Псевдоним
Меня часто спрашивают о происхождении моего псевдонима. Действительно почему вдруг «Тэффи»? Что за собачья кличка? Недаром в России многие из читателей «Русского Слова» давали это
имя своим фоксам и левреткам.
Почему русская женщина подписывает свои произведения каким-то англизированным словом?
Уж если захотела взять псевдоним, можно было выбрать что-нибудь более звонкое или, по крайней мере, с налетом идейности, как
Максим Горький, Демьян Бедный, Скиталец. Это все намеки на некие
политические страдания и располагает к себе читателя.
Кроме того, женщины-писательницы часто выбирают себе мужской
псевдоним. Это очень умно и осторожно. К дамам принято относиться с легкой усмешечкой и даже недоверием:
И где это она понахваталась?
Это, наверное, за нее муж пишет.
Была писательница Марко Вовчок, талантливая романистка и общественная деятельница, подписывалась «Вергежский», талантливая
поэтесса подписывает свои критические статьи «Антон Крайний». Все
это, повторяю, имеет свой raison d'etre. Умно и красиво. Но «Тэффи» что за ерунда?
Так вот, хочу честно объяснить, как это все произошло. Происхождение этого литературного имени относится к первым шагам моей литературной деятельности. Я тогда только что напечатала два-три
стихотворения, подписанные моим настоящим именем, и написала одноактную пьеску, а как надо поступить, чтобы эта пьеска попала на
сцену, я совершенно не знала. Все кругом говорили, что это абсолютно невозможно, что нужно иметь связи в театральном мире и нужно иметь крупное литературное имя, иначе пьеску не только не поставят
но никогда и не прочтут.
Ну кому из директоров театра охота читать всякую дребедень
когда уже написан «Гамлет» и «Ревизор»? А тем более дамскую
стряпню!
Вот тут я и призадумалась. Прятаться за мужской псевдоним не
хотелось. Малодушно и трусливо. Лучше выбрать что-нибудь непонятное, ни то ни ее.
Но что? Нужно такое имя, которое принесло бы счастье. Лучше всего имя какого-нибудь дурака дураки всегда счастливые.
За дураками, конечно, дело не стало. Я их знавала в большом
количестве. И уж если выбирать, то что-нибудь отменное. И тут вспомнился мне один дурак, действительно отменный и вдобавок такой, которому везло, значит, самой судьбой за идеального дурака признанный.
Звали его Степан, а домашние называли его Стеффи. Отбросив из
деликатности первую букву (чтобы дурак не зазнался), я решила подписать пьеску свою «Тэффи» и, будь что будет, послала ее прямо в
дирекцию Суворинского театра. Никому ни о чем не рассказывала,
потому что уверена была в провале моего предприятия.
Прошло месяца два. О пьеске своей я почти забыла и из всего
затем сделала только назидательный вывод, что не всегда и дураки
приносят счастье.
Но вот читаю как-то «Новое Время» и вижу нечто. «Принята к
постановке в Малом Театре одноактная пьеса Тэффи Женский Вопрос».
Первое, что я испытала, безумный испуг. Второе безграничное отчаянье.
Я сразу вдруг поняла, что пьеска моя непроходимый вздор, что она
глупа, скучна, что под псевдонимом надолго не спрячешься, что пьеса,
конечно, провалится с треском и покроет меня позором на всю жизнь.
И как быть, я не знала, и посоветоваться ни с кем не могла.
И тут еще с ужасом вспомнила, что, посылая рукопись, пометила имя
и адрес отправителя. Хорошо, если они подумают, что это я по просьбе
автора отослала пакет, а если догадаются, тогда что?
Но долго раздумывать не пришлось. На другой же день почта
принесла мне официальное письмо, в котором сообщалось, что пьеса
моя пойдет такого-то числа, а репетиции начнутся тогда-то, и а приглашалась на них присутствовать.
Итак все открыто. Пути к отступлению отрезаны. Я провалилась на самое дно, и так как страшнее в этом деле уже ничего не было,
то можно было обдумать положение.
Почему, собственно говоря, я решила, что пьеса так уж плоха! Если
бы была плоха, ее бы не приняли. Тут, конечно, большую роль сыграло счастье моего дурака, чье имя я взяла. Подпишись я Кантом или
Спинозой, наверное, пьесу бы отвергли.
Надо взять себя в руки и пойти на репетицию, а то они меня еще
через полицию потребуют.
Пошла. Режиссировал Евтихий Карпов, человек старого закала,
новшеств никаких не признававший.
Павильончик, три двери, роль назубок и шпарь ее лицом к
публике.
