|
|оглавление|
ПСИХОЛОГИЯ ДОВЕРИЯ
|
 |
владимир зинченко - Мастер психологии, философ, культуролог, публицист. По стилю мышления, душе и жизненной биографии принадлежит к школе культурно-исторической психологии Льва Выготского. Какими бы областями знания не занимался - от психологии познания и инженерной психологии, до психологии личности и психопедагогики - всегда оставался верен проблемам детства. В настоящее время академик РАО и Академии искусств и наук США. |
Не верю!
Константин Станиславский
Санчо Панса "во всем сомневался и всему верил".
...Заглянем в "Энциклопедический словарь" Брокгауза и Эфрона, в котором имеется хотя и спорная, но достаточно определенная характеристика доверия. Доверие - это "психическое состояние, в силу которого мы полагаемся на какое-либо мнение, кажущееся нам авторитетным, и потому отказываемся от самостоятельного исследования вопроса, могущего быть нами исследованным. Итак, доверие отличается как от веры, так равно и от уверенности. Вера превышает силу внешних фактических и формально-логических доказательств. Доверие же касается вопросов, находящихся в компетенции человеческого познания; доверяется тот, кто не хочет или не может решить или сделать что-либо сам, полагаясь или на общепринятое мнение, или на авторитетное лицо. Уверенность - сознание собственной силы и состоит в доверии к истинности своего знания или правоте своего дела; доверие, напротив, проистекает из сознания слабости, неуверенности в себе, признания авторитета".
В "Советском энциклопедическом словаре" слово "доверие" отсутствует. Составители, видимо, решили не смущать доверчивость пользователей словарем. В "Словаре по этике" понятию "доверие" нашлось место. Ему дается социологическая характеристика в связи "с практикой взаимного обмана, воровства, мошенничества" в классовом обществе. (Обратим внимание на то, что в русском языке в слове "недоверие" имеется забавная смесь лукавства с оптимизмом. Сложная приставка "недо" - это еще не полное отсутствие. Недостаток - это не отсутствие достатка. Недоверие - не полное отсутствие веры, доверия.)
Поверим Брокгаузу и будем рассматривать доверие как психическое состояние - чувство, которое всегда преходяще. Завоевать, внушить доверие трудно, а лишиться его можно в одночасье, мгновенно. Это известно испокон веку. Конечно, нелегко самому отдаться на веру, на совесть, вверить кому-то себя, свои тайны, свои дела, положиться на кого-то вполне (это мотивы из словаря Владимира Даля). Не будем спорить с Брокгаузом, является ли источником доверия сознание слабости или силы. Справедливо и то и другое. Источником доверия может быть любовь, согласие по поводу верований и ценностей, даже излишняя самоуверенность. А условием его сохранения - постоянство.
Этимологически "питать доверие" (в латинском языке - credo) означает "сердце даю" или "сердце кладу". Это наводит на мысль, что доверие принадлежит к числу фундаментальных, важнейших психических состояний человека. Оно возникает в "круговороте общения" между людьми, то есть не является врожденным. Говорить с кем-то - это уже означает ту или иную степень доверия или возможность родиться доверию. Фундаментальность чувства доверия подчеркивается лингвистами еще и тем, что понятие "верить" в некоторых языках имело первоначальное значение "выбирать". Едва ли следует говорить, что чем выше доверие, тем больнее разочарование.
После этих словарно-этимологических изысканий обратимся к психологии. Будем иметь в виду, что человек всегда больше того, что мы можем о нем узнать или сказать. Но кое-что психология о человеке все же знает и говорит.
Проблема психологии доверия - это вечная проблема, имеющая отношение ко всем формам жизни, деятельности, поведения и сознания человека.
Человек в целом и любая форма его поведения могут получить сколько-нибудь вразумительное объяснение только в контексте культуры и истории данного общества. Одной из наиболее авторитетных в современной мировой науке является культурно-историческая психология, возникшая в 20-30-е годы в СССР и связанная с именем Льва Семеновича Выготского, с его последователями во многих странах мира. Культура как бы предоставляет человеку инструментарий, соответствующее материальное оснащение и духовное оборудование для его поведения и деятельности. Овладевая культурой, человек одновременно овладевает собой и своим поведением, становится человеком. В идеальном случае культура, будучи репродуктивной, не препятствует творчеству.
