КОММЕНТАРИИ

Я.Я.Рудзитис

     
СКАЗАНИЕ ТРЕТЬЕ

  1-7. ХМУРО ШУМЕЛИ ДЕБРИ ЛЕСНЫЕ ПО КАНГАРСКИМ ВЗГОРЬ-
ЯМ... и далее. Кангар (Кангарова гора, холм), Кангары - издавна встречавшиеся
в Латвии названия возвышенностей, лесов, болот, лугов, полей, селений, усадеб,
хуторов /Эндзелин, 1961, 37-38/. Слово "кангар" образовалось от ливск. "kan-
gar", что означает "холм", "пригорок" (der Hugel) /Мюленбах-Эндзелии II, 154;
Латв. конв., X, 19740/. Вместе с тем "кангар" в латышском языке может значить
"вереница холмов". В "Лачплесисе" Кангары рисуются как внушительная горная
гряда. Находятся они на древней ливской земле; ридзиньский рыбак приводит
в Кангаровы горы к колдуну Кангару немецкого священника Дитриха, корабль
которого разбило бурей в устье Даугавы /Л III, 9.0-116/. Очевидно, здесь име-
ются в виду Большие и Малые Кангары в Огрском р-не (примерно в 40 км от
Риги). В XIX в. Большие и Малые Кангары были хорошо известны видземским
крестьянам: через Кангары вел путь из центральной части Видземе в Ригу.
  Изображение в "Лачплесисе" Кангарских гор в древности в большой мере
соответствует их внешнему виду в период создания эпоса. Кангары тянутся
через местность, где и ныне еще находятся лесные массивы и болота.
  С Кангарскими горами Огрского р-на связано в народе много преданий и
сказов, характеризующих Кангары как место, где путников подстерегали гра-
бители /PS 55, 430; Jkr IV, 12; LP VI, 207/. И в "Лачплесисе" "неприятное впе-
чатление на всех путников производила эта округа" /Ор III, 5/, но только как
местность малолюдная, болотистая, кишащая хищными зверями.
  В преданиях говорится, что Кангарские горы насыпали Диев /LP V, 384;
VII, I, 1327/, Черт /LP V, 385/, Великан /Сб 18; LP VI, 207-208; Ас 65-66,
269-270/, очень сильный хозяин /LP V, 385/, что в горах этих водятся черти
/Сб 80, Друвиена - Ц; V, 386/ и Великан /Сб 17, Эргли - Ц; LP V, 384; LP
VI, 207, Аннениеки - Tk; Ac 65-66, 268-270, Сунтажи, Лаубере - Рг/. В
"Лачплесисе" Кангарские горы - место, где живет колдун, предатель Кангар;
само по себе описание этих гор в эпосе имеет фольклорную окраску. К тому
же в III сказании Пумпур непосредственно использовал - в переработанном
виде - некоторые предания о великане, живущем в Кангарских горах.
  56. Озеро ПЕИПУС находится на границе Эстонской ССР и РСФСР - на
территории обеих республик (по-эстонски - Peipsi jarv; по-русски - Чудское
озеро). В эстонском эпосе окрестности Пейпус-озера - одно из мест, где проис-
ходит действие "Калевипоэга" (песни X-XII, XX).
  75. ПЕРКОН В СЕРДЦАХ ПОРАЖАЕТ МОЛНИЕЙ ВЕДЬМ С КОЛДУ-
НАМИ. По преданиям и поверьям балтийских и других народов, Перкон явля-
ется ненавистником чертей, преследует и поражает их повсюду /PS XIII, 121,
226-227; Ас 53, 68, 79; 1ЛТ 23135-23140, 23142-23146: см. также: J. Balys,
Graustinis ir velnias Baltaskandijos krastu tautosakoje, - "Tautosakos Darbai",
VI, Kaunas, 1939/. Этот мотив неоднократно встречается в "Лачплесисе". 
  90. С МОРЯ КИНУЛО В ДАУГАВУ СУДНО... я далее Пумпур рассказы-
вает здесь, как буря занесла в устье Даугавы корабль, на котором немецкие
купцы впервые отправились "торговать в Балтийских портах" /Ор III, 120/.
В основе этого эпизода лежит предание, восходящее к "Рифмованной хронике"
и "Ливонской летописи" Франца Ниенштедта (начало XVII в.), где говорится,
что немцы впервые попали в древнюю Латвию благодаря тому, что буря загнала
их корабли в устье Даугавы. Этот мотив варьируется в "Ванем Иманта" Г. Мер-
келя; бурю нагнало божество, которое в "грозу билось за наше (ливов и латы-
шей - Я. Р.) спасение", чтобы утопить алчных чужеземцев. У Г. Меркеля этот
эпизод заимствовали и Фр. Малберг, для "Стабурага и Лиесмы", и Пумпур
(Фр. Малберг отбросил мотив вмешательства божества). Пумпур рассказывает
в "Лачплесисе", что бурю вызывали Перкон и Антримп. Такое развитие мотива
перекликается с клятвой Перкона и Антримпа в I сказании - уничтожать по-
работителей латышского народа и топить корабли пришельцев.
  94. ЛИВЫ СПАСЛИ ЧУЖЕЗЕМЦЕВ. Ливы - немногочисленный народ
финно-угорской группы.
  В XIII в. ливы населяли сравнительно узкую полосу вдоль Рижского за-
лива от границ Эстонии до Венты на Курземском п-ове (правый берег Даугавы
в ее нижнем течении и низовья Гауи находились на территории видземских
ливов). Кое-где вместе с ливами жили и латыши. Уже в XIII в., в период на-
шествия крестоносцев, число ливов резко сократилось в результате войн. На
земли их все больше переселялись латыши. Постепенно латышский язык вытес-
нил ливский. В настоящий момент в Латвии живет всего лишь ок. 800 ливов,
хорошо знающих свой язык. Большая часть из них - ок. 500 человек - живет
на севере Курземского п-ова (П. Аристэ, Ливы и ливский язык. - "Известия
АН ЛССР", 1958, № Ц, Стр. 31-50).
  105. РИДЗИНЬСКИМ РЫБАКОМ ОДИН ИЗ НИХ ОКАЗАЛСЯ. Ридзиня -
небольшой правый приток Даугавы, протекавший по территории, где позднее
образовалась Старая Рига. В широком месте Ридзини, невдалеке от ее впаде-
ния в Даугаву, издавна (еще до XVII в.) была гавань. Со временем Ридзиня
совсем обмелела, и в первой половине XVIII в. ее засыпали.
  116. ВЫМОЛВИЛ: "ЗВАТЬ МЕНЯ ДИТРИХ". Историческим прототипом
Дитриха, или Дитериха, является упоминаемый в хронике Генриха Латвийского
Теодорих из Турайды (Theodoricus, Theodericus, Thidericus de R Thoreida), монах
цистерианского ордена, один из немцев-миссионеров в Ливонии. В "Хронике
Ливонии" он впервые упоминается в I части, где фигурирует как сподвижник
епископа Мейнарда по миссионерской деятельности среди ливов (Мейнард явился
в Латвию в 1184 г. и находился здесь до 1196 г.). Позднее рижский епископ
Альберт сделал Теодориха аббатом цистерианского монастыря в Динамюнде.
С 1211 г. и до самой смерти (1218 г.) Теодорих был епископом эстонским.
