Электронная библиотека по истории Алтая/Частный капитал в городах Сибири

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1.
ВОЗРОЖДЕНИЕ ЧАСТНОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА: 1921–1923 гг.
1.1. Либерализация экономики и выработка основ сотрудничества государства с частным капиталом
1.2. Генезис «новой» буржуазии (к вопросу о первоначальном капиталистическом накоплении)
ГЛАВА 2.
РАЗВИТИЕ ЧАСТНОПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ: 1924–1926 гг.
2.1. Первый «нажим» на частный капитал и его итоги: 1923/24 г. — первая половина 1924/25 г.
2.2. «Расцвет» частной промышленности и торговли
2.3. Сибирские нэпманы и их объединения
ГЛАВА 3.
ЛИКВИДАЦИЯ ЧАСТНОЙ ТОРГОВЛИ И ПРОМЫШЛЕННОСТИ: 1927–1930 гг.
3.1. Отказ от нэпа и «атака на частника»
3.2. «Уход» частного капитала: пути и результаты
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В монографии исследуются процессы возрождения и развития частнопредпринимательской деятельности в городах Сибири в условиях новой экономической политики, ликвидации частного капитала государством в конце 1920-х гг. Особое внимание уделяется анализу экономических и социальных источников формирования частного капитала, его отраслевой структуры, роли в экономике региона. В работе дана характеристика деятельности обществ взаимного кредита, секций частной промышленности и торговли при товарных биржах и других объединений предпринимателей 1920-х гг.
Для научных работников, всех, интересующихся отечественной историей.

ББК 63.3(2)613
Д 30

Рецензент: доктор исторических наук Н.Б.Лебина

Книга подготовлена при финансовой поддержке фонда фундаментальных исследований в области гуманитарных наук Министерства общего и профессионального образования Российской Федерации

ISBN 5-7904-0039-6

ВВЕДЕНИЕ

Новая концепция отечественной истории, создаваемая в наши дни, требует пересмотра многих устоявшихся ранее оценок роли отдельных исторических личностей, событий и процессов в целом.

Одной из тем, остро нуждающихся в концептуальном переосмыслении, является тема форм собственности. Абсолютизация государственной собственности и оценка успешного развития общества в зависимости от роста государственного сектора в экономике при вытеснении и уничтожении других ее секторов, преобладавшая в отечественной историографии на протяжении всего советского периода, в последние годы сменилась более реалистичной, основанной на приоритете множественности форм собственности, поиске оптимального соотношения и сочетания государственного и частного секторов в экономике. Помощь в этом поиске может оказать использование исторического опыта 1920-х гг., когда в условиях новой экономической политики результатом сотрудничества государства с частным капиталом стало успешное преодоление нищеты, голода и разрухи.

Данная книга посвящена истории частного капитала 1920-х гг. в городах одного из самых обширных и самобытных российских регионов — Сибири.

Восстановление частного сектора экономики, известная реабилитация частной собственности, защищенная законодательством возможность развития частного предпринимательства, само легальное существование частного капитала в условиях большевистской диктатуры представляют собой исторический феномен, заслуживающий изучения как пример взаимодействия и эффективной работы в рамках одного хозяйственного механизма различных видов собственности. Сосуществование и сотрудничество частнокапиталистического уклада хозяйства сдругими укладами 20-х гг. являются и известным социально-экономическим компромиссом, результатами которого стали гражданский мир, восстановление и развитие разрушенной войнами экономики. Изучение подобного явления представляется весьма своевременным в современных условиях роста социальной напряженности и обострения противоречий в обществе.

Исследование путей, способов, приемов денационализации и частичной децентрализации государственной собственности, осуществляемых в рамках перехода от « военно-коммунистической» модели развития

к нэповской, дают возможность не только выделить ряд общих закономерностей перехода от централизованной командной системы к рыночно-либеральной, изучить конкретный механизм частного накопления, проходившего на фоне такого перехода, но и показать степень «воровства» и «законности» в действиях «новых» предпринимателей 20-х гг., оценить их деятельность с точки зрения «исторической полезности» для будущего развития экономики.

Заслуживает внимания и исторический опыт весьма эффективного использования государством в 20-е гг. налоговых и кредитных рычагов регулирования частнопредпринимательской деятельности.

Анализ конкретных проявлений частного капитала, его социальной базы, отраслевой специализации, форм объединений, удельного веса и реальной роли в экономике, менталитета частных предпринимателей 20-х гг. позволяет восполнить существующие пробелы в воссоздании исторического портрета «нэпмана», который, согласно одним концепциям, занимался исключительно вредительством ради собственной наживы, согласно другим, — представлял собой единственного спасителя отечественной экономики.

Изучение истории частного капитала в условиях нэпа в России в целом и в Сибири в частности началось уже с первых лет его легального функционирования при советском режиме и составляло предмет особой заботы политического руководства страны. С целью обобщения сведений о возрождении и динамике разнообразных частнокапиталистических форм хозяйствования при Совете Труда и Обороны, Высшем Совете Народного Хозяйства, наркоматах торговли, финансов и их местных отделах были созданы особые комиссии, собиравшие данные статистики, налогового обложения, специальных социально-экономических обследований. Полученные данные использовались для принятия важнейших политических решений на партийных форумах и съездах Советов, при разработке Гражданского и Уголовного кодексов. Ведущие экономисты явились первыми исследователями генезиса частного капитала в условиях нэпа. Результаты проделанной ими работы нашли отражение в сборниках «Частная торговля Союза ССР» (М., 1927); «Частный капитал в народном хозяйстве СССР» (М.; Л., 1927), а материалы, собранные в комиссиях, послужили источниковой базой для написания статей и монографий М. Жирмунского, Ц. Крона, В. Копалкина, Ю. Ларина, И. Мингулина [1] и других авторов 20-х гг.

Первые сибирские историки генезиса частного капитала 1920-х гг. — уполномоченный наркомфина по Сибири А. Поволоцкий, возглавлявший

налоговое управление В. Каврайский, уполномоченный наркомвнуторга по Сибири А. Злобин [2] сосредоточивали свое внимание на проблемах частного капитала также прежде всего в силу своих профессиональных обязанностей. Экономические и статистические обзоры, содержащие сведения о частном капитале, опубликованные в сибирской периодике 20-х гг. [3], написаны скорее экономистами и партийными пропагандистами, чем профессиональными историками. Последнее обстоятельство существенно повлияло на ход рассуждений и выводы авторов, преимущественно напоминавших рекомендации местным хозяйственникам, как наладить диалог с представителями частного капитала или, напротив, «обуздать» и ограничить их «капиталистические аппетиты».

Использование уникального первичного фактического материала определяет ценность работ этого периода для современных исследователей, позволяет рассматривать их не только в качестве этапа историографии проблемы, но и как один из важных источников для ее изучения.

Главными чертами отечественной историографии 20-х гг. явилось практическое применение результатов исторических исследований в работе советских хозяйственных органов, свободное от конъюнктуры обсуждение широкого круга проблем, связанных с отношением к частному капиталу, в ряде случаев критика в адрес партийных и хозяйственных органов. Несмотря на трудности, вызванные несовершенством учета, незавершенностью многих явлений, историко-экономическая мысль 20-х гг. в целом смогла наметить круг вопросов, необходимых для дальнейшего всестороннего изучения частного капитала этого времени: об источниках и способах частнокапиталистического накопления, о сочетании экономических и административных методов его вытеснения на разных этапах социалистического строительства, о легальных и нелегальных способах деятельности частных предпринимателей. Была выработана научная периодизация истории частного предпринимательства в условиях советской действительности, которая из множества существующих в настоящее время вариантов остается, на наш взгляд, наиболее приемлемой.

Однако увлекаясь описанием проявлений разного рода хищений и незаконных действий частных предпринимателей, ярко рисуя «море» частнокапиталистической стихии, авторы 20-х гг. пытались искусственно обойти стороной развитие в этот период социалистических укладов в промышленности и торговле, принизить роль государства в ограничении и регулировании частнокапиталистического предпринимательства. Характеризуя формы и методы частнокапиталистического накопления,

исследователи зачастую преувеличивали роль хищений государственной собственности в этом процессе, недооценивали естественного в условиях многоукладности экономики роста «новой» буржуазии из мелкотоварного производства. Называя сферы экономики, где использование частного капитала представлялось им необходимым в течение длительного времени, исследователи не сумели дать рекомендации по разработке конкретного механизма привлечения частного капитала в определенные ими отрасли народного хозяйства. Остались неразработанными и принципиальные теоретические вопросы о возможности использования частного капитала в условиях социалистического строя. В 20-е гг. проявилась тенденция, ставшая впоследствии в отечественной историографии определяющей, — существование частного капитала рассматривалось и оценивалось как временное явление, чуждое по своей природе экономическим основам строившегося в России социалистического общества.

В опубликованных в 1920-е гг. за рубежом работах русских эмигрантов, напротив, наряду с конкретным анализом происходивших в экономике России процессов, содержались теоретические рассуждения о перспективах использования частного капитала. Бывший профессор Петроградского университета Б. Бруцкус, отправленный из России на известном «философском» пароходе, бывший министр Временного правительства С. Прокопович и сотрудничавшие в издаваемых под его руководством в «Экономическом вестнике» и «Русском экономическом сборнике» экономисты С. Кон, С. Шерман, Л. Пумпянский доказывали, вопреки своим советским коллегам, что в период нэпа не только не наблюдалось нерегулируемой частнокапиталистической стихии, а, напротив, предприниматели были загнаны в жесткие рамки государственного контроля [4]. Произвол и бесправие сковывали их инициативу, парализовывали предприимчивость. Считая избранный советским правительством политический курс тупиковым, принадлежавший к социал-демократическим кругам русской эмиграции экономист А. Югов призывал освободить экономику страны от «оков утопической политики большевиков», принять неизбежность развития страны в условиях преимущественно капиталистического хозяйства, свести сектор национализированной промышленности до посильных для государства размеров и тем самым создать условия для развития частной промышленности, торговли, сельского хозяйства [5]. Однако это могло стать реальностью только в случае разрешения основного противоречия советской действительности 20-х гг. — между многоукладной экономикой и большевистской диктатурой — в пользу первой.

В 1930-е — середине 1950-х гг. в условиях тоталитарного режима у историков прежде всего в силу политических причин не было возможности работать над темами, в какой-либо степени ставившими под сомнение верность того направления, по которому развивалась советская экономика. Тем более запретными сделались исторические сюжеты, связанные с разного рода «отступлениями», в том числе с функционированием частного капитала. Некоторые исследования были закрыты волевым путем, многие ведущие экономисты, перу которых принадлежали первые книги о частном капитале 20-х гг., были отстранены от работы и репрессированы. На государственном уровне поддерживалось и приветствовалось изучение лишь различных успехов социалистического строительства. Эта проблематика заслонила и вытеснила на определенное время изучение вопросов новой экономической политики. Однако накопление данных продолжалось и в этот период.

В конце 1920 — начале 1930-х гг. вышли первые три тома Сибирской советской энциклопедии [6], замышлявшейся как фундаментальное издание о людях и природных богатствах Сибири, заселении и освоении региона, изменениях, происшедших здесь за годы Советской власти. Однако взгляды авторов некоторых статей энциклопедии разошлись с мнением политической цензуры, и издание было прекращено [7]. В результате многие статьи так и не были опубликованы. Упоминание о частном капитале и о «новой» буржуазии имелось лишь в статье «Карикатура», что довольно точно передает распространенное в те годы отношение к частнопредпринимательской деятельности 20-х гг. как к исключительно спекулятивной и жульнической. Материалы же о промышленности, городах Сибири и другие содержали лишь отдельные цифровые данные о частном секторе.

Накануне Великой Отечественной войны был издан коллективный труд по истории развития советской экономики, в 1949 г. — обширная монография Г. Глезермана по проблеме социально-классовых отношений [8]. Несмотря на существенный объем этих изданий они не внесли практически ничего нового в изучение истории 1920-х гг. Основной упор в них делался на хищнический характер частного предпринимательства и эксплуатацию рабочих на частных предприятиях. В исследованиях не доставало конкретно-исторического анализа, а сложный процесс использования и вытеснения частного капитала изображался в них схематично, в виде исходных и конечных данных, иллюстрирующих целый ряд победных триумфов социализма. Сложный и противоречивый процесс вы-

теснения частного капитала в работах Г. Глезермана был сведен к процессу экспроприации у «нэпманов» средств производства.

В 1950-е гг. защита кандидатских диссертаций по проблемам классовой борьбы ленинградским историком Т.К. Рафаиловой и московским историком Г.И. Фоломеевым, появление монографии Э.Б. Генкиной и исторических очерков по истории восстановления народного хозяйства в условиях нэпа [9] свидетельствовали о возобновлении интереса к проблемам истории 20-х гг.

С изменением политического климата в стране в связи с критикой культа личности И.В. Сталина и попытками его преодоления обозначился устойчивый исследовательский интерес к ранее непопулярным в силу политической конъюнктуры темам, в том числе к истории 1920-х гг. Первым после длительного перерыва взялся за конкретно-историческое исследование «немодной» ранее тематики о частном бизнесе Л.Ф. Морозов, опубликовавший в 1960 г. монографию о борьбе с нэпманской буржуазией [10]. Несомненная заслуга Л.Ф. Морозова заключалась в том, что он, продолжая во многом утраченные традиции исследователей 20-х гг., показал народнохозяйственные функции и удельный вес частного капитала в социально-экономической структуре городского хозяйства, ведущую роль административных методов борьбы с нэпманской буржуазией во второй половине 1920-х гг. Однако к оценке деятельности частного капитала в конце 20-х гг. Л.Ф. Морозов, как и его предшественники, подходил с позиций выдвинутой И.В. Сталиным в 1928/29 г. теории обострения классовой борьбы по мере строительства социализма, оправдывая карательные меры государства в отношении новой буржуазии.

Отражением политической «оттепели» в области исторических исследований явилась организованная журналами «Вопросы истории КПСС» и «Вопросы истории» дискуссия по проблемам переходного периода. В ходе ее были подняты многие вопросы нэпа: о хронологических рамках перехода от политики «военного коммунизма» к новой экономической политике и ее периодизации, о госкапитализме и классовой борьбе на государственно-капиталистических предприятиях, о характерных чертах буржуазии периода нэпа и другие [11]. Однако, как справедливо заметил впоследствии В.П. Данилов, это была странная дискуссия, ибо печатались только «правильные» выступления [12]. Тем не менее постановка на страницах журналов многих не исследованных ранее проблем 20-х гг. стимулировала создание обобщающих трудов по истории нэпа [13] . В них получили дальнейшую разработку темы кредитной и налоговой политики государст

ва по отношению к частному капиталу, жесткой конкуренции между государственным и частным секторами в торговле, изучались особенности осуществления нэпа в национальных республиках и экономических районах, зарубежная историография нэпа.

В обобщающих трудах по истории СССР и отдельных регионов, в том числе Сибири, истории социалистической экономики, промышленности и торговли, по истории рабочего класса и крестьянства, изменению социальной структуры общества [14], опубликованных в 1960–1970-е гг., процесс использования и вытеснения частного капитала рассматривался в совокупности с другими мероприятиями нэпа как одна из общих закономерностей перехода от одной общественно-экономической модели развития к другой. В работах приводились отдельные цифровые данные, характеризующие место частного капитала в экономике, доказывалась необходимость его использования в первые годы нэпа, подчеркивалась обоснованность его ликвидации в конце 20-х гг. Однако общие оценки новой экономической политики и в связи с ними различных аспектов использования и вытеснения частного капитала не выходили за пределы ряда устоявшихся трактовок «Краткого курса истории ВКП(б)». Особенно это сказывалось в навешивании политических ярлыков при рассмотрении тех или иных «уклонов» и «оппозиций», а также в негативных оценках в целом частного предпринимательства в условиях нэпа. Использование же частного капитала рассматривалось как одна из форм классовой борьбы.

С этих позиций написаны и работы И.Я. Трифонова, многие годы занимавшегося исследованием проблем, связанных с историей частного капитала 1920-х гг. Главное внимание автор уделил административным мерам регулирования частнопредпринимательской деятельности. Первому из советских историков И.Я. Трифонову удалось изучить и частично использовать в публикациях интереснейшие материалы закрытых в те годы для исследователей фондов милиции, суда и прокуратуры. В его монографии о классовой борьбе в годы нэпа получили освещение состав и правовое положение буржуазии, роль органов прокуратуры и суда в борьбе с нэпманами [15]. В 1975 г. вышла книга И.Я. Трифонова о ликвидации эксплуататорских классов в СССР [16], где был сделан вывод о том, что «новая» буржуазия лишилась средств производства в результате хозяйственного вытеснения государственным и кооперативным секторами, потерпела поражение в классовой борьбе по принципу «кто — кого». Однако этот вывод с достаточной убедительностью не был подкреплен соответствующими материалами.

Более всестороннее освещение взаимосвязи в политическом курсе государства аспектов допущения и использования частнокапиталистического предпринимательства в условиях нэпа и его ограничения и вытеснения было дано в работе В.А. Архипова и Л.Ф. Морозова [17]. Авторы проследили историю возникновения и функционирования различных организационных форм частной промышленности и торговли, проанализировали масштабы и сферы приложения частного капитала, показали деятельность партийных и профсоюзных организаций на частных предприятиях. Со времени издания книги прошло более 20 с лишним лет, но она и по сей день остается наиболее полным исследованием истории частного предпринимательства 20-х гг. в отечественной историографии, отражающим как бесспорные успехи исторической науки в ее изучении, так и недостатки.

Авторы монографии не смогли отойти от стереотипного, что неудивительно в 70-е гг., повторявшегося в трудах историков и экономистов с 30-х гг. утверждения о том, что в обстановке реконструкции народного хозяйства и форсирования темпов развития экономики нэпманы приносили только вред. И хотя справедливости ради в работе указывалось, что «сам по себе рост производства в частной промышленности при условии строго государственного контроля над ней мог принести пользу народному хозяйству, способствуя смягчению товарного голода» [18], но затем довольно бездоказательно утверждалось, что возможности развития частного капитала были исчерпаны. Главными аргументами в пользу этого тезиса для авторов служили материалы судебных следствий о преступлениях частников, достоверность которых не вызывала у них никаких сомнений. Нельзя согласиться и с содержащимися в монографии оценками так называемого правого уклона, которые даны мимоходом и содержат традиционные обвинения Н.И. Бухарина как автора теории «врастания капиталистических элементов в социализм». Пытаясь избежать в своей работе слова «ликвидация» по отношению к капиталистическим элементам в промышленности и торговле, В.А. Архипов и Л.Ф. Морозов с ожесточением выступили не только против термина как такового, но отказались называть ликвидацией действия против частных предпринимателей в 1928–1930-е гг. Описывая конфискации имущества у представителей частного капитала, то есть лишения их по существу средств производства и личной собственности, а, следовательно, и лишение их самой возможности заниматься частным предпринимательством, авторы пришли к парадоксальному в данной ситуации выводу о том, что «эти меры не

означали перенесения на нэпманскую буржуазию лозунга ликвидации ее как класса, подобно тому, как это было сделано по отношению к кулаку в деревне» [19]. По их версии получается, что кулак, лишенный средств производства и гражданского статуса, ликвидирован как представитель своего класса, а «новая» буржуазия, с которой проделано все то же самое, — ликвидации не подлежала. Что же касается определения методов, сыгравших решающую роль в вытеснении частного капитала в конце 1920-х гг., то и в этой работе, и в своей статье, опубликованной в 1986 г., В.А. Архипов утверждал, что на последнем этапе существования частного предпринимательства самым эффективным средством его ликвидации стала налоговая политика, относя ее при этом к экономическим мерам [20]. На наш взгляд, налоги, достигшие по своим размерам в последней трети 1920-х гг. более 50% доходов частных предпринимателей и, действительно, послужившие причиной (в числе прочих) их массового разорения, должны быть безусловно отнесены к административным мерам и рассматриваться в контексте общего курса на возвращение к административным методам хозяйствования. Подобные же утверждения В.А. Архипова, как и выводы И.А. Исаева, также одного из авторов указанного сборника [21], основаны, видимо, на традиционном, но отнюдь не доказанном фактически утверждении об экономическом вытеснении частного капитала из промышленности и торговли социалистическим сектором экономики при полном замещении первого вторым. Следуя логике, эквивалентная замена одного сектора экономики другим должна была бы привести к экономической смерти частнокапиталистического уклада. Авторы же предпринимают попытку обосновать и оправдать административное давление и репрессии, направленные по существу на искусственную ликвидацию, а не на экономическое вытеснение частного предпринимательства. Получается явное противоречие: побежденный якобы экономически, частный капитал уничтожен был все же административным путем.

Подобные утверждения органично вписывались в превалировавшую в отечественной историографии тех лет концепцию «Краткого курса Истории ВКП(б)». И хотя в работах отдельных авторов предпринимались попытки объективного анализа истории частного капитала 20-х гг., общий подход к исследованию проблемы не выходил за рамки теории классовой борьбы. «Нэпманы» изображались спекулянтами, постоянно мешавшими поступательному развитию отечественного хозяйства. Увеличение государственного сектора экономики при соответственном уменьшении других

ее секторов безапелляционно расценивалось как выдающееся достижение. Поэтому любые насильственные действия государства по отношению к частным предпринимателям считались оправданными и единственно возможными. Не случайно даже в названиях исторических исследований по этой проблематике содержались термины «борьба» и «ликвидация». Подобный подход приводил к созданию искаженного представления о хозяйственной деятельности частного капитала 20-х гг. как о преимущественно «вредительской». Итак, существовавшая до недавнего времени в отечественной историографии традиция, основанная на теории классовой борьбы и других постулатах «подправленной» идеологами сталинизма формационной концепции исторического развития, подменяла историю частного капитала историей борьбы с ним государства.

Присущая советской историографии политизированность в меньшей степени проявилась в работах В.П. Дмитренко «Торговая политика Советского государства после перехода к НЭПу: 1921–1924 гг.» (М., 1971) и В.Б. Жиромской «Советский город в 1921–1925 гг.: Проблемы социальной структуры» (М., 1988). В монографии В.П. Дмитренко показаны реальные трудности становления государственного сектора торговли в условиях жесточайшей конкуренции с частным капиталом, который рассматривается не только как классовый враг, но и как союзник государства по восстановлению и налаживанию хозяйственных связей между городом и деревней. В работе В.Б. Жиромской на основе анализа Всесоюзной переписи населения 1923 г. и архивных документов раскрывается динамика социальной структуры населения, характеризуются социальные слои городского населения, в том числе нэпманская буржуазия. И хотя в основном работа построена на материалах Европейской части РСФСР, замечания автора по поводу «городов окраинных районов страны» весьма ценны, тем более, что позволяют сопоставить генезис «новой» буржуазии в различных регионах.

Сибирские историки в 1960–1980-е гг., не выходя за рамки охарактеризованных выше методологических подходов, разрабатывали тему частного капитала 20-х гг. преимущественно в связи с изучением классового противостояния в сибирской деревне [22]. Первой из сибирских ученых попыталась выделить в качестве объекта исследования собственно частный капитал В.И. Литвина [23], построив свою работу на материалах по истории промышленности Восточной Сибири второй половины 1920-х гг.

В научных публикациях других сибирских авторов изучение частного капитала Сибири предпринималось лишь в контексте других тем и Сю-

жетов. Так, в работах А.С. Московского, В.А. Исупова, Ю.С. Дьяченко, посвященных проблемам изменения социальной структуры населения Сибири [24], приводились данные о численности «новой» буржуазии. Сведения о положении рабочих на частных предприятиях были включены во второй том «Истории рабочего класса Сибири», в статьи А.П. Угроватова [25]. Общую картину сибирской действительности первых лет нэпа пытались воссоздать Т.А. Корягина и А.Г. Введенская, характеризуя в числе прочих процессов возрождение частной торговли в регионе [26].

Вопросам использования частного капитала в товарообороте, ограничения и вытеснения частной торговли посвящена часть монографии В.И. Дудукалова о становлении советской торговли в Сибири в 1920-е гг. [27] Рассматривая частную торговлю не как органический компонент рынка, а как нечто чуждое процессу налаживания и совершенствования хозяйственных отношений, автор пришел, с нашей точки зрения, к политически ангажированному и не доказанному фактически выводу о том, что заняв преобладающее положение, частная торговля стала представлять реальную угрозу смычке города и деревни, союзу рабочего класса и крестьянства. Между тем фактический материал, приводимый в книге, свидетельствует, во-первых, о том, что только с помощью частной торговли и удалось наладить эту самую «смычку», а, во-вторых, характеризуемые В.И. Дудукаловым государственные меры по ограничению частной торговли делали невозможным ее «преобладающее положение». Построенная в основном на новых материалах монография В.И. Дудукалова вместе с тем в части, касающейся оценок частной торговли, осталась в рамках общепринятой в те годы концепции.

Итак, в работах сибирских историков 1960–1980-х гг. тема частного капитала разрабатывалась либо в контексте классовой борьбы в сибирской деревне (Л.И. Боженко, Н.Я. Гущин), проблем развития торговли в регионе (В.И. Дудукалов), изменения социальной структуры населения Сибири (А.С. Московский, В.А. Исупов, Ю.С. Дьяченко), особенностей перехода Сибири к новой экономической политике (Т.А. Корягина, А.Г. Введенская), либо в узких хронологических, территориальных и отраслевых рамках (В.И. Литвина, А.П. Угроватов). Приводимые в исследованиях фрагментарные сведения об отдельных, как правило, негативных сторонах деятельности представителей частного капитала, отрывочные, зачастую несопоставимые и противоречивые данные о численности частных предприятий или удельном весе частного капитала в оборотах за тот или иной год не дают общего представления о генезисе частного капитала в условиях

нэпа, не позволяют судить о его динамике, действительной роли в экономике региона. Наряду с этим требуют пристального внимания и другие, не изученные ранее исследователями в силу разных причин более частные вопросы: об экономических и социальных источниках формирования так называемой новой буржуазии в Сибири, о различного рода объединениях частных торговцев и промышленников и их взаимодействии с государственными структурами, о кредитной и налоговой политике в отношении частных предпринимателей и т.п. В стороне от исследовательского поиска находился и комплекс проблем, связанных с изучением менталитета частных предпринимателей 20-х гг., без которого любое исследование на эту тему представляется неполным.

В условиях осуществляемых в последние годы радикальных преобразований всех сторон жизни российского общества коренным образом изменилась ситуация и внутри исторической науки, и вокруг нее. Отечественная историография постепенно приобретает новые очертания. Процесс обновления во многом зависит от осознания историками глубины методологического кризиса, в котором оказалось отечественное обществоведение. Создание предпосылок для его преодоления тесно связано с признанием многомерности и вариативности исторического процесса, преодолением теоретической замкнутости и политизированности исследований, расширением историографического поля. Выход из тупика может быть найден наряду с методологическими поисками и новой доктринальной оценкой исторического процесса в целом путем возвращения к скрупулезному и разностороннему изучению местной истории.

Под влиянием современных экономических реформ, связанных с развитием рыночных отношений, либерализацией экономики, возрождением и реабилитацией частной собственности, закономерно возрос интерес к темам и сюжетам по истории экономических реформ, истории предпринимательства, в том числе и периода нэпа. Дополнительный импульс исследовательским поискам историков в этом направлении придало кардинальное расширение источниковой базы: публикация закрытых ранее документов, переиздание трудов репрессированных в 1930-е гг. ученых и политических деятелей, ликвидация спецхранов и свободный доступ к архивным фондам. После непродолжительного периода активных попыток обнаружить в «золотом веке» нэпа ответы на все вопросы современности и схоластических споров об альтернативах и «конце» нэпа отечественная историография вступила на более продуктивный путь вдумчивого и всестороннего анализа реальных процессов жизни общества 20-х гг.

В последние годы наряду с осмыслением теоретических проблем нэпа: сущности и места этой политики в контексте общегосударственного развития [28], формирования экономической стратегии и тактики большевистского правительства 20-х гг. [29], противоречиях политики и экономики в условиях того времени [30], получили принципиальное иное освещение и традиционные для «нэповской» проблематики темы: о развитии промышленности и сельского хозяйства и взаимоотношениях между ними [31], о нэпе как о системе реформ [32], о финансовой политике [33]. Определенным результатом нового осмысления отечественной истории 20-х гг. стали соответствующие главы изданных в 1990-е гг. учебников и учебных пособий по истории России XX в. [34] Разрабатываются и не типичные для отечественной историографии в прошлом проблемы и сюжеты [35], в том числе и касающиеся различных видов предпринимательства 20-х гг. [36] Среди них — монография Л.Н. Лютова о частной российской промышленности периода нэпа. В ней сформулированы интересные и принципиально отличающиеся от советской историографической традиции выводы: о том, что условия труда на частных предприятиях были не хуже, а лучше, чем на государственных, а производительность труда — гораздо выше, что взаимоотношения между владельцами предприятий и наемными работниками очень редко строились на конфликтной основе и другие. Однако стремление автора судить об общероссийских процессах без опоры на архивные источники и региональные материалы, к сожалению, предопределило некоторый схематизм исследования и декларативность сделанных в нем выводов.

Проводимое в настоящее время концептуальное осмысление отечественной истории определяет необходимость выработки взвешенного и комплексного подхода к изучению и истории частного капитала 20-х гг., в том числе на материалах Сибири. Реализация такового в значительной степени подготовлена, с одной стороны, созданной на российском уровне в течение предшествующих семидесяти лет обширной базы данных о частном капитале 20-х гг., с другой — новыми концептуальными подходами к оценке сущности нэпа, обозначенными в публикациях В.П. Данилова, В.П. Дмитренко, В.С. Лельчука, В.А. Мау, проявившимися в ходе дискуссий на общероссийских и региональных научных конференциях по проблемам советской истории (Тюмень, 1991 и 1993), проблемам нэпа (Новосибирск, 1991; Москва, 1995), истории предпринимательства разных исторических эпох (Барнаул, 1994; Новосибирск, 1995).

В данной работе, являющейся продолжением и итогом исследований предыдущих лет [37], предпринимается попытка проанализировать процесс-

сы возрождения частного капитала в первые годы осуществления новой экономической политики в Сибири, становления частнопредпринимательской деятельности в условиях развития нэповской системы и ликвидации частного капитала государством в конце 1920-х гг. В число наших задач входит:

— определить основные принципы допущения частного капитала в экономику с учетом местной специфики;

— исследовать развитие государственной политики в отношении частного капитала, направленность и эффективность государственных мер регулирования частнопредпринимательской деятельности на разных этапах нэпа;

— показать социальные и экономические источники формирования частного капитала в условиях первых лет нэпа, сопоставив их с российским дореволюционным и современным, а также международным опытом;

— представить отраслевую структуру частного капитала и его динамику;

— дать оценку удельного веса частного капитала в общесибирских торгово-промышленных оборотах, в общей численности торговых и промышленных предприятий Сибири, его реальной роли в экономике региона;

— изучить деятельность объединений частных предпринимателей;

— воссоздать коллективный портрет сибирских «нэпманов»;

— осуществить сравнительный анализ процессов возрождения частного капитала в типично сельскохозяйственном регионе (Сибирь) и в СССР в целом.

Термин «частный капитал», широко употребляемый в 20-е гг., используется в данном случае в нескольких значениях: как форма собственности, альтернативная государственной; как форма предпринимательской деятельности, целью которой в основном является личное обогащение; как совокупность средств производства для осуществления этой деятельности, включая денежный, производственный, интеллектуальный и профессиональный капиталы; как особый социальный слой организаторов этой деятельности, сформировавшийся под влиянием новой экономической политики. Таким образом, понятие «частный капитал» выходит за рамки таких терминов, как «частнокапиталистический уклад» и «новая буржуазия», хотя непосредственно и связан с ними.

Изучение деятельности иностранных концессий на территории Сибири, а также анализ процессов развития частного предпринимательства

в сельском хозяйстве не входят в число наших задач, поскольку являются самостоятельными темами специальных исследований, получившими достаточно широкое освещение в отечественной историографии.

Объектом исследования является довольно обширная территория, включающая в современных границах Новосибирскую, Омскую, Томскую, Кемеровскую, Иркутскую, часть Читинской и Тюменской областей, а также Алтайский и Красноярский края. Административно-территориальное деление этой территории менялось в течение рассматриваемого периода, что создавало дополнительные сложности в проведении различных подсчетов. В границы так называемой Сибревкомовской Сибири, существовавшей с 4 августа 1919 г. по 9 декабря 1925 г., большую часть указанного периода входили шесть губерний — Новониколаевская, Томская, Омская, Алтайская, Иркутская и Енисейская и Ойротская автономная область, состоявшие в свою очередь из уездов. Решением Президиума ВЦИК от 25 мая 1925 г. на этой территории был образован Сибирский край с разделением на округа и районы с центром в Новониколаевске, который решением I Сибирского краевого съезда Советов 9 декабря 1925 г. был переименован в г. Новосибирск. Летом 1930 г. Сибирский край был поделен на Западно-Сибирский и Восточно-Сибирский, а окружная система заменена районно-административным делением [38].

Хронологически работа охватывает период с 1921 г. по 1930 г. В качестве отправной точки исследования 1921 г. был избран постольку, поскольку, во-первых, именно весной этого года в результате решений X съезда партии начинается активная выработка механизма допущения частного капитала и его использования в экономике, во-вторых, несмотря на несколько замедленный переход к нэпу в Сибири, летом — осенью 1921 г. и здесь полным ходом идет процесс возрождения и легализации частного капитала. Безусловно, использование частного предпринимательства осуществлялось в 1920-е гг. в рамках новой экономической политики и прекратилось одновременно с ее свертыванием, которое большинство исследователей нэпа относит к 1927/28 г. Однако несмотря на гигантское давление государства и всевозможные репрессии, обрушенные на представителей частного капитала в последней четверти 1920-х гг., частные торговые и промышленные предприятия в Сибири продолжали, пусть и не в прежних масштабах, функционировать, а некоторые бизнесмены даже питали иллюзии о возможности «нового нэпа». Кроме того, представляет интерес поведение частного сектора и его различных составляющих в экстремальных условиях сжатия легального

поля деятельности, поиск различных способов «увода» капиталов и собственного «ухода» частных предпринимателей, а также государственной кампании по ликвидации последних. Необходимость изучения названных процессов определила выбор 1930 г. в качестве конечной границы исследования.

Поскольку государственная политика в отношении частного капитала при всем многообразии ее региональной специфики строилась на основе решений центральных партийных и государственных органов, концепциях партийных лидеров 20-х гг., неотъемлемую часть источниковой основы исследования составили, наряду с местными, документы центральных партийных и государственных организаций, а также законодательные акты, статьи и выступления представителей партийно-государственного руководства.

В комплексе документов директивного характера особое место принадлежит работам В.И. Ленина, Н.И. Бухарина, И.В. Сталина, Л.Д. Троцкого, Е.А. Преображенского, А.И. Рыкова, Л.Б. Каменева, Г.Е. Зиновьева [39]. В них отражена логика выработки стратегических решений по широкому кругу экономических проблем, в том числе по вопросам определения принципов допущения частного капитала в экономику, его использования и вытеснения.

Стенограммы партийных съездов и конференций 20-х гг. [40] позволяют выяснить сложный механизм выработки тактики по отношению к частному капиталу, которая в условиях однопартийной государственной системы автоматически превращалась в директивы, постановления и законодательные акты. Одна часть последних вошла в сборник «Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам», другая — в «Сборник декретов, постановлений, распоряжений, приказов по народному хозяйству». В систематизированном виде законодательство, относящееся к регулированию частного предпринимательства, представлено в книге Я.А. Канторовича, а также в специальном сборнике законов о частном капитале, изданных в 1920-е гг. [41] Они точно иллюстрируют изменения в формах и методах государственного регулирования частного бизнеса.

Материалы к отчетам правительства, издаваемые с 1926 г. по 1930 г. ежегодно [42], помогают установить взаимосвязь между политикой по отношению к частному капиталу с другими мероприятиями нэпа, а также дают цифровые материалы об удельном весе различных секторов экономики.

Что же касается публикаций документов местных партийных и хозяйственных органов, то в Сибири делаются лишь первые шаги в этом направлении. Изданы сборники документов о деятельности Сибревкома, по истории Алтая в восстановительный период, по истории Омска, Новосибирска и некоторые другие [43]. К сожалению, они содержат лишь фрагментарный материал по социально-экономическим вопросам, а документы по истории частного предпринимательства в них практически не включены.

Большой интерес представляют регулярно выходившие в 20-е гг. экономические сводки центральных хозяйственных ведомств и их местных отделов, а также статистико-экономические публикации Центрального статистического управления и его местных отделов [44]. Многие из них построены на материалах первичной отчетности органов регулирования экономикой как в центре, так и на местах, и обладают высокой степенью научной объективности.

Опубликованные в газетах 20-х гг. «Экономическая жизнь», «Торгово-промышленная газета», «Советская Сибирь», «Красный Алтай», журналах «Большевик», «Вестник Коммунистической Академии», «Социалистическое хозяйство», «Финансовые проблемы планового хозяйства», «Жизнь Сибири» и других экономические сводки и обзоры, а также дискуссионный материал по проблемам частного предпринимательства, информации о деятельности комиссий по изучению частного капитала при наркоматах и другие сведения, содержащиеся в них, не только существенно дополняют имеющиеся в других источниках сведения о частном капитале, но и позволяют зримо ощутить колебания государственной политики по отношению к нему — от передовиц в поддержку сотрудничества с частным капиталом до язвительно-злорадных заметок о наконец-то разорившихся заворовавшихся нэпманах.

Самую ценную для исследования группу источников составляют документы центральных и сибирских архивов. Имеющиеся в фондах наркомата торговли, финансов, государственной плановой комиссии Российского государственного архива экономики, фонде наркомата рабоче-крестьянской инспекции Государственного архива Российской Федерации отчеты, справки, распоряжения, материалы переписки позволяют сопоставить ход процесса возрождения частного капитала в центре и исследуемом регионе. Зачастую эти документы являлись результатом работы специальных комиссий по изучению частного капитала или обследований рабоче-крестьянской инспекцией различных сфер деятельности частных предпринимателей. Они содержат элементы анализа и несут отпечаток личных

взглядов работников, что позволяет представить в общих чертах позиции того или иного ведомства по отношению к частному капиталу.

Интереснейшие сведения о сибирских предпринимателях 20-х гг. удалось обнаружить в материалах Урало-Сибирской конторы «Кредит-бюро» Российского государственного архива экономики. Более 300 досье, собранных специальными корреспондентами этой организации, содержат не только сведения об отраслевой специализации, оборотах, кредитовании целого ряда частных предприятий Сибири, но и о деловой репутации их владельцев.

В фондах местных исполкомов и их финансовых, торговых, плановых отделов, фондах статистических бюро, товарных бирж, других хозяйственных организаций Государственных архивов Алтайского и Красноярского краев, Омской, Томской, Иркутской и Новосибирской областей отложился целый комплекс самых разнообразных по форме и содержанию документов, касающихся в той или иной степени деятельности частного капитала, — от подлинников деклараций, заполняемых владельцами торговых и промышленных частных предприятий, до оперативных сводок местных отделов ГПУ о деятельности частного капитала. Многие из этих документов вводятся в научный оборот впервые.

Как известно, частные предприятия не сдавали в государственные архивы собственную документацию, поэтому их деятельность может быть воссоздана преимущественно на основе документов различных контролирующих и проверяющих государственных структур. Исключением являются фонды товарных бирж, содержащие планы, отчеты, протоколы заседаний и другие документы секций частной промышленности и торговли, а также фонды финансовых управлений, включающие первичные материалы об обществах взаимного кредита, в которые объединялись частные предприниматели.

То обстоятельство, что большинство документов имеют опосредованный характер и ярко выраженную идеологическую окраску, а также многообразие имевшихся в те годы методик подсчетов частных торговых и промышленных предприятий, зачастую приводящих к противоречивым, отрывочным и несопоставимым результатам, и, наконец, сама специфика частнопредпринимательской деятельности, предопределяющая возможность судить о ней всегда лишь с той или иной степенью вероятности, затрудняют исследование, но, вместе с тем, делают его и более увлекательным. В целом же совокупность изученных документов и материалов в полной мере позволяет исследовать историю частного капитала в городах Сибири в 1920-е гг.

ГЛАВА 1
ВОЗРОЖДЕНИЕ ЧАСТНОГО
ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА: 1921–1923 гг.

1.1. Либерализация экономики и выработка
основ сотрудничества государства с частным капиталом

Углубление в 1920 — начале 1921 г. широкомасштабного экономического и социально-политического кризиса, вызванного войной, применением и расширением системы мер «военного коммунизма», заставило большевистское правительство в корне изменить экономическую тактику, провозгласив весной 1921 г. переход к новой экономической политике. Ее сущность В.И. Ленин определил как максимальный подъем производительных сил и улучшение положения рабочих и крестьян. Для большевиков нэп стал способом удержания и укрепления власти партии в условиях «задержки» мировой революции и преимущественно мелкотоварной экономики страны. Впоследствии слово нэп являлось синонимом гибкости и умеренности в осуществлении коммунистической партией своей доктрины строительства социализма. Под нэпом понимают также систему управления и хозяйствования, где решение задач экономического роста осуществлялось не только командно-административными, но и рыночными методами. С этим термином отождествляется и реальная многоукладная экономика 20-х гг. с присущими ей особенностями.

В рамках новой экономической политики намечалась частичная децентрализация экономики в целом, стимулирование сельскохозяйственного производства путем замены разверстки натуральным налогом с разрешением свободной реализации на рынке оставшихся после его выполнения излишков, существенное уменьшение государственного сектора в промышленности, реабилитация торговли и денежного обращения, допущение в экономику на особых условиях частного капитала.

Переход к новой экономической политике в Сибири по сравнению с другими регионами страны имел свои особенности, определяемые во многом специфическим социально-экономическим и политическим положением этой обширной территории.

Сложность целого комплекса задач, которые приходилось решать в Сибири органам большевистской власти, потребовала создания и работы

здесь с августа 1919 г. по декабрь 1925 г. наделенного чрезвычайными полномочиями особого гражданского и военного органа управления — Сибирского революционного комитета, которому подчинялись все другие государственные структуры на территории Сибири. Подведомственные ему Алтайская, Омская, Томская, Новониколаевская, Енисейская и Иркутская губернии, Ойротская и Бурято-Монгольская области и Якутская советская социалистическая республика получили общее название Сибревкомовской Сибири. На ее территории в 1920 г., без Якутии, проживало 7,7 млн чел., подавляющее большинство которого (88%) — в сельской местности. Немногочисленное городское население было преимущественно сосредоточено в губернских центрах: Омске (147 254 жителя), Иркутске (109 218 жителей), Томске (89 887 жителей), Красноярске (75 469 жителей), Новониколаевске (69 511 жителей), Барнауле (63 227 жителей) [1]. Аграрный характер экономики Сибири во многом определил особенности осуществления здесь новой экономической политики.

К началу 1920 г. масштабное военное противостояние на территории Сибири завершилось победой Советской власти. Долговременные ожесточенные сражения 1918–1919 гг., а также проводимые в течение предшествующих лет массовые мобилизации и реквизиции в связи с мировой и гражданской войнами нанесли огромный ущерб хозяйству: сократились посевные площади, понизился удельный вес основных товарных культур в структуре посевов, на четверть уменьшилось количество скота, разрушенной оказалась ведущая товарная отрасль сельского хозяйства Сибири — маслоделие. Заготовки масла сократились более чем в 13 раз. Тысячи крестьянских хозяйств были разорены, продовольственные запасы, имущество и инвентарь разграблены.

Не менее сложная ситуация сложилась в промышленности, валовое производство которой составило лишь четверть довоенного уровня. По данным переписи 1920 г., в Сибири было зарегистрировано 37 тыс. промышленных предприятий, из которых на 26 тыс. не использовался наемный труд, а подавляющая масса остальных представляла собой мелкие мастерские с 1–5 работающими. Из и так небольшого числа относительно крупных промышленных предприятий (1640) большая часть бездействовала или работала не в полную нагрузку. Оборудование на них устарело, не хватало сырья и топлива. Наполовину сократилась добыча угля, выплавка чугуна составила лишь 4% от довоенного уровня, а добыча золота — 3,3% [2].

Территория Сибири отличалась чрезвычайно низкой плотностью населения: на каждую квадратную версту приходилось в среднем лишь 2 человека. Самыми малонаселенными являлись восточные территории Сибири: в Иркутской губернии на 1 кв. версту приходился 1 житель, а в Енисейской губернии — 0,5. При такой малой плотности населения, большой протяженности территории, удаленности населенных пунктов друг от друга и от центра особое значение приобретали транспортные магистрали и связь, которые также пострадали от военных действий. По железной дороге от Новониколаевска в направлении центра стояли разбитые поезда, вагоны в которых были заполнены трупами людей, погибших от холода и болезней. К осени 1921 г. половина паровозов и пассажирских вагонов, четвертая часть товарных вагонов оставались неисправными. Были разрушены телеграфные и телефонные линии, железнодорожные пути, взорвано 167 мостов, в том числе через реки Иртыш и Обь [3].

Сложная экономическая ситуация усугубилась распространением в 1920 г. на территорию Сибири системы мер «военного коммунизма»: жесткой продовольственной диктатуры в отношении сельских производителей, замены торговли государственным распределением товаров и продуктов, навязывания «товарищеских» форм землепользования (коммуны, совхозы, артели) взамен индивидуальных, национализации всех частных предприятий с числом наемных рабочих больше 10 человек, трудовой повинности, централизации и огосударствления экономики в целом.

Не оправившееся после военных тягот крестьянское хозяйство было поставлено под новый удар: по продразверстке Сибирь должна была сдать государству 110 млн пуд. зерна, 6,7 млн пуд. мяса, что превышало четвертую часть всей продразверстки в стране [4]. Таким образом, крестьяне вынуждены были расстаться не только с излишками сельхозпродукции, которых в средних хозяйствах, как правило, и не было, но и большей частью собственного семенного, фуражного и продовольственного фондов. Причем конфискации хлеба проводились не только в зажиточных хозяйствах, но и в тех, что едва сами сводили концы с концами. Это с неизбежностью обусловило трудности посевной кампании следующего года, отрицательно сказалось не только на экономической ситуации в регионе, но и на политических настроениях крестьянства, отношении их к Советской власти.

В связи с нехваткой продовольствия вследствие общей разрухи в стране, недорода 1920 г., засухи 1921 г. правительство продлило взимание

продразверстки в большинстве сибирских уездов до осени 1921 г. и существенно повысило ставки продналога в 1922 г. для сибирского региона. В результате сибирские крестьяне после выполнения продразверстки вынуждены были сдать государству продналог в размере одной пятой от валового сбора зерна урожая 1921 г., в то время как по РСФСР продналог составил 12–15% валового сбора. Ценой большого напряжения сил и собственного обнищания к концу 1922 г. сибирские крестьяне выполнили государственные задания сдачи продовольственного налога в полном объеме. В то время, как перелом в сельскохозяйственном производстве страны в целом произошел уже в 1922/23 г., в большинстве сибирских губерний кризисное положение сельского хозяйства продолжало усугубляться: вплоть до 1923/24 г. сокращались посевные площади и поголовье скота, падала урожайность зерновых. Таким образом, сельское население Сибири с опозданием по сравнению с европейской частью страны ощутило реальные преимущества новой экономической политики, что сдерживало и затрудняло возрождение здесь рыночных отношений.

Итак, аграрный характер сибирской экономики, задержка замены разверстки продовольственным налогом, слабое развитие промышленности, большая протяженность территории, значительные расстояния между населенными пунктами, малая плотность населения и интенсивные миграционные процессы, удаленность и оторванность от центра, наличие широкого круга жителей, недовольных мероприятиями советской власти, во многом определили общую направленность восстановления сибирской экономики, повлияли на процесс возрождения здесь торговли и ее характер, обусловили во многом специфические условия для развития частного предпринимательства.

Вместе с тем и в Сибири переход к новой экономической политике означал на практике наряду с другими мерами активное использование личной инициативы и предприимчивости, что в условиях многоукладной экономики с преобладанием мелкотоварного уклада хозяйства неизбежно вело к восстановлению и развитию частнокапиталистического предпринимательства. Не прекращавший своего существования в силу экономической необходимости и в условиях «военного коммунизма» так называемый вольный рынок должен был быть легализован и найти свое место в сложной социально-экономической структуре общества.

При всем своеобразии сложившейся на сибирской территории ситуации в основу регулирования частнопредпринимательской деятельности здесь были положены единые для всей страны принципы государствен-

ной политики. Для понимания ее сущности и логики принципиальное значение имеют ленинские идеи, к которым впоследствии неоднократно обращались его соратники и которые послужили основой для принятия большинства государственных решений в отношении судеб частного капитала.

Эволюция взглядов В.И. Ленина на проблему взаимоотношения государства с частным капиталом во многом зависела от решения им более кардинальных вопросов о сущности социализма и роли в новом обществе товарно-денежных отношений.

В первые годы большевистской диктатуры выбор стратегии и тактики по отношению к частному капиталу был продиктован в основном ожиданием грядущей мировой революции, которая утвердила бы «мировую коммунию» во главе с большевистской партией и ее бесспорным лидером. Не только Ленин, но и его сподвижники полагали, что социалистическая революция может победить лишь первоначально «в отдельно взятой стране», а затем ее примеру должны последовать развитые в промышленном отношении европейские государства. «Еще до революции, а также и после нее, — признавал Ленин на III конгрессе Коминтерна в июле 1921 г., — мы думали: или сейчас же, или, по крайней мере, очень быстро, наступит революция в остальных странах, капиталистически более развитых, или, в противном случае, мы должны погибнуть» [5]. Решительность, с которой большевики взяли власть в Октябре 1917 г., стремительность в проведении внутренних преобразований в первые послереволюционные месяцы, непримиримость к «классовым врагам» в годы гражданской войны во многом объяснялись осознанием большевиками себя в качестве авангарда мировой революции.

В работах В.И. Ленина 1917–1920 гг. содержались прямые указания на насилие по отношению к бывшим буржуа и оправдание террора — экономического и политического — как единственного способа взаимоотношений между классами в революционную эпоху. Ленин был убежден, что именно в ходе такой «самой напряженной, до бешенства, до отчаяния острой классовой борьбы и гражданской войны» [6] и вырастает социализм. В декабре 1917 г. в работе «Запуганные крахом старого и борющиеся за новое» он писал: «: Целый исторический период характеризуется подавлением сопротивления капиталистов, характеризуется, следовательно, систематическим насилием над целым классом (буржуазией), над его пособниками» [7]. На неизбежность этой борьбы «не на живот, а на смерть» Ленин указывал как сразу после Октября 1917 г., так и

в более поздний период, в полемике в деятелями II Интернационала, «левыми» коммунистами.

В то же время, оценивая противоречивую сущность экономики переходного периода, в который, по его мнению, вступила страна после взятия власти большевиками, Ленин пришел к выводу о том, что сам «переход» означает, «что в данном строе есть элементы, частички, кусочки и капитализма, и социализма» в виде пяти различных общественно-экономических укладов. При этом основная борьба происходит не между государственным капитализмом и социализмом, а «мелкая буржуазия плюс частнохозяйственный капитализм борются вместе, заодно и против государственного капитализма, и против социализма» [8]. Этот вывод был подготовлен более ранними размышлениями о сущности госкапитализма в «эпоху диктатуры пролетариата», суть которых нашла отражение в работе «Грозящая катастрофа и как с ней бороться». В этой работе, в частности, указывалось, что «социализм есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии» [9]. Исходя из ошибочной посылки о монополистическом капитализме как высшей и последней стадии капитализма, Ленин делал столь же ошибочный вывод о том, что вслед за государственным капитализмом с неизбежностью должен последовать социализм.

Политика госкапитализма, по мнению Ленина, должна была воплотиться в том числе и в дифференцированном отношении к «подчинившимся» и «не подчинившимся» требованиям большевистской диктатуры капиталистам. К первой группе предполагалось применять «приемы компромисса», ко второй — «беспощадной расправы» [10]. В период «мирной передышки» весны 1918 г. в отношении буржуазии, которая побеждена, но не уничтожена и не сломлена до конца, на очередь дня выдвигалась «новая, высшая форма борьбы с буржуазией, переход от простейшей задачи дальнейшего экспроприирования капиталистов к гораздо более сложной и трудной задаче создания таких условий, при которых бы не могла ни существовать, ни возникать вновь буржуазия». Решающим шагом в этом направлении Ленин считал организацию «строжайшего учета и контроля за производством и распределением продуктов» [11].

Впоследствии, сделав вывод о необходимости новой экономической политики, Ленин признал, что «мы слишком далеко зашли по пути национализации торговли и промышленности, по пути закрытия местного оборота» [12] и что был, несомненно, ошибочным упрощенный взгляд на

отношения между рабочими и крестьянами. В докладе о замене разверстки натуральным налогом на X съезде партии Ленин указал, что отношения между ними необходимо подвергнуть «более осторожному и правильному дополнительному рассмотрению и известному пересмотру». «Нам надо, — говорил Ленин, — ставить вопрос прямиком: интересы этих двух классов различны, мелкий земледелец не хочет того, что хочет рабочий». Для удовлетворения потребностей мелкого земледельца нужна известная свобода оборота, свобода для частного мелкого хозяина, а во-вторых, нужно достать товары и продукты [13]. Средством для этого должна была послужить замена разверстки продналогом и разрешение свободного товарообмена. Задача же использования частного капитализма и в период товарообмена не ставится как самостоятельная. Речь идет пока о капитализме как посредующем звене между мелким производством и социализмом, как способе повышения производительных сил [14]. Что же касается степени развития капитализма в связи с нэпом, то Ленин прямо говорил об этом: «Новая экономическая политика означает : переход к восстановлению капитализма в значительной мере. В какой мере — этого мы не знаем» [15].

Анализ практики товарообмена 1921 г. показал, что последний не соответствует объективным условиям развития экономики. Выступая на VII Московской губпратконференции 29 октября 1921 г., Ленин вынужден был признать, что «товарообмен сорвался: сорвался в том смысле, что он вылился в куплю-продажу» [16]. Под влиянием анализа реальных процессов, происходивших в экономике летом-осенью 1921 г., претерпели существенное изменение взгляды Ленина на роль торговли и денежного обращения в период социалистического строительства. На смену задачам товарообмена как главного звена нэпа с последующей натурализацией хозяйственных отношений пришли требования «государственного регулирования торговли и денежного обращения» [17].

Осознание Лениным необходимости и неизбежности длительного сохранения товарно-денежных отношений и торговли при социализме определило задачи «реформистского» подхода и к частному капиталу: «не ломать старого общественно-экономического уклада, торговли, мелкого хозяйства, мелкого предпринимательства, капитализма, а оживлять торговлю, мелкое предпринимательство, капитализм, осторожно и постепенно овладевать ими или получая возможность подвергать их государственному регулированию лишь в меру их оживления» [18]. Поскольку «оживление» наступило сразу после законодательного разрешения част-

ного предпринимательства, соответственно возникла необходимость организации государственного контроля за этой деятельностью. Ленин приложил немало усилий для постановки такового. Выступая на IX Всероссийском съезде Советов 28 декабря 1921 г., он потребовал от наркомата юстиции несравненно больше энергии в деле контроля за частными предпринимателями [19]. Более детально о задачах наркомата юстиции по борьбе с частным капиталом Ленин писал 20 февраля 1922 г. в закрытом письме наркому юстиции Д.И. Курскому: «Не видно понимания того, что мы признали и будем признавать лишь государственный капитализм: ни к черту не годными коммунистами надо признать тех коммунистов, кои не поняли своей задачи ограничить, обуздать, контролировать, ловить на месте преступления, карать внушительно всякий капитализм, выходящий за рамки государственного:» Ленин призвал наркомюст «подтянуть, встряхнуть, перетряхнуть нарсуды и научить их карать беспощадно, вплоть до расстрела за злоупотребления новой экономической политикой» [20]. 22 февраля 1922 г. Ленин направил письмо в Политбюро ЦК РКП(б) с требованием немедленно создать комиссию для изменения проекта Гражданского кодекса, который в тот момент обсуждался в Совнаркоме. «Главной задачей комиссии, — писал Ленин, — признать: полностью обеспечить интересы пролетарского государства с точки зрения возможности контролировать (последующий контроль) все без изъятия частные предприятия и отменять все договоры и частные сделки, противоречащие как букве закона, так и интересам трудящейся рабочей и крестьянской массы» [21]. Защиту классовых интересов пролетариата в его борьбе с капиталом Ленин определил в качестве одной из главных задач и профсоюзных органов. Для ее решения он считал необходимым перестройку аппарата профсоюзов, образование стачечных фондов [22].

Резкий тон письма к Курскому, настойчивость, с которой Ленин требовал соблюдения прежде всего интересов трудящихся при разработке законодательства о частном капитале, свидетельствуют о больших опасениях буржуазной реставрации в том случае, если частный капитал выйдет из-под контроля.

С четким определением законодательных рамок, в границах которых пролетарское государство могло допустить существование частного капитала, не подвергая опасности завоеваний революции, Ленин связывал конец отступления «в смысле того, какие уступки мы капиталистам делаем» [23]. В речи на Всероссийском съезде металлистов 6 марта 1922 г., Политическом отчете ЦК XI съезду РКП(б) 27 марта 1922 г., в докладе

на IV Конгрессе Коминтерна 13 ноября 1922 г., речи на Пленуме Московского Совета 20 ноября 1922 г. Ленин определил задачи следующего этапа в осуществлении новой экономической политики. Формулировка этих задач основывалась на анализе опыта первого года нэпа. Не отрицая несомненных успехов в оживлении хозяйственной жизни страны, в удовлетворении интересов рабочих и крестьян, налаживании экономического союза между ними, Ленин между тем заявлял, что все же в первый год новой экономической политики, с его точки зрения, государство «действовало не по-нашему. А как оно действовало? Вырывается машина из-под рук: как будто бы сидит человек, который ею правит, а машина едет не туда, куда ее направляют, а туда, куда направляет кто-то, не то нелегальное, не то беззаконное, не то бог знает откуда взятое, не то спекулянты, не то частнохозяйственные капиталисты, или и те и другие, — но машина едет не совсем так, а очень часто совсем не так, как воображает тот, кто сидит у руля этой машины». В этих условиях Ленин считал, что «то нервничанье, та суетливость, которые создавались у нас вследствие нэпа, стремление создавать все по-новому, приспособлять, — чтобы это было приостановлено». На повестку дня ставилась задача перегруппировки сил, в условиях которой предстояла «отчаянная, бешеная, если не последняя, то близкая к тому борьба не на живот, а на смерть между капитализмом и коммунизмом», предстояло «выдержать соревнование с простым приказчиком, с простым капиталистом, купцом, который к крестьянину пойдет и не будет спорить о коммунизме: а станет спорить: что ежели надо достать, правильно сторговать, суметь построить, то я-то построю дорого, а, может быть, коммунисты построят дороже, если не в десять раз дороже». В этом соревновании между капитализмом и социализмом за крестьянство Ленин видел «корень экономики». Особенностью этой борьбы с частным капиталом являлось то, что она «стала во сто раз более ожесточенной и опасной, потому что мы не всегда видим, где против нас враг и кто наш друг» [24]. Действия коммунистов в этой ситуации, указывал Ленин, должны быть предельно гибкими: «нужно, как говорит пословица, не десять, а сто раз примерить, прежде чем решить». Не давая готовых рецептов приемов этой борьбы, Ленин подчеркивал необходимость, с одной стороны, «учиться торговать», с другой, — «сводить к определенному минимуму» все отрицательные с точки зрения большевистской диктатуры стороны частнопредпринимательской деятельности путем строгого соблюдения классовых норм советского законодательства [25]. В письмах наркому

финансов Г.Я. Сокольникову 11 и 15 февраля 1922 г. Ленин предложил и практические пути подчинения частного капитала контролю государства: «суд за незаконную торговлю», «регистрация частноторговых сделок и налог на них путем гербового сбора или каким-либо подобным образом» [26]. О необходимости направить все внимание и все силы на победу над частной торговлей В.И. Ленин писал в письме члену правления Центросоюза В.А. Тихомирову в марте 1922 г. [27]

Итак, творчески осмысливая действительность, Ленин сумел перейти в своих воззрениях от полного отрицания возможности использования частного капитала в период социалистического строительства до осознания необходимости привлечения его в экономику в целях ее восстановления и развития. Правда, привлечение это виделось ему лишь в ограниченных пределах и преимущественно в направлении госкапитализма. В то же время нельзя не заметить склонности Ленина к некоторому преувеличению реальной опасности частного капитала для социалистического строя и вызванную этим большую настойчивость в проведении жестких мер, вплоть до расстрела, в отношении частных предпринимателей. Однако опыт мирного строительства в Советской России был относительно недолог, и не стоит, видимо, абсолютизировать эту сторону ленинских воззрений. Очевидно, что ленинская концепция отношения к частному предпринимательству осталась незавершенной, но вряд ли ее можно назвать «рыночной» или содержащей идеи длительного сохранения так называемой смешанной экономики.

Конкретные решения, принимаемые на государственном уровне в отношении частного предпринимательства, в целом были продиктованы ленинской логикой отношения к частному капиталу: временное использование под государственным контролем и на особых условиях.

Первыми признаками отступления от военно-коммунистических методов ведения хозяйства, вызванных «левыми» взглядами на возможность прямого и быстрого построения нового общества, а также суровыми условиями гражданской войны и интервенции, явились решения Х съезда и ХI конференции РКП(б) и связанные с их реализацией отдельные декреты, постановления и инструкции СНК РСФСР, ВЦИК, отдельных наркоматов, местных органов власти. При этом неразвеянные мечты о грядущей мировой революции и создании светлого будущего без «мироедов», притягательные иллюзии возможности стремительного, измеряемого годами, воплощения коммунистического идеала в действительность, безусловно, не могли быть разрушены мгновенно и продолжали

оказывать довольно существенное влияние на ход изменения стратегии и тактики государственных структур по отношению к частному капиталу.

Разработка основ допущения частнокапиталистической деятельности началась с решения Х съезда РКП(б), сделавшего выбор между ленинской резолюцией и резолюцией, предложенной делегатом съезда М.И. Фрумкиным, в шестом пункте которой, в отличие от ленинских предложений, требовалась уступка государству оставшихся после уплаты натурального налога запасов в обмен на предметы личного потребления и хозяйственного оборота, а не свободная их реализация [28]. Материалы Х Всероссийской конференции РКП(б), проходившей в мае 1921 г., также свидетельствовали о борьбе двух направлений в партийном руководстве по поводу вопроса о сферах предпринимательской деятельности и ее границах. Как следует из доклада В.П. Милютина, одни считали, что свободу торговли необходимо ограничить в том направлении, чтобы имели право свободной торговли на рынке только производители, не допускать оптовых торговцев, скупщиков, перепродавцов товаров, другие выступали за полную свободу торговли [29]. Особенно зримо и отчетливо дилемма: централизованное хозяйство или свободный рынок — обозначилась в прениях по докладу Л.Б. Каменева «Очередные задачи партии в связи с восстановлением народного хозяйства» на Всероссийской конференции РКП(б) 19–22 декабря 1921 г. Как отметил докладчик в своем заключительном слове, «с одной стороны товарищ Ларин, который говорит: твердый план и его неуклонное исполнение, замкнутое социалистическое хозяйство, вокруг которого стоит капиталистическое окружение, а с другой — Осинский, который говорит: другого спасения нет, нужно все кинуть на рынок и пускай рынок сам решает» [30]. Резолюция по докладу свидетельствовала о том, что была выбрана «средняя дорога»: «исходя из наличия рынка и считаясь с его законами, овладеть им, и путем систематических, строго обдуманных и построенных на точном учете процессов рынка, экономических мероприятий, взять в свои руки регулирование рынка и денежного обращения» [31].

