М. Г. Уртминцева (Нижний Новгород)
ПУШКИН И ПРОБЛЕМЫ ЖАНРА ПОРТРЕТА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ И ИСКУССТВЕ ПЕРВОЙ ЧЕТВЕРТИ XIX ВЕКА
(по материалам автобиографических "Записок")
     Автобиографические "Записки" Пушкина, их творческая история, состав и литературная судьба до сих пор является предметом для дискуссий, начавшихся вскоре после гибели автора. Один из первых биографов Пушкина П. Анненков, зная об уничтожении поэтом после 14 декабря 1825 года "Биографии" и "Ежедневных записок", писал о "невознаградимой утрате", которую понесла русская литература в связи с гибелью этих материалов.
     Действительно, в обширной литературе, посвященной изучению творчества Пушкина, практически отсутствует упоминание о "Записках", так как рукопись считалась утраченной. Однако в начале 20-х годов ХХ века в работе Н. Лернера была высказана мысль, что Пушкин, уничтожая беловую рукопись (и черновики), делал это выборочно, поэтому вполне вероятным может оказаться факт сохранения отдельных материалов "Биографии". Убедительная аргументация этой идеи принадлежала И. Фейнбергу, изложившему свои соображения в книге "Незавершенные работы Пушкина".
     И. Фейнберг показал, что наряду с запретными в политическом отношении страницами, которые и должны были быть уничтожены, в "Записках" содержался материал "нейтрального" характера, не подпадавший под запрет. Поэтому части "Записок" 1821-1825 гг. могут существовать в составе других произведений поэта, например, в качестве приложений к ним (Х, 134; VII, 61-63). Принимая этот факт во внимание, можно утверждать, что история России и духовная история ее народа получили в творчестве Пушкина не только художественное, но и историко-философское осмысление автобиографического характера. Известно, что в состав пушкинских "Записок" входили портреты предков поэта, портреты его современников, отклики на значительные исторические события Российского и европейского масштабов. Это отражено в первой и второй программе "Записок", вошедших в раздел "Автобиографическая проза", а также в разнообразной по форме, объему и содержанию исторической прозе, выделенный при публикации в отдельный раздел (VIII, 74-75). Комментируя "Вторую программу записок", созданную Пушкиным, редакция Малого академического собрания сочинений указывает, что она относится к 1833 году, "когда, живя в Болдине, Пушкин вновь пытался вернуться к писанию своих воспоминаний. Программа была брошена в самом начале" (VIII, 530). Программа, но не сами "Записки", работу над которыми Пушкин возобновил, придав им иную форму. Убедительной представляется аргументация И. Фейнберга, доказывающего, что разрозненные отрывки, которые во многих собраниях сочинений публикуют под видом "записей" или "заметок", являются на самом деле частью художественного целого - его автобиографических "Записок".
     Анализируя программы "Записок", как первую, так и вторую, нельзя не увидеть главную задачу, поставленную перед собой Пушкиным: записки должны были отражать пережитые поэтом исторические и литературные события, передать историю духовной жизни поколения, к которому он принадлежал. Пометы, связанные с биографией поэта ("Семья моего отца", "Рождение Ольги", "Гувернантки. Ранняя любовь", "Начальники наши. Мое положение" и т. Д. ), чередуются в программах с заметками об исторических фактах и лицах, сыгравших заметную роль в судьбе России ("Лицей. Открытие. Государь. Малиновский, Куницын, Аракчеев";"1812 год"; "Известие о взятии Парижа", "Орлов - Ипсиланти - Каменка - Фонтанка - Греческая революция" и т. Д. ) (VIII, 74-75). В "Автобиографии", предваряя рассказ о своих предках, Пушкин писал: "Избрав себя лицом, около которого постараюсь собрать другие, более достойные замечания, скажу несколько слов о моем происхождении" (VIII, 76). В приведенных словах ясно выражена мысль поэта, видевшего свою задачу изучения русской истории в ее конкретных проявлениях, в поступках и действиях современников, творивших ее на глазах Пушкина. Историческое, художественное, философское мышление Пушкина неразделимы: его стремление понять и познать историю через современность, а современное состояние общества через его прошлое характеризует все творчество поэта. Это касается не только "состоявшихся", опубликованных произведений, но также и незавершенных замыслов, к которым относятся и его автобиографические "Записки".
