Н. Л. Дмитриева

К ИСТОРИИ СОЗДАНИЯ СТИХОТВОРЕНИЯ "ПАЖ, ИЛИ ПЯТНАДЦАТЫЙ ГОД"
(Пушкин - Бомарше - Мгоссе)
     Одна из наиболее притягательных для Пушкина личностей во французской литературе - это, бесспорно, личность Пьера Огюста Карона де Бомарше. В Болдинскую осень Пушкин дважды прямо обращается к Бомарше ("Моцарт и Сальери" и "Пал, или Пятнадцатый год") и опосредованно - в своих полемических статьях. Если фигура Бомарше в "Моцарте и Сальери" изучена весьма серьезно, то ее роль при создании "Пажа" рассматривается достаточно поверхностно, в общем, только в связи с пушкинским эпиграфом - "Это возраст Керубино", указывающим на близость пушкинского героя образу Керубино из "Женитьбы Фигаро". Более пристально связь пушкинского героя с пажом Керубино, значимость образа Керубино для Пушкина рассмотрены в книге Л. И. Вольперт, но, главным образом, в контексте "Моцарта и Сальери". Конечно, "Паж" при сопоставлении с "Моцартом и Сальери" - всего лишь "пустячок", но и в нем есть большая глубина, чем принято думать. "Паж" - это не просто веселое, шаловливое стихотворение, герой которого напоминает юного персонажа из "Женитьбы Фигаро"; связь пушкинского стихотворения с фигурой Бомарше несколько серьезнее. Попробуем проследить ее.
     Прежде всего, следует обратить внимание на то, что в Болдино 7 октября 1850 г. Пушкин пишет не стихотворение "Паж, или Пятнадцатый год", а пишет, или записывает набело, стихотворение, озаглавленное "Пятнадцатый год", и стихотворение это выглядит несколько иначе, чем тот текст, который принято печатать. Дошедший до нас автограф имеет три плана. Изначально набело были записаны (с некоторыми исправлениями) 5 строф, озаглавленные "Пятнадцатый год", с эпиграфом "C"est r'Age de Chembin"; в конце проставлены характерный завершающий росчерк и дата - 7 окт. <ября> 1850 Болд.<ино>:
Пятнадцать лет мне скоро минет;
Дождусь ли радостного дня?
Как он вперед меня подвинет!
Но и теперь никто не кинет
С презреньем взгляда на меня.
Уж я не мальчик - уж над губой
Могу свой ус я защипнуть,
Вы слышите мой голос грубой;
Я важен как старик беззубой;
И хоть кого готов толкнуть.
Читал я Федру и Заиру,
Как злой гусар сижу верхом
И показать могу я миру,
Что мастерски держу рапиру
И ею правлю как мячом.
Я нравлюсь дамам, ибо скромен
И между ними есть одна...
И гордый взор ее так томен
И цвет волос ее так темен,
Что жизни мне милей она.
Она готова хоть в пустыню
Бежать со мной, презрев молву
- Хотите знать мою Богиню,
Мою варшавскую Графиню?
... Нет! ни за что не назову!

