ВОЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА -- Военная история -- Штейнберг Е. Л. История британской агрессии на Среднем Востоке

Штейнберг Евгений Львович
История британской агрессии на Среднем Востоке

«Военная литература»: militera.lib.ru
Издание: Штейнберг Е. Л. История британской агрессии на Среднем Востоке. — М., Воениздат, 1951.
Книга на сайте: militera.lib.ru/h/shteynberg_el/index.html
Иллюстрации: нет
OCR, правка: Смолянин (small_yanin@rambler.ru)
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

[1] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.
{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Штейнберг Е. Л. История британской агрессии на Среднем Востоке. (От французской буржуазной революции до Второй мировой войны). — М., Воениздат, 1951. — 212 с.

Аннотация издательства: Написанная на основе архивных документов и многочисленных малоизвестных литературных источников, книга вскрывает и разоблачает захватнический, грабительский характер колониальных войн британского империализма. Книга рассчитана на офицеров Советской Армии.

Содержание

Введение
Глава I. Военные действия в Индии в эпоху Французской буржуазной революции
Глава II. Военно-политические проблемы Среднего Востока в период наполеоновских войн
Главa III. Войны с Непалом, Маратами и Бирмой
Глава IV. Англо-афганская война 1839–1842 гг.
Глава V. Британская агрессия в Северной Индии и сопредельных странах в 40–50-х гг. XIX в.
Глава VI. Индийское восстание 1857–1859 гг.
Глава VII. Среднеазиатский вопрос в 60–70-х гг. XIX в.
Глава VIII. Вторая англо-афганская война и ее последствия
Глава IX. Борьба англичан с независимыми племенами северо-западной границы
Глава X. На путях к первой мировой войне
Глава XI. Стратегия англичан на среднем востоке в 1914–1918 гг.
Глава XII. Между двумя мировыми воинами
Заключение
Примечания

Все тексты, находящиеся на сайте, предназначены для бесплатного прочтения всеми, кто того пожелает. Используйте в учёбе и в работе, цитируйте, заучивайте... в общем, наслаждайтесь. Захотите, размещайте эти тексты на своих страницах, только выполните в этом случае одну просьбу: сопроводите текст служебной информацией - откуда взят, кто обрабатывал. Не преумножайте хаоса в многострадальном интернете. Информацию по архивам см. в разделе Militera: архивы и другия полезныя диски (militera.lib.ru/cd).

Введение

История знала до сего времени три пути образования и развития мощных промышленных государств, — учит товарищ Сталин.

Первый путь — это путь захвата и ограбления колоний. Так развивалась, например, Англия, которая, захватив колонии во всех частях света, выкачивала оттуда «добавочный капитал» для усиления своей промышленности в продолжение двух веков и превратилась, в конце концов, в «фабрику мира»{1}.

Начиная со второй половины XVII в., колониальные владения являлись главной экономической и политической основой Великобритании, а грабительская колониальная система — осью ее внешней политики. Так было прежде, так обстоит дело и теперь, хотя Англия и утеряла значительную часть своего былого колониального могущества, перейдя на положение младшего партнера более мощного и богатого американского империализма.

Своеобразное развитие Англии как колониальной державы вызвало к жизни специфическую английскую военную и военно-морскую доктрину, которая, возникнув на заре капиталистической эры, дожила до нашего времени и нашла воплощение в стратегических схемах британского командования в обеих мировых войнах.

В истории колониальной политики Великобритании особенно важное место принадлежит Среднему Востоку{2}. Со второй половины XVIII в., когда англичанами были сделаны первые территориальные приобретения в Индии, а колониальные владения в Америке были утеряны в результате успешной борьбы американцев за независимость, Индия стала центром всей английской колониальной системы, «жемчужиной британской короны».

Отсюда английская колониальная экспансия распространилась на прочие страны Азии: на восток — к Бирме, Малайе, Китаю; на север — к Тибету и Кашгарии; на запад — к Афганистану, Ирану, Средней Азии, Каспийскому морю.

История войн и военной политики Англии на Среднем Востоке представляет для нас, советских людей, особый интерес. В течение всего прошлого и начала нынешнего столетий в этой части Азии [4] сталкивались интересы Англии и царской России. Под лозунгом обороны Индии от мнимой угрозы «русского вторжения» английские военные и дипломатические круги осуществляли агрессивную политику по отношению к соседним азиатским странам и посягали на безопасность южных и юго-восточных границ нашей Родины.

После Великой Октябрьской социалистической революции Средний Восток был, как известно, превращен американскими и британскими империалистами в плацдарм вооруженного нападения на Советское Закавказье и Советский Туркестан.

В наши дни империалистический американо-английский блок снова пытается использовать страны Среднего Востока: Индию, Пакистан, Афганистан, Иран, в качестве опорных баз для подготовляемой им третьей мировой войны.

При активной помощи местных реакционных буржуазно-националистических партий, международный империализм, возглавляемый США, прилагает все усилия, чтобы расколоть и подавить народно-освободительные движения в странах Востока, сохранить за собой командные высоты в экономической и политической жизни этих стран, создать там плацдармы для нападения на Советский Союз и молодую Китайскую народную республику.

Маскируя свои истинные цели и стремления, империалистические агрессоры провозглашают себя «защитниками независимости» азиатских стран от «коммунизма» и мнимой «советской экспансии». Империалистическая пропаганда всячески пытается представить англо-саксонских колонизаторов «носителями цивилизации», которые якобы принесли отсталым народам Востока материальный и духовный прогресс и тем самым подготовили их к самостоятельному государственному существованию.

Исторические факты убедительно разоблачают эту фальсификацию. История колониальной политики западных капиталистических держав и прежде всего Великобритании являет ярчайшую картину наглой агрессии, разнузданного грабежа, беспримерной жестокости, систематического попирания элементарных прав человека.

В этой кровавой эпопее особенно позорная роль досталась британской армии, являвшейся на протяжении двух столетий главным инструментом политики старейшего и свирепейшего из колониальных хищников — английского империализма.

Добросовестное и объективное изучение исторической действительности не оставляет камня на камне от измышлений буржуазной лженауки, пытающейся нарядить матерого волка в овечью шкуру и оправдать колониальный разбой Великобритании в прошлом и настоящем.

Хотя в наши дни Англия уже не занимает доминирующего положения в империалистическом лагере, уступив руководящее место Соединенным Штатам Америки, однако она по-прежнему остается одной из главных сил международного империализма. В преступном заговоре поджигателей войны против человечества правящим кругам современной Великобритании принадлежит видная и активная роль. Следует также отметить, что многие характерные методы [5] и традиции английских колонизаторов прошлых времен перешли по наследству к нынешним американским агрессорам, кровавые злодеяния которых в годы возглавлявшейся США вооруженной интервенции против молодой Советской республики и ныне — на корейской земле известны всему миру.

Таковы те соображения, которые привели автора к мысли о создании специальной монографии, освещающей основные этапы и важнейшие события в истории военной политики Англии на Среднем Востоке.

* * *

В конце XVII в. колониальная политика приобрела первостепенное значение в международных отношениях. Борьба за колонии, за преобладание в морской торговле вылилась в длительную торговую войну европейских наций{3}, распространившуюся на весь земной шар. В этой войне Англия располагала значительными преимуществами перед своими конкурентами. Английская буржуазная революция середины XVII в. создала благоприятные условия для роста торгового и военного флота и колониальной экспансии Великобритании, а переворот 1688 г., именуемый английскими буржуазными историками «славной революцией», приведя к власти финансовую плутократию, еще больше упрочил британскую колониальную систему. Англичане захватили многочисленные колонии в Северной Америке, овладели некоторыми богатыми вест-индскими островами, заложили первые базы колониального грабежа в Индии — на Малабарском и Коромандельском берегах и в Бенгалии.

Английская Ост-Индская компания, основанная еще в 1600 г., была сто лет спустя (1702–1708 гг.) реорганизована и расширена; укрепилась ее связь с правительством. К этому времени, г. е. к началу XVIII в., исход англо-голландского соперничества в морской и колониальной торговле был уже решен в пользу англичан. Однако у Англии был другой опасный конкурент — Франция. Англо-французская борьба, продолжавшаяся более столетия, имела различные и многочисленные причины, но ее главной целью было господство на морях и в колониях. Индия являлась одним из театров англофранцузской войны, причем с начала второй половины XVIII в. значение ост-индского театра все более возрастало.

До этого времени владения английской Ост-Индской компании были незначительны. Англичане владели Суратом и Бомбеем на западном (Малабарском) берегу Индии, Мадрасом — на юго-восточном побережье (Коромандельском) и Калькуттой — в Бенгалии (устье реки Хугли). Это были торговые фактории, к которым примыкали небольшие участки, арендованные или купленные у местных индийских властителей. На этих участках были сооружены военные укрепления; наиболее сильными из них являлись: форт Св. Георга, прикрывавший Мадрас, и форт Уильяма — в Калькутте.[6]

В 60-х гг. XVII в. сформировались первые небольшие отряды из наемных солдат как англичан, так и местного населения для несения гарнизонной службы в укреплениях Ост-Индской компании: в Бомбее и Мадрасе — так называемые «дублинские фузилеры», в Бенгалии — «мюнстерские фузилеры». По соседству с английскими факториями находились французские: Пондишери, Карикал, Масулипатам — на Коромандельском берегу, Чандернагор — в Бенгалии, Маэ — на Малабарском берегу.

Мусульманская феодальная империя Великих Моголов, объединявшая под своей властью всю Индию, к этому времени пришла в упадок. После смерти Ауренгзеба (1658–1707 гг.) политическое единство империи было подорвано. Правители отдельных провинций формально признавали своим верховным повелителем делийского императора (Великого Могола) и сохраняли свои титулы наввабов, визиров, субадаров (т. е. наместников, губернаторов), но фактически они являлись самостоятельными монархами. При императорском дворе в Дели происходили бесконечные распри между принцами и дворцовой кликой. Движения Маратов и сикхов, направленные против мусульманской деспотии Великих Моголов, притеснявшей индусские народности и племена, не только не были подавлены, но, напротив, все усиливались. В юго-западной Индии во второй половине XVII в. создалось Маратское государство. Базой сикхов был Пенджаб (северо-западная часть Индии). По всей стране то и дело вспыхивали крестьянские восстания.

Распад и ослабление Индийской империи создали благоприятные условия для экспансии европейцев. Колониальная торговля отходит на второй план, уступая место вооруженной борьбе за политическое господство над Индией. В этот период окончательно формируется классическая система захватнической агрессивной политики Англии, система вмешательства в распри индийских властителей, лицемерных союзов и открытых вымогательств, провокаций, . подкупов, шантажей, в которой англичане проявили незаурядное мастерство и столь же незаурядную жестокость и беспринципность.

Решительная схватка между Англией и Францией произошла во время Семилетней войны 1756–1763 гг. В этой войне Англия, уже пережившая буржуазную революцию, обладавшая многочисленными мануфактурами и сильным флотом, имела явный перевес над феодально-абсолютистской Францией. Стратегический план Питта Старшего предусматривал главным образом наступательные действия флота и концентрацию главных наземных сил — на колониальных театрах, тогда как вся тяжесть военных действий против Франции на европейском континенте возлагалась на союзную Англии прусскую армию. Главным из колониальных театров этой войны была Канада, однако впервые важное значение приобрели боевые действия в Индии. Англичане в 1757 г. овладели французской факторией в Бенгалии — Чандернагором, а в 1761 г. главной базой французов в Индии — Пондишери (на Коромандельском берегу). [7]

В 1757 г. они начали военные действия против бенгальского навваба{4} Сирадж-эд-Доулэ, союзника французов. 23 июля 1757 г. английские войска под командованием Роберта Клайва атаковали бенгальскую армию у селения Плесси, к югу от Казимбазара. Навваб располагал значительной армией, насчитывавшей 35 тыс. чел. пехоты и 15 тыс. конницы; у Клайва было немногим более 3 тыс. чел., из них англичан — около 900 (главным образом канониры и матросы), остальные были местные солдаты — «сипаи». Даже в артиллерии бенгальцы превосходили англичан. Но навваб оказался бездарным и трусливым военачальником, его полководцы были заранее подкуплены Клайвом, а организация и тактика бенгальских войск находились на значительно более низком уровне, чем у противника. Большой отряд бенгальской конницы под командованием изменника Мир-Джаффара, перешел на сторону англичан. Навваб Сирадж-эд-Доулэ позорно бежал, его примеру последовали многие бенгальские командиры. Таким образом, победа при Плесси была одержана англичанами главным образом благодаря ловкой, мошеннической дипломатии Клайва, воспользовавшегося моральным разложением индийской феодальной знати. А благоприятный для Англии исход всей Семилетней войны был результатом уже отмеченного выше ее экономического и военно-морского превосходства над переживавшей упадок монархией Бурбонов.

Заняв столицу Бенгалии Муршидабад, Клайв провозгласил наввабом своего агента Мир-Джаффара. Новый навваб предоставил Ост-Индской компании на условиях «вечной аренды» значительный участок территории южнее Калькутты, площадью в 882 кв. мили. Это было лишь начало. Клайв, назначенный после своей победы губернатором форта Уильям, т. е. бенгальских владений Ост-Индской компании, продолжал свою политику шантажа и вымогательства. Он натравливал друг на друга индийских правителей, провоцировал междоусобную борьбу и дворцовые перевороты. В 1765 г. Клайв добился от Великого Могола шаха Алама (которому он предоставил ежегодную субсидию) уступки Ост-Индской компании верховной юрисдикции над Бенгалией, Бихаром и Ориссой. Обширные области северо-восточной Индии перешли под суверенитет Ост-Индской компании. Так было положено начало колониальной империи англичан на Востоке.

Захватническая политика Клайва была продолжена в 70-х гг. XVIII столетия английским колониальным авантюристом Уорреном Хастингсом. В 1772 г. он лишил навваба Бенгалии последних остатков административной власти: главное казначейство было переведено из Муршидабада в Калькутту; английские чиновники заменили индийцев на постах сборщиков податей; им же было поручено председательствовать в судах. Хастингс положил начало той системе «субсидиарных договоров», которая стала главным «орудием закабаления англичанами индийских княжеств. Сущность [8] этой системы заключалась в том, что Ост-Индская компания за определенную плату предоставляла свои вооруженные отряды тому или иному из индийских феодальных монархов для войн с их соперниками и для подавления народных восстаний. В результате англичане получали не только денежные выгоды, но и приобретали политический и военный контроль над индийскими государствами. Такого рода субсидиарные договоры были навязаны нав-вабу Ауда, наввабу Карнатика (на юге Индии), а впоследствии и другим индийским князьям.

Итак, к 70-м гг. XVIII в. Ост-Индская компания из чисто коммерческого общества превратилась в военно-политическую силу. Ее владения в Индии, значительно расширившиеся, были разделены на три административные единицы: 1) Президентство форта Уильяма, в которое входили Бенгалия, Бихар и Орисса; 2) Президентство форта св. Георга (или Мадрасское президентство) — на юго-востоке; 3) Бомбейское президентство — на юго-западе. Главной английской базой стала Бенгалия. В 1772 г. здесь уже существовали относительно крупные вооруженные силы, состоявшие из 21 батальона сипаев (по 800 чел. в каждом), 3 английских батальонов и 4 артиллерийских рот. Общая численность личного состава бенгальской армии составляла в это время 27 тыс. индийцев и 3500 англичан.

Рост богатства и политического влияния Ост-Индской компании «вызывал сильнейшее недовольство тех кругов английской землевладельческой аристократии и буржуазии (особенно владельцев мануфактур), которые не извлекли при существовавшей монопольной системе выгод от колониального грабежа.

В 1.773 г. был введен государственный контроль над деятельностью Ост-Индской компании. Администрация Бомбейского и Мадрасского президентств была подчинена губернатору Бенгалии, возведенному в ранг генерал-губернатора. При генерал-губернаторе был учрежден совет из пяти человек (включая его самого), члены совета назначались правительством по представлению Совета директоров компании.

Первым генерал-губернатором был назначен Уоррен Хастингс, который поставил себе задачу распространить английское владычество на южные области Индии. Здесь в те времена существовало множество индусских и мусульманских — полусамостоятельных или самостоятельных — феодальных государств, из которых самыми крупными и сильными были: Маратская держава, Хайдарабад и Майсор. В основу агрессивной политики Хастингса был положен известный принцип Римской империи: «разделяй и властвуй».

По примеру своего предшественника Клайва Хастингс натравливал друг на друга индусские и мусульманские княжества и отдельные народности, стремясь покорить Индию руками самих индийцев. Вмешавшись во внутренние распри маратских князей, Хастингс оказал поддержку одному из претендентов на трон пешвы{5} и [9] отправил на помощь английским войскам Бомбейского президентства крупный отряд из Бенгалии. Военные действия затянулись-надолго и обошлись английскому командованию довольно дорого, все же в результате этой войны англичане получили от Маратов остров Сальсетту, важную стратегическую позицию, прикрывающую Бомбей.

Более опасным противником английской Ост-Индской компании оказался Майсор, управляемый талантливым мусульманским военачальником Хайдером-Али. Выдвинувшись из простых солдат и сумев добиться высокого чина, он низложил правившую здесь индусскую династию и захватил власть. Хайдер-Али создал крепкую регулярную армию и заключил союз с французами, поставлявшими Майсору вооружение и офицеров-инструкторов.

Англия вышла из Семилетней войны победительницей. Французское могущество на морях и в колониях было подорвано, но Франция не примирилась с поражением. Пятнадцать лет спустя, вооруженная борьба между соперниками возобновилась. Как известно, решающим театром англо-французской войны 1778–1783 гг. являлась Северная Америка; но и в Индии, особенно в ее юго-западной части, развернулись серьезные военные действия. Борьба американцев за независимость и многочисленные поражения, понесенные английской армией в войне с американскими повстанцами, несомненно усилили среди народов Индии дух сопротивления британским захватчикам.

Майсорское войско во главе с Хайдером-Али вторглось в индийское княжество Карнатик, вплотную примыкавшее к Мадрас-скому президентству и состоявшее под английским протекторатом. Английский отряд был разбит и почти полностью захвачен в плен. В то время как майсорская конница стремительно продвигалась к Мадрасу, французская эскадра под командованием адмирала Сюффрена приближалась к Коромандельскому берегу.

Хастингс поспешил отправить в Мадрас подкрепления из Бенгалии. Помощь французов майсорскому правителю оказалась весьма незначительной; в сущности она ограничилась только действиями флота. На суше Хайдер-Али сражался с англичанами один на один; правда, в составе майсорской армии имелись отряды, организованные и обученные французскими офицерами, но они были весьма немногочисленны.

В разгаре войны Хайдер-Али умер; его сын и преемник Типу-султан продолжал борьбу. К лету 1783 г. майсорцы, поддерживаемые с моря французской эскадрой, добились перевеса над англичанами. Положение британских войск оказалось критическим. Но полученное в это время известие о заключении мира между Англией и Францией в Европе заставило французское командование прекратить военные действия. Покинутый своими союзниками, Типу-султан в 1784 г. подписал с англичанами мирный договор, по которому ни та, ни другая сторона не получали никаких приобретений.

К этому времени Индия и «ост-индский вопрос» приобрели первостепенное значение в политической жизни Великобритании. [10]

Война 1778–1783 гг. была проиграна англичанами. Самые обширные и ценные британские колониальные владения — американские колонии — были безвозвратно утеряны; кроме того, Англия лишилась и некоторых Вест-Индских островов. Зато в Индии англичане уже владели обширной территорией и пользовались огромным военным и политическим влиянием. Центр тяжести английской колониальной политики был перенесен из западного полушария в бассейн Индийского океана. Установление монопольного контроля над территориями, примыкавшими к путям из Англии в Индию, становилось важнейшей проблемой британской военной и военно-морской политики.

В 1784 г. в английском парламенте правительство Уильяма Питта Младшего провело реформу индийской администрации. Акт Питта сохранял привилегию Ост-Индской компании, но передавал верховное управление индийскими владениями и контроль над политикой компании английскому правительству в лице так называемого «Контрольного совета», члены и председатель которого назначались английским королем. Компетенция Контрольного совета ограничивалась лишь военными и политическими вопросами, в области коммерческих операций компании предоставлялась полная свобода. Тем не менее Ост-Индская компания с этого времени превратилась в послушный инструмент политики британского правительства. Говоря об акте 1784 г., Маркс заметил: «До этого года Ост-Индской компании приходилось еще отстаивать свое существование и завоевывать себе признание; после же этого года олигархия узурпировала все те права компании, которые она могла присвоить себе, не беря на себя ответственности»{6}.

Реформа Питта изменила лишь формы управления Индией, но не сущность английской колониальной политики. Однако, Уоррен Хастингс оказался настолько скомпрометированным, что правительство Питта было вынуждено .отозвать его из Индии, а затем предать суду парламента. На пост генерал-губернатора был назначен близкий к Питту лорд Корнуоллис, известный своей позорной капитуляцией в Иорктоуне во время войны с американцами (1783 г.). Под давлением вигской оппозиции, которая считала военные предприятия в Индии убыточными и рискованными и полагала, что значительно выгоднее действовать методами «мирного», экономического закабаления, Питту пришлось (Акт 1784 г.) запретить военные союзы с индийскими монархами и дальнейшие насильственные захваты территорий. Но это постановление не имело никаких практических последствий. Более того, именно с тех пор и развернулась интенсивная территориальная экспансия в Индии.[11]

Глава I.
Военные действия в Индии в эпоху Французской буржуазной революции

В конце 80-х гг. XVIII в. английская Ост-Индская компания владела в Индии довольно обширной территорией и подчинила своему контролю ряд крупных индийских государств. Тем не менее англичане еще не добились полного и безраздельного владычества над всей Индией. Крупнейшие южно-индийские государства: Майсор, Маратская держава л в меньшей степени Хайдарабад сохраняли свою независимость. Французы вернули свои базы на индийских берегах, потерянные ими после Семилетней войны. Сохранились и даже укрепились старинные связи между Францией и государствами Южной Индии. Корнуоллису приходилось считаться с возможностью создания антибританской коалиции этих индийских государств под французской эгидой.

Самым стойким и упорным противником англичан был Типу-султан, правитель Майсора. Подписав в 1784 г. мир с Ост-Индской компанией, он сейчас же начал готовиться к новой борьбе: пригласил французских инструкторов и ремесленников, создал новые мануфактуры, затратил огромные деньги на приобретение нового вооружения, усилил пехотные части, принял меры к увеличению запасов военного снаряжения и провианта.

Отдавая себе отчет в том, что без помощи сильных союзников его планы вряд ли могут осуществиться, Типу-султан решил заручиться поддержкой Франции и крупнейшей мусульманской державы — Оттоманской империи. Однако отправленные им в 1785–1787 гг. посольства в Стамбул и Париж не достигли цели. Турция была накануне войны с Россией, а Франция, еще не оправившаяся от войны с Англией и испытывавшая тяжелый экономический кризис, боялась быть вовлеченной в новый серьезный международный конфликт. Не удалось Типу-султану привлечь на свою сторону также Хайдарабад и Маратов.

Хайдарабадский низам, некогда крупнейший властитель Южной Индии, к этому времени уже был вовлечен в орбиту английского влияния. Оказавшись в 60-гг. XVIII в. между двух огней (Хайдер-Али и Мараты), он стал искать поддержки англичан и в 1768 г. связал себя субсидиарным договором с Ост-Индской компанией. Майсор и после смерти Хайдера-Али представлялся низаму большей опасностью, чем англичане, и он не был склонен [12] поступаться своими династическими интересами во имя абстрактной в его представлении идеи борьбы за освобождение Индии от чужеземцев.

Мараты были и более независимы, и более сильны, чем властитель Хайдарабада. Они обладали сильной армией, и их владычество распространялось на обширные территории Западной Индии. Но и здесь возникало то же препятствие: мусульманский султан Майсора казался Маратам более реальным и опасным врагом, чем английская компания. Кроме того, внутреннее политическое положение Маратской империи отнюдь не облегчало задачи. Борьба Маратов с афганской монархией Ахмед-хана Дуррани за гегемонию в Северной Индии окончилась их поражением. В 1761 г. маратская армия под командованием сына пешвы (номинального главы Маратской конфедерации) была на-голову разбита на равнине Панипата. Правда, афганцы не смогли воспользоваться плодами своей победы и вскоре отступили обратно — в Афганистан, но все же Панипатское сражение нанесло тяжелый удар военной и политической мощи Маратов. Процесс распада маратской государственности усилился. Между маратскими князьями Синдия, Бхонсла, Холкаром, Гаекваром происходили постоянные усобицы. Пешва фактически имел весьма ограниченную власть, нередко становясь орудием то одного, то другого из маратских князей.

Вокруг самого пешвы постоянно происходила грызня между вельможами и министрами. При постоянных междоусобицах и великом множестве князей и предводителей, то враждующих, то заключающих между собой временные союзы, привлечь Маратскую державу в состав антибританской коалиции было делом нелегким. Руководители британской политики отлично учитывали особенности политической обстановки в Южной Индии. Ни низам хайдарабадский, ни мараты не внушали английскому правительству больших опасений. Их главным и самым опасным противником был Типу-султан. Уничтожение или во всяком случае полное ослабление этого главного противника — такова была первоочередная задача Корнуоллиса.

Но война против Майсора была серьезным предприятием и требовала тщательной подготовки. Вооруженные силы Ост-Индской компании в то время находились в довольно плохом состоянии. Европейские войска, составлявшие меньшую часть англо-индийской армии, комплектовались большей частью из беглых матросов, контрабандистов, либо из насильно захваченных вербовщиками рекрутов. Офицерские патенты продавались (как и в самой Великобритании) и доставались нередко случайным людям, не имевшим ни командирского опыта, ни элементарных познаний в военном деле. Солдаты из местного населения («сипаи»), состоявшие под командованием англичан, подвергались жестокому и унизительному обращению. Организация войск была примитивной, хаотической я во многом заимствовала черты азиатских феодальных армий.

В воинских частях, особенно сипайских, часто вспыхивали бунты, дезертирство солдат было обычным явлением. Наряду с войсками, [13] состоявшими на службе Ост-Индской компании, в Индии было и небольшое количество «коронных войск»: в 1779 г. во время войны с Хайдером-Али и французами в Мадрас был отправлен из Англии 71-й пехотный полк, впоследствии к нему присоединились еще четыре полка британской королевской армии. Корнуоллис попытался провести реорганизацию англо-индийских вооруженных сил, однако дело ограничилось несущественными нововведениями. Главное же внимание генерал-губернатора было сосредоточено на приобретении союзников. Традиционное английское правило «воевать чужими руками» действовало не только в Европе, но и в колониях.

Бесцеремонно нарушив предписание Индийского акта 1784 г. (разумеется, с согласия его автора Уильяма Питта), Корнуоллис закрепил прежний субсидиарный договор с наввабом Ауда, а также с южными княжествами: Хайдарабадом, Карнатиком, Танжером, Траванкором. Таким образом, британские стратегические позиции в Южной и Центральной Индии были значительно укреплены. Затем Корнуоллис приступил к дипломатическим переговорам с низамом хайдарабадским и маратскими властителями о военном союзе против Типу.

Между тем международная политическая обстановка, складывавшаяся в Европе, требовала быстрых решений. Буржуазная революция, вспыхнувшая во Франции, сперва внушила правящим кругам Великобритании оптимистические надежды. Питт и его сторонники полагали, что революция ослабит Францию и заставит ее отказаться от активной морской и колониальной политики. Однако вскоре они поняли, что преобразованная революцией Франция может в недалеком будущем оказаться еще более опасным противником, чем феодально-абсолютистская монархия Бурбонов. Английское правительство решило воспользоваться благоприятным моментом, чтобы уничтожить французские базы в колониях, прежде чем Франция успеет оправиться от своих внутренних затруднений. Кроме того, Ост-Индская компания давно уже стремилась овладеть огромными богатствами Типу-султана и майсорских феодалов.

Эти соображения и побудили англичан начать новую агрессивную войну против Майсора. Летом 1790 г. Корнуоллис добился заключения союза с низамом и пешвой, прельстив их надеждами на раздел майсорских владений и на богатую военную добычу. Согласно этому трехстороннему договору низам и пешва обязались выставить против Майсора не менее 25 тыс. чел. и оказывать англичанам и друг другу всемерную военную помощь{7}. Это было новым, еще более вопиющим нарушением Акта 1784 г., сознательно совершенным Корнуоллисом и его лондонскими хозяевами.

12 июня 1790 г. английские войска вторглись на территорию Майсора. По плану кампании предписывалось: мадрасской [14] армии под командованием генерала Мэдоуса, наступая в юго-западном направлении, захватить Коимбатор и через горные проходы продвинуться к Серингапатаму{8}; бомбейской армии генерала Аберкромби, перейдя западную границу Майсора, продвигаться на соединение с войсками Мэдоуса. Однако итоги военных действий в течение осени и зимы 1790 г. сложились не в пользу англичан. Английские отряды потерпели несколько серьезных поражений; захваченные ими территории были относительно невелики, и обладание ими не могло считаться прочным; войска испытывали утомление после трудных переходов; снабжение провиантом и боеприпасами все еще не было налажено. Положение оказалось настолько серьезным, что Корнуоллис решил взять руководство войной в свои руки и экстренно выехал в Мадрас. Он решил изменить план кампании. Вместо движения на Серингапатам с юга, т, е. со стороны Коимбатора, было избрано новое направление на Веллор, Амбур, Бангалор (т. е. с северо-востока). Это направление было короче первого и Корнуоллису казалось более выгодным в смысле защиты коммуникаций. Однако этот план был связан с другими затруднениями; главное из них заключалось в том, что он предполагал осаду сильной крепости Бангалора.

Приготовления к походу были закончены; 5 февраля армия выступила, а 11-го достигла Веллора. Заранее составленные, довольно точные описания местности и особенно горных проходов позволили англичанам сравнительно легко проникнуть в глубь страны. Гарнизоны двух-трех незначительных укреплений, лежавших на их пути, сдались без сопротивления. 5 марта 1791 г. Корнуоллис подошел к Бангалору.

С 6 по 21 марта продолжалась осада крепости, и наконец 21-го-ночью начался штурм. Стойкое сопротивление осажденных майсорцев было сломлено, и крепость пала.

Все же Корнуоллису не удалось втянуть в бой главные майсорские силы, находившиеся под командованием самого Типу. Султан, видимо, убедившись в неизбежности падения Бангалора, покинул крепость почти перед самым началом штурма и отступил на юго-запад.

Бангалор имел большое стратегическое значение, так как он прикрывал дорогу на Серингапатам; кроме того, эта победа оказала определенное моральное воздействие как на противника, так и на союзников англичан.

В последних числах марта Корнуоллис покинул Бангалор и направился на север, на соединение с конницей хайдарабадского низама. Бомбейской армии был послан приказ быть наготове. Главнокомандующий считал, что поход на столицу Майсора без значительных сил и солидной подготовки не может окончиться успешно.

Соединение с кавалерийскими частями низама состоялось, но хайдарабадские войска оказались скорее обузой, чем подкреплением: [15] они были плохо обучены и недисциплинированы; кроме того, англичанам пришлось разделить с ними свои скудные запасы провианта и фуража. Все же армия начала продвижение к Серингапатаму. Поход был очень тяжелым; путь пролегал через горный район, где отряды Типу уничтожали на пути следования английских войск все запасы продовольствия и фуража и нередко отбивали у них обозы. Корнуоллис попытался соединиться с отрядами Аберкромби, которые уже проникли с запада довольно глубоко на территорию Майсора и находились в Периапатаме, имея большие запасы риса и осадную артиллерию. Но для этого было необходимо перейти реку Кавери; наиболее удобный переход был найден в восьми милях от Серингапатама, однако здесь стояли майсорские войска, и без боя овладеть переправой было невозможно. Снова завязалось сражение. Майсорские войска дрались отлично, но все же были вынуждены отступить. Переправа осталась за англичанами. Тем не менее наступать на майсорскую столицу Корнуоллис не мог, так как армия лишилась перевозочных средств.

Таким образом, десять месяцев войны оказались безрезультатными. Ни личное руководство Корнуоллиса, ни коренное изменение первоначального плана кампании, ни отдельные успехи, как, например, взятие Бангалора, не смогли обеспечить победу. Положение английской армии было тяжелым. Приходилось бросать и уничтожать орудия и наиболее громоздкие грузы; другую часть грузов и многочисленных раненых солдатам пришлось тащить на руках. Продовольственное же положение было просто катастрофическим.

Бесславная война и затянувшийся перерыв в военных действиях очень повредили Ост-Индской компании и особенно английскому правительству, которое с таким упорством настаивало на быстрейшем ведении этой войны.

После того как английские войска вернулись в Бангалор, кампания была фактически прервана. Союзные силы разъединились. Маратская армия под командой Парашурам Бхао вернулась к себе, оставив лишь небольшой отряд с англичанами в Бангалоре. Кавалерия низама возвратилась в Хайдарабад. В течение осени и начала зимы 1791 г. военные действия ограничивались лишь мелкими стычками на маратском фронте и на границах Карнатика. Обе воюющие стороны были изрядно истощены. Но и Типу приходилось испытывать трудности. Он тоже понес немалые потери людьми, вьючным скотом, снаряжением и пр. Многие районы Майсора были опустошены Маратами и англичанами. Типу, пови-димому, не сумел должным образом использовать длительную передышку для подготовки своих войск. Напротив, Корнуоллис, учтя опыт предыдущей кампании, в эти несколько месяцев вел тщательные приготовления к новому походу. Главной задачей его было обеспечить снабжение войск продовольствием, вьючным скотом и фуражом.

Затем Корнуоллис предпринял действия против нескольких небольших неприятельских укреплений, расположенных между [16] Бангалором и Гурумконда, и таким образом обеспечил свои коммуникации с северными районами и с армией низама.

В декабре 1791 г. была произведена перегруппировка англо-индийских войск. В начале декабря бомбейская армия поднялась на Гаты и должна была ждать дальнейших распоряжений. 25 января отряд Корнуоллиса соединился с войсками низама и начал продвижение на Серингапатам. Мараты шли к Серингапатаму с севера, из районов Беднора и Читальдруга. Армия Аберкромби на западе оставалась в резерве.

5 февраля союзные войска заняли исходные позиции в шести милях от столицы Майсора. Центр составляли английские войска, правый фланг — Мараты, левый — отряды хайдарабадского низама.

Серингапатам был расположен на острове, на середине реки Кавери. Гарнизон его состоял почти из 50 тыс. пехоты и 40 тыс. конницы. Но хотя оборона города была крепкой и надежной, в ней имелись и очень серьезные недостатки: во-первых, чрезвычайная растянутость оборонительных линий, и потому их очевидная уязвимость; во-вторых, сам Типу не имел продуманного плана действий, причем, по собственному его признанию, искусство обороны крепости было самым слабым местом в его военных познаниях. Он хотел как можно дольше затянуть осаду крепости в надежде, что наступление муссонов и недостаток провианта вынудят неприятеля снова прервать кампанию.

Корнуоллису было нетрудно разгадать планы и расчеты противника; к тому же он не мог более медлить. Вечером 6 февраля англичане повели наступление.

Майсорцы оказались застигнутыми врасплох. В результате боя, .длившегося почти всю ночь, они потеряли два редута из восьми (на правом и левом флангах). Через несколько дней к Серингапатаму подошел вызванный Корнуоллисом бомбейский корпус Аберкромби, состоявший из 6 тыс. чел., в том числе 2 тыс. европейцев.

В последующие дни англичане усиленно производили осадные работы. Кольцо блокады сжималось. Численный перевес осаждавших был очевиден. Кроме того, в осажденной крепости нехватало боеприпасов и провианта. Типу решил предложить англичанам мирные переговоры. Корнуоллис с радостью принял это предложение; он не меньше своего противника стремился поскорее закончить затянувшуюся войну. В начале 1792 г. был подписан Серингапатамский договор. Победители получали обширную территорию, доход с которой составлял не менее половины доходов Майсора. Границы владений Маратов расширились до реки Тумбудра; к владениям хайдарабадского низама была присоединена область от реки Кистна до реки Паннер включительно; наконец, Ост-Индская компания получила районы Барамала и Нижних Гатов, примыкающих к Карнатаку, район Диндигула на юго-восточной окраине Майсора и обширный район на Малабарском берегу, включавший Каликут, Телличери, Каннанор. Таким образом, наибольшую выгоду по этому договору извлекли англичане. Овладев Нижними [17] Гатами, Барамалом и Диндигулом, они могли создать надежный барьер, ограждавший их вассальное княжество Карнатик от вторжений со стороны Майсора; кроме того, они приобрели наиболее удобные проходы в Майсор как с запада, так и с востока.

Исход майсорской войны 1790–1792 гг. оказался для англичан таким благоприятным главным образом потому, что им удалось переманить на свою сторону продажных индийских феодальных монархов и использовать их силы и материальные ресурсы.

Хотя Серингапатамский мир значительно усилил стратегические позиции и политический престиж Ост-Индской компании, все же он не привел к полному уничтожению Майсора как политической и военной силы, а стало быть, и не устранил возможности новой войны на юге Индии. Корнуоллис, надо полагать, отдавал себе з этом отчет и потому торопился воспользоваться ослаблением Типу-султана, чтобы ликвидировать остатки французского влияния в Индии.

Как уже отмечалось выше, в первое время после французской революции правящие круги Великобритании считали Францию «отыгранной фигурой», полагая, что с французской колониальной экспансией покончено надолго. Значительно больше тревожили их успехи России, которая к этому времени прочно обосновалась на черноморских берегах.

Победы русского оружия, одержанные в русско-турецкой войне 1787–1791 гг., вызвали в Лондоне сильнейшее беспокойство. Дипломатия Питта делала все возможное, чтобы ухудшить отношения с Россией и спровоцировать англо-русский конфликт. В этот период впервые была выдвинута версия о «русской угрозе» британским владениям в Индии, которая впоследствии стала главным «обоснованием» английской агрессивной политики на Среднем и Ближнем Востоке.

Так, например, лорд Бэлгрэйв утверждал, что Россия готовится форсировать Дарданеллы, «напасть на Александрию и захватить превосходство на Средиземном море». «Разве не очевидно, — вторил ему Стэнли, — что ее (Екатерины II. — Е. Ш.) честолюбие не удовлетворится меньшим, чем титул императрицы Востока»{9}. А Генри Дандас, руководивший индийской политикой в кабинете Питта, всячески старался запугать парламент опасностью, якобы угрожавшей «владениям в Индии, если Россия станет хозяйкой в Архипелаге, в Египте, на Красном море»{10}.

Между тем Россия, в ту пору целиком поглощенная решением проблем Балтийского моря, Восточной Европы и Ближнего Востока, не владевшая еще ни территориями Средней Азии, ни Каспием (за исключением его северного побережья), не могла помышлять о наступлении на Индию. Тем более нелепо было ожидать в то время наступления русских войск со стороны Египта и Красного моря. [18] На это указывали лидеры вигов, критиковавшие внешнюю политику Питта. Один из них, Грей, внося в апреле 1791 г. в палату общин резолюцию, осуждавшую «приготовления правительства к войне с Россией», говорил: «Распространяются слухи, будто наши территории в Индии подвергаются опасности из-за успехов императрицы в войне с турками и что, якобы, Великий Могол снаряжает свои корабли вниз по Гангу, чтобы атаковать наши территории в Бенгалии. Так опрокидываются история, география и все принципы здравого смысла, чтобы найти предлог для наших бесполезных вооружений»{11}.

Несомненно, что мнимая «русская опасность» раздувалась намеренно, и не для оборонительных, а для агрессивных целей. Британская военная доктрина с давних пор придавала большое значение средиземноморской проблеме, но если в начале XVIII в. внимание англичан было приковано к западным районам Средиземного моря, то в конце того же столетия оно обратилось на Ближний Восток. Даже в ту пору, т. е. задолго до сооружения Суэцкого канала, Турция, Египет, Сирия, Палестина, Аравия, рассматривались английской дипломатией и командованием как дальние подступы к Индии. Поставив своей главной целью создание обширной колониальной империи на Востоке, английские политические руководители со времен Уильяма Питта Младшего упорно добивались подчинения Англии стран, лежащих на пути от восточной части Средиземного моря к Индии.

Противодействие английских коммерсантов и владельцев мануфактур, жизненно заинтересованных в русском рынке и русском сырье, сорвало замышлявшуюся Питтом агрессивную войну против России. А наступившие вскоре осложнения в Западной Европе резко изменили внешнеполитический курс английского правительства.

Надежды Питта на то, что революция ослабит Францию и заставит ее отказаться от активной внешней политики, не оправдались. Враждебность британского правительства к революционной Франции усиливалась. 13 февраля 1793 г. Питт начал агрессивную «антиякобинскую войну», которая в сущности являлась продолжением англо-французского соперничества.

«Что касается Англии, — писал Энгельс, — то война была начата перепугавшейся аристократией и поддержана плутократией, которая нашла источник огромной прибыли в многочисленных займах и в разбухании национального долга, в представившемся удобном случае захватить южно-американские рынки, сбыть им свои собственные товары и завладеть теми французскими, испанскими и датскими колониями, которые они считали наиболее подходящими, чтобы потуже набить свои кошельки, чтобы неограниченно распространить «Britania, rule the waves» (Британия, царствуй над морями), чтобы сколько угодно притеснять торговлю всякого другого [19] народа, конкуренция которого грозит повредить росту их собственного обогащения...»{12}.

Эти цели определили собой английскую стратегию в «антиякобинской войне». Следуя принципам доктрины «непрямого действия», столь успешно применявшимся его отцом во время Семилетней войны, Уильям Питт был убежден в том, что наиболее эффективным методом ведения войны является «экономическое давление» на противника, осуществляемое посредством морской блокады Франции и захвата французских колоний. Поэтому главное внимание британского правительства было сосредоточено, как и в предыдущих войнах, на морских (Средиземное море и Атлантический океан) и колониальных (Вест-Индия и Ост-Индия) театрах, тогда как основное бремя военных действий на европейском континенте возлагалось на армии союзников Англии, купленные ценой английских субсидий.

В поисках таких союзников Питт невольно обращает взоры к могущественной российской державе; антирусские тенденции в политике британского правительства теперь уступили место стремлению к союзу с Россией. В марте 1793 г. была подписана англорусская конвенция, и Питт с облегчением сказал русскому послу С. Р. Воронцову: «Европа спасена, раз обе наши страны достигли согласия»{13}.

Англия выступила в роли вдохновителя и организатора коалиции реакционных монархий, стремясь не только сокрушить могущество Франции как великой державы, но прежде всего подавить революцию и реставрировать абсолютистский режим Бурбонов.

С этих пор борьба против освободительных, демократических движений во всем мире, поддержка всех антинародных реакционных сил и правительств стали незыблемой традицией британской дипломатии и военной политики.

Товарищ Сталин писал в 1927 г.: «Английский капитализм всегда был, есть и будет наиболее злостным душителем народных революций. Начиная с великой французской буржуазной революции конца XVIII века и кончая происходящей ныне китайской революцией, английская буржуазия всегда стояла и продолжает стоять в первых рядах громителей освободительного движения человечества»{14}.

* * *

Как только весть о состоянии войны между Англией и Францией достигла Калькутты, Корнуоллис отдал приказ о наступлении на французские колонии в Индии. Чандернагор, Карикал, Янаон были заняты очень быстро; в середине июля 1793 г. отряды английской армии окружили главную французскую базу Пондишери, а британские корабли появились на пондишерийском рейде.[20]

Несмотря на подавляющее превосходство англичан, крошечный французский гарнизон стойко оборонялся. Пондишерийцы капитулировали лишь в конце августа. В апреле 1794 г. Генри Дандас торжественно объявил в палате общин: «Вслед за удачным ударом, нанесенным под руководством маркиза Корнуоллиса майсор-ской державе, последовало полное уничтожение власти французов на индийском континенте»{15}.

Это заявление было явно преувеличенным. У французов еще оставались важные стратегические базы в Индийском океане — Маскаренские острова: Бурбон (Реюнион) и остров Маврикия (Иль-де-Франс). После падения французских колоний в Индии сюда перебрались многие французские офицеры и чиновники; на Маскаренских островах, главным образом на острове Маврикия, создался новый центр французской разведки и политической пропаганды. Наемные отряды, предводительствуемые французскими офицерами, попрежнему содержались в различных индийских княжествах. Наконец, Майсор, эта главная, враждебная англичанам, индийская держава, хотя и был ослаблен и ограблен, все же продолжал существовать. Типу-султану приходилось сохранять видимость добрососедских отношений с англичанами, демонстрировать миролюбие и лойяльность, но исподволь он продолжал свою антибританскую деятельность. Его явные и тайные агенты действовали в Хайдарабаде, а также при дворе маратского пешвы Баджи Рао и прочих маратских властителей. Агентура Типу-султана проникла даже в Северную Индию, например в Ауд, где английский контроль был значительно крепче, чем на юге. В 1796 г. агенты Типу Мир-Хабибулла и Мир Мохаммед-Риза были посланы в Кабул для переговоров с афганским властителем Земан-шахом о военном союзе против англичан.

Вскоре афганские войска действительно вторглись в Пенджаб, приблизились к его главному городу Лахору и создали угрозу Дели. Множество пенджабских мусульман перешло на сторону афганцев. Правда, Земан-шах неожиданно прекратил наступление, так как, повидимому, не был должным образом подготовлен к серьезной и длительной кампании, тем не менее быстрота, с которой афганцы приблизились к Лахору, показала, насколько уязвимой была северо-западная окраина Индии и насколько непрочной была внешняя покорность северных мусульманских княжеств и народностей. Вскоре, например, выяснилось, что вождь рохиллов Гулям Мохаммед, признавший себя вассалом англичан, возвращаясь из паломничества в Мекку, посетил Серингапатам и вел там переговоры с Типу-султаном. Связь майсорского султана с французами, прервавшаяся после падения Пондишери, через несколько лет тоже была восстановлена.

После 9-го термидора англо-французская борьба в колониях резко обострилась. Государственная власть во Франции перешла к ставленникам крупной буржуазии, стремившейся покончить с [21] остатками революции и возродить морское и колониальное могущество Франции. Активная колониальная политика, хотя и попрежнему сдабриваемая революционными лозунгами «свободы, равенства и братства», составляла существенную часть общей внешней политики Директории.

Между тем положение Англии с каждым годом становилось все более затруднительным. Ни победы, одержанные в колониях, ни энергичная морская блокада не могли сами по себе решить исход войны. Успехи французской армии на европейском театре лишили Англию почти всех ее континентальных союзников. А без них англичане не могли и помышлять о каких-либо наступательных действиях в Европе. Более того, Англия сама находилась под угрозой вторжения, так как в течение 1796–1797 гг. на северном побережье Франции шла серьезная подготовка десанта на Британские острова. Применение традиционной английской военной доктрины без учета особенностей противника и новой международно-политической обстановки не могло принести англичанам победу. Питт и британское командование недооценили военную мощь Французской республики, ее людские резервы, огромные моральные силы народного патриотизма, сочувствие угнетенных наций Европы идеям французской революции.

Вести о событиях в Европе проникали в Индию. Типу-султан узнавал о затруднениях своих врагов — англичан — и о быстром возрождении Франции. Воспользовавшись услугами случайно попавшего в Майсор французского авантюриста Рипо, Типу-султан вступил в переговоры с французскими властями Иль-де-Франса (остров Маврикия). Он предложил создать коалицию индийских государств в союзе с Францией и просил прислать французские войска в Майсор. Майсорское посольство возвратилось с Иль-де-Франса с более чем скромными результатами. Послы привезли с собой нанятых на Иль де-Франсе французских офицеров, корабельщиков, солдат, во главе с офицерами Дюбюком и Шапюи. Но от всяких обязательств по оказанию прямой военной поддержки губернатор Иль-де-Франса Малартик уклонился, пообещав лишь запросить об этом Париж.

Английские власти внимательно следили за деятельностью майсорского султана. Многочисленные английские шпионы работали неустанно. Англичане располагали довольно точными сведениями о переговорах майсорских агентов в Хайдарабаде, Пуне, Кабуле, а также о майсорском посольстве на Иль-де-Франс. Граф Морнингтон, занявший весной 1798 г. пост генерал-губернатора Индии, испытывал серьезное беспокойство, особенно после того, как стали поступать тревожные известия из Европы.

Секретное послание Совета директоров Ост-Индской компании извещало генерал-губернатора об отплытии из Тулона в неизвестном направлении большой французской экспедиции. Это была экспедиция Бонапарта в Египет. «Хотя конечная цель этой экспедиции не была установлена, — говорилось в послании, — однако, судя по многим обнаружившимся обстоятельствам, и в соответствии [22] с духом наглых авантюр, с которым действовали французы в течение нынешней войны, весьма возможно, местом ее назначения является Индия — либо (захватив сначала Египет) через Красное море, либо через Басру. Поэтому министры его величества известили нас, что должны быть приняты немедленные меры для увеличения европейских войск в Ост-Индии»{17}. Четыре месяца спустя Морнингтон писал Генри Дандасу: «Если французы действительно взяли Александрию, то, какой бы трудной ни была эта попытка, они, я полагаю, не упустят возможности оказать содействие Типу и во всяком случае употребят все усилия, чтобы подстрекнуть его к войне».

Конечно, угроза французского нашествия на Индию не была столь реальной и близкой, какой ее представляют нам английские документы того времени. Сам Морнингтон выражал сомнения в том, что французам удастся доставить значительное войско на. берега Индии; для этого у них не было ни достаточного флота, ни хорошо укрепленных баз в Египте, Аравии, Персидском заливе. Но действительную опасность представляла активизация антибританских сил в Индии. Типу-султан, не удовлетворившись скудными результатами переговоров с губернатором Иль-де-Франса, отправил французского офицера Дюбюка в Европу, поручив ему добиться помощи у Директории. В то же время он деятельно готовился к обороне, мобилизуя новые значительные контингента войск.

Майсорская армия имела к тому времени следующий состав и организацию. Кавалерия делилась на регулярную и иррегулярную. Регулярная конница (аскар), насчитывавшая 12 тыс. бойцов, организационно была сведена в три дивизии (кутчерри), по четыре полка (мокум) в каждой. Такова же была численность иррегулярной конницы (сувары). Регулярная пехота, состоявшая из 48 тыс. бойцов, 128 полевых пушек и 32 тяжелых орудий, была сведена также в три дивизии. Кроме этого, существовали и специальные части. Так, например, имелась саперная дивизия, численностью в 8 тыс. чел.; в различных провинциях стояли небольшие отряды пехоты для охраны дорог, сбора податей и обороны небольших местных укреплений. Личная гвардия султана, комплектовавшаяся из рабов, насчитывала около 10 тыс. чел. и имела свою собственную артиллерию (16 полевых и 4 тяжелых орудия). Французский отряд, состоявший на службе султана, имел всего 550 чел.; во главе отряда стояли французские офицеры Дюбюк и Шапюи.

Боевая подготовка войск значительно улучшилась со времени предыдущей войны. Французские офицеры и техники обучали солдат и командиров строю, маневренным передвижениям и обращению с оружием (особенно с артиллерийским), они же руководили строительством укреплений. Содержание войск и различные военные мероприятия требовали огромных средств. Типу-султан пытался обеспечить эти средства при помощи испытанного способа [23] восточных деспотов — налогового грабежа. Однако, несмотря на колоссальное увеличение податного бремени, финансы Майсора были истощены злоупотреблениями и хищениями многочисленной оравы налоговых сборщиков. Начиная с марта 1798 г., султан приступил к заготовке провианта, фуража, лошадей, вьючного скота. Гарнизоны крепостей на западной и восточной границах были усилены; начались работы по укреплению подступов к Серингапатаму. Британское командование, в свою очередь, интенсивно готовилось к предстоявшей борьбе. При содействии продавшегося англичанам хайдарабадского министра Азии Уль-Омра Морнингтону удалось восстановить военный союз с Хайдарабадом. Низам обязался распустить служивших у него французских офицеров, а находившиеся под их командой войска — передать англичанам. Мараты от союза уклонились, но гарантировали свой нейтралитет. Тем временем между английским генерал-губернатором и майсорским султаном происходила оживленная переписка: обе стороны как бы прощупывали друг друга и старались выиграть время, чтобы закончить свои приготовления.

Прежде всего Морнингтон занялся приведением в боевую готовность мадрасской армии, на которую возлагалось выполнение главной задачи. Он лично наблюдал за заготовкой и обеспечением армии военным снаряжением, боеприпасами, провиантом, за мобилизацией и передвижением войск. Денежные затруднения удалось преодолеть с помощью индийских купцов и банкиров (банья), ссудивших генерал-губернатору значительную сумму. Не в первый и не в последний раз индийская эксплоататорская верхушка оказывала поддержку поработителям Индии.

По мере того как военные приготовления англичан подходили к концу, письма Морнингтона к Типу-султану становились все более резкими и настойчивыми. Султан отвечал заверениями в миролюбии и готовностью уладить спорные вопросы (главным образом свою распрю с вассалом Ост-Индской компании раджей Курга) путем дружественных переговоров. Он явно стремился оттянуть военное столкновение в расчете на прибытие французских войск из Египта, хотя еще в конце октября 1798 г. узнал из письма Морнингтона о поражении французского флота при Абукире.

Существовала ли связь между Типу-султаном и французским командованием в Египте? Во всяком случае, попытки установить такую связь делались обеими сторонами. 17 декабря 1798 г. Бонапарт сообщил Директории: «Прибывшее в Суэц судно привезло некоего индийца, который должен был доставить письмо командующему французскими силами в Египте. Письмо это утеряно, но, по-видимому, наше появление в Египте создало в Индии высокое представление о нашей мощи»{18}. Речь шла, несомненно, о каком-то гонце, прибывшем из Майсора, так как на другой день Наполеон писал генералу Бону о том «живейшем интересе», который в нем [24] вызвало сообщение о прибытии «индийца из государства Типу-саиба». 26 января 1799 г. Наполеон отправил майсорскому султану личное письмо следующего содержания: «Вы уже были оповещены о моем прибытии на берега Красного моря с бесчисленной и непобедимой армией, преисполненной желания освободить вас от железного ярма Англии. Я спешу воспользоваться случаем, чтобы уведомить вас о моем желании получить через Маскат и Мока информацию о вашем политическом положении. Я бы даже хотел, чтобы вы могли послать в Суэц или Каир какого-нибудь толкового и пользующегося вашим доверием человека, с которым я мог бы вести переговоры. Да увеличит всевышний вашу мощь и да поразит он врагов ваших»{19}.

Из этого документа ясно видно, что Бонапарт собирался приступить к переговорам только в конце января 1799 г., т. е. накануне вторжения англичан в Майсор. Да и вообще этот дипломатический демарш Наполеона осуществлялся удивительно легкомысленно. Даже тайна переговоров не была должным образом обеспечена; строго секретная корреспонденция быстро становилась известной английской разведке.

Приведенное выше письмо Бонапарта Типу-султану было отправлено через арабского шерифа Мекки, с которым у французов еще прежде существовали дружественные связи. Но английский агент в Мекке капитан Уилсон, подкупив приближенных шерифа, получил копию этого письма, а также копию письма Бонапарта к самому шерифу. Посылая переводы обоих документов английскому генерал-губернатору Бомбея, Уилсон пояснял: «Копии вышеозначенных писем были переданы моему «мунши» (секретарю. — Е. Ш.) шейхом Солиманом и Мохаммед Амином — первым министром и первым секретарем шерифа».

Английские власти в Индии прекрасно понимали, что французского десанта в Южную Индию, после событий в Абукире, опасаться не приходилось, а союз Бонапарта с майсорским султаном не выходил за рамки «благих пожеланий»; тем не менее они воспользовались полученными данными, чтобы ускорить давно задуманную войну. Реализация этого решения англичан была ускорена событиями в Северной Индии.

В конце 1798 г. Земан-шах снова вторгся в Пенджаб, овладел Лахором, угрожая Дели и границам Ауда. В середине января 1799 г. в самом Ауде вспыхнуло антибританское восстание, возглавленное бывшим наввабом Визиром-Али. До этого низложенный англичанами Визир-Али жил в ссылке в Бенаресе под британским надзором. Вскоре после вторжения афганских войск в пределы Индии Визир-Али бежал из Бенареса и стал формировать повстанческое войско.

Возможность объединения аудских повстанцев с Земан-шахом и Типу-султаном и создания мусульманской коалиции под эгидой Франции с участием Ирана, где французские агенты действовали [25] весьма активно, породила сильнейшую тревогу в руководящих кругах Калькутты и Лондона. Маркс отметил, что: «Земан несколько раз подводил войска к границе, обращался в качестве «поборника ислама» к мусульманскому населению Индии и даже заручился обещаниями со стороны ряда индусских раджей. Наполеон вел интриги и на Востоке; калькуттские «торгаши» трепетали перед такой комбинацией: Франция, Персия, Афганистан»{20}.

С точки зрения британского генерал-губернатора окончательный разгром Майсора являлся наиболее важным средством для того, чтобы помешать возникновению такой мощной антибританской коалиции и сорвать замыслы Наполеона. «Обнаружившиеся намерения французского правительства, — доносил Морнингтон в Лондон 13 февраля 1799 г., — положение французской армии в Египте, возможная помощь французской эскадре в здешних водах, в сочетании с недавними поступками Типу-султана, делают необходимым для безопасности британского господства в Индии быстрое уничтожение власти этого беспокойного л мстительного государя».

Еще за десять дней до этого письма генерал-губернатор отдал приказ командующему армией генералу Гаррису — совместно с войсками низама вторгнуться в пределы Майсора. Согласно плану главные силы мадрасской армии должны были сосредоточиться в Веллоре, куда предполагалось стянуть также хайдарабадскую конницу. Бомбейской армии под командованием генерала Джемса Стюарта было приказано наступать на Каннанор, а затем продвинуться к востоку и занять позиции близ Курга для охраны собранных там англичанами весьма значительных продовольственных запасов. После приближения мадрасской армии вплотную к Серин-гапатаму, Стюарт должен был соединиться с ней для осады май-сорской столицы.

Общая численность мадрасской армии, наступавшей со стороны Коромандельского берега, составляла 20 802 чел., — преимущественно пехоты. Разумеется, подавляющее большинство приходилось на долю туземных войск; так, например, пехотные части состояли из 10 695 туземцев и 1381 европейца.

Бомбейская армия, сосредоточенная в Каннаноре, состояла из 6420 чел., из них 4803 чел. были «сипаи». Таким образом, английские силы значительно уступали по численности войскам Типу-султана.

Однако англичане имели некоторые преимущества над своим противником. В их руках находились важные в стратегическом отношении подступы к Майсору со стороны Карнатака и Малабарского берега, полученные у Типу-султана по мирному договору 1792 г. Был учтен и использован опыт предыдущей войны. Английское командование заблаговременно создало достаточные запасы продовольствия и вьючного скота, чтобы предупредить перебои в снабжении войск. Оно располагало подробными сведениями [26] о театре военных действий, о сильных и слабых сторонах противника, о состоянии транспорта и защите коммуникаций.

В начале марта авангард мадрасской армии, соединившийся с войсками хайдарабадского низама и находившийся под общим командованием Гарриса, вступил на территорию Майсора и быстро овладел мелкими пограничными фортами. Остальная часть войск 9 марта подтянулась к границе и заняла выгодную позицию у Келамунгалум, ближайшего на английской территории пункта к Се-рингапатаму. Части бомбейской армии Стюарта еще 21 февраля вышли из Каннанора и расположились в Серасире на границе Курга. Английский флот появился у побережья Канары, чтобы предупредить высадку французского десанта.

Армия Гарриса наступала в том же направлении: Аникул, Канканелли, Бангалор, которое во время предшествующей войны было избрано Корнуоллисом.

Майсорская действующая армия насчитывала в то время 50 тыс. чел. Ее главной базой являлся укрепленный лагерь в Периапатаме, прикрывавший столицу с запада.

Отряды майсорской легкой конницы применили испытанную тактику: внезапные набеги на арьергарды и обозы противника, уничтожение колодцев, запасов зерна и фуража по пути следования неприятельской армии. В начале марта, когда Гаррис только начал свое продвижение с востока, Типу предпринял неожиданную диверсию против Стюарта на западе. Повидимому, султан хотел нанести внезапный удар по наиболее уязвимому месту противника и воспрепятствовать соединению западной и восточной армий. Но диверсия не удалась. Атака майсорцев на аванпосты Стюарта была отбита. Типу стремительно отступил к Периапатамскому лагерю, а оттуда двинулся навстречу наступавшим с северо-востока войскам Гарриса.

Англичане продвигались медленно: громоздкие обозы с большим трудом преодолевали горные тропы; начался повальный падеж буйволов. 27 марта Гаррис достиг Маллавелли. Здесь Типу сделал попытку атаковать наступавших. Англичанам удалось отбить атаку, а в последующие дни переправиться на южный берег реки Кавери. 3 апреля английские авангарды находились уже на возвышенности, в пяти милях от Серингапатама; отсюда был виден весь остров, на котором была расположена столица Майсора. 5 апреля началась осада Серингапатама, англичане заняли позиции с западной стороны крепости. Утром 6 апреля Гаррис приказал атаковать внешние укрепления майсорцев и овладеть предместьем Султанпеттах. Одновременно, в соответствии с планом, Гаррис отправил отряд под командой Флойда к Периапатаму, чтобы обеспечить присоединение бомбейских войск. Осадные работы шли усиленными темпами. На этих работах было занято множество индийских кули и обозной прислуги.

Между тем поведение Типу свидетельствовало о его нервозности и растерянности. Он то и дело менял свои планы и намерения 13 апреля крепостная артиллерия Серингапатама начала обстрел [27] английских позиций, пытаясь помешать осадным работам. Майсор-ские пушки били очень точно, среди осаждающих оказалось довольно много жертв, одно ядро упало у входа в палатку Гарриса. Но затем огонь резко ослабел, защитники крепости стали действовать вяло, и англичане получили возможность относительно спокойно готовиться к штурму.

Очевидно, растерянность Типу-султана объяснялась тем, что его надежды на помощь французов с каждым днем ослабевали. Русский морской офицер Ю. Ф. Лисянский{21}, находившийся в то время в Бомбее, сообщал, что английское командование получило известие о занятии Бонапартом Суэца, и о том, что французы собрали в Красном море 120 береговых судов, видимо, готовя перевозку войск в Индию. «Но, кажется, сие будет весьма поздно», — заметил Лисянский в своем дневнике{22}. Лисянский был прав. Даже если бы Бонапарт серьезно решился на такую рискованную операцию (что мало вероятно), то время было уже упущено.

10 апреля Флойд установил связь с войсками Стюарта, а 14-го оба отряда присоединились к армии Гарриса, у стен Серингапатама. В течение последующих дней военные действия ограничивались передвижениями войск и мелкими стычками. Типу предложил английскому командующему приступить к переговорам. Гаррис потребовал уступки англичанам и низаму половины майсорской территории, огромной контрибуции, изгнания французов и водворения в Серингапатаме английского резидента; он настаивал также на предварительной передаче ему майсорских заложников. Несколько дней спустя, султан повторил свое предложение, изъявив готовность отправить в английский лагерь двух парламентеров. Гаррис ответил, что не примет парламентеров без присылки заложников.

Опасаясь всяких неожиданностей, Гаррис торопился с наступлением. Начиная с 28 апреля, английская артиллерия вела почти непрерывный огонь, чтобы пробить брешь в крепостной стене; 4 мая, наконец, начался штурм. Это произошло днем, неожиданно для майсорцев.

Среди многочисленных промахов, допущенных Типу-султаном во время этой кампании, пожалуй, самым нелепым был расчет на то, что англичане снова повторят стратегическую схему войны 1790–1792 гг. Он был твердо убежден в том, что осада затянется, и Гаррис в конце концов должен будет снять ее из-за наступления дождливого сезона. Будучи плохо осведомлен о состоянии своего противника, султан не знал, что английские войска на этот раз были лучше вооружены, подготовлены, обеспечены провиантом и транспортом, что они далеко не так измотаны длительными переходами, как во время предыдущей затяжной войны. [28]

Штурм начал передовой отряд из 2500 англичан и 1900 сипаев под командой генерала Бэйрда, который форсировал брешь в крепостной стене. Левая колонна штурмовала северный вал, а правая — южный. Майсорцы и французский отряд ожесточенно оборонялись, однако это сопротивление продолжалось недолго. Вскоре отряд Бэйрда проник в глубь города и оказался вблизи султанского дворца. Находившиеся во дворце придворные капитулировали, но самого султана там не оказалось; через некоторое время его тело обнаружили среди множества трупов у ворот северного фаса крепости.

Столица Майсора пала. Майсорцы потеряли за время кампании свыше 8 тыс. чел.; потери англичан составили 220 чел. убитыми, 1042 чел. ранеными и 122 пропавшими без вести. Англичане захватили богатые трофеи: одни только сокровища, найденные во дворце, были оценены в 1 143 216 фунтов стерлингов. О том, как вели себя британские солдаты и офицеры в Серингапатаме, можно судить по документу, помещенному в «Эйжиатик Эннюал Реджистер». «Грабеж в городе был весьма велик, и многие солдаты овладели сокровищами огромной ценности в золоте и драгоценных камнях. Есть основания полагать, что значительные богатства были приобретены высокопоставленными особами. Дома главных сердаров, а также купцов и шроффов (ростовщиков. — Е. Ш.) были дочиста ограблены; женщины, опасаясь за свою участь, опустошали свои сундуки и прятали все драгоценности, какие имели»{23}. Здесь англоиндийская армия выглядит такой, какой мы ее привыкли видеть на протяжении всей кровавой истории порабощения Индии.

Борьба англичан с Майсором являет собой характерный образец колониальных войн той эпохи, которую товарищ Сталин определяет как «мануфактурный период войны»{24}.

Англичанам пришлось иметь дело со стойким и решительным противником и, несомненно, в истории английского завоевания Индии две майсорские войны 90-х гг. XVIII столетия были одними из самых трудных. Британская армия не проявила в этих войнах каких-либо ценных боевых качеств, а ее командование отнюдь не блеснуло полководческим мастерством. Решающим фактором оказалось различие в степени общественно-экономического развития обеих воюющих сторон. Победа англичан была обусловлена их огромным экономическим и техническим превосходством, их явным перевесом в военной технике и организации. Немаловажное значение для исхода этой борьбы имела политическая раздробленность Индии, а также алчность индийских феодальных властителей, умело использованная английской агентурой.

Типу-султан выгодно отличался от прочих заурядных индийских царьков широтой своих взглядов, энергией, военными и административными способностями. Но и он не смог подняться до уровня [29] стоявших перед ним задач и действовал традиционными «азиатскими» методами, которые, быть может, годились в борьбе с любым индийским государством, но не с могущественной в то время в экономическом отношении европейской державой.

Несбыточные иллюзии и самонадеянность, свойственные султану, сыграли роковую роль в последней войне. Все его действия говорят о том, что продуманного плана кампании у него не было. Сплошь и рядом он действовал импровизированно, иногда блестяще, иногда неудачно, но, во всяком случае, не систематически.

Особенно пагубными для Типу оказались его наивные надежды на французскую помощь, порожденные непониманием международной политической обстановки и соотношения сил Англии и Франции на море и на Ближнем Востоке.

