Дети как жертвы насилия

"ДЕТОУБИЙСТВО"

(извлечение)

Детоубийство в русском праве

Наши предки не составляли исключения относительно обычая убивать детей: детоубийство имело место и у них и считалось дозволенным. Точно так же, как и в других государствах, оно заносится затем в число преступлений и у нас; при господстве в государственной жизни религиозных начал оно влечет для ви­новных суровые кары, а впоследствии начинает рассматриваться как привилегированный вид убийства.

Отмеченное нами влияние канонического права на светские законодательства Европы, отнесшие убийство внебрачного ребенка к особенно тяжко наказуемым видам преступлений против жизни, очень рано заметно и в нашем праве, которое долгое время видело в детоубийстве не только нарушение заповеди "не убий", но и проявление блуда и лишение ребенка таинства крещения.

Уже вскоре после крещения Руси разбор дела о внебрачных родах входит в компетенцию духовных судов. В завещании вел. кн. Владимира детям в перечне дел, которые он передал духовным судам, мы находим в числе других скотоложство, содомский грех, "или девка или вдова дитя родит". Значительно позднее, в 1551 году, Стоглавый Собор снова подтвердил изъятие из подсудности светских судов означенных дел.

Что же касается значения лишения ребенка крещения, то о нем можно судить по древнейшим нашим памятникам. Еще задолго до появления нашего Номоканона, в XII веке, епископ Новгородский Нифонт на вопрос своего клирика о вине родителей и священника в случае смерти ребенка без крещения, дал такой-ответ: "аще ли умрет дитя нехрещено небрежением родитель, или поповым, велми (вели?) за душегубье поста 3 лета; аще ли не ведуче, то нету опиттемьи". Соответствующее правило вошло в наш номоканон; хотя оно и приписывается ошибочно Халкидон-скому собору, но все же принадлежит, по словам проф. Павлова, глубокой древности.

В Номоканоне (первое издание киевское 1620 г.) мы не находим специального постановления о детоубийстве. Содержание же статей его, относящихся к вольному и невольному убийству, заимствовано у Василия Великого, и поэтому здесь применимы наши предпо­ложения, приведенные нами выше, когда мы говорили о творениях этого отца церкви. Истребление плода предусмотрено 72 и 73 статьями, и в последней виновные названы "блудницами", а ос­тавление новорожденного без помощи и подкидывание его — 70 и 74 ст. Первая из названных статей говорит об уже известном нам случае, предусмотренном Василием Великим — о родах на дороге и смерти оставленного без помощи новорожденного, а вторая приравнивает к убийцам тех, кто подкидывает детей своих на распутье, у городских ворот, если никто не берет этих детей к себе на воспитание. Приравнивание убийцам мотивируется здесь тем, что "зане елико по намерению своему убийцы суть". Наш Номоканон делает ссылки на Ивана Постника, в уставе которого предусматривается подкидывание детей к церковным дверям и виновные также приравниваются к убийцам. Такое подкидывание стало, по словам проф. Павлова, довольно обычным явлением в жизни византийских греков, и духовные власти, в противополож­ность нашим, налагали на виновных эпитимии, как на убийц, даже и в том случае, когда дети оставались в живых и принимались кем-либо на воспитание.

В полном согласии со взглядами канонического права на убийство матерью ее внебрачного ребенка находятся постановления Уложения царя Алексея Михайловича, с одной стороны, и со взглядами на уже известные нам объемы родительской власти — с другой.

В этом законодательном памятнике проведено глубокое раз­личие между убийством, совершенным законными родителями и внебрачною матерью. О первом говорит 3 ст. XXII главы: "А будет отец, или мать сына, или дочь убьет до смерти, и их за то посадить в тюрьму на год, а отсидев в тюрьме год, приходить им к Церкви Божий, и у Церкви Божий объявляти тот свой грех всем людям вслух. А смертию отца и матери за сына и дочь не казнить". Между тем обычным наказанием за убийство является по уложению смертная казнь. Мы найдем очень немного случаев, когда уложение допускало для преступников такую дешевую рас­плату за совершенные ими деяния.

