Группа авторов *
История первой мировой войны 1914-1918 гг.


Проект "Военная литература": militera.lib.ru
Издание: История первой мировой войны 1914-1918 гг. — М.: Наука, 1975.
Книга на сайте: militera.lib.ru/h/ww1/index.html
Иллюстрации: нет
OCR, корректура: Новичков Кирилл (ivanych@mail.ur.ru)
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)

Под редакцией доктора исторических наук И.И. Ростунова

* А.М. Агеев, Д.В. Вержховский, В.И. Виноградов, В.П. Глухов, Ф.С. Криницын, И.И. Ростунов, Ю.Ф. Соколов, А А. Строков

[1] Так обозначены номера страниц. Номер предшествует странице.
{1} Так обозначены ссылки на примечания. Примечания — поглавно, после текста книги.
{*1} Так обозначены ссылки на примечания в таблицах. Примечания — под таблицей.
{*I} Так обозначены ссылки на примечания к названиям глав. Примечания — после текста книги.

Аннотация издательства: Настоящий труд с позиций марксистско-ленинской методологии освещает историю первой мировой войны 1914—1918 гг. Обобщая результаты работы своих предшественников, авторы на основе привлечения нового материала исследуют вопросы происхождения и подготовки войны, раскрывают ее империалистический характер. Труд содержит описание и анализ важнейших военных событий на всех сухопутных и морских театрах. Большое внимание уделяется изучению развития вооруженных сил и военного искусства, взаимосвязи политики и стратегии. Должное место отведено показу военно-политических итогов и уроков войны.

Содержание

ТОМ 1

Введение (И. И. Ростунов)

Глава первая. Происхождение войны

1. Империализм — источник агрессий и войн (В. И. Виноградов)

Основные черты эпохи империализма
Обострение противоречий между империалистическими державами
Углубление противоречий внутри стран империализма
Образование военно-политических союзов
Военно-экономическая подготовка войны
Проповедь милитаризма и шовинизма

2. Предвестники мировой войны (В. И. Виноградов)

Научное предвидение мировой войны
Международные кризисы и конфликты начала XX в.
Против милитаризма и угрозы мировой войны

Глава вторая. Вооруженные силы

1. Сухопутные войска (Д. В. Вержховский)

Увеличение численности армий
Система комплектования армии
Организация и вооружение
Новые технические средства борьбы
Управление
Боевая и оперативная подготовка

2. Военно-морские силы (Ф. С. Криницын)

Гонка морских вооружений
Классы кораблей, боевые средства и оружие
Организация и управление
Система комплектования
Боевая подготовка

3. Военные теории (А. М. Агеев, Д. В. Вержховский, В. П. Глухов, Ф. С. Криницын)

Военная мысль Германии
Военная мысль Франции
Американо-английская теория “морской силы”
Русская военная мысль

Глава третья. Планы войны и стратегическое развертывание

1. Планы войны (Д. В. Вержховский, Ф. С. Криницын)

Планы войны Тройственного союза
Планы войны стран Антанты

2. Июльский кризис (Д. В. Вержховский)

Сараевское убийство
Австрийский ультиматум
Развязывание войны

3. Развертывание сухопутных сил (Д. В. Вержховский)

Западноевропейский театр
Восточноевропейский театр
Балканский театр

4. Развертывание военно-морских сил (Ф. С. Криницын)

Морские театры военных действий
Военно-морские силы Германии
Военно-морские силы Англии
Военно-морские силы Франции
Военно-морские силы Австро-Венгрии
Военно-морские силы России
Военно-морские силы Турции

Глава четвертая. Кампания 1914 г.

1. Операции на Западном фронте (Д. В. Вержховский)

Вторжение германских войск в Бельгию
Пограничное сражение
Марнская битва и сражение на р. Эна
“Бег к морю”
Сражение во Фландрии
Переход к позиционной форме войны

2. Операции на Восточном фронте (И. И. Ростунов)

Восточно-Прусская операция
Галицийская битва
Варшавско-Ивангородская операция
Лодзинская операция

3. Операции на других фронтах (Д. В. Вержховский)

Вовлечение Турции в войну
Кавказский фронт
Сражения в Сербии
Военные действия в колониях

4. Военные действия на морских театрах (Ф. С. Криницын)

Северное море
Средиземное море
Действия германских крейсеров на океанских сообщениях
Балтийское море
Черное море

ТОМ 2

Глава пятая. Кампания 1915 г. (Выводы к главе написаны А. М. Агеевым)

1. Положение воюющих держав и планы сторон (А. М. Агеев)

Международная и внутренняя обстановка
Военные планы Антанты и Центральных держав

2. Операции на Восточном фронте (И. И. Ростунов)

Зимние операции в Восточной Пруссии и Карпатах
Горлицкая операция
Летние оборонительные операции в Польше и Прибалтике
Осенние операции и стабилизация Русского фронта

3. Операции на Западном фронте (А. М. Агеев)

Положение, силы и оперативные замыслы сторон
Весеннее наступление союзников
Германское наступление у Ипра
Операция в Артуа
Первая конференция в Шантильи
Осенняя операция в Шампани и Артуа

4. Операции на других фронтах (А. М. Агеев)

Итальянский фронт
Балканский фронт
Военные действия на Ближнем Востоке

5. Военные действия на морских театрах (Ф. С. Криницын)

Северное море
Средиземное море
Балтийское море
Черное море

Глава шестая. Кампания 1916 г.

1. Планы сторон (А. М. Агеев)

Военно-политическое положение стран — участниц войны
Планы Центральных держав
Планы Антанты

2. Операции на Западном фронте (А. М. Агеев)

Верденская операция
Операция на р. Сомме

3. Операции на Восточном фронте (И. И. Ростунов)

Нарочская операция
Наступление Юго-Западного фронта летом 1916 г.
Образование Румынского фронта

4. Операции на других фронтах (Д. В. Вержховский)

Итальянский фронт
Салоникский фронт
Кавказский фронт
Месопотамский фронт
Сирийско-палестинский фронт

5. Военные действия на морских театрах> (Ф. С. Криницын)

Северное море
Средиземное море
Балтийское море
Черное море

Глава седьмая. Кампания 1917 г.

1. Положение воюющих держав и планы сторон (И. И. Ростунов)

Антанта и Германский блок к началу кампании
Стратегические решения сторон
Февральская революция и вопрос о войне
Вступление в войну США

2. Операции на Восточном фронте (И. И. Ростунов)

Митавская операция
Июньское наступление
Рижская операция
Великая Октябрьская Социалистическая революция и выход России из войны

3. Операции на Западном фронте (Ю. Ф. Соколов)

Апрельское наступление
Операции англо-французов с ограниченными целями
Операция у Камбре

4. Операции на других фронтах (Д. В. Вержховский)

Военные действия на Итальянском фронте
Военные действия на Салоникском фронте
Военные действия на Ближнем Востоке

5. Военные действия на морских театрах (Ф. С. Криницын)

Северное море
Средиземное море
Балтийское море
Черное море
Северный русский морской театр

Глава восьмая. Кампания 1918 г.

1. Планы сторон (В. П. Глухов)

Военно-политическая обстановка
Планы Центральных держав
Планы Антанты

2. Интервенция Центральных держав в Советскую Россию (В. А. Авдеев, В. П. Глухов)

Мирные переговоры в Брест-Литовске
Возобновление военных действий на Восточном и Кавказском фронтах
Брестский мир

3. Германское наступление во Франции (В. П. Глухов)

Наступление в Пикардии и во Фландрии
Наступление на р. Эна
Наступление на Марне

4. Наступление Антанты на Западном фронте и поражение Германии (В. П. Глухов)

“Вторая Марна”
Амьенская и Сен-Миельская операции
Общее наступление Антанты и капитуляция Германии

5. Капитуляция союзников Германии (Д. В. Вержховский)

Салоникский фронт
Месопотамский и Сирийско-Палестинский фронты
Итальянский фронт

6. Окончание военных действий на морских театрах (Ф. С. Криницын)

Северное море
Средиземное море

Заключение (Д. В. Вержховский, Ф. С. Криницын, И. И. Ростунов, А. А. Строков)
Библиография (Составлена В. П. Глуховым)
Примечания

Введение

Первая мировая война была событием огромного значения. По своим масштабам и последствиям она не имела себе равных во всей предшествующей истории человечества. Война длилась 4 года, 3 месяца и 10 дней (с 1 августа 1914 г. до 11 ноября 1918 г.), охватив 38 государств, где прошивало свыше 1,5 млрд. человек, или три четверти населения земного шара. В военных действиях участвовали многомиллионные армии, оснащенные новейшими техническими средствами борьбы. Общее число мобилизованных достигало 73,5 млн. человек. Поистине неисчислимые бедствия принесла война народным массам. 10 млн. убитых (столько, сколько погибло во всех европейских войнах за тысячу лет) и 20 млн. раненых — таков ее кровавый итог. Только прямые военные расходы воюющих государств составили 208 млрд. долларов, что в 10 раз превышает стоимость войн с 1793 по 1907 г. Война оказала большое влияние на весь ход всемирной истории, привела к обострению классовой борьбы, активизации национально-освободительного движения. Она ускорила вызревание объективных предпосылок победы Великой Октябрьской социалистической революции. “Первая мировая война и Октябрьская революция положили начало общему кризису капитализма”{1}. История первой мировой войны привлекала внимание многих исследователей в различных странах мира. Ей посвящали свои произведения государственные и общественные деятели, гражданские и военные историки, писатели и публицисты, экономисты и социологи. Создана обширная литература, в которой [6] подвергнуты анализу и оценке такие кардинальные вопросы, как происхождение, результаты и уроки войны 1914-1918 гг., ее влияние на экономику и общественно-политическую жизнь воюющих держав, роль в ней каждого участника, характер военных операций и военного искусства. Изучение первой мировой войны не утратило своей актуальности и в наши дни, ибо оно непосредственно связано с решением одной из самых жгучих проблем современности — проблемы войны и мира. Поколение людей, живущее в век ядерного оружия, обращается к прошлому, чтобы лучше понять настоящее. И ему небезынтересно знать, как во втором десятилетии XX столетия империалистам удалось ввергнуть народы в одну из величайших трагедий человеческой истории.

1

В Советском Союзе к изучению истории первой мировой войны приступили вскоре после победы Октябрьской революции. Это диктовалось не только научно-познавательными целями, но и практическими нуждами первого в мире государства рабочих и крестьян. Интересы защиты социалистического Отечества от натиска внешней и внутренней контрреволюции потребовали создания Советских Вооруженных Сил. Это в свою очередь вызвало необходимость обратиться к опыту военной истории, чтобы использовать его в строительстве Красной Армии, в борьбе против интервентов и белогвардейцев. Советская военная историография призвана была решать насущную задачу теоретического обобщения опыта войн, раскрытия закономерностей развития военного искусства.

Возникновение советской военно-исторической науки, в том числе и историографии первой мировой войны, неотделимо от имени В. И. Ленина. Он определил роль и место этой дисциплины в системе знаний, нужных народу, внес огромный вклад в разработку конкретных научных проблем. Овладение опытом минувших войн позволяет яснее понять тенденции развития военного дела, облегчает правильный выбор форм и способов борьбы. “Нельзя научиться решать свои задачи новыми приемами сегодня, — говорил Ленин, — если нам вчерашний опыт не открыл глаза на неправильность старых приемов”{2}. Но военная история — не собрание готовых ответов на вопросы, выдвигаемые практикой военного строительства. Обращая внимание на необходимость освоения военного наследия прошлого, Владимир Ильич в то же время предостерегал от некритического отношения к нему, учил партию исходить в своей деятельности из анализа конкретно складывающейся обстановки, “не довольствоваться тем уменьем, которое выработал в нас прежний наш [7] опыт, а идти непременно дальше, добиваться непременно большего, переходить непременно от более легких задач к более трудным. Без этого никакой прогресс вообще невозможен...”{3}.

Особую ценность в условиях первых лет Советской власти представляли последние достижения в области военного искусства, нашедшие отражение в операциях мировой войны 1914-1918 гг. 10 июля 1918 г. V Всероссийский съезд Советов, одобрив и законодательно закрепив переход к созданию регулярной Красной Армии, указал, что новая армия должна быть построена так, чтобы при наименьшей затрате сил и средств давать наибольший результат, а это возможно “только при планомерном применении всех видов военной науки, какой она вышла из опыта” первой мировой войны{4}. Во второй Программе партии, принятой VIII съездом РКП (б) в марте 1919 г., говорилось: “Необходимо самое широкое использование и применение оперативного и технического опыта последней мировой войны”{5}.

Выдвинутая В. И. Лениным и партией задача по изучению истории первой мировой войны потребовала создания соответствующих научных центров. В Вооруженных Силах первым из них была военно-историческая часть, образованная 8 мая 1918 г. в составе оперативного управления Всероссийского главного штаба{6}. Однако этот орган, занятый большой организаторской работой, не мог одновременно успешно вести изучение опыта войн. 13 августа 1918 г. была учреждена Военно-историческая комиссия, на которую возлагалась задача по описанию первой мировой войны с целью практического использования ее опыта{7}. Полезную работу в этом направлении вела Военно-морская [8] комиссия по исследованию и использованию опыта войны на море (Мориском){8}.

В 1918 — 1924 гг. Военно-историческая комиссия была основным центральным учреждением Красной Армии, которое вело изучение истории первой мировой войны. Затем руководство исследованиями в этой области, как и военно-исторической работой в целом, осуществлялось Штабом РККА, с 1935 г. — Генеральным штабом, где для этой цели имелись военно-научные органы: Военно-исторический отдел (1924-1925 гг.), Управление по исследованию и использованию опыта войн (1925 — 1926 гг.), Научно-уставной отдел (1926 — 1929 гг.), Научный военно-исторический отдел (1932-1946 гг.), Военно-историческое управление (1946 — 1953 гг.), Военно-исторический отдел (1953-1972 гг.). В 1966 г. по решению ЦК КПСС был основан Институт военной истории Министерства обороны СССР. Он стал центром военно-исторических исследований в Советском Союзе. К числу задач, стоящих перед институтом, относится и изучение проблем истории первой мировой войны.

Важную роль в деле обобщения боевого опыта первой мировой войны и его пропаганды играли военные академии, особенно Военная академия им. М. В. Фрунзе, а также общеармейские органы периодической печати — журналы “Война и революция”, “Военная мысль”, “Военный вестник”, “Морской сборник” и др. Ценные небольшие исследования печатались в “Военно-историческом сборнике” — непериодическом издании Военно-исторической комиссии{9}. Вопросы истории первой мировой войны широко освещались на страницах “Военно-исторического бюллетеня”, который выпускался в 1935 — 1936 гг. Генеральным штабом{10}. Крупную роль в изучении проблематики первой мировой войны играет “Военно-исторический журнал”{11}.

В первые годы Советской власти очень остро стояла проблема военных кадров. Подготовленных специалистов из среды рабочих и крестьян почти не было. Но страна располагала тогда довольно многочисленным отрядом генералов и офицеров русской армии — активных участников первой мировой войны. Для создания централизованной, хорошо обученной и снаряженной Рабоче-Крестьянской Красной Армии требовалось в первую очередь широкое использование их опыта и знаний. Партия выдвинула задачу [9] привлечения “к делу организации армии и ее оперативного руководства военных специалистов, прошедших школу старой армии”{12}. Были определены условия зачисления их на военную службу. “Они все, — говорилось в постановлении V Всероссийского съезда Советов, — должны быть взяты на учет и обязаны становиться на те посты, какие им укажет Советская власть. Каждый военный специалист, который честно и добросовестно работает над развитием и упрочением военной мощи Советской Республики, имеет право на уважение Рабочей и Крестьянской Армии и на поддержку Советской власти”{13}. По призыву Советского правительства десятки тысяч бывших генералов, офицеров, унтер-офицеров и военных чиновников добровольно вступили в Красную Армию. Подавляющая часть их показала верность рабоче-крестьянскому государству.

Формы использования буржуазных военных специалистов были различными. В одних случаях их направляли на командно-штабные должности, в других — назначали в органы снабжения и тыла, в третьих — привлекали к военно-научной работе. Из среды бывших генералов и офицеров русской армии вышли такие крупные советские военные историки старшего поколения, как Е. 3. Барсуков, А. М. Зайончковский, А. К. Коленковский, Н. Г. Корсун, В. Ф. Новицкий, Ф. Е. Огородников, А. А. Свечин. Они внесли большой вклад в историографию первой мировой войны. Одновременно шла подготовка молодых кадров. Уже в советское время сформировался довольно многочисленный отряд исследователей мировой войны 1914-1918 гг. Среди них особенно заметными были М. Р. Галактионов, В. А. Медиков, Н. А. Таленский.

Успешное развитие военно-исторической науки во многом зависело от состояния документальной базы научных исследований. Поэтому наряду с созданием военно-научных центров были приняты меры по упорядочению военных архивов. Огромное значение имел подписанный В. И. Лениным 1 июня 1918 г. декрет Совета Народных Комиссаров “О реорганизации и централизации архивного дела в Российской Социалистической Федеративной Советской Республике”{14}. Он заложил основы государственной архивной системы. Это сыграло важную роль и для правильной постановки военно-архивной работы, включая и ту ее область, которая относилась к истории первой мировой войны. Сначала все дела учреждений, оперативных объединений, войсковых соединений и частей русской армии периода 1914-1918 гг. сосредоточивались в Военно-исторической комиссии. В 1923 г. эти материалы были переданы в Лефортовский архив [10] с одновременным переименованием последнего в Военно-исторический архив (ныне Центральный государственный военно-исторический архив СССР), который стал главным хранилищем документальных материалов по военной истории России, в том числе истории первой мировой войны.

Одновременно с улучшением организации сбора и хранения архивных материалов по истории первой мировой войны проводилась большая археографическая работа. В конце 1917 — начале 1918 г. была осуществлена весьма ценная публикация тайных договоров царского и Временного правительств с иностранными державами{15}. В 20-30-е годы систематически выходили в свет тематические сборники дипломатических документов. Полезную деятельность в этой области вел журнал “Красный архив”. Крупным достижением явилось издание архивных документов “Международные отношения в эпоху империализма”. Намечалось выпустить его в трех сериях, из которых первая должна была охватывать период 1878 г. — конец XIX в., вторая — 1900-1913 гг., третья — 1914-1917 гг. Изданы 10 томов третьей серии, где представлены документы за время с января 1914 г. по 31 марта 1916 г.{16}, и три тома второй серии, куда включены документы с мая 1911 г. по октябрь 1912 г.{17} В связи с началом Великой Отечественной войны работа над этой публикацией была прервана. После войны решили ее не возобновлять. Издается другой многотомный сборник документов — “Внешняя политика России в XIX и начале XX в.”, шестая (последняя) серия которого будет охватывать период с 1895 по 1917 г.

Издание “Международные отношения в эпоху империализма” построено по строго хронологическому принципу. Оно выполнено на высоком научном уровне. К числу достоинств относится включение многих документов, раскрывающих не только дипломатию правящих кругов России, но и вопросы военной стратегии в их тесной связи с политикой. Это издание, как и другие публикации дипломатических документов, предпринятые в Советской России, заложили прочную источниковедческую базу научного [11] изучения происхождения первой мировой войны и международных отношений 1914-1918 гг.{18}

В 30-е годы Генеральный штаб Красной Армии выпустил в свет ряд документальных сборников об операциях первой мировой войны на русском фронте{19}. Они раскрывали широкий круг вопросов: военные планы сторон, подготовку операций, деятельность командования, боевые действия войск. Это был существенный вклад в советскую военную археографию.

Наряду с публикацией документальных материалов осуществлялось издание другого важного вида источников — воспоминаний участников войны. Среди наиболее значительных произведений военной мемуаристики видное место занимают “Мои воспоминания” А. А. Брусилова{20}. Их автор — известный полководец, внесший большой вклад в развитие военного искусства. Он отобразил главные вехи своего жизненного пути, передал потомкам свои размышления о пережитом. Особая ценность книги состоит в том, что в ней раскрыты важные вопросы, связанные с подготовкой и проведением одной из крупнейших стратегических операций первой мировой войны — наступления Юго-Западного фронта летом 1916 г.{21} Богатую информацию о военных событиях содержат воспоминания таких ее современников, как М. Д. Бонч-Бруевич, А. И. Верховский, M. H. Герасимов, А. А. Игнатьев, М. К. Лемке, А. А. Поливанов, А. А. Самойло, Б. М. Шапошников{22}.

Организация научных центров, подготовка кадров, упорядочение архивных материалов, публикация источников — все это обеспечило успешное ведение исследовательской работы в области [12] истории первой мировой войны. Теоретической и методологической основой научной разработки конкретных проблем являлись труды В. И. Ленина. Советские историки написали крупные исследования, в которых обстоятельно рассмотрели внешнюю политику империалистических стран накануне и в ходе войны 1914-1918 гг. Особенно значительный вклад в изучение этих вопросов внесли М. Н. Покровский, Е. В. Тарле, В. М. Хвостов, А. С. Ерусалимский, Ф. А. Ротштейн, В. И. Бовыкин, А. В. Игнатьев, К. Б. Виноградов, Ф. И. Нотович, И. В. Бестужев, И. И. Астафьев, И. С. Галкин и др.{23} Итоги исследований в области дипломатической подготовки первой мировой войны в обобщенном виде отражены во втором томе “Истории дипломатии”, автором которого является В. М. Хвостов{24}.

В ряду важных задач советских военных историков стояла создание обобщающего труда по истории первой мировой войны. Первой попыткой в этой области была работа Военно-исторической комиссии “Краткий стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, который содержал общий обзор военных событий на русском фронте с 19 июля по 11 ноября 1914 г.{25} Особое значение имело создание труда “Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, изданного в нескольких частях. Он обнимал весь ход мировой войны на восточноевропейском театре от ее возникновения и почти до конца (июль 1914 г. — сентябрь 1918 г.){26}. Авторы освещали лишь оперативную сторону, не касаясь политических и экономических вопросов. Они не затрагивали также тактики войск и настроений масс. В большинстве очерков не подводились итоги деятельности командования. Тем не менее этот труд сыграл свою положительную роль как первый опыт обобщения истории мировой войны 1914-1918 гг.

Большой интерес представляет работа А. М. Зайончковского{27}. Автор рассмотрел вооруженные силы сторон, проанализировал планы войны, кратко осветил ход военных действий на всех фронтах. Он сделал выводы оперативно-тактического характера, подметил новые явления в области военного искусства, которые выявились в процессе вооруженной борьбы. Несмотря на [13] несомненные достоинства, ценность труда снижается из-за ограниченной источниковедческой базы. Автор в предисловии указывал, что по недостатку времени он не имел возможности более широко ознакомиться с источниками и использовал преимущественно опубликованные отечественные и зарубежные материалы. В труде почти полностью отсутствует освещение причин войны. Утверждается, что для всестороннего анализа еще не настало время. Военные события исследуются в отрыве от общественно-политических и экономических условии, не показывается влияние на них революционного движения.

В 1931 г. вышло второе издание этого труда, значительно переработанное и дополненное коллективом авторов — преподавателей кафедры мировой войны Военной академии имени М. В. Фрунзе под руководством И. И. Вацетиса{28}. Ценным приложением к труду являлся атлас схем, прекрасно выполненный А. Н. Де-Лазари{29}. В конце 30-х годов работа А. М. Зайончковского была выпущена новым изданием в трех томах, два из которых содержат текстовой материал, а третий — схемы{30}. В этом издании она подверглась дальнейшему исправлению, что значительно улучшило ее. Труд А. М. Зайончковского до сих пор остается самым полным описанием первой мировой войны, которое имеется в советской историографии.

Среди общих работ по истории военного искусства видное место занимает капитальный труд А. А. Строкова{31}. Из пяти его глав четыре посвящены военному искусству в первой мировой войне. Автор обстоятельно рассмотрел вопросы происхождения и характера войны, ход военных действий на различных театрах. Большое место он уделил раскрытию роли русского фронта. Сделан правильный вывод о том, что в общую победу Антанты над австро-германским блоком крупный вклад внесла Россия. Проблемы военного искусства широко освещались в монографических исследованиях об отдельных операциях и боях{32}.

Значительна роль в изучении истории мировой войны 1914-1918 гг. военно-морских историков. Особенно заслуживает быть отмеченным фундаментальный двухтомный труд “Флот в первой мировой войне”{33}. В его создании принял участие большой коллектив авторов. Труд впервые в советской историографии дает последовательное освещение опыта военных действий на всех морях и океанах в мировую войну 1914-1918 гг. [14]

Советская историография, исследуя ход военных действий на различных театрах и фронтах, создала ряд монографий, написанных в историко-теоретическом плане. Рассматривались такие важные проблемы военного искусства, как стратегическое развертывание, формы оперативного маневра, развитие оперативного искусства и многие другие{34}. Обстоятельной критике подвергалась военная доктрина германских империалистов{35}.

В Советском Союзе создана обширная литература по самой различной проблематике истории первой мировой войны. Исследования советских ученых отличаются богатством фактического материала, глубиной анализа рассматриваемых вопросов и по своему научному уровню превосходят сочинения зарубежных военных писателей. Можно с полным правом говорить о самостоятельной советской школе историографии первой мировой войны.

Большие достижения в историографию первой мировой войны вносят историки стран социалистического содружества. Уже в 1946 г. в Болгарской Народной Республике была опубликована книга И. Илиева о военных действиях на Балканском театре в 1914-1918 гг.{36} Отношения между Болгарией и Центральными державами во время Балканских войн и в годы первой мировой войны рассматриваются в монографии Т. Влахова{37}. Работы по отдельным проблемам войны 1914-1918 гг. изданы также в Польше{38}, Румынии{39} и Югославии{40}.

Особенно многочисленная и разнообразная литература о первой мировой войне опубликована в Германской Демократической Республике. Различные аспекты экспансионистской политики кайзеровской Германии рассматриваются в монографиях А. Шрейнера, В. Баслера, Л. Ратмана, а также в сборнике [15] статей “Политика в войне 1914-1918 гг.”{41}. Предметом исследований А. Шретера и Г. Вебера явились проблемы развития в Германии во время войны государственно-монополистического капитализма{42}. Обстоятельный анализ деятельности германского генерального штаба по подготовке и ведению войны дан в книге Г. Отто “Шлиффен и генеральный штаб”{43}, а также в коллективной монографии “Прусско-германский генеральный штаб 1640-1965”{44}. Роль прессы в идеологической подготовке германского империализма и милитаризма в войне исследована Г. Гейдорном{45}. Содержательная работа о крахе антисоветской интервенции германского империализма в 1918 г.{46} написана коллективом военных историков Германской Демократической Республики. Популярный очерк о первой мировой войне был опубликован в 1964 г.{47} Эта книга получила высокую оценку общественности и вскоре была выпущена вторым изданием.

Самым крупным исследованием историков ГДР о войне 1914-1918 гг. является трехтомный труд “Германия в первой мировой войне”{48}, вышедший в свет в 1968 — 1969 гг. Это коллективное исследование охватывает большой круг проблем, в числе которых: происхождение и характер войны, подготовка германского империализма к войне, международные отношения, экономическое и внутриполитическое положение Германии в 1914-1918 гг., борьба прогрессивных сил немецкого народа против милитаризма и войны, влияние Великой Октябрьской социалистической революции в России на дальнейший ход и исход первой мировой войны. Значительное место в труде занимает также анализ хода вооруженной борьбы на сухопутных и морских театрах, разоблачение авантюристической стратегии германского милитаризма. [16]

2

Буржуазная историография первой мировой войны зародилась одновременно с возникновением этой войны. В 1914-1916 гг. правительства воюющих держав выпустили серию так называемых цветных книг, или “книг лжи”, — специальных подборок дипломатических документов{49}. Тогда же в огромных количествах издавалась военно-публицистическая литература. Основная задача историков сводилась к тому, чтобы оправдать войну в глазах общественного мнения своих стран. Крайняя тенденциозность, проповедь милитаризма и шовинизма, дезинформация населения относительно целей войны — характерные черты буржуазной историографии того времени.

К систематической разработке истории первой мировой войны приступили во всех капиталистических странах Европы и США практически лишь после 1918 г. Особенно большое значение правящие круги этих государств по-прежнему придавали тому, чтобы оправдать перед общественностью своих стран и заграницы собственные позиции при подготовке и развязывании войны. В 20-30-е годы вопрос об ответственности за войну стал одним из самых актуальных вопросов политической и идеологической жизни капиталистического мира. Правительствами буржуазных стран были предприняты издания многотомных сборников официальных дипломатических документов. Наибольшую активность проявили идеологи германского империализма. В 40-томном издании “Большая политика европейских кабинетов 1871-1914 гг.”{50} они настойчиво проводили идею непричастности кайзеровского правительства к возникновению войны. Многочисленные специально подобранные документы архива министерства иностранных дел (всего их более 15 тысяч) должны были, по мысли составителей, способствовать скорейшей ревизии Версальского договора. Некоторые важные документы приводились со значительными купюрами или же разрывались и помещались в различных частях одного тома, а иногда и в разных томах. Обычным приемом была публикация документов без помет, сделанных на полях кайзером или другими ответственными немецкими политическими руководителями{51}. Такой метод позволял “скрыть ряд важных моментов, запутать другие, неполно осветить третьи, а в целом навязать исследователю апологетическую [17] концепцию германского империализма”{52}. Аналогичный характер носит официальное издание дипломатических документов о предыстории первой мировой войны, осуществленное австрийским министерством иностранных дел{53}.

В Англии подготовка 11-томного издания “Британские документы о происхождении войны”{54} началась в конце 1924 г. под руководством Дж. Гуча и Г. Темперлея. Первый том вышел в 1926 г., а все издание было завершено в 1938 г., незадолго до начала второй мировой войны. Английские историки подошли к отбору документов не менее тенденциозно, чем их немецкие коллеги — составители “Большой политики европейских кабинетов”. Основная задача публикации “Британских документов” состояла в том, чтобы реабилитировать английские правящие круги и представить их невиновными в подготовке и развязывании войны. Такая целевая установка предопределила и всю систему подбора и компоновки документального материала. В основу английской публикации, так же как и немецкой, положен не хронологический, а тематический принцип. Не останавливались составители и перед такими приемами, как произвольные сокращения и разрывы документов. Многие материалы министерства иностранных дел, военного и военно-морского министерств, а также Комитета имперской обороны вообще не нашли никакого отражения в этой публикации как якобы “малоинтересные”{55}.

В США официальным изданием дипломатических документов о первой мировой войне является восьмитомная публикация под названием “Документы, относящиеся к внешней политике США. Мировая война 1914-1918 гг.”{56}, осуществленная государственным департаментом в 1928 — 1934 гг. Позднее это издание было дополнено публикацией двухтомного архива Р. Лансинга{57}, являвшегося в 1915 — 1920 гг. государственным секретарем США.

Во Франции к изданию официальных дипломатических документов о первой мировой войне приступили несколько позже, чем в Германии, Англии и США. Эта работа началась в 1928 г. и продолжалась свыше 30 лет. Всего был опубликован 41 том. Французская публикация состоит из трех серий: первая (16 томов) [18] посвящена событиям с 1871 по 1900 г., вторая (14 томов) — событиям с 1901 г. по ноябрь 1911 г., третья (11 томов) охватывает период с конца 1911 г. до вступления Франции в войну{58}. Публикация “Французские дипломатические документы” выгодно отличается от аналогичных изданий других стран. Она построена не по тематическому, а по хронологическому принципу. Помимо документов архива министерства иностранных дел помещены некоторые интересные материалы военного, военно-морского и колониального министерств{59}.

Одной из наиболее многочисленных составных частей буржуазной литературы о первой мировой войне являются воспоминания, записки и дневники. Их писали президенты и премьер-министры, министры и дипломаты, политические, общественные и военные деятели обеих воевавших группировок. Так, во Франции были изданы мемуары Ж. Клемансо, Р. Пуанкаре, М. Палеолога, Ж. Жоффра, Ф. Фоша, Ж. Галлиени. В Англии вышли книги Д. Ллойд-Джорджа, Э. Грея, У. Черчилля, Г. Асквита, Дж. Бьюкенена, Д. Хейга, Дж. Фишера; в Италии — А. Саландра, Дж. Джолитти; в США — архив близкого к президенту В. Вильсону полковника Э. М. Хауза. Большую группу немецких мемуаристов возглавил сам экс-кайзер Вильгельм II. Свои воспоминания оставили бывшие рейхсканцлеры: Б. Бюлов, Т. Бетман-Гольвег, Г. Гертлинг, принц Макс Баденский, министры и дипломаты: М. Эрцбергер, Ф. Пурталес, К. Гельферих, Р. Кюльман. Но особенно плодовитыми в этом отношении оказались военные во главе с представителями высшего командования армии и флота П. Гинденбургом, Э. Людендорфом, Э. Фалькенгайном, А. Тирпицем, Р. Шеером. В Австрии были опубликованы мемуары Ф. Конрада фон Гетцендорфа, А. Арца фон Штрауссенбурга, О. Чернина и ряда других политических и военных деятелей. К мемуарной литературе следует отнести также и книги о первой мировой войне, изданные за границей русскими белоэмигрантами. Среди них воспоминания С. Д. Сазонова, А. П. Извольского, Ю. Н. Данилова, В. А. Сухомлинова, H. H. Головина{60}.

Мемуарная литература представляет собой ценный источник, незаменимый в тех случаях, когда лишь память участников событий может восполнить недостающие звенья в цепи фактов, известных по документам. Многие интересные документы, которые проходили через руки авторов воспоминаний, приводились ими непосредственно в тексте или в приложениях. Вместе с тем [19] литература этого жанра требует к себе особо критического отношения. Весьма характерным для большинства мемуаристов является стремление оправдать себя и преувеличить собственные добродетели и заслуги. Так, например, французские и английские авторы пытались после одержанной в 1918 г. победы затушевать или сгладить ошибки, допущенные политическими и военными руководителями Антанты при подготовке к войне и в ходе отдельных кампаний и операций. Отличительной чертой и наиболее злонамеренной тенденцией воспоминаний, изданных в Германии, является откровенный или слегка замаскированный реваншизм их авторов. Многие из них, а особенно бывшие генералы и офицеры, часто не скрывали того, что пишут с единственной целью — извлечь уроки для подготовки новой войны. Наряду с публикацией документов и мемуаров велась разработка научных трудов по истории первой мировой войны. Большую группу исследований буржуазных авторов составляют многотомные официальные и полуофициальные издания, подготовленные генеральными штабами или же другими правительственными организациями и научными учреждениями стран — участниц войны. В Германии с 1925 г. начал выходить в свет официальный многотомный труд Государственного архива (Рейхсархив) “Мировая война 1914-1918 гг. Военные операции на суше”{61}. Его издание заняло почти двадцать лет и было завершено в 1944 г. Отдельно Рейхсархив под тем же названием выпустил специальные тома о работе германских полевых железных дорог в начале войны{62} и о развитии вооружения и военной экономики в 1871-1914 гг.{63} Одновременно в написании труда участвовали более 50 авторов и редакторов.

Труд содержит большое количество интересного, хорошо подобранного и обработанного фактического материала о действиях германской армии. Основное внимание уделяется описанию операций германской армии на Западном и Восточном фронтах. Боевые действия союзников Германии освещаются кратко и “лишь постольку, поскольку это явилось необходимым для представления о стратегическом взаимодействии армий”{64} Также [20] кратко говорится и о противнике. Каждая операция получила весьма тенденциозное освещение. К тому же авторам труда приходилось считаться с тем, что были еще живы участники войны. Изложение событий дается в хронологическом порядке. Каждый из первых четырех томов посвящен описанию вооруженной борьбы на каком-либо одном определенном театре. В последующем один том объединяет изложение событий, происходивших одновременно на всех театрах. Но деятельность верховного командования рассматривается отдельно для каждого театра войны, чтобы, как писали авторы, “яснее изобразить разнообразие и многогранность лежавших перед ним задач”{65}. Каждому тому предшествует небольшое введение, в котором приводятся положения, легшие в основу описания. В конце тома помещается список источников. Обширные тома снабжены отличными схемами.

Одновременно Рейхсархив выпускал серию небольших популярных монографий под общим названием “Сражения мировой войны”{66}. Всего вышло 36 выпусков (38 книг), которые посвящены подробному описанию отдельных боевых эпизодов. Авторами выступали преимущественно непосредственные участники событий. Главное внимание они уделяли тактическим действиям войск до батальонов и рот включительно, что делает это издание весьма ценным дополнением к основному официальному труду Рейхсархива.

Крупным центром изучения истории первой мировой войны в Германии наряду с Рейхсархивом являлся Военно-морской архив, созданный в 1919 г. на базе военно-исторического отдела Морского генерального штаба. В 1920 г. Военно-морской архив приступил к выпуску многотомного труда под названием “Война на море 1914-1918 гг.” Полностью издание этого труда было завершено уже после второй мировой войны в ФРГ. Он состоит из двадцати двух томов, которые делятся на шесть серий, посвященных описанию боевых действий германского флота в Северном, Балтийском и Средиземном морях. Специальные серии посвящены анализу крейсерской и подводной войны, а также участию германского флота в борьбе за колонии{67}. [21]

К работам военного и морского архивов примыкает множество других изданий, носящих нередко официальный или полуофициальный характер. Из них можно назвать, например, 10-томный коллективный труд “Великая война 1914-1918 гг.” под редакцией генерал-лейтенанта в отставке М. Шварте{68}. Наряду с этим немецкие военные и гражданские историки создали обширную литературу по самой различной тематике. Огромное множество книг было посвящено детальному описанию отдельных операций и боев, в которых анализировался и обобщался опыт первой мировой войны{69}.

Через произведения, созданные в межвоенный период, красной нитью проходит одна идея — снять с кайзеровской Германии ответственность за развязывание первой мировой войны. Характерно, что еще в 1923 г. в Германии был образован центр по изучению причин войны (Zentralstelle zur Erforschung der Kriegsursachen), целью которого являлась защита германских империалистов от обвинения в исключительной ответственности за войну. Организатором его был историк А. Вегерер. Центр имел свой орган — журнал “Kriegsschuldfrage” (в 1929 г. переименован в “Berliner Monatshefte”). B 1939 г. Вегерер выпустил обширный труд, где довольно отчетливо выражена указанная выше тенденция{70}. Автор утверждает, что Австро-Венгрия поступила совершенно правильно, предъявив Сербии ультиматум после убийства Франца Фердинанда. Главным виновником войны, по его мнению, была Россия, объявившая всеобщую мобилизацию. Что касается Германии, то она не могла не поддержать Австро-Венгрию. Вступление Франции в войну было обусловлено тем, что она находилась под влиянием России, а Англии — ее стремлением не допустить поражения Франции. Германские историки настойчиво утверждали, будто их страна после своего объединения в 1871 г. “твердо руководствовалась принципами мирной политики”{71} и не принимала никакого участия в гонке вооружений, захлестнувшей в начале XX в. всю Европу{72}.

Аналогичные взгляды характерны и для современной западногерманской буржуазной военно-исторической литературы. Так, например, К. Г. Янзен называет утверждения о том, что Германия в начале XX в. стремилась к мировому господству, [22] “фикцией”{73}. Еще более откровенно высказался генерал Л. Г. Швеппенбург. Он заявил: “В 1914 году ни в чем не нуждавшаяся Германия была единственной европейской державой, не имевшей никакой желанной военной цели, ради которой стоило бы стать поджигателем войны в Европе”{74}. Генерал К. Типпельскирх заявляет: “...война 1914-1918 гг. ...с немецко-австрийской стороны носила оборонительный, консервативный характер и создавала впечатление агрессивной лишь благодаря политической неуклюжести”{75}. Подобные высказывания направлены на то, чтобы оправдать агрессивную политику германского империализма в прошлом во имя продолжения той же политики в настоящем и будущем.

Но есть и иные работы. К ним, например, относится труд гамбургского профессора Ф. Фишера “Рывок к мировому господству”{76}. Основываясь на изучении материалов архивов ФРГ, ГДР и Австрии, автор тщательно прослеживает развитие внешней политики германского империализма в период первой мировой войны. В результате кропотливого и вдумчивого анализа Фишер приходит к убеждению, что германский империализм делал ставку на мировую войну с целью политического и экономического порабощения стран европейского континента и создания обширной колониальной империи. Исследования Ф. Фишера, а также его ученика И. Гейсса{77} по истории первой мировой войны наносят чувствительный удар традиционной апологетической концепции немецкой буржуазной литературы о “невиновности” Германии в развязывании войны и являются ярким свидетельством возрастания антиимпериалистической тенденции в исторической мысли ФРГ.

Другой чертой, присущей трудам немецких буржуазных историков, было стремление прославить вооруженные силы Германии, создать вокруг них ореол непобедимости. Большинство авторов пытались оттенить высокие боевые качества кайзеровской армии и подчеркнуть роль ее некоторых военачальников. Вскоре после окончания первой мировой войны немецкими генералами и историками было выдвинуто утверждение, что германская армия в 1914 г. якобы располагала неотразимым “секретом победы” в войне на два фронта. Его открыл в начале XX в. начальник генерального штаба А. Шлиффен. Заключался он, этот “секрет победы”, в стратегической концепции “молниеносной [23] войны”, которая нашла свое наиболее полное воплощение в меморандуме “Война против Франции” или в так называемом плане Шлиффена{78}. Трагедия Германии состояла в том, что творца плана “уже не было в живых, чтобы претворить этот план в действие в 1914 г., в тот момент, когда начали говорить пушки”{79}. Единственным виновником того, что “план Шлиффена” оказался неосуществленным, немецкие авторы объявили генерал-полковника X. Мольтке (младшего). Его ошибка усматривалась в том, что он был плохим учеником Шлиффена, в результате чего в сентябре 1914 г. и было проиграно решающее сражение на Марне{80}. “Если бы мы, — утверждал генерал Э. Бухфинк, — оказались верны поучениям Шлиффена, то мировая война завершилась бы великой победой германского оружия”{81}. Сходные высказывания встречаются и в современной западногерманской историографии первой мировой войны{82}.

В 1956 г. с критикой изложенных взглядов выступил известный западногерманский историк Г. Риттер. Он утверждал, что “план Шлиффена вообще не был надежным рецептом победы”{83}. Самым роковым просчетом германского генерального штаба Риттер считал планирование наступления против Франции. По мнению автора, в 1914 г. надо было наступать не на Западе против Франции, а на Востоке, против России. Риттер выразил сожаление по поводу того, что этого не было сделано, и Германии пришлось воевать одновременно на два фронта. Просчетом Шлиффена, по его мнению, умело воспользовались противники Германии. “В адрес германской политики всем миром было брошено обвинение в том, что ее направляли “беззастенчивые” милитаристы. С тех пор это обвинение подобно проклятию тяготеет над немцами, оно стало роковым для нас не только в Версале, но и впоследствии на конференциях в Москве, Тегеране и Ялте... И если исходить из этих последующих событий, то план Шлиффена прямо-таки представляется началом германского и европейского несчастья”{84}. Совершенно очевидно, что такая “критика” носит отнюдь не антимилитаристский характер. Она развивалась в унисон с возрождением западногерманского милитаризма и прозвучала как своего рода историческое оправдание идеи “атлантической [24] солидарности” с союзниками ФРГ по НАТО, выдвинутой в середине 50-х годов правящими кругами Бонна.

Широкое распространение в немецкой военно-исторической и публицистической литературе 20-30-х годов получила также версия о том, что германская армия не была побеждена на поле сражения, а была сражена в результате предательского “удара кинжалом в спину”. Под этим подразумевались: самоотверженная борьба германского пролетариата против милитаризма и войны, “либеральная” политика правительства, связавшая якобы руки верховному командованию и, наконец, Ноябрьская революция, явившаяся “кульминацией” предательства “национальных интересов” немецкого народа. Не случись всего этого, исход войны и условия мирного договора были бы иными. Легенда об “ударе кинжалом” стала главной версией причин военного поражения Германии в 1918 г. То была не простая фальсификация истории. В ней слились воедино глубочайшая ненависть к революционному движению, антикоммунизм, шовинизм и безграничное преувеличение собственной военной мощи. Усиленно пропагандируемая в многочисленных исторических и публицистических работах, в периодической печати, в устных выступлениях политических и военных деятелей, эта реакционная легенда стала составной частью немецкой империалистической идеологии, важнейшим инструментом подготовки второй мировой войны. Своих приверженцев легенда об “ударе кинжалом” имеет также и в наши дни среди некоторых, наиболее реакционных западногерманских историков{85}.

Во Франции в 1922-1939 гг. историческая служба генерального штаба выпустила официальный 11-томный труд (22 книги описаний и 57 книг документов) “Французские армии в Великой войне”{86} , явившийся значительным вкладом в военно-историческую науку. Обилие содержащегося в нем ценного фактического материала делает его незаменимым источником изучения истории первой мировой войны. Крупным достижением французских военных историков явилось выполненное на высоком научном уровне фундаментальное издание многочисленных архивных документов. Подобного рода публикаций в Германии, Англии, США и других странах Запада не предпринималось. Ценным дополнением к труду “Французские армии в Великой войне”, является пятитомная работа капитана 1-го ранга А. Томази “Французский морской флот в Великой войне”{87}, изданная в 1927 — 1929 гг. [25]

Французскими военными историками создана многочисленная литература, посвященная конкретным сражениям, боям и эпизодам войны. Наибольший интерес вызывали те из них, которые особенно близко касались судеб Франции и ее армии. К ним относятся прежде всего операции первой военной кампании. Большое внимание уделялось таким событиям, как битва на Марне, Верденская операция, операция на Сомме и другие.

В Англии подготовка официального труда по истории первой мировой войны была возложена на Историческую секцию Комитета имперской обороны. Она подготовила фундаментальный труд под общим названием “История великой войны”. Его общий объем составил 49 томов, которые подразделяются на несколько самостоятельных серий. Самая крупная из них серия “Военные операции”. Она состоит из 26 томов{88}. Эта часть труда разработана большим коллективом военных историков под руководством Д. Эдмонса, К. Фолса, У. Майлза и др. Основное внимание в этой серии уделяется подробному описанию боевых действий английской армии на главном театре войны — во Франции и Бельгии. Специальные тома посвящены анализу военных событий на восточноафриканском, ближневосточном, итальянском и балканском театрах. Освещение войны дано с идеалистических позиций. Она трактуется как благо человечества, “здравый смысл” истории.

Помимо труда Эдмонса в Англии издано множество неофициальных работ, в которых рассматривается ход вооруженной борьбы на сухопутных театрах. Однако исследование Эдмонса остается непревзойденным с точки зрения богатства фактического материала и полноты охвата масштаба военных операций. Оно до сих пор не утратило своей ценности и представляет собой значительное явление английской историографии первой мировой войны. Действия английского военно-морского флота подробно описываются в пятитомной серии “Операции на море”, изданной в 1920-1931 гг. под редакцией видных военно-морских историков и теоретиков Ю. С. Корбетта и Г. Ньюболта. К этому труду примыкают еще две трехтомные серии о борьбе на морских коммуникациях и о деятельности английского торгового флота в 1914-1918 гг.{89} Исследование Ю. С. Корбетта и Г. Ньюболта — основной труд по истории английского флота в первой мировой войне{90}. [26] В нем дан разбор основных морских операций. Большое внимание уделено показу их взаимосвязи с действиями сухопутных войск и значения в общем ходе вооруженной борьбы. Авторы проявили стремление вскрыть определяющее влияние политики на характер морских операций. Вся работа подчинена основной идее — обосновать вечность английского мирового владычества, непобедимость ее военно-морской мощи. Ту же точку зрения проводят и другие авторы трудов по истории военных действий на море{91}.

Действия английской авиации в первой мировой войне освещаются в шеститомной серии “Война в воздухе”, опубликованной в 1926 — 1937 гг. под редакцией Г. Джонса и У. Релея{92}. Авторы явно преувеличивают значение действий английской авиации. Они зачастую отходят от строго академического стиля изложения, характерного для трудов, разработанных под руководством Эдмонса, Корбетта и Ньюболта, и переходят на позиции публицистики. Характерна эмоциональная окраска названий глав и разделов труда, вроде “Ночь ужасов”, “Великаны над Лондоном”. Известно, что все внимание английской стороны было сосредоточено на обеспечении Лондона и побережья Великобритании. Боевую летную службу несли в основном французские, а позднее американские летчики. После второй мировой войны У. Релей под тем же названием выпустил новый шеститомный труд. Два тома его посвящены действиям военной авиации в годы первой мировой войны{93}. Эта же тема рассматривается в ряде других работ{94}.

Под общим названием “История великой войны” были изданы также: хроника важнейших событий 1914-1918 гг., исследование о развитии военных сообщений и транспорта на Западном фронте и сборник важнейших боевых приказов{95}.

Хотя в английской военной историографии преобладают труды, рассматривающие отдельно действия армии, флота и авиации, тем не менее имеется немало работ и общего характера{96}. Они вносят [27] мало нового в освещение фактического хода событий, но интересны для понимания взглядов историков Англии на войну в целом. При анализе этих работ отчетливо прослеживается стремление их авторов изобразить правящие круги Великобритании как поборников мира. Вовлечение Англии в войну объясняется случайными мотивами: ее стремлением защитить Францию и Бельгию от агрессии со стороны Германии. Разумеется, такие выводы не имеют ничего общего с действительностью. Английские империалисты, как и империалисты других стран, — главные виновники в развязывании мировой войны.

Литература по истории первой мировой войны, изданная в США, менее обширна, чем литература Германии, Франции и Англии. Она уступает ей и в смысле объема фактического материала. Американские историки стремились придать своим трудам видимость научной “объективности” и “беспристрастности”. Это объясняется особой ролью, которую играла американская буржуазия в мировом конфликте. “Американские миллиардеры, — писал В. И. Ленин, — были едва ли не всех богаче и находились в самом безопасном географическом положении. Они нажились больше всех. Они сделали своими данниками все, даже самые богатые страны”{97}. Формально США в течение почти всей войны не принадлежали ни к одной из коалиций держав. Они вступили в войну на стороне Антанты лишь в 1917 г. Отсюда — появление различных концепций буржуазно-пацифистского толка, суть которых сводилась к доказательству непричастности США к возникновению мировой войны. Вместо анализа социальных причин войны главное внимание уделялось рассмотрению психологической мотивированности поступков тех или иных государственных деятелей, ошибки которых будто бы и привели к мировой катастрофе. Подобную точку зрения проводил, в частности, американский историк Сидней Фей{98}.

Военно-историческая литература содержит самый общий обзор событий. Глубокого анализа проблем военного искусства она не дает. Новые явления в области развития военного дела не получили должного и всестороннего теоретического обобщения. Американские военные историки в своем большинстве не шли дальше устарелых логических схем вроде “вечных принципов” и безуспешно пытались связать их с реальной действительностью. Например, Г. X. Саджент писал: “Прежде чем приступить к обсуждению [28] стратегии войны, уместно будет заметить, что значительное влияние на применение принципов стратегии во время войны имели огромные массы войск обеих сторон, изумительные улучшения в артиллерии и ручном оружии, применение ядовитых и удушливых газов, пользование паровозами, газовыми моторами, железными дорогами, танками, грузовиками, мотоциклами, автомобилями, электротелеграфом, беспроволочным телеграфом, телефонами, прожекторами, подводными лодками, аэропланами и другими изобретениями и открытиями. В некоторых случаях они облегчали применение этих принципов, в других — сделали его более затруднительным, но не было случая, чтобы они повлекли за собой изменение самих принципов. Эти принципы непоколебимы. Они и в наши дни те же, что во времена Александра, Ганнибала, Цезаря и Наполеона”{99}.

Современная американская историография проявляет возросший интерес к проблемам первой мировой войны. Это обусловлено характером политических устремлений правящих кругов Соединенных Штатов Америки. Пытаясь задержать развитие мирового революционного процесса, американские империалисты вмешиваются во внутренние дела многих стран, хотят силой оружия подавить борьбу народов за свободу и независимость. С целью оправдания захватнической политики империализма используются все средства, включая фальсификацию истории. Реакционные писатели извращают истинную роль США в войнах прошлого, в том числе в первой мировой войне. В частности, много усилий тратится на то, чтобы обосновать ложный тезис об отсутствии у господствующих классов страны агрессивных намерений.

Вступление Америки в войну объясняется сентиментальными побуждениями: стремлением принести свободу и демократию малым нациям, помочь народам обрести утерянный покой, утвердить справедливый мир на планете.

Этому вопросу посвящены работы Э. Мея, Ф. Пэксона, А. Линка, Е. Коффмана{100} и других.

Большой известностью в американской историографии первой мировой войны пользуется 12-томный труд полковника запаса Тревора Дюпуи “Военная история первой мировой войны”{101}. Автор — один из известных военных историков. Кроме названного труда, он написал работы по истории гражданской войны в США [29] 1861-1865 гг.{102} и второй мировой войны{103}. Популярность Дюпуи во многом объясняется той шумной рекламой, которая создается его трудам. Их представляют читателям как произведения, в которых ярко проявился “талант” автора и “беспристрастность” изложения исторических фактов.

Труд Дюпуи по истории первой мировой войны построен в проблемно-хронологическом плане. Научный уровень труда невысок. В нем отсутствуют ссылки на источники и литературу. Автор не вводит в оборот каких-либо новых фактов. Его главная цель — фальсифицировать историю первой мировой войны, извратить ее характер. В объяснении причин войны и мотивов вступления в нее США Г. Дюпуи не оригинален. Он лишь повторяет высказывания своих предшественников. Настойчиво подчеркивается особая роль Америки, восхваляются действия американской армии, которые будто бы имели решающее значение и свели на нет результаты полководческой деятельности представителей германского командования. Аналогичная точка зрения проводится во многих других работах современных авторов{104}.

Буржуазная литература по истории первой мировой войны огромна и крайне разнообразна по своему содержанию. Наиболее богата книжная продукция Германии, Франции, Англии, США. Но немало работ было издано в других странах. В частности, заслуживают внимания труды, вышедшие в Австрии{105}, Италии{106}, Бельгии{107}, Болгарии{108}, Югославии{109} и других государствах — [30] участниках войны. Буржуазные историки первой мировой войны накопили большой фактический материал, который позволил им довольно отчетливо нарисовать картину вооруженной борьбы, происходившей на различных фронтах. Характерным для большинства трудов являются фальсификаторские тенденции, стремление реабилитировать империализм как главного виновника в развязывании мировой войны. По своему содержанию и направленности многие из этих работ служили в прошлом и служат в наши дни целям идеологической подготовки новых захватнических войн, оправданию агрессивной политики империализма.

* * *

При разработке труда и подготовке его к изданию были учтены замечания и предложения заслуженного деятеля науки РСФСР, доктора исторических наук, профессора А. А. Строкова. Авторы приносят ему свою искреннюю признательность и благодарность. [31]

И. И. Ростунов

Глава первая. Происхождение войны{I}

1. Империализм — источник агрессий и войн

Основные черты эпохи империализма

Первая мировая война возникла не случайно. По определению В. И. Ленина, всякая война — “вещь архипестрая, разнообразная, сложная”{1}. Будучи порождением определенной исторической эпохи, каждая война несет в себе конкретное политическое, классовое содержание. “Мне кажется, — писал В. И. Ленин, — что главное, что обыкновенно забывают в вопросе о войне, на что обращают недостаточно внимания, главное, из-за чего ведется так много споров и, пожалуй, я бы сказал, пустых, безнадежных, бесцельных споров, — это забвение основного вопроса о том, какой классовый характер война носит, из-за чего эта война разразилась, какие классы ее ведут, какие исторические и историко-экономические условия ее вызвали”{2}. Из этого требования В. И. Ленин постоянно исходил при изучении военной истории, в том числе и истории первой мировой войны. Касаясь ее, он прямо указывал: “Нельзя понять данной войны, не поняв эпохи”{3}.

В. И. Ленин критически изучил и обобщил колоссальный материал по широкому кругу вопросов экономики и политики империализма. О масштабе проделанной поистине титанической работы свидетельствуют ленинские “Тетради по империализму”{4}. Они содержат выписки из 148 книг и 232 статей, опубликованных в разных странах. Все это дало возможность В. И. Ленину раскрыть содержание эпохи империализма, наступившей на рубеже XIX — XX вв. “Исторической заслугой Ленина является создание научной теории империализма, исследование его природы, [32] противоречий, закономерностей. Ленинский анализ империализма в книге “Империализм, как высшая стадия капитализма” и других работах представляет собой прямое продолжение и дальнейшее развитие идей “Капитала” К. Маркса”{5}.

В своих произведениях В. И. Ленин показал, что империализм представляет собой определенную, очень высокую ступень в развитии капиталистического способа производства. “Империализм, — писал он, — есть капитализм на той стадии развития, когда сложилось господство монополий и финансового капитала, приобрел выдающееся значение вывоз капитала, начался раздел мира международными трестами и закончился раздел всей территории земли крупнейшими капиталистическими странами”{6}. Это определение включает в себя все основные признаки империализма, к числу которых относились следующие пять: “1) концентрация производства и капитала, дошедшая до такой высокой ступени развития, что она создала монополии, играющие решающую роль в хозяйственной жизни; 2) слияние банкового капитала с промышленным и создание, на базе этого “финансового капитала”, финансовой олигархии; 3) вывоз капитала, в отличие от вывоза товаров, приобретает особо важное значение; 4) образуются международные монополистические союзы капиталистов, делящие мир, и 5) закончен территориальный раздел земли крупнейшими капиталистическими державами”{7}. В. И. Ленин не только глубоко раскрыл сущность империализма, но и определил его историческое место. Максимально концентрируя производство и обобществляя труд, монополистический капитализм создает материальные условия для победы социализма. “Монополия, — писал Ленин, — есть переход от капитализма к более высокому строю”{8}. Империализм является последней стадией капитализма, кануном социалистической революции.

Исследуя империализм, В. И. Ленин ставил одной из задач определить условия возникновения войн в эту эпоху и прежде всего раскрыть содержание первой мировой войны. В предисловии к своему сочинению “Империализм, как высшая стадия капитализма” он писал, что данный труд призван помочь “разобраться в основном экономическом вопросе, без изучения которого нельзя ничего понять в оценке современной войны и современной политики, именно: в вопросе об экономической сущности империализма”{9}. Выяснив природу империализма, Ленин сумел убедительно рассказать о причинах порождаемых им войн, о характере и исторических типах этих войн, об отношении к ним рабочего класса и его партии. [33]

Война — явление классового общества, основой которого служит частная собственность на средства производства. Она является продолжением политики определенных классов иными, насильственными средствами. В. И. Ленин неоднократно указывал, что “войны неизбежны, пока общество делится на классы, пока существует эксплуатация человека человеком”{10}. По отношению к буржуазному обществу он говорил, что “война есть необходимый продукт капитализма”{11}. Но особую агрессивность проявляет монополистический капитализм. Эпоха империализма характеризуется крайне неравномерным развитием стран. Соотношение сил между ними резко меняется. Государства, позже других вступившие на путь капиталистического развития, к числу которых в первую очередь относились Соединенные Штаты Америки, Германия и Япония, быстро выдвигались вперед. Они настойчиво стремились к переделу уже поделенного мира, к овладению новыми рынками сбыта и сферами влияния. Это порождало напряженность в международной обстановке. С началом эпохи империализма, как отмечал В. И. Ленин, сравнительно спокойная и плавная полоса мировой истории сменилась “гораздо более порывистой, скачкообразной, катастрофичной, конфликтной”{12}.

Таблица 1. Развитие ведущих отраслей экономики великих держав в конце XIX — начале XX в.*

Страна

Добыча угля, млн. т

Выплавка чугуна, млн. т

Выплавка стали, млн. т

1870 г.

1900 г.

1913 г.

1870 г.

1900 г.

1913 г.

1870 г.

1900 г.

1913 г.

США

30

245

517

1,7

14,0

31,5

0,04

10,3

31,8

Англия

112

229

292

6,1

9,1

10,4

0,3

6,0

9,0

Германия

34

150

277

1,3

7,5

16,8

0,1

6,4

15,7

Франция

13

33

41

1,2

2,7

5,2

0,1

1,6

4,7

Россия

1

16

36

0,4 (1871 г.)

2,9

4,6

0,2

2,2

4,9

* М. Б. Вольф и В. С. Клупт. Статистический справочник по экономической географии стран капиталистического мира, изд., 4-е. M., 1959, стр. 74, 109, 110, табл. 34, 58, 59; изд. 3-е. Л., 1937, стр. 77, 105, 106; табл. 47, 73, 74; “Мировое хозяйство. Сборник статистических материалов за 1913-1927 гг.” М., 1928, стр. 6 — 9, табл. 2, 3.

До начала 70-х годов XIX в. по уровню развития промышленного производства Англия уверенно занимала первое место (табл. 1). В 1870 г. на долю Англии приходилось 1/3 мировой промышленной продукции и 2/5 мирового промышленного экспорта{13}. Однако уже в середине 80-х годов США обогнали Англию по [34] выплавке стали, а в 1900 г. — и чугуна. Еще через десять лет по производству стали Англия оказалась позади не только США, но и Германии. Если в 1900 г. на долю Англии приходилось 29,7% мировой добычи угля и 22,1% мирового производства чугуна, то к 1913 г. ее доля упала соответственно до 21,8 и 13,2%{14}. В начале XX в. Англия по производству промышленной продукции занимала уже третье место после США и Германии. “Былое первенство Англии и безраздельное господство ее на мировом рынке отошли в прошлое”, — отмечал В. И. Ленин{15}. Но она по-прежнему занимала первое место по вывозу капитала в свои многочисленные колонии. Стоимость английского товарного экспорта с 1900 по 1912 г. увеличилась на 77%, тогда как экспорт капитала за этот же период возрос на 624%. Общая сумма английских капиталовложений за границей в 1902-1914 гг. возросла примерно в полтора раза{16}. Экспорт капитала приносил английской буржуазии колоссальные прибыли, но он отвлекал средства от промышленности, техническая вооруженность которой постепенно ослабевала и становилась все более устаревшей. Усиленный экспорт капитала являлся одной из причин начавшегося промышленного упадка Англии. Две отличительные черты — “громадные колониальные владения и монопольное положение на всемирном рынке”{17} — определили специфические особенности в развитии английского империализма как империализма колониального.

Наиболее ярко проявилась неравномерность, скачкообразность развития капиталистических стран в эпоху империализма в бурном развитии германского капитализма, В 1900 г. Германия в мировом промышленном производстве занимала уже второе место после США. К этому времени германская внешняя торговля в три раза превышала уровень 70-х годов{18}. В начале XX в. Германия продолжала неудержимо наращивать свое экономическое и военное могущество. За 14 лет — с 1900 по 1913 г. — выплавка чугуна в Германии возросла более чем в два раза, почти в два с половиной раза поднялась выплавка стали. Накануне войны в Германии добывалось и потреблялось железной руды, выплавлялось чугуна и производилось стали примерно в 1,6 — 1,7 раза больше, чем в Англии. Быстро рос вывоз германских капиталов за границу, в особенности в страны Юго-Восточной Европы, Ближнего Востока и Южной Америки. В 1900 г. германские вложения за границей составляли 15 млрд. марок, а в 1914 г. они достигли уже 35 млрд. марок и составили около половины английских и более 2/3 [35] французских{19}. Накануне войны по ряду отраслей Германия занимала ведущее место в мировой торговле. Так, ей принадлежало первое место в мире по вывозу изделий электротехнической промышленности.

Толчком для быстрого развития германского империализма явилась победа Пруссии над Францией в войне 1870-1871 гг., завершившаяся объединением Германии. По мирному договору с Германией Франция вынуждена была отдать ей важные промышленные области — Эльзас и Лотарингию и уплатить огромную по тому времени контрибуцию в размере 5 млрд. франков. Другой причиной, которая благоприятно влияла на экономику, явилось создание после национального объединения Германии широкого внутреннего рынка и широкое использование ресурсов Рура и Лотарингии. Это заложило прочную основу для ускоренного роста тяжелой индустрии. Экономический подъем Германии был неразрывно связан с милитаризацией страны. Уже тогда были известны сталелитейные и пушечные заводы Круппа, электротехнические заводы Сименса и других магнатов германской индустрии.

В Германии более интенсивно, чем в Англии и Франции, шел процесс концентрации производства и образования монополий. В руках финансовых магнатов сосредоточивалась экономическая мощь страны. Они оказывали решающее влияние на внешнюю и внутреннюю политику германского государства. В Германии, по характеристике В. И. Ленина, гигантская сила капитализма соединялась с “гигантской силой государства в один механизм, ставящий десятки миллионов людей в одну организацию государственного капитализма”{20}. По организованности финансового капитала, по превращению монополистического капитализма в государственно-монополистический капитализм Германия стояла впереди всех капиталистических стран, включая США. Широкий охват монополиями всего хозяйства страны, высокая организованность финансового капитала — одна из характернейших особенностей германского империализма. Однако в отличие от США, Англии и Франции в Германии существовало множество феодальных пережитков, обусловленных особенностями возникновения и развития германского государства. Объединение Германии произошло не путем демократической революции, и “не снизу”, а “сверху”, “железом и кровью”, при решающей роли юнкерской милитаристской Пруссии. Союз прусских юнкеров-помещиков и крупной буржуазии, основывающийся на общности экономических и политических интересов и совместной вражде к рабочему движению и социализму, обусловил крайне реакционный и агрессивный характер немецкого юнкерско-буржуазного [36] империализма, который уже в конце XIX в. открыто стал претендовать на мировое господство.

Вторым государством, где происходил бурный экономический подъем, были США. В 1913 г. США превосходили по производству чугуна и стали Англию и Германию, вместе взятые. В США в это время было добыто угля на 77% больше, чем в Англии, и на 87% больше, чем в Германии.

Несколько иным в империалистической системе было положение Франции. Война с Пруссией существенно подорвала ее экономические ресурсы. Около 15 млрд. франков, не считая огромной контрибуции, стоила эта война Франции. Она потеряла высокоразвитый промышленный район — Эльзас-Лотарингию, являвшийся одним из крупнейших железорудных бассейнов в Европе. Это во многом обусловило отставание в развитии французской тяжелой промышленности. Оно становится особенно заметным в последней четверти XIX в. Со второго места (после Англии) в 1860 г. Франция к концу XIX столетия сказалась на четвертом месте — после США, Англии, Германии. Тем не менее она продолжала владеть огромными суммами денежного капитала, которые были сосредоточены в крупнейших банках страны. Процесс концентрации банков намного опередил концентрацию промышленности, но накопленные в избытке капиталы лишь в небольшой степени использовались для увеличения собственного производства и поднятия жизненного уровня населения. Французские империалисты в погоне за высокими прибылями значительную часть этого капитала вывозили за границу, вкладывали его главным образом в государственные займы, транспорт и промышленность. По данным, приводимым В. И. Лениным, экспорт капитала из Франции с 27 — 37 млрд. франков в 1902 г. поднялся до 60 млрд. в 1914 г.{21} Таким образом, заграничные капиталовложения Франции возросли более чем на 2/3, в то время как ее национальный доход с 1900 по 1914 г. увеличился лишь на 1/3{22}. По вывозу капитала Франция была на втором месте после Англии, хотя в отличие от английского экспорта капитала, который главным образом вывозился в колонии, французский капитал поступал в колонии в незначительном количестве. В начале XX в. из 35 млрд. франков, вывезенных за границу, во французские колонии и в Тунис поступило всего 3 млрд.{23} Общая сумма дохода от процентов, полученных Францией по ее иностранным инвестициям в 1913 г., достигла 2300 млн. франков{24}. Именно в ростовщичестве заключались особенности развития французского империализма.

Ростовщический характер французского империализма обусловил превращение Франции в государство-рантье. Усиленная [37] концентрация банков, вывоз капиталов и превращение Франции в страну-рантье определили замедленность темпов развития промышленного производства и все увеличивающееся отставание Франции от других крупнейших империалистических стран. Накануне первой мировой войны Франция в отличие от Англии, Германии и США относилась, как отмечал В. И. Ленин, к разряду второстепенных (первоклассных, но не вполне самостоятельных) стран, так же как Россия и Япония{25}.

В начале XX в. Россия была “страной со средним уровнем развития капитализма, интенсивно перерастающего в монополистическую фазу”{26}. В это время в России насчитывалось несколько десятков трестов, концернов и других типов монополистических объединений{27}. По степени концентрации производства Россия накануне первой мировой войны вышла на первое место. В 1914 г. на предприятиях с числом рабочих свыше 500 было занято 56,5% всех рабочих страны{28}. Темпы развития промышленного капитализма в России в пореформенный период были более высокими, чем в странах старого капитализма Западной Европы. И все же, несмотря на относительно быстрые темпы развития промышленности и высокую степень концентрации производства, Россия продолжала оставаться экономически отсталой, в основном аграрной страной, “в которой, — как указывал В. И. Ленин, — новейше-капиталистический империализм оплетен, так сказать, особенно густой сетью отношений докапиталистических”{29}. Феодальные пережитки тормозили промышленное развитие страны. В 1913 г. по продукции машиностроения Россия занимала четвертое место в мире, по добыче угля и производству чугуна и стали — пятое — после США, Германии, Англии, Франции.

Русские банки были не в состоянии удовлетворить финансовые потребности развивающейся промышленности и экономики в целом. Поэтому царское правительство охотно привлекало иностранный капитал. Общий размер иностранного капитала в России накануне войны, включая и прямую государственную задолженность царизма по займам, оценивался на сумму около 8 млрд. руб.{30} Иностранная доля общегосударственного долга русского царизма накануне первой мировой войны значительно превосходила все иностранные капиталовложения в экономику страны{31}. Первым ростовщиком царизма и экспортером капиталов была Франция. Крупные капиталовложения французских банков стали [38] направляться в Россию начиная с середины 70-х годов. Они быстро проникли в угольную, нефтяную, горнодобывающую промышленность, пошли по широкому пути в виде государственных займов. К началу 1914 г. из 60 млрд. франков французских заграничных инвестиций не менее10 млрд. оказались помещенными в России{32}. На втором месте была Англия. Англичане вкладывали свои капиталы главным образом в русскую промышленность. Например, в нефтяную промышленность перед войной английские капиталисты вложили 134,6 млн. руб., что составляло немногим более трети всего акционерного капитала этой отрасли и около 43% заграничных вложений в нее{33}. Значительной была доля английского капитала в добыче и разработке цветных металлов и золота. Таким образом, иностранный капитал занял весьма прочные позиции в важнейших отраслях народного хозяйства России, в таких, как горнодобывающая, металлообрабатывающая и др. Интересы западного капитала тесно переплелись с интересами капитала российского.

Несмотря на общую тенденцию нарастания зависимости России от западного империализма, в первую очередь от Франции, Россия не была полуколонией западных держав. Внешняя политика царизма в предвоенные годы определялась в первую очередь интересами помещиков и капиталистических монополий, стремившихся к завоеванию внешних рынков. Русский империализм имел военно-феодальный характер, угнетение и капиталистическая эксплуатация трудящихся теснейшим образом переплетались с остатками крепостничества и национальным гнетом. В начале XX в. центр революционного движения переместился в Россию, где в борьбе против буржуазно-помещичьего строя объединились эксплуатируемые капиталом рабочие, задавленные гнетом помещиков крестьяне и угнетенные народы национальных окраин. “Царизм, — указывал В. И. Ленин, — заведомо и бесспорно перестал быть главным оплотом реакции”{34}. В начале XX в. царская Россия оказалась наиболее слабым звеном в системе мирового империализма и узловым пунктом всех его противоречий.

Неравномерность развития капиталистических стран в эпоху империализма привела к резкому обострению борьбы за колонии, рынки сбыта и сферы влияния. Больше всех преуспели в колониальных захватах страны старого капитализма — Англия и Франция. В конце XIX в. в борьбу за колонии включились опоздавшие к дележу мира молодые империалистические хищники: Германия, США, Япония, Италия. К началу XX столетия впервые в истории мир оказался почти полностью поделенным между шестью крупнейшими империалистическими державами. Англия, [39] Франция, Россия, Германия, США и Япония владели 65 млн. кв. км территорий колоний с населением свыше 523 млн. человек{35}. Ряд стран, таких, как Китай, Турция, Иран, оказались в полуколониальной зависимости от империалистических государств. Накануне мировой войны США, вышедшие в области промышленного производства на первое место, владели колониями общей площадью 0,3 млн. кв. км с населением в 9,7 млн. человек. Германия, занимавшая второе место, имела колоний общей площадью в 2,9 млн. кв. км с населением в 12,3 млн. человек, тогда как Англия, стоявшая по уровню промышленного производства лишь на третьем месте, располагала колониями площадью в 33,5 млн. кв. км с населением в 393,5 млн. человек{36}.

Конец XIX — начало XX в. ознаменовались первыми войнами за передел мира. Инициаторами выступили США. В результате испано-американской войны 1898 г. США отняли у Испании ее колонии — Кубу, Пуэрто-Рико и Филиппины. За испано-американской войной последовали англо-бурская война 1899 — 1902 гг. и русско-японская война 1904-1905 гг. Борьба за передел мира усиливала и обостряла противоречия между империалистическими государствами, которые могли быть разрешены только “ценою всемирной войны”{37}.

Обострение противоречий между империалистическими державами

В начале XX в. из сложного комплекса международных империалистических противоречий на первое место выдвинулись и приняли наиболее непримиримый характер противоречия между Англией и Германией. Уже в 90-х годах XIX в. Англия стала наталкиваться на конкуренцию германских товаров на мировых рынках.

Один английский журналист в своей книге “Сделано в Германии”, опубликованной в 1896 г., писал: “Германия вступила с Англией в намеренное и смертельное соперничество и со всей силой ведет борьбу за уничтожение британского преобладания”{38}. Экономическая экспансия Германии вызывала серьезную тревогу правящих кругов Англии. “Нам угрожает страшный противник, который теснит нас так же, как волны морские теснят неукрепленные песчаные берега”, заявил английский премьер-министр Розбери{39}. [40]

Интересы Англии и Германии сталкивались во многих районах мира, на суше и на морях. Особую остроту англо-германские противоречия приобрели в Африке, в Восточной Азии и на Ближнем Востоке. Это были главные направления экспансии германского империализма. Первая острая вспышка империалистического соперничества между Англией и Германией произошла из-за Трансвааля. В этой богатой золотом и алмазами южноафриканской бурской республике столкнулись две соперничавшие группы империалистических хищников. Одна возглавлялась английской “привилегированной” компанией в Южной Африке — кликой Сесиля Родса, другая — Немецким банком и некоторыми связанными с ним магнатами тяжелой индустрии и финансового капитала{40}.

В 1896 г. германский кайзер Вильгельм II в связи с неудачей набега английского отряда на Трансвааль послал президенту Трансвааля Крюгеру телеграмму, в которой говорилось, что буры справились с иностранными захватчиками, “не призывая на помощь дружественные державы”{41}. Эта телеграмма вызвала бурю возмущения в Англии. В английских правящих кругах ее расценивали как вызов Англии.

В этот период германский империализм начинает проявлять большую активность в Восточной Азии. С 1885 по 1893 г. германский экспорт в Китай увеличился с 16,5 млн. до 33,25 млн. марок{42}. В 1897 г. Германия под видом “аренды” аннексировала китайский порт Цзяочжоу, а затем распространила свой протекторат на весь полуостров Шаньдун. Это вызвало серьезную тревогу у Англии, давно уже обосновавшейся в Китае. Совместный поход в 1900 г. великих держав для подавления в Китае ихэтуаньского антиимпериалистического восстания (боксерского) не смягчил обострившихся германо-английских противоречий в Восточной Азии.

С конца ХГХ в. начинается бурное проникновение германского империализма на Ближний Восток. Олицетворением усиливающейся экспансии на Ближний и Средний Восток стала Багдадская железная дорога. Концессия на ее постройку была получена в 1898 г. во время поездки Вильгельма II в Турцию. Багдадская дорога открывала Германии прямой путь через Австро-Венгрию, Балканский полуостров и Малую Азию к Персидскому заливу. С постройкой этой дороги германские империалисты приобретали важные позиции на Ближнем и Среднем Востоке и вблизи Суэцкого канала и создавали угрозу морским и сухопутным коммуникациям Англии с Индией, составлявшей основу британской колониальной империи. До начала войны Германия вложила в эту [41] дорогу 1 млрд. марок{43}. Проблема Багдадской железной дороги занимала главное место в англо-германских противоречиях на Ближнем Востоке. Она затрагивала также интересы России и Франции, значительно осложняя всю международную обстановку того времени.

Британские колонии, разбросанные по всему свету, значительно превосходили по своим размерам и значению германскую колониальную империю, которая начала создаваться лишь в 80-х годах XIX в. В эти годы Германия захватила в Африке Того, Камерун, Восточную Африку, а в 90-х годах, в результате напряженной борьбы с другими державами, ей удалось установить свой протекторат над островами Самоа, Каролинскими и Марианскими на Тихом океане.

На рубеже XX в. германский империализм не мог уже удовлетвориться скромными размерами своей колониальной империи. Статс-секретарь по иностранным делам Б. Бюлов, выступая в рейхстаге в декабре 1897 г., заявил: “Те времена, когда немец одному из своих соседей уступал землю, другому — море, а себе оставлял небо, где царствует чистая теория, — эти времена прошли... Одним словом: мы не хотим никого отодвигать в тень, но и себе требуем места под солнцем”{44}. Однако германский империализм пришел “к столу капиталистических яств, когда места были заняты”{45}. Расширить свою колониальную империю Германия могла лишь за счет “старых” колониальных держав и в первую очередь за счет Британской империи. Германские империалисты открыто выступили за передел мира. Но ни Англия, ни другие колониальные державы не думали отказываться от своих колоний. “Такие вопросы в этом мире капиталистов, — указывал В. И. Ленин, — не решаются добровольно. Это может быть решено только войной”{46}. Таким образом, англо-германское соперничество стало основным империалистическим соперничеством, ведущим к мировой войне.

Важную роль в подготовке и развязывании войны сыграли франко-германские и русско-германские противоречия. После победы над Францией в войне 1870-1871 гг. германские капиталисты стремились навечно закрепить за собой отторгнутые от Франции Эльзас и Лотарингию. На занятой территории открыто устанавливался режим военной диктатуры. Это вызывало все усиливающийся протест со стороны коренного населения. В дальнейшем, хотя официально режим военной диктатуры был отменен и Эльзас-Лотарингии была предоставлена конституция, все же политика дискриминации продолжалась. [42]

Эльзас и Лотарингия имели огромное значение для германской экономики. “Германия без Эльзас-Лотарингии будет вынуждена выпрашивать руду у всего света”{47}, — писал один из органов французских биржевых кругов в 1911 г. Зависимость Франции от Германии в отношении угля, в частности кокса, и зависимость Германии от Франции в отношении железной руды были одним из основных источников франко-германских противоречий. Французская буржуазия не переставала думать о возвращении отнятых провинций. Один из идеологов французского империализма, Р. Пуанкаре, писал в своих мемуарах: “В мои школьные годы моя мысль, омраченная поражением, постоянно пересекала границу, навязанную нам Франкфуртским договором; и когда я спускался со своих метафизических облаков, то не видел у нашего поколения другой цели в жизни, чем надежда вернуть наши потерянные провинции”{48}.

Сознавая, что французы не примирятся с потерей Эльзаса и Лотарингии и будут стремиться взять реванш за поражение в войне 1870-1871 гг., германские правящие круги искали малейшего повода, чтобы нанести Франции новый сокрушительный удар и навсегда лишить французскую буржуазию всякой надежды на возвращение Эльзаса и Лотарингии. По этой причине в Европе не раз возникали острые политические кризисы, создававшие постоянную напряженность во франко-германских отношениях.

В начале XX в. острые схватки между Германией и Францией происходили в сфере колониальных интересов. Франция была второй после Англии колониальной державой. Накануне войны она имела по территории колоний в 3,5 раза больше, чем Германия{49}. Ареной острых схваток двух империалистических хищников из-за колониальной добычи стала Северная Африка. Конфликты между Германией и Францией из-за неподеленных территорий в Марокко дважды — в 1905 и 1911 гг. — приводили эти страны на грань войны.

Весьма противоречиво складывались отношения Германии с Россией. В экономической области русско-германские противоречия наиболее отчетливо проявлялись в таможенной войне. Германия была одним из важнейших рынков для русского сырья. В 1897 г. она поглощала 30% экспорта России{50}. Основную массу этого экспорта составляли хлеб, особенно пшеница, лес и другие сырые и полуобработанные товары{51}. Русский рынок поглощал [43] значительную долю промышленных товаров, производимых в Германии.

Из Германии Россия ввозила машины, шерстяные изделия и значительную часть колониальных товаров: перед войной из Германии ввозилось до 2/3 русского импорта машин и более половины шерстяных изделий{52}. Германская буржуазия и юнкерство стремились превратить Россию в поставщика сырья и рынок сбыта изделий своей промышленности, в то же время различными мерами ограничивали ввоз русских сельскохозяйственных продуктов.

В угоду юнкерам германское правительство в 1887 г. наложило запрет на ввоз русского скота и повысило пошлины на импортный хлеб. В ответ русское правительство повысило пошлины на германские товары, ввозимые в Россию. По русско-германскому договору 1894 г. царизму удалось добиться снижения пошлин на вывозимый русскими помещиками хлеб. Но, воспользовавшись русско-японской войной, германское правительство в 1904 г. заключило с Россией новый торговый договор, по которому пошлины на русский хлеб были повышены до 28 руб. за тонну{53}, тогда как германские промышленники и юнкера получили возможность увеличить ввоз своих товаров в Россию{54}. Договор вызвал большое недовольство русских помещиков и буржуазии. В Государственной думе и печати велась кампания за пересмотр русско-германского договора. В 1914 г. Россия повысила пошлины на ввозимый из-за границы хлеб. Следствием этого явилось резкое обострение русско-германских экономических отношений.

Большую опасность представляла экспансия германского империализма на Ближнем Востоке. С 1877 по 1910 г. доля Германии в турецком импорте увеличилась с 6 до 21%{55}. В железнодорожном строительстве турецкой империи ее доля перед войной составила 67,5%{56}. Быстрое проникновение германского империализма на Ближний Восток резко усиливало русско-германский антагонизм. Интересы русских помещиков и буржуазии на рынках Ближнего Востока постоянно наталкивались на конкуренцию более мощного германского империализма.

Особенно беспокоила господствующие классы России перспектива захвата Германией черноморских проливов, которые для [44] России имели большое экономическое и стратегическое значение.

В предвоенные годы через балтийские порты вывозилось всего лишь 11% хлеба, а через Босфор и Дарданеллы — 80%{57}. В среднем за десятилетие, с 1903 по 1912 г., вывоз через проливы составил 37% всего вывоза России{58}. Германия становится основной преградой на пути России к Константинополю и проливам.

В начале XX в. германские монополисты добились больших успехов в экономическом проникновении в балканские страны, например, за период с 1901 по 1908 г. ведущее положение в области вывоза металлических изделий и шерсти на Балканы перешло от Австро-Венгрии к Германии{59}. В сферу германского влияния попали Румыния и Болгария. Если первая уже в 80-х годах XIX в. стала союзником Австро-Венгрии и Германии, то Болгарию австро-германский блок начал прибирать к своим рукам после русско-японской войны. В октябре 1907 г. германское правительство возвело германского консула в Софии в ранг посла и полномочного министра, а Австро-Венгрия дала согласие на подготовку болгарских офицеров в австрийских военных училищах{60}. Болгария имела для австро-германского блока большое стратегическое значение. Она являлась связующим звеном между Германией и Турцией. Для России Балканские страны представляли кратчайший путь по суше к черноморским проливам. Следовательно, проникновение германского империализма в Переднюю Азию и на Балканы сильно ущемляло экономические и политические интересы России.

Русско-германские противоречия усугублялись еще и тем, что Германия поддерживала и поощряла экспансию на Балканах Австро-Венгрии, которая была основным соперником России в борьбе за гегемонию в этом районе. В конце XIX в. влияние Австро-Венгрии на Балканах стало преобладающим, за исключением Греции и Черногории{61}. Усилению австрийского влияния на Балканском полуострове способствовало поражение царизма в войне с Японией. Габсбургская монархия использовала это обстоятельство для осуществления далеко идущих экспансионистских планов на Балканах. Она стремилась включить в состав своей империи соседние южнославянские страны — Боснию, [45] Герцеговину, Сербию захватить порт Салоники на побережье Эгейского моря, утвердить свое господство на Балканах. Народы балканских стран, которые на протяжении веков вели борьбу за свободу и национальную независимость, встречали у России помощь и покровительство в стремлении избавиться от иноземного ига.

На рубеже XIX и XX вв. в борьбе за мировое господство все чаще сталкивались между собой Германия и США. Обе державы вели ожесточенную борьбу за мировые рынки. В 1913 г. Германия вывозила машин на сумму 738,4 млн. марок, что составляло 29,1% мирового экспорта машин. США в это же время продали машин на сумму 680,6 млн. марок, что равнялось 26,8% мирового экспорта{62}. В экспорте химических изделий Германия еще более заметно опередила США. Интересы США и Германии прежде всего сталкивались в Латинской Америке. В. И. Ленин отмечал, что “Соединенные штаты имеют “виды” на Южную Америку и борются с растущим в ней влиянием Германии”{63}. Интересы двух молодых хищников сталкивались и в других частях света. Во время испано-американской войны 1898 г. борьба из-за Филиппин между Германией и США приняла столь острый характер, что дело едва не дошло до военного столкновения{64}.

С начала XX в. американский империализм приступил к укреплению собственных позиций на Ближнем Востоке. К 1908 г. относится первая серьезная попытка американского адмирала и дельца А. Честера получить железнодорожную концессию в Турции. Ему удалось заручиться согласием султана, но под давлением Германии и других европейских держав концессия не была окончательно утверждена турецкими властями{65}.

Острая борьба развернулась между США и Японией за господство в Восточной Азии и на Тихом океане. И только начавшаяся мировая война отвела угрозу американо-японской войны.

На почве колониальных захватов обострились отношения Италии с Францией и Англией. Итальянский империализм активно включился в борьбу за влияние в средиземноморском бассейне в конце XIX — начале XX в. Используя противоречия великих держав, Италия сумела прочно обосноваться в Северной Африке, захватив у Турции Триполитанию и Киренаику. Больших успехов добилась итальянская буржуазия в экономическом проникновении в Турцию. По объему экспорта на турецкий рынок хлопчатобумажных тканей и пряжи Италия к 1910 г. вышла на второе [46] место после Англии, а по вывозу шелковых тканей и шелка-сырца — на первое{66}.

Итальянский империализм стремился закрепиться и на Балканах. Здесь его интересы остро сталкивались с интересами Австро-Венгрии. Но Италия и Австро-Венгрия в силу своей экономической слабости занимали подчиненное положение в системе империалистических государств. Италию и Австро-Венгрию В. И. Ленин относил к разряду не вполне самостоятельных держав{67}.

Немало спорных вопросов имелось также между Англией и Францией, Англией и Россией, Турцией и Россией, Турцией и Италией. Но все это отступило на второй план перед основными противоречиями между Германией, с одной стороны, Англией, Францией и Россией — с другой. Эти противоречия определили группировку и расстановку сил в Европе, раскол ее на два противостоящих блока. С выходом на мировую арену молодых империалистических хищников — Германии, Японии и США — раскол этот стал приобретать мировые масштабы.

Углубление противоречий внутри стран империализма

Эпоха империализма характеризовалась не только обострением противоречий между империалистическими державами за передел уже поделенного мира, но также нарастанием классовых битв в странах империализма, активизацией национально-освободительного движения угнетенных народов против колонизаторов. Гонка вооружений, связанная с подготовкой империалистических держав к войне, сопровождалась дальнейшим наступлением монополистического капитала на жизненный уровень трудящихся и прежде всего рабочего класса. Это вызывало обострение экономической борьбы между трудом и капиталом.

Огромное значение для развития классовой борьбы имела первая русская революция 1905 — 1907 гг. Под ее воздействием на борьбу за свою свободу поднимались угнетенные народы Европы, Азии, Африки, Ближнего Востока. Росло и ширилось забастовочное движение во Франции, Германии, Англии, Италии, Бельгии, Швеции и других капиталистических странах.

В Германии, где стоимость жизни в 1913 г. возросла по сравнению с 1900 г. почти на 1/3, за четыре года (1910-1913) произошло 11533 выступления рабочих с общим числом участников около 1,5 млн. человек. Только в 1910 г. в германской промышленности зарегистрировано более 3 тыс. конфликтов{68}. В сентябре [47] этого года в Берлине отдельные столкновения стачечников со штрейкбрехерами переросли в баррикадное сражение с полицией. Несколько дней в Берлине шла упорная уличная борьба, глубоко взволновавшая рабочих всей Германии. По поводу этих событий Ленин писал: “... в Германии явно для всех надвигается великая революционная буря”{69}. В марте 1912 г. забастовало 250 тыс. горняков Рурской области. В 1913 г. крупные стачки рабочих происходили в Гамбурге, Бремене, Киле и ряде других городов.

Глубокое недовольство царило среди угнетенного населения Эльзаса и Лотарингии. В ответ на произвол прусской военщины, грубо попиравшей права населения отторгнутых от Франции провинций, осенью 1913 г. в Эльзасе прокатилась волна бурных антипрусских демонстраций.

Начавшийся в 1913 г. экономический кризис еще более обострил политическую обстановку в Германии. В стране складывалась предреволюционная ситуация. В этих условиях германские империалисты форсировали подготовку к войне, надеясь с ее помощью предотвратить германскую революцию. В. И. Ленин еще в 1908г. писал: “Германские юнкера и генералы с бурбоном Вильгельмом II во главе рвутся в бой с Англией, надеясь на возможность использовать перевес сухопутных сил и мечтая о том, чтобы шумом военных побед заглушить все растущее недовольство рабочих масс и обострение классовой борьбы в Германии”{70}.

Навстречу крупным социальным конфликтам шла и Англия. В стране в 1910 г. бастовало более 500 тыс. рабочих, в 1911 г. — около 1 миллиона, а в 1912 г. — 1,5 миллиона рабочих{71}. Наиболее ярким проявлением классовой борьбы английских рабочих была забастовка горняков весной 1912 г., фактически парализовавшая всю экономическую жизнь страны. В забастовке, продолжавшейся шесть недель, участвовало более миллиона горняков и рабочих, косвенно связанных с добычей угля. Правительство вынуждено было пойти на уступки и частично удовлетворить их требования. Но все возрастающая гонка вооружений вела к неуклонному снижению реальной заработной платы рабочих, усиливала наступление капиталистов на жизненный уровень трудящихся, что влекло за собой усиление стачечной борьбы в Англии. Весной и летом 1914 г. ежемесячно происходило в среднем по 150 стачек{72}. В это время обострилась борьба по вопросу о гомруле (самоуправлении) Ирландии. Английская реакция упорно отказывалась удовлетворить национальные чаяния ирландского народа. Накануне войны Англия стояла на пороге крупных социальных конфликтов. Война временно ослабила их остроту. [48] На втором году войны член британского кабинета Монтегю говорил в парламенте: “Когда разразилась война, конфликты развивались, и многие серьезные промышленные вопросы были чреваты ими в недалеком будущем, объявление войны потребовало объявления мира в промышленности”{73}.

Острые классовые бои развернулись во Франции. За шесть предвоенных лет произошло 7260 стачек{74}. Перед войной фактически не было ни одной отрасли французской промышленности, в которой бы не развивалось стачечное движение{75}. Крупным событием в предвоенной истории французского рабочего движения была всеобщая забастовка железнодорожников, вспыхнувшая в 1910 г. В следующем году произошли волнения среди крестьян. Для усмирения крестьянских волнений в Шампани были посланы войска, которые были выведены лишь несколько месяцев спустя.

Грозные революционные события надвигались в Италии. Упорные классовые бои развернулись в металлургической, автомобильной и других отраслях промышленности. Развертывалось движение горняков, каменщиков, служащих, железнодорожников, батраков, испольщиков. Летом 1914 г. в Италии произошли внушительные антивоенные демонстрации. В Анконе была стычка между войсками и демонстрантами, в которой было убито двое рабочих. На репрессии правительства рабочий класс ответил всеобщей политической забастовкой. В ряде мест она переросла в революционные выступления против монархии и буржуазных порядков{76}. Революционные события в Италии накануне войны сказались на решении итальянского правительства воздержаться от вступления в войну на стороне австро-германского блока. 2 августа 1914 г. итальянский министр иностранных дел заявил в беседе с германским послом, что в случае участия в войне итальянское правительство должно считаться с возможностью революции{77}.

В Австро-Венгрии перед войной политическая обстановка характеризовалась подъемом национально-освободительного движения порабощенных народов. В Боснии и Герцеговине, Хорватии и Далмации вели борьбу за свои национальные права южнославянские народы. В Восточной Галиции, в Закарпатье и Западной Украине против австрийского национального гнета продолжал упорную борьбу украинский народ. Большое развитие получило освободительное движение румын в Трансильвании, направленное против [49] проводившейся правящими кругами Венгрии политики мадьяризации — закрытия румынских школ, газет и т. д. В тесной cвязи с национальным движением росло и развивалось рабочее движение. На протяжении всех предвоенных лет продолжались рабочие выступления в Праге, Брно, Кракове и других промышленных центрах Австро-Венгрии. 23 мая 1912 г. произошла всеобщая политическая забастовка рабочих Будапешта, сопровождавшаяся столкновением с полицией{78}. Габсбургская монархия стремилась к скорейшему развязыванию войны, чтобы с ее помощью расправиться с национально-освободительным движением в стране и еще на многие годы продлить существование “лоскутной” империи.

Наивысшего подъема классовая борьба в предвоенные годы достигла в царской России. После нескольких лет разгула реакции, последовавшей за поражением революции 1905 — 1907 гг., в рабочем движении России наметился новый революционный подъем. Он ознаменовался стачками на текстильных предприятиях Москвы, в которых участвовало 10 тыс. рабочих{79}. Вслед за Москвой стачки произошли и в других промышленных городах страны. Волна забастовочного движения прокатилась по всей России в связи с расстрелом царскими войсками рабочих Ленских золотых приисков в апреле 1912 г. В первомайских забастовках протеста участвовало почти 400 тыс. человек{80}. В 1913-1914 гг. рабочее движение продолжало расти и наивысшего подъема достигло в 1914 г. В первой половине 1914 г. стачек было больше, чем в 1905 г.{81} В период с января по июль 1914 г. в забастовках участвовало около полутора миллиона человек, из них 80% являлись участниками политических стачек{82}. В Петербурге и других городах дело доходило до вооруженных столкновений рабочих с полицией и войсками.

Одновременно в ряде губерний проходили крупные крестьянские волнения, часто принимавшие характер вооруженных выступлений.

Революционные настроения масс проникали и в царскую армию. Волнения среди солдат и моряков имели место во многих частях и на кораблях. Особенно частыми они были в Киевском, Варшавском, Рижском гарнизонах, в Туркестанском округе. В июле 1912 г. произошло восстание солдат в лагере близ Ташкента. Массовое рабочее, крестьянское и солдатское движение свидетельствовало о назревании революционного кризиса в стране. [50]

Обострение внутренних противоречий отмечалось и в других странах империализма. За шесть предвоенных лет в Германии, Англии, Франции, Италии, Австро-Венгрии и России в общей сложности бастовало 11 млн. рабочих{83}. Усилившаяся борьба пролетариата в Европе содействовала подъему революционного и национального движения народов колониальных и зависимых стран Азии, Северной Африки и Латинской Америки. В 1908 — 1914 гг. демократическое и национально-освободительное движение охватило весь мир.

Внутренние и международные противоречия, обостренная борьба за колонии и источники сырья заставляли правительства европейских государств искать решения этих вопросов путем войны. Считалось, что только “внешние акции” смогут оздоровить внутриполитическую обстановку. Господствующие классы видели в войне возможность достижения своих грабительских целей, средство против нарастающей революционной борьбы, орудие подавления национально-освободительного движения.

Образование военно-политических союзов{II}

На основе захватнических устремлений великих держав уже с конца 70-х годов в Европе стала складываться система тайных военно-политических блоков и союзов. В этот период доминирующую роль в международной жизни играли франко-германские и русско-германские отношения. Появление после франко-прусской войны 1870-1871 гг. в центре Европы объединенной Германии коренным образом изменило соотношение сил на Европейском континенте. Франция в военном и экономическом отношении не могла противостоять Германии, открыто провозгласившей агрессивный курс. Наряду с этим и в правящих кругах России не могли не учитывать того факта, что с образованием сильного германского государства на западных границах Российской империи появился грозный потенциальный противник. Ввиду этого по инициативе военного министра Д. А. Милютина была предпринята передислокация ряда соединений с юга и из центральных областей России в пограничные с Германией западные губернии. Все же официальный курс царского правительства был направлен на укрепление сотрудничества с Германией. Выражением этого стал союз трех императоров, т. е. России, Австро-Венгрии и Германии. Идею “союза трех императоров” выдвинул Бисмарк с целью не допустить политического сближения Франции и России, отвлечь от Франции ее возможных союзников, в частности Россию и Австро-Венгрию. Россия не отвергла предложений Бисмарка. Союз милитаристской Германии с Австро-Венгрией представил бы [51] угрозу не только для Франции, но и для России, которая как раз в это время осуществляла военные реформы. Возможность такого союза в центре Европы пугала царизм. Русские дипломаты в свою очередь стали искать сотрудничества с Австро-Венгрией, чтобы этим противодействовать ее сближению с Германией, а главное — обеспечить сохранение своих интересов на Балканах. В сближении с Центральными державами русская дипломатия видела также некоторую гарантию безопасности западных границ России. Ввиду этого в мае 1873 г. была подписана русско-германская военная конвенция. Через месяц в Шенбрунне был заключен договор между Россией и Австро-Венгрией, к которому в октябре того же года присоединилась и Германия. Так возник союз трех императоров — непрочное создание канцлера Бисмарка. Правительства государств, входивших в союз, преследовали собственные цели — хотели использовать его в своих интересах. Союз не мог разрешить существующих между ними противоречий.

Для обуздания германской агрессии решающее значение имела позиция России по отношению к Франции. Уже в начале 1875 г. в Германии стали открыто говорить и писать о возможной войне с Францией. Бисмарк торопился вызвать военный конфликт. Он считал, что Франция слишком быстро восстанавливает свои силы. Опасаясь, что она может сблизиться с Россией, германское правительство спешило поскорее еще раз сокрушить своего западного соседа, пока он полностью не окреп и не имеет сильных союзников. Послушная Бисмарку печать начала серию публикаций, направленных против Франции, обвиняя ее в “колоссальных вооружениях” и в подготовке к нападению на Германию. Такой аргументацией германские руководители обосновывали необходимость превентивной войны против Франции. Для осуществления задуманной акции германское правительство считало необходимым заручиться благожелательным отношением России или, во всяком случае, ее нейтралитетом. Но русское правительство не поддержало германских планов в отношении Франции в 1875 г. Твердая позиция России заставила Бисмарка отступить и спасла Францию от намечавшегося германского нападения. Перед лицом всей Европы Германия предстала как ярко выраженное агрессивное государство. Ф. Энгельс в своей статье “Официозный вой о войне”, написанной им в разгар военной тревоги в апреле 1875 г., тщательно проанализировал состояние и тенденции развития вооруженных сил Франции и Германии и пришел к выводу, что “истинной представительницей милитаризма является не Франция, а германская империя прусской нации”{84}.

События 1875 г. окончательно убедили германского канцлера в том, что Россия — главное препятствие для агрессии против Франции{85}. Поэтому германское правительство стремилось [52] всячески отвлечь Россию от европейских дел, втянуть ее в войну с Турцией, поссорить с Австро-Венгрией.

В период Восточного кризиса 1875 — 1878 гг. Бисмарк поддержал Австро-Венгрию в ее стремлении ослабить русское влияние на Балканах, утвердить там свою гегемонию. Поведение германского правительства в дни Восточного кризиса ясно показало, что в случае австро-русской войны Германия поддержит Австро-Венгрию. Берлинский конгресс 1878 г. еще более обострил русско-германские отношения. На этом конгрессе, проходившем под председательством Бисмарка, Россия была лишена многих плодов победы в русско-турецкой войне 1877 — 1878 гг.

Позиция германского канцлера на конгрессе вызвала в России “жестокий взрыв негодования... против Германии”{86}. Один русский генерал в беседе с Вильгельмом Гогенцоллерном, выражая глубокое возмущение коварной политикой Бисмарка, сказал: “Этот отвратительный Берлинский конгресс! Какая огромная ошибка канцлера! Он разрушил старую дружбу между нами, насадил недоверие при дворе, в правительстве и внедрил убеждение, что русской армии была оказана величайшая несправедливость после кровопролитной кампании 1877 г.”{87}.

После русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг. в Европе произошла новая расстановка сил, побудившая Германию стать на путь более тесного сближения с Австро-Венгрией. В планах и предположениях германского генерального штаба всегда уделялось большое внимание Австро-Венгрии. Учитывая возможность войны на два фронта — против России и против Франции и опасаясь такой перспективы, германское правительство, естественно, стремилось не допустить какого-либо сближения Австро-Венгрии с Францией или Россией, а, наоборот, старалось всемерно укрепить союз Германии и Австро-Венгрии. В свою очередь Австро-Венгрия также была заинтересована в том, чтобы иметь сильного союзника против России.

В октябре 1879 г. представители австро-венгерского и германского правительств подписали договор, обязывающий оба государства оказывать друг другу военную помощь “со всею совокупностью военных сил своих империй” в случае, если Россия нападет на одно из них, и “не заключать мира иначе как только сообща и по обоюдному согласию”{88}. Это был агрессивный военный союз, который открывал Германии некоторые возможности избежать войны на два фронта. Он явился по сути дела началом [53] создания последующих группировок государств, возникших как противовес этому союзу двух держав, занимавших ключевые позиции в центре Европы.

Третьим участником союза стала Италия, искавшая поддержки в борьбе с Францией за раздел Северной Африки, в частности за Тунис, являвшийся одним из главных объектов колониальных притязаний итальянской буржуазии. Важную роль в присоединении Италии к австро-германскому блоку сыграло экономическое соперничество с Францией и стремление итальянской буржуазии освободиться от засилья французского капитала на итальянском рынке{89}. Тройственный союз (Германия, Австро-Венгрия и Италия) был заключен в 1882 г. сроком на 5 лет{90}, по истечении которых был продлен.

Примкнула к австро-германскому блоку и Румыния. В 1883 г. она заключила тайный договор с Австро-Венгрией, по которому Австро-Венгрия обязывалась оказать помощь Румынии в случае нападения на нее России{91}. Румынская правящая верхушка связала себя с Тройственным союзом, с одной стороны, из-за боязни захвата Россией черноморских проливов, что могло бы привести к господству России над экономической жизнью Румынии, с другой — из-за желания увеличить территорию румынского государства за счет Бессарабии, а также Силистрии, Шумлы и других болгарских городов и районов.

Образование Тройственного союза положило начало оформлению тех военных коалиций, которые в дальнейшем столкнулись в первой мировой войне.

Германская военщина стремилась использовать Тройственный союз для осуществления своих агрессивных замыслов в отношении Франции. Такая попытка была предпринята в конце января 1887 г., когда в Германии было решено призвать 73 тыс. резервистов на учебные сборы. Местом сборов была назначена Лотарингия. В газетах появились инспирированные статьи о якобы усиленной подготовке Франции к войне с Германией. Кронпринц Фридрих, будущий император Фридрих III, записал в своем дневнике 22 января 1887 г., что, по словам Бисмарка, война с Францией “ближе, чем он ожидал”{92}. Однако германскому канцлеру не удалось заручиться нейтралитетом России на случай франко-германского конфликта. А войну с Францией без уверенности, что Россия не вмешается в конфликт, Бисмарк всегда считал опасной и рискованной для Германии{93}. [54]

Появление в центре Европы Тройственного союза, продолжающееся ухудшение франко-германских отношений, достигшее наибольшего напряжения к 1887 г., требовали от французского правительства скорейшего поиска путей для выхода из создавшейся для Франции политической изоляции. Для ослабленной Франции, нуждавшейся в мире и в то же время не оставлявшей мысли о реванше, необходимо было время, чтобы ликвидировать последствия войны 1870-1871 гг. Французские политические деятели ясно представляли, что если возникнет новая война с Германией (а опасность новой агрессии со стороны Германии была вполне реальной), то Франции нужно иметь надежных союзников, ибо единоборство с германскими вооруженными силами успеха не принесет. И такого союзника Франция видела в первую очередь в крупнейшем государстве, расположенном на востоке Европы, — в России, сотрудничества с которой Франция начала искать уже на следующий день после подписания Франкфуртского мира. Тот факт, что опасность войны с Германией в 1887 г., как и военная тревога 1875 г., были предотвращены благодаря твердой позиции русской дипломатии, все более усиливало стремление Франции к союзу с Россией. Международная обстановка двух истекших десятилетий свидетельствовала о том, что Франция нуждалась в таком военном союзе больше, чем Россия{94}. Однако потребовалось два десятка лет, чтобы стремление правящих кругов Франции к союзу с Россией воплотилось в русско-французском договоре 1891-1893 гг.

Царская Россия не отвергала предложений Франции. Она, в свою очередь, опасалась оказаться в изоляции перед своим западным соседом — Германией. Политические и стратегические расчеты, связанные с преимуществом флангового положения России и Франции по отношению к центральным державам Европы, определяли выгоду франко-русского союза как противовеса Тройственному союзу. Начало его осуществления было положено в августе 1891 г., когда состоялся обмен письмами между русским министром иностранных дел Гирсом и французским министром иностранных дел Рибо и заключено соглашение о взаимных консультациях. В августе 1892 г. начальник русского генерального штаба Обручев и помощник начальника французского генерального штаба Буадеффр подписали франко-русскую военную конвенцию. Окончательное утверждение она получила в декабре 1893 г. Конвенция уточняла те военные меры, которые должны быть предприняты в случае необходимости каждой из договаривающихся сторон. Пункт 1-й конвенции гласил: “Если Франция подвергнется нападению со стороны Германии или Италии, поддержанной Германией, Россия употребит все войска, какими она может располагать, для нападения на Германию. Если Россия подвергнется нападению Германии или Австрии, поддержанной Германией, Франция [55] употребит все войска, какими может располагать для нападения на Германию”. В пункте 3-м указывались силы договаривающихся сторон для действий против Германии: “Действующие армии, которые должны быть употреблены против Германии, будут со стороны Франции равняться 1 300 000 человек, со стороны России — от 700 000 до 800 000 человек. Эти войска будут полностью и со всей быстротой введены в дело, так чтобы Германии пришлось сражаться сразу и на востоке и на западе”{95}.

Следовательно, итогом развития международных отношений с 1871 по 1893 г. явилось создание двух военных коалиций. “Крупные военные державы континента, — по выражению Ф. Энгельса, — разделились на два больших, угрожающих друг другу военных лагеря: Россия и Франция — с одной стороны, Германия и Австрия — с другой”{96}.

Союз с Россией изменял положение Франции в Европе, создавал для нее несравненно более выгодное положение среди других европейских государств. Он явился важнейшей предпосылкой существования Франции как великой европейской державы. Однако не следует забывать, что этот союз не был пацифистским соглашением, каким его стремятся представить буржуазные историки. Конвенцию 1892-1893 гг. заключила царская Россия и “Франция буржуазная, Франция реакционная, союзница и друг царизма, “всемирный ростовщик””{97}. Французские империалисты использовали союз для дальнейшего усиления реакции и реваншизма внутри страны и для финансового закабаления России. С усилением финансовой зависимости царизма от Франции менялась роль России во франко-русском союзе, что находило отражение в изменениях, вносимых в русско-французскую военную конвенцию на совещаниях начальников генеральных штабов обеих стран{98}.

В начале XX в. Англия, опасаясь усиления кайзеровской Германии и видя в ней главного своего противника, постепенно отходит от традиционной политики “блестящей изоляции” и ищет путей сближения со своим старым колониальным соперником — Францией. Последняя и решающая схватка между английским и французским империализмом произошла в 1898 г. за господство в Африке. Войска французских и английских колонизаторов, двигавшиеся с разных направлений к верховьям Нила, столкнулись в местечке Фашода. По поводу англо-французского конфликта [56] в Африке В. И. Ленин писал: “Англия на волосок от войны с Францией (Фашода). Грабят (“делят”) Африку”{99}. Однако перед лицом германской опасности правительства двух государств пришли к выводу о необходимости договориться по основным колониальным и другим спорным вопросам, что создавало условия для дальнейших переговоров о совместных действиях против Германии. В апреле 1904 г. между Англией и Францией было заключено “сердечное согласие”, или Антанта (“entente cordiale”). Этим соглашением между ними были улажены колониальные распри в Египте, Марокко, Сиаме и других районах мира. Египет полностью переходил в сферу влияния Англии, Марокко — Франции{100}. Английские и французские колонизаторы сняли свои взаимные претензии с целью объединиться для борьбы против Германии. “Готовятся к войне с Германией”{101}, так характеризовал Ленин англо-французскую сделку. От колониального соперничества Англия и Франция перешли к военному сотрудничеству против Германии. Были начаты переговоры между генеральными штабами по разработке плана совместных боевых действий французской и английской армии в случае воины с Германией{102}.

Создание Антанты вызвало большое беспокойство в Германии. Германская дипломатия принимала меры к тому, чтобы сорвать англо-французское соглашение, оторвать от Франции Россию и включить ее в сферу своего влияния{103}. Для нажима на Россию Германия выбрала удачный момент — ослабление царизма в результате русско-японской войны 1904-1905 гг. и революции 1905 — 1907 гг. В июле 1905 г. германские дипломаты организовали встречу кайзера Вильгельма и царя Николая в Финском заливе (“Бьёркское свидание”), во время которой был заключен русско-германский союзный договор. Пункты этого договора гласили: “В случае если одна из двух империй подвергнется нападению со стороны одной из европейских держав, союзница ее придет ей на помощь в Европе всеми своими сухопутными и морскими силами... Император всероссийский, после вступления в силу этого договора, предпримет необходимые шаги к тому, чтобы ознакомить Францию с этим договором и побудить ее присоединиться к нему в качестве союзницы”{104}. Таким образом, договор предусматривал создание континентального блока во главе с Германией против Англии. Однако русское министерство иностранных дел отрицательно отнеслось к такой акции. Оно [57] расценило ее как стремление Вильгельма разрушить франко-русский союз и скомпрометировать Россию в Париже и Лондоне. Царю пришлось отказаться от подписанного им соглашения.

Все возрастающая угроза британскому колониальному господству со стороны Германии вынуждала английскую дипломатию спешить с образованием антигерманского блока. В своем стремлении создать антигерманский блок Англия большое значение придавала союзу с Россией, так как Франция даже с помощью английской экспедиционной армии не могла противостоять сухопутным вооруженным силам Германии. Чтобы привлечь Россию на свою сторону, английские империалисты вынуждены были уладить с ней давние колониальные споры.

Главным полем соперничества Англии и России были Средняя Азия и Ближний Восток. В 1885 г. Россия была на волосок от войны с Англией. Однако бурное проникновение германского империализма на Ближний Восток ослабило остроту англо-русских противоречий в этом районе. Теперь не Россия, а Германия оказывала решающее влияние на ближневосточную политику Англии. В мае 1903 г. лорд Элленборо заявил в палате лордов: “Я предпочел бы увидеть Россию в Константинополе, чем один европейский арсенал на берегах Персидского залива”{105}. Исходя из неизбежности англо-германского конфликта, английская дипломатия пошла на урегулирование колониальных споров с Россией в Азии. В августе 1907 г. правительства Англии и России заключили соглашение, касающееся Тибета, Афганистана и раздела сфер влияния в Иране{106}.

Для сближения России с Англией немаловажное значение имел и тот факт, что союзница России Франция уже была в союзе с Англией. Способствовало сближению Англии и России их обоюдное стремление договориться о совместной борьбе против усилившегося в странах Азии революционного и национально-освободительного движения. Англо-русское соглашение определило зоны, в которых партнеры обладали свободой действий по “поддержанию порядка”.

Образование военно-политического блока России и Англии было завершено в 1908 г., когда английский король Эдуард VII и Николай II, встретившись в Ревеле, обменялись мнениями о предстоящей совместной войне с Германией{107}, а в протоколах совещания начальников русского и французского генеральных штабов появилась статья о немедленной мобилизации союзников в случае германской мобилизации против Англии{108}. [58]

Принятые общеполитические обязательства еще носили неофициальный, первоначально только устный характер, военные же соглашения считались условными и хранились в глубокой тайне.

Англо-русское соглашение оказало влияние и на дальневосточную политику царизма. В 1907 г. союзница Англии Япония достигла соглашения с Россией о разграничении сфер влияния в Китае, а в 1910 г. — о единстве действий в Маньчжурии с целью защиты своих интересов. Франция также пришла к соглашению с Японией о согласовании своих интересов на Дальнем Востоке. Эти соглашения отразили процесс формирования Тройственного согласия.

Создавая военные коалиции в Европе, крупные капиталистические государства старались привлечь на свою сторону новых союзников. Так, в июле 1881 г. был заключен австро-сербский союзный договор, по которому Сербия обязалась не заключать договоров с другими правительствами без предварительного согласования с Австро-Венгрией и соблюдать дружественный нейтралитет{109} (имелось в виду, очевидно, влияние России на Сербию). В 1883 г., как было сказано, Австро-Венгрии удалось привязать к себе специальным договором Румынию.

Если не удавалось привлечь на свою сторону какую-либо страну, занимавшую важное в стратегическом отношении положение, то участники обеих коалиций стремились путем провозглашения “вечного нейтралитета” этой страны лишить также и, противника возможности воспользоваться ее положением. Так, нейтралитет Бельгии, герцогства Люксембургского и Швейцарии казался выгодным Франции, так как должен был на значительном протяжении обеспечивать ее сухопутные границы от вторжения со стороны Германии. Дания и Норвегия господствовали над проливами из Балтийского в Северное море, поэтому противники всячески старались сохранить их нейтралитет, так как участие этих стран в одной из коалиций лишало бы другую возможности пользоваться этими проливами в случае войны. Договор о территориальной неприкосновенности Норвегии, в котором участвовали Россия, Германия, Франция, Англия и Норвегия, был заключен в ноябре 1907 г.{110}

Стремление разложить враждебную коалицию, играя на противоречиях между ее участниками, и переманить на свою сторону отдельных ее членов или хотя бы нейтрализовать союзников своего противника видно из действий Франции по отношению к Италии, между которыми в ноябре 1902 г. было заключено соглашение о нейтралитете. Италия обязалась сохранить строгий нейтралитет в случае, если бы Франция подверглась нападению [59] со стороны одной или даже нескольких держав. Это соглашение сводило на нет участие Италии в германской коалиции. Такой же попыткой со стороны России связать Австро-Венгрию на случай войны с Германией была русско-австрийская декларация о взаимном нейтралитете, заключенная в октябре 1904 г. Германия, в свою очередь, намеревалась разрушить русско-французский союз. Примером этому может служить попытка заключить русско-германский договор об оборонительном союзе в Бьёрке в июле 1905 г.

Сильные державы привлекали на свою сторону малые страны путем согласия на расширение колониальных владений той или иной из них. Пример этому — франко-испанское секретное соглашение по африканскому вопросу, заключенное в октябре 1904 г.{111}

Одной из форм обеспечения себя на случай каких-либо действий со стороны вероятных противников являлись договоры о сохранении status quo в каком-то определенном районе. Такие договоры были заключены между рядом стран в разное время и в различных комбинациях, например о сохранении status quo на Средиземном море (Франция, Италия, Англия и Испания), на Балтийском море (Россия, Германия, Дания, Швеция), на Северном море (Германия, Дания, Франция, Англия, Голландия, Швеция).

Поиски союзников не ограничивались только Европой. Враждующие стороны пытались привлечь в свои блоки государства из других частей света. Германия, например, прилагала много усилий, чтобы привлечь на свою сторону Турцию. Накануне войны Англия заключила несколько договоров о сотрудничестве с Японией (в 1902, 1905 и 1911 гг.)

Соединенные Штаты Америки не примыкали открыто ни к одному из сложившихся в Европе блоков, хотя и были заинтересованы в разгроме Германии. Назревающая война была выгодна американским империалистам. Она привела бы к ослаблению не только Германии, но и других европейских государств и тем самым способствовала бы стремлению правящих кругов США к мировому господству. Руководители американской внешней политики живо интересовались всеми изменениями в расстановке сил на международной арене. Они устанавливали тайные связи со многими странами, добиваясь усиления своего влияния на политическую ситуацию как в Европе, так и в других частях света. Представитель президента Вильсона полковник Хауз, направленный в страны Европы официально якобы для того, чтобы предупредить возможность вооруженного столкновения, доносил президенту в мае 1914 г.: “Наибольшие шансы для мира — это достижение согласия между Англией и Германией о морских [60] вооружениях, с другой стороны, для нас было бы несколько хуже, если бы обе эти державы слишком сблизились”{112}.

С образованием союзов крупнейших европейских держав окончательно определилась расстановка сил в Европе. Неумолимо надвигалась мировая война. В. И. Ленин указывал, что империалистические союзы “в форме ли одной империалистской коалиции против другой империалистской коалиции или в форме всеобщего союза всех империалистских держав — являются неизбежно лишь “передышками” между войнами. Мирные союзы подготовляют войны и в свою очередь вырастают из войн, обусловливая друг друга, рождая перемену форм мирной и немирной борьбы из одной и той же почвы империалистских связей и взаимоотношений всемирного хозяйства и всемирной политики”{113}.

Военно-экономическая подготовка войны

Подготовка к войне требовала изготовления огромного количества предметов вооружения, чтобы снабдить ими массовые армии эпохи империализма. Это стало возможным благодаря высокому уровню экономического развития ряда стран на рубеже XIX — XX вв., росту промышленного производства и развитию техники. Уже к началу XX в. резко возросли выпуск стали и цветных металлов, добыча каменного угля и нефти, производство различного рода машин. Большие достижения имелись в технологии производства чугуна и стали, в химической промышленности. В электротехнике были изобретены динамомашины и электродвигатели, в технике средств связи — телефон и беспроволочный телеграф (радио). Был создан двигатель внутреннего сгорания, а благодаря этому появились автомобиль и аэроплан. Значительно развилась сеть железных дорог.

Достижения науки и техники позволили создать новые, более эффективные образцы вооружения. Усиленное строительство железных дорог, развитие средств связи явились условиями, обеспечивающими использование массовых армий; железные дороги позволяли в короткий срок сосредоточивать к полям сражений большие количества войск, а новейшие средства связи — телеграф, телефон, радио — позволяли централизованно управлять массовыми армиями, разбросанными на больших расстояниях.

Было ясно, что в случае войны между отдельными странами или коалициями преимущество имела бы сторона с более высоким уровнем развития промышленности, более развитой техникой производства и с достаточными запасами сырья, необходимого для производства оружия и военных материалов. В связи с этим [61] развитию различных отраслей промышленности уделялось большое внимание. Экономические показатели основных стран к началу войны приведены в табл. 2.

Таблица 2. Экономические показатели главных капиталистических стран к 1913 г., млн. т.*

Страна

Добыча

Выплавка

Стоимость продукции машиностроительной промышленности,
млн. золотых руб.**

угля

нефти

железной руды

чугуна

стали

Англия

292

16,3

10,4

9,0

742

Франция

41

21,5

5,2

4,7

122

Россия

36

9,2

9,2

4,6

4,9

220

Всего Антанта

369

9,2

47,0

20,2

18,6

1084

Германия

277

0,1

28,6

16,8

15,7

1296

Австро-Венгрия

54

1,1

5,3

2,4

2,6

213

Всего Центральные державы

331

1,2

33,9

19,2

18,3

1509

* М. Б. Вольф и В. С. Клупт. Статистический справочник по экономической географии капиталистического мира. Изд. 3-е, стр. 77, 87, 101, 138, 337, табл. 47, 57, 69, 110, 341; Изд. 4-е, стр. 74, 85, 105, 109, 110, 158, табл. 34, 42, 54, 58, 59, 97; “Мировое хозяйство”, стр. 6 — 7, 8 — 9, табл. 2, 3.

** Без производства автомобилей, электрических машин, котлов.

Если сравнить уровень производства чугуна и стали, достигнутый странами-соперницами перед войной, то окажется, что Германия и Австро-Венгрия, вместе взятые, лишь немного уступали странам Антанты. Такое положение в области выплавки металла — основы для производства вооружения и боеприпасов, особенно артиллерийских снарядов, вселяло в германских милитаристов надежду на безусловную победу в случае войны.

Однако следует заметить, что Германия не обладала достаточными запасами железной руды. Ее металлургия в большой степени зависела от ввоза руды из других стран. Так, в 1913 г. Германия вынуждена была ввезти 14,0 млн. т железной руды{114}, главным образом из Франции и Швеции. Немаловажным было то, что преобладающая доля собственной железной руды (75%) добывалась в аннексированной Лотарингии, которая в случае войны с Францией прежде всего подверглась бы нападению.

В надежде на быстротечную войну Германия могла обеспечить свою металлургию запасами сырья, накопленными в мирное время, пополняя их подвозом руды из Швеции. В условиях длительной войны и блокады Германия неизбежно стала бы испытывать [62] острый недостаток железной руды. Что касается добычи каменного угля, то здесь германская коалиция уступала Антанте незначительно и полностью покрывала внутреннюю потребность собственным производством. Кроме того, Германия имела немалые разведанные запасы каменного угля.

В отличие от Германии Франция была бедна углем. До войны ей приходилось в значительной мере завозить уголь из других стран. В 1913 г. только из Англии во Францию было завезено 12 766 тыс. т угля{115-116}. Из Германии в том же году Франция получила 18,4% всего своего импорта угля и 78% импорта кокса{117}.

Накануне первой мировой войны важное значение как стратегическое сырье стала приобретать также и нефть. В военно-морском флоте внедрялось жидкое топливо, вводились двигатели внутреннего сгорания, работающие на нефти и продуктах ее перегонки. Расширилось применение двигателей внутреннего сгорания в авиации и сухопутных войсках (автомобиль). Всего в 1913 г. во всех странах было добыто 53,7 млн. т нефти. Однако из стран Антанты только Россия имела собственную нефть и добыла ее в 1913 г. 9,2 млн. т. Англия и Франция своей нефти не имели и вынуждены были довольствоваться привозными нефтепродуктами{118} из стран Среднего Востока и Индии. В 1913 г. в Индии было добыто 1,1 млн. т нефти, однако ее надо было доставлять долгим морским путем. Из стран германской коалиции в 1913 г. добывалось: в Австро-Венгрии — 1,1 млн. т, в самой же Германии — всего 121 000 т. Главная масса нефти добывалась в нейтральных странах, не примыкавших формально к военным группировкам в Европе (США, Мексика, колонии Голландии, Румыния и др.), причем основная масса мировой добычи нефти принадлежала США (34 млн. т).

В производстве вооружения существенная роль принадлежала машиностроительной промышленности. В этой области преимущество было на стороне Германии. Стоимость продукции машиностроительной промышленности Германии и Австро-Венгрии, вместе взятых, в полтора раза превышала стоимость продукции машиностроительных заводов Великобритании, Франции и России. Удельный вес Германии в машиностроительной промышленности в 1913 г. по отношению к мировому итогу составлял 21,3%, а удельный вес Великобритании, Франции и России — только 17,7% (на долю США приходилось 51,8%, а на долю остальных капиталистических стран — 9,2%).

Важную роль в военном деле стал играть железнодорожный транспорт. Все страны, готовясь к войне, увеличили железнодорожное строительство, особенно в направлении к границам. [63]

Таблица 3. Рост железнодорожной сети важнейших стран Европы, тыс. км *

Государство

Протяженность железных дорог

Увеличение, %

1880 г.

1 января 1914 г.

Франция

26

51

93

Европейская Россия

23

58,4

155

Германия

34

63,7

87

* M. Б. Вольф и Б. С. Клупт. Статистический справочник по экономической географии капиталистического мира. Изд. 3-е, стр. 224-225, 228 — 229; Н. Васильев. Транспорт России в войне 1914-1918 гг. M., 1939, стр. 9.

Протяженность железнодорожной сети главнейших европейских стран за время с 1880 по 1914 г. значительно возросла, что видно из табл. 3.

Следует, однако, отметить, что важное значение для военных целей имело не само по себе увеличение протяженности железнодорожных путей, а насыщенность железнодорожной сетью той или иной территории и развитие железнодорожных линий в направлениях, обеспечивающих потребности войны. С этой точки зрения состояние железнодорожной сети трех крупных европейских государств было следующим: на 100 кв. км территории в среднем приходилось: в Германии — 11,8, во Франции — 9,6, в Европейской России — 1,1 км железных дорог{119}. В приграничной полосе, т. е. полосе развертывания армии, плотность железных дорог была значительно выше. Так, Германия в Прирейнском районе имела до 18 км железных дорог на 100 кв. км территории. В Восточной Пруссии и Силезии плотность железных дорог на 100 кв. км была меньше средней плотности (6,4 и 10,4 км соответственно).

В условиях, когда экономическая жизнь государств Европы в значительной степени зависела от оживленной торговли с заморскими странами, большое значение имел морской торговый флот, особенно для колониальных государств. Самым многочисленным торговым флотом владела Англия. На 1 июля 1914 г. она имела 9240 парусных и паровых судов общим тоннажем 19 256,8 тыс. регистровых брутто-тонн. Второе место занимала Германия, которая имела 2388 судов (в 3,9 раза меньше Англии) тоннажем всего 5459,3 тыс. регистровых брутто-тонн (в 3,5 раза меньше Англии){120}. Флоты других государств были меньше как по количеству судов, так и по тоннажу.

Что касается такой важной отрасли экономики, как производство продовольствия, то в этом отношении не все страны находились [64] в одинаковом положении. Только Россия была полностью обеспечена продовольствием и даже вывозила часть зерна на внешние рынки (ежегодно пшеницы — 4239 тыс. т, ржи — 655 тыс. т, ячменя — 3719 тыс. т, овса — 1088 тыс. т и кукурузы — 763 тыс. т){121}. Почти на 90% своим хлебом была обеспечена Франция. Германия перед войной вынуждена была ввозить 1/3 потребляемой пшеницы и почти половину ячменя. Англия ввозила более 3/4 потребляемой пшеницы, более 2/5 ячменя, более 1/5 овса{122}. Германия и Англия ввозили также много мясных и молочных продуктов.

При оценке экономического превосходства какой-либо из стран нельзя исходить лишь из количественного сравнения тех или иных факторов. Необходимо учитывать также местонахождение сырьевых ресурсов и возможности их доставки. Например, Антанта в 1913 г. больше добывала угля, чем Германия и Австро-Венгрия (Антанта — 369 млн. т, Германия и Австро-Венгрия — 331 млн. т). Но из всего количества угля, добываемого странами Антанты, на долю Англии приходилось 292 млн. т, а России лишь 36 млн. т. И если Россия до войны ввозила 1/6 часть потребляемого угля из Германии и Англии, то в случае войны с германской коалицией доставка угля из Англии возможна была бы лишь кружным путем, через Архангельск.

По тем же соображениям преимущество Антанты в добыче нефти, из которой 9,2 млн. т добывалось в России, также могло быть использовано с большими затруднениями. В случае же продолжительной войны Германия, зависевшая в большей степени от ввоза промышленного сырья и продовольствия, оказывалась в очень затруднительном положении.

Все возрастающая потребность в вооружении вызывала усиленный рост военного производства. Увеличивалось количество государственных военных заводов. Для производства оружия шире привлекались частные заводы. К 1914 г. в основных европейских странах имелась хорошо организованная мощная военная промышленность в виде государственных и частных специальных заводов по производству оружия.

Германская военная промышленность накануне войны представляла собой мощную отрасль индустрии, включавшую до 30 государственных и частных заводов с числом рабочих в 180 тыс. человек. Из частных сюда входили известные заводы Круппа, [65] которые уже в то время являлись одним из главных поставщиков оружия. Государственных военных заводов в Германии было 16, в том числе три пороховых, четыре оружейных, три снарядно-патронных, три трубочных и три орудийных. На всех этих заводах в 1913 г. работало 43 тыс. человек{123}. Имелись также довольно мощные государственные и частные судостроительные верфи (в Вильгельмсгафене, Киле, Данциге), на которых работало более 72 тыс. человек{124}. О постоянном расширении военного производства в Германии свидетельствует бурный рост числа рабочих на заводах Круппа. Так, в 1873 г. на них работало 9 тыс. рабочих, в 1885 г. — 22 тыс., в 1902 г. — 44 тыс., в 1906 г. — 58 тыс., в 1913 г. — уже 80 тыс. рабочих{125}.

Крупные военные заводы имелись в Австро-Венгрии. Например, на заводах Шкода в Пльзене, производящих военную продукцию, во время войны работало до 40 тыс. человек.

Сравнительно высокого уровня развития достигла военная промышленность Франции. Накануне войны во Франции имелось [66] 6 судостроительных заводов (они назывались арсеналами) и 23 государственных военных завода, в том числе 10 пороховых, 3 оружейных, 4 снарядных, 1 патронный, 1 трубочный, 4 орудийных. На этих заводах до войны работало 57 тыс. человек{126}. Кроме того, производством военной продукции занималось много частных предприятий — Шнейдер в Ле-Крезо, у которого работало в мирное время 60 тыс. человек (производительность его заводов мало уступала заводам Круппа в Германии), Сен-Шамон и др. Всего на производстве военной продукции во Франции было занято до 100 тыс. рабочих. Свидетельством расширения военного производства во Франции является рост экспорта военных материалов французскими фирмами, что видно из табл. 4.

Таблица 4. Экспорт военных материалов французскими заводами, млн. марок *

Фирма

1885-1890 гг.

1891-1900 гг.

1901-1911 гг.

Шнейдер и К°

45

150

225

Сен-Шамон

15

40

65

Общество фабрикации артиллерийских снарядов

 

4

12

Французское общество приготовления снарядов

5

20

50

Общество Шатийон и Комментри

5

40

10

Разные

10

20

40

Итого

80

274

402

* М. П. Павлович (М. Вельтман). Интернационал смерти и разрушения… стр. 111.

Англия также располагала государственными и крупными частными заводами, выполнявшими военные заказы. Огромную роль в производстве вооружения играли, например, частные фирмы Виккерс и Армстронг — Виттворт. На предприятиях последней до войны работало 25 тыс. человек{127}. Крупными были заводы и верфи для морского судостроения. Всего в Англии имелось 19 крупных судостроительных и машиностроительных заводов, часть из которых могла строить дредноуты. На английских государственных военных заводах было занято перед войной 10 тыс. человек, на судостроительных — 60 тыс. человек. Всего же в военной промышленности работало более 100 тыс. рабочих{128}. Государственная чисто военная промышленность Англии по своей производительности имела относительно малое значение и [67] ограничивалась небольшим числом заводов: орудийный завод в Вульвиче, оружейные заводы в Энфильде, Вульвиче и Квебеке{129}. Имелся еще завод взрывчатых веществ в Вельтам-Абби{130}. Вульвичский арсенал производил все — начиная от тяжелых орудий и винтовок до солдатских сапог и рубашек включительно, но давал свою продукцию только для экспедиционного корпуса, который был очень мал. Поэтому частные заводы в военном производстве Англии играли большую роль. Так, если в 1900 г. частными заводами было выполнено 69% военных заказов, то в 1912 г. — уже 90%{131}.

Сравнительно развитой специальной военной промышленностью располагала перед войной и Россия. Она имела свыше 20 казенных предприятий и ряд крупных частных заводов. Мощными государственными военными заводами являлись Тульский, Ижевский и Сестрорецкий оружейные, Обуховский и Пермский орудийные, Охтинский, Шостенский и Казанский пороховые заводы, Балтийский судостроительный завод{132}. Кроме того, изготовлением, ремонтом и переделкой некоторых видов вооружения занимались семь сухопутных и два морских арсенала. В их числе были такие мощные арсеналы, как Петербургский, Киевский, Брянский. Четыре казенных завода изготовляли дистанционные трубки и взрыватели к снарядам, два — ружейные патроны, два — взрывчатые вещества{133}. Военные заказы регулярно выполняли частные заводы, в том числе такие гиганты, как Путиловский, ряд частных судостроительных заводов в Петербурге, Николаевский судостроительный завод. Для производства дистанционных трубок, ружейных патронов, пороха и взрывчатых веществ привлекались еще семь частных заводов. Россия размещала часть заказов за границей: на военные корабли — в Англии и Германии, на артиллерийское вооружение — в Германии и Франции. Всего на предприятиях русской военной промышленности, казенных и частных, накануне войны было занято около 80 тыс. рабочих{134}.

Военные приготовления империалистических держав влекли за собой огромные расходы. Они вызвали, как указывал в 1895 г. Ф. Энгельс, возрастание военных расходов в геометрической прогрессии{135}. Для покрытия колоссальных военных расходов буржуазные правительства вводили новые налоги и все усиливали налоговый пресс, выжимая из трудящихся последние [68] гроши. Гонка вооружений неизбежно влекла за собой “непомерное повышение налогов”, отмечал Энгельс{136}, и производилась полностью за счет трудящихся. Промышленники же наживали на этом деле сказочные состояния.

Военные расходы были особенно высокими в Германии. Ее ассигнования на вооружение в 1879 г. составляли 428 млн. марок, к 1899 г. — достигли 926 млн. марок{137}, a в 1913 г. на эти цели было отпущено более 2 млрд. марок, т. е. половина всего государственного бюджета{138}. Всего за 35 лет (с 1879 по 1914 г.) военные расходы Германии выросли в 4,7 раза. Военные расходы Австро-Венгрии в начале XX в. (с 1900 по 1913 г.) выросли более чем на 70% и достигли в 1913 г. 583 млн. крон{139}. Непомерно высоким был и военный бюджет Италии. Ф. Энгельс указывал еще в 1893 г., что Италия “...изнемогает под тяжестью военного бюджета”{140}. Действительно, если в 1907 — 1908 гг. в стране было ассигновано на военные нужды 308 млн. лир, а спустя два года — 330 млн. лир, то на 1911-1912 гг. смета военных расходов определялась в 396,1 млн. лир{141}.

Во Франции расходы на военные нужды к 1914 г. достигли огромной суммы — 1,5 млрд. франков, что составляло 38% всех бюджетных расходов{142}.

Русское правительство, несмотря на тяжелое финансовое положение после русско-японской войны, также постепенно увеличивало расходы на вооруженные силы. За время с 1907 по 1913 г. общий бюджет военного и морского министерств России увеличился в 1,67 раза{143}.

За 25 лет, с 1883 по 1908 г., эти расходы по всем странам возросли на 81,3%, или в среднем по 3,25% в год. За период с 1908 по 1913 г., т. е. только за пять лет, увеличение составило 49,6%, или в среднем по 9,92% в год. В целом расходы на вооружение к 1913 г. увеличились более чем в 3 раза.

Темпы роста военных расходов различных стран были неравномерными. Австро-Венгрия за период с 1908 по 1913 г. по сравнению с периодом 1883-1908 гг. увеличила военные расходы в 13 раз, Италия — почти в 16 раз, Франция — в 4,2 раза, Россия — в 3,7 раза, Англия — в 1,3 раза и Германия — в 1,6 раза. Всего же перед войной за последние 30 лет “вооруженного мира” [69] шесть европейских великих держав израсходовали непосредственно на военные нужды 125 млрд. марок (57,9 млрд. рублей), не считая расходов на англо-бурскую и русско-японскую войны{144}. Непомерно выросли и государственные долги. К 1911 г. они достигли следующих сумм: Франция — 26 046 млрд. марок, Россия — 19 313, Англия — 13 447, Германия — 20 600, Австро-Венгрия — 15 713, Италия — 11 590 млрд.{145}

Русское правительство, не имея достаточно финансовых средств для соревнования в гонке вооружений с другими державами, предложило созвать международную конференцию по ограничению вооружений, чтобы попытаться хоть в какой-то степени затормозить гонку вооружений своих вероятных противников. Предложение России не нашло отклика среди европейских держав. Самым решительным противником ограничения вооружений показала себя Германия. Отрицательную позицию занимали также французский и английский кабинеты. Все же ни одно правительство не посмело отказаться от участия в конференции, которая состоялась с 18 мая по 29 июля в 1899 г. в Гааге с участием представителей 26 государств. Однако конференция заранее была обречена на неудачу и в итоге ровно ничего не принесла. На ней не было достигнуто никакого соглашения об ограничении новых вооружений. Свою особую агрессивность продемонстрировал на конференции германский империализм{146}.

Проповедь милитаризма и шовинизма

Экономическая и военно-техническая подготовка к войне сопровождалась и идеологической обработкой населения. Задолго до возникновения мировой войны правящие круги империалистических стран старались внушить населению мысль о необходимости и неизбежности войны, всячески насаждали милитаризм, разжигали шовинистические чувства. Для этой цели использовались все средства пропаганды: церковь, школа, печать, литература, искусство. В. И. Ленин еще в 1911 г. указывал, что “буржуазная шовинистическая пресса” Англии и Германии “бросает в народные массы миллионы и миллионы зажигательных статей с натравливанием на “врага”, с воплями о неминуемой опасности “германского нашествия” или “английского нападения”, с криками о необходимости усиленных вооружений”{147}. При этом преследовалась также цель отвлечь широкие массы рабочих и крестьян от воздействия революционных идей, все глубже проникавших в толщу народных масс. [70]

Наиболее оголтелая проповедь милитаризма и шовинизма велась в Германии. Причины этого явления лежат в исторических судьбах германского государства. Германия была воссоединена не путем демократической революции, а с помощью войн, которые вела Пруссия, добиваясь объединения германских земель на прусско-юнкерской милитаристской основе. Сразу после франко-прусской войны 1870-1871 гг. объединенная “железом и кровью” Германия предстала перед Европой как государство явно милитаристского типа. Господство Пруссии в объединенной Германии, союз буржуазии и юнкерства обусловили особенно агрессивный и воинственный характер немецкого милитаризма. Ни в одной стране Европы в это время культ милитаризма и военщины не поддерживался с такой настойчивостью и целеустремленностью, как в Германии.

Проповедуя культ оружия и войны, насаждая шовинизм, национальную вражду к другим народам, идеологи германского милитаризма стремились не только превратить народ в послушное орудие для осуществления своих захватнических целей, но также отвлечь широкие слои рабочих и крестьян от воздействия революционных идей, все глубже проникавших в толщу народных масс. “В войне, — утверждал фельдмаршал Мольтке, — раскрываются и обнаруживаются наиболее достойные человеческие доблести. Без войны мир погрузился бы в объятия материализма”{148}.

Философское обоснование милитаристской системы, широкая националистическая пропаганда, направленная на восхваление и оправдание войны, имели среди населения новой Германии определенный успех. Ф. Энгельс отметил в связи с этим, что “суеверная вера в государство перешла из философии в общее сознание буржуазии и даже многих рабочих”{149}.

С переходом капитализма в империалистическую стадию проповедь милитаризма в Германии еще более усилилась. Теперь она была связана с подготовкой германского империализма к войне за передел уже поделенного мира. Претензии на колонии обосновывались потребностями в рынках сбыта и источниках сырья, а также потребностями перенаселенной Германии в обширных землях для колонизации{150}. 18 января 1896 г., отмечая 25 лет существования Германской империи, кайзер Вильгельм II возвестил всему миру, что эта империя, созданная Пруссией, отныне является “мировой империей”{151}.

