Перевод Владимира Леоновича

OCR: Елена Баринова

                * * *

Сугроб нарциссов и фиалок,
И гроздь глицинии вслепую
Свисает с почернелых балок,
Где пуля попадала в пулю.

А тополёк стоит на страже
Ресниц твоих и занавесок
И тем острей идея кражи
И тем черней крыла черкесок.

И прячут голубые лица
Старинные невестокрады.
А кровь, готовая пролиться,
Пылает розами ограды.

И льётся линия Шираза
По тополиной вертикали.
Да сохранят тебя от сглаза!
Но сохранят тебя едва ли:

Смоковница укоренилась
В библейском кирпиче железном
И неизбывна божья милость
На одиноком и болезном.

Первоначальные восторги
Обвалу холода подобны,
А Очи дремлющие зорки,
И памятливы, и подробны:

С тем пропадает середина,
И дышит эпилог в романе,
Где постепенно и едино
Всё тонет в ветре и тумане.

Балкон и милые ступени,
И тополь твой праздностоящий:
Всё поравняет снег забвенья,
Снег более чем настоящий.

Но как мучительно и тонко
Уходит бытие и рвётся!
Дано мне сердце оленёнка!
Дано мне сердце ратоборца!

Воскресни - говорю - воскресни,
Живи, оазис Ортачала.
И слёзы, и весна, и песни,
И всё - иначе, и всё - сначала!

1916

           МЕРИ

(Перевод Б. Ахмадулиной)

Венчалась Мери в ночь дождей,
И в ночь дождей я проклял Мери.
Не мог я отворить дверей,
Восставших между мной и ей,
И я поцеловал те двери.

Я знал - там упадают ниц,
Колечком палец награждают.
Послушай! Так кольцуют птиц!
Рабынь так рабством утруждают!

Но я забыл твоё лицо!
Твой профиль нежный, твой дикарский
Должно быть, тёмен как крыльцо
Ненастною порой декабрьской?

И ты, должно быть, на видц
Толпы заботливой и праздной
Проносишь белую фату,
Как будто траур безобразный?

Не хорони меня! Я жив!
Я счастлив! Я любим судьбою!
Как запах приторен, кА к лжив
Всех роз твоих: Но бог с тобою.

Не ведал я, что говорю, -
Уже рукою обручённой
И головою обречённой
Она склонилась к алтарю.

И не было на них суда -
На две руки, летящих мимо:
О, как я молод был тогда.
Как стар теперь,
Я шёл средь дыма,

Вкруг дома твоего плутал,
Во всякой сомневался вере.
Сто лет прошло. И, как платан,
Стою теперь.
Кто знает, Мери,

Зачем мне показалось вдруг,
Что нищий я? И в эту осень
Я обезумел - перстни с рук
Я поснимал и кинул оземь?

Зачем Могильщика я пел?
Зачем средь луж огромных плавал?
И холод бедственный терпел,
И Я и ночь читал и плакал?

А дождик лил всю ночь и лил
Всё утро, и во мгле опасной
Всё плакал я, как старый лЛир,
Как бедный Лир, как Лир прекрасный.

1915

    ДОВИН ДОВЛИ

Так пером блаженно водит
Ангел третьего завета,
Ибо женщина выходит
На дворцовый лёд паркета.

Прочь отброшено виденье
Книги путанной и странной
Для единого мгновенья
Красоты обетованной!

Дай блаженному грузину
Опрокинуть возле трона
Всю цветочную корзину
Золотого Трианона!

Это грезилось в картинных
Галереях сей столицы,
В глубине зеркал старинных
Собиралось по крупице:

Боже мой, какая мука,
Блажь какая и блаженство -
Изваять - увы - из звука
Вас, о Ваше совершенство!

Неустанно, неустанно
ВАозношу хвалы Киприде.
Как версальские фонтаны
Подражают Вам - смотрите!

Довин-Довли!
Дева, дева,
Погнлядите-ка налево:

Над грядой дубов и пиний,
Над дорожкой райской, синей -

Полуночный ветер горный,
Иссиня седой и чёрный -

Конь летит - по коже иней -
Гость незваный, призрак вздорный:
И к чему такая спешность?
О, зажмурьтесь, Ваша нежность!

