Библиотека сайта  XIII век

АБДУРРАХМАН-И ТАЛИ`

ИСТОРИЯ АБУЛФЕЙЗ-ХАНА

ПРИБЫТИЕ ПРИБЛИЖЕННЫХ ДЕРЖАВЫ ИЗ ХАЗОРА

Двустишие:

Тонко мыслящие о деталях сферы совершенства [и]
Проницательные прекрасные невесты [истории]

так повествуют. Когда великий везир, уважаемый администратор, шествующий к Ка'бе умерщвления страстей, обладающий ясным и совершенным взором очевидца, хранящий доктрины руководителя [веры Мухаммеда], то есть Абдулла хаджи кушбеги, и любящий народные сердца ²¹⁴, командующий ареною доверия, Багрин бакаул прибыли из Хазора, то, положив на блюде доброжелательства и самоотверженности разные дары и советы эмиров, они представили на высочайшее благовоззрение божественной тени следующее: «Если уважаемый хан-государь, квинтэссенция потомков Адама, избранник рода человеческого ²¹⁵, Солнце Джемшида Востока и Запада, подобно высочайшему светилу на хризолитовом горизонте небесного ожерелья, взойдет на небеса прекрасного города Бухары, с божественною помощью [мобилизует] поток сияний — /69б/ движенье могущественного войска, подобного лучу дыхания раннего утра, который, сокрушив хворост и щепки узкоглазых планет, скрывает их в море заката, то так же, как это могущественное войско уносило врагов в волнах блестящих мечей и с корнем вырывало основы их бытия, так и мы уничтожим их!» Все министры и придворные собрались на этот совет. Когда мудрый и достойный везир, счастливый полновластный ходжа, помогающий вере, книга высокославной нравственности, страница культурных знаний вселенной, автор сборника нравственного величия, пищущий начерно листы искренней дружбы и любви, великий ходжа, отмеченный знаками Гудерза ²¹⁶, Асаф [90] по описанию ²¹⁷, Низам ул-Мульк ²¹⁸ сферы власти, оживитель милостей, все должности знающий, т. е. попечитель о положении бедных и неимущих и мечетей, Ходжа Инсаф; благожелательный, пророк возрождения, благодатный махрам, высокоименитая сфера войны, знаток своего дела, /70а/ паломник к обоим священным городам Аравии, к Ка'бе величия, т. е. Хаджи Мушкин, и все дворцовые служащие и махрамы собрались на его совещание, как ожерелье Плеяд на небе, [они] стали совещаться обо воем том, что отразилось в зеркале дел государства и что было в отражении обладателя благих качеств ²¹⁹. Так что великие эмиры в конце концов пришли к заключению, что хорошо будет, если его величество благополучно выступит, как Александр [Македонский], и уничтожит потоком огня или мечом, вытащенным из печи ножен, твердыни Гога и Магога, племен багрин, хитай, кипчак и кенегес.

Последовал приказ, чтобы звездочеты и внимательно следящие за небесными светилами по движению планет определяли наиболее счастливый час для царственного отправления в поход. Они, произведя наблюдения и выявив благоприятное влияние звезд, нашли все далеким от того, что внушало бы опасения, и довели об этом до высочайшего слуха. Так что в тот [указанный] астрологами счастливый час и в благо-приятное время /70б/ выступили передовые части правительственных войск, благополучно совершая переходы. Мулла Абдуллатиф и Мир Муса астролог понедельник 11-го ша'бана определили [счастливым] днем, когда его величество до намаз-и дигара, подобно Солнцу, поднимающемуся над горизонтом из [своей] резиденции, сев в седло, выедет [в поход] как блестящий месяц, через ворота Углан ²²⁰. Но ученый, господин небесной сферы, подобный Птоломею, Мовлана Сайфуддин, и пишущий эти строки увидели, что час, назначенный [вышеназванными] астрологами [для ханского выступления в поход], таил в себе опасности. Не напрасно символ ученых мира, достопочтенный философ, ахунд Мулла Хусейн Ваиз [ал-Кашефи] ²²¹ в своем труде «Лаваих-и Камар» («Скрижали луны») [правильно] заметил: «В выборе [дня] для путешествия астрологу надлежит быть проницательным человеком, а иначе случится вред для государства и верховной власти». В этой книге при-ведено сорок три условия, определяющие выезды царей, /71а/ из них благоприятных двадцать одно. По этим указаниям, [основанным] на правилах [пользования] астролябией и на восходе счастливых планет, выступление [хана] было под семнадцатым градусом созвездия Девы, а Луна, являющаяся Галеном неба и управляющим активными небесами, [была] [92] в тридцатом градусе созвездия Весов, с которым лунный свет соединился путем схватывания со всех сторон. Поскольку упомянутый Мулла [Хусейн Ваиз ал-Кашефи] в [своей] книге написал, что такое положение звезд неблагоприятно, а другое то, что никогда четвертое созвездие (букв. дом) в конечном результате не существует для путешествий, зодиакальное же созвездие Стрельца отсутствовало с чрезвычайно счастливым его обладателем, планетою Юпитер, то не было никакого отношения к тому, чтобы его величество скоро возвратился из этого ужасного похода. А с другой стороны, [в этом положении созвездий] находилось [нечто] из того, что внушало опасения. Так как я, ничтожный, не был близок к небоподобному [ханскому] дворцу и [его] верным махрамам, то по этой причине я не мог достичь до [августейшего] порога величия и доложить то, что соответствовало случившемуся. Короче говоря, когда его величество, божественная тень, благополучно и счастливо /71б/ вложив ноги в стремена коня почета, направился против крепосш отщепенцев государства, все население шло подле августейшего стремени и, повернув свое лицо к михрабу молитв, [благоговейно] раскрыв ладони, просило у чертога [единого], ни в чем не нуждающегося здоровья [и благополучия] для его величества, господина [великих] степеней, [Абулфейз-хана]. В этом смысле стрела [народных] молитв присоединилась к цели выслушивания просьб [высшею истиною].

Двустишие:

О Шах, да будет благословенно твое выступление,
И светлый дух — [твой] путеводитель!

Паломник же к обоим священным городам Аравии, упомянутый [Абдулла] кушбеги, положив на плечо упования на божественную помощь Плащ смирения, пролил дождь слез из облака очей, чтобы от того [их] истечения луг на щеках царской жизни стал зеленым и цветущим, подобно райскому саду! Под этим же действием хана, подобного великолепием Джемшиду, мехтер Ибадулла, щедростью которого пристыжен и смущен сам Хатем [и Тай] ²²², до [обратного] прибытия его величества в столицу, увидев совершенную звезду, (т. е. государя), подобно некоему месяцу, который вращался вокруг крепости небес, укрепленный сокровищницами сияний, до конца выполнил свое доброжелательство [по отношению к государю]. /72а/ На урочище Мирза-Халь, которое представляло собою луг, хан изволил остановиться с большой [92] помпой. Для оберегания [в его отсутствие] города [Бухары] был назначен Низамуддин Авез-бий парваначи, для охраны же высокого арка и всего населения города — Ходжа жилищ счастья ²²³ и министр — руководитель, талантливый человек, полирователь зеркал [душевной чистоты], украситель справедливым образом действий, со светлою душою достигающий своих желаний, опытный, осведомленный [о делах] государства, управитель блага царства, чистый сердцем, заботящийся о народе, требовательный до мелочей, справедливый приближенный его величества, чистосердечный Ходжа Инсаф.

Стихи:

Улицы города, благодаря его справедливости ²²⁴,
Стали крепкими базами для жилищ.
Мудрый, нравственный Ходжа, ясномыслящий;
Победа и одоление [у него] — в правой [руке, а]
Нравственная чистота — в левой.
Его грудь наполнена религиозностью, а сердце — милосердием.
На кровле похвал [его] естество полноценно.
Поистине тот /72б/ благожелательный Ходжа был перлом, украшенным уравновешенным характером;
Он был элементом, убранным подлинно изящными остротами.

Как может перо объяснить его качества? Поскольку к числу его благородных доблестей относится то, что всю большую дорогу, на которой в зимнее время, ввиду ливней, народ ногами тонул в грязи, а руками в страхе хватался за сердце, он по собственной инициативе выстелил камнем, а на оросительных каналах построил мосты, подобно бровям красавиц. Он [раздавал неимущим] платья и тулупы и много делал тайных благодеяний. Он искренне жил ради Аллаха и все это раздавал во имя венца и трона победоносного и счастливого государя. Словом, когда Ходжа был назначен к сему делу, он принялся за сохранение высокого арка и лишенного войск народа, чтобы ни горячий, ни холодный ветер не веял над его населением. Когда наступала ночь, Ходжа отдавал приказание, чтобы /73а/ горожане были на верху крепостных стен, подобно неподвижным звездам и планетам, смотрящими, ходящими и готовыми [отразить опасность]. Когда же наставал день, он требовал к [себе] министров и знатных лиц и отдавал [такие] приказания: «О люди, берегитесь, сто раз берегитесь и будьте внимательны к самоохранению! Мы ведь воем приказываем быть начеку, [ибо] город, [93] [его] население и ваши семьи — как бабочки, кружащие вокруг крепостных фонарей; будьте же бодрствующими и благоразумными! Если не дай бог! — враг нападет на город, разите его в голову ударами камней, стройте на улицах деревянные завалы, приготовьте каждый пять-шесть человек для охраны своей семьи!» Результатами такого распоряжения Ходжи было то, что досточтимый начальник, мехтер Ибадулла, «великий мехтер», составил /73б/ отряд почти в 200 человек из внутренней частя города и в 200 человек из той, что за городской стеной, для несения караульной и патрульной службы ²²⁵.

«Убежище начальствования», Низамуддин Авез-бий парваначи кераит, сын Шах-бека диванбеги, тоже ничего не делал без совета с Ходжою ²²⁶. Паломник к обоим священным городам Аравии, Хаджи Ашур тупчибаши, находился у подобного небесной сфере дворца с посохом стойкости в руках и также по распоряжению упомянутого [Ходжи] оберегал и охранял [высочайший дворец]. Ходжа был осведомлен как о стрелках при [каждых] воротах, так и о всех городских дедах, так что —

[Стих:]

Если бы даже комар полетел, то он сжег [бы] свои крылья.

Когда наступала ночь, Ходжа, как утро, набрасывал на шею плащ, брал в руку вместо посоха шашку и, гоня прочь сои и покой, не смыкал глаз до наступления дня. Аллах, Аллах, хвала такому опытному человеку! /74а/ Действительно, мало кто проявлял такое сердечное горение [о вверенном ему деле] и такую опытность, потому что он служил трем, как Джемшид, могущественным государям и от каждого получал опыт, особенно за время своей службы в бозе почившего его величества Сейид Субхан Кули Мухаммед бахадур-хана, который в государствах бытия был бесподобен. Каждый выполнявший такую редкостную службу не будет нерадив и небрежен [к своим обязанностям]. На службе его величества хана-мученика, [Убайдулла-хана], он в том ужасном происшествии от начала до конца, вместе с совершенством [своей натуры], проявил самоотверженность. Да, сжигающий душу [в порученном ему деле] таким и должен быть! На службе его величеству он проявил полную преданность и распорядительность, особенно в должности, предоставленной ему в отношении высокого арка, которую он выполнял с крайней преданностью, как это выше объяснил пишущий это. Но /74б/ [94] враг замыслил послать [на Бухару] отряд войска, так как его величество [хан] находился в Хазора, и, устроив ночное нападение, [хотел] взять город. Неприятельские шпионы принесли сведения, что, — хвала Аллаху! — чистый сердцем Ходжа, приближенный его величества Ходжа Инсаф, стоит во главе охраны и обороны города, так что —

[Двустишие]:

Если свеча поднимет голову кверху, ее голова сгорит,
Если комар полетит, он сожжет свои крылья.

[Всю] ночь до утра, подобно планетам, Ходжа обходит [все] дозором, считая для себя покой сна запретным делом; он поставил весь народ «а охрану городских стен, а ружейных и пушечных стрелков — у [городских] ворот, сам же [всегда был] осведомлен об их положении. Если [даже] десять тысяч всадников отправятся [под Бухару] при таком положении дел, то [все] они попадут в плен, благодаря порядкам, установленным [этим] славным Ходжою. /75а/ Когда неприятели услышали о таких приготовлениях, они ослабли [в своих намерениях] и вернулись обратно.

Дорогой мой, таковы [должны быть] преданность и самоотверженность! Сей презренный богомолец оттого затянул свои слова, что крайняя степень преданности проявилась в том славном Ходже. Боже, да останется навеки, до дня Страшного суда, его прекрасное имя!

[Тем временем Абулфейз-хан] на остановке [в Мирза-Хале] пробыл три дня. Рабы [его] двора и благожелательные махрамы, подобно [звездам] в созвездии Девы, стояли на страже вокруг августейшей ставки, особенно «убежище войны», великолепный Даулат Таш Мухаммед шу-курчи, подобный мотыльку, кружащемуся вокруг свечи, или горлинке, которая в атмосфере кипариса кружится вокруг лужайки /75б/ и до наступления дня не имеет покоя от своего кружения.

Стих:

Жизнь подобна горлинке, потерявшей гнездо.

Отсюда его величество отправился к благодатному мазару животворному, как чудодейственное дыхание Иисуса ²²⁷, сияющему, как Солнце, к Моисеевой сфере ²²⁸ могущества, чертогу [его] ослепительно сияющей руки, к [гробнице] святейшего шаха [95] Накшбенда ²²⁹, — да будет священна память его! Там он совершил благочестивый обход ка'боподобной светоносной могилы [шейха], а оттуда направился к гробнице эмира Кулаля ²³⁰, — да будет священна память его! Затем счастливое ханское знамя было поднято и [его величество] двинулся по направлению к [урочищу] Ак-Сач, озарив эту остановку светом [своей] красоты. Был отдан [августейший] приказ, чтобы царская артиллерия, разрушительница центра вражеской армии, подобно весеннему [грозовому] облаку, которое громовыми раскатами сокрушает отвагу бесовского отродья /76а/ осени, открыла огонь. И пушкари ловко начали стрелять, чтобы пробить брешь в массивах стен и разрушить их до основания. Второй раз один человек из христиан, которые в этой местности известны под именем русских, бывший из числа тех пушкарей высочайшего дворца, кои похвалялись огневою стрельбою, он, этот убийца страшного дракона, обратился [к хану с предложением своих услуг]. Так как обычаем этого народа и способом ведения войны ими было употребление замбуреков ²³¹, то последовал высочайший приказ [предоставить этому русскому свободу действий]. Тот христианин налил в мортиру нефти больше, чем позволяла обширность и вместимость его жерла, с большими усилиями забил туда чугунное ядро и выстрелил. Раздался ужасающий взрыв. Мортира разлетелась на три части, а тот русский отправился в небытие, в каменистые дебри ада: от сильного огня его разорвало на куски. Эта мортира была та, которая осталась от прихода в Балх Ауренгзеба падишаха ²³². Из Ак-Сача молодая отрасль пророческого покровительства [Абулфейз-хан] направился в крепость Хазора. /76б/

Копейщики, поражающие двуязычным пером, и мечебойцы, бровями до тонкости постигающие содержание написанного, так говорят. Когда божественная тень Абулфейз-хана счастливо и благополучно направилась из Ак-Сача в район города Хазора вместе с пожилыми и молодыми опытными [воинами], подобно освещающему мир Солнцу, по большой дороге упования на божественную помощь, то двинулись и [его] несущие ужасы Судного дня воины, подобно звездам, пришедшим в движение, или весеннему потоку, сворачивающему на пути целую гору. [Когда подошли к Хазора, то] все начальники войск и именитые люди явились [в ставку государя] с целью встретить его, поздравить с благословенным путешествием и облобызать его стремя. В крепости Хазора остались [лишь] опора эмиров, умудренный жизненным опытом Мухаммед Хаким-бий аталык и «руководство государством», [96] Кутлук-бий диванбеги. Весть обо всем этом достигла Кермине, донесшись до слуха безрассудных ушей Абдулкарима. В это время к нему присоединились Ибрагим, сын Рустема, Каштан кипчак /77а/ и сборище артиллеристов Мианкаля в числе около тридцати тысяч человек, [в общем] войско, как бурный поток, как волнующееся море, из тех, у кого был провозглашен ханом Раджаб-султан, чье недостойное имя был» подобно бессмысленной фразе или казалось непрочным образом, созданным художником-подражателем.

