Гернет М.Н. История царской тюрьмы, т. 4, М., 1962.

 

Содержание

 

От редакции
Предисловие автора к первому изданию
Глава 1. Царская тюрьма в начале XX века (1900-1916 гг.)
§ 1. Численность тюрем
§ 2. Статистика заключенных
§ 3. Тюремный режим
Глава 2. Режим мест заключения в Петропавловской крепости
§ 4. Режим в арестантских помещениях в Трубецком бастионе
§ 5. Режим заключения в Екатерининской куртине
§ 6. Петропавловская крепость в цифрах
Глава 3. Военно-полевые суды и Трубецкой бастион
§ 7. Жертвы военно-полевой юстиции в Трубецком бастионе
§ 8. Новые документы о военно-полевых судах
§ 9. Первое дело военно-полевого суда в С.-Петербурге
§ 10. Казнь осужденных по приговорам военно-полевых судов
Глава 4. Военно-окружные суды и Трубецкой бастион
§ 22. Секретные материалы царизма о смертной казни по приговорам военных судов
§ 13. Карательные экспедиции царских палачей в 1905 году и дело об убийстве полковника Мина, рассмотренное военно-окружным судом в Трубецком бастионе
§ 14. Дело о покушении на Николая II и великого князя Николая
Глава 5. Борцы рабочего движения в Трубецком бастионе
§ 15. Узники Трубецкого бастиона в первые годы XX века
§ 16. Борьба царизма с рабочим движением в Петербурге в 1905-1917 годах
§ 17. Склады нелегальной литературы и подпольные типографии
Глава 6. Максим Горький в Трубецком бастионе
§ 18. 9 января и воззвание Максима Горького
§ 19. Обыск у Максима Горького и его арест
§ 20. Протест передовой мировой общественности против ареста Горького и его заключения в Петропавловскую крепость
§ 21. Горький в Трубецком бастионе
§ 22 Литературные занятия Горького в крепости
§ 23. Дознание и следствие по делу 9 января 1905 года
§ 24. Болезнь А. М. Горького и его освобождение из крепости
Глава 7. Бывшие шлиссельбуржцы в Трубецком бастионе в 1905 году
§ 25. На пути из Шлиссельбургской в Петропавловскую крепость
§ 26. Шлиссельбуржцы в Трубецком бастионе
Глава 8. Революционные матросы и солдаты в Трубецком бастионе
§ 27. Участие матросов в революционном движении России
§ 28. Расстрелы матросов-революционеров
§ 29. Солдаты электротехнической роты в Петропавловской крепости и суд над ними
§ 30. Матросы в Трубецком бастионе в 1911-1912 годах и процесс 1912 года
§ 31. Дело 1913 года о пятидесяти двух матросах, обвиняемых за участие в восстании
§ 32. Последние узники-матросы в крепости по процессу 1916 года
§ 33. Последние узники-солдаты в Трубецком бастионе
Глава 9. Изменники родине и шпионы в Петропавловской крепости
§ 34. Процесс адмирала Небогатова
§ 35. Процесс генерал-адъютанта Стесселя
§ 36. Небогатов и Стессель в Екатерининской куртине Петропавловской крепости
§ 37. Германский консул-шпион Лерхенфельд
§ 38. Военный министр Сухомлинов в Трубецком бастионе
Заключение
Петропавловская крепость, превращенная советской властью в музей

Иллюстрации

Примечания

От редакции
 

Настоящее, второе издание четвертого тома «Истории царской тюрьмы» является значительно дополненным. Подготовляя к печати этот том и собирая материалы для пятого тома, покойный М. Н. Гернет имел в виду написать еще несколько томов, в которых предполагалось осветить историю общеуголовных тюрем, военных и военно-морских тюрем, монастырских тюрем, историю тюрем при временном буржуазном правительстве. По мере накопления материалов автор написал ряд очерков и глав, часть из которых он имел в виду включить в четвертый и пятый тома, а часть—-в последующие тома.
Редакционная коллегия сочла целесообразным включить в настоящий том в качестве первой главы большой очерк по истории общеуголовных тюрем в начале XX века, который был помещен М. Н. Гернетом в сборнике «Тюрьма капиталистических стран»1, исключив из него те материалы, которые уже вошли в другие тома. Аналогичные очерки за соответствующие периоды времени были включены в каждый из первых трех томов «Истории царской тюрьмы» самим автором.
В настоящий том включена глава «Бывшие шлиссельбуржцы в Трубецком бастионе», которая была написана автором специально для четвертого тома. Кроме того, в ряд глав включены написанные автором параграфы и части параграфов, которые хотя и не были включены в издававшийся уже после смерти автора четвертый том «Истории царской тюрьмы», но представляют несомненный интерес для читателей. Так, в главу третью включен параграф, посвященный первому делу, рассмотренному военно-полевым судом в Петербурге; в главу четвертую включен материал по делу об убийстве главного военного прокурора Павлова и о покушении на Николая II и его дядю — Николая Николаевича; в главу девятую — параграф о шпионе — германском консуле Лерхенфельде -5-
Настоящее издание четвертого тома «Истории царской тюрьмы» состоит из девяти глав.
В первой главе дается подробная характеристика состояния тюрем в Российской империи в период с 1900 по 1916 год: приводится численность и вместимость тюрем различных ведомств, численный состав заключенных и т. д. Большое внимание в этой главе уделено характеристике тюремного режима — применению дисциплинарных наказаний к заключенным, в том числе — порки розгами и заключения в карцер, «культурно-просветительной» работе в тюрьмах, состоявшей по преимуществу в религиозном «воспитании». В заключение характеризуется борьба заключенных с царским тюремным режимом.
Вторая и все последующие главы посвящены истории Петропавловской крепости с начала XX века и до крушения царизма в 1917 году.
Во второй, третьей и четвертой главах подробно освещается режим в Петропавловской крепости в связи с деятельностью военно-полевых и военно-окружных судов. И этот режим, и эта деятельность «скорострельной» царской юстиции представляли собой стороны единой системы судебного и внесудебного террора, который осуществлялся усилиями царской военщины, карательных экспедиций, полиции, жандармерии, судов всех наименований и тюремной администрации. Поэтому три главы книги освещают и деятельность военной юстиции, и исполнение приговоров военных судов, и ожесточение режима в Петропавловской крепости.
В четырех последующих главах основное внимание уделено узникам Петропавловской крепости — деятелям большевистской партии, великому пролетарскому писателю Максиму Горькому, многочисленным революционным рабочим и крестьянам, матросам и солдатам, наконец, бывшим шлиссельбуржцам, переведенным в Петропавловскую крепость.
В девятой главе показана исключительно мягкая карательная политика царизма в отношении изменников родине и шпионов из числа генералов и офицеров царской армии.
Четвертый том завершается заключением, в котором говорится о превращении Петропавловской крепости в музей по истории революционного движения, созданный Советской властью вскоре после Октября 1917 года.

Редакционная коллегия
 

Примечания

 

1 См. «Советское законодательство», М., 1934 г.

 

Предисловие автора к первому изданию
 

Четвертый том «Истории царской тюрьмы» посвящен истории Петропавловской крепости в период с 1900 по февраль 1917 года. В трех предшествующих томах история мест лишения свободы в этой крепости рассматривалась за время с половины XVIII и до конца XIX века.
Первоначально я предполагал, что четвертый том моего труда охватит, как и три первых тома, историю всех царских тюрем, т.е. Петропавловской, Шлиссельбургской крепостей и общеуголовных тюрем. Я рассчитывал, что буду иметь возможность этим томом закончить всю работу по исследованию вопроса истории царской тюрьмы. Однако в процессе собирания архивных и других материалов я увидел ошибочность первоначального предположения. По одной лишь Петропавловской крепости оказалось такое обилие материалов, притом малоизвестных или даже совсем неизвестных ни широким слоям читателей, ни даже специалистам в области уголовной и общей политики царизма, что явилась необходимость посвятить весь этот том только одной Петропавловской крепости. Мне кажется, что полнота исследования пострадала, если бы я прибег к сокращению исторического очерка по Петропавловской крепости из желания охватить в одном томе историю всех мест лишения свободы за последние 17 лет существования царизма.
Поэтому история некоторых других царских тюрем, имевших особое значение в XX веке, а также и история тюрем при Временном правительстве будет освещена мною в последующих томах моего труда1..
Настоящий, четвертый, том, как и три предшествующих, посвящен изучению не всей карательной политики царизма, а лишь одной из очень многих и разнообразных мер карательной политики -6- царизма. Я изучаю только тюрьмы, не касаясь таких мер судебной репрессии, как ссылка на каторжные работы в Сибирь, ссылка на поселение и т. д.
Значение Петропавловской крепости как места лишения свободы особенно изменилось со времени первой русской революции 1905 года. Трубецкой бастион этой крепости перестал быть тюрьмой для отбывания наказания осужденными и стал исключительно местом предварительного заключения, для содержания подследственных, арестованных в пределах Петербурга и отчасти Петербургского военного округа. Сюда уже не направляли арестованных из других городов и местностей империи, как это было ранее, например, по процессу декабристов, по делу 193-х о пропаганде в империи и др.
За последний период царизма многие крупные события дали в казематы крепости своих представителей, поэтому я и связал историю Петропавловской крепости с теми или другими событиями большой исторической важности. При этом я ставил своей задачей увязать каждое отдельное событие с той конкретной обстановкой, которой данное событие было обусловлено.
В настоящем томе «Истории царской тюрьмы» читатель встретится больше с узниками из числа участников массовых выступлений.
Вступление пролетариата на арену политической борьбы с конца XIX века дало в крепость немало заключенных и среди них членов «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» Ногина, Лепешинского, Андропова и др. В главе «Борцы рабочего движения в Трубецком бастионе» я старался остановиться не только на борцах рабочего движения, выхваченных из рядов партии большевиков за агитацию, за работу в подпольных типографиях и т. п., но отметить здесь и участников большевистских организаций, уже готовых выступить с оружием в руках за победу рабочего класса в его борьбе с самодержавием.
Начало русской революции — «кровавое воскресенье» 9 января 1905 г.— легло в основу наиболее обширной главы «Максим Горький в Трубецком бастионе», а также и некоторых других глав и параграфов.
Так как указания на режим Трубецкого бастиона встречались в архивных делах об отдельных узниках, то в целях избежания повторений я счел за лучшее собрать все черты о режиме в одной главе, дав его общую характеристику. Режим в действительности был много тяжелее, чем он мною описан. Но надо иметь в виду, что официальные документы предпочитали хранить молчание на эту тему, а из-за стен Петропавловской -7-крепости не доходило до сведения народа все то, что творилось в полутемных казематах под неограниченной властью коменданта крепости, смотрителя и жандармов.
 

***
 

При всем разнообразии событий, которые отразились в стенах Петропавловской крепости, корень их происхождения один и тот же — всероссийская революция2. Влияние революции на состав узников Трубецкого бастиона прежде всего сказалось на заполнении камер Трубецкого бастиона рабочими. Они выступали в борьбе с царизмом под пролетарским знаменем, они были передовым отрядом революции.
На истории Петропавловской крепости ярко отразилось «кровавое воскресенье» 9 января 1905 г., когда, говоря словами В. И. Ленина, «Рабочий класс получил великий урок гражданской войны; революционное воспитание пролетариата за один день шагнуло вперед так, как оно не могло бы шагнуть в месяцы и годы серой, будничной, забитой жизни. Лозунг геройского петербургского пролетариата: «смерть или свобода!» эхом перекатывается теперь по всей России»3.
Это эхо было тем более громким, что условия, в которых находились в России пролетариат и крестьянство, особенно благоприятствовали силе революционного отзвука. Рабочие страдали не только от капиталистической эксплуатации, но и от бесправия всего народа. Крестьянство страдало от безземелья, оно находилось в кабале у помещика и кулака.
Из нашего очерка «Борцы рабочего движения в Трубецком бастионе» будет видно, как царизм уже в самом начале XX века вырывал из рядов петербургского пролетариата лучших его представителей и заточал в Петропавловскую крепость.
События 9 января 1905 г. послужили сигналом для всех рабочих. Только в январе стачками было охвачено 440 тысяч рабочих, тогда как за все десять предшествующих лет в России бастовало лишь 430 тысяч рабочих.
Нарастание русской революции сопровождалось поступлением в тюрьму Трубецкого бастиона матросов, обвинявшихся в подготовке восстаний.
Царизм в борьбе с революционным движением знал одна средство — жесточайшие и массовые наказания. Императорское -9- правительство продолжало верить в их силу, несмотря на доказанное всей историей бессилие палача и тюрьмы в борьбе с революционным движением. Оно решило, что его карательная политика лишь притупилась и что надо отточить это оружие. Именно этим объясняется то, что за последние 17 лет своего существования военно-окружные суды довели до крайних пределов применение всех наиболее суровых средств репрессии, особенно смертной казни. Но и этого оказалось мало. Тогда были введены военно-полевые суды. За полгода их действия они пронеслись ураганом над нашей родиной.
Военно-полевые суды были самым ярым и бесстыдным проявлением царского произвола, но они не были его единственным проявлением. Они лишь завершали целую систему борьбы царизма с революцией.
Так, например, в целях облегчения беспощадной расправы с рабочим и крестьянским Движением органам классовой юстиции в лице военно-окружных и гражданских судов предписывались соответствующие директивы в виде министерских циркуляров. В этом же направлении производились изменения законов: закон 2 декабря 1905 г. повысил размеры наказаний за участие в забастовках на предприятиях, имеющих общественное и государственное значение, а также в правительственных учреждениях; 9 февраля 1906 г. был издан закон о взрывчатых веществах, прикрываясь которым департамент полиции широко развил деятельность своих агентов, а суды получили возможность более широко применять тюрьму и каторгу; 18 марта 1906 г. последовало законодательное сокращение сроков производства важнейших уголовных дел, на первое место было выдвинуто требование быстроты расправы с обвиняемыми; закон 18 августа 1906 г. передавал военно-окружным и военно-морским судам рассмотрение дел о пропаганде в армии и флоте и грозил каторгой осужденным.
Действительным вершителем судьбы российских граждан являлся не столько царский суд, сколько еще более послушные царизму органы защиты интересов эксплуататорских классов — жандармские управления и охранные отделения, образованные в 1903 году.
Такой характер репрессивной политики царизма в XX веке сказался на тюремном режиме. В тюрьмах произвол принимал самую необузданную форму. Стоит вспомнить каторжные центральные тюрьмы в Шлиссельбурге, Орле, Смоленске, Пскове, Москве и других городах европейской России и Сибири, чтобы сейчас же воскресли в памяти ужасы, до которых дошел подлинно средневековый режим этих мест лишения свободы.-10-
Политические тюрьмы были настоящим термометром революции. Ее успех в отдельные годы сопровождался вынужденным ослаблением тюремного режима. Годы реакции несли с собою разгул тюремного деспотизма, пытки, розги, карцер и т. п.
Через руки автора этого исследования прошли тысячи дел из архивов департамента полиции, комендатуры Петропавловской крепости, министерств военного, военно-морского, внутренних дел, юстиции и других ведомств. Большинство этих дел раскрыло перед нами картины бесконечного произвола и насилия. Насилием больших и малых властей дышали страницы архивных фолиантов и тощих папок. О бесправии большинства населения свидетельствовали официальные документы, в особенности те, которые начинались каллиграфически выведенной строкою: «По указу его императорского величества».
Конечно, на страницы этого тома попала только некоторая часть из обнаруженных нами материалов. Но мне хочется в этом предисловии отметить одно очень яркое проявление произвола царизма в отношении подданных Российской империи. Я имею в виду убийство в дни московского восстания 17 декабря 1905 г. полицейским приставом Ермоловым приват-доцента доктора медицинских наук Воробьева.
При разборе баррикад на Пресне подполковник Ермолов услышал от кого-то об устройстве в квартире доктора Воробьева лазарета для раненых участников восстания. В сопровождении солдат Ермолов направился к этой квартире. По его звонку на площадку лестницы немедленно вышли Воробьев, его жена и их 12-летняя дочь. На вопрос пристава, обращенный к доктору, не находится ли у него в квартире лазарет для революционеров, последовал отрицательный ответ. На второй вопрос, не имеется ли у него оружия, был дан утвердительный ответ с пояснением, что имеется разрешение на его хранение. Когда Воробьев, желая предъявить это разрешение, повернулся спиною к приставу, последний выстрелом сзади в голову убил его. Совершив убийство, полицейский пристав и солдаты ушли, оставив убитого на площадке. Такова была фактическая сторона этого дела — беспричинного убийства человека среди белого дня на глазах его жены и дочери.
Возмущение этим убийством общественного мнения и особенно рабочих, революционное настроение которых не было погашено подавлением восстания, было огромно. Пришлось начать предварительное следствие.
В архиве департамента полиции мною обнаружены документы по вопросу о начале судебного преследования убийцы доктора Воробьева, исходившие от министров, генерал-губернатора -11- и самого царя. Они были такого циничного характера, с каким не приходилось встречаться за всю долговременную работу в архивах.
Первый документ, помеченный 8 января 1906 г., исходил от министра внутренних дел Дурново. Он выражал московскому генерал-губернатору Дубасову свое неудовольствие о начале уголовного дела против полицейского пристава Ермолова в общем порядке и предлагал изъять это дело от гражданских властей и, предъявив к Ермолову обвинение в должностном преступлении (за превышение власти), прекратить его. Через две недели, 23 января, Дурново сделал доклад царю и получил от него резолюцию: «Дело это подлежит прекращению без всяких для Ермолова последствий». Тем временем выяснилось, что предъявление 24 декабря вдовой убитого гражданского иска к убийце служит формальным препятствием для прекращения дела. Тогда министр внутренних дел предложил передать дело вместо гражданского суда военному.
В своей телеграмме от 2 февраля он откровенно писал генерал-губернатору Дубасову: «Нам неизмеримо удобнее иметь дело с военным судом, и судьба Ермолова будет, по моему мнению, совершенно гарантирована»4.
На другую точку зрения встал министр юстиции, успевший получить согласие царя на рассмотрение дел гражданским судом. Наивно было бы думать, что он руководствовался при этом требованиями законности. В действительности он преследовал туже цель — освободить Ермолова от репрессий. В своем подробном отношении к Дубасову министр юстиции спешил успокоить его тем, что испросит у царя помилование Ермолову или широкое облегчение его участи в случае признания его виновным судом присяжных. Он добавлял, «что при известном составе присяжных заседателей дело может даже разрешиться полным оправданием подсудимого»5.
Так высший блюститель законности в империи высказывал предположение о возможности заранее подобрать определенный состав присяжных заседателей. Министр юстиции подчеркивал, что при более суровом наказании по приговору военного суда сравнительно с гражданским судом «вся неблагонамеренная часть общества усмотрела бы в помиловании не акт справедливости, а произвол административной власти».-12-