Но для детоубийцы нет снисхождения. Она виновна не только в том, что убила своего незаконного ребенка, но и в том, что жила в блуде. Наказывая ее. Уложение исходило из дорогого ему принципа устрашения и боролось не только с детоубийством, но и с блудом: "а будет которая жена учнет жити блудно и скверно, и в блуде приживет с кем детей, и тех детей сама или иной кто по ее веленью погубит, а сыщеца про то допряма, и таких без­законных жен, и кто по ее велению детей ее погубит, казнить смертью безо всякия пощады, чтоб на то смотря, иные такова беззаконного и скверного дела не делали, и от блуда унялися" (гл. XXII, ст. 26).

Уложение в названной статье не определяет способа смертной казни. Судебная практика остановилась, по словам Котошихина, на окопании виновных живыми в землю.

Представляется затруднительным выяснить, насколько часто со­вершались детоубийства в России времени составления Уложения 1649. Казалось бы, что условия затворнической жизни русской женщины не могли способствовать ее внебрачным половым сно­шениям и особенно половым сношениям девиц. Однако, в дейст­вительности, такие связи и сношения имели место не так редко, как можно было бы предполагать. Проф. Н. И. Костомаров в своем очерке домашней жизни и нравов великорусского народа в 16 и 17 столетиях приводит различные примеры нарушения супружеской верности женами зажиточных домовитых людей, половых сношений русских женщин с иностранцами, несмотря на особые взгляды общества того времени на этих "басурманов". Запертая в своем тереме жена занималась от скуки "пустошними" речами со служан­ками, вела с ними "пересмешные, скоромские и безлепичные" разговоры; к ним в дом проникали "потворенные бабы", "что молодые жены с чужи мужи сваживают" и искусно соблазняли или госпожу, или девку-служанку. В свое оправдание сношений с иностранцами русские женщины создали особое объяснение: "женщине соблудить с иностранцем простительно; дитя от иностранца родится — кре­щеное будет; а вот как мужчина с иноверкою согрешит, так дитя будет некрещеное, оно и грешнее; некрещеная вера множится". Из грамоты патриарха Филарета сибирскому и тобольскому архиепи­скопу Киприану от 1622 г. видно, что мужья иногда даже торговали женами, уступая пользование ими другим лицам на определенное время. Но при всех этих случаях едва ли могла явиться надобность в детоубийстве. Нарушения супружеской верности обставлялись глубокою тайною и, при непрерывающейся супружеской жизни, сами виновные жены едва ли могли с уверенностью сказать, что ребенок зачат не от мужа. При продаже же жены мужем должны были предвидеться и возможные последствия сожития с другим лицом и, очевидно, такие случаи глубоко отличались от беремен­ности девицы.

Относительно возможности половых сношений девиц в России 16 и 17 века, казалось бы, должно возникать еще более сомнений, чем о прелюбодеянии супруг. Действительно, мы не находим исторических указаний, которые давали бы основания думать, что такие сношения были особенно распространены.

Записки иностранцев о России того времени свидетельствуют о разврате русских, но говорят более о половых извращениях мужчин — содомском грехе и скотоложстве. На распространение этих пороков указывают и другие сведения. Что касается вне­брачных рождений, то о редкости таких случаев в рассматриваемую эпоху отчасти свидетельствует документ, помещенный в 12 томе Рус. Историч. Библ.— "Дело заказа архиерейских дел Яренского уезда по донесению Жешерской волости ильинского попа о не­законном прижигай нищею девкою ребенка 1690 г. 12 февр." — Поп Яков, донося о внебрачном рождении, спрашивает, может ли он крестить младенца. Очевидно, такой случай в практике был редким явлением, если священник не знал, как поступить ему. Ему было указано в ответе, чтобы он крестил ребенка и допросил девку. Та показала "на Евдокимова сына Елизара" как на отца ребенка: он изнасиловал ее в бане. Оговоренный не винился. Обоих били батогами нещадно. Однако оба настаивали на своих показаниях. Дело кончилось примирением — уплатой оговоренным девке 23 алтынов и 2 денег.