22 июня 1799 г. был подписан «договор о разделе Майсора» между Ост-Индской компанией, низамом и пешвой. К владениям Ост-Индской компании были, присоединены 11 округов западной части Майсора, прилегавшей к Малабарскому берегу, 14 округов южной части страны и 15 округов на севере. К хайдарабадскому низаму отошли 21 округ в областях Гути, Гуррумконда и Читтальдруг. К пешве отошли 6 округов в западной части Майсора; однако в результате разногласий с другими маратскими властителями пешва был вынужден отказаться от присоединения к этому договору.

Понятно, что плодами победы воспользовались полностью англичане, тем более, что и Хайдарабад в сущности находился в их руках.

Майсор был сохранен как государство, но, разумеется, на совершенно новых основаниях. Помимо того, что его территория была урезана вдвое, он оказался лишенным политической независимости. По решению Морнингтона, род Типу-султана был низложен; майсорский престол перешел к потомкам прежней индусской династии, жившим во время правления Типу в изгнании и нищете. Новому радже был навязан «субсидиарный договор», в силу которого Майсор оказался в такой же зависимости от англичан, как Карнатик, Танжор или Ауд.

Таким образом, важнейшая преграда к закреплению английского господства на юге Индии была преодолена, а Франция лишилась главной точки опоры на индийском континенте. [30]

Глава II.
Военно-политические проблемы Среднего Востока в период наполеоновских войн

Завоевание Индии было самой страстной, самой настойчивой мечтой Наполеона на протяжении всей его политической и военной карьеры.

Когда экспедиция в Египет была уже делом решенным, Бонапарт открыто заявил, что считает ее первым этапом похода на Индию.

Однако переброска французских войск из Египта в Индию в 1799 г. оказалась невозможной, так как у Наполеона не было ни достаточного флота, ни сколько-нибудь надежных баз в Аравии и в Персидском заливе.

Приготовления Наполеона на побережье Красного моря, пови-димому, имели в виду заставить англичан оттянуть на оборону Индии войска и флот с европейских театров войны. Что касается переписки с Типу-султаном, то это были лишь пробные шаги, весьма далекие от действительной координации действий.

После того как Майсор пал, а бесперспективность французских действий в Египте стала вполне очевидной, уже не могло быть и речи о наступлении на Индию со стороны Красного моря и Персидского залива. Тем не менее идея завоевания Индии не была покинута Наполеоном. Заключение франко-русского союза в 1800 г., казалось, открывало новые перспективы для ее осуществления. На смену первоначальному плану экспедиции — из Египта в Южную Индию — выдвигается новый вариант: поход через Афганистан к северо-западной границе Индии.

Замысел Наполеона был восторженно принят Павлом I, который собственноручно разработал обстоятельный проект совместного франко-русского наступления на Индию{25}.

Британская агентура сделала все возможное, чтобы сорвать союз России с Наполеоном. Роль английского посла Уитворта в дворцовом заговоре против Павла I хорошо известна. Но англичан, пугала вовсе не франко-русская экспедиция в Индию, а самая [31] возможность возникновения мощной антибританской коалиции в Европе. Что же касается угрозы вторжения в Индию, то сведения о ней дошли до англичан только после смерти Павла, когда проект русской экспедиции был уже отменен.

Смерть Павла I сорвала предполагавшуюся индийскую экспедицию и привела к разрыву России с Наполеоном. Это обстоятельство, несомненно, явилось одной из причин, побудивших Наполеона пойти на мирные переговоры с Англией. Но Амьенский мир, заключенный между Францией и Англией в конце марта 1802 г., не мог быть длительным и прочным; и Наполеон, и Питт, считали его лишь кратковременным перемирием. По Амьенскому договору англичане вернули Франции большую часть захваченных у нее во время войны колоний. Однако они сохранили за собой на Индийском океане Цейлон и, обязав Наполеона эвакуировать Египет, возвратили его Турции. Таким образом, подступы к Индии с моря были ограждены.

Внутри Индии Уэлзли{26} поспешил принять энергичные меры по закреплению победы над Майсором и утверждению британского владычества в южной части страны. Хайдарабад после майсорской войны окончательно перешел под английский контроль. Карнатик после смерти навваба Омдат-уль-Омра в 1794 г. был полностью аннексирован Ост-Индской компанией, его участь разделил Тан-жор. Непокоренной оставалась лишь Маратская конфедерация, которая сохраняла еще значительное политическое влияние не только в Южной и Центральной Индии, но и на севере; сам Великий Могол, шах Алам, все еще носивший гордый титул императора Дели, находился «под покровительством» маратского магараджи, властителя Гвалиора, Доулет Рао Синдия. Добавим, что Мараты, особенно Синдия, имели довольно значительные вооруженные силы.

Во главе войск гвалиорского магараджи стоял наемный французский генерал Перрон, под командованием которого состояла 40-тысячная армия; в ее составе находились 300 европейских офицеров и сильная артиллерия. Эта армия была расквартирована на обширной территории «доаба» (двуречья) — между Джумной и Гангом; ее главные базы находились в Дели, Агре, Алигаре. Таким образом, эти богатые области Индии в сущности оказались в руках не столько маратского магараджи, сколько француза Перрона.

Перрон, как и многие другие французские офицеры, состоявшие на службе у индийских князей, не мог считаться агентом Франции. Все эти наемники были лишь предприимчивыми авантюристами, и заботились о своей личной военной карьере и обогащении. В частности, Перрон откровенно объявил себя роялистом и противником французской революции. По свидетельству французского историка Мартино, подробно изучавшего документы о деятельности французских колониальных авантюристов в Индии, Перрон, находясь на службе у Маратов, занимался чисто военными делами, [32] воздерживаясь от вмешательства в политику{27}. Во время англо-майсорской войны 1794 г. Перрон также отклонил адресованные ему Типу-султаном призывы о помощи против англичан и советы подчиненных ему офицеров об установлении контакта с французским командованием в Египте.

Тем не менее Уэлзли предвидел, что в случае возобновления французской экспансии на Среднем Востоке, французы, занимающие руководящие военные посты в индийских государствах, могут стать опасными для англичан.

Междоусобия, непрестанно раздиравшие изнутри Маратскую конфедерацию, облегчили британским властям задачу подчинения Маратов.

Воспользовавшись вспыхнувшей в конце 1801 г. войной между маратским магараджей Холкаром и объединенными силами пешвы и Синдия, Уэлзли навязал пешве кабальный договор. По этому договору, заключенному в Бассейне в декабре 1802 г., пешва обязался допустить в свои владения шеститысячный английский отряд, уступить Ост-Индской компании часть своей территории, уволить всех служивших у него европейцев, кроме англичан, принять арбитраж английского генерал-губернатора во всех своих спорах с другими индийскими государствами и не вести с ними войны без согласия англичан.

Договор, отдававший номинального главу Маратской конфедерации под британский протекторат, не был признан властителями отдельных маратских княжеств. Летом 1803 г. Уэлзли начал военные действия против маратской коалиции. Английская действующая армия насчитывала около 55 тыс. чел. и состояла из двух главных группировок. Северная группировка войск под командованием генерала Лэйка, сосредоточенная на территории «доаба» (между Гангом и Джумной), имела в своем составе 8 полков конницы (5 местных и 3 английских), 11 батальонов индийской пехоты (сипаев), 1 индийский полк и 200 индийских артиллеристов. Общая численность группировки составляла 10 500 чел., кроме резерва в 3500 чел., расквартированного близ Аллахабада. Южная группировка войск под командованием брата генерал-губернатора генерала Артура Уэлзли насчитывала в общей сложности около 19 тыс. чел., в том числе восьмитысячный резерв, находившийся в Хайдарабаде.

По плану кампании, разработанному генерал-губернатором, войска Лэйка должны были атаковать корпус Перрона, овладеть Агрой и Дели, захватив в свои руки шаха Алама; в то же время Уэлзли предлагалось решительно наступать на владения Синдия и на Берар со стороны Хайдарабада.

Лэйк начал наступление из Канпура 7 августа и к концу месяца осадил главную базу Перрона — Алигар. Располагая большой армией, значительно превосходившей силы Лэйка (свыше 43 тыс. [33] чел. и 454 орудия), Перрон имел полную возможность своевременно остановить наступление английских войск. Однако, вступив с самого начала военных действий в тайные переговоры с английским командующим, он оказывал крайне вялое сопротивление.

Алигар, по понятиям того времени, считался сильной, почти неприступной крепостью. Окруженный широким и глубоким рвом, наполненным водой, прикрываемый хорошо укрепленными бастионами, расположенный среди многочисленных болот, он мог выдержать самый мощный штурм. Имевшиеся в Алигаре обильные запасы провианта и боеприпасов давали возможность его защитникам выдержать длительную осаду. Однако англичанам при содействии перебежавшего к ним английского офицера, долго служившего у Синдия и, повидимому, с давних пор выполнявшего шпионские задания, удалось нащупать наиболее слабые и уязвимые места в обороне крепости. Это обеспечило успех штурма, начавшегося 5 сентября. Алигар пал. Все же в распоряжении Перрона еще оставались значительные силы, с которыми он мог бы приостановить дальнейшее продвижение английских войск. Но он уже не был в этом заинтересован. 7 сентября он письменно известил генерала Лэйка о своем решении оставить службу у Синдия и просил пропустить его с семьей, свитой и имуществом. Разумеется, Лэйк с радостью согласился, и Перрон под конвоем английского отряда был препровожден в Лукноу, откуда вскоре перебрался в Чандернагор, а затем отплыл во Францию, увезя с собой несметные богатства.

Разумеется, измена Перрона повлияла на ход военных действий. Маратское войско, перешедшее под командование другого французского офицера Луи Буркьена, пыталось задержать наступление англичан невдалеке от Дели, но было быстро разбито и обращено в бегство. 14 сентября английская армия форсировала Джумну; Буркьен и несколько других французских командиров сдались в плен. Столица Великих Моголов Дели перешла окончательно в руки англичан. Месяц спустя, 17 октября 1803 г., была занята Агра. Шах Алам, которому англичане «великодушно» оставили императорский титул без всяких признаков реальной власти, из пленника Маратов превратился в заложника и пенсионера Ост-Индской компании.

Победа досталась англичанам легко. Количество жертв в сипайских полках Ост-Индской компании не превышало нескольких сот человек, Мараты же понесли огромные потери. В Дели и особенно в Агре англичане захватили богатые трофеи: артиллерию, большое количество складов с боеприпасами и орудиями, на 280 тыс. фунтов стерлингов чеканной монеты и т. п.

Синдия спешно перебросил на север четырнадцать отборных батальонов на помощь остаткам разбитой армии Буркьена, рассчитывая организовать контрнаступление. Однако Лэйк 1 ноября 1803 г. атаковал маратское войско к западу от Агры, близ селения Ласуари. Несмотря на свое численное превосходство, мараты были разбиты наголову, потеряв около 5 тыс. чел. убитыми и [34] ранеными, 2 тыс. пленными, 70 пушек, 44 знамени и большое количество военного имущества. Потери англичан составили всего 800 чел. Если даже эти данные, сообщенные Лэйком, несколько преуменьшены в пользу англичан, то все же несомненно, что поражение, понесенное Маратами, было сокрушительным. По свидетельствам английских источников, решающее значение в этом сражении имели действия сипайских частей. Победа при Ласуари означала полный разгром Синдия на севере и закрепила позиции англичан в долинах Джумны и верхнего Ганга. Ряд мелких индийских царьков в этой части страны, прежде состоявших вассалами маратского магараджи, поспешили изъявить свою покорность победителям.

Тем временем Артур Уэлзли успешно действовал на юге. 12 августа его войска овладели важной стратегической базой Ахмед-нагар; в результате были обеспечены коммуникации армии Уэлзли с Бомбеем и Пуной, создано прочное прикрытие для западной границы Хайдарабада, часть владений Синдия, к югу от реки Годавери, перешла в руки англичан.

Уэлзли продолжал наступление на север. 24 августа его войска переправились через реку Годавери и несколько дней спустя овладели городом Ауренгабад. 23 сентября произошло крупное сражение при Ассие, в котором англичане снова одержали победу. И здесь главную роль сыграла сипайская пехота, тогда как английские части действовали весьма вяло. Существовали весьма основательные предположения, что дело опять не обошлось без измены. Об этих предположениях, например, сообщает французский биограф Артура Уэлзли (будущего герцога Веллингтона), Бриальмон. «Некоторые авторы, — пишет он, — заявляют, что пехота Синдия предала своего вождя во время сражения и этим обеспечила победу англичан. Они добавляют, что Уэлзли был предупрежден об этом и, следовательно, его решение атаковать противника 23 сентября было вполне естественным»{28}.

Знакомство с методами английской стратегии вообще, а на Востоке в частности, позволяет нам считать эту версию вполне правдивой. В самом деле, Уэлзли вряд ли решился бы дать сражение неприятелю, значительно превосходившему его численностью, если бы не был уверен в некоторых дополнительных шансах на успех. Хорошо известно, что во всех индийских войнах британское командование полагалось не столько на мощь своего оружия, сколько на подрывную деятельность в стане противника, на подкупы его полководцев и офицеров.

В середине октября английские войска захватили города Бурханпур и Ассиргур — в долине реки Тапти, а 28 ноября атаковали соединенные силы Синдия и раджи Берара в долине Аргаума, нанеся им новое сокрушительное поражение. После того как 12 декабря британские войска осадили Говильгур, важную военную базу Берара, к юго-востоку от реки Тапти раджа Берара повел [35] с английским командованием сепаратные переговоры, завершившиеся 17 декабря подписанием договора о мире и союзе{29}.

Положение Синдия, покинутого союзником, стало катастрофическим. Значительная часть его владений на севере и юге была занята англичанами, армия была ослаблена большими потерями и массовым дезертирством, материальные ресурсы истощились, его главный союзник перешел на сторону врага. Маратскому магарадже не оставалось ничего более, как просить мира. Английское командование охотно пошло навстречу этой инициативе: как ни успешны были военные действия, все же дальнейшая затяжка войны могла вызвать серьезные нарекания в Англии, особенно ввиду возобновившейся войны с наполеоновской Францией. 30 декабря 1803 г. договор между англичанами и Синдия был подписан.

В результате этих двух договоров — с раджей Берара и магараджей Синдия — англичане получили от Берара область Каттак, примыкающую к юго-западным границам Бенгалии, включая порт Баласор на побережье Бенгальского залива, а из владений Синдия — всю территорию «доаба» (включая Дели и Агру), небольшую территорию в Гуджерате, Ахмеднагар в Декане и т. д. Оба индийских властителя обязались не принимать к себе на службу ни одного европейца без согласия британских властей. Английские колониальные чиновники и дельцы ликовали.

Вскоре, однако, выяснилось, что торжество англичан было преждевременным. Маратский магараджа Холкар, который находился в давнишней вражде с Синдия, до сих пор держался в стороне и соблюдал нейтралитет. Но победы англичан внушили ему опасения за свою собственную судьбу. В начале 1804 г., собрав многочисленную армию, он повел наступление из своих владений в Мальве на север, угрожая Джейпуру, раджа которого находился под английским протекторатом. Армии Лэйка и Уэлзли двинулись с разных направлений на нового противника. Холкар, отступив за реку Чамбал{30}, стремительно атаковал преследовавший его двенадцатитысячный отряд полковника Монсона и разгромил его наголову. Монсон потерял всю свою артиллерию и обозы и с остатками отряда, не превышавшими 1000 чел., еле-еле добрался до Агры.

Маркс в своих «Хронологических выписках из истории Индии» пишет об этом эпизоде маратской войны: «Холкар отступил из Джейпура за реку Чамбал, где он так поколотил полковника Монсона, посланного преследовать его с небольшим отрядом, что тот, бросив орудия, обоз, лагерное оборудование и припасы и потеряв почти пять пехотных батальонов, наконец добрался до Агры с жалкой горсточкой уцелевших солдат»{31}.

Преследуя разбитый английский отряд, Холкар устремился на север и достиг правого берега Джумны, в районе Муттра (к [36] северу от Агры), где отступившим английским гарнизоном были оставлены большие запасы продовольствия и военного имущества. Отсюда маратское войско прорвалось в «доаб». Однако Холкар не сумел использовать свой успех. Никакого продуманного стратегического плана у него не существовало. Встретив сильный отпор со стороны англичан у Дели, он быстро отказался от намерения овладеть столицей Великих Моголов, снял осаду и принялся грабить окрестные селения. Эта передышка дала возможность Лэйку собрать значительные силы. В середине ноября начались ожесточенные бои на территории Бхартпура (к северо-западу от Агры), где к этому времени очутились главные силы Маратов.

13 ноября английский отряд разбил в окрестностях крепости Диг маратскую группировку, состоявшую из 24 батальонов пехоты, значительного количества конницы и 160 пушек; несколько дней спустя, Лэйк нанес серьезное поражение самому Холкару под Фарухабадом. Разбитые маратские силы заперлись в крепости Диг. Англичане осадили крепость и 25 декабря 1804 г. вынудили ее защитников капитулировать.

Холкар с четырехтысячным отрядом конницы пробрался в Бхарт-пур. Здешний раджа, прежде изъявивший покорность англичанам, теперь открыто стал на сторону маратского магараджи. Генерал Лэйк двинулся на Бхартпур. Его неоднократные попытки штурма были отбиты защитниками города, где англичане потеряли 3100 солдат и 100 офицеров убитыми и ранеными. Осада затянулась почти на четыре месяца. Только в начале мая 1805 г. раджа Бхартпура запросил мира. По соглашению, заключенному между ним и английским командованием, раджа обязался: изгнать Хол-кара из своих владений, впредь не поддерживать сношений с противниками англичан, уплатить Ост-Индской компании крупную сумму контрибуции.

Холкар в сопровождении 3–4 тыс. всадников покинул Бхартпур. Теперь он ищет союза со своим недавним противником Синдия. Тот, давно ждавший случая, чтобы избавиться от навязанного ему англичанами унизительного договора и возобновить борьбу, принимает предложение Холкара. Вновь формируется маратская коалиция, война грозит затянуться надолго.

В это время военная обстановка в Европе складывалась для Англии весьма неблагоприятно. Угроза французского вторжения на Британские острова стала еще более серьезной, чем до Амьен-ского мира. По плану Наполеона, огромная по тому времени армия, сосредоточенная на французском побережье Ла-Манша и базиро-вовавшаяся на Булонь, должна была пересечь пролив на многочисленных гребных судах с неглубокой осадкой и произвести высадку на юго-восточном побережье Англии между Дувром и Хастингсом. Питт энергично принялся укреплять оборону страны, решившись, наконец, вопреки исконной английской традиции ввести закон о воинской повинности. Однако трудно было рассчитывать на то, что немногочисленные, плохо вооруженные и неопытные английские войска и милиция способны отразить мощный [37] натиск наполеоновских армий. Англию спасло лишь создание новой антифранцузской коалиции, в которую вошли Россия, Австрия и Швеция. Впоследствии, уже будучи узником на острове св. Елены, Наполеон с яростью вспоминал об этом дипломатическом успехе Питта: «Он швырнул мне на спину новую коалицию как раз в тот момент, когда я занес руку для удара»{32}.

Конечно, и Трафальгарская победа Нельсона имела большое значение для предупреждения французского десанта, однако главным и решающим фактором в этом деле было наступление русской армии Кутузова, заставившее Наполеона перебросить войска с побережья Ла-Манша на центрально-европейский театр.

Тем не менее положение Англии оставалось весьма серьезным. Понятно, что при таких обстоятельствах продолжение военных действий в Индии, сопряженных с крупными затратами денег и военных материалов, было сочтено нежелательным. Под давлением парламентской оппозиции правительству пришлось отозвать из Индии Уэлзли, отстаивавшего политику войны до полного уничтожения Маратов.

В конце ноября 1805 г. было подписано мирное соглашение с Синдия, месяц спустя — с Холкаром. Часть захваченных во время войны маратских территорий в Центральной Индии была возвращена их владельцам, однако оба маратских магараджи отказались от всяких прав на области, расположенные к северу от реки Чамбал, и подтвердили свое обязательство не держать на своей службе европейцев без согласия английских властей. Таким образом, англичане приобрели важные политические и стратегические преимущества, главным из которых было утверждение британского владычества в междуречье Ганга и Джумны, важнейшей области Северной Индии.

Поражение Маратов было закономерным и неизбежным. Азиатская феодальная государственность и организация вооруженных сил оказались здесь еще более отсталыми и дряхлыми, чем в Майсоре. К тому же ни Синдия, ни Холкар не могли сравниться с Типу-султаном по административным и военным способностям, энергии, решимости. Распри между феодальными маратскими князьями дали возможность англичанам разбить их поодиночке Маратская конфедерация располагала огромными людскими и материальными ресурсами, и если бы она сумела, хотя бы на время, противопоставить противнику сплоченные силы, возглавляемые единым руководством, то, возможно, ей удалось бы отстоять свою независимость и территориальную неприкосновенность.

Не оправдала себя и система передачи вооруженных сил под неограниченный контроль французских наемников, одержимых страстью к наживе и очень мало заботившихся об интересах тех, кому они служили. Об этом свидетельствует измена Перрона, нанесшая Маратам первый и самый чувствительный удар, от которого они уже не смогли оправиться. [38]

* * *

Замысел Наполеона о наступлении на Индию через Персию и Афганистан, сорванный убийством Павла I, вновь ожил после Тиль-зита. Еще прежде наполеоновская дипломатия действовала весьма активно в Константинополе и Тегеране, пытаясь добиться союза с Оттоманской империей и Ираном против Англии и России. Известный французский агент генерал Себастьяни приобрел в 1806–1807 гг. огромное влияние при дворе султана Селима III. В 1805 г. в Иран прибыл наполеоновский эмиссар Ромьё (который вскоре умер там при загадочных обстоятельствах); за ним последовали: Жобер, Жуаннин де-Лабланш, Бонтан{33}.

Предложения наполеоновских агентов показались заманчивыми иранскому монарху Фетх Али-шаху и его наследнику Аббасу-Мирзе, которые рассчитывали получить французскую помощь для войны с Россией. Весной 1807 г. шахский посланец Мирза Реза-хан прибыл в ставку Наполеона в Финкенштейн, в Восточной Пруссии. 4 мая там был заключен франко-иранский договор, по которому Франция обязалась оказать помощь шаху в деле возвращения ему Грузии, а также предоставить ему вооружение, офицеров и всякого рода технических специалистов. Шах же взял на себя обязательства: объявить войну Англии, изгнать всех англичан из своих владений, вступить в союз с афганскими ханами и Маратами для совместных действий против английских войск в Индии и разрешить французской армии беспрепятственный проход через иранскую территорию к границам Индии. Еще до прибытия шахского посла Наполеон отправил в Иран французскую миссию во главе с генералом Гарданом. Однако, прежде чем миссия эта успела прибыть в Тегеран, международная политическая обстановка в Европе резко изменилась. Во время войны 1805–1807 гг. Англия по обыкновению нарушила свои щедрые обещания и переложила все бремя тяжелой борьбы с могущественными наполеоновскими армиями на Россию. Русское правительство было вынуждено изменить курс своей внешней политики. «Бывают такие положения, когда нужно думать о том, чтобы сохранить себя», — сказал Александр после Фридланда, отправляя князя Лобанова-Ростовского к Наполеону с предложением мира{34}. В начале июля 1807 г. был подписан Тильзитский договор, франко-русская война сменилась кратковременным союзом русского и французского императоров.

Поход на Индию занимал далеко не последнее место среди грандиозных перспектив, рисовавшихся Наполеону после Тильзита. Союз с Россией открывал в этом отношении несравненно более широкие перспективы, нежели сомнительная помощь иранского шаха. И Наполеон спешит обратиться к своему новому союзнику с предложением о совместной франко-русской экспедиции в Индию. [39]

В Петербурге, однако, это предложение было встречено весьма сдержанно.

Французский посол при русском дворе Коленкур сообщал в Париж о своей беседе с Александром I, происходившей 21 января 1808 г.: «Я воспользовался случаем, чтобы обратить его внимание на поход в Индию, как на одну из самых уязвимых сторон Англии. Я старался задеть самолюбие воина и государя, любящего славу. Император (т. е. Александр I. — Е. Ш.) довольно долго беседовал об этом, но все твердил, что он уже вдавался в подробности об этом предмете с нашим августейшим государем, который, как и он, смотрит на это дело, как на вещь, почти невозможную. Его размышления обнаруживали, однако, скорее сомнение в успехе, чем формальное несогласие с этим планом, так как все сводилось к расстояниям, к пустыням, по которым нужно проходить, к трудности добывания жизненных припасов»{35}.

Через некоторое время Александр, выдвинув в переговорах с Наполеоном определенные претензии на Ближнем Востоке, согласился, в случае их удовлетворения, компенсировать Наполеона участием России в индийской экспедиции. При этом снова было избрано направление на Астрабад — Герат.

Вряд ли можно усмотреть в этом решении русского царя нечто большее, чем дипломатический маневр, рассчитанный на то, чтобы убить двух зайцев: добиться у Наполеона существенных уступок на Балканах и в Турции (главным образом в вопросе о Константинополе) и в то же время оказать давление на Англию. Можно с уверенностью утверждать, что ни сам Александр, ни его тогдашний министр иностранных дел Румянцев не думали о практическом осуществлении этого крайне рискованного предприятия. Да и сам Наполеон в то время не слишком обольщался верой в успех индийского похода, рассчитывая главным образом на его моральный эффект. Это видно хотя бы из его инструкции Коленкуру (от 12 ноября 1807 г.), в которой говорилось: «Чем неосуществимее кажется эта экспедиция, тем более сделанная с этой целью попытка (а чего не могут сделать Франция и Россия?) приведет в ужас англичан».

И действительно, объективные условия для похода на Индию в этот период мало изменились к лучшему, по сравнению с павловскими временами. Правда, Грузия уже была присоединена к России, однако западный, южный и восточный берега Каспийского моря все еще не находились в русских руках. Иран попрежнему был враждебен России, а французское влияние там резко упало.

Генерал Гардан прибыл в Тегеран летом 1808 г., еще не зная о Тильзитском договоре. Он сразу же энергично приступил к Делу, заверив шаха в готовности Наполеона оказать Ирану эффективную помощь в войне с Россией. Сопровождавшие посла многочисленные французские офицеры приступили к обучению иранских войск, [40] главным образом в районе Керманшаха и в Азербайджане. Однако скоро были получены сообщения о франко-русском союзе. Гардан оказался в чрезвычайно щекотливом положении. Шахское правительство не без оснований сочло Тильзитский договор прямым нарушением Финкенштейнского франко-иранского соглашения. Французский посол пытался убедить иранцев в том, что союз с Россией вызван дипломатическими соображениями временного характера, что Наполеон не собирается изменить своим обязательствам и несомненно тем или иным способом добьется возврата Грузии шаху. 5 августа 1808 г. Румянцев писал командующему войсками в Грузии Гудовичу: «Замечания Вашего сиятельства, помещенные в депеше под № 93, заключают в себе некоторые сомнения и догадки на щет поведения французского посла генерала Гардана; что внушения, им делаемые персидскому министерству, мало чистосердечны в рассуждении существующего союза и дружбы между Россией и Францией; и что для собственных выгод своего двора, генерал Гардан не представил тегеранскому кабинету в -точном виде, невозможности выполнить вредных для нас обещаний, которые деланы были в то время, когда Россия была с Францией в войне...»{36}

Румянцев высказывал предположение, что Гардан действует таким образом по своей собственной инициативе, «чтобы произвесть выгодное мнение о деятельности его при персидском дворе и заслужить внимание своего министерства». Однако вскоре стало ясно, что поведение французского генерала в Иране полностью совпадало с общей вероломной линией наполеоновской дипломатии по отношению к России в период франко-русского союза. По сообщениям, полученным в Петербурге в июле 1810 г. от преемника Гудовича, генерала Тормасова «в Персии вообще рассуждают, что император Наполеон удерживает персидского посланника единственно потому, что сделанные персидскому правительству обещания чрез находившееся в Персии французское посольство во время войны е Россией надеется .в скорости привесть в действие»{37}.

Однако словесные обещания французов, не подкрепляемые действиями, не могли удовлетворить шаха и его приближенных. А в то же время британская агентура не дремала, пытаясь использовать в своих интересах возрастающее охлаждение иранского правительства к французам.

В 1808 г. вице-король Индии лорд Минто отправил в Иран полковника Джона Малькольма, который уже однажды (в 1800 г.) вел переговоры с иранскими властями. Малькольм прибыл в Бушир — иранский порт на побережье Персидского залива, но в Тегеран не был допущен; ему было предложено вести переговоры с иранским губернатором провинции Фарс, в Ширазе. Шах, видимо, еще не решался окончательно порвать с французами. Малькольм [41] отказался от этого предложения, сочтя его несовместимым со своим достоинством, как посла великой державы, и вынужден был возвратиться в Калькутту с пустыми руками. Однако вскоре другой английский уполномоченный Харфорд Джонс, командированный британским правительством из Лондона, прибыл в Тегеран. Джонс оказался в состоянии предложить нечто более конкретное, чем туманные посулы Гардана, и переговоры довольно быстро привели к успешным для англичан результатам. В январе 1809 г. французская миссия вынуждена была покинуть пределы Ирана, а еще два месяца спустя было подписано соглашение между англичанами и шахом. Англичане согласились выплачивать шаху за все время, пока он будет находиться в войне с Россией, субсидию в размере. 200 тыс. томанов в год и предоставить иранской армии своих офицеров и вооружение; со своей стороны Фетх Али-шах обязался порвать союз с Наполеоном и закрыть проход французским войскам через свои владения. Все эти факты были хорошо известны русскому правительству; еще до подписания этого соглашения, летом 1808 г., Румянцев на основании сведений, почерпнутых «секретными каналами из переписки генерала Гардана с французским министерством», сообщил Гудовичу, что «на расположение персидского народа не можно полагаться», что «англичане имеют там же свою партию, хотя по наружности английской посланник не был принят у двора...»{38}

Трудно предположить, чтобы при подобной, явно неблагоприятной политической обстановке, русское командование могло всерьез помышлять об осуществлении стратегической схемы, предусматривающей создание главной оперативной базы франко-русской экспедиции на иранском побережье Каспия (Астрабад) и движение войск через территорию враждебной страны.

Английское правительство было отлично осведомлено о неблагоприятном для Франции и России положении в Иране; знало оно и о серьезных разногласиях между Александром I и Наполеоном по Ближневосточному вопросу. Но англичане по обыкновению намеренно преувеличивали опасность, чтобы под предлогом обороны подступов к Индии, завершить подчинение самостоятельных и полусамостоятельных индийских государств, и распространить свой военный и политический контроль на соседние страны.

По окончании войны с Маратами взоры английских правителей Индии обратились к Пенджабу. Обширная страна с высокоразвитым земледелием и ирригационными системами, с несколькими крупными городами — центрами торговли и ремесел (Лахор, Амритсар и др.), Пенджаб мог стать ценным рынком сбыта для английских промышленных товаров и поставщиком продовольствия для Ост-Индской компании.

Но еще большее значение имели здесь чисто стратегические соображения. Пенджаб примыкает к северо-западной окраине Индии, [42] где находятся главные перевалы, соединяющие Индостан с Афганистаном. Таким образом, обладание этой страной было необходимо для успеха английской экспансии на запад — в сторону Афганистана, Ирана и Средней Азии.

* * *

В конце XVIII в. в Пенджабе существовало крупное государство сикхов{39}. Его глава магараджа Ранджит Синг, которого современники прозвали «пенджабским львом», подчинил своей власти мелкие сикхские княжества, управляемые наследственными военачальниками «сердарами», и создал централизованную самодержавную монархию. Государство Ранджит Синга далеко ушло от первоначальной сикхской «хальсы», созданной в XVI — XVII вв. духовными вождями сикхов, так называемыми «гуру», учениками и последователями Баба Нанака. Патриархально-демократические порядки старинной сельской общины уступили место феодальным отношениям. Ранджит Синг раздавал земли своим родственникам, военачальникам, приближенным; да и сам он владел обширными поместьями и несметными сокровищами.

Сикхи всегда отличались беззаветной храбростью и высокими боевыми качествами, проявив их в длительных войнах с армиями Аурензеба. Однако в XVII — XVIII вв. сикхское войско представляло собой народное ополчение, состоявшее преимущественно из конницы, кое-как вооруженное, незнакомое с новой европейской тактикой. Ранджит Синг преобразовал это войско в регулярную армию, создал пехоту и артиллерию, закупил у англичан и французов оружие современного образца, пригласил к себе на службу французских офицеров наполеоновской школы (Алар, Вентура, Кур и др.). В 1799 г. он перенес свою столицу в Лахор и принудил ряд мелких джатских{40} князей, владевших землями между Сетледжем и Джумной, признать его верховный сюзеренитет, В свою очередь, англо-индийские власти завязали сношения с некоторыми из этих феодальных князьков, подстрекая их к мятежу против Ранджит Синга. В 1809 г. английский представитель Чарльз Меткальф был отправлен в Пенджаб для переговоров. Британское правительство объявило все княжества, находившиеся к востоку от реки Сетледж, под «покровительством» Ост-Индской компании. Эта декларация была подкреплена внезапным продвижением английских войск в район Лудианы, на берегу Сетледжа. Ранджит Синг протестовал, справедливо указывая на то, что границей английских владений, установленной по мирным договорам с Маратами, является не [43] Сетледж, а Джумна. Однако, опасаясь, что в случае войны с англичанами многие из его вассалов присоединятся к неприятелю, пенджабский властитель решил пойти на уступки. 25 апреля 1809 г. он подписал с Меткальфом договор, по которому Сетледж был признан границей владений Ранджит Синга; кроме того, монарх Пенджаба обязался содержать на занимаемых им или его вассалами землях на левом берегу этой реки «лишь такое количество войск, которое необходимо для поддержания внутреннего порядка». Англичане со своей стороны обязались не посягать на территории и население, подчиненные радже, к северу от Сетледжа{41}.

Таким образом, британские владения распространились далеко на запад, приблизившись вплотную к Пенджабу. Но этот успех далеко не исчерпывал экспансионистской программы англичан. Подписывая Амритсарский договор, английское правительство заранее знало, что рано или поздно нарушит свое обязательство.

В том же 1809 г. англичане впервые вступили в договорные отношения с Афганистаном. Воспользовавшись распрями между афганскими ханами, англо-индийское правительство предложило свою поддержку одному из них — эмиру Кабула, шаху Шуджа-оль-Мульку, который в 1803 г. низложил своего брата Махмуда и овладел престолом. В июне 1.809 г. английский агент Монтстюарт Эльфинстон заключил с шахом Шуджа союзный договор. «Поскольку французы и персы объединились против государства Кабула, то если они пожелают пройти через владения эмира, служители священного трона этому воспротивятся и сделают все от них зависящее, чтобы, сражаясь с ними, не допустить их проникнуть в английские владения в Индии», — гласила первая статья этого договора. В следующих статьях содержались: обязательство английской стороны участвовать в расходах на ведение такой войны и обязательство эмира не допускать «ни одного француза» в свои владения{42}.

Таким образом, договор был построен на явно ложной основе. Он исходил из опасности, якобы угрожавшей Афганистану со стороны франко-иранской коалиции, хотя соглашение, заключенное Харфордом Джонсом с шахом Ирана 12 марта 1809 г., т. е. тремя месяцами раньше, покончило с этой коалицией и создало англичанам преобладающее положение в Иране. Повидимому, шах Шуджа не был осведомлен об этом, а английские дипломаты самым наглым образом обманули своего партнера. На этом примере легко увидеть, что англо-индийское правительство в своей политике по отношению к Афганистану руководствовалось отнюдь не заботами об укреплении обороны Индии, а наступательными, захватническими целями. Впрочем, по обстоятельствам, не зависевшим от англичан, эти замыслы в то время не осуществились. Вскоре в Кабуле произошел очередной дворцовый переворот. Шах Шуджа спасся бегством и нашел приют во владениях Ранджит Синга. На престол был снова [44] возведен Махмуд, а фактическим правителем Кабула стал его визир Фаттех-хан. Англо-афганский договор потерял свою силу.

Зато в Иране позиции англичан все более укреплялись. В соответствии с условиями англо-иранского договора 1809 г. Джон Малькольм в начале 1810 г. прибыл из Индии в Бендер-Бушир с большим транспортом оружия и в сопровождении многочисленных офицеров англо-индийской армии, которым поручалось обучать и инструктировать иранские войска. Генерал Тормасов доносил в начале лета 1810 г. тогдашнему русскому военному министру Барклаю де-Толли:

«Из Энзилей{43} получены подтвердительные известия через конфидентов, что в Бендербушер прибыло 2000 человек англичан, из коих Бабахан{44} потребовал 500 человек проехать в Шираз, куда они по последним известиям уже отправились»{45}. Харфорд Джонс приобрел огромное влияние при дворе шаха и вел себя приблизительно так же. как британские резиденты в подчиненных индийских княжествах. Правда, среди видных иранских сановников было немало сторонников французской ориентации; к их числу принадлежал и наследник престола Аббас-Мирза. Но, потеряв надежду на практическую помощь со стороны Наполеона, эти люди вынуждены были тщательно скрывать свои профранцузские симпатии и прикидываться искренними друзьями англичан.

Интересные сведения о деятельности английской агентуры и ее отношениях с иранскими правящими кругами мы находим в донесениях видного французского разведчика Жуаннина, прибывшего в Иран в конце 1809 г.{46}. Это была еще одна попытка Наполеона восстановить французское влияние при дворе Фетх-Али-шаха. Однако дипломатическая миссия Жуаннина, не будучи подкреплена никакими практическими мерами, в виде военной помощи или хотя бы денежных субсидий, заранее была обречена на неуспех. Еще когда французский эмиссар находился в пути, английские агенты в Эрзеруме дали знать Харфорду Джонсу о его предстоящем прибытии в Иран. Тот не замедлил принять энергичные меры предосторожности. Аббас-Мирза, находившийся в Тавризе, также был заранее оповещен о миссии Жуаннина, и это известие возродило в нем прежние надежды на союз с Наполеоном.

Английский посол лично явился к принцу, в резких выражениях заявил протест против нарушения шахским правительством его договорных обязательств и потребовал, чтобы француз не был допущен [45] в Тегеран{47}. Угрозы Харфорда Джонса оказали надлежащее действие. Когда Жуаинин прибыл в Тавриз, ему стали чинить всевозможные препятствия. Приближенный Аббаса-Мирзы, некий Мирза Хассан пытался узнать сущность данных французскому эмиссару поручений и содержание имевшихся при нем писем Наполеона к шаху и наследнику престола. Во время беседы произошла интересная дискуссия по вопросу об отношениях Ирана с Наполеоном и англичанами. Мирза Хассан разразился упреками по адресу французского правительства и, в частности, жаловался на безответственные обещания генерала Гардана насчет возвращения Грузии шаху. Жуаннин довольно удачно отвел эти упреки. «Должна ли Франция, — сказал он, — принести в жертву свои основные интересы, свою славу, свои армии, должна ли она порвать свои связи, обеспечивающие безопасность континентальной Европы от посягательств Англии и оттолкнуть могущественного союзника только для того, чтобы добиться возвращения возмутившейся провинции, которая сама передалась на сторону врагов Персии?».

При этом он указал, что «преобладающее влияние, которое оказывает английский посол на всю Персию, с помощью своего золота», еще больше затрудняет Франции возможность оказать Ирану такое содействие. «На это, — пишет Жуаннин, — мне ответили смехотворными бравадами по адресу русских, хвастовством насчет огромных сокровищ и «непобедимой» мощи шахских армий, не нуждающихся ни в субсидиях, ни в помощи европейцев. Я, в свою очередь, спросил: какую же выгоду принес новый союз с Англией? Где же эти армии, эти пушки, эти офицеры, эти 40 тысяч англичан, которые обещали завоевать Грузию? Каковы, наконец, результаты всех прочих обещаний сэра Харфорда Джонса, на которые здесь так рассчитывали?»

Жуаннин не упустил случая сослаться на поучительные примеры европейских держав — Пруссии, Австрии, Испании, Швеции, жестоко поплатившихся за полученные ими английские субсидии. Мирза Хассан, отвечая французу, довольно отчетливо выразил иранскую точку зрения. «Франция не предлагает нам никакой помощи, — сказал он, — и даже не разъясняет ни того, что она собирается предпринять в нашу пользу, ни того, что следует предпринять нам самим в ожидании, пока Наполеон избавится от все новых и новых противников, которых ему непрестанно поставляет лондонский двор. Для нас не так уж важно, что император побеждает в Испании или в Австрии, раз его победы не приносят никаких плодов нам. Англия же обязуется возвратить нам наши провинции, какие бы меры для этого ни понадобились. Она дает или даст нам в будущем больше оружия, нежели обязалась поставить Франция, и предлагает нам деньги, чтобы мы могли сражаться против общего врага. Если Великобритания не выполнит своих обещаний, — значит мы еще раз оказались обманутыми, но и в этом случае мы, по крайней мере, избежим войны на юге. В конце концов Англия — [46] наша соседка, она может очень легко причинить нам вред; Франция же — пока она не покорит всю Оттоманскую империю — бессильна повредить нам...»{48}.

Наследник престола принял Жуаннина более дружелюбно и даже ласково, но и он также жаловался на неопределенность и бесперспективность французской политики. «Как можно заткнуть рты англичанам и их весьма многочисленным сторонникам? — сказал принц»{49}. Следующее свидание с Аббасом-Мирзой было еще менее успешным. Принц категорически воспротивился поездке Жуаннина в Тегеран и посоветовал ему лучше отправиться в какой-либо из близких к иранской границе турецких городов — Баязид или Карс, чтобы там выждать более благоприятных обстоятельств. Джонс, пустив в ход угрозы и взятки, настойчиво добивался высылки французского агента. 12 декабря Жуаннин, несмотря на свое болезненное состояние, был выслан из Ирана; предварительно подкупленные англичанами, иранские чиновники пытались силой отобрать у него письма Наполеона, однако это им не удалось. «Итак, — писал Жуаннин в своем последнем донесении из Еревана, — Джонс снова заставил меня покинуть Тавриз. 35 тысяч тс-манов — вот цена, уплаченная за мое изгнание»{50}.

Следовательно, успех, достигнутый британской агентурой в Иране, объяснялся не только политическими соображениями шахского правительства, разочаровавшегося в союзе с Наполеоном и рассчитывавшего на более эффективную помощь со стороны Англии, но главным образом алчностью и продажностью иранских правителей. Англичане раздавали направо и налево крупные «пешкеши» (взятки). Им удалось подкупить и наследника престола, и самого шаха; как заметил Жуаннин, предоставленная Англией Ирану ежегодная субсидия в 200 тыс. томанов использовалась Фетх-Али-шахом «для пополнения его сокровищницы, а вовсе не для комплектования и содержания войск»{51}.

Вытеснение французов из Ирана и все более углублявшиеся франко-русские противоречия, предвещавшие неизбежный разрыв между Наполеоном и Александром, устранили последние основания для тревоги за безопасность Индии. Тем не менее активность англичан в Иране не только не ослабела, а, напротив, усилилась. Теперь острие британской политики в Иране направляется главным образом против России. Английская агентура принимает всевозможные меры, чтобы не допустить мирного соглашения Ирана с Россией и затянуть войну. Жуаннин в своем донесении, относящемся к декабрю 1809 г., писал: «Несомненно, что русские в этом году не вели себя агрессивно; они оставались на своих квартирах и постоянно говорили о мире. Лишь в результате подстрекательств Джонса и К° и против желания Аббаса-Мирзы кампания была открыта. Ее результаты: разрушение нескольких грузинских селений [47] и увод в рабство некоторого числа несчастных жителей. Таковы трофеи армии, которая грозилась уничтожить всех русских и пройти огнем и мечом чуть не до самого Петербурга»{52}. Русский военный историк А. И. Медведев также говорит о происках англичан в Грузии, разжигавших «смуты в Имеретин, возмущения в горах» и т. д.; он отмечает, что «попытки личных переговоров русского главнокомандующего и уполномоченных от персидского двора в с. Аскероне не привели ни к каким результатам, благодаря решительному противодействию английского посольства»{53}.

Враждебная России деятельность англичан имела в виду не только укрепление британского влияния в самом Иране. Речь шла о более обширных и далеко идущих планах: о проникновении в Закавказье и Туркмению, об усилении английского военно-стратегического контроля над Каспийским бассейном. В начале 1810 г., по сведениям генерала Тормасова, «английский посланник просил у Бабахана позволения ехать в Энзели, в Мазандеран, в Лангерут и в Астрабат{54} для приискания удобного места к постройке военных судов; но Бабахан на сие не согласился, ответствовавши, что он еще не имеет в этом нужды и не ведет таковую войну с Россией, чтобы позволить англичанам иметь на Каспийском море военные суда, почему отказал в постройке оных»{55}. Но если эта первая попытка не удалась, то, по расчетам англичан, она могла оказаться более успешной впоследствии, по мере укрепления британского влияния в Иране.

Нашествие Наполеона на Россию в 1812 г. привело к восстановлению прерванного в Тильзите англо-русского союза. Тем не менее Англия продолжала действовать в Иране во вред интересам своей союзницы. Когда иранское командование, воспользовавшись затруднительным положением России в 1812 г., предприняло наступательные действия в Закавказье, англичане не только не пытались помешать этому, но всемерно поощряли Аббаса-Мирзу.

В 1811 г. в Иран прибыл из Англии новый посол Гор Аузли в сопровождении нескольких английских офицеров и большой группы сержантов, командированных для обучения персидских войск. Офицеру англо-индийской службы (бомбейской армии) майору Кристи было поручено командование «сербазами», т. е. пехотой, а лейтенанту мадрасской армии Линдсею — артиллерией. После вторжения французских полчищ в Россию Аузли был вынужден официально отозвать английских офицеров из иранской действующей армии, но это был лишь чисто формальный жест. Главные из них — Линдсей и Кристи (вместе с 13 сержантами) — остались на своих постах.

За эти «дружеские услуги» расплачивалось шахское правительство из тех же сумм, которые оно получало от Англии в виде [48] ежегодной субсидии. По свидетельству французского офицера Гаспара Друвилля, находившегося в Иране в 1812–1813 гг., англичане в счет субсидии поставляли Аббасу-Мирзе «ружья, пушки, ядра, мортиры, патронташи, кремни, сукна и пр.», расценивая их весьма дорого. «Цена сих вещей, — пишет Друвилль; — почти равнялась цене вспомогательных денег, хотя сия последняя состояла в двухстах тысячах фунтов стерлингов, и потому почти ничего не оставалось у наследного принца на жалованье войскам»{56}. Кроме того, английский посол назначил столь высокое жалованье находившимся на службе шаха английским офицерам, сержантам и солдатам, что оно поглощало жалкие остатки субсидии.

Английская помощь все же не спасла Иран от поражения. В октябре 1813 г. был заключен Гюлистанский мирный договор между Россией и Ираном. Вместо обещанного англичанами возвращения Грузии под скипетр «шахан-шаха»{57}, Иран вынужден был уступить России ханства Карабахское, Гянджинское, Шекинское, Ширванское, Талышинское, Дербентское и др., т. е. северную часть Азербайджана и Южный Дагестан. Россия приобрела исключительное право содержать военный флот на Каспийском море, в то время как все другие державы (в том числе и Иран) этого права были лишены.

Великобритания была бессильна помешать заключению Гюлистанского трактата, однако она не теряла надежды рано или поздно добиться его аннулирования. Британская дипломатия и военная агентура продолжали подстрекать шаха, его наследника Аббаса-Мирзу и влиятельных персидских вельмож к новой войне с Россией. 25 ноября 1814 г. был заключен новый англо-иранский договор, по которому шах Ирана обязался в пределах своей возможности препятствовать всяким попыткам «какой-либо европейской державы» осуществить поход на Индию «через Хорезм, Татаристан, Бухару, Самарканд или по иным путям» (ст. 1){58} и, в случае войны англичан с афганцами, снарядить армию в помощь англичанам, за счет английского правительства. Великобритания же подтвердила свое обязательство выплачивать Ирану ежегодную субсидию в прежнем размере и предоставлять ему войска и военные суда{59}. В развитие этого договора англичане в последующие годы отправили в Иран новых офицеров-инструкторов, значительное количество оружия и боеприпасов, а также инженеров, мастеров и различное оборудование для оружейного завода в Тавризе, на котором изготовлялись пушки, лафеты, ружья, порох и т. п.

В 1817 г. А. П. Ермолов, ездивший во главе русского посольства в Иран, мог наблюдать собственными глазами деятельность [49] английской военной агентуры. На смотру, устроенном Аббасом-Мирзой в честь его прибытия, Ермолов видел многочисленных англичан-офицеров, стоявших перед фронтом; «некоторые в своих мундирах, другие в угождение персиянам в овчинных шапках»{60}. «Артиллерия, — отмечал Ермолов, — в образе и устройстве своем совершенно английская, первые орудия для образца были привезены из Индии, но теперь отливаются в Тавризе и весьма хорошие. Основание литейного дела сделано французами, когда был прислан Наполеоном генерал Гардан, но как он еще не успел привести оного в порядок, то распространили и усовершенствовали англичане; построение лафетов и всего к артиллерии принадлежащего производится в разной степени искусства, мастеровые всякого рода были обучены в Индии»{61}.

Ермолов застал еще в войсках Аббаса-Мирзы нескольких французов и итальянцев, состоявших во французском подданстве. После падения Наполеона англичане уже не опасались возрождения французского влияния в Иране и милостиво допустили нескольких безработных французских офицеров на службу в шахскую армию, хотя, по выражению Ермолова, «содержали их на диэте». В журнале посольства не раз отмечается высокомерное наглое поведение английских командиров в иранских войсках, их презрительное отношение к их иранским коллегам и зверское рукоприкладство по отношению к рядовым{62}.

В течение десяти лет, последовавших за Гюлистанским миром, британская агентура использовала все свое влияние на шахское правительство, чтобы испортить мирные, добрососедские отношения между Ираном и Россией и спровоцировать новый вооруженный конфликт. Эти усилия не остались безуспешными. В 1826 г. Аббас-Мирза решился начать войну.

Исход наполеоновских войн был весьма благоприятен для Великобритании. Англия обеспечила себе главенствующее положение в Западной Европе, на морях, в Ост — и Вест-Индии. Английские военные теоретики последующих времен склонны приписывать эти успехи правильному применению классической британской доктрины «непрямого действия». И действительно, в этих войнах английское командование неуклонно проводило ее принципы, сосредоточивая все силы и средства на морских и колониальных операциях и избегая почти всякого участия своих войск в решающих военных действиях на европейском континенте. Небезызвестный английский военный теоретик, отъявленный реакционер и империалист, Лиддель Гарт с циничной откровенностью признает: «Война окончилась, Наполеон отрекся и британской армии даже не пришлось ступить ногой на главный театр войны. Правда, в 1815 г., после бегства Наполеона с Эльбы, мы отправили наш контингент, однако мы склонны забывать, что он составил около одной двадцатой [50] части союзных сил, собравшихся на театре войны, и около одной седьмой части войск, участвовавших в сражении при Ватерлоо»{63}.

Однако дело здесь было вовсе не в мудрости хваленой британской стратегии. Великобритания избежала тогда своей гибели только благодаря сопротивлению, оказанному наполеоновской агрессии народами Европы и главным образом великим русским народом. Если бы Наполеон не предпринял рокового для него похода в Россию, закончившегося полным разгромом до тех пор непобедимого завоевателя, судьба Англии оказалась бы плачевной. Но благодаря тому, что всю тяжесть гигантской борьбы в Европе несли на себе другие народы, Англия получила возможность вытеснить французов из колоний Западного полушария и Азии.

Последние владения Франции на Индийском океане — Маскаренские острова, служившие важными опорными базами для французского флота и особенно для многочисленных «приватиров», атаковавших английские морские коммуникации, — были без большого труда захвачены английским десантом в 1810 г.; они так и остались за Англией. Такая же судьба постигла и Мыс Доброй Надежды. Правда, французские владения на берегах Индии (Пондишери и др.) были возвращены Франции, однако последняя обязалась по договору 1814 г. и конвенции 1815 г. не возводить на этих территориях никаких укреплений и содержать там лишь то количество офицеров, унтер-офицеров и солдат, которое требуется для осуществления чисто полицейских функций. С тех пор французские колонии в Индии, некогда являвшиеся очагами французской экспансии, утратили всякое военное и политическое значение.

В итоге наполеоновских войн Англии удалось значительно улучшить и укрепить свои стратегические позиции на Среднем Востоке. Ост-Индская компания избавилась от французской конкуренции в Индии и Иране, приобрела обширные и важные территории, прежде принадлежавшие Маратам, вплотную приблизилась к Пенджабу, вступив в договорные отношения с сикхским государством. В Иране английское влияние стало преобладающим, и продажная каджарская клика подчинила страну военному и политическому контролю британской агентуры.

Теперь англо-индийское командование располагало важными опорными пунктами для дальнейшего наступления на Афганистан, Среднюю Азию и бассейн Каспийского моря. Главной, основной задачей экспансионистской политики Великобритании на Среднем Востоке стала борьба против России. [51]

Главa III.
Войны с Непалом, Маратами и Бирмой

Свержение Наполеона и последовавшее за ним военно-политическое ослабление Франции, консолидация британских стратегических позиций в Индийском океане, укрепление британского влияния в Иране — окончательно развязали английским колонизаторам руки в Индии. Если в 1805 г., в критический момент борьбы с Наполеоном, английское правительство отозвало Уэлзли, опасаясь его воинственной политики по отношению к индийским государствам, то теперь оно взяло более решительный курс.

Маркиз Хастингс (он же лорд Мойра), занявший в 1813 г. пост генерал-губернатора Индии, ретиво принялся осуществлять поставленные перед ним задачи. Первой из них было покорение Непала. Эта горная страна, лежащая на южных склонах Гималаев, принадлежала воинственному племени гурков, которые во второй половине XVIII в. распространили свои владения далеко на запад, до долины Сетледжа. В 1813 г., вскоре после прибытия в Индию Хастингса, произошел пограничный конфликт из-за округа Бетаул (невдалеке от северной границы Ауда), захваченного гурками.

Подобные инциденты отнюдь не были редкостью. Прежде они обычно улаживались мирным путем, на этот же раз генерал-губернатор счел нужным прибегнуть к вооруженным действиям. Разумеется, пограничный спор был только поводом, истинные же причины войны с гурками были более глубокими.

Расположенный между северными пределами английской Бенгалии, вассального англичанам Ауда и Гималайским хребтом, Непал имел очевидное стратегическое значение. Обладание этой областью было важно для англичан не в целях обороны их территорий, которым с этой стороны не угрожала никакая опасность. Непал мог послужить выгодным плацдармом для наступления англоиндийской армии на север и северо-запад, т. е. на Тибет и Кашгарию.

Военные действия против Непала после длительной и основательной подготовки начались в конце октября 1814 г. По плану Хастингса предусматривалось одновременное наступление войск по всему фронту, протяжением в 200 миль. На левом фланге из района Лудиану (на левом берегу Сетледжа) должна была действовать группировка полковника Охтерлони, численностью в 6 тыс. чел., с задачей — прикрывать прибрежную горную местность. [52] Четырехтысячный отряд генерала Гилспай, выступающий из района Мирута, имел задачу наступать в долину Дехра-Доон, между Гангом и Джумной, откуда часть его войск должна была оказать поддержку Охтерлони, а другая наступать к предгорьям Гималаев — на Сиринагар. Третья колонна (также около 4 тыс. чел. с артиллерией) под командованием генерала Вуда наступала из района Бенареса в спорную область Бетаул и оттуда на Пальпу. Правее находилась главная и самая крупная группировка войск в составе 8 тыс. чел., под командованием генерала Марлей, которая должна была наступать на столицу гурков Катманду. Наконец, на правом фланге действовал двухтысячный отряд майора Латтера, защищавший восточный участок границы. Таким образом, общая численность английской армии составляла 24 тыс. чел., хорошо вооруженных и подготовленных. Тем не менее ход военных действий не оправдал оптимистических расчетов Хастингса.

Ни английские солдаты, ни их командиры не были подготовлены к ведению войны в горных условиях; особенные трудности, естественно, приходилось испытывать в организации транспорта и связи. А противник оказался более серьезным, чем представляло себе английское командование. Гурки в огромном большинстве были прирожденными воинами. Физически сильные, выносливые, искусно владевшие оружием, беззаветно смелые, они были отлично приспособлены к военным действиям в своих родных горах.

План кампании, разработанный английским командованием, в действительности оказался сорванным в самом начале наступления. На восточном фланге группа Охтерлони, несмотря на ее явное превосходство в людях и вооружении, была сразу же остановлена к горах Малуна отрядом гурков под командованием Омур-Синга. Войска Гилспая сперва повели энергичное наступление, но предпринятый ими штурм крепости Непала, главной базы противника на этом участке фронта, был отбит гуркским военачальником Баха-дур-Сингом, с значительными потерями для англичан; среди убитых был обнаружен и Гилспай. Понеся огромные потери, этот английский отряд вынужден был поспешно отступить в исходное положение.

Еще более неудачными были наступательные операции остальных трех английских группировок. Генерал Вуд, пытавшийся наступать на Бетаул и Пальпу, сразу упустил инициативу, проявил полную растерянность и, несмотря на присланные ему подкрепления, отказался от попыток возобновить наступление. Что касается боевых действий главной группировки Марлея, на которую возлагалась ответственная задача — захватить столицу противника, то ее действия были просто позорны. Имея в своем распоряжении восьмитысячное войско и сильную артиллерию, Марлей после первых стычек с незначительными гуркскими авангардами настолько растерялся, что тотчас же прекратил наступление, не решаясь даже проникнуть на неприятельскую территорию; еще через некоторое время этот горе-полководец, потеряв голову от страха, трусливо сбежал с поля боя, бросив свою армию на произвол судьбы. [53]

Англичане отступили по всему фронту, проигрыш кампании был очевидным. Если бы командование гурков сумело воспользоваться замешательством противника и перейти в решительное контрнаступление, то англичане оказались бы в критическом положении, тем более что сикхи и Мараты, ободренные известиями о неудачах британских войск, стали значительно смелее. Но военно-феодальные предводители гурков не приняли мер, чтобы предупредить новое вторжение англичан, не позаботились о приобретении союзников из числа соседних племен и еще уцелевших самостоятельных государств. Зато англичане успешно использовали эту передышку в военных действиях. Хастингс успел пополнить действующую армию из имевшихся у него резервов, обновить ее командный состав и заручиться союзом с индийскими князьями, побаивавшимися гурков, а главное, с воинственной народностью рохиллами, населявшими страну, примыкающую к юго-западной границе Непала (Рохильканд). Рохиллы издавна враждовали с гурками, и их князья согласились дать в распоряжение англичан свои войска.

В феврале 1815 г. отряд рохиллов под командой английского офицера вторгся в пределы Непала и занял район Кумаона. Другая английская группировка генерала Мартиндалла, действовавшая попрежнему вяло, не смогла форсировать горный проход, обороняемый всего двумя сотнями гурков. Охтерлони оперировал в горах Малауна несколько успешней и овладел несколькими укреплениями гурков.

Изучив опыт предыдущей кампании, английское командование в общем сумело приспособиться к особенностям театра военных действий и к тактике противника. В частности, англичане стали широко применять против гуркских укреплений в горных дефиле мортирные батареи, которые в то время обычно использовались лишь для осады и штурма крепостей.

Правительство раджи Непала попыталось вести мирные переговоры. Однако влиятельная среди гурков группировка, возглавляемая Омур-Сингом, решительно воспротивилась заключению мира на предложенных англичанами невыгодных условиях. Сторонники этой партии резонно доказывали, что англичане не удовлетворятся достигнутыми результатами и, сперва ослабив гурков, затем вовсе покончат с их независимостью. В начале следующего года военные действия возобновились. Но теперь шансы на успех гурков, понесших во время предыдущей кампании значительные потери в людях и вооружении, лишившихся части своей территории и важнейших укрепленных баз, сильно понизились. Затяжка войны была на пользу англичанам.

Двадцатитысячная английская армия под общим командованием Охтерлони 10 февраля 1816 г. снова перешла в наступление. Гурки ожесточенно сопротивлялись, но, проиграв два важных сражения — при Харихарпуре и Сикхар-Кутри, вынуждены были капитулировать. По договору, заключенному в 1816 г., раджа Непала уступил англичанам все территории, занятые ими во время войны, а их [54] союзникам наввабу-визиру Ауда, и радже Сиккима — районы, примыкавшие к владениям последних. В столице Непала Катманду был водворен английский резидент, который впоследствии и стал контролировать вооруженные силы и внешнюю политику государства гурков.

Непал разделил участь многочисленных индийских государств, утративших политическую самостоятельность и подчиненных верховному владычеству Ост-Индской компании. Таким образом, англичане приобрели важные стратегические позиции на северной окраине Индостана, в пригималайском районе. С этих пор феодальная верхушка гурков неизменно сотрудничала с британскими властями, не раз оказывая им помощь в различных агрессивных войнах и экспедициях, а также в подавлении народных восстаний в Индии.

Маркс, оценивая результаты непальской войны, писал: «Эта война открыла дорогу для сношений Англии с Непалом; много гурков вступило в английскую армию, их свели в гуркские полки, чрезвычайно пригодившиеся англичанам во время синайского восстания 1857.

Многочисленные неудачи Компании в первый период войны с гурками вызвали волнения среди туземных князей и между прочим — мятежи в Хатрасе и Барелли (оба в провинции Дели)»{64}.

Покончив с гурками, Хастингс без промедления принялся за осуществление своей следующей задачи — окончательного покорения маратских княжеств. Теперь условия были во всех отношениях благоприятными. И пешва, и маратские магараджи были значительно ослаблены в результате войны 1803—1805 гг., распри между ними не утихали, да и внутри каждого из княжеств маратской конфедерации шла беспрестанная борьба между придворными кликами. Положение же англичан за истекшие со времени последней войны двенадцать лет значительно укрепилось, а их военный потенциал во много раз усилился.

Хастингс привлек на свою сторону князей Раджпутаны, властителя Бопала, вассала англичан хайдарабадского низама, а затем и маратского магараджу Скндия. К осени 1817 г. была сформирована армия, состоявшая из 100 тыс. чел. с 300 орудий. Армия разделялась на две главные группировки: одна, сосредоточившись в северной Индии (Индостан), должна была наступать с севера и востока; другая, расквартированная в Декане, — с юга и юго-запада.

Предлогом для открытия военных действий послужило якобы намерение англичан «наказать» племя Пиндари за набеги на владения Ост-Индской компании и ее вассалов. Пиндари обычно поставляли маратским войскам провиант и фураж и пользовались покровительством маратских магараджей. Но Хастингс не думал ограничиваться только разгромом Пиндари; против такого незначительного противника не имело бы смысла мобилизовать стотысячную армию. [55]

Мараты и в этой войне повторили прежнюю роковую ошибку. Как и раньше, они действовали разрозненно, не сплотив своих сил, не попытавшись выработать согласованного плана действий. И снова, как и двенадцать лет назад, англичане сумели разбить их поодиночке. Пешва Баджи Рао напал на английское резидентство в Пуне, а затем атаковал английский отряд полковника Бурра, но атака была отбита. Вслед за этим войска пешвы потерпели поражения при Корегаоне и Ашти, а его главный военачальник Бапу Гок-хала был убит. В середине 1818 г. пешва сдался англичанам. Правитель Нагпура также прекратил сопротивление и бежал в Пенджаб. Третий из маратских магараджей Холкар был разбит южной группировкой английских войск и в январе 1818 г. капитулировал. С Маратами как с военной и политической силой было покончено. Владения пешвы были присоединены к английской территории и включены в состав Бомбейского президентства, а сам пешва водворен на жительство близ Канпура (местечко Бихур) в качестве пенсионера и заложника англичан. Таким образом, были аннексированы большая часть территории Нагпура, к северу от реки Нарбодды, и владения Холкара, к югу от этой реки. Жалкие остатки маратских княжеств были низведены до положения британских протекторатов, а их феодальные правители стали марионетками английского генерал-губернатора.

На очереди стояла бирманская проблема. Бирма примыкала к восточным пределам Бенгалии, являвшейся главной военной и административной базой англичан в Индии; на севере бирманская территория граничила с Тибетом, а на востоке с Китаем и Сиамом. Захват Бирмы создал бы прочное прикрытие северо-восточной границы англо-индийской колониальной империи, открыл бы англичанам путь в юго-западные провинции Китая и в южную часть Тибета. Кроме того, природные богатства Бирмы — рис, хлопок, чай, кунжут, ценный тиковый лес, пряности и пр. — сами по себе представляли немалую ценность для Ост-Индской компании. В начале XIX в. многочисленные мелкие княжества Бирмы подчинялись верховному сюзеренитету императора, резиденция которого находилась в Ава. Английские власти в Индии с давних пор пытались проникнуть в Бирму. В период с 1784 по 1811 гг. туда отправлялись несколько раз английские дипломатические агенты (Сайме, Кокс, Каннинг) для переговоров об установлении регулярных дипломатических отношений. Попытки эти не увенчались успехом. Правительство Бирмы претендовало на суверенитет над восточной частью Бенгалии (районы Дакки и Читтагонга), расположенной на восточном побережье Бенгальского залива и географически относящейся больше к Индо-Китаю, нежели к Индии.

Время от времени в этих районах происходили небольшие пограничные стычки. Один из таких конфликтов, происшедший в 1823 г., был использован англичанами в качестве предлога для войны. Из войск Мадрасского президентства и Бенгалии был сформирован шеститысячный отряд, который был доставлен на кораблях к побережью залива Пегу. Высадившись на берег в начале [56] мая 1824 г., английские войска атаковали крупнейший порт Бирмы (ее нынешнюю столицу) Рангун. Бирманский гарнизон оказал слабое сопротивление, и англичане быстро овладели городом. Но здесь их расчеты не осуществились. Население Рангуна заблаговременно ушло в глубь страны, захватив с собой все, что могло принести малейшую пользу противнику.

Между тем, имевшиеся у англичан запасы продовольствия были весьма незначительны, так как английское командование рассчитывало по своему обыкновению снабжать войска продовольствием, награбленным в захваченных городах и деревнях. Так же обстояло дело и с транспортными средствами. Теперь же оккупанты оказались прикованными к опустошенной прибрежной местности, не имея возможности ни организовать продовольственное снабжение, ни добыть лошадей, вьючный скот, повозки, разные суда и лодки и т. д., чтобы продвинуться вперед. Воззвания английского командующего, в которых он предлагал жителям возвращаться на свои места, гарантируя им безопасность, оставались безуспешными. Бирманские войска держались в отдалении, избегая сражений и блокируя занятый противником район.

Вскоре наступил дождливый сезон, разлившиеся реки затопили местность. Бирманцы, превосходно ориентировавшиеся в этих привычных для них условиях, стали тревожить оккупантов частыми налетами мелких мобильных отрядов. Кроме того, они пускали вниз по течению множество маленьких брандеров, которые зажигали английские суда, стоявшие в устье реки. Искусные бирманские саперы воздвигали многочисленные, своеобразные укрепления, состоявшие из окопов с земляной насыпью и бамбуковых заграждений, продвигая их все ближе к стенам занятого англичанами Рангуна.

