В те дни мы, связисты, и не могли знать всей полноты значения, какое придавало высшее командование роще, носившей условное название Ореховая.

Лишь много позднее, читая книгу Маршала Советского Союза К. С. Москаленко «На Юго-Западном направлении», я, например, узнал, что накануне наступления на плацдарме побывал представитель Ставки Верховного Главнокомандования Маршал Советского Союза А. М. Василевский. Осмотрев передний край, Василевский подтвердил, что именно в направлении рощи Ореховая надо наносить главный удар{1}.

Почему в этом направлении? Потому что роща располагалась на господствующей высоте, недалеко от переднего края. Созданный там вражеский опорный пункт был узловым, и его захват подрывал всю оборону войск, противостоявших нам на сторожевском плацдарме. К тому же роща Ореховая находилась в стыке двух вражеских корпусов. И была, таким образом, слабым местом в обороне противника.

Ни я, ни мои товарищи не догадывались о масштабах предстоящей операции, тем более о том, что она войдет в историю как Острогожско-Россошанская. [31]

...И вот приказ о наступлении получен. Завтра утром выступаем. Вечером во всех подразделениях прошли партийно-комсомольские собрания. Всех предупредили о необходимости максимальной скрытности, тщательной маскировки действий, чтобы ничем не выдать готовящийся удар по врагу.

Наша 116-я отдельная танковая бригада, согласно приказу, действовала в первом эшелоне совместно с подразделениями 25-й гвардейской стрелковой дивизии.

Майор Стриленко собрал подчиненных ему офицеров и дал каждому четкие установки по организации связи. Мне было приказано ночью переместиться с РСБ ближе к командному пункту комбрига. На рации должны нести вахту самые опытные радисты. Была вручена необходимая радиодокументация: волны, позывные для связи со штабом армии, 25-й гвардейской дивизией и соседями, а также схема радиосвязи в самой бригаде.

— Прошу еще раз проверить материальную часть, — сказал в заключение Стриленко, — поговорить с людьми. Передайте: командование бригады надеется, что связисты не подведут. Во всех вас уверен, так и будет!

В ночь на 12 января вначале много потрудились саперы дивизии и нашей бригады. В 20-градусный мороз они проделали в заснеженном минном поле проходы для танков и стрелковых подразделений. Отличился наш сапер Илларион Сидорович Суховеев. Родом из Воронежской области, он в свои 46 лет воевал в полном смысле слова на родной земле. Может быть, сравнение покажется не совсем обычным, но думаю, что такой боец, как Суховеев, был словно аккумулятор, заряженный беззаветной любовью к Родине и бескомпромиссной ненавистью к врагу. И накопленная энергия, включенная в бой, претворялась в действия, которые и были самым настоящим мужеством, геройством.

Суховеев разминировал проходы и подкладывал под вражеские заграждения фугасы, каждый раз рискуя [32] жизнью. А когда наши танки и пехота двинулись в атаку, он впереди них пробирался по глубокому снегу и под огнем противника указывал проходы, проделанные им же в минных заграждениях. Так же отважно действовали и другие саперы.

Утро 12 января 1943 года осталось памятным на всю жизнь. Мы разместились на обратном скате высотки, где был оборудован командный пункт Новака. В полусотне метров, почти на гребне высотки, были отрыты щели и установлена стереотруба. Туда же подтянули телефонные провода. Отсюда и мы, связисты, хорошо видели начало боя. Мне и раньше не раз приходилось участвовать в боях и быть очевидцем наших атак. Но то, что представилось взору в тот день, я видел впервые.

В течение часа по заранее разведанным целям противника вели огонь сотни орудий. В стане врага стоял кромешный ад. С нашего НП было хорошо видно, как то и дело взлетали обломки бревен, очевидно блиндажей, вздымались столбы снега. Над рощей стояло серо-белое облако. В общий гул артиллерийской канонады врывались характерные звуки залпов «катюш», и тотчас небо прочерчивали огненные стрелы. Еще не закончилась артподготовка, как на переднем крае сработали фугасы, заложенные ночью саперами под вражеские заграждения. Почти одновременно с этим в небе появились наши Ил-2. Они обработали передний край, ближние тылы врага и улетели.

Подан сигнал атаки. Около десятка тяжелых танков КВ, вышедших во время артподготовки из укрытий, двинулись в сторону противника. Первым шел танковый взвод коммуниста старшего лейтенанта Николая Федоровича Лукина. Его танк «Валерий Чкалов» был, можно сказать, на острие атаки.

Машины напоминали корабли, вздымающие буруны снега. Из-за бурунов и снежных вихрей самих танков почти не видно. Вот они нырнули в низину, выбрались из [33] нее, проскочили посадку, кустарник, вышли на ровное поле, приблизились к линии вражеской обороны, ведя огонь на ходу из пушек и пулеметов. Причем все это в считанные минуты.

Пехотинцы 25-й гвардейской дивизии бежали по колеям, проложенным в снегу гусеницами танков, и вели на ходу огонь из автоматов. Они ворвались в первую, потом во вторую траншею. Храбро действовали и танкисты, и пехотинцы. Экипаж танка КВ «Пугачев», которым командовал коммунист лейтенант Александр Николаевич Ромашов, раздавил несколько дзотов вместе с засевшими в них вражескими солдатами, разбил два миномета и противотанковое орудие.

На танке КВ «Ермак» вел бой младший лейтенант Николай Алексеевич Быстров. С расчетом одного противотанкового орудия он расправился пулеметным огнем. Другое было уничтожено из пушки командиром башни старшиной Анатолием Бондаревым. Та же участь постигла и четыре миномета противника.

Позднее, когда бой на нашем участке переместился вперед, моя радиостанция остановилась рядом с несколькими танками. И машины, и сами экипажи еще не остыли. У одной из машин танкисты что-то громко рассказывали друг другу. Я подошел к ним. Подошел и Лукин.

— Чего это вы хохочете? — спросил он, когда раздался очередной взрыв смеха.

— Да вот Быстров рассказывает, как он с мадьярами изъяснялся. Повтори, Быстров.

— А, чего там повторять. Ну, жму это я на своей машине по кустам. Вижу, руки торчат. А рядом еще и еще. Присмотрелся — мадьяры. Десятка три. Что делать? Открыл люк, для профилактики вспомнил их матушек. Хотя и по-русски, а поняли, дошло. Потом показал жестом, чтоб оружие бросали, а сами топали на восток, самоходом. Тоже поняли. Рысцой подались, хотя и оглядывались. И чему тут смеяться?.. [34]

— В первый раз у тебя, Быстров, складнее получилось. А теперь, как мой друг текстильщик говорил, «ткань та же, да колористика другая...» Это ты старшего лейтенанта увидел и сдрейфил.

Опять хохот.

На танкистов этого подразделения 116-й бригады так же, как на пехотинцев двух батальонов 25-й гвардейской стрелковой дивизии, действовавших вместе с нами, как потом выяснилось, была возложена всего лишь разведка боем. Начало общего наступления планировалось на 14 января. Но враг стал отходить. Видя это, комбриг передал по моей радиостанции приказ всем подразделениям бригады развивать успех. Такое же приказание отдал и командир 25-й гвардейской стрелковой дивизии П. М. Шафаренко.

Наши тяжелые и средние танки в ротных колоннах двинулись впереди стрелков-гвардейцев и втянулись в образовавшуюся в обороне противника брешь. Артиллерия перенесла огонь в глубину, прокладывая дальше путь наступающим. Миновав брешь, танки развернулись углом вперед, расширили и углубили прорыв. Танкисты четко взаимодействовали с пехотой и артиллерией. На пользу пошла учеба!

У командования не было претензий к связистам. Все средства связи действовали нормально. Наша РСБ по приказу комбрига передвигалась за боевыми порядками танков, вместе с командным пунктом. И нам хорошо была видна общая панорама боя, даже отдельные его эпизоды.

Первое время наша машина с РСБ сама продвигаться по глубокому снегу не могла. Ее пришлось буксировать танком. Потом, когда прошли первую линию немецкой обороны, надобность в буксировщике отпала. Дороги были накатаны.

Труднее пришлось телефонистам, которые под обстрелом тянули вслед за батальонами «нитку» на КП и на [35] НП, чтобы непрерывно держать связь со штабом бригады, остававшимся на месте. Большое испытание здесь выпало на долго каждого. Когда наши танки с гвардейцами-стрелками двинулись вперед, и телефонисты потянули за ними «нитку», одним из снарядов противника был перебит кабель. Солдат, посланный на устранение повреждения, погиб. На узле связи при штабе бригады, кроме девушек, дежуривших на коммутаторе, никого не было. Тогда телефонистка Маша Горожанкина взяла телефонный аппарат, катушку кабеля и пошла устранять повреждение. С тяжелой катушкой и аппаратом ей пришлось преодолеть сотни метров, перебегать от укрытия к укрытию, ползти по снегу, так как местность простреливалась сильным ружейно-пулеметным и минометно-артиллерийским огнем. Связь с наступающими была восстановлена. Машу Горожанкину наградили медалью «За отвагу».

Среди радистов, телефонистов, санинструкторов было немало девушек, как и Маша, совсем недавно прибывших в бригаду. Для них это был первый бой, первое испытание. И знавшие войну мужчины дивились их выносливости, дисциплинированности, исполнительности. Если в дни затишья по адресу девчат отпускались нередко шутки, остроты, то после первых дней наступления они прекратились. С уважением бойцы говорили об Ане Зябревой, Тамаре Блохиной, Лиде Васильевой, Кате Мильшиной, Клаве Кречетовой, Вере Горетовой, Кате Кондаковой и других.

После взятия рощи Ореховая на высоте 185 развернулся новый командный и наблюдательный пункты. Сюда же прибыла и наша РСБ. Кодом доложили в штаб 40-й армии о первых результатах наступления. А танки тем временем радировали, что подходят к Довгалевке — сильно укрепленному опорному пункту немцев.

Разведчики донесли, что в Довгалевке находится штаб вражеского тяжелого артиллерийского полка и еще какие-то [36] подразделения. Новак покидает командный пункт, и вот в боевых порядках появляется хорошо известный воинам бригады тяжелый танк «Александр Невский». Машину командира бригады ведет по-прежнему лейтенант Николай Бобровицкий.

Появление в боевых порядках комбрига, казалось, удвоило боевой дух танкистов и автоматчиков. Анатолию Юльевичу Новаку в ту пору было лет тридцать. Но он уже имел солидный боевой опыт. Воевал в Испании, награжден орденом Красного Знамени. И на фронтах Отечественной войны Новак с самых первых дней. Да к тому же Анатолий Юльевич сам формировал 116-ю и потому отлично знал почти всех танкистов бригады, а они — его. Строгая требовательность, справедливость и выдержка отличали нашего командира. Я не помню случая, чтобы он когда-либо повысил голос на подчиненного. Замечание, даже очень провинившемуся, делал спокойно, без крепких слов, которые иногда пускали в ход другие начальники. Но тот, кому адресовались замечания, надолго запоминал их и старался второй раз «на беседу» не попадать.

Но, пожалуй, больше всего любили танкисты своего командира за то, что всегда ощущали его присутствие и в решающие моменты видели в боевых порядках своих подразделений. Для Новака это была не бравада, не демонстрация лихости и бесстрашия, а характерная черта стиля управления, необходимость.

По Довгалевке был произведен короткий, но мощный артиллерийский налет. В нем участвовал приданный бригаде дивизион «катюш». Вслед за разрывами снарядов в атаку устремились наши танки с десантом на броне мотострелков и гвардейцев 25-й дивизии. Враг пытался остановить наступление, бросив во фланг атакующим около двух десятков танков и самоходок.

Но могучие КВ и великолепные Т-34 смело завязали танковый бой. Потеряв до десятка машин, немцы не выдержали [37] и отошли. И нервы у наших танкистов оказались крепче, и техника лучше, и боевое мастерство выше.

Кстати, при атаке Довгалевки, чтобы воздействовать на психику противника, наши танкисты включили сирены, которыми были оборудованы машины. В наступавших вечерних сумерках танки, несущиеся на высокой скорости, ведущие огонь из пушек и пулеметов, ревущие и воющие, выглядели устрашающе.

Как и в боях за сторожевский плацдарм, умело и решительно действовал экипаж танка командира роты капитана Лагутина. На подступах к Довгалевке его ротой уничтожено пять неприятельских танков. Когда Довгалевка была взята, на броне лагутинского КВ насчитали 17 вмятин от попаданий вражеских снарядов. Никто из экипажа не пострадал. Глядя на эту бронированную крепость, мы с глубокой благодарностью думали о людях тыла, которые создавали эти замечательные машины.

Помнится, Лагутин несколько раз прошелся вокруг танка, осмотрел каждую вмятину на броне, потрогал руками.

— Вот гады, вот мерзавцы, что же они сделали с тобой? — в сильном возбуждении сказал Лагутин, обращаясь к танку, как к боевому израненному другу, И на лице офицера отразилась физическая боль, словно раны были нанесены не машине, а ему.

Подъехал Новак. Он обнял и расцеловал Лагутина, поздравил всех членов экипажа с успешным выполнением боевой задачи. И тоже осмотрел танк.

— Удастся или нет его сохранить... — задумчиво произнес Анатолий Юльевич. — После войны поставить бы этот танк на самом почетном месте. Прекрасный памятник мужеству и броне!

В Довгалевке нам достались трофеи: 31 орудие, 50 автомашин, 30 пулеметов, 2 склада с продовольствием, склад с боеприпасами. Захвачены сотни пленных.

Тактическая зона обороны врага оказалась прорванной [38] на достаточную глубину. Венгерские части, которых безуспешно поддерживали танками и артиллерией немцы, были полностью разгромлены. Большинство их солдат и офицеров сдалось в плен.

Радиостанция работала с полной нагрузкой. То принимаем радиограммы, то сами передаем их. Цифры, цифры. Учеба, которой мы настойчиво занимались, дала в целом хорошие результаты. Но подготовленность некоторых радистов все же оказалась недостаточной. Связь осуществлялась только радиотелеграфом. Обычно тексты передавались со скоростью до 85 знаков в минуту, т. е. в расчете на опытность принимающего радиста. А наши принимали 60–70 знаков в минуту. Допускались ошибки и искажения. Радисты штаба армии и наших соседей, наверное, в душе проклинали нас, то и дело принимая от нас сигналы: «передавайте медленнее», «повторите», «не поняли»...

В одной из принятых радиограмм содержался приказ овладеть Платавой — важным опорным пунктом обороны немцев. Для этого 116-й бригаде предстояло совершить марш-маневр, имея на броне танков десант из мотострелкового батальона. Танкистов поддерживали дивизион «катюш» и батарея противотанковых пушек.

Короткий, но тщательный осмотр танков, проверены моторы и ходовые части, дозаправлены баки горючим, пополнены боеприпасы. В Платаве противник имел довольно сильный гарнизон и заблаговременно оборудованные укрепления. Путь предстоял нелегкий.

Передовой отряд танков вел командир танковой роты капитан Ефим Брык — герой боев за сторожевский плацдарм и рощу Ореховая. Время постепенно стирает детали облика этого человека, как, впрочем, и многих. Но главное память хранит. Ефим Брык в самых сложных условиях никогда не терял самообладания, сохранял хладнокровие и даже шутил, словно на учениях. Не раз по радио на волне танков мы слышали его голос: [39]

— Степа, ты чего отстаешь? Дивчину заприметил? Она тебя не примет, подумает, что ты фрица испугался.

И Степан, который действительно на какое-то мгновение терялся или что-то не учел, исправлял ошибку, действовал увереннее, смелее.

Или:

— Эх, Федулин, Федулин. Что это твой танк трясется? У кого это коленки дрожат, а снаряды — за молоком!

Подчиненные знали, любили своего командира, его шутки. Он сплачивал людей силой примера, личным мужеством, дельным советом, требовательностью и душевным словом. Его уважали и в других подразделениях.

Как-то в беседе капитан назвал Стрый, 12-ю танковую дивизию. Я сказал, что тоже там проходил службу. Вспомнили довоенную пору. С того дня меня влекло к этому кадровому офицеру и как к однополчанину. Встречаясь в минуты фронтового затишья, мы делились друг с другом своими впечатлениями о событиях. Заместителем командира по политической части в подразделении Брыка был старший лейтенант Александр Федорович Игнатьев. Обычно политработники занимали в танках Т-34 места заряжающих или стрелков-радистов. По храбрости и опыту Игнатьев под стать командиру. Они вместе дрались и за удержание сторожевского плацдарма, и за рощу Ореховая. Танк с Игнатьевым первым ворвался в Платаву и раздавил четыре дзота.

В бою политработник-танкист вдохновляет воинов личным примером, а при первой возможности встретиться с экипажами беседует с ними, использует все средства для подготовки к предстоящим новым испытаниям. Политработа в танковом подразделении имела свою специфику, и такие, как Игнатьев, разумно использовали все средства и возможности.

Секретарь партийной организации танкового батальона старший лейтенант Федор Иосифович Калужских накануне штурма Платавы провел партийное собрание. Каждый [40] коммунист в батальоне знал, чего от него ждут в предстоящем бою. Сам Калужских тоже входил в состав экипажа танка. И тоже ворвался в Платаву одним из первых.

У танкистов есть сигнал «делай, как я». И действия экипажей, в составе которых находились коммунисты Игнатьев и Калужских, красноречивее самых убедительных слов говорили: «Вот так надо громить врага, выполнять боевую задачу!»

Сломив сопротивление фашистов в Платаве, 116-я отдельная танковая бригада, взаимодействуя с пехотинцами и артиллеристами, все глубже и глубже вклинивалась в территорию, временно занятую врагом.

Большую радость нашим воинам принесли сводки Совинформбюро за 18 января, принятые по радио и размноженные политотделом. Я собрал экипаж и стал читать: «В последний час. Успешное наступление наших войск южнее Воронежа. На днях наши войска, расположенные южнее Воронежа, перешли в наступление против немецко-фашистских войск. Наступление началось на трех направлениях: из районов Селявное...»

Только я произнес слово «Селявное», как мои подчиненные в один голос воскликнули:

— Так это же о нас пишут! Селявное — на сторожевском плацдарме, рядом с Урыво-Покровским.

Я продолжил чтение. Среди названных в сводке населенных пунктов, которые были освобождены, замелькали знакомые названия: Россошь, Репьевка, Ольховатка, Красное. В боях за эти пункты бригада принимала либо прямое, либо косвенное участие. В сводке назывались фамилии командующего нашим фронтом Ф. И. Голикова и командующего 40-й армией К. С. Москаленко.

Рядом с этим сообщением Совинформбюро под цифрой II — другое: «Ликвидация окруженных немецко-фашистских войск в районе Сталинграда близится к концу». И то, что о действиях нашего фронта сообщалось [41] рядом с известием о боях у волжской твердыни, за которыми следил весь мир — и друзья и недруги, — придавало и нашим победам особую значимость.

О том, какое влияние оказывала на нас каждая весточка о победе на фронтах, даже трудно говорить: у каждого был свой личный счет мести фашистским извергам — за погибшего брата, обездоленную мать, осиротевших детишек, за сожженную родную хату... Мысли о Родине и беде, которая ее постигла, вихрились тогда в наших солдатских головах и поднимали нас на врага.

Пройдет время, и на Нюрнбергском процессе главный советский обвинитель Р. А. Руденко назовет обобщенные потрясающие факты — счет немецкому фашизму. Такой финал мы могли предположить. Но в боевой обстановке каждый из нас был для фашистского оккупанта сам и прокурор и судья. Советские воины, выполняя боевые приказы, в жестоких сражениях приводили в исполнение и приговор собственного сердца: «Если враг не сдается, его уничтожают». [42]

Русская зима-зимушка. И чего только не подбавляла она в январе 1943 года к тяготам солдата на войне! Неистовые вьюги, свирепые морозы, высокие сугробы, заторы на дорогах... Но еще большим злом непогодь была для противника, обутого в эрзац-валенки и кутавшегося в награбленное разное тряпье.

Уже далеко позади остались Сторожевое-1, и Урыво-Покровское, и роща Ореховая, и Довгалевка, и Платава. В морозы и метели одни населенные пункты приходилось брать с боем, другие враг поспешно оставлял, пытаясь в удобных местах огнем арьергардов задержать наше наступление, дать возможность своим главным силам уйти от преследования и занять позиции на заблаговременно оборудованном рубеже обороны.

Наша бригада наступала примерно по тем районам, которые мне и многим моим товарищам пришлось с боями покидать осенью 1941 и летом 1942 года.

Мы с болью оставляли тогда богатые и цветущие деревни и села. Теперь же в этих местах повсюду царило полное опустошение. Встречались деревни, в буквальном смысле слова выжженные дотла. Только остовы печей с почерневшими трубами да обгоревшие деревья напоминали о том, что еще недавно здесь жили люди.

И тем не менее эти места были особенно дороги нашему [43] сердцу, как мать, выжившая после тяжелой болезни. И хотя она худа и лицо побурело, торчит на нем один нос и смотрят на тебя потускневшие глаза, но ты ее все равно беззаветно любишь, ибо она твоя мать, ибо перед тобою знакомые материнские черты, дорогое и единственное лицо женщины, давшей тебе жизнь.

Проезжая через одно из таких пепелищ, я увидел, как в стороне медленно-медленно поднимается крышка над каким-то подземельем, очевидно погребом. Кто-то осторожно выглядывает из-под крышки, но вылезать не спешит. Но вот крышка резко отбрасывается. Из проема показалась голова старика. В глазах и удивление, и радость. Он что-то пытается сказать, но не может. Рядом появляется еще кто-то. Раздается радостный крик: «Наши! Наши пришли!» Люди выбираются из погребов и укрытий, спешат к нам, протягивают руки, обнимают, целуют. Улыбки и слезы. Слезы и улыбки.

Родные люди, перенесшие большое горе и вызволенные теперь из неволи. Остановились мои товарищи, всматриваются в их лица. Закаленные бойцы, не раз смело глядевшие смерти в глаза, вдруг проявляют какую-то неловкость, растерянность. Иной украдкой смахивает набежавшую слезу.

Николай Бобровицкий как-то сказал мне:

— Когда я вижу пепелища и изможденные лица стариков, я не чувствую, что я тот, которому нужно воздавать почести за их освобождение. Все кажется, что мы еще очень и очень мало сделали. Надо быстрей идти вперед. Ведь нас ждут. Никто не освободит наших людей, кроме нас.

Что ж, любой из нас был готов подписаться под этими словами собственной кровью.

Иногда в выжженных деревнях не оказывалось ни одного живого человека. Помню, как в одной из таких деревень мы, разгребая снег, увидели руку со скрюченными пальцами, потом и трупы женщины и подростка. [44]

А сколько было заметено снегом других следов фашистских злодеяний — тысячи и тысячи!

И если деревня, село не подвергались разрушению, то это вовсе не значит, что были пощажены. Просто враг, драная на запад, не успел здесь сделать свое черное дело. Не успел! Значит, вперед, как можно скорее вперед, чтобы предотвратить злодеяния. Так размышляли мы на дорогах наступления.

...На пути 116-й отдельной танковой бригады — Истобное, село, также превращенное фашистами в опорный пункт. По-видимому, здесь они попытаются задержать нас. Новак приказывает выслать в сторону Истобного разведку. Одновременно уточняет боевую задачу подразделениям, устанавливает, кто с кем взаимодействует в предстоящей атаке.

Я неотрывно нахожусь на РСБ. Страшно хочется переключить свой приемник на волну танков. Но сделать этого я не имею права. Моя радиостанция работает в сети армии. И перестройка на другую волну, уход из сети был бы грубейшим нарушением воинской дисциплины. Поэтому радисты, свободные от дежурства на РСБ, включают приемник РБМ и по тому, что передают танковые радиостанции, следят за складывающейся ситуацией.

Наши танкисты и мотострелки уже накопили опыт взламывания обороны противника на промежуточных рубежах. По приказу Новака к Истобному подтягивается батарея капитана Николая Ефремовича Авраменко. Под руководством Авраменко и его заместителя старшего лейтенанта Дмитрия Петровича Кормилова артиллеристам с помощью мотострелков удалось скрытно подтянуть орудия, разведать, где противник окопал танки, которые использовал как неподвижные огневые точки. Меткими выстрелами артиллеристы подбили несколько машин и орудий противника. Под прикрытием их огня к Истобному подтянулись и танкисты, которые также открыли по селу огонь из орудий. [45]

Пока батарея Авраменко и танкисты вели обстрел, к селу, совершив обходный маневр, почти с тыла подошли другие наши танковые подразделения, автомашины с автоматчиками и ворвались на улицы.

Первым ворвался в село экипаж танка «Фурманов» под командованием командира роты старшего лейтенанта Николая Проценко. Но вскоре от прямого попадания снаряда его танк загорелся. Рядом подбит другой. Но Проценко и экипаж, невзирая на пламя, не покинули машину, а продолжали вести бой, увлекая за собой пехоту. Одновременно шла борьба и с огнем, который удалось погасить. От нового попадания вражеского снаряда заклинило башню. Тогда водитель ставит танк под углом к движению, и он с места продолжает поддерживать наступающую пехоту.

Отличилась в бою за Истобное и рота легких танков Т-70 старшего лейтенанта Тимофея Федоровича Коптилкина. С нею взаимодействовали автоматчики роты старшого лейтенанта Василия Гавриловича Кулеева. Когда один из взводов под пулеметным огнем был вынужден залечь в укрытиях, встреченных на пути, Кулеев приказал рядовому Василию Волкову снять вражеского пулеметчика. Чтобы отвлечь внимание гитлеровца, автоматчики стали высовывать из укрытий на палках каски и шапки. Пока фашистский пулеметчик обстреливал эти цели, Волков в маскхалате полз и полз по-пластунски, зарываясь в снег. Наконец он приблизился к пулеметчику, метнул одну за другой три гранаты. Вражеский пулемет смолк. Около него было обнаружено 8 фашистских трупов. Василия Волкова наградили медалью «За отвагу».

Продвижению стрелков мешали два вражеских дзота. Чуть в стороне от них вела огонь артбатарея противника. Чья-то машина, притаившаяся за домом, вдруг взревела и, набирая скорость, рванулась к дзотам. Снежные вихри, взметенные гусеницами, скрыли ее по самую башню. Все, кто видел это, затаили дыхание. А танк смельчака наваливался [46] на один дзот, затем на второй... Вражеские артиллеристы сперва оторопели, а потом стали быстро разворачивать пушки в сторону танка. Воспользовавшись замешательством, грозный танк мчался уже на них. Под его гусеницами оказалась одна, потом другая пушка. Третье вражеское орудие разделило судьбу первых. Та же участь постигла и четвертое. Прислугу, пытавшуюся удрать, настигли пулеметные очереди.

Героический экипаж этой машины, как потом стало известно, возглавлял командир взвода Алексей Михайлович Мокроусов. Вел танк сержант Иван Смирнов. Механик-водитель в бою решает очень многое. От того, как быстро и точно он исполнит команды, сориентируется на местности, сманеврирует, в большой мере зависит не только урон, причиняемый врагу, но и жизнь самой машины, ее экипажа. Смирнов обладал сполна всеми качествами, необходимыми механику-водителю. Без этого он не сумел бы так четко действовать.

Героически дрался в этом бою экипаж танка командира батальона капитана Николая Аржанова. Танк ворвался на центральную улицу, огнем и гусеницами уничтожая живую силу и огневые точки противника. В конце боя один из снарядов вражеской пушки, укрывшейся за церковью, пробил бортовую броню командирского танка. Вместо Аржанова комбатом стал Ефим Брык.

Навсегда врезались в память похороны Аржанова и других наших воинов, павших в том бою. Кто-то из политработников произнес над их могилой вещие слова писателя о том, что павшие находятся всегда среди живых, в их борьбе. Бойцы поклялись беспощадно мстить фашистским захватчикам за гибель советских людей.

После освобождения Источного был принят по радио приказ развивать наступление.

* * *

...Есть такая станция Голофеевка — на железной дороге, связывающей Воронеж с Донбассом, на полпути между [47] Старым и Новым Осколом. Ее-то и приказали бригаде взять и удерживать до подхода других частей армии. Надо сказать, задача была непростая. Голофеевка находилась в сравнительно глубоком вражеском тылу. Чтобы добраться до нее, требовалось стремительно пройти через ряд населенных пунктов, в которых находились различные по силе немецкие гарнизоны. С захватом этой станции нарушались вражеские коммуникации, противник лишался возможности перебрасывать резервы в район наступления наших войск. Немаловажно было и то, что, обладая этой станцией, мы прикрыли бы левый фланг своих войск от возможных ударов немецких частей, окруженных в районе Острогожска, при попытке их вырваться из этого окружения. Именно танкисты могли надежно решить задачу, совершить быстрый маневр, внезапно появившись в том месте, где противник их не ждет.

В деревню Городище-1 танки бригады вошли без боя. Было это вечером 21 января 1943 года. Усилив охранение, А. Ю. Новак и его заместитель по политической части Г. И. Кривицкий собрали командиров. Разместившись в просторной избе, офицеры попытались представить себе действия, которые, вероятно, предпримет противник, и особенности предстоящего боя. На таком совещании я присутствовал впервые, и можно понять мое состояние.

— Итак, нам приказано овладеть Голофеевкой, — повторил подполковник Новак. Свет переносной лампы освещал профиль его осунувшегося лица. По блеску глаз, по тону голоса командира мы улавливали, что, несмотря на усталость, он сохраняет бодрость духа, и это передавалось всем нам, — Форсируя наступление, мы сразу же направляем передовой отряд, ядро которого составит танковый батальон капитана Селиванова...

Виктор Владимирович Селиванов встал.

— В передовой отряд выделяется, — сказал Новак, — рота автоматчиков, батарея противотанковых орудии, минометная рота, зенитный взвод, отделение разведчиков [48] на бронетранспортере. Передовой отряд поведет мой заместитель подполковник Ступин.

Павел Иванович Ступин был назначен на эту должность недавно, перед самым наступлением со сторожевского плацдарма. Каждый, кого называл комбриг, выслушивал задачу стоя, подчеркивая тем самым непреложность ее выполнения и личную ответственность.

— Во время движения, — сказал Новак, — связь с передовым отрядом будет поддерживаться но радио. За обеспечение связи отвечает младший лейтенант Шиманский. Выступать через час. Сверьте часы...

Мы покинули совещание в сосредоточенном молчании. Вышли из избы и снова встретились лицом к лицу с метелью, нашей союзницей. Каждый обдумывал, что бы еще сделать.

Идти по глубокому снегу колесные машины не могли. С собой мы брали только то, что крайне необходимо. Из радиосредств взяли две переносные радиостанции РБМ, испытанные в прошлых боях и маршах. Радистами на них были Сергей Желнов и Виктор Башарин. Тщательно проверили исправность аппаратуры, поставили свежие батареи, захватили комплект запасных ламп, получили необходимую документацию.