  При жизни Теодорих основал духовно-воинский орден "Братство Христовых
рыцарей", принимал участие во многих крестовых походах (1207, 1212, 1219 гг.)
против народов Ливонии (селов, эстов), был дипломатом рижского епископа
Альберта. Эта последняя сторона деятельности Теодориха наиболее ярко отра-
жена в хронике. Важные дипломатические поручения он выполнял, еще будучи
сподвижником Мейнарда. Погиб Теодорих во время похода датчан против
эстов.
  Из известных Пумпуру в период создания "Лачплесиса" произведений, где
фигурирует Теодорих Турайдский, кроме хроники Генриха Латвийского, следует
отметить "Древние времена Лифляндии" Г. Меркеля и его же литературную
легенду "Ванем Иманта". В последней особенно подчеркнуты хитрость и ковар-
ство Теодориха. Он именуется "коварным монахом", "коварным святошей",
"коварным пастырем" с "ликом святоши", со "льстивым лицом".
  В "Лачплесисе" Дитрих - самый первый миссионер, явившийся в Латвию.
Исторический Теодорих - один из первых миссионеров, распространявших ка-
толическую веру в Латвии. Из жизнеописания Теодориха в хронике Генриха
Латвийского Пумпур использовал сведения о путешествии Теодориха и Каупо
по Германии /Л III, 823-824/ и в Рим, к папе /Л III, 795-799; IV, 23-30/,
а также сведения о намерении турайдских ливов принести Теодориха в жертву
своим богам /Л VI, 652-667/. О деятельности Дитриха среди турайдских ливов
см. прим. Л III, 776 и ел.
  В эпосе Пумпура Дитрих изображается как политический интриган. В ин-
терпретации исторического Теодориха Турайдского в "Лачплесисе" ярко про-
явилась оценка иноземных захватчиков, данная в "Ванем Иманта" Г. Меркелем
и вполне соответствующая оценке народной: "Каждое деяние чужеземных гра-
бителей дышит злым умыслом, предательством и коварной хитростью" /Мер-
кель, 1802, 137/.
  Для автора "Хроники Ливонии" Теодорих - "достопочтенный" слуга гос-
подний /Хрон. Лив., XXIII, II/, хронист высказывает даже надежду, что после
смерти Теодорих попадает "в мир мучеников", т. е. в царство небесное /Хрон.
Лив. XXIII, II/. Для Пумпура же Дитрих - презренный "святоша" /Ор III,
776/, "закоснелый во всем злобном" /Ор IV, 197/, "лживый монах" /Ор VI, 651/,
чертов слуга.
  129. КАУПО - предводитель турайдских ливов (юго-западная Видземе, по
правому берегу Гауи). В хронике Генриха Латвийского впервые упоминается
под 1200 годом. Замок Каупо находился неподалеку от построенного в 1214 г.
Фридландского, или Трейденского (позднее название) замка. Высказывалось
мнение, что у Каупо был еще второй замок ("малый замок") - Вилкместское
городище, в километре от Кримулдского (Кремонского) немецкого замка, но
это мнение в последнее время оспаривалось (см. Heinrichs, Livlandische Chronik,
Zweite Auflage, Bearbeitet von Leonid Arbusow und Albert Bauer, Hannover, 1955,
стр. 27).
  Каупо принял христианское вероисповедание и стал решительным сообщ-
ником немецких феодалов, во многом способствовал укреплению их власти и
внедрению католицизма в Латвии в XIII в. Умер Каупо в 1217 г. во время по-
хода немцев, ливов и латгалов в Эстонию, от тяжелой раны.
  156 и сл. ...В КАНГАРСКИХ ЧАЩАХ СЫЗНОВА ОБЪЯВИЛСЯ ВЕЛИКАН
КАЛАПУЙСИС... и далее. Фрагмент, в котором говорится о вторжении эстов
на латышскую землю и о борьбе Лачплесиса с Калапуйсисом, в сказочно-леген-
дарной форме отражает раздоры, схватки латышей и эстов в конце XII - на-
чале XIII в., интерпретируя их как большое зло для обоих народов.
  Относительно происхождения имени Калапуйсис в экземпляре первого из-
дания "Лачплесиса", найденного в б. Крапской вол., в начале III сказания рукою
поэта вписано следующее пояснение: "Калапуйсис - не переведенное с эстон-
ского Калевипоэг, а исконное латышское имя, которое я слышал вместе с пре-
данием о ложе великана Калапуйсиса в Кангарских горах от одного старого
сунтажца. У Крейцвальда в эстонской стороне указано несколько мест, где Ка-
левипоэг лежал в горах, но о Кангарских горах ничего не говорится".
  Житель Сунтажей (Огрский р-н) рассказывал Пумпуру предание, бытовав-
шее в его родной местности: в Сунтажах начинаются Большие Кангары, возле
сунтажских "Кодеров" находится "Великолепное ложе" /LP VII, I, 1326-1327;
Латв. конв., XXI, 41189/.
  В собраниях латышского повествовательного фольклора не обнаружены
тексты, где бы встречалось имя Калапуйсис (исключением является лишь ва-
риант, сконструированный искусственно неким собирателем фольклора в 70-
80-х годах). Но, по свидетельству Пумпура, Калапуйсис - все же исконное
имя собственное (в народном предании).
  Мотив великанова ложа содержится почти во всех известных преданиях о
великанах в Кангарах, и вряд ли вариант с Калапуйсисом существенно от них
отличался. Но в отличие от Калапуйсиса в "Лачплесисе", в преданиях о Кан-
гарских горах великан не изображается опасным для людей - он миролюбив
и даже помогает людям /Сб 18, Эргли - Ц/. В преданиях говорится об огром-
ном росте великана и его необычайной физической силе. Пяти лет от роду ве-
ликан уже на голову выше самого высокого дерева в Кангарах; в десять лет
большой лес ему по щиколотку - как трава-мятлица /Ас 269, Лаубере - Рг/.
Великан принимает лесоруба за жучка, сует в большой палец своей рукавицы
и уносит в Курземе показать родителям /LP V, 384/. Веселое изумление и вос-
хищение сказителя исключительной физической силой героя находят выраже-
ние в рассказе о том, как кангарский великан готовит себе завтрак: он ставит
котел на огонь и только тогда отправляется в Ригу за солью - не успеешь
оглянуться, а он уже возвращается с солью.
  Мотив бедствий, которые Калапуйсис причинял жителям Кангарских гор,
очевидно, создан Пумпуром по образцу аналогичных фольклорных мотивов /LP
V, 97; PS XI, 200; XV, 431 и др./.
  Характерный фольклорный мотив борьбы богатыря с великаном Пумпур
связал с Калапуйсисом из латышского предания и представил последнего как
эстонского великана. Латышским народным сказкам не свойственно, как пра-
вило, указание на этническую принадлежность героя-богатыря и борющегося
с ним великана. Известна лишь одна сказка, где изображается борьба латыш-
ского богатыря и эстонского великана. В этой сказке, записанной в Друвиен-
ской волости /Ц/ К. Тарзиером, медвежий сын побеждает эстонского великана
Саркандариса /Сб 156-157/. Однако народность истоков этого эпизода может
вызывать недоверие, поскольку в сказке вообще есть сомнительные места (на-
пример, появляется некая "Пещера судьбы"); к тому же установлено, что не-
которые из присланных К. Тарзиером сказок не являются подлинными. О борьбе
древних латышей с эстами рассказывает ряд преданий, бытовавших в северной
Видземе, но в них не выделяются образцы каких-либо отдельных героев /PS XV,
322; FS 116, 116/. Пумпур же заставляет вступить в поедиок латышского Лач-
плесиса и эстонского великана, но лишь затем, чтобы они осознали необходи-
мость мира и добрососедских отношений между латышским и эстонским на-
родами.