Нерешенность и неразработанность принципиальных вопросов экономической теории социализма о принципах сосуществования плана и рынка, центра и местной инициативы, монополизма государственной собственности и свободы торговли и других привели к одновременному и параллельному существованию двух процессов: с одной стороны, — обсуждение в партийном и советском руководстве принципиальных теоретических вопросов о частном капитале, с другой стороны, вызван-

ная необходимостью интенсивная выработка многочисленных ведомственных законодательных актов, зачастую половинчатых и, как правило, следующих постфактум, но все более расширявших зону частнокапиталистического предпринимательства. Так, декретом СНК от 17 мая 1921 г. «О руководящих указаниях организациям власти в отношении мелкой и кустарной промышленности, сельскохозяйственной кооперации» была приостановлена национализация мелкой промышленности [32]. Декретом СНК от 24 мая 1921 г. «Об обмене» были разрешены покупка и сбыт остающихся у населения после выполнения натурального налога продуктов мелкой промышленности не только на рынках, но и в закрытых помещениях [33]. Изданная в развитие этого декрета инструкция СНК от 19 июля 1921 г. ввела разрешительный порядок для открытия таких торговых заведений [34]. Декретом ВЦИК и СНК от 7 июля 1921 г. «О кустарной промышленности» — разрешено каждому гражданину организовывать мелкое промышленное предприятие [35]. Наконец, декретом ВЦИК и СНК от 10 декабря 1921 г. «О предприятиях, перешедших в собственность государства» от национализации освобождались предприятия, ввод в действие которых для государства был убыточен и нецелесообразен. Тем самым на них устанавливалось право частной собственности. Допускалось также приобретение государственными органами на вольном рынке необходимых предметов снабжения, недополученных в плановом порядке [36]. Таким образом, уже в течение 1921 г. на фоне острых дискуссий о возможности и основах частнокапиталистической деятельности в условиях перехода от капитализма к социализму и продолжавшихся попыток совершения товарообменных операций частный капитал фактически был допущен во все сферы экономической жизни, за исключением крупной промышленности и внешней торговли, являвшихся монополией государства. Частные предприниматели получили право свободно заниматься торговлей и посредническими операциями, участвовать в государственных подрядах и поставках, вкладывать капиталы в промышленное производство и т.п.

С определением законодательных рамок, в которых советское государство допускало частный капитал, связывался конец уступок частнохозяйственному механизму. Это положение было зафиксировано в резолюции по докладу Центрального Комитета ХI съезду РКП(б) в марте-апреле 1922 г. [37]

Между тем легализация частнопредпринимательской деятельности потребовала установить в законодательном порядке отношения между

государством и частными промышленниками и торговцами в целом. Таковое было предпринято декретом ВЦИК от 21 мая 1922 г. «Об основных частных имущественных правах, признаваемых РСФСР, охраняемых ее законами и защищаемых судами РСФСР», законодательно закрепляющее право граждан организовывать промышленные и торговые предприятия и заниматься всеми «дозволенными законами РСФСР профессиями и промыслами» [38]. Более подробно и детально эти права были разработаны Гражданским кодексом РСФСР от 31 октября 1922 г., где в статье 54 впервые после Октябрьской революции было четко определено понятие частной собственности для эпохи социалистического строительства и обозначены ее границы. В частности, указывалось, что предметом частной собственности могут быть немуниципализированные строения, предприятия торговые, предприятия промышленные, орудия и средства производства, деньги, ценные бумаги и прочие ценности, в том числе золотая и серебряная монета и иностранная валюта, предметы домашнего обихода, хозяйства и личного потребления, товары, продажа которых воспрещена законом, и всякое имущество, не взятое из частного оборота [39]. В течение 1923 г. также был принят ряд законов, конкретизирующих и дополняющих статьи Гражданского кодекса о правах частных предпринимателей. Постановлением СНК 2 января 1923 г. узаконивался институт частного посредничества в торговых операциях, а постановлением ВЦИК и СНК от 27 июля 1923 г. частным предпринимателям разрешалось быть посредниками и подрядчиками государственных органов [40]. Так, постепенно, шаг за шагом, в течение первых лет осуществления новой экономической политики был пройден путь от половинчатых мер товарообмена и разрешения местного свободного товарооборота до признания необходимости организации собственно частнокапиталистической деятельности в промышленности и торговле.

Предоставляя частным предпринимателям значительную степень экономической свободы, государство в то же время лишало их свободы политической и, отчасти, социальной. Согласно действовавшему законодательству, лица, использовавшие наемный труд или жившие на «нетрудовые доходы», входили в категорию граждан, лишенных избирательных прав [41]. Они не могли создавать свои политические организации, издавать газеты или вести пропаганду своих взглядов каким-либо иным способом; не имели права служить в армии, занимать должности в государственном аппарате; были лишены социальных гарантий, в частности, — права на пенсию.

Дети частных предпринимателей не имели права обучаться в школах с детьми других групп населения. Обладая имущественными правами, так называемые нэпманы оставались, по сути дела, изгоями общества, строившего социализм.

Сибирские органы власти и в частности Сибирский революционный комитет, рассматривали допущение частнопредпринимательской деятельности в контексте других мер нэпа. В июле-августе 1921 г. Сибревком принял решение о претворении в жизнь основ новой экономической политики, в том числе активно обсуждались вопросы денационализации, арендной политики, передачи ряда предприятий в руки частных предпринимателей [42]. Привлечение частного капитала предполагалось провести, как и в центре, в те отрасли промышленности и на те предприятия, восстановление и работа которых не могли быть обеспечены ограниченными государственными капиталовложениями. Предполагалась и выработка общесибирского плана использования частного капитала в промышленности с опубликованием в местных, общероссийских и зарубежных органах списков предприятий, для пуска которых привлечение частного капитала было единственно возможным средством [43]. Внедрение частного капитала в местную промышленность мыслилось в различных формах: путем аренды, возврата промышленных предприятий их бывшим владельцам, наконец, разрешения с последующей регистрацией основания собственных частновладельческих заведений. Обязательными условиями для внедрения частного капитала в промышленное производство при этом являлось получение на таковое разрешения со стороны губернских экономических совещаний, приобретение соответствующего патента, соблюдение санитарных норм производства и охраны труда, контролируемое профсоюзами, своевременные выплаты арендной платы, платы за помещения в случаях их аренды, ведение соответствующей документации, которую в любое время можно было подвергнуть проверке, уплата налогов в соответствии с тарифной сеткой и принадлежностью предприятия к тому или иному разряду.

Процесс денационализации был принципиально новым и столь нелогичным с точки зрения губернских руководителей, что, не торопясь ее осуществлять, они не представляли себе даже процедуру возвращения собственности бывшим владельцам, считая, что это личное дело самих владельцев. Последние пытались вернуть свое имущество через суд. Только в июле 1922 г. Сибпромбюро ВСНХ, куда поступали недоуменные запросы с мест по этому поводу, направило свой запрос в Сибюст

при Сибревкоме с вопросом: в каком порядке — судебном или административном — должно возвращаться бывшим владельцам их имущество [44]. Принятие решений о денационализации было возложено на местные губернские экономические совещания. Это привело к тому, что отказ или удовлетворение ходатайств о денационализации были поставлены в зависимость от субъективных мнений местных руководителей. Отсутствие точной правовой регламентации этой процедуры не позволяло бывшим владельцам отстаивать свои права. Попытки обратиться по этому поводу в органы прокуратуры вызывали гневные отповеди ее работников, которые без обиняков объясняли ходатаям, что «красная прокуратура не склонна вставать на защиту их интересов, очень часто противоречащим интересам рабочих» [45]. Тем не менее процесс возврата собственности ее бывшим владельцам в Сибири шел не менее интенсивно, чем в других регионах страны.

В рамках денационализации осуществлялась и демуниципализация домов. Условиями возврата бывшим владельцам домов занимались специально созданные с этой целью комиссии губкоммунотделов горисполкомов, на них же возлагалась выработка порядка последующей сдачи владельцами домов комнат жильцам и контроль за соблюдением условий сдачи (плата, санитарное состояние и т.п.).

Другой сферой приложения частного капитала в промышленности стала аренда предпринимателями государственных заводов, национализированных в годы революции и гражданской войны мастерских, мельниц и т.п. Большинство исследователей справедливо относят аренду к классическим формам госкапитализма, поскольку заключая арендный договор с государственными структурами, частный предприниматель принимал на себя ряд совершенно определенных обязательств и оказывался под более пристальным контролем государства, нежели предприниматель, действующий на свой страх и риск. Кроме того, в первом случае предприниматель использовал государственную собственность в качестве объекта для личного обогащения, в равной, а иногда и в большей степени работал на государство, чем на себя, или, по крайней мере, был заведомо обязан делиться с государством частью полученной прибыли не только в форме налоговых выплат. Принимая такие правила игры, арендатор в целом оказывался более вовлеченным в сферу государственного хозяйства, более послушным, более контролируемым и в силу этого более удобным для большевистской власти. Желание направить частнохозяйственный капитализм в русло государственного было, как

известно, одним из основных идей ленинской тактики взаимоотношения с призываемым к жизни в рамках нэпа частным торговцем и промышленником.

Направление частного капитала в русло госкапитализма осуществлялось не только с помощью аренды. Один из современных исследователей И.А. Исаев, рассматривая проблемы правового регулирования частнопредпринимательской деятельности 1920-х гг., помимо хозяйственных организаций со смешанной формой собственности (аренда, концессии, смешанные акционерные общества), где доминирующим являлся принцип хозяйственно-оперативного преобладания государства, выделяет еще одну форму проявления политики госкапитализма по отношению к частному капиталу — оперативно-контрольные организации, относя к ним прежде всего товарные биржи [46]. Ю.С. Дьяченко, показав на региональном уровне специфику товарных бирж в условиях советской власти, добавил к вышеназванным разновидностям госкапитализма и такую, как привлечение торговцев для заготовки и сбыта промышленных и сельскохозяйственных товаров [47]. Относя вышеназванные формы хозяйственной деятельности к госкапитализму, авторы тем самым справедливо подчеркивают специфику положения частного капитала в условиях большевистской диктатуры, где практически все формы частнопредпринимательской деятельности имели те или иные ограничения, что было неизбежно в государстве, строившем социализм, понимаемый руководителями страны как строй, основанный исключительно на государственной форме собственности. Вместе с тем следует учитывать, что частное торгово-промышленное предпринимательство 1920-х гг. являлось своего рода феноменом, объединявшим самые разные формы этой деятельности: от заготовки пушнины и посредничества до владения и эксплуатации крупных промышленных и торговых предприятий. Степень подчинения интересам государства, как и степень государственного контроля за их деятельностью, была также весьма различной. Однако, используя государственное имущество для личного обогащения, предприниматели могли владеть и, зачастую, владели и собственным имуществом. Для того, чтобы заработала арендованная предпринимателем фабрика или мельница, он должен был вложить в нее собственные средства, проявить свои профессиональные умения. Отправляясь в качестве контрагента государственной или кооперативной организации на заготовку пушнины или кож и осуществляя эти заготовки преимущественно на привлеченные средства, предприниматель, как правило, преследовал

только свои, причем вполне меркантильные цели. Давая подвергнуть себя контролю государства участием в работе товарных бирж, осуществлявших в России 1920-х гг., в отличие от других стран, преимущественно учетно-контрольные функции, частный торговец, безусловно, принимал во внимание лишь выгодность конкретной сделки лично для него и т.п. Итак, вступая в двухсторонний диалог с государством, частный предприниматель всегда преследовал свои личные интересы и обладал своей собственностью (интеллектуальной, имущественной или профессиональной), использование которой наряду с государственной нельзя не учитывать даже при оценке сущности аренды как формы госкапитализма. Поэтому представляется возможным рассматривать и аренду, и действия частных предпринимателей на товарных биржах, и их иную строившуюся на договорных основах с государством деятельность как сферы приложения частного капитала и включать в число изучаемых процессов в связи с исследованием проблемы деятельности частного капитала Сибири в условиях нэпа.

Сдача промышленных предприятий в аренду частным лицам в сибирском регионе начала осуществляться летом — осенью 1921 г. При этом губернские экономические совещания выдвигали, как правило, следующие условия промышленной аренды для частных предпринимателей: предприятия сдаются в аренду лишь при обязательной поставке продуктов производства государству на наиболее выгодных для последнего условиях, в случае необходимости для этой поставки аренды данного предприятия [48]. В арендном договоре указывался срок аренды, содержался перечень производственных обязательств арендатора, устанавливался размер арендной платы (как правило, в натуральных единицах выпускаемой предприятием продукции). Согласно статье 130 Уголовного кодекса РСФСР, «расточение» арендатором предоставленного ему имущества каралось лишением свободы на срок не ниже шести месяцев с расторжением договора и конфискацией всего или части принадлежавшего предпринимателю имущества [49].

В развитие решений центральных органов власти об охраняемом законом праве граждан заниматься любым занятием и промыслом на территории РСФСР Сибревком, губисполкомы и их отделы, исходя из местных условий, принимали решения о частном освоении и использовании природных угодий. Так, весной 1921 г. была разрешена организация частных табунов при соблюдении определенных условий: а) регистрирование скота; б) осмотр скота городским ветеринарным надзором;

в) уплата в кассу коммунального отдела губисполкома 7% платы за пастьбу и страхование [50]. В октябре 1921 г. после отмены государственной монополии на рыбные промыслы местными губернскими продовольственными комитетами Сибири было принято решение о сдаче в аренду, в том числе и частным предпринимателям, рыбных угодий, с единственным условием уплаты не менее 5% стоимости всего улова рыбы [51]. Использование частного капитала планировалось и в таком важном для Сибири с ее огромными сырьевыми запасами промысле, как пушной. При этом государственные организации, как правило, стремились довольно активно прибегать к посредничеству частных заготовительных компаний. На севере Сибири 15 различных фирм: «Русско-английское смешанное общество», московское товарищество «Пушнина», уральская контора акционерного общества «Хлебопродукт» и другие стремились вести заготовку пушнины через частную агентурную сеть [52] на довольно льготных для представителей частного капитала условиях.

Выработка принципов и механизма использования частного капитала в торговле и контроль за ним, возложенные на комиссию по внутренней торговле при СТО [53], на местах должны были проводиться через губернские экономические совещания, а с мая 1922 г. — через образованные при них губернские комиссии по внутренней торговле (губвнуторги) [54]. При комиссии по внутренней торговле в Москве действовало на постоянной основе специальное совещание по частной торговле, положение о котором было принято в августе 1922 г. Согласно этому положению совещанию вменялось в обязанность давать свои заключения по предлагаемым комвнуторгом решениям, разрабатывать проекты мероприятий по частной торговле, организовывать сбор и изучение разного рода сведений о частном торговом обороте, изыскивать способы к упорядочению взаимоотношений государственной и кооперативной торговли, с одной стороны, и частной, с другой [55]. На региональном уровне подобные задачи возлагались на сами губернские комиссии по внутренней торговле.

В Сибири комиссия по регулированию торговли в масштабах всего региона была образована при Сибэкосо в марте 1923 г. В нее вошли, помимо назначенного Сибэкосо председателя, представители Сибпромбюро, Сибдальвнешторга, Сибцентрсоюза и Новониколаевской товарной биржи [56]. Циркуляром председателя сибирской комиссии по внутренней торговле А.М. Поволоцкого всем местным губвуторгам вменялось в качестве одной из главных задач изучение роли частного торгового капи-

тала на рынке, отдельно по рознице, мелкой и крупной оптовой торговле, и размеров, которые они занимали в обороте [57]. В целях регулирования и собственно производства торговой деятельности при Сибпромбюро был учрежден специальный орган — Сибторг, строивший свою работу на принципах коммерческого расчета. На него возлагались, помимо посредничества между отдельными предприятиями и объединениями и третьими лицами, разного рода заготовки, субсидирование подведомственных Сибпромбюро предприятий и вовлечение различными путями в оборотные средства местных торгов частного капитала [58]. Вовлечению частного капитала в торговый оборот, легализации и оздоровлению его деятельности способствовала работа руководства товарных бирж, а также рыночных комитетов. На последние возлагалось поддержание благоустройства и должного санитарного состояния рыночных площадей, а также оказание содействия налоговым органам в выяснении оборотов торговцев и учет торгующих на рынке [59]. Мобилизации денежных средств частных предпринимателей и вовлечению их в товарооборот способствовали и сибирские контрактовые съезды, первый из которых состоялся с 1 по 10 июля 1922 г. в Новониколаевске.

Порядок открытия частных торговых заведений должен был обеспечиваться обязательной выборкой патентов в финотделах губисполкомов, а также выдачей отделами управления разрешений на право данным лицам заниматься частной торговлей [60]. По распоряжению отдела управления Сибревкома от 7 марта 1922 г., каждый частный торговец, имеющий магазин или ларек, обязан был иметь при себе патент с указанием суммы денег, внесенной как за патент, так и суммы, уплаченной по местному обложению, вывешивать на видном месте ценники отдельно по каждому виду товаров, ежедневно заносить необходимые сведения в торговые книги, а торговцы предметами роскоши, помимо выплаты соответствующей суммы за патент, должны были иметь квитанции об уплате дополнительного взноса, уплаченного за торговлю этими предметами [61]. Открытие различных частных заведений для игр и развлечений (биллиардные, карусели, качели и др.), а также строительство и капитальный ремонт зданий, осуществляемый частными предпринимателями, должны были производиться только с особого разрешения местных органов управления [62].

Активное использование частнопредпринимательской деятельности в условиях нэпа требовало соответствующей финансовой поддержки со стороны государства и концентрации имевшихся в руках частных лиц

капиталов. Кредитование частного предпринимательства государством должно было также проводиться на особых по сравнению с кредитованием государственных и кооперативных организаций условиях и подчиняться определенным правилам. На их основе сибирские отделения и конторы Промбанка и Госбанка, выдавая кредит частной клиентуре, должны были устанавливать ставки учетного и ссудного процентов и комиссионные выше, нежели в операциях с другими клиентами. Сроки этого кредита ограничивались довольно непродолжительным временем и должны были предоставляться преимущественно владельцам тех предприятий, которые были подвергнуты предварительному обследованию работниками финансовых органов [63]. Кредитование частной клиентуры должно было осуществляться и через общества взаимного кредита (ОВК), объединявшие собственные капиталы частных предпринимателей. Устанавливается определенный порядок образования подобных обществ. После утверждения на общем собрании учредителей устава общества он направлялся в Москву, в СТО. После соответствующего решения СТО и заключения местных государственных финансовых учреждений о целесообразности организации ОВК, последнее считалось учрежденным и начинало работу. При этом среди учредителей обществ зачастую выступали в качестве пайщиков различные государственные и кооперативные организации.

Регулятором отношений государства с частным капиталом являлась налоговая политика. Согласно советскому налоговому законодательству начала 1920-х гг. частные торговцы и промышленники должны были уплачивать промысловый налог; подоходно-поимущественный налог; косвенные налоги (акцизы на табак, винно-водочные изделия, соль, сахар, спички и др.; таможенные сборы и пошлины); единовременные налоги (гербовый и канцелярский сборы и др.); местные налоги и сборы (налог с грузов, провозимых по железной дороге и водными путями, с публичных зрелищ и увеселений, с плакатов, афиш, рекламы, объявлений и т.п.). Эта система налогов с небольшими изменениями продолжала сохраняться в течение всех 1920-х гг., однако место, реальная значимость, размер и удельный все каждого из этих налогов менялись в зависимости от политической конъюнктуры.

В условиях перехода к нэпу ведущее место отводилось взиманию промыслового налога, состоящего из патентного и уравнительного сборов. На его долю приходилось около 70% всех налоговых выплат частных предпринимателей [64]. Помимо фискальных задач этот налог носил

и контролирующий, учетный характер. В дальнейшем патентная статистика стала одним из надежных источников изучения частнопредпринимательской деятельности 1920-х гг.

Каждый гражданин, решивший самостоятельно заняться предпринимательством, должен был приобрести в финансовом отделе губернского исполкома соответствующий масштабам и профилю этой деятельности патент. Помимо дифференциации размеров патентного сбора в зависимости от принадлежности предприятия к одному из пяти разрядов по торговле или двенадцати разрядам по промышленности при определении суммы сбора учитывался и географический фактор. В этом отношении территория страны была условно поделена на пять различных поясов. Сибирские города Иркутск, Красноярск, Ленинск (Омский), Новониколаевск, Омск и Томск были отнесены ко второму, так называемому вышесреднему поясу, Барнаул, Бийск, Благовещенск — к третьему, среднему поясу [65].

Ставки патентного сбора, хотя и соответствовали конкретным разрядам, не могли точно учитывать мощности и платежеспособности индивидуального предприятия. Для учета при налогообложении фактического оборота каждого предприятия и использовался уравнительный сбор. Облагаемый оборот выявлялся, во-первых, на основании заявлений об оборотах за предыдущее полугодие, которые владельцы частных предприятий обязаны были подавать в налоговые комиссии два раза в год, не позднее 15 октября и 15 апреля, во-вторых, сведений, полученных фининспекторами при обследовании предприятий, и, в-третьих, торговых книг, которые должны были вести предприниматели. Как общее правило, уравнительный сбор исчислялся в размере 1,5% от суммы оборота. Но в зависимости от характера предприятия и от рода предметов торговли или производства устанавливались разные проценты: для торговых предприятий — от 0,5 до 6%, а для промышленных — от 0,25 до 5% [66]. Искусственное завышение финансовыми работниками размера промыслового налога могло спровоцировать повышение цен и другие негативные процессы, но никак не отразиться на экономическом положении самого частного предпринимателя, поскольку промысловый налог относился к числу так называемых перелагаемых налогов. Его реальная тяжесть для каждого предпринимателя напрямую зависела от степени возможности переложения этих выплат на других лиц. В арсенале частных торговцев и промышленников было по меньшей мере два способа такого переложения: путем повышения цен на товары налог перелагался на покупателя, а путем понижения цен на поку-

паемые предпринимателем товары и материалы и сокращения фонда заработной платы — на поставщиков и рабочих.

Помимо уплаты промыслового налога, частные предприниматели должны были выплачивать подоходно-поимущественный налог, прогрессия которого колебалась в пределах от 0,8% при доходе в 120 тыс. руб. дензнаками 1922 г. до 15% при доходе свыше 2 млн руб. [67] Этот налог законодательно был установлен в ноябре 1922 г., и в Сибири первым облагаемым по нему полугодием стал период с октября 1922 г. по апрель 1923 г. по прибыли, полученной в мае-сентябре 1922 г. По положению о государственном подоходно-поимущественном налоге к его уплате привлекались проживающие в городах граждане, извлекающие доходы из следующих источников: 1) от участия в торговых, промышленных и кредитных предприятиях в качестве собственников, владельцев, совладельцев, арендаторов, пайщиков, вкладчиков и вообще от всяких занятий ремеслами и другими промыслами, торговлей, подрядами, поставками, посредничеством, комиссионерством и т.д.; 2) от владения зданиями и другими имуществами в городах и от арендования этих зданий и имуществ в целях коммерческой эксплуатации; 3) от денежных капиталов, процентных и дивидендных бумаг и т.п. Под доходом понималась при этом сумма получения в денежной или натуральной форме, которая после покрытия производственных и торговых расходов, связанных с извлечением дохода от данного источника, может быть употреблена получателем на удовлетворение личных потребностей или обращена в имущество, сбережения и на расширение предприятия [68]. Суммы уплаты по подоходно-поимущественному налогу должны были определяться инспекторами финансовых отделов губисполкомов на основании заполняемых плательщиками специальных деклараций о доходах, которые затем проверялись фининспекторами как с формальной стороны, так и по существу, путем осмотра в случае необходимости принадлежащих плательщикам торговых и промышленных заведений, складов, квартир и других помещений, а также торговых книг. При этом должны были составляться протоколы, подписываемые фининспекторами, плательщиками и понятыми.

В первые годы нэпа подоходно-поимущественный налог не имел того значения в деле регулирования частной торгово-промышленной деятельности, которое приобрел впоследствии: процедура его определения и взимания была весьма трудоемкой, предполагала проявление не только кристальной честности предпринимателя, но и скрупулезной проверки финансовыми инспекторами сведений о его имуществе и доходах.

Давая общую оценку выработке государственного механизма использования частного капитала в условиях начала осуществления новой экономической политики, необходимо отметить, что именно в этот период были разработаны наиболее существенные условия привлечения частного капитала в целях восстановления и развития экономики: использование частного капитала в промышленности и торговле на второстепенных по важности для народного хозяйства позициях при сохранении государственной монополии внешней торговли и оставлении основных средств производства или, согласно терминологии того времени, «командных высот экономики» в руках государства (крупная промышленность, земля, пути сообщения); практически полное лишение частных предпринимателей политических прав, ограничение и отчасти регламентация их владельческих прав в интересах большевистской диктатуры; распространение различных форм государственного контроля за деятельностью частного капитала.

В то же время допущение частнокапиталистической деятельности потребовало и определения положительных прав частного бизнеса. Оценивая сущность советского законодательства первых лет Советской власти, исследователи 20-х гг. и часть современных авторов отмечали, что оно было направлено преимущественно на определение положительных прав частных предпринимателей [69]. Однако очевидно, что только сам факт «призыва» частного капитала, осуществляемого большевистским правительством исключительно с целью сохранения собственной власти, отнюдь не означал, что эти, и без того ограниченные, права будут соблюдаться. «Для развития капитализма, — писал известный русский экономист 20-х гг. С. Прокопович, — нужны капиталы и капиталисты, гражданское право соответствующего содержания, признающее свободу частнохозяйственной инициативы и право собственности, суды и полиция, неприкосновенность личности и свобода печати, демократия и парламентаризм» [70]. Ни того, ни другого в России не было. Допущение капитализма, как справедливо отмечал современный исследователь нэпа В.П. Дмитренко, осуществлялось лишь на «свободное пространство», что диктовало режим его ограничения и пресечения на «пограничной линии» и неумолимого вытеснения по мере роста государственного сектора [71]. Положение частных предпринимателей, несмотря на декларирование неприкосновенности частной собственности, оставалось шатким, а будущее — весьма туманным.

Сибирские руководители характеризовали свои отношения с частным капиталом как упорный длительный бой, решительная атака в котором

лишь отложена «до нового подъема революции» [72]. В январе 1923 г. «Торгово-промышленная газета» с возмущением писала о нежелании сибирского руководства вести диалог с частником [73]. Даже перспективы восстановления здесь торговли и продвижения товаров в сибиркую глубинку в большей степени связывались с развитием государственной розничной торговли, а не частной и даже не кооперативной.

Между тем дискуссии о перспективах применения частного капитала, границах его допущения продолжались с не меньшей остротой, приобретя к 1923 г. форму спора о величине опасности для социалистического строительства растущего вместе с нэпом частного торгового капитала. Отражением этих дебатов стала борьба вокруг предложения Л. Красина об иностранных кредитах и займах на ХII съезде партии. В ходе его обсуждения было ярко выражено стремление Е. Преображенского «задушить зародыш частного капитала», подвергнута критике Н. Бухариным «инженерская» точка зрения, представителей которой, по его словам, «совершенно не печалит вопрос о том, по какому руслу пойдет: развитие производительных сил, по капиталистическому или социалистическому, лишь бы оно шло на подъем», и, наконец, высказано Л. Троцким мнение о том, что «новая экономическая политика нами установлена всерьез и надолго, но не навсегда» и что «плановое начало мы распространим на весь рынок, тем самым поглотив и уничтожив его» [74]. Общий настрой по отношению к частному капиталу, таким образом, стал виден довольно отчетливо: допущение частного капитала является неизбежным злом, при малейшей возможности от его использования надо отказаться.

Общая направленность политики государства в отношении частного капитала, как в центре, так и на местах, ясно свидетельствовала о стремлении как можно более быстрыми темпами направить его деятельность в русло госкапитализма.

1.2. Генезис «новой» буржуазии
(к вопросу о первоначальном капиталистическом накоплении)

Провозглашение новой экономической политики вызвало небывалый всплеск предпринимательской активности населения. Ее развитию способствовали имевшийся у многих в прошлом опыт предпринимательской деятельности, преимущественно «разрешительный» по отношению

к частной инициативе характер государственного законодательства первых лет нэпа, отсутствие острой конкуренции в условиях легализировавшегося и возрождавшегося рынка.

По отношению к частным предпринимателям, появление которых было вызвано осуществлением новой экономической политики, в исторической литературе употреблялись разные названия и термины. Приступая к изучению места и роли частного капитала в экономике Советского государства, исследователи 20-х гг. пытались дать дефиницию термина «частный капитал» применительно к эпохе социалистического строительства. Наиболее распространенным стало определение, появившееся в одном из учебных пособий, изданных в 1920-е гг. «Под частнохозяйственным механизмом, — указывалось в нем, — надо понимать все те капиталистические предприятия (промышленные, сельскохозяйственные и торговые), которые никакими договорными отношениями с государством не связаны [1]. На практике же под капиталистическими предприятиями зачастую понимались ремесленные и кустарные мастерские, мелкая торговля без применения наемной рабочей силы. Подобные трактовки приводили исследователей к неадекватной оценке размеров частнокапиталистической деятельности, порождали в обществе мнение о якобы баснословных прибылях и гигантских масштабах частных предприятий, что в свою очередь должно было оправдывать в глазах общественности программу поспешных наступательных действий по отношению к частному капиталу.

По своему политическому, социальному и экономическому положению представители этого слоя резко отличались от других социальных слоев населения. Они были лишены избирательных прав, не имели возможности легально выпускать свои газеты или вести пропаганду своих взглядов каким-либо иным способом, права учить своих детей в одних школах с детьми других социальных групп населения, не могли призываться для службы в армии, состоять членами профсоюзов и занимать должности в государственном аппарате. Их деятельность была основана на получении прибыли самыми разными способами, в том числе и с использованием наемного труда. Абсолютизируя последнее обстоятельство, большинство советских исследователей характеризовало этот социальный слой как эксплуататорский класс [2]. В рамках такой оценки ряд историков, стремясь показать прямую связь возрождавшейся буржуазии с проведением новой экономической политики называли ее «нэповской» или «нэпманской» буржуазией [3]. И.Я. Трифонов, настаивая на квалифи-

кации этого социального слоя как самостоятельного и именно эксплуататорского класса, употреблял наряду с этим определением термин «новая буржуазия», имея в виду ее отличие от «старой», дореволюционной буржуазии [4]. Другие авторы, признавая факт существования этого социального слоя еще до провозглашения нэпа, расценивали его как своеобразный остаток или осколок дореволюционной буржуазии, как «классовую группировку», а не самостоятельный класс, употребляя термин «капиталистические элементы» [5]. Несмотря на видимую разницу в дефинициях, очевидно, что основой таких трактовок служила теория классовой борьбы, с неизбежностью определявшая наличие в рамках переходного от капитализма к социализму общества противоборствующих классов.

Между тем оценка частного предпринимательства как сложного социального феномена представляется весьма неоднозначной. Ряд русских и зарубежных исследователей, не принадлежавших к марксистскому направлению в истории и философии, — С. Булгаков, И. Ильин, Г. Гинс, М. Вебер и другие, — видели в предпринимательстве, помимо стремления к обладанию богатством, и желание быть полезным для общества, а также извечное стремление личности к преодолению «органического» предела, установленного природой [6]. Мировой опыт свидетельствует, что ни одно государство не развивается успешно без активного использования инициативы и предприимчивости своих граждан. Причем работающие в одном секторе экономики отнюдь не видят смысл своего существования в ведении войны на поражение с представителями другого сектора. Более того, оптимальное соотношение государственных, корпоративных, коллективных и частных начал в экономике способствует поступательному движению общества по пути прогресса. В связи с этим было бы, на наш взгляд, необоснованным считать частных предпринимателей 20-х гг. лишь эксплуататорами.

Возражения против термина «эксплуататорский» в той же степени относятся и к слову «класс». Имевшая существенные правовые ограничения как в политической, так и в социально-экономической сфере, группа людей вряд ли может расцениваться как класс даже с точки зрения приверженцев теории классовой борьбы. Поэтому, очевидно, следует применять по отношению к предпринимателям 20-х гг. более соответствовавшие их деятельности, месту и статусу в обществе названия — представители частного капитала, частные предприниматели, новая, или нэповская буржуазия, имея в виду в последнем случае как временную дистанцию этой соци-

альной группы от дореволюционных предшественников, так и особенности ее положения в условиях большевистской диктатуры.

По-разному оценивалась и роль частного капитала в первые годы отказа от военно-коммунистических методов ведения хозяйства. Большинство исследователей 20-х гг., вслед за известным публицистом и хозяйственным деятелем Ю. Лариным, относили период с весны 1921 г. по осень 1923 г. ко времени «буржуазного воровства в различных видах и формах» [7]. Основным содержанием этого периода, как они считали, было «разбазаривание» государственных средств неудержимой частнокапиталистической стихией, захлестнувшей все отрасли экономики. Причины такого «разбазаривания» И.С. Кондурушкин, принимавший непосредственное участие в качестве обвинителя во всех крупных судебных должностных и хозяйственных процессах с 1918 г. по 1927 г., видел в чрезвычайной подвижности, гибкости и изворотливости предпринимателей, наличии у них опыта коммерческой деятельности в совокупности с вопиющей бесхозяйственностью государственных органов [8]. Более четко тезис о невозможности противостоять частной стихии в первые годы нэпа сформулировал А. Кактынь в работе «О подходе к частному торговому капиталу». «Прямой расчет диктовал нам пассивную политику по отношению к растущему вместе с НЭПом частному капиталу», — констатировал он [9]. Так же считал член комиссии по изучению частного капитал при наркомате торговли А.С. Иосилевич [10]. Впоследствии, не углубляясь в изучение данной проблемы, исследователи лишь высказывали общие соображения о том, что в условиях отсутствия государственного торгового сектора в первые годы нэпа частным предпринимателям были предоставлены все возможности «набить себе карман». Эти утверждения мало отличались от рассуждений Ю. Ларина о буржуазном воровстве. Их основой являлся не столько фактический материал о реальной деятельности частного капитала в условиях перехода к нэпу, сколько ставшее традиционным для советской историографии положение марксисткой доктрины о том, что прибавочная стоимость может образовываться исключительно путем эксплуатации наемного труда, и что прибыль, полученная частным предпринимателем, — это всегда не заработанный им доход. Эти постулаты не были оспорены и в опубликованной в конце 80-х гг. статье историка М.А. Свищева [11], призывающего не бояться частного предпринимательства на современном этапе.

С переходом к нэпу воспоминания о работе своего или соседнего предприятия в дореволюционный период, сравнительная простота его

основания в новых условиях, естественное желание улучшить свое материальное положение толкнули к разного рода предпринимательской деятельности десятки тысяч людей. Сначала эта бурная деятельность проявилась в активизации товарообмена, не прекращавшегося со времени национализации торговли и получившего весной-летом 1921 г. дополнительный импульс. На городских «толкучках» одни обменивали или продавали последнее, чтобы прокормиться, другие скупали эти товары за бесценок или обменивали на продукты, а приобретенные товары везли в пригородные села и там снова обменивали на продукты питания. Стремление ограничить торговлю рамками товарообмена, декларируемое центром, приводило к тому, что местные власти, наряду с другими обязательствами, требовали от частных торговцев следовать так называемым товарообменным свидетельствам. В них, в частности, указывалось, что при обнаружении продажи и обмена продуктов, полученных от перекупщиков, виновные будут караться за злостную спекуляцию и уклонение от государственного контроля по суду с немедленным закрытием продажи и обмена. Как спекуляция и срыв продналогов рассматривались продажа и обмен продуктов, на которые существовали продналоги и которые были приобретены продавцом от неплательщиков налогов. Производящие продажу и обмен в закрытых помещениях должны были вести запись всех продуктов, получаемых для обмена с указанием источника получения [12]. Частным торговцам пытались запретить выезжать за товарами за пределы местного рынка или, наоборот, въезжать на определенную территорию, как, например, в г. Славгород, переполненный желающими обменять свой товар на имевшуюся здесь в избытке соль [13]. Однако все было напрасно: население охватила настоящая торговая лихорадка.

Массовый торговый ажиотаж явился полной неожиданностью для государственных структур. С некоторой растерянностью местные губернские экономические совещания докладывали в конце 1922 г. в СТО, что они не могут уследить за количественным ростом частных торговых заведений и их оборотами [14]. Единственным цифровым материалом на этот счет могли служить лишь сведения финотделов о выданных патентах и сведения отделов управления губисполкомов о выданных разрешениях на право торговли.

Ю. Ларин, а за ним и другие авторы 20-х гг. утверждали, что абсолютное большинство представителей «новой» буржуазии в прошлом были крупными торговцами или заводчиками. В дальнейшем тезис о том, что большинство предпринимателей 20-х гг. вышло из рядов дореволюцион-

ной буржуазии, получил широкое распространение в отечественной историографии. Такого рода оценка во многом имела идеологическую окраску и диктовалась не столько скрупулезными подсчетами и тщательным анализом, сколько стремлением подчеркнуть, что как дореволюционная буржуазия, так и «новая», относились к одной категории — «бывших» классов. Однако уже в те годы имелись и другие соображения по поводу социальных источников формирования «новой» буржуазии. Согласно проведенным в 20-е гг. подсчетам А.И. Старикова, основанным на обработке материалов выборочного обследования частного капитала, менее 30% от состава частных торговцев в дореволюционном прошлом были купцами [15]. В закрытом докладе о развитии частной торговли, представленном в начале 1924 г. в наркомат рабоче-крестьянской инспекции, на основе проведенных обследований делался вывод о том, что «новый торговый класс» является новым и по тем особым условиям, в которых действует частная торговля, и по своему составу. «На частноторговом рынке отсутствуют не только прежние торговые фирмы, — говорилось в докладе, — но и старый торговый класс в целом. Старые купцы представляют ничтожный процент всей массы современного купечества» [16]. К подобному выводу пришел и один из современных американских исследователей истории «последнего капиталистического класса в Советской России» А. Бэлл, утверждающий, что лишь очень немногие представители дореволюционной российской коммерческой элиты — богатые купцы, финансовые и промышленные магнаты — оказались «на плаву» в годы нэпа [17]. Большинство из этих людей полностью потеряли свое состояние и вынуждены были прекратить бизнес, эмигрировали или погибли.

Сибирские материалы полностью подтверждают эти соображения. В списках частных предпринимателей 20-х гг. практически не встречаются фамилии наиболее известных дореволюционных торговцев и промышленников [18]. Выборочный анализ более чем 500 анкет представителей сибирской «новой» буржуазии позволяет сделать вывод о том, что наиболее распространенные в прошлом занятия предпринимателей 20-х гг. были связаны с различными видами службы по найму, в том числе, в подавляющем большинстве случаев, в качестве приказчиков торговых предприятий. На долю последних приходилось более 40% от всего числа всех бизнесменов 20-х гг. Смогли возобновить собственное дело в меньших масштабах или заняться другим видом коммерческой деятельности лишь 15% предпринимателей [19]. Остальные же сибирские торговцы и промышленники 20-х гг. не занимались в прошлом коммерческой деятельностью.

Согласно данным Всесоюзной переписи населения 1926 г., большинство сибирских частных предпринимателей в дореволюционный период были людьми весьма молодыми. В 1917 г. 70% из них исполнилось от 20 до 35 лет [20]. В силу своего возраста они вряд ли могли иметь что-то общее со старыми купеческими династиями. Тем более, что, согласно указанным выше анкетным данным, лишь менее 8% от общего числа хозяев частных предприятий 20-х гг. продолжили дело своих отцов, опираясь на созданные до революции капиталы.

Итак, вызванная к жизни нэпом новая социальная группа предпринимателей в Сибири формировалась за счет бывших служащих торговых и промышленных частных предприятий, мельников, приказчиков и т.п. — людей, имевших определенные навыки коммерческой деятельности, а также за счет служащих государственных контор разного уровня, совмещавших вначале свою официальную службу с нелегальной деятельностью на ниве бизнеса. Немало было и таких, кто брался за разного рода предпринимательскую деятельность исключительно ради добычи средств для существования: домашние хозяйки, демобилизованные красноармейцы, оказавшиеся на улице после закрытия промышленных предприятий рабочие, «сокращенные» служащие. По данным переписи 1923 г., 82% из числа владельцев торговых заведений Алтайской губернии не занимались ранее торговлей [21]. Аналогичная ситуация наблюдалась и в других губерниях.

Будущие бизнесмены, как правило, владели довольно ограниченным капиталом, частью сохранившимся с дооктябрьских времен в виде золота, драгоценностей и товаров, частью накопленным в период «военного коммунизма» «мешочниками» и торговцами местных «сухаревок» и «маньчжурок». Имея в виду, что при оценке денежных сумм и ценностей, находящихся в руках частных предпринимателей, всегда необходимо говорить с той или иной степенью вероятности, трудно все же представить, что после сурово проведенных конфискаций, национализаций и реквизиций сумма частных капиталов могла быть значительной. Опираясь на оценки наличности частного капитала в стране к середине 20-х гг. и ориентировочные данные о темпах накопления, Ю. Ларин считал, что его сумма к началу нэпа не могла превышать по стране 150 млн руб. [22] Впоследствии расчеты Ю. Ларина не были оспорены. При этом следует принять во внимание, что средства эти были распылены и явно недостаточны, чтобы с их легализацией основать крупное, эффективное и прибыльное собственное дело. Перспективы же создания акционерных обществ

и торговых товариществ только обсуждались, на значительные кредиты государства рассчитывать не приходилось. Следовательно, активный приток частного капитала в промышленность и торговлю сдерживался на первых порах во многом недостатком и распыленностью капиталов.

Нельзя не отметить явную нестабильность положения «новой» буржуазии, не верившей, что в условиях новой экономической политики, проводившейся «всерьез и надолго», государство также всерьез и надолго будет сотрудничать с частными предпринимателями. Красноречивым свидетельством негативного отношения к «частнику» в целом служат наблюдения, сделанные Мартином Андерсоном Нексе в 1921 г.: «: нэпманы у всех на плохом счету: Частная спекуляция — на цепи, которая отпущена ровно настолько, чтобы она могла с трудом достигать своей пищи, урвав кусок, она глотает его с закрытыми глазами, почти давясь им: каждую минуту торт может быть снова убран из пределов ее досягаемости» [23]. В подобной ситуации естественным желанием частных предпринимателей стало сорвать куш, пока не поздно, — обрести капитал всеми возможными способами. Сознавая, что всякие параллели в этой связи весьма приблизительны, можно отметить все же, что поведение «новой» буржуазии первых лет нэпа чрезвычайно сходно с действиями российских бизнесменов в конце 1980-х гг.

Процесс накопления частного капитала, осуществляемый в течение всего периода нэпа, прошел ряд этапов, имевших свои особенности. Согласно данным налоговых и статистических организаций 20-х гг., основное накопление было проделано частным капиталом в 1922 г. и первой половине 1923 г., что дало основание государственным деятелям, историкам, экономистам 20-х гг. назвать эти годы периодом первоначального капиталистического накопления. Условия этого процесса были весьма специфичными, не имевшими прецедента в истории мировой экономики.

Как правило, первоначальное накопление торгового капитала происходит задолго до развития крупного промышленного капитала. Накопленные в торговле средства составляют основу для развития промышленного капитала, который к моменту начала своего активного функционирования уже имеет готовый торговый аппарат и капитал. Последующее развитие приводит к усилению промышленного капитала и установлению его гегемонии над капиталом торговым.

Ко времени введения нэпа в силу целого ряда обстоятельств (неизбежных в условиях войны натурализации хозяйственных отношений

и централизации экономики; целенаправленной политики большевистского правительства на свертывание торговли и сплошную национализацию промышленности и др.) торгового капитала и торгового аппарата в стране практически не существовало. Государственная промышленность, с одной стороны, и сельское хозяйство, с другой стороны, по выражению известного в 20-е гг. экономиста И. Мингулина, «стояли друг перед другом как два немых гиганта» [24]. В этой ситуации неизбежным стало формирование торгового капитала, преимущественно частного, за счет промышленного, преимущественно государственного.

Несмотря на многочисленные горячие дискуссии о существовании торговли и денег в будущем социалистическом государстве, правительство решило возрождать торговый капитал, причем в качестве основного исполнителя этого процесса был определен частный предприниматель, которого тут же заклеймили как вора и стяжателя и для которого, как писала «Советская Сибирь», не было «иного способа накопления, кроме открытого грабежа и мошеннических махинаций» [25]. И лишь немногие государственные чиновники отдавали себе отчет в том, что без деятельности этих в обыденном представлении «жуликов» страну постигла бы настоящая катастрофа.

Признание на правительственном уровне необходимости развития торговли и образования торгового капитала усилиями преимущественно частных предпринимателей происходило в условиях политической и юридической неопределенности содержания, принципов и форм торговли. Существенно осложняло процесс накопления частного капитала отсутствие твердого денежного эквивалента (вместо катастрофически обесценивавшегося дензнака появлялись местные «овсяные», «пшеничные», «соляные» рубли), дефицит промышленных товаров повседневного спроса, сохранение в ряде губерний Сибири продразверстки, натуральных налогов на основные продукты сельского хозяйства. Сказывалась и недооценка государственными хозяйственниками и партийными руководителями роли товарно-денежных отношений в условиях переходной экономики, интерпретация ими закона стоимости и его проявлений — рынка, товарных бирж, маклерского аппарата и т.д. — как атрибутов свергнутого буржуазного строя.

Крайне нестабильная с экономической и политической точек зрения ситуация, весьма специфические хозяйственные условия и определили преимущественные способы и приемы частных накоплений, часть которых была связана со своеобразной «обратной экспроприацией» государ-

ственной собственности. Последнему немало способствовало руководство государственных предприятий, вынужденное из-за недостатка оборотных средств в условиях перехода от централизованной системы главкизма времен «военного коммунизма» к коммерческому расчету продавать, зачастую за бесценок, как накопившуюся на складах продукцию, так и часть не только законсервированного, но и действующего оборудования. Этим воспользовались предприимчивые посредники. Житель Новониколаевска С.Е. Пинаев, например, в начале 1922 г., заплатив 3 тыс. руб., приобрел на заводе холодильников 3 вагона сортового железа. Реализовав его через несколько месяцев, предприниматель получил 10 тыс. руб. чистой прибыли. Закупив в Сибглаввоенпромторге 30 пуд. олова по 30 руб. за пуд, Пинаев продал его по 80 руб. Другой частный торговец, тоже житель Новониколаевска, М.Т. Шишов приобрел в местном губпродкоме по заведомо заниженным ценам 5 вагонов гвоздей на сумму 15 тыс. руб. Чистая прибыль от реализации товара на сибирских и уральских рынках составила более 30 тыс. руб. Значительно пополнили свой капитал компаньоны Баканов, Лисицын, Вагин и Казаков, приобретя в Сибкрайсоюзе за бесценок большую партию английских пил завода «Кинлок» и реализовав ее на московских рынках [26].

В Сибири в силу слабого развития здесь собственной промышленности и не успевших нормализоваться связей с центром, частные предприниматели вместо небескорыстной помощи советским хозяйственникам в «разбазаривании» государственных средств, широко распространенной в центре, предпочитали зарабатывать и приумножать свой капитал, работая контрагентами государственных организаций по заготовке сырья.

Согласно данным Сибирской комиссии по внутренней торговле, абсолютное участие частного капитала в заготовительных операциях госторгов в 1922/23 г. достигло 70% от общей суммы заготовок [27], причем наибольшую активность частные предприниматели проявляли в заготовке экспортных товаров — пушнины и кож. Между потенциальным заготовителем и государственным предприятием заключался договор-обязательство, в котором называлась сумма выдаваемого аванса, содержались конкретные задания по заготовке, оговаривался размер вознаграждения (как правило, 6% так называемой предпринимательской прибыли и 2,5% компенсации за организационные расходы), а также имущественные гарантии заготовителей в обеспечение взятых ими на себя обязательств. Правда, зачастую стоимость залогового имущества была существенно ниже стоимости выдаваемых авансов, что создавало

базу для маневров частных контрагентов, позволяло им нарушать свои обязательства. Так, действовавшие на территории Енисейской губернии заготовители Жинкин и Прозоровский, получив от Канского отделения Сибторга товар на большую сумму под заготовку зимней ангарской белки убоя 1922 и 1923 гг., оставили в залог лишь автоматическую кассу «Националь» и подержанную женскую шубу [28]. Предоставив обеспечение в размере 4914 руб., заготовитель Ножницкий получил от Омского госторга аванс деньгами и товарами на сумму 91425 руб. 55 коп. под заготовку пушнины и кожсырья. Несмотря на то, что Ножницкий выполнил условия договора по поставке пушнины лишь наполовину, а по кожсырью — на 17%, Омский госторг еще дважды в течение 1923 г. выдавал ему кредиты на общую сумму немногим меньше 100 тыс. руб. Обязательства по этим договорам были выполнены на треть, авансы не возвращены. Подобные обстоятельства сопровождали и сотрудничество Енисейского госторга с заготовителем Енугодовым, которому к тому же были предоставлены разнообразные льготы (освобождение от уравнительного и гербового сборов, уценка отпущенных ему госторгом товаров и т.п.). Не раз пересматривались договорные обязательства заготовителей Юкина, Каца и других перед Алтайским госторгом в пользу первых. Общая скидка при отпуске товаров в кредит этим лицам составила 40% реальной цены, но и в этом случае задания по заготовке не были выполнены [29]. Дело доходило до курьезов, когда, например, по договору Нижне-Удинской конторы Сибгосторга одним комиссионером в качестве гарантии была предоставлена справка от народного судьи о том, что он привлекался к уголовной ответственности за растрату имущества, но дело по амнистии было прекращено и в настоящий момент он под судом не состоит. Любопытно, что в отношении данного комиссионера было дано распоряжение: «Выдать аванс — 100% деньгами, 100% — товарами» [30]. Объезжая отдаленные районы Сибири, Дальнего Востока, Крайнего Севера, частные заготовители сбывали полученные в кредит товары по завышенным ценам, а большую и лучшую часть заготовленного сырья самостоятельно продавали на рынке. Пользуясь неграмотностью населения, заготовители зачастую допускали обмер, обвес, обсчет местного населения, даже пытались взимать с охотников дореволюционные долги. Иногда же полученные от государства авансы и кредиты частные предприниматели просто обращали в золото и драгоценности и прятали в заветный сундук до лучших времен, а сами скрывались.

Летом 1922 г. «Советская Сибирь» с горечью констатировала: «Едва ли какой-нибудь хозяйственный орган может похвастаться тем, что его контрагенты выполнили, в конечном счете, хоть 25% принятых на себя обязательств» [31]. На собраниях советских хозяйственников, в газетных и журнальных статьях частные заготовители клеймились позором. Многие документы этого периода также полны гневными инсинуациями в отношении частных предпринимателей, действовавших в области заготовок. Ни в коей мере не оправдывая явные правонарушения, допущенные частными заготовителями в первые годы нэпа, видимо, следует иметь в виду по крайней мере три «смягчающих» обстоятельства. Во-первых, заготовка пушнины и кож связана с известным риском, это весьма трудоемкий процесс, требующий недюжинных физических усилий. В качестве своеобразной компенсации за дополнительные трудности заготовители традиционно, как до революции, так и после нее, ориентировались на получение сверхприбыли. Во-вторых, собственного заготовительного аппарата у государственных организаций не было, а ведь реализация пушнины и кож на внешнем рынке составляла определенную часть государственных доходов. Благодаря усилиям заготовителей в 1922/23 г. дореволюционный объем сибирской пушнины, поставляемой на внешний рынок, был восстановлен на 80%. Стоимость ее составляла, по разным оценкам, от 15 до 60 млн руб. золотом [32] — сумма весьма существенная, если учесть, что денежная масса, находящаяся в обращении на внутреннем рынке России, немногим превышала 100 млн золотых рублей. Прибыль, полученная государством в 1922/23 г. от конечной реализации сибирской пушнины, составила 11–45 млн золотых рублей. Без деятельности частных заготовителей эти государственные доходы не были бы получены. И, наконец, Уголовный кодекс РСФСР, защищая государственные интересы, весьма четко определял, что неисполнение обязательств по договору, заключенному частными лицами с государственными или общественными учреждениями, каралось лишением свободы на срок не ниже 6 месяцев, с конфискацией всего или части имущества [33]. Об этом было хорошо известно обеим сторонам, заключавшим договор. Идя в силу разных обстоятельств на заведомое нарушение договора, частные предприниматели поступали таким образом, как правило, по обоюдному согласию со своими нанимателями, будучи уверены, что последние их не выдадут. Явно же криминальные случаи были не так часты, как это может показаться при чтении советских газет, видевших преступление там, где речь шла об обычной коммерческой сделке.

Аналогичная картина складывалась и в области собственно торговой деятельности, когда госторги, не имея широкой товаропроводящей сети, использовали частную розницу для реализации своих товаров. Так, производственные и торговые предприятия Сибпромбюро ВСНХ в 1922 г. более 40% имевшихся у них товаров (мануфактура, стекло, табак, кожтовары, соль, железо, металлоизделия и т.п.) продали через частные предприятия [34]. Сибгосторг реализовал 51,8% товаров с помощью частных предпринимателей, а местные отделения Всероссийского кожсиндиката — более 90%. При этом при продаже товаров госторгами частная клиентура оказывалась в более выгодном положении, чем государственные и кооперативные организации. Алтайское отделение Всероссийского кожсиндиката, например, в 1922/23 г. отпустило кооперативам вдвое больше неходовых товаров, чем частным лицам. Скидки при оптовой продаже товаров частным торговцам доходили до 40% от стоимости партии товара [35]. Развитию посреднической деятельности способствовала работа 57 представительств от 27 торгово-промышленных организаций Москвы, Урала, Приуралья и других территорий СССР, действовавших в 1922/23 г. на территории Сибири. Весной-летом 1923 г. только в Омске имелось 20 таких представительств. Занимаясь оптовым сбытом товаров, представительства более 40% своего оборота делали с частными розничниками [36]. Учитывая, что, с одной стороны, цены в частной торговле были в среднем на 20% выше, чем в государственном и кооперативном секторе, наценки на дефицитные товары доходили до 200% [37], а, с другой стороны, то обстоятельство, что частным предпринимателям принадлежало абсолютное большинство торговых точек в регионе, можно сделать вывод о наличии весьма благоприятных возможностей частных накоплений в торгово-посреднической сфере. Причем способы такого накопления, как и в случае с заготовкой сырья, не требовали больших первоначальных вложений, почти не были связаны с материальными издержками и большим предпринимательским риском и позволяли получить большую прибыль в короткие сроки.

Образованный в торгово-посреднической сфере капитал частично откладывали до лучших времен, частично легализовывали: вчерашние посредники открывали собственные лавки и магазины. Причем при сопоставлении размеров работавших в 20-е гг. частных предприятий с дореволюционными занятиями и стажем их владельцев обнаруживается следующая особенность: если владелец предприятия в прошлом имел торговый стаж или опыт хозяйственной работы на руководящей долж-

ности, то он выбирал, как правило, патент не ниже 3 разряда. Бывшие же конторщики, колбасники и другие в своих умениях предпринимательской деятельности мало чем отличались от прислуги, крестьян, рабочих. Они выбирали, как правило, патенты 1 или 2 разрядов.

Характерным примером в этом отношении стала целая сеть оптово-розничных предприятий по торговле мануфактурой, созданная бывшими приказчиками известной в Сибири до революции крупной коммерческой компании «Второв с сыновьями». В 1922–1923 гг. ими были организованы «Иркутское мануфактурное товарищество» (8 совладельцев), «Иркутское торгово-промышленное товарищество» (12 совладельцев), верхне-удинское торгово-промышленное товарищество «Оборот-Сибиряк» (19 совладельцев), «Томское мануфактурное товарищество» (5 совладельцев), новосибирское товарищество «Мануфактура» (10 совладельцев) [38]. Возглавляемые людьми с 10-20-летним торговым стажем, эти предприятия быстро утвердились на сибирском рынке. Благодаря полученным в прошлом навыкам и отличной деловой репутации совладельцы товариществ, пользуясь поддержкой не только коммерческих кругов, но и государственных хозяйственных организаций, обеспечили успешное развитие собственного дела. Оборот открытых ими магазинов составлял не менее 20 тыс. руб. в месяц, на порядок превышая обороты торговых предприятий аналогичной специализации.

Успешно развивалось дело и у И.В. Бубнова, Н.Л. Косолапова, С.Л. Мокшина — бывших приказчиков крупных сибирских мануфактурных фирм, создавших в 1922 г. в Новониколаевске «Товарищество приказчиков» [39]. Открытый ими на Красном проспекте — центральном в городе — магазин считался одним из лучших мануфактурных предприятий.

Выбравшие в 1922–1923 гг. патенты 4–5 разрядов на занятие торговлей и успешно развивавшиеся иркутские товарищества «И. Розенбаум и И. Сольц-Шмуйлович» (бакалея и мануфактура), «Егоров и Кулаков» (галантерея, парфюмерия, меха, ювелирные украшения); томское товарищество «Измаилов и Юнусов» (готовое платье и мануфактура); новониколаевские товарищества «Крым» (фруктово-бакалейная торговля), «Унион» (галантерея, парфюмерия); барнаульское товарищество «Сбыт» (бакалейно-москательная торговля); омское «Сибирское товарищество на вере» (бакалея); красноярские товарищества: «Лев» (табачные изделия), «Промышленник» (бакалея, посуда) были созданы опытными коммерсантами, проработавшими в торговле не один год.

Сумели возродить свой бизнес в новых условиях владельцы работавшего в Томске в течение 20 лет до революции торгового дома «Л. Лонцих и братья Дорон». В июне 1923 г. ими было зарегистрировано оптово-розничное «Сибирское товарищество» по торговле обувью, галантереей, мануфактурой [40]. Вновь занялись торговлей сушеными фруктами Л.З. Ерманок и М.И. Вольф, имевшие аналогичное дело до революции. Организованное ими в 1922 г. в Иркутске сибирско-туркестанское товарищество «Сушфрукт», имея своего представителя в Средней Азии, проводило оптово-розничные торговые операции с оборотом более 20 тыс. руб. в месяц [41].

Примером успешного продолжения наследниками коммерческого дела своих родителей может служить работа омского «Западно-Сибирского товарищества» братьев Сергеевых, имевшего 11 представительств и сеть магазинов в разных губерниях Сибири, занимавшихся заготовкой масла, скота, яиц [42]. Успешно развил семейный бизнес Г.П. Калугский, открыв в 1921 г. на одной из центральных улиц Иркутска «Южно-табачный магазин», в котором на первых порах торговал сохранившимися на складах отца запасами, а затем наладил связи с Табачным трестом и Винсиндикатом [43].

Сам факт появления магазинов, заполненных разнообразными товарами, даже вид которых многие уже забыли, после нескольких лет разрухи и товарного голода воспринимался населением как настоящее чудо. Это удивление довольно точно передал А.Платонов, автор известного романа «Чевенгур», главный герой которого Дванов, возвратившись в родной город, «сначала подумал, что в городе белые. На вокзале был буфет, в котором без очереди и без карточек продавали серые булки. Около вокзала: висела серая вывеска с отекшими от недоброкачественной краски буквами. На вывеске кратко и кустарно написано: «Продажа всего всем гражданам. Довоенный хлеб, довоенная рыба, свежее мясо, собственные соления». В лавке он увидел нормальное оборудование торговли, виденное лишь в ранней юности и давно забытое: прилавки под стеклом: стенные полки, вежливых приказчиков вместо агентов продбаз и завхозов, живую толпу покупателей и испускающие запах сытости запасы продуктов» [44].

В 1922–1923 гг. в среднем по губернским городам выдавалось до тысячи — тысячи пятисот патентов на занятие торговлей в каждое полугодие [45]. Однако резкое возрастание вплоть до конца 1922 г. числа выдаваемых патентов объясняется не только появлением капитала, дающего

возможность начать собственный бизнес. Мелкие торговые предприятия, которых открывалась масса, зачастую принадлежали лицам, ранее не торговавшим и взявшимся за дело только из-за невозможности найти другую работу. Такие предприятия, не имевшие достаточного оборотного капитала, владельцы которых не обладали необходимыми для ведения торговли знаниями и умениями, быстро проторговывались, и на их месте открывались новые торговые предприятия, такие же мелкие и такие же экономически беспомощные. Так, жительница Ленинска-Омского С.А. Шишук, например, решившая заняться торговлей фруктами, проторговав только 20 дней, не только не получила никакой прибыли, но и оказалась должна большую сумму денег и вынуждена была продать собственный дом [46]. Простыми формами торговли зачастую занимались домохозяйки, безработные, инвалиды. Из 23668 патентов, выданных частным торговцам Сибири во втором полугодии 1922/23 г., более 70% приходилось на предприятия 1–2 разрядов (мелкая торговля с возов или на базаре с рук, в которой занято 1–3 человека) [47]. Тем не менее общие позиции частного капитала в сибирской торговле, как и в республиканской, к осени 1923 г. были весьма значительными. На его долю приходилось 86,8% общей численности торговых предприятий и 51,3% общего товарооборота Сибири. Благодаря усилиям именно частных торговцев в течение весьма короткого периода времени — всего двух лет — стало возможным восстановление 70% довоенной численности торговых предприятий Сибири [48]. Наиболее распространенными видами частной торговли в Сибири стала розничная торговля мясом, зерном, мануфактурой, галантереей, табаком, металлоизделиями, фруктами, а также содержание трактиров, харчевен, биллиардных, кафе, столовых и ресторанов.

Своеобразным показателем легализации частного капитала стало участие торговцев в работе местных товарных бирж. Несмотря на понятный как остаток периода «военного коммунизма» страх выявить свою «торговую физиономию» и боязнь налоговых органов, предприниматели проявляли все больший интерес к биржевой торговле в отличие от государственных и кооперативных структур, которые, как говорилось на 2 съезде Сибэкосо, относились к бирже «в лучшем случае безразлично, а в худшем — даже враждебно» [49]. Следствием пассивности государственных и кооперативных предприятий в проведении торговых сделок в первые месяцы работы сибирских бирж стал довольно высокий удельный вес частной торговли в биржевых оборотах. На примере самой

крупной в то время в Сибири Новониколаевской товарной биржи (см. табл. 1) видно, что около 40% всего биржевого оборота в 1922 г. приходилось на долю частных предпринимателей. По мере развития государственной торговли и активизации кооперации удельный вес частной торговли в биржевых оборотах постепенно снижался и ни разу за весь период нэпа не достиг той величины, что в 1922 г.

В 1923 г. по стране в целом частные торговцы составляли в среднем 25% всех членов бирж, на их долю приходилось около 15% всего биржевого оборота [50]. Подобные показатели участия частного капитала в биржевых оборотах в 1923 г. были характерны и для Сибири (см. табл. 2).

Одними из первых частных фирм, проявившими деятельный интерес к биржевой торговле и ставшими постоянными членами губернских бирж, были барнаульский оптово-розничный винно-гастрономический магазин товарищества «Сибиряк», специализировавшиеся на торговле мануфактурой новониколаевское «Сибирское товарищество» и бийское товарищество «Оборот», занимавшееся оптовой торговлей хлебом бийское товарищество «Хлебник» и другие [51]. Совладельцы этих товариществ, заявившие о себе в первые годы нэпа, впоследствии стали широко известными на всю Сибирь коммерсантами.

Другим источником формирования частного капитала Сибири, как и в целом по стране, стали доходы от денационализированных, взятых в аренду и основанных самостоятельно промышленных предприятий, а также мельниц, жилых домов и т.п.

