Тэффи

Наклейка

Дэзи Броун — прежде ее звали иначе... безразлично как, дело не в этом. Дело в том, что Дэзи Броун, всей душой, с восторгом и ужасом, с отвращением и смехом, в долгую вагонную ночь, между Марселем и Парижем, не отрываясь, читала свой собственный чемодан.

Этот большой старый чемодан из крокодиловой кожи, тихо потряхивающийся перед ней в багажной сетке, был весь облеплен цветными отельными наклейками, свежими, старыми, очень старыми, чуть видными из-под новых пластов.

Наклейки были и круглые, и квадратные, и с картинками, и простые. Вот «Lido Excelsior» с черной гондолой на синем фоне... «Hôtel des Anglais Napolli» с крутящимся винтом дымом Везувия... и флорентийский «Hôtel d’Albion» на клетчатом фоне, полузаклеенном константинопольским «Petit Hôtel» с минаретом, и «Hôtel Suisse St Jingolf» с розово-снежными горами Швейцарии... и вдруг простой полустертый билетик «Вержбол...» — конец ободран... и «Fürstenhof Berlin»... и много, много еще.

Дэзи щурит ресницы, читает свой чемодан, наклейку за наклейкой, с отвращением и смехом, с восторгом и ужасом.

Читает.

1. Н а к л е й к а  п е р в а я.

«St Jingolf Hôtel Suisse».

На террасе Женевского озера розовый вечер.

Хозяин отеля поставил у баллюстрады два кактуса, чтобы клиенты знали, что мир Божий однообразен и что, сидя в Швейцарии, можно получать африканские впечатления.

Но Дэзи никаких впечатлений не получала. Она сидела в кресле, подняв ноги на перила террасы, обдумывала что-то и записывала в крошечную книжечку...

Услыша шаги Черри, она, не поворачивая головы, спросила:

— Ермакова считать или нет?

Черри пришла не одна. За ней шел маленький, черненький, кривоплечий и лопоухий молодой человек и нес в вытянутой руке дамский зонтик.

— Он нашел твой зонтик, — сказала Черри. — В награду я решила показать ему тебя.

— В награду выдается одна треть. Значит, ты ценишь меня в треть зонтика. Спасибо, молодой человек. Напрасно вы его нашли — он мне надоел.

Молодой человек хотел что-то сказать, задергался всем лицом, покраснел и смолчал, продолжая держать зонтик в вытянутой руке.

— Поставьте и сядьте, — утомленно пригласила Дэзи. Черри взяла зонтик и сказала кривоплечему:

— Вот это моя подруга. Сегодня ее зовут Майа.

Тот снова задергался, но на этот раз не смолчал.

— Майа? Это уменьшительное? А как полное имя?

— Майя, — сказала Дэзи.

— Мария?

— Нет. Майя.

— По-моему, такой святой не было.

— Совершенно верно. Меня назвали в честь грешницы.

Кривоплечий посмотрел на одну и на другую. Бледное лицо Дэзи было скучно и спокойно. Черноглазая румяная Черри сдержанно сжала губы, подернутые темным пушком.

— Черри! Считать Ермакова или нет?

— Ну, конечно. Что за вопрос?

— Да ведь я с ним даже ни разу не поцеловалась.

— Ну, так что ж? Тем лучше. Три месяца томилась и стихи писала.

— Да, это верно. Стихи были. А Генделя считать?

— Ну, что за вздор!

— Да ведь я же целовалась.

— Мало ли что, считаться со всяким ничтожеством.

— Ах, Черри, какая ты легкомысленная. Ермаков всего сорок восьмой номер. Так мы и до семидесяти не доберемся. Простите, молодой человек. Мы считаем мои романы. Я сегодня в деловом настроении.

Молодой человек покраснел, задохнулся и промолчал.

Дэзи опустила глаза и увидела его ноги в сандалиях — голые, сиреневого цвета...

— Иди в горы, Черри. А мы с этим отроком будем читать стихи. Вы любите стихи, отрок?

— Абсолютно не понимаю и терпеть не могу.

— Да? Ну так слушайте:

            Они любили друг друга так долго и нежно,
            С тоскою глубокой и страстью безумно мятежной,
            Но, как враги, избегали свиданья и встречи,
            И были пусты и холодны их краткие речи...

