Сорока
Вид у нее был придурковатый и озабоченный.
Манеры суетливые. Вечно что-то бормочет и наскакивает боком.
Вся всегда в черном с белым сейчас это сочетание модно.
Нос длинный. Глаза круглые, недовольные и глупые.
Не ищите по этим приметам знакомых вам дам. Не найдете. То есть, если и
найдете, то речь идет не о них. Речь идет о птице, о сороке.
Живет эта птица-сорока в Париже, на улице Кретель, что против больничного садика.
Познакомились мы с ней следующим образом.
Шли мы как раз мимо этого садика, шли с собакой.
Вдруг видим шагает по тротуару птица. Вид недовольный, и совершенно нас не боится.
Собака на нее залаяла, но птица и глазом не сморгнула, а напротив
того сердито закрякала, будто заругалась, и стала боком-боком
наступать на собаку.
Что за притча?
Наверное, ручная.
Из окна нижнего этажа высунулась бабья голова и сказала:
Кики!
Это, ясно, было обращение к сороке.
У французов вообще все, что не лошадь и не корова, то
«кики». «Кики» кролик, канарейка,
обезьяна, черепаха, гиппопотам зоологического сада и собственная внучка.
Значит, сорока была для бабы Кики и, очевидно, ручная.
Подошли, спросили.
Оказывается угадали. Ручная. И вдобавок известная на весь квартал.
Ну вот, как говорится, первый лед был сломан. Мы стали изредка встречать сороку на ее улице.
И всегда она бывала сердита, озабоченная какими-то сложными и спешными делами, и видно было, что дела эти не ладились.
Но вот сорока пропала. На улице больше не встречалась. Может быть, захворала?
Как-то неловко было наводить справки. Казалось, будто это как-то не
принято. Врываться в частную жизнь. Мало ли почему она больше не гуляет.
Вообще в культурных государствах не полагается даже давать адрес ваших
друзей, если вы о них справляетесь. Мало ли что может быть. Может быть, они
именно от вас-то и прячутся. В культурных государствах частная жизнь
священна.
Почему сорока не гуляет?
А вам какое дело? Не суйтесь куда вас не спрашивают.
Пришлось подавить в себе естественный прорыв любопытства, и сорока мало-помалу сгладилась в нашей памяти.
И вот в один прекрасный день, проходя по той же сорочьей улице, слышим
мы разговор. Говорила какая-то прохожая с той самой бабьей головой, которая
торчала из окна первого этажа и звала сороку «Кики».
А что же ее не видно, вашей сороки? спрашивала прохожая.
Ах, она страшно занята, отвечала бабья голова. Она ищет себе мужа и начала вить гнездо.
Тут мы не вытерпели.
Где же ее гнездо? Вы простите, что мы спрашиваем. Это не простое
любопытство. Мы как старые знакомые. Мы часто встречались, и вообще, может
быть, что-нибудь нужно...
Вот обернитесь, указала нам бабья голова.
Видите, за оградой большое дерево. Вон там, высоко-высоко, ее гнездо.
Чудное гнездо. Роскошное. Уж она туда таскала, таскала всякого добра! У
моей дочери лента пропала, искали с ног сбились, а мадам Раку
говорит, что видела, как сорока ее в лапах тащила. У Жюля спортивный значок
пропал, у Мишлин ложечка. Муж хотел даже влезть, посмотреть, пошарить у нее
в гнезде, да уж очень высоко, трудно. У нее там все шикарно устроено.
Теперь сидит и ждет мужа. Только здесь сорок совсем не видно, одни воробьи.
Но ведь для воробья она совсем не подходящая.
В Медоне масса сорок, вставила прохожая.
Да, говорят. Но как же им дать знать? Они сюда не залетают.
Ей бы самой туда слетать.
Так ведь она не знает.
Я слышала, что есть говорящие сороки. Вот если бы ее выучили в
свое время говорить, так и можно было бы ей растолковать насчет Медона.
Теперь уж ей учиться поздно. Теперь у нее не то в голове.
Ну, может быть, еще и заглянет кто-нибудь сюда. Птицы ведь летают. Кто-нибудь из них увидит сверху и даст знать.
Если бы какая-нибудь сорока увидела. Они ведь болтливые, недаром
существует поговорка «сорока на хвосте принесла».
Прошло еще около месяца. И вот снова мы на этой улице, и снова торчит из окна бабья голова.
Теперь уж мы, как свои люди, связанные сорочьими интересами, прямо приступаем к делу.
Бонжур-бонжур1, ну как она, нашла мужа?
Голова уныло качается.
Ах, если бы вы знали! Ждала-ждала и решила, что гнездо
недостаточно шикарно. Представьте себе, бросила его и стала вить новое.
Огромное. Прямо точно на орла рассчитывает. У меня за нее сердце болит. Ну,
как ей объяснить, что не в этом дело?
Да, если бы ее в свое время научили говорить!
Ну, кто же мог знать.
И еще прошло довольно много времени, и снова разговор с бабьей головой.
Ну, что?
Совсем беда. Понимаете, какая вышла история. Свила она гнездо
всем на удивление. Не только что птице авиатору было бы где
поместиться. Ну и вот, ждала сорока, ждала так и не дождалась.
Ну и решила на законный брак плюнуть и обойтись своими средствами. Нанесла
яиц-жировиков и теперь сидит-высиживает. Второй месяц сидит. Похудела,
облезла один нос да глаза. Хвост потеряла. Вылетит на минутку,
облетит вокруг гнезда три раза, очевидно, для моциону, и опять сидит.
Что же теперь делать? Ведь она так погибнет.
Да, все в квартале волнуются.
Может быть, можно было бы дать знать в какое-нибудь такое общество?
В Армию Спасения?
Ну, что вы! В покровительство животным.