До какой степени попиралась законность высшим представителем юстиции и до каких границ доходил его произвол, видно из следующего факта. Он пригласил к себе убийцу и, изложив свои соображения, спросил его, каким судом — гражданским или военным — предпочитает тот рассмотрение его дела. Министр сообщил московскому сатрапу Дубасову, что Ермолов обратился к нему с усерднейшей просьбой непременно передать дело гражданскому суду.
Ожидание министром юстиции оправдательного приговора Ермолову не осуществилось. Суд приговорил виновного к лишению всех особенных, личных и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и к заключению в исправительное арестантское отделение на четыре года. Это дело об убийстве полицейским чиновником человека, заподозренного во врачебной помощи революционерам, было рассмотрено судом, по распоряжению генерал-губернатора, при закрытых дверях.
Царь фактически отменил приговор суда, заменив указанное наказание лишь заключением на два месяца на военной гауптвахте без лишения прав и церковным покаянием.
Царю и всему строю царской России были нужны слуги, готовые проводить политику произвола, насилия, не останавливаясь даже перед убийствами.
 

***
 

В каждой из глав этой книги излагаются факты гнета и произвола суда и администрации царизма, нисколько не ценивших человеческую жизнь. С наибольшей яркостью раскрывались эти картины при ознакомлении с деятельностью военно-полевых судов. Мною найден секретный документ, из которого мы впервые узнали, что непосредственным творцом военно-полевого суда явился сам Николай II.
Военно-полевые суды были детищем реакции, но торжество столыпинской реакции оказалось недолговечным. Репрессии стали столь обычными, что они перестали пугать народ. Количество бастующих рабочих уже в 1911 году достигло 100 тысяч. В связи с ленским расстрелом рабочих с новой силой вспыхнули массовые политические стачки в 1912 году. Стачки проходили под большевистскими революционными лозунгами. Напомним, что число бастовавших рабочих в первой половине 1914 года достигло почти полутора миллионов человек. Прорывалось наружу революционное движение в войсках и во флоте. Поражения, понесенные русскими войсками с начала мировой войны 1914 года, усилили революционное движение. Ленин по этому -13- поводу писал: «Дело русской свободы и борьбы русского (и всемирного) пролетариата за социализм очень сильно зависит от военных поражений самодержавия»6. Рост революционного движения в армии отразился на истории Петропавловской крепости увеличением числа ее узников из рядов солдат и матросов. Они заключались в Петропавловскую крепость вплоть до последних месяцев существования царизма.
Последние пять узников крепости из числа матросов предстали перед военно-морским судом в качестве обвиняемых по процессу большевистской организации. Так матросы-большевики завершили ряды узников Петропавловской крепости.
На истории Петропавловской крепости за период 1900—1917 гг. отразилась не только революционная борьба с царизмом. За первые 17 лет XX века Россия пережила две войны: русско-японскую и первую мировую империалистическую войну. Эти войны не прошли бесследно для Петропавловской крепости и тоже получили отражение в ее стенах. В связи с поражением царских войск заключенными на короткое время в крепость оказались совсем необычные государственные преступники: несколько генералов, а затем и военный министр. Однако это были совсем особые узники, суд над которыми был только для вида. Пребывание их в крепости показало цену классовой юстиции царизма.
Я не считаю, что вышел за рамки исследования истории царской тюрьмы, когда останавливаюсь на описаниях исполнения смертных приговоров над бывшими узниками крепости, исходя из материалов, обнаруженных мною в секретных документах.
Я шел за ними вплоть до эшафота и, в частности, до «знаменитого» Лисьего Носа, план которого (см. рис. 8) предусмотрительно был приложен к делу о военно-полевых судах. Я воспроизвел его. На этот план чертежником нанесено очень немногое, но как много говорит этот план историку уголовной политики царизма!
 

***


Я приношу мою глубокую благодарность всем оказавшим мне то или другое содействие при моей научной работе. Я благодарю Главное архивное управление, дирекцию и сотрудников архивов Москвы и Ленинграда, музея имени Горького в Москве, а также музеев революции, снабдивших меня фотографиями, воспроизведенными в этой книге. -14-

Я приношу особую благодарность Всесоюзному институту юридических наук за предоставление мне таких условий для работы, которые облегчили мой труд по написанию этого и трех предшествующих томов монографии.
В настоящем томе я привожу сокращенно наименования следующих архивов: Центральный Государственный исторический архив в Москве — ЦГИА в Москве, Центральный Государственный исторический архив в Ленинграде — ЦГИА в Ленинграде, Центральный Государственный военно-исторический архив в Москве — ЦГВИА в Москве, филиал Центрального Государственного военно-исторического архива в Ленинграде — ЦГВИА в Ленинграде, Центральный Государственный архив военно-морского флота в Ленинграде — ЦГАВИФ в Ленинграде.
 

Январь 1953 года. -15-
 

Примечания

 

1 См. предисловие Редакционной коллегии.
2 А.М. Панкратова, Первая русская революция, 1905—1907 гг.» изд. второе (дополненное), Госполитиздат, 1951.
3 В. И. Ленин, Соч., т. 8, стр. 77.
4 ЦГИА в Москве. Фонд департамента полиции, 7 делопроизводство, 1906, № 8, ч. 34, т. 2, «Об убийстве приват-доцента Воробьева в Москве» (л. 13 и оборот).

5 Там же (л. 16).

6 В. И. Ленин, Соч., т. 8, стр. 37.

Глава 1. Царская тюрьма в начале XX века (1900-1916 гг.)
§ 1. Численность тюрем

 

Посвящая четвертый том «Истории царской тюрьмы» Петропавловской крепости, необходимо предварительно осветить общее состояние царских тюрем, их количество, вместимость, численность заключенных и режим заключения в последний период существования царизма — от начала XX века до 1917 года1.
При огромном и все более возраставшем с начала XX века спросе на тюрьму всех ее видов, предъявлявшемся разнообразными учреждениями гражданского, военного и духовного ведомств, колоссальными должны были быть и фактические возможности удовлетворения этого спроса. Но тюрем для размещения всех узников не хватало.
Делая попытку дать хотя бы несколько приближающееся к действительности изображение царской тюрьмы в цифрах, надо остановиться на сведениях: 1) об общем числе тюрем разного наименования в империи и об их вместимости, -17- 2) о фактическом количестве узников в них и 3) о численности охраны заключенных.
0 числе тюрем различных наименований имеются точные сведения лишь по министерству юстиции, отчасти по военному и морскому министерствам. Неполные сведения имеются о монастырских тюрьмах. Не располагая цифровыми материалами по министерству внутренних дел (охранка, жандармские управления, арестные помещения при полицейских управлениях, при волостных судах), выводы об этих тюрьмах можно сделать по некоторым предположительным исчислениям.
Не вдаваясь детально в историю строительства тюрем, приведем несколько цифр. Так, в 1885 году тюрем гражданского ведомства было 784 и, кроме того, свыше 600 мелких тюремных учреждений в виде этапов, полуэтапов, гауптвахт, караульных домов. Сведений о числе арестных домов за названный год нет, но, судя по цифрам 1903—1904 гг., их было 704 с 15 922 местами. В эти цифры не входили арестные дома по трем губерниям Европейской России, а также всей Сибири, Туркестану, по областям Кубанской, Терской, Уральской и Войска донского. Еще в 1905 году правительство определило, что на устройство новых тюрем потребуется свыше 60 млн. руб.
1 января 1903 г. Главное тюремное управление установило численность подведомственных ему тюрем, не считая арестных домов, цифрою в 1279.
Из отчетов Главного тюремного управления за 1913 год видно, что на 1 января 1914 г. это ведомство располагало: 654 тюрьмами общего устройства с 95 027 местами в общих камерах и 8016 в одиночных; в 30 исправительно-арестантских отделениях было 15 010 мест в общих камерах и 297—-одиночных; в 22 каторжных тюрьмах было 17 086 мест в общих камерах и 1293 — одиночных; в 8 пересыльных тюрьмах — 2901 общих мест и 67 — одиночных.
Таким образом, всего было 139 697 мест, из которых 130 024 — в общих и 9673 — в одиночных камерах. Кроме того, было 61 исправительное заведение для несовершеннолетних с вместимостью на 2705 человек. Сведений о числе этапов и полуэтапов за данный год не имеется, но, судя по цифре 1905 года, их было 495.
Военное ведомство имело свои особые тюрьмы, и при этом различные для офицеров и солдат. Солдаты направлялись главным образом в дисциплинарные части (батальоны, роты и команды) и одиночные военные тюрьмы, а офицеры — на гауптвахты и в крепости. К сожалению, нет сведений о числе гауптвахт. Так как гауптвахты должны были иметься при каждой -18- значительной воинской части, то число их должно исчисляться многими сотнями.
Но военные суды присуждали также к каторге, заключению в исправительные арестантские отделения и другие тюрьмы гражданского ведомства.
Сведения о числе и наименовании тюрем военного ведомства имеются в отчетах военного министерства, ставших доступными после Октябрьской революции для изучения. В отчете, напр., за 1911 год содержатся данные о числе военных тюремных учреждений на 1 января 1912 г., а вместимость их определяется действительным числом содержащихся в них к 1 января названного года.
Переходя к монастырским тюрьмам, надо вспомнить, что заточение в монастыри практиковалось (до 1905 г.) при отступлении от православия и при некоторых преступных деяниях по Уложению о наказаниях. Пругавин дает исчерпывающий перечень монастырей, в которые заточали. В этом перечне названо 15 мужских и 5 женских монастырей2, разбросанных по разным частям России, преимущественно на севере.
Труднее определить количество тюрем ведомства министерства внутренних дел, но для предположительных вычислений есть достаточно оснований. Так, при каждой волости имелось волостное правление, а при нем волостной суд, необходимой принадлежностью которого была «каталажка» или «холодная». Число волостных, гминных и станичных управлений на пространстве всей империи (исключая Финляндию) было 16 371, и, следовательно, столько же должно было быть и помещений для арестованных3.
Арестные помещения имелись при каждом полицейском становом приставе, а число таких приставов в империи (кроме Финляндии) было 2410. Полицейское управление с помещением для ареста находилось в каждом городе, а городов в империи было (без Финляндии) 892, в некоторых же городах было по нескольку арестных помещений (так, например, в Москве, их было 48, в Петербурге 47, в Варшаве 15, в Ростове-на-Дону 7). Сыскных отделений было 93 с таким же числом арестных помещений. Помещения для ареста были также при жандармских управлениях, у пограничной стражи и пр., но число их осталось неизвестным.
В результате всех этих изысканий можно дать следующую таблицу. -19-

 

Таблица 1. Сводная таблица тюрем империи и их вместимость

 

Вид тюрем

Число тюрем 

Вместимость их

Тюрьмы министерства юстиции

719

139 697

Этапы и полуэтапы

495

неизвестно

Арестные дома в Европейской России

704

неизвестно

Исправительные заведения для не совершеннолетних

61

2705

Тюрьмы военного ведомства и дисциплинарных частей

20

5671

Крепости

23

неизвестно

Гауптвахты

неизвестно

неизвестно

Тюрьмы морского ведомства и дисциплинарных

7

3701

Арестные помещения при волостных судах мини-

16 371

50 000

Арестные помещения при полицейских участках

1000

неизвестно

Арестные помещения при сыскных отделениях

93

неизвестно

Монастырские тюрьмы

20

неизвестно

Всего свыше

19 513

свыше 201774

 

 

Итак, четыре министерства: юстиции, военное, морское и внутренних дел, а также духовное ведомство имели свои «собственные» тюрьмы. Но при этом министерство юстиции открывало двери своих каторжных и других мест лишения свободы для лиц воинского звания; военное министерство отплачивало ему предоставлением крепостей, а духовное ведомство находило свободные места в монастырских тюрьмах не только для лиц духовного звания, но и для многих других, при условии, чтобы они числились по паспорту исповедующими православие или были признаны «вредными» для него. Что же касается тюрем ведомства министерства внутренних дел, то тут двери широко были открыты для всех, и в первую очередь — для рабочих и крестьян.
 

Примечания

 

1 Помещая ниже текст статьи М. Н. Гернета «Царская тюрьма» — см. сборник «Тюрьма капиталистических стран» («Советское законодательство», М., 1937), Редакционная коллегия сделала необходимые сокращения с целью избежать повторения с предыдущими томами «Истории царской тюрьмы».

2 См. статью Пругавина о монастырских тюрьмах в журнале «Право» 1903 г. № 7.
3 См. сборник «Статистический ежегодник Российской империи», 1907.

 

§ 2. Статистика заключенных
 

Через тюрьмы министерства юстиции, военного и морского министерств и по приговорам земских начальников и волостных судов перед первой мировой войной проходило в год 1 859 314 заключенных. -20-
Эти почти два миллиона складывались из следующего числа лиц:
 

Таблица 2. Количество лиц, проходивших через тюрьмы за один год

 

Через тюрьмы министерства юстиции (подследственных и срочных)

1 075 759

Через исправительные колонии для несовершеннолетних

4234

Приговорено к аресту мировыми и действовавшими как мировые суды

197 857

Приговорено к аресту гминными судами

47 462

Приговорено к аресту уездными членами окружных судов

39 780

Приговорено к аресту городскими судьями

44521

Содержалось в предварительном заключении лиц воинского звания

10 004

Через дисциплинарные части военного министерства

11878

Через тюрьмы военного ведомства

4295

Через тюрьмы морского министерства

4767

Приговорено к аресту земскими начальниками

80 913

Приговорено к аресту волостными судами

337 944

Всего

1 859 314

 

Все цифры этой таблицы взяты из официальных источников и лишь число приговоренных к аресту земскими начальниками и волостными судами установлено по другим материалам1.
Приведенная колоссальная цифра заключенных не исчерпывает, однако, всей их массы, так как неизвестно, сколько человек попадало под арест в полицейские участки, сыскные отделения, жандармские управления и пр. Одно несомненно, что ежегодно подвергались лишению свободы миллионы лиц.
Из этих миллионов многие тысячи были заключены в царские тюрьмы на долгие годы или с тем, чтобы уже никогда из них не выйти и умереть внутри тюремных застенков. Режим тюрьмы был рассчитан на то, чтобы осужденные всем своим существом, физически и морально, познали непомерную тягость таких видов лишения свободы, как каторга, исправительные арестантские отделения и т. д.
Но и это было еще не все. Часть заключенных, в первую очередь отправляемые на каторгу революционеры, обрекалась, как это показала практика с несомненною очевидностью, на смерть внутри тюремных стен. Невыносимые санитарные и гигиенические условия заключения, дисциплинарные наказания, суровый режим, полуголодное существование, систематические избиения и истязания — все это приводило к массовому физическому уничтожению заключенных.
В смете доходов и расходов министерства юстиции по тюремной части на 1917 год имеются таблицы об общем числе арестантов, прошедших через места заключения империи с 1910 по 1914 год. По отчету главного тюремного управления можно исчислить такую же цифру и за 1915 год. При ознакомлении с этими цифрами надо иметь в виду, что с половины 1914 года началась первая империалистическая война и в 1915 году часть тюрем уже не находилась в распоряжении царского правительства.
 

Таблица 3. Общее число заключенных, прошедших через тюрьмы Министерства юстиции с 1910 по 1915 год

 

Годы

Число заключенных

Число суток, проведенных в тюрьме

1910

1030875

сведений нет

1911

1 046 899

сведений нет

1912

1 075 759

66 534 947

1913

1 068 700

61 819 065

1914

1 081 886

63 493 604

1915

1 037 271

65 566 835

-22-

Таблица 4. Среднее ежедневное число арестантов в тюрьмах в 1901-1916 гг.