В течение нескольких месяцев положение на этом участке фронта оставалось без перемен. Британское командование предпринимало время от времени небольшие вылазки, поддерживаемые артиллерийским огнем флотилии; но эти операции не внесли существенных изменений в обстановку. Английские войска, ослабленные длительной блокадой, наводнением, тяжелыми эпидемиями, не смогли преодолеть обширную, разветвленную сеть неприятельских укрепленных линий; бирманские палисады, сооруженные из гибкого бамбука, оказались почти неуязвимыми для вражеских ядер.

В то же время на северном участке фронта, на границе с Бенгалией, бирманцы энергично атаковали английские войска в районе Читтагонга и нанесли им серьезное поражение. В Калькутте поднялась тревога, на бирманскую границу спешно были направлены свежие подкрепления.

В начале декабря 1824 г. военные действия на юге вступили в новую фазу. Значительные силы бирманцев, численностью около 60 тыс. чел., под командованием лучшего из военачальников Бирмы, Бандула, спустились по Ирвади к Рангуну и обложили город с трех сторон. В течение нескольких дней Бандула упорно, но безуспешно штурмовал город. Бирманцы, искусные в обороне и [57] партизанской войне, не смогли осуществить наступление довольно крупного масштаба. Неделю спустя англичане контратаковали истощившего свои силы противника. Бирманцы поспешно отступили вверх по реке к своему укрепленному лагерю в Донобьюи. На этом кампания была прервана.

Неудача, испытанная бирманской армией, оказала определенное моральное воздействие на местное население. Жители Рангуна уже в течение семи месяцев влачили полуголодное, бездомное существование в джунглях. Бирманская феодальная администрация, для которой народ был лишь «презренной чернью», обязанной платить налоги и исполнять бесчисленные повинности, разумеется, не позаботилась о том, чтобы обеспечить беженцев кровом и пищей. По мере того, как война затягивалась, брожение и ропот усиливались. Мало-помалу люди, вопреки строгим приказам властей, стали возвращаться по домам. В Рангуне возобновилась торговля, открылись базары, окрестные деревни вновь заселились. Положение английского отряда улучшилось, началась усиленная подготовка к захвату столицы Бирмы Ава.

Английский план предусматривал решительное наступление на Ава с трех сторон. Десятитысячный отряд Морисона (из Читтагонга) должен был занять прибрежную провинцию Бирмы Аракан и, преодолев горные перевалы, наступать на столицу с востока. Другой, менее крупный отряд направлялся с севера, из Сильхетз через Манипур; Кемпбеллу с главными силами предстояло двигаться из Рангуна, вверх по Иравади, к тому же пункту{65}.

В значительной своей части этот план оказался сорванным. Первые два отряда не сумели осуществить движения через тропические джунгли и горы. Силхетская колонна ограничилась лишь занятием Манипура. Отряд Морисона без особого труда занял Аракан, где противник оказал слабое сопротивление, но при попытке перевалить через горы, расположенные на пути из Аракана к Ава, его войска понесли жестокий урон от тропической малярии и разных климатических и природных невзгод и возвратились в исходное положение.

Зато Кемпбеллу удалось добиться некоторого успеха. Его отряд,, отдохнувший и значительно пополнившийся прибывшими из Индии подкреплениями, в феврале 1825 г. выступил из Рангуна. Одна колонна (2700 чел.) под его командованием направилась по реке Хлаин (притоку Иравади) на Донобьюи, в тыл бирманской группировке Бандула, насчитывавшей 15 тыс. чел. и 150 орудий; другой отряд (1200 чел.) во главе с бригадным генералом Коттоном продвигался по Иравади с задачей — атаковать эту же неприятельскую группировку с фронта. В Рангуне был оставлен значительный резерв.

Фронтальная атака Коттона была отбита бирманцами, Кемпбеллу также пришлось отступить, так как он опасался быть отрезанным от взаимодействовавшей с ним колонны и испытывал [58] недостаток в снабжении. Несколько дней спустя, этим двум английским отрядам удалось соединиться и окружить неприятельский лагерь. Гибель бирманского командующего Бандула, убитого в бою, привела в замешательство защитников Донобьюи; бирманские солдаты стали разбегаться. Не встречая сопротивления, англичане заняли укрепление и оттуда быстро продвинулись вверх по Иравади к Прому.

Это было в апреле 1825 г. Приближение дождливого сезона приостановило военные действия. Было заключено перемирие до 1 ноября. За это время бирманцы рассчитывали мобилизовать свежее войско и произвести необходимую подготовку. Но это были наивные расчеты. Потеряв важные и довольно значительные по размерам и населению территории в низовьях Иравади, а также на западе и северо-западе, понеся немалые потери в людях и вооружении, подпустив англичан почти на полпути от Рангуна к Ава, бирманское правительство очутилось в менее благоприятном положении, чем в начале войны. Кроме того, экономические ресурсы феодальной Бирмы не могли сравниться с обширными ресурсами Британской Индии, которые (если бы в этом случилась необходимость) могли быть подкреплены и умножены с помощью метрополии.

По окончании перемирия англичане тотчас же атаковали бирманскую армию, занимавшую позиции к северо-востоку от Прома, л затем двинулись на Меллун и вышли на подступы к Ава. Бирманский двор решил прекратить дальнейшее сопротивление. По мирному договору к англо-индийским владениям были присоединены: весь Ассам и округ Манипура на севере Бирмы, а также вся полоса вдоль восточного побережья Бенгальского залива: от Читтагонга до южных пределов Тенассерима, исключая лишь район, прилегающий к дельте реки Иравади.

Английские военные историки обычно приписывают этот успех боевым качествам английских войск. Но, как мы видели, эти качества оказались в действительности весьма сомнительными. А британские командиры не проявили ни решимости, ни тем более находчивости и предприимчивости.

Судьба войн первой четверти XIX столетия — с гурками, Маратами и Бирмой — была решена теми же факторами, что и предыдущих: огромным перевесом военно-экономической организации англичан над отсталой феодальной азиатской монархией, раздробленностью и изолированностью индийских феодальных княжеств, трусостью и тупостью, а подчас и прямым предательством антинародных правящих кругов.

Бирманская война 1824—1826 гг. завершила осуществление задачи присоединения окраинных (и сопредельных с ними) территорий Северной и Северо-Восточной Индии. [59]

Глава IV.
Англо-афганская война 1839–1842 гг.

К началу 30-х гг. XIX в. капиталистическая промышленность Великобритании достигла высокого уровня развития. Английская буржуазия, пользовавшаяся преобладающим влиянием на внутреннюю и внешнюю политику страны, стремилась к захвату все новых и новых колониальных рынков и источников сырья. Даже обладание обширнейшими территориями Индии с их многомиллионным населением и колоссальными природными богатствами не могло удовлетворить алчности британских фабрикантов, купцов, банкиров и бюрократической олигархии. Индия становится как бы эпицентром безудержной колониальной экспансии англичан.

К этому времени политическая обстановка на Среднем Востоке существенно изменилась. Русско-иранская война 1826—1828 гг., начатая иранцами, несомненно, под давлением английской агентуры, окончилась полным поражением Ирана. Туркманчайский трактат, подтвердив и закрепив условия Гюлистанского мира, присоединил к России Армению, освобожденную русскими войсками от тяжкого ига шахов и их наместников. Политическое и экономическое влияние России в Иране чрезвычайно возросло. Русские товары, в том числе хлопчатобумажные ткани, производимые на фабриках центральной России, благодаря своему высокому качеству и сравнительным удобствам и дешевизне транспорта (по Волге и Каспийскому морю) находили все более широкий сбыт на рынках наиболее населенных и богатых северных провинций Ирана, успешно конкурируя с английскими фабрикатами.

Правящие круги Великобритании испытывали возрастающую тревогу, наблюдая за быстрыми успехами русского оружия, русской дипломатии и русской торговли в Иране. Английская агентура прилагала все усилия, чтобы испортить ирано-русские отношения и спровоцировать если не большую войну, то хотя бы более или менее серьезный и длительный конфликт. Англичане всячески подстрекали Фетх-Али-шаха и Аббаса-Мирзу к нарушению их обязательств по Туркманчайскому договору.

В марте 1829 г. в Тегеране разъяренная толпа фанатиков, с ведома и согласия властей, напала на здание русского посольства. Руководящая роль в этом нападении, во время которого был зверски убит один из корифеев русской литературы Александр Сергеевич [60] Грибоедов (занимавший пост русского посла в Иране), принадлежала английской дипломатической миссии и ее многочисленным наемникам.

После событий 1829 г. престиж России при шахском дворе заметно ослабел. Англичане, разумеется, воспользовались этим. В период с 1832 г. по начало 1834 г. в Иран прибыли из Индии новые контингента английских офицеров и сержантов и разнообразное военное снаряжение. Полковнику Шейл было поручено шахским правительством формировать воинские части из племен Иранского Азербайджана, майору Роулинсону было поручено командование полками, комплектовавшимися из курдов, полковник д'Арси Тодд был назначен командующим иранской артиллерией; видные посты заняли полковники Фаррант, Пассмур, Стоддарт, Генри Бетьюн и другие офицеры англо-индийской службы. Но этот успех длился недолго. В конце 1833 г. умер наследник престола Аббас-Мирза, а еще через несколько месяцев и его престарелый отец, Фетх-Али-шах. Четверо принцев царствовавшей в Иране династии Каджар оспаривали друг у друга право на шахский престол. Благодаря поддержке русского правительства победителем из этой борьбы вышел сын Аббаса-Мирзы, наместник Азербайджана Мохаммед. С воцарением Мохаммед-шаха Россия вернула себе преобладающее положение в Иране. Новый шах ~с самого начала проявил недоброжелательное отношение к английским офицерам; несколько лет спустя он вовсе уволил их из иранской армии.

Тем не менее английская экспансия на Среднем Востоке далеко не была парализована. Напротив, в 30-х гг. XIX в. англо-индийское правительство предприняло ряд активных попыток проникнуть в афганские ханства Хиву и Бухару. Политическое положение в Афганистане благоприятствовало их стремлениям. С 1818 г. там происходили беспрестанные междоусобия феодальных ханов. Вождь клана Баракзаи, Дост Мохаммед в 1823 г. захватил престол Кабула; в Кандагаре правили его братья, находившиеся с ним во вражде; Гератским ханством владел отпрыск династии Дуррани, прежде властвовавшей над всем Афганистаном.

Соседи Афганистана не преминули воспользоваться внутренними афганскими распрями. Сикхский магараджа Пенджаба Ранджит Синг захватил Пешавер, Мультан и Кашмир, прежде подчиненные Кабульскому ханству. Бухара снова заняла населенный узбеками район Балха, который во второй половине XVIII в. был захвачен афганцами. Дост Мохаммед пытался заручиться содействием англичан в борьбе за возвращение отторгнутых у него Ранджит Сингом земель, но англо-индийское правительство отклонило его предложения. Как известно, англичане с 1809 г. были связаны договором с магараджей Пенджаба, и хотя они не собирались соблюдать этот договор вечно, готовя Пенджабу ту же участь, что и прочим индийским государствам, но тогда, т. е. в 20–30-х гг. XIX в., английское командование не было склонно итти на вооруженный конфликт с сильным сикхским государством. [61]

Тем не менее английская агентура предприняла ряд шагов, чтобы завязать прочные отношения с эмиром Кабула, а также с властителями прочих среднеазиатских ханств.

В 1829–1830 гг. английский военный разведчик Артур Конноли совершил (через Россию и Иран) путешествие в Герат и Кандагар. В 1831–1832 гг. еще более видный агент англо-индийской военной разведки Александр Беренс был командирован из Индии в Кабул и Бухару с задачей — собрать подробные военно-географические и топографические сведения, а также наладить политические связи при кабульском и бухарском дворах. Поездка Беренса была только предварительным зондированием почвы; возвратившись в Индию, он доложил, что считает военный союз с Дост Мохаммедом вполне возможным и выгодным. В 1836 г. вице-король Индии Оклэнд отправил Беренса с новой разведывательной и дипломатической миссией в Синд, Пенджаб и Афганистан. Кроме того, англичане залучили в свои сети гератского хана Камран-Мирзу и его визиря Яр Мохаммед-хана. Герат в 30-х гг. стал оплотом английского влияния в Средней Азии.

Переход Афганистана, Бухары, туркменской степи, Хивы под английский контроль угрожал прекратить или во всяком случае предельно затруднить русскую торговлю со Средней Азией и восточным Ираном, которая в то время уже достигла значительных размеров; кроме того, Англия приобрела бы выгодный плацдарм для дальнейшего наступательного движения — к Каспийскому бассейну и Закавказью.

В Петербурге сочли нужным принять энергичные контрмеры. Русский дипломат Виткевич был отправлен в Бухару и Кабул. Его переговоры с Дост Мохаммедом шли весьма успешно; эмир Кабула, не получивший от англичан того, что ему было особенно важно — помощи против Ранджит Синга, искал союза с Россией. Беренсу пришлось не солоно хлебавши покинуть Кабул. Сообщая об этом в донесении англо-индийскому правительству, он писал: «В момент отправки этой депеши из Джеллалабада, на полдороге в Пешаверу я узнал из надежного источника, что после моего отъезда эмир постоянно находился с капитаном Виткевичем и что этот офицер настоятельно добивается выдачи ему пропуска в Герат через Хезареджат, обязуясь удовлетворить все пожелания эмира в течение одного месяца{66}». В то же самое время царская дипломатия использовала своего ставленника иранского шаха Мохаммеда для противодействия английским проискам в Герате.

Иранские шахи издавна претендовали на верховный суверенитет над Гератской областью и рассматривали гератских ханов как своих вассалов. Эти последние обычно признавали свою формальную зависимость от иранских шахов, хотя фактически правили [62] самостоятельно своими владениями. Камран-Мирза, подстрекаемый англичанами, в 1836 г. объявил себя независимым, отказавшись даже от формального подчинения Ирану.

Тегеранское правительство не могло примириться с этим. Каджарские шахи стремились во что бы то ни стало удержать Герат за собой: во-первых, потому что обладание этим районом давало значительные экономические выгоды и до некоторой степени компенсировало тяжелые утраты, понесенные Ираном в Закавказье; во-вторых, чтобы помешать политическому объединению всего Афганистана и, наконец, чтобы лишить ханов Иранского Хоросана поддержки гератских властителей. Мохаммед-шах под давлением русского посла Симонича решил предпринять экспедицию против Герата. В июле 1837 г. значительное иранское войско под командованием самого шаха выступило в поход. Симонич лично сопровождал шаха до стен Герата. Гератская проблема с этих пор приобретает первостепенное значение в военной политике Англии и России.

Герат действительно являлся одним из важнейших стратегических пунктов Среднего Востока. Расположенный на перекрестке магистральных путей из передней Азии и Западного Ирана к Индии, из Хивы и Бухары на юг, этот город с незапамятных времен играл крупную роль и в торговле, и в военных предприятиях. А плодородный Гератский оазис, обладавший хорошо орошенными пахотными землями и отличными пастбищами, был одним из богатейших сельскохозяйственных районов Средней Азии. Однако следует заметить, что многочисленные авторы, касавшиеся в своих трудах гератской проблемы, освещали ее односторонне. Принято было подчеркивать лишь значение Герата в деле обороны Индии; отсюда крылатая метафора «Герат — ключ к Индии», фигурирующая во многих английских сочинениях, а также в работах русских дворянско-буржуазных историков, посвященных англо-русским отношениям на Среднем Востоке. При этом, большей частью, упускалась из вида другая сторона вопроса: значение Гератского оазиса как «ключа к Каспийскому морю».

Обладание Гератом действительно чрезвычайно важно и выгодно для всякой армии, наступающей на Индию с запада, со стороны Ирана и Туркестана. Однако еще большие преимущества эта местность представляет для наступления в обратном направлении, т. е. из Индии на запад, к берегам Каспия. На это указывал в свое время Энгельс в одной из своих статей, посвященных англо-русскому соперничеству на Среднем Востоке. По мнению Энгельса, «колонны, выступающие из Кандагара, Кабула и Балха, могли бы скорее рассчитывать на успех, чем те, которые направлялись бы из Астрабада, Хивы и Бухары, ибо наступление со стороны Афганистана шло бы с гор в равнину и по пути совершенно избегло бы пустыни, между тем как нападение со стороны Каспийского моря и Аракса давало бы возможность только одной колонне (идущей от Астрабада) избегнуть пустыни; всем же остальным пришлось бы итти через нее и вследствие этого потерять всякое сообщение друг [63] с другом»{67}. Добавим, что Герат отстоял от Индии (река Инд) на 1124 версты, а от Каспийского моря (Астрабад) всего на 878 верст.

Таким образом, подчинение Герата англичанам бесспорно создавало серьезную угрозу важнейшим позициям России в Каспийском бассейне. Нам кажется, что именно эти соображения определили собой и активное участие России в походе иранского шаха на Герат, и миссию Виткевича в Бухаре и Кабуле, и неудачную хивинскую экспедицию В. А. Перовского в 1839 г.

Само собой разумеется, что внешняя и особенно восточная политика царизма отнюдь не отличалась миролюбием и бескорыстием. Но экспансионистские замыслы правительства Николая I на Среднем Востоке не были так безудержно фантастичны, как, скажем, проекты Наполеона или Павла I. Речь шла лишь о подчинении в той или иной форме Ирана, Бухары, Хивы, однако о вторжении в Афганистан, о походе на Индию в этот период не думали серьезно даже руководящие военные круги России, не говоря уже о министерстве иностранных дел, проявлявшем порой даже чрезмерную осторожность. Правда, поведение Симонича, демонстративно подчеркивавшего свою руководящую роль в Гератской экспедиции Мохаммед-шаха, было вызывающим. Но этот иностранный выходец, в прошлом офицер французской армии и ярый бонапартист, мало заботился об интересах России; побуждаемый непомерным честолюбием и старинной ненавистью к англичанам, он сознательно стремился спровоцировать англо-русский конфликт.

В 1838 г. Симонич был смещен со своего поста; послом в Тегеране был назначен А. О. Дюгамель, которого Николай I лично напутствовал следующей инструкцией: «Англичане, надо в этом сознаться, дурно себя вели в последнее время. Так, например, они хотели завести консулов в портах Каспийского моря, тогда как по трактатам это право принадлежит одним нам{68}. Впрочем у англичан нет никаких торговых интересов на Каспийском море, и заведение их консулов в этой стране не имело бы иной цели, кроме заведения интриг. Поэтому персидское правительство ничего не хотело об этом слышать, а мы также этому воспротивились. Вот тот пункт, в котором вы никогда не сделаете уступок, но помимо этого, я желаю, чтобы вы жили в самом добром согласии с английской миссией{69}».

В связи с англо-русскими отношениями на Среднем Востоке в период 30-х гг. XIX в. заслуживает внимания один характерный случай. Весной 1835 г. в Тифлис прибыли афганцы Сердар Хаджи Хуссейн Али-хан и Мирза Махмуд, назвавшие себя послами эмира Кабула Дост Мохаммед-хана. Они заявили представителям русского командования на Кавказе, что посланы эмиром для переговоров о заключении союза с Россией против англичан. Впоследствии послы оказались самозванцами, а предъявленные ими грамоты и [64] письма — подложными. Из относящихся к этому делу документов{70} трудно составить ясное представление об истинной сути этой дипломатической мистификации. Мало вероятно, что мнимые послы предприняли такой рискованный шаг только по собственной инициативе, в расчете на какие-то личные выгоды, ибо подлог рано или поздно неминуемо был бы обнаружен. Более правдоподобно, что мы имеем дело с одной из провокаций, которыми изобилует история британской восточной политики.

Самозванные послы предлагали русскому правительству военный союз для совместного с афганскими войсками похода на'британские владения в Индии; вместе с ними приехал и некий индиец по имени Кафайет-хан, отрекомендовавшийся русским властям «послом от владетеля Лукноу{71}» и также просивший русской помощи против англичан. Этот индийский «посол» оказался таким же самозванцем, как и его афганские спутники{72}.

Не трудно догадаться, что если бы русское правительство приняло предложения этой «миссии» и связало себя каким-либо документом, то англичане имели бы веский повод к интервенции в Кабуле, якобы в целях обороны Индии от русского вторжения. Однако еще до того, как ссора, вспыхнувшая между «послами», помогла вывести их на чистую воду, русские власти в Тифлисе отнеслись к предложениям «миссии» сдержанно. Докладная записка Штаба Отдельного кавказского корпуса, составленная в марте 1835 г., говорит об ошибочных расчетах афганцев, которые полагают, что «сокровища Индии могут нас завлечь в войну с англичанами, и проход нашими войсками почти 1000 верст через чужие земли для них кажется весьма легким и доказывает, сколь., мало они знакомы с регулярными войсками и с потребностями, для них нужными». Автор записки считает союз с эмиром Кабула выгодным, но не в целях похода на Индию, а потому, что такой союз, во-первых, содействовал бы развитию торговых сношений России с афганскими и индийскими землями, а, во-вторых, мог бы оказаться эффективным средством давления на британскую дипломатию в европейских и ближневосточных делах. Он вполне резонно утверждает, что в случае каких-либо трений с Англией «союз и связи со Средней Азией для нас неоценимы и один вид, что мы имеем намерение итти в Индию, может быть, будет достаточен, чтобы склонить Англию на мир, или на согласие на наши предложения в политическом каком-либо деле»{73}.

Подобные соображения и до этого времени, и впоследствии играли очень важную роль в среднеазиатской политике России; не случайно почти все активные военные и дипломатические шаги, предпринимавшиеся царским правительством в Средней Азии в [65] течение XIX в., совпадали с теми или иными осложнениями в англо-русских отношениях в Европе и особенно на Ближнем Востоке.

* * *

Руководящие деятели Великобритании прекрасно понимали, что ни деятельность Виткевича в Кабуле, ни экспедиция Перовского в Хиву, ни даже поход Мохаммед-шаха на Герат вовсе не означали подготовки к русскому вторжению в Индию. Тем не менее они и на этот раз использовали жупел «русской угрозы» в качестве повода к агрессивным действиям. Еще в 1836 г. премьер-министр Великобритании Пальмерстон дал инструкцию генерал-губернатору Индии Оклэнду «противодействовать прогрессу русского влияния в зоне, близкой к нашим индийским владениям, ибо если Россия утвердится здесь, то ничто не может помешать ее действиям, направленным к подрыву системы наших индийских союзов, а возможно, и нарушить спокойствие нашей собственной территории».

Пальмерстон делал отсюда весьма прямолинейный вывод, указывая генерал-губернатору, что «наступило время, когда вам следует решительно вмешаться в дела Афганистана{74}».

Англо-индийское командование отправило в Герат, осажденный иранскими войсками, артиллерийского офицера Поттингера, который к тому же обладал опытом разведывательной работы в странах Среднего Востока и еще в 1809 г. выполнял важные поручения в Синде и Белуджистане. Поттингер вместе с гератским визирем Яр Мохаммед-ханом руководил обороной Герата, начавшейся в ноябре 1837 г. и затянувшейся до лета следующего 1838 г. Кроме того, в иранском лагере находились английские агенты, сообщавшие осажденным гератцам о намерениях и планах противников. Иранские войска в осаде Герата проявили полную неподготовленность, а командиры, включая самого шаха, не имели элементарных познаний в военном деле. Их вооружение (особенно артиллерия) было недостаточным по количеству и плохого качества. Зверские расправы иранских войск с пленными и местным населением ожесточили афганцев, которые стали сопротивляться с еще большим упорством. Все же на стороне осаждающих было численное превосходство, а осажденные страдали от недоедания и болезней. По всей вероятности гарнизон Герата вынужден был бы капитулировать, если бы не открытая английская интервенция.

Английский посол в Иране Мак-Нейл беспрестанно атаковал Мохаммед-шаха настойчивыми требованиями о прекращении осады Герата, сопровождая их неприкрытыми угрозами. Угрозы эти были подкреплены отправкой из Бомбея в Персидский залив вооруженного английского отряда, который в конце июня оккупировал принадлежавший Ирану остров Каррак (Харг), находящийся в 30 милях к северо-западу от Бендер-Бушира. Вслед затем Мак-Нейл [66] направил в ставку Мохаммед-шаха полковника Стоддарта с ультиматумом, в котором указывалось, что продолжение осады Герата будет рассматриваться британским правительством как агрессия против английских владений в Индии и повлечет за собой объявление войны Ирану. 9 сентября 1838 г. осада Герата была снята и иранские войска отошли в исходное положение на Мешхед, Тегеран.

В обращении к своим поданным Мохаммед-шах объяснял свою неудачу действиями Англии, которая «вопреки существующим договорам угрожает ему немедленной войной и, как бы в подкрепление этих враждебных намерений, уже отправила вооруженную экспедицию в Персидский залив{75}».

Английское правительство не удовлетворилось достигнутым в Герате успехом. Оно ставило себе задачу покорения всего Афганистана.

Между тем русское Министерство иностранных дел, возглавляемое К. В. Нессельроде, не решалось рисковать конфликтом с Англией из-за афганских дел. Виткевич был дезавуирован, и соглашение, достигнутое между ним и Дост Мохаммедом, потеряло свою силу. Дипломатическое отступление царского правительства и неудачи иранских войск под Гератом облегчили осуществление агрессивных планов англичан,

В манифесте по поводу отступления иранских войск из Герата Оклэнд ясно заявлял, что будет продолжать и впредь принимать энергичные меры, чтобы добиться «замены враждебной власти в восточных провинциях Афганистана дружественной властью и создать постоянный барьер для всякого рода агрессивных поползновений, могущих угрожать нашей северо-западной границе{76}».

Речь шла об эмире Кабула Дост Мохаммеде. В Калькутте и Лондоне решили убрать с дороги этого правителя, чья независимая политика препятствовала осуществлению экспансионистских планов англичан.

Следуя испытанным методам Клайва, Хастингса, Уэлзли, лорд Оклэнд извлек из архива давнишнюю английскую марионетку — шаха Шуджа, в свое время свергнутого с кабульского престола и около тридцати лет жившего в изгнании в пределах Индии.

В конце июня 1838 г., т. е. еще во время осады Герата иранскими войсками, в Лахоре был подписан трехсторонний договор между генерал-губернатором Индии, Ранджит Сингом и шахом Шуджа о военном союзе. Английское правительство и сикхский магараджа обязались содействовать реставрации шаха Шуджи в Кабуле, а тот, в свою очередь, дал обязательство не вступать в сношения ни с одним иностранным государством без ведома и согласия английского правительства и оказывать вооруженное сопротивление всяким попыткам иностранных держав напасть на владения англичан и сикхов{77}. [67] Такой договор означал не что иное, как установление английского протектората над Кабулом, а поскольку Герат уже находился в руках англичан, — над всем Афганистаном.

Таковы были истинные цели и намерения англичан, лицемерно маскируемые необходимостью «обороны» от русского вторжения.

В течение лета 1838 г. подготовка к походу в Афганистан велась усиленными темпами. Планом кампании предусматривалось сосредоточение главных сил в низовьях Инда, т. е. на территории Синда, с эмирами которого у англичан еще с 1809 г. существовал союзный договор. Эта группировка, именовавшаяся «Армией Инда», состояла из бенгальских войск, численностью в 9 тыс. чел., специального отряда шаха Шуджи в 6 тыс. чел. (2 тыс. конницы, 4 тыс. пехоты и дивизиона конной артиллерии) под командой английских офицеров и отряда бомбейской армии (около 6 тыс. чел.){78}.

«Армия Инда имела задачу — преодолеть Боланский перевал, выйти на Кветту и оттуда наступать на Кандагар, Кабул. Другая группировка, состоявшая из сикхских войск Ранджит Синга и небольшого английского отряда, должна была из Пешавера через Хайберский перевал наступать на Кабул. Повидимому, эта последняя операция предпринималась в качестве вспомогательной и носила преимущественно диверсионный характер. Так, лорд Оклэнд в своем донесении секретному комитету Совета директоров Ост-Индской компании сообщал: «Цель этой частной экспедиции состоит в том, чтобы привлечь внимание Доет Мохаммед-хана в эту сторону и дать сторонникам шаха (шаха Шуджи — Е. Ш.) возможность собраться в Хайберской долине. Эта диверсия может принести большую пользу, но ее следует рассматривать как подсобную меру, предназначенную облегчить движение основных сил шаха и английской армии»{79}.

Наступление было назначено на осень 1838 г., но вследствие препятствий, чинившихся эмирами Синда, которые выражали законное недовольство пребыванием крупных английских сил на их территории, оно задерживалось. Наконец, в конце декабря бенгальская армия вместе с отрядами шаха Шуджи сосредоточилась на западном берегу Инда; почти одновременно высадился бомбейский десант на побережье Синда в дельте Инда и двинулся в глубь страны, английский корабль «Уэлзли», вооруженный 64 орудиями, 2 февраля высадил здесь еще один десант (около 500 индийцев и 700 европейцев), который занял главный порт Синда — Карачи{80} и прикрывавшее его укрепление Манхара. Эмиры Синда, подчиняясь [68] насилию, были вынуждены уступить англичанам Карачи и разрешить английским судам свободную навигацию по нижнему течению Инда.

К 20 февраля войска бенгальской армии и отряд шаха Шуджи полностью закончили концентрацию в районе Шикарпура; в конце марта авангард бенгальской армии, преодолев Боланский перевал, в первых числах апреля соединился с бомбейским отрядом в районе Кветты (Белуджистан).

Продвижение английских войск через Боланский перевал, вопреки ожиданиям, оказалось совершенно беспрепятственным. Афганцы не оказали здесь никакого сопротивления, хотя даже небольшой отряд мог бы с успехом надолго задержать здесь значительную неприятельскую армию вторжения{81}. Чем объяснить это странное поведение афганцев? Возможно, что английский диверсионный замысел возымел свои действия, и главные афганские силы были прикованы к северному участку фронта, ожидая вторжения со стороны Хайберского перевала, т. е. по несравненно более короткому оперативному направлению. Но даже в этом случае правители Кандагара вполне могли бы обойтись имевшимися в их распоряжении местными силами. По всей вероятности, здесь действовало излюбленное англичанами средство, на которое они всегда полагались значительно больше, чем на мощь своего оружия, — подкуп{82}.

Однако главной и основной причиной этого удивительно слабого сопротивления храбрых и воинственных афганцев в начале войны бесспорно являлось недовольство местных племен централи-заторской и налоговой политикой Дост Мохаммеда и кандагарских правителей.

Кандагарские сердары, вместо того, чтобы организовать сопротивление на подступах к городу, занимались грабежом мирного населения и спекулировали зерном. Когда англичане подошли вплотную к Кандагару, одни из этих афганских предводителей капитулировали, другие бежали на иранскую территорию. В конце апреля Кандагар был полностью занят, и в начале мая английское командование инсценировало пышную церемонию реставрации шаха Шуджи на престоле Кабула и Кандагара.

Пробыв в Кандагаре свыше двух месяцев, английская армия в конце июня возобновила наступление на Газни-Кабул. Лишь 21 июля она подошла к Газни, где афганский гарнизон встретил ее энергичным пушечным и ружейным огнем. Опьяненные легкими успехами, английские командиры не позаботились обеспечить свои войска ни осадной артиллерией, ни необходимым для штурма [69] оборудованием. Но зато у англичан имелись детальные планы укреплений Газни, снятые еще в 1835 г. английским разведчиком полковником Пасли. На этих планах Кабульские ворота были обозначены как самый уязвимый пункт крепостной стены. Поэтому решено было взорвать ворота. 23 июля перед рассветом взрыв был произведен, и англичане пошли на штурм. После короткого боя, длившегося не более двух часов, Газни был взят.

Узнав о падении этого крупного центра, Дост Мохаммед, который до этого времени проявлял нерешительность, с тринадцатитысячным войском и 28 пушками занял позиции в 30 милях от Кабула. Но было уже поздно. Боевой дух в рядах афганцев все больше падал; целые воинские части дезертировали и разбегались. Покинутый войсками, Дост Мохаммед-хан спасся бегством в направлении к Балху. 7 августа 1839 г. Кабул был взят. Шах Шуджа торжественно въехал в Бала-Гиссар, цитадель своей столицы, откуда он был изгнан тридцать лет назад. Его эскортировали английские генералы и назначенный на пост английского резидента в Кабуле чиновник генерал-губернатора Индии Макнатен. Жители Кабула в угрюмом безмолвии взирали на это печальное и постыдное зрелище.

В это же время вспомогательная англо-сикхская конница, наступавшая из Пешавера, овладела Хайберским перевалом (откуда защищавшие его афганские силы были переброшены на защиту Кабула) и обеспечила коммуникационную линию Хайбер — Кабул. В Кабуле находился пятитысячный отряд англо-индийских войск под командованием генерала Эльфинстона, в Кандагаре — приблизительно такой же отряд, возглавляемый Ноттом. Общий политический контроль над Афганистаном осуществляли Макнатен и Бернс.

Оккупанты расположились здесь прочно и надолго, повидимому, не предвидя серьезной опасности. А между тем эта опасность назревала. Свободолюбивые афганцы не могли примириться с господством наглых чужеземных захватчиков. Дост Мохаммед-хан, нашедший убежище в Бухаре, рассылал оттуда во все стороны своих людей с воззваниями, призывавшими народ к борьбе. Наконец, он возвратился на афганскую территорию и, обосновавшись в Кухистане, сформировал значительное войско, главным образом из таджикского и узбекского населения. Предпринятые английским командованием операции против Дост Мохаммеда не дали эффекта. В районах между Кабулом и Кандагаром разгоралось партизанское движение; борьба белуджских племен против англичан угрожала важнейшему участку их коммуникаций, связывавших Кветту с рекой Инд. В начале ноября 1840 г. в Перванской долине, к северу от Кабула, произошло сражение между войсками Дост Мохаммеда и английским отрядом. Англичане были разбиты и отступили на юг к селению Чарикар. Однако вместо того, чтобы использовать замешательство противника и преследовать его, Дост Мохаммед два дня спустя явился в английский лагерь и сдался резиденту Макнатену. [70]

Причины, побудившие его совершить этот поступок, остались невыясненными. По всей вероятности, он и сам был напуган широким размахом народного движения, в котором видел угрозу своему деспотическому единодержавию. Английское командование все же не пожелало пожертвовать своим ставленником шахом Шуджа; Дост Мохаммед был объявлен английским пленником и отправлен в Индию. Однако высылка Дост Мохаммеда не внесла успокоения. Наоборот, антибританское движение охватило различные афганские племена, среди которых особенно активными были горцы Кухистана и гильзаи в районе Джеллалабада. Назревал мятеж и в самом Кабуле.

Английское командование направило ряд мелких карательных отрядов в охваченные восстанием районы, но в общем проявило обычную для него самонадеянность, недооценив серьезности положения. «Макнахтен, Беренс и главнокомандующий войсками генерал Эльфинстон, предупреждаемые о заговоре, не верили в возможность катастрофы, — писал Л. Н. Соболев. — Многие из офицеров выписали свои семьи в Кабул, перевезли мебель, предметы роскоши и устроились в городе с полным комфортом. Беренс завел себе в городе гарем»{83}.

2 ноября 1841 г. в Кабуле вспыхнуло всенародное восстание. Английские офицеры и чиновники были перебиты; среди убитых оказался к Александр Беренс. Эльфинстон — старый и немощный — совершенно растерялся, его офицеров охватила паника. Стоявшие в окрестностях города афганские полки присоединились к восставшим и захватили в свои руки военные склады. Пока англичане мешкали в своем лагере, к Кабулу подступили значительные силы повстанцев во главе с сыном Дост Мохаммеда Акбар-ханом. Английское командование срочно повело переговоры с афганцами. В конце декабря Акбар-хан, пригласив Макнатена на тайное свидание, застрелил английского резидента. Эльфинстон согласился передать афганцам свою артиллерию и часть снаряжения. 6 января он отдал приказ об отступлении.

Английские войска отступали к Джеллалабаду. Стояли суровые холода, горные тропы и ущелья были завалены снегом. У войск не было продовольствия. Партизанские отряды афганцев то и дело налетали на отступавшую колонну, беспощадно уничтожая обессиленных английских солдат. Только за один второй день отступления было убито 500 солдат и 2500 чел. обозной прислуги. По приказу Акбар-хана Эльфинстон выдал ему в качестве заложников жен, дочерей и сестер английских офицеров, а также все имевшиеся в отряде денежные суммы, затем он сам сдался в плен. Отступление продолжалось. Войско превратилось в беспорядочную деморализованную толпу. Не составляли исключения и командиры. Обычная самоуверенность, кастовое высокомерие и пресловутое английское хладнокровие, которыми эти господа любили щеголять [71] в мирное время на учениях, смотрах и в офицерских собраниях, мгновенно улетучились. От элементарных понятий о воинском долге и чести мундира не осталось и следа. Думая только о спасении собственной шкуры, офицеры нисколько не заботились о спасении отряда и с унизительной покорностью выполняли все требования афганцев.

В Курд-Кабульском ущелье, к западу от Джеллалабада, отступавшая колонна англичан была атакована гильзаями. Только 165 чел., в том числе 20 офицерам, удалось спастись. Но и эта горсточка людей была поголовно перерезана гильзаями близ Гандамака. Из всего отряда уцелел только военный врач Брайдон. Несмотря на полученные им ранения, он добрался до Джеллалабада, занятого английским отрядом генерала Сэйла, и сообщил о происшедшей катастрофе. Помимо огромных человеческих жертв и материальных потерь, престижу британской армии был нанесен сильнейший моральный удар. В Пенджабе, Белуджистане, да и во внутренних провинциях Британской Индии из уст в уста передавали рассказы о том, как афганцы «гнали англичан, словно овечье стадо».

Английские правящие круги решили во что бы то ни стало «восстановить положение». Оклэнд был смещен, на смену ему прибыл новый генерал-губернатор лорд Элленборо, который поспешил направить свежие подкрепления на выручку английским войскам, остававшимся в других районах Афганистана, отряд Нотта в Кандагар и отряд Сэйла в Джеллалабад; что касается гарнизона Газни, то он капитулировал и был почти полностью вырезан, за исключением нескольких офицеров, взятых в плен. Из Пешавера был двинут отряд генерала Поллока, который, после нескольких неудач, в начале апреля 1842 г., наконец, пробился через Хай-берский перевал к Джеллалабаду и соединился с Сэйлом. Из Синда на Кандагар продвигалась бригада генерала Энглянда, которая при первом же столкновении с афганцами (на Ходжакском перевале), поспешно отступила и лишь 10 мая добралась, наконец, до Кандагара, где и соединилась с отрядом Нотта.

Элленборо отдал приказ всем английским войскам немедленно эвакуировать афганскую территорию. Однако реакционные английские круги, сторонники агрессивной колониальной политики, а особенно англо-индийское офицерство и чиновничество требовали реабилитации англо-индийской армии и суровых репрессий по отношению к афганцам. Под давлением этих кругов генерал-губернатор дал весьма своеобразное толкование своему приказу. Он разрешил Нотту (из Кандагара) и П'оллоку (из Джеллалабада) «если они сочтут нужным», избрать для возвращения кружный путь: через Кабул. По сути дела, это было разрешение на карательную экспедицию. Разумеется, такая экспедиция была бы невозможной, если бы англичанам противостояла сплоченная, организованная армия. Но у афганцев не было ни такой армии, ни единого политического центра, ни вождей, достойных и способных возглавить патриотическое движение народа. [72]

Английский ставленник шах Шуджа был убит вскоре после гибели отряда Эльфинстона. Власть в Кабуле фактически перешла в руки Акбар-хана, заурядного феодального военачальника. Возобновились борьба феодальных клик и распри между различными племенами. В этой обстановке англичанам было нетрудно добиться успеха.

Продвигаясь к Кабулу с разных направлений, отряды Поллока и Нотта встречали слабое сопротивление разрозненных афганских частей. 16 сентября английские войска соединились в Кабуле. Город был отдан войскам на разграбление на три дня. Английские мародеры бесчинствовали вовсю, избивая мирных жителей, грабя и разрушая базары, лавки, частные дома.

После месячного пребывания в Кабуле английская армия выступила в обратный путь к Индии, захватив с собой освобожденных заложников и семью убитого шаха Шуджи. Движение войск было крайне поспешным и больше походило на бегство, чем на нормальную эвакуацию. По дороге их арьергард подвергался беспрестанным налетам афганских партизанских отрядов.

Англо-афганская война 1839–1842 гг. закончилась. Ее исход был крайне неблагоприятен для английских колонизаторов. За три с половиной года военных действий потери англо-индийской армии составили свыше 18 тыс. чел., а военные издержки — 15 млн. фунтов стерлингов. Цель этой авантюры так и не была достигнута: Афганистан оставался непокоренным.

Что касается чисто военной стороны дела, то эта война особенно отчетливо показала слабость британской колониальной армии. Английское командование в полной мере проявило свою бездарность, неповоротливость, неспособность ориентироваться в сколько-нибудь сложной военной обстановке, поддерживать боевой дух и дисциплину в войсках. Такие эпизоды, как поражение англичан в Перванской долине и отступление Эльфинстона из Кабула, воочию продемонстрировали порочность системы подготовки кадров, господствовавшей в англо-индийской армии. Репутация этой армии была подорвана надолго во всем мире и особенно в Индии. Вера в «непобедимость» англичан, на которой в значительной степени зиждилось повиновение индийских масс, в том числе и сипаев, их иноземным властителям была если не окончательно развеяна, то во всяком случае основательно подорвана.

Англо-индийское правительство было вынуждено освободить Дост Мохаммед-хана. Он возвратился в Кабул и, воспользовавшись смутой междуцарствия, вновь овладел престолом.[73]

Глава V.
Британская агрессия в Северной Индии и сопредельных странах в 40–50-х гг. XIX в.

Одновременно с военными действиями в Афганистане Великобритания вела другую колониальную войну — в Китае. В этой грабительской, спровоцированной англичанами войне, вошедшей в историю под названием опиумной, англичане добились крупных успехов. Неравноправный Нанкинский трактат 1842 г. открыл для английской торговли пять портов на южном и юго-восточном побережье Китая (Кантон, Нинбо, Амой, Фучжоу и Шанхай), предоставив британским подданным ряд важных юридических привилегий в Китае, и передал во владение Англии остров Гонконг, близ Кантона. С этих пор англичане прочно утвердились в Южном и отчасти Центральном Китае и приобрели чрезвычайно важные стратегические базы в бассейне Тихого океана.

Однако и западное направление не было покинуто. Несмотря на афганское поражение, английские правящие круги отнюдь не собирались отказываться от своих замыслов в отношении Средней Азии, Ирана, Прикаспийских земель. Но, как показал опыт, и особенно опыт афганской войны, эта задача требовала основательной предварительной подготовки и консолидации английского военно-политического господства на северо-западных окраинах Индии — в Пенджабе и Синде. Во время войны с Афганистаном Синд служил англичанам основным плацдармом; здесь английскому командованию пришлось столкнуться с рядом осложнений.

Эмиры Синда довольно быстро были приведены к покорности; они вынуждены были предоставить англичанам полную свободу навигации по Инду и уступить им порт Карачи. Но этот договор, обеспечивавший английский контроль над районом нижнего течения Инда, представлялся британскому командованию недостаточным и ненадежным. Поэтому оно решило полностью аннексировать страну. Синд не представлял собой единого государства и не располагал организованной армией. Раздробленный на мелкие феодальные владения, он находился под властью белуджских эмиров, занятых преимущественно умножением своих сокровищ и взаимными распрями. Формально здесь не существовало никакой центральной власти, фактически же Нижний Синд подчинялся власти эмира Хайдарабада{84}; Верхний Синд — эмиру Хайрпура. [74]

В конце 1842 г. английский отряд численностью в 3000 чел. под командованием Чарльза Нэпира выдвинулся в Суккур, в Верхнем Синде, и без объявления войны в январе 1843 г. атаковал укрепление Имам Гхар — главную военную базу эмиров, господствовавшую над пустыней, примыкающей к западному берегу Инда.

В то же время английский дипломатический агент Аутрам в Хайдарабаде вел переговоры с эмирами, добиваясь пересмотра старого договора. Вспыхнувшее в городе возмущение сорвало переговоры. Толпа блокировала помещение резидентства. Тогда отряд Нэпира быстро продвинулся вниз по Инду и подошел к Хайдарабаду на расстояние в 50 миль. Эмиры, собрав войско из белуджских племен, выступили навстречу англичанам. 17 февраля 1843 г. под Миани, к северу от Хайдарабада, произошло решающее сражение. Белуджи, несмотря на свое численное превосходство, были разбиты. Их примитивное войско{85}, состоявшее из воинственных, но необученных и плохо вооруженных бойцов и командиров, не имевших представления о современной тактике, не могло тягаться с хорошо снаряженным отрядом англичан. После этого сражения Нэпир без единого выстрела овладел Хайдарабадом. Большая часть эмиров капитулировала, лишь эмир Хайрпура Шир Мохаммед продолжал оказывать сопротивление. В марте он со своим войском повел наступление на Хайдарабад. Нэпир, успевший получить подкрепления, опередил противника и разбил его у Дабба, на подступах к Хайдарабаду. Понадобилось еще некоторое время, чтобы ликвидировать мелкие очаги сопротивления белуждей в окраинных районах; к июню 1843 г. эти операции были завершены. Синд был окончательно присоединен к англо-индийским владениям.

Теперь низовья Инда, подступы к южному участку афганской границы были закреплены за англичанами. Наступила очередь Пенджаба.

* * *

Как мы видели, англичане до поры, до времени не решались вступить в вооруженный конфликт с сикхским государством Ранджит Синга и предпочитали действовать осторожными дипломатическими методами. Оказав содействие сикхскому магарадже в закреплении за ним Пешавера, Мультана, Кашмира, Оклэнд сделал его своим союзником в войне против афганцев.

Ранджит Синг умер в июле 1839 г., вскоре после начала войны. Со смертью сильного и авторитетного единодержавного властителя тотчас же начался процесс упадка созданной им империи. При дворе вспыхнула ожесточенная борьба между принцами, вельможами, военачальниками. За период с 1839 по 1845 гг. в Лахоре происходили один за другим дворцовые перевороты, зверские убийства, казни, военные мятежи. К осени 1845 г. у власти находились [75] одна из жен покойного Ранджит Синга, рани{86} Джиндан, правившая от имени ее малолетнего сына Далип Синга, и ее любовник Лал Синг, занимавший пост первого министра (визиря); командующим армией был назначен их приверженец Тадж Синг.

Верхушка сикхов переродилась в беспринципную и алчную деспотичную клику. Но традиции ранней сикхской «хальсы» еще жили среди пенджабского крестьянства и в армии, вербовавшейся из народа. Армия противостояла феодально-аристократической верхушке; кровавый разгул, происходивший при дворе, вызывал все большее недовольство в рядах войск. В воинских частях возникли выборные солдатские комитеты, так называемые «панчаяты» (пятерки), которые, оберегая интересы армии и народа, контролировали военачальников и наемных французских офицеров.

Правящая верхушка боялась армии и ненавидела ее. Она стремилась во что бы то ни стало устранить эту грозную силу. Так рождается чудовищный замысел: затеять войну с англичанами, чтобы обречь на разгром сикхскую армию.

Привести в исполнение этот замысел было тем легче, что английские колонизаторы пользовались среди народа Пенджаба заслуженной ненавистью, особенно после того, как они захватили соседний Синд. А поражение, понесенное британскими войсками в афганской войне, внушало сикхской армии преувеличенные .надежды на легкую победу.

Между тем англо-индийское командование внимательно следило за событиями внутри сикхского государства и усиленно готовилось к войне. Элленборо увеличил численность английских войск на пенджабской границе с 8 до 14 тыс. чел., а при его преемнике Хардинге этот контингент вырос до 40 тыс. чел.

И декабря 1845 г. сикхское войско (около 50 тыс. чел. с 100 пушками) переправилось на левый берег Сетледжа. Главные силы англичан находились в районе Амбалла, расположенном в 150 милях от границы. Сикхам удалось быстро преодолеть сопротивление пограничных отрядов и осадить Фирузпур, охраняемый семитысячным английским гарнизоном. Затем значительная часть (почти половина) сикхских войск заняла к северо-западу от Фирузпура селение Фирузшах и окопалась здесь. Повидимому, это имело целью прикрыть действия войск, осаждавших Фирузпур. Таким образом, сикхское командование добровольно выпустило инициативу из своих рук, потеряло с первых же дней кампании темп и вместо того, чтобы наносить удар за ударом по наиболее уязвимым участкам обороны противника, само приняло оборонительную тактику.

Десятитысячная английская колонна под командованием генерала Хью Гофа выступила из Амбалла и 18 декабря достигла Муджи. Здесь она была атакована отрядом сикхов. Однако атака была отбита, сикхский отряд отступил, а Гоф остался на занятых им позициях в Муджи, дожидаясь прибытия резервов. [76] Сикхские военачальники и здесь не воспользовались представлявшейся им возможностью нанести решительный удар английскому авангарду, прежде чем к нему подоспеет подкрепление, и продолжали пассивно выжидать. Более того, осада Фирузпура велась настолько нерешительно, что английский гарнизон смог выбраться из блокированной крепости и соединиться с отрядом Гофа.

Вследствие грубых промахов сикхских военачальников военная обстановка сразу резко изменилась в пользу англичан. Уже 21 декабря Гоф атаковал позиции сикхов. Атака англичан началась перед вечером и затянулась на всю ночь. Рядовые сикхские воины сражались с обычной доблестью и упорством, нанося англичанам огромные потери. Исход сражения оставался неясным до утра и генерал-губернатор Хардинг, лично находившийся при отряде Гофа, уже приказал своему секретарю уничтожить все секретные документы в предвидении возможной катастрофы{87}.

Однако утром 22 декабря сикхи покинули свои позиции и, соединившись с войсками, осаждавшими Фирузпур, отступили на правый берег Сетледжа. Гоф не преследовал отступавшего противника, так как его войска понесли значительные потери в людях и снаряжении. Он оставался в этом районе около месяца, получая подкрепления людьми, артиллерией и боеприпасами из Мирута и Дели.

Сикхи за это время успели соорудить на берегу реки у Собраона укрепленные позиции. Кроме того, они пытались овладеть Лудианой и таким образом перерезать важнейшие коммуникации англичан. Однако эта попытка, предпринятая крайне недостаточными силами, была парализована английской дивизией, которая, совершив успешный марш-маневр, помогла гарнизону Лудианы отбить атаку, а затем нанесла решительный удар сикхской группировке у Аливала (на левом берегу Сетледжа) и принудила ее отступить за реку.

10 февраля 1846 г. группировка Гофа, численностью свыше 15 тыс. чел., атаковала сикхский укрепленный лагерь у Собраона. Сражение длилось всего 6 часов, но было чрезвычайно ожесточенным и стоило значительных жертв обеим сторонам. Сикхская армия потерпела решительное поражение. Не давая сикхам оправиться, Гоф поспешно форсировал реку и двинулся к столице Пенджаба Лахору, не встречая сопротивления.

22 декабря лахорский двор капитулировал, английские войска вошли в цитадель столицы Пенджаба. Таковы были роковые последствия предательства антинародной правящей сикхской клики.

По договору, заключенному в марте 1846 г. в Лахоре, сикхское государство отказывалось от всяких прав и претензий на территории к югу от Сетледжа и уступало англичанам Кашмир и Джиландхар Доаб (междуречье Сетледж и Биас), обязалось уплатить [77] им наличными пол-крора{88} рупий. Вслед за тем англичане передали Кашмир за крупную денежную компенсацию одному из сикхских феодалов, предателю Гулаб Сингу. Сикхская армия должна была подвергнуться значительному сокращению и реорганизации; лахорские арсеналы, созданные Ранджит Сингом, были разрушены, а большая часть артиллерии сикхов была передана британскому командованию. Малолетний Далип Синг был признан магараджей Пенджаба, при нем учреждался регентский совет. В Лахоре водворился британский резидент, в распоряжении которого находился английский гарнизон, якобы для охраны безопасности магараджи. Но и эти условия, сводившие к нулю суверенитет сикхского государства, казались британским властям недостаточными. В декабре того же 1846 г. Хардинг навязал сикхским правителям дополнительное, еще более кабальное, соглашение. По этому соглашению вся администрация страны, в том числе и регентский совет, были подчинены контролю британского резидента; британскому резиденту предоставлялись обширные полномочия: «направлять и контролировать деятельность всех государственных ведомств».

Но планы британской экспансии на Среднем Востоке требовали полной аннексии Пенджаба. Новый генерал-губернатор Индии Дальхузи, сменивший Хардинга в начале 1848 г., выдвинул в качестве важнейшей задачи индийской политики ликвидацию существовавшего статуса зависимых княжеств и их окончательное присоединение к английским владениям. Пенджаб должен был стать первой или во всяком случае одной из первых жертв. Повод вскоре представился. Наместник («диван») Мультана Мульрадж поднял мятеж против лахорского марионеточного правительства и его покровителей англичан; два английских офицера, прибывшие к нему для переговоров, были убиты. Народные массы различных областей Пенджаба, ненавидевшие англичан, а особенно воины сикхской «хальсы», пострадавшие от сокращения и реорганизации армии, мечтавшие смыть пятно недавнего поражения, тотчас же откликнулись на этот сигнал.

Дальхузи в своем письме в Англию в начале мая 1848 г. писал: «Диван теперь находится в открытом мятеже; войска, и в частности уволенные солдаты, стекаются к нему отовсюду... По предположениям резидента, более чем вероятно, что — вся сикхская армия последует этому примеру»{89}.

Английский лейтенант Эдвардс, находившийся со своим отрядом в районе среднего течения Инда, по собственной инициативе выступил на подавление мятежа. С помощью подкрепления, предоставленного ему английским вассалом раджей Бахавалпура, он нанес несколько чувствительных ударов Мульраджу, принудив его отступить и запереться в столице. Однако атака англичан захлебнулась. Мультан был одной из сильнейших крепостей Индии; [78] чтобы предпринять его осаду, требовались значительные силы и осадная артиллерия, которыми Эдварде не располагал.

Главнокомандующий англо-индийской армией Гоф категорически отказался начать военные действия широкого масштаба, так как дело происходило в апреле — мае, т. е. в самое жаркое время года в Индии; со второй декады июня наступал период дождей, когда местность вокруг Мультана сплошь затоплялась. Генерал-губернатор согласился с мнением командования, решив выждать до осени. В этом решении сказались исконные пороки английской стратегии: с одной стороны, ее неповоротливость и боязнь малейшего риска, с другой — тупость и консерватизм колониальной военщины, недооценивавшей мощь патриотического движения народных масс.

К началу осени восстание распространилось на большую часть Пенджаба. В горной местности Хазара, расположенной между Кашмиром и верхним течением Инда, сикхский губернатор Чатар Синг, владевший обширными поместьями в окрестностях Равал-Пинди, присоединился к восстанию и блокировал английские войска в Аттоке. Он обратился к эмиру Кабула Дост Мохаммеду с призывом о помощи, обещая вернуть ему Пешавер. Эмир решил еще раз попытать счастья в борьбе против англичан. Разумеется, если бы удалось создать настоящий военный союз афганцев и сикхов, то владычество англичан на Среднем Востоке подверглось бы серьезнейшей опасности. Но этого не случилось: Дост Мохаммед отправился в Пенджаб с небольшим афганским отрядом, который не мог существенно повлиять на ход борьбы.

Между тем британский резидент в Лахоре Карри, не дожидаясь распоряжения главного командования, отправил на помощь Эдвардсу для осады Мультана восьмитысячный отряд под командованием генерала Уиша. Но переход на сторону повстанцев одного из сикхских военачальников Шир Синга, соединившегося с войском Мульраджа, заставил генерала Уиша снять осаду и поспешно отступить с большими потерями. Генерал-губернатор Дальхузи 8 октября 1848 г. писал в Англию: «Генерал Уиш, командующий под Мультаном, черт бы его побрал, отступил в момент своего, почти решительного успеха и с большими потерями... Ах, если бы у нас были генералы!»{90}.

Оставив в Мультане сильный гарнизон, достаточный для его обороны, Шир Синг с тридцатитысячным войском двинулся на северо-запад на соединение с Чатар Сингом; Уиш не сделал даже попытки воспрепятствовать его движению. Командование попреж-нему медлило. Дальхузи сваливал всю вину на генералов, но и сам не проявлял особенной активности. Повидимому, это объяснялось не только боязнью риска, но и некоторыми чисто политическими мотивами. Троттер, например, характеризуя поведение главнокомандующего и генерал-губернатора, замечает: «Казалось, они дожидались лишь благовидного оправдания, чтобы разделаться [79] с Бхайравалским договором{91} и превратить Пенджаб в британскую-провинцию{92}.

Эта догадка весьма основательна. Недаром Дальхузи в своем частном письме от 18 сентября довольно откровенно признавался: «Я не вижу иного выхода, кроме аннексии этой дьявольской страны...», и, как бы желая подготовить общественное мнение, добавлял: «Я буду избегать аннексии до последнего момента, но не могу ручаться, что ее можно будет избегнуть»{93}.

С конца октября, после ухода Шир Синга из Мультана, главный театр военных действий переместился на север Пенджаба. К ноябрю Гоф сосредоточил в Фирузпуре группировку, численностью в 16 тыс. чел. И хотя он все еще считал эти силы недостаточными, а их снаряжение неполным, дальнейшая проволочка представлялась невозможной. Гоф со своей колонной продвинулся на северо-запад и занял позиции к югу от Джелума. Войска Шир Синга в это время находились в укрепленном лагере на правом берегу Ченаба, в районе Рамнагара. 1 декабря английский главнокомандующий направил генерала Сэквелла с восьмитысячным отрядом вверх по Ченабу с задачей — переправиться через реку и атаковать сикхов с фланга. Переправы, обозначенные на английских картах, оказались непроходимыми; Сэквеллу пришлось итти кружным путем через Вазирабад. Только 3 декабря он прибыл к назначенному пункту, в то время как сикхи, успевшие подготовиться, выдвинули навстречу английскому отряду крупные силы с артиллерией. Английские орудия в течение некоторого времени не отвечали на канонаду сикхов, но, дав противнику приблизиться, открыли ответный огонь и быстро заставили замолчать сикхские батареи. Сикхи, лишившиеся в результате предыдущей войны значительной части своей артиллерии, явно уступали англичанам по мощи артиллерийского огня. Атаки Шир Синга на обоих флангах Сэкзелла были отбиты, сикхский отряд отступил.

Английский командующий не сумел использовать преимущества своего положения. Вопреки всеобщим ожиданиям и настоятельным советам своих помощников он отказался преследовать противника из-за наступающей темноты. Разумеется, до утра сикхи успели благополучно уйти и спасти всю свою артиллерию. Сражение не дало англичанам никакого серьезного выигрыша.

Отойдя на северо-запад, Шир Синг закрепился на берегу реки Джелум, близ селения Чиллианвала. В то же время Чатар Синг с двадцатисемитысячным войском начал движение из Хазара к Джелуму на соединение с Шир Сингом. Вместе с ним действовал и афганский отряд Дост Мохаммеда.

Гоф решил не допустить соединения неприятельских войск и атаковать позиции Шир Синга. С этой целью 12 января он выступил с двадцатипятитысячным отрядом, имея сильную артиллерию. [80] На следующий день он подошел вплотную к позициям противника. Сикхи вышли из своих траншей; их боевой порядок был построен в виде растянутой линии, левый фланг которой опирался на невысокие холмы, изрезанные оврагами, а правый углублялся в густые джунгли. Было уже около 2 часов дня, и Гоф счел целесообразным из-за позднего времени отложить сражение до следующего утра. Его диспозиция предусматривала вклинение в центр обороны противника с тем, чтобы быстрым маневром обрушиться на один из его флангов, правый или левый, в зависимости от обстановки. Сикхи предупредили Гофа; выдвинув свои батареи, они начали обстрел позиций англичан. Английские тяжелые орудия, значительно превосходившие артиллерию сикхов, быстро подавили огонь неприятеля. Внезапно Гоф изменил свой план и отдал приказ о немедленной фронтальной атаке всеми имеющимися у него силами, оставив в резерве всего лишь два полка сипаев. Его пытались отговорить от этого решения, указывая на невыгодность обстановки, и предлагали до утра ограничиться действиями тяжелой артиллерии. Но главнокомандующий упрямо стоял на своем; его прежняя медлительность теперь уступила место неумеренной торопливости. Атака началась. Англичане продвигались в густых зарослях, где им было почти невозможно использовать свою артиллерию, тогда как противник занимал более удобные позиции и имел за собой обеспеченный, заранее укрепленный тыл. Взаимодействие английских частей было быстро нарушено, а единое управление боем потеряно. «Одна бригада теряла из вида другую, один полк — другой, соседний полк. В густых джунглях было почти невозможно сохранить боевой порядок. Сикхи буквально засыпали их картечью и дрались отчаянно»{94}.

Бой закончился к вечеру. Сикхи возвратились из джунглей к своим укрепленным позициям, однако это нельзя было рассматривать как проигрыш сражения, так как выдвижение сикхских частей в густые заросли носило чисто маневренный характер и имело целью затруднить наступление англичан. После сражения Дальхузи писал: «В результате мы захватили лишь 12 пушек, потеряв при этом три наших орудия и понеся ужасные потери: 2375 чел. убитых и раненых, из коих около 650 убитых. В 24-м королевскому полку 11 офицеров убито и 10 — ранено, и в прочих полках значительное количество. Мы одержали победу, ибо мы обратили противника в бегство, причинили ему огромные потери, захватили у него 12 орудий и остались хозяевами на поле сражения, но, повторяю: еще одна такая победа погубит нас»{95}.

Вскоре, однако, военная обстановка в Пенджабе резко изменилась в пользу англичан. В то время как происходили описанные выше действия на севере, генерал Уиш, дождавшись, наконец, подкрепления из Бомбея, готовился к решительному штурму Мультана. 22 января город был взят, Мульрадж капитулировал. Благодаря [81] этой победе южная группировка англичан получила возможность притти на помощь Гофу.

Но Шир Синг после битвы при Чиллианвала также успел соединиться с войсками Чатар Синга, пришедшими из Хазара. Он решил заставить Гофа принять новое сражение, прежде чем тот получит подкрепление с юга. 12 февраля сикхский отряд, обойдя правый фланг англичан, занял позиции вблизи реки Ченаб, вокруг укрепленного города Гуджерат{96}, в нескольких милях к северу от Вазирабада. Концентрация сикхских войск в этом районе, повидимому, имела своей целью перерезать коммуникации англичан с Лахором. Обойденная противником группировка Гофа поспешно отступила от Чиллианвала к Ченабу. Несколько дней спустя здесь произошло новое решающее сражение, выигранное англичанами опять же благодаря превосходству их артиллерии. Сикхи проявили и в этом бою замечательную стойкость и доблесть, но не смогли сопротивляться подавляющему огню 18 английских тяжелых и множества более мелких орудий.

Английский империалистический историк Индии Троттер вынужден был констатировать: «Сикхские пушкари героически сражались в течение почти трех часов. Когда, наконец, они уже не могли больше отвечать и две деревни на правом участке фронта были взяты штурмом нашей пехотой, — линии британской конницы, пехоты, артиллерии устремились вперед, чтобы довершить замешательство разбитого врага»{97}.

Это сражение решило судьбу войны. Остатки сикхских войск откатывались на северо-запад, преследуемые по пятам англичанами. Афганский отряд Дост Мохаммеда покинул своих союзников и поспешно направился через Хайберский перевал на родину. В начале марта англичанам сдался Шир Синг, за ним сложили оружие и прочие сикхские военачальники. 30 марта Дальхузи опубликовал манифест о низложении лахорского магараджи и о превращении Пенджаба в провинцию Англо-индийской империи.

Две агрессивные войны понадобились англичанам, чтобы покончить с государством сикхов — последним независимым государством Индии. В этих войнах англичане столкнулись с стойким противником, который во многих случаях превзошел их как по отваге, так и по военному мастерству. Как мы видели, конечная победа досталась англичанам нелегко, но победа эта была заранее предрешена целым рядом факторов. Главную роль в крушении сикхского государства сыграла антинародная предательская политика разложившейся феодальной верхушки, возглавляемой лахор-ским двором. Но дело, конечно, не только в этом. Измена сикхской верхушки лишь ускорила и облегчила неизбежный финал. Небольшое государство сикхов, окруженное с трех сторон английскими владениями, имея лишь ненадежных союзников-афганцев, не могло [82] долго сопротивляться англичанам, располагавшим людскими и материальными ресурсами почти всей Индии и опиравшимися на тогдашнюю технико-экономическую мощь британской метрополии. К тому же в тот период, т. е. во второй половине 40-х гг. XIX в., Англия не была связана какими-либо военными действиями ни в Азии, ни в Европе.

Присоединение Пенджаба открывало свободный путь для наступательного движения англичан в сторону Афганистана и Средней Азии.

Весной 1852 г. Дальхузи отправил вооруженную экспедицию в Бирму, мотивируя эту явную агрессию необходимостью охраны английских коммерсантов, якобы подвергавшихся притеснениям со стороны бирманских властей. Шеститысячный отряд, отправленный из Индии морем, высадился в начале апреля близ Рангуна и вскоре овладел городом, а к востоку от него — Мартабаном и Моульмейном; а еще некоторое время спустя англичане захватили Бассейн и Пегу. В декабре 1852 г. Дальхузи односторонним актом объявил о присоединении провинции Пегу к англо-индийским владениям. В письме, адресованном монарху Бирмы Пагану, генерал-губернатор угрожающе предупреждал, что если тот еще раз решится воевать с англичанами, то такая война приведет к «гибели и изгнанию вашему и всего вашего рода». Теперь вся береговая полоса Бирмы сплошь перешла в руки англичан.

В течение восьми лет своего правления (1848–1856 гг.) Дальхузи покончил с несколькими из индийских княжеств, которые хотя и находились в полной зависимости от англо-индийского правительства, но еше сохраняли кое-какие внешние признаки самостоятельности. Так, в центральной части Индии были аннексированы княжества Джанси и Нагпур, на юге — Карнатик, на севере — Ауд. Аннексия Ауда, осуществленная в 1856 г., лицемерно мотивировалась «заботами администрации о правах и интересах» населения Ауда, угнетавшегося деспотическим правительством навваба-визира. На самом же деле английские правящие круги меньше всего думали о благе индийцев, которых они сами грабили и эксплоатировали еще больше, чем местные феодальные раджи и наввабы. Они исходили исключительно из своих экономических и стратегических выгод, связанных с полным и окончательным подчинением всей долины Ганга.

Итак, в начале второй половины XIX в. длительный процесс покорения Индии был завершен. Вся огромная страна от Гималайского хребта до мыса Коморин, от пределов Афганистана до Индо-Китая — находилась под владычеством английских захватчиков.

Правда, и после этого на тронах многих индийских княжеств продолжали восседать индусские и мусульманские царьки, милостиво пощаженные завоевателями. Но теперь уже не могло быть речи о какой бы то ни было их политической самостоятельности. К. Маркс писал в 1857 г: «Завоеванием Синда и Пенджаба Англо-Индийская империя не только достигла своих естественных границ, но она стерла последние следы существования независимых индийских [83] государств. Все воинственные туземные племена были покорены, со всеми значительными внутренними столкновениями было покончено, и недавнее присоединение Ауда ясно показало, что остатки так называемых независимых индийских княжеств существуют лишь постольку, поскольку их еще терпят»{98}.