Стихи:

Не дает результатов дело подражательного характера,
А если и будет от него что-либо, то плохое.
Если получался какой-либо результат от употребления мужского члена,
То только в том случае, если имела место мужская потенция.

Эта банда наглых кровопроливцев, услыхав, что в крепости Хазора остались лишь Хаким аталык и Кутлук диванбеги с несколькими мулози-мами, потому что псе, как любовники, думавшие о [свидании со своей] возлюбленной, отправились навстречу августейшему кортежу, на общем совете решили направиться на Хазора и нанести поражение упомянутому аталыку или захватить его в свои руки. Однако они не знали, что для этой цели стае ворон и куропаток довольно одного тогрула, как для стада овец — одного хищного волка, [чтобы с ними расправиться]. Короче говоря, основываясь на этом незрелом и неполезном совете, банда грабителей /77б/ и бесчестного сброда выступила по направлению к Хазора. Когда караулы победоносного войска, славного на весь Иран и Туран, известили о приближении полчища врагов Хаким-[бий] аталыка, последний, украсив свое авторитетное существо драгоценными камнями и цветами храбрости, а жемчужину [естества своего] — роскошью рубина энергии, отдал [такое] распоряжение: «Пусть сто и даже меньше мулозимов неустрашимо выйдут [из крепости] и, подобно стене [Александра Македонского, построенной] против народа Гога и Магога ²³³, перережут путь племенам багрин, кенегес, хитай и кипчак и, завернув ноги непоколебимости подолом спокойствия, подобно льву Аллаха [Алию], станут [на пути неприятелей]!»

И вот неожиданно на территории пустыни открылся бой. То скопище демонов, численностью около сорока тысяч человек, устремилось, подобно огромному потоку, окружило аталыка, а тот лев из чащи коварства, [97] крокодил моря бытия, схватив блестящую шашку, острый конец которой — украшение венца /78а/ управления государством, похищенного у беспомощного старца (?), а лезвие которого — железная преграда, разрывающая покровы подземной рыбы ²³⁴, прыгнул как барс с горной высоты, вскочил в седло и бросился на центр вражеского войска и как непрочную бязь разорвал их железные ряды и центр. В великом бою, где он разжигал пламя атаки, он сжигал гумно вражеской спокойной жизни. В какую бы сторону он ни бросал свое копье, он повергал им на землю подобного демону [врага]. То он своим исторгающим жизнь копьем делал в груди злосчастных врагов отверстия, как в пчелином улье, то, схватив рукою [свой] безжалостный меч, он, как Иосифа из колодца, вытаскивал его из ножен и опрокидывал им вверх ногами в колодец небытия насильников-врагов, то он выпускал из гнезда существования орла стрелы до тех пор, пока высоко парящий царственный сокол /78б/ стрел не доставал на пищу птиц.

Четверостишие

В день сражения тот благородный человек
Палицею, кинжалом и мечом
Рвал, резал и сокрушал
У героев головы, груди, руки и ноги.

Так как проклятых полков было много, то они, окружив [бухарцев], напали на них со всех сторон. В это время «сфера действия Рус-тема», «убежище храбрости», Хакк Назар-бий дадха со [своими] двумя сыновьями и Ходжим Бирды ишик-ака-баши чунаком, подобного которому в бою не видел Рустем, отрасль Заля, и о подобном ему не слышало ухо небесной сферы, вместе с племенем чунак, которое из-за преданности [хану] все покинуло свои семьи, движимое и недвижимое имущество — все бросились в жестокую атаку на вражеский мост [через Зарафшан]. Под действием ресниц копий [неприятель], направив глаза своей воли к селению Мазар, обратился в бегство. Поток вод бухарских шашек, разрушив железный вражеский фундамент, как [какой-нибудь] хворост и сухие листья, вверг неприятеля в водоворот небытия. Вследствие такого нападения героев победоносных войск /79а/ яростный [бухарский] отряд погнал обессиленных врагов, преследуя их и отделяя ударами копий частицы их существа от соломы жизни. Кроме тринадцати человек, из именитых дахадаров ²³⁵, которых захватили при бегстве в плен, все [уцелевшие от избиения] враги бежали в расстроенном [98] и опозоренном состоянии, возвращаясь к злополучному [Абдулка-риму] в Кермине. Когда радостная весть об этом достигла государева слуха, румяный бутон его сердца распустился в цветнике его груди. Короче говоря, сопровождаемый Луною, его величество воздвиг над равниною Хазора свою разукрашенную палатку с верхом великолепного чертога и, подобный по пышности Джемшиду, воссел на трон кейанидов ²³⁶, творя повеления, а его могущественное войско, подобное [бесчисленным] сонмам людей, [собравшимся] в долине Страшного суда, заняло огромное пространство своим лагерем.

О ДОСТИЖЕНИИ [ЕГО ВЕЛИЧЕСТВОМ] ГОСУДАРЕМ ОТМЕЧЕННОЙ БЛАГОМ [КРЕПОСТИ] ХАЗОРА

Когда его величество государь, равный пышностью Джемшиду, и [обладатель] солнцеподобного чертога разбил свою золотоукрашенную палатку, подобную куполу голубого нёба на сапфировой [равнине] крепости Хазора /79б/ и, как Солнце, водворив свое [в ней] благородство, расположился станом, — последовало неизбежное, как судьба, [высочайшее] повеление. Громогласные глашатаи и с зычными голосами бирючи объявили во всеуслышание, что все несущее ужасы Судного дня войско со своими знаменами и оружием, каждый в кольчуге с узкими кольцами, напоминающими небо, полное звезд, с привешенным у пояса благовонным, как амбра, колчаном, полным стрел из белого тополя, с круглым за плечом щитом, подобным розе, опоясанный мечом, что [остролистная] лилия, прошли бы украшенными перед испытующим взглядом государя. Когда ласкающий голос о [высочайшем] смотре войск, поданный глашатаями на высоких нотах, коснулся слуха высокодостойных воинов, /80а/ каждый из военных героев, укрепившись и снарядившись наисовершенным образом, направился к месту сбора войск. Вдруг один отряд численностью около двухсот человек, каждый вооруженный сорока четырьмя видами оружия, стал производить стрельбу; каждый выстрел, подобно прямо летящему тираху ²³⁷, разрывал завесу мишени неба и делал предмет, как шелк, продырявленный наподобие сети. То они действовали шашками, направленными рукою ислама, которая уголки мечей сердца [нечестивых] племен джете ²³⁸ озаряла светом истинного руководительства. Затем смуглолицый человек из числа состоящих на ханском довольстве лиц ²³⁹, «убежище сейидского достоинства», осведомленный об обязанностях накиба, [стоящий во главе этого отряда] Мухаммед Хашим-ходжа /80б/ сейидатаи, которому была [99] пожалована должность накиба, приблизившись [к его величеству], открыв свои уста для похвал, благоговейно произнес —

стихи:

«О боже, пока будет существовать небо,
Да будет жив в Бухаре шахиншах!
Да будет всегда его природа озаряема
Милостями владыки лучезарного Солнца!»

И [затем упомянутый накиб] вместе со всеми ходжами из потомства Сейид-ата, вроде «убежища достоинства накиба», благородного Мухаммед Латиф-ходжа урака ²⁴⁰, сына внука Ходжа накиба, и прочих, приблизившись и удостоившись благосклонного ханского взора, прошли [перед ханом]. После того /81а/ показался другой отряд, от внушительного и сурового вида которого сам Марс плакал на эту страницу истории кровью, подобной киновари и мышьяку ²⁴¹. Концы копий этого отряда — когти львов, залегших в тростниковых зарослях, высоко взлетающие соколы их стрел (?) свивали гнезда в глазах орлов боя, а из облаков их безжалостных мечей [проливались и] сгущались капли крови врагов.

Стих:

Облако, от влаги которого [все] становилось зеленеющим и цветущим.

Подняв свое знамя, они задевали [его верхом] солнечный диск четвертой [небесной] веранды, который есть властитель [всех] знамен неба. Под бунчуком отряда был виден молодой человек, который еще не достиг сорокалетнего возраста, но уже был каравановожатым храбрости и военачальником Турана, [муж] уважаемый /81б/ и почитаемый, среднего роста с небольшою бородою и усами, синеокий, рябой лицом, сильно-рукий, как лев, — «опора эмиров», Хаким-[бий] аталык, и [с ним] роды и колена всего племени мангыт, его братья и племянники. [Приблизившись к его величеству хану], он рассыпал на его темя, подобное блестящим звездам Малой Медведицы, сверкающие перлы своего молитвенного и хвалебного обращения. Став на колени почтения перед тенью Аллаха, он говорил — [100]

[стихи:]

«О государь, великий покоритель мира и миродержец,
Да будет твоя персона всегда хранима от несчастий!
Я надеюсь, что по милости всемилостивого
Все враги твои станут ничего не стоящими и опечаленными».

Когда окончился смотр полка аталыка, подошел еще отряд; от кипения волн потока его ярости [рушились] основания опор бескрайних тел /82а/ дерзких и кровожадных врагов. От криков и воплей [солдат] «Хватай, лови!» желчный пузырь Льва небесной чащи в лугах [всех] двенадцати знаков зодиака плавился подобно печени Венеры. Симург их колчанов свивал себе гнездо на горах боевых сеч (букв. на Кафе битвы). Их шашки сверкали на хризолитовом горизонте, скрывая закат [Солнца] и бросая лучи в охваченных темнотою рабов всеобщего воскресения, сражающихся на поле кровавой битвы. Острия их исторгающих душу копий вращались, как ось небесных полюсов. Ими предводительствовал муж, который в своем жизненном восхождении, пройдя больше восьмидесяти стадий, опережал тысячу месяцев из числа отведенного ему существования, став [как бы] шейхом фена ²⁴², Кутлук диван-беги сарай с сыновьями дяди по отцу, Мухаммед Салахом парваначи,

Щакир мирахуром и Яукашти мирахуром. /82б/ [Приблизившись к хану] и молитвенно приветствуя его величество, отряд, удостоившись благосклонного взора [государя], прошел.

Стихи, [которыми приветствовал хана от имени отряда Кутлук динванбеги!:

«О государь, да будет у тебя могущество в высочайшей степени, [ибо]
Ради тебя возникло государство почета.
Жизнь твоя, о [продлении] которой просят твои богомольцы,
Да будет по милости господа, как у Хызра!»

Затем показался отряд — сокровищница для знающего тайный язык, наполненная и завершенная сердцами его людей, как наличным капиталом и дорогими тканями [его] преданности [престолу]; страницы же [его] изящных выражений, набело переписанных на листах писателем, его мечи, читающие стихи самоотверженности творца их смысла; у орла же его достоинства взлет крыльев — колчан, полный стрел, а его горная твердыня — шашки у поясов, своего рода оселок, на котором определяют золото достоинства отличившегося человека. Ими начальствовал муж, сидевший на коне соловой масти, который изучал уроки [101] благочестия у святых отшельников, /83а/ а от державших сорокадневный пост святости, кои суть торговцы отшельничеством и воздержанием, он возжег в [своей] груди пламя страсти к божеству. Он был краснолиц и в зрелом возрасте; его благоухающие мускусом волосы были цвета шиповника. [Это был] Мухаммед Яр парваначи дурман. С племенем дурман приблизившись к его величеству [хану], они [все], приветствуя его, проходили.

Стихи:

О государь, величием равный Джемшиду, счастьем — Александру,
В благоденствующей стране величием равный Соломону.
В твоем государстве одинаково имеет долю и муравей и царь!
Высоко возвышается твой счастливый айван (высокая открытая терраса).

Когда прошел полк сынов племени дурман, появился другой полк, который отличался тем, что бил в барабан отваги на террасе государства и почета, так что от его звуков водяные птицы вражеских жизней взлетали с соленого озера тела; он спускал с руки царственного сокола свои шашки, вынимая их из ножен, и давал им, как соколу, разлет /83б/ храбрости с тем, чтобы рассечь ряды камышовых зарослей войны. Временами орел стрел этого отряда добывал себе пищу из мозга врагов, а кречет его копий проникал в их сердца. Этот отряд составляли катаганы, начальствовали ими Ир Назар дадха и Шах Мухаммед-бий дадха. Они также, приблизившись [к хану] и приветствуя его словами молитвенных и похвальных обращений, прошли [перед ним].

Стихи:

Твоя стрела — орел, пищею которого служит [человеческая] жизнь,
Сокол твоего лука — блестящий [губительный] метеор.
Когти кречета твоего лука разрывают на куски шкуру тигра и льва!

После этого отряда появился другой, метеороподобные стрелы которого взлетали из небовидных рук и из созвездий луков, кривых, как серп Луны, и от стрельбы ими [этот] полк злых демонов исторгал из природы человека дым горести и уничтожал ложные вести побиваемого камнями сатаны ²⁴³. Когда радуга широко развертывала на небе [свой] хвост, пылью на арене битвы /84а/ осаждались сгустившиеся капли [крови], падавшие, как из облаков, е их мечей. Их вели двое доброжелательных [102] [к престолу] людей, Хакк Назар-бий дадха хитай и Ходжим Бирды ишик-ака-баши чунак, которые, подобно Рустему, севшему на своего Рахша отваги и выехавшему со своей родины Сеистана, преодолели все «семь столов Мазандерана» хитай-кипчаков и, разорвав глубоко проникшею внутрь стрелою печень врагов, как печень Белого Дива, пораженного Рустемом, они сделали их мозги сурьмою глаз [своих] мечей войны, так как они слишком залежались в ножнах. Выбросив из [своих] сердец помышления об имуществе и о своих семьях и привязав себя [к престолу] нитью благожелательного отношения, они приняли на себя обязательства искренней преданности [его величеству]. Приблизившись к [хану] и приветствуя его, они прошли перед ним.