Ровно через час, выстроившись в колонну, танки двинулись в сторону Голофеевки. Впереди боевой разведывательный дозор — взвод легких танков лейтенанта Василия Степановича Ткачева. На броне одной из машин пристроился со своей радиостанцией Сергей Желнов. За разведдозором на положенном расстоянии — головная походная застава в составе роты танков КВ. Ее вел Бобровицкий. За ней — остальная часть отряда. Ночь стояла темная, разыгралась сильная вьюга, и боковые дозоры решили не высылать.

Мне и Виктору Башарину с рацией тоже пришлось устроиться на броне вместе с мотострелками. Включили рацию на прием, но нас не вызывают, значит, впереди все [49] нормально. Мы знаем, что и в штабе бригады на ту же волну настроен приемник и там тоже внимательно вслушиваются в эфир, чтобы тотчас принять и доложить самую свежую боевую информацию.

Двигались осторожно. Населенные пункты старались обходить, в бой с мелкими подразделениями не ввязывались. Главное — скрытно подойти к Голофеевке и внезапно атаковать врага.

Механики-водители вели танки на малых оборотах, ориентируясь по колее, проложенной машинами разведдозора, и по еле различимым соломенным вешкам, стоявшим вдоль грейдерной дороги. Командиры танков, чтобы не сбиться с дороги, открывали верхние люки и, высунувшись по грудь из башен, до боли напрягали зрение, всматривались в снежную мглу, готовые ко всяким неожиданностям. Заряжающие, радисты-пулеметчики были наготове. На жалюзи за башнями молча сидели десантники. Одни дремали, согретые теплом от мотора, другие думали свои бесконечные солдатские думы. Никто не курил. Завывание вьюги, порывистый ветер гасили шум моторов.

Судя по карте, вблизи большое село, где должен быть противник. Танки разведдозора свернули в поле. За ними — остальные. Прошло немало времени, прежде чем мы опять вышли на грейдер. Перед тем произошло событие, которое мы потом не раз вспоминали. Километрах в двух от села была обнаружена застрявшая в снегах колонна вражеских автомашин: около десятка грузовиков. Немецкие водители дремали в кабинах, дожидаясь рассвета. Но вот подошли наши танки. Десантники быстро собрали обалдевших от неожиданности немцев. Автомобили и груз решили не трогать. Для охраны пленных Бобровицкий оставил танк и отделение автоматчиков, а сам поспешил к Голофеевке.

Когда к застрявшей колонне подошли основные силы нашего отряда, грузовики прицепили к танкам. За руль [50] в одних автомобилях сели наши бойцы, другие вели обезоруженные немецкие шоферы.

Перед рассветом танки Ткачева подошли к Голофеевке. Она была рядом. Враг ничем себя не проявлял. На станцию выслали отделение автоматчиков. В белых халатах они казались призраками, быстро растворившимися во мгле.

Потянулись минуты ожидания. Как замедляют свой ход часы, знают только те, кто ждет возвращения разведчиков. Так же как и исчезли, бледные силуэты людей в халатах вдруг проступили в белесой пелене. Разведчики доложили, что на путях стоят три состава с паровозами под парами. Судя по всему, живой силы у противника мало. Возле переезда через железнодорожную линию замечен дзот. У вокзала и у товарных составов выставлена охрана.

У Ткачева созрело решение — атаковать без промедления, используя все преимущества внезапности. Он приказывает огня без необходимости не открывать.

И только после этого Желнов включил свой передатчик. Мы услышали его взволнованный голос:

— «Луна», «Луна». Я «Марс», я «Марс». Подошли к пели. Порядочек в сонном царстве. Командуем подъем. Как поняли? Прием.

Все было понятно. Между тем танки уже рассредоточились и двинулись к станции. Показались контуры зданий, составы на путях. Один из составов тронулся. Ближе всего от него был танк лейтенанта А. Ямыгина. Два снаряда, посланные Ямыгиным, угодили точно в цель: паровоз застыл на месте. Машина младшего лейтенанта А. Пащая ударила по дзоту у переезда и покончила с его гарнизоном. Танк Ткачева прорвался к вокзалу, обрушив огонь на железнодорожную комендатуру.

Солдаты вражеской железнодорожной охраны выскакивали из помещения в чем попало, но тут же нарывались на огонь наших автоматчиков. Командир мотострелкового [51] отделения сержант Петр Астапов уничтожил 16 гитлеровцев, а его товарищ сержант Березкин — 6.

О ходе боевых действий докладывал по радио Желнов. Когда подошел со своими танками Селиванов, Голофеевка уже была взята. Я передал по радио на командный пункт бригады, что Голофеевка наша, сообщил предварительные итоги боя. Расстояние, отделявшее нас от КП бригады, с трудом перекрывалось моим маломощным передатчиком. Но радиограмма была принята. И мне было приятно услышать голос РСБ, который подтвердил это.

Наступило утро 22 января. Ступин и Селиванов организовали оборону Голофеевки, выслали разведку в близлежащие населенные пункты. Осмотрели трофейные машины, в них оказалось продовольствие.

Появились жители пристанционного поселка. Они собирались кучками вокруг танкистов, стали нетерпеливо расспрашивать о новостях с фронтов. Отвечая, бойцы уговаривали всех разойтись по домам. Неровен час, нагрянет фашистская авиация.

Метель прекратилась. Выглянуло солнце. Вернувшиеся разведчики донесли, что в близлежащих селениях противника нет, а полицаи, узнав, что в Голофеевке советские войска, разбежались.

На запад от Голофеевки находилась непроходимая для машин пойма реки Оскол. Отсюда противник едва ли мог контратаковать, скорее всего, следовало ожидать его с севера, т. е. со стороны Старого Оскола. Это и учло командование при организации нашей обороны.

Часть роты танков Т-70 расположилась на приусадебных участках северо-западной окраины. Один взвод этой роты прикрывал дорогу, ведущую в сторону Корочи. Тут же был бронетранспортер с отделением автоматчиков. Рота КВ под командованием Бобровицкого находилась в резерве. Батарея противотанковых орудий заняла огневые позиции между железной дорогой и поселком, прилегающим к станции. По косогору недалеко от железнодорожной [52] линии оборудовала окопы в снегу мотострелковая рота старшего лейтенанта Глебова, усиленная минометами.

В 300 метрах от станции, на небольшой возвышенности стояло складское помещение. Оттуда хорошо просматривалось все северное направление. Здесь разместился командный пункт и наша радиостанция. Вместе с Башариным мы оборудовали выносную антенну, направив ее лучи в сторону командного пункта бригады. Проверили связь. Получили подтверждение, что нас теперь слышат хорошо.

Среди многочисленных трофеев, взятых в Голофеевке, оказались полевой кабель и телефонные аппараты. Все это пригодилось. С помощью нескольких бойцов, выделенных нам, командный пункт Ступина соединили проводной связью со всеми участками обороны.

В 9 часов над станцией появился вражеский самолет-разведчик. Зенитчики получили приказ — огня не вести. Наши подразделения, замаскировавшись, не подавали признаков жизни. Самолет покружился и улетел.

Для немцев танки 116-й бригады в Голофеевке были как гвоздь в сапоге. Поэтому едва ли кто сомневался, что противник смирится с потерей этой станции.

«Повысить бдительность. Не проморгать врага, появится — встретить как следует» — таков приказ Ступина, переданный по всем линиям связи.

Примерно через час запел зуммер телефона. Наблюдатель доложил, что от деревни Шмарино (северная сторона) по проселочной дороге движется колонна противника с несколькими танками. Недалеко от Голофеевки гитлеровцы начали развертываться в боевой порядок.

Первыми открыли огонь по врагу наши минометчики. Немецкая пехота сразу же залегла. Противник начал обстрел станции из минометов, а затем из танковых пушек. Когда вражеские танки подошли к станции метров на 700, заговорили наши орудия. Одна машина запылала, [53] другие повернули обратно. Пехота фашистов стала отходить.

Было очевидно, что противник предпринял разведку боем. Надо ожидать новой, более мощной атаки.

П. И. Ступин распорядился внести некоторые коррективы в организацию обороны, и его указания связисты тотчас передали в подразделения.

Однако новых атак противник не предпринял, и остальная часть дня прошла спокойно. Танкисты позаботились о дополнительной маскировке укрытий и машин. Жители поселка помогали им всем, чем могли. Мне со связистами пришлось разместиться в небольшой покосившейся хатенке. Ее хозяевами были пожилые люди. Старик — в прошлом путевой рабочий, а старушка — няня в детском саду. С какой радостью суетились они вокруг нас, стремясь хоть чем-то угостить. Пренебречь их скромным вниманием значило кровно обидеть.

Сели за стол. Разговорились. Два сына стариков были в Красной Армии. Оба танкисты. Накануне появления немцев от обоих сыновей приходили письма. Старушка извлекла из-за иконы, висевшей в углу, несколько треугольников. Присела, молча развернула письма и подала нам. А у самой, как сейчас вижу, в глазах стоят слезы.

— Может быть, и мои сыночки теперь где-то греются? А может, мерзнут в поле? А может...

Старик прерывает жену.

— Солдат на то и солдат, чтоб службу нести. А то как же? А хлопцы наши живы, — уверенно сказал хозяин. Успокаивая жену, он вспомнил, как в пятнадцатом году ходил в штыковую атаку, с «Георгием» вернулся с фронта.

Наступила ночь. Часовые, наблюдатели, боевое охранение не смыкали глаз. Было тихо. Казалось, немцы смирились с потерей Голофеевки. Однако Ступин приказал усилить караулы, выдвинуть в поле заставы и секреты, в избах иметь дежурных... [54]

Около полуночи из Городища-1, где находился КП бригады, прибыли А. Ю. Новак и его заместитель по политической части Г. И. Кривицкий. Отряду подбросили боеприпасы, горючее, продукты, средства связи. Ступин и Селиванов доложили обстановку, познакомили со схемой обороны Голофеевки.

Новак и Кривицкий обошли позиции, встретились с бойцами и командирами, проверили, все ли знают свои боевые задачи. Командование сообщило, что на подкрепление в Голофеевку форсированным маршем движется 6-я лыжно-стрелковая бригада. Отряду Ступина надо удержать станцию до ее подхода. Танкисты Селиванова, артиллеристы Авраменко, автоматчики Украинского и Глебова, бронебойщики Волощенко — все, кто занимал оборону в Голофеевке, узнав об этом, почувствовали себя еще увереннее.

А утром в небе появились вражеские самолеты. Зайдя со стороны солнца, «юнкерсы» стали бомбить станцию и поселок. Не успела отбомбиться одна группа, как показалась другая. Бомбы разметали несколько строений, попали в вагоны, стоявшие на путях, повредили станционные сооружения. Существенных потерь в боевой технике мы но понесли. Жертвами налета стали те немногие жители поселка, которые не успели укрыться.

Вскоре опять послышался шум моторов. С того места, где была укрыта наша радиостанция, отчетливо было видно, как с севера в сторону Голофеевки шли развернутым фронтом около 20 вражеских танков, за ними до двух рот пехоты.

Километра за полтора танки с ходу начали обстрел станции и поселка. Непрерывно рвались снаряды, свистели осколки. Оборона пока ничем не обнаруживала себя. Враг все ближе. Когда до передних его машин осталось метров 600–700, загрохотали наши пушки и минометы. Открыли с моста огонь и танки. Вот в боевых порядках немцев рвутся наши снаряды. На снегу все больше неподвижных [55] точек: убитых и раненых гитлеровцев. Но враг продолжает наступать. В дело включаются наши бронебойщики и пулеметчики. Атакующие фашисты, однако, достигают окраины поселка.

— Селиванов, контратакуй! — приказывает по радио Ступин.

Одновременно в небо взвились красная и зеленая ракеты. Взревели моторы. Грозные КВ и легкие Т-70 вырываются из засад и устремляются на врага. Сухо и зло бьют пушки, длинными очередями строчат пулеметы. Лязг стали, рев моторов, трескотня автоматов...

Потеряв 4 танка и много убитых, фашисты были вынуждены отойти.

У нас сгорело два Т-70. В одном из танков КВ заклинило башню, но он остался на ходу. Товарищей, которые пали в том бою, мы захоронили в братской могиле. Среди тяжелораненых был инструктор политотдела бригады М. А. Никулин, участвовавший в контратаке с одним из танковых экипажей.

Привели пленных. Стало ясно, почему так нахраписто лез противник: перед боем немцам выдали по изрядной порции шнапса. Теперь почти каждого из них бил нервный озноб. Руки тряслись. В глазах таился звериный страх. Глядя на них, я вспомнил трупы замученных женщин и подростков, торчащую из-под снега ручку ребенка. Руки, творившие это черное дело, тогда не тряслись. Фашисты, не колеблясь, пускали автоматные очереди в беззащитных советских людей, детей, подносили огонь, чтобы поджечь крестьянский кров. Но пленным мы не мстили. Сдался — живи.

Вечером Кривицкий и Селиванов обошли избы, где были размещены воины отряда, побеседовали с ними. Перед тем организовали отправку раненых и пленных.

Утром следующего дня фашисты предприняли новую попытку вернуть Голофеевку. Теперь они атаковали и с севера и северо-запада. Как и накануне, первыми приняли [56] бой наши артиллеристы и минометчики. И снова на заснеженном искрящемся на солнце поле трупы и трупы фашистских солдат. Враг продолжает лезть вперед.

Наши сухопутные броненосцы повел в контратаку комбат Виктор Владимирович Селиванов.

Бой танков с танками требует молниеносных решений, большого мастерства и мужества. Кто первый обнаружит цель и первым откроет огонь, у кого крепче окажутся нервы, тот и побеждает. Темп и меткость стрельбы, умелое маневрирование, способность занять по отношению к противнику закрытый и удобный для стрельбы участок — все это имеет важное значение.

Пока одна группа наших танков вела огневой бой с врагом, наседавшим с северо-запада, а другая демонстрировала попытку контратаки на север, около десятка КВ и Т-70, прикрываясь за строениями и используя складки местности, подошли к противнику незамеченными и ударили по его левому флангу. Две немецкие машины сразу же загорелись. Внезапность нападения и отвага наших танкистов заставили врага дрогнуть. Тут же пошли в контратаку и остальные танки, находившиеся в поселке. Наступил перелом. Продвижение немцев приостановилось. Яростно огрызаясь огнем, они начали пятиться.

И снова в этом бою отличился экипаж «Александра Невского», возглавляемый Николаем Бобровицким. Маневрируя и метко ведя огонь, он расправился с двумя машинами врага. На минуту я представил себе Николая, высокого, жилистого. Обычно лицо его освещали по-детски ясные глаза, выдававшие в нем доброту. Но парни из его экипажа рассказывали, что в боях он был совсем другим. Суровое лицо, холодные глаза, в которых не было и следа от наивности и доброты. Просто невозможно было поверить, что они в иное время могли быть другими.

В этом бою мы потеряли немало наших людей. Погиб еще один комбат — Виктор Владимирович Селиванов. Его [57] КВ во главе контратакующих решительно шел на сближение с противником, расстреливая машины с черными крестами на бортах. Но в пылу боя комбат, желая поточнее сориентироваться, выглянул из командирского люка башни и был сражен пулей. Это произошло, когда исход боя был уже предрешен. Намертво застыли 11 вражеских танков и самоходных установок. Пехота противника, преследуемая нашими Т-70, несла большие потери.

Утром 26 января на окраине Голофеевки появились первые бойцы 6-й отдельной лыжной бригады, с которой мы заблаговременно установили радиосвязь.

Личный состав 116-й отдельной танковой бригады с честью справился с поставленной перед ним боевой задачей. За время Острогожско-Россошанской наступательной операции только в плен бригадой взято 3500 солдат и офицеров неприятеля. Немало вражеских танков было сожжено и подбито. Сотни гитлеровцев нашли могилу под огнем и гусеницами.

За успешное выполнение задания по захвату и удержанию Голофеевки командующий 40-й армией генерал Москаленко объявил воинам бригады благодарность и приказал отличившихся в этих боях представить к правительственным наградам.

Выражаясь образно, можно сказать, что уже в этих боях наши воины через смотровые щели танков, прицелы автоматов и пулеметов, через приборы наводки видели грядущую Победу. [58]

За дни наступательных боев мы изрядно устали. И когда в Голофеевку вошли подразделения 6-й лыжной бригады, признаться, не верилось, что нам тут же прикажут выступать.

Но такова война. Нельзя откладывать на завтра то, что условия позволяют (а точнее, требуют) сделать сегодня, тотчас, немедля. Незамедлительного выступления требовала сама обстановка. Воронежский фронт успешно продвигался вперед на всех направлениях. До отдыха ли было в этих условиях танкистам, тем более что бригада сохранила свою боеспособность.

Дальнейшее направление боевого пути бригады на оперативной карте работники штаба обозначили стрелой, нацеленной на город Старый Оскол. Радиосвязь со штабом армии, соседями, взаимодействующими частями, а также для управления подразделениями работала в основном нормально.

Мастер эфира принимает на слух радиограммы автоматически. Сочетания точек и тире как бы механически преобразуются в цифры, буквы и ложатся на бумагу. А это все дается длительной и упорной тренировкой. Такой тренировкой для каждого была работа в сложной боевой обстановке.

Я помнил совет Георгия Корнеевича Стриленко о маневрировании. [59] Во время стоянки на нашей РСБ развертывалась выносная антенна, увеличивавшая радиус действия передатчика и обеспечивавшая лучшую слышимость при приеме. На ходу же работа велась через штыревую антенну, которая, конечно, ограничивала возможность радиостанции. Несмотря на экранизацию, приемник к тому же испытывал серьезные помехи от двигателя своего автомобиля и идущих рядом машин. А перемещаться приходилось часто и работать на ходу много.

Очень тяжело было дежурить радистам ночью. От постоянного шума и треска в наушниках наливалась свинцом голова. Неимоверно клонило в сон, хотелось забыться хотя бы на несколько минут. Но дежурство есть дежурство. И забыться — значило совершить тягчайшее преступление. Это связисты понимали отлично. Ночью обычно они дежурили по 2–3 часа, так как больше выдержать трудно.

Труд связистов нелегок еще и потому, что и во время передышки они находились на боевом посту. Радисты несли вахту у приемников и передатчиков, телефонисты, нагруженные катушками с кабелем, обеспечивали связь штаба с подразделениями, нередко по глубокому снегу, в стужу и слякоть прокладывали линии, дежурили на коммутаторе, в любое время суток выходили на устранение повреждений.

Когда отдана команда сниматься, связисты должны быстро смотать километры кабеля, нередко только-только проложенного, и опять тянуть линию вслед за наступающими. Тянуть под огнем, до предела напрягая силы.

Связисты нашей бригады мужественно несли свою службу, способствуя выполнению боевых задач.

Перед выходом из Голофеевки пошел снег. Для колесных машин дороги стали снова почти непроходимыми. Но наша РСБ шла и шла за танками. Машине помогали на трудных участках бойцы. В одном месте машина так безнадежно застряла в снегу, что сдвинуть ее с места мы [60] не могли. Танки ушли и никакой надежды на буксир... На наше счастье, подошли автоматчики. Командир роты старший лейтенант Кулеев, не спрашивая меня ни о чем, приказал бойцам помочь. Мотострелки облепили машину со всех сторон и, можно сказать, вынесли ее на руках.

— Спасибо, — сказал я Кулееву, идя вместе с ним за машиной, медленно ползущей по снегу.

— За что? Разве за это говорят спасибо?

— Ну как же! Без вас я бы ни за что не выбрался.

— Да брось ты, в самом деле. Лучше скажи, какие новости, что делается на белом свете.

Я рассказал ему о недавно прослушанной сводке Совинформбюро. Сведения были приятными.

— Вот теперь тебе спасибо, — сказал Кулеев.

— А за это разве спасибо говорят?

Мы с Кулеевым невольно рассмеялись.

— Будем считать, что мы квиты.

У нас теперь был запасной приемник, снятый в Голофеевке с разбитой машины. С его помощью мы прослушивали волны, на которых работали батальонные и танковые рации, а в свободные минуты ловили Москву. Поэтому мы были осведомлены о событиях на фронтах и в тылу лучше других.

Автоматчики Кулеева и дальше не раз помогали нашей машине преодолевать снежное месиво.

Волжанин Кулеев был годом старше меня. Военное училище окончил перед самой войной. По натуре это был человек веселый, общительный. Разговаривая, мы много шутили, смеялись и, конечно, были далеки от мысли, что больше нам встретиться не суждено.

За деревней Верхне-Чуфичево к Кулееву подбежал посыльный и передал приказ комбата капитана Грачева ускорить движение и выйти к деревне Верхне-Атамановской. Мотострелки свернули с дороги, а вскоре и я остановился у танков командира бригады и начальника штаба. [61]

Радиостанция находилась за небольшой высоткой, на которой был наблюдательный пункт комбрига.

В сторону Верхне-Атамановской выслали разведку на двух танках. Не доходя до окраины метров 400, наши машины остановились, а затем начали пятиться.

Молчавшая и, казалось, свободная от противника деревня вдруг огласилась пушечной пальбой. Нервы у немецких артиллеристов сдали, и они обнаружили себя. Наши машины, давая задний ход, открыли ответный огонь. Лобовой броне прославленных КВ снаряды противника не причиняли вреда.

Комбриг принял решение: танкам и мотострелкам атаковать деревню, а взаимодействующим с нами лыжникам зайти в тыл противника, отрезать пути отхода.

С наблюдательного пункта Новака было хорошо видно, как танки с десантниками двинулись вперед. Не дойдя до деревни, машины перестроились. Одна группа пошла прямо, а две нацелились на фланги.

Немцы открыли по наступающим артиллерийский и минометный огонь. Десантники, спешившись, шли за танками. Сугробы сковывали их движение, но вместе с тем и облегчали маскировку.

Нескольким танкам вскоре удалось ворваться на окраину Верхне-Атамановской. Некоторые же застряли в занесенных снегом балках и оврагах. Основная тяжесть боя за овладение деревней пала на бойцов мотострелкового батальона под командой знающего и мужественного офицера капитана Ивана Тихоновича Грачева.

Вперед вырвалась рота старшего лейтенанта Василия Кулеева. На какие-то секунды она залегла, потом поднялась и вошла в деревню вслед за танками, где навязала врагу ближний бой, бой, которого фашисты старались избегать. А в это время старший лейтенант Василий Украинский и лейтенант Никита Орешко со своими бойцами ударили с флангов.

Лыжники отрезали врагу дороги к организованному [62] отступлению. Оставив автомашины, орудия, склад боеприпасов, фашисты пустились наутек.

После боя я узнал, что среди погибших при взятии Верхпе-Атамановской был и Василий Гаврилович Кулеев. Я уже писал выше, мы видели, как у деревни на какие-то секунды рота залегла под сильным вражеским огнем. Потом воины услышали клич командира:

— За мной, вперед! Смерть фашистским гадам!

Кулеев устремился на врага, за ним бойцы. Но в деревню они ворвались уже без командира: он был убит.

Командование ротон Кулеева принял на себя секретарь партийного бюро батальона лейтенант Федор Мещеряков. Во главе с ним бойцы дрались с врагом за Верхне-Атамановскую.

* * *

На заранее подготовленных рубежах, в приспособленных к обороне населенных пунктах противник оказывал наступающей бригаде яростное сопротивление. Он подрывал мосты, лед на переправах, минировал дороги и подступы к населенным пунктам, устраивал засады...

На дворе стоял февраль. Украинцы и белорусы в своих краях называют этот месяц лютым. Метели, вьюги, словно подтверждая эту молву, продолжались и на нашем пути.

Снежные заносы на дорогах ограничивали возможности переброски войск, маневрирования резервами, обходных действий. Обеспечивать наступающих боеприпасами, горючим, продовольствием, не снижая общего темпа продвижения, было весьма и весьма трудно. Как работники тыла умудрялись доставлять все необходимое по бездорожью — уму непостижимо! Их ратный труд — одна из ярких героических страниц наступления.

5 февраля 1943 года войска 40-й армии освободили Старый Оскол, превращенный врагом в мощный узел сопротивления. В этом городе мне довелось быть еще в ноябре — декабре 1941 года. Там размещался наш 63-й, впоследствии 2-й гвардейский полк связи. Радостно было [63] сознавать, что войска, преодолев все тяготы, выпавшие на их долю, вернулись сюда победителями.

Большую роль в боях за город сыграла 107-я стрелковая дивизия под командой полковника П. М. Бежко. Ее бойцы и командиры проявили здесь неукротимый наступательный порыв, высокую организованность и дисциплину. Вместе с воинами этой дивизии в освобождении Старого Оскола участвовали наш 1-й танковый батальон капитана Брыка, мотострелковый батальон капитана Грачева, а также бойцы 6-й отдельной лыжной бригады, с которыми мы взаимодействовали.

Перед наступлением на Старый Оскол мы получили газеты за 4 февраля, в которых было опубликовано донесение командования Донского фронта Верховному Главнокомандующему. В нем говорилось, что войска фронта полностью завершили разгром окруженной сталинградской группировки противника. Перечислялось множество вражеских частей, нашедших бесславный конец на подступах к волжской твердыне, назывались имена пленных генералов во главе с фельдмаршалом фон Паулюсом.

Влияние этого победного сообщения на боевой дух наших войск, развивавших наступление, трудно переоценить.

6 февраля на первых страницах газет было напечатано о том, что наши войска заняли города Старый Оскол, Изюм, Купянск, Щигры, Тим...

Щигры, Тим... Это также для меня памятные места. Здесь в рядах 160-й стрелковой дивизии мне довелось участвовать в декабрьских боях 1941 и январско-февральских 1942 года. В эту дивизию я был временно откомандирован из 63-го полка для помощи молодым радистам.

В сообщении Совинформбюро, опубликованном 6 февраля, речь шла и о нас. Бойцы и командиры бригады испытывали большой подъем боевого духа. В обстановке всеобщего воодушевления личный состав 116-й получил приказ наступать на Белгород. [64]

Много было видано и перевидано в боях, но поход на Белгород показался нам наиболее трудным. Вспоминая минувшее, снова и снова думаешь о мужестве и выносливости автоматчиков, которые в лютые морозы, в пургу сидели на обжигающей холодом стальной броне, готовые немедля вступить в смертельную схватку с врагом. Фашисты сопротивлялись с отчаянием обреченных, и схватки с ними были ожесточенными.

Вместе с танками двигалась и наша радиостанция РСБ. Считалось, что наш автомобиль имел повышенную проходимость. Тем не менее часто приходилось толкать машину, отбрасывать снег, подкладывать под буксующие колеса все, что попадало под руку, в том числе и собственные шинели. Иногда в наиболее трудных местах нас брал на буксир танк.

Как-то мы основательно засели в снежном плену, а танки тем временем ушли далеко вперед. Мы тащились по их следу, пока не выбрались на грейдерную дорогу Двигаться стало легче. Потом танки свернули, пошли полем. Их след потянулся рядом. В сумерках мы не заметили, как этот след отделился.

Впереди показалась деревня. У первого же дома остановились. Подошла женщина, недоуменно посмотрела на нас:

— А вы чьи будете?

Вопрос удивил нас.

— Как чьи? Разве не видишь, мамаша?

— Родимые! Наши! — И спохватившись: — А тут ведь у нас немцы.

— Какие немцы? А наши танки?

Противник, видимо, собирался покинуть деревню и находился на другом ее конце. Гитлеровцам было не до нас: не заметили. Мы быстро развернулись и подались обратно. Отъехав километра полтора, услышали лязг и шум идущих нам навстречу танков. Чьи? Должно быть, наши. Но всякие бывают неожиданности на войне. Признаться, [65] при этой мысли пошли мурашки по телу. Но вот передняя машина остановилась.

Раздался злой голос Брыка:

— Это ты, Шиманский? Откуда черти вас несут? Какая хвороба занесла сюда? Чуть не долбанули по вас...

Мы были рады и этой неласковой встрече. Рассказали Брыку, как потеряли след подразделения, с которым шли. Об этом эпизоде стало известно Новаку. Он крепко отчитал меня за беспечность. Да и сам я понимал, что допустил такую оплошность, которая могла стоить нам жизни.

При большой маневренности наступательных действий нашей танковой бригады, плохих дорогах проводная связь применялась редко. Основная тяжесть легла на плечи радистов. Радистам РСБ, поддерживавшей связь со штабом армии и соседями, часто приходилось работать на ходу. Бывало, мы хорошо слышали, что нас вызывают, а наши ответы не доходили, хотя приборы и показывали, что передатчик работает на пределе. Большие помехи создавали вражеские передатчики, работавшие на тех же частотах, на которых работали и мы. Вообще в эфире было крайне тесно. И если мощность передающей радиостанции была слабой и она находилась на значительном удалении, поймать ее было делом весьма нелегким. Из-за плохой слышимости принять радиограмму нередко стоило больших трудов.

Естественно, что все переговоры со штабом армии и штабами соседей, как и положено, шли закодированными. Начальник шифровального отделения старший лейтенант Тельбуков, ставший как бы членом нашего экипажа, ни на секунду не расставался с толстым портфелем, где хранилась святая святых — шифровальная документация. Выполняя свою кропотливую работу, он испытывал много мытарств и неудобств. Отгородившись плащ-палаткой, подсвечивая «переноской» или карманным фонариком, он колдовал над своими таблицами, строго требуя от нас, чтобы не смели и одним глазом заглянуть в его «лабораторию [66] «. Это требование всеми нами соблюдалось неукоснительно.

Нередко из-за плащ-палатки слышался его ворчливый голос:

— Напутали, наврали, черти полосатые. Запросите (такие-то) группы...

Связь с частями бригады поддерживалась тогда посредством переносных раций РБМ. Радисты с аппаратурой ехали на танках комбатов, разделяя с мотострелками десанта все трудности похода. Передача команд производилась во время боя открытым текстом.

9 февраля 1943 года на окраину Белгорода вместе с другими частями ворвался на броне танков наш мотострелковый батальон. Его автоматчики, соскочив с машин, тотчас растеклись по улицам. Быстро меняя места и стреляя на ходу, они создавали у противника впечатление, что против него действует по меньшей мере полк, поддерживаемый танками.

И вот Белгород наш! С чувством исполненного долга собрались мы в заранее условленном месте. Туда же вскоре «десантом» на танке прибыли заместитель командующего 40-й армией генерал-майор Ф. Ф. Жмаченко и наш командир бригады подполковник А. Ю. Новак. Генерал Жмаченко от имени командования 40-й армии объявил благодарность участникам освобождения Белгорода и пожелал им новых боевых успехов. Сюда же, в Белгород, прибыла небольшая штабная группа нашей бригады во главе с подполковником П. И. Ступиным.