 

Годы

Среднее число ежедневно

Годы

Среднее   число ежедневно

1901

84 632

1909

175008

1902

89 889

1910

168864

1903

96 005

1911

175 228

1904

91720

1912

183 949

1905

85184

1913

169 367

1906

111 403

1914

177 441

1907

138 501

1915

156 738

1908

171 219

1916 за первые 5 мес.

142 399

 

Рост среднесуточного числа заключенных с полной очевидностью явствует из таблицы. За весь период наивысшая цифра пришлась на 1912 год (183 949 человек), а затем на 1914 год.
Во всяком случае следует подчеркнуть, что среднесуточный состав даже за пять месяцев 1916 года, т. е. к концу двухлетия войны, был на 57 000 выше цифры начала XX века. Само правительство объясняло увеличение населения тюрем влиянием «революционной смуты» (см. например, отчет Главного управления за 1909 год, часть 1). Расправа с революционным движением оказывала решающее влияние на рост числа заключенных, в особенности в каторжных тюрьмах.
Ленин в 1902 году указывал на переполнение тюрем: «Вряд ли когда-нибудь в прошлом бывали до такой степени переполнены арестованными крепости, замки, тюрьмы, особые помещения при полицейских частях и даже временно превращенные в тюрьмы частные дома и квартиры. Нет места, чтобы поместить всех хватаемых, нет возможности, без снаряжения экстраординарных «экспедиций», пересылать в Сибирь с обычными «транспортами» всех ссылаемых...»2
Цифры подтверждают эту связь числа заключенных с ростом революционного движения. Так, если в 1903 году каторжных заключенных было 6000, то в 1910 году число их выросло до 32 000. Одновременно вырос и их удельный вес в общей массе заключенных (с 7,2% до 17,0%)3.-23-

При этом среди приговоренных к каторжным работам было 7 497 осужденных за период 1905-1912 гг. гражданскими, военными и морскими судами за преступления государственные, против порядка управления и военные бунты и восстания4.
Две категории среди заключенных возрастали, несмотря на некоторое абсолютное уменьшение в годы войны всего количества содержавшихся в тюрьмах. Это были, во-первых, поступившие в тюрьмы по распоряжению административных властей, а во-вторых, следственные и подсудимые, обвиняемые в государственных преступлениях. Показанное в официальных отчетах число следственных и подсудимых, обвиняемых в государственных «преступлениях», было в действительности более высоким, так как под видом преследования за уголовные преступления правительство фактически часто расправлялось с революционерами.
Рост репрессии против революционеров в высшей степени знаменателен: ни страшные напряжения сил, ни следовавшие одно за другим поражения на фронте не ослабляли энергии правительства в борьбе с революционным движением.
Это особенно заметно на росте числа арестованных по распоряжению административных властей: в 1913 году их поступило в тюрьмы 9680; в 1914 году —27 291 ив 1915 году — 35 501 человек. Такого колоссального и быстрого роста русская тюремная статистика никогда еще не знала.
Необходимо иметь в виду, что приведенные цифры относятся лишь к тем следственным и подсудимым, обвиняемым в государственных преступлениях, которые содержались в тюрьмах ведомства министерства юстиции. Но обвиняемые в политических «преступлениях» содержались в тюрьмах и других ведомств.
Поэтому в целях полноты приведем следующие цифры, опубликованные в 1916 году, когда статистическим отделением министерства юстиции была закончена обработка сведений «об осужденных за государственные преступления за пятилетие 1910—1914 гг.» Общее число подсудимых по обвинению в государственных преступлениях в течение отчетных пяти лет равнялось 25 353. Из этого числа было осуждено 15 277 человек, или 69%. Из числа привлеченных 62,3% были в возрасте от 16 до 25 лет, а по сословиям на первом месте шли крестьяне — 60% (рабочие вошли сюда же), мещане — 25% (частью также рабочие) и привилегированные сословия — 10%. -24-
 

Та6лица 5. Состав осужденных к каторжным работам и исправительным арестантским отделениям

 

Годы

Среднесуточный

состав тюремного

населения

В том числе присужденных

Процентное отношение к

общему составу тюремного населения

К

исправительным

арестантским

отделениям

К каторжным

работам

К

исправительным

арестантским

отделениям

К каторжным

работам

1911

175 228

341 713

29 424

19,8%

16,8%

1912

183 949

38 688

31748

21,0%

17,3%

1913

169 367

33 845

30379

20,0%

17,9%

1914

175975

34750

29 352

20,0%

16,7%

на 1.01.1916 г.

142430

30 687

28 604

21,5%

20,0%

 

Та6лица 6. Поступившие в тюрьмы в 1910-1915 гг.

 

 

1910 г.

1911 г.

1912 г.

1913 г.

1914 г.

1915 г.

Следственных и подсудимых

обвиняемых в гос. преступлениях

2861

1973

1375

1115

2815

3736

По распоряжению административных властей

13 994

10179

9788

9680

27 291

35 501

 

 

Поскольку разработка сведений производилась министерством юстиции, сюда не вошли осужденные военными судами.
По вычислениям Никитиной, военно-окружными судами в период 1905—1912 гг. из осужденных за государственные преступления были приговорены на сроки от 12 лет до вечной каторги 1456 или 26,5%( на сроки от 8 до 12 лет — 910, или 16,5%, на сроки от 4 до 8 лет — 3150 человек, или 57%5. -25-
Таким образом, в общей массе узников в царских тюрьмах политические заключенные исчислялись многими тысячами человек.
Для того чтобы «охранять» сотни и сотни тысяч заключенных, требовалась большая армия тюремщиков.
Численность тюремной стражи известна лишь по тюрьмам ведомства министерства юстиции и по конвойным частям. В 1911 году общее число тюремной стражи составляло 16 150 человек. В 1913 году численность стражи поднялась до 18 080, в том числе надзирательниц до 658. Кроме того, в некоторых тюрьмах были военные караулы. Число конвойных команд равнялось 536. В них состояли 101 офицер и 11 721 нижний чин.
Находить желающих быть тюремными надзирателями было трудно. Об этом можно судить по тому, что из 7719 вновь принятых на службу покинули службу в течение первого же года 3167, а 1142 пришлось уволить за непригодность в дисциплинарном порядке6.
 

§ 3. Тюремный режим
 

Тюремный режим был вернейшим средством физического и душевного калечения и уничтожения пленников царизма. В. И. Ленин не раз вскрывал подлинные задачи царской тюрьмы и тюремного режима. В. И. Ленин писал об истреблении «... тюрьмой, ссылкой, расстрелами и пытками всего цвета крестьянской молодежи»7, о зверствах «...царских тюремщиков, истязавших в Вологде и Зерентуе наших товарищей каторжан, преследуемых за их геройскую борьбу в революции...»8, о том, что все большая часть рабочих замучивается на смерть в одиночных тюрьмах и в местах ссылки.
Расправа осуществлялась путем легальных, а большей частью явно незаконных тюремных методов.
Основы тюремного режима определялись главным образом: 1) Уставом о содержащихся под стражею, 2) Уставом о ссыльных и 3) Общею тюремною инструкцией, официально введенной 28 декабря 1915 г., но фактически действовавшей с марта 1912 года.
В отношении тюрем военного ведомства ряд различных законодательных актов о режиме завершился Временным положением -26- о военно-тюремных заведениях (утверждено 15 октября 1913 г.).
Особые правила режима действовали в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях. Управление монастырскими тюрьмами осуществлялось специальными инструкциями духовного ведомства.
Кандалы и всякого рода цепи в истории царской тюрьмы до последнего дня существования царской власти были неотъемлемой принадлежностью тюрьмы.
Но в XX век царская тюрьма перешла не только с ручными и ножными кандалами, но и с приковыванием к тачке. В эпоху «конституционного строя» царское правительство, допуская возможность побега узников, ввело под скромным названием «предупредительных связок», являвшихся лишь видоизменением кандалов, заковывание в эти «связки» узников.
Жесточайший тюремный режим проводился в жизнь тюремной администрацией начиная с ее верхушки и кончая низами как старая военная муштровка с обязательным приветствием начальства: «здравия желаем, ваше высокоблагородие», со сниманием перед ним шапок, со стоянием во фронт, с вытянутыми по швам руками и пр. Тюремной страже, навербованной из бывших офицеров и «унтеров», не представляло никакого труда вести «воспитание» заключенных в таком направлении, но невыносимой была эта дисциплина для многих заключенных, и в особенности для политических. На этой почве шла неустанная борьба, поглотившая бесчисленное число жертв, стоившая неимоверных страданий, приведшая многих к преждевременной смерти, виселице, самоубийству, безумию.
«Законными» средствами дисциплинарного воздействия являлись разнообразнейшие лишения и того немногого, чем мог располагать заключенный,— переписки, свиданий, прогулок, права пользования библиотекой и пр., а над всеми этими мерами в каторжных тюрьмах, в исправительных арестантских отделениях и для ссыльных, а также в военных тюрьмах и дисциплинарных частях — розги. Кроме того, в каждом месте лишения свободы применялся карцер, и в частности темный, с выдачей горячей пищи лишь через три дня на четвертый.
Царская власть отменила лишь в 1903 году приковывание к тачке, бритье половины головы и треххвостную плеть. Но отмена этих легальных средств мучительства с лихвой компенсировалась широким применением всевозможных, хотя формально и не указанных, но молчаливо легализированных способов истязания и надругательства. -27-

Правительство употребляло немало усилий для того, чтобы гноить и морить в карцерах и пороть треххвостными плетьми и розгами без огласки. Никаких сведений о применении этих тягчайших наказаний не опубликовывалось в отчетах Главного тюремного управления. Когда же усиленно заговорили о бесчисленных порках, Главное тюремное управление сообщило в своем отчете за 1911 год, что согласно циркуляру от 8 декабря 1911 г. № 25 оно будет собирать сведения о применении карцера и розог. Но ни в одном из всех последующих отчетов этих сведений так и не опубликовало. А между тем в тюремных архивах, в делопроизводствах отдельных тюрем можно найти немало донесений с цифрами порки, и, следовательно, Главное тюремное управление получало эти материалы, но не решилось их опубликовать.
Делопроизводство Главного тюремного управления со всеми отчетами было сожжено во время февральской революции, и полных сведений о применении этих дисциплинарных наказаний не имеется. Но после того, как политические заключенные Нерчинской каторги, централов Орла, Пскова, Смоленска и других опубликовали в своих воспоминаниях об этом, тайна применения розги раскрыта.
Каторжане и заключенные в исправительные арестантские отделения за дисциплинарные проступки подлежали телесному наказанию по усмотрению начальников этих мест заключения: в каторжных тюрьмах до 100 ударов розгами, а в исправительных арестантских отделениях до 50 ударов. Ссыльно-поселенцы подлежали наказанию наравне с каторжными, и местные полицейские власти (ст. 240 Устава о ссыльных) имели право назначать различные количества ударов розгами.
От розог в исправительных арестантских отделениях были освобождены лишь лица привилегированного сословия, а в каторге— также ссыльные женщины и старики старше 60 лет.
У многих бывших политических заключенных мы находим описания порки. Приведем из этих описаний два примера.
И. И. Генкин пишет про Тобольскую каторгу: «Пороли у нас так: вечером или ночью, редко днем, вызывают арестанта и ведут куда-нибудь в пустую камеру или коридор. Предварительного медицинского осмотра никакого... Набрасываются на арестанта, валят на пол, срывают брюки, загибают рубашку на голову, привязывают руки к скамейке, накладывают на голову халат или тяжелое арестантское одеяло. После этого «неизменный яр-мак», толстый надзиратель из здешних чалдонов, садится поверх арестанта и со словами: «Ложись родной! Ох, грехи наши тяжкие!»— коленями зажимает голову наказуемого. Помощник или -28- старший кричит «подержись»... с разбегу шага на три, на четыре наносит удар по ягодице, стараясь попадать в одно место. Четные удары один наносит с одного бока, а нечетные — другой с другого. Розги брались новые. Мундиры снимались, рукава засучивались. Обыкновенно 99 ударов... После 10—15 ударов тело посыпалось солью. Иногда в течение часа успевали выпороть 15 человек, а иногда за это же время пороли одного со смаком»10.
Здоровец дает сходное описание порки, жертвой которой он был сам в Псковском централе: «Быстро мелькнули перед глазами ушаты, наполненные водой, с пучками торчавших вверх корешками розог. В стороне в беспорядке валялись кучками поломанные розги со следами крови на них. Посреди комнаты стояла скамейка, забрызганная каплями свежей крови. На полу вокруг скамейки тоже виднелись пятна крови. «Ложись, чего выпучил белки»,— крикнул помощник. Я стоял, не двигаясь с места. Восемь крепких рук вцепились в меня и бросили на скамейку животом вниз. Ноги захрустели от сжимавших рук и вытянулись вдоль скамьи. Скрещенные под скамейкой руки охватили ее крепко. Два надзирателя, стоявшие по бокам, тянули в разные стороны: левую вправо, а правую — влево. Третий сел всей тяжестью на ноги, четвертый с отборной руганью сдергивал штаны. Двое стояли по бокам с пучками розог, ожидая начала. «Голову закрыть»,— скомандовал Никонов. Черное сукно обвилось вокруг головы и шеи, закрыв рот. Жиг, жиг — просвистали равномерно розги, впиваясь в тело огненными полосами и разливаясь горячими потоками. Казалось, что раскаленные прутья глубоко прожигают тело. Сердце усиленно стучит. Воздуха нет... задыхаюсь»11.
О размерах применения телесных наказаний можно судить по воспоминаниям политических заключенных. Цитированный выше И. И. Генкин вспоминает, что начальник Тобольской каторги доходил до того, что, не найдя за весь день ни одного нарушения, драл авансом и стал считать за проступок такие вещи, как закуривание папиросы от лампы или оторванные на башмаке пуговицы... В своей книге «По тюрьмам и этапам» Генкин приводит пример, когда телесное наказание было назначено сразу 130—150 заключенным и когда пришлось пороть два дня сряду12.
Никитина приводит цифру высеченных в 1910 году в Вологодском централе — 76 человек13.
В Московском архиве революции в папке с годовыми отчетами начальников тюрем Нерченской каторги за 1912 год имеются сведения о применении карцера и розог, однако без указания числа ударов, но, судя по воспоминаниям политзаключенных
 

Таблица 7. Подвергнутые порке розгами с весны 1909 по осень 1911 года
 

Повод для порки

Количество

наказанных

Количество

ударов

За нежелание отвечать «здравие желаю»

15

825

За найденные газеты и записки

10

365

За заявления о плохой пище

2

80

За отказ идти в церковь

1

20

За нежелание принять от начальника яйцо в пасху

1

20

За записание в тетрадь стихотворении

1

50

За попытку к побегу

б

600

За нахождение винтовых заклепок к кандалам

3

90

За перепилку кандалов

2

105

За осмеяние чинов надзора

4

335

За то, что не держал «руки по швам», разговаривая с начальством

1

15

За невежливое обращение с начальством

2

80

За то, что сорвал цветок с клумбы

1

5

За то, что не кричал во время порки

1

10

За то, что разговаривал во время прогулки

3

60

За отказ пойти на работу

3

60

За переделку казенного бушлата и шапки в другой вид

9

165

За ножик, найденный во время обыска

15

500

За игру в карты

5

ПО

За передачу табаку в одиночку

3

65

За нежелание подвергаться обыску

1

50

За участие в драках-ссорах

35

1215

За поражение ножом

2

200

За оклеветание другого арестанта, будто он хочет бежать

1

50

За то, что еврей

1

25

За то, что голос не мелодичен

1

15

За корявое лицо

1

20

За искажение слова «капуста»

1

30

За невыясненные поступки

9

210

Итого:

130 человек

5625 розог

 

 

