Нерассказанное о Фаусте
Снилось ему, что он снова стоит перед Мефистофелем и снова заклинает:
Асh, giеb mir wiеdеr jеnе Тriеbе
Dаs tiеfе Sсhmеrzеnfоllе Glпсk,
Dеs Наssеs Кrаft, diе Масht dеr Liеbе,
Giеb mеinе Jugеnd mir zuruсk.
Дай счастье, полное боли!
Дай силу ненависти!
Дай могущество любви!
Верни мне мою молодость!
Сон был беспокойный, но в первый раз за много лет проспал он до
десяти часов.
Проснулся, потянулся и с удивлением заметил, что поясница не болит.
Привычным движением ухватил себя за подбородок, чтобы вытянуть
из-под одеяла свою длинную жидкую, седую бороду. Ухватил и замер. Бороды
не было. Курчавились короткие густые завитки. Тут он вскочил, сел, спустил
ноги с кровати и все вспомнил
Я молод!
И сразу неистово захотел есть.
Посмотрел у себя в шкапчике. Нашел полстакана кислого молока и
маленький сухарик. Это был его обычный завтрак, который он разрешал себе в
шесть часов утра после целой ночи лабораторной работы.
Теперь в одну секунду сглотнул он молочную кислятину, схрупал
сухарь и прищелкнул языком.
Мало!
Подумал и пошел в другую комнату, где днем работал его ученик.
Вагнер, вспомнил он, вечно что-то
жует. Наверное, у него что-нибудь припрятано.
Пошарил по всем углам и нашел за банкой с гомункулусом большой
кусок колбасы и пумперникель.
Хорошо бы к этому выпивку, пробормотал он и сам
смутился такой непривычной для своего мозга мысли.
Хорошо бы пива!
Но пива не было. Тогда глаза его остановились на банке с
гомункулусом. В банке был спирт.
И снова заработала мысль непривычно и жутко. Вспомнилось, как
забрались как-то к нему в лабораторию соседние школьники и выпили спирт
из-под жабьего сердца, которое предполагалось венчать с черной лилией.
Мальчишки были довольны, несмотря на то, что Вагнер их
выдрал.
Здесь воспоминания оборвались, и Фауст перешел к реальной жизни.
Разорвал пузырь, закупоривавший банку, и хлебнул. Хлебнул, крякнул и
вонзил зубы в колбасу:
Блаженство.
Чуть было не крикнул: «Остановись,
мгновенье»! но вспомнил, что этого-то как раз и нельзя.
Покрутил головой, посмеялся, доел колбасу и пошел одеваться.
Тут он с досадой заметил, что от молодости стал весь больше и
толще, что платье трещит на нем по всем швам. Кое-как натянул его, надел
шляпу, схватил было палку, да вспомнил, что теперь она не нужна, и вышел
на улицу. Помнил, что нужно было зайти к старому алхимику потолковать
насчет соединения Льва с Аметистом, но вдруг и алхимик, и Лев, и Аметист
показались ни к черту не нужными. А гораздо неотложнее почувствовался план
пойти в бирхалку.
Я молод! ликовал он. Теперь жизнь
даст мне то, чего я желал, за что продал душу черту. «Глубокое до
боли счастье, силу ненависти, могущество любви... юность».
Он шел в бирхалку.
Я, старый доктор Фауст, знаю, что должен пойти к алхимику, а
вот иду в бирхалку. Это меня моя дурацкая молодость мутит. И ничего не
поделаешь. Неужели я стал лентяем? Странно и нехорошо.
Но поступил он именно странно и нехорошо. Пошел в бирхалку.
Народу там было уже много. Чтобы получить место,
пришлось схитрить. Подстерег минутку, когда один уютный старичок поднялся,
чтобы поздороваться с приятелем, и живо занял его место. Старичок
вернулся, обиделся, заворчал.
Да, поддержал его другой старичок.