Выразителем агрессивных устремлений германского юнкерско-буржуазного империализма стал Пангерманский союз, возникший [71] в 1891 г. в связи с протестом против англо-германского договора и предусмотренных им колониальных уступок в пользу Англии{152}. Пангерманский союз сыграл большую роль в формировании политической идеологии германского милитаризма. Он возглавлялся и субсидировался весьма влиятельными политическими деятелями, крупными представителями финансового капитала, юнкерства, военщины. Пангерманский союз призывал к борьбе против Англии, к захвату заморских колоний и созданию сильного военно-морского флота. “Только при условии, если мы сильны на морях, — писалось в пангерманской печати в 1899 г., — крупные морские державы позволят нам создать среднеевропейский экономический союз... и только при наличии широкой среднеевропейской основы мы можем обрести мировые позиции и в других частях земного шара и удержать их”{153}. Таким образом, предпосылкой создания “мировой” германской империи идеологи пангерманизма считали создание “Срединной Европы”, т. е. мощного [72] с политической и экономической точек зрения блока европейских государств под эгидой германской империи{154}.

Планы пангерманистов в отношении Франции сводились к ее расчленению и захвату промышленных департаментов и французских колониальных владений в Африке.

Колониальные аппетиты германских империалистов неудержимо росли. Так, резолюция пангерманской организации в Галле, принятая в 1912 г., гласила: “Мы не можем переносить больше положения, при котором весь мир становится владением англичан, французов, русских и японцев. Мы не можем также верить, что только мы одни должны довольствоваться той скромной долей, которую уделила нам судьба 40 лет назад. Времена изменились и мы не остались теми же, и только приобретением собственных колоний мы можем обеспечить себя в будущем”{155}. Пангерманисты требовали захвата английских, французских, бельгийских и португальских колоний, железорудных районов Франции, всей Бельгии, Голландии, отторжения от России Прибалтики, Польши, Украины, Кавказа.

В основе идеологии Пангерманского союза лежала легенда о превосходстве германской нации. Широкое распространение получил культ грубой силы, оправдание агрессии и захватнических войн. Генерал Бернгарди, чьи произведения накануне войны получили широкое распространение в Германии, писал в одной из своих книг: “Наши политические задачи не выполнимы и не разрешимы без удара меча”{156}.

Большого накала милитаристская пропаганда в Германии достигла в канун войны. Летом 1914 г., незадолго до начала войны, известный русский генерал А. А. Брусилов, находившийся на отдыхе в курортном городе Киссингене, стал свидетелем следующей картины. На центральной площади города был воздвигнут макет Московского Кремля, который под звуки нескольких оркестров был подожжен со всех сторон. “Перед нами было зрелище настоящего громадного пожара. Дым, чад, грохот и шум рушившихся стен. Колокольни и кресты церквей накренялись и валились наземь... Но немецкая толпа аплодировала, кричала, вопила от восторга, и неистовству ее не было предела, когда музыка сразу же при падении последней стены над пеплом наших дворцов и церквей, под грохот фейерверка, загремела немецкий национальный гимн”{157}.

Пангерманистская идеология нашла распространение и благодатную почву не только в самой Германии, но и в Австро-Венгрии. [73] Здесь она имела в основном антиславянскую направленность{158}. Идеологическая подготовка к войне велась как в плане пропаганды великодержавных империалистических задач, так и пропаганды “сербской опасности”, которая служила прикрытием агрессивных целей в отношении Сербии. Проповедь милитаризма в многонациональной австрийской империи могла иметь успех только среди австрийской и венгерской буржуазии, занимавшей господствующее положение в стране, но не среди порабощенных народов. Например, в Венгрии широкое распространение среди господствующих классов и отсталой части населения получили идеи панвенгеризма. Панвенгеристы проповедовали неизбежность в недалеком будущем установления венгерского господства в Сербии, Далмации, Болгарии и Румынии{159-160}.

В Италии империалисты стремились убедить итальянцев в необходимости широкой колониальной экспансии на Балканах, в Малой Азии и Северной Африке, что позволило бы Италии обрести былое величие и могущество Римской империи{161}. Один из глашатаев итальянского империализма, Луиджи Федерцони, “ратовал за “глубоко рациональную и эгоистичную внешнюю политику”, которая бы способствовала экономической и колониальной экспансии и распространила бы итальянскую цивилизацию “на весь мир””{162}.

Накануне войны фактическим союзником Германии стала Турция. Турецкие правители рассчитывали с помощью войны на стороне кайзеровской Германии добиться осуществления своих экспансионистских целей. Младотурки, пришедшие к власти в 1908 г., открыто стали готовиться к войне с Россией с целью восстановить свое господство над балканскими народами, отторгнуть от России Закавказье и Крым, истребить армянское население{163}. Это отвечало бы целям германского империализма.

Идеологическим обоснованием турецкого экспансионизма стал пантюркизм и панисламизм. Пантюркисты, провозглашая превосходство турецкой расы, проповедовали подчинение всех тюркских народов власти Стамбула. “Если бы все турки в мире, — доказывали они, — сплотились в одну огромную общину, [74] образовалась бы сильная нация”{164}. Но на пути к осуществлению этих целей стояла Россия, в которой тюркские народности насчитывали 4-5 млн. человек. Пантюркизм “дополнялся” панисламизмом, согласно которому объединившиеся турки должны были образовать центр притяжения для всего исламистского мира{165}. Пантюркисты мечтали об установлении гегемонии в Персии, Афганистане и мусульманской Индии. Накануне войны панисламистская и пантюркистская пропаганда приняла широкий размах. Она активно поощрялась германскими милитаристами, видевшими в ней могучее орудие вовлечения Турции в войну против России.

В конце 1913 г. П. Рорбах, выступая в тесном кругу офицеров германского генерального штаба с докладом “о задачах Германии в Турции”, выдвинул идею заселить территорию Восточной Анатолии тюркскими племенами, чтобы “создать стальной барьер против России”{166}.

Германский империализм всячески разжигал великоболгарский шовинизм, который был взят на вооружение болгарской буржуазией и придворной камарильей, мечтавшей о создании “великой Болгарии”. В стране велась широкая антирусская и антисербская пропаганда{167}. Как отмечал Г. Димитров, одной из важнейших причин всех национальных бедствий и катастроф, постигших болгарский народ в последние десятилетия, “является великоболгарский шовинизм, великоболгарская идеология и политика завоевания гегемонии на Балканах и господства над соседними народами”{168}.

В странах Антанты пропаганда войны не была столь откровенной и беззастенчивой, как в Германии. Однако она также велась систематически. Так, в Англии в основе милитаристской пропаганды лежала проповедь неудержимой колониальной экспансии. В 60-90-х годах XIX в. с проповедью активной колониальной политики британского империализма выступал историк Д. Фруд. В своих трудах он пропагандировал всемерное подчинение государственной политической программы задачам колониальной экспансии. Он был одним из первых, кто требовал начать войну против буров. Фруд ратовал за передел мира, за отвоевание наиболее ценных территорий у европейских государств{169}. Ярыми [75] поборниками колониальных войн в конце XIX в. были Р. Черчилль, один из самых консервативных членов палаты общин, и видный политический деятель Англии Д. Чемберлен. Оба они были сторонниками англо-бурской войны. Но с завершением раздела колоний и провозглашением германскими империалистами курса на передел мира в свою пользу в идеологической подготовке Англии к войне важное место заняла пропаганда германской “опасности” в смысле подрыва английской промышленности, торговли, морского транспорта, в которых были заняты миллионы английских рабочих, а также запугивание англичан растущей морской мощью Германии. Эта пропаганда отравляла сознание широких масс английского населения.

Во Франции широко распространялась многочисленная милитаристская литература{170}. В стране существовал подлинный культ армии. “Вокруг идеи армии, — писал французский историк Рауль Жирарде, — создавалось единство Франции”{171}. Милитаристская пропаганда велась под видом отмщения за проигранную войну 1870-1871 гг. В духе реванша было воспитано целое поколение французов. Французский военный писатель Артур Буше за несколько лет до начала первой мировой войны писал: “Французы... народ гордый, который всегда исполнит то, что ему прикажет его честь... Франция должна говорить громко и решительно, так как имеет на это полное право. Ее враг 1870 ошибается”{172}.

Пропаганда милитаризма и шовинизма особенно широкий размах приобрела с избранием президентом Франции Р. Пуанкаре, ставленника финансово-монополистической буржуазии. Президент заявил о создании “великой и сильной Франции”. Пуанкаре придавал большое значение идеологической подготовке к войне. “Для французского правительства, — говорил он русскому послу, — весьма важно иметь возможность заранее подготовить французское общественное мнение к участию Франции в войне”{173}. Французская буржуазная пропаганда представляла надвигающуюся грабительскую войну справедливой, а империалистические интересы французской буржуазии — национальными интересами французского народа. Незадолго до начала войны Пуанкаре с удовлетворением мог отметить: “События последних 18 месяцев произвели во французском общественном мнении крутой переворот и вызвали здесь давно небывалое патриотическое настроение”{174}.

Помещичье-буржуазные партии России призывали начать войну ради защиты “братьев-славян” и объединения всех славянских [76] народностей под эгидой России. В печати началась усиленная пропаганда великодержавного панславизма{175}. Разоблачая попытки господствующих классов России обмануть народные массы, втравить их в кровавую бойню за интересы капиталистических монополий и царского самодержавия, Ленин писал: “Политика октябристов, националистов, беспартийных “патриотов”, от “Нового Времени” до “Русского слова”, ясна и проста. Травля Австрии, науськивание на войну с ней, крики о “славянских задачах” России — все это есть шитое белыми нитками стремление отвлечь внимание от внутренних дел России и “урвать кусок” Турции. Поддержка реакции внутри и колониального, империалистского грабежа вовне — такова суть этой грубой “патриотической” “славянской” политики”{176-177}.

В идеологической подготовке народных масс к войне много сделала и сербская буржуазия, стремившаяся к созданию “Великой Сербии” путем объединения семи миллионов югославян Австро-Венгрии с Сербией. По ее инициативе был создан ряд националистических организаций, которые развернули усиленную пропаганду великосербских идей в южнославянских областях Австро-Венгрии. Эта кампания имела успех, так как широкие массы славянского населения видели в создании “Великой Сербии” реальный путь к национальному освобождению.

Так буржуазия всех стран, играя на национальных чувствах и традициях народов, используя патриотизм народов, оправдывала гонку вооружений и готовилась начать большую войну для достижения своих захватнических целей.

В. И. Виноградов

2. Предвестники мировой войны

Научное предвидение мировой войны

Назревание мировой войны задолго до ее начала предсказали основоположники научного коммунизма К. Маркс и Ф. Энгельс. Их предвидение войны основывалось на открытых ими законах общественного развития, которые позволили им дать подлинно научное объяснение такого сложного социального явления, как война. Они показали, что войны — не результат слепого случая, а вполне объяснимое закономерное явление в классовом обществе. Исходя из способа производства, условий материальной жизни общества, определяющих политический строй общества, [77] К. Маркс и Ф. Энгельс вскрыли истинные причины возникновения тех или иных войн, их характер и историческое значение. Они рассматривали войны в их неразрывной связи с внутренней и внешней политикой государств, правящих классов; при оценке войны исходили из интересов рабочего класса, национального развития государств, социального прогресса. Маркс и Энгельс впервые в истории на ряде войн, происходивших при их жизни, доказали возможность научного предвидения войны, хода и исхода вооруженной борьбы. Так, например, изучив политическое и экономическое положение ведущих европейских держав накануне Крымской войны (1853-1856), Маркс и Энгельс предсказали, что Англия и Франция будут вести войну против России с ограниченными целями, так как из-за боязни революции в собственных странах они не захотят разгрома царской России. И действительно, когда началась война, Англия и Франция основные усилия сосредоточили в Крыму, где любые успехи не могли иметь решающего значения. Оправдался прогноз Маркса и Энгельса о возможности гражданской войны в США, а когда вспыхнула война между Севером и рабовладельческим Югом, они безошибочно предсказали победу северян и значение этой победы для будущего Америки. С уничтожением рабства в стране, писал Энгельс, “наступит такой подъем, который в кратчайший срок обеспечит ей совершенно иное место в мировой истории...”{178}

Зародыш будущего мирового конфликта основоположники научного коммунизма уже отчетливо увидели во франко-прусской войне 1870-1871 гг., предсказав с большой прозорливостью ход и исход этой войны. Так, Маркс уже на четвертый день после начала франко-прусской войны предвидел, что главным итогом ее будет падение монархического строя во Франции. “Чем бы ни кончилась война Луи Бонапарта с Пруссией, — писал он, — похоронный звон по Второй империи уже прозвучал в Париже. Вторая империя кончится тем же, чем началась: жалкой пародией”{179}. 1 сентября, накануне поражения Франции под Седаном, Маркс, предостерегая немцев от последствий политики аннексий, писал: “Теперешняя война, чего прусские ослы не понимают, с такой же необходимостью ведет к войне между Германией и Россией, с какой война 1866 г. привела к войне между Пруссией и Францией... Кроме того, такая война № 2 будет повивальной бабкой неизбежной в России социальной революции”{180}. Уже в те годы Маркс предвидел два события всемирно-исторического значения: мировую войну и ее последствие — революцию в России.

После заключения Франкфуртского мирного договора в мае 1871 г. Маркс не сомневался в том, что этот грабительский, аннексионистский договор будет иметь роковые последствия для [78] немецкого народа. По поводу захвата Германией Эльзаса и Лотарингии он писал: “Это — действительно наилучшее средство увековечить в обновленной Германии военный деспотизм как необходимое условие господства над Польшей Запада — Эльзасом и Лотарингией. Это — безошибочный способ превратить будущий мир в простое перемирие до тех пор, пока Франция не окрепнет настолько, чтобы потребовать потерянную территорию обратно”{181}.

Маркс подчеркивал, что эта аннексия принудит “Францию броситься в объятия России”, что может привести Германию к новой войне “против объединенных славянской и романской рас”{182}, когда “Франция вместе с Россией будет воевать против Германии”{183}. Потребовалось лишь два десятка лет, чтобы предвидение Маркса о русско-французском союзе стало реальной действительностью. Оправдалось предсказание Маркса и о коалиционном характере будущей войны.

Фридрих Энгельс, особенно много занимавшийся военными вопросами, сделал самый дальновидный по своей глубине и точности прогноз о назревании всеобщей войны. Он точно определил продолжительность будущей мировой войны: три-четыре года{184}, указал на ее разрушительные последствия и политические итоги. В 1887 г., за 27 лет до первой мировой войны 1914-1918 гг., во “Введении к брошюре Боркхейма “На память ура-патриотам 1806 — 1807 гг.” Энгельс писал: “...для Пруссии — Германии невозможна уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны”{185}. Он указывал, что эта война будет длительная, в ней примут участие многомиллионные армии. “И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи”{186}. Энгельс предвидел также разрушительный характер будущей войны и ее тяжелые экономические последствия для всех — победителей и побежденных. Он считал, что в будущих войнах “обладание Бельгией ... является необходимым условием для нападающего, независимо от того, идет ли речь о немецком вторжении во Францию или о французском вторжении в Германию”{187}.

Политическим итогом мировой войны, по мнению Энгельса, будет создание условий для победы рабочего класса в пролетарской революции. “Крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — писал он, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы [79] поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса”{188}. В. И. Ленин назвал это великое научное предвидение гениальным пророчеством: “Какое гениальное пророчество! И как бесконечно богата мыслями каждая фраза этого точного, ясного, краткого, научного классового анализа!”{189}

Позднее в одном из писем к Бебелю, касаясь перспектив будущей войны между Германией и Францией, Энгельс дополнил свой прогноз о гибельных последствиях для буржуазии всемирной войны: “Но можно сказать заранее: если эта война разразится... она явится окончательным крахом классового государства — политическим, военным, экономическим (включая финансовый) и моральным. Может дойти до того, что военная машина взбунтуется и откажется продолжать взаимную резню... Клич классового государства: après nous le déluge (после нас хоть потоп. — Ред.), но после потопа придем мы, и только мы”{190}.

Неизбежность новой, всеобщей войны Энгельс усматривал также в существовании постоянных армий. Он писал: “... Система постоянных армий во всей Европе доведена до такой крайности, что либо народы будут ею экономически разорены, не выдержав бремени военных расходов, либо она неизбежно приведет к всеобщей истребительной войне, если только постоянные армии не будут своевременно преобразованы в милицию, основанную на всеобщем вооружении народа”{191}. В другой своей работе уже в 1895 г. Энгельс снова говорит о том, что усиление милитаризма, гонка вооружений, развернувшаяся после франко-прусской войны, непомерное увеличение армий, “насчитывающих уже миллионы солдат”, новое, более мощное вооружение являются предпосылкой “неслыханной по своей жестокости мировой войны, исход которой совершенно не поддается учету”{192}.

Естественно, Энгельс не мог полностью раскрыть империалистический характер будущего мирового конфликта, так как процесс перерастания “свободного” капитализма в монополистический далеко еще не был завершен, а внешнеполитические противоречия мирового, империализма не проявлялись во всех своих чертах. Тайные пружины войн эпохи империализма были полностью раскрыты В. И. Лениным, развившим марксистское учение о войне и армии. В 1900 г. Ленин в одной из статей отмечал, что войны велись и будут вестись буржуазными правительствами ради “наживы кучки капиталистов” и что в поисках этой наживы буржуазия стран с быстро развивающейся промышленностью все [80] с большей алчностью устремляется в колонии, ведя, ради их приобретения, бесконечные войны{193}. Вскрывая причины русско-японской войны 1904-1905 гг., Ленин писал, что она была вызвана интересами алчной буржуазии, интересами капитала, погоней за прибылью{194}. В 1912 г., анализируя исход итало-турецкой войны, Ленин снова отмечал тот факт, что буржуазия “ни перед какими бойнями не останавливается ради нового источника прибыли”{195}.

На основе опыта первых империалистических войн, в первую очередь русско-японской войны, В. И. Ленин сделал ряд важных военно-теоретических выводов. В частности, он указал на вовлечение в войны широких народных масс, возрастание роли экономического и морального факторов, изменение форм и способов ведения вооруженной борьбы. Все эти факторы в полную меру проявились в первой мировой войне.

Пристально следя за развитием империалистической политики крупных государств, Европы, Ленин обращал внимание на то, что она таила в себе угрозу мировой войны. В 1908 г. он писал: “Борьба за колонии, столкновения торговых интересов сделались в капиталистическом обществе одной из главных причин войн”{196}. Наиболее остро эта борьба развернулась между Германией и Англией. Ленин отмечает: “... капиталисты обеих стран считают войну между Англией и Германией неизбежной, а представители военщины там и здесь — прямо желательной”{197}. О приближении войны отчетливо свидетельствовало и образование враждебных коалиций крупнейших государств Европы. Еще в 1908 г. В. И. Ленин отмечал, что “при сети нынешних явных и тайных договоров, соглашений и т. д. достаточно незначительного щелчка какой-нибудь “державе”, чтобы “из искры возгорелось пламя””{198}.

Международные кризисы и конфликты начала XX в.

Стремление империалистических государств к захвату новых территорий и расширению сфер влияния приводило к ожесточенной борьбе между ними за “последние куски неподеленного мира или за передел кусков, уже разделенных”{199}. Эта борьба вызывала острые международные конфликты, не раз ставившие мир на грань войны. Международные кризисы, по словам В. И. Ленина, явились вехами подготовки мировой войны{200}. [81]

Серьезную опасность таил в себе уже первый Марокканский кризис 1905 г. Главные европейские державы стремились всемерно усилить свое влияние в Марокко, которое являлось одной из богатейших стран Африканского континента и имело важное стратегическое значение в бассейне Средиземного моря. Франция владела большей частью территории Марокко и, претендуя на исключительную роль в его экономике, принимала все меры к тому, чтобы исключить политическое влияние других государств и установить свой полный контроль над финансами страны. Германия не соглашалась с особыми привилегиями Франции в Марокко, не признавала ее прав и требовала своего участия и своей доли при разделе Марокко. Для Англии же решение марокканского вопроса всегда было связано с господством в Гибралтарском проливе. Английские империалисты предпочитали иметь дело в Северной Африке с Францией, а не с Германией, от которой исходила главная опасность британскому мировому господству. Марокканский кризис 1905 г. был ликвидирован на международной Алхесирасской конференции (январь — апрель 1906 г.), где представители России, Англии, Италии и США поддержали Францию, и Германия, оказавшись в изоляции, вынуждена была отступить. Однако германские империалисты не отказались от своих намерений захватить Марокко и ждали лишь удобного случая, чтобы заявить о своих колониальных притязаниях на эту страну.

После образования Антанты первым крупным международным конфликтом, едва не приведшим к войне, явился Боснийский кризис 1908 — 1909 гг. Он был вызван аннексией Австро-Венгрией в октябре 1908 г. провинций Боснии и Герцеговины, населенных преимущественно сербами{201}. Захват этих провинций имел целью не допустить национального и социального освобождения, равно как и объединения южнославянских народов. Аннексия Боснии и Герцеговины вызвала взрыв негодования в Сербии и Черногории. Сербия заявила решительный протест. В ответ на это Австро-Венгрия стала открыто угрожать Сербии войной. Правящая верхушка Австро-Венгрии горела желанием использовать возникший кризис для разгрома Сербии, что явилось бы смертельным ударом по антигабсбургскому движению в южнославянских землях. Германия поддержала агрессивные замыслы австрийской военщины, так как считала момент благоприятным для нанесения удара по Антанте в ее слабейшем звене, каким была тогда Россия, еще не восстановившая после русско-японской войны свою былую мощь. “Самый лучший момент, чтобы рассчитаться с русскими”, — сделал пометку Вильгельм II на полях донесения военного атташе из Петербурга 10 декабря 1908 г.{202} Начальники генеральных [82] штабов Германии и Австро-Венгрии приступили к составлению конкретных планов развязывания войны. Россия осудила аннексию Боснии и Герцеговины и выступила в защиту Сербии.

Весной 1909 г. Боснийский кризис достиг своего наивысшего напряжения. Отношения России с Австро-Венгрией были близки к разрыву. В марте 1909 г. Австро-Венгрия приступила к мобилизации и концентрации войск на сербской границе. Два австрийских корпуса сосредоточились на русской границе{203}. Предложение России о созыве международной конференции для разрешения конфликта вызвало резкое противодействие германского канцлера Б. Бюлова, который потребовал от русского и сербского правительств признания аннексии Боснии и Герцеговины. Он заявил, что Германия поддержит Австро-Венгрию в ее войне против Сербии. Предъявляя ультимативные требования России, германское правительство хотело напугать Россию и заставить ее отойти от ориентации на Англию и Францию.

В период Боснийского кризиса царское правительство не получило ожидаемой поддержки от своих союзников. Французские правящие круги использовали Боснийский кризис для достижения с Германией договоренности по марокканскому вопросу, которая и была оглашена в феврале 1909 г. Царское правительство, не поддержанное Англией и Францией, капитулировало. Капитуляцию расценивали в России как “дипломатическую Цусиму”.

Начало второго десятилетия XX в. отмечается дальнейшим нарастанием противоречий и конфликтов. Особенно острым был новый конфликт из-за Марокко в 1911 г. (“Агадирский кризис”). В ответ на захват французскими войсками столицы Марокко города Феса германское правительство настойчиво потребовало для себя территории в Марокко или в другой части Африки. Однако французские империалисты были полны решимости отстоять захваченные позиции в Марокко. Один из лидеров французской буржуазии, Клемансо, говорил, что из-за Марокко он пойдет на разрыв и войну с Германией{204}.

1 июля 1911 г. германские милитаристы направили в марокканский порт Агадир канонерскую лодку “Пантера” с целью обосноваться на Атлантическом побережье северной части Африканского континента. В момент посылки в Агадир “Пантеры” германский дипломат Меттерних, оправдывая действия Германии в Марокко, заявил в Лондоне, что “между 1866 и 1870 гг. Германия стала великой страной, восторжествовавшей над всеми своими врагами. Между тем побежденная Франция и Англия поделили с тех пор между собой мир, в то время как Германии достались лишь крохи. Наступил момент, когда Германия имеет право на нечто реальное и значительное”{205}. [83]

Оккупация Агадира преследовала также цель расколоть Антанту. Однако Англия и Россия поддержали Францию. Германские империалисты вынуждены были отказаться от мысли закрепиться в Агадире. Но за отказ от Агадира Германия потребовала в качестве компенсации французское Конго. Франция отвергла эти домогательства. В период Агадирского кризиса противоречия между Францией и Германией обострились настолько, что война могла вспыхнуть в любую минуту. Россия обратилась к Франции с просьбой проявить уступчивость и не доводить дело до войны, которая не найдет в России сочувствия, так как русское общественное мнение относится к настоящему конфликту как к колониальному спору{206}. В то же время на совещании начальников генеральных штабов Франции и России 18 (31) августа 1911 г. было подтверждено, что в случае франко-германской войны Россия выступит на стороне Франции{207}. Характеризуя остроту конфликтов, возникавших между сторонами в этот период, В. И. Ленин писал: “Германия на волосок от войны с Францией [84] и Англией. Грабят (“делят”) Марокко”{208}. Марокканский кризис Ленин назвал в числе главнейших кризисов в международной политике великих держав. После франко-прусской войны 1870-1871 гг. империалистические блоки как бы пробовали свои силы.

Попытка Германии изолировать Францию от ее союзников не увенчалась успехом. Оказавшись перед лицом единого блока стран Антанты, германские империалисты вынуждены были согласиться на признание преимущественных прав Франции в Марокко, за что Германия получила незначительную часть французского Конго. Как отмечали чиновники французского министерства иностранных дел, “благодаря союзу с Россией и дружбе с Англией Франция смогла воспротивиться германским требованиям”{209}.

Марокканский кризис 1911 г. еще более обострил англо-германские отношения. “Гамбургер Нахрихтен”, орган гамбургских судовладельцев и финансистов, писала в начале января 1912 г., что “это обострение является чернейшей грозовой тучей на международном горизонте и в дальнейшем также будет опаснейшим пунктом, поскольку Германия осталась единственной мишенью британской политики”{210}.

В период Агадирского кризиса возник конфликт между Италией и Турцией. Заручившись поддержкой Франции{211} и Англии, Италия решила приступить к осуществлению своих агрессивных планов в Африке. Имея целью захватить Триполитанию и Киренаику, которыми владела Турция, она в сентябре 1911 г. объявила последней войну. Момент для нападения Италия выбрала наиболее подходящий, когда международная обстановка складывалась для нее весьма благоприятно. Франция, Англия и Германия были заняты Агадирским кризисом. Кроме того, Германии было невыгодно из-за Триполитании ссориться со своей союзницей. Россия также не возражала. Турция оказалась в одиночестве и после года войны вынуждена была подписать в Лозанне в октябре 1912 г. мирный договор, по которому Триполитания и Киренаика передавались во владение Италии. Они были превращены в итальянскую колонию Ливию.

Решающую роль в возникновении итало-турецкой войны 1911-1912 гг. сыграли страны Антанты — Франция и Англия, считавшие, что военные действия в Триполитании послужат [85] “похоронным звоном” для Тройственного союза, в котором Италия была самым слабым звеном из-за острых противоречий с Австро-Венгрией. Итальянская буржуазия требовала присоединения пограничных земель Австро-Венгрии с итальянским населением (Триест, Тироль). Благожелательная позиция Франции и Англии в отношении итальянских претензий на Триполитанию и Киренаику способствовала отходу Италии от Тройственного союза. В дальнейшем обещание Антанты отдать итальянцам принадлежавшие Австро-Венгрии Трентино и Триест, Албанскую Валлону не только определяло нейтралитет Италии в начале войны, но и переход ее на сторону Антанты{212}.

Не успела затухнуть итало-турецкая война, как на Балканах вспыхнула война между союзом балканских государств (Сербия, Болгария, Греция и Черногория) и Турцией. Война на Балканах, как ни в каком другом районе мира, таила в себе опасность мирового конфликта. Здесь издавна скрещивались интересы главнейших капиталистических держав и бушевало пламя национально-освободительного движения. На Балканах, по определению Ленина, годы, последовавшие за революцией в России, прошли под знаком пробуждения “целого ряда буржуазно-демократических национальных движений”{213}. На Балканах усилилась борьба за создание независимого албанского государства, греческий народ добивался воссоединения Крита и освобождения из-под турецкого ига Северной Греции. Изнывала под турецким гнетом Македония. Росло движение южных славян за освобождение из-под гнета Австро-Венгрии и объединение с соседней Сербией.

Стараясь покончить с национальными чаяниями южных славян, правящие круги Австро-Венгрии стремились максимально ослабить или полностью подчинить своей власти Сербию. Главным противником установления австрийской гегемонии на Балканах была Россия, придерживавшаяся традиционной политики поддержки национально-освободительного движения балканских народов. Эта политика способствовала укреплению и расширению русского влияния на Балканах, что не отвечало и империалистическим целям Англии и Франции в этом районе. Однако в своей балканской политике страны Антанты в первую очередь учитывали возросшее стратегическое значение балканских стран, которые в случае войны могли стать преградой для связи между Германией и Турцией. Все это превращало Балканы в пороховой погреб Европы и не случайно балканские войны 1912-1913 гг. явились первыми искрами мирового конфликта.

Первая Балканская война 1912-1913 гг. вопреки ожиданиям закончилась быстрым разгромом Турции. Сербские войска вышли к Адриатическому морю. Австро-Венгрия ответила на это широкими военными приготовлениями как на юге, так и в Восточной [86] Галиции против России. Вильгельм II хвастливо заявил, что “не побоится даже мировой войны и готов воевать с тремя державами Согласия”{214}.

Австро-Венгрия ультимативно потребовала от Сербии отвести свои войска с Адриатического побережья. Австрийский ультиматум Сербии вызвал взрыв негодования в России. Дело дошло до уличных шовинистических манифестаций{215}.

При разделе между балканскими странами-победительницами европейских владений Турции царизм стремился укрепить южнославянские страны, видя в них своих потенциальных союзников. Англия и Франция, не заинтересованные в укреплении русского влияния на Балканском полуострове, не оказали должной поддержки русскому правительству. Необеспеченность военной поддержки союзников и опасность новой революции в России вынудили царское правительство снова капитулировать перед требованиями Австро-Венгрии и Германии. По Лондонскому мирному договору (30 мая 1913 г.) к балканским странам, участвовавшим в войне, отошла почти вся территория, которую занимала Турция на Балканах. Эта война не привела, однако, к разрешению балканского вопроса. Вскоре возникла вторая Балканская война 1913 г.

Она происходила между бывшими союзниками из-за дележа отвоеванных у Турции территорий. Балканской коалиции уже не существовало. В этой войне против Болгарии на стороне Сербии и Греции выступила и Румыния. Болгарские войска, атакованные со всех сторон, отступили. Турецкие части, выбрав подходящий момент, перешли установленную договором границу и заняли Адрианополь, выбив оттуда болгар. Правительство Болгарии вынуждено было прекратить сопротивление. Бухарестский мир 10 августа 1913 г., которым закончилась вторая Балканская война, не разрешил ни одного из противоречий империалистических государств по балканскому вопросу. К Турции, кроме Адрианополя, снова перешла почти вся Фракия. Румыния получила южную Добруджу, а также крепость Силистрию и районы Добрич — Балчик на правом берегу Дуная{216}, Греция, кроме Южной Македонии с Салониками, получила часть Западной Фракии с Каваллой. К Сербии перешла большая часть Македонии{217}.

Таким образом, Болгария потеряла не только значительную часть своих завоеваний, но и некоторые территории, которыми она владела раньше. [87]

Балканские войны способствовали размежеванию балканских стран между империалистическими группировками. Сербия, уже в конце XIX в. освободившаяся от австрийской экономической и политической зависимости, попадает в сферу русского влияния и фактически становится форпостом России на Балканах. Болгария, став противником Сербии, попала под влияние Германии и Австро-Венгрии.

После балканских войн усилилась борьба между Антантой и австро-германским блоком за привлечение Греции на свою сторону. В германском генеральном штабе рассчитывали, что военные силы Греции в случае войны отвлекут значительную часть сербских войск{218}. Поэтому германские деятели старались примирить Грецию с Турцией, так как только таким путем можно было вовлечь ее в австро-германский блок.

Однако, несмотря на прогерманскую ориентацию правящей верхушки Греции{219}, Германии не удалось сгладить греко-турецкие противоречия. Враждебное отношение Греции к Турции и Болгарии привело ее в годы войны в лагерь Антанты.

Балканские войны ускорили начавшийся с 1907 г. отход Румынии от Тройственного союза. Во второй Балканской войне Румыния выступила на стороне Сербии против Болгарии, которую поддерживала Австро-Венгрия, стремившаяся всячески ослабить Сербию. Австрийцы не оказали своей союзнице достаточной поддержки во время конфликта с Болгарией из-за Южной Добруджи. Союз с Австро-Венгрией и Германией становился для правящих классов Румынии все менее выгодным. Румынская буржуазия претендовала на Трансильванию, Восточный Банат и Южную Буковину. Эти австро-венгерские провинции, где большинство населения составляли румыны, значительно превосходили как по площади и населению, так и в экономическом отношении Бессарабию, которую обещала Румынии Австро-Венгрия{220}. Толкали Румынию на союз с Антантой и другие обстоятельства. На внешнеполитическую ориентацию румынского правительства оказывало влияние все возрастающее проникновение французского и английского капитала в экономику Румынии.

С присоединением к Антанте румынская буржуазия связывала свои надежды на захват предприятий австро-германской промышленности, находившихся в Румынии, а также немецких и австрийских капиталов, вложенных в румынскую экономику{221}. [88]

Отход Румынии от Тройственного союза и сближение ее с Антантой ускорили действия русско-французской дипломатии. Если для Франции и Англии Румыния имела важное экономическое значение, то для России — стратегическое. В случае войны Румыния не только связывала Россию с Сербией, но и перерезала связи Австро-Венгрии и Германии с Болгарией и Турцией. Из Румынии открывался для русской армии кратчайший путь на Константинополь, Софию и Будапешт в обход и в тыл укрепленных позиций противника{222}. Накануне первой мировой войны русско-французской дипломатии удалось добиться заметного улучшения отношений с Румынией.

Таким образом, целый ряд внешнеполитических и внутренних факторов определили эволюцию Румынии от тесного союза с Австро-Венгрией и Германией к союзу с Антантой.

Последним крупным международным конфликтом накануне первой мировой войны был конфликт, вызванный тем, что в декабре 1913 г. по соглашению с Турцией германское правительство направило в Константинополь для реорганизации и обучения турецкой армии военную миссию во главе с генералом О. Лиманом фон Сандерсом. Турецкий султан назначил немецкого генерала на должность командующего 1-м корпусом, расположенным в Константинополе. Россия выразила резкий протест против передачи Лиману фон Сандерсу командования гарнизоном турецкой столицы, так как это влекло за собой установление немецкого контроля в районе проливов. Возник острый дипломатический конфликт между Россией и Германией, в котором Англия и Франция заняли уклончивую позицию{223}. Этот конфликт таил в себе серьезную опасность возникновения войны между Германией и Россией. Германия угрожала решить спор ударом “бронированного кулака”. В ответ на это в русской печати появилось полуофициальное заявление: “Россия готова к войне”{224}. Но в действительности русская армия была еще не готова для большой войны. Конфликт был разрешен в январе 1914 г. путем внеочередного предоставления Лиману фон Сандерсу звания мушира, т. е. маршала турецких войск, что позволило освободить немецкого генерала от командования 1-м корпусом, как не соответствующего его новому званию, и назначить генерал-инспектором турецкой армии. Эта уступка со стороны Германии настойчивым требованиям России снять генерала с командного поста в столице нисколько не изменила планы германских милитаристов, видевших задачу миссии в установлении полного контроля над вооруженными силами Турции. Накануне первой мировой войны [89] германская военная миссия в Турции насчитывала свыше 70 человек{225}. Немецкие офицеры заняли ключевые позиции как в генеральном штабе, военном министерстве, так и в ряде крупных войсковых соединений{226}. Деятельность в Турции многочисленной германской военной миссии явилась серьезной угрозой России и в первую очередь безопасности ее черноморского побережья и границ на Кавказе. Правительство России в связи с этим приняло меры по укреплению кавказской границы и усилению Черноморского флота{227}. Миссия Лимана фон Сандерса еще более обострила русско-германские отношения и сыграла свою роль в вовлечении султанской Турции в империалистическую войну на стороне германо-австрийского блока.

Таким образом, международные конфликты кануна войны содействовали обострению противоречий между Антантой и Тройственным союзом и явились предвестниками первой мировой войны.

Застрельщиком международных конфликтов выступал германский империализм. Немецкая группа капиталистов, по определению Ленина, “еще более хищническая, еще более разбойничья”, чем англо-французская группа, спешила грабить более старых и обожравшихся разбойников{228}. Провокации со стороны германских милитаристов способствовали упрочению Антанты. В 1912 г. были подписаны англо-французская и франко-русская морская конвенции. В 1913 г. начались переговоры между морскими штабами Англии и России о заключении подобного же соглашения.

Война между двумя группами держав из-за дележа колоний, из-за порабощения других наций, из-за выгод и привилегий на мировом рынке неумолимо надвигалась.

Против милитаризма и угрозы мировой войны

В. И. Ленин неоднократно указывал на то, что пока взаимоотношения между странами определяются империалистическими правительствами, войны будут являться логическим продолжением их “мирной” политики грабежей и насилий. Империалистических грабительских войн, отмечал Ленин, будет несколько{229}. Но это отнюдь не значит, что пролетариат должен беспристрастно наблюдать за тем, как правительства втягивают народы в кровавую бойню. В условиях все возрастающей военной опасности В. И. Ленин призывал пролетарские массы к решительной борьбе [90] за мир. “Единственная гарантия мира, — писал он в мае 1913 г., — организованное, сознательное движение рабочего класса”{230}. Только в международном рабочем классе видел Ленин реальную силу, способную обуздать милитаризм, преградить дорогу империалистической войне.

Международный рабочий класс накануне мировой войны представлял могучую общественную силу. К 1914 г. в его рядах насчитывалось свыше 150 миллионов человек{231}.

Во многих странах Европы и в США имелись социалистические рабочие партии, объединявшие в своих рядах 3,4 млн. человек{232}. Социалисты издавали сотни журналов и еженедельных газет. В 1914 г. в парламентах всех стран социалистам принадлежало около 700 мест{233}. В те годы международное рабочее движение возглавлялось II Интернационалом, который накануне войны представлял собой значительную политическую силу. К 1914 г. он объединил 41 социал-демократическую партию из 27 стран{234}, за которые голосовало около 12 млн. человек. “Если бы эта сила была направлена на борьбу против войны, она могла в значительной степени связать руки империалистическим правительствам”{235}. Но международный рабочий класс не смог помешать империалистам подготовить и развязать мировую войну, так как отсутствие единства в международном социалистическом движении сорвало образование единого антиимпериалистического фронта.

Вопрос об угрозе надвигающейся военной катастрофы и о мерах борьбы против нее неоднократно обсуждался на конгрессах социалистических партий II Интернационала. На Штутгартском конгрессе 1907 г. главным пунктом повестки дня был вопрос о милитаризме и международных конфликтах. Увеличивающаяся опасность мировой войны придавала обсуждению этого вопроса особую остроту. Однако в выступлениях большинства руководителей социалистических партий явно сквозили оппортунистические тенденции, отказ от принципов пролетарского интернационализма, неправильное объяснение природы войн. Они отрывали борьбу против войны от задачи борьбы против капиталистов. Ход работы конгресса в Штутгарте показал, что по существу позиция большинства лидеров II Интернационала была близка к поддержке капиталистов их “собственных” государств.

Против этой опасной для международного пролетариата оппортунистической позиции резко выступил В. И. Ленин. Он боролся за объединение тех групп левых делегатов, которые защищали интернациональные интересы рабочего класса. В результате [91] решительной борьбы с оппортунистической частью германской делегации в проект резолюции была включена важная поправка, внесенная В. И. Лениным и Р. Люксембург. Она гласила: “В случае, если война все же разразится, они (пролетарии. — Авт.) должны ... стремиться всеми средствами к тому, чтобы использовать вызванный войной экономический и политический кризис для возбуждения народных масс и ускорить падение капиталистического классового господства”{236}. Эта поправка была полностью повторена и в резолюции, принятой на конгрессе в Копенгагене в 1910 г. по вопросу о борьбе с военной опасностью.

Новые антивоенные решения были выработаны на Чрезвычайном международном социалистическом конгрессе в Базеле в ноябре 1912 г. Этот конгресс собрался в особо напряженной обстановке, когда война уже бушевала на Балканах и во всем мире развернулось массовое антивоенное движение. Базельский конгресс единогласно принял манифест, предостерегающий народы и правительства о все возрастающей угрозе мировой войны. В манифесте говорилось: “В любой момент великие европейские народы могут быть брошены друг против друга, причем такое преступление против человечности и разума не может быть оправдано ни самомалейшим предлогом какого бы то ни было народного интереса... Было бы безумием, если бы правительства не поняли того, что одна мысль о чудовищности мировой войны должна вызвать негодование и возмущение рабочего класса. Пролетариат считает преступлением стрелять друг в друга ради прибылей капиталистов, ради честолюбия династий, ради выполнения тайных дипломатических договоров”{237}.

В. И. Ленин оценивал этот документ как “самое точное и полное, самое торжественное и формальное изложение социалистических взглядов на войну”{238}. По словам Ленина, манифест устанавливал “тактику революционной борьбы рабочих в интернациональном масштабе против своих правительств, тактику пролетарской революции”{239}.

Однако оппортунистические руководители западноевропейских социалистических партий на деле ничего не сделали для претворения в жизнь антивоенных решений конгрессов II Интернационала. Более того, ведущая его партия — Германская социал-демократическая партия — оказывала непосредственную поддержку своему правительству в гонке вооружений и в проводимой им агрессивной политике. Так, во время второго Марокканского кризиса 1911 г. правление СДПГ уклонилось от сколько-нибудь решительных выступлений против экспансионистских устремлений германского империализма{240}, а 30 июня 1913 г, социал-демократическая [92] фракция рейхстага открыто поддержала правительственный законопроект об увеличении военных расходов{241}.

Военный вопрос стал главным вопросом внутрипартийной борьбы и во Французской социалистической партии. В июне 1914 г. партийный конгресс после долгой дискуссии постановил в случае развязывания войны ответить на нее всеобщей стачкой. Эта мера в случае ее осуществления могла бы в значительной степени помешать французским империалистам. Однако принятие резолюции отнюдь не означало гарантии неукоснительного выполнения ее со стороны руководителей партии, большая часть которых стояла на оборонческой позиции, считая, что всеобщая стачка в случае войны явится изменой делу социализма и приведет к неприятельскому вторжению. Естественно, что такая позиция части руководства Французской социалистической партии была на руку империалистической буржуазии.

Аналогичные тенденции в оценке военного вопроса в той или иной мере были характерны и для других социалистических партий.

Лишь отдельные группы левых социал-демократов, в Германии во главе с К. Либкнехтом и Р. Люксембург, во Франции — во главе с Ж. Жоресом, а также в других странах твердо стояли на позициях пролетарского интернационализма и вели мужественную, непримиримую борьбу против надвигающейся угрозы мировой войны. Однако группы левых были еще очень немногочисленными, они организационно входили в состав традиционных социал-демократических партий и не имели значительного влияния на массовое рабочее движение. Большая часть рядовых социал-демократов и беспартийных рабочих все еще шла за правоопптортунистическими лидерами. Засилье оппортунистов в западноевропейских социал-демократических партиях явилось причиной того, что рабочему классу не удалось помешать империалистам развязать мировую войну.

Только левое крыло Интернационала, в авангарде которого выступала партия большевиков во главе с В. И. Лениным, оказалось последовательным борцом против милитаризма и угрозы войны. Большевики вели активную борьбу против надвигающейся войны как на международной арене, так и внутри страны. Используя легальные и нелегальные средства борьбы, большевики развернули в массах широкую антивоенную пропаганду. Открытая антимилитаристская пропаганда велась на страницах большевистских газет. “Правда” и другие органы большевистской печати из номера в номер публиковали материалы, раскрывающие классовую сущность внешней политики империалистических держав, публиковали статьи, рассказывающие рабочим о тяжелом бремени вооружений. Предупреждая рабочих о близкой опасности войны, “Правда” призывала их к сплочению в борьбе против [93] этой опасности. Большевики уделяли большое внимание антивоенной пропаганде в армии и на флоте. В воинских частях вели в то время революционную работу многие большевики{242}.

Большевики пользовались любой возможностью для антивоенных выступлений. “Правда” регулярно выступала со статьями против гонки вооружения в России. С думской трибуны рабочие депутаты решительно протестовали против военных ассигнований, открыто клеймили агрессивную внешнюю политику царизма. В июне 1913 г. в Думе с решительным отказом голосовать за военные кредиты выступил депутат-большевик А. Е. Бадаев. С думской трибуны он заявил: “В полном согласии с социал-демократами других стран мы заявляем, что будем бороться всеми доступными нам способами против всяких международных авантюр и постоянного увеличения вооружения...”{243}. Ленин требовал от большевистской фракции IV Государственной думы (А. Е. Бадаев, Г. И. Петровский, М. К. Муранов, Ф. Н. Самойлов, Н. Р. Шагов) не ограничивать антимилитаристскую пропаганду стенами Государственной думы, а сочетать ее с революционной работой в рабочих массах.

Выполняя указания В. И. Ленина, депутаты-большевики проводили большую работу на промышленных предприятиях среди рабочих масс, призывая к борьбе с военной опасностью. В официальном заявлении, сделанном А. Е. Бадаевым от имени партии большевиков, говорилось: “Рабочий класс будет бороться всеми силами против войны. Война не в интересах рабочих. Наоборот, всем своим острием она направлена против рабочего класса всего мира... “Война войне” — вот наш лозунг. За этот лозунг мы, действительные представители рабочего класса, будем бороться”{244}.

Действия большевиков — депутатов Государственной думы — быстро становились известными широким рабочим массам, использовались в агитационной работе, направленной против войны. В. И. Ленин с гордостью отмечал невиданное еще в международном социализме использование парламентаризма революционной социал-демократией{245}.

В предвоенные годы партия большевиков, В. И. Ленин вели последовательную борьбу против милитаризма и надвигающейся угрозы мировой войны. Когда в апреле 1914 г. в связи с ростом военной опасности польский журналист А. Майкосен спросил В. И. Ленина: “Вы жаждете конфликта?”, то В. И. Ленин ему ответил: “Нет, я не хочу его. Почему я должен был бы его хотеть? Я делаю все и буду делать до конца, что будет в моих силах, чтобы препятствовать мобилизации и войне. Я не хочу, [94] чтобы миллионы пролетариев должны были истреблять друг друга, расплачиваясь за безумие капитализма. В отношении этого не может быть недопонимания. Объективно предвидеть войну, стремиться в случае развязывания этого бедствия использовать его как можно лучше — это одно. Хотеть войны и работать для нее — это нечто совершенно иное”{246}.

Основная масса рабочего класса России не поддалась волне шовинизма, захлестнувшей в июле — августе 1914 г. страны Европы. Разоблачая милитаризм, большевики стремились довести до сознания рабочего класса ту мысль, что избавиться от милитаризма и угрозы войны можно только путем свержения буржуазного строя. Антивоенная пропаганда большевиков была тесно связана с общей революционной пропагандой среди рабочих и дала свои плоды, в годы войны способствовала революционному выходу России из мировой бойни. “Нелегальная Российская социал-демократическая рабочая партия, — писал Ленин, — исполнила свой долг перед Интернационалом. Знамя интернационализма не дрогнуло в ее руках”{247}.

* * *

Первая мировая война возникла в результате обострения противоречий между главнейшими капиталистическими странами в их борьбе за рынки сбыта и источники сырья, за передел мира. По определению Ленина, эта война “была с обеих сторон империалистской (т. е. захватной, грабительской, разбойнической) войной, войной из-за дележа мира, из-за раздела и передела колоний, “сфер влияния” финансового капитала”{248}. Немалую роль в развязывании войны сыграла политика империалистов, направленная на то, чтобы отвлечь рабочий класс от борьбы за свое социальное освобождение.

В авангарде борьбы против милитаризма и войны находился рабочий класс. Наиболее последовательную и непримиримую борьбу в этом направлении вели русские большевики во главе с В. И. Лениным. [95]

В. И. Виноградов

Глава вторая. Вооруженные силы

1. Сухопутные войска

Увеличение численности армий

Империалистические государства усиленно развивали свои вооруженные силы как важнейшее средство для насильственного осуществления задач внутренней и внешней политики. Численность сухопутных войск и военно-морских флотов с каждым годом росла. Армии и флоты перевооружались новейшими образцами оружия и боевой техники.

Сухопутные силы больше всех наращивали Германия и Франция. Введение во Франции в 1872 г. нового закона о всеобщей воинской повинности позволило ей ускорить накопление обученных резервов. Это обеспечивало возможность в случае войны более чем в 2,5 раза увеличить численность армии мирного времени. Так, если к началу франко-прусской войны 1870-1871 гг. Франция была способна выставить действующую армию в 647 тыс. человек, то к 1880 г. эта армия уже могла иметь численность более одного миллиона человек{1}. Кроме того, 638 тыс. составляли территориальную армию.

Германские милитаристы не могли допустить усиления Франции, что грозило бы им потерей военного превосходства, достигнутого в войне 1870-1871 гг. Поэтому они все более и более увеличивали свою армию. Так, если к началу франко-прусской войны Северо-Германский союз во главе с Пруссией имел армию мирного времени 315,6 тыс. человек (армия Пруссии 283 тыс. человек){2}, то по закону от 2 мая 1874 г. численность германской армии мирного времени определялась в 401 659 человек нижних [96] чинов (рядовых и унтер-офицеров), законом от 6 мая 1880 г. ее численность была увеличена до 427 274 человек{3}, а в 1890 г. доведена до 510,3 тыс. человек (в том числе 486 983 рядовых и унтер-офицеров и 23 349 генералов и офицеров){4}. Так, всего за 20 лет численность германской армии мирного времени была увеличена почти на 62%. Между тем население Германии за это же время возросло только на 25%{5}. Соперник Германии — Франция к концу XIX в. поставила под ружье свыше 625 тыс. человек{6}, тогда как накануне войны 1870-1871 гг. ее армия мирного времени составляла 434,3 тыс. человек{7}.

Характеризуя обстановку в Европе в начале 90-х годов XIX в., Ф. Энгельс в статье “Может ли Европа разоружиться?” (1893 г.) указывал, что “между Францией и Германией началось то лихорадочное состязание в вооружении, в которое постепенно были втянуты также Россия, Австрия, Италия”{8}.

Особенно большие масштабы приняла гонка вооружений непосредственно перед войной. 5 июля 1913 г. германский рейхстаг утвердил закон об увеличении армии мирного времени на 136 тыс. человек. При этом размер единовременных военных расходов выразился суммой в 898 млн. марок{9}. К началу войны численность сухопутной германской армии была доведена до 808 280 человек. В это число входило 30 459 офицеров, 107 794 унтер-офицера, 647 793 рядовых, 2480 врачей, 865 ветеринарных врачей, 2889 военных чиновников, 16 тыс. вольноопределяющихся{10}.

Франции было трудно соревноваться по численности вооруженных сил с Германией из-за меньшего количества населения и значительно меньших темпов его прироста. К тому же ежегодный прирост населения Франции все время снижался, а Германии возрастал. Вследствие этого не мог быть увеличен ежегодный призыв новобранцев. Чтобы не отстать в численности сухопутных сил от Германии, французское правительство законом от 7 августа 1913 г. увеличило продолжительность службы с двух до трех лет и снизило призывной возраст с 21 года до 20 лет{11}. Это позволило довести штатный состав нижних [97] чинов до 720 тыс.{12}, а общую численность постоянной армии Франции увеличить на 50%{13}. К 1 августа 1914 г. французская армия мирного времени насчитывала 882 907 человек (включая и колониальные войска){14}.

В увеличении численности армии не отставала от Франции и Германии и Россия. Русская регулярная армия мирного времени с 1871 по 1904 г. была увеличена с 761 602 человек{15} до 1 094 061 человека{16}. По штатам же 1912 г. в составе армии предполагалось иметь 1 384 905 человек{17}. В конце 1913 г. в России была утверждена так называемая “Большая программа по усилению армии”, которая предусматривала увеличение сухопутных сил России мирного времени к 1917 г. еще на 480 тыс. человек{18}. Значительно усиливалась артиллерия. Осуществление программы требовало единовременного расхода в 500 млн. рублей{19}.

Расширяла свою армию и Австро-Венгрия. В начале 1911 г. она увеличила призывной контингент на 40%, ассигновав на нужды армии дополнительно 100 млн. крон{20}. 5 июля 1912 г. в Австро-Венгрии был принят новый военный закон, предусматривавший дальнейшее увеличение рекрутского набора (с 181 677 до 205 902 человек) и дополнительные ассигнования на вооружение. Италия также проектировала увеличение контингентов со 153 тыс. до 173 тыс. человек{21}.

Наряду с великими державами гонкой вооружения были охвачены и малые страны, даже такие, как Бельгия и Швейцария, провозгласившие вечный нейтралитет, гарантированный великими державами. В Бельгии, например, до 1909 г. размер армии, необходимой для обороны страны в военное время, был установлен в 180 тыс. человек. В мирное время он составлял около 42 тыс. человек. Вследствие обострения международных отношений бельгийское правительство в декабре 1912 г. установило численность армии военного времени в 340 тыс. человек, [98] а в мирное время 54 тыс. человек{22}. 15 декабря 1913 г. в Бельгии был принят новый военный закон и введена обязательная воинская повинность. По этому закону состав армии мирного времени предполагалось довести к 1918 г. до 150 тыс.{23}

Система комплектования армии

Комплектование армий рядовым и унтер-офицерским составом в большинстве государств Европы проводилось на основе всеобщей воинской повинности, согласно которой военная служба формально считалась обязательной для всех граждан. В действительности же она всей своей тяжестью ложилась на плечи трудящихся масс. Рядовой состав армий комплектовался в основном из трудового народа. Эксплуататорские классы пользовались всевозможными льготами, избегали тяжелой солдатской службы. В армии их представители занимали главным образом командные должности. Характеризуя всеобщую воинскую повинность в России, В. И. Ленин указывал: “В сущности, у нас не было и нет всеобщей воинской повинности, потому что привилегии знатного происхождения и богатства создают массу исключений. В сущности, у нас не было и нет ничего похожего на равноправность граждан в военной службе”{24}.

Система комплектования на основе обязательной воинской повинности давала возможность охватить военным обучением и воспитанием наибольшее число мужского населения страны. К началу первой мировой войны 1914-1918 гг. количество военнообученных достигло следующих величин: в России — 5650 тыс., во Франции — 5067 тыс., в Англии — 1203 тыс., в Германии — 4900 тыс., в Австро-Венгрии — 3 млн. человек{25}. Это позволило мобилизовать многомиллионные армии, превышавшие численность армий мирного времени в 4-5 раз.

В армию призывались лица в возрасте 20-21 года. Военнообязанные считались на военной службе до 40-45-летнего возраста. От 2 до 4 лет они служили в кадрах (2-3 года в пехоте, 3-4 года в кавалерии и конной артиллерии), после чего зачислялись на 13-17 лет в запас (резерв во Франции и других странах, резерв и ландвер в Германии) и периодически привлекались на учебные сборы. По истечении срока пребывания в запасе военнообязанные включались в ополчение (территориальная армия во Франции и Японии, ландштурм в Германии). В ополчение зачислялись также лица, не призывавшиеся по каким-либо причинам в армию, но способные носить оружие. [99]

Запасные (резервисты) призывались в армию в случае войны и предназначались для пополнения частей до штатов военного времени. Ополченцы в военное время также призывались и несли различную тыловую и гарнизонную службу.

В Англии и США в отличие от других государств армии были наемные{26}. Комплектовались они путем вербовки лиц в возрасте 18 — 25 лет в Англии и 21 года — 30 лет в США. Волонтеры служили в США 3 года, а в Англии 12 лет, из них от 3 до 8 лет на действительной службе, остальное время в запасе, с привлечением ежегодно на 20-дневные сборы.

Комплектование унтер-офицерским составом во всех странах производилось путем отбора из числа новобранцев лиц, принадлежащих к состоятельным слоям общества (зажиточные крестьяне, мелкие лавочники и служащие), которые после обучения в течение определенного срока (1-2 года) в специальных учебных подразделениях назначались на унтер-офицерские должности. Так как главная роль в обучении и воспитании рядовых, особенно одиночного бойца, и в поддержании внутреннего порядка в подразделениях принадлежала унтер-офицерскому составу{27}, то во всех армиях стремились к закреплению этих кадров в рядах армии, для чего зарекомендовавших себя верной и преданной службой унтер-офицеров по истечении сроков действительной службы оставляли на сверхсрочную службу. Они получали при этом некоторые льготы и привилегии (служебные, бытовые, материальные), вплоть до возможности выйти в офицеры, особенно в военное время. В германской армии унтер-офицеры были только из сверхсрочников{28}. Отслужившие установленные сроки действительной и сверхсрочной службы унтер-офицеры зачислялись в запас.

Офицерские кадры готовились в основном через специальные военные учебные заведения (по родам войск), куда принимались на обучение по добровольному принципу молодые люди, главным образом из среды господствующих классов (дворян и буржуазии). Так, например, в России к 1911 г. имелось 28 кадетских корпусов и 20 военных училищ, в Германии — 8 подготовительных кадетских школ и 11 военных училищ, в Австро-Венгрии — 18 кадетских школ и 2 академии{29}. Так как в армиях почти [100] всегда существовал некомплект офицеров, то в военные училища принимали некоторое количество выходцев из среды мелкой буржуазии, духовенства, чиновничества, интеллигенции. Офицерские кадры на военное время комплектовались путем производства в офицеры унтер-офицеров-сверхсрочников, а также путем краткосрочного обучения лиц со средним и высшим образованием (вольноопределяющиеся).

Для повышения квалификации командных кадров, предназначавшихся на высшие должности, существовали различные краткосрочные курсы и школы (стрелковые, кавалерийские и др.) с продолжительностью обучения около года. Высшее военное образование давали военные академии.

Решающие командные позиции в армиях всех капиталистических стран были заняты представителями господствующих классов. Так, в германской армии в 1913 г. дворяне занимали 87% штабных должностей в кавалерии, 48% в пехоте и 41% в полевой артиллерии{30}. В русской армии классовый состав офицерства в 1912 г. выражался в следующем виде (в %, в среднем): дворян — 69,76; почетных граждан — 10,89; духовенства — 3,07; “купеческого звания” — 2,22; “податного сословия” (крестьян, мещан и др.) — 14,05. Среди генералов потомственные дворяне составляли 87,45%, среди штаб-офицеров (подполковник — полковник) — 71,46% и среди остального офицерства — 50,36%. Из “податного сословия” больше всего было обер-офицеров — 27,99%, а среди генералов представители этой социальной группы занимали всего 2,69%{31}.

Армии капиталистических государств являлись верной вооруженной опорой господствующих классов во внутренней политике и надежным орудием для ведения захватнической войны. Однако коренные интересы народных масс, составлявших основную силу армии, находились в противоречии с захватническими целями капиталистических государств.

Организация и вооружение

Сухопутные силы всех государств накануне первой мировой войны состояли из пехоты, кавалерии и артиллерии, которые считались основными родами войск. Инженерные войска (саперные, железнодорожные, понтонные, связи, телеграфные и радиотелеграфные), авиационные и воздухоплавательные считались вспомогательными. Пехота являлась главным родом войск и ее удельный вес в системе сухопутных сил составлял в среднем [101] 70%, артиллерии — 15, кавалерии — 8 и вспомогательных войск — 7%{32}.

Организационное построение армий главнейших европейских государств, будущих противников в надвигавшейся войне, имело много общего. Войска были сведены в части и соединения. Высшим объединением, предназначавшимся для решения стратегических и оперативных задач во время войны, во всех странах была армия. Только в России еще в мирное время намечалось создание фронтовых объединений (две — четыре армии) на случай войны. Армия включала в свой состав три — шесть армейских корпусов, кавалерийские части (соединения), инженерные части (в Германии также и армейскую артиллерию).

Армейский корпус имел установленный штат и включал в свой состав все необходимые боевые и вспомогательные силы и средства, а также тыловые части, достаточные для того, чтобы корпус мог самостоятельно вести бой даже в отрыве от других соединений. Корпус имел в своем составе две-три пехотные дивизии, кавалерию, корпусную артиллерию, саперные подразделения, переправочные средства (инженерный парк), средства связи, подразделение авиации (авиазвено, авиаотряд), тыловые учреждения и транспортные подразделения{33} (численный состав корпуса приводится в табл. 5).

Таблица 5. Состав армейского корпуса военного времени в 1914 г.*

Корпус

Пехотные батальоны

Эскадроны

Пулеметы

Батареи

Орудия

Саперные роты

Всего людей

Лошади

Повозки

Русский

32

6

64

14{1*}

108

5

48700

13500

3770

Французский

28{2*}

6

56{3*}

30{4*}

120

4

44200

12600

2240

Германский

24

6 — 8

48

28{5*}

160

3

45600

16800

2880

* С. Н. Красильников. Организация крупных общевойсковых соединений, стр. 133.
{1*}2 батарей по 8 орудий, 2 батареи по 4 орудия.
{2*}В том числе 4 батальона резервной бригады.
{3*}В том числе пулеметы резервной бригады.
{4*}Все батареи 4-орудийные.
{5*}24 батареи по 6 орудий, 4 батареи по 4 орудия.

Пехота сводилась в дивизии, которые состояли из двух пехотных бригад (по 2 пехотных полка в каждой). В состав дивизии входили также артиллерийская бригада (полк), 2-3 эскадрона [102] кавалерии и специальные части. Численность дивизий в различных армиях колебалась от 16 до 21 тыс. человек. Дивизия являлась тактическим соединением. По своему составу и вооружению она могла выполнять самостоятельные задачи на поле боя, используя огонь всех видов пехоты и артиллерии (численный состав дивизии см. в табл. 6).

Таблица 6. Состав пехотной дивизии военного времени в 1914 г.*

Дивизия

Пехотные батальоны

Эскадроны

Пулеметы

Дивизионы

Батареи пушечные

Батареи гаубичные

Орудия легкие

Саперные роты

Всего людей

Русская

Французская

Германская

12

3-4

24

4

9

3

72

1-2

16 600

* С. Н. Красильников. Организация крупных общевойсковых соединений, стр. 94-95, 133.

Пехотные полки состояли из 3-4 батальонов, в каждом из которых имелось 4 роты. Численность батальона составляла почти везде немногим более 1000 человек.

В Англии и США в мирное время крупных войсковых соединений не существовало. В военное время из отдельных полков и батальонов формировались бригады, дивизии, корпуса.

Основным оружием пехоты была магазинная винтовка со штыком калибром от 7,62 до 8 мм с дальностью стрельбы по прицелу до 3200 шагов, она отличалась хорошими баллистическими качествами. Уменьшение калибра дало возможность значительно снизить вес патронов и увеличить их носимый запас в 1,5 раза. Применение магазинного заряжания вместе с бездымным порохом увеличило практическую скорострельность почти в 3 раза (вместо 5 — 6 выстрелов до 15 выстрелов в минуту). В русской армии была принята на вооружение трехлинейная (7,62 мм) пехотная винтовка образца 1891 г., изобретенная офицером русской армии С. И. Мосиным (табл. 7). В 1908 г. к ней был сконструирован новый патрон с остроконечной пулей и начальной скоростью 860 м/сек. Прицельная дальность этой винтовки была 3200 шагов (2400-2500 м). Перед войной армии почти всех стран также ввели у себя на вооружение остроконечные пули.

При относительно небольшом различии по баллистическим свойствам с винтовками других армий русская винтовка была лучшей. Она отличалась простотой устройства, имела высокую прочность, была чрезвычайно живучей, надежной и безотказной в боевых условиях.

Наряду с основным оружием пехоты — винтовкой — получает [103] распространение автоматическое оружие. В начале 80-х годов XIX в. появляются пулеметы современного типа (станковый пулемет американского изобретателя Максима 1883 г.), затем автоматические пистолеты и автоматические (самозарядные) винтовки. В начале XX в. появились ручные пулеметы. Впервые они были применены в русско-японской войне{34}.

Таблица 7. Стрелковое оружие армий основных европейских государств

Система

Калибр, мм

Предельная дальность огня, м

Россия

Магазинная винтовка образца 1891 г. системы Мосина

7,62

3000

Станковый пулемет системы Максима

7,62

3000

Франция

Винтовка образца 1896 г. Лебедя

8,0

2500

Станковый пулемет Гочкиса

8,0

 

Англия

Винтовка образца 1903 г. Ли — Энфильда

7,7

3000

Станковый пулемет системы Максима

7,7

 

Германия

Винтовка образца 1898 г. Маузера

7,9

3000

Станковый пулемет системы Максима

7,9

3000

Австро-Венгрия

Винтовка образца 1895 г. Манлихера

8,0

3000

Станковый пулемет Шварцлозе

8,0

 

Пулеметы имелись в войсках вначале в весьма незначительном количестве. Перед войной в армиях крупнейших государств на пехотную дивизию полагалось 24-28 тяжелых станковых пулеметов. В русской армии, как в большинстве других армий, на вооружение был принят станковый пулемет системы “Максим”. В пехотной дивизии русской армии в 1914 г. имелось 32 таких пулемета (по 8 пулеметов в полку). Легких пулеметов русские войска не имели.

Кавалерия во всех армиях делилась на войсковую и стратегическую. В России кавалерия подразделялась на дивизионную, придаваемую пехотным соединениям, и армейскую — находящуюся в распоряжении высшего командования. В мирное время кавалерийские дивизии организационно входили в состав армейских корпусов, а во время войны вместе с двумя кавалерийскими корпусами составляли армейскую конницу. В пехотных дивизиях оставались небольшие кавалерийские подразделения, составлявшие дивизионную конницу. [104]

Высшим соединением кавалерии во всех армиях (кроме английской) являлся кавалерийский корпус в составе 2-3 кавалерийских дивизий. Кавалерийская дивизия состояла из 4-6 кавалерийских полков (в английской кавалерийской дивизии 12 полков). В составе дивизии имелись полки различных видов кавалерии — уланские, гусарские, кирасирские, драгунские (а в России и казачьи). Каждая кавалерийская дивизия имела в своем составе дивизион конной артиллерии из 2-3 батарей, пулеметные и саперные подразделения и подразделения связи. Пулеметы и технические войска (саперы и связисты) в некоторых армиях входили также в состав бригад и полков. Кавалерийская дивизия насчитывала 3500-4200 человек, 12 орудий и от 6 до 12 пулеметов (английская кавалерийская дивизия — 9 тыс. человек и 24 пулемета). Кавалерийский полк во всех армиях состоял из 4-6 эскадронов (в английском кавалерийском полку было 3 эскадрона). Основным оружием кавалерии до войны считалось холодное (шашка, пика), огнестрельным — пулемет, карабин (укороченная винтовка), револьвер.

Артиллерия являлась главным образом дивизионным средством и находилась в распоряжении командиров дивизий. Пехотная дивизия имела в своем составе один-два артиллерийских полка (бригаду) с 36 — 48 орудиями (в германской дивизии — 72 орудия). Артиллерийский полк включал в себя 2-3 артиллерийских дивизиона, которые состояли из батарей. Батарея являлась основной огневой единицей и имела от 4 до 8 орудий. В корпусном подчинении артиллерии было мало (один гаубичный дивизион в русском и германском корпусе и полк легкой артиллерии во французском корпусе).

Применение бездымного пороха, заряжания с казенной части, поршневых замков и противооткатных устройств привело в конце XIX в. к появлению скорострельных орудий, значительно усиливших боевую мощь артиллерии. Дальнобойность и скорострельность по сравнению с периодом франко-прусской войны увеличились в 2 и более раз (дальнобойность — с 3,8 до 7 км, скорострельность — с 3-5 выстрелов в минуту до 5 — 10 выстрелов в минуту){35}.

Наряду с увеличением скорострельности и дальнобойности артиллерии военно-техническая мысль разрешила и такую проблему, как стрельба с закрытых позиций, что резко повысило живучесть артиллерии в бою. Впервые в боевых условиях стрельба с закрытых позиций применялась русскими артиллеристами во время русско-японской войны.

Тогда же русскими артиллеристами мичманом С. Н. Власьевым и инженер-капитаном Л. Н. Гобято был сконструирован миномет, который успешно применялся при обороне Порт-Артура [105] в 1904 г. С изобретением миномета появилась возможность вести навесный огонь по противнику с малых дистанций (главным образом по траншеям). Однако лишь германская армия к началу первой мировой войны имела на вооружении минометы.

Дивизионная артиллерия состояла главным образом из легких орудий калибра 75 — 77 мм. Предназначалась она для ведения настильного огня и поражения открытых целей шрапнелью. Дальность стрельбы достигала 6 — 8 км. Русские войска были вооружены полевой 76,2-мм пушкой образца 1902 г., которая по своим баллистическим свойствам являлась лучшей в мире.

Кроме этой артиллерии в армиях европейских государств имелись пушки калибром от 100 до 150 мм, а для ведения навесного огня — гаубицы (легкие и тяжелые) калибром от 100 до 220 мм. Основные образцы артиллерийских орудий и их тактико-технические данные приводятся в табл. 8.

Таблица 8. Полевая артиллерия армии основных европейских государств *

Государство и система орудий

Калибр, мм

Вес снаряда, кг

Дальность стрельбы гранатой, км

Россия

Полевая пушка обр. 1902 г.

76,2

6,5

8,5

Полевая гаубица обр. 1909 г.

122

23,3

7,7

Скорострельная пушка обр. 1910 г.

107

16,4

10, 7 — 12,7

Полевая гаубица обр. 1910 г.

152

40,9

7,7

Франция

Полевая скорострельная пушка обр. 1897 г.

75

7,25

8,6

Короткая пушка Банжа обр. 1890 г.

120

20,3

5,7

Тяжелая гаубица Римайо обр. 1904 г.

155

43,0

6,5

Германия

Полевая легкая пушка обр. 1896 г.

77

6,85

7,8

Полевая легкая гаубица обр. 1909 г.

105

15,7

7,0

Полевая тяжелая пушка обр. 1904 г.

105

17,8

10,3

Полевая тяжелая гаубица обр. 1902 г.

150

40,5

7,4

Австро-Венгрия

Полевая легкая пушка обр. 1905 г.

76,5

6,68

7,0

Полевая легкая гаубица обр. 1899 г.

104

14,7

6,1

Полевая тяжелая пушка

105

15,6

12,2

Полевая тяжелая гаубица обр. 1899 г.

150

39,0

6,6

* Е. 3. Барсуков. Артиллерия русской армии, т. 1, стр. 210-211, 229.

Однако тяжелая полевая артиллерия все же была развита весьма слабо. Лучше других была обеспечена гаубичной и тяжелой артиллерией германская армия, поскольку германское высшее командование придавало артиллерии большое значение. Каждая германская пехотная дивизия имела в своем составе дивизион 105-мм гаубиц (18 орудий), а в состав корпуса входил [106] дивизион 150-мм гаубиц (16 орудий). Армиям же могли придаваться отдельные дивизионы тяжелой артиллерии, которая состояла из 210-мм мортир, 150-мм гаубиц, 105- и 130-мм пушек{36}. По количеству артиллерии германская армия накануне войны стояла на первом месте. Остальные государства значительно ей уступали. Слабее других была оснащена артиллерией австрийская армия. Полевые гаубицы, с которыми австрийская армия вступила в войну, сильно устарели. Горные орудия также оставляли желать много лучшего{37}.

Помимо полевой тяжелой артиллерии имелась еще осадная артиллерия более крупных калибров, предназначавшаяся для осады крепостей или для действий против сильных полевых укреплений противника. Значительное количество артиллерии различных калибров имелось в крепостях. Она в годы войны была использована в полевых войсках.

Новые технические средства борьбы

Накануне первой мировой войны армии европейских государств в различной степени были оснащены военной техникой, которая обеспечивала боевые действия войск. Броневые средства были представлены блиндированными (бронированными) поездами. Такие поезда применяли англичане во время англо-бурской войны для охраны тыловых железнодорожных сообщений{38}.

Бронированные автомобили только разрабатывались. Их технические свойства еще не отвечали предъявляемым требованиям и к началу войны они не были приняты на вооружение{39}, стали применяться лишь с началом войны и были вооружены пулеметом или малокалиберным орудием. Передвигались они с высокой скоростью и предназначались для использования как средство разведки и для внезапного нападения на тыловые подразделения противника, но существенного влияния на ход боевых действий не оказывали.

Перед войной появились проекты самоходных бронированных машин высокой проходимости (получивших впоследствии название танков), а во время войны появились и сами машины (танки). В 1911 г. сын известного русского химика Д. И. Менделеева, инженер В. Д. Менделеев, предложил первый проект танка{40}. Уже во время войны русский изобретатель военный [107] инженер А. А. Пороховщиков представил свой проект легкой, вооруженной пулеметом бронированной машины на гусеницах, названной “вездеходом”{41}. Машина изготовлялась в Риге и была собрана в мае 1915 г. “Вездеход”, как отмечено в акте испытаний, “прошел по грунту и местности, непроходимым для обыкновенных автомобилей”{42}, скорость его достигала 25 км в час. Царское правительство, преклонявшееся перед иностранными образцами, не решилось ввести на вооружение армии отечественный танк.

Авиация как новое средство вооруженной борьбы получает быстрое развитие с начала XX в. Родиной авиации по праву является Россия. Первый в мире самолет построил русский конструктор и изобретатель А. Ф. Можайский{43}. 20 июля (1 августа) 1882 г. в окрестностях Петербурга самолет Можайского, управляемый механиком Голубевым, поднялся в воздух и пролетел над полем{44}. В других государствах начиная с 90-х годов также предпринимались попытки полетов. [108]

Годом появления военной авиации считается 1910-й, с этого времени самолеты начинают применяться на военных маневрах. Во Франции на маневрах в 1910 г. участвовали 4 дирижабля и 12 самолетов{45}. Самолеты применялись на маневрах в Германии, Австро-Венгрии, России. В Германии, например, на маневрах было 24 самолета, три дирижабля и привязной аэростат{46}. Использовались самолеты для разведки и вполне оправдали возлагавшиеся на них надежды.

Первый боевой опыт военная авиация получила в 1911-1912 гг. во время войны Италии с Турцией. В этой войне вначале участвовало девять итальянских самолетов, используемых для разведки, а также и для бомбометания{47}. В первой Балканской войне 1912-1913 гг. в составе болгарской армии действовал русский добровольческий авиационный отряд{48}. Всего же страны Балканского союза имели в своем распоряжении около 40 самолетов{49}. Самолеты использовались главным образом для разведки, [109] корректировки артиллерийской стрельбы, аэрофотографирования, но иногда и для бомбардировок войск противника, больше всего конницы{50}. В России применялись авиабомбы крупного для того времени калибра (около 10 кг){51}, в Италии — однокилограммовые бомбы.

Самолеты не имели вооружения. Например, немецкий разведывательный моноплан “Таубе” был оснащен фотоаппаратом и поднимал несколько бомб, которые летчик сбрасывал руками через борт кабины. Летчик был вооружен пистолетом или карабином для самообороны в случае вынужденной посадки на вражеской территории. Работы по вооружению самолетов хотя и велись, но к началу воины они оказались незавершенными{52}. Русский офицер Поплавко впервые в мире создал установку пулемета на самолете, но она была неправильно оценена и не была принята на вооружение{53}.

Важнейшим событием в развитии самолетостроения в России является постройка в 1913 г. на Русско-Балтийском заводе в Петербурге тяжелого многомоторного самолета “Русский витязь” (четыре мотора по 100 л. с.). При испытании он продержался в воздухе 1 час 54 мин. с семью пассажирами{54}, установив мировой рекорд. В 1914 г. был построен многомоторный самолет “Илья Муромец”, являвшийся улучшенной конструкцией “Русского витязя”. “Илья Муромец” имел 4 мотора по 150 л. с. (или два мотора по 220 л. с.). При испытаниях аппарат развивал скорость до 90-100 км в час{55}. Самолет мог держаться в воздухе 4 часа. Экипаж — 6 человек, полетная нагрузка — 750-850 кг{56}. В одном из полетов этот самолет с десятью пассажирами достиг высоты 2000 м (значительно дольше держался он и в воздухе),

5 июля 1914 г. самолет с пассажирами находился в воздухе 6 час. 33 мин.{57} “Русский витязь” и “Илья Муромец” — родоначальники современных тяжелых бомбардировщиков. “Илья Муромец” имел специальные установки для подвески бомб, механические бомбосбрасыватели и прицелы{58}.

В России раньше, чем где бы то ни было, появились гидросамолеты, сконструированные Д. П. Григоровичем в 1912-1913 гг. По своим летным качествам они значительно превосходили [110] созданные впоследствии аналогичные типы иностранных машин{59}.

Самолеты имели следующие летно-тактические данные: мощность моторов 60-80 л. с. (у отдельных типов самолетов — до 120 л. с ), скорость редко превышала 100 км в час, потолок — 2500-3000 м, время подъема на 2000 м — 30-60 мин., продолжительность полета — 2-3 часа, боевая нагрузка — 120-170 кг, в том числе бомбовой груз — 20-30 кг, экипаж — 2 человека (летчик и наблюдатель).

Самолетов в составе военной авиации было немного. Россия имела 263 самолета, Франция — 156 самолетов, Германия — 232, Австро-Венгрия — 65, Англия из 258 самолетов направила во Францию со своим экспедиционным корпусом 30 машин{60}.

Организационно авиация звеньями (отрядами) входила в состав армейских корпусов (в России имелось 39 авиаотрядов)

Перед первой мировой войной было уже широко развито воздухоплавание. В уставах имелись указания об использовании аэростатов для разведки{61}. Еще в русско-японской войне они оказали значительную пользу войскам. С них производили наблюдение даже при ветре до 15 м/сек. В войне 1904-1905 гг. применялись сконструированные в России привязные змейковые аэростаты, обладавшие большой устойчивостью в воздухе, отличавшиеся удобством для наблюдения за полем боя и для точного корректирования стрельбы артиллерии с закрытых позиций. Аэростаты использовались и в войне 1914-1918 гг.

В конце XIX в. в России, Франции, Германии и других странах возникает дирижаблестроение, которое, как и авиация, особенно усиленно развивается в последние пять лет перед войной. В 1911 г. в итало-турецкой войне итальянцы применяли три дирижабля (мягких) для бомбометания и разведки. Однако дирижабли ввиду их большой уязвимости не могли использоваться на полях сражений, не оправдали они себя и как средство бомбардировок населенных пунктов. Дирижабль показал свою пригодность как средство морской войны — в борьбе с подводными лодками, в ведении морской разведки, патрулировании мест стоянок судов и их сопровождении в море. К началу первой мировой войны Германия имела 15 дирижаблей, Франция — 5, Россия — 14{62}. [111]

За несколько лет до войны шла работа над созданием авиационного ранцевого парашюта. В России оригинальная конструкция такого парашюта была разработана и предложена военному ведомству в 1911 г. Г. Е. Котельниковым{63}. Но парашют Котельникова был использован в 1914 г. лишь для снаряжения летчиков, летавших на тяжелых самолетах “Илья Муромец”.

Автомобильный транспорт начали применять для военных целей уже за несколько лет до войны. Например, на больших императорских маневрах в Германии в 1912 г. автомобили использовались для связи, перевозки войск, под различные грузы, как подвижные мастерские, радиостанции. Применялись автомобили и на маневрах австро-венгерской армии{64}. Во французской армии имелось 170 машин всех марок, в английской — 80 грузовиков и несколько тракторов, в русской армии автомобилей было также мало{65}. Пополнение армии автомобилями по мобилизационному плану предусматривало только замену ими конной тяги в громоздком корпусном тылу. При мобилизации армии получали следующее количество автомобилей: французская — около [112] 5500 грузовых и около 4000 легковых машин{66}; английская — 1141 грузовик и трактор, 213 легковых и полугрузовых машин и 131 мотоцикл; германская — 4000 машин (из них 3500 грузовиков){67}; русская — 475 грузовых и 3562 легковые машины{68}.

Военно-инженерные средства перед первой мировой войной во всех армиях были весьма ограниченны. Саперные части имелись лишь в составе корпуса. Во всех армиях мобилизованные корпуса имели саперный батальон, включавший 3-4 саперные роты из расчета по одной роте на дивизию и 1-2 роты — в резерве корпуса. Эта норма саперных частей в корпусе признавалась перед войной вполне достаточной для маневренных действий, к которым все армии готовились. Саперные роты включали специалистов почти всех военно-инженерных специальностей того времени (саперов, минеров, подрывников, мостовиков). Кроме того, в состав саперного батальона входила прожекторная часть для освещения впереди лежащей местности (прожекторная рота в русском корпусе и прожекторный взвод в германском). Из переправочных средств корпус имел мостовой парк. В германском корпусе, наиболее богато снабженном переправочными [113] средствами, можно было построить мост длиной в 122 м, а используя и дивизионные мостовые средства, корпус мог навести легкий мост в 200 м, а тяжелый, годный для прохода артиллерии, — в 100-130 м. Русский корпус имел в саперных ротах мостовых средств всего лишь на 64 м моста{69}. Все саперные работы производились вручную, основными инструментами являлись лопата, кирка, топор.

Из средств связи мобилизованные корпуса всех армий имели телеграфные части в виде телеграфного отделения или роты как для связи вниз с дивизиями, так и для связи вверх — с армией. Дивизия своих средств связи не имела. Связь шла к штабу дивизии снизу — от полков и сверху — от штаба корпуса.

Средств технической связи в корпусах всех армий было крайне недостаточно Германский корпус имел 12 аппаратов, 77 км полевого кабеля и 80 км тонкой проволоки. Телеграфная рота русского корпуса имела 16 телеграфных станций, 40 полевых телефонных аппаратов, 106 км телеграфного и 110 км телефонного провода, светосигнальные средства (гелиограф, лампы Манжена и др.) Русский корпус к началу войны был наиболее обеспечен средствами связи. Радиотелеграф считался армейским средством и в начале воины в корпусах отсутствовал{70}.

В целом следует отметить, что характер вооружения армий крупнейших европейских государств, их структура, техническое оснащение к началу войны не соответствовали тем возможностям, которыми располагала промышленность этих стран для производства технических средств борьбы. Главная тяжесть борьбы возлагалась на пехоту, вооруженную винтовкой.

Управление

В разных странах организация управления войсками в мирное и военное время отличалась в деталях, но основы были примерно одинаковые. В мирное время главой вооруженных сил являлся глава государства (президент, монарх). Практическое же руководство военным строительством, вооружением и снабжением, боевой подготовкой, повседневной жизнью войск осуществляло военное министерство, в системе которого имелись специальные органы (отделы, управления, департаменты) по различным видам деятельности и обеспечения войск и генеральные штабы, которые являлись ответственными за подготовку к войне{71}.

В германской армии вопросами подготовки вооруженных сил к войне, особенно в части разработки планов мобилизации, [114] сосредоточения, развертывания и первых оперативных задач ведал большой генеральный штаб, не зависимый от военного министерства. В России эти функции выполняло главное управление генерального штаба, входившее в состав военного министерства.

Во время войны главой всех вооруженных сил номинально являлся глава государства, но почти всегда непосредственное командование на театре военных действий поручалось специально назначенному лицу — главнокомандующему. Для практической работы по осуществлению руководства боевой деятельностью войск и их обеспечению при главнокомандующем создавался полевой штаб (Главная квартира, Ставка) со специальными отделами по разным видам боевой деятельности и обеспечения. Главнокомандующему в границах театра военных действий принадлежала верховная власть{72}. На остальной территории страны действовали обычные органы власти, а военное министерство продолжало свою работу, которая теперь целиком направлялась на удовлетворение нужд и потребностей фронта.

Стратегическое руководство войсками во всех государствах (кроме России) было организовано так, что каждая армия непосредственно подчинялась верховному командованию. Только в русской армии с 1900 г. разрабатывалась новая система управления. Еще в мирное время в России намечалось создание фронтовых управлений, которые объединяли бы по 2-4 армии. Признавалось, что при условии борьбы одновременно против нескольких противников на значительном протяжении западной границы главнокомандующий не в состоянии будет один направлять операции всех подчиненных ему армий, в особенности в случае перехода их в наступление, когда они будут действовать по расходящимся направлениям. Поэтому было решено создать промежуточную инстанцию, а именно командующих фронтами{73}. Предполагалось, что русское главное командование будет управлять действиями фронтов, а фронты — армиями. Правда, французское “Наставление для старших войсковых начальников” 1914г. также предусматривало объединение армий в группы. Однако эти объединения не были постоянными. Их организация предусматривалась лишь на определенное время для ведения операций по плану главнокомандующего{74}.

Вследствие увеличения размаха военных действий значительно возросло значение штабов. В вопросах руководства и управления войсками штабы играли важную роль. Штаб собирает все необходимые сведения для организации операции, он же [115] разрабатывает директивы и приказы войскам, получает от них донесения и подготавливает доклады старшему начальнику. Штаб должен заботиться об установлении и поддержании связи с подчиненными войсками и высшими штабами{75}.

Боевая и оперативная подготовка

Во всех армиях система обучения и воспитания личного состава была направлена прежде всего на то, чтобы сделать армию послушным орудием господствующих классов, надежным инструментом выполнения их политических целей во внутренней и внешней политике.

Солдатам старались внушить веру в незыблемость существующей социальной системы, государственного строя и общественного уклада, воспитывали в них послушание и исполнительность. Наряду с этим система обучения войск предусматривала боевую подготовку, необходимую для выполнения армией ее прямого назначения, т. е. использования в бою.

Боевая подготовка войск осуществлялась по определенному плану. Для обеспечения однообразия обучения разрабатывались единые программы и издавались специальные наставления. В России, например, имелись “План распределения годовых занятий в пехоте”, “Положение об обучении нижних чинов”, “Наставление для офицерских занятий”, “Наставление для ведения занятий в кавалерии”{76} и др. В других армиях указания по организации обучения новобранцев и некоторые методические советы содержались в строевых уставах пехоты{77}.

За время пребывания на действительной военной службе обучение солдат осуществлялось в несколько этапов. Воспитание профессиональных навыков начиналось с одиночного обучения, которое включало строевую и физическую подготовку, обучение владению, оружием (огневая подготовка, штыковой и рукопашный бой), обучение выполнению обязанностей одиночного бойца в мирное время (несение внутренней и караульной службы) и в бою (служба в дозоре, полевом карауле, наблюдателя, связного и пр.). Важность этого периода обучения подчеркивается строевым пехотным уставом германской армии 1906 г.: “Только [116] тщательная одиночная подготовка дает надежное основание хорошей боевой деятельности войск”{78}.

Значительное место в системе обучения войск занимала огневая подготовка, поскольку огню пехоты придавали большое значение. Считалось, что пехота огнем своего ручного оружия должна сама подготовить свою атаку, поэтому из каждого солдата воспитывали хорошего стрелка. Обучение стрельбе производилось на разные дистанции и по различным целям: одиночным и групповым, неподвижным, появляющимся и движущимся. Цели обозначались мишенями различных размеров и имитировали залегших бойцов, артиллерийские орудия на открытой огневой позиции, атакующую пехоту и конницу и др. Обучали выполнению огневых задач в различных условиях обстановки, одиночному, залповому и групповому огню. В России стрелковая подготовка велась на основании “Наставления для стрельбы из винтовок, карабинов и револьверов”. Русских солдат обучали стрельбе на все дистанции до 1400 шагов, а до 600 шагов солдат обучали поражать любую цель одним-двумя выстрелами. Так как считалось, что победа в бою достигается штыковой атакой, то солдат настойчиво обучали владению штыком и другим приемам рукопашного боя.

При обучении в кавалерии, артиллерии и технических войсках упор делался на специфику действий рода оружия. В кавалерии, например, большое внимание уделялось верховой езде, конному спорту, вольтижировке, рубке.

После завершения периода обучения одиночного бойца следовало обучение действиям в составе подразделений в различных условиях боевой службы и в различных видах боя. Подготовка подразделений и частей производилась главным образом летом в период лагерных сборов. Для обучения взаимодействию различных родов войск и взаимного их ознакомления проводились совместные учения. Завершался курс боевой подготовки военными маневрами{79}, которые преследовали также цель дать практику действий старшему и высшему командному составу в боевой обстановке, самостоятельной оценки обстановки, принятия решения, управления боем подчиненных войск.

С офицерским составом войсковых частей проводились также занятия по специальности и по тактике{80} — на картах и планах, путем полевых поездок, на которых офицеры тренировались в изучении и оценке местности, выборе позиций, оценке обстановки [117] и отдаче приказаний и распоряжений. Практиковалась и такая форма повышения квалификации офицеров, как доклады и сообщения на собрании офицеров по военной истории и различным вопросам боевой подготовки{81}.

Для проверки оперативных разработок и планов войны, а также подготовки лиц высшего командного состава к исполнению ими обязанностей по должностям, на которые они предназначались в военное время, проводились полевые поездки генерального штаба и военные игры высшего командного состава{82}. В России, например, такая игра проводилась накануне войны в апреле 1914 г.{83}

Обучение войск и штабов строилось по официальным взглядам, изложенным в уставах и наставлениях.

Вопросы организации и ведения операции крупными войсковыми объединениями были изложены в особых наставлениях, уставах и инструкциях. В Германии это было наставление “Германские основные принципы высшего командования войсками” (1910){84}, во Франции — “Наставление для старших войсковых начальников” (1914){85}.

Оперативное построение армий в системе вооруженных сил в начале войны предусматривалось планами стратегического развертывания сторон. Армии обычно строились в один эшелон и имели резерв. Нужную ударную группировку создавали посредством назначения некоторым армиям более узких полос действия и усилением их боевого состава. Между армиями оставались интервалы, чтобы сохранить свободу маневра. Считалось, что каждая армия будет осуществлять свою частную операцию самостоятельно. Армии имели открытые фланги и сами заботились об их обеспечении.

Оперативное построение войск каждой армии также было одноэшелонным — корпуса располагались в линию. Во всех соединениях создавались общие резервы до 1/3 сил и более. Резервы предназначались для парирования случайностей или для усиления частей первой линии. Считалось, что резервы надо расходовать осмотрительно и часть резерва должна быть сохранена до конца боя.

Основным видом действий в операции уставы признавали наступление. Достижение успеха в наступлении во всех армиях мыслилось только путем стремительного охватывающего маневра [118] на флангах с целью окружения противника. X. Риттер, например, отмечал, что “сущность германской тактики и стратегии заключалась в идее полного окружения неприятеля”{86}. Вместе с тем от войск требовалось проявлять особую заботу о собственных флангах и принимать всевозможные меры для их охраны. Для этого на флангах располагали конницу, назначали специальные части для прикрытия флангов, резервы располагали ближе к открытому флангу. Войска всячески старались избегать окружения. Бой в окружении не предусматривался уставами и не был разработан. Фронтальный удар и фронтальное наступление с целью прорыва считались нецелесообразными вследствие трудности их осуществления в условиях, когда армии противников в огромной степени увеличили свою огневую силу. Правда, в России допускалась и такая форма операции.

Большое значение придавалось разведке противника. Для этого предназначались конница, привязные аэростаты, самолеты, наземное наблюдение, подслушивание и агентура. [119]

Главные европейские государства располагали крупными силами кавалерии, которая тогда была единственным подвижным родом войск. Однако перед первой мировой войной не было согласия во взглядах на роль конницы в войне{87}. Признавалось, что вследствие широкого внедрения в войска более совершенного оружия атаки кавалерии против пехоты в конном строю не могут являться, как прежде, главным способом действий{88}. В связи с этим зародилась мысль, что кавалерия утратила свою роль на полях сражений{89}. Более распространенным было мнение, что значение конницы не только не упало, но даже возросло, но она должна применять в бою иные приемы, чем прежде. Кавалерия предназначалась прежде всего для стратегической разведки, которую она должна вести крупными соединениями{90}. В ходе разведки требовалось “опрокинуть”, “выбить с поля” кавалерию противника, прорваться сквозь охранение неприятеля до расположения его главных сил. Важным видом деятельности кавалерии являлось также осуществление прикрытия своих войск “завесой”, воспрещающей разведку кавалерии противника. Что касается использования кавалерии для самостоятельных действий в глубоких рейдах (набегах) на тылы и сообщения противника, то такие действия допускались, но считались второстепенными и могли применяться лишь при исключительных обстоятельствах и в условиях, если будет достаточно сил, чтобы не ослаблять разведку и прикрытие своих войск{90а}.

Относительно способа действий кавалерии в бою признавалось, что в условиях европейского театра, где местность изобилует препятствиями в виде канав, изгородей, построек, трудно найти достаточно обширное пространство для атаки в сомкнутом конном строю масс конницы. Такая атака возможна ограниченными силами только против кавалерии противника. Против же пехоты она могла быть успешной лишь в том случае, если пехота [120] уже потрясена и деморализована. Поэтому допускалось, что кавалерия должна действовать и в пешем строю, используя свои огневые средства и даже штык{91}.

Тактика охватывала вопросы использования войск непосредственно в бою: построение боевого порядка, способ действий войск, взаимодействие частей и элементов боевого порядка, использование родов войск в бою, разведка, охранение и др. Тактические взгляды излагались в наставлениях и уставах.

Основным видом боя считалось наступление. Идея наступления, господствовавшая в стратегических и оперативных взглядах, отражалась и в тактике, на что прямо указывалось в уставах и наставлениях. Здесь также считалось необходимым действовать только в наступательном духе. В Германии, например, все действия от армии до отдельного разъезда предусматривали наступление во что бы то ни стало{92}. Германские уставы, наставления и учебники тактики подчеркивали, что только наступление может принести быструю и решительную победу над противником. Так, в германском строевом пехотном уставе 1906 г. отмечалась необходимость выработать у личного состава навыки безостановочного наступления под лозунгом “вперед на противника, чего бы это ни стоило”{93}. Австрийские тактические взгляды во многом следовали германским. Австрийский пехотный устав 1911 г., на основе которого австрийская армия готовилась к войне, указывал, что победы можно достичь только атакуя{94}. Французский пехотный строевой устав 1904 г. отмечал, что лишь одно наступление решительно и непреодолимо{95}. Русский “Устав полевой службы 1912 г.” по этому вопросу давал следующие общие указания: “Наилучшим способом достижения поставленной цели служат действия наступательные. Только эти действия дают возможность захватить почин в свои руки и заставить неприятеля делать то, что мы желаем”{96}.

Для успешного наступления, по германским взглядам, рекомендовалось стягивать к полю сражения все силы до последнего батальона и сразу вводить их в бой{97}. Такая тактика, как [121] отмечалось в русской военной литературе, была построена на риске. Она обеспечивала разгром противника при успехе, но при неудаче могла привести к разгрому собственной армии{98}. В германском уставе считалось, что начинать бой с недостаточными силами и затем постоянно их усиливать является одной из наиболее грубых ошибок. Под прикрытием авангарда надо стремиться сразу развернуть главные силы и лишь в момент развертывания пехоты открывать артиллерийский огонь, чтобы противник возможно дольше не разгадал намерений наступающего{99}.

Французские же уставы в противоположность этому считали, что недостаточные разведывательные сведения заставляют в начале боя вводить небольшую часть сил, главные же силы эшелонируются в глубину позади передовых линий до выяснения обстановки{100}. Поэтому во французских уставах придавалось большое значение действиям авангардов и передовых отрядов{101}.

По мнению русских военных теоретиков, главные силы должны были развертываться в боевой порядок под прикрытием авангардов и с расстояния действительного ружейного огня начинать наступление. На направлении главного удара сосредоточивались основные силы. “Устав полевой службы 1912 г.” обязывал старших начальников перед атакой сосредоточить на избранном участке общий резерв и направить на объект атаки огонь возможно большего числа орудий.

Принципы тактических действий в наступлении армий различных государств имели много общего. Войска в походных колоннах совершали марш навстречу противнику к предстоящему полю боя с мерами охранения и разведки. В зоне артиллерийского огня противника части расчленялись на более мелкие колонны (батальонные, ротные). В зоне ружейного огня они развертывались в боевой порядок.

По германским уставам, в период подхода к полю боя войска должны были сосредоточиваться, развертываться и строиться в боевой порядок{102}. Французы ход наступления разделяли на “подготовительный период”, во время которого войска располагались против пунктов атаки, и “решительный период”, во время которого необходимо было “продвинуть огневую линию пехоты, непрестанно усиливаемую, до штыкового удара”. По французским уставам, бой состоял из его завязки, главной атаки и второстепенных атак. Войска двигались навстречу противнику в колоннах, стремясь выйти на его фланг и тыл. Завязка боя возлагалась [122] на сильные авангарды. В их задачу входило захватить опорные пункты, удобные для развертывания главных сил, и удержать их{103}. Развертывание главных сил происходило под прикрытием авангардов.

Порядок ведения наступательного боя лучше и полнее был разработан в русском “Уставе полевой службы 1912 г.” Этот устав определял такие периоды наступательного боя: сближение, наступление и преследование. Наступление велось под прикрытием авангардов, которые захватывали выгодные позиции, обеспечивающие развертывание главных сил в боевой порядок и дальнейшие их действия. Перед развертыванием главных сил командиры обязаны были поставить задачи своим частям и подразделениям. Артиллерия главных сил, не ожидая развертывания пехоты, выдвигалась к авангарду, чтобы “быстрее достигнуть перевеса в артиллерийском огне над противником”{104}.

Для наступления войска развертывались в боевой порядок, который состоял из боевых участков и резервов. Каждый боевой участок в свою очередь делился на более мелкие боевые участки с их частными резервами и поддержками (боевой участок дивизии состоял из боевых участков бригад, бригады — из боевых участков полков и т. д.). По взглядам французских теоретиков, боевой порядок состоял из сил, ведущих завязку боя, сил, не введенных в бой (резерв), и из охранения. В боевом порядке части должны были располагаться или рядом друг с другом или в затылок, причем последнее расположение считалось удобным для совершения маневра в ходе боя. Рекомендовалось боевые порядки на направлении главного удара делать более густыми, чем на вспомогательных направлениях. При наличии промежутков между соседними боевыми участками их надлежало держать под перекрестным огнем артиллерии и пехоты.

Протяженность боевых участков по фронту зависела от обстановки и местности. Главное требование при этом заключалось в том, чтобы стрелковая цепь давала ружейный огонь достаточной плотности. В русской армии была принята такая протяженность боевых участков: для батальона — около 0,5 км, для полка — 1 км, для бригады — 2 км, для дивизии — 3 км, для корпуса — 5 — 6 км{105}. Протяженность фронта наступления роты принималась в 250-300 шагов{106}. В германской армии бригаде назначался участок 1500 м, роте — 150 м{107}. Резервы, как правило, располагались за центром своей части или на открытых флангах. По русским уставам общий резерв предназначался для содействия войскам боевого участка, наносящим главный удар; [123] частные резервы — для усиления частей своего боевого участка, ведущих бой{108}. Удаление резерва от боевой линии устанавливалось такое, чтобы не нести напрасных потерь от огня противника и вместе с тем быстро ввести резерв в дело.

В целом в наступательном бою эшелонирование сил было следующим: полк (бригада) высылал два-три батальона в боевую линию, которые занимали свои боевые участки, остальные 1-2 батальона составляли резерв и располагались в резервных колоннах скрытно от огня противника. Батальон высылал в боевую линию 2-3 роты, имея остальные в резерве. Рота развертывала несколько своих взводов в цепь, остальные взводы составляли поддержку ротной цепи. Взводы развертывали в цепь все свои отделения. При таком построении боевого порядка непосредственное участие в бою принимала лишь одна треть всех сил. Остальные две трети находились в резервах всех высших инстанций и фактически бездействовали Резервы рот (поддержки), батальонов и полков предназначались главным образом для пополнения убыли цепи и усиления ее огнем. В момент атаки поддержки вливались в цепь для увеличения ее ударной силы. Так, немецкий устав, не определяя точного состава поддержек, главным их назначением считал “своевременное подкрепление линии огня”{109}, поэтому поддержки в ходе наступления должны были находиться возможно ближе к стрелковой цепи.

Наступательный бой пехота должна была вести в густых стрелковых цепях с интервалами между бойцами 1-3 шага. “Всякое наступление начинается с развертывания стрелковых цепей”, — требовал германский устав{110}. “Если местность допускает скрытное продвижение стрелков до дистанции действительного огня, — говорилось в уставе, — то безотлагательно должны быть развернуты сильные густые стрелковые цепи”{111}. В цепь рассыпались с подходом к противнику на дальность действительного ружейного огня. За цепями следовали в колоннах поддержки и резервы. Движение цепи производилось шагом со стрельбой на ходу, а в зоне действительного ружейного огня — перебежками. С расстояния 50 м цепь бросалась бегом в атаку. Германский устав требовал вести наступление в весьма высоких темпах, перебежками. На стрелковых позициях войска делали остановки. Последняя стрелковая позиция намечалась в 150 м от противника. Она же служила исходным рубежом для штыковой атаки. Артиллерия в ходе наступления должна была вести огонь по объектам атаки. В русской армии пехота в наступлении передвигалась перебежками взводами, отделениями, звеньями и поодиночке с короткими остановками между стрелковыми позициями. Артиллерия с самого начала боя располагалась возможно [124] ближе к неприятелю, но вне сферы его ружейного огня, занимая позиции закрытые, полузакрытые или открытые. Пехота бросалась в штыки, расстреливая противника с ближних дистанций ружейным и пулеметным огнем и забрасывая его ручными гранатами. Наступление следовало завершить энергичным преследованием противника.

В предвоенных уставах всех армий отмечалась необходимость укрытия живой силы от огня противника при наступлении. Строевой пехотный устав германской армии, например, указывал, что начальник отделения должен уметь возможно укрыто продвигать вперед стрелков своего отделения{112}. В ряде армий считалось, что самоокапыванием злоупотреблять нельзя, так как окопавшуюся пехоту трудно будет поднять для дальнейшего движения вперед{113}. Уставы русской армии предусматривали скрытное передвижение солдат при наступлении с тем, чтобы нести меньше потерь от огня противника.

В наступлении во всех армиях огню стрелкового оружия, как одному из факторов боя, придавалось большое значение. Согласно германскому уставу даже сама сущность наступления заключалась в “перенесении огня к противнику в случае необходимости на ближайшую дистанцию”{114}. Насколько большое значение немцы придавали огню, видно из слов устава: “Атаковать — значит продвигать огонь вперед”. По русскому уставу наступление пехоты состояло из сочетания движения с огнем со стрелковых позиций.

Пулеметы должны были своим огнем содействовать наступлению пехоты. В зависимости от обстановки они или придавались батальонам или оставались в распоряжении командира полка, например в русской армии. По мнению австрийцев, пулеметный огонь на близких расстояниях мог заменить артиллерию.

Все же считалось, что только удар в штыки может вынудить противника покинуть занимаемую им позицию. Так, германский устав утверждал, что “атака холодным оружием венчает поражение противника”{115}. В австрийском пехотном уставе 1911 г. тоже указывалось, что, используя в полной мере свой огонь, пехота штыком добивает противника.

В предвоенных уставах отмечалось могущество артиллерии, но ее задачи были изложены весьма нечетко. Артиллерия должна была подготовить своим огнем атаку пехоты{116}. Однако к началу войны артиллерийская подготовка понималась весьма упрощенно. До момента сближения пехоты с противником на дистанцию действительного ружейного огня (400-500 м) артиллерия вела огонь по батареям противника. С броском пехоты в атаку [125] артиллерия должна была огнем с открытых позиций поражать огневые средства противника, мешавшие продвижению пехоты. Обязанности артиллерии были таким образом весьма ограниченны. Роль артиллерии в наступлении фактически недооценивалась. Вопросы взаимодействия артиллерии с пехотой, в частности вызов огня артиллерии, целеуказание не были четко отработаны.

Во французском строевом пехотном уставе было записано, что командование “подготовляет и поддерживает артиллерией движение пехоты”{117}. Однако подготовка пехотной атаки артиллерией могла проводиться и вне связи с действиями пехоты. Вследствие того, что огонь французской 75-мм пушки был недействителен против укрытий, считалось, что при наступлении пехота, даже жертвуя собой, сама должна выбивать из окопов противника, которого затем расстреливала шрапнелью артиллерия.

Русский “Устав полевой службы” подчеркивал, что артиллерия своим огнем прокладывает дорогу пехоте и для этого поражает те цели, которые препятствуют пехоте выполнять боевые задачи, а когда пехота атакует, особо назначенные батареи выдвигаются к атакующим войскам на ближайшие к противнику дистанции, чтобы поддержать атаку пехоты{118}. Здесь обращает на себя внимание термин “прокладывать дорогу пехоте”. Этим устав 1912 г. нацеливал на тесное взаимодействие пехоты с артиллерией, которая должна помогать пехоте, сопровождая ее огнем и колесами. В русском “Уставе полевой службы 1912 г.” была выражена, правда еще недостаточно ясно и последовательно, идея массирования артиллерии в бою и, чего не было ни в одном из иностранных уставов, подчеркивалась необходимость поддержки атаки пехоты до броска ее в штыки. Легкая полевая артиллерия согласно уставу включалась в боевые участки пехоты дивизионами и батареями{119}. Гаубичные дивизионы и тяжелая полевая артиллерия, входившие в состав корпуса, либо назначались на те участки, где их содействие наиболее полезно и таким образом входили в подчинение нижестоящих командиров, либо оставались в распоряжении командира корпуса и от него получали задачи.

Ведение оборонительного боя перед первой мировой войной почти во всех странах было разработано недостаточно. Обороной до того пренебрегали, что в некоторых армиях избегали употреблять само слово “оборона”. Так, во французской армии, по свидетельству Люка, слово “оборона” настолько резало слух, что его не решались употреблять в упражнениях на картах и в заданиях на полевые учения. Кто очень интересовался вопросами обороны, тот рисковал испортить себе служебную репутацию{120}. [126] Все же в уставах различных армий имелись специальные статьи и разделы, посвященные ведению оборонительного боя. Методы ведения обороны рассматривал германский устав, хотя в Германии оборона в целом недооценивалась. Сущность обороны видели в том, чтобы “не только отбить атаку, но также одержать решительную победу”, а для этого, как требовал устав, оборона должна быть соединена с наступательными действиями{121}.

Несмотря на отрицательное отношение французского командования к оборонительным действиям, французскими уставами все же предусматривалась оборона на отдельных направлениях для экономии сил, расстройства неприятеля для того, чтобы дать возможность главным силам действовать наступательно в наилучших условиях{122}.

Значительное внимание оборонительным действиям уделяли русские уставы. Переход к обороне допускался в случае, “когда поставленная цель не может быть достигнута наступлением”{123}. Но и занимая оборону, войска всеми видами огня должны были расстроить силы противника, чтобы затем перейти в наступление и разбить его.

В обороне войска развертывались в боевой порядок, который, как и в наступлении, состоял из боевых участков и резервов. При переходе к обороне роты развертывались в цепь, оставляя позади один взвод в качестве ротной поддержки. Батальоны развертывали в цепь три роты, а одну роту располагали позади в батальонном резерве. По этой же схеме развертывались и полки (три батальона в первом эшелоне и один в резерве). По взглядам русских военачальников, и в обороне требовалось делать сильнейшим тот участок, который имел наиболее важное значение.

Пулеметы распределялись обычно по два между батальонами первого эшелона, равномерно усиливая их в огневом отношении. Австрийский пехотный устав 1911 г. рекомендовал в обороне сохранять пулеметы как огневой резерв.

Ширина участков в обороне мало отличалась от ширины участков в наступлении. Ширина участков обороны дивизии составляла 4-5 км. Глубина обороны создавалась за счет размещения резервов и артиллерии и достигала для дивизии 1,5 — 2 км. По германским взглядам, ширину участков нужно было определять в зависимости от характера местности. В каждом участке предусматривался участковый резерв. Большое значение придавалось созданию сильного общего резерва, назначение которого заключалось в том, чтобы контратаковать противника. В германской армии общий резерв располагался уступом за открытыми флангами. Огневые позиции артиллерии назначались в среднем на удалении до 600 м от пехоты. [127]

Приемы укрепления полевых позиций и взгляды на их организацию, существовавшие до первой мировой войны в армиях будущих противников, в общих чертах были одинаковы. Главную линию обороны составляли опорные пункты (центры сопротивления), которые представляли собой или открытые окопы, или приспособленные к обороне местные предметы (постройки, леса, высоты и пр.). Промежутки между опорными пунктами прикрывались огнем. Чтобы задержать наступление противника и дать время войскам главной позиции изготовиться к бою, устраивались передовые опорные пункты. В глубине обороны создавались тыловые позиции. Германские уставы требовали создавать лишь одну оборонительную позицию{124}. Полевые укрепления надлежало строить не сплошной линией, а группами, промежутки между ними должны были простреливаться. Создания каких-либо заграждений на подступах к позициям не предусматривалось{125}. Оборонительная позиция согласно русскому уставу полевой службы состояла из отдельных опорных пунктов, находящихся в огневой связи. Опорные пункты включали окопы и местные предметы, приведенные в оборонительное состояние. Имелись также “передовые пункты” (боевое охранение). До начала боя пехота не занимала окопы, а находилась вблизи их{126}.

После отражения атаки противника, по уставам, оборонявшиеся войска должны переходить в контратаку и в общее наступление{127}.

Хотя решающая роль в бою во всех армиях отводилась пехоте{128}, но ее действия ставились в прямую зависимость от содействия артиллерии и конницы. Таким образом, приобретала особое значение организация взаимодействия между родами войск. Русский “Устав полевой службы 1912 г.” четко выдвигал необходимость взаимодействия в бою. Стремление к достижению общей цели требует взаимодействия всех частей и родов войск, — говорилось в уставе, — самоотверженного исполнения всеми своего долга и взаимной выручки”{129}. От конницы требовалось содействовать наступлению и обороне энергичными атаками “на фланги и в тыл противника” в конном и пешем строю.

Если неприятеля опрокидывали, конница переходила к неотступному преследованию{130}. В германском уставе также подчеркивалась необходимость взаимодействия, особенно пехоты и [128] артиллерии{131}. Однако, как отмечал впоследствии X. Риттер, значение взаимодействия родов войск в германской армии “было не вполне осознано”{132}. В действительности отдельные роды войск не взаимодействовали, а лишь действовали друг возле друга. Во французском уставе было записано, что “содействие различных родов оружия позволяет пехоте выполнить при наилучших условиях задачу”{133}.

Русский “Устав полевой службы 1912 г.” правильно решал основные вопросы наступательного и оборонительного боев. В отличие от подобных уставов других армий в нем подробно излагались особенности боев в особых условиях (ночью, в горах и др.). Опыт этих боев был получен во время русско-японской войны. Таким образом, этот русский устав, бесспорно, стоял выше, чем уставы других армий того времени, и являлся лучшим уставом накануне первой мировой войны.

Наиболее подготовленной была германская армия. Ее офицерский и унтер-офицерский состав был тщательно подобран в классовом отношении, его подготовка стояла на высоком уровне. Армия была хорошо дисциплинирована, умела маневрировать на поле боя и быстро совершать марши. Большим преимуществом германской армии перед другими армиями было то, что ее войсковые соединения имели в своем составе полевую гаубичную и тяжелую артиллерию. Но по своей подготовке германская артиллерия значительно уступала русской и французской. Немецкие артиллеристы не были приучены стрелять с закрытых позиций. Все внимание обращалось на быстроту ведения огня, а не на его меткость. Подготовка германской кавалерии была хорошая. Лишь обучению пешему бою в крупных соединениях не уделялось везде достаточно внимания.

Французская армия тоже была подготовлена хорошо, и в ней германские генералы видели опасного врага{134}. Две трети унтер-офицерских штатных должностей заполнялись подготовленными сверхсрочниками. Офицерский состав французской армии стоял довольно высоко по общему развитию, образованию и теоретической подготовке, чего нельзя было сказать о высшем командном составе. Французские солдаты были вполне подготовлены к войне, в полевых условиях они действовали активно и инициативно. Большое внимание во французской армии обращалось на обучение походному движению крупных войсковых соединений. Французская армия имела самостоятельную, вполне определенную военную доктрину, отличавшуюся от германской излишней [129] осторожностью. Большим недостатком французской армии являлось почти полное отсутствие в войсках полевой тяжелой артиллерии и легких полевых гаубиц.

Русская армия по боевой подготовке не уступала армиям западноевропейских стран. Солдаты были хорошо обучены, отличались выносливостью и храбростью. Хорошо были подготовлены унтер-офицерские кадры{135}. В войсках большое внимание уделяли умелому ведению ружейно-пулеметного и артиллерийского огня. Русская артиллерия по своей подготовке, безусловно, стояла на первом месте по сравнению со всеми другими армиями.

Регулярная русская конница была хорошо обучена бою как в конном строю, так и сочетанию конного боя с пешим. Кавалерия хорошо вела разведку, однако на действия кавалерии в крупных массах обращалось мало внимания. Казачьи полки в тактической подготовке уступали регулярным полкам.

Офицерский состав русской армии в среднем и младшем его звене имел достаточно хорошую выучку. Большим преимуществом русской армии было то, что ее командный состав имел недавний боевой опыт русско-японской войны. Другие армии такого опыта не имели (германская и французская армии не воевали 44 года, австро-венгерская — 48 лет, Англия вообще вела только колониальные войны против безоружного населения порабощенных стран).

Генералитет русской армии, старший и высший командный состав, подготовке которого в мирное время не уделялось должного внимания, не всегда соответствовал занимаемым должностям.

Английские войска представляли собой отличный боевой материал. Обученность английских солдат и младших офицеров была хорошая. Личным оружием солдаты и офицеры пользовались умело. Однако в оперативной и тактической подготовке английская армия далеко отставала от других армий. Ее старшие и высшие начальники не имели опыта большой войны и показали свою неосведомленность в современном военном деле уже в первых сражениях.

Австро-венгерская армия была хуже других армий подготовлена к войне. Выучка рядового состава не отвечала современным требованиям. Младший офицерский состав в тактическом отношении был подготовлен лучше{136}. Старший же командный состав австро-венгерской армии в вопросах управления общевойсковыми соединениями в полевых условиях подготавливался недостаточно. Уровень подготовки не отвечал современным требованиям. Плохо осуществлялось управление огнем и массирование огня артиллерии. [130]

Д. В. Вержховский

2. Военно-морские силы

Гонка морских вооружений

Упорное соперничество в наращивании военно-морской мощи развернулось перед первой мировой войной между Германией и Англией. Англия, владевшая обширными колониями на всех континентах, занимала первое место в мире по военно-морским силам и торговому флоту. Военно-морской флот Германии значительно уступал английскому, что видно из табл. 9.

Таблица 9. Состав флотов Англии и Германии к 1897 г.*

Типы кораблей

Количество (в том числе строящиеся)

Соотношение

Англия

Германия

Броненосцы I, II, III классов

57

14

4 : 1

Броненосцы береговой обороны

15

8

2 : 1

Броненосные крейсера

18

4

4,5 : 1

Крейсера I, II, III классов

125

32

4 : 1

Минные крейсера

33

10

3,3 : 1

Истребители миноносцев

90

13

7 : 1

Миноносцы

183

132

1,4 : 1

*“Сравнительные таблицы военных флотов Англии, России, Франции, Германии, Италии, Австрии, США и республик Южной Америки”. СПб., 1897, стр. 66 — 71. В таблице учтены лишь корабли, имевшие боевое значение в 1897 г.

Несмотря на свое военно-морское превосходство, Англия продолжала наращивать военно-морские силы. В 1889 г. парламент принял закон, увеличивавший кредиты на строительство флота. В основе этого закона лежал принцип, по которому флот Англии должен был превосходить два флота наиболее сильных других стран{137}.

Германские империалисты, ставшие в последней четверти XIX в. на путь колониальных захватов, решили усиленно развивать свой военно-морской флот. Принятый в марте 1898 г. рейхстагом специальный “Закон о флоте” предусматривал резкое его увеличение. В течение шести лет (1898 — 1903 гг.) намечалось построить 11 эскадренных броненосцев, 5 больших броненосных крейсеров, 17 крейсеров с бронированной палубой и 63 миноносца{138}. Судостроительные программы Германии неуклонно расширялись в 1900, 1906, 1908 и 1912 гг. По закону 1912 г. предполагалось численность германского флота довести до 41 [131] линейного корабля, 20 броненосных крейсеров, 40 легких крейсеров, 144 миноносцев и 72 подводных лодок{139}. Особенно был ускорен темп строительства линейных кораблей. С 1908 по 1912 г. в Германии закладывалось ежегодно 4 линейных корабля (вместо 2 в предыдущий период) и соответствующее количество крейсеров и миноносцев{140}.

Английская буржуазия понимала, что решения германского правительства в области развития военно-морского флота ставили под угрозу морское могущество Англии. Не желая терять свое первенство на морях, Англия также усилила гонку военно-морских вооружений. Она поставила цель иметь линейных кораблей на 60% больше, чем их было в германском флоте{141}. Кроме того, английское правительство приступило в 1905 г. к строительству линейных кораблей нового типа — “дредноутов”, имевших по сравнению с прежними кораблями значительное преимущество. Постройкой дредноутов Англия предполагала сделать крупный скачок в развитии своей военно-морской мощи и заставить Германию признать, что она не в силах поколебать морскую гегемонию Англии.

Однако Германия стремилась не только сравняться с Англией по количеству кораблей, но не уступать ей также и в их качестве и “строить корабли так, чтобы в случае конфликта они по боевой мощи были бы по крайней мере равноценны кораблям противника”{142}. Поэтому как только в Англии был построен первый дредноут, приступила к сооружению подобных кораблей и Германия. Уже в 1908 г. Англия имела 8 дредноутов (часть из них строилась), а Германия — 7. Соотношение же броненосцев старого типа было таким: 51 — у Англии и 24 — у Германии{143}.

Ввиду нараставшей угрозы английскому морскому могуществу со стороны Германии Англия приняла в 1909 г. решение строить два корабля на каждый вновь заложенный германский корабль{144}. Принятый в марте 1909 г. военно-морской бюджет на 1909/10 г. разрешал правительству построить до восьми дредноутов, не считая большого количества более мелких кораблей. Фактически дредноутов было заложено девять — один корабль этого типа строился на средства Новой Зеландии{145}. [132]

Свое военно-морское могущество Англия стремилась сохранить и дипломатическим путем. После принятия в Германии военно-морского закона 1906 г. английское правительство выступило с предложением об ограничении масштабов строительства новых военных кораблей. На Гаагской мирной конференции в 1907 г. английская дипломатия выступила с предложением об ограничении морских вооружений{146}. Но этот дипломатический шаг Англии был отвергнут Германией. Германская дипломатия крайне резко и грубо высказывалась против какого-либо ограничения вооружений.

Соревнование в строительстве военно-морского флота между Германией и Англией продолжалось вплоть до начала первой мировой войны. К 1914 г. германский флот прочно занял второе место среди флотов крупнейших морских держав.

Бешеная гонка вооружений, которой были охвачены Англия и Германия, знаменовала собой приближение войны. В. И. Ленин, отмечая это в 1911 г. в статье “Конгресс английской социал-демократической партии”, писал: “Известно, что в последние годы и Англия и Германия вооружаются чрезвычайно усиленно. Конкуренция этих стран на мировом рынке все более и более обостряется. Военное столкновение надвигается все более грозно”{147}. Это научное предвидение В. И. Ленина сбылось всего три года спустя. [133]

Другие государства (Франция, Россия, Италия, Австро-Венгрия) также стремились к увеличению своих флотов за счет постройки новых, более современных кораблей. Однако финансово-экономические возможности этих стран не позволили полностью осуществить принятые кораблестроительные программы. Характерным примером в этом отношении может служить Россия.

Царское правительство, потерявшее во время русско-японской войны 1904-1905 гг. почти всю Тихоокеанскую эскадру и лучшие корабли Балтийского флота, посланные на Дальний Восток, направляло усилия на восстановление и дальнейшее развитие военно-морского флота. С этой целью в период с 1905 по 1914 г. было разработано несколько судостроительных программ, предусматривавших достройку ранее заложенных 4 эскадренных броненосцев, 4 броненосных крейсеров, 4 канонерских и 2 подводных лодок, 2 минных заградителей и постройку новых 8 линейных кораблей, 4 линейных и 10 легких крейсеров, 67 эскадренных миноносцев и 36 подводных лодок. Однако к началу войны ни одна из этих программ не была завершена{148}. [134]

Классы кораблей, боевые средства и оружие

Опыт первых войн эпохи империализма, особенно русско-японской войны, предъявил новые требования к различным классам кораблей, оружию и боевым средствам военно-морских флотов.

Для линейных кораблей возникла необходимость усиления артиллерии главного калибра 305 — 381 мм до 8 — 12 орудий и противоминного калибра 120-150 мм до 14-18 орудий за счет отказа от среднего калибра, усиления брони главного пояса до 305 — 350 мм и расширения площади бронирования с целью повышения живучести корабля в бою, увеличения водоизмещения до 25 — 27 тыс. т и скорости хода до 23-25 узлов.

Первый линейный корабль нового типа под названием “Дредноут” был построен в Англии (вступил в строй в 1907 г.) и по своим тактико-техническим данным резко отличался от эскадренных броненосцев периода русско-японской войны. Наглядное представление об этом дает таблица 10.

Таблица 10. Тактико-технические данные русского эскадренного броненосца “Бородино” и английского линейного корабля “Дредноут” *

 

“Бородино”

“Дредноут”

Год вступления в строй

1904

1907

Водоизмещение, т

13516

17900

Мощность машин, л. с.

16300

22500

Дальность плавания, мили

8000

5800

Скорость хода, узлы

17,8

21,5

Вооружение:

артиллерийское (количество/калибр орудий, мм)

4/305

10/305

12/152

24/75

20/75

 

20/47

 

2/37

 

торпедное (количество/калибр торпедных аппаратов, мм)

4/450

5/450

Бронирование, мм

бортовое

100-203

100/275

башенное

152-254

100/275

палубное

32-51

44/69

* А. П. Шершов. История военного кораблестроения с древнейших времен и до наших дней. M. — Л., 1940, стр. 144, 241-242, 346 — 347; С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота (с 1861 по 1917 г.). М., 1948, стр. 58 — 59. [135]

Из таблицы видно, что английский корабль значительно превосходил русский броненосец мощностью машин, скоростью хода, артиллерией главного калибра и бронированием.

Вслед за Англией приступили к постройке линейных кораблей типа “дредноут” и другие крупные морские державы.

Следует отметить, что в развитии класса линейных кораблей наблюдались две тенденции, которые наиболее ярко проявились в английском и германском флотах. Они объяснялись разными оперативно-тактическими соображениями. Немцы, ожидая нападения более сильного, английского флота вблизи своих берегов, главное внимание обращали на усиление брони и увеличение числа орудий, пренебрегая до известной степени даже скоростью хода. Англичане же придавали первостепенное значение скорости хода и калибру орудий, чтобы можно было лишить противника инициативы в выборе времени и места боя. Проследить эти тенденции можно при сравнении тактико-технических данных английского Линейного корабля “Куин Элизабет” и германского “Кениг” (табл. 11), которые строились в одно время (1911-1914гг.).

Таблица 11. Тактико-технические данные линейных кораблей “Куин Элизабет” и “Кениг” *

 

“Куин Элизабет”

Вооружение

артиллерийское (количество/калибр орудий, мм).

8/381

10/305

12/152

14/150

торпедное (количество/калибр торпедных аппаратов, мм)

4/533

5/500

Бронирование, мм

бортовое

До 330

До 350

башенное

До 330

До 300

палубное

До 76

До 100

* F. Jane. Fighting Ships, 1915; В. Weger. Taschenbuch der Kriegsflotten, 1914; X. Вильсон. Линейные корабли в бою. Пер с англ. M., 1936, стр. 414, 422; “Оперативно-тактические взгляды германского флота”. Сборник статей. M. — Л., 1941, стр. 16.

Французские и итальянские линкоры предвоенной постройки имели также довольно хорошие тактико-технические элементы. Характерной особенностью итальянских линейных кораблей было преимущество в скорости хода при том же энерговооружении и бронировании. Линейные корабли австро-венгерского флота несколько уступали французским и итальянским.

Идея создания нового типа линейного корабля впервые была разработана русскими учеными-моряками и кораблестроителями [136] С. О. Макаровым, А. Н Крыловым, И. Г. Бубновым. Но из-за экономической отсталости царской России и косности ее правящих кругов эта идея не была своевременно реализована. Постройка новых линейных кораблей в России началась с большим запозданием и производилась медленными темпами.

Первые русские корабли-дредноуты (“Севастополь”, “Гангут”, “Петропавловск” и “Полтава”) были заложены летом 1909 г. на Балтийском и Адмиралтейском заводах в Петербурге в соответствии с программой кораблестроения 1908 г. Постройка их затянулась, и они вступили в строй только в ноябре — декабре 1914 г., т. е. уже после начала мировой войны{149}. Линейные корабли типа “Севастополь”, спроектированные с учетом опыта русско-японской войны и достижений передовой русской кораблестроительной науки, превосходили не только первые дредноуты Англии, Германии и других государств, но и линейные корабли иностранных флотов, строившиеся одновременно с ними или даже позднее.

Накануне войны родился новый тип тяжелого крейсера — линейный крейсер, имевший большую по тому времени скорость (почти 30 узлов), сильную артиллерию (до 12 356 мм орудий главного калибра) и мощную броню (до 300 мм). Крейсера [137] этого типа имели турбинные двигатели и принимали большое количество жидкого топлива. По своим боевым качествам они оставили далеко позади старые броненосные крейсера.

В России линейные крейсера (“Измаил”, “Бородино”, “Наварин” и “Кинбурн”), предназначенные для Балтийского флота (заложены в декабре 1912 г.), были самые мощные в мире по артиллерийскому вооружению. Но они к началу войны остались недостроенными{150}.

Во всех флотах большое внимание уделялось развитию легких крейсеров и эскадренных миноносцев. Увеличение скорости хода и противоминной артиллерии линейных кораблей и крейсеров потребовало значительного увеличения скорости хода (до 30 узлов и выше) и усиления артиллерийского и торпедного оружия легких крейсеров и эсминцев. Старые типы этих кораблей уже не могли выполнять своих задач в эскадренном бою.

В 1910 г. на Путиловском заводе началась постройка новых эскадренных миноносцев типа “Новик”, а в 1913 г. — легких крейсеров типа “Светлана” Первый эсминец вступил в строй в 1913 г., а крейсера в ходе войны достроить не удалось{151}.

Опыт использования минного оружия в русско-японскую войну выявил необходимость создания специальных кораблей для постановки и траления мин заграждения — минных заградителей и тральщиков

Однако во всех флотах, за исключением русского флота, на строительство таких кораблей не обращалось внимания. Считалось, что с началом войны под такие корабли можно будет оборудовать торговые суда. В России после войны с Японией были построены два специальных минных заградителя “Амур” и “Енисей”, а в 1910 г. заложен первый в мире подводный заградитель “Краб”. Началось также строительство специальных тральщиков типа “Запал”{152}.

Недостаточно внимания в западноевропейских флотах в предвоенные годы уделялось и строительству подводных лодок. Это объяснялось двумя причинами. Во-первых, господствовавшая тогда военно-морская доктрина “владения морем” отводила подводной лодке одно из последних мест в борьбе на море, поскольку победа достигалась, как она считала, линейными силами в генеральном сражении. Во-вторых, в предшествовавших войнах подводная лодка еще не выявила своих боевых возможностей. Это произошло уже в ходе первой мировой войны. В итоге к началу войны основные ее участники имели в составе своих флотов небольшое количество подводных лодок. У Франции их было 38, у Германии — 28, у России — 23. И только Англия [138] имела 76 лодок, но среди них было много устаревших{153}. Одними из лучших подводных лодок довоенных проектов считались русские подводные лодки типа “Барс”, заложенные в 1912 г.

В предвоенные годы в наиболее крупных империалистических государствах начались работы по созданию гидросамолетов. Было сконструировано и построено несколько типов таких машин, но почти все они до начала войны не вышли из стадии опытных испытаний. Лишь в ходе войны на вооружение флотов стали поступать самолеты, пригодные для решения боевых задач, среди них “Авро” (Англия), “Борель” (Франция), “Флугбот” (Германия){154}.

Иначе дело обстояло в России. Русский авиаконструктор Д. П. Григорович в 1912-1913 гг. создал несколько моделей гидросамолета типа M (М-1, М-2, М-4, М-5), которые сразу же нашли практическое применение во флоте. Особенно удачным оказался самолет М-5. Он обладал высокими летно-тактическими качествами (полетный вес — 660 кг, полезная нагрузка — 300 кг, потолок — 4450 м, скорость — 128 км/час). В 1914 г. его приняли на вооружение флота как морского разведчика. Он оставался в составе гидроавиации до 1921 г. Более высокие летно-тактические данные имел самолет М-9, созданный Григоровичем в 1916 г.{155}

Русские инженеры позаботились и о специальных кораблях — носителях гидросамолетов. В 1913 г. инженер Шишков спроектировал быстроходный авиатранспорт, который мог принимать до семи самолетов. С началом войны на Черноморском флоте было оборудовано несколько таких авиатранспортов, самолеты которых вели воздушную разведку и прикрывали корабли эскадры с воздуха в удаленных районах моря.

Развитие различных классов кораблей, увеличение числа подводных лодок в составе флотов и их боевых возможностей, а также зарождение морской авиации потребовало дальнейшего совершенствования всех видов оружия и создания новых средств борьбы. Особое внимание было обращено на улучшение тактико-технических данных морской артиллерии, поскольку она продолжала оставаться главным оружием флота. К началу первой мировой войны калибр тяжелых орудий увеличился до 356 — 381 мм, противоминной артиллерии — до 152 мм; появились зенитные орудия калибром до 76 мм. Возросли также начальная скорость [139] снарядов — до 950 м/сек, скорострельность крупных орудий — до двух выстрелов в минуту, дальность стрельбы — до 120 кабельтовых{156}.

Одновременно увеличился относительный вес снарядов, повысились их пробивное и фугасное действия, так как снаряды стали начинять более сильными взрывчатыми веществами; усовершенствовались методы управления артиллерийским огнем. Искусство управления огнем всегда было важнейшим фактором в бою надводных кораблей.

Говоря об этом, следует отметить, что английский флот вступил в первую мировую войну менее подготовленным к ведению артиллерийского боя, чем германский флот. По дальнобойности английские и германские орудия главных калибров были приблизительно одинаковы. Но фугасные снаряды англичан, имевшие чувствительные взрыватели, не проникали через броню германских кораблей, а в случае проникновения не причиняли крупных повреждений. Немецкие же снаряды пробивали более слабую броню английских кораблей и производили сильные разрушения. Англичане не смогли также разработать до войны собственной системы управления артиллерийским огнем. Уже в ходе войны они спохватились, что отстали в этом деле, и использовали многое из русских методов управления стрельбой{157}. [140]

Крупный вклад в развитие артиллерийского оружия внесли русские инженеры и артиллеристы-моряки. Перед войной на русских заводах было освоено производство улучшенных образцов морских орудий калибра 356, 305, 130 и 100 мм{158}. Началось изготовление также трехорудийных корабельных башен. В 1914 г. инженер Путиловского завода Ф. Ф. Лендер и артиллерист В. В. Тарновский явились пионерами в создании специальной зенитной пушки калибром 76 мм{159}.

На развитие торпедного и минного оружия особенно большое влияние оказала русско-японская война. Усовершенствование торпеды шло по линии увеличения ее разрушительной силы, дальности стрельбы и скорости хода. Наиболее распространенной во всех флотах была 450-мм торпеда, имевшая дальность стрельбы 16 кабельтовых (около 3000 м) при скорости хода 29 узлов. В некоторых флотах во время войны корабли вооружались торпедами более крупных калибров (500, 530 и 550 мм), со скоростью хода 45 узлов на дистанции 15 кабельтовых.

В России в предвоенное время были разработаны три новых образца торпед (1908, 1910 и 1912 гг.), которые превосходили однотипные торпеды иностранных флотов по скорости и дальности хода, несмотря на то, что они имели несколько меньший общий вес и вес заряда{160}.

Перед войной появились многотрубные торпедные аппараты. Первый такой (трехтрубный) аппарат был выпущен в 1913 г. на Путиловском заводе в Петербурге. Он обеспечивал залповую стрельбу веером, способы которой были разработаны и освоены русскими торпедистами до начала войны.

Развитие минного оружия характеризовалось увеличением заряда мины до 150 кг, состоявшего из более сильного взрывчатого вещества (тола), улучшением взрывателей, увеличением скорости и глубины постановки. Накануне войны флоты имели на вооружении ударные и гальваноударные мины. В ходе войны появились антенные мины, а в самом конце ее — магнитные мины.

Первое место в развитии минного оружия занимал русский флот. Перед мировой войной в русском флоте были разработаны гальваноударные и ударно-механические мины образца 1908 г. и образца 1912 г. По тактико-техническим данным эти мины намного превосходили иностранные, особенно в безотказности действия. В 1913 г. была сконструирована плавающая мина “П-13”, [141] которая удерживалась под водой на определенной глубине благодаря действию электрического прибора плавания. Мины старых образцов этого типа держались под водой с помощью буев, не обеспечивающих устойчивости мины, особенно в штормовую погоду. “П-13” имела электроударный взрыватель, заряд 100 кг тола и могла держаться на заданном углублении трое суток. Ни один из иностранных флотов не имел подобной мины. Русские минеры создали первую в мире речную мину “Р” (“Рыбка”){161}.

Русские конструкторы минного оружия и минеры-практики в начале войны оказали большую помощь союзному английскому флоту в организации производства мин и обучении личного состава методам использования минного оружия, так как англичане в этом деле сильно отставали. По просьбе английского Адмиралтейства в Англию была направлена группа минеров с запасом мин в 1000 штук{162}.

Русский флот шел впереди зарубежных флотов также в создании более совершенных образцов трального оружия. В 1911 г. поступили на вооружение подсекающие змейковые и катерные тралы. Применение этих тралов значительно сокращало сроки тральных работ, так как подсеченные и всплывшие на поверхность мины сразу уничтожались. Раньше же затраленные мины нужно было буксировать на мелкое место и там уничтожать, на что уходило много времени.

Русский флот явился колыбелью радио. Радио стало распространенным средством связи на флоте вообще и в частности широкое применение нашло в управлении силами в бою. Перед войной русскими радиотехниками были созданы радиопеленгаторы, что позволило применять радио в качестве средства разведки.

Организация и управление

Военно-морские силы крупнейших империалистических государств (Англия, Германия, Франция, Россия и др.) состояли из флотов (флотилий), расположенных на разных морских театрах. Флот (морские силы театра) являлся высшим оперативным объединением, которое в зависимости от состава своих сил, целей и характера войны могло решать не только оперативные, но и стратегические задачи.

Основным оперативным соединением линейных сил (линейные корабли, линейные и броненосные крейсера) во всех флотах, за исключением турецкого, была эскадра. Эскадры могли быть однородными, состоявшими из кораблей одного класса (например, [142] линкоров или крейсеров), и смешанными, в состав которых входили корабли разных классов (линкоры, крейсера, эскадренные миноносцы). При наличии нескольких эскадр на одном театре они сводились в крупные оперативные объединения (например, английские 1-й, 2-й и 3-й флоты). Из легких надводных сил (легкие крейсера, эскадренные миноносцы, миноносцы), подводных лодок и кораблей специального назначения (минные заградители, тральщики, сторожевые корабли, канонерские лодки и др.) создавались однородные или смешанные (опять-таки в зависимости от наличия кораблей данных классов) оперативные и тактические соединения — флотилии, дивизии, бригады, дивизионы, отряды. При этом следует заметить, что однотипные соединения в разных флотах носили различные названия. Например, соединения эскадренных миноносцев и миноносцев в английском, германском, французском и австро-венгерском флотах назывались флотилиями, в русском — дивизиями, а в итальянском — бригадами, независимо от количества кораблей, входивших в них. Численный состав объединений и соединений был самый разнообразный.

Организация командования военно-морскими силами в разных странах была также различной. В Англии главным органом управления флотом являлось Адмиралтейство, которое осенью 1911 г. возглавил У. Черчилль в качестве первого лорда Адмиралтейства (морского министра). Адмиралтейство занималось планированием строительства флота и его боевой подготовкой, разработкой планов операций и управлением боевыми действиями оперативно-стратегического масштаба. В английских морских силах существовал еще пост первого морского лорда, т. е. главнокомандующего всеми флотами. Этот пост с октября 1914 г. занимал адмирал лорд Фишер. В 1912 г. был создан Морской генеральный штаб, но он до начала войны не нашел своего места в системе управления флотом. Начальником Морского генерального штаба в начале войны был вице-адмирал Стэрди, а с 1 ноября 1914 г. — контр-адмирал Оливер{163}. Права и обязанности командующих отдельными флотами были ограничены разработкой и ведением боевых действий оперативно-тактического масштаба, боевой подготовкой личного состава кораблей и соединений и содержанием их в боеспособном состоянии.

Верховное командование морскими силами в Германии безраздельно принадлежало кайзеру, которому подчинялись: Морское министерство (статс-секретариат имперского морского управления), возглавлявшееся гросс-адмиралом Тирпицем, Морской кабинет кайзера, во главе которого стоял адмирал Мюллер, и Адмирал-штаб (морской генеральный штаб), руководимый адмиралом [143] Полем. Морское министерство ведало организацией, управлением и материальным обеспечением флота. Непосредственного влияния на руководство боевой деятельностью флота во время войны оно не оказывало. Морской кабинет занимался главным образом вопросами комплектования и прохождения службы офицерским составом. Адмирал-штаб, как орган верховного главнокомандующего (кайзера), осуществлял разработку планов операций, распределение сил по морским театрам в соответствии с поставленными перед флотом задачами. Командующие силами на Северном и Балтийском морях были непосредственно подчинены кайзеру. Они отвечали за боевую подготовку, комплектование, техническое состояние корабельного состава, а в военное время и за ведение боевых действий своих флотов{164}. Как видно из приведенной структуры органов управления флотом и выполнявшихся ими функций, в Германии фактически не существовало высшего морского командования, которое бы полностью отвечало за ведение войны на море. Это обстоятельство крайне неблагоприятно сказывалось на боевой деятельности флота.

Во главе управления морскими силами Франции стоял морской министр со своим оперативным органом — морским генеральным штабом. Ему непосредственно подчинялись командующий флотом Средиземного моря и командующий морскими силами Канала. Генштаб разрабатывал планы операций и руководил их осуществлением{165}.

Главнокомандующий итальянским флотом (он же командующий первой эскадрой) герцог Абруцкий подчинялся начальнику Морского генерального штаба адмиралу ди Ривелю, осуществлявшему высшее руководство боевой деятельностью флота. Морское министерство со своими управлениями и отделами ведало кораблестроением, комплектованием личного состава и мобилизацией, всеми видами вооружения, развитием береговой обороны, а также оборудованием военно-морских баз и портов и материально-техническим снабжением флота, т. е. всем тем, что относилось к общей подготовке флота к войне{166}.

В Австро-Венгрии флот находился в подчинении главнокомандующего вооруженными силами страны. Морского министерства не существовало. Его функции выполнял морской департамент военного министерства. Начальник этого департамента имел большую самостоятельность и мог лично докладывать императору по всем важнейшим вопросам строительства, содержания и управления флотом{167}. [144]

В Турции система управления флотом перед началом военных действий на Черном море была нарушена. С прибытием германских крейсеров “Гебен” и “Бреслау” командующим морскими силами стал немецкий адмирал Сушон, который часто отдавал приказы через голову морского министра Ахмета Джемаля{168}.