  Недалеко от Кангарских гор находится продолговатый холм с впадиной. В
предании говорится, что в этой впадине обычно спал великан /Сб 17 Эргли -
Ц; LP V, 384; VI, 208, Аннениеки - Tk; Ac 270-271, Лаубере - Рг и др./.
Местные жители зовут это место "исполиновым ложем". В эпосе иное объясне-
ние: "исполиново ложе" - яма, которая образовалась на том месте, где Лач-
плесис повалил на землю Калапуйсиса.
  186-187. ХОЛМ БУЛАВА ПОДПИРАЛА... Ср. Фр. Крейцвальд, Калеви-
поэг, М., 1956, стр. 134, песнь V - Калевипоэгу служит оружием большой дуб,
им он побивает рать злобного финского колдуна и убивает его самого. Воз-
можно, мотив этот создан самим Пумпуром, не исключено, однако, влияние ла-
тышской сказки или "Калевипоэга". В некоторых сказках богатырь вместо па-
лицы берет огромную ель /LP VI, 544/ или дуб /Р§ II, 38/. Оружием богатыря
бывает огромная палица, дубина, стальная или железная палка, а также сталь-
ной меч.
  215-217. ПОКУДА В ЗУНДЕ САМ НЕ НАЙДУ ПОКОЯ. В немецких,
шведских (и соответственно в русских) источниках морской пролив Vaike vain
(между о-вами ЭССР Сааремаа и Муху) называется Малым Зундом (der Kleine
Sund), морской пролив Suur vain, или Muhu vain (между материком и о-вом
Муху), - Большим Зундом (der Grosse Sund) или Моонзундом (der Mohnsund).
Всю морскую полосу между Западно-Эстонским архипелагом и материком
эстонцы зовут Vainameri. В эстонском языке слово "зунд" не встречается.
Вероятнее всего, в "Лачплесисе" под Зундом подразумевается морской пролив
между Сааремаа и мысом Колка (на севере Курземского п-ова).
  227. А БУЛАВА ГИГАНТА ДОНЫНЕ МОКНЕТ В БОЛОТЕ. Мотив "ис-
полиновой палицы" фигурирует в одной из легенд. Некий великан, почуяв при-
ближение последнего часа, прислонил свою палицу к постели. После его смерти
палица покрылась листвой и начала расти. Еще перед первой мировой войной
на краю "великанова ложа" росло дерево, которое обычно называли "исполи-
новой палицей" /Ас 271, Лаубере - Рг/. Ср. с прим. Л III, 187-189.
  286. В ЗАМКЕ СТАРИННОМ... и далее. Важное место в III сказании зани-
мает мотив затонувшего в Буртниекском озере замка.
  Предания о затонувшем замке широко распространены в латышском фоль-
клоре и относятся к числу самых примечательных. Известны предания об ушед-
ших под землю городах, например о городах, затонувших в Лиелиецавском
/LP V, 390/ и Брукненском болотах /PS XV, 456/ (Б), о городе Елгава /LP
VI, 211/. В сказках встречаются также сюжеты о затонувших замках /Сб 70-71,
LP I, 65, 66; HI, 79; Jkr V, 129/ и городах /LP II, 25, 30; VI, 333-334; 1053
Яунауце - Ег; зап. в 1863 г. А. Биленштейн/.
  В некоторых преданиях указывается, что затонувшие замки принадлежали
древним латышам /Сб 29; LP VII, I, 1086, 1087; XV, 305 и др./. Есть варианты,
в которых эти замки - собственность чужеземных владельцев /LP VII, I, 1088,
1095; PS XV, 336/. В "Лачплесисе" заколдованный замок предстает как бывшее
обиталище легендарного латышского племени буртниеков. В затонувшем замке
находятся "лари, полки, заваленные большими свитками, деревяшками и бир-
ками с руническим письмом" /Ор III, 289-291/. Соответствующие параллели
имеются и в фольклоре.
  В Свенте (Ил) есть старое городище, гласит предание. В старину там часто
видели, как богато одетая девушка выходит из горы, как эта девушка читает
книгу; /LP VII, I, 1087/. Под городищем в Добе (Tk) видели, как читают книги
ангелы (духи) /LP VII, I, 1080/. На том месте, где затонул Спиргуский замок
(Тк), через несколько недель появился каменный столб с непонятными письме-
нами. Через какое-то время столб этот опять затонул /LP I, 176/. В Гарсене
(Ил) во время пахоты было найдено множество старых вещей - топоров,
украшений, брошек и т. п. - и камней. На камнях виднелись высеченные буквы
("Balss", 1885; о буквах на камнях см. также LP V, 384). Еще одно предание
рассказывает, что сто пятьдесят лет назад в Скриверской волости (Рг) люди
рыли в лесу яму и нашли череп. На лобовой части черепа были вырезаны буквы.
Никто этих букв прочитать не мог. Ходила молва, что в том месте, где рыли
яму, был прежде замок древних латышей /FS 1955, 14991/, Сэрене - Ек, зап.
в 1961 г./.
  В отличие от "Лачплесиса", в преданиях чаше всего описываются замки,
ушедшие под землю или оказавшиеся внутри горы; зафиксированы, правда, и
предания о замках, опустившихся на дно озер; Буртниекского /FS 116, 137,
Ренцены - Влм; Ас. 126, Умурга - Влм; Кокмуйжа - Влм/, Аклиса /PS XV,
433, Сенце - Ек/, одного из озер Берзане (Мд) /PS XV, 301/. Чаще в преда-
ниях о затонувших в озерах усадьбах и церквах. Так, в большинстве вариан-
тов, связанных с Буртниекским озером, речь идет о церкви /LP VI, 213; VII, I,
1290, Триката - Влк; Р5 XV, 419, 421, Плани, Аумейстеры - Влк; FS 17, 1495;
Бауни - Влм. Ср. Анцитис, 279/. В отличие от "Лачплесиса", предания повест-
вуют лишь о погружении Буртниекского замка. Мотив поднятия замка в них
отсутствует (однако он встречается в преданиях о замке, ушедшем в гору, в
замковый холм).
  Пумпур не случайно избрал Буртниекское озеро. В 60-70-х годах оно часто
называлось в легендах, созданных латышскими поэтами и писателями. Юрис
Алунан в сборнике "Двор, природа, вселенная" писал: "А когда буртниеки уто-
нули в озере, кое после них и по сей день Буртниекским зовется, с ними и все
латышские песни, все духовное наследие древних латышей в том озере погибло"
(J. Alunans, Kopoti raksti, II, Riga, 1931, стр. 228).
  Обращаясь к мотиву, введенному Алунаном, Аусеклис в "Письмах из Лиел-
варде" (1873) говорит уже о затонувшем в озере замке, используя этот сюжет
для аллегорического выражения идеи культурного возрождения и развития: "Вы,
поэты, пополняйте ваше достояние, тщательно знакомьтесь с бессмертным ду-
хом народной поэзии; будьте народными служителями и певцами! Как и у не-
которых других народов, у латышей появятся и уже появляются свои провидцы.