     Той же Болдинской осенью Пушкина привлекает еще один французский литератор: он очарован сборником Альфреда де Мюссе "Cantos d'Espagne et d'ltalle" (1829) - "вдруг явился молодой поэт с книжечкой сказок и песен и произвел ужасный соблазн". "Испанские песни" "соблазнили" Пушкина написать "Пятнадцатый год" - в нем явно слышится "аккорд, навеянный Альфредом де Мюссе". (Не эти ли же "Испанские песни" сыграли определенную роль и в появлении стихотворения "Я здесь, Инезилья", непосредственный источник которого видят в "Серенаде" Барри Корнуола?) В "Песнях" Мюссе ("Chansons (mettre en muslque") - в этом разделе их четыре - "Андалузка" (в издании 1830 г. из библиотеки Пушкина стихотворение имеет название "Барселона"), "Пробуждение"", "Мадрид" и "Госпожа маркиза" - звучит одна сквозная тема - гимн возлюбленной, серенада даме сердца. Обычно в пушкинском стихотворении слышат мотив только первого стихотворения - "Андалузка" ("Барселона") - по мелодике оно действительно наиболее близко к "Пятнадцатому году" (тот же размер, то же чередование рифм, в обоих случаях - пятистишные строфы). Однако чисто текстовых параллелей находится больше в стихотворении "Мадрид" (Н. О. Лернер пишет, что "в пьесе Пушкина отразились два недавно прочитанных им стихотворения Мгоссе "L'Andalouse" и "Madrid""). Два других стихотворения не имеют прямых параллелей с пушкинским, но общая их тональность - та же. Все четыре стихотворения объединены эпиграфом, взятым из "Безумного дня, или Женитьбы Фигаро" - это слова Сюзанны, обращенные к пажу Керубино, - "Anons, ???????? chantez 1а romance а madame" - "Ну же, певчая птичка, спойте госпоже романс". Эпиграф расценивают, как относящийся только к первому стихотворению - "Андалузка"; он однако относится ко всему этому маленькому циклу - в изданиях он отделен непосредственно от первого стихотворения. В последней строфе "Андалузки" читается обоснование выбора эпиграфа - герой стихотворения зовет своего пажа:
Anons! men page! Ел ernbuscade!
Anons! La belle null d'ete!
Je veux ее solr des serenades
A faire damner les alcades
De Tolose an Gadalete!
("Ну же, мой паж, спрячемся в засаде!
Ну же, стоит прекрасная летняя ночь!
Я хочу, чтобы сегодня звучали серенады.
Которые выведут из терпения городских судей
От Топазы до Гвадалупы!")

     Л. И. Вольперт отметила особую значимость имени "Керубино" - "Cherubin", имеющего значение "херувим", в связи с образом Моцарта в "Моцарте и Сальери" - "Как некий херувим Он несколько занес нам песен райских". В стихотворении Мюссе "Госпожа маркиза" лирический герой призывает "веселых херувимов" сторожить сон его возлюбленной - "Gals cherublns! VelHez suT Сне PlaneZ, OlSeaUX, sur nOtre nld...", заметим, что херувимы названы "птицами". Сравним с обращением к Керубино "певчая птичка" - "bel океан Ыец". Для Мюссе, бесспорно, важен образ Керубино, и не просто как пажа, исполняющего серенаду в честь дамы. Очевидно, Пушкин, во всяком случае, видел особую значимость образа Керубино для Мюссе. И, конечно, у самого Пушкина имеет место не просто "соблазн" передать стилистику "Песен" Мюссе посредством создания характера близкого Керубино, потому только, что о нем Пушкину напомнил эпиграф из Бомарше. Дело обстоит несколько сложнее. Что в первую очередь подчеркивает Пушкин? Ему важен возраст Керубино: он называет свое стихотворение "Пятнадцатый год" и эпиграф посвящает возрасту.