Стихи:

О государь, да будут наши головы прахом твоих ног,
А макушки их да будут отпечатками твоих подошв!
Мы отказались от имущества и благ дорогой родины,
Все мы готовы отдать жизнь за тебя!

Вслед за сим из того отряда показался один молодой человек, /84б/ кипарис его роста был бесподобен в цветнике храбрости до такой степени, что когда он, подобно полюсу в центре неба, показывался на арене боя, то привлекал всеобщее внимание как друзей, так и врагов. Временами он, качествами подобный Рустему, один-одинешенек бросался «а ряды воинов вражеского государя и, [как] Камуса Кешанского ²⁴⁴, пособника врагов и других неприятельских героев, так и этак захватывал их арканом, что их бесчестные мозги становились дровами для огня его отваги. Молодой человек проехал, красноликий, синеглазый, с едва пробивающейся бородкой и усами, сидя на [добром] иноходце и держа в руке разбивающее гранит копье.

Стихи:

В руке [у него] — смертоносное копье,
А [сам] он — как стройный кипарис, растущий подле горы.
Ради отваги и славы, миль ²⁴⁵ [его] руки вырезал глаза кольчуг.

Двустишие:

Не надевайте кольчуги в тот день войны,
Когда в местности, обильной источниками, уже поместился крокодил ²⁴⁶ [103]

Это был Мухаммед Рахим ишик-ака-баши, который приходился внуком Хурраму хаджи; вместе с братом Ходжим Бирды /85а/ кукельташем ²⁴⁷, подъехав к [ханскому месту] и разбив цветник молитвенных возношений на росистом лугу похвал, он сказал —

стихи:

«О государь, всем племенам и народам оказана [тобою] благосклонность!
Я горжусь [умением] стрельбы и [владением] мечом!
У меня сегодня грудь покрыта кольчугою отваги,
Я всю жизнь проведу на службе тебе!»

Не вдаваясь в большие подробности, следует прекратить дальнейшее перечисление бывших на [высочайшем] смотру героев и войсковых частей и не утомлять этим внимания слушателей. После того, как все узбеки показались на [высочайшем] смотру, около пятнадцати тысяч человек, все, как один, и [каждый] одвуконь, [движимые] преданностью и самоотверженностью, собрались вместе, подобно созвездию Плеяд, [с твердым намерением] рассеять скопища врагов, как [звезды] созвездия Девы. После сего последовал высочайший приказ, чтобы все махрамы небоподобного дворца прошли перед благосклонным [ханским] взором и показали себя. В это время был поднят высочайший штандарт, /85б/ и все это небо храбрости и Солнца, или [вернее] центр земного шара почета, украшенное лучами молодого месяца, заколыхалось под дуновением зефира победы, издавая торжествующие звуки. Счастливый писец написал на красивых полотнищах пером надежд [коранский стих]: «Помощь от Аллаха и победа близка!» ²⁴⁸ Под этим знаменем все [выстроились], подобно бутону, как один, все как будто из одного воротника выставили головы; как будто у [остролистных] лилий, кроме мечей, из дерев их существа ничего не вырастало. Подобно аромату из розового куста, из тел поднимались колчаны стрел, в которых притаились очаровательные глаза красавцев с такою же, как у красивой женщины, привлекательностью и настойчивостью. Под тем основным [государственным] знаменем и бунчуком (высочайшего] дворца возвышался муж могущества с лицом смиренным, сияющим светом сидящего в келье учености или изучающим сияние небес, как некий лучезарный плащ, накинутый на плечи человека. /86а/ Он, имея список божественных призываний, подобных созвездиям Плеяд, которых держит в руке сидящий [104] в келье ханаки небесной сферы Юпитер, [этот] мударрис шестого айвана, источал сияния воздержания и лучи борьбы со страстями из своего сребровидного тела; подобно огню и блистающему Солнцу, чистое поклонение божеству отражалось в зеркале его лица, как сияние блестящей Луны. Его благословенное лицо было смугловато, он был черноглазый, со сросшимися бровями, с красивой бородой и усами, среднего роста; этот муж благородных качеств — великий везир, уважаемый руководитель [государственными] делами, паломник к обоим священным местам [Аравии — Мекке и Медине], Абдулла-бий хаджи кушбеги. Подойдя со всеми своими братьями [к его величеству хану], он открыл свои уста для похвал и сказал —

стихи:

«О ты, чье лицо есть Ка'ба для шествующих в этом мире,
О ты, чьи брови подобны молодому праздничному месяцу!
Подобно Хызру, твое веселое расположение становится [для всякого] водою жизни.
И истоки ручья жизни — вода твоего оросительного канала!» ²⁴⁹

Когда прошло войско калмыков, то после него появилось другог счастливое знамя. /86б/ [Во главе отряда] был стройный человек, возвышавшийся, как кипарис, в саду красоты или паривший, как птица, в увеселяющих душу садах. Он был мужем высокодостойным, блиставшим под знаменем [своего отряда], ибо каждый из его совершенных пальцев, которыми он написал столько тысяч удивительных работ на страницах [своего] времени, был искусником. [Все] существо его бытия было столь бесподобно, что являлось хранителем [самого] Мирового Разума. Свойство уравновешенности его характера [лежало] в основе [его] природы; источник острия его стрелы — ресницы глаз [его] искусства; а стрелы его слов зависят от небесных средств, [вспомоществующих его] качествам; дротик — в [его] удивительных руках; его действие — молния, [сжигающая] гумна жизней врагов; полотно грома его храбрости — облако несчастия, [испепеляющее] посевы жизни неприятелей. Он, приблизившись [к хану] со всеми высочайшими слугами и махрамами, произнес следующее благоговейное приветствие —

[стихи]:

«О государь, за тебя молятся все доблестные люди,
Склонив головы под этим бирюзовым небом.
Нет иного желания, как то, чтобы вечно длилась твоя жизнь./87а/
Не было у нас другой страсти, [как эта]!» [105]

И тот сильный человек с крепкими дланями, сопутствуемый «великим ходжою» (ходжа-йи калан) Ходжа Ульфетом и Баки кушбеги, удостоившись благосклонного [государева] взора, прошел [перед ханом со своим отрядом].

Следом за ним появился другой отряд, от острых копий которого окраины пустынных степей храбрости [превращались] в красные тюльпановые заросли, а сады полей силою [его] доблести от молниеносного сверкания мечей [становились] зарослями кустарников с птичьими выводками. В четырех основаниях ²⁵⁰, опираясь [лишь] на огонь стихий, он неоднократно, с помощью четырех разделов веры ²⁵¹, в целях оживления душ четырех друзей [пророка], предавал потоку и разграблению защищенные кызылбашские области, а их цветущие населенные места — разрушению. И никто не был в силах перейти через Джейхун блестящих мечей этого отряда, но даже вода [его] мечей (т. е. стекающая с них кровь) делала цветущей четвертую часть небесного круга, как бы орошая ее источниками [крови]. Их вел красивый молодой человек прекрасного роста, который подобно Иосифу в Египте почета, опирался на трость храбрости. Как месяц в палатке чертога [высочайшего] присутствия, он возвышался в небе отваги /87б/ и, подобно Солнцу, одною атакою уничтожал как звезды, узкоглазых тюрков ²⁵². Этот молодой человек, удостоившийся милостивого взора государя, был Хаким мирахур туркмен со [своим] племенем туркмен; опустившись [перед ханом на колени], открыл уста для следующего молитвенного обращения.

Стихи:

«О радостный владыка, хедив мира,
Твоя Адамовой отрасли личность почитаема!
Мы все, твои богомольцы, служим тебе,
Узбеки ли, таджики ли, туркмены ли — все одинаковы!»

После того появилось красное знамя, как бы окрашенное кровью врагов; оно в бою становилось потоком, обрушившимся на врагов, а красота его полотнища окрашивала в цвет савана воротники неприятельских кафтанов под боевыми доспехами кольчужников с тем, чтобы разорваться [им] до подола. Под знаменем находился всадник, мужчина внушительной наружности, сурового вида, воинственной внешности, среднего роста, краснолицый, от страшного вида которого у [самого] кровопийцы Марса белизна лица превращалась в желтизну [106] Луны. /88а/ Его меч был рекою Нилом, который охранял друзей [с качествами] Моисея, а внешностью похожих на фараона врагов [низвергал] в море бедствия; от его ужасного взгляда сердце Рустема разрывалось на части, от его страшного крика «Хватай, лови!» дух Афрасиаба, владыки Турана, расправлялся в могиле. Этот отважный муж с видом Гива двух морей ²⁵³ был Бакаул калмык, который с отрядом калмыков приветствовал государя следующими словами —

Стихи:

«О ты, в мече которого столько силы и мощи,
Что враг становится от страха перед ним [уже] раненым,
Да будет же потребностью надежды, о повелитель мира,
Видеть мне голову врага под копытами твоего коня!»

Опять [после этого] показался человек, который, — хвала Аллаху! — когда выставлял из рукава храбрости [свою] почтенную руку, то в степи делалось землетрясение, а в небе — грохот. Когда он ступал [своими] могучими ногами по площади, подняв голову, то как будто кто-то разламывал сухие ветви. Временами, подобно чугану, /88б/ употреблял на арене боя [свой] меч и, как шар, уносил им голову врага ²⁵⁴. Когда он накладывал руку на курок ружья, то пронизывал [выстрелами] неприятельские ряды, словно [чудодейственным] посохом Моисея заросли, полные птиц. Подобный качествами Рустему, он один-одинешенек бросался в атаку на центр целой армии злых демонов-тюрков и разрывал на части жирные бока неприятелей. Опытный муж, выстраивающий ряды бойцов, который особенно проявил в этой [государевой] службе безграничную храбрость и самоотверженность, — да будут похвалы и одобрения достойно построившему войско! — заслужил общие похвалы от друзей и врагов. Поистине, все, что временами проистекало от витязей и слуг его величества [хана] из области храбрости и битв с упомянутыми врагами, — все было связано со славным именем [этого человека, деяния] которого писались на страницах меча, так что, подобного Таш Мухаммеду шукурчи /89а/ сердцем, как Рустем, не выходило ни из почитаемого Сеистана, ни из чистого Герата, ни из удивительного Семенгана. Он приветствовал государя вместе со своими мулозимами следующими словами —

Стихи:

«О государь, все существо твое — жизнь для всех,
Победа, веселие [твои] — душа всех! [106]
Твоя особа да не будет для нас всецело бездействующею,
Поистине, ты более почитаем, чем жизнь всех,
О государь, все осведомлены о верности твоего раба,
О верности, база которой во сто раз крепче [всякой другой]!
Пока мы не обагрим мечей в крови врагов,
Да будет воспрещено нам от начала до конца великое веселье!»

Короче говоря, все махрамы удостоились высочайшего смотра. Абулкасим курчи, Аллабирды дастурханчи ²⁵⁵, Тагма-бек «хранитель печати», Фархад-бек «изготовитель табака» [для высочайшего потребления] ²⁵⁶, Мухаммед Салах ясаул ²⁵⁷ [и прочие], все, явившись вооруженными, принесли государю приветствия.

О ПРИБЫТИИ ВРАЖЕСКОГО ВОЙСКА ИЗ-ЗА РЕКИ [ЗАРАФШАН]

Когда прошло три дня этих предварительных мероприятий, в направлении Кермине, из-за той стороны реки [Зарафшан] показалась пыль, за которой появилось войско, [двигавшееся] подобно водному потоку. /89б/ Река Зарафшан была на середине его пути. [В это время года] была [столь многоводною] рекою, что волны ее достигали до высоты волн Хазарского моря девятого высшего неба, били в берега, а пузыри их превращали в ничто сталь мечей воинов.

Стихи:

Что я увидел? Реку Нил, движущуюся, как колесо неба,
Как у разгневанных людей от пены ярости расстроена ее чалма.
Выступившая на губах всякого пришедшего в ярость пена,
Подобна этой реке, превращающей в воду желчный пузырь земли.
Водяные пузыри [бурлящей] реки от вечерней зари кажутся похожими на опьяненные глаза;
Чернота ее волн похожа на локон гурии,
При виде ее волнения [встает] образ опьяненного слона,
У которого хобот превратился в крокодила.

Когда оба войска, [разделенные такою бурною рекою], успокоились каждое на своей стороне, большинство отважных бойцов, вроде Абдур-рахман бахадур алчина и других, переправившись через реку, стали вызывать неприятелей на бой, однако, те никак на это не отзывались, не имея никакого желания вступать в битву. Когда таким образом прошла неделя, Нияз хаджи катаган посоветовал /90а/ употребить такую хитрость: «Мы не можем, — [говорил он], — воевать с этим народом, который [108] жизнь ценит меньше дорожной пыли ради преданности [своим интересам], а смерть считает лучше жизни. А посему придумаем другое и пойдем во след этой хитрости. План мой таков. Мы возьмем все свое войско и отсюда вступим в [бухарский] вилайет. Если бы город Гишты ²⁵⁸ и попал в руки [неприятелей], так как большая часть его населения вступала с ними в переговоры, то особой беды не будет. Мы вступим в селения [бухарских] туманов и волей-неволей бухарское войско и равный величием Джемшиду высокодостойный Абулфейз-хан, повернув назад, подобно семи планетам неба, направится по дороге в направлении сферы [всех] созвездий, г. Бухары, чтобы потом опять вернуться обратно. Разумеется, разъединение и расстройство в этом собрании лепестков единого целого бутона стало бы явным, потому что, когда роза разрывается на части, вторично связать ее нитями близости дело трудное. Во всяком случае, если нельзя, завернув ноги невозму-

тимости в подол серьезности, спокойно оставаться на этом месте, /90б/ нам лучше отправиться отсюда и вступить в город Бухару». Поистине, обманщица-лиса придумала удивительные веши, она не знала, что великие люди сказали: «Роющий другому яму сам попадет в нее, став пленником собственного коварства». Точно так же сама всевышняя истина в отношении таких людей, которые строили козни святейшему пророку, изрекла следующее: «Они ухитрились великою хитростью ²⁵⁹, и [этот] раб [Аллаха] вследствие своей хитрости стал жертвою его гнева» ²⁶⁰.