* * *

Усиление агрессивной колониальной политики Великобритании в 50-х гг. XIX в. привело к серьезным международным конфликтам. Самым важным из них был англо-русский, вылившийся в Крымскую войну. Цели Англии в этой войне несомненно выходили за пределы ближневосточной проблемы.

Британские правящие круги добивались не только подчинения Турции и установления английского контроля над Черноморским бассейном, но и стремились вытеснить Россию с Кавказа, преградить ей путь в Среднюю Азию, продвинуть английскую торговлю и английские стратегические базы к берегам Каспия. В английской консервативной газете «Морнинг Геральд» (от 6 декабря 1855 г.) откровенно заявлялось: «До тех пор пока мы не добьемся, чтобы Россия покинула свои закавказские провинции, не может быть безопасности для нашей Индийской империи».

Схема будущего мира, сочиненная Пальмерстоном, предусматривала отторжение от России Крыма, Грузии, юго-восточной части Кавказа, создание «черкесского государства» во главе с Шамилем, находившимся в вассальных отношениях к турецкому султану, а стало быть, подчиненным Великобритании.

Британское командование и британская разведка установили — и через турецких эмиссаров, и непосредственно — тесные связи с Шамилем. Англия поддерживала и вдохновляла реакционное шамилевское движение, в котором она видела полезное орудие своих агрессивных замыслов. Хотя во время Крымской войны английские вооруженные силы были сосредоточены главным образом на Крымском театре, все же английский флот выполнял и некоторые важные задания у Черноморского побережья Кавказа. В мае 1854 г. К. Маркс в одной из своих статей, посвященных обзору военных действий, отмечал: «Эскадра, под командой контр-адмирала Лайонса, должна также вступить в связь с черкесами, в особенности с вождем их Шамилем»{99}.

Наземные же операции в Закавказье, по английскому плану, возлагались на турецкую армию Омер-паши, которая вела наступление в Западной Грузии и Армении, во взаимодействии с отрядами Шамиля.

Как известно, среди некоторой части советских историков до недавнего времени был распространен грубо ошибочный взгляд на Шамиля, как на «народного вождя», а возглавлявшееся им мюри-дистское движение объявлялось «демократическим» и [84] «национально-освободительным». Эта порочная концепция, являющаяся одним из пережитков антимарксистской «школы Покровского», была разоблачена и отвергнута партией и советской научной общественностью в начале 1950 г. В Постановлении Комитета по Сталинским премиям в области литературы и искусства об отмене премии, ранее присужденной Гейдару Гуссейнову за его книгу «Из истории общественной и философской мысли в Азербайджане XIX века» говорилось: «Мюридизм ориентировался на Турцию и Англию и ставил своей задачей подчинение движения горцев, возглавляемого Шамилем, захватническим интересам Турции и Англии на Кавказе.

Идеализация мюридизма в книге Г. Гуссейнова по существу является отражением буржуазно-националистических колебаний и должна быть решительно осуждена».

Развернутая критика буржуазно-националистических и буржуазно-объективистских оценок мюридистского движения была дана в статье М. Д. Багирова, опубликованной в журнале «Большевик» (1950 г., № 13). Исходя из основных положений марксистско-ленинского понимания исторического процесса, т. Багиров подчеркнул, что в обстановке того времени, когда все передовые люди Кавказа и Закавказья стояли за сближение с Россией и великой прогрессивной русской культурой, движение, руководимое мусульманскими фанатиками, направленное не против царского самодержавия, а против русского народа, поощряемое и поддерживаемое турецким султаном и английской агентурой, носило ярко выраженный реакционный, антинародный характер.

«В арсенале колонизаторов, особенно англичан, не брезговавших никакими средствами в достижении своих целей, ислам занимал особое место, — пишет т. Багиров. — Они использовали ислам и различные его течения не только для организации массовых братоубийственных войн среди угнетённых колониальных народов, но и в борьбе со своими соперниками, в первую очередь против России. В этом отношении особо следует отметить использование мюридизма турками и стоявшими за их спиной англичанами»{100}.

Руками султанской Турции и ее вассала Шамиля правительство Пальмерстона стремилось вытеснить Россию с Кавказа и создать на берегах Каспия английский плацдарм.

В докладной записке по Главному штабу русской армии Н. Торнау писал: «Медлительность в действиях Омер-паши и нерешимость его, основанная на расчетах личных его выгод, — оградили пока еще Закавказский край от завладения врагами. Но отторжение края сего от России, уничтожение исключительного нашего права владения Каспийским морем, отнятие у нас средств непосредственных сношений со странами центральной Азии, — все эти обстоятельства слишком важны для английского правительства, в отношении индийских владений его, чтобы мы могли надеяться на неприведение в исполнение со стороны западных-держав предначертаний их. [85]

Для торговых выгод Англии необходимо было уничтожение преобладания России на Черном море; для устранения на будущие времена опасности индийским ее владениям необходимо: отбросить границы России на 1000 верст назад от границы Индии. Отторжение Закавказского края от России, водворение и укрепление английской власти на южном берегу Каспийского моря, — необходимо английскому правительству»{101}. Далее Торнау высказывает опасения насчет возможного вторжения англо-индийских войск в Персию и в результате этого присоединения персидского шаха к англо-франко-турецкой коалиции.

Итак, британские дипломаты и стратеги включали в систему обороны Индии не только Афганистан, Бухару, Хиву, Восточный Иран, Кашгарию, но также северо-западную часть Ирана, Кавказ, Малую Азию.

С подобным своеобразным толкованием понятия «безопасности» британских владений мы встречаемся не раз в истории внешней политики Англии. В конце XVIII — начале XIX вв. Уильям Питт считал, что линия обороны Великобритании проходит по Шельде и Маасу, после мировой войны 1914–1918 гг. английская дипломатия заявила, что подлинная граница Соединенного королевства находится на Рейне, а в наши дни бевины и Черчилли мечтают об отодвижении этой «границы» еще дальше па восток.

Вряд ли нужно доказывать, что такого рода политико-стратегические схемы продиктованы не оборонительными, а агрессивными, экспансионистскими стремлениями.

Еще накануне Крымской войны английские власти в Индии предприняли ряд дипломатических демаршей в Кабуле, чтобы обеспечить прочный союз с Дост Мохаммедом. В 1854 г. английский комиссар в Пешавере Эдварде советовал генерал-губернатору «установить доброжелательные отношения с Кабулом». Дальхузи горячо откликнулся на это предложение, подчеркнув особенное значение союза с Афганистаном, в связи с назревавшей тогда англорусской войной{102}.

В марте 1855 г. наследник кабульского эмира Сердар Гулям Хайдар-хан прибыл в Пешавер для переговоров, завершившихся подписанием договора. Дост Мохаммед торжественно обязался «быть другом друзей и врагом врагов достопочтенной Ост-Индской компании». Властитель Кабула пошел на союз с англичанами, надеясь, что это даст ему возможность завершить объединение афганских земель под своим скипетром и создать единое афганское государство. В частности, Дост Мохаммед рассчитывал на помощь англичан в борьбе против каджарских шахов Ирана, попрежнему претендовавших на Гератский оазис. Этот договор был явно направлен против России и Ирана.

Иранский шах Наср-эд-Дин испытывал возрастающую тревогу в связи с успехами Дост Мохаммеда. Опираясь на поддержку [86] России, Наср-эд-Дин-шах решил повторить попытку своего предшественника овладеть Гератом. В марте 1856 г. шахские войска появились под стенами города. Дост Мохаммед обратился за помощью к англичанам, которые, разумеется, воспользовались удобным случаем, чтобы вмешаться в афганско-персидскую распрю. Эмиру Кабула была предложена британская субсидия для ведения войны с Ираном. В октябре 1856 г. Герат капитулировал. Английское правительство, будучи уверенно в том, что Россия после крымского поражения не станет рисковать новым конфликтом, объявило Ирану войну. Отправленный из Бомбея семитысячный английский отряд в начале декабря 1856 г. высадился на острове Карраке (Харг) и на побережье Персидского залива, близ Бендер-Бушира. Бушир был занят легко и быстро. Все же англичане не решились развивать наступление против иранских войск, сосредоточившихся восточнее Бушира, в районе Кушаба. Имей они дело с более сильным противником, эта нерешительность могла бы им обойтись дорого. Но армия иранского шаха, плохо вооруженная, руководимая невежественными и бездарными командирами, была не способна предпринять эффективное контрнаступление. Ф. Энгельс писал об организации армии Ирана в этот период:

«Английские, французские, русские офицеры поочередно пытались организовать персидскую армию. Одна система сменяла другую, и каждая поочередно срывалась благодаря зависти, интригам, невежеству, жадности и подкупности восточных людей, которых эти системы должны были превратить в. европейских офицеров и солдат. Новой регулярной армии ни разу не представился случай испытать свою организацию и мощь на поле битвы. Все ее подвиги ограничивались несколькими походами против курдов, туркменов и афганцев, во время которых она служила ядром или резервом для многочисленной персидской иррегулярной кавалерии. Сражалась главным образом эта последняя; регулярные же отряды должны были действовать на неприятеля демонстративным эффектом своего по внешности страшного боевого порядка»{103}.

Шесть недель спустя в Бушир прибыло из Индии подкрепление, почти удвоившее силы английского десанта. Англичане продвинулись к Кушабу и выбили иранцев с занимаемых ими позиций, но затем отошли к побережью. Снова наступило затишье. В конце марта 1857 г. пятитысячный английский отряд был отправлен на судах к Моххамере, важному порту юго-западного Ирана, расположенному на реке Шат-эль-Араб{104}.

Моххамера оборонялась тринадцатитысячным иранским гарнизоном под командованием принца Ханлара и девятью артиллерийскими батареями, расположенными по обоим берегам реки. Шесть английских судов на рассвете 26 марта обстреляли форты и через час заставили замолчать береговые батареи; вслед за тем английские [87] транспорты, обстреливаемые только мушкетным огнем, высадили десант. Овладев батареями противника, английский отряд продвинулся к укрепленному лагерю иранцев, которые, даже не пытаясь вступить в бой, обратились в стремительное бегство, оставив англичанам 16 орудий, склады боеприпасов и снаряжения, палатки и т. п.

По приказу разгневанного шаха иранские офицеры, участвовавшие в обороне Моххамеры, были проведены на цепях, продетых в ноздри, сквозь строй, биты палками и заключены в тюрьму. Однако главный виновник позорного поражения принц Ханлар, давший шахскому визирю крупную взятку, не только избежал наказания, но, напротив, был награжден саблей и почетным халатом. Таковы были нравы при дворе каджарских деспотов.

В то время как на побережье Персидского залива происходили военные действия, в Париже шли мирные переговоры между представителями Англии и Ирана. Эти переговоры закончились еще в начале марта 1857 г. заключением мирного договора, который был ратифицирован два месяца спустя в Багдаде. Иранское правительство обязалось вывести свои войска из Герата, отказалось от всяких притязаний на Гератский оазис и согласилось, в случае возникновения каких-либо спорных вопросов с афганскими ханствами, прибегать к посредничеству британского правительства.

Все же англичанам не удалось добиться признания их особых прав и привилегий в зоне Персидского залива и пришлось эвакуировать все занятые британскими войсками пункты на иранской территории. Еще до окончания англо-иранской войны в начале января 1857 г. состоялось свидание эмира Кабула с английским главным комиссаром Пенджаба Джоном Лоуренсом. Встреча произошла близ Хайберского перевала. Вдоль пути следования Дост Мохам-меда были выстроены несколько отборных полков англо-индийской армии, численностью в 7 тыс. чел., с явным намерением продемонстрировать афганскому властителю мощь британских войск; В результате свидания англо-афганский договор 1855 г. был подтвержден. Кроме того, эмиру была назначена субсидия в размере 100 тыс. рупий ежемесячно и дано в виде подарка 4 тыс. мушкетов. Дост Мохаммед со своей стороны разрешил английским должностным лицам посещать определенные районы Афганистана в целях содействия ведению войны против Ирана, а также для проверки того, насколько рационально используется английская субсидия.

Война с Ираном, которую британские войска выиграли благодаря беспомощности и отсталости военной, экономической и политической системы каджарской монархии, и еще более союз с афганским эмиром способствовали консолидации позиций Англии на Среднем Востоке. [88]

Глава VI.
Индийское восстание 1857–1859 гг.

Казалось, никогда международное положение Великобритании и ее колониальная мощь не были столь прочными, как в начале 1857 г. Парижский мир ослабил Россию и утвердил британскую гегемонию на Ближнем Востоке. Деятельность Дальхузи привела к закреплению английской власти над всей Индией. В Иране и Афганистане, как мы видели, английское влияние стало преобладающим. В Китае англичане в союзе с французами начали в 1856 г. новую захватническую войну, одерживая легкие победы над слабыми, небоеспособными войсками феодально-бюрократической маньчжурской монархии.

Однако под покровом внешнего процветания назревал серьезнейший политический кризис.

В течение первого столетия британского владычества Индия испытала глубокие социально-экономические потрясения. Земельно-податные преобразования, осуществленные английскими властями в конце XVIII и начале XIX вв. привели к созданию крупной земельной собственности (система постоянного земиндарства) в Бенгалии, Бихаре и Ориссе и мелкой парцеллярной крестьянской аренды (системы райотвари) — в южных провинциях. Усиленный ввоз английских промышленных товаров подорвал основу индийского кустарного производства. Древняя индийская патриархальная сельская община, основанная на сочетании примитивного земледелия с ручным домашним ремеслом, рухнула. Миллионы крестьян и ремесленников были обречены на голод и нищету.

Разрушая старые устои индийского общества, английские колонизаторы не создали новых условий, могущих обеспечить Индии прогрессивное экономическое и культурное развитие. К. Маркс писал в 1853 г.:

«Гражданские войны, вторжения, завоевания, голод, — все эти сменяющие друг друга бедствия, какими бы сложными, бурными и разрушительными ни казались они для Индостана, затрагивали только его поверхность. Англия же подорвала самое основание индусского общества, не обнаружив до сих пор никаких попыток к его преобразованию. Потеря старого мира без приобретения нового сообщает современным бедствиям Индии трагический оттенок и [89] отрезает Индостан, управляемый Британией, от всех традиций и от всей прошлой истории»{105}.

Правда, в годы рравления Дальхузи были проведены некоторые экономические мероприятия (сооружение Гангского ирригационного канала, строительство первой железной дороги, почта и: телеграф и пр.). Эти крохоборческие, минимальные нововведения были необходимы английской буржуазии для облегчения и удешевления вывоза индийского сырья и ввоза в Индию английских фабрикатов. Трудящиеся массы Индии не извлекли выгод из этих ничтожных «благ цивилизации», рассчитанных лишь на самих англичан да еще на туземную эксплоататорскую верхушку. Более того, положение индийских крестьян, ремесленников и рабочих ухудшилось, так как именно эти классы несли основное бремя непрерывно возраставших налогов, податей и повинностей, за счет которых содержались бюрократический аппарат британской администрации и англо-индийская армия.

Некоторая часть индийской аристократии также пострадала ог британской политики. В результате проведения земельно-налоговой реформы в Бенгалии многие местные старинные аристократические роды разорились и были вытеснены новым слоем помещиков, вышедших из среды городского купечества, ростовщиков, спекулянтов, чиновников. Политика Дальхузи, бесцеремонно ликвидировавшая целый ряд индийских княжеств, лишившая многих туземных принцев их тронов, титулов, субсидий, нанесла немалый ущерб различным феодальным династиям. Наконец, после аннексии Ауда британская администрация значительно урезала права и владения местных крупных феодалов — «талукдаров».

Понятно, обиженные индийские феодалы вовсе не заботились об улучшении тяжкой участи порабощенного народа. Но мероприятия-британского правительства, затрагивавшие их собственные интересы, порождали и среди них недовольство.

Английские власти не ограничивались только административно-экономическими мерами, но пытались укрепить в Индии и свое идеологическое влияние. Были изданы законы, запрещавшие некоторые религиозные обычаи и ритуалы индуизма. Английские миссионеры при поддержке правительства вели проповедь христианства среди индусов и мусульман; создавались отдельные европейские школы и колледжи, где обучение индийских детей велось на английском языке. Кроме того, британская администрация обложила налогами земли, принадлежавшие индийскому духовенству. Такая политика, разумеется, вызывала известное раздражение среди индуистского и мусульманского духовенства. А духовенство в ту пору пользовалось огромным влиянием среди народа.

Итак, к средине 50-х гг. брожение широко распространилось в самых различных социальных слоях Индии.

Англо-индийская армия была главной опорой англичан в самой Индии, основным инструментом английской агрессивной политики в [90] сопредельных с ней странах. Эта армия, как уже указывалось выше, состояла из европейских и индийских войск, общей численностью в 280 тыс. чел., из них 45 тыс. было англичан{106}.

Таким образом, горсточка англичан господствовала над огромной страной при помощи вооруженных сил, состоявших почти на 5/6 из самих индийцев. В военно-административном отношении эти вооруженные силы были разделены на три главные группировки: бенгальскую, бомбейскую и мадрасскую. Бенгальская армия являлась самой крупной из них и предназначалась для выполнения более ответственных задач. Расквартированная на обширных пространствах Северной Индии от Бенгальского залива до афганской границы, она насчитывала около 150 тыс. чел., из них англичан было немногим больше 20 тыс.

Индийские части комплектовались попрежнему наемными солдатами — «сипаями». Костяк индийских войск составляла пехота. Так, например, на 155 батальонов индийской регулярной пехоты (по всем трем армиям) приходился лишь 21 полк регулярной кавалерии{107}. Впрочем, кроме регулярной конницы, существовали еще иррегулярные конные части, комплектовавшиеся преимущественно из жителей Ауда и северо-западных областей Индии, а после присоединения Пенджаба, — из сикхов, отличных, прирожденных кавалеристов.

Сипаи получали сравнительно приличное жалование деньгами и сверх того казенный паек и обмундирование. По словам Эдуарда Варенна, французского офицера, служившего в англо-индийской армии в начале 40-х гг. XIX в., сипай получал, находясь в гарнизоне, 17 франков, а во время похода 21 франк; из этой суммы он имел возможность систематически откладывать половину, а этого было достаточно, чтобы прокормить семью из пяти-шести человек. Понятно, что разоренные, постоянно голодавшие, индийские крестьяне и городские бедняки, прельстившись столь высокой по тогдашним понятиям платой, охотно нанимались на военную службу.

«Легкость рекрутирования здесь поразительна, она безгранична, — писал тот же Варенн. — Если бы понадобился миллион человек, его можно было бы набрать в шесть месяцев, без принудительной вербовки; достаточно было бы кликнуть клич на базарах. На каждом перекрестке, в каждом караван-сарае, в каждой лачуге, где приютилась беднота, найдется изрядное количество «омидваров» («людей надежды», как их с горькой иронией здесь именуют) — бедняков, потерявших все, что они имели, вплоть до орудий труда. Земледельцы, ткачи, безработные ремесленники сидят на корточках вдоль улиц, ожидая случая заработать на дневное пропитание для себя и своих семей. Вот вам волонтеры, которые на коленях будут умолять взять их на службу». [91]

Командные должности — не только в европейских, но и в индийских частях — замещались преимущественно англичанами. Были в армии офицерами и индусы и мусульмане, но они занимали подчиненное положение и были ограничены в правах. Дух жестокой расовой дискриминации господствовал в англо-индийской армии. Офицеры-индийцы не допускались к командованию в частях, где. находились солдаты англичане, да и в сипайских регулярных полках и батальонах высшие командные должности занимали англичане. В каждой роте сипаев обязательно был один английский офицер, наблюдавший за командирами-индийцами. Пределом продвижения по службе для индийского офицера был чин «субадара» (соответствующий английскому майору); ни полковником, ни генералом он стать не мог. Неравенство между английскими и индийскими офицерами ощущалось на каждом шагу: сплошь и рядом юнец-прапорщик англичанин заносчиво и пренебрежительно обращался с пожилым, заслуженным индийским субадаром.

Дальхузи рассказывал, что когда он впервые по прибытии в Индию пригласил к себе на бал нескольких индийских офицеров, то это новшество вызвало сильнейшее недовольство среди английского офицерства. Впрочем, в одном из своих писем Дальхузи отчетливо определил мотивы и границы своего «либерализма» в этом вопросе. «Я целиком разделяю мнение, что туземные офицеры не должны находиться на равной ноге с европейскими, — писал Дальхузи, — но я отрицаю, что это (т. е. приглашение в генерал-губернаторский дом. — Е. Ш.) означало уравнение их. Нельзя же под видом того, чтобы избегать уравнения с европейскими офицерами, низводить их до уровня сипаев. А их теперь фактически держат на уровне сипаев... Я поднимаю этих людей в глазах войск, которыми они предназначены командовать. Я поднимаю их в их собственных глазах, я оказываю им любезность и привязываю к правительству, которому они служат, но я отнюдь не ставлю их на одинаковый уровень с европейцами»{108}.

Естественно, что подобное обращение с индийскими командными кадрами не способствовало симпатиям офицеров-индийцев к англичанам. Тем не менее сипайские войска, находившиеся в более привилегированном положении, чем народ, лойяльно служил» британскому правительству. Но с течением времени брожение проникло и в их среду. И характерно, что именно сипаи бенгальской армии, эта главная опора правительства, явились застрельщиками антибританского восстания. «Восстание в Индии, — указывал К. Маркс, — начали не измученные англичанами, униженные, ограбленные до нитки райоты{109}, а одетые, сытые, выхоленные, избалованные англичанами сипаи»{110}. [92]

Как ни старались британские власти отколоть подачками в льготами местные войска от народа, сделать их своим послушным, слепым орудием, этого добиться не удалось. Сипаи были все же тесно связаны с городским и сельским населением, подвергавшимся угнетению и эксплоатации, и находились под сильным влиянием мусульманского и брахманистского духовенства. Немало повлияло на сипаев и поражение, понесенное англичанами в англо-афганской войне 1838–1842 гг., а также отдельные неудачи и тяготы сикхских войн.

Эти настроения еще больше усилились во время Крымской войны. Вопреки стараниям властей и прессы, тенденциозно освещавших ход военных действий, в Индии узнавали о героической обороне русскими войсками Севастополя, о затруднениях англофранцузской армии в Крыму. Французский консул в Калькутте де-Вальбезен сообщал, что вести «о неудачах англичан в Крыму не замедлили усилить брожение умов, разжечь страсти, ненависть, надежды низложенных династий. Дворцовые архивы Дели свидетельствуют о том, что Мохаммед-шах Богадур{111} во время осады Севастополя отправил секретную миссию к персидскому шаху с просьбой о помощи против англичан»{112}. Эдвардс в своих «Воспоминаниях» писал: «Не только армия, но и население, наблюдая за чрезмерным уменьшением контингентов королевских войск в Индии, пришли к убеждению, что военные ресурсы маленького, далекого острова (т. е, Великобритании. — Е. Ш.) истощены в результате тяжелой Крымской войны»{113}.

Признаки опасного брожения в сипайских частях наблюдались и прежде. Летом 1849 г., вскоре после окончания войны с сикхами, произошел мятеж местных войск (около 30 батальонов), расквартированных в Пенджабе и на северо-западной границе. Поводом для возмущения явилось распоряжение правительства об отмене обычной надбавки к солдатскому жалованью, в связи с окончанием пенджабской войны. Дело, правда, ограничилось лишь пассивным неповиновением и не дошло до насильственных действий и кровопролития; тем не менее это происшествие встревожило английское командование.

Тогдашний главнокомандующий англо-индийской армией Чарльз Нэпир указывал, что «возмущение сипаев — самая ужасная опасность, угрожающая нашей Индийской империи». Особенно опасным представлялся мятеж в частях, стоявших в пограничном с Афганистаном районе Равалпинди, окруженном воинственными горными племенами. Найденные в сипайских казармах листовки, написанные на языке «индустани», указывали на то, что здесь действовала какая-то конспиративная антибританская организация.

Волнения вскоре были подавлены Нэпиром. [93]

В конце 1856 г. и начале 1857 г. английское командование констатировало участившиеся случаи «нарушения дисциплины» в различных гарнизонах Бенгалии, Ауда, в районе Дели и Агары. Среди сипаев существовало крепкое единство и спайка; отчасти это объяснялось тем, что значительное количество их было навербовано из одной области — Ауда, а также тем, что большинство солдат-индусов принадлежало к двум высшим кастам (брамины, кшатрии). К. Маркс отмечал, что «За последние несколько лет организация сипайской армии значительно ухудшилась; в ней было 40 000 солдат из Ауда, связанных между собой кастовым и национальным единством; армия жила единой жизнью: если начальство оскорбляло какой-нибудь один полк, это воспринималось как обида всеми остальными...»{114}.

До англичан доходили сведения о существовании в Ауде тайного комитета заговорщиков, однако раскрыть этот заговор не удалось. Лишь один из наиболее активных его деятелей стал известен английским властям. Это был некий Ахмедулла, известный под прозвищем Моулеви{115}, родом из Файзабада (Ауд), человек незаурядных способностей, мужественный и предприимчивый. Вскоре после аннексии Ауда Моулеви отправился странствовать по северным областям Индии, побывал в Агре, Дели, Мируте, Патне, Калькутте, где установил связи с различными общественными кругами. По возвращении в Ауд в апреле 1857 г. он начал распространять среди местных войск и населения листовки с призывами к восстанию. Через некоторое время Моулеви был арестован в Лукноу. Военный суд приговорил его к смертной казни, но, прежде чем приговор был приведен в исполнение, вспыхнуло восстание сипаев. Воспользовавшись замешательством английских властей, Моулеви бежал из тюрьмы и присоединился к повстанцам.

Несомненно, этот комитет не был единственным. Во многих городах долины Ганга действовали тайные мусульманские и индусские организации. Между ними, повидимому, существовали связи, но вряд ли эти связи носили организованный и систематический характер. Единого же центра, руководящего всей подпольной работой, не было, да в условиях Индии того времени и быть не могло.

* * *

В начале 1857 г. на вооружение индийской армии поступили ружья с патронами нового образца. Эти патроны изготовлялись на оружейном заводе в Дум-дум (предместье Калькутты); там же солдат обучали обращению с новым оружием. Вскоре среди сипаев распространился слух, что, якобы патроны смазаны свиным и коровьим салом. Как известно, в те времена солдат, заряжая ружье, сперва надкусывал патрон. Корова, по брахманистским верованиям, считается священным животным, и убой коров у индусов запрещен. Агитаторы разъясняли сипаям-индусам, что, заставляя их [94] надкусывать патрон, смазанный говяжьим жиром, англичане намеренно толкают их на святотатство; что же касается сипаев-мусульман, то для них якобы предназначаются патроны, смазанные свиным салом, до которого правоверному мусульманину и дотронуться нельзя. Итак, нововведение было истолковано сипайской массой как сознательное оскорбление религиозных чувств индийских солдат англичанами. Слухи быстро облетели всю бенгальскую армию, а также население долины Ганга. Это и была та искра, которая привела к взрыву.

Английское командование не вполне отдавало себе отчет в серьезности положения. Оно считало, что суровая расправа с несколькими зачинщиками мятежа быстро усмирит вышедших из повиновения сипаев.

13 марта 1857 г. в Бархампуре и Барракпуре (Бенгалия) вспыхнул мятеж сипаев 1.9-го и 34-го пехотных полков. Мятеж был быстро подавлен, оба полка расформированы, а зачинщик барракпурского инцидента сипай Мангал-Панда, застреливший троих англичан, в том числе английского сержанта, повешен. Однако, вопреки оптимистическим ожиданиям английского командования, расправа не только не содействовала успокоению, но произвела как раз обратное действие.

10 мая в Мируте, расположенном на берегу Джумны, сипаи 11-го и 20-го пехотных полков и 3-го полка легкой кавалерии перебили офицеров-англичан, освободили из тюрьмы своих товарищей, заключенных за нарушение дисциплины, и затем, покинув Мирут, устремились к Дели. Бунт вспыхнул стихийно, без всякого организованного руководства. В составе местного гарнизона имелись значительные по численности английские части: 6-й гвардейский драгунский полк, части конной и полевой артиллерии и стрелковый батальон. Но начальник гарнизона генерал Хьюитт проявил полную растерянность; повстанцы беспрепятственно вышли из Мирута.

«При изучении этих событий, — писал К. Маркс в одной из своих статей, посвященных сипайскому восстанию, — всякого поражает поведение английского командира в Мируте; его запоздалое появление на поле битвы еще менее понятно, чем вялость, с которой он преследовал мятежников. Так как Дели расположен на правом берегу Джумны, а Мирут на левом — и оба берега соединены только одним мостом у Дели, — то ничего не могло быть легче, как отрезать отступление бежавшим»{116}.

В самом Дели англичане успели взорвать оружейные склады, чтобы они не достались восставшим. Но спастись им не удалось. При приближении мирутских сипаев к Дели восстали сипайские части местного гарнизона, к которым присоединилось население города. Все англичане, за исключением немногих, успевших удрать, были перебиты.

Захват Дели повстанцами имел большое политическое значение. Это была старинная столица империи Великих Моголов, да и сам [95] отпрыск этой, некстда могущественной мусульманской династии, продолжал жить здесь в качестве английского заложника. Как уже указывалось, он, а особенно его сыновья не теряли надежды на реставрацию своего престола. Теперь, казалось, наступил момент, когда эта мечта могла осуществиться.

Повстанческое войско состояло из индусов и мусульман. Но в Дели наибольшим влиянием пользовались мусульманская знать и мусульманское духовенство. Мохаммед Багадур-шах был провозглашен императором. Конечно, такое руководство не было способно успешно решить задачу освобождения Индии. Реставрация деспотической феодально-мусульманской династии, запятнавшей себя жестокими притеснениями и грабежом народных масс, отдавшей сто лет назад страну иноземным захватчикам, меньше всего отвечала интересам индийского народа. Тем не менее восстание-сипаев в Мируте и Дели было знаменательным событием. Это была первая в истории британского владычества в Индии попытка объединенной борьбы индусских и мусульманских масс против общего врага — чужеземных поработителей. Следует также иметь в виду, что военный бунт сипаев был лишь началом широкого народно-освободительного движения в Индии.

«Это первый случай в истории, — отмечал тогда К. Маркс, — что сипайские полки перебили своих европейских офицеров; что мусульмане и индусы, забыв взаимную неприязнь, объединились против своих общих господ; что «волнения, начавшись среди индусов, привели к возведению на трон в Дели магометанского императора»; что восстание не ограничилось небольшим количеством местностей и что, наконец, восстание в англо-индийской армии совпало с проявлением общего недовольства против английского господства со стороны великих азиатских народов, ибо восстание бенгальской армии, вне всякого сомнения, тесно связано с персидской и китайской войнами»{117}.

Войны, о которых упоминает здесь К. Маркс, это: англо-иранская война 1856–1857 гг. из-за Герата, вторая опиумная война, ведшаяся англо-французской коалицией в 1856–1858 гг. против Китая. Сюда же следует добавить широкое народное движение тайпинов в Китае. Совпадение было далеко не случайным. Агрессивная колониальная политика западноевропейских держав — главным образом Англии — вызвала ответное движение в странах Востока.

Из района Дели восстание перекинулось на другие города Северной Индии. Мятежи сипаев вспыхнули в Агре, Аллахабаде, Канпуре, Лукноу, Бенаресе. Особенно широкие размеры приняло движение в Ауде. Здесь во главе восстания стал Нана-Саиб, приемный сын последнего маратского пешвы, живший невдалеке от Канпура. Лишенный лордом Дальхузи сана и пенсии, он стал ярым врагом англичан и был одним из главных руководителей заговорщической организации в Ауде. [96]

Мятеж сипаев в Канпуре начался 6 июня 1857 г. Начальник местного гарнизона Хью Уиллер, заблаговременно укрепивший Канпурскую цитадель, перевел туда всех англичан с их семьями. Восставшие сипаи осадили цитадель. Англичане держались около двадцати дней, а затем повели переговоры с Нана-Саибом, соглашаясь сдать крепость при условии, что им будет предоставлена возможность покинуть город и отправиться в Калькутту. Нана-Саиб дал согласие. Но, когда англичане уселись в баркасы и готовились к отплытию вниз по Гангу, с берега был открыт огонь. Уце-цела только одна лодка, остальные погибли.

Британская печать, воспользовавшись этим случаем, стала вопить о «неслыханных жестокостях» повстанцев, стремясь, очевидно, очернить индийский народ в глазах европейского буржуазного общественного мнения. Однако поведение сипаев было лишь неизбежным проявлением гнева народных масс, которые в течение целого столетия подвергались угнетению, насилиям и грабежам британских властей. «Жестокости, совершенные возмутившимися сипаями, — писал К. Маркс, — действительно ужасны, отвратительны, невыразимы — таковы как это бывает только в войнах гражданских, национальных, расовых и особенно религиозных...»

Однако Маркс отмечает, что когда подобные же свирепые расправы учинялись в Европе реакционными силами над революционным народом, то так называемая «порядочная Англия» одобряла и приветствовала их. «Как ни гнусно поведение сипаев, — продолжал К. Маркс, — оно представляет лишь концентрированное отражение поведения самой же Англии в Индии не только в период основания этой Восточной империи, но даже в последние десятилетия ее долгого и ничем не нарушаемого управления ею»{118}.

Нана-Саиб провозгласил себя пешвой и торжественно объявил о восстановлении Маратской державы. Это вызвало недовольство среди сипаев-мусульман. Канпурские сипаи настаивали на немедленном походе к Дели с тем, чтобы объединиться с тамошними повстанческими силами. Однако Нана-Саиб понимал, что в этом случае его руководящее положение будет утеряно и ему придется подчиниться главенству мусульман, поэтому он противился выступлению из Канпура.

В Лукноу, поблизости от Канпура, также произошел мятеж. Английский резидент Генри Лоуренс с отрядом охранных войск и немногочисленной группой живших в городе англичан укрылся на территории британской резиденции. 30 июня на рассвете он попытался атаковать силы повстанцев, приближавшихся к городу. Лоуренс выступил с небольшим отрядом, состоявшим из 300 английских пехотинцев, 230 сипаев (не присоединившихся к повстанцам), небольшого количества всадников и десяти пушек. В стычке с сипаями на Файзабадской дороге английский отряд был разбит, его остатки отступили в свое убежище, которое вскоре было блокировано [97] повстанцами. Разрывом бомбы, попавшей в помещение резиденции, Лоуренс был убит. Все же английский гарнизон продолжал сопротивляться и продержался до ноября, когда на выручку ему, наконец, пришел отряд генерала Коллина Кемпбелла.

Итак, восстание распространилось почти по всей долине Ганга. Но британское командование, уже оправившееся от паники первых дней, начало активно готовиться к контрнаступлению.

Международная политическая обстановка затрудняла борьбу с повстанцами. Еще давали себя знать последствия изнурительной Крымской войны. Продолжались военные действия в Китае. Английское правительство опасалось, что англо-иранская война может осложниться серьезным конфликтом с Россией. Конечно, Россия, как ни была она ослаблена Крымским поражением, все же могла бы, используя критическое положение англичан в Индии, предпринять военную демонстрацию в Афганистане, которую предлагали незадолго перед этими событиями некоторые русские военные деятели. И то, что даже в такой, весьма благоприятный момент этого не было сделано, убедительно свидетельствует об отсутствии в Петербурге каких-либо намерений предпринять вторжение в Индию. Нельзя забывать о том, что, несмотря на англо-русское соперничество на Востоке, царское правительство отнюдь не стремилось поддерживать борьбу народных масс Индии против английского господства; такая поддержка противоречила бы политическим принципам русского самодержавия, которое само угнетало многочисленные народы своей империи.

Так или иначе, но правительство Великобритании было вынуждено накапливать войсковые резервы и военные материалы, предназначенные для различных театров войны, и потому не могло быстро предоставить генерал-губернатору Индии значительных подкреплений. Все же в распоряжении Каннинга имелись довольно значительные ресурсы.

Калькутта — столица Британской Индии — осталась незатронутой восстанием; она стала главной базой для проведения операций против повстанцев. Властям Бомбейского и Мадрасского президентств также удалось предупредить восстание. Контингенты бомбейской и мадрасской армий морем перебрасывались в Калькутту и оттуда направлялись в районы, занятые повстанцами.

Другой важной базой англичан был Пенджаб. В первые дни восстания английское командование испытывало величайшую тревогу за судьбу этой новоприобретенной провинции. Прошло только восемь лет со времени последней сикхской войны, героические бои недавнего прошлого еще не изгладились из памяти порабощенных сикхов. Казалось, мощное антибританское движение должно неминуемо найти поддержку в Пенджабе; тревога англичан была тем более понятной, что по соседству находилась пограничная полоса, населенная храбрыми и свободолюбивыми горцами. Однако вопреки ожиданиям Пенджаб не примкнул к восстанию. Это объясняется различными причинами. [98]

Сикхское движение родилось и окрепло в борьбе с мусульманской тиранией Великих Моголов. Реставрация этой империи, провозглашенная восставшими сипаями в Дели, не могла встретить сочувствия среди пенджабских сикхов.

Некоторую роль сыграла и более осторожная, чем в других частях Индии, политика английской администрации в Пенджабе. Англичане не решились сразу произвести здесь болезненную ломку патриархальной сельской общины. Поэтому пенджабское крестьянство, еще не вкусившее в то время всех «прелестей» британского хозяйничания, было настроено относительно мирно. Что касается феодально-землевладельческой местной знати, то она, не потерпев такого ущерба, как старинные земиндарские роды в Бенгалии, или «талукдары» Ауда, соблюдала лойяльность. К тому же в Пенджабе стояли более многочисленные английские гарнизоны. Сомнительные части из местных жителей были здесь быстро изолированы и разоружены, а европейские войска приведены в боевую готовность.

Наконец, известную роль сыграл заключенный незадолго до сипайского восстания союз англичан с афганским эмиром. Дост Мохаммед в этот затруднительный для англичан момент не нарушил своих обязательств.

Но все же главная причина создавшегося в Пенджабе положения заключалась в пассивности сикхов.

Сохранение спокойствия в Пенджабе дало возможность британскому командованию перебросить отсюда часть войск в районы военных действий. Некоторые сикхские вожди со своими отрядами даже пришли на помощь англичанам. Впрочем, так поступили не одни лишь сикхи. Вождь гурков Непала Дженг Багадур также выступил со своим войском против сипаев. Раджи Центральной и Южной Индии: Синдия (Гвалиор), Гаэквар Бароды, раджа Бенареса, низам хайдарабадский также поспешили заверить генерал-губернатора в своей неизменной верности. Аристократические верхи индусов и мусульман облегчили поработителям Индии задачу подавления национально-освободительной борьбы индийского народа.

Тем не менее восстание ширилось и росло. К сипаям присоединялись партизанские отряды крестьян и горожан. К сожалению, их действия не были надлежащим образом координированы: единого руководства у повстанцев не существовало.

* * *

Главная стратегическая задача английского командования состояла в том, чтобы захватить Дели, который стал политическим центром всего повстанческого движения.

Наступление на Дели должно было вестись английскими войсками под командованием генерала Ансона, сосредоточенными в Амбалла. В составе этих войск находились три пехотных и один кавалерийский европейские полки, один местный полк и две конно-артиллерийские части. В одном переходе от Дели к ним должен [99] был присоединиться отряд, направлявшийся из Мирута. Однако Ансон вскоре умер, его заменил Генри Бернард, прежде занимавший должность начальника штаба британских войск в Крыму.

5 июня колонна Бернарда достигла Алипура в десяти милях от Дели, где остановилась в ожидании мирутского отряда. На следующий день сюда прибыла осадная артиллерия, а 7 июня подошла мирутская группировка во главе с бригадиром Уильсоном. После соединения у Бернарда оказалось немногим больше 3 тыс. англичан (600 кавалеристов и 2400 пехотинцев и некоторое количество артиллеристов); кроме того, в составе колонны был один батальон гурков и остатки сипайской пехоты. Его артиллерия состояла из 22 полевых и 24 осадных орудий (восемь 18-фунтовых пушек, четыре 8-дюймовых и двенадцать 5,5-дюймовых мортир){119}.

8 июня англичане начали осаду Дели. Повстанцы оказали ожеченное сопротивление. Военные действия на этом участке затянулись надолго.

В замечательных статьях К. Маркса и Ф. Энгельса, посвященных истории сипайского восстания, особенное внимание уделяется операциям под Дели. К. Маркс и Ф. Энгельс подчеркивают пороки английской тактики, грубые ошибки бездарного английского командования. Так, в октябре 1857 г. Ф. Энгельс писал:

«Приковав свою главную подвижную группу к Дели, англичане не связали этим неприятеля, но парализовали свои собственные гарнизоны. Однако, помимо этой основной ошибки у Дели, трудно найти в военных летописях что-либо подобное тому тупоумию, которое руководило операциями указанных гарнизонов, действовавших самостоятельно, не считаясь друг с другом, без высшего руководства, — гарнизонов, действовавших не как части единой армии, а скорее как части отдельных и даже враждебных народов»{120}.

Осада была предпринята с явно недостаточными силами (около 4 тыс. чел.). Осадная артиллерия англичан была незначительна и низкого качества.

По свидетельству английских офицеров, эти устарелые орудия были вовсе непригодны для обстрела большого укрепленного города. И действительно, Дели был херошо укреплен английскими инженерами незадолго до восстания. Его стены, высотой в 24 фута, были окружены рвом, имевшим 25 футов в ширину и около 20 футов в глубину. На крепостных стенах имелось 114 тяжелых и 60 полевых орудий. Повстанческие силы, оборонявшие город, насчитывали около 40 тыс. сипаев — кадровых солдат, обученных английскими офицерами, среди них было немало артиллеристов. Что касается боеприпасов, то в распоряжении повстанцев были делийские военные склады, считавшиеся одними из самых больших в Индии. Наконец, важным и главным преимуществом сипаев являлось то, что они опирались на поддержку большинства населения города и его окрестностей. [100]

Англичане заняли позиции к северо-западу от Дели с таким расчетом, чтобы держать в своих руках коммуникации с Пенджабом, единственной областью Индии, из которой к ним могли подойти подкрепления, так как сообщение с Калькуттой и южными провинциями было перерезано. Позиции были заняты на высотах, доминирующих над городом на 50–60 футов, и занимали по фронту около 2,5 мили. Правый (южный) фланг англичан находился в тысяче ярдов от так называемых Кабульских ворот (на северо-западном участке городской стены), а левый опирался на реку Джумну, в 2 милях к северу от Дели. Наступление англичан планировалось главным образом против северной, северо-западной и в меньшей степени западной окраин города, где были расположены Кашмирские, Кабульские и Лахорские ворота.

Первые попытки наступления на город были отбиты. Несмотря на то, что в течение июня к англичанам прибывали значительные подкрепления из Пенджаба, которые увеличили их численность до 7 тыс. чел., британское командование все же не решалось предпринять генеральный штурм. В то же время сипаи провели ряд энергичных контратак, направленных против левого и правого флангов английских войск.

В английской прессе того времени, а также в сочинениях многих английских военных историков осада Дели нередко сравнивалась с осадой Севастополя. Конечно, это делалось с определенным умыслом: англичанам было выгодно преувеличивать силу сопротивления защитников Дели, чтобы таким образом оправдать свою медлительность и неудачи. Но подобное сравнение ровным счетом ни на чем не основано. Ф. Энгельс писал:

«Если сравнивать Дели с Севастополем, то придется, конечно, признать, что сипаи — не чета русским, что ни одна из их вылазок против британского расположения не может и отдаленно сравниться с Инкерманом... и что, как ни храбро в большинстве случаев сражался каждый сипай и каждая рота в отдельности, их батальоны — не говоря уже о бригадах и дивизиях — оставались без руководства; поэтому у них согласованность действий не шла дальше роты и вовсе отсутствовала военная наука, без которой в настоящее время армия является беспомощной, а защита города безнадежной»{121}.

Защитникам Дели нехватало четкой военной организации, дисциплины, единого авторитетного руководства; у них почти не было образованных офицеров. Среди повстанческих командиров проис ходили раздоры. Все эти обстоятельства и предрешили участь осажденного города.

7 августа в английский лагерь прибыла колонна войск из Пенджаба, во главе с Джоном Никольсоном. Ожидалось еще прибытие новых батарей осадной артиллерии из Фирузпура. Повстанцы, узнав об этом, 24 августа направили колонну сипаев из Дели к западу, чтобы перехватить английский артиллерийский обоз. Однако [101] Никольсон с отрядом в 1600 чел. пехоты, 450 всадников и 16 пушек первый атаковал противника. Сипаи были разбиты и, понеся значительные потери, отступили.

Все ожидавшиеся английские подкрепления к 6 сентября прибыли к месту назначения. Несмотря на это, общая численность войск всех родов, остававшихся в строю, достигала всего 8748 чел., так как потери убитыми, ранеными, умершими от болезней за три месяца были весьма значительны. Количество больных солдат и офицеров, содержавшихся в полевых госпиталях на 7 сентября, составляло 2977 чел.{122}.

Тем не менее английское командование, подстегиваемое из Калькутты, должно было торопиться со взятием Дели. 14 сентября, после трехдневной артиллерийской подготовки, начался, наконец, штурм Дели.

Англичане наступали четырьмя колоннами. Первая колонна под командованием Джона Никольсона, состоявшая из трех пехотных полков общей численностью в 1000 чел., штурмовала брешь на северном фасе, близ Кашмирских ворот; вторая — во главе с бригадиром Джонсом (850 чел.) штурмовала так называемый Водяной бастион; третья колонна полковника Кемпбелла (950 чел.) должна была прорваться через Кашмирские ворота; четвертая — майора Рида (860 чел.), поддерживаемая кашмирским контингентом, действовала на правом фланге с задачей овладеть Кабульскими воротами. Действия последней колонны носили вспомогательный характер и должны были содействовать наступлению трех первых колонн на левом фланге. Кроме того, была сформирована пятая колонна, оставленная в резерве.

Сипаи оказывали стойкое сопротивление и упорно оборонялись. Они успешно отбили атаку четвертой колонны и, нанеся ей огромные потери, отбросили в исходное положение. Это, естественно, затрудняло англичанам наступление на главном направлении. Тем не менее три первые английские колонны проникли в намеченных пунктах внутрь города и с боями продолжали продвигаться к центру. Главной целью их являлся дворец, в котором, как предполагалось, находился Багадур-шах со своими сыновьями. Бои на улицах, базарах и площадях длились шесть дней; сипаи сражались с невероятным ожесточением, однако ввиду отсутствия единого тактического плана и координации действий их сопротивление не могло увенчаться успехом. Дели пал.

Потери англичан убитыми и ранеными составили 67 офицеров и более тысячи солдат. Среди убитых при штурме был и командир пенджабского отряда бригадный генерал Джон Никольсон. Багадур-шах с женой укрылись в мавзолее Гумаюна, в окрестностях Дели. Туда был отправлен английский отряд во главе с офицером Ходсоном, который вскоре доставил престарелого шаха во дворец. Затем Ходсон разыскал и арестовал двух сыновей и внука [102] Багадур-шаха, скрывавшихся неподалеку от города. По дороге в Дели арестованные были вероломно убиты Ходсоном.

Английский историк, участник этих событий Маллесон так описывает этот эпизод, характерный для нравов британского колониального офицерства: «Ходсон поскакал в сопровождении сотни вооруженных солдат и, разыскав их (т. е. принцев. — Е. Ш.), убедил их сдаться ему; он разоружил многочисленную свиту, сложил отобранное оружье на телеги, принцев посадил на туземную «акка», — и эта длинная кавалькада направилась к Лахорским воротам. Они уже благополучно проехали пять шестых пути, как вдруг Ходсон, под предлогом, что обезоруженная толпа (т. е. свита. — Е. Ш.) слишком напирает на солдат, остановил повозки, приказал принцам сойти на землю, раздел их и затем собственноручно пристрелил. Это было совершенно ненужное кровопролитие, так как принцев можно было доставить с такой же легкостью, как и царя»{123}.

В январе 1858 г. Багадур-шах предстал перед английским военным судом; он был приговорен к пожизненному заключению и выслан в Бирму, где и умер в 1862 г. Так, англичане, постоянно кичившиеся своим «уважением к традициям», бесцеремонно обошлись с потомком Акбара и Ауренгзеба. Затем начались кровавые расправы с пленными повстанцами и мирными жителями города.

Покончив с Дели — этим важнейшим центром восстания, британское командование обратило главное внимание на Ауд, где английские войска на протяжении трех месяцев вели тяжелые, но безуспешные бои.

В августе 1857 г. главнокомандующим британскими войсками в Индии был назначен генерал Коллин Кемпбелл, участник Крымской кампании. Он энергично начал готовиться к походу в Ауд. Оружейные заводы в Косси.пуре (предместье Калькутты) отливали новые пушки и производили множество патронов, в Аллахабаде была создана специальная фабрика по изготовлению походных палаток. В сентябре и октябре в Калькутту прибыли подкрепления из метрополии; часть этих войск предназначалась к отправке на китайский театр военных действий, но по просьбе Каннинга и Кемпбелла была оставлена в Индии. В начале ноября Кемпбелл прибыл в Канпур с пятидесятитысячным войском, состоявшим главным образом из англичан, меньшую часть составляли сикхи. Кембелл имел при себе сильную по тому времени полевую, осадную и морскую артиллерию. Ф. Энгельс в одном из своих обзоров военных действий в Индии отметил, что: «...наличие в этом отряде в большем числе европейского элемента и то обстоятельство, что его туземная часть состояла из самой воинственной народности Индии — сикхов, придавали ему внутреннюю крепость и спайку, гораздо более высокие, чем это обычно встречается в англо-индийских армиях»{124}. [103]

Кемпбелл выступил по направлению к Лукноу, оставив в Канпуре небольшой отряд Уиндхэма. В результате успешных действий Кемпбеллу удалось освободить гарнизон резиденции в Лукноу, который в течение пяти месяцев был блокирован сипаями. Но в это же время пришло известие о том, что отряд Уиндхэма разбит повстанцами. Боясь оказаться отрезанным от своей базы, Кемпбелл поспешно отступил к Канпуру. Положение англичан в этом районе было восстановлено, но Лукноу остался у повстанцев. Во главе повстанческих отрядов находились Моулеви, Нана-Саиб и уцелевший сын Великого Могола Фируз-шах. Военные действия в Ауде затянулись на всю зиму 1857/58 г.

Борьба в этой части Индии приобретает все более определенные черты народного движения; уже не взбунтовавшиеся сипайские части составляют его главную боевую силу, а партизанские отряды крестьян, ремесленников и городской бедноты. Среди вождей восстания особенно выдвинулся мужественный и талантливый полководец Тантиа-Топи. Честный искренний патриот, он опирался на народные массы и пользовался их доверием и любовью.

Перерастание военного бунта в широкое освободительное движение народных масс значительно повысило силу сопротивления повстанцев; однако это обстоятельство напугало феодальную аристократию, высшее духовенство, купцов и ростовщиков, вначале примкнувших к восстанию. Разброд в лагере повстанцев усилился. Англичане не замедлили воспользоваться выгодной для них ситуацией. Пообещав индусским и мусульманским князькам неприкосновенность тронов и титулов, английское правительство сумело перетянуть индийские феодальные верхи на свою сторону.

Весной 1858 г. Коллин Кемпбелл, получивший новые подкрепления, возобновил наступление на Лукноу. Значительный отряд гурков Непала во главе с Дженг Багадуром прибыл на помощь Кемпбеллу. 14 марта 1858 г. после ожесточенного штурма Лукноу был взят. Победители увенчали свой успех кровавыми расправами и безудержным грабежом. Не только простые солдаты, но и офицеры грабили дворцы, жилища, храмы, набивая свои походные сумки монетой, золотыми украшениями, драгоценными камнями.

Ф. Энгельс с возмущением писал: «Грабеж, насилие, убийство — вещи, которые всюду совершенно изгнаны из армии, — являются издавна установленной привилегией, узаконенным правом британского солдата... Разграбление Лукноу в 1858 г. остается вечным позором для британской армии»{125}.

Успех штурма и здесь был обусловлен слабостью обороны города. Укрепления, сооруженные повстанцами, были даже для того времени необычайно примитивными. Если с фронта позиции сипаев были защищены парапетами, бойницами, стенами, всевозможными заграждениями, то с флангов и тыла они оставались совершенно обнаженными. Связи и взаимодействия между отдельными [104] участками обороны не существовало, наблюдение за противником было поставлено из рук вон плохо.

Падение Лукноу, который после потери Дели был главной базой повстанцев, явилось для них тяжелым ударом. Тем не менее борьба продолжалась в некоторых районах Ауда, в Рохильканде, в западном Бихаре. Повстанческим вождям удалось ускользнуть из Лукноу и добраться до Барели (Рохильканд). В их числе были Нана-Саиб, Моулеви, Фируз-шах и аудская «бегум»{126}. Они попытались создать здесь новый очаг сопротивления, но разброд и падение дисциплины в рядах повстанцев обрекли эти попытки на неудачу.

В начале мая 1858 г. англичане овладели Барели. В стычке погиб Моулеви; другие предводители восставших рассеялись по разным направлениям. Восстание в Северной Индии было в основном подавлено, если не считать мелких отрядов повстанческого войска, еще продолжавших партизанские действия в некоторых районах.

Зато движение перекинулось на Центральную Индию (Джанси, Гвалиор). Здесь во главе восставших находилась Лакшми-бай, вдова правителя небольшого маратского княжества Джанси. Она была одной из тех, кого Дальхузи лишил трона и титула. Еще в июне 1857 г. Лакшми-бай возглавила восстание сипайских частей, расквартированных в ее бывших владениях, и провозгласила себя «рани» (княгиней) Джанси. Подобно Нана-Саибу, Лакшми-бай присоединилась к восстанию, движимая чувством личной обиды и мести. И едва ли ей можно приписывать более высокие идейные мотивы. Тем не менее эта женщина проявила незаурядную доблесть и военные способности.

В марте 1858 г. отряд Хью Роуза вступил на территорию Джанси. По призыву рани на помощь ей подходил отступавший из Ауда Тантиа-Топи. Численность его войск составляла около 20 тыс. чел. Но своевременно предпринятая Роузом атака заставила Тантиа-Топи отступить. Помешав таким образом соединению Тантиа с войсками рани, Роуз утром 3 апреля начал штурм города Джанси (столицы княжества). После ожесточенного боя, длившегося сутки, 4 апреля город был -взят. Заполучить в свои руки Лакшми-бай англичанам не удалось. Видя, что город отрезан, она до рассвета успела скрыться с горсточкой преданных ей воинов и слуг. При штурме Джанси погибло около 5 тыс. его доблестных защитников Лакшми-бай присоединилась к Тантиа-Топи. В течение месяца им удалось сформировать из остатков своих войск относительно крупный отряд и закрепиться в лесах, садах и селениях в районе Кальпи. Однако англичане, уже ликвидировавшие все главные очаги восстания на севере, имели возможность сосредоточить на джансийском участке значительные силы. Английский отряд, преследовавший повстанцев, окружил их позиции в Кальпи. 23 мая был произведен штурм. Повстанческие войска были разбиты, но все же часть их во главе с Тантиа-Топи и Лакшми-бай прорвалась [105] на запад, в Гвалиор. Маратский магараджа Синдия, царствовавший в Гвалиоре, был верным вассалом англичан; рассчитывать на его поддержку не приходилось. Но при приближении повстанческого отряда войска Синдия взбунтовались и присоединились к повстанцам. Магараджа еле успел сбежать из своей резиденции и приютиться под крылышком своих английских хозяев. К. Маркс в своих выписках отметил:

«2 июня молодого Синдию (верного пса англичан) после упорного боя прогнали из Гвалиора его же собственные войска, и он, спасая шкуру, бежал в Агру»{127}.

18 июня на высотах Лашкар, близ Гвалиора, произошло решающее сражение между английскими войсками и повстанческим отрядом. Лакшми-бай, верхом на коне дралась в рядах своих воинов. Сраженная пулей и сабельным ударом, она пала геройской смертью на поле битвы. Англичане заняли Гвалиор и, разумеется, вернул» престол своему агенту магарадже Синдия.

Тантиа-Топи уцелел и на этот раз. Снова храбрый военачальник прорвался через неприятельское кольцо и увел с собой несколько тысяч верных ему бойцов. Он направился в Раджпутану. рассчитывая получить помощь от воинственных раджпутов, этих «индусских рыцарей». И действительно, здесь Тантиа-Топи обрел нового союзника Ман Синга, одного из мелких феодальных раджей. Обиженный властителем Гвалиора, отобравшим часть его владений, Ман Синг давно ждал случая, чтобы отомстить своему врагу и его покровителям — англичанам.

Тем временем британские войска завершили ликвидацию остатков повстанческих отрядов в Ауде и прочих местностях Северной Индии. К концу 1858 г. эта операция была закончена. Нана-Саибу удалось скрыться в горах. Дальнейшая судьба его осталась неизвестной; существуют предположения, что он нашел убежище где-то в Непале.

Теперь оставалось покончить с Тантиа-Топи. Это оказалось нелегким делом; повстанческий вождь искусно владел тактикой партизанской борьбы и, пользуясь помощью местного населения, оставался недосягаемым для своих преследователей.

Однако над ним нависала угроза. В ноябре 1858 г. к англичанам перебежал один из ближайших помощников Тантиа-Топи, навваб Бенда; его примеру последовали и некоторые другие повстанческие предводители. Ман Синг пока оставался верен своему союзнику, но именно он-то впоследствии и оказался главным предателем. 2 апреля 1859 г. Ман Синг явился в лагерь англичан и, выговорив себе и своей семье безопасность и почетное обращение, изъявил покорность. Две недели спустя, по указаниям Ман Синга, было обнаружено убежище Тантиа-Топи в джунглях, близ Сипри. Он был схвачен и приговорен к повешению. Тантиа принял приговор спокойно, и его смерть была достойна его славной жизни. [106] Двухлетняя освободительная борьба индийского народа против британских поработителей прекратилась.

Как мы видели, британская армия отнюдь не проявила в этой войне блестящих качеств, тем не менее она явно превосходила противника по количеству и качеству вооружения, в материальных ресурсах, в организации и управлении войсками. Английское командование обнаружило, как и в предыдущих войнах, весьма посредственные познания и способности в области военного искусства. Все же английские генералы и офицеры имели тот элементарный опыт в области стратегии, тактики, фортификации и пр., которым повстанческие командиры не обладали. Наконец, английская армия обладала централизованным военным руководством, координировавшим действия войск на различных театрах войны, не говоря уже о едином управлении войсками на отдельном театре военных действий. У сипаев же это важнейшее условие, обязательное для всякой армии, отсутствовало.

Однако эти чисто военные моменты были лишь неизбежным следствием более важных, социально-политических причин. В те времена в Индии не было еще ни национальной промышленной буржуазии, ни индустриального пролетариата. Основными движущими силами восстания 1857–1858 гг. являлись: крестьянство и отчасти городской плебс; руководящая же роль большей частью принадлежала феодально-клерикальным группировкам. Поэтому восстание не могло подняться до уровня подлинного национально-революционного движения. Феодальная аристократия и духовенство, пытавшиеся реставрировать — одни мусульманскую империю Великих Моголов, другие индусскую монархию Маратов, — тянули народные массы вспять, к средневековью, добиваясь восстановления феодальных форм эксплоатации, отживших реакционных порядков, изуверских религиозных идей, институтов, бытовых обычаев.

Мы видели, что в рядах повстанцев нашлись честные отважные вожди, искренне воодушевленные мечтой об освобождении родной страны от ига чужеземцев. Но таких оказалось немного. Большинство предводителей исходило из корыстных эгоистических соображений и потому с легкостью предавало шедший за ними народ. Разлагаемое национальными, религиозными, кастовыми, групповыми распрями, восстание не смогло превратиться в объединенную борьбу всех народов Индии за независимость.

При всем этом восстание имело огромное историческое значение. Вопреки ложной концепции, преобладающей в английской буржуазной историографии, оно было не чисто военным бунтом сипаев, но широким народным движением, порожденным британской колониальной системой. Это признавал даже такой матерый представитель английской агрессивной политики, как Дизраэли, заявивший в 1857 г. с трибуны палаты общин, что «нынешние беспорядки в Индии являются не простым военным мятежом, а национальным восстанием, в котором сипаи играют лишь роль орудия»{128}. [107]

Впервые кичливые британцы почувствовали грозную силу гнева порабощенного ими народа; пережитый ими тогда страх запомнился надолго. Не забыли об этом великом восстании и народы Индии. Из поколения в поколение передавалась славная память о героических боях 1857–1958 гг., о подвигах лучших народных вождей и самоотверженных бойцов. Уроки и традиции Сипайского восстания сыграли немалую роль в развитии общеиндийского национально-освободительного движения. Они вдохновляли индусов и мусульман на продолжение борьбы против британских угнетателей, призывали их к преодолению братоубийственной розни, к тесному сплочению во имя независимости своей родины.

Подавив восстание, английские власти приступили к зверским репрессиям. Пленных повстанцев, а заодно с ними мирных индийских крестьян и горожан вешали, пытали, расстреливали, привязывая к жерлам пушек. Целые селения и городские кварталы сметались с лица земли. Зато аристократические круги, причастные к движению, не только не понесли кары, но были обласканы и осыпаны милостями.

Система англо-индийской администрации была реорганизована. Принятый английским парламентом 2 августа 1858 г. «Акт об улучшении управления Индией» ликвидировал Ост-Индскую компанию, которая фактически уже давно утратила свое былое значение, и присоединил Индию к владениям британской короны. Вместо прежнего Контрольного Совета в Лондоне, осуществлявшего верховное управление индийскими делами, учреждалось специальное Министерство по делам Индии. Генерал-губернатор Индии получил титул вице-короля. Все вооруженные силы в Индии, состоявшие до этих пор на службе Ост-Индской компании, были переведены на коронную службу. По плану, разработанному специальной комиссией, соотношение между «туземным» и английским контингентами войск было установлено 2 : 1 в Верхней Индии и 3 : 1 в остальных областях.

Однако перевод армии на коронную службу, условия которой были менее выгодны и более суровы, чем служба у компании, вызвал ропот и недовольство среди английских солдат. Летом 1859 г. во многих частях имели место случаи неповиновения командирам, а в Барампуре 5-й европейский бенгальский полк поднял открытый мятеж. Возмущение удалось быстро локализовать, но эти инциденты обнаружили ненадежность и тех европейских войск, которые до сих пор считались незыблемой опорой англо-индийского правительства. Было решено коренным образом реорганизовать вооруженные силы в Индии. Англо-индийская армия, которую до этого предполагалось сохранить в качестве особой автономной единицы, была слита с английской армией метрополии. Ее европейский контингент в 1876 г. составил 76 тыс. чел., а индийский — 120 тыс. чел. (в том числе 131 пехотный батальон и 36 кавалерийских полков).

Индийские части бенгальской армии также подверглись радикальному преобразованию; отныне они стали комплектоваться преимущественно сикхами, гурками и патанами, оказавшими значительные услуги англичанам при подавлении восстания. Сипайские войска теперь имели в своем составе только пехоту, кавалерию и несколько [108] саперных батальонов, индийские артиллерийские части были упразднены. Некоторые функции, прежде выполнявшиеся сипаями, например охрана казначейств, судов, тюрем, конвоирование арестованных и пр., были переданы в ведение расширившейся и реорганизованной полиции. Многие старые офицеры индийской службы были уволены и заменены новыми.

Индийский флот, прежде существовавший на правах самостоятельной эскадры, был расформирован. Его суда и часть личного состава были включены в состав английского флота, которому поручалась оборона морских подступов к Индии.

Преобразования индийской административной системы и реорганизация вооруженных сил, проведенные после восстания 1857–1858 гг., имели своей целью закрепить и упрочить британское владычество над Индией и создать наиболее благоприятные условия для колониальной эксплоатации индийского народа английской буржуазией.

Сипайское восстание открыло собой новый этап британской колониальной политики в Индии. С этих пор складывается прочный союз между английской колониальной администрацией, с одной стороны, и феодально-аристократической верхушкой индийского общества — с другой. Купленные подачками и привилегиями, индусские и мусульманские князьки, крупные землевладельцы и высшее духовенство становятся опорой британского колониального режима; они активно помогают англичанам подавлять народно-освободительные движения, притеснять и эксплоатировать трудящиеся массы Индии. В то же время английская администрация прилагает все усилия к тому, чтобы разжечь распри между индусами и мусульманами и таким образом сорвать или, по крайней мере, затормозить развитие общенародной освободительной борьбы в Индии.

Однако несмотря на то, что первое крупное индийское национальное восстание закончилось трагическим поражением, оно все же нанесло немалый ущерб военной и финансовой мощи англо-индийского правительства и значительно подорвало его международный политический престиж. В течение последующих десяти-пятнадцати лет англичане были вынуждены несколько ослабить свою экспансионистскую политику по отношению к Афганистану, Ирану, среднеазиатским ханствам и заняться главным образом укреплением британской военной и административной организации в Индии, обнаружившей в 1857–1859 гг. свою явную слабость.

Серьезные задачи стояли перед англо-индийским командованием в северо-западной пограничной полосе Индии, населенной воинственными свободолюбивыми афганскими племенами, не подчинявшимися фактически англичанам и ведшими против них почти непрекращавшуюся партизанскую борьбу. Эти обстоятельства создали благоприятные условия для успешного продвижения России в глубь Средней Азии в 60-х гг. XIX в. [109]

Глава VII.
Среднеазиатский вопрос в 60–70-х гг. XIX в.

Успешное продвижение России в глубь Средней Азии в 60-х гг. привело к новому серьезному обострению англо-русских отношений. Британская дипломатия и высшие военные круги, энергично поддерживаемые консервативной прессой в Англии, а особенно в Индии, с новыми силами принялись пропагандировать избитую версию о русских планах вторжения в Индию.

Известный венгерский путешественник востоковед Арминий Вамбери, тесно связанный с английскими консервативными кругами и британской разведкой, доказывал в своих сочинениях, что Туркестан это лишь первый этап русской экспансии, главной целью которой является Индия. «Желал бы я встретить политика, — писал Вамбери, — который осмелился бы утверждать, что Россия, однажды овладев Туркестаном, будет в состоянии устоять против соблазна продвинуться дальше, в Афганистан или Северную Индию, где, как говорят, политические интриги всегда найдут плодоносную почву»{129}.

В 1868 г. английский военный теоретик Генри Роулинсон, «специалист» по делам Среднего Востока, выступил с нашумевшим меморандумом по вопросу о «противодействии продвижению России в Средней Азии». По мнению Роулинсона, русскими в самое ближайшее время готовилось наступление на британские владения в Индии. Продвижение русских войск в Средней Азии он сравнивает с операциями по «заложению параллелей против осаждаемой крепости». Первая параллель, которую он именует «линией наблюдения», была якобы заложена в 40-х гг. в направлении от Каспийского моря через Оренбург и сибирские степи к Иртышу. Вторая линия — «линия демонстрации» — должна пройти от Красноводска к Хиве и оттуда по Аму-Дарье к Памиру. Наконец, третья параллель в направлении Астрабад, Герат, Кандагар, Кабул даст России «ключ к воротам Индии»{130}.