Органом управления военно-морскими силами России в целом являлось Морское министерство, которое с 1911 г. возглавлял адмирал И. К. Григорович. В состав Морского министерства входили: Адмиралтейств-совет, председателем которого был непосредственно морской министр, Главный морской штаб, Главный военно-морской суд, Главное военно-морское судное управление, Главное управление кораблестроения, Главное гидрографическое управление, Главное морское хозяйственное управление и другие управления, отделы и подразделения{169}. В 1906 г. был создан Морской генеральный штаб, на который возлагалось решение стратегических проблем, планирование строительства флота, проведение его мобилизации, руководство общей подготовкой морских сил к войне. Учреждение Морского генерального штаба являлось положительным фактором в деле восстановления военно-морских сил России. С его созданием значительно изменились функции Главного морского штаба, в ведении которого теперь находился личный состав флота, строевая, распорядительная и военно-учебная части, а также законодательная часть морского ведомства{170}.

Морскому командованию в Англии, Германии и Италии помимо флотских объединений и соединений была полностью подчинена и береговая оборона страны, в том числе морские крепости, военно-морские базы и военные порты с их гарнизонами. Это положительно сказывалось на организации и ведении обороны побережья в этих странах. В других государствах этого не было. Во Франции, например, существовала двойная система подчинения береговой обороны. Все побережье страны было разбито на морские округа, каждый из которых делился на несколько секторов. Во главе округа стоял морской начальник, но в отношении командования сухопутными войсками своего округа он подчинялся непосредственно военному министру. Начальниками же секторов назначались флотские или армейские офицеры, в зависимости от того, какие силы там преобладали. В Австро-Венгрии береговая оборона находилась в ведении Военного министерства. Что касается России, то до начала войны не было установлено единой [145] системы береговой обороны в масштабе страны. Сухопутная оборона большинства морских крепостей и военно-морских баз и портов находилась в ведении Военного министерства. Командиры военно-морских баз (портов) и начальники их гарнизонов (коменданты) были независимы друг от друга. Только в одном Севастополе комендант крепости подчинялся главному командиру порта{171}.

Система комплектования

Единой системы комплектования рядовым составом флотов не существовало. В одних странах оно проводилось путем вольного найма (вербовки), в других — по воинской повинности, а в третьих — по смешанной системе, частично путем вербовки, частично по воинской повинности.

В Англии рядовым составом флот комплектовался путем вольного найма. Желавшие служить на флоте подписывали контракт на 5 или на 12 лет, с последующим продолжением службы при положительной аттестации еще на 6 лет для первых и на 10 лет для вторых. Заключившие, контракт на 5 лет сразу же направлялись на корабли матросами 2-й статьи, а те, кто имел контракт на 12 лет, поступали в школы юнг, по окончании которых направлялись на суда и продолжали там службу матросами, получая повышение в статьях. Лучшие из них производились в унтер-офицеры. Для подготовки младших специалистов артиллерийской и минной специальностей существовали школы старшин, куда принимались окончившие школы юнг. По другим специальностям никаких школ ни для старшин, ни для офицеров не существовало. Кадры по ним готовились практическим путем, прямо на кораблях. После сдачи соответствующих экзаменов унтер-офицеры производились в офицеры. Для повышения квалификации офицеров-артиллеристов, минеров и штурманов существовали специальные классы. В Англии имелась Военно-морская академия, но с очень коротким сроком обучения — всего 4 месяца. В нее принимались старшие офицеры и адмиралы{172}.

Принятая в Англии система комплектования флота имела ту положительную сторону, что в результате длительной службы личный состав получал большой опыт и хорошую морскую выучку. Но эта система не обеспечивала накопления резерва. Вот почему уже в ходе войны англичане вынуждены были частично ввести воинскую повинность.

Германский флот комплектовался по воинской повинности, [146] а также за счет юнг и вольноопределяющихся. Срок службы на флоте был установлен трехгодичный, после которого следовало зачисление в резерв различных степеней до 40-летнего возраста. Младший командный состав и специалисты флота комплектовались из окончивших школу юнг и вольноопределяющихся после соответствующей подготовки. Инженер-механики для флота готовились из лиц, окончивших средние технические училища и имевших стаж практической работы на кораблестроительных заводах. Их направляли служить на корабли, а затем после годичного обучения в классе морских инженеров производили по экзамену в инженер-механики флота. Военно-морская академия Германии имела двухлетний срок обучения{173}.

Офицерский состав английского и германского флотов комплектовался по классовому принципу — из дворян и буржуазии. Только инженер-механики флота Германии могли быть выходцами из других классов.

Во Франции система комплектования флота была довольно сложная. Рядовым составом флот комплектовался на основе так называемой морской записи, вербовки “охотников” и общей воинской повинности. “Морская запись” состояла в том, что все мужское население приморской полосы Франции в возрасте от 18 до 50 лет в отношении воинской службы закреплялось за флотом. Однако на практике “записанные” служили на флоте не свыше 45 месяцев, а потом могли по желанию либо продолжать службу, либо увольняться в запас. “Записанные” пользовались рядом привилегий в получении пенсий, наград и занятий морским рыболовством. В 1912 г. для них был сокращен срок обязательной службы до 2 лет. Те, кто оставался служить дальше, имели право по своему выбору поступать в школы флотских специалистов и продвигаться по службе вплоть до офицерского чина.

При вербовке “охотников” заключался контракт на 5 лет по избранной ими самими флотской специальности. Недостающее число новобранцев после приема “записанных” и “охотников” пополнялось путем воинской повинности со сроком обязательной службы 2 года. Во французском флоте, как и в других флотах, имелась школа юнг, которая давала основной контингент для школ младших специалистов флота{174}.

Австро-венгерский и итальянский флоты комплектовались по воинской повинности из населения приморских округов или лиц, которые до призыва имели какое-то отношение к морю (торговые моряки, рыбаки) или флоту (судостроители). В итальянском флоте, кроме того, существовала школа юнг. Сроки службы: в австро-венгерском флоте — 12 лет, из них 4 года на действительной службе, 5 лет в запасе и 3 года в ополчении; [147] в итальянском — 4 года на действительной службе и 8 лет в запасе. Для подготовки младших специалистов и офицерских кадров имелись соответствующие школы и училища{175}.

Офицерский корпус австро-венгерского флота формировался с учетом не только классового, но и национального принципа. Подавляющее большинство офицеров были австрийскими немцами. Рядовой же состав комплектовался кроме немцев, из венгров, итальянцев и представителей славянских народов.

Система комплектования русского флота была почти полностью основана на воинской повинности. Согласно положению, утвержденному в 1912 г., к службе на флоте обязательно привлекались по достижении призывного возраста и годные по состоянию здоровья все лица, имевшие судоводительские звания и звания судовых механиков, а также плававшие на торговых судах матросами, рулевыми и кочегарами. Далее предпочтение отдавалось новобранцам из заводских рабочих, имевших специальности по слесарно-сборочному, токарному, котельному и кузнечному делу, мотористам, электромонтерам, телеграфистам и другим специалистам{176}. Поэтому среди рядового состава флота всегда была значительная прослойка заводских рабочих, что создавало благоприятные условия для развития революционного движения на флоте. Недостающая часть рядового состава набиралась из жителей приморских и приречных районов страны.

Общий срок службы для рядового состава флота был установлен 10 лет, из которых 5 лет действительной службы и 5 лет в запасе{177}.

В предвоенные годы для Балтийского флота была открыта в Кронштадте школа юнг. Создавая ее, Морское министерство не только имело в виду повышение качества подготовки личного состава флота, но и преследовало политические цели. Через школу юнг оно рассчитывало подготовить преданных царскому самодержавию служак, которых можно было бы использовать в борьбе с революционным движением на флоте. Однако расчеты царских властей и в этом деле не оправдались. Несмотря на жестокие репрессии и попытки создания определенной прослойки благонадежных среди личного состава, революционное движение на флоте все больше нарастало.

Для подготовки специалистов унтер-офицерского звания на Балтийском и Черном морях существовали учебные отряды, в составе которых имелись артиллерийские и минные школы. Кроме того, были созданы различные школы, классы и учебные команды, не входившие в учебные отряды: машинные школы и школы рулевых и сигнальщиков Балтийского и Черноморского [148] флотов, школа подводного плавания (общая для обоих флотов), водолазная школа Балтийского флота, фельдшерские школы в Кронштадте и Николаеве, учебные команды строевых унтер-офицеров Балтийского и Черноморского флотов и др.{178}

Офицерский состав флота комплектовался из детей дворян, буржуазии, офицеров и чиновников. В инженерные училища принимались и выходцы из других слоев населения. Подготовка офицерских кадров велась в Морском корпусе, специальных классах и Морской академии.

В ходе первой мировой войны во многих странах система комплектования флотов рядовым и офицерским составом претерпела значительные изменения. Война вызвала большой расход флотских кадров. Набор и обучение пополнений не могли вестись по довоенным нормам и принципам. Были сокращены сроки подготовки, отменены некоторые цензовые ограничения в прохождении службы офицерским составом, расширен допуск в офицерский корпус для выходцев из мелкобуржуазных слоев.

Боевая подготовка

В английском и германском флотах боевая подготовка проводилась практически круглый год. Начиналась она обычно с одиночной подготовки корабля, затем следовали тактические учения однородных и разнородных соединений, и в итоге проводились заключительные маневры крупных соединений и объединений. В Англии маневры носили преимущественно оперативный характер; в Германии проводились двусторонние тактические и оперативные маневры.

В германском флоте большое внимание уделялось артиллерийским стрельбам, которые велись на больших дистанциях по щитам, равным по площади кораблям. По уровню артиллерийской подготовки британский флот значительно уступал немецкому. Известный английский военно-морской историк X. Вильсон потом признавался, что “в первый период войны британские корабли... обнаружили в этом отношении значительную и весьма опасную слабость по сравнению с германскими”{179}. В обоих флотах миноносцы проводили залповые торпедные стрельбы, а германские миноносцы, кроме того, практиковались в дневных торпедных атаках. Немцы ставили учебные минные заграждения, а затем их вытраливали тральщиками, оборудованными из устаревших миноносцев.

В английском и германском флотах большое значение придавалось морской подготовке личного состава и тренировке соединений [149] в совместном плавании. Крупным недостатком в боевой подготовке того и другого флотов было то, что они не готовились к совместным действиям с сухопутными войсками. Если говорить об уровне боевой подготовки в целом, то в германском флоте он был несколько выше, чем в английском, особенно в области тактики и использовании оружия. В других западноевропейских флотах боевая подготовка никаких существенных отличий не имела, разве что проводилась она на более низком уровне по сравнению с флотами Германии и Англии.

Особое положение в отношении боевой подготовки занимал турецкий флот. Рядовой состав флота комплектовался в основном за счет крестьян мусульманского вероисповедания. Кадры младших специалистов флота и унтер-офицеров не готовились. Штаты офицерского состава на кораблях и в частях были неимоверно раздуты. На 10 матросов к началу войны приходилось 8 офицеров.

По свидетельству немецкого офицера Германа Лорея, служившего в годы войны на турецком флоте, боевые корабли Турции являлись “главным образом “плавучими казармами”, а жизнь на них сводилась к продовольствованию, обмундированию и теоретическому обучению... Лишь небольшая часть личного состава находилась на кораблях, но и та не плавала, а проводила время в бездействии в укрытых гаванях”{180}. После войны с Россией 1877 — 1878 гг. турецкие корабли не выходили из Босфора в Черное море вплоть до Балканских войн (1912-1913 гг.). “...Поэтому, — продолжает Лорей, — личный состав не привык к морю и не имел никакого морского опыта”{181}. Далее он отмечает крупные недостатки в организации отдельных видов боевой подготовки (артиллерийские и торпедные стрельбы, обеспечение живучести корабля в бою, штурманское дело и др.), плохое обеспечение флота боевым запасом, топливом и другими видами снабжения. Заканчивая характеристику турецкого флота к началу войны, Лорей пишет, что “ко времени прихода германских кораблей мобилизация находилась в полном разгаре, но ни на кораблях, ни на верфях не было заметно приготовлений к военным действиям”{182}. Во многом Лорей был, конечно, прав. Однако нельзя не учитывать того факта, что Лорей и другие немцы, прибывшие в турецкий флот вместе с “Гебеном” и “Бреслау” или позднее, старались после войны всячески раздуть свою роль в “преобразовании” флота Турции. Боевые действия на Черном море в ходе войны показали, что если исключить немецкие корабли, вошедшие в состав турецкого флота, то последний очень незначительно продвинулся вперед в своей боеспособности. [150]

Несколько более подробно следует остановиться на боевой подготовке русского флота, так как она имела некоторые характерные особенности. Передовые офицеры русского флота тяжело пережили трагедию Цусимы. Они обратили внимание прежде всего на боевую подготовку личного состава. И, надо сказать, достигли в этом направлении, немалых результатов, особенно в Балтийском флоте.

На Балтийском море боевой подготовкой флота руководил вице-адмирал Н. О. Эссен, который во многом придерживался взглядов С. О. Макарова. С 1906 г. он командовал 1-й минной дивизией флота, базировавшейся на незамерзающий порт Либаву. Корабли дивизии плавали круглый год независимо от метеорологических условий, что способствовало выработке у личного состава выносливости, смелости, инициативы и настойчивости в достижении поставленной цели, т. е. тех боевых качеств, которые требовались на войне. 1-я минная дивизия стала школой боевой подготовки, через нее в предвоенные годы прошли многие командиры кораблей и соединений флота{183}. В ноябре 1908 г. Н. О. Эссен был назначен начальником соединенных отрядов Балтийского моря. Первым важным мероприятием, которое он провел в масштабе флота, было сведение разрозненных ранее кораблей и отрядов в соединения, способные решать оперативные и тактические задачи.

Крупным недостатком в боевой подготовке русского флота на протяжении длительного периода была практика преимущественно рейдовых учений. Из-за экономии материальных ресурсов корабли выходили в море, как правило, только в летнее время, да и то ненадолго. Теперь в организацию боевой подготовки вносились принципиальные изменения. Вводилась система поэтапного обучения: сначала проводилась подготовка одиночного корабля, затем — тактического соединения (дивизион, бригада кораблей), далее — крупного соединения (дивизия кораблей) и, наконец, в исходе кампании — маневры всего действующего флота.

Большое внимание на Балтийском флоте обращалось на артиллерийскую подготовку. Русские корабли предвоенного периода по мощи своего артиллерийского вооружения несколько уступали однотипным кораблям немецкого флота{184}. Поэтому добиться равенства или превосходства над противником можно было только за счет искусства артиллерийской стрельбы. Было значительно увеличено количество практических стрельб, улучшено обеспечение их боеприпасами. В 1910 г. были введены специальные приборы для обучения артиллеристов управлению огнем одиночного корабля и приспособления для быстрого заряжания орудий.

Важное место в плане войны на Балтийском море отводилось оборонительным минным постановкам. Для осуществления их [151] требовалась заблаговременная и тщательная подготовка, тем более что Балтийский флот не располагал достаточным количеством специальных заградителей. Осенью 1909 г. был сформирован отряд минных заградителей, который с весны следующего года приступил к усиленной боевой подготовке, нацеленной на выполнение минных постановок, определенных планом войны. Корабли отряда и эскадренные миноносцы 1-й минной дивизии практиковались в постановке учебных мин в районах будущих оборонительных минных заграждений.

Не менее серьезно была организована на флоте подготовка по использованию в будущей войне торпедного оружия. На вооружение были приняты торпеды новых образцов (1908, 1910, 1912 гг.), которые требовали всестороннего испытания. Другими стали и носители торпедного оружия — миноносцы и подводные лодки. Необходимо было разработать более совершенные методы торпедной стрельбы. Центром боевой подготовки по использованию торпедного оружия являлась 1-я минная дивизия флота. Здесь и были испытаны новые торпеды и разработан способ залповой стрельбы по площади с трех миноносцев, вооруженных тремя однотрубными аппаратами. С 1910 г. боевая подготовка по использованию торпедного оружия развернулась также в бригаде подводных лодок Балтийского флота. Лодки привлекались к участию во всех учениях и маневрах флота, в ходе которых они отрабатывали приемы атак боевых кораблей и транспортов. В 1912 г. подводники разработали метод залповой стрельбы веером. Он был проверен в торпедных стрельбах 1912-1913 гг. и дал удовлетворительные результаты.

Особую заботу в предвоенное время командование Балтийского флота проявляло о подготовке соединений флота к бою на минно-артиллерийской позиции в устье Финского залива. В 1911-1913 гг. здесь были проведены многочисленные учения и маневры по отработке соединениями флота совместного боевого маневрирования на позиции, повышению эффективности артиллерийских стрельб и торпедных атак, темпов и точности постановки мин и т. д.{185}

Большое внимание было обращено на отработку совместных действий флота с сухопутными войсками. Проводились стратегические и оперативные игры и учения. Зимой 1912 г. была проведена игра по обороне столицы — Петербурга — от вражеского десанта, а летом — учение 2-й минной дивизии и войск 22-го армейского корпуса по обороне шхерного района.

В общей системе боевой подготовки немалое значение придавалось изучению морского театра. Несмотря на оборонительный характер русского плана войны на Балтийском море, командование флота не теряло надежды на ведение активных действий в южной части моря. Плавая в этом районе, русские корабли [152] определяли места будущих активных минных заграждений, возможные позиции подводных лодок, тренировались в ведении всех видов морской разведки, в том числе и радиотехнической.

В целом боевая подготовка Балтийского флота в предвоенные годы отвечала тем задачам, которые ставились перед флотом планом войны на Балтийском море. Благодаря серьезно продуманной системе обучения личного состава Балтийский флот, сильно ослабленный в период русско-японской войны, за сравнительно короткий срок (5 — 6 лет) стал значительной силой. Большая заслуга в этом принадлежала прогрессивной части офицерского состава, следовавшей лучшим боевым традициям русского флота.

Иначе обстояло дело с боевой подготовкой на Черноморском флоте. Здесь не было той кропотливой и целеустремленной работы по обучению личного состава, которая велась на Балтике. Попытки командования флота направить боевую подготовку на решение задач, вытекавших из плана войны, не привели к желаемым результатам. В 1912-1913 гг. Черноморский флот фактически не проводил боевой подготовки. Командование флотом было напугано начавшимся в стране подъемом революционного движения, захватившим также и Черноморский флот, и в августе 1912 г. ввело на флоте военное положение, отказавшись от боевой учебы.

На боевую подготовку Черноморского флота в предвоенные годы отрицательное влияние оказали события на Балканах — балканские войны. Царское правительство, опасаясь прямого вмешательства Германии и Австро-Венгрии в эти войны и ослабления своих позиций в борьбе за черноморские проливы, в течение девяти месяцев с конца 1912 г. держало Черноморский флот в четырехчасовой готовности к выходу в море. Итоговых маневров в 1913 г. флот не проводил{186}. Плановая боевая подготовка на флоте возобновилась только с началом летней кампании 1914 г. и происходила в напряженной обстановке последних предвоенных недель. Наверстать упущенное в предшествующие годы в короткий срок было невозможно.

Таким образом, морские силы России на Черном море вступили в войну недостаточно подготовленными в боевом отношении. Черноморским морякам пришлось уже в ходе войны исправлять положение. Правда, и противник у Черноморского флота был не тот, который противостоял Балтийскому флоту. Однако появление на Черном море германских кораблей “Гебена” и “Бреслау” усложнило обстановку и потребовало от Черноморского флота дополнительных боевых усилий. [153]

Ф. С. Криницын

3. Военные теории

Военная мысль Германии

Развитие немецкой военной мысли в конце XIX — начале XX в. определялось агрессивной политикой германского империализма, острыми противоречиями с Англией и Францией на Западе и Россией на Востоке. Оно было всецело подчинено поискам способов и форм достижения победы в войне одновременно на два фронта против превосходящих сил противников. Наиболее видными идеологами германского милитаризма являлись генерал-фельдмаршалы X. Мольтке (старший) и А. Шлиффен, генералы Ю. Верди дю Вернуа, З. Шлихтинг, К. фон дер Гольц и Ф. Бернгарди.

Оправдывая агрессивные войны как в прошлом, так и в настоящем и будущем, немецкие военные идеологи взяли на свое вооружение человеконенавистнические теории о причинах, сущности и роли войн в истории. “Вечный мир, — заявлял Мольтке, — это мечта и даже далеко не прекрасная; война же составляет необходимый элемент в жизни общества. В войне проявляются высшие добродетели человека, которые иначе дремлют и гаснут”{187}. Происхождение войн Мольтке объяснял законами борьбы за существование, а всю ответственность за их развязывание сваливал не на правительства, а на широкие народные массы. “В настоящее время, — заявлял он, — все правительства искренне заботятся о сохранении мира, — вопрос лишь в том, достаточно ли у них сил это исполнить?”{188} Опасным для мира является недовольство народов “внутренними порядками”.

В таком же плане решалась проблема происхождения войн Шлиффеном и Верди дю Вернуа.

Но если Мольтке и Шлиффен, занимавшие пост начальника генерального штаба, не решались в печати и в устных выступлениях открыто призывать к подготовке захватнической войны, то лидеры Пангерманского союза были более откровенными в этом отношении. Один из них — отставной генерал Бернгарди — прямо призывал к развязыванию войны для завоевания мирового господства. “Если мы, — писал он, — желаем приобрести то положение, которое соответствует мощи нашего народа, то обязаны отказаться от всяких мирных утопий, рассчитывать только на силу нашего оружия и смело смотреть опасности в глаза”{189}. Цель войны, по его утверждению, заключалась в том, чтобы, “пустив в ход военную силу, создать народу и государству дальнейшие [154] условия существования и обеспечить им здоровое развитие”{190}. Бернгарди мечтал о том, чтобы добиться господства в Европе и “на этой основе построить наше действительное мировое могущество, с приобретением соответствующих колониальных владений”{191}. Немецкому народу настойчиво внушалась мысль о том, что ведение захватнических войн является для него жизненной необходимостью и единственно возможным средством добиться желаемого “места под солнцем”{192}.

Важнейшей проблемой, вставшей перед немецкой военной мыслью конца XIX — начала XX в., являлась продолжительность будущей войны. О том, что эту войну Германии придется вести одновременно на два фронта — против Франции и России, — немецкие политические и военные деятели стали говорить уже вскоре после окончания франко-прусской войны 1870-1871 гг. “Существующая политическая обстановка, — писал Мольтке, — заставляет предвидеть, что в ближайшем будущем... мы будем вести ее на два фронта”{193}, что стало возможным благодаря быстрому развитию железных дорог. Наличие разветвленной железнодорожной сети позволяло действовать по внутренним операционным линиям, “находясь, с одной стороны, против неприятеля, готового в любой момент к наступлению, а с другой — против мобилизующегося медленно, и только от своевременности принятого решения будет зависеть, удастся ли нам направить большую часть наших действующих сил сначала на одного, а затем и на другого врага”{194}.

Мольтке осознавал, что Германия уступала своим вероятным противникам в силах и средствах и что одновременная война против Франции и России была бы опаснейшим испытанием для молодой Германской империи. Быстрое окончание войны в этих условиях он считал “величайшим благом”{195}.

Однако под влиянием опыта войн за объединение Германии и прежде всего франко-прусской войны Мольтке уже весной 1871 г. вынужден был сделать вывод о невозможности “молниеносной войны” на два фронта{196}. Германия, писал он, “не может надеяться на то, чтобы одним быстрым, удачно проведенным наступлением в короткое время освободиться от одного из противников, чтобы затем обрушиться на другого. Мы только что убедились в том, как тяжело было закончить победоносную борьбу против [155] Франции”{197}. Та же мысль подчеркивалась и в выступлении престарелого фельдмаршала на заседании рейхстага 14 мая 1890 г. “В борьбу друг с другом, — говорил он, — вступят величайшие европейские державы, вооруженные как никогда. Ни одна из них не может быть сокрушена в один или два похода так, чтобы она признала себя побежденной”{198}. Но эта точка зрения Мольтке относительно продолжительности будущей войны не оказала определяющего влияния на военно-научную работу генерального штаба.

Концепция скоротечной войны нашла свое яркое выражение в работах Шлиффена. Его взгляды и представления о характере ведения будущей войны были возведены правящими кругами кайзеровской Германии в ранг государственной военной доктрины, получившей в исторической литературе наименование “доктрины Шлиффена”. Длительная война вопреки всем условиям объективной исторической действительности не принималась в расчет Шлиффеном и отвергалась им. Русско-турецкая война 1877 — 1878 гг. и русско-японская война представлялись Шлиффену “слишком” затянувшимися войнами{199}. Произошло же это, считал он, исключительно из-за ошибок в военном искусстве, из-за проведения “стратегии измора”, из-за нерешительности фронтальных наступлений, имеющих своим следствием установление позиционного фронта.

Шлиффен пытался доказать, что будущая война не может быть длительной и по экономическим соображениям. Из возросших производительных сил, объективно позволявших крупнейшим империалистическим державам выдержать длительную, напряженную войну с участием многомиллионных армий, Шлиффен делал совершенно противоположный вывод, утверждая, что “подобные войны невозможны в эпоху, когда все существование нации зависит от непрерывного развития торговли и промышленности”, а “стратегия измора немыслима, когда содержание миллионов требует миллиардных расходов”{200}.

Особенно пагубна, по мнению Шлиффена, затяжная война для высокоразвитых европейских государств. Имея в виду русско-японскую войну, он заявлял в конце 1905 г.: “Там, вдали, в Маньчжурии можно было месяцами противостоять друг другу в неприступных позициях. Но в Западной Европе нельзя позволить себе люкса подобного ведения войны. Тысячеколесная машина, требующая миллионов на свое содержание, не может долго стоять... Мы должны изыскать возможность быстро разгромить и уничтожить врага”{201}. Эта же мысль постоянно подчеркивалась Шлиффеном [156] и в ходе практической разработки планов стратегического развертывания. “Культурное состояние народов, затрата непомерных средств, необходимых для содержания... масс войск, требуют быстрого решения, скорого окончания войны”{202}. Приведенные высказывания почти дословно повторялись и в наставлении 1910 г. для высшего командования{203}. Возможная продолжительность предстоящей войны определялась Шлиффеном в несколько недель. Он утверждал, что, начавшись весной, война должна быть закончена не позднее “осеннего листопада”{204}.

С этими выводами не соглашался Бернгарди. Он, хотя и не отрицал того, что современная война требует “громадного напряжения всех сил государства”{205}, вследствие чего “всюду принимаются меры к тому, чтобы война не затягивалась”{206}, однако считал, что категорический тезис Шлиффена о невозможности ведения длительной войны “грешит тем, что в нем слишком сгущены краски”{207}.

Племянник фельдмаршала X. Мольтке, преемник А. Шлиффена на посту начальника генерального штаба, генерал-полковник X. Мольтке (младший) также возражал против того, что будущая война, а особенно война против Франции, непременно должна быть скоротечной. “Это будет, — говорил он Вильгельму II в начале 1905 г., — народная война, и с ней нельзя будет покончить одним решающим ударом. Предстоит длительная, народная борьба со страной, которая не признает себя побежденной до тех пор, пока не будет полностью сломлена сила ее народа”{208}. Аналогичные мысли высказывались в немецких военных кругах и позднее{209}.

Перспектива длительной войны пугала руководителей кайзеровского рейха также и по внутриполитическим соображениям.

Парижская коммуна 1871 г., успешная борьба германского пролетариата в 1878 — 1890 гг. с так называемым “исключительным” законом против социалистов, русская революция, вызвавшая во всем мире бурный подъем революционного и национально-освободительного движения, наложили на немецкую военную мысль неизгладимый отпечаток. Так, Шлиффен прямо высказывал опасения, связанные с предвидением “огромных расходов, возможных больших потерь и того красного призрака, который встает в их [157] (войск. — Авт.) тылу”{210}. Еще более откровенно по этому поводу высказывался Мольтке (младший). В докладной записке от 14 мая 1914 г. на имя министра внутренних дел он писал: “Военное руководство полностью заинтересовано в том, чтобы избежать экономического кризиса в тылу армии, противостоящей врагу... Хозяйственная разруха и голод во время войны поднимут на высшую ступень нервозность масс и побудят неблагонадежные элементы к насильственному преследованию своих антигосударственных целей. Мораль войск — этот важнейший и в то же время наиболее чувствительный фактор достижения победы, в случае если над ним нависнет опасность, понесет серьезный урон”{211}.

Доктрина “молниеносной” наступательной войны обусловливалась, по мысли Шлиффена, также и внешнеполитическими соображениями. Он полагал, что быстрые и решительные победы Германии и Австро-Венгрии в предстоящей войне смогут взорвать коалицию противников и воспрепятствовать вступлению в нее нейтральных государств{212}.

Но была и еще одна причина, почему руководители германского генерального штаба непременно стремились к скоротечной, наступательной войне. Уже в ноябре 1914 г. Мольтке (младший) признавался в своих воспоминаниях: “В генеральном штабе неоднократно подвергался исследованию вопрос, не лучше ли было бы для нас вести оборонительную войну? Ответ неизменно давался отрицательный, так как в этом случае отпала бы возможность скорее перенести воину на территорию противника”{213}.

Таким образом, стратегическая концепция “молниеносной” наступательной войны наиболее полно отвечала агрессивным устремлениям германского империализма, скрупулезно готовящегося в конце XIX — начале XX в. к решающему рывку за мировое господство.

Односторонняя ориентация большинства военных деятелей на скоротечную войну предопределила также и их крайнюю тенденциозность в оценке возможных способов и форм ведения вооруженной борьбы и войны в целом.

Всю концепцию “блицкрига” насквозь пронизывал доведенный до предела наступательный дух. В наставлении для высшего командования войсками утверждалось: “Преимущества наступления достаточно известны. Оно предписывает противнику образ его действий, за него говорят все моральные факторы и оно является единственным средством действительного поражения противника”{214}. Категорическое требование: “Вперед на противника, [158] чего бы это ни стоило!”{215} — было зафиксировано и в “Строевом пехотном уставе” 1906 г.

Немецкие военные теоретики считали оборону важным видом боевых действий “там, где она стратегически необходима”. В капитальном труде В. Балка “Тактика” указывалось по этому поводу: “Чтобы быть в состоянии действовать наступательно, следует признать за обороной право на соответствующее ей место там, где она стратегически необходима”{216}. Важнейшими требованиями, предъявлявшимися к обороне, являлись (по немецким взглядам) активность и маневренность, ибо только таким образом можно оказывать упорное сопротивление превосходящим силам противника. Обязательным условием для оборонительных действий считалось проведение частых контратак и контрударов с целью нанесения противнику наиболее чувствительных потерь и создания необходимых предпосылок для перехода в контрнаступление{217}. Шлиффен также настоятельно подчеркивал, что современная оборона — это контрнаступление, или что “наступление является лучшим способом обороны”{218}. Поиски убежища на оборонительных позициях он считал “началом конца”. Крепостные укрепления он также рассматривал не как базу ведения пассивно-оборонительных действий, а как исходную позицию для организации наступления{219}.

В теоретическом плане вопросы соотношения наступления и обороны решались немецкой военной наукой в целом правильно. Однако Бернгарди, Гольц, Шлиффен все время подчеркивали, что оборона якобы противоречит не только всему опыту военной истории Германии, но и особенностям самого национального характера немецкого солдата. Наступление же, наоборот, преподносилось как специфически немецкая, национальная форма ведения вооруженной борьбы и войны в целом. “Вести войну, — писал Гольц, — значит наступать”{220}. Личному составу германской армии, а особенно ее офицерскому корпусу настойчиво внушались авантюристические идеи, что уже само по себе наступление как таковое чревато якобы быстрой победой, что наступать надо в любых условиях обстановки, против любого противника, даже если он имеет значительное превосходство в силах и занимает хорошо подготовленные оборонительные позиции{221}.

Наступательную войну предполагалось вести при помощи специфически прусских, варварских методов, попирая принятые нормы международного права, нормы морали и исторически [159] сложившиеся обычаи войны. На это прямо указывал Вильгельм II: “Все должно быть утоплено в огне и крови, необходимо убивать мужчин и женщин, детей и стариков, нельзя оставить ни одного дома, ни одного дерева. Этими террористическими методами, единственными, которые способны устрашить такой выродившийся народ, как французы, война будет окончена менее чем в два месяца, в то время как, если я приму во внимание гуманные соображения, война продлится несколько лет”{222}.

Теоретическому обоснованию такого рода ведения войны была посвящена довольно обширная литература. Еще Мольтке (старший) заявлял: “Все усилия должны быть направлены не только на ослабление боевых сил неприятеля, но также и на все вспомогательные источники его, как финансы, железные дороги, продовольствие и даже престиж”{223}. Мольтке считал вполне допустимым и нарушение нейтралитета других государств, говоря, что “всякий нейтралитет может быть нарушен, если подобный шаг повлечет за собой для нарушающего нейтралитет вполне определенные выгоды”{224}.

Сторонниками применения жестоких и бесчеловечных методов ведения войны выступали также Бернгарди и Гольц. Гольц предлагал для достижения быстрой победы над противником обрушить все бедствия войны и прежде всего голод на мирное население, “чтобы заставить неприятельскую страну почувствовать бремя войны настолько сильно, чтобы желание мира восторжествовало там над стремлением к продолжению войны”{225}. В качестве мер, принуждающих противника к скорейшей капитуляции, Гольц рекомендовал захватывать неприятельские гавани и пути сообщения, чтобы лишить страну “важнейших и для существования народа и армии необходимейших объектов”{226}. Он полагал, что подавление сопротивления армии и населения страны, подвергшейся нападению, будет значительно облегчено установлением голодной блокады государства и предлагал ее в качестве меры воздействия: “В тех случаях, — писал он, — когда продовольствование населения неприятеля сопряжено с затруднениями, цель будет достигнута, если отрезать страну от всего внешнего мира”{227}.

Подобные взгляды выражались не только отдельными авторами. Они являлись официальными и были изложены в специальном руководстве германского генерального штаба, которое называлось “Военные обычаи в сухопутной войне”{228}. В этом издании [160] отмечалось, что “война, ведущаяся энергично, не может быть направлена исключительно против комбатантов враждебного государства и его укрепленных пунктов. Напротив, она будет и должна стремиться также разрушать у неприятеля все как духовные, так и материальные вспомогательные источники к ведению борьбы”{229}. “Применимо всякое средство ведения войны, без которого не может быть достигнута сама цель ее...”{230} Далее подчеркивалось, что “дозволены все изобретаемые современной техникой средства, даже наиболее совершенные и опасные, убивающие неприятеля целыми массами. Последние, достигая цели войны в кратчайший срок, совершенно неизбежны и, строго говоря, должны быть признаны наиболее гуманными”{231}. Генеральный штаб рекомендовал применять различные варварские меры против мирного населения: бомбардировку городов, запрещение выводить мирное население из осажденных крепостей, заложничество и различные репрессии. Само собой разумеется, что любые действия, даже самые жестокие, оправдывались “необходимостью военных соображений”{232}.

Стержнем всей концепции “блицкрига” являлось учение об уничтожении вооруженных сил противника в одном генеральном сражении на окружение. Основы этого учения были заложены еще в первой трети XIX в. Клаузевицем, рассматривавшим генеральное сражение как “концентрированную войну, как центр тяжести всей войны или кампании”{233}. Мольтке-старший в период войн за объединение Германии также полагал, что исход войны может быть предрешен “молниеносной” победой в генеральном сражении. В этой связи он допускал неправильное толкование взаимосвязи стратегии и тактики. Стратегию Мольтке называл “системой подпорок”, обслуживающей тактику. Стратегия “дает тактике средства, чтобы драться, и создает вероятность победы посредством руководства армиями и их сосредоточения на полях сражений”{234}. Таким образом, Мольтке ставил тактику на первое место, а стратегию на второе, подчиненное место. “Перед тактической победой, — утверждал он, — смолкают требования стратегии, и она приспосабливается к вновь создавшемуся положению вещей”{235}.

Однако уже опыт франко-прусской войны и первых войн эпохи империализма поставил немецких военных деятелей перед фактом невозможности быстрого окончания современной войны. Так, Верди дю Вернуа признавал в 1903 г., что теперь уже нельзя добиться победы в войне одним генеральным сражением, [161] для достижения конечного результата придется решать целый ряд промежуточных задач{236}. Но даже и в такой расплывчатой формулировке эти идеи не получили признания в немецкой военной науке начала XX в.

Концепция генерального сражения получила всестороннее обоснование и развитие в учении Шлиффена о “молниеносной войне” и была официально закреплена в 1910 г. в наставлении для высшего командования, где подчеркивалась необходимость достижения “цели всей кампании после одного лишь решительного сражения”{237}.

Говоря о генеральном сражении, Шлиффен имел в виду не простое фронтальное оттеснение, а полное уничтожение всех вооруженных сил противника в одной гигантской битве на окружение. Его военно-исторические работы преследовали прежде всего цель доказать, что принцип “Канн”, “обходные движения и атаки с флангов и тыла”{238} являются основным содержанием всей военной истории, в особенности же военной истории Германии. Немецкие полководцы Фридрих II и Мольтке, утверждал Шлиффен, в своей практической деятельности постоянно стремились к “высшему достижению стратегии” — уничтожению армии противника в сражении на окружение, и если это им не всегда удавалось, то исключительно потому, что полководцы типа Гая Теренция Варрона “бывали во все времена, только не в те периоды истории, когда они были бы наиболее желательны для Пруссии”{239}.

В 1813 г., продолжал Шлиффен, “развертывание в тылу противника и окружение его со всех сторон превратили бы Лейпциг в совершенные Канны”, если бы не страх союзного командования перед Наполеоном{240}. “Канны” могли бы дважды получиться и в австро-прусской войне, “но идея полного окружения и уничтожения врага была слишком чужда прусским генералам, чтобы мог вполне удасться простой и величественный план Мольтке”{241}. Да и сам Мольтке, являясь начальником генерального штаба, а не верховным главнокомандующим, не обладал всей необходимой полнотой власти на театре военных действий, которая, по мнению Шлиффена, могла бы устранить недостатки понимания, выучки и решительности у подчиненных командиров{242}.

Подводя итог своему исследованию, Шлиффен писал: “Совершенное воплощение сражения при Каннах лишь очень редко встречается в военной истории”{243}. “В результате получилось, что [162] если, исключая Седана, и не было совершенных Канн, то все же можно найти целый ряд сражений, приближающихся к полному разгрому”{244}. И тем не менее Шлиффен, догматически перенося на современные ему условия опыт таких ограниченных во времени и пространстве сражений, какими являлись сражения при Каннах и под Седаном, полагал, что и при многомиллионных массовых армиях возможно превратить столь редкие в военной истории способы окружения неприятельских войск в единственно приемлемую для германской армии форму уничтожения всех основных сил противника в одном большом сражении.

Шлиффен постоянно подчеркивал, что в отличие от сражения под Седаном в предстоящей войне германская армия уже не будет иметь численного превосходства. Однако, по его мнению, и слабейший может победить превосходящего противника, если “всеми своими силами или большей их частью броситься на один фланг или тыл противника и вынудить его принять сражение с перевернутым фронтом в неблагоприятном для него направлении”{245}. Необходимое же для мощного флангового наступления превосходство в силах и средствах можно, считал Шлиффен, создать “лишь путем максимального ослабления сил, направляемых против неприятельского фронта”{246}, причем и фронт противника также должен быть атакован при всех условиях{247}. На военных играх и в полевых поездках офицеров генерального штаба, проводившихся под руководством Шлиффена, систематически отрабатывались способы окружения и пленения армии “противника” численностью от 500 тыс. до 600 тыс. человек{248}.

Стремясь к достижению быстрого успеха в генеральном сражении и в войне в целом, Шлиффен отрицал необходимость выделения стратегических резервов. Он считал их не только излишними, но даже вредными, поскольку они могут только ослабить силу первого всесокрушающего удара. “Вместо того чтобы накоплять позади фронта резервы, — писал Шлиффен, — которые вынуждены пребывать в бездеятельности... лучше позаботиться о хорошем пополнении боевых припасов. Патроны, подвозимые грузовиками, представляют самые лучшие и надежные резервы. Все войсковые части, которые раньше оставались позади и использовались для достижения решающего успеха, теперь должны быть сразу двинуты вперед для флангового наступления. Чем большие силы могут быть привлечены к этой операции, тем решительнее будет само наступление”{249}. Эта идея нашла отражение [163] и в германском наставлении для высшего командования войсками, где рекомендовалось “притягивать на поле сражения даже последний батальон”{250}.

Доктрина “Канн”, выдвинутая Шлиффеном, была полна внутренних противоречий. Успех германской армии в предстоящем ей в будущей войне генеральном сражении Шлиффен считал гарантированным лишь в том случае, если его возглавит полководец, обладающий дерзновенной решительностью Ганнибала. В качестве другой важнейшей предпосылки успеха он называл наличие во главе вооруженных сил противостоящей стороны такого нерешительного и слабого духом полководца, как Гай Теренций Варрон. “Теренций Варрон, — писал Шлиффен, — располагает большой армией, но он не принимает самых настоятельных мер, чтобы ее увеличить и целесообразно обучить. Он не сосредоточивает своих сил против главного врага. Он не ищет победы, организуя подавляющий огонь с четырех сторон, но тяжестью массы, узкой и расчлененной в глубину, старается атаковать неприятельский фронт как сторону, наиболее способную к сопротивлению”{251}. Желательно также, чтобы войска противника имели в этом сражении глубокое построение “с узким фронтом и нагроможденными резервами, что увеличивает число бездействующих бойцов”{252}. Таким образом, Шлиффен с самого начала предвзято делал ставку на неподготовленность противников Германии к предстоящей войне. Немецкий военный историк К. Юстров довольно резко, но метко высказался в 1933 г, по этому поводу. Стратегическая концепция Шлиффена, писал он в книге “Полководец и военная техника”, могла иметь успех лишь в том случае, если бы германскими войсками предводительствовали “боги”, а французскими — “идиоты”{253}.

Взгляды Шлиффена содержали также и некоторые новые для немецкой военной науки идеи о стратегическом развертывании, передвижении войск к месту сражения и самом сражении как об едином, взаимосвязанном процессе. Из правильного представления о том, что руководство современными многомиллионными армиями с их чрезвычайно возросшей огневой мощью должно осуществляться совершенно иначе, чем это имело место в войнах XIX в., Шлиффен делал неверный вывод о невозможности непосредственного руководства современным сражением с участием колоссальных масс войск со стороны верховного командования.

Он полагал, что сам ход такого сражения будет обусловлен стратегическим сосредоточением и развертыванием вооруженных сил на театре военных действий{254}. “Основная задача [164] руководителя сражения, — указывал Шлиффен, — заключается в том, чтобы задолго до встречи с неприятелем указать всем армиям и корпусам дороги, пути и направления, по которым они должны продвигаться, и назначить примерные цели движения на каждый день. Подход к полю сражения начинается тотчас же, “как войска выгружаются из поездов. Корпуса и дивизии устремятся с вокзалов к тем местам, которые им предназначены по диспозиции сражения”{255}. Таким образом, Шлиффен, как и Мольтке, низводил стратегию до роли слуги тактического столкновения.

Мольтке-старший еще задолго до Шлиффена предупреждал, что составление, а тем более выполнение плана операции далеко не простое дело, ибо на войне “наша воля очень скоро сталкивается с независимой волей противника”, относительно намерений которого “мы можем лишь строить предположения”{256}. Мольтке советовал при составлении плана операций исходить из данных, которые являются наивыгоднейшими для неприятеля{257}. “Только профан, — заключал он, — может думать, что весь поход ведется по предначертанному плану без отступлений и что этот первоначальный план может быть выдержан до конца во всех его подробностях”{258}.

Однако этими предупреждениями Мольтке Шлиффен пренебрег. Самым важным для него было во что бы то ни стало непрерывно добиваться запланированного хода генерального сражения вопреки всем контрмерам противника и несмотря также ни на какие другие непредвиденные заранее обстоятельства и затруднения. Иными словами, теория Шлиффена полностью исключала элемент случайности и была направлена на достижение недосягаемых целей.

Вместе с тем Шлиффен не мог полностью игнорировать опыта первых войн эпохи империализма и особенно русско-японской войны, под непосредственным впечатлением которых он в статье “Современная война” нарисовал в целом верную картину сражения и боя будущей войны. Прежде всего автор подчеркивал возросший размах сражения. “В будущем поля сражения, — писал он, — будут иметь и должны иметь совершенно другое протяжение, чем это нам известно из прошлого”{259}. Шлиффен полагал, что такое поле сражения “должно превосходить поле сражения при Кениггреце в 20 раз”, оно будет иметь протяжение несколько сот километров и здесь столкнутся несравненно более колоссальные, чем это было раньше, массы войск. На обширном пространстве разыгравшегося сражения “человеческий глаз увидит очень мало. Если бы не оглушала орудийная канонада, то [165] только слабые огневые вспышки позволяли бы догадываться о наличии артиллерии”{260}.

Что касается продолжительности такого сражения и возможных потерь, Шлиффен полагал, что теперь сражения будут длиться уже не один день, а “много дней”, но никак “не четырнадцать дней, как это было под Мукденом”{261}, и что эти “сражения не будут более кровавыми, чем, прежние”{262}.

Таковы в главных чертах взгляды Шлиффена на основные способы и формы ведения будущей войны. Эти взгляды, а особенно его учение об уничтожении вооруженных сил противника в гигантских “Каннах”, вызвали серьезные возражения в немецких военных кругах как во время пребывания Шлиффена на посту начальника большого генерального штаба, так и позднее{263}. Бернгарди выражал сомнение в возможности осуществления такого гигантского охвата, какой предлагал Шлиффен, и называл излишнее увлечение этой формой маневра “шаблоном”. В книге “Современная война” он писал, что “чрезвычайно опасно стремиться к победе исключительно посредством охвата”{264}. Не называя фамилии Шлиффена, Бернгарди именовал его учение о “Каннах” “односторонне мыслящей школой”. Более перспективной формой маневра Бернгарди считал прорыв фронта обороны противника{265}.

Другой военный теоретик, Шлихтинг, так же как и Шлиффен, считал охват флангов противника единственно правильным способом действий в сражениях будущей войны. “Регулярно повторяющийся успешный выигрыш фланга, — утверждал он, — служит доказательством лучших действий одной стороны, и она наверняка победит”{266}. Другие способы боевых действий, в том числе и прорыв, Шлихтинг отрицал, говоря, что “раз тактическая связь неприятельских сил налицо — прорвать их нельзя, как бы они ни были тонки в центре”{267}. В то же время Шлихтинг не скрывал своих сомнений по поводу усиленно внедрявшихся в офицерский корпус кайзеровской армии идей Шлиффена о возможности стратегического окружения всех вооруженных сил противника и их быстрого уничтожения в одном сражении{268}.

Преемник Шлиффена на посту начальника генерального штаба Мольтке-младший также не проявил себя как ревностный [166] последователь военно-теоретической концепции своего предшественника, а особенно его учения о “Каннах”{269}. Видимо, не без влияния Мольтке в “Строевом пехотном уставе” 1906 г. о наступлении против обоих флангов обороняющегося противника говорилось как об исключительной редкости{270}. В основных принципах высшего командования войсками об окружении также говорилось, что “добиться этой самой важной цели можно будет далеко не всегда”{271}.

В целом же, несмотря на отдельные нюансы, разработанная Шлиффеном концепция “молниеносной войны” безраздельно господствовала в немецкой военной науке накануне первой мировой войны, ибо она наиболее полно отвечала агрессивным устремлениям германского империализма к европейской и мировой гегемонии. В этой стратегической концепции большого генерального штаба особенно выпукло проявилась характерная черта германского милитаризма — грубая, авантюристическая переоценка собственных сил и недооценка возможностей вероятных противников.

Доктрина “блицкрига” призвана была заполнить разрыв, образовавшийся между непомерными захватническими интересами немецкой монополистической буржуазии и юнкерства, с одной стороны, и ограниченными силами и возможностями Германии — с другой{272}. Немецкая военная наука была насквозь пропитана идеей превосходства германского военного искусства. Идеологи германского милитаризма делали основную ставку на нарушение национального суверенитета нейтральных государств, на применение наиболее варварских методов ведения войны. Рассчитанная на достижение “молниеносной” победы при помощи одного только “военного фактора”, военная доктрина кайзеровской Германии игнорировала экономические, политические и социальные факторы, оказывающие решающее влияние на вооруженную борьбу, на ход и исход войны в целом. Немецкие военные теоретики конца XIX — начала XX в. громогласно обещали Германии легкую и блистательную победу в будущей “молниеносной войне”, а в действительности неотвратимо вели страну к неизбежному поражению и национальной катастрофе.

Военная мысль Франции

Наиболее видными представителями военной мысли во Франции были Леваль, Бонналь, Гранмезон, Фош и др. Военный писатель [167] Леваль, взгляды которого складывались целиком под влиянием реакционной философии позитивизма Огюста Конта, считал, что разработанная им на этой идейной основе военная теория есть самая передовая{273}. Единственный путь к созданию “настоящей военной науки” Леваль видел в очищении ее от “паразитических наростов”, под которыми подразумевал политику, моральный дух армии и народа, социологию и даже “влияние исторического опыта”. По его мнению, математика, механика и законы точных наук являются основой стратегии и военной теории вообще. Военное искусство он сравнивал с механикой, где все должно быть основано на расчете. “Поэтическая сторона войны постепенно сходит на нет, — писал Леваль, — ее блестящее очарование уступает место механизму”{274}. Он отрицал связь войны с политикой, утверждая, что в период роста промышленности и технических знаний влияние политики на войну прекратилось.

Современную войну с участием массовых армий, хорошо оснащенных техникой, перебрасываемых по железным дорогам, Леваль представлял лишь как прямолинейное движение огромных сосредоточенных масс друг на друга. Он утверждал, что маневр в новых условиях невозможен, и не допускал появления новых комбинаций в операциях. Для достижения конечной цели — разгрома противника — существует, по мнению Леваля, только один способ ведения войны — это применение наиболее энергичных средств с тем, чтобы потрясти противника морально и физически и заставить его просить мира. Леваль разделял взгляды немецких военных теоретиков на ведение войны и рекомендовал наступать на противника, не ожидая полного выяснения обстановки и не считаясь ни с какими жертвами. Но в отличие от многих других военных теоретиков Леваль правильно подходил к оценке значения наступления и обороны. Он считал, что обе формы согласуются с войной. “Их смешение или чередование, — писал он, — являются необходимыми; в них и заключается искусство войны. Разделение их приводит к системе, к предвзятости, к посредственности”{275}.

Стратегия, по мнению Леваля, “имеет двойственный характер”{276}. Одна часть ее “умозрительная”, являющаяся искусством. К ней Леваль относит оперативные замыслы, планы, комбинации. По его мнению, все это творчество фантазии, “туманная сфера”{277} “представляется доступной для каждого”{278}. Более существенной частью стратегии Леваль считает ведение операции, практическое осуществление замысла: “Изыскание практических путей [168] является тяжелым и малозаметным трудом, — пишет Леваль. — Только люди ремесла знают, насколько существенна вторая часть”{279}. Эту практическую “позитивную”, часть стратегии, доступную лишь профессионалам, Леваль называет наукой. Таким образом, Леваль отрицает единство замысла и его исполнения, отрывает теорию от практики. В то время как роль и значение теоретической части, по Левалю, резко уменьшается, практическая часть стратегии в связи с ростом вооружения и увеличением численности армий приобретает все большее значение.

Леваль призывает в военном деле использовать методы научной организации труда, применяемые в промышленности. “В наше время, — пишет он, — повсюду стремятся применять фабричные методы. Война не ускользает от этого общего закона”{280}. По мнению Леваля, это значит, что при осуществлении операции необходимо основываться на расчете, исходя из сложившихся условий, предусмотреть случайности, ясно видеть последствия своих действий. Современная стратегия, утверждал Леваль, есть торжество “единой воли плюс механизация”{281}.

В ведении войны Леваль большую роль отводил полководцу. “Решения, замыслы и планы, — писал он, — зависят исключительно от таланта полководца, и только от него. Этот талант ничто заменить не может”{282}. Но “одних природных дарований недостаточно для создания военного вождя”{283}: полководцу нужно постоянно учиться. Леваль недооценивал роль масс в войне, считая народ безликой и бессловесной толпой, беспрекословно повинующейся указаниям “единой воли” военного диктатора.

Леваль отрицал все возрастающую роль морального фактора в современной войне. Сам моральный фактор он рассматривает метафизически, вне общественных отношений. Такие моральные категории, как храбрость, патриотизм, самопожертвование, признавались им неизменными и присущими человеческой природе вообще, независимо от социальных условий и классовой принадлежности человека. Леваль считал, что они одинаково проявляются рабами и свободными гражданами, наемниками и каторжниками{284}.

Леваль — один из немногих буржуазных военных теоретиков, кто критически подходил к “вечным и неизменным” “принципам”, “правилам”, “законам”, “секретам” войны, считая, что они были хороши в свое время, в определенных условиях, а при новых обстоятельствах их слепое применение может привести к нежелательным результатам{285}. Идеи Леваля оказывали влияние на многих французских военных деятелей. [169]

Особенностью стратегической концепции другого французского военного теоретика, Бонналя, было стремление к осторожным и осмотрительным действиям. Главное значение придавалось авангардам. Бонналь утверждал, что успех Наполеону обеспечивало глубокое расположение войск с выдвинутым вперед авангардом. Дополняя действия кавалерии, авангард (авангардная армия) должен был заставить противника развернуться и, сковав его, обеспечить для главных сил осуществление такого маневра, который привел бы к победе. Ошибочность взглядов Бонналя заключалась в том, что авангард фактически превращался в разведывательный орган, а противник получал время и возможность осуществить контрманевр и захватить инициативу в свои руки.

Против осторожной стратегии Бонналя выступил Гранмезон. Он считал, что противнику не следует давать времени для развертывания его сил. Авангард и следующие за ним главные силы должны были, не теряя времени на раскрытие группировки противника, немедленно переходить в наступление. Гранмезон был убежденным сторонником только наступления, требовал вести его сразу всеми силами, решительно, без охранения, без резервов и даже без разведки. Возможность обороны для французской армии он полностью отрицал. Гранмезон предлагал развертывать всю армию в одну линию без прикрытия флангов. Роль командующего сводилась к тому, чтобы при обнаружении противника отдать войскам приказ о переходе в наступление. В этих взглядах ясно виден авантюризм, заимствованный у германских военных теоретиков{286}.

Еще один представитель французской буржуазной военной мысли, Ланглуа, известен своими трудами в области использования артиллерии.

Основным мотивом стратегической теории Ланглуа было утверждение, что применение скорострельной артиллерии, использующей бездымный порох, приведет к сокращению численности войск. Он считал, что человека в бою можно заменить техникой, вооружив армию артиллерией. Он полагал, что развитие артиллерийской техники может привести к осуществлению мечты фон дер Гольца о “небольшом, но отлично вооруженном и обученном войске”, которое “погонит перед собой расслабленные массы”{287}.

Переоценка роли артиллерии привела Ланглуа к выводу о возможности перейти к ее унификации. Он считал, что с введением бездымного пороха мощь артиллерии настолько повысилась, что появилась возможность создания единой системы “скорострельного орудия малого калибра”, одного типа орудия, которое сможет решить на поле боя абсолютно все задачи. Но Ланглуа [170] эти задачи сводит лишь к поражению живой силы. “... Полевая артиллерия не должна добиваться разрушения... стен, местных предметов, окопов, полевых сооружений и т. д.”, а должна иметь в виду их защитников{288}. Такое мнение порождалось господствовавшей тогда идеей скоротечной войны, поэтому на полях сражений не ожидалось сколько-нибудь прочных и серьезных фортификационных сооружений. Теоретические изыскания Ланглуа способствовали тому, что во Франции уверовали в универсальность и всемогущество их легкой 75-мм пушки образца 1897 г. Первую мировую войну французская армия начала почти без тяжелой полевой артиллерии. За теоретические заблуждения Ланглуа французским солдатам пришлось расплачиваться своей кровью.

Наиболее видным представителем французской военной мысли является Фердинанд Фош. Свои теоретические обобщения он выводит из опыта главным образом наполеоновских войн и франко-прусской войны 1870-1871 гг. “Современная война берет начало в идеях Наполеона”{289}, — пишет Фош. Опыт других войн игнорируется. Например, о русско-японской войне Фош пишет, что ее уроки “не являются исчерпывающими и не представляют ... непосредственного интереса”{290}. Однако Фош признавал, что современная война по своему характеру отличается от войн наполеоновской эпохи, так как “развитие промышленности видоизменяет формы войны, вызывает дальнейшую эволюцию военного искусства”{291}.

Фош признавал определяющее влияние политики на стратегию. По его мнению, без политики “стратегия будет висеть в воздухе, сможет действовать только вслепую”{292}. Однако Фош не видел социальных причин войн и считал, что они возникают по всякому поводу, если того желает один из противников.

Свои теоретические исследования Фош посвящал предполагаемой войне между Францией и Германией. Она представлялась ему как “война национальная”, кровопролитная, которая “ведется энергично и быстро”{293} путем фронтального столкновения массы людей, развернутых в линии{294}. Особое значение будут иметь первые операции, они “становятся обычно решающими действиями кампании”, ведутся быстро и стремительно{295}. Наступление провозглашалось основным способом действий. [171]

Так как во времена массовых армий “центром государственной мощи является... сама нация со всем разнообразием ее ресурсов”{296}, Фош делает вывод, что современная война не решается одним генеральным сражением: “Кампания представляет ряд стратегических действий, приводящих каждое к большему сражению”{297}.

Так как при наличии железных дорог, рассуждает Фош, сосредоточение противников производится очень быстро, то порядок сосредоточения должен быть определен чрезвычайно точно. Это исключает возможность “организовать стратегический маневр” при изменении обстановки{298}. Однако Фош допускал возможность маневра, направленного на коммуникации противника, и считал, что “в этом направлении следует искать художественного и логического развития военного искусства”{299}.

Залог успешных действий Фош видел в том, чтобы сосредоточить все силы в таком районе, откуда можно было бы действовать в любом угрожаемом направлении. Он считал, что, безусловно, необходимо участие всех без исключения войск в решающих операциях и отрицал необходимость стратегического резерва{300}. При этом он большое значение придавал стратегическому авангарду, на который в первую очередь возлагал задачу прикрытия. Нужно сказать, что созданию и действию стратегического авангарда французская военно-теоретическая мысль уделяла огромное внимание.

Фош большое значение придавал моральному фактору. Он считал, что “моральный фактор имеет непреоборимое значение”{301}. Воспитание морального стимула он считал важной обязанностью командования{302}.

Официальная точка зрения была изложена в “Положении об управлении крупными войсковыми соединениями” 1913 г. Ссылаясь на французскую военную историю, авторы этого документа утверждали, что необходим такой способ ведения войны, чтобы придать операциям резко выраженный наступательный импульс. Только наступление ведет к положительным результатам, наступающая сторона берет в свои руки инициативу, создает обстановку, вместо того чтобы ей подчиняться. Как и в Германии, расчет шел на быстрое окончание войны. В “Положении” было совершенно четко выражено требование добиваться победы в кратчайший срок.

Главным средством достижения победы считалось большое генеральное сражение, в котором надлежало уничтожить все [172] вооруженные силы врага и решить не только исход войны, но и судьбу нации. От всех начальников категорически требовалось не колебаться в решении бросать в огонь свои последние батальоны, лишь бы добиться победы.

Между теорией и практикой у французов был огромный разрыв. Идеи решительности и активности, провозглашаемые военными мыслителями и официальными наставлениями, не получили практического воплощения. Французскую военную доктрину, как отмечал М. В. Фрунзе, отличало “чувство неуверенности в своих силах, отсутствие широких нападательных планов, неспособность смело искать решение боя, стремясь навязать свою волю противнику и не считаясь с волей последнего. В своем положительном содержании сущность доктрины, на которой воспитывалась французская армия последней эпохи, заключалась в стремлении разгадать план противника, занять для этого выжидательное положение и лишь по выяснении обстановки искать решения в общем наступлении”{303}.

Американо-английская теория “морской силы”

В конце XIX в. на мировой арене появился молодой, но сильный колониальный хищник — Соединенные Штаты Америки. После испано-американской войны (1898 г.) правительство США, используя пресловутую “доктрину Монро”, открыто объявило о своем “праве” на роль гегемона в Западном полушарии. Одновременно оно усилило свои экспансионистские устремления в Азии (Китай, Корея). Главным орудием агрессивной политики американских империалистов должен был стать, по мысли ее творцов, мощный военно-морской флот, который мог бы вести наступательные операции на любом морском направлении. Строительство такого флота, связанное с большими материальными и финансовыми затратами, нуждалось в определенном политическом и военно-теоретическом обосновании. Так появилась теория “морской силы”, разработанная американцем А. Мэхэном и частично дополненная англичанином Ф. Коломбом. Она была изложена Мэхэном в основном в двух его сочинениях — “Влияние морской силы на историю” и “Влияние морской силы на Французскую революцию и империю”, изданных соответственно в 1890 и 1892 гг., а Коломбом — в книге “Морская война, ее основные принципы и опыт” (1891 г.){304}.

Мэхэн считал, что на создание морской силы государства огромное влияние оказывают различные факторы, которые он [173] называет элементами. Из них на первое место он ставил географическое положение страны, физическую структуру и протяженность береговой линии. Для государства, стремящегося к морскому могуществу, по его мнению, наиболее выгодным являлось островное положение с наличием протяженной береговой линии, изрезанной удобными бухтами и гаванями для оборудования портов и военно-морских баз. Это, говорил Мэхэн, уже само по себе обязывало правительство главные усилия страны направлять не на создание большой сухопутной армии, а на строительство мощного военно-морского флота. В качестве примера островного государства он приводит Англию и одновременно старается всячески доказать, что США также обладают всеми чертами островной страны.

Большое внимание Мэхэн обращал на демографический фактор — численность населения и его занятия. Особое значение уделялось той части населения, которая экономически была связана с морем (с торговым мореплаванием, рыболовством, судостроительной промышленностью) и которая могла бы послужить резервом для комплектования военно-морского флота. В его теории немаловажную роль играл и национальный характер народа. Американский теоретик выступает как великодержавный шовинист и расист. Он делит народы на способные к коммерческой предприимчивости и колонизации и неспособные на это. По его мнению, национальный характер американцев содержит все данные, необходимые для создания “большой морской силы” в целях осуществления колонизаторских планов империалистов США. “... Коммерческие инстинкты, смелая предприимчивость, стяжательство и хороший нюх, позволяющий найти соответствующие пути, — все это существует; и если в будущем откроется какое-либо поле для колонизации, то нет сомнения, что американцы перенесут туда всю свою врожденную способность...”{305}

В создании морского могущества страны, по Мэхэну, многое зависело от характера правительства, от его внутренней и внешней политики. Он связывал это положение с формой политической власти в государстве. Республиканская система правления считалась не подходящей для создания морской силы. Предпочтение отдавалось монархии, ибо абсолютный правитель, поскольку он не считается с общественным мнением страны, может без парламентских “проволочек” назначать ассигнования, нужные для военно-морского строительства. Мэхэн рекомендовал своему правительству содержать флот всегда в постоянной боевой готовности, а не только во время обострения международной обстановки, не жалеть для этого никаких средств. Он предрекал, что Соединенным Штатам Америки принадлежит будущее великой колониальной империи. Поэтому военно-политический аспект теории “морской силы” следует рассматривать как широкую [174] программу достижения мирового господства империалистами США. Английский коллега Мэхэна — Ф. Коломб — полностью принимал военно-политическую сторону его теории и ничего нового в нее не добавлял.

Что касается взглядов на использование “морской силы”, то и здесь они шли одной дорогой. Разница состояла лишь в терминологии и некоторых частностях. Главной задачей флота в войне они считали достижение “господства на море”, т. е. изгнание морских сил противника с морских пространств. Добиться этого рекомендовалось или путем уничтожения вражеского флота в генеральном сражении, или заблокированием в базах, или комбинацией обоих способов. Еще до войны нужно было строить мощные флоты, которые бы превосходили по количеству и качеству кораблей флоты вероятных противников.

Сама идея об уничтожении или нейтрализации вражеского флота и установлении относительного господства на море в конкретных исторических условиях не была ошибочной. Но Мэхэн и Коломб брали ее в чистом виде, без учета конкретной обстановки, в отрыве от общих стратегических целей государства в войне. Они выводили ее из опыта отжившего свой век парусного флота, игнорируя те огромные изменения, которые произошли впоследствии. Во второй половине XIX — начале XX в. появились новые виды морского оружия — торпеда и мина и носители их — миноносцы, минные заградители и подводные лодки. А Мэхэн и Коломб продолжали рассматривать генеральное сражение линейных флотов как основной способ сокрушения одной из борющихся сторон и завоевания господства на море. Мэхэн писал: “Время от времени тактическая надстройка должна изменяться или совершенно сноситься; но старые основания стратегии остаются столь постоянными, как будто покоятся на скале”{306}. Таким образом, и стратегическая концепция Мэхэна и Коломба покоилась на “незыблемых” и “вечных” принципах, носила метафизический характер.

Мэхэн и Коломб были самыми активными защитниками и пропагандистами своих взглядов. В статьях, лекциях и докладах они настойчиво доказывали основные положения своей теории, считая ее практическим руководством для государственных и военно-морских деятелей в решении задач морской политики и стратегии. Критика теории морской силы замалчивалась или отвергалась{307}. Труды Мэхэна и Коломба сразу же получили [175] широкую известность. Авторы теории “морской силы”, особенно Мэхэн, стали кумирами правящих кругов империалистических государств. Президент США Т. Рузвельт, который был ярым проводником агрессивной внешней политики и сторонником создания сильного военно-морского флота, называл Мэхэна “великим народным слугой”, обладавшим “умом первоклассного государственного деятеля”{308}. Рузвельт понимал, что Мэхэн вложил в руки империалистов США сильное идейное оружие, оправдывавшее их стремление к мировому господству и указывавшее пути достижения этого господства. Такого “оружия” никто из предшественников Мэхэна еще не создавал.

Наиболее видным учеником и последователем Мэхэна и Коломба в годы, предшествовавшие первой мировой войне, был профессор морской академии Англии, а в дальнейшем официальный историк Адмиралтейства Ю. Корбетт. В 1911 г. он издал труд “Некоторые принципы морской стратегии”{309}. Корбетт не мог полностью отвергнуть опыт русско-японской войны, а поэтому попытался внести “поправки” и “дополнения” в отдельные вопросы теории Мэхэна и Коломба. В частности, это касалось блокадных действий. Не отвергая в принципе ближнюю блокаду, он все же считал ее опасной для блокирующих сил вследствие угрозы атак миноносцев и подводных лодок противника. Чтобы избежать этой опасности, он предлагал отнести линию блокады от блокируемого объекта на расстояние ночной дальности плавания миноносцев. Но блокада в этих условиях уже не могла быть практически ближней.

Значительное место в своем труде Корбетт отвел рассмотрению принципа “флот в готовности к действиям” и “малым активным операциям” (“малой войне”). Сущность принципа “флот в готовности к действиям” заключалась в максимальном сбережении флота для генерального сражения, а если таковое не состоится, то до окончания войны. Наличие сильного флота должно было само по себе оказывать устрашающее влияние на противника. Корбетт рекомендовал следовать этому принципу слабейшей стороне, “оспаривавшей владение морем”, но не исключал возможности использования его и сильнейшей стороной. Англичане пользовались им чаще не тогда, когда были слабее противника на море, а когда превосходили его. Перелагая главную тяжесть войны на союзников, они старались сохранить основные силы своего флота, чтобы использовать их в качестве средства давления при заключении мира и в последующей расстановке политических сил. Под “малой войной” Корбетт подразумевал [176] нанесение коротких ударов так называемыми вспомогательными силами и средствами (миноносцы, подводные лодки, мины, торпеды) по главным силам (линейные корабли, крейсера) противника: слабейшей стороной — с целью уравнения сил с неприятелем до вступления с ним в генеральное сражение, а сильнейшей стороной — с целью противодействия активности противника, “оспаривающего владение морем”.

Английское Адмиралтейство приняло основные положения теории Мэхэна, Коломба и Корбетта в качестве официальной военно-морской доктрины. Высшие военно-морские круги других западноевропейских стран накануне первой мировой войны также находились в плену теории “морской силы”. Своих наиболее ревностных поклонников эта теория нашла в Германии лице самого кайзера Вильгельма II и морского министра, адмирала А. Тирпица.

В России в начале XX в., как и в других странах Запада, высшие военно-морские круги разделяли основные положения теории Мэхэна и Коломба. Вместе с тем многие офицеры придерживались более передовых взглядов. Основываясь на богатейшем наследии С. О. Макарова, они резко критиковали теорию “морской силы”, как устаревшую и непригодную в условиях будущей войны.

Русская военная мысль

Конец XIX — начало XX в. характеризуется оживлением русской военной мысли. Обсуждались коренные проблемы военного дела. Существовали два течения в военно-научной мысли или, как принято говорить, две школы — “академическая” и “русская”. Правда, такое деление весьма условно. По многим коренным теоретическим вопросам эти школы сближала общность их классовых, идеологических позиций. Их общая задача состояла в том, чтобы наилучшим образом приспособить вооруженные силы к потребностям буржуазно-помещичьего государства. В сущности это была одна национальная военная школа, в рамках которой происходили дискуссии по отдельным проблемам теории и практики военного искусства.

Признанным авторитетом в теории стратегии был генерал Г. А. Леер. Его сочинения и особенно двухтомный труд “Стратегия” пользовались мировой известностью. Они оказали большое влияние на формирование русской стратегической мысли. “У нас в России, — писал М. Д. Бонч-Бруевич, — мы располагали отлично разработанной теорией ... В области стратегии мы имели такого непревзойденного знатока, как генерал Леер”{310}.

В России, как и на Западе, войну считали естественным явлением в развитии общества. Ее сущность рассматривалась с позиций социального дарвинизма, как выражение закона борьбы за [177] существование. Высказывались мысли о прогрессивной роли войны в развитии человеческого общества{311}.

Большинство русских военных теоретиков склонялись к выводу о том, что будущая война примет характер большой европейской коалиционной войны с участием многомиллионных армий. Относительно продолжительности войны высказывались две точки зрения. Одни считали, что она будет длительной и необычайно напряженной, другие считали, что она будет скоротечной войной.

Сторонники продолжительной войны исходили из учета тех глубоких изменений, которые происходили в вооруженных силах и в характере вооруженной борьбы. Так, профессор Николаевской академии генерального штаба подполковник А. А. Гулевич утверждал, что предстоящая война примет характер упорной и затяжной борьбы, вызовет огромное напряжение экономики и нравственных сил народов и большие жертвы. Это будет европейская война, в которой примет участие до 19 млн. человек{312}. Аналогичные взгляды высказывали и другие военные теоретики. В частности, генерал Н. П. Михневич отмечал, что будущие войны будут вестись с участием целых народов, громадными, многомиллионными армиями, включающими различные категории войск. Полной победы в таких войнах нельзя добиться одним генеральным сражением, так как уничтоженные армии могут быть быстро восстановлены. В этих войнах наряду с разгромом армий необходим захват жизненно важных (экономических и политических) центров, питающих войну. А все это придаст войне длительный и напряженный характер. Придется вести борьбу не только с армией, но и с народом в целом. Главное будет состоять “не в интенсивности напряжения сил государства, а в продолжительности этого напряжения”{313}.

H. П. Михневич отдавал должное роли экономического и морального факторов в достижении победы на войне, признавал, что эта “победа уже не столько в числе и энергии” вооруженных сил, “сколько в экономическом развитии и превосходстве нравственности”{314}. Исход будущей войны, указывал Михневич, будет решаться полным истощением моральных и материальных сил и средств одной из сторон. Подрыв экономического строя государства в длительной войне приведет к упадку нравственных сил народа{315}.

Русские военные теоретики правильно определяли характер [178] будущей войны как войны европейской, коалиционной и потому необычайно напряженной и длительной, выдвигали тезис о возможности затягивания войны со стороны России, ибо “время является лучшим союзником” русских вооруженных сил{316}, огромные пространства обеспечат России возможность ведения продолжительной войны, позволят ей менее болезненно выдержать бедствия будущей войны, “как бы долго она ни затянулась и каких бы жертв ни потребовала”{317}.

Положение о скоротечном характере предстоящей войны в России обосновывалось так же, как и западноевропейскими военными теоретиками. Руководящие военные круги и “академисты” считали, что война продлится несколько месяцев и не более одного года. Как писал впоследствии один из офицеров русской армии, участник первой мировой войны, советский генерал Е. 3. Барсуков, русское военное командование полагало, что в течение этого срока “наступит полное истощение воюющих сторон и они вынуждены будут обратиться к мирному соглашению”{318}.

Большое внимание уделялось изучению вопросов мобилизации, сосредоточения и стратегического развертывания вооруженных сил. Отмечалась их возросшая зависимость от социально-экономических и политических условий. Особое значение придавалось составлению обоснованного плана войны{319}. Считалось, что вероятные противники будут иметь преимущества в условиях и сроках мобилизации и стратегического развертывания. Это необходимо было учитывать с тем, чтобы обеспечить свободу развертывания своих войск на театре военных действий.

В научной литературе высказывалась мысль о важном значении начального периода войны. Авторы многих работ подчеркивали, что широкое использование железных дорог позволяет упредить противника в сосредоточении и развертывании войск и внезапно напасть на него с целью сорвать план развертывания его сил, нанести ему первые удары. Однако считалось, что это не может оказать решающего влияния на исход войны. Полагали также, что достижение победы будет определяться не только действиями вооруженных сил, но и общими причинами, способностью борющихся сторон выдержать продолжительную борьбу{320}.

Делались попытки разработать основы коалиционной стратегии. Так, Н. П. Михневич справедливо отмечал, что сила войск коалиции всегда меньше суммы их составляющих{321}. Каждый из союзников будет стремиться к тому, чтобы взвалить наиболее тяжелую ношу на плечи других. Коалиции свойственны противоречия, [179] расхождение во взглядах на конечные результаты войны. Одни ее участники будут стремиться только к ослаблению противника, другие — к его решительному разгрому. В коалиционной стратегии необходимо учитывать взаимное недоверие, интриги, зависть и другие трудности во взаимоотношениях и в эксплуатации средств войны для решения общих военных задач. Коалиционная стратегия должна быть гибкой и оперативной, способной либо отказаться от смелых действий, чтобы не отпугнуть союзника, либо решительными действиями удержать его в составе коалиции. Стратегия в борьбе против коалиции держав должна учитывать слабые стороны коалиции “как в политическом, так и в военном отношении”{322}.

Значительное внимание уделялось уточнению таких стратегических понятий, как театр войны, театр военных действий, операционная база. Более обстоятельно разрабатывались вопросы о емкости театра военных действий, его инженерном оборудовании, подготовке путей сообщения, продовольственных и других баз, необходимых для возросших потребностей войск в средствах питания, вооружении и боеприпасах. Так, полковник А. А. Незнамов, исходя из невозможности быстрого сосредоточения и развертывания русских армий на европейском театре войны, высказывал пожелания о тщательной подготовке предстоящих районов боевых действий в инженерном отношении — о строительстве железных дорог и станций выгрузки и погрузки эшелонов, оборудовании местности и укреплении крепостей, подготовке магазинов и различных баз и складов{323}.

Основным способом стратегических действий признавалось стратегическое наступление, ибо только оно обеспечивало полный разгром армий противника и достижение целей войны{324}. Не отрицалась и стратегическая оборона как временный и вынужденный способ действий с задачей обеспечить сбор своих сил для перехода в решительное наступление{325}.

Начало разработке теории стратегической операции положил Г. А. Леер. Он рассматривал стратегию с двух точек зрения. В широком смысле она понималась как “синтез, интеграция всего военного дела, его обобщение, его философия”{326}. В более узком, прикладном значении — это учение “об операциях на театре военных действий”{327}. Основное внимание Леер уделил исследованию стратегии в ее втором значении. Он разработал стройную теорию подготовки и ведения стратегической операции. Он устанавливал три группы операций: подготовительные, главные и дополнительные. Подготовительные операции — это организация [180] командования действующей армии, устройство баз снабжения и накопления в них запасов, сосредоточение войск в определенных районах, инженерное оборудование театра военных действий. Главные операции включали выбор операционных линий, определение идеи операции и направления основных усилий войск, разработку плана операции, марш-маневр к полю сражения, ведение сражения и боев, развитие успеха одержанной победы путем энергичного преследования на поле сражения и на театре военных действий. Они в свою очередь подразделялись на простые (действие одной армии в одном направлении и против одного объекта) и сложные (действия нескольких армий на нескольких направлениях и против нескольких объектов). Дополнительные операции охватывали мероприятия, связанные с устройством тыла, и проводились с целью обеспечения главных операций{328}.

Совокупность этих трех групп “операций”, по терминологии Леера, и составляла собственно стратегическую операцию. Считалось, что в одно и то же время на театре военных действий могла проводиться, как правило, одна стратегическая операция, которая отождествлялась со стратегическим наступлением{329}. По мнению Леера и его учеников, “операция”, понимаемая в таком виде, обнимала собой “всю стратегию, начиная от основной идеи операции по цели и направлению (ее плана, замысла) до полного перелива ее в жизнь посредством марш-маневра... и, наконец, боя с его последствиями... решающими судьбу операции”{330}.

Идеи Леера об операции получили дальнейшее развитие в трудах других русских теоретиков. Особенно много внимания этому вопросу уделил А. А. Незнамов в своем труде “Современная война”. Он поставил своей задачей дать читателю представление о полевых операциях армий в условиях большой европейской войны{331}. А. А. Незнамов был сторонником того, что в будущем операции станут вестись не только одной армией, но и группой в составе двух-трех и даже четырех армий{332}. Это делало необходимым введение промежуточной инстанции управления между главнокомандующим и командующими армиями в виде управления группы армий или управления фронта. Ту же мысль развивал А. Г. Елчанинов{333}. Русские военные мыслители рассматривали стратегическую операцию как часть войны. H. П. Михневич писал, что каждая война “состоит из одной или нескольких кампаний, каждая кампания — из одной или нескольких операций”, [181] а наступательные сражения есть естественная развязка наступательной стратегической операции{334}.

Русская теория стратегии признавала возможным образование в ходе будущей войны широкого стратегического фронта вооруженной борьбы. С целью его преодоления считалось целесообразным применять прорыв. Эта форма маневра одновременно создавала условия для широкого применения обходов и охватов. Цель прорыва — врезаться клином в стратегический фронт противника и развить успех в сторону флангов, создав угрозу сообщениям противника. Добытая в ходе прорыва частная победа обеспечит победу на всем театре военных действий. Успех ставился в зависимость от превосходства в силах и средствах. Особая роль отводилась артиллерии. Подчеркивалось также, что прорыв может быть осуществлен успешно лишь совместными усилиями всех родов войск.

В связи с трудностью застигнуть противника врасплох, по мнению Н. П. Михневича, одной из форм наступления и форм прорыва может явиться “стратегическая фронтальная атака”{335}, а по мнению А, Г. Елчанинова, — фронтальный удар{336}. Такая форма представляет собой быстрые и решительные действия войск против группировки противника на одном из участков фронта. Она может принести успех, не позволит противнику опомниться и изыскать способы и средства для восстановления прорванных линий своей армии. Другой формой, по утверждению Михневича, может быть “стратегическая фланговая атака”, т. е. атака против одного или двух флангов группировки противника. Фланговая атака в войне получит широкое распространение, так как она дает наступающим большие преимущества и может привести к крупным последствиям. Фланговая и фронтальная стратегические атаки будут иметь успех тогда, когда они тщательно подготовлены, а действия войск обеспечены и тесно связаны между собой{337}.

О сочетании различных форм маневра в наступлении писал А. Г. Елчанинов. Он указывал, что в связи с возрастанием роли огня, глубины расположения и силы сопротивления войск стратегический прорыв будет иметь в войне больше места, нежели тактический, что “чем меньше возможности уничтожить противника обходами и охватами, тем большее значение приобретают прорывы”{338}. Венцом обходов и охватов должно быть стратегическое, а затем и тактическое окружение. Аналогичные взгляды высказывали В. А. Черемисов и А. А. Незнамов{339}.

Русские военные теоретики глубоко понимали важность [182] установления единых взглядов на ведение современных войны и боя. Они выступали за быстрейшее оформление русской военной доктрины, в которой бы нашли свое отражение единые взгляды на подготовку вооруженных сил к приближающейся войне. О необходимости военной доктрины, ее назначении и содержании велась широкая дискуссия{340}. Были сторонники и противники военной доктрины. Например, генерал В. Е. Борисов понимал военную доктрину как “единое и обязательное для всех учение о войне, о способах, приемах ее ведения”{341}. Он предлагал внедрить в русской армии суворовскую “Науку побеждать” применительно к новым историческим условиям. По его мнению, это должна быть смелая наступательная стратегия, соответствующая духу русского солдата и обеспечивающая победу России в будущей войне. Создателем военной доктрины должен явиться русский Генеральный штаб. Борисов критиковал недостатки французской и немецкой военных доктрин: первую — как “доктрину методизма”, “зонтичную доктрину” осторожных и нерешительных действий, а вторую — как доктрину смелых, дерзких, но авантюристических действий{342}. Он делил доктрину на две части — оперативную (“взгляды”) и воспитательную (“уставы”), но не рассматривал их в тесном единстве{343}.

Сторонниками национальной военной доктрины выступали и другие военные писатели. Так, генерал А. Г. Елчанинов, как и Борисов, предлагал положить в основу доктрины бессмертное военное искусство А. В. Суворова, его “Науку побеждать”, но призывал, “используя передовое русское, не забывать и чужое хорошее”{344}. А. Г. Елчанинов настаивал на доктрине наступательной войны, на доктрине “решительного сражения”. Он считал, что суворовская “Наука побеждать” в совокупности ее положений “вечно будет новой и свежей, ибо в ней глубоко и умело схвачена самая суть лучших основ военного дела, и приложение “Науки побеждать” к нынешнему огню и технике явится ... во-первых, вполне исполнимым, а во-вторых, гораздо более ценным, чем старания побольше и поменее понятно списать готовое у иностранцев”{345}. Профессор Николаевской военной академии А. А. Незнамов не только горячо выступал за необходимость разработки военной доктрины как “единой военной школы”, “одинакового понимания всеми начальниками войны и современного боя и однообразных методов, приемов решения боевых задач”{346}, [183] но и своими трудами стремился осветить ее принципиальные положения. Он, как и его единомышленники, выступал за создание такой военной доктрины, которая бы учитывала и предусматривала широкую подготовку государства, армии и народа к конкретной, предстоящей войне.

Противники военной доктрины (А. Зайончковский, Е. Кривцов, К. Адариди, Ф. Огородников и др.), отрицая ее необходимость, полагали, что она явится тормозом в подготовке войск, так как будет сковывать мышление и инициативу военачальников{347}. Такие необоснованные опасения являлись результатом недооценки существа доктрины, следствием непонимания коренных изменений, которые происходили в военном деле и которые настоятельно требовали установления единства взглядов по всем вопросам подготовки страны и вооруженных сил к войне с участием многомиллионных армий и новейшей военной техники.

Официальные центры разработки единых взглядов на вопросы ведения современной войны и строительство русских вооруженных сил — Генеральный и Главный штабы, а до 1909 г. — и специальный Комитет по устройству и образованию войск — слабо учитывали передовые русские военно-теоретические взгляды. Преклонение перед авторитетом Г. А. Леера и западноевропейскими военными теориями, перед “вечными” и “неизменными” принципами отрицательно сказывалось на темпах разработки единых взглядов. В центре внимания находились не главные, а второстепенные вопросы. Вследствие этого разработка основных официальных уставов и руководств завершилась лишь в 1911-1913 гг. Так, в 1911 г. вышел проект “Устава полевой службы войск”, в 1913 г. — проект положения “О полевом управлении войск” и новые штаты полевого управления. Оба проекта подверглись широкому обсуждению на страницах печати. Это способствовало тому, что в них были внесены коррективы, учитывающие ряд прогрессивных выводов русской военной мысли на ведение войны и боя. В 1912 г. был утвержден “Устав полевой службы”, в 1914 г. — положение “О полевом управлении войсками” — два основных документа, которые наряду с другими уставами, наставлениями и инструкциями, разработанными в 1908 — 1914 гг.{348}, отражали взгляды официальных военных [184] кругов на подготовку войск и штабов к предстоящей войне. Опубликование “Устава полевой службы” дало повод официальным кругам к изданию в 1912 г. специального указа, запрещающего всякие дискуссии о военной доктрине{349}. К этому времени завершилась разработка и плана войны, где в наиболее полной форме была воплощена русская официальная военная доктрина.

* * *

Военные теории кануна первой мировой войны выражали реакционную, захватническую политику империалистических держав, выступали идеологическим оружием господствующих классов в подготовке армий и флотов к колониальным захватам и борьбе за передел мира. Выполняя социальный заказ буржуазии, военные теоретики держав коалиций разрабатывали стратегические теории, которые были призваны оправдать захватническую войну. Хотя буржуазная военная мысль сделала немало для разработки теории стратегии, она в целом не смогла решить многих аспектов подготовки армий и стран к войне. Все военные доктрины ориентировали армии и государства на краткосрочную войну и несли на себе печать крайнего милитаризма и реакции. Особой агрессивностью, авантюризмом отличалась германская военная доктрина. [185]

А. М. Агеев, Д. В. Вержховский, В. П. Глухов, Ф. С. Криницын

Глава третья. Планы войны и стратегическое развертывание

1. Планы войны

Планы войны представляли собой совокупность решений и мероприятий по проведению мобилизации и ее прикрытию, осуществлению перевозок войск в установленные районы сосредоточения. Они содержали основную стратегическую идею использования вооруженных сил (направление главного удара и соответствующие ему развертывание и группировка). Заранее намечались общие оперативные задачи войсковым объединениям — направление и цель действий. К содержанию планов войны относились также и такие мероприятия, как заблаговременная подготовка театров войны в инженерном и хозяйственном отношениях — строительство укреплений, шоссейных и железных дорог, оборудование конечных станций для выгрузки воинских эшелонов, размещение воинских частей и различных запасов в мирное время для удобства и быстроты мобилизации.

Поскольку во всех странах господствовала идея скоротечной войны, то генеральные штабы всех стран рассчитывали, что запасов вооружения, боеприпасов и различного военного снаряжения, накопленных в мирное время, хватит на всю войну, а боевые потери надеялись восполнять путем текущего производства оружия на специализированных военных предприятиях. Вследствие этого ни в одном из государств, готовящихся к войне, не собирались переводить промышленность на военное производство, к мобилизации промышленности для нужд войны серьезно не готовились{1}. Так, например, в германском генеральном штабе мобилизация промышленности “не была признана бесспорно необходимою”{2}. [186] Правда, в Германии перед войной были проведены некоторые мероприятия по сырьевому обеспечению страны и в известной мере имела место подготовка гражданской промышленности к переходу на военное производство{3}. Не было также планов пополнения армий в случае длительной войны людским составом и планов обучения военному делу новых контингентов.

Планы войны Тройственного союза

При разработке плана войны германский генеральный штаб исходил из необходимости избежать одновременного ведения ее на двух фронтах — против России и против Франции. При этом основным вопросом стратегии кайзеровский генеральный штаб считал правильный выбор направления первого и решающего удара — по Франции или по России. Вести наступление одновременно на двух фронтах Германия не могла, поскольку эти противники вместе превосходили по силе Германию{4}. В период с 1871 по 1879 г., когда военная гегемония Германии в Европе была бесспорна, Мольтке считал возможным наступать одновременно против обоих вероятных противников{5}. Позже, когда Франции удалось быстро восстановить свои силы, а русско-турецкая война 1877 — 1878 гг. показала медлительность русской мобилизации, возникла новая идея плана войны — громить противников по очереди; первоначально нанести удар по Франции, чтобы быстро покончить с нею, пока Россия будет проводить мобилизацию, и только после этого при помощи Австро-Венгрии ударить по России и разгромить ее.

Дальнейшее усиление французской военной мощи и особенно возведение Францией сильных крепостей на ее восточной границе вызвало у творцов германского плана войны сомнение в возможности добиться быстрой победы над французской армией, численно почти сравнявшейся с германской. Германские стратеги теперь склоняются к мысли о перенесении направления главного удара на восток — против России. Для временной обороны против Франции на участке границы в 270 км между Бельгией и Швейцарией выделялась лишь половина сил, опиравшихся на крепости Мец и Страсбург. Этот план стал тем более заманчивым после заключения в 1879 г. союза с Австро-Венгрией, когда можно было рассчитывать на действенную помощь со стороны австро-венгерской армии{6}. [187]

С течением времени условия мобилизации и развертывания французской армии настолько улучшились, что она уже упреждала в этом германскую армию. Из двух вероятных противников Франция стала уже более опасным. Ее войска можно было ожидать на германской границе гораздо раньше, чем русские, на завершение мобилизации и сосредоточение которых, по расчетам германского генерального штаба, требовалось не менее 40 дней. За это время немцы рассчитывали закончить войну во Франции, а затем бросить все силы против России. Поэтому в августе 1892 г. новый начальник германского генерального штаба — генерал фон Шлиффен, назначенный на этот пост в 1891 г., пришел к выводу, что в войне на два фронта добиваться быстрой победы следует первоначально над Францией, и решил развертывать в будущем главные силы против Франции, ограничившись на востоке небольшим заслоном против России{7}. Это стратегическое решение было положено в основу нового плана войны, по которому Германия и развернула свои силы в 1914 г. Продолжавшееся укрепление французской границы от Вердена до Бельфора привело германское командование к мысли о необходимости обхода линии французских укреплений правым крылом севернее Вердена. План 1898 г. уже предусматривал направление обхода через Люксембург и Южную Бельгию{8}. Эта идея стала основой для дальнейшей разработки германского плана войны на Западном фронте. Свое окончательное оформление она нашла в меморандуме Шлиффена 1905 г. “Война против Франции”{9}. Грандиозное охватывающее движение намечалось западнее Парижа с тем, чтобы прижать французскую армию к ее восточной границе и быстро разгромить совместно с развернутыми здесь другими германскими силами. После этого следовало повернуть все силы на восток с целью разгрома России. В основу этого замысла была положена идея быстротечной войны. Всю войну на западе предполагалось закончить за 6 — 8 недель{10}.

В меморандуме Шлиффена нашла свое концентрированное выражение авантюристическая доктрина “блицкрига”, в которой наиболее рельефно проявилась характерная особенность политики и стратегии германского империализма — переоценка собственных сил и недооценка потенциальных возможностей вероятных противников. Шлиффен не придавал серьезного значения английской помощи Франции, полагая, что британский кабинет ограничится посылкой на континент небольшого экспедиционного корпуса, который без особых усилий будет разгромлен превосходящими силами правофланговых германских армий. Еще более существенный просчет допускался германским генеральным штабом [188] относительно боеспособности русской армии. В немецких политических и военных кругах в 1905 г. укоренилось ошибочное мнение, что вооруженные силы России серьезно ослаблены в результате русско-японской войны и будут не в состоянии выступить в поддержку Франции, в случае если Германия начнет против нее войну. Кроме того, во время разразившегося весной 1905 г. марокканского кризиса в германском генеральном штабе считали, что наступил именно такой момент, когда можно развязать войну против Франции, избежав при этом войны с Россией. И хотя в последующие годы военно-политическое положение Германии ухудшилось, а перспектива войны одновременно на два фронта становилась все более неизбежной, Шлиффен продолжал требовать от германского генерального штаба неукоснительно придерживаться этого плана и вносить в него как можно меньше корректив. Идеи, изложенные в меморандуме “Война против Франции”, стали своего рода “завещанием” Шлиффена перед его уходом в отставку с поста начальника генерального штаба и продолжали оставаться основой всех последующих планов стратегического развертывания, ибо сама концепция “молниеносной войны” наиболее полно отвечала агрессивным устремлениям германского империализма.

Вступивший после Шлиффена в должность начальника генерального штаба Мольтке-младший, оставив без изменения основную стратегическую идею Шлиффена о широком охватывающем движении правого крыла, принял начиная с 1908 г.{11} следующее распределение сил: в районе Меца и севернее от него до Крефельда на фронте в 190 километров развертывались в пяти армиях (1-я, 2-я, 3-я, 4-я, 5-я) 17 армейских и 9 резервных корпусов, 11 кавалерийских дивизий и 17 ландверных бригад. В Эльзасе и Лотарингии от Меца до швейцарской границы на фронте около 200 км развертывались в двух армиях (6-й и 7-й) 6 армейских и 2 резервных корпуса{12}, не считая гарнизонов крепостей Меца и Страсбурга, и 3 кавалерийские дивизии. На них возлагалась задача не допустить вторжения французов в Эльзас и Лотарингию и активными действиями связать как можно больше войск противника и тем самым облегчить действие сил на главном направлении. В Восточную Пруссию была назначена 8-я армия в составе 3 армейских и 1 резервного корпусов, 1 резервной дивизии (всего 9 полевых и резервных дивизий), 1 ландверная дивизия и 2 ландверные бригады, 1 кавалерийская дивизия и некоторое количество крепостных гарнизонов (в общей сложности до 2,5 дивизий). Один ландверный корпус развертывался в Силезии для связи с австро-венгерской армией (он был подчинен 8-й армии).

При оценке германского плана войны не следует забывать, что [189] Германия рассчитывала вести войну против России не одна, а совместно со своей союзницей — Австро-Венгрией. Большие надежды германский генеральный штаб возлагал также на то, что на стороне Германии выступит и Румыния, которая в 1883 г. заключила на этот счет тайную конвенцию с Австро-Венгрией. Таким образом, германский генеральный штаб имел в виду использование на Восточном театре (в Восточной Пруссии) незначительных германских сил, а также австрийских и даже румынских войск, общей сложностью 25 — 30 корпусов. Это составляло уже значительную величину, если учесть, что Германия против Франции выставляла 34 корпуса.

В указаниях для развертывания на 1914/15 мобилизационный год оперативный замысел германского генерального штаба был выражен следующим образом: “Главные силы германских войск должны наступать во Францию через Бельгию и Люксембург. [190] Их наступательный марш задуман в соответствии с имеющимися данными о французском развертывании, как захождение при удержании оси вращения Диденгофен — Мец. При развитии захождения руководящим является правый фланг германских войск. Движение армий на внутреннем фланге рассчитывается так, чтобы не было потеряно взаимодействие армий и стык с Диденгофен — Мец. Защиту левого фланга главных сил германских войск, кроме крепостей Диденгофен, Мец, должны взять на себя и части, развертывающиеся юго-восточнее Меца”{13}.

При разработке планов войны военные руководители Германии увлекались наступательными действиями на суше и недооценивали роли военно-морского флота. Стратегический план борьбы на море, составленный морским генеральным штабом, был оторван от предполагаемых действий на суше.

В своих расчетах на достижение решительной победы германский генеральный штаб переоценивал возможности германских вооруженных сил и недооценивал возможности противника. Эти расчеты исходили не из реального соотношения сил, а из националистических предубеждений в превосходстве германской нации над другими народами. Германские генералы считали, что качество германских солдат выше, чем их противников, а германская армия лучше организована и подготовлена. Такая уверенность была порождена легкими победами германского оружия в войнах второй половины XIX столетия. Так, в памятной записке в конце ноября 1911 г. начальник германского генерального штаба Мольтке расчет на успех строит на том, что германский народ “в назначенной ему войне единодушно и с воодушевлением возьмется за оружие”, а “призыв к оружию всей нации, ее боеспособность, отвага, самопожертвование, дисциплинированность, искусство управления должны расцениваться выше голых цифр”{14}.

На самом же деле германская армия не имела достаточного превосходства в силах для нанесения сокрушительного удара по Франции. Состоявшая главным образом из пехоты и не отличавшаяся своей подвижностью от французской, она практически была не способна осуществить охватывающий маневр такого большого масштаба. Французские армии с успехом могли избежать охвата.

Германский генеральный штаб планировал скоротечную войну, так как для затяжной войны Германия не имела ни достаточных материальных средств, ни людских ресурсов. Находясь в сильной зависимости от ввоза сырья для промышленности и продовольствия, руководители Германии знали, что при длительной войне ввоз будет сильно затруднен или даже совсем невозможен, и поэтому опасались серьезных хозяйственных и продовольственных [191] осложнений. “Возможность продолжительной европейской войны, — указывает X. Риттер, — ... начисто отрицалась начальником генерального штаба по причинам экономического характера”{15}. При длительной войне возрастало бы также превосходство противников Германии в живой силе и вооружении, поэтому “германский генеральный штаб не готовился к длительной войне”{16}. По мнению германского генерального штаба, для Германии оставался лишь один путь к победе — разгромить противника быстрым и решительным наступлением{17}.

Эти причины и побуждали германский генеральный штаб идти на большой риск, рассчитывая на быстрое окончание войны. Во время встречи с Конрадом в Карлсбаде 12 мая 1914 г. Мольтке сказал, что надеется “справиться с Францией через шесть недель после начала операции”{18}.

Морской генеральный штаб Германии при разработке плана войны на Северном море исходил из того, что более сильный английский флот будет вести ближнюю блокаду германского побережья. Это даст возможность немецкому флоту путем “малой войны” ослабить силы своего противника, а затем уничтожить его в генеральном сражении. В основу плана войны на Северном море был положен оперативный приказ морского генерального штаба от имени кайзера (верховного главнокомандующего) командующему “Флотом открытого моря”, в котором указывалось:

“1. Целью операций должно быть: ослабить английский флот наступательными операциями против сторожевых и блокирующих Германскую бухту сил, а также применяя минные заграждения и, если возможно, подводные лодки вплоть до английских берегов.

2. Когда вследствие таких операций будет достигнуто уравнение сил, по готовности и сборе всех сил должно попытаться ввести наш флот в бой при благоприятных обстоятельствах. Если благоприятный к бою случай представится раньше, то он должен быть использован.

3. Война против торговли должна вестись согласно призовому праву... Предназначенные для войны против торговли вне отечественных вод суда должны выйти как можно раньше”{19}.

В отличие от плана войны на суше, где с самого начала предполагалось вести решительное наступление против Франции, германский морской план фактически обрекал флот на пассивные действия. Немцы опасались потерь в корабельном составе. Одной из причин осторожности германского морского командования была также боязнь угрозы со стороны русского Балтийского [192] флота, который в случае серьезного ослабления немецкого флота в борьбе с английскими морскими силами мог перейти к активным наступательным действиям, в том числе и против побережья Германии. Германский план не предусматривал взаимодействия с сухопутными войсками. Флот решал задачу борьбы со своим противником независимо от действий на суше. Сухопутное немецкое командование самоуверенно считало, что германские войска быстро разобьют французскую армию и выйдут к Ла-Маншу без всякого содействия флота. “... Никакой причинной связи, — пишет германский военно-морской историк Р. Фирле, — между предположениями сухопутного и морского генерального штабов не существовало. Морской генеральный штаб всегда имел в виду вероятность враждебного выступления Англии, а сухопутный — разгром Франции коротким ударом”{20}.

План операций немцев на Балтийском море, имевших на этом театре незначительные силы, состоял в том, чтобы не допустить наступательных действий русского флота. В оперативной директиве начальника морского генерального штаба адмирала Поля говорилось, что главная задача командования на Балтийском море — насколько возможно, мешать наступательным операциям русских, охранять Кильскую бухту. Директива предписывала также приступить к постановкам минных заграждений у русского побережья как можно скорее после начала войны; подрывать всеми способами торговлю неприятеля на Балтийском море. Наконец, в директиве указывалось, что временная посылка кораблей Флота открытого моря на Балтику для нанесения удара по русскому флоту остается в зависимости от хода военных событий{21}.

Германское верховное командование первоначально считало, что исход войны на Востоке будут решать только сухопутные силы{22}.

Генеральный штаб Австро-Венгрии вероятными противниками считал Россию, Сербию, Черногорию. Италия и Румыния были под вопросом{23}. Планы действий разрабатывались и на случай войны с каждым из противников в отдельности, и на случай одновременной войны с несколькими противниками на нескольких фронтах. После заключения в 1879 г. союзного договора с Германией план войны Австро-Венгрии разрабатывался под сильным влиянием германского генерального штаба. Армиям Австро-Венгрии в планах германского генерального штаба предназначалась важная роль. Как это признают сами немцы в официальной истории первой мировой войны, австро-венгерская армия должна была сковывать крупные силы русской армии и прикрывать тыл [193] германских главных сил, пока Германия будет вести войну против Франции. Таким образом, в начале войны основная задача борьбы против России возлагалась на Австро-Венгрию. При этом германский генеральный штаб не очень беспокоился о судьбе Австро-Венгрии в ее непосильной борьбе с Россией. Это высказал Шлиффен в декабре 1912 г., незадолго до своей смерти: “Судьба Австро-Венгрии, — писал он, — будет решаться не на Буге, а на Сене”{24}.

Под нажимом Германии все мероприятия австрийского генерального штаба направлялись главным образом к подготовке на случай войны с Россией. Мольтке усиленно побуждал Конрада к решительному наступлению против России с первых же дней войны. По соглашению между Конрадом и Мольтке в 1909 г. Австро-Венгрия должна была принять на себя главный удар русских до того, как Германия одержит победу над Францией и перебросит свои силы на восток{25}. Германское командование подталкивало австрийцев к наступлению на север между Бугом и Вислой, так как этим устранялась опасность вторжения русских в богатую промышленную область Германии — Силезию. Таким образом, в целом австро-венгерский план войны служил интересам Германии.

Последний вариант плана войны, с которым без существенных изменений Австро-Венгрия вступила в войну, начали разрабатывать с 1909 г.{26} По этому плану сухопутные силы Австро-Венгрии в составе 1100 батальонов (до 1,5 миллиона человек) распределялись на три большие группы{27}. Наиболее сильная группа — “эшелон А” — предназначалась для действий против России и включала больше половины австрийской армии — 28,5 пехотной и 10 кавалерийских дивизий, 21 бригаду ландштурма и запасную, которые объединялись в четыре армии (1, 2, 3 и 4-я). В случае войны “эшелон А” перебрасывался прямым сообщением в Галицию до 19-го дня мобилизации. Его развертывание намечалось на линии рек Сана и Днестра, далее вдоль границы на северо-запад до Вислы и небольшая группа в несколько бригад у Кракова{28}.

Вторая группа носила название “Минимальная балканская группа” и предназначалась для развертывания против южных славянских государств. Она включала в свой состав 8 пехотных дивизий и 7 ландштурменных и запасных бригад. Ее сосредоточение намечалось на 12-й день мобилизации на широком фронте и характер действия предполагался оборонительный.

Третья группа войск — “эшелон Б” — включала 12 пехотных и кавалерийскую дивизии и 6 ландштурменных и запасных бригад. Назначение этой группы было двоякое. При войне только против [194] Сербии (без России) эта группа усиливалась двумя кавалерийскими дивизиями из “эшелона А” и направлялась на юго-восточные границы Австро-Венгрии одновременно с “Минимальной балканской группой”. Ее сосредоточение предполагалось на 16-й день мобилизации в районах по течению рек Савы и Дуная, по обе стороны Белграда, по левому берегу реки Дрины до впадения ее в Саву, и в Боснии между Сараевом и сербской границей. При этом войскам ставилась стратегическая задача — ударом с севера и запада обойти сербскую армию и возможно скорее разгромить Сербию, чтобы развязать себе руки против могущего появиться нового противника. Если же Россия также включалась в войну, то “эшелон Б” предназначался в Галицию. Его перевозка начиналась на 18-й день мобилизации, вслед за “эшелоном А”.

Таким образом, при варианте “Б” (война только на Балканах) против Сербии и Черногории предназначались 20 пехотных и 3 кавалерийские дивизии, ряд ландштурменных и запасных частей (13 бригад). При варианте “Р” (война также и против России) для южного фронта предназначалось только 8 пехотных дивизий с небольшими второочередными формированиями, а против России направлялось 40,5 пехотной и 11 кавалерийских дивизий

Предусматривался еще один вариант — когда Россия вступала в войну уже после того, как войска будут развернуты против Сербии. В этом случае потребовалось бы “эшелон Б” немедленно перебросить с Нижней Савы на Днестр. В предвидении такого случая развертывание “Минимальной балканской группы” и “эшелона Б” у сербских границ было намечено независимо друг от друга с тем, чтобы вывод и переброска “эшелона Б” в Галицию не нарушили плана оборонительных действий балканской группы австро-венгерских войск.

Как видно из рассмотренного австрийского плана войны, Австро-Венгрия дробила свои силы и таким образом ставила их под угрозу поражения по частям. Слабое экономическое положение государства, недостаток финансовых средств делали перспективу войны еще более безотрадной.

Стратегический замысел действий против России заключался в том, чтобы частью сил (левым крылом) наступать на север, а затем повернуть на восток и совместно с правым крылом австро-венгерской группировки разбить сосредоточенные у Проскурова русские силы, отбросить главные силы русских к Черному морю или к Киеву, прервав их сообщения с севером через Полесье. При этом рассчитывали на наступление немцев из Восточной Пруссии, обещанное Мольтке в письме к Конраду от 19 мая 1909 г.

Относительно слабый австро-венгерский флот не мог рассчитывать на ведение активных действий. На него была возложена ограниченная задача — опираясь на базы Пола и Каттаро (Котор), а также на необорудованную гавань Себенико, прикрывать побережье и тем самым фланги сухопутных войск и защищать [195] свои сообщения в Адриатическом море{29}. Два немецких крейсера (“Гебен” и “Бреслау”), еще до войны посланные в Средиземное море, должны были оказать помощь австро-венгерскому флоту. Но главной задачей их германское командование считало действия на морских сообщениях Англии и Франции{30}.

Планы войны стран Антанты

Россия, как и другие крупные европейские государства, начала разрабатывать план войны с конца прошлого столетия. В результате объединения Германии под главенством Пруссии после франко-прусской войны 1870-1871 гг. на западных границах России появился сильный противник. Вследствие этого мероприятия по обороне западных границ приобретали для русского правительства важное значение. Уже в 1873 г. военный министр генерал Милютин разработал проект действий России на европейском театре против возможной коалиции{31}.

Начало планомерной подготовки России к войне было положено начальником главного штаба генералом Обручевым, представившим в 1880 г. соображения о планах ведения войны с Германией и Австро-Венгрией{32}. Необходимость разработки таких соображений была вызвана тем, что вероятные противники России — Германия и Австрия, заключив между собой в 1879 г. союз, значительно повысили боевую подготовку своих армий, а также сократили время развертывания благодаря дальнейшему развитию железнодорожной сети. В дальнейшем в связи с увеличением численности русской армии и происходившими изменениями в дислокации войск, а также ввиду развития, хотя и незначительного, железнодорожной сети планы войны пересматривались в 1883, 1887 и 1890 гг.

Мобилизационное расписание 1890 г., явившееся 14-м по счету, уже предусматривало два варианта действий. Один вариант на тот случай, если Германия свой главный удар направит против России, а второй — если главный удар Германия нанесет по Франции (в этом случае Россия планировала свои действия главным образом против Австро-Венгрии).

Новый план войны в России был разработан в 1900 г. Он интересен тем, что в нем впервые предполагалось создание промежуточной инстанции управления войсками на театре военных [196] действий — командований фронтами{33}. Все армии на западной границе России в случае войны объединялись в две группы — Северный фронт (против Германии) и Южный фронт (против Австро-Венгрии).

В конце 1913 г. было приступлено к составлению 20-го мобилизационного расписания. Это мобилизационное расписание к началу войны еще не было окончательно разработано и весьма мало отразилось на мобилизации русской армии в 1914 г. В действительности русские армии развертывались по мобилизационному расписанию № 19 от 1910 г., исправленному к маю 1912 г.{34}

Русский план развертывания разрабатывался в двух вариантах. Если бы Германия направила свои главные силы совместно с Австро-Венгрией против России, то русская армия должна была развертываться по варианту “Г”, по которому большая часть русских сил направлялась против Германии. На случай, если бы Германия направила свои главные силы против Франции, имелся вариант “А”, по которому русский Генеральный штаб планировал главный удар направить против Австро-Венгрии, сосредоточив основную массу войск к югу от Полесья. На этом направлении конечной целью являлось овладение Веной и Будапештом. Но при этом считалось необходимым первоначально уничтожить австрийские силы, развернутые в Галиции. Для этого войска с фронта Ивангород, Ковель направлялись на Краков, в обход Карпат с запада. Этими действиями отрезались удобные пути отхода австрийских войск.

Одновременно русская армия должна была начать наступление и против Германии сразу после 15-го дня мобилизации, сосредоточив 800 тыс. человек{35}, чтобы привлечь на себя германские силы с Западного фронта. Таким образом, в предстоящей войне действия русской армии намечались в двух направлениях — против Австро-Венгрии и против Германии одновременно.

В 1914 г. для развертывания русских армий был принят вариант “А”. По этому варианту против Германии на рубеже Шавли, Ковно, реки Неман, Нарев и Западный Буг развертывался Северо-Западный фронт в составе 1-й и 2-й армий (19 пехотных полевых, 11 второочередных пехотных и 9,5 кавалерийской дивизии). Против Австро-Венгрии на линии Ивангород, Люблин, Холм, Дубно, Проскуров развертывался Юго-Западный фронт в составе 3-, 4-, 5-й и 8-й армий (33,5 пехотных полевых, 13 пехотных второочередных и 18,5 кавалерийской дивизий). Русские армии имели общую задачу перейти в [197] наступление с целью перенесения войны в пределы Германии и Австро-Венгрии.

Помимо развертывания сил на указанных двух фронтах предусматривалось формирование еще двух армий: 6-й армии для обеспечения столицы русского государства Петербурга и наблюдения за Балтийским морем и побережьем и 7-й армии — для прикрытия со стороны Румынии, наблюдения за побережьем Черного моря и содействия флоту при обороне этого побережья.

Поскольку отношения России и Турции также были напряженными и было известно о германской ориентации Турции и большой зависимости от Германии, русский Генеральный штаб разрабатывал также план на случай войны с Турцией. Для действий против Турции предназначались войска Кавказского военного округа, которые в военное время сводились в три корпуса. По мобилизационному расписанию № 19 войска Кавказского военного округа состояли из 143 батальонов (почти 9 пехотных дивизий), 211 эскадронов и 600 орудий.{36}. Планом предусматривалось три варианта: 1) война России только с Турцией, 2) Турция с самого начала войны выступает совместно с враждебной России коалицией, 3) в начале войны Турция остается нейтральной, а затем нападает на Россию в Закавказье. В последнем случае предусматривалась до выступления Турции переброска с Кавказа двух корпусов на европейский театр, а на Кавказ перебрасывался из Туркестана 2-й Туркестанский корпус. Кавказской армии ставилась задача прикрывать, насколько возможно, свою границу, а в случае невозможности удержаться при значительном превосходстве турок — постепенно отходить на линию Главного Кавказского хребта и удерживать на крайнем левом фланге Баку, а в центре — Военно-Грузинскую дорогу, как главный путь для связи центра России с Закавказьем{37}.

Планы действий русских военно-морских сил разрабатывались для каждого флота отдельно. Для Балтийского моря было разработано несколько планов войны (1907 — 1909 гг., 1910-1912 гг.). Они неоднократно пересматривались и уточнялись в зависимости от изменений в расстановке сил на Европейском континенте, военно-политических целей России в войне и ее общих стратегических планов, а также от пополнения Балтийского флота новыми кораблями. Все разработанные до войны планы носили в целом оборонительный характер. Исполнявший обязанности командующего флотом вице-адмирал Н. О. Эссен еще в 1908 г. предложил свой вариант начальных действий на море, который предусматривал в качестве первой операции не пассивное ожидание неприятельского флота на гогландской минно-артиллерийской позиции [198] в Финском заливе, как это намечалось планом 1907 — 1909 гг., а постановку активных минных заграждений у немецких баз и портов с тем, чтобы упредить противника и сорвать выход его флота в море с началом военных действий. Но Морской генеральный штаб отверг план Эссена, ссылаясь на нереальность успеха такой смелой операции, а главное, на политические мотивы — нежелание правительства брать на себя “инициативу войны”{38.}

Развертывание сил Балтийского флота и его первоначальные действия были осуществлены по плану 1912 г. В основу этого плана было положено оперативно-стратегическое взаимодействие флота с сухопутными войсками для обороны побережья Финского залива и столицы — Петербурга. Этим русский план выгодно отличался от планов иностранных флотов, в которых либо совсем не предусматривалось такое взаимодействие (например, германский план для Северного моря), либо оно не нашло своего четкого выражения (английский и французский планы). Главная задача флота, согласно плану, состояла в том, чтобы, опираясь на заранее подготовленную минно-артиллерийскую позицию на рубеже о-ва Нарген, Порккала-Удд, получившую позднее название “Центральной”, оказать решительное сопротивление немецкому флоту, если последний предпримет попытку прорваться в восточную часть Финского залива.

Для оборудования Центральной позиции намечалось заранее установить большое число береговых батарей калибром до 356 мм, а с началом войны выставить обширное минное заграждение между островами Нарген и Макилото. Было принято решение создать также Фланговую позицию в шхерном районе Порккала-Удд, Ганге, которая примыкала бы с севера к Центральной позиции. Эти две позиции вместе должны были полностью перекрыть Финский залив и образовать мощный укрепленный плацдарм{39}.

С созданием Центральной и Фланговой позиций оперативное развертывание флота выдвигалось далеко на запад, в устье Финского залива и создавало более благоприятные условия для действия сил флота в открытом море.

Идея позиционного боя родилась в русском флоте еще до войны с Японией, но полное обоснование ее было впервые дано в плане 1912 г., что явилось значительным вкладом в развитие военно-морского искусства. В бою на минно-артиллерийской позиции предполагалось использовать все классы кораблей (линкоры, крейсера, эскадренные миноносцы, подводные и канонерские лодки), а также береговую артиллерию и позиционные средства. Все соединения флота получили конкретные боевые задачи. Такое [199] “комплексное” использование сил флота в бою могло дать наибольшие результаты. Считалось, что позиционный бой должен включать ряд последовательных ударов (по времени и пространству) разнородных сил флота. При этом силы, наносящие предварительные удары, должны были своевременно сосредоточиться в указанном месте и принять участие в нанесении главного удара{40}.

Однако русский план действий Балтийского флота имел и недостатки. Основным из них было то, что в нем намечались только первоначальные операции флота и не определялись последующие действия, которые, следовательно, ставились в зависимость от намерений противника. Русское командование переоценивало силы и возможности противника. Об этом говорит его решение оставить с началом войны Либаву, без всяких попыток обороны силами флота этой важной военно-морской базы на Балтийском море. Не предусматривалось также выделение корабельных сил для обороны Рижского залива. Операционная зона флота ограничивалась по существу Финским заливом. Только в сентябре 1914 г., т. е. уже в ходе военных действий, было решено расширить операционную зону до меридиана мыс Дагерорт (западная часть о-ва Даго), укрепиться в Моонзундском и Або-Аландском архипелагах и тем самым дать возможность флоту вести боевые действия за пределами Финского залива.

Утвержденного плана боевых действий Черноморского флота не существовало. Старые планы, составленные в 1908, 1909 и 1912 гг., оказались неприемлемыми в связи с приходом в Турцию германских крейсеров “Гебен” и “Бреслау”, изменивших соотношение сил на черноморском театре не в пользу русского флота. Царское правительство длительное время тешило себя надеждой, что ему удастся дипломатическими средствами удержать Турцию от вступления в войну на стороне австро-германского блока.

Позиция царского правительства в отношении Турции сдерживала своевременную разработку и утверждение нового плана войны на Черном море. Чтобы поправить положение, командование флота в августе — сентябре разработало ряд оперативных документов. Были предусмотрены два варианта боевых действий. По первому из них, когда инициатива начала военных действий будет исходить от противника, Черноморский флот частью своих сил должен был приступить к дальней блокаде Босфора. Основные же силы флота должны сосредоточиваться в Севастополе. С получением сообщения о появлении неприятельского флота в Черном море они выходят ему навстречу и вступают в бой. Предполагалось также установить наблюдение за устьем Дуная и румынским флотом. [200]

Второй вариант, когда военные действия начинает русский флот, отличался от первого тем, что еще до установления дальней блокады Босфора предполагалось заминировать его устье. В целях ослабления флота противника, если бы не удалось навязать ему бой главными силами, намечались торпедные атаки по неприятельским кораблям при заходе их в порты анатолийского побережья. Таким образом, при обоих вариантах военных действий на флот возлагалась задача уничтожения или в крайнем случае серьезного ослабления флота противника в бою. Для содействия войскам Кавказского фронта предполагалось сформирование Батумского отряда кораблей (канонерские лодки, эсминцы). В случае решительной победы на сухопутных фронтах предусматривалась высадка десанта у Босфора для захвата Константинополя и проливов{41}.

Французский генеральный штаб приступил к разработке плана сосредоточения армии на случай войны с Германией уже в 1872 г. Не имея средств для создания крупных вооруженных сил, достаточных для успешной борьбы с сильной германской армией, французское правительство решило обеспечить свою безопасность возведением вдоль границ мощных укреплений, и прежде всего вдоль северо-восточной границы страны. Первые работы по укреплению границы начались уже в 1874 г. Эта система укреплений на франко-германской границе в дальнейшем оказывала существенное влияние на разработку не только французских, но и германских планов войны. Была разработана также программа мероприятий по развитию железнодорожной сети, чтобы сделать ее более приспособленной для использования в военное время{42}.

За последующие 40 лет, вплоть до самой войны 1914 г., во Франции было разработано 17 вариантов планов войны и ряд поправок к ним. Уже в 4-м и 5-м планах, которые рассматривались Высшим советом в мае 1878 г., предусматривались два варианта сосредоточения, учитывающие возможность нарушения нейтралитета Бельгии и Люксембурга{43}.

В 1893 г. был заключен франко-русский союз, который коренным образом изменял международное положение Франции как европейской державы, так как Россия представляла реальную силу, которая способна была стать решающим фактором в обеспечении победы над Германией в предстоящей войне. Точка зрения французского генерального штаба на роль России в будущей войне была сформулирована на совещании начальников русского и французского генеральных штабов в феврале 1901 г. в Петербурге. Россия должна была “отвлечь с французского фронта часть [201] германской армии, достаточную для того, чтобы предоставить французской армии наиболее шансов успеха в решительном бою начала кампании, которого можно ожидать начиная с 14-го дня”{44}. Это существенно влияло на разработку французских планов. Дальнейшее изменение международной обстановки, наращивание военной мощи Германии и усиление самой Франции требовали последующих изменений плана, и в 1913 г. начальник французского генерального штаба Жоффр представил один за другим два новых его варианта. Началась разработка 17-го плана, исходя из оценки международной обстановки и возможной враждебной группировки держав{45}. 17-й план был введен в действие 15 апреля 1914 г.{46}

По этому плану с некоторыми изменениями и развертывалась французская армия в первую мировую войну.

Для действий против Германии на фронте от Бельфора до Ирсона (Гирсона) намечалось развернуть пять армий (всего 79 полевых и резервных и 10 кавалерийских дивизий). На южном крыле между Тулем и Бельфором сосредоточивались две армии (десять армейских корпусов и четыре кавалерийские дивизии): 1-я в районе Эпиналь и 2-я в районе Туля. Эти армии должны были наступать на восток южнее Туля между лесистыми массивами Вогезов и р. Мозель. Северное крыло составляли 5-я армия и один кавалерийский корпус (всего пять армейских корпусов и четыре кавалерийские дивизии). Эти силы развертывались на фронте Монмеди, Мезьер и имели задачу наступать на Бельгийский Люксембург, если германцы будут наступать через Бельгию{47}. Если же Германия не нарушит нейтралитета Бельгии, то 5-я армия должна была наступать на Диденгофен (Тионвиль) и Люксембург{48}. Для связи северной и южной группировок в районе Вердена развертывалась 3-я армия (три армейских корпуса и одна кавалерийская дивизия). Особенностью французского плана являлось то, что одна армия (4-я, в составе трех армейских корпусов и одной кавалерийской дивизии) располагалась несколько в глубине, в районе Сен-Дизье, Бар-ле-Дюк, как бы во второй линии, и составляла своего рода резерв.

Она имела задачу действовать севернее или южнее 3-й армии, в зависимости от обстановки. В распоряжении главнокомандующего имелись еще две группы резервных дивизий (по три дивизии в каждой группе), располагавшиеся уступом за флангами общего фронта в окрестностях Везуля и в районе Ирсона. [202]

Французский план № 17 предусматривал с самого начала войны наступательный образ действий. Главнокомандующий французскими армиями (в мирное время начальник генерального штаба) имел намерение, “собрав все силы, двинуть их в наступление против германских армий”{49}. Стратегический замысел, изложенный в оперативной части плана, предусматривал осуществление “двух главных операций, развивающихся одна правее — в районе между лесными массивами Вогезов и. р. Мозель, ниже Туля, другая левее — к северу от линии Верден — Мец”{50}. Далее в плане указывались задачи каждой армии и направления их действий{51}.

Французский план войны, на первый взгляд проникнутый наступательным духом, таил в себе пассивно-выжидательные действия. Это видно из задач 4-й и 5-й армий, действия которых всецело зависели от поведения противника. Такое двойственное внутреннее содержание плана объясняется тем, что не был изжит страх перед германской армией, от которой французская армия потерпела жестокое поражение в войне 1870-1871 гг. Это приводило к тому, что французское командование главный удар предполагало нанести в зависимости от обстановки лишь после того, как в первых столкновениях с противником определится характер его действий. Таким образом, действия французской армии с первых же дней ставились в зависимость от характера действий противника. Французский план отличался нерешительностью и пассивностью. Он отдавал инициативу в руки германских войск.

Возможность вторжения германских войск через Бельгию явно недооценивалась. Считалось, что основной удар следует ожидать со стороны Меца. Кроме того, верили, что по политическим и моральным соображениям Германия крупные силы будет держать в Эльзасе{52}. Французское командование рассчитывало, что если такое вторжение и состоится, то оно может быть приостановлено силами бельгийской армии и ударом левого крыла французских войск в северном направлении.

Подготавливая войну против Германии, Франция возлагала большие надежды на помощь России. Союз с Россией укреплял положение Франции в военном отношении. Расчет на выигрыш войны во многом строился на активных действиях русской армии, которая предварительно должна была обескровить германскую армию на восточном театре и тем самым создать выгодные условия для дальнейших действий французских войск на западе.

Французский план войны на море предусматривал взаимодействие с английским флотом. 10 февраля 1913 г. между Англией [203] и Францией было заключено морское соглашение, по которому главная тяжесть войны на Средиземном море возлагалась на французский флот. Англия брала на себя обязательства в борьбе с германским флотом на Северном море. Поэтому почти все силы французского флота были сосредоточены в базах Средиземного моря. Такое распределение военно-морских сил на театрах для достижения оперативных и стратегических целей в войне на море было, безусловно, правильным.

Новым соглашением с Англией от 6 августа 1914 г были уточнены задачи французского флота. Последний должен был обеспечить защиту морских сообщений на всем протяжении Средиземного моря, осуществлять блокаду австрийского флота в Адриатике, вести наблюдение за Дарданеллами. Ему разрешалось пользоваться английскими базами — Гибралтаром и Ла-Валлеттой (о. Мальта). У французского флота была еще одна важная задача — обеспечение перевозок войск из Северной Африки (Алжир, Тунис, Марокко) во Францию{53}.

На французские силы в Канале (Ла-Манш) возлагалась оборона баз и портов и оказание содействия английскому флоту. Англия долгое время не имела определенного плана действий своей сухопутной армии, поскольку ее ограниченные силы не могли иметь решающего значения в большой войне на материке, хотя участие Англии в возможной войне против Германии вполне определилось уже с 1904 г., когда между Англией и Францией было заключено “сердечное согласие”.

С весны 1905 г. завязались сношения по плану совместных военных действий между английским и французским генеральными штабами{54}, а с 1911 г. велись переговоры о высадке английских экспедиционных войск во Франции и сосредоточении их в районе Мобеж, Ирсон. Французский генеральный штаб на основании этого соглашения включил в план № 17 предложение о развертывании английских войск на левом фланге французских армий под названием “армейской группы W”. Переговоры о совместных операциях английской и бельгийской армий начались уже в 1906 г.

По германским данным, в Англии в 1911 г. был образован специальный мобилизационный совет из представителей армии, флота и ряда министерств, который выработал единый мобилизационный план, обязательный для всех государственных и общественных учреждений, и календарный план, охватывающий все необходимые подготовительные мероприятия для перехода от состояния мира к войне{55}. План предусматривал подготовительный период к мобилизации, когда лишь возникла угроза войны, и собственно мобилизацию. [204]

Для действий на континенте предназначались английские силы — 6 пехотных, 1 кавалерийская дивизии и 1 кавалерийская бригада. Общая численность этих войск составляла 123 700 человек, а вместе с тылами и этапными частями — до 160 тыс. человек. Эти силы предполагалось полностью подготовить на 13-й день мобилизации{56}.

План оперативного использования английских войск разработан не был. Было лишь признано, что согласование военных операций английской армии с операциями французской армии будет обеспечено директивами, исходящими от французского главнокомандующего и адресованными главнокомандующему британской армией{57}. Поэтому лишь только с прибытием английских войск в район сосредоточения на левый фланг французских армий и после первых боевых неудач англичан стало постепенно налаживаться взаимодействие английской и французской армий в операциях.

Как видно, английский генеральный штаб не связывал себя конкретными обязательствами на случай войны с Германией. Правящие круги Англии исходили из того, что в предстоящей войне им не придется проявлять серьезных усилий. Ведущие английские генералы полагали, что исход войны определится в несколько месяцев{58}. Верные своей традиционной политике, они не собирались воевать собственными силами, а предпочитали, чтобы за них это делали союзники — Франция и Россия, на которых они рассчитывали переложить главную тяжесть войны.

Планы войны Англии на море Адмиралтейство разрабатывало совершенно самостоятельно и независимо от английского генерального штаба. Это приводило к противоречиям между планами, что было вскрыто в 1911 г. правительственной комиссией. Сухопутное командование планировало отправку во Францию с началом войны экспедиционного корпуса, обеспечение которого целиком и полностью возлагалось на флот, а морское — намеревалось в это время вести ближнюю блокаду Гельголандской бухты и готовить высадку десанта на побережье Шлезвиг-Гольштейна или Померании. Обеспечение перевозки войск во Францию планом Адмиралтейства не предусматривалось.

Морской план был переработан. Вместо ближней блокады было решено вести дальнюю блокаду из Скапа-Флоу и Кромарти, ограничившись только наблюдением за Гельголандской бухтой. Целью дальней блокады было обеспечение свободы своего морского судоходства, без которого Англия не могла существовать, пресечение морских сообщений Германии, чтобы подорвать экономический потенциал противника. Важными задачами флота были также оборона метрополии и колоний от вторжения неприятельских [205] сил, перевозки экспедиционных войск во Францию и их последующее питание.

В основе английского плана лежала идея господства на море. В данном случае английское морское командование решило достичь этого господства путем блокады, рассчитывая сохранить главные силы флота для решительного сражения, а если его не последует, то использовать их как крупный фактор при заключении мира или для послевоенной расстановки империалистических сил на мировой арене.

Главной задачей английских морских сил на Средиземном море была защита своих сообщений, а второстепенной — помощь своим союзникам — Франции, а позднее Италии в борьбе с австро-венгерским флотом и германскими кораблями, посланными на этот морской театр.

Бельгийское командование при составлении плана войны исходило из неизбежности нарушения нейтралитета Бельгии в случае столкновения между Германией и Францией{59}. Поэтому главные усилия бельгийских вооруженных сил направлялись на то, чтобы оказать сопротивление германским силам и удержаться до тех пор, пока не подоспеют на помощь французские или английские войска. Для этого главная группировка бельгийской армии занимала рубеж Диест, Тирлемон, Намюр, прикрывая направление на Брюссель и Антверпен. Одновременно намечалось частью сил оборонять переправы через р. Маас, опираясь на крепости Льеж, Намюр и Гюи. На случай, если бы до получения помощи союзников наступление германцев остановить не удалось, следовало отходить к Антверпену и там укрыться, угрожая тылу и флангу германской армии в надежде, что наступление крупных англо-французских сил остановит германское вторжение и освободит бельгийскую армию в Антверпене.

План операций сербской армии при войне с Австро-Венгрией, разработанный в 1908 г., предусматривал два варианта — действия один на один против австро-венгерской армии или в союзе с Россией{60}.

Сербская армия (12 пехотных, 1 кавалерийская дивизии и 2 отдельных отряда) развертывалась с целью обороны до выяснения общей политической и военной обстановки. Предполагалось, что район развертывания будет прикрывать течение рек Савы и Дуная со стороны главного удара австрийцев, ожидавшегося с севера. На этом направлении развертывалась на 100-километровом фронте 1-я сербская армия (4 пехотные и 1 кавалерийская дивизии) с задачей обороняться по реке Дунаю. В районе Белграда развертывалась 2-я армия (4 пехотные дивизии) и составляла [206] маневренную группу. Далее на юго-запад развертывалась 3-я армия (2 пехотные дивизии и 2 отдельных отряда) и также составляла маневренную группу в районе Вальево (юго-западнее Белграда 70 км). 4-я армия (2 пехотные дивизии) прикрывала с запада долину Верхней Моравы и обеспечивала связь с Черногорией.

Планы войны сторон отражали цели и стремления господствующих классов в предстоящей войне и в этом отношении полностью отвечали их империалистическим интересам. Характерно, что, несмотря на твердо сложившиеся коалиции, у них не было четкого и единого плана совместных действий. Имелись лишь соглашения о том, что в случае войны союзники выступят на помощь друг другу. У стран Антанты это выразилось в виде французско-русской военной конвенции. Союзный договор между Германией и Австро-Венгрией также предусматривал взаимную поддержку на случай войны{61}. Но вооруженные силы каждой страны действовали самостоятельно, общего командования как у Антанты, так и у Тройственного союза не было. Буржуазные военные деятели слишком преувеличивали значение военных аспектов планов.

Характерным для планов войны до 1914 г. было и то, что они не предусматривали согласованных действий сухопутных сил и военно-морских флотов. Лишь в планах России имелись некоторые предположения о взаимодействии Балтийского военно-морского флота с сухопутными войсками. Не были также четко отработаны вопросы взаимодействия вооруженных сил коалиций на разных театрах войны.

Генеральные штабы, как отмечалось, предполагали завершить войну в короткие сроки и поэтому рассчитывали, что накопленных в мирное время запасов вооружения, военного снаряжения и боеприпасов будет достаточно для питания войны и пополнения убыли и не предусматривали мобилизации промышленности страны для производства вооружения и военного снаряжения.

Д. В. Вержховский, Ф. С. Криницын

2. Июльский кризис

Сараевское убийство

К назревавшей в Европе войне готовились все главнейшие европейские государства. Но наиболее поспешно вооружалась Германия, являвшаяся самой агрессивной державой в Европе. К 1914 г. [207] она быстрее и лучше своих соперников успела подготовиться к войне. В. И. Ленин указывал, что “немецкая буржуазия, распространяя сказки об оборонительной войне с ее стороны, на деле выбрала наиболее удобный, с ее точки зрения, момент для войны, используя свои последние усовершенствования в военной технике и предупреждая новые вооружения, уже намеченные и предрешенные Россией и Францией”{62}. Поэтому германским правящим кругам было исключительно выгодно начать войну именно в 1914 г., пока Франция и Россия еще продолжали вооружаться. Это убедительно доказывает содержание письма статс-секретаря германского ведомства иностранных дел Ягова своему послу в Лондоне в июле 1914 г.: “В основном, — писал он, — Россия сейчас к войне не готова. Франция и Англия также не захотят сейчас войны. Через несколько лет, по всем компетентным предположениям, Россия уже будет боеспособна. Тогда она задавит нас количеством своих солдат; ее Балтийский флот и стратегические железные дороги уже будут построены. Наша же группа между тем все более слабеет”{63}.

Однако, чтобы развязать войну, нужен был благовидный предлог — “casus belli”. Для подыскания такого предлога германские милитаристы решили использовать сильные противоречия между Австро-Венгрией и Сербией. Австро-Венгрия стремилась к расширению своего влияния на Балканах, но у нее на пути стояла усилившаяся после балканских войн Сербия. Победа над Турцией поднимала престиж Сербии как борца за освобождение славян от иностранного господства и воодушевляла семь миллионов югославянских народов Австро-Венгрии{64}. Сербия становилась для них притягательным центром. В Сербии, как известно, было сильно развито националистическое движение за объединение всех балканских славян и образование “Великой Сербии”“. Эти идеи оказывали большое влияние на славянское население обширных территорий, насильственно включенных в состав Австро-Венгрии, среди которого и без того было сильное национально-освободительное движение. В среде славянских народов Дунайской монархии крепла надежда, что при поддержке Сербии можно добиться освобождения и создания объединенного государства югославян. Часть сербской буржуазии и мелкобуржуазных кругов Боснии и Герцеговины, Воеводины, отчасти Далмации и Хорватии стремилась к освобождению югославянских земель Габсбургской монархии и к созданию сербо-хорвато-славянского государства, возглавляемого Сербией{65}. Национально-освободительное движение югославянских народов в Боснии и Герцеговине, [208] Хорватии, Далмации и других областях нарастало{66}. Активизировалась деятельность различных югославянских общественных организаций: тайных молодежных, спортивных и иных. Возникали новые нелегальные кружки и группы, издавались свои газеты{67}. Национальное движение усиливалось также и в других славянских областях Австро-Венгрии (в Чехии, Галиции), а также в областях, населенных румынами (Буковина, Трансильвания) и итальянцами (Трентино, Истрия, Далмация). Такая обстановка, вконец расшатывающая здание “лоскутной монархии”, вызывала у австрийских правящих кругов желание принять решительные меры для разгрома основного очага славянского национального движения — Сербии{68}. Наиболее ярым сторонником репрессий против Сербии был начальник австрийского генерального штаба генерал Конрад, являвшийся представителем крайне правого течения и во внутренней политике{69}. На протяжении длительного времени он настойчиво требовал войны против Сербии{70}, так как лишь в этом видел спасение положения Австро-Венгрии{71}.

Воинственные настроения австрийских министров, решительно настаивавших на необходимости войны против Сербии, ловко использовали германские империалисты. Карлсбадское совещание начальников генеральных штабов союзников (Мольтке и Конрада) в мае 1914 г. и последовавшее вслед за ним 12 июня совещание Вильгельма II с Францем Фердинандом в его замке в Конопиште, очевидно, предопределили их линию действий для развязывания войны. На этих совещаниях обсуждались такие вопросы, как усиление военно-морских сил Австро-Венгрии в Средиземном море, образование против Сербии нового балканского фронта с участием Турции, Румынии и Болгарии, а также степень подготовки России к войне{72-73}.

По мнению Франца Фердинанда, с которым был согласен и Вильгельм II, Россия не готова к войне, так как ее внутренние затруднения слишком велики, чтобы вести агрессивную внешнюю политику. Вильгельм II посоветовал своим австрийским союзникам воспользоваться сложившейся обстановкой для нападения на Сербию{74}. При этом Вильгельм II определенно заверил Франца Фердинанда в том, что в случае, если в конфликт между Австрией [209] и Сербией вмешается Россия и выступит на защиту Сербии, то Австро-Венгрия может рассчитывать на помощь Германии. Зачинщикам войны, несомненно, было ясно, что конфликт с Сербией не останется локальным, что в него наверняка будут втянуты связанные с Сербией Россия и Франция. Однако они рассчитывали на то, что неготовые к войне Россия и Франция могут быть легко побеждены.

Вблизи сербской границы были назначены маневры австрийской армии{75}. Торжественный въезд наследника австрийского престола эрцгерцога Франца Фердинанда, известного своей враждебностью к Сербии, в город Сараево (центр захваченной в 1908 г. австрийцами Боснии) приурочивался ко дню всесербского национального траура “Видовдан”, который ежегодно отмечался сербским народом{76}. Это было расценено в Сербии и славянских землях австрийской монархии как сознательная провокация со стороны Австрии{77}. Франц Фердинанд с супругой были убиты в Сараеве 28 июня 1914 г. выстрелами из револьвера членом организации “Молодая Босния” Гаврилой Принципом{78}.

Этот факт сам по себе не был угрожающим миру. Народные массы отнеслись к нему с безразличием{79}. Даже мировая пресса оценила его сначала сравнительно спокойно. Внешняя политика Франца Фердинанда как внутри страны, так и за границей связывалась с представлением о милитаризме Дунайской монархии. Наследник престола считался лидером военной партии Австрии{80}. Поэтому некоторые газеты считали, что устранение Франца Фердинанда, убежденного сторонника агрессивных действий против славянских стран, несколько охладит накаленную атмосферу{81}. Однако спустя несколько дней в прессе уже стали проскальзывать тревожные ноты и сомнения в возможности сохранить мир. По-разному восприняли этот факт и в дипломатическом мире. Это событие заставило некоторых дипломатов насторожиться. В частности, в Лондоне уже в ближайшие после Сараева дни понимали значение сараевского убийства как предлога для войны. Жаждавшие развязать войну германские и австрийские милитаристы не замедлили использовать возникшую ситуацию для [210] осуществления своих преступных замыслов. Так, на докладе германского посла в Вене Чиршки, который он направил 30 июня рейхсканцлеру, против слов о том, что в Вене желают “раз навсегда основательно свести счеты с сербами”, Вильгельм сделал выразительную надпись: “Теперь или никогда”{82}. А ниже он высказался еще определеннее: “С сербами надо покончить, и именно сейчас”{83}. Таким образом, пока в Вене раздумывали, что предпринять, Вильгельм уже принял решение. Этот и другие факты свидетельствуют о том, что Германия хотела австро-сербской войны и помогала ее возникновению{84}.

Уже на следующий день после сараевского убийства начальник австро-венгерского генерального штаба Конрад заявил министру иностранных дел Берхтольду о необходимости приступить к мобилизации армии{85}. На это Берхтольд ответил, что наступил момент для “разрешения сербского вопроса”. Однако это было не так-то просто сделать. Дело в том, что Сербия, как славянская страна, пользовалась большими симпатиями в России и могла в случае военной опасности рассчитывать на ее помощь. А связываться с Россией один на один Австро-Венгрии было рискованно. Поэтому, опасаясь, что война против Сербии вызовет вмешательство России, австрийские правящие круги стремятся заручиться поддержкой Германии. С этой целью император Франц Иосиф 4 июля направляет личное письмо Вильгельму II и меморандум правительства по вопросу о балканской политике{86}, которые были вручены Вильгельму 5 июля.

В тот же день австро-венгерский посол в Берлине изложил в телеграмме своему министру иностранных дел содержание беседы с Вильгельмом П. Вильгельм ожидал от Австрии серьезного выступления против Сербии. Он также заявил послу, что позиция России в этом вопросе будет враждебна, но он к этому готовился в течение ряда лет, и в случае войны между Россией и Австрией Германия выполнит свой союзнический долг{87}. Вслед за этим Вильгельм II вызвал к себе рейхсканцлера, товарища министра иностранных дел и ответственных руководителей военного и морского ведомств на совещание и, задав “каверзный” вопрос военному министру Фалькенгайну — “готова ли императорская армия ко всем случайностям”, отдал необходимые распоряжения{88}.

Наряду с созреванием решения развязать войну австрийские и германские дипломаты развили активную деятельность с [211] намерением выяснить позиции различных стран в создавшейся напряженной обстановке. Особенно усиленно зондировалась позиция английского правительства.

Получив заверения Вильгельма, что Германия выполнит свой союзнический долг, Австро-Венгрия могла уже действовать смелее. Из Берлина ее торопили поскорее начинать решительные действия. Однако потребовалось еще время на улаживание внутренних разногласий в самом правительстве.