Скоро на самолете У-2 прилетел начальник штаба 40-й армии генерал-майор З. З. Рогозный. Он собрал командиров соединений и поставил им задачу форсировать наступление с целью овладения Харьковом.

Для наступления на Харьков была образована танковая группа, в которую целиком вошла наша 116-я отдельная танковая бригада и три отдельных танковых полка. Возглавил эту группу заместитель командующего [67] 40-й армией по бронетанковым и механизированным войскам полковник В. Г. Романов.

Сильная огнем и маневренностью, подвижная группа в дальнейшем сыграла большую роль в овладении Харьковом.

А. Ю. Новак, оставаясь командовать бригадой, в то же время исполнял обязанности заместителя командующего этой танковой группой, а на штаб бригады возлагались функции оперативного штаба группы. Связь группы со штабом армии и взаимодействующими соединениями и частями поддерживалась через нашу радиостанцию РСБ.

Здесь же, в Белгороде, генерал-майор Рогозный объявил, что Анатолию Юльевичу Новаку присвоено звание полковника, а за умелое выполнение заданий командования в наступательных боях он и его заместитель по политчасти Герц Иосифович Кривицкий награждены орденом Красного Знамени. В тот же день многие наши офицеры — Брык, Грачев, Ткачев, Бобровицкий, Глебов, Лукин и другие, о которых я рассказывал, были повышены в звании и также награждены орденами. Награждение бойцов и командиров было большим праздником.

Многие бои, в которых мы участвовали, и населенные пункты, которые мы освобождали, упоминались в сводках Совинформбюро. А это каждый воспринимал как высшую почесть.

10 февраля 1943 года в три часа ночи танки подвижной группы построились в батальонные колонны и двинулись по дороге Белгород — Харьков.

На рубеже Долбино, Новая Деревня противник оказал сильное сопротивление головным подразделениям группы, но задержать продвижение танкистов не смог. Усиленная разведка тщательно следила за действиями вражеского заслона и сбивала его каждый раз, когда он пытался закрепиться на промежуточных рубежах.

Утром 11 февраля в районе села Отрадное и совхоза [68] «Трактор» противник навязал группе бой с применением танков и авиации, стремясь остановить ее продвижение. Бой этот длился почти 8 часов. Враг не выдержал и отошел. Танкисты получили приказ: двигаться вперед и, не давая врагу закрепиться, ворваться в Харьков.

В этот день в радиосхеме на нашей рации добавились новые треугольнички с ломаной стрелкой, отходящей от верхнего угла. Так обозначались радиостанции, включенные в радиосеть. А это значило, что нам теперь предстоит поддерживать связь с новыми соединениями. В частности, на нашей схеме появились позывные 5-го гвардейского танкового корпуса, которым командовал генерал А. Г. Кравченко. Его фамилия часто упоминалась в сводках Совинформбюро. Только накануне мы прочли в газетах, что 4-й танковый корпус за выдающиеся заслуги в разгроме вражеских войск под Сталинградом и Воронежем переименован в 5-й гвардейский. И вот приятное соседство, которому все мы, естественно, были очень рады.

12 февраля на рассвете наступление возобновилось с новой силой. Чем ближе Харьков, тем борьба принимала все более ожесточенный характер. Враг нередко контратаковал. Приходилось вести встречные танковые бои. Немало досаждала вражеская авиация. Но войска настойчиво продвигались вперед. И в этом, думается, была также большая заслуга наших артиллеристов, которые интенсивно подавляли огневые точки врага, взламывали его оборону, расчищали путь танкистам и пехоте.

В сражении за Харьков снова отличился Николай Бобровицкий. Его танк «Александр Невский», несмотря на многочисленные бои, оставался неуязвимым и в числе первых ворвался на северо-восточную окраину города. Рядом с ним действовала машина лейтенанта Александра Мокроусова. Перед тем, на подступах к Харькову, они обратили в бегство большую группу вражеских солдат, раздавили орудие и уничтожили его прислугу. [69]

В боях за Харьков много выпало работы саперам лейтенанта Сергея Викторовича Смирнова. Я ревностно следил за делами моего друга, впрочем, как и он за нашими. Саперы Федор Сериков и Харис Азаматов обнаружили на окраине города противотанковые и противопехотные мины. Под огнем противника они обезвредили их, проложив путь танкам и мотострелкам.

В ночь на 16 февраля 1943 года усилиями танковых и стрелковых частей и соединений Харьков окончательно был очищен от врага.

О встречах с населением Харькова и впечатлениях можно рассказывать и рассказывать. Это было великое торжество воинов и освобожденных ими советских людей. Каждый, кто воевал, вызволяя из-под вражеского гнета наши города, знает, какие это непередаваемо счастливые минуты.

По бригаде был зачитан приказ комбрига, в котором подводились итоги боев. Начиная со сторожевского плацдарма, рощи Ореховой и до Харькова 116-я отдельная танковая бригада прошла с боями 300 километров. Она участвовала в освобождении более 90 населенных пунктов, в том числе районных центров, городов. Наши боевые дела были одним из многих ручейков, из которых образовался могучий поток зимнего наступления Красной Армии.

В жестоких сражениях бригада несла потери в людях и технике. Война без жертв не обходится. После боев за Харьков потребовалось доукомплектовать все подразделения.

Вскоре поступил приказ: сдать оставшуюся материальную часть 5-му гвардейскому танковому корпусу, а личному составу бригады сосредоточиться в селе Красное — пригороде Белгорода. Бригаду передали в резерв Верховного Главнокомандования. В начале марта, погрузившись в эшелоны, мы прибыли в Тамбов, неподалеку от которого и разместились в лагере. [70]

Пожалуй, самое неизгладимое впечатление первых дней пребывания в лагере оставляла тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием могучих сосен. Трудно было свыкнуться с мыслью, что здесь глубокий тыл, что война с ее огнем и кровью, пожарищами и смертью где-то за сотни километров, что ты можешь идти не таясь, во весь рост...

Первые дни ушли на строительство землянок, размещение. Помню, какое огромное, ни с чем не сравнимое блаженство вызывала баня. Не будь графика и дисциплины, многие готовы были сутками хлестать себя веником.

Отличившимся в боях были предоставлены краткосрочные отпуска для поездки к родным. А артиллеристы («усачи», как их любовно называл Новак) получили такой отпуск все — как награду за стойкость и мужество, проявленные ими в прошедших боях. Съездили домой и наши девушки.

Думалось, что в лагере нас долго не задержат. Но шло время, и о нас будто забыли. Когда развернулись бои на Орловско-Курской дуге, многие воины 116-й одолевали командование просьбами об отправке на фронт. Помню, как Новак и Кривицкий собрали офицеров и провели «разъяснительную работу». Было сказано коротко: [71] высшее командование знает, что делает. Война не кончается. Придет черед, и мы двинемся на врага. А сейчас надо набираться сил, обобщать боевой опыт, использовать каждую минуту для учебы.

— Хотя враг уже не тот, — говорил Г. И. Кривицкпй, — хотя он и понес большие и невосполнимые потери, но не мне вас убеждать, как страшен озлобленный раненый зверь! Оплошаешь — он изловчится и больно укусит. А потому, сколько длится борьба, столько учись, серьезно и вдумчиво, используя всякую возможность, учись воевать, побеждать. А потому же и всякие рапорты об отправке на фронт рассматриваться не будут...

Это были простые, но прямые и убедительные слова опытного политработника, хорошо понимавшего настроение личного состава и умевшего влиять на людей. Нам искренне жаль было расставаться с нашим замполитом: в июле его направили на Высшие курсы при академии бронетанковых войск. Потом он служил начальником разведки гвардейского танкового корпуса в армии П. С. Рыбалко, был заместителем командира корпуса. В 1960 году полковник Кривицкий уволился в запас и работает управляющим одного из трестов в Николаевской области УССР...

Тогда в лагере под Тамбовом мы пробыли почти все лето 1943 года. Занимались очень напряженно, с утра до позднего вечера осваивали материальную часть, тактику, уставы, занимались строевой подготовкой. Помогали колхозникам провести весенний сев, а затем и убрать урожай.

Занятия с танкистами, мотострелками и артиллеристами, по сути дела, предусматривали такие бои, которые предстояло вести: «Действие танковых подразделений в наступлении», «Танки против танков», «Десант на танке», «Танковый десант в бою за населенный пункт», «Взаимодействие танков с артиллерией», «Борьба танков с противотанковой артиллерией». Отрабатывались [72] различные виды преследования противника, преодоления противотанковых заграждений. В общем, мы готовились наступать, используя все средства, которые имелись у нас в то время. Занятия хорошо дополнялись беседами бывалых воинов с молодыми. Танкисты, не раз бывавшие в боях, делились с новичками своим опытом, приводили поучительные примеры инициативы, стремительности действий, решительности в борьбе. И все очень глубоко проникались мыслью: любого врага одолеть можно и должно. Для этого требуется боевое мастерство, помноженное на храбрость и инициативу.

А чем занимались связисты? Радисты в специально оборудованном радиоклассе часами тренировались в передаче и приеме радиограмм. Усложнялись тексты. Постепенно возрастал темп передачи. Ошибок при приеме становилось все меньше и меньше. Много уделялось внимания работе на действующих радиостанциях. Для этого использовались станции малой мощности. Их рассредоточивали так, чтобы расстояния между ними были максимальными, и радисты учились работать в условиях сильных помех. Ясно, что здесь, вдали от фронта, в эфире было меньше помех от действующих радиостанций. Но тем не менее малоопытному радисту нелегко было поймать и потом все время держать «на прицеле» слабенький голос своего корреспондента.

— В таких условиях просто немыслимо принимать радиограмму, — заявил как-то молодой радист Трубников.

— А других условий и не будет, — говорю я ему. — Больше того, вам придется работать в еще худших условиях. Под огнем врага. И помех будет не столько. А радиосвязь придется обеспечивать во что бы то ни стало. Вы знаете, как Суворов говорил о значении трудностей в учении? Так это прямо относится и к радистам. Ясно?

— Понятно, — нахмурившись, ответил радист. [73]

На место Трубникова садится Василий Евтушенко. Плавным поворотом ручки регулятора громкости, изменив тона сигнала, он несколько улучшает слышимость и передает наушники Трубникову, который начинает быстро записывать цифры.

Мы настойчиво учили молодого радиста отстраиваться и отыскивать своего корреспондента в любых условиях. Стремились выявить у каждого связиста все недостатки в работе, чтобы вернее помочь ему от них избавиться. Прием радиотелеграмм без искажений и в высоком темпе давался только усиленной и кропотливой, продуманной тренировкой.

Но прием и передача радиограмм — хотя и главная, основная, но не единственная сторона подготовки радиотелеграфиста. Ему необходимо уметь при случае быстро найти повреждение в аппаратуре, заменить деталь, отрегулировать рацию, знать, как усилить антенну. Наконец, радист — это боец, который обязан метко стрелять из личного оружия, быть стойким, выносливым, уметь, если потребуется, длительное время работать без отдыха.

Наши связисты тренировались в приеме, передаче радиодепеш, изучали материальную часть, занимались огневой подготовкой, физическими упражнениями и бегали кроссы.

В конце лета была проведена проверка подготовки связистов. Василию Гречишникову предложили в условиях помех быстро войти в связь со своим корреспондентом Николаем Жуковым и обменяться радиоинформацией. Им предстояло принять и передать учебно-боевые тексты со скоростью не менее 80 знаков в минуту, правильно оформить всю документацию. Особое внимание обращалось на точное соблюдение правил радиообмена и дисциплины в сети. Мы самым строгим образом, можно сказать даже придирчиво, следили за работой радистов, сличали тексты, проверяли документацию. Гречишников и Жуков хорошо выдержали экзамены. [74]

Трубникову предложили с помощью электроизмерительных приборов быстро обнаружить неисправность в схеме. Он также успешно справился с заданием. Всестороннюю проверку проходил каждый радист.

Такую же проверку прошли и телефонисты. Они должны были в установленное время развернуть узел связи, обеспечить линейной связью все службы и подразделения бригады. Действия их показали, что дни учебы не пропали даром.

В то время я был командиром взвода связи и по долгу службы обеспечивал учебу всех связистов. А экипаж РСБ возглавил Василий Евтушенко. Взвод связи хотя и маленькое, но уже хозяйство. Помимо экипажа РСБ в него входят радисты переносных раций, телефонисты, мотоциклисты. Заботы и ответственность командира возросли.

Наряду с занятиями по боевой подготовке велась целеустремленная партийно-политическая работа. Использовалась каждая возможность, чтобы воспитывать у воинов безграничную любовь к Родине и неуемную ненависть к врагу. Помнится такой вот пример.

В одном из тяжелых боев погиб смертью храбрых наш танкист Шаронов. За несколько дней до своей гибели он писал жене: «Дорогая, пусть мои дети знают, что я коммунист и с честью защищаю свою любимую Родину!»

Получив извещение о том, что ее муж пал на поле брани, Александра Ивановна Шаронова прислала нашим бойцам письмо.

«В боях за нашу землю, — писала Александра Ивановна, — за светлое будущее наших детей погиб мой муж... Кровью облилось сердце. Но я не пала духом. Смотрела на своих ребятишек Славика и Ниночку и думала: вот для этих белокурых головок я должна жить и работать не покладая рук, должна воспитывать их такими же честными людьми, как их отец. [75]

Смерть мужа навсегда связала меня с Коммунистической партией. Он был коммунистом, и я решила занять его место. Я не отказалась взять на себя пост председателя Вишняковского сельсовета, Ногинского района, Московской области. Стараюсь, чтобы наши люди в тылу своим самоотверженным трудом, всем, чем могут, помогли нашей Красной Армии громить ненавистного врага.

Дорогие защитники Родины, товарищи моего мужа по оружию, не знаю ваших фамилий и имен. Мстите! Беспощадно мстите за моего мужа, за разоренные и сожженные города и села, за уведенных в фашистское рабство советских людей».

С этим письмом ознакомили весь личный состав, а затем коллективно составили ответ вдове Шаронова:

«Дорогая Александра Ивановна! Нет таких слов, которые принесли бы Вам утешение. Мы хорошо понимаем, что значит потерять любимого мужа — друга. У всех у нас есть родные, близкие, и мы их тоже горячо любим, как Вы своего мужа. Но как бы ни тяжела была утрата, сознание того, что Ваш муж погиб за счастье своих детей, за их прекрасное светлое будущее, за свой народ, сглаживает самое большое горе. Мы клянемся Вам, Александра Ивановна, что беспощадно будем мстить фашистскому зверю за смерть Вашего мужа, а клятва воинов — это священная клятва! Наша месть будет суровой.

На боевом счету наших танковых экипажей и орудийных расчетов, на счету каждого из нас уже имеется много убитых солдат и офицеров врага, уничтоженной вражеской техники.

Один из авторов этого письма танкист-разведчик А. Давыдок свой боевой счет мести начал давно. Его экипаж уничтожил два бронетранспортера, одну пушку, десятки фашистов. Преследуя врага, этот экипаж отбил у него свыше 200 жителей, угоняемых в рабство. Меткими артиллерийскими выстрелами подразделения другого автора [76] письма старшего лейтенанта И. Никитина уничтожено 8 вражеских танков, 2 бронемашины, 62 автомашины и около 1,5 тыс. солдат и офицеров.

Мы знаем, что только убитый фашист не опасен. Чем больше будет убитых врагов, тем быстрее наступит победа».

В конце сентября поступил приказ грузиться. Наш путь лежал на север, под Москву. Перед отправкой узнали, что 116-я танковая бригада входит в состав 8-го механизированного корпуса, которым командует генерал-майор танковых войск А. М. Хасин.

Полковника А. Ю. Новака повысили в должности, и он оставил нашу бригаду. На его место назначили полковника Евгения Антоновича Юревича. Пройдет какое-то время, и мы опять встретимся с Новаком, но уже не с полковником, а генералом на 2-м Белорусском фронте. Он будет в прославленной 65-й армии возглавлять бронетанковые войска, а наш 8-й корпус войдет в состав этой армии. Командовал ею генерал П. И. Батов.

Уже после войны узнал я некоторые подробности биографии нашего комбрига. Выходец из рабочей семьи, он воспитывался сначала у деда, сосланного за революционную деятельность в Читу, затем жил в Омске у отчима, тоже ссыльного, ставшего после Великого Октября чекистом. От них Анатолий Юльевич унаследовал непримиримую ненависть к врагам, беззаветную преданность Коммунистической партии, делу революции. В Испанию Новак поехал вместе со своим другом — латышом Полем Талтынем, служившим с ним в одном танковом полку. Вместе они написали рапорт с просьбой направить их в Испанию, чтобы помочь республиканцам отстоять свободу. Просьбу танкистов удовлетворили, и в скором времени теплоход «Комсомол» доставил наших добровольцев в Испанию. Новак воевал под именем лейтенанта Антонио Новарро, а Талтынь — лейтенанта Армана.

Там же, в Испании, Новак встретился с кинооператором [77] Романом Карменом, с которым дружил до конца своих дней.

26 октября 1936 года группа, в которую входили танковые подразделения Новарро и Армана, провела свой первый бой. В экипажах командирами и механиками-водителями были советские парни, а башенными стрелками испанцы. Советские танкисты и их испанские друзья показали высокие морально-боевые качества.

Участвуя во многих боях, Анатолий Юльевич сформировался как опытный командир-танкист.

В семье хранится фотография, на которой запечатлен момент, когда Михаил Иванович Калинин вручает Новаку орден Красного Знамени. В домашнем архиве есть и другой документ. Это — удостоверение, подписанное бывшим в то время председателем Советского Комитета ветеранов войны Маршалом Советского Союза С. К. Тимошенко и ответственным секретарем этого комитета Героем Советского Союза А. П. Маресьевым. В нем говорится: «Новак Анатолий Юльевич награжден памятной медалью Советского Комитета ветеранов войны «Участнику национально-революционной войны в Испании 1936–1937 гг.».

После Великой Отечественной войны, прослужив еще некоторое время в Советской Армии, генерал-майор танковых войск Новак уволился в отставку и проживал с семьей в Киеве. Но недолго пришлось Анатолию Юльевичу быть на заслуженном отдыхе — после тяжелой болезни он умер...

Октябрь 1943 года под Москвой стоял хмурый, дождливый и холодный. Но те, кто побывал на войне, как бы не замечали капризов природы, потому что всем сердцем были там, где огнем решались судьбы Отечества.

Рядом с нами под Москвой стояли и другие корпусные части. 28 октября в полк, размещавшийся по соседству, прибыли гости. Танкисты несказанно обрадовались им: гости приехали вручить танки, приобретенные на их личные сбережения. К тому же это были люди, известные [78] всей стране: писатель Алексей Толстой и драматург Александр Корнейчук, академики М. Б. Митин, И. И. Минц.

...Строй танкистов застыл в торжественном молчании. На импровизированную трибуну, возле которой стояли воины с Боевыми Знаменами частей, вместе с командованием корпуса поднялись гости.

Зачитывается приказ командира полка подполковника Г. Л. Гаврилюка:

«Танки, приобретенные на средства писателей и ученых, приказываю вручить:

Танк Т-34 № 310–0929 «Грозный», построенный на средства писателя А. Н. Толстого, — экипажу в составе: командира танка старшего лейтенанта Беляева Павла Васильевича, механика-водителя старшего сержанта Ананьева Никиты Афанасьевича, командира башни Жаворонкова Алексея Дмитриевича, радиста-пулеметчика Боровкова Василия Петровича.

Танк Т-34 № 310–0917 «За Радянську Украшу!», построенный на средства писателя А. Е. Корнейчука, — экипажу в составе: командира танка лейтенанта Панченко Ивана Петровича, механика-водителя младшего сержанта Терещенкова Евгения Нестеровича, командира башни старшины Тертычного Алексея Ивановича, радиста-пулеметчика Козлова Константина Григорьевича.

Танк Т-34 № 310–0897 «За передовую науку!», построенный на средства академика Б. Е. Веденеева, — экипажу в составе: командира танка младшего лейтенанта Николаева Виктора Тимофеевича, механика-водителя старшего сержанта Воронина Виктора Емельяновича, командира башни старшего сержанта Жужгова Ивана Павловича, радиста-пулеметчика сержанта Мишина Георгия Алексеевича.

Танк Т-34 № 310–0899 «Михаил Кошкин», построенный на средства конструктора танка Т-34 М. И. Кошкина, — экипажу в составе: командира танка младшего лейтенанта [79] Гуревича Льва Борисовича, механика-водителя сержанта Калмыкова Василия Прокофьевича, командира башни младшего сержанта Стрелкова Александра Петровича, радиста-пулеметчика сержанта Выборева Александра Николаевича.

Танк Т-34 № 310–0915 «За передовую науку!», построенный на средства академика Е. А. Чудакова, — экипажу в составе; командира танка лейтенанта Головацкого Николая Александровича, механика-водителя старшего сержанта Петрова Ивана Петровича, командира башни сержанта Деверикова Вениамина Ивановича, радиста-пулеметчика старшего сержанта Рухло Николая Ивановича.

Танк Т-34 № 310–0916 «За передовую науку!», построенный на средства ученых Е. М. Ярославского, П. Н. Поспелова, И. И. Минца, М. Б. Митина, М. В. Нечкиной, П. Ф. Юдина, — экипажу в составе: командира танка лейтенанта Бессудова Николая Ивановича, механика-водителя сержанта Мамонова Николая Прокофьевича, командира башни старшего сержанта Горшкова Василия Всеволодовича, радиста-пулеметчика сержанта Ершова Александра Федоровича».

Затем слово взял Алексей Толстой.

— Танк Т-34 «Грозный» вручается экипажу старшего лейтенанта Беляева, — сказал писатель. — Я очень хочу, чтобы на этой грозной машине офицер Беляев и его мужественный экипаж совершили много подвигов во славу нашей поистине дорогой и поистине любимой Родины, во имя нашей победы над самым злым врагом на свете, каким является германский фашизм...

Я смотрел на знаменитого писателя-патриота и, конечно, не предполагал, что спустя много лет буду сидеть у телевизора, слушать рассказ писателя Ираклия Андроникова о жизни и творчестве А. Н. Толстого. Рассказывая, Андроников возьмет вдруг в руки фотокарточку и покажет ее телезрителям. На ней они увидят танк «Грозный [80] «, возле которого стоят Алексей Толстой и молодой офицер Павел Беляев со своим экипажем.

Не мог я, конечно, знать и того, что в тот самый час в Краснодаре эту телевизионную передачу будет смотреть и сам Павел Беляев, бригадир слесарей-ремонтников завода «Металлоштамп».

Можно представить его чувства, когда он услышал скорбные слова автора передачи: «Танковый экипаж «Грозного» и его славный командир старший лейтенант Павел Васильевич Беляев пали смертью храбрых...».

Беляев еле дождался утра и отправил письмо в Москву. А вскоре получил ответ от жены покойного писателя Людмилы Ильиничны:

«Ваше письмо доставило мне огромную радость. Ведь мы с Алексеем Николаевичем ничего не знали о Вашей судьбе. Кто-то сообщил на наши запросы, будто вы все погибли вместе с танком». Далее Людмила Ильинична сообщала, что хорошо помнит, как вручали танк «Грозный», как Алексей Николаевич осматривал машину, интересуясь ее боевыми качествами.

Кстати говоря, после этой телепередачи отыскался еще один участник того церемониала передачи танков — Илья Девин, мордовский писатель. В 1943 году он был танкистом, и именно ему (он умел рисовать) командир полка Григорий Леонтьевич Гаврилюк поручил написать на башнях танков названия, которые дали машинам писатели и ученые.

Запомнился на трибуне и Александр Корнейчук.

— На борту Т-34, — сказал драматург, — написано «За Радянську Украшу!». Этот танк я вручаю экипажу лейтенанта Панченко и убежден, что он проведет свою грозную боевую машину через все испытания. В великих боях за освобождение родного украинского народа, томящегося под тиранией фашистов — поганого племени мерзавцев и подлецов, — экипаж одержит вместе со всем народом великую победу. Вперед на врага! [81]

Могучее «ура» покрывает слова А. Е. Корнейчука.

Потом выступил М. Б. Митин. Вместе с И. И. Минцем он вручил танкистам машины с надписями на борту «За передовую науку!».

Ответное слово держал старший лейтенант Павел Беляев.

— Эту колонну танков мы поведем на запад. Пусть трепещут фашистские изверги, разрушающие материальные и культурные ценности, созданные руками нашего народа. Мы будем мстить врагу за наши поруганные города и села, за разрушенные памятники культуры, за горе и страдания безвинных людей, за смерть наших родных и близких, боевых друзей. Смерть фашистам, да здравствует наша Родина, наша Победа!

Офицер Беляев, получая танк «Грозный», имел уже богатый боевой опыт. Он был награжден орденом Ленина.

Танкистам памятен его подвиг, совершенный у разбомбленного нашей авиацией моста. Там скопилось много автомобилей, повозок, орудий и более двухсот вражеских солдат и офицеров. Кто-то из гитлеровских командиров пытался навести порядок, но безуспешно. Беляев оценил создавшуюся ситуацию. С разрешения командира роты он пошел на известный риск, смело направив свою тридцатьчетверку на скопление врага. Немало вражеских офицеров и солдат нашли могилу под огнем и гусеницами, остальные сдались в плен.

Вот что значит быстрота действий, решительность, внезапность и трезвый расчет танкиста на войне.

В другой раз танк Беляева устремился на группу автоматчиков. Они залегли. Когда советская машина приблизилась к автоматчикам, появилось несколько вражеских танков. Отходить поздно, и Беляев решает принять неравный бой. Он окончился тем, что четыре фашистских танка были уничтожены. За этот подвиг Беляева наградили орденом Ленина.

Слово, которое дал Беляев на митинге, получая новую [82] тридцатьчетверку с надписью «Грозный», он сдержал в боях за освобождение Украины. Забегая немного вперед, скажу, что танковый экипаж «Грозного» отличился при освобождении Александрии, в боях под Кировоградом и в знаменитом рейде танковых частей нашего корпуса по тылам врага в районе Малой Виски. За доблесть в этих боях Павел Васильевич был награжден орденом Красного Знамени.

Драматически сложилась судьба танка «За Радянську Украïну!». В числе первых он ворвался в Александрию. Весь экипаж вместе со своим командиром Панченко, которому было всего 23 года, погиб. И именно этот танк как памятник установлен на пьедестале в Александрии. Ныне, в связи с реконструкцией города, танк-памятник перенесен в другое место, вокруг него разбит большой сквер. С первыми весенними днями высаживаются цветы, которые не увядают до зимы.

Каков боевой путь других танков?

Может быть, откликнутся на наши позывные танкисты, которым в тот памятный день, 28 октября 1943 года, были вручены боевые машины, построенные на средства писателей и ученых?

Под Москвой бригада была укомплектована танками и другой техникой. Подразделения пополнились людьми. Дни были до предела заполнены проверкой материальной части. Офицеры знакомились с вновь прибывшими: знание подчиненных — залог боевого успеха. Ни у кого уже не было сомнения, что очень скоро двинемся в путь. В последних числах октября, получив приказ, стали грузиться на платформы. [83]

Наш взвод размещался в теплушке. Впереди шла открытая платформа с двумя автомобилями, на которых были смонтированы обе наши радиостанции. По заданию политотдела бригады радисты в пути принимали сводки Совинформбюро, размножали их от руки и передавали в вагоны эшелона.

Накануне праздника, 6 ноября, на рации находился ее начальник старший сержант Василий Евтушенко. В возбужденном состоянии он покинул вдруг платформу и подался в нашу теплушку. Дверь была приоткрыта.

— Хлопцы! Хлопцы! — закричал Евтушенко, влезая в вагон. — Киев, понимаете, Киев!

— Что, Киев? — спросил я.

— Да Киев, товарищ лейтенант, Киев сегодня освободили! О-сво-бо-ди-ли!

Затем мы приняли праздничный приказ Верховного Главнокомандующего, в котором подводились итоги 1943 года, года коренного перелома в ходе войны.

«За время летней кампании, — говорилось в приказе, — наши войска изгнали врага с Левобережной Украины (наш эшелон как раз шел по ней. - В. Ш.), из Донбасса, Тамани, Орловщины, Смоленщины, вступили в Правобережную Украину, овладели столицей Советской Украины Киевом, вступили в Белоруссию, заняли подступы к Крыму. [84] .. Красная Армия отвоевала у немцев за истекший год почти 2/3 нашей земли, захваченной ранее немцами».

Чтение вдохновляющего приказа было главным содержанием октябрьского праздника. Радуясь успехам на фронтах войны, мы в то же время помнили слова приказа И. В. Сталина, напоминавшие, что «немецкая армия и сейчас дерется упорно, цепляясь за каждый рубеж».

8 ноября последний эшелон с танками 116-й бригады подошел к маленькой станции Кобеляки. Здесь командный состав был оповещен о том, что наш 8-й мехкорпус поступает в распоряжение командования 2-го Украинского фронта.

Поступила команда разгружаться. И хотя нас никто не торопил, все понимали ответственность момента и работали быстро. Выгрузка проходила организованно. Механики-водители танков на малых оборотах искусно съезжали с платформ и занимали указанные места в походной колонне. Прошло совсем немного времени, и колонна двинулась в путь, взяв курс к Днепру.

Многие командиры и бойцы, в том числе и я, в тревожные дни 1941 года переправлялись через его стремнины. Тяжелыми были переправы войск, отходивших на восток под натиском превосходящих сил врага. Испытания первого периода войны не сломили, а закалили волю народа и его воинов; собравшись с силами, мы нанесли сокрушающие удары по врагу и вернулись на берега Днепра. Среди танкистов оказалось немало украинцев, которые были счастливы увидеть родной Днепр. По понтонным переправам наши танки, не задерживаясь, начали переправляться на правый берег. Это дело было далеко не простым. Переправлялись ночью, без света. В танке оставался только механик-водитель. Командир танка шел перед машиной лицом к водителю и руководил движением. Танк своей тяжестью продавливал понтоны, и командиру все время приходилось как бы пятиться в гору. Кто не испытывал этого «удовольствия», пусть попробует! [85]

Днепр же в том районе достаточно широк, и это движение «спиной вперед» казалось бесконечным. Недаром один из танкистов, Илья Александрович Яшин, через многие годы сказал: «И сейчас начинают дрожать ноги при воспоминании об этой переправе».

Организованно проведя переправу, походная колонна быстро вытягивалась по извилистой дороге среди холмов. Марш к месту сосредоточения проходил в чрезвычайно тяжелых условиях: по размытым дорогам, с преодолением подъемов и спусков, ненадежных мосточков через овраги и мелкие речушки. Ночью шли без света. В голове колонны двигались танкисты батальона» Ивана Лагутина. Их организованность, осмотрительность были примером для других.