Психологическое состояние или чувство доверия, как и многое другое в психике человека, появляется очень рано, в том нежном детском возрасте, о котором человек ничего не помнит. Именно в этом возрасте у него складываются многие человеческие (и не очень!) черты, которые он постоянно носит с собой и от которых ему трудно избавиться, скорректировать или хотя бы скрыть. Их более позднее осознание уже есть благо, так как осознание - это необходимое условие и первая ступень произвольного овладения своим состоянием, чувством, поведением. Как оптимистически писал в XVIII веке знаменитый афорист Георг Лихтенберг, "наши слабости нам уже не вредят, когда мы их знаем".
Столь раннее появление многого, что впоследствии накладывает печать на всю нашу жизнь, нередко производит впечатление генетической предопределенности. Это удобная позиция для нерадивых родителей и воспитателей. Человек, конечно, не tabula rasa, скорее terra incognita, но постепенно многие тайны благодаря усилиям психологии развития приоткрываются. И в этом смысле чувству доверия повезло больше, чем многим другим чувствам, о возникновении которых известно значительно меньше. Обращение к психологии развития необходимо не только для того, чтобы датировать возникновение того или иного чувства, способности. Дело в том, что в своем еще не вполне развитом, становящемся виде они легче наблюдаемы: не утаиваются, сознательно не маскируются, с чем сплошь и рядом приходится сталкиваться при анализе поведения подростка и взрослого человека.
Мы, конечно, все родом из детства. Это было известно задолго до Зигмунда Фрейда, но детские комплексы - не индульгенция от вполне взрослых пакостей. Культура или хотя бы цивилизованность усилием берутся, говаривал грузинский Сократ Мераб Мамардашвили.
Будем исходить из размышлений о доверии, которые развивал выдающийся американский психолог и психотерапевт Эрик Эриксон (он умер в 1994 году в возрасте девяноста двух лет). Создатель психосоциальной теории жизненного цикла человека, он рассматривал чувство глубоко (базисного) доверия в качестве фундаментальной психологической предпосылки всей жизни. Это чувство формируется на основании опыта первого года жизни ребенка и превращается в установку, определяющую его отношение к себе и к миру. Под "доверием" Эриксон подразумевал доверие к себе самому и чувство неизменной расположенности к себе других людей. Чувство глубокого доверия к себе, к людям, к миру - это краеугольный камень здоровой (Эриксон говорит: витальной, то есть жизненной) личности. У взрослых резкое снижение глубокого доверия и превалирование глубокого недоверия проявляется в форме выраженного отчуждения, характеризующего тех, кто уходит в себя, когда оказывается не в ладах с другими людьми или с самим собой. Эриксон замечает, что главная трудность психотерапевта в работе с такими людьми состоит в том, что он должен сначала "достучаться" до них и убедить, что они могут доверять нам, что мы доверяем им и они могут доверять сами себе.
Эриксон, несомненно, прав, считая доверие и недоверие базисными чувствами, определяющими в дальнейшем развитие практически всех основных отношений к другим людям, к себе самим и к миру в целом. Степень развития у ребенка чувства доверия зависит от качества получаемой им материнской заботы.
Чувство доверия не зависит от количества пищи или проявлений родительской нежности (а у взрослого - от словесных уверений в ней); скорее оно связано со способностью матери передать своему ребенку чувство узнаваемости, постоянства и тождества переживаний. Это очень интересное и тонкое соображение, которое не так-то легко понять. Дело ведь не только в подкреплении пищевого рефлекса, не в помощи матери в его совершенствовании в постнатальный период. Дело даже не в удовлетворении потребности, которой в настоящем смысле этого слова у младенца еще нет. У него есть объективная нужда, а не субъективная потребность, не говоря уже о мотиве. Это потом будут происходить события, о которых красиво говорил создатель психологической теории деятельности Алексей Николаевич Леонтьев: "Встреча потребности с предметом - акт чрезвычайный". Ведь должно быть еще построено поле - пространство взаимодействия, общения, доверия, в котором такая встреча окажется возможной.
Интересна гипотеза американского психоаналитика Д.Винникота о том, как образуется такое пространство. Ее с таким же успехом можно назвать фантазией, хотя чутье мне подсказывает, что она весьма правдоподобна, опирается на давние представления М.Кляйн о хорошей и плохой груди, хорошей и плохой матери (Good and bad breast, good and bad mother). Она связывала с актами кормления возникновение чувств зависти и благодарности. Эриксон с ними же связывал возникновение у младенца базового чувства доверия или недоверия к миру. Винникот, как мне кажется, делает следующий шаг и предлагает более глубокую версию происходящего. Он вводит эти понятия для того, чтобы "уловить" поле опыта, в котором зарождаются первичные творческие акты - акты проекции того, что уже было интроецировано ранее.