Пять лет спустя, во время похода русских войск на Хиву (1873 г.), Роулинсон в своем докладе в Лондонском королевском обществе развил эти положения, указав, что если Россия утвердится на юго-восточном берегу Каспия, растянет линию укреплений вдоль Атреха, а с другой стороны овладеет Хивой, то в ее [110] руках окажется «тот путь, по которому победители центральной Азии делали свои нашествия на равнины Индии»{131}.

Предположения эти были голословными и носили явно тенденциозный пропагандистский характер.

Экспансия России в Средней Азии была следствием хорошо известных нам социально-экономических и внешнеполитических причин. Это, во-первых, потребность в среднеазиатских рынках и сырье быстро развивающейся после крестьянской реформы 1861 г. русской капиталистической промышленности, во-вторых, стремление установить русский контроль над ханствами и племенами Средней Азии, которые находились значительно ближе к Каспийскому морю, Южному Уралу и нижнему Поволжью, нежели к британским владениям в Индии, и имели чрезвычайно важное значение для торговли России и для обороны ее жизненных центров; это, наконец, дипломатические соображения, т. е. попытка добиться уступок со стороны Англии на главном для России направлении — ближневосточном.

Политика царизма на Востоке носила агрессивный, захватнический характер и определялась интересами эксплоататорских классов России — помещиков и капиталистов. Однако, несомненно, что царское правительство даже в этот период быстрого продвижения в Средней Азии ставило себе ограниченные, реально выполнимые задачи.

Накануне и во время Крымской войны в России появилось несколько проектов, посвященных проблемам Среднего Востока. Авторы этих проектов, видные военные деятели того времени: Чихачев, Торнау, Бларамберг, Хрулев и др., считали целесообразным организовать внушительную военную демонстрацию в Средней Азии. О формах, размерах и назначении такой демонстрации высказывались различные мнения. Так, например, Хрулев в своей записке, поданной военному министру в начале 1856 г., прямо предлагает поход тридцатитысячного русского отряда с юго-восточного берега Каспийского моря на Герат, Кандагар и далее — на Индию{132}.

Напротив, Бларамберг (его проект также датирован 1856 г.) полагает, что «завоевание самой Индии — химера, о коей нечего и думать», и советует ограничиться пока отправкой в Афганистан посла, в сопровождении внушительного конвоя из двух пехотных батальонов, шести казачьих сотен, конной батареи и нескольких ракетных станков. Лишь впоследствии, по его мнению, можно будет предпринять демонстрацию к индийской границе, силами персидской армии, реорганизованной и обученной русскими офицерами. «Сохраняя каким бы то ни было образом влияние над этой страной [111] (т. е. Афганистаном. — Е. Ш.), — писал Бларамберг, — мы постоянно бы держали над Индией меч Дамокла, так что может быть и восточный вопрос принял бы совсем другой оборот»{133}.

Приблизительно аналогичное предложение выдвинул Чихачев, еще накануне войны. По мнению Чихачева, в случае войны с Англией, следует двинуть русскую колонну, численностью в 4–5 тыс. чел. из Астрабада на Герат, Кандагар. «Не предрешая сейчас успеха этого вторжения, — говорилось в его записке, — я сохраняю непоколебимое убеждение на протяжении уже более 15 лет, что оно имеет величайшее значение в случае серьезной войны с Англией. Осмеливаюсь утверждать, что оно повлияет на английскую политику и на действия английского флота на Черном и Балтийском морях, — несравненно сильнее, чем подкрепление в 30 тыс. чел. на берегах Дуная и чем многочисленные винтовые суда в Кронштадте или Севастополе»{134}.

Проект Торнау значительно более осторожен и скромен. В нем не упоминалось о каком-либо походе не только в Индию, но и в Афганистан, автор его предлагал лишь принять срочные меры по укреплению русских позиций на Каспии и, в частности, помимо существующих укрепленных баз (Баку и Новопетровск), соорудить новую крепость на туркменcко-иранской границе, между реками Гюрген и Кара-су. Эта крепость, которую Торнау именует «Ах-кале»{135} явилась бы ценным дополнением к системе обороны Каспийского моря, основы которой были заложены еще в начале 40-х гг., когда в Астрабадском заливе было создано русское крейсерство, а на острове Ашур-Ада оборудована русская военно-морская станция.

Торнау справедливо подчеркивал важность проходящих через Каспийское море коммуникаций, связывающих Центральную Россию с Закавказьем. Он настаивал на усилении русской Каспийской военной флотилии, которая не должна ограничивать свои функции охраной русских берегов, рыбных промыслов и торгового судоходства от туркменских набегов, а должна также обладать «силой, способной противодействовать всяким покушениям, с какой бы стороны ни было, к увеличению и укреплению власти на Каспийском море, как через постройку судов, так и через возведение крепостей приморских или близ моря»{136}.

Помимо этих непосредственных целей, проект Торнау намечал и более обширные задачи. Он предусматривал, что создание русской укрепленной базы в прикаспийском районе Туркмении окажет сильнейшее влияние на англо-индийское правительство. «Одним действием этим Россия приобретет нравственное влияние на Афганистан-и на разноплеменные царства в Туркестане. Последствия сего влияния будут ощутительны и в Индии. Английское правительство не решится тогда отправить значительное число войск своих из [112] Индии в Персию; оно будет нуждаться во всех силах своих для противоборства внутренним волнениям, которые легко возбудятся при одной мысли о приближении русских войск к границам Индии»{137}.

Итак, все авторы приведенных нами записок 50-х гг. прошлого столетия рассматривали среднеазиатский театр как подсобный по отношению к главному — черноморско-ближневосточному, а предполагаемое продвижение в сторону афгано-индийской границы только как демонстрацию. Кроме того, в этих проектах подчеркивались и некоторые другие обстоятельства, требующие от России принятия энергичных военных мер в Средней Азии. Важнейшими из них были: оборона подступов к Каспийскому морю и содействие развитию русской торговли с Ираном и среднеазиатскими ханствами.

Ни один из авторов, за исключением С. А. Хрулева, не ставил вопроса о прямом походе на Индию. Впрочем, и Хрулев рекомендовал этот поход главным образом в качестве ответного мероприятия, при помощи которого можно повлиять на враждебную России политику британского правительства на Ближнем Востоке.

Заметим, что все эти проекты были отклонены царским правительством. Военное министерство указало на их нереальность, поскольку предложенные авторами мероприятия «требуют длительной многолетней подготовки»{138}.

Следует отметить, что некоторые видные британские военные и политические деятели того времени не разделяли антирусского психоза, разжигавшегося консервативной печатью. К ним принадлежал, например, Джон Лоуренс, занимавший во второй половине 60-х гг. (1864–1869) пост вице-короля Индии. Лоуренс считал, что опасность русского наступления на Индию чрезмерно преувеличена, и предлагал уладить противоречия между обеими державами мирным, дипломатическим путем.

Его преемник лорд Мэйо, прибывший в Индию в начале 1869 г., на первых порах также разделял эту точку зрения. Он полагал, «что если обе державы смогут отбросить в сторону взаимное недоверие и подозрительность, то не будет никаких оснований для того, чтобы интересы России в Азии постоянно сталкивались с нашими».

Однако это трезвое, примирительное направление в восточной политике Великобритании не смогло одержать верх над твердолобой агрессивной группировкой. Начиная с 70-х гг. XIX в. колониальная экспансия капиталистических держав в Азии и Африке приобрела весьма интенсивный характер. Раздел мира шел к концу. Соперничество между европейскими государствами обострялось. Успешное продвижение России в Средней Азии и на Дальнем Востоке, активная колониальная политика Франции в Северной Африке и Индо-Китае внушали сильнейшее беспокойство правящим кругам Великобритании. Руководители британской политики стремились во что бы то ни стало сохранить за собой колониальную гегемонию. [113]

К тому же тревожное положение, создавшееся внутри Индии в 60-х гг., когда в стране разразился катастрофический голодный мор, который повлек за собой серьезные народные волнения, побуждало англичан к возобновлению агрессивной политики по отношению к сопредельным странам.

Английские генералы и колониальные чиновники считали, что успешный исход новых захватнических авантюр способен упрочить британское господство в Индии и поднять британский престиж среди всех народов Востока. Исходя из этих соображений, англоиндийское правительство переходит от так называемой «политики закрытой границы» («close border policy»), осуществлявшейся в 50–60 гг. XIX в., к «наступательной политике» («forward policy») на Среднем Востоке.

Влиятельные круги в Англии и особенно в Индии повели кампанию против Джона Лоуренса и, в конце концов, добились его отставки. Русский посол в Лондоне Бруннов в феврале 1869 г. писал, что «система бездействия, которой придерживался вице-король Индии сэр Джон Лоуренс в своей политике по отношению к странам, расположенным за пределами управляемой им территории, приходит к концу. Эту систему, не пользующуюся популярностью не только в Калькутте, но и в Англии, теперь признано необходимым пересмотреть»{139}.

Характерно, что сторонники агрессивного, антирусского направления, беспрестанно трубившие о русском походе на Индию, и сами не верили в его реальность. Тот же Генри Роулинсон в 1873 г. в одном из своих докладов допустил многозначительную обмолвку, признав, что «Россия пока еще далека от планов вторжения в Индию». Приблизительно в том же духе высказывались и многие другие английские военные теоретики.

Итак, не опасения мнимого русского вторжения в Индию определяли собой английскую политику на Среднем Востоке, а чисто экспансионистские стремления. Это явствует из цитированного меморандума Генри Роулинсона, который под предлогом обороны Индии настаивал на укреплении английского «влияния и могущества в Персии и Афганистане». Предлагая ввести английские войска в Афганистан, Роулинсон утверждал, что «вмешательство в дела Афганистана сделалось в настоящее время долгом».

Политическое положение в Афганистане в этот период действительно было весьма выгодным для английских специалистов по части уженья рыбы в мутной воде.

После смерти Дост Мохаммеда в 1863 г. началась междоусобная борьба за престол. В 1868 г. сын покойного эмира Шир Али-хан одержал верх над своими противниками и провозгласил себя властелином всего Афганистана. Но положение нового эмира еще не было достаточно прочным, его главный соперник Абдуррахман-хан спасся бегством и нашел убежище в русском Туркестане; да и [114] вожди окраинных племен далеко еще не были окончательно покорены. Шир Али-хан был непрочь обзавестись сильным покровителем. Это было своевременно учтено англо-индийским правительством. В марте 1869 г. Мэйо пригласил эмира встретиться с ним на территории Индии. Свидание состоялось в Амбалла, где эмир был встречен подчеркнуто торжественно и пышно. Результаты переговоров несколько разочаровали Шир Али-хана. Мэйо заверил афганского правителя в том, что окажет ему помощь деньгами, оружием и снаряжением, но уклонился от заключения формального договора. Все же связь была налажена. Англо-индийское правительство стало смотреть на афганского эмира, как на своего вассала.

Осенью 1869 г. в Петербург для переговоров с русским правительством по среднеазиатским делам был командирован чиновник англо-индийской администрации Дуглас Форсайт. Основным вопросом переговоров являлось соглашение о размежевании обеих держав и об установлении некой нейтральной территории (буфера) между их сферами влияния. Еще в начале 1869 г., т. е. до прибытия Форсайта, русское правительство предложило считать такой нейтральной территорией весь Афганистан и соглашалось взять на себя обязательство не вмешиваться в его внутренние дела. Однако британская сторона не удовлетворилась этим и потребовала «значительно расширить пределы означенной территории на север»{140}, иными словами, в сторону Бухары и туркменских земель. Твердая позиция русского правительства заставила английского уполномоченного пойти на некоторые уступки.

В результате переговоров между Форсайтом и русским военным министром Милютиным были установлены следующие принципы соглашения по афганскому вопросу: «1) Пределом Афганистана считаются те местности, которыми в настоящее время Шир Али-хан действительно владеет. Англия употребит все зависящие от нее средства для того, чтобы не дозволить ему расширять своих границ к северу. 2) Со своей стороны Россия использует свое влияние, чтобы воспрепятствовать Бухаре расширяться за счет Афганистана. 3) Если бы впоследствии Россия была вынуждена действовать враждебно против Бухары и, вопреки своему желанию, заняла бы все это ханство или часть его, — она не предпримет завоеваний в направлении Афганистана, а Англия со своей стороны не допустит афганского властителя тревожить своих северных соседей»{141}.

Однако директор Азиатского департамента Министерства иностранных дел, сообщая русскому послу в Лондоне об этом соглашении, предусмотрительно заметил: «Мы не станем льстить себя слишком большими надеждами в этом отношении»{142}. [115]

В начале 1873 г. завершились длительные переговоры между Россией и Англией по вопросу о северной границе Афганистана. Россия согласилась признать власть афганского эмира над Бадах-шаном, Ваханом и Афганским Туркестаном. Это была крупная ошибка царской дипломатии. Земли, населенные узбеками и таджиками, чрезвычайно важные в стратегическом отношении, были добровольно отданы Афганистану, и стало быть, легко могли очутиться под английским контролем.

Недоверчивое отношение к обязательствам британской дипломатии оказалось вполне оправданным. Англичане отнюдь не собирались на деле считать, Афганистан нейтральным. Они снабжали Шир Али-хана современным вооружением, в частности, скорострельными ружьями и горной артиллерией, предоставили ему своих офицеров-инструкторов, даже пытались учредить английские военные посты на афганской стороне Хайберского прохода{144}.

Англичане не оставили своих захватнических замыслов и в отношении прочих государств Среднего Востока, находившихся, по англо-русскому соглашению, вне сферы британского влияния. Центры подрывной деятельности английской агентуры находились не только в Индии, Афганистане, Иране; одним из важнейших таких центров являлся Константинополь. Интересные сведения по этому вопросу приведены в донесениях Н. П. Игнатьева, состоявшего с 1864 по 1877 гг. русским послом в Турции. В январе 1869 г. Игнатьев доносил об отправке британским правительством в Бухару турецкого панисламиста Суави-Эффенди в качестве английского шпиона и агитатора. «На него возложено, как уверяют, тайное поручение, — писал Игнатьев, — с одной стороны, доставлять в Англию сведения о положении дел в Средней Азии, а с другой — направлять умы тамошних населений (так в подлиннике. — Е. Ш.) в смысле, конечно, нам враждебном»{145}.

В донесениях, относящихся к последующим годам, приводились многочисленные факты, характеризующие совместные действия английской агентуры и тесно связанных с ней младотурецких кругов по пропаганде враждебных России настроений в различных среднеазиатских ханствах. В январе 1873 г. Игнатьев сообщил о пребывании в Константинополе бухарского посланника Мирзы Хисаметдина Мирахура и о его сношениях с лидерами младотурецкой организации (в том числе самым крупным из них Мидхат-пашой), которые использовали бухарского дипломата в качестве проводника панисламистской пропаганды. Если вспомнить о тесных связях младотурок и в частности Мидхата с англичанами, то становится очевидным, что их деятельность в Средней Азии была весьма выгодной для Англии.

«На первых порах, — писал Игнатьев, — турецкая литературная пропаганда, конечно, ограничится препровождением сочинений, подходящих под уровень духовного и нравственного развития бухарцев. [116] Но истинная цель ее, разумеется, приучать бухарских фанатиков к излияниям здешней мусульманской и западной печати. «Юная Турция», равно и английские агенты надеются мало-помалу возбудить враждебные к нам чувства в Средней Азии, пользуясь местным неудовольствием. Нет сомнений в том, что англо-турецким пропагандистам легко удастся со временем нарушить внутреннее спокойствие страны и даже поколебать власть бухарского эмира и кокандского хана, ежели они не подчиняются их влияниям»{146}.

В другом своем донесении, относящемся к июню 1873 г., Игнатьев обращал внимание на усиленную политическую обработку дипломатических представителей среднеазиатских ханств вКонстантинополе младотурками и англичанами под флагом «культурного» общения. «Представители этих государств в Константинополе часто собираются у бывшего министра народного образования Ахмед Вефика-эффенди, который, под предлогом подготовки словаря турецко-персидских диалектов, занимается всем, что относится к Средней Азии. А так как известно, что политические взгляды Ахмед Вефика проникнуты симпатией к Англии, то можно легко разгадать, в каком смысле обсуждаются интересы Средней Азии на этих собраниях. Установлены сношения с Вамбери и различными английскими путешественниками... и пытаются убедить мусульман в том, что Великобритания истинная защитница исламизма и что в этом отношении между интересами англичан и интересами Турции существует глубокая солидарность»{147}.

Особенное внимание в этот период английская агентура уделяла Кашгарии. Страна эта, на юге и юго-западе примыкающая к Кашмиру и Афганистану, а на северо-западе к русским владениям в Туркестане (Киргизия), представляла существенный интерес и для России, и для Англии. Завоеванная китайцами в 1760 г. Кашгария вошла в состав Маньчжуро-Китайской империи и была включена в ее окраинную северо-западную провинцию Синь-Цзян. Сто лет спустя мощное восстание местного мусульманского населения привело к временному освобождению Кашгарии от китайского владычества; в 1868 г. здесь было образовано самостоятельное мусульманское государство, во главе которого стал феодальный предводитель Якуб-бек, провозгласивший себя эмиром и принявший почетный титул «аталык гази»{148}.

В декабре 1868 г. в Кашгарию прибыл английский разведчик Шоу, через два года за ним последовал уже известный нам Дуглас Форсайт. Английский историк Боулджер указывал на живейший интерес, проявленный в начале 70-х гг. англо-индийскими властями [117] к установлению прочных связей с новым кашгарским правителем: «Для нашей торговли открылся новый путь. Восточный Туркестан, помимо всего прочего, мог стать удобными воротами к рынкам Бухары и Кульджи. В наиболее близком соседстве с нами можно было бы возродить нефритовые промыслы Хотана, и одна только шерсть Татарии, пользующаяся старинной славой, составила бы важную статью торговли. Да и манчестерские и индийские товары имели широкие возможности сбыта в густо населенных районах Яркенда и Кашгара»{149}.

Однако виды англичан в Кашгарии далеко не ограничивались только экономическими интересами. По сведениям Игнатьева (полученным от кашгарского посла, прибывшего в 1873 г. в Константинополь), англичане, помимо официальных дипломатических представителей, отправили в Кашгарию своего секретного агента, грека по национальности, который под видом купца объехал всю страну, а затем исчез; позже выяснилось, что это был чиновник калькуттской полиции{150}. Тот же кашгарский посол подробно рассказал Игнатьеву о намерениях англо-индийского правительства соорудить в горной местности между Кашмиром и Яркендом свои станции, со складами продовольствия и фуража, которые якобы должны были облегчить караванный транспорт, но фактически имели военное назначение. Англичане снабжали кашгарского аталыка оружием и предоставляли ему из офицерского состава индийской армии строевых командиров, военных инженеров, телеграфистов, полицейских инструкторов и др., стремясь подчинить своему контролю вооруженные силы и административный аппарат Кашгарии{151}.

Одновременно англичане весьма энергично действовали в Иране. В 60-х гг. английская фирма «Братья Линч» получила концессию на судоходство по реке Карун, а компания Индо-европейского телеграфа принялась сооружать телеграфные линии и телеграфные конторы на иранской территории. В 1870 г. английский капиталист барон Юлиус Рейтер получил от шаха грандиозную концессию на постройку железных дорог и разработку ископаемых богатств Ирана{152}. Все эти концессии носили не только экономический, но и военно-политический характер.

К началу 70-х гг. Англия полновластно хозяйничала на Персидском заливе и контролировала южные провинции Ирана: от Белуджистана до месопотамской границы. Но англичане стремились проникнуть и в Северный Иран, к побережью Каспия, а оттуда в Западную часть Средней Азии. Обходя установленные русскими властями таможенные правила, англичане, через своих иранских и туркменских агентов, систематически провозили контрабанду в Каспийские порты, откуда она шла караванными трактами [118] в глубь Средней Азии. На эти факты не раз обращали внимание комендант русской военно-морской базы в Астрабадском заливе и русский консул в Астрабаде. «Мной замечено, — сообщал в 1872 г. консул русскому посольству в Тегеране, — что в последнее время с названными (т. е. туркменскими. — Е. Ш.) караванами бывали отправляемы в Хиву, в числе прочих товаров, иностранные изделия, доставленные в Персию транзитом через Баку»{153}.

Проводники контрабанды выполняли также поручения английской военной разведки. Кроме того, в различных районах Северного Ирана, в Туркмении и Хиве орудовали и профессиональные военные разведчики-англичане, в задачу которых входили детальная информация и организация вооруженной борьбы против России.

В конце апреля 1873 г. английская военная миссия в составе полковника Валентина Бэкера, капитана Клейтона и лейтенанта Джилла совершила поездку по туркменским областям Астрабада и Хоросана. Бэкер пытался проникнуть также в Мерв и установить связь с вождем мервских текинцев — Коушут-ханом, но эта попытка не удалась. Коушут-хан за четыре года до этого через своих лазутчиков вел переговоры с английским посольством в Тегеране и не получил ничего, кроме туманных обещаний{154}; теперь он отнесся к предложениям англичан весьма холодно. Просьбу Бэкера о пропуске в Мерв Коушут-хан вежливо отклонил, пояснив, что появление англичан может возбудить волнения среди народа и что он не может ручаться за их безопасность{155}.

Деятельность этих и некоторых других английских агентов и дипломатов не увенчалась успехом. Почти все они в своих служебных рапортах и опубликованных литературных работах констатировали огромный рост престижа России в Иране, Афганистане и среди туркменских племен.

Все же происки британской агентуры в Афганистане, Северном Иране, среди туркмен и в Хиве представляли очевидную опасность для русских экономических и стратегических интересов в Средней Азии и Каспийском бассейне. Особенно беспокоила русское правительство Хива, которая после покорения Бухары стала центром притяжения всех антирусских сил в Средней Азии и главным очагом подрывной деятельности англичан. «Всего важнее в этом отношении оградить Хиву, — указывалось в письме Азиатского департамента русскому послу в Лондоне, — так как в этом ханстве находится нижнее течение Аму-Дарьи. Мы ни в каком случае не можем допустить, чтобы на этом пространстве какой-либо пункт на реке был занят афганцами. Всякая попытка с этой целью имела бы самые пагубные последствия. Она заставила бы нас прибегнуть к решительным мерам для ограждения наших торговых и политических интересов, — и мы быстро приблизились бы к началу именно тех [119] затруднений, которых Россия и Англия так искренно желают избегнуть»{156}.

В 1869 г. Россия перешла в наступление на Ближнем и Среднем Востоке. В ноябре русский отряд, под командованием Столетова, высадился на берегу Красноводского залива; в начале следующего года началось сооружение Красноводского порта и укреплений. Так была создана постоянная русская база на восточном берегу Каспийского моря и ворота для дальнейшего движения в глубь Туркменской степи.

Франко-прусская война, а также успехи русского оружия в Средней Азии помогли русской дипломатии добиться в 1871 г. отмены унизительных условий Парижского трактата 1856 г. В 1873 г. был предпринят Хивинский поход, закончившийся взятием Хивы и переходом ханства под протекторат России.

К этому же периоду относятся и попытки восстановить связь России с Афганистаном. Еще в 1870 г. генерал-губернатор Туркестана фон-Кауфман адресовал Шир Али-хану письмо, заверив его, что русские власти не намерены оказывать поддержки сопернику эмира Абдуррахману, который с 1868 г. жил в русском Туркестане. Шир Али, тщетно добивавшийся от английского правительства каких-либо прочных формальных гарантий помощи, в конце концов разочаровался в своих союзниках. Причин для такого разочарования было много. Во время междоусобной войны в Афганистане английские агенты всячески заверяли Шир Али-хана в своей дружбе, но в то же время снабжали оружием и деньгами его соперника — Афзал-хана. Затем, уже после победы Шир Али-хана, они упорно уклонялись от признания установленного им порядка престолонаследия и поддерживали его опального сына Якуб-хана.

Англо-индийское правительство настойчиво домогалось согласия эмира на учреждение постоянного британского резидентства в Кабуле, при котором должен был состоять вооруженный отряд, что было бы равносильно отказу от независимости Афганского государства. Действия англичан в Белуджистане и Юговосточном Иране (Сеистан) создавали непосредственную угрозу для Кандагарской провинции Афганистана.

Завоевание Хивы Россией заставило Шир Али-хана пересмотреть политику по отношению к своему мощному северному соседу. С 1875 г. между Шир Али-ханом и Кауфманом завязывается оживленная переписка, которая быстро стала известной англо-индийской разведке и вызвала немалый переполох в Калькутте и Лондоне.

Происшедшая незадолго до того в Англии смена кабинета и приход к власти консерваторов способствовали обострению англорусских противоречий на Востоке: Глава консервативного правительства Дизраэли, его министр по делам Индии Солсбери и их ставленник лорд Литтон, занявший весной 1876 г. пост вице-короля [120] Индии, были убежденными сторонниками агрессивной политики на Востоке и стояли за решительную борьбу с Россией. Такая позиция нового английского кабинета вызвала ответные меры со стороны России: в феврале 1876 г. Кокандское ханство было присоединено к русским владениям.

Лорд Литтон по заданию лондонского правительства повел переговоры с афганским эмиром, добиваясь отправки официальной английской миссии в Кабул и допуска в Афганистан английских военных агентов. За это британское правительство изъявляло готовность увеличить денежные субсидии Шир Али-хану и признать его младшего сына законным наследником престола. Однако предложения эти запоздали. К тому же Англия попрежнему отказалась от формальных гарантий военной помощи, и Шир Али-хан окончательно решил искать сближения с Россией. Предложения Литтона были отклонены.

Англо-индийское правительство перешло от учтивых дипломатических увещеваний к неприкрытым угрозам. Лорд Литтон заявил эмиру, что не только лишит его прежней поддержки деньгами и оружием, но будет оказывать помощь его соперникам (вице-король имел в виду главным образом старшего сына эмира Якуб-хана). Литтон даже намекнул эмиру на возможность англо-русского сговора, чтобы «совершенно смести Афганистан с географической карты». Угрозы Литтона были подкреплены действиями. В ноябре 1876 г. англичане ввели войска в Белуджистан и заняли Кветту, находящуюся в непосредственной близости к Кандагару. По договору, навязанному англичанами келатскому хану, Белуджистан перешел под протекторат англо-индийского правительства.

Ближневосточный кризис 1875–1878 гг. еще больше обострил англо-русские противоречия. В 1877 г. Россия вступила в войну с Турцией; русские войска победоносно пpeoдолeли Шипкинский перевал, захватили Адрианополь и приближались к столице Оттоманской империи Константинополю. Англия реагировала на это поспешными военными приготовлениями. В парламент был внесен билль о чрезвычайных военных кредитах. Английский флот вошел в Дарданеллы.

Хотя русско-турецкий договор, подписанный в Сан-Стефано в марте 1878 г., оставлял за Турцией не только Константинополь, но и занятый русскими войсками Адрианополь, все же правящие круги Великобритании сочли преимущества, приобретенные Россией на Балканах, опасными для британских интересов. Английская дипломатия потребовала пересмотра Сан-Стефанского договора; это требование было подкреплено отправкой восьмитысячного корпуса англо-индийских войск через Египет на Мальту.

Царское правительство согласилось на созыв Международного конгресса для рассмотрения «Восточного вопроса». Однако одновременно оно предприняло дипломатическую диверсию в Средней Азии. В начале июня, когда только собрался Берлинский конгресс, Кауфман отправил в Афганистан экстренную военную миссию, во главе с генералом Столетовым. Этот маневр, который К. Маркс [121] в письме к Ф. Энгельсу охарактеризовал, как «шахматный ход русских в Афганистане»{157}, оказал некоторое отрезвляющее действие на англичан, тем не менее он не смог коренным образом изменить в пользу России невыгодной для нее ситуации на конгрессе. Столетов прибыл в Кабул в середине июля, т. е. когда Берлинский трактат был уже подписан. Рисковать теперь серьезным конфликтом из-за Афганистана для России уже не имело смысла.

Если прежде русские власти в Туркестане обещали афганскому эмиру военную помощь в случае английского вторжения, то теперь Столетов и Кауфман стали уклоняться от подобных конкретных обязательств. В конце концов Столетов отправился назад в Россию, сославшись на необходимость получения детальных инструкций. Начальником миссии был оставлен генерал Разгонов, который не имея никаких полномочий, оказался в самом неопределенном положении.

Между тем англо-индийское правительство давно приняло твердое решение предпринять самые решительные действия, чтобы окончательно подчинить Афганистан. [122]

Глава VIII.
Вторая англо-афганская война и ее последствия

Прибытие миссии Столетова в Кабул британское правительство использовало для того, чтобы категорически потребовать от Шир Али-хана согласия на въезд туда же английского посольства. Эмир, полагаясь на обещания Столетова, который перед отъездом заверил его, что вскоре возвратится с тридцатитысячным русским войском{158}, снова отклонил это требование. Не считаясь с этим и явно провоцируя конфликт, английская миссия, возглавленная командующим мадрасской армией генералом Невиллем Чемберленом, 21 сентября 1878 г. выехала из Пешавера к Хайберскому перевалу. По ту сторону перевала она была задержана афганским пограничным отрядом. Афганцы, разумеется, имели полное право разрешать или запрещать въезд на свою территорию той или иной иностранной миссии.

Однако Литтон решил воспользоваться этим как предлогом для задуманной им войны.

В конце октября английские войска, сосредоточившись близ афганской границы, повели наступление на трех направлениях: южная группа войск, под командованием генерала Дональда Стюарта (около 13 тыс. чел. и 78 орудий), наступала из района Кветты на Кандагар; центральная группа, во главе с Робертсом (6600 чел. и 18 орудий), продвигалась из района Тала в Курамскую долину; главной колонне генерала Сэмюэля Броуна (16 тыс. чел. и 48 орудий) предстояло преодолеть Хайберский перевал и наступать на Кабул.

В середине ноября английские войска вторглись на афганскую территорию и, не встречая организованного сопротивления афганцев, начали быстрое продвижение в глубь страны. В первых числах декабря войска Стюарта заняли Кандагар, Роберте овладел Пейвар-Котальским и Шутугарданским перевалами, а Броун — Джеллалабадом.

Победы англичан объяснялись прежде всего полной неподготовленностью афганской армии. (Повидимому, эмир расценивал английские приготовления как очередную демонстрацию и не придавал ей серьезного значения.) Важнейшая крепость Али-Месджид, запирающая Хайберский проход, оборонялась всего лишь пятью батальонами пехоты. Несмотря на то, что афганцы сражались храбро, они не смогли отбить концентрического наступления противника, превосходившего их по численности, по крайней мере, [123] вчетверо. И здесь, и в Пейвар-Котальском сражении афганцы понесли значительные потери в людях и в артиллерии. Деморализованное первыми неудачами, афганское командование утратило всякую инициативу; афганские войска в беспорядке отступали; дорога на Кабул оказалась открытой.

Шир Али-хан сперва намеревался дать решительное сражение на подступах к столице силами 14 батальонов, составлявших местный гарнизон. Но глава русской миссии генерал Разгонов убедил эмира отказаться от этого решения, резонно указав на то, что англичане могут обойти Кабул с запада и отрезать ему пути отступления в Афганский Туркестан{159}. Он посоветовал Шир Али-хану поскорее отступить с войсками в эту северную область, примыкавшую к русским границам, и соединившись с находившимися там войсками (около 10 батальонов), предпринять через некоторое время контрнаступление{160}. Эмир последовал этому совету и 13 декабря выехал из Кабула в Афганский Туркестан, назначив правителем в столице своего сына Якуб-хана, который до этого находился в заточении. В январе 1879 г. русская военная миссия, сопровождавшая эмира, по распоряжению из Ташкента покинула Афганистан.

После вскоре скончавшегося в Мазар-и-Шерифе Шир Али-хана эмиром был провозглашен Якуб-хан, остававшийся в Кабуле и поддерживавшийся влиятельными военно-феодальными кругами. Положение нового эмира было весьма сложным. Английский отряд Робертса подходил все ближе к столице. В народных массах, особенно на окраинах страны, где жили узбеки, таджики и туркмены, подвергавшиеся жестокому угнетению со стороны афганских властей, усиливалось брожение. Перед Якуб-ханом стояла дилемма: либо поднять и возглавить народную войну против захватчиков, либо пойти с ними на соглашение. Он выбрал последнее. Это решение Якуб-хана не было неожиданным и случайным: он еще прежде был связан с английской агентурой.

8 мая 1879 г. эмир прибыл для переговоров в штаб-квартиру генерала Броуна, находившуюся в Гайдамаке, между Кабулом и Джеллалабадом; 26 мая переговоры закончились подписанием мирного договора. Эмир согласился на пребывание в Кабуле постоянной английской миссии, охраняемой военным конвоем; передал «под защиту и управление английского правительства» округи Пишин и Сиби — в южной части страны, и Курамскую долину, прикрывающую подступы к Кабулу с юго-запада; признал право англичан контролировать Хайберский и Мичнийский перевалы, а также взаимоотношения обитающих здесь племен. Наконец, Якуб-хан обязался «вести свои сношения с иностранными государствами, соображаясь с мнениями и желаниями английского правительства». Со своей стороны, Англия взяла на себя обязательство выплачивать Якуб-хану и его наследникам ежегодно субсидию, а также оказывать ему помощь «деньгами, оружием и войсками». [124]

В сущности, Гандамакский договор устанавливал британский протекторат над Афганистаном и почти не отличался от тех соглашений, которые в свое время были навязаны англичанами вассальным княжествам Индии. В июне 1879 г. в соответствии с договором английский посол Луи Каваньяри, в сопровождении многочисленной миссии и внушительного военного конвоя, въехал в Кабул.

Но афганский народ не был поставлен на колени и не собирался добровольно надеть на себя чужеземное ярмо. Успех, достигнутый англичанами, был лишь следствием трусости и предательства афганских феодальных верхов.

Народные массы открыто выражали недовольство капитуляцией Якуб-хана. Прибытие в столицу английской миссии, сопровождаемой вооруженным отрядом, еще больше усилило народное недовольство. Каваньяри держал себя в Кабуле нагло и высокомерно, обращаясь с афганскими вельможами и самим эмиром, как со своими приказчиками. Даже многие афганские сардары и духовные особы были возмущены бесцеремонностью британцев. Муллы вели среди населения и войск агитацию против англичан и Якуб-хана. Атмосфера все больше накалялась. Эмир несколько раз предупреждал Каваньяри о тревожных настроениях среди населения столицы, но тот даже не счел нужным перевести миссию в более надежное каменное здание; даже памятные грозные уроки событий 1841 г. не могли поколебать самоуверенности английских колониальных чинуш.

3 сентября в Кабуле вспыхнуло восстание. Афганские солдаты окружили территорию английской миссии и атаковали охранявший ее английский отряд. Началась перестрелка. Городское население присоединилось к афганским солдатам. Осажденные англичане слали гонцов к Якуб-хану, требуя его вмешательства. Однако эмир медлил. Он понимал, что народная ярость может в любую минуту обрушиться и против него, если он выступит на защиту англичан. Вечером афганцы, осаждавшие миссию, подожгли здание. Англичане попытались прорваться через кольцо огня, но были поголовно перебиты.

Руководящие английские круги в Индии и в метрополии настаивали на возобновлении военных действий. Консервативная английская печать искусственно подогревала шовинистический угар, призывая к беспощадной расправе с «вероломными афганцами». Газета «Стандарт» требовала послать карательную экспедицию в Кабул, «Дейли Телеграф» настаивала на том, чтобы этот город был разрушен до основания и самое имя его было стерто с географической карты. Роулинсон, Вамбери и прочие теоретики английской экспансии на Востоке неустанно проповедывали в своих статьях и публичных докладах аннексию Герата и Кандагара, ссылаясь на опасность русского наступательного движения в Закаспийской степи.

Разумеется, вся эта пропагандистская кампания была порождена далеко не одним лишь чувством мести. Английские твердолобые консерваторы и военные круги не удовлетворились даже [125] Гандамакским договором, они стремились к окончательному подчинению Афганистана. Так была спровоцирована новая захватническая война против афганского народа. На Кабул двинулся отряд под командованием генерала Робертса численностью в 7500 чел. с 22 орудиями.

В это время в Афганистане усиливался патриотический подъем. Все население Кабула присоединилось к восставшим солдатам; часть повстанцев вышла из столицы, чтобы организовать сопротивление в различных областях страны. Кабульские эмиссары разъезжали по городам и селениям, призывая к «джихаду» — священной войне против англичан; повсюду формировались партизанские отряды. Партизанское движение направлялось уже не только против чужеземцев, но и против эмира, которого справедливо считали орудием иноземных поработителей.

Якуб-хан видел свою единственную опору в англичанах. Английский империалистический историк Троттер не без сарказма замечает, что эмир «боялся англичан меньше, чем своих собственных подданных». В своих письмах к Робертсу Якуб-хан неоднократно заверял английское командование в непоколебимой верности союзу с Англией. В конце сентября он со своим сыном и приближенными тайком выбрался из Кабула и явился в лагерь генерала Бэкера, расположенный в селении Куши. Англичане были весьма обрадованы: теперь в их руках был ценный заложник. Вслед за Якуб-ханом в английский лагерь явились еще некоторые влиятельные афганские ханы. Они рассчитывали использовать смуту в стране в своих личных интересах и хотели заручиться содействием англичан.

Эмир всячески старался отговорить Робертса от оккупации Кабула. Он понимал, что в этом случае народное движение еще больше усилится и, кроме того, опасался, что при приближении англичан население столицы нападет на кабульскую цитадель — Бала-Гиссар, где он оставил свою семью и свои сокровища. Но английский генерал не собирался считаться с пожеланиями Якуб-хана. Отряд Робертса двинулся по направлению к Кабулу. Эмиру ничего не оставалось делать, как сопровождать неприятельское войско, наступавшее на его собственную столицу. 5 октября отряд достиг селения Чар-Азиаб в 10–12 милях к югу от Кабула; лишь горная гряда отделяла англичан от города.

Афганские войска, занявшие выгодные позиции на высотах, насчитывали около 7 тыс. чел.; в их числе были регулярные полки кабульского гарнизона, часть вооруженных жителей Кабула и партизанские отряды гильзаев. 6 октября начался решительный бой, от исхода которого зависела судьба столицы. Отдельные афганские части оказывали стойкое сопротивление, но они действовали разрозненно и несогласованно, без единого тактического плана. Войска же Робертса имели передовую по тому времени военную технику.

Сражение продолжалось около 7 часов и завершилось победой англичан. Но, хотя афганцы были выбиты из своих позиций и понесли тяжелые потери, они все же не были окончательно разбиты. [126]

Вместо преследования противника, Робертс позволил ему спокойно отойти по дороге на Газни, а сам предпринял медленное обходное движение вокруг Кабула, намереваясь захватить укрепленный афганский лагерь в Ширпуре, к северу от столицы, и отрезать афганцам отступление в сторону Афганского Туркестана. 8 октября английский конный отряд генерала Масси занял Ширпурский лагерь, который был до этого предусмотрительно эвакуирован афганцами.

Четыре дня спустя англичане вступили в Кабульскую цитадель, оставшуюся беззащитной, но им так и не удалось ни разбить, ни блокировать главные силы противника. Сам эмир, сославшись на нездоровье, уклонился от участия в этой позорной для себя процессии,

Заняв столицу, Роберте приступил к расправе. Жажда мести, так усиленно разжигавшаяся реакционной английской печатью, была наконец удовлетворена. В обращении к населению Кабула, произнесенном из занятого англичанами эмирского дворца, Роберте заявил, что город будет обложен тяжелой контрибуцией, что многие городские здания «в целях безопасности и удобств для английских войск», расквартированных в цитадели, будут полностью разрушены, что в Кабуле вводится военное положение и всякий житель, у которого будет обнаружено оружие, подвергнется смертной казни. Дальше последовали практические мероприятия. Только за несколько первых дней в Кабуле были арестованы 89 чел. и 49 из них повешены. Карательные отряды, действующие в окрестных районах, избивали афганских крестьян, сжигали их жилища, иногда уничтожая целые деревни. Взятых в плен и арестованных солдат и мирных жителей подвергали ужаснейшим пыткам. Даже некоторые буржуазные английские газеты вынуждены были возмутиться этими зверствами, уподобляя их «подвигам» Тамерлана и турецких баши-бузуков. Печальной оказалась и участь Якуб-хана. Окончательно скомпрометированный в глазах народа, он перестал представлять всякую ценность для англичан. Было наскоро состряпано дело по обвинению Якуб-хана в «измене». В числе предъявленных ему обвинений значился и отказ сопровождать Робертса при въезде в Кабул. По постановлению военно-следственной комиссии Якуб-хан был низложен и выслан под конвоем в Пешавер.

В то время, как английские разбойники свирепствовали в Кабуле, по всей стране ширилось движение сопротивления. Афганская группировка войск, отступавшая от Чар-Азиаб, направилась сперва на Газни, но затем, совершив искусный маневр, круто повернула снова к северу и удачно атаковала английский отряд полковника Моней в Шутугардане, обеспечивавший коммуникации Робертса с Индией. Однако в конце октября колонна генерала Гофа, вышедшая из Пешавера, пробилась к Кабулу и, соединившись с группировкой Робертса, восстановила сообщение с главными базами в Индии. Тем не менее положение англичан все более осложнялось.

В Центральном Афганистане сформировалось ополчение афганских племен для борьбы с оккупантами; во главе его стали офицер афганской армии Мохаммед-Джан и газнийский мулла, Мушк-и-Алим. База ополчения находилась в Газни. «Союз этот, — [127] писал в своей работе Л. Н. Соболев, — носил характер строго демократический: почти все сардары и представители афганской аристократии состояли в свите генерала Робертса в Кабуле»{161}. Это ополчение было не единственным, партизанские отряды создавались и росли и в других частях страны: в Кухистане, долине Лохара, Займукте и т. д. В самом Кабуле оккупанты себя чувствовали словно на вулкане. Например, при конфискации оружия у населения, из 50 тыс. ружей, имевшихся здесь по английским сведениям, было сдано только 6 тыс.

Попытки английского командования водворить послушную ему администрацию в примыкающих к столице районах и обеспечить там сбор податей провалились; местные жители прогоняли, а в некоторых случаях и убивали ханов и сардаров, сотрудничавших с врагом. Наступление холодной погоды и продовольственные затруднения еще более ухудшали положение англичан. Пытаясь помешать концентрации афганских народных ополчений и предотвратить их наступление на столицу, Роберте отправил в начале декабря против газнийской группировки афганцев, продвигавшейся к Кабулу, отряды Бэкера, Макферсона и Масси. И декабря Масси дважды пытался атаковать афганскую группировку, возглавляемую Мохаммед-Джаном. Однако обе атаки были отбиты; затем газнийцы контратаковали англичан и, захватив их артиллерийские батареи, обратили отряд Масси в беспорядочное бегство. Попытки отряда Макферсона выручить Масси при помощи удара по тылу афганцев успеха не имели. Наконец, колонна Бэкера, имевшая задачу обойти газнийское ополчение и отрезать ему пути отступления на Газни, сама оказалась окруженной и отрезанной от Кабула.

Англичане потерпели серьезное поражение; шаблонность английской тактики снова дала себя знать.

Бэкеру удалось выйти из окружения, однако ни он, ни прочие английские отряды не смогли задержать продвижения афганцев, вплотную подошедших к Кабулу и начавших обходное движение с западной стороны.

14 декабря афганцы произвели решительный штурм английских позиций на высотах Кух-и-Асмаи, примыкающих к северо-западной окраине столицы. Снова англичане потерпели поражение и были выбиты со своих позиций. Роберте решил оставить Кабул и запереться со всеми своими силами в Ширпурском лагере. 15 декабря газнийское ополчение, возглавляемое Мохаммед-Джаном, вступило в столицу и заняло цитадель Бала-Гиссар.

Основываясь на сообщениях различных английских газет, один из видных русских, военных специалистов прошлого столетия Л. Н. Соболев писал: «...Отступление Робертса в Шир-Пур походило на бегство. Напирая массами на отступавших англичан, афганское ополчение бросилось в рукопашный бой, в котором приняли участие и жители Кабула. Все находившиеся в хвосте английской колонны люди были вырезаны. Общая потеря англо-индий-

ского [128] отряда в эти дни под Кабулом, считая с нестроевыми, вероятно, более тысячи человек»{162}.

На выручку Робертсу, осажденному в Ширпуре, была двинута колонна из Пешавера под командованием генерала Гофа. Натолкнувшись в районе Джигделика на сопротивление партизанского отряда племени гильзаев, она перешла к обороне.

Отряд Робертса, осажденный в Ширпуре, вел себя исключительно пассивно: в течение девяти дней он не попытался предпринять ни одной энергичной контратаки, хотя располагал достаточными силами (почти 5 тыс. чел.).

Только 23 декабря, отбив незначительную атаку афганцев, Роберте решился, наконец, произвести вылазку.

В это время афганцы вынуждены были отступить со своих позиций, а вслед за тем начать и общий отход из района Кабула. Это отступление афганского ополчения было вполне обоснованным и добровольным. Мохаммед-Джан, артиллерист по специальности, отдавал себе отчет в чрезвычайной трудности осады Ширпура без достаточной артиллерии. Получив сведения о том, что пеша-верский отряд Гофа, наконец, преодолел сопротивление партизан-гильзаев и приближается к Кабулу, афганский командующий опасался быть зажатым в тиски с двух сторон и поэтому решил увести свои войска из этого района. Отступление было совершено в образцовом порядке и без потерь. На следующий день отряд Гофа прибыл к Ширпуру и присоединился к отряду Робертса.

Между тем главное командование приказало генералу Стюарту, который с первых дней войны стоял в Кандагаре, выступить с шеститысячным отрядом через Газни на Кабул с задачей разбить газнийское ополчение афганцев, отступавшее от Кабула, восстановить коммуникации Кандагар — Газни — Кабул и усилить кабульскую группировку английских войск, на которую возлагалась решающая роль в дальнейших операциях. 31 марта 1880 г. Стюарт выступил в поход и, преодолев в сражении у Ахмед-Хейля (в 16 км к югу от Газни) сопротивление афганцев, 2 мая прибыл в Кабул.

Все же положение англичан было еще далеко не прочным. Партизанские отряды афганцев беспрестанно атаковали британские коммуникации. В сущности из всей северной части Афганистана в руках англичан находилась лишь узкая полоса вдоль дороги Кабул — Пешавер. Наконец, политическая ситуация в Афганистане осложнилась новым обстоятельством. Абдуррахман-хан, который с 1868 г. находился в эмиграции в русском Туркестане, перешел границу и, прибыв в Афганский Туркестан, обратился к духовенству, сардарам и населению с призывом подняться под его водительством на священную войну против англичан. Абдуррахман был известен как старинный противник Шир Али-хана и Якуб-хана, которых считали главными виновниками английского нашествия. Скоро у Абдуррахмана составилось значительное войско; в марте 1880 г. он объявил себя государем Афганского Туркестана. [129]

Все эти события, породившие сильнейшую тревогу в Англии, оказали немаловажное влияние на общее направление британской политики. Парламентские выборы в начале 1880 г. принесли победу либеральной партии. На смену консервативному правительству Дизраэли (лорда Биконсфильда) снова пришел кабинет Гладстона. Литтон был заменен на посту вице-короля Индии либералом Рипоном. Разумеется, сущность захватнической политики Англии от этого не изменилась, однако либералы придерживались более осмотрительной тактики л старались избегнуть всего, что может привести к серьезному конфликту с Россией. Новое правительство стремилось поскорее закончить тяжелую и непопулярную афганскую войну. Английская агентура попыталась вступить в переговоры с Абдуррахманом.

Англичане предложили ему официальное признание и значительную субсидию при условии, что он прекратит военные действия, откажется от связей с Россией (Абдуррахман считался ставленником России) и признает Гандамакский договор. Абдуррахман в течение некоторого времени колебался, вернее, торговался: он категорически возражал против отделения Кандагара от Афганского государства, на чем настаивали англичане, рассчитывавшие превратить Кандагарский район в плацдарм дальнейшей агрессии.

Военная обстановка в Афганистане в это время складывалась крайне неблагоприятно для англичан. Северная часть страны находилась в руках Абдуррахмана, который угрожал походом на Кабул. Партизанское движение разрасталось в других областях. Неблагополучно было и в районе Кабула: вблизи города снова возобновились действия партизан, нападавших на английские посты и коммуникации; было произведено покушение на Робертса.

Серьезные события развернулись и в Кандагаре. В конце июня Эюб-хан (брат бывшего эмира Якуб-хана), управлявший Гератским ханством, выступил с пятитысячным войском на Кандагар. Высланная ему навстречу английская бригада Бэрроуза 27 июля была наголову разбита у Мейванда; ее жалкие остатки, главным образом английские старшие офицеры, трусливо сбежали в Кандагар. Находившиеся в Кандагаре английские войска под командованием Примроза заперлись в местной цитадели, где были блокированы войсками Эюб-хана. Новые неудачи заставили английское правительство поторопиться с мирными переговорами.

22 июля 1880 г. английский дипломатический агент в Кабуле Леппель Гриффин собрал на «дурбар» ханов племен и столичных сановников и объявил им о признании Абдуррахман-хана эмиром Афганистана. Затем он выехал навстречу Абдуррахману, приближавшемуся к Кабулу, для окончательных переговоров. В результате было достигнуто компромиссное решение. Английское правительство согласилось эвакуировать Кабул, обязуясь впредь не вмешиваться во внутренние дела Афганистана и не иметь там своего резидента, кроме «дипломатического агента из мусульман». Со своей стороны Абдуррахман подтвердил прежнее обязательство Якуб-хана: «не вести сношений ни с одной державой, помимо [130] Англии и без ее посредничества». Англичане обещали оказывать эмиру военную помощь в случае нападения с чьей-либо стороны, если эмир будет следовать «советам британского правительства» в области внешней политики. Таким образом, новый эмир пошел на весьма крупные уступки англичанам, по сути дела, признав основные положения неравноправного Гандамакского договора и не добившись отказа англичан от Кандагара. Повидимому, Абдур-рахман стремился поскорее ликвидировать опасное для феодальных верхов народное движение, рассчитывая, что после ухода английских войск, он сможет укрепить свою власть и осуществить политическое объединение Афганистана.

Заручившись этим соглашением, английское командование перешло к активным военным действиям. В начале августа колонна Робертса, численностью около 10 тыс. чел., выступила из Кабула на выручку английским войскам, осажденным в Кандагаре. Теперь англичане располагали многократным превосходством над противником в технике, оружии, боеприпасах, были хорошо обеспечены транспортом и продовольствием, а главное — имели обеспеченный тыл. 20 августа объединенные силы Робертса и Примроза (более 16 тыс. чел.) нанесли тяжелое поражение войскам Эюб-хана и принудили их к отступлению. И здесь английская кавалерия не смогла осуществить эффективного преследования разбитого противника, предоставив возможность Эюб-хану отвести большую часть своих сил к Герату. Все же Кандагар был взят англичанами. Год спустя, британское правительство было вынуждено возвратить этот город афганскому эмиру. Двухлетняя англо-афганская война закончилась.

В ходе войны англичане потерпели ряд серьезных поражений и понесли значительные материальные и людские потери. Англоиндийской армии не только не удалось сломить сопротивление афганских народных сил, но пришлось в конце концов под их давлением очистить оккупированную территорию. Правда, англичане сумели из своего поражения извлечь выгоды более значительные, чем иной раз можно извлечь из победы. Однако этот успех, достигнутый благодаря сговору с афганскими феодальными верхами, был успехом дипломатическим, но не военным.

* * *

Английская агрессия в Афганистане создала непосредственную угрозу среднеазиатским владениям России. Подчинение Афганистана британскому контролю отдавало в руки англичан такую важную стратегическую позицию, как Гератский оазис; политическое положение Туркменской степи, расположенной между Афганистаном и Каспийским морем, усиливало опасность. Здесь не существовало в то время никакого единого государства; разрозненные туркменские племена: текинцы, сарыки, салыры, гоклены, иомуды находились под властью ханов и родовых старшин, которые легко могли бы стать орудием английских агрессоров.

Деятельность английской военной агентуры в этих краях неуклонно продолжалась. В 1878 г. в Туркмении орудовал капитан [131] Батлер, командированный англо-индийским правительством. Впоследствии, поссорившись со своим начальством, Батлер выступил со скандальными разоблачениями на страницах либеральной прессы, признавшись, что, по заданиям, полученным от лорда Лит-тона, он лично руководил постройкой военных укреплений Геок-Тепе, а затем должен был возглавить туркменское войско, действующее против русских. В 1880 г. второй английский разведчик О'Доннован «путешествовал» по долинам Атрека и Гюргена, а затем пробрался в Мерв.

Эти обстоятельства несомненно повлияли на решение царского правительства предпринять наступление в глубь Закаспийской степи, чтобы создать прочное прикрытие подступам к Каспийскому морю с востока и юго-востока.

Первая Ахал-текинская экспедиция, целью которой было завоевание Ахал-текинского оазиса, проведенная в 1879 г. под командованием генерала Ломакина, вследствие недостаточной подготовки потерпела неудачу. В 1880 г. было решено снарядить новую, более внушительную экспедицию. Цель её была отчетливо изложена тогдашним военным министром Милютиным на правительственном совещании в феврале 1880 г.: «Без занятия этой позиции Кавказ и Туркестан будут всегда разъединены, ибо остающийся между ними промежуток уже и теперь является театром английских происков, в будущем же может дать доступ английскому влиянию непосредственно к берегам Каспийского моря. Занятие англичанами Кветты и Кандагара, быстрая постройка ими к этому пункту железной дороги от Инда и стремление их быстро водвориться в Герате ясно обозначают тот кратчайший путь, на котором должно состояться русско-английское столкновение или примирение»{163}.

В начале 1881 г. русские войска овладели Геок-Тепе и Ашхабадом. Сперва русское правительство полагало ограничиться лишь присоединением Ахала, не собираясь углубляться в восточные области Туркмении. Записка Министерства иностранных дел, пересланная военным министром начальнику Закаспийской области генералу Рербергу, подчеркивала: «Высочайшей волей был указан предел нашему распространению в Ахал-Теке и дальнейшее занятие территории за Гяурсом было приостановлено. Отказ наш итти в глубь Туркменской степи ясно указывал, что правительство наше считает дальнейшие приобретения не соответствующими нашим интересам. Но отказываясь от обладания Атеком и Мервом, мы должны сохранить естественно принадлежащее нам влияние на племена, расположенные по соседству с нашими новыми приобретениями и сохраняющие с подвластным нам населением связь племенную и экономическую. Наши интересы настоятельно требуют сохранения спокойствия в Мерве и поддержания там партии мира. Партия войны, поддерживаемая внешними интригами, рассчитывает получить для борьбы с нами усовершенствованное оружие. Это [132] представляет для нас весьма серьезную опасность, а потому вся щель наших будущих отношений к Мерву должна состоять в недопущении провоза туда скорострельного оружия и в предупреждении происков тайных агентов Англии»{164}.

Происки эти продолжались и после того, как Ахал-текинский оазис был присоединен к России. О'Доннован, находившийся в Мерве, прилагал все усилия, чтобы склонить родовых вождей мервских текинцев и салыров Серахса к вооруженной борьбе против русских. В мае 1881 г. русское командование в Ашхабаде получило сведения о прибытии в Серахс 32 английских специалистов, которым было поручено доставить мервцам боеприпасы и руководить фортификационными работами{165}. Другой английский агент полковник Стюарт пробрался «под видом армянского торговца лошадьми» в самый Ашхабад, а затем обосновался на иранской территории, близ туркменской границы. Можно было бы назвать и многих, других британских шпионов — англичан, иранцев, афганцев, шнырявших в начале 80-х гг. не только в Мерве, Серахсе, Атеке, но и в занятых русскими войсками районах Западной Туркмении (Броун, Стивене, Мирза-Аббас-хан и др.).

Русское правительство, учитывая эти обстоятельства, пересмотрело свое первоначальное намерение. Докладная записка графа Борха, одного из видных представителей кавказского командования, датированная декабрем 1881 г. и озаглавленная «Ахал-Теке. Настоящее и будущее», предлагает продвинуться от Ахала далее на восток — к Теджену и Серахсу, создать в этих пунктах русские укрепления и занять проходы в горах (повидимому, Зюльфагар). «Ряд этих последовательных и постепенных занятий, — писал Борх, — принудит Мерв передаться в наши руки. Раз Мерв занят, все усилия должны быть безусловно направлены к проложению пути от Мерва до Чарджуя и к смыканию нашей границы с Туркестанским генерал-губернаторством в одну общую средне-азиатскую естественную границу. Тогда только может быть остановлено движение вперед России в Средней Азии...»{166}.

Борх категорически возражал против каких-либо попыток вступления русских войск на территорию Афганистана, считая целесообразным не занятие самого Герата, а приобретение позиций, обеспечивающих близкий надзор за Гератом, за политикой Англии в Афганистане и на наших окраинах»{167}. В записке далее подчеркивалась необходимость убедить афганцев, что Россия не имеет намерения занимать хотя бы часть их территории и что продвижение России к границам Афганистана преследует исключительно цель «стать в угрожающее положение к Англии, дабы в случае надобности иметь возможность произвести давление, могущее разрешить Восточный вопрос в Европе»{168}. [133]

Итак, перед нами снова предстает концепция, рассматривающая военную политику России в Средней Азии главным образом как рычаг давления на Англию в целях благоприятного решения ближневосточной проблемы.

Записка Борха, повидимому, была подана непосредственно царю; об этом свидетельствует резолюция на подлиннике о передаче ее военному министру «по высочайшему повелению». Таким образом, Александр III лично одобрил предложения, выдвинутые ее автором. Практическое осуществление этих предложений не заставило себя долго ждать. В ноябре 1882 г. русский отряд занял Теджен, а в январе 1884 г. в результате переговоров, ведшихся в Мерве русским офицером Алихановым, мервский маслахат{169} вынес решение о присоединении Мерва к России. Подобное решение было продиктовано сложившейся в Восточной Туркмении политической обстановкой. Военная мощь России, приблизившейся вплотную к Мерву, была слишком очевидной. Что касается английской помощи, обещанной О'Доннованом, то мервские вожди весьма скептически относились к демагогическим посулам британских агентов. Начальник Закаспийской области еще в августе 1881 г. отмечал, на основании донесений русской разведки, что «туркмены, как кажется, убедились в том, что англичане им никогда не окажут действительной помощи и, как сами выражаются, что к англичанам слишком далеко. Оставление англичанами Кандагара также немало повлияло на уменьшение их обаяния между туркменами...»{170}.

Туркменское население Мерва и Атека, постоянно подвергавшееся насилиям и грабежам со стороны соседних иранских и афганских феодалов, искало у России защиты. Обширный и плодородный Мургабский оазис был присоединен к русским владениям и вошел в состав Закаспийской области.

Занятие Мерва неизбежно должно было повлечь за собой дальнейшее продвижение русских войск на юг, вверх по Мургабу — в Иолотанский и Пендинский оазисы, населенные туркменским племенем сарыков. Без занятия этих районов, примыкавших к границам Гератской провинции Афганистана, Мервский оазис, а стало быть, и остальная Туркмения не могли быть надежно гарантированы от агрессивных действий англичан с афганской территории. Англо-индийское правительство, которое, как мы знаем, располагало в этот период преобладающим влиянием в Афганистане, добивалось присоединения южной части Туркмении к Афганистану, имея в виду создать здесь свой плацдарм, угрожающий Мерву.

Меморандум русского Министерства иностранных дел от 9 июня 1884 г., адресованный английскому послу в Петербурге, констатировал, что «согласно дошедшим из Герата слухам, эмир Абдуррахман-хан [134] предполагает послать несколько батальонов в Пенджде{171} для занятия местности этой, обитаемой туркменами сарыками.

Сведение это подтверждается появившейся 9 сего месяца н. ст. в газете «Тайме» статьей, которая, признавая необходимость соглашения между Россией и Англией по предмету определения афганской границы в этих краях, утверждает, при всем том, что эмир Абдуррахман обязан превратить предварительно Пенджде равно, как и некоторые другие местности в укрепленные афганские пункты в видах обеспечения своей власти на северо-западе»{172}.

Сарыки в апреле 1884 г. решили принять русское подданства; в мае того же года русские войска заняли Иолотан. Британское командование в это время усиленно подстрекало афганского эмира к военному конфликту с Россией, надеясь таким образом добиться разрешения на ввод английских войск в Афганистан. Полагаясь на обещанную англичанами эффективную военную помощь, Абдуррахман двинул афганские отряды в Кушку и Пендинский оазис. Это произошло в тот момент, когда должны были начаться работы смешанной англо-русской комиссии по разграничению.

Русское командование послало Алиханова с отрядом для занятия местности Таш-Кепри. Англичане попытались было поддержать афганцев. Английская военная комиссия по разграничению, возглавлявшаяся генералом Лэмсден, находилась в этом районе с довольно крупным вооруженным отрядом, численностью в 1000 чел. Лэмсден направил Алиханову письменное заявление, угрожая в случае занятия русскими войсками этого района разрывом с Россией. Алиханов резко отклонил английское требование. Это .было в феврале 1885 г. Вскоре в долину Мургаба были направлены две колонны русских войск — одна из Ашхабада, другая из Самарканда. 20 марта обе колонны соединились в Мургабский отряд, под командованием генерала Комарова. Оказавшие сопротивление продвижению русских войск афганцы были 30 марта 1885 г. при Таш-Кепри наголову разбиты; английские офицеры, во главе с генералом Лэмсденом, поспешили ретироваться в более безопасное место, бросив своих афганских союзников на произвол судьбы.

Пендинский оазис присоединился к русским владениям, и на границе с Афганистаном была сооружена важная русская укрепленная база — Кушка.

В сентябре 1886 г. комиссия по разграничению закончила свои работы. Год спустя была окончательно установлена граница между русской Закаспийской областью и Афганистаном (нынешняя граница Туркменской ССР и Афганистана). Однако оставалось еще определить границу Афганистана в северо-восточной части, примыкающей к Памиру. Существовавшее с 1873 г. англо-русское соглашение признало северо-восточной границей Афганского государства Аму-Дарью — от озера Сары-Куль до Ходжа-Сале. Тем не менее в 1883 г. эмир Абдуррахман ввел афганские войска в памирские [135] области Вахан, Шугнан и Роушан, находившиеся за этой установленной чертой.

Действия афганского эмира были предприняты под давлением британского правительства, которое пыталось отодвинуть афганскую границу в этом районе дальше на север, отрезать Россию от Гиндукушского хребта и приобрести выгодные стратегические позиции на Памире. Весной 1886 г. англо-индийское командование отправило из Гильгита отряд полковника Локкарта в направлении Читрал — Бадахшан, а также обеспечило находившиеся в пограничном районе афганские войска казнозарядными ружьями; одновременно начались работы по проведению телеграфной линии из Кабула в северную пограничную область{173}. Русский политический агент в Бухаре Чарыков в своем донесении в апреле 1886 г. указывал: «Прибытие в Бадахшан из Индии хотя бы и небольшой английской воинской части должно будет неизбежно: 1) укрепить афганского эмира в намерении удержать за собой Шугнан и Рошан и 2) возбудить в туземном населении памирских ханств, Восточной Бухары и Ферганы снова ожидание близкой войны между русскими и англо-афганцами»{174}.

Подобные же попытки предпринимались англо-индийским командованием и в отношении Кашгарии, которая в этот период уже снова была включена в состав Китайской империи, но фактически находилась под английским контролем.

Движение русского отряда полковника Ионова на Памир в 1891 г. и основание здесь русской военной базы (Памирский пост) прочно закрепили за Россией этот район.

В 1896 г. было произведено Памирское разграничение, по которому Афганистан сохранял часть Дарваза, расположенную на левом берегу Пяндж{175}. Роушан, Шугнан и часть Вахана отошли к Бухаре. Однако часть Вахана, находящегося выше впадения реки Памир в Пяндж, была присоединена к Афганистану. Образованный таким путем узкий клин афганской территории на крайнем северо-востоке преграждал России доступ к Гиндукушу и отделял русские владения на Памире от северо-западной границы Британской Индии. [136]

Глава IX.
Борьба англичан с независимыми племенами северо-западной границы

Переход англичан в 70-х гг. XIX в. к активной наступательной политике на Среднем Востоке выдвинул на очередь проблему укрепления северо-западной пограничной полосы Индии.

Горная область, простирающаяся от правого берега реки Инд до границ Афганистана, была лишь формально подчинена английской власти. Населявшие эту область племена: патаны, афридии, вазиры, моманды, юсуфзаи и др. фактически не признавали себя подвластными англичанам. Большая часть этих пограничных племен принадлежит к афганской этнической группе (часть к белуджской). Однако они не подчинялись и власти эмиров Афганистана, стойко оберегая свою вольность и политическую независимость. Как известно из предшествующих глав, северо-западная граница имела для англичан особо важное стратегическое значение, так как именно здесь, в высокогорных ущельях отрогов Гиндукуша, Соли-мановых гор и Сефид-Куха, находятся главные перевалы, соединяющие Индию с Афганистаном (Хайберский, Курамский, Боланский, Малакандский и др.).

После присоединения Пенджаба и ликвидации государства сикхов — последнего индийского самостоятельного государства, отделявшего Британскую Индию от Афганистана, — английское командование приступило к подчинению воинственных пограничных племен. Задача эта оказалась очень сложной. Всякая попытка англичан привести свободолюбивых горцев к покорности наталкивалась на отчаянное сопротивление. Несмотря на то, что пограничные племена не были связаны политическим единством и не имели ни регулярного войска, ни современного вооружения, борьба с ними была очень трудной. Превосходные воины, отличавшиеся поразительной отвагой, горцы превосходно ориентировались в местности и искусно применяли тактику партизанской войны. При тогдашнем уровне военной техники и транспорта действия английских войск в неприступных горных проходах и ущельях были весьма затруднены.

Английский офицер индийской службы Джон Эдай (впоследствии генерал и начальник артиллерийского управления в метрополии) писал в 1863 г.: «Вся наша северо-западная граница заперта высокими горами, которые населены дикими, не знающими закона племенами... Против этих племен в течение нескольких последних лет предпринимались различные эпизодические экспедиции; но хотя [137] они (т. е. горцы — Е. Ш.) плохо вооружены и лишены всякой дисциплины, они хитры и воинственны, а их страна так гориста, труднопроходима и не имеет дорог, что проучить их дело не легкое. Поэтому они ухитряются причинять нам столько же ущерба, сколько мы причиняем им»{176}.