Провидцы эти, широко окинув мир своим взором, прочитают и сокрытое в глу-
бинах забвения (я не говорю здесь ни о каких волшебствах), возможно, прочи-
тают они в бурных волнах Буртниекского озера много забытого, дивного. Тогда
поднимается древний "завороженный" замок со всеми буртниеками, мудрецами
и многоумными мужами..." (Auseklis, Izlase,RIga, 1955, стр. 159).
  Строки "Лачплесиса" о "священных письменах" - древних грамотах, ко-
торые находятся в затонувшем Буртниекском замке, - близки к легендарным
картинам Ю. Алунана, Аусеклиса и др. и перекликаются с мотивами народных
преданий. Древние грамоты в эпосе Пумпура - это латышские сказания, герои-
ческие песни, мифология, сведения о прошлом народа, о его судьбах. В них
философия, история народа, свод морали. В духе традиций периода националь-
ного пробуждения здесь особо подчеркивается значение фольклора. В Буртниек-
ских писаниях отражены не только латышские традиционные фольклорные
представления и образы, но и - в "наставлениях Видведа" - гуманистические
идеи времени.
  Нередко в преданиях о затонувших замках своеобразно проявляется на-
циональное самосознание народа. В них преломляются воспоминания о тех да-
леких временах, когда народ еще не находился в рабстве у чужеземных за-
хватчиков и у латышей были свои замки. Так или иначе, мотив поднятия зато-
нувшего замка мог приобретать символическое значение в периоды борьбы за
освобождение. Не случайно в 60-80-е годы предания о затонувших замках
предков пользуются особой популярностью у поэтов и публицистов. На основе
этих преданий создаются выдающиеся произведения литературы (например,
баллада Аусеклиса "Замок света", написанная в 1875-1876 гг. и впервые опуб-
ликованная в 1888 г.), в которых затонувший замок воспринимается как сим-
вол былой свободы народа, его древней культуры, а поднятие замка со дна
озера - как символ обретения свободы. В "Лачплесисе" образ затонувшего
замка сам по себе не имеет аллегорического смысла, поскольку в III сказании
изображается период, когда народ еще свободен. Но такой смысл присущ свит-
кам в замке Буртниека.
  В большинстве народных преданий замок может подняться из недр земли
при условии, если будет угадано его название /"Inland", 1855, 253; Сб. 29; LP
VII, I, 1806; PS XV, 364 и др./. В "Лачплесисе" название замка уже известно.
Чтобы заклятие оказалось снятым и замок всплыл на "рассвете к солнечному
свету", Лачплесису надо провести в нем ночь. Он побеждает появляющееся в
полночь ужасное чудовище, справляется с ведьмой Спидалой и "с семью ара-
пами". В фольклорных произведениях также присутствует этот элемент обяза-
тельного выполнения условия, правда, только в сказках.
  Какое-то чудовище погружает в глубину дворец вместе с королевской до-
черью. Один из богатырей проникает во дворец и побеждает чудовище. Дворец
тут же поднимается наверх (LP III, 79, Миса - Б).
  Сын рыбака в течение трех ночей переносит мучения, которые ему причи-
няет черт, уволокший под землю королевский град. Наконец он сносит девяти-
главому чудищу все девять голов, и на холме вырастает дивный город /LP II,
30, Джуксте - Ег/.
  Юноша проводит ночь в заколдованном, ушедшем под землю замке. Он
побеждает семерых чертей, освобождает томящуюся в замке девушку, и замок
поднимается на поверхность земли /Сб 70-73/.
  360-380. Фольклорные источники этого эпизода расшифровать нелегко. На
первый взгляд может показаться, что лежащее в гробу чудовище - это так
называемый живой мертвец. В латышском фольклоре имеется очень богатый
и разнообразный материал о "живом мертвеце", но с рассматриваемым эпизо-
дом "Лачплесиса" в какой-то мере перекликаются лишь сказки о заколдован-
ной королеве, колдуне или ведьме в гробу (ср. № 307 сюжетного указателя
Аарне - Томпсона). Если их рассматривать как источники Пумпура, то при-
шлось бы сделать вывод, что из фольклора заимствована лишь сама идея "жи-
вого мертвеца"; все остальное следовало бы расценивать как собственное твор-
чество поэта. В действительности "мертвец страхолюдный: ногти торчат, как
серпы, зубы торчат, как мотыги" /Л III, 363-364/ не мертвец, а черт в облике
мертвеца. Эпизод явно основан на мотивах латышского фольклора. Примеча-
тельны некоторые сказки /Сб 70-73; Jkr V, 39-40; RS III, 442-446/, в кото-
рых так же, как в "Лачплесисе", описана борьба с чертом в образе мертвеца в
заколдованном замке, причем в этих текстах и в эпосе Пумпура налицо ряд
общих и аналогичных деталей.
  Младший сын - дурак и смельчак, желая узнать, что такое страх, нанялся
на службу к королю и взялся провести ночь в заколдованном замке, погру-
зившемся под землю. Герой просит дать ему с собой одного солдата. В замке
храбрец принимается готовить еду, а солдата посылает за дровами. Вдруг из
дымохода падает чья-то рука, нога, потом вторая рука и нога, затем голова и
туловище. Герой не испытывает ни малейшего страха. Он решает посмотреть,
куда же делся солдат. Оказывается, солдат примерз за дверью к стене. Дурак
вносит солдата в кухню, кладет его поближе к огню и отогревает. Тем време-
нем упавшие руки, ноги, голова и туловище срастаются и оживают. Это сам
черт. Герой отрубает ему мечом голову, расправляется с другими чертями, и
освобожденный от заклятия замок поднимается на поверхность земли / Сб 70-73;
Скрунда - Клд/.
  В этой сказке привлекает внимание следующая подробность: в замке дол-
гое время царит необычайный холод. И в "Лачплесисе": "О полночь в замке
сделалось так холодно, что Лачплесис еле ног выдержать" /Ор III, 358-360/-
  Храбрец, силач три ночи подряд проводит в захваченном чертями королев-
ском дворце. При себе у него чудесные музыкальные инструменты. Играя на
них, можно всех заставить танцевать. На третью ночь шесть чертей вносят гроб,
в котором лежит огромный мертвец. Герой своей игрой доводит чертей до
изнеможения, а затем убивает их. Потом поднимает из гроба мертвеца, который
оказывается "самым старшим чертом". Мертвец грозится сожрать храбреца, но
тот начинает играть, и главному черту приходится плясать. Сбегаются другие
черти и приносят смельчаку гору денег, только бы он отпустил старшего черта.
Богатырь изгоняет чертей из дворца /PS III, 444-446, Аумейстери - Влк/.
  У большой дороги стоит замок. Каждый, кто туда входит переночевать,
превращается в камень или чурбан. И вот в замок заходит переночевать путник
и разводит огонь. Сбегаются разъяренные кошки, из нор выползают ужи и га-
сят огонь. (Под кошками, ужами подразумеваются черти. В латышском повест-
вовательном фольклоре черт нередко предстает в образе кошки, а иной раз в
виде змеи./ Герой вновь разводит огонь. Через некоторое время из трубы вы-
валивается гроб с мертвецом (с чертом). Путник хватает мертвеца и подтаски-
вает его к огню со словами: "Грейся, дурак, вон ты как замерз!" А потом по-
беждает еще двух "бородачей". После этого чурбаны и камни в замке превра-
щаются в людей, чары с замка спадают /Jkr V, 39, Грамзда - Лп/.