Народные песни, сказания и другие памятники народного твор­чества того времени также дают некоторый материал для решения поставленного вопроса. В "Памятниках старинной русской лите­ратуры" мы нашли "притчу о женской злобе". Содержанием ее является поучение, сказанное отцом сыну, проникнутое глубокою злобою к женщине, в которой поучающий видит лишь одни пороки, а среди последних указывает на истребление плода и детоубийство: "Слыши, сыне мой, про ехидну. Такова суть, ибо своих чад ненавидит; аще хощет родити, подшится их съести, они же погрызают у нее утробу, и на древо от нее отходят и она от того умирает. Сей же уподобишася ехидне нынешние девицы многие: не бывают мужем жены, а во утробе имеют, а родити не хощет, и помышляет: егда отроча от чрева моего изыдет, и аз его своими руками удавлю. Аще девическую печать разорит, а девицею имянуется; образ бо яко девица, и нравом яко окоянная блудница, ибо кому прилучится таковою женитись. Виждь и ра­зумей: та бо ходит быстро и очима обзорлива, и нравом буя, и во всем несчастлива".

К этому поучению близко подходит по духу сетование отца, заявляющего, что "лучше в доме коза, чем взрослая дочь; коза по елищу ходит — молоко принесет; дочь по елищу ходит — стыд принесет отцу своему".

Можно думать также, что некоторые народные празднества, оставшиеся от языческой эпохи, могли благоприятствовать поло­вому разврату. Так, игумен псковского Елеазарова монастыря Памфил в своем послании 1505 г. к наместнику г. Пскова писал о праздновании ночи под Ивана Купала и указывал на разврат, сопровождавший эти празднества.

Мы укажем также на русские исповедники 16 и 17 века, к которым, однако, надо относиться с осторожностью. Являясь пе­реводными с греческого языка, они не всегда могут дать верную картину нравственности русского общества. Мы находим в них вопросы, задаваемые женщинам о детоубийстве и вытравлении плода: "Блудя отрочати оу себе не уморилали еси, или велела еси кому рабе уморити... или пив зелие извергла еси дитя, или не­крещено дитя оуморила еси; или заворожила еси в себе дети; или пила еси зелие и корение".

Если мы встречаем мало указаний на случаи внебрачных рож­дений, то еще менее находим сведений о детоубийствах, суде над виновными в этих преступлениях и о их казнях. В напечатанных документах почти совершенно не встречается интересующих нас указаний. В случае нахождения трупа новорожденного иногда след­ствие производилось духовенством. Об этом, между прочим, сви­детельствует одно дело "устюжеского архиерейского приказа 1685— 1687 г.г. о найденном в бане мертвом младенце".

Во всяком случае, постановления Уложенья царя Алексея Ми­хайловича, требовавшего казнить детоубийц "без всякой пощады", показывает суровое отношение законодателя к этому преступлению.

На фоне мрачной жестокости Уложенья 1649 г., не знавшего жалости к детоубийцам и видевшего в смертной казни для них средство восстановить чистоту нравов и унять блуд, особенно знаменательными являются два указа Петра I. Борясь со злом во всех проявлениях русской жизни широкими реформами, по­средством изменения условий государственной и общественной жизни, Петр I понял главнейшую причину, которая толкала вне­брачных матерей на убийства их детей: это были их позор и страх перед осуждением общественным мнением. Петру I при­надлежит честь принятия возможных для того времени мер пре­дупреждения детоубийства, отличных от наказания — этой из­любленной меры борьбы Уложенья 1649 г. и более позднего законодательства, к которой они обращались так охотно, мотивируя ее применение целями устрашения: "дабы другим было неповадно". Первый из названных указов относится к 4 ноября 1714 года, а второй к 4 ноября 1715 г. Оба указа предписывают в целях борьбы с детоубийством устройство особых домов для воспитания внебрачных детей. Второй из названных указов является особенно интересным, так как дает мотивировку принимаемой меры и развивает ее основания. Устройство означенных домов (гошпиталей, как называет их указ) предписывается в городах и в столицах (в столицах "мазанок", а в других городах деревянных), "для сохранения зазорных младенцев, которых жены и девки рождают беззаконно, и стыда ради отметывают в разные места, от чего оные младенцы безгодно помирают, а иные от тех же, кои рождают, и умерщвляются". Внебрачные матери могли приносить своих детей в эти дома. От них не только не спрашивали никаких документов, но и не спрашивали их имени: им дозволялось приносить детей тайно, с закрытыми лицами. "Но ежели такие незаконно рождающие,— добавлял указ 1715 г.,— явятся во умер-щвленьи тех младенцев и оныя за такие злодейственные дела сами казнены будут смертью".