Чуть забрезжил рассвет. Сквозь сетку надоедливого осеннего дождя еле-еле виднелась взбегающая на подъем дорога. По обочинам ее сосредоточенно шагали, сутулясь под тяжестью вещмешков и оружия, стрелки, пулеметчики, саперы. Люди устали от такой дороги. Но если где застревала повозка или автомобиль, бойцы тут же приходили на помощь. Лишь танки шли сравнительно легко.

Места, которые мы проходили, только что оставил враг. Разрушенные села, оскуделые, истерзанные разрывами бомб, снарядов и мин поля, оставшиеся без крова дети, женщины, старики...

Позади осталось 110 километров. Переход прошел без единой аварии или отставшей машины. Командир корпуса объявил всему личному составу бригады благодарность.

Первая благодарность от нового командования. Полковник Юревич, довольный маршем, побывал в батальонах, справлялся о состоянии техники и самочувствии людей, благодарил экипажи.

— Порядок в танковых войсках! — шутливо приговаривал он.

Сразу же по прибытии в район выжидательных позиций, превозмогая усталость, личный состав бригады приступил [86] к оборудованию укрытий для боевых машин, приведению в боевую готовность материальной части и вооружения, устранению выявленных неисправностей, заправке машин горючим и т. д. Между частями и подразделениями телефонисты развернули проводную связь. Была налажена такая же связь и с вышестоящим штабом и соседями.

Командный состав подразделений и штабные офицеры незамедлительно приступили к изучению разведданных о противостоящем противнике и местности предстоящих боев. Зенитчики беспрерывно вели наблюдение за небом, прикрывая части и штабы от возможного налета немецкой авиации. Одним словом, работы всем было, как говорится, по горло.

Готовились к предстоящим боям и связисты. Радисты зарядили аккумуляторы, проверили аппаратуру. Телефонисты еще раз перемотали кабель, тщательно заделав повреждения и места сращивания.

Как-то вечером меня вызвали к комбригу. Там уже находился майор Стриленко.

— Я пригласил вас, — сказал полковник Юревич, — чтобы вы доложили о состоянии вашего хозяйства.

Новому комбригу было лет под сорок. Высок, плечист. Лицо немного продолговатое. Глаза внимательные, пристальные. Голос глуховатый, с хрипотцой. На гимнастерке два ордена Красного Знамени...

Стриленко доложил, что все имеющиеся средства связи соответствуют установленному табелю. Радисты, телефонисты, водители машин хорошо обучены, от всех приняты экзамены.

Полковник выслушал Стриленко, не перебивая. Потом обратился ко мне:

— Ну а вы, лейтенант, что скажете?

— Мне добавить нечего. Товарищ майор сказал все. Постараемся, чтоб связь не подводила.

— Постараемся, говорите? — насторожился полковник. [87] — Слово «постараемся» напоминает, брат, резину. Можно по-всякому ее растягивать. Я хотел услышать от вас нечто более определенное: связь обеспечим, причем не просто обеспечим, а надежно, в любой час и в любую минуту. Поняли?

И теперь не могу уверенно сказать, была ли очень большая разница между «постараемся» и «обеспечим». Видимо, я произнес слова не тем тоном.

— Понял, товарищ полковник, — решительно сказал я.

— Разговор у нас не праздный, — продолжал Юревич. — Хочу, чтобы вы твердо усвоили, что при высоких темпах наступления, динамичности — а нам предстоит именно так вести наступление — вы не сможете доделать то, чего, скажем, не доделали, наверстать упущенное. Поэтому не семь раз, а сто раз отмерьте, а потом отрежьте...

Мы понимали, что и в предстоящем наступлении надежда прежде всего на радиосвязь. Только она может надежно обеспечивать непрерывное управление при переходе от одного вида боя к другому... Поэтому готовность аппаратуры была первой нашей заботой. Командирское «сто раз отмерьте» мы мысленно переводили на язык обычных дел на материальной части, требующих точной предусмотрительности, умения надежно работать в быстро меняющихся условиях.

— Ну а как с радиостанциями на танках? Хорошо ли танкисты знают рации, умеют пользоваться ими? — спросил комбриг.

— Все командирские машины, — докладывал Стриленко, — вплоть до танков командиров взводов, имеют приемопередающие установки. На остальных только приемники. С радистами командирских танков провели работу, проинструктировали их.

— Пока есть время, обязательно проверьте еще раз исправность радиостанций, займитесь получше с радистами экипажей. Учтите, что за состояние связи вообще, а между командирскими танками особенно, буду строго [88] взыскивать. Без связи я глухой, немой и слепой. Какие у вас вопросы ко мне?

— Товарищ полковник, — обратился я. — Нельзя ли для имущества и перевозки людей выделить еще две автомашины? Да и резина на машине РСБ очень старая. Хорошо бы сменить.

— Машин не хватает. Навряд ли помогу. А резину — скажу, чтобы дали. Что еще?

— Других вопросов нет.

— Помните о нашем разговоре. И учтите, что времени у нас совсем мало, — сказал на прощание Юревич.

Вызов на доклад не обошелся для нас без волнения. От дома комбрига к себе мы шли молча. Георгия Корнеевича донимала язва желудка, и по выражению лица его было видно: когда понервничает, боль усиливается. Возвратившись, Стриленко тут же позвонил в батальоны и вызвал к себе начальников связи.

Майор рассказал собравшимся о беседе с командиром бригады, передал его требования, в частности о готовности танковых раций.

— Товарищ Кныш, — обратился он к старшему лейтенанту, начальнику связи первого батальона, — доложите, как у вас.

— Мы, товарищ майор, проверили исправность радиостанций всех командирских танков. На трех машинах рации немного барахлили. Радиотехник Дьяконов все неполадки уже устранил. Проверили и приемники на других машинах.

— А как с радистами?

— На танки комбата и командиров рот назначили старых радистов, — ответил Александр Кныш. — Они проверены в боях. Поскольку на тридцатьчетверках появились новые рации и схема переключения на внутреннюю связь тоже другая, со всеми радистами ежедневно проводились занятия по изучению материальной части, правил эксплуатации, [89] устранению неисправностей. Проверили знание сигналов и переговорных таблиц.

Были заслушаны доклады и остальных начальников связи батальонов. В тот же вечер мы узнали, что комбриг распорядился выделить под имущество связи полуторатонный грузовик, а для машины с радиостанцией — комплект новой резины. В тогдашних условиях это была щедрость величайшая.

На следующий день майор Стриленко и я направились во второй танковый батальон. Вместе с начальником связи этого подразделения старшим лейтенантом Алексеем Булычевым проверили несколько радиостанций, побеседовали с радистами. Здесь я повстречал ветерана бригады старшего сержанта Кувая Магжанова. Поздоровались. Осведомились о делах друг друга. Дружба дружбой, а служба службой.

— Ну а рацию проверил? — спрашиваю Кувая.

— А как можно не проверить?! — ответил он. — Порядок в танковых войсках!

Майор Стриленко забрался в танк к Куваю и остался доволен осмотром.

Служить в армию Магжанов пришел еще до войны. Образование имел небольшое, к тому же плохо знал русский язык. Но, попав в дружную семью танкистов, он скоро стал отличником боевой и политической подготовки. Пришло и знание языка. Когда началась война, Кувай в первый бой шел уже коммунистом. Вскоре получил награду — медаль «За отвагу». В 116-ю бригаду Магжанов прибыл в дни ее формирования, в 1942 году.

В канун боевых действий, как бывало и раньше, особенно активно велась политическая работа: ежедневные политинформации, беседы с воинами о положении на фронтах, в стране и за рубежом. По-прежнему широко использовались сводки Совинформбюро. Бойцов знакомили с действиями 2-го Украинского фронта, традициями [90] бригады, им разъясняли предстоящие задачи. Наряду с политработниками беседы проводили и все командиры.

Вспоминаю свою беседу со взводом на тему о героизме и мастерстве связистов. Пока я говорил о мастерстве, все воспринималось как надо. В самом деле, думалось товарищам, что за радист, который плохо знает радиодело? Но, когда я заговорил о героизме, посыпались реплики.

— Какой героизм может проявить связист, особенно радист! — воскликнул Жуков.

— А вы знаете, — отвечал я, — что одним из первых Героев Советского Союза на войне стал именно связист?

Слушателей эти слова заинтересовали. Я рассказал, как 22 июня 1941 года начальник связи комендатуры 2-го пограничного отряда лейтенант Анатолий Васильевич Рыжиков и его телефонисты под страшным огнем обеспечивали связь. Показал листовку, где была напечатана фотография, запечатлевшая вручение Председателем Президиума Верховного Совета СССР М. И. Калининым Рыжикову ордена Ленина и Золотой Звезды Героя Советского Союза. Удостоились правительственных наград и рядовые телефонисты. Чтение листовки о героях произвело большое впечатление.

Нашлись и другие примеры героичности повседневного труда радиста. Без средств связи воинский организм представлял бы собой существо, лишенное нервной системы, а стало быть и согласованности, мобильности действий.

Не раз мы касались этой темы и после запомнившегося мне товарищеского разговора. Такие беседы проводились по указанию политотдела во всех подразделениях бригады. Сами политотдельцы, как правило, были очень хорошими агитаторами.

Как читателю уже известно, в бригаду пришло с маршевыми ротами много новичков, надо было внимательнее присмотреться к людям, поближе узнать их, помочь им быстрее освоиться в коллективе. А это, как известно, [91] всегда чрезвычайно важно, тем более во фронтовых условиях. Командиры и политработники, общаясь с пополнением, решали вопросы его боевого воспитания, действуя рука об руку.

Парторга 2-го танкового батальона старшего лейтенанта Д. Т. Протасова в те дни можно было видеть то в одном экипаже, то в другом. В новом человеке его интересовало все: откуда родом, чем занимался до войны, давно ли в армии, где воевал, какие имеет награды, есть ли семья и где она, что пишут родные. Знакомство с человеком не было каким-то сухим опросом, а протекало как непринужденная беседа, с шутками и смехом. К концу пребывания на выжидательных позициях такие, как Протасов, имели сравнительно полное представление о людях, с которыми предстояло воевать. Когда парторг предложил сделать некоторые перестановки в экипажах, комбат Лагутин согласился с этим и был весьма признателен за помощь.

Если позволяла обстановка, перед боями проводились партийные и комсомольские собрания. Так было в бригаде и на этот раз. На собраниях обсуждалась готовность к боевым действиям. Собрания проходили накоротке. Коммунисты и комсомольцы сообщали о положении в своих подразделениях и вместе со всеми воинами давали клятву беспощадно громить врага. Перед боем лучшие танкисты подавали заявления о приеме в ряды партии и комсомола.

Накануне выступления на исходные позиции в батальонах были проведены митинги. Это испытанная форма политработы в боевых условиях: митинги, можно сказать, непосредственно питали наступательный порыв.

Утром 19 ноября полковник Юревич с командирами батальонов и рот уехал на рекогносцировку в район исходных позиций, с которых бригаде предстояло начать наступательные действия.

По данным разведки, 167-я пехотная дивизия противника, [92] усиленная танками и артиллерией, занимала оборону в районе Зыбкое, Девичье Поле, Петрозагорье, Ворошиловка. Враг сильно укрепил свои позиции. Этому благоприятствовала и местность, изобиловавшая балками, оврагами, ручьями, высотками. Немцы успели отрыть траншеи и окопы полного профиля, сосредоточить на опасных направлениях противотанковую артиллерию, пулеметы, минометы. Имелись доты и дзоты.

Отсюда ясно, какие сложные задачи предстояло решить наступающим. Нашей бригаде было приказано уничтожить противника в районе Ворошиловка, Владимиро-Ульяновка, отрезать ему пути отхода из города Александрия и тем содействовать освобождению города. От стремительных, умелых действий наших танкистов немало зависело развитие успеха операции, проводимой 8-м мехкорпусом, входившим в состав 5-й гвардейской армии.

Все дни пребывания на выжидательных позициях шли беспрерывные дожди, и дороги так развезло, что даже танки застревали в низинах. И вдруг в канун выхода на исходные позиции ударил мороз. Земля застыла. Утонувшие в глине капониров гусеницы машин оказались намертво схваченными. Ни один танк 2-го батальона, к примеру, не мог самостоятельно вырваться из этого плена. В ротах «всем миром» откапывали одну-две машины и с их помощью вызволяли остальные. Этот эпизод был хорошим уроком на будущее.

В ночь на 21 ноября 1943 года танки 116-й совершили марш с выжидательных позиций на исходные, а в 11 часов того же дня двинулись в наступление. Со всеми батальонами поддерживалась постоянная радиосвязь.

2-й танковый батальон капитана Ивана Лагутина наступал на Ворошиловку. В его составе две роты. Одной командовал старший лейтенант Иван Лепешкин, другой — старший лейтенант Леонид Баранников. Их поддерживали [93] самоходные установки из 1822-го артполка, приданного нашей бригаде.

Артиллерийская и авиационная подготовка уже закончилась. Пока противник ошеломлен, наши танки стараются скорей подойти к Ворошиловке. Лагутин счел целесообразным принять боевой порядок уступом влево. Из танков и САУ атакующие повели сильный огонь. Роте Лепешкина приказано нанести удар по позиции на северной окраине Ворошиловки. Для противника это направление танкоопасное, и он здесь более активен. Взаимодействуя с ротой Баранникова, Лепешкин рассчитывал на стремительность своего удара.

В эфире мы слышали команды Лагутина, Лепешкина и Баранникова. Бой нарастает. Юревич находится у радиоприемника, надев наушники. Но вот комбриг снимает наушники и передает их мне.

— Слушай внимательно, — говорит он и склоняется над картой.

Как и во всех боях, для управления подразделениями применяется заранее разработанная таблица сигналов и переговоров. Волны радио доносят ход боевых действий со всеми перипетиями. Бой удаляется, слышимость становится хуже. Значит, танки ушли вперед, наступление развивается. И командному пункту скоро тоже перебираться.

Настал момент, когда Юревич решает ввести в бой батальон Брыка. Его танки должны двинуться на Владимиро-Ульяновку. Перевожу приказ Юревича на язык радиосигнала, передаю его и вот уже слышу голоса Брыка и Бобровицкого, который командует теперь ротой.

Тем временем рота Лепешкина уже ворвалась в Ворошиловку. Под огнем и гусеницами вражеские пушки с прислугой, автомашины, пулеметы, минометы, среди которых было несколько шестиствольных. В машине вместе с Лепешкиным механик-водитель старший сержант Михаил Бурчак, командир башни старшина А. Еремчук. Ведя [94] бой за Ворошиловку, Еремчук заметил, как из балки выдвинулись два бронетранспортера с пехотой. Он доложил об этом Лепешкину и тут же прильнул к прицелу в готовности открыть огонь. Бурчак сбавил скорость и создал условия башнеру для стрельбы. Первый выстрел. Недолет. Командир башни быстро вносит поправку и производит второй выстрел. Снаряд угодил в цель. Еще выстрел — и другой бронетранспортер врага поражен прямым попаданием. Все это происходит в считанные секунды.

... Еремчук докладывает: к деревне подходит вражеский танк. Механик-водитель опять сбавляет скорость и подводит машину к небольшой высоте так, чтобы весь корпус, кроме башни, был укрыт. Раздается команда «Огонь!». Еремчук стреляет. Вторым снарядом он подбивает вражеский танк.

Не растерялся в трудную минуту механик-водитель Николай Горелов. В его танке заклинило пушку. Чтобы устранить повреждение, командир приказал механику укрыть машину за ближайшим курганом. И надо же так случиться: подходя к кургану, Горелов увидел вражеский танк, ведущий огонь по нашим. Немецкие танкисты не заметили вынырнувшую сбоку тридцатьчетверку. Не раздумывая, Горелов дал полный ход и, направив машину на врага, таранил его.

В экипаже Николая Бобровицкого получил боевое крещение механик-водитель младший сержант Иван Смирнов. Бобровицкий, как он мне рассказывал, любил «обстреливать» молодых сам. Командир был доволен, что механик-водитель действует четко, твердо выдерживает боевой курс. Когда танк перевалил через бугор, показалась окраина деревни. Из переулка вынырнули две немецкие грузовые автомашины. В одной — полно солдат. Смирнов, четко исполняя команду Бобровицкого, направил свою тридцатьчетверку на врагов и раздавил машины. Одно фашистское орудие не успело развернуться: Смирнов дал полный газ и подмял его. [95]

Командир башни комсомолец старший сержант Георгий Андриенко, стреляя с ходу, разбил несколько огневых точек врага. Когда вражеские солдаты пустились наутек, Андриенко стал расстреливать их из пулемета. Увидев, что немцы разворачивают шестиствольный миномет, Андриенко прицельными пушечными выстрелами подавил и его. Путь мотострелкам расчищен. За этот бой Андриенко удостоен ордена Славы III степени.

Я, к сожалению, не могу привести многие детали боя, которые были особенно видны танковым экипажам и мотострелкам. Но и простое напоминание о совершенных подвигах исполнено смысла и значения.

Помнится, по радио от комбатов мы приняли донесения: танки в Ворошиловке, Владимиро-Ульяновке, Войновке, Громоклее. Мне с группой связистов приказано немедленно переместиться на одной из машин с рацией в Ворошиловку. День клонился к вечеру, и мы очень торопились. За рулем находился шофер Михаил Малахов, а я, сидя рядом с ним, наблюдал за дорогой. Вдруг у ее обочины увидел лежащего бойца, махавшего нам рукой. «Наверное, ранен, просит помощи», — подумал я и приказал Малахову остановиться.

Но не успел он затормозить, как по машине стеганула автоматная очередь. Посыпались стекла. Малахов вскрикнул и боком вывалился из кабины.

— К бою! — скомандовал я.

Связисты выскочили и открыли ответный огонь по недобитым гитлеровцам. Рядом со мной залег сержант Иван Трубников. Судя по всему, немцев было намного больше, чем нас. Такие неожиданные стычки в наступлении не были исключением.

Я приказал Трубникову ползком выйти из-под огня и немедля отправиться в деревню доложить обстановку. Трубников исчез. Гитлеровцы продолжали вести огонь по нашей машине, не решаясь, однако, на активную атаку. Через некоторое время за спиной мы услышали шум моторов. [96] На помощь нам пришли тридцатьчетверка и бронетранспортер с автоматчиками. В скоротечном бою часть фашистов была перебита, часть взята в плен. Машина с оборудованием осталась невредима. Но мы потеряли трудолюбивого, беззаветного товарища — водителя Мишу Малахова. Даже будучи тяжело раненным, он продолжал вести огонь. Помощь, оказанная ему нашими средствами, не была эффективна: Малахов потерял много крови. В Ворошиловку мы привезли его мертвым.

А о солдате, который нас предупредил об опасности, я в горячке боя забыл. Но затем, когда уезжали, мы взяли его с собой, и все наши связисты его искренне благодарили.

— Это вам спасибо, братцы! Меня вы спасли, а вот ваш человек погиб. Не поминайте лихом. Я, как вылечусь, обязательно отомщу за вашего связиста.

Перед боем лучшие люди бригады подавали заявления о вступлении в партию и комсомол. Я исполнял обязанности секретаря парторганизации роты управления и присутствовал на заседании парткомиссии, которая принимала в партию наших связистов. На том же заседании были рассмотрены заявления двух прославленных в бригаде офицеров — командира танковой роты старшего лейтенанта Николая Трофимовича Бобровицкого и командира мотострелковой роты (из батальона капитана А. Евдокимова) старшего лейтенанта Василия Пантелеевича Украинского. С Бобровицким я, как уже писал, дружил. Украинского тоже знал как верного товарища и отчаянно храброго человека. Оба они пришли на военную службу в 1938 году и по привычке в трудной фронтовой обстановке продолжали строго следить за своим внешним видом: имели великолепную строевую выправку, хорошо пригнанное обмундирование. Худощавые, белобрысые, они многим были похожи друг на друга. Даже в биографиях.

Бобровицкий начал службу курсантом, стал механиком-водителем, а войну встретил командиром среднего [97] танка. В бригаду пришел на должность командира тяжелого танка КВ «Александр Невский». В боях был ранен. В 1941 году награжден медалью «За отвагу», а в январе — марте 1943 года за отличия на Воронежском фронте — орденом Красного Знамени. Служба Украинского: курсант, командир стрелкового отделения, командир взвода. В бригаду пришел на должность заместителя командира роты, имея за плечами хороший боевой опыт.

В самые напряженные минуты боя эти офицеры не терялись, находили, что сказать своим подчиненным. А вот на заседании парткомиссии до того были взволнованы ответственностью минуты, что на вопросы отвечали односложно. После того как вопросы о приеме рассмотрели, председатель обратился к товарищам: не хочет ли кто из них что-нибудь сказать. Каждый только и сказал: «В бою буду драться как коммунист!»

— Вы уже деретесь как коммунисты, — заметил один из членов парткомиссии. — В партию пришли не с пустыми руками. Но партийный документ, который вам вручат, будет всегда напоминать: коммунист за все в ответе — и за себя, и за товарищей, и за свое личное, и за общее дело.

Все мы понимали, ответственность за общее дело накладывает и командирская должность. Но вступление в партию неизмеримо повышает требования к каждому, а тем более к офицеру, руководителю и воспитателю подчиненных.

В бою за Ворошиловку рота автоматчиков под командой Украинского дралась мастерски. Автоматчики уложили 250 фашистов, захватили 6 шестиствольных минометов, разгромили 2 артиллерийские батареи и взяли в плен 3 вражеских офицера и 14 солдат. Рота Украинского действовала десантом на танках. За этот бой Украинский был награжден орденом Отечественной войны I степени, а еще раньше — орденом Красной Звезды. При освобождении Ворошиловкн Василий Украинский был ранен. Через некоторое время из медсанбата он писал в батальон: [98]

«Привет вам, дорогие боевые друзья! Жалею, что не вместе с вами. Не теряйте инициативы и храбро деритесь, как дрались за Ворошиловку, за Владимиро-Ульяновку. Будьте до конца верными сынами Родины. Высоко держите честь лихих автоматчиков. Берите пример с тех, кто героически сражался и прославил себя в боях. Бейте фашистов, как их били Березкин, Шамин, Бирюзов, Харченко, Сульменов, Синенко и другие наши храбрецы.

Я скоро к вам вернусь, и тогда вместе опять будем громить подлую фашистскую гадину. Сообщаю вам с радостью, что за прошедший бой меня наградили орденом Отечественной войны I степени. И эту награду мне вручили здесь, в медсанбате.

Остаюсь верный вам боевой товарищ — В. Украинский».

После выздоровления Украинский вернулся в свой батальон.

22 ноября мы приняли по радио очередную сводку Совинформбюро. В ней говорилось: «Южнее Кременчуга наши войска овладели сильно укрепленными опорными пунктами Чикаловка, Константиновка... Ворошиловка...

... Неоднократные контратаки немцев успеха не имели. За день уничтожено более 1000 немецких солдат и офицеров. Подбито и уничтожено 66 танков и самоходных орудий противника. Нашими войсками захвачено 4 немецких танка, 36 орудий и минометов, 80 пулеметов и свыше 100 автомашин с различными грузами. Взято значительное число пленных!»

В это сообщение Совинформбюро была вписана одна строка боевым почерком 116-й танковой бригады. Как много надо было приложить усилий, чтобы название «Ворошиловка» вошло в сводку и прозвучало на всю страну. [99]

Ночью наши танки вышли на ближние подступы к Александрии и рано утром 22 ноября атаковали противника на северо-восточных окраинах города.

Вместе с телефонистом и радистом переносной радиостанции РБМ я находился на наблюдательном пункте командира бригады. Отсюда хорошо было видно поле боя, действия наших танков и следовавших за ними мотострелков. Через приемник радиостанции отчетливо слышались переговоры командиров батальонов и рот со своими подчиненными.

Полковник Юревич по радио выслушивал доклады о ходе боевых действий и отдавал короткие приказания.

— Я Первый. Не вижу вашего огня, — говорит Юревич. — Огонь и движение! Движение и огонь!

— Прикройте мой левый фланг, — просит Брык.

— Не думай о фланге, — кричит Юревич в микрофон. — Он прикрыт. Вперед! — Тут же передает артиллеристам приказ перенести огонь на левый фланг.

— Вас понял, — отвечает командир артдивизиона.

Наши танки двигались зигзагами и короткими рывками, останавливались, стреляли, делали рывок вперед и и снова стреляли. Враг сопротивлялся отчаянно.

В боевых порядках атакующих рвались снаряды, там и тут вздымая комья земли. Один снаряд разорвался недалеко [100] от НП. Над нами просвистели осколки. Полковник Юревич даже не повернул головы.

Появились вражеские самолеты. Один налет следовал за другим. А где в степи укрыться от авиации танку? Несколько бомб разорвалось в районе НП. Но больше разрывов в боевых порядках. Вижу, одна из наших машин замерла и поднялся густой столб дыма... Взорвалась вторая. Единственное, что требовалось в этих условиях, — как можно быстрее двигаться вперед, и Юревич требовал от комбатов усилить натиск, ускорить темп.

Несколько наших танков уже достигли крайних домов. В наушниках послышался голос Бобровицкого, который докладывал Брыку, что он на окраине города.

Юревич взял у радиста микрофон:

— Я Первый. Благодарю Бобровицкого и его людей. Поздравляю со вступлением в Александрию. Брык и Лагутин, действуйте еще решительнее. Выше темп...

А Бобровицкий между тем осмотрелся и увидел, что в глубь города тянется овраг. Чутье подсказало на большой скорости повести машины по оврагу. Вскоре танкисты буквально наскочили на вражеские артиллерийские позиции. Кроме пушек там были и танки. Но они, видимо, не имели горючего и использовались врагом как неподвижные огневые точки. В стремительной атаке наши воины уничтожили три танка и смяли артиллерийскую батарею. Вражеский танк и два артиллерийских орудия были записаны на боевой счет экипажа лейтенанта Анатолия Вохмянина.

Бобровицкйй предпринял смелые и дерзкие действия, будучи уверен в таких же решительных действиях соседей. Одновременно достигли окраин города и другие части 8-го механизированного корпуса. Но противник не только яростно оборонялся, но и непрерывно контратаковал, подтягивая свежие силы. Поэтому полностью овладеть городом с ходу не удалось.

В этих боях тяжелая участь выпала на долю одной из [101] рот 2-го танкового батальона, которой командовал старший лейтенант Леонид Алексеевич Баранников.

В наступлении на Ворошиловку его рота была правофланговой. Ее танки с ходу атаковали северную окраину этого села, уничтожили батарею шестиствольных минометов, ворвались на артиллерийские позиции и раздавили пушки с расчетами. Противник был ошеломлен быстротой и натиском действий наших танкистов. А те, увлекшись успехом, стали развивать наступление и вскоре ушли далеко вперед, оторвались от других подразделений бригады и оказались в тылу у немцев.

Танкисту в весьма быстротечном бою приходится встречаться со многими неожиданностями, которые требуют мгновенной оценки обстановки, немедленных решений и действий. Танковый командир находится непосредственно в боевых порядках своего подразделения, и его танк участвует в бою наравне с другими. Разница в степени ответственности, в сложности обязанностей. Командир, управляя подразделением, вместе с тем воздействует на подчиненных и личным бойцовским примером.

Старший лейтенант Баранников обладал этими необходимыми качествами, имел, что называется, «танковый характер». И когда его рота оказалась отрезанной от своих, не растерялся, принял решение не отходить назад, а продолжать драться в тылу врага, нанося ему как можно больший урон.

Радиосвязь с этой ротой была потеряна. И сколько ни старались радисты батальона и штаба бригады, они так и не услышали позывных старшего лейтенанта Баранникова и его экипажей.

Как только стало известно, что из боя рота не вышла и связь с ней отсутствует, были приняты меры к розыску. Но результатов они не дали. Судьба пропавшей роты очень тревожила командование. Командир корпуса генерал Хасин не раз требовал объяснений по этому поводу у Юревича и заместителя начальника штаба бригады по [102] оперативной работе капитана Федорова, но они ничего определенного доложить не могли...

С Баранниковым в тылу противника оказалось девять танков, а прорвался к своим только один — лейтенанта Ильи Александровича Яшина. С экипажем этой машины прибыли командир взвода лейтенант Иван Степанович Копцов и еще несколько человек. Они-то и рассказали, как проходил этот своеобразный рейд.

Девять дней горсточка героев-танкистов вела неравные бои с врагом. Их танки внезапно появлялись в окрестностях Александрии то в одном месте, то в другом. Решительные, дерзкие действия экипажей наносили врагу значительный урон, сеяли панику. В районе населенных пунктов Вербовая Лоза, Лозоватка, Користовка танкисты уничтожали колонны автомобилей, повозки с грузами, нападали на зенитные батареи и артиллерийские позиции, разрушали железнодорожное полотно и мосты, подбили три немецких танка. Враг потерял от ударов с тыла сотни своих солдат и офицеров.

Но каждый километр пути требовал от наших танкистов величайшего мужества, смелости, упорства. Находясь во вражеском тылу, группа почти полностью израсходовала горючее и боеприпасы, и 30 ноября Баранников принял решение пробиваться к своим. К тому времени были потеряны лишь два танка. Вот как это было.

21 ноября, когда танки Баранникова уже оказались отрезанными от своих, при форсировании реки Ингулец в районе села Войновка танк лейтенанта Сергея Владимировича Устинова был подбит. При попытке оказать ему помощь была потеряна и машина командира взвода Ивана Степановича Копцова. Ее экипажу удалось спастись. А экипаж Сергея Устинова остался в танке: немцы окружили машину, и выбраться из нее означало попасть в лапы к врагу. Остаток дня и ночь на 22 ноября отважный экипаж провел в осаде. На предложения «Рус, сдавайсь!» устиновцы отвечали огнем. Под утро кончились боеприпасы, [103] и танк замолчал. Немцы осмелели, вплотную подошли к машине, застучали по броне, вновь предлагая нашим танкистам сдаться. В ответ из верхнего люка вылетела граната. Несколько фашистов рухнули замертво.

О чем думали в эти минуты устиновцы? О родных, товарищах, о тех уголках Родины, где прошло детство? Возможно, Устинов вспомнил о древнем Суздале, где он родился и вырос... Могли думать и думали о многом, только не о сдаче в плен. И еще они думали, очевидно, о том, как подороже отдать свою жизнь.

Над степью взошло солнце. Холодные лучи его осветили реку Ингулец. Немцы предприняли еще одну попытку захватить экипаж Устинова. И в тот момент, когда фашисты снова окружили танк, раздался сильный взрыв. Герои ушли из жизни, оставшись непобежденными...