В результате всего утром в среду 27-го числа месяца рамазана неприятель выступил походом с того места по направлению к Гишты. Когда известие об этом дошло до страшного [бухарского] войска, все эмиры, объединившись, доложили его величеству государю: «Мы хотим переправиться через реку, перехватить дорогу неприятелю и там, где он появится, появимся и мы, так что, пока душа живет в нас, мы постараемся [это сделать]». Говорят, что в тот день возникло среди войска смятение. Его величество, благополучно вложив ногу в стремя, сел верхом на коня и на некоторое время изволил задержаться, пока навьючили палатки и боевое снаряжение. /91а/ Если бы его величество государь не изволил [столь] счастливо задержаться, то база звездоносного войска погибла бы. Когда палатки [и прочее снаряжение] были навьючены на гороподобных [верблюдов], тогда только его величество государь, подобно весеннему облаку, направился берегом реки. Воды последней были в чрезвычайном волнении. Так все ехали, а обоз с походным снаряжением ²⁶¹ следовал за ними. «Убежище войны», командующий на поле битвы Хаким-[бий] аталык. прежде его величества нашел брод и переправился [109] через реку с отрядом храбрецов, которые и последовали наравне с ним. Когда достигли Гишты, стало известно, что враг намеревается [овладеть] Гишты. Крепость эта была сильная; ее гарнизон состоял из семисот ружей. В это время «убежище эмирского достоинства» Хаким-бий аталык послал Араб туксаба мангыта [в Гишты с известием], что его величество [хан] благополучно переправился через реку и следует к крепости Гишты, так что, — боже упаси! — если крепость вступит в переговоры с неприятелем и отворит ему крепостные ворота! Точно также и его величество [хан] послал [со своей стороны] в Гишты Абдуррахмана шукурчи. /91б/ Люди той крепости, [однако], не открыли перед ним ворота, сказав: «Если его величество сам соизволил благополучно прибыть [сюда], то мы откроем перед его благосклонным лицом врата победы и торжества». [В это время] поблизости крепости обнаружилась переправа [через Зарафшан]. Подошедший араб вызвался быть проводником для ее использования. Его величество хан, достойный сопутствования Луны, погнал своего коня к этой пере-праве и, хотя воды реки достигали до стремени его коня, тем не менее [хан], обладающий качествами Моисея, благополучно переправился через этот бушующий волнами Нил. За ним перешли, уподобляясь израильтянам, и отряды могущественного войска, а враг, свойствами равный фараону, был ниспровергнут в реку несчастья [и] в Арафат ²⁶² небытия. Когда достигли крепости Гишты, то население ее, выйдя облобызать августейшее стремя, отворило перед благословенным лицом его величества ворота города, подобные вратам счастливых побед. Его величество государь, войдя в город и дав [своим прибытием] опору крепостным воротам, поднял [над стенами] свой счастливый штандарт, водрузив его, подобно Солнцу, освещающему мир. Низкий враг /92а/ обнаружил, что его величество, благополучно прибыв, расположился, как Солнце, освещающее мир, в крепости Гишты, пока те демоноподобные бесы по своим действиям были в крепости Девкенд, расположенной в половине мили от Гишты ²⁶³ и, будучи заняты [разбором своего] бесконечного походного и прочего снаряжения, пребывали в беспечности. [Теперь они], подняв знамена, подошли к несущему ужас Судного дня [бухарскому] войску, и сразу запылал огонь битвы, и базар смерти, потрясший оба войска, расположился подле крепости Гишты.

Описывающие военные действия и честные славные историки так повествуют. Когда оба войска сошлись на поле битвы, в тот день его царственное величество, надев на [свое] победоносное платье еменскую жемчужину и вложив упование на святейшего и высочайшего [Аллаха], [110] он, подобно куполу неба, украсился драгоценностями, как подвижными и неподвижными звездами, повесил за плечо щит, блестящий, как Солнце. /92б/| Привязал к поясу вносящий расстройство в среду врагов колчан, полный быстрых стрел из эбеневого дерева; взял в храбрую руку копье, подобное по остроте ресницам, любимых и [по быстроте] — блестящему метеору или оси вращения земли, острие его являлось полюсом десницы [хана], [тогда как] его дротик был полюсом [его] левой руки. [Затем хан] сел на коня, быстрого, как молния, [скачущего], подобно зернам сипанда ²⁶⁴, когда их бросают на огонь; зефир его скорости был соединен с плавно идущею поступью, подобной дыханию слабых, отживших людей. [Ханское же] знамя с бунчуком было столь внушительным, что его пятерня, как блистающий месяц ²⁶⁵, бросала свой свет на орнаментацию четвертого айвана (т. е. четвертого неба), так же, как —

[Стих:]

Лучи солнца дарят свет.

На правом фланге от того знамени были: его величество государь, паломник к обоим священным городам Аравии Абдулла-бий кули кушбеги, Авез Баки-бий и Хаджи Мир Хасан с боевым барабаном при знамени. Подняв это знамя, как знамя Хиджазского каравана, удостоенного счастья быть у горы Арафат, /93а/ они выражали свою покорность высокодостойному владыке молитв, благосклонно приемлющему выражения безраздельной преданности [своих рабов]. На левом же фланге [армии] высококачественного государя Бузанджирова потомства [Абулфейз-хана] ²⁶⁶ находилось «Санджарово знамя» Баки-[бия] кущбеги, пальцы отважной руки которого подобны праздничной Луне, а сам он являлся знаменитостью [в области разных] удивительных искусств. Стрела похвалы его храбрости подобна стреле искренней молитвы; в тот день, когда он стрелял ею из лука в мишень, она пронизывала семь небес, пройдя через кольчугу вражеских душ. Позади же великого хана, являвшегося опорою и убежищем основ веры пророка, выстроились все махрамы во главе с «великим ходжою» Ульфетом, Венера благородства которого была соединена в небе щедрости, в двенадцати знаках зодиака и в сферах [всего] наблюдаемого с Марсом, являющимся главнокомандующим на звездном поле битвы. Так стояли на этом возвышении величием равный Джемшиду государь и все махрамы высочайшего двора. [111]

В тот же день у его величества государя /93б/ пришло в волнение море отваги и в движение облако энергии. Взяв в руки колье, подобно блестящей падучей звезде, убивающей демонов и врагов, он соизволил заявить: «Наша честь желает ударить на центр вражеской армии и заросли Иудина дерева [собственного] достоинства и оросить кровью презренных врагов, а тюльпановые цветники [нашего] желания одеть в пурпурный шапки из вражеских голов, молнией же стрелы так ударить в гумно жизней этого народа, чтобы оно превратилось в пепел». Везиры и махрамы, бросив на шею поводья коня это величества, плача, стеная, выражая смирение и искреннее расположение, последовали [за ханом], так что, — хвала Аллаху! — [все] войско, [эта] сфера вникания во все, вступило в бой с неприятелем. Его величество, убежище мощи, хотя и устремляется в сторону опытных витязей, теперь, [однако], колеблется: «Если враг, — не дай бог! — победит, тогда [всех] людей можно предать», — [говорит он]. С тысячами трудностей и просьб удалось, [наконец], разжечь пламя [ханского] гнева, и хан изволил стать под драгоценное знамя. /125а/

Так как правое крыло высокого знаменитого войска, которое потюркски называют онг, представляло собрание туркмен, из коих каждый, как барс, был полон отваги, а так как [каждый] готов был броситься в бой, то оно было подчинено Хаким мирахуру, который своим мечом воскресил [славную эпоху] сельджуков, возобновил строй войск Тогрула и поднял царственное знамя Санджара ²⁶⁷ со дня на день увеличивающимся могуществом Бузанджирова дома. На левом фланге, каковой по-тюркски означается термином сол, [находился] «опора эмиров» Хаким-бий аталык; полный хмеля от пиршества мангытских принцев, которые имели этот хмель [еще] в чаще преданности наместнику всемилостивого [Аллаха], Мухаммед Шейбани-хану, омочившему [свою] шашку кровью, — он укрепился в удовольствии опьянения /125б/ [своей] преданностью государю. Во главе небольшого бдительного войска, оси государства, [был] завернувшийся ногами в подол преданности Кутлук диванбеги сарай ²⁶⁸, развернувший на фланге [своего] войска знамя ка-таган. Таким образом были расположены правый и левый фланги армии. Когда закончилось построение рядов войска, господин «убежище должности накиба», Мухаммед Хашим-ходжа из рода сейидатаи, занялся распределением обязанностей отдельных войсковых частей. Но несущие Судный день войска не успели еще в своей переправе через Зарафшан дойти до середины реки и выстроиться в боевой порядок, как враги воспользовались этим моментом. Оставив покорного [112] Раджаб-султана подле Девкенда, /126а/ Абдулкарим и Ибрагим-бек, [сын] Ру-стема сразу бросились в атаку на правый фланг страшного [бухарского] войска. Как стремительный поток несчастья, подобный волнам бедствия, [все сметающим на пути], они обрушились на правый фланг. А так как на правом фланге находились туркмены, то эта хорошо сражающаяся народность храбро встретила вражеский натиск. Ввиду того, что площадь боя была занята пахотными полями, на которых было множество кочек и низин, [вообще всяких] неровностей, то одни обратили тыл по туркменскому обычаю, уподобляемому в войне в начале боя, и бросились в [притворное] бегство, чтобы потом повернуть на врагов, что по-тюркски обозначается словом дунгук, другие по своему обычаю нападали, возбуждая храбрость врагов. Но так как неприятельское войско было многочисленно, то [бухарцы] поневоле обратились в бегство /126б/ как на правом, так и на левом фланге. И [все] несущее ужасы Судного дня [бухарское] войско потекло [вспять], как поднимаемый ветром песок. Однако бунчук «убежища войны», сферы подвигов Рустема, «опоры эмиров» [Хаким-бий аталыка] остался среди волн правого крыла неприятельской армии. И, упаси бог, [что бы случилось], если бы «убежище войны» не проявлял могучую устойчивость, подобную мощной каменной горе, и твердую выдержку, [хотя] никто из рук врагов не уходил подобру-поздорову. И когда [этот], храбростью подобный Сухрабу эмир палицы и единоборства, увидел, что враг храбро и без сопротивления гонит [бухарские войска], он взял в руки исторгающее жизнь копье вместе с бунчуком и бросился в атаку на небольшую группу неприятелей, погрузившись в море боя. Он рукою [ловкого] пловца, уподобляясь качествами крокодилу, /127а/ нанизывал кенегесов на вертел копья и жарил их, как шашлык, на огне меча. Поражая шашкою видом подобных леопардам багринов, он сбрасывал их с седел. [Как] некоего высоко взлетающего совершенного царственного сокола, он выпускал стрелу из гнезда лука. Он похищал из рядов арены боя вражеских орлов, а по временам огненную воду, т. е. меч Млечного пути небес отваги, отвязывал с небоподобного пояса [и разил им] по узким глазам звезд вражеского существования, сбрасывая [неприятелей], как пузыри, на поверхность воды небытия.

В тот день бойцы государства проявляли необычайную преданность и самоотверженность, особенно Хакк Назар дадха и Ходжим Бирды ишик-ака-баши вместе с «опорою эмиров» [Хаким-бий аталыком] отличились замечательным мужеством. /127б/ И действительно, если бы не помощь [всевышней] Истины, Хакк Назар дадха не добрался бы [помочь] [113] аталыку, и близко уже было к тому, что того Рустема Дастана враг захватит в волнах бедствий, обрушившихся на бухарское войско. Однако Ходжим Бирды ишик-ака-баши, сев на длиннохвостого коня, [бросился на врагов], и всюду, куда он ни нападал, он, как смерть, настигал неприятелей. С копьем в руке, исторгающим жизнь и проливающим кровь, он поражал им подобно стреле, прямо летящей в цель жизни врага. Подобно волне моря храбрости, с пеною на губах, с сердцем, полным преданности, он ежеминутно обращался к себе, говоря: «О нерадивая душа! Напряги все усилия, ибо это день отваги. О тело, существо которого из четырех [элементов], разбрасывай воду и глину [вражеских тел]! /128а/ О жизнь! ты отпрыск души сердца, брось сегодня и существование и путь к небытию».

Стихи:

Тело есть верховое животное, привязанное на конюшне для дня битвы,
И будет лучше, если оно в день боя окажется худым.
Голова же есть бутон, выросший из сада нашего небытия,
И будет лучше, если она [в битве будет] под шлемом начальника ²⁶⁹

В самый разгар боя совершенно неожиданно появился перед лицом бегущих отряд войска, а за ним следовал со стороны неприятелей муж, крепко сидевший на вороном коне, одетый в такой же кафтан под кольчугою, как и злополучные воины [бегущей] армии, с копьем, в руке, обладавшим качествами [смертоносной] ехидны, отравляющей очи свои ядом. Это был один из славных вражеских витязей и героев, которого звали Таши калмык. Поистине, сколько бы ни упоминали неприятельских героев и богатырей, /128б/ всегда на первом месте ставили его! Короче говоря, эти два витязя сошлись, вступив в поединок на арене боя. Когда лютый лев и могучий слон скрестили свои острые копья, руки и острия копий обоих, сверкнув, разъединились. Вторично повернув своих коней, они оба вскричали и, подобно огню, вскипели [яростью боя]. Вдруг, благодаря все увеличивающемуся счастью и благополучию державы его величества, у которого так много удач в победе и одолении, Таши калмык появился на близком расстоянии. Но [если он], подобно леопарду, бросился с вершины горы своего седла на землю, то Ходжим Бирды ишик-ака-баши, как феникс, /129а/ взлетевший из гнезда, ударил когтями храбрости в талию Таши калмыка и сильною рукою отваги, повергнув его на землю, отрубил ему голову, как будто этот сильный враг был собакой, хотя подобного ему молодого витязя не было в среде [114] врагов. Побежав за головою Таши калмыка, братья ишик-ака-баши, [схватив ее], бросили под копыта коня его величества хана. Последовал высочайший приказ, чтобы Ашур-бек, взяв эту удачливую голову, поспешил бы с нею как со счастливым трофеем в Бухару и чтобы там подобные Иакову по своим качествам обитатели дома горести этого района, видя в этом [своего] рода [Иосифову] рубашку счастья [и вдыхая] в радостном известии зефир ее запаха, отерли бы слезы со своих горестных очей, как сказано в Коране, «и побелели его (Иакова) очи [от печали]» ²⁷⁰ /129б/ и стали бы зрячими.

