внести растерянность в ряды неприятеля. Вот уже командир отдал приказ готовить к бою минные аппараты... Но в эту минуту рядом с боевой рубкой разорвался вражеский снаряд. ВЫПИСКА ИЗ ВАХТЕННОГО ЖУРНАЛА: "Вторник. 27 января 1904 года на якоре на рейде Чемульпо под вымпелом с полудня. 12 час. 05 мин. Пройдя траверз острова Иодольми, была перебита на крейсере труба, в которой проходили рулевые приводы, одновременно с этим осколками другого снаряда, разорвавшегося у фок-мачты и залетевшими в броневую рубку через проход, были: контужен в голову командир крейсера, убиты наповал стоявшие около него по обеим сторонам штаб-горнист и барабанщик, ранен тяжело в спину стоявший на штурвале рулевой старшина Снегирев и легко ранен в руку ординарец командира Чибисов..." Всеволод Федорович очнулся минуты через три, обвел взглядом боевую рубку и не узнал ее: двери сорваны, компас и штурвал искорежены. Раненый рулевой повис на штурвале... - Руль заклинило, ваше высокоблагородие... Руль заклинило... - повторял он слабеющим голосом. Тихон Чибисов перевязывал командиру голову. На стене висели корабельные часы. Руднев машинально взглянул на циферблат. Стекло разбито. В самом центре циферблата осколок артиллерийского снаряда. Но стрелки чудом сохранились. 12 часов 16 минут. Правое плечо Чибисова потемнело - форменка пропиталась кровью. - Ты ранен, Тихон! Ступай в лазарет! - Нет, нет, - совсем не по-уставному ответил вестовой, - я вас не оставлю. Руднев поднялся. - Ступай в носовой пороховой погреб... Передай мичману Черниловскому быть готовым взорвать крейсер! В эту минуту в дверях рубки показался старший офицер. Когда он увидел стоящего на ногах командира, лицо его просветлело. - Всеволод Федорович, перебило тросы рулевого управления. - Руль прямо. Управляться будем машинами, - морщась от боли, проговорил Руднев. Сильный удар потряс корабль. По левому борту взметнулся столб воды. Крейсер стал заметно крениться на левый борт. Старший офицер бросился к месту пробоины. Но там уже Беренс руководил аварийной партией - заводили пластырь, откачивали воду. Наита вышел на правое крыло мостика. Победа уходила из рук! Японские корабли с самого начала боя затеяли сложный хоровод - тремя кильватерными колоннами, постоянно меняя курс и скорость, они совершали сложный маневр, чтобы русский крейсер и канонерка постоянно находились под огнем трех-четырех кораблей - и заигрались! Через три минуты их эскадра окажется в таком положении, что крейсеры "Асама" и "Чиода" закроют от огня остальных кораблей "Варяг"... Тот свернет к острову Ричи, даст "самый полный" и, ворвавшись в строй миноносцев, размечет их огнем своих пушек. Наита хорошо видел, как, почти не отвлекаясь от артиллерийского боя с крейсерами, "Варяг" несколькими выстрелами одного орудия потопил миноносец. Итак, половина миноносцев будет утоплена, другая деморализована. А русский крейсер тем временем уйдет... Вот он уже положил руль вправо! А комендоры "Асамы" и "Чиоды", которые почти весь бой держались к русским ближе всех и уже с трудом выдерживали губительный огонь "Варяга", стреляли все хуже и хуже. Наита стиснул зубы. В створе между передовыми японскими крейсерами он увидел, как "Варяг", положив руль вправо, стал уходить вдоль берега острова Иодольми! Но вдруг русский крейсер окутался паром. Попадание в машину или в котельное отделение! Наита перевел дух. Это победа! Теперь русские не уйдут... "Варяг" с заклиненными рулями несло на прибрежные камни. Обе машины работали "полный назад". Крейсер замедлил ход, но сила инерции и течение еще тянули его к берегу. До камней оставалось саженей четыреста... В это время, замедлив ход и положив руль вправо, чтобы стать бортом к неприятелю и иметь возможность стрелять всеми тремя крупнокалиберными орудиями, канонерская лодка вырвалась несколько вперед. Усилившийся ветер срывал с обрезов орудийных стволов клубы белого дыма. "Кореец" вел беглый огонь. Маленький боевой корабль отвлекал японскую эскадру на себя. Но крейсеры противника по-прежнему не стреляли в канонерку - их целью по приказу адмирала Уриу был только "Варяг". Беляев, командир канонерской лодки, приказал держать пары на пределе и готовить единственный минный аппарат. "Кореец" готовился к атаке на передовой крейсер "Асама". Канонерская лодка не приспособлена для нанесения таких ударов - и скорость хода и маневренность ее значительно уступали миноносцам, но команда и офицеры "Корейца" решили пожертвовать собой, если положение "Варяга" станет