Австрийский ультиматум

Для того чтобы развязать войну против Сербии, нужно было предъявить ей такие требования, которые она заведомо не приняла бы{89}. Ее отказ от удовлетворения претензий можно было бы использовать как повод для объявления войны. Это австрийскому правительству советовали сделать также и из Берлина. И такие требования были подготовлены в виде ультиматума. Их австрийский посланник в Белграде барон Гизль вручил сербскому правительству в 6 часов вечера 23 июля 1914 г. Это время было выбрано не случайно. Как раз в этот день, в 11 часов вечера, из Петербурга отбывал находившийся там с визитом Пуанкаре, президент Франции. Ультиматум был вручен Сербии с таким расчетом, чтобы сообщение об этом прибыло в Петербург уже после отъезда Пуанкаре{90}. Таким образом, союзники — Франция и Россия — не имели бы возможности быстро сговориться между собой о совместных действиях, а для Пуанкаре, находящегося в пути, были бы затруднены сношения с французским правительством.

Ультиматум состоял почти сплошь из пунктов, затрагивающих достоинство Сербии как суверенного государства и означавших неприкрытое вмешательство во внутренние дела Сербии. В ультиматуме были такие пункты, как запрещение в Сербии всех антиавстрийских организаций, осуждение всякой пропаганды, направленной против Австрии, увольнение из армии офицеров по спискам, представленным австро-венгерским правительством, наказание работников пограничной стражи, способствовавших переходу границы организаторам убийства Франца Фердинанда. И в заключение содержалось требование о допуске представителей австро-венгерского командования в Сербию для участия в расследовании убийства австрийского престолонаследника{91}. На ответ сербскому правительству предоставлялся срок [212] всего 48 часов. Если ультиматум за этот срок не будет принят целиком, Австрия грозила порвать дипломатические отношения с Сербией, что было равносильно угрозе объявления войны. Решительность австрийского правительства была с одобрением встречена в Берлине. Вильгельм так высказался об австрийском ультиматуме Сербии: “Браво! Признаться, от венцев подобного уже не ожидали...”{92}

Сербское правительство, получив австрийский ультиматум, сразу же обратилось к царской России с просьбой о помощи{93}. Одновременно, предвидя неминуемую войну, сербское правительство развернуло спешную работу по эвакуации Белграда, который находился непосредственно на австро-сербской границе, и переброске войск{94}. 25 июля в 3 часа дня в Сербии был подписан приказ о мобилизации{95}.

Ответ своего правительства{96} сербский премьер Пашич вручил австрийскому посланнику 25 июля в 5 часов 50 минут вечера, за 10 минут до истечения установленного ультиматумом срока. Сербия принимала условия ультиматума и только не соглашалась с тем, чтобы австрийская полиция участвовала на территории Сербии в расследовании по делу лиц, замешанных в сараевских событиях, ссылаясь на то, что это противоречило бы сербской конституции{97}. Все же это явилось формальным предлогом, чтобы разорвать дипломатические отношения с Сербией, и в 6 часов 10 минут вечера австрийское посольство в полном составе отправилось на вокзал, чтобы покинуть Белград{98}. В этот же день, поздно вечером, был подписан приказ о частичной мобилизации австрийской армии против Сербии{99}. Первым днем мобилизации назначалось 28 июля. Этот приказ пока не касался войск, расположенных у русской границы. В Вене не хотели раньше времени давать какие-либо основания царскому правительству для таких же ответных действий. Но после настоятельных советов из Берлина Франц Иосиф подписал указ о всеобщей мобилизации, который был доставлен в военное министерство в 12 часов 23 минуты 31 июля{100}. [213]

Однако объявлять войну Сербии австрийское правительство не торопилось, чтобы иметь возможность закончить свою мобилизацию и сосредоточение войск, на чем настаивал также и генеральный штаб. Сосредоточение войск у сербской границы предполагалось закончить к 5 августа, а военные действия начать с 12 августа. Впрочем, враждебные действия начались еще 26 июля, до официального объявления войны: в Костолаце на Дунае был обстрелян сербский берег Дуная и сербские суда, были захвачены три сербских парохода и на них поднят австрийский флаг{101}.

Толкая Австро-Венгрию на развязывание войны, германское правительство все же желало знать отношение к этому вопросу других европейских государств. Визит Пуанкаре в Петербург не оставлял сомнений в позиции Франции и России. Империалистическая буржуазия Франции также считала, что, видимо, пришло время силой оружия разрешить спорные вопросы с Германией. В Париже не сомневались в том, что конфликт между Сербией и Австро-Венгрией неизбежно повлечет за собой и выступление России на стороне Сербии. В связи с этим возникала необходимость еще раз обговорить условия франко-русской конвенции. Через три недели после выстрела в Сараеве сам президент Франции Раймонд Пуанкаре прибыл 20 июля в Петербург с официальным визитом к царю, чтобы заверить русское правительство в неизменности французской политики и поддержке Францией России в случае европейской войны{102}. Аналогичные заверения от царского правительства получила и Франция. Военный министр В. А. Сухомлинов, конечно, был осведомлен о ходе переговоров французского президента с царем, когда писал: “Если кто когда-нибудь займется выяснением закулисной истории возникновения войны, тот должен будет обратить особенное внимание на дни пребывания Пуанкаре в Петербурге, а также и последующее время, приблизительно от 24-28 июля”{103}.

Для Вены и Берлина позиция Франции по отношению к конфликту на Балканах теперь достаточно прояснилась: как только возникнет война между Россией и Германией, Франция [214] вмешается в дело и выступит на стороне России. Существование между ними союзнического договора ставило Германию в случае европейской войны перед неизбежностью сражаться одновременно на двух фронтах — на западе и на востоке. Сложней было выяснить позицию Англии. Ее дипломаты сами ставили своей задачей узнать намерения сторон в данной ситуации, не раскрывая до поры до времени собственных целей. Внутриполитические трудности в самой Англии — рост стачечного движения, ирландский кризис{104} — заставляли английское правительство действовать с особой осторожностью, чтобы, втягивая Англию в войну, не делать такую политику достоянием масс. Английские империалисты сами не прочь были использовать сложившуюся в связи с сараевским убийством обстановку для своих целей и в случае войны рассчитаться с Германией, становившейся все более опасным конкурентом. Таким образом, в Англии не менее других были заинтересованы в том, чтобы скорее началась война. Однако, верное своей традиционной политике — загребать жар чужими руками, английское правительство до самого последнего часа не раскрывало своих намерений и под внешним видом миролюбия и невмешательства в конфликт на Балканах вело двойственную, коварную и провокационную политику, подталкивая европейские страны к войне. Выступая в роли миротворцев, [215] стремящихся к полюбовному разрешению конфликта между Австро-Венгрией и Сербией, английские империалисты на самом деле больше всего боялись того, что война не начнется.

Исполнителями двойственной политики английского империализма являлись английские дипломаты и в первую очередь министр иностранных дел Англии Эдуард Грей. В самый острый момент австро-сербского конфликта английские дипломаты не давали определенного ответа на запросы Германии и России о позиции Англии в случае войны и тем самым подстрекали к развязыванию войны. Грей явно занимался подстрекательством, давая послам противных сторон противоречивые заверения. Так, еще 8 июля 1914 г. Грей в беседе с русским послом Бенкендорфом подчеркивал серьезность создавшегося положения{105}. Он намекал, что, по его сведениям, центр тяжести военных операций Германии должен довольно быстро переместиться с запада на восток, т. е. против России Он выразил также мнение, что Россия должна выступить на защиту Сербии, тем самым явно подстрекал Россию на активное развязывание войны. Германского посла в Лондоне К. Лихновского Грей неизменно заверял, что в случае осложнения он сделает все возможное для предотвращения воины между великими державами{106}, и довольно ясно намекал, что в случае войны в Европе Англия будет занимать нейтральную позицию. Так, 9 июля он заявил, что в случае европейской войны Великобританию не связывают с Россией и Францией никакие секретные соглашения. Грей также очень часто говорил о конфликте и войне четырех держав, имея в виду Германию и Австрию, с одной стороны, Россию и Францию — с другой. 24 июля 1914 г, после вручения австрийского ультиматума Сербии, Грей все еще указывал германскому послу в Лондоне на приближение будущей войны как войны четырех держав. Таким образом, он делал намек на то, что Англия останется нейтральной{107}. Противоречивые заявления Грея каждая сторона могла истолковать, как ей было угодно. Определеннее высказывался король Великобритании Георг V. 26 июля он заявил принцу Генриху (брату Вильгельма II) следующее: “Мы приложим все усилия, чтобы не быть вовлеченными в войну, и останемся нейтральными”{108}. Такие довольно прямые высказывания давали повод германским милитаристам действовать решительнее и наглее, надеясь на нейтралитет Англии{109}.

В свою очередь Франция и Россия рассчитывали, что Англия, связанная с ними договорными обязательствами, выступит на их [216] стороне. Таким образом, коварная и двусмысленная позиция английских империалистов толкала противников на развязывание войны.

В беседе с Лихновским 29 июля Грей заявил, что британское правительство желает поддерживать дружбу с Германией и могло бы оставаться в стороне до тех пор, пока конфликт ограничивался бы Австрией и Россией. Но если Германия и Франция будут вовлечены в войну, то британское правительство сочтет себя вынужденным принять спешные решения{110}. Это заявление Грея произвело в Берлине впечатление разорвавшейся бомбы. Оно не оставляло сомнений в том, что в случае европейской войны Англия нейтральной не останется. “Подлым обманщиком и фарисеем” назвал Вильгельм британского министра иностранных дел, выдавая свое раздражение по поводу несбывшейся надежды на нейтралитет Англии{111}. Не знали тогда в Берлине, что еще за 2 дня до беседы с Лихновским Грей на заседании кабинета министров требовал участия Англии в войне, угрожая в противном случае выходом в отставку{112}. Так, поощряя агрессию, обыграла английская дипломатия дипломатов германских, до последнего момента рассчитывавших на нейтралитет Англии.

Изложенные факты позволяют сделать вывод, что британское правительство могло помешать начать войну в 1914 г., если бы недвусмысленно заявило о своей позиции, как это было неоднократно в прошлом при назревании международных конфликтов. Например, в 1911 г., в момент Агадирского кризиса, Германия была предупреждена, что Англия выступит на стороне Франции. Твердое заявление Англии, что она не останется нейтральной, охладило агрессивный пыл империалистических кругов Германии. Двойственная политика английского империализма, умело осуществляемая королевской дипломатией, надежно завуалировала истинные намерения Англии. В Берлине создавалась определенная уверенность в том, что Англия действительно стремится к сохранению нейтралитета, а это успокаивало и развязывало руки германским империалистам, поощряя их агрессию. Уклончивое, двуличное поведение английского правительства в 1914 г. ясно говорит о том, что оно само желало развязывания войны, а потому делало все возможное, чтобы столкнуть противников. Таким образом, значительная доля вины за развязывание войны в 1914 г. ложится на английское правительство. [217]

Развязывание войны

Лишь в полдень 28 июля в Белграде была получена телеграмма австрийского правительства с объявлением войны{113}. В ночь с 28 на 29 июля началась артиллерийская бомбардировка Белграда{114}. Осуществляя подготовку к войне, империалисты не высказывали прямо свои цели. Они вели хитрую дипломатическую игру между собой. Никто не хотел первым начинать войну{115}, хотя все страстно жаждали ее. Никто не хотел выступить в роли “зачинщика”. Каждый выжидал какого-нибудь неосторожного шага со стороны своих противников, чтобы использовать их ошибки и обвинить в агрессивных намерениях, а самому выступить перед общественным мнением в благородной позе жертвы агрессии, вынужденной лишь обороняться. После 28 июля, когда Австро-Венгрия объявила войну Сербии, события стали развиваться быстрыми темпами.

Царское правительство, заявив, что Россия не останется равнодушной в австро-сербском конфликте, решило, не теряя времени, начать всеобщую мобилизацию как ответ на агрессивные действия Австро-Венгрии. На этом настаивал и русский Генеральный штаб, которому хорошо было известно, что проведение мобилизации в России потребует значительно большего времени по сравнению с Германией или Австро-Венгрией.

Уже 11 (24) июля, как только стало известно содержание австрийского ультиматума, на заседании Совета министров было решено объявить, в зависимости от хода дел, мобилизацию четырех военных округов — Киевского, Одесского, Московского и Казанского — и флота. Военному министру было предложено незамедлительно ускорить пополнение запасов материальной части армии, а министру финансов — изъять как можно больше русских государственных вкладов из германских и австро-венгерских банков{116}. На заседании же Совета министров 12 (25) июля под председательством самого Николая II это решение снова было подтверждено с оговоркой — “пока не объявлять мобилизации, но принять все подготовительные меры для скорейшего ее осуществления в случае надобности”{117}. Вместе с тем было решено ввести “Положение о подготовительном к войне периоде”, что означало проведение довольно обширных мобилизационных мероприятий, не объявляя формально самой мобилизации{118}. [218]

Указ о всеобщей мобилизации в России был утвержден царем 16 (29) июля{119}. Подписанию этого указа предшествовало совещание Сазонова, Сухомлинова и Янушкевича, которые признали необходимым такой шаг ввиду отсутствия какой-либо вероятности избежать войны с Германией{120}. Но в тот же день, получив телеграмму от Вильгельма с заверением выступить посредником между Россией и Австрией и просьбой не ускорять военных приготовлений{121}, царь Николай вечером принимает решение отменить всеобщую мобилизацию{122} и провести частичную мобилизацию в четырех военных округах (Варшавском, Киевском, Одесском, Московском) только против Австрии. Указ о частичной мобилизации был объявлен по телеграфу поздно ночью 16 (29) июля. Для русского Генерального штаба наступил исключительно тяжелый момент. План частичной мобилизации только против Австрии в Генеральном штабе не составлялся. Проведение же мобилизации лишь в четырех округах нарушало стройность общего мобилизационного плана, где автоматизм выполнения намеченных мероприятий играет важнейшую роль. Это поломало бы весь план и привело бы к путанице, грозящей срывом мобилизации. И Генеральный штаб стал принимать все меры к тому, чтобы эта частичная мобилизация не состоялась.

17 (30) июля Сазонов после совещания с военным министром и начальником Генерального штаба, убеждал царя, что если война с Германией неизбежна, то следует получше подготовиться к ней, чтобы не быть застигнутыми ею врасплох, а поэтому нельзя медлить с началом всеобщей мобилизации{123}. Николай II согласился с доводами Сазонова и разрешил приступить к общей мобилизации. Первым днем мобилизации и перевозок было назначено 18 (31) июля.

На эти действия России германское правительство еще 29 июля днем ответило предупреждением, что при дальнейшем осуществлении мобилизационных мероприятий русской армии будет проведена мобилизация в Германии{124}. В 11 часов 40 минут 31 июля в Берлине стало известно о русской всеобщей мобилизации. Это было на руку германским милитаристам, чтобы ускорить назревание событий, так как давало им возможность обвинить в развязывании войны Россию и кричать на весь мир, [219] что Германия подверглась нападению и вынуждена обороняться. Еще 17 (30) июля Вильгельм II взвалил ответственность на Николая II. Он указывал в своей телеграмме царю: “Вся тяжесть решения ложится теперь исключительно на тебя, и ты несешь ответственность за мир или войну”{125}. Наконец с лицемерием и мирными заверениями было покончено, виновник определен и можно было в открытую вести дело к войне.

Уже в первом часу дня 31 июля Вильгельм II объявил в Германии “состояние угрозы военной опасности”{126}, a русскому правительству в 12 часов ночи был предъявлен ультиматум, в котором говорилось, что если в течение следующих двенадцати часов русская мобилизация не будет прекращена, то в Германии также будет объявлена мобилизация{127}. Сама Германия в это время была полностью подготовлена к войне. Русское правительство не ответило на германский ультиматум и до 12 часов дня 1 августа Россия не прекратила своей мобилизации. 1 августа в Германии была объявлена общая мобилизация{128}. Германский посол в России Пурталес в 7 часов вечера того же дня вручил русскому министру иностранных дел Сазонову ноту с объявлением войны{129}. В своей ноте германское правительство ответственность за развязывание войны возлагало на Россию.

Это был первый день мировой войны.

Итак, с 28 июля 1914 г. Австро-Венгрия находилась в состоянии войны с Сербией, а с 1 августа 1914 г. Германия находилась в состоянии войны с Россией. Во всех этих четырех государствах вовсю развернулась мобилизация.

Однако сложившееся положение не совсем отвечало замыслам Германии. Дело в том, что по планам германского генерального штаба первый удар предполагалось нанести по Франции через территорию Бельгии. С объявлением мобилизации начиналась перевозка войск к французской и бельгийской границам. Уже 2 августа должны были приступить к отправке эшелонов на запад с войсками прикрытия, а также для занятия Люксембурга и захвата Льежа{130}. Однако этого нельзя было сделать, так как война Франции не была объявлена, хотя и во Франции 1 августа была объявлена мобилизация{131} и приведены в боевую готовность морские и сухопутные силы. Предмобилизационные мероприятия были проведены ранее. На запрос германского посла 31 июля о соблюдении Францией нейтралитета в [220] русско-германской войне французское правительство дало уклончивый ответ{132}. Обращаясь с таким запросом, германское правительство, в случае положительного ответа Франции, готовило провокационное требование передачи Германии французских крепостей Туль и Верден как залог нейтралитета Франции. Заранее зная, что французское правительство отвергнет это требование, в Берлине рассчитывали уже с 4 часов пополудни 1 августа иметь повод для войны с Францией{133}. В свою очередь и французское правительство, давно решившись на войну с Германией, выжидало, чтобы объявление войны сделала Германия, на которую тогда и ляжет ответственность за развязывание войны. Русский посол в Париже Извольский доносил 19 июля (1 августа): “По политическим соображениям... для Франции весьма важно, чтобы ее мобилизация не предшествовала германской, а явилась ответом на таковую”, “было бы лучше, если объявление войны последует со стороны не Франции, а Германии”{134}. Жоффр 2 августа писал командирам корпусов прикрытия, что “по национальным соображениям морального порядка и по настоятельным соображениям дипломатического характера необходимо возложить на немцев полную ответственность за открытие враждебных действий”{135}.

Чтобы избежать нежелательных пограничных инцидентов, французское правительство 30 июля установило 10-километровую приграничную зону, в которой запрещалось размещать войска{136}.

И вот здесь Германия очутилась в щекотливом положении: война объявлена России, а войска направляются в противоположную сторону, на запад. Надо приступать к выполнению стратегических планов и открывать военные действия против Франции — но для этого нет юридического основания. Затруднительное положение германского генерального штаба усугублялось еще тем обстоятельством, что вынужденная задержка давала выгодную возможность России закончить свою мобилизацию раньше, чем Германия нападет на Францию. Германский генеральный штаб торопил правительство объявить войну Франции, чтобы поскорее можно было начать поход, успех которого во многом зависел от быстроты действий{137}. И в ход был пущен один из излюбленных приемов буржуазной дипломатии — шантаж.

Планом войны предусматривалось движение германского заходящего крыла через территорию нейтральной Бельгии. Для [221] придания этому акту видимости законности германское правительство пошло на дипломатические хитрости. 2 августа 1914 г. в 19 часов германский посланник в Брюсселе Белов-Залеске вручил ноту{138} министру иностранных дел Бельгии Давиньону, в которой указывалось, что германское правительство имеет достоверные сведения о намерении французских войск наступать против Германии через бельгийскую территорию. Ссылаясь на слабость бельгийской армии, которая-де не в состоянии будет без посторонней помощи отразить наступление крупных французских сил и защитить свой нейтралитет, а следовательно, и предотвратить нападение французских войск на Германию, в ноте указывалось, что в целях самосохранения Германия должна предупредить нападение французов, для чего она вынуждена нарушить неприкосновенность бельгийской территории. При этом давались заверения об отсутствии у Германии враждебных намерений по отношению к Бельгии и пр. Нота заканчивалась угрозой, что если Бельгия окажет сопротивление и не пропустит германские войска, то Германия будет смотреть на Бельгию как на врага. На ответ правительству Бельгии давалось 12 часов.

3 августа в 7 часов Бельгия в специальной ноте отвергла ультимативное требование Германии о пропуске войск и обратилась за помощью к Англии. Таким образом, в отношении Бельгии германцы считали свои руки развязанными. Теперь можно было начинать военные действия. “Юридически” это было оправдано и уже к вечеру 3 августа германские войска нарушили бельгийскую границу у Геммениха{139}. С утра 4 августа германские власти без объявления войны начали вторжение в Бельгию, поправ ее нейтралитет, определенный трактатами 1839 и 1870 гг. и гарантированный рядом держав, в том числе и Пруссией. Вечером 4 августа Бельгия порвала дипломатические отношения с Германией{140}.

Но для получения полной свободы рук на западе и приведения в действие плана Шлиффена требовалось объявить войну Франции. Для этого германские дипломаты использовали вымышленный предлог. В 6 часов 45 минут вечера 3 августа германский посол в Париже передал французскому правительству ноту с объявлением войны по причине того, что якобы французские самолеты нарушили нейтралитет Бельгии, а также летали над германскими городами Карлсруэ и Нюрнбергом и сбросили [222] в их районе бомбы на железнодорожную линию{141}, а французские войска будто бы в нескольких местах перешли на германскую территорию.

Политика Англии в этот период внешне была направлена на умиротворение сторон в создавшейся ситуации, на завуалирование остроты англо-германских противоречий. Накануне вторжения германских войск в Бельгию, а неизбежность такого акта была очевидна, английское правительство обратилось к правительствам Германии и Франции с требованием не нарушать нейтралитет Бельгии. Английское правительство стремилось показать широким массам населения своей страны и других стран, что Англия желает мира и справедливости для всех больших и малых государств{142}.

Уже в первые дни войны в Англии вышла небольшая книжка под названием “Из-за чего мы воюем?”. Ее авторы, профессора Оксфордского университета по факультету новой истории Э. Баркер, Г. Дэвис, Ф. Морган и другие, не утруждая себя раскрытием истинных причин войны, много говорят о нарушении Германией нейтралитета Бельгии и Люксембурга. Авторы пишут: “Борясь за Бельгию, мы боремся за право народов ... за мир всех народов и право слабейшего на существование” А далее более откровенно: “Необходимость защищать Бельгию ярче чувствуется средним англичанином... вызывает чувство справедливого возмущения”{143}. Английскому населению внушалось, что если Германия захватит Бельгию, то она (Германия) сможет угрожать и Англии. Такая политика подготовки общественного мнения имела определенный успех. Русский посол в Англии сообщал в Петербург: “Даже консерваторы, несмотря на воодушевляющий их воинственный дух, стараются не выступать в роли “военной партии”, что могло бы оттолкнуть либеральные и пацифистские массы”{144}.

Но в действительности воинствующий британский империализм был готов к войне. “Ни разу в течение трех последних лет мы не были так хорошо подготовлены”, — утверждал Черчилль, занимавший тогда пост первого лорда Адмиралтейства (морского министра){145}. [223]

Для вступления в войну британской дипломатии нужен был лишь предлог. И таким предлогом явилось нарушение германскими войсками нейтралитета Бельгии. 4 августа в Лондоне стало известно, что германские войска вторглись на территорию Бельгии. В связи с этим германскому правительству был предъявлен ультиматум, чтобы к 24 часам 4 августа по берлинскому времени (23 часа по лондонскому) был дан ясный ответ: намерена ли Германия уважать бельгийский нейтралитет{146}. Но германское правительство отказалось ответить на этот ультиматум. Германский министр иностранных дел фон Ягов заявил, что он не может дать таких заверений, потому что военные потребности стоят выше всех других соображений{147}. Тогда германскому послу в Лондоне Лихновскому было направлено письмо Грея с сообщением, что между Англией и Германией с 11 часов вечера (по лондонскому времени) 4 августа существует состояние войны{148}. Утром 5 августа английский посол в Германии затребовал свои паспорта{149}. Вступление в войну Англии с ее колоссальными владениями на всем земном шаре и неоспоримым могуществом английского флота на океанских просторах как бы предопределяло поражение Германии, поэтому вслед за Англией, как указывает известный советский историк Е. В. Тарле, против Германии в течение войны постепенно выступили еще 23 государства{150}.

Итак, в течение первых четырех дней августа 1914 г. Германия оказалась в состоянии войны с Россией, Францией, Англией и Бельгией, а с 23 августа — и с Японией (последняя тоже объявила войну Германии). Союзница же Германии Австро-Венгрия официально находилась во враждебных отношениях пока что лишь с Сербией. Таким образом, крупнейшие государства Европы оказались втянутыми в войну.

Объявлять войну России австрийское правительство пока воздерживалось, чтобы успеть сосредоточить свои войска на русской границе, хотя Германия усиленно толкала Австро-Венгрию на войну именно с Россией. Так, уже 31 июля в 16 часов 30 минут Вильгельм телеграфировал Францу Иосифу: “Величайшее значение имеет то, чтобы Австро-Венгрия ввела в дело против России свои главные силы и не раздробила их одновременно наступлением против Сербии. Это тем более важно, что значительная часть моей армии будет связана Францией. В гигантской борьбе, в которую мы вступаем плечом к плечу, Сербия играет [224] совершенно второстепенную роль и требует только самых необходимых оборонительных мероприятий...”{151}

Наконец, в 18 часов 6 августа Австро-Венгрия объявила войну России. Дальнейшие события развивались стремительно. В течение нескольких дней и Австро-Венгрия оказалась в войне со всеми государствами, с которыми воевала Германия: 5 августа войну Австро-Венгрии объявила Черногория, 10-го Франция и 12-го — Англия, а затем 24 августа Австро-Венгрия объявила войну Японии и 27 августа — Бельгии.

Из стоявших друг против друга группировок пока лишь Италия не вступила в войну. В предшествующие годы она уладила спорные вопросы с Францией{152} и в значительной степени потеряла свою заинтересованность в Тройственном союзе, тем более что у нее с Австро-Венгрией имелись острые территориальные разногласия. Кроме того, сама Италия была значительно ослаблена Триполитанской войной 1911-1912 гг., и снова ввязываться в войну у нее просто не было сил. По этим причинам Италия предпочла заявить о своем нейтралитете, о чем итальянский король 3 августа извещал Вильгельма в личном письме{153}. Формальным поводом для нейтралитета Италии служило то, что по договору она обязалась выступить на помощь Германии в оборонительной войне. Поскольку Германия начала наступательную войну, то отсутствует “casus foederis”, т. е. причина для выполнения условий договора.

Это было сделано, очевидно, не без умысла, так как, будучи нейтральной, Италия имела возможность вести переговоры одновременно с обеими воюющими сторонами, выторговывая наиболее выгодные условия за свой нейтралитет или за обещание примкнуть к одной из сторон. Намеки со стороны Италии на такую возможность были сделаны обеим сторонам уже в первых числах августа. За свое участие в войне Италия желала получить Валону и Трентино{154}. Дипломаты стран Антанты стремились привлечь Италию на свою сторону. Россия, по заявлению Сазонова, готова была обсудить предложение Италии и запрашивала лишь согласия Франции. Германские же дипломаты прилагали все усилия к тому, чтобы удержать Италию под своим влиянием и тем самым укрепить Тройственный союз. Это в известной степени зависело от взаимоотношений между Италией и Австро-Венгрией, противоречия между которыми к этому времени все более обострялись. Германия готова была пойти на уступки Италии за счет интересов Австро-Венгрии, путем передачи [225] Италии области Трентино, населенной итальянцами, но входившей в состав Австро-Венгрии.

С началом войны враждующие группировки усилили борьбу за привлечение на свою сторону ряда других государств — Турции, Болгарии и Румынии. Еще 16 (29) июля русский министр иностранных дел Сазонов давал указания своему послу в Константинополе, что с Турцией “желательно сохранить возможно более дружественные отношения”{155}. Русская дипломатия склоняла и Болгарию выступить на стороне Антанты, суля ей различные выгоды от такого шага и угрожая в случае ее несогласия{156}.

Особенно настойчиво Антанта старалась привлечь на свою сторону Румынию, обещая ей за это Трансильванию{157}. За Румынию боролась и германская коалиция, готовая отдать ей Бессарабию и долину Тимока{158}.

Однако эти страны (Турция, Болгария, Румыния) заняли выжидательную позицию, заявив о своем нейтралитете{159}. Они рассчитывали впоследствии примкнуть к той стороне, которая обеспечит им больший выигрыш после окончания войны. Из этих государств пока что только одна Турция слепо шла в своей политике за Германией и 2 августа 1914 г. заключила сугубо секретную военную конвенцию с Германией{160}. Одновременно в Турции была объявлена общая мобилизация, якобы для обеспечения ей нейтралитета, а фактически направленная против России{161}.

В связи с объявлением войны в империалистических государствах были осуществлены специальные меры, чтобы оправдать перед народными массами втягивание своего государства в войну. Наряду с чисто полицейскими мероприятиями проводилась и психологическая подготовка масс. Всячески искажая истинные причины возникновения войн, истинные цели своих правительств, правящие классы империалистических государств проводили разнообразную по форме идеологическую работу, направленную на разжигание у населения шовинистических чувств. На основе специально подобранных фактов и событий населению настойчиво внушалось, что их государству угрожает опасность со стороны вооруженных до зубов соседей и нужно быть в готовности дать отпор. Для целей такой ура-патриотической пропаганды широко использовались школа, печать, церковь, различные спортивные организации, стрелковые клубы и союзы. [226] Разоблачая лживую буржуазную пропаганду, В. И. Ленин отмечал: “Правительство и буржуазия каждой воюющей страны выкидывает миллионы рублей на книги и газеты, сваливая вину на противника, возбуждая в народе бешеную ненависть к неприятелю, не останавливаясь ни перед какой ложью, чтобы представить себя в виде “обороняющейся” стороны, которая подверглась несправедливому нападению”{162}.

Буржуазные правительства применяли самые разнообразные формы и средства шовинистического воздействия на массы. Например, русские дипломаты доносили о “патриотических” демонстрациях в Берлине с выражением сочувствия Австрии и враждебности к России. Шумную милитаристскую кампанию подняли газеты. “Пресса вся кричит, что решение войны или мира в руках России и что Германия должна исполнить свои обязательства по отношению к Австрии”, — сообщалось в одном из таких донесений{163}. В день объявления войны в Петербурге и других городах царской России также проводились патриотические шествия и манифестации, возглавляемые представителями монархических союзов и организаций. Пение гимна, крики “долой Германию”, развевающиеся флаги возбуждающе действовали на толпу.

Начало войны сопровождалось соответствующими правительственными заявлениями и декларациями Главы правительств и монархи выступили с обращениями к своим народам и заявлениями, в которых твердили о своем миролюбии, о великом нежелании воевать, о том, что они вынуждены защищаться, что они будут бороться за справедливость и во имя защиты прав малых народов (имелось в виду нарушение нейтралитета Бельгии). Манифесты призывали к гражданскому миру, прекращению классовой борьбы, убеждали национальные меньшинства поддержать правительство. Манифест русского царя о войне с Германией был составлен в высокопарном стиле с явной целью воздействия на патриотические чувства читателя. Он начинался пространными рассуждениями о “братских чувствах русского народа к славянам”, которых обидела Австро-Венгрия. Оправдывая свои военные приготовления, царь писал, что он был “вынужден” “принять необходимые меры предосторожности”, “привести армию и флот на военное положение”. Русский самодержец старался убедить своих подданных, что он “прилагал все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров”, но, видите ли, Германия “внезапно объявила России войну” и поэтому он вынужден воевать, чтобы оградить честь, достоинство, целость России. Далее царь призывал “В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще [227] теснее единение царя с его народом и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага”{164}.

Русская буржуазия с неподдельным восторгом встретила манифест царя о войне. Патриотические демонстрации с “коленопреклонением” проходили на Дворцовой площади столицы. Страницы газет и журналов были заполнены верноподданническими телеграммами царю от различных буржуазных организаций. Все это было призвано свидетельствовать “единение царя с народом”.

Президент Франции Пуанкаре и все правительство обратились к французскому народу с воззванием, которое заканчивалось словами: “В этот час нет больше партий. Есть вечная Франция, Франция миролюбивая и полная решимости. Есть отечество права и справедливости, целиком объединенное в спокойствии, бдительности и достоинстве”{165}. В своем послании парламенту по случаю объявления войны Пуанкаре писал 4 августа, что Франция подверглась грубому и предумышленному нападению со стороны Германии. Пуанкаре подчеркивал миролюбие французов и стремление правительства к предотвращению войны. Он взывал к патриотизму французов, призывал нацию к единству и готовности защищать Францию. Премьер-министр Франции Вивиани в своем большом выступлении перед парламентом [228] вторил президенту. Чтобы разжечь воображение депутатов, Вивиани обвинял Германию в посягательстве на “европейские свободы”, безопасность, независимость, достоинство народов, убеждал депутатов, что Франция будет бороться за свободу Европы, за право и независимость{166}.

Шовинистическая пропаганда с целью вызвать у народа милитаристский угар имела первоначально успех главным образом у мелкой буржуазии. Поддалась агитации также часть интеллигенции, отдельные группы рабочих. Однако основная масса пролетариев подняла свой голос против войны, в особенности в России. В городах и селах Российской империи начались антивоенные выступления рабочего класса и крестьянской бедноты. Уже в дни мобилизации, 16 (29) — 18 (31) июля, на отдельных заводах Петербурга и других городов состоялись митинги и собрания{167}. В день объявления войны, 19 июля (1 августа), прекратили работу 27 тыс. человек на 21 предприятии Петербурга{168}. Рабочие выходили на демонстрации с красными знаменами.

Начальник Петербургского охранного отделения сообщал 19 июля (1 августа) 1914 г. в департамент полиции о митингах рабочих, проводимых на фабрично-заводских предприятиях. Он так писал в своем рапорте: “Выступавшие на означенных сходбищах ораторы подчеркивали общность интересов “всего мирового пролетариата”, настаивали на обязательности для сторонников социалистических тенденций всеми мерами и средствами бороться против самой возможности войны, независимо от поводов и причины для начала таковой... рекомендовали призываемым в ряды армии запасным обратить всю силу оружия не против неприятельских армий, состоящих из таких же рабочих пролетариев, как и они сами, а против “врага внутреннего в лице правительственной власти и существующего в империи государственного устройства”{169}.

Протест против начавшейся бойни прокатился по всем крупнейшим городам России{170}. В большинстве случаев это были волнения мобилизованных, отправляемых в действующую армию. Ни в одной стране не было такого движения протеста против войны, как в России. Царскому правительству удалось отбить первую, в большинстве случаев стихийную попытку народных масс в той или иной форме выступить против войны{171}. [229]

Стихийные антивоенные митинги и демонстрации рабочих состоялись в Англии{172}. Английские трудящиеся первоначально не поддавались на агитацию шовинистов. Но измена правых лейбористов и тред-юнионистов и других соглашателей, сила и искусство буржуазной пропагандистской машины — все это возымело действие: рабочий класс оказался расколотым, большая часть его дезориентированной, захлестнутой ура-шовинистическими настроениями{173}.

Об антивоенных демонстрациях в Берлине, Париже, Лондоне доносили и русские дипломаты{174}.

С началом войны рабочие всех стран возлагали свои надежды на II Интернационал. Однако вопреки торжественным декларациям его конгрессов “большинство социал-демократических партий... встали на сторону своего генерального штаба, своего правительства, своей буржуазии против пролетариата”{175}. Пример этой позорной измены рабочему классу показали руководители германской социал-демократии. 4 августа фракция СДПГ голосовала в рейхстаге за предоставление своему правительству военных кредитов. Открыто порвали с антивоенными резолюциями Интернационала руководители французских и бельгийских социалистов и английских лейбористов. Они не только одобрили военные кредиты, но и вошли в состав буржуазных правительств. В России войну поддерживали меньшевики (хотя они и проголосовали в Государственной думе против военных кредитов) и правое крыло эсеров.

Измена большей части вождей западноевропейской социал-демократии идеям революционного социализма, принципам пролетарского интернационализма и переход их на службу империалистической буржуазии означали крах II Интернационала.

Только одна партия большевиков заняла с самого начала последовательно революционную, марксистскую позицию по отношению к империалистической войне. Большевистские депутаты III Государственной думы мужественно заявили о своем отказе поддерживать правительство в грабительской войне и голосовать за военные кредиты, за что они были арестованы и отправлены в ссылку.

Позиция большевиков по отношению к начавшейся войне была обоснована В. И. Лениным в тезисах “Задачи революционной социал-демократии в европейской войне”{176}, а затем в манифесте ЦК “Война и российская социал-демократия”{177} и в ряде других работ. В ленинских документах была дана оценка характера [230] начавшейся войны, разоблачалась политика вождей II Интернационала, изменивших делу рабочего класса. Партия большевиков звала трудящихся всех воюющих стран на борьбу за поражение своего правительства в империалистической войне, за превращение этой войны в гражданскую войну. Большевики считали, что наиболее верным средством прекращения войны является свержение власти империалистической буржуазии в каждом из воюющих государств и победа пролетарской революции.

С революционных антиимпериалистических позиций против войны выступили Болгарская социал-демократическая партия (тесняков) во главе с Д. Благоевым, Г. Димитровым и В. Коларовым, а также Сербская социал-демократическая партия{178}. Интернационалистическую позицию в начале войны заняла Итальянская социалистическая партия, однако позже она перешла к оборончеству.

Близкую к большевикам позицию по отношению к империалистической войне заняла группа немецких левых социал-демократов в Германии во главе с К. Либкнехтом, Р. Люксембург, К. Цеткин и Ф. Мерингом, а также Социал-демократия Королевства Польского и Литвы. На последовательно революционные позиции по отношению к войне стали также левые в руководстве Румынской социал-демократической партии и левые интернационалистические элементы в других социалистических партиях{179}.

Правящие круги стран обеих коалиций стремились как можно дольше не объявлять мобилизацию, так как это было бы равносильно объявлению войны. Вместе с тем, наряду с различными проектами “мирного” разрешения австро-сербского конфликта, эти правительства не преминули втихомолку начать всевозможные, военные приготовления, ускоряющие мобилизацию и сокращающие ее сроки{180}. Такими мероприятиями являлось возвращение из лагерей частей на зимние квартиры, прекращение отпусков и различных командировок военнослужащим и подготовка в войсках к приему запасных, призываемых по мобилизации, пополнение частей имуществом и вооружением по табелям военного времени, усиление охраны границы и важных объектов внутри страны, особенно железных дорог и средств связи, подготовка железных дорог к воинским перевозкам, подготовка аппарата по призыву запасных, пополнение запасов продовольствия. Наряду с этим производилось скрытое выдвижение к границам войск, предназначенных для прикрытия мобилизации и развертывания. Это делалось под видом маневров и учений. Под видом различных сборов призывалась под знамена часть запасных. [231]

Эти мероприятия были проведены за несколько дней до объявления мобилизации во всех враждовавших государствах с небольшими вариантами.

В Германии приготовления к войне начались раньше всех других стран. Уже вечером 5 и утром 6 июля Вильгельм вызвал к себе представителей военного и морского ведомств для выяснения вопроса о готовности германской армии и флота к войне. Он получил утвердительный ответ{181}. Организация германской сухопутной армии была такова, что не требовала длительных и сложных мобилизационных мероприятий, она в любой момент была готова для войны. Об этом свидетельствуют сами германские генералы. Несколько сложнее обстояло дело на флоте. Но и здесь исподтишка проводились мобилизационные мероприятия. Было ускорено окончание работ по ремонту судов и достройке крупных военных кораблей, ускорены работы по углублению Кильского канала, увеличены запасы горючего для флота. Военным кораблям, находившимся вне германских вод, были даны специальные указания с целью занятия более выгодного положения. 25 июля утром флот получил приказ ускорить погрузку угля. Возвращался из заграничного плавания (у норвежских берегов) Флот открытого моря.

25 июля все немецкие офицеры, находившиеся в отпусках и командировках, были вызваны в свои части{182}. 27 — 29 июля по приказу военного министра войска были возвращены из лагерей в пункты постоянного расквартирования, усилена охрана железных дорог, в районах сосредоточения создавались запасы продовольствия{183}. Распоряжения о подготовительных мероприятиях к мобилизации были отданы в Германии во второй половине дня 29 июля{184}. На следующий день объявили о призыве шести возрастных групп резервистов. Усилили охрану границ, к которым придвинули прикрывающие их полевые войска. 31 июля было введено “Положение, угрожающее войной”, что позволило еще до объявления мобилизации выполнить ряд мероприятий, облегчавших и ускорявших перевод армии на военное положение. Уже к 1 августа на границу с Бельгией были перевезены 1-й кавалерийский корпус генерала Рихтгофена и шесть пехотных бригад, предназначавшихся для захвата Льежа. По одному кавалерийскому корпусу было сосредоточено на люксембургской границе и в Лотарингии (4-й кавалерийский корпус генерала Холлена и 3-й кавалерийский корпус Фроммеля). Проводились мобилизационные работы в крепостях Мец и Диденгофен.

Приготовления к войне энергично проводились и в других странах. Так, русский Генеральный штаб в телеграмме штабам [232] округов и командирам корпусов предписывал принять срочные меры к возвращению из лагерей воинских частей в места постоянного расквартирования и вывозу семейств военнослужащих из приграничных районов; к приостановке увольнения в запас командного состава; к ускорению заготовки теплых вещей и пополнению запасов продовольствия; к усилению охраны железных дорог и разведки пограничной полосы и др. Предписывалось также подготовиться к проведению учебных сборов запасных. Досрочно были произведены в офицеры юнкера ряда военных училищ.

Принимались меры и к подготовке войны на море, к развертыванию сил Балтийского флота. Устанавливались минные заграждения в Финском заливе. Была организована охрана рейдов в Ревеле, Свеаборге, Кронштадте. Предписывалось закончить вооружение батарей Кронштадтской, Ревельской и Свеаборгской крепостей на Балтийском море и постановку минных заграждений, перевести все западные крепости на военное положение, вызвать из отпусков всех офицеров{185}. Подготовка к войне Балтийского флота шла настолько лихорадочно, что к концу дня 13 (26) июля развертывание сил Балтийского флота было фактически закончено.

Во Франции также 24 июля вечером состоялось заседание совета министров, на котором было признано необходимым принять все предусмотренные на случай войны мероприятия. Уже на следующий день военный министр Мессими вызвал из отпуска к месту службы офицеров генерального штаба, командиров корпусов и генералов{186-188}. На заседании совета министров 26 июля было решено прекратить отправку войск в лагеря, а также отпуск офицеров и солдат из воинских частей. Находившиеся в отпусках офицеры были вызваны в свои части{189}. Усилена охрана пограничной полосы. С введением 26 июля Положения об угрожающей опасности мобилизационные мероприятия еще более расширились. Уже 29 июля в восточной, приграничной с Германией полосе были призваны резервисты. Были начаты мобилизационные работы в крепостях. Даны указания о перевозках войск по железным дорогам. Всем командирам отдельных частей предписывалось выполнить меры, предусмотренные введенным в действие Положением об угрожающей опасности. Командиру 19-го армейского корпуса, дислоцированного в Алжире, дано указание о быстрейшей подготовке формирований [233] из резервистов тунисских и алжирских стрелковых частей и направлении их с началом развертывания в район Бельфора. 31 июля были начаты перевозки войск в восточные пограничные районы, с задачей прикрытия мобилизации и сосредоточения{190}. Была разрешена покупка лошадей для пехоты и артиллерии, отданы предварительные распоряжения о поставке лошадей населением{191-192}. Одновременно французское правительство дало указания держать войска в 10 км от границы во избежание преждевременных столкновений с германскими частями, расположенными в полной боевой готовности в нескольких стах метрах от франко-германской границы на всем ее протяжении от Люксембурга до Вогезов.

Все последующие дни проводилось все больше и. больше предмобилизационных мероприятий.

Аналогичная картина наблюдалась и в Англии. После того как на заседании английского кабинета 24 июля был оглашен текст австрийского ультиматума, морской министр Черчилль предупредил Адмиралтейство, что может возникнуть война, и принял меры к немедленной боевой готовности флота. Как раз в это время в английском флоте проводились маневры. Весь флот был сосредоточен в одной гавани (Портленде) и находился [234] в полной боевой готовности. Предполагаемая демобилизация выслуживших свой срок и рассредоточение флота по различным базам были задержаны в связи со сложившейся обстановкой, о чем 27 июля было объявлено в газетах{193}. Что касается английского экспедиционного корпуса, который в случае войны предназначался для высадки на континенте, то он также находился в полной готовности.

Реальную возможность европейской войны учитывало и бельгийское правительство. Для него не являлось секретом намерение германского генерального штаба нарушить нейтралитет Бельгии при вторжении во Францию. Этот план германского наступления откровенно обсуждался в военной печати накануне войны. Уже 24 июля бельгийское правительство принимает необходимые меры по усилению боеготовности войск{194}. 29 июля в стране было объявлено о призыве в армию трех возрастных групп резервистов{195}.

Предмобилизационный период использовался и в Австро-Венгрии. С объявлением войны во всех государствах на полный ход пустили военную машину для подготовки вооруженных сил к военным действиям. В предстоящей войне вопрос стоял так: кто раньше успеет привести свои войска в полную боевую готовность и первый начнет наступление, тот получит в борьбе несомненный выигрыш. По мобилизации начался сбор всех намеченных военнообязанных запаса и формирование из них резервных и запасных частей, пополнение кадровых частей личным составом запаса до штатов военного времени и железнодорожные перевозки войск в заранее определенные пункты сосредоточения армий.

Сроки завершения мобилизации и развертывания короче всего были у Германии и Франции и заканчивались почти одновременно, так как в этих странах существовали почти одинаковые условия в отношении размеров территорий и развития дорожной сети. В Германии мобилизация закончилась уже 5 августа, 7 августа начались перевозки войск, и к 17 августа армии были полностью перевезены в намеченные для них районы на бельгийской и французской границах. В Восточной же Пруссии развертывание германских сил закончилось уже 10 августа

После этих сроков в течение нескольких дней подвозились части тыловой службы. Успеху германских перевозок во многом способствовала предварительная подготовка железных дорог в этом районе. Уже со второго дня мобилизации все движение по железным дорогам было передано в распоряжение военных властей. Пассажирское движение резко ограничили. Перевозки хозяйственных грузов, таких, как топливо и продовольствие, [235] выполнялись в этот период лишь в необходимых размерах по плану воинских перевозок. Сосредоточение войск к западным границам проходило по 15 двухпутным линиям, которые пропускали 660 поездов в сутки. Каждому корпусу в сутки предоставлялось 20-30 поездов, причем обе дивизии корпуса перевозились одновременно. Все перевозки были выполнены по плану. Всего было перевезено около 11 тыс. воинских эшелонов{196}.

Во Франции, так же как и в Германии, мобилизация заканчивалась 5 августа, но перевозка войск в район сосредоточения, начавшаяся 6 августа, была завершена только 18 августа, на одни сутки позже германской армии. Начиная со 2 августа железные дороги были переключены на выполнение воинских перевозок по мобилизационному плану. Перевозки производились по 10 отдельным двухпутным линиям с пропускной способностью 56 поездов в сутки каждая{197}.

Бельгийская всеобщая мобилизация была объявлена вечером 31 июля, а с 4 по 6 августа дивизии сосредоточились в намеченных районах{198}.

Английский экспедиционный корпус с 4 по 7 августа закончил мобилизацию и с 9 августа началась перевозка его во французские порты Булонь, Гавр и Руан. Высадка англичан была закончена 17 августа. С 14 по 20 августа английские войска перевозились по железной дороге от портов высадки в район сосредоточения (Мобеж, Ландреси){199}.

В Австро-Венгрии мобилизация полевых дивизий с обозами заканчивалась на 6 — 8-й день, а ландверных и гонведных дивизий — на 9 — 10-й день. Перевозка войск против Сербии началась 30 июля, а против России — 6 августа и была в основном закончена 20 августа. Правда, перевозка в Галицию части сил с сербского фронта была закончена только 8 сентября.

Сроки мобилизации русской армии были следующие: кавалерийские дивизии — 2-4 дня, пехотные дивизии в приграничных округах — 4-6 дней, во внутренних — 5 — 8 дней, а в дальних — 6 — 21 день. Половина второочередных дивизий мобилизовалась за 14 дней, остальные — до 28 дней{200}. Вследствие отдаленности расположения многих частей от театра военных действий и бедности путями сообщения сосредоточение русских войск осуществлялось длительное время. Перевозка кавалерийских дивизий прикрытия из Петербурга, Москвы, Киева, Харькова, Самары [236] (Куйбышев) начиналась на 1-2-й день мобилизации и заканчивалась на 4-8-й день. Перевозка пехотных дивизий начиналась на 6-й день мобилизации, оканчивалась же в разные сроки. На 15-й день мобилизации царская Россия могла закончить сосредоточение только около 1/3 своей армии (Германия и Франция за этот срок почти полностью заканчивали сосредоточение), на 30-й день — до 2/3. Между 30-м и 60-м днями мобилизации начинали прибывать второочередные части кавалерии и войска из отдаленных округов. После 60-го дня прибывали войска из Сибири. Такие длительные сроки сосредоточения русской армии и вселяли надежду германскому генеральному штабу успешно справиться с разгромом своих противников по очереди и определили выбор первого удара именно по Франции.

С началом мобилизации и начавшейся перевозки войск прикрытия на железных дорогах царской России почти полностью было прекращено коммерческое движение поездов{201}. Поезда с хозяйственными грузами, застигнутые мобилизацией в пути, выгружались на ближайших станциях, и подвижной состав передавался для обслуживания воинских перевозок. Большие трудности при организации воинских перевозок вызывала пестрота пропускных способностей отдельных дорог и даже участков железнодорожной сети России, что ограничивало свободу маневра движения и задерживало перевозки. Тем не менее перевозки как мобилизационные, так и по сосредоточению протекали вполне успешно, превзойдя ожидания противника. На северо-западном направлении, например, основной боевой состав армейских корпусов имел готовность: в 1-й армии — к 6 августа, во 2-й — к 5 августа. Кавалерия обеих армий была готова еще раньше{202}.

После окончания мобилизации сухопутные армии государств, вступивших в войну, достигли огромной численности.

Государство

Численность вооруженных сил по окончании мобилизации, тыс

Россия

5338

Франция

3781 включая колонии

Англия

658

Бельгия

375

Сербия

380

Черногория

60

Всего на стороне Антанты

10592

Германия

3822

Австро-Венгрия

2300

Всего германо-австрийский блок

6122

[237]

Необходимо отметить, что не все эти людские массы принимали участие в сражениях. Значительные силы мобилизованных, главным образом из запасных старших возрастов и ополченцев, были заняты в различных тыловых учреждениях, в этапной службе, в гарнизонах крепостей.

После объявления войны на протяжении так называемого начального периода войны противники не могли немедленно начать в широком масштабе военные действия, потому что в приграничных районах располагалось лишь ограниченное количество войск, необходимое для прикрытия границы с началом мобилизации. Остальные части размещались внутри страны и до полного их сосредоточения противники ограничивались действиями разведывательного характера и мелкими стычками между частями прикрытия. По взглядам 1914 г., начальный период охватывал время от объявления войны до начала операций главных сил воюющих государств. Основным содержанием начального периода войны являлось завершение мобилизации, сосредоточение и развертывание армий, а также мероприятия по прикрытию своего сосредоточения и развертывания и нарушению мобилизации и развертывания противника.

Задачи войск прикрытия состояли в том, чтобы задерживать разведывательные части противника и не пропускать их на свою территорию, а в дальнейшем задерживать движение более крупных соединений, которые могли бы нарушить планомерную выгрузку своих частей и сосредоточение армий.

Германия для прикрытия выдвигала три кавалерийских корпуса, одну пехотную дивизию и шесть пехотных бригад. Сосредоточение германских армий прикрывалось войсками пяти корпусов, которые уже в мирное время были расквартированы в приграничной полосе.

Французы для прикрытия развертывания своей армии выдвинули к границе шесть корпусов и шесть кавалерийских дивизий.

Русские прикрывались одиннадцатью кавалерийскими дивизиями и отдельными отрядами и частями, выделенными из разных корпусов.

В Австро-Венгрии кавалерийские части были выдвинуты ближе к границе, в районы, назначенные для их армий и групп. Кавалеристы вели разведку на глубину до 2-3 переходов, имея задачей выяснить силы и группировку противника от реки Днестр до линии Дубно, Луцк, Холм, Люблин. На эти же силы австрийское командование возлагало задачу сдержать противника в случае перехода им государственной границы.

Стратегическую цель начального периода войны генеральные штабы воюющих государств связывали с упреждением в развертывании и нанесении внезапного удара главными силами по войскам противника. Каждый генеральный штаб стремился в этот период достигнуть наиболее выгодных условий для ведения вооруженной борьбы, а именно: обеспечение безопасности — гарантии [238] от преждевременной атаки со стороны превосходящих сил противника; выигрыш во времени, что даст возможность внезапно атаковать не полностью сосредоточившегося противника; создание превосходства в силах в наиболее целесообразной оперативной группировке и занятие войсками более удобных районов для развертывания сил и средств{203}.

Д. В. Вержховский

3. Развертывание сухопутных сил

Западноевропейский театр

Этот театр охватывал территорию Бельгии, герцогства Люксембург, Эльзас, Лотарингию, Рейнские провинции Германии и северо-восточные департаменты Франции. На востоке он ограничивался Рейном, с севера — Голландией, с запада — морским побережьем от устья р. Шельды до устья р. Сены и с юга — условной линией — р. Сена, Париж, швейцарская граница. Протяженность театра по фронту от устья Шельды до швейцарской границы 480 км и в глубину от р. Рейна до Кале — 500 км. Западная часть представляет собою равнину с разветвленной дорожной сетью, удобную для действий крупных войсковых объединений; восточная часть по преимуществу горная (Арденны, Аргонны, Вогезы) и ограничивает свободу маневра войск. Известное препятствие при наступлении крупных масс войск создают водные рубежи рек Мозель, Маас, Эна, Марна. Особенность театра — его промышленное значение (угольные копи, железная руда, развитая обрабатывающая промышленность).

Западноевропейский театр имел очень развитую сеть железных дорог, позволяющих обеим сторонам быстро и почти одновременно сосредоточивать войска в районах развертывания. Из внутренних департаментов Франции к германской границе вело 10 сквозных железнодорожных путей. Железные дороги Франции имели своим центром парижский железнодорожный узел. С германской стороны к границе шло 15 колей, связанных с железными дорогами Бельгии, Люксембурга и Франции. Для перехода через р. Рейн от Везеля до Страсбурга Германия имела 15 железнодорожных мостов, могущих пропустить в сутки до 550 эшелонов. Обе стороны были обеспечены достаточным количеством рокадных линий, позволявших осуществлять маневр войсками вдоль фронта. Западную и восточную границы Германии соединяли 13 сквозных совершенно независимых железнодорожных [239] линий (в том числе четыре двухколейных сквозных маршрута), что позволяло германскому командованию перебрасывать войска с запада на восток на расстояние 1200 км за одни сутки. В центре Германии, в Берлине, находился очень развитый центральный железнодорожный узел с пропускной способностью 150 пар поездов в сутки. Имелась также густая сеть шоссейных дорог, которая давала большие удобства для передвижения войск и грузов во всякое время года. Все дороги постоянно поддерживались в полной исправности.

На протяжении 250 км вдоль франко-германской границы и в двух переходах от нее находилась система французских крепостей, имевшая большое оперативное и стратегическое значение{204}. Главными опорными пунктами этой системы являлись мощные крепости Верден, Туль, Эпиналь и Бельфор. Промежутки между ними были заполнены отдельными фортами и батареями (до 20 более или менее значительных укреплений), связывавшими всю систему в непрерывный пояс.

Западнее этой линии крепостей имелась вторая полоса укреплений у Дижона и Лангра, в районах Реймса, Лаона, Ла-Фера. В центре страны находился укрепленный лагерь Парижа. Имелись еще крепости на путях от бельгийской границы к Парижу, но они были устаревшими и не могли играть важную оперативную роль.

Насколько серьезное оперативное значение имели французские укрепления, можно судить по тому, что Шлиффен в своем меморандуме о войне против Франции (декабрь 1905 г.) писал: “Францию следует рассматривать как большую крепость. Во внешнем поясе укреплений участок Бельфор — Верден почти неприступен. ..”{205}

Большое оперативное значение имели бельгийские крепости Льеж, Намюр и Гюи, прикрывавшие переправы через Маас, в том числе и железнодорожные, на путях, которые вели в обход восточной системы французских крепостей. Обширную крепость-лагерь представлял собой Антверпен.

На территории германской части западноевропейского театра большой крепостью, имеющей важное значение, являлся Мец{206}. Имелись еще форт Диденгофен (по-французски — Тионвиль) и сильно устаревшие крепости на Рейне — Страсбург, Кельн, Гермерсгейм, Майнц, Кобленц, Везель, а также укрепления у Саарлуи и укрепленный лагерь Мальмеди. Оборонного значения эти крепости не имели, так как германцы с первых же дней войны предполагали осуществить вторжение в пределы противника.

В военно-хозяйственном отношении западноевропейский театр [240] мог представить для массовых армий лишь ограниченные возможности в смысле использования местных средств, особенно продовольствия, а потому большую часть предметов военно-хозяйственного обеспечения приходилось подвозить.

Сразу же с началом мобилизации начались перевозки войск в районы развертывания, намеченные планами, разработанными еще в мирное время. Германские силы против Франции развернулись в составе семи армий и четырех кавалерийских корпусов вдоль бельгийской и французской границ на фронте от Крефельда на севере до Мюльгаузена (Мюлуз) на юге, протяжением по прямой около 380 км (табл. 12). Кроме этих войск, предназначенных для действий в первой линии, в тылу было сосредоточено к 20 августа 6,5 эрзац-резервных дивизий и некоторое число других частей из ландвера. Всего на французской и бельгийской границе германское командование развернуло 22 армейских, 12 резервных корпусов (68 пехотных дивизий), 4 кавалерийских корпуса (10 дивизий), 3 резервные дивизии в гарнизонах крепостей, 6,5 эрзац-резервных дивизий и 17,5 ландверных бригад, или около 1600 тыс. человек, и до 5000 орудий (в том числе более 500 тяжелых){207}.

Главная группировка этих войск располагалась севернее Меца, где на фронте до 200 км было сосредоточено около 1100 тыс. человек, или 2/3 всех сил. К югу от Меца до швейцарской границы были развернуты остальные силы. Таким образом, основная стратегическая идея германского командования — сокрушительный удар огромной массы германских сил по Франции через территорию Бельгии — получила свое первое осуществление в развертывании.

Для обороны северного побережья Германии и островов на Балтийском море на случай высадки вражеского десанта предназначался 9-й резервный корпус и четыре бригады ландвера, составляющие Северную армию{208}.

На германские силы, расположенные к югу от Меца, также возлагались активные наступательные задачи. Учитывая возросшее экономическое значение Эльзас-Лотарингии, главное командование германскими вооруженными силами принимало меры к тому, чтобы оградить этот район от всяких попыток вторжения в него, хотя бы и временного, французских войск.

Верховное командование вооруженными силами Германии принял на себя кайзер Вильгельм. Начальником генерального штаба и фактическим главнокомандующим был генерал Мольтке. 17 августа главная квартира германских вооруженных сил переехала из Берлина в г. Кобленц{209} на Рейне, примерно в 100 км от границы. [241]

Таблица 12. Развертывание германских армий на западноевропейском театре в 1914 г.*

№ армии

Командующий

Состав армии

Район развертывания

1-я

Генерал Клук

2-й, 3-й, 4-й армейские, 3-й, 4-й резервные корпуса, три ландверные бригады**, 210 тыс. человек, 796 орудий

Крефельд, Эркеленц, Юлих, Бергхейм

2-я

Генерал Бюлов

Гвардейский, 7-й, 9-й, 10-й армейские, гвардейский резервный, 7-й, 10-й резервные корпуса, две ландверные бригады, 260 тыс. человек, 848 орудий

Ахен, Эйпен, Мальмеди, Эйскирхен, Бланкенгейм

 

В подчинении главного командования

2-й кавалерийский корпус (2-я, 4-я, 9-я дивизии) около 12500 человек, 36 орудий

В полосе 2-й армии

3-я

Генерал Гаузен

11-й, 12-й, 19-й армейские, 12-й резервный корпуса, одна ландверная бригада, 160 тыс. человек, 602 орудия

С.-Вит, Нейербург, Витлих

 

В подчинении главного командования

1-й кавалерийский корпус (гвардейская, 5-я дивизии) около 8500 человек, 24 орудия

В полосе 3-й армии

4-я

Герцог вюртембергский Альбрехт

6-й, 8-й, 18-й армейские, 8-й, 18-й резервные корпуса, одна ландверная бригада, 180 тыс. человек, 646 орудий

Дикирх, Люксембург, Трир, Вадерн

5-я

Кронпринц германский Вильгельм

5-й, 13-й, 16-й армейские, 5-й, 6-й резервные корпуса, пять ландверных бригад, две резервные дивизии, 230 тыс. человек, 698 орудий

Бетенбург, Диденгофен, Мец, Лебах, Саарбрюккен

 

В подчинении главного командования

4-й кавалерийский корпус (3-я, 6-я дивизии) около 8500 человек, 24 орудия

В полосе 5-й армии

6-я

Кронпринц баварский Руппрехт

1-й, 2-й, 3-й баварские, 21-й армейский, 1-й баварский резервный корпуса, одна ландверная бригада, 200 тыс. человек, 746 орудий

Курсель, Шато-Сален, Сааргемюнде, Саарбург

 

В подчинении главного командования

3-й кавалерийский корпус (7-я, 8-я, баварская дивизии) около 12500 человек, 36 орудий

В полосе 6-й армии

7-я

Генерал Гееринген

14-й, 15-й армейские, 14-й резервный корпуса, одна резервная дивизия, одна ландверная бригада, 140 тыс. человек, 468 орудий

Цаберн, Ширмек, Мюльгейм, Страсбург, Фрейбург

 

В подчинении командующего 7-й армией

Эльзасский отряд (три ландверные бригады и один ландверный полк) 20 тыс. человек, 58 орудий

Верхний Рейн от Шлетштадта до швейцарской границы

* “Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 69 — 70, 664-687; В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1, стр. 89 — 90, А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны, 1914 г., стр. 28.

** Ландверные бригады в каждой армии предназначались для охраны дорог и тыла.

[242]

Германским силам противостояли армии Франции и Бельгии, а также английский экспедиционный корпус.

Французские войска в составе пяти армий и одного кавалерийского корпуса были развернуты вдоль границы Франции с Германией, Люксембургом и Бельгией на фронте до 345 км от Бельфора на юге до Ирсона на севере (табл. 13).

Эти силы к 5 августа 1914 г. имели в своем составе 21 армейский корпус (один корпус не имел номера и назывался “колониальный”), или 43 пехотные кадровые дивизии (один корпус имел три дивизии), три отдельные пехотные кадровые дивизии, 26 пехотных резервных{210}, 4 пехотные территориальные{211} и 10 кавалерийских дивизий. Численность развернутых пяти армий составляла свыше 1300 тыс. человек. В распоряжении военного министра и главнокомандующего оставалось почти 336 тыс. человек. Всего вместе с четырьмя территориальными дивизиями группы д'Амада французы имели в боевых частях 1727,6 тыс. человек и 4080 орудий (в том числе до 270 тяжелых){212}. К началу Пограничного сражения были использованы почти все эти силы.

Под влиянием непрерывно поступавших сведений о развитии наступления германских войск через Бельгию французское командование во время развертывания производило некоторую перегруппировку своих сил и частичное перераспределение отдельных корпусов и дивизий между армиями. Были образованы также две новые армии — Эльзасская и Лотарингская, вскоре, однако, расформированные. Кроме того, на южном крыле франко-германского фронта уже с 7 августа проводились операции довольно значительными силами, приведшие к изменению районов расположения войск. В результате всех этих событий окончательные районы расположения французских армий и их состав в двадцатых числах августа значительно отличались от намеченных мобилизационным планом № 17, разработанным перед войной. Левый фланг французских сил был протянут на север до Намюра. Главная группировка французских войск в составе до 887 500 человек оказалась развернутой северо-западнее Вердена (3-я, 4-я и 5-я армии). Против Эльзаса и Лотарингии, где французы первоначально рассчитывали нанести главный удар, действовали две армии (1-я и 2-я) силами в 616 тыс. человек{213}. [243]

Таблица 13. Развертывание французских армий по плану войны в 1914 г.*

№ армии

Командующий

Состав армии

Район развертывания

1-я

Генерал Дюбайль

7-й 8-й, 13-й, 14-й, 21-й армейские корпуса, 6-я, 8-я кавалерийские дивизии, 266,5 тыс. человек, 684 орудия

Бельфор, Эпиналь

2-я

Генерал Кастельно

9-й, 15-й, 16-й, 18-й, 20-й армейские корпуса, 59-я, 68-я, 70-я резервные дивизии, 2-я, 10-я кавалерийские дивизии, 323,5 тыс. человек, 800 орудий

Туль

3-я

Генерал Рюфе

4-й, 5-й, 6-й армейские корпуса, 54-я, 55-я, 56-я резервные дивизии, 7-я кавалерийская дивизия, 237,3 тыс. человек, 588 орудий

Верден

4-я

Генерал Лангль де Кари

12-й, 17-й армейские и колониальный корпуса, 9-я кавалерийская дивизия, 159,6 тыс. человек, 384 орудия

Сен-Дизье, Бар-ле-Дюк

5-я

Генерал Ланрезак

1-й, 2-й, 3-й, 10-й, 11-й армейские корпуса, 52-я, 60-я резервные, 4-я кавалерийская дивизии, 299,4 тыс. человек, 780 орудий

Монмеди, Мезьер

 

 

Кавалерийский корпус (1-я, 3-я, 5-я дивизии) 15,7 тыс. человек, 36 орудий

Мобеж, Дюнкерк

 

 

Группа генерала д'Амада — 4 территориальные дивизии, 60 тыс. человек, 96 орудий

 

 

В распоряжении главкома

Три пехотные дивизии

Бельфор

Три резервные дивизии

Везуль

Три резервные дивизии

Верден, Суассон

Четыре резервные дивизии

На границе с Италией

 

Главный резерв крепостей

Четыре резервные дивизии

Бельфор, Эпиналь, Туль, Верден

 

В распоряжении военного министра

Две резервные дивизии

Париж

Одна резервная дивизия

Майн

 

 

Всего в распоряжении главкома и военного министра 366 тыс. человек, 712 орудий

 

* “Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 540, 547, 554, 555, 560, 561, 563, 567, 574, 575, 576 — 584. [244]

Верховное командование французскими армиями было возложено на генерала Жоффра, начальником штаба был генерал Бэлен{214}. Главная квартира размещалась в Витри ле Франсуа.

Развертывание бельгийской армии было закончено ранее других. К 6 августа четыре бельгийские дивизии уже занимали намеченный район Первец, Тирлемон, Лувен, Вавр. У Варема находилась кавалерийская дивизия. По одной дивизии было выдвинуто к крепостям Льежу и Намюру. Общая численность полевой бельгийской армии составляла 117 тыс. человек и 312 орудий, а вместе с резервными войсками и гарнизонами крепостей — 175 тыс. человек. Для тыловой службы и охраны сообщений имелось около 200 тыс. недостаточно обученного ополчения.

Во главе бельгийской армии стоял король Бельгии Альберт, начальником генерального штаба был генерал Селльер де Моранвиль{215}. Главная квартира бельгийской армии располагалась в Брюсселе{216}.

Первые эшелоны английского экспедиционного корпуса начали перебрасываться во Францию с 9 августа{217}. Английские войска высаживались во французских портах Гавр, Руан и Булонь в составе двух корпусов и 1,5 кавалерийской дивизии. Техническая неподготовленность морских перевозок не позволила английскому командованию своевременно сосредоточить свои войска в заданном районе. К 20 августа английские силы численностью свыше 87 тыс. человек и 328 орудий сосредоточились в районе Мобеж, Ле-Като. Главнокомандующим английским экспедиционным корпусом был назначен фельдмаршал Френч, начальником его штаба — генерал Мэрей. С 17 августа главная квартира английских войск находилась в Ле-Като{218}.

Соотношение сил сторон на западноевропейском театре после развертывания видно из табл. 14.

Необходимо сказать о своеобразных взаимоотношениях между французским и английским командованием. Фельдмаршал Френч не был подчинен французскому командованию{219}. Френчу было предписано английским правительством сохранять в своих действиях полную самостоятельность, сообразуясь с обстановкой, благоприятной для английских войск. Такие взаимоотношения между высшим командованием отрицательно сказывались на действиях союзных войск на франко-германском фронте в течение всей кампании 1914 г. [245]

Таблица 14. Соотношение сил сторон к началу операций на западноевропейском театре войны

Армия

Дивизии

Количество орудий

пехотные

кавалерийские

Германская

77,5 (из них 33,5 резервных)

10

5000 (в том числе более 500 тяжелых)

Французская

78 (из них 32 резервных)

10

4080 (в том числе до 270 тяжелых)

Бельгийская

6

1

312

Английская

4

1,5

328

Антанта

88

12,5

4720

Если сравнить силы развернувшихся на западноевропейском театре войны друг против друга противников, то нам представится следующая картина. Против 1600 тыс. германских войск союзники развернули свыше 1562 тыс. Таким образом, противники на этом театре имели равенство сил. На направлении своего главного удара севернее Меца германцы в пяти армиях имели 1100 тыс. человек. Союзники же в составе трех французских армий, бельгийской армии и английского экспедиционного корпуса насчитывали на этом направлении также более одного миллиона человек. Таким образом, противники имели и на этом направлении почти равенство в силах.

Однако, если внимательно рассмотреть группировку сил обеих сторон, то окажется, что это равенство в силах было лишь арифметическое и не оказало ожидаемого влияния на дальнейший ход событий. Дело в том, что германские армии располагались на одной линии с севера на юг, с небольшими интервалами и таким образом представляли почти сомкнутую сосредоточенную силу. Войска же союзников имели менее удачное расположение. Линия фронта французских войск загибалась от Вердена на северо-запад вдоль французско-бельгийской границы и обрывалась у Ирсона. Далее, в районе Мобежа, мы видим английские войска. Бельгийская же армия имела свой самостоятельный район развертывания.

В силу необходимости соблюдения нейтралитета Бельгии французские армии не могли сосредоточиваться на бельгийской территории. Это привело к тому, что фланги французской и бельгийской армий не соприкасались. Вследствие этого между бельгийской армией и левым флангом французских войск образовалось почти совершенно не занятое войсками пространство в 110 км. Таким образом, германскому командованию предоставлялась хорошая возможность разгромить своих противников по частям и расправиться первоначально с бельгийской армией, чем оно и не преминуло воспользоваться. Это было легко сделать, так как против пяти бельгийских дивизий (шестая дивизия находилась [246] в крепости Намюр) численностью всего около 100 тыс. человек двигались массы войск 1-й и 2-й германских армий численностью почти в 470 тыс. человек, превосходя бельгийцев в 4,7 раза, с многочисленной и мощной артиллерией. Все это оказало решающее влияние на ход дальнейших событий и привело германские войска на Марну.

Лишь после того, как германские войска 4 августа начали военные действия против Льежа, бельгийское правительство дало указание всем своим военным и морским начальникам не рассматривать больше как враждебные действия переход границы французскими и английскими войсками. Об этом около 18 часов 30 минут 4 августа сообщил своему министерству иностранных дел французский посол в Бельгии{220}.

Однако даже после разрешения бельгийского правительства использовать территорию Бельгии для организации отпора общему врагу, что можно расценивать как скрытую просьбу о помощи, французское командование продолжительное время колебалось и не решалось перегруппировать свои войска на север, не располагая достоверными сведениями о группировке германских сил и ошибочно предполагая, что главные группировки германских армий находились в районе Меца, Диденгофена и в Люксембурге{221}. К тому же оно опасалось, что в случае неудачи под Льежем (на что французы имели большую надежду, полагаясь на стойкость этой крепости) германцы повернут на юг и будут наступать между Намюром и Мецем{222} восточнее Мааса. Поэтому лишь 8 августа в общей инструкции № 1 делается робкая попытка несколько продвинуть к бельгийской группе войска 5-и армии{223}, что все же не сближало их с бельгийской армией, поскольку левый фланг французов оставался у Мезьера. Такая осторожность действий вызывалась желанием не подвергать риску поражения свои войска до полного их сосредоточения.

Восточноевропейский театр

Восточноевропейский театр военных действий составляли: западная пограничная область России, Восточная Пруссия, восточная часть провинций Познани и Силезии, а также Галиция. С запада театр ограничивался р. Вислой, крепостями Данциг, Торн, Познань, Бреславль и Краков; с юга — Карпатскими горами и северной частью румынской границы; с востока — линией Петербург, Великие Луки, Смоленск, Гомель, Киев и р. Днепр; с севера — Балтийским морем. Протяженность театра по фронту от Балтийского [247] моря до русско-румынской границы составляла около 850-900 км (по линии Кенигсберг — Черновицы), глубина — 750 км (от линии Барановичи — Ровно до Бреславля).

Своеобразием театра являлась конфигурация русско-германской границы в его центральной части, где русская территория театра представляла огромный выступ по линии Осовец, Торн, Калиш, Краков, Владимир-Волынский, приближавший русских к Берлину, Вене, Будапешту (Гнезно — Берлин — 320-340 км, Краков — Вена — 340 км, Краков — Будапешт — 300 км.). Однако этот выступ и сам был подвержен фланговым ударам со стороны Восточной Пруссии и Галиции.

Рельеф театра в основном равнинный и пригоден для развертывания и действий больших масс войск. Могли сковать маневр болотистый район Полесья, а также водные рубежи Мазурских озер и реки Неман, Нарев, Висла.

Лесисто-озерный характер территории Восточной Пруссии более способствовал ведению оборонительных действий, нежели наступательных. Местные препятствия в виде озерных групп, рек, болот, лесных пространств и гористых районов хотя и являлись преградами, но при соответствующей подготовке могли преодолеваться. Территория Галиции была удобна для действий войск и позволяла обойти Карпатские горы на Краков, Вену и Будапешт.

Дорожная сеть в пределах восточноевропейского театра предоставляла значительные преимущества для Германии и Австро-Венгрии. К русской границе со стороны Германии подходила 31 колея, по которой можно было пропустить из внутренней Германии не менее 550 эшелонов в сутки. Русские на этом направлении могли перевезти только 223 эшелона. Австро-Венгрия в отношении железных дорог была лучше подготовлена, чем Россия. К русской границе подходили 15 — 16 колей, по которым австрийцы могли подавать в районы сосредоточения до 247 эшелонов в сутки против 180-200 эшелонов русских{224}. Необходимо также отметить, что железнодорожная сеть Австро-Венгрии входила в состав Германского железнодорожного союза и соединялась с Германией 39 колеями. Благодаря этому германское командование могло перебрасывать свои войска к юго-западным границам России, используя железнодорожную сеть Австро-Венгрии, что оно и делало неоднократно в ходе первой мировой войны. Через крупные реки Одер и Вислу имелись железнодорожные мосты (6 мостов на Одере на 11 колей и 4 моста через Вислу — тоже на 11 колей). Россия же к своим районам сосредоточения имела только 24 колеи, по которым в сутки можно было подвезти лишь 400-420 эшелонов. Перевозка и развертывание германо-австрийских основных сил против России могли быть закончены на 13-15-й [248] день мобилизации, а русские не могли это полностью сделать и к 28-му дню.

В отношении шоссейных дорог в приграничной полосе царская Россия также сильно отставала от Германии и Австро-Венгрии. Плотность шоссейных дорог на 1 кв. км территории составляла в Виленском военном округе 0,72 км, в Варшавском — 4 км и в Киевском — 0,56 км. На стороне же противника плотность шоссейных дорог на 1 кв. км была: в Восточной Пруссии — 7,88 км, в Галиции — 6,9 км{225}. Через Карпаты, например, проходило 18 шоссейных дорог и 22 грунтовые колесные дороги (преимущественно в Западную Галицию).

В военно-инженерном отношении оперативный район России накануне войны не представлял собой серьезной системы, на которую русские армии могли бы опереться при наступлении и остановить противника при обороне. В связи с отнесением с 1910 г. линии развертывания назад были упразднены крепости Варшава, Ивангород, Зегрж и укрепления Остроленки, Рожан и Пултуска. Сохранились и усиливались крепости Ковно, Осовец, Новогеоргиевск, Брест-Литовск и строилась новая крепость Гродно. При этом упразднение крепостей сопровождалось и частичным их разрушением, между тем как новые постройки и усиление оставшихся крепостей не были осуществлены и к началу войны.

Германцы же в последнее перед войной десятилетие приняли ряд мер по военно-инженерной подготовке Восточной Пруссии с целью создать здесь не только оборону, но и базу для наступления в пределы России. Имелись крепости Кенигсберг, Данциг, Торн и ряд укреплений на Висле: Мариенбург, Грауденц, Кульм, Фордон и укрепление Летцен в системе Мазурских озер. С объявлением войны германским командованием предусматривалось строительство дополнительных мостов, блокгаузов в лесных районах и было намечено оборудование позиций на восточном берегу Вислы для активной обороны этой реки.

На австро-венгерской стороне первоклассными крепостями были Краков, Перемышль и укреплённый лагерь у Львова. Кроме того, австрийцы еще в мирное время значительно укрепили рубежи по берегам рек, имевшие оперативное значение, позволявшие развивать операции по обоим берегам этих рек. Такими укреплениями являлись на р. Днестре — Галич, Миколаев и малые укрепления у Самбора, Конюшки, Жидачева, Журавно, Мартынова и Залещики; на р. Сане — Ярослав и укрепления у Сенявы и Радымно.

В военно-хозяйственном отношении лучше была подготовлена Восточная Пруссия. Благодаря развитому сельскому хозяйству она могла полностью снабдить продовольствием действующие [249] здесь армии. У населения Галиции лишь в урожайные годы оставались некоторые излишки. В русской части района, к северу от Полесья, население не покрывало своих продовольственных потребностей, и развернувшимся здесь русским армиям пришлось почти целиком жить на подвозе. Южнее Полесья войска могли в некоторых районах найти ресурсы в подспорье к подвозу.

На территории противников имелись заранее оборудованные склады. В Восточной Пруссии находилось 16 продовольственных магазинов, 11 артиллерийских депо, 51 склад оружия для ландштурмистов, склады полевых железных дорог и переправочного имущества. В Кенигсберге, Грауденце, Торне, Познани и Бреславле (Бреслау) были оборудованы радиостанции. В Галиции имелось 33 продовольственных магазина, 7 артиллерийских складов, 3 инженерных склада. Имелись крупные склады полевых железных дорог, мостовых материалов, телеграфного имущества и пр.

Русская часть района в военно-хозяйственном отношении была подготовлена несколько хуже. В приграничной полосе хранились только запасы, нужные войскам исключительно при мобилизации. Все склады располагались в далеком тылу: Бологое, Смоленск, Гомель, Киев, Кременчуг, Екатеринослав.

Германия, намереваясь вести оборонительные действия на востоке до разгрома своих противников на западе, развернула к 10 августа на наиболее угрожаемом направлении своей восточной границы — в Восточной Пруссии — 8-ю армию под командованием генерал-полковника Притвица в составе четырех корпусов (1-й, 17-й, 20-й армейские и 1-й резервный), одной кавалерийской дивизии, одной резервной и одной ландверной дивизий, нескольких ландверных бригад. Германские войска в Восточной Пруссии, используя особенности местности, не занимали сплошного фронта, а располагались отдельными очагами (по корпусу) в укрепленных районах на главнейших направлениях и в межозерных дефиле. Войска занимали следующие позиции: 17-й армейский корпус — в районе южнее Дейч-Эйлау. Район Ортельсбурга на ломжинском направлении занимал 20-й армейский корпус. Линию Мазурских озер между Николайкеном и Летценом занимали 3-я резервная дивизия и 6-я ландверная бригада. 1-й резервный корпус располагался в районе Ангербург, Норденбург. На линии Гольдап, Гумбиннен занимал позиции 1-й армейский корпус, имея выдвинутые на границу передовые отряды. Севернее 1-го корпуса в районе Пилькален располагалась 1-я кавалерийская дивизия. Гарнизоны крепостей Познань, Кенигсберг, Торн, Грауденц, Бреслау, Данциг общим числом до четырех пехотных дивизий выдвигались в приграничные районы и могли быть использованы в полевом бою{226}. Всего 8-я германская армия развернула в Восточной Пруссии до пятнадцати пехотных дивизий, одну кавалерийскую дивизию, 1044 орудия (в том числе [250] 156 тяжелых). В армии насчитывалось около 200 тыс. человек. Германские войска имели задачу оборонять Восточную Пруссию и быть готовыми к наступлению на Наревском направлении для оказания в случае необходимости помощи австрийским войскам, действующим из Галиции.

Так как было ясно, что медленно сосредоточиваемая русская армия не начнет вскоре действий крупными силами, остальной участок русско-германской границы от Торна до Бендзина (260 км по прямой) не был занят германскими войсками, лишь на бреславльском направлении располагался ландверный корпус Войрша (две ландверные дивизии и 72 орудия), оперативно подчиненный 8-й армии{227}. На этом пространстве действовали отдельные кавалерийские части обеих сторон. Они вели разведку и несли дозорную службу.

Австро-венгерские войска, предназначенные для действий против России, были сосредоточены юго-восточнее Сандомира до Черновиц (расстояние по прямой 390-400 км) в четырех армиях — с 1-й по 4-ю{228}.

На правом фланге австрийских войск в районе Тарнополь, Буек, Стрый и южнее развернулась группа генерала Кевеса в составе двух корпусов (12-й и 3-й), трех кавалерийских дивизий (1-я, 5-я, 8-я), одной пехотной, одной ландверной и одной гонведной (венгерской) дивизий. Всего в группе Кевеса было девять пехотных и три кавалерийских дивизии, 448 орудий.

3-я армия генерала Брудермана развертывалась в районе Львов, Самбор в составе двух корпусов (11-й и 14-й), одной пехотной и трех кавалерийских (2-я, 4-я, 11-я) дивизий, всего шесть пехотных и три кавалерийские дивизии, 288 орудий.

4-я армия генерала Ауффенберга в составе четырех корпусов (2-й, 6-й, 9-й, 17-й) и двух кавалерийских дивизий (6-я и 10-я — последняя полностью прибыла лишь к 25 августа) занимала район развертывания Радымно, Ярослав, Перемышль. Всего армия имела девять пехотных и две кавалерийские дивизии, 436 орудий.

1-я армия генерала Данкля в составе трех корпусов (4-й, 5-й, 10-й) и двух кавалерийских дивизий (3-я и 9-я) развернулась на реке Сан в районе Сенява, Ниско. Кавалерия была собрана на левом фланге армии; всего девять пехотных и две кавалерийские дивизии, 450 орудий.

Участок русско-австрийской границы от Сандомира до Бендзина (200 км по прямой) не был занят войсками. В районе города [251] Кракова была сосредоточена армейская группа под командованием генерала Куммера, состоящая из двух с половиной пехотных и одной кавалерийской дивизии при 106 орудиях. На группу возлагалась задача обеспечивать левый фланг ударной группы австрийских войск (2-я и 4-я армии) Развертывание австро-венгерских сил в Галиции обеспечивалось командами ландштурмистов и кавалерийскими дивизиями от 1-й, 4-й, 3-й австрийских армий и групп Кевеса и Куммера.

К началу боевых действий австро-венгерское командование развернуло на русском фронте 12 корпусов, несколько отдельных пехотных дивизий (всего 35,5 дивизии, или почти 18 корпусов) и 11 кавалерийских дивизий Общее число австро-венгерских войск насчитывало до 850 тыс. человек и 1728 орудий{229}.

Основная стратегическая идея австрийской группировки заключалась в том, чтобы быстрым и решительным наступлением 1-й и 4-й армий в междуречье Вислы и Западного Буга и при содействии немецких сил с наревского направления разгромить русские войска в Западной Польше. На 2-ю и 3-ю австрийские армии возлагалась задача разбить русские армии, действовавшие со стороны Кременец, Дубно, Луцк.

Сосредоточение и развертывание русских армий осуществлялось по мобилизационному плану № 19, варианту “А”, предусматривавшему направление большей части сил против Австро-Венгрии

Стратегический замысел русских определялся как “переход в наступление против вооруженных сил Германии и Австро-Венгрии с целью перенесения войны в их пределы”{230}.

Русские силы сосредоточивались на двух отдельных направлениях — северо-западном и юго-западном. Войска прикрытия против Германии располагались по южному побережью Рижского залива, затем вдоль Балтийского побережья и далее по границе на Вержболово, Августов, Млаву, Калиш. Им были поставлены задачи по разведке, наблюдению за берегом Балтийского моря и обороне всей пограничной полосы против германцев со стороны Пруссии и Западной Польши.

На Северо-Западном фронте (командующий генерал Жилинский) развертывались две армии: 1-я армия (командующий генерал Ренненкампф) в составе трех корпусов (3-й, 4-й, 20-й), одной стрелковой и одной кавалерийской бригад, пяти кавалерийских дивизий (6,5 пехотных, 5,5 кавалерийских дивизий) при 402 орудиях развертывалась по реке Неману на фронте Ковно, Олита, Меречь. Развертывание 1-й армии прикрывал с севера 1-й конный корпус генерала Хана Нахичеванского, сосредоточившийся на правом фланге армии в районе Вильковишки, Мариамполь. [252] В районе Сувалки для прикрытия южного фланга армии находились одна кавалерийская дивизия и стрелковая бригада.

2-я армия (командующий генерал Самсонов) в составе шести корпусов (1-й, 2-й, 6-й, 13-й, 15-й, 23-й — 11 пехотных дивизий) и трех кавалерийских дивизий при 702 орудиях развертывалась на фронте Гродно, Осовец, Остроленка. На фланге армии и вперед были выдвинуты для прикрытия кавалерийские части и отдельные отряды. Всего Северо-Западный фронт к началу операции имел 17,5 пехотных и 8,5 кавалерийских дивизий при 1104 орудиях. Бойцов в двух русских армиях насчитывалось около 250 тыс.

Следует отметить, что сосредоточение и развертывание армий Северо-Западного фронта, в особенности их тылов, к началу наступления полностью завершено не было. Между армиями образовался открытый промежуток в 45 км против Летценского укрепленного района немцев. Фронт 2-й армии был слишком велик — свыше 200 км, в то время как 1-я армия была сосредоточена на фронте около 85 км.

В ходе сосредоточения и развертывания и начавшейся затем Восточно-Прусской операции отдельные корпуса и дивизии по разным причинам передавались из одной армии в другую. Сила и состав армий вследствие этого менялись и не соответствовали тому, что намечалось первоначальными планами. Так, 1-й армейский корпус, по плану развертывания предназначенный в состав 1-й армии, 10 августа был направлен к Варшаве для создаваемой здесь 9-й армии. В дальнейшем этот корпус был передан 2-й армии, которая взамен передала в 1-ю армию свой 2-й корпус. Части второочередных дивизий и тылы продолжали прибывать в прифронтовые районы уже в ходе боев.

На Юго-Западном фронте (командующий фронтом генерал Иванов) протяжением по дуге свыше 400 км развертывались четыре армии (4-я, 5-я, 3-я, 8-я) в трех отдельных группах: от среднего течения Вислы на Люблин, Холм, Ковель — Западная группа (в составе 4-й и 5-й армий), далее на Луцк, Дубно, Кременец — Ровенская группа (3-я армия) и на фронте Проскуров, Каменец-Подольский — Проскуровская группа (8-я армия).

4-я армия (командующий генерал Зальц, затем генерал Эверт) состояла из трех корпусов (гренадерский, 16-й, 14-й — 6,5 пехотных дивизий) и трех с половиной кавалерийских дивизий. 5-я армия (командующий генерал Плеве) имела четыре корпуса (25-й, 19-й, 5-й, 17-й — 8 пехотных дивизий) и три кавалерийские дивизии. 3-я армия (командующий генерал Рузский) имела четыре корпуса (21-й, 11-й, 9-й, 10-й — 12 пехотных дивизий и три кавалерийские дивизии). 8-я армия (командующий генерал Брусилов) состояла из трех корпусов (7-й, 8-й, 12-й — 8 пехотных дивизий) и трех кавалерийских дивизий. Всего Юго-Западный фронт к началу операций имел 34,5 пехотных и 12,5 кавалерийских дивизий, или свыше 600 тыс. бойцов и 2099 орудий. Но были [253] развернуты не все войска. Некоторые дивизии, главным образом второочередные, продолжали прибывать к своим армиям уже в ходе боев. Общее количество сил русских Юго-Западного фронта составляло не более 75% от предусмотренных планом{231}.

Районы сосредоточения и развертывания армий Юго-Западного фронта прикрывались войсками, дислоцированными здесь еще в мирное время. Непосредственно на границе стояли части пограничной стражи, соединенные в бригады. Наиболее крупные гарнизоны полевых войск находились в Лодзи, Ченстохове, Кельцах. На линию Радом, Люблин, Холм, Владимир-Волынский, Дубно, Кременец выдвигались отдельные части от 14-го, 19-го, 11-го и 12-го армейских корпусов, входивших соответственно в 4-ю, 5-ю, 3-ю и 8-ю армии. Шесть кавалерийских дивизий (14-я, 1-я Донская, 7-я, 2-я сводная казачья, 11-я, 12-я) были выдвинуты южнее линии Ченстохов, Красник, Владимир-Волынский, Проскуров.

Ближайшие фланги фронтов разделялись пространством до 200 км, в котором уже в ходе развертывания русское командование решило сформировать в районе Варшавы новую — 9-ю армию для осуществления наступления на Берлин, как того требовали военные обязательства России в соответствии с франко-русской военной конвенцией.

Общее соотношение сил сторон на восточноевропейском театре к началу военных действий видно из табл. 15.

На восточноевропейском театре, где от Балтийского до Черного моря развертывались вооруженные силы трех государств, военные действия начались несколько позже, нежели на западе. Многочисленные германские силы в Восточной Пруссии имели оборонительные цели и не спешили переходить к наступательным действиям. Русская армия не могла начать наступление сразу же после объявления войны, так как войска сосредоточивались медленно из-за недостатка шоссейных и железных дорог. Австро-венгерская армия хотя и имела наступательную задачу, но вследствие начавшейся перегруппировки войск 2-й армии с сербского фронта на русский тоже нуждалась в более продолжительном времени для окончательного развертывания.

Таблица 15. Соотношение сил сторон на восточноевропейском театре к началу военных действий

Северо-Западный фронт

1-я

6,5

5,5

402

2-я

11

3

702

Итого

17,5

8,5

1104

 

Юго-Западный фронт

4-я

6,5

3,5

426

5-я

8

3

516

3-я

12

3

685

8-я

8

3

472

Итого

34,5

12,5

2099

Всего на восточноевропейском театре

52

21

3203

Германия и Австро-Венгрия

8-я герм.

15

1

1044

Корпус Войрша

2

72

Группа Куммера

2.5

1

106

1-я австр.

9

2

450

4-я австр.

9

2

436

3-я австр.

6

3

288

Группа Кевеса

9

3

448

Всего на восточноевропейском театре

52,5

12

2844

Все же крупные операции на этом театре были предприняты до полного завершения развертывания, и начала их русская армия, так как в силу своих обязательств по франко-русской военной конвенции она должна была направить войска против Германии после 15-го дня мобилизации. К тому же она понуждалась многочисленными и настойчивыми требованиями французского командования перейти поскорее в наступление, чтобы отвлечь на себя крупные силы германцев с французского фронта и тем самым обеспечить успех действий французской армии, хотя русское [254] правительство было заинтересовано направить главные силы в первую очередь против Австро-Венгрии. Пытаясь решить обе эти задачи, русское командование почти поровну распределило силы на обоих стратегических направлениях, не создав подавляющего превосходства над противником ни на одном из них, и почти одновременно начало наступательные действия и против Германии в Восточной Пруссии и против Австро-Венгрии в Галиции. Первыми начали наступление армии Северо-Западного фронта, имея задачу вторгнуться в Восточную Пруссию, и, охватывая фланги противника, отрезать его главные силы от Кенигсберга (Калининград) и от Вислы.

Одновременно должны были начать наступление и войска Юго-Западного фронта с общей целью нанести поражение австро-венгерским армиям и воспрепятствовать отходу основных сил противника за реку Днестр.

Развернувшиеся для боевых действий русские армии как Северо-Западного, так и Юго-Западного фронтов имели возможность для охвата противника на каждом направлении, что могло привести к окружению и разгрому его главных сил. Поставленные перед русскими армиями цели полностью выполнены не были. [255]

Балканский театр

Территория Сербии, на которой проходили военные действия, представляет собой горную страну с небольшими участками равнинного характера, преимущественно вдоль речных долин{232}. Горные хребты в западной части Сербии идут в экваториальном направлении, что разобщало действия австрийских войск при их наступлении из Боснии и Герцеговины. На севере крупным препятствием для наступления австрийцев на протяжении 400 км являлись реки Дунай (ширина 1500-1900 м, глубина до 14 м) и Сава (ширина около 800 м, глубина до 10 м). Сербский берег этих рек занимал командное положение, что благоприятствовало их обороне. Дорожная сеть Сербии была развита слабо. Из железных дорог наиболее развитой была дорога Белград, Ниш, Ускюб, Велес, Салоники. От нее отходили ветки на Крушевац, Ужице и Ускюб, Митровица. Из колесных путей главными являлись две дороги от Белграда на Ниш и далее на юг к Салоникам (одна дорога была шоссирована). Имелось несколько вспомогательных, трудных для движения дорог. По путям от Салоник Сербия могла иметь связь с Францией, а по реке Дунаю с Россией.

На Балканском театре войны Австро-Венгрия первоначально сосредоточила три армии (2-ю, 5-ю и 6-ю) по варианту “Б” своего плана в предположении, что Россия под воздействием Германии не решится вступить в войну. Впоследствии, когда оказалось, что Россия все же мобилизовала свои силы и намерена также воевать, австро-венгерскому командованию пришлось 2-ю армию срочно перевозить в Галицию. На этом усиленно настаивал также и германский генеральный штаб. Для действий против Сербии оставались лишь 5-я и 6-я армии{233}. 5-я армия развернулась в составе двух корпусов (6 — 7 пехотных дивизий), всего 80 тыс. человек, в нижнем течении реки Дрины от ее устья до Зворника, а 6-я армия, тоже в составе двух корпусов (6,5 пехотной дивизии), всего 60 тыс. человек, — у Сараева и Мостара{234}. Часть сил 6-й армии была развернута фронтом на юго-восток против черногорских сил. Правда, части 2-й армии и отдельный 7-й армейский корпус также некоторое время в ожидании погрузки находились на границах Сербии по рекам Саве и Дунаю, но главное командование австро-венгерской армии уже 4 августа отдало строжайший приказ, что даже при частичном использовании сил 2-й армии против Сербии ее переправа через Саву и Дунай не предусматривается. Следовательно, 2-я армия могла оказывать лишь пассивное влияние на ход боевых действий 5-й армии. На этом фронте имелись еще и другие соединения и части, не входившие в состав 5-й и 6-й армий. Всего против Сербии после [256] переброски в Галицию 2-й армии оставалось австро-венгерских 239,5 батальонов, 37 эскадронов, 516 орудий и 392 пулемета{235}. Главнокомандующим австро-венгерскими силами на Балканах был назначен фельдцейхмейстер О. Потиорек, начальником штаба — генерал-майор Э. Бельц. Австрийские армии имели задачу наступать против сербских сил с глубоким охватом флангов.

Сербия развернула свои вооруженные силы в четырех армиях, в составе 12 пехотных и 1 кавалерийской дивизии. Всего в полевых войсках Сербия имела 247 тыс. человек и 610 орудий (из них до 40 тяжелых, а 180 орудий старых образцов). Всего с тыловыми частями в Сербии было мобилизовано 380 тыс. человек. Общее командование сербскими вооруженными силами взял на себя принц-регент Александр. Начальником штаба был воевода Путник.

Сербы могли ожидать нападения на свою северную границу со стороны рек Дуная и Савы и на западную — со стороны р. Дрины. Поэтому они, прикрыв силами четырех дивизий обе границы, сосредоточили главные силы своих войск (восемь дивизий) в гористой местности к востоку от Вальево, почти на одинаковом расстоянии от обоих возможных районов операций.

Сосредоточение и развертывание сербских сил было произведено в соответствии с планом в северных и западных приграничных районах страны. 4 пехотные и 1 кавалерийская дивизии 1-й армии генерала Бойовича, заняв позиции на фронте 100 км по Дунаю, имели строго оборонительные задачи. Главные силы армии были развернуты в районе Паланка, Топола. Войска 2-й, 3-й и 4-й армий образовали маневренные группы и расположились: 4 дивизии 2-й армии под командованием генерала Стефановича в районе Белграда; две пехотные дивизии 3-й армии (генерал Юришич-Штурм) в районе Вальева; две дивизии 4-й армии (командующий генерал Боянович) прикрывали долину Верхней Моравы с запада, примыкая левым своим флангом к черногорской армии{236}.

Маневренные группы прикрывались резервными частями, расположенными на рубежах рек Дуная, Савы и Дравы.

Со стороны Болгарии сербские войска обеспечивались реками Моравой и Тимоком и горными хребтами.

Необходимо отметить, что сербское командование, несмотря на ограниченные возможности своей армии, стремилось при благоприятных условиях использовать ее и для активных наступательных действий.

Как только сербам стало известно о переброске 2-й австрийской армии в Галицию против России и о предстоящей борьбе Австро-Венгрии на два фронта, командованию 2-й сербской армии [257] на участке между устьем реки Колубары и Шабацом{237} была поставлена задача подготовиться к форсированию р. Савы.

Черногорская армия численностью 45 — 60 тыс. человек, 100 полевых и 100 горных орудий в составе 6 дивизий, по три четырехбатальонных бригады каждая, в начале войны развернулась следующим образом: в Новобазарском санджаке — около 6 000, на западной границе против Герцеговины и австрийской военно-морской базы в Каттаро — 29 тыс. человек (главные силы){238}. Остальные силы были оставлены внутри страны на труднодоступном горном плоскогорье Каре и частично на границе с Албанией{239} .

Мужественные сербский и черногорский народы, прекрасно знающие местные условия и сочетавшие борьбу полевых войск с партизанскими методами борьбы отрядами комитов, организованных еще в мирное время, могли по условиям театра вести долгую войну, что и подтвердили последующие события. В течение года с лишним, до осени 1915 г., изолированные от своих союзников небольшие силы Сербии и Черногории защищали свои страны от австро-венгерских войск, несмотря на острый недостаток в вооружении и боеприпасах.

Развертывание вооруженных сил Турции и других государств, впоследствии принявших участие в войне, будет рассмотрено в соответствующих местах данного труда в зависимости от времени их вступления в войну.

Стратегическое развертывание вооруженных сил сторон проходило по планам, разработанным еще в мирное время и отражавшим предвоенные оперативно-стратегические взгляды государств.

Характерной особенностью развертывания германских войск на западноевропейском театре по плану Шлиффена — Мольтке являлось ярко выраженное стремление к широкому охвату французских армий через территорию Бельгии в обход французских приграничных укреплений. Некоторые изменения в распределении сил на правом и левом крыльях германского фронта, внесенные Мольтке-младшим, не меняли главную идею развертывания — решительное наступление заходящим правым крылом германских армий в глубь французской территории.

Основным недостатком германского плана являлась переоценка возможностей своих войск и неполный учет возможностей противника.

Как показали уже первые боевые действия, Германия не обладала необходимыми силами и средствами для осуществления своих завоевательных планов. А на полях сражений — и в Бельгии, [258] и во Франции — германские армии неожиданно встретили упорное сопротивление противостоящих войск, решительно отстаивающих свою территорию. Это нарушило планы германского командования, серьезно рассчитывавшего закончить войну в 6 — 8 недель.

Вместе с тем в развертывании французских сил, осуществленном по плану № 17, несмотря на то, что этот план, как казалось, был проникнут наступательным духом, явно сквозили пассивно-выжидательные тенденции.

Это видно, в частности, из задач для 4-й и 5-й армий, действия которых всецело ставились в зависимость от действий противника, и из приказа французским войскам, прибывающим в пункты сосредоточения, чтобы они ни в коем случае не приближались к границе ближе, чем на 10 км, во избежание возможных провокаций со стороны противника{240}.

Инициатива, таким образом, с самого начала передавалась в руки германцев, и действия французских войск подчинялись поведению противника.

При первоначальном развертывании французских войск, имея в виду наступление в Эльзас-Лотарингию, недостаточно учитывали возможности обходного маневра германских войск на севере. И лишь события первых дней войны, отчетливо показавшие цели и масштабы германского наступления, заставили Жоффра осуществить перегруппировку французских армий и развернуть их с учетом быстро нарастающего маневра германских войск.

В развертывании русских сил на восточноевропейском театре характерно стремление высшего командования решить одновременно две задачи, а именно — разгромить германские войска в Восточной Пруссии, перенести военные действия на территорию Германии и в то же время начать решительное наступление в Галиции с целью разгрома противостоящих австро-венгерских сил, не допуская их отхода на юг за реку Днестр и на запад к Кракову.

В соответствии с этими целями русские войска были развернуты на двух направлениях — на северо-западном и на юго-западном, примерно в равном количестве сил, что не выделяло из двух направлений одного главного. Некоторое превосходство в силах имелось для России на северо-западном стратегическом направлении. [259]

На юго-западном направлении, где вполне обоснованно намечалось провести решающую операцию, преимущество в живой силе было на стороне австро-венгров. Кроме того, при развертывании русских сил на этом направлении высшее командование исходило из неверных сведений о линии фронта австрийских армий, в результате чего главный удар русских был нацелен не в обход флангов, а по фронту расположения австрийских сил. При начале наступления это обстоятельство создало дополнительные трудности для командования русской армии.

Сосредоточение и развертывание австро-венгерских армий против России было произведено неудачно. Австрийское командование, собирая силы в Галиции и имея в виду наступление на север между реками Западным Бутом и Вислой, не обеспечило прочно эти действия со стороны Проскурова, Дубно. Направив вначале против Сербии 2-ю, 5-ю, 6-ю армии, австрийское командование вынуждено было уже в ходе начавшихся боевых действий перебрасывать 2-ю армию на русский фронт, что привело к потере времени и в конечном счете к поражению австро-венгерских армий в Галицийском сражении.

Д. В. Вержховский

4. Развертывание военно-морских сил

Морские театры военных действий

Военные действия флотов в первую мировую войну охватили почти весь Мировой океан. Но наиболее интенсивно они велись на Северном море, в северо-восточной части Атлантического океана, на Средиземном, Балтийском и Черном морях. По гидрометеорологическим и навигационным условиям театры значительно отличались друг от друга. Условия базирования флотов и оборудование театров были также самыми различными. В целом же ни один из флотов не имел к началу войны достаточно развитой системы базирования. Рассчитывая закончить войну в короткие сроки, империалистические державы не хотели тратить средства на строительство баз и оборудование морских театров. Даже Англия, имевшая самый большой флот в мире, на который возлагала главные свои надежды в войне, не смогла своевременно создать отвечающую потребностям флота систему базирования. Уже в ходе войны ей пришлось в спешном порядке дооборудовать ряд баз. Отдельные морские театры характеризовались следующими физико-географическими особенностями, влиявшими на ведение флотами военных действий.

Северное море. Наибольшая протяженность моря по меридиану составляет 660 миль, по параллели — 380 миль. На театре [260] преобладают глубины от 50 до 100 м, что позволяет ставить мины почти всюду. Но значительные приливо-отливные колебания уровня воды и сильные течения оказывают неблагоприятное влияние на минные заграждения (срыв мин) и действия флота в прибрежных районах. Так, например, германские крупные корабли могли выходить из своей главной базы Вильгельмсхафена только во время прилива. Навигационные условия на театре из-за сложного гидрометеорологического режима (частые штормы, туманы и другие факторы) довольно трудные.

Важнейшие морские пути на театре проходили через Английский канал (Ла-Манш), вдоль восточного побережья Англии, у западных берегов Бельгии, Голландии, Германии, а также в северной части театра (Британские острова — Скандинавия). В базах Северного моря находился основной состав флотов главных морских соперников — Англии и Германии.

Средиземное море. Этот театр занимал весьма важное стратегическое положение. На него выходили шесть воюющих государств — Франция, Италия, Австро-Венгрия, Черногория, Греция и Турция, а также английские и французские колониальные владения. По Средиземному морю шли кратчайшие пути в Европу из стран Дальнего Востока, Южной Азии, Восточной Африки. Несмотря на благоприятные климатические и навигационные условия, военные действия на Средиземноморском театре были сопряжены для Англии, Франции и их союзников с большими трудностями. Охрана торгового судоходства и воинские перевозки на коммуникациях огромной протяженности (продольные коммуникации — около 2000 миль, поперечные — до 400 миль) потребовали выделения крупных сил флота. Громадные силы и средства союзники вынуждены были затратить также на блокаду австрийского флота и германских подводных лодок в Адриатическом море, на оборудование с этой целью противолодочного барража в Отрантском проливе, имеющем большие глубины. Основная тяжесть по защите морских сообщений на театре была возложена на французский флот.

Океанские театры. Борьба на океанских сообщениях велась фактически на протяжении всей войны. Сначала на них действовали германские надводные рейдеры, а затем подводные лодки. Наиболее важным узлом коммуникаций являлись юго-западные подходы к Англии. Здесь сходились морские пути из Северной и Южной Америки, из Средиземного моря и стран Востока, из Африки и Австралии. Именно сюда германское командование в период неограниченной подводной войны направляло наибольшее число своих подводных лодок. В свою очередь союзники, располагая в этом районе развитой системой базирования, держали здесь основные силы противолодочной обороны.

Балтийское море. Балтийский театр был главным в борьбе русских морских сил с флотом Германии. Отсюда противник мог угрожать всему прибалтийскому побережью России, включая [261] район столицы — Петербурга. Кроме того, к морю выходил северный фланг русско-германского фронта, который нуждался в защите с морского направления. Балтийское море с его большими заливами — Финским, Рижским и Ботническим — в военно-географическом отношении значительно отличалось от других морей. Устья заливов и многочисленные острова позволяли России создавать сильные минно-артиллерийские позиции.

Однако мероприятия по оборудованию этих позиций (сооружение береговых батарей, накопление запасов мин заграждения, противолодочных сетей) и созданию развернутой системы базирования флота, намеченные планами, не были выполнены к началу войны. Уже в ходе военных действий пришлось проводить их в жизнь.

В отношении базирования в лучшем положении находился германский флот. Он имел на Балтийском море хорошо оборудованные и защищенные базы и пункты базирования (Киль, Данциг, Пиллау), располагавшие достаточными ремонтными средствами. Кильский канал давал возможность германскому командованию маневрировать силами флота между Северным морем и Балтикой.

В южной части Балтийского моря и вдоль побережья Швеции проходили очень важные для Германии коммуникации, по которым она снабжалась шведской железной рудой, лесом, сельскохозяйственной продукцией. Эти коммуникации в ходе войны были главным объектом действий русского флота.

Небольшие сравнительно размеры балтийского морского театра позволяли обеим сторонам осуществлять в короткие сроки развертывание сил для операций, а также облегчали взаимодействие различных классов кораблей. Вместе с тем сложные гидрометеорологические и навигационные условия на театре затрудняли ведение боевых действий. Особенно сдерживал боевую деятельность русского флота продолжительный ледостав в Финском заливе и Або-Аландском шхерном районе.

Черное море. В отличие от Балтийского Черное море является глубоководным бассейном с преобладанием глубин в 1-2 тыс. м. Лишь северо-западная часть его имеет глубины менее 200 м. Эта особенность оказывала большое влияние на ведение минной войны. Мины можно было ставить только в прибрежных районах. Ограниченные размеры моря (наибольшая протяженность по параллели — 610 миль, по меридиану (Очаков — Эрегли) — 350, расстояние от Севастополя до Босфора — 280 миль) обусловливали быстрое развертывание морских сил в любом районе театра.

Вдоль берегов Турции, Болгарии и Румынии проходили очень важные для Турции морские коммуникации, по которым доставлялись подкрепления и снабжение войскам Кавказского фронта, каменный уголь, нефть (из Румынии до вступления ее в войну на стороне Антанты), продукты сельского хозяйства в Константинополь и другие города западной части Турции. Блокада Босфора [262] и нарушение морских сообщений Турции на театре составляли одну из главных задач русского Черноморского флота.

Оборудование и оборонительные средства русских баз (за исключением Севастополя) к началу войны находились в неудовлетворительном состоянии. Особенно слабой была береговая артиллерия.

Побережье противника не имело средств защиты. Укреплен был только район Босфора.

Белое и Баренцево моря. Белое море и южная часть Баренцева моря составляли в годы первой мировой войны русский североморский театр. Однако до начала войны царское правительство не обращало внимания на подготовку этого театра к войне, на создание там военно-морских сил. Считалось, что на североморском театре военные действия противника исключены. Только после начала войны, когда Россия лишилась связей со своими союзниками через Балтийское и Черное моря, были предприняты на театре меры оборонительного характера, главным образом по защите морских сообщений, по которым осуществлялись межсоюзнические перевозки, имевшие стратегическое значение.

Белое и Баренцево моря отличаются суровым климатом и тяжелыми навигационными условиями. В долгие зимние месяцы они покрываются сплошными или плавучими льдами. Плавание судов в Белом море и его горле в зимнее время возможно только с помощью ледоколов. Южная часть Баренцева моря и Кольский залив благодаря действию Гольфстрима доступны для навигации круглый год. Плавание судов и кораблей на театре в зимний период осложняется также продолжительной полярной ночью.

Военно-морские силы Германии

Перед войной военно-морские силы Германии состояли из Флота открытого моря, флота Балтийского моря, Тихоокеанской эскадры, отдельных отрядов и кораблей, находившихся в разных морях и океанах. Флот открытого моря — крупнейшее объединение германских морских сил — предназначался для активной борьбы с главными силами английского флота. В его состав входили 5 эскадр линейных кораблей{241}, эскадра броненосцев береговой обороны, 5 отрядов крейсеров (всего 37 линкоров, из них 15 дредноутов, 8 броненосцев береговой обороны и 25 крейсеров, в том числе 3 линейных крейсера), 8 флотилий эскадренных миноносцев, 2 флотилии подводных лодок, отряд заградителей и 3 дивизиона тральщиков{242}. Командовал флотом адмирал Ингеноль. [263] Главная база Флота открытого моря — Вильгельмсхафен, расположенная в бухте Яде (Северное море), у устья р. Везер, была хорошо защищена с моря (крепость Гельголанд и другие укрепления). На о-ве Гельголанд имелась база для миноносцев и подводных лодок. В ходе войны немцы расширили систему базирования на Северном море; были созданы базы подводных лодок в оккупированных бельгийских портах Зеебрюгге и Остенде.

На Балтике к началу войны Германия имела так называемую Дивизию обороны побережья Балтийского моря и Портовую флотилию в Киле под общим командованием гроссадмирала принца Генриха Прусского. Базами были Киль (главная база), Данциг, Пиллау{243}.

В заграничных водах Германия держала небольшие силы по сравнению с Англией. В 1912 г. в Средиземное море были направлены линейный крейсер “Гебен” и легкий крейсер “Бреслау”, которые в качестве стоянок использовали базы и порты Австро-Венгрии (Пола), Италии (Мессина), Албании (Скутари). В Тихом океане находилась крейсерская эскадра с базированием на “арендованный” у Китая порт Циндао. Небольшие отряды и отдельные корабли стояли также в африканских колониях Германии (Восточная Африка, Юго-Западная Африка, Камерун, Того){244}.

Германский Флот открытого моря с середины июля находился в практическом плавании у берегов Норвегии. 25 июля он получил приказание вернуться в свои базы. 1 августа была официально объявлена мобилизация, и флот сосредоточился в своей главной базе Вильгельмсхафен, ожидая начала военных действий.

Немецкое командование, опасаясь внезапного нападения английского флота на Гельголандскую бухту, приняло заблаговременные меры по усилению ее охраны: выставило оборонительные минные заграждения и ввело новую систему дозорной службы.

Мобилизационные мероприятия в германских морских силах на Балтийском море начались также заблаговременно. В период с 27 июля по 1 августа (день объявления Германией войны России) корабельные соединения и части береговой обороны были приведены в боевую готовность, усилена охрана Кильской и Данцигской бухт и наблюдение за Датскими проливами. Боевым кораблям и вспомогательным судам приказано быть готовым к демонстративным действиям против русского флота и постановке оборонительных активных минных заграждений. [264]

Военно-морские силы Англии

Накануне войны Англия имела четыре крупных флота и несколько отдельных эскадр и соединений. Самым большим и сильным был 1-й флот, укомплектованный новейшими кораблями, поскольку он противостоял основным морским силам Германии — Флоту открытого моря. В его состав входили 4 эскадры линейных кораблей, 1 эскадра линейных крейсеров, 4 эскадры броненосных и легких крейсеров (всего 29 линкоров, из них 20 дредноутов, 4 линейных и 24 броненосных и легких крейсера). Командующим флотом с началом войны был назначен адмирал Дж. Джеллико. 2-й и 3-й флоты Англии имели также крупные силы. Базами морских сил метрополии являлись Портсмут, Портленд, Плимут (Девонпорт), Розайт, Гарвич, Дувр, Чатам, Ширнесс. Создавались базы в Скапа-Флоу (Оркнейские острова) и Кромарти{245}. Несмотря на большое число баз, система базирования не обеспечивала выполнение задач, поставленных перед английскими военно-морскими силами, и явно отставала от их развития.

Во внеевропейских водах Англия имела: флот на Средиземном море (командующий адмирал Мильн), состоявший из эскадры линейных кораблей, эскадры крейсеров, флотилии эскадренных миноносцев и отряда подводных лодок; базами этого флота служили Ла-Валетта на о-ве Мальта (главная база), Гибралтар, Фамагуста (Кипр), Александрия (Египет), которые в целом обеспечивали действия флота на всем протяжении Средиземного моря; отдельные эскадры и отряды кораблей в колониальных владениях на Дальнем Востоке, в Индии, Южной Африке, Австралии, Новой Зеландии и Канаде{246}. Эти соединения Англия использовала не только для защиты своих заморских владений от покушений внешнего врага, но и для подавления национально-освободительного движения в колониях.

Английский флот с середины июля почти весь находился в Портленде и готовился к очередному увольнению личного состава в запас. Британское Адмиралтейство, получив предупреждение правительства о возможности войны в ближайшее время, приказало флоту прекратить демобилизационные мероприятия и быть в боевой готовности.

Утром 29 июля 1-й флот ушел из Портленда в Скапа-Флоу и Кромарти, а 2-й и 3-й флоты рассредоточились по южным базам — Портсмут, Портленд, Плимут. В начале войны 2-й и 3-й флоты были объединены во Флот Канала. 4 августа 1-й флот, переименованный в Гранд-Флит (“Большой флот”), вышел под [265] командованием адмирала Дж. Джеллико в Северное море на поиск неприятеля.

Численность кораблей основных классов в военно-морских силах сторон на Северном море по завершении мобилизации и развертывания показана в табл. 16.

Таблица 16. Основной состав военно-морских сил сторон на Северном море к началу военных действий *

Флоты

Линейные корабли

Линейные крейсера

Крейсера (в том числе броненосные)

Эскадренные миноносцы

Подводные лодки

дредноуты

додредноуты

Английский (Гранд-Флит, Флот Канала и соединения, не входившие в них)

20

38

5

67

192

68

Французский (морские силы Канала)

8

28

19

Всего

20

38

5

75

220

87

Германский (Флот открытого моря и флотилия по охране гаваней и устьев рек) **

15

22

3 ***

25

137

24

* Таблица составлена на основании данных, содержащихся в трудах: О. Гроос. Война на море 1914-1918 гг., т. I. Приложения, табл. 1; “Боевое расписание морских сил Германии (к началу августа 1914 г.)”, стр. 1-4, табл. 30; Боевое расписание морских сил Англии к началу войны, стр. 2-4; Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. I, стр. 41-44; X. Вильсон. Линейные корабли в бою 1914-1918 гг., стр. 35.

** Без эскадры кораблей береговой обороны (8 броненосцев).

*** В начале войны вступил в строй еще 1 линейный крейсер “Дерфлингер”.

Как видно из таблицы, военно-морские силы Англии и Франции на Северном море значительно превосходили своего противника — германский флот — по всем основным классам кораблей. Однако простого численного превосходства еще недостаточно для достижения победы. Надо было умело использовать это превосходство.

Военно-морские силы Франции

Военно-морские силы Франции были сведены в два объединения — Флот Средиземного моря и Морские силы Канала (Ла-Манш). Флот Средиземного моря (командующий вице-адмирал Буэ де Ля-Пейрер, являвшийся одновременно главнокомандующим морскими силами Франции) имел в своем составе: особую группу кораблей{246а}, 2 эскадры и дивизию (резервную) линейных [266] кораблей, 2 дивизии броненосных крейсеров, дивизию особого назначения{247}, флотилию эскадренных миноносцев и флотилию подводных лодок. Базы флота: Тулон (главная база), Бизерта (Тунис), Оран (Алжир), временные базы — Аяччо и Бонифачио на о-ве Корсика. Система базирования обеспечивала боевые действия флота в западной части Средиземного моря. В Адриатическом море и в восточной части Средиземного моря флот не имел своих баз. Морские силы Канала (командующий контр-адмирал Руйе) состояли из дивизии крейсеров, флотилии эскадренных миноносцев, флотилии миноносцев и флотилии подводных лодок. Базировались силы на Брест (главная база), Шербур, Дюнкерк, Кале{248}.

21 июля французский флот закончил большие маневры и начал проводить мобилизационные мероприятия. К 28 июля мобилизация была в основном закончена, и флот, сосредоточившись в Тулоне, ждал приказа о выходе в море. Английские силы с 30 июля находились на Мальте и также ждали приказаний Адмиралтейства.

Военно-морские силы Австро-Венгрии

Флот Австро-Венгрии находился в Адриатическом море и состоял из 2 эскадр линейных кораблей, дивизии крейсеров, 2 флотилий эскадренных миноносцев и миноносцев, флотилии подводных лодок и резерва из старых кораблей{249}. Командовал флотом адмирал Гаусс. Базы флота — Пола (главная база), Каттаро (Котор) и временные базы — Себенико (Шебеник) и Зара. Кроме того, флот мог использовать порты Триест и Фиуме. Система базирования отвечала составу австро-венгерского флота и в целом обеспечивала его боевые действия против итальянского флота в Адриатическом море. Однако флот не имел оборудованной базы у выхода в Средиземное море (Отрантский пролив). Боевые действия в этом районе при большом удалении от главной и других баз затруднялись.

Австро-Венгрия имела речную флотилию на Дунае для содействия своим сухопутным войскам на среднем течении реки и ее притоках. Флотилия состояла из мониторов, сторожевых кораблей и вспомогательных судов, сведенных в дивизионы и группы. База ее до войны находилась в Будапеште{250}.

Общее состояние сил сторон на Средиземноморском театре перед началом войны показано в табл. 17. [267]

Таблица 17. Состав военно-морских сил сторон на Средиземном море к началу военных действий *

Флоты

Линейные корабли

Линейные крейсеры

Крейсеры (в том числе броненосные)

Эскадренные миноносцы

Подводные лодки

дредноуты

додредноуты

Французский

1{*1}

18

3

15

41

15

Английский

8

20

3

Всего

1{*2}

18

3

23

61

18

Австро-Венгерский

3{*3}

9

9

19

6

Германский отряд крейсеров

1

1

Всего

3{*3}

9

1

10{*4}

19{*4}

6

{*1}Таблица составлена на основании данных, приведенных в трудах: А. Томази. Морская война на Адриатическом море, стр. 146 — 148: X. Вильсон. Линейные корабли в бою 1914-1918 гг., стр. 318-322.

{*2}Вскоре после начала войны вошли в строй еще 2 дредноута.

{*3}Еще 1 линкор вступил в строй после начала войны.

{*4}Австрийский флот, кроме того, имел 60 малых миноносцев старой постройки и в резерве 3 броненосца береговой обороны, 5 старых крейсеров, 7 эскадренных миноносцев типа “Метеор” и 18 малых миноносцев (А. Томази. Морская война на Адриатическом море, стр. 147—148).

Военно-морские силы России

Военно-морские силы России состояли из флотов (Балтийский, Черноморский) и флотилий (Сибирская, Каспийская). Морские силы Балтийского и Черного морей подразделялись на действующие флоты и резервы. Действующий флот на Балтике накануне войны состоял из бригады линейных кораблей, бригады крейсеров, двух минных дивизий, бригады подводных лодок, отряда заградителей, партии траления и отряда канонерских лодок. Оперативным соединением действующего флота являлась эскадра, включавшая бригаду линкоров, бригаду крейсеров и 1-ю минную дивизию. В 1-м резерве состояла бригада старых крейсеров, а во 2-м — сводный дивизион миноносцев и учебные отряды кораблей — артиллерийский, минный и подводного плавания{251}. Командовал морскими силами Балтийского моря с 1908 по 1915 г. вице-адмирал Н. О. Эссен; он же был и командующим эскадрой.

Главной базой Балтийского флота являлся Гельсингфорс, но он не был достаточно укреплен и оборудован для базирования [268] больших кораблей. Линейные корабли вынуждены были стоять на незащищенном внешнем рейде. Бригада крейсеров находилась в Ревеле, который намечено было со временем оборудовать под главную базу флота. Передовыми базами были Либава и Виндава, но с началом войны пришлось их оставить. Пунктами базирования легких сил служили Балтийский порт, Рогокюль, Усть-Двинск. В Кронштадте находились корабли резерва, он же служил ремонтной базой флота{252}.

Командование флота, предвидя неизбежность войны с Германией, в конце июля приступило к мобилизации и развертыванию флота в соответствии с “Планом операций морских сил Балтийского моря” 1912 г. и боевым расписанием флота. 12 (25) июля была объявлена повышенная готовность в частях и соединениях флота, усилена охрана рейдов и гаваней, а на следующий день при входе в Финский залив установлен постоянный дозор из крейсеров “Громобой”, “Адмирал Макаров”, “Баян” и “Паллада”. В этот же день 13 (26) июля бригада линейных кораблей в составе “Цесаревич”, “Слава” и “Павел I”{253} перешла из Ревеля в Гельсингфорс, чтобы принять топливо и боеприпасы. 14 (27) июля отряд заградителей — “Амур”, “Енисей”, “Ладога” и “Нарова” — вместе с дивизионом эскадренных миноносцев прибыли в Порккала-Удд, готовые к постановке мин на Центральной и Шхерной позициях. Резервной бригаде крейсеров было приказано перейти в состояние боевой готовности. Началась частичная эвакуация Либавы. 15 (28) июля было приступлено к постановке крепостного минного заграждения у Кронштадта{254}.

С объявлением общей мобилизации (в полночь 17 (30) июля) заградители под прикрытием линейных кораблей, эскадренных миноносцев и подводных лодок приступили (утром 18 (31) июля) к постановке главного минного заграждения на Центральной позиции (о. Нарген, Порккала-Удд). В течение четырех с половиной часов они выставили 2119 мин{255}. Одновременно были приведены в боевую готовность береговые батареи на позиции. К этому времени имелось всего 8 четырехорудийных батарей калибром от 75 (зенитные) до 203 мм{256}.

Соотношение сил на Балтийском море по окончании мобилизации и развертывания показано в табл. 18.

Данные таблицы говорят о многократном превосходстве Балтийского флота над немецкими силами. Однако германское [269]

Таблица 18. Состав военно-морских сил России и Германии на Балтийском море к началу военных действий *

Классы кораблей

Россия

Германия

Линейные корабли (додредноуты)

4**

Броненосные крейсера

3

Крейсера

7

8 ***

Эскадренные миноносцы

49

16

Миноносцы

21

Минные заградители

6

5

Подводные лодки

11

4

Канонерские лодки

6

1

* Для таблицы использованы данные, содержащиеся в трудах: “Всеподданнейший отчет по Морскому министерству за 1914 г.” Пг., 1915, стр. 28 — 29; “Российский императорский флот и флоты Германии и Турции”.Пг., 1915, стр. 4-11; С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота. М., 1948, стр. 58-61, 74-83, 102-141, 184-189, 210-213, 224-225; О Гроос. Война на море 1914-1918 гг., т. 1. Приложения, табл. 1, стр. 3-4; Р. Фирле. Война на Балтийском море, стр. 361-362.

** Без старого линейного корабля “Император Александр II”, состоявшего во 2-м резерве.

*** В том числе крейсер “Фрейя” (до мобилизации учебный корабль).

командование могло в зависимости от складывающейся на балтийском театре обстановки перебросить из Северного моря по Кильскому каналу дополнительные силы. Так оно и случалось много раз в ходе войны.

Действующий флот на Черном море состоял из бригады линейных кораблей, минной дивизии (крейсер, эскадренные миноносцы, минные заградители), дивизиона подводных лодок, партии траления. Оперативным соединением действующего флота, как и на Балтике, была эскадра, включавшая линкоры, крейсера и эскадренные миноносцы. Устаревшие корабли и учебные суда составляли 1-й и 2-й резервы{257}. Командовал флотом адмирал А. А. Эбергард.

Главной базой флота являлся Севастополь, базами — Одесса и Батум, тыловой ремонтной базой — Николаев. Система базирования в целом обеспечивала действия Черноморского флота у своего побережья и на морских сообщениях противника в юго-восточной части моря. Батумская база давала возможность привлекать к поддержке фланга армии на Кавказском фронте корабли с ограниченным радиусом действия. Вместе с тем система базирования не обеспечивала боевые действия разнородных сил Черноморского флота в юго-западной части моря{258}. [270]

К 14 (27) октября на Черноморском флоте были в основном завершены мобилизационные мероприятия. Для защиты Одессы и входа в Днепро-Бугский лиман создан специальный отряд кораблей, состоявший из канонерских лодок “Донец” и “Кубанец” и минных заградителей “Бештау” и “Дунай”.

14 (27) октября главные силы флота выходили в море для маневрирования, имея полные запасы снарядов и топлива. С получением сообщения о появлении турецких кораблей в Черном море флот с утра 28 октября перешел на первую боевую готовность (по тогдашней терминологии — “1-е положение”).

В ночь на 16 (29) октября, т. е. перед вероломным нападением германо-турецкого флота на русские военно-морские базы и порты, дислокация Черноморского флота была следующей.

Главные силы — все линейные корабли и крейсера стояли на Большом рейде в Севастополе. Здесь же находились 4 заградителя с запасом мин. Минная бригада пребывала в Евпаторийском заливе в 6-часовой готовности. 3 миноносца несли дозор в море между Севастополем и Евпаторией, а заградитель “Прут” — между Севастополем и Ялтой. Канонерские лодки “Донец” и “Кубанец” и заградитель “Бештау” находились в Одессе, заградитель “Дунай” — у Очакова, заградитель “Дыхтау” и транспорт “Березань” — в Батуме{259}.

Военно-морские силы Турции

По своему составу флот Турции уступал флотам крупных держав — участников первой мировой войны. Турция сама боевых кораблей не строила, а заказывала или покупала их за границей. К началу военных действий германо-турецкий флот состоял из 3 линейных кораблей, 1 линейного крейсера, 3 легких крейсеров и флотилии эскадренных миноносцев{260}. Командовал флотом германский контр-адмирал Сушон. На линейных кораблях и легких крейсерах было по два командира: немец и турок (последний выполнял роль дублера). Остальными кораблями командовали только немцы{261}.

Единственной оборудованной базой турецкого флота являлся Константинополь (Стамбул). После вступления в войну Болгарии на стороне Тройственного союза была использована для базирования немецких подводных лодок Варна.

Германо-турецкий флот усиленно готовился к военным действиям. В сентябре — октябре его корабли поодиночке и в соединениях неоднократно выходили в Черное море с целью разведки, изучения театра и отработки учебно-боевых задач. [271]

14 (27) октября германо-турецкое командование приняло окончательное решение о нападении в ночь на 16 (29) октября на русский флот в его базах. В приказе военного министра Турции Энвера-паши, подписанном еще 9 (22) октября, указывалось: “Турецкий флот должен добиться господства на Черном море. Найдите русский флот и атакуйте его без объявления войны...”{262}

Представление о составе морских сил сторон перед началом военных действий на черноморском театре дает табл. 19.

Таблица 19. Состав военно-морских сил России и Турции на Черном море к началу военных действий{1*}

Классы кораблей

Россия

Турция

Линейные корабли (додредноуты)

5{2*}

3

Линейные крейсера

1{3*}

Крейсера

2

3{4*}

Эскадренные миноносцы

17

10

Миноносцы

12

12

Подводные лодки

4

2

Минные заградители

2{5*}

2

Канонерские лодки

3{5*}

 

{1*}"Всеподданнейший отчет по Морскому министерству за 1914 г ", стр. 28 - 29; "Российский императорский флот и флоты Германии и Турции", стр. 12-17, 40-43; С.П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота, стр. 278-287, 312-313, 320-323, 326-329; Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 17-18, 50-52.

{2*}Без старых линейных кораблей "Синоп" (постройки 1883 - 1889 гг.) и "Георгий Победоносец" (постройки 1889 - 1896 гг.), числившихся до войны во 2-м резерве.

{3*}Немецкий линейный крейсер "Гебен", получивший в турецком флоте название "Султан Селим".

{4*}В том числе немецкий легкий крейсер "Бреслау", названный "Медилли".

{5*}В таблицу включены заградители и канлодки специальной постройки. В период непосредственной подготовки к военным действиям несколько транспортов и пароходов торгового флота были переоборудованы в заградители и канлодки.

Количественное превосходство русского флота над турецким, как показывает таблица, было значительным. Но нельзя не учитывать того, что ни один русский додредноутный линейный корабль не мог сравняться по скорости хода и скорострельности орудий главного калибра с новейшим германским линейным крейсером “Гебен”. Русские легкие крейсера уступали в скорости хода “Бреслау”. А это означало, что немецкие корабли могли в любой невыгодный для них момент уклониться от боя.

Приведенные выше данные о составе военно-морских сил накануне войны показывают, что по числу крупных кораблей (линкоров, линейных крейсеров, крейсеров разных типов) и их соединений британский флот превосходил флоты всех других первоначальных [272] участников войны, вместе взятые. И тем не менее он не одержал ни одной блистательной победы в открытом бою. Идея генерального сражения как решительного способа достижения господства на море, лежавшая в основе военно-морской доктрины Англии и оперативных планов Адмиралтейства, потерпела полное банкротство.

Мобилизация и развертывание флотов были осуществлены в основном по заранее разработанным планам и в короткие сроки. Развертывание флотов в отличие от сухопутных армий не требовало много времени, так как оно не было связано с транспортными трудностями. Кроме того, часть корабельного состава флотов, а при ограниченной системе базирования и целые флоты не требовалось никуда передвигать. Корабли и соединения могли сразу приступать к боевым действиям.

Одной из главных задач флотов в первые дни и недели войны было обеспечение мобилизации и развертывания сухопутных войск от возможных ударов противника с морского направления, а иногда — непосредственное участие в развертывании армии (перевозки войск морем). Более длительное время занимали призыв резервистов, формирование новых и укомплектование существующих частей и соединений, а также мобилизация судов торгового флота.

В целом же флоты всех участников войны не были обеспечены достаточными запасами оружия, боеприпасов и других средств для ведения длительной войны. Уже в начале войны обнаружился недостаток в орудиях для береговой и зенитной артиллерии и для вооружения вспомогательных судов, в минах заграждения, противолодочных сетях и других боевых средствах. Несколько лучшим было положение в германском флоте. Русский Балтийский флот лучше, чем морские силы других стран, подготовился к ведению минной войны. [273]

Ф. С. Криницын

Глава четвертая. Кампания 1914 г.

1. Операции на Западном фронте

Вторжение германских войск в Бельгию

Уже 2 августа германские милитаристы совершили первый акт агрессии — их войска вторглись на территорию суверенного государства — Великого герцогства Люксембург, нейтралитет которого был гарантирован международными актами{1}. Германские части, даже не закончив своей мобилизации, быстро двинулись вперед, чтобы как можно скорее захватить люксембургские железные дороги, весьма важные для Германии в стратегическом отношении. Столица этого маленького нейтрального государства — город Люксембург — была захвачена германцами уже утром 2 августа{2}. При этом германские дипломаты лицемерно заявляли, что Германия вынуждена ввести свои войска в Люксембург для предупреждения якобы подготавливаемого захвата его французами{3}. На самом же деле захват Люксембурга предусматривался планами развертывания германских сил и был разработан до деталей еще в мирное время. Территория Люксембурга включалась в район развертывания германских войск{4}.

В ночь на 4 августа германские части без объявления войны перешли бельгийскую границу и двинулись к крепости Льеж (30-35 км от границы), прикрывавшей переправы через р. Маас. Захват Льежа, как и захват Люксембурга, был задуман и разработан германским генеральным штабом задолго до войны. Для [274] этого предназначались шесть усиленных бригад различных корпусов и один пехотный полк, постоянно расквартированные уже в мирное время вблизи бельгийской границы, и три кавалерийские дивизии (2-й кавалерийский корпус генерала Марвица) — всего 25000 штыков, 8000 сабель и 124 орудия, в том числе 4 тяжелые мортиры калибром 210 мм{5}. Возглавлял этот сводный отряд командир 10-го корпуса 2-й армии генерал Эммих.

К вечеру 5 августа германские части подошли к линии фортов Льежа{6}. Захват крепости намечено было осуществить в ночь с 5 на 6 августа внезапной атакой. Темная ночь и разразившаяся гроза с ливнем, казалось, благоприятствовали германцам. Однако бой 6 августа показал, что расчет германского командования на внезапность не оправдался. Первые атаки, направленные в промежутки между фортами, были отбиты. Лишь на одном направлении германцы подошли к городу и им удалось захватить старый форт Шартрез, расположенный на окраине Льежа{7}.

Эта частная неудача и артиллерийский обстрел вызвали у коменданта крепости Льеж генерала Лемана опасение, как бы полевые войска, дравшиеся на восточном берегу Мааса, не оказались отрезанными от остальных сил армии, и он приказал 3-й дивизии отойти на западный берег Мааса. Вследствие этого германцам 7 августа удалось овладеть самим городом и частью, переправ через Маас. Все же такая удача не могла быть использована германским командованием, так как форты держали под огнем маасские переправы и дороги к ним. Колонны германских войск не могли пройти по мостам без существенных потерь. Особенно задерживалось продвижение 1-й германской армии.

Для того чтобы быстрее овладеть фортами Льежа, командующий 2-й германской армией генерал Бюлов выделил три армейских корпуса под общим командованием командира 7-го корпуса генерала Эйнема{8}, доведя численность войск, атакующих Льеж, до 100 тыс. человек. Войска подошли к Льежу лишь 12 августа, [276] а после полудня того же числа по фортам Льежа открыла огонь тяжелая артиллерия 380 и 420-мм калибра{9}. Под разрушительным артиллерийским огнем невиданной ранее силы к 16 августа последовательно пали все форты Льежа. Дорога германским армиям в Бельгию была открыта. За это германцы заплатили недешево: они потеряли под Льежем до 25 тыс. человек{10}.

К этому времени 1-я и 2-я германские армии всеми своими силами подошли к Маасу и переправлялись через него, уже не встречая сопротивления. Началось непосредственное осуществление оперативного решения германского командования — главными силами наступать во Францию через Бельгию и Люксембург{11}. 1-я армия имела направление на Брюссель, прикрывала правый фланг всего германского фронта. 2-я армия получила задачу наступать правым крылом на Вавр, а левым — севернее Намюра{12}. Обе армии в первой линии имели армейские корпуса ( 1-я армия — 2-й, 3-й и 4-й; 2-я армия — гвардейский, 7-й, 9-й и 10-й). Резервные корпуса следовали в одном переходе за соответствующими по номеру армейскими корпусами (в 1-й армии — 3-й и 4-й резервные; во 2-й армии — гвардейский резервный, 7-й и 10-й резервные корпуса).

Бельгийская армия прикрывала направление на Брюссель, занимая рубеж протяжением в 30 км по р. Жете: три пехотные дивизии (1-я, 3-я и 5-я) от Жордуаня до Тирлемона, кавалерийская дивизия севернее у Диеста и Гелена; две дивизии (6-я и 2-я) располагались западнее — на р. Диль. 4-я бельгийская пехотная дивизия оставалась еще в Намюре.

Германское командование поставило задачу своим 1-й и 2-й армиям отрезать бельгийскую полевую армию от Антверпена, а в дальнейшем, обеспечивая себя со стороны этой крепости, продолжать наступление на фронте Брюссель, Намюр{13}. Для большей согласованности действий 1-я армия и кавалерийский корпус Марвица были подчинены с 17 августа командующему 2-й армией генералу Бюлову.

В завязавшихся боях германские соединения охватывали северный фланг бельгийских сил. Малочисленная бельгийская армия, уже потрясенная падением Льежа и лишенная помощи со стороны своих союзников, под натиском врага к ночи 18 августа отошла за р. Диль. Ввиду сильного нажима противника и явной угрозы быть отрезанными от Антверпена бельгийское командование отдало приказ войскам, не останавливаясь за р. Диль, отходить к Антверпену, куда уже переехало бельгийское правительство{14}. [277] 20 августа бельгийская армия, не теснимая противником, подошла к Антверпену и расположилась на линии южных и юго-восточных фортов крепости.

Выделив для обеспечения со стороны Антверпена 3-й резервный корпус, германские войска основными силами 20 августа заняли столицу Бельгии город Брюссель, а их 1-я, 2-я и 3-я армии вышли на фронт Брюссель, Намюр (охватывая последний с севера и юга), Динан и южнее{15}, готовясь вступить в сражение с французскими силами.

Ослабленная боями бельгийская армия уже не могла оказать решительного противодействия противнику. Однако бельгийский народ не смирился с иноземной оккупацией и мужественно восстал против чужеземных захватчиков. Чем больше углублялись германские войска в бельгийскую территорию, тем сильнее и чаще стали проявляться партизанские действия, выражавшиеся в вооруженных нападениях на мелкие части вражеских войск, разъезды, обозы и тыловые учреждения. Германское командование применяло к населению жестокие репрессии{16}. Но это не останавливало бельгийских патриотов и германское командование вынуждено было принимать особые меры для охраны тыловых сообщений{17}. [278]

Пограничное сражение

Во французском генеральном штабе еще задолго до войны нарушение бельгийского нейтралитета германской армией считалось все более и более вероятным{18}. Поэтому в разрабатываемых планах развертывания всегда учитывалась такая возможность{19}. Однако в условиях уже объявленной войны французское командование продолжительное время не имело достаточных и достоверных данных, подтверждающих, что германцы действительно наступают через бельгийскую территорию. Имелось опасение, что германское командование ложными сведениями попытается спровоцировать Францию на нарушение нейтралитета Бельгии. Поэтому французский военный министр “строжайше и самым категорическим образом” запретил всем французским войскам переходить бельгийскую границу и всем летчикам летать над бельгийской территорией{20}.

Лишь после того как 4 августа во Франции были получены официальные сведения о вторжении германских войск в Бельгию, и бельгийское правительство выразило согласие взаимодействовать с французскими войсками, французское командование 5 августа отдало приказ 1-му кавалерийскому корпусу Сорде (1-я, 3-я и 5-я кавалерийские дивизии) “проникнуть в Бельгию, чтобы уточнить приблизительный контур противника и задержать его колонны”{21}. Французским самолетам также было разрешено летать над бельгийской территорией{22}.

Между тем разведывательные сводки французского штаба к 8 августа определяли расположение главных германских сил в районе Меца и в Люксембурге{23}. На основании этих данных, а также с учетом сопротивления Льежа, ни один форт которого еще не был потерян, Жоффр 8 августа принял решение о переходе в наступление всеми силами и направил в войска соответствующую директиву (общая инструкция № 1){24}.