Действительно, в четверг 29-го ша'бана, [т. е.] в последний день этого месяца, упомянутый Ашур-бек, предварительно сняв кожу с головы того живодера, доставил ее на живодерню столицы. Население города при этом радостном известии о победе обнаружило признаки довольства и удовлетворения. Чистый сердцем ходжа, Ходжа Инсаф, оставленный управлять городом и блюсти его неприкосновенность, по своей чистосердечной преданности к своему [царственному] господину в [такой мер] проявил совершенство своего самоотверженного служения ему, что ни одной мошке не допустил пролететь над крепостью [столицы]. Великий мехтер, обладатель разных достохвальных качеств, мехтер Ибадулла, надел на Ашур-бека халат, [вполне] достойный царского двора. Сфера же Марии, [матери Иисуса], целомудренная и добродетельная высочайшая колыбель, /130а/ мать его величества, тоже оказав [Ашур-беку] много милостей, вознесла молитву о своем дорогом сыне. Что касается Ходжима ишик-ака-баши, то он, несмотря на то, что арена боя осталась за ним, вторично напал на центр неприятельского войска; группа вражеских бойцов окружила его и, с большим трудом ссадив с коня, отвела к Раджаб-султану. Но так как в том [неприятельском] войске было много близких ему лиц, его не могли убить, и [Раджаб-султан] приказал посадить его под арест, но через пятнадцать дней этого льва лесных зарослей боя умертвили в Вабкенде, задушив его, потому что, опасаясь его соплеменников, гласно не осмелились его убить. Так этот несчастный попомнил хлеб-соль [государя], но вместе с тем убийство Ходжим Бирды ишик-ака-баши было причиною поражения неприятельского войска. В этом сражении слуги его величества государя и собственный конвой последнего, [состоящий] из калмыков, таких, как Карчигай Шайтан, Шахбаз Кича, Карчигай и другие, проявили мужество. Другой из высокодостойных рабов, «убежище войны», сфера [подвигов] Рустема, сердцем Сухраб, по палице и храбрости [115] подобный Дарию, по качествам — богатырь, Таш Мухаммед шукурчи проявил [в этот день] мужество и богатырскую беспощадность, поразив громоносными выстрелами двадцать человек [вражеских] мулозимов, из которых каждый был подобен облаку в небе отваги, /130б/ смежив смертью очи этих испытанных храбрецов. Поистине ты сказал бы, что [сам] Афлатун для него выработал эти качества и изобрел это искусство [боя], потому что его выстрелы гремели быстрее, чем сверкала молния. Он имел при себе двадцать пять человек ружейных стрелков, из которых каждый бил без промаха, и всякая пуля, посылавшаяся им из ружья, выбивала человека из седла и повергала его вниз головою на землю. Они застрелили [в этом бою] семь знаменитых [вражеских] начальников. И действительно, [Таш Мухаммед шукурчи] сберег сосредоточение все-.ленной, убежище страшного [бухарского] войска, [его величество Абул-фейз-хана]! Каждый из [бухарских] храбрецов, бывших на арене боя, за свою рустемовскую отвагу /131а/ заслуживал тысячекратную похвалу, и его бой вызывал удивление у его величества хана. «Опора эмиров», [Хаким-бий аталык], был первый человек из знаменитых [бухарских] витязей, который исполнял [все] у его величества. Временами этот свирепый лев, рассердясь на ружье, хватался за рукоять блестящей шашки и сжигал гумно вражеских жизней молнией меча; временами он пытал ногтем стрелы брюхо льва боя. [Вообще] каждый из рабов подножия [высочайшего] престола проявлял подобное самопожертвование. В [том же] бою стремянный диванбеги, который был из числа рабов приближенного его величества, великого ходжи, оттого что в этой полной бедствий Кербела рисковал своею жизнью, он, подобный [райской] гурии, погиб смертью мученика. Абдуррахман шукурчи, сын Ходжа Авез-бия, глава Аулия-йи карахани, проявил в этот день чудеса храбрости, так что Рустем в свое время ничего подобного не сделал. Около двадцати всадников с правого и левого флангов схватили его и каждый из них стремился ударить [его] копьем. Временами он глазами копья отражал удары их копий, а временами бровями своей шашки он брал бровь арены боя. Вдруг один из врагов, занеся над ним руку, вооруженную боевою секирою, ударил по его руке так, что совершенно сокрушил [ее], и тем не менее [этот] молодой [герой] не перестал сражаться. Второй удар [неприятельской] секиры поразил его по золоченому шлему столь сильно, что раздробил кости черепа и, несмотря на этот удар, он не отвратил от врага своего лица. /131б/ Несмотря на тяжелую рану в груди, он поразил человека и коня. Вот каков удар! И вышел из [вражеского окружения] в центр армии, но через месяц он от тех ран, что [116] так неустрашимо им были получены, переселился из этого преходящего мира во дворец будущей жизни.

Короче говоря, это сражение было таково, что ничье око в мире подобного не видело. Диванбеги Таш Мухаммед шукурчи, который был ²⁷¹..., в тот день мужественно разил врагов в лицо копьем, но сборище их окружило его, стащило с коня и, найдя у него в кармане сорок золотых, посадило в тюрьму. Упаси бог, если бы они его привели к Раджаб-султану или Ибрагим [аталыку], не было бы нужды объяснять, [что с ним было бы]! Благодаря все увеличивающемуся со дня на день счастью /132а/ августейшего его величества государства, в ту ночь-упомянутый диванбеги, освободившись из вражеских оков, бежал и [благополучно] прибыл [в ханский лагерь]. Вообще несущее ужасы Судного дня бухарское войско, несмотря на [свое] рассеяние, гнало скопище врагов, как поток, производящий наводнение, пока не осадило его у Баг-и Девкенд, так что пишущий это позволил себе написать несколько [следующих] двустиший на это поражение.

[Стихи:]

Сошлись два моря войска
И равнина Девкенда стала ареною Страшного суда.
Погрузились древки стрел в кровь,
Алые от крови луга и нивы — в бульвары боя.
Покраснели от крови наконечники стрел,
Подобно бутонам на той [арене, где слышалось]: «Хватай, бери!»
Блестящий [смертоносный] метеор — [каждый] ружейный выстрел,*
[Поражающий] тела известных и знаменитых злых демонов.
Оттого, что шашка дрожит в крови врага,
Она новолунием отражается в вечерней заре.
Конец меча стал экватором,
Так что Солнце жизни — в склонении к закату в небытие.
Щиты полны крови; на концах копий /132б/
Распустились красные тюльпаны.
Стал поток шашек полон вод крови,
[В котором] обезглавленные тела кажутся опрокинутыми пузырями.

Словом, когда прошел тот день, до того момента, когда воссел для отдыха на трон славный шах, Солнце в небе, и уничтожил тьму в этом лазоревого цвета дворце, а авангард созвездия Девы стал для охраны августейшей ставки недвижимо стоящего Полюса ²⁷², оба войска вернулись с поля битвы на отдых и, сняв боевые доспехи, каждое укрепилось в своем лагере. Его Величество солнцеподобного государства, яростного, как [117] Марс, вступил в крепость Гишты и занял ее под свою резиденцию; демоноподобные же враги засели в крепости Девкенд, которая, — ты сказал бы, — была [своего рода] рустемовским неприступным Мазандераном у этого народа и горою Каф у этих племен. Последовал высочайший приказ, чтобы /133а/ Шакир мирахур и Мухаммед Рахим ишик-акабаши и некоторые из отважных воинов отправились в Гидждуван к благодатному мазару святейшего полюса святых, полной Луны праведников, Ходжи Абдулхалика Гидждуванского ²⁷³, на управление каковым городом и [районом] получил фирман Суфи туксаба могол, и там бы были в целях укрепления обороны той крепости, не допуская, совместно с великими и благородными людьми Гидждувана, чтобы губи-тельный самум [в лице] героев племени [кенегес] дул на сады и предгорья этой местности. Упомянутые мирахуры и ишикагасы совместно с группой чиновников, выехав [в Гидждуван] рано утром, прибыли туда. Великие и благородные люди Гидждувана, вроде судьи Абдуллы Гидждуванского, Ходжи Убайда и Ходжи мутавалли [мазара] ²⁷⁴, стали во главе защиты крепости. Действительно, население крепости /133б/ и благородные люди той местности проявили преданность [престолу] и самоотверженность. И крайний предел их приверженности [к законной власти] выразился в том, что Ибрагим-бий и Нияз хаджи неоднократно присылали им «любвеобильные письма» и политические послания, чтобы они отворили им крепостные ворота, но они [всегда] в ответ [на это] били рукою отрицания по груди слов того народа.

Из-за преданности [его величеству Абулфейз-хану] крепость укрепили. Три дня оба войска были в то>м месте. Вторично возникло сражение, но храбрые бухарские воины, ежедневно садясь на лошадей, устремлялись на арену боя, неприятель же, хитрый, как лиса, прятался в нору коварства и никакого страха войны не испытывал,

О ВОЗВРАЩЕНИИ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА /134а/ [ХАНА] ИЗ РАЙОНА ГИШТЫ В ГОРОД [БУХАРУ]

Когда прошло три дня, Ибрагим-[бий], Нияз хаджи, Абдулкарим и все начальники артиллерии с общего совета порешили и остановились на таком каверзном замысле, чтобы, выступив на [бухарские] туманы, отправиться походом на город [Бухару]. Разумеется, его величество [хан], стременем которого достойна быть Луна, также захотел направить поводья своего намерения в сторону столицы. В [бухарском] войске, [этой] сфере Страшного суда, каждый, как в день великого сбора: на [118] арену последнего судилища, куда хотел, туда и попал ²⁷⁵. Напрасная же надежда врагов была такова, что, когда светоносная и драгоценная личность [его величества хана] достигнет до черты [бухарской] крепости, то население столицы, несомненно, запрет ворота перед его благословенным лицом, а перед ними откроет победно дверь государства. Но они не знали, что население города [Бухары] является мотыльком, /134б/ всегда страстно стремящимся к свече высочайшего лица или не [ведали] того, что это население — суть соловьи, которые в весеннее время бытия, оставив лишь одну розу из розового цветника минувших государей, другой какой-либо, [кроме нее], не вдыхают и не желают, хотя бы им предложили сотню букетов разных ароматных цветов.

Причиною стеснения средств жизни, которую породил поток смут [во всех] концах и районах [Бухары], было уменьшение доходов и жалованья военного сословия, а несправедливые [верхушки] узбекских племен, которые считали приграничные районы своим наследственным, от предков доставшимся, владением, кроме хераджных сборов ничего не давали [в государственную казну], а в нужных для них случаях выпускавшуюся с монетного двора монету новой чеканки в подавляющем количестве забирали [себе] ²⁷⁶. Недальновидные же враги государства полагали, что от такого образа действий умы /135а/ народных масс придут в расстройство и вызовут мятеж против [Абулфейз-хана]. Но оттого, что любовь к его величеству так охватила народные сердца, что взаимное расположение с обеих сторон не исчезало, то в этом смысле языком потустороннего мира люди напевали такое любовное двустишие:

Для меня разлука с тобою сколько бы ни причиняла несправедливостей,
Я, едва увижу твое прекрасное лицо, все забываю.

Действительно, такого пламенного [расположения] к дому государей из династии Яр Мухаммед-хана и Шейбани-хана [у бухарцев] не было [ни к кому], исключая лишь Счастливого монарха [эмира Тимура]. Короче говоря, вследствие своих недобрых мыслей, [узбекские эмиры] надавали [разные] обещания главам племени хитай и начальникам артиллерии кипчаков и назначили одному из тех артиллерийских начальников [в полное] распоряжение ряд слуг его величества из народных представителей, [говоря]: «Богатства и имущества их — /135б/ ваши». И каждый получил [для себя] отдельный приказ Раджаб-султана, что «такой-то и такой-то со всем своим достоянием есть ваш». Помимо этого, Раджаб-султан и его эмиры говорили партиям грабителей, посылаемым в набеги: «Когда мы отправимся на город [Бухару] и вступим [в его [119] пределы], то, как бы вы в течение трех дней ни унижали народ [и ни бесчинствовали], мы не будем вам в этом противодействовать и никаких жалоб [на вас] не примем» ²⁷⁷. Ибрагим же жаждал крови народа, [говоря]: «Большую часть моих сыновей и братьев убили таджики». Единственно, что вражеские намерения [отнюдь] не были чистыми. [Однако] всевышняя и всепрославленная истина не допустила их злобе разразиться над головами несчастного населения, так что к этому вполне подходит хадис пророка, — да благословит его Аллах и да приветствует! — как наилучшие из его слов, когда он сказал: «Нет действий в намерениях». Говоря кратко, /136а/ в воскресенье 3-го числа благословенного месяца рамазана то скопище злых демонов, как бы взлетающее с вершины хребта Кафа упорства и из Мазандерана гордости на ветре насилия, выступило в поход из Девкенда на [бухарские] туманы. Когда эта ужасная весть достигла до высочайшего слуха, его величество загорелся страшным гневом, подобно величайшему светилу, пылающему пламенем. Он приказал подвести своего счастливого коня, сел на него и отдал распоряжение, чтобы небоподобные палатки, юрты и все войсковые принадлежности навьючили на гороподобных верблюдов. Затем милостиво соизволил сказать: «Всюду, где бы неприятель ни решил остановиться, я тоже против него разобью свою палатку, и пока существует в теле [моих] войск чистая душа, буду [с ним] биться. Я уповаю на божественное милосердие, /136б/ что оно ниспошлет мне на помощь армию [своей] милости и подкрепит мое войско». И затем, повернув коня по направлению Гидждувана, отправился [туда]. Да, поистине в тот день была наблюдаема у его величества [вся] полнота отваги и храбрости! Победоносные [его] войска, подобно ожерелью Плеяд и нити жемчуга, из коих каждый следовал за другим, как движущиеся планеты в небесной зоне или как звезды созвездия Девы, сосредоточенные вокруг центра безопасности и покровительства, все следовали в пути [за ханом]. Когда достигли крепости Гидждувана, то хан, сойдя с коня и направившись к раеподобной гробнице, [этой] сфере небесных чертогов, святейшего шейха шейхов, «старца» тариката, шествующего в стадиях шариата, святейшего ходжи мира [Абдулхалика Гидждуванского], совершил хождение вокруг сего благодатного мазара /137а/ и, проливая жемчужные нити слез из потока своих благословенных очей, он, [преклонив колени], тер своим лицом эту благословенную гробницу, которая является средоточием упований всех идущих в пустыню [своих] нужд, умоляя и взывая из [глубины души] у этого мазара к чертогу ни в чём не [120] нуждающегося об исполнении своих желаний. Вздохи, стенания и вопли всех [сопровождающих его величество] рабов и эмиров достигли до апогея небес.

Стихи:

Ни одна молитва не бывает услышана без слез,
А ты, не ведающий этого, ты плачешь или смеешься? ²⁷⁸
Да, благо тебе: тебе смеяться, а нам плакать!

Его величество, страж государства, пожелал там (т. е. в Гидждуване) устроить свою ставку, как стало известно о приближении врагов. Его величество тоже отправился [против них], но эмиры сошлись на том, что его величество, поскольку это является для него величайшим счастьем, лучше бы вернулся в [столицу], в высокий арк. /137б/ Действительно, это был хороший совет. Если бы этого не случилось и, — упаси бог! — пришел враг и, подобно неожиданно обрушившемуся несчастью, овладел бы воротами [Гидждувана], то это было бы скверно! Но отважный и энергичный государь не соглашался с таким советом эмиров, [он говорил]: «Куда бы враг ни пошел, я тоже поспешу за ним. Что бог захочет, «он делает так, как хочет ²⁷⁹; он устанавливает, что пожелает» ²⁸⁰. Но «убежище войны» . Хаким-[бий] аталык, Кутлук диванбеги и Мухаммед Садик-ходжа накшбенд, каждый в отдельности, уговаривали [его величество последовать упомянутому совету] и настаивали на том, чтобы его величество в благополучии вступил в [столичный] город. Его величество продолжал не соглашаться на это. Останавливаясь в нескольких местах и выпивая шербет, он медлил [с выездом]. Опять эмиры прилагали чрезмерные усилия посадить хана на счастливого коня. Мухаммед Рахиму ишикагаси /138а/ приказали: «Поезжай на случай вперед и там, где повстречается враг, [тебе бы быть] против него». Упомянутый ишикагаси по указанию эмиров выехал вперед по направлению к г. Бухаре. Действительно, он оказался хорошим путеводителем. Словом, когда [хан и сопровождавшие его лица] достигли моста Мехтер Касим, там его величество изволил остановиться. Эмиры же сказали: «Вот, если счастливая ставка [его величества] будет разбита подле селения Паянтаб, это будет лучше». Когда доехали до Паянтаба, все эмиры и Абдулла кушбеги с чрезвычайным трудом и усилием повернули поводья его величества [хана] в сторону города [Бухары]. Когда весть [о возвращении Абулфейз-хана] пришла в город, население /138б/ испустило из [глубины] печени крики и вопли [радости] и [121] говорило: «Хвала Аллаху, что наследственный монарх и владыка вернулся, [этот] зрачок очей вселенной прибыл из похода!» Все великие и благородные люди [столицы] вышли ему навстречу и говорили

стихи:

Приди, ибо настало время лицезреть победоносного государя.
Радостная весть о счастливой победе его достигла до Солнца и Луны.