критическим. Медленно-медленно, словно нехотя, крейсер двинулся назад. Кормовые орудия "Варяга" вели огонь по "Асаме" и "Чиоде". Беренсу показалось, что 75-миллиметровая пушка, которая стояла на кормовой надстройке, стреляет редко и неуверенно. Лейтенант бросился к этой пушке. Орудийная прислуга была цела. Но комендоры, прильнув к прицелам, не стреляли... Увидев гневное лицо Беренса, матрос, стоящий на подаче снарядов, пояснил: - В минные аппараты японца целит, ваше высокоблагородие. Ежели попадет - конец "Чиоде"! Звонко ударила пушка. Но, видно, в последнюю секунду волна слегка приподняла корму крейсера, и снаряд прошел между мачтами японского корабля чуть выше надстройки. - Вы что, братцы, - почти растерянно спросил лейтенант, - на учениях? Этак вы еще начнете по иллюминаторам палить! Круши ему надстройки - и все дела. Огня, огня побольше! - За командира нашего, Всеволода Федоровича, ваше высокоблагородие, хотели отомстить! - в глазах комендора стояли слезы. - Да жив Всеволод Федорович, жив! Ранен только в голову... - Дак ведь все равно не пропал выстрел-то. Как раз за "Чиодой" адмиральский крейсерок маячил. Так что попали, не извольте беспокоиться, - кричал подносчик, подавая один за другим снаряды заряжающему. Наита ликовал! Теперь "Варягу", лишенному хода, остается только выброситься на камни... Потом, после ремонта, через месяц-другой капитан второго ранга Наита вступит в командование превосходным кораблем! Что бы там ни говорили, а адмирал Уриу - великолепный флотоводец. Сейчас эскадра тремя парами крейсеров зажмет русских в клещи... Наита напряженно всматривался, стараясь на фоне темного берега острова разглядеть "Варяг". Сейчас спустят флаг... Только маневр "Чиоды" на несколько секунд закрыл русский крейсер! Наита хотел сам своими глазами видеть, как покорный крейсер отдается на милость победителя... В эту минуту снаряд разорвался у стены боевой рубки. Крупный осколок бронебойного снаряда ударил Наиту в левый бок. Другой перебил фалы сигнальных флагов. На мостике флагманского корабля японской эскадры корчился в агонии, пачкая кровью настил, несостоявшийся командир крейсера. Его руки судорожно мяли упавшие на него сигнальные флаги, которые еще минуту назад на стеньге означали приказ адмирала потопить русские корабли... Руднев с трудом держался на ногах. - Команда думает, что вас убило, Всеволод Федорович, - тихо сказал Чибисов. Командир, морщась от боли, натянул на бинт, покрывающий голову, фуражку, вышел на уцелевшее крыло командирского мостика: - Братцы, целься вернее! Огонь "Варяга" усилился. Но положение русского крейсера было отчаянным: затоплено несколько котлов машинного отделения, рули не действовали, многие орудия побиты. - Всеволод Федорович! - поднялся на мостик старший офицер. - Хоть на несколько минут выйти бы из огня! Отремонтировать рули - и снова на прорыв. А? Возьмем команду "Корейца" себе на борт - там тоже отличные комендоры... Канонерку и "Сунгари" сделаем брандерами! Добровольцы найдутся... Руднев улыбнулся. Старший офицер словно прочел его мысли. В самом деле: нашпиговать канонерку и русский почтовый пароход "Сунгари", который случайно оказался в эти дни в Чемульпо, взрывчаткой и, направив на корабли неприятеля, взорвать, а самим пойти на прорыв. Верная идея! - Сигнал "Корейцу": "следовать за мной", - скомандовал он. - Лечь на обратный курс. ВЫПИСКА ИЗ ВАХТЕННОГО ЖУРНАЛА: "Вторник, 27 января 1904 года на якоре на рейде Чемульпо под вымпелом с полудня. ...Серьезные повреждения заставили выйти из сферы огня на более продолжительное время, почему и пошли полным ходом на рейд, продолжая отстреливаться левым бортом и кормовыми орудиями. В продолжение боя одним из выстрелов шестидюймового орудия N 7 был разрушен кормовой мостик крейсера "Асама" и произведен на нем пожар, причем "Асама" временно прекратил огонь. Кормовая башня, по-видимому, была повреждена, так как до конца боя больше не действовала". "Варяг", накренясь, медленно входил в гавань Чемульпо. Над "Тальботом", а затем и над другими иностранными кораблями взвились дымки выстрелов - корабли салютовали "Варягу". Русский крейсер не отвечал. Отдав оба якоря, он замер на прежнем месте стоянки. Стал на якорь и "Кореец". Комендоры на русских кораблях не отходили от орудий. Подошли шлюпки с французского, итальянского и английского кораблей, чтобы забрать раненых. Руднев отправился к "Тальботу". Когда он вошел в кают-компанию, капитан первого ранга Бейли встал. Отдавая дань уважения