ключенных, излюбленной начальниками нормой было 99 ударов. В отчете начальника Кизиковской тюрьмы указано 273 человека высеченных; в отчете начальника Зерентуйской тюрьмы за тот же 1912 год указана цифра 101 человек, а начальника Алгачинской — 13 человек. Все эти цифры отражают только ничтожную часть действительно выпоротых и не сопоставлены со среднесуточным числом заключенных.
Еще яснее становится степень распространения порки, если взглянуть на характер тех нарушений, которые влекли за собой розги.
Из названных отчетов видно, что это были: игра в карты, пронос водки или табака, непочтительность начальству, неисполнение приказов, невыполнение урока и пр.
Наиболее полные сведения даны И. И. Генкиным. Они относятся к Псковской тюрьме14 (см. таблицу 7).
Применение телесных наказаний вызывало со стороны политических заключенных массовые протесты и самоубийства. На этой почве произошло самоубийство Сазонова и предотвращенное покушение на самоубийство нескольких других. По этому поводу был внесен в Государственную думу III созыва запрос, но Дума, послушная правительству, отклонила его, а комиссия Думы даже писала, что в Зерентуе было высечено всего двое, что самоубийством покончил один Сазонов, а пятеро «симулировали»15.
В Кутомарской тюрьме Нерчинской каторги после введения нового режима для политических заключенных была применена порка, несколько человек отравились, а когда яд, вызвавший страшные мучения, не приводил к смерти, трое перерезали себе вены и умерли, а один умер от отравления16.
Царское правительство твердо отстаивало розги. Когда 53 члена Государственной думы 23 мая 1914 г. внесли проект об отмене телесных наказаний, то министр Маклаков дал такое заключение о проекте: «Телесные наказания в исправительных арестантских отделениях и к приговоренным к каторжным работам находим нужным сохранить, как единственную карательную меру в отношении лиц, утративших чувствительность к наказаниям нравственного характера,— меру, особенно необходимую при подавлении беспорядков в тюрьмах, так часто возникавших в последнее время17.-31-
Правительство не рассталось с телесными наказаниями до последнего дня своего существования и, как известно, совершенно не считаясь с законом, даже расширило их применение введением порки на фронте и вообще в войсках за время первой империалистической войны.
Рядом с розгами стояло по своей тяжести наказание карцером. Показателем состояния карцеров служит признание самого главного управления в его циркуляре от 16 сентября 1911 г. № 19. «Из имеющихся в Главном управлении сведений усматг ривалось, что при некоторых местах заключения или не имеется вовсе карцера, или существующие не удовлетворяют назначению. Заключенные помещались в карцер иногда в одном белье и без обуви, оставались, вопреки ст. 395 Устава о содержащихся под стражей, без горячей пищи в течение более трех дней и не всегда своевременно получали хлеб и воду»18.
Назначение карцера было чрезвычайно распространено. Политические каторжане Шлиссельбургской тюрьмы в своем открытом письме в 1913 году подсчитали, что из 63 опрошенных заключенных (47 политических и 16 уголовных) 50 человек провели в карцере 2463 суток19. Они писали: «Сажают в карцер за всякий пустяк. Не спасает никакая, болезнь. Сажают страдающих падучею болезнью, пороком сердца, туберкулезом. Из сидевших в карцере в июне прошлого года за протест против порки и сурового режима многие задолго до конца срока (30 суток) свалились с ног». Некоторых, указывается далее в этом письме, администрация была вынуждена убрать в лазарет до конца наказания. Совершенно больного заключенного еще до помещения в карцер унесли в лазарет тогда, когда он в течение нескольких дней ходил под себя, продержав его в карцере 28 суток. Спустя некоторое время он умер. Несколько ранее умер другой заключенный, с которого сняли кандалы, когда уже началась агония. И это не единственные смерти, ускоренные и вызванные карцером... Специальное исследование могло бы составить очень длинный список: 20—30 суток карцера — самое обыкновенное явление.
Препровождение в карцер обычно сопровождалось истязаниями. «По дороге в карцер выстраивались надзиратели по обеим сторонам лестницы и ударами кулаков перебрасывали арестованного до самого низу. Искусство состояло в том, чтобы встречными ударами кулаков не давать арестованным падать». Нахождение карцера где-нибудь в подвальном этаже давало -32- возможность расправы там без особых свидетелей. Авторы воспоминаний сообщают, что в карцер сажали людей раздетых и разутых. «Карцеры не отапливались. Вода в них замерзала. По ночам происходили избиения кулаками, плетьми, нагайками, тюремными ключами, топтали ногами... В одном из карцеров поверх дощатого пола были приколочены круглые жерди, и заключенный не мог там не только лежать или сидеть, но даже некуда было поставить голые ноги»20
Приведем описание содержания в карцере Кишиневской тюрьмы: «Было темно не только ночью, но и днем; размер 2 шага ширины и 7 длины. Здесь 8—10 человек могли только сидеть или стоять один подле другого. Пол, стены и потолок асфальтовые; параша и более ничего; пища — хлеб и вода, воду нередко не давали. Задыхались от отравленного воздуха. Трудно было открывать глаза, чувствовалось, что замирает сердце — вот, вот перестанет биться, дышать нечем, и когда надзиратель открывал дверь для передачи хлеба или впуска нового человека, мы приближались к дверям, стараясь сильнее вдохнуть воздух, идущий из подвального коридора, который нам казался чистым, ароматным и душистым. В соседнем карцере еще хуже: «задыхаемся и умираем», «задуши меня»... стоны слабели»21.
В добавление к этим описаниям бывших политических заключенных приведем еще несколько слов, которые говорил один из тюремных инспекторов на II съезде тюремных деятелей 28 февраля 1914 г. В докладе на тему «Об усмирении буйствующих арестантов» он описывал употребление смирительной рубахи. «Надевание ее на заключенного в карцере имеет мало значения: буйствование там продолжается, выражаясь в ругани, пении, плевании, обмазывании стен карцера испражнениями. Во всех этих случаях смирительная рубаха мало помогает: опыт показывает, что арестант мажет испражнениями стены босыми ногами и даже головой». Докладчик предлагает надевать рубаху на буйствующих, когда карцер ненадежен или когда все карцеры заняты22.
В отношении политических заключенных такие истязания стали не только молчаливо легализированным, но и широко поощряемым приемом физического уничтожения, приемом, который представлял строго организованную систему с особо выработанными для этого приемами и формами, принявшими форму -33- (обычного права», имевшего силу не меньшую, чем «писаное право». Это «обычное право», конкурируя со смертной казнью, быстро распространилось по каторжным тюрьмам Сибири, по централам Европейской России. В воспоминаниях бывших политических заключенных не один раз подчеркивалась особая руководящая в этом отношении роль Орловского централа.
Если бы собрать все сделавшиеся известными факты истязания, то они заполнили бы целые тома. Эти факты один ужаснее другого. Они оказались бесчисленными и по своему изощренному разнообразию. Нет возможности вскрыть во всей полноте этот садизм власти, эту вакханалию, на которую сверху с одобрением взирали руководящие круги, учреждения и лица, в то время как средние и низшие чины администрации тюрем делали свое ужасное дело, соревнуясь между собой и зная, что наиболее жестоких и бесчеловечных из них ждут не суд и не кара, а поощрения и награды.
Если трудно об этом писать, то какою гигантскою силою должны были обладать те, кто умирал, перенося все это, или кто перенес это, выйдя живым из застенков.
 

***
 

По государственной смете расходов на тюремную часть отпускалось средств за ряд лет более, чем на все народное образование. В период с 1905 по 1907 год тюрьма поглощала в два раза более денег, чем начальное обучение. Так, например, в 1905 году расходы на тюремное дело составляли 16127 000 руб., а на начальное обучение 8 000 000 руб. В 1907 году на тюрьму было отпущено 20 472 000, а на начальное обучение — 9 681 000 руб. В 1910 году на тюрьму — 47 635 000, а на начальное обучение — 47 803 000 руб.
Царскому правительству тюрьма была необходимее школы. Обучение же грамоте в самой тюрьме не привлекало внимания правительства. Рядом с таким «воспитателем», как тюремный надзиратель с пучками розог, тюремный учитель появлялся как редчайшее исключение, да и то он находился в полном подчинении тюремному, священнику. А в помощь священнику законодатель издавал строгие предписания об обязательном посещении богослужения, об обязательном говений, исповеди и причастии.
Культурно-просветительная работа в тюрьмах отсутствовала: никаких кружков не было, клубов не существовало, газет не издавалось, никаких зрелищ, концертов, лекций не устраивалось. -34- Даже самые здоровые развлечения в тюрьме объявлялись недопустимыми и преступными.
На такой почве с неизбежной необходимостью развивалось среди заключенных «самообслуживание», и оно выливалось в формы, резко различные у политзаключенных и у уголовных. Политические заключенные применяли всякие способы для удовлетворения своих культурных запросов и для того, чтобы внести культурно-просветительную и политическую работу в массу заключенных.
Характеристика этой работы политических заключенных дана в сборнике, изданном обществом бывших политкаторжан23. Из всего того, что мы знаем о тюрьме, нет ничего более яркого, чем это стремление к знанию, самообразованию, к развитию и учебе других при гнетущих физически и морально условиях каторги. С настоящей силой революционера преодолевались все препятствия.
«В лучшем случае,— писал В. И. Ленин,— в тюрьмах не нас учили, а мы учились марксизму, истории революционного движения и пр. С этой точки зрения очень многие просидели в тюрьмах недаром»24. Про И. В. Бабушкина, расстрелянного карательной экспедицией Ренненкампфа, В. И. Ленин писал: «...Бабушкин жил в это время на далеком севере, в Верхоленске, оторванный от партийной жизни. Времени он даром не терял, учился, готовился к борьбе, занимался с рабочими, товарищами по ссылке, старался сделать их сознательными социал-демократами и большевиками»25.
Для того чтобы познать всю величину проделанной политическими заключенными работы, надо не упускать из виду убогость тюремных библиотек ведомства главного тюремного управления. Надо было собственными силами создать этот подсобный, совершенно необходимый аппарат для занятий. В очень богатой содержанием статье В. Ульяновского имеются, между прочим, следующие красноречивые цифры: тюремная библиотека ведомства в Александровском централе включала в 1906 году всего 1822 тома. Из этого числа 363 «религиозно-нравственных» книги, 698 старых журналов, 223 тома русской беллетристики и т. д. Политические заключенные довели число книг в 1914—1915 гг. до 8500, из их числа приходилось на беллетристику около -36- 3000, научных книг по разным отраслям знания — свыше 3000, различных журналов — свыше 1000.
Для нелегального получения книг с воли и их хранения в тюрьме приходилось прибегать ко всевозможного рода ухищрениям.
Благодаря таким ухищрениям в тюрьму проникала и такая литература, которая была запрещена для заключенных или даже изъята из обращения и на воле. Для выяснения официального состава тюремных библиотек интересно сравнение «Примерного каталога для тюремных библиотек» с «Алфавитным указателем книг, не разрешенных для чтения арестантам»26. В примерном каталоге на первом месте стоят «богословско-нравственные книги» с описанием жития «мучеников» и «святых» и иная подобная литература.
В списках запрещенных книг мы встречаем сочинения Ленина, Луначарского, Толстого, Кропоткина, Либкнехта, Розы Люксембург и т. д. Списки занимали десятки страниц очень убористого шрифта.
Царская цензура, литературное творчество святейшего синода и царская тюрьма дружно шли вместе нога в ногу.
 

***
 

Царская тюремная медицина сделала все зависящее от нее для распространения болезней и для укорачивания жизни тех, кто имел несчастье попасть в заключение; тюремная медицина, за редчайшими исключениями, не только уживалась с совершавшимся на ее глазах изо дня в день, из года в год безобразнейшим попиранием всех требований врачебной науки, но даже санкционировала такие способы физического калечения, как телесные наказания, карцер, истязания, избиения и т. д. Один из тюремных врачей оставил по себе такую мрачную память, что наряду с наиболее прославившимися тюремщиками предстал перед пролетарским судом в качестве обвиняемого и был осужден Верховным судом в январе 1924 года.
В самом деле, в каком непримиримом противоречии с элементарными требованиями гигиены находился весь «законный» режим. Арестантское платье, плохая пища и постель, труд, помещение, дисциплинарные наказания — все это служило целям -36- не только причинения страданий, лишения самого элементарного и самого необходимого для сохранения здоровья и жизни, но и нескрываемого физического калечения и уничтожения. Например, арестантское платье совершенно необычной формы не было рассчитано на согревание и надлежащее прикрытие тела и доставляло заключенному психологическую и физическую тяжесть.
Только в 1903 году было отменено соблюдавшееся с неукоснительною строгостью бритье мужчинам половины головы (приговоренным в каторжные работы и ссылку на поселение). Мы уже знаем, что только в том же 1903 году было отменено приковывание к тачке, с которой заключенный делался неразлучным, как и со своими кандалами, таская ее за собою повсюду и даже на тесные нары, на которых он спал вповалку с другими заключенными на соломенных, прогнивших матрацах.
Гигиена труда, не существовавшая для рабочих на свободе, конечно, не существовала и в тюрьме. Жизнь заключенного протекала между двумя крайностями: полным бездействием в камерах, без надлежащего света и воздуха, и таким каторжным трудом, как постройка, например, Онорской дороги, о которой говорили, что она вымощена костями каторжников.
К числу очень немногих работ о санитарном состоянии царских тюрем относится статья доктора Эйхгольца. Измеряя состав воздуха утром в тюрьме после поверки, он часто находил угольной кислоты в 8—10 раз выше нормы27.
При таких антигигиенических условиях туберкулез становился неотъемлемой принадлежностью тюрьмы. Каторжанин был неизбежно обречен на чахотку, и звон кандалов был постоянным аккомпанементом его чахоточного кашля. Половина тех, кто умирал в тюрьмах, погибали от туберкулеза. Недоедание и совершенно ненормальное питание вели к распространению другой тюремной болезни — цинги. При среднесуточном числе больных в тюремных больницах в 1914 году 14 351 (т. е. 8% состава тюремного населения) больных цингою средним числом за каждые сутки было 292.
Сыростью в камерах вызывалась тюремная болезнь — мышечный ревматизм и тому подобные болезни этой группы (409 больных в сутки). Пользование общей посудой для питья и еды, теснота в камерах вели к распространению заразных венерических болезней вплоть до сифилиса, и в тюремных больницах каждый день таких больных насчитывалось 638 человек. Губительным был тюремный режим для сердечнобольных, и статистика определяла среднесуточное число таких больных, находящихся в больницах, цифрою 330, а больных неврастенией и эпилепсией — 313. Число пользовавшихся больничным лечением в 1912 году было 161060 человек, из них умерло 5 962; в 1913 году число таких же больных было 154 688 человек, из коих умерло 4815. В 1912 году соотношение умерших к средне-ежедневному числу больных было 3,2 и в следующем году — 2,8. Время от времени распространялись эпидемические заболевания, в 1908 и 1909 годах свирепствовал тиф, которым в 1908 году болело 15 736, а в следующем году — 20 350 28
Число умерших за время этой эпидемии предусмотрительно не указано. Вообще при ознакомлении со статистикой тюремных больниц надо помнить, что обращение за врачебной помощью нередко было совсем безнадежным делом, а иногда со стороны больного требовалась для этого смелость, так как даже тяжелобольные зачислялись в «симулянты» и попадали вместо больницы под розги и в карцер. Так, например, один из заключенных за «симулирование» болезни подвергся заключению первый раз в темном карцере на 3 суток, во второй раз в светлом карцере на 6 суток, в третий раз — наказанию розгами в количестве 25 ударов за «облитие себя и матраца керосином из лампы и попытку зажечь, явно симулируя этим сумасшедшего». В записях об этом заключенном розги чередуются с карцером; последняя запись гласит: «Умер в больнице от туберкулеза легких».
Из другого документа о другом заключенном видно, что смена несколько раз розог и карцера закончилась переводом из карцера ранее срока в больницу, где больной умер29. О целой серии систематического «лечения» (например, психически больных) избиением до смерти подробно сообщает в своих воспоминаниях очевидец Львов. Это было в Московской окружной психиатрической лечебнице в 1911 году (на станции Голицино), где санитары убивали тяжелобольных, чтобы отделаться от них. Ими была выработана особая система: «В полночь к моему соседу подошли двое санитаров. Один сдвинул его пониже с подушки и со всего размаха начал ударять кулаками по верхней части черепа. Удары гулко раздавались в тишине палаты. Больной вначале что-то вскрикнул невнятное. Потом затих и только по временам стонал как-то изнутри. Когда один санитар отбил себе руку, продолжал другой. От этих ударов неминуемо должно -38- было произойти кровоизлияние в мозг. Повреждения врачи могут не обнаружить, так как на теле знаков нет, а на заросшей волосами голове не видно кровоподтеков. Смерть от кровоизлияния в мозг — обычный конец паралитика... Больной затих. Его оставили на полчаса. Потом пришли, послушали дыхание, пощупали пульс. Он был еще жив. Тогда один из санитаров влез на кровать и начал давить грудную клетку полумертвого паралитика коленями. После этого приема он умер»30.
В заключение отметим одну любопытную черту законодательства, связанную с тяжелою болезнью тех, кто был приговорен к ссылке в каторжные работы. По ст. 27 Устава о ссыльных, если подлежащий каторге и ссылке на поселение оказывался по освидетельствованию особой комиссии неспособным к отбытию этих наказаний, он оставался в тюрьме вплоть до выздоровления, но срок увеличивался в полтора раза, исходя из первоначально назначенного судом срока, даже и в тех случаях, когда часть каторги была уже отбыта.
 