Теперь молодежь стала не только не любезная, а прямо наглая. Вот, молодой
человек, обратился он к Фаусту, в наше время юноша
не только не позволил бы себе занять место пожилой персоны, но, наоборот,
уступил бы ей свое собственное.
Стыдно, молодой человек! ворчал обиженный
старичок. Что из вас выйдет, когда вы войдете в лета? Лоботряс
из вас выйдет, бездельник, неуч и нахал.
Неуч? удивился Фауст. Я доктор. Я
философ.
Ха-ха-ха-ха-ха! дружно расхохотались все кругом.
Вот шутник!
Да он пьян!
Как распустилась наша молодежь! Вместо того, чтобы учиться и
работать, сидит с утра в бирхалле.
И скандалит.
И врет.
Вылить ему пиво за шиворот, предложил кто-то.
Ну, задевать его не советую. Парень здоровый.
Фауст обвел присутствующих глазами. Все лица насмешливые,
недружелюбные.
Драться?
Он не знал, сильный он или слабый. От волнения забыл, что он молод,
и поспешил убраться из кабачка.
На улице было весело. День солнечный, яркий. За углом трещал
барабан, проходили солдаты. Фауст залюбовался на их крепкие бодрые фигуры,
на молодецкий шаг, на сильные ноги.
О, если бы вернуть молодость! вздохнул он по
старой привычке.
Ты чего толкаешься? огрызнулась на него прохожая
старушонка. Чего на фронт не идешь? Смотрите, господа хорошие,
какой здоровенный парень болтается зря, а родину защищать не желает.
Стыдно, молодой человек, сказал почтенный
прохожий. Воевать не идете и вон старуху обидели.
Это какой-то подозрительный субъект! пискнул
кто-то. Вон и одет как стрекулист.
А и верно, поддержал другой.
Платье-то не по нем шито, стариковский кафтан. Видно,
ограбил какого ни на есть старика.
Арестовать бы его, да выслать.
Чего тут. Ясное дело нежелательный иностранец.
Подошел сторож с алебардой.
Поймали? спросил.
Поймали.
Ну, так идем в участок.
Сторож ухватил Фауста за шиворот.
Отправят на фронт, говорили в толпе.
Эх, молодежь, молодежь, как распустилась!
Фауст отбивался как мог, и вдруг развернулся и трахнул сторожа в
скулу.
«Dеs Наssеs Кrаft» сила ненависти,
вспомнилось ему.
Ловко, черт возьми! громко крикнул он.
Возьми? переспросил знакомый голос.
Беру!
За его плечом улыбалась симпатичная знакомая рожа Мефистофеля.
Беру! повторил Мефистофель.
Пусти-ка его, голубчик, сказал он
сторожу. Это мой приятель.
Он нагнулся и пошептал сторожу что-то на ухо. Тот осклабился,
удивленно уставился на черта и отпустил Фауста.
Мефистофель подхватил Фауста под руку и спокойно повел его вдоль
улицы.
Куда же мы идем? спросил Фауст.
Фланировать, отвечал черт. Молодые
люди всегда фланируют. Пойдем, вон на площади танцуют. Там встретишь
Маргариту.
«Маргарита! Маргарита! Маргарита! сердито думал
Фауст, шагая по своей лаборатории. Само собою разумеется, что
это ее черт мне подсунул».
В лаборатории было скверно, темно, пыльно. Вагнер давно удрал.
Я был послушным учеником мудрого доктора Фауста,
сказал он. Но что мне делать с этим ражим малым, от которого с
утра пивом несет и который говорит только о девчоночках? Я себя слишком
уважаю, чтобы оставаться здесь.
Прихватил черного кота, белого петуха, магическую палочку и ушел.
Черт оказался форменным болваном, ворчал
Фауст. Ведь что он воображает? Он воображает,
что у меня, у молодого Фауста, остался стариковский вкус. Что такая
молоденькая, розовая телятинка закроет для меня весь мир? Дурак черт.