Реализуя на практике основные принципы новой экономической политики, местные органы власти активно обсуждали вопросы децентрализации экономики, передачи ряда промышленных предприятий в руки частных предпринимателей. Привлечение частного капитала намечалось провести в те отрасли промышленности и на те предприятия, восстановление и работа которых не могли быть обеспечены ограниченными государственными капиталовложениями. Предполагалась выработка общесибирского плана использования частного капитала в промышленности с опубликованием в местных, общероссийских и заграничных печатных органах списков предприятий, для пуска которых привлечение частного капитала было единственно возможным средством [52].

Денационализация промышленных предприятий начала активно проводиться в Сибири летом-осенью 1921 г. В основном заявления от частных лиц о денационализации касались мельниц и разного рода мастерских [53]. На основании постановления Сибревкома от 21 июля 1921 г.

Таблица 1

Контрагенты Новониколаевской товарной биржи
в апреле-августе 1922 г.

Покупатели

Месяц	ГОСОРГАНЫ		КООПЕРАЦИЯ		ЧАСТНЫЕ		ВСЕГО
Месяц	число сделок	сумма, в тыс. руб.	число сделок	сумма, в тыс. руб.	число сделок	сумма, в тыс. руб.	число сделок	сумма, в тыс. руб.
Апрель	41	11950	7	680	7	529	55	13159
Май	40	9838	4	1290	29	5218	73	16346
Июнь	13	13124	1	160	24	17419	38	30703
Июль	24	43229	8	4266	26	44709	58	92204
Август	7	6349	1	692	22	18818	30	25859
ВСЕГО	125	84495	21	7088	108	86693	254	178271
В % к общ. обор.		47,4		4,0		48,6		100

Продолжение таблицы 1

Продавцы

Месяц	ГОСОРГАНЫ		КООПЕРАЦИЯ		ЧАСТНЫЕ		ВСЕГО
Месяц	число сделок	сумма, в тыс. руб.	число сделок	сумма, в тыс. руб.	число сделок	сумма, в тыс. руб.	число сделок	сумма, в тыс. руб.
Апрель	41	10788	7	872	7	1499	55	13159
Май	27	8927	12	2056	34	5363	73	16346
Июнь	18	22613	7	622	13	1868	38	25103
Июль	34	43520	7	10507	17	38267	58	92294
Август	35	20937	1	240	4	4682	40	25860
ВСЕГО	155	106785	34	14297	75	51679	264	172762
В % к общ. обор.		61,8		8,3		29,9		100

^* Сост. по: Советская Сибирь. 1922. 3 сент.; Записная книжка сибиряка на 1923 год.
Новониколаевск, 1923. С. 282.

Таблица 2

Контрагенты сибирских товарных бирж в 1923 г.^*
(в % к общему биржевому обороту)

КОНТРАГЕНТЫ	ПОКУПАТЕЛИ	ПРОДАВЦЫ
Госорганы	68,9	73,2
Кооперация	13,1	12,6
Частные лица	15,0	12,0
Акционерные общества	3,0	2,2

^* Биржи и рынок // Жизнь Сибири. 1923. N 11/12. С. 287.

«О возможности передачи промышленных предприятий кооперативным организациям, частным лицам и иностранным концессиям» в течение 1921/22 г. из 749 национализированных в прошлом кустарных предприятий 45% были возвращены прежним владельцам [54]. В частности, в Новониколаевске прежним владельцам были переданы меднолитейная мастерская «Вулкан», слесарно-механический завод «Самотруд», жестяночные и кузнечные мастерские, мыловаренный, маслобойный, фруктовый, пивоваренный, кожевенные заводы и другие объекты [55]. Однако довольно часто встречались и случаи отказов в возвращении предприятий прежним владельцам, причем без объяснения причин.

Большинство денационализированных частных предприятий в промышленности было предприятиями кустарного или полукустарного типа. Так, на 813 действовавших в конце 1922 г. в Алтайской губернии частных промышленных предприятиях трудились всего 1309 работников и выпускалось продукции на сумму в 432806 руб., в то время как 914 государственных промышленных предприятий имели 5660 рабочих и выпускали продукции на сумму в 6077171 руб. [56] По сведениям сотрудника Госплана 20-х гг. С.Г. Струмилина, на каждом частном предприятии к началу 1923/24 г. трудилось в среднем по 3 человека [57]. Данные патентной статистики также свидетельствуют, что основная масса выбранных частными лицами в 1922/23 г. патентов на промышленные предприятия (94%) приходилась на первые три разряда [58], которые, как правило, представляли собой мелкие и мельчайшие мастерские с 1–3 наемными рабочими.

Процесс заключения арендных договоров между представителями совнархозов и частными лицами особенно интенсивно шел осенью-зимой 1921/22 хозяйственного года. Из 163 промышленных предприятий, сданных в Сибири в аренду к 1 февраля 1922 г., более половины приходилось на долю частных арендаторов [59]. Договор аренды предусматривал обязательства арендатора сохранить профиль арендуемого им предприятия, обеспечить его бесперебойную работу. В качестве арендной платы, как правило, выступало от 5 до 25% выпускаемой предприятием продукции, которая должна была передаваться государству в натуральном виде или денежном эквиваленте. Основная масса арендованных предприятий приходилась на предприятия кожевенной, мукомольной, текстильной, меховой промышленности и т.п., не требовавших больших оборотных средств, значительных первоначальных затрат и в то же время выпускавших продукцию, всегда пользующуюся спросом на рынке. Около половины предприятий были арендованы их бывшими владельцами. При этом последние оказывались в более выгодных по сравнению с другими арендаторами условиях, обладали знаниями особенностей конкретного производства и арендовали в основном предприятия на ходу, с рабочими, сырьем и топливом. Основная масса арендных договоров заключалась на небольшие сроки — преимущественно до трех лет. Это объяснялось, с одной стороны, неустойчивостью общего хозяйственного положения и связанными с этим опасениями арендаторов брать на себя договорные обязательства, с другой — политикой совнархозов, рассчитывающих, что при улучшении общих экономических условий государственная эксплуатация предприятий может быть выгоднее, чем аренда, и не стремящихся поэтому поощрять долговременную аренду. Но были и исключения. Так, конный завод в Чегре Ойротской автономной области был сдан в аренду гражданину Бабушкину сроком на 24 года [60]. Продолжительность срока аренды диктовалась дефицитностью местного бюджета и необходимостью функционирования самого предприятия.

Экономический эффект от арендованной частными лицами промышленности, как и от сданной в аренду промышленности в целом, оказался невелик. Многие предприятия, не проработав и года, были закрыты по разным причинам. Так, в Новониколаевске уже к лету 1922 г. было закрыто 20, в Алтайской губернии — 30 предприятий. Треть предприятий, предназначенных губсовнархозами Сибири к сдаче в аренду, к концу 1922/23 года все еще бездействовало [61].

В исторических исследованиях указывались следующие причины слабого развития промышленной аренды: 1) общий упадок экономической жизни

страны; 2) хищническое отношение большинства предпринимателей к аренде; 3) некоторые ошибки губсовнархозов (слишком высокая арендная плата, излишняя бюрократизация при утверждении арендных договоров) [62]. На наш взгляд, в иерархии причин провала арендной политики на первое место следовало бы поместить деятельность совнархозов в этом направлении. Сознавая, что данная тема требует специального исследования, необходимо все же отметить, что центральные органы управления экономикой, видимо, не ориентировали губсовнархозы на длительную перспективу активного применения аренды. В материалах сибирской прессы имеются многочисленные свидетельства о выжидательной позиции губсовнархозов в заключении арендных договоров, об оценке этими органами аренды как временного явления, не являющегося характерным для создаваемого социалистического строя [63]. Поэтому рассмотрению арендных договоров на заседаниях президиумов губсовнархозов не придавалось большого значения. Например, на одном заседании 3 августа 1921 г. президиумом Томского губсовнархоза было рассмотрено 11 заявлений об аренде [64]. Следствием этого становилось небрежное составление договоров, как правило, не оговаривавших, каким именно имуществом гарантируется арендуемое предприятие, и не предусматривающих проверку наличия у арендатора этого имущества, а также сдача предприятий частным лицам на невыгодных для государства условиях. Что же касается утверждения о хищническом отношении большинства предпринимателей к аренде, то поскольку точные количественные данные на этот счет отсутствуют, нельзя, как нам представляется, категорически заявлять о преобладании хищнической аренды, опираясь на отдельные факты, которые, безусловно, имели место, что ярко иллюстрирует сибирская пресса и историко-экономические работы 20-х гг. Общий же упадок экономической жизни страны вообще нельзя рассматривать в качестве одной из главных причин несостоятельности арендной политики. На наш взгляд, не требуется дополнительных доказательств для совершенно очевидного положения о том, что в обстановке послевоенной разрухи любое жизнеспособное предприятие, способное выпускать продукцию, обеспечивая себя сырьем, да еще выплачивающее арендную плату, могло бы принести государству много пользы как в решении проблем безработицы, так и в оживлении экономической жизни в целом. Однако государством был взят курс на свертывание аренды, в том числе и частной.

К концу 1923 г. на занятие промышленным производством частным лицам был выдан 14681 патент, что составило 88,3% от всего количества выданных в этот период патентов [65]. Такие жизненно необходимые населению

отрасли обрабатывающей промышленности, как пищевая, мукомольная, деревообрабатывающая, кожевенная, текстильная, металлообрабатывающая, представленные пусть мелкими и мельчайшими предприятиями и мастерскими, насчитывающими зачастую менее 20 рабочих, снабженными простейшими механизмами, почти полностью находились в руках частных предпринимателей. На долю частной, кустарной и арендованной частными предпринимателями промышленности во второй половине 1922/23 г., по данным налогового обложения, приходилось 60% общего оборота сибирской промышленности [66], а это означало, что большую часть товаров для местного рынка поставляли представители именно частного капитала, смягчая тем самым острый дефицит промышленных товаров народного потребления в регионе, способствуя восстановлению и оживлению хозяйственной жизни.

Число частных предприятий со значительным применением рабочей силы, т.е. последовательно капиталистического типа, установить сложно, во-первых, из-за слабой постановки работы статистических органов, во-вторых, из-за сложности какого-либо учета такого бизнеса, как частный. Однако отдельные данные позволяют судить в общем о незначительной доле во владении и аренде средними и крупными промышленными предприятиями. Так, по данным патентной статистики, к сентябрю 1923 г. частными предпринимателями в промышленности Сибири было выбрано всего 252 патента 4 и 5 разрядов [67]. Что же касается цензовых промышленных предприятий (15 рабочих и механический двигатель или 30 рабочих без механического двигателя), то доля собственных частных предприятий была и вовсе ничтожной — 44 заведения на начало 1924 г. Численность рабочих на них составляла 1,4% всех рабочих, занятых в промышленности, валовая продукция — 3,8% всей выпускаемой цензовыми предприятиями Сибири продукции [68]. В этом отношении, несмотря на разницу в процентах (в цензовой промышленности всей России трудилось около 4% всей численности рабочих, и давала она 4% всей выпускаемой продукции [69]), сибирский регион мало чем отличался от районов Европейской России по привлечению частного капитала в промышленность. Как признался Г.Е. Зиновьев, выступая на XIII съезде РКП(б), «мы боялись, что при нэпе частный капитал в промышленности займет слишком большое место. Оказалось, что в область промышленности частный капитал не пошел, а пошел в торговлю» [70]. Надежды на привлечение денежных сумм, находящихся в руках частных лиц, преимущественно в промышленность не оправдались ни в первые годы нэпа, ни в последующем.

Социальный слой предпринимателей, сформировавшийся под влиянием новой экономической политики (см. табл. 3), по своему составу был крайне

Таблица 3

Состав предпринимательских слоев
городского населения Сибири (1923 г.)^*

Главные занятия	Хозяева			Члены семьи, помогающие в занятиях
Главные занятия	с наем- ными рабочими	с членами семьи или товарищества	одиночки	Члены семьи, помогающие в занятиях
Заводчики и фабриканты	57	-	-	-
Сельскохозяйственные производители	298	14165	11167	16629
Кустари и ремесленники	545	1827	9196	1342
Подрядчики строительных работ	33	-	568	-
Извозопромышленники	81	307	2891	252
Владельцы трактиров и увеселительных заведений	90	81	-	76
Торговцы	179	1157	8350	810
Прочие	116	354	1619	785
ИТОГО	1399	17891	33791	19894
Рентьеры	11347
ВСЕГО	84322

^* Сост. по: Итоги Всероссийской городской переписи 1923 года //
Труды ЦСУ. Т. XX. Часть II. Вып. 3. М., 1925. С. 213-215.

неоднороден. Согласно терминологии переписи 1923 г., в него входили различные категории «хозяев»: с наемными рабочими, работавшие только с членами семьи или товарищества, одиночки, а также члены семьи, помогающие в занятиях, и рентьеры. Удельный вес предпринимателей составлял около 20% от общей численности самодеятельного городского населения Сибири [71], что несколько превышало соответствующие показатели в среднем по СССР. Однако последнее обстоятельство было вызвано скорее не бурным развитием в Сибири предпринимательской деятельности, а особенностями социальной структуры городов преимущественно аграрного региона со слаборазвитой промышленностью. Подавляющее большинство сибирских предпринимателей, как видно из таблицы 3, строили свою деятельность без применения наемной рабочей силы. Сапожники, слесари, маляры и штукатуры, портные, парикмахеры, извозчики, мелкие торговцы и тому подобные составляли основу этой социальной группы.

К «новой» буржуазии — людям, жившим на доходы от использования наемного труда или от коммерческой эксплуатации принадлежавшей им собственности, могут быть отнесены «хозяева, имевшие наемных рабочих» и «рентьеры». Как те, так и другие мало напоминали дореволюционную буржуазию, как по своим доходам, так и по стилю и образу жизни. К «новой» буржуазии, очевидно, следует причислить и часть «хозяев, работавших только с членами семьи или товарищества». По мнению автора известной монографии об изменении социальной структуры городского населения В.Б. Жиромской, таковыми являлись торговцы, использовавшие труд членов своих семей, владельцы трактиров, чайных, крупных лавок и других торговых заведений, а также занятые в других отраслях хозяйства, где имели место случаи замаскированного найма и эксплуатации рабочей силы [72]. Перепись 1923 г. не дает возможности точно определить численность этой группы хозяев. Учитывая последнее обстоятельство, общая численность «новой» буржуазии может быть определена лишь приблизительно. В 1923 г. она составляла примерно 18 тыс. чел., что соответствовало 4,4% общей численности самодеятельного населения сибирских городов.

Работая в равных, а зачастую и в более сложных по сравнению с государственными и кооперативными предприятиями политических и экономических условиях, частные промышленники и торговцы получали на своих предприятиях, как правило, большую прибыль, что говорило о высокой эффективности работы самих предпринимателей и нанятых ими рабочих и служащих. Однодневное обследование торговли, проведенное в ноябре 1923 г. в Новониколаевске, показало, что среднее время на одну покупку в частном

магазине составляло 8–12 минут, кооперативе — 40 минут, госторге — 22 минуты. Как госторги, так и кооперация, показали большой перевес (50–52%) при недовесе в 14–22%. В частной же торговле эта разница была существенно меньше: перевес — 32%, недовес — 27% [73]. В целом же расходы на служебный аппарат в частных магазинах были в 3,5 раза меньше, чем в государственном и кооперативном секторе, а средний оборот на одно занятое в торговле лицо в 1,5–2 раза превышал средний оборот на одного работника государственного и кооперативного предприятия [74]. По статистике, в частной промышленности в один человеко-день вырабатывалось на 92% больше продукции, чем на государственных и кооперативных предприятиях [75]. Немало способствовало трудовым успехам само настроение работающих, которое, как было отмечено на одном из совещаний секретарей губкомов РКП(б) Сибири в июне 1922 г., на частных предприятиях было лучше, потому что «они обеспечены, оплачиваются достаточно хорошо» [76].

Дополнительная прибыль на частных и арендованных предприятиях получалась и за счет удлинения рабочего дня до 10–12, а иногда и до 16 часов, сокращения или отмены обеденного перерыва, использования детского труда за низкую плату, сокрытия истинных доходов с помощью ведения двойной отчетности, задержек и невыплаты заработной платы работникам, экономии средств из-за несоблюдения санитарно-гигиенических условий работы и т.п. Неслучайно, по данным наркомата труда, на каждых 100 обследованных частных предприятиях одна треть их владельцев привлекалась к судебной ответственности за разнообразные нарушения [77]. Имелись случаи и хищнической аренды, когда единственной целью арендатора, как правило, бывшего владельца данного предприятия, была негласная реализация имевшегося на предприятиях сырья и оборудования. Однако в целом удельный вес частных накоплений в промышленной сфере по сравнению с торгово-посреднической был невелик. Сказывался недостаток средств, опасения частных предпринимателей легализовать свои капиталы в меняющихся политических условиях, а также политика государственных хозяйственных организаций, без энтузиазма относившихся к перспективам развития как частной аренды, так и частного капитала в целом.

Признаваемый на государственном уровне недостаток оборотных средств в частном секторе усугублялся сложностями кредитования, что отнюдь не препятствовало очередному обвинению частного капитала в том, что он «транжирит» государственные деньги и «жиреет» за счет государства. В действительности, по выражению старшего биржевого маклера Красноярской товарной биржи, частный капитал после трех лет бездеятельности, «как

новорожденный ребенок не может крепко встать на ноги без посторонней поддержки и ему безусловно необходима таковая в лице Госбанков и кредитных банков» [78]. Однако от всей суммы выданных Госбанком в 1922 г. кредитов частные торговцы и промышленники получили лишь около 15%, примерно такой же удельный вес составили ссуды частной клиентуре региональных отделений Промбанка [79]. Дисконтный процент для частных лиц был установлен 12% в отличие от 10% для кооперации и 8% для государственных структур. Поскольку шел интенсивный процесс обесценивания рубля, а рыночный учетный процент даже в период относительной устойчивости рубля не опускался ниже 30% в месяц, государственные кредиты были чрезвычайно привлекательными для частных предпринимателей. Однако получить государственный кредит могли далеко не все желающие. Так, из 63 ходатайств представителей новой буржуазии, обратившихся в Омское отделение Госбанка по вопросам предоставления кредита в 1922 г., было удовлетворено только 7. Сумма выданного им кредита составила лишь 5% от общей суммы предоставленных отделением Госбанка кредитов [80]. Право кредитования получали лишь те частные организации и лица, которые являлись либо производителями товаров, либо собирателями товаров от мелких производителей, либо распределителями товаров среди населения. Частные же посредники между государственными учреждениями, трестами, кооперативами к пользованию государственными кредитами не допускались.

В Сибири, в отличие от центральных регионов, где преобладал вексельный кредит, наибольшее распространение получило кредитование под товары. Причем и в этом случае условия выдачи кредита были довольно жесткими: если обеспечение подтоварных кредитов госорганам и кооперации должно было превышать их задолженность банку на 30–50%, то в отношении частных лиц это превышение должно было быть в несколько раз большим. Если госорганам и кооперативам разрешалось хранить товары на собственных складах под сохранные расписки, то частные лица должны были хранить заложенный товар на складах с банковскими артельщиками [81].

Несмотря на целый ряд имевшихся ограничений и довольно жестких условий выдачи кредитов частным лицам, последние не без помощи банковских работников и государственных служащих иногда умело обходили эти условия, добиваясь получения заведомо невозвратных кредитов. Попытки создания бюро справок о кредитовании для выяснения торговой «физиономии» потенциального клиента в начале 20-х гг. не увенчались успехом [82], хотя такой вопрос и обсуждался на одном из заседаний экономического совета Сибпромбюро ВСНХ.

В целом же кредитование частной торговли и промышленности было крайне недостаточным. Испытывая постоянную потребность в дополнительных вложениях, частные предприниматели вынуждены были обращаться к ростовщикам, или, согласно терминологии 20-х гг., к так называемым рентьерам. Эта категория граждан состояла преимущественно из представителей дореволюционной буржуазии, которая предпочитала вместо хлопотной легальной торгово-промышленной деятельности увеличивать свое состояние отдачей денег в рост. Видными фигурами на этом подпольном кредитном рынке также были и посредники, не имевшие собственных капиталов. Собирая или одалживая у населения небольшие суммы под небольшие проценты и сконцентрировав их в своих руках, посредники ссуживали большие суммы торговцам и промышленникам, но под уже гораздо больший процент, имея собственную выгоду в разнице между этими процентами. В качестве ростовщиков зачастую выступали и сами торговцы. Забирая товар в кредит на 2–3 месяца под 2,5% в месяц, эти люди продавали товары по цене ниже себестоимости и вырученные деньги пускали в рост под 10–15% в месяц [83]. Дороговизна ростовщического кредита и трудности в получении государственных ссуд стимулировали предпринимателей к объединению собственных свободных средств в возрождавшихся обществах взаимного кредита. К концу 1923 г. на территории Сибири действовало три таких общества — в Красноярске, Омске и Томске [84]. С целью быстрого продвижения уставов вновь возникающих ОВК, с одной стороны, и более планомерного насаждения сети ОВК в наиболее крупных и экономически мощных центрах республики, с другой, в Москве работало специальное бюро по организации ОВК под председательством крупного предпринимателя А.К. Парамонова [85]. Бюро направляло соответствующие предложения в крупные города Сибири, в значительной мере стимулировало и ускоряло процесс образования здесь обществ. Постепенно роль этих учреждений в снабжении частных предпринимателей кредитами возрастала за счет сокращения государственного и нелегального ростовщического кредитования.

Итак, процесс накопления частного капитала в Сибири, как и во всей стране, в первые годы нэпа отличался особой интенсивностью по сравнению с последующими этапами. Именно в 1922/23 г. частным предпринимателям удалось сделать накопления, позволившие им в последующем основывать собственные предприятия. В результате реализации принципов новой экономической политики сформировался социальный слой «новой» буржуазии, который, несмотря на свою малочисленность, играл важную роль в восстановлении хозяйственных связей, нарушенных войной и политикой «военного

коммунизма», оживлении экономики региона в целом. Протекание процесса так называемого первоначального капиталистического накопления в Сибири зависело от особенностей социально-экономической и политической ситуации в регионе, которые, в свою очередь, во многом определялись традициями дореволюционного развития. С одной стороны, слабое развитие местной промышленности и государственной торговли, имевшийся еще с дореволюционных времен и сохранившийся в 20-е гг. дефицит государственных инвестиций в местную экономику, замедленное по сравнению с другими регионами внедрение нэповских начал в местную экономику, а с другой стороны, наличие богатейших природных ресурсов, исконная направленность сибирского рынка на местную продукцию обусловили еще большую, чем в центре, ориентацию местных предпринимателей в процессе накопления на торгово-посредническую сферу. Конечно, с точки зрения сторонников идей централизованной экономики с распланированием и регламентацией всех сторон хозяйственной жизни, некоторые действия представителей частного капитала (и прежде всего — посреднические операции) оценивались как уголовные преступления. В таком понимании сказывалась однобокая трактовка и учеными-экономистами, и непосредственными хозяйственниками законов рыночной экономики. Преувеличение разного рода хищений и игнорирование позитивной роли частного капитала в восстановлении нарушенной войной и политикой «военного коммунизма» экономики было связано с интерпретацией нэпа как отступления и капитуляции перед буржуазией. Характерно в связи с этим высказывание Ю. Ларина о том, что «те не понимают ничего в нашем нэпе, кто не понимает прежде всего того, что наш русский нэп явился ответом на замедление рабочей революции в Европе» [86]. Подобная точка зрения имела в советской историографии довольно широкий круг последователей.

На наш взгляд, в первые годы осуществления новой экономической политики шел совершенно закономерный процесс децентрализации экономики и связанное с ним своеобразное перемещение государственных средств в частные руки. Присоединяясь поэтому к мысли одного из работников наркомторга 20-х гг. А.И. Иосилевича о том, что, «: быть может, мы немного переплатили, но вряд ли можно утверждать, что тогда существовали иные, более дешевые пути» [87], необходимо отметить, что эта «обратная экспроприация», приведшая в конечном итоге к уменьшению национализированного сектора экономики, его децентрализации, способствовала восстановлению и дальнейшему развитию экономического потенциала как Сибири, так и страны в целом. Без подобных же процессов сложно представить успешное восстановление отечественной экономики в 20-е гг.

ГЛАВА 2
РАЗВИТИЕ ЧАСТНОГО
ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА В 1924–1926 гг.

2.1. Первый «нажим» на частный капитал
и его итоги: 1923/24 г. — первая половина 1924/25 г.

Негативное отношение к частному капиталу и его хозяйственной деятельности усугубилось как в партийно-хозяйственном руководстве, так и среди широких слоев населения в связи с осенним кризисом 1923/24 г. Внешними проявлениями кризиса, как известно, стало затоваривание промышленной продукцией, которая из-за высоких цен не находила сбыта. Резкое падение цен на сельскохозяйственные товары, происшедшее в силу общего подъема сельскохозяйственного производства в 1923 г. и оказавшихся на рынке излишков хлеба, привело к возникновению так называемых ножниц цен на товары промышленности и сельского хозяйства, обусловивших, в свою очередь, существенный разрыв между оптовыми и розничными ценами.

Вина за углублявшийся кризис частью хозяйственников была возложена на «стихийные» экономические силы и, в том числе, на частных предпринимателей, своей деятельностью якобы дестабилизировавших плановое хозяйство. Характерным в этой связи является суждение Ю. Ларина о причинах экономических кризисов при нэпе, высказанное в полемике с Е. Преображенским в Социалистической Академии в конце 1923 г.: «Основная причина заключается в той анархии хозяйственной жизни, которая у нас создалась вместе с нэпом, которая у нас господствует два года, и которая неизбежно, как во всякой стране, где хозяйство ведется на основе буржуазных принципов свободы хозяйства (отсутствие централизованного принудительного руководства), на основе свободной конкуренции, — приводит к хозяйственному кризису» [1]. Частный капитал был объявлен главным виновником кризиса сбыта проходившей в апреле 1924 г. VIII Томской губернской партийной конференцией [2], другими сибирскими органами власти. И хотя XIII конференцией РКП(б), проходившей в январе 1924 г., было признано, что основная причина кризиса сбыта заключалась в неумении государственной промышленности и торговли «проложить себе дорогу к крестьянскому массовому рынку» [3], принятые государством меры (пересмотр калькуляций

и прейскурантов по всему промышленному производству, уменьшение в результате этого оптового индекса промышленных цен, увеличение заготовок хлеба на экспорт и др.), с помощью которых преодолевался этот кризис, свидетельствовали скорее не о признании необходимости расширения коммерческих принципов в работе государственного сектора промышленности, а об оценке административного вмешательства в рыночные процессы и ценообразование как панацее от всех бед. Как справедливо заметил один из современных экономистов И.А. Благих, кризис 1923/24 г. по своей сути был скорее кризисом всей государственной промышленности, чем просто «кризисом сбыта» [4]. Он стал одним из первых проявлений заложенных в нэпе противоречий между плановым и рыночным «кругом» воспроизводства, результатом открытого столкновения централистски-административной и рыночной альтернатив развития. Важнейшая причина кризиса — гибельное для экономики монопольное положение государственных трестов и синдикатов, диктовавших произвольно высокие, не соответствовавшие требованиям рыночной конъюнктуры цены на свою продукцию, — так и не была учтена.

Составляющей административного вмешательства в экономические процессы в связи со стабилизацией положения и выходом из хозяйственного кризиса закономерно должно было стать и стало ужесточение политики в отношении частного капитала. В ее основе лежала твердая уверенность в только что одержанном видимом успехе административного вмешательства в процессы ценообразования. Иллюзия возможности успешного полностью планового регулирования многоукладной экономики привела к призывам изъятия частного капитала из торговой сферы. И хотя в резолюции XIII партийной конференции РКП(б) констатировалось, что «государственный капитал не может поставить своей задачей немедленного установления непосредственных связей со всей стомиллионной массой распыленных производителей-крестьян», [5] — тут же следовал призыв поставить предел росту частного капитала и в этой области.

И без того незавидное положение частного капитала осложнялось подготовкой к денежной реформе. С одной стороны, отсутствие твердой валюты затрудняло предпринимательскую деятельность, и поэтому большинство представителей «новой» буржуазии было заинтересовано в проведении реформы. С другой стороны, усилия государственных органов по созданию благоприятной для осуществления денежной реформы ситуации (контроль за денежной массой путем регулирования рыночных

цен, ограничения кредитования, повышения налогов и т.п.), совпавшие с политической кампанией против частного капитала, усугубляли выпавшие на долю последнего трудности.

Средствами установления «предела» в развитии частного капитала призваны были стать ужесточение налоговой политики и кредитной политики в отношении частных предпринимателей, государственное регулирование цен, предоставление разнообразных льгот кооперации и другие меры. Изымаемые из оборота посреднические частноторговые звенья отчасти должны были быть заменены развивавшейся государственной розницей, планы в отношении которой также свидетельствовали о желании как можно скорее изъять из экономической системы не подчинявшиеся строгой регламентации и централизованному планированию массы частных предпринимателей.

Правда, вопрос о возможности развития государственной розничной торговли дискутировался в правительстве и имел оппонентов. Противником развития государственной розничной торговли являлся, например, А.М. Лежава. «Принципиально я считаю неправильным стремление развивать государственную розницу», — заявлял он на II Всесоюзном биржевом съезде в 1924 г. [6] Кроме общего неприятия торговли как элемента социалистического хозяйства, эта точка зрения, получившая поддержку у части хозяйственников, опиралась на разумный тезис о том, что государственной торговле, именно в силу ее государственности, всегда присущ в той или иной мере элемент бюрократизма, который в особенности вреден при розничной торговле. Однако общее стремление поскорее избавиться от частного посредника, отбиравшего, как считалось, в результате проводимых им торговых операций, часть прибыли у государства, породило желание как можно скорее вытеснить частного торговца из розницы. А поскольку кооперативной сети для этого не хватало, решено было развивать государственную розницу «до тех пор, пока кооперативная торговля не сумела охватить розницы всех товаров и рынки всех областей», — как выразился В.В. Куйбышев [7]. Курс на развитие государственной розницы был поддержан членами Томского губисполкома, определен в качестве одной из задач торговой политики Сибревкома в целом [8]. «Мы помним, — писал В. Сарабьянов в своем исследовании о нэпе в 1926 г., — как в 1923 и даже в 1924 г. тресты всерьез разговаривали о разворачивании сети государственной розничной торговли, ссылаясь на слабость кооперации и враждебность частноторгового капитала» [9].

Для более успешного осуществления курса на вытеснение частного капитала и регулирования торговли в целом Пленум ЦК ВКП(б) 31 марта — 2 апреля 1924 г. признал необходимым преобразовать Комвнуторг при Совете Труда и Обороны в наркомат внутренней торговли с местными органами. Г.Е. Зиновьев, выступая на XIII съезде РКП(б), признался, что при переходе к нэпу «мы пошли против частного капитала налегке, с тросточкой»: считали, что вполне будет достаточно комиссии при СТО, чтобы «справиться» с ним [10]. Позиции, занятые частным капиталом, оказались настолько мощными, что потребовали специального наркомата с соответствующими полномочиями. В качестве основной задачи этому органу вменялось «овладение рынком со стороны госторговли и кооперации за счет частного, в первую очередь оптового капитала и осуществление активного контроля за деятельностью частного капитала» [11].

В докладе Л.Б. Каменева на XIII съезде РКП(б) о внутренней торговле и кооперации, сопровождавшемся показом диаграммы, на которой в противовес стройной фигуре государственного торгового служащего был изображен, как сказал докладчик, «толстый тип» рядом со своим магазином, носившим символичное название «лавка Обиралова», прямо указывалось, что оптовой и оптово-розничной торговле должна быть объявлена решительная борьба [12]. Итак, первой мишенью для удара по частному капиталу был избран частный опт, во-первых, как наиболее, если можно так выразиться, капитализируемая по своей сущности и крупная по размерам ценностей, сосредоточенных в одних руках, форма частной торговли, во-вторых, как верхушечное звено частнокапиталистического круга хозяйства, держащее в подчинении и зависимости более мелких частных предпринимателей. Частный оптовик, получая товар в кредит от госорганов сроком обычно на 30–45 дней, оказывал со своей стороны кредит частному розничнику. Покупая, например, ситец в тресте за 28 коп. и отпуская его мелким торговцам по 36–38 коп., оптовик зарабатывал на своем посредничестве до 28% и более прибыли с каждой такой сделки [13]. Помимо этого, как свидетельствовали исследователи 1920-х гг., к 1924 г. обнаружились тенденции частного капитала «к организации замкнутого круга частного сектора хозяйства под гегемонией крупного капитала и к некоторому организационному обособлению и противопоставлению всего частного сектора торговли и промышленности государственному и кооперативному товарообороту» [14]. Выращенный крестьянином хлеб скупался частным скупщиком, который вез

его на частную мельницу, затем мука поступала в частную пекарню, а из нее — в частный магазин. Заготовленные таким же образом кожи поступали на частный кожевенный завод, в частную мастерскую, а затем реализовывались через частноторговую сеть. Естественно, что цены в этой складывавшейся автономно от государства системе не подлежали регулированию, а предприниматели оказывались практически вне зоны досягаемости. Решение о ликвидации частного опта было продиктовано, таким образом, желанием разбить этот частнокапиталистический круг хозяйства — заготовка, переработка, сбыт, — изъяв главное звено в цепочке — оптовую частную торговлю.

В ходе обсуждения необходимости проведения мероприятий в этой области среди крупных хозяйственников были высказаны самые противоречивые точки зрения. В частности, работники наркомата РКИ предлагали временно оставить частный опт в тех товарных областях, где не ощущалось большого недостатка товаров, и провести срочные мероприятия по парализации роста частного оптовика, если не полностью его ликвидировать, в других областях [15]. Правление Новониколаевского отделения Госбанка также выступило против огульного запрещения кредитования частного оптовика. В своем письме, направленном в мае 1924 г. Сибирской краевой конторе Госбанка, члены правления, в частности, указывали на целесообразность продолжения кредитования торговцев, занимавшихся сырьевыми заготовками, и некоторых других категорий оптовиков. Правда, Сибирское бюро ЦК РКП(б), проведя специальное заседание по вопросам кредитования Госбанком частной клиентуры, поспешило осудить «антипартийную линию» банковских работников [16].

Наступление на частный опт поддерживалось абсолютным большинством партийных лидеров и крупных государственных чиновников, как в центре, так и в сибирском регионе. Так, Ф.Э. Дзержинский прямо заявлял, что он не является большим поклонником частного капитала в большом и среднем опте [17]. Подобной точки зрения придерживались и А. Микоян, А. Кактынь, А. Стецкий и др. [18] С.В. Косиор, М.М. Лашевич, Р.И. Эйхе, работавшие в этот период в сибирских партийных и государственных организациях, другие местные партийные и государственные деятели также являлись сторонниками «убивания частного оптовика» [19]. И лишь отдельные хозяйственники усматривали в этой мере государства отрицание в принципе плодотворного с точки зрения дальнейшего развития производительных сил страны использования частного капитала,

поскольку неприятие какого-либо из звеньев складывавшегося круга частнокапиталистического производства привело бы в скором будущем к его полной ликвидации. О необходимости признания частного капитала как хозяйственной системы со всеми ее организационными и финансовыми свойствами и о вытекавшем из такого понимания продолжении использования частного опта говорил, например, один из работников наркомторга 1920-х гг. Ц.М. Крон [20]. Однако курс на активное вытеснение частного капитала из оптовой торговли стал с 1924 г. государственной политикой.

Состоявшееся в марте 1924 г. в Комвнуторге совещание комиссии по упорядочению розничной торговли признало необходимым создание сети государственных обществ по снабжению частных розничных торговцев [21]. Эти общества должны были полностью заменить частных оптовиков в снабжении товарами частной розницы.

I Сибирская краевая партийная конференция, проходившая 8–11 мая 1924 г., дала в связи с этим «боевой приказ» хозяйственникам: «довольно отступать, перейдите в наступление и в первую очередь на 100% завоюйте оптовую торговлю» [22]. Это «завоевание» мыслилось прежде всего путем сжатия, а затем и полного прекращения денежного и товарного кредитования оптовой частной торговли. Ю. Ларин, известный исследователь частного капитала в 20-е гг., выступая на XIII съезде РКП(б), образно, но весьма точно сформулировал суть кредитной государственной политики по отношению к «новой» буржуазии. «Наша буржуазия, — говорил он, — щука, а щука, как известно, любит, чтобы ее начиняли фаршем — государственными кредитами и всяким содействием такого рода. Теперь мы фарш от буржуазии отнимаем, и наша щука должна существовать в нефаршированном виде» [23]. «Мы должны закрыть частному капиталу возможность кредита, возможность развиваться на государственном капитале», — в ультимативной форме ставил задачу перед партийным и хозяйственным активом Сибири Р.И. Эйхе весной 1924 г. [24] Прекращение денежного и товарного кредитования частной оптовой торговли как мера, направленная на общее снижение роли частного капитала в хозяйственной жизни, директировалась в 1924 г. всем губкомам партии Сибири, а газета «Советская Сибирь» выступила с предложением в двухмесячный срок полностью изжить практику кредитования частного оптовика государством [25].

Выполняя партийные решения, Сибирская краевая контора Госбанка в мае 1924 г. направила всем своим филиалам директивное письмо

с грифом «совершенно секретно». В нем, в частности, указывалось, что все сибирские филиалы Госбанка должны совершенно прекратить кредитование частного оптовика, не менее чем на 50% сократить размер прямого кредитования прочей частной клиентуры и ввести для нее повышенный учетный процент. Предписывалось следить за работой местных ОВК и в том случае, если окажется, что их средства идут главным образом на кредитование частного оптовика, прекратить выдачу обществам государственных кредитов [26]. РКИ совместно с ЦКК предложил правлениям банков ввести представителей наркомата внутренней торговли в учетно-ссудные комитеты банков для осуществления пересмотра состава частной клиентуры «с точки зрения роли и значения ее деятельности в народном хозяйстве» [27].

В материалах к докладу наркомата финансов СТО о результатах учета частного капитала отмечалось, что наркомфин СССР в 1924 г. добился почти полного прекращения кредитования оптовой частной торговли и ограничил определенными условиями (в смысле размера кредита на одного клиента) кредитование прочей частной клиентуры. Одновременно с этим было проведено в жизнь положение, запрещавшее государственным и кооперативным организациям быть членами обществ взаимного кредита, финансирующими частнокапиталистическое предпринимательство. Значительно повысились ставки годовых процентов по кредитам, предоставляемым частным лицам Госбанком и акционерными банками, по сравнению с государственной и кооперативной клиентурой. Их размер составил 16–18% годовых [28].

В результате осуществления подобной политики денежный кредит частным оптовикам был прекращен. Его сроки частным розничным торговцам уменьшились до 1–2 месяцев, а продажи товаров стали производиться на 5% дороже, чем госорганам и кооперации. В целом же задолженность частной клиентуры государственной кредитной системе в течение 1923/24 г. по СССР уменьшилась с 42,5 млн руб. до 21,4 млн руб., то есть почти в два раза, кредитование государственными финансовыми организациями Сибири частной клиентуры составило в сентябре 1924 г. 1% общей суммы выданных кредитов вместо 8,5% в конце 1923 г. [29] Лишенные возможности легального денежного кредитования частные предприниматели прибегали к помощи нелегального денежного рынка, который, как следует из стенограммы заседания в апреле 1925 г. финансового совета по делам промышленности и торговли при наркомате финансов, являлся в течение 1923/1924 г. самым значительным поставщиком

Таблица 4

Товарное кредитование частной торговли в 1923/24 г.
(в % от общего отпуска госторгами товаров в кредит) ^*

Месяцы 1923/24 г.	ГОСТОРГИ
Месяцы 1923/24 г.	Алтайский	Енисейский	Омский
октябрь	91,9	93,0	90,0
ноябрь	55,67	94,0	96,0
декабрь	83,85	87,0	80,0
январь	100	26,0	54,0
февраль	92,53	59,5	12,0
март	19,75	45,5	48,0
апрель	0,29	32,5	8,0
май	0,0	0,25	1

^* ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 60. Л. 5.

кредита частному обороту. При этом условия кредитования частных торговцев нелегальным ростовщическим капиталом были предельно жесткими. Получая кредит на короткие сроки до 2-х недель, частные предприниматели вынуждены были уплачивать 15% и более в месяц [30]. Необходимость прибегать к более дорогому кредиту вынуждала частных предпринимателей повышать розничные цены. Увеличение же кредитов государственным торговым организациям и кооперации в создавшейся ситуации, как отмечалось в одной из записок наркомата финансов, способствовало пресыщению средств у последних, стимулировало превращение их в иммобильные.

Предпочтение государственным и кооперативным организациям перед частнокапиталистическими оказывалось не только в денежном, но и в товарном кредитовании и товарных поставках. Частной торговле по СССР в 1923/24 г. по сравнению с 1922/23 г. они были уменьшены в семь раз [31]. Как показано в таблице 4, губернские госторги Сибири также резко сократили товарное кредитование частных торговцев. Особенно символичной в этом отношении явилась деятельность Алтайского госторга, к середине 1923/24 г. вовсе прекратившего отпускать в кредит товары частным лицам.

Местные власти строго следили за исполнением госторгами партийных директив по сжатию товарного кредитования частных торговцев. Омский губернский отдел наркомата РКИ, проведя в 1924 г. обследование омского окрторга, всекожсиндиката в отношении участия и роли частного капитала в их оборотах, придя к выводу о том, что в течение года произошло резкое уменьшение доли участия частного капитала в оборотах этих торговых организаций, вместе с тем подверг критике недостаточно жесткую, с точки зрения проверяющих, политику по отношению к частному капиталу со стороны омгосторга. В частности, было отмечено, что темп сокращения поставок омгосторгом товаров частным лицам искусственно замедляется: доля участия частного капитала в торговых операциях торга выразилась в 24%, что несколько превышало этот процент в других городах Сибири [32]. В целом же доля участия частных лиц в покупке продукции у основных государственных оптовых организаций, снабжающих Сибирь товарами массового потребления, сократилась с 36% в 1922/23 г. до 16,4% в 1923/24 г. [33], значительно ухудшился ассортимент этих поставок.

Немаловажную роль в процессе ликвидации частного капитала в 1923/24 — первой половине 1924/25 г., как следует из документов конъюнктурного совета сибплана, общесибирской, алтайской, томской комиссий по внутренней торговле и других материалов, сыграло взимание с частных предпринимателей чрезмерно высоких, необоснованных экономически налогов [34]. Придерживаясь курса на создание твердой валюты на основе червонца, народный комиссариат финансов проводил в течение 1923/24 г. политику решительного нажима налогового пресса в целом. Это совпало с политической кампанией против частного капитала, считавшегося одним из главных виновников хозяйственного кризиса 1923/24 г. Поэтому ужесточение налоговой политики отразилось прежде всего на частнокапиталистическом секторе. Законом о подоходном налоге от 12 ноября 1923 г. вводилась градация населения по социальному признаку. «Нетрудовые элементы» были выделены в специальную категорию «В». На основании принятого сессией ЦИК СССР II созыва 29 октября 1924 г. нового положения о государственном подоходном налоге его прогрессия была доведена до 30%, не считая 25% надбавки в пользу местного бюджета [35]. Одновременно с этой мерой была проведена принудительная подписка на первый и второй выигрышные займы, введен высокий местный целевой квартирный налог на нужды рабочего жилищного строительства, взимаемый с той же категории

плательщиков и доходивший до 10 руб. в месяц с квартирной сажени. Кроме того, плата за коммунальные услуги (квартиру, воду, канализацию и т.д.) также была значительно поднята для тех же слоев населения, увеличено и косвенное обложение. За пользование электроэнергией, например, частные предприниматели должны были платить в три раза больше, чем рабочие и служащие.

Ужесточение налоговой политики в отношении частного капитала выразилось не только в повышении общего процента изъятия денежных средств у частных предпринимателей, но и в более пристрастном и, если можно так выразиться, ярко выраженном классовом подходе к определению объектов обложения и самой практике взимания налогов. Такое отношение декларировалось налоговым управлением наркомфина РСФСР специальной инструкцией «Об основных моментах работы в проведении кампании по подоходно-поимущественному налогу», направленной в начале 1924 г. уполномоченному наркомата финансов Сибири. В инструкции прямо говорилось, что ставя во главу угла обложение нетрудовых доходов, надо иметь в виду, что именно эти доходы должны служить объектом усиленного обложения. Аналогичные инструкции были направлены уполномоченным наркомфина по Сибири А.М. Поволоцким всем заведующим губернскими финансовыми отделами и Сибревкомом — всем губисполкомам. При этом рекомендовалось в целях достижения более полного обложения частного капитала по подоходно-поимущественному налогу пересмотреть нормы доходности частнокапиталистических предприятий в сторону повышения с учетом конъюнктуры частного рынка, а также провести чистку налогового аппарата от элементов, плохо ориентирующихся в налоговой политике Советской власти или, тем более, злоупотребляющих в корыстных целях своим положением. Виновных в недообложении частнокапиталистических предприятий указывалось предавать суду [36]. Осуществление подобной налоговой политики не могло не привести к массовому разорению частных предприятий.

И хотя в течение довольно длительного времени, как следует из документов наркомфина, шел спор о том, в какой мере налоговое обложение частной торговли стало причиной наблюдавшегося в 1923/24 г. — начале 1924/25 г. сокращения частного аппарата и его оборотов, обследованием рабоче-крестьянской инспекции 1925 г. было установлено переобложение в целом частнокапиталистических предприятий [37]. Кстати, местные руководители и не думали сомневаться в том, что именно нало

говый пресс, в числе прочих мер, убрал многие частные фирмы с рынка. Так, Иркутский губисполком с чувством выполненного долга рапортовал Сибревкому летом 1924 г.: «Налоговая политика, имеющая своей целью задавить частника-спекулянта, в конечном результате привела к тому, что все крупные частные товарищества ликвидировались» [38]. Среди причин переобложения частных предприятий не последнее место занимала и слабая подготовленность органов фиска, а также организационные промахи. Для выяснения оборотов каждого частного предприятия и получаемой им прибыли в декабре 1923 г. декретом СНК СССР была установлена обязанность всем предпринимателям вести торговые книги. Однако не были установлены ни форма, ни номенклатура книг. В результате, как показало обследование РКИ, почти на всех без исключения предприятиях счетоводство за 1923/24 г. оказалось неудовлетворительным [39]. Поэтому финансовая инспектура получила возможность браковать эти книги. Однако те финансовые инспекторы, которые в должной степени могли разбираться в бухгалтерских книгах, даже отклоняя их, использовали имеющиеся в них данные для установления доходности предприятия. Большинство инспекторов не имело достаточной подготовки. Как правило, сделанные ими оценки значительно преувеличивали реальную прибыльность обследуемых предприятий. Информации базарных комитетов городов Омска и Ленинска Омской губернии свидетельствуют, что в основу исчисления оборотов частных предприятий, как правило, были положены личные впечатления финансовых агентов, зачастую людей малокомпетентных в вопросах торговли. По выражению торговцев, облагалась «борода», а не реальный оборот предприятия [40]. Один из сотрудников налоговых органов того времени с наслаждением вспоминал, как он играл в «кошки-мышки» с торговцами, то усиливая, то ослабляя давление налогового пресса [41]. Многочисленные жалобы, поступавшие в налоговые комиссии от частных предпринимателей о неправильном обложении, как правило, оставались без ответа. Весьма показательным в этом отношении является «Дело о нарушении положения о государственном промысловом налоге гражданином С.В. Кубриком» [42]. Барнаульская окружная налоговая комиссия обвиняла Кубрика в том, что тот, скупив у барнаульских кустарей валенки на довольно большую сумму и затем перепродав их, не приобрел соответствовавшего этой деятельности патента. К делу прилагаются показания налогового инспектора и протокол допроса кустарей, в котором они утверждают, что Кубрика не знают и не помнят. Несмотря на то, что не было свидетелей предпринимательской

деятельности, не было товара и даже не было предполагаемого адреса, по которому этот товар мог находиться, а имелись лишь показания налогового инспектора, комиссия вынесла решение в жалобе Кубрику отказать.

Только в редких случаях, когда предприятия были полностью разорены, осуществлялось уменьшение суммы налоговых платежей в надежде, что, справившись с трудностями, предприниматель в будущем рассчитается с долгами перед государством. Некоторые, однако, до такой милости не доживали. Широкую огласку приобрело самоубийство томского торговца-розничника, который не смог внести в срок арендную плату и заплатить налог, не имевший ничего общего с его мелочными оборотами [43].

Подобная налоговая практика, хоть и объявлялась экономической мерой воздействия на частный капитал, как нам представляется, может рассматриваться только как чисто административная по своей сути мера вытеснения частного капитала, поскольку в ее основе не лежал принцип равного права разных хозяйственных укладов, и привела она, в конечном итоге, к негативным процессам в экономике.

Связанное с подготовкой и проведением денежной реформы принудительное снижение цен на товары также негативно сказалось на частной торговле. В направленной в марте 1924 г. валютным управлением наркомата финансов финансовым управлениям регионов директиве о мероприятиях, связанных с проведением денежной реформы, говорилось не только о необходимости постоянного контроля за ценами госторгов, но и о «нажиме» в этом отношении на частного торговца путем установления прямой зависимости между выдачей ему кредитов и обязательством не поднимать цены выше установленного уровня [44]. Созданная при Сибкомвнуторге комиссия по снижению цен пыталась вести профилактические беседы с частными торговцами, созывать специальные совещания, чтобы убедить их принять участие в государственной кампании снижения розничных цен. Вряд ли такая мера оказалась действенной. Скорее всего, главным аргументом для частных торговцев явилась реальная ситуация на товарном рынке. Так, цена на мясо, установленная частными торговцами Томска в июне 1924 г. на уровне 36 коп. за фунт, благодаря достаточному предложению мяса в местной кооперации по цене 22 коп. за фунт, была снижена до 26 коп. [45] В целом же, в результате активного регулирования цен государством и введения твердой валюты со второго полугодия 1923/24 г. начала проявляться

устойчивость общего уровня цен с явно выраженной тенденцией к их понижению, наиболее ярко проявившейся в сфере оптового, в меньшей степени — в сфере розничного рынка.

Разразившийся вслед за переходом к новой валюте разменный кризис, острота и масштабы которого превзошли все ожидания творцов денежной реформы, стал еще одним препятствием на пути развития частной торговли. Причем острота кризиса возрастала по мере удаления от Москвы. В Омске, например, дизажио на червонец доходило до 30% [46]. Под влиянием разменного кризиса начал развиваться натуральный обмен между крестьянами и частными торговцами, роль разменных денег играли спички и другие товары. Некоторые продавцы выдавали записки на невыданную сдачу. Все это заставляло торговцев придерживать товары, замедляло торговый оборот.

Помимо этих формально-экономических мер по отношению к частному капиталу в этот период были применены и чисто административные меры (показательные судебные процессы, высылка частных предпринимателей из крупных городов европейской территории страны и т.д.). Сибирская краевая конференция РКП(б), проходившая в мае 1924 г., приняла резолюцию о том, что «уже сейчас назрел вопрос о необходимости: применения к частному капиталу методов административного воздействия» [47]. Для надзора за частным бизнесом органами НКВД были выделены специальные милиционеры, которые должны были совершать периодические обходы частных столовых, гостиниц, ресторанов, оказывать всяческое содействие органам наркомата финансов в проведении налоговых кампаний и т.п. [48] Материалы сибирской прессы свидетельствуют о широкой практике и таких мер «общественного давления» на частный капитал, как общественные бойкоты торговцев, не желавших придерживаться государственной политики цен [49]. Ажиотаж, искусно подогреваемый средствами массовой информации вокруг борьбы с частным капиталом, вызвал и такие крайние проявления народного рвения в отношении искоренения частного предпринимательства, что останавливать его пришлось органам ОГПУ. Так, в мае 1924 г. в Томске была обнаружена организация, возглавляемая членом РКП(б) с 1917 г. Марковым, цель которой заключалась в совершении террористических актов против нэпманов. Пытаясь поставить дело на широкую ногу и придать ему видимость законности, члены организации даже пытались получить в ОГПУ ордеры на производство обысков в домах представителей частного капитала. При аресте у «террористов» было обнаружено оружие [50].

Весьма симптоматично, что, смело давая показания в ходе следствия, заговорщики утверждали, что только выполняли свой долг в соответствии с решениями последнего съезда партии.

Результаты «нажима» государства на частный капитал сказались незамедлительно. Начиная с осени 1923 г. — времени начала хозяйственного кризиса и вплоть до весны 1925 г., то есть в течение полутора лет, происходило абсолютное сокращение численности частных торговых предприятий и их удельного веса в общей торговой сети как СССР в целом, так и в сибирском регионе. В СССР сокращение численности частной торговли в первой половине 1923/24 г. по сравнению с предыдущим полугодием составило 20% [51]. В Сибири численность частных торговых предприятий сократилась за этот период более, чем на 30% (см. табл. 5).

Особенно быстрыми темпами шло сокращение частных предприятий, торговавших текстилем (на 70%), бакалеей (на 50%) и другими товарами, которые закупались у частных оптовиков центральных регионов страны (см. табл. 6).

Более быстрые темпы сокращения частной торговли в Сибири по сравнению с СССР объяснялись, во-первых, относительно малой экономической мощностью местных частных торговых фирм; во-вторых, прямой зависимостью большинства из них от частной оптовой торговли европейской территории, ликвидация которой означала прекращение поступлений товаров местным розничникам и их разорение; и, наконец, сильными позициями сибирской кооперации, занимавшей 35% всего товарооборота (20% в СССР) [52] и упорно ведущей борьбу с частным капиталом за потребителя.

Согласно партийным директивам, усилия местных хозяйственников были направлены прежде всего на уничтожение частных оптовых предприятий, которые оказались под особо пристальным и пристрастным контролем налоговых организаций. Совместные усилия всех государственных структур привели к удалению многих крупных фирм с рынка. В Барнауле, например, в 1924 г. прекратили свое существование имевшиеся здесь 2 оптовые фирмы: «Торгово-промышленная артель» и торговое дело Грушкова. Их владельцы были арестованы, а имущество продано вследствие невыполнения договоров по поставкам. Владелец третьего оптового предприятия — Гаврилов — успел быстро свернуть свои дела и, не выполнив налоговых обязательств и не уплатив кредиторам, скрылся в неизвестном направлении [53]. Тем самым с оптовым частным

Таблица 5

Динамика численности сибирской частной торговли
во втором полугодии 1922/23 г. — первом полугодии 1924/25 г.^*

Период	Количество выданных патентов	в % ко II полуг. 1922/23 г.	в % к общей числ. предпр.
II полуг. 1922/23 г.	23688	100	86,8
I полуг. 1923/24 г.	15745	66,5	77,8
II полуг. 1923/24 г.	15762	66,6	73,7
I полуг. 1924/25 г.	13684	57,8	67,7

^* ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 259. Л. 69; Ф. 1052. Оп. 1. Д. 606. Л. 14;
Ф. 1180. Оп. 1. Д. 651а. Л. 8.

Таблица 6

Динамика частных торговых предприятий
по отраслям торговли в Новониколаевске
и Ленинграде в 1924/25 г.^*

Товарные группы	Ленинград			Новониколаевск
Товарные группы	на 1/X 1924	на 1/I 1925	% сокращ.	на 1/X 1924	на 1/I 1925	% сокращ.
Продукты питания	-	-	-	321	377	+14
Бакалейная торг.	-	-	-	115	57	-50
Хлеб. и муч. торг.	666	635	-5	37	23	-38
Текстиль. торг.	1059	964	-9	30	9	-70
Галантерея	-	-	-	57	46	-20
Кож. и обув. товары	460	417	-9	56	43	-23
Металлоизделия	342	331	-3	35	38	+9
Прочие отрасли	-	-	-	513	334	-40

^* Крон Ц. Частная торговля в период ее вытеснения // Социалистическое хозяйство. 1925. Кн. IV. С. 175.

капиталом в городах губернии было покончено. Аналогичная картина складывалась в других городах Сибири. Число частных оптовых предприятий в городах и городских поселениях Томской губернии сократилось в течение 1923/24 г. с 23 до 3, доля участия городской оптовой частной торговли в общем товарообороте губернии составила около 4% [54]. В одном из июньских номеров 1924 г. газеты «Советская Сибирь» сообщалось, что в Иркутске «вся частная оптовая торговля ликвидировалась» [55]. В Красноярске в течение 1923/24 г. было закрыто 5 оптовых частных фирм. Часть их владельцев, обманув своих кредиторов, скрылась, двое были арестованы за неуплату налогов [56]. И даже в городах Омской губернии, где позиции частного капитала были значительно прочнее, чем в других губерниях Сибири, а удельный вес в первой половине 1923/24 г. превышал соответствующий по СССР, в первой половине 1924/25 г. произошло сокращение частных оптовых предприятий более, чем в два раза по сравнению с первым полугодием 1923/24 г., хотя его участие в оптовой торговле продолжало оставаться значительным и выражалось в 25% оборота [57]. Однако в целом нельзя сказать, что оптовые предприятия в результате проводимого государством наступления на частный капитал пострадали больше, чем розничные. Напротив, темпы и масштабы их разорения оказались меньшими, чем торговцев 1 и 2 разрядов (см. табл. 7). К такому неутешительному для них выводу пришли местные органы власти, проведя соответствующее обследование. В результате репрессивных в отношении частного капитала мер пострадали преимущественно мелкие торговцы, многие из которых продолжали торговую деятельность только в силу того, что как «спекулянты» они лишены были возможности найти себе другую работу. Ведя полунищенское существование, под давлением налогов и других платежей в каждую минуту они могли пополнить ряды безработных, в то время, как крупные частные фирмы оставались «на плаву».

В материалах комиссии наркомфина также констатировалось, что в провинции опт более устойчив, так как в основном базируется на сельскохозяйственных товарах. Уходя туда корнями, утверждалось комиссией, частный опт на периферии был меньше зависим от административных мер [58]. Однако дело заключалось не только в тесной связи оптовых предприятий на периферии, в частности, в Сибири, с местными богатейшими источниками сырья, но и еще с целым рядом обстоятельств. Многолетний мировой опыт предпринимательской деятельности свидетельствует, что в условиях нарастания кризисных явлений прежде всего

Таблица 7

Сокращение численности частных предприятий
Сибири по разрядам торговли в 1922/23-1923/24 гг.^*
(по материалам выборочного обследования)

Разряд торговли	II полугодие 1922/23 г.		I полугодие 1923/24 г.		II полугодие 1923/24 г.
Разряд торговли	кол-во предпр.	в %	кол-во предпр.	в % ко II полуг. 1922/23 г.	кол-во предпр.	в % ко II полуг. 1922/23 г.
1	2755	100	813	29,5	1234	45
2	5402	100	3344	62	4371	65
3	2941	100	2357	80	2124	72
4	287	100	225	78	184	63
5	69	100	54	78	62	90

^* Самсонов В. Торговля и промышленность Сибири // Жизнь Сибири. 1925. N 2. С. 49.

страдают мелкие фирмы, не имеющие достаточных средств для маневра. Крупные же предприятия, возглавляемые, как правило, довольно опытными предпринимателями, умело преодолевают возникающие проблемы. Так произошло и в рассматриваемый период. Используя существенную разницу между оптовыми и розничными ценами (по данным ВСНХ, на 1 апреля она составляла в среднем 38% [59]), именно частные оптовики имели возможность получить существенную прибыль, поскольку, являясь основными поставщиками товаров частным розничникам, могли диктовать им отпускные цены. Показательной в этом отношении является динамика торговых оборотов частной торговли (см. табл. 8).

В течение 1923/24 г. обороты частной торговли не только не уменьшились, а возросли на 16%. Причем это отнюдь не было лишь специфическим, «провинциальным» явлением. Обороты общесоюзной частной торговли в первой половине 1923/24 г. по сравнению с предыдущим годом возросли на 31,7% [60]. Во многом это увеличение произошло в силу ряда перераспределений и движений внутри частного сектора торговли и изменения его внутренней структуры. Как следует из результатов

Таблица 8

Динамика оборотов
сибирской частной торговли в 1923/24–1924/25 гг.^*
(по налоговым данным)

Периоды	Оборот
Периоды	в тыс. руб.	в % к общ. обороту
I полугодие 1923/24 г.	48449	68,6
II полугодие 1923/24 г.	57639	67,9
I полугодие 1924/25 г.	41544	48,3
II полугодие 1924/25 г.	34737	41,9

^* ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 16 об.

исследований частного капитала, проведенных в середине 1920-х гг. институтом финансово-экономических исследований при наркомате финансов СССР, в первой половине 1923/24 г. произошло, с одной стороны, укрупнение частных предприятий в центральных регионах страны, с другой — начались процессы децентрализации капитала: устремление его на периферию [61]. И действительно, при общем сокращении числа торговых предприятий в Сибири в первой половине 1923/24 г. по сравнению с предыдущим полугодием на 34,5% произошел рост частноторгового оборота в регионе. Рост оборотов при сокращении численности предприятий означал их укрупнение, что свидетельствовало как о распространении процесса укрупнения частнокапиталистических предприятий на периферию, так и подтверждало вывод о частичном устремлении сюда частного капитала из центральных регионов.

Владельцы оптовых фирм, преимущественно люди с достаточным торговым опытом, пытаясь обойти устраиваемые государством препоны в товарном снабжении, нанимали отряды безработных с целью скупки товаров для своих предприятий через государственную розничную торговлю. Все это свидетельствовало об относительной стабильности оптового сектора в торговле по сравнению с розничным, представители которого в условиях кризиса сбыта вынуждены были объявлять льготные недели со сверхскидками в ценах на промышленные товары [62], торговать с убытком

для себя. Их ограниченные возможности не позволяли им справляться с усилением налогообложения, сжатием кредитования и другими трудностями, вызывали массовое разорение. Продолжавшие же работать розничные предприятия повсеместно начали объединяться в торговые товарищества (преимущественно с ограниченной ответственностью), пытаясь тем самым создать новую форму оптовой посреднической организации.

Негативные последствия «нажима» на частный капитал сказались незамедлительно. Главным из них стал увеличивавшийся дефицит товаропроводящей сети. Сбылось предупреждение Чернядьева — одного из выступавших в прениях по докладу Р.И. Эйхе о работе Комвнуторга на заседании Сибирского краевого комитета ВКП(б) в сентябре 1924 г.: «Если давишь частный капитал, то готовь замену, а то хлопнешься в лужу» [63]. Да и сам докладчик признавался, что заслуга вытеснения частного капитала принадлежит скорее кредитным организациям, нежели здоровой конкуренции госторговли и кооперации. И дело заключалось не только в том, что кредитные, налоговые и другие хозяйственные организации усердно принялись выполнять партийные директивы по вытеснению частного капитала, не дожидаясь роста государственной торговли и кооперации, а в том, что последние, находясь в рыночных условиях, не выдерживали открытой конкуренции с частным капиталом, несмотря на предоставленные им льготы и привилегии. Так, из 36 разорившихся томских торговцев мясом и рыбой только один ликвидировал свое предприятие в силу конкуренции со стороны рыбной лавки местного губсоюза. Да и то цена на рыбу в лавке была искусственно занижена до 2 коп., что составляло около 30% ее себестоимости [64]. Развитие государственной торговли и кооперации оказалось недостаточным при столь быстром сокращении частноторгового аппарата. В первом полугодии 1923/24 г. по сравнению со вторым полугодием 1922/23 г. в Сибири произошло общее сокращение торговой сети примерно на 26% [65]. Это означало, что рост государственной и кооперативной торговли не смог компенсировать сокращения частной торговой сети. И это при том, что к осени 1923 г. размер общего товарооборота в Сибири составлял лишь 60% довоенного, а «наличность предприятий, — как было сказано на сибирском краевом совещании представителей губвнуторгов и товарных бирж, проходившем в ноябре 1924 г., — 40% по количеству и 25% по качеству» [66]. На состоявшемся в 1924 г. в Новониколаевске совещании красных директоров также была высказана серьезная озабоченность по поводу образования «бреши» в розничной торговле. Как сказал один из выступавших, «ничего, кроме скандала, не получилось» [67].