Радостно звучали наккара и большой царский барабан, [возвещавшие прибытие в столицу хана]. После вечерней молитвы освещающее мир Солнце красоты его величества заблистало в воротах доблестного имама /139а/ Абу-Хафса. Все жители и все ходжи ²⁸¹... от полноты удовольствия и довольства, что они приобрели [в данный момент] безотлучную близость к [своему] наследственному государю, все говорили языком просьбы и чествования.

Стихи:

«Хвала Аллаху, что мои очи снова просветлели при виде тебя —
Я восприял силу для жизни из рубинового ларчика твоих похвал. /139б/
Хвала Аллаху, что счастливо и благополучно
Прибыл убежище веры, его величество хан!
У склоняющегося к праху его [августейшего] порога
Голова величаво поднялась до Солнца и Луны!»

Подобно молодому месяцу, во славе и величии [хан] изволил последовать в высокий арк.

Двустишие:

Портал, открывающийся перед моими глазами, — твое гнездо,
Дом милостей и озарений — твой дом. /140а/

О ВЫСТУПЛЕНИИ ИМЕНИТЫХ ЭМИРОВ ИЗ ГОРОДА [БУХАРЫ] В СТОРОНУ ВАБКЕНДА ДЛЯ ОТРАЖЕНИЯ ВРАГОВ

На следующий день, когда царь Востока взял направление с границ мрачной крепости Запада к столичному городу Востока и ударами меча мести далеко отогнал от районов и областей высокой, оловянного цвета, городской крепости узкоглазые звезды и планеты, — но нет, [122] нет! когда Юпитер, это [воплощение целого] неба благородства, воссел в небесной сфере на коня счастья и движением великих небес предопределения и атласной сферы судьбы /140б/ вернулся в свой благородный дом, или иначе: когда Иосиф Египта почета обратил свое лицо к старцу Ханаана счастья, который выплакал от горя свои глаза так, что они покрылись бельмами, и подарил ему все, начиная со средства, исцеляющего слепоту, до рубашки свидания и опознания ²⁸², — в этот день все сановники и уважаемые эмиры, как Хаким-[бий] аталык, Аб-дулла кушбеги, Кутлук диванбеги, Мухаммед Яр парваначи, Авез парваначи, Ир Назар дадха, Шах Мухаммед дадха, Шакир мирахур, Мухаммед Салах салханд ²⁸³ и все махрамы, [как] Хаким мирахур, Багрин бакаул, /141а/ Хаджи Араб бакаул, Таш Мухаммед шукурчи, Абулкасим курчи и другие — все явились в небоподобный [августейший] дворец. Раскрыв уста для приветствия, подкрепляемого молитвами [за его величество], они рассыпали жемчуг похвал до самой выси Фаркадана ²⁸⁴, [пустили в ход] мельницы [своей] преданности и заявили о своей готовности служить хану, пышностью подобному Джемшиду, [в таких выражениях]: «Хвала и благодарение Аллаху, что Иосиф почета и счастья государства, который коварством братьев времени был вырван из объятий ханаанского Иакова, Бухары, теперь усилиями предводителя каравана преданности рабов [высочайшего] дворца вторично воссел на трон своих отцов и дедов. /141б/ И теперь, с красноречием прочитав фатиху за людей веры и божественного познания с упоминанием в ней великого замечательного попечения [вашего величества] о своих рабах, мы, ваши рабы, подчиняясь велению судьбы, крепко держимся руками надежды за полу упования [на вас] в признательность за вашу к нам благосклонность. И, подобно орлам, мы готовы напасть на тот народ, [это] несчастное, по своим поступкам, воронье, вцепиться в их пояса руками со дня на день увеличивающегося счастья. Мы постучим железом о железо, чтобы высеченные так несущие несчастье искры упали в обильное ватой место вражеских надежд и от этого загорелись бы светильники михрабов и минаретов славы и величия государства».

Каждый /142а/ из эмиров и махрамов, повернувшись лицом искательства к порогу утешения, был отпущен. Выйдя полками и взводами через Хисарские ворота, [все они] направились в сторону Вабкенда,. где бренный и гнусный враг расположился под минаретом этого места ²⁸⁵. Перейдя через Зарафшан, бухарские войска расположились лагерем несчастья для этой местности. [И сейчас же] отряды мародеров, [подобно] неуместной молнии или дождю из облака насилия, обрушиваются [123] на посевы и усадьбы [местного] населения. В то время светоносные повара, изготовляющие из фруктов и зелени пищу, подавали ее на сосудах дерев, а распорядитель пира, Тамуз, накрыл столы, полные всяческих благ; земледельцы же близнецов, подобно акушеркам, извлекли из лона матери-земли зерновые продукты звезд ²⁸⁶. В такое время герои высочайшего дворца выступили с намерением дать битву врагам. Действительно, подобной храбрости и отваги никогда [и ни у кого] из прошедших людей не проявлялось. /142б/ Дело в том, что, несмотря на недавнюю победу врагов, отступление (букв. возвращение) войска [высочайшего] двора и настроение народа, в тот день, вознеся молитвы, без отлагательства и промедления бухарцы перехватили врагам путь. За это они достойны были тысячи похвал, «о что за необходимость утверждать и описывать выступающих на суфе арены [боя] певцов храбрости, равных по доставляемому удовольствию [небесному музыканту] Венере? Нет, нет, теперь так же как было [и прежде], каждый из бухарских витязей ради преданности, самоотверженности и сохранения собственной жизни вцепился рукой усердия в подол храбрости. И хотя Марс, являющийся главнокомандующим звезд, не смотрит враждебно на Зухру, заседающую на собраниях серебристого ночного покоя, но при ином положении вред, постигающий небесное тело Венеры, задевает также величественного и яростного Марса. Короче говоря, когда счастливые войска, будучи отпущены, удалились от августейшего стремени и достигли Пул-и янги хаузак, они соизволили остановиться там для совещания. /143а/ Одна часть войск стояла «а том, чтобы остановиться здесь, ибо место было это лучше, [чем другие], для развертывания войска, но «опора эмиров» [Хаким-бий аталык] и особенно паломник к обоим священным городам Аравии Абдулла кушбеги настаивали на том, чтобы, перейдя Пул-и Мехтер Касим, сблизиться с палатками врагов и там расположиться.

В конце концов порешили на том, чтобы Таш Мухаммед шукурчи [с отрядом] из узбеков-махрамов двинулся вперед. Подобно стремительному потоку, большинство войска перешло через Пул[-и Мехтер Касим] и выставило сторожевые отряды для связи с неприятелем. Те, двое храбрых, пройдя вперед, [погнали] коней, пока не достигли до предместья Мехтер Касим, куда уже подошли вражеские караулы. Когда последние увидели передовые отряды [бухарского] победоносного войска, то из-за страха перед со дня на день увеличивающимся счастьем [бухарцев] предпочли обратиться в бегство. Подошедшие искренне преданные караульные [бухарские] отряды довели до сведения именитых [124] эмиров, что неустойчивые враги, подобно черному облаку, разбили свой лагерь в районе минарета вокруг Вабкендской крепости. Словом, благодаря стараниям аталыка и кушбегй, /143б/ достигли моста, который хотя и был известен под именем моста Мехтер Касима (Пул-и Мехтер Касим), но оставался памятником [строительства] эпохи великого государя Убайдулла-хана ²⁸⁷. Мехтер же Касим был заведующим постройкою (кутвал) этого моста. Благожелательные [к престолу] войска благодаря [своей] энергии, быстро, как ливень, перешли через мост, подобно множеству людей веры и божественного познания, благополучно перешедших через прямой путь, чтобы пойти в райские сады блаженства ²⁸⁸. Таким же образом, [как и прежде], они расположились лагерем на берегу реки [Зарафшан], вручив себя защите этой бурной реки. Это событие имело место в понедельник 3-го числа благословенного месяца рамазана. Что касается неприятелей, то они, при известии о такой отваге и смелости исламского войска, затрепетали, как древесные листья, и страшно забеспокоились, [опасаясь], что их сжавшееся от волнения сердце разорвется.

О БИТВАХ, КОТОРЫЕ ПРОИЗОШЛИ МЕЖДУ ЭТИМИ [БУХАРСКИМИ И НЕПРИЯТЕЛЬСКИМИ] ВОЙСКАМИ /144а/

С тех пор, как Джемшид-Солнце воссел на престол заката в крепостях Запада, а войско тьмы вступало в государство сего лазурецветного чертога и узкоглазые [мигающие] звезды устремились на грабеж, унеся фрукты света с листвы деревьев времени, и ночные факелы зажглись в выси неба, а величественная Луна возвысила светозарный шатер в сфере присутствия,

Стихи:

Спустился корабль Востока на темно-синее море, [и]
Появилась светоносная лодка из ртутной реки.
На этом разукрашенном пире заблестели молодые невесты,
Погас факел огня и появилась свеча лунного света,
Скинул [мир] парчовый царственный плащ и набросил на плечо купола неба серое рубище дервиша, —

то в такую ночь оба войска вступили в бой. Храбрецы счастливого монарха ²⁸⁹ /144б/ увлажнили свои мечи водою чести, тетивы делали из [125] жил врагов, воронов луков сажали в гнезда вражеских зрачков, орлов летящих стрел связывали ресницами надежды на бога, шары копий пропускали через вражеские головы, а свои головы поливали кровью из тыла неприятельских голов. Великий везир Абдулла кушбеги в келье покорности [Аллаху], обратившись лицом к алтарю молитв, непрестанно посылал сильною рукою повиновения из ларчика сердца в направлении врагов прямо попадающие в цель молитвы. Население города [Вабкенда], подобно неподвижным звездам, [не скрываясь], смотрело [на бой]. Рабы [высочайшего] дворца, подобно звездам созвездия Девы, группирующимся вокруг центра, состоящего из счастливого полюса, собирались вокруг высокого арка и стен города. /145а/ На следующий день поутру, когда золотая птица взмахнула своим светозарным крылом из темно-синего неба, пронизав его мрак, и воздвигла золотистые тонкие облака, а фараон ликов планет погрузился в безграничное небо мрака —

стихи:

Появляется утро из-за гор, влача блистающий атлас,
Подобно светлому дыханию Гавриила из [черного] города Аримана;
Положила золотое яйцо черная птица
[С блестящим] крылом павлина, грызущий сахар попугай, —

в такое утро оба войска опять вступили в бой. Звуки труб и грохот барабанов достигали до самого неба, и, [таким образом], беспечно счастливые [бухарские] войска из своего ночного покоя устремились на [своего рода арену] Страшного суда. Эмиры правого и левого флангов, подняв счастливые штандарты, подобно Рустемам, вступили в битву. «Опора эмиров» [Хаким-бий аталык] в тот день, как бурлящее море покрывается волнами /145б/ надел на себя с мелкими кольцами кольчугу, как будто небо, полное подвижных и неподвижных звезд, и, поддев под нее пестрый ватный кафтан, похожий на четыре сезона года с разной окраской, положил на голову золоченый шлем, подобный куполу неба, украшенному звездами; привесил к поясу колчан [со стрелами], похожими на ряды ресниц жестоких красавиц; поражая врагов, их концы окрашивались неприятельской кровью. Он надел на перевязи шашку, изогнутую, как брови жестокой прелестницы, и которая на арене храбрости захватывала вражеские головы, как чауган шары при игре в поло; взял в руку кривой лук, похожий на одинокий серп Луны на темном небе; сел на быстрого, как ветер и молния, коня, стремительного [126] как блестящий метеор; поднял всем на вид счастливый штандарт, небольшой серп Луны которого венчала рука присяги верности полной Луне [государства хану]. /146а/ С ним [были] сыны народа и племени мангыт, вроде Араб туксабы, Ходжима шукурчи, Малля ишик-ака-баши, Бахадура курчибаши и других из [числа его] братьев; все они устремились на арену боя, где стали на правом фланге страшного [бухарского] войска, [завернувшись] в полы чести. Кутлук диванбеги сарай, полный жизненного опыта и умственной зрелости, поднял белый бунчук, о котором ты сказал бы, что это взлетела белая птица храбрости и остановилась [в воздухе]. С ним [было] и его племя сарай. Шакир мирахур, Мухаммед Салах парваначи, Яукашти мирахур и другие, тоже явившись [на бой], стали там же. [Пришли] катаганы, из коих каждый был пловцом в море личного достоинства и боя. Ир Назар дадха и Шах Мухаммед дадха со своими сородичами [тоже пришли и] стали на поле битвы. [Явилось и] племя дурман, славное своею преданностью [престолу] и самоотверженностью и считающее наличие своей жизни лучшим товаром, /146б/ который теперь оно принесло, как некое сокровище, чтобы разбросать его [за государя на поле битвы]. Вцепившись в полы чести, с сердцами, полными любви и преданности [его величеству], с головами, наполненными страстью самопожертвования, дурманы выстроились на просторе боевого поля.