  403. ВИДУВЕД, ИЛИ ВИДВЕД /Ор III, 629/, в произведениях других
писателей называемый также Видевутом и Видвудом, - легендарная личность,
впервые встречающаяся в написанной в начале XVI в. книге Эрзама Стеллы о
прусской старине "De Bourssiae antiquitaatibus". По утверждению Э. Стеллы,
Видевут, живший в VI в., был аланом (одно из скифских племен) и якобы озна-
меновал новую эпоху в жизни древних пруссов. Прежде пруссы будто бы пре-
бывали в дикарском состоянии. Питались сырым мясом, не знали жилых домов,
не имели ни законов, ни правителей, ни религии. Отдельные племена враждовали
между собой. Мудрый Видевут призвал пруссов учиться порядку, сущест-
вующему у пчел, и внушил им мысль избрать короля. Те с готовностью вняли
советам Видевута и единодушно избрали его своим королем. Видевут объединил
древнепрусские племена. Ввел у древних пруссов религию, законы, земледелие,
брак, смягчил их нравы, изменил обычаи. Излагая все это в своей книге, где во-
обще много фантастических измышлений, Э. Стелла рассматривает Видевута
как историческое лицо, версия эта не имеет, однако, научной основы
(Wilhelm Mannhardt, Letto-Preussische Gotterlehre, Riga, 1936, стр. 176-183).
  Следует отметить, что изображаемый древнепрусский правитель напоминает
"культурных героев", встречающихся в фольклоре разных народов (см. Е. Ме-
летинский, Происхождение героического эпоса. М., 1963, стр. 25). Тем не менее
это не дает оснований связывать Видевута с древнепрусскими преданиями, об-
раз мог быть создан самим Э. Стеллой по образцу "культурного героя" преда-
ний или эпоса других народов. Весьма сомнительные сведения Э. Стеллы не-
критически восприняли С. Грунау, М. Стрыйковский, В. Коялович и др., а от
них эти данные перешли в "Древние времена Лифляндии" Г. Меркеля. Виде-
вуту у Меркеля приписывается "создание" латышского народа из разноязычных
племен, живших в VI в. на южном побережье Балтийского моря. Якобы Виде-
вут дал им формы общественной организации и новые традиции. Г. Меркель
был убежден в исторической достоверности личности Видевута и приписывае-
мых ему деяний /Меркаль, 1798, 26-83/. "Древние времена Лифляндии" стали
источником для латышских авторов 50-70-х годов - Фр. Малберга, Аусек-
лиса, К. Кундзиня. Фр. Малберг и Аусеклис тоже считали Видевута историче-
ской личностью /ср. Анцитис, 280/.
  В эпосе Пумпура говорится, что Видевут "основал народ латышский" и дал
ему законы, соблюдая которые "народ процветает и вечно бессмертен" /Ор/.
"Наставления Видуведа" /Л III, 625-679/, в которых выражаются идеи демо-
кратизма и звучит призыв служить человечеству, принадлежат к самым ярким
в идейном отношении страницам эпоса.
  441-460. ДАЛЕКО НА ВОСТОКЕ, ЗА СЕМЬ КОРОЛЕВСТВ ОГРОМ-
НЫХ... и далее. По Пумпуру, племя буртниеков явилось на берега Балтийского
моря откуда-то издалека, с востока. В эпосе говорится, что Восток - "всех
народов колыбель" /Л IV, 888/. Аналогичные мотивы в стихах Пумпура отве-
чали тогдашнему увлечению "индоазиатской предысторией".

В первозданной колыбели
Блюл народы брат Восток.
Им в любом земном пределе
Всяк завидовать бы мог.
("Восток  и  Запад",  перевод  С.  Шервинского)
На Востоке на далеком
В древней вековой тиши
Под опекой сына Бога
Пребывали латыши.
Божий сын искусствам разным
Подданных своих учил,
Пагоды красы чудесной
На столбах златых взносил.
("Восток", 1869, - Rk I, 1973) перевод Ю. Абызова>
Прамшан1 в этот край с Востока
Наших праотцов привел,
Перкон во главе их ехал,
йодов, нечисть, поражал.
("Застольная   песня   ко    II    Вселатышскому   певческому
празднеству, 19 июня 1880 г." - Rk I, 282, перевод Ю. Абызова) 

  В своих очерках "На востоке, за горами, за морями" (ч. II, 1900) Пумпур
говорит: "На Востоке, вот где колыбель человечества" /Rk II, 293/. В первой
части очерков (1898) поэт иронизирует над "некоторыми из молодых "ученых",
кои тщатся опровергнуть старую теорию и полагают, будто первые жители
Европы отнюдь не явились из Азии, а возникли где-то здесь в болотах или в
девственных лесах" /Rk II, 290/. Точка зрения, выраженная Пумпуром, была
чрезвычайно популярна в латышской литературе второй половины XIX в., осо-
бенно в 50-70-х годах. Так, Фр. Малберг в 1856 г. в статье "Краткие сведения
о том, откуда латыши взялись и какие обычаи у них в старину имелись" гово-
рит, что латыши, так же как, вероятно, русские и немцы, вначале обитали в
Азии, на Ганге. Шире и еще определеннее эта индийская гипотеза излагается в
очерке "Народы Курземе и Видземе и сопредельные народы, их быт и языки",
приложенном к книге Кр. Барона "Описание нашего отечества" (1859).
  В конце 60-х годов идея азиатской прародины латышей (в частности, Ин-
дии) получает выражение в эпической поэме Фр. Малберга "Стабураг и Лиесма".
Думается, что произведение Фр. Малберга оказало в этом плане известное вли-
яние на "Лачплесиса".
  Следует указать, что мотив первоначальной родины латышей "на далеком
Востоке" стимулировался не только упомянутой индийской или азиатской, тео-
рией, но и некоторыми другими факторами (см. прим. Л IV, 679-953).

'Прамшан    -    псевдомифологическое     божество.

  459-460. ...И МОРЕ БЕЛЫМ МОРЕМ НАЗВАЛИ. Пумпур связывает на-
звание Балтийского моря (фактически по принципу народной этимологии) со
словом "baits" - "белый", к тому же имея в виду, что последнее зачастую вы-
ступает в латышских народных песнях как положительный эпитет. Подобная
же "этимология" названия "Балтийское море" имеет место в стихотворении Пум-
пура "Восток" (1869) /Rk I, 174/; встречалась она и до Пумпура.
  В действительности название Балтийского моря связано, вероятно, с дат-
скими ВеК'ами, как зовут два пролива между датскими островами. Дат. "Belt"
(географическое наименование) неотделимо от дат. "belte" - "пояс", в основе
которого лат. "balteum" (J. Endzelins, levads baltu filologija, Riga, 1945, стр.
6-7).
  464-465. ...А ОСЕНЬЮ УСИНЬ - МЕД, А СЫНЫ БОГОВ ПИВО ВА-
РИТЬ НАУЧИЛИ. Усинь выступает здесь как бог пчеловодства. В латышской
народной мифологии встречаются две формы его имени - Узинь и Усинь (по-
следняя более распространенная). Как "пчелиный бог" Усинь упомянут также
в приложении к "Латышской грамматике" Г. Фр. Стендера и в "Древних вре-
менах Лифляндии" Г. Меркеля. В народе он чаще считался покровителем ло-
шадей, но наряду с этим именовался "пчелиным божеством" /LP VII, I, 365 -
366, 368; LTT, 31410/.