Приняв решение прорываться, Баранников снова повел свои экипажи через Войновку. И вновь в ее районе был форсирован болотистый Ингулец. Но вскоре наши танкисты натолкнулись на сильную противотанковую оборону врага. Завязался неравный бой.

Баранников и здесь действовал решительно. В шлемофонах раздалась его команда: «Делай, как я!» — и командирский танк устремился на вражеские орудия. От него не отставали и другие машины. Удалось подавить несколько пушек. Но тут открыла сильный фланговый огонь другая противотанковая батарея, не замеченная до этого танкистами. Случилось непоправимое: пять наших боевых машин были подбиты.

В этом трагическом поединке совершил бессмертный подвиг один из танкистов Баранникова — старший сержант Михайлик. С пулеметом, гранатами и пистолетом он выскочил из горящего танка и укрылся в небольшом окопе. Фашисты несколько раз бросались на героя, и каждый раз метким огнем Михайлик отбивал атаки, положив вокруг себя немало врагов. Но вот расстрелян последний пулеметный диск, а немцы все наседают. Осталась единственная [104] граната. Когда гитлеровцы были совсем рядом, Михайлик поднялся из окопа навстречу им и взорвал гранату. Герой погиб, но нашли свою смерть и наседавшие враги...

На немецкий передний край прорвались два танка: Баранникова и Яшина. Здесь танк Баранникова был подбит. Офицеру и его товарищам удалось выскочить из машины, и они стали отбиваться от наседавшего врага. Но силы были слишком неравными. Леонид Баранников, выполнив свой солдатский долг до конца, пал на поле боя смертью героя.

Немало наших товарищей — солдаты, сержанты и офицеры — уходило из жизни совсем молодыми. Многие из них еще не успели посадить дерево, вырастить колос, выточить деталь, положить камень в фундамент нового дома. Но на поле боя во имя светлого будущего, во имя победы они отдавали Отчизне без остатка всего себя, как бы возмещая этим все, что не успели сделать.

Вечная слава им!

В то время как Баранников со своей группой танков громил фашистские тылы, другие подразделения бригады дрались в Александрии, отбивая сильнейшие контратаки врага.

Бои за освобождение города принимали затяжной характер. Командование корпуса решило использовать нашу 116-ю танковую бригаду для нанесения ударов по противнику с фланга. 26 ноября ее подразделения перенацелили для удара по врагу из района Белой Глины.

Утром 28 ноября восемь тяжелых танков противника с мотопехотой атаковали соседнее село Ново-Александровку. Оборонявшиеся там подразделения 214-й стрелковой дивизии не выдержали натиска врага и отошли. Немцы взяли под обстрел и наши танки. Требовалось выбить врага из села. Эту задачу выполнила рота танков 1-го батальона, которую возглавил заместитель командира бригады подполковник Коваль. Атаковав немцев, она уничтожила [105] один их танк, три автомашины и до роты солдат и офицеров. Положение было восстановлено.

В этот же день, выполняя приказ штаба корпуса, бригада выступила по маршруту Белая Глина — Медвежий Яр. Ближайшей задачей танкистов было к исходу дня овладеть населенным пунктом Диковка.

В районе Медвежьего Яра наша разведка обнаружила сильную вражескую противотанковую оборону, где кроме артиллерии были «тигры» и самоходные (штурмовые) орудия «фердинанд».

Чтобы создать возможность наступления на Диковку, полковник Юревич решил одним батальоном дать здесь бой врагу. Тем временем другие танки бригады должны обойти противника и занять Диковку с севера, которая оборонялась незначительными силами немцев.

После довольно мощной артиллерийской подготовки наши танки двинулись в атаку. Их повел командир батальона Брык. Командир танка Т-34 коммунист старшина Петр Переворочаев сумел по лощине подобраться к северо-западной окраине деревни и меткими пушечными выстрелами подбить «тигр». В это время наводчик заметил, как «фердинанд» разворачивается, чтобы открыть огонь по танку, которым командовал комсомолец младший лейтенант Юрий Веденин. «Фердинанд» успел сделать выстрел, но промахнулся. В борт ему два раза подряд выстрелил Переворочаев, и вражеская самоходка загорелась. Веденин повел свой танк на батарею, уничтожил три вражеских орудия. Уверенно вел свою тридцатьчетверку и лейтенант Николай Гуренко. Его машина раздавила несколько орудий и уничтожила танк «пантера».

Уже наступила ночь, когда Брык передал по радио, что заканчивает очищение Медвежьего Яра. Тут же доложил, что Переворочаев подбил «тигра» и «фердинанда».

— Благодарю Переворочаева, — ответил Юревич, — представляю его к ордену Красного Знамени.

Немедля была передана команда Лагутину и Бобровицкому [106] двинуться на Диковку. К 11 часам утра эта задача была ими выполнена, Диковка освобождена. Тут же передали донесение об этом в штаб корпуса.

Вечером, когда наступили долгожданные часы столь желанной передышки, мы разместились в одной довольно обширной хате вместе с танкистами. Солома, наваленная на полу и накрытая плащ-палаткой, казалась пуховой постелью. Однако возбуждение не спадало, никто не спал. Я осведомился, где Бобровицкий.

— Жив-здоров. Ему крепко везет, — ответил мне кто-то.

— Что значит везет?

— То и значит, что с начала войны — в танке. И, смотри, живой. Один раз только ранен.

— Не болтай, везет, везет... — перебил другой. — На войне, брат, везет тому, кто воюет с умом. Тут соображать надо.

— Как это соображать?

— А вот так. Бобровицкий никогда на рожон не лезет. И за другие танки не прячется.

— Верно, — включился в разговор Анатолий Вохмянин. — Возьми хотя бы последний бой. Мы были с ним рядом. Его танк то газанет на всю железку, то вдруг остановится... Выстрел, другой... Опять вперед. А там балочка. Он по ней. Потом наискосок по склону вверх. Как только из балки башня показалась, он дает два-три выстрела и снова вниз. Фашист ударил — промах. А Бобровицкий уже метров за пятьдесят опять из-за укрытия бьет...

Конечно, думалось мне, на войне много случайностей. Роковых, с которыми столкнулся герой нашей бригады Баранников. В его рейде было много непредвиденного. Он пал смертью храбрых, но нанес врагу большие потери. Но верно и то, что Бобровицкий оставался в строю не потому, что ему просто везло. Мастерство, боевой опыт, выдержка, трезвый расчет — все это вместе и было в основе «везения». Каждый бой был для отважного танкиста своеобразным [107] уроком. И этот урок давал что-то новое, заставлял делать для себя определенные выводы, а затем использовать их в новом бою.

Один из таких «уроков» запомнился мне на всю жизнь. Когда подразделения бригады вошли в Диковку, я не смог вовремя навести телефонную связь от штаба бригады к батальонам, так как машина с имуществом где-то застряла. Командир бригады учинил мне жесточайший разнос и предупредил, что отдаст под суд, если такое повторится. Досталось за это и капитану Федорову, хотя его-то вины, казалось, вообще не было. После этого случая мы приняли меры к тому, чтобы связисты с аппаратами и запасом кабеля никогда не отставали от головных подразделений. Для их передвижения использовались все средства, в том числе и танки, на борту которых телефонисты ехали вместе с мотострелками.

Университеты войны проходить нелегко.

Заняв Диковку, бригада приблизилась к железной дороге, связывавшей узловую станцию Знаменка с Александрией, угрожая перерезать ее. Немецкое командование попыталось удержать Знаменку, сохранить пути отхода из города. Оборону этого района держали отборные части врага из 14-й и 11-й танковых дивизий.

Танковые группы противника при поддержке мотопехоты контратаковали бригаду по нескольку раз в день. С 28 ноября по 4 декабря бригаде пришлось отражать на южной окраине Диковки многочисленные атаки. Наши позиции обстреливались из артиллерии и минометов, подверглись бомбежке с воздуха — одновременно налетало до 90 вражеских самолетов. Но танкисты и мотострелки, используя боевой опыт, основательно окопались, укрепили свои рубежи, создали крепкую противовоздушную и противотанковую оборону.

Во все подразделения, правда с опозданием, была проложена проводная связь. Автомобиль с радиостанцией мы вкопали в косогор и замаскировали. Во время обстрела и [108] налета самолетов противника радиостанция была надежно укрыта и не прекращала работу.

Мужественно вели себя связисты-девушки. Я не помню ни одного случая, чтобы кто-нибудь из них пожаловался, на тяжесть службы. В Диковке Маша Горожанкина и Аня Зябрева дежурили на коммутаторе, ходили исправлять повреждения на линии, оказывали первую помощь пострадавшим. Вера Горетова была радистом на артиллерийской батарее. Вместе с орудийными расчетами она нередко попадала в сложные переплеты и не теряла самообладания. Ее радиостанция всегда была на связи. В боях за Диковку Вера погибла.

Находятся люди, которые утверждают, что на войне якобы привыкают к смерти и переживания ослабевают. Я лично не могу с этим согласиться. Каждая смерть у меня и товарищей вызывала острую боль. Особенно гибель девушек, таких, как Вера, отважных патриоток, добровольно взваливших на свои хрупкие плечи страшную ношу войны.

В Диковке погиб и мой ординарец Михаил Чертин, Миша... Очень трудно пережить, а тем более примириться с тем, что человек, к которому ты привык как к родному брату, безгранично преданный тебе, вдруг от шальной пули или осколка гибнет у тебя на глазах. Всего минуту-две назад ты с ним говорил, что-то нам нужно было друг от друга, и вот он уже мертв. Ты больше не увидишь его ясной улыбки, не почувствуешь постоянной готовности выполнить любой твой приказ...

Вечером 4 декабря бригада получила приказ командира корпуса совместно с приданными самоходной артиллерией, мотопехотой, саперами и зенитчиками выйти 5 декабря на рубеж железной дороги Знаменка — Александрия и перерезать ее в районе разъезда Диковка. Комбриг собрал командиров подразделений, поставил перед каждым задачу на предстоящий бой. Георгий Корнеевич Стриленко болел, и вместо него присутствовал я. Как [109] всегда, Юревич обратил особое внимание на необходимость постоянной связи: «Требую, чтобы связь была надежной. Все донесения передавать мне или начальнику штаба немедленно». Командир бригады упрекнул комбатов в том, что они порой забывают вовремя докладывать обстановку — о всех ее изменениях, своем местонахождении, о противнике.

После совещания я передал требования комбрига начальникам связи батальонов. Посоветовал каждому провести инструктаж радистов-пулеметчиков. Дело в том, что некоторые из них в пылу боя забывали о своих обязанностях, не следили за настройкой приемников, не отвечали на вызовы.

— Проверьте исправность танковых радиостанций на командирских машинах. Если требуется — обеспечьте их ремонт или замену, — сказал я офицерам перед тем, как им разойтись.

Вечером и ночью они немало потрудились для выполнения указания комбрига.

Утром 5 декабря стоял легкий морозец, как назло, всходило яркое солнце.

Танкисты снова и снова проверяли свою готовность. Еще на совещании Юревич предупредил командиров, что бой за разъезд будет жарким. Враг стянул сюда много артиллерии. Оборону держат эсэсовцы.

Над нами пронеслись штурмовики Ил-2. Они точно обработали позиции врага у разъезда. Затем открыла интенсивный огонь артиллерия. Взвилась ракета. И тогда разом взревели моторы. Танки с десантом мотострелков на борту пошли вперед. Среди них и машина комбрига Юревича.

Согласованным ударом авиации, артиллерии и танков вражеская оборона была сломлена.

В бою за разъезд левофланговой шла машина командира взвода коммуниста лейтенанта Николая Игонина. В его экипаже были опытные, обстрелянные бойцы — механик-водитель [110] комсомолец старший сержант Андрей Баранов, стрелок-радист Александр Надызов и командир орудия старший сержант Василий Гришков. Из леса по стремительно шедшему танку вдруг ударило вражеское орудие, за ним — другое. Один из вражеских снарядов угодил в башню танка. Игонин и Гришков были убиты. Машина загорелась. Андрею Баранову и Александру Надызову надо покидать ее, но опасно: подстрелят бегущие к танку вражеские автоматчики. Оставаться в горящем танке почти так же опасно — может взорваться. Дым слепил глаза. Все труднее становилось дышать. Баранов нажимает на стартер раз, другой — и мотор заводится. Храбрец направил горящую машину с разбитой башней на врага, смял орудие, из которого были убиты командир и башнер. Укрывшись в безопасном месте, Баранов и Надызов остановили танк. Товарищи вытащили их из машины, оказали первую помощь и отправили в медсанбат. Подлечившись, они вернулись в часть. Николай Игонин и Василий Гришков были посмертно награждены орденом Отечественной войны I степени. Андрей Баранов и Александр Надызов — орденом Славы III степени.

... Когда разъезд был взят, ко мне явились радисты второго батальона Сергей Желнов и его напарник Филипп Махнев. Во время только что закончившегося боя они поддерживали через свою РБМ связь с Лагутиным и ротами. Ребята были страшно взволнованы.

— Что стряслось? — с тревогой спросил я, предчувствуя недобрую весть.

— Погиб Миша Алейников.

Миша Алейников был другом моих связистов, я, как и они, тяжело переживал гибель этого замечательного паренька и его верных товарищей.

— Сначала он доложил, — сообщали радисты, — что видит минометную батарею и танк направляется к ней. Потом мы услышали, что танк разбил два миномета с прислугой. А вскоре Миша сообщил, что машина его подбита [111] и загорелась, но экипаж продолжает выполнять задачу. Хотел что-то еще сказать, но фраза оборвалась на полуслове...

На Диковском разъезде танкисты захватили 8 вражеских зенитных орудий, 18 бронетранспортеров, 1 паровоз, штурмовые орудия, много пленных.

Оставив заслон для прикрытия разъезда со стороны Знаменка — Пантелеевка, бригада продолжала наступление. В тот же день она заняла Старо-Александровку, Ново-Александровку, Троянку и подошла к сильному опорному пункту обороны противника — Машорино.

Между тем немцы перегруппировали силы, создали большое превосходство и с двух направлений атаковали разъезд Диковка. Они сбили наш заслон и снова заняли разъезд.

Бригада оказалась отрезанной от других частей корпуса. Подвоз горючего, боеприпасов нарушен. Командирам батальонов приказано занять круговую оборону. Штаб корпуса одобрил это решение. Трое суток мы оборонялись, отбив три сильных атаки танков и пехоты.

Запомнился и такой эпизод. Связь со штабом корпуса прекратилась. На все наши вызовы штабная радиостанция долго не отвечала. И вдруг дежурный на рации Василий Федоров отчетливо услышал свои позывные:

— «Луна», «Луна», я «Роза». Слышу вас хорошо. Как меня слышите? Прием.

— «Роза». Я «Луна». Слышу вас хорошо. Прием.

— «Луна». Я «Роза». Передавайте вашу радиограмму. Прием.

Василий насторожился. Почерк радиста был вроде бы другим. Странно прозвучала фраза «передавайте вашу радиограмму». Ведь Федоров не просил: «Примите радиограмму». Василий потребовал кодовой фразой пароль. Лжероза не стала дальше вести переговоры.

К таким уловкам противник прибегал не раз. И горе тому, кто в таких случаях проявит беспечность, поддастся [112] на провокацию. Последствия могли быть самыми серьезными.

Аналогичный случай был и до этого. РСБ отстала. Отстали и штабные машины. Мы безуспешно пытались установить связь со своим штабом, штабом корпуса или одной из его частей через переносную рацию РБМ. И вот слышим свои позывные. Мы обрадовались, и дежуривший радист Желнов немедленно ответил. Тут же последовало:

— Говорит Первый. Пригласите к аппарату Юревича.

Желнов вопросительно взглянул на меня и других присутствующих:

— Спроси, — сказал я ему, — а кто это Юревич?

Желнов передал.

— Ты что, своего командира не знаешь?

— Нет, такого не знаю.

В ответ послышалась грубая брань.

Почему же насторожился наш радист? В первой принятой фразе было две ошибки. «Первым» у нас называли командира только при переговорах по внутрибригадной радиосети. Командир корпуса и другие руководители имели другие условные обозначения. Но главная ошибка была в слове «Юревич». Ни один из командиров не мог открытым текстом назвать фамилию комбрига.

Эта затея была предпринята врагом для того, чтобы уточнить принадлежность нашей радиостанции. Если бы наш радист ответил: «Сейчас позову», «Его здесь нет» или произнес другую подобную фразу, враг бы точно узнал, что он говорил с рацией 116-й бригады. А зная примерный радиус действия передатчика, нетрудно определить, где она находится.

В районе Машорино, находясь в окружении и отбивая вражеские атаки, мы узнали радостную весть — 6 декабря Александрия полностью освобождена!

В принятой по радио сводке Совинформбюро говорилось:

«Южнее Кременчуга наши войска, сломив сопротивление [113] противника, овладели городом Александрия и сильно укрепленными опорными пунктами его обороны...» В числе других называлась и Диковка.

Мы были счастливы, что снова боевым почерком 116-й танковой бригады в сводку вписаны дорогие нашему сердцу названия — на этот раз «Александрия» и «Диковка».

7 декабря немцы были выбиты с разъезда. В бригаду доставили горючее, боеприпасы, продовольствие. Подошли и заняли огневые позиции дивизионы орудий и «катюш». Ночью предстояло овладеть Машорином.

Комбриг возложил командование танковыми, мотострелковыми и артиллерийскими подразделениями, наступавшими на Машорино, на капитана Ивана Лагутина. Этот энергичный, волевой командир образцово провел боевые действия.

Ночному наступлению предшествовала тщательная подготовка. Экипажи устранили мелкие неисправности в танках. Командиры танковых рот, взводов и танков вместе с Лагутиным и командиром мотострелкового батальона капитаном Евдокимовым хорошо разведали местность, разработали варианты взаимодействия боевых порядков в бою.

Захваченные пленные подтвердили данные о расположении противника — траншей, дзотов, противотанковых орудий, вражеских самоходок в Машорино.

Во второй половине ночи на 8 декабря наша артиллерия и «катюши» произвели короткий, но мощный удар по Машорино. И тотчас танки с десантом мотострелков на высоких скоростях устремились вперед. Скоро они оказались в селе. Враг, застигнутый врасплох, не способен был оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления. На это и рассчитывал Лагутин, полностью использовав боевые качества танков.

В том бою захватили один вражеский танк, 2 бронемашины, 7 бронетранспортеров, 28 автомобилей, 40 автоприцепов, 70 повозок, 6 радиостанций, телефонные аппараты [114] и катушки кабеля, склад с продовольствием, много пленных. Все это, а особенно телефонное имущество, оказалось весьма кстати. За время боев кабель у нас износился, а частично и утрачен. Не хватало и телефонных аппаратов.

Машорином мы овладели, по существу, без потерь.

По радио услышали приказ Верховного Главнокомандующего, в котором говорилось, что в боях за Александрию отличились, наряду с другими частями, наш 8-й механизированный корпус и 116-я отдельная танковая бригада. «В ознаменование достигнутых успехов соединениям и частям, отличившимся в боях за освобождение города Александрии, присвоить звание Александрийских».

Эта весть молнией разнеслась по всем подразделениям бригады. «Мы — александрийцы!» — слышны были повсюду возгласы. Состоялись митинги, на которых наши воины поклялись оправдать высокое признание их боевых заслуг.

Десятого декабря танки 116-й Александрийской танковой бригады атаковали разъезд Медерово.

При подходе к железной дороге и роще, что в одном километре северо-западнее Медерово, враг встретил наши танки сильным артиллерийским огнем и бомбежкой с самолетов.

Радисты-пулеметчики с командирских машин радировали на командный пункт комбрига:

— Нас атакуют «музыканты». Немецкие «лапотники» и «калоши» лежат за железнодорожным полотном. У нас пока все «коробки» целы... Я «Тула», прием.

Этот переговорный код знали все. Мы понимали, о каких «музыкантах», «лапотниках» и «калошах» радировала «Тула». Подтянутые артиллерия и гвардейские минометы хорошо обработали разъезд. Наши танки и десантники в скоротечном бою на разъезде уничтожили до роты солдат и офицеров противника, три противотанковых орудия, подбили два вражеских танка. [115]

Отсюда в ночь на 11 декабря бригада совершила 35-километровый марш и с боем вошла в Новгородку, а утром 12 декабря начала наступление на Батызман.

Батызман имел для нас важное тактическое значение. Его освобождение резко ухудшало коммуникации противника в районе Кривого Рога. Мы приняли от командира корпуса приказ — на пути к Батызману не ввязываться в мелкие бои с противником, стараться обходить его гарнизоны, а по Батызману нанести внезапный концентрированный удар. Этот приказ был выполнен. Батызман был освобожден через час после начала атаки.

Противник предпринял отчаянные попытки вернуть утраченные позиции. Наша бригада вместе с другими частями корпуса перешла к обороне и держала ее пять дней. Ежедневно враг бросал на наши боевые порядки по 80–100 бомбардировщиков, по два-три раза атаковал большими группами тяжелых танков. Все атаки были отбиты. Немало вражеских самолетов сгорело от ударов летчиков и зенитчиков. Танкисты неизменно оставались на месте.

Зная цену связи, и особенно радио, мы принимали все меры к сохранению имущества, и прежде всего РСБ. Где бы ни было приказано расположиться, тут же принимались за маскировку, оборудование укрытия для автомобиля и щелей для личного состава. Радисты нередко ворчали, так как соорудить укрытия в мерзлом грунте — дело весьма нелегкое. Но требование это неукоснительно соблюдалось и, по существу, спасало и радиостанцию, и людей. Так было и в Батызмане.

Экипаж РСБ, кроме дежурного радиста, сразу же взялся за лопаты. Метрах в ста от домов быстро преодолели мерзлый слой земли и вырыли укрытия, загнали туда машину, натянули над ней полотно, засыпали выброшенную землю снегом, отрыли щели. Сделали все вовремя, так как вскоре начались бомбежки. Но расположение радиостанции могла выдать высокая антенна. И один [116] из пикировщиков, заметив ее, сбросил бомбу. Я в это время находился неподалеку. Признаться, у меня потемнело в глазах. «Погибли», — пронеслось в голове.

Когда налет кончился, я подбежал к рации. Осколком срезало антенну, изрешечен верх кузова, но аппаратура не пострадала. Члены экипажа контужены. Двух человек пришлось отправлять в медсанбат. Оставшиеся плохо слышали и, конечно, работать не могли. Пока у радистов восстановился слух, дежурить пришлось мне и радисту Желнову.

Некоторые из телефонистов были люди пожилые. Но в проворстве они стремились не уступать молодым, во многом служили для них примером. На них, умудренных жизнью, я прежде всего и опирался. Моим помощником был старшина Никулин, родом из Курской области. Годами он намного старше меня. Человек спокойный, рассудительный, заботливый... Любили его все. В Батызмане под огнем загорелась автомашина со снарядами. Несмотря на бомбежку, Никулин бросился гасить пламя. И когда не удалось это сделать, он, рискуя жизнью, начал сбрасывать ящики с горящей машины на землю. Старшина пострадал от ожогов, но снаряды уберег.

17 декабря танки 116-й бригады, находясь в передовом отряде батызманской группировки, начали новое наступление в направлении Ново-Григорьевка, Протопоповка, Шевченково. На стороне противника здесь оказалось явное превосходство в танках, артиллерии и пехоте. Кроме того, он имел сильное прикрытие с воздуха. Несмотря на это, александрийцы выиграли бой и освободили эти населенные пункты. Однако удержать их нам не удалось. Противник стянул и бросил против войск корпуса мобильные силы, которые потеснили наши части и создали угрозу их окружения.

В связи с этим командир корпуса приказал оставить только что занятые населенные пункты, отойти в район Вершина-Каменка и занять там оборону. В ночное время [117] части корпуса под прикрытием танков 116-й бригады, находившейся в арьергарде, благополучно вышли из опасного района. Бригада, отражая многочисленные атаки противника, с честью выполнила поставленную задачу, за что командир корпуса генерал Хасин объявил ее воинам благодарность.

Только мы обосновались в Вершина-Каменке, как поступил приказ: 116-й бригаде передать свои оборонительные позиции другим частям и сосредоточиться в Александрии.

Майор Стриленко тяжело заболел и из бригады выбыл. Обязанности начальника связи приказали исполнять мне, 22-летнему лейтенанту. Впоследствии я был утвержден в этой должности.

Новый, 1944 год мы встретили в Александрии, в городе, который стал нам родным. [118]

«Каким же будет наступивший новый, 1944 год? Принесет ли он окончательную победу?» — спрашивал себя каждый из нас. Наши войска все дальше и дальше продвигались на запад. Думалось, что и полный разгром гитлеровской военной машины не за горами.

В Александрии мы приводили себя в порядок. Получили технику. Пополнились людьми. Снова и снова вставали те же задачи. Надо было, в частности, сдружить бойцов нового пополнения со старичками, передать новичкам боевые традиции бригады и, конечно же, обучать молодежь.

Направляюсь по делам в первый танковый батальон. Начальника связи старшего лейтенанта Александра Дмитриевича Кныша на месте не оказалось. Мне сказали, что комбат беседует с вновь прибывшими, там и начальник. Интерес последнего к специальности прибывших мне понятен.

Это было на окраине города. У машин выстроилась шеренга танкистов. Все хорошо одеты и обуты. На них полушубки, валенки, шапки-ушанки. Перед строем командир первого танкового батальона Ефим Брык, его заместитель по политчасти В. И. Плаксив, командиры рот и другие офицеры. [119]

— Кто из вас впервые на фронте? Шаг вперед! — командует Брык.

Из строя вышла чуть ли не половина. Брык обошел шеренгу. Некоторых спросил, откуда родом, какой специальности. Среди новичков русские и украинцы, белорусы и армяне, грузины и татары.

Затем комбат также не спеша обошел тех, кому уже довелось понюхать пороху.

У коренастого крепыша лейтенанта на лице глубокий шрам и мелкие крапинки от окалины. Через несколько человек от него старшина со следами сильного ожога. Поинтересовавшись, кто и где воевал, Брык подал команду первой шеренге стать обратно в строй. Затем комбат представился сам и представил присутствующих офицеров.

— Отныне вы служите в 1-м танковом батальоне 116-й Александрийской танковой бригады 8-го Александрийского механизированного корпуса. Почетное наименование мы получили за освобождение этого города. Наша бригада имеет славную боевую историю и добрые традиции. Под ее знаменем воюют храбрые, смелые люди.

И Брык рассказал о Бобровицком, Переворочаеве, Баранникове, Устинове и других героях, призвал учиться у них, перенимать их опыт, бить фашистов так же отважно, как они.

— Как мы, фронтовики, понимаем смелость? — продолжал Брык. — Некоторые думают, что храбрые люди не боятся смерти. За годы войны, прямо скажу, я не встречал бойца, которому бы жизнь была безразлична. Быть храбрым — значит уметь держать себя в руках, в сложных переплетах наступать на горло страху и выполнять, обязательно выполнять боевую задачу. Кто не теряется, действует хладнокровно, с трезвым расчетом, тот и врага бьет и больше шансов имеет остаться живым. [120]

Было видно, что и старых, и тем более молодых бойцов волнуют нормы поведения в бою. Каждый внимал комбату не шелохнувшись.

— И еще запомните, — продолжал он. — Бравада безрассудная вовсе не родня храбрости. Служил у нас командир танка. В атаку ходил с открытым люком, возвышаясь над башней. Раз сошло, второй раз тоже. Кое-кто хотел было произвести его в герои. А мы взяли да отчитали его за бессмысленный риск. Не помогло. Некоторые другие оставались на его стороне. И вот новый бой. Опять командир идет с открытым люком, стоя в башне. Шальной осколок и скосил его. Какая польза от такого поведения и от такой смерти? Человек лишился жизни по-глупому. А ведь он мог сделать много хороших дел, стать настоящим героем.

Групповые беседы с новичками дополнялись индивидуальными, которые проводили и офицеры-связисты.

В те дни командиры и политработники окончательно завершили комплектование экипажей. В каждом были бывалые воины, коммунисты. Организовали обмен опытом, в особенности по тактике боя в населенном пункте. Ведь действовать предстояло в густонаселенных районах, где и села и города враг приспосабливал к обороне. И конечно, главное внимание в течение всей передышки — подготовке материальной части и вооружения.

Во всех подразделениях прошли партийные и комсомольские собрания. Подвели итоги минувших боев, разобрали причины понесенных потерь и просто неудачных действий в отдельных подразделениях.

Получили новогодние посылки и письма от рабочих, колхозников.

«Дорогие бойцы и командиры, — писали заводские девушки из Куйбышева. — Просим вас, родные, крепче бейте поганых фашистов и скорей кончайте войну, с победой приезжайте домой. Очень мы по вас истосковались. Обещаем вам, что приложим все силы, чтобы помочь [121] нашей доблестной Красной Армии скорей одержать победу».

Ответ на это письмо связисты писали коллективно. Каждый старался вставить свое словцо. И если оно было к месту, по лицу солдата растекалась широкая, довольная улыбка.

«Дорогие девушки...» — написал Трубников.

— Добавь «славные», подсказал Жуков.

— И конечно, «милые», — послышался голос Гречишникова.

— Решено: «Дорогие, милые и славные девушки!»

— А восклицательный знак поставил? — спрашивает моторист с РСБ Богомазов.

«Можете быть уверены, — говорилось в нашем письме, — что мы не посрамим честь и славу Красной Армии. На боевом счету нашей части сотни истребленных гитлеровцев, десятки выведенных из строя вражеских танков, орудий и много другой боевой техники. Этот счет будет с каждым днем увеличиваться. Берегите вашу любовь для нас.

Мы обязательно приедем с победой!»

Пролетели четыре дня нового года. Полковник Юревич собрал командиров частей и нас, начальников служб, и огласил приказ: бригаде в ночь на 5 января следовать из Александрии в Вершина-Каменку, имея задачу совместно с другими частями 8-го Александрийского механизированного корпуса наступать на Грузкое.

Ничего больше о предстоящих действиях не только младшие офицеры, но, уверен, и командование бригады в тот момент знать не могло. Только позднее стало ясно, что принимаем участие в наступательной операции войск левого крыла 2-го Украинского фронта. Она вошла потом в историю как Кировоградская операция (5–16 января 1944 года).

Ночью ветер усилился. Сугробы снега росли на глазах. Но бригаде не привыкать совершать марши в любых [122] условиях. Трудный переход в район Вершина-Каменки все боевые машины совершили вовремя и без отставания. Как обычно, экипажи проверили после марша материальную часть, осмотрели вооружение, дозаправили баки горючим.