Младенец, испытывая нужду (потребность?) в пище, тем или иным образом обнаруживает ее. (Способ обнаружения - например, гуление, плач - это и есть переходный феномен.) Мать, замечая это, именно в нужное время и в нужное место дает ему грудь. Благодаря этому у ребенка возникает отчетливое ощущение - иллюзия, что это именно он породил материнскую грудь. Винникот говорит, что это иллюзия его собственной магической, творческой силы и всемогущества, возникающая в результате сензитивной адаптации к подаваемым им знакам внимательной и любящей матери. Конечно, переходные феномены выступают в качестве знаков вначале только для матери. Как заметил в свое время Выготский, ребенок узнает о том, что он подает знак, последним. Так или иначе, перед матерью волей-неволей возникает дальнейшая задача - развеять эту иллюзию, поскольку она не может постоянно и безошибочно угадывать его желания.
Винникот поясняет, что этот иллюзорный мир не является еще ни внутренней реальностью, ни внешним фактом. Таковым он может стать посредством включения переходных объектов, то есть каких-либо предметов, и переходных феноменов - каких-либо действий с ними. Например, сосание пальца, рубашонки, плюшевого медвежонка - это то, посредством чего ребенок возвращает себе магический контроль над миром, сохраняет чувство всемогущества, которое первоначально возникло благодаря своевременному вниманию и заботе матери. Выготский описывал магическую (наивную) стадию в развитии психики ребенка, хотя относил ее к значительно более позднему возрасту. Он помещал ее вслед за стадией естественно-примитивных или самых примитивных культурных форм поведения. Локализация магической стадии в первые месяцы жизни вообще ставит под сомнение наличие натуральной, практически докультурной стадии в развитии человеческого существа. Что касается магической стадии, то она сопровождает человека от рождения до смерти и, видимо, служит основанием не только чувства глубокого доверия, но и поразительного легковерия. Об этом знал замечательный русский писатель Леонид Андреев: "Человек рождается без зубов, без волос и без иллюзий. Человек сходит в могилу без зубов, без волос и без иллюзий". Между прочим, это не только красиво, ядовито, но и очень точно.
Итак, младенец благодаря материнскому любовному "угадыванию" создает себе свой маленький Эдем. Он как бы по своему желанию вызывает кормление, укачивание, колыбельную... Он сам это творит, а затем переключается на многие другие переходные объекты, доставляемые ему взрослым, которые замещают, расширяют и обогащают созданный им мир. Конечно, в реальной жизни не все так радужно, как изображает Винникот. Если нет открытия рая, то ребенок порождает свой маленький ад, который впоследствии может стать большим Адом для других. Известный исследователь младенчества Г.Л.Розенгарт-Пупко пишет: "При отсутствии эмоционального контакта между взрослым и ребенком - ребенок безрадостен, амимичен, неподвижен, часто кричит. Все познавательные процессы у такого ребенка сосредоточиваются вокруг его собственного тела. Они заключаются в ощупывании рук и их рассматривании, в ощупывании всего тела, а затем сорочек, пеленки; деятельность ребенка заключается в сосании своего кулачка и пальцев. Такое состояние ребенка может затянуться на очень длительное время и тяжело отражаться как на всем его нервно-психическом развитии, так даже и на его физическом статусе".
В дальнейшем, согласно Винникоту, постепенно происходит дифференциация первично сотворенного мира и мира переходных объектов. Это начало решения бесконечного человеческого задания: "держания" внутренней и внешней реальности отдельными и в то же время взаимосвязанными и взаимодействующими. В то же время это подготовка к тому, что внешняя реальность может быть как "моей", так и "чужой" или чуждой мне.
Гипотеза (или фантазия) Винникота представляет собой еще один шаг к пониманию возникновения глубокого чувства доверия. Соответствие реальности моей собственной проекции и возникающая иллюзия порождения мира именно мною делают этот мир моим, вызывающим больше доверия, чем любой другой навязываемый мне мир, хотя объективно (что это?) последний может быть во много раз лучше.
