"Вопросы литературы", №1, 2001

Владимир КОРНИЛОВ

МСЬЕ БОПРЕ И ПЕТРУША ГРИНЕВ

С легкой руки замечательного историка В. О. Ключевского, причислившего фонвизинского Митрофанушку и пушкинского Петрушу Гринева к одному историческому типу — русского недоросля, литературоведы обычно ставят знак равенства между этими персонажами. Впрочем, Пушкин давал им для этого кое-какие основания. Митрофанушкиному «не хочу учиться» соответствуют Петрушины занятия: «...географическая карта... висела на стене безо всякого употребления и давно соблазняла меня шириною и добротою бумаги. Я решился сделать из нее змей и, пользуясь сном Бопре, принялся за работу. Батюшка вошел в то самое время, как я прилаживал мочальный хвост к Мысу Доброй Надежды». Митрофанушкиному «хочу жениться» также соответствуют слова Петрушиного отца: «полно ему бегать по девичьим...». Да и бывший парикмахер Бопре чрезвычайно схож с Митрофанушкиным учителем, в прошлом кучером, Вральманом.
Опираясь на такие подобия, иные пушкинисты объявили: мол, Митрофан Простаков и Петр Гринев литературные двойники, показав тем самым, что плохо прочли Пушкина. Впрочем, Пушкин, предполагая, что среди его читателей найдутся поверхностные люди, сам расставлял для них ловушки, бросал в виде наживок изуродованную географическую карту, пьяного Бопре и прочие внешние черты сходства Петруши с Митрофанушкой.
А для внимательных читателей он помещал в романе на первый взгляд не слишком заметные, порой намеренно скрытые ориентиры. Например: «У Швабрина было несколько французских книг. Я стал читать, и во мне пробудилась охота к литературе. По утрам я читал, упражнялся в переводах...» Стало быть, Бопре не только пьянствовал, дрых и брюхатил дворовых девок, но и выучил Петрушу французскому, а вот Вральман Митрофанушку языкам не обучил.
Читаем дальше: «Швабрин был искуснее меня, но я сильнее и смелее, и monsieur Бопре, бывший некогда солдатом, дал мне несколько уроков в фехтовании, которыми я и воспользовался. Швабрин не ожидал найти во мне столь опасного противника». Впрочем, и в этой фразе Пушкин продолжает дурачить легковерных читателей. Ведь за несколько уроков дуэльной грамоты не осилить, что и проясняют слова простодушного Савельича: «...проклятый мусье всему виноват: он научил тебя тыкаться железными вертелами да притопывать...». Видимо, Бопре и Петруша фехтовали ежедневно.
Эти любопытные выводы я, хотя шестьдесят лет перечитываю «Капитанскую дочку», сделал не сам, а нашел их в книге Геннадия Красухина «Доверимся Пушкину. Анализ пушкинской поэзии, прозы и драматургии» (1999).
По-моему, это удивительная книга. Буквально на каждой странице она открывает мне другого Пушкина, хотя я время от времени читаю и пушкинистов, а самого Пушкина и работы о Пушкине Ахматовой, Цветаевой, Ходасевича перечитываю постоянно. Скажем, «Моцарта и Сальери», кажется, знаю наизусть, а ведь многое в трагедии мне открылось по-новому лишь после прочтения красухинской книги. Например, сцена со слепым скрыпачом:

М о ц а р т.
Я шел к тебе,
Нес кое-что тебе я показать;
Но, проходя перед трактиром, вдруг
Услышал скрыпку...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Войди!

(Входит с л е п о й с т а р и к со скрыпкой.)

 Из Моцарта нам что-нибудь.

(Старик играет арию из Дон-Жуана; Моцарт хохочет.)

С а л ь е р и.
И ты смеяться можешь?

М о ц а р т.
   Ах, Сальери!
Ужель и сам ты не смеешься?

С а л ь е р и.
Нет.
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери.
Пошел, старик.

А ведь я поверил Сальери. Он, разумеется, завистник, но завистник, как мне казалось, высшей пробы. Геннадий Красухин показывает мелочность Сальери. Все разглагольствования о маляре негодном и фигляре презренном — не более чем хитроумная завеса. Но мы ее не замечали, потому что доверились не Пушкину, а Сальери. Один из современных пушкинистов даже назвал его предтечей Ницше.
Но Сальери никакой не Ницше, а ничтожество. Геннадий Красухин свежим непредвзятым взглядом, что при обилии пушкиноведческих работ — а в юбилейном году и подавно! — сделать далеко не просто, взглянул на эту сцену и нашел удивительно простое и верное открытие, равное открытию мальчика из андерсеновской сказки: «А король-то гол!» Слепой скрыпач взбесил Сальери не потому, что играл плохо, а потому что своей игрой показал: музыка Моцарта стала народной. И это для завистника невыносимо.
К сожалению, размеры небольшой заметки не позволяют перечислить все красухинские открытия. Но еще один пример все-таки приведу. Речь пойдет о знаменитом стихотворении «Пророк». Казалось бы, о нем написано все, что можно написать; оно тысячекратно исследовано, изучено, и ничего нового о нем не скажешь. При этом все литературоведы отмечали, что под пророком Пушкин подразумевал поэта. В частности, богослов, философ и стихотворец Владимир Соловьев видел в пушкинском пророке «идеальный образ истинного поэта в его сущности и высшем призвании».
А вот что мы читаем у Геннадия Красухина: «...сама по себе эта операция, описанная Пушкиным, показывает, что «шестикрылый Серафим» заменяет герою стихотворения человеческие органы восприятия на внечеловеческие... Ясно, что, лишившись «трепетного» человеческого сердца, получив «жало мудрыя змеи» взамен «грешного» («празднословного и лукавого») человеческого языка, снабженный сверхчеловеческим зрением и слухом, пушкинский герой утрачивает те самые связи с человечеством, без которых не может обойтись ни один поэт!»¹
И вновь хочется вспомнить андерсеновского мальчика! Ведь Пушкин в своем «Пророке» ни слова не сказал о поэте. О поэте он много и охотно говорил в других стихах, но только не в этом.
Вот как по-новому, глубоко и свежо, прочитывает Пушкина Геннадий Красухин. Таких открытий в его книге десятки. В своей жажде по-пастернаковски дойти до сути он бесстрашно вступает в спор не только с Владимиром Соловьевым, но и с Анной Ахматовой и Мариной Цветаевой, и его возражения меня убеждают, потому что он доверился Пушкину. Эпиграфом к своей книге он взял пушкинскую фразу: «Следовать за мыслями великого человека есть наука самая занимательная».
Но и за мыслями самого Геннадия Красухина следить увлекательно и полезно.
Когда-то Тынянов шутил: мол, пушкинисты читают в основном не Пушкина, а друг друга. О Геннадии Красухине этого не скажешь. Он-то как раз в основном и в первую очередь читал и перечитывал Пушкина, делал это с усердием и вниманием, каждый раз открывая пушкинские тома как бы впервые. Поэтому книга получилась необыкновенно свежей, и Пушкин в ней предстал со своими тайнами и почти детективными загадками, раскрыть которые по силам лишь внимательному читателю.
Именно такому внимательному, вдумчивому чтению учит книга «Доверимся Пушкину».

_________________

1 Геннадий К р а с у х и н, Доверимся Пушкину, с. 46—47.