  Среди прочих занятий сыновей Диева упоминается и пивоварение /LD
33753/. В древности пиво и вино считались у некоторых народов божествен-
ными напитками. У древних славян, например, имелись предания о божествен-
ном происхождении пива, вина и других хмельных напитков (А. А. Коринфский,
В мире сказаний, СПб., 1905, стр. 228). В некоторых латышских народных пес-
нях пиво именуется "божьим даром" /LD 2328; 2329, 2 и др./.
  470. В ТЕ ВРЕМЕНА ЗОЛОТЫЕ ЛЮДИ СЧАСТЛИВЫ БЫЛИ. Пумпур
в "Лачплесисе" рисует самое отдаленное доисторическое прошлое латышей на
берегах Балтийского моря как "златые времена в земле Буртниеков" /Ор III,
463 - 473/. Во второй половине XIX в. в произведениях латышских писателей
и публицистов наметилась тенденция идеализации прошлого. Древнейшая до-
историческая эпоха или весь период до нашествия крестоносцев изображались
как "Золотой век" Латвии. "Золотой век" упоминается и в стихах Пумпура.
  Легенда о "Золотом веке" была направлена против реакционной и лживой
теориии прибалтийских немецких феодалов об их так называемой культурной
миссии в Прибалтике, она способствовала укреплению национального самосо-
знания латышского народа, но вместе с тем отражала ограниченность воззре-
ний идеологов латышского национального пробуждения.
  Само понятие "Золотой век" латышские писатели заимствовали из античной
литературы (Гесиод, Овидий). В латышском фольклоре не наблюдается идеа-
лизация какого-либо периода истории.
  473-489. ВЫСЛАЛ ОН В БЕЛОЕ МОРЕ ВИХРЬ... и далее. Эпизод со-
держит вариации мотива перемещения озер и проч.
  В латышском фольклоре широко распространены мотивы перемещения озер.
Имеются предания и о Буртниекском озере.
  Там, где теперь Буртниек, раньше было небольшое Агрумское озеро. И вот
как-то в воскресенье, во время службы, прилетело туда Таурское озеро и зато-
пило церковь вместе с богомольцами /PS XV, 419, Плани - Влк/.
  Раньше Буртниекское озеро находилось на болотистой местности возле го-
рода Валмиера и звалось оно Астарис. Однажды оно поднялось на воздух и
опустилось на нынешнее место, где стало зваться Буртниек /LP V, 408 - 409, Рг/.
  О перемещении Буртниекского озера см. также /LP VI, 213; Ас 126,
Умурга - Влм, зап. в 1929 г.; Ас 127, Кокмуйжа - Влм, зап. в 1928 г.; FS 116,
137, Ренцени - Влм/ (последние три варианта рассказывают, что Буртниекское
озеро затопило замок).
 Причины, по которым озеро подымается в воздух, различны: 1) человек слу-
чайно или умышленно нарушает привычную жизнь озера, относится к нему не-
почтительно; 2) озеро недовольно окрестностью; 3) озеру не дали названия, не
угадали его, или название не нравится озеру; 4) озеро хочет наказать людей
за прегрешения. В "Лачплесисе" изображается, как Вихрь вздымает озеро по
приказанию йода, чтобы затопить долину Буртниеков. Есть варианты народных
преданий, в которых озеро поднимает черт или колдун /LP VII, I, 1288, Сун-
тажи - Рг, зап. ок. 1893 г.; PS XV, 415-416/, но эти мотивы, насколько можно
судить, широко не распространены.
  Изображая перелетающее с места на место озеро, Пумпур использовал мо-
тив преданий о поведении озера в пути:
  "Этакая небольшая туча собралась прямо над стадом и страшно заплес-
кала" (оз. Бабите) /LP I, 179/;
  "После этого озеро ревело девять дней и девять ночей и наконец поднялось
и опустилось на Буртниеки" (оз. Буртниек) /PS XV, 419/;
  "...вдруг поднялся страшный ветер, загрохотал гром, и черное небо с воем
разверзлось на церковь и имение" (оз. Буртниек) /PS XV, 421/.
  Эти элементы народных повествований нашли отражение и в "Лачплесисе".
  В преданиях говорится, что летающее озеро иногда обрушивается на дома,
церкви, реже - на замки и заливает их (см. об этом прим. Л III 289-290).
  В "Лачплесисе" погружение замка Буртниеков - результат действий Йода.
  В преданиях погружение замка обычно объясняется иначе или объяснения не
даются вовсе. Но есть варианты /LP V, 391; VI 204, 211, FS 220, 114/, где за-
мок погружает в землю Черт или Йод, ведьма или колдун. Сходную мотиви-
ровку имеет этот сюжет и в некоторых сказках /Сб 72-73; LP II, 30; III, 79;
VI, 332, 1052-1053/.
  В народных преданиях и поверьях вихрь (Viesulis) характеризуется иногда
как живое существо, связанное с чертом или его слугами - колдунами, ведь-
мами /LP I, 162-163; V, 127 и др.; LTT 32887-32890 и др./. В рассматривае-
мом эпизоде Вихрь предстает слугой Йода, т. е. Черта. Мотив "Лачплесиса" -
острый предмет, бросаемый "в смерчево сердце" - очень популярен в народном
творчестве /LP I, 163; VI 57; VII, I, 700, 702; PS XV, 177, 178/.
  485-489. ВСЕМ БЫ КОНЕЦ, ДА, НА СЧАСТЬЕ, БЫЛА ПОБЛИЗОСТИ
Л ИГО... и далее. Эпизод близок мотивам латышских сказок, преданий и эпоса
других народов ("Калевала", "Калевипоэг" и др.), где говорится о замечатель-
ных музыкантах, игра и пение которых обладают волшебной силой над людьми
и природой /LP II, 60, 82; PS V, 156, LP V, 229-230; VI, 283, 288; ср. LP I, 17;
III, 24; IV, 19-20/.
  486. КОКЛЕ, или КУОКЛЕ, - латышский народный щипковый струнный
инструмент, родственный литовским канкле, эстонскому каннеле, карело-фин-
скому кантеле и русским гуслям.
  491-495. НЕ БЫЛО ЖИЗНИ ВНАЧАЛЕ... и далее. Сходные мотивы о
начале мира имеют место в фольклоре /LP VII, I, 1192; Р§ XIII, 13-14/. В
латышских народных преданиях мотив сотворения мира отмечен влиянием биб-
лейского мифа. В преданиях черт при сотворении мира рисуется первоначально
как слуга Диева /LP VII, I, 1192; PS XIII, 117/.
  499-513. ДИЕВ РЕШИЛ СОТВОРИТЬ ЗЕМЛЮ И ЧЕРТА ОКЛИКНУЛ...