Новые разведывательные сведения, полученные французским штабом к 13 августа, показывали, что главные силы германцев располагаются не в районе Меца, как предполагали раньше, а к северу от Диденгофена (Тионвиля). Такая группировка весьма наглядно раскрывала стратегический замысел германского командования и направление его главного удара именно через Бельгию. [279]

Однако Жоффр все еще считал, что угроза германского наступления севернее Намюра “не носит непосредственного характера и достоверность ее далеко не установлена”{25}. Только 15 августа, после попыток германцев захватить мосты через Маас у Динана, французское командование начинает понимать, что германцы направляют главный удар своим правым крылом севернее Живе, и Жоффр решается передвинуть 5-ю армию к Филиппвилю, в направлении к р. Самбра{26}.

Пока французское командование вырабатывало решение, а германские армии бомбардировали Льеж и продвигались к Брюсселю, французские войска еще в ходе сосредоточения в начале августа развернули бои на южном крыле западноевропейского фронта. Было важно как можно скорее вступить на земли Эльзаса и Лотарингии, отторгнутые некогда Германией от Франции. Это произвело бы большой моральный эффект, подняло бы дух французских войск перед началом решительных сражений. Вместе [280] с тем в предвидении скорого окончания войны это имело бы важное значение при заключении мира{27}. Для осуществления этих целей первоначально предназначались части прикрытия, а по мере сосредоточения и более значительные силы. В результате боев французские войска к исходу 8 августа захватили Мюльгаузен, а германцы отошли за Рейн. Однако прибывшие германские подкрепления 9 августа неожиданно для французов перешли в наступление и отбросили французские войска к границе{28}.

Наступление французов более крупными силами (шесть с половиной корпусов, три резервные и три кавалерийские дивизии 1-й и 2-й армий) началось 14 августа в общем направлении на Саарбург, который прикрывали пять корпусов и три кавалерийские дивизии 6-й германской армии. С утра 15 августа и на правом фланге 1-й армии французы предприняли новое наступление более крупными силами, образовав для этого специальную Эльзасскую армию (7-й корпус, 44-я пехотная дивизия, 58-я, 63-я и 66-я резервные дивизии, пять альпийских батальонов и 8-я кавалерийская дивизия){29}. Так как к этому времени уже совершенно ясно определились намерения германского командования нанести главный удар через Бельгию, то целью новой операции французов в Верхнем Эльзасе было приковать к этому району как можно большее количество германских войск и не позволить перебрасывать их на усиление северного германского крыла{30}. В этой операции 2-я французская армия и левое крыло 1-й армии медленно наступали с незначительными боями и к 18 — 20 августа заняли Саарбург, Шато-Сален и другие селения. К 19 августа на правом фланге Эльзасской армии французам также вновь удалось занять район Мюльгаузена, так как большая часть германских сил к этому времени была передвинута из района Мюльгаузена к северу.

В дальнейшем основные события войны происходили на франко-бельгийской границе, куда к 20 августа подошла главная группировка германских сил и французские армии левого крыла. 1-я германская армия вышла на линию Вольфертгем, западнее Брюсселя, Ватерлоо (3-й резервный корпус этой армии был оставлен для блокировки бельгийской армии в Антверпене) ; 2-я германская армия — юго-восточнее 1-й до Намюра; 3-я армия подошла к р. Маас на участке Намюр, Динан; 4-я германская армия вышла на рубеж Бастонь, Аттер (западнее границы Люксембурга); наконец, 5-я армия достигла линии Эталь, Лонгви, Арсвейлер. Всего в пяти германских армиях наступали 17 армейских [281] корпусов и 7 кавалерийских дивизий. За ними на удалении в 1-2 перехода двигались еще 5 резервных корпусов, которые могли в течение ближайших 2-3 дней также принять участие в сражении.

Французские армии занимали следующее положение: 3-я армия находилась на линии Этен, Жамец, северо-восточнее Вердена; 4-я армия занимала широкий фронт от Монмеди до Мезьера; 5-я армия заняла указанное ей расположение между реками Самброй и Маасом и в треугольнике Динан, Намюр, Шарлеруа. Кавалерийский корпус в составе трех дивизий находился на левом берегу Самбры западнее Шарлеруа. Между 4-й и 5-й армиями имелся промежуток в 50 км, прикрытый слабыми силами, оборонявшими переправы через р. Маас.

Английская армия закончила свое сосредоточение южнее Мобежа и собиралась выдвигаться к Монсу.

Далее от Валансьена на северо-запад до морского побережья четыре территориальные дивизии под командованием генерала д'Амада имели задачу преградить путь германской кавалерии на французскую территорию.

Правый фланг всей главной группировки англо-французских войск прикрывала Лотарингская армия под командованием генерала Монури, образованная к 21 августа в составе семи резервных дивизий. Она располагалась восточнее Вердена, в районе Маасских высот{31}.

Всего в главной группировке англо-французских сил от Вердена до Монса имелось 22,5 корпуса (считая каждые две резервные дивизии за один корпус) и 7,5 кавалерийских дивизий. Силы противников, как видно, были равные, а на первые два-три дня сражения англичане и французы имели даже превосходство в несколько корпусов (до 5), поскольку 5 германских резервных корпусов находились на удалении в 1-2 перехода от главных сил.

К 20 августа силы противников полностью были развернуты для решения главных задач войны. В связи с этим главное командование той и другой стороны отдает оперативные директивы своим войскам.

Германское главное командование в директиве 20 августа ставит задачу 1-й и 2-й своим армиям продолжать наступление против неприятеля западнее Намюра, а 3-й армии — на участке Намюр, Живе. При этом предполагалось как можно скорее начать атаку Намюра. Этой директивой войскам была поставлена задача на выполнение основной стратегической цели — охват и разгром всех французских сил. Войска 4-й и 5-й армий не получили каких-либо определенных оперативных указаний и должны были действовать по обстановке — наступать или обороняться{32}. [282]

Французские армии тоже получили оперативную директиву от 20 августа, определяющую их ближайшие задачи{33}. В директиве ставилась задача 3-й армии наступать с 21 августа в общем направлении на Арлон и быть готовой, если потребуется, действовать также фронтом на восток. 4-я армия получила задачу наступать в общем направлении на Невшато. Для 5-й французской и английской армий была отдана общая директива 21 августа, в которой целью действий для обеих армий указывалась северная группировка противника. Причем для английской армии было указано направление действий главных сил на Суаньи. По замыслу французского командования главная роль в предстоящей операции возлагалась на 3-ю и 4-ю армии{34}. 1-я и 2-я армии имели задачу своими действиями отвлечь на себя силы противника южнее Меца, которые могли бы угрожать флангам 3-й и 4-й армий. На 5-ю и английскую армии возлагалось обеспечение главного удара слева.

Таким образом, с обеих сторон была задумана стратегическая наступательная операция{35}, целью которой являлся разгром главных сил противника. В военно-исторической литературе эта операция получила название “Пограничное сражение”.

Осуществляя решения своего командования, войска противников двигались навстречу друг другу, в результате чего в период с 21 по 25 августа произошли крупные армейские встречные сражения в двух оперативных районах: 1) в Арденнах (“Сражение в Арденнах”) — между 4-й и 5-й германскими, 3-й и 4-й французскими армиями (у Лонгви и на р. Семуа); 2) в междуречье Самбры и Мааса (“Сражение при Шарлеруа”) — между 1-й, 2-й и 3-й германскими, 5-й французской и английской армиями у Динана, на Нижней Самбре и у Монса.

В боях в районе Лонгви, которые начались 22 августа между частями 3-й французской и 5-й германской армий, французы потерпели поражение и их 3-я армия начала 25 августа отходить на линию Монмеди и южнее{36}. Вследствие утомленности и расстройства войск обеих сторон бои с 26 августа приостановились.

Сражение на р. Семуа между 4-й французской и 4-й германской армиями также началось 22 августа. Несмотря на превосходство в силах, 4-я французская армия потерпела поражение, понесла большие потери в людях и материальной части и отошла в исходное положение за р. Семуа, а 24 августа на р. Маас{37}. [283] Войска 4-й германской армии, задерживаемые арьергардами французов, медленно продвигались за ними и остановились перед р. Маас.

Бои в нижнем течении Самбры от Намюра до Шарлеруа начались 21 августа. Части 2-й германской армии захватили ряд переправ на Самбре и 22 августа форсировали ее крупными силами. Французы (5-я армия) перешли в наступление, но были вынуждены отойти. 22 августа германцы предприняли атаки и против переправ на Маасе у Динана, которые обороняли войска 1-го армейского корпуса 5-й французской армии, но были легко отбиты. Однако на следующий день части 3-й германской армии захватили на Маасе некоторые переправы южнее Намюра и переправились на левый берег Мааса у Динана{38}. Это создало серьезную угрозу тылу сражавшейся на Самбре 5-й французской армии, она начала отход и 25 августа оказалась за Филиппвилем. За ней почти без боев следовали германские войска.

На левом крыле всего фронта 23 августа произошли бои у Монса между частями английской и 1-й германской армий. Закончив сосредоточение в районе Мобежа, английская армия в соответствии с директивой французского командования от 21 августа начала наступление и к утру 23 августа вышла к каналу на участке Монс — Конде{39}. 23 августа, во второй половине дня, германские войска тоже подошли к этому рубежу, форсировали имевшийся [284] здесь канал и заняли Монс. Англичане под натиском превосходящего их противника с утра 24 августа начали отход и к 25 августа отошли на линию Камбре, Ле-Като.

В тылу у германских войск (2-я армия) осталась крепость Мобеж, имевшая гарнизон 49000 человек и 450 орудий{40}. Для овладения этой крепостью германцы выделили три пехотные бригады, два саперных полка при 112 орудиях (36 легких и 76 тяжелых). Атаки крепости продолжались с 29 августа по 7 сентября и велись почти исключительно силами пехоты при слабой поддержке артиллерии вследствие недостатка боеприпасов. Несмотря на наличие крупного гарнизона, крепость сдалась 7 сентября. Германцы взяли около 33 тыс. пленных и всю артиллерию{41}.

В ходе Пограничного сражения германские войска (гвардейский резервный корпус 2-й армии и 11-й армейский корпус 3-й армии, тяжелая артиллерия, освободившаяся после падения Льежа, — всего 60 000 человек) к 25 августа овладели бельгийской крепостью Намюр, которая запирала собой несколько важных железнодорожных линий, необходимых германской армии для подвоза{42}.

На страсбургском и саарбургском направлениях германцы, перешедшие 20 августа в наступление всеми силами своих 6-й и 7-й армий{43}, к 26 — 28 августа отбросили французов в исходное положение. К концу августа в связи со сложившейся для французов тяжелой обстановкой на бельгийской границе французы оставили район Мюльгаузена. Эльзасская армия была расформирована и ее части переброшены на другие участки фронта{44}. В дальнейшем военные действия на южном крыле французско-германского фронта были ограниченного, местного характера, не оказывали существенного влияния на общий ход борьбы.

К 25 августа Пограничное сражение можно считать оконченным, так как с этого времени французское командование изменяет свои стратегические цели и осуществляет стратегическое отступление всей своей северной группировки, чтобы с нового рубежа возобновить наступление.

В результате Пограничного сражения стратегическая обстановка на французско-германском фронте резко изменилась. Французские армии на всем фронте северо-западнее Вердена вынуждены [285] были отходить, чтобы собраться с силами. “Пограничное сражение кончилось неудачей”, — отмечал позже Жоффр{45}. Поражение французских армий в Пограничном сражении и их последующий отход создали непосредственную угрозу Парижу, что вызвало тяжелое впечатление в общественных кругах Франции. 2 сентября французское правительство покинуло Париж и перебралось в Бордо.

Причиной поражения французов в Пограничном сражении было недостаточно искусное использование войск. Командование при постановке задач исходило из ложных предположений о намерениях и группировке противника. Армии получали задачи для действий в расходящихся направлениях. Наступление осуществлялось без достаточной разведки, без устойчивой связи с соседями. В результате этого происходили внезапные столкновения с противником. В таких условиях наблюдались многие случаи неустойчивости в частях и соединениях{46}. Самовольный отход некоторых частей обнажал фланги соседей, что еще более усугубляло положение и вынуждало их также отходить. Командиры корпусов и дивизий в ряде случаев действовали нерешительно, теряли управление подчиненными войсками. Как отмечал позднее сам Жоффр, “боевой аппарат не дал полностью того, что вправе были от него ожидать”{47}. Это Жоффр считает одной из главных причин неудачи наступления.

Германские части также наступали без должной разведки, действовали вяло и вместо стремительного преследования французов лишь следовали за ними. Германцы не сумели ни на одном участке воспользоваться благоприятно сложившейся для них обстановкой.

В ходе боевых действий первых дней войны выявились весьма серьезные недостатки в боевой подготовке французской армии (недостаточное охранение войск, слабая стрелковая подготовка пехоты, неудачный выбор артиллерийских позиций), о чем писал Жоффр в своих указаниях. Были отмечены также недостатки в управлении войсками. По этому поводу в указаниях командующим армиями 16 августа Жоффр писал: “Необходимо, чтобы руководство боем не ускользало из рук высшего командного состава ни на один момент”{48}.

Первые же серьезные бои в ходе Пограничного сражения показали несоответствие довоенной тактической подготовки новым условиям, когда стало применяться усовершенствованное оружие. Пехота в плотных боевых строях, сомкнутыми частями бросалась издалека во фронтальные атаки на укрепленные позиции, не имея тесного взаимодействия с артиллерией, не дожидаясь результатов [286] артиллерийской подготовки, и несла напрасные потери от пулеметного огня противника. Главнокомандующий французскими армиями отмечал эти недостатки уже 16 августа. Более подробные тактические указания Жоффр дал армиям в памятной записке 24 августа{49}, в которой он предписывает вести бой разомкнутой стрелковой цепью, подготавливая атаку артиллерийским огнем. Во избежание неустойчивости войск, часто наблюдавшейся в предыдущих боях, Жоффр требует после захвата какого-нибудь опорного пункта тотчас же оборудовать его, укрепиться на нем, подвести артиллерию, “устраиваться в бою на продолжительное время”. В “Указаниях для употребления артиллерии” от 27 августа{50} Жоффр снова напоминает о необходимости тесного взаимодействия пехоты и артиллерии. Отмечается, что артиллерия “завязывала бой слишком медленно, нерешительно и скупо”. Жоффр указывал на необходимость учесть опыт германцев и использовать авиацию в помощь артиллерии для разведки целей и корректирования артиллерийского огня.

В то время как французское командование сделало для себя из Пограничного сражения поучительные стратегические и тактические выводы, германское командование переоценило свои успехи. В ставке кайзера считали, что французская армия уже разгромлена и осталось лишь окружить ее остатки и уничтожить. Этому самообману способствовали победные реляции командующих армиями{51}. Считая, что цели войны на Западе достигнуты, германское командование решило приступить к переброске войск на Восток, что предусматривалось планом войны{52}. К этому побуждало также и сложившееся положение в Восточной Пруссии, где у Гумбиннена русские нанесли серьезное поражение 8-й германской армии и добились крупных успехов. Под впечатлением мнимой победы в Пограничном сражении, а также продолжающегося отступления французских армий германское командование 27 августа отдает директиву своим войскам на преследование французских сил и дальнейшее наступление в основном в юго-западном направлении{53}. 1-я германская армия получила задачу наступать западнее Уазы и Парижа на нижнюю Сену, 2-я армия — на Париж, 3-я армия — на Шато-Тьерри, 4-я — через Реймс на Эперне, 5-я армия — на линию Шалон-Сюр-Марн, Витри-ле-Франсуа, ей же поставлена задача окружить Верден, 6-я армия также получила активную задачу — наступать в общем направлении на Нёвшато. Оперативный замысел этой директивы заключался в том, чтобы охватить оба фланга [287] французской армии и таким путем уничтожить ее. При этом предусматривалось, что если французы окажут упорное сопротивление на реках Эне и Марне, то направление общего наступления германских армий будет изменено с юго-западного на южное{54}.

Рассчитывая на легкую победу, германское командование значительно ослабило свои силы на Западе, выделив 25 августа два корпуса и одну кавалерийскую дивизию для отправки на русский фронт{55}. Два других корпуса были выделены для овладения крепостью Антверпен и почти корпус (три бригады) — для захвата Мобежа.

В свою очередь французское командование не оставляет мысли о переходе в наступление. На исходе дня 25 августа французский главнокомандующий принимает план дальнейших действий и дает указания армиям на подготовку нового наступления, изложенные в общей инструкции № 2{56}. Замысел Жоффра состоит в том, чтобы посредством стратегического маневра “избежать охвата и вновь занять, в пределах возможности, охватывающее положение”{57}. Для осуществления этого замысла намечалось, сдерживая натиск противника, воссоздать на левом крыле французского фронта ударную группировку, “способную вновь перейти в наступление”{58}. Такая группировка готовится в составе английской, 4-й и 5-й французских армий. В нее включается также новая армия (6-я), которую намечено сформировать ко 2 сентября в районе Амьена из сил, взятых на других участках фронта{59}. Левый фланг всей ударной группировки прикрывает кавалерийский корпус Сорде, а далее рубеж р. Соммы до моря охраняют от проникновения неприятельской конницы территориальные дивизии. Дальнейший отход войск допускался до рубежа Верден, р. Эна, Краон, Лаон, Ла-Фер, Сен-Кантен, р. “Сомма{60}. На этом рубеже следовало хорошо укрепиться, чтобы оказать противнику “максимум сопротивления”{61}. Из этого же положения, как указывалось в инструкции, намечалось перейти в наступление в северном направлении.

В ходе отступления французские армии в ряде пунктов дали сильный отпор германским войскам — на рубеже р. Маас, в районе Ретеля, у Гюиза и Пруайара. Эти события существенно [288] повлияли на дальнейший ход борьбы и привели к весьма важным последствиям. Они явились одной из основных причин изменения направления действий германских армий правого крыла{62}.

Однако общая обстановка была такова, что французам не удалось ни в одном пункте добиться сколько-нибудь крупного оперативного успеха и они вынуждены были продолжать отход.

В трудных условиях отхода после поражения в Пограничном сражении французское командование возлагало большие надежды на своего союзника — Россию, на действия русской армии. Так, Жоффр 27 августа говорил военному министру Мильерану: “Слава богу, мы имеем благоприятные известия от русских в Восточной Пруссии. Можно надеяться, что благодаря этому немцы будут вынуждены отправить войска отсюда на Восток. Тогда мы сможем вздохнуть”{63}. Надежды Жоффра оправдались вполне. Русская армия честно и самоотверженно выполняла свой союзнический долг. В результате активных действий русских армий немцы уже 26 августа отправили на русский фронт два армейских корпуса и кавалерийскую дивизию.

В ходе отступления между английским и французским командованием происходили серьезные трения при необходимости организовать взаимодействие. Английские войска поспешно отходили, и попытки Жоффра побудить англичан хотя бы к кратковременной стабилизации фронта не всегда были успешны даже при посредничестве правительства{64}. Все же 31 августа английское правительство выносит решение, обязывающее английское главное командование сообразовать свои действия с генералом Жоффром{65}.

В такой обстановке Жоффр принимает 1 сентября новое решение (общая инструкция № 4){66}. Пределом отступательного движения французский главнокомандующий считает рубеж р. Сены восточнее Парижа, р. Об, Витри-ле-Франсуа, Бар-ле-Дюк{67}. Однако он указывает, что французские армии не обязательно должны отходить до указанного рубежа. Жоффра не покидает надежда перейти в наступление раньше, а именно в тот момент, когда 5-я французская армия “избежит опасности охвата”{68}.

Германские войска двигались вслед за французами, ведя слабые [289] бои с их арьергардами. В ходе преследования противника германские армии правого крыла изменили направление своего движения с юго-западного на южное. Это произошло вследствие упорного сопротивления французов перед фронтом 2-й германской армии, а также потому, что французские силы отходили на юг восточнее Парижа. Имея задачу обойти левое крыло англофранцузских армий, германская 1-я армия устремилась за ними также восточнее Парижа, прикрываясь со стороны последнего лишь 4-м резервным корпусом у Нантейля и совершенно не принимая во внимание собранные северо-восточнее Парижа французские силы.

К вечеру 4 сентября 1-я и 2-я германские армии дошли южнее Марны до Монмирая. На следующий день они готовились наконец-то осуществить свой заветный план общего окружения всех французских армий. Но обстановка коренным образом изменилась. Французы собрались с силами и сами готовились нанести германским армиям сокрушающий удар, имея в районе северо-восточнее Парижа крупные силы, нацеленные во фланг и тыл главной германской группировки.

Подводя итоги боевых действий на территории Франции в период с 21 августа по 4 сентября, следует сказать, что наступление германцев было сопряжено со значительными трудностями. Пять германских армий наступали в полосе свыше 230 км (Брюссель, Мец). При этом 1-й и 2-й правофланговым германским армиям пришлось до р. Марны преодолеть с боями пространство глубиной 200-220 км. Германским силам в этих сражениях противостояли три французские и одна английская армии. Сопротивление союзников и ожесточенные бои в ряде пунктов потребовали от германцев 16 суток для выхода на Марну. Средний темп продвижения германских войск правого крыла не превышал 13 км в сутки, а для 3-й, 4-й и 5-й германских армий и того меньше. Как видно, победного шествия по поверженной стране не получилось.

Марнская битва и сражение на р. Эна

Организационные мероприятия, осуществленные французским главным командованием, его усилия по объединению действий подчиненных армий, мужественное сопротивление французских войск принесли свои плоды. Перегруппировка французских сил была закончена. Они остановились севернее рубежа, предусмотренного общей инструкцией № 4 от 1 сентября, и занимали извилистую линию фронта: Верден, Ревиньи, Витри-ле-Франсуа, севернее Фер-Шампенуаз, Сезан, Куртакон, Париж. Французские армии занимали выгодное охватывающее положение по отношению к противнику. И французское командование решает, что момент для перехода в наступление назрел. [290]

Вечером 4 сентября Жоффр отдает приказ о переходе в наступление, начало которого было назначено на 6 сентября{69}. Главный удар наносили армии левого крыла — 5-я, английская и 6-я. 5-я армия получила задачу наступать с рубежа Сезан, Эстерне, Куртакон в северном направлении, английская — с фронта Куломье, Шаржи наносила удар во фланг 1-й германской армии на Монмирай, 6-я армия имела задачу действовать в тыл 1-й германской армии в общем направлении на Шато-Тьерри. Армии центра — 4-я и 9-я (последняя была сформирована 4 сентября){70} — должны были сковывать противника, причем, как отмечает А. Грассэ, 9-я армия в выполнении этой задачи играла главную роль{71}, а 3-я армия имела задачу наступать из района севернее Бар-ле-Дюк на запад также во фланг германских сил.

Германское командование, обеспокоенное известными ему перебросками французских сил на запад, отдает 4 сентября приказы{72} 1-й и 2-й армиям развернуться фронтом на юго-запад, лицом к Парижу, от р. Уазы западнее Шато-Тьерри до Сены и активно обороняться. 3-я, 4-я и 5-я армии получают задачу [291] продолжать наступление в южном и юго-восточном направлениях и совместно с 6-й армией окружить французские силы южнее Вердена. Эти распоряжения 5 сентября оформляются в виде директивы, которая рассылается командующим армиями{73}. Директива начинается знаменательными словами: “Противник уклонился от намеченного охватывающего наступления наших 1-й и 2-й армий...”{74}. Таким образом, видно, что к 5 сентября от германского плана войны не осталось и следа. Вместо грандиозного охвата всех французских сил — оборона двух армий охватывающего крыла, а остальным армиям — ограниченная задача на окружение лишь части французских сил. Директива от 5 сентября, говорится в немецком официальном труде “Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, “означала сознательный и окончательный отказ от первоначальной цели операции — охвата левого крыла неприятеля и оттеснения всех французских армий в юго-восточном направлении к швейцарской границе”{75}.

Представляет интерес группировка сил, сложившаяся к этому решающему моменту. От Парижа до Эперне действовали 1-я и 2-я германские армии в составе 18 пехотных и 5 кавалерийских дивизий. Со стороны французов — 6-я французская, английская, 5-я и 9-я французские армии в составе 35,5 пехотной и 8,5 кавалерийской дивизий. От Эперне до Вердена у германцев действовали 3-я, 4-я и 5-я армии — 26 пехотных дивизий; со стороны французов — 4-я и 3-я армии — 19,5 пехотной и 1 кавалерийская дивизии. Как видно, на западном крыле фронта французам удалось создать двойное превосходство в силах, что сулило им успех в предстоящем наступлении.

Решения противников 4 сентября привели к осуществлению фронтовой наступательной операции союзников, которая в исторической литературе носит название “Марнская битва” (“Марнское сражение”). Эта операция протекала на фронте от Парижа до Вердена.

Характер местности в основном благоприятствовал маневрированию крупными массами войск. Имевшиеся естественные преграды, главным образом реки, болота, леса, отнюдь не являлись труднопреодолимыми препятствиями. Лишь Сен-Гондские болота для 9-й французской армии представляли более серьезную преграду. Они тянулись вдоль фронта на 18 км, имели ширину от 1 до 3 км и были непроходимыми вне дорог, которых через болота проходило всего четыре{76}. Северный берег болот круто возвышался на 100-150 м. Облегчали оборону также небольшие холмы, покрывавшие местность, придорожные канавы и каменные постройки. Они же служили для наступающих укрытием от [292] огня противника. Перелески и сады, а также снопы и копны убранных хлебов до некоторой степени облегчали маскировку.

Марнская битва ознаменовалась наиболее активными боевыми действиями между войсками противников на ряде отдельных направлений: на р. Урк, у Монмирай, Фер-Шампенуаз, Витри-ле-Франсуа, в Аргоннах (южнее Вердена). 5 сентября 6-я французская армия начала движение на северо-восток от Парижа для занятия исходного положения на р. Урк. Однако ей не удалось исполнить свое намерение, так как находившийся здесь германский 4-й резервный корпус, служивший заслоном 1-й германской армии со стороны Парижа, обнаружил движение французов и для выяснения обстановки решил атаковать их{77}. Это столкновение было неожиданным для 6-й армии. Произошли встречные бои, в результате которых французские войска были остановлены и отброшены. Германцы здесь частично уступали французам (имели всего 15 батальонов и 72 орудия) и потому решили отойти в исходное положение{78}.

Незначительные по своим масштабам бои 5 сентября имели большое значение для дальнейшего хода сражения. Эти бои указали германскому командованию на угрозу их флангу со стороны Парижа. Поэтому командующий 1-й германской армией принял решение направить с утра 6 сентября 2-й армейский корпус из-за Марны к месту сражения западнее р. Урк на усиление своего правого фланга. Вечером 6 сентября был дан приказ и 4-му армейскому корпусу отправиться на Урк{79}. Образовавшийся вследствие этого оголенный участок против фронта английской армии шириной почти 50 км слабо прикрывался лишь конницей 1-й и 2-й армий{80}.

Рано утром 6 сентября началось французское наступление{81}. Чтобы приободрить французские войска и поднять их моральный дух, Жоффр издал 6 сентября короткий приказ-обращение, который был зачитан войскам перед наступлением: “В момент, когда завязывается сражение, от которого зависит спасение страны, необходимо напомнить всем, что нельзя больше оглядываться назад; все усилия должны быть направлены на то, чтобы атаковать и отбросить неприятеля; часть, которая не может больше двигаться вперед, должна будет, чего бы это ни стоило, сохранить захваченное пространство и скорее дать убить себя на месте, чем отступить. При настоящих обстоятельствах не может быть терпима никакая слабость”{82}. Французские войска, [293] удрученные продолжительным отступлением и оставлением своей территории противнику, воспрянули духом, узнав о наступлении.

Первые бои произошли в полосе 6-й армии. Несмотря на упорное сопротивление и контратаки германцев, французские войска в районе западнее р. Урк продвигались вперед. Наступление 5-й французской армии осуществлялось 6 сентября медленно и осторожно, с остановками и окапыванием. Немцы в ее полосе наступления укрепились и имели непрерывную линию окопов. Им удалось задержать продвижение 5-й армии, а некоторые ее части были даже отброшены в исходное положение германскими контратаками. На других участках фронта также происходили упорные бои, однако успех французских сил в этот день был незначителен, а в ряде мест германцы даже несколько потеснили французские части (в полосе 9-й и правого крыла 4-й армии у Ревиньи и особенно в полосе 3-й армии).

Совместно с французскими войсками перешла в наступление и английская армия, которая имела полосу между 6-й и 5-й французскими армиями. Хотя движение английских войск происходило беспрепятственно, но, как отмечает английский военный писатель Лиддел Гарт, “они шли далеко не так быстро, как этого требовала обстановка”{83}. Это позволило германцам перебросить значительные силы 1-й армии в район р. Урк против 6-й французской армии.

В первый день наступления следует отметить успешные боевые действия французской артиллерии, которая на отдельных направлениях останавливала германские атаки своим убийственным огнем. Так, например, артиллерия 9-й французской армии остановила наступление германского гвардейского корпуса{84}. На этом участке фронта французская артиллерия превосходила германскую по численности батарей. Позиции французской артиллерии были хорошо укрыты, и германская артиллерия оказалась против них бессильной. Немецкая пехота под огнем стремилась зарыться в землю, но шанцевого инструмента было мало, поэтому использовали штыки, кружки, котелки, каблуки, перочинные ножи.

На следующий день сражение продолжалось, однако обстановка уже значительно изменилась. Против 6-й французской армии западнее р. Урк германцы развернули три своих корпуса. Начав в середине дня наступление, германцы имели незначительный успех. Для усиления здесь своих войск французское командование спешно перевозило одну дивизию частью по железной дороге, а частью на автомобилях, для чего было использовано 1200 парижских таксомоторов, перебросивших пехотную бригаду на расстояние 50 км за одну ночь{85}. Это было первое в истории [294] использование автомобильного транспорта для маневра силами. Полученное утром 7 сентября сообщение о переходе накануне французских армий в общее наступление{86} показало Клуку, что боевые действия на правом крыле его армии являются не чем иным, как осуществлением намерений французского командования произвести охват правого фланга всего германского фронта, для чего, несомненно, противник имеет превосходящие силы. Вследствие этого положение 1-й германской армии становилось чрезвычайно серьезным. Ввиду таких обстоятельств Клук снимает с южного участка фронта последние свои два корпуса (3-й и 9-й) и форсированным маршем направляет их также за р. Урк{87}. Эти корпуса за двое суток совершили марш-бросок от 64 до 82 км.

В результате переброски корпусов 1-й германской армии на р. Урк правый фланг 2-й германской армии оказался открытым, вследствие чего командующий армией Бюлов отвел свои правофланговые части на север к Монмираю и северо-западнее, еще более увеличив разрыв между 1-й и 2-й армиями{88}.

Таким образом, главные события в течение 7 сентября происходили на р. Урк. На других участках фронта положение существенно не изменилось. Что касается действий 5-й французской и английской армий, то они медленно двигались за отходящими германскими войсками. К вечеру этого дня фланги 5-й французской, английской и 6-й французской армий сомкнулись и установился непрерывный фронт трех армий левого крыла союзных сил.

8 сентября бои продолжались. Английская армия подошла к Марне. 5-я французская армия вышла на линию Монмирая, не встречая сколько-нибудь ощутимого сопротивления противника. Ее две дивизии зашли в тыл правого фланга 2-й германской армии севернее и западнее Монмирая, что заставило Бюлова снова отвести свой правый фланг, увеличив разрыв между 1-й и 2-й германскими армиями еще на 15 км{89}. К ночи с 8 на 9 сентября английская армия и основные силы 5-й французской армии вклинились между 2-й и 1-й германскими армиями. Армия Клука оказалась зажатой с юга и запада между английской и 6-й французской армиями. Восточнее Сен-Гондских болот успех был на стороне германцев. Здесь правое крыло 9-й французской армии ночной атакой германцев было отброшено на 16 км за Фер-Шампенуаз{90}. В районе Ревиньи германцы также продолжали теснить правофланговые части 4-й французской армии. На р. Урк и [295] в районе Вердена противники вели бои без достаточно ощутимых результатов.

Вынужденный отвод левого крыла 1-й и правого крыла 2-й германских армии привел 9 сентября к роковой развязке сражения на р. Марне, принесшей неожиданный и ошеломляющий успех союзным войскам. В этот день командующие 1 и, 2-й и 3-й германскими армиями приняли решение об отступлении{91}. Германское верховное командование, оказавшись перед неумолимой действительностью совершившегося, в 17 часов 30 минут 10 сентября своим приказом санкционировало уже осуществляемое отступление его “победоносных” армий{92}. 4-я и 5-я германские армии 9 сентября продолжали наступательные действия, хотя и без значительных успехов, но с 11 сентября были также отведены в северном направлении{93}.

Итак, в ходе войны произошло важное событие — германские армии отступили от Парижа.

Отступление германцев оказалось для англо-французов неожиданным. О нем узнали в ночь с 9 на 10 сентября из перехваченных радиограмм противника. Лишь вечером 10 сентября было отдано распоряжение всем французским армиям начать преследование. [296] Германские армии отходили почти без помех со стороны французов и англичан. Это позволило германским армиям 12 и 13 сентября закрепиться{94}: 1-й армии на высотах на правом берегу р. Эны от Нампселя до Вайи, северо-западнее, севернее и северо-восточнее Суассона; 2-й армии на высотах по северному берегу Веля, восточнее и юго-восточнее Реймса. 3-я армия заняла позиции восточнее Реймса. Еще дальше на восток находились 4-я и 5-я армии. Между 1-й и 2-й армиями все еще оставался промежуток до 40 км, прикрытый слабыми силами. Сюда спешили с севера соединения вновь сформированной 7-й армии{95}.

Продвигавшиеся вслед за германскими войсками французские части в течение 13 и 14 сентября снова вошли в соприкосновение с противником на всем фронте от р. Уазы до Вердена. Французское командование, решившее, что германские войска будут продолжать отход и дальше на север чуть ли не до бельгийской границы, поставило своим армиям задачи на дальнейшее наступление, имея главной целью охват правого фланга германского расположения силами 6-й армии. Однако наступление союзников (английская, 6-я и 5-я французские армии) было остановлено германцами, уже укрепившимися на командных высотах правого, берега р. Эны. В течение 13 и 14 сентября к полю боя подошли два германских корпуса 7-й армии (7-й резервный и 15-й армейский) [297] и заполнили разрыв между 1-й и 2-й германскими армиями, так долго грозивший германцам тяжелыми последствиями{96}.

Французское командование, наконец, убедилось, что его войска ведут бои не с арьергардами отступающего противника, а с его главными силами и германцы не намерены дальше отходить. Поэтому Жоффр решил прекратить с 15 сентября наступательные действия и приказал закрепляться на захваченных рубежах. С этого дня союзники на всем фронте от Уазы до швейцарской границы переходят к оборонительным действиям и прочному закреплению за собой тех позиций, которые им удалось захватить к вечеру 15 сентября.

Марнская битва 5 — 12 сентября — крупная наступательная операция союзников стратегического масштаба, “грандиозное генеральное сражение”, как ее назвал советский военный историк Н. А. Таленский{97}. В этой операции с обеих сторон участвовали главные силы противников в составе пяти германских и шести армий союзников, общей численностью около 2 млн. человек и более 6600 орудий. Операция проводилась в полосе шириной до 180 км и продолжалась 8 дней. За время операции войска союзников продвинулись на 60 км. Таким образом, средний темп продвижения союзников в этой операции составлял 7,5 км в сутки.

Успех союзников в Марнском сражении определялся рядом причин. Неожиданный удар 6-й французской армии по правому флангу германского фронта вызвал перегруппировку сил 1-й германской армии, в результате чего между внутренними флангами 1-й и 2-й германских армий образовался разрыв. Вклинивание в этот разрыв 5-й французской и английской армий, оказавшееся возможным благодаря стойкости французских войск на других участках фронта, создало угрозу окружения 1-й германской армии и угрозу охвата правого фланга 2-й. Эта угроза и явилась причиной отхода германских армий правого крыла. Германские армии не были разгромлены, поэтому они смогли остановиться и организовать оборону на новом рубеже.

Такое кардинальное изменение стратегической обстановки стало возможно благодаря тесному взаимодействию войск союзников. Согласованные действия союзных армий были возможны потому, что французское командование в лице генерала Жоффра не упускало из своих рук управление войсками. Жоффр отдавал на каждый следующий день сражения оперативные приказы, которыми вносил необходимые коррективы в действия подчиненных армий на основе анализа обстановки на всем фронте, часто лично выезжал в войска для решения на месте различных оперативных вопросов. Все действия войск подчинялись единому замыслу, основной идеей которого являлось стремление быстро [298] оторваться от противника, привести свои армии в порядок, пополнить их свежими людскими контингентами и материальными средствами с тем, чтобы остановить противника, самим перейти в наступление и разгромить вражеские силы.

Германское же верховное руководство, ослепленное первоначальными успехами своих войск, не управляло армиями, предоставив их командующим действовать по своему усмотрению{98}. За все время Марнской битвы германское командование отдало войскам очень мало оперативных распоряжений. Связь Мольтке с армиями была налажена слабо{99}. Связь по фронту между армиями также была плохая или отсутствовала совсем. Меры для немедленного налаживания связи между главной квартирой, находившейся в Люксембурге, и штабами армий не были приняты{100}. 14 сентября Мольтке под предлогом болезни был отстранен от должности начальника генерального штаба и на его место назначен военный министр генерал-лейтенант Э. Фалькенгайн{101}.

Не последнюю роль в исходе Марнской битвы сыграло истощение германских войск и нарушение их снабжения. Крупный советский исследователь военных действий на западноевропейском театре В. Ф. Новицкий отмечает, что значительное материальное ослабление германских армий по мере их продвижения в глубь французской территории явилось даже главной причиной германского поражения на Марне{102}. Пополнение германских армий материальными средствами шло с большими трудностями, потому что в германском тылу средства сообщения и связи были разрушены французами при их отступлении. В то же время во французском тылу имелась хорошо развитая сеть железных дорог, и французские армии имели возможность для нормального снабжения.

Интересно отметить, что операция на Марне началась в условиях, когда армии обоих противников находились в движении, наступали навстречу друг другу. Таким образом, на Марне происходило грандиозное встречное сражение, в ходе которого на разных участках фронта успех сопутствовал то одной, то другой стороне. Вместе с тем французское командование задачи наступления неразрывно связывало с требованиями надежной обороны в случае контратак противника. На основе анализа приказов и распоряжений Жоффра и ряда командующих французскими армиями советский военный историк М. Галактионов, исследовавший Марнскую битву, отмечает, что наступление французов на Марне осуществлялось осмотрительно, с рядом предосторожностей [299] и готовностью перейти к обороне, если потребуется{103}. Немцы же на Марне вели огульное наступление, не считаясь с изменением конкретной обстановки. Даже вечером 9 сентября, когда 1-я и 2-я армии уже отступали, германское верховное командование отдает приказ о переходе 10 сентября во всеобщее наступление{104}.

Сражение на Марне позволяет сделать некоторые заключения о способах действий войск и значении различных родов войск. Пехота по-прежнему оставалась “царицей полей” и несла главную тяжесть борьбы. Однако знаменательно, что в ходе боев войска обеих сторон все время прибегали к окапыванию и встречали противника на подготовленных позициях. Кавалерия же не играла такой роли, как в сражениях предыдущих войн. Ее подготовка оказалась не отвечающей требованиям современной войны. Она была обучена главным образом действиям холодным оружием в сомкнутом строю против кавалерии неприятеля. Против пехоты и артиллерии, вооруженных скорострельным оружием, конница оказалась бессильной{105}. Поэтому в сражении она выполняла задачи по разведке и прикрытию флангов. Зато артиллерия показала себя в новом качестве. Определяя роль артиллерии в боях на Марне, советский историк первой мировой войны М. Галактионов пишет, что массированный огонь артиллерии преграждал путь вражеской пехоте и являлся опорой обороны. Пехота не встречала раньше такого мощного артиллерийского огня, и укрыться от него можно было, лишь зарывшись в землю. Но для этого еще не было необходимых навыков и в достаточном количестве шанцевого инструмента. Тем не менее окопы стихийно возникали всюду{106}.

Марнское сражение явилось переломным моментом в ходе первой мировой войны. В этой операции окончательно рухнули планы войны кайзеровской Германии. Такой исход Марнского сражения в значительной степени предопределялся тем, что в результате активных действий русских армий в Восточной Пруссии германское командование сняло с французского фронта два корпуса и одну кавалерийскую дивизию и перебросило их на Восток, значительно ослабив свои силы на направлении главного удара. Таким образом, две крупнейшие операции кампании 1914 г. — Марнское сражение и Восточно-Прусская операция — являются наглядным примером стратегического взаимодействия союзников, сражавшихся с общим врагом на разных театрах военных действий{107}.

Сражение на р. Эне явилось также определенным рубежом в ходе войны и знаменовало собой начало длительного позиционного [300] периода войны — периода тяжелых кровопролитных и столь же безрезультатных боев. Обе стороны перешли к обороне, зарывшись в землю, все более углубляя и совершенствуя свои позиции.

На южном крыле французско-германского фронта в период Марнского сражения также происходили бои местного значения. Наступление 6-й германской армии в районе Нанси в течение 4-8 сентября имело ограниченный успех. В связи с общей обстановкой на фронте 6-я армия уже с 9 сентября получает приказ Мольтке на отвод своих сил для переброски их на север{108}. С 12 по 14 сентября французы преследовали отходившие германские части, а с 14 сентября на этом участке фронт становится неподвижным. Обе стороны усиленно снимают части с фронта южнее Нанси и перебрасывают их на другие направления.

“Бег к морю”

Остановка противников перед полевыми укреплениями друг друга не лишала командование обеих сторон надежды на возможность охвата и окружения неприятеля. На театре военных действий пока имелись свободные пространства: западнее р. Уазы еще отсутствовали их крупные силы. Фалькенгайн отмечает, что “по ту сторону Уазы угрожала опасность действительного обхода со стороны врага. Правое германское крыло, стоявшее на этой реке без значительных резервов, висело в воздухе”{109}. В этих условиях германскому командованию не оставалось ничего другого, как перебрасывать войска на этот фланг быстрее противника, “чтобы не только парировать охватывающие стремления врага, но чтобы по мере возможности встретить их атакою, обходя в свою очередь”{110}.

Французское командование со своей стороны предпринимало необходимое меры для использования столь благоприятной обстановки. В последующие дни и недели стороны взаимно пытаются охватить открытый фланг противника, перебрасывают с разных участков все новые и новые силы к своим открытым флангам западнее Уазы и далее на северо-запад, пока не достигают в таком движении берега моря. Все эти действия впоследствии вошли в историю как “бег к морю”. В действительности достижение морского побережья не являлось оперативной целью противников{111}. В ходе этих событий наиболее упорные бои происходили последовательно на берегах рек Уазы, Соммы, Скарпа и Лиса. [301]

Уже в ходе сражения главных сил противников на р. Эне крупные части были брошены обеими сторонами на западный берег Уазы. Сюда еще 11 сентября со стороны французов был выдвинут кавалерийский корпус (к Перонну){112}, а 12 сентября в район Амьена направлены две территориальные дивизии. К Туроту подходил переброшенный из Лотарингии 13-й армейский корпус. Со стороны германцев у Нуайона к 15 сентября сосредоточились 7-я кавалерийская дивизия и 9-й резервный корпус{113}. Это расположение сил противников на их западном открытом фланге в районе между Уазой и Соммой являлось зародышем последующего широкого маневра крупных войсковых масс обеих сторон, который так настойчиво и беспрерывно велся ими в течение последующего месяца. Уже 16 сентября на обоих берегах Уазы в районе Нуайона начались упорные бои между войсками, брошенными на открытые фланги. Они закончились безрезультатно. Противники и в этом районе перешли к обороне.

Чтобы возобновить действия на фланге, германское главное командование 15 сентября приняло решение перебросить большую часть своей 6-й армии из Лотарингии в район Мобежа с задачей наступать севернее Соммы и охватить левый фланг французских войск, сосредоточенных между Уазой и Соммой{114}. Французское [302] же командование 18 сентября приступило к формированию новой 2-й армии в составе четырех корпусов к северо-западу от Нуайона, на которую в свою очередь возлагалась задача обойти правый фланг германцев. 21 сентября части этой армии начали наступление западнее Уазы. Но дорогу французам на этом направлении уже на следующий день преградили силы более чем полутора германских корпусов, переброшенных сюда с других участков. Кавалерийский германский корпус был передвинут к Сен-Кантену, а одна кавалерийская дивизия переведена еще севернее — на охрану железной дороги Камбре, Валансьенн{115}.

К этому времени два французских корпуса 2-й армии (14-й и 20-й) выходили на линию Мондидье и севернее к Морей, кавалерийский корпус (две дивизии) находился у Перонна, а далее на север до Бапома занимали фронт две территориальные дивизии. Такое охватывающее расположение французы занимали недолго. Уже 23 сентября два германских корпуса прибыли и сосредоточились у Сен-Кантена и севернее у Ле-Катле (21-й армейский и 1-й баварский корпуса). Они начали наступление к Сомме на участке от Перонна до Гама{116}. Французские части, левый фланг которых находился у Морей, наступали на северо-восток навстречу германцам. Бои 24 и 25 сентября на верхней Сомме не дали перевеса ни одной из сторон. Они показали французскому командованию, что противник успел противопоставить 2-й французской армии достаточные силы. Для продолжения охвата германского правого фланга требовалось направить силы еще дальше на север. Французы перебросили новый корпус к Амьену и Альберу, у германцев севернее Перонна тоже вышел корпус.

В районе Арраса французское командование с 25 сентября формирует 10-ю армию.

В конце сентября — начале октября боевые действия переносятся на берега р. Скарп. Сюда, в район Арраса и до Ланса, 29 и 30 сентября подходят войска вновь сформированной 10-й французской армии (10-й и 11-й корпуса, одна пехотная и две территориальные дивизии). С северо-востока развертывание 10-й армии прикрывает кавалерийский корпус. С германской стороны в этом районе действовала лишь одна конница — два кавалерийских корпуса под общим руководством генерала Марвица{117}. Но за ними в Камбре уже были сосредоточены германские гвардейский и 4-й армейский корпуса, Между этими силами противников с 1 октября постепенно завязываются боевые столкновения. Борьба начинается в окрестностях Дуэ и распространяется на север.

Вместе с тем германское командование, обнаружив перед фронтом своих наступающих частей у Арраса новые силы [303] противника, направило свою конницу севернее, которая уже 3 октября вышла в район Ланса, тесня французов, а другие кавалерийские дивизии 6 октября сосредоточивались восточное Лиля, продвинувшись до Куртре на р. Лис{118}.

В эти напряженные для французского главного командования дни, когда обстановка на фронте 2-й и 10-й французских армий представлялась весьма тяжелой и положение войск в ближайшем [304] будущем вызывало тревогу, Жоффр приходит к решению объединять командование всеми французскими войсками, расположенными к северу от Уазы. Кроме того, поскольку английская армия перебрасывалась во Фландрию, требовалось кому-то координировать действия союзников. Эта задача возлагается на генерала Фоша. Так и на западноевропейском театре было положено начало новой системе организации — созданию группы армий. Сам Фош получил звание помощника главнокомандующего и с 5 октября приступил к исполнению новых обязанностей{119}.

Дальнейшие попытки выигрыша фланга переносятся на берега р. Лис. Новые силы направляются уже сюда. 6 октября две кавалерийские дивизии французов были высажены у Эра и Армантьера. Германская кавалерия 7 октября продвинулась еще севернее — к Ипру{120}. 10 октября на участок Бетюн, Эр прибыл снятый с р. Эны 2-й английский пехотный корпус, а к 19 октября здесь сосредоточилась вся английская армия. Но и германцы подвезли к Лилю 19-й армейский корпус. Крупные массы войск, развернувшиеся с обеих сторон на берегах Лиса, привели к равновесию сил, вследствие чего бои приняли малоподвижный, бесперспективный характер.

Потеряв надежду добиться осуществления своих замыслов на Лисе, Фалькенгайн замышляет перегруппировку 4-й армии на участок от Остенде на побережье Па-де-Кале до Мэнен на р. Лис и 8 октября отдает соответствующие распоряжения{121}. Этот участок (от р. Лис до побережья) на всем фронте от Уазы до моря оказался теперь наиболее важным, так как с ним были связаны новые надежды, зародившиеся у германского командования. У него возникла мысль “захватить северное французское побережье, а с этим и господство над Ла-Маншем”, вспоминает Фалькенгайн{122}. Это создало бы угрозу английским сообщениям через канал, что сулило заманчивые перспективы. В германской ставке втайне надеялись, что это привело бы к выходу Англии из войны. “Надеялись парализовать сообщения по Английскому каналу, — пишет Фалькенгайн, — нанести чувствительный удар самой Англии”{123}. Союзники же, понимая значение портов, готовы были приложить максимум усилий для их защиты.

Сражением на р. Лис закончились действия сторон против флангов. Обе стороны в течение 30 дней с 16 сентября по 15 октября предпринимали отчаянные попытки охватить открытый фланг противника, перебрасывая к нему последовательно все новые и новые, довольно значительные силы. Однако противникам [305] не удалось осуществить своих замыслов. Войска сталкивались в новых районах, останавливались и закреплялись. Так постепенно позиционный фронт продвигался к северу. Результатом этих настойчивых действий явилось лишь то, что фронт все больше и больше удлинялся и наконец противники уткнулись в побережье Северного моря, удлинив фронт на 170-180 км. Так закончился “бег к морю”, и дальнейшие боевые действия на побережье, происходившие в новой группировке сил противников, носят название “операции во Фландрии”.

Действия войск в ходе “бега к морю” представляют интерес с точки зрения выявления их маневренных возможностей. В ходе всей совокупности операций отчетливо выявилось огромное значение для маневренной войны таких факторов, как свободные резервы, железнодорожные и другие средства сообщения, наличие крупных масс самостоятельной конницы. Что касается резервов, то обе стороны одинаково находились в крайне неблагоприятных условиях, так как на протяжении всего периода “бега к морю” ни один из противников не имел свободных резервов в настоящем значении этого слова{124}. Обе стороны снимали крупные силы, в первую очередь конницу, с различных участков уже остановившегося фронта, где переходили к обороне меньшими силами. Снятые войска походным порядком, автотранспортом, а чаще всего по железным дорогам перебрасывали на новое направление. Случалось, что прибывающие части выгружались из поездов у самой линии фронта, под огнем противника.

Однако маневр силами производился недостаточно решительно, так как противники опасались слишком сильно ослаблять фронт на занимаемых рубежах, вследствие чего в новых районах не достигали нужного превосходства.

Кроме того, перебрасываемые соединения часто действовали несогласованно и недостаточно энергично. Это позволяло одному из противников остановить или замедлить наступление другого. Вследствие этих причин идея охвата фланга в ходе месячной борьбы так и не увенчалась успехом, происходило лишь удлинение линии фронта до естественного предела.

Несмотря на то что французы в большинстве случаев успевали перебросить свои войска севернее германского фланга, они часто вынуждены были вести тяжелые оборонительные бои и иногда даже отступать под стремительным натиском германцев. Причина та, что германцы вводили в бой части по мере прибытия, французы же выжидали сбора к данному пункту всех назначенных сил.

Что касается использования стратегической конницы, то в этом отношении противники находились в одинаково благоприятных условиях. Почти вся их конница была сосредоточена [306] на новом фронте и выполняла ряд ответственных задач в самой разнообразной обстановке. Используя преимущество в скорости передвижения конницы походным порядком по сравнению с пехотой, ее зачастую бросали первой на открытые фланги для их охраны. Конница вела разведку, прикрывала с фронта сосредоточение своих войск, захватывала и обороняла различные естественные рубежи, чтобы сдерживать наступление противника до подхода пехотных соединений, вела борьбу с неприятельской кавалерией{125}. Правда, не всегда кавалерия действовала целесообразно. В этом отношении германская конница в общем оказалась более подготовленной к этим операциям, чем французская.

Наряду с усиленными движениями на северном фланге германцы предприняли решительные действия по овладению Антверпеном, который имел большое значение для союзников, потому что давал им господство на побережье Бельгии, что было важно для связи с Англией. Антверпен представлял также постоянную угрозу для тыловых сообщений германцев{126}. Для штурма Антверпена{127} предназначались силы общим числом до 50 тыс. человек, составившие армейскую группу под командованием генерала Безелера, и 177 тяжелых орудий, в том числе 300- и 420-мм мортиры. 28 сентября началась бомбардировка фортов крепости из тяжелых орудий{128}. В ночь с 6 на 7 октября гарнизон крепости начал отходить и 8 октября последние бельгийские войска покинули Антверпен. Бельгийское правительство уехало в Гавр. 10 октября крепость была сдана германцам{129}. Бельгийская армия была переброшена на р. Изер и заняла оставшийся еще свободным участок местности от Ипра до моря. Таким образом, на западноевропейском театре войны к середине октября образовался сплошной фронт от швейцарской границы до берега Северного моря у Ньюпора (Ньюпорт).

В течение того времени, когда происходили боевые действия от Уазы до Ипра, не стихала борьба и восточнее Уазы, где в разное время на отдельных участках также предпринимались почти безрезультатные попытки наступления с обеих сторон (16 — 17 [307] сентября), а затем 12-14 октября у Краона, 16 — 17 и 26 — 27 сентября у Реймса, 22-24 сентября в Аргоннах, западнее Вердена, 18 — 27 сентября между Верденом и Тулем. Вследствие перебросок войск с обеих сторон на север боевые действия в этих районах постепенно ослабевали и стороны окончательно переходили к обороне.

Сражение во Фландрии

Установившееся к середине октября равновесие сил на берегах р. Лис не позволило больше рассчитывать на успех операции по охвату фланга неприятеля в этом районе. Пространство от р. Лис до побережья оказалось заполненным войсками, а близкий берег моря явился естественным рубежом, положившим предел стремлениям противников обойти взаимно фланг друг друга.

Германское командование вынашивало новые стратегические замыслы по захвату французских портов на берегу пролива Па-де-Кале. Этот план был задуман главным образом как удар против Англии, поскольку захват ряда портов серьезно нарушил бы сообщения английской армии, что могло оказать решающее влияние на дальнейшее участие этой страны в войне. Кроме того, захват побережья обеспечивал германскому командованию более эффективное использование подводных лодок и военно-воздушных сил{130}.

Для осуществления такого заманчивого плана германское командование уже в первой половине октября сосредоточивает западнее Брюсселя крупные силы новой 4-й армии под командованием герцога Вюртембергского. В директиве от 14 октября{131} указывается задача этой армии — наступать на фронте Остенде, Мэнен (на р. Лис).

О решительных намерениях немцев свидетельствует то, что в состав 4-й армии были включены четыре свежих, только что сформированных корпуса{132}.

С приближением боевых действий к побережью французское и английское командование со своей стороны также не упускало из виду возможности неприятельских покушений на захват французских портов{133}. Поэтому внимание союзников было направлено и на задачу непосредственной обороны подступов к морскому берегу, расположенным на нем гаваням и портам. Особенно важным это казалось английскому командованию, о чем английский главнокомандующий Френч указывал в своем письме Жоффру еще 29 сентября. Свое пожелание о перемещении английской [308] армии с р. Эны в район побережья Френч обосновывал необходимостью для английских войск быть ближе к своей базе и иметь более короткие и безопасные сообщения с отечеством{134}.

Со своей стороны Жоффр хотя и соглашался с доводами Френча, но считал, что главная цель действий — не оборона побережья, а использование всего, что еще возможно, для нанесения противнику решительного поражения{135}. О сосредоточении германских свежих крупных сил западнее Брюсселя и их оперативном предназначении французское командование имело очень мало сведений.

Итак, армии противников готовились к новым сражениям на полях Фландрии, но уже с другими оперативными задачами. Здесь со стороны союзников от Ла-Бассе до Ипра в полосе шириной 34-35 км занимала фронт английская армия; от Ипра до Диксмюда (18 — 20 км) действовали французские две территориальные и четыре кавалерийские дивизии. Сюда же перевозилось еще несколько французских пехотных дивизий, которые должны были прибыть в ближайшее время. Правый берег Изера от Диксмюда до моря на участке протяжением 15 — 17 км занимала бельгийская армия (шесть пехотных и две кавалерийские дивизии общей численностью 48 тыс. человек); бельгийскому [309] командованию была также подчинена французская морская бригада адмирала Ронара численностью 6000 человек{136}.

Со стороны германцев во Фландрию была направлена новая, 4-я армия. Ее наступление в полосе шириной 35 км прикрывали и маскировали войска германского 3-го резервного корпуса. К 15 октября 3-й резервный корпус вышел на линию Остенде, Руллер. Кроме того, на берегу Лиса находилась правофланговая группа корпусов 6-й германской армии.

Местность района, в котором предстояло развернуться новой операции, представляла собой обширные равнины, раскинувшиеся по обе стороны французско-бельгийской границы между берегом моря и рекой Лис. По ним в низменных берегах несли свои воды реки Лис и Изер. Их долины изобиловали болотами, имели глинистую почву, труднопроходимую после дождей. Передвижение в сырое время года было возможно здесь лишь по тем дорогам, которые пролегали по искусственным насыпям. Местность была покрыта густой сетью населенных пунктов и представляла удобства для обороны. Однако высокий уровень грунтовых вод затруднял окопные работы. Местность между Изером и Лисом (Ипрская возвышенность) состояла из цепи холмов высотой 70-150 м. Непосредственно вблизи морского побережья тянется естественный барьер из дюн высотой до 30 м. Местность здесь изрезана многочисленными каналами и труднопроходима для войск. На каналах во многих местах имелись плотины со шлюзами, позволявшими затоплять определенные участки местности.

Первые сведения о крупных германских силах, появившихся скрытно перед фронтом союзных армий, были получены французским командованием от его кавалерии лишь 18 октября{137}, а бельгийская армия в этот день вела уже серьезные бои с частями 3-го германского резервного корпуса. Французские же и английские войска почувствовали наступление 4-й германской армии лишь 19 октября, когда почти по всему фронту от берега моря до р. Лис завязались авангардные бои. К вечеру германцы отбросили войска союзников и заняли ряд населенных пунктов. С этого дня уже на всем протяжении фронта во Фландрии устанавливается тесное соприкосновение между противниками. Корпуса 4-й германской армии обеспечивают себе удобные исходные позиции для последующего общего наступления.

Фландрское сражение протекало на двух операционных направлениях, из которых главный удар германцы наносили у Ипра против англичан, а вспомогательный — на р. Изер против бельгийской армии. В сражении принимали участие 4-я германская армия (3-й, 22-й, 23-й, 26-й и 27-й резервные корпуса) и три правофланговых корпуса 6-й германской армии (19-й, 13-й и 7-й). Таким образом, на фронте протяжением в 70 км от Ньюпора до [310] Ла-Бассе наступало 17 пехотных и 8 кавалерийских германских дивизий, распределенных почти равномерно по всему фронту. Силы союзных армий на этом фронте насчитывали 15,5 пехотных и 11 кавалерийских дивизий{138}. Союзные войска в силу случайных обстоятельств распределялись по участкам фронта неравномерно. Наиболее сильным был участок южнее Ипра, который занимали отдохнувшие и пополненные английские войска и часть французской кавалерии под командованием фельдмаршала Френча (всего семь пехотных и пять кавалерийских дивизий). Несколько слабее был участок на p Изер, занятый бельгийской армией, главное командование которой осуществлял бельгийский король Альберт (6,5 слабо укомплектованных пехотных и 1 кавалерийская дивизии). Самым слабым участком союзников являлся центральный — от Ипра до Изера, который занимали французские войска в составе 2 территориальных и 5 кавалерийских дивизий (одна из них была бельгийская). Эти силы с 20 октября составили армейскую группу, позднее — 8-я армия генерала Дюбайля

Следовательно, к началу решительных боев во Фландрии силы противников были почти равны по численности. Но на стороне германцев было то преимущество, что они в составе своей группировки имели четыре свежих корпуса, что составляло половину всех их сил. Союзные же войска были утомлены и обессилены предыдущими боями. Кроме того, их слабой стороной являлось отсутствие единого командования.

Наступление главных сил германской группировки во Фландрии началось с утра 20 октября. В этот день наибольший успех германцы одержали в центре, где участок фронта от Диксмюда до Ипра занимала армейская группа французских войск Дюбайля. Германские 23-й и 26-й резервные корпуса потеснили здесь французские кавалерийские дивизии и заняли ряд населенных пунктов. В полосе английской армии наступление германцев не увенчалось успехом; только на одном участке им удалось переправиться на левый берег Лиса. На самом же левом крыле наступавшие здесь 13-й и 7-й германские корпуса (6-й армии) не смогли продвинуться. Так же безуспешно было наступление германцев на правом крыле сражения от Ньюпора до Диксмюда. В исследующие дни германцы продолжали атаки лишь на некоторых боевых участках, не проявляя большой наступательной энергии, и стороны в основном сохранили свое расположение.

Наступление на Изере принесло германцам ощутимый успех. 22 октября им удалось форсировать реку и закрепиться на ее левом берегу. Вторжение крупных неприятельских сил через Изер произвело на бельгийское командование тягостное впечатление, вызвав у него намерение отвести всю бельгийскую армию к западу. Фошу стоило немалых усилий убедить бельгийского короля [311] в необходимости продолжать сопротивление, обещая ему помощь французских войск{139}.

В этот период на бельгийском участке фронта произошло важное событие. Не имея достаточно сил для обороны{140} и не желая все же покидать последний клочок бельгийской территории, бельгийское командование 25 октября решило затопить низменный левый берег Изера морскими водами, открыв шлюзы во время прилива. На следующий день бельгийские войска были отведены за железнодорожную насыпь, что тянулась вдоль реки, а с утра 28 октября вода мощным потоком хлынула с моря. К 31 октября наводнение распространилось до северных окрестностей Диксмюда на протяжении 12 км, образовав разлив до 5 км ширины и 1,2 м глубины. Вода заливала германские траншеи и вынуждала германцев последовательно покидать свои позиции на левом берегу и отходить за реку. В ночь на 31 октября части 3-го германского резервного корпуса ушли с левого берега Изера{141}. С этого времени боевые действия на Изере прекращаются. Противники, отделенные друг от друга широким разливом, оставляют здесь лишь мелкие отряды для сторожевой службы и разведки, а все свои части перемещают на другие участки фронта.

Усилия противников были перенесены в район Ипра. Здесь еще была надежда добиться решительного результата. Район Ипра имел важное оперативное значение. Это было наиболее удобное направление для операций с целью захвата французских портов Дюнкерка и Кале. Для действий в этом районе германским командованием было решено создать особую группу между флангами 4-й и 6-й армий для решительного наступления юго-восточнее Ипра с целью прорвать здесь неприятельский фронт{142}. Эта группа под командованием командира 13-го корпуса генерала Фабека была сформирована к 30 октября (7,5 пехотных дивизий, две кавалерийские дивизии и до 70 батарей тяжелой артиллерии, включая и 305-мм), развернулась юго-восточнее Ипра на участке Верник, Дэлемон и с утра 30 октября перешла в наступление в полосе около 10 км шириной, нанося удар на северо-запад. Чтобы сковать силы союзников, атаки производили и на других участках фронта. Наступление принесло группе Фабека некоторый успех на правом фланге, где германцы отбросили англичан. Последние при поддержке французских войск создали новый фронт в 5 км юго-восточнее Ипра.

В результате упорного четырехдневного наступления немцы на разных участках постепенно пробивались все ближе и ближе к Ипру. Но у союзников за эти дни подходили новые силы и [312] закрывали германские прорывы, а кое-где и восстанавливали контратаками утраченные позиции. Одновременно все яснее обозначалось неблагоприятное для германских наступательных планов явление, а именно строительство то на одном, то на другом отрезке Ипрского участка фронта сильных укрепленных позиций. Это свидетельствовало о том, что здесь постепенно нарождалась позиционная война. Последние два дня боев показывали, что наступательный порыв германских войск заметно ослабевал, ощущалось истощение живой силы, требовалось пополнение свежими частями, неизбежно назревала необходимость перерыва в боевых действиях. Вследствие этого германское командование 3 ноября принимает решение усилить группу Фабека новыми частями, прибытие которых намечалось к 10 ноября{143}. Пока же было решено укрепляться в занятом положении, вести местные бои для улучшения тактического расположения, отражать атаки противника.

Французское главное командование со своей стороны также считало, что наступление германцев во Фландрии окончательно потерпело неудачу, о чем указывал Жоффр в письме Фошу 5 ноября. Но положение выступа у Ипра, подверженного охватам с севера и юга, считалось опасным, и французское командование находило необходимым выдвинуться на флангах севернее и южнее Ипра, для чего решило продолжать здесь наступательные действия. С 3 по 9 ноября бои вспыхивали на разных участках с переменным успехом. В ходе этих действий противники немного продвигались, захватывали и теряли отдельные пункты.

К 10 ноября германские войска, предназначенные для новой попытки прорвать неприятельские позиции к востоку и юго-востоку от Ипра, были собраны и образовали две ударные группы: правую генерала Линзингена (командир 2-го корпуса) из двух корпусов и левую генерала Фабека (три корпуса). По замыслу германского командования одновременно с наступлением ударной группировки должны были атаковать и остальные соединения 4-й армии. Однако в действительности наступательные действия осуществлялись несогласованно, вследствие чего задуманная операция провалилась.

К ночи с 11 на 12 ноября обе стороны приходят к заключению, что дальнейшая борьба во Фландрии уже не может дать им желательного результата. Созревает решение о необходимости перехода к обороне. Распоряжения о прекращении боевых действий и закреплении своего расположения французское командование отдает 15, а германское — 17 ноября. У германцев с 20 ноября началась переброска из 6-й армии на русский фронт, где в это время проводилась Лодзинская операция.

Фландрское сражение, которое велось с большим напряжением сил 25 дней, несмотря на огромные жертвы, закончилось для [313] германцев безрезультатно, хотя активная роль все время принадлежала им. Союзные же армии фактически оборонялись. Они остановили наступление врага, не допустили его продвижения по морскому берегу.

Германцы потерпели во Фландрии неудачу из-за ряда просчетов. Силы для образования фландрской группировки не были сосредоточены к началу операции достаточно решительно и были распределены равномерно по всему фронту. Операцию начали, не имея общего превосходства в силах. Подвозимые в ходе операции германские подкрепления в большинстве случаев лишь сменяли сражавшиеся части, уже утомленные боями и понесшие большие потери, а не усиливали их. К тому же союзники наращивали численность своих войск во Фландрии параллельно с германскими, почему превосходство последними за время операции так и не было достигнуто.

Относительно боевой деятельности союзников следует сказать, что оборона велась ими искусно и упорно, а временами весьма деятельно и активно. Последнему способствовало то, что к району боевых действий непрерывно поступали значительные подкрепления с других участков фронта. Правда, французское командование ставило своим войскам также и наступательные задачи, но это имело чисто моральное значение.

Как одну из частных особенностей фландрского сражения следует отметить участие в нем с обеих сторон весьма крупных кавалерийских масс. К концу сражения, когда установился сплошной фронт с укрепленными позициями, конница использовалась преимущественно в спешенном строю в общей боевой линии.

Сражение во Фландрии является последним на западноевропейском театре в маневренных условиях. С этого времени здесь прекращаются маневренные действия и повсеместно устанавливается позиционный фронт.

Переход к позиционной форме войны

В результате трех с половиной месяцев напряженной борьбы, в ходе которой успехи попеременно сменялись неудачами, противники оказались стоящими перед укрепленными позициями друг друга на огромном фронте протяженностью 700 км, имея фланги, прикрытые естественными препятствиями или территорией нейтрального государства. Все надежды на достижение скорой победы окончательно были потеряны. Начался позиционный период войны.

Основной причиной возникновения позиционной войны является равномерное распределение сил противников по всему фронту при их общем равенстве. Об этом свидетельствует сам ход войны до остановки фронта на р. Эне. Пока германцы обладали [314] превосходством на своем правом крыле, они имели успех и в своем победном движении дошли до Марны, но к этому моменту ударная группировка германцев оказалась значительно ослабленной, и перевес сил сумело создать французское командование. Неожиданным маневром французы вырвали победу у противника, вынужденного отойти к р. Эне.

Дойдя до естественного рубежа р. Эны с ее господствующим правым (северным) берегом, германцы сумели быстро укрепиться и остановили продвижение союзников, силы которых к этому времени растянулись равномерно по всей полосе наступления. Английский военный писатель Лиддел Гарт с полным основанием пишет, что “на р. Эне выявилась преобладающая мощь обороны над наступлением несмотря на то, что окопы были крайне примитивны по сравнению с тем, что было позднее”{144}.

Открытый западный фланг противников создавал иллюзии еще оставшейся возможности решения борьбы основным приемом, идея которого была заложена в планах войны, — охватом открытого фланга. Стремление к охвату флангов требовало новых сил, однако ни одна из сторон не имела для этого необходимых свободных войск. Приходилось снимать их с других участков, где переходили к обороне. В ходе дальнейших попыток охвата фланга стороны могли противопоставить друг другу лишь равные силы, пока фронт не уперся своим флангом в берег моря. Но теперь уже силы противников были до того растянуты по всему фронту, что создать где-либо ударную группировку не представлялось возможным. Плотность войск на участках обороны постепенно уменьшается до того, что какие-либо активные действия для прорыва окопавшегося противника становятся невозможными. Оборона стала сильнее наступления. Как указывал Фалькенгайн, “продвигаться вперед было нельзя ввиду недостатка сил и средств, отходить командование не хотело, ввиду того, что при таком малом числе войск, которое занимало немецкие окопы, выгода от сокращения фронта и сбережение таким путем войск не соответствовали всем тем минусам, которые были очевидны...”{145}. В силу этих причин германское командование и решило перейти на французском фронте к “чистой обороне с тщательным применением всех возможных технических средств. Началась позиционная война, — отмечает Фалькенгайн, — в тесном смысле этого слова со всеми ее ужасами”{146}. “Переход к позиционной войне, — продолжает далее Фалькенгайн, [315] — произошел не по добровольному решению генерального штаба, но под суровым давлением необходимости”{147}.

Советский военный историк А. Коленковский не без основания считает, что изменение качественного состава войск также было одной из причин возникновения позиционной войны. На смену дисциплинированному кадровому составу армии прибыл массовый боец, который, во-первых, был плохо подготовлен в военном отношении и, во-вторых, принес в армию настроение народной массы, которая относилась к войне отрицательно{148}. С таким составом нечего было и думать о широких маневренных действиях

При переходе войск к обороне первыми оборонительными сооружениями были простые окопы, рекомендовавшиеся еще довоенными уставами. Но за короткое время их успевали сильно развить и усовершенствовать. Фош отмечает, что, уже к концу 1914 г. перед французской армией “стояла грозно организованная оборона”. Далее он пишет: “Время позволило обороняющемуся противнику еще усилить оборону проволочными заграждениями, бетонированными закрытиями для фланкирующих пулеметов и орудий, подземными или блиндированными ходами сообщения”{149}. [316]

Переход к позиционной обороне вызвал необходимость изменить структуру оборонительных позиций и порядок размещения на них войск. Если по довоенным уставам для обороны отрывали одну траншею и в тылу укрытия для резервов, то при переходе к обороне в 1914 г. пришлось отказаться от этой системы. Как отмечает Фалькенгайн, чтобы обезопасить себя против прорыва передовой линии, решили возводить несколько друг с другом связанных линий, составляющих целую оборонительную систему, несколько находящихся друг за другом позиций{150}. Во избежание потерь от артиллерийского огня, сообщает далее Фалькенгайн, передовые линии обороны занимали небольшие силы{151}.

Объяснение причин перехода к позиционной обороне будет неполным, если не привести здесь мнение прославленного советского полководца и теоретика М. В. Фрунзе, который писал так: “Позиционность создалась на почве бессилия столкнувшихся друг с другом сторон найти решение прямым массовым ударом. С другой стороны, объективные условия в лице ограниченной территории и богатейшей техники позволяли каждой стороне, отказавшись от скорого решения, перейти к обороне на неподвижных позициях. Результатом этих двух моментов и была позиционная тактика с характеризующей ее неподвижностью и устойчивостью линии фронта”{152}.

Д. В. Вержховский

2. Операции на Восточном фронте

Восточно-Прусская операция

Кампания 1914 г. на русском фронте открылась Восточно-Прусской операцией. Необходимость ее проведения мотивировалась стремлением “поддержать французов ввиду готовящегося против них главного удара немцев”{153}. План операции был определен Ставкой и изложен в письме Н. Н. Янушкевича на имя Я. Г. Жилинского от 28 июля (10 августа) 1914 г.{154} Свое окончательное оформление он получил в директивах главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта от 31 июля (13 августа) 1914 г.{155} Войскам ставилась задача нанести поражение противнику [317] и овладеть Восточной Пруссией с целью создания выгодного положения для развития дальнейших операций по вторжению в пределы Германии. 1-я армия должна была наступать в обход Мазурских озер с севера, отрезая немцев от Кенигсберга (ныне Калининград). 2-й армии предстояло вести наступление в обход этих озер с запада, не допуская отвода германских дивизий за Вислу. Общая идея операции заключалась в охвате немецкой группировки с обоих флангов.

Русские обладали некоторым превосходством над противником. В составе Северо-Западного фронта было 17,5 пехотных и 8,5 кавалерийских дивизий, 1104 орудия, 54 самолета. 8-я немецкая армия насчитывала 15 пехотных и 1 кавалерийскую дивизии, 1044 орудия, 56 самолетов, 2 дирижабля. Правда, у германцев была более мощная артиллерия. Они располагали 156 тяжелыми орудиями, тогда как русские их имели всего 24{156}. Однако в целом соотношение сил обеспечивало выполнение замысла Ставки. Оно позволяло нанести поражение 8-й немецкой армии{157}. Избранная русским командованием форма оперативного маневра таила в себе большую угрозу для противника. Она ставила его под двойной удар. Исполнение маневра затруднялось тем, что русским армиям предстояло действовать по внешним операционным направлениям, разобщенным одно от другого районом Мазурских озер. В этих условиях особое значение приобретала надежность руководства войсками и прежде всего организация взаимодействия между обеими армиями.

Германское командование понимало опасность возможного наступления русских с двух направлений. Обладая меньшей по численности, но компактно расположенной группировкой, оно предполагало оборонять Восточную Пруссию активно. Имелось в виду, выставляя прикрытие то против одной, то против другой русской армии, главными силами последовательно нанести им поражение. Хорошо развитая сеть дорог позволяла немцам производить быструю перегруппировку войск и достигать в нужные моменты превосходства в силах и средствах над русскими. “Когда русские придут, — писал Мольтке Вальдерзее, — никакой обороны, а только наступление, наступление, наступление”{158}.

Русское командование, планируя операцию по захвату Восточной Пруссии, намечало проведение ряда подготовительных мероприятий. Особое значение имело скорейшее завершение стратегического развертывания. Тем временем обстановка на западноевропейском театре складывалась крайне неблагоприятно для Антанты. Немецкие войска быстро захватили Бельгию. Затем они одержали победу над союзными армиями в Пограничном [318] сражении и, продолжая свое наступление, к началу сентября вышли на реку Марна между Парижем и Верденом. Германское вторжение принимало угрожающий характер. Французское правительство запросило у России срочной помощи. Идя навстречу пожеланиям союзника, попавшего в беду, русское командование решило еще до окончания развертывания своих армий перейти к активным действиям на восточноевропейском театре. В этих условиях и возникла Восточно-Прусская операция.

Операция началась 4 (17) августа наступлением 1-й армии. Перейдя государственную границу, ее соединения вступили на территорию Восточной Пруссии. Первое столкновение с противником произошло у Сталлупенена (ныне Нестеров). Русские войска одержали победу над 1-м армейским корпусом генерала Франсуа и вынудили его отступить к р. Ангерапп.

Германское командование решило, прикрываясь со стороны армии Самсонова, основные свои силы двинуть против армии Ренненкампфа. Генерал Притвиц намеревался разбить русских двойным ударом: с севера 1-м корпусом Франсуа и с юга 17-м корпусом Макензена. В направлении Гольдапа предусматривались вспомогательные действия 1-го резервного корпуса Белова. 7 (20) августа в районе Гумбиннена (ныне Гусев) завязалось одно из крупнейших сражений мировой войны. Вначале немцы имели успех. Затем русские контрударом обратили в бегство части 1-го армейского корпуса. 17-й корпус Макензена, попав под жесточайший артиллерийский и ружейно-пулеметный огонь русских и понеся огромный урон, также в панике отступил. Вот что пишут об этом германские авторы: “Сцепление несчастных обстоятельств привело к тому, что великолепно обученные войска, позднее всюду достойно себя проявившие, при первом столкновении с противником потеряли свою выдержку. Корпус тяжело пострадал. В одной пехоте потери достигли в круглых цифрах 8000 человек — треть всех наличных сил, причем 200 офицеров было убито и ранено”{159}. Русские взяли в плен около 1000 человек и захватили 12 орудий{160}. Столкновение в районе Гольдапа войск 1-го резервного германского корпуса с частями 4-го армейского корпуса русских носило нерешительный характер и не дало перевеса ни одной из сторон. Узнав о поражении главных сил 8-й армии у Гумбиннена, генерал Белов также отдал приказ об отходе.

Обстановка позволяла русскому командованию нанести крупное поражение 8-й немецкой армии. Благоприятный момент был упущен. Вместо того чтобы организовать преследование разбитых в Гумбиннен-Гольдапском сражении германских войск, генерал Ренненкампф бездействовал. По его приказу войска в течение двух суток находились на отдыхе, приводя себя в порядок. [320] Только 10 (23) августа они начали медленное продвижение к западу от р. Ангерапп, почти не встречая сопротивления. Командование и штаб армии достоверных сведений о противнике не имели.

На направлении действий 2-й армии события вначале тоже развивались успешно. 4 (17) августа войска выступили с рубежа р. Нарев. Марш-маневр совершался в трудных условиях. Стояла жара. Хороших путей сообщения не было. Приходилось двигаться по песчаным дорогам. Чтобы ускорить марш, дневок не давали. Преодолев за трое суток расстояние в 80 км, войска армии Самсонова 7 (20) августа перешли государственную границу России и вторглись на территорию Восточной Пруссии. Главную группировку составляли четыре армейских корпуса: 6-й, 13-й, 15-й и 23-й. Правый фланг ее обеспечивался 2-м, а [321] левый — 1-м армейскими корпусами. Со стороны противника на этом направлении действовали части 20-го армейского корпуса Шольца в составе около 3,5 дивизий.

Ставка придавала большое значение операции 2-й армии. 9 (22) августа Жилинский писал Самсонову: “Верховный главнокомандующий требует, чтобы начавшееся наступление корпусов 2-й армии велось самым энергичным и безостановочным образом. Этого требует не только обстановка на Северо-Западном фронте, но и общее положение”{161}.

10 (23) августа Жилинский направил Самсонову телеграмму, в которой говорилось, что германские войска после тяжелых боев, окончившихся победой над ними армии Ренненкампфа, поспешно отступают, взрывая за собой мосты. Самсонову ставилась задача: “Оставив 1-й корпус в Сольдау и обеспечив левый фланг надлежащим уступом, всеми остальными корпусами энергично наступайте на фронт Зенсбург, Алленштейн, который предписываю занять не позже вторника 12 августа. Движение ваше имеет целью наступление навстречу противнику, отступающему перед армией ген. Ренненкампфа, с целью пресечь немцам отход к Висле”{162}. Эти указания, как и директива от 31 июля (13 августа), предписывали войскам 2-й армии наступать строго на север. По мнению Самсонова, такое направление не обеспечивало должный охват группировки противника и выполнение основной задачи его армии — воспрепятствовать ее отходу к Висле. Он просил Жилинского отклонить направление главного удара примерно на 60 км к западу и наступать на фронт Остероде, Алленштейн. Опасаясь, что наступление 2-й армии в северозападном направлении приведет к отрыву ее от 1-й армии и усложнит организацию взаимодействия между ними, фронтовое командование отклонило это предложение. 11 (24) августа Самсонов, донося об успешном продвижении войск его армии, вновь настаивал на своем предложении{163}. На этот раз оно было принято. Начальник штаба фронта Орановский писал Самсонову: “Если удостоверено, что неприятель отходит на Остероде, и ввиду того, что отступление противника к Кенигсбергу не удается перехватить, главнокомандующий согласен на изменение наступления 2-й армии на Остероде, Алленштейн, но с тем, чтобы направление между озерами и Алленштейном было прикрыто одним корпусом”{164}.

12 (25), августа Самсонов отдал приказ, смысл которого состоял в том, что войска 2-й армии должны были продолжать наступать на фронте Остероде, Алленштейн{165}. В центре наступала ударная группа в составе 13-го и 15-го корпусов (3-я [322] гвардейская дивизия этого корпуса подошла из Новогеоргиевска к исходу сражения). Правый фланг ее обеспечивался 6-м армейским корпусом и 4-й кавалерийской дивизией у Бишофсбурга, а левый — 1-м армейским корпусом, 6-й и 15-й кавалерийскими дивизиями у Сольдау.

Соображения русского командования совершенно не отвечали истинному положению вещей. Все расчеты строились на неправильной оценке обстановки. Полагали, что противник разгромлен и отступает частью к Кенигсбергу, а частью к рубежу р. Вислы. Операция считалась по существу законченной. Надеялись в скором времени перебросить войска из Восточной Пруссии на другое направление. Ставка энергично работала над планом наступления от Варшавы на Познань. В одном из ее документов говорилось о необходимости “торопиться с очищением от противника Восточной Пруссии, дабы стала возможной переброска армии ген. Ренненкампфа на левый берег р. Вислы”{166}. Действительность была, однако, совершенно другой.

Поражение германских войск в Гумбиннен-Гольдапском сражении и известие о переходе в наступление Наревской армии сильно беспокоили командование 8-й армии. Вечером 20 августа генерал Притвиц отдал приказ об отступлении. Он доносил в главную квартиру: “Ввиду наступления крупных сил с линии Варшава — Пултуск — Ломжа не могу использовать обстановку впереди моего фронта и уже ночью начинаю отход к Западной Пруссии. В предельной степени использую железнодорожные перевозки”{167}. Одновременно штаб 8-й армии продолжал внимательно изучать обстановку. Эта задача облегчалась тем, что русские всю оперативную документацию передавали по радио открытым текстом. Убедившись в пассивности действий Ренненкампфа, Притвиц изменил ранее принятый план об отступлении своих войск за Вислу. Он решил прикрыться частью сил от Неманской армии русских, а основную массу войск двинуть против их Наревской армии.

Первоначальное решение командования 8-й армии об оставлении Восточной Пруссии не встретило одобрения в главной квартире. И хотя оно вскоре было отменено и был принят новый план, отвечавший взглядам верховного командования, судьба генерала Притвица и его начальника штаба генерала Вальдерзее была решена. 8 (21) августа они были сняты с занимаемых постов. Вместо них были назначены: командующим армией — генерал Гинденбург, начальником штаба — генерал Людендорф, которые 11 (24) августа приступили к исполнению своих обязанностей. Новое руководство армии нашло план, принятый прежним руководством, отвечающим обстановке и решило проводить его в жизнь. Вносились лишь отдельные уточнения. [323] По свидетельству Людендорфа, план операции против 2-й русской армии окончательно сложился между 24 и 26 августа. Существо его заключалось в том, чтобы, сковывая центральные корпуса (15-й и 13-й) 2-й армии с фронта частями 20-го корпуса, 1-й ландверной и 3-й резервной дивизиями, нанести два согласованных между собой удара: главный — 1-м корпусом с бригадой Мюльмана на Уздау против 1-го русского корпуса, развивая затем наступление в тыл центральным корпусам, и второй удар — 17-м и 1-м резервным корпусами против 6-го русского корпуса и затем в промежуток между Бишофсбургом и Алленштейном для развития удара во фланг и тыл тех же корпусов. Привлечение 1-го резервного и 17-го армейского корпусов для наступления против 2-й русской армии с севера зависело исключительно от действий Ренненкампфа. Генерал Людендорф писал: “Если он сумеет использовать успех, одержанный при Гумбиннене, и будет быстро продвигаться вперед, то этот маневр становился немыслимым. В таком случае не оставалось бы ничего другого, как отводить 1-й резервный и 17-й армейский корпуса в юго-западном направлении к Вормдиту, а другая группа 8-й армии задерживала бы тем временем Наревскую армию”{168}.

С 13 (26) августа германское командование, завершив перегруппировку своих войск, приступило к осуществлению плана. В этот день 6-й русский корпус, атакованный 17-м армейским и 1-м резервным корпусами немцев, вынужден был отойти от Бишофсбурга. Попытка противника потеснить войска левого крыла 2-й армии успеха не имела. На следующий день немцами был передан от имени командира русского 1-го армейского корпуса ложный приказ об отходе. Это привело к отступлению корпуса. В итоге боевых действий 13 (26) и 14 (27) августа положение 2-й армии значительно ухудшилось. Ее центральные корпуса (13-й и 15-й), почти не встречая сопротивления, значительно продвинулись на север и достигли Алленштейна. Однако корпуса, действовавшие на флангах, не использовали полностью свои возможности и отошли: 6-й — к Ортельсбургу, а 1-й — к югу от Сольдау. Восточный и западный фланги группы центральных корпусов оказались открытыми.

Германское командование рассчитывало окружить 13-й и 15-й корпуса. Главный удар наносился по левому флангу русских в районе Сольдау. В свою очередь Самсонов также планировал активные действия. Он решил силами 23-го и 1-го армейских корпусов сковать противника в районе Сольдау, а силами 13-го и 15-го корпусов нанести удар на юго-запад во фланг и тыл противника. 6-му корпусу было приказано передвинуться [324] в район Пассенгейма и обеспечивать контрудар с северо-востока{169}.

15 (28) августа на левом фланге 2-й армии развернулись ожесточенные бои. Чтобы непосредственно руководить проведением контрудара, в район боевых действий прибыл Самсонов с оперативной частью штаба армии. Это прервало его связь со штабом фронта, фланговыми корпусами и в целом отрицательно сказалось на управлении войсками. Русские одержали ряд тактических успехов. Маневр противника по окружению центральных корпусов 2-й армии был сорван. Но Самсонов сознавал трудное положение своих войск и вечером отдал приказ об их отходе{170}.

Противник признавал неудачу операции по окружению русских корпусов. С утра 16 (29) августа он намеревался вести преследование войск 2-й армии, которым по приказу Самсонова надлежало отходить. Поздно ночью Гинденбург доносил верховному командованию: “Сражение выиграно. Преследование завтра будет продолжаться. Окружение двух русских корпусов, вероятно, больше не удастся”{171}. Организация преследования возлагалась на 1-й и 20-й армейские и 1-й резервный корпуса. 17-му корпусу было приказано сосредоточиться у Алленштейна и быть готовым действовать против 1-й армии русских, возможность наступления которой вызывала тревогу у германского командования.

Командование Северо-Западного фронта не приняло всех мер для того, чтобы предотвратить поражение 2-й армии. Оно плохо изучало обстановку. О действительных намерениях противника стало известно лишь вечером 14 (27) августа. В ночь на 15 (28) августа Орановский телеграфировал Самсонову: “Главнокомандующий приказал отвести корпуса 2-й армии на линию Ортельсбург, Млава, где и заняться устройством армии”{172}. Однако до войск приказ не дошел. Одновременно командующему 1-й армией было приказано двинуть левофланговые корпуса (4-й и 2-й) и конницу возможно далее вперед, чтобы оказать содействие 2-й армии. Ему сообщалось также, что действовавшие против 1-й армии части противника перевезены по железной дороге на фронт 2-й армии. Войска 1-й армии отстояли от частей 2-й армии не более чем на 100 км. При энергичных действиях они могли бы оказать помощь своему соседу.

Наступление началось во второй половине 15 (28) августа, а вечером следующего дня оно было остановлено. Жилинский считал, что согласно его приказу 2-я армия уже должна была отступить к границе. Орановский писал Ренненкампфу: “2-я армия отошла на свои первоначальные позиции к границе... [325] Главнокомандующий приказал поэтому приостановить дальнейшее выдвижение выдвинутых вперед для поддержки 2-й армии корпусов”{173}.

С утра 16 (29) августа 1-й и 20-й армейские и 1-й резервные германские корпуса вели наступление, охватывая с трех сторон центральные корпуса 2-й армии. 17-й германский корпус приказа о сосредоточении у Алленштейна не получил и продолжал действовать в юго-западном направлении на Пассенгейм. В своем движении он вышел на пути отступления русских. Было замкнуто кольцо окружения вокруг 13-го и 15-го корпусов и 2-й пехотной дивизии 23-го корпуса. Всего было окружено около 30 тыс. человек и 200 орудий в районе Комусинского леса. В ночь на 17 (30) августа Самсонов покончил с собой у фермы Каролиненгоф (близ Виленберга). Принявший на себя командование армией генерал Клюев не использовал всех возможностей для спасения окруженных корпусов. Был отдан приказ о сдаче в плен. Некоторые командиры частей отвергли это решение и с боями вывели свои войска из окружения.

Стратегическая обстановка, сложившаяся к началу сентября, благоприятствовала армиям Центральных держав. На Западном фронте германские корпуса продвигались к Марне. И хотя французское командование готовило контрудар, положение союзных [326] войск было трудным. В Восточной Пруссии немцам удалось добиться крупного успеха над 2-й русской армией. В Галиции войска левого крыла русского Юго-Западного фронта (3-я и 8-я армии) наступали на львовском направлении. Однако войска правого крыла потерпели неудачу в междуречье Вислы и Буга. Австро-венгры потеснили их и вышли на линию Люблин, Холм. В этих условиях наиболее целесообразным способом действий германского командования было бы нанесение удара на Седлец с задачей выйти в тыл армиям правого крыла Юго-Западного фронта, оказать содействие австро-венгерским войскам. Наступление в этом направлении предусматривалось германским планом войны.

Удара на Седлец, однако, не последовало. Германское командование пренебрегло интересами коалиционной стратегии. Оно игнорировало просьбу союзника. Возобладали интересы прусских юнкеров, которые беспокоились за судьбу своих владений. Было решено, оставив против 2-й армии заслон; основные усилия сосредоточить для разгрома 1-й армии русских. Главный удар наносился через район Мазурских озер. Директива германского командования от 31 августа гласила: “Ближайшей задачей 8-й армии является очищение Восточной Пруссии от армии Ренненкампфа”{174}.

Обстановка требовала обеспечения устойчивости Северо-Западного фронта. Нужно было сковать немецкие войска в Восточной Пруссии, лишить их возможности оказать помощь австро-венгерским армиям. 18 (31) августа Ставка потребовала от фронтового командования: 1-й армии удерживаться во что бы то ни стало севернее Мазурских озер, а 2-й армии — прикрывать пути к Нареву{175}. На усиление фронта Ставка передала из своего резерва 22-й, 3-й Сибирский и 1-й Туркестанский корпуса. С 5 сентября эти соединения были обращены на формирование 10-й армии, которая развертывалась в полосе между 1-й и 2-й армиями.

24 августа (6 сентября) 8-я германская армия начала наступательные действия. К этому времени войска Юго-Западного фронта нанесли мощный контрудар в районе Люблина. Ставка придавала большое значение выполнению Северо-Западным фронтом поставленной ему задачи. 26 августа (8 сентября) Н. Н. Янушкевич в разговоре по прямому проводу с Я. Г. Жилинским сказал: “... Сейчас получена телеграмма Юго-Западного фронта, что ген. Лечицкий{176} с удачным боем перешел на левый берег Вислы. Вы, несомненно, согласитесь, что теперь особенно важно (отбить) атаки на Ренненкампфа и Бринкена{177}, упорство [327] это, несомненно, даст свои результаты для окончания операции на юго-западе, где, быть может, вопрос в нескольких днях”{178}. В тот же день Жилинский указал Ренненкампфу: “Великий князь рассчитывает, что 1-я армия проявит полное упорство в отстаивании своего положения, что является безусловно необходимым ввиду ожидаемого на этих днях окончательного решения на Юго-Западном фронте; усилия 2-й и 10-й армий будут направлены к обеспечению вашего левого фланга”{179}. В ночь на 27 августа (9 сентября) во время разговора по прямому проводу Жилинский вновь обратил внимание Ренненкампфа на важность организации надежной обороны на пути продвижения германских войск. Он сказал: “Очень буду рад, если вы разделаетесь с обходом и удержитесь на фронте. Этого желает верховный главнокомандующий ввиду общего положения дел на Восточном (русском) фронте. Со своей стороны дам приказ 22-му корпусу выдвинуться и оказать вам помощь, но особенно рассчитывать на его энергичное содействие едва ли можно, скажу даже, нельзя”{180}.

Командование Северо-Западного фронта и 1-й армии не выполнило своего долга. К исходу 9 сентября противник прорвал слабую оборону русских в районе Мазурских озер и поставил под удар левый фланг армии Ренненкампфа. Начавшееся 8 сентября выдвижение 2-й армии к границе проходило медленно и не оказало сколько-нибудь существенного влияния на обходной маневр. Что касается 22-го корпуса, действовавшего юго-восточнее Мазурских озер, то командир его генерал Бринкен, ссылаясь на усталость войск, фактически отказался решать поставленную ему задачу. 10 сентября Я. Г. Жилинский доносил в Ставку: “Совершившийся обход левого фланга 1-й армии был бы очень затруднен, если бы находившийся в районе Лык 22-й корпус мог быть направлен к северу, в тыл обходящему противнику. Сделать этого нельзя было, так как командир корпуса на мое предписание об этом наступлении донес, что корпус, расстроенный предшествующим боем, не в состоянии продвинуться. Так как в боях до того участвовало всего 4 полка из 16, то я могу предположить, что эта неспособность корпуса к активным действиям должна быть отнесена всецело и исключительно лишь к высшему командному составу”{181}.

Отход 1-й армии начался в ночь на 10 сентября. Германское командование действовало вяло и нерешительно. Оно опасалось контрудара русских. Преследование велось медленно. Германцам приходилось преодолевать упорное сопротивление русских арьергардов. 31 августа (13 сентября) последовала директива [328] командования Северо-Западного фронта. Она предписывала отойти 1-й армии за Средний Неман, 2-й армии — за Нарев, а 10-й армии — обороняясь на р. Бобр, прикрывать район Августов, Гродно{182}. Восточно-Прусская операция завершилась.

Восточно-Прусская операция является одним из крупнейших событий первой мировой войны. В ее оценке немецкая буржуазная историография крайне тенденциозна. Она безмерно восхваляет германские войска. Боевые действия 8-й армии изображаются как победа, “равной которой не знает военная история”{183}. Объективный анализ операции показывает, что такая оценка далека от истины. Прежде всего нельзя считать правильным стремление преувеличить роль успеха германцев в общем ходе войны. Если рассматривать эту операцию в целом, то нельзя не видеть бесплодность стратегических усилий германского командования. Оно не смогло разгромить русские армии. Дело свелось к их выталкиванию за пределы границ. Устойчивость Северо-Западного фронта не была нарушена. Сохранялась угроза нового русского вторжения в Восточную Пруссию.

Действия русских войск, наоборот, имели важное стратегическое значение. Вторжение в Восточную Пруссию вынудило германское командование перебросить из Франции на русский [329] фронт два армейских корпуса и одну кавалерийскую дивизию. Это серьезно ослабило их ударную группировку и явилось одной из причин ее поражения в битве на Марне. Стратегический план германского командования, рассчитанный на быстрый разгром Франции, потерпел неудачу. Значение помощи России своему союзнику отмечали многие исследователи. Так, современный французский историк Бернар Лавернь пишет: “Если бы более 12 германских дивизий не были задержаны вдали от нашего фронта смелым наступлением русских, битва на Марне, которая сохранила Францию от краха, была бы поражением”{184}. Стратегическое значение Восточно-Прусской операции выразилось также и в том, что своими действиями армии Северо-Западного фронта сковали немецкие войска и удержали их от содействия союзным австро-венгерским войскам. Это дало возможность русским нанести крупное поражение Австро-Венгрии на главном — галицийском направлении.

Боевые действия в Восточной Пруссии показали, что русские войска по уровню своей подготовки не уступали германским. Они нанесли им ряд тяжелых поражений. Однако русское командование не сумело должным образом использовать возможности вверенных ему войск. Оно не организовало четкого управления ими, принимало решения, которые не отвечали обстановке. В результате операция, начавшись успешным вторжением русских армий в Восточную Пруссию, не получила своего развития. Противник воспользовался этим, перешел в контрнаступление и вынудил русских отойти на исходные позиции.

Галицийская битва

Активные боевые действия войск Юго-Западного фронта начались также преждевременно в связи с обращением союзников. 1 (14) августа 1914 г. H. H. Янушкевич телеграфировал Н. И. Иванову о том, что Франция просила “поддержать ее наступлением не только армиями Северо-Западного фронта, но и Юго-Западного”{185}. Было решено, не дожидаясь полного сосредоточения и развертывания своих армий, атаковать австро-венгерские войска в Галиции, нанести им поражение и воспрепятствовать их отходу на юг за Днестр и на запад к Кракову. 4-я и 5-я армии должны были наступать из района Люблина и Холма на Перемышль и Львов, 3-я и 8-я армии — из района Ровно и Проскурова на Львов и Галич. Днестровскому отряду ставилась задача, действуя в междуречье Днестра и Прута, обеспечивать левый фланг фронта. [330]

План действий Юго-Западного фронта предусматривал сосредоточение основных усилий в центре, где 5-й и 3-й армиям предстояло наступать по сходящимся направлениям к Львову. Задачи 4-й и 8-й армий сводились к обеспечению наступления главной группировки с запада и юга. Русское командование намеревалось осуществить грандиозный охватывающий маневр с целью окружения основных сил австро-венгерской армии. Интересный сам по себе, он не отвечал, однако, обстановке. В своих расчетах штаб фронта исходил из ошибочного предположения относительно рубежа развертывания войск противника. По сравнению с первоначальным решением, которое было известно русским, австрийский генеральный штаб в действительности отодвинул этот рубеж на 100 км к западу и юго-западу. Следовательно, операция не могла привести к окружению главной группировки неприятельских армий, которая оказывалась за флангами намеченного маневра. Уже в ходе наступления пришлось вносить существенные поправки в принятый план{186}.

Решительные цели ставило перед собой и австро-венгерское командование. Оно предполагало главный удар нанести силами своих 1-й и 4-й армий между Вислой и Бугом в северном направлении, чтобы разгромить 4-ю и 5-ю армии русских у Люблина и Холма, выйти на тылы войск Юго-Западного фронта. Удар должен был обеспечиваться с запада наступлением вдоль левого берега Вислы группы Куммера и корпуса Войрша. Имелось в виду, что одновременно с ударом 1-й и 4-й армий на север германские войска разовьют наступление на Седлец, о чем еще до войны Конрад имел договоренность с Мольтке. 3-я армия прикрывала район Львова. Группа Кевеса получила задачу отразить возможное наступление русских на Стрый и Станислав.

Обе стороны проявили настойчивое желание добиться осуществления своих замыслов. Это привело к грандиозной Галицийской битве, развернувшейся между Днестром и Вислой. Ее главнейшими событиями были: Люблин-Холмская операция, Галич-Львовская операция и Городокское сражение.

7 (20) августа 1-я австро-венгерская армия генерала Данкля двинулась с рубежа р. Сан в северо-восточном направлении. Ближайшей задачей ее являлось преодоление расположенной вдоль правого берега реки труднопроходимой Таневской лесной полосы, что должно было создать выгодные условия для дальнейшего наступления. Русское командование, получив сведения о появлении неприятельских разъездов со стороны Таневских лесов, 10 (23) августа направило к юго-западу от Люблина 4-ю армию Зальца с задачей разбить обнаруженного противника на участке Закликов, Янов, Фрамполь и затем наступать к Перемышлю. Взаимные передвижения войск сторон привели [332] к ожесточенному встречному сражению, которое разыгралось 10-11 (23-24) августа в районе южнее Красника.

Утром 10 (23) августа соединения 1-го и 5-го корпусов противника атаковали двигавшиеся от Красника части 14-го русского корпуса. Упорный бой продолжался до вечера. Под натиском превосходящих сил австро-венгров русские вынуждены были отступить. На следующий день Данкль приказал продолжать наступление, имея в виду охватить правый фланг 4-й армии. Генерал Зальц решил, обороняясь 14-м корпусом у Красника, атаковать центр и правый фланг противника войсками 16-го и Гренадерского корпусов. Обе стороны проявили большое упорство, чтобы осуществить свои замыслы. Боевые столкновения протекали с переменным успехом. Неприятель создал угрозу охвата армии Зальца с флангов. После двухдневных тяжелых боев русские отошли и 12 (25) августа сосредоточились на позициях в 20-45 км юго-западнее и южнее Люблина.

Австро-венгерское командование, ободренное первыми успехами своих войск под Красником, 11 (24) августа дало 1-й и 4-й армиям директиву о продолжении наступления в северном направлении с целью нанести решительное поражение силам противника, находящимся между Вислой и Холмом. Операция должна была обеспечиваться слева группой Куммера, а справа — группой Иосифа Фердинанда (14-й армейский корпус и 41-я гонведная дивизия), выделенной из состава 3-й армии для усиления 4-й армии{187}.

Русское командование внимательно следило за ходом событий у Красника. Анализ боевых действий дал возможность уточнить развертывание австро-венгерских армий. Левый фланг группировки противника оказался намного западнее, чем предполагалось. 4-я русская армия, получившая задачу наступать в южном направлении с целью охвата этого фланга, сама оказалась под ударом войск австро-венгров с запада. Чтобы исправить положение, ставка приняла ряд мер по усилению правого крыла Юго-Западного фронта. Туда были направлены крупные резервы: 18-й армейский, Гвардейский и 3-й Кавказский корпуса, а также три второочередные дивизии (80-я, 82-я и 83-я). Престарелый генерал Зальц был заменен А. Е. Эвертом. Все эго позволило в короткий срок обеспечить устойчивость 4-й русской армии.

10 (23) августа была отдана директива главнокомандующего Юго-Западного фронта. Она указывала на необходимость оказания помощи 4-й армии путем решительных действий со стороны 5-й армии против неприятельских войск, наступавших на люблинском направлении{188}. В соответствии с этой директивой штаб фронта выработал новый план операции, который был изложен [333] в директиве № 480 от 12 (25) августа. 4-я армия должна была перейти к обороне. 5-й армии ставилась задача, приняв вправо и заходя своим левым крылом, нанести удар во фланг и тыл австро-венгерских войск, атакующих 4-ю армию. 3-й армии надлежало выдвинуть свои главные силы севернее Львова и наступать на Жолкиев, направляя правый фланг на Мосты-Бельки. 8-я армия получила задачу, прочно обеспечивая левый фланг фронта, выйти на рубеж Львов, Миколаев{189}. 12 (25) августа 5-я армия Плеве заняла следующее положение: 25-й корпус в тесном контакте с левым флангом 4-й армии развернулся на высотах у Замостья, центральные корпуса (19-й и 5-й) сосредоточились против Томашова, 17-й корпус прикрывал операцию слева в зависимости от обстановки (западнее или восточнее Буга).

С 13 (26) августа обе стороны приступили к выполнению своих замыслов. На широком фронте, простиравшемся дугою от Вислы западнее Красника до Днестра южнее Бучача, закипели ожесточенные сражения. На правом крыле Юго-Западного фронта продолжалась Люблин-Холмская операция. 1-я австро-венгерская армия стремилась развить наступление на люблинском направлении. Противник намеревался осуществить двойной охват 4-й армии русских, концентрируя основные усилия на своем левом фланге. Попытки австро-венгров выйти в тыл войск Эверта с запада успеха не имели. Все неприятельские атаки были отражены частями 18-го русского корпуса, развернутого на правом фланге 4-й армии. Лишь правому флангу армии Данкля удалось несколько потеснить Гренадерский корпус, который был вынужден оставить позиции на р. Пор (восточнее Красника) и отойти к северу. В последующие дни положение на правом фланге и в центре 4-й армии не изменилось. И только на ее левом фланге, в районе Красностава, неприятель силами своего 10-го корпуса сумел вновь несколько потеснить русских. Одновременно происходили ожесточенные боевые действия между 5-й русской и 4-й австро-венгерской армиями, известные под названием Томашевского сражения, или сражения под Комаровом. План Ауффенберга, принятый 12 (25) августа и одобренный высшим командованием, так же, как и план Данкля, был основан на стремлении к двустороннему обходу 5-й армии русских. В первый же день частям 2-го корпуса австро-венгров удалось нанести поражение правофланговому 25-му корпусу 5-й армии, который отступил на Красностав по обоим берегам р. Вепржа. 19-й корпус был потеснен в сторону Комарова. 5-й корпус атаковал во фланг 6-й австро-венгерский корпус, но, действуя изолированно от других корпусов 5-й армии, развить успеха не сумел. 17-й корпус после почти суточного марша на запад занял квартиры, оставленные на рассвете 19-м корпусом. [334] Вечером того же дня на его левом фланге к югу сосредоточивалась оперативная группа Иосифа Фердинанда.

На следующий день Ауффенберг решил продолжать свой маневр. Генерал Плеве также готовился к активным действиям, направляя основные усилия для разгрома австро-венгерских войск у Томашова. 19-му корпусу предстояло наступать с севера, а 5-му — с востока. 25-й корпус, обеспечивавший связь между 5-й и 4-й армиями, несмотря на понесенное им накануне поражение и сильно откинутый назад левый фланг, должен был вновь перейти в наступление и овладеть Замостьем. Левофланговый 17-й корпус притягивался ближе к 5-му корпусу. В центре оперативного построения 5-й армии создавалась плотно сосредоточенная группа из трех корпусов (19-го, 5-го и 17-го), 25-й корпус, удаленный больше чем на один переход, должен был обособленно бороться с противником.

14-15 (27 — 28) августа прошли в ожесточенных атаках с обеих сторон. 25-й корпус русских не смог выполнить свою задачу и продолжал отступление в районе Красностава. 19-й, 5-й и 17-й корпуса отражали натиски австро-венгров. Большая неудача постигла 17-й корпус 15 (28) августа. Внезапным ударом во фланг со стороны группы Иосифа Фердинанда он был оттеснен к северу.

Поражение 17-го корпуса и отход 25-го корпуса поставили 5-ю армию в тяжелое положение. Ее центр обнажился. Создалась угроза его окружения. Командующий армией неоднократно обращался за содействием к 4-й и 3-й армиям. Эверт, ссылаясь на тяжелое положение своих войск, упорно отказывался помочь своему соседу. Что касается Рузского, то он намеревался двинуть свои войска на северо-запад только после взятия Львова. Лишь под влиянием категорических требований фронтового командования он только 17 (30) августа направил от Каменки-Струмиловой в район Мосты-Вельки части 21-го корпуса (69-ю пехотную и 11-ю кавалерийскую дивизии).

Русское командование возлагало большие надежды на наступательные действия 5-й армии, направлявшей свой удар во фланг 1-й австро-венгерской армии. 15 (28) августа начальник штаба фронта генерал М. В. Алексеев докладывал в Ставку о том, что положение в районе Томашова должно быть ликвидировано. Если собранные здесь австро-венгерские корпуса понесут поражение от трех корпусов 5-й армии, то это отзовется на всем фронте австро-венгерской армии. Томашов являлся пунктом опоры правого крыла всего маневра противника. Дезорганизация сил, собранных в этом пункте, куда было направлено, очевидно, и подкрепление еще с 13 августа, развязывало сразу руки и давало возможность направить на Замостье по крайней мере два корпуса”{190}. Такого же оптимистического взгляда держался и сам [335] Плеве, отдавая на 16 (29) августа приказ всем корпусам энергично наступать с тем, чтобы 25-й корпус мог отобрать Замостье в полдень, а южная группа корпусов под общим командованием Яковлева нанести удар во фланг противника в направлении Томашова.

Боевые действия 16 — 17 (29 — 30) августа не принесли успеха русским. Командование 4-й австро-венгерской армии направило все свои усилия для окружения южной группы корпусов 5-й армии, продолжая на красноставском направлении теснить изолированный 25-й корпус. Наступление 25-го корпуса было отражено австро-венграми. Группа Петра Фердинанда из 2-го корпуса противника (13-я и 25-я дивизии), атаковав 19-й корпус с запада и северо-запада, глубоко охватила его правый фланг и перерезала пути отхода 5-й армии в северном направлении. Группа Иосифа Фердинанда охватывала восточный фланг армии Плеве. Положение усугублялось опасным движением 10-го австро-венгерского корпуса на Красностав, который был занят им 17 (30) августа. Операция 1-й и 4-й армий, казалось, приближалась к успешному концу, а полный разгром трех русских корпусов (19-го, 5-го и 17-го) становился неизбежным.

Генерал Плеве хорошо сознавал угрозу флангам своей армии и вновь просил, чтобы ему помогли соседние армии. В 17.30 17 (30) августа он доносил, что 5-я армия будет драться до последнего, но необходимо быстрейшее вмешательство и приближение отрядов 3-й армии, особенно кавалерии и 69-й пд, с целью оказания помощи его армии и хотя бы удержания 4-й армией того положения, которое она занимает{191}. В отношении прикрытия образовавшегося 38-километрового разрыва между 25-м и Гренадерским корпусами его предложение состояло в следующем: он считал совершенно необходимым, чтобы 4-я армия употребила все средства не допустить австрийцев на этот участок, ведущий к открытой дороге на Брест{192}. Поздно вечером, реально оценив обстановку, он отдал приказ об отходе армии в северо-восточном направлении. Плеве писал, что, принимая во внимание положение южной группы корпусов, выдвинувшихся значительно вперед по отношению к 4-й армии, и ослабление корпусов вследствие больших потерь, он решил отступить с 5-й армией на одну линию с 4-й армией{193}. Имелось в виду усилиться на этой линии, а затем перейти к общему наступлению одновременно с 4-й армией.

Отход корпусов должен был начаться 18 (31) августа вечером самостоятельно на общую линию Красностав или Холм, Владимир-Волынский. Марш-маневр был рассчитан на три перехода с тем, чтобы завершить его 20 августа (2 сентября). Приняв это [336] решение, Плеве распорядился, чтобы 18 (31) августа на все фронте армии были произведены энергичные контратаки с целью ввести противника в заблуждение и тем обеспечить планомерный отход 5-й армии в новый район.

Положение австро-венгерских войск было не менее сложным. Упорное сражение, завязавшееся на 45-километровом пространстве от Комарова до истоков р. Гучвы, влекло большие потери в людях. В то же время с каждым днем увеличивался опасный 60-километровый разрыв между левым флангом 3-й и правым флангом 4-й армий. Чтобы обеспечить фланги и тылы этих армий в районе Жолкиева, была сформирована группа Демпфа (полторы дивизии пехоты и две дивизии кавалерии). Образовался также разрыв между 4-й и 1-й армиями в районе Красностава. Сюда переместился центр тяжести действий 1-й австро-венгерской армии (10-й корпус) вопреки первоначальному замыслу высшего командования, которое хотело прежде всего разгромить западное крыло русских с тем, чтобы отбросить их в направлении на Брест. В случае дальнейшего продвижения 4-я австро-венгерская армия подставляла себя под фланговые удары как с севера, из района Красностава, куда отступил 25-й русский корпус, так и с юго-востока, из района Каменки-Струмиловой, куда направлялся правофланговый 21-й корпус 3-й русской армии. Каждый из этих фланговых ударов мог не только ликвидировать все успехи 4-й австро-венгерской армии, но привести к полной катастрофе. Такое оперативное положение было следствием ошибочного стратегического плана, основанного на эксцентрическом наступлении всех австро-венгерских армий.

Особенно напряженная обстановка складывалась на восточном участке австро-венгерского фронта. Вторгшиеся в Галицию 3-я и 8-я русские армии развивали победоносное наступление. Действующие между Днестром и Верхним Бугом войска 3-й армии противника понесли тяжелое поражение. Не помогли ни энергичные призывы высшего командования, направленные генералу Брудерману, ни помощь войск, прибывающих с Сербского фронта и намеченных для усиления 2-й австро-венгерской армии. Эта непредвиденная сильная угроза Восточной Галиции привлекала все более и более внимание начальника штаба высшего командования генерала Конрада фон Гетцендорфа. Его тревога увеличивалась по мере приближения русских армий к Львову. Помимо больших потерь в людях и военных материалах, а также оставления значительной территории, что является почти неизбежным в боях прикрытия, дальнейшее наступление русских войск влекло за собой еще более грозные последствия стратегического порядка. Движение 3-й и 8-й русских армий в конечном счете направлялось непосредственно в район оперативной базы 1-й и 4-й австро-венгерских армий, действия которых должны были решить вопрос целой кампании. Обе эти армии в конце августа вели активные боевые действия: 1-я в районе [337] между Вислой и Вепржем, а 4-я в тесной связи с правым флангом 1-й армии между Вепржем и Бугом.

Утром 18 (31) августа Конрад дал Ауффенбергу директиву. Уведомляя об отходе 3-й армии и даже предвидя возможность отступления ее на р. Верешицу, он писал: “В результате этого создалось положение, которое ставит действиям 4-й армии тесные границы и требует от нее решительного успеха 31 августа или 1 сентября. Если к этому времени не будет достигнуто решительного успеха, 4-я армия может стать под угрозу с юго-востока, так что дальнейшее удержание правого крыла армии, т. е. группы Иосифа Фердинанда, в районе, ныне занимаемом, будет невозможным”{194}. Воздушная разведка, высланная в первой половине дня, установила выдвижение из Мостов-Вельки на тылы 4-й армии русских войск. Это были части 21-го корпуса армии Рузского. Ауффенбергу была послана новая директива, в которой более категорично потребовалось: “Если вы не достигнете теперь же решительного успеха, следует отступить восточным крылом армии на Раву-Русскую, чтобы избежать поражения от противника, идущего через Мосты-Вельки”{195}. Главная забота Конрада состояла в том, чтобы быстрее собрать в районе Равы-Русской силы, которые могли бы противостоять правому крылу 3-й русской армии, удлиняя фронт группы Демпфа.

Командование 4-й австро-венгерской армии не разделяло мнения генерала Конрада. Оно стремилось уничтожить полуокруженные южные корпуса 5-й русской армии, а затем выдвинуть как можно дальше на север свое правое крыло, не обращая внимания на угрозу тылам группы Иосифа Фердинанда со стороны 21-го русского корпуса. Штаб 4-й армии жил верой в близкую победу. Его начальник штаба генерал Соос 18 (31) августа докладывал верховному командованию: “Если мы до конца доведем этот удар, то мы вовремя сбросим со своей шеи противника, по крайней мере, на несколько недель. Я придерживаюсь того мнения, чтобы нам оставили время до вечера следующего дня и чтобы потом 4-я армия не начинала отход, но преследовала противника необходимыми силами до окончательного разгрома, отбросив его за линию Крылов, Грубешов. К активной обороне против неприятеля, угрожающего нам с юга, можно будет приступить в течение 2-го и 3-го”{196}. Он писал, что после разгрома 5-й армии можно будет собрать у Равы-Русской вполне достаточные силы, чтобы перейти в наступление и снять угрозу со стороны Львова. В докладе говорилось: “Для армии, одержавшей победу, появление противника на тылах не составляет большой опасности”{197}. [338]

День 19 (31) августа принес много неожиданностей обеим сторонам. Прежде всего отпала угроза окружения на правом фланге 19-го корпуса русских. Наступление группы Петра Фердинанда (13-я и 25-я пд) было встречено мощным артиллерийским и пулеметным огнем. Понеся большие потери, противник остановился. Вскоре для прикрытия отхода правофланговые части 19-го корпуса перешли в предусмотренные планом контратаки. Австро-венграм с трудом удалось удержаться. Плеве послал на правый фланг южной группы 1-ю и 5-ю Донские казачьи дивизии. Все это сильно подействовало на эрцгерцога Петра Фердинанда. Опасаясь выхода русских на тылы дивизий своей группы, он приказал войскам отступить почти на 20 км в сторону Замостья.

Попытка обхода левого фланга 5-й армии также была ликвидирована Сводной и 7-й кавалерийскими дивизиями русских. В этот день Ауффенберг под впечатлением данных о появлении русских войск со стороны Мосты-Вельки выделил из состава группы Иосифа Фердинанда часть войск для отражения возможного удара правофланговых соединений армии Рузского. Этим он ослабил силу обходящего правого крыла 4-й армии. Австро-венгры не только не сумели продвинуться, но и не выдержали решительной контратаки русских. Они отступили.

Вечером 19 (31) августа 5-я армия под прикрытием 17-го корпуса стала медленно отходить на линию Красностав, Владимир-Волынский. Австро-венгерские войска заняли Комаров. [339] Преследование организовано не было. На следующий день происходили лишь мелкие стычки. В ночь на 21 августа (2 сентября) Плеве оторвал свое последнее прикрытие от неприятеля. Когда войска Иосифа Фердинанда с рассветом намеревались атаковать русских, они нашли их позиции пустыми. На крайнем правом фланге 1-й австро-венгерской армии противнику удалось занять ст. Травники на дороге Люблин, Холм. 25-й корпус русских после короткого столкновения выбил противника из Красностава.

Люблин-Холмская операция закончилась. Она охватывает собой совокупность боевых действий 4-й и 5-й русских армий против 1-й и 4-й армий австро-венгров. Главными событиями ее были сражения у Красника и Томашова. Общим итогом операции является то, что противник не сумел выполнить свой план. Окружения 5-й армии не произошло. Операция, задуманная австро-венгерским командованием на основах сражения под Каннами и в масштабе Седана, превратилась в обычное оттеснение противника, а понесенные жертвы не оправдывались ее результатами. Истощив свои силы в кровопролитных боях, войска противника исчерпали свои наступательные возможности. Они с трудом отражали натиск Гренадерского, Гвардейского, 3-го Кавказского и 25-го корпусов, полукольцом окружавших правый фланг армии Данкля.

Срыв замыслов австро-венгерского командования был во многом предопределен стойкостью и мужеством русских армий. Ставка и фронтовое командование правильно понимали обстановку. Принятые ими меры обеспечили организацию надежного противодействия оперативным намерениям противника. Однако войска нуждались в более твердом руководстве. Особенно отрицательную роль сыграло наличие 40 километрового разрыва между восточным флангом 5-й армии (17-й корпус) и северным флангом 3-й армии (21-й корпус). Несмотря на приказ главнокомандующего фронтом, этот разрыв не был закрыт. Командующий 3-й армией направил свой правофланговый корпус в юго-западном направлении на Каменку-Струмилову, а не на северо-запад, в район Равы-Русской, как того хотел главнокомандующий фронтом. Это не было следствием непонимания директивы фронта № 480 от 12 (25) августа, а диктовалось исключительно желанием генерала Рузского во что бы то ни стало взять Львов и тем поднять свой престиж. Эгоистические интересы командующего 3-й русской армией одержали верх над оперативной целесообразностью. К выдвижению частей 21-го корпуса на северо-запад он приступил только 17 (30) сентября Советский военный историк справедливо отмечает: “Если бы Рузский произвел этот маневр раньше, скажем, на два дня, а не привязался к львовскому направлению, то 5-й армии не пришлось бы отходить, и вся Люблин-Холмская операция приняла бы другой оборот”{198}. [340]

В то время как армии правого крыла Юго-Западного фронта проводили Люблин-Холмскую операцию, на южном крыле фронта войска 3-й и 8-й армий осуществляли Галич-Львовскую операцию. Наступление 3-й армии, начавшееся 6 (19) августа, развивалось почти беспрепятственно. Слабые части войск прикрытия противника поспешно отходили. Боевые столкновения были редкими. За шесть дней армия продвинулась на 90-100 км, сузив свою полосу вдвое: со 120 до 60 км (от Каменки-Струмиловой и южнее, по р. Золотая Липа). Наиболее плотную группировку имели два левофланговых корпуса (9-й и 10-й). Оба правофланговых корпуса (21-й и 11-й) занимали более растянутое положение. Впереди правого фланга двигалась только одна кавалерийская дивизия. Вся остальная конница действовала впереди левого фланга, обеспечивая прочную оперативную связь с соседней слева 8-й армией. Командование армией не стремилось использовать свой северный открытый фланг для широкого маневра. Корпуса нацеливались для сильного лобового удара на Львов и южнее. 12 (25) августа 3-я армия имела дневку, намереваясь с рассветом продолжать наступление.

8-я армия начала наступление 5 (18) августа, т. е. на день раньше 3-й армии. Левый фланг ее обеспечивался 2-й Сводной казачьей дивизией Павлова, которая двигалась через Чортков на Бучач. По мере сближения с противником обеспечение армии слева постепенно усиливается и достигает одного армейского корпуса (24-го) и 2,5 кавалерийских дивизий. Образование этой группы вполне отвечало требованию фронтового командования — воспрепятствовать отходу значительных сил противника за р. Днестр. Боевые действия на первых порах носили скоротечный характер. Противник не оказывал серьезного сопротивления. Русским приходилось иметь дело не с его главными силами, а с передовыми частями. Наступавшая на левом фланге 8-я армия за три дня достигла линии государственной границы на реке Збруч и 7 (20) августа перешла ее. Продолжая наступление, она 10 (23) августа преодолела р. Серет, которую австро-венгерское командование решило не оборонять, а затем Стрыпу. Лишь на р. Коропец 12 (25) августа частям 8-го и 12-го корпусов пришлось выдержать упорные бои с неприятелем. О них в оперативно-разведывательной сводке штаба армии сказано так: “Наши войска дрались отлично, расстроенный противник в беспорядке отступил в направлении Галича; местность западнее реки Коропец покрыта трупами, зарядными ящиками, вьюками, оружием, брошены 4 австрийских орудия...”{199} Командующий армией А. А. Брусилов писал, что в боях на р. Коропец войска вверенной ему армии “проявили присущие русскому воину храбрость и самоотверженность”{200}. За восемь дней марша 8-я армия прошла [341] 130-150 км и развернулась на фронте в 45 км. Большая часть сил была сосредоточена на левом фланге. Армия примыкала правым флангом к соседней 3-й армии. Она находилась в готовности начать движение по кратчайшим путям на рубеж Ходоров, Галич.

Австро-венгерское командование не предполагало, что русские могут быстро сосредоточить крупную группировку на левом крыле своего Юго-Западного фронта и начать большое наступление. Считалось, что для обороны Восточной Галиции достаточно армии Брудермана и группы Кевеса. Первое время продвижение войск Рузского и Брусилова не тревожило военное руководство Австро-Венгрии. Оно сочло возможным в самый разгар Люблин-Холмской операции несколько ослабить 3-ю армию, выделив из ее состава группу Иосифа Фердинанда, которая была послана на помощь 4-й армии Ауффенберга. Одно время Конрад намеревался двинуть на север большую часть и остальных сил армии Брудермана, чтобы наступать ими правее группы Иосифа Фердинанда.

Получив, однако, уточненные данные о группировке русских, наступавшей на львовском и галичском направлениях, он изменил это решение. Опасность с востока была очевидной. Приходилось принимать срочные меры.

Брудерману было приказано активно оборонять Галицию, обеспечивая с востока маневр 1-й и 4-й армий в междуречье Вислы и Буга. Ему надлежало к исходу 12 (25) августа развернуть свои войска восточнее Львова, а на следующий день перейти в наступление с целью разбить русские армии, продвигавшиеся со стороны Броды и Тарнополя. Армия Брудермана усиливалась частью войск группы Кевеса. Остальные войска группы переходили во 2-ю армию Бем-Ермоли. Соединения этой армии, прибывавшие с сербского фронта, высаживались в Станиславе и Стрые. Ее задача — обеспечить справа контрудар армии Брудермана.

Соотношение сил сторон было не в пользу противника. На Львов русские вели наступление 12 дивизиями против 7,5 австрийских. Неприятель не смог достигнуть превосходства и на направлении главного удара. Этот удар наносился из района Злочева вдоль железной дороги Львов, Броды. На участке 35 — 40 км австро-венгры сосредоточили 6,5 пехотных и 1 кавалерийскую дивизию против 9 пехотных и 3 кавалерийских дивизий русских. В еще более трудном положении находилась армия Бем-Ермоли. К 13 (26) августа она насчитывала в своем составе 2,5 пехотных и 2 кавалерийских дивизии и должна была этими силами сдерживать на фронте в 70 км наступление 10 пехотных и 3,5 кавалерийских русских дивизий. Ожидалось прибытие к ней еще 6 пехотных дивизий. 2-я армия в предстоящем сражении не могла надежно обеспечить правый фланг и тыл 3-й армии. [342]

13-15 (26 — 28) августа на р. Золотая Липа произошло встречное сражение между 3-й австро-венгерской и 3-й русской армиями. В течение первых двух дней русские остановили встречное наступление противника, заставив его перейти к обороне. На третий день они начали преследование, продвигаясь с боями в центре и на левом фланге. Попытка австро-венгерского командования остановить вторжение русских в Галицию проведением контрудара окончилась неудачей. На всем 60-километровом фронте от Каменки-Струмиловой до Дунаюва вражеские войска были разбиты. Они понесли чувствительные потери и отходили в большом беспорядке. Ставился под сомнение успех их главной операции в междуречье Вислы и Буга. Брудерман решил отступить на р. Гнилая Липа, чтобы там оказать сопротивление русским. Верховное командование утвердило это решение, приказав отвести корпуса на рубеж Жолкиев, Львов, Миколаев. Трехдневное сражение на р. Золотая Липа закончилось победой русских.

Ход событий на люблинском и холмском направлениях настоятельно требовал, чтобы Рузский выполнил указания фронтового командования о перегруппировке своей армии в район севернее Львова. Днем 15 (28) августа Иванов опять потребовал “совершить теперь же перемещение армии вправо”, ибо того “требует положение дел в 4-й и 5-й армиях”{201}. Рузский предполагал [343] по достижении 15 (28) августа конечных пунктов марша приостановить наступление на двое-трое суток. Он мотивировал это необходимостью упорядочения тыла и организации разведки обороны Львова, которая считалась довольно сильной{202}. Главнокомандующий фронтом согласился с таким решением, но поставил непременным условием, чтобы свободное время было использовано для перегруппировки армии в целях ее перемещения на север. Движение войск в новом направлении намечалось начать не позднее 18 (31) августа{203}. Ставка признала остановку 3-й армии совершенно недопустимой и категорически потребовала, чтобы Рузский продолжал самое решительное наступление, развивая особую активность своим правым флангом, в обход Львова с севера. 8-я армия должна была, как и прежде, двигаться центром через Рогатин на запад{204}.

В течение 16 (29) августа 3-я русская армия продолжала свое захождение левым флангом, имея целью захват Львова. Правый фланг (21-й корпус и 11-я кавалерийская дивизия) оставался на месте. На следующий день 21-й корпус перешел в район Мосты-Вельки, Каменка-Струмилова, а 11-я кавалерийская дивизия была выдвинута к Бутыни. 8-я армия 13 (26) августа оставалась на дневке, выдвинув авангарды к Золотой Липе. С рассветом 15 (28) августа Брусилов оставил 24-й корпус заслоном у Галича, а остальные корпуса (7-й, 8-й и 12-й) направил ко Львову. Фронт армии от Галича и южнее вплоть до Черновиц должен был прикрывать Днестровский отряд, наступавший на левом фланге 8-й армии. Войска основной группировки выступили в 3 часа и двигались форсированным маршем до 22 часов, пройдя расстояние более 50 километров. С утра 16 (29) августа они продолжали марш и около полудня при подходе к Рогатину на р. Гнилая Липа завязали бои с противником.

Австро-венгерское командование стремилось во что бы то ни стало удержать этот рубеж. Оно выдвинуло сюда свежие силы, переброшенные с сербского фронта, которые вместе с группой Кевеса образовали новую, 2-ю армию. Замысел Брусилова заключался в том, чтобы, прикрываясь с фронта 12-м корпусом генерал-лейтенанта Радко-Дмитриева, наступление вести правофланговыми корпусами: 7-м — генерал-лейтенанта Э. В. Экка и 8-м — генерал-лейтенанта Л. В. Леша. 16 (29) августа он телеграфировал командующему 3-й армией Рузскому: “Я решил 17 августа прочно удерживаться корпусом ген. Радко, энергично развивать успех генералами Лешем и Экком, нажимая нашим правым флангом”{205}. Сообщая о принятом решении, Брусилов просил обеспечить этот маневр с севера энергичным наступлением 17 августа левофлангового 10-го корпуса 3-й армии. [344]

В течение трех дней на р. Гнилая Липа шли ожесточенные бои. Австрийское командование стремилось упорной обороной с фронта и ударом со стороны Галича во фланг нанести поражение наступавшим войскам. Намерения противника не сбылись. Соединения армии Брусилова разгромили 12-й корпус австрийцев, действовавший на стыке 8-й и 3-й армий русских, и создали угрозу охвата всей неприятельской группировки, располагавшейся южнее Львова. Враг стал отступать. Одновременно была отбита атака противника в районе Галича. 18 августа Брусилов доносил в штаб Юго-Западного фронта: “Трехдневное сражение отличалось крайним упорством, позиция австрийцев, чрезвычайно сильная по природе, заблаговременно укрепленная двумя ярусами (окопов), считавшаяся, по показаниям пленных офицеров, неприступною, взята доблестью войск... Противник, пытавшийся удержать нас с фронта и атаковать во фланг со стороны Галича, отброшен с большими для него потерями...”{206}. Русские захватили много пленных, в том числе одного генерала, три знамени, свыше 70 орудий{207}. Только под Галичем было убито до 5 тыс. австрийских солдат и офицеров. Это сражение, как и предшествовавшие ему боевые действия, способствовало повышению морально-боевого духа личного состава 8-й армии. Брусилов писал: “На реке Гнилая Липа моя армия дала первое настоящее сражение. Предыдущие бои, делаясь постепенно все серьезнее, были хорошей школой для необстрелянных войск. Эти удачные бои подняли их дух, дали им убеждение, что австрийцы во всех отношениях слабее их, и внушили им уверенность в своих вождях”{208}.

После боев 18 августа на р. Гнилая,. Липа разбитый противник, бросая ружья, орудия, зарядные ящики, повозки, в полном беспорядке отошел по всему фронту в направлениях на Львов, Миколаев и Галич. Дальнейшая задача 8-й армии заключалась в том, чтобы совместно с войсками 3-й армии овладеть Львовом. 20 августа Брусилов отдал приказ, в котором говорилось: “Завтра, 21 августа, 2 корпусами продолжать наступление с целью: 7-му корпусу совместно с частями 3-й армии начать операцию против гор. Львова; 8-му корпусу — прикрыть эту операцию со стороны Миколаева”{209}. 8-я армия стремительно продвигалась вперед, охватывая Львов с юга. Неприятельские войска, теснимые русскими, поспешно отходили на запад, неся большой урон. Брусилов доносил: “Вся картина отступления противника, большая потеря орудий, масса брошенных парков, громадные потери убитыми, ранеными и пленными ярко свидетельствуют о полном его расстройстве”{210}. [345]

Большого успеха добились и войска 3-й армии. Наступавший на ее правом фланге 21-й корпус нанес поражение группе Демпфа, обратив противника в беспорядочное бегство. 20 августа (2 сентября) он занял район Жолкиева и создал угрозу охвата левого фланга армии Брудермана. Сражение за столицу Восточной Галиции приближалось к своей развязке. Австро-венгерскому командованию стало ясно, что удерживать Львов не было смысла, поскольку продвижение 3-й и 8-й армий русских создавало угрозу тылам их 3-й армии. Оно решило оставить город, куда 21 августа (3 сентября) вступили подразделения 8-й армии. “Сегодня, 21 августа, в 11 часов утра, — доносил Брусилов, — разъезды 12-й кавдивизии вошли в оставленный неприятелем город Львов; встречены жителями очень приветливо”{211}. В тот же день Львов был занят главными силами 3-й армии.

22 августа войска 24-го корпуса овладели Галичем. В ночь с 23 на 24 августа войска армии Брусилова захватили Миколаев. Особенно важным было то, что это удалось сделать почти без потерь в личном составе. Решающее значение имел искусный огонь артиллерии. На этом завершилась Галич-Львовская операция, которая, как и Люблин-Холмская операция, была значительным событием Галицийской битвы. В ходе ее 3-я и 8-я русские армии нанесли поражение 3-й и 2-й австро-венгерским армиям, заняли крупные украинские города Львов и Галич. Исход операции был предопределен победами русских войск в сражениях на реках Золотая Липа и Гнилая Липа. Противник отступил в западном направлении. Большинство корпусов 3-й австро-венгерской армии перешло р. Верещицу и приступило к организации обороны на западном ее берегу.

Обстановка на русском фронте к началу сентября 1914 г. была весьма сложной. В Восточной Пруссии 2-я русская армия под ударом войск противника отступала на р. Нарев. Армии правого крыла Юго-Западного фронта (4-я и 5-я) вели кровопролитные бои, срывая попытки австро-венгров прорваться на севере в междуречье Вислы и Буга. И только армиям левого крыла этого фронта удалось добиться крупных успехов. Они заняли Восточную Галицию с городами Львов и Галич. Обстановка требовала от русского командования принятия новых стратегических решений. Особое беспокойство русской Ставки вызывала возможность германского наступления из Восточной Пруссии на Седлец. По ее расчетам, 8-я армия могла изготовиться к этому маневру не ранее 23 августа (5 сентября). Чтобы не допустить такого развития событий, было решено нанести контрудар из района Люблин — Холм. Если бы этого осуществить не удалось, предусматривался отвод войск правого крыла Юго-Западного фронта на рубеж р. Западный Буг. В директиве от 18 (31) августа говорилось: “В случае безусловной невозможности в течение ближайших [346] дней достигнуть решительных над австрийцами успехов, будет указано армиям Юго-Западного фронта постепенно отходить на р. Западный Буг с общим направлением на Дрогичин, Брест-Литовск, Кобрин”{212}. 2-я армия Шейдемана должна была составить заслон на рубеже р. Нарев и прикрыть этот маневр войск Юго-Западного фронта.

В соответствии с указаниями Ставки штаб Юго-Западного фронта приступил к разработке плана новой операции. 21 августа (3 сентября) Иванов дал директиву о переходе в общее наступление с целью отбросить противника к Висле и Сану. На правом фланге фронта была образована 9-я армия под командованием Лечицкого. В ее состав вошли 18-й и 14-й корпуса; 16-й, Гренадерский, Гвардейский и 3-й Кавказский корпуса оставались в 4-й армии. К началу операции соотношение сил на северном крыле фронта изменилось в пользу русских. Против 15,5 пехотных и 4 кавалерийских австро-венгерских дивизий русским удалось собрать 26,5 пехотных и 9,5 кавалерийских дивизий. С 20 по 22 августа (2-4 сентября) 4-я армия нанесла поражение группе Куммера. В то же время был совершенно разбит 10-й корпус армии Данкля. Его поспешно отвели к югу. Для усиления правого фланга 1-й армии был направлен германский ландверный корпус Войрша. Все это улучшило оперативное положение русских войск.

9-я, 4-я и 5-я армии должны были наступать в юго-западном направлении на Нижний Сан. 3-я армия, левое крыло которой (9-й, 10-й и 12-й корпуса) 21 августа (3 сентября) задержалось у Львова, а правое крыло (21-й и 11-й корпуса) выдвинулось в сторону Мосты-Бельки, получила приказ нанести удар на северо-запад во фланг и тыл 1-й и 4-й армий противника. Против 3-й и 2-й австро-венгерских армий командование фронтом оставляло 8-ю армию Брусилова. На Днестровский отряд Арутюнова, усиленный казачьими дивизиями Павлова, возлагалась задача переправиться на южный берег р. Днестра, взять Стрый и вести разведку по направлению к Карпатским проходам. Основная идея операции сводилась к концентрическим действиям 9-й, 4-й, 5-й и 3-й русских армий против северной группы австро-венгерских войск. Предполагалось совместными действиями четырех русских армий окружить в треугольнике между Вислой и Саном две неприятельские армии.

Развитие событий на русском фронте серьезно беспокоило и австро-венгерское командование. На львовском направлении были одни неудачи. Операция в междуречье Вислы и Буга не предвещала решительного результата. Возникли сомнения в целесообразности дальнейшего продолжения битвы под Комаровом, начатой 4-й армией. Наступление в северном направлении теряло всякий смысл, поскольку германцы не осуществляли встречного [347] удара на Седлец. Верховное командование Австро-Венгрии продолжало настаивать на необходимости проведения в жизнь согласованных решений. 21 августа (3 сентября) эрцгерцог Фридрих писал Вильгельму II: “Честно выполняя наши союзные обязанности, мы, жертвуя Восточной Галицией и руководствуясь, следовательно, лишь оперативными соображениями, развили наступление в заранее обусловленном направлении между Бугом и Вислой и тем самым притянули на себя преобладающие силы России... Мы тяжело расплатились за то, что с германской стороны не было развито обещанное наступление против нижнего течения р. Нарева в направлении на Седлец. Если мы хотим достигнуть великой цели — подавления России, то я считаю решающим и крайне необходимым для этого германское наступление, энергично проводимое крупными силами в направлении на Седлец”{213}.

Но эта просьба осталась без внимания. Австро-венгры оказались перед необходимостью пересмотра всего плана кампании. На первый план выдвигался довод, что так как верховное германское командование в данное время не имеет возможности приступить к наступательным действиям из Восточной Пруссии в направлении на Седлец, как это предусматривал общий план действий на Восточном фронте, то тем самым усилия 1-й и 4-й австро-венгерских армий, направленные на север с тем, чтобы подать руку союзнику восточнее Варшавы, в самой своей основе стали не реальны, а, может быть, и напрасны. Действия 1-й и 4-й армий в таком аспекте с каждым днем приобретали все более рискованный характер, на который высшее командование не могло согласиться, имея такого серьезного противника, каким оказались русские войска. Чем дальше эти армии продвигались бы на север или северо-восток без всякой надежды соединиться с германской армией, действующей из Восточной Пруссии, тем большая нависала угроза обхода их правого фланга и тем больше расширялся фронт борьбы, направленный против России. Наступление на Люблин и Холм становилось весьма опасным, ибо русские войска, разбив 3-ю и 2-ю австро-венгерские армии, могли бы отрезать пути, связывающие 1-ю и 4-ю армии с их родиной.

Необходимость отказа от первоначального союзнического плана кампании против России при создавшемся положении была совершенно очевидной. Ясное понимание обстановки и особенно тревожные сведения с львовского участка фронта приводили к мысли, что центр тяжести операции перемещается к югу. Конрад решил за счет сил 4-й армии прийти на помощь 3-й армии. Как только эта мысль окончательно овладела им, он стал меньшее значение придавать благоприятному для 4-й армии ходу сражения под Комаровой, сожалея о большом количестве втянутых в него сил. 18 (31) августа Конрад говорил, что 4-я армия много [348] маневрировала и теперь хочет достигнуть “Седана”, а между тем надвигается опасность, что противник успеет стянуть большие силы и победа 4-й армии будет уже поздней, чтобы облегчить положение 3-й армии{214}.

Эту важную мысль, высказанную в кругу наиболее близких сотрудников в то время, когда на фронте решалась судьба сражения, следует считать полным поворотом оперативной мысли начальника штаба австро-венгерского верховного командования к новой стратегической концепции, в корне менявшей действующий до тех пор план кампании. Конрад намеревался задержать фронтальное продвижение восточных армий русских путем усиления 3-й армии на участке Львов, Миколаев и одновременно выполнить двусторонний охватывающий маневр, наступая 2-й армией из-за Днестра через район Миколаева, а 4-й армией с линии Унов — Белж в направлении на Львов.