Хакк Назар дадха хитай, [избрав] путь добра и повиновения и будучи путником дороги мечевого боя, перервал ножницами энергии нити любви к богатству, имуществу и семье, предпочтя [своим] жизненным нитям веревку единения с государством [его величества] хана. Питая отвращение к [его] врагам, он отнял руку от подола этих злых людей и вступил в среду хороших. Вместе со [своими] братьями он, подобно лютому льву, рычал на поле битвы. [Кроме этих всех] еще Нияз дадха кипчак, славный на весь мир, прибыл к месту сражения со всею пышностью, во [всем] военном вооружении, с садаком ²⁹⁰ и со своим племенем. Другие были молодые воины-горожане [из Бухары], все вскормленные с ханского стола и воспитанные из милосердных царственных рук. /147а/ Они в благодарность за хлеб-соль [его величества теперь] вышли на арену злополучных [врагов], таковы, например, были: Мухаммед Рахим ишик-ака-баши, Фарман кули ишик-ака-баши дурман, Юсуф караулбеги катаган, Яукашти туксаба, Худайбирды курчибаши, сын Шер Миша, отмеченного храбростью, Ни'матулла-бий и другие. Каждый, подобно сильному Сухрабу, крепко вправив ноги в стремя, отправился на поле сражения. [Из] войсковой части махрамов паломник [127] к обоим городам Аравии Абдулла кушбеги в тот день надел на себя доспехи благочестия, которые украсил уважением на милость Аллаха, надел шашку, изгиб бровей которой был подобен михрабу благосклонно принимаемых молитв, повязал на пояс колчан, каждая стрела которого была сердечным вздохом, соединенным с болью и направлялась в мишень покорной мольбы. Он поднял над плечом покорности [божественной воле] бунчук, /147б/ который как бы стремился своим острием к высшим небесам, имея древко из ветви прекрасного древа сего человеческого мира. Рядом с Абдуллой кушбеги, плечо к плечу, стал «опора эмиров», высокодостойный везир Араб бакаул. Надев под кольчугу боевой кафтан, подобный одежде Марса, отливающий цветами храбрости, он выставил из украшений кафтана руку, столь пленительно белую, как рука Моисея, и прикрепил на поясе колчан; представив сердце битве, он укрепился в мысли о необходимости рисковать телом и жизнью. Багрин бакаул, бывший центром почета, подобно неподвижному полюсу, крепко вросши ногами в землю арены боя, стоял с вращающимся в руке копьем, с сиянием Солнца на плечах, с мечом у пояса, подобного Млечному Пути по своим украшениям. Таш Мухаммед шукурчи и Абулкасим курчи плечом к плечу, подобно двум крыльям некой золотокрылой птицы, возвышались на арене боя; /148а/ обнажив шашки, они из их когтей кормили любимых орлов арены боя. Прочие махрамы, как лютые львы в сверканьях боя, [уподоблялись] Рустему, [сыну Заля] Дастана, вроде Аллабирды дастурханчи, Хазама курчи, Тагма-бека и Фархад-бека, и в атмосфере сражения беззаветно подставляли грудь под удары мечей.

Стихи:

Те самые славные, победоносные,
Все возвеличенные честью и славою
Львы поля битвы,
Испускающие крики, как черные куропатки;
Богатырскою рукою в день боя
Разрывающие сердце [самой] коровы, что под землею,
Сильною мышцею отрубающие хвост дракона,
Громкими криками сотрясающие атмосферу, —
Все они, как одно сердце, одно тело — самоотверженные,
Все — жертвующие своею жизнью в бою,
Все борются за честь и славу.
Каждый [из них] — меч на том поле битвы. /148б/ [128]

Словом, когда преданное [престолу бухарское] войско сферы Страшного суда вступило в бой, «убежище накибского достоинства» Мухаммед Хашим-ходжа накиб, сейидатаи, бывший хозяином обители арены сражения и заглавным листом современных [ему] шейхов мистического пути, исторгающим жизнь копьем накибского достоинства в руке в тот день строил войска рядами, подобным рядам ресниц храбрецов или рядам людей, спешащих на Страшный суд. Центр армии, являющийся фокусом чести, поручили «опоре эмира», великому везиру [Хаким-бий аталыку]; Хакк Назар дадху назначили командовать правым флангом, а Кутлука диванбеги — левым победоносным флангом. Махрамы высочайшего двора, как люди предусмотрительные [и осторожные], были помещены во главе войска. Крылья армии предоставили факелу дома [султана] Санджара, освещающему государство потомка Бузанджира [Абулфейз-хана], Хаким мирахуру и [его] туркменскому народу. Арьергард «убежища победы» поручили «арене городских укреплений» и охранителю границ областей Турана Багрин бакаулу; были введены и выстроены к бою и все [дворцовые] калмыки. /149а/ Когда закончилось приведение в порядок войск, вдруг раздался беспорядочный барабанный бой со стороны Вабкенда и [показалось] двенадцать войсковых знамен, а с ними [и неприятельская] армия, подобно наводнению захватившая всю равнину. Как на Страшный суд, с целью нападения, прибыли: Ибрагим-[бий] аталык, Абдулкарим, Нияз ишик-ака-баши, Раджаб-султан и другие и выстроились в боевой порядок. После этого бойцы обеих армий стали задирать друг друга; стрельцы открыли ружейный огонь, который стал жечь гумна человеческих жизней, а посевы последних превращать в пепел. Неожиданно с неприятельского правого фланга [отделилось] около тысячи человек и бросилось в атаку на правый фланг победоносного [бухарского] войска /149б/ с копьями, положенными на лошадиные уши, с поднятыми головами, с обнаженными шашками, с громкими криками. Однако правые фланги [двух войск], подобно огромным каменным горам, завернув свои могучие стопы в подол величия, не двинулись с места. «Опора эмиров» [Хаким-бий аталык] был львом из чащи мужества, рассекающим вражеские ряды на арене военной опытности (букв. мудрости). Он, подобно Рустему, [сыну Заля] Дастана, сидевшему на своем быстром Рахше, взял в руку копье, как копье достопамятного Наримана ²⁹¹ круглый щит и, обратившись к своему телу и душе, сказал: «О тело, сегодня день рынка счастья! О душа, [теперь] не время для успокоения тела! Сердце подобно корчаге с бродящим вином, а голова, как море энергии, [129] кипит!» И так говоря, он со [своими] дядями и племенем мангытов яростно напал [на врагов]; одного из них поразил копьем, другого поверг на землю шашкой. /150а/ [И тем] отбил вражескую атаку. Подобно потоку, [погнав неприятеля], отправился [обратно]. Обратившись к дядям, он сказал: «Друзья и братья, не выпускайте из рук чести и подолом бесчестья не марайте рук [собственной] репутации! Помогите мне! У этого вражеского войска цель — я, и кроме меня они другого врага не имеют!»

В тот день такая произошла битва, [что сам] мечебоец Марс в сражении на вращающейся небесной сфере подобного боя не видел. Если бы Рустем увидел такую битву во сне, у него бы со страху лопнул желчный пузырь. Если бы это сражение наблюдал Афрасиаб, он бы бросил [свою] индийскую шашку. В это время другой вражеский отряд с бунчуком ударил то знаменитому отряду великого везира Абдуллы кушбеги. В тот день его знамя /150б/ было знаменем [живительной] росы, [ниспадающей] из облаков, или штандартом победы. Паломник к обоим священным городам Аравии, [Абдулла кушбеги], обратившись к государевым рабам, сказал: «О люди, сегодня день чести и время храбрости! Посмотрите внимательно, какую страшную [смертельную] вражду питает к нам в сердце это [неприятельское] племя. Его злоба к нам дошла до такой степени, что не дай бог, если он нас победит, то будет считать [для себя] дозволенным пролитие нашей крови, [все] наше имущество заберет себе. Сегодня вы, как рабы его величества, пребывающего в степени халифского достоинства, порадейте ради преданности ему и, больше того, ради сохранения собственной жизни и спасения [своих] семей! Это племя сокрушается по вашему благу и вашему счастью и хочет завладеть вашим богатством, имуществом и семьями. Предпочтительнее, если вы умрете на моих глазах; /151а/ если вы будете убиты в ваших седлах, это будет лучше того, если бы вы, как женщины, умерли на постелях!» Сказав это, он начал плакать. Все рабы [его величества хана] и махрамы приняли этот призыв возгласом «лаббайка!» ²⁹². Облекшись в священные ихрамы ²⁹³ чести и приняв вид сподвижников пророка и их последователей, они пошли в бой. Араб бакаул, Багрин бакаул, Таш Мухаммед шукурчи, Шугай-бек, Абулкасим курчи и другие, принявшие намерение вступить в битву, тоже подтянули подпруги у [своих] коней. В тот день великий везир [самолично] своей драгоценной особой вознамерился принять участие на арене боя и взял в руку блестящую шашку, ибо писец судьбы написал пером могущества на страницах [его жизни] драгоценные коранские письмена с выражением [130] «убивайте многобожников» ²⁹⁴! И с этим мечом-талисманом, зажатым в его почетной руке, /151б/ [вспомоществуемый] коранским [выражением] «Помощь от Аллаха — и победа близка» ²⁹⁵, озаряющим вид его удачи, повел атакующих на центр неприятельского войска. Справа от него Багрин бакаул, сидя на лошади с длинным хвостом, с копьем в руке, острие которого — голова врага, а шар под острием — вражеское сердце ²⁹⁶, тоже бросился в атаку. Слева — Араб бакаул с мечом в руке, изобилующие птицами заросли поверхности которого увлажнялись кровью врагов и потоки ее с корнем вырывали и уносили опоры неприятельских жизней, [тоже] двинулся вперед. Бросились в атаку также Таш Мухаммед шукурчи и Абулкасим курчи. Упомянутый шукурчи с громоподобным ружьем в руке, от пламени дула которого [гибли] враги, обладавшие качествами дивов, проклятые дьяволы, побиваемые камнями, и от грохота выстрелов его глохли уши небес, а при виде его ужасного лица немел язык Марса, так сразу ринулся в атаку, как будто огонь /152а/ с дымом упал в середину отверженных врагов.

На левом фланге правоверующего [бухарского] войска группа героев также пошла в атаку. Из них бойцы, принадлежащие к племенам сарай и катаган, тоже ввели в битву свои [могучие] плечи и руки. В тот день [Абдулла] кушбеги и отряд махрамов, подобно благородным сподвижникам пророка, выстраивавшим свои ряды претив маркграфа ²⁹⁷ Ирана и командующего патриция ²⁹⁸ Византии, точно так же старались об оживлении веры и блеска счастливого государства. С противной стороны вели атаку: Абдулкарим ишик-ака-баши, Ибрагим аталык, Нияз хяджи, Каплан кипчак и группа начальников артиллерии, находившихся под знаменем. [Этот] бой, происходивший подле крепости Вабкенд, был такой жестокий, что зрячие очи [все видевшего] времени [подобного] не зрели. [На поле боя] поднялся как бы темный дым, так застилавший /152б/ свет освещающего Солнца, что он казался мельничным фонарем. Орлы стрел, вылетая из гнезд луков, хватали себе пищу из сердец и печенок бойцов; у воронов луков обнаруживалась сила когтей царственных соколов, а у оперений стрел — твердость взлета крыльев; суфий смерти, усевшись между тетивою лука и самим луком, последовательно подпиливал пилою небытия корень кипариса жизни. Нет, нет! Дождь выстрелов был [дождем] метеоров, падавших из созвездий Стрельца, из его лука, поражая жизни отродий дивов. Кольцо шашек было водоворотом, в котором пузырями были головы храбрецов, а хворостом и валежником — самое существо бойцов. Копья [этой] битвы были похожи на ветви деревьев, отягченных плодами в виде нагнутых голов ²⁹⁹. [131] Кровь лилась из колец кольчуг, как слезы из глаз, оплакивающих покойника. В цветнике арены боя видны были отрубленные головы, От града стрел и залпов ружейного огня /153а/ [тела] стали изрешеченными, как занавесы или сети. От множества голов без тел земной шар и даже сам небесный глобус наполнились планетами и Солнцем человеческих жизней. На весах степени изнурения, определявшегося дыханием коней, печени последних разрывались на пастбищах неба. От звуков боевых труб, от криков сражающихся железное сердце самого Марса приходило в трепет.

Стихи:

Слились два моря войска [и]
Ударами мечей стали рассекать ряды сражающихся.
Могучие наследники престола Рустема
Все погрузились в это морс общей свалки.
Кажутся на взгляд древки копий ветвями
От человеческих голов на них, ветвями, отягченными плодами.
При вращении мечей [все] наполняется кровью.
Пузырьки [на ее поверхности] — головы войной.
От позолоченных шлемов земная поверхность /153б/
Стала полною звезд, как небо.
Скажи: окровавленные шашки окрасили каба,
Ставшие, как тюльпан в праздник чести и славы ³⁰⁰.
Луки подобны михрабу шейха смертного часа,
Тянущего конец стрелы под мышку;
Суфий смерти наложил на себя 40-дневный пост,
[Его] дыхание — пила у ствола крепкой пальмы;
Орел стрелы, высоко взлетев из лука,
Разил в сердце, свивая [там себе] гнездо.
От крови, [лившейся] из колец кольчуг,
Звезды хорошо погружались в [алую] зарю вечера ³⁰¹.
От ударов стрел головы становились, как решета,
И сыпала смерть прах на молодого и старого.
И столько расцвело роз из тел [убитых],
Что никто не перечислил ни садов, ни лугов [с ними].
Столь много осталось в телах наконечников стрел,
Как будто это были бутоны па розовых кустах целого мира.
От множества ран на макушках голов
Сердце [каждого] бутона казалось вышедшим наружу.
От звуков труб и грохота барабанов
Разрывалось сердце слона и [распадались] тела дивов. /154а/
Треск выстрелов и пронзительные голоса гаудумов ³⁰²
Производили волнение времени и море [из звуков] бронзы. [132]

Короче говоря, в такой день и в такую пору, когда приходил на память День великого доклада и [как бы] обнаруживалось обещанное Всеобщее воскресенье, смерть была на каждом шагу. В том месте общей свалки, где враги бросались в атаку, они оттесняли назад страшное [бухарское] войско. Но опять [бухарские] храбрецы чести и достойные герои, став плечом к плечу, бросались в атаку. Сильным вихрем выстрелов врагов сносило с места, как движущийся песок, и водою шашек их смывало, как потоком. Из именитых узбекских начальников в тот день проявили высокое мужество [такие лица], как Абдуррахман чухра агаси алчин, Араб туксаба мангыт, Яукашти мирахур сарай, из махрамов Таш Мухаммед шукурчи, из калмыков Шахбаз Кича и Кар-чигай Хисари. Оба войска весьма хвалили ряды калмыцких бойцов. /154б/

Особенно [отличался] Таш Мухаммед шукурчи, который ружейным огнем, совместно с мулозимами, извлекал дым из существа врагов. Катта-ходжа, один молодой человек из ходжей Мир Хайдара, бывший в братских отношениях с Баки кушбеги, в этот день яростно сражался, как лев или как храбрый Рустем. Вдруг один из вражеских стрелков выстрелил в «его из ружья. [В этот момент] упомянутый ходжа встал, приподнявшись на стременах и положив стрелу на лук, — и ружейный выстрел неприятельского стрелка не попал в цель. Благодарение Аллаху! за его премудрость! Когда ходжа встал на обоих стременах, то ружейная пуля угодила в седельную луку и прошла между ног ходжи. В этом-то и есть совершенная мудрость [провидения]! Если бы ходжа не встал на стременах, то он бы погиб. Сам же ходжа не успел еще спустить стрелы, как тот враг приблизился, чтобы застрелить его. /155а/

Битва эта продолжалась до вечернего намаза ³⁰³. Когда настала ночь, оба войска вернулись [в свои лагери] и предались там ночному отдыху. Когда они возвратились, население крепости Мир-Араб, народ Джандара и обыватели Зендени, в большом количестве придя к Раджаб-султану, принесли ему поздравление. Это было сделано потому, что они стали пленниками как божественного меча, так и ханского. Что касается мудрого населения Гидждувана, то тамошний судья [кази] Абдулла не выразил повиновения [Раджаб-султану], хотя Ибрагим несколько раз посылал любвеобильные письма, смешанные с угрозами расправы. [Гидждуванское] же население, памятуя хлеб-соль [его величества], старалось обратить город в неприступную крепость. [Тем временем в г. Бухаре влиятельные лица], вроде «сферы шариата», верховного судьи, кази Мир Абдулбараката, убежища знания божественного [133] закона, ученейшего из ученых Садруддина а'лама и шейха шейхов, ахунда Муллы Латифа, «полюса полюсов», ишана шейха Мир Али, внука шейха, скрижали высокого сословия, каждый представитель которого был путником дороги хакиката и тариката /155б/ и руководителем центра божественного закона, — эти лица, бывшие светильниками у стола религиозных установлений, каждую ночь на понедельник и пятницу приглашались его величеством [ханом], величием равным Джемшиду, в высокий арк и им приказывалось прочитывать хатм-и ходжагон ³⁰⁴. Благородная личность его величества, подчиняясь [божественному велению]: «Кайтесь перед Аллахом истинным покаянием» ³⁰⁵, омывшись чистою водою покаяния в источнике упования на божественную помощь Иосифа [своего] сердца, обратя лицо свое к Египту соборной мечети покорности [Аллаху] и к испрошению отпущения грехов, ухватившись рукою за подол достижения молитвенного, поклонения и возложив надежду на господнюю помощь, усаживался [слушать упомянутое чтение].