За период с 1849 по 1868 гг. англо-индийское командование направило в северо-западный пограничный район более 20 экспедиций. Наиболее жестокий характер носила экспедиция 1863 г., направленная в район горы Махабан, находящейся на правом берегу Инда (к северо-востоку от Хайберского перевала). Здесь, в селении Ситана, у подножья горы еще в 20-х гг. обосновалась группа переселенцев из Рохильканда, принадлежавших к мусульманской секте ваххабитов. Они приобрели значительное политическое влияние среди местных племен (патанов) и, пользуясь помощью мусульман Бенгалии, снабжавших их деньгами, оружием и волонтерами, повели борьбу «за веру» сначала против сикхского государства, а затем после его падения — против англичан. Еще в 1858 г. английский отряд генерала Сиднея Коттона произвел налет на Ситану и рассеял повстанческие отряды. Коттон заключил соглашения с вождями местных племен, по которым те обязались не допускать больше ваххабитов в Ситану. Однако четыре года спустя повстанцы, нашедшие убежище на северном склоне горы Махабан, снова спустились в долину и заняли Ситану с ее окрестностями. Соседние племена оказали «моджахидам» (борцам за веру) энергичную поддержку. Англичане в течение лета 1863 г. ограничивались блокадой горы Махабан и ее окрестностей, преграждая таким образом местным жителям торговые сношения с городами Пенджаба. Но эта мера не дала надлежащего эффекта. Напротив, весь этот важнейший пограничный район вскоре был охвачен антибританским движением.

По представлению губернатора Пенджаба вице-король Элджин приказал отправить против повстанцев Ситаны экспедицию под командованием генерала Невилля Чемберлена Отряд Чемберлена общей численностью в 5 тыс. чел., имея в своем составе несколько пехотных (английских и сипайских) полков, один полк регулярной кавалерии, небольшое количество артиллерии и две роты саперов, выступил 18 октября 1863 г. в поход. 20 октября английский отряд пытался пройти Умбейлахское ущелье, однако этот путь оказался почти не проходимым для обозов.

Застряв в Умбейлахском ущелье, английские войска очутились в критическом положении. Собравшиеся у выхода из ущелья, в долине Чумлы, отряды повстанцев то и дело совершали нападения на войска Чемберлена. Все новые и новые племена присоединялись к моджахидам. Духовный глава мусульман пограничной полосы Ахунд Свата{177} также открыто выступил против англичан. В донесении [138] от 31 октября 1863 г. Чемберлен сообщал; «Коалиция против нас общая, от Индии до пределов Кабула, старые усобицы на время забыты, и под влиянием фанатизма племена, обыкновенно враждующие между собой, спешат под знамена Ахунда сражаться за общую веру».

Чемберлен потребовал сильных подкреплений, продолжая удерживать занятую позицию. Повстанцам, правда, не удалось выбить противника из ущелья, но они нанесли английским войскам серьезные потери в людях и технике. К тому же наступившие холода и тяжелые условия бивуачной жизни в горах еще больше измотали и ослабили английские войска. Губернатор Пенджаба тоже решил было отозвать обратно свои войска; его предложение было одобрено центральным правительством в Калькутте. Однако Уильям Дени-сон, после смерти вице-короля Элджина временно взявший на себя его функции, категорически воспротивился этому. В своем меморандуме, датированном 2 декабря 1863 г., Денисон писал: «Я считал и продолжаю считать, что отступление войск с позиции, которая, вполне очевидно, носит чисто оборонительный характер, будет рассматриваться горными племенами как нечто равнозначущее их победе. И, хотя я не сомневаюсь в том, что отступление может быть осуществлено без потерь, я все же убежден, что моральный эффект его на наши войска будет наихудшим»{178}.

Под влиянием Денисона решение об отводе войск было отменено; англо-индийское командование направило Чемберлену крупные подкрепления. В начале декабря в Умбейлахское ущелье прибыли 7-й стрелковый и 93-й шотландский полки, а также несколько сипайских частей. Вместо Невилля Чемберлена, получившего в одной из стычек серьезное ранение, командование отрядом принял присланный из Пешавера генерал Гарвок. Между тем в лагере повстанцев, состоящем из различных племенных группировок, возникли разногласия. Это обстоятельство было своевременно учтено и использовано английским командованием, которому удалось склонить нескольких неприятельских вождей к прекращению борьбы. 15 и 16 декабря англичане произвели две решительные атаки и ценой значительных жертв заставили противника отступить. Важную роль в этих сражениях сыграла английская артиллерия.

После этого повстанческое войско быстро распалось. Некоторые племенные дружины ушли в свои селения. Ахунд и его последователи исчезли неизвестно куда. Вожди племен, оставшиеся на месте боя, явились в английский лагерь и изъявили согласие прекратить борьбу и помочь англичанам ликвидировать своих бывших союзников моджахидов. Деревня Мулька на северном склоне горы Махабан, служившая главной опорной базой моджахидов, была сожжена, главное ядро повстанцев рассеяно. В 1868 г. в районе Махабана снова возродилось повстанческое движение, для ликвидации которого англичане снарядили новую экспедицию в 20 тыс. чел. [139]

В связи с переходом от осторожной политики «закрытой границы» к развернутому наступательному движению («forward policy») англо-индийское командование оказалось втянутым в почти непрерывную войну с пограничными племенами, продолжавшуюся более тридцати лет и в сущности незакончившуюся и теперь. На главных ключевых пунктах пограничной полосы были сооружены английские форты с сильными гарнизонами. Военные экспедиции в различные районы области независимых племен следовали одна за другой почти беспрерывно. В 1879 г. шли военные действия против замустов и оракзаев, в 1880–1882 гг. против моман-дов и вазиров, в 1883 г. против племени ширани, в 1884–1887 гг. против тех же ширани и вазиров, а также юсуфзаев.

Как мы уже видели, британские происки в Туркмении и на Памире потерпели полный провал. В 1884–1885 гг. к России были присоединены Мервский, Иолотанский и Пендинский оазисы, а в 1891 г. русский отряд Ионова закрепил за Россией и Памир. Англо-индийское правительство поспешило компенсировать эти серьезные неудачи новыми территориальными захватами близ северо-западных границ Индии.

В 1885 г. Читралу был навязан английский протекторат, а в 1891 г. англичане фактически аннексировали два соседних ханства; Кунджут (Хунза) и Нагар. Здесь ими были заложены укрепления, в которых находились сильные английские гарнизоны. Между тем вопрос о политическом статуте пограничных племен стал предметом разногласий между англичанами и афганским эмиром. Точная граница между англо-индийскими владениями и Афганистаном не была еще определена; эмир Абдуррахман претендовал на суверенитет над племенами, которые составляли часть афганского народа.

В сентябре 1893 г. для переговоров по этому вопросу в Кабул была направлена военно-дипломатическая миссия во главе с руководителем ведомства внешних сношений англо-индийского правительства Мортимер-Дюранд. Переговоры закончились соглашением, по которому англичане подтвердили свое обязательство (данное в 1885 г.) оказать Афганистану военную помощь в случае, если он подвергнется нападению, и согласились увеличить наполовину субсидию, предоставленную эмиру. Абдуррахман же со своей стороны уступил англичанам всю область независимых племен, за исключением двух небольших районов: долины Асмара и Чаге. Таким образом, почти 5 млн. афганцев оказались отторгнутыми от Афганистана и отданными под власть чужеземных поработителей. Весть о «соглашении Дюранда» вызвала новый взрыв возмущения среди пограничных племен, ненавидящих англичан. Эмир Абдуррахман пытался еще добиться некоторого исправления границы в свою пользу. Он указывал англичанам на опасные для них последствия этого искусственного расчленения афганского народа и насильственного подчинения независимых племен. В письме, адресованном главе английской миссии Дюранду, эмир писал: «Вам всегда придется воевать с ними или иметь другие неприятности, а они [140] постоянно будут заниматься грабежом. Пока ваше правительство имеет за собой силу и спокойствие, вы сможете сдерживать их сильной рукой, но как только появится иноземный враг на границах Индии, то эти пограничные племена будут вашими злейшими врагами...»{179}

Англичане не вняли этим доводам эмира. Напротив, наиболее твердолобые и агрессивно настроенные англо-индийские крут критиковали «соглашение Дюранда» как недостаточно выгодное и осуждали сделанные им ничтожные территориальные уступки. Так, например, один из ярых английских империалистов Гамильтон считал эти уступки совершенно ненужной жертвой и «этническим абсурдом».

Однако предостережения эмира Абдуррахмана очень скоро оправдались. Осенью 1894 г. английская комиссия по установлению границы, сопровождаемая сильным военным конвоем (4 пехотных батальона, 1 эскадрон конницы, 1 рота саперов и 6 орудий), приступила к работам на участке между реками Курам и Гомул, т. е. в наиболее труднопроходимой части Солиманова хребта. Оставшиеся здесь племена вазиров, возглавляемые популярным среди них муллой Повиндом, внезапно атаковали лагерь комиссии, находившийся в Вано. Попытки англичан вести переговоры с повстанцами ни к чему не привели, им пришлось снарядить новую экспедицию и отправить ее в Вазиристан. Отряд численностью почти в 10 тыс. чел. с 18 орудиями под командованием генерала Уильяма Локхарта 17 декабря 1894 г. вторгся в район, охваченный восстанием. Разрушение селений, массовый угон скота (основного источника существования пастушеского племени) вынудили повстанцев сложить оружие. В феврале 1895 г. военные действия в Ва-зиристане были закончены, но в это время возник другой очаг войны, на северном участке границы.

Вмешательство англичан в дворцовые распри Читральского ханства повлекло за собой ввод английских войск на территорию Читрала. 13 февраля 1895 г. английский отряд, возглавленный Робертсоном, занял Читральский форт. Племена Читрала, руководимые ханами, оказали вооруженное сопротивление захватчикам. Английский гарнизон в Читральском форте был осажден. На выручку ему англо-индийское командование двинуло две колонны войск: одну из Пешавера, под командованием генерала Лоу, другую из Гильгита, во главе с полковником Келли. 19 апреля Келли подошел к Читральскому форту и освободил английский гарнизон. В то же время Лоу через Малакандский перевал вступил в долину Свата и, ведя тяжелые бои с местными племенами, в середине мая соединился с английскими войсками в Читрале.

Однако подчинение восставших племен оказалось непрочным. В 1897 г. вспыхнуло новое вооруженное восстание, охватившее почти всю территорию, примыкающую к северо-западной границе. Отряды горцев блокировали ряд английских фортов и даже овладели укреплениями Хайберского перевала. Снова англо-индийскому [141] командованию пришлось бросить в пограничные районы крупные силы, чтобы ликвидировать создавшуюся угрозу. На крайнем северном участке действовал двенадцатитысячный английский отряд-Блуда; в район Хайберского перевала против момандов был двинут отряд Эллиса численностью в 8 тыс. чел.; против племени оракзаев, к западу от Когата, выступила группировка Иетмэн-Биггса (9500 чел.). Наконец, против афридиев, занявших пограничную долину Тирах, было направлено тридцатитысячное войско, которое, по словам английского военного историка Шеппэрда, «превосходило по численности силы, когда-либо использовавшиеся в мелких кампаниях в Индии или других местах».

К концу года восстание было ликвидировано ценой огромных жертв и материальных издержек.

В начале 900-х гг. в связи с общей реорганизацией англо-индийских вооруженных сил были проведены коренные изменения в системе обороны северо-западной границы. Пограничная территория была изъята из состава Пенджабского губернаторства и выделена в особую административную единицу под названием «Северо-западная пограничная провинция». Регулярные войска, занимавшие передовые позиции и подвергавшиеся постоянным нападениям со стороны партизанских отрядов, были отведены в ближний тыл, где они образовали вторую линию обороны. На передовых же позициях находилась «туземная милиция», комплектовавшаяся из среды самих племен и опиравшаяся на поддержку регулярных войск, расположенных на второй линии. Далее командование развернуло обширную программу строительства в пограничной полосе укреплений и стратегических дорог.

Эффективность этих преобразований оказалась весьма сомнительной. В последующие годы англичанам то и дело приходилось вести борьбу с повстанческими отрядами горцев Северо-западной пограничной провинции.

В русской буржуазной историографии нередко указывалось на сходство между антибританскими восстаниями пограничных племен Индии и войной кавказских горцев против России.

На этом основании северо-западную пограничную область Индии в дореволюционной литературе даже окрестили «англоиндийским Кавказом».

Такое сравнение основано лишь на чисто внешнем сходстве: и там, и здесь военные действия происходили в высокогорных районах, носили упорный характер и велись под знаменем воинствующего исламизма. Но, если попытаться поглубже вникнуть в суть дела, то станет ясным огромное принципиальное различие между обоими этими движениями.

Конечно, царское правительство России также осуществляло на Кавказе (да и вообще на Востоке) захватническую, реакционную политику, угнетая, грабя и эксплоатируя местное население. Однако великий русский народ оказывал упорное сопротивление отечественной реакции, отстаивал свободу и независимость угнетенных народов, помогал их освободительной борьбе. [142]

Прогрессивные демократические круги русского общества (особенно политические ссыльные) несли на Кавказ и другие окраины освободительные, передовые идеи, содействовали просвещению и пробуждению политического самосознания в массах коренного населения. Единственным верным путем к достижению свободы и независимости угнетенных народов Российской империи был путь, сближения с русским народом, приобщения к великой русской культуре, совместной борьбы против общего врага — буржуазно-помещичьей монархии. Поэтому все сознательные, честные люди на Кавказе ждали поддержки от русских революционно-демократических кругов. Напротив, местные феодально-клерикальные верхи разжигали среди своих соплеменников вражду и ненависть к русским, одурманивали их фанатическими исламистскими проповедями «газавата», направленного не против царизма, а против всех «неверных», т. е. против русского народа. И не случайно, что эти реакционные мусульманско-шовинистические движения всегда были связаны с враждебными России иностранными государствами (Турция, Англия, впоследствии — кайзеровская Германия).

Совсем иначе обстояло дело в Индии, особенно в ее пограничной полосе. Здесь Англия была представлена только агрессивной политикой британских империалистов. Освободительное движение английского народа не оказало существенного влияния на положение закабаленных колониальных народов. Хорошо известно, что даже значительная часть английского рабочего класса была в XIX в. заражена оппортунизмом и относилась снисходительно к захватнической колониальной политике британского империализма. На это обстоятельство, вытекающее из особенностей исторического развития Великобритании как колониальной державы, не раз указывали Маркс, Энгельс и Ленин.

В письме к Каутскому (12 сентября 1882 г.) Энгельс писал: «Вы спрашиваете меня, что думают английские рабочие о колониальной политике. Так вот: они думают об этом то же, что они думают о политике вообще, — то же самое, что думают о ней буржуа. Ведь здесь не существует рабочей партии, есть лишь консервативная и либерально-радикальная, а рабочим тоже перепадает не мало благодаря английской монополии на мировом рынке и в колониях»{180}.

В. И. Ленин подчеркивал в 1907 г.:

«И вот, широкая колониальная политика привела к тому, что европейский пролетарий отчасти попадает в такое положение, что не его трудом содержится все общество, а трудом почти порабощенных колониальных туземцев. Английская буржуазия, напр., извлекает больше доходов с десятков и сотен миллионов населения Индии и других ее колоний, чем с английских рабочих. При таких условиях создается в известных странах материальная, экономическая [143] основа заражения пролетариата той или другой страны колониальным шовинизмом»{181}.

В дальнейшем, особенно после Великой Октябрьской социалистической революции в России, среди рабочего класса Англии произошли серьезные сдвиги. Революционное ядро английского пролетариата во главе с коммунистической партией вело и ведет упорную борьбу против британского империализма, добиваясь полной независимости для всех народов колоний и зависимых стран. Однако в XIX и самом начале XX вв. положение было иным.

Вот почему борьба горских племен северо-западной пограничной полосы Индии против британского владычества, несмотря на то, что она большей частью возглавлялась мусульманским духовенством и вдохновлялась исламистскими фанатическими лозунгами, носила исторически прогрессивный, освободительный характер. [144]

Глава X.
На путях к первой мировой войне

На рубеже XIX и XX столетий капиталистическое общество вступило в последнюю стадию своего развития — в стадию империализма. Крупные империалистические монополии приобретают решающее значение во внутренней и внешней политике больших и малых государств, борьба капиталистических держав за рынки сбыта и источники сырья становится еще более ожесточенной. К этим прежним стимулам агрессивной политики присоединяются новые: экспорт избыточных капиталов в экономически отсталые страны, погоня за сверхприбылью. Неравномерное, скачкообразное развитие капитализма в отдельных странах влечет за собой крайнее обострение противоречий между старыми империалистическими хищниками и их молодыми конкурентами: Германией, Японией, США, Италией, опоздавшими к разделу наиболее богатых и обширных территорий Азии, Африки, Тихоокеанского бассейна и стремящимися наверстать упущенное.

Закипает яростная борьба за передел мира. Колониальная политика становится важнейшим фактором в международных отношениях.

«Мир впервые оказался уже поделенным, — писал В. И. Ленин, — так что дальше предстоят лишь переделы, т. е. переход от одного «владельца» к другому, а не от бесхозяйности к «хозяину».

Мы переживаем, следовательно, своеобразную эпоху всемирной колониальной политики, которая теснейшим образом связана с «новейшей ступенью в развитии капитализма», с финансовым капиталом»{182}.

Положение Великобритании, наиболее могущественной в то время колониальной и морской державы, значительно осложнилось. Ее промышленная монополия в последней четверти XIX в. была подорвана успешной конкуренцией быстро развивавшейся промышленности Германии, России, США, Японии. К давнишним колониальным противоречиям с Францией (в Северной Африке) и царской Россией (на Среднем и Дальнем Востоке) прибавилась все возрастающая угроза германской экспансии. В 1888 г. немецкий финансовый консорциум, возглавляемый «Дейче Банк», получил у турецкого правительства концессию на постройку железных дорог в Анатолии; десять лет спустя, во время путешествия Вильгельма II по Ближнему Востоку, было достигнуто соглашение о продолжении [145] этой дороги к Багдаду и далее к Персидскому заливу. Немецкие военные круги настаивали на приобретении военно-морских баз и угольных станций на Красном море и Персидском заливе, а дипломаты Вильгельма II вели по этому поводу переговоры с царьками Аравии — султаном Омана и шейхом Ковейта{183}.

Попытки Германии проникнуть в эту важнейшую зону британских «имперских коммуникаций», соединяющих Англию с Индией, представляли серьезную опасность для английского империализма. Из этого, однако, не следует, что Великобритания ограничивалась лишь обороной своих владений от наступавших на нее соперников. Напротив, с конца XIX в. английские империалисты усиливают колониальную агрессию. Они оккупируют Египет и Судан, продвигаются в глубь африканского континента, предпринимают захватническую войну против бурских республик, направляют свою экспансию в сторону Афганистана, Ирака, среднеазиатских владений России, арабских стран.

Основной базой британской колониальной империи попрежнему оставалась Индия. Она была самой ценной и богатой из всех английских колоний, центром стратегической системы англичан на всем Востоке — от Средиземного и Красного морей до Тихого океана. Правящие круги Великобритании видели одну из своих важнейших задач в укреплении английского владычества в Индии, которое, по их мнению, очутилось в этот период под угрозой не только извне, но и изнутри.

Внешняя угроза Индии была сильно (и несомненно, сознательно) преувеличена английской империалистической пропагандой. Россия после определения среднеазиатской границы на всем ее протяжении — от Каспийского моря до Памира — приостановила наступление в Средней Азии и перенесла центр тяжести своей колониальной политики на Дальний Восток. Германские агрессивные планы еще находились в зачаточной стадии и пока угрожали английским экономическим и стратегическим позициям лишь на Балканах и в Турции, но никак не в Индии.

Что касается внутренней опасности, то она была более серьезной: борьба индийского народа за освобождение от чужеземного ига в этот период усилилась и приобрела новые, более четкие политические формы. Жестокая эксплоатация индийского крестьянства феодальными помещиками, ростовщиками и непосредственно английским административно-налоговым аппаратом, усилившаяся в 70–80-х гг. XIX в., привела к многочисленным крестьянским восстаниям в различных частях страны.

В феврале 1881 г. К. Маркс в письме к русскому народнику Николаю-ону (Даниэльсону) указывал:

«В Индии для британского правительства готовятся серьезные осложнения, если не всеобщее восстание. То, что англичане отбирают ежегодно у индийцев — в виде ренты, железнодорожных [146] дивидендов от совершенно бесполезных для самих индийцев железных дорог, пенсий военным и гражданским чиновникам, издержек на афганские и иные войны и пр., и пр., — то, что они берут у них без всякого эквивалента, не считая того, что они ежегодно присваивают себе в самой Индии, т. е. стоимость одних только неоплачиваемых продуктов, которые индийцы должны ежегодно отправлять в Англию, — превышает общую сумму дохода 60 миллионов земледельческих и промышленных работников Индии! Это — кровавое, вопиющее дело! Голодные, годы следуют там один за другим, причем голод достигает размеров, о которых в Европе до сих пор даже и не подозревают. Среди населения зреет настоящий заговор против англичан, в котором участвуют совместно и индусы, и мусульмане»{184}.

В 80–90-х гг. XIX в. в Индии появляются новые общественные силы, создаются предпосылки — для возникновения национально-освободительного движения. Аналогичные явления в эту эпоху происходят и в других колониальных и зависимых странах Востока: в Египте, Турции, Иране, Китае. Формирование в этих странах национального сознания было тесно связано с началом развития капитализма, медленно и мучительно прокладывавшего себе путь.

В 80-х гг. в Индии возникло множество предприятий по первичной обработке сырья: заводы по очистке и прессовке хлопка и джута, табачные фабрики, сахарные заводы, чайные фабрики и пр. В различных районах Индии стала развиваться текстильная машинная промышленность. Главными ее центрами стали Бомбей (хлопчатобумажная индустрия) и Калькутта (джутовая промышленность). В 1890–1891 гг. в Индии насчитывалось 125 хлопчатобумажных фабрик (из них 89 — в Бомбейском президентстве) с общим количеством рабочих в 112 тыс. чел. и 25 паровых джутовых фабрик (из них 24 — в Бенгалии), на которых было занято более 61 тыс. рабочих.

Большая часть промышленных предприятий Индии, особенно хлопчатобумажных, принадлежала акционерным компаниям, в которых участвовали и индийские капиталисты. В это время в Индии начало формироваться ядро национальной промышленной буржуазии. Естественно, что оно составило оппозицию британскому колониальному режиму. Индийская буржуазия уже не довольствовалась скромной ролью агента и посредника, обслуживающего хозяев Индии — англичан. Она хотела стать хозяином на своем индийском рынке.

«Основной вопрос для молодой буржуазии — рынок, — учит товарищ Сталин. — Сбыть свои товары и выйти победителем в конкуренции с буржуазией иной национальности — такова её цель. Отсюда её желание — обеспечить себе «свой», «родной» рынок. Рынок — первая школа, где буржуазия учится национализму»{185}. [147]

Возникнув на экономической базе, оппозиция индийской буржуазии вскоре приняла политический характер: речь шла о политических правах, об участии в управлении страной. В 1885 г. был создан «Индийский национальный конгресс», первая крупная политическая организация индийской национальной буржуазии. Однако конгресс, состоявший в огромном большинстве из представителей крупной буржуазии и буржуазной интеллигенции, вовсе не собирался поднимать народные массы на борьбу против англичан и пошел по пути умеренно-либеральной оппозиции, рассчитывая достигнуть компромиссного соглашения с британским правительством.

В то же время среди крестьянства, молодого рабочего класса, среди мелкой буржуазии и разночинной интеллигенции городов зрели более радикальные, национально-освободительные настроения. Индийские радикалы не могли удовлетвориться робкой, компромиссной тактикой руководства Национального конгресса; они проповедывали решительную борьбу против английского гнета методами индивидуального террора, массовых демонстраций и восстаний. Лидером этого радикального течения стал индусский общественный деятель и журналист Бал Гангадхар Тилак (марат по национальности). В 90-х гг., под влиянием агитации Тилака, в различных районах Бомбейского президентства вспыхнули крестьянские восстания и было совершено несколько террористических актов против английских чиновников. Британские власти ответили на это суровыми репрессиями. Братья Чапекар, убившие английского комиссара Ранда, были казнены, а Тилак заключен в тюрьму. Однако национальное движение продолжало усиливаться, распространяясь из Бомбейского президентства на другие области Индии, главным образом, на Бенгалию и Пенджаб.

Все эти обстоятельства — внешние и внутренние — заставили правящие круги Великобритании принять экстренные меры по укреплению английского колониального режима в Индии.

В 1899 г. на пост вице-короля Индии вступил лорд Керзон, крайний реакционер и империалист, ярый ненавистник России, ученик и «правая рука» известного консервативного лидера Солсбери. Три года спустя главное командование англо-индийской армией было вверено лорду Китченеру, представителю наиболее агрессивных кругов британской военщины. Оба эти назначения имели вполне определенный политический смысл. Консервативное правительство Великобритании взяло решительный курс на беспощадное подавление национально-освободительного движения в Индии, на усиление экспансионистской колониальной политики на всем Среднем Востоке.

Новые индийские правители первым долгом занялись укреплением северо-западной границы и усмирением обитающих в пограничной полосе независимых афганских племен. Но это была лишь небольшая часть преобразований, задуманных английскими колонизаторами. [148]

Китченер обратил внимание на ряд крупных дефектов организации англо-индийской армии; канцелярщину и бумажную волокиту в штабах и административно-хозяйственных органах, неправильный принцип дислокации войск, никуда негодную систему военного обучения и т. д. Прежнее деление вооруженных сил на три обособленные армии: Бенгальского, Бомбейского и Мадрасского президентств, было отменено еще в 1895 г. Три армии были изъяты из подчинения администрации президентств и слиты в единую армию с единым командованием и штабом. Эта армия состояла из четырех корпусов («commands») соответственно четырем территориальным округам. Однако Китченер считал эту реорганизацию недостаточной и мало эффективной. Его проект предусматривал разделение всех вооруженных сил Индии на две армии — Северную и Южную с общим числом в девять пехотных дивизий, каждая из которых должна иметь по 4 английских и по 9 туземных батальонов (3200 английских и 6489 индийских штыков). Кроме пехоты, в составе этой реорганизованной полевой армии предусматривалось 8 кавалерийских бригад и несколько особых батарей корпусной артиллерии.

Китченер предполагал провести следующие мероприятия. Во-первых, уменьшить контингента гарнизонов до минимума, необходимого для поддержания внутренней безопасности (эта задача возлагалась главным образом на полицию и «волонтеров») с тем, чтобы высвободить возможно большее количество войск для полевой службы. Во-вторых, добиться того, чтобы каждая воинская часть находилась всегда в постоянной боевой готовности. В-третьих, для того, чтобы всемерно облегчить мобилизацию, приблизить, насколько возможно, формирование и обучение войск в мирное время к потребностям военного времени{186}. Все эти мероприятия были одобрены вице-королем, а в сентябре 1904 г. санкционированы лондонским правительством.

Наряду с преобразованием организационной структуры были приняты меры к оснащению армии новым вооружением, повышению технического уровня и подготовки квалифицированных офицерских кадров.

Донесения русского генерального консула в Бомбее Клемма свидетельствуют о возросших военных расходах англичан. Клемм указывает, что бюджет англо-индийского военного ведомства на 1904–1905 гг. составил 19 114 700 фунтов стерлингов, т. е. возрос на 1 562 700 фунтов стерлингов по сравнению с предыдущим годом{187}. «Сумма эта, — пишет Клемм, — предназначена главным образом на увеличение содержания английским войскам с целью привлечения в них лучших элементов, а также на перевооружение пехоты и кавалерии новыми усовершенствованными ружьями и части артиллерии скорострельными орудиями»{188}. [149]

Клемм указывает дальше, что англо-индийское командование намечало увеличить количество туземных войск Бомбейского и Мадpaccкoго округов и улучшить качество их боевой подготовки, сформировать новый железнодорожный батальон, увеличить более чем вдвое запас туземной армии, учредить школу для подготовки штабных офицеров и т. д.

Однако, как мы увидим дальше, практические результаты деятельности Керзона и особенно Китченера оказались весьма мизерными.

В чем же заключалась главная цель этих преобразований? Ответить на этот вопрос нетрудно. Мы уже указывали, что китченеровский план дислокации предусматривал разделение войск на две армии. Северная армия, состоявшая из пяти дивизий (Пешаверская, Равалпиндская, Лахорская, Мирутская, Лукноуская) и трех отдельных пограничных бригад, была расквартирована в Северной Индии, почти параллельно Гималайскому хребту. Южная армия занимала остальную, значительно более обширную, территорию Центральной и Южной Индии; в ее состав входили четыре дивизии, расквартированные в округах Кветты, Мхоу, Пуны, Секундерабада, а также в гарнизонах Бирмы и Адена.

Обе армии эшелонировались вдоль главных железнодорожных линий, ведущих из внутренних областей страны к ее северо-западной границе, и были нацелены на два главных центра Афганистана: северная армия — в направлении на Пешавер, Кабул, южная — на Кветта, Кандагар. Основная группировка войск была сосредоточена вблизи северо-западной границы; здесь находились Пешаверская, Равалпиндская и Лахорская дивизии, три особые пограничные бригады из состава северной армии (в Когате, Банну, Дераджате) и четвертая (Кветтская) дивизия южной армии. По официальным данным, сообщаемым в донесении Клемма, в Северной Индии было сосредоточено около 2/3 всего состава англоиндийской армии (77 из 127 батальонов туземной пехоты, 33 из 38 полков туземной конницы, почти вся туземная и европейская горная артиллерия и т. д.){189}.

Программа железнодорожного строительства, предпринятого Керзоном-Китченером, также весьма красноречиво свидетельствует о характере и целях англо-индийской военной политики этого периода. Железную дорогу из Кветты, доведенную до Чамана (на границе Синда и Афганистана), было предложено продолжить до Кандагара; на северном участке границы запланировали к постройке ширококолейную железнодорожную линию через Хайберский перевал (по трассе Пешавер — Лой — Шильман — Дакка) и узкоколейную железную дорогу через Курамскую долину от Тала к подножью Пейвар-Котальского перевала (95 миль от Кабула).

Официальные англо-индийские документы изображают эти мероприятия как чисто оборонительные, направленные к укреплению охраны северо-западной границы от русского вторжения. [150] Однако и схема дислокации войск, и направление строительства железных дорог достаточно ясно изобличают наступательный характер англо-индийской стратегии. Китченер заявлял, ссылаясь на англо-афганский договор: «Если мы намерены выполнить наши обязательства в этом отношении, то к чему сводится школа, отвергающая всякую возможность русской агрессии на том основании, что нашу границу отделяют от русской пятьсот миль гористой и бесплодной местности? Приняв на себя ответственность за неприкосновенность афганской границы, мы тем самым превратили эту границу в нашу собственную»{190}.

В 1902 г. был заключен англо-японский союз, явно направленный против России; этот союз, гарантировавший Японии не только благожелательный нейтралитет Англии, но и ее финансовую поддержку, в значительной степени способствовал возникновению русско-японской войны. С началом этой войны британское правительство заняло выжидательную позицию. Русский министр иностранных дел Ламсдорф в конце января 1904 г. предупреждал Куропаткина (в то время военного министра): «Что касается вопроса о возможном поведении Англии в будущем, то, конечно, не следует терять из виду, что держава эта, заявившая официально о союзных обязательствах своих по отношению к Японии, — при известных условиях, способна была бы перейти на сторону нашего противника. Вследствие этого, принятие подготовительных мер на случай разрыва с Англией являлось бы небесполезным»{191}.

Связь внешнеполитической позиции Великобритании в период русско-японской войны с охарактеризованной выше интенсивной деятельностью англо-индийского командования очевидна. Английские правящие круги стремились воспользоваться затруднениями России, чтобы привести в исполнение свои старинные агрессивные планы на Среднем Востоке. Направляя начальнику главного штаба Сахарову копии донесений Клемма из Бомбея, Ламсдорф отметил «уверенность англо-индийских властей в полной военной неподготовленности нашей в Средней Азии и, с другой стороны, безостановочную спешную деятельность их по усилению военных сил на северо-западной границе Индии и по принятию разных подготовительных мер для возможных активных действий»{192}.

Афганский эмир Абдуррахман-хан умер в 1901 г. Его преемник Хабибулла пытался было высвободиться из-под исключительного контроля Англии и вести самостоятельную политику; он даже вступил в дипломатические переговоры с Россией. Однако усилиями англо-индийской дипломатии английское влияние в Афганистане было сохранено.

По мнению Клемма, эмир Хабибулла, хотя и «далеко не питает симпатий к англичанам», но все же настолько крепко связан с ними, что в случае войны бесспорно присоединится к Великобритании. Поражения русских войск в Маньчжурии подорвали [151] престиж царского правительства в глазах эмира. Он, кроме того, не без оснований побаивался, что в случае его отказа пропустить английские войска через территорию Афганистана, англичане организуют дворцовый переворот и заменят его более покладистым правителем{193}.

Весной 1904 г. русский политический агент в Бухаре доносил о продвижении афганских войск по направлению к русской границе, а также о движении шеститысячного английского отряда к Кандагару, а затем к Бала-Мургабу{194}. Афганскому эмиру «было предложено озаботиться постройкой в Кандагаре казарм для английских войск»{195}.

Разведка штаба 2-го Туркестанского армейского корпуса обнаружила в течение лета 1904 г. множество признаков поспешной подготовки англичан в пограничных районах Индии, в Афганистане и Юго-Восточном Иране к серьезным военным операциям. В Чаман беспрестанно подвозились различные материалы для строительства дороги на Кандагар, а в его окрестностях были выстроены десять фортов и заготовлен месячный запас продовольствия. Одновременно англичане приступили к строительству железной дороги из Нушки (Белуджистан) на территорию иранского Сеистана. В Читрале и Гильгите, по соседству с русским Памиром, шла усиленная концентрация английских войск, заготовлялись провиант, фураж, транспортные средства; английские офицеры производили рекогносцировку горных перевалов Гиндукуша. В Индии и Афганистане ходили слухи о намерении англичан занять афганскую часть Вахана, этого узкого клина, отделяющего северную границу Индии от русской территории. «Можно полагать, — говорилось в докладной записке русского Главного штаба, — что ближайшей целью военных приготовлений на читрало-гильгитской границе действительно является изменение существующих границ пригинду-кушских владений Англии, которые, как уже было сказано выше, англичане намереваются расширить и дальше к востоку, за счет Китайского Туркестана»{196}.

Такая же активность англичан наблюдалась и на западном участке афгано-русской границы. По сведениям русской разведки, весной 1904 г. английские офицеры и военные инженеры, сопровождаемые сотней афганской конницы, производили инструментальную съемку района Кала-Hoy и планировку участков, отведенных под постройку казармы. Оттуда они направились на перевал Зермаст и в Кушк-Афганский (невдалеке от русской пограничной крепости Кушки). По тем же сведениям, некий английский генерал (имя его не названо) прибыл в Герат для изучения дорог, ведущих к [152] русской границе. На границе персидского Сеистана англичанами были возведены солидные укрепления: в Нушки, Дальбандане, Рубате, Мелик-Сиях-Кухе, в которые введены гарнизоны англо-индийских войск{197}.

В то же время британская дипломатия прибегла к энергичному давлению на иранское правительство, добиваясь вывода русской противочумной охраны из Хоросана и соединения обоих индийских телеграфных линий с Керманской телеграфной линией Ирана. Комментируя эти демарши английского посольства в Тегеране, Ламсдорф указывал, что они «являются лишь одной из целого ряда мер, предпринятых англичанами, дабы убедить персов, что Россия всецело поглощена военными действиями на Дальнем Востоке и утратила всякое значение для Персии»{198}.

В другом документе, датированном декабрем 1904 г., Ламсдорф констатировал: «Во всяком случае старания Англии носят несомненно агрессивный характер и вполне очевидно, что они стремятся создать себе, на случай нападения на нас, нечто вроде афганского авангарда...»{199}.

Чтобы оправдать свои военные приготовления и замаскировать их истинные цели, британская дипломатия снова использовала испытанную «дымовую завесу». В августе 1904 г. английское министерство иностранных дел выразило русскому послу в Лондоне Бенкендорфу свое беспокойство в связи с якобы происходившей концентрацией русских войск в Средней Азии в целях нападения на Индию; в английском представлении указывалось, что для этого мнимого нападения на Индию 100 тыс. чел. сосредоточены в Туркестане, 80 тыс. — на памирской границе и тридцатитысячный резерв должен прибыть в Среднюю Азию тотчас же после открытия движения по новой железнодорожной линии Оренбург — Ташкент.

Русское министерство иностранных дел категорически опровергло эти измышления. В ответной телеграмме Бенкендорфу говорилось: «Сообщенные вами цифры совершенно фантастичны и по всем вероятиям рассчитаны на то, чтобы вызвать ваши объяснения»{200}.

Во всяком случае, несомненно, что в 1904 г. меньше, чем когда-либо, Россия могла и желала наступать на Индию.

Угрожающие военные приготовления англичан на средне-азиатских границах России оказались чистым блефом. Британское правительство знало, что начатые Китченером военные преобразования в Индии еще далеко не завершены, и отдавало себе отчет в неподготовленности англо-индийской армии к вооруженному конфликту с Россией, которая, даже при испытываемых ею в то время затруднениях, рассматривалась англичанами как весьма [153] опасный противник. Да и внутреннее политическое состояние Индии, где назревали предпосылки нового, значительно более серьезного и мощного народно-революционного движения, отнюдь не благоприятствовало такой военной авантюре.

Тем не менее международная политическая ситуация, сложившаяся во время русско-японской войны, принесла британским империалистам известный выигрыш. Ослабление военного и политического влияния царской России помогло англичанам укрепить их стратегические позиции в Иране, Афганистане, припамирских и пригималайских областях. В этой связи следует упомянуть об экспедиции в Тибет, предпринятой Керзоном. Тибет, находившийся под суверенитетом Китая, но управлявшийся теократическим правительством «далай-ламы», до этого времени был наглухо закрыт для англичан. Далай-лама упорно отказывался от установления договорных отношений с англо-индийскими властями. В начале 900-х гг. в Калькутте узнали о переговорах между тибетским правительством и Россией.

В 1903 г. Керзон отправил в Тибет трехтысячный отряд, во главе с полковником Ионгхэсбандом, который в апреле 1904 г. после трех небольших стычек с тибетскими войсками занял важный экономический центр Тибета Гианцзе, а в августе того же года вступил в Лхассу. Под угрозой английских штыков тибетское правительство было вынуждено подписать договор, по которому оно должно было уплатить англичанам «возмещение» за причиненные убытки и открыть отдельные города для английской торговли. Это положило начало подчинению Тибета британскому господству не только в экономическом, но и в военно-политическом отношении.

Вскоре после окончания русско-японской войны в англо-русских отношениях на Среднем Востоке наметился перелом, обусловленный главным образом двумя факторами международной политической обстановки: усилением германской агрессии и ростом национально-освободительного движения в странах Востока.

Германская дипломатия строила свои расчеты на противоречиях между Англией и Россией. «Когда британцы и русские погрызутся, — писал Вильгельм II в одной из своих собственноручных резолюций, — мы сможем, в качестве третьего радующегося, сунуть Багдадскую дорогу в карман»{201}. Однако германская экспансионистская политика привела как раз к обратному результату. Активизация политики Германии на Ближнем Востоке вызвала возрастающее беспокойство и в Петербурге, и в Лондоне. В 1903 г. английский министр иностранных дел Лэнсдоун сделал официальное заявление о том, что попытка какой-либо державы приобрести базу на Персидском заливе будет означать для Англии «casus belli»{202}. Это заявление Керзон подкрепил демонстративным посещением на британском военном судне портов Персидского залива. [154]

На этот раз британские предостережения были адресованы не России, а Германии.

Русская революция 1905 г. оказала огромное влияние на зависимые и колониальные страны Востока, открыв собой эру «пробуждения Азии». «Мировой капитализм и русское движение 1905 года окончательно разбудили Азию, — писал В. И. Ленин. — Сотни миллионов забитого, одичавшего в средневековом застое, населения проснулись к новой жизни и к борьбе за азбучные права человека, за демократию»{203}. Вслед за русской революцией волна национально-освободительных движений поднимается в Иране, затем в Индии, Индонезии, Китае. Освободительные движения угнетенных народов угрожали интересам и русского царизма, и британского империализма.

Так возникли предпосылки для перехода от длительного соперничества двух империалистических держав на Востоке к их сотрудничеству. Конечно, наступательное движение России в Средней Азии представляло серьезную опасность для англичан. Появление могущественного соперника в лице России по соседству с главной базой британской колониальной империи, во-первых, ставило преграду на пути английской экспансии, а во-вторых, усиливало сопротивление англичанам в Индии и в сопредельных с ней странах.

Однако опасности русского вторжения в Индию, о которой неустанно трубили английские военные писатели, дипломаты, историки, никогда не существовало. В. И. Ленин указывал, что «движение русских войск в глубь Средней Азии угрожало господству англичан в Индии»{204} и объяснял враждебность англичан русской политике тем, что «...Россия грозила подорвать господство Англии над рядом чужих народов»{205}. Ленин писал в той же своей статье («О сепаратном мире») о стремлениях царизма «...разбить Англию в Азии, чтобы отнять всю Персию, довести до конца раздел Китая и т. д.»{206}. Но ни в этой, ни в какой-либо другой работе Владимира Ильича мы не находим указаний на намерения царского правительства предпринять завоевание Индии.

Если версия английской пропаганды была лишена серьезных оснований в XIX в., то она стала совершенно беспочвенной в начале 900-х годов, т. е. после того, как среднеазиатская граница России была окончательно определена. Еще до 1905 г. правящие круги царской России испытывали страх перед национальным движением в колониях и зависимых странах, которому сочувствовали прогрессивные демократические силы русского народа. Этот страх побуждал царское правительство не к обострению англо-русского соперничества, а, напротив, заставлял его искать сближения и сотрудничества о английскими империалистами. Куропаткин в бытность его военным министром в своем «всеподданнейшем докладе» 1900 г. указывал на тождественность интересов обеих держав в [155] Азии, «ибо как нам, так и англичанам приходится считаться со стремлениями побежденных нами народностей свергнуть иго победителей»{207}. Дальше Куропаткин выражается еще более определенно: «Глубоко убежденный, что овладение в 20 веке Индией составит несчастье и непосильную тяжесть для России, я в то же время признаю естественным и желательным установление настолько дружеских отношений к Англии, чтобы в случае волнения против Англии в Индии, мы были бы на стороне англичан. 20 век должен принести с собой тяжелую борьбу в Азии народностей христианских против нехристианских. Для блага человечества необходимо, чтобы в этой борьбе мы были в союзе с христианской Англией против не христианских племен Азии»{208}. Эта точка зрения, откровенно высказанная махровым реакционером и колонизатором, вполне соответствовала общему направлению восточной политики царского правительства в начале текущего столетия.

Стремления обеих держав к установлению сотрудничества на Среднем Востоке получили конкретное выражение в известной англо-русской конвенции, заключенной в августе 1907 г. По условиям этой конвенции Иран был разделен на три зоны: 1) северная, ограниченная на юге линией Каср-и-Ширин, Исфаган, Иезд-Кахк-Зюльфагар, была отнесена к сфере влияния России; 2) юго-восточная зона — к югу от линии, начинающейся от афганской границы и проходящей через Газик, Бирджан, Керман к Бендер-Аббасу — вошла в британскую сферу влияния; 3) зона, расположенная между первыми двумя, была признана нейтральной.

Россия согласилась считать Афганистан «расположенным вне сферы русского влияния», обязалась не посылать туда своих агентов и вести политические сношения с этой страной исключительно при посредничестве британского правительства. Англия, со своей стороны, приняла на себя обязательства не производить никаких изменений в политическом статусе Афганистана и не принимать никаких мер, могущих угрожать России. Обе державы признали суверенные права Китая над Тибетом, обязались не нарушать территориальной целостности этой страны и не вмешиваться в ее внутренние дела; однако в тексте конвенции была подчеркнута особенная заинтересованность Великобритании в сохранении существующего режима внешних сношений Тибета.

Наибольшие выгоды из этого соглашения извлекли английские империалисты. Англия добилась официального признания ее исключительного контроля над Афганистаном и несколько более завуалированного признания ее особых интересов в Тибете. Что касается Ирана, то хотя России досталась наиболее обширная и экономически развитая «сфера влияния», однако и здесь Англия получила ряд важных преимуществ. По условиям конвенции обеим державам были предоставлены равные права приобретения концессий в средней, [156] нейтральной зоне Ирана, причем все концессии, существовавшие в пределах этой зоны, сохранялись. Важнейшие же английские предприятия были сосредоточены именно здесь; к ним относились, например, судоходство по реке Карун и особенно нефтяная концессия в юго-западной части страны, полученная в 1901 г. британским подданным д'Арси, а впоследствии перешедшая к знаменитой «Англо-Персидской нефтяной компании».

Таким образом, британский империализм по существу закрепил за собой командные позиции и в так называемой «нейтральной» зоне.

Одной из важнейших целей англо-русского соглашения несомненно являлось подавление революционного движения в Иране. Но, как известно, главные центры иранской революции: Иранский Азербайджан, Гилян, Тегеран, Мешхед, находились в пределах русской сферы влияния. Поэтому царской России и отводилась особенно активная роль в организованной обеими империалистическими державами контрреволюционной интервенции в Иране. Британские же империалисты получили возможность «умыть руки» и под лицемерной личиной либерализма загребать жар чужими руками. В. И. Ленин в своей замечательной статье «Горючий материал в мировой политике», написанной в августе 1908 г., указывал, что «Англия, фарисейски умывая руки, держит явный дружественный нейтралитет по отношению к персидским реакционерам и сторонникам абсолютизма...»{209}.

Казалось бы, соглашение с Россией должно было значительно ослабить милитаристический пыл англо-индийского командования. Однако этого не случилось. В своем меморандуме от 21 октября 1907 г. Китченер писал: «Заключенная только что конвенция, надо надеяться, устранит опасность непосредственного нарушения Россией мира в Средней Азии. Но, если даже она может рассматриваться, как полная гарантия длительного мира с самой Россией, то имеются и другие обстоятельства, вытекающие из нашей оккупации Индии, которые невозможно игнорировать при рассмотрении вопроса о наших вооруженных силах»{210}. Эти другие обстоятельства «по мнению англо-индийского главнокомандующего» были: «поддержание порядка» среди пограничных племен, выполнение английских «обязательств по отношению к Афганистану», борьба с революционным движением внутри Индии и, наконец, участие англоиндийской армии в «имперской обороне», т. е. использование ее за пределами страны.

Эта последняя из указанных Китченером задач имела немаловажное значение. Русский военный агент в Лондоне генерал Ермолов, посетивший Индию в 1911 г., отмечал: «В случае войны вне Индии, для обороны империи, англичане считают возможным предназначить 5 дивизий, т. е. половину англо-индийской армии. [157] До англо-русского соглашения 1907 г. вывод из Индии даже значительно меньшего количества войск считался невозможным»{211}.

Международное политическое значение англо-русской конвенции 1907 г. выходило далеко за пределы Среднего Востока. Заключенная три года спустя после англо-французской Антанты, она была важным шагом в процессе образования одной из двух главных империалистических группировок, а стало быть, и в подготовке первой мировой войны: «...делят Персию, Афганистан, Тибет (готовятся к войне с Германией)»{212}, так писал в то время Владимир Ильич Ленин. [158]

Глава XI.
Стратегия англичан на среднем востоке в 1914–1918 гг.

В начале августа 1914 г. разразилась первая мировая война. Порожденная крайним обострением международных противоречий эпохи империализма, эта война была продолжением агрессивной грабительской политики участвовавших в ней капиталистических держав. Под прикрытием демагогических лозунгов «защиты отечества» обе враждующие группировки преследовали реакционные захватнические цели.

Великий Ленин заранее предсказал неизбежное наступление всемирной катастрофы. В октябре 1914 г. он писал: «Захват земель и покорение чужих наций, разорение конкурирующей нации, грабеж ее богатств, отвлечение внимания трудящихся масс от внутренних политических кризисов России, Германии, Англии и других стран, разъединение и националистическое одурачение рабочих и истребление их авангарда в целях ослабления революционного движения пролетариата — таково единственное действительное содержание, значение и смысл современной войны»{213}.

Борьба за передел колоний, за колониальную и морскую гегемонию явилась одним из важнейших моментов, обусловивших первую мировую войну. Возраставшая из года в год активность германского капитала и германской дипломатии на Востоке, быстрый рост германского военного и торгового флота были главными причинами, побудившими Великобританию взяться за оружие.

Перспектива англо-германской войны стала вполне реальной с того времени, когда кайзер Вильгельм II провозгласил свою обширную программу морских вооружений. Однако, предвидя эту войну и теоретически готовясь к ней, военные и военно-морские круги Великобритании исходили из прочно заученных стратегических азов, унаследованных от отцов и дедов. Англо-французская Антанта, англо-русское соглашение 1907 г., за которым последовало ревельское свидание Эдуарда VII о Николаем II (1908 г.), обеспечивали Англию сильными союзниками на европейском континенте. Британские стратеги и политики рассчитывали на то, что в предстоящей войне все бремя наземных действий в Европе ляжет на армии России и Франции.

К началу войны регулярная армия Великобритании вместе с запасом насчитывала около 450 тыс. чел.; кроме того, существовала [159] территориальная армия численностью в 250 тыс. чел. Но из этого общего количества свыше 110 тыс. чел. находилось на службе в Индии{214} и прочих колониях, а солдаты территориальной армии не могли быть использованы (кроме как по их собственному желанию) за пределами британских островов{215}.

Анализируя английский военный бюджет на 1913–1914 гг., русский военный агент в Англии констатировал, что бюджет этот «не представляет собой ничего ни нового, ни решительного, отвечающего вооружениям Германии, и вызывает здесь (т. е. в Англии. — Е. Ш.) разочарование и критику». Эта оценка относилась не только к поразительной недостаточности подготовленных и обученных людских контингентов, но и к низкому качеству вооружения и военной техники. Особенно подчеркивается крайняя слабость английской артиллерии, в том числе и береговой, предназначенной для отражения возможного неприятельского десанта и авиаций. Ссылаясь на данные английского военного министра, Сили, военный агент, сообщал, что в апреле 1913 г. «аэропланов, могущих летать», имелось лишь 101, а к 31 мая авиация должна иметь «полный комплект на 8 эскадр по 18 аэропланов в каждой, т. е. 148 аэропланов; сюда следует добавить одну воздухоплавательную эскадру в составе четырех небольших дирижаблей... Считаю долгом донести, — писал русский военный агент, — что Англия в смысле приготовлений к недалекой в будущем войне, по моему убеждению, отстает»{216}.

Еще более резкую оценку неподготовленности британской армии к началу первой мировой войны дал Ллойд-Джордж: «Политика военного ведомства, казалось, сводилась не к подготовке будущей войны, а к подготовке предыдущей или предпредыдущей войны. Бурская война застала нас все еще на уровне Крымской кампании, а великая война захватила наших стратегов, подготовлявших будущую войну, все еще в условиях севастопольских боев о теми изменениями, с которыми наши войска столкнулись на . полях Африки»{217}.

Причины военной неподготовленности Великобритании заключались, однако, не только в консерватизме и халатности британского высшего командования, но и в незыблемых традициях классической английской военной доктрины. По плану, составленному английским военным министерством, в начале войны предусматривалась отправка на европейский континент небольшого экспедиционного корпуса в составе шести пехотных и одной кавалерийской дивизий. Оборона Британских островов возлагалась всецело на флот и территориальную армию. Таким образом, участие Англии в военных действиях на европейском континенте должно было носить, так сказать, «символический характер». [160]

События, разыгравшиеся в первые дни войны, опрокинули этот план. Быстрое продвижение германских войск на Западном фронте создало угрозу Франции и возможность десанта на британские острова. Англичане вынуждены были принять экстренные меры к усилению экспедиционного корпуса. Тем не менее роль английских войск на европейском театре войны оставалась до самого конца весьма скромной. По данным, приведенным американским полковником Эйрес в его книге «Война с Германией», в 1918 г. на Западном фронте находилось 2559 тыс. французских войск, 1950 тыс. американских и лишь 1718 тыс. английских, а протяженность английского участка составляла 19 проц. всей линии Западного фронта{218}.

В течение почти всей войны в Англии происходила бурная полемика между сторонниками концентрации усилий на европейском театре и приверженцами доктрины «непрямого действия». Среди последних находились видные представители морского командования и руководящие политические деятели Великобритании. Лидером этого направления являлся Уинстон Черчилль, бывший в то время первым лордом адмиралтейства (морской министр). В сущности верх одержали именно представители этого направления. Так же, как и в предыдущих войнах, главное внимание британских захватчиков было приковано сейчас к морским операциям и восточным колониальным театрам, т. е. к Ближнему и Среднему Востоку.

Германская стратегия вынашивала планы сокрушительных ударов по важнейшим участкам британских имперских коммуникаций и в конечном счете по Индии. После того как реакционная младо-турецкая клика, возглавляемая Энвером, Талаатом и Джемалем, превратила Турцию в орудие германского империализма, эти планы приняли реальный характер. Используя территорию тогдашней Оттоманской империи — от Балкан до Красного моря и Персидского залива, турецкую живую силу и материальные ресурсы, Германия получила возможность создать непосредственную угрозу Суэцкому каналу, блокировать Черноморские проливы, атаковать Россию (силами турок) с тыла в Закавказье, подойти вплотную к пределам Ирана.

Тем не менее задачи Англии на Среднем и Ближнем Востоке не исчерпывались лишь обороной подступов к Индии и Суэцкому каналу от германо-турецких войск, как утверждают английские . историки. Британская стратегия на азиатских театрах носила активный наступательный характер, в основе ее лежала экспансионистская политика британского империализма, добивавшегося монопольного владычества над Ираном, Арабскими странами, Турцией, Дальним Востоком и лелеявшего мечту о проникновении в Закавказье и Туркестан. Этой главной цели были подчинены в 1914–1918 гг. все стратегические планы британского командования на азиатских и восточно-европейских фронтах. [161]

В своей замечательной статье «Не забывайте Востока» (ноябрь 1918 г.) товарищ Сталин указывал: «Империалисты всегда смотрели на Восток, как на основу своего благополучия. Несметные естественные богатства стран Востока (хлопок, нефть, золото, уголь, руда), — разве не они послужили «яблоком раздора» для империалистов всех стран. Этим, собственно, и объясняется, что, воюя в Европе и болтая о Западе, империалисты никогда не переставали думать о Китае, Индии, Персии, Египте, Марокко, ибо речь шла, собственно говоря, всё время о Востоке. Этим, главным образом, и объясняется то рвение, с каким они поддерживают в странах Востока «порядок и законность»: без этого глубокий тыл империализма не был бы обеспечен»{219}.

* * *

С первых же дней войны английские правящие круги испытывали серьезную озабоченность по поводу Индии. Революционное движение, вспыхнувшее в Индии в 1905 г., к концу 1910 г. было ликвидировано. Освободительная борьба индийского рабочего класса, крестьянства, радикально-демократической интеллигенции была подавлена свирепыми репрессиями полиции и войск, а либерально-буржуазной верхушке Национального конгресса была брошена жалкая подачка в виде так называемой реформы Морли-Минто. Сущность этой реформы заключалась в некотором, весьма незначительном расширении представительства буржуазно-помещичьей верхушки индийцев в так называемых «законодательных советах» (при вице-короле и губернаторах провинций), а также круга компетенции этих советов. Однако и после реформы ублюдочные «выборные» органы сохранили свое жалкое, подчиненное положение. В них участвовала лишь некоторая горсточка индийских крупных капиталистов и землевладельцев, которые никоим образом не могли рассматриваться как представители народа Индии. К тому же новая избирательная система предусматривала куриальный принцип: в ряде провинций выборы производились раздельно — по индусской и мусульманской куриям. Этим англичане хотели противопоставить мусульман индусам и искусственно разжечь новый взрыв вражды между религиозными общинами Индии. Но английским властям все же не удалось окончательно задушить революционную активность передовых кругов индийского общества. В 1910–1914 гг. в Бенгалии, Бенаресе, Пенджабе, на территории французских колоний (Чандернагор, Пондишери) действовали подпольные комитеты, которые вели активную агитацию среди населения. Продолжались и террористические акты новый вице-король Хардинг был ранен при взрыве бомбы во время его торжественного въезда в новую столицу Британской Индии — Дели{220}. [162]

Заметные сдвиги произошли в предвоенные годы и в позициях Индийской Мусульманской лиги. Англо-русское соглашение 1907 г. о разделе Ирана и Афганистана на сферы влияния вызвало недовольство в мусульманских общественных кругах Индии. В 1911–1913 гг. во время итало-турецкой и Балканской войн индийские мусульмане выражали активное сочувствие туркам и осуждали антитурецкую позицию британского правительства. В Дели, Лахоре и прочих городах Индии происходили бурные митинги мусульман, выражавших свою солидарность с «единоверной» Турцией, и производился сбор пожертвований в пользу турецкой армии{221}.

Панисламистская пропаганда, распространявшаяся из Турции и Египта и подогреваемая германской агентурой, находила сочувственный отклик среди индийских мусульман. Мусульманская Лига Индии, которая в 1905–1910 гг. была резко враждебна по отношению к индусским националистам и сотрудничала с английскими властями в деле подавления национально-освободительного движения, теперь постепенно склоняется к сближению с Индийским национальным конгрессом; многие ее лидеры высказываются в пользу лозунга «гомруля», т. е. автономии Индии. Германская агентура, разумеется, делала попытки установить тесные связи с местными националистическими организациями, а также некоторыми мусульманскими и индусскими князьями.

Индии было отведено немаловажное место в британских стратегических планах. Английское правительство рассчитывало на значительное участие Индии в финансировании войны, на ее огромные сырьевые и продовольственные ресурсы, ее дешевую рабочую силу, на использование индийских контингентов в военных действиях на различных фронтах. И действительно, индийская аристократия и крупная буржуазия проявили полную лойяльность по отношению к британскому правительству, надеясь по окончании войны получить еще некоторые уступки. В сентябре 1914 г. законодательный совет при вице-короле Индии, при единодушном одобрении его индусских и мусульманских членов, принял резолюцию, в которой говорилось, что «индийский народ в добавление к военной помощи, оказываемой ныне Индией Империи, желает разделить тяжелое финансовое бремя, возложенное войной на Соединенное королевство». Индийские «правящие князья» также поспешили заявить о своей преданности британскому правительству и о готовности предоставить в его распоряжение свои войска.

Все это позволило англичанам не только укрепить оборону Индии, но и мобилизовать ее огромные людские и материальные ресурсы для войны.

Уже в начале войны из Индии были отправлены две пехотные дивизии (с четырьмя бригадами полевой артиллерии) и две кавалерийские дивизии во Францию, отряд — в Восточную Африку; бригада, впоследствии преобразованная в дивизию, — на побережье Персидского залива; шесть пехотных бригад — в Египет и т. д. [163]

В дальнейшем количество экспедиционных войск еще больше увеличилось. Всего за время войны за границу было отправлено 943 372 солдата и офицера, из них почти половину дал Пенджаб (пенджабские мусульмане и сикхи); за пенджабцами следовали раджпуты, гурки, белуджи и прочие народности Северной Индии, обладавшие наилучшими боевыми качествами.

Индийские контингенты составляли значительную часть той немногочисленной живой силы, которую Великобритания сочла возможным предоставить для участия в наземных операциях на Западном фронте. Французский военный атташе в Лондоне генерал Депре указывал (в 1927 г.), что на французский фронт было отправлено из Индии 20 748 английских и ИЗ 608 туземных войск; несколько индийских пехотных, кавалерийских и саперных соединений бессменно оставались на Западном фронте с осени 1914 г. до весны 1918 г. и участвовали в сражениях при Ла-Бассе, Нев-Шапель, на Ипре, Сомме, у Камбрэ и др.; кроме этих войск, две пехотные индийские дивизии (3-я и 7-я) пробыли во Франции с осени 1914 г. до декабря 1915 г., после чего были переброшены на Месопотам-ский фронт{221}.

Однако индийские войска оказались совершенно неподготовленными к военным действиям на Западе. Вооружение, техническое оснащение, обмундирование, наконец, боевая подготовка индийских войск были рассчитаны исключительно на ведение небольших войн на соседних с Индией театрах, сходных с ней по природным условиям.

В своем отчете в 1911 г. генерал Ермолов сообщает, «что в смысле вооружения и снаряжения англо-индийская армия во многом отстала от современных европейских требований». Он указывает на крайний недостаток в пулеметах, дальномерах, гелиографах, на отсутствие в артиллерии телескопических прицелов и отмечает, что вместо двадцати запланированных гаубичных батарей (по две на полевую дивизию) сформировано только три; многие стрелковые части все еще вооружены архаической длинной винтовкой, которая в европейских армиях давно уже вышла из употребления{222}.

Наблюдения Ермолова подтверждаются сведениями, опубликованными в англо-индийской военной печати. Газета «Пайонир Мэйл» писала в конце 1912 г.: «Волонтеры в Индии с удовольствием примут к сведению официальное сообщение в парламенте, гласящее, что они, наконец, будут вооружены короткими винтовками Ли-Э,нфильда... Даже среди регулярных войск есть батальоны, в которых имеются винтовки с почти изношенными стволами, и оружейные мастера бракуют их сотнями... С технической стороны это оружие негодно к употреблению, и стрельба из него плохая; но оно было оставлено на службе, так как запас винтовок был недостаточно велик». [164]

Таким образом, кипучая реформаторская деятельность Китченера в годы его пребывания на посту главнокомандующего в Индии, повидимому, исчерпывалась лишь преобразованием организационной структуры англо-индийской армии, изменением ее дислокации да еще некоторыми улучшениями в деле обучения солдат и подготовки офицерских кадров. Что же касается материальной части, то она оставалась в самом неприглядном состоянии. Консервативные английские генералы недооценивали роли технического оснащения вооруженных сил и боевой техники в современной войне. Не составлял исключения и Китченер, занявший пост военного министра Великобритании. «Ему было не по душе производство тяжелых полевых орудий, — вспоминал Ллойд-Джордж, — и он скептически относился к расточительству снарядов в окопной войне. Он не понимал, какую роль суждено было сыграть в этой войне пулеметам. Танки он считал причудливой игрушкой, и я помню, как презрительно смеялся он над этим новым оружием при демонстрации первого танка. Он предсказывал, что 18-фунтовые гранаты скоро покончат с этим странным чудовищем, продуктом недопустимого вмешательства моряков в сухопутную войну»{223}.

Индийские войска, отправленные в Европу, очутились в совершенно непривычных климатических условиях, к которым они не были подготовлены: командование даже не позаботилось о том, чтобы обеспечить солдат теплой одеждой и бельем. С наступлением холодов индийцы, сражавшиеся на Западном фронте, массами гибли не столько от неприятельского огня, сколько от повальных болезней. По данным Депре, из 113608 индийцев на Западном фронте погибло около 62 тыс. солдат и офицеров{224}.

Но английские империалисты использовали Индию не только как поставщика пушечного мяса. С начала войны и до 1918–1919 гг. финансовая дань, внесенная индийским народом на военные нужды Британской империи, составила около 140 млн. фунтов стерлингов. Кроме того, Индия поставляла англичанам в большом количестве пенджабскую пшеницу, рис, хлопок, кожи, джут, вьючный скот, лес и т. д. Большое количество индийских рабочих за мизерную плату было завербовано для строительства военных объектов.

Немалую роль в военной экономике Британской империи сыграла индийская промышленность. Хлопчатобумажные фабрики Бомбея и джутовые фабрики Калькутты обеспечили британскую армию значительным количеством обмундирования, белья, походных палаток, мешковины и другого военного снаряжения. Индийские металлургические предприятия Тата снабдили англичан различного рода военными материалами, среди которых особенно важное значение имели железнодорожные рельсы, предназначенные для азиатских и африканских фронтов. «Трудно себе представить, — говорил Челмефорд{225}, — что бы мы стали делать, если бы Компания Тата не [165] оказалась способной поставить нам стальные рельсы не только для Месопотамии, но и для Египта, Палестины и Восточной Африки». Общая стоимость всякого рода материалов и сырья, отправленных из Индии за время войны на различные театры военных действий, составила почти 35 млн. фунтов стерлингов. Выкачка сырья и продуктов питания из Индии повлекла за собой резкое повышение цен и острый продовольственный кризис в стране; в Пенджабе дело дошло до подлинного голода; возросшее бремя налогов и податей еще более ухудшило материальное положение широких слоев местного населения.

Так, трусливая лакейская политика буржуазно-помещичьих индусских и мусульманских верхов обрекла индийский народ на тяжелейшие жертвы и страдания, во имя чуждых и враждебных ему интересов британского империализма.

В конце октября 1914 г. Турция на стороне Германии вступила в войну. С этих пор центр тяжести британской стратегии явно переносится на Средний и Ближний Восток. Английское военное руководство, окрыленное провалом германского «блицкрига» доказывало, что положение на Западном фронте стабилизировалось, что прорыв этого фронта невозможен ни для немцев, ни для союзников и что поэтому решения войны следует искать в обходе юго-восточного фланга противника и нанесении ударов по Австро-Венгрии и Турции. Эта точка зрения поддерживалась главным образом Черчиллем и Ллойд-Джорджем; к ним примыкал и Китченер. Оба варианта этого плана: салоникский, выдвинутый Ллойд-Джорджем, и дарда-нелльский, отстаивавшийся Черчиллем, мотивировались необходимостью ослабить неприятельское давление на Сербию и особенно на Россию. На самом деле эти диверсионные операции, которые предполагалось осуществить весьма незначительными силами, не могли благоприятно повлиять на ход войны в целом. На это указывал и английский главнокомандующий в Европе генерал Джон Френч, который писал Китченеру в начале 1915 г.: «Атаковать Турцию — значило бы играть на руку немцам и помочь осуществлению того замысла, который Германия имела в виду, когда она добивалась вступления Турции в войну, а именно: отвлечь неприятельские зой-ска с решающего театра, т. е. от самой Германии»{226}.

Британские стратеги менее всего при этом исходили из общесоюзных интересов или интересов России. Предоставляя русской и французской армиям вести тяжелую кровопролитную борьбу с главными германскими силами, Англия стремилась закрепить за собой контроль над восточной частью Средиземноморского бассейна, над Аравией, Месопотамией, Ираном.

Ко всем прочим стимулам английской экспансии в этих странах присоединилась борьба за нефть. О существовании нефтяных залежей в юго-западной части Ирана и в Месопотамии было известно с незапамятных времен. Однако до известного времени эта нефть не привлекала постороннего внимания; только местные жители [166] добывали ее в небольшом количестве кустарным, примитивным способом. Значение нефти в экономической жизни мира и в мировой политике стало непрерывно возрастать с наступлением XX в., когда капиталистические монополии уже прибирали к рукам наиболее обильные нефтеносные земли.

В 1901 г. некий д'Арси, австралиец по происхождению, получил у иранского шаха Мозоффер-эд-Дина концессию на право эксплоа-тации месторождений Южного Ирана. В 1909 г. началась разработка нефтеносных пластов в районе Майдане-Нафтун; концессионные права д'Арси перешли к английскому тресту, принявшему название «Англо-Персидской нефтяной компании» (Англо-Першен Ойл Компани){227}. Вскоре компания соорудила нефтеперегонный завод на острове Абадан (на Шат-эль-Арабе), соединенный нефтепроводом с промыслами.