Командиры батальонов, получив боевую задачу, собрали командиров рот и взводов, отдали боевые приказы, уточнили детали предстоящих действий. Собрал и я начальников связи подразделений. Пригласил начальника РСБ Евтушенко и исполняющего обязанности командира взвода связи старшину Никулина. Они доложили, как прошел марш, что успели уже проверить исправность аппаратуры. Приказываю начальникам связи еще раз проверить, все ли радисты знают позывные, основные и запасные волны, на которых будем работать, условные сигналы. Хотя телефонная связь и не разворачивалась, но Никулину было приказано держать телефонистов в готовности.

На войне события назревают быстро. Минуту назад было тихо, лишь откуда-то изредка доносились выстрелы, да время от времени взлетали немецкие осветительные ракеты. Война на нашем участке будто вздремнула перед рассветом. И вдруг тишина взорвана...

5 января 1944 года войска 2-го Украинского фронта перешли в решительное наступление на кировоградском направлении. Сокрушительным ударом они взломали оборону противника на широком фронте и устремились вперед.

Вечером того же дня, выполняя приказ командующего 5-й гвардейской танковой армией, мы снялись с позиций и, совершив марш-маневр, сосредоточились утром 6 января в Казарне. Снегопад продолжался. Видимость плохая. А так как времени выпало совсем мало, машины шли на высоких скоростях. Обстановка требовала от танкистов, особенно от механиков-водителей, напряженного внимания. И они с задачей справились. [123]

Хватили горя с колесным транспортом. Многие машины застряли в заносах, буксовали. Отстали и машины с имуществом связи. Радиостанция же шла вместе с танками. Ее тащили на буксире.

Путь колонне открывали саперы. Во главе с начальником инженерной службы капитаном Пасынковым и командиром саперного взвода лейтенантом Смирновым бойцы проверяли и, если надо, укрепляли мосты, устраивали переходы через балки. Снегопад, затрудняя наше продвижение, был и союзником: избавил от налетов вражеской авиации.

Днем 6 января и в ночь на 7-е бригада, взаимодействуя с другими частями корпуса, вела бои в районе Подмогильна, Осиковата, Ново-Михайловка, Алексеевка, Ново-Николаевка, овладела рядом населенных пунктов. Утром 7 января наши танки вели бой на улицах села Водяное. Захватив его и перестроив боевые порядки, бригада вместе с подвижными отрядами корпуса при поддержке самоходной артиллерии с ходу атаковала село Грузкое.

Помимо танков и мотопехоты здесь противник бросал против нас крупные силы авиации. В течение дня враг произвел на Водяное и Грузкое налетов восемь. Мне не раз приходилось бывать под бомбежками, но эти показались самыми сильными.

В боях за Грузкое нашими подразделениями уничтожено 4 вражеских танка, 4 бронетранспортера, 8 орудий, минометная батарея, 40 автомобилей. Захвачено несколько складов, в том числе артиллерийский склад армейского значения.

Были потери и у нас. В частности, мы лишились штабной радиостанции. Вражеский самолет в Грузком обстрелял ее. Несколько крупнокалиберных пуль попало в передатчик, и он вышел из строя, а дежурный радист комсомолец Михаил Самойлов был убит. Радиосвязь со штабом корпуса и взаимодействующими соединениями [124] нарушилась. «Без связи я слепой, глухой и немой», — вспомнились слова Юревича.

У нас оставалась только переносная рация РБМ. Решили попытаться держать связь с ее помощью. Сергей Желнов настроил приемник на волну и сразу услышал, что нас настойчиво вызывает радиостанция корпуса. Мы ответили. Но мощность передатчика оказалась недостаточной, чтобы перекрыть расстояние. Увеличить дальность действия передатчика можно, лишь усилив антенну. На разбитой РСБ был в запасе медный антенный канатик. Я послал за ним Трубникова, и тот быстро принес его. Устроили направленную антенну, подняв ее на жердях. Попробовали ответить корпусу, но опять его рация нас не слышала. Тогда мы вызвали радиостанцию одной из механизированных бригад, попросили ее передать на корпусную станцию, что мы ее слышим и готовы к приему радиограммы. Наши посредники выполнили эту просьбу.

Корпусные радисты передали депешу, которую старший лейтенант Тельбуков расшифровал и вручил комбригу. Таким способом принято и передано было немало радиограмм. Аккумулятор радиостанции разрядился. Тогда мы сняли аккумулятор с разбитой машины и обеспечили рацию питанием. Так, пока не подошла вторая наша радиостанция РСБ, связь осуществлялась через РБМ с помощью радистов механизированной бригады.

Положение немцев под Кировоградом стало критическим. Командующий 5-й гвардейской армией приказал 8-му мехкорпусу замкнуть кольцо окружения вражеской группировки в Кировограде и прилегающих к нему районах.

7 января 116-я танковая бригада снова совершила марш-маневр и заняла Ново-Павловку. От войск, наносивших удар южнее города, нас отделял небольшой коридор. По этому коридору враг и торопился выбраться из мешка, явно обозначившегося для него. Еще один [125] яростный рывок с нашей стороны, и коридор был перерезан. Танкисты бригады, как и другие части корпуса, соединились с частями южной группы советских войск, завершив окружение вражеской группировки севернее Кировограда.

8 января город Кировоград был освобожден. Остатки трех танковых и одной моторизованной дивизии немцев отказались сложить оружие и продолжали попытки выйти из котла. Наше наступление приобрело такой размах, и мастерство вождения войск поднялось так высоко, что обреченность блокированных вражеских частей не вызывала и малейшего сомнения.

Вместе с другими частями корпуса 116-я танковая бригада вошла в подвижную группу, направленную в глубокий рейд по вражеским тылам, и стала основной ударной силой этой группы. Самая серьезная, наиболее трудная операция, в которой довелось участвовать бригаде, будучи на 2-м Украинском фронте, — этот рейд. Операция непосредственно способствовала разгрому немецких войск, окруженных в районе Кировограда, и развитию успеха войск фронта.

Задача подвижной группы — действовать далеко в отрыве от других частей, бить врага на марше, внезапно появляться и громить на пути немецкие гарнизоны, сеять панику, овладеть поселком Малая Виска (в 70 километрах от фронта) и перерезать там железную дорогу, лишить врага возможности подбрасывать подкрепления, технику, боеприпасы, горючее, продовольствие. Командовать подвижной группой было поручено заместителю командира корпуса полковнику Михаилу Наумовичу Кричману, а ее танковым отрядом — полковнику Евгению Антоновичу Юревичу.

События развивались так быстро, что времени на подготовку почти не было. Командиры в спешном порядке проверили наличие людей и боевую технику. До каждого участника рейда довели боевую задачу. Главные требования [126] — проявлять повышенную бдительность, постоянно помнить о взаимодействии, взаимной информации, соблюдении мер маскировки, скрытности и т. д. Танкисты пополнили машины боеприпасами, залили баки и запасные бачки горючим, получили сухой паек.

Е. А. Юревич вместе с командирами батальонов разработал варианты боевых действий при встречах с противником в населенных пунктах, через которые лежал путь.

Разведке было поручено найти такую брешь в обороне противника, через которую могла бы быстро и незаметно пройти во вражеский тыл вся подвижная группа. Что и говорить, необычайно сложна эта задача, выпавшая разведчикам при непрерывно менявшейся линии фронта. И они справились с ней отменно.

Каждый танковый экипаж и экипаж самоходной артиллерийской установки запомнил, с кем конкретно взаимодействует, а мотострелки — на каком танке им предстоит действовать в качестве десанта. И это очень важно во всей подготовке рейда. На нас, связистов, возложили дополнительную задачу — разрушать и уничтожать вражеские линии связи. Конечно, одни мы делать это при своей малочисленности не могли. Уничтожать средства связи вменялось в обязанность и танкистам и десантникам, и особенно разведке, боевому охранению. С разведчиками шел командир отделения телефонистов старшина Садыхов.

Вечер и ночь на 10 января запомнились лунными и морозными. Ветер лениво мел поземку. Небо вызвездило. В иной обстановке пришел бы на ум Маяковский: «В небе вон луна такая молодая, что ее без спутников и выпускать рискованно». Но до лунных ли мыслей, когда ожидаешь команду; танкисты и десантники в белых халатах толпятся возле машин, вытянувшихся в походную колонну. Танки и САУ выкрашены белой краской.

Я хлопотал возле автомобиля с радиостанцией. Это [127] единственное средство связи подвижной группы с Большой землей. Взяли с собой и переносную рацию Сергея Желнова. Выделили нам танк — охранять и в случае надобности буксировать радиостанцию. Механик-водитель и шофер уточнили детали взаимодействия. Ведь двигаться им по трудным дорогам, а то и по снежной целине!

Я уже писал, что во время марша, дабы не демаскироваться, переговоры по радио сокращают до минимума, а в случае надобности используют только сигналы. Скажем: «Вижу противника» — 555, «Атаковать противника» — 222, «В деревне противника нет» — 333 и т. д. Эти сигналы очень просты и легко запоминаются. Вместе с тем противник их не может разгадать. Подобные цифровые сигналы были разработаны и у нас.

В таком рейде передовые танковые подразделения могли далеко уйти вперед, и тогда радиостанция командирского танка, входившего в сеть, не могла перекрыть расстояние. На этот случай предусмотрено использовать переносную РБМ, как бы промежуточную между танками и командованием группы. Я возлагал большие надежды на Желнова и Башарина, обслуживавших РБМ. Правда, промежуточная рация замедляет радиообмен, но другого выхода здесь не было.

Подана команда выступать. Участники рейда быстро заняли свои места, и колонна тронулась. Впереди — походное охранение, возглавляемое командиром танкового взвода лейтенантом Ильей Яшиным. Этот офицер участвовал в рейде по немецким тылам под Александрией с группой Баранникова и острее, чем кто другой, чувствовал ответственность охранения. Радист на его машине — сержант Евгений Марков. Старшина Иван Краснов, секретарь комсомольской организации мотострелкового батальона, командовал десантниками на броне.

Выдерживая установленные дистанции, за охранением шли остальные подразделения нашей бригады, вслед за ними самоходные артиллерийские установки и другие [128] подразделения 8-го Александрийского механизированного корпуса. Двигались полем, балками, обходя населенные пункты.

Через некоторое время группа, не обнаруживая себя, оказалась в относительно глубоком вражеском тылу. Об этом свидетельствовали показавшиеся силуэты домов Марьяновки. Выслали туда разведку. Она доложила, что движения противника не установлено. На пути к Марьяновке речка Пойма. Отряд обеспечения движения во главе с командиром саперного взвода лейтенантом С. В. Смирновым определил место переправы.

Немцы, остановившиеся в Марьяновке, считали себя в глубоком тылу и никак не могли предполагать, что здесь появятся советские танки. Как потом выяснилось, немецкие часовые вначале приняли нас за своих, ведь за последние дни здесь происходили непрерывные перемещения вражеских войск. Это и позволило танкам батальона капитана Н. С. Проценко беспрепятственно подойти вплотную к Марьяновке и нанести внезапный удар.

Танкисты врезались в автоколонну, вытянувшуюся по улице, и передавили десятки автомобилей, бронетранспортеров, повозок. Полураздетые фашисты выскакивали из домов и, ошеломленные, метались по деревне. Их настигали пули наших автоматчиков. В Марьяновке были ликвидированы склады с военным имуществом, взято много трофеев.

Внезапности, очевидно, способствовало и то, что нам удалось нарушить связь противника. Когда разведка подошла к Марьяновке, старшина Садыхов увидел подвешенную на шестах телефонную линию и перерезал ее. То же сделали с другой линией.

По проводам, тянувшимся вдоль улицы, Садыхов позднее обнаружил узел связи. Возле избы стоял автомобиль с радиостанцией. Несколько разведчиков под командой старшины бросились к рации. Дежурный радист попытался включить передатчик, но был уничтожен [129] автоматной очередью Садыхова. Никто из немецких связистов не улизнул из хаты. За смелые действия во время рейда Садыхова потом наградили орденом Красной Звезды.

О катастрофе гарнизона в Марьяновке немецкое командование вовремя ничего не узнало, а это нам и на руку. Танковый взвод лейтенанта Яшина был немедля выслан в сторону Палиевки — крупного села. Оно примыкало к железнодорожной станции и поселку Малая Виска. Вскоре по пути взвода-разведчика двинулись и остальные силы подвижной группы.

К Палиевке подошли глубокой ночью. Километрах в двух от нее за склоном высоты остановились, С высоты можно было при луне различить и село, и маячившие вдали трубы двух заводов. Прогудел паровоз. Повсюду ни одного огонька. Село казалось вымершим. Но это лишь казалось. Разведчики доложили: в селе много автомобилей. Замечены часовые.

Кричман и Юревич приняли решение атаковать Палиевку и Малую Виску. Две группы, состоявшие из танков с десантом на бортах и самоходных артиллерийских установок, должны были обойти село справа и слева и ударить одновременно по поселку и по селу; третьей группе предстояло обрушиться на гитлеровцев о фронта. Огонь открыть в самый последний момент. Атаковать всем трем группам в одно и то же время, по сигналу, переданному по радио.

И вот две группы двинулись в указанных им направлениях. Скоро по радио принимаем от них сигналы: вышли к назначенному месту. Докладываю Кричману. Он приказывает передать сигнал начала атаки.

Рассредоточившись и выжимая всю скорость, на которую были способны тридцатьчетверки, двинулась к селу и наша группа, наступавшая с фронта. В ее боевых порядках танки Кричмана и Юревича. Их радиостанции поддерживали двустороннюю связь со всеми командирами [130] частей. На одной из боевых машин следовали и мы с помощником начальника штаба бригады капитаном Федоровым.

Выстрелы танковых пушек разорвали ночную тишину, в поселках взметнулись первые всполохи пожаров. Танки с десантом врывались на улицы, давили груженые машины. Горели и взрывались бочки с бензином и ящики с боеприпасами, ухали разрывы гранат, четко трещали автоматы и пулеметы. Застигнутые врасплох вражеские офицеры и солдаты выскакивали из домов и тут же падали, сраженные пулями.

Повторилась та же картина, что и в Марьяновке. Через много лет, вспоминая, как наяву вижу танк старшего лейтенанта Василия Галушко. Невероятный скрежет и лязг. Это под гусеницами тридцатьчетверки оказались автомобили. Рядом давят вражескую технику танки лейтенанта Василия Сычугова, старших лейтенантов Алексея Мокроусова, Николая Бобровицкого и других. Их ведут механики-водители старшие сержанты Иван Воротников, Сергей Пряничников, Михаил Бурчак...

Танковые подразделения подошли к линии железной дороги, подавили зенитную батарею, прикрывавшую станцию.

Пока шел бой в Палиевке и Малой Виске, танкисты под командой Лагутина направились к станции Марьяновка, где стоял бронепоезд. В трех местах они разрушили полотно дороги, перекрыв бронепоезду пути для маневрирования. Скоро удалось ликвидировать и сам бронепоезд.

Пламя от горящих автомашин и строений долго не угасало. Морозный воздух полнился едкими запахами пороховой гари, жженой резины, соломы...

Бой в Палиевке начал затихать, а в Малой Виске еще продолжался. Немцы вели беспорядочную стрельбу из минометов и пулеметов. Кое-где, засев в домах, отбивались [131] автоматным огнем и гранатами. Сопротивление, однако, длилось недолго.

Стало известно: в нескольких километрах от Малой Виски — крупный вражеский аэродром. Кричман отрядил туда группу танков с десантом.

Командовать поручено Николаю Самойловичу Проценко. Когда-то этот человек был сугубо гражданским. Работал в отделе технического контроля на заводе и об офицерской карьере нимало не помышлял. Война распорядилась им по-своему, как и многими другими. В 1942 году Проценко успешно окончил танковое училище. В первом бою командовал танком. В нашу бригаду лейтенант Проценко прибыл уже командиром взвода. Отличился в последующих боях, вырос как командир. Трезвый расчет, оправданный риск были характерны для Проценко.

— Аэродром охраняется зенитной артиллерией. Надо так подойти, — приказал Кричман капитану Проценко, — чтобы не подставить танки под огонь зениток, они наверняка подготовлены и для стрельбы по наземным целям.

Работница сахарного завода Евдокия Кальноока вызвалась показать танкистам путь к аэродрому. Пользуясь ее сведениями, наши боевые машины сумели подойти к аэродрому скрытно по балкам и оврагам. На больших скоростях танки начали таранить «юнкерсы» и «мессершмитты».

Об этом сам Проценко рассказывал потом:

— С ходу уничтожили с десяток самолетов, а из пулеметов положили немало прислуги. Но и немцы по соседству с аэродромом не сидели сложа руки. Направили на помощь своим тяжелый танк и два бронетранспортера с пехотой. Конечно, это не могло серьезно помешать нам. Имея превосходство, мы разделались с ними и еще десятки самолетов растоптали. Когда покидали аэродром, сзади был красивый фейерверк! Горели самолеты, бензоцистерны, рвались склады с бомбами. [132]

— А что же немецкие зенитки?

— Подсобил старший лейтенант Галушко со своими танками, — отвечал Проценко. — Как он со своими хлопцами подобрался к ним — не знаю, но только от батареи одно воспоминание осталось. И с другой батареей он же справился. И «мессершмиттов» танки его тоже давили. Одним словом, постарались!

Проценко, рассказал о действиях танкистов спокойно, как об обычном деле, но то был один из подвигов, совершенных ими в тылу врага. Нанеся большой урон врагу, мы потеряли на аэродроме два танка. Тяжело ранило героя этого боя — командира танковой роты старшего лейтенанта Василия Галушко. Вместе с экипажем одной из машин погибла и наша отважная проводница Евдокия Кальноока. В то раннее зимнее утро выпали испытания на долю многих бойцов, сержантов и офицеров.

Как только Палиевка и Малая Виска были заняты и железная дорога перерезана, Кричман и Юревич приказали командирам частей активно вести разведку, выставить дозоры, устроить на танкодоступных направлениях засады из танков и самоходных артиллерийских установок, а также принять все другие меры для отражения возможного нападения противника.

На разведку в район Екатериновки отправилось несколько танков 2-го батальона бригады. Им предстояло прощупать силы противника, подорвать полотно железной дороги и тем парализовать действия еще одного вражеского бронепоезда. В командирском танке стрелком-радистом шел Кувай Магжанов.

Танкисты этой группы разрушили железнодорожное полотно в трех местах.

— Танки расставили промеж хат, — рассказывал мне Кувай, — готовы в случае чего прикрыть своих подрывников. А когда те дело сделали, мы двинулись дальше. Вдруг видим, из балки выползает колонна немецкой пехоты. «А ну-ка скажем им гутен морген!» — крикнул [133] командир. Так ударили, что десятка три их уже больше «морген» не увидят...

Два других разведывательных танка в соседней деревне тоже «поздоровались» с врагом. Брезжил рассвет. Деревня еще не проснулась. Офицер Иванов постучал в окно крайней хаты. Появился старик. Глазам не поверил, увидев советских танкистов.

— Отец, есть в деревне немцы?

— Е, сынку.

— А много их?

— Да ни, — с радостью отвечал старик, — туточки у нас ни немцы, а якись черны черти, есовцы, будь воны неладны.

Действительно, в деревне оказались эсэсовцы. 35 отъявленных нацистов были истреблены.

В поле зрения офицера связи, конечно, могли не оказаться многие боевые эпизоды. И пусть читатель не посетует на некоторую разрозненность моих впечатлений о том же рейде. Но не сказать по этой причине о том, что знаешь, все равно что не ответить на позывные боевых друзей, наказавших вспомнить о них, — на позывные их сердец.

Мне запомнились замечательные солдаты — автоматчики 1-го мотострелкового батальона 67-й механизированной бригады, они взаимодействовали в рейде с нашей бригадой. Батальоном автоматчиков командовал капитан Владимир Гаврилович Ильченко.

Дерзкие, инициативные и решительные, автоматчики появлялись оттуда, откуда противник их не ждал. Расскажу об одном из них — Иване Зыбине.

18-летний Иван Зыбин пришел в армию в 1943 году. Робкий, застенчивый. Но Зыбин распрощался с робостью очень быстро. Автомат стал в его руках надежным другом. «Карманную артиллерию» освоил. Ползать по-пластунски, перебегать от укрытия к укрытию, стреляя на ходу, маскироваться, видеть поле боя — всему научился. [134]

Когда наши танки с десантом на броне оказались в заводской части поселка Малая Виска, Иван Зыбин со своими товарищами первым ворвался в помещение заводской охраны. Расправившись с четырьмя фашистами, он заметил, как два вражеских офицера бросились к легковой машине, пытаясь удрать. В машину полетела граната и вслед туда же автоматная очередь. Офицеры замертво рухнули возле подбитого автомобиля.

...Капитан Ильченко приказал группе автоматчиков двинуться к станции, где разгорелся бой. Под сильным огнем противника одному нашему подразделению пришлось залечь. Но вдруг в помещении, откуда фашисты вели наиболее интенсивную стрельбу, раздался взрыв. Это опять сработал Иван Зыбин. Вслед за разрывом брошенной им гранаты он ворвался в это помещение и сразил уцелевших немцев из автомата. Среди убитых одиннадцати фашистов один был в чине майора. Корил себя потом Зыбин, что такую важную птицу не сумел взять живым.

...На железнодорожном пути стоял готовый к отправке эшелон — автомобили на платформах, цистерны с горючим, разные грузы. Немцы уже подавали к составу паровоз. Иван Зыбии бежит к эшелону. Лавируя между вагонами, он расстреливает в упор шесть фашистов и двумя гранатами повреждает полотно железной дороги. Эшелон, конечно, не отошел.

Молва о каком-то неуязвимом автоматчике, творящем чудеса, смело вступающем в бой против десятка вражеских солдат и побеждающем, передавалась во время рейда из уст в уста. Много рассказывалось и такого, во что не всегда верилось. И все, кто не знал Ивана, полагали, что это богатырь, косая сажень в плечах. Но за всеми рассказами стоял совсем не богатырь ростом, а волевой и умелый, бойкий 18-летний русский паренек.

Когда Президиум Верховного Совета СССР присвоил Ивану Федоровичу Зыбину звание Героя Советского [135] Союза, у всех на душе была радость. У меня сохранилась газета «На штурм» от 20 марта 1944 года, в которой опубликовано письмо командования корпуса матери Героя:

«Многоуважаемая Фекла Александровна! Командование воинской части, где служит Ваш сын Иван Федорович, приносит Вам свои поздравления с присвоением ему звания Героя Советского Союза.

Наш народ с радостью встречает каждый день славных побед Красной Армии на фронтах Отечественной войны. Миллионы сынов нашей Родины во имя счастья своих отцов, матерей, жен, сестер показывают образцы беспримерного героизма, мужества и отваги, приближая час окончательной победы над врагом.

Вы, Фекла Александровна, можете по праву гордиться своим сыном, который боевыми подвигами прославил не только себя, советское оружие, Родину, но и свою мать, вскормившую, взрастившую я воспитавшую его. Родина никогда не забудет подвигов Вашего сына. Она высоко оценила его мужество и героизм, наградив его орденом Ленина и Золотой Звездой Героя.

Мы, боевые друзья Вашего сына, искренне разделяем с Вами эту радость. Ваш сын снискал любовь и уважение всего личного состава части. И мы Вам от души благодарны, что воспитали такого прекрасного сына, который служит прекрасным примером для нас всех.

Желаем Вам, Фекла Александровна, доброго здоровья, долгих лет жизни и скорейшей встречи с Вашим всеми любимым сыном Иваном!»

Да, многое успели сделать наши воины только за одну ночь рейда. Противник потерял убитыми сотни солдат и офицеров и одного генерала. Немцы лишились машин с военными грузами, сахарного и спиртоводочного заводов, работавших на них, железнодорожной станции с эшелоном, складов боеприпасов и военного имущества. Полностью вышел из строя аэродром, уничтожены базировавшиеся [136] на нем самолеты. Перерезаны вражеские коммуникации. О результатах боя в районе Палиевки и Малой Виски было доложено штабу корпуса по радио.

Позже, вернувшись к своим, участники рейда прочли в сообщении Совинформбюро за 13 января, что в одном районе западнее Кировограда «советский моторизованный отряд прорвался во вражеский тыл. Стремительно продвигаясь вперед, наши бойцы на одном из аэродромов сожгли 40 немецких самолетов. Действуя по тылам, этот же отряд разгромил штаб крупного соединения противника». Это сообщалось о нас. Добавлю, что штаб вражеского соединения, разгромленный нами, был штабом 47-го армейского корпуса немцев, который перед тем за короткое время менял свое месторасположение семь раз. Из Малой Виски он пытался наладить переброску подкрепления к Кировограду для деблокировки окруженных там войск. Штаб был разгромлен почти одновременно с теми, кого пытался безуспешно выручить.

* * *

...После бессонной ночи, семидесятикилометрового перехода и жарких схваток с врагом бойцы страшно устали, но отдохнуть им так и не пришлось. На рассвете в небе послышался далекий монотонный гул моторов. Он быстро приближался. Вскоре фашистские стервятники начали бомбить наши позиции. Не успел умолкнуть грохот первых разрывов бомб, как появилась вторая группа самолетов. За ней третья... Вражеские летчики бомбили с малых высот. А мы не могли ничего с ними сделать, так как зенитная защита у нас практически отсутствовала.

С тоской поглядывали мы на небо, не теряя надежды увидеть свои самолеты. Но они не показывались. Может быть, имел место какой-то просчет старших начальников или просто сложились непредвиденные обстоятельства, сказать теперь вовсе трудно. Но было нам не сладко. Над землей, дрожавшей от разрывов, стоял несмолкаемый гул. Свист осколков. Бомбы разметывали уцелевшие [137] строения, корежили оставленную врагом технику. Начались пожары.

Надо же было случиться и такому, что одна из вражеских бомб попала в автомашину с радиостанцией. Мы лишились единственного средства, связывавшего нас со своими за линией фронта. Когда я доложил об этом Юревичу, он рассердился и даже обругал меня.

— Что хочешь делай, а связь чтоб была. Ясно?

— Ясно, — ответил я. И вышел. Хотя, честно говоря, мне в ту пору ничего не было ясно. Ни того, почему я виновен в гибели РСБ. Ни того, почему не взяли радиостанции другие части. Ни того, как я смогу наладить связь... Конечно, идти в такой рейд без дублирующей рации было грубейшей ошибкой.

Позвал Башарина с РБМ. Долго колдовали с антенной. Поднимали ее то так, то этак. Отлично слышали, как все время вызывает нас радиостанция корпуса. Но наши ответы до нее не доходят. Передатчик РБМ маломощен для такого расстояния. И если в Грузком мы сумели как-то выйти из положения, то теперь не те условия.

А что, если попробовать трофейные рации? Среди них была и достаточно мощная. Собрал всех радистов, бывших под рукой, но «консилиум» никаких результатов не дал. Вражескую станцию этого типа мы видели впервые, хотя по долгу службы надо было знать и технику врага. Кроме того, трофейная работала на других частотах, чем наши РСБ.

С тяжелым сердцем пошел я к комбригу.

— Ну как?

— Плохо, — ответил я.

Юревич пристально смотрел на меня.

— Ну, что, лейтенант, делать будем?

— Я, товарищ полковник, честно докладываю. Не нахожу выхода. Мы допустили непростительную оплошность. В такой рейд надо было взять не одну РСБ. [138]

— Я и без тебя это знаю. В следующий раз будем умнее.

Разговор ложился камнем на душу. Потерять связь в создавшихся условиях — одна горечь. Казалось, мы уже перепробовали все известные нам средства и методы. Но Юревич отпустил, меня со словами:

— Иди, лейтенант, думай, что можно сделать.

Никто на меня не возлагал обязанностей начальника связи группы. Но в ней я оказался единственным офицером-связистом, и вся ответственность за связь, само собой, легла на меня. Все радиосредства, которыми располагала бригада, мы взяли с собой в рейд. Но почему я не поинтересовался, взяли ли рации другие части? Откровенно говоря, мне и в голову не могло прийти, что свои рации они оставят за линией фронта. Серьезный промах допустил начальник связи корпуса. За это люди, попавшие в сложные условия, могут поплатиться, да еще как...

Между тем враг непрерывно атаковал наши позиции. В атаках участвовали танки, пехота, артиллерия, их поддерживала авиация. Мы несли невосполнимые потери. Погибли хорошие, смелые люди — лейтенант Петр Стомин и Денис Есиповец, старший сержант Алексей Зотов, сержант Евгений Марков и многие другие. Немало потеряно и боевой техники. Но стойкость наших воинов, контрудары были настолько эффективны, что ни на одном из участков врагу не удалось потеснить группу.

Так, в боях, под неистовыми бомбежками прошел день. Хотя он в январе и короток, но показался тогда длинным. Вечером вражеские атаки прекратились. Мы же продолжали быть начеку. Командование приказало уточнить потери, приняло решение под покровом ночи частично перегруппировать силы.

Часов в 11 вечера низко над Паляевкой и Малой Виской пролетел самолет. По звуку мотора определили, что это наш По-2. Самолет развернулся и при новом заходе дал сигнальную ракету. Свой... Мы ответили. Уму непостижимо, [139] как наш летчик сумел посадить самолет без ориентиров, лишь при лунном освещении. Видимо, за штурвалом был храбрый человек и мастер своего дело. Прилетевший с ним офицер связи привез приказ командира корпуса отойти в Марьяновку и двигаться дальше к своим.

Бригада, как и другие части, в боях за Палиевку и Малую Виску понесла тяжелые потери. Часть машин была выведена из строя. В танках осталось по 30–40 килограммов горючего и по четверти комплекта боеприпасов. Из подбитых машин взяли остатки горючего, патроны и снаряды. Пригодилось и трофейное оружие, и боеприпасы.

Перед рассветом колонна танков я самоходных установок группы направилась к Марьяновке. В Палиевке и Малой Виске оставалось прикрытие, которое снималось после того, как уйдут основные силы. Мотострелки и танкисты, оставшиеся без машин, двигались в колонне на трофейных грузовых автомобилях.

В Марьяновке сразу же подумали об обороне. Подвижная группа в тылу врага была большой занозой, и он возобновил свои атаки. Завязались упорные бои. За день бригада отбила девять яростных атак танков и мотопехоты. Над селом стоял несмолкаемый гул. Бомбежки следовали одна за другой. Поддерживающей и противотанковой артиллерии, по сути дела, уже не было. Подразделения 116-й принимали на себя самые сильные удары противника, и потери становились все более чувствительными.

Вечером полковник Кричман решил направить командованию донесение о проведенных боях, положении группы, о маршрутах выхода к своим. Доставить его поручили помощнику начальника штаба бригады коммунисту капитану Владимиру Тимофеевичу Федорову. Танком, на котором следовал Федоров, командовал младший лейтенант Амиргалы Дусенбаев. Командир башни — сержант [140] Митрофан Гуркалов. Вел машину механик-водитель старший сержант Петр Баранов. Экипаж слаженный, умелый.