***
 

Необходимо особо охарактеризовать режим в военных тюрьмах.
Осужденные солдаты находились еще в более худшем положении, чем лица, не состоявшие на военной службе, так как они могли по приговору суда попасть не только в тюрьмы министерства юстиции, но и в специальные военные тюрьмы. Назначение последних определялось характером воинской дисциплины: военно-карательные учреждения должны были сломить волю упорствующего, а если строгий режим обычной военной службы оказывался недостаточным для воспитания в духе требуемой дисциплины, то режим карательного учреждения должен был осуществляться на началах еще более жестокой дисциплины. Методы жестокой расправы указывались в самом тексте военного закона и были более суровы, чем, например, в Уставе о содержащихся под стражею. К сожалению, те, кто перенес на себе непомерные тяжести пребывания, например, в дисциплинарных частях, почти совсем не оставили воспоминаний.
Не надо упускать из виду, что классовые различия группировок — с одной стороны, дворянского и буржуазного офицерства, а с другой — «нижних» чинов — строжайше проводились -39- в военных тюрьмах. Офицеры и «нижние чины» здесь никогда не должны были смешиваться. Военно-одиночная тюрьма и дисциплинарные батальоны, роты и команды существовали только для «нижних чинов», а крепости и гауптвахты — только для офицеров и военных чиновников. Но и здесь положение определялось различием чинов. Так, например, на содержание в крепости заключенных генералов отпускалось 50 коп. в сутки, штаб- и обер-офицеров — 40 коп. Стоимость же содержания «нижних чинов» была установлена в 20 коп.
Положение заключенных в военных тюрьмах определялось Воинским уставом о наказаниях и особенно Временным положением о военно-тюремных заведениях, утвержденным 15 октября 1913 г.31. Изменения в него были внесены 28 октября 1913 г. В этом Положении подтверждалось ранее существовавшее право применения к «нижним чинам» розог и пр. По ст. 78 этого Положения заключенные в дисциплинарные батальоны, роты и команды за их проступки, не влекующие предания суду, подлежали следующим дисциплинарным наказаниям: 1) лишению подстилки на срок до одного месяца, 2) назначению вне очереди на хозяйственные работы не свыше 14 нарядов для заключенных, содержавшихся в общих камерах, 3) аресту на срок не более одного месяца, 4) переводу в низший разряд, 5) наказанию розгами от 10 до 100 ударов. Арест отбывался в темном карцере, причем арестованный содержался на хлебе и воде с выдачей горячей пищи через три дня в четвертый и спал без подстилки. В дни получения горячей пищи он должен был выводиться на прогулку отдельно от прочих и содержаться в светлом карцере. На буйствовавшего могла надеваться смирительная рубаха. Такие же наказания налагались и на заключенных в военных тюрьмах.
Среди всяких запрещений отметим запрещение курить, петь, громко разговаривать, заниматься какими-либо играми.
В неподлежавшем оглашению отчете полковника Макаренко о состоянии дисциплинарных батальонов и военных тюрем, обнаруженном только после революции, вырисовывается самая гнетущая картина32.
Для общей характеристики режима дисциплинарных батальонов достаточно привести из этого отчета, например, такое место: «Тот факт, что для многих заключенных режим дисциплинарных батальонов оказывается решительно невыносимым, -40- вряд ли может подлежать сомнению. Все начальники батальонов указывают на то, что в основе большинства наиболее тяжелых проступков, совершаемых заключенными, лежит стремление их избавиться от содержания в дисциплинарном батальоне путем осуждения к высшему наказанию, хотя бы к каторге»33.
Признание начальников дисциплинарных батальонов, что установленный в этих батальонах режим был хуже каторжного, говорит так много, что нечего добавить к этому. Однако дисциплинарные батальоны с их режимом продолжали свое существование до последнего дня царизма.
Отчет содержит сведения о местоположении карательных военных учреждений, их санитарном состоянии, работах, дисциплине в них, административном персонале и пр. Вот некоторые сведения.
Екатериноградский и Херсонский дисциплинарные батальоны летом окутаны пылью, а заключенные Херсонского батальона, кроме того, страдают от малярийных заболеваний, так как он расположен близ берегов Днепра, заросших камышом. Помещения рот Херсонского и Бобруйского батальонов тесны. Во всех батальонах, кроме Херсонского, отмечается недостаток света и вентиляции. В Бобруйском батальоне в нижнем этаже стоит значительная сырость, а приемный покой и околоток расположены близ отхожих мест в холодных, темных и сырых помещениях и воздух в них настолько тяжелый, что входящий невольно задерживает дыхание.
В одиночных камерах старого здания Рижской и нижнего этажа Варшавской тюрем сырость поднимается по стенам выше человеческого роста, причем около стен весной стоят невысыхающие лужи воды.
Таковы помещения. В них военно-заключенные «нижние чины» проводили время частью в военной муштровке, частью в ничегонеделании, так как правильной организации труда не было. Впрочем, по словам ревизора, работы даются «лишь в виде поощрения». Далее мы узнаем, к чему свелось это «поощрение». В Варшавской и Рижской военных тюрьмах изготовлялись гильзы для папиросных фабрик за плату для тюрьмы по три копейки с 1000 штук. Давалось заключенному задание — сделать определенное количество тысяч. Если задание выполнялось, то на следующий день его увеличивали, а если материал оказывался испорченным свыше нормы, то за это следовали -41- дисциплинарные взыскания и почти всегда телесные наказания34. Этот порядок привел к тому, что многие ожесточились, стали умышленно портить и выбрасывать материалы, открыто выражая свою ненависть к кадровым унтер-офицерам, и озлобление заключенных стало прорываться резкими случаями нарушения дисциплины.
Обычные же работы состояли в чистке винтовок на складе, пилке и колке дров, носке воды, ремонте обуви, зданий и огородных работ. За эти работы никакого вознаграждения вообще не полагалось.
Здесь уместно подчеркнуть, что военно-уголовный закон не признавал собственности, когда речь шла о солдатах, осужденных к лишению свободы в дисциплинарных частях. «Собственные вещи приговоренного к дисциплинарной части продаются с аукционного торга, и вырученные деньги зачисляются в его фонд». По тому же закону вознаграждение за труд заключенных в дисциплинарных частях было еще хуже, чем в общегражданских тюрьмах, так как из чистой прибыли 59% удерживалось в особый фонд на нужды военно-тюремных заведений и награды должностным лицам, ведущим в них работы.
В отчете говорится о служебном персонале дисциплинарных частей и тюрем: «Умственный кругозор кадровых унтер-офицеров ниже всякой критики». Они сами совершали кражи, конвоируя нижних чинов в город. Отмечаются случаи жестокого обращения кадровых унтер-офицеров с заключенными.
Без того тяжелое положение заключенных в военных карательных учреждениях было еще более отягощено законом, объявленным по военному ведомству приказом 22 июня 1913 г. № 327, по которому из срока действительной военной службы исключалось время, проведенное нижними чинами под стражей, и время исполнения судебных приговоров.
Дисциплинарные наказания вплоть до розог налагались единоличным распоряжением начальника на «худших» и «испытуемых», а на «исправляющихся» — постановлением комитета (ст. 84 Временного положения о военно-тюремных заведениях), но начальник мог и в этих случаях сечь «за своею ответственностью». -42-

 

Таблица 8. Дисциплинарные взыскания в батальонах за 1901 год

 

 

Число дисциплинарных взысканий

Род взысканий

Бобруйский

Воронежский

Екатеринославский

Херсонский

Всего

Простой арест

92

172

130

118

512

Строгий арест

244

79

150

282

755

Усиленный арест

19

121

27

71

238

Смешанный арест

10

16

1

9

36

Телесные наказания

13

33

18

29

93

Итого

378

421

326

509

1634

В батальонах пребывало заключенных

1083

1211

431

—

—

 

 

***
 

Такова была царская тюрьма во всех ее разнообразнейших видах в начале XX века. Тюрьма могла ставить себе различные задачи — устрашение, возмездие, изолирование, «нравственное исправление» и пр. Но ее сущность везде — и в холодной, сырой, бревенчатой тюрьме-избе далекой Сибири, и в хорошо оборудованных, выстроенных напоказ тюремных зданиях некоторых центральных городов — оставалась одна и та же: открытое или замаскированное физическое уничтожение заключенных.
Тяжесть тюремного режима заключалась не только в основном, но и в мелочах. Но это не сломило стремления политических заключенных к борьбе.
Наиболее яркие и героические формы борьбы применялись политическими заключенными. Заполнение политическими тюрем и каторги непосредственно после революции 1905 года влило в общую массу заключенных значительное число новых узников, воодушевленных силой революционной борьбы, не утерявших связей с оставшимися на свободе товарищами. И приемы борьбы внутри стен тюрьмы напоминают приемы политической борьбы на свободе. О них царское правительство спешило оповестить правительства других стран, стремясь оправдаться перед заграничным общественным мнением и попугать его угрозой -43- грядущей революции. Так, например, в своем официальном обращении на Вашингтонском тюремном конгрессе оно обвиняет революционеров в создании трудностей для устроения тюремного дела и приводит цифры, которые являются красноречивыми показателями сил революции 1905 года. «Уже в 1905 году,— говорилось в этом обращении,— было зарегистрировано 9 случаев нападения на места заключения извне, сопровождающихся насильственным освобождением 99 арестантов». В последующие два года такие нападения на тюрьмы стали уже сравнительно редким явлением, но зато число подкопов и проломов, обнаруженных в тюрьмах, достигло огромной цифры — 1456 случаев. Только в 1907 году убито 140 и ранено 169 человек из личного состава служащих мест заключения. В 1908 году было зарегистрировано 15 случаев нахождения в разных тюрьмах бомб, пироксилиновых шашек и других взрывчатых материалов35.
Временная победа правительства над революцией 1905 года изменила формы борьбы внутри тюремных стен как со стороны тюремной администрации, так и со стороны заключенных. Правительство дало лозунг «истребить, сокрушить, ломать». В таком направлении повелось воспитание тюремного персонала. Как из рога изобилия, сыпались награды, чины, ордена, повышения по службе на тех начальников мест заключения, которые проявили наибольшие способности в истреблении заключенных.
В тюремной инструкции предписывалось холостыми снарядами или вверх не стрелять и «патронов не жалеть».
В Архиве революции хранится секретный приказ главного тюремного управления № 13 от 30 июня 1911 г., в котором оно рекомендует начальникам тюрем устройство в коридорах и на площадках лестниц, а также на тюремных дворах особых решетчатых металлических заграждений для вооруженных постовых надзирателей. Находясь внутри этих заграждений, можно обстреливать весь тюремный коридор, лестницы и двор.
Высочайшие благодарности выносились нижним чинам даже за такие убийства заключенных, как, например, убийство безоружного арестанта в клозете вагона при попытке бегства. Такие благодарности, в особенности с добавлением к ним денежной награды в 5—10 руб., достигали своей цели, и история царской тюрьмы за последние 15 лет ее существования знает случай, когда при усмирении волнений в тюрьме (29 апреля 1908 г.) было убито около 40 заключенных и ранено 56, причем раненые были оставлены без помощи, а некоторые трупы — изуродованы. -44-
По официальной статистике при подавлении беспорядков было в 1913 году убито 24, ранено 82 арестанта; в 1914 году убито 13 и ранено 21; в 1915 году убито 17 и ранено 14.
Развивались и такие формы борьбы заключенных, как отказ вставать перед тюремным начальством, снимать перед ним шапки, не отвечать при обращениях на «ты», отказ от приема пищи — тюремные голодовки. Тюремное начальство не вело их статистики, но мы знаем о высокой степени их распространения из воспоминаний политических заключенных.
Особыми формами борьбы являлись побеги из тюрем.
Мы воспроизводим следующую таблицу со сведениями, доведенными вплоть до 1915 года.
 

Таблица 9. Разные формы борьбы в тюрьмах (по официальной статистике)

 

Формы борьбы

1911 г.

1912 г.

1913 г.

1914 г.

1915 г.

Побеги: общее число.

1272

1026

1169

1123

1352

В среднем на 100 ежедневно

7

6

6

5

9

Убийства чинов администрации и караула

18

6

4

2

2

Насилия над чинами

58

28

15

11

22

 

Последняя борьба с царской тюрьмой разыгралась в дни февральской революции. Народ и войска шли к тюрьмам и растворяли тюремные двери, давая свободу заключенным. Там, где происходило освобождение лишь политических или где освобождение хотя сколько-нибудь задерживалось, заключенные обезоруживали тюремную стражу и выходили из тюрем.
Но это был лишь первый этап борьбы. За февральской шла Великая Октябрьская социалистическая революция, разрушившая до основания царскую тюремную систему.
 

Примечания

 

1 Министерство внутренних дел не опубликовывало сведений о деятельности земских начальников и волостных судов. Лишь за 1905 год Е. Н. Тарновскому удалось получить числа возникших уголовных дел по 43 губерниям (у земских начальников — 421624 уголовных дел и в волостных судах 1 121 191 уголовных дел). Во многих статистических обзорах по различным губерниям, просмотренных нами, мы нашли, что в 1912 году рассмотрено уголовных дел в Московской губернии волостными судами 27 171 (в среднем каждым волостным судом 160 дел), а земскими начальниками 10 974 уголовных дел (в среднем каждым земским начальником 200 дел). Это дало нам возможность определить число разрешенных уголовных дел волостными судами и земскими начальниками во всей империи.
Процент оправданных по мировым судам равнялся в среднем 38; он должен был быть ниже у земских начальников и в волостных судах, и мы предположили его равным 33%. Процент приговоров к аресту в мировых судебных учреждениях был 21; мы приняли его и для земских начальников и волостных судов.
Число прошедших в 1912 году через тюрьмы ведомства министерства юстиции мы взяли из отчета главного тюремного управления за названный год, сведения о приговорах к аресту мировыми судами, городскими судьями -21- и уездными членами окружных судов почерпнуты из «Сборника статистических сведений Министерства юстиции», а о заключенных мест лишения свободы военного министерства и морского министерства — из отчетов названных министерств.

2 В.И. Ленин, Соч., т. 6, стр. 225.
3 См. М.М. Исаев, Основы пенитенциарной политики, М., 1927, стр. 92.

4 См. Ек. Никитина, Торная дорога, сборник «Девятый вал», 1927, стр. 31.

5 См. Ек. Никитина, Торная дорога, сборник «Девятый вал», 1927, стр. 36.

6 Этот подсчет произведен вами по карточному каталогу Музея Революции (Ленинград).
7 Этот подсчет произведен вами по карточному каталогу Музея Революции (Ленинград).
8 В. И. Ленин, Соч., т. 13, стр. 407.
9 В. И. Ленин, Соч., т. 16, стр. 327.

10 И. И. Генкин, Тобольский централ, «Каторга и ссылка» 1924 г. № 3(10), стр. 170—171.
11 И. Здоровец, Шесть лет в стенах Псковского централа, «Каторга и ссылка» 1931 г. № 78, стр. 148—151.
12 См. И. И. Генкин, По тюрьмам и этапам, 1932, стр. 76.

13 См. Никитина, Покушение на тюремного инспектора Ефимова, "Каторга и ссылка" 1927 г. № 31, стр. 135.

14 См. И. И. Генкин, Голодовка псковских политкаторжан и В. Г. Короленко, «Каторга и ссылка» 1931 г. № 11—22, стр. 139.
15 См. «Право» 1912 г. № 37, стр. 1995.
16 См. «Тюремный вестник», т. 10, 1912.
17 См. «Право» 1914 г. № 25, стр. 1973.
18 Отчет главного тюремного управления за 1911 год, стр. 28.
19 «Право» 1913 г. № 14, стр. 912.

20 Л. И. Гольдман, Николаевский застенок, «Каторга и ссылка» 1925 г. № 15, стр. 224.
21 Ушерович, В царских застенках, стр. 42.
22 См. «Право» 1914 г. № 11, стр. 897.

23 См. «Учеба и культработа в тюрьме и на каторге. Сборник статей и воспоминаний», под ред. В. Плесков а, изд-ние о-ва политкаторжан, М., 1932.
24 В. И. Ленин, Соч., т. 33, стр. 80.
25 В. И. Ленин, Соч., т. 16, стр. 332.

26 См. «Тюремный вестник» 1908 г. № 11, приложение — «Алфавитный указатель книг, не разрешенных для чтения арестантам» и тот же журнал 1910 года, стр. 1094 «Примерный каталог для тюремных библиотек».

27 См. «Тюремный вестник», 1915, стр. 872.

28 См. М. М. Исаев, Тюремное ведомство на Всероссийской гигиенической выставке.
29 См. «Документы Орловского каторжного централа»,. М., 1929, стр. 206—210.

30 С. Д. Львов, Сквозь строй, изд-ние о-ва политкаторжан. М., 1931.

31 Текст его напечатан в «Тюремном вестнике», 1914, кн. I, стр. 52.
32 См. также о дисциплинарных батальонах: В. Д. Бонч-Бруевич, Волнения в войсках и военные тюрьмы, 2-е изд., М., 1919.

33 «Военно-тюремные заведения в России и за границей, СПб., 1904. По отчетам чинов военно-судного ведомства, командированных для ознакомления с военными тюрьмами и дисциплинарными частями», стр. 28.

34 По словам очевидца, телесные наказания в Бобруйском дисциплинарном батальоне производились в определенный день недели и сразу целыми партиями при наличии конвоя и в присутствии других солдат дисциплинарной части, а сам процесс избиения мало отличался от описанного нами в каторжных тюрьмах. Жестокий режим в этом батальоне вызвал в 1909 году настоящее восстание с убийством тюремной стражи и жестоким усмирением при помощи военной силы.

35 См. «Журнал министерства юстиции» 1910 г. № 7, стр. 178.