Во исполнение своего оперативного замысла Конрад в 22 часа 30 минут 19 августа (1 сентября) отдал приказ: “3-я армия, оттесненная на южном крыле, еще держится в районе около Львова. 4-я армия должна 3 сентября стать головой главных сил на линии Унов — Белж с тем, чтобы занять исходное положение для наступления в направлении Львов с целью облегчения положения 3-й армии или, в случае вынужденного отхода 3-й армии, двигаться в район Ярослав, Лежайск; против противника, с которым имели дело до сих пор, следует оставить столько сил, чтобы создать у него впечатление энергичного преследования и помешать ему действовать как против 4-й армии, так и против правого фланга 1-й армии”{215}. Вечером 20 августа (2 сентября) 4-я армия была разделена на группу преследования под командованием Иосифа Фердинанда в составе четырех пехотных и двух кавалерийских дивизий. Остальная часть армии должна была, развернувшись 21 августа (3 сентября) на рубеже Томашов, Унов, быть готовой к движению на линию Немиров, Магеров на помощь 3-й армии{216}. Задача 3-й армии состояла в том, чтобы оборонять участок Яворов, Городок до начала активных действий 4-й армии, после чего нанести удар на Львов. 2-я армия сосредоточивалась по нижнему течению р. Верещицы, имея целью начать наступление на львовском направлении одновременно с 4-й и 3-й армиями. 1-й армии Данкля надлежало совместно с группой Иосифа Фердинанда прочно сковать северные русские армии на то время, которое было необходимо для проведения операции в районе Львова.

Анализ плана Конрада показывает всю его фантастичность. Автор замышлял грандиозное сражение в районе западнее Львова, которое должно было явиться последним актом кампании и [349] привести к разгрому 3-й и 8-й русских армий, освобождению Восточной Галиции. Однако он надлежащим образом не оценил обстоятельства времени, пространства и местности. Его замысел не был основан на точных сведениях о силах русских и возможных направлениях их действий. План не отвечал реальному положению вещей на театре военных действий и не имел никаких шансов на успех. Ход событий наглядно это подтвердил.

В конце августа — начале сентября севернее и западнее Львова произошли крупные события.

С 22 августа (4 сентября) войска 9-й и 4-й русских армий вели настойчивые атаки сильно укрепленной позиции противника между Вислой и верховьями р. Пор. 25-й и 19-й корпуса 5-й армии, действуя в тесной связи с левым флангом 4-й армии, направлялись для глубокого охвата австро-венгров с востока. 5-й и 17-й корпуса и кавалерийский корпус Драгомирова, остававшиеся на томашовском направлении, были двинуты Плеве на юг. Вместе с правофланговым 21-м корпусом 3-й армии они завязали бои с 4-й армией Ауффенберга в районе Рава-Русская. Остальные корпуса своей армии Рузский передвинул к югу, примкнув их к 8-й армии. Задача 8-й армии — овладеть Городокской позицией.

Упорные бои развернулись на всем фронте. Особого напряжения они достигли 9 сентября. В этот день после полудня части Гвардейского и Гренадерского корпусов 4-й армии сломили сопротивление противника. Вместе с австрийскими частями был разгромлен и германский ландверный корпус Войрша. При своем поспешном отступлении он оставил на поле боя всю артиллерию 4-й ландверной дивизии и потерял 5 тыс. пленными. С 10 сентября 9-я и 4-я армии начали преследование.

Вечером 9 сентября штабы 3-й и 8-й армий получили сообщение об успехах северного крыла фронта. Уведомляя об этом Брусилова, начальник штаба фронта генерал Алексеев добавил: “... великой заслугою перед родиной будет удержание вашей армией занимаемого положения. Плоды этих героических усилий будут пожаты на всем протяжении армий фронта”{217}.

Одновременно упорные бои происходили в районе Рава-Русская. Левофланговые корпуса 5-й и правофланговые корпуса 3-й русских армий не только отбили все атаки противника, но и настойчиво теснили 4-ю армию Ауффенберга, охватывая ее с двух сторон. Особенно опасным было наступление с севера войск Плеве. 27 августа (9 сентября) они заняли Томашов, поставив под угрозу тылы 4-й армии. Перед Конрадом встал вопрос о прекращении боев в районе Рава-Русская, Львов и переходе к оборонительному способу действий на всем фронте. Но он решил еще раз испытать счастье. Вечером 27 августа (9 сентября) был отдан приказ о концентрическом наступлении 2-й, 3-й и главных сил 4-й армии на русские войска, находившиеся под Львовом. [350] Левый фланг 4-й армии совместно с группой Иосифа Фердинанда должен был прикрывать это наступление с фланга и с тыла.

Обстановка для выполнения замысла Конрада была крайне неблагоприятной. Австро-венгерские войска повсюду терпели поражение. Русское командование готовилось к решительным действиям. Преследование армии Данкля возлагалось на 9-ю и 4-ю армии. Выдвинутая на западный берег Вислы конница должна была стремиться захватить правый берег около Сандомира и вызвать расстройство в тылу противника. Правофланговые корпуса 5-й армии получили задачу поддержать 4-ю армию энергичными атаками. 17-й и 5-й корпуса, тесно примыкая к 21-му корпусу 3-й армии, должны были действовать в тылу у Равы-Русской. Обеим восточным армиям (3-й и 8-й) выпадала задача удерживаться на занимаемых позициях и приковывать к себе возможно большие силы противника.

28 августа (10 сентября) австро-венгры перешли в наступление. Действия в районе Равы-Русской не только не дали желаемых результатов 4-й армии, но, наоборот, серьезно ухудшили ее положение. Части 5-го русского корпуса прорвали оборону группы Иосифа Фердинанда, прикрывавшей тыл армии. Одновременно эта группа была охвачена с фланга кавалерийским корпусом Драгомирова.

Весьма напряженно проходила борьба на левом крыле фронта. Перед 8-й русской армией стояла задача занять Городокскую позицию. Противник создал сильную оборону. Позиция [351] прикрывалась р. Верещицей, большая часть мостов через которую была разрушена. “При этих условиях, — писал Брусилов, — попытки овладеть Городокской позицией с фронта не приведут к полезным результатам, это — напрасно испытывать доблесть войск и нести ненужные потери. Овладение позицией возможно только обходом ее левого фланга...”{218}. 25 августа (7 сентября) он отдал приказ об атаке, предназначая для обходного маневра 12-й армейский корпус{219}.

С утра 26 августа (8 сентября) войска 8-й армии развернули наступательные действия. Около полудня противник начал контратаки. Завязались упорные бои. Они продолжались четыре дня.

Командование австрийских войск настойчиво стремилось во что бы то ни стало добиться победы над русскими. “... Надо отдать справедливость, — отмечал Брусилов, — нашим врагом было проявлено крайнее напряжение, чтобы задачу эту выполнить”{220}. 8-я армия оказалась в трудном положении. Был момент, когда командующий намеревался отвести ее ко Львову. Но искусными действиями войск все же удалось отразить натиск превосходящих сил неприятеля. На рассвете 30 августа (12 сентября), сделав последние отчаянные попытки сломить сопротивление русских, он стал отходить, преследуемый конницей и авангардными частями пехоты 8-й армии. Городокское сражение завершилось победой русских войск.

Уже 29 августа (11 сентября) Конраду стало ясно, что его план концентрического наступления на Львов не удался. После полудня он получил тревожные известия о движении 5-го и 17-го корпусов армии Плеве на юг. Угроза окружения 4-й армии и отсутствие реальных результатов от наступления 2-й и 3-й австро-венгерской армий заставила Конрада прекратить боевые действия и отвести все армии за р. Сан. Отход был начат в ночь на 30 августа (12 сентября) и закончен 2 (15) сентября. В этот же день последовала директива о дальнейшем отступлении.

Командование Юго-Западного фронта решило продолжать наступление. Войскам была поставлена задача форсировать р. Сан и организовать энергичное преследование противника. Одновременно надлежало обложить или блокировать крепость Перемышль с тем, чтобы она не могла препятствовать дальнейшим операциям. События развивались по этому плану. 9-я, 4-я и 5-я армии приступили к преодолению Сана; 3-я армия начала обложение Перемышля, а 8-я армия прикрывала блокаду этой крепости и пути на Львов с юга. Неожиданно перед войсками фронта возникли большие трудности. После обильных дождей поднялась вода в Сане. Мосты были снесены. Переправа главных сил [352] замедлилась. Они лишились возможности к движению и действиям. Преследование противника велось небольшими отрядами. Австро-венграм удалось оторваться от русских. После ряда арьергардных боев они к 9 (22) сентября отошли на линию р. Вислоки, а к 13 (26) сентября — рек Дунайца и Бялы. Галицийская битва закончилась.

Галицийская битва — одна из крупнейших стратегических операций первой мировой войны. Она длилась с 5 (18) августа по 13 (26) сентября. Боевые действия развернулись первоначально на фронте в 320 км, который расширился затем до 400 км. Со стороны русских в них участвовало пять армий (9-я, 4-я, 5-я, 3-я и 8-я) и Днестровский отряд. Противник имел четыре армии (1-ю, 4-ю, 3-ю и 2-ю) и ландверный корпус Войрша. В итоге русского наступления австро-венгерские войска понесли серьезное поражение. Их потери составили около 400 тыс. человек, включая 100 тыс. пленных. Русские потеряли 230 тыс. человек. Победа была достигнута объединенными усилиями всех армий Юго-Западного фронта. Но австро-венгерским армиям удалось все же избежать полного разгрома. Причиной этого были нерешительные действия руководства Юго-Западным фронтом, которое не сумело организовать энергичного преследования. Дело ограничилось вытеснением противника из Галиции. Неприятель отвел остатки своих разбитых войск за линию рек Дунайца и Бялы.

Варшавско-Ивангородская операция

Победа в Галиции поставила русское командование перед необходимостью определить очередную стратегическую задачу. В штабе Юго-Западного фронта имелось определенное намерение по завершении переправы главных сил через Сан двинуть их затем в северо-западном направлении, перевести на левый берег Вислы и, развернув на рубеже р. Нида, действовать смотря по обстановке: или к Кракову или к Бреславлю{221}. Ставка не возражала против такого решения, поскольку оно отвечало ее собственным предположениям. Верховное главнокомандование вынашивало идею вторжения в пределы Верхней Силезии.

Успех наступления Юго-Западного фронта, как и выполнение общей задачи по планируемому Ставкой вторжению в Силезию, во многом зависел от действий Северо-Западного фронта. Но вскоре выяснилось, что состояние этого фронта не может надежно обеспечить не только выдвижение на Ниду, но даже сообщения армий правого крыла Юго-Западного фронта при их операции на Сане. Главнокомандующий Северо-Западным фронтом Н. В. Рузский предполагал отвести 2-ю армию с Нижнего Нарева на [353] Бельск, мотивируя это необходимостью лучшего сосредоточения войск фронта. 7 (20) сентября, информируя Иванова о намерениях Рузского, Янушкевич писал: “Хотя этим движением открываются пути на Варшаву и Новогеоргиевск, но наличие на фронте Гродно, Белосток, Бельск двух армий{222} общей численностью до 8 полевых корпусов, не считая прибывающего 2-го Сибирского корпуса, могущих действовать во взаимной связи, едва ли позволит немцам, при наличных у них силах, развить широко к югу их наступательные действия”{223}.

Н. И. Иванов отрицательно отнесся к соображениям, изложенным в письме H. H. Янушкевича. На следующий день он телеграфировал ему: “Прошу вас доложить Верховному главнокомандующему, что отход ген. Рузского на Бельск кладет предел наступательным действиям армий Юго-Западного фронта, ибо открывает их правый фланг и тыл под удары немцев”{224}. По мнению Иванова, оставив рубеж Нижнего Нарева, армии Северо-Западного фронта не смогут помешать противнику овладеть Варшавой, а затем развить энергичные действия в сторону Ивангорода и Люблина. Он писал далее: “Решение ген. Рузского настолько важно для общего положения дела на театре войны, возникающие вопросы настолько сложны, для меня столь ответственны, что я почитал бы долгом доложить их лично Верховному главнокомандующему, если бы его высочеству благоугодно было посетить Холм”{225}.

Пока представители высшего военного руководства России делали различные предположения относительно способа дальнейших действий, положение на фронте быстро менялось не в их пользу. С завершением Восточно-Прусской операции наступил, наконец, момент, когда, по мнению германского командования, можно было оказать помощь австро-венграм. Этого требовала и обстановка. Поражение войск Австро-Венгрии в Галицийской битве поставило их на грань катастрофы. Русские армии угрожали захватить Западную Галицию, Краков и Верхнюю Силезию — важный промышленный район. Союзник Германии вновь и вновь просил о поддержке. Командование 8-й германской армии считало наиболее целесообразным осуществить обещанный австро-венграм еще до войны удар на Седлец. 1 (14) сентября Гинденбург доносил в главную квартиру: “Наступление на Нарев в решающем направлении возможно через 10 дней. Австрия же из-за Румынии просит непосредственной поддержки путем переброски армии к Кракову и в Верхнюю Силезию. Для этого имеется четыре армейских корпуса и одна кавалерийская дивизия. Переброска по железной дороге займет 20 дней. Большие переходы [354] к левому австрийскому флангу. Помощь туда опоздает. Прошу решения”{226}.

Германское верховное командование имело другую точку зрения. Считалось, что Наревская операция не приведет к желаемым результатам. Было решено согласиться с просьбой австро-венгров и перебросить из Восточной Пруссии в район Кракова, Ченстохов, Калиш основные соединения 8-й армии, на базе которых сформировать новую, 9-ю, армию. Во главе ее поставили Гинденбурга. Намечалось силами этой армии совместно с 1-й австро-венгерской армией предпринять наступление на Средней Висле с целью выйти во фланг и тыл войск Юго-Западного фронта. На 8-ю армию, командование которой перешло к генералу Шуберту, возлагалась задача обеспечить оборону Восточной Пруссии от возможного нового вторжения русских. “Я поручаю Вам, — писал Фалькенгайн Гинденбургу, — общее руководство операциями на Востоке. 8-ю армию ген. Шуберта тоже подчиняю Вам. Директивы для совместных действий с австрийцами и для операции в Пруссии будут исходить от меня”{227}.

Перевозка боевых соединений из Восточной Пруссии в Верхнюю Силезию была произведена в период с 4 (17) по 15 (28) сентября. Прибытие тыловых частей завершилось к 19 сентября (2 октября). На перемещение всех войск ушло, следовательно, около 15 суток{228}. После сосредоточения в назначенном районе 9-я германская армия имела в своем составе ландверный корпус Войрша, сводный корпус Фроммеля, гвардейский резервный, 11-й, 17-й и 20-й армейские корпуса. Южнее германцев, между Вислой и Саном развернулась 1-я австро-венгерская армия генерала Данкля в составе 1-го, 5-го и 10-го корпусов. Всего для наступления на Средней Висле предназначалось 9 корпусов.

Сведения о противнике, поступавшие в Ставку и штабы фронтов, рисовали в общих чертах картину того, что происходило за линией фронта. Уже 5 (18) сентября были замечены воинские перевозки на дороге Познань, Освенцим, что, по словам местных жителей, объяснялось “желанием оказать поддержку австрийцам”{229}. В сводке данных, полученных в штабе главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта 6 (19) сентября, говорилось: “... К числу мер, намеченных германским главным штабом для улучшения положения австрийских сил на Галицийском театре, обращает на себя внимание предположение развить операции против сообщений правого фланга русских сил, действующих против Австрии... ”{230} Генерал-квартирмейстер штаба главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта М. Д. Бонч-Бруевич в сводке о противнике за 10 (23) и 11 (24) сентября сообщал, [356] что “количество неприятельских войск на левом берегу Вислы продолжает увеличиваться. Более крупные массы, по-видимому, сосредоточиваются у Калиша и в районе Ченстохов, Бендин”{231}. Подобные сведения поступали ежедневно.

Анализ Ставкой донесений штабов армий и фронтов позволил ей сделать вполне определенный вывод о том, что в районе Калиш, Ченстохов, Краков происходило сосредоточение крупных германо-австрийских сил. Верховное командование считало крайне важным уточнение данных о группировке, составе и численности войск противника{232}. Для выполнения задачи привлекался конный корпус А. В. Новикова, действовавший на краковском направлении, и Варшавский отряд П. Д. Ольховского{233}. На основе даже неполных сведений были сделаны правильные выводы относительно направления главного удара германо-австрийских войск. Так, 10 (23) сентября Н. Н. Янушкевич писал Н. В. Рузскому: “Не предрешая обстановки, создание которой, к сожалению, пока в руках германцев, необходимо, однако, предвидеть возможность наступления их на левом берегу Вислы в направлениях на Варшаву и Ивангород...”{234}. Отвечая на следующий день Янушкевичу, Рузский со своей стороны высказывал предположение, что “немцы поведут главный удар в направлениях от Сосновиц и Ченстохова на Сандомир, Ивангород, дабы угрожать тылу правофланговых армий Юго-Западного фронта. С другой стороны, возможно наступление и на Ивангород, Варшаву, так как занятием столь важного политического центра немцы могут рассчитывать компенсировать в некотором роде неблагоприятные впечатления от их неудач во Франции, а дальнейшим наступлением разъединить войска наших Северо-Западного и Юго-Западного фронтов”{235}. Соглашаясь с мнением Рузского, Янушкевич 12 (25) сентября так конкретизировал свою точку зрения: “Из двух указанных Вами направлений возможного наступления противника, а именно на фронт Сандомир, Ивангород и Ивангород, Варшава, более вероятным, по-видимому, является первое, как кратчайшее и выводящее в наиболее опасном для нас направлении во фланг и тыл армиям Юго-Западного фронта; кроме того, двигаясь по этому направлению, германцы оказывают ближайшую поддержку разбитым австрийцам. Этими соображениями, конечно, не исключается возможности движения и на Варшаву, особенно при наступлении большими силами”{236}. Последующие события полностью подтвердили этот прогноз.

Русское командование, своевременно обнаружив переброску немецких войск из Восточной Пруссии и раскрыв замысел [357] германского командования, должно было решить вопрос о способе противодействия намерениям врага. Ставка считала наиболее целесообразным прикрыть район Средней Вислы, перегруппировав туда главные силы Юго-Западного и часть сил Северо-Западного фронтов. По ее мнению, эта мера позволила бы не только парировать удар противника, но и создать условия для перехода в контрнаступление. 10 (22) сентября последовало “словесное повеление Верховного главнокомандующего переместить три корпуса Юго-Западного фронта к Ивангороду”{237}. Генерал Иванов донес, что он назначил для передвижения в указанный район 4-ю армию Эверта, состоящую из трех корпусов и Уральской казачьей дивизии{238}.

Чтобы принять окончательное решение, Ставка запросила мнение главнокомандующих фронтами. Информируя о возможном наступлении немцев на Варшаву и Ивангород, Янушкевич 10 (23) сентября писал Рузскому: “... Верховный главнокомандующий просит теперь же приступить к разработке соображений о тех мерах и силах, коими в этом случае считалось бы возможным обеспечить Варшавский район и оказать содействие Юго-Западному фронту и его группе, намечаемой к сосредоточению в районе Ивангорода”{239}. В телеграмме Иванову от 12 (25) сентября Янушкевич, оценивая группировку армий Юго-Западного фронта, отмечал, что они нацелены для нанесения удара на правом берегу Вислы австрийцам, которые по сумме всех данных имеют полную возможность уйти от него{240}. Отсюда “очередной задачей армий Юго-Западного фронта должно бы явиться принятие такого расположения, при котором мы могли бы себя считать готовыми встретить во всеоружии попытку противника развить наступательные действия по левому берегу Вислы, а также иметь возможность при первом успехе на Северо-Западном фронте или в другом благоприятном случае перейти самим в решительное наступление по обоим берегам Вислы на Краков, Ченстохов и Калиш”{241}. Эта задача, как указывал Янушкевич, требовала коренной и немедленной перегруппировки армий Юго-Западного фронта с целью значительного и скорейшего усиления его правого фланга, далеко не достаточно обеспечиваемого армией генерала Эверта.

Главнокомандующие по-разному отнеслись к предположениям Ставки. В своем ответе, посланном 11 (24) сентября, генерал Рузский, высказывал мысль о нецелесообразности привлечения войск Северо-Западного фронта к действиям против германо-австрийских сил на Средней Висле. Он ссылался на то, что 1-я армия не приведена еще в порядок, а 2-я армия не смогла упредить [358] выход противника к Висле ввиду ее большой удаленности от этого рубежа. По его мнению, было бы выгоднее для обеспечения тыла Юго-Западного фронта ограничиться направлением в район Люблин, Ивангород одной 4-й армии, которая должна воспрепятствовать переправе противника через Вислу на участке Ивангород, Сандомир. Излагая предложения об использовании войск Северо-Западного фронта, Рузский считал наиболее правильным сначала привести в боеспособное состояние 1-ю армию, что могло быть достигнуто к 18 — 20 сентября (1-3 октября), после чего перейти в наступление всеми тремя армиями одновременно. “Этим наступлением, — указывал он, — лучше всего прикроется тыл Юго-Западного фронта”{242}. Фактически Рузский отказывался от каких-либо совместных действий с Юго-Западным фронтом на Средней Висле и предлагал начать самостоятельную операцию с целью овладения Восточной Пруссией. Ставка приняла во внимание доводы главнокомандующего Северо-Западным фронтом. В то же время она указала ему, что “обстановка может сложиться так, что для сохранения Варшавы или поддержки наступления армий Юго-Западного фронта придется решиться на подачу к Варшаве одного полевого корпуса из состава 2-й армии, почему необходимо иметь для этой цели подготовленные соображения”{243}. Позиция Н. И. Иванова была иной. Он выразил свое полное согласие с переданными ему Янушкевичем общими соображениями Ставки и принял к сведению информацию относительно решения генерала Рузского{244}. Оценивая оперативное положение Юго-Западного фронта, он считал его крайне невыгодным для ведения как наступательных, так и оборонительных действий. Прежде всего становились неосуществимыми и опасными намерения о переводе большей части сил фронта через Вислу. Этому мешала необеспеченность тыла и повышение уровня воды в реке вследствие обильных дождей. Принятие сражения на рубеже, занимаемом армиями, Иванов также считал несоответствующим обстановке, ибо войска имели за собой болотистые лесные полосы и р. Сан с малым числом переправ, на левом фланге — не вполне обложенную крепость Перемышль, отвлекавшую на себя часть сил фронта, и совсем открытый правый фланг. Он предлагал под прикрытием конницы и слабых арьергардов пехоты отвести армии фронта за Сан на рубеж Ивангород, Юзефов, Красник, Томашов, Яворов, выделив особый корпус для обеспечения Львова. Став в такое исходное положение, как думал Иванов, его армии приобрели бы свободу маневрирования как для предстоящих решительных боев, так и для дальнейшего наступления по обоим берегам Вислы к Кракову или только по левому на Бреславль. [359] “Мое мнение для дальнейшего наступления сводится к тому, — заключал он, — чтобы, оставив для обеспечения Галиции и действий на Краков и Карпаты восемь корпусов, направить десять корпусов по операционному направлению Ивангород, Бреславль”. Северо-Западный фронт, обеспечивая себя на правом берегу Вислы пятью корпусами и резервными дивизиями, направляет восемь корпусов по операционному направлению Варшава, Познань, угрожая совокупными силами 18 корпусов Берлину, как главному центру”{245}. Иванов настоятельно просил возможно скорее решить данный вопрос в общих чертах, так как он требовал довольно сложной подготовки по устройству базы на новых основаниях.

Анализ ответов обоих главнокомандующих фронтами показывает, насколько различна была оценка ими как стратегической обстановки, так и характера предстоящих действий. Это во многом объяснялось отсутствием широкой ориентировки в общем положении на русском фронте. Каждый из них учитывал прежде всего те данные, которые имелись в его штабе и касались лишь его фронта. Определенную роль играли и субъективные моменты, стремление рассматривать свой фронт как более важный, чем соседний. Отсюда проистекала известная недооценка значения тех задач, которые выпадали на долю другого фронта.

В этих условиях особенно возрастала роль Ставки верховного главнокомандующего как высшего органа стратегического руководства на русском фронте первой мировой войны. В ее руках была сосредоточена большая власть. Она призвана была решать не только вопросы, связанные с оперативным использованием вооруженных сил, но и многие другие, от которых зависел успех военных операций. Очень важное значение приобретало обеспечение твердости стратегического руководства. Этого настоятельно требовала, в частности, и конкретная обстановка на русском фронте, сложившаяся к середине сентября 1914 г. Надо было всесторонне рассмотреть столь разноречивые мнения обоих главнокомандующих фронтами, принять правильное стратегическое решение и настойчиво проводить его в жизнь. Ставка отдавала предпочтение соображениям Н. И. Иванова о проведении силами двух фронтов крупной стратегической операции на берлинском направлении, ибо это соответствовало и ее намерениям.

13 (26) сентября в Холм прибыл верховный главнокомандующий. Его приезд, как указывалось, был предпринят по просьбе Н. И. Иванова. Сначала намечалось обсудить положение, сложившееся в связи с решением Н. В. Рузского отвести левое крыло своего фронта к Бельску. Но теперь обстановка резко изменилась, и приходилось решать совсем другой вопрос. Нужно было уточнить задачу Юго-Западного фронта в предстоящей операции, а главное — принять меры “ввиду появления значительных сил [360] (противника) на левом берегу Вислы”{246}. Будучи в Холме, верховный главнокомандующий повелел Иванову передвинуть “с возможной энергией и быстротой” на участок между Ивангородом и устьем Сана не менее двух армий, которым быть в готовности при соответствующей обстановке перейти Вислу и атаковать неприятеля на ее левом берегу.

Считалось обязательным “по соображениям общим и стратегическим”, чтобы войска фронта удерживали в своих руках район Львов, Ярослав, Перемышль, а также обеспечивали себя со стороны Венгрии развитием активных действий в возможно широких размерах{247}.

15 (28) сентября была отдана директива Ставки о подготовке наступления. К этому времени в штабе верховного главнокомандующего с достаточной определенностью выяснилось нахождение вооруженных сил противников перед русским фронтом в трех главнейших группах. Одна из них располагалась в Восточной Пруссии, другая развертывалась в районе Олькуш, Калиш, Ченстохов, а третья после неудачных для нее боев в Галиции отступала частью по правому берегу Вислы на Краков, частью на путях в Венгрию.

“Общей задачей армий обоих фронтов, — говорилось в директиве, — Верховный главнокомандующий ставит деятельно готовиться к переходу в наступление возможно большими силами от Средней Вислы в направлении к Верхнему Одеру для глубокого вторжения в Германию”{248}. Армиям Юго-Западного фронта надлежало энергично стремиться к тому, чтобы перебросить на левый берег Вислы для движения к Верхнему Одеру не менее десяти корпусов, а еще лучше три армии полностью, обеспечивая остальными силами фронта Галицию путем возможно широкого развития активных действий в направлении на Краков и за Карпаты. Армиям Северо-Западного фронта главнейшей задачей ставилось обеспечение правого фланга и тыла общей операции в направлении на Силезию и непосредственное содействие этой операции наступлением возможно больших сил от Варшавы по левому берегу Вислы.

Войска фронта должны были в течение ближайшего времени перейти в общее наступление против неприятеля, действующего со стороны Восточной Пруссии, имея в виду сохранения для левофланговой армии возможности оказать быстрое и непосредственное содействие армиям Юго-Западного фронта при их первоначальных операциях на берегах Вислы{249}.

Эта директива ставила задачу войскам фронта начать подготовку грандиозной стратегической операции вторжения в пределы [361] Германии. Верховное командование понимало опасность наступления группировки противника, сосредоточенной в районе Калиш, Ченстохов, Краков. Однако, как видно из текста документа, эта опасность не принималась в расчет. Можно предполагать, что Ставка надеялась упредить противника, развернув активные боевые действия до того, как германское командование приступит к осуществлению своего замысла. Между тем именно 15 (28) сентября, т. е. в день отдачи вышеуказанной директивы, 9-я немецкая и 1-я австро-венгерская армии выступили из района своего сосредоточения и двинулись к Висле. Ставка вынуждена была внести коррективы в принятое решение. Необходимо было уточнить цель операции. Требовалось также привлечение войск Северо-Западного фронта к более активному участию в событиях, которым в скором времени предстояло разыграться на Средней Висле. Окончательное решение Ставки было сформулировано в директиве от 18 сентября (1 октября). Вносилось уточнение в определение цели операции. Директива гласила: “Для достижения общей задачи, заключающейся в глубоком вторжении в пределы Германии со стороны Верхнего Одера, Верховный главнокомандующий ставит ближайшей целью поражение войск неприятеля, наступающих по левому берегу Вислы, стремясь развить сильный удар против его левого фланга”{250}. Итак, общая задача обоих фронтов оставалась прежней. В то же время выдвигалась в качестве первоочередной и непосредственной задачи — разгром неприятельской группировки, двигавшейся от границ Силезии в северо-восточном направлении.

Задачи фронтов остались без изменений, но были сделаны существенные дополнения. Главнокомандующему армиями Юго-Западного фронта предоставлялось право объединить в руках одного из командующих армиями общее руководство операциями в Галиции. Вместе с тем ему надлежало стремиться к тому, чтобы иметь возможность поддержать всей 5-й армией или ее большей частью операции на Средней Висле. Главнокомандующий Северо-Западным фронтом должен был спешно сосредоточить в районе Варшавы 2-ю армию в составе 2-го Сибирского, 1-го и 23-го корпусов и 6-й кавалерийской дивизии. Ему надлежало быть готовым выделить еще не менее двух полевых корпусов на поддержку войск, оперирующих на Висле. Сохранялась задача по обеспечению во что бы то ни стало правого фланга Юго-Западного фронта от возможного удара немцев со стороны Восточной Пруссии.

Ставка понимала необходимость организации надежного управления огромной массой войск, сосредоточиваемой на Средней Висле. 16 (29) сентября Янушкевич отмечал: “... фронт Вислы приобретает сейчас сугубо важное значение; нужна поэтому соответствующая власть, вернее, соответствующее важности операции [362] управление”{251}. Верховный главнокомандующий решил объединить руководство войсками, развертываемыми на Висле, в руках главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта генерала Иванова. Согласно директиве в его подчинение в полночь с 18 на 19 сентября (1-2 октября) переходили на время предстоящей операции 2-я армия, а также Варшавский отряд с крепостью Новогеоргиевск. Однако снабжение этих войск всем необходимым оставалось на попечении главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта.

В развитие директивы Ставки Иванов 19 сентября (2 октября) издал свою директиву{252}, в которой конкретизировал задачи армии и порядок управления ими. Из подчиненных ему войск были образованы три группы: главные силы, Галицийская группа и Принаревская группа. Их состав был следующим: главные силы — 2-я, 4-я, 9-я и 5-я армии, конный корпус Новикова; Галицийская группа — 3-я, 8-я и Блокадная армии; Принаревская группа — гарнизон крепости Новогеоргиевск, 6-я кавалерийская дивизия, 27-й армейский корпус, 9 конных пограничных сотен. Главные силы находились в непосредственном подчинении Иванова. Руководство Галицийской группой было возложено на командующего 8-й-армией А. А. Брусилова, а Принаревской группой — на коменданта Новогеоргиевской крепости Н. П. Бобыря.

Главным силам надлежало развернуться на правом берегу Вислы, от Яблонны до Сандомира, имея в своих руках переправы, хорошо обеспеченные укреплениями на левом берегу Вислы для массового перехода в наступление. Особую роль призвана была играть 2-я армия. Ее намечалось направить на левый фланг противника, развертывание которого предполагалось на рубеже Лодзь, Кельцы. Командование фронта надеялось усилить армию новыми подкреплениями с целью прикрытия ее правого фланга и “более глубокого охвата противника, дабы отбросить его на Краков”{253}. Войскам главных сил указывался рубеж, который им предстояло достигнуть. Он шел от Лодзи, на Опочно, Скаржисно, Сандомир. Галицийской группе предстояло действовать против германо-австрийских войск на правом берегу Вислы, осуществлять блокаду Перемышля, прикрывать Львов и левый фланг всего Юго-Западного фронта. Задача Принаревской группы состояла в прочном удержании района Варшава, Яблонна, Новогеоргиевск, Зегрж и энергичном наблюдении в сторону Млавы и Торна. Директива устанавливала лишь исходное положение на Висле для последующих действий, которые Иванов намеревался окончательно определить по более точном выяснении обстановки.

Планом русского командования предусматривалось проведение перегруппировок крупных войсковых масс. Надлежало перебросить [363] 2-ю армию Северо-Западного фронта с рубежа рек Нарева и Немана в район Варшавы, а 4-ю, 9-ю и 5-ю армии Юго-Западного фронта — с рубежа р. Сана на участок Ивангород, Завихост. Задача осуществлялась последовательно, по мере того как в Ставке складывался окончательный план операции. Рассмотрим кратко ход выполнения этого весьма сложного маневра, решающим образом изменившего соотношение сил на Средней Висле в пользу русских.

9 (22) сентября, в день получения указаний верховного главнокомандующего о перемещении одной из армий Юго-Западного фронта на Среднюю Вислу, генералу Эверту было приказано прекратить переправу своих войск через Сан и с 11 (24) сентября начать выдвижение к Ивангороду{254}. 10 (23) сентября 4-я армия, куда входили Гренадерский, 3-й Кавказский и 16-й корпуса, готовилась к маршу, а на следующий день выступила в назначенный ей район сосредоточения. Были составлены подробные маршруты движения{255}. Принимались меры по сохранению скрытности перегруппировки войск. Большое значение придавалось организации непрерывного наблюдения за поведением противника. Разведка на левом берегу Вислы до линии от устья Пилицы на Новорадомск, Бреславль производилась конным корпусом генерала Новикова. Последний, подчиняясь Лечицкому, обязан был посылать Эверту копии своих донесений. Ведение разведки севернее этой линии возлагалось на конницу отряда генерала Ольховского. Уральской казачьей дивизии, направленной к Ивангороду левым берегом Вислы, вменялось в обязанность поддерживать тесную связь с корпусом Новикова и вести наблюдение в западном направлении и на Радом “с целью своевременно обнаружить движение противника к Висле”{256}.

Перемещая армию Эверта к Ивангороду, Иванов ставил перед ней задачу в случае развития удара немцами с северо-запада от Млавы на Нижний Нарев обеспечить правый фланг и тыл Юго-Западного фронта и оказать содействие отряду Ольховского в удержании Варшавы. Если бы во время марша германцы перешли в наступление с запада, то армии следовало повернуть к Висле южнее Ивангорода и действовать сообразно с действиями других армий фронта и директивами главнокомандующего{257}. Учитывая возможность поворота 4-й армии на запад, Иванов высказывался в пользу движения всех ее войск походным порядком. Армия должна была быть готовой к оперативной деятельности около 17 (30) сентября{258}. В самом начале марша, 12 (25) сентября, штабу фронта стало ясно, что удар немцев от Млавы на Нижний Нарев вряд ли последует. Зато все больше и больше поступали сведения о сосредоточении главных германских сил в районе [364] Ченстохов, Бендин и о первых признаках начавшегося их выдвижения по левому берегу Вислы{259}. Главнокомандующий фронтом впредь до выяснения обстановки полагал целесообразным войска Эверта сосредоточить южнее Ивангорода. Они составили бы непосредственно правое крыло фронта, позволяя маневрировать ими на левом берегу Вислы или обеспечивать тыловые пути армий через Сан. Предложение Иванова не встретило возражений со стороны верховного главнокомандующего{260}.

Армия Эверта продолжала марш. Ее 16-й и Гренадерский корпуса, следуя походным порядком, сосредоточились в новом районе 17 (30) сентября и приступили к возведению переправ у Казимерпса и Нова-Александрии. Одновременно 3-й Кавказский корпус прибыл в Люблин. Вечером того же дня началась перевозка пехоты по железной дороге в Ивангород. Остальные части с 18 сентября (1 октября) направились туда своим ходом. Иванов имел в виду выдвинуть корпус Ирмана к Радому, чтобы поддерживать отряды русской кавалерии на левом берегу Вислы и не позволять немцам беспрепятственно утвердиться в лесном пространстве к западу от Ивангорода. Такой мерой надеялись создать выгодные условия для занятия 4-й армией исходного положения перед наступлением. “Задача этого корпуса, — писал Иванов Эверту, — сведется не к тому, чтобы упорно удерживать Радом, что могло бы поставить войска без нужды в опасное положение, а к обеспечению развертывания вашей армии...”{261}

Перегруппировка 9-й армии (Гвардейский, 18-й и 14-й корпуса) производилась на основе указаний верховного главнокомандующего, отданных генералу Иванову 13 (26) сентября в Холме. В то время армия, совершив переправу через Сан, наступала на юго-запад. Ее передовые части вышли к р. Вислока. 14 (27) сентября в разговоре по прямому проводу с Ивановым Лечицкий предложил переправить его войска за Вислу у Баранува и Сандомира, где имелись наведенные понтонные мосты, и двинуть их левым берегом реки. Это позволило бы уже 19 сентября (2 октября) развернуть армию в двух переходах западнее Вислы, обеспечив ее с тыла тремя переправами через реку. Если выполнять предначертания директивы, то армии пришлось бы отойти от Вислоки к Сану, переправиться через него, совершить марш к северу по лесным испорченным дорогам, затем преодолеть Вислу и развернуться на ее левом берегу. По расчетам Лечицкого, его армия в этом случае могла быть готовой к активным действиям лишь 25 сентября (8 октября), т. е. на 6 дней позднее срока, если бы ее перегруппировка совершалась левым берегом Вислы{262}.

Иванов, опасаясь, что противник мог атаковать армию Лечицкого во время ее флангового марша, настаивал на том, чтобы она [365] двигалась правым берегом Вислы{263}. Новые доводы Лечицкого о том, что противник пока еще далеко и движение левым берегом не опасно, ни к чему не привели{264}. Последовало категорическое требование Иванова: “Необходимо, чтобы ваша армия вечером 18 сентября была на правом берегу Вислы в районе Аннополь, Юзефов, Красник в готовности исполнить тот или другой маневренный марш, ибо теперь еще неизвестно, в каком направлении ей предстоит действовать в ближайшие дни”{265}.

Выдвижение 9-й армии в новый район началось 15 (28) сентября{266}. Оно осуществлялось под прикрытием 13-й кавалерийской дивизии, находившейся на левом берегу Вислоки. Конному корпусу Новикова ставилась задача продолжать энергичную разведку на участке Ченстохов, Краков и задерживать наступление противника{267}. На левый берег Вислы в район Опатова был направлен отряд генерала Дельсаля в составе двух стрелковых и одной кавалерийской бригад. Его задача — служа авангардом, обеспечить предстоящий переход армии через Вислу и ее развертывание на левом берегу реки и служить опорой для конного корпуса генерала Новикова{268}. К исходу 20 сентября (3 октября) марш-маневр 9-й армии был завершен. Ее войска сосредоточились на правом берегу Вислы от Солец до Сандомира, имея авангарды на левом берегу Вислы{269}. Приступили к устройству переправ. На левом берегу были выдвинуты авангарды.

В последнюю очередь из войск Юго-Западного фронта на Среднюю Вислу перебрасывалась 5-я армия. Первоначально этот маневр не планировался. Еще 15 (28) сентября имелось в виду лишь несколько севернее сместить ее войска, чтобы занять ими полосу 9-й армии, направленной в район Юзефов, Аннополь, устье Сана. Соответственно сдвигалась к северу полоса 3-й армии. Корпусам 5-й армии надлежало перемещение начать 16 (29) сентября, выслав приданные им кавалерийские дивизии на р. Вислока. Задача армии состояла в том, чтобы, прочно став на Сане, готовиться к наступлению в направлении Кракова{270}. Директива Ставки от 19 сентября (2 октября) требовала от главнокомандующего фронтом переместить на Среднюю Вислу и 5-ю армию. Ее войскам было приказано возможно скорее перейти в район Люблин, начав движение с 20 сентября (3 октября){271}. По мере выхода корпусов в указанный район намечалось перевозить их по железной дороге к Ивангороду{272}. [366]

Наряду с перегруппировкой армий Юго-Западного фронта осуществлялось перемещение на Среднюю Вислу части сил Северо-Западного фронта. Директивой от 18(29) сентября Рузскому предписывалось направить в район Варшавы 2-ю армию. Фактически перемещение началось раньше. Еще 16 (29) сентября Ставка, принимая срочные меры по усилению обороны Варшавы, предписала Рузскому разработать соображения о наилучшем расположении корпусов 2-й армии для осуществления скорейшей переброски их к Висле{273}. Ссылаясь на неясность обстановки в полосе действий своего фронта, Рузский донес, что, по его мнению, “переброска к Висле корпусов 2-й армии еще несколько преждевременна”{274}. Ставка вынуждена была занять более твердую позицию. Янушкевич сообщил Рузскому решение верховного главнокомандующего о необходимости переброски в район Варшавы войск 2-й армии и что к выполнению его “великий князь просит приступить, не теряя времени”{275}. Рузский вынужден был подчиниться. Он донес, что с 17(30) сентября 2-я армия в составе трех корпусов будет направлена в Варшавский район{276}. К 19 сентября (2 октября) 2-й Сибирский и 1-й корпуса сосредоточились в Варшаве, а 23-й корпус — в Гарволин (юго-восточнее Варшавы){277}.

19 сентября (2 октября) Иванов запросил штаб Северо-Западного фронта, какие два корпуса дополнительно назначены к отправке в Варшаву, что предусматривалось директивой Ставки от 18 сентября (1 октября), какие соображения имелись относительно пунктов и сроков погрузки в эшелоны и времени прибытия в назначенный район{278}. Начальник штаба генерал Орановский ответил, что никаких соображений на этот счет не разрабатывалось, поскольку “командирование корпусов является предположительным”{279}. По просьбе Иванова Ставке вновь пришлось потребовать от Рузского неукоснительного выполнения директивных указаний.

19 сентября (2 октября) верховный главнокомандующий повелел немедленно приступить к перевозке по железной дороге 2-го, а 20 сентября (3 октября) — 4-го армейских корпусов{280}. Первый из этих корпусов направлялся в Гарволин (юго-восточнее Варшавы), второй — в Варшаву.

Перевозка корпусов, однако, затянулась. К погрузке 2-го армейского корпуса приступили только 23 сентября (6 октября){281}, а сосредоточение всех боевых частей его в районе Гарволин удалось завершить лишь вечером 28 сентября (11 октября){282}. Еще [367] медленнее перевозился 4-й армейский корпус, входивший в состав 1-й армии. Хотя штаб фронта сразу же после получения приказа верховного главнокомандующего потребовал от Ренненкампфа перевозку корпуса “начать возможно скорее”{283}, тот и не думал спешить. 24 сентября (7 октября) в Ставке было получено известие, что погрузка корпуса приостановлена, а часть его направлена в западном направлении. Запрашивая по данному вопросу Рузского, Янушкевич выражал крайнее удивление тем, что Ренненкампф мог “решиться на распоряжение, идущее вразрез повеления Верховного главнокомандующего”{284}. Спустя два дня штаб фронта докладывал Ставке, что он не может установить, сколько эшелонов с частями 4-го корпуса отправлено, ибо поступающие из 1-й армии донесения “сбивчивы, противоречивы и носят характер замалчивания истинного положения”{285}. Наконец, отправка 4-го корпуса началась. 27 сентября (10 октября) головные эшелоны его стали прибывать в Варшаву{286}.

Ставке казалось, что войск двух фронтов, сосредоточиваемых на Средней Висле, недостаточно. Было предписано дополнительно отправить в Варшаву из состава 6-й армии 50-ю пехотную дивизию и полк Офицерской стрелковой школы. Имелось в виду усилить этими частями Принаревскую группу{287}. В распоряжение Иванова передавались все прибывавшие из глубокого тыла резервы верховного главнокомандования: 1-й Сибирский корпус, Забайкальская казачья бригада и 1-я Сибирская тяжелая артиллерийская бригада, 12-я и 14-я Сибирские пехотные дивизии{288}.

Выход армий в новый оперативный район осуществлялся в период с 10 (23) сентября по 1 (14) октября. Переброска войск производилась частью походным порядком, а частью — по железной дороге. Развертывание 2-й армии и частично 4-й армии обеспечивалось постоянными укреплениями Варшавы и Ивангорода и выдвинутыми впереди крепостей оборонительными позициями на левом берегу Вислы. Остальные армии развертывались без соответствующего прикрытия. Сказался определенный просчет русского Генерального штаба, заблаговременно не принявшего нужных мер к укреплению рубежа Средней Вислы.

В конце сентября завершались стратегические перегруппировки на русском фронте. Очередной задачей являлся выход войск на рубеж развертывания. К ее решению приступил Иванов. 26 сентября (9 октября) он подписал директиву, где говорилось: “Целью ближайших действий ставится: 1) переправа войск 4-й и 5-й армий на левый берег Вислы и утверждение их на этом берегу, 2) развертывание всех сил 2-й, 5-й и 4-й армий и занятие ими [368] общего фронта для дальнейшего наступления и атаки противника”{289}. Директива не предусматривала переход армий в наступление. Имелось в виду закончить сосредоточение войск на Средней Висле, выждать подвоза подкреплений и занять исходное положение для ведения операции. Поскольку прибытие основной части резервов ожидалось к исходу 29 сентября (12 октября), Иванов считал желательным “не начинать ранее этого решительной атаки”{290}.

Обстановка на левом берегу Вислы складывалась крайне неблагоприятно для русских. 9-я немецкая армия, начав наступление 15 (28) сентября, настойчиво продвигалась вперед. Гинденбург намеревался произвести фланговый удар по 9-й русской армии, которая, как он предполагал, должна была переправиться через Вислу южнее Ивангорода. Армия Лечицкого не имела еще задачи о переходе на западный берег Вислы. Там находились лишь передовые части ее (около двух пехотных дивизий и конный корпус Новикова). 20 сентября (3 октября) германские войска подошли к Висле. 21-23 сентября (4-6 октября) начались боевые действия на фронте от Ивангорода до Сандомира. Немцы оттеснили русские авангарды на правый берег реки. Но их замысел о разгроме 9-й армии не осуществился, поскольку переправа этой армии через Вислу не последовала. Наступавшие южнее австрийские войска 26 сентября (9 октября) вышли к Сану. Их попытки форсировать реку были отбиты русскими.

Германское командование приняло новое решение. Намечалось главные силы 9-й армии повернуть на север и сделать попытку с хода овладеть Варшавой. Была образована ударная группа в составе трех наиболее сильных корпусов: 17-го, 20-го и Сводного. Командование ею возложили на генерала Макензена. Остальные войска армии Гинденбурга имели задачу вести атаки на рубеже Вислы от Ивангорода до Сандомира, прикрывая наступление на варшавском направлении с востока. 26 сентября (9 октября) группа Макензена форсированным маршем через Радом, Бялобржеги устремилась к Варшаве. Противник рассчитывал на внезапность и быстроту действий.

Выполнение своих замыслов обеими сторонами должно было неизбежно привести к встречным столкновениям. Так оно и случилось. С 27 сентября (10 октября) на Средней Висле завязались ожесточенные сражения между 9-й германской армией и войсками 2-й, 5-й и 4-й русских армий. Соединения 2-й армии отражали настойчивые атаки противника, который стремился прорваться к Варшаве с юга. Особенно мужественно действовали части 1-го и 2-го Сибирских корпусов. Двое суток сдерживали сибиряки натиск германцев. Вечером 28 сентября (11 октября) Шейдеман докладывал Иванову: “... сил не хватает, чтобы атаковывать все ползущее вперед”{291}. Ночью войска армии были отведены за линию [369] фортов{292}. Южнее Варшавы, у Гура Кальвария, в течение 28 сентября (11 октября) был переправлен 23-й корпус, на следующий день намечалось перебросить за Вислу и 2-й корпус 5-й армии. Они имели задачу нанести удар германцам, идущим с юга на Варшаву, и тем помочь войскам 2-й армии{293}. Отход армии Шейдемана за линию фортов мог поставить корпуса в изолированное положение. Русское командование отказалось от переправы 2-го корпуса, а 23-й корпус в ночь на 29 сентября (12 октября) был возвращен на правый берег Вислы.

События в районе Ивангорода также развивались весьма напряженно. Генералу Эверту удалось в ночь на 27 сентября (10 октября) переправить 4-ю армию за Вислу. Противник развернулся у левобережных укреплений крепости и обрушился на русских мощным огнем своей многочисленной артиллерии. Весь день шли упорные бои. К утру 28 сентября (11 октября) Гренадерский и 16-й корпуса были вновь отведены на правый берег реки{294}. Только севернее Ивангорода на плацдарме у Козенице оставался 3-й Кавказский корпус Ирмана и продолжал вести боевые действия по расширению зоны своего расположения. Командующий 5-й армией решил поддержать войска Ирмана силами закончившего сосредоточение 17-го корпуса генерала Яковлева{295}. В течение 28 — 29 сентября (11-12 октября) соединения корпуса были переправлены на Козеницкий плацдарм{296}. 30 сентября (13 октября) 17-й корпус перешел в состав 4-й армии{297}. Корпусам ставилась задача “разбить противника и отбросить его в южном направлении”{298}.

Анализ хода боевых действий проливал свет на истинные намерения противника. Иванов правильно отметил “постепенное перемещение войск неприятеля к северу”{299}. В связи с изменением обстановки выполнение директивы от 26 сентября (9 октября) откладывалось до сосредоточения всех сил фронта и подвоза вновь назначенных в его состав корпусов{300}. Войска получили задачу “задержать противника на Висле и обеспечить подступы к Варшаве”{301}. 2-й армии, в которую опять включились 23-й и 2-й корпуса, предстояло нанести контрудар, отбросить наступавшие немецкие части и тем обезопасить Варшаву и участок Вислы ниже Гура Кальвария. 5-я, 4-я и 9-я армии должны были надежно оборонять рубеж Вислы между устьями Пилицы и Сана. Особенно активно надлежало действовать армиям Эверта и Лечицкого, чтобы [370] сковать находившегося перед ними противника и не дать ему возможности усиливать северную группировку своих войск. Галицийской группе Брусилова следовало атаковать австро-венгров. Конный корпус Новикова был обязан продолжать движение в район Варшавы для действий на правом фланге 2-й армии.

Встречные сражения под Варшавой и Ивангородом продолжались. Русские войска стойко отбивали натиск противника энергичными контратаками. Тем временем в штабе фронта царило уныние. Неудача с переходом армий за Вислу произвела на Иванова удручающее впечатление. Человек необычайно впечатлительный, он впал в отчаяние. 28 сентября (11 октября) им была послана телеграмма Янушкевичу с изложением обстановки на Висле. Иванов заканчивал свое послание такими словами: “Создавшееся положение побуждает меня просить личного доклада Верховному главнокомандующему, если его императорское высочество соизволит приехать в Холм”{302}. В ночь на 29 сентября (12 октября) Янушкевич пригласил Алексеева к аппарату и попытался выяснить, насколько необходим приезд великого князя в штаб фронта, ибо из донесений об обстановке не видно, чтобы положение могло внушать сколько-нибудь серьезные опасения. Алексеев ответил, что положение действительно не такое опасное и что по этому вопросу главнокомандующий фронтом не стал бы беспокоить верховного главнокомандующего. Он сказал далее, что не знает истинных намерений и желаний своего начальника, но полагает, что Иванов, по-видимому, хотел бы доложить о порядке управления войсками 2-й армии, а попутно и об общем положении дел на фронте{303}.

В ту же ночь великий князь Николай Николаевич и Янушкевич выехали из Барановичей и утром 29 сентября (12 октября) были в Холме. Предположения Алексеева подтвердились. Иванов на самом деле считал, что командующий 2-й армией не в состоянии справиться с управлением находившимися в районе Варшавы войсками. Он просил переместить Шейдемана на пост командующего 10-й армией, а занимавшего эту должность генерала Сиверса назначить на его место. Верховный, по словам Янушкевича, шел на все, “лишь бы обеспечить душевное спокойствие генерала Иванова и дать ему уверенность в успехе”{304}. На просьбу главнокомандующего фронта он ответил согласием, но предварительно поручил своему начальнику штаба переговорить с Рузским “по этому щекотливому вопросу”{305}. Из Холма Янушкевич связался с Седлецом. Изложив суть дела, он добавил, что “великий князь полагает, что вам было бы не трудно исполнить просьбу генерала Иванова”{306}. Одновременно он сообщил, что усердно настаивает на замене M. В. Алексеева Ю. H. Даниловым. Рузский ответил [371] решительным отказом. “Всякую перетасовку там и у нас во время операции считаю вредной”, — заявил он. И добавил: “Я мое мнение высказал, если Верховный будет настаивать, мне остается только повиноваться”{307}.

Но верховный не настаивал. Ему было ясно, что дело не в командующем 2-й армией, а в самом главнокомандующем армиями фронта. Иванов определенно не справлялся с возложенной на него задачей по руководству столь огромной массой, войск, сосредоточенных на Средней Висле. Ставка решила разделить управление этими войсками между обоими главнокомандующими. 30 сентября (13 октября) была отдана соответствующая директива № 4755/4756. Она ставила “ближайшей и главнейшей целью поражение войск неприятеля, наступающего по левому берегу Вислы, с нанесением сильного удара против его левого фланга”{308}. Ответственность за подготовку и выполнение такого удара возлагалась на главнокомандующего войсками Северо-Западного фронта генерала Рузского. С 24.00 на 1 (14) октября в его подчинение переходили Принаревская группа с крепостью Новогеоргиевск, 2-я и 5-я армии, конный корпус Новикова. В задачу Рузского входило также немедленное принятие решительных мер к удержанию возможно более широкого района на левом берегу Вислы до окончательного сбора всех сил с целью свободного их дебуширования через Вислу и обеспечение общей операции на Средней Висле со стороны противника, действующего из Восточной Пруссии{309}.

Важнейшей задачей армий Юго-Западного фронта ставилось: “...действуя в полной связи с армиями Северо-Западного фронта, назначенными для нанесения главного удара со стороны Варшавы, приковать к себе возможно большее число неприятельских сил и тем облегчить выполнение основной задачи, возложенной на армии Северо-Западного фронта”{310}. В частности, им надлежало упорно удерживаться на Сане и Висле, стремясь при первой к тому возможности перенести действия на левые берега этих рек и особенно энергично развивая удар своим крайним правым флангом. В задачу фронта входило также прочное удержание Галиции своими левофланговыми армиями. Считалось, что эта задача лучше всего могла быть выполнена решительным наступлением против уже надломленных в предыдущих боях австро-венгерских войск{311}.

Ставка придавала большое значение предстоящему наступлению. Верховный главнокомандующий считал, что “на берегах Вислы будет решена участь первого периода кампании, а может [372] быть, всей войны”{312}. Он обращал внимание на необходимость тщательной его подготовки. Фронтам предстояло закончить сбор и развертывание сил, назначенных для действий на Средней Висле. Нужно было обеспечить закрепление широких плацдармов на левом берегу реки. Особенно подчеркивалась важность спешного устройства достаточного числа постоянных переправ через Вислу, дабы освободить понтонные средства для следования их за войсками. Обеспечение переправ и ближайшего тыла признавалось целесообразным возложить на ополчение{313}.

Наступление началось неодновременно. Первой перешла в атаку 2-я армия, 5 (18) октября. В сущности ее войска не прекращали боевых действий с 27 сентября (10 октября). Переход армии в контрнаступление произошел, следовательно, в ходе встречного сражения без какой-либо паузы. Одновременно 5-я армия начала переправу через Вислу своего 19-го корпуса, а вслед за ним и 5-го корпуса. На направлении действий войск Северо-Западного фронта бои приняли ожесточенный характер. Противник произвел ряд контратак, но они не имели успеха. Вскоре его сопротивление было сломлено. 7 (20) октября германские войска начали отступление. Обе армии фронта перешли к энергичному преследованию быстро отступавшего неприятеля.

Тем временем с 11 (24) октября развернулись крупные бои под Ивангородом. Здесь русским удалось неожиданно для австрийцев перебросить на левый берег Вислы 4-ю и 9-ю армии, которые и атаковали 1-ю армию генерала Данкля с обоих флангов. Боевые действия, носившие местами характер встречных столкновений, приняли крайне ожесточенный и кровопролитный характер. Особенно трудными были условия наступления 4-й армии, действовавшей с Козеницкого плацдарма. Войскам пришлось наступать в лесистой местности, что затрудняло их продвижение и нередко приводило к потере управления ими со стороны командования. Несмотря на это, они с честью преодолели все трудности и вместе с частями 9-й армии, переправившимися через Вислу у Ивангорода и Ново-Александрии, разгромили австрийцев и принудили их поспешно отступать на юг.

В конце октября Людендорф так оценивал сложившуюся обстановку: “27 был отдан приказ об отступлении, которое, можно сказать, уже висело в воздухе. Положение было исключительно критическое ... Теперь, казалось, должно произойти то, чему помешало в конце сентября наше развертывание в Верхней Силезии и последовавшее за ним наступление: вторжение превосходящих сил русских в Познань, Силезию и Моравию”{314}. Все четыре русские армии продолжали развивать усиленное наступление на запад и юго-запад, имея общую задачу — готовиться [373] для глубокого вторжения в пределы Германии через Верхнюю Силезию.

В целях обеспечения отхода своих войск от Средней Вислы австро-германское командование предприняло демонстративное наступление против 3-й русской армии на р. Сан. Для оказания ей помощи генерал Иванов предложил 9-ю, а с ней и 4-ю армии направить во фланг австро-венгерским силам в Галиции. Русская Ставка, которая на всем “протяжении операции не сумела организовать четкого взаимодействия фронтов, согласилась с этим предложением. Поворот двух армий в южном направлении привел к большой растяжке фронта 2-й и 5-й армий. Это вынудило их прекратить преследование разбитых германцев. Теперь уже не 4-я армия должна была сообразовать свое наступление с 5-й, а наоборот{315}, и уже не Юго-Западному фронту следовало равняться по Северо-Западному, а Северо-Западный должен был согласовывать наступление своих армий с 4-й и 9-й армиями{316}. Таким образом, вместо первоначального плана глубокого вторжения в Германию, получилось вторжение в Австро-Венгрию.

Варшавско-Ивангородская операция по количеству участвовавших в ней сил и по своему стратегическому замыслу являлась одной из крупнейших операций первой мировой войны. В ней принимала участие примерно половина всех русских сил, действовавших против Германии и Австро-Венгрии. Русское командование предприняло решительное наступление от Средней Вислы с целью глубокого вторжения в пределы Германии. Искусно осуществленная перегруппировка крупных сил к Средней Висле подчеркнула огромное значение в современной войне железных и шоссейных дорог для массовой переброски войск с одного участка фронта на другой.

Германское командование, ставившее своей целью защиту Познани и Силезии от вторжения русских, выполнило эту задачу под видом помощи австро-венгерским армиям, разбитым в Галицийской операции. В ходе операции оно расширило свой замысел, задавшись целью закрепиться на Висле и захватить Варшаву, что при тех силах и средствах, которыми оно располагало, было авантюрой. С точки зрения оперативного искусства идея флангового удара являлась схематической попыткой осуществить шлиффеновские Канны.

Большое значение операции состоит в том, что она окончилась крупной победой русского оружия, развеяв этим легенду о непобедимости германской армии. Однако русское командование не проявило должной твердости руководства войсками и позволило противнику увлечь себя на путь разрешения второстепенных задач и целей. Это дало возможность германцам избежать окончательного разгрома и приступить к выработке нового плана, выполнение которого привело к Лодзинской операции. [374]

Лодзинская операция

После поражения австро-германских армий в Варшавско-Ивангородской операции русская Ставка приступила к выработке плана дальнейших действий. Намечалось продолжать наступление с целью глубокого вторжения в пределы Германии. К участию в новой операции привлекались четыре армии: 2-я и 5-я Северо-Западного фронта, 4-я и 9-я Юго-Западного фронта.

С севера операция обеспечивалась наступлением 10-й и 1-й армий в Восточной Пруссии, а с юга — наступлением 3-й и 8-й армий к Карпатам. 11-я армия имела задачу продолжать блокаду Перемышля{317}. Наступление на русском фронте отвечало также интересам союзников, войска которых в это время отражали германское наступление у Ипра.

К началу ноября перед германским верховным командованием стояла дилемма: продолжать ли искать решения войны на Западе или перенести центр тяжести операций на Восток против России. 26 октября (8 ноября) генерал Фалькенгайн в своей главной квартире в Мезьере вместе с начальником военных сообщений полковником Тренером обсуждал план перевозок крупных германских сил на Восток{318}.

В духе такого решения был информирован подполковник Хенч, направленный в австро-венгерскую ставку для переговоров с генералом Конрадом. Но сражение на Ипре, где германцы не добились ожидаемых успехов, не позволило провести в то время это решение в жизнь. Поэтому Гинденбургу было предложено начать операцию, которая мыслилась как глубокий удар во фланг и тыл русским армиям, действующим на левом берегу Вислы, в основном теми силами, которыми располагал главнокомандующий на Востоке.

Ядро германских сил — 9-я армия под командованием Макензена — скрытно от русских перебрасывалась в район Торна. Туда же направлялись прибывающие подкрепления с Западного фронта и некоторые части, взятые из 8-й армии. Германские войска, предназначенные для проведения операции, были развернуты в двух группах. Главную из них составляла 9-я армия, а вспомогательную — четыре неполных корпуса (“Грауденц”, “Познань”, “Бреславль”, “Торн”). 9-й армии ставилась задача нанести удар из района Торна на Кутно в обход Лодзи с востока.

30 октября (12 ноября) были получены разведывательные данные о перегруппировке германских сил из Верхней Силезии в сторону Торна. Ставка внесла изменения в первоначальный план. Была указана новая цель действий — помешать начавшейся переброске войск противника. Однако генерал Рузский, на [376] которого возлагалось руководство проведением данной операции, не принял во внимание продолжавших поступать сведений о противнике и в своей директиве от 28 октября (10 ноября) исходил из первоначальной группировки германцев в районе Ченстохова. Войскам эта директива ставила ближайшей задачей сломить сопротивление германцев и прочно утвердиться на линии Ярочин, Остров, Кемпен, Крейцбург, Люблинец, Катовице, имея в виду последующее наступление в пределы Германии. Основная тяжесть борьбы выпадала на долю 2-й, 5-й и 4-й армий, развернутых на левом берегу Вислы. Задачей 1-й и 10-й армий было обеспечение правого фланга главной группировки. Левый фланг ее обеспечивался действиями 9-й армии Юго-Западного фронта{319}.

Русское командование начинало операцию с планом, ни в коей мере уже не отвечавшим обстановке. Одиннадцать корпусов должны были наступать растянутым фронтом к границам Силезии и Познани. В то же время над их правым флангом обозначался из района Торна мощный удар, грозивший тяжелыми последствиями для русских войск.

Директива исходила из неправильной оценки противника. В ней не нашли отражения вопросы материального обеспечения.

Между тем войска находились в трудном положении. Остро чувствовался недостаток в боеприпасах, продовольствии, обмундировании, фураже. Переправочных средств было мало. Восстановление железных и грунтовых дорог, разрушенных германцами при своем отходе, проходило крайне медленно. Переход в легкой артиллерии на 6-орудийную батарею вызывал вполне справедливое недовольство в войсках. Прежнее число батарей сохранялось, но число орудий на пехотную дивизию уменьшилось до 36 и стало вдвое меньше, чем в германской дивизии.

Отрицательную роль играло несоблюдение мер скрытого управления войсками. Радиосводки русских регулярно перехватывались германцами. Это позволяло противнику хорошо знать обстановку, точное расположение русских частей и их предполагаемые действия. Генерал Фалькенгайн с полным основанием писал, что перехваченные радиограммы давали возможность с начала войны на Востоке до половины 1915 г. точно следить за движением неприятеля с недели на неделю и даже зачастую изо дня в день и принимать соответствующие противомеры. “Это главным образом и придавало войне здесь совсем иной характер и делало ее для нас совершенно иной, гораздо более простой, чем на Западе”{320}. [377]

Таблица 20. Соотношение сил сторон в Лодзинской операции *

Армии и их состав

Штыки и сабли

Пулеметы

Орудия

Германские

9-я армия (5,5 ак и 5 кд)

155000

450

960

корпус “Грауденц”

58000

100

120

корпус “Познань”

23000

50

95

корпус. “Бреславль”

22000

50

170

корпус “Торн”

21000

50

95

Всего

279 000

700

1440

Русские

1-я (4 ак и 3,5 кд)

123 500

200

440

2-я (5 ак и 4 кд)

158 500

350

540

5-я (3 ак и 1,5 кд}

85000

190

325

Всего

367 000

740

1305

* “Лодзинская операция”. Сборник документов, стр. 15.

Анализ таблицы показывает, что огромного превосходства, о котором пишут германские и некоторые другие историки, у русских не было. Напротив, с точки зрения группировки сил безусловное преимущество было на стороне германцев. Противник имел больше орудий и особенно тяжелых. Все это, а также плохое материальное обеспечение русских войск и слабо поставленная служба разведки благоприятствовало германскому командованию и их войскам в предстоящей операции{321}.

Получив сведения о подготовке наступления русскими, германское командование решило вырвать из их рук стратегическую инициативу. 29 октября (11 ноября) 9-я армия, сосредоточенная в районе Торна, перешла в решительное наступление, имея задачей “сбить в кучу” 2-ю армию, а затем, если “все хорошо пойдет”, расстроить и остальные армии русского фронта{322}. Первым препятствием на пути германского наступления были расположенные отдельно от остальных русских сил 5-й Сибирский и 2-й армейский корпуса. Поэтому вся операция 9-й германской армии расчленялась на этапы: первый — уничтожение 5-го Сибирского корпуса, второй — уничтожение 2-го корпуса и третий — окружение всей 2-й армии.

Вечером 29 октября (11 ноября) передовые германские части вошли в соприкосновение со сторожевым охранением 5-го Сибирского корпуса, расположенного у Влоцлавска. Командир корпуса генерал Сидорин и его штаб, не подозревая о громадном превосходстве противника, готовились встретить неприятеля на занятых позициях. Боевые действия начались с утра 30 октября [378] (12 ноября). Они продолжались целый день и носили крайне ожесточенный характер. Все попытки германцев окружить и уничтожить 5-й Сибирский корпус окончились неудачей. Отсутствие четкой согласованности в действиях германских соединений и большие потери, понесенные ими в боях, дали возможность русскому командованию в ночь на 31 октября (13 ноября) отвести свой корпус почти на полтора перехода и таким образом ликвидировать угрозу окружения. Приказ по 9-й германской армии от 31 октября (13 ноября) устанавливает, что успех наступления “не полностью отвечает ожиданиям”{323}. Несмотря на все преимущества немцев, уничтожение 5-го Сибирского корпуса не удалось.

1 (14) ноября Макензен продолжал наступление на юг с задачей выйти на рубеж р. Бзуры, где Гинденбург намечал развертывание всей армии для удара по тылам 2-й русской армии. Боевые действия, развернувшиеся между реками Вислой и Hep, получили общее название “сражение при Кутно”. Основной удар германцев был направлен против 2-го армейского корпуса, прикрывавшего правый фланг 2-й русской армии. Бои 5-го Сибирского корпуса у Влоцлавска и поступавшие донесения от разведки указывали на маневр германцев против правого фланга и тыла русских армий, развернутых на левом берегу Вислы. Однако генерал Рузский вместо того, чтобы, вдумчиво оценив создавшуюся обстановку, отбросить старый план и все армии фронта повернуть для ликвидации нависшей угрозы, продолжал твердо держаться намеченного плана операции. Он докладывал в Ставку: “Начало наступления 2-й, 5-й и 4-й армий назначено на 1 ноября и не откладываю”{324}.

2-й, 5-й и 4-й армиям было приказано перейти в наступление на линию Ярочин, Катовице. 2-й корпус, следуя уступом влево, должен был обеспечивать правый фланг 2-й армии. На 1-ю армию возлагалась задача прикрыть намеченное наступление со стороны Нижней Вислы{325}. Эти распоряжения вызвали серьезные опасения во 2-й армии, которая для парирования угрозы своему правому флангу и тылу сдвинула к северу, ко 2-му корпусу, 23-й и 2-й Сибирский корпуса, оставив для проектируемого наступления в Германию 4-й и 1-й Сибирский корпуса.

Боевые действия обе стороны вели с большим упорством. Несмотря на то что противник имел тройное превосходство в силах, 2-й корпус 1 (14) ноября удержал свои позиции у Красновице, нанеся крупные потери германцам{326}. В этот день 23-й корпус, двигаясь на север, достиг p. Hep близ впадения ее в Варту. К вечеру авангарды корпуса, атакованные частями 11-го германского корпуса, отошли на южный берег p. Hep, оставив переправы [379] у Домбе в руках противника. 2-й Сибирский корпус подошел к переправам через р. Бзуру у Ленчицы. Дальнейшее его продвижение было задержано атаками 17-го германского корпуса. Таким образом, силы 2-й армии разделились: правое крыло (2-й, 23-й и 2-й Сибирский корпуса) к исходу дня 1 (14) ноября вплотную столкнулись с превосходящими силами противника, а левое крыло (4-й и 1-й армейских корпуса) совместно с войсками 5-й и 4-й армий беспрепятственно наступали на Запад На 2 (15) ноября 2-й корпус перешел в подчинение 1-й армии.

Дальнейшие события на фронте вызвали у Рузского ошибочное представление, что немцы “идут на Лович и Варшаву”{327}. Он не принял необходимых мер к переходу 1-й армии в наступление для оказания помощи 2-й армии. Это позволило германцам развивать свое наступление в обход фланга и тыла 2-й русской армии.

3 (16) ноября Рузский после переговоров со Ставкой наконец уяснил себе тяжелое положение русских войск между Вислой и Вартой. Директива, отданная войскам, предусматривала поворот фронта 2-й и 5 и армий на север с тем, чтобы 5 (18) ноября начать контрманевр против 9-й германской армии. 1-я армия получила задачу переходом в наступление оттянуть на себя возможно больше германских сил. С целью обеспечения левого фланга 1-й армии части, находившиеся в Варшаве и Новогеоргиевске, [380] перебрасывались по железной дороге в Лович. В соответствии с изменившейся обстановкой 4-я армия распоряжением Ставки была передана Юго-Западному фронту для совместного наступления с 9-й армией на Ченстохов и южнее, чтобы сделать невозможной дальнейшую переброску оттуда войск противника{328}.

Директива ставила перед войсками невыполнимые задачи. От корпусов и дивизий, требовали больших переходов, чтобы к вечеру 4 (17) ноября они были готовы к развертыванию. Внезапный поворот фронта к правому флангу и связанные с ним передвижения привели к дезорганизации работы тыла и создали огромные трудности в подвозе материальных средств. Результатом этого было то, что маневр 2-й и 5-й армий 4 (17) ноября был выполнен лишь частично. Переход в общее наступление русских армий, намеченный на 5 (18) ноября, не состоялся. Войска не успели сосредоточиться в указанных им районах.

Вечером войска противника во главе с Шеффером, наступая на юг через Брезины, создали угрозу окружения 2-й русской армии. Все зависело от энергичного продвижения корпуса Фроммеля и группы “Познань” на восток. С утра 6 (19) ноября боевые действия развернулись на всем фронте. Противнику удалось прервать телеграфную связь штаба Северо-Западного фронта со 2-й и 5-й армиями. Германцы напрягали усилия для двойного охвата русских войск, оборонявших Лодзь. Однако подход частей 5-й армии к левому флангу 2-й армии решительно изменил обстановку в пользу русских. Войска левого крыла 5-й армии (19-й армейский и 1-й Сибирский корпуса) отбили наступление корпуса Фроммеля и энергичным контрударом отбросили немцев на запад, захватив пленных и другие трофеи. В центре после упорных боев, несмотря на двойное превосходство германцев в артиллерии, три русских корпуса (23-й, 4-й и 2-й Сибирский) задержали наступление трех германских корпусов (11-го, 17-го и 20-го). Таким образом, к исходу 6 (19) ноября русские имели успех на левом фланге и прочное положение в центре. Только против правого фланга 2-й русской армии обходящая группа германских войск под командованием Шеффера продолжала двигаться на юг, в стык между 1-й и 2-й армиями{329}.

Ловичский отряд, сформированный из частей 63-й пехотной и 6-й Сибирской дивизий и прикрывавший направление на Варшаву, медленно двигался вперед{330}. Он выходил в тыл обходящей группе германцев. Сводная казачья и Кавказская кавалерийская дивизии, объединенные генералом Казнаковым, достигли Рогова, но, слабо ориентируясь в обстановке, держались пассивно. 1-я русская армия, получившая задачу войти своим левым флангом [381] в боевую связь с частями 2-й армии, вела бой с 1-м германским резервным корпусом.

7 (20) и 8 (21) ноября боевые действия приняли особенно ожесточенный характер. Германцы делали отчаянные усилия по выполнению плана окружения русских армий. Генерал Макензен приказал 25-му резервному, 17-му и 20-му корпусам продолжать наступление самым энергичным образом, 11-му корпусу удерживать занятые позиции, группе “Познань” и кавалерийскому корпусу Фроммеля своим наступлением замкнуть кольцо окружения 2-й и 5-й русских армий у Пабьянице. Гинденбург надеялся, что нервы русского командования наконец не выдержат, оно отдаст приказ об отступлении.

8 (21) ноября находившийся на левом фланге 5-й армии 19-й армейский корпус, против которого наступали части групп “Бреславль” и “Познань”, кавалерийского корпуса Фроммеля и 7-я австро-венгерская дивизия, не только отразил все атаки, но и сам вместе с подошедшей 7-й дивизией стал теснить германцев. 11-й германский корпус после ожесточенного боя был отброшен на северный берег p. Hep. 17-й и 20-й германские корпуса с трудом сдерживали натиск 4-го армейского и 2-го Сибирского корпусов русских{331}. Положение группы Шеффера становилось критическим. Не зная еще неудачи корпуса Фроммеля, Шеффер двигался на соединение с ним, все более создавая угрозу своему тылу со стороны Ловичского отряда и русской конницы. Только крайне осторожные действия последних не привели в этот день обходящие германские силы к катастрофе.

9 (22) ноября германское командование делает последнее усилие, чтобы сломить упорство русских. Генерал Плеве, объединивший командование 2-й и 5-й армиями, потребовал: 5-й армии удерживать свое положение, а 2-й армии — наступать правым флангом против обходящей группы Шеффера и тем самым совместно с наступающим Ловичским отрядом окружить ее. В результате боевых действий 9 (22) ноября группа Шеффера оказалась в отчаянном положении и к вечеру, наконец, получила приказ начать отступление, В свою очередь и генерал Рузский расценивал обстановку как неблагоприятную для себя и отдал директиву об отступлении всех трех армий на линию Илов, Лович, Скерневице, Томашов. Только под нажимом сверху и из-за резкого протеста командующих армиями директива была отменена{332}.

К вечеру 9 (22) ноября на фронте 2-й и 5-й армий положение стабилизировалось. На флангах русские войска даже несколько потеснили германцев. Наступление частей 10-й пехотной и 5-й кавалерийской дивизий создавало серьезную угрозу тылам 25-го [382] резервного германского корпуса. Ловичский отряд теснил части прикрытия 17-го и 20-го германских корпусов на запад. Сильная русская конница сосредоточилась между Колюшками и Бендоковым, но вместо удара по тылам германцев продолжала действовать пассивно, ограничиваясь разведкой.

Шеффер после совещания с командиром 3-й гвардейской пехотной дивизии Литцманом решил с боем прорваться из русского окружения. Намеченный план действий предусматривал удар 25-го резервного корпуса и 3-й гвардейской дивизии на Брезины. Прикрытие операции с тыла возлагалось на 1-й кавалерийский корпус Рихтгофена.

Боевые действия 9 (22) и 10 (23) ноября развивались следующим образом. 1-й армейский корпус русских, наступая на северо-восток, после упорных боев в конце концов сломил сопротивление 20-го германского корпуса, который вынужден был загнуть свой левый фланг{333}. В образовавшийся разрыв между ним и группой Шеффера на соединение с 1-м русским корпусом устремились части Ловичского отряда. На путях отхода группы Шеффера в направлении на Брезины остались только слабые части 6-й Сибирской дивизии. Они ввязались в упорный бой с 49-й дивизией 25-го резервного корпуса. Противник имел тройное превосходство в силах. В ночь на 11 (24) ноября 3-я гвардейская пехотная дивизия стремительной атакой захватила Брезины, куда двигались и части 20-го резервного корпуса германцев{334}. 6-я Сибирская дивизия, никем не поддерживаемая, начала отход на Рогов{335}. На следующий день группе Шеффера удалось прорвать кольцо окружения и выйти в промежуток между 17-м и 20-м корпусами. В этом же направлении в ночь на 12 (25) ноября прорвались и остатки частей 1-го кавалерийского корпуса Рихтгофена. Кризис для германцев миновал, но и окружение русских армий не удалось. “Крупная оперативная цель, — пишет Людендорф, — уничтожить русских в излучине Вислы не была достигнута...”{336}

Стратегический план русской Ставки — глубокое вторжение в пределы Германии — исходил из общего плана Антанты. Сосредоточив крупные силы на левом берегу Вислы, русское командование своевременно не сумело обнаружить переброску главных сил германцев в район Торна, которая существенно изменила всю оперативно-стратегическую обстановку. Разведка достаточно своевременно донесла о маневре германцев в сторону Торна. Но отсутствие твердого руководства Ставки фронтами привело к тому, [383] что генерал Рузский и его штаб продолжали упорно держаться старого плана. Это привело к дезорганизации всего фронта и обеспечило первоначальный успех германцев. Только после поражения изолированных двух русских корпусов (5-го Сибирского и 2-го армейского) генерал Рузский и штаб его фронта, наконец, уяснили обстановку и стали принимать меры для ликвидации угрозы окружения 2-й армии. Поворот фронта 2-й армии, наступление 5-й армии и частей 1-й армии обеспечили перелом в ходе лодзинских боев в пользу русских. Обходящая германская группа генерала Шеффера сама попала в окружение, и лишь ошибки в управлении русскими войсками, разделенными на ряд отрядов, действовавших вне оперативной связи между собой, позволили германцам, отбросив слабый заслон, пробиться на север и выйти из кольца окружения.

Со стороны германского командования данной операции флангового удара первоначально мыслилось придать большой размах с целью нанести решительное поражение русским армиям. Однако в последний момент Фалькенгайн отказался от переброски крупных сил с Западного фронта на Восток, поручив Гинденбургу и Людендорфу вести операцию в основном теми силами, которыми они располагали. Огромное преимущество германцев в постановке разведывательной службы давало им возможность в течение всей операции знать намерения русского командования и точное положение его войск{337}. На стороне германцев также было большое преимущество в сосредоточении сил. “Таран” из 5,5 корпусов, скрытно сосредоточенный в районе Торна, обеспечил им первоначальный успех. Германцы, переоценив свой успех, недооценили стойкость русских войск.

И. И. Ростунов

3. Операции на других фронтах

Вовлечение Турции в войну

Турция перед первой мировой войной представляла собой конституционную монархию. Главой государства являлся султан Мехмед V. В экономическом и политическом отношении Турция, опутанная кабальными иностранными займами, находилась в полуколониальной зависимости от иностранных государств. Собственные источники дохода совершенно иссякли, бюджет был дефицитным, казна не могла обеспечить правильную работу органов администрации{338}. Турция была аграрной страной. В ее сельском [384] хозяйстве до войны было занято 85% всего населения{339}. В слаборазвитой промышленности Турции господствовали иностранные капиталисты.

В руках иностранцев находилась вся внешняя торговля Турции. Им же принадлежали банки. Доля французских финансистов в банках османской империи равнялась 59%, германских — 22 и английских — 6,8%{340}. Иностранные инструктора действовали в армии, флоте, жандармерии, таможенном ведомстве и т. д. В годы, непосредственно предшествовавшие войне, к власти в Турции пришла прогерманская группировка Энвера-паши, и поэтому в стране установилось сильное германское влияние.

По своему географическому положению Турция держала в руках важные стратегические позиции. Она владела проливами из Средиземного в Черное море, которые имели существенное значение для связи России с ее союзниками. Турция угрожала Суэцкому каналу, являвшемуся важным транспортным путем Великобритании. Турции же принадлежали богатые нефтяные районы Месопотамии. Таким образом, участие Турции в войне на стороне той или иной коалиции имело бы важное значение для каждой из них. Поэтому с началом первой мировой войны обе враждующие группировки усиленно боролись за влияние в Турции. Англия и Франция старались привлечь Турцию на свою сторону или хотя бы оттянуть время ее вступления в войну на стороне Германии, потому что для них было важно, чтобы военные действия на Кавказе не отвлекали русские войска с европейского театра военных действий, где они оказывали существенную помощь союзникам, ослабляя главный удар Германии на запад. Германия же, напротив, была заинтересована в том, чтобы ускорить нападение Турции на Россию. Так, Фалькенгайн в своих воспоминаниях пишет, что присоединение Турции к германскому блоку было крайне необходимо Германии, и не только для того, чтобы ослабить русские силы на европейском театре, но, что самое главное, закрыть черноморские проливы. Как писал Фалькенгайн, “если бы не удалось запереть для Антанты на продолжительное время проливы... пришлось бы значительно сократить надежды на благоприятный исход войны”{341}.

Участие Турции в войне на любой стороне не обещало ей самой ничего хорошего. Война при любом ее исходе грозила расчленением страны и потерей ею государственной самостоятельности{342}. Но берлинская дипломатия заверяла, будто стремится к сохранению территориальной целостности Турции и не возражает [385] против ее территориальных притязаний{343}. Поэтому турецкое правительство склонялось к германской ориентации, хотя финансово-экономическая зависимость Турции от Англии и Франции оставалась весьма значительной: в их руках было 85% облигаций оттоманского долга{344}.

Между царской Россией и султанской Турцией долгие годы существовали резкие противоречия и не раз возникали жесточайшие войны. Эти противоречия не угасли и к 1914 г. С началом первой мировой войны, когда все силы России были заняты в борьбе с Германией и Австро-Венгрией, царское правительство хотело избежать войны с Турцией. Такая война создала бы ему еще один фронт, который отвлек бы в Закавказье силы, до крайности необходимые для борьбы против Германии{345}. Для Турции же сложилась заманчивая обстановка свести старые счеты с Россией. Пантюркисты намеревались захватить Кавказ, Крым, а наиболее ретивые мечтали даже “о долинах Волги и Камы” с татарским населением{346}.

Эти соображения явились причиной того, что уже 22 июля 1914 г. военный министр Турции Энвер-паша заявил германскому послу Вангенгейму о намерении Турции вступить в союз с германским блоком. Таким образом, в дипломатической борьбе за Турцию влияние Германии оказалось сильнее{347}, и уже 2 августа турецкое правительство подписывает в Константинополе союзный договор с Германией, по которому Турция обязывалась выступить на стороне Германии, если Россия выступит в австро-сербском конфликте против Австро-Венгрии, а Германия сочтет себя вынужденной прийти на помощь своей союзнице{348}. Договор отдавал турецкую армию в полное распоряжение Германии. Немецкая военная миссия в Турции получила возможность оказывать влияние на решения турецкого командования.

В день подписания договора с Германией в Турции была объявлена всеобщая мобилизация якобы в целях собственной безопасности. Однако Турция еще не была готова к участию в войне. Чтобы завуалировать подготовку к ней, турецкое правительство 3 августа заявило о своем строгом нейтралитете. [386] Морской министр Турции Джемаль-паша позднее писал: “Мы объявили себя нейтральными только для того, чтобы выиграть время: мы ждали момента, когда наша мобилизация закончится и мы сможем принять участие в войне”{349}. Одновременно началось минирование проливов Босфора и Дарданелл. Для еще большей маскировки своих военных приготовлений Энвер пошел на прямой обман и предложил русскому правительству заключить союз против Германии{350}.

Турецкая армия, командование которой намеревалось снова ввергнуть ее в пламя войн, еще не оправилась после Триполитанской и балканских войн и была в состоянии почти полного развала. Армии не хватало самого необходимого — вооружения, боеприпасов, одежды, сапог. Турецкий военный флот не мог соперничать ни с русским на Черном море, ни с греческим в Архипелаге. Фалькенгайн отмечал, что турецкая армия была “глубоко изнуренной вследствие почти непрерывной шестилетней войны и что во всех вопросах технических и снаряжения она всецело зависела от помощи Германии”{351}.

Турецкая армия комплектовалась на основе воинской повинности{352}. На военную службу призывались мужчины по достижении ими 20-летнего возраста. Продолжительность службы составляла 25 лет. Из них в действующих войсках (низам — кадровые войска) служили: 3 года в пехоте и 4 года в прочих родах войск. Затем военнослужащие зачислялись на 5 — 6 лет в запас (ихтиат). После этого срока переводились на 9 лет в резерв (редиф) 1 класса, а затем еще 7 лет числились в ополчении (мустахвиз). Лица, годные к военной службе, но не призванные по льготам или другим причинам в ряды армии, зачислялись в резерв (редиф) 2 класса.

Действующие войска составляли 13 корпусов, 2 отдельные пехотные и 1 кавалерийскую дивизии. Каждый корпус состоял из трех пехотных дивизий и корпусных частей, в число которых входили: стрелковый полк (три батальона и пулеметная рота с 6 пулеметами), два кавалерийских полка (по 5 эскадронов), корпусная горная и тяжелая артиллерия (горная — по одному дивизиону из трех батарей в каждом корпусе; тяжелая в таком же составе в половине корпусов; все батареи четырехорудийные). В корпусах имелись еще саперные батальоны (по 3 саперные и 1 телеграфной роте), обозный батальон и санитарная рота. [387]

Пехотная дивизия имела в своем составе три пехотных полка (каждый трехбатальонного состава и пулеметная рота — 4 пулемета; батальон имел три роты — 750 человек), один стрелковый батальон, один артиллерийский полк (два дивизиона по две четырехорудийные батареи). Таким образом, пехотная дивизия имела 10 пехотных батальонов, 16 орудий, 12 пулеметов, а корпус насчитывал 33 пехотных батальона, 10 эскадронов, 15 — 18 батарей (60-72 орудия) и 42 пулемета. Всего в войсках в мирное время состояло 200 тыс. солдат и 8 тыс. офицеров, не считая специальных формирований. Запас и ополчение достигали 1 миллиона человек, из которых только треть была обучена{353}. В состав турецкой армии были включены также иррегулярные части курдско-арабской конницы, которая состояла из 24 полков (по 4-6 эскадронов) и комплектовалась из кочующих племен Армении, Курдистана и Месопотамии. Кроме этих войск имелась еще 21 пограничная рота на русской границе, около 150 рот крепостной артиллерии и один железнодорожный полк из двух батальонов. Для службы в тылу могло быть использовано до 40 тыс. жандармерии (из них 16 — 17 тыс. конных).

Турецкая пехота была вооружена 7,65-мм винтовкой Маузера образца 1890 и 1903 гг. с прицельной дальностью стрельбы до 2000 м. Кавалерия имела на вооружении карабины, револьверы, [388] шашки, пики. В артиллерии состояли полевые и горные 75-мм пушки Круппа. Имелось также 36 австрийских гаубиц 105-мм и около 60 нескорострельных 120-мм крупповских гаубиц.

По подсчетам русского Генерального штаба, Турция в случае войны могла выставить в частях первой очереди 750 тыс. человек, а всего — 1 300 тыс. человек, в том числе 40 тыс. жандармерии и около 70 тыс. в управлениях и тыловых учреждениях{354}.

Армия Турции находилась под контролем германской военной миссии, во главе которой стоял генерал Лиман фон Сандерс. Обучение турецкой армии производилось по немецкому образцу и по германским уставам Члены германской миссии заняли ключевые позиции в турецком генеральном штабе, а также ряд ответственных должностей в центральном аппарате турецкой армии, в важнейших пограничных корпусах и крепостях Сам Лиман фон Сандерс стал генеральным инспектором всей турецкой армии{355}. Германская военная миссия оказала серьезную помощь своим монополистам в деле получения военных заказов для турецких вооруженных сил{356}. [389]

По одобренному германскими генштабистами военно-стратегическому плану Энвера-паши, разработка которого началась с 1913 г, намечалось вести войну на два фронта: на Кавказе против России, на Суэцком канале и в Египте против Англии. Предусматривалось также вовлечение в войну Ирана, Афганистана и Северо-Западной Индии{357}.

Поражение Германии на Марне и успех русских войск в Галиции породили у многих членов турецкого правительства страх перед войной. Чтобы поддержать воинственность турок, Германия 11 октября пообещала предоставить Турции заем в 100 млн. франков. Было условлено, что Турция вступит в войну тотчас же после фактического получения первой части предоставленных ей средств.

Первая партия золота в счет займа прибыла из Германии в Стамбул 26 октября. Это окончательно решило дело, и Турция вступила в войну на стороне блока Центральных держав{358}. Энвер-паша и немецкая миссия решили поставить страну перед совершившимся фактом, и 29 октября германо-турецкие военные корабли под командованием германского адмирала Сушона и с разрешения турецкого правительства вошли в Черное море{359}. В Одесской гавани турецкие миноносцы потопили русскую канонерскую лодку “Донец”. 30 октября германские крейсера “Гебен” и “Бреслау” бомбардировали русские порты Севастополь, Феодосию, Новороссийск. Таким образом, военные действия против России Турция начала внезапно, без объявления войны. В ответ на это русское правительство объявило войну Турции и уже в ночь на 2 ноября войска русской Кавказской армии на ряде направлений перешли государственную границу и начали продвигаться в глубь неприятельской территории.

В свою очередь турецкая армия также 2 ноября начала наступление в направлении на Карс, турецкие отряды вторглись в Батумскую область{360}. 8 ноября турки начали вторжение на территорию Ирана, нарушив его нейтралитет, проникли в Иранский Азербайджан и овладели западной частью этой провинции{361}. [390]

5 ноября 1914 г. войну Турции объявила Англия, а 6 ноября — Франция{362}. Английский флот уже 3 ноября бомбардировал Дарданеллы, а 21 ноября английские войска заняли Басру и к концу 1914 г. прочно укрепились в Персидском заливе и Нижней Месопотамии.

Турция 12 ноября объявила “священную войну” (джихад) Англии, Франции и России.

К началу военных действий турецкая мобилизованная армия имела в своем составе 40 пехотных дивизий действующих войск, 57 резервных дивизий, 40 полков регулярной и 24 полка иррегулярной конницы{363}. Было отмобилизовано 500-600 тыс. резервистов, вследствие чего численность солдат, находившихся в строю, составляла около 780 тыс.{364} Верховным главнокомандующим турецких вооруженных сил номинально считался султан Мехмед V. Фактически же армией командовал военный министр Энвер-паша. Начальником генерального штаба был немецкий полковник (впоследствии генерал) Бронзарт фон Шеллендорф. Турецкие силы, сведенные в армии, были развернуты на различных театрах войны: 1-я, 2-я и 5-я армии — на полуострове Малая Азия для защиты черноморского побережья, проливов и Константинополя; 3-я армия развернулась в Западной Армении для действий против России и Персии; 4-я армия — на восточном побережье Средиземного моря для защиты Палестины и Сирии; отдельные группы развернулись в Месопотамии, прикрывая пути из Персидского залива вдоль рек Тигра и Евфрата и по побережью Красного моря.

Турецкое командование по плану войны намечало решать этими силами несколько задач. Главнейшая из них заключалась в том, чтобы сковать русские силы на Кавказе, не допустить переброски отсюда русских войск на русско-германский фронт, а при успешных действиях австро-германцев высадить десант у Одессы. На других направлениях планом предусматривалось оборонять проливы и Константинополь, не допустить вторжения англичан в Ирак, Сирию и Палестину, захватить Суэцкий канал, чтобы прервать кратчайшие морские сообщения Англии и Франции с их восточными колониями. Турецкий план войны на Черном море имел чисто оборонительный характер. Он подвергся значительным изменениям с прибытием германских крейсеров “Гебен” и “Бреслау”. Кроме обороны Босфора и защиты коммуникаций с портами анатолийского побережья, намечались набеговые операции на русские базы и порты с целью уничтожения находившихся в них кораблей и судов и нанесения [391] разрушений, захват и потопление торговых судов и транспортов в море, постановка минных заграждений, обстрелы приморского фланга русских войск на Кавказском фронте{365}.

Военные действия на ближневосточном театре развернулись на ряде фронтов: Кавказском, Месопотамском, Палестино-Сирийском. Однако наиболее активные действия происходили на Кавказском фронте. [392]

Кавказский фронт

Район ближневосточного театра, в котором происходили основные сражения между русской и турецкой армиями, представляет собой нагорье средней высоты 1800-2500 м над уровнем моря (Армянское нагорье){366}. Оно пересечено в направлении с востока на запад пятью труднопроходимыми горными цепями, достигающими высоты свыше 3000 м. Эти горные цепи сильно затрудняли, а местами вовсе исключали действия крупных масс войск. Между второй и третьей цепями гор, считая с севера на юг (северный и средний Армянский Тавр), находится полоса высоких плоскогорий (1800-2000 м); удобная для действий войск (Эрзерумская равнина). По ней проходили колесные пути из Закавказья в Анатолию. Здесь расположен город Эрзерум (Эрзурум), запирающий эти пути. С востока этот район театра прикрыт тремя цепями возвышенностей, представляющими естественные оборонительные рубежи, преграждающие путь наступления на запад. Район был весьма неблагоприятный для размещения войск, значительная часть населенных пунктов была разрушена. Леса встречались лишь на черноморском побережье и в районе селения Сарыкамыш. Реки района представляли большие трудности для движения войск лишь в весеннее половодье. Все же обрывистые берега ущелий, в которых протекали реки, требовали создания переходов через них. Климат резко континентальный. Зима с глубокими снегами (1-2 м а на высотах и перевалах до 4 м) и низкой температурой (в долинах — 15 — 25°, в горах — 30° и ниже) длится до пяти месяцев. В силу особенностей горного театра действия войск были возможны только на нескольких изолированных направлениях, из которых лишь эрзерумское имело не очень трудные дороги. В целом же район отличался бездорожьем, поскольку и Россия и Турция по военным соображениям взаимно тормозили экономическое развитие и дорожное строительство в приграничных районах.

Для действий против России со стороны турок была сосредоточена 3-я армия под командованием Гасан-Изет-паши. Она включала{367} три корпуса (9-й, 10-й и 11-й), одну кавалерийскую, 4,5 курдских дивизий, пограничные и жандармские войска (всего 100 батальонов, 165 эскадронов и курдских сотен, 244 орудия). Для усиления армии из Месопотамии подтягивалась 37-я пехотная дивизия 13-го корпуса. Основные силы армии были сосредоточены в районе Эрзерума.

Турецким командованием была поставлена 3-й армии задача — разгромить русских у Сарыкамыша, а потом, оставив заслон [393] против Карса, наступать для захвата Ардагана и Батума (Михайловской крепости). В случае перехода русской Кавказской армии в наступление 3-я турецкая армия имела задачей не допустить глубокого проникновения русских на турецкую территорию и нанести им контрудар; при вторжении главных сил русской армии на эрзерумском направлении турки должны были окружить их восточнее Эрзерума{368}.

Русские силы на этом театре представляла Кавказская армия под командованием наместника царя на Кавказе графа Воронцова-Дашкова{369} (начальник штаба генерал Юденич). К началу военных действий кавказская армия включала в свой состав 1-й Кавказский, 2-й Туркестанский корпуса и отдельные соединения: 66-ю пехотную дивизию, две казачьи дивизии, две бригады и другие части{370}. Общая численность Кавказской армии составляла 153 батальона, 175 сотен, 12 саперных рот, 350 полевых орудий и 5 батальонов крепостной артиллерии{371} (всего свыше 170 тыс. человек).

Войскам Кавказской армии ставились задачи: удержать железную дорогу Баку — Владикавказ и Военно-грузинскую шоссейную дорогу Тифлис — Владикавказ; оборонять важнейший промышленный центр — Баку и не допустить появления турецких сил на Кавказе. Для выполнения поставленных задач русские силы должны были вторгнуться в Западную Армению, разбить передовые части турок и активно обороняться на занятых приграничных горных рубежах.

Армия занимала фронт от Черного моря до оз. Урмия протяжением 720 км. Так как по условиям театра войска могли действовать лишь на отдельных изолированных друг от друга направлениях, то русские силы были сосредоточены в четырех группах — на трапезундском, ольтынском, эрзерумском и эриванском операционных направлениях. Каждая группа состояла из двух-трех отрядов разной численности. Главный удар русское командование решило нанести на эрзерумском направлении, так как по условиям местности занятие русскими Эрзерума открывало доступ через Эрзинджан в Анатолию. Кроме того, это направление было лучше обеспечено дорогами и допускало использование крупных сил. Действия на главном направлении обеспечивались наступлением части сил на ольтынском и кагызманском направлениях.

Операции на Кавказском фронте в 1914 г. начались встречными сражениями на эрзерумском направлении (Кеприкейская операция). Перейдя границу 2 ноября, Сарыкамышский отряд Кавказской армии уже 7 ноября захватил Кеприкейскую позицию [394] (в 50 км от Эрзерума), а также ряд других важных пунктов{372}. Но и турки наступали от Эрзерума. Двигаясь без разведки, турецкие войска в тумане внезапно попали под сосредоточенный огонь русских и были отброшены. 11 ноября в густом тумане турки перешли в наступление на сарыкамышском направлении уже всеми своими силами. Русские упорно сопротивлялись, однако под угрозой обхода правого фланга несколько отошли на рубеж Али-Килиса, Ардос, Хоросан. 14 ноября снова завязалось крупное сражение, в ходе которого русские вынудили турок с 19 ноября перейти к обороне. 3-я турецкая армия стала закрепляться перед Сарыкамышским отрядом. Началось осеннее бездорожье на равнинах и местами в горах. Это крайне затрудняло активные боевые действия. Тем не менее русские войска 21 ноября перешли в общее наступление, нанесли турецким войскам тяжелые потери и отбросили их. Учитывая, что наступила зима и дальнейшие наступательные действия не могли дать ощутимых результатов, командование русской Кавказской армии решило остановиться и перейти к обороне на рубеже Маслахат, Азан-кей, Юзверан, Арди. В ходе Кеприкейской операции турецкие войска потеряли 15 тыс. человек (в том числе 3 тыс. дезертиров). Потери русских не превышали 6 тыс. человек{373}.

Успешны были действия русских и на других направлениях — кагызманском, эриванском и азербайджанском, где русские заняли труднодоступные естественные рубежи, преграждавшие наступление турок.

Неблагоприятно для русских сложилась обстановка в районе Батума, где турки в ноябре скрытно высадили у Хопа десант силой в два пехотных полка под командованием немецкого майора Штанке. Турки оттеснили русских к Батуму и продвинулись до Ардануч (в 60 км от берега), угрожая тылу Ольтынского отряда и узлу дорог Ардаган.

Остановка русского Сарыкамышского отряда на выдвинутых далеко вперед позициях между Сарыкамышем и Кеприкеем подсказывала турецкому командованию идею новой операции (Сарыкамышекая операция 9 (22) декабря — 25 декабря 1914 г. (7 января 1915 г.) с целью окружения этого отряда, составлявшего главные силы русской Кавказской армии. В случае успеха для турок открывалась дорога на Тифлис. Замысел операции заключался в том, чтобы силами 11-го корпуса сковать русские войска с фронта, а частями 9-го и 10-го корпусов обойти правый фланг Сарыкамышского отряда через Ит, захватить Сарыкамыш, отрезав таким образом пути отступления для русских. К этому времени 3-я турецкая армия включала до 121 батальона, около 22 эскадронов и 263 орудия. Имелись еще иррегулярные курдские части. [396] В составе русской Кавказской армии насчитывалось 114 батальонов, 127 сотен и 304 орудия{374}.

Наступление турецких корпусов началось 22 декабря. Их действия были организованы плохо. Они двигались по глубоко занесенным снегом горным тропам без должной разведки и связи. Вследствие этого случалось, что турецкие части принимали друг друга за противника и вступали в бой.

Сведения о возможности наступления турок начальник Сарыкамышского отряда генерал Берхман получил уже 19 — 21 декабря. Однако он недоверчиво отнесся к этим тревожным донесениям{375} и не предпринимал необходимых мер противодействия. Турки же, упорно продолжая свое наступление, к 25 декабря с большими потерями, главным образом обмороженными, и при огромном количестве отставших, вышли к Сарыкамышу, в тыл главным силам русских, создав для них трудное положение.

Сарыкамыш, расположенный на пути в Карс и далее в Тифлис, имел важное значение для Кавказской армии. Это была конечная железнодорожная станция. Здесь были сосредоточены большие запасы различного военного имущества. К моменту подхода к Сарыкамышу турок в нем имелось всего две ополченческие дружины на охране складов, железнодорожный эксплуатационный батальон, несколько взводов регулярных войск и 2 легких орудия. Потеря Сарыкамыша грозила русским катастрофическими последствиями. Поэтому для его обороны русские срочно начали перебрасывать подкрепления, частично на подводах. Вялые действия 11-го турецкого корпуса с фронта позволили снимать отдельные подразделения с ближайших участков и направлять их к Сарыкамышу, непрерывно и последовательно наращивая свои силы в этом районе. К вечеру 28 декабря русские силы в Сарыкамыше уже насчитывали более 22 батальонов, 8 сотен, 78 пулеметов и 34 орудия{376}.

В ходе жестоких боев в последующие дни, несмотря на упорно повторяющиеся атаки турок, русские отстояли Сарыкамыш. 31 декабря турецким войскам был нанесен сокрушительный удар и к вечеру этого дня положение в Сарыкамыше стало устойчивое и уверенное{377}. Изнурительный поход и безрезультатные атаки истощили турецкие силы. 2 января 1915 г. они получили приказ на отход.

3 января 1915 г. в районе Сарыкамыша перешли в наступление русские и 4 января окружили и захватили в плен остатки 9-го турецкого корпуса во главе с его командиром, командирами дивизий и штабами. 10-й же корпус, используя ошибки русского [397] командования, отошел. Части Сарыкамышского отряда в ходе боев сильно поредели и были утомлены. К 18 января они заняли свои прежние позиции: г. Коджут, Сонамер, Ардос, Царc, Юзверан. Начальник Сарыкамышского отряда приказал остановить преследование.

Сарыкамышская операция окончилась полным разгромом 3-й турецкой армии. Она была фактически уничтожена. К 23 января в армии оставалось всего 12400 человек. Она потеряла 90 тыс. человек{378}, в том числе до 30 тыс. замерзшими, и свыше 60 орудий. Армию в дальнейшем так и не удалось укомплектовать до прежней численности{379}.

Дорогой ценой досталась победа и русским. Кавказская армия потеряла более 20 тыс. убитыми, ранеными и больными и более 6 тыс. обмороженными{380}. Особенно велики были потери в командном составе, главным образом убитыми.

Русским войскам в Сарыкамышской операции приходилось действовать в чрезвычайно трудных условиях горной зимы. О трудностях, которые испытывали русские войска на этом театре, можно судить по следующей телеграмме главнокомандующего Кавказской армией в Ставку: “Сильная снежная метель заносит брошенные орудия, громадное количество винтовок, патронов и трупов турок. Эта же метель, продолжающаяся непрерывно третий день, требовала от наших войск почти нечеловеческих усилий. Делая с огромными усилиями по полуверсте в час, наши войска в течение 4 дней упорно непрерывно наступали, захватывая в тиски турок; при каждой задержке последних наши бросались в штыки и уничтожали целые турецкие части”{381}. К этому надо добавить, что в русских войсках недоставало теплой одежды. Так же плохо было поставлено снабжение продовольствием: с самого начала операции пришлось сократить солдатский паек до 1 фунта хлеба в день{382}.

Сарыкамышская операция имела важное значение. В результате ее русская Кавказская армия перенесла военные действия на территорию Турции. События на Кавказском фронте оказали влияние и на положение других фронтов ближневосточного театра. Они облегчили положение англичан в Месопотамии и Сирии, откуда турки снимали части и перебрасывали их к Сарыкамышу. Вместе с тем английское командование было обеспокоено успехами России на Кавказе, так как опасалось, что русские предпримут действия для захвата Константинополя и проливов. Чтобы упредить в этом Россию, англичане уже в феврале 1915 г. начали Дарданелльскую операцию. [398]

Турецкая армия вела военные действия и в других районах ближневосточного театра (Месопотамия, Сирия, Палестина). В этих районах Турция не располагала большими силами. В Месопотамии имелись только незначительные части 12-го турецкого корпуса общей численностью в 15 тыс. штыков{383}. Для действий против Суэцкого канала и обороны Сирии и Палестины предназначалась 4-я армия, развернутая на побережье. Средиземного моря, — семь дивизий, а всего 100 тыс. человек{384}. Этому району турецкие руководители придавали большое значение.

Со своей стороны и государства Антанты, особенно Англия, в предвидении неизбежного вступления Турции в войну, вели соответствующую подготовку. Англичане желали как можно скорее захватить Месопотамию, важный по своему положению район на путях между Индией, Ираном, Кавказом, Малой Азией и Сирией. К тому же англичан привлекали нефтеносные районы Месопотамии. Лиддел Гарт отмечает, что “нефтяные поля близ Персидского залива имели громадное значение для снабжения Британии нефтью”{385}. Поэтому еще до вступления Турции в войну, 23 октября 1914 г., англичане высадили одну индийскую бригаду в районе г. Абадана “для охраны безопасности нефтяных промыслов в Персидском заливе”{386}, а 4 ноября, при содействии флота, высадили в Фао (устье реки Шатт-эль-Араб) еще две бригады. При поддержке флота англичане двинулись вверх по Шатт-эль-Арабу и к 21 ноября заняли Басру — важный порт в 70 милях от устья реки. 9 декабря англичане таким же путем захватили г. Эль-Кур на у слияния рек Тигра и Евфрата. Таким образом, к концу 1914 г. англичане прочно укрепились в Персидском заливе и Нижней Месопотамии.

Что касается Сирийско-Палестинского района театра, то здесь турки к 18 ноября 1914 г. овладели всем Синайским полуостровом и стали продвигаться к Суэцкому каналу с целью его форсирования{387}.

Сражения в Сербии

Первые выстрелы, извещавшие о начале первой мировой войны, раздались на австро-сербской границе 28 июля 1914 г., когда австро-венгерские войска предприняли артиллерийскую бомбардировку [399] столицы Сербии Белграда{388}. Однако военные действия на балканском театре в ходе войны имели второстепенное значение. В разгроме Сербии была заинтересована главным образом Австро-Венгрия, так как сербское королевство с его идеей объединения южных славян являлось притягательным центром для славянских народов Дунайской монархии — хорватов, словенцев, сербов и др. Для Сербии, война являлась оборонительной против агрессора. Как указывал В. И. Ленин, “немецкая буржуазия предприняла грабительский поход против Сербии, желая покорить ее и задушить национальную революцию южного славянства”{389}. Но участие Сербии в войне нельзя рассматривать изолированно от военной политики Антанты, поскольку Сербия являлась союзницей держав Согласия, стремившихся к новым империалистическим захватам. Советский историк Ю. А. Писарев отмечает, что война для Сербии имела двойственный характер. С одной стороны, Сербия защищала свою независимость и вела справедливую борьбу за освобождение своих братьев и воссоздание югославского национального государства; с другой стороны, она была объектом империалистической политики Антанты, играя подчиненную роль в союзе держав Тройственного согласия. Следует иметь в виду, что и сама сербская буржуазия проявляла стремление к приобретению новых рынков, источников сырья и присоединению новых территорий{390}. Вследствие этого сербская буржуазия ориентировалась на империалистическую политику великих держав{391}. Поэтому В. И. Ленин писал, что “национальный момент сербско-австрийской войны никакого серьезного значения в общеевропейской войне не имеет и не может иметь”{392}.

Сербия перед войной представляла собой конституционную монархию, во главе которой стоял король Петр Карагеоргиевич (вместо него с июня 1914 г. страной управлял регент-принц Александр). Страна не была подготовлена к новой войне, так как еще не оправилась после участия в двух балканских войнах{393}.

Имея немногим более 4,5 млн. человек населения, Сербия не могла противопоставить Австро-Венгрии сильную армию. Вооруженные силы Сербии комплектовались на основе всеобщей обязательной воинской повинности. Все военнообязанные [400] разделялись на три призыва “народного войска” и два призыва ополчения. На военную службу призывались мужчины по достижении 21 года и служили под знаменами 1,5 годов в пехоте и 2 года в прочих родах оружия. После службы в частях все на 8 — 8,5 лет зачислялись в запас. По истечении этого срока военнообязанные переводились на 6 лет во второй призыв, затем на 8 лет в третий, а далее до 50 лет находились в ополчении{394}. Сербская армия имела дивизионную организацию. Дивизия в военное время состояла из 4 пехотных полков по 4 батальона (в батальоне 1042 [401] солдата и офицера), одного артиллерийского полка и трех трехбатарейных дивизионов (в батарее 4 орудия), одного кавалерийского полка (три эскадрона). Имелись еще в составе дивизии две саперные роты и телеграфная команда. Численный состав дивизии имел 15 тыс. штыков, 400 сабель, 18 пулеметов, 36 орудий. К началу войны мобилизованные сербские вооруженные силы состояли из 12 пехотных и 1 кавалерийской дивизии, сведенных в четыре армии. Боевой состав сербского войска насчитывал 247 тыс. человек и более 600 артиллерийских орудий. Всего же было мобилизовано немногим менее 400 тыс. человек{395}.

Борьба сербов за свою независимость вызывала сочувствие со стороны других славянских народов. В сербскую армию из разных стран хлынул поток добровольцев. Среди них были добровольцы и из России. В рядах сербских бойцов сражался отряд русских добровольцев-студентов. На территории Сербии до последнего дня военных действий находился также русский медико-санитарный отряд, присланный Славянским благотворительным обществом в Петрограде{396}.

Сербия не имела своей оборонной промышленности и почти целиком зависела от ввоза вооружения из-за границы. Сербская армия была плохо вооружена. На армию в 400 тыс. человек имелось всего 100 тыс. исправных винтовок. Не хватало артиллерийских снарядов (700 выстрелов на орудие). Плохо обстояло дело с обмундированием, медикаментами, средствами связи{397}.

Война Австро-Венгрии против Сербии представляла опасность и для другого славянского государства на Балканах — Черногории. Поэтому обе эти страны, несмотря на имеющиеся между ними противоречия, выступали совместно против общего врага и защищали свою независимость{398}.

Конституционное королевство Черногория во главе с королем Николаем являлось маленькой и слабой страной (440 тыс. населения), совершенно не имевшей экономической базы для ведения войны. Сельское хозяйство не могло обеспечить страну хлебом. Черногория ввозила от 50 до 80% потребляемого хлеба{399}. Вооруженные силы Черногория содержала на субсидии русского правительства, к 1912 г. они составляли половину всех бюджетных поступлений черногорского государства{400}.

Черногорская армия носила милиционный характер. Начиная с 18 лет все мужское население в течение 2 лет периодически [402] привлекалось к военному обучению, общая продолжительность которого не должна была, однако, превышать одного года. После этого молодые люди зачислялись на 33 года в действующие войска, а затем на 10 лет в резерв{401}. В военное время войска объединялись в 4 дивизии по 3 бригады. Кроме того, в дивизию входили один артиллерийский дивизион (3 батареи по 4 орудия); конная команда, саперный взвод, обозно-этапный батальон. Бригада состояла из 3-7 батальонов (всего же войска насчитывали 62 батальона), имелся конный взвод, пулеметная рота (4 пулемета), одна горная батарея (4 орудия), саперные и телеграфные взводы. Вооруженные силы королевства в начале войны имели 35 тыс. человек боевого состава, 30 пулеметов и 65 устаревших артиллерийских орудий{402}. Кроме того, обозные и этапные части могли составить до 15 тыс. человек{403}.

Наступление против Сербии австро-венгерские войска начали лишь 12 августа на фронте в 70 км от Шабаца до Любовии{404}. На северном фланге фронта, у Шабаца, действовали части 2-й армии, еще не успевшие отправиться в Галицию. 15 августа они заняли Шабац. Через Дрину наводили переправы соединения 5-й и 6-й армий у Виелины, Лозницы, Зворника и Любовии. На преодоление водных рубежей и устройство предмостных укреплений австрийские войска потратили 4 дня.

В это время спешно двигались навстречу врагу 2-я и 3-я сербские армии. Уже 16 августа их головные части завязали бои с противником на рубеже Шабац, Печка. В сражении у Слатины части 2-й сербской армии сковали противника частично и отбросили его. Южнее, на других направлениях, в полосе 3-й армии удары сербов не увенчались в этот день успехом и кое-где им пришлось отойти. В последующие дни, когда к полю боя подошли новые сербские части, им удалось прорвать австро-венгерский фронт севернее Лозницы. Для австро-венгров сложилась неблагоприятная обстановка, и они 19 августа начали отход на всех участках фронта. В этих условиях австро-венгерское командование вынуждено было 16 и 19 августа привлекать в помощь 5-й армии значительные силы 2-й армии, задержав отправку их в Галицию{405}.

К 24 августа сербские части отбросили противника к рекам Саве и Дрине, захватив до 50 тыс. пленных, 50 орудий и другие трофеи{406}. Сербская армия в ходе боев потеряла до 15 тыс. солдат{407}. [403]

Своими действиями сербская армия не только нанесла серьезный материальный урон Австро-Венгрии, но и оказала помощь русскому фронту, так как приковала к балканскому театру австрийские корпуса и задержала переброску их в Галицию. Официальная австрийская история войны отмечает, что события под Шабацем задерживали значительные силы 2-й армии на более длительный срок, чем это было желательно. Австрийское командование вынуждено было изменять свои планы в Галиции, в особенности под Львовом, которому угрожали русские 8-я и 3-я армии{408}.

Перегруппировав свои силы, австро-венгерское командование 7 сентября начало новое наступление в Сербии{409}. Главный удар наносился с рубежа Зворник, Любовия на Вальево с целью обойти сербские силы с юго-запада. Со стороны Митровиц производилась демонстрация силами двух корпусов. После небольшого первоначального успеха дальнейшее продвижение австро-венгерских войск было остановлено. В течение доследующих двух месяцев сербы удерживали свои позиции. Все же угроза обхода с юга, а также недостаток боеприпасов заставили сербов 7 ноября начать отход на восток на новые позиции, сдерживая противника на ряде промежуточных рубежей. К 2 декабря сербы отошли на сильные позиции по высотам Дрение и Космай на рубеже Смедерево, Лазоровац и далее на юг до Пожега по западным склонам плато Рудник. Наступление австро-венгерских войск на сербском фронте вследствие нарушения снабжения, отсутствия продовольствия и боеприпасов также было приостановлено{410}.

К этому времени сербская армия успела получить помощь из России и Франции оружием, боеприпасами и продовольствием. Это позволило сербским войскам с 3 декабря перейти в наступление{411}. 15 декабря был освобожден Белград, и Сербия окончательно была очищена от вражеских войск. Победители захватили 46 тыс. пленных, 126 орудий, 70 пулеметов, 2000 лошадей и много различных военных запасов. Однако и сербская армия была сильно истощена и приостановила свое победное шествие на рубежах рек Савы и Дрины.

Мужественная борьба героического сербского народа за свою независимость имела большое значение. Небольшая сербская армия в упорных сражениях нанесла Австро-Венгрии ощутимые потери. В течение кампании 1914 г. австро-венгерская армия потеряла на сербском фронте 7600 офицеров и 274 тыс. солдат{412}. Вместе с этим она потеряла и веру в свои силы. Людендорф в своих воспоминаниях отмечает, что в Сербии “австро-венгерские войска [404] были разбиты” и уже “не являлись полноценным боевым инструментом”{413}. Австро-венгерское командование отказалось от дальнейших активных действий в Сербии. Здесь было оставлено лишь два корпуса, а остальные силы переброшены на русский фронт.

Однако победа досталась Сербии тяжелой ценой. Ее армия потеряла в боях 132 тыс. человек. Численность оставшихся сербских войск не превышала 100 тыс. бойцов. Активные военные операции на сербском фронте приостановились до осени 1915 г.

Поражение австро-венгерских войск в Сербии явилось большим препятствием для осуществления замыслов Центральных держав на Балканах. Они не сумели в 1914 г. наладить прямое сообщение с Турцией, вступившей к этому времени в войну на стороне Германии, так как Сербия лежала на их пути.

Военные действия в колониях

Одной из целей войны со стороны государств Антанты и Японии являлся захват германских колоний, и с ее началом сразу же были предприняты меры в этом направлении. В Азии и на Тихом океане наибольшие притязания на германские колонии предъявлял японский империализм. Выступление на стороне Антанты явилось прекрасным предлогом, чтобы устранить германского конкурента, владения которого (область Цзяочжоу на Шаньдунском полуострове с крепостью Циндао и группа тихоокеанских островов) лежали на торговых путях Японии.

В ночь с 7 на 8 августа 1914 г. японский кабинет принял решение о вступлении в войну{414}, а 15 августа Япония предъявила Германии ультиматум, в котором требовала немедленно отозвать из японских и китайских вод все германские военные корабли и вооруженные суда, разоружив те из них, которые не могли быть отозваны, а всю арендуемую территорию Цзяочжоу передать японским властям не позже 15 сентября 1914 г. без всяких условий и компенсаций{415}. Для ответа был дан срок до полудня 23 августа. Ультиматум был составлен нарочито в таких выражениях и в таком тоне, чтобы получить отрицательный ответ и возложить на Германию моральную ответственность за развязывание войны. Германское правительство оставило японский ультиматум без ответа и 22 августа отозвало своего посланника из Японии. 23 августа в Японии был обнародован манифест об объявлении войны Германии.

Китайское правительство понимало, что разразившаяся в Европе война несет угрозу целостности территории Китая и его [405] независимости, особенно при участии в войне Японии, и 3 августа обратилось к великим воюющим державам с просьбой не переносить военные действия на китайскую территорию, арендованную Германией, Великобританией, Россией и Японией, а также и в китайские воды. 6 августа 1914 г. китайское правительство объявило о нейтралитете Китая.

Германия, намеревавшаяся закончить войну в Европе за 2-3 месяца, стремилась удержать в продолжение этого времени и свои колонии. На Дальнем Востоке главнейшей германской колонией являлась арендуемая территория Цзяочжоу с портом и военно-морской базой Циндао, насильно захваченная у Китая в 1897 г. К 1914 г. Циндао превратился в довольно крупный портовый город с населением в 40 тыс. человек, из которых около 2 тыс. было европейцев, преимущественно немцев, до тысячи японцев и свыше 34 тыс. китайцев{416}.

Крепость Циндао со стороны суши имела две линии оборонительных сооружений. Первую линию на удалении 6 км от центра города составляли 5 фортов, окруженных широким рвом глубиной 1,2-1,8 м с проволочным заграждением по дну. Кроме того, впереди фортов через весь полуостров тянулся сплошной ров протяжением почти в 7 км, глубиной 2-4 м и шириной по дну 10 м. На дне рва было установлено проволочное заграждение в 8 — 10 кольев. Далее в глубину обороны шла сеть окопов и ходов сообщений. Вторую линию оборонительной системы сухопутного фронта представляли стационарные огневые позиции артиллерии. Из боевых средств в крепости насчитывалось до 100 артиллерийских орудий на сухопутном фронте и 23 орудия на морском{417}. На сухопутном фронте основная масса орудий была калибром 88 — 96 мм. Имелось значительное число 37-мм полуавтоматов, используемых как противоштурмовая артиллерия. Тяжелых орудий (от 105 до 210 мм) было всего 15. Находившиеся в крепости 120 пулеметов использовались группами по 4-5 в виде своеобразных пулеметных батарей. Со стороны моря Циндао защищали восемь батарей калибра 150-280 мм с дальностью стрельбы до 13,5 км. Гарнизон Циндао к 21 августа имел 183 офицера и 4572 рядовых.

Японские экспедиционные силы насчитывали 30 тыс. человек, 40 пулеметов и 144 орудия.

Для переброски десанта было зафрахтовано до 50 транспортов, а для прикрытия операции с моря был специально сформирован 2-й флот, в состав которого входило 39 боевых кораблей{418}.

Переброска десанта на континент началась 28 августа и осуществлялась четырьмя эшелонами. Высадка производилась со [406] 2 сентября по 5 октября в бухте Лункоу в Чжилийском заливе на территории нейтрального Китая (150 км севернее Циндао) и в бухте Лаошань (Родзан) в 40 км к северо-востоку от Циндао{419}. В операции принимали участие английский линкор и эсминец и отряд в 1500 человек.

Японское командование действовало с большой осторожностью. После высадки японцы лишь к 25 сентября подошли к границам германской концессии в 20-25 км от Циндао, где произошли первые стычки с германскими охраняющими частями. С 28 сентября крепость была тесно обложена с суши{420}. С этого времени и по 6 ноября велась планомерная подготовка штурма. [407] В ночь на 7 ноября японцами была предпринята разведка боем, в ходе которой им удалось захватить форт в центре оборонительной линии. Отсюда японские подразделения просочились в глубь обороны. Хотя на других участках японцы были отбиты, но так как к этому времени у немцев совершенно иссякли боеприпасы, то комендант крепости в 5 часов 7 ноября отдал приказ гарнизону о сдаче.

За пределами германской арендованной территории японцы захватили принадлежавшую германскому капиталу железную дорогу Циндао — Цзинань (около 400 км), ряд горных и других предприятий, бывших собственностью германских подданных. Фактически японцы захватили всю Шаньдунскую провинцию, установив в ряде мест свою администрацию. После захвата Цзяочжоу и островов Япония не принимала никакого участия в войне. Оккупация Циндао сильно обеспокоила политических конкурентов Японии — Англию и США. Они не могли примириться с таким усилением Японии. Это явилось причиной глубоких разногласий между ними и Японией впоследствии.

Военные действия велись и в африканских колониях Германии — Того, Камеруне, Юго-Западной и Восточной Африке, в которых действовали весьма малочисленные отряды и то лишь на отдельных направлениях. Постепенно Германия потеряла почти все свои колонии: Того — к 24 августа 1914 г., Юго-Западную Африку — в июле 1915 г., Камерун — в январе 1916 г. Наиболее упорные действия происходили в продолжение всей войны в Восточной Африке. В этой богатой германской колонии с 8-миллионным населением колониальные войска Германии состояли из отдельных рот, разбросанных гарнизонами по всей стране, и полицейских отрядов. Каждая рота имела в среднем 16 европейцев и 160 туземных солдат при 2 пулеметах и около 250 носильщиков{421}. Колониальные войска германской Восточной Африки в мирное время насчитывали 216 белых и 2540 туземцев и несколько старых орудий образца 1873 г. Кроме того, в полицейских силах было 45 белых и 2140 туземцев. С объявлением войны начали формироваться добровольно стрелковые отряды из немцев, проживавших в этой колонии. В течение всей войны было привлечено на службу в колониальных войсках в общем около 3000 европейцев. Продолжалась вербовка в армию и туземцев, но за время войны их удалось набрать немного. Наибольшее число солдат из туземцев за все время войны составляло всего 11 тыс. человек{422}.

Командующий германскими колониальными войсками полковник Леттов-Форбек решил, что для успешной борьбы с врагом следует действовать сосредоточенными силами против его [408] чувствительного пункта. Для этого все войска были собраны к Дар-эс-Салам и расположились в одном переходе западнее его{423}. Чувствительным же пунктом противника Леттов-Форбек считал Угандскую железную дорогу в английской Восточной Африке, которая протянулась на 700 км от Момбаса на берегу Индийского океана до оз. Виктория и проходила на удалении в несколько переходов от границы. 15 августа германские колониальные войска перешли границу между германскими и английскими владениями южнее горы Килиманджаро и захватили на английской территории населенный пункт Тавету.

Крупные боевые действия произошли у населенного пункта Танга на побережье Индийского океана. Здесь 2 ноября англичане [409] при поддержке 2 крейсеров высадили с 14 транспортов десант, силы которого Леттов-Форбек определяет в 6 — 8 тыс. человек{424}. Германские колониальные войска встретили противника огнем, нанесли ему серьезное поражение и вынудили покинуть берег. Небольшие стычки происходили и в других пунктах на границах с английскими и бельгийскими (Конго) владениями и на озерах Виктория и Танганьика.

Отрезанные от метрополии германские колониальные войска со временем стали ощущать недостаток продовольствия, а главное — боеприпасов. В поисках продовольствия Леттов-Форбек часто менял место расположения своих войск, а недостаток боеприпасов вынудил его отказаться от более или менее крупных сражений и перейти в основном к ведению партизанской “малой войны” и диверсионным действиям.

Необходимо отметить, что местное население, угнетаемое и притесняемое колонизаторами, неоднократно восставало в разных районах страны против колониального гнета. Эти восстания подавлялись с присущей германским колонизаторам жестокостью.

В феврале — марте 1916 г. англичане предприняли в районе Килиманджаро несколько атак крупными силами{425}. Под их давлением немцы постепенно отходили из-под Килиманджаро к Центральной железной дороге. Начиная с середины 1916 г. англичане совместно с бельгийскими и португальскими силами предприняли концентрическое наступление к центру германской колонии.

Уже к концу августа бои проходили в самом центре колонии, юго-западнее Морогоро. Германское командование ввиду превосходства неприятельских сил приняло решение отступать на юг, к р. Руфиджи, куда в первых числах января 1917 г. вышли почти все германские войска{426}. Однако и здесь положение немцев не могло считаться устойчивым. Вследствие все усиливающихся продовольственных затруднений Леттов-Форбек задумал вывести свои войска на территорию португальской колонии Мозамбик. Уже к концу ноября 1917 г. авангард немецких сил переправился через пограничную р. Ровуму на португальскую территорию. В войсках числилось 300 европейцев, 1700 туземных солдат и 3000 носильщиков{427}. Теснимые со всех сторон противником (англичане к этому времени высадились в Мозамбике и Порт-Амелия), отряды Леттов-Форбека двигались все дальше на юг, петляя, возвращаясь назад, пересекая собственные пути, пока в июле 1918 г. не достигли района севернее порта Келимане на берегу Индийского океана. Преследуемый непрерывно противником, Леттов-Форбек ко 2 ноября 1918 г. вторгся в английскую [410] колонию Родезию. Но здесь было получено известие о поражении Германии в войне и перемирии. Войска Леттов-Форбека в числе 150 европейцев (из них 30 офицеров и чиновников), 1156 туземных солдат и 1598 войсковых носильщиков сложили оружие{428}.

Д. В. Вержховский

4. Военные действия на морских театрах

Северное море

Военные действия на Северном море начались в соответствии с планами, разработанными до войны. Основные усилия английского флота были направлены на дальнюю блокаду Германии. Блокадные действия охватили обширный район Северного моря (до 120 тыс. кв. миль), Дуврский пролив и Английский канал (Ла-Манш). Линия блокады даже в самой узкой части Северного моря (между Шетландскими островами и побережьем Норвегии у Бергена) имела протяженность 160 миль. Осуществление блокады в столь обширном районе потребовало привлечения крупных крейсерских сил.

Англичане вначале не хотели прибегать к системе линий постоянных блокадных дозоров, а блокадные действия намеревались вести путем поисков крейсерскими эскадрами при поддержке линейных сил по всему Северному морю. Но вот 8 августа у Оркнейских островов появились немецкие подводные лодки, и одна из них пыталась атаковать английский линейный корабль “Монарк”. Атака была неудачной и на следующий день эту лодку выследил и потопил крейсер “Бирмингем”. Однако Гранд-Флит вынужден был временно покинуть Скапа-Флоу и уйти в район западнее Оркнейского архипелага. Английское Адмиралтейство приступило к усилению обороны главной базы и одновременно перешло к системе постоянных блокадных дозоров. 11 августа на линии Питерхед (Англия) — Христиансанд (Норвегия) была развернута крейсерская эскадра. Однако плотность, блокадных сил была ничтожной (8 — 10 крейсеров на 240 миль). Правда, периодически выходили в море и другие крейсерские эскадры, но это не имело существенного значения. Уже в первый день установления линии дозора немецкий вспомогательный крейсер “Кайзер Вильгельм дер Гроссе” прорвался незамеченном в Атлантику для действий на океанских сообщениях.

В середине августа северная и средняя части Северного моря были разбиты на семь районов крейсерских дозоров. Все эти [412] районы регулярно обследовались крейсерами по специально разработанному плану. Время от времени в море выходили и главные силы Гранд-Флита. В августе было совершено пять таких выходов. Выходы Гранд-Флита назначались в те дни, когда было особенно опасно внезапное появление германских кораблей, например во время перевозок английских войск во Францию. Для наблюдения за противником в непосредственной близости от Гельголанда несли постоянный дозор 2-3 подводные лодки.

Более надежно была организована блокадная служба в Английском канале. Этому способствовала сравнительно небольшая ширина канала. Здесь было развернуто семь блокадных линий с постоянными дозорами, состоявшими из старых линейных кораблей, броненосных и легких крейсеров, миноносцев и подводных лодок.

Перебазирование Гранд-Флита в западные порты было на руку немцам. Их флот активизировал свои действия в “малой войне” с противником. Усилилась деятельность германских подводных лодок против блокадных сил, у баз и портов англичан, надводные корабли приступили к набеговым операциям против английского побережья и активным минным заграждениям. Однако германское командование пока не решилось использовать основные силы флота.

Главную надежду оно возлагало на подводные лодки, которые в сентябре — октябре достигли действительно больших успехов, потопив 4 крейсера, 1 крейсер-авиаматку, 1 подводную лодку, несколько торговых судов и десятки рыболовных траулеров противника{429}. Немецкая подводная лодка “U-9” (командир лодки коммодор О. Веддиген) в один день, 22 сентября, потопила 3 английских броненосных крейсера (“Хог”, “Абукир”, “Кресси”){430}. Крупные успехи германских подводных лодок в начале войны объяснялись не столько искусством их командиров, сколько пренебрежением англичан к элементарным мерам противолодочной обороны. Активная деятельность лодок заставила Гранд-Флит в двадцатых числах октября вторично покинуть Скапа-Флоу и уйти на запад, на этот раз в Лох-Свили (Северная Ирландия) и к о. Молл (западное побережье Шотландии).

В ноябре — декабре крейсерские силы германского флота провели две набеговые операции против английского побережья. 3 ноября они обстреляли порт Ярмут, а 16 декабря — Хартлпул, Скарборо и [413] Уитби. Одновременно были выставлены минные заграждения. Главной целью набегов было выманить часть сил английского флота и уничтожить их. В поддержку крейсерам выходили в море две эскадры линейных кораблей, флотилии миноносцев и подводные лодки Флота открытого моря. Однако этой цели немцы не достигли. Встречи со значительными силами английского флота не произошло. Имевшая место при втором набеге кратковременная перестрелка сначала между миноносцами, а затем между легкими крейсерами сторон закончилась повреждениями отдельных кораблей. Набеги германских крейсеров помимо материального урона (повреждение портовых сооружений, кораблей и судов) имели для англичан весьма неприятные морально-политические последствия. Они показали, что неприятельский флот, несмотря на блокаду, может вести активные действия в Северном море вплоть до берегов Англии. Престижу английского флота был нанесен чувствительный удар. Чтобы оправдать действия своего флота и сохранить веру английской и мировой общественности в его всемогущество, правящие круги Англии заявили о незаконности обстрела немцами с моря незащищенных якобы городов, что такие их действия являются нарушением постановлений 9-й Гаагской конвенции 1907 г.

Успешные действия немецких подводных лодок в разных районах Северного моря, набеговые операции и постановка минных заграждений у берегов Англии заставляли англичан неоднократно [414] менять дислокацию своего флота и систему блокады Германии.

В начале декабря линия блокадных дозоров была перенесена на параллель Берген — Шетландские острова, а позднее еще севернее. Старые броненосные крейсера были заменены вспомогательными крейсерами — вооруженными лайнерами, имевшими хорошую мореходность и большую автономность. Количество их доходило до 25 единиц. Из этих крейсеров было сформировано 5 подвижных дозоров, каждый из которых нес службу в определенном районе. Однако при еще большей протяженности блокадной линии (от берегов Норвегии до южной части Гебридских островов), чем прежде, плотность дозоров была ничтожной. Вновь принятая система блокадных действий привела фактически не к усилению, а к ослаблению блокады Германии.

Наряду с блокадными действиями флота, англичане принимали и другие меры по экономической блокаде Германии.

5 ноября английское правительство объявило все Северное море военной зоной. Торговым судам нейтральных стран предлагалось теперь следовать в Атлантику и обратно только через Английский канал с обязательным заходом в порты Англии для досмотра{431}. Одновременно английское правительство потребовало от нейтральных государств прекращения торговли с Германией продукцией их собственного производства. Некоторые страны вынуждены были пойти и на это, так как сами не могли обойтись без торговли с Англией и ее колониями.

Меры, предпринятые Англией по пресечению торговли нейтральных стран с Германией, нанесли не менее сильный удар по экономике противника, чем собственно блокадные действия ее флота. Германия сохранила торговые связи в основном только с Данией, Швецией, Турцией, и через последнюю с некоторыми странами Азии.

Одной из главных задач английского флота в начале войны было обеспечение перевозок своей экспедиционной армии во Францию. 6 августа правительство Англии приняло решение об отправке во Францию 4 пехотных и 1 кавалерийской дивизий. Начало перевозок было назначено на 9 августа. Главным портом посадки был избран Саутгемптон, а для частей, расквартированных в Шотландии и Ирландии, — Глазго, Дублин, Белфаст. Высадка намечалась во французских портах Гавр (главный пункт высадки), Руан и Булонь{432}.

Перевозка основных сил была осуществлена в период с 15 по 17 августа. За три дня транспорты с войсками и грузами пересекли канал 137 раз{433}. Они следовали поодиночке или парами [415] без непосредственного охранения. Для обеспечения безопасности движения транспортов английское Адмиралтейство развернуло почти все силы флота. Но германский флот не оказал противодействия перевозкам. Сухопутное командование Германии считало, что английские экспедиционные войска на континенте будут быстро уничтожены. Поэтому флот не должен отвлекаться от выполнения ранее намеченных задач. Мольтке сам заверял морской генеральный штаб, что германская армия будет “только рада возможности свести счеты со 160-тысячной британской армией”{434}.

Такая самоуверенность германского сухопутного командования, как вскоре показали события, не имела под собой оснований. Она привела к бездеятельности флота во время переброски английских войск. Морское командование Германии в свою очередь не настаивало на использовании флота против перевозок, продолжая жить надеждой на генеральное сражение с английским флотом в будущем.

В разгар боев во Франции английское командование решило высадить в Остенде части морской пехоты. Для прикрытия высадки оно наметило совершить 28 августа набег на Гельголандскую бухту с тем, чтобы исключить возможность противодействия высадке со стороны противника, а если обстановка позволит, то отрезать часть сил, охранявших бухту, и уничтожить их. До начала операции английские подводные лодки тщательно изучили организацию дозорной службы немцев в бухте.

Для набега англичане выделили Гарвичский отряд легких сил (коммодор Теруит) в составе двух флотилий новейших эскадренных миноносцев (всего 35 эсминцев) с их лидерами — легкими крейсерами “Аретьюза” и “Фирлес”. 6 подводных лодок, высланных заранее к бухте, должны были образовать две завесы: одну севернее и южнее Гельголанда, вторую — западнее{435}.

Для поддержки Гарвичского отряда назначались отряд и три эскадры крейсеров (всего 5 линейных, 5 броненосных и 7 легких крейсеров), а для обеспечения операции в целом адмирал Джеллико с главными силами Гранд-Флита должен был выйти в район, расположенный примерно в 100 милях к югу от Оркнейских островов.

Командование германским флотом допускало, что противник может предпринять вторжение в Гельголандскую бухту. Считаясь с этой возможностью, оно усилило охрану бухты. Кроме обычных дозоров были высланы в море дополнительные силы — несколько эскадренных миноносцев и три крейсера.

Утро 28 августа застало германский флот в следующем положении: 9 эскадренных миноносцев несли дозор в 35 милях от [417] плавучего маяка Эльба, их поддерживали легкие крейсера “Хела”, “Штеттин” и “Фрауэнлоб”; флотилия эскадренных миноносцев (10 эсминцев) и 8 подводных лодок (из них только две были готовы к выходу) стояли в Гельголандской гавани; старый легкий крейсер “Ариадна” находился в устье р. Везер, а легкий крейсер “Майнц” — в устье р. Эмс; главные силы Флота открытого моря стояли в Вильгельмсхафене и до прилива (примерно до 13 часов) не могли выйти из гавани.

Покинуть гавань могли только легкие крейсера “Кельн”, “Страсбург” и “Штральзунд”{436}.

Около 5 часов, когда передовое соединение англичан уже подходило к Гельголандской бухте, английская подводная лодка безрезультатно атаковала немецкий дозорный миноносец. Для поиска и уничтожения лодки командующий легкими силами германского флота Хиппер выслал гидросамолеты и флотилию эскадренных миноносцев. Через два часа отряд коммодора Теруита обнаружил 3 немецких миноносца и открыл по ним огонь. Отстреливаясь от противника, немцы начали отходить к Гельголанду, одновременно сообщив о случившемся своему командованию. Хиппер направил в помощь им сначала легкие крейсера “Штеттин” и “Фрауэнлоб”, а затем “Кельн”, “Страсбург” и 2 подводные лодки. Остальные силы германского флота готовились к выходу.

Еще через час (около 8 часов) начался бой между английскими (“Аретьюза”, “Фирлес”) и германскими (“Штеттин”, “Фрауэнлоб”) легкими крейсерами. Корабли, обстреливая друг друга, часто терялись в тумане и обстановка была неясной. Но вот около 10 часов в бой вступил немецкий крейсер “Страсбург”, имевший сильное вооружение и большую скорость хода. Коммодор Теруит немедленно запросил командующего эскадрой линейных крейсеров вице-адмирала Битти о помощи. Битти в это время держался со своими крейсерами в 50 милях северо-западнее от места боя. Сначала он приказал следовать в бухту легким крейсерам коммодора Гуденафа, а затем и сам направился туда же. С приходом английских сил поддержки обстановка в районе боя резко изменилась. Общее численное превосходство и мощь артиллерийского вооружения линейных крейсеров англичан сделали свое дело. Германские легкие крейсера не были поддержаны своими линейными силами. Пока последние готовились к выходу в море, бой закончился. Это было в 14 часов.

Немцы потерпели поражение, потеряв легкие крейсера “Кельн”, “Майнц” и “Ариадна”, 1 эскадренный миноносец и 1 тральщик. Потери их в личном составе убитыми и пленными, подобранными с воды, составляли 1093 человека{437}. Англичане потерь в корабельном составе не имели. Но легкие крейсера “Аретьюза”, “Фирлес” и 3 эсминца получили такие тяжелые [418] повреждения, что некоторые из них пришлось отводить на буксире. Людские потери у англичан — 32 человека убитыми и 55 ранеными{438}.

Бой в Гельголандской бухте был первым с начала войны серьезным столкновением надводных кораблей английского и германского флотов. Характерной особенностью его было то, что обе стороны не сумели организовать согласованных действий разнородных сил (крейсера, эсминцы, подводные лодки), участвовавших в бою. Бой вылился по существу в серию случайных огневых ударов, не согласованных между собой ни по времени, ни по месту. Правда, во многом это зависело от погоды (туман, плохая видимость), и при отсутствии в то время радиотехнических средств обнаружения нелегко было ориентироваться в обстановке. Но несомненно и то, что противники не были достаточно подготовлены к действиям в сложных метеорологических условиях.

Причин поражения немцев у Гельголанда было несколько. Главная из них крылась в отсутствии глубокой разведки противника, что помешало германскому командованию правильно оценить обстановку с началом операции и своевременно развернуть свои силы. Те же меры, которые оно приняло по усилению дозоров, оказались явно недостаточными. Немцы не проявили должного внимания к борьбе с разведывательной деятельностью английских подводных лодок у Гельголанда, которые легко обнаруживали изменения в организации дозорной службы.