На городских рынках начал возрождаться натуральный товарообмен. Общественное бойкотирование частных торговцев, начавшееся, как писала «Советская Сибирь», «под звуки радостных литавров», столкнулось с пустыми полками кооперативных магазинов. Признав свое поражение, бойкотировавшие зачастую опять оказывались в частной лавочке, безнадежно разводя руками: «Хотели бить, а сами биты» [68].

Расширилась практика перепродаж кооперацией закупленных ею у государства товаров частным лицам. По неполным данным, в 1923/24 г. около 13% закупленных у государственной промышленности кооперацией товаров было перепродано частникам. Перепродажей занимались и местные торги. По материалам наркомторга, отпуск товаров частникам системой местных торгов непрерывно увеличивался в течение 1924/25 г. и достиг к четвертому кварталу 22% [69]. Это, безусловно, резко отрицательно сказалось на ценообразовании розничного рынка.

Насильственное, не оправданное реальной обстановкой устранение частного капитала как одного из звеньев товарооборота при форсированном росте государственной торговли вызвало перелив промышленного капитала в товарооборот госторговли, что противоречило обострявшимся потребностям промышленности в оборотном капитале, могло повлечь за собой усиленный нажим в промышленности на банковскую эмиссию и, следовательно, усиление инфляционных процессов в народном хозяйстве.

Предприниматели, изгнанные из сферы легальной торговли и сумевшие сохранить часть своих средств, как сообщала «Торгово-промышленная газета», пытались переправить их за границу либо вложить в валютные, сырьевые операции, в меньшей степени — в промышленность и сельскую торговлю [70]. В СССР число выбранных патентов на занятие частным предпринимательством в области промышленного производства в течение 1923/24 г. увеличилось на 23,6%, в Сибири — на 10,9% [71]. Показательным примером в этом отношении может служить Новониколаевская губерния, где число частных промышленных предприятий возросло за указанный период с 196 до 309 [72].

Наибольшую опасность с точки зрения государственных структур представляло сосредоточение внимания частных предпринимателей на заготовках хлеба, масла, кож и пушнины. По выражению Р.И. Эйхе, «в некоторых районах частный заготовитель бьет государственных и кооперативных заготовителей»: в одном из районов Омского округа, например, в сентябре 1924 г. частные фирмы заготовили 70 вагонов пшеницы, а государственные и кооперативные вместе — 55 вагонов [73].

Попытка Сибирского крайкома РКП(б) ограничить частные перевозки хлеба путем установления запретов на предоставление вагонов предпринимателям натолкнулась на сопротивление местных руководителей. Так, председатель Омского губисполкома Х.Д. Грансберг заявил, что запрещение перевозок хлеба частных заготовителей было отменено еще в 1922 г., и он не намерен возвращаться к этим запретам вновь. Осенью 1924 г. в Омской губернии частные заготовки хлеба составили 40% общей губернской заготовки [74]. В целом же по Сибири доля участия частных заготовителей в хлебозаготовках составила в 1923/24 г. около 20% от заготовок госорганов и кооперации [75] . Еще более тревожная для государственных структур картина складывалась в области заготовок масла. Бывали случаи, как, например, летом 1924/25 г. в Омске, когда частные заготовители снимали с рынка до 75% поступившего на него масла самого лучшего качества. Попытки ввести запреты на прием государственными торговыми организациями масла от частных заготовителей, предпринятые в ряде губерний под влиянием коммунистических фракций местных губисполкомов [76], имели лишь временный и ограниченный успех. С целью ограничения частных заготовок кож местными внуторгами были предприняты попытки ограничить их масштабы путем запрещения заготовки и вывоза кожсырья. Однако местные заготовители направили жалобы в наркомвнуторг, который своим циркуляром предложил местным руководителям отменить все изданные на этот счет запретительные распоряжения [77]. Тенденция «ухода» частного капитала из сфер, относительно легко поддававшихся государственному контролю, продолжала нарастать.

Итак, видимый успех наступательной кампании против частного капитала, предпринятой государством в 1923/24 г. — первой половине 1924/25 г.: сокращение численности частной торговой сети и создание общего климата неприятия частнопредпринимательской деятельности — оказался нивелирован негативными экономическими последствиями этой кампании и усилением спекулятивных тенденций внутри частнокапиталистического сектора.

2.2. «Расцвет» частной промышленности и торговли

К весне 1924/25 г. негативные последствия поспешного вытеснения частного капитала из экономики стали очевидны. Помимо видимых проблем дефицита торговой сети и дезорганизации легальной деятель-

ности частного капитала в целом обнаружился острый недостаток денежных средств государственной промышленности, потребность в которых возрастала по мере восстановительного процесса.

Ряд ученых-экономистов, занимавшихся вопросами исследования частного капитала при наркоматах, на основе анализа практики вытеснения частного капитала 1924 г. пришли к выводу о необходимости изменения жесткого по отношению к частному предпринимательству курса. Обстановка малой терпимости, создавшаяся вокруг работы частного капитала в 1924 г., вынудила его пребывать в состоянии полной неустойчивости, незнания фактических границ своих легальных возможностей, неизвестности сколько-нибудь твердых перспектив дальнейшего существования. Это порождало деградационные процессы в частной торговле, толкало ее на путь спекуляции, стремления к максимальной наживе. Между тем активное использование частного капитала в дальнейшем, как говорилось в конце 1924 г. на совместном заседании секции экономической политики и финансового совета по делам промышленности и торговли наркомата финансов, могло стать действенным фактором ослабления напряженности оборотного капитала крупной промышленности, с вытекавшим отсюда ослаблением требований последней к банковскому капиталу и более широкими возможностями собственного развертывания производства, увязки между собой и общего оживления тех производственных элементов народного хозяйства, развитие которых требует наличия торгового капитала, способного взять на себя функции организатора сбыта продуктов их производства и даже финансирования этого производства. При этом подчеркивалось, что ожидать от частного капитала необходимого народнохозяйственного эффекта можно только в условиях минимума определенных гарантий и правовых норм его существования [1].

Новая торговая практика, применяемая правительством в первой половине 1924/25 г. для обеспечения перелива денежных средств из торговли в промышленность, суть которой сводилась к еще большему сжатию кредитования торгового сектора, всемерной поддержке «здоровых» кооперативов и привлечению вновь частного капитала в экономику [2], дала лишь частичные результаты. Без кредитования частнопредпринимательской деятельности, смягчения ее налогового обложения и учета векселей частных лиц, как говорилось на расширенном заседании президиума Совета съездов биржевой торговли 28 апреля 1925 г., не приходилось ожидать полнокровной работы частного капитала [3]. Частные

предприниматели, со своей стороны, на многочисленных собраниях и совещаниях, обеспокоенные собственным будущим, которое благодаря государственной политике виделось все более безрадостным и удручающим, разрабатывали предложения для нормализации взаимоотношений с государством. Отчаявшиеся торговцы даже нашли возможность обратиться в редакцию одного из ведущих периодических изданий — «Торгово-промышленную газету». Главные причины своего бедственного положения они видели в понижении цен в связи с денежной реформой, прекращении денежного и товарного кредитования, высоких налогах. «Но все это еще можно было бы пережить, — писали они. — Принудительный ассортимент — страшнее всяких налогов. Именно он подорвал жизнь наших предприятий» [4]. Абсолютно необходимыми условиями для продолжения своей деятельности предприниматели считали: уравнивание частной торговли с кооперацией как в отношении ассортимента товаров, отпускаемых госорганами, так и в отношении отпускных цен, сроков и условий товарного кредита; предоставление полной свободы выбора торговцам ассортимента закупаемых ими в госторгах товаров; увеличение сроков денежного кредитования частных промышленных предприятий минимум до 2 месяцев; введение беспрепятственного учета в банках векселей частных фирм; увеличение кредитных лимитов обществам взаимного кредита и открытие кредитования государственными банками отдельных наиболее солидных частных предприятий; снижение учетного процента до 1,5% в месяц и до 12% в год [5]. По сути дела, эти предложения сводились к признанию на государственном уровне полезной частнопредпринимательской деятельности и созданию минимально приемлемых условий для ее продолжения.

Мнения экономистов и, отчасти, предложения представителей «новой» буржуазии были учтены при выработке в дальнейшем государственной политики в отношении частного капитала. В резолюции III съезда Советов по докладу народного комиссара финансов указывалось, что в отношении частной торговли налоги должны применяться так, чтобы не приводить к сокращению товарооборота [6]. XIV конференцией РКП(б) было признано, что «кооперативная и государственная торговля не может полностью обслужить возрастающего товарооборота в стране, в силу чего в области торговли остается значительное место для участия частного капитала» [7]. В беседе с представителями печати в апреле 1925 г. председатель Совнаркома А.И. Рыков особо подчеркнул, что частная торговля на протяжении ряда лет должна будет занимать значительное

место в товарообороте, поэтому недопустимо чинить препятствия ее развитию [8]. Точку зрения партийного руководства на перспективы использования частного капитала выразил Н.И. Бухарин, призывавший преодолевать частное предпринимательство «без звона металлического оружия» и «без ориентации на какую-то третью революцию», «не путем разгрома лавок в Москве и провинции, а путем преодоления его конкуренцией и растущей мощью нашей государственной промышленности и государственных организаций» [9]. Будучи не только политическим деятелем, но и экономистом, Н.И. Бухарин видел смысл использования частного капитала в приросте «материальных ценностей, который получается, с одной стороны, от ускорения роста наших собственных предприятий в связи с оживлением общего товарооборота, а с другой — от налоговых поступлений» [10]. Считая использование частного капитала, согласно общей политической доктрине государства, новой формой классовой борьбы, Бухарин вместе с тем подчеркивал, что благодаря ей «мы не только не проигрываем, а, наоборот, мы в громадной степени выигрываем, потому что в гораздо большей степени усиливаемся на почве всеобщего роста благосостояния» [11]. В работе «Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз» он сформулировал суть отношения государства к частному капиталу применительно к 1924/25 г.: «ограничение, использование, конкуренция» [12]. Итак, практиковавшаяся в 1923/24 г. политика вытеснения частного капитала из экономики должна была быть заменена политикой его ограниченного использования.

Перспективы дальнейшего использования частного капитала связывались с необходимостью устранения административного нажима на него по линии налоговой и арендной политики, налаживанием устойчивых отношений с частным капиталом вообще, опиравшихся на регулярное снабжение частной торговли товарами и необходимыми кредитами. В ходе обсуждения вопросов, связанных с частным капиталом, в отделе торговли наркомата финансов высказывались суждения о необходимости использования в торговых операциях госпромышленности частного оптовика, способного не только продвинуть товар в низы товарооборота, но и облегчить промышленности задачу питания оборота средствами, привлекая в него свой капитал [13]. Было признано необходимым коренное преобразование кредитной политики банков в целях кредитования частного оборота. В постановлении совещания при управлении торговой политики наркомвнуторга СССР по вопросу о кредитовании частного капитала, проходившего 19 марта 1925 г., указывалось, что

частноторговому капиталу должен оказываться товарный и денежный кредит, сроки и размеры которого не должны резко расходиться с условиями кредитования госторговли и кооперации [14]. Намечалось также уменьшить налоговый пресс на частное предпринимательство, облегчить получение товаров частной торговлей.

В связи с директивами XIV партийной конференции РКП(б) и III Всесоюзного съезда Советов губвнуторгами Сибири был предпринят ряд мер к урегулированию отношений с частным капиталом. Совещание при Сибкрайвнуторге по вопросам торговой политики, состоявшееся в декабре 1924 г., приняв резолюцию о необходимости усиления товарооборота за счет расширения в нем роли частного капитала, рекомендовало увеличить кредитование частной торговли [15]. В начале 1925 г. было отменено принудительное размещение государственных займов, предоставлены некоторые льготы по взиманию с частных предпринимателей арендной платы за помещения, понижены размеры обложения частных предпринимателей со стороны губфинотделов. В основе последнего лежал пересмотр норм доходности частнокапиталистических предприятий. По некоторым видам товаров они были снижены во втором полугодии 1924/25 г. по сравнению с первым полугодием почти в два раза [16]. Это должно было дать понижение процента изъятия из суммы дохода для частных торговых и промышленных предприятий 1–2 разрядов — на 2,5%, для 3–4 разрядов — на 1,7%, для 4–5 разрядов в торговле и 5–12 разрядов в промышленности — на 6,4% [17]. Однако централизованное снижение норм доходности оказалось недостаточным. Проведя кропотливую работу по изучению действительной доходности частных предприятий путем обследования заслуживавших доверие торговых книг и условий деятельности отдельных типичных частных предприятий, Иркутский биржевой комитет, например, пришел к выводу о том, что местный губфинотдел существенно превысил нормы доходности практически по всем видам частнопредпринимательской деятельности (см. табл. 9). Причем в некоторых случаях, как видно из приводимых в таблице данных, процент прибыльности был завышен по сравнению с выявленным биржевым комитетом на 300%.

Искусственное завышение процентов прибыльности предприятий, имевшее распространение и в других сибирских губерниях, вело к искусственному завышению налоговых выплат. Трудно сказать, были ли эти меры проявлением «злоумышленности» налоговых организаций, их неприязни к частному сектору или являлись отражением общей тенденции

Таблица 9

Нормы доходности частных предприятий Иркутской губернии в 1924/25 г.^*
(по данным губернской налоговой комиссии
и биржевого комитета)

Товары частной торговли	Нормы доходности, установленные
Товары частной торговли	губ. налог. комис. на II пол. 1924/25 г.	бирж. комитетом на I пол. 1925/26 г.	губ. налог. комис. на II пол. 1925/26 г.
Продовольственные товары первой необходимости	12	7	20
Мясо	11	7	23
Рыба	12	7	23
Бакалея	18	15	20
Мануфактура	10	8	15
Галантерея	25	20	30
Обувь	15	12	18
Москательные товары	25	18	25
Конфеты и кондитерские товары	20	15	20
Мыло	12	8	15
В среднем по всей группе товаров	16	11,7	20,9

<SUP*< SUP>Сост. по: ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 111. Л. 227–228.

инерционного следования недавно проводимой кампании по «удушению частника». Так или иначе, но наряду с громогласными заявлениями о примирении, или, скорее, о перемирии с частным капиталом на практике отношения налоговых инспекторов с частными предпринимателями во многом продолжали строиться на прежней основе.

Наркомат финансов вынужден был обратиться к местным финотделам с критикой стремлений местных фининспекторов «побольше обложить», невзирая на то, что этот «большой оклад, произведенный на глаз, — говорилось в письме наркомфина, — в конце концов делался небольшим ввиду образовавшейся безнадежной к поступлению недоимки» [18]. В апреле 1925 г. в Новониколаевске приступила к работе особая комиссия «по выработке мероприятий и установлению принципов обложения частной торговли», состоявшая из представителей губвнуторгов, сибирских отделений Госбанка, госторгов, кооперации, губернских отделов местного хозяйства. Признав факт переобложения частного капитала в 1923/24 г., комиссия рекомендовала местным налоговым органам обратить особое внимание на точность определения оборотов частных предприятий, подвергавшихся налоговому обложению. Для этого было признано необходимым вместо нормативного метода исчисления налогов применять индивидуальный, в обязательном порядке используя для этого торговые книги [19]. В соответствии с письмом наркомфина и рекомендациями сибирской комиссии налоговые управления губфинотделов Сибири предложили своим инспекторам проводить возможно более тщательное исчисление налогов, не допуская ни переобложения, ни недообложения [20].

Инерционность мышления местных налоговых служб препятствовала реализации новых принципов взимания налогов. Как выразились красноярские торговцы в своем письме биржевому комитету 1 августа 1925 г., несмотря на провозглашение «более или менее новой торговой политики» правительства в отношении частного капитала, прекращения налогового ущемления и изъятия из практики административного «нажима» на частный капитал, местная финиспектура продолжала «небрежно относиться к определению ставок налогов» [21]. Результатом этого стал растущий поток жалоб от предпринимателей на незаконное налоговое переобложение. Только в первом квартале 1925/26 г. из 1740 жалоб, поданных в окружные налоговые комиссии Сибири на неправильное исчисление подоходного налога, 1286, или 73,9%, после дополнительной проверки были удовлетворены. По промысловому налогу

было удовлетворено также больше половины рассмотренных за этот период жалоб. Особенно в этом отношении отличились Бийский округ, где процент удовлетворенных жалоб по подоходному налогу составил 93,4%, и Томский округ, где было удовлетворено 85,4% жалоб по промысловому налогу [22]. Допускаемый же процент положительного обжалования определенных инспекторами сумм налоговых выплат, согласно правилам фиска, не должен был превышать 3%. Эти факты свидетельствовали о продолжении практики обложения «на глазок», причины которой крылись как в тенденциозности финиспектуры, так, отчасти, и в ее низкой квалификации.

Один из выходов из складывавшейся таким образом ситуации, как для сотрудников налоговых служб, так и для предпринимателей, состоял в более пристальном внимании к торговым книгам. Однако попытки предпринимателей каким-то образом унифицировать торговые книги не нашли отклика у представителей налоговых органов. Так, иркутские фининспекторы, предъявляя самые разнообразные, иногда противоречившие друг другу, требования к ведению торговых книг, зачастую признавали эти книги не годными для определения оборотов предприятий, даже не вникая в их содержание. В то же время некоторые торговцы 3 разряда не обладали достаточной подготовкой для грамотного ведения финансовой документации. Это послужило поводом обращения Иркутского биржевого комитета в местный губфинотдел с просьбой составить исчерпывающую инструкцию для частных предпринимателей по ведению торговых книг согласно требованиям финорганов. Иркутский губфинотдел не только отказал в этой просьбе, но и заметил, что составление исчерпывающей инструкции по ведению торговых книг оказывается затруднительным даже для центра, а в условиях иркутской действительности эта работа или будет исполнена слишком поверхностно, или примет затяжной характер [23]. Тем самым отсутствие взаимной договоренности о жестких правилах ведения торговых книг продолжало тормозить адекватное оборотам частных предприятий исчисление налогов.

Для предпринимателей остался один способ борьбы за выживание: сокрытие действительных оборотов своих предприятий. В обстановке общей благоприятной экономической конъюнктуры и либерализации государственной политики в отношении частного капитала сокращение оборотов частных предприятий по итогам обложения за второе полугодие 1924/25 г., отмеченное, в частности, Омским и Енисейским финотделами, а вслед за ними — и уполномоченным наркомфина по Сибири,

100

выглядело по меньшей мере странным, тем более, что данные других наркоматов и организаций — наркомата внутренней торговли, ГПУ, транспорта, товарных бирж, банков и пр. — свидетельствовали о значительном оживлении частнопредпринимательской деятельности [24]. Сокрытию оборотов налоговые комиссии пытались противопоставить более тщательный и разносторонний сбор информации о деятельности частных предприятий, обращаясь за сведениями в государственные оптовые организации, транспортные конторы, на биржи и даже к соседям.

Следует заметить, что практика ухода от налогов не является характерной лишь для сибирских и российских предприятий 1920-х гг. Она существовала и будет существовать до тех пор, пока будут функционировать частные предприятия и налоговые службы. Другое дело, что в рассматриваемый период об этом впервые заговорили открыто представители налоговых органов, которые теперь, во второй половине 1924/25 г., в отличие от предшествовавших полутора лет, вместо конфискационной налоговой политики стремились законным путем, с помощью сбора разнообразной информации, адекватно действительности оценить обороты частной торговли и промышленности.

В целом же налоговый пресс в отношении частных предпринимателей продолжал оставаться весьма ощутимым. Являясь довольно малочисленной социальной группой в общем составе населения, предприниматели обеспечивали немногим меньше половины всех налоговых поступлений в бюджет [25]. В особенно сложном положении продолжали оставаться частные торговые товарищества, обложение которых подоходным налогом было на 10% выше, чем государственных и кооперативных предприятий [26], и частные промышленные предприятия, облагаемые налогами на равных основаниях с торговыми заведениями, в то время как оборачиваемость капиталов в них была несравнимо медленнее, чем в торговых, а расходы на обеспечение производственного цикла — выше.

Незначительные изменения произошли и в кредитовании частнопредпринимательского сектора. В соответствии с курсом на благоприятствование вовлечению частного капитала в оборот государственные банки в 1924/25 г. предусмотрели рост кредитования частной клиентуры. Ее задолженность банкам СССР возросла во втором полугодии 1924/25 г. по сравнению с первым полугодием с 19,1 до 52,1 млн руб., то есть в 2,7 раза. Возросла и сумма кредитов, предоставленных государственными банками обществам взаимного кредита, объединявшим частный капитал и финансировавшим частный бизнес. Задолженность ОВК

101

возросла по стране за этот же период с 5,2 до 13,6 млн руб., то есть в 2,6 раза. Однако доля частной клиентуры по отношению к общей сумме учетно-ссудных операций государственных и акционерных банков не превышала 3,2% даже в самый благоприятный для частного капитала период — второе полугодие 1924/25 г. [27]

Усиление денежного кредитования частного капитала в Сибири имело более скромные масштабы и шло преимущественно за счет увеличения кредитования ОВК местными отделениями Госбанка. Вексельные операции Промбанка с частными фирмами Сибири выросли с 146 тыс. руб. в 1923/24 г. до 202 тыс. руб. в 1924/25 г. [28], то есть всего на 27,7%. Учитывая, что максимальная задолженность одного частного предприятия по системе Промбанка составляла в 1924/25 г. 4 тыс. руб. по промышленности и 111 тыс. — по торговле, становится очевидным более чем скромный охват сибирских бизнесменов кредитной системой государства. Условия денежного кредита для частных предпринимателей оставались более жесткими, чем для кооперативных и государственных организаций. Предельный срок кредита ограничивался 3 месяцами, а годовой процент составлял, как правило, 16–18% в отличие от 8–10% у кооперации и государственных предприятий [29].

Помимо усиления денежного кредитования предусматривалась либерализация и товарного кредитования частного сектора. Сибкрайвнуторг рекомендовал госторгам предусмотреть некоторое общее смягчение условий отпуска частной рознице основных товаров. Имелось в виду уменьшение надбавок на отпускные цены, уменьшение задатков наличными, удлинение товарного кредита [30]. Однако на практике во взаимоотношениях госторгов и частных торговцев мало что изменилось. Согласно данным сибирских бирж, продажа товаров в кредит частным лицам, хоть и увеличилась во второй половине 1924/25 г. по сравнению с первой половиной года в 2,5 раза, но продолжала составлять лишь 11% от общих покупок предпринимателей [31]. Преобладающими по-прежнему оставались наличные и смешанные формы расчета.

Внебиржевое товарное кредитование частной торговли общественным сектором — синдикатами, трестами, акционерными обществами, госторгами, — несмотря на некоторое абсолютное увеличение, оставалось в процентном отношении в 2 с лишним раза меньшим, чем товарное кредитование обобществленным сектором кооперации, а условия его — более тяжелыми, чем у последней. Кооперативная розница при приобретении товара у государственных оптовых организаций платила

102

наличными в среднем 39%, а частные розничники — 67% [32]. Сохранялись проблемы и в товарном снабжении частной розницы в целом. Несмотря на небольшое увеличение отпуска ей товаров местными госторгами — с 7,4 млн руб. в первой половине 1924/25 г. до 12,6 млн руб. во второй половине 1924/25 г., приобретения частных торговцев составляли лишь 16,9% к общей сумме продаж государственных организаций [33]. Исключением являлся лишь Сибторг, оптовые поставки которого частным торговцам составили в 1924/25 г. 33,9% [34]. В практике госторгов продолжали наблюдаться случаи отказа частным оптово-розничным торговцам и промышленникам в отпуске им товаров. Несмотря на запрещение принудительного ассортимента, продолжала практиковаться так называемая нагрузка пользовавшихся повышенным спросом товаров неходовыми. Так, Сибторг при отпуске сукна весной ставил в обязательство покупать бумазею; к скобяным товарам в придачу давал сухие фрукты и неходовые гвозди; к чаю в виде «нагрузки» прилагались дорогие сорта папирос; сухие фрукты давались в качестве приложения к курительной бумаге [35]. Все это препятствовало восстановлению и развитию товарооборота.

Несмотря на лишь частичные изменения в налоговой и кредитной государственной политике, общая атмосфера благоприятствования в отношении частного предпринимательства сказалась на упрочении его положения в экономике в целом. В первую очередь это сказалось на развитии частного сектора в торговле. По Союзу ССР его численность возросла во втором полугодии 1924/25 г. по сравнению с первым полугодием на 12,9% при сохранении на том же уровне удельного веса по отношению к общему числу всех торговых предприятий. Этот рост был особенно заметен среди частных предприятий 3 и 4 разрядов. В 1925/26 г. тенденция увеличения численности частной торговой сети получила продолжение: ее рост составил 20% по сравнению с предыдущим годом [36]. При некотором снижении удельного веса частного торгово-посреднического оборота в общем товарообороте страны в 1925/26 г. произошел значительный — с 3,6 млрд руб. до 4,9 млрд руб., или на 26,5% — абсолютный рост оборотов частной торговли по сравнению с предыдущим годом [37].

Возрастание как численности частной торговой сети, так и ее оборотов при стабильном удельном весе являлось характерным и для Сибири. В два раза возросла численность частных торговых предприятий в 1925/26 г. по сравнению с предыдущим годом в Барнауле, в 1,7 раза —

103

Таблица 10

Динамика оборотов сибирской частной торговли
в 1924/25–1925/26 гг.<SUP*< SUP>

Период	Оборот		Удельный вес частной торговли в общих оборотах
Период	в руб.	в % к I пол. 1924/25 г.	Удельный вес частной торговли в общих оборотах
I полуг. 1924/25 г.	40890	100	19,5
II полуг. 1924/25 г.	46948	114,8	15,9
I полуг. 1925/26 г.	56669	138,6	13,7
II полуг. 1925/26 г.	55951	139,3	13,2

^* Сост. по: ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 175. Л. 12; Д. 259. Л. 18.

в Томске и Омске [38]. В целом же в Сибири в течение полутора лет — второй половины 1924/25 г. — 1925/26 г. — произошел рост частнокапиталистических торговых предприятий на 33% [39]. Особенно быстрыми темпами увеличивалась численность мелких розничных предприятий 2–3 разрядов. При незначительном уменьшении удельного веса частного посреднического оборота в общем товарообороте региона произошел его абсолютный рост в течение второй половины 1924/25 г. — 1925/26 г. на 39,3% (см. табл. 10).

Отраслевая специализация сибирской частной торговли определялась как близостью к источникам сырья и преимущественно аграрной специализацией региональной экономики, тесной связью с местной кустарной промышленностью, так и запросами населения. В большей степени здесь была развита торговля сельскохозяйственными пищевыми товарами (хлебом, мукой, мясом, птицей), составлявшая четверть всего оборота частной торговли; торговля текстильно-обувными товарами, занимавшая более 20% частноторгового оборота и почти 90% от общего числа торговых точек этой отрасли торговли; бакалейная торговля, на долю которой приходилось около 15% частноторгового оборота и более 70% от числа торговых предприятий данной отрасли торговли [40], а также содержание столовых, ресторанов, закусочных, постоялых дворов.

Территориальное распределение частных торговых предприятий в Сибири строилось весьма неравномерно (см. табл. 11).

104

Таблица 11

Размещение частной торговой сети
на территории Сибири в 1924/25 г.^*

Торговые точки	Омская губ.	Алтайская губ.	Новоникол. губ.	Томская губ.	Енисейская губ.	Иркутская губ.	Ойротия	Всего
В губернских городах	1709	663	1251	768	684	1353	-	6428
В остальной местности	2300	1720	1519	1370	1648	1212	55	9824
ИТОГО	4009	2383	2770	2138	2332	2565	55	16252
В % к общей численности частной торговой сети	24,6	14,7	17,0	13,2	14,4	15,8	0,3	100
В % к общей численности торговой сети губернии	73,8	64,2	70,5	64,7	70,8	78,2	37,9	70,3

^*Сост. по: ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 175. Л. 10, 11.

105

Частный торговый аппарат, таким образом, был более развит как в абсолютных показателях, так и по удельному весу частного сектора в общей численности торговой сети в Омской, Иркутской, Новониколаевской губерниях. Приведенные данные становятся более показательными при сопоставлении числа жителей, обслуживаемых одним торговым предприятием, по губерниям (см. табл. 12).

Итак, больший удельный вес частной торговли в общей численности торговой сети обнаруживается в губерниях с более развитой торговлей: в Омской, где в среднем на одну торговую точку приходилось 520 жителей, и в Иркутской — 364 жителя на 1 одно торговое предприятие. В целом же сибирский регион по сравнению с другими, особенно центральными, территориями страны был несравнимо хуже обеспечен торговым обслуживанием. На каждые 10 тысяч сельских жителей здесь приходилось в среднем 5,3 торговых точки, а средний розничный оборот на душу населения в 1925/26 г. здесь составлял 45,5 руб., а по РСФСР — 76,7 руб. [41]

Недостаточное развитие сибирской торговли в целом, а также относительно мощные по сравнению с другими регионами позиции здесь кооперации обеспечили меньший удельный вес частной торговли в общей численности сибирской торговой сети по сравнению с общесоюзной. В 1924/25 г. он составил 70,3% в Сибири против 77% в СССР [42]. Внутренняя структура частного торгового сектора в Сибири свидетельствовала, что здесь еще в большей степени, чем в целом по стране, преобладали мелкие и средние предприятия (см. табл. 13). Масштабы работы сибирских частных предприятий также в среднем уступали общесоюзным: средние размеры оборотов на одно частноторговое предприятие в год в Сибири составляли 5580 руб., а в СССР — 8620 руб.

Сибирская частная торговля занимала более скромное место по сравнению с центральными территориями и в торгово-посреднических оборотах в целом. Даже в период расцвета во второй половине 1924/25 г. ее удельный вес в торговых оборотах региона не превышал 30% в розничной торговле и 3,4% в оптовой, в то время как удельный вес общесоюзной частной торговли составлял 44,8% в рознице и 9,5% в опте [43].

Общее представление о внутренней жизни частной торговли дает характеристика некоторых экономических показателей работы торговых предприятий разных разрядов Красноярска (см. табл. 14).

Таким образом, типичный частный магазин или лавка организовывали свою работу преимущественно на собственные средства, получая

106

Таблица 12

Охват торгового обслуживания населения
по губерниям Сибири в 1924/25 г.^*

Число жителей на 1 торговое предприятие	Омская губ.	Алтайская губ.	Новоникол. губ.	Томская губ.	Енисейская губ.	Иркутская губ.	Ойротия
В губернских городах	55	64	51	82	76	64	-
В остальной местности	456	620	555	448	503	300	607
ВСЕГО	520	684	606	530	579	364	607

^*Сост. по: ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 175. Л. 10.

107

Таблица 13

Численность и обороты
частных торговых предприятий Сибири и СССР^*
(в %, с разделением на опт и розницу)

Регион	1924/25 г.		1925/26 г.
Регион	опт	розница	опт	розница
Численность
СССР	2,6	97,4	3,8	96,2
Сибирь	2,2	97,8	3	97
Обороты
СССР	17,4	82,6	19	81
Сибирь	9,6	90,4	9,4	90,6

^* Сост. по: Патентная торговля СССР за 1925/26 г. М., 1928. С. 25;
СССР. Год работы правительства: Материалы к отчету за 1925/26 бюдж. г. М., 1927. С. 321, 323–324; Клушанцев И.П. Частная торговая сеть // Частная торговля Союза ССР: С. 3; Он же. Частный капитал в общем торговом
обороте // Там же. С. 19; ГАНО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 78. Л. 52;
Ф. 659. Оп. 1. Д. 175. Л. 4; Д. 259. Л. 8–9, 55.

довольно ограниченные товарные и денежные кредиты. В этом отношении сибирские предприятия мало отличались от предприятий других регионов: соотношение собственных средств к привлеченным в частной торговле СССР выражалась соотношением 3:2. Вполне сопоставимы и другие показатели: скорость обращения капиталов в год (в СССР она составляла 7,2 раза на одно предприятие), процент накопления по отношению к обороту и собственным средствам (в СССР соответственно 4,84 и 31,9%) [44]. Правда, эти данные носят приблизительный характер, поскольку частнопредпринимательская деятельность как таковая с трудом может быть полностью адекватно оценена всеми, кроме собственника предприятия. Поэтому еще в 20-е гг. возник спор о темпах накопления и действительной величине частного капитала. Известный экономист, работник ВСНХ 20-х гг. А.М. Гинзбург определял процент накопления в год по отношению к собственным средствам частных предпринимателей цифрой 10%, работники наркомторга — 25, 31,9 и 50%,

108

Таблица 14

Некоторые экономические показатели работы
частных предприятий Красноярска в 1925/26 г.^*
(по разрядам торговли)

ПОКАЗАТЕЛИ на 1 предприятие	ТОРГОВЫЕ ПРЕДПРИЯТИЯ
ПОКАЗАТЕЛИ на 1 предприятие	1 и 2 разрядов	3 разряда	4 разряда
Годовой оборот, руб.	2438	18217	42845
Собственные средства, руб. / %	116/58	1790/87,7	5274/74,3
Привлеченные средства, %	42	12,3	25,7
Из них, %: 1) денежный кредит: а) у частных лиц	33,9	2	4,4
б) в ОВК	-	2	6,8
в) в Госбанке	-	-	2,2
2) товарный кредит:
а) у частных фирм	4,1	2,9	5,7
б) у гос. и коопер. организаций	4,0	5,4	6,6
% накопления к обороту	3,5	5,1	4,4
Рост собст. средств за год, %	78,8	52,3	58,8
Скорость обращения капиталов, раз в год	12,2	8,9	6,0

^* Сост. по: ГАНО. Ф. 1073. Оп. 1а. Д. 46. Л. 60–60 об.

другие исследователи — 100%. [45] Учитывая, что в довоенный период прибыль в 12% в год на собственный капитал считалась максимальной, в любом случае следует признать высоким темп накопления частной торговли 20-х гг.

Причины успешного развития частной торговли и умелого конкурирования с государственной и кооперативной торговлей заключались в целом комплексе приемов и способов организации предпринимателями своего дела.

Одним из путей получения большей прибыли частниками по сравнению с аналогичными государственными и кооперативными магазинами

109

являлись устанавливаемые в зависимости от спроса и предложения на рынке розничные цены. В целом по СССР в начале 1926 г. накидки по группе промтоваров в частной торговле были в среднем на 20,3% выше, чем в государственной и кооперативной [46]. Цены сибирской частной розницы также были в целом выше цен государственных магазинов и кооперации (см. табл. 15).

Высокие наценки делались частными предпринимателями не огульно на все без исключения виды товаров, а складывались под влиянием целого ряда обстоятельств. По отдельным видам дефицитных товаров розничные цены в частном секторе устанавливались выше цен государственной торговли и кооперации на 15–75%, а перец, например, относящийся к числу недостаточных товаров, продавался с наценкой в 117,3% [47]. В несколько искусственно завышенные цены на товары, пользовавшиеся повышенным спросом населения, как правило, вкладывалась цена полученных предпринимателями «в нагрузку» неходовых товаров, которые реализовывались иногда по ценам ниже оптовых. Высокие цены частной розницы отчасти объяснялись и высокой себестоимостью товаров для предпринимателей. Так, даже в периоды достаточного снабжения госорганы отпускали товар частнику большей частью на 2–3% дороже, чем кооперации, и на более жестких условиях расчета: если кооперация получала 50–70% кредита на 1–2 месяца, то частные розничники, как правило, платили за товар наличными [48]. В периоды же товарного голода отпуск товаров частным торговцам почти совершенно прекращался, и они были вынуждены получать товар окольными путями, связанными с еще большими издержками. На повышении цен в частном секторе сказывались и более высокое, чем в других секторах хозяйства, налоговое обложение, более высокая плата за арендуемые помещения и т.п. В этих условиях простое повышение уровня цен становилось явно недостаточным для обеспечения успешной работы частных предприятий.

Важным средством достижения успеха частной торговли в экономическом соревновании с государственным и кооперативным секторами были низкие по сравнению с последними накладные расходы и расходы на содержание служебного аппарата. На городских частных торговых предприятиях расходы на служебный аппарат составляли всего 0,75%, в сельских — 0,36% к обороту предприятия, на государственных же предприятиях — 2,78%, кооперативных — 2,81% [49]. К этому надо добавить отменно вежливое обращение частных торговцев с покупателями.

110

Таблица 15

Среднегодовые цены и наценки на оптовые цены
в городской и сельской розничной торговле в 1925/26 г.^*

ТОВАРЫ	Среднегод. опт. цены госторговли		Розничные цены
	Среднегод. опт. цены госторговли		в городах, в % к опт. цене госторговли		в сельск. мест., в % к опт. цене госторговли
	в коп.	в %	коопер.	частные	коопер.	частные
Сахар, за фунт	31,1	100	107,7	11,9	113,5	118,3
Соль, за фунт	2,15	100	133,5	168,8	144,2	162,8
Спички, за пачку	12,25	100	114,3	122,5	120,0	124,1
Мыло, за фунт	22,42	100	112,0	117,8	120,0	130,2
Махорка, за 50 гр.	5,59	100	118,1	131,5	124,7	128,8
Керосин, за фунт	5,17	100	122,2	132,9	136,4	148,9
Ситец, за метр	37,25	100	114,6	127,3	118,4	127,5
Бязь, за метр	39,97	100	115,1	128,1	125,1	135,0
Железо кров., за фунт	11,2	100	121,4	142,0	124,7	140,2
Гвозди 4", за фунт	12,89	100	119,9	141,2	131,5	152,8

^* Сост. по: ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 259. Л. 74.

111

В отличие от работников кооперации и государственной торговли частные предприниматели открывали свои магазины не только в центральных районах города, но и на окраинах, ориентируясь прежде всего на потребительский спрос. В Сибири на каждые 10 тыс. жителей приходилась 31 частная лавка и только 5 кооперативных [51]. Исходя из интересов покупателей, частные торговцы подбирали соответственный ассортимент товаров для своих магазинов, зачастую отпускали товары в кредит своим постоянным посетителям, чего не допускалось в государственной и кооперативной торговле.

Приучая покупателей приобретать товары в собственном магазине, владельцы в качестве «приманки» использовали занижение цен на один из товаров повседневного спроса с тем, чтобы покупатель, придя за ним в лавку, вместе с дешевым приобретал и более дорогой, чем в кооперативных и государственных магазинах, товар.

Частные магазины привлекали покупателей и своим внешним видом, красочными витринами, более удобным режимом работы. А когда, например, отдел местного хозяйства Иркутска попытался установить обязательный двухчасовой обеденный перерыв в частных магазинах наряду с государственными и кооперативными, это вызвало целую бурю негодования со стороны частных торговцев, в то время как служащие обобществленного сектора торговли отнеслись к этому решению с одобрением [52].

В области промышленного производства удельный вес частного капитала в рассматриваемый период не претерпел значительных изменений. Его участие в выпуске промышленной продукции в целом осталось незначительным. По Союзу ССР численность частнокапиталистических предприятий в 1925/26 г. составила 17,2% общей численности промышленных предприятий, валовая продукция — около 10–12% стоимости всей промышленной продукции Союза, число наемных рабочих — около 5% состава рабочих государственной промышленности. Цензовая же частная промышленность занимала 16,7% от числа всех цензовых промышленных предприятий, 2,3% всей численности рабочих и давала 4,2% всей выпускаемой в стране продукции [53]. Основную массу частных предприятий составляли мелкие и мельчайшие предприятия полукапиталистического типа с 3–5 наемными рабочими, что было особенно характерно для Сибири, где насчитывались лишь единицы цензовых частных промышленных предприятий. Так, в Томске в 1925/26 г. работало только 9 промышленных предприятий, имевших больше 5 наемных рабочих и только в одном, под названием «Метровес», было занято 40 че-

112

ловек. В Омске имелось всего 5 частных предприятий 4–6 разрядов. В городах и городских поселениях Новосибирского округа — 10 относительно крупных частных промышленных предприятий: 4 кожевенных завода, 2 махорочные фабрики, 1 пивоваренное и 3 мукомольных предприятия. И хотя они, согласно принятой классификации, относились к цензовым, на каждое из них в среднем приходилось по 5–6 наемных рабочих. В Красноярском округе частным предпринимателям принадлежали винокуренный завод «Ливония», дрожзавод, Енисейский кожзавод и несколько табачных фабрик [54]. В целом в Сибири в 1925/26 г. 50 цензовых частных предприятий с 401 наемным рабочим выпускали продукции на сумму 371781 руб., что соответственно составляло 12,5% от числа предприятий, чуть более 1% от числа рабочих и 2,6% стоимости валовой продукции, выпускаемой всеми цензовыми предприятиями Сибири [55].

По своей мощности и технической оснащенности даже относительно крупные частные промышленные предприятия на порядок уступали государственным заводам: более 40% из них вообще не имели механических двигателей, производственный процесс в основном осуществлялся вручную. Число работающих на 1 частном предприятии в среднем было в 10 раз меньшим, чем на предприятии государственного сектора. Удельный вес наемного труда на частных промышленных предприятиях не превышал 30%. Остальные 70% рабочей силы приходились на владельцев предприятий, непосредственно участвовавших в производстве, и членов их семей. Вместе с тем среднестатистические данные свидетельствовали о более высокой производительности труда в частной промышленности по сравнению с кооперативной и государственной. Согласно подсчетам одного из исследователей 20-х гг. О. Купермана, в 1924/25 г. средняя выработка продукции на 1 рабочего в частной промышленности почти в 2 раза превысила соответствующий показатель государственной промышленности [56]. Эти данные подтверждаются сибирскими материалами (см. табл. 16), согласно которым выработка на 1 рабочего в частной промышленности была в 1,7 раза выше, чем в государственной.

«: «Социалистические» организации работают и дорого, и плохо, — писал в 1929 г. известный русский экономист Б. Бруцкус. — Дело заключается совсем не в том, что большевики головотяпы. Опыт — дело наживное, и нельзя сказать, чтобы коммунисты не учились хозяйничать. Гораздо хуже то, что «социалистические» организации, по существу, не проникнуты

113

Таблица 16

Выработка продукции на 1 рабочего
на государственных и частных
предприятиях Сибири в 1924/25 г.^*

Секторы хозяйства	Численность рабочих, чел.	Валовая продукция, руб.	Выработка на 1 рабочего, руб.
Государственный	36646	92428584	2521,5
Частный	664	2860920	4308,6

^* Сост. по.: Сборник статистико-экономических сведений по Сибирскому краю.
Вып. 2. Промышленность. Новосибирск, 1928. С. 328–329.

принципом о достижении наибольших результатов с наименьшими затратами, который составляет душу здорового хозяйства и который глубоко проникает весь капитализм» [57]. По наблюдениям видного хозяйственного работника 20-х гг. Г. Ломова, сами рабочие частных предприятий в большинстве своем были уверены, что государственная промышленность неизбежно была бы побита частными капиталистами, если бы последним «дали волю» [58]. Они считали, что только благодаря административному «зажиму» частные предприниматели «держатся в определенных рамках».

Высокая стоимость продукции, приходившейся на 1 рабочего, занятого в частном секторе хозяйства, отчасти объяснялась и отраслевой структурой частного капитала. Частные промышленные предприятия в основном были связаны с производством продуктов питания и предметов массового потребления, где стоимость товаров, приходившихся на человеко-день, была выше, чем в отраслях добывающей промышленности или отраслях, связанных с производством станков и оборудования, которые преимущественно относились к государственному сектору.

Перспективы развития цензовых частных предприятий были весьма призрачны. Согласно статьям 54 и 55 Гражданского кодекса РСФСР, регламентировавшим сферы частнопредпринимательской деятельности, предприятия, в которых число наемных рабочих превышало 20 человек, могли быть «предметом частной собственности не иначе, как на основании концессии, испрашиваемой у правительства» [59]. Таким образом, у предпринимателя терялся всякий стимул к разворачиванию своего легального производства, увеличению числа рабочих и т.п., поскольку

114

трудно было представить, чтобы владелец, скажем, новосибирской табачной фабрики поехал в Москву заключать договор с правительством на так называемую внутреннюю концессию. Даже Ю. Ларин, которого сложно было заподозрить в симпатиях к частному капиталу, с иронией писал: «: смешно было бы Совнаркому СССР договариваться с каким-либо Сидоровым в Туле об открытии этим Сидоровым самоварной фабрики на 25 или 50 человек» [60]. Отчасти поэтому в СССР так и не было образовано ни одной внутренней концессии. Даже имевшие средства для расширения своего бизнеса предприниматели предпочитали не обнародовать их, вкладывая в одно крупное предприятие, а дробить, организовывая ряд мелких производств полукапиталистического типа.

Именно в сфере мелкого и кустарно-ремесленного производства товаров широкого потребления по целому ряду отраслей частные предприниматели заняли лидирующее положение по отношению к обобществленному сектору. На их долю приходилось более 68% выпуска всей кожевенно-меховой продукции, 57,4% пищевой (мука, крупа, растительные масла, хлебопечение), свыше 41% деревообработки, 25,6% металлообработки [61]. Согласно данным промышленной переписи 1925 г., в Сибири удельный вес частного сектора составил 95,8% всех мелких промышленных предприятий Сибири и 85,3% всех занятых в них лиц [62]. Многие такие предприятия были организованы по типу «домашней капиталистической промышленности», напоминавшей рассеянную мануфактуру.

Условия и организация труда, как в мелких, так и в относительно крупных частных промышленных предприятиях, существенно отличались от предприятий государственного сектора. Как правило, на частных предприятиях использовалась сдельная форма оплаты труда и размер заработной платы рабочего устанавливался в зависимости от его индивидуальной выработки. Заинтересованные в процветании собственных предприятий, их владельцы более тщательно подбирали кадровый состав, увольняли рабочих, как только те переставали их устраивать. Платя заработную плату в среднем на 22,6% выше государственной (в кожевенно-меховой, металлообрабатывающей и некоторых других отраслях эта разница доходила до 42%) [63], предприниматели строили производственный цикл таким образом, что рабочие трудились с гораздо большей напряженностью, нередко отрабатывали сверхурочно без дополнительной оплаты. Предприниматели, взявшие промышленные заведения в аренду сроком на 2–3 года, как правило, не спешили вкла-

115

дывать средства в их реконструкцию, обновление оборудования, ремонт помещений, санитарно-технические усовершенствования. Как говорилось в одной из сводок уполномоченного ГПУ по Каргатскому уезду, «материальное положение рабочих на частных предприятиях плохое, спецодежда не выдается, зарплата периодически задерживается, рабочие трудятся в грязных условиях по 10 и 11 часов, что не оплачивается сверхурочно» [64]. Таким образом, интенсивность труда на частном предприятии и экономия на создании условий работы отчасти компенсировали предпринимателям выплату ими более высокой заработной платы своим рабочим. В свою очередь, повышенная заработная плата заменяла рабочим частных предприятий льготы, предоставляемые рабочим государственного сектора: бесплатное санаторно-курортное лечение, льготная оплата коммунальных услуг и т.п.

Между владельцем предприятия и нанятыми им рабочими обычно устанавливались довольно тесные, в том числе и личные взаимоотношения, суть которых отнюдь не сводилась к классовым антагонизмам, как призывала их оценивать партийная пропаганда тех лет. Как правило, частные промышленники были заинтересованы в создании атмосферы сотрудничества на собственном предприятии, стремились привлечь рабочих к участию в делах производства. С целью создания особого микроклимата, особенно на мелких частных предприятиях, которых в Сибири было большинство, предприниматели не жалели для рабочих «хорошее словечко, стакан чаю, рубль на водку по случаю семейного торжества, аванс и т.п.» [65]. В ответ «несознательные», с точки зрения одного из профсоюзных работников 20-х гг. В.А. Буянова, рабочие видели в хозяине предприятия «отца родного, который даст и на водку с закуской», и которому они, в свою очередь, могли преподнести «в день ангела» чайный сервиз [66]. Встречались случаи, когда рабочие получали от предпринимателей деньги на проведение революционных праздников [67].

Однако зачастую эти «дружеские» взаимоотношения приводили к тому, что рабочие, боясь потерять место, скрывали свои болезни, количество сверхурочных работ; женщины, имевшие грудных детей, не смели попросить дополнительный перерыв. Эти и другие нарушения законодательства о труде становились сферой деятельности профсоюзов. Причем, согласно действовавшему законодательству (статья 135 Уголовного кодекса РСФСР), воспрепятствование их деятельности на предприятиях каралось лишением свободы или исправительно-трудовыми работами на срок до 1 года, или штрафом до 1 тыс. руб. [68]

116

Профсоюзные комитеты заключали коллективные договоры между рабочими и предпринимателями, следили за их выполнением, являлись инициаторами возбуждения против предпринимателей уголовных дел в случаях нарушений условий договора. Согласно статье 133 Уголовного кодекса РСФСР, нарушение нанимателем законов, регулировавших применение труда, а также законов об охране труда и социальном страховании каралось исправительно-трудовыми работами на срок до 6 месяцев или штрафом до 300 руб. Если нарушение это распространялось на группу рабочих более трех человек, предпринимателю грозило лишение свободы или исправительно-трудовые работы на срок до одного года или штраф до десяти тысяч рублей. Такие же наказания были предусмотрены в случаях нарушения нанимателем заключенных им с профессиональным союзом договоров, тарифных соглашений и соглашений примирительных камер, если в производстве дела в судебном или примирительном порядке устанавливался «злонамеренный характер нарушения» [69].

Завкомы пытались контролировать процессы найма и увольнения рабочих, выплаты им заработной платы, следили за соблюдением правил охраны труда на производстве, ставили перед владельцами предприятий вопросы отчислений средств на строительство жилья для рабочих, их питание, содержание детских яслей, а в ряде случаев брали на себя организацию забастовок рабочих.

Как правило, основные требования бастующих сводились к повышению заработной платы, протестам против массовых увольнений и зачастую оказывались невыполнимы для предпринимателей. Так, забастовка в Омском ресторане «Буф», принадлежавшем Долгину, с требованиями повысить заработную плату, своевременно ее выплачивать и увеличить штат ресторанных работников, продолжавшаяся две недели, привела к разорению владельца и закрытию ресторана [70]. Ресурсы частных промышленных предприятий были довольно ограничены, и удовлетворение требований повышения заработной платы могло привести к полному разорению владельца и закрытию предприятия. Увольнения же рабочих, связанные с организационно-техническими усовершенствованиями производственного цикла, также не могли быть поставлены в вину промышленнику. Поэтому в резолюции XIV съезда ВКП(б) «О работе профсоюзов», хоть и говорилось, что в процессе «классовой борьбы пролетарских союзов с частным предпринимателем-капиталистом» должны воспитываться сплоченность, организованность и солидарность рабочих частновладельческих предприятий, в то же время содержалось предостережение,

117

что «самая стачка должна являться лишь в результате невозможности разрешить спорный вопрос иными, мирными, путями в примирительных камерах и третейских судах» [71]. На практике забастовки на частных предприятиях были крайне редки. В течение 1924/25 г. в СССР было зарегистрировано всего 54 забастовки на частных предприятиях, 2 из них — в Сибири [72]. Как правило, владелец предприятия предпочитал или договариваться со своими работниками, или попросту увольнял их, предваряя начало забастовки.

Существенную помощь профсоюзам оказывали инспекции труда созданного специально для защиты прав рабочих частных предприятий наркомата труда. По имеющимся данным этого наркомата, в среднем из каждых 100 частных промышленных предприятий, обследованных в течение 1925 г., более половины (53,5%) их владельцев были привлечены к суду за нарушение законов о труде, в то время как на государственных и кооперативных предприятиях этот показатель составлял соответственно 6,6% и 10,8% [73]. В Сибири из 1200 случаев возбуждения уголовных дел по нарушению законов о труде 971 уголовно наказуемое нарушение произошло в частном секторе [74].

Однако не следует преувеличивать успехи профсоюзов и инспекций труда в регулировании отношений между предпринимателями и рабочими. Во-первых, все их усилия в один момент могли быть парализованы владельцами и арендаторами предприятий, увольнявшими «скандалистов» и имевшими полное право в любое время сократить число рабочих или вовсе свернуть производство и закрыть завод, по выражению одной из активных деятелей профсоюзного движения 20-х гг. Х. Топоровской, «под разными соусами»: то из-за отсутствия сырья, то из-за трудностей сбыта, то из-за прекращения сезона и по множеству других причин, истинное основание которых всегда оставалось «коммерческой тайной» [75]. Во-вторых, даже по самым оптимистичным подсчетам, только около половины всех рабочих частных предприятий Сибири находились в сфере деятельности профсоюзов, и только 6,2% всего рабочего состава частных предприятий заключили с арендаторами и владельцами коллективные и индивидуальные договоры [76]. Остальные же были предоставлены сами себе и, как правило, предпочитали не вступать в конфликт с хозяином.

В целом деятельность частных предпринимателей в сфере промышленного производства оставалась весьма ограниченной по сравнению с торговой, на что существовали весомые причины. Как писала газета

118

«Экономическая жизнь», во многих случаях частной инициативе нечем было взяться за дело: одни потеряли все, другие — многое, третьи боялись потерять остальное [77]. Предел развитию частнокапиталистической промышленности фабрично-заводского типа ставился и ограниченными размерами основного фонда. Новое строительство этого рода предприятий было затруднено из-за отсутствия достаточных для этой цели средств у частных предпринимателей. Перемещения же частного капитала из торговли в промышленность можно было ожидать лишь при условии, что работа в промышленности сделается более выгодной, чем торговля, в то время, как существовало обратное положение, по крайней мере в обложении промысловым налогом. В этих условиях наркоматом финансов предлагался другой путь вовлечения частного капитала в промышленность: дальнейшая денационализация промышленности [78]. Но этот проект не только не был принят, но и не рассматривался.

Косвенной причиной слабого развития частного капитала в промышленности, в отличие от торговой сферы деятельности, являлась открываемая несовершенством законодательства возможность поместить имевшиеся капиталы в кустарную промышленность, кооперацию, заготовки сырья. Начавший действовать со второй половины 1924/25 г. закон о предоставлении льгот кустарям и ремесленникам с расплывчатым толкованием того, каков их состав и каковы параметры принадлежности к этой категории, вызывали отток частного капитала в мелкие предприятия с тем, чтобы использовать эти льготы. Таким образом получился обратный стремлениям законодателей эффект. Со второго полугодия 1924/25 г. наметилась тенденция сокращения выборки предпринимателями патентов на занятие промышленным производством, а обороты частной промышленности в масштабах страны сократились во втором полугодии 1924/25 г. по сравнению с первым на 44% [79]. Процесс сокращения как численности легально работавших частных предприятий, так и оборотов частной промышленности получил распространение и в Сибири (см. табл. 17). За полтора года действия закона о льготах число частных предприятий сократилось на 58,2%, а обороты — на 75%.

В то же время наметилось усиление эксплуатации кустарей частными скупщиками путем выдачи кредитов на кабальных для первых условиях, втягивание кустарей в зависимость от частного предпринимателя путем снабжения его сырьем и полуфабрикатами и организации сбыта готовой продукции. Для Сибири особенно характерным являлась зависимость кустарной промышленности от частных предпринимателей в области

119

Таблица 17

Динамика численности и оборотов
сибирской частной промышленности
в 1924/25 — первой половине 1925/26 г.^*

Период	Численность		Обороты
Период	в абс. ед.	в % к 1 пол. 1924/25 г.	в руб.	в % к 1 пол. 1924/25 г.
1 пол. 1924/25 г.	16371	100	16409	100
2 пол. 1924/25 г.	10443	63,8	4383	26,7
1 пол. 1925/26 г.	6845	41,8	4106	25,0

^* Сост. по: ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 17;
Сборник статистико-экономических сведений по Сибирскому краю.
Вып. 2: Промышленность. : С. 272–273.

снабжения сырьем. По ряду промыслов стоимость сырья частного заказчика по отношению к общей стоимости получаемой кустарями продукции составляла от 48,5% в сапожном и 48,5% в кожевенном промыслах до 79,2% в шубном, 81,2% в шерстобитном, 88,7% в мукомольном [80]. Существовал целый ряд способов внедрения частного капитала в кустарную промышленность. Выбирая патент на занятие кустарным промыслом, частный торговец на самом деле продолжал торговать, но уже полученными от госорганов сырьем и материалами, которые выдавались ему как кустарю. Организовывались целые лжепромысловые артели, лжекооперативы из частных торговцев, которые, не ведя никакой промысловой деятельности, просто спекулировали полученным сырьем и материалами. Такой «кустарь» вступал в переговоры с кустарями и их объединениями, чаще всего стесненными в средствах, и получал по их заявкам сырье в госорганах, спекулируя им, делал иногда полумиллионные обороты. Кустарям же выплачивался небольшой процент вознаграждения или поставлялась часть полученного сырья [81]. Как показало проведенное ГПУ Сибири в 1926 г. обследование, различные формы нелегальной деятельности частных предпринимателей в кустарной промышленности получили широкое распространение. Так, входящий в омское кустарное объединение «Комитет кустарей» ювелирный часовщик Вольфсон фактически являлся посредником по скупке и продаже ценностей. В Ново-

120

николаевске Гурьевич и Суханов, выбрав патенты на занятие кустарными промыслом, на самом деле владели собственными слесарными мастерскими с 10 и 15 наемными рабочими. В Барнауле инвалиды, получившие бесплатные патенты, передавали их другим лицам, которые под прикрытием этих патентов разворачивали широкомасштабную предпринимательскую деятельность [82]. Для освобождения кустарей от эксплуатации частного скупщика наркоматом внутренней торговли в мае 1925 г. был намечен ряд мероприятий: включение основных отраслей кустарной промышленности в общий государственный план снабжения сырьем и полуфабрикатами, усиление налогового кредитования системы промысловой кооперации, а также кредитование ее госторговлей, государственными заказчиками и другими видами кооперации, другие меры [83]. Однако применение этих мер затянулось, и кустарная промышленность продолжала эксплуатироваться представителями частного капитала. По сделанным в 1920-е гг. подсчетам, около 80% всех городских артелей в 1925/26 г. являлись так называемыми лжекооперативами [84], то есть фактически становились подпольными частными предприятиями, которые, в отличие от легально действовавших, не платили налоги и никем не контролировались.

В условиях Сибири, богатой различными сырьевыми ресурсами, чрезвычайно прибыльным бизнесом являлись операции по скупке сырья с последующей его реализацией на европейских рынках СССР, а также местным кустарям. Возможность вложить имевшиеся капиталы подобным образом и получить большую гарантированную прибыль в короткий срок делала сырьевые операции существенным источником обогащения частных предпринимателей.

Предметами особого интереса частных предпринимателей Сибири являлись заготовки хлеба, масла, мяса и кож. Их деятельность в этом направлении существенно облегчалась, во-первых, заменой в 1925/26 г. принципа лимитного регулирования заготовительных цен методом общего экономического регулирования через систему банковского кредита и путем конвенционного установления согласительных цен; во-вторых, обострившейся конкуренцией между государственными заготовительными организациями, которые просчитались в интенсивности подвоза хлеба и сырья на рынок и, соперничая друг с другом, взвинчивали цены. Дело доходило до того, что заготовители выплачивали 28 руб. за пуд масла, в то время как лондонская оптовая цена на сибирское масло достигала лишь 26,5 руб. за пуд [85]. В погоне за сырьем заготовители дискре-

121

дитировали друг друга, спаивали уполномоченных артелей, нанимали так называемых мартышек, задача которых сводилась к тому, чтобы во что бы то ни стало перехватить продавца. Заготовительным ажиотажем воспользовались частные скупщики, своими действиями усиливая и подогревая его.

Серьезную озабоченность местных органов власти вызывало участие частного капитала в хлебозаготовках. Частные предприниматели путем выдачи крестьянам авансов, обеспечивания тарой, повышения установленных государством и кооперацией закупочных цен, приобретали большие партии зерна, которые отправлялись ими в европейскую часть России, где реализовывались с большой прибылью. После установления местными органами власти определенного порядка погрузки хлеба на железных дорогах многие частные заготовители и торговцы перепрофилировали свой бизнес: стали перемалывать зерно на муку и вывозить ее. Подобные действия облегчались тем, что около половины мельниц было арендовано частными предпринимателями [86]. Второй путь «обхода» государственных запретов был связан с мешочничеством — отправкой хлеба мелкими партиями; третий — с отправкой хлебных грузов по железной дороге через государственные организации. В 1924/25 г. около 30% сибирского зерна было заготовлено частниками [87].

Весьма энергично действовали частные предприниматели и в маслозаготовительной кампании. Летом 1925 г. «Советская Сибирь» писала о целой войне за масло, разгоревшейся на сибирском рынке. Кооперативные и государственные заготовительные организации, установив цену на масло в 18–19 руб. за пуд, испытывали большие трудности, поскольку частные заготовители взвинчивали цены до 22 и даже 25 руб. за пуд. За первую половину июля 1925 г. маслозаготовки частных фирм в Омске, например, составили 68,6% всего поступившего в этот период на рынок масла [88]. Это в свою очередь вынуждало государственных заготовителей, заключивших многочисленные договоры на экспортные поставки и получившие в обеспечение этих договоров государственные кредиты, повышать цены сверх всякой меры, бесхозяйственно расходуя государственные средства.

Видя в действиях частных заготовителей серьезную угрозу срыва всей заготовительной кампании, Сибревком обратился в ЭКОСО РСФСР с просьбой признать необходимым устранение с заготовительного рынка частных посредников-скупщиков [89]. С этой целью разрабатывалась целая система мер: воспрещение Госбанку, Промбанку и их сибирским отделениям финансирования частных маслозаготовок, создание

122

затруднений в транспортировке частных грузов, максимальное налоговое обложение частных предпринимателей, занятых заготовкой сырья, инспектирование частных маслобойных предприятий с целью нахождения повода к их закрытию. Когда оказалось, что эти меры недостаточны, Сибкрайвнуторг разослал своим отделениям более категоричные указания полностью запретить прием, перевозку и хранение масла частных заготовителей [90]. Отмена центром этого распоряжения как незаконного вызвала новый рост активности частных маслозаготовителей. В результате, по ориентировочным данным, в отдельные месяцы 1925/26 г. в ряде населенных пунктов, например, Красноярского округа, частные заготовки масла доходили до 70% от общего количества. В среднем же по Сибири доля частных маслозаготовок в кампании 1925/26г. составила 25–30% [91].

Большую активность проявлял частный капитал и в кожезаготовительной кампании. Государственные и кооперативные организации, ориентируясь на синдицированные цены, не могли конкурировать с частными заготовителями, которые скупали сырье и, вывозя его за пределы Сибири, сбывали по повышенным ценам, что давало им возможность взвинчивать заготовительные цены на 45–50% по сравнению с синдицированными. Рост частных заготовок кож обусловил возникновение дефицита сырья для государственных кожзаводов и обувных предприятий, которые начали работать с недогрузкой в 22–25%. Многочисленные комиссии по изучению частного капитала при СТО, наркоматах торговли и финансов, а также на местах пытались уверить общественность, что сбои в работе государственных предприятий вызваны не победой частных предприятий в конкурентной борьбе, а дезорганизующим государственную кожевенную промышленность поведением частных кожзаготовителей. Сторонники экономического регулирования частнопредпринимательской деятельности говорили о недопустимости даже в этих условиях применить по отношению к заготовителям и владельцам частных кожзаводов «нажим» и предлагали в качестве временного выхода из создавшегося положения импортировать сырье из-за границы [92]. Однако победила точка зрения сторонников административных мер. Для вытеснения частного капитала с кожевенного рынка предполагалось пересмотреть арендную политику с целью прекращения сдачи в аренду кожзаводов, банковскую политику с тем, чтобы прекратить финансирование частных заготовок, намечалось повысить налоговое обложение путем отмены льгот для кустарей-кожевенников, ввести плановое снабжение частных предприятий кожсырьем в размерах до 20% оборотов Кожсиндиката

123

и установить предельные накидки в частной розничной торговле кожтоварами. Местные органы власти, не справляясь с регулированием частных кожезаготовок, путем секретных переговоров с транспортными службами пытались ограничить прием и транспортировку кожсырья, принадлежавшего частным лицам [93]. Несмотря на все эти меры, осенью 1925 г. на частных заготовителей, по данным обследования Новосибирского отделения РКИ, приходилось до 50% всего заготовленного кожсырья, а осенью 1926 г. — до 60% [94].