Петр I следовал в данном случае примеру новгородского мит­рополита Иова, который открыл в 1706 г. первый воспитательный дом для зазорных младенцев. Император, как ум в высшей степени практический, издавая эти указы, не был чужд преследования, таким образом, целей увеличения населения России и, в частности, ее воинской силы. Впоследствии воспитанники этих домов, при им­ператрице Анне Иоанновне все, а при Елизавете лишь годные к военной службе, отдавались в гарнизонные школы и, по достижении совершеннолетия, определялись в военную службу.

Постановление Уложенья царя Алексея Михайловича остава­лось в силе в продолжение почти двухсот лет лишь с изменениями относительно наказания детоубийц.

Изданию свода законов предшествовали попытки составления ироектов уголовных уложений. Последние не обходили вопрос о детоубийстве молчанием и в некоторых случаях останавливались на нем даже очень подробно.

Проекты 1754—1766 г.г. отвели детоубийству место среди пре­ступлений против жизни в 29-й главе: "О таковых отцах и матерях, которые детей своих убьют, также ежели жена мужа или муж жену убьют, или беззаконно прижитого младенца вытравят". Но обе редакции проектов ничего не говорят о лишении внебрачного ребенка жизни его матерью посредством положительного действия. Соот­ветствующая статья Уложенья 1649 г. оказалась выключенной, не­смотря на то, что большинство статей этого уложенья или воинских артикулов перешли в проекты. Проекты лишь говорят о вытравлении плода незаконно зачавшей женщины и о подкидывании или остав­лении в опасных местах таких младенцев. Различие в постановлениях обеих редакций весьма существенно лишь относительно наказаний. Первая редакция за вытравление плода определяет самой "безза­конно беременной" наказание кнутом и пожизненную каторгу, а вторая различает сословное положение виновных и предписывает женщин привилегированного класса "отсылать в дальние женские монастыри на два года, где их употреблять во всякие монастырские тяжкие работы"; возлагать на них обязанность посещения церковной службы ("во всякие дни в церковь Божию ходить им как к вечерне, заутрени, так и к святой литургии"); по прошествии этих двух лет они должны были подлежать публичному церковному покаянию в продолжение двух месяцев. Женщины же непривилегированных сословий, кроме всего этого, подлежали наказанию плетьми.

О подкидывании и оставлении ребенка обе редакции говорят неодинаково. Ст. 4-я первой редакции ничего не говорит, что ребенок должен быть "беззаконно прижит", как об этом говорит 8-я ст. второй редакции. Но так как обе редакции называют мать беззаконной, то, очевидно, в обоих случаях имелись в виду вне­брачные дети. Если такой подкинутый или оставленный ребенок умирал, первая редакция проекта назначала матери отсечение головы, а вторая отсылала привилегированных, как и за истреб­ление плода, в монастыри, но на три года с продлением публичного покаяния до 6 мес., а непривилегированных, по наказании плеть­ми, приказывала "ссылать вечно в казенную работу".

Постановления обеих редакций заставляют весьма многого желать относительно их ясности. Остается неизвестным, какие кары должно было влечь убийство матерью ее внебрачного ребенка, совершенное посредством положительного действия или посред­ством упущения, как например неперевязывание пуповины, ли­шение пищи и пр. Относительно второй редакции, еще более неудачной, чем первая, возникает вопрос: является ли преступным вытравление плода или подкидывание и оставление ребенка со смертельным исходом для последнего, если эти действия совер­шены лицами нехристианского исповедания, но привилегирован­ного сословия (сюда проект относил жен и дочерей лиц первых рангов, дворян неслужащих и купцов первой гильдии). Так как ссылка в монастыри к ним не могла быть применена так же, как и церковное покаяние, то они или должны были оставаться без­наказанными, или наказываться телесно, как непривилегирован­ные, но то и другое противоречило бы тексту статей проекта.