Британское адмиралтейство решило накануне войны перевести флот на нефтяное топливо. По предложению Черчилля, правительство приобрело большую часть акций компании, обеспечив этим свой контроль над южно-персидской нефтью. На месопотамскую нефть метили и немцы, занятые реализацией проекта Берлин-Багдадской дороги, но в 1913 г. их опередили англичане, создавшие, при участии голландского капитала, специальное общество по экс-плоатации месопотамской нефти под названием «Тэркиш Петролеум». В результате переговоров было достигнуто соглашение: англичане предоставили германскому капиталу 25 проц. акций в обмен на согласие немцев уступить Англии строительство конечного участка Берлин-Багдадской железной дороги, от Багдада до Басры. Начавшаяся мировая война помешала практическому осуществлению этой сделки.

После вступления Турции в войну месопотамские нефтяные районы очутились в руках противников Англии, а ее иранские нефтяные сокровища, расположенные в области, населенной арабскими племенами, среди которых орудовали турецкие и немецкие агенты, могли легко оказаться под ударом.

Еще в середине октября 1914 г., т. е. До вступления Турции в войну, англо-индийское командование направило на побережье Персидского залива одну бригаду из состава 6-й пехотной дивизии индийских войск. 23 октября эта бригада заняла центр южно-иранских нефтяных промыслов — остров Абадан. 5 ноября была объявлена война Турции, и вскоре партизанские отряды арабских племен Ирана перерезали английский нефтепровод. Часть английских войск была отправлена к Ахвазу, для действий против племен, другая часть заняла позиции в устье Шат-эль-Араба, угрожая Басре{228}.

Через некоторое время сюда прибыло подкрепление из Индии, и англичане, отбросив незначительные турецкие силы, преграждавшие им путь, 21 ноября заняли Басру, а 9 декабря — город Курна, [167] у слияния Тигра и Ефрата. Таким образом, важная водная артерия Шат-эль-Араб, открывающая доступ из Персидского залива в глубь Юго-Западного Ирана и Месопотамии, оказалась теперь на всем своем протяжении в руках англичан. Этот успех достался им чрезвычайно легко вследствие слабого сопротивления турецких войск.

Сложившаяся в этом районе обстановка как нельзя более благоприятствовала британским империалистам, издавна стремившимся к захвату всей Месопотамии, а за ней и прочих арабских стран. Английский реакционный публицист Ричард Кок откровенно признался, что английское вторжение в Месопотамию «стало неизбежным в результате приобретения англичанами господства в Персидском заливе, открытия нефти в Южной Персии, наконец, упадка Турецкой империи и понимания, что если англичане рано или поздно не пожелают вмешаться в месопотамские дела, то найдутся другие державы, которые пожелают это сделать»{229}.

Заняв небольшой плацдарм в долине Шат-эль-Араба, английские войска, ожидая прибытия подкреплений, приостановили дальнейшее наступление. Воспользовавшись этим, турки получили возможность сосредоточить в Месопотамии более или менее значительные силы.

Нет надобности рассматривать ход военных действий на различных ближневосточных фронтах в течение последующих лет первой мировой войны; вопросы эти выходят за рамки нашей темы. Однако следует напомнить о некоторых событиях кампании 1915–1916 гг., которые оказали существенное влияние на обстановку Среднего Востока. Английская армия потерпела тогда ряд тяжелых поражений, и в этом еще раз обнаружились дефективность и консерватизм британской стратегии и тактики.

Попытки турок форсировать Суэцкий канал в январе-феврале 1915 г. были отбиты; этим англичане были обязаны главным образом усилиям египтян при поддержке английского флота. Однако за успехом в деле обороны Суэца последовало тяжелое поражение у Дарданелл. Задуманная и руководимая непосредственно Черчиллем дарданелльская экспедиция была отправлена в начале 1915 г.

Китченер полагал, что форсирование сильно укрепленного пролива может быть успешным лишь при комбинированных действиях флота и крупных сухопутных сил, численностью не менее 150 тыс. чел. Однако в распоряжении английского командования не было даже значительно меньшего количества, а снять войска с других театров Китченер решительно отказался. Тем не менее Черчилль решил осуществить эту операцию силами одного только флота. Ссылаясь на опыт сокрушительного действия германской тяжелой артиллерии против фортов Намюра и Льежа, он утверждал, что орудия того же калибра, установленные на английском дредноуте «Куин Элизабет», разнесут в прах укрепления Дарданелл{230}. [168] Самонадеянность этого горе-полководца привела к плачевным для Англии последствиям.

В начале марта 1915 г. два английских и один французский корабль подорвались на минах и затонули, два других были серьезно повреждены и выведены из строя. Когда после этой неудачи к Дарданеллам были отправлены, наконец, войска, высадившиеся в конце апреля на Галлиполийском полуострове, турки успели уже стянуть сюда крупные силы. Печальный для англичан исход этой операции хорошо известен. После нескольких месяцев неудачных боев и затяжного позиционного «сиденья» британские войска к концу 1915 г. очутились перед угрозой полного разгрома и, потеряв 112 тыс. чел., не считая множества солдат и офицеров, погибших от болезней, вынуждены были эвакуировать Галлиполи{231}.

Вспоминая о провале этой бесславной операции, Ллойд-Джордж писал: «Мы всегда запаздывали. Мы состязались в медлительности с неторопливыми турками, и каждый раз турки выигрывали в этом состязании, приходя первыми к цели»{232}.

Почти одновременно с высадкой в Галлиполи возобновились военные действия в Месопотамии. Долгожданное подкрепление из двух бригад прибыло из Индии в начале апреля 1915 г. Английское командование решило прибегнуть к обычному методу ведения колониальных войн: достигнуть соглашения с шейхами арабских племен, в районах расположения британских войск. Но арабы предпочитали выжидать. В середине апреля турецкие войска, состоявшие главным образом из курдов и арабов, дважды атаковали английские позиции в районе Шайбы (западнее Басры), но были отбиты превосходящими силами англичан, поддерживаемых многочисленными военными кораблями и вооруженными судами коммерческого флота (Компании Линч, «О-ва пароходства Британской Индии» и др.){233}.

В конце мая — начале июня англичане перешли в наступление. Часть английских войск была направлена на персидскую территорию к Ахвазу для нанесения удара по вооруженным отрядам племен, продолжавших совершать набеги на нефтяные промыслы и нефтепровод Англо-Персидской компании; главная группировка войск генерала Таунсенда двинулась вверх по Тигру и, пройдя расстояние в 90 миль, заняла Амару, расположенную невдалеке от иранской границы. Затем в результате успешного продвижения по Ефрату к западу от Курна англичане овладели Насирие. Таким образом, в руках британских войск на обеих реках оказались важные опорные пункты, прикрывающие подступы к занятой ими Басре. В первой половине сентября Таунсенд возобновил наступление из Амары, вверх по Тигру, имея целью захват Кут-эль-Амара, важного стратегического пункта на багдадском направлении. Таунсенду [169] удалось в конце сентября выбить турецкие войска, во главе с Нур-эддин-пашой, с их позиций и принудить их отступить к Багдаду. 29 сентября Кут-эль-Амар был занят английскими войсками.

До этого времени британское правительство, боясь всякого рискованного расширения масштаба операций на месопотамском театре, колебалось в вопросе о том, следует ли итти на Багдад. Теперь оно решило этот вопрос положительно. К такому решению его побуждали не только некоторые успехи, достигнутые в Месопотамии в течение лета, но и желание компенсировать неудачи, испытанные на других театрах, особенно в Галлиполи. «Ощущалась очевидная необходимость в нанесении удара, который бы мог ослабить турок и, кроме того, восстановить честь британского оружия», — замечает Кок{234}.

К тому же обстановка, сложившаяся к концу 1915 г. в Иране и Афганистане, была весьма напряженной и даже угрожающей для англичан. Когда началась мировая война, иранское правительство заявило о своем нейтралитете и потребовало вывода русских и английских войск с территории Ирана{235}. Однако в правящих кругах Ирана существовала влиятельная группировка, стоявшая за союз с Германией. Прибывшие в начале войны в Иран чрезвычайные германская и австрийская миссии, в составе которых было много военных специалистов, поддерживали тесные связи с германофильски настроенными политическими деятелями Ирана и прилагали все усилия к тому, чтобы втянуть Иран в войну против Англии и России. Немецкие агенты, которые вели агитацию среди племен Юго-Западного Ирана, организовали восстания и нападения на промыслы и нефтепровод Англо-Персидской компании. Весной 1915 г. турецкие войска из Месопотамии вторглись в Иран и развили наступление на Керманшах и Хамадан, пытаясь обойти с левого фланга русскую армию, действующую на Закавказском фронте, и перерезать ее коммуникации с англичанами. Это наступление турок было русскими войсками отражено. Еще в январе русские войска заняли Тавриз, а в мае русский корпус, высадившись в Энзели (нынешний Пехлеви), занял Казвин и начал продвижение к Тегерану.

В южно-иранских областях антибританское движение разрасталось, причем шведские офицеры, командовавшие с 1911 г. вновь организованной иранской жандармерией, оказывали содействие и помощь отрядам южных племен, действовавшим против англичан. В начале лета антибританские восстания в Исфагане, Кермане и Ширазе вынудили здешних консулов выехать вместе со всеми британскими подданными на побережье Персидского залива, под охрану английского флота. Восстание, вспыхнувшее в Бушире, было подавлено английским десантом. [170]

Шахское правительство под давлением германофильской группировки приняло решение покинуть Тегеран, к которому приближались русские войска, и переехать в Исфаган. Британскому и русскому послам удалось уговорить шаха остаться в Тегеране, однако часть депутатов меджлиса{236} и министров в середине ноября выехала в Кум, где был создан «Комитет национальной независимости», который намеревался руководить борьбой против России и Англии, разумеется, под эгидой германской агентуры.

Опасное для англичан положение создалось и в Афганистане. Афганский эмир Хабибулла, который в первые годы после своего прихода к власти еще пытался сохранять независимость, с 1907–1908 гг. окончательно капитулировал перед англичанами. Это объяснялось главным образом страхом афганского феодального деспота перед усиливавшимся в стране национальным движением «младоафганцев», возникшим под влиянием русской революции 1905 г. и освободительных движений в ряде стран мусульманского Востока. Хабибулла принял английскую субсидию, подтвердил существовавший англо-афганский договор, в сущности установивший британский протекторат над Афганистаном. Однако с началом первой мировой войны и в этом заповеднике британского империализма стало неспокойно. В июле 1915 г. русский военный агент в Мешхеде (Иран) доносил, что в Афганистане под влиянием немецкой и турецкой пропаганды наблюдается сильное движение в пользу войны против англичан. По сведениям разведки, афганское правительство деятельно готовилось к военным действиям; об этом свидетельствовали такие факты, как поспешное комплектование и усиленное обучение афганских войск, массовая закупка лошадей, заготовка оружия и т. д. «Перед нами два факта, — говорится в рапорте, — первый — султан спрашивает эмира, сколько немецких офицеров в случае его решения оказать помощь Турции должен он послать своему будущему союзнику; второй — десятки германских офицеров направляются под эскортом персов в Афганистан и уже приблизились к его границам»{237}.

В сентябре 1915 г. тот же агент доносил, что две партии германских офицеров в сопровождении двух турок, а также арабов, афганцев и персов, снабженные радиопередатчиком и фотоаппаратами, прибыли через иранскую территорию в Афганистан. Они сперва проехали в Герат, где были «весьма почетно и радушно» встречены афганскими властями; оттуда часть немцев, переодевшихся в афганскую одежду, отправилась в Кабул. Это была известная германская миссия Оскара Нидермайера. Кроме Нидермайера, в рапорте русского военного агента названы имена некоторых других участников миссии: Пашена, Вагнера, Фохта, Неймана. Они пользовались обычными демагогическими приемами, на которых специализировалась германская пропаганда, и расписывали [171] кайзера Вильгельма II как искреннего «друга мусульман», пламенного поборника их свободы и независимости. Многие афганцы и иранцы поддавались на удочку, не понимая, что эта лицемерная демагогия служит лишь покровом, под которым таятся захватнические, агрессивные планы германского империализма.

Старинная ненависть к английским поработителям, общая всем народам Востока, создавала благоприятную почву для пропаганды антибританских идей, откуда бы они ни исходили.

В самой Индии также усиливалось брожение. Осенью 1914 г. в Пенджабе, который особенно пострадал от войны, вспыхнули вооруженные бунты. Повстанческие отряды нападали на железнодорожные линии, убивали английских чиновников, захватывали станционные кассы, разрушали почтовые и телеграфные линии. В некоторых городах были разгромлены продовольственные склады. В Бенгалии подпольные революционные общества готовились к вооруженному выступлению. В Калькутте был обнаружен тайный склад оружия и боеприпасов. Со дня на день можно было ожидать серьезного восстания.

Однако англичанам удалось подавить нарастающее движение. Опираясь на свои чрезвычайные полномочия в соответствии с введенным в Индии военным положением, английские власти прибегли к самым крутым и жестоким мерам. Множество индийских передовых общественных деятелей было казнено и брошено в тюрьмы. Снова крестьянам и городской бедноте довелось испробовать на своих спинах английские плети. Особенно отличился в этом «усмирении» губернатор Пенджаба Майкл О'Дуайер.

Тем не менее в Индии продолжались волнения. В 1915 г. начинается широкое движение «в защиту халифата»{238}, которое стимулировалось и использовалось германо-турецкой агентурой в Афганистане и Турции. Многие мусульманские крестьянские семьи в Пенджабе и северо-западной пограничной провинции продавали свои земли и эмигрировали в Афганистан. В пограничной полосе вспыхнуло новое крупное движение «независимых племен». В Лахорском университете студенты-мусульмане бросили занятия и присоединились к повстанческим отрядам пограничной полосы.

Такова была обстановка на Среднем Востоке к концу 1915 г., когда британское командование приняло решение о возобновлении решительного наступления на месопотамском фронте с целью захвата Багдада. Наступающие войска Таунсенда 22 ноября достигли Ктезифона, находящегося на ближних подступах к Багдаду, и атаковали турецкую группировку, закрепившуюся в этом районе. Англичанам удалось преодолеть две первые линии неприятельских окопов, но прибывшие турецкие резервы создали перелом в ходе сражения. Выбитые с захваченных позиций и потерявшие более 4500 чел. англичане поспешно отступали на юг, ведя тяжелые арьергардные бои с преследующим их противником. 3 декабря Таунсенд [172] вернулся в исходное положение, т. е. в Кут-эль-Амару, который вскоре был осажден турками. Англо-индийское командование приказало отряду обороняться до прибытия подкреплений; две индийские дивизии, переброшенные из Франции, прибыли в Басру, но из-за недостатка транспортных средств застряли там и не смогли осуществить возложенную на них задачу. Кроме них, в Месопотамии имелись еще английские войска, стоявшие на Тигре, которые не принимали участия в походе Таунсенда. Попытка этого незначительного отряда прийти на выручку осажденной в Куте группировке потерпела неудачу.

В это критическое для англичан время русская армия предприняла решительные действия, имевшие своей целью ослабить давление турецких войск на союзников в Месопотамии, Египте и на балканском театре военных действий. В результате успешного наступления на Закавказском фронте русские войска вторглись на турецкую территорию и 15 февраля 1916 г. заняли Эрзерум, развивая дальнейшее стремительное наступление на Битлис, Эрзинджан, Трапезунд. В это же время русский корпус, наступая в северозападной части Ирана, занял Кум, Керманшах, Буруджирд, Хама-дан, Исфаган. Возникла реальная возможность быстрого продвижения из этих районов, примыкающих к иранско-месопотамской границе, к Багдаду, что неизбежно повлекло бы за собой не только освобождение блокированной группировки Таунсенда, но и решило бы стратегический успех на этом театре военных действий.

Даже английская консервативная печать («Морнинг Пост») вынуждена была признать, что спасение английских войск в Месопотамии всецело зависит от успеха операции русских войск в Восточной Анатолии и Иране{239}. Но английские правящие круги не хотели допустить появления русских войск в Месопотамии. Английский империалистический журнал «Ниир Ист» писал по этому поводу: «Было бы в высшей степени несправедливо, если бы мы возложили на наших союзников дополнительное бремя, связанное с захватом Багдада... Хотя не имеет значения, какие именно союзные войска первыми входят в тот или иной город, либо район, все же следует подчеркнуть, что Великобритания, предпринявшая Месопотамскую кампанию, должна довести ее до конца своими собственными силами. И не следует поощрять политику laissez faire (т. е. невмешательства. — Е. Ш.), которая способна ослабить наши усилия на Тигре, в надежде на то, что русские будут работать на нас»{240}.

Эта необычная для англичан деликатность по отношению к союзникам объясняется весьма просто. «Они боялись русских в Месопотамии больше, чем турок» — иронически заметил немец Штульман{241}.

В 1915–1916 гг. между союзными державами происходили секретные дипломатические переговоры по поводу будущего раздела [173] турецких владений и размежевания на Востоке{242}. Британские империалисты стремились урвать львиную долю из предстоящей добычи, особенно настойчиво добиваясь монопольного господства в Месопотамии и большей части Ирана. Успешное наступление русских войск на, месопотамском театре и занятие ими Багдада спутали карты английской дипломатии. То, что английское командование тщательно избегало взаимодействия с русскими войсками, привело к катастрофическим для англичан последствиям. 29 апреля гарнизон Кут-эль-Амара, состоявший из 9 тыс. чел., капитулировал и был взят в плен турками.

Крах месопотамской операции, длившейся около полутора лет, нанес новый сильнейший удар военной репутации Великобритании. Англо-индийская реорганизованная армия, несмотря на хваленые реформы Китченера, опять потерпела поражение. Комиссия по расследованию этого дела, назначенная Ллойд-Джорджем, обнаружила ряд вопиющих фактов, свидетельствовавших о халатности, тупости, некомпетентности, проявленных англо-индийским военным руководством и самим вице-королем Индии Хардингом. Экспедиция не была обеспечена ни тяжелой артиллерией, ни самолетами, ни речными судами, ни обмундированием, не говоря уже о прочем снаряжении, необходимом для военных действий на этом театре. Особенно возмутительным было состояние медико-санитарной части, не имевшей в достаточном количестве перевязочных материалов, хирургических инструментов, льда. Обращение с ранеными и больными солдатами было поистине варварским. По показаниям одного из свидетелей — врача, «многие раненые, перевозившиеся на этих пароходах, прибыли в Басру в плачевном состоянии. У многих раны оказались в антисептическом состоянии и крайне нуждались в перемене перевязки».

Эта страшная картина может послужить яркой иллюстрацией постановки дела в той армии, руководители которой горделиво объявили себя «носителями цивилизации». Разумеется, к солдатам-англичанам проявлялось больше внимания и заботливости, с индийскими же бойцами британское командование привыкло обращаться, как со скотом.

Все же англичане в Месопотамии и Персии избегли окончательной катастрофы. Освободившиеся после взятия Кут-эль-Амара турецкие войска были брошены не против англичан, а против русской армии, действовавшей в Западном Иране, которую германо-турецкое командование считало значительно более опасным противником. Под натиском превосходящих сил противника русские войска вынуждены были эвакуировать Керманшах и Хамадан.

В июне 1916 г. в Аравии вспыхнуло антитурецкое восстание арабов, возглавляемое шерифом Мекки Хуссейном; это восстание [174] в течение долгого времени подготовлялось известным английским разведчиком, полковником Лоуренсом. Вскоре повстанцы заняли крупнейшие центры Хиджаза: Мекку и Джедду; в октябре Хуссейн провозгласил себя королем Хиджаза и тотчас же был официально признан Англией, Францией и Италией. События в Аравии значительно ослабили Турцию и нанесли серьезный удар германо-турецкому стратегическому плану на Востоке.

Командированный в Южный Иран генерал Перси Сайке изгнал из иранской жандармерии германофильски настроенных шведских командиров и сформировал на ее базе новые воинские части под командованием английских офицеров. Эти части, получившие наименование «южно-персидских стрелков» или «эспиаров»{243}, позволили англичанам установить прочный контроль над южными провинциями Ирана и повести эффективную борьбу против немецкой агентуры, действовавшей среди местных племен. В этот же период производилось усиленное строительство железнодорожной линии, соединяющей Нушки (на территории Белуджистана) с Доздабом (иранская провинция Сеистан), а также автомобильной дороги от Доздаба к Мешхеду, пересекающей большую часть Восточного Ирана с севера на юг.

В Месопотамии обстановка также существенно изменилась. Летом 1916 г. сюда прибыли свежие войска; руководство месопо-тамской экспедицией было изъято из подчинения англо-индийского командования и передано непосредственно военному министерству Великобритании. Во главе месопотамской группировки встал генерал Мод, новый командующий, прибывший с галлиполийского фронта. После длительной подготовки, воспользовавшись затруднениями турок, вынужденных напрягать все усилия, чтобы сдерживать натиск русских войск в Восточной Анатолии и Северном Иране, в декабре 1916 г. генерал Мод перешел в наступление.

В конце февраля 1917 г. английские войска, преодолев незначительное сопротивление турок, снова овладели Кут-эль-Амаром, неделю спустя захватили Ктезифон, а 17 марта вступили в столицу Месопотамии Багдад.

Способность Турции к сопротивлению неуклонно падала, симптомы ее экономического и военного разложения становились все более явственными. Осенью 1917 г. английские войска под командованием Алленби начали наступление из Египта на Палестину, в декабре овладели Яффой и Иерусалимом, а в течение 1918 г. очистили всю территорию Палестины и Сирии.

В результате войны 1914–1918 гг. английская гегемония на Ближнем и Среднем Востоке, казалось, была обеспечена надолго. Успехи английской внешней политики, явно несоразмерные с вкладом Англии в военные усилия союзников, были расценены в Лондоне как новое убедительное доказательство правильности и мудрости исконной британской стратегии. Реакционный английский [175] военный публицист Лиддель Гарт, являющийся одним из наиболее рьяных проповедников доктрины «непрямого действия», упрекал английское руководство времен первой мировой войны в «отходе» от этой доктрины. По его мнению, даже то весьма слабое участие, которое приняла Великобритания в борьбе на европейском континенте, было ненужным, ибо решающим фактором в деле разгрома Германии оказались якобы не наземные действия союзных армий, а английская морская блокада и операции английских войск на африканских и азиатских театрах военных действий.

Абсурдность такой концепции не подлежит сомнению. Победа над Германией в войне 1914–1918 гг. была достигнута лишь благодаря длительной напряженной борьбе сухопутных армий в Европе, главным образом русской. Если бы русское наступление в Восточной Пруссии не приостановило продвижения германской армии на Париж в начале войны, то англичанам, по всей вероятности, пришлось бы подумать не о захвате новых колоний и сфер влияния в Азии и Африке, а об обороне своей собственной территории от германского вторжения.

Один из английских военно-морских теоретиков адмирал Ричмонд признавал, что если бы война не затянулась надолго, «британские морские силы не могли бы сыграть ту роль, которую они играли в прошлом, ибо у них нехватило бы времени, чтобы их слабое давление могло стать ощутительным»{244}.

Что касается оценки английских операций на восточном фронте, то большая часть из них была проведена нерешительно и неумело. Общий успешный итог обусловили главным образом факторы, не зависевшие от англичан: решительные действия русских войск на Закавказском фронте и в Иране, слабости упадочной, отсталой Турции, продажность, лакейская политика арабских феодальных шейхов, легко соглашавшихся стать орудием британской агентуры. [176]

Глава XII.
Между двумя мировыми воинами

Война 1914–1918 гг. и Великая Октябрьская социалистическая революция в нашей стране положили начало всеобщему кризису капитализма, кризису хроническому и неизлечимому, являющемуся преддверием окончательной гибели капиталистического общества.

Победа Великой Октябрьской социалистической революции прорвала фронт мирового империализма и установила на развалинах буржуазно-помещичьего российского государства самую передовую форму демократии — советский строй. Так началась новая эра в истории всего человечества, эра крушения капитализма, эра пролетарских революций. С этих пор мир раскололся на две противоположные общественно-политические системы, на два противоположных лагеря — социализм и капитализм. Сущность международных отношений коренным образом изменилась.

Октябрьская социалистическая революция нанесла удар по тылам империализма, подорвала его господство в колониальных и зависимых странах.

Советское правительство немедленно положило конец захватнической политике, осуществлявшейся буржуазно-помещичьими правительствами России. В основу политики первого в мире социалистического государства рабочих и крестьян по отношению к угнетенным народам России и всего мира был положен последовательно-демократический ленинско-сталинский принцип: «право наций на самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельных государств».

Ленинский декрет о мире призывал все воюющие страны к немедленному заключению справедливого демократического мира, без аннексий и контрибуций.

«Продолжать эту войну, — говорилось в этом историческом декрете, — из-за того, как разделить между сильными и богатыми нациями захваченные ими слабые народности, правительство считает величайшим преступлением против человечества и торжественно заявляет свою решимость немедленно подписать условия мира, прекращающего эту войну на указанных, равно справедливых для всех без изъятия народностей условиях»{245}. [177]

Советское правительство заявило об аннулировании всех неравноправных договоров, концессий, кабальных займов, навязанных царской дипломатией зависимым странам Востока: Турции, Ирану, Китаю, а также всех тайных и явных сделок, заключенных до Октябрьской социалистической революции с другими империалистическими державами, за счет малых, слабых и отсталых стран. Англо-русская конвенция 1907 г. и последовавшие за ней соглашения о разделе Азии, заключенные в годы войны, потеряли свою силу. Советское правительство приняло меры к немедленному выводу русских войск с территории Ирана.

Таким образом, для всех угнетенных народов колоний и зависимых стран и, в частности, для народов Востока, создалась совершенно новая, крайне благоприятная политическая ситуация. Тиски империалистической агрессии, постоянно угрожавшие этим народам, разжались. Теперь уже не могло быть речи ни об англо-русском «соперничестве» в Азии, ни о каких-либо полюбовных сделках между Англией и Россией насчет «сфер влияния» и т. п. Напротив, советская Россия — первое в мире социалистическое государство — стала крепчайшим оплотом борьбы угнетенных и неполноправных народов против империалистических разбойников. После Великой Октябрьской социалистической революции национально-освободительное движение в странах Востока поднялось на новую, более высокую ступень.

В отличие от оппортунистов II Интернационала, стремившихся потушить революционное движение в колониях и зависимых странах и доказывавших, что в результате капиталистического развития, колонии «сами собой», «мирным путем» придут к независимости, Ленин и Сталин обосновали и бесспорно доказали, что освобождение порабощенных народов может быть достигнуто только путем упорной, решительной борьбы с империализмом и его местной агентурой. В ноябре 1918 г. товарищ Сталин писал:

«Задача коммунизма — разбить вековую спячку угнетённых народов Востока, заразить рабочих и крестьян этих стран освобождающим духом революции, поднять их на борьбу с империализмом и лишить, таким образом, мировой империализм его «надёжнейшего» тыла, его «неисчерпаемого» резерва»{246}.

Несмотря на упорное противодействие буржуазной реакции, великие освободительные идеи Октябрьской социалистической революции проникали за рубеж и встречали горячее сочувствие среди истинных, честных патриотов угнетенных стран Востока. В 1918–1920 гг. национально-освободительное движение распространилось по всей Азии — от Черного и Каспийского морей до Тихого океана, — сочетаясь с революционной борьбой рабочего класса капиталистического Запада.

Колониальная система — главная основа империализма — очутилась под серьезной угрозой. Кризис колониальной системы был неотъемлемой и весьма важной частью общего кризиса капитализма. [178]

* * *

Британские империалисты сперва рассчитывали на непрочность советской власти, на легкую победу контрреволюционных сил. Они спешили воспользоваться уходом России с арены империалистической борьбы, чтобы утвердить свое монопольное владычество на Среднем Востоке. Англичане постепенно оккупировали весь Иран, а реакционное тегеранское правительство превратили в свою послушную марионетку.

Но близорукие расчеты и планы империалистической реакции на быстрый крах советского строя не осуществились. Под руководством великой партии Ленина — Сталина многомиллионные массы рабочих и крестьян всех национальностей России повели решительную борьбу против буржуазно-помещичьей контрреволюции. Советская власть совершала триумфальное шествие по необъятным пространствам нашей Родины.

Империалистическая буржуазия Европы, Америки, Японии сплотилась воедино для вооруженной борьбы против первого в мире социалистического государства. Контрреволюционную коалицию буржуазных государств возглавил американский империализм. Активнейшую роль в попытке задушить русскую революцию, закабалить Россию, а также утвердить свое господство на Среднем Востоке приняла Англия. В числе главных вдохновителей и организаторов вооруженной интервенции был злейший враг советского народа, твердолобый тори Уинстон Черчилль.

Начиная во главе с США вооруженную борьбу против Советской России, правящие круги Англии руководствовались, разумеется, не только идеологическими побуждениями. Конечно, ненависть к советскому строю и панический страх перед могучим влиянием идей Ленина — Сталина на колонии и зависимые страны играли весьма важную роль в антисоветской политике англичан. Но здесь были и другие соображения. Британские политики и стратеги рассчитывали использовать тяжелые затруднения, испытывавшиеся молодой Советской республикой, чтобы, наконец, осуществить свои захватнические планы на Ближнем и Среднем Востоке. Их цель была захватить стратегически важные территории Черноморского и Каспийского бассейнов, создать непрерывную коммуникационную линию — от Константинополя и черноморских берегов, через Ирак, Иран, Закавказье, Каспийское море, Туркмению, Бухару — к Афганистану и Индии; и, наконец, завладеть сырьевыми богатствами советского Азербайджана и Средней Азии, главным образом нефтью и хлопком.

Товарищ Сталин в беседе с сотрудником «Правды» в ноябре 1920 г. указывал:

«Важное значение Кавказа для революции определяется не только тем, что он является источником сырья, топлива и продовольствия, но и положением его между Европой и Азией, в частности, между Россией и Турцией, и наличием важнейших экономических и стратегических дорог (Батум — Баку, Батум — Тавриз, Батум — Тавриз — Эрзерум). [179]

Всё это учитывается Антантой, которая, владея ныне Константинополем, этим ключом Чёрного моря, хотела бы сохранить прямую дорогу на Восток через Закавказье.

Кто утвердится в конце концов на Кавказе, кто будет пользоваться нефтью и наиважнейшими дорогами, ведущими в глубь Азии, революция или Антанта, — в этом весь вопрос»{247}.

В январе 1918 г. к иранско-закавказской границе была отправлена английская военная экспедиция генерала Денстервилля. Английское командование официально заявило, что целью этой операции является борьба с турками и немцами, однако в действительности это была антисоветская интервенция, одной из основных задач которой был захват нефтяных богатств Азербайджана.

Экспедиция отправилась на грузовых автомашинах из Багдада, через западные провинции Ирана, и в середине февраля прибыла в Энзели. Денстервилль вступил в переговоры с бакинскими даш-накско-эсеровскими заправилами, которые изъявили готовность принять британскую «помощь». В начале августа 1918 г. отряд Денстервилля прибыл в Баку. Здесь англичанами была учинена зверская расправа с местными большевиками, рабочими, крестьянами, интеллигентами, подозреваемыми в сочувствии советской власти. Захватив в свои руки суда русской Каспийской флотилии, англичане закрепили за собой морские коммуникации, связывающие Восточное Закавказье с Ираном.

Меньше всего Денстервилль думал о борьбе против «германо-турок». Когда в сентябре 1918 г. турецкая армия Нури-паши подошла к Баку, англичане не приняли никаких мер для обороны города и поспешно удрали на захваченных ими кораблях в Энзели. В ноябре 1918 г., т. е. после капитуляции Турции, англичане снова вернулись в Баку, а затем оккупировали все Закавказье.

Почти одновременно из Индии была отправлена другая английская экспедиция во главе с генералом Маллесоном, имевшая целью установить сплошную коммуникационную линию от индийской границы через восточную часть Ирана к советскому Туркменистану. Отряд Маллесона направился из Белуджистана вдоль ирано-афганской границы в Мешхед. Отсюда английское командование повело переговоры с белогвардейским закаспийским «правительством» в Ашхабаде. В августе 1918 г. британские войска «по приглашению» ашхабадских контрреволюционеров вступили на территорию Туркмении; силы англичан, оперировавших здесь, состояли преимущественно из синайских частей; затем, видимо, во избежание общения индийских солдат с коренным туркменским населением, подавляющее большинство которого ненавидело белогвардейцев и горячо сочувствовало советской власти, сипаи были сняты с Закаспийского фронта и заменены шотландцами и ирландцами. [180]

Маллесон стал полным хозяином в Закаспийской области; он бесцеремонно распоряжался ее экономическими ресурсами и властно диктовал свою волю ашхабадскому белогвардейскому «правительству». Английское командование зверски расправлялось не только с большевиками, но и со всеми, кто подозревался в сочувствии советской власти. Самым гнусным из его разбойничьих действий было убийство выдающихся деятелей большевистской партии, 26 бакинских комиссаров.

Между английскими группировками в Баку и Закаспийской области была установлена систематическая связь; в период боев против наступающей Красной Армии на Закаспийском фронте к Маллесону прибыло подкрепление из Баку. В это же время британская агентура, возглавляемая опытным разведчиком полковником Бэйли, поддерживала теснейшую связь с подпольными контрреволюционными организациями в Ташкенте и других городах советского Туркестана, а также с бухарским эмиром, с туркменским феодальным ханом Джунаидом в Хиве, с представителями басмаческих банд в Фергане. Английское оружие (11– и 17-ти зарядные винтовки и пулеметы) систематически доставлялось в Красноводск, а оттуда караванами через Кара-Кумы в Хиву и Бухару{248}.

Красная Армия, активно поддерживаемая широкими массами коренного населения национальных окраин, опрокинула стратегический план британских империалистов. В мае 1919 г. советские войска перешли в решительное наступление на Закаспийском фронте; 21 мая после упорного боя была взята станция Байрам-Али, а за ней Мерв и Теджен; 8 июля части Красной Армии заняли Ашхабад и вскоре британские отряды были полностью выброшены из Туркестана и Закавказья{249}.

В провале вооруженной интервенции решающую роль сыграла Красная Армия, поддержанная широкими народными массами Закавказья и Средней Азии. Кроме того, тыл британского империализма оказался под серьезной угрозой. Национально-освободительное движение в Китае, Индии, Иране, Арабских странах усиливалось. Передовые слои английского рабочего класса в метрополии также настойчиво требовали прекращения антисоветской интервенции и вывода английских оккупационных войск из России. Да и брожение в самих английских войсках не на шутку беспокоило британских генералов и министров. Надежды, возлагавшиеся англичанами на русских белогвардейцев и туркменских, узбекских, азербайджанских буржуазных националистов, не оправдались.

Победа Красной Армии над интервентами и их наемниками — белогвардейцами оказала огромное влияние на ход борьбы угнетенных народов колоний и зависимых стран. В своем знаменитом [181] докладе на Втором Всероссийском съезде коммунистических организаций народов Востока 22 ноября 1919 г., Владимир Ильич Ленин говорил:

«...то, что проделала Красная Армия, ее борьба и история: победы будут иметь для всех народов Востока гигантское, всемирное значение. Она покажет народам Востока, что как ни слабы эти народы, как ни кажется непобедимой мощь европейских угнетателей, применяющих в борьбе все чудеса техники и военного искусства, тем не менее революционная война, которую ведут угнетенные народы, если эта война сумеет пробудить действительно миллионы трудящихся и эксплуатируемых, таит в себе такие возможности, такие чудеса, что освобождение народов Востока является теперь вполне практически осуществимым с точки зрения не только перспектив международной революции, но и с точки зрения непосредственного военного опыта, проделанного в Азии, в Сибири, опыта, который проделан Советской республикой, подвергшейся военному нашествию всех могущественных стран империализма»{250}.

Пророческие слова гениального Ленина сбылись. Великая победа китайской Народно-освободительной армии, закончившаяся созданием Народной республики Китая, нынешняя борьба народов Кореи, Индонезии, Вьетнама, Бирмы, Малайи и других стран Азии против американских, английских, французских, голландских и других империалистов за свою независимость красноречиво свидетельствуют о том, что опыт героических битв гражданской войны в нашей стране, опыт стратегии и тактики Советской Армии и советских партизан стал достоянием многих народов колониального Востока.

* * *

Одновременно с интервенцией на советском Востоке — в Закавказье и Средней Азии — британские империалисты начали осуществлять политику «бронированного кулака» в Индии, Афганистане, Иране. В марте 1919 г. англо-индийское правительство в целях борьбы с революционным движением приняло так называемый «закон Роулетта», устанавливавший военное положение в стране и вводивший особый порядок судопроизводства для «политических преступников». Опубликование этого реакционного закона вызвало взрыв возмущения среди индусских и мусульманских масс Индии. Атмосфера накалялась. В разных частях страны происходили бурные демонстрации, нередко сопровождавшиеся избиением и даже убийствами английских чиновников и офицеров. Особенно напряженное положение создалось в Пенджабе, где еще во время войны имели место крупные волнения.

Опираясь на закон Роулетта, власти Пенджаба прибегли к арестам и высылке ряда популярных общественных деятелей. Этим еще больше усилили народный гнев. 13 апреля в одном из [182] крупнейших городов Пенджаба Амритсаре состоялся массовый митинг протеста. На обширном пустыре собралось множество мужчин и женщин, некоторые привели и своих детей. Вскоре сюда прибыл отряд войск во главе с генералом Дайером. Отряд был вооружен не только винтовками, но и пулеметами: видимо, «бравый» английский вояка заранее решил вступить в сражение с безоружной толпой. Митинг проходил вполне мирно. Несмотря на это, Дайер отдал приказ стрелять по собравшимся. Вот как описывает это происшествие индийский буржуазный автор, весьма далекий от революционных настроений: «Через тридцать секунд после прибытия он (т. е. генерал Дайер. — Е. Ш.) открыл огонь, продолжавшийся десять минут... Огонь продолжался до тех пор, пока не были израсходованы все патроны. Около 500–600 чел. были убиты наповал и втрое больше ранено. Площадь была огорожена высокими стенами, так что никто не мог убежать отсюда. Перед расстрелом не было сделано никакого предупреждения, а после прекращения огня никто не позаботился об убитых и раненых»{251}.

Расправа генерала Дайера, получившая название «Амритсарской бойни», вписала новую позорную страницу в историю англоиндийской армии. В то же время она воочию обнаружила глубокий кризис британской колониальной системы в странах Востока. «Британская Индия стоит во главе этих стран, — говорил В. И. Ленин на III Конгрессе Коминтерна, — и в ней революция тем быстрее нарастает, чем значительнее становится в ней, с одной стороны, индустриальный и железнодорожный пролетариат, а с другой стороны, чем более зверским становится террор англичан, прибегающих все чаще и к массовым убийствам (Амритсар), и к публичным поркам и т. п.»{252}.

После амритсарских событий репрессии английских властей еще больше усилились. Карательные отряды бесчинствовали в разных городах и сельских местностях. Английские самолеты бомбили беззащитные деревни.

Весной 1919 г. англичане начали новую, третью по счету, агрессивную войну с Афганистаном. Англо-афганский конфликт был связан с происшедшим в Афганистане государственным переворотом. 20 февраля 1919 г. эмир Хабибулла-хан, находившийся на охоте в окрестностях Джеллалабада, был убит в своей палатке. Это убийство носило политический характер. Оно было вызвано рядом определенных причин.

Хибибулла-хан поддерживал тесное сотрудничество с англоиндийским правительством. Его внешняя политика, способствовавшая превращению Афганистана в британскую колонию, вызвала сильнейшее недовольство не только в народных массах, но и среди афганского купечества и мелких «сердаров» Кроме того, еще до мировой войны в Афганистане возникло оппозиционное, так называемое «младоафганское» течение. [183]

Эта партия, руководимая немногочисленными интеллигентами, среди которых видную роль играл выходец из Индии Абдул Гани, была весьма умеренной, либерально-реформистской группировкой. Ее приверженцы пропагандировали «культурное обновление», реформы просвещения, экономического и бытового уклада страны, освобождение от английской опеки. Идеи младоафганцев сформировались под влиянием буржуазно-либеральных течений, получивших в начале двадцатого века значительное развитие во многих мусульманских странах. Заговор против Хабибуллы-хана, несомненно, исходил из младоафганских кругов.

Борьба, начавшаяся после смерти эмира между его сыновьями, была недолгой. Победителем из нее вышел Аманулла-хан, воспитанник младоафганского теоретика Абдула Гани. Тотчас же по вступлении на престол Аманулла провозгласил полную независимость Афганистана, объявил о своем решении осуществить ряд внутренних реформ и обратился к советскому правительству с предложением заключить договор о дружбе. Вскоре афганская миссия во главе с Мохаммед-Вали-ханом выехала в Советскую Россию. События в Афганистане, таким образом, приняли явно нежелательный для англичан оборот. Британское правительство наотрез отказалось признать нового эмира и поспешно принялось стягивать войска к индо-афганской границе. Аманулла решил предупредить неизбежное вражеское вторжение и первым атаковал англичан. Военные действия, как и во время предыдущих англо-афганских войн, развернулись по трем главным направлениям (с той лишь разницей, что теперь наступление велось с афганской территории): Джеллалабад — Хейберский перевал, Хост — Вазиристан, Кандагар — Кветта.

Первая группировка войск во главе с Салех-Мохаммед-ханом, наступавшая на Хайбер, была быстро разбита превосходящими силами англичан, зато вторая под командованием афганского генерала Мохаммед Надир-хана, успешно преодолев сопротивление английских пограничных отрядов, вторглась в пределы англоиндийской территории и продолжала наступать к Талу.

Горцы-вазиры, населявшие этот район, восторженно встретили наступавших афганцев и присоединились к ним. Вслед затем за оружие взялись и прочие племена пограничной полосы: моманды, афридии и др. В англо-индийской милиции и иррегулярных войсках, вербовавшихся, как известно, большей частью из местного населения, началось повальное дезертирство. Английскому командованию пришлось перебросить на фронт значительные силы из Центральной и Южной Индии. Англо-индийская армия, сосредоточившая на всем фронте, вместе с резервом и транспортными частями, около 300 тыс. чел., располагала теперь подавляющим численным превосходством над афганскими войсками, насчитывавшими не более 60 тыс. чел. Кроме того, у английских войск было явное превосходство в технике и вооружении. Британские войска имели современную артиллерию, автотранспорт, радиоаппаратуру, а главное, авиацию; афганская же армия, еще не подвергшаяся коренной [184] реорганизации, в техническом и организационном отношении была отсталой.

Английские самолеты подвергли жестокой бомбардировке скопления неприятельских войск, пути их следования, особенно города Джеллалабад и Кабул. Афганцы, не имевшие ни авиации, ни зенитных орудий, не могли оказать сопротивление воздушным налетам противника. Аманулла был вынужден приступить к мирным переговорам. Разумеется, англичане имели все возможности развить успех и преследовать отступающего противника на афганской территории. Однако они охотно откликнулись на мирные предложения эмира. Национально-освободительное движение во внутренних областях Индии, продолжавшаяся партизанская борьба племен в пограничной полосе, поражения, понесенные британскими интервентами в советском Туркестане, и, наконец, рост международного влияния советской России, оказывавшей моральную и экономическую поддержку Афганистану, заставили английских империалистов на время отказаться от осуществления своих агрессивных планов.

8 августа 1919 г. в Равальпинди был заключен англо-афганский мирный договор. В ноте, приложенной к тексту договора, британское правительство признало независимость Афганистана и его право поддерживать самостоятельные дипломатические и торговые сношения со всеми государствами. Границы между Афганистаном и англо-индийскими владениями остались неизменными. Английское правительство прекращало выплату субсидий афганским эмирам, также отменялись существовавшие прежде льготы по провозу через Индию оружия и военных материалов в Афганистан.

Итак, несмотря на неудачный для афганской армии исход военных действий англо-афганская война принесла Афганистану драгоценнейшее из благ — национальную независимость.

Нет сомнения, что такой результат мог быть достигнут лишь благодаря победе Великой Октябрьской социалистической революции, которая создала условия для успешного развития национально-освободительной борьбы угнетенных народов.

* * *

Между тем в Иране английские империалисты добились значительных успехов. Как уже говорилось выше, англичане в 1918 г. захватили военно-политический контроль над всей страной. В августе 1919 г. под давлением британской дипломатии реакционное иранское правительство Восуг-эд-Доуле подписало англо-иранский договор, по которому англичанам поручалось руководство реорганизацией вооруженных сил Ирана; английские инструкторы приглашались на службу в иранские войска и привлекались в различные ведомства гражданской администрации, англичанам разрешалось приступить к строительству железных дорог на территории Ирана. В декабре того же года в Иран прибыла английская военная миссия во главе с генералом Диксоном для проведения предусмотренной [185] этим договором «реорганизации» иранской армии, а в январе 1920 г. иранское правительство поручило верховное руководство иранскими финансами английскому советнику Эрмитаджу Смиту.

Широкие общественные круги Ирана были возмущены этим кабальным договором, который по сути дела был равносилен британскому протекторату над страной. Прекращение экономических связей с Советской Россией, повлекшее за собой острый экономический кризис в Иране, особенно в его северных провинциях, связанных главным образом с русским рынком, еще больше усилило всеобщее недовольство. В Гиляне и Иранском Азербайджане разрасталось массовое партизанское движение за национальную неза-висимость, за сближение и сотрудничество с Советской Россией и проведение коренных демократических реформ. Даже иранское купечество и буржуазная интеллигенция, боявшиеся роста революционного движения, высказывались против британского засилья и настаивали на возобновлении экономических и дипломатических сношений с Советской страной.

В апреле 1920 г. в Баку была провозглашена советская власть. Месяц спустя советская Каспийская флотилия высадила десант в иранском порту Энзели, в котором хозяйничали английские оккупанты. Эта операция имела задачу добиться возврата советских судов, незаконно уведенных англичанами из Баку. Решительные действия советских вооруженных сил быстро отрезвили зарвавшихся британских оккупантов. Английское командование поспешно вернуло требуемые суда и согласилось очистить пограничный с советской территорией порт Энзели.

Появление советских моряков и красноармейцев на иранской территории вызвало новый подъем революционно-демократического движения в Северо-Западном Иране (Гилян); в то же время эти события значительно поколебали английское влияние в Иране и соответственно повысили авторитет Советской России. Англичане были вынуждены приступить к эвакуации Северного Ирана. Англофильский реакционный кабинет Восуг-эд-Доуле пал. В Москву для переговоров была отправлена иранская миссия{253}.

Попытка англичан добиться формирования новой иранской восьмидесятитысячной армии под командованием английских офицеров в целях «обороны Ирана от большевистской опасности» оказалась безуспешной. Провалился и другой маневр британской агентуры — переворот, произведенный 21 февраля 1921 г. английским наемником, провокатором Сеид Зия-эд-Дином. Сеид Зия-эд-Дину не удалось сорвать заключения договора между СССР и Ираном, после кратковременного пребывания у власти он был вынужден поспешно удрать за границу. [186]

В конце февраля 1921 г. англо-иранский договор был аннулирован, а в Москве был подписан договор с правительством РСФСР. Советско-иранский договор 1921 г. был величайшим событием в истории Ирана. Это был первый международный договор Ирана, основанный на полной взаимности и равноправии сторон, на признании иранской независимости и суверенитета. Советское правительство отказалось от всех экономических и правовых привилегий, которыми до революции пользовалось царское правительство России или частные русские капиталистические фирмы, аннулировало все кабальные займы, предоставленные Ирану царским правительством, безвозмездно возвратило Ирану все прежние русские концессии.

Тем самым был создан важный международно-правовой прецедент, опираясь на который Иран впоследствии получил возможность освободиться от неравноправных договоров с империалистическими западными державами. Однако, хорошо зная беспринципные и вероломные нравы иранских реакционеров, советское правительство включило в договор два существенных условия, ограждающих как интересы иранского народа, так и безопасность границ нашей Родины. Статья 13 договора обязывала иранское правительство не передавать возвращенных ему концессий никакому третьему государству или его гражданам; статья 6 гласила, что в случае, если иранская территория будет использована каким-либо иностранным государством в качестве базы действий, враждебных Советской стране, и если иранское правительство не сможет своими силами воспрепятствовать этому, то советское правительство имеет право ввести на иранскую территорию свои войска.

События последующих лет показали, что предусмотрительность советской дипломатии не была излишней. Британская агентура вступила в связь с феодальными вождями окраинных племен Ирана (курдов, луров, бахтиар, арабов), организуя сепаратистские движения против центрального иранского правительства. Особенно тесно был связан с английскими агентами вождь арабских племен Юго-Западного Ирана (Хузистан) шейх Хазаль, именовавшийся шейхом Мохаммеры. Получив от англичан деньги и оружие, он в 1924 г. соединился со своими северными соседями — лурами — и поднял вооруженный мятеж. Однако, несмотря на английскую поддержку, восстание Хазаля было подавлено иранскими правительственными войсками.

Еще более сокрушительный провал потерпела подрывная деятельность англичан в советской Средней Азии. После поражения интервенции английская агентура попыталась возобновить борьбу против советской власти при помощи остатков узбекских, туркменских и таджикских феодально-клерикальных группировок. Контрреволюционное движение 1919–1923 гг. в Средней Азии, известное под названием басмачества, было организовано англо-индийской военной разведкой и пользовалось ее широкой поддержкой. Басмаческие «курбаши»: Мадамин-бек, Курширмат, Тюрякул и др. — в Фергане, Ибрагим-бек — в Бухаре, Джунаид-хан — в Туркмении [187] поддерживали тесную связь с английскими секретными центрами в Иране, Афганистане, припамирских районах Индии, Кашгарии и получали от них деньги и оружие. Британские империалисты использовали также и свергнутого турецкого диктатора Энвера-пашу, в свое время продавшего Турцию германскому кайзеру, а после ее поражения бежавшего в Бухару.

Мудрая ленинско-сталинская национальная политика, проводимая советским правительством и партией большевиков на Советском Востоке, укрепление советской государственности и Красная Армия, обрекли эту жалую авантюру на неизбежный крах. Широкие массы трудящегося декханства Средней Азии, получившие благодаря советской власти освобождение от национального и социального гнета, не поддались фанатической агитации феодальных ханов, баев, мулл и ишанов. Басмаческие отряды выродились в обыкновенные разбойничьи шайки, вызывавшие всеобщую ненависть. Части Красной Армии и пограничных войск, при активной поддержке коренного населения, ликвидировали басмаческие банды одну за другой. Летом 1922 г. советские войска нанесли последний удар басмаческой контрреволюции, разгромив банду Энвера в Восточной Бухаре.

* * *

Война 1914–1918 гг. принесла Великобритании огромные выгоды и преимущества. Египет перешел под английский протекторат, немецкие колонии в Восточной Африке были захвачены англичанами, Палестина и созданное в Месопотамии арабское королевство Ирак под лицемерным покровом «мандата» были превращены в британские колонии; львиная доля месопотамской нефти также досталась английскому капиталу.

Но, с другой стороны, Британская империя все явственнее обнаруживала признаки прогрессирующего упадка и разложения. Надвигающийся кризис колониальной системы империализма в целом прежде всего ударил по Англии. Конкуренция со стороны США и Японии на мировом рынке после войны непрерывно усиливалась; германская крупная промышленность, быстро возродившаяся благодаря американским капиталовложениям по плану Дауэса, также успешно конкурировала с англичанами. В Иране с 1922 г. значительно усилилось влияние американского и немецкого капиталов. Группе американских финансовых советников, возглавляемой Артуром Милльспо, было поручено руководство важнейшими хозяйственными ведомствами в Иране. В 1927 г. американские советники были уволены, но на смену им явились германские финансовые дельцы Линденблатт, Шнеевинд и др. Подобную же активность американцы и немцы проявляли в Турции, арабских странах, Афганистане. На Дальнем Востоке и в Тихоокеанском бассейне ведущее положение заняли Япония и США. Торговые обороты США и Японии со странами Юго-Восточной Азии (Китай, Индия, Индонезия, Малайя) с 1913 по 1925 гг. [188] возросли в 4–4,5 раза, тогда как торговый оборот Англии с этими же странами за тот же период возрос только в 1,5 раза.

Связь между отдельными частями Британской империи начала ослабевать, британские доминионы — Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка — обнаруживали все более явные сепаратистские тенденции. Самым же угрожающим для Англии было нарастание национально-освободительной борьбы в колониях и зависимых странах.

В этой обстановке стратегическое значение Среднего Востока для британского империализма еще больше повысилось. Средний Восток был важнейшим звеном той стратегической цепи, которая связывала британскую метрополию — через Средиземное и Красное моря — с Юго-Восточной Азией, Тихоокеанским бассейном, Австралией и Новой Зеландией. На Среднем Востоке находились богатейшие источники нефти. Наконец, империалисты имели здесь выгодный плацдарм для вооруженного нападения на Советскую страну. Эта последняя цель неизменно оставалась главной и преобладающей в военной политике Великобритании. Казалось бы, опыт отношений между советским государством и странами Востока красноречиво показал всему миру, что советская политика прямо противоположна политике дореволюционной буржуазно-помещичьей России, что советское правительство не имеет никаких корыстных видов в отношении этих стран и всемерно содействует укреплению их политической и экономической независимости. Однако британская империалистическая пропаганда снова вытащила наружу старую лживую версию «русской угрозы», несколько обновив ее клеветническими измышлениями насчет «красного империализма», «большевистского нашествия», «руки Москвы» и т. п.

Не приходится сомневаться в том, что вся эта пропагандистская шумиха преследовала исключительно цель маскировки агрессивных намерений самой Англии.

По окончании войны с Афганистаном британское командование развернуло энергичную деятельность по усилению вооруженных сил Индии. Англо-индийская армия почти полностью подчинялась общеимперской системе и предназначалась для выполнения следующих функций: оперативная армия для ведения войн вне Индии; пограничные войска; войска для охраны внутренней безопасности{254}.

Дислокация англо-индийской армии осталась почти той же, что и при Китченере. Из восьми дивизий, входивших в состав войск прикрытия и полевой армии, пять были расположены в районе Пешавера, в направлении на Кабул; одна в Кветте в направлении на Кандагар и одна в Вазиристане в направлении на Хост. Техническое оснащение этих войск значительно улучшилось по сравнению с довоенным временем. В 1928 г. в Индии существовало шесть воздушных эскадрилий, из них четыре находились в районе Пешавера [189] и одна в Кветте. На вооружении англо-индийской армии имелись бронемашины и некоторое количество танков.

В пограничных районах были сооружены новые железные дороги и шоссе, имеющие стратегическое значение. Наряду с вьючным и повозочным транспортом в армии широко применялись автомобили. Военные расходы Индии за период с 1913 по 1928 гг. возросли ровно вдвое{255}.

На вооруженные силы Индии возлагались следующие задачи: во-первых, полицейские функции, т. е. борьба с национально-освободительным движением внутри страны; во-вторых, поддержание военного контроля над стратегическими коммуникациями на Среднем Востоке, а следовательно, и осуществление тех или иных операций в сопредельных с Индией странах и, в-третьих, подготовка к военным действиям против среднеазиатских границ СССР.

Первую из этих задач англо-индийские войска неуклонно выполняли на протяжении двух десятилетий между первой и второй мировыми войнами. В этот период национально-освободительная борьба в Индии приобрела несравненно больший размах, чем до первой мировой войны. Главными движущими силами этого движения стали индийский рабочий класс, значительно выросший и количественно и качественно, и многомиллионное индийское крестьянство. Крестьянское движение, направленное против британского империализма и против местных индийских феодальных помещиков и ростовщиков, постепенно освобождалось от замкнутости и разрозненности, все больше сближаясь с демократическим движением рабочего класса и прогрессивной интеллигенции городов.

В то же время среди самой индийской буржуазии происходило расслоение. Крупная буржуазия, напуганная растущей активностью трудящихся масс, отшатнулась от национального движения и пошла на соглашение с англичанами. В своей исторической речи «О политических задачах Университета народов Востока», произнесенной 18 мая 1925 г., товарищ Сталин говорил: «Основное и новое в условиях существования таких колоний, как Индия, состоит не только в том, что национальная буржуазия раскололась на революционную и соглашательскую партии, но, прежде всего, в том, что соглашательская часть этой буржуазии успела уже сговориться в основном с империализмом. Боясь революции больше, чем империализма, заботясь об интересах своего кошелька больше, чем об интересах своей собственной родины, эта часть буржуазии, наиболее богатая и влиятельная, обеими ногами становится в лагерь непримиримых врагов революции, заключает блок с империализмом против рабочих и крестьян своей собственной страны. Нельзя добиться победы революции, не разбив этого блока»{256}.

В самые решительные критические моменты антиимпериалистической борьбы индийские буржуазные лидеры Ганди, Дас, Мотилал Неру и др., игравшие руководящую роль в Индийском национальном [190] конгрессе, капитулировали перед англичанами и предавали национально-освободительное движение. Зато в авангард революционной борьбы выходит индийский рабочий класс, растут в крупных промышленных и железнодорожных центрах Индии рабочие профсоюзы, среди которых особенно выделяется бомбейский союз текстильщиков «Гирни Камгар», стачечное движение становится все более мощным и организованным. В 1922–1923 гг. в Индии возникают первые коммунистические группы, которые завоевывают все большее влияние и авторитет в профсоюзах и среди рабочих масс.

В цитированной выше речи товарищ Сталин определил главную задачу, стоящую перед индийскими коммунистами, — завоевание пролетариатом гегемонии в национально-освободительном движении. «Иначе говоря, дело идёт о том, чтобы в таких колониях, как Индия, подготовить пролетариат к роли вождя освободительного движения, шаг за шагом оттирая с этого почётного поста буржуазию и её глашатаев. Создать революционный антиимпериалистический блок и обеспечить в этом блоке гегемонию пролетариата — такова задача»{257}.

Английские власти использовали все средства для борьбы с национально-освободительным движением в Индии. Опираясь на поддержку индийской феодальной знати, покупая подачками соглашательскую часть индийской буржуазии, натравливая мусульман на индусов и индусов на мусульман, англичане беспощадно расправлялись с патриотическими передовыми силами индийского народа.

В периоды революционных подъемов в 1919–1921 гг., в 1929–1931 гг. и, наконец, накануне второй мировой войны, английские регулярные войска расстреливали демонстрантов и бастующих рабочих в городах Индии, совершали зверские карательные экспедиции в местности, объятые крестьянскими восстаниями, расправлялись с «краснорубашечниками» Пенджаба и т. д. Новая техника, особенно авиация, облегчала англо-индийским войскам экспедиции в горные районы пограничной полосы, где партизанские действия племен почти не прекращались. Индийские войска не раз использовались и для подавления национальных движений в других странах Востока: в Китае, Бирме, Ираке, Палестине.

Проблема обеспечения стратегических позиций и коммуникаций на Среднем Востоке за период между двумя войнами, являлась предметом особенных забот всех британских правительств: и консервативных, и лейбористских. В 1929 г. была оборудована английская военно-воздушная линия Каир — Карачи, связавшая Египет с Индией, на всем протяжении которой раскинулась обширная сеть аэродромов и баз. Договор с Ираком, заключенный в 1930 г., предоставлял Англии право содержания военных баз с английскими гарнизонами «в районе Басры и к западу от Ефрата», а также в Хинайде и Мосульском нефтеносном районе. [191]

В Иране англичане, несмотря на утрату своего былого монопольного положения, отмену консульской юрисдикции и прочих привилегий, все же сохранили ряд командных позиций. Важнейшей из них была концессия Англо-Иранской нефтяной компании. В пределы этой концессии вначале входила вся территория Ирана, за исключением пяти северных провинций; практически, однако, разрабатывались нефтяные пласты лишь в юго-западной части страны. В 1933 г. концессионный договор был перезаключен; территория концессии была ограничена районами, находящимися к югу от линии Сулеймание, Керманшах, Хорремабад — граница Белуджистана. Но срок концессии был продлен еще на 60 лет, а особые привилегии и фактическая экстерриториальность компании сохранились.

После войны 1914–1918 гг. Англо-Иранская компания превратилась в один из самых могущественных нефтяных трестов мира. Ее основной капитал, не превышавший 2 млн. фунтов стерлингов, вырос к 1938 г. почти до 30 млн. фунтов стерлингов; дивиденд с 5 проц. вырос до 20 проц., а ежегодная продукция — с 300 тыс. тонн до 10 300 тыс. тонн. Деятельность этого треста имела и имеет поныне не только экономическое, но и крупное военно-политическое значение. Помимо того, что компания является крупнейшим поставщиком нефтепродуктов английскому военно-морскому флоту и авиации, она служит главным инструментом политики британского империализма в Иране. Будучи совершенно независимой от иранской администрации и имея в районе нефтяных промыслов свою полицию и даже войска, Англо-Иранская компания стала как бы «государством в государстве»: она осуществляет контроль над стратегически важной территорией Ирана, примыкающей к Персидскому заливу и иракской границе, ведет сношения с феодальными вождями южных и юго-западных племен, неоднократно организуя их вооруженные восстания против центрального правительства.

Кроме того, англичане фактически полностью захватили острова Бахрейн и Хингам в Персидском заливе, оборудовав здесь аэродромы и военно-морские базы, и получили концессию у своего вассала шейха Бахрейна на разведку и эксплоатацию местных нефтяных месторождений. Персидский залив превратился в британское озеро.

Зато английских политиков весьма беспокоил Афганистан. Эмир Аманулла энергично осуществлял обширную программу военных, политических и экономических преобразований. Правда, эти реформы не имели буржуазно-демократического характера и оставляли нетронутыми крепостнические основы аграрных отношений и монархический строй; тем не менее они бесспорно способствовали прогрессу и укреплению афганской национальной государственности. Внешняя же политика эмира, добивавшегося ликвидации монопольной опеки Великобритании над Афганистаном, установившего равноправные договорные отношения с капиталистическими державами и поддерживавшего дружественное добрососедское сотрудничество с СССР, — была одним из ведущих звеньев [192] в антиимпериалистической борьбе колониальных и зависимых стран Востока. В своих лекциях «Об основах ленинизма» в 1924 г. товарищ Сталин говорил: «Борьба афганского эмира за независимость Афганистана является объективно революционной борьбой, несмотря на монархический образ взглядов эмира и его сподвиж-никрв, ибо она ослабляет, разлагает, подтачивает империализм, между тем как борьба таких «отчаянных» демократов и «социалистов», «революционеров» и республиканцев, как, скажем, Керенский и Церетели, Ренодель и Шейдеман, Чернов и Дан, Гендерсон и Клайнс, во время империалистической войны, была борьбой реакционной, ибо она имела своим результатом подкрашивание, укрепление, победу империализма»{258}.

Английские правящие круги после англо-афганской войны 1919 г. не оставили надежды на свержение нового режима в Афганистане. Поездка Амануллы-хана в Советский Союз в 1928 г. окончательно утвердила их в этом намерении. Однако англичане не решились прибегнуть к прямому вооруженному нападению на Афганистан. Опыт трех афганских войн научил британских империалистов осторожности в обращении с храбрым и свободолюбивым афганским народом. Тем более рискованным представлялось вторжение в Афганистан в новой международной политической обстановке. Британским империалистам приходилось считаться с возрастающей мощью и авторитетом Советского Союза, последовательно и стойко противодействовавшего проискам империалистических агрессоров и отстаивавшего независимость и суверенитет малых наций.

В Индии и других колониях и зависимых странах Востока нарастала новая волна национально-освободительного движения. К тому же в результате преобразований Амануллы-хана в Афганистане была создана довольно крепкая армия, имевшая неплохое вооружение.

Англичане предпочли добиться своей цели путем внутреннего переворота. Британская агентура установила связи с реакционными кругами Афганистана: вождями окраинных племен, опальными вельможами, высшим мусульманским духовенством. В 1924–1925 гг. англичане организовали реакционный мятеж в районе Хоста, во главе которого стал английский агент Абдул Керим-хан. Этот мятеж был ликвидирован Аманулла-ханом; но три года спустя англичанами была предпринята новая авантюра.

С начала 1928 г. из Индии в Афганистан стали поступать партии английского оружия. Военные власти северо-западной пограничной провинции Индии рассылали своих эмиссаров к афганским вождям в районе Джеллалабада. Во главе всей организации стал крупнейший английский разведчик Лоуренс, действовавший под вымышленным именем Шоу. Осенью 1928 г. в районе Джеллалабада вспыхнуло восстание племени шинвари, поддержанное некоторыми другими соседними племенами. Из Кабула в район [193] восстания были переброшены войска. В это время со стороны Кугистана на Кабул повели наступление повстанческие отряды под командованием Баче-Сакао, проходимца, дезертировавшего из афганской армии и промышлявшего бандитизмом. 15 января 1929 г. Баче-Сакао вступил в Кабул и провозгласил себя эмиром под именем Хабибуллы. Аманулла-хан, бежавший в Кандагар, пытался еще в течение некоторого времени продолжать борьбу, но потерпел неудачу и вынужден был покинуть страну. Баче-Сакао, опиравшийся на поддержку крайнего реакционного крыла духовенства, отменил проведенные Амануллой реформы. Народные массы, которым Баче-Сакао демагогически обещал всевозможные блага и прежде всего отмену тяжких налогов, введенных Амануллой, оказались обманутыми.

Англичане рассчитывали, что афганский переворот возвратит им прежнее доминирующее положение в Афганистане. Английский посол Хемфрис, еще до переворота установивший связь с Баче-Сакао, чувствовал себя хозяином положения. Но антибританские чувства были настолько сильны в афганском народе, что даже Баче-Сакао не рискнул снова вернуться к положению, существовавшему до 1919 г. Вскоре Баче-Сакао был разбит частями афганской армии, возглавленной Надир-ханом, афганским генералом, успешно действовавшим во время англо-афганской войны. Надир-хан был возведен на престол под именем Надир-шаха. Его внутренняя и внешняя политика была более консервативной, чем политика Амануллы-хана. В частности, Надир-шах, пытаясь преодолеть финансовые затруднения, прибегнул к займу у британского правительства, что явно не соответствовало интересам Афганистана, добивавшегося независимости.

Наряду с афганской авантюрой англичане предприняли новые диверсионные вылазки в пограничных районах среднеазиатских республик СССР. Снаряженные и вооруженные британской военной разведкой басмаческие банды Фузайля Максума и Ибрагима-бека пробрались на территорию советского Таджикистана и произвели ряд разбойничьих налетов на мирные кишлаки, зверски расправляясь с коммунистами, комсомольцами, беспартийными активистами, грабя мирное население. Эти бессмысленные действия служат красноречивым свидетельством тупости и ограниченности английских империалистических политиков и военных руководителей. Каких результатов могли ожидать они от налетов нескольких жалких бандитских шаек на великую Советскую страну? Если эти господа надеялись на то, что вторжение басмачей вызовет антисоветское восстание в Средней Азии, то они жестоко просчитались. Трудящиеся массы Таджикистана и других среднеазиатских республик, кровно заинтересованные в сохранении и укреплении советской власти, оказали активную помощь советским войскам, которые быстро разгромили басмачей.