Создание относительно благоприятных условий для развития частного капитала во второй половине 1924/25 г. — 1925/26 г., таким образом, отразилось прежде всего на абсолютном росте численности и оборотов частной торговли и ее оздоровлении. Однако проблемы, связанные с непризнанием на правительственном и местном уровнях необходимости длительного партнерства с частным капиталом, продолжали тормозить развитие частной промышленности, стимулировали расширение нелегальной сферы частнопредпринимательской деятельности.

124

2.3. Cибирские нэпманы и их объединения

Период «расцвета» частнокапиталистического предпринимательства во второй половине 1924/25 — 1925/26 гг., обусловленный государственной политикой благоприятствования частному бизнесу, принес частному капиталу укрепление его общих позиций в системе городской торговли, кустарных и сырьевых промыслов.

Общая численность горожан, так или иначе связанных с предпринимательской деятельностью, выросла в 1926 г. по сравнению с 1923 г. в 1,4 раза и составила более 119 тыс. человек (см. табл. 18), что соответствовало 25,4 % самодеятельного городского населения Сибири.

В общем составе капиталистических элементов городов Сибири наибольший удельный вес принадлежал не использовавшим наемный труд кустарям и ремесленникам, сельскохозяйственным производителям, выбиравшим патенты 1–2 разрядов мелким розничным торговцам и сдававшим жилье и помещения в наем домовладельцам. Уровень их доходов лишь немногим превышал средний доход на душу населения. Часть из них, едва сводя концы с концами, видимо, без особого сожаления рассталась бы со своими занятиями. Но в условиях безработицы найти другой заработок было весьма проблематично. Оказываясь ежедневно

124

Таблица 18

Состав предпринимательских слоев
городского населения Сибири (1926 г.)^*

Главные занятия	Хозяева			Члены семьи, помогающие в занятиях
Главные занятия	с наемными рабочими	с членами семьи или товарищества	одиночки	Члены семьи, помогающие в занятиях
Заводчики и фабриканты	29	-	-	-
Сельскохозяйственные производители	869	21078	4842	31912
Кустари и ремесленники	1674	5721	18078	3456
Подрядчики строительных работ	24	752	3352	128
Извозопромышленники	130	1242	5525	408
Владельцы трактиров, увеселительных заведений	157	281	-	-
Торговцы	536	2200	6334	1742
Прочие	3	33	190	35
ИТОГО	3422	31307	38321	37681
Рентьеры	8951
ВСЕГО	119682

^* Сост. по: Всесоюзная перепись населения 1926 г. Т. XXIII: Сибирский край. Бурято-Монгольская АССР.
Отдел II: Занятия. М., 1929. С. 136–141.

125

втянутыми в различные формы предпринимательской деятельности, пусть мелочной по своим объемам и характеру, представители этой группы проникались специфической психологией рынка, стремились подняться до уровня крупных предпринимателей.

Численность «новой» буржуазии, куда входили «хозяева с наемными рабочими», часть «хозяев, работавших только с членами семьи или товарищества», и «рентьеры», составила около 22 тыс. человек, что соответствовало 4,9% самодеятельного населения сибирских городов и по-прежнему превышало соответствующий общесоюзный показатель: согласно подсчетам В.Б. Жиромской, удельный вес «новой» буржуазии в населении городов СССР в 1926 г. составлял 2,5% [1]. Больший удельный вес представителей частного капитала в общей структуре городского населения по сравнению с общесоюзным определялся преимущественно общей спецификой сибирских городов, традиционно являвшихся скорее не промышленными, а торгово-административными центрами. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что результаты перехода к нэпу в Сибири сказались позже, чем на европейской территории страны, поэтому численный рост «новой» буржуазии здесь также запоздал. Очевидно, сказалась и удаленность сибирских территорий от центра, их протяженность и величина, препятствовавшие осуществлению неослабного государственного контроля за развитием частного капитала.

Группа предпринимателей, живших на доходы, полученные путем использования наемного труда, как в Сибири, так и в СССР в целом, была крайне немногочисленной: ее удельный вес составлял 0,7% по отношению к общей численности городского населения [2]. Уровень доходов этой группы существенно отличался от уровня доходов других слоев населения. В расчете на душу населения в 1925/26 г. он был примерно в 4,7 раза большим, чем среднедушевой доход несельскохозяйственного населения в целом [3]. Доходы же торговцев IV–VI разрядов и владельцев цензовых промышленных предприятий превышали средние доходы граждан в 10 раз и более.

Торговцев, использовавших наемный труд, в Сибири работало немногим более 500 человек. К середине 20-х гг., как они полагали, «наступило время и пробил час, когда частному капиталу нужно концентрироваться, чтобы составить целое и неделимое ядро, сильное и способное конкурировать с госорганами» [4]. Поэтому предприниматели объединялись в разного рода товарищества. Имевшие широкие торговые связи и возможность маневрировать денежными средствами, эти объединения, подчиняя себе

126

мелочную торговлю, становились монополистами на сибирском рынке. Так, омское «Западно-Сибирское товарищество» братьев Сергеевых, имевшее 11 представительств в различных населенных пунктах Сибири, успешно конкурировало с местными отделениями государственных и кооперативных торговых организаций по купле-продаже продовольственных продуктов [5]. На хлебном рынке действовали такие крупные частные предприятия, как иркутское «Забайкальское товарищество», омское товарищество «Степь», бийская фирма «Хлебник», красноярские «Торгово-промышленное товарищество» и кампании «Гринберг и Шмулевич», «Цехановский и К», томская фирма «Дистлер и К» [6] и другие. На рынке галантерейных товаров одной из крупнейших в Сибири являлась новосибирская фирма «Оборот», возглавляемая М. Порресом, Б. Шеиным и др. Имея своего постоянного представителя в Москве, эта кампания вместе с новосибирской фирмой Завольского-Гильверика «Унион» снабжала галантереей не только розничных торговцев города, но и почти всю иногороднюю клиентуру от Урала до Дальнего Востока [7]. Известными по всей Сибири торговцами мануфактурой являлись: «Иркутское торгово-промышленное товарищество», объединявшее рекордное число совладельцев — 16 человек, барнаульское «Сибирское товарищество», томская кампания «Измаилов, Юнусов и К», новосибирское товарищество «Мануфактура», красноярская кампания «Блохин и Ершов» [8]. Среди торговцев железоскобяными товарами на новосибирском рынке широкую известность приобрела фирма «Баканов и Лисицин», постепенно завоевавшая не только городской, но и иногородний рынок, в Омске — товарищество «Скобянник», в Барнауле — возглавляемое Т.Д. Меркушевым товарищество «Железняк» [9]. Крупных индивидуальных частных торговых предприятий в Сибири насчитывались единицы.

В промышленности Сибири цензовые частные предприятия были преимущественно представлены пивоваренными заводами, махорочными и табачными фабриками. Качеством своей продукции славился принадлежавший П.Р. Классену Омский пивоваренный завод «Старая Бавария», выпускавший 2605 гектолитров пива в год, а также Красноярский завод «Пивпром» товарищества «Мушат, Абрамович и К». Самым крупным частным предприятием по производству махорки была Иркутская фабрика «1-й Колокол», принадлежавшая товариществу «А. Иткин и С. Стем». Работавшая без простоев, имевшая хорошее оборудование, 28 наемных рабочих, фабрика производила 243,8 тонны махорки в год. Около 200 тонн махорки ежегодно выпускали расположенные в Красноярске фабрика «Сокол» братьев Копыловых и фабрика П.П. Ушакова.

127

Крупную табачную фабрику в Красноярске арендовало «Южное товарищество». Предприятие работало 293 дня в году, имело 32 наемных рабочих и выпускало 209,2 тонны продукции в год [10].

Предпринимателями Новосибирска — совладельцами махорочной фабрики «Крестьянин» Мамычевым и Исаковичем, владельцами галантерейно-мехового дела «Братья Самойловы», совладельцем товарищества «Труд» опытным торговцем с дореволюционным стажем Сарычевым и другими — обсуждался вопрос об организации частного золотопромышленного акционерного общества [11], однако создать его так и не удалось. В целом же процесс акционирования в условиях Советской России 1920-х гг. существенно отличался от подобного в странах с развитой рыночной экономикой. В СССР конкуренция внутри частного сектора ввиду его малочисленности не достигла накала. Что же касается конкуренции между социалистическим и частнокапиталистическим сектором хозяйства, то на экономической, рыночной основе она была невозможна. Поэтому шел процесс «перекрашивания» обычных частных предприятий и товариществ в акционерные общества, по выражению одного из исследователей 20-х гг., «с правительственным штампом» [12], который использовался ими для получения кредитов, авансов, неплатежа налогов. В течение 1923–1928 гг. в СССР было зарегистрировано 109 частных акционерных обществ, 68 из них были в разное время ликвидированы по причине финансовой несостоятельности. На 1 октября 1926 г. в СССР действовало всего 74 частных акционерных общества, причем привлеченные деньги, находившиеся в их обороте, более чем в два раза превышали собственные капиталы [13]. Ликвидация обществ в подобных случаях сводилась к тому, что привлеченные, преимущественно государственные средства, перекочевывали в частный карман. Поэтому к идее дальнейшего развития частного акционерного строительства правительство и местные властные структуры относились весьма настороженно.

Большинство предпринимателей, использовавших наемный труд, приходилось на возрастные группы от 30 до 39 лет. Среди торговцев многочисленной была также возрастная группа 40–44-летних (см. табл. 19), что свидетельствовало о том, что частные фирмы в основном возглавлялись людьми, мировоззрение которых сформировалось до революционных событий и установления советской власти. Поэтому они, если и сами не работали раньше на ниве бизнеса, то по крайней мере имели вполне конкретные представления о том, как должен выглядеть и работать частный магазин, как должна строиться деятельность частного завода или мастерской.

128

Таблица 19

Распределение частных предпринимателей Сибири
по возрасту (1926 г.)*

Возраст, лет	<19	20-24	25-29	30-34	35-39	40-44	45-49	50-54	55-59	60-64	>65
в % ко всей гр.	1,3	5,9	12,2	17,6	18,7	15,1	11,2	6,8	4,6	3,6	3,2
в % к гр. торг.	1,2	5,3	10,6	17,5	19,3	18,2	12,4	6,9	3,1	2,6	2,9

^* Сост. по: Всесоюзная перепись населения 1926 г. Т. XXIII. С. 18, 19, 60–62, 66.

Среди предпринимателей было чрезвычайно мало женщин: по отношению к общему числу крупных предпринимателей доля последних составляла лишь 3,6%. Правда, удельный вес женщин по отношению к общему числу торговцев был несколько выше — 18,7% [14]. Большинство женщин, возглавлявших частные предприятия, по своему семейному положению были незамужними, преимущественно вдовами, получившими свой бизнес в наследство от мужей. Половой состав предпринимательского сектора являлся отражением общих особенностей профессиональной занятости населения того времени, когда женщины в основном выполняли функции домохозяек.

Средний состав семей предпринимателей несколько отличался от других слоев городского населения. Согласно материалам переписи 1926 г., семья «хозяев с наемными рабочими» в среднем состояла из 4,18 человека, «хозяев без наемных рабочих» — из 4,35 человека, в то время как средняя численность семьи в городах Сибири равнялась 3,74 человека [15].

Подавляющее большинство семей предпринимателей (94,99%) имело собственные дома. Однако их жилищные условия мало отличались от условий, в которых жили другие городские семьи. В Новосибирске, например, в среднем на 1 жителя приходилось 4,4 кв. м общей площади, а на одного представителя «новой» буржуазии — 5,3 кв. м [16].

Сведения об уровне образования предпринимателей фрагментарны. Перепись населения 1926 г. содержит информацию лишь об элементарной грамотности. По этим данным, 87,6% от общего числа предпринимателей

129

умели читать и писать, что примерно на 10% превышало общий уровень грамотности самодеятельного населения в городах Сибири [17]. С уверенностью можно сказать лишь о том, что владельцы промышленных и торговых предприятий с использованием наемного труда были в состоянии сами довольно грамотно заполнить анкеты и декларации и составить балансы собственных предприятий. В то же время дети представителей «новой» буржуазии, согласно существовавшему законодательству, не имели права обучаться в школах. Не ограничиваясь домашним образованием, частные предприниматели пытались на собственные средства организовать для своих детей специальные школы. Так, в Красноярске в октябре 1925 г. была создана комиссия для ходатайства об открытии школы-девятилетки для обучения детей торговцев [18]. В Новосибирске местные предприниматели неоднократно поднимали вопрос об открытии школы для детей частных торговцев. В ноябре 1925 г. созданная с этой целью школьная комиссия составила проект постройки на средства частных торговцев школ первой и второй ступени, в которых должно было обучаться 85% детей торговцев и бесплатно — 15% детей рабочих [19]. В Иркутске при товарной бирже был создан комитет содействия промышленно-экономическому образованию, на нужды которого биржа отчисляла 5% от валового дохода. Осенью 1925 г. на эти средства была открыта школа конторско-торгового ученичества с 32 учащимися. Подготовка велась по двум основным направлениям — финансово-бухгалтерскому и торгово-кооперативному. Помимо обычных школьных предметов — родного языка и литературы, алгебры, геометрии, географии, биологии, химии, физики, учебный план включал изучение коммерческих вычислений, счетоводства, основ хозяйственного права, товароведения и других специальных дисциплин [20]. 1 сентября 1926 г. состоялся набор еще одной группы учащихся. Однако повсеместно добиться создания школ для обучения своих детей предпринимателям не удалось.

Сами условия, в которых развивался частный бизнес 20-х гг., формировали особенности поведения предпринимателей. Весьма точно охарактеризовал государственную политику этого периода в отношении частного капитала принадлежавший к социал-демократическим кругам русской эмиграции 20-х гг. экономист А. Югов: «Сегодня частному промышленнику сдают в аренду предприятие или разрешают торговлю, а завтра, ввиду нового зигзага политики, его разоряют и ссылают к Полярному кругу. Сегодня разрешают частные ОВК, а завтра, придравшись к ничтожным нарушениям формальных норм, их закрывают. Особым декретом дему-

130

ниципализируют нерентабельные дома, а через несколько лет, после того, как частные владельцы привели дома в порядок, их снова отбирают, так как они стали рентабельны» [21]. По мнению С. Кона, одного из авторов выходившего в 20-е гг. в Праге «Русского экономического сборника», в таких условиях, «когда специально против частного капитала как конкурента государства на экономическом поприще направляется целый арсенал средств — от тягчайших налогов и сборов до отказа в кредите, в отпуске товаров, в перевозке грузов, — тогда на работу в качестве частных торговцев и промышленников могут идти, казалось бы, только авантюристические элементы, причем, нажившись, тут же нажитое богатство и проматывать, ибо копить его на предмет конфискации тем или иным порядком — бессмысленно» [22]. Авантюризм и тяга к разного рода махинациям порождались постоянной необходимостью «договариваться» с помощью взяток с работниками государственных хозяйственных структур относительно получения товаров, с фининспекторами — относительно величины налогов, с работниками банков — насчет получения кредитов и т.д. За рамками же этого порочного круга предпринимательская деятельность становилась попросту невозможной.

Но и в этих условиях наряду с откровенными «рыцарями наживы», жившими одним днем, работали фирмы, пытавшиеся следовать лучшим традициям дореволюционного купечества. Они дорожили престижем своего дела, хранили верность слову, стремились добиться прибыли хорошей работой. Некоторые из них пользовались доверием и уважением даже финансовых органов. Нарушение заповедей частной торговли воспринималось в таких кругах как нечто из ряда вон выходящее и становилось предметом публичных разбирательств. Так, общее собрание частных торговцев Красноярска, состоявшееся 25 ноября 1925 г., публично осудило встречавшиеся на рынке единичные случаи, «когда мелкий торговец позволял себе обвесить или обмерить покупателя, что бросает невыгодную тень на всех торговцев» [23]. Собрание вынесло решение в случае повторения подобных явлений ходатайствовать перед местным внуторгом о лишении патентов «запятнавших» себя торговцев.

В отличие от политических руководителей и советских государственных чиновников, твердо уверенных, что «нэпману и кулаку скоро придет конец», сами предприниматели питали иллюзии возможности сохранения длительного и даже постоянного альянса с большевистской властью. С одной стороны, без подобных установок им весьма сложно было бы строить свою деятельность, поскольку тогда она не имела бы

131

никакой перспективы и сделанные накопления нельзя было передать по наследству. С другой стороны, само государство, то заигрывавшее с частными предпринимателями и заявлявшее о готовности сотрудничать с ними, то зажимавшее частную инициативу в тесные налоговые и кредитные тиски, давало поводы для таких иллюзий. Помимо этого, люди, занятые в сфере бизнеса, в большинстве своем были твердо уверены в настоятельной необходимости своей деятельности именно для государства и не представляли себе иного общественного строя, кроме того, который бы ориентировался на рыночные отношения. Это питало их надежды на то, что рано или поздно здравый смысл победит, власть «остановится» и примирится с частным капиталом.

Не делая глубокомысленных рассуждений о перерождении и буржуазной трансформации большевистской власти, предприниматели стремились внедрить своих представителей во властные структуры — налоговые комитеты, отделы местного хозяйства и даже советы, чтобы способствовать принятию конкретных решений в собственных интересах. Что же касается активных политических выступлений против существовавшей власти, заговоров с целью ее свержения или подготовки к таковым, то в Сибири их не удалось обнаружить даже органам ОГПУ [24]. Напротив, выступая на собрании торговцев Иркутска в мае 1925 г., один из уважаемых в городе предпринимателей Лазебников заявил: «Находясь в Советской России, мы понимаем, что все мы должны стремиться к тому, чтобы работать совместно с властью» [25].

Частные предприниматели 20-х гг. подчеркнуто дистанцировались от дореволюционного купечества, роль которого, по их мнению, по отношению к государству сводилась к требованию покровительственных пошлин и выгодных заказов. «Новое купечество — это не то купечество, которое давало много материала для типов бессмертных комедий Островского, но мало для пользы общества», — заявлял член иркутского общества взаимного кредита А.М. Свердлов [26]. Болезненно воспринимая высказывания о том, что «нэпманы только против своей воли приносят пользу государству», предприниматели настаивали на том, что они вполне сознательно стремятся «принести посильную помощь в развитии производительных сил нашей республики». Их рассуждения свидетельствовали о том, что они, несмотря на удаленность от центра, не только были в курсе всех событий и недавних государственных решений, но и видели свое место в их реализации. С удовольствием цитируя рассуждения Л.Б. Каменева о способах разрешения проблем торгового капитала

132

в стране, сибирские торговцы видели себя тем инструментом, который вместе с госторговлей и кооперацией «даст хорошую советскую мелодию» [27]. Параллельно с этим они расценивали частную торговлю как своеобразный кнут для кооперации, заставлявший ее здоровой конкуренцией снижать цены и накладные расходы, т.е. делать то, в чем бессильны все пожелания и резолюции.

В ответ на свою лояльность по отношению к власти предприниматели просили немногого: уравнять их с кооперацией хотя бы в правах получения товаров и условиях аренды, снизить налоги до приемлемых размеров, дать возможность их детям получать образование. «Купечество вправе мечтать, — говорил один из иркутских предпринимателей, — что из парней отверженных оно превратится в граждан своей республики, что дети наши не будут стыдиться занятий своих отцов и при поступлении в учебные заведения не будут мечтать о «папе от станка» [28]. Призывая властные структуры не мерить всех на один аршин и твердо рассчитывать на плодотворное сотрудничество, предпринимали уверяли, что если условия их деятельности изменятся, отпадет необходимость скрывать действительные обороты предприятий, идти на другие правонарушения.

Претворение в жизнь идей о столь дружески складывавшихся взаимоотношениях между предпринимателями и властью оставалось маловероятным в силу двух взаимосвязанных обстоятельств: политической установки правительства, делавшей компромисс с частным капиталом временным и ограниченным, и поведения самих предпринимателей, постоянно ощущавших, что почва уходит из-под ног и надо искать новые лазейки, чтобы остаться «на плаву».

Лишение, согласно Конституции СССР, частных торговцев и промышленников, а также всех граждан, живших «на нетрудовые доходы», многих социальных и политических прав, а также то демонстративная, то скрытая враждебность государственных структур по отношению к развитию частного капитала вынуждали предпринимателей использовать собственные хозяйственные организации и объединения для отстаивания своих и так ограниченных прав и для защиты собственных интересов. Такими организациями являлись рыночные комитеты, общества взаимного кредита и секции частной промышленности и торговли при товарных биржах.

Рыночные комитеты первоначально создавались для координации усилий торговцев по наведению порядка и поддержанию соответствовавшего санитарным нормам состояния торговых площадей при рынках

133

городов. В их задачи входило также наблюдение за тем, чтобы в пределах города не производилась торговля без патентов или торговля, закрытая за неуплату налогов, и не продавались товары, подлежавшие акцизному обложению без установленных бандеролей; оказание содействия налоговым органам в выяснении оборотов торговцев города, учет всех торговцев, объединяемых комитетом, и ведение их точных списков [29].

В первые месяцы работы рыночные комитеты объединяли под своей эгидой лишь торговцев, имевших свои лавки и магазины на базарных площадях. В дальнейшем их функции были территориально расширены и стали охватывать все торговые предприятия города и близлежащих слобод. С образованием секций частной промышленности и торговли при товарных биржах сфера компетенции рыночных комитетов вновь была ограничена базарными площадями. Правда, это перераспределение не везде прошло гладко. В Иркутске, например, самой секции частной торговли и промышленности при товарной бирже пришлось напоминать рыночному комитету, что сфера деятельности последнего должна ограничиваться лишь непосредственно территорией рынка [30]. На деле рыночные комитеты продолжали оставаться организацией, объединявшей интересы городской частной торговли в целом, хотя по своему назначению они задумывались государственной властью не как самостоятельные организации частных предпринимателей, а как контрольно-наблюдательные структуры, выполнявшие большей частью техническую работу и помогавшие государству осуществлять контроль за деятельностью частного капитала.

На практике от рыночных комитетов зависело многое в повседневной жизни базаров с их разнообразными проблемами (распределение мест для торгующих, согласование в определении размера арендной платы за то или иное место на рынке и т.п.). Постоянно ощущая, как и чем живет частный торговый сектор, рыночные комитеты как, пожалуй, никакая другая структура, в повседневной жизни ощущали проблемы, мешавшие развитию частной торговли. Это побудило, в частности, Красноярский комитет рыночных торговцев предпринять активные меры к созыву всесоюзного съезда частной торговли для «выявления перед властью вопросов практической деятельности частного капитала» [31]. С этой целью Красноярский рыночный комитет обратился в мае 1925 г. с инициативным письмом к президиуму секции частной торговли и промышленности при Новосибирской товарной бирже о созыве сначала сибирского съезда частной торговли. Получив отрицательный ответ,

134

комитет командировал своего представителя в Москву для выяснения возможности созыва съезда и разослал более 30 писем рыночным комитетам городов Сибири, а также Москвы, Перми, Самары и других.

Рыночные комитеты пытались протестовать против высоких налогов и непомерной арендной платы, против сковывавших торговлю распорядков торговли с двухчасовыми перерывами на обед [32]. Правда, иногда, не желая идти на дополнительные траты, рыночные комитеты за сиюминутной выгодой не видели перспектив. Так, при сдаче в аренду Новосибирским отделом местного хозяйства мест для застройки новых торговых корпусов, торговцы, под руководством рыночного комитета, недовольные размером арендной платы, бойкотировали торги, из-за чего последние два раза откладывались. И только под угрозой отдела местного хозяйства с помощью пожарной дружины снести старые торговые ряды и самому приступить к строительству новых торговцы приняли участие в торгах [33].

Фигура председателя рыночного комитета зачастую оценивалась как ключевая в решении жизненно важных для частных предпринимателей вопросов. В комитетах шла борьба между различными группами торговцев за преобладающее влияние на председателя. Председатель Томского рыночного комитета владелец крупного кожевенного завода М.И. Шкундин, действуя в интересах крупного торгового капитала, имевшиеся в распоряжении комитета 9000 руб. предпочел не вкладывать в благоустройство рынка, а использовать в виде кредита крупным предпринимателям, хотя подобные действия не предусматривались уставом комитета [34]. В свою очередь государственные организации стремились «посадить» на место председателя рыночного комитета «своего» человека, чтобы через него сделать комитет более управляемым с точки зрения подчинения государственным интересам. В Красноярске эти попытки увенчались успехом. На одном из собраний, проходившем с заведомым нарушением регламента (в голосовании принимали участие кустари и служащие), председателем рыночного комитета был избран не торговец, а в члены правления — кустари [35]. Это вызвало бурную негативную реакцию местных торговцев, и решением внеочередного собрания результаты выборов были признаны недействительными. В то же время сами государственные и кооперативные торговые организации отнюдь не стремились принимать активное участие в работе рыночных комитетов, особенно в разделении с частными торговцами затрат по строительству новых корпусов, благоустройству и облагораживанию

135

базарных площадей. Дело доходило до того, что сами предприниматели, обращаясь в биржевой комитет и другие инстанции, ссылаясь на распоряжения правительства, пытались напомнить государственным и кооперативным структурам их обязанности по поддержанию рыночных площадей в соответствовавшем санитарно-гигиеническим нормам порядке [36]. Но и после этих обращений мало что менялось.

Другим объединением частных, преимущественно финансовых, интересов предпринимателей стали общества взаимного кредита (ОВК). Вместе с благоприятствовавшей частному предпринимательству политикой и связанной с этим возможностью получения государственных кредитов с 1924/25 г. по 1925/26 г. число ОВК по СССР возросло с 36 до 182, на 185% увеличилась численность их состава, на 302% — сумма балансов обществ. В 1925/26 г. рост численности и экономического потенциала ОВК продолжился, хотя и не смог достичь довоенных показателей: в 1913 г. в стране насчитывалось 932 ОВК, объединявших около 600 тыс. членов, при балансе этих обществ в сумме больше 1 млрд руб., а в 1926 г. в СССР работало 276 обществ с 99,1 млн руб. общей суммы баланса [37], то есть в 10 раз меньшей. Несмотря на это обстоятельство и то, что удельный вес сводного баланса ОВК в общей системе действовавших в СССР банков составлял всего 1,1% общего баланса всех банковских учреждений страны, а в Сибири — 1% [38], в абсолютных размерах суммы кредитования частного сектора государством и через ОВК были почти одинаковыми, что свидетельствовало о важной роли обществ взаимного кредита в развитии частного капитала.

На территории Сибири в первые годы нэпа были открыты три общества взаимного кредита — в городах Красноярске, Томске и Омске. Создание обществ проходило под влиянием общей хозяйственной конъюнктуры, изменений государственной политики по отношению к частному капиталу и благодаря личной инициативе сибирских и московских предпринимателей. Известно, что в конце 1922 — начале 1923 г. созданное крупными предпринимателями Москвы бюро по организации региональной сети ОВК под председательством А.К. Парамонова направило письма и соответствующие пакеты документов (примерный устав общества, пропагандистские материалы) во многие наиболее крупные и экономически мощные центры республики [39]. В Омске идея создания общества, возникшая у местных коммерсантов еще летом 1922 г., получила дополнительный импульс после того, как один из омских предпринимателей Теплов во время поездки в Петроград познакомился с деятельностью

136

Петроградского ОВК и привез оттуда устав общества [40]. В Барнауле ОВК было создано по инициативе базарного комитета [41]. Иногда образованию общества предшествовала длительная бумажная эпопея. Так, иркутским предпринимателям потребовалось около года для того, чтобы зарегистрировать свое общество и приступить к работе [42]. Тем не менее в 1925/26 г. во всех крупных и средних по численности населения городах Сибири — Барнауле, Бийске, Благовещенске, Верхнеудинске, Иркутске, Канске, Кузнецке, Красноярске, Новониколаевске, Омске, Томске — были созданы ОВК. Данные о времени возникновения, динамики численности и изменениях размера уставного капитала наиболее крупных обществ отражены в таблице 20.

Каждый предприниматель, пожелавший вступить в общество взаимного кредита, обязан был внести в кассу ОВК наличными деньгами 10% от суммы, которую он рассчитывал получить в будущем в кредит, и представить обязательство в том, что помимо ответственности по своим личным долгам обществу он принимает на себя также ответственность по операциям общества в размере, равном сумме открытого ему кредита. При этом минимальный размер допускаемого отдельному лицу кредита устанавливался в 100 руб. (в Барнауле) — 250 руб. (в Томске), а максимальный — в 2500 руб. (в Барнауле) — 7250 руб. (в Томске) [43]. В отдельных случаях, в виде исключения, в зависимости от развития дел в самом обществе размер кредита мог быть еще увеличен до 15000–25000 руб. [44] Однако фактически наиболее распространенным размером кредита была сумма в 445–550 руб., выдаваемая на 1–2 месяца в среднем под 2–3% в месяц [45]. Размеры процентных ставок в различных обществах во многом зависели от общего состояния дел и зачастую отличались друг от друга (см. табл. 21), но всегда были ниже ростовщического процента «черного» рынка, который составлял от 6% до 36% в месяц [46].

Повседневной работой ОВК руководило правление общества, как правило, работавшее на постоянной основе и состоявшее из наиболее опытных в прошлом коммерсантов. В структуру ОВК входили также совет общества, ревизионная комиссия и приемный комитет. Совет общества производил ежемесячные проверки наличности кассы, ценностей и векселей в портфеле общества на 1-е число каждого месяца и принимал активное участие в выяснении кредитоспособности членов общества. Ревизионная комиссия осуществляла регулярные проверки производимых обществом операций и докладывала членам ОВК о результатах деятельности правления. Приемный комитет осуществлял прием новых

137

Таблица 20

Общества взаимного кредита Сибири^*

Название	Дата образования	На время образования		На 1 окт. 1926 г.
Название	Дата образования	численность	капитал	численность	капитал
Барнаульское	2 июля 1925 г.	21	1533	512	45514
Бийское	1925 г.	-	-	324	19393
Иркутское	23 февраля 1925 г.	117	5000	688	76390
Каннское	1926 г.	-	-	245	10391
Красноярское	20 февраля 1923 г.	60	1291	363	38096
Новосибирское	29 апреля 1924 г.	98	3040	631	70016
Омское	10 марта 1923 г.	64	2600	465	55501
Томское	15 июня 1923 г.	51	2241	710	46675
Итого				3938	361976

^*Сост. по: ЦХАФАК. Ф. 127. Оп. 1. Д. 14. Л. 43, 104; Д. 39. Л. 5;
ГАИО. Ф. 516. Оп. 1. Д. 13. Л. 18–22; Д. 20. Л. 15 об.; ГАКК. Ф. 606. Оп. 1. Д. 24. Л. 169;
ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1447. Л. 3–3 об.; Д. 1453. Л. 1–1 об., 47–54;
Д. 1914. Л. 332, 334; Д. 1918. Л. 37–37 об.; ГАОО. Ф. 593. Оп. 1. Д. 2. Л. 1;
ГАТО. Ф. 212. Оп. 1. Д. 33. Л. 2, 51–51 об.

138

Таблица 21

Процентные ставки сибирских ОВК*
(на 1 октября 1926 г., в год)

Наименовние ОВК	ОВК взимают		ОВК платят
Наименовние ОВК	по вексельн. операциям	по ссудам	по прост. тек. счетам	по сроч. вкладам
Каннское	36	36	9	24
Барнаульское	30-42	30-42	10	18
Томское	30	30	6	15
Красноярское	30	30	9	18
Новосибирское	24	24	12	18
Иркутское	24	24	9	18
Омское	18-30	18-30	6	12
Бийское	18	18	6	12

^* ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1914. Л. 338 об.

членов и их кредитование. Все наиболее важные вопросы деятельности ОВК выносились на общие собрания.

Данные о социальном составе обществ взаимного кредита и сопоставление удельного веса различных социальных групп в численности, уставном капитале сибирских и московских обществ взаимного кредита (см. табл. 22) свидетельствуют, что наибольшую группу членов ОВК, как в Москве, так и в провинции составляли торговцы, им же принадлежала и большая часть уставного капитала обществ. Социальный состав и соотношение паев в уставном капитале ОВК в целом соответствовали структуре самого частного капитала, преобладавшая часть которого была сосредоточена у розничных торговцев.

Средства, которыми располагали общества взаимного кредита, складывались из собственных финансов (членские взносы и страховой капитал, складывавшийся из отчислений с сумм активных операций членов обществ) и так называемых привлеченных капиталов (вклады и текущие счета, заемные средства). Увеличение год от года собственных капиталов, составивших в 1926 г. около 1/4 всех пассивных средств ОВК,

139

Таблица 22

Состав сибирских и московских ОВК
на 1 окт. 1926 г.^* (в %)

Состав клиентуры	Московские ОВК		Сибирские ОВК
Состав клиентуры	по численности	по размерам взносов	по численности	по размерам взносов
Частныепромышленники	19,4	30,8	7,8	8,1
Кустарии ремесленники	17,2	7,4	15,2	8,9
Оптовики	13,2	21,8	2,6	5,6
Розничники	27,1	15,5	52,7	42,8
Земледельцы	1,9	2,4	5,2	0,7
Прочие	21,2	22,1	19,2	33,9

^* Сост. по: Сокольский А. Банковское кредитование
частной торговли // Частная торговля Союза ССР. : С. 85;
ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1914. Л. 332, 333 об.

и устойчивый рост текущих счетов и вкладов, на долю которых приходилось в том же году около 30% денежных средств обществ при соответственном снижении удельного веса заемных средств, представлявших по преимуществу кредиты Государственного банка [47], свидетельствовало об укреплении общего положении ОВК, росте доверия к этому учреждению частных лиц и уменьшении его зависимости от государственных кредитных учреждений.

В активных операциях сибирских обществ ведущее место занимали вексельные операции (см. табл. 23), на долю которых в среднем приходилось более 70% в отличие от московских обществ, где вексельные операции составляли всего 43,8%, а товарные — 36,3% к общей сумме учетно-ссудных операций [48]. Это лишний раз свидетельствовало об особом положении московских обществ по отношению к провинции, во многом определяемом их финансовой мощью, а также наличием в их составе крупных торговцев-оптовиков, имевших возможность проводить операции с недостаточными товарами.

140

Таблица 23

Активные операции сибирских ОВК^*
(в процентах, на 1 октября 1926 г.)

Счета актива	Иркутск	Омск	Томск	Красноярск	Барнаул	Новосибирск	Бийск	Канск
Резервы	15,0	6,0	5,5	5,4	3,7	8,1	7,5	7,6
Вексельн. опер.	71,0	71,5	70,2	54,5	67,4	58,0	82,8	77,8
Товар.-ссуд.	6,0	3,7	1,6	1,7	12,0	0,6	0,5	1,2
Товар.-комис.	0,4	11,2	18,3	18,5	9,3	4,6	-	2,5
Имущество	1,5	1,5	1,5	7,0	1,5	7,5	2,0	1,5
Прочие	6,1	6,1	2,9	12,9	6,1	15,2	7,2	9,4
ИТОГО	100	100	100	100	100	100	100	100

^* ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1914. Л. 336 об.–337.

Соотношение различных групп клиентов и сумм выдаваемых им кредитов в сибирских и московских ОВК также имели существенные отличия (см. табл. 24). Если в Сибири абсолютное большинство должников составляли торговцы, то в Москве, где в больших масштабах развивалась частная промышленность, первое место среди кредитуемых занимали частные промышленники.

На состоявшемся в Новониколаевске в апреле 1925 г. первом совещании ОВК Сибири, проходившем в преддверии первого всесоюзного совещания ОВК, перед обществами в качестве важнейшей задачи была определена организация частного розничного рынка, финансирование розничной товаропроводящей сети [49]. Помимо решения проблем объединения и организации частных капиталов для финансирования частного бизнеса ОВК содействовали и налаживанию отношений между государственными учреждениями и частными торговцами. Зачастую в ОВК, помимо частных предпринимателей, входили в качестве учредителей государственные и кооперативные организации. Это отчасти помогало правлениям ОВК играть роль промежуточной инстанции между

141

Таблица 24

Задолженность клиентов московских и сибирских ОВК^*
(на 1 октября 1926 г.)

Группы клиентов	Московские ОВК		Сибирские ОВК
Группы клиентов	сумма, тыс. руб.	% к итогу	сумма, тыс. руб.	% к итогу
Госорганы и кооперация	853000	6,5	6451	0,6
Частная промышленность	5181000	37,0	116550	11,0
Кустари и ремесленники	575000	4,1	166699	15,6
Земледельцы	25000	1,2	47348	4,4
Торговцы	3783000	26,6	601714	56,3
Разные	3629	26	75152	7,0
ИТОГО	14046000	100	1068331	100

^* Сост. по: Сокольский А. Банковское кредитование частной торговли // Частная торговля Союза ССР. : С. 92;
ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1914. Л. 336.

государственными кредитными органами и частными лицами, быть поручителями последних.

Сбором информации о кредитоспособности частных лиц и фирм занималось созданное в Москве так называемое Кредит-бюро, куда через Урало-Сибирскую контору направлялось большое количество информации с мест. На каждого предпринимателя, регулярно и всерьез занимавшегося коммерцией и имевшего весомый капитал, где бы он ни жил, заполнялся бланк обследования из 32-х пунктов, где указывался подробный адрес, ассортимент осуществляемой торговли, время существования предприятия, прежние занятия владельца, приблизительный оборот и стоимость имевшихся товаров и масса других сведений, включая личные характеристики. На основе этой информации делался вывод о том, можно ли давать кредит этому предпринимателю и на каких условиях. Например, на том основании, что у гражданки М. Доровиной, занимавшейся оптово-розничной торговлей галантереей в Барнауле, оказался «характер неспокойный и образ жизни сомнительный», «Кредит-бюро» рекомендовало ограничить ей выдачу кредита [50]. В январе 1926 г. само-

142

стоятельная сибирская контора «Кредит-бюро» открылась в Новосибирске [51]. В результате ходатайств правлений ОВК губисполкомы, губвнуторги и местные отделения Госбанка приняли в течение второй половины 1924/25 г. ряд решений об увеличении государственного кредита непосредственно ОВК, а также — банковского и товарного кредита частному торговому аппарату [52].

Члены обществ взаимного кредита дорожили «лицом» своих организаций, поэтому особенно пристально следили за репутацией руководящих работников обществ. Одного из членов правления Красноярского ОВК Г.И. Соловьева исключили из его состава лишь за то, что его брат был осужден за растрату, хотя сам Соловьев никакого отношения к данному преступлению не имел. Общее собрание членов Красноярского ОВК единогласно высказалось за то, что для такого лица, как член правления, должна быть меркой пословица: «Жена Цезаря — вне всяких подозрений» [53]. Правда, бывали случаи, когда руководство обществ, действительно, оказывалось замешано в разного рода махинациях. Так, член правления Новониколаевского ОВК Беляков приобрел в госторге на имя своего родственника Кислицина большую партию амурской кеты на сумму 40 тыс. руб. под векселя, забланкированные ОВК. После наступления срока платежа денег у Кислицина, естественно, не оказалось, и выкупать векселя пришлось обществу в то время, как рядовым членам ОВК было отказано в кредите на суммы в 100–200 руб. За мошенничество 8 членов совета, 2 члена правления и 2 члена приемного комитета Новониколаевского ОВК были арестованы [54].

Развитие взаимно-кредитного дела в целом являлось отражением изменений самой частнопредпринимательской деятельности. Поэтому динамика работы ОВК, их успехи и неудачи во многом зависели от состояния частной промышленности и торговли в каждый конкретный период их развития, что в свою очередь было тесно связано с изменениями государственной политики по отношению к частному капиталу. Период организации и становления первых сибирских обществ по времени совпал с товарной депрессией, ужесточением налоговой практики, сокращением кредитования частного сектора, компанией против частной оптовой торговли. Это вызвало отток денежных средств из ОВК и поставило под угрозу существование самих обществ. 18–22 июля 1924 г. на общем собрании члены Красноярского ОВК вынуждены были даже поставить вопрос о ликвидации общества [55]. Только благодаря изменению государственной политики

143

в отношении частного капитала на более либеральную во второй половине 1924/25 г. ОВК начали интенсивно развиваться. Рост численности обществ и их оборотных капиталов продолжился и в 1925/26 г., что также во многом явилось результатом создаваемой государством благоприятной для развития частного бизнеса атмосферы. Рост численности, динамика активов и пассивов ОВК, баланса в целом за период второй половины 1924/25–1925/26 гг. показаны на примере Новониколаевского общества (см. табл. 25).

Изменения, происшедшие в ОВК Новониколаевска, — бурный рост собственных капиталов в 1925 г. и стабильное их увеличение в 1926 г. при росте текущих счетов, некотором снижении кредитов Госбанка и существенном сокращении товарно-комиссионных операций в общем балансе общества к октябрю 1926 г. по сравнению с соответствующим периодом 1925 г. — являлись характерными как для других сибирских обществ взаимного кредита, так и для ОВК в целом. Постоянные трудности в работе ОВК, связанные ранее преимущественно с недостатком оборотного капитала, к концу 1926 г. начали усугубляться. Причины этого правления обществ видели в сокращении и без того недостаточного государственного кредита, запрещении наркомата финансов осуществлять ОВК товарно-комиссионные операции для нечленов обществ, а также в изъятии целого ряда пользовавшихся спросом товаров из частноторгового оборота, усилении налогового пресса на частный капитал и наметившемся общем ужесточении государственной политики в отношении частного бизнеса [56]. Чтобы хоть как-то противостоять натиску государства, сибирские предприниматели в ходе подготовки к очередному всесоюзному совещанию ОВК разработали целую перспективную программу действий по оздоровлению кредитования частного сектора, решающая роль в котором отводилась обществам взаимного кредита [57]. Последние должны были стать аккумуляторами средств частного капитала во всех его видах и проявлениях. Предполагалось вовлечь в сферу взаимно-кредитного дела максимум средств частных предпринимателей, которые в распыленном и разрозненном состоянии своей дезорганизованностью оказывали вредное влияние на общий торгово-промышленный оборот, а также извлечь из нелегального скрытого оборота значительные средства частного капитала, оказывавшие самое неблагоприятное влияние на денежное обращение вообще и валютно-фондовый рынок в особенности. Поскольку подобные действия, с точки зрения активистов взаимно-кредитного дела, должны были соответствовать интересам государства,

144

Таблица 25

Динамика численности и баланса
Новониколаевского ОВК^*

Параметры	1 мая 1924 г.	1 окт. 1925 г.	1 окт. 1926 г.
Количество членов, чел.	100	545	631
Капитал, руб.	6720	48966	70016
Текущие счета, руб.	1124	45058	54009
Кредит в банках, руб.	-	67124	66195
Учетно-ссудныеоперации, руб.	4000	152013	124932
Товарно-комиссионныеоперации, руб.	-	65720	12001
Баланс, руб.	8016	217042	215725

^*ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1447. Л. 3 об.

они рассчитывали хотя бы на частичную либерализацию политики в отношении частного капитала, без которой дальнейшее успешное развитие ОВК было весьма проблематично. В частности, по мнению предпринимателей, государство в самое ближайшее время должно было отказаться от огульного запрещения ОВК кредитовать частный опт, поскольку ставка на финансирование исключительно мелкого розничника и маломощного кустаря вела к обнищанию и ослаблению обществ. Для укрепления и увеличения авторитета и силы ОВК первое время было необходимо усиленное кредитование их Госбанком. В целях укрепления, объединения и дальнейшей организации взаимно-кредитного дела как базы для аккумулирования частного капитала и планомерного экономического регулирования его работы планировалось создать единый всесоюзный Центральный банк взаимного кредита, 51% акций которого должен был бы принадлежать региональным обществам, а оставшиеся — государственным и кооперативным организациям. По поводу создания этого банка сибирские предприниматели вели обширную и активную переписку с представителями Краснохолмского ОВК Тверской губернии, Луганским

145

и другими обществами [58]. По мнению предпринимателей, этот акционерный банк, правление которого действовало бы в интересах частного капитала, позволил хотя бы отчасти решить проблемы финансирования частного бизнеса или, по крайней мере, сделал бы этот процесс более предсказуемым и устойчивым. Наконец, дальнейшее развитие ОВК было немыслимо без осуществления обществами товарно-комиссионных операций, которые являлись единственно рентабельными и позволяли покрывать убытки от учетно-ссудных операций и которые, несмотря на это, были официально запрещены. Однако этим планам не суждено было сбыться.

Специфическими формами организации частного капитала для объединения стремлений его представителей, выражения мнения перед государственными торговыми и финансовыми органами, отстаивания своих интересов в спорах с этими органами стали секции частной промышленности и торговли при товарных биржах. Образовавшиеся в начале XVIII в. биржи в России успешно играли роль регулярно функционировавшего оптового рынка заменимых товаров. Ликвидированные в результате Октябрьской революции биржи возобновили свою деятельность в связи с возрождением торговли в годы новой экономической политики. Однако ориентация советского руководства на жесткие методы регулирования хозяйственной деятельностью, приоритетное развитие государственного сектора экономики определила специфические особенности в положении и работе товарных бирж советского периода отечественной истории. В течение их существования в советское время с 1921 г. по 1930 г. доля участия государственных структур при совершении биржевых сделок значительно превышала долю участия других контрагентов. Согласно постановлению СТО от 1 сентября 1922 г. все государственные учреждения и предприятия должны были в обязательном порядке регистрировать и свои внебиржевые сделки в особых регистрационных бюро при биржах [59]. В государственных документах того времени прямо указывалось, что посредничество советских товарных бирж, в отличие от капиталистических, должно служить не целям спекуляции (так трактовалась любая деятельность, направленная на получение прибыли), а целям ее устранения. Соответственно и посреднические функции биржевых маклеров рассматривались как второстепенные, менее значимые по сравнению с функциями консультаций и наблюдений за экономической целесообразностью биржевых сделок. Все это превращало биржи из посреднических в далеко не самостоятельные учетно-контрольные организации.

146

В то же время частный капитал, вызванный к легальной деятельности и игравший значительную роль в торговле, стремился к самоорганизации и защите своих прав и интересов. Государство предпочло, чтобы эти стремления оформились в нечто ему подконтрольное. На заседании президиума совета съездов биржевой торговли, проходившего в Москве в ноябре 1924 г., прямо указывалось на то, что только биржа может подчинить частный торговый аппарат экономическим законам государства путем выделения из предпринимательской среды «здоровых» элементов и создания для них условий спокойной работы [60]. Эти обстоятельства и послужили причиной появления новой биржевой структуры — секций частной промышленности и торговли. Если в первые годы нэпа в период образования товарных бирж частные торговые и промышленные предприятия могли становиться членами биржи, только если они уплачивали промысловый налог не ниже 5 разряда по торговле и 10 разряда по промышленности, что, учитывая характер и особенности частной торговли и промышленности, существенно ограничивало возможность частным предпринимателям становиться полноправными участниками биржи, то с октября 1925 г. ценз для физических и юридических лиц, являвшихся владельцами частных торговых и промышленных предприятий, был снижен до 3 разряда по торговле и 5 разряда по промышленности. Причем в зависимости от местных условий народному комиссариату по внутренней торговле было предоставлено право особыми постановлениями в отношении каждой товарной биржи понижать налоговой ценз для вступления в члены товарной биржи [61]. Эти изменения отвечали как интересам государства, стремившегося вовлечь частный капитал в биржевой оборот, так и запросам частных предпринимателей, поскольку предоставляло им возможность становиться полноправными членами бирж.

Сама идея организации специальных секций частной торговли и промышленности при товарных биржах возникла у частных предпринимателей Сибири еще в 1922 г. В частности, вопрос об организации секции обсуждался 18 августа 1922 г. на заседании биржевого комитета Новониколаевской товарной биржи [62]. Члены комитета видели в секции организацию, с помощью которой удастся вовлечь частный капитал в сферу влияния биржи, которая собирала бы различные сведения о частном капитале, выясняла бы его нужды и сообщала о них через биржевой комитет государственным хозяйственным организациям, участвовала в устранении и разрешении разного рода споров и конфликтов. Однако

147

планы сибирских предпринимателей не встретили поддержки в Москве [63], и процесс создания секций был остановлен.

В Сибири секции начали возникать с февраля 1925 г. и активно работали при всех товарных биржах региона в течение второй половины 1925 г. и весь 1926 г. При организации секций сибирские предприниматели руководствовались российским типовым «Положением о секциях частной промышленности и торговли при товарных биржах» от 19 декабря 1924 г., согласно которому главная их цель должна была заключаться в регулировании и вовлечении в биржевой оборот местной торговли, направлении ее в русло, отвечавшее интересам государства, и выявлении ее нужд и интересов. На основании этого документа силами местных предпринимателей с помощью биржевых комитетов были разработаны положения о секциях частной торговли и промышленности при всех сибирских биржах. Положения немногим отличались друг от друга и содержали перечень задач, которые должны были решать секции в своей повседневной работе: вовлекать частную торговлю и промышленность в биржевой оборот путем привлечения новых членов и содействия тому, чтобы все члены секций проводили свои сделки через биржи; выявлять нужды и интересы местной частной торговли и, в необходимых случаях, направлять через биржевой комитет представления и ходатайства в надлежащие органы власти; намечать кандидатов из представителей частного капитала в члены биржевого комитета; делегировать через биржевой комитет своих представителей в правительственные и общественные учреждения, налоговые и другие организации; по предложению биржевого комитета выделять представителей в арбитражную, котировальную и другие комиссии и вспомогательные органы; оказывать содействие биржевому комитету в деле учета, обследования и изучения местной частной торговли и промышленности и организации ее на здоровых коммерческих началах в соответствии с торговой политикой государства; вырабатывая соответствующие мероприятия, бороться со спекуляцией и ажиотажем. Органами управления секций являлись общее собрание и президиум или исполнительное бюро, избираемые общим собранием сроком на 1 год. В секции могли входить предприниматели, выбиравшие патенты не ниже третьего разряда по торговле и пятого разряда по промышленности, а также коммерческие хозяйственные объединения и акционерные общества без преобладающего участия государственного капитала, частные кредитные учреждения [64]. Рассматривая секции частной промышленности и торговли не только как чисто хозяйственные коммерческие

148

организации, но и как своего рода оплот частного бизнеса, местные предприниматели стремились, чтобы членами секций не становились нечестные дельцы и разного рода мошенники. Поэтому исполком секции частной промышленности и торговли при Омской товарной бирже, например, неуклонно следовал принципу приема в члены секции только предпринимателей, представивших соответствующие рекомендации комитета рыночных торговцев или личные рекомендации известных в регионе предпринимателей [65]. Подобным негласным правилам следовало руководство секций и при других биржах.

Изначально заданное государственным стандартом двойственное положение секций частной промышленности и торговли при товарных биржах, с одной стороны, подконтрольных и подведомственных государственным чиновникам и интересам государства, с другой — объединявших и отражавших частные коммерческие интересы предпринимателей, определили специфику и приоритеты их работы. Являясь продуктом своеобразного и шаткого компромисса государственной власти и частного капитала, секции были изначально обречены, поскольку уже с первых дней их существования стало очевидно, что содержание их работы мало соответствовало государственным запросам.

С первых дней работы секций возникли разногласия по поводу их персонального состава. Пользуясь предоставленным правом ходатайствовать о снижении ценза для вступления в члены секции, секция частной промышленности и торговли при Новониколаевской товарной бирже в одном из первых писем, направленных в Москву, просила Всесоюзный биржевой комитет снизить имущественный ценз для членов не только Новониколаевской, но и секций при биржах других городов Сибири, до второго разряда, объясняя это стремлением сосредоточить в секциях жизнеспособные элементы, здоровые коммерческие силы, каковыми, как считали местные предприниматели, в экономических условиях сибирского региона являлись и торговые предприятия второго разряда. Отсечение же этих предприятий привело бы к снижению потенциальной энергии секций почти на 50% [66]. В этом мнения представителей сибирской частной промышленности и торговли разошлись с точкой зрения Всесоюзного совета съездов биржевой торговли, который в ответной корреспонденции указал, что снижение ценза для частных торговцев ниже третьего разряда лишит секцию характера биржевого института, превратит последнюю в орган, представлявший частный капитал в целом, с преобладанием интересов розничной торговли [67]. Однако на практике это

149

решение совета съездов биржевой торговли было проигнорировано. Иркутский и Красноярский биржевые комитеты под давлением местных предпринимателей приняли решения о понижении имущественного ценза уже в течение первых месяцев работы секций [68]. В секциях при товарных биржах других городов Сибири имущественный ценз был снижен без получения соответствующих санкций, явочным порядком.

За год работы секций их численность возросла с 20–40 человек, присутствовавших на первых организационных собраниях, до 200–400 членов секций при каждой из сибирских товарных бирж, что составляло в среднем около 12% к общему числу частных предприятий по регионам [69]. Правда, подобный рост на 50% осуществлялся вопреки общепринятому биржевому цензу за счет привлечения в члены секций мелких розничных торговцев. Осуществление подобной практики со стороны руководства секций мотивировалось желанием видеть секции более полнокровными, представительными и энергичными.

Снижение ценза, однако, во многом лишало секции характера биржевого института, превращало их в орган, представлявший частную торговлю в целом, с преобладанием интересов розничной торговли. Поэтому на первый план в деятельности секций вышло не вовлечение предпринимателей в биржевую оперативную работу, а представительство интересов частных торговцев. Так, президиум секции частной торговли и промышленности при Новониколаевской товарной бирже на одном из первых своих заседаний рассмотрел результаты проведенного среди предпринимателей анкетирования по вопросам условий отпуска товаров государственной промышленностью и торговлей частным лицам и банковского кредитования частной торговли [70]. В дальнейшем секции удалось решить выявленные в ходе опроса проблемы. Члены секции вошли в состав кредитного совещания городского агентства краевой конторы Госбанка, правления общества взаимного кредита, получив тем самым возможность оказывать действенное влияние на решение вопросов о выдаче кредитов частным предпринимателям. Путем длительных переговоров членам секции удалось добиться и организованного снабжения частных фирм товарами местных отделений Текстильсиндиката и Сибторга [71]. Активные действия секции частной промышленности и торговли при Томской товарной бирже помогли преодолеть кризисное положение в частной торговле, создавшееся в результате внезапного и резкого сокращения товарного снабжения частных предприятий, отпуска товаров госторгами и кооперацией частным розничникам с большой

150

нагрузкой неходовыми товарами. Обращения членов секции к Резинтресту, Бумтресту, Текстильсиндикату, Уралмеду с предложениями об отпуске товаров и фабрикатов торговцам и кустарям, состоявшим членами секции, на началах свободного ассортимента и на равных условиях с кооперативными организациями увенчались успехом [72]. Повсеместно практикуемое государственными и кооперативными торговыми организациями снабжение частных розничников на 50% от поставки неходовыми товарами заставляло частных торговцев взвинчивать цены, что, естественно, вызывало в свою очередь недовольство населения. Публичные разъяснения членами секции частной торговли и промышленности при Барнаульской товарной бирже такого механизма образования высоких наценок в частной торговле помогли остановить рост массового недовольства частной торговлей и отчасти добиться изменений в условиях снабжения ее товарами [73].

Секции частной промышленности и торговли при товарных биржах Сибири активно выступали против дискриминационных для частного бизнеса решений государственных органов о сокращении срока кредита с 90–105 до 45 дней [74]. Положение осложнялось тем обстоятельством, что в случае приобретения товаров из Москвы срок кредита считался со дня отправки, а не со дня получения товаров на местах, то есть фактически сокращался еще на 7–10 дней. Секции выступали и против назначения сплошных торгов на арендованные частными торговцами и промышленниками на неопределенный срок торгово-промышленные помещения и места на базарных площадях [75], пытались решить ряд других вопросов в интересах своих членов.

Проведя обследование частной промышленности и торговли и собрав сведения о численности предприятий, их оборотах и прибыли, руководство секций смогло с цифрами в руках доказывать местным налоговым органам необоснованность взимания в ряде случаев завышенных налогов с частных предприятий. А непосредственное участие представителей секций в работе налоговых комиссий по промысловому, подоходному и рентному обложению значительно облегчало регулирование налоговой практики. Благодаря кропотливой работе по выработке процентов средней прибыльности для всех видов и родов торговых и промышленных предприятий руководству секции частной промышленности и торговли при Иркутской товарной бирже удалось путем согласования с паритетной комиссией из представителей государственных, кооперативных и частных торговых организаций через биржевой комитет представить установленные проценты

151

в губфинотдел и настоять на их утверждении [76]. В результате определяемый губфинотделом размер подоходного налога удалось заметно снизить.

Секции частной промышленности и торговли направляли ходатайства об уменьшении арендной платы, которая в отдельных случаях составляла до 300–400% довоенных тарифов, изменении правил и времени торговли, отмене обязательного и невыгодного для предпринимателей обязательного страхования покупаемых товаров [77]. В отдельных случаях руководство секций ходатайствовало перед судебными органами об изменении меры пресечения в отношении своих бывших членов, беря их на поруки, если те имели в прошлом безупречную репутацию [78].

Особенно болезненно реагировали члены секций на многочисленные случаи произвола и грубого поведения в отношении своих представителей со стороны государственных чиновников, некоторые из которых с неприязнью относились к частному предпринимательству и зачастую искали лишь повод ее продемонстрировать. Так, заместитель начальника одного из отделений Красноярской городской милиции Киселев, явившись 25 июля 1925 г. на заседание секции в сопровождении двух милиционеров, в резкой форме потребовал заставить местных торговцев мясом продавать покупателям мясную вырезку по той же цене, что и несортовое мясо. Пытаясь урезонить милиционеров, торговец Кузнецов, ссылаясь на свой двадцатилетний опыт, пробовал объяснить разницу между сортовыми и весовыми долями при разрубке мяса и соответственной разницей в ценах на них, но был остановлен окриком: «Таким, как ты, место с Колчаком в Байкале. Скоро и тебя туда спустим», [79] после чего торговец был взят по стражу и вызволен из тюрьмы только через несколько дней благодаря усилиям членов секции.

Близкий по содержанию эпизод произошел в Иркутске также летом 1925 г. Местный торговец мануфактурой Марецкий вместе с другими торговцами зашел в магазин Сибторга за товаром. Контролер Сибторга Куткин на вопрос, будут ли отпускать мануфактуру частным торговцам, заломил руки Марецкому и с помощью милиционера вытолкал его из магазина [80]. Только вмешательство членов секции с привлечением свидетелей помогло Марецкому избежать уголовного преследования за нападение на работника Сибторга, которого он не совершал.

Далеко не всегда действия секций приводили к ожидаемым результатам, но, безусловно, работа этих организаций в течение 1925/26 г. способствовала упрочению положения частных предпринимателей, отчасти

152

Таблица 26

Общесибирский биржевой оборот в 1924/25 г.
по контрагентам^*

Контрагенты	Продажа		Покупка
Контрагенты	в тыс. руб.	в %	в тыс. руб.	в %
Госорганы	166042	80,2	108090	52,2
Кооперация	35662	17,3	84852	41,2
Частные лица	5270	2,6	14032	6,8
ИТОГО	206974	100	206974	100

^*ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 175. Л. 22.

стабилизировала отношения между частнокапиталистическими организациями, государственными органами и кооперацией.

Проработав немногим больше года, секции частной промышленности и торговли при товарных биржах Сибири прекратили свое существование. Их имущество было частично передано рыночным комитетам, а функции — специально организованным товарным секциям бирж: пушной, сырьевой, промтоварной, хлебной и другим [81].

Основную задачу, которую без обиняков ставило перед секциями правительство и региональные власти — втягивание частного капитала в биржевую торговлю и подчинение его работы государственным интересам, секциям выполнить не удалось, несмотря на незначительный рост процента участия частного капитала в биржевых сделках. По сравнению с первым полугодием 1924/25 г. в первом полугодии 1925/26 г. участие частного капитала в биржевом обороте по Московской и 70 провинциальным биржам по покупке увеличилось с 7,8 до 8%, по продаже — с 4,6 до 5,6% [82]. Удельный вес частного капитала в общесибирском биржевом обороте по покупке товаров возрос за этот период с 6,8 до 9,1%, по продаже — с 2,6 до 5,9% [83]. Максимальной роль частного капитала в биржевой торговле была в Красноярске — 11,6% и Иркутске — 10,6%, минимальной — в Барнауле — 4,2% и Новосибирске — 2,8% [84]. Показательно при этом, что, во-первых, участие частного капитала в покупке товаров на бирже более чем в 2,5 раза превышало, как в абсолютных, так и в относительных величинах, его участие в продаже товаров (см. табл. 26).

153

Во-вторых, выступая на бирже в качестве продавцов товаров, частные предприниматели предпочитали иметь дело с государственными и кооперативными организациями, и только 3,3% от сделок по продаже приходилось на частный сектор. Покупая товар на бирже, частные предприниматели также заключали сделки преимущественно с государственными и кооперативными организациями: на долю частного сектора при продаже товаров частными предпринимателями приходилось всего 1,2% (см. табл. 27). Таким образом, представители частного капитала чрезвычайно редко прибегали к услугам бирж при заключении сделок друг с другом. Все это свидетельствовало о том, что попытка привлечь частный капитал к биржевой торговле не увенчалась успехом.

Работа секций частной промышленности и торговли при товарных биржах отчасти привела к неожиданным и неприятным для государственной власти результатам: укреплению положения частной торговли и промышленности. Секции, отстаивая перед местными хозяйственными, в том числе налоговыми, организациями свои права, опираясь на существовавшее законодательство, пытались заставить эту власть следовать закону, а не политической конъюнктуре и идеологическим ориентирам.

Нежелание, или, точнее, невозможность участия частного капитала в биржевом обороте объяснялось целым комплексом причин как объективного, так и субъективного характера. Средний размер как биржевой, так и зарегистрированной на бирже, но проходившей вне ее коммерческой сделки, проводимой частными предпринимателями, как правило, был в 2–3 и более раз меньшим, чем размер сделок, осуществляемых государственными и кооперативными организациями. Распыленный, постоянно нуждавшийся в кредите и не получавший его, остававшийся, как правило, один на один с проблемами непомерных налогов и непосильной арендной платы, сибирский предприниматель материально был не готов делать постоянные отчисления биржевому комитету, да еще выплачивать комиссионные маклеру. Снижение стоимости биржевых сделок, допущение заключения их на бирже, но без услуг маклера, осуществляемые Омским биржевым комитетом [85], и другие способы привлечения частного капитала не дали желаемых результатов. Постоянное невыполнение заявок частных торговцев, желавших приобрести ходовые товары, обязательства по фиксированным торговым наценкам, которые они должны были принимать на себя, приобретая товар на биржах, также не способствовали созданию благоприятного для частного капитала микроклимата на биржах.

154

Таблица 27

Обороты сибирских бирж с распределением контрагентов
по отношению друг к другу^*
(в %, на 1 октября 1925 г.)