Это слёзы? Не годится.
И давайте (Довин-довли)
Я спою Вам - я ведь птица -
Не люблю я птицеловли!

Довин-довли, довин-долвли!

               ЛАКМЕ

Голос увожу из хора -
Это дерзость? Извините.
Только вся моя опора -
Об одной скрипичной нити.

Извлекаю, как из пира,
Зыбкий звон хрустально-синий,
Из громоздкого клавира
Только душу героини.

Свет луны и двор бездонный
В духе смутного карьера.
Пьяный сумрак заоконный,
Свечка, очерк интерьера.

Отпущу на волю душу
В ветреном Париже, в марте!
Наизнанку и наружу
Эта комнатка в мансарде:

Слышишь, кровь моя глухая,
Я твой враг и хмурый данник:
По двору проходит странник,
Озираясь и вздыхая.

Вот к луне лицо приподнял.
Стал. Не говорит ни слова.
В окна смотрит: Что ты отнял,
Господи, вот у такого?

И пронзительно и страстно
Льётся та же кантилена.
Ночь печальна, ночь прекрасна,
Словно тристии Верлена.

Счастлив я, что причастился
Лиры этой величавой,
Малодушно не смутился
Бедной славой, жалкой славой.

И в мелодии Верлена,
Вещего отца и мэтра,
Ты, Лакмэ, жива нетленно,
О, Лакме, дочь мглы и ветра!

1916

КТО БЫ ВИДЕЛ

Это не стрела Эрота -
И не надо сердцеведов, -
Это смеротная дремота
Входит в сердце - вайме, дедав!*

Кто бы видел! - о, как больно! -
Эти поздние щедроты
Та коткрыто и раздольно
В сердце входят как в ворота!

1915

* - О, горе, мама! (груз.)


   ЛИРОЙ ГАМЛЕТА

Прочь! В монастырь! Беги, Офелия,
Мирской кровавой суеты!
Твоя хранительница - келья,
Моя спасительница - ты.

Твой траур - твой убор венчальный.
Разлукой сочетаюсь я
С тобою, гений мой печальный,
Душеприказчица моя.

Лишь там, на небесах, мы вместе.
Тебе к лицу святой венец,
А мне - личина - ради чести -
Колпак дурацкий, бубенец...

1911

***

Он разорвал кольцо поруки
И, гневный, в полночь изо дня
Шагнул - один - скрестивши руки
И лоб горящий наклоня.

Глухой и буйный, как Бетховен,
Он проклял бога - но ему
Лишь одному и был подобен,
Когда сквозь ветер шёл и тьму.

И поднимаясь в гору,
                              долго,
Свой траурный он создал марш,
И бесконечно и полого
Рос под ногами грный кряж...

1915

    ВЫСТРЕЛ В ГОРАХ

Убил в ущелье охотник рыжий
Прекраснорогую ниамори*,
И было тихо - а стало тише,
Как смолкло эхо в скалистом соборе.

Назавтра я видел, что день несветел,
А воздух траурен - без метафор,
Я шёл за гробом сквозь ливень и ветер
И сумрак скорбный, и взрывы литавр.

Я никому не помог на свете,
Не спас я царственную косулю.
На мне тот ливень оставил плети,
А в сердце детском понёс я пулю.

Я был ребёнком - и беспредельна
Та смерть была, и поныне студит.
Ничто не умрёт от мен яотдельно:
Завет - уходит, томит - и нудит...

Навеки запомню выстрел во храме -
Звук потонувший в тиши безмерной.
Случилось что-то с небом, с горами,
Как тодлько тронулся поезд смертный.

1915

* - косуля (груз.)

    ТОПОЛИ В СНЕГУ

Алмазный невесомый свет -
Глубокой синевы мерцанье.
Торжественное созерцанье:
Ни слова, ни дыханья нет.

Наполнены голубизной
Воздушные литые чаши -
Оледенелое зедаше*,
Где вспыхивает синий зной.

В алмазы убрана земля
И холодеет, как невеста.
Заковано мгновенье жеста:
К луне воздеты тополя.

Плывёт гора, как белый конь,
Толпятся строго кипарисы -
До пят серебряные ризы...
Неуловимого не тронь.

Цветёт, как лииля, луна
На звёздной глубине и чёрной.
Но красоте неизречённой
Душа моя обречена.

1915

* - вино, причастие.