Гипотеза Винникота не противоречит идеям Жана Пиаже о ребенке как исследователе, проводящем эксперименты над миром. Напротив, она дополняет представления Пиаже, снимая оппозицию внешнего и внутреннего мира. Ребенок создает некий протомир, еще не внешний и не внутренний: в нем имеется и то и другое. Термин "протомир" использован не случайно. Он - прото, поскольку еще не является предметным в подлинном смысле слова. Это зародыш будущего образа мира, некая диффузия внешнего и внутреннего. Если искать аналогию для протомира во взрослой жизни, то ближе всего на него походит беспредметная тревога или беспричинное эмоциональное предвосхищение чего-то хорошего, что наконец произойдет.
Если продолжить фантазию Винникота, то неистребимая способность человека к мифотворчеству возникает едва ли не в первые недели, месяцы его жизни и предвосхищает значительно позже формирующуюся восприимчивость к колдовской силе искусства. Видимо, именно протомир представляет собой не только источник возникновения глубокого чувства доверия, но и зародыш внутреннего мира человека, а может быть, и мандельштамовского понимания всего мира как проекции Я: "Я - создатель миров моих". Данные детской психологии, по крайней мере косвенно, подтверждают такое предположение.
Как следует из описания возникновения чувства доверия, оно не рационально. Это еще не отношение к действительности, а отношение в действительности, реальное, в том числе и реально переживаемое, а не воображенное отношение, не вымышленное, не отрефлексированное чувство. Оно возникает при непосредственном контакте с матерью, в ее присутствии. Более или менее достоверно можно судить о его возникновении по "комплексу оживления" ребенка, когда у него появляется настоящая улыбка. Это происходит после трех недель жизни. До этого, по мнению психологов, связь ребенка с матерью носит по определению русского философа и психолога В.В.Зеньковского "биологический характер, но после первой улыбки, которой дитя встречает уже знакомое лицо матери, эта связь приобретает "моральный" - скажем шире - духовный смысл. Можно сказать, что именно с этого момента, когда просыпается способность радоваться и улыбаться, дитя начинает жить духовной жизнью".
Ситуация возникновения глубокого доверия у младенца - это ситуация общения. Замечательный детский психолог М.И.Лисина называет время с 21 дня жизни ребенка (появление первой улыбки) и примерно до конца первого полугодия золотым веком общения. Он золотой потому, что за общением еще нет никаких задних мыслей, умыслов, помыслов. Оно еще не опосредовано другими потребностями и мотивами. Оно само есть все: потребность и мотив, цель, действие и страсть. Она называет его "чистым общением", которое осуществляется в диапазоне одних только положительных эмоций. Надо ли говорить о тоске по золотому веку общения, которая сопровождает, к сожалению, слишком многих людей всю их дальнейшую сознательную жизнь.
Как показали исследования американского психолога Ф.Салапатека, у младенцев до 5-6-недельного возраста внешний контур оказывается "непроницаемым" для глаза. Глаз фиксируется только на контуре и лишь изредка проходит внутрь человеческого лица, пересекая его. Младенец этого возраста смотрит на лицо как парикмахер, оценивающий прическу, и отчетливо выделяет наиболее информативные признаки внешнего контура. Но уже в двухмесячном возрасте ребенок пренебрегает внешним контуром и фиксирует глазом самые выразительные внутренние детали человеческого лица - глаза и губы. Внутренние - в двух смыслах этого слова: они внутри контура и выражают внутреннее состояние человека. Известно, что в этом же возрасте младенец может длительное время фиксировать светящийся предмет. Возможно, его привлекает блеск глаз или "сверкающий свет взглядов".
Не нужно большого воображения, чтобы предположить, что дитя всматривается в "зеркало души", каким, несомненно, являются глаза, а по мнению некоторых, и губы. Дитя именно всматривается, то есть не только впитывает в себя взрослую человеческую душу, но и ищет свое место или свое отражение в ней. Если он находит себя, то это способствует возникновению и укреплению чувства глубокого доверия.