Так ведь сорока не животное.
А по-вашему, если не животное, так пусть издыхает?
Ей бы, дуре, в Медоне поселиться.
Ну, не будем, господа, вечно возвращаться к этому вопросу.
Гораздо проще купить в животном магазине сороку и привезти сюда, чем тащить
женщину в Медон.
Какую женщину? Что вы путаете?
Я хотела сказать сороку.
Купить в магазине! Вот она, наша милая манера все переводить на
деньги. Самое святое, что только есть на свете, материнская
любовь, и туда человек сунется со своей платежной силой. Гнусно!
Прошу вас не делать мне замечаний.
Не с того конца сорока начала. Нужно сначала жениха найти, а уж потом квартиру отделывать.
Как вы любите все опошлять.
Однако! Я бы вас попросил...
Вы видите, что мне неприятно, когда вы о ней так говорите.
Что я особенного сказал? Уж не смей про сороку нормальным языком говорить. Кошмар какой-то!
Господа, перестаньте. Кончится тем, что мы все перессоримся.
И пусть! Когда кто-нибудь борется за идеалы материнства, то здесь подхихикиванье неуместно.
Ну, знаете, это еще доказать надо, что здесь идеалы. А по-моему,
просто старая морда, которая, как ненормальная, каждому готова на шею
вешаться. Видали мы тоже таких-то. Да что далеко ходить вы,
наверное, слышали про нашу Лу-кию Тарасовну, мадам Кудысело? В нашем
отельчике живет. Неужели не слыхали? Столовников держит. Оборотистая такая
баба. Два сына женатых, внук. Так вот эта дамочка решила в прошлом году
переменить свою судьбу. А именно выйти замуж. Мы все так и
ахнули. Наружность у нее, между нами будь сказано, не очень к таким планам
подходящая. Плечи широкие, толстые, а ног быдто совсем нет. Когда сидит,
так коленки где-то невидимо под животом сгибаются. Шеи, между прочим, уж
окончательно нет, так, одна поперечная морщина, и кончено. Голос у этой
дамочки совсем особенный. Не то что неприятный, а какой-то
в нашей теперешней заграничной жизни ни к чему. Одним словом, впечатление
дает такое, как будто как у нас в Малороссии бабы через тын перекликались.
И звук такой, и сила, и выразительность. Ну вот, значит, представляете себе
картину. И ко всему этому нос вздернутый, глазки белесенькие и на голове
плешь. Когда она нам свое намерение объяснила, мы, знаете, даже и
посмеяться не захотели, а прямо говорим:
Вы бы все-таки о своих годах подумали. Может быть, внуку обидным покажется.
А она в ответ только фыркает.
Удивляюсь, говорит, вашей серости. Это у
нас в Россеюшке, как женщине сорок стукнуло, так уж она в старухах
считается. Здесь, милые мои, не так. Здесь женщина в пятьдесят только еще
расцветает. Вот водили меня в ихний театр, называют Музик-Голь.
Музик значит с музыкой, и голь показывают. Так там одна бабка
была, лет, говорят, под семьдесят, и среди голи самая первая Так она
выводила шесть матерых молодцов, ставила их в ряд, и потом они эту бабку-то
за большие деньги в воздухе друг дружке перекидывали. За ногу ее хватят и
гоп! Я каждый раз так и взвизгну. Вот какие дела, а вы говорите, что мне
замуж поздно.
Ну и дала она в журнал объявление.
«Меланхолическая блондинка тоскует по идеалу, умеет немножко
готовить, желает вступить в серьезную переписку с брюнетом тридцати трех
лет, рост не обязателен».
И что же вы думаете? Получает из Гренобля письмо.
«Разочарованный в жизни идеалист зовет свою мечту. Имею небольшой, но прочный заработок».
Словом послала она ему свою старую фотографию, он ей выслал
денег на дорогу, и покатила наша Тарасовна в Гренобль.
Приехала на вокзале никого подходящего. Бродит какой-то
пузатый старик и всем барышням заглядывает под шляпки. Пригляделась
Тарасовна к старику, а у него из кармана торчит номер того самого журнала.
У нее дыханье сперло. И закричала она своим зычным голосом. Как баба через
тын:
Ой, да неужто ж вы тот самый идеалист? Ой, лышечко!
Он глазки выпучил, да как закудахчет.
Тах-тах-тах-тах! Так это вы? Так вы же мне какую фотографию прислали? С дояпонской войны?
Ну, наша Тарасовна себя в обиду не даст:
А чего же тебе посылать? Карт-д’идантитэ2 с кривым рылом, с косым глазом, с тремя носами? Туда же,
претензии, идеалист паршивый.
Договорились до того, что он стрекулист, а она старая квашня, однако
пришлось ему обратный билет купить и даже напоил в буфете пивом, потому что
уж очень она его расчехвостила.
Так с обратным поездом и вернулась.
Все это хорошо, господа, все эти ваши романы с неизвестными.
«Где волны морские, там бури, где люди, там страсти», как
выразился поэт. А вот как нам быть с сорокой?
Н-да. С сорокой дело сложнее. Про сороку ни один поэт ничего не
выразил. Сорока, она ведь глубоко переживает. От нее на пиве не отъедешь.
И как в природе все премудро! Как подумаешь, так прямо затошнит!
1 Добрый день (от фр. bоn jоur).
2 удостоверение личности (фр.).
Текст печатается по книге: *Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 7: «Все о любви» / Сост. и подготовка текстов Д. Д. Николаева, Е. М. Трубиловой. М.: Лаком, 2000. 384 с.* В комментариях в HTML-документе указаны страницы.
На главную
О Тэффи
Карта сайта
Форум
Ссылки
Мудрый человек
Сборник «Все о любви»
Вскрытые тайники
|