Впрочем, враждебная Советскому Союзу деятельность английских империалистов не исчерпывалась такими мелкими диверсионными операциями. Правящие круги Великобритании планомерно и [194] энергично вели подготовку «большой войны» против СCСР. Происки британских поджигателей войны разоблачил товарищ Сталин еще в 1927 г. В своей статье «Заметки на современные темы», опубликованной в «Правде» от 28 июля 1927 г., товарищ Сталин писал:

«Вся нынешняя международная обстановка, все факты из области «операций» английского правительства против СССР, и то, что оно организует финансовую блокаду СССР, и то, что оно ведёт тайные беседы с державами о политике против СССР, и то, что оно субсидирует эмигрантские «правительства» Украины, Грузии, Азербайджана, Армении и т. д. на предмет организации восстаний в этих странах СССР, и то, что оно финансирует шпионско-террористические группы, взрывающие мосты, поджигающие фабрики и терроризирующие полпредов СССР, — всё это с несомненностью говорит нам о том, что английское консервативное правительство стало твёрдо и решительно на путь организации войны против СССР»{259}.

Дальнейшие события показали, что лейбористская партия, придя к власти, следовала в общем агрессивному внешнеполитическому курсу консерваторов, маскируясь бессодержательной пацифистской фразеологией.

Обострение внутренних и международных противоречий в капиталистическом мире, особенно после экономического кризиса 1929–1933 гг., предвещало приближение новой мировой войны. Экспансионистская политика агрессивных фашистских держав — Германии, Италии, Японии — создала непосредственную угрозу важнейшим интересам и ключевым позициям Великобритании в Европе, Африке и Азии.

Тем не менее британские реакционные правящие круги упорно продолжали считать «врагом номер один» не фашистских агрессоров, а Советский Союз. Разбить СССР руками немцев и японцев, добиться ослабления обеих воюющих сторон, чтобы затем выступить в роли арбитра и продиктовать им свои условия, — вот основная идея британской дипломатии и стратегии от Локарно до Мюнхена.

Так родилась преступная политика «невмешательства» и «умиротворения агрессоров», проводившаяся Англией в тесном сотрудничестве с США и Францией в 30-х годах текущего столетия, политика, развязавшая вторую мировую войну. [195]

Заключение

Во время второй мировой войны на территории стран Среднего Востока не происходило военных действий в прямом смысле слова. Однако роль Среднего Востока в борьбе между двумя воюющими коалициями была, пожалуй, еще более значительной, чем в 1914–1918 гг. Готовясь к вооруженной борьбе за мировое господство, гитлеровские стратеги уделяли особое внимание восточному направлению. Завоевание стран Ближнего и Среднего Востока дало бы Германии возможность перерезать британские имперские коммуникации, создать плацдарм для подготовки ударов по Индии и важнейшим участкам тыла Советского Союза — Закавказью и Средней Азии, захватить богатейшие источники стратегического сырья и прежде всего нефти.

Еще за несколько лет до начала второй мировой войны гитлеровцы развернули интенсивную деятельность в Турции, арабских странах, Иране. С помощью мошеннически применяемой системы «клиринга» (безвалютных расчетов) Германия обеспечила себе преобладающее положение на рынках этих стран, выкачивая оттуда сырье и продовольствие, а взамен щедро наводняя их немецкими эрзацами. Учитывая опыт первой мировой войны, гитлеровцы рассчитывали, что экономическая интервенция расчистит почву для военного и политического подчинения Германии государств Ближнего и Среднего Востока. Многочисленные немецкие промышленные, коммерческие, транспортные фирмы, банки и т. п. были заняты отнюдь не «безобидной» экономической деятельностью. Под видом инженеров, финансовых экспертов, коммивояжеров в страны Востока засылались профессиональные шпионы и диверсанты, выполнявшие задания германского генерального штаба, гестапо, национал-социалистского руководства. Гитлеровская военная разведка широко использовала в Иране немецких ученых, например, известного ориенталиста Герцфельда, а также агентов, разъезжавших в качестве «туристов». Во главе этой шпионско-диверсионной сети на Ближнем и Среднем Востоке находилась опытные фашистские разведчики: Этель и Шюнеман — в Иране, Гробба — в Ираке, Шапоруж — в Сирии, Франц фон-Папен — в Турции.

Разумеется, нацисты находили агентов и в местных влиятельных кругах, видевших в немецком и итальянском фашизме опору в борьбе против демократического движения трудящихся масс. В частности, в Иране гитлеровская агентура действовала под [196] покровительством и при активном содействий самого Шаха Реза Пехлеви и его окружения.

Происки гитлеровской Германии, явно угрожавшие важнейшим интересам Великобритании, казалось, должны были бы вызвать энергичное противодействие со стороны англичан. Но правительство Невилля Чемберлена смотрело сквозь пальцы на деятельность немецких агентов на Востоке. Для английских «мюнхенцев» главным врагом был попрежнему Советский Союз.

В первый период второй мировой войны (сентябрь 1939 г. — май 1940 г.) все попытки британских империалистов и их французских союзников были сосредоточены не столько на борьбе против Германии, сколько на подготовке агрессивных действий против СССР. Наряду с активной помощью, оказывавшейся англичанами и французами Финляндии во время спровоцированной финскими реакционерами советско-финской войны 1939–1940 гг., правящие круги Англии и Франции готовили вооруженное нападение на советские закавказские республики.

Эта задача была поставлена перед расквартированной в Сирии французской армией Вейгана, координировавшей свои действия с английской армией Уэйвелла в Египте. Вейган в сотрудничестве с де-Голлем и английским командованием, еще в конце 1939 г. разрабатывал план вторжения в Закавказье, похваляясь, что «с некоторыми подкреплениями и двумя сотнями самолетов он овладел бы Кавказом и вошел бы в Россию, как «нож в масло»{260}. В июле 1940 г., т. е. после крушения Франции, эти планы все же не были покинуты. 11 июля 1940 г. Нейл Маклин внес в правительство запрос относительно опубликованных в германской «Белой книге» сообщений о том, что «Британия готовится к нападению на Бакинские нефтяные промыслы»{261}. На этот запрос последовал уклончивый ответ помощника британского министра иностранных дел Батлера, который, ссылаясь на советско-германский договор о нейтралитете, заявил: «Обязанностью генерального штаба было выяснить, возможно ли, если возникнет в том необходимость, воспрепятствовать выкачке нефти с Кавказских промыслов»{262}.

Эта преступная политика имела для Франции и Англии тяжелые последствия. Накануне поражения Франции вступила в войну фашистская Италия. Итальянские войска вторглись в Египет, Судан и Британское Сомали. Возникла непосредственная угроза британским позициям у Суэцкого канала и Красного моря. Однако Гитлер, готовившийся к разбойничьему нападению на СССР, не послал в Африку своих войск. Уйэвеллу пришлось иметь дело только с итальянской армией Грациани, далеко не отличавшейся высокими боевыми качествами. [197]

Итальянские войска были задержаны перед Сиди-Баррани; английское командование получило возможность подтянуть резервы и подготовить контрудар. В результате наступления английских войск зимой 1940/41 г. итальянцы не только были изгнаны из Египта, но вынуждены были очистить всю Киренаику. В Восточной Африке английские и южно-африканские войска при активной помощи абиссинских партизан вытеснили итальянцев из Сомали, Эритреи и Абиссинии. Но эти успехи англичан не имели серьезного значения, так как весной 1941 г. Гитлер перешел к активным действиям на восточных театрах. При содействии французского марионеточного правительства Петэна, предоставившего немцам свои порты и базы на средиземноморском побережье Франции и в Тунисе, в Триполитанию были переброшены несколько германских танковых и моторизованных дивизий, входивших в состав «африканского корпуса» генерала Роммеля. Он же принял командование итало-немецкими войсками на ливийско-египетском фронте. Под ударами немецко-итальянских войск англичане в первой половине апреля позорно отступили к египетской границе.

В то же время германская агентура произвела государственный переворот в Ираке. Власть захватил реакционный лидер Рашид-Али Гайлани, тесно связанный с германской и итальянской разведками. Новое правительство оказало противодействие английским войскам, высадившимся в Басре, перерезало нефтепровод, соединяющий Мосульский район с палестинским портом Хайфой, и пыталось затопить нефтепромыслы.

В Сирии комиссар правительства Петэна изменник Денц послушно выполнял директивы гитлеровского командования. При его содействии туда были переброшены сотни немецких разведчиков и диверсантов и даже целые отряды немецких парашютистов. С сирийских баз немцы предполагали развернуть операции широкого масштаба в Ираке и Иране.

Турция 18 июня 1941 г. (за четыре дня до нападения гитлеровцев на СССР) подписала с Германией договор «о дружбе и ненападении». Наконец, в Иране правительство Реза-шаха, ободренное успехами Германии, окончательно предоставило свободу действий наводнившим страну гитлеровским агентам.

Положение англичан стало критическим. Если бы гитлеровское командование смогло бросить на северо-африканский и ближневосточный театры крупные резервы и организовать наступление, то, по всей вероятности, немцам удалось бы без большого труда выйти на ближние подступы к Индии. Но Гитлер этого не смог осуществить. В результате мудрой сталинской политики Советский Союз к лету 1940 г. успешно завершил формирование «восточного» фронта от Балтийского до Черного моря, создав мощную преграду гитлеровской агрессии.

Только благодаря созданию прочного барьера на востоке Европы Англия избежала вторжения гитлеровских армий на Британские острова, удержала свои позиции на подступах к Суэцкому [198] каналу и даже оказалась в состоянии ликвидировать германскую угрозу в Сирии и Ираке.

Отряд английских войск, высадившийся в Басре, преодолел слабое сопротивление иракских войск Рашид-Али, которые не получили поддержки местного населения. Отразив попытки противника овладеть аэродромом в Хаббание и нефтяным районом, английские войска 31 мая 1941 г. заняли Багдад. Рашид-Али бежал. Возвратившееся в Ирак прежнее правительство возобновило сотрудничество с англичанами. Развивая успех, британские войска, вместе с отрядами «Сражающейся Франции», вступили на территорию Сирии. Попытки Денца оказывать сопротивление собственными силами не увенчались успехом. 21 июня англичане заняли Дамаск, а 11 июля — Бейрут (Ливан).

Разбойничье нападение Гитлера на Советский Союз создало коренной поворот в ходе второй мировой войны. Товарищ Сталин указывал, что хотя вторая мировая война, подобно предыдущей, явилась результатом кризиса капиталистической системы мирового хозяйства, но она существенно отличалась от войны 1914–1918 гг. по своему характеру. Поскольку Германия, Италия, Япония установили у себя фашистский террористический режим, который они намеревались распространить на все страны мира, война против этих государств приняла антифашистский, освободительный характер. «Вступление Советского Союза в войну против государств оси, — говорил товарищ Сталин, — могло лишь усилить, — и действительно усилило, — антифашистский и освободительный характер Второй мировой войны»{263}.

Героическое и стойкое сопротивление Советской Армии, сорвавшее авантюристический гитлеровский план молниеносной войны, спасло Англию от угрожавшей ей катастрофы. Одним из первых непосредственных результатов англо-советского соглашения о взаимной помощи, заключенного 12 июня 1941 г., были энергичные действия обеих держав в Иране, приведшие к ликвидации опаснейшего очага германской агрессии. Не приходится сомневаться в том, что Англия, при ее тогдашнем тяжелом положении, не могла решить эту задачу одна.

В конце августа советские и британские войска вступили на иранскую территорию. Гитлеровские очаги были уничтожены. Реакционное иранское правительство Али Мансура пало. Реза-шах Пехлеви отрекся от престола в пользу своего сына и покинул пределы Ирана. Угроза жизненным центрам СССР — советскому Азербайджану, советской Туркмении, Каспийскому морю, а также Индии — была устранена.

Вслед за тем в ноябре 1941 г. англичане начали наступление на ливийском фронте и к концу декабря снова выбили противника из Киренаики, заняв Бенгази. Это, однако, еще не было окончательным исходом борьбы за Ближний и Средний Восток. [199]

Летом 1942 г., воспользовавшись скрытым и явным саботажем открытия второго фронта англо-американскими империалистическими кругами, Гитлер, очистив от резервов весь свой западноевропейский тыл, бросил все силы фашистской Германии и ее союзников на советско-германский фронт, в наступление против Советской Армии, сосредоточив главную ударную свою группировку на одном юго-западном направлении против Сталинграда. Как известно, главная стратегическая цель этого наступления состояла в том, чтобы обойти Москву с востока, отрезать столицу нашей Родины от Волги и Урала, а затем захватить ее и принудить Советский Союз к капитуляции; помимо этой главной цели, немцы стремились прорваться на Кавказ и овладеть нефтяными районами Баку и Грозного.

Но продвижение гитлеровских армий к нижнему Поволжью и Кавказу угрожало не только Советскому Союзу. Гитлер и его подручные связывали с этой операцией еще более сумасбродные планы — вторжение в Иран и выход на подступы к Индии. Этот замысел представлялся гитлеровцам вполне реальным; им было хорошо известно, что правящие круги Турции ждали лишь благоприятного момента, чтобы пропустить германские войска через турецкую территорию в Ирак и Иран. Турецкая реакционная верхушка, открыто сотрудничавшая с германской агентурой, вела гнусную политику, враждебную Советскому Союзу. В то же время японцы теснили англичан и китайцев в Бирме, все ближе подбираясь к северо-восточным пределам Индии — Ассаму и Бенгалии.

* * *

Внутреннее положение Индии было в этот период чрезвычайно напряженным. Вскоре после начала второй мировой войны Исполнительный комитет Индийского национального конгресса, под давлением народных масс, опубликовал заявление, в котором предлагал английскому правительству отчетливо сформулировать его цели и задачи, в частности, в области индийской политики. «Подразумевают ли они, — говорилось в этом документе, — уничтожение империализма и обращение с Индией, как со свободной страной, чья политика будет направляться в соответствии с желаниями ее народа?» На этот вопрос вице-король Индии Линлитгоу не дал вразумительного ответа, ограничившись туманным обещанием предоставить Индии «после войны» статус доминиона и предложением создать «консультативный комитет из индийцев». Эти неуклюжие увертки, напоминавшие политику англичан в годы предыдущей войны, вызвали сильнейшее возмущение среди индусов. Тем не менее британское правительство оставалось верным себе. В Индии был введен строжайший полицейский режим, начались репрессии против демократических партий и общественных организаций. Экономическое положение широких масс населения с каждым днем ухудшалось, так как англичане использовали материальные и людские ресурсы Индии еще шире, чем в 1914–1918 гг. [200]

По данным, приведенным сотрудником штаба англо-индийской армии генералом Мольсуортом, Индия к концу 1943 г. имела в составе вооруженных сил около 2 млн. чел., из них 500 тыс. были отправлены за границу; ежемесячный контингент призываемых в ряды всех родов войск составлял около 55 тыс. чел.

Помимо хлопчатобумажных, джутовых и прочих текстильных изделий, которыми Индия снабжала англичан в огромных количествах, здесь были организованы новые отрасли военной промышленности, изготовлявшие орудия среднего калибра, снаряды, бомбы, гранаты, противотанковые мины, автоматы, броню, бинокли, телескопы, хронометры, компасы и т. п. «Союзные войска, — сообщает Мольсуорт, — носили обмундирование, изготовленное в Индии, ходили в обуви индийского производства. Почти 90 проц. палаток, защищавших войска от изнуряющего зноя, брезентов и покрышек, предохраняющих танки, самолеты и автомашины от губительного песка, прибыли из Индии. Большие количества стальных конструкций, десантных судов, электроприборов и почти весь лес были поставлены Индией»{264}.

Индийские капиталисты извлекли немалые выгоды из высокой экономической конъюнктуры военного времени. Напротив, рабочий класс, крестьянство, ремесленники, мелкие торговцы, трудовая интеллигенция очутились в отчаянном положении. Инфляция, рост цен, возрастающий недостаток продовольствия и промышленных товаров широкого потребления, непомерно возросшее налоговое бремя, усиление помещичьей и капиталистической эксплоатации — все это создало для народов Индии невыносимые условия существования. Кроме того, вывоз хлеба и риса из различных индийских провинций привел к страшному голодному мору в Бенгалии и других районах.

Немецко-фашистская агентура, стремясь ослабить и разложить тыл Британской империи, развернула в Индии широкую антианглийскую пропаганду, рассчитанную на использование индийского национального движения в корыстных интересах гитлеровской Германии. К немецкой пропаганде присоединилась японская. Империалисты Японии готовились к вступлению в войну, а Индия являлась одним из важнейших объектов японской агрессии. Эта ситуация породила значительный разброд в Индии.

Индийские «правящие князья» и значительная часть помещиков и крупной буржуазии, крепко связанных с английским колониальным режимом, так же как в 1914–1918 гг., объявили о безоговорочной поддержке Британской империи. Некоторая же часть индусских националистов, во главе с одним из лидеров конгресса Субха Чандра Бозом, который прежде щеголял левыми фразами, заняли откровенную профашистскую и прояпонскую позицию. Вскоре Боз перебрался в Бирму и создал там с помощью японцев так называемую «Индийскую национальную армию» численностью в 60 тыс. [201] чел., которая вместе с японцами и под их верховным командованием должна была сражаться против союзных войск.

Прогрессивные же демократические силы индийского народа видели свою задачу в том, чтобы всемерно содействовать борьбе Объединенных Наций против гитлеровской Германии и империалистической Японии, но в то же время не ослаблять усилий, направленных на достижение полной независимости.

Наконец, Мусульманская лига, возражая против требований конгрессистов, выдвинула в 1940 г. лозунг создания в Индии отдельного мусульманского государства Пакистан (буквально «страна чистых»). В состав этого предполагаемого мусульманского государства должны были войти те провинции Индии (Пенджаб, Синд, Северо-западная пограничная провинция, Бенгалия, Ассам), в которых большинство населения составляют мусульмане.

Лозунг Пакистана был логическим завершением реакционной политики британского империализма, который на протяжении почти двух веков искусственно разжигал рознь между двумя основными религиозными общинами Индии при активной помощи реакционных кругов мусульман и индусов. Нет надобности пояснять, что такое разделение страны по чисто религиозному признаку, не имеющее ничего общего с прогрессивно-демократическим принципом самоопределения наций, отнюдь не отвечало интересам и законным стремлениям многочисленных народностей Индии. В марте 1942 г. британское правительство Черчилля сделало новую попытку достичь соглашения с индийской буржуазией. Эта миссия была возложена на члена коалиционного кабинета лейбориста Стафорда Криппса, который отправился в Индию для переговоров с представителями различных индийских политических партий и группировок. Но и Криппс не пошел дальше весьма неопределенного обещания предоставить Индии по окончании войны статус доминиона. Его предложения были отвергнуты. Переговоры провалились.

Между тем над Индией нависла непосредственная опасность вражеского вторжения со стороны Японии и Германии.

Опасность, угрожавшая Индии, была устранена, но отнюдь не англо-индийскими войсками. Решающую роль в спасении Индии от германского и японского вторжения сыграла героическая Советская Армия, которая, осуществляя стратегический план своего гениального полководца товарища Сталина, разгромила гитлеровские полчища под Сталинградом и на Кавказе. Великая победа советских Вооруженных Сил не только помешала государствам оси выполнить их план в отношении Среднего Востока, но и создала решающий перелом на всех театрах второй мировой войны.

Избавившись от этой угрозы, Великобритания приступает к осуществлению своих агрессивных целей. Правда, Черчилль и его сподвижники — как консерваторы, так и лейбористы — все еще были вынуждены прикидываться искренними поборниками мира, демократии, дружественного сотрудничества с СССР, но под покровом лицемерных деклараций и заверений все явственнее проступали хорошо знакомые волчьи черты хищного британского империализма. [202] Об этом свидетельствовала реакционная империалистическая политика английского командования в Иране, Ираке, Палестине, Греции. Об этом свидетельствовало и применение во второй мировой войне классических принципов английской стратегии.

Обосновывая доктрину «непрямого действия», Лиддель Гарт писал: «Если правительство считает, что противник обладает военным превосходством на генеральном или на каком-либо второстепенном театре войны, оно вправе придерживаться «стратегии ограниченных целей». Оно может выждать, пока баланс сил не будет изменен вмешательством союзников или переброской войск с другого театра. Оно может также все время ограничивать свои военные усилия, в ожидании, пока экономические и морские действия решат исход войны. Оно может, наконец, притти к заключению, что сокрушение неприятельской мощи ему не под силу, либо не окупит затраченных усилий и что цель его военной политики может быть достигнута путем захвата территорий, которые могут быть впоследствии сохранены, или использованы в качестве объекта для торга с противником при мирных переговорах»{265}. Именно в этом духе действовал в свое время Уильям Питт. По тому же пути в наши дни пошли его духовные преемники Невилль Чемберлен и Уинстон Черчилль. Достаточно вспомнить о стараниях Черчилля сорвать или, по крайней мере, оттянуть открытие второго фронта в Европе, о его настойчивых попытках протащить «балканский вариант» второго фронта, о проводимой по его плану концентрации военных усилий Великобритании на средиземноморских и азиатских театрах. Следуя классическим традициям британской дипломатии, современные «питты» оказывали в ходе войны деятельную поддержку всем реакционным силам Европы и использовали свое оружие против освободительного движения народов. Английские военные руководители вероломно нарушали свои союзнические обязательства, покидая своих союзников в трудный момент (как это было с Чехословакией, Польшей, Норвегией, Францией, Грецией и т. д.) или ведя за их спиной постыдный торг с противником (как они вели его за спиной Советского Союза).

Характеризуя нарушение англичанами и американцами их союзнического долга во время войны, Советское информационное бюро констатировало: «Они исходят из того, что сильный союзник опасен, что усиление союзника не в их интересах, что лучше иметь слабого союзника, чем сильного, а если он все же усиливается, — нужно принять меры к его ослаблению»{266}.

Все усилия правительства Черчилля в последний период войны были направлены на то, чтобы обеспечить Великобритании руководящее положение в Европе и еще больше расширить и укрепить ее гегемонию в Африке и Азии и, разумеется, прежде всего на Среднем Востоке. [203]

Британские дипломаты и стратеги в своих расчетах основывались на том, что война приведет к значительному ослаблению Советского Союза, а стало быть, даст возможность империалистам продиктовать советскому правительству свои условия, чтобы затем легко и быстро ликвидировать народно-освободительное движение в Европе и колониях. Исходя из этих иезуитских соображений, Черчилль и его единомышленники с легким сердцем ставили свои подписи на таких документах, как «Атлантическая хартия», решения Тегеранской, Ялтинской, Потсдамской конференций, заранее зная, что эти справедливые демократические принципы в подходящий момент будут ими сброшены со счетов, обращены в ничто.

Случилось, однако, нечто такое, чего не предвидели самонадеянные и близорукие английские политики. Советский Союз, одержав всемирно-историческую победу в Великой Отечественной войне, не только не ослабел, но стал еще более могучим, чем прежде. Цепь империалистического фронта снова оказалась прорванной: страны Центральной и Юго-восточной Европы, служившие до войны опорными базами империалистов, отпали от капиталистической системы, вступили на путь народной демократии и социализма. Национально-освободительное движение угнетенных народов Востока поднялось на более высокую ступень, все больше смыкаясь с прогрессивным демократическим движением Запада.

Кризис колониальной системы империализма, начавшийся во время войны 1914–1918 гг., значительно усилился и углубился в результате второй мировой войны.

Внутри самого империалистического лагеря произошли существенные перемены. Первостепенная роль среди капиталистических держав стала принадлежать Соединенным Штатам Америки, не только не пострадавшим от войны, а, напротив, извлекшим огромные выгоды из своего положения монопольного кредитора и поставщика вооружения, военных материалов, продовольствия и т. д. Разжиревший на чужой крови, американский империализм в послевоенные годы становится руководящей силой капиталистического мира и выступает в роли претендента на мировое господство.

Британская же империя вышла из войны значительно ослабленной. Очутившись в финансово-экономической зависимости от Уоллстрита, уступая американцам в сухопутном, морском и воздушном вооружении, Англия вынуждена была стать «младшим партнером» в американско-английском блоке. «Американский экспансионистский курс, — говорил А. А. Жданов, — исходит из того, что следует не только не выпускать Англию из экономических тисков зависимости от США, которая установилась во время войны, а, наоборот, усиливать нажим на Англию с тем, чтобы постепенно отобрать у неё контроль над колониями, вытеснить Англию из её сфер влияния и низвести на положение вассальной державы»{267}.

В новой послевоенной обстановке англичане уже не могут применять [204] с прежним успехом старые, испытанные методы колониальной политики и стратегии. Британские правящие круги вынуждены изобретать более гибкие, обходные маневры, чтобы отстоять хотя бы некоторые важнейшие позиции своей шатающейся империи. К такого рода маневрам относится раздел Индии на два государства: Хиндустан (Индийский Союз) и Пакистан, с предоставлением им «статуса доминионов».

Долго сдерживаемое возмущение индийских народных масс вылилось в начале 1946 г. в мощный революционный взрыв. В феврале 1946 г. на кораблях индийского флота, стоявших в портах Бомбея, Карачи и Мадраса, вспыхнуло восстание. Моряки потребовали немедленного провозглашения независимости Индии, прекращения колониального режима, объединения индусов и мусульман, освобождения политических заключенных и т. п. Английские флаги на кораблях были спущены, их заменили флаги Конгресса и Мусульманской лиги. Рабочие профсоюзы Бомбея, в которых руководящую роль играли коммунисты, выразили свою солидарность с восставшими моряками, объявив всеобщую стачку. Текстильщики и железнодорожники крупнейшего индустриального центра и порта Индии единодушно откликнулись на этот призыв. Однако руководство Национального конгресса в этот ответственный момент не оправдало доверия и надежд народа. От имени Конгресса выступил Валлабхай Патель, который публично высказался против забастовки рабочих и призвал к ее немедленному прекращению. Английское командование двинуло свои войска и полицию против восставших. Произошли вооруженные столкновения, стоившие жизни множеству забастовщиков. Восстание флота было подавлено.

Тем не менее английские правящие круги отдавали себе отчет в серьезности положения. Они понимали, что в создавшихся после войны политических условиях обычные репрессии, которыми удавалось «водворять порядок» в Индии прежде, уже не могут привести к успеху. Вскоре после бомбейских событий в Индию прибыла из Лондона английская правительственная делегация. В результате длительных переговоров с индийскими буржуазными партиями в августе 1947 г. английский план был окончательно утвержден и проведен в жизнь. Индия была разделена на два государства, получивших статус доминионов Британской империи, — Индийский Союз (Хиндустан) и Пакистан. Размеры территории Пакистана были несколько урезаны по сравнению с первоначальными требованиями Мусульманской лиги. В его состав вошли: западная часть Пенджаба, Синд, Белуджистан, Северо-западная пограничная провинция, северо-восточная часть Бенгалии и юго-восточная часть Ассама. Таким образом, новосозданный мусульманский доминион состоит из двух обособленных частей: на северо-западе и на северо-востоке Индии, отделенных друг от друга значительной полосой территории, принадлежащей Индийскому Союзу (протяжением с запада на восток приблизительно 1300 км). Остальная, наибольшая часть Индии, за исключением княжеств, вошла в состав Индийского Союза. Что касается княжеств как [205] индусских, так и мусульманских, то им был предоставлен выбор; либо сохранить свою «независимость», либо присоединиться к одному из двух доминионов. В Индийском Союзе и в Пакистане были сформированы правительства, однако в каждом из них учреждался пост генерал-губернатора, представляющего общеимперскую верховную власть английского короля.

Такой раздел, создававший постоянный источник индусско-му-сульманских распрей, оставлявший в Индии очаги британского влияния в виде «независимых» индийских княжеств, давал очевидные выгоды британскому империализму, который в сущности сохранял в своих руках верховный контроль над Индией. Еще в самом начале разделения, когда началось массовое переселение индусов из Пакистана в Хиндустан, а мусульман в обратном направлении, вспыхнули кровавые распри между обеими религиозными общинами. В последующие годы столкновения неоднократно повторялись, принимая самые различные формы. В начале 1950 г. имели место новые индусско-мусульманские побоища в Западной Бенгалии, входящей в состав Хиндустана, и в Восточной Бенгалии, перешедшей к Пакистану. Само собой разумеется, что во всех этих событиях британский империализм оказывался в роли «третьего радующегося».

Подрывная деятельность английской агентуры проявилась и в известном Кашмирском конфликт, возникшем между Индией и Пакистаном в конце 1947 г. Кашмир граничит на западе с Пакистаном, на юге с Индийским Союзом. 80 проц. его четырехмиллионного населения составляют мусульмане, но во главе его находится индусская династия Догра. После раздела Индии Кашмир наряду с прочими туземными княжествами получил «независимость», но правительства Пакистана и Индии наперебой старались добиться согласия кашмирского магараджи Хари Синга на присоединение его владений к их территориям. В конце октября 1947 г. вооруженные отряды мусульманских племен из Северо-западной пограничной провинции вторглись в Кашмир, чтобы свергнуть власть индусского магараджи и включить княжество в состав Пакистана. Правительство Индии ответило на это вторжение отправкой своих войск в Кашмир. Начались военные действия, сопровождавшиеся разрушением городов и сел, грабежами и насилиями над мирными жителями. Индийское правительство внесло жалобу на действия Пакистана в Совет Безопасности ООН.

Во всем этом деле ясно чувствовалась направляющая рука английской режиссуры. Кашмир с давних пор представлял значительную ценность для Англии. Расположенное на стыке границ Афганистана, Советского Союза и Синь-Цзяна (Западный Китай), это княжество являлось важнейшей стратегической базой британского империализма на Среднем Востоке.

После окончания второй мировой войны, когда США и Англия перешли к политике агрессии и подготовки новой мировой войны против Советского Союза, Народной республики Китая и других стран народной демократии, стратегическая ценность Кашмира [206] еще больше повысилась. Добавим, что Кашмир располагает обильными запасами угля, нефти, железной руды и цветных металлов.

Еще до войны в Кашмире возникло народно-демократическое движение, которое было поддержано широкими массами трудящихся. Во время войны, а особенно после ее окончания, это движение приобрело огромные размеры. Возглавившая его «Национальная конференция» поставила своей целью ликвидацию феодально-деспотического режима магараджи Хари Синга, создание в Кашмире демократического строя и отмену ограничений для мусульман. Возможность падения реакционного режима магараджи не на шутку встревожила не только кашмирскую правящую верхушку, но и ее покровителей — британских империалистов. Лейбористское правительство Эттли-Бевина, продолжая традиционную линию агрессивной колониальной политики на Востоке, прибегло к испытанному маневру — загребанию жара чужими руками.

Англичане предпочитали, чтобы Кашмир был присоединен к Пакистану, ибо пакистанские правящие круги находились в большей зависимости от британского империализма, чем индийские. Руководящие посты в центральной и местной администрации Пакистана находились в руках англичан, так же как и командование пакистанской армией; по английским расчетам, мусульманская феодально-клерикальная верхушка, господствующая в Пакистане, была более способна быстро и решительно подавить освободительное движение мусульманских народных масс Кашмира. Орудием осуществления своих замыслов англичане сделали племена Северозападной Индии.

Эти племена, воинственные и свободолюбивые, на протяжении последних ста лет постоянно боролись против британского владычества и отстаивали свою независимость. Однако их феодальные вожди, ханы и сердары, нередко вступали в сделки с английскими агентами, получая от них всевозможные субсидии и подачки. Так случилось и на этот раз. Опираясь на старинные патриархальные традиции, на свое все еще огромное влияние среди отсталых масс, эти вожди втянули северо-западные пограничные племена в военную авантюру. Поход в Кашмир был организован под лозунгом «освобождения» мусульман от власти индусов, участие в нем англичан тщательно скрывалось. Все же кашмирская авантюра сорвалась. Большинство населения Кашмира не только не поддержало вторгнувшиеся племена, а, напротив, оказало им стойкое сопротивление. Отряды кашмирской «народной милиции» во взаимодействии с индийскими войсками отбили наступление племен и очистили от них большую часть территории княжества. Война в Кашмире повлекла за собой очередную вспышку индусско-мусуль-манских столкновений в различных частях Индии.

Сделка, заключенная лейбористским правительством Эттли-Бевина с верхушкой индусской и мусульманской буржуазии, разумеется, не привела и не могла привести к независимости Индии. Командные высоты в экономике обоих индийских доминионов, контроль [207] над их вооруженными силами, над их внешней и в значительной степени внутренней политикой попрежнему находится в руках англичан. В мае 1949 г. конференция стран «британского содружества», в которой участвовали Индия и Пакистан, вынесла решение, согласно которому Индия становится «независимой республикой», но остается в составе «содружества» и признает английского короля «символом имперского единства».

Несколько месяцев спустя это «соломоново решение» было претворено в жизнь: 26 января 1950 г. Индия официально провозглашается республикой, входящей в состав «британского содружества». Ее первым президентом был избран один из буржуазных лидеров Конгресса Раджендра Прасад. Однако эквилибристический трюк английской дипломатии и ее индийских сателлитов не изменил положения вещей. Всякому трезвому наблюдателю ясно, что «независимая Индийская республика» попрежнему находится в зависимости от британского империализма. Что касается Пакистана, то он сохранил статус британского доминиона и его правящие круги послушно выполняют директивы Лондона. К аналогичным маневрам прибегают англичане в Бирме, Ираке, Сирии и Палестине.

Тем не менее ослабевшая в военном и экономическом отношении Великобритания не в состоянии воспрепятствовать проникновению американского империализма в «священные» зоны своих колониальных интересов: в Индию, Афганистан, Иран. Даже могущественная «Англо-Иранская нефтяная компания» была вынуждена поделиться своей монополией с американскими нефтяными трестами. Соперничество между обеими империалистическими державами продолжается и теперь. В Иране, Аравии, Сирии, Палестине каждая из них вербует себе приверженцев и агентов среди местных реакционных политических и военных кругов. Не исключено, что в будущем это соперничество и противоречия могут принять еще более острый характер. Однако пока Англия в основных вопросах международной политики действует заодно с Соединенными Штатами.

Политика американско-английского блока по отношению к странам Среднего Востока в наши дни определяется его общими агрессивными, империалистическими целями. Правящие круги США и Великобритании стремятся овладеть природными богатствами и рынками этих стран, поработить их политически, а главное использовать их для разбойничьей войны против Советского Союза и стран народной демократии.

Вслед за Грецией и Турцией американско-английский блок прибирает к рукам и Иран. При помощи реакционных продажных иранских политиканов американцы и англичане беспощадно расправляются с честными передовыми иранскими патриотами и превращают северные провинции Ирана, примыкающие к СССР, в сплошной укрепленный плацдарм. Кое-какие шаги подобного же рода предприняты и в Афганистане. [208]

Наконец, Индии отводится руководящая роль в сколачивании реакционного блока стран Юго-восточной Азии под англо-американской эгидой. Насмерть перепуганные ростом народно-демократических сил в своей стране и в сопредельных странах, правящие круги Индии и Пакистана ищут военной и экономической поддержки у британских и американских империалистов.

В январе 1949 г. индийское правительство Джавахарлала Неру взяло на себя инициативу по созыву конференции стран Азии и Дальнего Востока якобы для обсуждения Индийского вопроса. Однако конференция, собравшаяся в Дели, сравнительно мало занималась этой темой, ограничившись вынесением бледной и весьма неудовлетворительной резолюции. Зато главное внимание конференции было приковано к проблемам экономического и военного сотрудничества. Под этим «сотрудничеством» подразумевалось создание нового «регионального» блока, которому предстоит стать одним из филиалов англо-американской агрессивной системы, охватывающей своими щупальцами весь мир и возглавляемой реакционным «Северо-атлантическим пактом».

Поездка Джавахарлала Неру в США в октябре 1949 г. и его откровенные публичные выступления в различных американских городах ясно подтверждают твердое намерение буржуазно-помещичьей верхушки Индии взять на себя неприглядную роль англоамериканского жандарма в Азии.

Английская агентура развернула активную деятельность в Тибете. Британские империалисты с давних времен стремились наложить свою лапу на эту страну с тем, чтобы овладеть ее почти неразработанными природными богатствами, а главное, приобрести чрезвычайно ценную стратегическую позицию для экспансии в Китае и Средней Азии.

Верховный суверенитет над Тибетом всегда принадлежал Китаю, что было подтверждено рядом международных соглашений, в которых участвовала и Англия. Тем не менее разные английские правительства на протяжении минувших пятидесяти лет делали попытку за попыткой отторгнуть Тибет от Китая. До тех пор, пока в Китае у власти находилась реакционная, продажная гоминдановская клика, британские империалисты могли беспрепятственно осуществлять свои происки в Тибете. Победа Китайской народно-освободительной армии, приведшая к изгнанию гоминдановских предателей и созданию Народно-демократической республики Китая, побудила английских и американских политиков перейти в Тибете к открытым агрессивным действиям. Английская дипломатия при полной поддержке США стала снова добиваться отторжения Тибета от Китая. Под лицемерным лозунгом «независимости» Тибета вожаки империалистического лагеря хотели бы создать здесь «форпост против коммунизма», т. е., иными словами, превратить его в одну из баз агрессии против Китая и СССР. В этом деле англо-американским империалистам активно помогают гоминдановские отщепенцы, изгнанные из Китая победоносными войсками Народной армии, правящие круги Индии и Пакистана и, наконец, [209] реакционная ламаистская верхушка самого Тибета, всячески препятствующая развитию народно-демократического движения в стране, в интересах сохранения своих привилегий, своей деспотической власти над трудящимися массами.

Английская военная разведка постаралась наводнить Тибет своими тайными и явными агентами. Руководимая англичанами «Индийская миссия» в Лхассе стала главным штабом шпионажа и подрывной пропаганды, главным центром притяжения всех реакционных антинародных сил. Вопреки желаниям большинства тибетского народа здесь подготовлялся преступный заговор, имевший своей целью порабощение Тибета империалистическими хищниками.

Но путь агрессорам преграждает могучий международный лагерь сторонников мира и демократии, руководимый великим Советским Союзом. На протяжении послевоенных лет неуклонно и безостановочно идет процесс роста и укрепления прогрессивных народно-демократических сил во всем мире, в том числе в колониях и зависимых странах Востока.

1949–1950 гг. отмечены замечательными историческими успехами антиимпериалистического движения. Образование Германской демократической республики, как указывал товарищ Сталин, явилось поворотным пунктом в истории Европы. Благодаря блестящим победам Китайской народно-освободительной армии Китай был освобожден от тирании реакционной гоминдановской клики — агентуры англо-американского империализма. Китайский народ создал свою Народную республику, вступившую в ряды международного антиимпериалистического лагеря. Успешно решается Народно-освободительной армией Китая задача по освобождению Тибета от империалистического гнета. Пламя освободительной демократической борьбы все ярче разгорается в Индонезии, Индокитае, Бирме, Малайе, Вьетнаме. Ни силой оружия, ни интригами и подкупами не остановить империалистической реакции этого мощного движения сотен миллионов угнетенных людей.

Известие о том, что Советский Союз обладает атомным оружием, нанесло сокрушительный удар авантюристической политике атомного шантажа, на которой строились главные расчеты вашингтонских и лондонских реакционеров, мечтающих о владычестве над всем миром.

Наконец, исторический договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи, заключенный 14 февраля 1950 г. между Советским Союзом и Китайской народной республикой, в корне изменил международную политическую ситуацию. Братское объединение двух величайших народов мира создало крепчайший оплот для прогрессивных народно-освободительных сил Азии, борющихся за мир, демократию и национальную независимость.

В судорожных попытках удержать свое господство над колониальными странами Востока заправилы империалистического лагеря переходят к открытой вооруженной агрессии. В конце июня 1950 г. американские империалисты развязали открытую вооруженную интервенцию в Корее. Британское лейбористское [210] правительство полностью поддержало в этой преступной авантюре своих заокеанских партнеров. В Лондоне рассчитывали извлечь некоторые выгоды из создавшегося положения, полагая, что США завязнут в дальневосточных делах, а британский империализм сможет воспользоваться этим, чтобы восстановить утерянные позиции на Среднем и Ближнем Востоке. Английское правительство сперва думало ограничиться предоставлением в помощь американским интервентам только небольших морских и воздушных сил. Однако вскоре в Корею был отправлен также контингент английских наземных войск.

Столь активное участие в корейской войне вовсе не входило в расчеты британских империалистов, которым приходится вести серьезную борьбу с усиливающимся народно-освободительным движением в Малайе и оборонять прочие английские колонии и военные базы в Юго-восточной Азии и на Среднем Востоке. Тем не менее правящие круги Великобритании, теряющие последние остатки своей политической самостоятельности, вынуждены послушно выполнять волю трумэнов и ачесонов.

События в Корее показали, что американские империалисты в своих методах колониальной политики являются последователями англичан. Еще сравнительно недавно американский империализм прикидывался противником вооруженного насилия и колониальных захватов, маскируя свою экспансию демагогическими лозунгами «открытых дверей» и «мирного проникновения» в слабые и отсталые страны Востока. Теперь эта лицемерная личина сброшена.

Соединенные Штаты разоблачили себя как жестокий и хищный агрессор. Они нагло попирают суверенитет и свободу миролюбивых народов, стремясь навязать им силой оружия свое политическое, экономическое и военное господство. Американские войска разрушают и жгут мирные корейские города и деревни, не только не уступая в расправах и грабеже британским колониальным армиям, а также гитлеровским полчищам в период второй мировой войны, но и превосходя их в своих зверствах над мирным населением:

Американские поджигатели войны, выступая под фальшивой вывеской Организации Объединенных Наций, оказывают сильнейшее давление на своих сателлитов, требуя от них поставок пушечного мяса.

Английские колонизаторы XIX и начала XX вв., несмотря на многочисленные пороки своей военной организации, все же в конечном счете добивались желаемого эффекта и одерживали победы. Как мы видели, это объяснялось главным образом экономической и культурной отсталостью восточных народов, их политической раздробленностью, отсутствием передового идейного руководства. Борьбой народных масс Азии против иноземных захватчиков в те времена большей частью руководили представители феодальной знати и духовенства, которых английским агентам было сравнительно нетрудно ссорить между собой или подкупать различными подачками.

В наши дни положение в Азии коренным образом изменилось. Американским и английским захватчикам противостоят там [211] прогрессивные народно-освободительные силы, руководимые коммунистическими партиями, пользующиеся поддержкой всего международного антиимпериалистического лагеря, возглавляемого великим Советским Союзом.

Канули в вечность те времена, когда карательные отряды колонизаторов совершали лихие военные прогулки, наводя ужас на беззащитное мирное население. Народы Азии и Африки не хотят больше служить разменной монетой и пушечным мясом для империалистических дипломатов, генералов и финансовых дельцов. Они твердо решили стать хозяевами своей судьбы.

Колониальная система империализма вообще, и английского в частности, трещит по всем швам. И не за горами тот день, когда человечество увидит ее окончательное крушение.

Примечания

{1} И. В. Сталин, Соч., т. 7, стр. 195–196.

{2} Понятие Средний Восток, вообще говоря, довольно неопределенно. В данном случае речь идет об Индии, Афганистане, Иране и Средней Азии.

{3} К. Маркс, Капитал, т. I, 1935 г.. стр. 603.

{4} Навваб — номинально наместник делийского императора, фактически был самостоятельным правителем Бенгалии.

{5} Маратское государство представляло собой нечто вроде конфедерации индусских княжеств; номинальным главой этой конфедерации считался правитель Пуны (невдалеке от Бомбея), носивший титул пешва.

{6} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. IX, стр. 356.

{7} Цитируется по французскому тексту, пересланному в Петербург русским послом в Лондоне С. Р. Воронцовым, ЦГАДА, ф. Коллегии иностранных дел, сношения России с Англией, д. 421, лл. 60–64.

{8} Серингапатам — столица Типу-султана.

{9} Debate in the Commons, 1791, April 12, Pad. Hist. t. 29, p. 187–192.

{10} Debate in the Commons, 1792, Feb. 29, ibid., p. 949.

{11} Ibid, p. 932.

{12} К.. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. V, стр. 11.

{13} Архив князя Воронцова, кн. 15, стр. 431.

{14} И. В. Сталин, Соч., т. 9, стр. 324.

{16} Parl. Hist. t. 31, p. 157.

{17} The Despatches, Minutes and CorrespondenceTof the Marquess Wellesley, v. I, London, 1836, p. 61–62.

{18} Correspondence inédite, officielle of confidentielle de Napoleon Bonaparte — Egypte, t. II, p. 139, Paris, 1819.

{19} Asiatic Annual Register, Supplement to the State Papers, p. 259.

{20} К. Маркс, Хронологические выписки по истории Индии, Госполитиздат, 1947 г., стр. 105.

{21} Ю. Ф. Лисянский, сподвижник И. Ф. Крузенштерна по первой русской кругосветной экспедиции 1803–1806 гг., проходил практику в английском флоте с 1793 по 1800 гг. В 1799 г. на корабле «Септр» побывал в Индии — сперва в Мадрасе, а затем в Бомбее.

{22} Центр. гос. лит. архив, ф. XVIII в., д. 5196/1, Записки лейтенанта Ю. Ф. Лисянского, веденные им во время службы его в английском флоте, лл. 172–174.

{23} Asiatic Annual Register, Supplement to the Chronicle, p. 281.

{24} Ответ товарища Сталина на письмо тов. Разина, «Большевик», 1947 г., № 3, стр. 7.

{25} Этот проект впервые был опубликован во французской брошюре некоего де-Гоффманса, откуда целиком был заимствован известным историком Индии Дюбуа-де-Жансиньи в его книге «Inde» в 1845 г. По-русски был напечатан в «Русской старине», 1873 г., кн. 9, стр. 401–409.

{26} После победы над Майсором генерал-губернатор Индии Морнингтон получил титул маркиза Уэлзли.

{27} Alfred Martineau, Le gèneral Perron, Revue de l'Histoire des Colonies francaises, № 2, 1931, p. 134.

{28} A. Brialmont, Histoire du due de Wellington, Paris 1856 t. I, p. 87–88.

{29} Barchou de Penhoen, t. 5, p. 51. To же у Brialmont, op. cit. t. I, p. 97.

{30} Приток Джумны, берет начало в Центральной Индии.

{31} К. Маркс, Хронологические выписки по истории Индии, Госполитиздат, 1947 г., стр. 109.

{32} Mémorial de Sainte — Héléne Paris, 1842, t. I, p. 560.

{33} Comte de Sercey, Une ambassade extraordinaire, La Perse en 1839–1840, Paris, 1928, pp. 14–15.

{34} История дипломатии, под ред. В. П. Потемкина, 1941 г., т. I, стр. 368.

{35} Сборник Русского исторического общества, т. 88, № 157. Коленкур к Шампаньи, 17/29 января 1808 г., стр. 450–451.

{36} ЦГВИА, ф. Военно-ученого архива Главного штаба, д. 401, 1808–1829гг., л. 4.

{37} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 422, 1810 г., л. 92.

{38} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 401, 1808–1829 гг., л. 1. Речь идет о миссии Малькольма, не допущенной в Тегеран.

{39} Сикхи — последователи религиозного учения, созданного Баба Нанаком в XV в. В XVII — XVIII вв. сикхская военно-религиозная община «хальса», опираясь на поддержку широких народных масс Пенджаба, стойко боролась против мусульманской тирании Великих Моголов, а также против индусских и мусульманских феодалов.

{40} Джаты — основная группа населения Пенджаба, преимущественно занимающаяся сельским хозяйством.

{41} Traite avec Ranjit Singh le radja de Lahore, date, 25 april 1809, Inde — par Dubois de Jancigny, Paris, 1845, p. 42.

{42} Traite avec le roi de Caboul, 17 juin 1809, ibid. pp. 42–43.

{43} Энзели (ныне Пехлеви) — иранский порт на Каспийском море.

{44} Бабахан — шах Ирана, царствовавший под именем Фетх-Али-шаха.

{45} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 422, 1810 г., л. 92.

{46} Донесения эти, адресованные французскому министру иностранных дел Шампаньи, были отправлены через генерала Тормасова во французское посольство в Петербург. Тормасов препроводил их лично Румянцеву, который снял копии с ценных документов. Эти копии хранятся в ЦГВИА (ф. ВУА) в д. 401, «О положении политических дел в Персии и Турции и о влиянии, какое имеют на них французы и англичане». Выдержки из донесений Жуаннина приводятся в нашем переводе с французского текста.

{47} ЦГВИА, ф ВУА, д. 401, лл. 11–12.

{48} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 401, лл. 15–16.

{49} Там же, л. 20.

{50} Там же, л. 26.

{51} Там же, л. 38.

{52} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 401, л. 17.

{53} А. И. Медведев (полковник Генерального штаба), Персия, Военно-статистическое описание, СПБ, 1909 г.

{54} Мазандеран — иранская прикаспийская провинция, Лангеруд — порт в западной части иранского побережья Каспийского моря.

{55} ЦГВИА, ф. ВУА, 1810 г., д. 422, лл. 92–93.

{56} Путешествие в Персию в 1812 и 1813 гг., Соч. Гаспара Друвилля (перевод с французского), часть I, Москва, 1826 г., стр. 195.

{57} «Шахан-шах» — царь-царей, сохранившийся официальный титул иранских монархов.

{58} Dubois de Jancigny, op. cit, p. 41.

{59} Ibid.

{60} ЦГВИА, ф. ВУА, журнал генерала А. П. Ермолова о посольстве в Персию в 1817 г., д. 642, л. 7.

{61} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 642, лл. 40–41.

{62} Там же, л. 47.

{63} Liddell Hart, When Britain goes to war. Adaptability and mobility, London, 1935, p. 37.

{64} К. Маркс, Хронологические выписки по истории Индии, стр. 120.

{65} Е. W. Sheppard, A short history of the British Army, London, 1926, p. 188.

{66} Xavier Raymond, p. 54 (примечание).

{67} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 134.

{68} Речь идет об иранских портах на южном побережье Каспийского моря.

{69} Автобиография А. О. Дюгамеля, «Русский архив», 1885 г., кн. 2, стр. 84.

{70} ЦГВИА, ф. ВУА, Об афганцах, назвавших себя присланными от Дост Мохаммед-шаха из Кабула, д. 1144, 1835 г.

{71} Видимо, речь шла о навваб-визире Ауда, столица которого находилась в Лукноу.

{72} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1144, 1835 г., л 94.

{73} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1144, л 78.

{74} Cambridge Shorter History of India, p. 652.

{75} Dubois de Jancigny, p. 48–49.

{76} Ibid., p. 56.

{77} Ibid., p. 57–61.

{78} Л. Н. Соболев указывает численность бомбейской колонны в 5600 чел. («Англо-афганская распря», СПБ, 1880 г., вып. II, стр. 157); Шеппэрд — в 5 тыс. (op. cit., p. 111), а Дюбуа де-Жансиньи — в 8 тыс. чел.

{79} The Indian Papers, London, 1840, Jan. 21, pp. 4–5.

{80} Карачи — ныне столица нового мусульманского государства в Индии Пакистан, входящего на правах «доминиона» в состав Британской империи.

{81} Боланский перевал, идущий из равнины Кашхи через хребет Брагуи в долину Дашт-и-Бидаулет, имеет 60 миль в длину. Самый высокий пункт 8500 футов. По мнению Хантера, «в двух наиболее узких местах — у Хундалани и Сер-и-Болан — его может удерживать горсточка людей против неизмеримо превосходящих сил противника» (W. W. Hunter, Imperial Gazeteer of India, vol , p. 171).

{82} Dubois de Jancigny, p. 74.

{83} Л. Н. Соболев, цит. соч., стр. 159. Фамилия английского резидента Макнатен. Соболев ошибочно именует его Макнахтеном.

{84} Не смешивать с одноименным княжеством и городом, находящимся на юге Индии, в Декане.

{85} Данные о численности этого войска неточны. Шеппэрд определяет ее в 35 тыс. чел., авторы «Кембриджской истории Индии» — в 20 тыс. И та, и другая цифры представляются нам сильно преувеличенными.

{86} «Рани» — княгиня (женский род от «рана» или «раджа»).

{87} Capt. Lionel J. Trotter. The Life of John Nicholson, London, 1906, p. 55

{88} Крор — 10 миллионов.

{89} Private Letters of the Marquess Dalhousie ed. by I. G. A. Baird, Edinbourgh and London, 1910, p. 25.

{90} Private Letters of the Marquess Dalhousie, p. 34.

{91} Договор, заключенный англичанами с сикхской верхушкой в декабре 1846 г.

{92} Trotter, The Life of John Nicholson, p. 81.

{93} Private Letters, p. 33.

{94} Private Letters, p. 45.

{95} Ibid., p. 45.

{96} Не смешивать с областью того же названия, находящейся в западной части Индии.

{97} Trotter, The Life of John Nicholson, p. 109.

{98} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 213.

{99} К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. X, стр. 39.

{100} «Большевик», 1950 г., № 13, стр. 22–23.

{101} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18296, Записка Н. Торнау об английской угрозе Кавказу и Закдвказью, ноябрь 1855 г., лл. 1–2.

{102} Roberts, Forty one Years in India, London, 1921, p. 28.

{103} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 162.

{104} Шат-эль-Араб — река, образованная слиянием Тигра и Ефрата и впадающая в Персидский залив. Моххамера собственно расположена не на самом Шат-эль-Арабе, а на канале Хафар, соединяющем Шат-эль-Араб с рекой Карун.

{105} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. IX, стр. 347.

{106} Gen. Chesney Indian Polity, London, 1894, p. 216.

{107} Батальон индийской регулярной пехоты имел 1100 чел. в бенгальской и по 900 чел. в бомбейской и мадрасской армиях. Полк индийской кавалерии обычно насчитывал 500 сабель.

{108} Private Letters of the Marquess Dalhousie, p. 30–31.

{109} Райот — крестьянин-арендатор.

{110} К. Маркс и Ф, Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 239.

{111} Последний Великий Могол, находившийся в Дели под надзором англичан.

{112} De Valbezen, Les Anglais et l'Inde, Paris, 1875, t. I, p. 26.

{113} Ibid.

{114} К. Маркс, Хронологические выписки по истории Индии, стр. 152–153.

{115} Моулеви — почетное звание мусульманского ученого богослова.

{116} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 215.

{117} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., XI, ч. 1, стр. 214.

{118} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 239.

{119} Roberts, op. cit., p. 84.

{120} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч 1, стр. 258.

{121} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 269.

{122} Roberts, p. 116.

{123} Colonel G. В. Malleson, The Indian Mutiny of 1857, p. 206.

{124} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 276.

{125} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 307–308.

{126} Титул жены навваба Ауда

{127} К. Маркс, Хронологические выписки по истории Индии, Госполитиздат, 1947 г., стр. 159.

{128} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XI, ч. 1, стр. 225

{129} Арминий Вамбери, Путешествие по Средней Азии, СПБ, 1865 г., стр. 220.

{130} Л. Н. Соболев, Англо-афганская распря, СПБ, 1885 г., стр. 1859–1860.

{131} Материалы для описания Хивинского похода 1873 г. изданы на правах рукописи по распоряжению туркестанского генерал-губернатора К. П. фон-Кауфмана, Ташкент, 1881 г., стр. 3, ЦГВИА, ф. ВУА. д. 6792, 1881 г., л. 2.

{132} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18297, лл. 14–15. В 1863 г., в связи с англо-русскими осложнениями из-за польского восстания, С. А. Хрулев подал новую, несколько расширенную записку по этому же вопросу; текст ее опубликован в «Русском архиве», 1882 г., кн. 3, стр. 42–46.

{133} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18293, 1856 г., лл. 8–9.

{134} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18291, 1853 г. (текст подлинника — французский), л. 7.

{135} Правильнее: Ак-кала, т. е. «Белая крепость» (по-туркменски).

{136} ЦГВИА, ф. ВУА, д 18296, лл. 11–12.

{137} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 18296. лл. 14–15.

{138} Там же, д. 18297.

{139} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6810, копия депеши бар. Бруннова (на франц. яз.), № 13 от 10/22 февраля 1869 г., л. 12.

{140} Афганское разграничение. Переговоры между Россией и Великобританией, издание Министерства иностранных дел, СПБ, 1886 г., стр. 3–4.

{141} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6810, 1869 г., Записка о свидании Д. А. Милютина с Форсайтом, лл. 37–38.

{142} Доверительное письмо ^директора Азиатского департамента МИД, от 1 ноября 1869 г., № 3569, там же, л. 41.

{144} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6810, лл. 31–32.

{145} Там же, д. 6810, л. 6.

{146} Копия секретного отношения генерал-адъютанта Игнатьева к директору Азиатского департамента 25 января 1873 г., № 39, ЦГВИА, ф. ВУА, Д. 6853, лл. 15–16.

{147} Депеша от 2/14 июня 1873 г., № 160, ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6853, л. 84.

{148} «Аталык» — буквально значит: «дядька»; в переносном смысле — воспитатель, опекун. Термин «гази» означает борец за веру. Титул этот был присвоен Якуб-беку эмиром Бухарским, который формально считался сюзереном Кашгарии.

{149} D. С. Boulger, The Life of Yakoob Beg, London, 1878, p. 216.

{150} ЦГВИА, ф. ВУА, д. № 6853, л. 80.

{151} ЦГВИА, ф. ВУА, д. № 6853, лл. 82–83.

{152} Эта концессия осталась нереализованной, так как Рейтеру не удалось привлечь необходимые для столь обширного предприятия капиталы. Серьезно помешало успеху этого дела энергичное противодействие со стороны России.

{153} ЦГВИА, ф. ВУА, д. № 6853, л. 10.

{154} Там же.

{155} Charles Marvin, Reconnoitring Central Asia, London, 1884.

{156} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6810 (доверительное письмо от 1 ноября 1869 г., № 3649), л. 41.

{157} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXIV, стр. 502.

{158} И. Яворский, Путешествие русского посольства по Афганистану и Бухарскому ханству в 1878–1879 гг., т. II, стр. 61.

{159} Северо-западная область Афганистана, населенная преимущественно узбеками и таджиками.

{160} Яворский, т. II, стр. 94.

{161} Л. Н. Соболев, Цит. соч., стр. 1202.

{162} Л. Н. Соболев, Цит. соч., стр. 211.

{163} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6935, л. 82.

{164} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6935, л. 82.

{165} Там же, д. 6935, л. 37.

{166} Там же, д. 6943, л. 4.

{167} Там же.

{168} Там же, д. 6862, лл. 43–43.

{169} Маслахат в Мерве — собрание ханов и старшин различных текинских родовых групп.

{170} Рапорт начальника Закаспийской области от 31 августа, № 2425, ЦГВИА, ф. ВУА, д. 6935, л. 124.

{171} Пенджде, т. е. Пенде, Пендинский оазис.

{172} Афганское разграничение. Переговоры между Россией и Великобританией, 1877–1885 гг., изд. МИД, СПБ, 1886 г., № 8, стр. 67.

{173} ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1368 О движении отряда англичан через Читрал в Бадахшан, 1886 г., л. 7.

{174} Там же, л, 8.

{175} Пяндж — верхнее течение Аму-Дарьи в восточной, припамирской части Бухары.

{176} William Denison, Varieties of Vice — Regal Life London, 1870 vol. II, p. 292.

{177} Ахунд — мусульманское духовное звание; Сват — один из районов северо-западной пограничной полосы Индии.

{178} William Denison, op. cit., p. 308.

{179} А. Гамильтон, Афганистан, СПБ, 1908 г.

{180} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVII, стр. 238.

{181} В. И. Ленин, Соч., изд. 4-е, т. 13, стр. 61.

{182} В. И. Ленин, Соч., изд. 4-е, т. 22, стр. 242.

{183} Die grosse Politik der Europaischen Kabinette, Band. 14, Teil 2, № 3996–4000.

{184} К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. XXVII, стр. 113.

{185} И. В. Сталин, Соч., т. 2, стр. 305.

{186} George Arthur, Life of Lord Kitchener, London, v. II, 1920, p. 134.

{187} ЦГВИА, ф. Гл. упр. Ген. штаба, № 2000, д. 49, л. 85.

{188} Там же, л. 81.

{189} ЦГВИА, ф. ГУГШ, № 2000, д. 49, л. 87.

{190} Life of Lord Кitсhener, vol. II, p. 146.

{191} ЦГВИА, ф. ГУГШ, № 2000, д. 49, л. 1.

{192} Письмо № 608 от 1 апреля 1904 г., там же, л. 19,

{193} Донесение генерального консула в Бомбее от 20 августа 1904 г., ЦГВИА, ф. ГУГШ, № 2000, д. 49, л. 83.

{194} Донесение политического агента в Бухаре от 10 марта 1904 г., там же, л. 32.

{195} Доклад Управления 2-го Генерал-квартирмейстера от 6 сентября 1904 г.,

там же, л. 118.

{196} Там же, л. 95.

{197} Доклад Управления 2-го Генерал-квартирмейстера от 6 сентября 1904 г., ЦГВИА, ф. ГУГШ, д. 49, л. 118.

{198} Ламсдорф — Сахарову, от 5 марта 1904 г., № 431, там же, л. 4.

{199} Там же, л. 163.

{200} Там же.

{201} Die Grosse Politik, В. 17, № 5213, s. 375.

{202} Повод к войне.

{203} В. И. Ленин, Соч., т. 19, изд. 4-е, стр. 66.

{204} Там же, т. 23, стр. 116.

{205} Там, же.

{206} Там же.

{207} Записки генерала Куропаткина, 1909 г., стр. 64–65.

{208} Там же, стр. 64–65.

{209} В. И. Ленин, Соч., т. 15, изд. 4-е, стр. 159.

{210} Life of Lord. Кitсhenеr, v. II, p. 241.

{211} Отчет военного агента в Великобритании генерал-лейтенанта Ермолова о командировке в Индию в 1911 г., ЦГВИА, ф. ГУГШ, № 2000, д. 3998, л. 7.

{212} В. И. Ленин, Тетради по империализму, стр 621.

{213} В. И. Ленин, Соч., т. 21, изд. 4-е, стр. 11.

{214} Здесь имеется в виду лишь английский контингент англо-индийской армии.

{215} Life of Lord Kitchener, v. III, p. 7.

{216} Донесение военного агента в Англии от 27 марта (7 апреля) 1913 г., № 45, ЦГВИА, ф. ГУГШ, № 2000, д. 3975, лл. 26–28.

{217} Ллойд-Джордж, Военные мемуары, т. I — II, стр. 110.

{218} А. Тардье, Мир, Госполитиздат, 1943 г., стр. 35.

{219} И. В. Сталин, Соч., т. 4, стр. 171–172.

{220} В 1911 г. столица была перенесена из Калькутты в Дели. Этим мероприятием англичане рассчитывали убить двух зайцев: задобрить мусульманские круги и перенести административный центр из революционной Калькутты в более спокойную обстановку старого Дели.

{221} Pioneer Mail, 15 ноября 1912 г., № 46.

{221} The Asiatic Review, April, 1927, p. 298.

{222} Отчет военного агента в Великобритании генерал-лейтенанта Ермолова о командировке в Индию в 1911 г., ЦГВИА, ф. ГУГШ, № 2000, д. 3998, л. 9.

{223} Ллойд-Джордж, стр. 503.

{224} The Asiatic Review, April. 1927, p. 298.

{225} Челмефорд сменил Хардинга на посту вице-короля Индии в 1916 г.

{226} Life of Lord Kitchener, v. III, p. 86.

{227} В 1935 г. переименована в «Англо-Иранскую компанию».

{228} Ахваз находится на р. Карун, на иранской территории; Басра — на р. Шат-эль-Араб, приблизительно в 70 милях от Персидского залива, на территории, принадлежавшей тогда Турции, а ныне входящей в состав королевства Ирак.

{229} Richard Coke The Heart of Middle East, London, 1926, p. 145.

{230} Lord Eversley and sir Valentine Chirol, The Turkish Empire, p. 380.

{231} Lord Eversley and sir Valentine Chirol, The Turkish Empire, p. 380.

{232} Ллойд-Джордж, стр. 305.

{233} Franz Stuhlmann, Der Kampf um Arabien zwischen der „Türkei und Englang, Berlin, 1916, ss. 244–245.

{234} Richard Coke, op. cit., p. 148.

{235} Русские войска были введены в Иран царским правительством для подавления иранской революции; накануне войны небольшое количество этих войск оставалось в северной части Иранского Азербайджана. Английские отряды находились в южных районах для «охраны британских интересов».

{236} Меджлис — иранский парламент.

{237} Рапорт № 45 от 15 июня 1915 г. офицера на правах военного агента в Хоросане, ЦГВИА, ф. ГУГШ, № 2000, д. 3998, 1914–1917 гг., лл. 163–164.

{238} Турецкие султаны с начала XVI в. считались «халифами», т. е. духовными вождями всех мусульман.

{239} Franz Stuhlmann, op. cit., s. 249.

{240} The Near East. Febr. 25, 1916, p. 462.

{241} Stuhlmann, s. 250.

{242} По известному соглашению Сайкс-Пико (1916 г.) между Англией и Францией был произведен предварительный раздел арабских провинций Турции. В результате переговоров с Россией были признаны ее права на Константинополь; эта уступка была компенсирована передачей Англии «нейтральной зоны» в Иране.

{243} S.P.R. начальные буквы слов „South Persian Rifles“ (южно-персидские стрелки).

{244} Admiral sir Herbert Richmond, British strategy, military, and econcmie. Cambridge, 1941, p. 31.

{245} В. И. Ленин, Соч., т. 26, изд. 4-е, стр. 218.

{246} И. В. Сталин, Соч., т. 4, стр. 172.

{247} И. В. Сталин, Соч., т. 4, стр. 408.

{248} Центр. архив Красной Армии, ф. Закаспийского фронта, д. 81–293/У.

{249} Мы касаемся английской интервенции в Средней Азии лишь в самых общих чертах, учитывая, что эта тема освещена в ряде опубликованных работ советских историков.

{250} В. И. Ленин, Соч., т. 30, изд. 4-е, стр. 132–133.

{251} Young India 1919–1922, Madras, 1924, p. XXIX — XXX.

{252} В. И. Ленин, Соч., т. 32, изд. 4-е, стр. 430–431.

{253} Сообщая эти основные исторические факты, мы сознательно не касаемся связанных с ними внутриполитических событий в Иране (смены кабинетов, борьбы различных группировок, анализа переворота Сеид Зия-эд-Дина и др.), так как они выходят за пределы нашей темы.

{254} Пальм Датт, Индия сегодня, Москва, 1948 г., стр. 558.

{255} Пальм Датт, Цит. соч., стр. 558.

{256} И. В. Сталин, Соч., т. 7, стр. 147–148.

{257} И. В. Сталин, Соч., т. 7, стр. 148.

{258} И. В. Сталин, Соч., т. 6, Стр. 143–144.

{259} И. В. Сталин, Соч., т. 9, стр. 327.

{260} Фальсификаторы истории (историческая справка), Госполитиздат, 1948 г., стр. 62.

{261} W. P. and Zelda Coates, A History of Anglo-Soviet Relations, London, 1943, p. 642.

{262} Ibid.

{263} И. В. Сталин, Речь на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы 9 февраля 1946 г,

{264} Major Gen. George Noble Molesworth, India's Part in the Four JeirsWar' The Asiatic Review, Jan, 1944, p. 2–4.

{265} Liddell Hart. When Britain goes to war, Adaptability and Mobility London, 1935, p. 82.

{266} Фальсификаторы истории (историческая справка), Госполитиздат, 1948 г., стр. 74.

{267} Информационное совещание представителей некоторых компартий, Госполитиздат, 1948 г., стр. 19–20.