"Однажды... я пережил встречу перекрестными взорами и ощущение, что меня взор проницает насквозь, до самых сокровенных тайников моего существа. И это был взор приблизительно двухмесячного ребенка, моего сына Васи. Я взял его ранним утром побаюкать полусонного. Он открыл глаза и смотрел некоторое время прямо мне в глаза сознательно, как ни он, ни кто другой в моей памяти; правильнее сказать, это был взгляд сверхсознательный, ибо Васиными глазами смотрело на меня не его маленькое, несформированное сознание, а какое-то высшее сознание, большее меня, и его самого, и всех нас, из неведомых глубин бытия. А потом все прошло и передо мною снова были глаза двухмесячного ребенка".
Отец Павел Флоренский
Очень важно, чтобы чувство доверия сохранялось и в отсутствии непосредственного контакта. Согласно Эриксону, "доверие включает в себя не только то, что некто научается надеяться, полагаться на тех, кто извне обеспечивает его жизнь, но и доверие к самому себе, веру в способность своих собственных органов справляться с побуждениями. Такой человек способен чувствовать себя настолько полным доверия, что обеспечивающие его жизнь окружающие не должны постоянно стоять при нем на часах".
Ненадежность, несостоятельность матери и отвергание ею ребенка - причины первого серьезного кризиса детского развития. Его следствие - уже не просто недоверие, а появление установки страха, подозрительности, опасений за свое благополучие. Такая установка распространяется как на мир в целом, так и на отдельных людей, она будет проявляться во всей полноте на более поздних стадиях психического и личностного развития. Эриксон пишет, что чувство недоверия может усилиться, когда родители придерживаются противоположных принципов и методов воспитания или чувствуют себя неуверенно в роли родителей или их система ценностей находится в противоречии с общепринятым в данной культуре стилем жизни. Все это может создавать для ребенка атмосферу неопределенности, двусмысленности, в результате у него возникает и растет чувство недоверия. Согласно Эриксону, поведенческими последствиями подобного неблагополучного развития являются острая депрессия у младенцев и паранойя у взрослых.
Конечно, далеко не все недоверчивые люди имеют такие мрачные перспективы. Но у всех нас остаются либо поверхностные, либо глубокие следы недоверия с тех пор, как мы узнали, что достать звезду с неба папа все-таки не может. Глубокие следы или рубцы связаны с болезненным, унизительным опытом отказов, предательства и лжи взрослых. Разрушенное общение - это мука, отчаяние, страх, это полная потеря доверия к себе.
Существенное положение психосоциальной теории Эриксона состоит в том, что кризис "доверие-недоверие" не всегда находит полное разрешение в течение первого или второго года жизни. Дилемма "доверие-недоверие" будет проявляться снова и снова на каждой последующей стадии развития, включая стадии ранней, средней и поздней зрелости, хотя эта дилемма - центральная для периода младенчества. Благополучное разрешение кризиса доверия имеет важные последствия для развития личности ребенка в дальнейшем. Более того, укрепление доверия к матери дает ребенку возможность переносить состояния фрустрации, которые он неизбежно будет переживать на протяжении следующих, порой драматических стадий своего развития.
Согласно Эриксону, здоровое развитие младенца не является результатом исключительно чувства доверия, но скорее обусловлено благоприятным соотношением доверия и недоверия. Понять, чему не следует доверять, так же важно, как и понять, чему доверять необходимо.
Хотя в разных культурах и социальных классах учат доверию и недоверию по-разному, путь приобретения базисного доверия по самой своей сути универсален: человек доверяет социуму подобно тому, как он доверяет собственной матери, словно он вот-вот вернется и накормит его в подходящее время подходящей пищей. Если же этого не происходит, то неизбежно возникают чувство страха, подозрительность, мрачные предчувствия по отношению к людям и к миру в целом, то есть весь комплекс недоверия, подобный тому, который формируется у маленького ребенка благодаря несостоятельному или отвергающему стилю материнского воспитания.
В случае положительного разрешения конфликта "доверие-недоверие" формируется психологическое качество, которое Эриксон обозначает термином надежда. Младенческая или детская надежда может переходить во взрослую веру, в том числе, конечно, и в религиозную, в веру в идолов, кумиров, истуканов, но это уже другая сказка...
Чувства доверия-недоверия, раз возникнув, переживаются ребенком и дают начало не только надежде, но и многим другим чувствам. Можно согласиться с Выготским, что переживание представляет собой действительную динамическую единицу сознания. В нем представлены и среда - то, что переживается, - и то, как я переживаю, то есть все особенности личности.