Уже за линией фронта, когда поручение было выполнено, капитан Федоров сообщил нам некоторые подробности о действиях экипажа.

Танк Дусенбаева, умело используя складки местности, на высокой скорости проскочил через вражеские позиции. Но в нескольких километрах от Марьяновки его засекли два «Юнкерса-88». Со второго захода фашистский стервятникам все-таки удалось поразить танк: один снаряд повредил систему охлаждения, а другой, пробив верхний люк башни, тяжело ранил лейтенанта Дусенбаева. Но двигатель работал, и танкисты успели укрыться в небольшом лесу. Здесь оказали первую помощь Дусенбаеву. Механик-водитель кое-как залатал повреждения в системе водяного охлаждения и, опробовав двигатель, доложил: «Все в порядке. Можем двигаться».

С наступлением темноты тронулись дальше. Командовал экипажем теперь уже капитан Федоров.

Вскоре нагнали идущие впереди вражеские автомашины. Баранов прибавил газ, и его танк врезался в колонну. Оба пулемета в упор били по соскакивавшим с машин вражеским солдатам. За кормой остались покалеченные грузовики да трупы гитлеровцев.

В одном месте дорога была настолько узкой и с такими крутыми обочинами, что свернуть с нее не было возможности. А впереди тем же курсом двигались два вражеских самоходных орудия. Петр Баранов пристроился к ним в хвост. В темноте фашисты приняли танк за свой. Скоро дорога стала шире. Наши танкисты чуть приотстали, и, заметив, что вражеские машины свернули, Баранов прибавил скорость и повел машину по намеченному маршруту.

В низине показались дома Матусовки. Немцев, к счастью, в селе не оказалось. А хозяйка одинокой хатки на [141] окраине немолодая украинка Марфа Погида согласилась показать брод через реку Больная Высь. Когда под гусеницами разломался лед и наш «корабль» благополучно переправился на другую сторону, Погида осенила его крестным знамением и долго стояла и смотрела вслед танкистам.

«После войны, — рассказывал В. Т. Федоров, — мы разыскали бабушку Марфу, передали ей благодарственное письмо. В 1965 году 83-летней патриотке был вручен нагрудный знак «Почетный ветеран 8 МАК», и М. Погида прислала нам теплое материнское письмо».

После 13-часового рейда по тылам противника Федоров доложил начальнику штаба корпуса генералу А. И. Белогорскому о положении и состоянии рейдовой группы и обо всем виденном на пути. Генерал внимательно выслушал его, поздравил с благополучным возвращением и сказал, что в эту ночь в Малую Виску был направлен самолет с пилотом И. М. Пацула, который благополучно приземлился и передал приказ командира корпуса. Затем Белогорский вызвал офицера и приказал оформить на весь экипаж наградные документы за выполнение труднейшей задачи командования.

Раненого Дусенбаева, не приходившего в сознание, передали в медсанбат и стали с нетерпением ожидать возвращения группы из рейда...

Но вернемся снова к событиям, связанным с Марьяновкой и происходившим в то время, когда отправили Федорова с донесением. Бой в ней не затихал. Ночью немцы предприняли очередную попытку уничтожить окруженные части. Но и эта попытка не удалась.

Кричман и Юревич произвели некоторую перегруппировку сил и огневых средств. Оставшиеся танки и самоходки были закопаны в землю и тщательно замаскированы. Впервые, пожалуй, удалось принять пищу. Бойцы спали по очереди, готовые вскочить для отражения очередной атаки. [142]

С утра 12 января возобновились налеты вражеской авиации. Правда, теперь ее летчики не могли действовать нахально, как накануне: над Марьяновкой не раз появлялись советские истребители, отгонявшие гитлеровцев. Наземные же атаки не прекращались. Донимали нас и «тигры», и «фердинанды». Несколько штук их навсегда застыло в окрестностях Марьяновки, но и нам они нанесли ощутимый урон.

Во второй половине дня атаки и огневые налеты противника стали гораздо слабее. Видимо, немцам туго, не до нас. Войска фронта наносили им сокрушительные удары. Тем не менее положение и нашей группы к исходу дня стало весьма серьезным.

Кончались боеприпасы. Многие участники рейда погибли или были тяжело ранены. До последней возможности бился с врагом командир противотанковой батареи капитан Авраменко. Когда геройски пал расчет орудия, он сам встал у пушки и за наводчика, и за заряжающего. Лишь прямое попадание бомбы заставило орудие замолчать. Погиб и Николай Ефремович Авраменко.

Как и другие девушки, наши телефонистки Маша Горожанкина, Аня Зябрева самоотверженно помогали в Марьяновке медикам. Под бомбежкой и артиллерийским огнем они перевязывали раненых и заносили их в укрытия. Когда Маша оказывала помощь раненому, осколок разорвавшегося снаряда оборвал ее жизнь...

В обусловленное штабом корпуса время наша подвижная группа должна была начать движение.

Командование приказало к 19 часам 12 января сосредоточиться всем в совхозе Марьяновском. Решено возвращаться двумя группами: танки прорываются по переправе Марьяновка — совхоз Петровский и выходят на Андреевку. Пешая часть следует по маршруту совхоз Марьяновский — южная окраина Марьяновки — совхоз Петровский — Андреевка. В Андреевке обе группы соединяются и выходят в Екатериновку. [143]

На броне танков много тяжелораненых. Среди них Петр Семенович Посвятенко. Это он вел танк Ильи Яшина по немецким тылам под Александрией. Затем участвовал во многих других боях. Отличился и в этом рейде: его танк шел один из Малой Виски в Марьяновку. Уже было светло, когда в голой степи на него напал итальянский самолет «капрони». Следовали атака за атакой, но благодаря умелому маневрированию и хладнокровию механика-водителя танк долго оставался невредимым. Но вот фашистский стервятник с небольшой высоты поджег машину. Посвятенко не оставил ее и продолжал бороться, пока новый снаряд не пробил верхнюю броню и тяжело ранил его самого. Яшин и его товарищи с трудом доставили Посвятенко в Марьяновку, где ему была оказана помощь.

Я иду с пешей группой. В стороне от того места, где должны прорываться танки, вдруг началась стрельба. Это демонстрация, предпринятая с целью ввести в заблуждение врага. Пока противник разбирался, что к чему, наши танки по переправе двинулись на прорыв.

Наша пешая группа в это время скрытно по кустарнику направлялась вдоль речки Пойма. Впереди пробиралась разведка. Потом мы свернули в какой-то овраг, из него в другой. Многие из нас без шинелей, в одних телогрейках. Несмотря на глубокий снег и страшную усталость, двигались довольно быстро. По всему было видно, что это не марш обреченных. Шли воины, готовые в любую минуту дать последний, решительный бой!

Рано утром 13 января мы вышли к своим. Помнится, подошли к крайнему дому какого-то села. В садочке увидели пушки. Кто-то из нас воскликнул: «Хлопцы! Никак наши сорокапятки?» — и направился к ним. И тут из-за угла дома раздался хриплый голос: «Эй, эй! Туды твою... куда лезешь? Не трожь орудию!»

«Образность» выражений окончательно убедила нас в том, что здесь свои, и взрыв хохота потряс окрестности. Это была разрядка нервного напряжения. [144]

За весь период действий 116-й Александрийской танковой бригады в составе 8-го мехкорпуса на 2-м Украинском фронте рейд был самой крупной операцией. Выполнили ли танкисты, мотострелки, артиллеристы, все воины свои задачи? Да, выполнили с честью, несмотря на понесенные потери. Высокая подвижность, хорошая обученность танковых экипажей, строжайшая дисциплинированность, железная стойкость — вот что позволило перенести труднейшее боевое испытание.

Многие участники рейда были награждены орденами и медалями. Среди награжденных орденом Отечественной войны I степени: заместитель начальника штаба бригады майор Павел Григорьевич Ходько, механики-водители Иван Воротников, Иван Смирнов, Петр Мохов; II степени — механики-водители Сергей Пряничников, Иван Покидышев и многие другие. Старший лейтенант Арсений Давыдок удостоен ордена Красной Звезды. За каждой наградой — геройский подвиг.

С благодарностью танкисты вспоминали сержанта Михаила Емельяновича Дядю — санинструктора батальона. Еще в боях за Александрию он вытащил из горящих танков два экипажа, за что был награжден орденом Красной Звезды; за отличие в рейде удостоен ордена Славы III степени. 22 танкиста обязаны Дяде своей жизнью. Такое не забывается вовек. [145]

Войска 1-го и 2-го Украинских фронтов начали боевые действия по окружению и уничтожению группировки врага в районе Корсунь-Шевченковского. 2-й Украинский фронт перешел в наступление 24 января, 1-й — 26 января. В Корсунь-Шевченковской операции участвовали и части 8-го Александрийского механизированного корпуса. С 28 января танки нашей 116-й бригады снова в боях. По приказу командующего 5-й гвардейской армией генерал-полковника А. С. Жадова они поддерживали наступательные действия 13-й и 95-й гвардейских стрелковых дивизий.

Противник создал в районе Корсунь-Шевченковского прочную оборону. Этому способствовала и местность: многочисленные ручьи, речушки, балки, овраги с крутыми берегами. К обороне были приспособлены все населенные пункты. Имевшиеся высоты обеспечивали хорошие условия наблюдения.

А тут, как назло, наступила оттепель. Танкистам и мотострелкам пришлось двигаться по плохим дорогам. Подвоз горючего, боеприпасов, продовольствия стал весьма трудным. Несмотря на трудности, боевой дух наступающих все возрастал. Не дать ни одному фашистскому вояке выбраться из кольца — этим стремлением проникся каждый воин. [146]

На пути бригады цепь высот, курганов, за которыми через несколько дней утвердится прозвище «Чертовы горки». Здесь враг особенно упорствовал, сосредоточив крупные силы. Артиллерия 32-го гвардейского корпуса и нашего 8-го механизированного произвела по ним короткий, но довольно мощный огневой налет. По фашистским позициям сокрушительно ударили и гвардейские минометы — «катюши». Не успели отгреметь последние залпы, как танки 116-й Александрийской с десантом на броне двинулись в атаку.

Генерал-полковник А. С. Жадов, наблюдавший за атаками александрийцев, вечером объявил благодарность танковым экипажам, штурмовавшим высоты.

В командирском танке капитана Проценко испортилась рация. Радиотехника не оказалось. Я поручил устранить неисправность старшему сержанту Ивану Костоглоду. Ему предстояло пройти километра четыре, перебраться по мосту на другой берег небольшой реки. Напрямик же расстояние около километра. Но лед ненадежен. Время не терпит, рассудил Иван, и рискнул двинуться напрямик. Добрался до середины реки, лед не выдержал, и Костоглод оказался в воде. Иван выбрался на противоположный берег и, коченея от холода, стремглав побежал туда, где его ждали. Вскоре дежуривший связист доложил о восстановлении связи.

Танкисты вместе с гвардейцами-пехотинцами, ведя непрерывные бои, изматывали врага, не позволяя ему провести ни одного маневра. Здесь, на «Чертовых горках», враг за пять дней потерял 4 тайка «пантера», 2 штурмовых орудия, 16 пулеметов, 230 солдат и офицеров.

В первых числах февраля бригада, взаимодействуя со стрелковыми и кавалерийскими частями, громила окруженного врага севернее района Звенигородка, Шпола. Танковые подразделения непрерывно перемещались, чаще всего в ночное время, лишая противника возможности найти брешь и вырваться из котла. [147]

В 1-м батальоне бригады одной из танковых рот командовал лейтенант Петр Солохин. Смелый, решительный, он подавал пример своим экипажам. Вспоминаю, как в одном из боев стрелковое подразделение, с которым взаимодействовали танки, овладело населенным пунктом. Левее его виднелась другая деревушка, где засел противник, угрожая нашему левому флангу. Танкистам и стрелкам поставили задачу выбить оттуда фашистов. Ночью танки вышли на исходные позиции. Командир стрелковой роты вместе с Петром Солохиным заблаговременно позаботились о разведке огневых точек врага, на местности определили направление атаки, установили сигналы для взаимодействия и целеуказания.

Наступление началось с артиллерийской подготовки. Вслед за ней двинулись танки Солохина, а за ними пехотинцы. Фашисты открыли огонь из минометов и пулеметов. Засев в домах, на чердаках, вражеские автоматчики пытались отсечь нашу пехоту от танков, но сделать этого им не удалось. Солохин по радио приказывал танкам, когда надо, замедлить ход, чтобы стрелки могли укрыться за их броней. Танкисты вели меткий огонь из пушек и пулеметов, прокладывая путь себе и стрелкам. Фашисты не выдержали натиска и отошли.

Через полтора километра от этой деревушки проходил следующий рубеж обороны врага с траншеями и огневыми точками. И опять противник владел высотами, с которых хорошо просматривалась и простреливалась лежащая впереди местность.

Наша пехота под сильным огнем залегла и стала окапываться в снегу. Танки лейтенанта Солохина при поддержке артиллерии увеличивают скорость и, маневрируя, с ходу врываются в расположение противника. Они утюжат вражеские окопы, давят пулеметные точки. Механик-водитель старший сержант Иван Покидышев разрушил хату, и под ее обломками оказались два пулемета и гитлеровцы, ведшие огонь с чердака. Но мотопехота так и не [148] последовала за танками. Она была отсечена от них непрерывным огнем. Тогда командир батальона майор Брык приказал старшему сержанту Василию Алимову подать свой бронетранспортер залегшей пехоте. Механик-водитель этого бронетранспортера сержант Павел Румянцев, выполняя приказ Алимова, проскочил простреливаемый участок и стал за небольшим пригорком. Сюда то по-пластунски, то короткими перебежками устремились мотострелки. Во главе их офицер Украинский, вернувшийся из госпиталя незадолго перед этими боями. Бойцы быстро взобрались на бронетранспортер, и Румянцев доставил их к танкистам.

Надо заметить, в то время бронетранспортеры редко использовались для такой переброски пехоты. Мотострелки, автоматчики больше действовали десантом на танках. И если обстановка вынуждала их залечь, то танки обычно возвращались за ними. Так упускалось время. Успех танков, если и намечался, то, не поддержанный вовремя пехотой, не получал должного развития. В том же бою удачно был использован бронетранспортер. Танкисты вместе с пехотинцами успешно продолжили наступление.

Недалеко от населенного пункта Ольховец вьется речушка с причудливыми извилистыми берегами, носящая название Гнилой Тикич. Течет она по низинам и балкам. Ее топкие берега не замерзают и зимой. Сюда-то и загнали гитлеровцев наши танкисты. Пытаясь скрыться в камышах, заваленных снегом, фашисты попадали в топь. Мы давали солдатам и офицерам врага «благополучно» уходить из-под наших ударов в сторону Гнилого Тикича.

— Тикайте себе на здоровье. Гнилой Тикич любит тех, кто тикает к нему, — говаривали наши хлопцы. Ни в какую другую сторону, кроме речки, бойцы не пропускали врага.

Целые роты фашистов, прижатые огнем из всех видов оружия, бросались в камыши. Через некоторое время оттуда [149] раздавались дикие вопли. Но спасения не было. Гнилой Тикич стал могилой для нескольких сот вражеских солдат и офицеров.

Я пишу о том, что видели наши танкисты. Картина окружения и уничтожения вражеских войск в Корсунь-Шевченковской операции была куда более внушительной.

В начале апреля части 8-го мехкорпуса были выведены из боев. Подразделения нашей танковой бригады расположились в селе Лелековка, что в двух или трех километрах западнее Кировограда. Здесь почти все лето мы были заняты боевой и политической подготовкой.

В августе делегация танкистов и мотострелков выезжала в Александрию. Здесь трудящиеся открыли памятник героям, павшим в боях за освобождение города. В торжественной церемонии открытия приняли участие командиры танковых батальонов Ефим Брык, Иван Лагутин, Николай Проценко, командир мотострелкового батальона Александр Евдокимов, командиры танковых рот Николай Бобровицкий, Иван Лепешкин, Василий Галушко, Александр Мухаметов, Алексей Мокроусов, Петр Солохин, политработники Василий Плаксин, Дмитрий Протасов и многие другие, прославившие Боевые Знамена бригады и всего 8-го Александрийского мехкорпуса.

На митинг под красными стягами сошлись не только жители города, но и соседних деревень. Нашему взору предстало множество цветов и венков. Казалось, заботливые руки людей собрали цветы со всех окрестных полей, из всех садов. До сих пор я помню, как пахли эти цветы.

Командир 8-го Александрийского мехкорпуса генерал-майор танковых войск Александр Николаевич Фирсович в своей речи заверил собравшихся, что личный состав корпуса до конца выполнит свой долг перед народом, Родиной.

На трибуне — Бобровицкий, танк которого, преследуя [150] оккупантов, первым ворвался на улицы Александрии. Слышу его взволнованную речь:

— Железная грудь наша не страшится злости врагов. Она есть надежная стена Отечества, о которую все сокрушается. Это не мои слова. Их сказал больше ста лет назад великий русский полководец Михаил Илларионович Кутузов. Сказал так, будто они предназначались для нас, танкистов, которые имеют стальную броню, железную грудь. Мы с честью выполним любое боевое задание Коммунистической партии, Советского правительства, нашего народа.

Пройдет немногим более 25 лет. Следопыты Александрийской средней школы № 7, что в поселке Октябрьском, напишут письмо Николаю Трофимовичу Бобровицкому. Они попросят его снова вспомнить декабрь 1943 года, когда он первым ворвался на танке в Александрию, рассказать об освобождении родного города от немецко-фашистских оккупантов. Герой 116-й танковой бригады напишет им ответ. Я получил от жены Бобровицкого — Тамары Сергеевны — копию его ответа и привожу его полностью:

«Здравствуйте, дорогие ребята, красные следопыты! Это пишет вам один из участников освобождения г. Александрии и вашего поселка Октябрьский от фашистских захватчиков. Извините за длительное молчание. Я находился в очень тяжелом состоянии, был прикован к постели. Теперь мне стало лучше, и я вот решил ответить на ваше письмо. В боях за освобождение Александрии я был командиром роты танков Т-34. Бои были очень тяжелые и жестокие. Наша рота наступала со стороны Ворошиловки по тому месту, где был вражеский аэродром. Мы по оврагу продвинулись чуть ли не до самого центра города, где сожгли несколько немецких танков и подавили огонь артиллерийской батареи. Этим самым мы помогли подразделениям успешно продвигаться вперед. За освобождение города я был награжден орденом Красного [151] Знамени, а также остальные мои товарищи по оружию были награждены орденами и медалями.

Конечно, дорогие ребята, очень трудно что-нибудь вспомнить более детально. Ведь прошло более 25 лет с тех пор. Многое позабылось. Вы спрашиваете меня, как я Родину защищал? Судите, детки, сами. За участие в боях в составе нашей замечательной Александрийской танковой бригады меня наградили двумя орденами Красного Знамени, орденом Александра Невского, орденом Отечественной войны I степени, орденом Красной Звезды, медалью «За отвагу» и еще пятью медалями за освобождение городов.

Дорогие ребята, посылаю вам мой скромный подарок. Книгу о жизни и деятельности Владимира Ильича Ленина. Учитесь, живите, работайте по Ленину. Ваши успехи в любом деле должны быть освещены Ленинской мудростью.

Желаю вам, дорогие красные следопыты, больших успехов в вашем благородном деле.

С коммунистическим приветом Н. Бобровицкий».

...После речей, искренних, душевных, все обратили свои взоры на памятник, с которого сняли полотно. На высоком гранитном постаменте стоял танк Т-34 с приподнятым стволом пушки.

Так увенчали нашу победу благодарные жители Александрии. Памятник этот стоит в городе и по сей день. И каждый год 9 мая — в День Победы люди приносят сюда цветы.

Здесь я могу повторить слова фронтового поэта:

«Я знаю, как пахнут цветы, я помню, как пахнет порох». [152]

Август 1944 года запомнился тем, что в иной день передавалось по три-четыре приказа Верховного Главнокомандующего об освобождении городов. В сводках Совинформбюро назывались Кишинев, Констанца, Дембиц, Яссы, Тарту, Сандомир... Советская Армия наступала на всех фронтах, громя противника и разрушая ненавистный «новый» порядок, навязанный фашистами странам Европы. В те же дни пришло сообщение и об освобождении Парижа.

116-я продолжала еще формироваться и готовиться к новым боям. Полковник Юревич много внимания уделял учебе офицеров штаба бригады, командиров батальонов и рот. Мы основательно штудировали боевые уставы, немало времени проводили в поле, решая различные тактические задачи.

Получили журнал с повестью Александра Бека «Волоколамское шоссе». У нас был всего один экземпляр. Начальник политотдела Ю. Т. Свиридов посоветовал провести коллективные читки, а затем обменяться мнениями. Помню, какие горячие споры возникали по поводу того или другого решения и действия героя повести — комбата Момыш-Улы. И теперь, много лет спустя, я с удовольствием и признательностью вспоминаю эту повесть, которая [153] наводила на серьезные раздумья, заставляла соизмерять свои действия с действиями ее героев.

У штаба бригады висела обычная школьная карта, на которой отмечались изменения на фронте. В свободные минуты возле нее всегда можно было видеть группы оживленно беседующих солдат и офицеров.

— Нам не иначе как на выручку чехам и словакам теперь идти, — говорит кто-то из бригадных «стратегов». — Почему? А погляди на карту. Львов наш. А там рукой подать и до Карпат.

— Нет, вряд ли, — усомнился другой. — Я думаю, скорее всего, в Польшу нас двинут. Через Польшу ближе до Берлина!

В конце августа бригада двумя эшелонами отправилась в направлении Минска. Ее подразделения сосредоточились в лесу недалеко от столицы Белоруссии. И опять дни учебы. Отпраздновали годовщину Великой Октябрьской революции. Подошла зима.

— К наименованию нашей бригады «Александрийская» следовало бы добавить название «зимняя». Летом отдыхает, зимой воюет, — как-то пошутил Бобровицкий, намекая на новые бои.

Однажды под утро в землянке зазуммерил телефон:

— Товарищ старший лейтенант, вас срочно вызывают в штаб, — передал дежурный по бригаде.

У дома штаба в темноте различаю несколько «виллисов». Прибыли генералы Фирсович и Белогорский. С ними офицеры из Москвы. Приехал и полковник Захаров, начальник связи корпуса.

Командиры батальонов и начальники служб бригады в сборе. Фирсович объявил о предстоящей проверке боевой готовности танкистов. Комбаты вместе с проверяющими офицерами вскоре направились в свои подразделения.

Связистов проверял полковник Захаров. Мои подчиненные оказались на высоте. На вопросы отвечали точно, [154] уверенно. Имущество содержалось в отличном состоянии. Связисты имели опрятный, подтянутый внешний вид.

После проверки бригады командир корпуса объявил ряду офицеров благодарность. Я был награжден часами. Этот памятный подарок храню по сей день.

И только в середине декабря, снявшись с обжитого места, мы по-настоящему почувствовали, что совершенствовать боевое мастерство теперь снова придется в наступлении. Погрузились в эшелоны и двинулись под Белосток. Там и встретили Новый, 1945 год.

Каждый уже глубоко верил, что наступил последний год войны. Ведь враг уже изгнан с советской земли. Боевые действия велись на территории Польши, Румынии, Венгрии, Югославии. Фашистский зверь обложен в своем логове со всех сторон.

На новом месте вновь проверяли боевую технику, отлаживали механизмы, устраняли выявленные недостатки. И опять настойчиво проводилась учеба. Обучение войск на местности в целях маскировки осуществлялось только в ночное время или в ненастную погоду. При этом особое внимание обращалось на преодоление инженерных сооружений, блокирование долговременных огневых точек и умение вести бой в крупных населенных пунктах с применением танков и артиллерии.

В конце первой декады января получили приказ следовать к реке Нарев, в район южнее Ружан, где советские войска захватили и удерживали плацдарм на правом берегу реки. 8-й мехкорпус вошел в состав 2-го Белорусского фронта, которым командовал Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский.

Танки 116-й сосредоточились в лесу близ польской деревни Висьнево 13 января. Отсюда в составе 8-го мехкорпуса им предстояло начать боевые действия.

Полковник Юревич с работниками штаба, командирами батальонов Брыком, Лагутиным, Проценко, Евдокимовым произвели рекогносцировку. В полосе наступления [155] наших войск враг имел широко развитую систему инженерных сооружений, траншей с многочисленными дзотами и дотами.

Как известно, передовые части фронта начали штурм вражеских укреплений с рубежа реки Нарев с двух плацдармов — сероцкого и ружанского. С последнего войска были нацелены на овладение Млавским укрепленным районом и на взятие города Млава с последующим выходом на Мариенбург (Мальборк).

Это было 14 января. Штурму предшествовала очень мощная артиллерийская подготовка. Вслед за огневым валом артиллерии вперед двинулись штурмовые батальоны. Они атаковали противника и ворвались в его траншеи. Затем в атаку перешли основные силы, которым удалось прорвать первый оборонительный рубеж врага. Фашисты бросили в контратаку свои резервы. Однако их попытки удержать позиции оказались тщетными.

116-я танковая бригада шла в авангарде корпуса. В одной из книг я вычитал: «...Танковые войска — это стремительно несущаяся вперед масса танков, не оглядывающаяся назад, хватающая противника за самое сердце и смертельно его сжимающая». Очень хорошо и точно сказано! Стремясь глубже вклиниться в оборону врага, мы обрушивали на него внезапные удары, брали его в стальные клещи.

И снова, как связист, не могу умолчать о том, что меня особенно занимало. Уроки рейда на Малую Виску многому научили нас. Когда на этот раз наши танки вышли на оперативный простор, мы имели с собой уже две достаточно мощные радиостанции. Одна была смонтирована в танке, а другая — на машине. С первых же минут операции была обеспечена бесперебойная связь и с командованием корпуса, и с другими частями и соединениями, входящими в его состав, и со всеми подразделениями.

Начальник связи несет личную ответственность за [156] организацию связи в части, с вышестоящими штабами и соседями. Для этого в его распоряжении радио, проводные средства, мотоциклисты. В любой конкретной ситуации они должны быть использованы с наибольшей пользой. Чтобы дирижировать этим «оркестром», начальник связи всегда в курсе задач, решаемых частью, оперативной обстановки. Если он постоянно привязан, скажем, к одной рации, то не сможет выполнить своих обязанностей.

Бывая то на командном пункте, то в батальонах, я всегда старался навестить радистов. Здесь я узнавал, как работают станции, включенные в сеть, получал самую свежую информацию о положении на поле боя.

Радиосвязь строилась примерно по схеме: танки — РБМ батальонов — штабная РСБ на танке. Последняя имела схему связи корпуса и при необходимости включалась в его сеть. Постоянную же двустороннюю связь со штабом корпуса поддерживала наша вторая РСБ. Такое построение связи было надежным, обеспечивало дублирование. Если бы так обстояло дело во время рейда на Малую Виску, может быть, не оказались мы в трудном положении, о котором я рассказывал.

Когда первый танковый батальон атаковал деревню Воля Вежбовска, комбриг Юревич потребовал танк с РСБ и направился на нем туда. С этой машины мы видели, как, не дав опомниться фашистам, танкисты ворвались в деревню. Вражеские солдаты, пытаясь спастись бегством, бросали оружие, тягачи, автомобили. Не задерживаясь, батальон Брыка двинулся в деревню Вальково, с ходу уничтожил противотанковую батарею, которая не успела произвести ни одного выстрела. В таком же стремительном темпе наступали слева 2-й батальон Ивана Лагутина и справа 3-й — Николая Проценко.

В батальоне Проценко отважно действовал молодой офицер, командир взвода Иван Чистяков, которого я близко знал. [157]

Ивану исполнилось 18 лет, и он уже готовился поступить на астрономический факультет. 1941 год нарушил планы Чистякова, как и многих сотен тысяч юношей. В том же году он принял участие в боях, был ранен. После госпиталя попросился в танковое училище, окончил его. Водил боевую машину на врага по Донецким степям и Калининским лесам, украинским шляхам и белорусским болотам. Трижды пролил кровь за Родину. И вот теперь он с нами на польской земле.

Самые сложные задания — разведка, короткий, но стремительный удар, глубокий обход, действия во фланг врагу — поручались лейтенанту Чистякову и его танкистам. В тот день комбат Проценко приказал танковому взводу Чистякова быстро выдвинуться вперед, перерезать шоссейную дорогу и преградить путь отхода врагу к Млаве. Близ дороги находилась рощица, в ней Чистяков и устроил танковую засаду.

Противник, если не имел возможности прочно обороняться или контратаковать, стремился отходить на заранее оборудованные рубежи, чтобы с них встретить наступающих организованным огнем. Но случилось для него не предвиденное. Когда фашистские бронетранспортеры с пехотой и с артиллерией подошли к месту засады, на них внезапно обрушились танки Чистякова. Пять бронетранспортеров были уничтожены. Та же участь постигла и пушки.

Затем танкистам Чистякова пришлось вступить в бой с танками и самоходками врага. И в этом неравном бою Чистяков и его мужественные экипажи вышли победителями. Две самоходки врага запылали. Сложнее было с «тигром». Хитроумным маневром его заставили все же повернуться бортом к пушке чистяковского танка. Тут и пришел «тигру» конец.

Чистяков контролировал шоссейную дорогу и не давал фашистам отходить в течение четырех часов.

И снова не могу обойти молчанием автоматчиков мотострелкового [158] батальона Александра Евдокимова. Рота Василия Украинского, ведя бои в населенных пунктах, хорошо взаимодействовала с танками, уничтожая живую силу противника и его технику.

Один из наших танков был подбит и загорелся. Командир мотострелкового отделения сержант Виктор Кудряшов бросился на помощь экипажу. Под пулями врага он с помощью огнетушителя погасил пламя, помог раненому механику-водителю завести мотор и вывести танк в укрытие. За это Кудряшова наградили орденом Отечественной войны II степени.

С ротой Украинского действовал комсорг батальона, теперь уже не старшина, а лейтенант Краснов. Он появлялся среди мотострелков в самые напряженные моменты боя. Личным примером и пламенным словом молодой офицер увлекал боевых товарищей за собой.

«Личным примером и пламенным словом» — так писали и, наверное, напишут не раз. Возможно, читателю примелькались эти слова, но именно они кратко и емко выражали метод влияния коммуниста, комсомольца на своих товарищей в ходе боя.

Представьте себе такую картину. Рота Украинского двинулась в атаку. Противник не ждет, пока она обрушит на него свой огонь. Еще на дальних подступах враг старается остановить автоматчиков, вывести их из строя. Рота залегла.

— Краснов, узнай, что случилось у Украинского, — приказывает комбат Евдокимов.

— Есть! — отвечает Краснов и короткими перебежками, а где ползком под огнем добирается до залегшей роты.