Контрагенты	Госорганы		Акцион. общ.		Кооперация		Частные предпр.		Итого
Контрагенты	по продаже	по покупке	по продаже	по покупке	по продаже	по покупке	по продаже	по покупке	по продаже
Госорганы	37,7	73,7	0,5	14,2	51,5	78,5	70,8	94,0	100
Акцион. общ.	20,1	0,4	8,8	2,9	71,1	1,2	-	-	100
Кооперация	39,6	20,1	10,9	80,2	47,6	18,8	1,9	4,8	100
Частные предпр.	71,5	5,8	2,3	2,7	22,9	1,5	3,3	1,2	100
Итого по покупке	-	100	-	100	-	100	-	100	-

^*ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 9. Л. 18.

155

Общее нестабильное положение частного капитала, крайне неровная и непрогнозируемая государственная политика в отношении частнопредпринимательской деятельности в целом являлись главными препятствиями для частных торговцев и промышленников на пути к обнародованию с таким трудом скопленных ими сравнительно небольших капиталов. Частные предприниматели не без оснований видели в биржах своеобразный очередной орган фиска, поскольку те, не соблюдая зачастую коммерческой тайны биржевых сделок, сообщали об их размерах налоговым организациям, которые использовали эту информацию для увеличения размеров налогов.

Предприниматели 20-х гг. и созданные ими организации являлись уникальными по своей природе. Являясь заложниками постоянно менявшейся государственной политики и понуждаемые самим государством к нездоровой полулегальной деятельности, сами частные предприниматели, с одной стороны, пытаясь стать «красными купцами» и сотрудничать с государственной властью во благо республики, с другой стороны, в силу складывавшихся обстоятельств, вынуждены были постоянно эту власть обманывать. Разорвать этот порочный круг было невозможно в силу антагонистического противоречия между смыслом, содержанием и направленностью частнопредпринимательской деятельности как таковой и социально-политическими ориентирами государственной доктрины того времени.

156

ГЛАВА 3
ЛИКВИДАЦИЯ ЧАСТНОЙ ТОРГОВЛИ И ПРОМЫШЛЕННОСТИ:
1927–1930 гг.

3.1. Отказ от нэпа и «атака на частника»

К середине 1920-х гг. основные показатели народного хозяйства страны приблизились к довоенным. Как отмечалось в Политическом отчете ЦК XIV съезду ВКП(б), валовая продукция промышленности, посевные площади, товарооборот составили около 70% довоенного уровня [1]. Успешно шли восстановительные процессы и в Сибири. По сравнению с 1913 г. к 1926 г. посевные площади здесь возросли примерно на 12%, объем валовой продукции сельского хозяйства — на 20%, общее поголовье скота — на 14%. Из всех видов скота только поголовье лошадей продолжало отставать от довоенного. Более медленными темпами шло восстановление промышленности и транспорта. Общий объем промышленного производства лишь чуть превысил 60% довоенного уровня. Грузооборот сибирских железных дорог в 1924/25 г. составил 83% от уровня 1913 г., объем грузоперевозок водным транспортом — 80% довоенного показателя [2]. Правда, как показали подсчеты современного исследователя Г.И. Ханина, картина восстановления народного хозяйства не была столь радужной, как об этом официально сообщалось. Такой важнейший показатель развития экономики, как национальный доход, даже к 1928 г. оказался ниже уровня 1913 г. на 12–15%, душевое его производство уменьшилось на 17–20% [3]. Так что говорить о завершенности восстановительных процессов к середине 1920-х гг. не приходится. Тем не менее руководством страны на вторую половину 1920-х гг. была поставлена новая задача: обеспечить дальнейший экономический рост на базе реконструкции народного хозяйства. О вступлении страны на новую ступень развития, во второй период нэпа заявил И.В. Сталин на собрании актива Ленинградской партийной организации 13 апреля 1926 г. [4] Он связывал этап реконструкции народного хозяйства не только с превращением страны в независимую в экономическом отношении индустриально-аграрную державу путем технического переоснащения и создания новых отраслей промышленности, но и с переводом экономики в целом «на социалистические рельсы». Это означало расширение государственного сектора за счет вытеснения других секторов экономики.

157

Одной из составляющих «второго этапа» новой экономической политики явилось проведение развернутого наступления на капиталистические элементы, подготовка к которому началась уже в 1926 г. Долгое время в отечественной историографии истолкование причин перехода к наступлению на частный капитал сводилось к формуле: «позитивные возможности частнокапиталистического предпринимательства были исчерпаны, все более сказывалась его отрицательная роль, и обострялась классовая борьба» [5]. Между тем вопрос о судьбах частного предпринимательства в условиях провозглашенного перехода от этапа восстановления народного хозяйства к его реконструкции, возможности существования частного капитала с точки зрения логики дальнейшего социалистического строительства и допустимых масштабах его деятельности решался ведущими государственными политиками и экономистами 1920-х гг. весьма неоднозначно. Обнаруживая единство во вопросах стратегии, — «частному капиталу не место в социалистическом обществе» — политики и экономисты существенно расходились в вопросах тактики: когда и какими способами и методами вытеснять частный капитал. Решающим аргументом в этих спорах выступал размер накоплений, сосредоточенный в руках частных предпринимателей.

Изучение частного капитала, проводимое наркоматами торговли, финансов, РКИ, ЦСУ, а также комиссиями при ВСНХ, СТО, получило в середине 1920-х гг. дополнительный импульс и было упорядочено. Общее руководство исследованием «частного капиталонакопления» было возложено на финансово-экономическое управление НКФ СССР, при котором на постоянно действующей основе создавалось совещание из представителей Госплана, ЦСУ, наркомнаца, наркомторга, ВСНХ, ФЭУ, Госналога, Валютного управления и управления государственными доходами [6]. Разрабатывались специальные программы и методики обследований, главный упор в которых делался на непосредственное посещение частных предприятий работниками финансовых органов, изучение материалов по налоговому обложению частного капитала. Планировался сбор материала о деятельности частного капитала в местных органах наркомторга, ВСНХ, кооперативных и коммунальных организациях, банках, ОВК, комитетах рыночных торговцев, ГПУ, общественных организациях. Из сибирского региона в число обследуемых были включены города Барабинск, Барнаул, Бийск, Иркутск, Минусинск, Новосибирск и Омск [7]. Сложности в сборе информации, несовершенство методик и другие причины привели к существенной разнице как в определении общей суммы частного

158

капитала в стране, так и темпов его накопления. Применяя различные методики подсчетов, наркомторг определял собственные средства частнокапиталистических предприятий на конец 1925/26 г. в 646 млн руб., наркомфин — в 520–544 млн руб., СТО — 366 млн руб. [8] Согласно результатам обследования частного капитала в Сибири, накопления частных предпринимателей в 1925/26 г. составили от 30 до 40 млн руб. [9] Несмотря на разницу в полученных исчислениях, существенный рост собственных средств частнокапиталистических предпринимателей, значительное увеличение сосредоточившихся в их руках прибылей являлись неоспоримыми фактами. По сравнению с общими размерами капитала, сосредоточенного в руках государства и кооперации, величина частного капитала являлась весьма незначительной. Однако его роль в народном хозяйстве, как считали экономисты того времени, значительно усиливалась благодаря большой оборачиваемости, чрезвычайной подвижности и высокой рентабельности.

Оперируя расчетами одного из работников наркомфина — П.Н. Кутлера, определившего сумму частного капитала в стране в 1 млрд 300 млн руб. [10], — Г.Л. Пятаков, Е.А. Преображенский и другие экономисты и политические деятели выступили с критикой экономической политики партии и государства, якобы потворствующей быстрому росту частного капитала, и призвали перейти в решительное наступление на нэпманов и кулаков путем изъятия у последних «избыточного» накопления [11]. Эта мера рассматривалась оппозицией как один из источников финансирования ускоренного проведения индустриализации, форсирование которой должно было, по мнению оппозиционеров, осуществляться преимущественно за счет источников, находящихся вне сферы социалистического хозяйства.

Полученные наркоматами данные противоречили расчетам П.Н. Кутлера. С опровержением строящейся на этих расчетах концепции оппозиционного блока выступили Ш.М. Дволацкий, С.Г. Струмилин и другие [12]. Призыв к взвешенности и реализму в оценках масштабов деятельности частного капитала в стране и к продолжению политики, направленной на сотрудничество с ним, содержался в материалах ХV конференции ВКП(б), проходившей осенью 1926 г. В докладе на конференции «О хозяйственном положении и задачах партии» А.И. Рыков, развенчивая «политический капитал» оппозиции, охарактеризовал методы государственного регулирования частнокапиталистического предпринимательства в стране, их успешные результаты, приведшие к падению удельного веса частного капитала в народном хозяйстве. При этом была отмечена необ-

159

ходимость значительного расширения частнокапиталистического предпринимательства в целесообразных, с точки зрения развития народного хозяйства, отдельных отраслях экономики [13]. При обсуждении вопроса об источниках дальнейшего развития социалистической промышленности в Коммунистической Академии в основном докладе по этому вопросу «О проблеме диспропорции и темпе хозяйственного развития в СССР» В.П. Милютин также отметил ошибочность переоценки опасности частного капитала. Сравнивая боязнь возрастания частнокапиталистического накопления со взглядами так называемой рабочей оппозиции в начале 1920-х гг., В.П. Милютин подчеркнул, что «если бы эти ошибки получили сейчас осуществление, это было бы чревато тем же срывом нашего развития, как было бы срывом по существу всей новой экономической политики, если бы идеи рабочей оппозиции получили в начале НЭПа свое осуществление» [14].

Казалось бы, налицо две совершенно противоположные друг другу концепции в отношении дальнейших судеб частнокапиталистического предпринимательства в стране: так называемой левой оппозиции, рассматривавшей частнокапиталистическое хозяйство, как и крестьянское, в качестве основных объектов эксплуатации в ходе «первоначального социалистического накопления»; и большинства партийного руководства, декларирующего приверженность сотрудничеству с частным капиталом на принципах нэпа. Однако при тщательном рассмотрении взглядов большинства партийно-хозяйственного руководства на роль и место частного капитала в системе переходного периода явственно видна та противоречивость в отношении к «частнику», которая наблюдалась ранее и которая исподволь начала находить свое выражение в 1926 г. в санкционировании нового этапа административного нажима на него. Так, в резолюции по политическому докладу ЦК ХIV съезду ВКП(б) содержится тезис о борьбе между капиталистическими и социалистическими элементами внутри страны как одной из основных форм классовой борьбы [15]. А.И. Рыков, предлагая на XV партийной конференции дальнейшее использование частного капитала в отдельных отраслях экономики, подчеркивал, что с частным капиталом велась и будет вестись борьба. При этом чисто административные методы регулирования частнокапиталистического предпринимательства: ограничение транспортных перевозок частных грузов, государственное снабжение частных розничных торговцев товарами на условиях продажи последних по фиксированным государством ценам, усиление прогрессии подоходного

160

налога и другие, — были докладчиком и конференцией всячески одобрены [16]. Как проявление обостряющейся классовой борьбы рассматривал отношения с частным капиталом и Н.И. Бухарин в своих работах 1926 г., подчеркивая при этом, правда, что борьба эта должна вестись преимущественно в экономических формах [17]. Обсуждая возможные источники дальнейшего развития социалистической промышленности, участники апрельской дискуссии 1926 г. в Коммунистической Академии в качестве одного из них, несмотря на критику при этом соответственных положений концепции оппозиции, рассматривали изъятие осевших в частном секторе средств. При этом В.П. Милютин сетовал: «Если бы у нас была однотипная система, работающая сверху донизу в условиях частной собственности, то эти частные накопления добровольно совершили бы свой переход в органически более высокоразвитое хозяйство — в крупную промышленность. Теперь этого нет и быть не может. Вот основная диспропорция в темпе развития нашего хозяйства» [18]. Следуя ленинскому тезису о частном капитале как пособнике социалистического строительства, использовании его как средства развития производительных сил, большинство партийно-хозяйственного руководства страны рассматривало тем не менее «допущение» частного капитала лишь с точки зрения классовой борьбы, считая таким образом, что «допущению» этому придет конец в скором будущем. В этом смысле взгляды И.В. Сталина и его окружения, как и партийно-хозяйственного аппарата на местах, уже в этот период не во многом отличались от соответствующих положений платформы оппозиции. Более того, чисто психологически большинство местных хозяйственников никогда всерьез не рассматривало возможность долговременного плодотворного сотрудничества с частным капиталом, и при возникновении хозяйственных затруднений автоматически пыталось выйти из них за счет частных предпринимателей, особенно если эти трудности создавали проблемы в работе государственного сектора в промышленности и торговле.

Красноречивым примером этому служит ситуация с мануфактурой, сложившаяся на рынках Сибири в начале 1925/26 г. Отмеченный конъюнктурным институтом наркомфина СССР с октября 1925 г. острый неудовлетворенный спрос на мануфактуру, возраставший из месяца в месяц, автоматически означал прекращение всякого отпуска мануфактуры государственными организациями частным розничникам, направление ее только в кооперативные и государственные розничные торговые точки [19]. Интересно, что при этом официальной письменной

161

директивы на места послано не было, однако ряд городов посетили инспекторы сибкомвнуторга и негласно запретили отпускать мануфактуру частным торговцам [20]. В дальнейшем же при поставках государственных органов частным розничникам разрешалось отпускать им не более 10% от общего объема поступавшей торгу мануфактуры [21]. Отпуск осуществлялся на особых условиях, предусматривающих помимо продиктованных государством цен, так называемую нагрузку в виде более 40% неходовых товаров в каждой закупке частного розничника у государственного оптовика [22]. Получая партии товаров у государственных оптовых организаций, каждый частный торговец должен был принимать обязательства не вывозить товары за пределы Сибири, производить надбавки на цены треста не выше установленных сибкрайисполкомом для розничной торговли этим видом товара и т.п. В случае нарушения пунктов обязательства предприниматель должен был уплатить неустойку. Государственным же организациям давалось право полностью прекратить дальнейшее снабжение этого частного торговца [23]. Отсутствие же государственного снабжения при ликвидации частного опта означало на практике полный крах частного предприятия.

Такие ограничения особенно болезненно отразились на специализированных частных магазинах. Торговцы-мануфактуристы вынуждены были объединяться и посылать своих представителей для закупки мануфактуры на Нижегородскую ярмарку, в Москву и другие места. Дальность расстояния при транспортировке резко увеличивала себестоимость товаров, что отразилось на повышении цен в частной рознице. Государственные же органы, обвинив предпринимателей в искусственном «вздутии» цен и установив возможные максимальные наценки, грозили закрытием предприятиям, торговавшим по ценам выше установленных. Представители мануфактурной торговли определили свое положение как катастрофическое, поскольку оказались между двух огней: либо продавать товары с убытком для себя, либо вовсе закрывать торговлю [24]. Но и в том, и в другом случае они должны были выплатить и подоходный налог, и уравнительный сбор за «проторгованное» полугодие.

Трудности в получении товаров побуждали торговцев просить местные отделения текстильного синдиката и Сибторга откровенно ответить на вопрос о перспективах дальнейшего товарного снабжения частных розничников, поскольку не видели смысла приобретать патенты на торговлю мануфактурой на следующее полугодие.

162

Видя, что почва уходит из-под ног, одни торговцы, сумевшие вовремя сориентироваться и спасти часть собственных средств, начали искать им иное применение. Другие же, пытаясь сохранить прежний профиль торговли, вынуждены были искать обходные пути в получении товаров. Такие торговцы либо нанимали безработных, и те, образуя огромные очереди, скупали для частных торговцев мануфактуру в государственных магазинах и кооперативных лавках; либо, вступая в сговор с торговыми работниками синдиката или Сибторга, приобретали товар из-под полы, отдавая впоследствии часть полученной прибыли своим государственным «покровителям».

Смягчение товарного дефицита к весне 1926 г. не вызвало изменений в политике снабжения частных торговцев. Сибкрайвнуторг, спеша предупредить «возможные ослабления тех регулирующих мероприятий, которые до сего времени проводились по отношению к частному капиталу», направил всем окрвнуторгам распоряжения о продолжении политики ограничения и регулирования размера отпуска частным розничникам дефицитных товаров. При этом подчеркивалось, что товарный фонд «для частников» не должен превышать по мануфактуре — 20%, по металлам — 12%, по коже — 7% от общей суммы конкретного товара, предназначенного для реализации в данном месяце [25]. При этом сохранялись все прежние условия такого снабжения: «нагрузка», предельные цены, оплата наличными и т.д.

При всех неблагоприятных обстоятельствах частные торговцы продолжали составлять конкуренцию госторговле и кооперации. Местные отделения текстильного синдиката с неподдельным удивлением констатировали, что «частник все же держится и существует; мало того — является достаточной помехой кооперации в смысле отвлечения от нее потребителей» [26]. Однако начавшееся в 1926 г. сужение сфер частной торговли все больше толкало ее в сторону спекуляции и вынужденного мошенничества.

Возникшие в 1926 г. затруднения в снабжении государственной кожевенной промышленности сырьем, ставшие предметом обсуждения совещания по частному капиталу в наркомате финансов весной 1926 г., автоматически привели к административным мерам в отношении частной кожевенной промышленности [27]. Циркуляром наркомторга СССР от 8 апреля 1926 г. государственным и кооперативным заготовителям запрещалось продавать кожсырье частным лицам и кустарным объединениям, а постановлением наркомторга от 3 апреля 1926 г. предлагалось

163

государственным и кооперативным организациям, торгующим кожтоварами и обувью, производить отпуск товара частным торговцам на условиях, сходных с отпуском мануфактуры [28]. В декабре 1926 г. подкомиссия СТО по изучению частного капитала высказалась за пересмотр арендной, банковской и налоговой политики в отношении частных кожзаводов. При этом отмечалась необходимость прекращения сдачи кожзаводов в аренду, финансирования частных заготовок банками и ОВК, повышения налогового обложения и других мер [29]. На основании этих решений президиум Сибкрайисполкома в сентябре 1926 г. наметил целый ряд мероприятий «по ограничению частника». Всем государственным и кооперативным организациям воспрещалось продавать кожсырье частным лицам и предприятиям, а также сдавать его для выработки на кустарные заводы. Было решено прекратить кредитование частной кожевенной торговли и промышленности, ограничить сдачу кожзаводов в аренду частным лицам и войти в центральные хозяйственные органы с ходатайством о внесении в действующее законодательство необходимых корректив в целях усиления обложения мелкой кожевенной промышленности [30].

Но особенно ярко стремление выйти из хозяйственных затруднений за счет частного капитала проявилось в связи с поиском дополнительных источников финансирования проводимой индустриализации в ходе реконструкции народного хозяйства. Это выразилось в административном изъятии находящихся в руках частных предпринимателей денежных средств путем резкого изменения кредитной и особенно налоговой политики государства.

В результате проведенного финансово-экономическим бюро наркомата финансов в 1925/26 г. исследования влияния налоговой системы на частнопредпринимательскую деятельность был сделан вывод о недообложении последней. Благодаря ослаблению налогового пресса, а также высокой рыночной конъюнктуре, большим накидкам на цены розничной торговли, частным предпринимателям удалось существенно повысить рентабельность работы своих предприятий. В связи с этим бюро был поставлен вопрос об изъятии в пользу государства этих, как считалось, временных конъюнктурных прибылей [31]. Способы такого изъятия были найдены незамедлительно.

В целях усиленного налогообложения прибылей со второго полугодия 1925/26 г. постановлением СНК СССР был введен временный государственный налог на сверхприбыль. Им должны были облагаться тор-

164

гово-промышленные доходы не ниже шестого разряда по тарифам подоходного налога, т.е. с полугодовым доходом свыше 1200 руб., когда увеличение дохода являлось результатом использования конъюнктурных условий рынка [32]. Осуществление этого закона на практике вызвало массу вопросов. В июле 1926 г. финансовый отдел г. Канска недоуменно запрашивал сибирский краевой финансовый отдел: как быть с теми частными предприятиями, доходность которых во втором полугодии 1925/26 г. оказалась выше, чем в первом, вне зависимости от конъюнктурных условий, а явилась следствием увеличения оборота, расширения предприятия, рационализации постановки дела, сокращения накладных расходов и подобных причин. На что налоговый отдел сибирского краевого исполкома заявил, что полученная повышенная доходность хотя бы и вне связи с конъюнктурными условиями рынка и являющаяся следствием увеличения оборота, расширения предприятия, рационализации постановки дела, сокращения накладных расходов и подобных условий, подлежит обложению налогом на сверхприбыль [33]. Тем самым практически всякое увеличение доходности частного предприятия, независимо от его причин, автоматически вызывало сбор с этих предприятий налога на сверхприбыль.

Проведенная в сентябре 1926 г. реформа подоходного налога также значительно усилила налоговый пресс на частных предпринимателей. Отныне подоходный налог должен был взиматься с совокупного дохода вместо ранее применявшегося порядка обложения с каждого источника дохода. При этом ставки налога в отношении владельцев и совладельцев торгово-промышленных предприятий, подрядчиков, комиссионеров и рентьеров были значительно повышены, с доведением прогрессии до 45%, то есть в полтора раза по сравнению с 1924/25 г., в то время как государственные и кооперативные организации должны были выплачивать постоянно 8% [34].

Таким образом, негативная реакция политического руководства на заявление Г.Л. Пятакова о миллиардной прибыли в частнокапиталистическом секторе хозяйства и соображения Е.А. Преображенского об увеличении налогов на частное хозяйство оказалась не более чем очередным приемом борьбы за лидерство в партии. Процесс экономически необоснованного изъятия денежных средств в частнокапиталистическом секторе получил в 1926/27 г. и в дальнейшем широкое распространение.

В результате перечисленных выше мер уже в 1926/27 г. обнаружилась тенденция сворачивания деятельности частных предпринимателей

165

как в СССР в целом, так и в Сибири в частности. Так, в 1926/27 г. по сравнению с предыдущим годом численность частной торговой сети сократилась в СССР на 21,2%, в Сибири — на 21,8% [35].

Незначительный рост частной промышленности, наметившийся в 1925/26 г., сменился периодом сокращения ее численности и оборотов. В то же время большинство экономистов и хозяйственников, отстаивающих возможность дальнейшего плодотворного сотрудничества с частным капиталом, признавали, что наиболее желательным является такое сотрудничество именно в промышленной сфере. Оно позволило бы решить проблему насыщения рынка промышленными товарами, а также проблему эффективной переработки продукции сельского хозяйства, облегчило бы учет и контроль за работой частного капитала. При этом наиболее желательным типом частнохозяйственного промышленного предприятия наркоматом финансов признавались частные предприятия среднего или даже крупного размера как устраняющие развитие скрытых форм помещения частного капитала и легче поддающиеся надзору со стороны органов государственного налогового обложения и охраны труда. Было признано наиболее желательным расширение участия частного капитала в переработке продукции государственной промышленности (выработка металлоизделий, бумажных изделий, трикотажное производство, обувная, швейная промышленность), в добыче и обработке минералов и дерева, в переработке находящейся в избытке на внутреннем рынке продукции сельского хозяйства, в том числе кожевенном и мыловаренном производствах, а также в строительстве [36]. Но для перемещения частного капитала из торговой сферы в промышленное производство необходимо было изменить систему промыслового налогообложения частного капитала и дать гарантии в длительности его использования в народном хозяйстве. И надо заметить, что ряд хозяйственников признавали необходимость подобных перемен. Так, один из работников ВСНХ 1920-х гг. А.М. Гинзбург предлагал разработать декрет о порядке открытия и регистрации частных промышленных предприятий, поскольку действующее законодательство ограничивало право частных лиц содержать промышленные предприятия, насчитывающие более 20 наемных рабочих [37]. На деле же существовали сотни предприятий, имеющие более 20 рабочих. Их положение являлось неопределенным и неустойчивым. Многие совнархозы вовсе не регистрировали такие частные предприятия, другие делали это условно. В то же время ликвидация этих предприятий означала бы увольнение тысяч рабочих и была экономически невыгодна.

166

Однако попытки предпринять конкретные меры в направлении активизации частного капитала в производстве и упрочения его правового положения были сделаны лишь в области жилищного строительства. Вопрос о привлечении частных предприятий и лиц в качестве подрядчиков к выполнению государственных строительных работ неоднократно обсуждался в СНК и СТО в течение 1926 г. Результатом дискуссии, однако, стало лишь указание на то, что в случаях конкуренции государственных строительных контор и частных подрядчиков не следует давать привилегии государственным строительным конторам, а когда это окажется более выгодным и надежным, надлежит не воспрещать прибегать к услугам частных подрядчиков, если таковые основаны на реальных гарантиях их выгодности (устойчивость имущественного положения подрядчика, наличие предшествующего опыта строительной деятельности, благоприятная репутация и т.д.). Признавалась и необходимость изменения условий кредитования и налогового обложения частных предпринимателей, пожелавших участвовать в государственном строительстве [38]. Однако и этот проект во многом остался на бумаге.

Таким образом, уже в 1926 г. при видимом росте накоплений в частном секторе, поддержке некоторыми экономистами курса на дальнейшее развитие сотрудничества с частным капиталом, подтверждение последнего в резолюциях высших партийных органов, на практике начинается подготовка к осуществлению тезиса платформы критикуемой на всех уровнях оппозиции об изъятии у частных предпринимателей накопленных ими средств, подводится юридическая платформа под идеологическое неприятие «частника», которое в последующий период станет государственной политикой.

В историко-экономических публикациях же в течение всего 1927 г. продолжали обсуждаться различные проекты дальнейшего использования частного капитала. В связи с этим назывались отрасли добывающей промышленности: добыча угля, нефти, мела, глины, золота и т.д. и обрабатывающей промышленности: производство бумаги, некоторых видов галантереи, консервов, обуви, хирургических и оптических инструментов, а также строительство [39]. При обсуждении проекта первого пятилетнего плана в Коммунистической Академии говорилось о необходимости сохранить в предстоящем пятилетии стабильность частной торговли [40]. Противником быстрых темпов сокращения частной торговли являлся один из известных в 1920-е гг. экономистов В. Канторович. «Под углом зрения проблем избыточного населения, — писал он, — немыслимо согласиться с той частью

167

пятилетки Госплана, которая проектирует резкое сокращение в частной торговле» [41]. С точки зрения жизненного значения мелкого производства для хозяйственного развития страны отстаивал необходимость сохранения частного капитала в промышленности другой известный экономист 1920-х гг. — А.М. Гинзбург. В своем докладе на совещании коллегии планово-экономического управления ВСНХ СССР с плановыми органами союзных республик он доказывал, что имеет смысл использовать частный капитал в качестве не только проводника кустарных товаров на рынок и поставщика сырья и материалов, но и непосредственного организатора мелких кустарных предприятий, действующих с небольшим количеством рабочих [42]. И даже Ю. Ларин, известный своими крайними суждениями в отношении частного предпринимательства, говорил в этот период, что в некоторых отраслях частный капитал приемлем [43]. В одной же из правительственных комиссий в 1927 г. обсуждался вопрос о том, чтобы обязать наркомторг представить план постепенного вытеснения лишь в десятилетний срок частного капитала из торговли [44]. На II краевом съезде Советов Сибири, проходившем в апреле 1927 г., выступавший от имени правительства Н.П. Брюханов напрочь отверг способ государственных накоплений, связанный с закрытием частной торговли и промышленности и «отобранием» частных капиталов. Он твердо заявил: «Мы вступили на путь нэпа, согласно указаниям Ильича, всерьез и надолго, и мы вынуждены будем в этих условиях прожить еще не один год и, может быть, не один десяток лет». [45] Таким образом, в течение всего года на разных уровнях говорилось о том, что торговле без частного капитала не обойтись, что велики перспективы его применения в промышленности, и нельзя поэтому форсировать темпы вытеснения, а, с другой стороны, уже в начале 1927 г. начали приниматься решения, выполнение которых как раз и приводило к такому форсированию.

Решения партийных и хозяйственных органов, принятые в этот период, не лишены противоречий, но общая линия на уничтожение частного капитала просматривается в них достаточно отчетливо. Если на Пленуме ЦК ВКП(б) 7–12 февраля 1927 г. говорилось лишь о продолжении курса на систематическое уменьшение роли частного капитала, на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 21–23 октября того же года речь шла о возможности перейти к более систематическому и настойчивому ограничению частника [46], то на XV съезде ВКП(б) в декабре того же года И.В. Сталин уже заявил о необходимости держать «курс на ликвидацию капиталистических элементов в народном хозяйстве» [47]. Если

168

на XIV съезде ВКП(б), выступая с критикой взглядов Г.Я. Сокольникова, И.В. Сталин указывал на необходимость понимания «диалектики развития в обстановке диктатуры пролетариата», «всей сложности и противоречивости происходящих в нашей экономике процессов» [48], на июльском Пленуме 1927 г. подверг критике предложение сторонников Л.Д. Троцкого о сверхобложении частного капитала, которое повело бы к его ликвидации, пагубной при недостаточном охвате рынка государственной и кооперативной торговлей, то с декабря 1927 г. отношение к частным предпринимателям определяется им однозначно — ликвидация. Однако в резолюции XV съезда по отчету ЦК еще была принята осторожная формулировка о необходимости применения в отношении частного капитала «более решительного хозяйственного вытеснения», а в резолюции по докладу А.И. Рыкова и содокладу Г.М. Кржижановского «О директивах по составлению пятилетнего плана народного хозяйства» подчеркивалось, что «вытеснение частника с рынка: должно происходить: так, чтобы это вытеснение не влекло за собой бреши в товаропроводящей сети и перебоев в снабжении рынка» [49]. В Сибири о возможности возникновения «торговых пустынь» не вспоминали, и новые веяния из центра восприняли весьма однозначно. Второй съезд Советов Сибири поручил крайисполкому «принять ряд мер к дальнейшему вытеснению частного капитала из торговли» [50].

В острую политическую полемику конца 1920-х гг. сторонником постепенности в социалистических преобразованиях вступил Н.И. Бухарин. В статье «Заметки экономиста» он, не отрицая классовой борьбы в переходный период от капитализма к социализму, вместе с тем отмечал, что «общество переходного периода есть в то же время известное единство, хотя и противоречивое», в которое входят разнородные элементы. Поэтому главная задача пролетарской диктатуры, по мнению Н.И. Бухарина, заключалась в том, чтобы «добиваться возможно более правильных сочетаний основных элементов народного хозяйства («балансировать» их, расставлять их наиболее целесообразным образом, активно воздействуя на ход экономической жизни и классовой борьбы» [51]. В своем выступлении на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 18 апреля 1929 г. Н.И. Бухарин подверг резкой критике пресловутую, как он выразился, «теорию о том, что, чем дальше к социализму, тем больше должно было быть обострение классовой борьбы и тем больше на нас должно наваливаться трудностей и противоречий» [52]. Выступил он также и против разного рода «чрезвычайщины» — мероприятий, «которые

169

насильственно сокращают товарооборот, которые представляют собою форму прямого административного нажима, которые являются формой непосредственного административного воздействия и командования» [53]. Отстаивая в острой политической борьбе с большинством ЦК принципы новой экономической политики, Н.И. Бухарин доказывал, что еще на долгие годы решающей формой экономической связи будет оставаться рыночная связь, главными формами хозяйственных отношений — отношения рынка [54]. Следовательно, делал вывод Н.И. Бухарин, ведущая роль государства должна заключаться в развитии и регулировании рыночных отношений, в развертывании товарооборота, а не в отказе от рыночной экономики, с которым у большинства ассоциировался этап экономической политики, связанной с реконструкцией народного хозяйства.

Однако проекты хозяйственного развития страны, содержащиеся в работах Н.И. Бухарина конца 1920-х гг. и получившие в историографии название «бухаринской альтернативы», а также и в первом варианте первого пятилетнего плана экономического развития, разработанном наркомфином проекте эмиссионной политики (его значимость подчеркнута современным исследователем Ю.П. Бокаревым [55]) партийно-хозяйственным руководством страны во главе с И.В. Сталиным рассматривались лишь с точки зрения принадлежности авторов к той или иной политической группировке, борющейся за власть в партии. Именно поэтому высказанные И.В. Сталиным мысли о прямой связи второго этапа нэпа со свертыванием «несоциалистических» товарно-денежных отношений официально не могли быть оспорены. Утверждение же Н.И. Бухарина о необходимости вести борьбу с частным капиталом экономическими методами, отстаивание им расширения рыночных отношений в целом, как и предлагаемые взвешенные темпы сокращения частного предпринимательства в первом варианте первого пятилетнего плана оценивались как политическая контрреволюция, а инициаторам этих идей навешивались политические ярлыки. В этой обстановке узурпации права на мнение и происходило дальнейшее развитие отношений с частнокапиталистическим укладом хозяйства.

Надо заметить, что курс на ликвидацию капиталистических элементов в конце 1920-х гг. отражал широко распространенные в обществе настроения. Видимо, мало кто задумывался в 1927 г., что хозяйственные успехи, достигнутые государством в годы нэпа, были связаны отчасти и с большой предпринимательской деятельностью капиталистических элементов. В массовом сознании чрезвычайно прочно утвердилась иллюзия того, что

170

экономические победы были одержаны вопреки хозяйственной деятельности частного капитала.

Общий курс центрального партийно-хозяйственного аппарата на ликвидацию частного капитала был поддержан и рядом ученых тех лет. Большинство исследователей 1920-х гг. объясняли резкое изменение в выборе методов регулирования частника, происходящее в 1926–1927 гг., тем, что «плану реконструкции нашего хозяйства соответствует и план реконструкции наших отношений к частому капиталу» [56]. В исследованиях по историко-экономической проблематике с 1927 г. начал активно проводиться тезис о том, что реконструктивный период требует ликвидации «частнокапиталистических форм организации хозяйства», под которыми понимались товарные биржи, принцип конкуренции между государственными предприятиями, самоокупаемость, коммерческий расчет [57], не говоря уже о частном предпринимательстве как таковом. В основе принятия линии на полное вытеснение частнохозяйственного механизма из экономики страны была и уверенность в готовности государственного и кооперативного секторов полностью заменить частный капитал как организатора меновых связей в народном хозяйстве, а также твердая уверенность в возрастании вреда, который приносит частный капитал в условиях напряженной рыночной конъюнктуры.

Наступившие в 1926 г. перемены в выработке методов регулирования частного капитала в строну их ужесточения (возвращение к курсу на полную ликвидацию частного опта, введение налога на сверхприбыль, регламентация поставок и цен в частной торговле и промышленности и др.) получили в 1927–1930 гг. логическое завершение, привели к окончанию легальной деятельности частного капитала.

Постановлением Совета Труда и Обороны от 16 февраля 1927 г. «О порядке продажи товаров государственными и кооперативными организациями частным торговцам» частнику приписывалось продавать товары только в соответствии с установленными государством нормами торговых накидок [58]. Впоследствии организованное государством плановое снабжение частнокапиталистического сектора должно было стать всеобъемлющим, распространиться с недостаточных товаров на все товарные поставки, проводиться на основаниях, предусматривающих продиктованные государством розничные цены. При этом установленный наркомторгом порядок снабжения государством частной розницы предусматривал полное прекращение отпуска государством товаров частным оптовикам [59]. Кооперации же вообще запрещалось сбывать свои

171

товары в какой бы то ни было форме на частный рынок [60]. Тем самым частные розничники ставились в полную зависимость от государства.

Наркоматом финансов был взят курс на сокращение банковского кредитования частных предпринимателей, внесены существенные изменения в основные принципы кредитования коммерческого оборота в стране. Декларировалось, что общий размер средств, вложенный банками в кредитование частной промышленности и торговли, подлежит сокращению, что кредит должен обслуживать только те отрасли частной промышленности, в которых применение государственного производственного капитала или неосуществимо, или ограничено, а также по линии производства недостаточных товаров; что кредитование частной оптовой торговли может осуществляться лишь в исключительных случаях, а в розничной — только при посредническом участии объединений розничников и под их гарантии и только при торговле достаточными товарами. Кредитование же частных хлебозаготовок и заготовок сырья запрещалось. Государственным и кооперативным организациям было запрещено состоять членами обществ взаимного кредита, в которых объединялись частные капиталы, а акционерным банкам запрещалось кредитовать эти общества Постановлением наркомата финансов от 21 марта 1927 г. было запрещено всем кредитным учреждениям, в том числе и обществам взаимного кредита, производить товарно-комиссионные операции с рядом товаров (мануфактурой, кожей, бумагой и т.п.) [61]. Помимо прочих последствий, подобное изменение кредитной политики привело к огромным финансовым затруднениям в обществах взаимного кредита. Как следует из отчетов Барнаульского, Омского и других ОВК Сибири, с конца 1926 г. им пришлось перейти исключительно на собственные средства вследствие полного прекращения государственных кредитов и совершенно перестать производить самостоятельные товарно-комиссионные операции [62].

Постановлением ЦИК и СНК СССР от 18 мая 1927 г. был узаконен принятый временно в 1926 г. государственный налог на сверхприбыль «с суммы, составляющей разницу между всей суммой дохода, определенного для обложения государственным подоходным налогом, и суммы нормального дохода» [63]. Например, если при годовом обороте в 31000 руб. сумма дохода составляла 19404 руб., а сумма нормальной доходности для данного вида торговли была установлена в 12400 руб., то разница между этими суммами в 7004 руб. квалифицировалась как сверхприбыль и облагалась по еще более прогрессивной шкале, чем «нормальный» доход.

172

Однако бюджетное значение этого налога оказалось невелико. Вопреки ожиданиям получить дополнительно 20–30 млн руб. налоговых поступлений от этого налога, в 1926/27 г. удалось собрать по стране всего 9,5 млн руб. [64] Это объяснялось как неразберихой в практике определения окладов дополнительного обложения, так и тем, что большинство частных предприятий, особенно в Сибири, были преимущественно мелкими, с незначительными оборотами. Так, в Иркутском округе, например, в 1926/27 г. налогом на сверхприбыль были обложены лишь 10 частных предприятий [65].

Гораздо более выраженный конфискационный характер продолжал оставаться у подоходного налога. Положение плательщиков категории «В», к которым относились частные предприниматели, усугублялось тем обстоятельством, что в 1926/27 г., когда доходы «новой» буржуазии упали, обложение подоходным налогом проводилось по высоким доходам 1925/26 г., когда наблюдался заметный рост частных накоплений. Так, налоговое бремя в отношении крупной и средней «новой» буржуазии составило в 1926/27 г. в среднем 659074 руб. на душу (31,7% к доходу) против 457018 руб. (20,4% к доходу) в 1925/26 г. У владельцев же цензовых частных предприятий процент изъятия дохода достиг в 1926/27 г. 48,9% против 26,5% в 1925/26 г. [66] Тенденция нарастания налогового пресса для частных предпринимателей продолжалась и в следующие годы.

По новому положению о государственном промысловом налоге, введенному в действие с августа 1928 г., этот налог должен был взиматься с торгово-промышленных предприятий в процентном отношении к обороту согласно принадлежности к одной из 16 категорий и в рамках каждой категории — в зависимости от принадлежности к социальному сектору. Так, для торгово-промышленных предприятий IV категории процент изъятия по отношению к обороту для государственных и кооперативных предприятий составлял 1,8%, а для частных предприятий — 2,35% к обороту [67].

Согласно размерам доходов должен был взыматься и военный налог: при доходе не выше 1800 руб. в год — 50% от оклада подоходного налога, не выше 3000 руб. — 75% и выше 3000 — 100% оклада подоходного налога [68]. В совокупности с повышением размеров местных сборов, а также увеличением арендной и квартирной платы в 2–3 раза эти изменения в налогообложении привели к тому, что процент налогового изъятия в частнокапиталистических торговых и промышленных предприятиях в ряде случаев составлял 78% от суммы чистого дохода. И даже пеня

173

за несвоевременную выплату налогов с государственных и кооперативных предприятий начислялась в размере 0,1% за каждый просроченный день, а с частных предприятий и лиц — 0,3% [69]. В связи с тем, что предприниматели часто прибегали к фиктивному закрытию своих заведений в момент налогового учета, была введена выплата налогов авансом в размере 75% оклада предшествовавшего года [70].

Продолжала сохраняться и хорошо усвоенная фининспекторами еще с 1923/24 г. практика пристрастного обложения предпринимательского сектора, выражавшаяся в широком распространении преувеличения инспекторами действительных оборотов частных заводов и магазинов. В свою очередь плательщики пытались оспаривать искусственно преувеличенные данные о собственных оборотах. Так, в Иркутске в 1926/27 г. около четверти от всего состава плательщиков подали жалобы на действия фининспекторов, 40% из которых были удовлетворены. В 1927/28 г. около 20% всех плательщиков не согласились с установленными для них налогами, и более 50% их жалоб были удовлетворены. Причины преувеличения исчисления доходов сводились к обложению по валовому доходу без вычета действительных расходов, присоединению чужого дохода к доходу плательщика, признанию в качестве дохода всей израсходованной в окладном году суммы, а также к частым случаям нормативного обложения.

Всей совокупностью государственных мер в отношении частного капитала к концу 1927 г. предприниматели были окончательно поставлены в положение «лишней» социальной группы в обществе. Презрительно именуемые «спекулянтами», владельцы частных предприятий были лишены возможности получения кредитов и многих видов товаров, их договоры с государственными и кооперативными организациями произвольно нарушались последними, железнодорожные тарифы, квартирная плата, налоги для них устанавливались на порядок выше, чем для представителей других социальных групп населения. Следующим шагом на пути уничтожения частного капитала стало физическое устранение предпринимателей.

Поводом к началу кампании по открытой ликвидации частного капитала в Сибири, как и по всей стране, стали трудности в проведении хлебозаготовок 1927/28 г., вызванная ими известная поездка партийной делегации во главе с И.В. Сталиным в Новосибирск зимой 1928 г., во время которой так называемым тройкам, наделенным специальными полномочиями, было предписано в обязательном порядке привлекать к уголовной ответственности по статье 107 УК за спекуляцию продуктами сельского

174

хозяйства [71]. При этом поводом к аресту, конфискации товаров и всего имущества частного предпринимателя могла служить скупка им хлеба и других дефицитных товаров в пределах, превышающих потребности индивидуального хозяйства, сокрытие хлеба и последующий выпуск его на рынок и другие аналогичные действия. Поводом к аресту зачастую мог служить лишь сам факт владения крупным недвижимым имуществом или наличие в магазине большого количества товара. Предусмотренные 107 статьей Уголовного кодекса меры наказания сводились к лишению свободы сроком до одного года и конфискации всего или части имущества.

Оперативные сводки ОГПУ, сохранившиеся в фонде управления краевого прокурора Новосибирского государственного архива, свидетельствуют, что только за вторую половину января 1928 г., или, как говорилось в документах, «с начала проведения кампании», по 107 статье в Сибири было арестовано 396 частных предпринимателей [72]. Среди них — владельцы кожевенных заводов, мельниц, торговцы хлебом, мануфактурой, чаем, мясом. Их имущество было конфисковано, имеющиеся денежные накопления изъяты, магазины, лавки, мастерские закрыты. Сообщения об арестах частных предпринимателей и конфискациях их имуществ не сходили со страниц «Советской Сибири» в течение всего года [73].

Способы перекачки средств из частнокапиталистического хозяйства в государственный сектор были официально санкционированы и циркуляром наркомата юстиции и Верховного суда РСФСР от 20 апреля 1929 г. «О мерах борьбы с сокрытием доходов» [74], применение которого на практике также приводило к обыскам, арестам частных предпринимателей и их семей, конфискациям имущества и прочим репрессиям. После объявления в газетах о недоимках по налогам в частном секторе по СССР в размере от 150 до 200 млн руб. к «пристальному» выявлению доходов частных предпринимателей и сбору недоимок подключилась общественность. Первыми организовали бригады по проверке взимания недоимок с «частника» рабочие московского электрозавода. По примеру москвичей в Сибири под руководством местных партийных органов также создавались «тройки» из «наиболее выдержанных и проверенных товарищей», которые должны были в короткие сроки, как правило, в течение недели, обследовать на вверенном участке всех недоимщиков и лиц, на которых падало подозрение в том, что они скрыли свои доходы. Эти «ударные бригады» путем тщательного обыска на квартирах выясняли, не прячет ли недоимщик своих ценностей и денег, нет ли у него скрытого имущества и т.д. Предварительно

175

члены «тройки», узнав в налоговом участке фамилии и адреса недоимщиков, наводили о них справки у соседей, а затем выписывали ордера на обыск квартир. Причем так называемая подготовительная работа велась в обстановке глубокой конспирации с тем, чтобы обеспечить максимум внезапности в «проведении операций» (как, правило, ночных обысков) [75]. Широкое привлечение рабочих к подобной деятельности объяснялось не столько нехваткой работников налоговых служб, отсутствием специальной налоговой полиции, слабой подготовкой по экономическим вопросам местной милиции, сколько созданием на государственном уровне общей атмосферы нетерпимости к тем, кто сумел создать капитал и жил лучше других, а также подозрениями в лояльности фининспекторов, покрывавших высокие доходы частных предпринимателей.

С целью обеспечения реализации полностью соответствовавшей «задачам момента» линии в сборе налогов местными исполкомами и органами РКИ были проведены массовые «чистки» финансовых организаций. Их главной задачей было «немедленное удаление работников налогового аппарата, замеченных в пьянстве с торговцами и заподозренных в получении от последних взяток» [76]. В результате таких «чисток», осуществляемых также с широким привлечением рабочих, получили широкую огласку «красноярское дело», «связь с частником» фининспекторов в Томске, в некоторых налоговых участках Барнаула и Новосибирска [77].

Подобные чистки были проведены и в государственных хозяйственных организациях. Только в сибирских филиалах Госбанка за «связь с чуждым элементом» было уволено 87 человек — бухгалтеры, счетоводы, кассиры и даже сторож [78]. Поиски «сращивания с частником» с особой ожесточенностью проводились в партийных организациях. Членов партии, заподозренных в «порочных связях», тут же исключали из рядов коммунистов и увольняли с работы.

Иллюстрацией накала борьбы «за чистоту рядов» может служить ставшее предметом общественного разбирательства «дело партийца Евдокимова». Работавший в томском госторге Евдокимов дал распоряжение по записке «прошу подателю сего отпустить папирос для буфета» продать за наличный расчет папиросы. Впоследствии выяснилось, что приобрел эти папиросы владелец частного буфета. Евдокимов пришел в ужас от того, что, как он сам писал в объяснительной записке, «попал в ловушку, выразившуюся в сближении с частником и обогащении частного сектора при продаже папирос» [79]. Несмотря на то, что папиросы не относились к остро дефицитным товарам, этот случай местной

176

партячейкой был признан как «сползание с классовой линии партии», а Евдокимов снят с работы.

Более трагично сложились судьбы председателя Иркутского губисполкома Лосевича, председателя «Лес-Треста» Фельдгуна, заведующего городским коммунальным хозяйством Киселева, заведующего городской телефонной станцией Кузикова и других, проходивших по «иркутскому делу» осенью-зимой 1926/27 г. Среди прочих им были предъявлены обвинения в предпочтении интересов частных лиц в личных целях при заключении с ними договоров. Шесть человек были приговорены к расстрелу. Параллельно с судебным процессом осуществлялась «чистка» горкомхоза, стройтреста, телефонной станции и иркутской конторы сиблестреста, направленная против «нэпмановско-контрреволюционной нечисти, облепившей партийно-советский аппарат». По результатам «чистки», охватившей 292 человек, 72 были уволены [80].

Деятельность правоохранительных органов поддерживалась широкой пропагандистской кампанией в прессе. «Советская Сибирь» в качестве эпиграфов ко всему материалу газетного номера время от времени помещала крупно напечатанные, бросающиеся в глаза лозунги: «Будем корчевать корни капитализма», «Даешь твердую классовую партийную линию», «Работницы и крестьянки, под руководством Коммунистической партии развертывайте наступление на кулака и нэпмана, стройте социализм!», «Надо крепче дать отпор классовому врагу» и т.п. [81] Помимо этого газета регулярно помещала материалы о разорении и закрытии частных предприятий.

Действия в отношении частных предпринимателей постепенно стали приобретать все более общий характер и распространяться со сферы непосредственной частнокапиталистической деятельности на бытовой уровень, затрагивать семьи представителей новой буржуазии. Так, в старейшем в Сибири Томском университете после проверки социального состава студенчества более 100 человек были лишены права голоса и исключены из вуза из-за своей принадлежности к семьям частных промышленников и торговцев [82]. Аналогичные проверки с теми же последствиями были проведены в 1929 г. в большинстве учебных заведений Сибири.

По решению первого Краевого Сибирского съезда жилищной кооперации «нетрудовой элемент» подлежал в короткий срок полному выселению из кооперативных домов. Та же участь ожидала предпринимателей, проживавших на государственных квартирах. В их отношении

177

предполагалось действовать под девизом: «Ни одного метра жилой площади в муниципализированных домах — нетрудовому элементу» [83]. Вопреки установившейся на рынке цене, например, за квартиру площадью 60 кв. м 25 руб. в месяц, сам домовладелец, занимавший в точности такую же квартиру, должен был платить за нее 200 руб. в месяц [84]. Соответственно этой стоимости начислялись и налоги, без того имевшие ярко выраженную «классовую» ориентацию.

В кампанию по уничтожению частного капитала включились и профсоюзы. Ощущая, что в своих даже непомерно завышенных требованиях они могут рассчитывать на государственную поддержку, наемные работники предъявляли своим хозяевам ультимативные запросы о повышении заработной платы. Неудовлетворение требований приводило к забастовкам, парализовывавшим работу предприятий и, как правило, приводившим к разорению их владельцев. Устраивая забастовки на частных и арендованных предприятиях, рабочие провоцировали своих собратьев из чувства солидарности отключать электричество и воду в домах и квартирах, принадлежавших владельцам предприятий, прекращать доставлять им почтовую корреспонденцию [85]. Все это создавало и подогревало атмосферу нетерпимости в обществе по отношению к частному капиталу.

Вместе с тем сама деятельность правоохранительных органов по отношению к частным предпринимателям приобретала все более наступательный характер, а применяемые к ним меры становились все более суровыми и насильственными. Широкое распространение получили ночные обыски с последующими арестами. Только в ночь с 4 на 5 января 1930 г. в Новосибирске было проведено 196 таких обысков с последующей конфискацией имущества и наложением арестов на денежные вклады в обществе взаимного кредита [86]. Частный бизнес как таковой стал ассоциироваться с вредительством и злостной спекуляцией, в отношении которых могла применяться высшая мера наказания. Заниматься частнопредпринимательской деятельностью становилось, таким образом, опасно для жизни.

Подобные действия и привели к фактически полному свертыванию легальной частнопредпринимательской деятельности, ее уничтожению или переходу частного капитала на нелегальное положение.

Таким образом, в конце 1920-х гг. на смену практиковавшемуся ранее экономическому вытеснению частного капитала пришла политика его ликвидации с помощью средств исключительно административного

178

воздействия. Подобный переход стал составной частью возвращения к методам «военного коммунизма» и централизованной модели социализма со всеми присущими ей атрибутами.

179

3.2. «Уход» частного капитала: пути и результаты

«Атака» на частный капитал удалась в полной мере. Напор и ожесточение, с которыми она проводилась, не шли в сравнение даже с кампанией «экспроприации экспроприаторов» первых месяцев советской власти. Как выразился один из так называемых административно-ссыльных бывший предприниматель Вассель, «в 1918 г. забирали только деньги, а теперь забирают и тебя, и деньги» [1].

Представители частного капитала высказывали самые разные соображения о причинах столь жесткой позиции государственной власти по отношению к частному бизнесу. Большинство, адекватно оценивая обстановку, понимало, что всякая деятельность, основанная на частной собственности и осуществляемая ради личного обогащения, попросту несовместима с идеалами общества, строившего социализм. Другие считали, что это очередная кампания, имевшая временный характер. Они связывали причины «похода» против частного капитала с «нажимом» оппозиции, в условиях которого «партия должна была показать рабочим массам, что она осталась революционной» [2]. Были и суждения о том, что коммунисты готовят запасы перед наступающей войной, «спешат нахватать перед своим предстоящим падением, за что их надо перетравить стрихнином в молоке» [3]. Парадоксально, но факт, что даже в условиях массовой паники среди частных предпринимателей находились люди, питавшие иллюзии в том, что государство рано или поздно «одумается» и вернется к идеям сотрудничества с частным капиталом. «У нас всегда «пересаливают», — замечал один из административно-ссыльных из Москвы в Новосибирский округ бывший крупный торговец. — Начнут кампанию и рубят сплеча, не оглядываясь, а потом уже начинают разбираться. Этим объясняется то, что сейчас ГПУ накрывает всех, кто попадется под руку, хотя подчас разрушая то или иное полезное производство — не восстанавливая его, дают умирать. Этот «перегиб палки» в результате заставит их остановиться, но принесет много вреда» [4]. Некоторые частные предприниматели так самозабвенно верили в мудрость политиков, что жадно ловили даже слухи о возможных изменениях государственной тактики по отношению к ним, разрабатывали специальные

179

программы совместных действий государства и «красных купцов» по возобновлению и налаживанию сотрудничества. Так, замечания председателя Иркутского окрисполкома Кучмина, сделанного в беседе с председателем местного ОВК Ермановичем в марте 1928 г., о том, что в настоящее время возможно некоторое расширение частной торговли и промышленности, возможна сдача в аренду частникам некоторых крупных фабрик, стало достаточным для разработки целой фундаментальной программы, содержащей условия, при которой местные предприниматели могли бы расширить свою работу как в торговле, так и в промышленности. Вести о «новом НЭПе» моментально разлетелись по всему округу, и многие торговцы, еще в 1927 г. полностью взявшие свои вклады в местном ОВК, немедленно их возвратили. Кроме этого появилось много новых вкладчиков. Всего за несколько дней, прошедших после разговора Кучмина с Ермановичем, вклады Иркутского ОВК выросли на 90 000 руб. [5]

Часть предпринимателей наивно полагала, что, пользуясь удаленностью от центра, местные власти чинят произвол в отношении частного капитала, что противоречит государственной политике. Так, торговцы новосибирского рынка под руководством председателя местного рыночного комитета Северюхина отправили в Москву своего представителя с жалобой на неправильные действия местных финансовых органов [6]. Естественно, что надежды на защиту Москвы не оправдались, а новосибирский «ходок» домой так и не вернулся.

Надежды предпринимателей на возможные изменения государственной политики были совершенно беспочвенны. Политика компромисса, применяемая правительством в условиях восстановления экономики, оказалась для него совершенно непригодной при решении задач дальнейшей модернизации.

Энергичные меры, направленные на ликвидацию частного капитала, не могли не сказаться на быстром сворачивании частной промышленности и торговли. Число частных промышленных предприятий в СССР в 1927/28 г. по сравнению с предыдущим хозяйственным годом сократилось почти в два раза. Массовым стало закрытие частных предприятий по выпечке хлеба, виноделию, выделке кож, производству конфет и другим отраслям [7]. Сократилось и без того незначительное число цензовых частных предприятий и достигло в 1927/28 г. мизерной в масштабах страны цифры — 210 предприятий [8]. В 1,3 раза упал оборот частной промышленности [9]. Быстрыми темпами шло сокращение и частной торговли.

180

Таблица 28

Динамика сибирской частной торговли
в 1925/26–1929/30 гг.^*

Период	Численность		Обороты
Период	в абсолютных единицах	в % к общей численности	в рублях	в % к общему обороту
1925/26 г.	20425	86,3	113620,5	13,9
1926/27 г.	15986	65,3	113586	11,2
1927/28 г.	13331	60,3	92088	9,2
1928/29 г.	5787	34,6	44618	5,5

^* Сост. по: ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2494. Л. 14 об., 16 об.–17;
Ф. 12. Оп. 1. Д. 1105. Л. 48; Ф. 659. Оп. 1. Д. 259. Л. 55, 69.

В 1927/28 г. ее численность по сравнению с 1925/26 г. сократилась в СССР на 40% [10]. Интенсивное сокращение продолжалось и в последующие два года. Это привело к падению оборотов частной торговли на 29% и значительному снижению ее удельного веса в общем торгово-посредническом обороте СССР: с 11,3% в 1927/28 г. до 6,1% в 1928/29 г. [11] Аналогичные процессы шли и в Сибири.

В результате проведенного Томским отделением наркомторга в первом полугодии 1927/28 г. пристрастного обследования частных кожевенных заводов были закрыты все без исключения 243 частных кожзавода, расположенных в городах и городских поселениях Томской губернии. В Барнауле из 24 частных торговых предприятий 4–5 разрядов к лету 1928 г. осталось действовать всего 9, в Омске, отличавшемся самой развитой в Сибири частной торговлей, из 57 — 32 относительно крупных частных магазина, в Новосибирске только в период с 1 октября 1928 г. по 1 октября 1929 г. перестали работать 69 торгово-промышленных заведений [12]. Свертывание частной торговли приобрело лавинообразный характер (см. табл. 28). По материалам патентной статистики, число частных торговых предприятий в Сибири в течение 1926/27 г.–1928/29 гг. сократилось по сравнению с 1925/26 г. на 71,7%. Основная масса закрытых предприятий приходилась на оптовую и полуоптовую торговлю (50,2%), крупные лавки (28,6%) [13]. Обороты частной торговли уменьшились за этот период на 60,8%. Более чем в 2 раза упала доля частного капитала в торгово-посредническом обороте.

181

Сопоставление динамики сокращения численности частной торговой сети, оборотов частной торговли, ее удельного веса в общем обороте в СССР и Сибири показывает, что в сибирском регионе свертывание легальной деятельности частного капитала в 1926/27–1927/28 гг. носило более постепенный характер, чем в СССР. Быстрыми темпами в Сибири шло закрытие лишь крупных частных магазинов, торгующих мануфактурой и другими промтоварами, ввозимыми из Европейской России [14]. Уход этих крупных частных фирм с рынка несущественно повлиял на состояние общей численности частной торговли в Сибири, поскольку основная масса частных предприятий в регионе была представлена мелкими лавками и магазинами. Резкому же падению оборотов городской частной торговли в городах Сибири препятствовала тесная связь частных предпринимателей с кустарями, в силу которой частные торговцы имели возможность поставлять на рынок изделия местной кустарной промышленности — веревочные, конфетно-пряничные изделия, известь, мел, готовое платье, мазь, кустарную галантерею и другие товары. Эта ориентация преимущественно на товары местного производства стала приобретать массовый характер еще с середины 1920-х гг., после кампании по ликвидации частного опта, в результате которой сибирская розница лишилась своих поставщиков промтоваров из городов европейской части СССР. Однако и в Сибири, как отмечалось в резолюции пленума бюро Омского ОВК, проходившего 6–9 июля 1928 г., свертывание частного торгово-промышленного капитала приняло катастрофический и необратимый характер [15]. В 1930 г. удельный вес частного капитала в розничном товарообороте составил менее 5%. Причем подавляющее большинство оставшихся действовать частных торговых предприятий нельзя было в полной мере отнести к капиталистическому сектору, поскольку это были мелкие и мельчайшие торговые точки, в которых, как правило, работал только сам хозяин предприятия и его родственники. Так, оставшиеся на территории Томского округа к 1930 г. 540 частных торговых предприятий обслуживали всего 610 чел. [16] К 1930 г. в городах Сибири не осталось ни одного частного цензового предприятия или крупного магазина.

Своеобразным индикатором «ухода» частного капитала стало падение роли, сокращение численности и капиталов обществ взаимного кредита. ОВК, созданные частными предпринимателями и постепенно трансформировавшиеся в акционерные финансовые компании с участием капиталов государственных и кооперативных организаций, повторяли

182

Таблица 29

Сводный баланс сибирских ОВК^*

Наименование ОВК	Сальдо на 1 октября				Изменение
	1926 г.		1927 г.		Изменение
	абс.	%	абс.	%	абс.	%
Иркутское	320454	21,1	306057	24,5	-14397	-4,0
Красноярское	245583	16,2	161161	12,9	-84422	-34,4
Томское	223533	14,8	134129	10,7	-89404	-40,0
Новосибирское	215722	14,2	210569	16,8	-5153	-2,4
Омское	193627	12,7	142637	11,5	-50990	-26,03
Барнаульское	192002	12,6	153801	12,3	-38201	-20,0
Бийское	66426	4,4	65825	5,2	-601	-0,9
Канское	60152	4,0	76569	6,2	+16417	+27,3
ИТОГО	1517499	100	1250748	100	-266751	-17,5

^* ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1914. Л. 332 об.

судьбу своих организаторов: сначала от них отвернулись государственные банки, вышли из состава учредителей государственные и кооперативные структуры, а затем и сами ОВК после непродолжительной борьбы за выживание были ликвидированы.

Тревожные симптомы и сбои в работе сибирских ОВК начались еще в 1926/27 г. и были связаны со сложным финансовым положением членов обществ — торговцев мануфактурой, владельцев и арендаторов кожзаводов, а также с усилением налогового пресса в отношении всех представителей частного капитала. Параллельно с этим наблюдалось существенное сжатие, а затем и полное прекращение кредитования обществ акционерными и государственными банками. Сводный баланс восьми сибирских ОВК в 1927 г. сократился по сравнению с 1926 г. на 17,5% (табл. 29).

Наиболее существенной причиной сокращения сводного баланса при росте вкладов и текущих счетов явилось резкое — на 82,4% — сокращение заемных средств обществ (табл. 30) в основном за счет сжатия кредитования со стороны Госбанка.

183

Таблица 30

Пассивы сводного баланса сибирских ОВК^*

Источники средств	Сальдо на 1 октября				Изменение
	1926 г.		1927 г.		Изменение
	абс.	%	абс.	%	абс.	%
Капиталы	361976	23,8	417882	33,4	+55906	+15,4
В том числе оборотный	301049	19,8	350017	28,0	+48968	+16,2
Прочие	60927	4,0	67865	5,4	+6938	+11,4
Вклады и текущие счета	433942	28,6	618106	49,4	+184164	+42,4
Заемные средства	447009	29,4	78742	6,3	-368267	-82,4
Прочие пассивы	274572	18,2	136018	10,9	-138554	-50,4
ИТОГО	1517499	100	1250748	100	-266751	-17,5

^* ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1914. Л. 333.

К этой общей для всех ОВК причине нараставших трудностей следует добавить и существенные недочеты и ошибки, а в ряде случаев и злоупотребления в работе правлений самих обществ. Так, неумелая стратегия членов правления Томского ОВК, наличие обнаруженных ревизией Сибкрайфо 75% от общего числа выданных так называемых дружеских векселей обусловило наиболее тяжелое финансовое положение этого общества по сравнению с другими ОВК Сибири (см. табл. 29). Члены правления Томского ОВК — бывший председатель областного общества взаимного кредита дореволюционного времени Е.В. Воложанин, бывший известный в Томске домовладелец и пароходчик П.А. Ельдштейн и другие — были озабочены преимущественно интересами увеличения своего личного благосостояния и благосостояния своих родственников и мало заботились о преуспевании всего общества и упрочении его финансового положения. Они келейно принимали решения о выдаче самим себе заведомо невозвратных ссуд, неоднократно пролонгировали срок возврата выданных на собственное имя кредитов [17]. Аналогичная ситуация складывалась в Барнаульском ОВК. Арест всего правления, произведенный по итогам финансовой проверки 1926 г., выборы другого,

184

более работоспособного правления создали временные условия для относительно эффективной работы общества в 1926/27 г., предотвратили резкое, как в Томске, падение оборотов. Однако временная стабилизация в деятельности общества сменилась новым ухудшением ситуации в 1928/29 г. Помимо общих для этого причин, характерных и для других ОВК (разорение владельцев и арендаторов частных кожевенных заводов и мельниц, частных торговцев мануфактурой), в Барнауле даже на фоне нарастания финансовых затруднений продолжалось кредитование предпринимателей, занимавшихся нелегальными бизнесом. Выдавались невозвратные кредиты известным своими незаконными махинациями Категову и братьям Поляковым, осужденным впоследствии за мошенничество. Выручка с производимых ими операций поступала на счета других лиц, а предприниматели, оставаясь должны обществу, получали большие прибыли, не платя при этом никаких налогов [18]. В октябре 1929 г. местный окрисполком принял решение о ликвидации ОВК.