     Однако, прежде чем заняться непосредственно возрастом, посмотрим, насколько нарисованный Пушкиным портрет близок характеру героя Бомарше. Бомарше пишет в предисловии к "Женитьбе Фигаро" о Керубино: Чтобы яснее показать, что он еще совсем ребенок, мы заставляем Фигаро говорить ему "ты". Представьте, что он года на два старше, - какой слуга в замке позволил бы себе такую вольность? Посмотрите, каков он в конце пьесы : не успел надеть офицерский мундир, как уже хватается за шпагу при первой насмешке графа, когда происходит недоразумение с пощечиной. Со временем наш ветреник станет заносчив <...>". Герой Пушкина еще как заносчив: "Но и теперь никто не кинет С презреньем взгляда на меня", "И хоть кого готов толкнуть", "И показать могу я миру<...>" и т. д. Керубино готов влюбляться во всех подряд, но "в присутствии графини он до крайности несмел" (в оригинале - "timide" - робок, застенчив). Герой Пушкина заявляет, что нравится женщинам, "ибо скромен". В последнем действии пьесы Бомарше Сюзанна говорит о Керубино, значительно осмелевшем, "дерзок как всякий паж". Пушкинский герой несомненно еще более дерзок и хвастлив - Пушкин как - бы изобразил, каким Бомарше представляет себе Керубино "года на два старше", т.е. как раз к пятнадцати годам - у Бомарше Керубино тринадцать лет. Герою пушкинского стихотворения, правда, тоже еще нет пятнадцати лет, ему - четырнадцать - пятнадцать ему "скоро минет". Пятнадцать лет, как таковые - это четко зафиксированный (по крайней мере в пасторальной поэзии) возраст, когда можно любить. Обратим внимание на не обыкновенную схожесть начала пушкинского стихотворения со стихотворением И. Богдановича "Песня":
Пятнадцать мне минуло лет,
Пора теперь мне видеть свет:<...>

     Это рассуждения пастушки о том, как ей теперь себя следует вести, "как должно в поле обходиться. Когда пастух придет любиться". Пятнадцать лет, как важная веха, широко обыгрывается во французской поэзии XVH-XVIH вв. В стихотворении "L'ge pour l'amour" - "Возраст любви" сказано : Avant qulnze alls ипе bergere Est du nombre encor des enfants; el faut avoir quinze alls pour plaire, On n'est point belle avant quinze ans.
     (До пятнадцати лет пастушка - Еще ребенок; Чтобы нравиться, надо достичь пятнадцати лет, До пятнадцати лет ты еще не красавица).
     У Лафонтена есть стихотворение, обращенное к двенадцатилетней девочке, в котором говорится о том, что возраст, когда можно понять, что такое любовь, настанет для нее через три года:
     Trois printemps, stir autant d'llivers Font beaucoup a raffaire.
     (Три весны и столько же зим Значительно все изменят). У самого Пушкина в лицейском стихотворении "Фавн и пастушка" читаем:
     С пятнадцатой весною, Как лилия с зарею Красавица цветете
     В черновых вариантах "Станционного смотрителя" имеются рассуждения о "нескольких родах Любовей" - "(любовь чувственная, платоническая, любовь из тщеславия, любовь 15 лет, сердца и проч.)" (к 15-летнему сердцу был вариант - 14-летнее) (о любви пятнадцатилетнего сердца в связи с "Пажом" отмечено Н. О. Лернером.)
     В контексте поэтической традиции выбор возраста кажется вполне обоснованным. Но только ли в поэтической традиции дело? (Тем более, что в пасторальной традиции пятнадцать лет - важный срок для девического сердца.) В. Э. Вацуро, исследуя восприятие Пушкиным Бомарше, замечает, что взгляд Пушкина на Бомарше как на "моцартианскую натуру" особенно важен для него именно в 1850 г. - в "период борьбы против жестких эстетических схем, навязываемых ему современной критикой разных лагерей". Пушкин, ощущая свое положение сходным с тем, в каком пребывал Бомарше в период борьбы за своего "Севильского цирюльника", а затем за "Безумный день", "начинает учитывать опыт Бомарше-полемиста" и использует его в своих статьях осени 1850 г. - "Опыт отражения некоторых нелитературных обвинений" и "Опровержения на критики". В "Опровержениях на критики", в частности, читаем: "Эти господа критики нашли странный способ судить о степени нравственности какого-нибудь