     Собираясь "воскресить, - по словам Анненкова, - собственные свои "Записки", некогда им истребленные", и "провести под покровом романа собственные свои воспоминания и суждения о том времени", Пушкин вынашивает замысел романа "Русский Полам", в набросках которого названы имена будущих героев, среди них Грибоедов, а также члены общества умных (т. с. декабристов) - Сергей Трубецкой, Никита Муравьев и другие. Пушкин перечисляет эти и другие фамилии, объединяя их в рубрику "Характеры". Это свидетельствует о том, что Пушкин в середине 30-х годов особое внимание уделяет прозе, вырабатывая новые принципы и формы познания и отражения действительности.
     Одной из таких новых форм стал литературный портрет, который еще не был отлит поэтом в законченную художественную единицу как жанр. Формируясь в недрах пушкинской прозы, литературный портрет приобретает черты жанровости: Пушкиным вырабатывается особый стиль повествования, его композиция, образная система.
     Литературные портреты современников, несмотря на то, что одни из них впоследствии были включены в состав других прозаических произведений (портреты А. Ермолова и А. Грибоедом в "Путешествие в Арзрум", А. Ипсиланти в "Кирджали"), другие дошли до нас в составе пачки "Table talk" (Будри - брата Марата, Дурова), третьи публикуются как отрывки в разделе "Автобиографическая проза" (портреты Г. Державина и Н. Карамзина), Дельвига в разделе "Статьи и заметки" и т. д., все они имеют довольно отчетливо выраженные черты сходства. Во-первых, несмотря на разницу в объеме, в каждом из них ощутима установка на воспроизведение типического в характере героя, которое может выступать в самых разных художественных формах. Так, например, реалистический портрет А. Ермолова написан романтическими красками (об этом ниже), что в целом соответствует и характеру персонажа и типу его восприятия Пушкиным. Во- вторых, это прием контраста, на котором держится композиция литературного портрета, например, в портретах Державина, Ермолова, "второго Фальстафа" - А. Л. Давыдова, Дурова и других.
     В-третьих, можно предположить, что литературные портреты многих современников Пушкин создавал, используя известные в то время живописные изображения своих героев (портреты А. Ермолова Дж. Доу, Г. Державина работы А. А. Васильевского, А. Грибоедом, принадлежащие П. А. Каратыгину (миниатюра (1828 г. ) на кости послужила основой для портрета И. Крамского, написанного в 1873 году) и Е. Эстеррейха (на основе его была создана гравюра Н. И. Уткина). Кроме того, отдельные литературные портреты, сохранившиеся в рукописном наследии Пушкина, сопровождаются рисунками автора (А. Л. Давыдов, Куницын и Будр", Грибоедов, Дельвиг и др. ), которые нужно рассматривать как важный компонент воплощения художественного замысла поэта.
     Мастерство Пушкина-портретиста формировалось в русле ведущих тенденций в развитии русского искусства первой четверти XIX в. - которое характеризовалось борьбой старых и новых течений классицизма, сентиментализма, реалистических и романтических принципов освоения действительности. Создавая жанр литературного портрета, Пушкин выступает не только как продолжатель традиций романтического портрета в литературе (зачинателем его был Г. Державин, Н. Карамзин). Скорее Пушкин ориентируется на те выработанные уже в портретной живописи принципы и приемы изображения, которые сложились к 20-м годам в определенную систему. В русской живописи последней четверти XVIII в. (Рокотов, Левицкий, Боровиковский) и первых десятилетий XIX в. (Тропинин, Кипренский) был выработан жанровый канон двух типов портрета - парадного, тяготевшего к классицистическим способам изображения действительности, и интимного, обратившегося к воспроизведению духовного облика портретируемого. В интимном портрете совершался "прорыв" к скрытому за внешним обликом индивидуальному в человеке, для него была характерна особая форма романтизации, в которой осуществлялось познание исключительности личности. Парадный портрет, акцентируя внимание на социально-сословной принадлежности героя, большое внимание уделял временной характеристике, раскрывая опосредованно связь человека и общества. Несмотря на столь ощутимое различие в принципах изображения, оба типа портрета, дополняя друг друга, расширяли сферу познания человека, представляя его в разнообразных отношениях к действительности.
