О вечной любви
Днем шел дождь. В саду сыро.
Сидим на террасе, смотрим, как переливаются далеко на горизонте огоньки Сен-Жермена и Вирофле. Эта даль отсюда, с нашей высокой лесной горы, кажется океаном, и мы различаем фонарики мола, вспышки маяка, сигнальные светы кораблей. Иллюзия полная.
Тихо.
Через открытые двери салона слушаем последние тоскливо-страстные аккорды «Умирающего Лебедя», которые из какой-то нездешней страны принес нам «радио».
И снова тихо.
Сидим в полутьме, красным глазком подымается, вспыхивает огонек сигары.
Что же мы молчим словно Рокфеллер, переваривающий свой обед. Мы ведь не поставили рекорда дожить до ста лет, сказал в полутьме баритон.
А Рокфеллер молчит?
Молчит полчаса после завтрака и полчаса после обеда. Начал молчать в сорок лет. Теперь ему девяносто три. И всегда приглашает гостей к обеду.
Ну, а как же они?
Тоже молчат.
Эдакое дурачье!
Почему?
Потому что надеются. Если бы бедный человек вздумал молчать для пищеварения, все бы решили, что с таким дураком и знакомства водить нельзя. А кормит он их, наверное, какой-нибудь гигиенической морковкой?
Ну, конечно. Причем жует каждый кусок не меньше шестидесяти раз.
Эдакий нахал!
Поговорим лучше о чем-нибудь аппетитном. Петроний, расскажите нам какое-нибудь ваше приключение.
Сигара вспыхнула, и тот, кого здесь прозвали Петронием за гетры и галстуки в тон костюма, процедил ленивым голосом:
Ну что ж извольте. О чем?
Что-нибудь о вечной любви, звонко сказал женский голос. Вы когда-нибудь встречали вечную любовь?
Ну, конечно. Только такую и встречал. Попадались все исключительно вечные.
Да что вы! Неужели? Расскажите хоть один случай.
Один случай? Их такое множество, что прямо выбрать трудно.
И все вечные?
Все вечные. Ну вот, например, могу вам рассказать одно маленькое вагонное приключение. Дело было, конечно, давно. О тех, которые были недавно, рассказывать не принято. Так вот, было это во времена доисторические, то есть до войны. Ехал я из Харькова в Москву. Ехать долго, скучно, но человек я добрый, пожалела меня судьба и послала на маленькой станции прехорошенькую спутницу. Смотрю строгая, на меня не глядит, читает книжку, конфетки грызет. Ну, в конце концов, все-таки разговорились. Очень, действительно, строгая оказалась дама. Чуть не с первой фразы объявила мне, что любит своего мужа вечной любовью, до гроба, аминь.
Ну что же, думаю, это знак хороший. Представьте себе, что вы в джунглях встречаете тигра. Вы дрогнули и усомнились в своем охотничьем искусстве и в своих силах. И вдруг тигр поджал хвост, залез за куст и глаза зажмурил. Значит, струсил. Ясно. Так вот эта любовь до гроба и была тем кустом, за которым моя дама сразу же спряталась.
Ну, раз боится, нужно действовать осторожно.
Да, говорю, сударыня, верю и преклоняюсь. И для чего, скажите, нам жить, если не верить в вечную любовь? И какой ужас непостоянство в любви. Сегодня романчик с одной, завтра с другой, уж не говоря о том, что это безнравственно, но прямо даже неприятно. Столько хлопот, передряг. То имя перепутаешь а ведь они обидчивые все, эти «предметы любви». Назови нечаянно Манечку Сонечкой, так ведь такая начнется история, что жизни не рад будешь. Точно имя Софья хуже, чем Марья. А то адреса перепутаешь и благодаришь за восторги любви какую-нибудь дуру, которую два месяца не видел, а «новенькая» получает письмо, в котором говорится в сдержанных тонах о том, что, к сожалению, прошлого не вернуть. И вообще, все это ужасно, хотя я, мол, знаю, конечно, обо всем этом только понаслышке, так как сам способен только на вечную любовь, а вечная пока что еще не подвернулась.
Дама моя слушает, даже рот открыла. Прямо прелесть что за дама. Совсем приручилась, даже стала говорить «мы с вами».
Мы с вами понимаем, мы с вами верим.
Ну и я, конечно, «мы с вами», но все в самых почтительных тонах, глаза опущены, в голосе тихая нежность, словом, «работаю шестым номером».
К двенадцати часам перешел уже на номер восьмой, предложил вместе позавтракать.
За завтраком совсем уже подружились. Хотя одна беда очень уж она много про мужа говорила, все «мой Коля, мой Коля», и никак ее с этой темы не свернешь. Я, конечно, всячески намекал, что он ее не достоин, но очень напирать не смел, потому что это всегда вызывает протесты, а протесты мне были не на руку.
Кстати, о руке руку я у нее уже целовал вполне беспрепятственно, и сколько угодно, и как угодно.
И вот подъезжаем мы к Туле, и вдруг меня осенило:
Слушайте, дорогая! Вылезем скорее, останемся до следующего поезда! Умоляю! Скорее!