— Ну к чему это? — прервал кривоплечий. — Это все нездорово. Я вот в Женеве в школе... Чувствую себя отлично... Прежде был больной и нервный... Смотрите — никогда не ношу чулок, даже в холода. Надо, чтобы все было здор-ровое.

Дэзи сочувственно покачала головой и сказала:

— Взгляните, который час, — мне лень нагибаться. Взгляните мне на ногу.

Кривоплечий взглянул. У Дэзи на ноге на зеленом ремешке были прикреплены ручные часы.

— Как у вас все... неправильно... семь часов... все нездорово...

— Ну, идите домой! А завтра вечером приходите читать стихи. Это у вас чудесно выходит.

На следующий день кривоплечий пришел с утра, чтобы сказать, что вечером он прийти не может, потому что должен лезть на гору, чтобы себя закалить. Объявив об этом, просидел на террасе весь день, сбегал только позавтракать, и после обеда вернулся снова.

— Вы хотели читать стихи, — сказал он смущенно.

— Хорошо, — согласилась Дэзи.

И он сразу расхрабрился, улыбнулся саркастически и откинулся в кресле.

— Ну что ж, послушаем.

И на следующий день пришел с утра.

— По-моему, он в тебя влюбился, — недовольно говорила Черри. — И зачем было разводить такую гадость — бередить стихами дождевого червя? Бррр...

— Так что же теперь делать? Он ведь не уйдет.

— Прогони, и кончено.

— Трудно. Мне вчера показалось, как будто он плачет.

— Да как он смеет, вот нахал.

— Черри! Ты скажи ему что-нибудь... Скажи, что я не свободна, что я люблю другого.

— Какая пустая глупость! Точно это кого-нибудь когда-нибудь успокаивало.

— Скажи, что вообще не способна любить.

— Удивительное дело! Как бы ни хотелось женщине отвязаться от влюбленного дурня, от самого противного для нее человека, никогда она не решится сказать что-нибудь такое, что действительно оттолкнуло бы от нее. Охотно станет разделывать демоническую женщину: «Ах, я не способна любить! Ах, я всеми только играю». Ведь никогда такой демонизм, даже самый низкопробный, никого не охлаждал. Иногда даже напротив — заинтересовывал. А  ведь ни одна не решилась написать: «Простите, мол, что не могу вас принять, но у меня сломалась вставная челюсть». Или просто: «У меня страшный флюс». Ведь ни за что.

— Черри! Скажи ему, что мне пятьдесят лет и что у меня сын — полицейский пристав в Тамбове. Милая, скажи! Я не выйду вечером, а ты поговори с ним.

Утром кривоплечий не пришел. Но он пришел вечером с букетом красных роз, а сам был совершенно желтый. Подал цветы Дэзи, рука дрожала, и весь, кажется, дрожал.

— Вот это... это мой ответ. Ваша подруга передала мне ваше признание... Вот... Пусть...

Дэзи удивленно взглянула на Черри.

— Да, я сказала, что тебе пятьдесят лет, — ответила та.

— Черри, Черри! Есть страшные слова, которые нельзя произносить безнаказанно. Они всегда оставляют след. Старость, смерть... Чего вы такой желтый, молодой человек?

— Просто так... Забросил гимнастику... Сегодня пойду непременно... Я люблю все здоровое...

Глаза его, отекшие и тусклые, перебегали с Дэзи на Черри, умоляли поверить.

— Отвратительно! — воскликнула Черри по-английски, повернулась и вышла.

Дэзи смотрела устало и спокойно.

— Это хорошо, друг мой. И я больше не буду отнимать от вас время. Я завтра уезжаю.

Он страшно испугался, потом как-то уж совсем по-идиотски засмеялся.

— Да ведь вы же говорили, что еще месяц...

Не договорил и понял. По лицу Дэзи, строгому и печальному.

Не сказал больше ничего, глубоко задумался и даже как будто не видел, что Дэзи встала и вышла. Он прибежал на другой день, когда Дэзи, стоя на коленях среди вороха разорванных писем и увядших цветов, закрывала чемодан из блестящей крокодиловой кожи, на котором красовался свеженаклеенный билетик «Hôtel Suisse St Jingolf» с розовыми швейцарскими горами.

Он поставил на камин маленькую собачку из лилового прозрачного камня.

— Вот, — сказал он, задыхаясь. — Я хочу, чтобы это всегда стояло на вашем столе.