стихотворения. У одного из них есть 15-летняя племянница, у другого 15-летняя знакомая - и все, что по благоусмотрению родителей еще не дозволяется им читать, провозглашается неприличным, безнравственным, похабным etc! как будто литература и существует только для 16-летних девушек! Вероятно, благоразумный наставник не дает в руки ни им, ни даже их братцам полных собраний сочинений ни единого классического поэта, особенно древнего. . . . > Но публика не 15-летняя девица и не 13-летний мальчик." А чем же хвалится четырнадцатилетний мальчик из пушкинского стихотворения? - "Читал я Федру и Заиру". (Между прочим, в том же "Опровержении" приводится пример "ребяческих критик" - разбор "неприличного"" произведения Расина -"Федры".) Посмотрим теперь, как отвечал Бомарше своим критикам - "Наконец, может быть мой паж приводит вас в негодование? Уж не в этом ли второстепенном лице сосредоточена та безнравственность, которую пытаются усмотреть в самой основе моего произведения? О тонкие критики, неистощимые остряки, инквизиторы во имя нравственности, единым духом зачеркивающие то, что обдумывалось в течение пяти лет! Будьте хоть раз справедливы в противовес всем остальным! Тринадцатилетний ребенок, при первом же сердечном трепете готовый увлечься всем без разбора, боготворящий, что так свойственно его счастливому возрасту, создание, которое представляется ему созданием небесным (Ср. у Пушкина "Хотите знать мою Богиню" - Н. Д.) и которое волею судеб оказалось его крестной матерью - может ли он вызывать негодование?". В понимании того, что следует считать мерилом нравственности в литературе, Пушкин совершенно явно солидарен с Бомарше и потому в своем "Пятнадцатом годе" обращается непосредственно к автору "Безумного дня". Вместе с тем он стремится поддержать, вдохновленного тем же Бомарше, Мюссе, который о нравственности "и не думает, над нравоучением издевается". Пушкину "страшно" за "молодого проказника"; "Кажется, видишь негодование журналов и все ферулы, поднятые на него."
     Так что же такое "Пятнадцатый год"? Нам представляется, что это - вызов критикам, ратующим за "нравственность" поэзии. И потому стихотворение звучит в унисон с "Опровержением на критики". Вместе с тем, это - дань признательности великому Бомарше, на которого Пушкин опирается, и дань восхищения творчеством молодого Мюссе, которого он стремится защитить от нападок критиков.
     Стихотворение "Пятнадцатый год", записанное 7 октября, имело завершенный вид. Но Пушкин начинает вносить в него правку. В том же Болдино, или позже, он дописывает еще три строфы, которые вставляет между четвертой и пятой строфами первой редакции. А затем, очевидно, появляется еще и третий слой правки - он сделан сильно отличающимися чернилами - Пушкин меняет (или уточняет ?) название - "Паж, или Пятнадцатый год", исправляет отдельные слова (в частности, "варшавская графиня" заменена на "севильскую"), третья строфа первой редакции (та, где речь шла о чтении "Федры" и "Заиры") вычеркивается. Тогда же, вероятно, Пушкин хочет восстановить или заменить вычеркнутую ранее карандашом седьмую строфу, однако правка этой строфы так и не была осуществлена, да и все стихотворение в конечном счете осталось незавершенным. Поначалу Пушкин намеревался включить "Пятнадцатый год" в "Стихотворения А. Пушкина. Часть 5. Спб., 1852" (под этим заголовком стихотворение вошло в список, предназначенный для издания). Последние записи в списке были сделаны в первых числах сентября 1851 г. Может быть, последний слой правки сделан тогда же? В перебеленную копию списка Пушкин уже не включает "Пятнадцатый год" (копия датируется между 5 и 14 сентября 1851 г.)
     Более поздние редакции сильнее развивают тему "дамы сердца" - тем самым стихотворение становится как бы ближе к "Испанским песням" Мюссе (некоторые текстовые параллели появляются именно здесь - например, в первой редакции было "И цвет волос ее так темен", в послед ней - "И цвет ланит ее так темен" - ср. у Мюссе в "Андалузке" - "gem brum" (смуглые перси).

Назад