     В литературном портрете Пушкина происходит своеобразный синтез ведущих принципов обоих жанров, перевод их с языка изобразительного искусства на язык словесного, причем искусства прозаического. Первые опыты такого "перевода" наблюдаем уже в "Евгении Онегине", хотя здесь портрет еще является частью большого эпического целого. Процесс "вызревания" жанра происходит в литературных портретах современников.
     Безусловно интересны в этом отношении портреты Г. Р. Державина, А. П. Ермолова и А. С. Грибоедом, так как в них присутствуют не только черты, характерные для творческой манеры Пушкина-портретиста, но и явно ощущаются следы "отталкивания" от живописной традиции портретирования, присущей изобразительному искусству первой четверти века. Одной из существенных особенностей литературных портретов Державина и Ермолова является упоминание о всем известных в то время портретах А. Васильевского ("Г. Р. Державин") и Дж. Доу "А. П. Ермолов", написанный им для галереи героев Отечественной войны 1812 года. Передавая свои впечатления от встречи с Державиным ("Державин был очень стар... Экзамен наш его очень утомил. Он сидел, подпоров голову рукою. Лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвислы; портрет его (где он представлен в колпаке и халате) очень похож" (VIII, 65), Пушкин фиксирует то, что сохранила память, яркое впечатление, поразившее поэта по контрасту с эмоциональностью и энергичной живостью державинской лирики. В описании внешности Державина Пушкин как бы повторяет основную идею портрета Васильевского - "очень похож", а затем подвергает сомнению истинность изображенного.
     Чудо поэтического вдохновения, неугасавшее в Державине до конца дней, дает Пушкину возможность показать его настоящее лицо. Пушкин создает мимический портрет, фиксируя мельчайшие изменения в позе, жесте, выражении глаз Державина, насыщая описание глаголами действия. Финал воспоминания чрезвычайно выразителен: он построен в соответствии с законами литературной традиции. Ритм фразы убыстряется ("Не помню, как я кончил свое чтение; не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять... Меня искали, но не нашли...") (VIII, 66) и как бы обрывается, споткнувшись о многоточие. Но портрет, созданный Пушкиным, художественно и логически завершен: финальная ситуация возвращает нас к исходной фразе, к постижению ее глубинного смысла: "Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не позабуду" (VIII, 65). Ни в одном из живописных портретов Державина (работы В. Л. Боровиковского, 1795 г., его же "Державин в сенаторском мундире", С. Топчи) мы не найдем той глубины знания натуры поэта, которую несет в себе пушкинский литературный портрет. Чрезвычайно любопытна еще одна деталь, без которой восприятие личности Державина будет неполным: это упоминание о желании Дельвига "поцеловать руку, написавшую "Водопад". "Водопад", а не "Фелицу!" Для Пушкина-поэта Державин прежде всего творец, а не вельможа, поэтому, казалось бы, мимоходом названный шедевр философской и живописной лирики Державина есть ничто иное, как полемический прием, служащий утверждению пушкинской идеи. Особенно отчетливо это видно при сопоставлении пушкинского восприятия с портретом работы В. Боровиковского (1795), где акцентирован государственный статус Державина (мундир, звезды), а указание на поэтический талант (правой рукой указывает на лежащие в беспорядке листы исписанной бумаги) принимает форму нарочитой метафоры.