Она растерялась:
А что же мы тут будем делать?
Как что делать? кричу я, весь в порыве вдохновения. Поедем на могилу Толстого. Да, да! Священная обязанность каждого культурного человека.
Эй, носильщик!
Она еще больше растерялась.
Так вы говорите... культурная обязанность... священного человека...
А сама тащит с полки картонку.
Только успели выскочить, поезд тронулся.
Как же Коля? Ведь он же встречать выедет.
А Коле, говорю, мы пошлем телеграмму, что вы приедете с ночным поездом.
А вдруг он...
Ну есть о чем толковать! Он еще вас благодарить должен за такой красивый жест. Посетить могилу великого старца в дни общего безверия и ниспровержения столпов.
Посадил свою даму в буфете, пошел нанимать извозчика. Попросил носильщика договорить какого-нибудь получше лихача, что ли, чтоб приятно было прокатиться.
Носильщик ухмыльнулся.
Понимаем, говорит. Потрафить можно.
И так, бестия, потрафил, что я даже ахнул: тройку с бубенцами, точно на масленицу.
Ну что ж, тем лучше.
Поехали.
Проехали Козлову Засеку, я ямщику говорю:
Может, лучше бубенчики-то ваши подвязать? Неловко как-то с таким трезвоном. Все-таки ведь на могилу едем.
А он и ухом не ведет.
Это, говорит, у нас без внимания. Запрету нет и наказу нет, кто как может, так и ездит.
Посмотрели на могилу, почитали на ограде надписи поклонников:
«Были Толя и Мура», «Были Сашка-Канашка и Абраша из Ростова». «Люблю Марью Сергеевну Абиносову, Евгений Лукин». «М. Д. и К. В. разбили харю Кузьме Вострухину».
Ну, и разные рисунки сердце, пронзенное стрелой, рожа с рогами, вензеля. Словом, почтили могилу великого писателя.
Мы посмотрели, обошли кругом и помчались назад.
До поезда было еще долго, не сидеть же на вокзале. Поехали в ресторан, я спросил отдельный кабинет «ну к чему, говорю, нам показываться. Еще встретим знакомых, каких-нибудь недоразвившихся пошляков, не понимающих культурных запросов духа».
Провели время чудесно. А когда настала пора ехать на вокзал, дамочка моя говорит:
На меня это паломничество произвело такое неизгладимое впечатление, что я непременно повторю его, и чем скорее, тем лучше.
Дорогая! закричал я. Именно чем скорее, тем лучше. Останемся до завтра, утром съездим в Ясную Поляну, а там и на поезд.
А муж?
А муж останется как таковой. Раз вы его любите вечной любовью, так не все ли равно? Ведь это же чувство непоколебимое.
И, по-вашему, не надо Коле ничего говорить?
Коле-то? Разумеется, Коле мы ничего не скажем. Зачем его беспокоить.
Рассказчик замолчал.
Ну и что же дальше? спросил женский голос.
Рассказчик вздохнул.
Ездили на могилу Толстого три дня подряд. Потом я пошел на почту и сам себе послал срочную телеграмму:
«Владимир, возвращайся немедленно».
Подпись: «Жена».
Поверила?
Поверила. Очень сердилась. Но я сказал: «Дорогая, кто лучше нас с тобой может оценить вечную любовь? Вот жена моя как раз любит меня вечною любовью. Будем уважать ее чувство». Вот и все.
Пора спать, господа, сказал кто-то.
Нет, пусть еще кто-нибудь расскажет. Мадам Г-ч, может быть, вы что-нибудь знаете?
Я? О вечной любви? Знаю маленькую историю. Совсем коротенькую. Был у меня на ферме голубь, и попросила я слугу моего, поляка, привести для голубя голубку из Польши. Он привез. Вывела голубка птенчиков и улетела. Ее поймали. Она снова улетела видно, тосковала по родине. Бросила своего голубя.
Тоut соmmе сhеz nоus1, вставил кто-то из слушателей.
Бросила голубя и двух птенцов. Голубь стал сам греть их. Но было холодно, зима, а крылья у голубя короче, чем у голубки. Птенцы замерзли. Мы их выкинули. А голубь десять дней корму не ел, ослабел, упал с шеста. Утром нашли его на полу мертвым. Вот и все.
Вот и все? Ну, пойдемте спать.
Н-да, сказал кто-то, зевая. Это птица насекомое, то есть я хотел сказать низшее животное. Она же не может рассуждать и живет низшими инстинктами. Какими-то рефлексами. Их теперь ученые изучают, эти рефлексы, и будут всех лечить, и никакой любовной тоски, умирающих лебедей и безумных голубей не будет. Будут все, как Рокфеллеры, жевать шестьдесят раз, молчать и жить до ста лет. Правда чудесно?
1 Всё как у нас (фр.).
Текст печатается по книге: *Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 7: «Все о любви» / Сост. и подготовка текстов Д. Д. Николаева, Е. М. Трубиловой. М.: Лаком, 2000. 384 с.* В комментариях в HTML-документе указаны страницы.
На главную
О Тэффи
Карта сайта
Форум
Ссылки
Кошмар
Сборник «Все о любви»
Жених
|