Не менее драматичным, чем начало возникновения доверия, может быть его закат, когда человек под влиянием внешних или внутренних обстоятельств утрачивает веру в себя, в свои силы. Говоря терминами Эриксона, человек утрачивает с трудом достигнутое сознание собственной идентичности, ощущение непрерывности и целостности жизни. Как показывают социологические данные, такая ситуация очень трудна для пожилых людей: количество тех, кто "ждет завтрашнего дня со страхом и пессимизмом", по данным социальных психологов В.Собкина и П.Писарского, растет с возрастом и к шестидесяти годам достигает 42 процентов.
Чувства базисного доверия-недоверия подготавливают почву для достижения ребенком определенной автономии от взрослого, выделения ребенка из совокупного со взрослым Я и начала формирования собственного Я, которому предстоят долгая эволюция, кризисы, экзистенциальные вопросы о смысле жизни. Эти же чувства лежат в основе формирующегося самоконтроля, самосознания, управления собой и, как это ни покажется странным или парадоксальным, управления другими.
Управление - первая исходная форма человеческой деятельности. Младенец еще не овладел языком, не овладел своими руками и ногами и тем не менее эффективно управляет родителями, особенно успешно - бабушками и дедушками. Любящая мама уже к исходу третьего-четвертого месяца жизни ребенка различает более десяти видов плача, каждый из которых представляет собой просьбу, команду, знак состояния, в котором находится младенец, и спешит удовлетворить его желания. И это удовлетворение формирует и подкрепляет не только чувство глубокого доверия, но и привычку, и некоторые навыки управления. Замечу, что есть "счастливчики", которые доживают до седых волос и не осваивают никакой другой формы деятельности - ни игровой, ни учебной, ни трудовой...
Существует огромная дистанция от иррационального базисного чувства доверия до его осознания, рационализации. Правда, полной последняя никогда не бывает, как не бывает полного знания всех обстоятельств в ситуации принятия решения. Замечу также, что мы так устроены, что иррациональное доверие-недоверие нам кажется ничуть не менее убедительным, подлинным, чем рациональное. Хотя его основания мы не можем объяснить даже сами себе.
Самое общее условие осуществления психологического механизма доверия - оценка ситуации и собственных возможностей, сил, мотивов с точки зрения его выполнимости. И та и другая оценка должна быть достоверной, не вызывать сомнений, способствовать минимизации риска.
Сомнения, колебания чреваты ошибкой, катастрофой. Гениальное, но несвоевременное решение и действие равносильны ошибке. "Дорого яичко к Христову дню" - это по поводу действия. Еще один классик: "Сегодня - рано, а завтра - поздно". Это бесконечный сюжет о психологии решения проблем и принятия решений. Эти два процесса не следует смешивать. Они должны идти именно в такой последовательности. Если она меняется, то самоуверенно реализованное решение, получившее ходячее название "без проблем", возвращает нас к проблеме. Но теперь уже не она стоит перед нами, а мы стоим перед ней (часто на коленях).
Во всем этом проглядывают объективные и субъективные сложности. К первым относятся сложность ситуации, неполнота, недостоверность информации о ней, часто нарочито ложная информация, которая цинично и вместе с тем убедительно выдается за правду. (В нашем Отечестве эксплуатируется стремление к правде (но не к истине), которое даже признается (я бы добавил: в сочетании с легковерием) отличительной чертой русского национального характера.) Вспомним "Русскую Правду" Киевской Руси, ее же у декабриста Пестеля, нашу незабвенную ленинскую "Правду", которая размножилась почкованием, кажется, до семи или более вариантов. Ее классический вариант Мандельштам назвал "жестокой партийной девственницей - Правдой-Партией".
К субъективным сложностям относятся недостаток времени, отсутствие прецедентов, опыта, реальные и мнимые сомнения в правильности оценки ситуации, а соответственно, и принятого решения, сомнения в оценке собственных возможностей действования в ситуации... Весь этот клубок сомнений (как сказал поэт, "сомнений переполох") оказывается в душе неуверенного человека, который, как, впрочем, и самоуверенный, попадает в ситуацию риска и негарантированного успеха. И здесь недостаток или избыток доверия к себе, к миру, к людям может привести к успеху или оказать дурную услугу.
В последнем случае люди более склонны винить не себя, а обстоятельства и плохо извлекают уроки из своих неудач. Мы похожи на свою историю, которая учит только тому, что она ничему не учит. Признание своих ошибок, а тем более вины требует мужества. Разумеется, неудачи приводят и к более печальным последствиям, когда недоверие к себе трансформируется в неверие в себя, вызывает чувства стыда, унижения, озлобления, гнева, зависти, ревности... Чувство доверия трансформируется в стену недоверия, которой человек отгораживается от мира, замыкается в себе.