Специфические по сравнению с другими обществами причины привели к разорению Красноярского ОВК. То, что это общество начало свои действия с февраля 1923 г., первым из сибирских ОВК, а также особенности его местонахождения — в непосредственной близости к районам пушных промыслов — обусловили преимущественное направление его деятельности: кредитование заготовок пушнины. Многие кредиты, выданные под заготовку пушнины еще в первой половине 1920-х гг., не были покрыты, а кредитуемые скрылись в неизвестном направлении, принеся Красноярскому ОВК убыток в 50 000 руб. Суммы «сомнительных» долгов в более чем 13 000 руб. и опротестованных векселей в размере 70 000 руб. мертвым грузом висели на балансе общества из года в год [19]. Дополнительные проблемы создались и в результате другого направления деятельности правления ОВК — кредитования преимущественно крупных торговцев мануфактурой и выполнения большого количества собственных товарно-комиссионных операций с продукцией кожевенной промышленности, зерном и мукой, мануфактурой, то есть теми товарами, которые решением правительства были изъяты из оборота частной торговли [20]. Не видя перспектив дальнейшей работы, чрезвычайное общее собрание членов ОВК 9 февраля 1930 г. вынесло решение о самоликвидации [21].

Сокращение баланса Омского ОВК в 1926/27 г. (см. табл. 29) было вызвано наряду с другими причинами выходом из состава учредителей 12 государственных организаций, которых в этом обществе было больше,

185

чем в каком-либо другом из 8 сибирских обществ. Особенностью Омского ОВК был и значительный удельный вес (около 25% от общей численности) сельских хозяев, которые, занимая весьма скромное место (14%) в оборотном капитале общества [22], постоянно получали кредиты, во много раз превышавшие размер их участия в уставном капитале.

Высылка из Новосибирска ряда наиболее крупных торговцев и промышленников — членов ОВК и спешная ликвидация принадлежавших им предприятий в 1927 г. сказалась на работе общества в 1927/28 г., который по всем показателям оказался гораздо менее удачным по сравнению с предыдущим. Значительные средства общества — 18 000 руб. — были потрачены на строительство собственного здания со складскими помещениями. Нерациональное использование средств и другие недочеты, выявленные проверкой наркомата финансов, были поставлены в вину руководству Новосибирского ОВК, которое по представлению финансового отдела Сибирского краевого исполкома было привлечено к уголовной ответственности по 105 статье Уголовного кодекса (нарушение правил, регулирующих торговлю) [23].

Дольше других оставалось на плаву Иркутское ОВК — самое крупное из сибирских обществ как по количеству членов, так и по сумме оборотных капиталов, которые на 1 октября 1927 г. составляли 24,5% к сводному балансу всех сибирских ОВК (см. табл. 29). Начав свою деятельность позже многих ОВК Сибири, Иркутское общество взаимного кредита уверенно набирало обороты во многом благодаря близости Ленского золотопромышленного района и пушных районов Якутии, а также близости границы с Китаем, оживленная торговля с которыми создавала благоприятную обстановку для работы ОВК [24]. Возможно, прочное финансовое положение этого общества объяснялось и тем, что, по выражению представителя Госбанка Левицкого, руководство ОВК «проводило несоветскую политику» [25], то есть строило свою деятельность исходя из законов рынка: кредитовало крупные высокорентабельные предпринимательские проекты, проводило выгодные с коммерческой, а не с политической и социальной точки зрения операции. Устойчивому финансовому положению общества способствовал низкий удельный вес заемных средств, сокращение которого с 16,1% в 1926/27 г. до 0,2% в 1927/28 г. было не столь ощутимым по сравнению с другими обществами [26]. Это позволило ОВК безболезненно отказаться от государственных кредитов. Даже в изменившихся не в пользу частного капитала в конце 1920-х гг. условиях правление Иркутского ОВК пыталось законным путем отстаи

186

вать свои интересы в спорах с государственными структурами. Так, наложение ареста на вклад и текущий счет членов общества владельцев махорочной фабрики «Дальний Восток» Я.Т. Куна и И.Н. Когана, обвиняемых в мошенничестве по статье 169 УК и кредитуемых как местным ОВК, так и государственными финансовыми органами, было обжаловано в судебном порядке. Причем удалось доказать преимущественное по сравнению с другими кредиторами право ОВК на возврат выданного кредита [27]. Правлением Иркутского ОВК была успешно оспорена и незаконная практика местных коммунальных отделов по муниципализации заложенного в обеспечение полученных в ОВК кредитов недвижимого имущества. Даже после разорения целого ряда крупных и платежеспособных в прошлом торговых и промышленных предприятий и конфискаций местными финотделами принадлежавшего им имущества, у правления ОВК находились не только силы и возможности возмещать ущерб за счет средств поручителей разорившихся фирм, но и вплоть до конца 1929 г. строить оптимистические планы на будущее, разрабатывать проекты кредитования домовладельцев, ремесленников, мелких торговцев [28].

Несмотря на оптимизм отдельных предпринимателей, ужесточение государственной политики в отношении частного капитала было настолько очевидно, что у большинства возникали реальные опасения за судьбу ОВК. Глобальный вопрос «быть или не быть» обсуждался на пленуме бюро ОВК в Москве, проходившем в июле 1928 г. В резолюции пленума говорилось, что решение этого вопроса связано с точным выполнением резолюции XV съезда партии и директив высших правительственных органов о вытеснении частного капитала лишь в соответствии с фактическими возможностями госторговли и кооперации его заменить. Между тем темп, характер и методы этого вытеснения, подчеркивалось в резолюции, вышли за пределы, первоначально установленные директивами центральной власти, вследствие чего в товаро-проводящей сети образовались «бреши», едва ли заполняемые госторговлей и кооперацией [29]. Фактически речь шла о предсказуемости государственной политики в отношении частного капитала. Полноценная работа ОВК требовала определенных гарантий со стороны государства. Вместо них было заявлено, что ОВК сами виноваты в возникших трудностях. В секретной докладной записке, поданной в ноябре 1929 г. на имя заведующего крайфинуправлением Сибири, говорилось, что ОВК уклонились от своих прямых задач, нанося явный вред государству, и было бы целесообразно поставить вопрос о ликвидации ОВК во всех городах Сибири [30].

187

Какие же меры по отношению к частнокапиталистическому предпринимательству оказались решающими для его уничтожения и какова их природа?

В.А. Архипов, автор ряда статей и монографии по данной теме, считает, что на последнем этапе существования частного предпринимательства самым эффективным средством его ликвидации стала налоговая политика, относя ее при этом к экономическим мерам [31]. Анализ налогового законодательства и практики его претворения в жизнь свидетельствуют, что крупные частые предприниматели умело использовали недостатки налогового обложения в своих целях. Материалами для установления облагаемых оборотов должны были служить торговые книги, данные об оборотах, установленных для обложения уравнительным сбором, выборки из книг государственных и кооперативных предприятий и оптовых фирм о сделках их с частными предприятиями о покупке и продаже товаров, выборки из книг товарных контор железнодорожных станций о полученных и отправленных грузах, обследования инспекторов, их помощников и финагентов, данные деклараций самих плательщиков налогов. В Сибири наибольшее распространение получил метод исчисления оборотов по выручке. Именно таким образом определялись обороты четверти всех частных предприятий. Он мог быть эффективным только в случае 4–5-кратного посещения налоговыми инспекторами частных предприятий. По статистике же такие проверки осуществлялись в среднем всего дважды в год, да и то, как правило, в базарные дни, что не позволяло составить адекватное впечатление о работе предприятия. Другие методы (по обращаемости товаров, по торговым книгам и др.) были распространены в меньшей степени. Несмотря на уже имевшийся опыт в проведении налоговых кампаний, фининспекторы продолжали практику нормативного обложения [32]. Поэтому более трети всех частных предприятий продолжали облагаться «на глазок».

Уклонение от налоговых выплат осуществлялось самыми разными способами, главным из которых являлось сокрытие действительных оборотов частных предприятий путем исключения отдельных данных из всех итоговых отчетов и торговых книг. Согласно данным наркомата финансов о полноте налогового обложения частного сектора в 1927/28 г., в отношении трети частных предприятий налог был незаконно уменьшен [33]. Практиковались также закрытия предприятий перед самым наступлением срока платежа, а затем вновь их открытие (по положению о подоходном налоге и налоге на сверхприбыль взимание этих налогов проводилось

188

через пять месяцев по истечении того года, за который они начислялись). Широко применялась «подменщина» — перевод предприятий на имя подставных лиц; фиктивные продажи и дарения. Обследованием РКИ было установлено большое число случаев, когда одно и то же предприятие, фактически принадлежащее одному лицу, на протяжении года три раза переходило к фиктивным владельцам, причем бывший хозяин магазина превращался в продавца, а продавец — в хозяина [34]. Активно использовали частные предприниматели и налоговые льготы, установленные для кооперации, кустарей, инвалидов. Кроме того, дополнительная прибыль, которую частник получал, используя напряженное положение на рынке, и размеры которой росли с каждым годом, очевидно, компенсировала отчасти усиление налогового пресса для крупного звена частного капитала.

Таким образом, можно полагать, что, во-первых, частным предпринимателям, имеющим значительный капитал, удавалось удачно маневрировать, уклоняясь от высоких ставок налогов; во-вторых, увеличение налогового пресса для остальных предприятий до такого уровня, когда любое частное предпринимательство становилось экономически не выгодным и вело к разорению хозяйства, отнюдь не относится к экономическим методам регулирования частного предпринимательства, и, наконец, как следует из приводимых ниже данных, налоговая политика вообще не может рассматриваться как главная мера ликвидации частной промышленности и торговли в конце 1920-х гг. Говорить о ней в этом смысле можно только в совокупности с целым рядом чисто административных, насильственных мер, которые, на наш взгляд, и сыграли решающую роль в свертывании легальной деятельности частного капитала.

Общая политика государства, направленная на вытеснение частного капитала из экономики, создала атмосферу еще большей нестабильности в положении частных предпринимателей, нежели это было раньше. Предчувствуя нарастание конфискационных мер государства по изъятию сделанных ими накоплений, частные предприниматели любыми путями стремились сохранить свои сбережения. Поскольку государственное ограничение сфер предпринимательской деятельности (запрет заготовок, торговли дефицитными товарами, расторжение арендных договоров в отношении прибыльных предприятий) совпадало с усилением налогового пресса практически на все виды частнохозяйственной деятельности (включая производственную сферу), «новой» буржуазии не оставалось ничего другого, как, с одной стороны, надеяться на изме-

189

нение государственной политики по отношению к ней, а с другой — пытаться сохранить имевшиеся накопления, скрыв их от пристального внимания налоговых органов, соседей и репрессивных организаций.

Одним из проверенных и традиционных во все времена и во всех странах способов сохранения капиталов в условиях нарастания политических и экономических кризисных явлений становилось превращение имевшихся накопленных средств в золото и драгоценности. На смену мелким дельцам, барахольщикам, служащим, мелким торговцам, комиссионерам, промышлявшим валютными операциями на так называемой Черной бирже в начале и середине 1920-х гг., пришли средние и крупные торговцы, маскировавшие скупку валюты и золота своей обычной коммерческой деятельностью. Активно вели нелегальную скупку золота владельцы крупных ювелирных магазинов в Омске Черепагин и Мерина, владелец часовой мастерской в Бийске Михайлов, другие предприниматели. Особым спросом пользовалась у такого рода клиентов Черной биржи золотая валюта царского чекана и золото-сырец. Цена на золотую десятирублевку на этом нелегальном рынке составляла от 12 до 18 руб., 1 доллар США — 2 руб. 50 коп. Золото 56-й пробы скупалось по цене 3 руб. 50 коп. за 1 грамм, что на 65 коп. было больше банковской [35]. Охота за «твердыми ценностями» подогревалась и опасениями в падении курса советского червонца, который в связи с ожидаемой инфляцией, по словам торговцев, должен был сравняться в скором будущем со стоимостью газеты.

Поскольку растущий спрос на золото значительно превышал предложение, широкое распространение получили поездки желающих приобрести драгоценный металл непосредственно на золотые прииски. Так, торговец из Канска Москвитли, отправив в восточном направлении партии своих товаров, лично выехал за получением денег. На обратном пути на Алданских золотых приисках он обменял всю выручку на золото. Бывший заместитель председателя правления Красноярского ОВК Р. Синец и сын бывшего председателя правления этого же ОВК Кокин, получив ссуду в банке в размере 50 тыс. руб., обменяли эти деньги на золото у арендатора расположенных в Южно-Енисейском районе золотых приисков [36]. Лишь небольшая часть дельцов Черной биржи с большими трудностями была обнаружена, поймана с поличным и арестована местными отделами ГПУ.

Для выяснения сфер приложения частного капитала после прекращения его легальной деятельности управлением государственными доходами

190

наркомата финансов СССР было проведено специальное обследование 29 крупных экономических центров СССР. В результате обследования были установлены четыре основных направления дальнейшей деятельности капиталистических элементов, вытесненных из промышленной сферы. Около одной пятой части бывших частных предпринимателей удалось сохранить при ликвидации предприятий определенную часть своих капиталов. Через некоторое время они опять начали принимать участие в торговле, промышленности, кустарно-ремесленном и извозном промыслах, скупке, посредничестве и ином бизнесе, существенно сократив при этом масштабы своих операций и оборот своих предприятий. Около 9% прекративших легальную частнокапиталистическую деятельность предпринимателей окончательно выбыли из торгово-промышленной сферы как по причине недостатка капиталов, так и вследствие слабой ликвидности имевшихся у них источников дохода. Они «проедали» оставшиеся средства или жили на проценты с капитала, помещенного в кредитные учреждения, займы, недвижимость (покупка и постройка домов). Более одной пятой части бывших предпринимателей совершенно лишились всяких нетрудовых источников дохода. Часть из них пополнила ряды безработных, часть же, стремясь приспособиться к изменившимся условиям, используя свои навыки и опыт коммерческой деятельности, успешно внедрилась в государственный хозяйственный аппарат, нередко используя его в своих интересах. И, наконец, самую многочисленную группу, как показало исследование, составили бывшие владельцы торговых и промышленных предприятий, сумевшие с помощью своего капитала организовать подпольный, нелегальный бизнес [37].

Из городов Сибири в проводимое обследование были включены города и городские поселения Омского округа, выделявшиеся из других поселений Сибири широкомасштабной в прошлом деятельностью частного капитала. Анализ обследования владельцев закрывшихся частнокапиталистических предприятий по Омскому округу за 1927/28 и 1928/29 гг., проведенного финансовым отделом Омского исполкома, показал, что сделанные управлением государственных доходов наркомата финансов СССР выводы по результатам общесоюзного выборочного обследования о дальнейшей деятельности капиталистических элементов в хозяйстве в целом можно распространить и на города и городские поселения Омского округа. Здесь, как и в целом по СССР, имелись и совершенно прекратившие всякую предпринимательскую деятельность бывшие представители частного капитала, и «проедавшие» остатки своих

191

средств, и незначительный процент рискнувших открыто продолжить занятия частным бизнесом, но основная масса бывших частных предпринимателей, сумевших частично сохранить свои капиталы после ликвидации предприятий, перешла на нелегальное положение. Как показало обследование, владельцы 321 из 595 закрывшихся частных предприятий скрылись в неизвестном направлении и разыскать их не удалось. 55 владельцев ликвидированных предприятий занялись нелегальной коммерческой деятельностью, что удалось с полной определенностью установить путем проведенного членами комиссии тщательного осмотра квартир и кладовых [38]. В большинстве своем изменившие место жительства предприниматели продолжили свой бизнес, но уже в скрытой форме. Таким образом, более половины владельцев закончивших свое легальное существование предприятий занялись подпольной коммерцией. В менее ярко выраженной форме эта нелегальная деятельность частного капитала была распространена и в других городах Сибири. Встречались, правда, и те, кто, донося об утаиваемых бывшими партнерами капиталах, надеялся сохранить свои собственные. Так, красноярский торговец Золбернштейн, значившийся в сводках ОГПУ как Непримиримый, неоднократно информировал соответствующие органы о планах своих коллег-бизнесменов по сокрытию ценностей [39].

Таким образом, политика ликвидации капиталистических элементов вызвала стремление у частных предпринимателей надежно спрятать свои капиталы или поместить их в скрытые от государства предприятия. В конце 1920-х гг. появился даже специальный термин, свидетельствовавший о широком распространении этого явления, — «уход частного капитала». Один из сосланных в 1927 г. в Сибирь в результате «чистки» Москвы от «нэпманов» открыто говорил: «Те, кто имеет капиталы, — прячут их, остаются на виду мелкие сошки, колоссальные капиталы уходят из оборота страны, а при случае потекут на операции, уходящие из наблюдения финансовых органов, то есть пойдут по линии тайной спекуляции» [40]. Среди основных путей такого «ухода» капиталов — нелегальное подчинение предпринимателями кустарной промышленности, разного рода кооперативов, инвалидных артелей, нелегальная эмиграция части средств за границу, «тихое прибежище» в отечественных сберегательных кассах и т.д. [41]

Одним из ведущих направлений «ухода» частного капитала являлось его проникновение в кустарную промышленность и кооперацию. Возможности плавного безболезненного «перелива» капиталов в эти сферы

192

хозяйственной деятельности обеспечивались традиционно тесными связями частного капитала с кустарями. В Омском округе предприниматель И.К. Прытков в течение ряда лет закупал партиями железо и снабжал им кустарей-жестянщиков, которые из этих материалов производили различные изделия и сдавали обратно Прыткову. Реализуя продукцию на рынке, Прытков получал в результате этих операций от 100 до 200% прибыли на каждый затраченный рубль. Частный владелец кожевенного завода в Омске Калинин заготавливал кожи через сельских кустарей, которых под заготовки кредитовал дубильным экстрактом и деньгами. Причем экстракт Калинин закупал оптом в госторге по цене 5 руб., а отпускал его кустарям по 25 руб. за пуд. Предприниматель Борзов, работавший в том же округе в артели «Исполнитель» и являвшийся по сути ее единоличным хозяином, имел около 50 наемных рабочих, часть из которых работала в мастерской, часть получала заказы на дом. Частный торговец кожевенными товарами Ковязин, работавший в Бийском округе, занимался скупкой выработанных кож у кустарей-«кадушечников» и снабжал ими местный рынок. Причем оборот «предприятия» Ковязина составлял 100 тыс. руб. в год. Частная фирма братьев Маляновых в Барнаульском округе закупала в Семипалатинской губернии шерсть и снабжала ею местных кустарей-пимокатов. Готовую продукцию кустари сдавали своему кредитору. Сводные данные о производстве и сбыте продукции кустарями показывают, что товары, произведенные ими, преимущественно шли через руки частного торговца. Так, в Иркутской губернии месячная кустарно-промысловая продукция в 1926 г. исчислялась суммой около 1200 тыс. руб., 50% которой попадало в руки частных торговцев. Главным образом это относилось к изделиям кожевенного, деревообделочного, сапожного, жестяного кустарных промыслов [42]. В Омском округе частные объединения и отдельные торговцы скупали до 70% кустарной продукции. В Каменском округе 50% жестяных изделий приходило к потребителю через руки частного торговца [43].

По мере сокращения сфер и возможностей легальной прибыльной работы частные предприниматели все чаще обращали свое внимание на кустарную промышленность, работа в которой практически полностью оказывалась скрытой от пристального внимания финансовых инспекторов. Последние могли лишь определить направления перемещения частного капитала, строить догадки о реальных масштабах деятельности и доходах частных предприятий, подчинявших себе кустарей и кустарные артели. Лишь в отдельных случаях путем кропотливого сбора

193

разнообразной информации, в том числе и с использованием специальной агентуры, а также в результате многоразовых проверок государственным организациям удавалось устанавливать факты подчинения кустарной промышленности влиянию частного капитала.

Между тем сами особенности законодательства, регулировавшие хозяйственную деятельность кустарной промышленности и кооперации, способствовали относительно легкому проникновению в них частного капитала. Типовые уставы промыслово-кооперативных товариществ и порядок их регистрации отделами местного хозяйства не содержали регламентации их социального состава. Поэтому у местных органов власти не было формального повода запретить деятельность того или иного кооператива, даже если они были убеждены в том, что членами вновь создаваемого предприятия точно являются частные промышленники и торговцы. Так, Тулунский окрвнуторг сообщал Сибкрайторгуправлению в мае 1927 г., что располагает неоспоримыми доказательствами того, что недавно созданная здесь конфетно-пряничная кооперативная артель «Стандарт» объединяет исключительно бывших частных торговцев, которые, пользуясь предоставленными артелям льготами, давали заявки в государственные и кооперативные торговые организации на снабжение их дефицитным сырьем (мукой, мануфактурой и т.п.) [44]. Окрвнуторг сетовал, что не может отказать им на законных основаниях и вынужден выполнять эти заявки. Прекратившие в первом полугодии 1927/28 г. легальную торговлю братья Корчминовы, Кулагин и еще 10 частных торговцев, работавших на новосибирском рынке, организовали артель пекарей [45]. Действовавшие на барнаульском рынке артели «Просвет» и «Колбасник» также состояли из бывших предпринимателей [46]. Иркутская артель пимокатов «Волга», образованная в 1927/28 г., по сути дела представляла собой бывшую местную фабрику широко известных в Иркутске промышленников Комарова и Иванова, которые, являясь фактически полновластными хозяевами предприятия, вошли в артель на правах ее членов. Расположенная здесь же промыслово-кооперативная артель «Сибиротабак» являлась детищем бывшего хозяина табачной фабрики Варкалевича [47]. При анализе хода и результатов обложения промысловым налогом частного сектора в Барабинском округе в 1927/28 г. налоговые инспекторы обнаружили указание на переход 4 частных предприятий III разряда, 45 из 52 частных предприятий IV разряда и 5 частных предприятий V разряда на кооперативные начала [48]. Подобные случаи были далеко не единичны.

194

Льготы, предоставляемые кустарям (освобождение от уплаты уравнительного сбора, право бесплатной торговли на рынке кустарными изделиями и пониженное обложение подоходным налогом), предприниматели использовали, выбирая патент на кустарные промыслы, фактически же оставались торговцами или промышленниками, эксплуатировавшими настоящих кустарей путем раздачи им сырья или денежных задатков, путем скупки их продукции. Организовав так называемые лжеартели, предприниматели эксплуатировали входивших в них кустарей как рабочую силу, сами же, вложив в артель относительно незначительные капиталы, получали прибыль в 80–100% годовых, но вместе с тем уходили от налогового обложения [49]. По численности различались кооперативы двух видов. К одному типу относились замкнутые артели с ограниченным числом членов — 5–7 чел., преимущественно родственников. Классическим примером «родственной» артели может служить иркутская артель под названием « Мельник-Кооператор». Работник местного окрторга характеризовал эту организацию следующим образом: «Руководителем артели является гр. Волчек — бывший владелец этой мельницы, членами — два сына и зять (он же счетовод артели, судимый в прошлом за растрату) и три местных крестьянина, фактически являвшиеся поденными рабочими на мельнице. Артель существует почти год, но паевых взносов никто, кроме Волчека и его зятя, не внес» [50]. Другой тип представляли артели, состоявшие из «квартирников», по сути напоминавшие феодальную мануфактуру с раздачей работы на дом, мизерной заработной платой и чудовищной эксплуатацией работников. Предприниматели, создававшие такие артели, старались привлечь как можно больше членов и втянуть их в материальную зависимость.

Проникновение частного капитала в кустарную и кооперативную промышленность облегчалось явочным, а не разрешительным порядком образования артелей, а также установленной в законе высокой нормой для наемных лиц (20% от общего числа членов артели). Использованию частными предпринимателями в своих интересах инвалидных артелей способствовал высокий процент допускаемых в такие артели неинвалидов — 25%. Широкое распространение получили покупка предпринимателями у инвалидов патентов на право бесплатной торговли, а также фиктивный наем на службу к инвалидам.

Оттенки «лжекооперации», как отмечал сибирский исследователь промысловой кооперации 1920–1930-х гг. А.А. Николаев, были очень разнообразны: предоставление частнокапиталистическими предприни-

195

мателями денежных средств артелям под большие проценты, сдача в арендное пользование помещений и оборудования, личное участие представителей частного капитала, как правило, в качестве руководителей артелей, работа через подставных лиц, ведение двойной бухгалтерии, периодическое закрытие предприятий перед наступлением срока платежа и открытие затем под другой вывеской и т.п. [51] Об истинных масштабах подобной деятельности по понятным причинам можно только догадываться, однако даже имеющиеся свидетельства, основанные на документальных источниках, говорят о ее широком распространении. По данным Сибирского краевого финансового отдела, в 1927/28 г. в городах имелось несколько раздаточных контор, где шла скрытая эксплуатация кустарей и ремесленников частными предпринимателями. Широко практиковалась, например, раздача частником целому ряду портных уже раскроенного материала с тем, чтобы те сами сдавали готовые вещи в магазины уже от своего имени, платя при этом раздатчику проценты. Только на таких операциях один предприниматель «заработал» 10 тыс. руб. за год [52]. Некто А. Категов, известный в прошлом на барнаульском рынке предприниматель в результате скрытых от финансовых инспекторов операций по скупке валенок и полушубков в Барнаульском округе более чем у 200 кустарей-пимокатов, которым в свою очередь поставлял сырье и материалы, и продаже готового товара в Хабаровске, продолжал оставаться и в 1927/28 г. владельцем крупного капитала — более чем 100 тыс. руб. [53] Бывший хозяин одной из табачных фабрик Барнаула Яблонский, став председателем кооперативной артели инвалидов, пуская в оборот сохранившийся капитал, продолжал по сути дела эксплуатировать труд инвалидов, оказался совершенно скрытым при этом от налоговых органов [54]. Проверка Сибирского краевого финансового управления и его местными отделами кооперативных артелей, проведенная в 1928/29 г., установила, что из 7 обследованных артелей Кузнецкого округа 4 являлись так называемыми лжекооперативами, из 39 артелей Омского округа — 4, из 25 обследованных артелей Новосибирского округа 9 были признаны лжекооперативами и подлежавшими ликвидации [55].

Косвенными доказательствами стремительного проникновения частного капитала в кооперацию и кустарную промышленность являлись показатели изменения численности частных и кооперативных промышленных предприятий. Согласно данным анализа обложения по промысловому налогу, проведенного Сибирским краевым финансовым управлением по результатам налоговой кампании 1928/29 г., общая

196

численность частных промышленных предприятий в Сибири по сравнению с предшествовавшим окладному годом уменьшилась с 687 до 262, то есть на 425 предприятий. В течение этого же периода численность кооперативных промышленных предприятий возросла с 2424 до 3848, то есть на 424 предприятия [56]. Конечно, динамика роста кооперативной промышленности имеет собственную логику развития, но столь бурный ее рост за короткий период без создания каких-либо особо благоприятных к этому условий, а также «исчезновение» многих частных предприятий с рынка наводят на соответствующие размышления.

С целью вытеснения частного капитала из одной из последних сфер его возможного функционирования правительство предприняло целый ряд мер для ликвидации лжекооперативов. В декабре 1928 г. Совнарком СССР принял постановление, в котором четко определялись черты лжекооперативов. К ним были отнесены объединения, в которых «преобладало влияние частных предпринимателей и других социально чуждых элементов, проникших в состав учредителей и выборных органов, или в которых кооперативная форма служила прикрытием капиталистической деятельности». Такие организации, «засоренные социально чуждыми элементами», подлежали роспуску. Постановление рекомендовало оздоровить обстановку в трудовых артелях путем проведения перевыборов правлений, исключения из них скупщиков, лиц, лишенных избирательных прав, и т.д. Организаторы и фактические руководители лжекооперативов привлекались к уголовной ответственности. В сентябре 1929 г. было принято специальное дополнение к статье 129 Уголовного кодекса РСФСР, согласно которому учреждение и руководство деятельностью лжекооперативов, то есть таких организаций, которые прикрываются кооперативными формами в целях использования льгот и преимуществ, предоставленных кооперации, в действительности же являются предприятиями частнопредпринимательскими и преследуют интересы капиталистических элементов, имеющих преобладающее влияние в их составе, каралось лишением свободы на срок до пяти лет с конфискацией всего или части имущества. Участие в работе лжекооперативных организаций лиц, заведомо знавших, что данная организация является лжекооперативной, и извлекающих их этого участия предпринимательскую прибыль или заведомо содействовавших сокрытию действительного характера названной организации, наказывалось лишением свободы на срок до двух лет или исправительно-трудовыми работами на срок до одного года [57].

197

Силами рабоче-крестьянской инспекции, финансовых органов, печати, профсоюзов был организован целый «поход» против лжекооперативов. Из 780 обследованных НК РКИ в 1927/28 г. артелей 233, или 29,9%, были ликвидированы за «лжекооперативность» [58]. В следующем году НК РКИ СССР провел обследование 3716 промысловых артелей, в ходе которого было выявлено 630 лжекооперативов. Часть их была распущена, остальные — «очищены от предпринимательских и других чуждых элементов» [59]. За короткий срок были ликвидированы сотни лжекооперативов, организаторы которых предстали перед судом.

Несмотря на предпринимаемые государственными структурами отчаянные усилия по обнаружению и изгнанию частного капитала из кустарной промышленности и кооперации и самые оптимистические прогнозы по этому поводу, газета «Экономическая жизнь» вынуждена была признать, что, очевидно, и в 1932/33 г. кустарная промышленность на 30% будет обслуживаться частным капиталом [60]. Само государство создавало предпосылки для существования этой формы скрытой предпринимательской деятельности.

Осуществляемое форсированными темпами вытеснение частного капитала из экономики привело к концу 1920-х гг. к практически полному прекращению его легальной деятельности. Определенная часть принадлежавших частным предпринимателям средств была изъята у них путем прямой конфискации или в результате предъявления судебных исков за недоимки по налоговым выплатам, наложения разнообразных штрафов и тому подобных мер. Общая сумма изъятых таким образом у частнокапиталистического сектора средств, к сожалению, трудно поддается определению, как по СССР в целом, так и по Сибири в частности, поскольку специального учета и обобщения статистических данных не велось, а конфискуемые денежные средства и имущество зачастую поступали в распоряжение местных исполкомов и тут же распределялись среди неимущих, оседали в фондах исполкомов или направлялись в центральные органы. В целом же можно сказать, что надежды существенно пополнить фонд индустриализации за счет изъятых у частных предпринимателей средств не оправдались. Гораздо более значительными для экономики стали негативные последствия ликвидации частнокапиталистического уклада в хозяйстве.

К одному из наиболее существенных отрицательных результатов экономически необоснованного форсированного вытеснения капиталистических элементов из народного хозяйства относится начиная с 1927/28 г.

198

возникновение так называемых торговых пустынь. Их появление объяснялось прежде всего тем, что развитие государственного и кооперативного секторов в торговле не смогло компенсировать быстро сокращавшуюся частнокапиталистическую торговую сеть.

В результате непродуманных действий в отношении частного капитала общая численность торговой сети СССР не только не увеличилась в 1927/28 г., но и уменьшилась по сравнению с предыдущим годом на 15,1% [61].

Аналогичное положение наблюдалось и в Сибири. Здесь в течение 1927/28 г. также произошло уменьшение общей численности торговых предприятий с 7958 в 1926/27 г. до 7156 в 1927/28 г., то есть на 10,1%. На 2,6% сократились торговые обороты в регионе в целом. Только 31% из числа закрывшихся частных розничных предприятий в Сибири был восполнен вновь открывшимися предприятиями государственной торговли и кооперации [62]. Наиболее существенными оказались «бреши» в торговле сельскохозяйственными продуктами, обувью, бакалеей и галантереей, поскольку на долю частных предпринимателей в 1926/27 г. в городах, например, Новосибирского округа, приходилось соответственно 54,4, 30,1, 23,7% от общего оборота всей розничной торговли этими товарами [63]. Такой «уход» частных предпринимателей с рынка создал весьма существенные неудобства населению, ведь по данным бюджетного обследования 1927 г. по СССР около 40% всех приобретений рабочих делалось в частном секторе [64]. В бюджете рабочих Сибири доля покупок в частном секторе составляла 32% [65].

Сетования на якобы плохую работу кооперации, не оправдавшую возлагавшиеся на нее в связи с прекращением деятельности частного капитала надежды, содержащиеся во многих документах, лишены, на наш взгляд, веских оснований. Дело заключалось в том, что кооперативный сектор, как и государственный, оказался попросту не готов заменить «уходящий» частный капитал. Причины этого заключались не столько в недостатке средств у кооперации, сколько в ее неумении, да и невозможности сразу установить множество оборванных мгновенно хозяйственных связей, соединявших в предыдущие годы частный капитал с многочисленными потребителями, поставщиками, мелкими производителями, позволявших ему в силу этого проявлять невероятную гибкость, заполнять все возникающие пустоты рынка и производства с максимальной выгодой для себя.

Надо сказать, что конъюнктурное бюро западносибирского отделения плановой комиссии не раз указывало на нежелательность изъятия

199

частной торговли из товарооборота края, мотивируя это неспособностью кооперации и госторговли заменить вытесняемого частного торговца и считая, что снижение общего физического объема товарной массы на рынке только усугубляется тем, что из торговли полностью выпал частный торговец, который в известной мере пополнял завоз товаров в край [66]. Однако бюро незамедлительно поставили в вину приверженность к громановско-базаровской методологии — теории равновесия «профессорствующих вредителей-экономистов» и навесили ярлык апологетов частного капитала.

С закрытием частных промышленных предприятий значительно уменьшилось поступление на рынок товаров широкого потребления. Сложная ситуация сложилась, например, в 1928 г. на рынках Сибири в торговле кожтоварами и обувью. Воспользовавшись создавшимися в 1927 г. трудностями в насыщении рынка этими товарами, частные предприниматели начали активно скупать у крестьян кожи по ценам, на 30–40% превышающим государственные закупочные цены. Чистая прибыль при продаже готовой продукции из заготовленного таким образом сырья составляла при этом 100–120% [67]. В то же время государственные кожевенные заводы начали испытывать острую нехватку сырья. После запрещения деятельности частных кожзаводов, как следовало из информации о конъюнктуре сибирского рынка, вследствие их закрытия с весны 1928 г. кожи и сыромять практически полностью перестали поступать на рынок [68]. Уход с рынка частных предприятий кожевенной отрасли промышленности, занимавших в 1926/27 г. около 40% в общем снабжении населения региона кожтоварами [69], больно ударил по потребителю, а кожтовары превратились на ряд лет в остродефицитный товар.

Большие трудности в обмолоте зерновых вызвала выполненная чисто формально директива сибирского краевого торгового отдела исполкома о регулировании частного мукомолья. Межведомственные комиссии, на которые было возложено изъятие частноарендованных мельниц, совершенно не учитывали при этом экономического влияния этих мельниц на хлебный рынок, не пытались анализировать последствия их закрытия [70].

Самым губительным образом свертывание частного капитала сказалось и на кооперативном движении. Испытывая затруднения в финансовых средствах, сбыто-снабженческих операциях, кооперативы, преимущественно промысловые в Сибири, с самого начала своей деятельности вынуждены были тесно сотрудничать с частнокапиталистическими предпринимателями. По опубликованным в «Торгово-промышленной

200

газете» данным, по СССР в 1926 г. участие частных предпринимателей в реализации готовой продукции промысловой кооперации составляло 31,6%, в снабжении последней сырьем — 36% [71]. Барнаульский промсоюз заготавливал через частных посредников 41,2% всего необходимого ему сырья, томский — сбывал через частных скупщиков 38,7% своей продукции. Около 20% артелей Сибири пользовались в 1926 г. кредитами частных лиц [72]. Поэтому официальное запрещение в 1927 г. кустарно-промысловой и инвалидной кооперации пользоваться услугами частных предпринимателей в качестве торговых агентов в области закупки сырья, материалов и готовых изделий, а также сбывать свои товары в какой бы то ни было форме на частный рынок и пользоваться кредитами обществ взаимного кредита, объединявшими частные капиталы, другие меры, направленные на уничтожение всяких связей частного капитала с кооперацией, поставили последнюю в чрезвычайно сложное положение. Невозможность легального сохранения действующего годами сотрудничества не могла не привести к искусственной задержке кооперативных процессов, вызвало глубокую их деформацию.

По утверждению газеты «Экономическая жизнь», частный капитал на 80% работал с кустарем и при этом на 40–50% — с кооперированным кустарем [73]. Результатом такого «внедрения» в кооперацию, как отмечал исследователь 1920-х гг. А. Фабричный, стало полное разложение кооперативных организаций и коррупция тех работников государственного аппарата, с которыми кооперативы приходили в соприкосновение [74]. Подобная оценка, пожалуй, чересчур резка и отчасти, видимо, основана на убеждениях автора в необходимости решительно выкорчевывать вообще все частное, но тем не менее, действительно, сложно представить эффективную деятельность этих образований без пособничества государственного хозяйственного аппарата.

Так, в секретном письме заместителя председателя Сибирского крайисполкома, направленном в мае 1929 г. всем государственным и кооперативным торговым организациям Сибири, прямо указывалось на широкое распространение прямого укрывательства некоторыми работниками государственной и кооперативной торговли частных предпринимателей от налогового надзора, во-первых, из-за постоянной боязни остаться без поставщиков, а, во-вторых, нередко и по личным мотивам [75]. Сибторг, например, долгое время покровительствовал частному предпринимателю Мелькову, который, официально являясь его агентом, проводил широкомасштабные частные операции по продаже скота, скрывая их от

201

налоговых органов [76]. Другому частному предпринимателю — Яренскому — рубцовское отделение Сибторга регулярно выдавало крупные кредиты и импортные вещи в целях заготовки им пушнины, что также скрывалось от налоговых органов [77]. Проведенная в 1929 г. рабочими проверка финансовых органов установила множество фактов недообложения частных торговцев и промышленников в Томске, Барнауле, отдельных налоговых участках Новосибирска [78]. Широкое распространение приобретала и выдача Сибторгом фальшивых справок о своем аппарате, с помощью которых частные предприниматели получали полную свободу действий.

Свертывание легальной деятельности частного капитала в конце 1920-х гг., явившееся составной частью, по меткому выражению Л. Гордона и Э. Клопова, «деформированного обобществления или огосударствления экономики» [79], таким образом, усугубило дефицит на рынке товаров широкого потребления, породило скрытые чудовищные формы эксплуатации кустарей и ремесленников, дало мощный импульс развитию так называемой теневой экономики. В совокупности с широкомасштабной пропагандистской кампанией против всякой частной предпринимательской деятельности и инициативы эта государственная политика ликвидации капиталистических элементов в промышленности и торговле привела к глубоким изменениям массовой психологии. На многие годы вперед было обеспечено враждебное отношение к проявлению любых предпринимательских начал, основанных на личной материальной заинтересованности.

202

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Переход к новой экономической политике обусловил легализацию и стремительный рост частного предпринимательства, а вместе с ним и формирование «новой» буржуазии. Первыми ее представителями стали люди, имевшие навыки коммерческой деятельности, профессия которых в прошлом так или иначе была связана с частным бизнесом, а также государственные служащие, сочетавшие некоторое время свою работу с нелегальной предпринимательской деятельностью. Незначительная их часть сумела сохранить свои капиталы с дореволюционных времен или образовать последние путем махинаций на подпольном рынке периода «военного коммунизма». Основная же масса представителей нового социального слоя изначально не имела достаточных средств для основания своего дела. Используя отсутствие государственного сектора в торговле, неумение большинства советских хозяйственников вести сбытоснабженческие и посреднические операции, частные предприниматели в первые годы нэпа зачастую составляли свой первоначальный капитал путем своеобразного перемещения к ним части государственных средств. Однако содержание этого периода в истории использования и вытеснения частного капитала отнюдь не укладывается в данную ему исследователями 1920-х гг. и повторяемую поныне характеристику как периода «буржуазного воровства в различных видах и формах». Усилиями частных предпринимателей была осуществлена относительно безболезненная и рациональная с точки зрения дальнейшего развития рыночных отношений децентрализация экономики, восстановлены многочисленные хозяйственные связи, нарушенные войной и политикой «военного коммунизма».

Правовое узаконение частной собственности и юридическое определение положительных прав частных предпринимателей осуществлялось государством параллельно с выработкой основных условий и принципов вовлечения частного капитала в хозяйственную жизнь. Согласно действовавшему законодательству предприниматели лишались избирательных прав, политических свобод и многих социальных гарантий. Сферы возможного приложения частного капитала изначально ограничивались внутренней торговлей и мелкой промышленностью, а аппетиты сдерживались регламентацией владельческих прав, советским законодательством о труде, классовым принципом взимания налогов.

203

Условия советской действительности, в которых существовал частный бизнес, определяли его линию поведения и приоритетные направления вложения имевшихся средств. Само правительство, призывавшее частный капитал в качестве «пособника социалистического строительства» и одновременно постоянно напоминавшее, что по мере восстановления экономики и развития государственного сектора с «новой» буржуазией будет покончено, толкало предпринимателей к сокрытию оборотов своих предприятий. Ощущение нестабильности обусловило преимущественное развитие торгово-посреднической, а не производственной деятельности.

Хозяйственный кризис 1923/24 г. и связанные с ним процессы открыли второй этап во взаимоотношениях государства с частным капиталом. Кризис послужил причиной своеобразной дифференциации частнокапиталистических предприятий (разорение одних и укрепление других, сумевших увеличить свои капиталы за счет разницы оптовых и розничных цен в период кризиса сбыта), перелива части капитала из торговли в промышленность. Пути выхода из кризиса, найденные государством, породили стремление поскорее покончить с частным предпринимательством как таковым. Это нашло выражение в кампании против частной оптовой торговли, уменьшении размеров денежного и товарного кредитования частных предприятий, ужесточении налоговой политики по отношению к «новой» буржуазии.

Результатом «атаки» на частный капитал стало общее сокращение торговой сети, как в целом по Союзу ССР, так и в Сибири, расширившаяся практика перепродаж кооперацией закупленных ею у государственных органов товаров частным лицам, рост розничных цен, а главное — перелив государственного капитала из промышленного сектора в торговый. Это заставило правительство временно отказаться от «нажима» на частный капитал.

Во второй половине 1924/25 г. — 1925/26 г. в результате созданного правительством режима относительного благоприятствования развитию частной промышленности и торговли, выразившегося в уменьшении арендной платы, пересмотре норм доходности и соответственно размеров обложения частных предприятий, росте кредитования, наметилось существенное увеличение оборотов частной торговли и промышленности, произошло значительное укрепление положения частного капитала в экономике в целом. Увеличилась сеть обществ взаимного кредита, объединявших частные капиталы, торговых товариществ, возросла численность их членов. Появились и специфические формы организации

204

частных предпринимателей для защиты и отстаивания их интересов в отношениях с хозяйственными государственными организациями, — секции частной промышленности и торговли при товарных биржах.

Помимо государственной политики, направленной на активное привлечение частного капитала в экономику, частные предприниматели использовали целый ряд специальных приемов, с помощью которых им удавалось успешно конкурировать с государственными и кооперативными организациями. Главным из них являлись ориентация на интересы потребителя, варьирование цен в зависимости от спроса и предложения на рынке, живейший отклик на малейшие колебания рыночной конъюнктуры, предельная гибкость и разветвленность торговой сети, обеспеченная рациональным построением аппарата высокая производительность труда.

Оживление частнопредпринимательской деятельности во второй половине 1924/25 г., продолжавшееся и в течение 1925/26 г., способствовало восстановлению товаропроводящей сети. Продукция частной промышленности явилась существенным подспорьем для насыщения рынка товарами широкого потребления.

Однако рост прибыли, полученной в 1925/26 г. в частном секторе хозяйства, совпавший с активным поиском источников финансирования индустриализации, положил конец периоду, по выражению исследователей 20-х гг., «нормальной работы» частного капитала. При этом стремление изъять «избыточное» накопление у нэпманов в пользу финансирования индустриализации в основном было связано с предубеждением как центрального партийно-хозяйственного аппарата, так и местных советских хозяйственников, против всего частного или каким-либо образом связанного с частным капиталом, заставлявшее относиться к частному предпринимательству с самого начала его привлечения в экономику как к неизбежному злу, от которого при малейшей возможности следует избавиться. Иллюзия такой возможности возникла в 1926 г. с провозглашением перехода к реконструкции народного хозяйства, которая понималась как реконструкция всех связей и социально-экономических отношений.

В известных нам концепциях руководящих работников центрального партийно-хозяйственного аппарата 20-х гг. не имелось принципиальных возражений против принятия курса на полное вытеснение частного капитала из экономики по мере продвижения страны к социализму. Суждения Н.И. Бухарина, ратовавшего за дальнейшее развитие рыночных отношений, мысли других экономистов на этот счет, как нам представляется, не содержали в себе принципов развития так называемой сме

205

шанной экономики с ограниченным использованием и в дальнейшем частного капитала в хозяйстве в рамках социалистической системы отношений. Таким образом, реальной альтернативы «реконструкции» отношений государства с частнокапиталистическим укладом хозяйства не существовало. Однако и в рамках «доктрины вытеснения», возможно, были, на наш взгляд, различные варианты. А. Гинзбург, В. Канторович, другие работники наркоматов 20-х гг. выступали за дальнейшее продолжение сотрудничества с частным капиталом. Н.И. Бухарин говорил о необходимости использовать для вытеснения частного капитала исключительно экономические методы. Наконец, в решениях XV съезда ВКП(б) говорилось о необходимости вытеснять частный капитал по мере полной замены его места в хозяйственных структурах государственным и кооперативным секторами промышленности и торговли. Однако в силу прежде всего политических причин получило распространение то направление экономической политики, которое вытекало из суждений партийной элиты об изменении всех отношений в хозяйстве по мере дальнейших социалистических преобразований, ассоциировавшихся со свертыванием коммерческих начал в экономике, ликвидации частной промышленности и торговли. Последнее подстегивалось выдвижением в 1928 г. известного тезиса об обострении классовой борьбы по мере дальнейшего продвижения страны к социализму.

Составляющими политики форсированного вытеснения частного капитала и его ликвидации стало введение в 1926 г. временно, а в 1927 г. постоянно налога на сверхприбыль, увеличение других налоговых выплат, в результате которых налоги превратились из экономических мер регулирования частного предпринимательства в чисто административные меры, поскольку они не только не способствовали развитию предпринимательства, но и прямо вели вместе с повышением арендной платы, прекращением кредитования, регламентацией государством розничных цен в частной торговле и другими мерами к массовому разорению частных предпринимателей. В архивных документах есть свидетельства и о прямом уничтожении частных предприятий путем широко практиковавшихся в 1928–1930 гг. обысков, арестов частных предпринимателей и их семей, полной конфискации их имущества. Таким образом, вытеснение и ликвидация частного капитала в конце 20-х гг. проводились преимущественно административным путем.

Последствиями форсированного вытеснения частного капитала из экономики стало образование, начиная с 1927/28 г., так называемых

206

торговых пустынь, обострение товарного голода на потребительском рынке, поскольку государственный и кооперативный секторы не были готовы заменить частный капитал, как в натурально-материальном отношении, так и в образовании постоянных и эффективных разноплановых экономических связей.

Не имевшие больше возможности легальной коммерческой деятельности капиталистические элементы направляли свои сохранившиеся капиталы в кустарную промышленность и промыслы, что привело к образованию широкой сети «лжекооперативов» и «диких» артелей, отчасти послужило причиной развития так называемой теневой экономики.

Кампания по ликвидации частного капитала и общественный резонанс вокруг нее на многие годы вперед обеспечили негативное восприятие гражданами страны любого вида деятельности, связанной с частным бизнесом.

Процессы возрождения частного капитала, его использования, вытеснения и ликвидации государством в Сибири в целом шли параллельно общесоюзным. Политика регулирования частнокапиталистического предпринимательства осуществлялась здесь на основе решений центральных партийных и государственных органов и имела те же направления. В основном совпадают и основные тенденции в развитии самого частнокапиталистического уклада, его функции и роль в восстановлении и развитии экономики. Однако особенности Сибири: низкая плотность населения, сравнительная малочисленность городов, периферийное положение, небольшое по сравнению с европейской Россией число торговых точек на душу населения в дореволюционный период, слабое развитие здесь промышленности, наличие богатейших природных ресурсов и другие — обусловили специфические черты как в государственном регулировании частнопредпринимательской деятельности, так и в развитии в регионе частного капитала, его внутренней структуре, формировании здесь «новой» буржуазии.

Сопоставление динамики численности частной торговой сети СССР и Сибири (см. диагр. 1 и 2) позволяет заключить, что в первой половине 20-х гг. в Сибири наблюдались более резкие колебания в численности частной торговой сети (резкое падение в конце 1923/24 г. — первой половине 1924/25 г., подъем в 1925/26 г.), чем в СССР. Причина этому, очевидно, заключается в том, что основная масса сибирских частных магазинов была представлена мелкими предприятиями, и поэтому любое изменение в политике государства по отношению к частному капиталу

207

Диаграмма 1

Динамика численности
частной торговой сети СССР в 1922/23–1928/29 гг.^*

^* Сост. по: Частная торговля Союза ССР. ... С. 3, 162; СССР. Год работы правительства: Материалы к отчету
за 1925/26 бюдж. г. ... С. 321, 323–324; РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 1. Д. 5412. Л. 1–2.

208

Диаграмма 2

Динамика численности
частной торговой сети Сибири в 1922/23–1928/29 гг.^*

^* Сост. по: Сибирь в 1923/24 г. : С. 76, 79; ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2494. Л. 14об., 16об.–17;
Ф. 12. Оп. 1. Д. 1105. Л. 48; Ф. 659. Оп. 1. Д. 259. Л. 55, 69; Ф.1180. Оп. 1. Д. 651а. Л. 8.

209

Диаграмма 3

Динамика оборотов частной торговли СССР
в 1922/23–1928/29 гг.^*

^* Сост. по: Мингулин И. Пути развития: С. 137; Ряузов Н. Вытеснение частного посредника: С. 22, 24;
РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 12. Д. 1380. Л. 84; Ф. 4372. Оп. 12. Д. 116. Л. 43.

210

Диаграмма 4

Динамика оборотов
сибирской частной торговли в 1922/23–1928/29 гг.^*

^* Сост. по: Злобин А. Государственный, кооперативный и частный капитал: С. 5; ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2494. Л. 14об., 17;
Ф. 659. Оп. 1. Д. 175. Л. 12; Д. 259. Л. 55, 56; Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 16об.

211

автоматически приводило или к резкому росту их численности, или к полному разорению. Этот вывод подтверждается сравнительной динамикой оборотов частной торговли (см. диагр. 3 и 4). Хозяйственный кризис 1923/24 г., вызвавший сокращение оборотов союзной частной торговли уже в 1923/24 г., оказал менее существенное влияние на периферию, поскольку сибирские фирмы, сумев закупить большие партии товаров в центральном регионе, обеспечили стабильность оборотов своих частных предприятий, и значительное сокращение численности предприятий мало отразилось на оборотах местной частной торговли. Относительная стабильность и даже рост оборотов частной торговли в условиях кризиса 1923/24 г., также являвшиеся особенностью развития частой торговли в регионе, объяснялись и перемещением сюда частного капитала из центральных регионов страны.

Отличием частной торговли в Сибири, исходившим из слабого промышленного развития региона, являлась прямая ориентация в закупке промышленных товаров (мануфактуры и др.) на частные оптовые организации европейской территории страны, а после проведения государственной кампании по ликвидации частного опта — все более усиливавшаяся связь с местной мелкой и кустарной промышленностью и сырьевыми промыслами. Благодаря последнему обстоятельству местной мелкой частной торговле удавалось обеспечить относительную стабильность своих позиций в 1926/27 и 1927/28 гг., в период резкого сокращения численности и оборотов союзной частной торговли.

Типичное частное торговое предприятие Сибири по своим оборотам, масштабам деятельности, числу наемных работников было гораздо меньшим, чем в крупных городах европейской части страны.

Сведения о динамике удельного веса частного сектора в общей торговой сети СССР и Сибири (см. диагр. 5) говорят и о меньшем удельном весе сибирской частной торговли в общей численности торговых предприятий. Объясняется это в целом недостаточным в прошлом развитием в Сибири торговли как таковой, слабой преемственностью между дореволюционной и «новой» торговой буржуазией, а также прочными позициями местной кооперации, активной деятельностью многочисленных государственных торговых представительств.

В этом отношении относительно высокий удельный вес «новой» буржуазии в составе населения городов Сибири по сравнению с городами СССР (см. диагр. 6) не показателен. В силу слабого промышленного развития региона и ориентации преимущественно на производство

212

Диаграмма 5

Динамика удельного веса частного сектора
в торговле в 1922/23–1928/29 гг.^*

^* Сост. по: Частная торговля Союза ССР. ... С. 159; Торговля РСФСР. ... С. 388–389; Фабричный А. Частный капитал: С. 18;
Сибирский край. ... С. 493, 506–507; ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2494. Л. 15; Ф. 1180. Оп. 1. Д. 651а. Л. 12–14.

213

Диаграмма 6

Удельный вес «новой» буржуазии
в составе городского населения. 1926 г.^*


СССР	Сибирь

^* Сост. по: Всесоюзная перепись населения 1926 г. ... Т. 23. С. 136–141;
Жиромская В.Б. Советский город: С. 83.

214

продукции сельского хозяйства города здесь выполняли функции не промышленно-торговых, а, скорее, административно-торговых центров, что обусловливало соответствующую структуру городского населения.

Что же касается частных промышленных предприятий, то их специализация в регионе преимущественно обусловливалась рынком сырья. Поэтому приоритетное развитие здесь получили предприятия пищевой отрасли промышленности, а также кожевенные и табачные производства. Их продукция являлась существенным подспорьем рынку государственных товаров широкого потребления. Как и в целом по стране, основная масса частнокапиталистических промышленных предприятий была представлена мелкими заводами и мастерскими с небольшим количеством наемных рабочих. Широкому привлечению частного капитала в промышленное производство препятствовали недостаток средств, особенности налогового законодательства, а также возможность в условиях Сибири, богатой различными сырьевыми ресурсами, вложить имеющиеся средства в сырьевые операции и кустарные промыслы, дающие гарантированную прибыль, скрытую от государственных налоговых органов. Преобладающими здесь стали сырьевые операции по купле-продаже зерна, масла, кож, пушнины, в которых частные предприниматели успешно конкурировали с государственными и кооперативными заготовителями.

Осуществляемые форсированными темпами вытеснение частного капитала из экономики и его ликвидация в конце 20-х гг. также, как и в СССР, негативно в целом отразились на хозяйственном развитии региона: вызвали дефицит товаропроводящей сети, усугубили и без того сложное положение на потребительском рынке товаров широкого потребления, способствовали деформации кооперативных процессов.

Проводимые в наши дни широкомасштабные реформы, реабилитация частной собственности и обращение к прагматизму и здравому смыслу в экономической политике позволяют еще более отчетливо увидеть весь трагизм ситуации конца 20-х гг. и понять, что путь цивилизованного развития связан с активным использованием частной инициативы и предприимчивости граждан, привлечением их накоплений в отечественную экономику. Опыт 20-х гг., впрочем, как и современный, свидетельствует, что для этого необходимы оптимальные с точки зрения экономической эффективности демонополизация и разгосударствление собственности, правовые гарантии предпринимательской деятельности, действенная система кредитно-налогового регулирования.

215

ПРИМЕЧАНИЯ

ВВЕДЕНИЕ

1. Крон Ц.М. Частная торговля в СССР. М., 1926; Жирмунский М. Частный торговый капитал в народном хозяйстве СССР. М.; Л., 1927; Копалкин В.М. Частная промышленность в СССР. М.; Л., 1927; Ларин Ю. Частный капитал в СССР. М.; Л., 1927; Мингулин И. Пути развития частного капитала. М.; Л., 1927; и др.

2. Поволоцкий А.М. Задачи государственной торговли и кооперации в борьбе с частным капиталом. Новониколаевск, 1924; Злобин А. Государственный, кооперативный и частный капитал в товарообороте Сибирского края: Материалы для докладов, работы партактива и кружков текущей политики. Новосибирск, 1927; Каврайский В. Налоговое обложение частного капитала в Сибири // Жизнь Сибири. 1924. N 1; и др.

3. Мельников А. Городское население Сибири по данным демографической и профессиональной переписи 1923 г. // Статистический бюллетень Сибирского статистического управления ЦСУ. 1924. N 1; Добров М.С. Торговля и промышленность Сибири в 1922/23 бюдж. г.: Материалы по данным Сибфина о промысловом обложении // Жизнь Сибири. 1924. N 3/4; Ботвиник Е.Г. Торговля в 1923/24 г. и ближайшие задачи // Там же. N 7/8; Самсонов В. Свертывание частной торговли в Сибири // Там же. 1928. N 11.

4. Бруцкус Б. Народное хозяйство советской России, его природа и его судьбы // Вопросы экономики. 1991. N 9, 10; Прокопович С.Н. Что дал России нэп // Нэп. Взгляд со стороны: Сб. / Сост. В.В. Кудрявцев. М., 1991; Кон С.С. Опыт советской национализации // Там же; и др.

5. Югов А. Народное хозяйство советской России и его проблемы // Нэп. Взгляд со стороны. : С. 300.

6. Сибирская советская энциклопедия / Под общ. ред. М.К. Азадовского, С.А. Алыпова, А.А. Ансона и др. Т. 1–3. Новосибирск, 1929, 1931, 1932.

7. Материалы четвертого тома энциклопедии были опубликованы лишь в 1992 г. (Сибирская советская энциклопедия. Т. 4. New York, 1992), а пятый том так и остался в виде перечня названий статей.

8. Развитие советской экономики / Под ред. А.А. Арутиняна и Б.Л. Маркуса. М., 1940; Глезерман Г. Ликвидация эксплуататорских классов и преодоление классовых различий в СССР. М., 1949.

9. Генкина Э.Б. Переход советского государства к новой экономической политике (1921–1922). М., 1954; Рафаилова Т.К. Борьба Коммунистической партии за ликвидацию капиталистических элементов в промышленности СССР (1921–1930 гг.): Автореф. дис. : канд. ист. наук. М., 1955; Фоломеев Г.И. Классовая борьба в СССР в период социалистической индустриализации страны (1925–1929 гг.): Автореф. дис. : канд. ист. наук. М., 1955: СССР в период восстановления народного хозяйства (1921–1925 гг.). М., 1955.

216

10. Морозов Л.Ф. Решающий этап борьбы с нэпманской буржуазией: из истории ликвидации капиталистических элементов города: 1926–1929 гг. М., 1960.

11. Морозов Л.Ф. К вопросу о периодизации истории борьбы с нэпманской буржуазией // Вопросы истории. 1964. N 12; Трифонов И.Я. К вопросу о нэпе и новой буржуазии // Вопросы истории КПСС. 1967. N 4; Нургалин З.А. О классовой борьбе на государственно- капиталистических предприятиях в годы нэпа // Там же. 1968. N 3; и др.

12. Данилов В.П., Дмитренко В.П., Лельчук В.С. Нэп и его судьба // Историки спорят: 13 бесед / Под общ. ред. В.С. Лельчука. М., 1988. С. 123.

13. Ленинское учение о НЭПе и его международное значение. М., 1973; Новая экономическая политика: вопросы теории и истории. М., 1974; Поляков Ю.А., Дмитренко В.П., Щербань Н.В. Новая экономическая политика: разработка и осуществление. М., 1982; и др.

14. История социалистической экономики СССР. В 7 т. М., 1976; История Сибири. В 6 т. Л., 1968; Дихтяр Г.А. Советская торговля в период построения социализма. М., 1961; Изменение социальной структуры советского общества (1921 — середина 30-х гг.). М., 1979; и др.

15. Трифонов И.Я. Классы и классовая борьба в СССР в начале нэпа (1921–1925 гг.). Л., 1969.

16. Трифонов И.Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. М., 1975.

17. Архипов В.А., Морозов Л.Ф. Борьба против капиталистических элементов в промышленности и торговле. 20-е — начало 30-х годов. М., 1978.

18. Там же. С. 183.

19. Там же. С. 225.

20. Архипов В.А. Этапы и методы регулирования торгово-промышленного предпринимательства // Экономическая политика Советского государства в переходный период от капитализма к социализму / Под ред. М.П. Кима. М., 1986. С. 129.

21. Исаев И.А. Проблемы правового регулирования советской многоукладной экономики // Там же. С. 158–194.

22. Боженко Л.И. Соотношение классовых групп и классовая борьба в сибирской деревне. Томск, 1969; Гущин Н.Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в сибирской деревне. Новосибирск, 1972; и др.

23. Литвина В.И. Частный капитал в промышленности Восточной Сибири в 1926–1930 гг. // Сибирский исторический сборник. Вып. 2. Иркутск, 1974.

24. Московский А.С., Исупов В.А. Формирование городского населения Сибири в 1926–1939 гг. Новосибирск, 1984; Дьяченко Ю.С. Изменение социально-классовой структуры населения Алтайской губернии в период 1920–1923 гг. // Социальные и экономические проблемы Советской Сибири переходного периода 1917–1937 гг.: Сб. статей / Под ред. Л.И. Боженко. Омск, 1987.

25. Рабочий класс Сибири в период строительства социализма (1917–1937 гг.) / Редкол. Н.Я. Гущин, Д.М. Зольников и др. Новосибирск, 1982; Угроватов А.П. Рабочие частных предприятий Сибири: 20-е — начало 30-х гг. // Историография рабочего класса Сибири в период строительства социализма. Новосибирск, 1985.

217

26. Корягина Т.А. Об особенностях перехода Сибири к новой экономической политике // Вопросы истории Сибири. Вып. 3. Томск, 1967; Введенская А.Г. Особенности перехода к новой экономической политике в Сибири // Теоретические вопросы социалистического строительства. Иркутск, 1973.

27. Дудукалов В.И. Развитие советской торговли в Сибири в годы социалистического строительства (1921–1928 гг.). Томск, 1978.

28. Данилов В.П., Дмитренко В.П., Лельчук В.С. Нэп и его судьба // Историки спорят:; Лацис О. Нэп: цивилизационный аспект // Свободная мысль. 1991. N 8; Нэп: приобретения и потери / Р.У. Дэвис, В.П. Дмитренко, В.А. Мау и др. М., 1994; и др.

29. Горинов М.М. Нэп: поиски путей развития. М., 1990; Цакунов С.В. В лабиринте доктрины. Из опыта разработки экономического курса страны в 20-е годы. М., 1994; Разумов И.В. Нэп: пути развития и альтернативы // Путь в науку. Ярославль, 1995. Вып. 2; и др.

30. Гимпельсон Е.Г. Политическая система и нэп: неадекватность реформ // Отечественная история. 1993. N 2; Быстрова И.В. Государство и экономика в 20-е годы: борьба идей и реальность // Отечественная история. 1993. N 3; и др.

31. Бокарев Ю.П. Социалистическая промышленность и мелкое крестьянское хозяйство в СССР в 20-е гг.: источники, методы исследования, этапы взаимоотношений. М., 1989; Лютов Л.Н. Государственная промышленность в годы нэпа. Саратов, 1996; и др.

32. Мау В.А. Реформы и догмы. 1914–1929 гг. Очерки истории становления хозяйственной системы советского тоталитаризма. М., 1993; Рынок и реформы в России: исторические и теоретические предпосылки / Под ред. А.Г. Худокормова. М., 1995; Шишкин В.А. Власть. Политика. Экономика. Послереволюционная Россия (1917–1928 гг.). М., 1997.