Вообще хитер, а в эротике ни черта. Мне, молодому человеку,
нужно совсем не то, о чем мечтал слюнявый старичок доктор Фауст. Мне нужна
какая-нибудь ловкая прожженная кокетка, крррасавица грррафиня, жестокая,
яркая, чтобы закружила, закрутила, замучила. А Гретхен? Ведь, в сущности,
это та же полезная простоквашка, которую я, бывало, ел по утрам.
Он остановился, прислушался к себе.
Странно! С молодостью у меня мысли стали простые и совсем
ясные. Все мои знания остались, как были. Ничто не забыто, все со мной. А
между тем, все как-то опростело.
С улицы донесся треск барабана, выкрики.
Солдаты идут. Странное дело хочется поработать в
лаборатории, а услышу барабан тянет маршировать. Рраз-два!
Рраз-два!.. Прямо что-то унизительное. И потом этот гнусный аппетит,
страстный интерес к еде и к выпивке. Не тот гурманский, какой бывает у
старичков, грибочки, винцо, цыпленочек, кисленькое. Нет.
Здоровенный интерес, ражий, ярый. И при этом веселый интерес. Вся душа
радуется, лучится, искрится от жареной колбасы с пивом.
Фауст сел, опустил голову на руки. Грустно затих.
Унизил меня черт. Подло с его стороны. Не потакать нужно
было, а отговорить. Ну, да теперь ничего не поделаешь. Иду к Маргарите
наслаждаться вечно женственным. Прихвачу брошечку...
Голубчик черт, говорил через несколько дней
Фауст Мефистофелю. Гретхен очаровательна. Я сам ее выбрал,
хотя теперь и подозреваю, что это ты мне ее подсунул. Но здесь (как будут
выражаться через несколько веков), здесь наблюдается явная неувязка. Чем
больше я об этом думаю, тем меньше понимаю. Почему ты велел поднести ей
целую шкатулку с финтифлюшками? Она должна была потерять от меня голову
без всяких сережек. Я молод. По-моему, ты тут что-то напугал. Сережки
нужны старичкам. А у меня «Масh dеr Liеbе», могущество любви.
Зачем же сережки? Это для меня унизительно. Чего же ты молчишь? Молчит. Я
эдак начну сомневаться в могуществе любви. Это совсем не входит в мои
планы. За что же я тогда душу-то продавал? За что боролись? Молчит. И
потом, голубчик, еще одна деликатная деталь. Да, я молод. Телу моему,
действительно, двадцать лет. Но ведь душе-то
моей это, конечно, между нами, все-таки третьего
дня исполнилось семьдесят шесть. Это надо учесть. Мне скучно... Ну,
конечно, Маргарита душечка, пышечка, одно очарование. Но ведь
она это тоже между нами, ведь она дура летая. Вот,
например, вчера ночью, сидим мы вдвоем в саду. Розы благоухают. Ох, эти
заклятые цветы! Как от них кружится голова... Скоро рассвет. И соловей
замолчал. Как чудесна эта сладкая истома молодого, сильного тела. Оно как
соловей, пропевший предрассветную песнь, задремавший среди цветов сирени.
Дремлет. А душа не спит. Душа как бы освободилась от власти тела, от
Sсhmеrzеnfоllе Gluсk, углубилась в свое святая святых. Я заговорил о
лаборатории, о философском камне. А Гретхен, она, конечно,
милая девочка, она насушила тыквенных семечек,
сидит и лущит. Ну, что мне делать, черт? Мне ску-у-учно! Идти опять в
лабораторию, как-то неловко. Выйдет, что я дурак. Желал,
рыдал, душу поставил на карту. Черт! Будь порядочным дьяволом, верни мне
мою седую бороду! Верни мне мою золотую старость!
Текст печатается по книге: *Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 7: «Все о любви» / Сост. и подготовка текстов Д. Д. Николаева, Е. М. Трубиловой. М.: Лаком, 2000. 384 с.* В комментариях в HTML-документе указаны страницы.
На главную
О Тэффи
Карта сайта
Форум
Ссылки
Виртуоз чувства
Сборник «Все о любви»
Яго
|