Глава 2. Режим мест заключения в Петропавловской крепости
§ 4. Режим в арестантских помещениях в Трубецком бастионе

 

Три главы настоящего тома мы посвящаем изучению тюремного режима в Петропавловской крепости в неразрывной связи с системой судебного и внесудебного террора царизма в последний период его существования — в неразрывной связи с военно-полевыми судами, военно-окружными судами, а также с карательными экспедициями царских палачей.
В XX веке режим Трубецкого бастиона Петропавловской крепости в его основных чертах определялся двумя актами, на подлинниках которых стояла надпись: «Одобряю, Главнокомандующий войсками генерал-адъютант Владимир, 5 января 1898 г. С.-Петербург». Этот главнокомандующий войсками приходился родным дядей Николаю II. Племянник и дядя — оба одинаково были заинтересованы в существовании Петропавловской крепости, куда их предки заключали своих политических врагов.
Один из двух актов носил название «Инструкция для заведования ^арестованными, арестантскими помещениями С.-Петербургской крепости и наблюдательною командою». Другой акт — «Правила о содержании арестованных в С.-Петербургской -46- крепости», которые представляли собою извлечение 15 статей из общего количества 31 статьи инструкции 1898 года.
При изучении режима тюрьмы Трубецкого бастиона важно не только ознакомление с различными параграфами инструкции и правил внутреннего распорядка, но и с их осуществлением на практике.
Инструкция не без основания употребляет неопределенное выражение: «арестантские помещения С.-Петербургской крепости». Наше ознакомление с фактическим материалом показало, что получивший широкое распространение термин «Трубецкой бастион» не исчерпывает собою всех мест заключения в Петропавловской крепости. Этот бастион действительно был основным местом заключения в крепости, но не единственным. Целям заточения на всем протяжении 1900—1917 гг. служила также и Екатерининская куртина. Очень короткий срок (1905— 1906 гг.) тюрьмою служил и манеж крепости. В него было заключено более сотни восставших солдат электротехнической роты. Еще более короткий срок, а именно всего несколько часов 28 февраля 1917 г., служил тюрьмой для героев-солдат Павловского полка небольшой белый дом с окнами за решетками, куда они были переведены из Трубецкого бастиона и откуда освобождены восставшими войсками и народом.
Заведующий арестантскими помещениями являлся начальником каждого такого помещения в крепости, которое постоянно или временно служило для заключения арестованных.
Власть заведующего арестантскими помещениями была очень велика, и недаром он утверждался в этой должности главнокомандующим войсками. Главнокомандующими за исследуемый период были великие князья — сначала Владимир, а потом Николай. Даже в случае временного назначения заместителя заведующего арестантскими помещениями ввиду болезни или отпуска последнего требовалось соответствующее разрешение главнокомандующего. Прямым начальником заведующего был генерал-комендант крепости, пользовавшийся особым доверием царя и имевший право непосредственного с ним сношения.
При таких условиях заведующий арестантскими помещениями чувствовал себя довольно свободно и считал себя ответственным лишь перед комендантом крепости, который фактически был в крепости самодержцем. Даже всесильный департамент полиции, являвшийся поставщиком узников крепости, оказывался бессильным перед комендантом: никто из чинов этого департамента, как бы ни было высоко его положение, не мог проникнуть в арестантские помещения без разрешения коменданта. Этот последний отменял выданные департаментом -47- разрешения на свидания с заключенными. Высшему руководству полиции приходилось принимать к сведению различные требования коменданта крепости.
Инструкция и Правила не особенно стесняли коменданта крепости и заведующего арестантскими помещениями, так как круг их деятельности был очерчен широко или даже совсем не определялся. Это вполне понятно. Петропавловская крепость как важнейшая государственная тюрьма была предназначена для поддержания произвола всего аппарата царизма и уже по одному такому своему назначению должна была оставлять широкий простор для действий тех, кто стоял во главе крепости и арестантских помещений в ней. Поэтому неудивительно, что названные нами акты не содержат ровно никаких указаний на какой-либо контроль за деятельностью коменданта и заведующего арестантскими помещениями. В них нет даже никакого намека на право обжалования заключенными распоряжений этих начальников.
Для выяснения неограниченного объема власти коменданта укажем в виде примера на ст. 15 Правил. В силу этой статьи комендант мог заключать узника в темный, сырой карцер на срок до недели и возобновлять такое же наказание хотя бы на следующий же день после освобождения. Он мог без ограничения срока лишать узников права чтения книг, переписки, свидания с родными, не говоря уже о курении. Он мог назначать все эти взыскания одновременно. Лишь от его усмотрения зависело, за какое нарушение назначить то или другое наказание или все их вместе. В полном смысле слова это была власть неограниченного владыки.
Если принять во внимание старание коменданта оправдать оказанное ему «высочайшее» доверие и если вспомнить основной лозунг правительства о крепкой власти, то станет понятным, почему режим Трубецкого бастиона был невыносимо тяжким.
В XX веке Трубецкой бастион перестал быть тюрьмою для отбывания наказания — он был превращен в место предварительного заключения. В большинстве случаев сроки пребывания в Петропавловской крепости не превышали полугода. Однако при сравнительно небольшой продолжительности заточения режим крепости успевал причинять заключенным так много физических и нравственных страданий, что Петропавловская крепость ни в какой степени не утеряла своей «славы» страшного тюремного застенка.
В самом деле, из 543 заключенных 60 человек, т. е. 11 %, были переправлены в больницы. Сырые, темные камеры и гнетущий -49- режим одиночного заточения так расшатывали физическое состояние и нервы узников, что администрация оказывалась вынужденной переводить их в больницы, несмотря на свое отрицательное отношение к таким переводам. В архивных делах мы нашли яркий пример, показывающий, с какой неохотой администрация тюрьмы и департамент полиции переводили заболевших в больницы. Тюремный врач в своем рапорте от 8 декабря 1906 г. доносил, что «заключенная в камере № 71 вследствие голодания до того ослабла, что каждую минуту ей грозит опасность смерти. Безусловно, необходимо отправить ее в больницу»1. Несмотря на всю категоричность заключения тюремного врача, больная не была переведена в больницу. В добавление к физическому истощению присоединялись тяжелые психические переживания, и узница Трубецкого бастиона покончила жизнь самоубийством. Ей удалось это сделать, несмотря на особые трудности совершения самоубийства в одиночных камерах Трубецкого бастиона, где узники находились под постоянным наблюдением тюремной стражи.
Самоубийство произошло в пять часов пополудни на глазах дежурного жандармского унтер-офицера. Из донесения коменданта крепости в департамент полиции видно, что жандарм доложил начальству свои наблюдения, связанные с этим случаем. Он видел, как узница «долго и задумчиво» ходила по камере. Вероятно, ему не было в диковинку такое поведение заключенной и часто приходилось через «глазок» . тюремной двери наблюдать, как заключенные «долго и задумчиво» ходят из угла в угол в одиночных камерах или мечутся в них целыми часами. Но вслед за таким хождением жандарм увидел, как узница прыгала у окна, «стараясь ухватиться за подоконник, держась одной рукой за форточку, другой обернув шею какой-то белой полосой...». Не имея ни права, ни возможности войти в запертую камеру, жандарм побежал сообщить о виденном начальству. Когда вошли к заключенной, то нашли ее уже повесившейся на двух полосах (вырванных ею из простыни), прикрепленных к пруту решетки тюремного окна. Очевидно, потребовалось немало времени, чтобы войти с соблюдением всех тюремных правил в одиночную камеру, где заключенная рассталась с жизнью. Донесение коменданта заканчивалось сухим указанием, что после ее смерти осталось 35 р. 38 к. денег, часы и обручальное кольцо.
Надо учесть, что, кроме удавшихся самоубийств, были, конечно, и покушения на них. Статистики таких покушений комендант крепости не вел, это было не в его интересах. В одной из бумаг, адресованных директору департамента полиции, комендант крепости (21 апреля 1905 г.) писал: «Несмотря на самый бдительный надзор за арестованными унтер-офицеров жандармской и наблюдательной команд и беспрестанную поверку их со стороны заведующего арестантскими помещениями подполковника Веревкина исполнения ими обязанностей, между арестованными, в ожидании исполнения приговора, было много случаев покушения на самоубийство»2
К сожалению, мы лишены возможности расшифровать комендантское выражение «много случаев покушения на самоубийство» и заменить его хотя бы приблизительной цифрой. Сам комендант не только не приводил ее, но и ставил себе в заслугу сокрытие от всякой огласки даже случай самоубийства ротмистра-узника, о котором остальные заключенные и не подозревали. Кстати, он развивает здесь свой взгляд на огромный вред огласки самоубийств, совершенных в крепости. Припомнив уже известный нам из третьего тома «Истории царской тюрьмы» случай самоубийства Марии Ветровой, комендант писал: «Не говоря о том, что случай этот был в самом превратном виде описан в иностранных газетах, он до невозможности был извращен между студентами высших учебных заведений и курсистками высших женских курсов, что в то время было очень серьезно, а в настоящее время имело бы еще более серьезные последствия, за которые всецело должен бы отвечать комендант».
В этом подробном заявлении комендант Эллис с гордостью указывал, что его «долговременная служба известна лично государю императору и великому князю главнокомандующему». Итак, комендант страшной Петропавловской крепости ссылался на одобрение этой деятельности самим императором и его дядей-главнокомандующим. Они оба были организаторами всего того, что творилось за стенами Петропавловской крепости.
Петропавловская крепость могла и за самые незначительные сроки заключения укоротить жизнь заключенных и разрушить их здоровье.
Из последующего очерка будет видно, как два месяца пребывания в Петропавловской крепости солдат электротехнической роты в условиях постоянной сырости и холода, на гнилой -50- соломе превратили некоторых из них, молодых и сильных, в пожизненных калек, которые даже во время суда не могли стоять на ногах.
Если пребывания в крепости оказывало такое пагубное влияние на здоровье заключенных, то лишь словесным украшением Инструкции 1898 года являлась ее статья (22) о врачебной помощи заключенным местного тюремного врача и о переводе их в больницы. Фактически в тех или других случаях требования врача могли не исполняться и узники превращались в больных и калек.
Как лицемерно при этом звучат параграфы Инструкции, предписывавшие производить смену белья арестованным два раза в неделю, водить заключенных в баню два раза в месяц и заготовлять для них мочалки, веники и мыло! -51-

Для выяснения постановки врачебной помощи узникам Петропавловской крепости я решил изучить какое-либо дело из ежегодно заводившихся в бастионе и носивших название «О медицинском освидетельствовании секретно арестованных лиц». Мне сразу же встретились указания на то, что комендант крепости не верил болезням заключенных и не был склонен удовлетворять просьбы о переводе их в больницы даже при поддержке таких просьб тюремным врачом. Например, одна из заключенных обращалась с просьбой о предоставлении ей врача-гинеколога за ее счет. По-видимому, ее болезненное состояние ухудшалось, и после четырех врачебных освидетельствований ее перевели в больницу, откуда через месяц возвратили, опять' в крепость. Здесь она вновь возобновила просьбы о помещении ее в клинику по женским болезням. Комендант крепости выразил недоверие к заявлению больной и отказал ей в переводе в клинику. Вместо клиники она была переведена в Курскую тюрьму.
Еще ярче выразилось недопустимое отношение тюремной администрации к психически заболевшим заключенным: один узник был признан «одержимым тюремным психозом», однако товарищ министра внутренних дел запретил перевести его в больницу, мотивируя свой запрет тем, что больной — серьезный фанатический революционер. Этот факт свидетельствует о том, что перевод для лечения в больницу зависел не от характера болезни и степени ее развития, а от степени политической опасности арестованного.
Из бумаги коменданта крепости от 24 марта 1906 г. видно, что в этом месяце в тюрьме находилось четверо психических больных. Из них трое страдали «тюремным психозом», а четвертая заключенная своими криками и плачем вызывала со стороны заключенных требование объяснить причины этих криков и плача. Комендант с решительностью добавлял о невозможности давать всем объяснения3. С переводом душевно заболевших на лечение в больницу не спешили.
Прекрасным подтверждением того, как комендант крепости пренебрегал всякой заботой о здоровье узников, жаловавшихся на свои болезни, служит следующее его обращение к товарищу министра внутренних дел: «...арестованные, преимущественно из числа наиболее серьезных, взяли как бы в обыкновение жаловаться на состояние здоровья, придумывать разные болезни» -52- и обращаться через родных одновременно в департамент полиции, министерство внутренних дел, жандармское управление, к прокурору с просьбами об освидетельствовании их. Исходя из такого недоверия к своим жертвам и из нежелания отягощать себя излишнею работою, комендант крепости предложил министерству производить освидетельствование заключенных лишь по инициативе департамента полиции. Он заканчивал свое обращение голословным и лживым заявлением: «...наблюдение за состоянием здоровья арестованных, содержащихся в Трубецком бастионе, составляет, безусловно, одну из самых существенных обязанностей коменданта и заведующего арестантскими помещениями. В случаях серьезной болезни я немедленно сообщаю в департамент полиции». Поэтому «можно устранить беспрестанные просьбы» об этом родных4. Так этот жестокий генерал, предлагая устранить просьбы матерей и отцов об освидетельствовании их детей, выдавал себя за «отца родного» всех «страждущих и плененных» в его темнице.
До какой степени комендант Эллис недоверчиво относился к освидетельствованиям больных врачами-специалистами, видно из следующего случая. В 1905 году в своей официальной бумаге в департамент полиции, направленной туда после освидетельствования одного заключенного, Эллис высказал прямые подозрения, что врач-специалист, предложивший перевести больного из бастиона, был подкуплен дядей арестованного. Эллис просил впредь допускать в крепость лишь специалистов по выбору медицинского инспектора статского советника Скабичевского. Департамент полиции поспешил ответить полным согласием на это предложение коменданта.
Департамент полиции был также противником врачебных забот о заключенных. Так, в 1914 году этот департамент, тративший огромные суммы на своих сыщиков и тайных осведомителей, навел экономию в Трубецком бастионе: он сократил должность акушерки с окладом 180 руб. в год и должность женской прислуги, несмотря на наличие среди заключенных в Трубецком бастионе женщин.
Состояние одиночных камер Трубецкого бастиона за исследуемый период в основных чертах осталось таким же, каким оно было в XIX веке и каким уже известно нам из предшествующих томов этого труда. Сырость и темнота — явления, характерные для Трубецкого бастиона с первого года его существования, — -53- нисколько не уменьшились. Ведь крепостные стены, так близко подведенные к зданию тюрьмы и на сажень превышавшие его, не отодвинулись, и солнце по-прежнему не проникало в казематы, чтобы осветить и прогреть их; тюремные камеры не стали суше и теплей. Эти качества были присущи камерам обоих этажей тюрьмы, но в наибольшей степени казематам нижнего этажа. Сам комендант в одной из своих официальных бумаг, адресованных в департамент полиции, признавал сырость камер нижнего этажа. Тем не менее в них помещали заключенных и при наличии свободных камер во втором этаже.
В печати почти совсем нет работ о крепости, вышедших из-под пера ее узников интересующего нас периода. При таких условиях особое значение приобретают для нас материалы, извлеченные из архивов. Бывший заключенный, находившийся в Трубецком бастионе с 17 мая 1903 г. по 31 августа 1904 г., автор одной из очень немногих таких работ, отметил в своих воспоминаниях, что в камере было холодно и сыро и в ней царил вечный полумрак.
Надо учесть, что для подачи жалоб и протестов на отказ в медицинской помощи не у всех заключенных находилось соответствующее желание. Не только не было уверенности в достижении удовлетворительных результатов от таких обращений к тюремной администрации, но было противно и само обращение к ней. Я воспроизвожу здесь выдержки из одного протеста против режима бастиона. Он исходил от заключенного, содержавшегося в крепости с 25 октября 1906 г. по 9 апреля 1907 г. На четвертом месяце своего пребывания в крепости этот узник писал: «Администрация принимает меры,. которые клонятся к явному истощению организма и вообще к подрыву физических сил заключенных». Автор протеста указывает, что комендант крепости (Эллис) с 29 декабря по 30 января четырежды заключал его в карцер на хлеб и воду: «Вероятно, любому департаментскому писцу известны истины, не усвоенные еще господином комендантом, о действии на организм темноты, плохого питания, отсутствия воздуха и движений».
В протесте заключенного дословно сказано, что подследственные узники в крепости «подвергаются средневековым истязаниям». Он писал: «Несомненно, что унтерские приемы коменданта не век останутся под спудом и рано или поздно сделаются достоянием печати, но общество обвинит не унтера в генеральских погонах, назначение которого заключается лишь в роли послушного «цербера», приставленного охранять ваших пленных,— вас самих, как лиц, безусловно, осведомленных об участи, которой вы подвергаете заключенных». -54-
Автор заявления наивно думал, что департамент полиции «тем или иным способом сократит зарвавшегося в своей неразумной ретивости «старца» (так он называл коменданта.— М.Г.), ибо если до сих пор департаменту ничего подобного не было известно, то теперь сообщено ему об этом официальной бумагой».
Результат этого протеста человека, уже четырежды наказанного карцером, не замедлил сказаться. Комендант посадил его в карцер пятый раз. Когда же узник довел об этом до сведения департамента полиции, то получил от него ответ, признававший действия коменданта вполне правильными и основанными на инструкции5.
Новых протестов в деле не оказалось. Бесполезность их была очевидна. Департамент полиции санкционировал все мероприятия коменданта как в отношении заключенных вообще, так и в отношении указанного заключенного. Они были для него «законны» даже и в этом случае, когда, по исчислению автора заявления, он из 38 дней пребывания в крепости четвертую часть времени провел в темном карцере.
Так закончилась попытка заключенного искать справедливости в департаменте полиции.
Тюремная администрация довольствовалась для поддержания здоровья заключенных предоставлением им на 15—30 минут прогулок на воздухе по тюремному дворику. Этот двор представлял собою узкую полосу земли, заключенную между двумя стенами. Одна из стен была каменной стеной тюрьмы, высотой в два этажа, а другая, еще более высокая,— из гранита двухсотлетней давности. Здесь узники крепости должны были «запасаться» кислородом для борьбы за свою жизнь в душных камерах крепости. Однако времени для прогулок было так мало, что узники могли вздохнуть полною грудью лишь несколько раз и, только запрокинув голову вверх, увидеть клочок неба.
Тюремные правила Трубецкого бастиона требовали ведения в течение каждого отчетного года особой конторской книги о прогулках арестованных. Я обследовал такую книгу за 1908 год6. В ней изо дня в день давались сведения о прогулках арестованных и о посещении ими тюремной бани, здание которой находилось на тюремном дворике. В ежемесячных ведомостях давались сведения, какой номер был выведен на прогулку, во сколько -55- часов началась она и когда закончилась, под надзором каких двух жандармов происходила. В этой же ведомости по такой же форме давались сведения и о посещении бани, топившейся дважды в месяц, с допущением сюда арестованных поодиночке, под наблюдением жандармов.
Из указанной книги видно, что продолжительность прогулок колебалась в пределах от 10 минут до получаса, а именно: в январе, феврале, марте-—по 10 минут, в апреле— 15 минут, в июне — 20 минут, с августа по ноябрь — 30 минут. Продолжительность прогулки стояла в несомненной связи с количеством заключенных в крепости. Так, из отчетной ведомости усматривается, что в январе совершали прогулки 47 человек, в феврале — 57, в марте — 44, в апреле — 29, в июне — 30, в июле — 26, в августе — 15, в октябре — 27 и в ноябре—11 человек. Прогулки начинались с восьми часов утра и заканчивались днем, в промежутке между тремя и четырьмя часами. Они совершались, безусловно, всегда в одиночку.
Как ни были коротки эти выходы из камер на тюремный двор, заключенные не отказывались от них. По тюремным правилам — по непонятной причине — заключенные были обязаны перед выходом заменять в своих камерах тюремные халаты и обувь их собственною одеждою и обувью, а по возвращении с прогулки вновь облекаться в «форму арестанта Трубецкого бастиона» (их собственная одежда сейчас же уносилась для хранения в цейхгауз).
Насколько крепко цеплялись узники за эти даже кратковременные прогулки, видно из следующего интересного факта. В тюрьме бастиона с 7 декабря 1907 г. и до 16 мая 1908 г. содержался арестованный «политик». Ему грозила неминуемая смертная казнь (он был казнен по приговору Петербургского военно-окружного суда 16 мая). Этот смертник аккуратно совершал прогулки почти до рокового дня казни. Я подсчитал, что за последний месяц своей жизни он только раз отказался от прогулки.
По неизвестным причинам исключение составили первые 12 дней июля 1908 года, когда 12 узников остались почему-то без прогулок.
Лишение прогулок было для заключенных тяжелым наказанием. На 10—15 минут, которые они проводили на прогулке, переодетые в свое обычное платье, они получали право вышагивать из конца в конец по узкой дорожке. Хождение из угла в угол в одиночной камере сменялось во время прогулки маршировкой на более значительном пространстве двора. Однако заключенным было строго запрещено сорвать хотя бы листочек -56- с куста или травку, подобрать с земли лист, опавший с дерева. Одна узница, проведшая в Трубецком бастионе три года (1896— 1899 гг.), писала мне об исключительном случае, когда жандарм-стражник разрешил ей под свою ответственность сломать веточку сирени.
Узникам Петропавловской крепости не разрешалось заниматься каким бы то ни было ремеслом. Они проводили свое время, кроме сна, почти всегда тяжелого и доходившего у большинства до полной бессонницы, лишь в хождениях по камере7 и в чтении, а некоторые в научных и литературных занятиях. Написанное заключенными за день отбиралось вечером. Они могли получить свои записи лишь при освобождении их из тюрьмы, и то только с особого разрешения администрации.
Библиотека Трубецкого бастиона составилась из книг, предоставленных ей самими заключенными. Мы не нашли в архивных делах никаких указаний на то, чтобы администрация затрачивала средства казны на покупку книг. Она признавала такие расходы излишними.
К сожалению, в архивах не сохранился каталог книг библиотеки Трубецкого бастиона, между тем указание на существование такого каталога имеется в архивном деле департамента полиции за 1904 год8. Департамент заинтересовался этим каталогом с полицейской точки зрения. Несмотря на то, что в библиотеку крепости могли проникнуть только те книги, которые появились в печати с разрешения суровой царской цензуры, прошли через просмотр департамента полиции, управления комендатуры крепости и заведующего арестантскими помещениями, департамент усомнился в благонадежном составе книг тюремной библиотеки. Его рассуждения по этому вопросу не лишены интереса. Из них выяснилось, как бдительно департамент полиции стоял на страже охраны «надлежащего» политического воспитания своих узников.
2 августа 1904 г. департамент полиции писал коменданту С.-Петербургской крепости:
«Все книги, поступающие в библиотеку, принадлежат, конечно, к числу дозволенных к обращению, но разрешение на пропуск какого-либо сочинения в порядке общей цензуры не служит еще ручательством полной его безвредности в политическом отношении, и существующая у нас литература, как -57- оригинальная, так и в особенности переводная, заключает в себе, наряду с полезными сочинениями, и богатый арсенал аргументов, обеспечивающих революционные теории.
При умелом подборе из книг, пропущенных цензурою, весьма нетрудно составить специальную библиотеку для самообразования в революционном направлении. Такая библиотека может быть настолько полною в этом отношении, что в произведениях, печатаемых революционерами в нарушение цензурных постановлений, окажутся лишь крайние выводы и практические приложения их теорий. Из доходящих же до сведения департамента полиции отзывов лиц, пользовавшихся в С.-Петербургской крепости ее библиотекой, усматривается, что последняя приближается до некоторой степени к библиотекам указанного типа. При этом в крепостной библиотеке находятся и такие сочинения, которые, не будучи изъятыми вовсе из обращения, воспрещены, однако, для чтения в общественных библиотеках и читальнях.
Таким образом, политические заключенные, у которых по условиям их положения большая часть времени занята чтением, продолжают жить в том строе понятий, который привел их к участию в революционной деятельности, и под влиянием одностороннего чтения лица, умственно незрелые, могут даже укрепляться и совершенствоваться в усвоенном ими направлении.
Ввиду сего департамент полиции, озабочиваясь упорядочением содержания политических заключенных в нравственном отношении, имеет честь покорнейше просить ваше превосходительство не отказать в распоряжении о доставлении в департамент каталога библиотеки, находящейся в пользовании политических арестантов в С.-Петербургской крепости, для просмотра этого каталога и для отметки в нем тех сочинений, которые не могут быть признаны соответственными для чтения упомянутых лиц.
Означенный каталог будет возвращен вашему превосходительству в наивозможно непродолжительном времени. Подписал директор Лопухин».
Департамент полиции, заявляя о своей заботе «упорядочить содержание политических заключенных в нравственном отношении», решил произвести осмотр библиотеки и изъять из нее книги, «опасные в нравственном отношении». Попытка применения такого метода перевоспитания политических заключенных имела место в одной государственной тюрьме еще в 1889 году и привела к общему протесту заключенных в виде длительной голодовки9.
Известно, какие опустошения департамент полиции произвел в составе книг библиотеки Трубецкого бастиона. Кроме департамента полиции, чистку библиотеки производил и сам комендант крепости. Так, он произвел ее в 1903 году, когда уничтожил книги, признанные им «не подходящими» или «ветхими». С этого времени он допускал к заключенным по собственному усмотрению лишь учебники, а все прочие — только с разрешения департамента полиции.
Департамент полиции, обещая задержать каталог всего на несколько дней, оставил без него заключенных с 5 августа до 23 сентября. В результате такого длительного «изучения» списка книг он изъял из состава библиотеки Трубецкого бастиона большое число книг научного и художественного содержания и периодические издания за 19 лет.
Приведем наименования изъятых книг:
 