     В литературном портрете Державина воспоминание становится толчком к формированию идейно- художественной структуры, определяя ракурс изображенного и выраженного. Именно в этом и заключается один из секретов Пушкина-портретиста - приближение прошлого к настоящему, воссоздание его во всем разнообразии пережитых чувств. Об этой стороне своей натуры Пушкин писал, что "воспоминание самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему" (VI, 636). Литературный портрет А. П. Ермолова, выдающейся личности русской истории, воспоминание, по характеру своему отличающееся от державинского, хотя композиционно в завязке видим обращение к портретному жанру ("С первого взгляда я не нашел в нем ни малейшего сходства с его портретами, писанными обыкновенно профилем" (VI, 641). В восприятии Пушкина внешность Ермолова необычна, он предстает перед нами как романтический герой ("огненные, серые глаза, седые волосы дыбом. Голова тигра на Геркулесовом торсе"). Это впечатление подкрепляется ссылкой на поэтический портрет, писанный Доу (Ермолов в бурке на фоне снежных гор Кавказа), черкесским чекменем, в который был одет генерал, и оружием на стенах кабинета.
     В описании внешнего облика Ермолова заметно желание Пушкина сказать о противоречивости его натуры, соединившей в себе и ум, и жестокость, и романтическую мечтательность, и душевную искренность. Ермолов был для Пушкина одновременно и историей и современностью, в его словах и поступках, о которых упоминает автор, отразился характер переходной эпохи, когда путь от величия и славы к забвению совершался слишком быстро. Пушкин, задав описанием внешности ритм повествования, обращается к использованию собственно литературных приемов характеристики - системе событийных координат, раскрывающей облик Ермолова через восприятие его современниками. Знаменателен подбор имен, через отношение к которым характеризуется герой литературного портрета - Паскевич (сменивший Ермолова на его посту владыки Кавказа), Карамзин и Грибоедов. Пушкин, формируя свое, личностное восприятие Ермолова, тем не менее старается дать объективную оценку героя эпохи. Говоря об отношении Ермолова к Паскевичу, военные способности которого он подвергал сомнению, Пушкин пишет: "Ермолов засмеялся, но не согласился". Как не соотнести это высказывание с ранее заявленным мнением поэта, что "улыбка (Ермолова - М. У.) неприятная, потому что не естественна" (VI, 641). Так через незначительную на первый взгляд деталь мимического поведения героя, дается представление о прямолинейной жесткости натуры генерала. Новый поворот сюжета - упоминание о "Записках" Ермолова, задуманных им в противовес "Истории" Карамзина - и перед нами еще одна, пока скрытая от глаз современников грань личности - человек, радеющий о славе и могуществе русского народа. Литературный портрет завершается упоминанием имени Грибоедом, о стихах которого Ермолов говорит - "от их чтения
- скулы болят". Пушкин не мог не знать о том, что именно Ермолов дал возможность Грибоедову уничтожить после восстания декабристов компрометирующие его бумаги. Об этом сообщают многие современники Пушкина и Грибоедом. И тем не менее, Пушкин, приводя ироническое высказывание Ермолова о Грибоедове, говорит о безусловном признании им литературного таланта поэта-дипломата. Не случайно оба литературных портрета - Ермолова и Грибоедова - Пушкин помещает в одном произведении - "Путешествии в Арзрум".