Различие между обеими редакциями заключалось не только в смягчении наказаний по второму проекту, но также и в том, что последний назначал женщинам- матерям за истребление их плода и под­кидывание ребенка несравненно меньшие наказания, чем посторон­ним лицам, которые подлежали смертной казни. Первая же редакция не отличала посторонних от самой беременной и роженицы.

Чрезвычайно подробно рассматривал интересующее нас пре­ступление известный проект Уложения 1813 г.

В его пятом отделении, под заглавием "Об убийстве младенцев" и "О подкидывании младенцев", рассматривается детоубийство в девяти статьях 381—389. Статьи проникнуты казуистичностью и очень неудовлетворительны в отношении формулировки выражен­ных в них понятий. Но он отказывается от взгляда Уложения 1649 г. на детоубийство как на квалифицированное преступление и относит его к числу привилегированных убийств. Хотя назван­ные статьи не дают ясного указания, почему детоубийство отнесено к числу привилегированных преступлений, и мы не находим в них требования, чтобы ребенок был внебрачным, но с достаточною вероятностью можно предполагать, что основание привилегиро­ванности лежало в чувстве стыда или страха роженицы. Так заставляют думать выражения 381 статьи: "Ежели мать, утаив беременность свою, родит в скрытом месте" и т. д. Убийство же законных детей было предусмотрено в ст. 337 п. 2.

Наказания, назначавшиеся ст. 381 матери-детоубийце, были ниже, нежели за убийство законных детей и вместе с тем ниже, чем за обыкновенное убийство. Высшим наказанием по 381 ст. могло быть для привилегированных (§ 38) назначение им жи­тельства в отдаленных губерниях, а для остальных сословий — телесное наказание кнутом и ссылка на вечное поселение. Между тем обыкновенное убийство наказывалось вечной ссылкой на по­селение (для привилегированных) и менее тяжкою работою (для прочих), а убийство законных детей — пожизненною каторгою, вырезыванием ноздрей и клеймением. Неосторожное лишение младенца жизни его матерью, при условии сокрытия беременности и при родах в скрытом месте, также влекло за собою наказания, но значительно меньшие. Сокрытие беременности и родов нака­зывалось в том случае, если ребенок родился мертвым. Соучаст­ники и отец незаконнорожденного ребенка за укрывательство умышленного детоубийства подлежали тому же наказанию, как виновная мать, но в высшем размере. Субъектом преступления подкидывания младенца, как со смертельным исходом для по­следнего, так и в случае его спасения, могло быть всякое лицо. Три статьи, посвященные этому преступлению (387—389), ничего не говорят о законном или внебрачном происхождении ребенка.

Оба рассмотренных проекта свидетельствуют о сознании неу­довлетворительного состояния действовавших тогда постановлений о детоубийстве. Предположенное смягчение ответственности яв­ляется тем более знаменательным, что проект был проникнут очень большою жестокостью в борьбе с преступностью.

Свод законов отказывается от особой наказуемости детоубий­ства. При этом он употребляет термин "детоубийство" для обоз­начения "убийства детей в утробе матери". Такое "детоубийство" наряду с "чадоубийством", убийством отца или матери и некото­рыми другими преступлениями отнесено к "особенным видам смертоубийства" (ст. 341), но все они "подлежат тем же наказа­ниям, какие положены за смертоубийство вообще" (342 ст.), т. е. ни в каком случае уже не подлежат смертной казни.