Серьезной ошибкой германского командования было то, что оно рассредоточило легкие крейсера по разным пунктам. Вследствие этого ему не удалось бросить их одновременно на помощь дозорным миноносцам. Линейные же крейсера, находясь в Вильгельмсхафене, за баром, вообще не приняли участия в бою.

Поражение у Гельголанда вызвало серьезную тревогу у германского высшего командования. Гроссадмирал Тирпиц под впечатлением этого поражения в своих заметках писал: “Я очень озабочен Гельголандским боем... Наши легкие морские силы недостаточны для таких схваток. Если так пойдет дальше, они будут быстро уничтожены... Мне было особенно горько сознавать, что гибель наших легких крейсеров оказалась ненужной и является результатом неправильных тактических установок”{439}.

Вильгельм II приказал принять все меры к тому, чтобы в дальнейшем не допускать внезапных нападений английского флота на Гельголандскую бухту. Он вновь запретил выход крупным кораблям (включая и легкие крейсера) за пределы бухты без его разрешения.

Военные действия на Северном море в 1914 г. показали, что планы, разработанные английским и германским командованиями, оказались нереальными. Английская блокада в ее военном [419] аспекте не удалась. Немецкие корабли и даже целые соединения их беспрепятственно выходили в море и действовали вплоть до английских берегов. Отдельные германские рейдеры прорывали английскую блокаду и выходили на океанские коммуникации противника. “Малая война” немцев также не достигла своей главной цели — уравнения сил с флотом противника, несмотря на серьезные успехи подводных лодок и активные действия крейсеров и миноносцев. Линейные силы обеих сторон избегали решительных столкновений.

В кампании 1914 г. впервые выявились большие возможности подводных лодок в ведении оперативной разведки, в действиях против боевых кораблей и торговых судов, а также против военно-морских баз, что заставляло, например, английский флот, неоднократно менять свою дислокацию и принимать спешные меры по противолодочной обороне баз. Угроза нападения немецких лодок на блокадные силы вынуждала англичан пересматривать систему дальней блокады и вносить изменения в состав используемых для нее сил.

Применение минного оружия в первой кампании войны не приняло широких размеров из-за малого запаса мин. Английский флот оказался вообще не подготовленным к минной войне. Англичане в 1914 г. ставили только оборонительные заграждения, израсходовав для них 2264 мины. Немцы же в отличие от противника больше половины количества выставленных мин (1268 из 2273, т. е. 55,7%) поставили в активных заграждениях, у берегов Англии{440}.

Кампания 1914 г. подтвердила несостоятельность взглядов как английского, так и германского командований по вопросам взаимодействия морских сил с сухопутными войсками. Исходя из пресловутой теории Мэхэна и Коломба, обе стороны не планировали и не готовились к совместным действиям. Однако бои на побережье Фландрии вынудили англичан выделить некоторые силы на огневую поддержку фланга союзных войск. Германский же флот совсем не привлекался для непосредственного содействия своим войскам.

В ходе кампании выявились серьезные недостатки в организации боевого управления военно-морскими силами сторон. Английское Адмиралтейство, взявшее на себя функции главного командования силами на театре, ограничило командующих такими крупными объединениями, как Гранд-Флит и Флот Канала, правом управления фактически только отдельными боевыми действиями оперативно-тактического характера.

Командование германским Флотом открытого моря было еще больше ограничено в своих действиях. Прямое вмешательство кайзера в дела флота, доходившее иногда до абсурда (например, [420] запрещение легким крейсерам выходить в море без его личного разрешения), а также излишняя опека со стороны морского генерального штаба лишали командование инициативы и тем самым обрекали главные силы флота на пассивность.

Потери флотов в корабельном составе от воздействия всех видов оружия вместе с небоевыми потерями (от столкновений, по навигационным и другим причинам) на Северном море в 1914 г. составляли: в английском флоте — 2 линейных корабля, 6 крейсеров, 1 крейсер-авиаматка и несколько кораблей других классов; в германском флоте — 6 крейсеров, 9 эскадренных миноносцев и миноносцев, 2 тральщика, 5 подводных лодок{441}.

Средиземное море

Первейшей задачей французских и английских морских сил, как предусматривалось последним соглашением, было уничтожение германских крейсеров “Гебен” и “Бреслау”. От этого зависела безопасность морских сообщений на Средиземном море, особенно перевозка войск из Северной Африки во Францию. Однако англофранцузское командование не спешило с действиями против немецких кораблей.

Объявление Германией войны против Франции застало “Гебена” и “Бреслау” у берегов Сардинии. Ожидая начала войны, они готовились к нападению на алжирские порты, служившие пунктами погрузки направляемых во Францию африканских войск. Но еще на пути к берегам Африки командир отряда крейсеров контр-адмирал Сушон получил из Германии приказ: немедленно уходить в Константинополь. Утром 4 августа крейсера все же обстреляли алжирские порты Филиппвиль и Бон, выпустив по ним 103 снаряда. Огонь длился всего несколько минут и причинил незначительные разрушения. Затем крейсера спешно направились в Мессину (Сицилия) на пополнение запасов топлива для следования в Турцию. 6 августа они снялись с якоря и взяли курс к Дарданеллам. Во второй половине дня 10 августа германские крейсера вошли в пролив. Ни французы, ни англичане не приняли серьезных мер, чтобы перехватить неприятельские крейсера.

Французский флот в это время занимался обеспечением воинских перевозок из Северной Африки, а английские силы охраняли Гибралтарский пролив и вход в Адриатическое море. Забота англичан состояла в том, чтобы не дать возможности крейсерам противника прорваться в Атлантику на океанские коммуникации или [421] войти в Адриатическое море и присоединиться к австрийскому флоту, а то, что немецкие корабли уходили в Турцию для действий против русского Черноморского флота, их весьма устраивало. Усиление турецкого флота за счет германских крейсеров уменьшало угрозу захвата русскими Босфора, чего страшно боялась Англия. Для англо-французского командования важно было также скорее и без борьбы, которая не сулила легкой победы, освободиться от такого сильного противника, каким являлся “Гебен”. 16 августа немецкие крейсера подняли турецкие флаги и вошли в состав флота Турции{442}. Контр-адмирал Сушон был назначен командующим германо-турецким флотом.

Прибытие германских крейсеров в Константинополь ускорило вступление Турции в войну на стороне Германии и Австро-Венгрии. Соотношение сил на Черном море изменилось в худшую для русского флота сторону. Англо-французское командование, опасаясь выхода германских кораблей в Средиземное море для действий на коммуникациях, вынуждено было начать блокаду Дарданелл.

В немецкой, так же как в английской и французской военно-морской исторической литературе{443}, переход германских крейсеров в Турцию изображается как прорыв. Однако никаких оснований для такого утверждения нет. Прорывом принято называть такие действия, которые сопряжены с преодолением противодействия со стороны противника. Немецкие же корабли не встретили такого противодействия. Это был не прорыв, а переход в сравнительно спокойной обстановке. Немцам выгодно было, конечно, показать “героические” усилия своих кораблей, а англо-французам оправдать свое бездействие.

Одной из главных задач англо-французских морских сил на Средиземном море командование считало блокаду австрийского флота, полагая, что последний намерен развернуть действия на средиземноморских сообщениях. Однако оно ошибалось. В задачу австрийского флота входила оборона своего побережья и действия против Черногории, выступавшей на стороне Антанты. В ходе кампании 1914 г. англо-французы постоянно держали свои силы в Отрантском проливе и совершили, кроме того, десять специальных выходов в Адриатику, чтобы пресечь действия австрийского флота против Черногории (обстрел и блокада побережья) и попытаться вызвать его на бой. Достичь этой последней цели ему [422] не удалось, так как противник не хотел ввязываться в сражение с превосходящими неприятельскими силами. Имели место лишь одиночные столкновения. Так, австрийская подводная лодка 20 декабря атаковала и повредила один из лучших французских линейных кораблей — “Жан Бар”. Но этого оказалось достаточно, чтобы англо-французы отказались от ближней блокады Отрантского пролива, заменив ее дальней.

Обе стороны взирали на Италию, сохранит ли она нейтралитет, а если нет, то на чьей стороне выступит.

Действия германских крейсеров на океанских сообщениях

Германия для защиты своих колоний, а в случае войны для действий на океанских сообщениях противника держала в заграничных водах крейсерскую эскадру вице-адмирала Шпее в составе 2 броненосных и 3 легких крейсеров, 1 миноносца. Базой для эскадры служил арендованный у Китая порт Циндао (бухта Киаочао). Кроме того, в Атлантическом океане и у берегов Африки находились 3 легких крейсера и 4 мореходные канонерские лодки{444}. Для действий на океанских путях немцы использовали также вспомогательные крейсера (вооруженные пароходы). Еще до начала войны германские крейсера рассредоточились по районам, где находились узлы наиболее оживленного движения торговых судов, чтобы с получением сообщения о военных действиях незамедлительно приступить к крейсерству.

Англия перед войной имела в заморских владениях несколько эскадр — южноафриканскую, остиндскую, австралийскую, новозеландскую, канадскую и эскадру в южноазиатских водах, а также несколько отрядов и одиночных кораблей, всего 2 линейных корабля, 1 линейный крейсер, 3 броненосных и 16 легких крейсеров, 15 эскадренных миноносцев и миноносцев, 5 подводных лодок, 17 канонерских лодок{445}. Однако огромная протяженность океанских коммуникаций и обширность театров потребовали от англичан в ходе боевых действий выделить для защиты сообщений еще 5 крейсерских эскадр{446}. Эскадры направлялись в определенные зоны, на которые были разбиты океанские театры. Боевыми действиями этих сил английское Адмиралтейство руководило по радио.

23 августа 1914 г. в войну на стороне Антанты вступила Япония. Ее флот и сухопутные войска начали операцию против Циндао [423] (блокада с моря и осада с суши), закончившуюся 11 ноября капитуляцией немногочисленного немецкого гарнизона. Германская эскадра на Тихом океане лишилась единственной своей базы.

Со вступлением в войну Япония послала в помощь англичанам против эскадры Шпее несколько крейсеров. Для этой же цели были использованы и русские крейсера “Аскольд” и “Жемчуг” (из состава Сибирской флотилии){447}.

Несмотря на огромное превосходство сил союзников, борьба с германскими крейсерами оказалась весьма нелегкой и стоила немалых жертв. В 1914 г. она привела к двум серьезным боевым столкновениям — 1 ноября у чилийского порта Коронель и 8 декабря у Фолклендских островов. В бою у Коронеля эскадра Шпее в составе броненосных крейсеров “Шарнгорст”, “Гнейзенау” и легких крейсеров “Дрезден”, “Нюрнберг” и “Лейпциг” встретилась с английской эскадрой контр-адмирала Крэдока, состоявшей из броненосных крейсеров “Гуд Хоуп” и “Монмут”, легкого крейсера “Глазго” и вспомогательного крейсера “Отранто”. Результатом боя было потопление английских броненосных крейсеров. Легкий и вспомогательный крейсера спаслись бегством{448}. Бой у Коронеля показал, что английское командование не сумело организовать поиски эскадры противника более крупными силами. Превосходство оказалось на стороне немецкой эскадры (как по количеству кораблей, так и по весу бортового залпа). Контрадмирал Крэдок допустил в свою очередь грубую тактическую ошибку — не вышел своевременно из боя и не оторвался от противника, хотя для этого имел возможность. Поражение у Коронеля явилось одной из причин замены начальника английского морского генерального штаба вице-адмирала Стэрди контр-адмиралом Оливером. Стэрди был назначен командующим эскадрой, посланной для уничтожения эскадры Шпее.

В бою у Фолклендских островов картина была иная. Английская эскадра Стэрди состояла из линейных крейсеров “Инвинсибл”, “Инфлексибл”, броненосных крейсеров “Карнавон”, “Корнуолл” и “Кент”, легких крейсеров “Глазго” и “Бристоль”, вспомогательных крейсеров “Орама” и “Македония”. Эскадра Шпее имела те же силы, что и у Коронеля. Превосходство англичан было подавляющим. Бой закончился разгромом германской эскадры. Немцы потеряли потопленными 4 крейсера и 2 вспомогательных судна. Только легкому крейсеру “Дрезден” и госпитальному судну “Зейдлиц” удалось ускользнуть. Однако “Дрездену” не долго пришлось действовать. 14 марта 1915 г. он был [424] потоплен у чилийского побережья. Потери немцев в личном составе в результате разгрома эскадры составляли только убитыми и утонувшими свыше 2100 человек. Погиб в бою и командующий эскадрой вице-адмирал Шпее{449}. Тем не менее этот бой, по признанию самих англичан, не представляет особого интереса с точки зрения военно-морского искусства, так как он происходил при слишком большом неравенстве сил между кораблями разных классов.

Германская крейсерская эскадра перестала существовать, но действия немецких одиночных рейдеров продолжались почти до конца войны.

Общие потери союзников за войну от действий крейсеров противника (в том числе от мин, выставленных ими) составляли 7 кораблей (2 линкора, 2 легких и 2 вспомогательных крейсера, 1 миноносец), 1 вспомогательное и 154 торговых судна (тоннажем около 600 тыс. т брутто){450}.

Успехи германских крейсеров на сообщениях не оказали и не могли оказать существенного влияния на ход войны в целом. Но немецким крейсерам удалось все же дезорганизовать до известной степени торговое судоходство союзников, а главное, отвлечь на себя крупные силы англичан с театра Северного моря и тем самым облегчить действия своего флота на этом театре. В ноябре — декабре 1914 г. против германских крейсеров (2 броненосных, 6 легких и 12 вспомогательных) действовали на океанских театрах 3 линейных корабля, 4 линейных, 17 броненосных и до 40 легких и вспомогательных крейсеров союзников{451}.

Балтийское море

С началом войны Балтийский флот был подчинен командующему 6-й армией (генерал Фан-дер-Флит), на которую возлагалась оборона Петрограда и побережья Финского залива. Основные силы флота, как это было намечено планом, развернулись в устье Финского залива в ожидании попытки противника крупными силами прорваться в залив. Но германский флот не имел такого намерения. Наоборот, он сам ждал наступательных действий русского флота. Однако, чтобы скрыть оборонительный характер своего плана войны на Балтике, немцы приступили к демонстративным действиям и минным постановкам у русского побережья. 20 июля (2 августа) они выставили 100 мин у Либавы и обстреляли ее, хотя русских кораблей уже не было там. Затем немцы поставили минное заграждение из 200 мин у входа в Финский залив, на [425] меридиане м. Тахкона — м. Ганге. Но эти заграждения не произвели того действия, на которое рассчитывал противник, так как они вскоре были обнаружены русскими. 13 (26) августа германские легкие крейсера “Аугсбург” и “Магдебург” под прикрытием трех эскадренных миноносцев предприняли попытку напасть на русский дозор в устье Финского залива. Однако эта попытка дорого обошлась неприятелю. Крейсер “Магдебург” наскочил па камни у о. Оденсхольм и сняться не смог. В тот же день русские крейсера “Богатырь” и “Паллада” обнаружили и обстреляли его. Немцы подорвали свой корабль. 57 человек из экипажа крейсера, в том числе его командир, были захвачены русскими в плен. Водолазы, обследовавшие затонувший крейсер, извлекли два экземпляра сигнальной книги и шифровальную таблицу, с помощью которой противник кодировал радиограммы{452}. Один экземпляр сигнальной книги и копию шифровальной таблицы русское командование передало англичанам{453}. Захват этих документов в значительной степени облегчил союзникам ведение радиоразведки на морских театрах. Гибель “Магдебурга” и другие неудачи немецких морских сил заставили германское командование временно прекратить активные действия на Балтийском море.

Характер действий немцев в первый месяц войны показал, что они не собираются вводить большие силы своего флота в Балтийское море и предпринимать крупные операции. В этой обстановке русский флот мог действовать более активно. В начале сентября последовал приказ командующего флотом, вносивший существенные изменения в оперативный план 1912 г., в соответствии с которым велись до сих пор боевые действия. Наряду с основной задачей — не допустить прорыва германского флота в Финский залив, в приказе ставилась задача — активизировать действия русского флота, распространив их на среднюю и южную части Балтийского моря{454}. Базирование части сил флота было выдвинуто на запад. Обе бригады крейсеров перешли в Лапвик (Финляндия), 1-я минная дивизия ушла из Ревеля в Моонзунд (рейд Вердер), а 2-я минная дивизия — в Або-Аландский район (рейд о. Эре){455}.

В сентябре — октябре крейсера и миноносцы совершили несколько разведывательных походов в среднюю часть моря. У Либавы и Виндавы были выставлены минные заграждения. Эти действия русского флота обеспокоили германское командование. Сначала оно установило крейсерские дозоры к западу и востоку от о-ва Готланд, а затем возобновило демонстративные действия. Из Северного моря в Балтийское были переброшены крупные силы Флота открытого моря{456}. [426]

Во второй половине сентября противник предпринял вторую крупную демонстрацию: на этот раз попытку высадить демонстративный десант в составе одной бригады войск на Курляндское побережье, между Либавой и Виндавой. Целью десанта было отвлечь внимание русского командования и сорвать переброску русских войск из Северной Польши в Галицию. Для операции были привлечены две эскадры линейных кораблей (14 линкоров), крейсера, эскадренные миноносцы, тральщики. Возглавлял операцию командующий морскими силами на балтийском театре гроссадмирал принц Генрих Прусский{457}.

10 (23) сентября большая часть выделенных сил и несколько транспортов с войсками сосредоточились в районе Виндавы. Однако высадка не состоялась. Пока шли приготовления к ней, германское командование получило агентурные сообщения из Швеции о том, что в Датских проливах появились крупные силы английского флота{458}. 12 (25) сентября командующий операцией получил приказ свернуть ее и кораблям немедленно следовать в Киль{459}.

Более опасными для русских кораблей оказались подводные лодки противника. 28 сентября (11 октября) немецкая лодка [427] “U-26” атаковала и потопила со всем личным составом крейсер “Палладу”, возвращавшийся вместе с “Баяном” из дозора{460}.

Однако угроза неприятельских подводных лодок не парализовала русский флот. В октябре командование флотом разработало план активных минных постановок в южной части моря, где проходили жизненно важные для Германии коммуникации, по которым осуществлялась перевозка из Швеции железной руды (до 6 млн. т в год) и другого стратегического сырья. До конца первой военной кампании было выставлено 14 минных заграждений (всего 1598 мин). В постановках участвовали эскадренные миноносцы, минные заградители “Амур” и “Енисей”, крейсера “Рюрик”, “Россия”, “Адмирал Макаров”, “Олег” и “Богатырь”{461}.

Активные минные заграждения русского Балтийского флота в значительной степени нарушили морские сообщения противника, заставили германское командование отказаться от намеченных им операций и все внимание обратить на борьбу с минной опасностью. На русских минах немцы потеряли в 1914-1915 гг. броненосный крейсер “Фридрих Карл”, 4 тральщика, 2 или 3 сторожевых корабля и 14 пароходов. Кроме того, в результате подрыва получили повреждения крейсера “Аутсбург” и “Газелле”, 3 миноносца и 2 тральщика{462}.

Этот результат был достигнут благодаря тщательной подготовке сил, своевременной и точной разведке оперативной обстановки, скрытности и внезапности действий, а также исключительно удачному выбору мест минных постановок на коммуникациях противника.

Наряду с активными постановками русские продолжали усиливать оборонительные заграждения.

Немцы в кампанию 1914 г. выставили 8 заграждений: 4 оборонительных и 4 активных.

Таким образом, использование минного оружия на Балтийском театре приняло широкие размеры уже в первую кампанию войны. Особенно характерно это для русского флота, о чем свидетельствует табл. 21.

Как видно из таблицы, русский флот выставил в оборонительных и активных заграждениях в 4,8 раза больше мин, чем германский, и на 687 мин больше общего количества мин (4537), поставленных англичанами и немцами на Северном море в 1914 г. Миннозаградительные операции были одним из главных видов боевой деятельности русских морских сил на Балтийском море [428] в кампанию 1914 г. Русские моряки явились пионерами массового использования минного оружия и внесли крупный вклад в искусство минной войны.

Таблица 21. Минные постановки на Балтийском море в кампанию 1914 г.*

 

Количество мин

Русский флот

 

Оборонительные заграждения

 

На Центральной позиции

3284

у курляндского побережья

342

Итого

3626

Активные заграждения

 

Южная часть моря

1598

Всего

5224

Германский флот

 

Оборонительные заграждения у входа

 

в Нильскую гавань и в Датских проливах

592

Активные заграждения

.

У Финского залива

200

У курляндского побережья

100

В Ботническом заливе

200

Итого

500

Всего

1092

* Для таблицы использованы данные, содержащиеся в трудах: Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг , стр. 13-14; “Флот в первой мировой войне”, т. I, стр. 144-145; “Морской атлас” т 3, ч. I, л. 38.

Главным итогом кампании 1914 г. для русского Балтийского флота был переход от пассивного ожидания противника на Центральной минноартиллерийской позиции в устье Финского залива к активным действиям на всем Балтийском море. Активные минные постановки в южной части моря осенью и зимой 1914/15 г. вынудили немцев отказаться даже от демонстративных действий, которые служили прикрытием оборонительного характера их оперативного плана. Инициатива в ведении боевых действий на театре перешла к русскому флоту, хотя немцы не хотели этого признать ни тогда, ни позже{4б3}.

Итоговые потери в кораблях и судах за кампанию 1914 г. составляли: в русском флоте — 1 легкий крейсер, 2 миноносца, [429] 3 тральщика и 2 судна; в немецком флоте — 2 крейсера, 3 миноносца, 1 тральщик и 9 судов. Кроме того, у немцев были повреждены 2 крейсера, 1 миноносец и несколько судов{464}.

Первая кампания войны выявила у обеих сторон ряд недостатков в боевой подготовке и материально-техническом снабжении флотов, а также в оборудовании театра. Недостатки эти частично были устранены в ходе подготовки к следующей кампании.

Черное море

Боевые действия на Черном море начались вероломным (без объявления войны) нападением германо-турецких морских сил на русские базы и порты. Рано утром 16 (29) октября они обстреляли Одессу, Севастополь, Феодосию и Новороссийск.

В нападении на Одессу участвовали два турецких эскадренных миноносца “Гайрет” и “Муавенет”. Пользуясь внезапностью набега, вражеские корабли потопили канонерскую лодку “Донец” и нанесли повреждения заградителю “Бештау”, канлодке “Кубанец”, 4 пароходам, портовым сооружениям, а также сахарному [430] заводу и трамвайной станции в городе; имелись человеческие жертвы{465}.

Набег на Севастополь совершил линейный крейсер “Гебен” в сопровождении двух эскадренных миноносцев. Подойдя почти вплотную (на 45 кабельтовых) к входу в Северную бухту, он за 17 минут выпустил залпами по Севастополю 47 штук 280-мм и 12 штук 152-мм снарядов. Три снаряда попали в линейный корабль “Георгий Победоносец” и два снаряда в береговые батареи. На линкоре был выведен из строя один котел. Ответный огонь вели 8 батарей и “Георгий Победоносец”. Но последний из-за плохой видимости в тумане успел произвести лишь три выстрела. Береговые батареи вели стрельбу до предельных дистанций, израсходовав 360 снарядов калибром до 280 мм.

При отходе от Севастополя немецкий крейсер напал западнее м. Херсонес на русские дозорные миноносцы и заградитель “Прут”, возвращавшийся из Ялты в Севастополь. Эскадренный миноносец “Лейтенант Пущин” получил тяжелые повреждения, а на “Пруте” вспыхнул сильный пожар и его команда вынуждена была затопить судно, так как возникла прямая угроза взрыва 710 мин, находившихся на борту. Неприятельские миноносцы, [431] бывшие с “Гебеном”, подобрали из воды и захватили в плен 75 человек из команды “Прута”{466}.

Феодосия подверглась обстрелу турецкого легкого крейсера “Гамидие”, выпустившего по порту и городу 150 снарядов, в результате чего возникли пожары в портовых складах и железнодорожном депо. Обстрел Новороссийска производили германский легкий крейсер “Бреслау” и турецкий минный крейсер “Верк”. По городу было выпущено свыше 300 снарядов, которые разрушили радиостанцию, повредили несколько пароходов, нефтецистерну, зерновые склады{467}.

Помимо обстрелов вражеские корабли выставили минные заграждения у Одессы (28 мин), Севастополя (60 мин) и у входа в Керченский пролив (60 мин). На минах, поставленных у пролива, в тот же день подорвались и затонули русские пароходы “Казбек” и “Ялта”{468}.

После обстрела и постановки мин корабли противника направились к Босфору. Днем 16 (29) октября на поиск их вышли основные силы русского флота (5 линейных кораблей, 3 крейсера и несколько эскадренных миноносцев). До 19 октября (1 ноября) они крейсировали в юго-западной части моря и, не обнаружив противника, возвратились в Севастополь.

Так безнаказанно удалось германо-турецкому флоту совершить набег на русские военно-морские базы и порты.

Высшее русское военное командование забыло уроки Порт-Артура. Желая, чтобы Турция сохраняла как можно дольше нейтралитет, который на деле был фиктивным, оно обрекло командование флота на пассивность. Без разрешения верховного главнокомандующего Черноморский флот не имел права выходить далеко в море и даже вести разведку военными кораблями в южной части театра. Только после нападения противника командующий флотом получил свободу действий. Командование флота, в свою очередь, проявило исключительную беспечность, не организовав заблаговременно оборону портов и баз с моря{469}. Между морскими и сухопутными начальниками не было согласованности в действиях в случае нападения противника. [432]

В этой обстановке вероломное нападение германо-турецкого флота могло привести к более значительным последствиям, если бы неприятельское командование не распылило сил по нескольким далеко отстоявшим друг от друга объектам. Первоначальные расчеты противника на ослабление русского Черноморского флота не оправдались.

После набега вражеских кораблей командование русского флота зашевелилось. Были приняты меры по усилению обороны побережья. В Севастополе объявлено осадное положение. Начались постановки оборонительных минных заграждений. В ноябре — декабре в районе Одессы, у входа в Днестровский лиман, в Киркинитском заливе, у Севастополя, в Керченском проливе и у кавказского побережья было выставлено 4423 мины{470}. Была усилена также береговая артиллерия на театре, особенно в Батуме, который до войны имел слабую защиту.

Одновременно с оборонительными мероприятиями Черноморский флот развернул действия на морских сообщениях противника. Эти сообщения проходили вдоль анатолийского побережья и имели для Турции первостепенное значение, поскольку сеть железных и грунтовых дорог была развита слабо. По ним доставлялись из Зонгулдака в Босфор уголь и различного рода сырье и осуществлялись воинские перевозки с запада на восток, к линии сухопутного фронта. Целью действий русского флота было не только прервать морские коммуникации, но и заблокировать вражеский флот в Босфоре, если же он попытается прорваться в море, навязать ему бой.

До конца 1914 г. эскадра Черноморского флота совершила шесть выходов на сообщения противника в южной части моря. Первый такой выход был предпринят 22-25 октября (4-6 ноября). Результатом его явились постановка минного заграждения (240 мин) у Босфора, обстрел порта Зонгулдак и потопление 5 транспортов{471}.

Второй выход эскадры 2-5 (15 — 18) ноября был связан с обеспечением минных постановок батумским отрядом заградителей (“Константин”, “Ксения”) у юго-восточной Анатолии. Заграждения (всего 400 мин) были выставлены у Трапезунда, Платаны, Унье и Самсуна{472}. Кроме того, корабли обстреляли портовые сооружения Трапезунда. 5 (18) ноября при возвращении в Севастополь эскадра встретила у м. Сарыч (Крым) крейсера “Гебен” и “Бреслау”, посланные противником с целью перехватить часть кораблей русской эскадры. Произошло первое боевое столкновение на Черном море. Русская эскадра (5 линейных [433] кораблей, 3 крейсера, 13 миноносцев) шла в обычном походном порядке: линейные корабли в кильватерной колонне, крейсера в дозоре, а эскадренные миноносцы сзади линейных кораблей.

В 12 часов 10 минут 5 (18) ноября неподалеку от м. Сарыч показались из тумана неприятельские крейсера. Головной русский линейный корабль “Евстафий” сразу же повернул влево, чтобы привести противника на курсовой угол 90°, обеспечивавший [434] наиболее эффективное использование орудий главного калибра. За ним последовали остальные линейные корабля. В 12 часов 21 минуту “Евстафий” с дистанции 40 кабельтовых открыл по “Гебену” огонь из носовых 305-мм орудий и первым же залпом накрыл его, вызвав на нем пожар. Немецкий крейсер немедленно лег на параллельный курс с русской эскадрой и ответил “Евстафию” огнем из всех пяти башен. Но только при третьем залпе он смог попасть двумя снарядами в русский корабль” В дальнейшем “Гебен” добился еще двух попаданий в “Евстафий”. В 12 часов 35 минут он резко отвернул вправо и скрылся в тумане. Стрельба прекратилась. Бой продолжался 14 минут. В бою приняли участие также линейные корабли “Иоанн Златоуст”, “Три Святителя” и “Ростислав” (стрелял по “Бреслау”), но их огонь оказался недейственным, так как они вели стрельбу с неверной установкой прицела (60 кабельтовых).

Таким образом, бой фактически свелся к поединку двух кораблей. Русские корабли не стали преследовать противника, опасаясь мин, которые могли поставить при отходе немецкие крейсера. Да и бесполезно было это делать ввиду значительного превосходства неприятельских кораблей в скорости хода.

За 14 минут боя линейные корабли русской эскадры выпустили по “Гебену” 34 305-мм снаряда и несколько десятков снарядов среднего калибра. Вражеский крейсер получил 3 попадания 305-мм снарядов и 11 попаданий снарядов калибром 203 и 152 мм. На нем было убито 105 и ранено 59 человек. Для ремонта крейсера потребовалось две недели.

“Гебен” сделал 19 выстрелов из 280-мм орудий и добился 4 попаданий в “Евстафий”, которые вызвали повреждения казематов и вспомогательных механизмов. Потери русских составляли 33 человека убитыми и 25 ранеными{473}.

Противнику и на этот раз не удалось осуществить свой замысел. Его крейсера встретились не с одиночными кораблями или слабым соединением, а с целой эскадрой. После кратковременного боя ввиду превосходства русской эскадры они прекратили огонь и поспешно удалились. Но бой у м. Сарыч еще раз показал командованию Черноморского флота, что плавание кораблей одиночно или малыми отрядами весьма опасно. Исправление повреждений, полученных “Еестафием”, приостановило на время действия сил флота на морских сообщениях противника. Германо-турецкий флот в это время активизировал свои действия. Однако это продолжалось недолго. 19 ноября (2 декабря) русская эскадра вновь вышла в море. В декабре у Босфора было выставлено еще 607 мин, произведены обстрелы турецких портов. [435] 13 (26) декабря на минах, поставленных у Босфора, подорвался и вышел из строя на 4 месяца крейсер “Гебен”{474}.

Важное значение в конце кампании 1914 г. имели действия Батумского отряда кораблей, который в декабре был усилен эскадренными миноносцами “Жаркий” и “Живой”. Отряд поддерживал огнем корабельной артиллерии приморский фланг Кавказской армии, обеспечивал высадку диверсионных десантов в тыл противника, пресекал переброску подкреплений и снабжения для турецких войск из Трапезунда. Все эти действия помогли русским войскам перейти в наступление и отбросить неприятеля за государственную границу.

Моряки Черноморского флота и воины русской армии в 1914 г. сражались также на Дунае. В начале войны обратилась к России за военной помощью Сербия. Она просила доставить стрелковое оружие, в котором ощущалась острая нужда, послать специалистов-минеров и минно-торпедное оружие для борьбы с речными силами противника, а также инженерные подразделения для устройства переправ через Дунай и его притоки. Просьба Сербии была удовлетворена. В августе 1914 г. было направлено на Дунай специальное соединение — Экспедиция особого назначения (ЭОН) под командованием капитана I ранга Веселкина. В состав экспедиции входили: отряд боевых и транспортных судов, отряд заграждений, отряд защиты Железных Ворот{475}, инженерный отряд и различные береговые подразделения{476}.

Экспедиция особого назначения оказала весьма существенную помощь сербским вооруженным силам в борьбе с противником в бассейне Дуная. Минные, сетевые и другие заграждения, береговые установки и артиллерийские батареи в значительной степени ограничили действия австро-венгерской речной флотилии. 10 (23) октября на русских минах подорвался и погиб неприятельский флагманский монитор “Темеш”{477}. Создание речных переправ позволило сербскому командованию своевременно маневрировать своими силами в ходе боевых действий. В Сербию было доставлено 113120 винтовок, 93 млн. патронов, 6 радиостанций и другое военное имущество{478}. Все это помогло сербам выдержать в 1914 г. наступление превосходящих сил противника, а на ряде участков даже заставить австрийские войска отступить.

Действия германо-турецких кораблей после вероломного нападения на русские базы и порты сводились в основном к [436] обеспечению своих морских сообщений. Главной их заботой было не дать русским морским силам закупорить Босфор. Вместе с тем они не отказывались от новых набегов на русское побережье и других действий. Так, легкие крейсера “Бреслау” и “Гамидие” в ноябре обстреляли Поти и Туапсе, а линейный крейсер “Гебен” 28 октября (10 ноября) перерезал кабель Севастополь — Варна, в декабре обстрелял Батум. 24 ноября (7 декабря) турки высадили диверсионный десант близ Аккермана, который был, однако, сразу же уничтожен русскими.

Подводя итоги кампании 1914 г. на Черном море, следует отметить, что ни та, ни другая сторона не добилась главной цели — изменить соотношение сил на театре в свою пользу. Потери, понесенные флотами, коснулись лишь второстепенных кораблей (старые канлодки, вспомогательные заградители).

Главным содержанием боевой деятельности русского флота в кампании 1914 г. были оборона своего побережья и действия на морских сообщениях противника. Однако из-за неимения баз в юго-западной части моря русским кораблям пришлось действовать в составе эскадры, которая не могла беспрерывно находиться в крейсерстве. Пробыв несколько дней в море, она возвращалась в Севастополь для принятия топлива и запасов. Этим пользовался противник и усиливал перевозки. На эффективности действий эскадры сказывалось также отсутствие систематической оперативной разведки на театре, для ведения которой у флота не было необходимых сил.

Большие надежды в борьбе на сообщениях противника русское командование возлагало на минные заграждения у турецких берегов. Но эти надежды полностью не оправдались. Во-первых, из-за неоправданно большого расхода мин в оборонительных целях для активных заграждений их оказалось недостаточно. Во-вторых, выставленные заграждения не было возможности охранять и поэтому противник мог их свободно тралить. Тем не менее действия русского флота на морских сообщениях вызвали у противника серьезную тревогу. Германо-турецкое командование вынуждено было почти полностью отказаться от активных действий и перенацелить свои силы на охрану судоходства. Сказались также и непосредственные потери противника от действий русских морских сил на сообщениях. Турки лишились 1 минного заградителя, 1 канонерской лодки, 11 транспортов и 120 моторных и парусных шхун; лучший корабль германо-турецкого флота, линейный крейсер “Гебен”, получил повреждение и надолго вышел из строя{479}. [437]

* * *

Пять военных месяцев кампании 1914 г. были поучительны в политическом и военном отношении. Кампания 1914 г. показала непрочность политических и военных союзов капиталистических государств и ненадежность союзников, примыкавших к тем или иным группировкам лишь под влиянием временных причин, в поисках собственных выгод. Так, разрабатывая планы войны, германский генеральный штаб рассчитывал на поддержку итальянской армии. Однако Италия не выступила на стороне Германии, и германскому командованию пришлось направить дополнительные войска в Эльзас, где должны были занимать фронт итальянские дивизии. Союз Германии и Австро-Венгрии также показал непрочность коалиций капиталистических государств. В этот союз сильная Германия вовлекла слабую Австро-Венгрию для осуществления с ее помощью своих империалистических замыслов. В ходе же кампании 1914 г. Австро-Венгрия оказалась не способной подать помощь, которую рассчитывала получить от нее Германия. Она не сковала русские армии, но сама потерпела крупное поражение в Галиции. Германия, в ущерб достижению целей войны на западе, вынуждена была своими войсками оказывать помощь Австро-Венгрии, очутившейся на грани полной катастрофы.

Внутри Антанты между союзниками также не наблюдалось равноправия. Здесь проявилось стремление партнеров переложить основную тяжесть в войне на своих союзников. Например, Россия как наиболее экономически слабый член коалиции имела основание рассчитывать на помощь своих союзников — Англии и Франции. Но на деле случилось как раз наоборот. Партнеры России с первых же дней войны настойчиво требовали от русской армии активных наступательных действий, оказывая сильный нажим на царское правительство по дипломатическим и военным каналам{480}. Вследствие этого русской армии пришлось начать широкие наступательные действия еще до полного сосредоточения войск, без обозов и запасов. Оставляли желать лучшего и взаимоотношения между Англией и Францией. В трудный период отступления к Марне армии союзников не могли наладить взаимодействия из-за стремления их командующих к независимости.

Чтобы укрепить свой военный союз, державы Антанты подписали 4 сентября в Лондоне декларацию о том, что Англия, Франция и Россия “взаимно обязуются не заключать сепаратного мира в течение настоящей войны”. Когда же наступит время для переговоров, “ни один из союзников не будет ставить мирных условий без предварительного соглашения с каждым из других союзников”{481}. [438]

В ходе кампании стала очевидной подлинная сущность буржуазной политики нейтралитета. Это особенно проявилось в поведении султанской Турции. Ее действия показывают, что флагом нейтралитета буржуазные государства прикрываются как ширмой, за которой можно незаметно и удобно готовить коварный удар своим противникам, тем более если за это хорошо заплатят.

Правящая верхушка ряда малых государств хищно наблюдала за дракой великих держав, выжидая, чтобы принять участие в войне на стороне сильнейшего и урвать в свою пользу кусок при дележе добычи после победы. Правительство Италии с первых же дней войны решило примкнуть к Антанте и лишь торговалось, чтобы побольше получить за это. Германии удалось за золото перетянуть на свою сторону Турцию. Правители Румынии и Греции склонялись на сторону Антанты, но пока колебались, поскольку борьба на фронтах еще не показала решительного преимущества кого-либо из противников. Прогерманское руководство Болгарии готово было выступить против Антанты, но симпатии широких народных масс к России удерживали пока болгарское правительство от такого шага.

Война показала, что буржуазия использует военное положение для наступления на демократические завоевания трудящихся, для усиления реакции, для подавления революционных выступлений. Были ограничены в своих действиях профсоюзы. Печать подвергалась военной цензуре. Были фактически упразднены демократические свободы в Англии.

В Австро-Венгрии с первых дней войны установился режим военной диктатуры и террора, который направлялся на подавление антивоенных настроений в стране и особенно был заострен против славянских народов Австро-Венгрии. Наиболее сильный разгул реакции проявился в России.

Начавшаяся война и ее ход до конца 1914 г. показали рабочему классу предательство вождей социалистических партий II Интернационала, которые вопреки интересам трудящихся с лакейской угодливостью поддержали свои правительства в начавшейся войне и в ходе кампании 1914 г. усердно одурманивали массы шовинистическим угаром и призывали их к участию в войне в угоду буржуазии.

Однако и в таких тяжелых условиях полицейского засилья и реакции в ряде стран велась борьба против империалистической войны. В Германии против войны выступала небольшая группа социалистических деятелей, оставшихся верными пролетарскому делу. Глухое антивоенное брожение наблюдалось среди рабочих Австро-Венгрии. Против войны выступали прогрессивные элементы и в других странах.

Наиболее активную борьбу против империалистической, антинародной войны вели во главе с В. И. Лениным большевики России. Уже в начале сентября 1914 г. В. И. Ленин выступил [439] со своими “Тезисами о войне”{482}. А в октябре был опубликован манифест Центрального Комитета партии большевиков под названием “Война и российская социал-демократия”{483}. В этих документах была дана характеристика империалистической войне и выражено отношение к ней большевиков. Верная интересам рабочего класса и идеям социализма, партия большевиков призывала не только к борьбе против войны, к немедленному прекращению ее, но и к использованию трудностей, созданных войной, для свержения царизма. В то время как меньшевики и другие социал-шовинисты призывали к гражданскому миру, классовому сотрудничеству, большевики требовали превращения империалистической войны в войну гражданскую и поражения в войне правительств всех воевавших государств. Большевикам пришлось работать в особенно тяжелых условиях. Царские власти обрушились на партию большевиков с неслыханными репрессиями. Партийные организации подверглись разгрому, партийные комитеты были арестованы. Были закрыты все печатные издания большевиков. Профсоюзы большей частью были разогнаны. Были закрыты даже безобидные культурно-просветительные общества рабочих. Однако большевики упорно продолжали бороться против войны. Уже в первую неделю войны во многих крупных городах России были выпущены антивоенные листовки{484}. В различных районах страны устраивались многочисленные рабочие собрания, на которых принимались резолюции против войны.

Огромную работу вели большевики среди солдат и матросов в армии и на флоте. В армию было мобилизовано много промышленных рабочих, а состав флота комплектовался главным образом из квалифицированных рабочих. Среди мобилизованных в армию и на флот пролетариев были десятки тысяч активных участников революционной борьбы. Этот слой и являлся главной опорой партии в армии. Большевики рассказывали солдатам правду о войне, призывали к братанию на фронте. Большевистская агитация оказывала свое действие. Отдельные случаи братания на русско-германском фронте отмечались уже в конце 1914 г.{485}

Таким образом, кампания 1914 г. вскрыла многие язвы капиталистического общественного и экономического строя, свидетельствующие об углублении процесса загнивания капитализма и постепенном созревании элементов пролетарской революции. Большевики это прекрасно понимали и неутомимо звали рабочий класс России в “последний и решительный бой” с капиталом и царским самодержавием. [440]

Ход военных действий в кампании 1914 г. показал крушение стратегических расчетов противников. Начавшаяся война развивалась совсем не так, как это представляли себе правительства и военное руководство воюющих государств. Прежде всего рухнули их надежды на скоротечность войны. Хотя первые же крупные сражения в ходе кампании 1914 г. осуществлялись в многообещающих, высоких по тому времени темпах, они не привели к победе ни одной из сторон. Противникам не удалось ни на одном из театров создать достаточного превосходства сил. Не имея стратегических резервов, противники не в состоянии были продолжать решительное наступление. Их войска, введенные все сразу в бой, истощались в борьбе, и наступление останавливалось. Не были осуществлены стратегические цели ни одной из воюющих держав. Коалиция Центральных государств вместо быстрого окончания войны и захвата чужих территорий понесла тяжелое поражение в сражениях на Марне, в Галиции, в Сербии, на Кавказе (в районе Сарыкамыша). Государствам Антанты не удалось овладеть Берлином и Веной, как предусматривалось планом войны. Они сами понесли большие территориальные потери (Бельгия, Северная Франция, часть Польши). Вместо завершения войны в 6 — 8 недель, как рассчитывало германское командование, военные действия растянулись на пять месяцев, до конца года, и окончания их не было видно. Это вынуждены были признать обе стороны. Фалькенгайн, например, заявлял, что “события на Марне и в Галиции отодвинули ее исход (войны. — Авт.) на совершенно неопределенное время”{486}. Разочарование и растерянность охватили и лагерь Антанты, на что указывает в своих воспоминаниях Ллойд Джордж. “Великие бои 1914 г., — пишет Ллойд Джордж, — рассеяли все мечты, разбили все надежды военщины обеих воюющих сторон. В результате военные руководители утратили всякое представление о путях к достижению конечной победы... Никто не имел ясного представления о том, что нужно предпринять сейчас”{487}.

Противники к концу этого периода на всех фронтах засели друг против друга в траншеи, опутались колючей проволокой, неспособные к движению вперед. Германия вынуждена была от наступления перейти к обороне. Это было важнейшим результатом кампании 1914 г. и таило в себе залог будущего поражения Германии. Кампания 1914 г. явилась первым этапом поражения германской коалиции в мировой войне 1914-1918 гг.{488}

Значительную роль в срыве германского плана войны сыграла русская армия. Неся большие потери в сражениях с технически лучше вооруженным противником, русская армия мужественно [441] и стойко выполняла свой союзнический долг. Если бы русская армия своими самоотверженными действиями не поддержала тогда Францию, то вряд ли Франция смогла бы сдержать натиск германских войск. Англия же в это тяжелое время не оказала французам существенной помощи на суше. О значении русского фронта в этот период войны красноречиво говорят следующие цифры: если в августе на русском фронте находилось всего 17 германских пехотных дивизий и 35,5 австрийских, то к концу года стало уже 36 германских и 41 австрийская{489}. Соответственно уменьшалось число германских дивизий на Западном фронте.

Просчет военных планов сторон заключался еще и в том, что они не предусматривали организации военного производства, которое питало бы войну, особенно боеприпасами, расход которых неизмеримо возрос вследствие применения скорострельного оружия, главным образом артиллерии. В первые месяцы войны стал ощущаться недостаток боеприпасов, так как промышленность не успевала удовлетворять возросшие потребности фронта. Снарядов и патронов, заготовленных в мирное время, оказалось недостаточно. Пришлось срочно расширять военное производство, дополнительно строить военные заводы, перестраивать промышленность на выпуск военной продукции, привлекать для военного производства частные предприятия. Таким образом, первые же месяцы войны показали, что роль экономики в войне значительно возросла.

В области стратегии выявилась трудность ведения коалиционной войны в рассматриваемый период, когда каждый из участников преследовал свои цели нередко даже за счет своих союзников. Было затруднено также ведение боевых действий армиями разных государств на одном общем фронте. Так как отсутствовало единое командование союзников, командующие армиями отдельных государств должны были иметь своих представителей при других армиях для согласования отдельных вопросов боевой деятельности. Иногда для этой цели прибегали даже к помощи правительств.

Все же в целом кампания 1914 г. закончилась в пользу Антанты. Особенно больших результатов к концу года добились русские войска. Они стояли на пороге Австро-Венгрии, угрожая ей вторжением, приблизились к границам Германии западнее Вислы и угрожали вторжением в важные в экономическом отношении области Силезию и Познань. Это, в частности, служило одной из причин переноса удара Германии на восток в 1915 г. Германские войска хотя и находились на территории своих противников, но сама Германия оказалась зажатой в тиски двух фронтов и морской блокады.

В области ведения операций очень часто наблюдалась несогласованность в действиях даже между частными армиями одного и [442] того же государства, при проведении ими совместных операций. Фронтовая операция (операция группы армий), проводимая по единому замыслу, только оформлялась. Отдельные частные армии, даже соседние, действовали зачастую самостоятельно, не согласовывая своих действий друг с другом. Это объяснялось слабостью верховного главного командования, отсутствием твердости в управлении армиями, что особенно сильно проявилось в германской армии на Марне и в русской в Восточно-Прусской операции. Применявшийся во всех армиях на Западном фронте принцип управления — ставка — армия — оказался непригодным в условиях массовых армий. Потребовалось создать фронтовую организацию (группа армий) как промежуточную оперативную инстанцию управления между главным командованием и командующими армиями. Так, во Франции уже в начале октября Фош назначается для согласования и объединения действий всех войск севернее Уазы; в Германии в конце декабря 1914 г. отдельные армии объединяются в группы. В России фронтовые управления предусматривались еще задолго до войны.

Кампания 1914 г. резко подчеркнула огромное значение проблемы руководства массовыми армиями. С первых же дней сражений возник кризис командования во французской и русской армиях. Этот кризис особенно сильно давал себя чувствовать на высших ступенях командования. Жоффр в течение первого месяца войны отстранил от должности по служебному несоответствию 2 командующих армиями, 7 командиров корпусов, 24 командира дивизий, всего 33 старших генералов — около 30% высшего командного персонала. В русской армии отчисления не производились с такой же последовательностью и решительностью{490}.

В ходе кампании 1914 г. потерпели крах наступательные доктрины, господствовавшие в предвоенный, период. Все государства планировали войну как безостановочное, непрерывное и победоносное наступление вплоть до полного разгрома противника и завершения войны. Ни одна из армий воюющих государств, а особенно германская, не готова была к тем разочарованиям, которые в ходе кампании принесли им отступления и вынужденные переходы к обороне. На самом же деле в ходе кампании наблюдались попеременные периоды наступательных и оборонительных действий с обеих сторон.

Бои 1914 г. показали, что тактические приемы, которым армии обучались еще в мирное время, оказались непригодными в новых условиях войны. Пехота уже не могла наступать плотными цепями. Она не умела дожидаться результатов артиллерийского огня, подготавливающего атаку. Пулеметы противника, не подавленные артиллерийским огнем, наносили пехоте огромные потери и задерживали наступление. Стремясь укрыться от огня, пехота прибегала к самоокапыванию. [443]

Действия на морях в 1914 г, показали, что значение военно-морских сил для решения задач войны сильно изменилось. Изменилась роль отдельных классов кораблей, изменились и способы действий военно-морских сил. Увеличилась роль легких сил — крейсеров, миноносцев, подводных лодок. Особенно сильное влияние на действия флота оказывало применение подводных лодок. Одним из основных средств борьбы стали мины заграждения. Боязнь потерять крупные корабли на минных заграждениях и от торпедных ударов подводных лодок привела к сокращению использования линейных сил. Наиболее характерным в действиях военно-морских сил на большинстве театров являлось отсутствие широкого взаимодействия флота с армией.

Глава пятая. Кампания 1915 г.{III}

1. Положение воюющих держав и планы сторон

Международная и внутренняя обстановка

К началу кампании 1915 г. положение воюющих держав было сложным. Минувшая кампания не оправдала надежд империалистов на достижение быстрой победы. Она не принесла ни одной из коалиций заметных успехов. На Западном фронте военные действия приняли характер позиционной борьбы. На Восточном фронте хотя и сохранялись еще условия для ведения маневренных операций, но и там все определеннее вырисовывались признаки перехода к позиционной войне. Борьба приобретала затяжной характер. Перед политиками и стратегами обоих враждующих блоков возникли не предвиденные ранее проблемы. Их решения властно требовала обстановка.

Среди этих проблем важное значение имело расширение политической и военно-экономической базы войны за счет других государств. Обе коалиции усилили дипломатическую борьбу по привлечению на свою сторону новых союзников. В конце 1914 г. удалось обеспечить вступление в войну двух государств: Японии — на стороне Антанты и Турции — на стороне блока Центральных держав. В начале 1915 г. особенно остро борьба между коалициями развернулась за Италию, которая формально оставалась в Тройственном союзе, но фактически была связана тайными договорами с державами Антанты — Францией и Россией. Итальянский империализм, воздержавшийся от вступления в войну в августе 1914 г., лавировал между германским и англо-франко-русским империалистическими блоками в надежде выиграть время для подготовки к войне. Слабая итальянская армия и флот нуждались в реорганизации и пополнении оружием и боезапасами{1}. Положение нейтральной державы правительство Саландры [6] использовало для того, чтобы перейти на сторону той коалиции, в чью пользу склоняется чаша весов победы, и, стало быть, которая в нужный момент лучше могла удовлетворить его желания, направленные на упрочение положения Италии в Средиземном море и на Балканах. Вместе с тем правящие круги страны понимали, что в мировой войне длительное сохранение нейтралитета грозит нежелательными последствиями. При заключении мира и переделе сфер влияния Италия могла быть обделена великими державами и не получить те территории и колонии, на которые рассчитывала.

В длительной борьбе за Италию победила Антанта. Италия присоединилась к Антанте по Лондонскому договору 13 (26) апреля 1915 г. Италии после войны подлежали передаче Трентино, Триест и другие австрийские области с итальянским населением. Ей предоставлялось право подчинить себе Албанию и до 1,5 млн. южных славян, сотни тысяч греков, турок и арабов{2}. За это она обязывалась через месяц вступить в войну на стороне Антанты. В. И. Ленин, отмечая империалистический характер этой сделки, указывал, что “Италия революционно-демократическая, т. е. революционно-буржуазная, свергавшая иго Австрии, Италия времен Гарибальди, превращается окончательно на наших глазах в Италию, угнетающую другие народы, грабящую Турцию и Австрию, в Италию грубой, отвратительно реакционной, грязной буржуазии, у которой текут слюнки от удовольствия, что и ее допустили к дележу добычи”{3}.

10 (23) мая Италия объявила войну Австро-Венгрии. С Германией она до 14 (27) августа 1915 г. еще сохраняла дипломатические отношения. Правительство кайзера, в свою очередь, не брало на себя инициативу разрыва отношений, так как не хотело, по признанию Э. Фалькенгайна, нарушать “те связи с внешним миром, которые вели через Италию”{4}. Вступление в войну Италии ослабляло позиции германского блока. Против Австро-Венгрии образовался новый фронт. Он приковал к себе немалую часть дивизий Центральных держав.

Огромное значение для обеих коалиций приобретало вовлечение в войну нейтральных балканских государств — Болгарии, Румынии и Греции. Они являлись своеобразным мостом между Европой и Азией, имели большие запасы стратегического сырья{5} и [7] продовольствия, могли выставить армии численностью до 1,5 млн. бойцов. А это было немаловажным фактором в планах генеральных штабов той и другой стороны на 1915 г.{6}

Особенно важное положение на Балканах занимала Болгария. Для Антанты она являлась плацдармом в борьбе за Константинополь и проливы, барьером, отделяющим Германию от Турции. С точки зрения Центральных держав, переход Болгарии на их сторону обеспечивал благоприятные условия для быстрого разгрома Сербии и установления прямого железнодорожного сообщения с Турцией через Белград и Софию на Константинополь.

Германская дипломатия начиная с лета 1915 г. усилила деятельность в нейтральных балканских государствах. Предметом ее особой заботы была Болгария, которая в надежде вернуть утерянные в Балканской войне 1913 г. территории готова была вступить в войну. При максимальном напряжении она могла выставить полумиллионную армию, а ее фланговое положение по отношению к Сербии было крайне выгодно с оперативной точки зрения. Болгарское правительство царя Фердинанда пошло навстречу Германии. С июня по сентябрь в Софии протекали переговоры, в ходе которых германским представителям удалось примирить Болгарию с Турцией и склонить ее выступить на стороне Тройственного союза. 6 сентября 1915 г. Болгария подписала военную конвенцию, договор о союзе и дружбе и соглашение о помощи финансовыми и материальными средствами. Германская дипломатия упредила Антанту, пообещав передать Болгарии за военное содействие сербскую Македонию, часть Румынии и пограничные области Турции к западу от реки Марицы. Впервые в истории Болгария оказалась в стане противников России и стала союзником своего многовекового врага — Турции. 21 сентября 1915 г. в соответствии с военной конвенцией Болгария объявила о мобилизации армии.

Попытки Германии и Антанты склонить на свою сторону другие балканские государства не достигли цели. Греция и Румыния подтвердили свой нейтралитет. Но это все же устраивало Центральные державы, так как обеспечивало им свободу действий против Сербии.

Дипломатическая борьба за вовлечение в войну новых государств осложнялась противоречиями между основными членами воюющих коалиций. В лагере Антанты шли, например, споры из-за того, следовало ли передавать Италии области со славянским населением. Россия, отстаивая интересы Сербии, выступала против английской политики торговли чужими территориями. Англия всячески противилась попыткам русского правительства обеспечить за собой обладание черноморскими проливами. Серьезные разногласия имели место по стратегическим вопросам, что затрудняло координацию военных усилий союзников. [8]

Не менее сильные противоречия имелись и внутри германского блока. Австро-Венгрия противилась нажиму Германии о предоставлении Италии (до ее вступления в войну на стороне Антанты) части ее территории как компенсации за вступление в войну. Однако она понимала свою зависимость от Германии и шла на уступки по основным военно-политическим вопросам. Гегемония Германии обеспечивала необходимое единство политических, экономических и военных усилий держав Тройственного союза.

Оценивая итоги дипломатической борьбы за вовлечение в войну новых государств, необходимо отметить, что успехи обеих коалиций были примерно равными. Антанте удалось склонить на свою сторону Италию. Зато Центральные державы приобрели союзника в лице Болгарии. Однако нужно иметь в виду, что и Италия, и Болгария вступили в войну уже в ходе кампании 1915 г. Следовательно, Антанте и Тройственному союзу при выработке планов решения стратегических задач приходилось исходить из того состава коалиций, который сложился к началу кампании.

Перспектива затяжной войны выдвинула перед правительствами и генеральными штабами и такую сложную задачу, как обеспечение действующих армий и новых формирований материально-техническими средствами борьбы. Длительные и напряженные сражения миллионных армий на фронтах огромной протяженности потребовали большого расхода снарядов, винтовок, орудий. Жизнь опрокинула расчеты мирного времени на размеры военных запасов и сроки их расходования. Россия, например, планировала иметь годовой запас 76-мм снарядов на орудие 1000 штук, а выяснилось, что его можно было израсходовать в течение 16 дней{7}. Франция в битве на Марне ежедневно расходовала 240 тыс. снарядов при расчетной норме мирного времени всего 13 тыс.{8} Во Франции мобилизационных запасов снарядов к 75-мм орудиям хватило до сентября, а запаса винтовок — до ноября 1914 г.{9} В России запас винтовок был исчерпан за два — три месяца войны, а патронов и снарядов, хранившихся в 112 легких местных парках, — к середине декабря 1914 г.{10}

Подобное положение наблюдалось в Англии, Германии и Австро-Венгрии. [9]

Генеральные штабы большинства государств, рассчитывая вести войну исключительно мобилизационными запасами, не предприняли каких-либо реальных мер к мобилизации промышленности. Поэтому при все возрастающих расходах в боеприпасах и вооружении и слабом их воспроизводстве к концу 1914 г. наметился кризис боевого снабжения. В той или иной мере он охватил все воюющие страны. Так, Франция уже с сентября 1914 г. стала испытывать нехватку снарядов. Ее промышленность могла удовлетворить лишь 1/15 потребности армии в 75-мм снарядах. В ноябре страна стала ощущать перебои в снабжении винтовками и орудиями. К февралю 1915 г. во французской армии не хватало 700 тыс. винтовок и до 1500 75-мм орудий{11}.

Снарядный голод переживала английская армия. В начале 1915 г. на одно орудие этой армии приходилось в день всего от 4 до 10 снарядов, т. е. в 6 — 7 раз меньше предварительных расчетных норм, выведенных военным министерством на основании опыта кампании 1914 г.{12} Австро-Венгрия и Германия ощущали острую нехватку винтовок. Зачастую пополнения посылались на фронт безоружными. Оружие из тыловых частей стали передавать в действующие войска, а взамен поступали русские и французские трофейные винтовки.

Наиболее острый кризис боевого снабжения имел место в России с ее отсталой военно-технической базой. В начале 1915 г. необходимо было выпускать в месяц 200 тыс. винтовок, 2 тыс. пулеметов, 400 орудий, 200 млн. патронов и 1,5 млн. снарядов. Русская же промышленность ежемесячно давала 30-32 тыс. винтовок, 216 пулеметов, 115 — 120 орудий, 50 млн. патронов и 403 тыс. снарядов, удовлетворяя таким образом потребности армии в среднем на 15 — 30%{13}. Такое положение весьма неблагоприятно отражалось на боевых действиях войск. Вынужденные меры в виде перевооружения тыловых частей армии и флота устаревшими берданками и австрийским трофейным оружием (что позволило освободить для действующих частей 500 тыс. винтовок) и ускоренная в 2,5 раза подготовка и отправка заготовленных в мирное время местных парков в войска не могли существенно изменить положение.

Чтобы ликвидировать кризис боевого снабжения, необходима была срочная перестройка всего народного хозяйства на военный лад и такая организация военного производства, которая бы удовлетворяла все увеличивающиеся потребности армий в материальных средствах борьбы. К мобилизации промышленности для обеспечения нужд войны первой приступила Германия (август [10] 1914 г.), затем Франция (сентябрь 1914 г.) и Англия (октябрь 1914 г.); Россия в полном объеме начала решать эту задачу лишь с 1915 г.

Германия, обладая наиболее развитой военной индустрией, еще в мирное время предусмотрела ряд мероприятий на случай войны: заготовку сырья и фабрикатов, льготы по призыву квалифицированных рабочих в армию, частичное привлечение гражданской промышленности к военному производству и т. д. Вследствие этого мобилизацию народного хозяйства Германия произвела быстрее других стран. К концу 1914 г. свыше 7500 крупных предприятий металлургической, машиностроительной, автомобильной, химической и других отраслей промышленности были переведены на выпуск продукции военного назначения. Только для производства артиллерийского оружия было использовано 182 завода{14}. Детали к винтовкам изготовлялись на 150 частных заводах. Быстрая перестройка промышленности позволила Германии с начала 1915 г. производить ежемесячно 100 тыс. винтовок, 800 пулеметов, 2900 орудийных стволов и до 7,5 млн. снарядов{15}, что обеспечивало в основном потребности армии в этих видах оружия и боеприпасах{16}.

Сравнительно быстро отмобилизовывали свою промышленность, развертывая производство в размерах, подсказанных опытом первых месяцев войны, и такие развитые в техническом отношении страны, как Франция и Англия. К весне 1915 г. во Франции уже работало на войну 25 тыс. различных заводов, фабрик и мастерских. Это дало возможность увеличить к середине года в сравнении с августом 1914 г. производство винтовок в 31 раз, 75-мм орудий — в 11 раз, снарядов — в 14 раз{17}. Англия подняла с сентября 1914 г. по апрель 1915 г. производство снарядов в 20 раз, ручных гранат — в 40 раз, а патронов на некоторых заводах — в 80 раз{18}. К снабжению армии были привлечены доминионы и колонии: Канада, Австралия, Новая Зеландия и др. Только Канада ежемесячно производила для Англии в 1915 г. до 1,5 млн. различных снарядов. И все же и Англия, и Франция вынуждены были в начале новой кампании сделать крупные заказы боеприпасов и оружия в Америке{19}. [11]

В России процесс мобилизации промышленности затянулся до августа 1915 г. Десятки и сотни средних и мелких частных предприятий в спешном порядке приспосабливались к производству военной продукции{20}. Так, Сормовский машиностроительный завод налаживал производство орудий, Коломенский и Брянский металлургические заводы — снарядов. Иваново-Вознесенская и Никольская Саввы Морозова хлопчатобумажные фабрики занимались обточкой снарядов и изготовлением ручных гранат{21.} Строились новые оружейные, пороховой и патронный казенные заводы. Заново налаживалось производство “траншейной артиллерии” (37-мм орудий), бомбометов и минометов, в которых выявилась большая потребность.

Однако несмотря на высокое напряжение русской экономики, производство военной продукции росло медленно. В сравнении с началом войны к августу 1915 г. выпуск винтовок, пулеметов, орудий и снарядов увеличился примерно в 2-2,5 раза, а патронов — в 1,5 раза. Надежды на получение военных заказов из-за границы не оправдались. В 1915 г. поступило всего 260 тыс. винтовок, 150 млн. патронов, 1,19 млн. снарядов и 397 орудий, что составляло в винтовках и патронах — 8%, в снарядах — 13% выполнения заказов, а в орудиях и того меньше{22}. Поступление основной части заказов ожидалось только в 1916 — 1917 гг. Союзники не проявляли особого рвения к тому, чтобы ускорить реализацию заказов. Ставя собственные интересы на первый план, они под различными предлогами оставляли просьбы русского правительства ускорить выполнение военных заказов без особого внимания и усиленно накапливали запасы оружия и снарядов.

Развертывание военного производства давало возможность воюющим державам повышать техническую оснащенность армий. Они увеличивали в войсках количество пулеметов, тяжелой артиллерии, инженерно-технических средств борьбы. Начиная с января 1915 г. в германской дивизии число батарей возросло с 9 до 12, а саперных рот — с 1 до 3. Во Франции развертывались: в пехотных полках — пулеметные роты, в батальонах — один-два пулеметных взвода, в ротах — звенья гранатометчиков. Дополнительно вводились: в армиях — 4 вспомогательные инженерные роты, в корпусах — две, а в дивизиях — одна такая рота{23}. Особенно усиленно французская армия оснащалась тяжелыми артиллерийскими системами. Батареи, сформированные из орудий крепостной, морской и осадной артиллерии, вводились в штат армий и корпусов. Уже к апрелю 1915 г. на фронт было направлено [12] 1045 орудий 100 и 279-мм калибра, переоборудованных для действий в полевых условиях{24}. Все страны принялись за развитие бомбардировочной авиации. Англия приступила к разработке танка, Германия в глубокой тайне готовила химические средства ведения войны.

Существенные перемены происходили в области управления народным хозяйством. Для удовлетворения все возраставших потребностей фронта государство вынуждено было выступать в роли регулятора производства и потребления, брать в свои руки контроль над транспортом, внутренней и внешней торговлей. С конца 1914 г. в воюющих странах возникают особые органы планирования и регулирования экономики: в Германии — Военно-промышленный комитет, во Франции и Англии — министерства военного снабжения, в России, с августа 1915 г., — Особые совещания (по обороне, транспорту, топливу, продовольствию).

Вместе с милитаризацией экономики росла милитаризация труда. Рабочие переводились на положение военнослужащих. Они лишались завоеванных ранее демократических свобод, подвергались жестокой эксплуатации. На предприятиях вводился военный режим. Рабочий день увеличивался до 10-12 часов, тогда как реальная заработная плата оставалась примерно на том же уровне, а стоимость жизни из-за нарушения товарообмена и роста инфляции возрастала на 25 — 40%. Так война несла буржуазии увеличение сверхприбылей, рабочим и трудящимся массам — резкое снижение жизненного уровня, голод и другие тяготы и лишения. Воюющие державы превращались “в военно-каторжные тюрьмы для рабочих”{25}.

Серьезной задачей являлось восполнение людских потерь. Вследствие возросшей мощи артиллерийского и ружейно-пулеметного огня, небывалого размаха операций и упорства боев и сражений в кампании 1914 г. фактически была выбита основная часть кадрового рядового, унтер-офицерского и офицерского состава воюющих армий. Страны Антанты и центрального блока оказались перед неотложной необходимостью в спешном порядке формировать и обучать новые контингенты войск. Франция вынуждена была призывать под ружье все здоровое и способное к военной службе мужское население. Англия, завершая формирование миллионной армии, из-за резкого уменьшения притока добровольцев рассматривала вопрос о введении всеобщей воинской обязанности. Оба государства стали привлекать к войне население своих колоний. Германия завершала к началу 1915 г. подготовку девяти новых дивизий, а Россия, мобилизовав 1,4 млн. призывников 1914 г., формировала взамен погибших 13-го и 15-го армейских корпусов 2-й армии Самсонова новые корпуса под теми же номерами{26}. [13]

Общее соотношение сил коалиций держав к началу кампании 1915 г. было в пользу Антанты. Она имела 231 дивизию (Англия — 22, Франция — 83, Россия — 108, Сербия — 12, Бельгия — 6) ; Центральные державы — 210 дивизий (Германия — 118, Австро-Венгрия — 54, Турция — 38).

Война ложилась тяжелым бременем на экономику воюющих держав. Мобилизация на фронт наиболее здоровой и квалифицированной рабочей силы, непрерывные реквизиции в сельском хозяйстве подрывали производительные силы города и деревни. Транспорт, в особенности в России, с трудом справлялся с мобилизационными и оперативными перевозками. Он не обеспечивал в необходимой мере перевозки топлива, сырья и продовольствия. Это пагубно отражалось на работе отдельных отраслей промышленности. Нарушались внутренние экономические и внешние экономические связи.

Война обострила и углубила классовые противоречия. На фронте в конце 1914 г. были отмечены первые случаи братания английских и французских солдат с немецкими, а в начале 1915 г. — русских солдат с австрийскими. Это была своеобразная форма протеста солдатских масс против войны. В тылу продолжался подъем стачечной борьбы. В России с августа 1914 г. по июнь 1915 г. количество стачек и участников в них увеличилось более чем в четыре раза{27}. Такая же картина наблюдалась в Англии и других странах.

В. И. Ленин указывал: “... факты говорят о том, что как раз в 1915 г., на почве кризиса, вызванного войной, растет революционное брожение в массах, растут стачки и политические демонстрации в России, стачки в Италии и Англии, голодные и политические демонстрации в Германии. Разве это не начало революционных массовых выступлений?”{28}

Лидеры социал-демократических партий и профсоюзные деятели стран Западной Европы продолжали выступать в поддержку буржуазных правительств. В декабре 1914 г. за второй 5-миллиардный кредит на “оборону” голосовала германская социал-демократическая фракция в рейхстаге. Вопреки воле народных масс социалисты стран Антанты, в том числе русские меньшевики и эсеры, в феврале 1915 г. на конференции в Лондоне, а социалисты германского блока в апреле 1915 г. на конференции в Вене подтвердили свой открыто шовинистический курс на защиту буржуазных отечеств и поддержку империалистических правительств. В. И. Ленин глубоко вскрыл сущность этих конференций, указав, что в Лондоне и Вене собирались “шовинисты, чтобы помочь [14] генеральным штабам и буржуазии своих “отечеств””{29}. Созыв конференций в Лондоне и Вене означал не только идейный, но и организационный крах II Интернационала.

Подлинным выразителем настроений народных масс, интернациональных и патриотических принципов рабочего класса выступала партия большевиков и ее вождь В. И. Ленин. Партия и В. И. Ленин усилили борьбу за превращение империалистической войны в гражданскую и свержение буржуазных правительств, за консолидацию левых течений социал-демократии на истинно революционных марксистских позициях, подготовку нового, III Коммунистического Интернационала. Конференция заграничных секций большевиков в Берне (февраль 1915 г.), созванная по инициативе В. И. Ленина, одобрила тактику революционной борьбы против войны. Широко развернулась организаторская и агитационно-пропагандистская деятельность партии большевиков и революционеров-интернационалистов (К. Либкнехта, Р. Люксембург, В. Пика, Д. Благоева, В. Коларова и др.) по революционному воспитанию трудящихся масс, по разоблачению антинародной, грабительской сущности развязанной империалистами войны.

В целом военно-политическое положение обеих коалиций накануне кампании 1915 г. было довольно прочным. Преодолевая кризис боевого снабжения и накапливая силы, противоборствующие стороны готовились к новым вооруженным схваткам. Время работало на Антанту, но к 1915 г. центральный блок и его основа — Германия в политическом, экономическом и военном отношении представляли собой сильного и грозного противника, в руках которого находилась стратегическая инициатива.

Военные планы Антанты и Центральных держав

Очередную военную кампанию, как и первую, страны Антанты намеревались вести, не имея единого общесоюзнического стратегического плана. Каждый участник коалиции, преследуя свои собственные интересы, пытался обеспечить себе возможно больше преимуществ. Однако Англия и Франция действовали в более тесном контакте, стремясь решать задачи, связанные с ведением войны за счет России.

Планируя кампанию 1915 г., Англия и Франция исходили из того, что победа возможна лишь при условии достижения абсолютного превосходства над Германией в силах и средствах. Свое главное внимание они направляли на наращивание военно-экономического потенциала. Поэтому их общий план сводился к стратегической обороне. На Западном фронте предусматривались лишь частные наступательные операции в Артуа и Шампани. Операции на Ближнем Востоке имели целью не допустить вторжения турецких войск в колониальные владения Англии и Франции. [15]

Более активно действовать было решено только на Балканах. Планировалось проведение десантной операции с целью захвата черноморских проливов и Константинополя. Особую заинтересованность в этой операции проявляла Англия. Она вела двойственную политику. Обещая на словах уступить Константинополь и проливы России, британские империалисты в действительности хотели упредить захват этого района русскими, закрыть им выход из Черного моря в Средиземное, упрочить свое положение в странах Ближнего Востока.

Последняя часть англо-французского плана, исходившая от Черчилля, была принята после борьбы “восточников” — сторонников открытия нового Балканского фронта — с “западниками”, выступавшими за то, чтобы не распылять силы на другие фронты, а все усилия Англии и Франции направить на удержание Западного фронта. “Западники”, опасавшиеся нового наступления Германии на этом фронте, согласившись на проведение десантной операции, настояли, однако, на том, чтобы она велась небольшими силами. А это ставило под сомнение ее удачный исход.

Наметив переход к стратегической обороне, Англия и Франция требовали от России наступательных действий на Восточном фронте. Это должно было, по их мнению, связать силы Германии, предотвратить нанесение ею нового мощного удара на Западном фронте и тем обеспечить им благоприятные условия для проведения мобилизации промышленности, усиления своего военно-экономического потенциала. В целом план англо-французов на 1915 г. учитывал корыстные интересы Англии и Франции и вопреки принятым союзническим обязательствам взваливал основную тяжесть борьбы, на плечи России. “Мы, — признавался впоследствии Ллойд Джордж, — предоставили Россию ее судьбе”{30}.

Россия не могла не считаться с предложением союзников и спланировала на 1915 г. широкие наступательные операции. Первоначальный проект плана кампании, разработанный генерал-квартирмейстером Ставки Ю. Н. Даниловым, предусматривал оборону на юго-западном направлении и ведение наступления на северо-западном направлении в сторону Восточной Пруссии, с последующим перенесением удара на Берлин{31}.

Проект плана поддержал главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал Н. В. Рузский. Он опасался восточно-прусской группировки германских войск, нависавшей над центральной группой русских армий в Польше, и был за то, чтобы ее ликвидировать в первую очередь. С возражениями выступили главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Н. И. Иванов и его начальник штаба генерал М. В. Алексеев. Они считали, что в интересах России необходимо сначала завершить разгром австро-венгерской армии и вывести Австро-Венгрию из войны, а затем [16] сосредоточить все усилия против Германии. По их мнению, путь на Берлин лежал не через Восточную Пруссию, а через Вену. Поэтому следовало вести оборону на северо-западном, а наступать на юго-западном стратегическом направлении.

Ставка не проявила необходимой твердости и воли. Она уступила настояниям командования Юго-Западного фронта о наступлении против Австро-Венгрии, но в то же время основную часть проекта плана оставила в силе. В результате такого компромисса план кампании на 1915 г. свелся к подготовке одновременного наступления и против Восточной Пруссии, и против Австро-Венгрии, что не соответствовало возможностям русской армии{32}. Широко задуманное наступление по двум расходящимся направлениям не обеспечивалось необходимыми силами и материально-техническими средствами и потому обрекалось на неудачу{33}.

В отличие от Антанты перспектива затяжной войны не сулила блоку Центральных держав никаких выгод. Германо-австрийское верховное командование не оставляло надежд на быстрое окончание войны и упорно искало пути к решительной победе. По мнению нового начальника германского генерального штаба генерала Фалькенгайна, окончательное решение целей войны следовало искать на Западе. Он полагал, что к этому имелись благоприятные условия: Англия еще не развернула в полной мере свои силы, а основной противник Германии — Франция — сильно ослаблен в предшествующих сражениях{34}.

Командование группы немецких армий на Востоке (Гинденбург и Людендорф) и австро-венгерское командование (Конрад), поддержанные рейхсканцлером Германии Бетманом-Гольвегом, требовали первоочередного разгрома России и ликвидации Восточного фронта. Это должно было, по их мысли, заставить затем Англию и Францию пойти на уступки, склонить их к выгодному миру{35}. Сторонники этого взгляда основывали свои доводы на ряде важных для блока Центральных держав военных и политических соображений. Они учитывали, что русская армия, ослабленная потерями в 1914 г. и испытывающая недостаток в вооружении и боеприпасах, не могла быть таким грозным противником, как англо-французские армии, укрепившиеся на прочных позициях. На Восточном фронте еще сохранились возможности для маневренной войны, и боевые действия здесь не надо начинать с прорыва позиционной обороны. Удар по России предотвращал вероятное вторжение русских армий в Восточную Пруссию и Австро-Венгрию, укреплял положение империи Габсбургов. Он мог оказать положительное влияние на привлечение крайне [17] необходимых Германии новых союзников из числа колеблющихся балканских государств. В качестве доводов приводились и соображения экономического порядка — стремление расширить материальные ресурсы Германии за счет западных областей России (Польши, Литвы, Курляндии), с тем чтобы удовлетворить резко возросшие потребности германской промышленности в сырье, а населения — в продовольствии. Немецкая буржуазия и юнкерство обосновывали свои агрессивные устремления на Востоке в периодической печати, а также в меморандумах Пангерманского союза и других националистических организаций{36}. Они оказывали давление на правительство Бетмана-Гольвега с целью заставить его принять план Гинденбурга — Людендорфа{37}.

Генерал Фалькенгайн, признавая необходимым в 1915 г. вывести Францию или Россию из войны, ставил под сомнение возможность достигнуть на Востоке исхода войны, а также добиться уступок со стороны Франции и Англии в случае, если Россию удастся вывести из войны{38}. Трезво оценивая печальный опыт Наполеона в 1812 г., он считал, что Россию нельзя победить. Наоборот, можно на ее безбрежных просторах погубить те силы, которые крайне необходимы для борьбы против Франции и Англии. И все же под давлением канцлера Бетмана-Гольвега, Конрада и Гинденбурга Фалькенгайн согласился с тем, чтобы “попытаться достичь против восточного колосса желанного окончательного исхода”{39}. Наиболее решающим доводом в пользу плана Гинденбурга — Конрада он признавал то положение, что “Австро-Венгрия в короткий срок рухнет, придавленная гнетом войны”, а это может повлечь за собой тяжелые последствия для всего центрального блока{40}.

Принятый в конце января австро-германский план кампании 1915 г. предусматривал на Западе активную оборону всего 700-километрового сухопутного фронта от Ньюпора до границы с Швейцарией, а на Востоке — совместное решительное наступление германских и австрийских войск с целью разгромить русскую армию и отбросить ее возможно дальше в глубь страны. Планировались два решительных удара по сходящимся направлениям: германских [18] войск с севера, из Восточной Пруссии, на Осовец, Брест-Литовск и австро-германских войск с юго-запада, из района Карпат, на Перемышль, Львов{41}. Конечная цель встречных ударов — окружить и уничтожить русские армии в “польском мешке” и заставить Россию капитулировать, приняв выгодный для Германии и Австро-Венгрии сепаратный мир. Освободившиеся после выхода из войны с Россией австро-германские силы (до ста дивизий) намечалось перебросить на Запад для разгрома англо-французских армий.

План действий австро-германских армий на суше был дополнен планом неограниченной подводной войны против английского флота. Морская часть плана была рассчитана на то, чтобы снять блокаду Германии английским флотом и сорвать подвоз в Англию и Францию из колоний и Соединенных Штатов Америки военного снаряжения, боеприпасов, сырья и продовольствия. Составной частью плана кампании являлся также план разгрома Сербии совместными усилиями австрийских и германских войск, предложенный германским генеральным штабом.

А. М. Агеев

2. Операции на Восточном фронте

Зимние операции в Восточной Пруссии и Карпатах

Во исполнение плана кампании 1915 г. русский Северо-Западный фронт готовил наступательную операцию с целью овладения Восточной Пруссией. Ее проведение возлагалось на армии правого крыла фронта — 10-ю и вновь формируемую 12-ю. Армии левого крыла (1-я, 2-я и 5-я), располагавшиеся на западном берегу Вислы, должны были удерживать свое положение за Бзурой и Равкой, имея в виду после своего укомплектования возможность перехода в общее наступление.

Главную роль в операции предстояло играть 10-й армии генерала Сиверса, которая располагалась от реки Неман и южнее вдоль линии Мазурских озер. Правый фланг ее составляла Вержболовская группа — четыре отдельных отряда и 3-й корпус под общим командованием командира корпуса Епанчина. В центре непосредственно против Мазурских озер находились 20-й корпус Булгакова и 26-й корпус Гернгросса. На левом крыле, от Летцена к югу до государственной границы, располагался 3-й Сибирский корпус Радкевича. Оперативное построение армии носило линейный характер. Исключалась возможность какого-либо маневра. Севернее, на правый берег Немана к Таурогену, был выдвинут отряд Апухтина (около двух полков с артиллерией), но он не [19] входил в состав 10-й армии, а подчинялся начальнику Двинского военного округа{42}.

Начало наступления было назначено на 10 (23) февраля. Считалось, что к этому сроку обе армии будут достаточно укомплектованы и снабжены всем необходимым.

Тщательно готовилось к наступлению и германское командование. В январе 1915 г. в распоряжение Гинденбурга были переданы четыре новых корпуса. Из них три были обращены на формирование 10-й армии, а один направлен в 8-ю армию. 10-я армия Эйхгорна развернулась от Тильзита (на Немане) до Инстербурга{43}. Южнее располагалась 8-я армия Отто фон Белова. Она обороняла линию Мазурских озер частью сил (1-я и 10-я ландверные и 3-я резервная дивизии, гарнизон Летцена), имея на своем правом фланге между оз. Шпирдинг и государственной границей ударную группу (40-й резервный корпус Литцмана, 2-я пехотная дивизия, 5-я пехотная и 3-я кавалерийская бригады с некоторым количеством ландвера). В районе Сольдау была образована армейская группа Гальвица, получившая задачу обеспечивать тыл 10-й и 8-й армий от возможного удара русских с юга.

Замысел германского командования был изложен в двух коротких директивах Гинденбурга. Первая из них, отданная 15 (28) января, гласила: “Я предполагаю направить 10-ю армию на Тильзит, Вилковишки для охвата северного фланга; ландверной дивизии Кенигсберга и левому флангу 8-й армии связать противника боем на фронте, а ее правым флангом наступать на Арис, Иоганисбург и южнее”{44}. 23 января (5 февраля) в Инстербурге была отдана вторая директива. Она устанавливала время перехода в наступление: для 8-й армии — 25 января (7 февраля), а для 10-й армии — 26 января (8 февраля). Одновременно уточнялись направления ударов обеих армий. У 8-й армии оно сохранялось почти без изменений. Правому флангу ее предстояло наступать с рубежа Курвен, Рудшаны на линию Кольно, Иоганисбург. Зато 10-я армия должна была осуществить более глубокий охват русских. Ей предстояло правым флангом наступать на Куссен, а левым совершить “глубокий охват вдоль или севернее Немана”{45}. Всего у немцев было 8,5 армейских корпуса общей численностью 250 тыс. человек. 10-я армия и группа Литцмана 8-й армии, охватывая крайние фланги оперативного построения 10-й русской армии, должны были встретиться в районе Августов и там завершить ее полное окружение. [20]

Командование 10-й русской армии понимало опасность кордонного расположения своих войск. “Нельзя забывать, — писал Сиверс Рузскому 10 (23) января, — что ничто не гарантирует 10-ю армию от возможности повторения с ней того же маневра, что был сделан немцами против армии генерала Ренненкампфа, т. е. переброски против нее нескольких корпусов и нанесения ей короткого, но решительного удара”{46}. На случай вынужденного отхода разрабатывались схемы тыловых путей для дивизий, отдельных отрядов и обозов. Проводилась разведка оборонительных позиций в армейском тылу.

Главнокомандование Северо-Западного фронта, готовясь к операции, решило улучшить расположение правого фланга 10-й армии, который был загнут на восток и фактически охватывался противником. “Считаю крайне необходимым, — писал Рузский Сиверсу, — теперь же выдвинуть правый фланг армии на р. Инстер конницей и пехотой”{47}. Задачу пытались решить действиями небольших кавалерийских отрядов в лесном пространстве около Ласденена. Отряды постепенно усиливались пехотой и артиллерией. Их общий состав был доведен до 24 батальонов, 52 эскадронов и 96 орудий (из них 22 тяжелых){48}. Но противник упорно удерживал в своих руках лесную полосу северо-восточнее Инстербурга, ибо она надежно прикрывала район сосредоточения корпусов 10-й армии. Вытеснить его оттуда не удалось.

Боевые действия русских войск на правом фланге 10-й армии продолжались с 12 (25) января по 25 января (7 февраля). Они некоторыми историками не совсем правильно именуются Ласдененской операцией. Это были типичные действия тактического масштаба, преследовавшие ограниченную цель улучшить расположение своих войск. Но она в полной мере не была достигнута. Основная причина состояла в недооценке противника. Считалось, что севернее Даркемен у немцев были лишь слабые ландштурменные части с небольшим количеством артиллерии. На самом деле оказалось, что там находились значительные силы германцев. Стало очевидным также и то, что противник настойчиво стремился удержать в своих руках указанный район. Было отмечено появление его новых частей. Но этим фактам русское командование не придало значения. Сосредоточение и развертывание 10-й армии Эйхгорна на крайнем правом фланге русского фронта обнаружено не было{49}. [22]

Ударная группа 8-й армии во главе с Литцманом начала свое наступление 25 января (7 февраля), как и было предусмотрено планом. На следующий день она заняла Иоганисбург, направляя свой дальнейший удар на Лык в обход его с юга. Ее правая колонна — 3-я кавалерийская бригада, постоянно усиливаемая частями 8-й армии, шла от Бялы на Райгород, обеспечивая основные силы группы Литцмана со стороны Осовца. В центре противник вел себя пассивно, имея задачу только сдерживать стоявшие перед ним 20-й и 26-й русские корпуса и быть в готовности отразить их удары, если бы таковые последовали. 26 января (8 февраля) перешла в наступление 10-я германская армия. Она нанесла удар по правому флангу русских.

Оборонявшийся на правом фланге 10-й русской армии 3-й корпус Епанчина с приданными ему отрядами под натиском превосходящих сил неприятеля вынужден был отходить. Германцы стали быстро продвигаться в тыл основной группировки русских. Тем временем левофланговый 3-й Сибирский корпус успешно отразил наступление частей 8-й германской армии и задержал ее на линии Лык, Райгород. Однако командование русских, опасаясь окружения, отдало приказ об общем отступлении на линию Ковно, Олита, Сопоцкин, Осовец{50}.

Отражая удары превосходящих сил противника, 20-й, 26-й и 3-й Сибирский корпуса отступали на линию рек Неман, Бобр. Особенно тяжелое положение после отхода 3-го корпуса на Ковно сложилось в 20-м корпусе. Ему пришлось одновременно отбивать фронтальные удары 8-й армии и удары охватывающей фланг 10-й германской армии. 2 (15) февраля корпус вышел в Августовские леса. Несмотря на огромное утомление войск, которые в течение нескольких дней без отдыха и горячей пищи совершали отступательный марш с напряженными боями, части корпуса 3 (16) февраля вступили в сражение с семью пехотными и двумя кавалерийскими дивизиями противника. В тот день 27-я пехотная дивизия русских разгромила 42-ю немецкую пехотную дивизию, захватив более 1 тыс. человек пленными и 13 орудий{51}. Огромное превосходство сил врага позволило ему создать довольно плотное кольцо окружения частей 20-го корпуса.

В течение пяти дней части корпуса (27-я, 28-я, 29-я и 53-я пехотные дивизии) вели неравный бой с германцами, делая одну попытку за другой прорвать кольцо окружения. Голодные, не спавшие несколько ночей подряд русские солдаты проявляли большое мужество и упорство. Отдельным полкам (113-му и 114-му) удалось прорваться к Гродно. Главные силы корпуса, расстреляв к 8 (21) февраля весь запас патронов и снарядов, приведя в [23] негодность артиллерию, стремились штыками проложить себе дорогу. В кровопролитных атаках к утру 9 (22) февраля растаяли последние силы корпуса{52}. Отошедшие к Гродно и за линию реки Бобр части 10-й русской армии, пополнившись свежими силами, 8 (21) февраля перешли в наступление с целью оказать помощь 20-му корпусу. Но эта помощь уже запоздала.

Мужественное сопротивление 20-го корпуса в Августовских лесах отвлекло внимание германского командования от решения главной задачи операции. Этим воспользовались русские. Избежавшие окружения 26- и 3-й Сибирский корпуса совместно с выдвинутым Ставкой из Гомеля 15-м корпусом организовали оборону на рубеже Гродно, Липск, река Бобр, Осовец. Путь противнику в юго-восточном направлении был прегражден. Так закончилась Августовская операция{53}.

Большую стойкость проявил гарнизон Осовца. Эта крепость располагалась на левом берегу реки Бобр. Она обеспечивала 50-километровый разрыв между флангами 10-й и 12-й русских армий, одновременно прикрывая крупный железнодорожный узел Белосток. В крепости находилось около дивизии войск, 24 полевых и 69 крепостных орудий. В ходе операции гарнизон выделил отряд пехоты с артиллерией и направил его на Граево против правого фланга 8-й германской армии. Действия отряда отвлекли силы противника и облегчили положение левофланговых корпусов 10-й армии у Райгорода. Затем гарнизон долгое время отражал попытки немцев овладеть крепостью. Осовец оборонялся до середины августа, когда по приказу командования его защитники оставили крепость.

В ходе операции Ставка верховного главнокомандующего приняла ряд важных мер по укреплению положения на северном крыле стратегического фронта. Из Гомеля в Гродно перевозился 15-й корпус. В район Ораны направлялся из состава 4-й армии 3-й Кавказский корпус. К Белостоку с левого берега Вислы перебрасывался 2-й корпус. 1-я армия была перегруппирована на правый берег Вислы. Ускорялось сосредоточение и развертывание на Нижнем Нареве 12-й армии. “Немецкие силы, — отмечает Фалькенгайн, — дошли до пределов боеспособности... Они не могли уже сломить сопротивление скоро и искусно брошенных им навстречу подкреплений”{54}.

Августовская операция являлась составной частью “стратегических Канн” австро-германского командования. Она должна [24] была положить собою начало глубокого охвата правого крыла русского фронта. Противник имел в виду, взаимодействуя с группировкой своих войск, действующей из района Карпат, добиться общего стратегического окружения русских армий.

План германского командования потерпел неудачу. Ценой больших потерь ему удалось лишь оттеснить к Неману и за реку Бобр главные силы 10-й русской армии, добиться окружения одного русского корпуса. Цель операции не была достигнута.

А. М. Зайончковский справедливо отмечает поразительное однообразие “оперативных ходов Гинденбурга”. Августовская операция, по его мнению, была точной копией Лодзинской. Германцы повторили маневр двойного охвата, причем главный удар вновь наносился на наиболее слабом участке русского фронта По-прежнему один удар предшествовал другому, а сама операция началась раньше, чем были собраны все предназначенные для нее силы.

Особенно нецелесообразно были использованы четыре свежих германских корпуса, направленные на окружение одного русского корпуса Их реальными трофеями были 1-1,5 дивизии. “И невольно задумываешься, — пишет Зайончковский, — неужели более талантливый полководец не нашел бы им лучшего применения в той обстановке, в которой обрисовалась война в начале 1915 года”{55}.

В то время, когда 10-я русская армия вела неравный бой с превосходящими силами 8-й и 10-й германских армий, на линии рек Нижнего Бобра и Нарева заканчивалось сосредоточение и развертывание вновь сформированной 12-й и перебрасываемой с левого берега Вислы 1-й русских армий. Согласно оперативному плану командования Северо-Западного фронта они составляли основную ударную группу для наступления в Восточную Пруссию, имея в своем составе восемь армейских корпусов. Против этих сил русских со стороны германцев действовала армейская группа Гальвица (три армейских корпуса и одна кавалерийская дивизия) и части правого крыла 8-й армии (четыре пехотных и одна кавалерийская дивизия).

Гинденбург поставил группе Гальвица задачу сдерживать возможное наступление 12-й русской армии и тем обеспечить фланг и тыл германских армий, действующих в районе Мазурских озер Группа прикрывала наревское направление, которое имело для немцев исключительно важное значение Удержание района Влоцлавск, Млава, Иоганисбург являлось предпосылкой успеха задуманной германским командованием операции по окружению и разгрому русских армий

Со второй половины февраля группа Гальвица, учитывая неготовность 1-й и 12-й русских армий к наступлению и стремясь [25] использовать успех германских войск в Августовской операции, развернула активные действия. Она пыталась создать угрозу Варшаве с востока, 11 (24) февраля два армейских корпуса этой группы захватили Прасныш, но 14 (27) февраля энергичным контрударом 1-го и 2-го Сибирских корпусов были отброшены, они потеряли до 10 тыс. человек только пленными{56}.

17 февраля (2 марта) 1-я, 12-я и 10-я русские армии перешли в общее наступление. Противник оказывал упорное сопротивление. Бои приняли затяжной характер. Лишь во второй половине марта после вторичного разгрома германских частей под Праснышем начался их отход к границам Восточной Пруссии. Немцы закрепились, перейдя к обороне на заранее подготовленных позициях. Попытки русских армий прорвать оборону противника успеха не имели. К концу марта Праснышская операция закончилась. В результате войска Северо-Западного фронта отбросили германцев на Среднем Немане и реках Бобр и Нарев.

Общим итогом зимних операций на правом крыле стратегического фронта явился срыв замыслов германского командования по охвату русских армий с севера. Но не был выполнен и план русской Ставки по овладению Восточной Пруссией. Однако боевые действия русских войск отвлекали внимание противника с французского фронта, обеспечивали союзникам условия для подготовки материальных и людских ресурсов.

Одновременно крупные события происходили в полосе Юго-Западного фронта. Армии его левого крыла к началу января 1915 г. занимали растянутое положение вдоль Карпатского хребта. Они вели оборонительные бои с австрийскими войсками, прикрывавшими пути на Венгерскую равнину. Сложные условия горного театра и суровая зима создавали обеим сторонам большие трудности. Военные руководители учитывали это обстоятельство в своих решениях. Задолго до принятия Ставкой общего плана кампании 1915 г. командование Юго-Западного фронта по своей инициативе приступило к разработке плана операции, направленной к скорейшему форсированию Карпат. Выполнение этой задачи возлагалось на 8-ю армию. Она должна была занять сосредоточенное положение на фронте Дукла, Балиград и, действуя в направлении на Гуменное, открыть русским армиям доступ на Венгерскую равнину.

Обеспечение операции справа возлагалось на войска левого фланга 3-й армии Радко-Дмитриева.

В свою очередь австро-германское командование, приступая к реализации оперативного плана на восточноевропейском театре, с начала января 1915 г. стало сосредоточивать войска в исходных [26] районах для наступления. В Карпаты перебрасывались части с Сербского фронта и из 2-й армии, располагавшейся на левом берегу Вислы. На помощь австрийцам пришла значительная поддержка германцев (в январе — около 50 тыс. и в апреле — около 90 тыс. человек). К 6 (19) января сосредоточение и развертывание противника было закончено. Войска изготовились к наступлению. Основная группировка находилась в полосе от Самбора до румынской границы. Против двух русских корпусов (7-го и 30-го) сосредоточилось до 7,5 австро-германских корпусов (5-я армия, Южная армия Линзингена и правый фланг 3-й армии). “По соотношению сил и степени их готовности, — писал А. М. Зайончковский, — участь Карпатской операции предрешалась уже не в пользу русских”{57}.

9 (22) — 11 (24) января германо-австрийцы перешли в наступление по всему фронту от Буковины до Мезолаборга, нанося два удара: один от Ужгорода на Самбор, другой — от Мункача на Стрый. Весь январь и февраль 1915 г. в Карпатах длилось кровопролитное сражение. Русские войска героически отбивали атаки врага и в свою очередь наносили ему короткие, но чувствительные удары. Противник настойчиво стремился охватить левый фланг 8-й армии и освободить блокированный гарнизон крепости [27] Перемышль. После тяжелых боев неприятелю удалось потеснить левофланговые войска армии Брусилова, которые вынуждены были под ударами Южной и 5-й армий противника очистить предгорья Карпат и отойти к рекам Прут и Днестр. Русское командование принимало срочные меры, чтобы восстановить положение. К концу февраля на участке Болехов, Черновицы была развернута вновь сформированная из частей правого крыла, фронта 9-я армия, которая хотя и не смогла резко изменить сложившуюся общую обстановку, тем не менее остановила продвижение австро-германских войск.

9 (22) марта пал Перемышль. Это явилось крупной победой русских, которая существенным образом изменила обстановку. Прежде всего удалось пленить 120-тысячный гарнизон, что означало тяжелый удар по вооруженным силам Австро-Венгрии. Одновременно высвобождалась 11-я армия, которую можно было двинуть на помощь русским войскам в Карпатах. Наконец, теряла значение сама цель неприятельского наступления, поскольку Перемышль, куда рвался враг, находился теперь в руках русских.

Оценивая положение, командование Юго-Западного фронта считало, что теперь противник будет стремиться или нанести поражение русским войскам, располагавшимся в Карпатах, или, упорно удерживая на месте корпуса 3-й и 8-й армий, прорваться через Буковину на сообщения русских войск и заставить их очистить Галицию. Исходя из такой оценки обстановки, оно поставило главной задачей 8-й армии разгромить левофланговые войска противника, действовавшие против 9-й армии, и выйти на Венгерскую равнину. 3-я армия должна была всеми мерами содействовать 8-й армии наступлением войск своего левого крыла{58}.

11-ю армию распределили между 3-й и 8-й, несколько усилив обе армии. Но эта поддержка не была настолько значительной, чтобы решить Карпатскую операцию в пользу русских. Возобновившееся наступление 3-й и 8-й армий, понесших в предыдущих боях большие потери и испытывавших острый недостаток в боевых припасах, привело лишь к частному успеху — захвату Бескид. 29 марта (11 апреля) наступление Юго-Западного фронта в Карпатах остановилось, и его армии перешли к обороне.

Карпатская операция не оправдала надежд обеих сторон. В ней потерпел крушение план австро-германского командования, намечавшего широкий охват левого крыла русских армий. Боевые действия вылились во фронтальное сражение в Карпатах.

Зимне-весенние операции 1915 г. не дали сколько-нибудь заметных преимуществ ни одной из сторон. Военные руководители стояли перед необходимостью поиска новых стратегических решений. Оценивая деятельность русского командования, следует отметить, что Ставка сравнительно быстро разгадала замысел [28] противника. 8 (21) февраля Янушкевич телеграфировал Иванову: “Германцы решили, по-видимому, проводить в жизнь новый план, цель которого — давление на фланги нашего растянутого по огромной дуге фронта. Противодействовать этому плану наших противников сильным ударом на левом берегу Вислы мы по состоянию наших армий и средствам не можем, следовательно, остается единственный способ: за счет войск левого берега Вислы усилить наше расположение на правом берегу Вислы и в Карпатах, дабы соответственными маневрами разрушить их планы. Войска левого берега Вислы являются единственным источником нашего усиления, а потому приходится решаться на ослабление этих войск до крайнего предела, оставляя на них ограниченную задачу по прикрытию флангов нашего расположения на Бобр-Нареве и в Галиции и от покушения противника с левого берега Вислы...”{59} Ставка сумела расстроить замыслы противника. Его планы были сорваны. Но это привело к израсходованию резервов, что отодвигало на задний план осуществление каких бы то ни было наступательных операций.

Горлицкая операция

Положение, сложившееся на южном крыле русского фронта в середине апреля 1915 г., серьезно беспокоило военное командование Центральных держав. Армии России глубоко вклинились в пределы Австро-Венгрии. Они взяли Перемышль и Тарнов, захватили почти все важнейшие перевалы в Карпатах. Создалась угроза выхода русских на Венгерскую равнину. Ухудшилась международная обстановка. Ожидалось выступление Италии и Румынии на стороне Антанты. Турция вела трудную борьбу с войсками стран Согласия и нуждалась в помощи. Большие опасения внушало состояние австро-венгерской армии. Она понесла большие потери в людском составе и материальной части. Ее боеспособность снизилась. Принимая во внимание все эти обстоятельства, начальник штаба австро-венгерской армии Конрад фон Гетцендорф просил о переброске новых немецких дивизий с Западного фронта.

Германское командование решило помочь своему союзнику Обстановка на западноевропейском театре позволяла снять часть войск и направить их против русских. Но немцы понимали, что вливание в состав австро-венгерских армий их новых дивизий, как это уже неоднократно делалось ранее, не могло спасти положение. Было очевидно также, что, несмотря на все благоприятные условия, продолжение попытки осуществления “стратегических Канн” не приведет к желаемым результатам. Считалось [29] необходимым найти такие формы оперативного маневра, которые обещали бы успех. По мнению генерала Фалькенгайна, наилучшим решением должен был явиться фронтальный удар с целью прорыва русского фронта на одном из решающих его участков.

При выборе направления главного удара германскому командованию предоставлялись три варианта. Оно могло нанести его из Восточной Пруссии против северного крыла русского фронта. Но такой удар вряд ли мог оказать существенное влияние на положение в Карпатах. Нависшая там угроза вторжения русских в Венгрию была бы реализована. Не достигал своей цели и удар из района Карпат против левого крыла русского фронта, ибо пересеченный характер местности крайне затруднял сосредоточенные действия крупных войсковых масс. Операции на флангах русского фронта, следовательно, исключались. Остановились на третьем варианте — произвести удар ближе к центру, между Вислой и Карпатами, мощной группировкой немецких войск с задачей не только отбросить русских от Карпат, но и потрясти всю русскую армию{60}. Основные стратегические усилия перемещались в Галицию Германским армиям, находившимся в Восточной Пруссии, отводилась вспомогательная роль.

Решение германского командования было правильным, ибо оно позволяло существенно облегчить положение Австро-Венгрии, устранив угрозу вторжения русских армий на Венгерскую [30] равнину. Успех на этом направлении давал возможность оказать давление на Италию и Румынию, оттянув срок их вступления в войну на стороне Антанты, поддержать Турцию, обеспечить устойчивость австро-венгерских армий. Район, избранный для нанесения главного удара, был выгодным в оперативном отношении. Он надежно прикрывал фланги ударной группировки, так как Висла на севере и Бескиды на юге стесняли маневрирование русских войск. В полосе предстоящего наступления находилось всего два естественных препятствия — реки Вислока и Сан, которые немцы не считали труднопреодолимыми. Оборона русских была организована слабо, ибо они, сосредоточив в Карпатах большие силы, разредили плотность своих войск в Западной Галиции, где у них приходилось на дивизию 10 км и более. Наконец, продвижение на этом направлении выводило на пути сообщения русских армий, находившихся в Карпатах, создавало угрозу окружения левого крыла Юго-Западного фронта.

Германское командование весьма тщательно и детально готовило операцию. К ее проведению привлекались отборные войска, снятые с французского фронта. Это были Сводный, Гвардейский, 41-й резервный и 10-й армейский корпуса. Они считались лучшими соединениями в германских вооруженных силах. Их объединили в 11-ю армию, командование которой вручили Макензену. В состав армии был включен также 6-й австро-венгерский корпус и 11-я кавалерийская дивизия. Командный состав подбирался из числа лиц с большим боевым опытом, приобретенным в операциях на Западе. Противник создал превосходство в силах и средствах над 3-й русской армией (табл. 1){61}.

Таблица 1. Соотношение сил в Горлицкой операции

Стороны

Дивизии

Штыки и сабли

Орудия

Пулеметы

Минометы

пехотные

кавалерийские

легкие

тяжелые

Русские

18,5

6

219 000

675

4

600

Германо-австрийцы

31,5

3

357 400

1272

334

660

96

На участке прорыва в 35 км германо-австрийцы сосредоточили штыков и сабель — 126 000, орудий легких — 457, орудий тяжелых — 159, пулеметов — 260, минометов — 96; русские имели соответственно 60 000, 141, 4, 100, минометов не было. Следовательно, германо-австрийцы обеспечили себе превосходство в живой силе в 2 раза, в легкой артиллерии — в 3 раза, в тяжелой артиллерии — в 40 раз, в пулеметах — в 2,5 раза{62}. [31]

Подготовка операции проводилась в глубокой тайне. Мероприятия по маскировке сосредоточения были тщательно продуманы. Чтобы дезориентировать русскую агентурную разведку, 11-я армия следовала с Западного фронта кружным путем: сначала в Северную Германию, а оттуда — в Галицию. Никто не знал о станциях назначения до момента выгрузки из эшелонов. Выход войск в район сосредоточения был произведен за несколько дней до начала наступления. Воздушная разведка велась в обычных масштабах. На почте был установлен самый строгий контроль.

С той же целью было решено провести демонстративное наступление на Ипре, где немцы впервые применили газы. Наступление разрослось в большую операцию, причинившую союзникам большие потери. Одновременно было задумано осуществить отвлекающий удар в Прибалтике. Германское командование создало группу войск в составе трех пехотных и трех кавалерийских дивизий, поставив ей задачу ударом на Лауэнштейн уничтожить русские части севернее Немана. 27 апреля (10 мая) удар был перенесен в Литву и Курляндию, где 1-й кавалерийский корпус Рихтгофена действовал на Шавли, а одна кавалерийская дивизия — на Митаву. И это наступление имело успех. Оно отвлекло внимание Ставки от Галиции к северному крылу стратегического фронта. Немцам удалось захватить Либаву и оттеснить русских за реку Дубисса.

Несмотря на все принятые меры, германо-австрийскому командованию не удалось в полной мере достигнуть поставленной цели. Наступление противника не было внезапным и неожиданным, как об этом иногда говорится в литературе. Разведка русских своевременно обнаружила подготовку удара в районе Горлице. Анализ сведений о противнике, отраженных в сводках штаба Юго-Западного фронта и донесениях войсковых начальников{63}, показывает, что о сосредоточении неприятельских войск было известно почти за две недели до начала операции. Так, в сводке за 24-30 марта (6 — 12 апреля) говорилось, что отсутствие у австро-германцев в Галиции ярко выраженных признаков, на каких участках фронта они намечали свои очередные удары, объясняется незаконченностью новых формирований для проведения “решительных операций, наподобие того, как это было проделано германцами в Восточной Пруссии в период конца января и начала февраля”{64}. “...Мы прежде всего должны быть готовы к новому появлению серии германских формирований, причем ввиду известной подготовки железнодорожных сообщений должны считаться и с возможностью столь же неожиданного их появления на театре войны, как это уже имело место в Восточной Пруссии в отношении 38, 39 и 40-го корпусов”{65}. [32]

Эти предположения вскоре стали подтверждаться. 7 (20) апреля пленные австрийцы показывали, что в районе западнее Горлице “они видели отдельных германцев, слышали, будто бы сюда скоро прибудут германские части”{66}. 14 (27) апреля войсковая разведка отмечала начавшуюся перегруппировку войск под Горлице. Смена частей неприятеля происходила систематически по ночам{67}. Было известно, что австрийские части сменялись германскими{68}. В сводке за 9 (22) — 15 (28) апреля полковник [33] Дитерихс записал, что агентура и войсковая разведка указывали на сосредоточение австро-германских сил с целью развития “в направлении Горлице решительных операций”{69}. В последующие дни продолжали поступать данные об усилении противника у Горлице{70}. Пленные рассказывали о прибытии германских войск с французского фронта{71}. Стала известной и дата перехода противника в наступление — в ночь на 19 апреля (2 мая){72}.

Русское командование принимало меры с целью укрепления своего положения у Горлице. Так, 16 (29) апреля главнокомандующий фронтом отдал директиву, которая предписывала передвинуть в западном направлении ряд частей и соединений “ввиду обнаруженного сбора противника у Горлице”{73}. В тот же день он приказал “для полного упрочения нашего расположения между Карпатами и Вислой”{74} наметить вторую линию обороны: устье Ниды, Пильзно, Змигрод, Мезолаборг. Большая работа по отражению готовившегося удара германо-австрийцев под Горлице велась в частях и соединениях 3-й армии{75}. Но все эти меры были несколько запоздалыми.

19 апреля (2 мая) германские войска начали наступление. Оборона русских в районе Горлице была прорвана. Дальнейший ход операции рисуется в таком виде. Противник настойчиво стремился расширить прорыв, не меняя направления своего главного удара. Ставка направляла в распоряжение Иванова крупные подкрепления, которые перебрасывались с других участков стратегического фронта. Она надеялась, что их достаточно для того, чтобы задержать продвижение германо-австрийцев. Но резервы вводились в сражение по частям, быстро гибли в борьбе с превосходящим противником и не оказывали существенного влияния на обстановку.

Командование 3-й армии и главнокомандование Юго-Западного фронта были сторонниками подвижной обороны. Войска последовательно отводились с рубежа на рубеж. К началу мая они отошли на линию рек Сана и Днестра. С 1 (14) мая происходили упорные бои на Сане. 10 (23) мая Италия объявила войну Австро-Венгрии. Это заставило германо-австрийцев временно приостановить наступление. 2 (15) июня оно возобновилось. 9 (22) июня неприятель занял Львов. Эта дата считается концом Горлицкой операции.

Горлицкая операция с новой силой выявила важность для успеха боевых действий обеспечения войск оружием и боеприпасами, особенно артиллерией тяжелых калибров. Германские [34] войска применили в огромном количестве тяжелую артиллерию, что явилось одной из основных причин их успеха.

Русские войска не имели такого количества тяжелой артиллерии. Но самое главное — они были слабо снабжены снарядами и патронами. Так, по данным на 1 (14) апреля число выстрелов на орудие в корпусах 3-й армии было значительно ниже нормы и составляло: в 9-м — 413, в 10-м — 456, в 12-м — 336, в 21-м — 384, в 24-м — 311, в 29-м — 366. В подвижных запасах 4-й, 3-й, 8-й и 9-й армий 13 (26) апреля недоставало снарядов: пушечных — 232 783, мортирных — 4756, тяжелых — 2388 (42-лн — 1288 и 6-дм — 1100), горных — 10 134; винтовочных патронов — 2 млн. Фронт в своем резерве (Могилев, Ровно, Люблин, Львов, Брест) имел снарядов 3-дм легких — 128 100, 3-дм горных — 49 700 (1904 г. — 27 700 и 1909 г. — 22 000), 48-лн гаубичных — 23 300, тяжелых — 29 300 (42-лн — 10 200 и 6-дм — 19 100); винтовочных патронов — 74 726 100{76}.

С самого начала операции это обстоятельство крайне отрицательно сказывалось на организации отпора противнику. Одного героизма и мужества было недостаточно. Почти каждое боевое донесение содержало ссылку на нехватку боеприпасов и просьбу об их доставке в войска. Так, уже на второй день операции, 20 апреля (3 мая), Радко-Дмитриев писал главнокомандующему, что выделенных фронтом 3-й армии всего 25 тыс. снарядов совершенно недостаточно, и настоятельно ходатайствовал прислать легких — 40 тыс. и мортирных (48-лн) — 8 тыс. снарядов, винтовочных патронов — 10 млн. Иванов приказал послать только половину: легких — 20 тыс., мортирных — 2 тыс. снарядов, ружейных патронов — 5 млн.{77} 22 апреля (5 мая) Радко-Дмитриев вновь шлет телеграмму. Он отмечает, что у противника почти исключительно тяжелая артиллерия, против которой наша легкая бессильна. Назначаемые фронтом запасы мортирных снарядов не удовлетворяли и дневной потребности в них. Крайне необходимо было не менее 11 тыс. полевых мортирных снарядов и 20 тыс. легких, 20 млн. винтовочных патронов. Но и на этот раз Иванов наполовину срезает заявку, приказав отправить в 3-ю армию снарядов мортирных — 4,5 тыс., легких — 12 тыс. и горных — 1,5 тыс., винтовочных патронов — 10 млн. Тогда же он указал Радко-Дмитриеву: “Положение дел с боевыми припасами вам известно по прежним моим предупреждениям. Ваши требования по размерам неосуществимы”{78}. Так обстояло дело до конца операции. Просьбы об отпуске боеприпасов выполнялись частично, а иногда не удовлетворялись вовсе. 24 апреля (7 мая) начальник штаба 3-й армии отдал распоряжение “об отправке всей излишней артиллерии в тыл”{79}. [35]

Аналогичная картина наблюдалась и в других армиях. Например, 30 апреля (13 мая), накануне решающих боев на рубеже реки Сан, командующий 8-й армией генерал Брусилов просил у главнокомандующего разрешения “развивать необходимый артиллерийский огонь, слабость которого за второй период кампании подмечена и нашими войсками и противником”{80}. 6 (19) мая в 8-й армии некомплект легких снарядов составлял 90 тыс., ружейных патронов — 10 млн. Иванов смог послать только 10 тыс. легких снарядов и 2 млн. патронов.

29 апреля (12 мая) в подвижных запасах 4-й, 3-й, 8-й, 11-й, 9-й армий недоставало снарядов: пушечных — 170 958, мортирных — 3853, тяжелых — 1725 (42-лн — 1425, 6-дм — 300), горных — 12 389; винтовочных патронов — 23 684 343. Фронт располагал весьма ограниченным резервом боеприпасов. Например, винтовочных патронов имелось всего 15 000 000. Бои на реке Сан еще более истощили скудные запасы. 7 (20) мая Иванов докладывал Янушкевичу, что остающийся в его распоряжении запас легких снарядов и ружейных патронов не покрывает даже четверти некомплекта их в войсках и полевых парках. Половина, а в некоторых армиях большая часть последних пуста. Он отмечал увеличение напора противника, который успел подвезти тяжелую артиллерию и, видимо, большое количество боевых припасов. Обстановка повелительно требовала пополнения армий фронта боеприпасами{81}.

Но положение было таково, что Ставка не могла оказать сколько-нибудь существенной помощи{82}.

И все же основной причиной неудачи русских в Горлицкой операции следует считать не недостаток боеприпасов и превосходство противника в силах и средствах, тем более искусство германских полководцев. Главным были ошибки в руководстве войсками со стороны командования 3-й армией и главнокомандования Юго-Западного фронта. Располагая значительными резервами, они не смогли умело использовать их. Контрудары свежих корпусов, передаваемых им Ставкой, были организованы плохо и не достигали своей цели.

Во время Горлицкой операции русское командование впервые в широких масштабах проводило разрушение важных объектов на путях движения австро-германских войск, уничтожение различного имущества. 22 апреля (5 мая) начальник штаба верховного главнокомандующего дал указания на этот счет начальникам штабов всех армий Юго-Западного фронта{83}. Начальник военных сообщений фронта генерал-майор И. В. Павский подробно докладывал В. М. Драгомирову о ходе выполнения указаний Ставки{84}. [36] В своих телеграммах он отмечал, что на всех направлениях интендантские грузы вывезены, мосты уничтожены, железнодорожное полотно разрушено, станционные сооружения сожжены, паровозы и вагоны угнаны. Были эвакуированы больные и раненые. Имущество, которое нельзя было вывезти, уничтожалось на месте. “Разрушение сделано основательно, — говорилось в одном из донесений Павского. — Мосты сохранялись до последней минуты и взрывались под огнем неприятеля”{85}. Это замедляло продвижение австро-германцев.

Горлицкая операция длилась 52 дня: с 19 апреля (2 мая) по 9 (22) июня 1915 г. Это была одна из наиболее крупных оборонительных операций первой мировой войны. Русские вынуждены были оставить Галицию. Стратегическое положение их армий, действовавших в Польше, серьезно ухудшилось. Но германо-австрийцы не смогли добиться крупного стратегического результата. Дело свелось фактически не к прорыву русского фронта, а к его “продавливанию”. Успех противник стремился развить на одном, центральном направлении. Маневр силами и средствами во время операции отсутствовал. Это дало возможность русскому командованию осуществить глубокий стратегический отход. На флангах войска отводились не под влиянием действий противника, а по стратегическим соображениям. Наступление развивалось крайне медленно. “Фронтальное оттеснение русских в Галиции, — писал [37] Людендорф, — как оно бы ни было для них чувствительно, не имело решающего значения для войны... К тому же при этих фронтальных боях наши потери являлись немаловажными”{86}.

Летние оборонительные операции в Польше и Прибалтике

К середине июня 1915 г. армии русских по-прежнему действовали в составе двух фронтовых объединений. Северо-Западный фронт генерала М. В. Алексеева{87} включал в себя восемь армий (5-ю, 10-ю, 12-ю, 1-ю, 2-ю, 4-ю, 3-ю и 13-ю), Юго-Западный фронт генерала Н. И. Иванова — всего три армии (8-ю, 11-ю и 9-ю){88}. Граница между фронтами проходила в районе Сандомира. Силы противника также объединялись в два фронта: германский Восточный фронт (Неманская, 10-я, 8-я, 12-я, 9-я армии и армейская группа Войрша) во главе с главнокомандующим Гинденбургом и начальником штаба Людендорфом и австро-венгерский Галицийский фронт (1-я, 4-я, 11-я, 2-я, Южная и 7-я армии), руководимый эрцгерцогом Фридрихом и Конрадом фон Гетцендорфом. Границей фронтов служила река Пилица.

Особенностью конфигурации линии фронта было то, что в своей средней части она имела форму дуги, обращенной в сторону противника. На пространстве, ограниченном дугою{89}, куда входили центральные районы Польши, находилась главная группировка русской армии. Стратегическое положение ее было невыгодным, ибо она с двух сторон охватывалась противником. Создавались условия для проведения германским командованием новых крупных операций на флангах своего стратегического фронта: с севера (из Восточной Пруссии) и с юга (из Галиции).

23 мая (15 июня), еще в ходе Горлицкой операции, начальник штаба 11-й армии полковник Сект выдвинул предложение о повороте главных сил армии в северном направлении. Эту идею одобрил Конрад. Но тогда решили отложить выполнение маневра до взятия Львова. 9 (22) июня австро-германские войска вступили в этот город. Спустя два дня, 11 (24) июня, Сект представил главным командованиям германской и австро-венгерской армий новый доклад с подробным анализом обстановки. Он утверждал, что “истинной целью войны на Восточном театре является [38] скорейшее и полное сокрушение России”{90}. По его мнению, юго-западная часть русского фронта была разбита. Оставалось нанести поражение армиям его северо-западной половины. Это, как считал Сект, можно было сделать путем нанесения большими силами мощного удара на правом берегу Вислы восточнее Ивангорода. Такой удар, как говорилось в докладе, должен отбросить весь русский Северо-Западный фронт. Следовательно, Сект (произведенный после Горлицкой операции в генерал-майоры) продолжал настаивать на своем предложении, сделанном еще 23 мая (15 июня).

Конрад, как и раньше, горячо поддержал Секта, поскольку его идея полностью отвечала его собственным намерениям. Но теперь он решил идти значительно дальше. 14 (27) июня им были отправлены Фалькенгайну предложения, в которых развивалась новая оперативная идея. Возбуждался вопрос о содействии австро-венгерским войскам на Востоке для того, чтобы разбить русские главные силы и вынудить противника отойти за Вислу. С этой целью рекомендовалось провести наступление 12-й армией генерала Гальвица, усиленной другими частями, в общем направлении на Седлец. Конраду представлялась, как он писал, та операция, “которая была начата с нашей стороны в начале кампании, но которая тогда, ввиду русского численного превосходства и вследствие невыполнения германского удара на Седлец, не имела успеха”{91}.

Фалькенгайн согласился с этим предложением. Было ясно, что Горлицкая операция не оправдала возлагавшихся на нее надежд. Нанести решающее поражение русским не удалось. Их стратегический фронт не был прорван. Армии Иванова последовательно отходили на восток. Продолжать движение вслед за ними не было смысла. “До сих пор, — писал Фалькенгайн, — главный нажим атаки направлялся с запада на восток. Оставаясь на этом направлении, вполне было возможно отобрать у противника дальнейшую территорию. Но нанести ему действительный вред на широких равнинах Волыни и Подолии за время, имевшееся в нашем распоряжении, едва ли было достижимо”{92}. Военные действия “могли затянуться до бесконечности”{93}. Именно этого больше всего боялось германское командование. Обстановка не позволяла ему терять время. Тревожило положение на французском фронте, где соотношение сил складывалось не в пользу Германии{94}. Стали [39] поступать сведения о подготовке англо-французов к активным боевым операциям. Считалось необходимым укрепить германские армии на Западе путем переброски войск с Востока{95}. Но до этого нужно было во что бы то ни стало добиться победы над Россией. Фалькенгайну казалось, что именно наступление в северном направлении, в междуречье Вислы и Буга, вело к достижению поставленной цели. Проведение операции возлагалось на группу Макензена (4-я и 11-я армии).

Оба начальника генеральных штабов были согласны и в том, что содействие войск главнокомандующего на Востоке могло бы иметь решающее значение для достижения крупного оперативного успеха над основной группировкой русских сил в Польше. Однако выбор исходного пункта и направления наступления с германского Восточного фронта, для которых представлялись различные возможности, Фалькенгайн оставил за собой. Од хотел по данному вопросу ознакомиться с мнением генерал-фельдмаршала фон Гинденбурга{96}.

План стратегического наступления на русском фронте, согласованный между Фалькенгайном и Конрадом, встретил, однако, возражения со стороны командования германского Восточного фронта. Гинденбург не соглашался с организацией наступления от Нарева на юго-восток. Он настаивал на проведении более глубокого охвата русских. По его мнению, было целесообразнее нанести главный удар левым крылом восточного фронта от Немана, направляя его в обход крепости Ковно с севера на Вильно и далее на Минск. Это должно было, как рассчитывал Гинденбург, обеспечить выдвижение германских войск на пути отступления главной группировки русских армий, расположенной в Польше. Кайзер Вильгельм отклонил предложение Гинденбурга, ибо оно не отвечало общей идее единой стратегической операции. Он предписал “12 июля прорвать русские позиции на Нижнем Нареве по обе стороны Прасныша и для облегчения группы Макензена произвести наступление на Буг”{97}. Считалось вполне очевидным, что в ходе этого наступления “надлежало стремиться отрезать войска, находившиеся у Вислы и перед Макензеном”{98}. Внимание Гинденбурга обращалось на то, чтобы сосредоточить все усилия на успешном проведении операции армией Гальвица. До ее завершения следовало приостановить боевые действия на других направлениях, в том числе и на севере, исключая те, которые касались непосредственного обеспечения удара со стороны Нарева{99}. [40] Однако Гинденбурт вопреки этим указаниям стал готовить два наступления: одно силами Неманской армии, а другое армией Гальвица.

Таким образом, германское командование замышляло осуществить летом 1915 г. план окружения группировки русских войск, расположенной в Польше. Выполнение его вылилось в три крупные операции: операцию группы армий Макензена в междуречье Вислы и Буга, Риго-Шавельскую и Наревскую. Все они проводились одновременно и поставили русское верховное главнокомандование в весьма трудное положение.

Австро-германское командование приступило к выполнению своего стратегического плана сразу же после того, как австро-венгерские войска вступили в оставленный русскими Львов. Вечером 9 (22) июня Конрад отдал галицийским армиям директивы в духе своих оперативных предложений, высказанных в письме к Фалькенгайну от того же числа{100}.

Итак, 4-я и 11-я армии под общим командованием Макензена, произведенного в генерал-фельдмаршалы, должны были наступлением в северном направлении между Вислой и Бугом оттеснить южный фланг стоявших в Польше главных русских сил. Трем армиям правого крыла (2-й, Южной и 7-й) предстояло, продолжая наступление, прикрыть эту операцию с востока{101}. Австро-венгерское командование рассчитывало заставить русских окончательно уйти из Галиции.

Решением Конрада армии австрийского фронта делились на две группы — северную и восточную. Им предстояло наступать в расходящихся направлениях. Между 11-й и 2-й армиями, находившимися на внутренних флангах обеих групп, неизбежно должен был образоваться разрыв. Чтобы не допустить этого, и в особенности для обеспечения восточного фланга 11-й армии, имелась в виду возможно быстрая переброска через Львов к Бугу 1-й австро-венгерской армии. Занимаемая ею полоса на левом берегу Вислы передавалась армейской группе Войрша. До прибытия 1-й армии 11-я армия должна была охранять свой фланг собственными силами{102}. Одновременно с той же целью в район Сокаль из Южной армии направлялся один армейский корпус{103}.

Наступление группы Макензена (11-й германской и 4-й австро-венгерской армий) в полосе между реками Висла и Буг началось 13 (26) июня. Оно развивалось крайне медленно. Противник, с трудом преодолевая сопротивление армий Юго-Западного фронта, к середине июля сумел достигнуть линии Белжице, Красностав, Грубешов. Ему не удалось продвинуться далее рубежа Люблин, Холм. [41]

Не принесла сколько-нибудь значительного успеха германцам и Наревская операция, проведенная в период с 30 июня (13 июля) по 20 июля (2 августа) силами 12-й армии Гальвица. Эта армия занимала полосу протяжением более 140 км от реки Розога в районе Мышинец до реки Висла у Плоцка. Правее находилась 9-я армия Леопольда Баварского, левее — 8-я армия Шольца. К началу боевых действий 12-я армия имела в своем составе 177 тыс. человек и 1255 орудий. Силы русских были представлены 1-й армией Литвинова и левым флангом 12-й армии (4-й Сибирский корпус). Они насчитывали 107 тыс. человек и 377 орудий{104}. Левее 1-й армии на западном берегу Вислы уступом назад располагалась 2-я армия.

Укрепленная позиция русских состояла из двух линий обороны, отстоявших одна от другой на расстоянии 5 — 6 км, и тылового оборонительного рубежа, удаленного от первой линии обороны на 15 — 16 км. Относительно подготовленной могла считаться только первая линия, которая включала в себя окопы полного профиля, проволочные заграждения и различного рода убежища. Вторая линия и тыловой оборонительный рубеж состояли только из окопов. Задача 1-й армии заключалась в том, чтобы прочно удерживать свои позиции до окончания эвакуации Варшавы. Все внимание было обращено на усовершенствование системы обороны, рытье окопов и ходов сообщений, возведение искусственных препятствий. Обеспеченность армии боевыми припасами была еще ниже, чем 3-й русской армии накануне Горлицкой операции. Не хватало не только снарядов (дневная норма была установлена в 5 выстрелов на орудие), но и ружейных патронов. Тысячи бойцов не имели винтовок.

Гальвиц решил главный удар нанести центром своей армии в направлении на Прасныш. Задача правого фланга состояла в наблюдении за крепостью Новогеоргиевск, а левого — в поддержании связи с наступающим правым флангом 8-й армии. Для прорыва укрепленной полосы русских противник сосредоточил на 35-км участке в районе Прасныша до 7 пехотных дивизий и 860 орудий. Каждое орудие было обеспечено 600-1000 выстрелами{105}. Co стороны русских на участке прорыва оборонялись две пехотные дивизии (11-я и 2-я Сибирские). Армейский резерв составляла 1-я Сибирская дивизия, располагаясь в одном переходе от линии фронта. Таким образом, и на этот раз со стороны германцев было подавляющее превосходство и в живой силе, и в артиллерии. Прорыв намечалось осуществить тем же способом, что и у Горлице.

В 5 часов 30 июня (13 июля) германские снаряды обрушились на окопы первой линии русских позиций и в течение 4-5 часов [42] вели интенсивную артподготовку. Она завершилась минометными залпами. После этого атакующие дивизии пошли в атаку. Несмотря на подавляющее превосходство в силах и на эффективность артиллерийской подготовки, нанесшей обороняющимся огромные потери (до 30% боевого состава), борьба за первую линию обороны длилась почти весь день. Русские солдаты проявили такую стойкость и упорство, что приводили в изумление своего противника. Только вечером германским частям удалось подойти ко второй линии обороны. В ночь на 1 (14) июля войска 1-й русской армии отошли на тыловой оборонительный рубеж. Подготовка атаки этого рубежа заняла у противника весь день 1 (14) июля, 2 (15) июля он возобновил свое наступление. 10 германских дивизий атаковали 4,5 дивизии 1-й армии{106}. Врагу приходилось преодолевать сильное сопротивление русских, отражать их контратаки. Ожесточенная борьба велась за населенные пункты, где немцам приходилось штурмовать каждый дом, нести большой урон. Алексеев подкрепил армию Литвинова войсками, переброшенными из 2-й и 4-й армий и гарнизона Новогеоргиевска. Ввод в сражение этих сил позволил русским удержаться в предмостных укреплениях городов Рожаны, Пултуск, Сероцк. Попытка противника форсировать реку Нарев окончилась полной неудачей, и он решил 5 (18) июля прекратить операцию. Подавленная задача не была выполнена. За шесть дней Праснышского сражения 12-я германская армия, имевшая подавляющее превосходство [43] и в живой силе, и в артиллерии, ценой тяжелых потерь смогла продвинуться лишь на 25 — 30 км. Русские не были разбиты, а только сдвинуты со своих позиций и оттеснены к Нареву.

Малый успех Гальвица беспокоил германское верховное командование. Оно настаивало на продолжении наступления через Нарев на ют навстречу армиям Макензена. Гинденбург отдал приказ 8-й и 12-й армиям в кратчайший срок закончить подготовку и возобновить операцию. Решение Гальвица сводилось к следующему: 1) направить сильные удары на позиции русских у Рожан и Пултуска; 2) под их прикрытием форсировать Нарев выше и ниже Рожан, пользуясь лесами в долине реки{107}. Выполнение этого замысла привело к сражению на реке Нареве. Оно развернулось на фронте свыше 140 км и продолжалось 11 дней с 10 (23) июля по 20 июля (2 августа).

В ночь на 10 (23) июля противник атаковал предмостную позицию у Рожан. Это послужило началом сражения на Нареве. Атака оказалась внезапной. Русские вынуждены были отойти на вторую линию обороны. Три германские дивизии имели против себя 1,5 дивизии. Неприятелю удалось переправиться ниже Рожан. Созданная им угроза выхода в тыл русских заставила их оставить Рожаны и отступить на левый берег реки. Между Рожанами и Пултуском, где отходили наиболее пострадавшие в Праснышском сражении части 1-го Сибирского корпуса, германцы без особого труда перешли Нарев.

С утра 10 (23) июля была атакована Пултусская предмостная позиция. Русские два дня отбивали натиск превосходящих сил противника, а затем под их нажимом стали медленно отходить, частью на левый берег Нарева, частью на Сероцкую предмостную позицию.

Итогом боевых действий у Рожан и Пултуска было то, что противнику удалось форсировать Нарев. Открывался свободный путь на Седлец. Создавались условия для выхода на пути отхода 2-й армии. Но на участке Сероцк, Новогеоргиевск находились долговременные форты, которые прикрывали переправы через Неман. Хорошо укрепленная позиция у Сероцка занимала фланговое положение по отношению к рекам Бут и Нарев. Между Наревом и Западным Бутом имелось много болот. Все эти обстоятельства облегчали русским организацию обороны данного района. Попытки противника переправиться через Нарев ниже Пултуска оказались напрасными. Направление Пултуск, Вышков удалось прикрыть двумя корпусами. Наступление германских войск было остановлено.

Сражение на Нареве принадлежит к одним из самых поучительных сражений на русском фронте{108}. Большой интерес представляет влияние на боевые действия войск крепостей Осовец [44] и Новогеоргиевск, которые, прикрывая фланги 12-й и 1-й русских армий, сковали оперативную свободу германского командования и вынудили его наносить удар на центральном участке, хорошо оборудованном со стороны русских в инженерном отношении. Боевые действия обогатили военное искусство ценным опытом борьбы за укрепленные позиции, форсирования речных преград, применения в целях обороны случайных и малоподготовленных тыловых рубежей.

Столь же ограниченный характер носила и Риго-Шавельская операция. К 1 (14) июля Неманская армия имела в своем составе 6 пехотных и 5 кавалерийских дивизий, 2 пехотные и 2 кавалерийские бригады, 2 отдельных отряда, а всего 17 боевых единиц. Эти силы были сведены в две группы: северную Лауэнштейна и южную Рихтгофена. Армия насчитывала 115 — 120 тыс. человек и 600 орудий{109}. Ей противостояла 5-я армия русских. В нее входили 4 пехотные и 6 кавалерийских дивизий, 3 пехотные и 2 кавалерийские бригады. Общая их численность составляла 117 тыс. человек, включая 10 тыс. невооруженных, и 365 орудий{110}. Позднее к участию в операции были привлечены находившиеся в Митаве и Риге 12-я и 13-я Сибирские дивизии. В них было до 20 тыс. человек. Но обе дивизии, переброшенные из Галиции, не успели привести себя в порядок, имели большой некомплект оружия. Реального влияния на ход событий они не могли оказать.

Стороны располагались на широком фронте протяжением 250 км. Оперативных резервов не имели. Их силы были примерно равны. Но немцы почти в два раза превосходили русских в артиллерии и лучше были обеспечены боеприпасами. Инициатива действий находилась в их руках. Используя свои преимущества, германское командование поставило Неманской армии задачу овладеть районом Митава, Поневеж. Это должно было создать благоприятные условия для выполнения последующего маневра — удара на Вильно в обход Ковно с севера. Отсюда же армия получала возможность действовать в направлениях на Ригу и Двинск. Противник поставил перед собой большую цель. Но Неманская армия, растянутая на широком фронте, не могла являться ударной силой.

Русское командование понимало важность удержания Риго-Шавельского района. Успех немцев был опасен, ибо приближал борьбу к столице империи — Петрограду. Но ограниченность сил и средств не позволяла русским принять наступательный план действий. Было решено ограничиться обороной. Задача сводилась к обеспечению направлений на Митаву и Двинск и обеспечению крепости Ковно с севера. Особое внимание обращалось на удержание района Шавли, который, занимая центральное положение, прикрывал все указанные направления. [45]

С 8 часов утра 1 (14) июля генерал Отто фон Белов начал наступление форсированием реки Виндавы силами левого крыла своей армии, в общем направлении на Митаву. Немцы, имея двойной перевес над русскими, медленно продвигались вперед. Под напором превосходящих сил врага правофланговые соединения 5-й армии отходили в восточном направлении. Ее основная группировка оказывала упорное сопротивление в районе Шавли. Германцы замышляли окружить центральные дивизии русских. Частям северного крыла было приказано, оставив заслон против Митавы, нанести удар на юго-восток, а южным корпусам — на северо-восток. Имелось в виду сомкнуть кольцо окружения восточнее Шадова, применив излюбленный прием шлиффеновской доктрины. С утра 8 (21) июля немцы начали свой маневр двойного охвата.

Плеве, весьма здраво оценив обстановку, разгадал этот замысел. Он отдал приказ о немедленном отходе, чтобы вывести войска из-под ударов врага. Этот шаг, как отмечал военный историк Г. Корольков, “показывает гражданское мужество Плеве, так как мало было генералов, способных принять решение, идущее вразрез с требованиями Ставки “ни шагу назад””{111}. Войска применяли метод активной обороны в самом широком смысле. Корпуса отходили с рубежа на рубеж, переходя на отдельных участках в короткие, но энергичные контратаки. Они сохраняли свои силы и выходили из-под фланговых ударов врага. 8 (21) июля немцы заняли Шавли, а 12 (25) июля — Поневеж. На этом 12-дневное сражение под Шавли закончилось. Общая цель маневра двойного охвата не была достигнута. Русские избежали окружения.

С занятием Поневежа германские войска вышли на стык 5-й и 10-й русских армий. Создалась угроза прорыва их в направлении Вильно. Одновременно нависла опасность над Ригой и Двинском. Положение на этих направлениях беспокоило Ставку. На усиление 5-й армии направлялись резервы — две пехотные и одна кавалерийская дивизии{112}. В район Риги была переброшена 12-я армия. Немцы сумели 7 (20) августа занять Митаву. Но их дальнейшее продвижение на рижском и двинском направлениях было остановлено. Русские активизировали свои действия. Однако вытеснить Неманскую армию из Литвы не удалось.

Риго-Шавельская операция продолжалась более месяца, с 1 (14) июля по 7 (20) августа 1915 г. Немцам удалось захватить обширную территорию и оттеснить 5-ю армию русских к Западной Двине. Русские понесли значительные потери. Больших потерь стоила она и германским войскам. Несмотря на превосходство во всех отношениях, противник не смог достигнуть своей основной цели — разгрома 5-й русской армии. Отличительной особенностью операции было то, что она протекала в условиях [46] борьбы на широком фронте (армия — 250 км, корпус — 50 км, дивизия — от 20 до 25 км).

Командующий Неманской армией генерал фон Белов, слывший среди немецкого генералитета выдающимся военачальником, не показал должного оперативного мастерства. Он действовал излишне осторожно, а иногда и нерешительно. Задуманный им маневр двойного охвата был начат с опозданием и осуществлялся недостаточно энергично. Что касается русского командования, то оно, находясь в невыгодных условиях, сумело противопоставить врагу способ борьбы, приведший к срыву его намерений. Генерал Плеве, которого Ставка считала “одним из лучших командующих армиями”{113}, оказался на высоте. В Риго-Шавельской операции он проявил удивительную настойчивость и требовательность{114}.

Таким образом, все три операции, призванные обеспечить окружение основной группировки русских армий в Польше, не оправдали надежд германского командования. Решающую роль в срыве замыслов врага сыграло мужество русского солдата. Достаточно умело действовали Ставка, главнокомандование фронтов, командование армий.

4 (17) июня в Холме Ставка провела совещание. Было решено перейти к стратегической обороне. Назначенный Северо-Западному фронту основной оборонительный рубеж проходил по Неману, Бобру, Нареву и Висле до Ивангорода. Варшаву признавалось целесообразным удерживать в своих руках. Юго-Западному фронту разрешалось отвести правое крыло на восточный берег Сана, а левое — до государственной границы. В качестве последнего рубежа, на который допускался отход, считалась линия Немана, Буга и далее до границы с Румынией. Принимая такое решение, Ставка надеялась выиграть время, чтобы привести в порядок войска и в некоторой степени наладить снабжение их боеприпасами, сохранить живую силу армии для продолжения борьбы. Она рассчитывала и на то, что союзники перейдут в наступление и оттянут на себя часть сил с русского фронта.

Наступление войск противника в междуречье Вислы и Буга, а также на Нареве создало опасность выхода его на тылы центральной группировки русских армий. Возникла реальная угроза их окружения. Ставка решила провести очередное совещание с руководством Северо-Западного, фронта, чтобы обсудить создавшееся положение и наметить план дальнейших действий. Оно состоялось в Седлеце 22 июня (5 июля). На нем было подтверждено ухудшение материально-технического обеспечения. В ближайшее время оно не могло быть улучшено. Война приобретала затяжной характер. Отсюда делался вывод о необходимости беречь живую силу, ибо без нее продолжение борьбы было невозможно. Совещание признало необходимым по условиям обстановки отвести [47] армии до линии Ломжа, Малкин, Коцк, Влодава, Ковель. Это должно было привести к постепенному спрямлению фронта. Ставка решила пойти дальше рекомендаций совещания. Отданная ею директива предоставляла Алексееву право отвести армии до линии Бобр, Верхний Нарев, Брест-Литовск, Ковель. Это должно было совершенно выпрямить выпуклость фронта{115}.

Русское командование успешно выполнило этот план. Оно сумело удачно осуществить весьма сложный стратегический отвод своих центральных армий на линию Осовец, Ломжа, Любартов, Ковель. Замысел противника окружить войска русских, находившиеся на левом берегу Вислы, окончился неудачей. Фалькенгайн вынужден был признать, что летние операции “не достигли своей цели”{116}. С ним согласен был и Гинденбург. “Операция на востоке, несмотря на прекрасное проведение Наревского удара, — писал он, — не привела к уничтожению противника. Русские, как и нужно было ожидать, вырвались из клещей и добились фронтального отхода в желательном для них направлении”{117}.

Осенние операции и стабилизация Русского фронта

Анализ обстановки, сложившейся на русском фронте к осени 1915 г., убедил германское верховное командование в том, что новые крупные наступательные операции вряд ли возможны.

Кампания 1915 г. на восточноевропейском театре фактически считалась законченной. Хотя ее конечные результаты далеко не отвечали тем стратегическим целям, ради которых она начиналась, тем не менее оставление русскими западных районов Прибалтики, Польши и Галиции, а также ослабление их армий в напряженных оборонительных боях давали немцам некоторые основания считать, что оперативные успехи произведут известное впечатление и на мировое общественное мнение, и на общественное мнение коалиции Центральных держав. Вытеснение русских армий из пределов Галиции укрепляло и внутреннее, и внешнее положение союзника Германии — Австро-Венгрии. С августа германское верховное командование переключает свое внимание на французский фронт, предоставляя австрийскому командованию и командованию своих армий на Востоке завершение кампании 1915 г. на русском фронте сообразно их оперативным предположениям. Фалькенгайн полагал, что сколько-нибудь чувствительное поражение противнику “можно было бы нанести... теперь лишь тем, что группа Макензена сильными ударами оттесняла бы [48] его к северу по обе стороны Брест-Литовска, в то время как 12-я армия, направляясь через Бельск, старалась бы ударить во фланг и тыл оттесненных частей. Время для передвижения крупных частей или подготовки к далеким охватывающим движениям уже было упущено”{118}. В этом смысле и были отданы соответствующие указания войскам высшим командованием Германии и Австро-Венгрии.