     Литературный портрет Грибоедова значительно отличается от рассматриваемых выше воспоминаний. Грибоедова и Пушкина связывало многое: и общность мировоззренческих позиций, и литературный талант и даже поразительное сходство темперамента. П. Вяземский писал: "В Грибоедове есть что-то дикое, de (атеисте, de sautage, в самолюбии: оно, при малейшем раздражении становится на дыбы, но он умен, пламенен, с ним всегда весело. (Вспомним отзыв Ермолов - М, У,). Пушкин тоже полудикий в самолюбии своем, и в разговоре, в спорах были у него сшибки задорные <...>". Литературный портрет Грибоедом предваряется кратким замечанием о пейзаже, среди которого произошла последняя трагическая встреча Пушкина с телом Грибоедова: "Три потока с шумом и пеной низвергались с высокого берега" (VI, 666). Коротенькая строчка приобретает почти символический смысл, рождается подсказанная пушкинским контекстом ассоциация с блестящей, но короткой, трагически оборвавшейся жизнью Грибоедом. Перед нами развернутый рассказ о судьбе Грибоедова-человека, государственного деятеля, поэта, вписанный в историю России. В пушкинском воспоминании много личного, пережитого и прочувствованного. Особое значение имеет упоминание о странных предчувствиях, томивших Грибоедова, которыми он поделился с Пушкиным. Казалось бы, частное замечание Грибоедова ("Вы еще не знаете этих людей; вы увидите, что дело дойдет до ножей"), но это предвидение вскоре станет историческим фактом в судьбе России и самого поэта-дипломата. Настроения Грибоедом того времени переданы не только в воспоминаниях Пушкина и других современников, но и в прекрасной гравюре Н. И. Уткина "А. С. Грибоедов" (1829). Поясное изображение поэта окружено своеобразной дымкой; может быть, это облака, клубящиеся на вершинах гор Кавказа? Задумчивое, почти грустное лицо человека, ушедшего в себя.
     Рассказывая о судьбе Грибоедом, Пушкин вступает в полемику с теми поверхностными представлениями, которые были распространены в свете, не сумевшем по достоинству оценить талантливость этого человека: "Несколько друзей знали ему цену и видели улыбку недоверчивости, эту глупую, несносную улыбку, когда случалось им говорить о нем как о человеке необыкновенном" (VI, 667). Одним из ярких изобразительных примеров этой недооценки Грибоедом может служить гравюра с портрета работы П. А. Каратыгина "А. С. Грибоедов", написанного акварелью в 1828 г., и относящаяся ко времени знакомства (1824-1825 гг ) очень молодого тогда Каратыгина с Грибоедовым. Портрет отражает верно схваченные черты характера поэта, о которых впоследствии вспоминал сам автор: "Он был скромен и снисходителен в кругу друзей, но сильно вспыльчив, заносчив и раздражителен, когда встречал людей не по душе... Тут он готов был придраться к ним из пустяков, и горе тому, кто попадался к нему на зубок...".
     На портрете Грибоедов изображен в профиль, крупный нос и стоящий дыбом хохолок над высоким лбом, крохотные очечки, не закрывающие глаз, и сложенные в презрительную мину губы подчеркивают резкость и неуравновешенность его характера. То, что действительно было свойственно Грибоедову, но не раскрывало сути его характера. Этим портретом верно было схвачено и передано настроение, но не состояние души, вот почему он ассоциируется с пушкинским замечанием.
     В литературном портрете Грибоедом Пушкин опять прибегает к тому приему, который был использован им ранее - косвенной характеристике героя, данной через упоминание имен Наполеона и Декарта. В самом соотнесении личности Грибоедова с великим полководцем и философом заключена важная идея. Пушкин отнюдь не навязывает читателю свое мнение, он скорее апеллирует к такому читателю, который сможет понять широту и глубину авторской ассоциации. "Впрочем, - пишет Пушкин, - уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос" (VI, 667).
     В рукописи 2-ой главы "Евгения Онегина" есть пушкинский рисунок Грибоедова. Скорее набросок, передающий черты его облика. Раздумья Пушкина о судьбе России, эпиграф к этой главе ("О rus! Ноr. О, Русь!") и изображение Грибоедова в черновике - все это очень симптоматично. По сути уже тогда, во время работы над второй главой романа, Пушкин носил в своем сознании мысль, высказанную им в финале литературного портрета Грибоедом: "Как жаль, что Грибоедов не оставил своих записок! Написать его биографию было бы делом его друзей; но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны..." (VI, 668). В этих словах не только раздумье о трагической участи талантливых людей, часто не понятых своим временем, но и о судьбе собственных "Записок", которые до сих пор привлекают исследователей как ценный материал для изучения художественных принципов мемуарной прозы Пушкина.
Назад