33. Новиков А.Н. Общества взаимного кредита (из опыта России в период нэпа) // Банковское дело. 1994. N 2; Борисов С.М. Рубль: золотой, червонный, советский, российский: Проблема конвертируемости. М., 1997; и др.

34. История Отечества: люди, идеи, решения: Очерки истории Советского государства / Сост. В.А. Козлов. М., 1991; Наше Отечество: Опыт политической истории. В 2-х т. М., 1992; История России. XX век / А.Н. Боханов, М.М. Горинов, В.П. Дмитренко и др. М., 1997; и др.

35. Лебина Н.Б. Теневые стороны жизни советского города // Вопросы истории. 1994. N 2; Черных А.И. Жилищный передел. Политика 20-х гг. в сфере жилья // Социологические исследования. 1995. N 10; Российская повседневность 1921–1941 гг.: Новые подходы. Спб., 1995; и др.

36. Ильиных В.А. Коммерция на хлебном фронте. Государственное регулирование хлебного рынка в условиях нэпа (1921–1927 гг.) / Отв. ред. Н.Я. Гущин. Новосибирск, 1992; Галаган А.А. История российского предпринимательства. М., 1993; Демчик Е.В. Частный капитал на Алтае в 20-е гг. // Предпринимательство на Алтае. XVII в. — 1920-е годы. Барнаул, 1993; Килин А.П. Частное торговое предпринимательство на Урале в годы нэпа. Екатеринбург, 1994; Лютов Л.Н. Частная промышленность в годы нэпа. Саратов, 1994; и др.

218

37. Демчик Е.В. 1) Частный капитал города в 1927–1930 гг.: вытеснение или ликвидация? // Вестник Ленинградского университета. Серия 2: история, языкознание, литературоведение. 1990. Вып. 1; 2) Материалы товарных бирж Западной Сибири о развитии городской частной торговли в 1925–1926 гг. // Проблемы источниковедения истории Сибири. Барнаул, 1992; 3) Налоговое регулирование частного торгово-промышленного предпринимательства Сибири в годы нэпа // Вестник Алтайской Академии экономики и права. 1997. Вып. 1; 4) Предприниматели Сибири периода нэпа: купцы или нэпманы? // Актуальные вопросы истории Сибири / Под ред. Ю.Ф. Кирюшина, В.А. Скубневского. Барнаул, 1998; и др.

38. Административно-территориальное деление Сибири (август 1920 — июль 1930 г.) Западной Сибири (июль 1930 — сентябрь 1937 г.). Новосибирской области (с сентября 1937 г.): Справочник. Новосибирск, 1966. С. 12–16.

39. Ленин В.И. Новая экономическая политика и задачи политпросветов: Доклад на II Всероссийском съезде политпросветов 17 октября 1921 г. // Полн. собр. соч. Т. 44; Ленин В.И. О значении золота теперь и после полной победы социализма // Там же; Бухарин Н.И. О новой экономической политике и наших задачах: Доклад на собрании актива Московской организации 17 апреля 1925 г. // Бухарин Н.И. Избранные произведения. М., 1988; Бухарин Н.И. Путь к социализму и рабоче-крестьянский союз // Там же; Сталин И.В. О хозяйственном положении Советского Союза и политике партии: Доклад активу Ленинградской организации о работе Пленума ЦК ВКП(б) 13 апреля 1926 г. // Соч. Т. 8. М., 1952; Сталин И.В. Политический отчет Центрального Комитета XV съезду ВКП(б) 3 декабря 1927 г. // Там же. Т. 10; и др.

40. X съезд РКП(б): Март 1921 г.: Стенографический отчет. М., 1963; Протоколы X всероссийской конференции РКП(б): Май 1921 г. М., 1933; и др.

41. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. В 5 т.: Сб. док. за 50 лет. М., 1967. Т. 1–2; Канторович Я.А. Частная торговля и промышленность в СССР по действующему законодательству: Систематиз. сб. декретов, постановлений, инструкций, распоряжений и приказов с разъяснительными замечаниями. Л., 1925; Законы о частном капитале: Сб. законов, постановлений, инструкций и разъяснений / Сост. Б.С. Мальцман, Б.Е. Ротнер. М., 1929.

42. СССР: Год работы правительства: Материалы к отчету за 1924/25 бюдж. г. М., 1926; СССР: Год работы правительства: Материалы к отчету за 1925/26 бюдж. г. М., 1927; и др.

43. Сибирский революционный комитет (Сибревком): Август 1919 — декабрь 1925: Сб. документов и материалов. Новосибирск, 1959; Алтай в восстановительный период: Сб. документов и материалов. Барнаул, 1960; и др.

44. Народное хозяйство СССР: статистико-экономический ежегодник. Вып. 2–4. М., 1923–1925; Внутренняя торговля СССР за 1924/25–1925/26 гг. (по полугодиям) по налоговым данным. М, 1928; Фабрично-заводская промышленность Союза ССР: основные показатели ее динамики за 1924/25, 1925/26, 1926/27 гг. М., 1929; Сибирский край: Стат. справочник. Новосибирск, 1930; и др.

219

ГЛАВА 1. ВОЗРОЖДЕНИЕ ЧАСТНОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВА:1921–1923 гг.

1.1. Либерализация экономики и выработка
основ сотрудничества государства с частным капиталом

1. Государственный архив Новосибирской области (далее — ГАНО). Ф. 1121. Оп. 1. Д. 28. Л. 1; Ф. 1180. Оп. 1. Д. 677. Л. 4–5.

2. История Сибири. : Т. 4. С. 151, 177, 190–191; Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (далее — РЦХИДНИ). Ф. 17. Оп. 13. Д. 904. Л. 126 об.; Оп. 67. Д. 184. Л. 101.

3. Ярославский Ем. К пятилетию освобождения Сибири // Правда. 1924. 14 нояб.; Сибревком. : С. 126–128.

4. История Сибири. : Т. 4. С. 159.

5. Ленин В.И. III конгресс Коммунистического Интернационала 22 июня — 12 июля 1921 г.: Доклад о тактике РКП 5 июля // Полн. собр. соч. Т. 44. С. 36.

6. Ленин В.И. Запуганные крахом старого и борющиеся за новое // Там же. Т. 35. С. 192.

7. Там же. С. 193.

8. Ленин В.И. О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности // Там же. Т. 36. С. 295, 296.

9. Ленин В.И. Грозящая катастрофа и как с ней бороться // Там же. Т. 34. С. 192.

10. Ленин В.И. О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности // Там же. Т. 36. С. 305.

11. Ленин В.И. Очередные задачи Советской власти // Там же. С. 175.

12. Ленин В.И. X съезд РКП(б) 8–16 марта 1921 г. : Доклад о замене разверстки натуральным налогом 15 марта // Там же. Т. 43. С. 63.

13. Там же. С. 57, 58.

14. Ленин В.И. О продовольственном налоге: Значение новой экономической политики и ее условия // Там же. С. 229.

15. Ленин В.И. Новая экономическая политика и задачи политпросветов: Доклад на II Всероссийском съезде политпросветов 17 октября 1921 г. // Там же. Т. 44. С. 159–160.

16. Ленин В.И. VII Московская губпартконференция 29–31 октября 1921 г.: Доклад о новой экономической политике 29 октября // Там же. Т. 44. С. 207.

17. Там же. С. 212.

18. Ленин В.И. О значении золота теперь и после полной победы социализма // Там же. С. 222.

19. Ленин В.И. Наказ по вопросам хозяйственной работы, принятый IX Всероссийским съездом Советов // Там же. С. 337.

20. Ленин В.И. О задачах наркомюста в условиях новой экономической политики: Письмо Д.И. Курскому // Там же. С. 397.

21. Ленин В.И. Письмо в Политбюро ЦК РКП(б) о Гражданском кодексе РСФСР // Там же. С. 401.

22. Ленин В.И. Проект тезисов о роли и задачах профсоюзов в условиях новой экономической политики // Там же. С. 342.

220

23. Ленин В.И. О международном и внутреннем положении Советской республики: Речь на заседании Коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов 6 марта 1922 г. // Там же. Т. 45. С. 10.

24. Ленин В.И. XI съезд РКП(б) 27 марта — 2 апреля 1922 г.: Политический отчет Центрального Комитета РКП(б) 27 марта // Там же. С. 86, 87, 95, 81, 94.

25. Ленин В.И. Речь на Пленуме Московского Совета 20 ноября 1922 г. // Там же. С. 302, 308.

26. Ленин В.И. — Г.Я. Сокольникову. 11.02.1922 г. и 15.02.1922 г. // Там же. Т. 54. С. 160, 167.

27. Ленин В.И. Письмо В.А. Тихомирову и поручение секретарю // Там же. С. 195.

28. X съезд РКП(б): Март 1921 года: Стенографический отчет. М., 1963. С. 445.

29. Протоколы Х Всероссийской конференции РКП(б): Май 1921 г. М., 1933. С. 17.

30. Всероссийская конференция РКП(б) 19–22 декабря 1921 г.: Стенографический отчет. Ростов-на-Дону, 1922. С. 84.

31. Там же. С. 207.

32. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. Т. 1. С. 232–233.

33. Там же. С. 233–234.

34. Законы о частном капитале. : С. 6.

35. Там же. С. 182–183.

36. Там же. С. 186–187.

37. XI съезд РКП(б): Март-апрель 1922 года: Стенографический отчет. М., 1961. С. 525.

38. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. : Т. 1. С. 313–315.

39. Гражданский Кодекс РСФСР. М., 1950. С. 32.

40. Сборник декретов, постановлений, распоряжений и приказов по народному хозяйству. 1923. N 8. С. 178–181.

41. Конституция (Основной Закон) РСФСР (Принята V Всероссийским съездом Советов от 10 июля 1918 г. ) // История Советской Конституции: Сб. док. 1917–1957. М., 1957. С. 85.

42. Сибревком. : С. 141–143, 152–153, 161; ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 608. Л. 62, 69.

43. Государственный архив Томской области (далее — ГАТО). Ф. 316. Оп. 1. Д. 55. Л. 172.

44. ГАНО. Ф. 918. Оп. 1. Д. 117. Л. 2.

45. ГАТО. Ф. 1 партийный (далее — П.). Оп. 1. Д. 91. Л. 160 об.

46. Исаев И.А. Проблемы правового регулирования советской многоукладной экономики // Экономическая политика Советского государства в переходный период от капитализма к социализму. М., 1986. С. 180.

47. Дьяченко Ю.С. Развитие торговли на Алтае в 1920-е гг. Биржи и ярмарки // Предпринимательство на Алтае. : С. 147–170.

48. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 60. Л. 69.

49. Уголовный кодекс РСФСР. М., 1950. С. 46.

50. Советская Сибирь. 1921. 22 мая.

51. Там же. 12 окт.

221

52. Ретунский В.Ф. Частный капитал Севера Западной Сибири и его вытеснение // Экономическая политика переходного периода в СССР: проблемы методологии и истории. В 2 ч. М., 1981. Ч. 2. С. 183.

53. Российский государственный архив экономики (далее — РГАЭ). Ф. 8151. Оп. 5. Д. 1. Л. 11.

54. Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф. 130. Оп. 6. Д. 600. Л. 4–5.

55. Торгово-промышленная газета. 1922. 6 авг.; ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 6. Л. 218.

56. ГАНО. Ф. 1052. Оп. 1. Д. 434. Л. 5–6.

57. Там же. Ф. 89. Оп. 1. Д. 126. Л. 38–39.

58. Там же. Ф. 59. Оп. 1. Д. 1. Л. 1; Ф. 253. Оп. 1. Д. 23. Л. 9.

59. Там же. Ф. 806. Оп. 1. Д. 4. Л. 11.

60. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 6. Д. 1018. Л. 5.

61. Советская Сибирь. 1922. 5 апр.

62. О разрешении частных заведений с неазартными играми // Жизнь Сибири. 1922. N 1. С. 17; Государственный архив Иркутской области (далее — ГАИО). Ф. 2244. Оп. 1. Д. 7. Л. 9.

63. Советская Сибирь. 1923. 26 июля.

64. ГАИО. Ф. 2244. Оп. 1. Д. 9. Л. 41.

65. Налоговое обложение частной торговли и промышленности. М., 1927. С. 14.

66. Там же. С. 36–37.

67. Организационные формы и методы государственного регулирования экономики в период новой экономической политики: Сб. обзоров. / Отв. ред. Е.В. Богомолова. М., 1992. С. 65.

68. ГАНО. Ф. 1052. Оп. 1. Д. 122. Л. 7.

69. Законы о частном капитале. : С. 8; Исаев И.А. Указ.соч. С. 173.

70. Прокопович С. Указ. соч. С. 23.

71. Дмитренко В.П. Четыре измерения нэпа // Нэп: приобретения и потери. : С. 39

72. Шифрес С.А. На полях отступления // Известия Сиббюро ЦК РКП(б). 1922. N 45. С. 51; Ходоровский А. Итоги и перспективы // Советская Сибирь. 1922. 4 янв.; и др.

73. Шпиндлер Е.М. О развитии торговли Сибири // Торгово-промышленная газета. 1923. 30 янв.

74. XII РКП(б) 17–25 апреля 1923 года: Стенографический отчет. М., 1963. С. 143, 191, 343.

222

1.2. Генезис «новой» буржуазии
(к вопросу о первоначальном
капиталистическом накоплении)

1. Сегаль Л., Таль Б. Экономическая политика Советской власти. М.; Л., 1929. С. 89.

2. Глезерман Г. Указ. соч.; Трифонов И.Я. Ликвидация эксплуататорских классов:; и др.

3. Генкина Э.Б. Переход Советского государства:

222

4. Трифонов И.Я. К вопросу о нэпе и новой буржуазии // Вопросы истории КПСС. 1967. N 4.

5. Архипов В.А., Морозов Л.Ф. Указ. соч.

6. Булгаков С.Н. Философия хозяйства. М., 1990; Гинс Г. Предприниматель. М., 1990; Ильин И.А. Путь к очевидности. М., 1993; и др.

7. Ларин Ю. Указ. соч. С. 7.

8. Кондурушкин И.С. Частный капитал перед советским судом. М.; Л., 1927. С. 158.

9. Кактынь А. О подходе к частному торговому капиталу. М., 1924. С. 14.

10. Иосилевич А.С. Пути развития частного капитала в торговле // Частная торговля Союза ССР. : С. 157.

11. Свищев М.А. Опыт нэпа и развитие мелкого производства на современном этапе // История СССР. 1989. N 1. С. 10–11.

12. Государственный архив Красноярского края (далее — ГАКК). Ф. 49. Оп. 1. Д. 197. Л. 1–789; и др.

13. ГАИО. Ф. 18. Оп. 1. Д. 75. Л. 190; Советская Сибирь. 1922. 26 янв.

14. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 6. Д. 1018. Л. 5, 7.

15. Стариков А.И. К социально-экономической характеристике частника // Вопросы торговли. 1929. N 15. С. 62.

16. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 8. Д. 146. Л. 10.

17. Ball Alan M. Private Trade and Traders during NEP // Russia in the era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture. Indiana, 1992. P. 91.

18. Сопоставление велось по: Краткая энциклопедия по истории купечества и коммерции Сибири. В 4-х т. Новосибирск, 1994–1998.

19. РГАЭ. Ф. 7624. Оп. 4. Д. 899–1190; ГАКК. Ф. 49. Оп. 1. Д. 197; Ф. 822. Оп. 1. Д. 130–136; ГАИО. Ф. 511. Оп. 1. Д. 38–52; Центр хранения архивных фондов Алтайского края (далее — ЦХАФАК). Ф. 105. Оп. 1. Д. 383, 424, 636.

20. Всесоюзная перепись населения 1926 г. Отдел 2: Занятия. Т. 23: Сибирский край, Бурято-Монгольская АССР. М., 1929. С. 71.

21. Алтайский ежегодник за 1922–1923 хоз. г. Барнаул, 1924. С. 322–323.

22. Ларин Ю. Указ. соч. С. 5.

23. Нексе М. Царь нэп // Глазами иностранцев. 1917–1932. М., 1932. С. 184, 187.

24. Мингулин И. Указ. соч. С. 46.

25. Советская Сибирь. 1921. 27 марта.

26. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 21–21 об.

27. Там же. Ф. 659. Оп. 1. Д. 60. Л. 5 об.

28. Там же. Ф. 59. Оп. 1. Д. 169. Л. 1.

29. Там же. Ф. 659. Оп. 1. Д. 6. Л. 7–7 об.

30. ГАКК. Ф. 827. Оп. 1. Д. 14. Л. 155 об.

31. Советская Сибирь. 1922. 20 июля.

32. Там же. 1923. 15, 23 июня, 1 июля.

33. Законы о частном капитале. : С. 333; Уголовный кодекс РСФСР. : С. 46.

34. Шпиндлер Е. Этапы торговой политики госорганов ВСНХ и обзор результатов ее по Сибири к концу 1922 г. // Жизнь Сибири. 1923. N 2. С. 104.

35. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 60. Л. 5 об., 7, 13.

36. Сибирские инспекции в 1922/23 г. Ревизия торгово-промышленных представительств // Жизнь Сибири. 1923. N 9/10. С. 129–130; Советская Сибирь. 1924. 10 янв.

37. Мингулин И. Указ. соч. С. 83; ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 17 об.

38. РГАЭ. Ф. 7624. Оп. 4. Д. 883, 885, 886, 888, 910.

39. Там же. Д. 888.

40. Там же. Д. 889.

41. Там же. Д. 885.

42. Там же. Д. 909.

43. Там же. Д. 904.

44. Платонов А.П. Чевенгур: Роман. Рига, 1989. С. 167.

45. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 6. Д. 1018. Л. 5, 7.

46. РГАЭ. Ф. 7624. Оп. 4. Д. 912.

47. Сибирь в 1923/24 году / Под общ. ред. В.М. Лаврова. Новониколаевск, 1925. С. 76, 79; ГАНО. Ф. 1052. Оп. 1. Д. 706. Л. 14.

48. Назаров Н. Сибирская торговля до войны и теперь // Жизнь Сибири. 1924. N 5/6. С. 88; ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 259. Л. 69; Ф. 1180. Оп. 1. Д. 651а. Л. 8, 12.

49. Советская Сибирь. 1922. 3 сент.

50. Венгеров В. Товарные биржи в Союзе Советских республик // Советская товарная биржа: 20-е годы. Документы и материалы. М., 1992. С. 112.

51. Биржи и рынки. М., 1924. С. 500, 509, 608, 671.

52. ГАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 55. Л. 172.

53. Там же. Ф. 1180. Оп. 1. Д. 114. Л. 22, 29 об., 43; Д. 126. Л. 14; ГАОО. Ф. 223. Оп. 1. Д. 70 а. Л. 352; и др.

54. Сибревком. : С. 141, 204.

55. ГАНО. Ф. 1328. Оп. 1. Д. 232. Л. 1–4.

56. Алтайский ежегодник за 1922–23 хоз. г. Барнаул, 1924. С. 275–276.

57. Струмилин С.Г. На плановом фронте. М., 1980. С. 172.

58. Добров М.С. Торговля и промышленность Сибири в 1922–23 бюдж. г.: Материалы по данным Сибфина о промысловом обложении // Жизнь Сибири. 1924. N 3/4. С. 54–56.

59. Советская Сибирь. 1922. 21 марта.

60. ГАНО. Ф. 1180. Оп. 1. Д. 122. Л. 12.

61. Советская Сибирь. 1922. 8 июля.

62. Корягина Т.А. Западная Сибирь в первые годы новой экономической политики (1921–1923 гг.): Дис. : канд. ист. наук. Томск, 1969. С. 184.

63. Советская Сибирь. 1921. 4 авг., 29 дек.; 1922. 11 янв.; и др.

64. Там же. 1921. 21 авг.

65. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 27.

66. Поволоцкий А.М. Указ. соч. С. 8.

67. Добров М.С. Торговля и промышленность Сибири в 1922–23 бюдж.г. : С. 48.

68. Сибирь в 1923/24 г. : С. 52; Сибревком. : С. 202.

69. Три года новой экономической политики пролетариата. М., 1924. С. 21.

70. XIII съезд РКП(б): Май 1924 г.: Стенографический отчет. М., 1963. С. 89.

224

71. Итоги Всероссийской городской переписи 1923 г. // Труды ЦСУ. Т. ХХ. Ч. II. Вып. 3. М., 1925. С. 213–215.

72. Жиромская В.Б. Указ. соч. С. 53.

73. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 42. Л. 75.

74. Мингулин И. Указ. соч. С. 83.

75. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 14. Д. 199. Л. 16.

76. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 14. Д. 684. Л. 6.

77. Белкин Г. Рабочий вопрос в частной промышленности / Под ред. В.В. Шмидта. М., 1926. С. 116; Советская Сибирь. 1922. 13, 21 апр., 28 июня, 15 сент., 29 дек.; и др.

78. ГАКК. Ф. 530. Оп. 1. Д. 11. Л. 15–15 об.

79. Грингоф Хр. Кредитование торговли в Сибири // Жизнь Сибири. 1923. N 6/7. С. 107–108.

80. Государственный архив Омской области (далее — ГАОО). Ф. 27. Оп. 1. Д. 319. Л. 1–1 об.

81. Фридман С.Л. Частный капитал на денежном рынке. М., 1925. С. 15, 20, 22, 33.

82. ГАНО. Ф. 918. Оп. 1. Д. 219. Л. 42–43.

83. ГАРФ. Ф. 130. Оп. 8. Д. 146. Л. 17–20.

84. Дмитриев Н. Сравнительный обзор кредитных учреждений Сибири на 1 октября прошлого года и 1 июня 1924 г. // Жизнь Сибири. 1924. N 10. С. 30.

85. ГАТО. Ф. 212. Оп. 1. Д. 33. Л. 49.

86. Ларин Ю. Из выступления в Социалистической Академии 1 ноября 1923 г. в прениях по докладу Е. Преображенского «Экономические кризисы при нэпе» // Вестник Социалистической Академии. 1923. Кн. 6. С. 340.

87. Иосилевич А.С. Пути развития частного капитала в торговле // Частная торговля Союза ССР. : С. 158.

225

ГЛАВА 2. РАЗВИТИЕ ЧАСТНОПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКОЙ
ДЕЯТЕЛЬНОСТИ: 1924-1926 гг.

2.1. Первый «нажим» на частный капитал и его итоги:
1923/24 г. — первая половина 1924/25 г.

1. Ларин Ю. Из выступления в Социалистической Академии 1 ноября 1923 г. : С. 337.

2. ГАТО. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 132. Л. 12 об.

3. КПСС в резолюциях : Т. 3. С. 161–162.

4. Благих И.А. «Зигзаги» нэпа // Истоки: вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. Вып. 1. М., 1989. С. 173–177.

5. КПСС в резолюциях : Т. 3. С. 168.

6. Лежава А.М. Государственное регулирование торговли и биржи: Доклад на II Всесоюзном Биржевом съезде. М., 1924. С. 13.

225

7. Куйбышев В. Задачи внутренней торговли и кооперация: Доклад на собрании активных работников Московской организации РКП(б) 21 апреля 1924 г. М., 1924. С. 31.

8. Сибревком. : С. 212; ГАТО. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 1052. Л. 54.

9. Сарабьянов В. Основные проблемы нэпа: план, регулирование, стихия. М.; Л., 1926. С. 125.

10. XIII съезд РКП(б). : С. 89.

11. КПСС в резолюциях : Т. 3. С. 198.

12. XIII съезд РКП(б). : С. 385–387.

13. Гольберт Я. Кредитование частной торговли как регулятор розничных цен // Биржи и рынки. : С. 31.

14. Мингулин И. Указ.соч. С. 142.

15. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 8. Д. 146. Л. 2, 8.

16. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 3. Л. 44, 47.

17. Дзержинский Ф.Э. Основные вопросы хозяйственного строительства СССР: Сб. ст. М.; Л., 1928. Т. 1. С. 66.

18. Микоян А.И. Внешняя и внутренняя торговля СССР. М., 1927. С. 45; Кактынь А. О подходе к частному торговому капиталу. М., 1924. С. 21; Стецкий А. Основные вопросы внутренней торговли // Большевик. 1924. N 3/4. С. 51; и др.

19. Советская Сибирь. 1924. 5 нояб.; ГАТО. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 132. Л. 15.

20. Крон Ц.М. Частная торговля в период ее вытеснения // Социалистическое хозяйство. 1925. Кн. IV. С. 186; Он же. Частная торговля в СССР. М., 1926. С. 134.

21. Торгово-промышленная газета. 1924. 8 марта.

22. Советская Сибирь. 1924. 11 мая; РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 16. Д. 1025. Л. 22 об.

23. XIII съезд РКП(б). : С. 177.

24. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 16. Д. 1025. Л. 23.

25. Сибревком. : С. 216; Советская Сибирь. 1924. 8 мая.

26. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 3. Л. 41–41 об.

27. Торгово-промышленная газета. 1924. 4 июня.

28. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 7. Д. 36. Л. 6, 9.

29. Сокольский А. Банковское кредитование частной торговли // Частная торговля Союза ССР. : С. 99; РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 16. Д. 1028. Л. 14 об.

30. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 3. Д. 1204. Л. 13 об.; Ф. 8151. Оп. 1. Д. 63. Л. 44.

31. Там же. Оп. 1. Д. 195. Л. 133; Оп. 4. Д. 676. Л. 18.

32. ГАОО. Ф. 460. Оп. 1. Д. 159. Л. 4 об.–5, 17–18, 21–22 об.

33. Ботвиник Е. Торговля в 1923/24 г. и ближайшие задачи // Жизнь Сибири. 1924. N 7/9. С. 60; ГАНО. Ф. 1180. Оп. 1. Д. 391. Л. 44.

34. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 3. Л. 35; Ф. 1180. Оп. 1. Д. 391. Л. 44 об.; ЦХАФАК. Ф. 16. Оп. 3. Д. 30. Л. 296; ГАТО. Ф. 173. Оп. 2. Д. 1422. Л. 51 об.

35. Гензель П.П. Налоги Союза ССР. М., 1926. С. 17.

36. ГАНО. Ф. 1052. Оп. 1. Д. 365. Л. 219, 257–258, 479–485.

37. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 1. Д. 6987. Л. 208.

38. ГАНО. Ф. 20. Оп. 3. Д. 21. Л. 4–4 об.

39. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 1. Д. 180. Л. 271–274.

226

40. ГАОО. Ф. 582. Оп. 1. Д. 51. Л. 67 об.

41. Наринский А. Торговля в годы нэпа: записки очевидца // Торговля. 1993. N 2/3. С. 53.

42. ЦХАФАК. Ф. 105. Оп. 1. Д. 109. Л. 7–15.

43. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 202. Л. 32–32 об.

44. Там же. Д. 66. Л. 81–81об.

45. Там же. Д. 202. Л. 35.

46. Народное хозяйство СССР: Статистико-экономический ежегодник. Вып. IV. М., 1925. С. 537.

47. Сибревком. : С. 216–217.

48. ГАРФ. Ф. 393. Оп. 48. Д. 76. Л. 18 об., 19.

49. Советская Сибирь. 1924. 20, 27 апр.; и др.

50. ГАТО. Ф. 17 П. Оп. 1. Д. 455. Л. 13.

51. РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 12. Д. 116. Л. 43; Ф. 8151. Оп. 1. Д. 5. Л. 198.

52. Советская Сибирь. 1925. 9 янв.

53. ЦХАФАК. Ф. 11. Оп. 1. Д. 67. Л. 38–38 об.; ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 202. Л. 55.

54. ГАТО. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 158. Л. 95–96; Ф. 17 П. Оп. 1. Д. 391. Л. 19; Ф. 17. Оп. 1. Д. 1066. Л. 17, 36 об.

55. Советская Сибирь. 1924. 14 июня.

56. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 202. Л. 65.

57. ГАОО. Ф. 238. Оп. 1. Д. 370. Л. 238; Ф. 1337. Оп. 1. Д. 20. Л. 17 об.

58. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 4. Д. 674. Л. 46 об.

59. Народное хозяйство СССР. Вып. IV. : С. 483.

60. СССР. Год работы правительства: Материалы к отчету за 1924/25 бюдж. г. М., 1926. С. 367.

61. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 1. Д. 195. Л. 117.

62. Экономическая жизнь. 1923. 26 мая; Торгово-промышленная газета. 1924. 13 апр. и др.

63. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 16. Д. 1028. Л. 14 об.

64. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 202. Л. 32.

65. Там же. Д. 259. Л. 69.

66. Там же. Д. 42. Л. 10.

67. Советская Сибирь. 1924. 29 окт.

68. Там же. 13 июня.

69. РГАЭ. Ф. 8151. Оп. 1. Д. 9. Л. 43.

70. Торгово-промышленная газета. 1924. 21 нояб.

71. Горошков Ю. К вопросу о частном капитале в промышленности // Социалистическое хозяйство. 1926. Кн. IV. C. 189–190; ГАНО. Ф. 724. Оп. 1. Д. 39. Л. 17.

72. Ботвиник Е. Торговля в 1923/24 г. и ближайшие задачи // Жизнь Сибири. 1924. N 7/9. С. 60.

73. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 16. Д. 1030. Л. 46.

74. Там же. Д. 1028. Л. 90; Оп. 67. Д. 197. Л. 33.

75. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 202. Л. 82.

76. Там же. Ф. 878. Оп. 2. Д. 120. Л. 65.

77. РГАЭ. Ф. 8151. Оп. 2. Д. 57. Л. 12.

227

2.2. «Расцвет» частной промышленности и торговли

1. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 1. Д. 195. Л. 129 об.–130.

2. Новая торговая практика (к характеристике внутренней торговли в первой половине 1924/25 г.): По материалам Совета съездов биржевой торговли / Под ред. Я.М. Гольберта. М., 1925. С. 4.

3. ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 38. Л. 38, 75.

4. Торгово-промышленная газета. 1925. 28 февр.

5. ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 81. Л. 7–10.

6. Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам. : Т. 1. С. 483.

7. XIV конференция РКП(б): Стенографический отчет. М.; Л., 1925. С. 289.

8. Торгово-промышленная газета. 1925. 14 апр.

9. Бухарин Н.И. Избранные произведения. М., 1988. С. 79, 165–166, 239.

10. Там же. С. 188.

11. Там же. С. 189.

12. Там же. С. 200.

13. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 1. Д. 7001. Л. 79 об.; Оп. 4. Д. 676. Л. 46 об.

14. Там же. Оп. 3. Д. 1204. Л. 13 об.

15. Советская Сибирь. 1925. 1 янв.

16. ГАТО. Ф. 173. Оп. 2. Д. 1422. Л. 52 об., 53.

17. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 1. Д. 440. Л. 186.

18. ГАКК. Ф. 1133. Оп. 1. Д. 18. Л. 39.

19. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 294. Л. 34–34 об.

20. ГАИО. Ф. 511. Оп. 1. Д. 21. Л. 1–2 об.; ГАОО. Ф. 1137. Оп. 1. Д. 20. Л. 66; ГАТО. Ф. 173. Оп. 2. Д. 1422. Л. 52 об.–53 и др.

21. ГАКК. Ф. 530. Оп. 1. Д. 9. Л. 119.

22. Там же. Ф. 1133. Оп. 1. Д. 109. Л. 327–327 об., 332–333.

23. ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 109. Л. 87; Д. 111. Л. 207, 208.

24. ГАОО. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 20. Л. 17–19 об.; ГАКК. Ф. 1133. Оп. 1. Д. 18. Л. 62–64.

25. Гензель П.П. Прямые налоги: очерк теории и практики. Л., 1927. С. 106.

26. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 1. Д. 6987. Л. 245.

27. Сокольский А. Банковское кредитование частной торговли // Частная торговля Союза ССР. : С. 98, 99; РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 1. Д. 6987. Л. 247; Оп. 4. Д. 675. Л. 61.

28. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 22 об.

29. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 7. Д. 36. Л. 6; ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 63. Л. 335 об.

30. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 6. Л. 255–255 об.

31. Там же. Д. 175. Л. 29.

32. Торгово-промышленная газета. 1926. 16 апр.; Сокольский А. Товарное кредитование частника // Частная торговля Союза ССР. : С. 120–121.

33. Злобин А. Указ. соч. С. 14.

34. ГАНО. Ф. 1180. Оп. 1. Д. 390. Л. 39.

35. Там же. Ф. 1073. Оп. 1а. Д. 46. Л. 56 об.

36. СССР. Год работы правительства: Материалы к отчету за 1925/26 бюдж. г. : С. 321, 323–324; Клушанцев И.П. Частная торговая сеть // Частная торговля Союза ССР. : С. 3.

228

37. Клушанцев И.П. Частный капитал в общем торговом обороте // Частная торговля Союза ССР. : С. 19.

38. Барнаульский округ в цифрах: Стат. ежегодник-справочник. 1925–1927 гг. Барнаул, 1928. С. 137; ГАТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 785. Л. 66; ГАОО. Ф. 238. Оп. 1. Д. 394. Л. 11.

39. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 259. Л. 69.

40. ГАОО. Ф. 238. Оп. 1. Д. 394. Л. 37 об.–42; ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 40. Л. 119–119 об.; Д. 52. Л. 335–338; Ф. 1073. Оп. 1а. Д. 46. Л. 50 об.–51; ГАТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 785. Л. 63–66; Ф. 204. Оп. 1. Д. 750. Л. 31–32; ЦХАФАК. Ф. 25. Оп. 1. Д. 32. Л. 4–9.

41. Торговля РСФСР (1925–1928 гг.). М., 1928. С. 374; Стариков А.И. Частный капитал в деревенской торговле // Частная торговля Союза ССР. : С. 30.

42. Иосилевич А.С. Пути развития частного капитала в торговле // Частная торговля Союза ССР. : С. 159.

43. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 259. Л. 8, 121; Клушанцев И.П. Частный капитал в общем торговом обороте // Частная торговля Союза ССР. : С. 19.

44. РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 11. Д. 16 а. Л. 86, 112.

45. Гинзбург А.М. О частном капитале в народном хозяйстве // Частный капитал в народном хозяйстве СССР. : С. 2; Мингулин И. Указ. соч. С. 140; Меньшиков В.А. Капиталы частных торговых предприятий // Частная торговля Союза ССР. : С. 133.

46. Мингулин И. Указ.соч. С. 83.

47. ГАНО. Ф. 1073. Оп. 1а. Д. 46. Л. 59 об.

48. Попов Г.М. Цены и накидки в частной торговле // Частная торговля Союза ССР. : С. 145–146.

49. Стариков А.И. Торговые расходы в частной торговле // Там же. С. 76–77.

50. Экономическая жизнь. 1924. 31 мая.

51. Советская Сибирь. 1926. 11 авг.

52. ГАИО. Ф. 511. Оп. 1. Д. 5. Л. 15–16; Д. 21. Л. 47.

53. Фабрично-заводская промышленность Союза ССР и его экономических районов. Вып. 1. М., 1928. С. 29; Струмилин С.Г. На плановом фронте. М., 1980. С. 355; ГАРФ. Ф. 374. Оп. 14. Д. 199. Л. 10 об.; РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 3. Д. 1199. Л. 47 а.

54. Состояние цензовой промышленности Новосибирского округа // Статистический бюллетень. 1927. N 3. С. 78–81; ГАТО. Ф. 1 П. Оп. 1. Д. 158. Л. 200; ГАОО. Ф. 238. Оп. 1. Д. 370. Л. 103; ГАКК. Ф. 822. Оп. 1. Д. 1. Л. 13; Д. 2. Л. 21–27.

55. Сборник статистико-экономических сведений по Сибирскому краю. Вып. 2: Промышленность. Новосибирск, 1928. С. 366–367.

56. Куперман О. Социально-экономические формы промышленности СССР. М.; Л., 1929. С. 140.

57. Бруцкус Б. Указ. соч. С. 158.

58. Ломов Г. Работа среди рабочих частных предприятий. : С. 43.

59. Гражданский кодекс РСФСР. : С. 18–19.

60. Ларин Ю. Капиталистическая промышленность, ее рабочие и наша установка // Большевик. 1927. N 11/12. С. 83.

229

61. Горошков Ю. К вопросу о частном капитале в промышленности // Социалистическое хозяйство. 1926. Кн. IV. С. 197; РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 6. Д. 764. Л. 35.

62. Сборник статистико-экономических сведений по Сибирскому краю. Вып. 2. : С. 272–273.

63. ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 12. Д. 185. Л. 281.

64. ГАНО. Ф. 878. Оп. 2. Д. 120. Л. 64.

65. Цит. по: Лютов Л.Н. Указ. соч. С. 73.

66. Буянов В.А. О работе профсоюзов на частных и концессионных предприятиях. М.; Л., 1927. С. 31–32.

67. ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 13. Д. 81. Л. 1.

68. Уголовный кодекс РСФСР. : С. 47.

69. Там же. С. 46, 47.

70. ГАРФ. Ф. 5515. Оп. 26. Д. 10. Л. 267.

71. XIV съезд ВКП(б) 18–31 декабря 1925 г.: Стенографический отчет. М.; Л., 1926. С. 982.

72. ГАРФ. Ф. 5515. Оп. 26. Д. 13. Л. 401–402; Сибирская советская энциклопедия. : Т. 2. С. 43.

73. Белкин Г. Указ. соч. С. 116; РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 69. Д. 69. Л. 82.

74. Рабочий класс Сибири в период строительства социализма. : С. 145.

75. Топоровская Х. Завком на частном предприятии (Из записок профработника). М.; Л., 1927. С. 33–34.

76. Советская Сибирь. 1926. 19 нояб.; ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 10. Д. 371. Л. 92.

77. Экономическая жизнь. 1925. 12 июля.

78. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 6. Д. 764. Л. 13.

79. Там же. Оп. 1. Д. 6984. Л. 193.

80. Волконский С.П. Кустарная промышленность в Сибири // Первый сибирский краевой научно-исследовательский съезд. Т. III. Новосибирск, 1927. С. 76.

81. Мингулин И. Указ.соч. С. 71.

82. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 24 об.–25; ЦХАФАК. Ф. 16. Оп. 1. Д. 30. Л. 22.

83. РГАЭ. Ф. 8151. Оп. 1. Д. 9. Л. 387–391

84. Торгово-промышленная газета. 1926. 16 апр.

85. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 31. Д. 62. Л. 7.

86. Советская Сибирь. 1925. 21 окт., 30 дек.; 1926. 5 фев.

87. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 18 об.–19 об.

88. Советская Сибирь. 1925. 23, 25 июля.

89. РЦХИДНИ. Ф. 17. Оп. 31. Д. 62. Л. 8 об.–9.

90. ГАНО. Ф. 1073. Оп. 1. Д. 12. Л. 33, 37, 64.

91. Там же. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 20.

92. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 4. Д. 674. Л. 30–33.

93. ГАНО. Ф. 1073. Оп.1а. Д. 10. Л. 39-39 об.

94. Экономическая жизнь. 1925. 8 сент.; Советская Сибирь. 1926. 4, 13 февр., 15 авг.

230

2.3. Cибирские нэпманы и их объединения

1. Жиромская В.Б. Указ. соч. С. 82–83; ГА РФ. Ф. 374. Оп. 1. Д. 440. Л. 179.

2. Жиромская В.Б. Указ. соч. С. 81; Сибирский край. : С. 30–31.

230

3. Тяжесть обложения в СССР. : С. 31.

4. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 24.

5. ГАОО. Ф. 395. Оп. 1. Д. 16. Л. 65–67 об.

6. ГАИО. Ф. 06. Оп. 1. Д. 109. Л. 79–79 об.; ГАКК. Ф. 530. Оп. 1. Д. 9. Л. 119 об.; ГАТО. Ф. 173. Оп. 2. Д. 1422. Л. 51об.–52.

7. ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 114. Л. 56–59 об.

8. ГАИО. Ф. 260. Оп. 1. Д. 1520. Л. 16–16 об.; ЦХАФАК. Ф. 105. Оп. 1. Д. 133. Л. 14; ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 123. Л. 27; Ф. 1073. Оп. 1а. Д. 46. Л. 56; ГААК. Ф. 1134. Оп. 1. Д. 449. Л. 79.

9. ГАНО. Ф. 659. Оп. 2. Д. 9. Л. 446; ГАОО. Ф. 395. Оп. 1. Д. 16. Л. 65–67 об.; ЦХАФАК. Ф. 25. Оп. 1. Д. 32. Л. 9.

10. Вся Сибирь и Дальний Восток: Справочная книга на 1926 год / Под общ. ред. А.М. Тамарина. М.; Л., 1926. С. 571–579; Сборник статистико-экономических сведений по Сибирскому краю. Вып. 2. : С. 422–517.

11. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 24.

12. Тесленко М. Роль частного капитала в акционерном строительстве // Большевик. 1927. N 15/16. С. 73.

13. Фабричный А. Частный капитал на пороге пятилетки. М., 1930. С. 17.

14. Всесоюзная перепись населения 1926 г. Отдел 2: Занятия. Т. XXIII: Сибирский край, Бурято-Монгольская АССР. М., 1929. С. 71.

15. Петров А.И. Жилищные условия городского населения Сибири // Статистический бюллетень Сибирского краевого статистического отдела ЦСУ СССР. 1929. N 15/16. С. 65.

16. Петров А.И. Обследование бюджетов домовладений в Новосибирске и Омске // Статистический бюллетень Сибирского краевого статистического отдела ЦСУ. 1928. N 13/14. С. 186.

17. Всесоюзная перепись населения 1926 г. : Т. XXIII. С. 18–19, 60–62, 66.

18. ГАКК. Ф. 530. Оп. 1. Д. 13. Л. 54.

19. ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 74. Л. 6.

20. ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 74. Л. 132–133 об.; Д. 82. Л. 58–58 об.

21. Югов А. Указ. соч. С. 301.

22. Кон С. Указ. соч. С. 99–100.

23. ГАКК. Ф. 822. Оп. 1. Д. 8. Л. 12.

24. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 26–26 об.

25. ГАИО. Ф. 511. Оп. 1. Д. 4. Л. 23.

26. Там же. Л. 29.

27. Там же. Л. 30.

28. Там же. Л. 32.

29. Канторович Я.А. Указ. соч. С. 70.

30. ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 81. Л. 6–6 об.

31. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 26–26 об.

32. ЦХАФАК. Ф. 16. Оп. 3. Д. 30. Л. 296–296 об.; ГАОО. Ф. 395. Оп. 1. Д. 14. Л. 12–12 об.; и др.

33. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 25 об.

34. Там же.

35. ГАКК. Ф. 822. Оп. 1. Д. 8. Л. 99.

231

36. ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 81. Л. 6–6 об.

37. Сокольский А. Банковское кредитование частной торговли // Частная торговля Союза ССР. : С. 83, 84, 99; РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 4. Д. 899. Л. 9, 15.

38. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1914. Л. 333.

39. ГАТО. Ф. 212. Оп. 1. Д. 33. Л. 49.

40. ГАОО. Ф. 593. Оп. 1. Д. 2. Л. 9.

41. Отчет о деятельности Барнаульского общества взаимного кредита за время с 1 сентября 1925 г. по 1 октября 1926 г. (первый операционный год). Барнаул, 1927. С. 6–7.

42. ГАИО. Ф. 516. Оп. 1. Д. 13. Л. 18–21.

43. ЦХАФАК. Ф. 127. Оп. 1. Д. 14. Л. 43–46; ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1918. Л. 37; ГАТО. Ф. 212. Оп. 1. Д. 33. Л. 2.

44. ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 109. Л. 109–109 об.

45. ГАНО. Ф. 1073. Оп. 1а. Д. 46. Л. 61; ГАКК. Ф. 822. Оп. 1. Д. 130–136; и др.

46. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 3. Д. 1204. Л. 13 об.; ЦХАФАК. Ф. 127. Оп. 1. Д. 14. Л. 3; ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 74. Л. 188 об.

47. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1914. Л. 334 об.–335.

48. Сокольский А. Указ.соч. С. 89.

49. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 909. Л. 8, 11, 12.

50. РГАЭ. Ф. 7624. Оп. 4. Д. 899. Л. 9, 15.

51. ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 112. Л. 9 об.

52. ЦХАФАК. Ф. 127. Оп. 1. Д. 14. Л. 154; Ф. 10. Оп. 1. Д. 418. Л. 113, 115, 116 об.; ГАОО. Ф. 1180. Оп. 1. Д. 8. Л. 6–6 об.; ГАНО. Ф. 1132. Оп. 2. Д. 74. Л. 1.

53. ГАКК. Ф. 606. Оп. 1. Д. 13. Л. 43–44.

54. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1447. Л. 4; Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 23.

55. ГАКК. Ф. 606. Оп. 1. Д. 24. Л. 226–226 об.

56. ГАОО. Ф. 593. Оп. 2. Д. 10. Л. 73; ГАКК. Ф. 606. Оп. 1. Д. 23. Л. 89–90; ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1918. Л. 53;.

57. ГАИО. Ф. 516. Оп. 1. Д. 22. Л. 1–3.

58. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 26–26 об.

59. Советская товарная биржа. : С. 28.

60. Торгово-промышленная газета. 1924. 2 дек.

61. Советская товарная биржа. : С. 65–57.

62. ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 4. Л. 31–32.

63. Советская Сибирь. 1925. 28 апр.

64. ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 73. Л. 4–4 об.; Д. 83. Л. 130; ГАКК. Ф. 530. Оп. 1. Д. 9. Л. 4; ГАОО. Ф. 395. Оп. 1. Д. 16. Л. 6–8; ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 71. Л. 161–161 об.; Ф. 1132. Оп. 2. Д. 81. Л. 102–103; ГАТО. Ф. 208. Оп. 1. Д. 27. Л. 1.

65. ГАОО. Ф. 395. Оп. 1. Д. 16. Л. 13–13 об.

66. ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 52. Л. 335.

67. Там же. Ф. 1180. Оп. 1. Д. 651 а. Л. 12–14.

68. ГАИО. Ф. 511. Оп. 1. Д. 8. Л. 82; ГАКК. Ф. 530. Оп. 1. Д. 9. Л. 63–64, 78.

69. ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 40. Л. 51 об.

70. Там же. Д. 37. Л. 108–109.

71. Там же. Д. 112. Л. 5–6.

72. Там же. Д. 59. Л. 109, 137–139.

232

73. Там же. Л. 17–17 об.

74. Там же. Л. 123.

75. Там же. Д. 45. Л. 1–2, 5.

76. ГАИО. Ф. 511. Оп. 1. Д. 8. Л. 81–81 об.

77. Там же. Ф. 806. Оп. 1. Д. 81. Л. 26; Д. 109. Л. 808 об.

78. Там же. Д. 101. Л. 14; Д. 109. Л. 76.

79. ГАКК. Ф. 530. Оп. 1. Д. 9. Л. 119 об.

80. ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 109. Л. 17–17 об.

81. ГАТО. Ф. 393. Оп. 1. Д. 33. Л. 8; ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 74. Л. 1, 7, 47–48.

82. Клушанцев И.П. Частный капитал в общем торговом обороте // Частная торговля Союза ССР. : С. 22–23; РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 12. Д. 116. Л. 89.

83. Болдырев В. Конъюнктура сибирского народного хозяйства за июнь и III квартал 1926 г. // Жизнь Сибири. 1926. N 7/8. С. 147; ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 128. Л. 3; Д. 175. Л. 22.

84. ГАНО. Ф. 659. Оп. 1. Д. 128. Л. 12.

85. ГАОО. Ф. 395. Оп. 1. Д. 16. Л. 15–16.

233

ГЛАВА 3. ЛИКВИДАЦИЯ ЧАСТНОЙ ПРОМЫШЛЕННОСТИ И ТОРГОВЛИ: 1927–1930 гг.

3.1. Отказ от нэпа и «атака на частника»

1. XIV съезд ВКП(б) 18–31 декабря 1925 г.: Стенографический отчет. М.; Л., 1926. С. 33, 38.

2. Два года работы Сибирского краевого исполнительного комитета Советов. 1927–1928 гг. Новосибирск, 1929. С. 40–41; История Сибири. : Т. 4. С. 189, 199; ГАНО. Ф. 918. Оп. 1. Д. 521. Л. 36.

3. Ханин Г.И. Почему и когда погиб нэп. Заметки экономиста // ЭКО. 1989. N 10. С. 70.

4. Сталин И.В. О хозяйственном положении Советского Союза и политике партии: Доклад активу Ленинградской организации о работе пленума ЦК ВКП(б) 13 апреля 1926 г. // Сталин И.В. Соч. М., 1953. Т. 8. С. 117.

5. Архипов В.А. Этапы и методы регулирования: С. 129.

6. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 5. Д. 586. Л. 78.

7. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 7. Д. 797. Л. 79, 99.

8. РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 11. Д. 858. Л. 187; Ф. 7733. Оп. 5. Д. 920. Л. 19 об.; ГАРФ. Ф. 374. Оп. 7. Д. 715. Л. 98.

9. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 18, 23 об.

10. РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 11. Д. 135. Л. 26.

11. Преображенский Е. Экономические заметки // Большевик. 1926. N 6. С. 62–63.

12. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 7. Д. 715. Л. 75, 98; Бронский М. К экономической платформе оппозиции // Социалистическое хозяйство. 1926. Кн. V. С. 25; и др.

13. ХV конференция ВКП(б) 26 октября — 3 ноября 1926 г.: Стенографический отчет. М.; Л., 1927. С. 128, 130.

233

14. Милютин В.П. О проблеме диспропорции и темпе хозяйственного развития в СССР: Доклад в Коммунистической Академии 27 апреля 1926 г. // Вестник Коммунистической Академии. 1926. Кн. 16. С. 226.

15. XIV съезд ВКП(б). : С. 960.

16. XV конференция ВКП(б). : С. 129–130, 788–789.

17. Бухарин Н.И. Доклад на XXIII чрезвычайной Ленинградской губернской конференции ВКП(б) 10–11 февраля 1926 г. // Бухарин Н.И. Избранные произведения. М., 1988. С. 239.

18. Милютин В.П. Указ. соч. С. 234.

19. РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 12. Д. 596. Л. 58 об., 62 об., 66 об., 68 об.; ГАНО. Ф. 253. Оп. 1. Д. 59. Л. 103 об.

20. ГАНО. Ф. 659. Оп. 2. Д. 9. Л. 369.

21. Там же. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1717. Л. 37.

22. ГАТО. Ф. 204. Оп. 5. Д. 17. Л. 3; ЦХАФАК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 110. Л. 12 об.; ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 101. Л. 14.

23. ЦХАФАК. Ф. 105. Оп. 2. Д. 33. Л. 19–20; ГАТО. Ф. 393. Оп. 1. Д. 34. Л. 58.

24. ГАИО. Ф. 806. Оп. 1. Д. 109. Л. 61.

25. ГАНО. Ф. 1073. Оп. 1 а. Д. 6. Л. 25–26.

26. ГАКК. Ф. 822. Оп. 1. Д. 72. Л. 171 об.–172.

27. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 4. Д. 674. Л. 1–14.

28. Законы о частном капитале. : С. 144–145, 147.

29. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 4. Д. 676. Л. 120.

30. ЦХАФАК. Ф. 105. Оп. 2. Д. 47. Л. 74.

31. РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 12. Д. 116. Л. 148 об.

32. Гензель П.П. Прямые налоги: очерк теории и практики. : С. 100.

33. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1512. Л. 13–14.

34. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 1. Д. 6984. Л. 235–236 об.

35. СССР. Год работы правительства: Материалы к отчету за 1926/27 бюдж. г. М., 1928. С. 294; Торговля РСФСР: 1925–1928 гг. / Под ред. Н.В. Никольского. Л., 1929. С. 362–363, 388–389; РГАЭ. Ф. 1562. Оп. 12. Д. 1380. Л. 80; ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2494. Л. 14 об., 16 об.–17; Ф. 12. Оп. 1. Д. 1105. Л. 48; Ф. 659. Оп. 1. Д. 259. Л. 55, 59.

36. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 14. Д. 199. Л. 19; РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 3. Д. 1199. Л. 48 об., 49 об.

37. Гинзбург А.М. О частном капитале в народном хозяйстве // Частный капитал в народном хозяйстве СССР. : С. 33.

38. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 1. Д. 242. Л. 143–144, 153, 242.

39. Копалкин В.М. Указ. соч. С. 42; Куперман О. Социально-экономические формы: С. 78; и др.

40. Вайсберг Р.Е. Контрольные цифры на 1927/28 г. и план социалистического строительства // Большевик. 1927. N 19/20. С. 42–43.

41. Канторович В. Основные тенденции в области товарооборота в предстоящем пятилетии // Социалистическое хозяйство. 1927. Кн. III. С. 123.

42. Гинзбург А.М. Перспективы развития промышленности СССР на 1927/28–1931/32 гг. // Социалистическое хозяйство. 1927. Кн. III. С. 34.

43. Ларин Ю. Капиталистическая промышленность, ее рабочие и наша установка // Большевик. 1927. N 11–12. С. 78.

234

44. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 7. Д. 715. Л. 72.

45. Второй краевой съезд Советов Сибири (1–6 апреля 1927 г.): Газетные репортажи и документы / Сост. И.А. Молетотов. Новосибирск, 1991. С. 24.

46. КПСС в резолюциях : Т. 4. С. 147, 433.

47. XV съезд ВКП(б). Декабрь 1927 г. : Стенографический отчет. М., 1961. С. 59.

48. Сталин И.В. Политический отчет Центрального Комитета XIV съезду ВКП(б) 18 декабря 1925 г. // Сталин И.В. Соч. М., 1952. Т. 7. С. 339, 341.

49. XV съезд ВКП(б). : С. 1449.

50. Второй съезд Советов Сибири. : С. 156.

51. Бухарин Н.И. Заметки экономиста. К началу нового хозяйственного года. 30 сент. 1928 г. // Бухарин Н.И. Избранные произведения. М., 1988. С. 395, 397–398.

52. Бухарин Н.И. Выступление на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 18 апреля 1929 г. // Бухарин Н.И. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 263.

53. Там же. С. 281.

54. Там же.

55. Бокарев Ю.П. Указ. соч. С. 260, 270–276.

56. Мингулин И. Указ. соч. С. 155.

57. Леонтьев А., Хмельницкая Е. Очерки переходной экономики. Л., 1927. С. 132.

58. Законы о частном капитале. : С. 141.

59. Торгово-промышленная газета. 1927. 27 янв., 3 дек.

60. РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 1. Д. 85а. Л. 21, 22.

61. Там же. Ф. 7733. Оп. 4. Д. 677. Л. 16; Оп. 6. Д. 757. Л. 35–36 об.; Оп. 7. Д. 364. Л. 18- 18 об.; ГАРФ. Ф. 374. Оп. 1. Д. 682. Л. 133.

62. ЦХАФАК. Ф. 127. Оп. 1. Д. 39. Л. 3–5; ГАОО. Ф. 593. Оп. 2. Д. 10. Л. 70–76; и др.

63. Законы о частном капитале. : С. 313.

64. Организационные формы и методы: С. 67.

65. ГАИО. Ф. 485. Оп. 1. Д. 215. Л. 24.

66. Тяжесть обложения в СССР. : С. 55, 69.

67. Законы о частном капитале. : С. 274–276.

68. СССР. Год работы правительства. 1928/29. : С. 93; РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 7. Д. 360. Л. 54.

69. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 1. Д. 6984. Л. 237.

70. Морозов Л.Ф. Решающий этап борьбы : С. 72.

71. ГАНО. Ф. 20. Оп. 2. Д. 176. Л. 9, 89.

72. Там же. Л. 3-8, 14, 28, 64.

73. Советская Сибирь. 1928. 26, 31 янв., 2 февр., 17 мая и др.

74. Законы о частном капитале. : С. 310.

75. ЦХАФАК. Ф. 4 П. Оп. 3. Д. 23. Л. 3–3 об.

76. ГАНО. Ф. 6. Оп. 2. Д. 1566. Л. 7.

77. Советская Сибирь. 1930. 9 янв.

78. ГАНО. Ф. 725. Оп. 2. Д. 35. Л. 52–52 об.

79. ГАТО. Ф. 19 П. Оп. 1. Д. 791. Л. 105.

80. Павлова И.В. «Иркутское дело». 1926 г. // Гуманитарные науки в Сибири. 1995. N 1. С. 43–48.

235

81. Советская Сибирь. 1929. 29 янв., 24 февр., 8 марта, 28 июля и др.

82. Там же. 23 февр.

83. Там же. 1930. 24 янв.

84. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2194. Л. 63 об.

85. ГАРФ. Ф. 5451. Оп. 13. Д. 81. Л. 6.

86. Там же. Ф. 374. Оп. 14. Д. 869. Л. 1–2.

3.2. «Уход» частного капитала: пути и результаты

1. ГАНО. Ф. 1228. Оп. 3. Д. 9. Л. 129.

2. Там же.

3. ГАТО. Ф. 19 П. Оп. 1. Д. 731. Л. 64.

4. ГАНО. Ф. 1228. Оп. 3. Д. 9. Л. 129.

5. Там же. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2194. Л. 42 об.–43.

6. Там же. Ф. 1228. Оп. 3. Д. 9. Л. 154.

7. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 1. Д. 682. Л. 179, 181.

8. Фабричный А. Частный капитал на пороге пятилетки: классовая борьба в городе и государственный аппарат. М., 1930. С. 23.

9. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 7. Д. 36. Л. 39.

10. Фабричный А. Указ. соч. С. 21.

11. СССР: год работы правительства: материалы к отчету за 1928/29 г. М., 1930. С. 232.

12. ГАТО. Ф. 204. Оп. 1. Д. 531. Л. 3 об; ЦХАФАК. Ф. 6. Оп. 2. Д. 30. Л. 303 об.; ГАОО. Ф. 238. Оп. 1. Д. 394. Л. 142; ГАНО. Ф. 1052. Оп. 1. Д. 279. Л. 77.

13. Самсонов В. Свертывание частной торговли в Сибири // Жизнь Сибири. 1928. N 11. С. 117–118; ГАНО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 1105. Л. 48.

14. Торгово-промышленная газета. 1927. 22 янв.; Советская Сибирь. 1927. 28 мая.

15. ГАОО. Ф. 593. Оп. 1. Д. 16. Л. 4.

16. ГАТО. Ф. 17. Оп. 1. Д. 1134. Л. 119 об.; Ф. 393. Оп. 1. Д. 213. Л. 5; ГАОО. Ф. 394. Оп. 1. Д. 456. Л. 1.

17. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1918. Л. 32–33.

18. ЦХАФАК. Ф. 127. Оп. 1. Д. 39. Л. 3–5; ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2474. Л. 9, 36.

19. ГАКК. Ф. 606. Оп. 1. Д. 27. Л. 324-324 об.; ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2195. Л. 11–12.

20. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1464. Л. 24.

21. ГАКК. Ф. 606. Оп. 1. Д. 31. Л. 211–211 об.

22. ГАОО. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 322. Л. 34; ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1453. Л. 62, 77, 85, 136.

23. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 1907. Л. 45 об.–46, 107–107 об.; Д. 1447. Л. 117.

24. Там же. Д. 2194. Л. 42–42 об.

25. ГАИО. Ф. 516. Оп. 1. Д. 20. Л. 69 об.

26. Там же. Ф. 260. Оп. 1. Д. 20. Л. 71–72.

27. Там же. Ф. 516. Оп. 1. Д. 22. Л. 86–86 об., 125.

28. Там же. Д. 71. Л. 30-30 об., 32–36.

29. ГАОО. Ф. 593. Оп. 1. Д. 17. Л. 1об.–4.

30. ГАНО. Ф. 6. Оп.1. Д. 2474. Л. 66 об.–67.

31. Архипов В.А. Этапы и методы: С. 129.

236

32. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2494. Л. 24.

33. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 6. Д. 587. Л. 36, 38.

34. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 1. Д. 499. Л. 253.

35. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 30–32.

36. Там же. Л. 34–35.

37. Сегаль И. Пути ухода частного капитала // Финансовые проблемы планового хозяйства. 1930. N 7/8. С. 91–92.

38. ГАОО. Ф. 1337. Оп. 1. Д. 451. Л. 1–3.

39. ГАНО. Ф. 725. Оп. 3. Д. 39. Л. 129.

40. Там же. Ф. 1228. Оп. 3. Д. 9. Л. 129.

41. РГАЭ. Ф. 7733. Оп. 7. Д. 360. Л. 40; Илимский Д. Пути советского накопления // Большевик. 1928. N 2. С. 59; Ряузов Н. Указ. соч. С. 23.

42. ГАИО. Ф. 312. Оп. 1. Д. 191. Л. 129.

43. ГАНО. Ф. 725. Оп. 1. Д. 39. Л. 23–23 об.

44. Там же. Ф. 1073. Оп. 1а. Д. 23. Л. 165.

45. Там же. Ф. 1228. Оп. 3. Д. 9. Л. 148–149.

46. ЦХАФАК. Ф. 4. Оп. 4. Д. 28. Л. 2.

47. ГАИО. Ф. 312. Оп. 1. Д. 191. Л. 127 об.–128.

48. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2494. Л. 20 об.

49. Экономическая жизнь. 1927. 12 июля.

50. ГАИО. Ф. 312. Оп. 1. Д. 191. Л. 128.

51. Николаев А.А. Промысловая кооперация Сибири. 1920–1937 гг. Новосибирск, 1988. С. 140.

52. ЦХАФАК. Ф. 105. Оп. 1. Д. 117. Л. 143.

53. Там же. Д. 46. Л. 344.

54. Там же. Ф. 4 П. Оп. 4. Д. 28. Л. 2.

55. ГАНО. Ф. 6. Оп. 1. Д. 2494. Л. 28 об.

56. Там же.

57. Уголовный кодекс РСФСР. : С. 46.

58. ГАРФ. Ф. 374. Оп. 1. Д. 499. Л. 255–258.

59. Морозов Л.Ф. Решающий этап борьбы : С. 84–85.

60. Экономическая жизнь. 1929. 12 янв.

61. СССР. Год работы правительства: Материалы к отчету за 1927/28 г. М., 1929. С. 261.

62. Самсонов В. Указ. соч. С. 119, 121.

63. Рубцов Н. Товарооборот Новосибирского округа за 1926/27 г. // Жизнь Сибири. 1928. N 1. С. 67.

64. Экономическая жизнь. 1927. 30 авг.

65. Советская Сибирь. 1929. 29 нояб.

66. Штерн И. Сибирская громановщина // Жизнь Сибири. 1931. N 4. С. 3–5.

67. Советская Сибирь. 1927. 11 февр.; Торгово-промышленная газета. 1927. 15 нояб.

68. ГАНО. Ф. 12. Оп. 1. Д. 971. Л. 14.

69. ГАТО. Ф. 204. Оп. 1. Д. 531. Л. 3 об.

70. Там же. Оп. 5. Д. 29. Л. 3.

71. Торгово-промышленная газета. 1927. 14 авг.

237

72. Коновалов В.В., Угроватов А.П. Борьба с нэпманской буржуазией в промысловой кооперации Сибири в годы построения фундамента социализма (1926–1932 гг.) // Общественное сознание и классовые отношения в Сибири в XIX–XX вв. Новосибирск, 1980. С. 19.

73. Экономическая жизнь. 1927. 14 июля.

74. Фабричный А. Указ.соч. С. 21.

75. ГАНО. Ф. 253. Оп. 2. Д. 12. Л. 40.

76. ЦХАФАК. Ф. 4 П. Оп. 4. Д. 28. Л. 2.

77. Советская Сибирь. 1927. 16 февр.

78. Там же. 1930. 9 янв.

79. Гордон Л., Клопов Э. Что это было?: Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30–40-е годы. М., 1989. С. 216.

238