Над полем, над изрытым снегом и грунтом стоят дым и гарь. То тут, то там непрерывно рвутся мины и снаряды. Грохот, свист пуль и осколков.

Вместе с командиром роты Краснов оценивает создавшееся положение. Они высмотрели, откуда враг ведет [159] пулеметный, минометный и артиллерийский огонь. В сторону целей полетели ракеты зеленого цвета. По этим целям танковые пушки открывают огонь.

— За мной! Смерть фашистам! — кричит Краснов и первым устремляется на врага.

Не все в такой обстановке слышат его голос. Но находящиеся рядом солдаты подхватывают призыв комсорга. И вот уже поднялась вся рота, безостановочно движется в атаку.

Инстинкт самосохранения нередко останавливает человека перед смертельной опасностью. И лишь высокое чувство долга может взять верх. В этот момент и важно, чтобы кто-то подал пример. Этот пример и подавали в бою коммунисты и комсомольцы, передовые воины.

Автоматчики роты Украинского вместе с другими подразделениями ворвались в город Пшасныш (Прасныш).

В этом бою бригада лишилась командира 1-го танкового батальона майора Ефима Петровича Брыка. Погиб человек, которым мы гордились как мастером дерзких танковых атак, бесстрашным воином. Если раны физические чаще всего зарубцовываются и потом о себе не напоминают, то душевные раны кровоточат порой в течение всей жизни.

Вместе с комбатом 1 мы готовились к зимним боям. Собрав по крупицам боевой опыт, Ефим Петрович написал статью «Танки в бою за населенный пункт». Ее опубликовали 13 декабря 1944 года в газете «На штурм».

— Я, конечно, не литератор и на эту роль никак не претендую, — сказал мне Ефим Петрович. — Но газету на память все же возьми... — И он широким жестом протянул мне газетный листок.

— Спасибо. Прочту, — ответил я, положив номер газеты в полевую сумку. Кто мог подумать, что вскоре Брыка с нами не будет, и лишь газета останется доброй памятью о нем. Кстати, в этой небольшой статье отлично виден комбат и как знаток психологии врага, и как тактик, [160] и как огневик. Приведу лишь два абзаца из этой статьи:

«Если населенный пункт сильно укреплен, то целесообразно танкам вести огонь с места, с дистанции прицельной стрельбы, иногда даже с открытых позиций, пока пехота ворвется на окраину населенного пункта. С этого момента танки на больших скоростях врываются в населенный пункт, ведя огонь с ходу, имея целью деморализовать противника и подавить уцелевшие огневые точки. Ворвавшиеся в населенный пункт танки должны выйти на противоположную окраину его, перерезать пути отхода атакованного противника и не допустить подхода к нему подкреплений.

При организации всякого боя командир должен учитывать момент психологического воздействия на противника. Немцы особо чувствительны к такому воздействию. Наиболее подавляюще действует на них одновременный огонь пушек и пулеметов, ведущийся всеми танками с ходу. Морально подавить врага — значит наполовину решить исход боя в свою пользу».

Нам предстояло бороться за населенные пункты, и советы Брыка были весьма кстати. На посту командира 1-го танкового батальона его заменил капитан Петр Степанович Ходоренок.

С наревского плацдарма, как отмечалось в сводке Совинформбюро, наши войска прорвали сильную глубоко эшелонированную оборону противника. Прорыв этот был расширен до 100 км по фронту и до 40 км в глубину. В результате занято около 800 населенных пунктов. Сообщалось, что войска 2-го Белорусского фронта штурмом овладели городом Пшасныш — важным узлом коммуникаций и опорным пунктом обороны противника.

В приказах Верховного Главнокомандующего упоминались и 8-й мехкорпус и 116-я танковая бригада. В столице нашей Родины — Москве в честь новой победы прогремели салюты двадцатью залпами из 224 орудий. Эти [161] события не только глубоко радовали всех воинов бригады, но и ко многому обязывали их.

Мы находились у порога Восточной Пруссии. Она не раз служила как бы трамплином для нападения Германии на своих восточных соседей. Крайне реакционные восточно-прусские дворяне были главными поставщиками агрессивных офицеров и генералов вермахта. Сознание этого лишь удваивало решимость наших воинов громить заклятого врага.

Обстановка на нашем участке наступления была очень сложной. При действиях, которые ведутся стремительно, но в силу ряда обстоятельств неравномерно, одни, естественно, продвигаются вперед больше, другие — меньше. Возникают различные ситуации, нередко довольно опасные. Надо сказать, наши командиры в этих ситуациях не терялись, а, умудренные опытом, действовали грамотно, уверенно.

Большого совершенства достигло взаимодействие танков с авиацией. Такой четкости, такого тесного контакта с летчиками, как в этих боях, в прошлом мы не видели. Еще под Белостоком к нам прибыл офицер связи из авиасоединения, с которым предстояло взаимодействовать. Вместе с ним мы отработали различные варианты радиосвязи по схеме: «танки — воздух», «воздух — танки». И потом, когда бригада вошла в прорыв, авиационный офицер связи постоянно находился в боевых порядках танков.

С раннего утра и до позднего вечера над нашими головами кружили краснозвездные соколы. Врагу ни разу не удалось серьезно ударить по танкам с воздуха. Зато, если наши танки где-то встречали сопротивление, на помощь им тут же приходили прославленные Ил-2 и бомбардировщики.

...Все дальше на запад уходят наши танки. И вместе с ними связисты, работающие достаточно четко. Теперь связь гарантировали классные специалисты, мастера своего [162] дела. А Василий Евтушенко или Иван Костоглод стали, можно сказать, снайперами эфира.

С восхищением вспоминаю РСБ. Как и танки Т-34, самолеты Ил-2, советские автоматы и многие другие виды боевой техники и оружия, РСБ состояли на вооружении все военные годы и отлично несли службу.

Радисты переносных радиостанций чаще всего вместе с десантниками следовали на броне танков. Нередко им приходилось действовать не только телеграфным ключом, но и автоматом. Ивана Трубникова и Касима Тавлыкаева однажды прикомандировали к взводу разведки с задачей держать по радио связь со штабом бригады, передавать донесения. Ночью в районе Млавы разведчикам приказали пробраться в тыл врага, совершить рейд, не ввязываясь в бои, добыть определенные сведения. Под покровом ночи бронетранспортер с разведчиками и два танка двинулись в путь.

— За ночь мы ушли далеко, — рассказывал мне потом Трубников. — Начало светать. Видим, невдалеке разорвались снаряды. Быстро миновали опаснее место и передали по радио о встрече с противником. Впереди — деревня. Когда въехали в нее, вражеские солдаты, укрывшись за домами, открыли огонь. В это время сержант Тавлыкаев был ранен. Но радиосвязь держали...

То, что связь действовала, было большой боевой заслугой Трубникова и Тавлыкаева. Они передали командованию бригады все добытые разведкой сведения.

В том рейде в тыл наши разведчики захватили в плен немецкого генерала. Им оказался начальник инженерной службы, приехавший в свои войска проверять ход оборонительных работ.

Подробности этого события мне напомнил в письме бывший боец нашей бригады Павел Григорьевич Куркин, живущий ныне в Ростове-на-Дону. Вот его рассказ:

«...Я все время входил в группу танковой разведки. Нас, мотострелков, то есть автоматчиков, придавали танковому [163] взводу, и группа шла впереди, вела разведку. За действия в разведке во время боев на польской земле я уже был награжден орденом Отечественной войны II степени.

Как сейчас помню, 16 января 1945 года нашу разведгруппу построили, и лично командир бригады полковник Юревич поставил нам задачу далеко вклиниться в тыл врага, добыть требуемые сведения, взять «языков».

— На вас, товарищи разведчики, смотрит вся бригада, — сказал полковник. — От ваших действий зависит успех выполнения боевой задачи не только нашей бригадой, но и корпусом. Я на вас очень надеюсь. И желаю вам успеха!

Может, я передаю напутствие командира бригады не слово в слово. Но смысл его обращения к нам абсолютно точен.

Мы сели на бронетранспортер и вслед за танками двинулись по заранее разработанному маршруту. Когда нам попадались мелкие группы врага, мы их уничтожали, но в длительные схватки не ввязывались. По пути мы перерезали провода связи. В общем, делали все, что полагается.

И вот на рассвете, когда мы подходили к одной деревушке, навстречу нашей группе выбежал поляк и, показывая рукой на дома, повторял:

— Генерал, генерал...

Когда завязался бой в деревне, я увидел легковую машину — она была пуста. Осмотревшись, заметил траншею, уходившую в поле. Побежал по ней и увидел, что там кто-то прячется. Я крикнул: «Хенде хох!» Он не сразу подчинился, и я его чуть было не ухлопал. Но послышался окрик:

— Не стреляй! Это, наверно, и есть тот самый генерал...

Если б я его пристрелил, мне бы, наверное, крепко досталось. Взял я генерала. С него пот льет в три ручья. [164]

На дворе январь, морозец. А этот ирод в шубе на меху потеет, как в тридцатиградусную жару.

Поскольку я взял пленного, мне и поручили его конвоировать. Смотрю на него и думаю: «Чего это он все потеет да потеет. Пусть поостынет». Снял я с него шубу и повел...

Доставили мы пленного генерала командиру бригады. А он как узнал, что того привели без верхней одежды, дал мне такую взбучку, что у меня сердце в пятки ушло. Полковник Юревич решил, что я занялся мародерством, потому и шубу снял с этого беса. Объяснил полковнику: генералу, мол, было так жарко, что он потел и дух от него шел мерзкий. Командир (не помню фамилию) подтвердил мои слова, и полковник Юревич сказал:

— Ладно, Куркин. В следующий раз не позволяй себе этого. Пусть они потеют, задыхаются в собственной вони, но барахла их не тронь!..

А потом мне объявили, что за эту разведку я награжден орденом Славы III степени. И не один я был награжден. За успешные действия в глубокой разведке все, кто в ней участвовал, удостоены орденов».

В этом же письме Павел Григорьевич сообщил, что был он тогда комсоргом роты, а учил его комсомольской работе комсорг мотострелкового батальона лейтенант Иван Краснов — «храбрый и всеми уважаемый».

19 января Совинформбюро сообщило, что войска 2-го Белорусского фронта штурмом овладели городами Млава и Зольдау (Дзялдово). На подступах к южной границе Восточной Пруссии рухнул мощный Млавский укрепленный район. Но это сообщение Совинформбюро я узнал уже в медсанбате. [165]

Ночь на 18 января бригада провела в одном из польских сел недалеко от Млавы. За четыре дня непрерывных боев соединение понесло ощутимые потери в людях и технике. Основательно израсходованы боезапас и горючее. Тылы за танками не поспевали, а рассчитывать, скажем, только на трофейное горючее нельзя.

Перед штурмом Млавы надо было привести боеспособность бригады в соответствие с обстановкой.

Противник пытался задержать наше продвижение, восстановить потерянное контратаками. Комбриг Юревич приказал занять оборону, немедля отрывать укрытия для танков и людей и маскироваться. Танки и пушки батареи ПТО взяли под прицел все танкодоступные места.

Перед рассветом 18 января противник, как и можно было ожидать, двинул на наше село большую группу танков и самоходок, в том числе «тигры» и «фердинанды». Они шли, не открывая огня. Но воспользоваться относительной темнотой и достичь внезапности фашистам не удалось. Их машины достаточно четко вырисовывались на фоне снега. Да и бригада была готова к отражению атаки. Танкистам и артиллеристам дан приказ: себя не обнаруживать, подпустить противника на прямой выстрел, огонь открыть организованно, по команде, беречь снаряды. [166]

Я на танке с РСБ. Пушки на этой машине нет: размещена аппаратура радиостанции. В трудную минуту неприятно мелькает в голове сознание личной беззащитности. Но нас надежно прикрывают боевые друзья. Когда до передних фашистских танков оставалось метров 200, Юревич по радио скомандовал: «Огонь!» Наши пушки ударили почти одновременно. Несколько вражеских машин, как бы наткнувшись на преграду, остановилось. На броне у некоторых появились огненные языки. Но открыл огонь и противник. Однако его снаряды хорошо укрытым машинам не так страшны. Две машины гитлеровцев взорвались, многие горят, освещая красноватым пламенем округу. Атака захлебнулась. Уцелевшие вражеские танки скрылись в лощинах и за склонами высоток. Стало снова тихо.

Слышу громкий разговор, смех. Это наши танкисты выбрались из машин и обозревают поле только что отгремевшего боя. Ко мне подбегает посыльный и передает приказание начальника штаба срочно явиться к нему. Не сделал я и пяти шагов, как вблизи раздался взрыв, что-то сильно ударило по руке и в бок...

Так, получив сложное ранение, я оказался в медсанбате, а потом в госпитале. Боль от ран дополнялась болью душевной. Надо же такому случиться, когда война уже идет к концу! Раненые, как бы плохо ни чувствовали себя, не пропускали ни одного сообщения Совинформбюро, приказа Верховного Главнокомандующего. Да и как иначе! Каждого волновала судьба боевых товарищей, с которыми разлучили вражьи пули.

23 января войска 2-го Белорусского фронта овладели Морунгеном, Вилленбергом, Фрайштадтом и другими городами Восточной Пруссии. В боях за город Фрайштадт (Киселице) и Мариенбург принимала участие и наша 116-я танковая бригада.

Об этом тоже говорилось в сводке Совинформбюро.

...В палате, размещенной в комнате одной из школ [167] города Энгельса, нас 15 человек. Одни ходили, другие еле-еле передвигались, третьи — прикованы к постели. Все знали друг о друге, кажется, все. Госпитальная обстановка располагала людей к откровенности.

Радиопередачи о положении на фронтах, газеты, зачитанные буквально до дыр, географическая карта в коридоре, у которой всегда толкались выздоравливающие, — все это по силе воздействия на нас, казалось, равняется лучшим лекарствам.

— Николай! Твоя дивизия сегодня в сводке, — говорит раненый.

— Товарищ капитан! — обращается сосед к соседу. — Ваши город взяли. В честь их салют в Москве.

— А о моих что-то ничего не слышно. Наверное, в резерве...

И если, случалось, пропустил радиопередачу, друзья обязательно расскажут о ней. Скажут о твоей части так, как будто она одна овладела крупным городом.

116-я Александрийская танковая бригада снова упоминалась и в сводках Совинформбюро, и в приказах Верховного Главнокомандующего. Казалось, не успели отгреметь залпы московского салюта в честь овладения городом Конитц (Хойнице), как танки 116-й с боями входили в другой населенный пункт. Они участвовали во взятии Данцига, Бютова, Нойштрелитца, Везенберга... Как хотелось быть вместе со своими!

Наступил май. Отметили международный праздник трудящихся. И вот 2 мая кто-то ворвался в палату:

— Ура! Взят Берлин! Берлин взят!

Никто и никогда не найдет слов для того, чтобы выразить всю полноту и силу нашего ликования. И конечно, каждому врезалась в память первая весть о победе. Да простит читатель мне высокий слог, скажу: это слово влетело в госпиталь на искрящихся в майском солиле золотых крыльях. Весь госпиталь наполнился радостными [168] возгласами. Все, кто мог ходить, высыпали в коридоры. Объятия. Поцелуи и слезы радости.

А на следующий день у нас побывали многочисленные делегации с предприятий и из учреждений города. Никогда не забываемые дни!

После излечения я поехал в Москву. Намеревался уволиться в запас. Приехал в день Парада Победы. Надо представить, с каким настроением шагал я по оживленным и празднично-нарядным улицам столицы, которая не раз салютовала нашим успехам. Люди радовались, тепло улыбались друг другу, и в особенности нам, военным, фронтовикам. Вдруг в уличном потоке москвичей вижу высокую, худощавую фигуру. Да это же Бобровицкий! Обнялись и троекратно поцеловались.

Бобровицкий и другие лучшие воины нашей бригады в составе сводного полка 2-го Белорусского фронта участвовали в тот день в параде на Красной площади.

Николай спешил, и мы договорились встретиться вечером на квартире родителей нашей связистки Ани Зябревой. Там, за праздничным столом гостеприимных хозяев, засиделись почти до утра.

Я узнал, что боевой путь наша 116-я Александрийская бригада закончила в городе Нойштадт 3 мая, что в части меня ждет награда — орден Отечественной войны и что на мое место никого еще не назначили.

Хоть и решил я увольняться и поступать на работу или на учебу, соблазн вернуться к боевым друзьям был слишком велик.

— Но у меня и документов на выезд нет, — сказал я, отвечая на предложение Бобровицкого ехать вместе с ним в бригаду.

— Эх ты, фронтовик! — с доброй усмешкой сказал Николай. — Поедем с нами, чудак человек! Я ведь комендант эшелона. О твоем проезде как-нибудь позабочусь.

Через несколько дней я сидел в пассажирском вагоне, [169] на стеклах которого еще оставались красные кресты. В нем недавно перевозили на восток раненых. Было как-то непривычно ехать вот так просто по земле, где еще недавно бушевал пожар войны. Я смотрел в окно, размышляя больше о том, сколько времени понадобится, чтобы залечить раны, нанесенные стране врагом. На полях трудились люди. В Бресте встретил пограничников в зеленых фуражках, в выглаженном и хорошо подогнанном обмундировании. Все выглядело так, как будто виделось впервые.

Когда я прибыл в Файтлюбе, где стояла наша Александрийская, сразу же поспешил к связистам. Евтушенко, Трубников, Костоглод, Желнов, Башарин, Гречишников, Жуков, Федоров, Богомазов, Тавлыкаев — все живы-здоровы. Боевые товарищи наперебой обо всем рассказывали, вспоминали, делились новостями.

Евтушенко проводил меня в штаб бригады. Представился полковнику Юревичу. Тот отдал приказ о моем назначении на прежнюю должность — начальником связи бригады.

* * *

Пока я лежал в госпитале, произошло немало событий. Много рассказали товарищи о бое за Фрайштадт (Киселице).

Удар наших танков по войскам противника в этом городе был настолько мощным и стремительным, что враг оставил здесь все — много техники, вооружения и боеприпасов, несколько больших продовольственных и вещевых складов. В городе продолжал гореть электрический свет, работали телефонная станция, водопровод. Отступающие немцы отключили электролинию только через 8 часов после сдачи города. Утром 24 января танки 116-й были в Ризенбурге (Прабуты), где взяли в плен 250 солдат и офицеров. Дальше путь бригады лежал на Мариенбург.

С падением Мариенбурга и соседних с ним населенных пунктов восточно-прусская группировка врага отрезалась [170] от центральных районов Германии. Это понимал и враг, потому бои были особенно ожесточенными. Подступы к Мариенбургу опоясывали траншеи полного профиля, доты и дзоты. На юго-восточной окраине города противник оборудовал восьмиметровый ров. В самом городе наши танкисты встретились с фаустниками, т. е. с истребителями танков, вооруженными фаустпатронами{2}, специальными ручными реактивными снарядами. Их надо было и остерегаться, и уничтожать.

С танкистами хорошо взаимодействовали саперы. Мосты и переправы через реки и ручьи были разрушены и возводить их приходилось под огнем. Инженерные подразделения помогали преодолевать рвы. Взвод Смирнова совместно с саперами из корпуса из подручных средств соорудили мост через глубокий ров, по которому прошла вся бригада. А в районе Юзьки Грудуск мост через реку Лудция был усилен в течение одного часа, что обеспечило проход через него 50 танков. Непосредственно руководил работами начальник инженерной службы бригады Пасынков.

Подступы к Мариенбургу фашисты густо заминировали. Саперы разведали эти минные поля и сделали в них проходы для танков. Они обозначали проходы вешками и сами мужественно шли впереди боевых машин, указывая безопасный путь.

25 января наши части, отбив яростные контратаки противника, подошли к противотанковому рву и совместно с подразделениями 66-й мехбригады 8-го корпуса начали штурм Мариенбурга. Город был взят 26 января.

В боях родились новые герои. У многих на устах было имя командира 57-мм противотанкового орудия старшего сержанта Юрия Белова (68-я мехбригада). Еще 14 января, [171] в первый день ввода нашего корпуса в прорыв, расчет Белова, действуя в составе огневого взвода, прямой наводкой уничтожил из пушки две самоходки противника и этим помог продвижению своих танков.

В бою за Мариенбург расчет одного орудия выбыл из строя, тогда Белов стал за наводчика этого орудия и уничтожил два танка врага. На боевом счету артиллериста-истребителя не только танки, но и много другой вражеской техники, а также более ста уничтоженных солдат и офицеров противника. Своими действиями коммунист Юрий Николаевич Белов вдохновлял и товарищей по оружию, и танкистов, и мотострелков. Кавалер ордена Отечественной войны II степени, ордена Славы III степени, он был удостоен и звания Героя Советского Союза.

Беззаветный героизм проявили советские воины в боях за Конитц (на северо-западе Польши). Враг пытался удержать этот сильный опорный пункт обороны и важный узел коммуникаций, питавших фашистскую группировку. Достаточно сказать, что к городу сходились несколько железных и шоссейных дорог. Надо ли удивляться, что советские части встретились с отчаянным сопротивлением врага.

Особенно суровой была ночь на 15 февраля. Ночь, озаренная светом пожаров, наполненная грохотом разрывов снарядов и мин, треском пулеметных и автоматных очередей.

Товарищи рассказывали мне, что в числе отличившихся был танк механика-водителя младшего сержанта Евгения Феськова. Маневрируя, он старался не нарваться на противотанковую пушку. Заметив опасность, ставил машину так, чтобы командиру башни было удобно вести огонь. Командир батальона Иван Лагутин высоко ценил боевые качества Феськова и ставил всему экипажу наиболее трудные задачи. И танкисты с ними справились. В бою за Конитц они уничтожили пять вражеских орудий, Как всегда, отлично действовал и командир башни [172] старший сержант Николай Алабин, мастер огня. Из пулемета он же сразил двух фаустников и несколько десятков вражеских солдат и офицеров.

Когда против наших стрелков враг бросил в контратаку роту автоматчиков, танки батальона Лагутина обрушились на нее. Буквально в течение нескольких минут огнем из пулеметов и гусеницами вражеская рота была уничтожена.

Иван Лагутин, возглавляя атаку, попал под артиллерийский огонь. Вражеский снаряд оборвал жизнь этого замечательного комбата. Вместе с ним в боях за освобождение польской земли погиб и командир роты управления, чудесный ленинградский парень, большой жизнелюб и весельчак, храбрый и требовательный офицер старший лейтенант Владимир Ермолаев.

Вместо Лагутина командиром 2-го танкового батальона стал капитан Николай Трофимович Бобровицкий.

Большую горечь вызвала и весть о гибели командира мотострелкового батальона майора Александра Павловича Евдокимова в боях за населенный пункт Липниц, что в 19 километрах от города Бютов (Бытув).

Во время боев на 2-м Белорусском фронте наша бригада потеряла трех комбатов. Трех бесконечно дорогих воинам людей, которые прошли по дорогам войны тысячи километров. Познали всю горечь 1941 года. Храбро вели наступательные бои под Воронежем и Харьковом, на землях Правобережной Украины. Много сил и умения затратили на подготовку подразделений к боям и радовались успехам. Еще отчетливее, чем их подчиненные, они видели: скоро войне конец. Видели и делали все, чтобы приблизить победу, до конца выполнив свой долг. Каждый из них страстно любил жизнь и мечтал о том, как оно будет потом, после войны, когда сражения замолкнут. Но дожить до этого времени им не довелось...

Похоронили Александра Павловича в Конитце (Хойнице), как и Лагутина и других боевых друзей, павших [173] в освободительных боях. Мне говорили, что автоматчики плакали над могилой комбата и клялись отомстить. Командиром мотострелкового батальона назначили капитана Александра Ивановича Прохорова, до этого водившего в бои роту автоматчиков и не раз отличавшегося мужеством и отвагой...

Мне показали обращение Военного совета 2-го Белорусского фронта от 23 марта ко всем воинам фронта, в котором говорилось:

«...Успешно выполнив свои задачи по разгрому немцев в Восточной Пруссии и в Восточной Померании, войска нашего фронта умелым обходным маневром окружили крупную группировку немецких войск в районе Данцига и Гдыни. Все туже сжимается кольцо окружения.

Доблестные воины! Данциг и Гдыня — это крупнейшие города и важные военные порты на Балтийском побережье. Овладеть этими городами и ликвидировать в них группировку вражеских войск — это значит ускорить нашу победу над ненавистным врагом...»

Обращение Военного совета фронта политработники тогда довели до каждого воина. Оно вызвало у танкистов, автоматчиков, артиллеристов, связистов, саперов живой отклик, и они ответили на него храбрыми и умелыми действиями.

30 марта наши войска овладели Гданьском (Данцигом) — важнейшим портом и первоклассной военно-морской базой немцев на Балтийском море. И опять в приказе Верховного Главнокомандующего значилась в числе других частей наша 116-я Александрийская бригада, упоминались фамилии командира нашего корпуса генерал-майора танковых войск А. Н. Фирсовича и генерал-майора танковых войск А. Ю. Новака — бывшего командира нашей бригады. Бригада действовала в составе 65-й армии, в которой генерал Новак командовал бронетанковыми войсками.

Гданьск был подготовлен немцами к длительной обороне. [174] Подступы к городу прикрывал мощный укрепленный район, состоявший из трех оборонительных рубежей. Все каменные дома в городе были превращены в опорные пункты и приспособлены к круговой обороне. Враг упорствовал, потому что накануне поступил приказ Гитлера защищать город до последнего солдата. Но советские войска перемололи всю эту оборону врага и нанесли ему огромные потери.

Заменивший Брыка капитан Петр Ходоренок в боях за Гданьск назначил направляющей танковую роту старшего лейтенанта Василия Сычугова — опытного командира, не раз отличавшегося в боях. В ходе наступления полковник Юревич приказал обойти один из опорных пунктов врага, совершить глубокий обход и перерезать шоссейную дорогу, ведущую к городу.

Совершив марш-маневр точно по намеченному маршруту, Сычугов вывел свои танки на дорогу в установленный срок и с ходу атаковал врага. Внезапное появление советских танков ошеломило фашистов и пока они соображали, что случилось, танки Сычугова начали расправляться с артиллерией и пехотой. Семь орудий и семнадцать грузовых автомобилей остались под гусеницами сычуговских танков.

На подступах к Гданьску разведчики доложили Сычугову, что впереди засада из фаустников. Офицер остановил машины на безопасном расстоянии. Десант, двигавшийся на броне танков, спешился, и Сычугов, прикрывая автоматчиков огнем, обеспечил их успешную атаку. Противник, понеся потери, отступил. Путь для танков был расчищен.

Два дня продолжались уличные бои в Гданьске. Первыми к ратуше города подошли танки лейтенанта Белохвостова. Офицер нашей бригады Клишин водрузил над ратушей польский национальный флаг.

Как я уже говорил, танковые подразделения нашей бригады дрались рука об руку с подразделениями других [175] частей, входивших в состав 8-го Александрийского мехкорпуса. В боях за Гданьск совершил подвиг командир тяжелого танка старшина Михаил Алексеевич Федотов из 86-го отдельного тяжелого танкового полка нашего корпуса.

В пригороде Гданьска — Эмаусе экипаж Федотова вел бой с тремя штурмовыми (самоходными) орудиями врага. Казалось, что надо отойти назад. Но это повлекло бы отход и стрелкового подразделения. Оценив обстановку, Федотов через верхний люк выбросил дымовую гранату. Прикрываясь дымом, он сменил позицию и всадил снаряд в ближайшего «фердинанда», а затем подбил и второго. Выстрел третьей самоходки, и вражеский снаряд пробил борт нашей машины. Федотов и заряжающий уцелели. Двигатель работал. И тогда Федотов сел на место механика-водителя и продолжал вести бой. Всего за время боев за Гданьск Федотов уничтожил 6 вражеских танков и самоходных орудий, 11 пушек, 2 минометных батареи, 3 бронетранспортера и до 100 фашистов.

Подвиг Михаила Федотова отмечен Золотой Звездой Героя Советского Союза.

Многое рассказывали мне мои боевые друзья о событиях весны сорок пятого — и о боях за Бытув, об уличных боях в Гданьске, о героических делах танкистов до самого Дня Победы. Я и гордился однополчанами и сожалел, что не пришлось быть с ними рядом в этих завершающих боях.

* * *

Прошло несколько дней. И вот поступает приказ о переводе частей корпуса, в том числе нашей танковой бригады, на Родину. Радостными, с чувством исполненного долга, возвращались войны на свою землю. Это возвращение не сравнимо ни с каким захватывающим путешествием. В украшенных зеленью вагонах, с песнями под переборы баянов и аккордеонов ехали солдаты, бесконечно гордые тем, что они защитили Советскую Родину, [176] стойко вынесли всю тяжесть войны, внесли решающий вклад в разгром врага и освобождение от гитлеровской тирании многих народов Европы.

Но, размышляя об этом, я все чаще задумывался и о своей личной судьбе. Рана часто открывалась. Рука слушалась плохо. В состоянии ли я нести воинскую службу в мирных условиях? Правильно ли это будет? Не лучше ли и для дела, и для себя просить об увольнении в связи с ранением? Взвесив все, я сказал сам себе: «Свой солдатский долг ты выполнил. А теперь не сегодня, так завтра тебе из армии все равно придется уйти...»

Своими мыслями, когда вернулись на Родину, я поделился с комбригом. Внимательно выслушав меня, Юревич сказал:

— Ну что ж, Шиманский, ты, пожалуй, прав. С покалеченной рукой нести военную службу тяжело. Да и удерживать тебя теперь нет особой необходимости. Так что твое решение одобряю. Ты будешь первый офицер, кого мы уволим после войны. Первый...

На товарищеском ужине, устроенном в честь моих проводов, было сказано много теплых слов. Боевые друзья не скупились на похвалы.

— А помнишь, как ты... — И товарищ рассказывал о чем-то таком, что улетучилось из памяти. Оказывается, добрые дела, пусть и небольшие, не забываются.

Сквозь годы вижу, как поднялся Бобровицкий и предложил тост за нашу вечную дружбу. Его поддержали. Наши встречи после войны не раз подтверждали искренность этого тоста.

— Как осядешь на месте, — напутствовал Юревич в день отъезда, — пришли сразу адрес, напиши, как устроился, на что наметился. Ладно?

На вокзале, подсаживая меня в вагон поезда, Бобровицкий сказал:

— Не забывай нас, твоих боевых товарищей, фронтовых друзей!.. [177]

{1} Москаленко К. С. На Юго-Западном направлении. М., 1969, с. 364.

{2} Фаустпатрон — немецкая реактивная надкалиберная мина кумулятивного действия, выстреливаемая из специального ружья. Дальность огня фаустпатрона до 100 м; он пробивал броню толщиной 160–200 мм.

Всеволод Павлович Шиманский