мужеству русских моряков, поднялись остальные. - Я принял решение взорвать крейсер и канонерскую лодку. "Варяг" утратил боеспособность. У нас разбита половина орудий... потеряно управление... много убитых и раненых... Бейли сделал попытку что-то сказать, но Всеволод Федорович движением руки остановил его: - Мы, безусловно, отвергнем любые предложения о сдаче! - Я вовсе не об этом, командир, - сказал Бейли, - мы только опасаемся, что взрыв может повредить иностранным кораблям... Не могли бы вы изменить решение? Кроме того, - торопливо добавил Бейли, - мы возьмем на борт не только больных и раненых, но и здоровых членов вашего экипажа... Попасть в плен к каким-то азиатам не позволим... - Лично я не имею никаких инструкций от своего правительства, - заявил Митчел, командир американского корабля. - Мы не сможем принять русских у себя на борту! Но готовы помочь продовольствием, медикаментами... - Благодарю вас, - ответил Руднев, усмехнувшись. - Все это мы имеем в достаточном количестве... Я готов пойти вам навстречу, господа. Как только команда покинет крейсер, он будет потоплен. А сейчас я должен отбыть на "Варяг". Всеволод Федорович направился к выходу, офицеры встали. В шесть часов пополудни "Варяг" скрылся в холодных водах залива. Еще через несколько минут мощный взрыв тысячи пудов пороха разметал корпус "Корейца". Команды иностранных кораблей были построены. Русские моряки не стыдились слез. Судьба, а вернее личный приказ царя, разбросает их по разным экипажам. В последний раз они собрались все вместе в 1905 году в Петербурге на торжественной процессии по Невскому проспекту. Петербург аплодировал героям "Варяга". Их забрасывали цветами. Царское правительство и войска терпели в войне с Японией одно поражение за другим. Пример "Варяга" должен был по замыслу царя вдохновить русских солдат и матросов на новые подвиги во славу царского дома. Но Россия уже начала понимать, кто виновен в этих поражениях. Прошло несколько лет. Однажды у министра иностранных дел Российской империи остановилась карета японского посла. Он прибыл сюда, чтобы вручить высшую воинскую награду своей страны бывшему командиру крейсера "Варяг". Руднева срочно вызвали из деревни Савино Тульской губернии, где он жил после ухода в отставку. Николаю II, в свите которого некоторое время состоял Руднев, не нравилась его прямота. Особое бешенство царя вызвало то, что в 1905 году Руднев отказался арестовать матросов-агитаторов в своем экипаже. Однако наказать героя, которого знал весь мир, Николай не решился. Всеволоду Федоровичу была предложена отставка с повышением в чине. Руднев ожидал японских дипломатов в небольшой гостиной на втором этаже. Он просил министра иностранных дел провести вручение награды без всякой официальной церемонии. Министр с облегчением согласился. Ему тоже хотелось, чтобы человек, который вызвал гнев царя, получил награду иностранной державы тихо и незаметно. Журналистов не приглашали. Посол сказал, что флот Японии был восхищен героизмом русских моряков, что эта медаль - признание высочайшего воинского мастерства команды русского крейсера. Потом он попросил несколько минут для беседы неофициальной. Руднев согласился. - Скажите, - осторожно начал посол, - вы не испытываете горечи... обиды на свою страну? Ведь ваша отставка - почетное изгнание. Так поступают обычно с теми военачальниками, кто бездарно и трусливо вел себя в боях. О вас этого не скажешь. - Нет, господин посол. Обиды, как вы говорите, на свою страну у меня нет. История со временем все рассудит правильно. - Меня поражает в вас, русских, ссылки на историю. Стоит ли думать о поколениях, которые придут после нас? У них будут свои заботы. Обратятся ли они к вашему примеру? - Конечно. Сейчас, я знаю, вы боитесь нашего усиления на Дальнем Востоке. Хотите, я подскажу вам, как можно избавиться от этого страха? - Буду вам признателен, господин адмирал, - глаза Курино весело блеснули. - Мирная политика наших двух стран в этом районе - вот залог безопасности! Не так ли? - Я знал, что вы так скажете. Именно так. - Помолчал. - Мужественные и храбрые люди обычно не воинственны... Но давайте оставим решение этих вопросов нашим потомкам. Посол попрощался. Всеволод Федорович ощутил на ладони холодный металл японской медали. Он взглянул на нее. И вспомнил все. Свой израненный, но не сдавшийся крейсер. Людей "Варяга", которые не дрогнули под лавиной вражеского огня. Дым и кровь, холодный расчет и слепую ярость, страдания и радость этого боя.