и далее. В эпизоде о сотворении земли и возникновении гор непосредственно
использованы мотивы преданий. Идентичные и сходные мотивы: Диев (Бог),
желая создать землю, попросил Черта, который жил в то время в воде,
вынести на поверхность горсть ила /LP VII, I, 1192/. Черт послушался, но поду-
мал: "А что это Диев станет делать?" /LP VII, I, 1193/ Схватил на всякий
случай пригоршню ила и сунул в рот /LP VII, I, 1192/. А Диев раскидал прине-
сенный ил по небесной шири со словами: "Пусть растет и процветает", - и
возникла земля, ровная, без гор и долин, деревья и растения /LP VII, I, 1193/.
Создал он землю из ила и праха и сказал: "Да будет!" /LP VII, I, 1192/,
"Пусть растет и процветает" /PS XIII, 117/. Начал разбухать ил и во рту у
Черта, не смог его Черт удержать и расплевал по всей земле - в тех местах,
куда он плюнул, поднялись горы /LP VII, I, 1192-1193/.
  515. ДЕВУШКИ - СОЛНЦЕ С ЗЕМЛЕЮ... и далее. В латышских народ-
ных песнях упоминается Матерь Земли, но женою Диева (Бога) она никогда
не называется. В одних песнях говорится о женитьбе Диева на Сауле (Солнце)
/LD 33799, 33799 v/ или на дочери Сауле /LD 34043, 8; 34043, 8v; 34043, 23/.
В других подчеркивается, что у Диева нет ни жены, ни детей /LD 33678; 33679/.
Во многих вариантах в качестве женихов дочерей Сауле выступают сыновья
Диева Месяц и другие божества.
  Мотив "Лачплесиса" - брак Диева с Землею - перекликается с древне-
греческом мифом о браке Геи (олицетворяющей Землю) с Ураном (олицетворя-
ющим небо) и не исключено, что он возник частично под влиянием этого мифа.
  Латышские народные песни рассказывают о женитьбе Месяца на Сауле
/LD 33811/ или на дочери Сауле /LD 33803; 338451; 33865/. Звезды в "Лачпле-
сисе" выступают как дети Месяца и дочери Сауле; это соответствует тому, что
говорится о латышской мифологии в сочинениях Г. Фр. Стендера и младолаг >i-
шей. Известно и народное предание (Латв. мит., 21; J. Alunans, Kopoti raksti, II,
Rigl, 1931, стр. 161; Сб. 5), в котором звезды изображаются детьми Ме-
сяца и Солнца. О женитьбе Месяца и Солнца повествуется также в литовском
фольклоре.
  520-532. БОЖЬИ СЫНЫ ВОЗМУЖАЛИ... и далее. В III сказании гово-
рится, что Перкон, Антримп, Патримп, Зиедонис, Пакол родились от брака Диева
с Землей и с Сауле (Солнце) и именуются "сыновьями богов" и "первыми сыновь-
ями богов". Но в I сказании Перкон, Антримп, Патримп (а также Лиго, Пушкай-
тис) именуются "богами" и отделены от "сыновей богов" /Ор I, 5-46/. Это
противоречие частично устраняется в III сказании /Ор III, 524-525/, где гово-
рится, что первые божьи сыны "были столь могущественны, что почти богами
слыли".
  Об  Антримпе,   Патримпе,   Паколе   и   Зиедонисе   см.   прим.   к   I   сказанию.
  В народных песнях изображается некий Кузнец, который "кует в небе"
/LD 33721-33728/; обычно под этим Кузнецом понимается Перкон (Латв.
мит., 23). Мифический Кузнец выковывает для дочерей Сауле и сыновей Диева
"веночки", "сундук для приданого", "перстеньки", "пояса", "сабельки", "шпоры".
В оригинале "Лачплесиса" /Ор III, 526-528/ говорится, что Перкон "возвел",
т. е. выковал "небесный свод"; мотив возведения небесного свода в латышском
фольклоре не зафиксирован.
  524-530. Мотивы коней Сауле и ее золотой ладьи взяты из народных песен
/LD 33945; 33913; 33878; 33908 и др./.
  534-539. ...КАМНИ ВНАЧАЛЕ БЫЛИ МЯГКИМИ... и далее. Подобные
мотивы имеются в народных преданиях. "Диев все камни создал мягкими и на-
казал черту их не трогать. Черт, побуждаемый любопытством, потрогал камни,
и с тех пор они затвердели" /FS 219, 142/. Диев усеял всю землю грибами-
дождевиками. Вэли раздавил их, и превратились в камни они ("Teikas par Dievu".
Izlase, Riga, 1929, стр. 10; PS XIII, 125). В других преданиях о возникновении
камней также говорится, что в старину они были легкими и мягкими, как грибы-
дождевики /Сб. 45; LP V, 108/.
  Об отпечатках ног Черта на камнях (чертов след) часто говорится в народ-
ных преданиях /Сб. 24; PS XV, 456, 475; Ас 58 и др./. В эпосе этот мотив кон-
таминируется с преданием о том, как камни стали твердыми.
  543-551. РАНЬШЕ ДЕРЕВЬЯ ТОРЧАЛИ ПУСТЫМИ СТВОЛАМИ, БЕЗ
ВЕТОК... и далее. Мотив долота, выкованного для Диева, создан Пумпуром на
основе мотива народных песен о Кузнеце, который "кует в небе" (Перкон),
Прочие мотивы (Диев и Черт - косари; как у деревьев возникли сучья) пол-
ностью совпадают с мотивами народных преданий /LP VI, 450-451; VII, I,
1169-1172; PS XIII, 147, 149-150; 152/.
  552-563. ЧЕРТ И КОРОВ ЗАВЕЛ... и далее. Фрагмент, описывающий "ко-
ров Диева и Черта", очень близок к мотивам некоторых преданий или даже
совпадает с ними. Это становится очевидным при сравнении строк эпоса со сле-
дующими примерами. Было у Черта много черных, комолых коров с нераздвоен-
ными копытами, а у Диева их не было, хотя всякого другого добра было у него
больше, чем у Черта /"Balss", 1880, № 55/. У Черта все коровы были серые
/PS XIII, 140/. Диев строил хлев. Подходит Черт и спрашивает: "На что тебе
хлев? У тебя же коров нет!" Диев отвечает: "Будет хлев - будет и скотина"
/PS XIII, 129/. Построив хлев, Диев напустил тучу слепней на скотину Черта
и таким образом загнал ее в свой хлев /Jkr II, 6; LP V, 104; LP VII, I, 1165/.
Диев пошел ночью в коровник Черта и перегнал всех коров к себе /Р5 XIII,
140/. Диев живо принялся перекрашивать чертовых коров - пошла масть и
бурая, и рыжая, а больше всего пестрая; черным - белое пятно на лоб... потом
большинству приделал рога, привязал хвосты из камыша и расщепил всем ко-
пыта /Jkr II, 6-7/. Утром Черт глядит - коровник пустой /PS XIII, 140/.
Пришел Черт своих коров искать, но увидел у Диева в коровнике только пест-
рух, лысух да буренок /PS XIII, 140/ с рогами, с раздвоенными копытами /LP
VII, I, 1165/. Так он и не смог своих коров узнать и остался без скотины /LP
VII, I, 1162, 1165; PS XIII, 140/.
  564-580. БОГ ХОТЕЛ ЗАВЕСТИ СОБАКУ... Сходный сюжет о собаке
Диева и о сотворении волка имеется в народных преданиях /LP VI, 292; PS
XIII, 163-166/.
  581-608. И НАКОНЕЦ НАДУМАЛ БОГ СОЗДАТЬ ЧЕЛОВЕКА... и далее.