Успех тоже не безобиден. Он порождает "сытую уверенность", самомнение, самолюбование, не только законную гордость, но и гордыню, которая, согласно христианской этике, есть "матерь всех зол". К несчастью, это подтвердила практика большевизма, согласно "этике" которого "человек - это звучит гордо". Только звучит!
Все сказанное относится к любым формам человеческой деятельности и к любому этапу человеческого развития. Иное дело, что масштабы, результаты и последствия этой деятельности могут быть несоизмеримыми. Поэтому мы говорим о субъекте деятельности, о ее субъективности, о субъективных факторах, которые ее определяют в не меньшей, если не в большей степени, чем объективные условия и обстоятельства ее протекания. Глубоко прав был великий мыслитель А.А.Ухтомский, когда говорил, что субъективное не менее объективно, чем так называемое объективное.
Сознание человека не в меньшей степени определяет его бытие, чем бытие определяет его сознание. Есть единый континуум бытия-сознания: осознанное бытие, бытийное осознание. В этом едином континууме далеко не все поддается вербализации и рационализации. Однако каждому на своем собственном опыте приходилось убеждаться в том, что смутные нерациональные предчувствия и чувства оказываются более верными, чем после их рационализации. Люди часто сетуют по поводу того, что не доверились первому чувству. Конечно, бывает и наоборот.
Так или иначе, но чувства доверия-недоверия, как и большинство человеческих чувств, выполняют позитивную функцию эмоционального предвосхищения тех или иных жизненных событий. Доверие - это аффективное предвосхищение и оценка смысла событий. Оно, конечно, не исключает, когда есть время, его интеллектуальной проработки. Способность прислушаться к себе, довериться своим чувствам свойственна далеко не всем, поэтому многие люди неоднократно наступают на одни и те же грабли.
Субъект деятельности - живой человек, обладающий богатым спектром эмоций, чувств, аффектов, среди которых чувства доверия-недоверия при всей их важности занимают все же достаточно скромное место. Помимо страстей человеческих, в жизни присутствуют интеллект, пытливое философское сомнение, воля, характер, сознание, личность, душа и дух, наконец. Если они не утрачены, то с их помощью нам удается преодолевать, хотя бы временно, свою избыточную доверчивость или недоверчивость и делать многое другое. Разговор о них полезен, но он увел бы нас далеко за пределы обозначенной темы, которая и сама по себе неисчерпаема.
Доверие может рассматриваться в рамках нашей собственной психической сферы и не выходить за ее пределы в деятельность, в межчеловеческие отношения. Мы с удовольствием грешим на свою память, кокетничаем ее слабостями (сравните: Фаина Раневская: "Склероз нельзя вылечить, но о нем можно забыть"). Однако нам трудно даже самим себе признаться в слабостях своего интеллекта. Мы скрываем от других, а часто и от самих себя свои подлинные желания, увиливаем от совести... Психоаналитики давно исследуют и обсуждают истоки и причины такого хорошо известного всем по своему опыту вида недоверия, как недоверие между полами. Всем знакомая атмосфера подозрительности чаще всего явно никак не связана с личностью партнера, а скорее с силой страстей и трудностью контроля над ними, с боязнью потерять себя в другом человеке, с неразрешенными конфликтами детства.
В наше больное общество быстрее, чем позволяет наличный профессионализм, проникает психотерапия, которая требует доверия в такой же, если не в большей степени, как и социально-экономическая сфера.
Прислушаемся к рекомендации корифея - Карла Юнга, который извлек из своей практики: "Надо не просто изучать, но прежде всего всматриваться в свою собственную натуру", осмысливать свои собственные ошибки и поражения. Такой совет легко дать, но трудно выполнить. Гете писал, что действие движется перед наблюдателем и крепко привязывает его к происходящему. Это значит, что смотреть на себя как бы со стороны во время ожесточенного действия затруднительно. Но именно во "взгляде со стороны" на мир или на себя заключена тайна возникновения доверия-недоверия. Другими словами, эта тайна заключена во взаимоотношениях, возникающих внутри системы "Я - второе Я", существующей в рамках единой личности.|