Собачка была жалка. Стеклянные глазки блестели, будто плакали, и на ошейнике дрожала бусинка.

Дэзи ласково улыбнулась:

— Как мило с вашей стороны. Спасибо...

Он смотрел на нее с отчаянием и восторгом:

— Я умоляю вас об одном: когда приедете к себе, пришлите мне то стихотворение, которое вы читали в первый день. Дэзи прищурилась, вспоминая.

Он шепнул:

            — ...Друг друга так нежно.
            С тоской глубокой и...
            И... и безумно мятежной.

Она поняла, что слово «страстью» он не смел произнести. Улыбнулась «попроще».

— С удовольствием, непременно.

— Помните, что если не исполните, я... я все-таки довольно нервный. Мне... не перенести.

Они вышли вместе, и он проводил ее на пристань.

— А потом я вернусь в вашу комнату и немножко побуду в ней, одну минуту еще.

На пароходе, уже около Лозанны, Дэзи с ужасом вспомнила: собачка осталась на камине! Он вернулся в ее комнату и увидел. Так обидеть его нельзя.

И, выйдя на берег, тотчас же послала телеграмму Черри, прося разыскать собачку и переслать ей в отель «Berge»...

Часов в шесть утра ее разбудил стук в дверь. Прислуга подала какой-то листок. Кто-то просил на одну минуту сойти вниз.

Она накинула шаль и спустилась. В вестибюле метался около входной двери кто-то неприятно знакомый. Это был он.

— Я приехал ночью в двенадцать часов. Меня не пустили. Я ждал на скамейке, на набережной. Дождь, но это ничего. Я привез собачку. У меня, кажется, жар.

Он говорил быстро и суетился. Мокрое пальтишко прилипло к кривым плечам. Затекшие глаза блестели.

— Я должен вернуться с первым пароходом, пока моя тетка не встала. Мне нельзя ночью выходить. Я больной. И чтобы вас не скомпромен... компром...

И на минутку закрыл глаза.

— А главное, не забудьте прислать стихи. Это одно прошу. Одно и навеки.

Повернулся, махнул рукой, пошел к двери, остановился и снова махнул рукой. И вышел.

— Какой кошмар! И зачем Черри дала ему адрес! И все всегда у меня так безрадостно, так горько!

У нее дрожали ноги, когда она подымалась по лестнице.

Через два месяца на Лидо было еще жарко, и теплая соленая, как бульон, вода залива пестрела цветными костюмами купающихся.

Сверху из окна Дэзиной комнаты вид был чудесный.

— Иди плавать, Черри, а я буду смотреть на тебя в бинокль. Достань мой бинокль — он в этом чемодане.

Черри засунула руку, ища между флаконами, кружевами и лентами.

— Что это? Какие-то кусочки...

Два мутно-лиловых камушка.

Дэзи взглянула:

— Боже мой! Моя собачка! У нее отломалась голова...

И ласково положила на ладонь.

— Бедная моя, жалкая! Черри, ведь я обещала ему послать стихи!

— Ну так что же?

— Да ведь я, оказывается, не знаю адреса... Черри, милая, да ведь мы и имени его не знаем! Как это все странно!

— Ну и отлично. А то еще, пожалуй, стала бы раздумывать — не записать ли его номером сорок девять... Отчего у тебя слезы на глазах?

И быстро отвернувшись, прибавила неестественным голосом, явно не веря своим словам:

— Да, здесь безумно жаркое солнце. Безумно жаркое! Я куплю себе черные очки. Хочешь, бедная моя Майка?








Текст печатается по книге: *Тэффи Н. А. Собрание сочинений: Том 4: «О нежности». Составление и подготовка текстов Д. Д. Николаева, Е. М. Трубиловой. — М.: Лаком, 2000. — 384 с.* В комментариях в HTML-документа указаны страницы.




На главную
О Тэффи
Карта сайта
Форум
Ссылки

Гермина Краузе
Сборник «Книга Июнь»
Три правды


Форум

На главную О Тэффи Сборник «Книга Июнь» Три правды



QLE 88x31

QLE 88x31

  Каталог ресурсов Сибири   Allbest.ru   Fair.ru Ярмарка сайтов  




Дизайн © Helen, e-mail: webmaster@teffi.ru, 2000 г.
Hosted by EServer.