Сходный сюжет о создании человека имеется лишь в одном предании, записан-
ном в 1930 г. В сотворении человека участвовали Диев и Вэлн. Диев создал
человека с одним глазом, одним ухом, одной рукой и одной ногой. Вэлн доба-
вил второй глаз, второе ухо, вторую руку и вторую ногу. И человек получился
не совсем хороший и не совсем дурной /FS 724, 105, Падуре - Клд/. С этим
преданием перекликается речение: "Правая нога у человека богова, левая -
чертова" /LTT 13348/.
  614-619. ВСЕ НЕБОЖИТЕЛИ БИЛИСЬ, С ИСЧАДЬЯМИ АДА СРАЖА-
ЛИСЬ... и далее. Этот эпизод напоминает древнегреческий миф о борьбе Зевса
с титанами.
  687-734. ПРИБЛИЖАЛАСЬ НОЧЬ УСОПШИХ... и далее. В оригинале:
НАСТУПИЛА ПОРА БЕЛЕЙ и далее. В латышской народной традиции "veji"
(в литовской мифологии - "veles") - одно из названий душ умерших людей.
Велями правит Матерь велей (у литовцев - Veliuona). Она же умерщвляет
живых людей. В старину верили, что "в пору велей" души умерших навещают
живущих. "Пора велей" приходилась на осень, обычно на октябрь (в связи с
этим октябрь в старину звался "месяцем велей"). В овинах, банях, жилых по-
мещениях устраивались угощения для велей, чтобы добиться их расположения,
и гадания. В рассматриваемом эпизоде "Лачплесиса" отражен обряд угощения
велей. Первое четверостишие песни, которую поет Лаймдота с другими девуш-
ками перед угощением велей, - народная обрядовая песня. В оригинале:

Аугшлеците, Землеците!1
Вкатись в корзину с пряжей,
Вкатись в корзину с пряжей,
Сядь в камышовое кресло!

 
  Указание на то, что первая строфа песни Лаймдоты представляет собой
народную песню, имеется в "Пояснениях" Пумпура к "Лачплесису". Четверо-
стишие об "Аугшлеците, Землеците" Пумпур приводит как народную песню в
стихотворении "Наши народные песни" (1870) и в своих воспоминаниях (1890).
В изданиях фольклорных материалов имеются пять вариантов этой песни /LP
VI, 47, Вестиена - Мд, сказ. Ю. Озолинь, 70 лет; Tdz 55097; 55097; I; 55098/.
Один из них /Tdz 55097, I, Силаяни - Рз/, если не считать диалектных отли-
чий, полностью соответствует четверостишию, приведенному в эпосе. В "Лач-
плесисе" эту песню поют, призывая на угощение Матерь велей. Именно в такой
связи Пумпур вспоминает эту народную песню и в своих автобиографических
записках. По сведениям сборника А. Лерхиса-Пушкайтиса, в Вестиене (Мд)
подобную песню, напротив, поют по окончании поры велей - выпроваживая их.
  В изображении вечера велей в "Лачплесисе" почти все детали полностью
отвечают народным традициям (место, избранное для угощения велей, - рига,
украшение и приготовление помещения и кушаний, приглашение Матери велей,
ворожба, "вкушение еды" велями и т. п.) /см. LP VI, 47; LP VII, I, 280-295,
Мазсалаца - Влм. зап. ок. 1891 г.; LTT 32488/. Создавая эпизод угощения
велей в "Лачплесисе", Пумпур основывался на наблюдениях детства и юноше-
ства, об этом можно судить по отрывку из его автобиографических записок о
праздновании ночи велей в Лиелъюмправе в середине XIX в. (отрывок опубли-
кован лишь в пересказе составителя собрания сочинений Пумпура Ю. Калныня).
См. "Andreja Pumpura raksti", К. Berzina apgadiba, Riga, 1912, стр. X, XLIX- L.
  695-696. РИГА ДЛЯ ДОМАШНИХ ДУХОВ ОБИТАЛИЩЕМ СЛУЖИЛА:
ГНОМЫ ПРИЖИЛИСЬ В ПОДПЕЧЬЕ, ДОМОВИК СОПЕЛ В ЗАПЕЧЬЕ (в
оригинале: ЗА ПЕЧКОЙ ЖИЛ ЦИЕМНИЕК). Еще в первой половине XIX в.
среди латышских крестьян была распространена вера в особое домашнее боже-
ство, которое чаще всего называли Majas kungs - "Домашний барин" (букв.
"Господин над домом", близко по смыслу к русск. "домовой"). По народным
суевериям, это божество домашнего очага может жить в разных местах, в том
числе в печи, за печью или на печи /LTT 19322 - 19347/. В записи, сделанной в
Латгалии, говорится о Хозяине риги, который всегда живет в риге и в честь
которого с окончанием молотьбы едят и пьют на печи /LTT 25530/. О том, что
домашнее божество где-либо в Латвии называется гномом, как в "Лачплесисе",
сведений нет. Гномы упоминаются в некоторых латышских преданиях. Это ма-
ленькие человечки, которые выходят из-под земли и по ночам помогают людям
/см. PS XIII, 296; LTT 4581/. Циемниека как литовское божество домашнего
очага упоминают М. Стрыйковский, Я. Ласицкий. У них это имя заимствовал
Я. Ланге, а у него - Г. Фр. Стендер. Сведений о Циемниеке в надежных ла-
тышских мифологических источниках нет.

1 Augsleclte, Zemlecite (латыш.) - букв. "Высокопрыгающая". "Низкопрыгающая" (по объяс-
нению А. Лерхиса-Пушкайтиса, речь идет о жабе; считалось, что она приносит богатство).

  776 и сл. ПАСТОР НЕМЕЦКИЙ, ПРОНЫРЛИВЫЙ ДИТРИХ... и далее.
В обращении в христианскую веру ливского вождя Каупо и в склонении его
к пособничеству захватчикам особая роль в эпосе отводится Дитриху. Этот
мотив не только вытекает из общей обрисовки образа Дитриха в "Лачплесисе",
но и перекликается с некоторыми историческими фактами. Прототип Дитриха в
"Лачплесисе" - Теодорих из Турайды в конце XII - начале XIII в. был мис-
сионером у турайдских ливов, т. е. там, где правил Каупо. Немецкий остзейский
историк Хр. Э. Пабст считает, что именно крещение Каупо имеет в виду "Хро-
ника Ливонии" Генриха Латвийского, когда говорит об "одном Торейдском
(Турайдском. - Я. Р.) ливе", которого в 1191 г. первым из всех крестил Тео-
дорих /Хрон. Лив., I, 10/. Это предположение, не имеющее, впрочем, достаточ-
ных оснований, разделяет и Г. Меркель в "Древних временах Лифляндии"
/Меркель, 1798, стр. 323-324/.
  799. КАУПО ЗАГОРЕЛСЯ УВИДЕТЬ НЕМЕЦКИЕ ЗЕМЛИ... и далее. Ле-
том 1203 г. Каупо в сопровождении Теодориха Турайдского отправился в путе-
шествие по Германии. Они проехали "большую часть Германии" /Хрон. Лив.,
VII, 5/, побывали у римского папы, осенью 1204 г. вернулся в ливскую землю.
  919. О Дочери Севера см. прим. Л IV, 513-550.

	
Главная страница