Встретил он меня покровительственно:
Автор? Ну ладно. Садитесь и сидите тихо.
Нужно ли прибавлять, что я сидела тихо. А на сцене шла репетиция. Молодая актриса, Гринева (я иногда встречаю ее сейчас в Париже. Она так мало изменилась, что смотрю на нее с замиранием сердца,
как тогда...), Гринева играла главную роль. В руках у нее был свернутый комочком носовой платок, который она все время прижимала ко
рту, это была мода того сезона у молодых актрис.
Не бурчи под нос! кричал Карпов. Лицом к публике!
Роли не знаешь! Роли не знаешь!
Я знаю роль! обиженно говорила Гринева.
Знаешь? Ну ладно. Суфлер! Молчать! Пусть жарит без суфлера,
на постном масле!
Карпов был плохой психолог. Никакая роль в голове не удержится
после такой острастки.
Какой ужас, какой ужас, думала я. Зачем я написала эту ужасную
пьесу! Зачем послала ее в театр! Мучают актеров, заставляют их учить
назубок придуманную мною ахинею. А потом пьеса провалится, и
газеты напишут: «Стыдно серьезному театру заниматься таким вздором, когда народ голодает». А потом, когда я пойду в воскресенье к
бабушке завтракать, она посмотрит на меня строго и скажет: «До нас
дошли слухи о твоих историях. Надеюсь, что это неверно».
Я все-таки ходила на репетиции. Очень удивляло меня, что актеры
дружелюбно со мной здороваются я думала, что все они должны
меня ненавидеть и презирать. Карпов хохотал:
Несчастный автор чахнет и худеет с каждым днем.
«Несчастный автор» молчал и старался не заплакать. И вот наступило неотвратимое. Наступил день спектакля. Идти или не идти?
Решила идти, но залезть куда-нибудь в последние ряды, чтобы никто
меня и не видел. Карпов ведь такой энергичный. Если пьеса провалится, он может высунуться из-за кулис и прямо закричать мне: «Пошла вон, дура!»
Пьеску мою пристегнули к какой-то длинной и нудной четырехактной скучище начинающего автора. Публика зевала, скучала, посвистывала. И вот, после финального свиста и антракта, взвился, как говорится, занавес, и затарантили мои персонажи.
«Какой ужас! Какой срам!» думала я.
Но публика засмеялась раз, засмеялась два и пошла веселиться. Я живо забыла, что я автор, и хохотала вместе со всеми, когда комическая
старуха Яблочкина, изображающая женщину-генерала, маршировала
по сцене в мундире и играла на губах военные сигналы. Актеры
вообще были хорошие и разыграли пьеску на славу.
Автора! закричали из публики. Автора!
Как быть?
Подняли занавес. Актеры кланялись. Показывали, что ищут автора.
Я вскочила с места, пошла в коридор по направлению к кулисам. В это время занавес уже опустили, и я повернула назад. Но публика
снова звала автора, и снова поднялся занавес, и актеры кланялись, и
кто-то громко кричал на сцене: «Да где же автор?», и я опять кинулась
к кулисам, но занавес снова опустили. Продолжалась эта беготня моя
по коридору до тех пор, пока кто-то лохматый (впоследствии оказалось, что это А. Р. Кугель) не схватил меня за руку и не заорал:
Да вот же она, черт возьми!
Но в это время занавес, поднятый в шестой раз, опустился окончательно, и публика стала расходиться.
На другой день я в первый раз в жизни беседовала с посетившим
меня журналистом. Меня интервьюировали:
Над чем вы сейчас работаете?
Я шью туфли для куклы моей племянницы...
Гм... вот как! А что означает ваш псевдоним?
Это... имя одного дур... то есть такая фамилия...
А мне сказали, что это из Киплинга.
Я спасена! Я спасена! Я спасена! Действительно, у Киплинга есть
такое имя. Да, наконец, в «Трильби» и песенка такая есть:
Taffy was a wale-man
Taffy was a thief...
Сразу все вспомнилось. Ну да, конечно, из Киплинга! В газетах
появился мой портрет с подписью «Taffy».
Кончено. Отступления не было.
Так и осталось.
Текст печатается по книге: *Тэффи. Собрание сочинений: В 3 т. Том первый: Проза. Стихи. Пьесы. Воспоминания. Статьи. СПб.: РХГИ, 1999. 460 с.* В комментариях в HTML-документа указаны страницы.
На главную
О Тэффи
Карта сайта
Форум
Ссылки
Как я стала писательницей
Воспоминания
45 лет
|