Книги
 

8. Арнольд и, Задачи понимания истории.

22. Богданов, Краткий курс экономической науки.
24. Брандес, Литературные портреты.
25. Брандес, Главные течения литературы XIX столетия.

59. Гетнер, История литературы XVIII века.
67. Максим Горький, Очерки и рассказы.
68. Максим Горький, Рассказы.
69. Максим Горький, Мещане.
111. Жуковский, История политической литературы XIX столетия.
112. Жуковский, Политические и общественные теории XVI века.
115. Золя, Париж.

127. Каутский, Очерки и этюды.

129. Классен, Жизнь Лассаля.
145. Лабриола, К вопросу о развитии материалистического взгляда на историю.
184. Мельшин, В мире отверженных.
194. Милюков, Очерки по истории русской культуры.
202. Михайловский, Критические опыты.
203. Михайловский, Сочинения.
268. Салтыков, Сочинения.
269. Салтыков, Сатиры в прозе.
270. Салтыков, Благонамеренные речи. -59-
271. Салтыков, Круглый год.
272. Салтыков, Современная идиллия.

355. Шатриан, История школьного учителя.

359. Шелгунов, Сочинения.
378. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства.
396. В.В., Наши направления.
 

Периодические издания
 

1. «Вестник Европы» за 1873 год.
2. » » » 1878 »
3. » » » 1879 »
4. » » » 1880 »
10. «Дело» за 1880 год.
11. » » 1881 »
12. » » 1882 »
13. » » 1869 » i 14. «Знание» за 1875 год.
23. «Отечественные записки» за 1873, 1879, 1880, 1881, 1882 годы.
30. «Русская мысль» за 1880 и 1881 годы. 42. «Слово» за 1881 год. 55. «Устои» за 1882 год.
 

Приведенный выше список книг и журналов, изъятых из библиотеки Трубецкого бастиона, дает некоторое основание судить о составе этой библиотеки и о размахе цензоров из департамента полиции при отборе книг.
Обращает на себя внимание перечень запрещенной литературы. Здесь произвол полицейского цензора был безграничен. Трудно с точностью выяснить, чем он руководствовался, «спасая» нравственность заключенных от вредного влияния отечественной и переводной литературы. В число «опасных» писателей попадали русские и иностранные романисты, историки литературы, экономисты и т. д. Не должны были иметь места на библиотечных полках сочинения Максима Горького, которому, однако, нашлось место в тюремной камере в 1905 году. Книга Мельшина, описавшего свое пребывание на каторге, была изъята из библиотеки Трубецкого бастиона. Сатира Салтыкова-Щедрина объявлялась особенно опасной для попавших в крепость, и были запрещены все сочинения этого автора. Нечего говорить, что книги классиков марксизма было приказано исключить из библиотеки. Неизвестно, сколько времени пробыли в тюремной -60- библиотеке все эти книги, ранее пропущенные самим же департаментом полиции. Он полагал, что никогда не поздно раскаяться, придерживаясь поговорки: «Лучше поздно, чем никогда».
Инструкция 1898 года требовала (§ 19) просмотра книг перед передачей их читателю заведующим арестантским помещением. Он же должен был тщательно просматривать книгу и при ее возвращении арестованным с тем, чтобы пресечь всякие попытки заключенных общаться между собою с помощью книг.
Из нашего ознакомления с очень большим числом архивных дел об отдельных узниках можно было видеть их широкие запросы на приобретение для них художественной и научной литературы по всем областям знаний. Периодические издания (журналы) допускались в тюрьму лишь по истечении года после их выхода в свет.
15 июня 1911 г. была утверждена особая инструкция по распорядку дня в тюрьме Трубецкого бастиона. Одному из жандармских унтер-офицеров поручалось заведование кухней и библиотекой. Так, физическое и духовное питание заключенных поручалось заботам одного и того же унтера10.
К сожалению, я не нашел материалов, указывающих на интенсивность чтения в тюрьме Трубецкого бастиона, но мы знаем, что даже и смертники не расставались с книгой чуть ли не до самой ночи казни.
Некоторые заключенные Трубецкого бастиона занимались творческой работой. История общего и одиночного заключения в России знает примеры, когда узники, преодолевая препятствия, создавали научные труды. Вспомним, что в 1820 году сначала в казематах Алексеевского равелина, а потом Шлиссельбургской крепости Черновский разрабатывал проект подводной лодки. Из стен Невской куртины Петропавловской крепости в 1862— 1866 гг. выходили в свет творения Д. И. Писарева, а в 1862—1864 гг. из казематов Алексеевского равелина — творения Н. Г. Чернышевского. В середине 70-х годов П. А. Кропоткин писал в одиночной камере Трубецкого бастиона свой известный труд по географии, а через пять лет там же разрабатывал проект воздухоплавательного аппарата Кибальчич. Узник Шлиссельбургской крепости 1884—1905 гг. Н. А. Морозов, будущий почетный член Академии наук СССР, подготовлял к печати свое исследование по астрономии. С января 1896 года в одиночной -61- камере Петербургского дома предварительного заключения работал над своим историческим трудом «Развитие капитализма: в России» В. И. Ленин.
За исследуемый нами период истории Петропавловской крепости заключенный в нее в 1905 году писатель Максим Горький в одиночной камере Трубецкого бастиона написал свою пьесу «Дети солнца». В одном из дальнейших параграфов читатель увидит, что великому писателю пришлось преодолеть несколько препятствий для получения права заниматься литературным творчеством. Для этого требовалось предварительное разрешение департамента полиции.
За 35 лет существования Трубецкого бастиона «прогресс» в деле научных занятий в недрах Петропавловской крепости заключался лишь в том, что ранее разрешение на них могло последовать лишь от самого царя, а позднее его заменил высший полицейский орган.
Мы говорили до сих пор о научных и литературных занятиях в тюрьме людей, имена которых вошли не только в историю нашей страны, но и в историю мирового человечества. «Население» Трубецкого бастиона в XX веке частично состояло из людей умственного труда, в частности, здесь была представлена и студенческая молодежь. Их ум также требовал работы. Многие из них находили удовлетворение в изучении иностранных языков. Учебники по иностранным языкам могли попасть к узникам бастиона лишь с разрешения департамента полиции и коменданта крепости. В делах отдельных узников часто встречались указания на получение ими самоучителей, учебников, грамматик по немецкому, французскому и английскому языкам.
Говоря о научных занятиях в Трубецком бастионе, отметим здесь один архивный документ, его содержание напомнило предсмертное выступление Кибальчича, осужденного по процессу 1 марта 1881 г., когда этот приговоренный к казни узник сообщил суду о передаче им своему защитнику проекта воздухоплавательного аппарата. В 1907 году в этой же самой тюрьме Трубецкого бастиона некто, заключенный в бастион Петропавловской крепости под вымышленной фамилией, занимался в своей одиночной камере решением математической задачи. Приговоренный Петербургским военным окружным судом к смертной казни, он за три дня до ее исполнения подал коменданту крепости следующее заявление:
«Его превосходительству г-ну коменданту С.-Петербургской крепости -62-
 