Ях'я ходжа, бывший из-потомков джуйбарских ходжей, ввиду своего близкого знакомства с Султаном кушбеги, после убийства последнего бежал в Шахрисябз, пойдя вместе с Ибрагим аталыком. Во время страшного события — общего избиения кенегесов, которое произошло перед этим в 1131/1718 — 1719 г., /156а/ он тоже приходил [в г. Бухару] с этим племенем.

Некоторые из людей довели до высочайшего слуха, что Ях'я ходжа шейх ул-ислам в одну из ночей прибыл в Джуйбар и, остановившись в доме [своего] отца, Мухаммед Хашим-ходжи, сына Абид-ходжи, [теперь] выехал [оттуда]. Не дай бог, если он осуществит соглашение с мятежниками Мианкаля и введет врагов в город [Бухару]! В связи с такими народными разговорами Мухаммед Хашим-ходжу привели в арк и посадили [под арест]. Теперь [лишь Ях'я-] ходжа был бы здесь. Однако Мухаммед Хашим-ходжи клятвенно заявлял, [говоря]: «Я возмущен поведением этого [моего] сына!» Все влиятельные ходжи Джуй-бара, как Абдулла-ходжа, Атаулла-ходжа и сын Мухаммед Муса-ходжи, стали хлопотать за него; явившись [в высокий арк], они дали поручительство за Хашим-ходжу и, взяв его, увезли [с собою] в Джуйбар. Его величество [хан] же оказал разные любезности ходжам, которые сделались радостными от его царских милостей. /156б/

В Вабкенде же произошло несколько других битв [ с неприятелем]. Неприятельское войско ежедневно насчитывало до 30 тысяч, число же [134] правительственных войск определялось в 6 тысяч человек. Так как превосходство неприятелей было большое, то население г. Бухары, обратив, свои, лица к михрабу молитв, а голову — к Кибле искания убежища, с плачем молилось за славное [свое] войско, взывая: «Боже, заклинаем [тебя] любовию истинно любящих, которые из мира человеческого совершили прогулку в невидимый мир и видимый мир сделали зеркалом мира невидимого, которые на собраниях невидимого мира напились вина человеческого мира из рук виночерпия вечности; соделав сердца свои на огне [страсти к тебе] кебабом, они накрыли стол любви.

Стихи:

Заклинаем тебя любовью любящих с истерзанным [страданием] сердцем,
Воздыханиями любящих о пречистой истине!
Заклинаем тебя кровавыми слезами из обоих глаз страдальцев,
Внутреннею чистотою огорченных!
Заклинаем [тебя] любовью, которая вне плотской страсти,
Прощением, которое есть путеводитель к безгрешности!
Заклинаем тебя локоном человека, до которого не дотронулась чужая тебе рука,
И вздохами того, на которого сел прах возмущения [против тебя]!
Заклинаем тебя воздержанием юных в юности,
Жизнью безгрешных младенцев!

Но не успела еще стрела молитв /157а/ достичь до цели благосклонного принятия ее, как на пространстве равнины показалась пыль, подобная вздоху влюбленных, который исходит из их горящей груди, или вроде пыли от каравана страстного желания, который идет из Египта почета с намерением свидания в Землю Ханаанскую, везя чудодейственную сурьму, возвращающую зрение ослепшим глазам современных горестных Иаковов. [Это] был отряд, состоящий, приблизительно, из двух тысяч храбрецов во всем согласных между собой и каждый одвуконь, разбивших [вражеское] войско. Нет, нет! Это были Рустемы «семи столов Мазандерана», разбившие «семь племен» [Мианкаля], и, [как некогда Рустем, везший] голову Белого дива, так и они ехали, везя притороченными к седлам головы багринов из Мианкаля. Впереди ехали два внушительного вида человека, при взгляде на которых [у самого] Марса растопилась бы от страха печень, а у Сатурна она бы разорвалась. Один из них высокого роста с большою бородою, пожилой; это был Даулат Мухаммед-бий туркмен. Другой — из народа горных кочевников (кух навард) Сарык-бий. [Оба они] с двумя [135] тысячами пятьюстами стрелков, явившись с выражением рабской покорности к счастливому монарху [Абулфейз-хану], довели до его высочайшего слуха радостную весть о победе над врагами. Каждый из воинов с обоими начальниками были обласканы за свою преданность и самоотверженность, так что от громких звуков большого царского барабана, [торжествующе возвещавшего населению о победе над врагами], оглохла небесная сфера ³⁰⁶.

Что касается встречи сего отряда с вражеским войском, то она перешла в [жаркий] бой. Сын Сарык-бия был в самом горячем месте схватки, так что /157б/ со своею быстротою он достиг до дерева того могучего человека и отрубил его ногу по колено, как [какую-нибудь] ветвь с плодами, и тот, как плод финиковой пальмы, сразу упал на землю. Группа неприятельских бойцов с кинжалами устремилась на этого изящного юношу, [но] племя туркмен нури ³⁰⁷, видя угрожающую опасность этому молодому человеку, став, как розы с разорванным воротником, все сразу выхватили свои, подобные остролистным лилиям, шашки и бросились на толпу багринов. Как море, кипя и ревя, они смешались все вместе, и бой разгорелся такой, что уподобился Страшному суду. Все — во власти страсти битвы, и смерть, не различая Иосифа от Иакова, отца от сына, разбила свой шатер [на этом поле брани]. Сильный ливень смерти обильно поливал заросли лезвий шашек кровью бойцов. Зеленые верхушки [этих зарослей] были схвачены когтями смерти, и головы под ударами мечей летели, как дервиш-ские колпаки. Вдруг неприятельский отряд атаковал нуратинских туркмен, достигнув их знамени, и с силою погнал их. Другие же храбрецы, сбивающие с ног людей, положив копья на уши лошадей, как многоводный, поток, обрушились на племя багрин и погнали их, достигнув бунчука Абдулкарима /158а/... ³⁰⁸, чтобы похитить из небесной конюший коней [нужно?] устроить засаду из группы созвездия Плеяд. Несмотря на то, что это было у всех на глазах, одного [лишь] удастся захватить, [ибо] веки всех глаз столь плотно сомкнутся, что самый глаз того не увидит [и не осознает].

Прибывшие вместе с этим племенем имели встречу с его величеством государем. Последний оказал [им] свою царственную любезность. Оба сына мира, получив разрешение, в тот же день отправились и присоединились к высокодостойному [бухарскому] войску у моста Мехтер Касима. Когда неприятель услышал о походе отрядов кунг. ратов, он пришел [в большое] смущение, куда ему спрятать скот, имущество и лошадей. И действительно, каждое утро обманным образом [136] группа кунгратов, выезжая, приводила лошадей, верблюдов и привозила одежды [врагов]. Последние от всего этого пришли в уныние. Короче говоря, если бы подробно рассказывать, что произошло между обеими [сторонами], /158б/ то было бы утомительно излагать все это и слушать (?). До 26-го числа месяца поста (т. е. рамазана) он (?) прибыл и около двадцати дней эти два войска простояли друг против друга подле Вабкенда.

Положение горожан и окрестного населения стало весьма стесненным из-за грабежей. [В это время] стало известно, что один человек по имени Махдум бараки, глава племени бараки, часто пишет Ибрагиму. Об этом узнал «опора эмиров» Хаким-[бий] аталык, он перехватил известие, посылавшееся этим бараки. Так как ежедневно Баки куш-беги вместе с детьми [своих] друзей сторожил начало пути грабителей, то на ночь возвращался в город [Вабкенд, где] был правитель [из] этого племени [бараки]. Когда кушбеги прибыл в город, его известили о поведении [Махдума] бараки. Произвели расследование, все подтвердилось. [Махдума] наказали. Хвала и благодарение Аллаху, что он оказал милосердие, и тайна эта обнаружилась через него, вседовольного, /159а/ в противном случае произошла бы удивительная и необычайная гадость! Дело в том, что этот [Махдум] бараки в этом походе по ночам охранял высочайшую ставку (урду) и имел свободный доступ в высочайший арк. Всевышний господь наказал его, потому что он забыл [государев] хлеб-соль и желал причинить его величеству я войску вред. Бог же по своему милосердию отстранил его злое намерение. [Его величество] соизволил приказать содрать кожу с этого злосчастного перед лицом [всего] войска. В тот день, когда с Махдума бараки сдирали кожу, была среда. В эту ночь враг предпочел бегство.

Происшествие это было такого рода. Когда кровожадный и наглый враг предал смерти Ходжим Бирды ишик-ака-баши чунака, руки его родственников стали развязаны в отношении его крови и ночью большая группа их совсем покинула [неприятельский лагерь], а в среду 21-го числа благословенного месяца рамазана [враги] оказались разбитыми (букв. разоренными). Действительно, чунаки в этом походе проявили безграничную преданность [престолу] ³⁰⁹. /159б/

Пишущий эти строки, на основании правил науки о звездах, пришел к заключению, что в этот самый день планета Марс перемещается в знак Тельца, так что последний является ответственным за Марса. И потому звезда злых людей ослабла [в своем влиянии] и обнаружилась [137] сила разъединения в сборище злых. Некоторые из [моих] друзей и близких объяснили это [другим]. Это определение, дошедшее до высочайшего слуха и везиров, по аналогии подтвердилось [еще] три раза.

Короче говоря, когда в тот счастливый день враги рассеялись, так что ожерелье их банды развязалось, то каждый из них направился в свою сторону. Было время около намаз-и дигара (т. е. между полуднем

и закатом Солнца). Правительственные войска, узнав об этом, сели на коней и бросились преследовать неприятеля. Все имущество населения, которое захватили мианкальские грабители и не могли с собой

увезти, [бухарцы] не допустили, чтобы эти мародеры и [вражеские] войска его уничтожили, /160а/ [поэтому] все это попало в руки кунгратов

и туркмен.

Стих:

Один понес обиду, другой — золото

Ночью в четверг упомянутого месяца [рамазана] известие об этой победе доставил в город Бухару к блистательному [ханскому] порогу Авез Идачи наймам. И хвала Аллаху! Та ночь была ночью, [когда]

стихи:

Врата счастья раскрылись [и]
Голос об открытии их [всем] даровал счастье,
Тот, кто дарует мне радостную весть, что я могу вылететь из клетки на свободу,
Может ли меня обрадовать большим, чем эта весть?

А ранним утром весь город был в волнении, так как весть о бегстве врагов дошла до ушей всей знати и простонародья. Народ толпами повалил на Регистан и все поздравляли друг друга с таким счастьем, дарованным его величеству, а когда рассвело, то от радости люди обнимали друг друга. Когда искусный наездник — Солнце счастья — уселся на своем благоденствующем троне и узкоглазые [мигающие] звезды обратились в бегство, /160б/ а с месяца упала шапка, герои войны стали стаскивать с коней неприятельское [разбитое] войско [и брать пленных]... Они привезли накиба Раджаб-султана с сыном; когда привели их перед очи его величества, последний хотел было сделать их наместниками виселицы [большого] минарета ³¹⁰, но народ не допустил, чтобы они [оба] туда отправились. Схватив палки, народ во дворе высокого дворца потащил их и стал избивать, [пока не убил]. Около [138] четрехсот грабителей было захвачено и убито. Говорят, что из вражеского войска погибло около десяти тысяч человек. Один отряд грабителей, отправившись в набег на Каракуль, тоже бежал [оттуда] и, попав в пустыню Ходжа Аубан ³¹¹, погиб там от жажды. Нияз хаджи, бывший [главным] виновником мятежа и смуты, — ты сказал бы, что он послушался голоса дьявола, — в ту ночь /161а/ достиг Ваганзи, упал с лошади и сломал себе хребет. В тот же день несколько человек нашли его с переломленной спиной и заявили об этом проезжавшему Алла Шукур туксаба мангыту. [По его распоряжению], положив «а шею этого пройдохи хаджи два древесных сука ³¹², доставили [его в Бухару]. На седьмые сутки его в высоком арке посадили в тюрьму, а затем предали смерти.

Мятеж этот и волнение прекратились, унеся с собой множество запасов продовольствия и всякого добра. Абдулкарим в том бегстве упал с лошади и разбил себе плечо. Через три дня он приехал в Кермине в болезненном состоянии ³¹³. Хаким-бий аталык и Абдулла кушбеги отправились к крепости Хазора. А так как население ее, забрав имущество, скиталось по району, терпя лишения, и людей в крепости осталось ничтожное количество, то последовало высочайшее распоряжение, чтобы оно вернулось. Войско [бухарское] с помощью высшей истины покрыло себя славою. /161б/

Стих:

Когда победа обращает [к тебе] лицо, не следуй за войском.

Словом, в ночь на праздник эмиры вступили в город и молитва праздника разговенья была прочитана с тем выражением счастья и радости, которое в тот момент царило в сердцах мусульман.

Барат-бий был утвержден в должности диванбеги; Даниала ³¹⁴ сделали парваначи, Сарыка — дадхою; Даулат-бию пообещали сделать его правителем Кермине и его района.

По прошествии после этого трех месяцев Абдулкарим от [имени] вышеназванных [бухарских] пленников, кои были Ходжим Яр дадха и группа лиц, [с ним] послал [в Бухару] Али-бека чагатайбеги, ³¹⁵ чтобы он привез [за пленных выкуп] золотом, после чего обещал их отпустить. [Али-бек] привез около двух тысяч золотых (ашрафи), после чего Ходжим Яра дадха и бывших с ним доставили [в Бухару], где Ходжим Яра немедленно сделали парваначи. //

(пер. А. А. Семенова)
Текст воспроизведен по изданию: Абдуррахман-и Тали'. История Абулфейз-хана. Ташкент. Изд. АН УзССР. 1959

© текст -Семенов А. А. 1959
© сетевая версия-Тhietmar. 2003
© OCR- Alex. 2003
© дизайн -Войтехович А. 2001 
© Изд. АН УзССР. 1959