Составители проекта Уложения 1845 г., следуя примеру евро­пейских кодексов, придают решающее значение мотивам стыда и страха внебрачной роженицы и ослаблению способности рассуждения вследствие физических страданий, причиняемых родами. Оп­ределение преступления детоубийства было включено в ту же 1856 статью проекта 1844 года, которая предусматривала родственное убийство. Детоубийство было определено как убийство матерью от стыда или страха ее незаконнорожденного сына или дочери при самом рождении младенца. Сравнительно с наказанием за убийство законного ребенка наказание за детоубийство понижалось на три степени, т. е. виновная приговаривалась к каторжным работам на 12—15 лет и к наказанию плетьми от 70 до 80 ударов. Проект предусматривал также случай: "когда же детоубийство сего рода было не предумышленное, то виновная в оном женщина, особенно если она незамужняя и разрешилась от бремени в первый раз, подвергается токмо: лишению всех прав состояния и ссылке на поселение в отдаленнейших или менее отдаленных местах Сибири, и буде она по закону не изъята от наказаний телесных, и наказанию плетьми чрез палачей в мере, определенной ст. 22 для первой или второй степени наказания сего рода, смотря по обстоятельствам более или менее увеличивающим или уменьшающим вину ее". Особая статья говорила об оставлении женщиною от стыда или страха ее незаконнорожденного младенца без помощи, отчего младе­нец и лишился жизни. Здесь виновная приговаривалась "к лишению всех особых лично и по состоянию присвоенных ей прав и пре­имуществ и к ссылке в Сибирь на житье на время от восьми до десяти лет, или, буде она по закону не изъята от наказаний телесных, к наказанию розгами в мере, определенной ст. 35 для четвертой степени наказаний сего рода и к отдаче в рабочий дом на время от трех до шести лет, на основании постановлений ст. 8б". Четвертая степень 35 ст. определяла число ударов розгами от 60 до 70.

В Уложение 1845 г. перешли эти статьи проекта. Но в статью 1922, соответствующую 1856 статье проекта, было внесено доба­вочное условие применения смягченного наказания: мать-убийца не должна была быть виновной в совершении такого же преступ­ления ранее. Точно так же было введено некоторое изменение наказания, установленного в 1866 ст. проекта: соответствующая ей 1931 ст. Уложения 1845 г. назначила для ссылки Томскую и Тобольскую губернии с предварительным заключением на 1—2 года. В остальном статьи проекта были приняты без изменений.

В таком же виде сохранились обе статьи и в действующем Уложении; изменения коснулись лишь наказаний в связи с про­исходившими пересмотрами карательных мер нашего кодекса. Статья 1451 п. 2 грозит в настоящее время за предумышленное детоубийство по-прежнему каторжными работами на 12—15 лет, а в остальных случаях лишением всех особенных лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и заключением в тюрьме на время от 5 до 6 или от 4 до 5 лет. Статья 1460 понижает срок заключения до 1¹/₂ - 2¹/₂  лет.

РОССИЯ. Детоубийство и оставление новорожденного без помощи

 

Годы	Обвиняем.	Осужден.
1874 1875 1876 1877 1878	65 78 75 77 59	29 30 22 21 22
1874—1878 1879 1880 1881 1882 1883	354 106 125 117 124 136	124 36 44 25 24 36
1879-1883 1884 1885 1886 1887 1888	608 166 135 190 202 180	165 55 36 60 83 48
1884-1888 1889 1890 1891 1892 1893	873 211 194 226 235 215	282 75 71 72 82 89
1889-1893 1894 1895 1896 1897 1898	1081 213 244 245 245 248	389 83 91 90 94 78
1894-1898 1899 1900 1901 1902 1903	1195 128 182 241 224 220	443 68 66 96 74 66
1899-1903 1904 1905 1906	995 206 188 159	370 40 44 35
1904-1906	553	119

Взгляд на детоубийство как на привилегированное убийство был признан правильным также и составителями Уголовного Уложения 1903 г. Наше новое Уложение лишь отказалось от системы различения способов умерщвления ребенка: согласно 461 ст. причинение смерти может быть выполнено или при посредстве положительных действий, или путем бездействия, т. е. неоказания новорожденному необходимой помощи. В качестве субъекта пре­ступления указывается лишь мать; ребенок должен быть прижит вне брака; момент убийства определяется словами "при рождении"; о мотивах ничего не говорится; наказание понижено до заключения в исправительном доме от 1 г. 6 мес. до б лет. Принятию статьи о детоубийстве предшествовало всестороннее ее обсуждение, во время которого были высказаны различные мнения, но мы по­знакомимся с ними ниже, в главе, посвященной догматическому исследованию интересующего нас преступления.