Прошение
 

Прошу Вас передать после моей смерти нижеописанное Петербургскому физико-математическому факультету.
Я давно не занимался математикой. Поэтому, быть может, мои заметки не имеют никакого значения, тогда остается их бросить в корзину. Если же они дают что-либо новое в вопросе о делении всякого угла на три части, то прошу сделать их общим достоянием».
Вслед за этим автор прошения приложил решение задачи, снабдив его чертежами и формулами. В конце поставлена дата — «13 июля 1907 г.»
В списках узников Трубецкого бастиона значится, что этот узник «16 июля 1907 г. выдан для казни».
В заявлениях Кибальчича и данного узника выражена сила воли, их стремление служить человечеству и думать в последние дни жизни не о самом себе, а о завоеваниях для науки.
Интересно отношение коменданта крепости и департамента полиции к приведенному выше прошению. Комендант крепости переслал заявление узника не в университет, а директору департамента полиции Курлову. В препроводительной записке он писал, что «спешит» переслать в департамент полиции заявление неизвестного для использования его в целях установления личности автора заявления. Итак, комендант крепости прежде всего и больше всего интересовался не решением задачи, а кем же является в действительности неизвестный заключенный. Должно быть, так же подошел к этому документу и директор департамента полиции. Имеется его резолюция о снятии фотографии с заявления, но нет никаких указаний на исполнение прошения узника о пересылке его заявления на математический факультет Петербургского университета.
Оно осталось в полицейском деле11
Инструкция 1898 года вопросу о свиданиях отвела много места. Она допускала свидания с осужденными лишь с разрешения царя или учреждения, за которым они числились. Свидания же с подследственными допускались с разрешения департамента полиции. Круг родственников, с которыми допускалось свидание, не был определен в Инструкции, но зато свидание с должностными лицами (защитниками, врачами, нотариусами и др.) допускалось в исключительных случаях. Для таких -63- посещений назначались два дня в неделю, и они происходили в присутствии заведующего арестантскими помещениями и двух чинов наблюдательного состава.
Инструкция требовала: «Посетителям запрещается приносить с собою и передавать арестованным деньги, одежду, белье, книги, съестные припасы и что бы то ни было. Наблюдается, чтобы между ними и арестованными не было разговоров о правительственных распоряжениях и о делах заарестования».
При ознакомлении с архивными делами выяснилось, что комендант крепости по вопросам разрешения свидания был еще более беспощаден, чем департамент, а действия его — еще более беззаконными. Он прекрасно знал, как дороги заключенным свидания с их близкими, и стремился причинить узникам как можно больше боли. Обратимся к фактам.
В 1905 году по делу 9 января были заключены в Трубецкой бастион Максим Горький и семь других арестованных. Жена Горького, Е. П. Пешкова, и жена другого узника получили от полиции разрешение привести на свидание с мужьями своих малолетних сыновей. Комендант их не пропустил, несмотря на отсутствие в Инструкции запрещений свидания заключенных родителей с малолетними детьми, хотя комендант и ссылался на нее.
Стоит привести здесь письмо коменданта в департамент полиции, чтобы показать, какую твердую почву он чувствовал под ногами, совершая свои беззакония. Он писал (28 января 1905 г.): «Состоя десятый год комендантом крепости, подобного обхода инструкции, утвержденной великим князем, главнокомандующим, не было, и я крайне сожалею, что ваше превосходительство полагаете возможным сделать исключение для указанного арестованного, потому что отказ коменданта, исполняющего в точности инструкцию, восстанавливает против него, коменданта»12.
В апреле 1905 года, через три месяца после этого письма, комендант крепости написал тому же директору департамента новое письмо в еще более решительных выражениях. На этот раз речь шла о свидании матери, сестер и братьев с Каляевым, осужденным к смертной казни за убийство великого князя Сергея. Департамент полиции с согласия прокурора особого присутствия Сената дал разрешение на личное свидание родных с осужденным. Тем не менее комендант крепости не допустил одного из братьев на свидание только на том основании, что -64- он служил рядовым в лейб-гвардии Измайловском полку. Письмо коменданта Эллиса особенно интересно потому, что оно знакомит с общим отношением этого генерала к свиданиям в тюрьме.
Комендант писал: «Состоя десятый год комендантом С.-Петербургской крепости, я имел полную возможность приобрести опыт в содержании арестованных и, озабочиваясь об их здоровье, пище и содержании в чистоте, я убедился в необходимости быть в высшей степени осторожным на изъявление согласия для свиданий, даже через решетку, с арестованными, допуская свидания без решетки только с их защитниками или таким, которые, отбыв определенное им наказание, препровождаются временно в крепость для отправления их по назначению»13.
Совершенно непонятно, почему служба солдатом в рядах армии лишала носителя солдатского мундира права на свидание с родным братом, уже приговоренным к смерти, а вместе с тем лишала и самого осужденного права на такое свидание. Эллис пошел в своей жестокости еще дальше. Департамент разрешил родным Каляева личные свидания с ним, а комендант допустил свидания лишь через решетку.
В обычных местах заключения была усвоена практика дозволять свидания супругам, не состоявшим в «законном браке», а также женихам и невестам. Эллис в своем «царстве» держался другой тактики: если не было церковного брака, не было и права на свидание. В 1907 году он отменил разрешение на свидание, выданное «незаконной» супруге для посещения ее мужа в крепости. Разрешение было дано из департамента полиции в особой записке с упоминанием в ней фамилии «незаконного» мужа. Комендант отобрал эту записку и не упустил случая подчеркнуть, что обратившаяся с просьбой о свидании лишь «сожительница», а не жена, и что было неправильным упоминание в записке фамилии заключенного: фамилии заключенных должны содержаться в секрете, и он, комендант, называет их лишь в своих донесениях государю, великому князю и департаменту полиции. Он заканчивал свое обращение в департамент полиции замечанием, что все происшедшее крайне нежелательно.
В 1904 году (с 19 июля по 18 сентября) Эллис совершенно прекратил свидания заключенных. Он мотивировал это производством ремонта в Екатерининской куртине, в которой происходили свидания. Комендант, если бы пожелал, мог бы организовать свидания в нижнем этаже крепости, который насчитывал -65- 36 камер, тем более, что в них содержалось на 1 июля 11 человек, на 1 августа — 12, на 1 сентября — 24 и на 1 октября — 23 человека  Однако он этого не сделал. Долго тянулись для заключенных эти два месяца без всякого общения с родными хотя бы и через тюремную решетку14.
В 1907 году, когда число заключенных достигло 42, свидания, естественно, участились. Тогда Эллис поспешил обратиться в департамент полиции с прямым предложением давать поменьше разрешений на свидания, так как заведующий арестантскими отделениями, обязанный присутствовать при посещениях родными узников, якобы утомляется от таких посещений, отнимающих у него два раза в неделю по четыре-пять часов15.
Особое место занимали свидания с защитниками, судебными чиновниками, докторами и т. п. Эллис не был сторонником свиданий узников и с этими лицами. Так, он просил департамент полиции давать защитникам разрешение на свидание с указанием срока их посещения, а иначе они будут «приходить для развлечения арестованных и сообщения им всех сведений о текущей жизни»16.
Члены военного ведомства, а именно члены военно-окружного суда, должны были приходить в крепость для допросов узников, для предъявления им обвинительных актов и пр. Так как число обвиняемых, числящихся за военно-окружным судом и содержащихся в крепости, было весьма значительным, то посещение Трубецкого бастиона сотрудниками военного суда было нередким явлением. Получение специальных разрешений на каждое такое посещение затрудняло работников военного суда. На этом основании ведомство предложило дополнить § 12 Инструкции 1898 года примечанием о допущении в крепость различных должностных военных лиц по специальным командировкам за подписью председателя военного суда. Департамент полиции согласился с этим, а комендант крепости тем не менее не пропустил в Трубецкой бастион генерала из военного суда, не представившего разрешения департамента полиции. И после этого никаких изменений параграфа о свиданиях не последовало.
Однако имели место отступления от строгих правил, установленных для свиданий с заключенными. Некоторые из этих -66- отступлений объяснялись желанием администрации или даже самого правительства смягчить суровость режима крепости ввиду своего особо благосклонного отношения к тому или другому заключенному. Например, заподозренному в шпионаже германскому вице-консулу Лерхенфельду были разрешены свидания с совершенно посторонним ему человеком, камергером двора его величества. Почти в то же самое время царь, милостиво относившийся к заключенному в крепость военному министру Сухомлинову, обвинявшемуся в государственной измене, отправил для свидания с ним министра внутренних дел Протопопова.
Девизом всей тюремной деятельности комендатуры Петропавловской крепости была величайшая ее настороженность из опасения проникновения в запретные места какого-либо постороннего человека и из боязни побегов узников Трубецкого бастиона. В одной из своих бумаг комендант требовал от департамента полиции всегда наперед извещать его о фамилиях жандармских офицеров, командированных за заключенными или за новыми арестованными для заточения их в крепость.
К этому же роду предупредительных мер относится требование коменданта о том, чтобы департамент полиции заранее сообщал ему фамилии тех арестованных, которые должны были поступить к нему или которых должны были взять из крепости. Неисполнение департаментом этих требований вызвало со стороны коменданта Эллиса резкую отповедь; он просил директора департамента полиции не ставить его в необходимость вновь обращаться с подобными заявлениями.
Тюремные правила не допускали никакого общения между собою заключенных. Они ни в коем случае не должны были встречаться на прогулках и в коридорах, когда их выводили из одиночных камер. Тем не менее общение происходило посредством перестукивания, за которое следовало наказание карцером.
В 1907 году комендант крепости обнаружил общение арестованных при помощи голубей, к ножкам которых были привязаны записки. Голуби приманивались к окну камеры прикармливанием. Это «зло» было пресечено в самом его корне: перед решетками тюремных окон были устроены сетки17
Одновременно ограждение тюремных окон такими сетками лишало узников в еще большей степени дневного света, которого и без того не хватало, и санитарное состояние камер ухудшилось. -67-
За несколько десятилетий существования Трубецкого бастиона, по-видимому, сколько-нибудь серьезного ремонта одиночных камер не производилось. И лишь в 1904 году был произведен ремонт нескольких печей нижнего этажа, заменены негодные водопроводные трубы и отремонтированы камеры, в которых были окрашены стены и потолки и установлено электрическое освещение, заменившее свечи, которые были введены вместо керосиновых ламп в 1897 году, после самоубийства Марии Ветровой, облившей себя керосином18. Вместо выносных парашей были устроены в каждой камере клозеты. Этим и исчерпывались изменения, произведенные в камерах. В полной неприкосновенности остались в одиночных камерах сырость, темнота и холод. О замене дровяного отопления каким-либо другим и о просушке всей тюрьмы никто и не помышлял.
Если в первые годы после открытия тюрьмы Трубецкого бастиона в нее заключались как подследственные, так и осужденные, то в XX веке она заполнялась лишь подследственными, и нам известен только один случай направления в Трубецкой бастион для отбывания наказания приговоренного к лишению свободы в крепости. Это был литератор, поступивший в крепость 18 ноября 1910 г., а 12 мая 1911 г. переведенный в больницу С.-Петербургской одиночной тюрьмы. Между тем Инструкция 1898 года предусматривала пребывание в крепости не только подследственных, но и осужденных (см. § 16 Инструкции). Впрочем, в тюрьме до приведения приговора в исполнение оставались те из подследственных, которые были осуждены за время их пребывания в крепости. Чаще это были смертники. 9 февраля 1905 г. комендант Эллис сообщил в департамент полиции, что отныне не будет принимать в крепость осужденных и будет предоставлять камеры лишь для обвиняемых19.
Исключительным поставщиком заключенных в Трубецкой бастион был департамент полиции. В XX веке для этого уже не требовалось «высочайшего повеления». Департамент же отбирал из огромной массы привлеченных им к дознаниям и арестованных на пространстве всей России лишь тех, кто представлялся этому высшему полицейскому учреждению особенно опасным. Наибольшую часть заключенных в крепость составляли -68- арестованные по обвинению в террористических актах и за пропаганду среди рабочих, а за годы империалистической войны — и за шпионаж.
Само полицейское ведомство смотрело на перевод арестованных из каких-либо тюрем в Трубецкой бастион как на наказание. Например, один 18-летний заключенный был переведен из Дома предварительного заключения в крепость, а за откровенные показания был возвращен снова в прежнюю тюрьму.
Известен случай перевода арестованного от мести других заключенных за его откровенные показания (так мотивировался перевод в Трубецкой бастион в 1908 году осужденного по делу покушения на великого князя Николая и министра юстиции Щегловитова).
Несмотря на то, что царь передоверил свое право заключения в Петропавловскую крепость департаменту полиции, комендант крепости посылал ему уведомления о каждом вновь прибывшем в крепость и о каждом выбывшем из нее. Кроме того, царю посылались ежемесячные доклады. В делах мне попался всего один случай, когда Николай II поинтересовался узнать причины заключения в крепость. Точно так же всего один раз он распорядился облегчить положение арестованного в крепости. Этим счастливцем был генерал, бывший военный министр Сухомлинов, обвинявшийся в государственной измене и в шпионаже в пользу Германии.
Донесения коменданта о поступлениях в крепость и о выбытии из нее направлялись, кроме царя, великому князю — главнокомандующему войсками Петербургского военного округа, департаменту полиции и до 27 августа 1905 г. также военному министру. В указанном году военный министр запросил коменданта крепости, на каком основании направляются к нему сведения об арестованных в крепости. Он получил ответ, что это делается «по обычаю, унаследованному по преданию». Выяснилось, что из секретных сумм военного министерства коменданту крепости ежегодно препровождалось 1300 руб. как бы в оплату за отправлявшиеся туда списки. О том, каким образом расходовались эти суммы, отчетов не поступало. Военный министр нашел, что рапорты коменданта" крепости не представляют для министерства никакого интереса, и потому просил прекратить их присылку20. -69-
Я заканчиваю очерк о режиме в Трубецком бастионе напоминанием, что узники Петропавловской крепости периода 1900—1917 гг., за несколькими исключениями, не оставили своих воспоминаний о пребывании в крепости. Для характеристик режима приходилось пользоваться почти исключительно архивными материалами департамента полиции и Петропавловской крепости. Но в официальных документах нашлись строки, вышедшие из-под пера самих узников, с выражением протеста против режима. Мне хочется в заключение этого очерка привести прошение одного узника Трубецкого бастиона. Он написал его в департамент полиции, пробыв в Трубецком бастионе всего три недели.
16 апреля 1907 г. заключенный писал: «Около трех недель я томлюсь в одиночном заключении. Меня схватили на улице и бросили в тюрьму. Все мои протесты, уверения и просьбы выяснить ошибочность моего захвата не обратили на себя никакого -70- внимания. Меня обрекли на заключение и все связанные с ним страдания... Мне до сих пор не предъявлено никаких обвинений, и я не вижу конца моих мучений». Он указывал в своем письме, что лишенный в одиночной камере воздуха, солнца, света он, профессиональный певец, теряет голос, а вместе с ним и средство для существования. И снова повторял: «Я невыносимо страдаю, страдаю невинно и не знаю конца страданий»21. В конце концов узник все-таки был освобожден из крепости, так как оказалось, что не было никаких оснований для его заключения. Этот заключенный был одним из многих. Еще больше было таких, которые были с точки зрения департамента полиции, военно-окружных судов, военно-полевых судов, военно-морских -71- судов, судебной палаты «виновным и». Они пошли из казематов Петропавловской крепости на виселицу, под расстрел, на каторгу и в тюрьмы. Эти жертвы царизма большей частью остались безвестными. Если мы называем в четвертом томе «Истории царской тюрьмы» имена некоторых из них, то не забудем, что за ними скрывается безыменная масса рабочих, матросов, солдат, интеллигенции. Вступление на арену революционной борьбы вместо одиночек народных масс, и в первую очередь пролетариата, наложило свой особый отпечаток на историю Петропавловской крепости.

 

 

Примечания

 

1 ЦГИА в Москве. Дело «О вооруженном нападении 14 октября 1906 г. на помощника казначея С.-Петербургской портовой таможни» (л. 350).
2 ЦГИА в Москве. Фонд департамента полиции, 7 делопроизводство, 1906, № 6, т. 1 (лл. 94—95).

3 ЦГИА в Москве. Фонд департамента полиции, 7 делопроизводство, 1906, № 6, т. 2, «О пересылке писем и прошений содержащихся в С.-Пе-гербургской крепости» (л. 85).
4 ЦГИА в Москве. Фонд департамента полиции, 7 делопроизводство, 1904, № 6, т. 1, «Списки арестованных, содержащихся в С.-Петербургской крепости» (лл. 111—112).

5 ЦГИА в Москве. Фонд департамента полиции, 7 делопроизводство, 1908, 1909, 1910, 1911, 1912, 1913, 1914 и 1915, № 6, т. 3, «О порядке
содержания политических заключенных в С.-Петербургской крепости и об общих вопросах по сему предмету» (л. 19 и оборот).

6 ЦГИА в Ленинграде. Фонд 1280, 1908, опись 1/123, № 995, «Наряд ведомостей о прогулках политических заключенных за 1908 г.».

7 Один из первых узников Трубецкого бастиона — Петр Кропоткин, делая по диагонали своей одиночной камеры девять шагов и совершая 150 таких путешествий, проходил одну версту. В течение же дня он проходил из угла в угол своей камеры семь верст.

8 ЦГИА в Москве. Фонд департамента полиции, 7 делопроизводство. 1904. № 6, т. 1 (л. 57).

9 См. М.Н. Гернет, История царской тюрьмы, т. 3.

10 ЦГИА в Ленинграде. Фонд управлении коменданта С.-Петербургской крепости, 1911, № 318 (л. 4 и оборот).
11 ЦГИА в Москве. Фонд департамента полиции, 7 делопроизводство, 1907, № 1537, т. 3, ч. 1.

12 ЦГИА в Ленинграде. Фонд управления коменданта С.-Петербургской крепости, 1280, 1905, № 931, опись 1, «О допуске к свиданию секретно арестованных с родственниками» (л. 9, оборот).

13 ЦГИА в Москве. Фонд департамента полиции, 7 делопроизводство, 1904, № 6, т. 1, (илл. 94—95).

14 ЦГИА в Москве. Фонд департамента полиции, 7 делопроизводство, 1904, № 6, т. 3, «О свиданиях».
15 ЦГИА в Москве. Фонд департамента полиции, 7 делопроизводство, 1908, 1909, 1910, 1911, 1912, 1913, 1914, № 6, т. 3, «О порядке содержания политических заключенных в С.-Петербургской крепости и об общих вопросах по сему предмету» (л. 51).
16 Тот же архив, тоже дело (л. 71).

17 ЦГИА в Москве. Департамент полиции, 7 делопроизводство, 1908, 1909, 1910, 1911, 1912, 1913, 1914, № 6, т. 3, «О порядке содержания политических заключенных в С.-Петербургской крепости и об общих вопросах по сему предмету» (лл. 15—16).
18 В одном из наиболее поздних описаний камеры Трубецкого бастиона, относящемся к 1916 году, отмечено, что электрическая лампочка помещалась над столиком в «корабельном фонаре с круглым, толстым стеклом и рефлектором», дававшим неприятный отраженный свет.
19 ЦГИА в Москве. Департамент полиции, 7 делопроизводство, 1904, №. 6, т. 1, «Списки арестованных, содержавшихся в С.-Петербургской крепости, и их переводы».

20 ЦГВИА в Москве. Министерство военного главного штаба, 1905, № 48, отдел XVI, № 207, фонд 400, опись III, «О прекращении донесений об арестованных в Петербургской крепости» (лл. э, 6 и 8).

21 ЦГИА в Москве. Департамент полиции, 7 делопроизводство, 1907, № 6, т. 2, «О пересылке писем и прошений содержащихся в С.-Петербургской крепости» (л. 119).