Иную позицию занимало руководство германским Восточным фронтом. Между ним и верховным командованием произошел оживленный обмен мнениями относительно характера дальнейших действий против русских. 31 июля (13 августа) Гинденбург писал Фалькенгайну, что русские после отхода из Польши получили возможность группироваться, где им заблагорассудится, и направлять значительные силы против его левого крыла, угрожающего их сообщениям. Единственным способом сорвать намерения русского командования он считал проведение новой крупной операции. Решительный удар, с его точки зрения, был возможен только со стороны Ковно, где фронт русских был наиболее слабым. “Поэтому, — говорилось в докладе Гинденбурга, — еще раз я настоятельно ходатайствую об усилении моего левого крыла, чтобы по обстоятельствам или действовать наступательно, или, по крайней мере, удержать за собой до сих пор занятую территорию. Я подчеркиваю еще раз, что в наступлении моего левого крыла против тыла и сообщений противника я вижу единственную возможность его уничтожения. Такое наступление, вероятно, еще и теперь является единственным средством избежать нового похода, если только это уже не поздно”{119}.

Фалькенгайн решил уступить настойчивым требованиям Гинденбурга. 15 (28) августа командованию Восточного фронта были отправлены директивы, в которых было указано провести намечаемые операции севернее Верхнего Немана и восточнее Среднего с нанесением русским возможно большего вреда. Должна ли достигнутая к началу зимы линия упираться в море у Рижского залива или у Либавы, это предоставлялось решить главнокомандующему. На его же усмотрение передавалось избрание постоянной оборонительной линии или применение вместо нее подвижной обороны. С точки зрения общего хода войны было только важно, чтобы найден был такой оборонительный рубеж, который мог бы быть удержан возможно малыми силами и малым числом снарядов{120}.

3 (16) августа в Волковыске верховный главнокомандующий провел совещание высших должностных лиц Ставки и Северо-Западного фронта. На нем были приняты важные решения о плане дальнейших действий. Их существо было изложено в докладе [49] великого князя Николая Николаевича на имя царя{121} и в директиве Ставки № 3274 от 4 (17) августа{122}. Общее положение на Северо-Западном фронте, обширность охватываемого им оперативного района, сложность лежавших на нем задач, а также наличие в его составе значительного числа войсковых соединений вызвали необходимость разделения его на два новых фронта — Северный и Западный с непосредственным подчинением каждого из них верховному главнокомандующему. Такая мера была безусловно правильной, поскольку управление восемью армиями, отходившими севернее Полесья, было затруднительно для одного лица. Главнокомандующим армиями Северного фронта назначался Н. В. Рузский, занимавший до того должность командующего 6-й армией. Он вступал в свои обязанности в ночь на 5 (18) августа. Западный фронт вверялся М. В. Алексееву.

Основной задачей Северного фронта являлось прикрытие путей к Петрограду из Восточной Пруссии и со стороны Балтийского моря. Армиям фронта надлежало: 1) прочно удерживать в своих руках район Среднего Немана, имея в виду крайне важное его значение не только для Западного фронта, но и для общего стратегического положения к северу от Полесья; 2) прикрывать пути, ведущие по правому берегу реки Неман в Виленский район и к участку железной дороги Вильна, Двинск; 3) сохранять за собой нижнее течение реки Двины от Двинска до Риги включительно. Вместе с тем войска Северного фронта должны были “стремиться к тому, чтобы при первой возможности перейти в решительное наступление с целью оттеснить противника насколько возможно к западу и лишить его выгодного исходного положения для развития операций в обход правого фланга общего нашего стратегического фронта”{123}. Основной задачей Западного фронта являлось прикрытие путей, ведущих на Москву из передового театра. Армиям фронта надлежало; 1) прочно удерживать в своих руках район Гродно, Белосток от Верхнего Нарева до Бреста включительно; 2) прикрывать пути по правому берегу Верхнего Буга к рубежу Брест, Кобрин, Пинск, Лунинец.

В это время положение осложнилось. Вследствие дворцовых интриг был отстранен от должности вел. кн. Николай Николаевич. Функции верховного главнокомандующего взял, на себя Николай II, лишенный каких бы то ни было полководческих дарований. Его начальником штаба стал М. В. Алексеев. В должность главнокомандующего Западным фронтом вступил А. Е. Эверт. Если Николай Николаевич не сумел обеспечить достаточно твердого стратегического руководства, то Николай II вообще был неспособен осуществлять его. Фактически верховное командование было сосредоточено в руках М. В. Алексеева. [50]

Такие крупные перемены в русском верховном главнокомандовании были очень несвоевременными. Они облегчали противнику выполнение его задачи. Действительно, как только Гинденбург узнал об этом, он приказал немедленно начать в районе Вильна операцию, известную под названием “Свенцянский прорыв”. Однако попытка немцев окружить 10-ю армию русских окончилась неудачей. Наступление привело к некоторому выигрышу территории, заставив русские армии отойти на линию река Западная Двина, Двинск, Вилейка, Барановичи, Пинск, где фронт стабилизировался.

Осенние операции на Юго-Западном фронте носили столь же ограниченный характер. Австрийское главное командование отказалось от дальнейших попыток наступления в полосе рек Висла и Буг. Оно перенесло основные усилия на направление Сарны, Луцк. Туда были перегруппированы с левого фланга 1-я и 4-я австрийские армии. Наступлением этих армий противник лишь несколько потеснил на восток армии Юго-Западного фронта, ничего не прибавив к общим стратегическим итогам кампании 1915 года. К октябрю русские войска отошли на линию рек Стырь и Стрыпа, где фронт также стабилизировался.

Последней операцией кампании 1915 г. было декабрьское наступление войск Юго-Западного фронта. Русская Ставка предприняла это наступление по просьбе союзников с целью отвлечь [51] внимание австро-германцев от Сербии, армия которой вела тогда неравные бои с врагом. Перед войсками ставилась задача нанести противостоявшим армиям противника сильный удар, причинить ему возможно большие потери. Главная роль отводилась вновь сформированной 7-й армии, составившей левый фланг фронта. 8-й армии Брусилова было приказано упорно удерживать занимаемые позиции, энергичными поисками сковать неприятельские войска. В дальнейшем, когда обозначился бы успех атаки 7-й армии, ей надлежало перейти в наступление уступами справа и отбросить противника от его сообщений с Ковелем и Владимиром-Волынским, прочно обеспечивая правый фланг фронта{124}. Брусилов категорически протестовал против такого решения. Он настаивал на том, чтобы и его армии было предоставлено право с самого начала операции вести активные наступательные действия. Но это предложение не получило положительного ответа. Декабрьское наступление Юго-Западного фронта окончилось неудачей. Основными причинами этого были плохая подготовка операции, серьезная нехватка артиллерии и боеприпасов. Затем наступило длительное затишье.

И. И. Ростунов

3. Операции на Западном фронте

Положение, силы и оперативные замыслы сторон

С установлением на западноевропейском театре многокилометрового сплошного позиционного фронта от Фландрского побережья до швейцарской границы действия воюющих сторон принимают характер борьбы за улучшение оборонительных позиций. На первый план обе стороны выдвигают оборону. В инструкциях Жоффра от 26 декабря, 2 и 15 января от союзных войск требуется создание такой прочной обороны, которая могла бы парировать новые удары германцев и вместе с тем обеспечила бы союзникам возможность перехода к наступательным действиям. Приказы Фалькенгайна от 7 и 15 января выдвигали перед германскими западными армиями задачу “укрепления позиций настолько, чтобы их можно было, если потребуется, удерживать долгое время даже небольшими силами против наступления в несколько раз превосходящих сил”{125}. В соответствии с этими указаниями англо-французы и германцы постепенно перестраивали систему обороны, переходили от опорных пунктов к сплошным линиям окопов (траншеям). Основное внимание обращалось на оборудование первой (передовой) позиции. Ее возводили в виде двух-трех линий траншей, удаленных одна от другой на 100-150 м. С фронта, а иногда и с флангов она прикрывалась проволочными заграждениями. На [52] позиции возводились блиндажи и убежища, пулеметные и орудийные точки. Между собой окопы связывались развитой системой ходов сообщения. Отдельные участки позиции готовились к круговой обороне.

На главных направлениях возможных атак противника строились вторые позиции, возводились отсечные позиции. Глубоко в тылу сооружались укрепленные лагеря и тыловые полосы обороны в виде одной-двух линий узлов сопротивления, прикрытых искусственными препятствиями. Укрепленные лагеря создавались вокруг Парижа, Амьена, Кале, Дюнкерка и других городов и крепостей, тыловые полосы обороны — по рекам Уаза, Урк, Эна, Сомма и др.

Инструкции Жоффра от 2 и 15 января пересматривали и вопросы наступления{126}. В них положения довоенных уставов о ведении наступления стремительно и непрерывно заменялись противоположными указаниями о методических и последовательных атаках укрепленных позиций. Так, в инструкции от 2 января отмечалось, что в новых условиях наступательные операции должны характеризоваться более замедленным и более методическим развитием, проводиться последовательными атаками, предварительно подготовленными артиллерийским огнем{127}. Обращалось внимание на тесную связь пехоты с артиллерией, необходимость привлекать тяжелые полевые батареи для борьбы с инженерными сооружениями противника и его артиллерийскими батареями, на приближение огневых позиций 75-мм батарей с их незначительной дальностью стрельбы (5,5 км) к боевым порядкам наступающей пехоты. В инструкции давались общие указания о тщательности артиллерийской подготовки атаки и ведении пехотной атаки энергично, до полного успеха, в плотных боевых порядках, обеспечивающих наращивание силы удара.

К началу февраля 1915 г. Германия держала на Западном фронте семь армий (с 1-й по 7-ю) и три армейские группы (Штранца, Фалькенгаузена, Геде) в составе 26 пехотных корпусов (94,5 дивизии){128}. Управление армиями до марта сосредоточивалось в трех армейских группах: правая (4-я и 6-я), центральная (1-я, 2-я, 3-я, 5-я) и левая (группы Штранца, Фалькенгаузена и Геде). Впоследствии германское верховное командование отказалось от этих промежуточных инстанций управления. Общая численность германских войск достигала 1,9 млн. человек, 4000 легких и 1695 тяжелых орудий{129}.

Противостоящие им силы союзников включали: французов — девять армий (7-я, 1-я, 3-я, 4-я, 5-я, 6-я, 2-я, 10-я и 8-я) и одну (Лотарингскую) группу (73 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, всего 83 дивизии), англичан — две армии (1-я, 2-я), каждая [53] в три армейских и один кавалерийский корпус (22 дивизии), бельгийцев — 6 дивизий. Всего в 111 дивизиях союзников было 2,65 млн. человек, более 4000 легких и до 1600 тяжелых орудий{130}. Союзники имели промежуточные инстанции управления: восточное крыло (7-я, 1-я и 3-я армии и Лотарингская группа) и северное крыло (10-я, 8-я французские и бельгийская армии). Центральные (4-я, 5-я, 6-я и 2-я) французские и английские армии находились в ведении Жоффра. При этом английское командование претендовало на особое положение, независимое от французского командования, и на руководство бельгийской армией, на что французы не соглашались.

Основные силы сторон группировались во Фландрии и в районе Шампани, Аргонн и Сен-Миельского выступа. Во Фландрии 26,5 дивизиям 4-й и 6-й германских армий противостояли 38 дивизий союзников; в Шампани, Аргоннах и Сен-Миеле 34,5 германским дивизиям 3-й и 5-й армий и группе Штранца — 32 дивизии 1-й, 3-й и 4-й французских армий. В инженерном отношении оборона этих районов была наиболее развита. Таким образом, союзники имели превосходство в силах и средствах на северном крыле фронта. На остальных участках фронта силы были примерно равными.

Оперативный план германского командования сводился к прочному удержанию захваченной территории Франции и Бельгии. Важное место в нем отводилось контрударам и частным наступательным операциям. Фалькенгайн исходил из того, что союзники не смогут резко увеличить свои силы в 1915 г., чтобы предпринять серьезное наступление. Добиться же важных оперативных результатов имеющимися силами, включая и новые дивизии, будет невозможно, если их атаки натолкнутся на сильно укрепленные позиции и хорошо организованный маневр резервами в любую точку германского фронта. Именно поэтому Фалькенгайн нацелил западные германские армии на укрепление позиционной обороны и создание резервов и добился того, что в начале февраля из 94,5 дивизий германцев 12 находились в резерве. Для широкого маневра резервами (войсками, боеприпасами, инженерными заграждениями) в тылу каждой армии в боевой готовности стояли дежурные поезда. Уверенное в реальности этого плана и учитывавшее, что главные усилия по плану кампании направлялись на вывод России из войны, германское верховное командование продолжало переброску сил с Западного на Восточный фронт.

Разработка оперативного плана союзников встречала серьезные трудности из-за разногласий между англичанами и французами о центре и месте приложения военных усилий в 1915 г. Французское верховное командование рассматривало переход к позиционной обороне как вынужденную меру, как условие [54] подготовки к общему наступлению. 8 декабря 1914 г. Жоффр отдал директиву об осуществлении прорыва германского фронта в Шампани и Артуа. В тот же день здесь начались атаки французов. Но вскоре они вылились в бои местного значения и в январе были прекращены. Неудачу этих боев Жоффр объяснял спешкой в их подготовке и считал, что при более тщательной подготовке прорыв можно было осуществить{131}. По его мнению, продолжающаяся переброска германских дивизий на Восток была достаточным основанием для того, чтобы начать новое наступление в Шампани и Артуа и тем ликвидировать германский оборонительный выступ, нависший над Парижем, и освободить северные департаменты Франции. Английское командование, лондонский кабинет (Китченер, Черчилль и др.) вообще отрицали возможность осуществления прорыва обороны германцев до полного накопления необходимых резервов и материальных средств ведения войны и считали необходимым в 1915 г. на Западном фронте ограничиться обороной. Переоценивая неудачи декабрьско-январского наступления союзников, лондонский кабинет ориентировал французов на перенесение центра приложения военных усилий в 1915 г. в Галлиполи. Принятый в середине января оперативный план союзников предусматривал нанесение по германскому выступу весной 1915 г. двух сильных ударов — в Шампани 4-й французской армией и в Артуа силами 10-й французской и 1-й английской армий. Цель ударов — прорвать позиционную оборону германцев и создать условия для общего наступления союзных армий. Отвлекающие удары для содействия успеху армий на главных направлениях должны были вести: 1-я армия — в районе Сен-Миеля, 3-я армия — в Аргоннах и 5-я армия — в районе Реймса, 2-я английская армия — у Ла-Бассе и Ипра.

Успешное выполнение этого плана требовало от союзников решительного освобождения сил и средств с обороняемых участков на направления наступления. Однако французское командование с его доктриной осторожных действий не решалось смело идти на это. Правда, ценой расширения обороны корпусов до 12 км по фронту в резерв была выведена 21 дивизия. Резервы располагались в районах групп армий (4 дивизии в районе восточной группы армий, 10 — в районе армий центра и 7 — в районе северной группы армий), чтобы решать не только наступательные, но и оборонительные задачи. Французское командование предпринимало энергичные усилия, чтобы увеличить эти резервы за счет 8-й армии, полоса обороны которой по соглашению с англичанами передавалась развертывающейся 2-й английской армии. Смена трех корпусов 8-й армии (9-го, 16-го и 20-го) увеличивала резервы французов на 9 дивизий. Однако англичане задерживали смену 8-й армии. Китченер, ссылаясь на неготовность новых английских дивизий, нехватку вооружения и боеприпасов, [56] откладывал их отправку во Францию и направлял в Дарданеллы. Только 3 февраля смена 16-го корпуса была завершена. Смену остальных двух корпусов английское командование обещало провести в апреле 1915 г.

Не были обеспечены союзники и достаточным количеством боеприпасов. Англичане, не успев развернуть свою промышленность и заботясь о первоочередном обеспечении Дарданелльской операции, отпускали в среднем на день боя всего 10-11 снарядов на орудие. Французы только к концу апреля довели запасы снарядов до 91 тыс. для тяжелых и до 600 тыс. для легких полевых батарей, что составляло в среднем 40-45 снарядов на тяжелое и 140-150 снарядов на легкое орудие{132}.

В этих условиях французское командование пошло на внесение изменений в принятый оперативный план. Оно отказалось временно от нанесения удара в Артуа и решило весной 1915 г. провести наступление 4-й армии в Шампани и 1-й армии в районе Сен-Миеля, обе операции вести при содействии 3-й армии, наносящей отвлекающий удар в Аргоннах.

Весеннее наступление союзников

Операцию в Шампани (16 февраля — 17 марта) французское командование рассматривало как продолжение наступления, начатого на этом направлении в декабре 1914 г. и приостановленного в середине января 1915 г. Имелось в виду, используя достигнутые ранее результаты, свежими силами попытаться прорвать позиционную оборону германцев в одном пункте и вынудить их к отводу своих войск к франко-германской границе. Для решения этой задачи привлекались четыре корпуса 4-й армии и три корпуса из резерва{133}. Всего французы имели до 163 тыс. штыков и сабель, 879 легких и 110 тяжелых орудий{134}, противостоящая им 3-я германская армия — 85 тыс. штыков и сабель, 384 легких и 76 тяжелых орудий{135}. При общем соотношении сил 1,8 : 1 французы довели превосходство на участках прорыва до 3 : 1, а плотность артиллерии — до 60-70 орудий на километр фронта прорыва. В период подготовки операции напряженные бои по улучшению позиций не прекращались. Поправки в способы и методы прорыва, внесенные январскими инструкциями, не стали в полной мере достоянием войск.

Прорыв обороны 4-я армия вела на фронте в 7 км пятью дивизиями 1-го и 17-го корпусов. Другие корпуса армии (1-й колониальный и 12-й) и 5-й корпус 3-й армии ограничивались демонстративными действиями, а 5-я, 6-я и 2-я армии центра — лишь [57] усилением артиллерийского огня, который к тому же из-за недостатка боеприпасов продолжался только первые четыре дня (16 — 19 февраля). В этих условиях наступление 4-й армии представляло собой изолированную, обреченную на неудачу попытку прорыва позиционного фронта обороны.

В первый день атаки (16 февраля), поскольку артиллерия, проводившая подготовку атаки в течение трех дней, не везде проделала проходы в проволочных заграждениях, а часть германских пулеметов и батарей оказалась неподавленной, густые волны атакующих цепей французов понесли большие потери и захватили лишь одну-две линии окопов 8-го корпуса 3-й германской армии. На второй и третий день наступления командующий 3-й германской армией генерал Эйнем усилил 8-й корпус частями, снятыми с других участков, и подтянул на направление наступления французов большую часть артиллерии. Вследствие этого настойчивые попытки 1-го и 17-го корпусов развить успех давали весьма ограниченные результаты. Начиная с 19 февраля французы по частям бросают в бой еще два корпуса: 4-й в полосе 1-го, а 2-й в полосе 17-го армейского корпуса. Но германцы подтягивают из Лотарингии и Дуэ три резервные дивизии, усиливают ими 8-й германский корпус и противопоставляют французским атакам все более упорные контратаки. Французам удается продвинуться всего на 300-500 м, овладеть второй и завязать бои за третью линию окопов. К концу февраля германцы вводят в бой еще несколько резервных дивизий и уравнивают соотношение в силах и средствах. Из-за [58] нарастающего противодействия обороняющихся войск, слабой организации взаимодействия между французской пехотой и артиллерией и больших потерь среди наступающих частей французов организованное наступление последних превращается в разрозненные атаки.

Окопы, захваченные французами днем, в ходе ночных контратак отбиваются германцами. В надежде обеспечить перелом в свою пользу французы в начале марта вводят в бой последний, 16-й корпус из резерва и бросают в атаку 12-й корпус 4-й армии. Но и это не меняет положения. К 17 марта силы наступающих иссякают и наступление приостанавливается.

Наступательная операция в Шампани задачу прорыва обороны германцев не выполнила. Французы потеряли свыше 91 тыс. человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести, но не овладели даже первой позицией германской обороны{136}. Операция не оказала помощи и русским армиям. Германцы были настолько уверены в своей обороне, что уже в начале операции (19 февраля) перебросили 14-й резервный корпус 2-й армии на Восточный фронт.

На завершающем этапе операции в Шампани (в период с 7 по 13 марта) английское командование провело частную наступательную операцию в районе Нев-Шапель (юго-западнее Лилля) силами двух корпусов (Индийского и 4-го армейского) 1-й английской армии против 7-го корпуса 6-й германской армии. Отвлекающие демонстративные действия вели 2-я английская и бельгийская армии. 10-я французская армия, поскольку Жоффр отказался от совместного наступления англичан и французов в Артуа, оказывала содействие 1-й английской армии частью своей артиллерии.

7 марта после короткой 35-минутной артиллерийской подготовки из 343 орудий 48 батальонов англичан на фронте в 2 мили (до 3 км) атаковали 3 батальона 7-го германского корпуса{137}. Без особого труда англичане заняли деревню Нев-Шапель и всю первую германскую позицию, но остановились перед второй позицией, чтобы подготовить новую атаку. В течение пяти часов они готовились к атаке. Этого времени оказалось достаточно, чтобы германцы подвели резервы и организовали упорную оборону позиции. Все последующие атаки англичан они отражали огнем и сильными контратаками резервов, нейтрализуя попытки расширить и углубить прорыв. Весеннее наступление англичан окончилось неудачей. Бои за Нев-Шапель стоили им около 13 тыс. убитыми и ранеными. Из-за потерь и недостатка в боеприпасах Френч приостановил наступление.

Частная, несогласованная в стратегическом плане операция англичан вскрыла всю пагубность разногласий среди союзников [59] в вопросах ведения боевых действий. С 20 по 23 марта проводится специальное совещание в Шантильи на уровне военных министров и командующих французской и английской армий. Цель его — организация общесоюзного командования на Западном фронте и преодоление имеющихся разногласий — решена не была. Китченер и Френч согласились на более тесное координирование военных усилий союзников и обязались ускорить смену корпусов 8-й французской армии. Представитель русского командования на совещание приглашен не был. Тяжелое положение России, которая с января 1915 г. на своих плечах несла всю тяжесть борьбы против коалиции Центральных держав, не очень волновало союзников. На совещании было решено и впредь до накопления боеприпасов и резервов ограничиваться проведением частных наступательных операций.

Следующую частную операцию (5 — 17 апреля) в Веврской долине для ликвидации Сен-Миельского выступа германцев французы попытались провести не методически, а внезапной ускоренной атакой. Операция планировалась в глубокой тайне, скрытно осуществлялась переброска сил и средств в район 1-й армии и перегруппировка войск в районе выступа. К 5 апреля из резерва ставки 1-й армии были переданы три корпуса и до четырех дивизионов тяжелой артиллерии{138}. Для наступления были развернуты две ударные группы: южная (12-й, 31-й корпуса и одна дивизия) и северная (1-й и 2-й корпуса и две дивизии) на флангах выступа с целью концентрическими ударами с юга (севернее реки Маас) и с севера (восточнее Вердена) отрезать главные силы группы Штранца от Меца, а затем во взаимодействии с 8-м и 6-м корпусами 1-й армии, наступающими с фронта, их уничтожить и освободить Маасские высоты. Всего на направлении главных ударов французы привлекли 15 пехотных дивизий и до 500 орудий{139}. Прорыв, как и в Шампани, осуществлялся на узком фронте (по 5 км на группу) и в плотных боевых порядках. На 1 км фронта прорыва приходилось 1,5 дивизии и до 50 орудий, плотность для того времени значительная{140}.

Следует признать, что попытки французского командования скрытно подготовить операцию не удались. Германское командование уже 14 марта знало о начале переброски корпусов и артиллерии из Шампани в район Сен-Миеля. Активность 1-й армии по созданию плацдармов для наступления в конце марта — начале апреля не только подтвердила данные о подготовке операции, но и указала направления главных ударов. К 4 апреля группа Штранца (13,5 дивизии) была усилена двумя резервными дивизиями, а войска боевой линии приведены в боевую готовность.

Не было отмечено организованностью и начало наступления. 5 апреля в атаку перешла только часть южной группы (31-й корпус [60] и 73-я дивизия) и 8-й и 6-й корпуса, действующие на вспомогательном направлении. 12-й корпус не подготовился к наступлению, а северная группа не решилась на атаку, так как артиллерия не проделала проходы в мощных проволочных заграждениях.

В первый день боя обозначился успех в полосе 6-го корпуса, где одна дивизия заняла первую и завязала бои за тыловую позицию. Части южной группы и 8-го корпуса ворвались в первые линии окопов и ввязались в затяжные бои за вторую линию. С 7 апреля эти бои ввиду ввода в бой германских резервов приняли особенно напряженный характер. Северная группа вела в эти дни планомерную артиллерийскую подготовку атаки.

Поскольку внезапность ускоренной атаки не удалась, 8 апреля командующий восточной группой армий генерал Дюбайль по распоряжению Жоффра приказал перейти всей 1-й армии к методическому наступлению. Но к этому времени германцы подвели пять свежих резервных дивизий и в общем уравняли силы; группы Штранца с силами 1-й армии.

В планомерном методическом наступлении до 12 апреля участвовали только южная ударная группа и 6-й и 8-й корпуса. За четыре дня боев они добились ничтожных результатов при больших потерях. С 12 апреля перешла в наступление северная группа, но ее атаки не имели успеха, так как натолкнулись на мощную оборону типа укрепленного района с бронированными колпаками, бетонированными укрытиями и перекрытыми ходами сообщения. Попытки французских дивизий подойти к окопам германцев всякий раз отражались фланговым огнем хорошо замаскированных пулеметов под бронеколпаками и заградительным огнем артиллерии. 17 апреля французы отказались от наступления и перешли к минной войне. В период с 22 по 25 апреля группа Штранца мощными контратаками отвоевала захваченные французами позиции, а на ряде участков вклинилась в оборону 1-й армии.

Таким образом, и третья весенняя операция союзников в Веврской долине, продолжавшаяся 12 дней и стоившая французам 64 тыс. убитыми и ранеными{141}, потерпела неудачу.

Причины неудач операций союзников заключались в том, что они проводились разрозненно, ограниченными силами и средствами и при отсутствии внезапности. Лиддел Гарт, оценивая Веврскую операцию, впоследствии писал, что это была “изолированная попытка к наступлению на узком фронте и с недостаточными средствами”{142}. Германское командование; зная о времени и месте наступления и используя развитую сеть железных дорог, бросало все имеющиеся у него резервы, чтобы нейтрализовать атаки. [61]

Разработанной теории прорыва у союзников не было, а наспех обобщенный опыт декабрьско-январского наступления был крайне недостаточным для того, чтобы решать трудные задачи прорыва позиционной обороны. Испытываемые в операциях методы последовательной и ускоренной атак были еще несовершенны. Прорыв велся на узком фронте в 5 — 7 км с паузами для подготовки новой атаки. Это давало возможность германцам поражать участок прорыва артиллерийским и пулеметным огнем не только с фронта, но и с флангов, наращивать лабиринты окопов и заграждений, вводить свежие силы и противопоставлять атакам встречные контратаки. Вводом в бой резервов уравнивалось соотношение сторон в силах и средствах. В результате французская пехота несла большие потери и либо застревала в лабиринтах окопов, либо вела бои по отражению контратак. При этом, даже когда удавалось прорвать первую позицию, дальнейшее развитие прорыва приостанавливалось встречными контратаками. Вследствие этих причин и несогласованности союзников в ведении военных действий их весенние операции на Западном фронте выливались в конечном счете в бои местного значения с огромными потерями и ничтожными результатами. Практическое значение этих боев состояло в том, что они позволяли изыскивать лучшие формы и способы организации прорыва позиционного фронта. Весенние операции союзников убедили германское верховное командование в неспособности и нежелании Англии и Франции в ближайшее время провести значительное по масштабам и оперативным результатам наступление. Оно, перестав окончательно опасаться за устойчивость своего фронта на Западе, стало еще смелее перебрасывать силы на русский фронт. Всего с декабря 1914 г. по май 1915 г. на Восток было переброшено 90 пехотных и 54 кавалерийских полка{143}.

Жоффр и Китченер недооценивали Восточный фронт и призывы России о помощи оставляли безответными. Это ставило русскую армию в крайне тяжелое положение. Впоследствии Ллойд Джордж писал: “Английские и французские генералы не научились понимать того, что победа над немцами в Польше оказала бы большую поддержку Франции и Бельгии, чем незначительное продвижение французов в Шампани или даже захват холма во Фландрии”{144}.

Германское наступление у Ипра

Германское, как и англо-французское, командование искало методы и способы прорыва позиционного фронта. С этой целью в конце апреля на левом фланге 4-й германской армии (у Ипра) оно начало наступательную операцию с применением впервые [62] химического оружия. Германцы отводили этой операции важное место в плане активной обороны Западного фронта и готовили ее с начала марта 1915 г. весьма тщательно и скрытно.

Средства химического нападения в виде химических снарядов и огнеметов германцы использовали и ранее, но в ограниченных количествах{145}. В Ипрской операции они впервые применили химическую газобаллонную атаку. Местом атаки был избран изгиб в германской обороне севернее Ипра, на стыке 2-й английской армии и 20-го французского корпуса. Равнинная местность и северо-западные ветры в этом районе благоприятствовали проведению такой атаки. В течение нескольких дней специальные (созданные для этой цели) химические подразделения в ночное время на фронте в 6 км установили 150 газобаллонных батарей (6000 баллонов).

22 апреля в 17 часов с попутным ветром на позиции 5-го английского корпуса было выпущено 180 тыс. кг хлора{146}. Пуск газа продолжался 5 минут. Желтовато-зеленое облако высотой с человеческий рост двинулось на английские позиции, стало проникать в окопы, убежища, укрытия. За ним в сомкнутых строях с марлевыми повязками на лицах следовали части 26-го германского корпуса.

Английское и французское командование еще 16 апреля было предупреждено бельгийцами о готовящейся атаке{147}, но равнодушно отнеслось к этим известиям. Английские солдаты, не будучи снабжены средствами защиты от газа, задыхались и падали замертво. Оставшиеся в живых бросали окопы и в страхе бежали, преследуемые газовым облаком. Оставленные англичанами окопы и позиции артиллерии без выстрела занимались немецкими солдатами.

Очевидцы атаки отмечали: “Сначала удивление, потом ужас и, наконец, паника охватила войска, когда первые облака дыма окутали всю местность и заставили людей, задыхаясь, биться в агонии. Те, кто мог двигаться, бежали, пытаясь, большей частью напрасно, обогнать облако хлора, которое неумолимо преследовало их”{148}. От хлора пострадало 15 тыс. человек, из них 5 тыс. умерло{149}. Полоса в 10 км шириной и в глубину 7 км оказалась практически необороняемой. Воспользовавшись этим, 26-й германский корпус занял Лангемарк и Пилькем и вышел севернее Ипра к Изерскому каналу. Путь на Ипр оказался открытым. Между 5-м английским и 20-м французским корпусами образовался разрыв в 3,5 км. Однако германское командование не имело [64] резервов, чтобы развить достигнутый тактический успех в оперативный{150}. На автомашинах и пешим порядком англичане и французы подтянули четыре пехотные дивизии 9-го и 20-го армейских корпусов, 1-й английский кавалерийский корпус и другие пехотные и артиллерийские части, закрыли образовавшуюся брешь и заняли прочную оборону вдоль Изерского канала. Попытки германских войск возобновить атаку оказались безуспешными. Внезапность применения нового средства борьбы была утрачена. Англо-французские солдаты были обеспечены простейшими средствами защиты с указанием о том, как их применять в бою{151}.

Ценой больших потерь в боях 26 апреля — 12 мая 26-й и 27-й германские корпуса расширили несколько прорыв в стороны флангов, но до конца операции не выполнили ее задачу — выпрямление фронта обороны северо-восточнее Ипра и захват Изерского канала до Ипра включительно.

Первое в истории войн применение газа, не обеспеченное резервами, принесло германцам ограниченные результаты. Но оно явилось началом массового применения химических средств борьбы воюющими государствами. В ходе начавшейся газовой войны вводились все новые поражающие химические вещества. Развивались средства защиты и новый элемент боевого обеспечения — противохимическая защита войск. Уже в 1915 г. простейшие марлевые повязки были заменены противогазами. Лучшим из них был признан противогаз русского химика Н. Д. Зелинского, изобретенный им в 1915 г.

Операция в Артуа

В ответ на наступление германцев у Ипра англо-французы проводят вторую (после декабря 1914 г.) операцию в Артуа. План этой весенне-летней операции в общих чертах обсуждался на совещании 23 марта в Шантильи. Англичане, наконец, согласились завершить смену 9-го и 20-го французских корпусов во Фландрии и провести совместное наступление с французами в районе Арраса и Ла-Бассе с тем, чтобы еще раз попытаться “центральной атакой, в одном пункте осуществить прорыв позиционной обороны и создать условия для перехода от позиционной войны к маневренной”{152}. В задачу операции входило также оттянуть часть сил Германии с Восточного фронта и облегчить положение русской [65] армии в Галиции и Польше. С просьбой об этом вновь обратилось русское командование к своим союзникам.

В окончательном варианте план операции предусматривал наступление 10-й французской армии севернее Арраса и 1-й английской армии в районе Нев-Шапель в общем направлении на Дуэ с задачей овладеть высотами западнее Дуэ, обеспечить ввод в прорыв кавалерийских соединений и общее наступление других армии для изгнания германцев с французской территории. Центральной атаке должны были содействовать частные атаки ограниченными силами в полосах 3-й, 4-й, 5-й и 6-й французских, 2-й английской и бельгийской армий.

Вторая операция, в Артуа была хорошо обеспечена силами и средствами и проводилась на широком фронте. 10-я французская армия должна была наступать шестью армейскими корпусами{153} на фронте в 20 км, а осуществлять прорыв — на участке в 10 км. Для развития прорыва выделялся 2-й кавалерийский корпус. 1-я английская армия имела задачу тремя армейскими корпусами наступать на фронте в 10 км, оборону прорывать на участке в 6 км, развивать прорыв одним кавалерийским корпусом. Всего французы имели 20 пехотных и 6 кавалерийских дивизий и 1090 орудий (780 легких и 310 тяжелых), а англичане — 10 пехотных дивизий, два кавалерийских корпуса и 637 орудий (516 легких и 121 тяжелое){154}. Противостоящая им 6-я германская армия генерала Руппрехта имела 13 пехотных дивизий и 810 орудий (из них 150 тяжелых){155}. Часть сил армии (2 дивизии и 84 орудия) находилась в резерве{156}. При общем соотношении сил и средств 2 : 1 французы на направлении прорыва имели трехкратное, а англичане почти четырехкратное превосходство. 12 пехотным дивизиям 10-й армии противостояли лишь 4 пехотные дивизии 1-го баварского и 14-го армейского корпусов армии Руппрехта.

При планировании и подготовке операции в некоторой мере учитывался боевой опыт, накопленный в ходе весенних действий. Он был изложен в инструкциях Жоффра от 16 апреля и 2 мая{157}. Первая инструкция подтверждала необходимость осуществлять прорыв “точно и методически”, но вместе с тем она рекомендовала вести его на более широком фронте и энергично, чтобы не давать противнику “времени задержаться на позиции” и фланкировать огнем участок прорыва{158}. Энергичность атаки ставилась в зависимость от наступления дивизий на узком фронте [66] (1,2-1,5 км) и в эшелонированном в глубину боевом порядке (волнами); начало атаки — с того времени, как артиллерия решит задачи по подготовке атаки: проделает проходы в заграждениях, разрушит окопы и укрытия первых двух линий германской обороны, подавит батареи и пулеметные точки противника. Чтобы решить эти задачи, предлагалось разделять артиллерийскую подготовку на два этапа: первый — разрушение (в течение нескольких дней), второй — непосредственная подготовка атаки (в течение 4-5 часов). Для того чтобы добиться тактической внезапности, считалось необходимым оборудование инженерного плацдарма для атаки вести главным образом в период артиллерийской подготовки (но не более, чем за 12 дней до начала наступления). Инструкция от 2 мая давала общие указания о способах организации в артиллерии наблюдения, связи и стрельбы, взаимодействии артиллерии с пехотой и авиацией, представленной к этому времени корпусными и армейскими авиаотрядами{159}. Авиаотряды имели задачу вести воздушную разведку и корректировать огонь тяжелых батарей.

Наступлению 10-й армии предшествовала шестидневная артиллерийская подготовка, проводившаяся в два этапа, как того требовала инструкция от 16 апреля. С 3 до 8 мая велась стрельба на разрушение, а 9 мая в течение 4 час. 30 мин. — непосредственная подготовка атаки. В ходе подготовки атаки артиллерия в основном выполнила свои задачи. Почти на всем участке прорыва окопы первой позиции были сравнены с землей, пулеметы большей частью уничтожены, а укрытия и убежища разрушены. По признанию германского командования, была достигнута и тактическая внезапность. И все же не все корпуса вели атаку энергично. К исходу 9 мая прорыв наметился на фронте в 6 и в глубину 2-4 км. Наиболее ощутимые результаты имели 21-й и 33-й корпуса. Марокканская дивизия 33-го корпуса генерала Петэна за час преодолела всю первую позицию и захватила опорный пункт на гребне важной высоты Лоренто, углубившись на 4 км.

Французское командование не рассчитывало на такой темп атаки. Резерв 10-й армии располагался в 12 км от боевой линии атакующих войск. На его подтягивание и ввод в бой потребовалось много времени. Поэтому вечером 9 мая марокканская дивизия была несколько отведена назад. С утра 10 мая французы возобновили атаки, но их резервы вводились по частям и в основном не для развития успеха, а для парирования контратак германских резервов, так как к утру 10 мая генерал Руппрехт подтянул на направление прорыва две пехотные дивизии и артиллерию резерва. К 11 мая в полосе наступления 10-й армии германцы сосредоточили уже до 8 дивизий резерва и значительную часть ранее созданной артиллерии РГК, оборудовали новые позиции и поставили заграждения. К 15 мая численность германских дивизий [67] возросла до 20{160}. В связи с этим наступление французов приняло характер разрозненных атак, отражаемых встречными контратаками германских резервов. Прорыв, как и прежде, не удался, атаки пришлось приостановить. Начиная с 15 мая французы решили продвигаться вперед с помощью сап и готовиться к следующему “мощному штурму”.

Наступление 1-й английской армии (1-й английский и индийский корпуса) в районе Нев-Шапель против 7-го германского корпуса провалилось. Англичане заняли 9 мая только первую линию окопов из-за того, что в ходе короткой (40-минутной) артиллерийской подготовки система огня обороняющихся оказалась неподавленной. Вторая атака по настоянию Жоффра была предпринята 15 мая. Но к 25 мая англичане вклинились в оборону германцев лишь на глубину 600 м и прекратили атаки. По указанию Китченера Френч отказался от продолжения наступления.

10-я армия провела новое наступление с 16 по 18 июня силами 23 дивизий при поддержке 1160 орудий{161}. Количество тяжелых орудий было доведено до 355, а траншейных — до 240{162}. Армейский резерв в 6 дивизий и резерв группы армий в 7 дивизий{163} в соответствии с инструкцией Жоффра от 20 мая были подтянуты ближе к боевым линиям. Период разрушения продолжался три дня (13-15 июня). Непосредственная подготовка атаки — несколько часов. Но атака не имела успеха. Германское командование сменило дивизии боевой линии свежими частями, в стык 1-го баварского и 14-го армейского корпусов ввело 10-й резервный корпус, оборудовало вторую и третью позиции, еще более усилило оборону тяжелой артиллерией. В силу этих причин, а также потому, что 10-я армия вновь вела наступление одна, за три дня кровопролитных боев французы имели ограниченные территориальные приобретения. В итоге второй операции в Артуа, продолжавшейся с перерывами в течение 6 недель, французы заняли территорию в 7 км по фронту и 3-4 км в глубину, а англичане — 6 км по фронту и 900 м в глубину. В операции союзники потеряли 132 тыс. человек убитыми и ранеными{164}, германцы потеряли 73 тыс.{165}

В ходе операции англо-французы израсходовали неслыханное до сих пор количество боеприпасов (одна только 10-я армия более 2,1 млн. снарядов). Несмотря на это, задача прорыва обороны вновь не была решена. Не выполнили союзники и задачу оттянуть силы германцев с Восточного на Западный фронт. [68] Германское командование при резерве в 9 дивизий на этом фронте{166} сумело за счет других неатакованных участков ввести в Артуа до 20 свежих дивизий{167} и устранить опасность прорыва.

Как видно, причины неудач англо-французов в Артуа были теми же, что и в прежних операциях весной 1915 г. Вместе с тем вторая операция в Артуа с новой силой показала бесперспективность оперативного прорыва ограниченными силами и в одной точке фронта, а также пагубное влияние на успехи операций несогласованных действий англо-французов. В конце мая в Лондоне и 24 июня в Шантильи военные министры и командующие армиями Франции и Англии обсудили эти и другие вопросы коалиционной стратегии. На последнем совещании англичане наконец согласились резко увеличить свои силы на Западном фронте, но предложения французов о едином руководстве операциями вновь отклонили.

Первая конференция в Шантильи

Неудачи англо-французов в операциях на Западном фронте, отступление русских армий в Галиции и Польше серьезно обеспокоили англо-французские правительственные и военные круги. К середине 1915 г. они начали осознавать невыгоды несогласованных действий, понимать, что переговоры по дипломатическим каналам, эпизодические встречи и совещания по военным вопросам недостаточно эффективны, чтобы преодолевать имеющиеся разногласия и координировать усилия союзников на фронтах. Необходим был орган, который бы согласовывал военные действия союзных армий и направлял их к единой цели. Так возникла идея созыва межсоюзнической конференции в Шантильи для выработки основ коалиционной стратегии Антанты.

Инициатива созыва конференции принадлежала Франции. Французское правительство предложило союзным державам общую разработку будущих операций и внесло проект о созыве конференции в Шантильи{168}. Внося такое предложение, Франция надеялась взять руководство операциями Антанты в свои руки, заставить Англию, Сербию, Италию и Россию увеличить свой вклад в разгром Германии, предотвратить возможный выход России из войны, грозивший Франции тяжелыми последствиями.

Первая межсоюзническая конференция открылась 7 июля 1915 г. На ней были представлены главнокомандующие французской и английской армий Жоффр и Френч, военные делегации Англии, Франции, Бельгии, Италии, Сербии. От России присутствовал военный атташе во Франции полковник А. А. Игнатьев. Председательствовал военный министр Франции А. Мильеран. [69]

С разъяснением целей и задач конференции выступил Жоффр. Он вынужден был отметить, что победу в войне следует искать не на одном, а на трех главных театрах войны — западном, восточном и балканском. Существующая несогласованность действий союзников может привести к тому, “что австро-германцы, последовательно перенося свой главный удар на каждую из союзных армий, выведут их одну за другой из строя”{169}. Чтобы избежать этого, необходимо исходить из принципа — оказывать помощь тем союзным армиям, которые выдерживают главный натиск противника. Такой армией является русская армия. Беспокоясь об интересах Франции, Жоффр не скрывал опасений, что после разгрома России Германия обрушит новой силы удар на его страну, и высказал пожелание, чтобы на конференции была выработана “единая линия поведения” союзных армий на ближайшее будущее.

В ходе обсуждений стратегической обстановки и предложений французского правительства об едином командовании вскрылись глубокие военно-политические противоречия, раздиравшие страны Антанты. Руководители военных делегаций отстаивали интересы своих стран и с трудом шли навстречу друг другу, Конференция не решила главной задачи — учреждения центрального органа по координации планов военных действий армий союзников. Но она наметила перспективу военных усилий союзников на вторую половину 1915 г. и пришла к заключению о необходимости оказать поддержку России проведением новой наступательной операции на Западном фронте объединенными усилиями англичан и французов при содействии бельгийской армии. Это решение определило подготовку англо-французами новой наступательной операции в Шампани и Артуа.

Исходя из обстановки на Восточном фронте, представители русского командования просили союзников ускорить начало этой операции. Но англичане задерживали переброску во Францию соединений новой 3-й армии, а французы стремились к тому, чтобы германская армия покрепче увязла в России, что гарантировало успех операции. В результате этих причин начало операции, намеченное на конец июля — начало августа, было перенесено на конец августа, затем на конец сентября, т. е. на время, когда боевые действия на русском фронте стали затихать и нужда в помощи утратила свою остроту.

Осенняя операция в Шампани и Артуа

Осеннее наступление союзников готовилось как операция большого размаха. Замысел операции был изложен еще в оперативном плане на 1915 г. К его выполнению вернулись после конференции [70] в Шантильи. Потребовалось много времени и неоправданных жертв, чтобы англо-французы объединили свои усилия для его реализации.

По плану, уточненному на совещании командующих групп армий 12 июля, намечалось нанести два мощных удара по сходящимся направлениям: 2-й и 4-й французскими армиями в Шампани и 10-й французской и 1-й английской — в Артуа, с тем чтобы прорвать оборону и создать условия для окружения и разгрома германских армий в северных департаментах Франции в ходе общего наступления союзников.

Прорыв планировалось осуществить значительными силами и средствами и на более широком фронте, чем во всех предшествующих операциях: в Шампани (восточнее Реймса) на участке шириной в 35 км, а Артуа (в районе Арраса) — шириной в 22 км{170}.

На первом участке 2-я армия генерала Петэна и 4-я армия генерала Лангля имели в своем составе каждая по пять армейских и одному кавалерийскому корпусу и 6 авиаэскадрилий, а всего — 32 пехотные и 5 кавалерийских дивизий, до 200 самолетов, 950 легких, 750 тяжелых и 740 траншейных орудий и минометов{171}.

Противостоящие им силы 3-й и 5-й германских армий состояли из 9 пехотных дивизий (в том числе 3 в резерве), 4 авиаотрядов (40 самолетов) и 700 легких и тяжелых орудий{172}.

На втором участке 10-я французская армия генерала Дюбайля имела пять армейских и кавалерийский корпус, 18 авиаэскадрилий, 420 тяжелых, 770 легких и 220 траншейных орудий. 1-я английская армия генерала Д. Хейга — три армейских и кавалерийский корпуса, 10 авиаэскадрилий, 270 тяжелых и 690 легких орудий{173}. Всего в группировке англо-французов в Артуа насчитывалось 27 пехотных и 3 кавалерийские дивизии, 264 самолета{174}, 1400 легких, 730 тяжелых и 220 траншейных орудий. В 6-й германской армии генерала Руппрехта, против которой действовала англо-французская группировка, было 13,5 пехотных дивизий (из них 6,5 дивизий в резерве), 9 авиаотрядов (70 самолетов), 795 легких и 265 тяжелых орудий{175}. Таким образом, англо-французы в Артуа превосходили своих противников в живой силе и артиллерии в 2, а в Шампани — в 4 раза.

Отвлекающие удары ограниченными силами (в 2-4 дивизии) для содействия операции в Шампани должны были наносить 3-я французская армия (вдоль правого берега реки Эна) и 5-я армия (западнее Реймса), для содействия наступлению [72] в Артуа — 2-я английская армия (в районе Ипра) и бельгийская армия (в районе Диксмюде).

Подготовка операции проводилась 2,5 месяца в условиях секретности, чтобы обеспечить внезапность и решительный успех. Она характеризовалась большими масштабами{176}. За счет сложных перегруппировок войск французами было высвобождено до 40 пехотных дивизий и 30 батарей тяжелой артиллерии{177}. 2-я французская армия передала свой фронт обороны вновь развертываемой 3-й английской и 6-й французской армиям и за месяц до наступления развернулась западнее реки Эна. Для дезинформации противника распускались слухи, что 2-я армия генерала Петэна будет послана в Италию или Дарданеллы. В Шампани, в тылу 2-й и 4-й армий, строились новый участок железной дороги и два моста через реку Марна. Ввиду большого объема работ инженерное оборудование плацдармов для наступления начиналось за месяц до атаки и велось частями, которые оборонялись и подлежали смене наступающими войсками. Все инженерные работы маскировались. За счет экономии боеприпасов и возросших возможностей артиллерийской промышленности в районы операций было подвезено до 6,3 млн. артиллерийских снарядов (из них до 300 тыс. химических и 100 тыс. зажигательных){178}. При этом нормы расхода определялись до 1200 снарядов на легкое и до 420 — на тяжелое орудие{179}.

Было обращено внимание на усиление огневой мощи пехотных частей. Пехотные полки имели по две, а батальоны — по одной пулеметной роте, а также гранатометчиков и траншейные орудия.

Французское верховное командование через свое правительство в конце августа добилось от английского правительства официального признания приоритета французского главнокомандующего на общее руководство боевыми действиями всех сил союзников во Франции. За командующим английскими армиями было оставлено право выбора средств исполнения планов, намеченных французской ставкой{180}. Согласно этому решению, делавшему первый шаг по пути к объединению управления союзными армиями на Западном фронте, Френч должен был тесно координировать действия английских армий с французскими. Общее руководство операциями Жоффр возложил в Шампани на командующего Центральной (образованной с 16 июня) группой армий генерала Кастельно, а в Артуа — на командующего Северной группой армий генерала Фоша{181}. [73]

К началу операции войскам были даны новые инструкции по организации и осуществлению прорыва. Инструкции, однако, не вносили радикальных изменений в те методы прорыва, которыми руководствовались англо-французские армии в весенне-летних операциях.

В инструкциях от 8 июля и 16 августа предлагалось прорыв вести на возможно более широком фронте, но опять-таки из расчета 1,5 км на дивизию и в уплотненных боевых порядках (волнами). Резервы для развития успеха располагать возможно ближе к боевым линиям, чтобы беспрерывно питать их свежими силами, а боевые линии подводить для атаки на 100-200 м к окопам противника, чтобы иметь возможность ворваться в окопы одним броском. Боевые порядки, указывалось в инструкциях, необходимо строить “в виде последовательного ряда штурмующих (набегающих) волн цепей с целью поддержания непрерывности штурма”{182}. За ними “для беспрерывного питания и смены передовых ударных волн движутся поддержки и резервы”{183}. В районе атаки надлежало оборудовать инженерный плацдарм для 3-4 волн в виде ряда траншей и укрытий для живой силы, соединенных ходами сообщения, укрытий для складов оружия и боевых припасов, пунктов наблюдения и связи и перевязочных пунктов, обеспеченных всем необходимым. Атаку пехоты необходимо готовить артиллерией настолько тщательно, чтобы “полностью разрушить укрепленную полосу противника в пределах досягаемости огня”{184}. Плацдарм занимать пехотой непосредственно перед атакой.

В инструкции от 12 августа уточнялись положения инструкции от 2 мая об организации воздушного наблюдения и связи авиации с пехотой и артиллерией. В инструкции от 14 августа формулировались принципы использования кавалерии для развития наступления как в конном (крупными кавалерийскими массами), так и в пешем (стрелковыми цепями) строю. Инструкция командования от 10 сентября, обобщая положения инструкции от 16 августа об организации атаки, требовала артиллерийскую подготовку вести в два этапа, а атаку пехоты — одновременно и стремительно, преодолевая вражеские окопы без остановки{185}.

Широкий диапазон подготовительных мероприятий, проводившихся в течение длительного времени в Шампани и Артуа, не мог пройти абсолютно не замеченным для противника. Через агентурные данные и авиационную разведку германское командование к середине сентября узнало о готовящемся наступлении и приняло меры к усилению 6-й и 3-й германских армий резервами пехоты, артиллерии и авиации, к снабжению армий боеприпасами. [74] Только с 21 по 25 сентября 6-я армия Руппрехта получила 13 батарей тяжелой артиллерии и 2 отряда авиации, а 3-я армия Эйнема — 11 таких батарей{186}.

Предметом особой заботы германского командования было укрепление позиций в инженерном отношении. Оборудование позиций строилось в соответствии с новой инструкцией Фалькенгайна “Выводы из опыта войны по укреплению полевых позиций” (июнь 1915 г.). Инструкция требовала создания глубокой обороны в виде двух позиций, на таком расстоянии одна от другой (3-5 км), “чтобы одновременная атака обеих позиций была невозможна, а для атаки второй позиции потребовалась бы организация совершенно новой атаки и переезд на новые позиции артиллерии”{187}, т. е. перегруппировка войск противника. Вторая, как и первая, позиция должна была иметь несколько линий окопов на таком расстоянии (50-100 м), чтобы при стрельбе по первой линии окопов задние линии были вне площади рассеивания артиллерийского огня, а перед позицией и окопами находились искусственные препятствия, прежде всего проволочные заграждения. Инструкция устанавливала необходимость маскировки позиций в связи с ростом действенности артиллерийского огня, корректируемого с аэростатов и самолетов.

К началу операции в Шампани 3-я германская армия оборудовала две позиции: первую — в виде системы окопов и ходов сообщения, прикрытых проволочными заграждениями и приспособленных к круговой обороне, и вторую, удаленную от первой на 5 — 6 км, в виде одной линии окопов, впереди которой были воздвигнуты в несколько рядов проволочные препятствия. Особенностью оборудования второй позиции было то, что она проходила по обратным скатам высот, хорошо была применена к местности и с наземных пунктов не просматривалась. Перед 10-й французской и 1-й английской армиями вторая позиция германской обороны была более развитой.

Подготовительные мероприятия англо-французы в основном завершили к середине сентября. 14 сентября в записке командующим групп армий Жоффр разослал последние указания о наступлении, в которых вновь напоминал, что “наступление должно быть общим. Оно будет состоять из нескольких больших и одновременных наступлений, которые должны производиться на очень широких фронтах... Задача всех частей, принимающих участие в наступлении, сводится не к тому только, чтобы отнять передовые неприятельские окопы, но чтобы без остановки день и ночь пробиваться вперед через вторую и третью линию на открытое поле”{188}. [75]

Наступление в Шампани началось утром 25 сентября. До этого в течение 3,5 суток (22-25 сентября) велась артиллерийская подготовка, в ходе которой было выпущено до 3 млн. снарядов{189}. Днем и ночью гаубицы, мортиры и минометы уничтожали проволочные заграждения и пулеметы, разрушали окопы, ходы сообщения, укрытия. Огнем легких батарей поражались окопы и районы ближайших резервов. Вторая позиция, железнодорожные узлы и германские батареи подвергались воздействию огня дивизионов корпусной и армейской тяжелой артиллерии, вооруженной дальнобойными 120- и 155-мм орудиями. Их огонь корректировался с помощью 12 аэростатов и самолетов-корректировщиков по радио{190}. Для засечки батарей привлекались звукометрические и топогеодезические взводы.

Первой позиции 3-й германской армии артиллерийским огнем были причинены огромные разрушения. Но вторая позиция, расположенная на обратных скатах, осталась неповрежденной. Ухудшившаяся погода (с 24 по 29 сентября шли дожди) помешала артиллерии и авиации надежно подавить большую часть германских батарей.

2-я и 4-я армии предприняли атаку в 9 час. 15 мин. после сильного огневого налета артиллерии и минометов по первой и второй линиям окопов, имея в первом эшелоне 18, а во втором 8 дивизий и в армейском резерве кавалерийские корпуса{191}. 1-й эшелон имел задачу броском овладеть первой и второй позициями, второй эшелон — развить прорыв до реки Эна, кавалерийские корпуса — вести наступление по тылам центральных германских армий на северо-запад. Пехотные корпуса имели две дивизии в первой и одну во второй линии, в 700-800 м за первой.

Пехотные дивизии первого эшелона атаковали, имея три полка впереди и один в резерве; батальоны — тремя волнами штурмующих цепей, одна от другой на расстоянии до 50 м, имея перед первой волной гранатометчиков, а за ними — “чистильщиков” окопов{192-193}.

В таком боевом порядке атакующие волны трех корпусов 2-й армии (20-й, 11-й и 14-й) и 2-й колониальный корпус 4-й армии к исходу 25 сентября на 12-километровом участке овладели окопами первой позиции и, выйдя ко второй, залегли. Пехота требовала, чтобы артиллерия разрушила проволочные заграждения и подготовила атаку.

Левофланговые корпуса 4-й армии (32-й и 4-й) успеха не имели, 1-й колониальный корпус 2-й армии и 7-й корпус 4-й [76] армии проникли в немецкие окопы первой и второй линии и завязали упорные траншейные бои.

К исходу первого дня атаки боевые порядки большинства дивизий нарушились. Волны слились в одну линию. Задние волны накатывались на передние, а линии поддержек и резервов — на боевые линии, стремясь таким образом избежать потерь от заградительного огня германских батарей. Наблюдалось перемешивание подразделений и частей и превращение боевого порядка в уплотненную слабо управляемую массу, несшую излишние потери от пулеметного и артиллерийского огня. Так, в первый день боя имело место то, что наблюдалось в весенне-летних операциях. Организованный бой перерастал в разрозненные атаки отдельных, частей, ударная сила которых непрерывно таяла.

В ночь на 26 сентября 3-я армия генерала Эйнема была усилена на две дивизии, 3 гаубичные батареи и 6 эскадрилий бомбардировщиков. Вторую позицию по всей линии заняли германские войска. Поэтому, а также потому, что французская артиллерия вела недостаточно эффективную подготовку атаки с прежних позиций, попытки прорыва этой германской позиции 11-м, 14-м армейскими и 2-м колониальным корпусами 26 сентября были отражены. 27 сентября 2-й и 4-й армиям удалось наладить атаку: подтянуть батареи, ввести три дивизии второго эшелона, привести остальные дивизии в порядок. Атака состоялась после многочасовой артиллерийской подготовки. На некоторых участках пехота 14-го корпуса французов ворвалась в окопы второй позиции, но была с большими потерями выбита оттуда огнем и контратаками. Левофланговые корпуса армий за три дня боев овладели лишь второй, а кое-где и третьей линией окопов первой позиции.

28 и 29 сентября соединения 2-й и 4-й армий по указанию генерала Кастельно взять вторую позицию “во что бы то ни стало” продолжили атаки, в трех пунктах ворвались в окопы. Однако подразделения, ворвавшиеся в окопы, были уничтожены или взяты в плен, а остальные части отражены огнем и контратаками с большими потерями. Вследствие бесплодности таких атак с разрешения Жоффра генерал Кастельно начал с 29 сентября готовить методическую атаку второй германской позиции. Для этого до 4 октября перемешанные части первого, а частично и второго эшелонов приводились в порядок, заменялись свежими частями вторых эшелонов, а иногда и спешенными кавалерийскими частями, артиллерийские наблюдатели были выдвинуты в боевые линии, а батареи пополнены боеприпасами. Но в это время противник увеличил свои силы в 1,5 раза и развил вторую позицию, доведя ее до нескольких линий окопов. Двухдневная артиллерийская подготовка атаки этой позиции (4-5 октября) не дала ожидаемых результатов, и атака 6 октября захлебнулась. С 7 октября попытки прорыва позиции были прекращены. До 20 октября французы отражали контратаки германцев и закреплялись на [77] занятом рубеже. Обе стороны применяли химические и зажигательные снаряды.

Подобным образом развивалась операция и в Артуа. В 10-й французской армии артиллерийская подготовка атаки продолжалась 5 — 7 дней (с 18 — 20 по 25 сентября){194}. 23 сентября самолеты и дирижабли бомбардировали железнодорожные станции, переправы и другие тыловые объекты 6-й армии. Атака началась 25 сентября в 12 час. 25 мин. после сильного огневого удара артиллерии и минометов. Но противник ждал атаки, и в первый день боя были захвачены всего одна-две линии окопов первой позиции. 6-я германская армия (1-й баварский, 6-й и 4-й корпуса), усиленная резервами пехоты и артиллерии, оказала французам упорное сопротивление.

В 1-й английской армии артиллерийская подготовка проводилась с 21 сентября. Атака началась в 6 час. 30 мин. 25 сентября. За 40 минут до атаки пустили газ из баллонов и нейтральный дым из дымовых шашек{195}. Атака пехоты впервые прикрывалась дымовой завесой. Однако условия для химической подготовки атаки были не совсем благоприятны. Ветер был слабым и менял направление. Выпущенные 150 т хлора частично захватили и английские окопы. Вследствие этого 1-й и 4-й индийские корпуса начали атаку неодновременно. И все же за первый день боя они заняли первую германскую позицию на фронте в 7 км и в глубину 3 км{196} и на отдельных участках подошли к огневым позициям германских батарей. Дальнейшая атака временно была приостановлена из-за перебоев в снабжении боеприпасами и больших потерь.

Новые атаки 26 и 27 сентября не принесли ни 10-й французской, ни 1-й английской армии существенных успехов. 6-я германская армия ввела в бой свои резервы и гвардейский корпус из резерва командования. Ее силы выросли с 13,5 до 17 дивизий. Под ударами контратак германцев продвижение французов и англичан замедлилось. 27 сентября Фош прекратил атаки, перенеся их сначала на 1, а затем на 10 октября. Но с 8 по 9 октября 6-я армия Руппрехта предприняла сильную контратаку против 10-й армии, чем ослабила ее атаку, предпринятую 11 октября после однодневной артиллерийской подготовки с применением химических снарядов. 13 сентября 10-я армия совсем прекратила атаки, 1-я английская армия еще попыталась прорвать вторую позицию, но успеха не имела. С 14 октября и она отказалась от атак. Таким образом, осенняя операция в Шампани и Артуа, готовившаяся долго и тщательно, с тем чтобы осуществить “большой стратегический прорыв, который будет иметь необходимым последствием освобождение национальной территории” [78] Франции{197}, не увенчалась успехом. Проблема прорыва германского фронта осталась нерешенной.

В ходе операции в Шампани французы ввели в бой 37 дивизий 2-й и 4-й армий и 5 дивизий из резерва ставки (всего 42 дивизии) и до 3000 орудий. Германцы за счет резервов увеличили свои силы с 9 до 21 дивизии и до 1500 орудий. В Артуа англофранцузским 32 дивизиям и 2500 орудиям германцы противопоставили к концу операции 16 дивизий и до 1200 орудий. В итоге операции французы захватили: в Шампани небольшой участок первой позиции по фронту в 22 и в глубину 3-4 км, а на фронте в 12 км подошли ко второй позиции, в Артуа взяли два небольших участка, один перед 10-й армией (на фронте 9 км и в глубину 2 км) и второй перед 1-й английской армией (по фронту 6 и в глубину 3 км). Было взято 25 тыс. пленных и 150 орудий{198}. В операции французы израсходовали 5202 тыс. снарядов{199} и потеряли до 200 тыс. человек (в Шампани — 144 тыс., в Артуа — 48 тыс.){200}. Потери англичан составили 74 тыс.{201}, а общие потери германцев — 141 тыс.{202}

Ограниченные оперативно-тактические результаты осенней операции англо-французов явились следствием того, что они недооценили силу германской обороны и трудности ее прорыва фронтальным ударом при отсутствии четко разработанной теории прорыва в условиях позиционной войны. Отдельные частные обобщения опыта в инструкциях, составленных наспех, не могли возместить этот недостаток. При планировании и подготовке операции не учитывалась необходимость прорыва второй позиции германской обороны, технические и боевые возможности тяжелой артиллерии с ее разнокалиберными и в основном устаревшими системами, а также сила пехотного огня. Подготовка прорыва возлагалась только на артиллерию, но ей оказалось не под силу выполнить в полном объеме все задачи. Артиллерия не была подготовлена сопровождать пехоту огнем и колесами. А боевой порядок “волнами” имел слабую силу пехотного огня. Дивизии могли вести огневой бой только первыми боевыми линиями. Мощные огневые средства пехоты (пулеметы и минометы), располагаясь сзади боевой линии, в поддержке пехоты, как правило, не участвовали. В результате огневой бой пехоты подменялся бросанием ручных гранат с ближних дистанций{203}. Пехота, скованная неуклюжим боевым порядком “волна”, действуя на узком участке в 1,5 — 2 км, несла огромные потери. Ее наступательный порыв быстро угасал. Управление частями нарушалось, а [79] взаимодействие пехоты с артиллерией прерывалось. “С момента начала атаки, — указывалось в отчете об операции, — артиллерийский огонь вообще стал мало действительным..., что останавливало порыв наших войск”{204}.

Как и в прежних, в осенней наступательной операции англо-французы недооценивали фактор внезапности. Длительная подготовка к операции была обнаружена авиаразведкой противника, а продолжительная артиллерийская подготовка атаки вскрыла участки атаки и позволила германскому командованию усилить их еще до начала наступления резервами пехоты и артиллерии. Не учитывали англо-французы и метеорологические условия. Оттяжка наступления на сентябрь — октябрь привела к тому, что из-за дождей и туманов их подавляющее превосходство в авиации было сведено на нет. Без авиасредств артиллерия не могла вести эффективную контрбатарейную борьбу. Наконец, наступление на главных направлениях было весьма слабо поддержано наступлением на вспомогательных направлениях.

3-я французская армия в первые же дни операции натолкнулась на сильную контратаку 5-й германской армии и приостановила наступление. 5-я армия вообще не предпринимала атаки, так как по плану она должна была ее начать только с выходом 2-й и 4-й армий к реке Эна. Частные атаки 2-й английской и бельгийской армий проводились такими незначительными силами, что германцы их не принимали во внимание. А это развязывало руки германскому командованию для широкого маневра резервами и силами, снятыми с неатакованных участков на направление атак англо-французов.

И в ходе этой операции германцы не сняли с Восточного фронта ни одной дивизии, хотя два корпуса (гвардейский и 10-й резервный), выведенные ранее (15 сентября) из России в Бельгию на отдых, и были ими использованы против англо-французов, чтобы не допустить прорыва. Следовательно, осенняя операция союзников, проводившаяся с запозданием, не принесла облегчения ни русской, ни сербской армиям. В России фронт стабилизировался до начала операции, а на Сербию германцы и австро-венгры обрушили сильный удар, который привел ее армию к поражению.

После операции в Артуа и Шампани (в октябре — декабре) англо-французское командование прекратило наступательные действия на всем франко-германском фронте и перешло к позиционным формам борьбы. Предпринимались шаги к усовершенствованию оборонительных позиций и более тщательному обобщению опыта наступательных и оборонительных боев, проведенных в кампании 1915 г. В результате к исходу 1915 г. была разработана [80] доктрина ведения оборонительных и наступательных операций, которая в большей мере, чем прежде, отвечала условиям позиционной борьбы массовыми армиями и с применением возросшего количества разнообразных средств поражения. Положения этой доктрины нашли отражение в докладе командующего 2-й армией генерала Петэна о боевых действиях в Шампани, а главным образом в обобщенных материалах “Опыт сентябрьских боев 1915 г. (особенно в Шампани) с точки зрения общей атаки”{205-206}, в наставлениях и инструкциях{207}.

А. М. Агеев

4. Операции на других фронтах

Итальянский фронт

С вступлением Италии в войну образовался новый, итальянский фронт. Ареной боевых действий становились австро-итальянские пограничные районы. Особое значение имел район реки Изонцо, который отделял Италию от Истрии и Триеста и был кратчайшим для связи с Сербией, а также район Трентино, где граница клином вдавалась в территорию страны и создавала выгодный плацдарм для вторжения австро-венгерских войск в Ломбардию и в Венецианскую долину.

Исходя из политических задач и учитывая особенности театра военных действий, итальянское командование разработало план, который предусматривал наступление в районе реки Изонцо и активную стратегическую оборону северного и северовосточного участков границы, где находились труднодоступные Юлийские, Кадорские и Карнийские Альпы. Одновременно намечалась частная наступательная операция для захвата Триент и прикрытия сообщений армии.

Австро-германское командование из-за того, что основная масса австрийских и германских войск увязла в России, приняло план оборонительных действий. Предусматривалось прикрыть границу на наиболее выгодных в топографическом отношении рубежах и подготовку их к обороне. Особое внимание обращалось на оборону реки Изонцо, где в районе Тольмино и Горицы были созданы предмостные укрепления.

На австро-итальянской границе Италия развертывала четыре армии в составе 12 корпусов (35 дивизий). В них было до 870 тыс. солдат, 1500 легких и 200 тяжелых орудий. Австрия [81] противопоставила Италии 20 дивизий и 155 батарей, сведенных в одну армию и две группы (Каринтийскую и Тирольскую){208}. Вскоре число дивизий было увеличено до 25. На итальянский театр Австрия перебросила дивизии из Сербии и Галиции. Германия выделила альпийский корпус (из одной дивизии) и тяжелую артиллерию.

Итальянская армия уступала австро-германской в боевой подготовке и в техническом отношении. У нее было мало пулеметов. На вооружении артиллерии состояли преимущественно легкие 75-мм пушки Круппа. Армия ощущала недостаток в авиации, инженерных средствах, снарядах. Оперативно-тактическая подготовка офицерского состава была невысокой. Формально армию возглавлял король, но фактическим командующим был начальник генерального штаба генерал Луиджи Кадорна, который не имел опыта командования и не пользовался авторитетом.

В наступление итальянская армия перешла в ночь на 24 мая, сразу после объявления войны, не завершив сосредоточения и развертывания войск. Бои развернулись одновременно на Изонцо, в Карнийских и Кадороких Альпах, в Трентино. Предполагалось использовать тактическую внезапность для овладения господствующими топографическими пунктами границы и важными проходами через горные перевалы. Однако это дало ограниченные результаты. Австрийцы отвели войска на [82] подготовленные рубежи. Итальянцы за месяц пограничных ожесточенных боев смогли захватить плацдарм через реку Изонцо в районе Плавы, овладеть высотой Монте-Неро. В Трентино наступление 1-й итальянской армии завершилось выдвижением ее на линию Борго, Роверето и Рива.

С 23 июня, когда было завершено сосредоточение и развертывание войск, итальянцы предприняли второе крупное наступление в Изонцо. На фронте 90 км они развернули 19 дивизий и 1200 орудий. Им противостояли 13 дивизий и 700 орудий австрийцев.

Бои приняли упорный характер. Сильные атаки итальянцев направлялись против предмостных укреплений австрийских войск в районе Тольмино и Горицы и с целью расширить плацдарм у Плавы. Однако эти атаки каждый раз отражались пулеметным и артиллерийским огнем обороняющихся. При вклинении итальянцев в оборону австрийцы выбивали их смелыми контратаками. Из-за больших потерь и недостатка резервов 7 июля наступление было приостановлено. Полуторного превосходства итальянцев в силах оказалось недостаточно, чтобы прорвать оборону австрийцев. Военные действия приобрели позиционный характер.

18 июля итальянцы, подтянув резервы и перегруппировав силы, продолжили свое наступление на реке Изонцо. В этом сражении приняло участие до 250 тыс. итальянцев против 78 тыс. австрийцев{209}. Однако и трехкратное превосходство итальянцев не принесло им успеха. Слабая итальянская артиллерия не могла проделать проходы в проволочных заграждениях, разрушить окопы и подготовить атаку. Наступление велось на прежних направлениях, разрозненно, без хорошо налаженного взаимодействия артиллерии с пехотой. Из-за больших потерь 3 августа второе наступление было приостановлено.

Осенью 1915 г. итальянское командование организует и проводит третье (18 октября — 2 ноября) и четвертое (9 ноября — 11 декабря) сражения в районе Изонцо. Но как и первые два, эти сражения не достигли поставленной цели — прорыва позиционной обороны австрийцев — и характеризовались теми же недостатками: разрозненностью атак и слабой их артиллерийской подготовкой. Для прорыва позиционной обороны не хватало тяжелой артиллерии и боеприпасов, а главное — не были разработаны итальянцами методы прорыва этой обороны в условиях горного театра войны. К концу 1915 г. все важнейшие пункты обороны в районе Изонцо остались в руках австрийцев. Упорные атаки итальянских солдат стоили Италии огромных жертв — 113 тыс. убитыми, ранеными и пленными. До 70 тыс. потеряли и австрийцы. Всего за первые шесть месяцев [83] итальянская армия потеряла до 280 тыс. человек, но ничего не добилась. За одну кампанию Италия лишилась своих лучших, наиболее подготовленных солдат и офицеров.

И все же итальянский фронт сыграл положительную роль в кампании 1915 г. Активные действия итальянской армии сковали на этом фронте до 25 австрийских дивизий. “Итальянское наступление было единственной реальной помощью русским [84] войскам, — указывал А. М. Зайончковский, — которая выявилась в снятии с русского фронта первоначально 2, а потом в течение всего летнего периода кампании еще 8 — 10 австрийских дивизий”{210}.

Балканский фронт

Осенью 1915 г. Центральные державы перенесли свои военные усилия на Балканы с целью разгромить Сербию. Как показал опыт кампании 1914 г., одна Австро-Венгрия без поддержки Германии не в состоянии была решить эту задачу. Германия в условиях усиливающейся изоляции стран центрального блока все острее ощущала необходимость разгрома Сербии — маленькой страны, которая мешала установить связь с Турцией. Стабилизация фронта на Востоке позволяла Германии выделить часть войск в помощь Австрии и вплотную приступить к решению этой задачи.

Вступление Болгарии в войну изменяло стратегическую обстановку на Балканах в пользу германского блока. Сербия и Черногория оставались одни против коалиции Центральных держав и их нового союзника — Болгарии, граница которой находилась всего в 80 км от железной дороги Белград, Салоники — единственной магистрали, связывающей Сербию с Антантой.

Антанта с запозданием осознала опасность, которая нависла над Сербией, и слишком медленно принимала меры, чтобы поправить положение. Только 1 октября 1915 г. было принято решение о высадке союзного десанта в Салониках и выдвижении его для прикрытия восточного фланга Сербии и участка железной дороги Салоники, Ускюб. Россия из-за отказа Румынии пропустить ее войска через свою территорию не могла помочь Сербии. Не весьма охотно шла на оказание поддержки сербам Англия, так как не желала ослабления своих сил в Дарданеллах. Противился снятию дивизий с Западного фронта и командующий французскими армиями генерал Жоффр. Англо-французские противоречия о центре приложения военных усилий Антанты явились причиной того, что только 5 октября с разрешения греческого правительства Венизелоса союзники приступили к высадке в Салониках англо-французского экспедиционного корпуса под командованием генерала Саррайля{211}. К этому времени Австрия и Германия закончили военные приготовления. 6 октября 1915 г. они начали операцию против Сербии. Спустя восемь дней без объявления войны напала на Сербию Болгария.

Операцию против Сербии австро-германское командование планировало в виде концентрического удара австро-германскими [85] войсками с севера и северо-востока и болгарскими с востока в общем направлении на Крагуевац, Ниш с целью отрезать сербскую армию от союзников и уничтожить в центре страны. К 6 октября на севере и северо-востоке (по рекам Сава, Дунай и Дрина) сосредоточились 14 германских и австро-венгерских дивизий, а на востоке, вдоль границы — 6 болгарских дивизий. Общее командование осуществлял германский генерал-фельдмаршал А. Макензен{212}.

Сербское командование приняло смелый план. Опираясь на мощные водные преграды — Саву и Дунай, намечали слабыми завесами оборонять северный участок фронта. Главные силы предполагали направить на восточный участок, разгромить Болгарию в стадии мобилизации ее армии и, заняв Софию, вынудить ее к капитуляции. После этого все силы должны были быть брошены против австро-германцев. Однако этот план Антанта отклонила, надеясь все еще привлечь Болгарию на свою сторону. Когда же стало очевидно, что мобилизация болгарской армии проводится не для защиты нейтралитета, как заверяло правительство Фердинанда, Антанта санкционировала план. Но время было потеряно. В результате вмешательства Антанты [86] к началу октября сербское командование не имело четкого плана операции и определенной группировки для его проведения. Сербская армия (12 дивизий) численностью в 250 тыс. человек при 678 орудиях (в том числе 240 тяжелых{213}) равномерно была развернута на 650-километровом фронте, имела пять дивизий на восточном и шесть на северном и северо-восточном участках. Против Болгарии располагалась Тимокская группа, Белград обороняла Белградская, а район рек Савы и Дрины — Савская группа. С Савской группой взаимодействовала Черногорская армия (50 тыс. и 135 орудий){214}, прикрывавшая левый фланг сербской армии. Правый ее фланг и склады боевых запасов в Гевгели, образованные союзниками, должен был обеспечивать англо-французский экспедиционный корпус, высаживавшийся в Салониках, численность корпуса намечалось довести к 23 октября до 150 тыс. человек. В связи с этим реальной силой, способной противостоять армиям блока Центральных держав и Болгарии, были лишь сербская и черногорская армии. Но эти армии по своей численности более чем в два раза уступали противнику, были хуже оснащены техникой и испытывали нужду в боеприпасах, продовольствии и санитарной помощи. Единое командование армиями из-за династических распрей Черногории и Сербии отсутствовало.

Операцию против Сербии австро-германское командование тщательно и всесторонне готовило. Начиная с мая 1915 г. саперы разведывали места переправ, воздушная разведка вскрывала оборону сербов, расширялась дорожная сеть, оборудовались командно-наблюдательные пункты, подтягивались переправочные средства и подвозились боеприпасы. Войска выдвигались на рубеж развертывания лишь накануне наступления. Почтово-телеграфная связь войск с населением запрещалась{215}. Эти и другие подготовительные мероприятия обеспечили внезапность наступления. К его началу на направлениях переправ (западнее и восточнее Белграда) было достигнуто тройное превосходство в силах и средствах. Из-за недостатка сил и средств плотность боевых порядков в сербской армии была невысокой. На километр фронта оборонительных позиций в районе Белграда сербы имели всего 0,5 батальона и 1,5 орудий{216}.

Операция группы Макензена началась в полдень 6 октября мощной артиллерийской подготовкой. Огнем тяжелых орудий разрушались окопы, заграждения, опорные пункты сербов в районе переправ. Одновременно была произведена бомбардировка Белграда, которая стоила жизни 5000 жителей города. [87]

7 октября на рассвете под прикрытием огня артиллерии группа Макензена приступила к переправе через реки Сава и Дунай на широком фронте между Шабацем и Рама. Не считаясь с потерями в людях и переправочных средствах, австро-германцы к 9 октября форсировали реки и заняли Белград. Сербы мужественно отстаивали свои позиции. Переправа вместо одного дня по плану затянулась на три дня, а продвижение австро-германцев в первые десять дней (9 — 18 октября) не превышало 1-1,5 км в сутки. За это время, потеряв до 10 тыс. человек только убитыми, 3-я и 11-я армии заняли плацдарм глубиной не более 10-15 км. Для расширения плацдарма приходилось подтягивать тяжелую артиллерию и резервы, производить перегруппировку сил и средств.

Командующий сербской армией воевода Путник с 8 октября вынужден был перебрасывать силы с восточного на северный участок фронта и вводить их в бой, чтобы приостановить наступление австро-германцев. Но 15 октября перешли в наступление болгарские армии общей численностью до 300 тыс. человек. 1-й армии генерала Бояджиева сербы оказали сильное сопротивление. Но 2-я армия генерала Тодорова достаточно быстро продвинулась к р. Вардар. 22 октября ее передовой отряд занял железнодорожную станцию Вранья, а затем и 100-километровый участок дороги Вранья — Ускюб, прервав телеграфную и железнодорожную связь сербской армии с союзным экспедиционным корпусом в Салониках.

Положение сербской армии ухудшилось, возникла угроза окружения ее главных сил. [88]

С 22-25 октября австро-германцы и болгары возобновили наступление по всему фронту. Сербы медленно и планомерно отходили на новые рубежи обороны и вынуждали австро-германцев проводить фронтальные прорывы их позиций. К концу октября две французские и одна английская дивизии экспедиционного корпуса выдвинулись к верховью реки Черна и развернулись между Криволаком и оз. Дойран, будучи атакованы 2-й болгарской армией. В развернувшемся сражении победу одержали болгары. Англо-французы заняли оборону. Их нерешительные попытки вернуть захваченный участок железной дороги Ускюб — Вранья и установить связь с сербской армией были отражены болгарами. Опасаясь угрозы окружения, главные силы сербской армии начали планомерное отступление в юго-западном направлении, на Черногорию и Албанию. С упорными боями отходила и черногорская армия.

Армии Макензена продвигались за отступающими сербами. Контратаки сербов и размытые осенними дождями горные дороги задерживали их продвижение. 10 ноября 11-я армия заняла г. Ниш и соединилась с отставшей 1-й болгарской армией. Упорные атаки 2-й болгарской армии, усиленной еще одной дивизией, против сербов у Качаника и Бабуна и против англо-французов у Криволака в период с 6 по 15 ноября были отражены. Это задержало охватывающее наступление армии Тодорова и дало возможность сербам отойти на Прилеп и Монастир. 22 ноября сербы нанесли контрудар против правого крыла армии Тодорова в районе Ферижовича. Он имел важное значение для срыва попытки австро-германцев отрезать пути отхода главных сил сербской армии в Албанию, зажать их у Крагуеваца и уничтожить. В конце ноября сербы ускорили отход в Албанию. Планомерное отступление сербской армии в Албанию, отягощенное значительной частью населения страны, уходившего вместе с армией, проводилось через труднопроходимые горы, в тяжелых условиях зимы, бездорожья и нехватки вьючного транспорта. Сербские солдаты и беженцы несли на себе оружие, боевые припасы, продовольствие, больных и раненых. Полевая артиллерия и обозы были брошены или уничтожены. Потери армии при отходе достигли 55 тыс. солдат и офицеров. Оставшиеся войска численностью до 150 тыс. человек вышли к адриатическому побережью в районе Дуррес и Сан Жан де Медуа, откуда в начале января 1916 г. были эвакуированы союзниками на остров Корфу и в Бизерту{217}.

Операция против Сербии продолжалась до двух месяцев. Из-за противоречий среди командования Антанты сербская армия вынуждена была одна вести борьбу против превосходящих сил армий центрального блока и Болгарии. “Сербия была [89] покинута союзниками вопреки торжественному обещанию своевременной поддержки”, — отмечал Ллойд Джордж{218}. Англо-французский экспедиционный корпус не оказал ей существенной помощи. Его высадка протекала крайне медленно, а действия были запоздалыми и нерешительными. Англо-французское командование не выполнило просьбу воеводы Путника о нанесении контрудара во фланг 2-й болгарской армии с целью восстановления связи с сербской армией, чем поставило ее в крайне тяжелое положение. 27 ноября частям корпуса был отдан приказ на отход с территории Сербии в Грецию. В декабре части корпуса закрепились на заранее подготовленном к обороне Салоникоком плацдарме.

Австро-германское командование не решилось перейти границы Греции и нарушить ее нейтралитет. Оно ограничилось выдвижением к границе двух болгарских армий, усиленных немецкими дивизиями. Салоникский плацдарм, рассчитанный на то, чтобы поддержать сильно пошатнувшийся престиж Антанты на Балканах, приковал к себе восемь англо-французских и тринадцать болгаро-немецких дивизий.

Поражение сербской армии принесло блоку Центральных держав большой политический и военный выигрыш. Германия добилась установления прямого железнодорожного сообщения с Турцией и широкого использования ее стратегических ресурсов. Устанавливался сплошной фронт Центральных держав от Балтийского до Средиземного моря. Южный фланг Австрии прочно обеспечивался от удара с юга. Освобожденные дивизии с Балканского фронта она могла направить против России и Италии.

Однако Германия не решила главной задачи операции — окружения и уничтожения сербской армии. Эта армия в мае 1916 г. влилась в состав экспедиционного корпуса в Салониках и впоследствии приняла участие в освобождении своей родины. Причины провала плана Макензена заключались в героическом сопротивлении сербской армии, в умелом ведении подвижной обороны в сложных условиях горного театра военных действий, а также в ошибках, которые были допущены в планировании и руководстве операцией со стороны австро-германского командования. Слабой 2-й болгарской армии была поставлена непосильная задача по окружению сербской армии. В ходе операции, не желая отступать от ранее намеченного плана, оно не смогло ее усилить настолько, чтобы та выполнила свою задачу.

Военные действия на Ближнем Востоке

Перспектива затяжной войны повышала значение ближневосточного театра, где располагались ценные источники сырья и обширные рынки сбыта. Империалистические державы усилили [90] борьбу за обладание этим районом. Военные действия приобретали все более широкий размах. Они велись на Кавказском, Месопотамском, Сирийско-Палестинском фронтах. Наиболее активный характер операции носили на Кавказском фронте.

Сарыкамышская операция, проведенная в конце 1914 — начале 1915 г., улучшила положение России на Кавказе, отодвинув фронт боевых действий на 1-1,5 перехода в глубь Турции. В феврале — апреле 1915 г. Кавказская и противостоящая ей 3-я турецкая армия, ведя ограниченные бои на отдельных направлениях, приводили себя в порядок и накапливали силы для продолжения борьбы. Русская Кавказская армия 2-м Туркестанским и 1-м Кавказским корпусами прикрывала главные направления — Ольтинское и Сарыкамышское. На ее правом фланге вели бои Чорохский и Приморский отряды. Левофланговый 4-й Кавказский корпус, действуя на широком 400-километровом фронте от Даяра до Тавриза, обеспечивал эриванское направление. Основная масса его войск состояла из казачьей конницы. К началу апреля 1915 г. армия имела 111 батальонов, 212 сотен и 364 орудия{219}. Армейский резерв численностью в 28 батальонов, 36 сотен и 64 орудия{220} располагался в районе Карс — Александрополь. 3-я турецкая армия (9-й, 10-й и 12-й корпуса), восстановив после жестокого сарыкамышского поражения свою боеспособность в основном за счет армий, действующих в районе Суэца и проливов, имела 167 батальонов{221}. Ее главные силы обороняли направление на Эрзерум, куда был выдвинут и резерв армии (63 батальона). Левый фланг армии обеспечивался 1-м корпусом, а правый — “сводным корпусом” Халил-бея (3-я и 5-я пехотные дивизии){222} и отрядами курдской конницы, которые действовали в районе озер Ван и Урмия. В оперативном отношении оба корпуса подчинялись новому командующему 3-й армии Махмуду Камиль-паше. Обе армии, русская и турецкая, испытывали серьезный недостаток в боеприпасах.

В центре внимания воюющих сторон была борьба за фланги. Кавказская армия имела задачу вытеснить турок из района Батума и вести наступление в Персидском Азербайджане с целью поддержать русское влияние в Персии. 3-я турецкая армия и подчиненные ей корпуса, выполняя грандиозный план германо-турецкого командования по развертыванию “джихад” (священной войны мусульман против иноверных), стремились вовлечь Персию и Афганистан в открытое выступление против России и Англии и наступлением на эриванском направлении добиться отторжения от России бакинского нефтеносного района. [91] Дарданелльская операция, начатая англо-французами в феврале, привлекла главное внимание турок к проливам, но не внесла существенных корректив в этот в своей основе авантюристический план.

В январе — марте 1915 г. Приморский и Чорохский отряды русской армии овладели базой войск 1-го турецкого корпуса Хопа на юге Аджарии и очистили от турок большую часть Батумской области. Порт Батум и правый фланг армии были надежно обеспечены от нового возможного удара со стороны противника. Затем накал борьбы переместился в район озер Ван и Урмия. В конце апреля корпус Халил-бея и курдские отряды конницы вторглись в Персидский Азербайджан. Они пытались захватить плацдарм для наступления на Елисаветполь, Баку. В тылу корпуса восстали против турок армяне и айсорское население горной области Хеккияри (юго-восточнее оз. Ван). 5-я дивизия корпуса, брошенная на подавление восстания, окружила восставших армян в городе Ван.

В этой сложной военно-политической обстановке командование Кавказской армии решило, усилив 4-й Кавказский корпус, двинуть его против группы Халил-бея, оказать помощь армянам и айсорам, сочувствующим русским, очистить от турок Персидский Азербайджан. Выход войск корпуса к оз. Ван и в труднодоступную область Хеккияри должен был надежно обеспечить левый фланг армии. 4-й Кавказский корпус перешел в наступление четырьмя отрядами на всем фронте от Даяра до Тавриза. Наступление развивалось успешно. В течение мая — июня русские продвинулись на 80-100 км и добились важных оперативных результатов. Они овладели важными населенными пунктами Дутак, Малазгирт, Ван, Урмия и, очистив от турок весь район междуозерья Ван, Урмия, сократили фронт действий корпуса на 100 км. Создавались условия для проведения Кавказской армией операции по захвату крепости Эрзерум. Но тяжелое положение русских на германском фронте летом 1915 г., кризис в снабжении войск оружием и боеприпасами исключали возможность успешного проведения такой операций.

Кавказская армия была строго лимитирована в снарядах{223}. Войска армии были ослаблены переброской на европейский театр части ее сил{224}. Штаб армии, несколько усилив 4-й Кавказский корпус, поставил ему ограниченную задачу — овладеть районом Коп, Муш, Битлис. Для реализации этого плана была проведена сложная перегруппировка войск корпуса, в результате которой [92] до 2/3 его сил (31 батальон, 70 сотен и 54 орудия){225} сосредоточились западнее оз. Ван. В начале июля эти силы, ослабленные в предшествующих боях и имевшие растянутые коммуникации, натолкнулись в ходе наступления на возрастающее сопротивление 3-й турецкой армии на рубеже Коп, Кармундж. 4 июля русские овладели этим рубежом. Спустя пять дней турки перешли в контрнаступление. Скрытно сосредоточив против правого фланга русских сильную группировку войск Абдул Керим-паши, они нанесли главный удар на Коп с тем, чтобы охватить с севера главные силы русского корпуса, прижать их в труднопроходимый и пустынный район севернее оз. Ван и уничтожить.

В развернувшейся Алашкертской операции (9 июля — 3 августа) под натиском превосходящих сил турок русские вынуждены были перейти к подвижной обороне. Отход главных сил

4-го Кавказского корпуса к границе и захват турками Каракилисы создавали угрозу прорыва фронта обороны Кавказской армии на эриванском направлении. Командование армии спешно создало из частей 1-го Кавказского корпуса и армейского резерва отряд под командованием генерала H. H. Баратова (24 батальона, 31 сотня и 31 орудие){226}, силами которого предприняло контрудар во фланг и тыл группировке Абдул Керим-паши. 22 июля тремя колоннами отряд развернул наступление из района Даяр к долине реки Восточный Евфрат, чтобы перерезать пути отхода турецким войскам. С опозданием на сутки перешли в наступление и отходившие ранее главные силы 4-го Кавказского корпуса. Под угрозой обхода группа Абдул Керим-паши стала поспешно отступать к Малазгирту. Но отряд Баратова проводил контрманевр недостаточно энергично и севернее заданного направления, к перевалу Клыч-Гядук. Выдвинутая во фланг отряду, к перевалу Мергемир, 29-я турецкая дивизия на несколько дней замедлила продвижение отрядных колонн. Это дало возможность группе Абдул Керим-паши избежать разгрома в Алашкертской долине и отойти на рубеж перевал Мергемир, Арджиши, где и закрепиться. Попытки главных сил Кавказской армии перейти в наступление на ольтинском и сарыкамышском направлениях из-за недостатка боеприпасов успеха не имели. Алашкертская операция, характеризовавшаяся широким маневром войск обеих сторон, завершилась провалом планов турецкого командования. К концу 1915 г. русские войска за небольшим исключением сохранили за собой те районы, которые они отвоевали весной и летом этого года. Фронт Кавказской армии сократился на 300 км. Занятый ею рубеж обеспечивал проведение Эрзерумской операции. Подготовку к ее проведению войска армии начали в декабре 1915 .г. [94]

Осенью 1915 г. обстановка в Персии ухудшилась. В результате подрывной деятельности германо-турецких агентов и действий сформированных ими диверсионных вооруженных отрядов страна оказалась на грани гражданской войны. Агитация против России и Англии, подкрепляемая силой оружия, могла привести к нежелательным последствиям. Чтобы пресечь деятельность враждебных элементов и ликвидировать политическое влияние Германии и Турции в Персии, командование Кавказской армии по указанию Ставки ввело в эту страну дополнительные войска и провело Хамаданскую операцию силами вновь сформированного кавалерийского корпуса генерала H. H. Баратова (3 батальона, 39 сотен, 20 орудий){227}. Корпус, будучи переправлен из Баку по Каспийскому морю, 30 октября высадился в порту Энзели. 11 ноября он сосредоточился в г. Казвине, откуда двумя колоннами развернул наступление на города Кум и Хамадан, являвшиеся оплотом германо-турецкой агентуры и ее вооруженных отрядов. Части корпуса генерала Баратова довольно быстро продвигались вперед, разоружая немецкие и турецкие диверсионные отряды. В декабре частью сил корпуса был занят Хамадан и ряд других пунктов на южных подступах к Тегерану. Выдвинутый из Туркестанского военного округа Хоросанский отряд (100 бойцов и 4 орудия) нейтрализовал к этому времени германо-турецкие группы, следовавшие через Южную Персию к афгано-персидской границе. Совместно с английским отрядом в Систане русский отряд установил подвижную завесу на фронте Бирджан, Систан, Оманский залив, не допуская проникновения в Афганистан германо-турецких агентов. Успешное завершение Хамаданской операции положило конец попыткам германо-турок восстановить против России государства Средней Азии и поднять мусульман на войну за интересы коалиции держав центрального блока.

Успехи русских войск на Кавказе и в Персии вызывали беспокойство у правящих кругов Англии. Опасаясь, чтобы турки не проникли в нефтеносные районы юго-запада Персии и в Месопотамию, они вместе с тем не желали допускать к ним и Россию. Узкокорыстные интересы, стремление упредить союзников в установлении своего влияния в Месопотамии предопределили высадку английских экспедиционных войск генерала Никсона и открытие в ноябре 1915 г. боевых действий в этом районе. Корпус Никсона овладел Эль-Курна и двумя колоннами, вдоль рек Тигр и Евфрат, повел наступление на Багдад. Продвижение англичан шло крайне медленно. Это позволило туркам подтянуть резервы. 22 ноября их группа войск “Ирак” нанесла сильный контрудар по восточной колонне генерала Таунсенда{228} у Ктезифона и вынудила ее отступить к Кут-Эль-Амара. 7 декабря колонна была окружена. [95]

Английское командование попросило русских оказать помощь войскам генерала Никсона выдвижением частей корпуса генерала Баратова в Керманшах и Ханекин. Штаб Кавказской армии дал согласие, но в свою очередь поставил вопрос о командировании английского отряда навстречу русским с тем, чтобы объединенными силами повести наступление на Багдад и далее через Мосул — в пределы основной территории Турции. Англичане отвергли этот план из-за боязни проникновения России в районы Месопотамии, богатые нефтью и хлопком. Отказ от совместных действий стоил англичанам дорого: в апреле 1916 г. английские войска в Кут-Эль-Амара численностью в 10 тыс. человек капитулировали. Сдался и генерал Таунсенд. Престижу Англии в Азии был нанесен серьезный урон. [96]

На Сирийско-Палестинском фронте силами сухопутных войск и флота англичане отразили попытку 20-тысячного турецкого экспедиционного корпуса форсировать Суэцкий канал в феврале 1915 г.{229} Во время песчаной бури турки едва не перешли в районе Исмаилии через канал. Их надежда поднять в Африке “священную” войну против англичан потерпела крах{230}. Однако набег турок на Суэц вывел английское командование из равновесия, оно под угрозой нового турецкого вторжения приступило к наращиванию своих сил в зоне канала, хотя такая угроза отпала сразу же после высадки десанта англо-французов в Галлиполи.

Кампания 1915 г. на ближневосточном театре окончилась для Турции неудачей. За исключением Месопотамии, она на всех остальных фронтах потерпела поражение и вынуждена была перейти к стратегической обороне. Позиции Антанты на ближневосточном театре, несмотря на капитуляцию англичан в Кут-Эль-Амара, окрепли. Фактически Турция оказалась блокированной [97] армиями и флотом Антанты. Кавказская армия нанесла 3-й турецкой армии новый сильный удар. Но ее успешные операции не оказали существенного влияния на ход событий на других театрах. Военные действия в районе озер Ван и Урмия, Алашкертская и Хамаданская операции вновь показали возможность ведения маневренной борьбы в сложных условиях горного театра войны. Применение обходных маневров, фланговых ударов, создавая угрозу окружения, вынуждали ту и другую стороны приостанавливать наступление и организовывать поспешный отход, переходить к маневренной, а затем и позиционной обороне.

А. М. Агеев

5. Военные действия на морских театрах

Северное море

К началу кампании 1915 г. и в ходе ее военно-морские силы Германии и Англии пополнились большим числом новых кораблей: германский флот — 3 линейными кораблями, 1 линейным крейсером, 6 крейсерами, 73 эскадренными миноносцами и миноносцами, 65 подводными лодками; английский флот — 9 линейными кораблями, 1 линейным крейсером, 19 крейсерами, 36 подводными лодками{231}.

Задачи английского флота на Северном море оставались в основном теми же: дальняя блокада Германии, оборона своего побережья, обеспечение перевозок войск и их питания на континенте. К ним прибавлялись еще активные минные постановки, в частности в Гельголандской бухте, чем англичане не занимались в прошедшую кампанию.

Перед германским флотом ставились задачи: активизировать действия надводных сил в Северном море в плане “малой войны” с флотом противника; развернуть подводную блокаду Англии; шире использовать воздушные силы флота в действиях на море и против неприятельского побережья. Действия германского [98] флота в новой кампании начались по существу с налетов дирижаблей (“цеппелинов”){232} на Англию. 19 января 2 дирижабля совершили первый налет на восточное побережье противника. В течение 1915 г. было произведено 20 таких налетов, в том числе 4 на Лондон. Англичанам удалось сбить всего 1 дирижабль из 37, участвовавших в налетах{233}.

Важным событием в боевых действиях на Северном море в 1915 г. явился бой у Доггер-банки 24 января. Столкновение произошло при следующих обстоятельствах.

Днем 23 января командующий разведывательными силами германского флота вице-адмирал Хиппер получил приказ выйти с крейсерской эскадрой к Доггер-банке с целью разведки, а в случае встречи с легкими силами противника — нанести им удар. Приказ был передан радиограммой, которую англичане расшифровали, пользуясь кодом, полученным ими в 1914 г. от русских. Зная о намерении немцев, английское командование бросило на перехват эскадры противника большие силы. В район Доггер-банки были направлены эскадра линейных крейсеров, эскадра броненосных крейсеров и 3 легких крейсера с флотилией эсминцев; к Гельголанду высланы подводные лодки. В поддержку этих сил из Скапа-Флоу вышел адмирал Джеллико с остальными соединениями Гранд-Флита{234}.

Германская эскадра вышла в море вечером 23 января, чтобы утром следующего дня быть у Доггер-банки. В состав ее входили 3 линейных, 1 броненосный и 5 легких крейсеров и 15 эскадренных миноносцев{235}.

В 7 час. 15 мин. 24 января раздались первые залпы, встретились германский легкий крейсер “Кольберг” и английский легкий крейсер “Орора”. Затем вступили в бой основные силы: с английской стороны линейные крейсера “Лайон”, “Тайгер”, “Принсес Роял”, “Нью-Зиленд”, “Индомитэбл”; с германской — линейные крейсера “Зейдлиц”, “Мольтке”, “Дерфлингер” и броненосный крейсер “Блюхер”{236}.

Адмирал Хиппер, учитывая подавляющее превосходство сил противника, уже в 7 час. 35 мин. повернул на юго-восток в направлении Гельголандской бухты и увеличил скорость хода сначала до 21, а затем до 28 узлов. Одновременно он сообщил [99] радиограммой командующему германским флотом о бое и просил ускорить выход в море линейных кораблей для поддержки его эскадры. Таким образом, бой вылился в преследование английскими силами немецкой эскадры, которое продолжалось до 11 час. 16 мин. В это время немецкие линейные крейсера прекратили огонь и полным ходом направились к Гельголанду, оставив тяжелоповрежденный броненосный крейсер “Блюхер”.

Англичане не пытались больше преследовать немецкую эскадру, а стали добивать “Блюхера”. В 12 час. 13 мин., получив за время боя свыше 70 попаданий крупных снарядов и 7 торпед, немецкий крейсер пошел ко дну. Англичане не имели потерь в кораблях, но их линейный крейсер “Лайон” получил тяжелые повреждения и потерял ход. Только 26 января на буксире другого линейного крейсера он был приведен в базу. Потери в людях, по английским данным, составляли: у немцев убитыми и утонувшими — 954, ранеными — 86 и пленными (с крейсера “Блюхер”) — 189 человек; у англичан убитыми — 14 и ранеными — 18 человек{237}.

Бой у Доггер-банки — первый бой, в котором с обеих сторон участвовали корабли нового класса — линейные крейсера. Бой выявил преимущество немецких крейсеров в бронировании и живучести; даже броненосный крейсер “Блюхер” оказался крепче английского линейного крейсера “Лайон”. Немцы показали также свое превосходство над англичанами в искусстве маневрирования и действенности огня, что свидетельствовало о более высокой тактической и огневой подготовке. В ходе боя они достигли 1,5% попаданий от числа выпущенных снарядов, а англичане — 1 %. Английский линейный крейсер “Тайгер” выпустил за время боя 255 снарядов и не добился ни одного попадания{238}. Англичане не сумели использовать полностью численное превосходство своих сил и нанести противнику более значительные потери. Потопление “Блюхера” не изменило существенно соотношение сил сторон.

Вместе с тем бой выявил ряд серьезных упущений со стороны германского командования. Эскадре крейсеров, несмотря на своевременную и настойчивую просьбу Хиппера, не было оказано поддержки главными силами флота. Последние вышли в море, когда бой уже заканчивался{239}. Командование флота и в этот раз не сумело организовать разведку, чтобы иметь более или менее ясное представление об оперативной обстановке на море. [100]

Бой у Доггер-банки повлек за собой немалые последствия. Гибель “Блюхера” привела к снижению активности германского флота. Вильгельм II вновь запретил крупным кораблям выходить без его разрешения из Гельголандской бухты дальше чем на 100 миль. Адмирал Ингеноль был снят с поста командующего Флотом открытого моря и заменен начальником адмирал-штаба адмиралом Полем. Начальником адмирал-штаба стал адмирал Бахман.

Английское Адмиралтейство отстранило от командования 2-й эскадрой линейных крейсеров контр-адмирала Мура, который, не поняв сигнала старшего флагмана вице-адмирала Битти, отказался от дальнейшего преследования германской эскадры. В составе Гранд-Флита были произведены некоторые организационные изменения — образован флот из линейных (3 эскадры) и легких (3 эскадры) крейсеров под командованием Битти.

После боя у Доггер-банки германское командование главные свои надежды в борьбе с противником на море связывало с действиями подводных лодок. Адмирал Поль в соответствии с приказом кайзера отказался от операций надводных сил на Северном море.

В конце января было принято решение начать неограниченную подводную войну против торгового судоходства с целью экономической блокады Англии. 4 февраля в германских официальных газетах за подписью начальника адмирал-штаба было опубликовано оповещение о том, что с 18 февраля 1915 г. воды, омывающие Великобританию и Ирландию, включая Английский канал, объявляются военной зоной; всякое встреченное в этих [101] водах неприятельское торговое судно подлежит уничтожению, причем жизнь и безопасность экипажа и пассажиров не гарантируются. Далее в оповещении говорилось, что ввиду злоупотребления противниками Германии флагами нейтральных стран и неизбежности ошибок при определении национальной принадлежности судов не исключена возможность атаки судов невоюющих государств вместо неприятельских.

Только торговые пути, проходившие севернее Шетландских островов и в восточной части Северного моря, а также 30-мильная полоса вдоль голландского побережья объявлялись безопасными{240}.

Несмотря на протесты США и других нейтральных стран по поводу нарушения Германией принципа свободы нейтрального судоходства, немецкие лодки 19 февраля приступили к активным действиям против торговых транспортов.

Однако Германия не располагала таким количеством подводных лодок, чтобы с самого начала создать серьезную угрозу для противника. Из 23 лодок, которые она имела на Северном море, только 8 — 9 могли действовать одновременно. Поэтому,были приняты срочные меры по развертыванию строительства лодок. В течение кампании 1915 г. вступило в строй 62 лодки, главным, образом за счет достройки ранее заложенных, и заказано 107 лодок{241}.

Лодки были сведены во флотилии. На Северном море к концу марта 1915 г. имелось 6 флотилий, базами которых служили Эмден, Вильгельмсхафен, Брунсбюттеле, Бремерсхафен, Брюгге{242}.

Действия германских лодок с нарушением свободы морского судоходства продолжались фактически до осени 1915 г., хотя правительство Германии и принимало некоторые ограничительные меры в связи с неоднократными официальными протестами нейтральных стран и возмущением мировой общественности варварством командиров лодок, топивших пассажирские суда без всякого разбора.

Особенно сильное негодование вызвало потопление 7 мая подводной лодкой “U-20” английского трансатлантического лайнера “Лузитания”, шедшего из США в Англию. На лайнере находилось 1959 человек, в том числе 440 женщин и детей. Спасти удалось только 761 человека. Среди погибших было 115 американцев{243}.

Правительство США в ноте Германии от 14 мая заявило решительный протест по поводу потопления “Лузитании” и других [102] пассажирских пароходов и потребовало принятия мер, исключающих повторение подобных случаев. 5 июня кайзер издал приказ, запрещавший топить пассажирские суда, в том числе и неприятельские{244}. Однако командиры лодок при попустительстве морского командования, которое было не согласно с приказом кайзера, продолжали топить все суда. Так шло до сентября.

19 августа был потоплен пассажирский пароход “Арабик”, а 4 сентября — “Геспериен”, что привело опять к большим жертвам. Началась новая волна официальных и неофициальных протестов. Германское правительство, опасаясь серьезных осложнений в отношениях с нейтральными государствами, особенно с Соединенными Штатами Америки, вынуждено было пойти на дальнейшие ограничения в подводной войне. 18 сентября последовал новый приказ Вильгельма II, который разрешал подводным лодкам действовать только по призовому праву{245}. На деле это означало прекращение подводной блокады Англии.

За кампанию 1915 г. потери мирового торгового тоннажа от действий подводных лодок, надводных кораблей и мин, поставленных ими, составляли свыше 1 млн. 300 тыс. брутто-тонн. Отдельные подводные лодки достигли исключительных результатов. Так, лодка “U-38” (командир Валентинер) только за один свой трехнедельный поход в августе потопила 22 парохода, 5 рыболовных судов и 3 парусника, общим тоннажем 70 тыс. брутто-тонн{246}. Но эти успехи немцев не могли сильно повлиять на экономическую и военную мощь Англии и Франции, так как только британский торговый тоннаж достигал почти 20 млн. брутто-тонн.

Германские подводные лодки в кампании 1915 г. действовали исключительно позиционным методом, используя для уничтожения судов торпеды, артиллерию (орудия до 105 мм), мины и подрывные патроны. Позиции их располагались на наиболее оживленных участках морских путей у западного побережья Франции, в Английском канале, Северном и Ирландском морях и в Атлантическом океане на подходах к Британским островам и к Франции.

Для борьбы с подводными лодками англичане стали применять, помимо прежних мер противолодочной обороны (конвоирование крупных судов военными кораблями, плавание судов и кораблей зигзагообразными курсами, использование мин и сетей заграждения и т. д.), новое более активное средство — суда-“ловушки”{247}.

Одновременно с оборудованием судов-“ловушек” англичане и их союзники приступили к вооружению артиллерией обычных [103] торговых судов. Число вооруженных судов из года в год увеличивалось и к началу 1918 г. у англичан оно достигло примерно 90% от общего количества торговых судов. Это позволило более эффективно вести борьбу с германскими лодками.

Англичане стали шире использовать против лодок противника свои подводные лодки. Для этого был создан даже специальный тип лодок, вооруженных 76 — 102-мм орудиями. Для борьбы с подводной опасностью привлекались также патрульные силы английского флота — так называемый Вспомогательный и Дуврский патрули, имевшие в своем составе корабли, предназначенные для действий против подводных лодок. И все же, несмотря на мобилизацию крупных сил и разнообразие методов борьбы с германскими лодками, англичанам не удалось достигнуть решающих успехов. В 1915 г. они вместе с союзниками уничтожили всего 20 лодок, т. е. в три раза меньше того количества, которое было построено Германией в этом году (62 лодки){248}.

Английский флот продолжал в 1915 г. дальнюю блокаду Германии. В связи с активными действиями немецких подводных лодок Адмиралтейству пришлось дважды менять систему блокадных линий. Во второй половине кампании они были вынесены далеко на северо-запад и располагались теперь между [104] северо-восточным побережьем Англии, Оркнейскими и Шетландскими островами и Исландией

Из других действий английского флота следует упомянуть периодические обстрелы кораблями германских укрепленных пунктов и баз (Зеебрюгге, Остенде, Вестенде) На побережье Фландрии, захваченном немцами в 1914 г. Однако эти обстрелы не давали желаемых результатов. Для обороны фландрского побережья немцы сформировали морской корпус двухдивизионного состава и установили мощные береговые батареи из орудий калибром до 280 мм.

Обе стороны в 1915 г. в более крупных масштабах, чем в предыдущую кампанию, использовали минное оружие. Англичане в этом году впервые приступили к постановкам активных заграждений. Всего за кампанию они выставили 11 768 мин, из них 4498 мин в активных заграждениях (Гельголандская бухта) и 7270 мин в оборонительных (у своего побережья и в Канале). Германский флот в 1915 г выставил в Северном море 3844 мины, в том числе 2333 мины в активных заграждениях. Для постановки мин немцы использовали наряду с надводными заградителями также подводные заградители, поставившие 815 мин{249}.

Минная опасность на театре возросла. Оба противника вынуждены были значительно увеличить тральные силы в составе своих флотов и принять ряд других мер в борьбе с этой опасностью.

Таким образом, военные действия на Северном море в кампании 1915 г не привели к изменению соотношения военно-морских сил сторон, чего хотели, но не добились ни англичане, ни немцы. Те и другие старались сохранить главные силы своих флотов на будущее{250}. Мощные соединения линейных кораблей, на строительство которых были затрачены огромные средства, продолжали бездействовать. В боевых действиях, как и в первую кампанию, участвовали второстепенные силы, которые к тому же использовались зачастую без учета оперативной обстановки на театре.

Вместе с тем в кампанию 1915 г. были более широко использованы подводные лодки и минное оружие. Противолодочная оборона приобрела активный характер (использование судов-“ловушек”, вооружение торговых судов артиллерией). Тральные средства выросли численно и качественно.

Англичане продолжали совершенствовать систему дальней блокады противника и добились значительных успехов в этом [105] направлении. Но полностью пресечь морские перевозки в Германию им не удалось. Суда некоторых нейтральных стран (например, скандинавских), выдавая перевозимые грузы за свои, доставляли их прямо в немецкие порты или же выгружали в своих портах, чтобы потом направить эти грузы другим путем в Германию.

Начатая немцами в 1915 г. неограниченная подводная воина против морского судоходства противников потерпела провал. Германия не была готова к ведению такой войны. Во-первых, она не имела для этого достаточного количества подводных лодок, а во-вторых, правящие круги Германии вынуждены были пока считаться с реакцией на такие действия нейтральных стран, особенно США. Однако опыт действий подводных лодок в 1915 г. немцам пригодился в последующих кампаниях.

Средиземное море

Крупнейшей операцией англо-французских морских сил в кампанию 1915 г. была Дарданелльская операция, которая растянулась по времени почти на целый год (19 февраля 1914 г. — 9 января 1916 г.).

Идея операции возникла при следующих обстоятельствах. Готовясь к кампании 1915 г., англо-французы обратились в начале января к русскому верховному командованию с просьбой усилить свои войска и активизировать их действия на Восточном фронте [106] с тем, чтобы максимально облегчить положение союзников на Западе. Русское командование согласилось на их просьбу, но с условием, что англо-французы, в свою очередь, путем крупной морской или сухопутной демонстрации в районе Дарданелл отвлекут часть турецких сил с Кавказского фронта. Такое условие русских весьма устраивало союзников, особенно Англию, которая усматривала в этом возможность упредить Россию в захвате Константинополя и турецких проливов. Одновременно Англия и Франция рассчитывали своими действиями в районе Дарданелл ускорить вступление в войну Италии на стороне Антанты.

Англо-французское командование приступило к разработке плана настоящей операции, а не демонстративной, о которой говорилось в русском ответе союзникам. Узнав об истинных намерениях своих партнеров по войне, русское правительство забило тревогу. Оно стало настойчиво добиваться от Англии и Франции решения вопроса о будущей судьбе Константинополя и проливов. Но англо-французы всячески затягивали переговоры по этому вопросу. И только уже в ходе операции, когда их попытка форсировать флотом Дарданеллы провалилась, они вынуждены были согласиться на присоединение к России Константинополя с прилегающими к нему берегами проливов, однако при условии, если Россия будет до конца сражаться на стороне Англии и Франции и если последние также осуществят свои захватнические планы в Азиатской Турции и в других областях. Соглашение было подтверждено рядом документов сторон, оформленных в марте — начале апреля 1915 г.{251}

Планом операции предусматривалось форсирование флотом Дарданелл с последующим ударом по Константинополю. Причем сам прорыв через пролив рассматривался как последовательное разрушение турецких береговых фортов и других укреплений огнем корабельной артиллерии с предварительным очищением Дарданелл от мин тральными силами флота. Предполагалось, что береговая артиллерия турок не выдержит бомбардировки кораблей, и сухопутные войска, защищающие район Дарданелл, отступят к Константинополю. Поэтому планом не намечалось использование сколько-нибудь значительных сухопутных сил. Лишь небольшие десантные отряды, состоявшие из моряков, должны были высадиться на берег для завершения разрушения фортов. Начало операции было назначено на 19 февраля с тем, чтобы закончить ее через месяц. Возглавил операцию командующий английским флотом на Средиземном море вице-адмирал Карден.

Англия и Франция назначили в операцию крупные силы флота: 11 линейных кораблей (один из них новейший — “Куин Элизабет”), 1 линейный крейсер (“Инфлексибл”), 4 легких крейсера, [107] 16 эскадренных миноносцев, 7 подводных лодок, 1 авиатранспорт с 6 гидросамолетами, 21 тральщик{252}, 1 канонерскую лодку и большое число вспомогательных судов. Артиллерийские корабли были сведены в три отряда{253}.

Германо-турецкое командование только в середине февраля узнало о готовящейся операции. Началось спешное сосредоточение частей и соединений 1-й и 2-й армий (около 200 тыс. человек) в зоне проливов и приведение в боевую готовность береговых укреплений.

Перед началом операции соотношение артиллерийских средств сторон было следующее: англо-французские корабли{254} имели на своем вооружении 230 орудий калибром от 102 до 381 мм (в том числе 8 орудий 381-мм, 42 орудия 305-мм, 6 орудий 274-254-мм) ; турецкая береговая артиллерия — около 200 орудий калибром от 120 до 355 мм (из них 355-мм — 6, 280-мм — 10, 260-мм — 9, 240-210-м — 75){255}. Однако фактическое соотношение артиллерийских средств противников в ходе операции менялось. К тому же следует учесть, что англо-французские корабли при обстрелах дарданелльских укреплений и попытках прорыва имели дело лишь с частью неприятельских фортов и батарей. Поэтому [108] на их стороне почти всегда было подавляющее численное превосходство в артиллерии. Кроме того, в составе турецкой артиллерии имелось большое количество устаревших орудий с малой дальностью стрельбы. До начала операции турки выставили южнее узкости Дарданелл минное заграждение (334 мины), состоявшее из 9 линий. Заграждение защищалось несколькими батареями средней и легкой артиллерии{256}.

Оборона Дарданелл возглавлялась германскими адмиралами и генералами{257} и в целом располагала достаточными силами, чтобы не допустить прорыва через пролив англо-французского флота.

Дарданелльская операция имела два этапа. 1-й этап (19 февраля — 18 марта 1915 г.) — попытка англо-французского флота форсировать Дарданеллы без участия армии; 2-й этап (25 апреля 1915 г. — 9 января 1916 г.) — высадка десантных войск и их действия на полуострове Галлиполи с целью захвата укреплений Дарданелл с суши и обеспечения прохода флота в Мраморное море.

Операция началась утром 19 февраля обстрелом англо-французскими кораблями (6 линкоров, 1 линейный крейсер) внешних фортов Дарданелл. Бомбардировка продолжалась до темноты. Однако, несмотря на продолжительность обстрела и семи-восьмикратный перевес союзников в артиллерии, результаты первого дня операции оказались ничтожными: были выведены временно из строя всего лишь два орудия. Огонь велся без корректировки. В последующие 5 дней союзный флот не возобновлял своих действий из-за штормовой и туманной погоды.

25 февраля англо-французы вновь приступили к обстрелу внешних укреплений. На этот раз им удалось подавить большую часть батарей. Эскадренные миноносцы начали траление входа в пролив. За ними двинулись 3 линейных корабля, чтобы обстрелять промежуточные батареи. Однако на их огонь ответили тяжелые турецкие батареи, стрелявшие с закрытых позиций и с коротких дистанций. Корабли союзников вынуждены были выйти из пролива.

В дальнейшем союзники пытались вести обстрел одиночными кораблями, а тралить мины в ночное время. Но и это не привело к цели. Было решено предпринять форсирование пролива с привлечением всех сил флота, выделенных для операции. Генеральная атака Дарданелл назначалась на 18 марта.

За истекший период операции корабельные силы союзников получили пополнение (число линейных кораблей было доведено до 17). Корабли были сведены в три дивизии. Усилилась и оборона [110] Дарданелл. 6 главных фортов теперь имели на вооружении 42 орудия калибром от 203 мм и выше. Промежуточные батареи получили новые орудия. Возросло также число мортир и полевых пушек. Турки поставили еще одну (10-ю) линию минного заграждения (26 мин){258}.

Союзниками был разработан специальный план атаки, в соответствии с которым и начались действия 18 марта. В 10 час. 30 мин. флот под командованием вице-адмирала де-Робека, сменившего заболевшего Кардена, вошел в пролив. Впереди следовали миноносцы с тралами. Через 30 минут 1-я дивизия с дистанции 70 кабельтовых открыла огонь по фортам Чанакской узкости. Форты не отвечали, но корабли дивизии попали под сильный огонь промежуточных батарей и получили повреждения. В 12 час. 20 мин. 3-я дивизия прошла сквозь строй 1-й дивизии и с расстояния 50 кабельтовых начала обстрел промежуточных батарей. Тральщики приступили к тралению фарватера. Огонь 3-й дивизии продолжался около двух часов. Линейный корабль “Сюффрен” получил значительные повреждения от тяжелых снарядов, а корабли “Голуа” и “Буве” подорвались на минах, последний вскоре затонул. На смену 3-й дивизии поспешила 2-я. Ее огонь по гаубичным и полевым батареям, которые вели интенсивную стрельбу, был малоэффективен. Линейный корабль этой дивизии “Иррезистибл” подорвался на двух минах и затем был потоплен огнем турецких батарей. Тяжелые повреждения от подрыва на мине и попаданий снарядов получил линейный крейсер “Инфлексибл” (1-я дивизия). Уцелевшие англо-французские корабли продолжали еще некоторое время обстреливать укрепления, но лишь для того, чтобы отвлечь внимание противника от поврежденных кораблей. В 18 часов де-Робек дал сигнал об оставлении пролива. При отходе англо-французы понесли еще одну потерю: подорвался на мине и затонул линейный корабль “Ошен”.

Таким образом, атака Дарданелл не привела к цели. Англо-французский флот потерпел серьезное поражение. Из 16 крупных кораблей, участвовавших в прорыве, 3 погибли и 3 вышли надолго из строя. Разрушения на турецких фортах были незначительны (подбито 8 орудий). Для восстановления боеспособности фортов туркам потребовалось всего несколько недель. Но германо-турецкое командование весьма опасалось продолжения атаки на следующий день, так как запас снарядов на фортах и батареях был на исходе{259}.

Одна из главных причин поражения англо-французов состояла [111] в переоценке союзным командованием сил своего флота и недооценке возможностей противника. Оно наивно полагало, что при первых же решительных действиях флота турки капитулируют. Англо-французы не учли, что им придется иметь дело фактически не с турками, а с немцами, в полном распоряжении которых находились вооруженные силы Турции.

Союзники допустили также ряд серьезных тактических ошибок. Выбор дистанций и типов снарядов для стрельбы кораблей по главным фортам и промежуточным батареям оказался неудачным. Корректировка стрельбы была организована плохо. В результате мощная корабельная артиллерия не смогла подавить форты и батареи. К борьбе с полевой артиллерией противника англо-французы вообще не были подготовлены. Они недооценили и минную опасность в проливе. Тральщиков было мало, и они не справились со своей задачей. Основные потери союзники понесли от подрыва кораблей на минах.

Провал попыток англо-французского флота форсировать Дарданеллы и нанести удар по Константинополю имел крупные военно-политические последствия. В Греции произошла смена правительства, к власти пришли германофилы. Болгария отклонила домогательства держав Антанты о вступлении в войну на их стороне и пошла на дальнейшее сближение с Германией и Австро-Венгрией. В Италии временно усилились позиции сторонников нейтралитета.

Однако несмотря на постигшие неудачи, англо-французы решили продолжать Дарданелльскую операцию путем высадки сухопутных войск на полуострове Галлиполи с целью захвата турецких фортов с тыла и облегчения тем самым прорыва флота через Дарданеллы в Мраморное море.

В десант назначались 1 английская и 1 французская пехотные дивизии, австралийско-новозеландский корпус, три бригады английской морской пехоты и греческий добровольческий легион (всего 81 тыс. человек). При войсках имелось 178 орудий разных калибров. В резерве в Египте находились 1 английская и 2 индийские пехотные дивизии. Командование сухопутными силами было возложено на английского генерала Гамильтона{260}.

Высадку намечалось произвести одновременно в нескольких районах: главные силы на южной оконечности Галлиполийского полуострова, вспомогательные — у Габа-Тепе, демонстративные — у Кумкале и в заливе Сарос. Каждую группу десантных войск поддерживали артиллерийским огнем линейные корабли и крейсера. Начало высадки — 25 апреля.

Союзный флот к этому времени состоял из 7 эскадр, включавших 18 линейных кораблей, 13 крейсеров{261}, 36 эскадренных миноносцев и миноносцев, 12 подводных лодок, 25 тральщиков, 2 [112] сетевых заградителя, 1 авиатранспорт и 1 транспорт с аэростатом{262}.

Наиболее вероятными районами высадки англо-французов Лиман фон Сандерс считал европейский берег от входа в Дарданеллы до залива Сарос включительно и азиатское побережье от Кумкале до бухты Бешике, т. е. те районы, куда и собирались высаживаться союзники. В соответствии с этими предположениями были дислоцированы войска 5-й армии: 2 дивизии (около 20 тыс. человек при 50 орудиях) на азиатской стороне, а все остальные силы армии (до 40 тыс. человек и примерно 100 орудий) — на европейской{263}.

Утром 25 апреля десантные суда и корабли поддержки подошли к назначенным пунктам турецкого побережья и после артиллерийской подготовки начали высадку десантных войск. Противник оказал сильное сопротивление, но основной и вспомогательный десанты все же сумели закрепиться на берегу, потеряв за два дня около 18 тыс. человек. Были высажены и демонстративные десанты.

Напряженные бои десантных войск с турецкими силами продолжались до конца мая. Несмотря на огневое содействие крупных сил флота, союзники не смогли сломить сопротивление противника и добиться ощутимых результатов. За это время они понесли большие потери в войсках и кораблях. 13 мая турецкий эсминец потопил английский линкор “Голайет”, а 25 — 27 мая германская подводная лодка “U-21”, только что пришедшая из австрийского порта Котор, пустила ко дну еще 2 линейных корабля — “Трайемф” и “Маджестик”. После этих потерь англичане отправили свой новейший линкор “Куин Элизабет” в Северное море и увеличили число судов противолодочной обороны. Крупные корабли ушли на рейд о. Мудрос, оставив десантные войска без поддержки флота{264}.

Новые крупные неудачи союзников в операции привели к отставке с поста первого морского лорда (начальника морского генерального штаба) адмирала Фишера. Вслед за ним подал в отставку и главный вдохновитель Дарданелльской операции У. Черчилль, занимавший пост морского министра Англии (первого лорда Адмиралтейства). К концу мая было сформировано коалиционное правительство во главе с Асквитом. Морским министром стал Бальфур, а первым морским лордом адмирал Джексон{265}. Но [113] все эти перемены в правительстве и военно-морском командовании Англии не оказали положительного влияния на ход операции.

В июле союзное командование решило высадить еще несколько дивизий, чтобы добиться, наконец, победы над противником. Высадка была намечена в бухте Сувла, в районе которой силы турок были незначительны.

В период подготовки к новой высадке англичане направили к Дарданеллам 9 мощных мониторов, имевших на вооружении орудия до 356 мм. Английские подводные лодки неоднократно прорывались через пролив в Мраморное море для уничтожения турецких транспортов, перевозивших войска на Галлиполийский полуостров. 8 августа подводная лодка “Е-11” потопила в проливе турецкий линейный корабль “Хайиреддин Барбаросса”{266}.

Высадка в бухте Сувла началась в ночь на 7 августа. Чтобы облегчить ее, 6 утром войска австралийско-новозеландского корпуса, высадившегося в апреле в районе Габа-Тепе, перешли в наступление и потеснили турок. 7 — 8 августа союзники высадили около 10 тыс. человек. В последующие дни были высажены и остальные войска.

Бои за полуостров Галлиполи вновь приняли ожесточенный характер. 5-я турецкая армия, состоявшая теперь из 14 дивизий, [114] контратаками остановила наступление союзников. Борьба на полуострове продолжалась до декабря. Однако еще в начале ноября союзное командование приняло решение эвакуировать свои войска. Эвакуация проходила при незначительном противодействии неприятеля на море и закончилась 9 января 1916 г.

Дарданелльская операция потерпела полную неудачу. Та и другая стороны понесли громадные потери: союзники — 146 229 (в том числе англичане — 119 729), турки — 186 тыс. человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести{267}.

Первый морокой лорд адмирал Фишер, выступавший против дарданелльской затеи У. Черчилля, оказался прав. Еще до высадки союзных войск на Галлиполи он писал Черчиллю: “Проклятые Дарданеллы! Они будут нашей могилой”{268}. И какая могила то была! Таких больших потерь и так безрезультатно Англия не понесла ни в одной другой операции за всю первую мировую войну.

Турки и немцы торжествовали. В Константинополе и Берлине были организованы большие празднества. Генерал Лиман фон Сандерс (командующий 5-й армией) был назван при этом “Гинденбургом Востока”, Энвера-пашу (военного министра Турции) окрестили “Наполеоником”, а султана Мехмеда V наградили титулом “Гази” (“Непобедимый”){269}.

Неудача операции оказала непосредственное влияние на позицию Болгарии. 14 октября 1915 г. она выступила на стороне Центральных держав.

Главная причина провала операции состояла в плохой ее подготовке. “Никогда еще в мировой истории, — отметил в своих мемуарах участник операции адмирал У. Уимз, — такая крупная кампания не была организована так поспешно и никогда не случалось, чтобы такое предприятие было так мало обдумано...” Приведя эти слова, английский военно-морской историк X. Вильсон добавляет: “Казалось, что в Англии никто не отдавал себе отчета, с какими трудностями придется столкнуться... Инициаторы операции пренебрегли всем опытом истории и, очевидно, были уверены, что форты Дарданелл падут от “трубного гласа”, как стены Иерихона”{270}.

Среди других причин, отрицательно сказавшихся на исходе операции, было отсутствие единого командования. Генерал Гамильтон (сухопутные войска) и адмирал де-Робек (флот) не подчинялись друг другу. Не были определены взаимоотношения и низших командных инстанций.

Действия союзных сил на Средиземном море в начале кампании 1915 г., помимо Дарданелльской операции, преследовали [115] те же цели, что и в 1914 г., — обеспечение безопасности морских сообщений на театре. При этом блокада Отрантского пролива, в связи с прибытием германских подводных лодок в Адриатику, приобретала все большее значение. Но до вступления Италии в войну она сводилась к периодическим выходам кораблей союзников к устью пролива. Пользуясь этим, лодки противника свободно проходили в Средиземное море и действовали вплоть до Дарданелл.

23 мая Италия выступила на стороне Антанты. За две недели до этого (10 мая) была подписана трехсторонняя морская конвенция, согласно которой в состав итальянского флота и под итальянское командование (главнокомандующий герцог Абруццкий) поступала часть кораблей английских и французских морских сил. Сам же итальянский флот состоял из двух эскадр и “Морских сил Венеции” — всего 13 линейных кораблей (из них 4 дредноута), 7 броненосных и 16 других крейсеров, 33 эскадренных миноносца, 48 миноносцев, 18 подводных лодок, 4 минных заградителя{271}.

“Морские силы Венеции” были сформированы по требованию главнокомандующего вооруженными силами Италии генерала Кадорна для содействия сухопутным войскам на приморском участке [116] итало-австрийского фронта. Главной базой итальянского флота являлась Специя, базами — Неаполь, Маддалена (о. Сардиния), Палермо, Мессина (о. Сицилия), Таранто (главная база на Адриатическом море), Бриндизи, Анкона, Венеция (временные базы, недостаточно оборудованные). В целом система базирования итальянского флота обеспечивала его боевые действия в средней части Средиземного моря, но в Адриатическом море не полностью удовлетворяла требованиям в борьбе с австро-венгерским флотом{272}.

Итальянский флот вместе с приданными ему английскими и французскими кораблями значительно превосходил своего противника — флот Австро-Венгрии. Однако подводная опасность, вызванная активными действиями немецких лодок (число их к ноябрю увеличилось до 16, из них 4 минных заградителя), ограничила использование союзниками крупных кораблей

Действия сторон в Адриатике состояли во взаимных набегах на побережье, а также в огневой поддержке своих сухопутных войск и минных постановках.

Со вступлением Италии в войну союзники пересмотрели систему блокады Отрантского пролива. Было решено создать в проливе подвижной барраж по типу Дуврского{273}.

Но и барраж не обеспечил безопасность морских сообщений союзников. Германские лодки прорывались в Средиземное море, проходя в подводном положении под сетями или в интервалах между группами дрифтеров. За кампанию 1915 г. они потопили около 100 торговых судов противника (общим тоннажем свыше 500 тыс. регистр. тонн). Только одна немецкая лодка погибла при прорыве барража{274}.

Из других действий союзных флотов необходимо упомянуть обеспечение ими эвакуации сербской армии, отступившей под натиском превосходящих сил неприятеля в Албанию, на побережье Адриатического моря. Австро-венгерский флот не оказал серьезного противодействия эвакуации Союзники потеряли всего 4 транспорта, 1 госпитальное и 2 других судна, 8 тральщиков и малых кораблей{275}.

Таким образом, союзникам, несмотря на вступление в войну Италии, что значительно увеличило их военно-морские силы, не удалось на Средиземном море в кампанию 1915 г. достигнуть каких-либо результатов. Провал Дарданелльской операции, повлекшей за собой большие потери в сухопутных войсках и кораблях, неспособность Отрантского барража пресечь действия германских подводных лодок на средиземноморских сообщениях, а также [117] активные действия австрийского флота в Адриатике — прямое и убедительное тому подтверждение.

Неудачи союзников привели к значительным переменам в руководстве итальянского и французского флотов. Морским министром Италии вместо адмирала Виаля стал вице-адмирал Корси, а начальником морского генерального штаба контр-адмирал Пини. Главнокомандующий французскими военно-морскими силами де-Ля-Пейер был заменен вице-адмиралом де-Фурне; морским министром назначен контр-адмирал Лаказ{276}.

Балтийское море

Русский Балтийский флот к началу кампании 1915 г. значительно усилился за счет вступления в строй 4 новых линейных кораблей (“Севастополь”, “Гангут”, “Полтава”, “Петропавловск”). В ходе кампании флот пополнился 2 новыми эскадренными миноносцами (“Забияка”, “Победитель”), 3 большими (“Барс”, “Вепрь”, “Гепард”) и 2 малыми (“Сом”, “Щука”) подводными лодками. Последние две были перевезены с Черного моря. Кроме того, в составе Балтийского флота действовало 5 английских подводных лодок, из которых 2 пришли на Балтику в октябре 1914 г., а остальные — в середине кампании 1915 г.{277}

Учтя опыт предыдущей кампании и вступление в строй линейных кораблей, Ставка верховного главнокомандующего утвердила новое боевое расписание флота, вносившее существенные организационные изменения. Были сформированы два крупных оперативных объединения — эскадра и Минная оборона. Эскадра состояла из двух бригад линейных кораблей и двух бригад крейсеров, а Минная оборона — из минной дивизии Балтийского моря, в которую вошли прежние 1-я и 2-я минные дивизии, дивизия подводных лодок, сформированная на базе бывшей бригады лодок, отряда заградителей и дивизии траления. Кроме того, был создан отряд транспортов. В целях усиления противолодочной и противоминной обороны баз были сформированы охраны рейдов (охры) Ревеля, Свеаборга, Бьерке и Кронштадта{278}.

Состав германского флота на Балтийском море к началу кампании также пополнился за счет прибывших с Северного моря 3 броненосных крейсеров (“Роон”, “Принц Адальберт”, “Принц Генрих”), 6 эскадренных миноносцев и нескольких вспомогательных [118] кораблей. Организационно флот подразделялся на два оперативных объединения — дивизию охраны побережья и разведывательные силы, каждое из которых включало крейсера, эскадренные миноносцы и миноносцы, минные заградители, тральщики, подводные лодки и другие корабли{279}.

Несмотря на некоторое усиление морских сил неприятеля на Балтике, русский флот к началу кампании обладал еще большим превосходством над ними, чем в 1914 г. Правда, это превосходство было весьма условным, так как противник в ходе боевых действий, неоднократно вводил из Северного моря в Балтийское крупные силы — целые эскадры линейных кораблей и крейсеров, флотилии миноносцев. Эти соединения попеременно действовали на Балтийском театре в течение почти всей кампании.

Начиная новую кампанию, немцы не намечали крупных операций. Задачи флота были первоначально изложены в докладной записке главнокомандующего морскими силами Балтийского моря гросс-адмирала Генриха Прусского от 25 марта 1915 г. на имя Вильгельма II: “...Нужно стараться малыми силами, при помощи решения малых задач активного характера, препятствовать намерениям русских вести наступательные действия”{280}. Далее определялись конкретные пути к достижению этой цели. К ним относились: набеги надводных кораблей на русское побережье (Курляндия); воспрепятствование планомерной боевой подготовке русского Балтийского флота путем посылки отдельных подводных лодок в глубь Финского залива и надводных кораблей к его устью; действия на морских сообщениях в средней части Балтийского моря; постановка активных и оборонительных минных заграждений; траление русских активных заграждений и борьба с новыми постановками на своих путях сообщений{281}. Соображения, изложенные в записке, были в принципе одобрены высшим командованием и легли в основу первоначального плана кампании 1915 г.

Следовательно, немецкий план и на 1915 г. носил в целом оборонительный характер. Правда, в ходе военных действий на театре в связи с необходимостью содействия флангу своих войск и защиты морских сообщений в него были внесены значительные изменения.

Оперативный план русского Балтийского флота на 1915 г. отличался от немецкого своей фундаментальностью. В нем были определены задачи флота с учетом возможных вариантов действий противника. Основной задачей флота, по мнению Ставки, по-прежнему считалось не допустить форсирования неприятелем Центральной минно-артиллерийской позиции. Для решения ее [119] предписывалось держать главные силы флота (4 новых и 2 старых линейных корабля, 6 крейсеров, дивизион эскадренных миноносцев и дивизион подводных лодок) в тылу позиции, остальные корабли использовать для обороны Або-Аландского района.

Планом предусматривались также содействие флота приморскому флангу своей армии, постановки активных минных заграждений и действия подводных лодок на коммуникациях противника.

Исходя из общего плана, командующий флотом вице-адмирал В. А. Канин{282} приказом от 11 мая определил конкретные задачи соединениям флота.

Были разработаны и утверждены до начала кампании и другие важные оперативно-тактические документы. Среди них особого внимания заслуживают новый план боя на минно-артиллерийской позиции{283} и наставление по ведению его. В этих документах давались подробные указания по организации тактического взаимодействия между корабельными и береговыми артиллерийскими группами, а также между разнородными силами флота, назначенными для обороны позиции. Новый план позиционного боя оказался настолько удачным, что не подвергался изменениям до конца войны.

Командование флота в целях усиления обороны Финского [120] залива, Або-Аландского района, Моонзунда и Рижского залива осуществило в течение кампании 1915 г. ряд крупных мероприятий. На флангах Центральной минно-артиллерийской позиции было установлено 10 новых береговых батарей. Перед главным минным заграждением Центральной позиции выставлена линия противолодочных сетей. Началось оборудование передовой позиции между полуостровом Гангэ и о. Даго (выставлено 745 мин). Была сформирована Або-Аландская укрепленная позиция{284}.

В целях обороны Рижского залива еще весной 1915 г. начались постановки минных заграждений в Ирбенском проливе, а позднее в самом заливе, у Моонзунда и западных берегов островов Даго и Эзель. Всего за год было выставлено только в Ирбене 2179 мин. Защита этих заграждений возлагалась на Морские силы Рижского залива, в состав которых входили корабли минной дивизии, минный заградитель, 6 подводных лодок, 2 канлодки и линейный корабль “Слава”.

Одновременно начались работы по углублению фарватера в Моонзунде, чтобы могли проходить по нему линейные корабли из Финского залива в Рижский{285}.

Командование флота приступило также к созданию противовоздушной обороны (ПВО) на театре, сначала в главной базе — Ревеле, а затем и в других базах. Для этого использовались зенитные батареи и самолеты.

Все эти мероприятия показывают, как в ходе войны русский Балтийский флот постепенно выносил свои оборонительные рубежи на запад, что не только увеличивало глубину обороны, но и облегчало его активные действия на театре.

Кампания 1915 г. на балтийском морском театре была насыщена разнообразными действиями сторон тактического и оперативного масштабов. Остановимся только на наиболее значительных и характерных из них.

Германский флот с началом кампании направил основные усилия на содействие своим войскам, наступавшим вдоль Курляндского побережья. С этой целью из Северного моря в Балтийское были переброшены дополнительно к имевшимся там силам крупные соединения линейных кораблей, крейсеров и эскадренных миноносцев. Содействие армии выражалось в обстреле кораблями позиций русских войск, береговых укреплений и портовых сооружений, высадке диверсионных десантов.

Противник, чтобы не допустить выхода русского флота из [121] Финского залива в море, пока развивалось наступление его войск на Курляндском побережье, в апреле — мае выставил у устья залива дополнительно к прошлогоднему заграждению два новых (всего 394 мины), а в конце июня — начале июля — 710 мин на выходах из Або-Аландских шхер{286}.

Русский флот вследствие тяжелой ледовой обстановки в Финском заливе до начала мая не смог развернуть боевых действий против неприятельского флота. Только с 7 мая начали выходить в Балтийское море надводные силы — легкие крейсера и миноносцы. Следовательно, до этого времени германский флот действовал почти беспрепятственно. В мае — июне обстановка для него изменилась. Русские надводные корабли и подводные лодки своими активными действиями сковали силы неприятельского флота. На минных заграждениях, выставленных русскими в этот период, а также в результате атак подводных лодок противник потерял два эскадренных миноносца, тральщик и два транспорта, один миноносец получил повреждения{287}.

В конце июня командование русского флота приняло решение произвести набег на Мемель. С этой целью был сформирован специальный отряд кораблей, состоявший из броненосного крейсера “Рюрик”, крейсеров “Адмирал Макаров”, “Баян”, “Олег”, “Богатырь” и 8 эскадренных миноносцев. Для прикрытия действий отряда были выделены старые линейные корабли “Слава” и “Цесаревич” и один дивизион эскадренных миноносцев. Выход отряда в море предполагалось осуществить 18 июня (1 июля), а обстрел Мемеля — на рассвете 19 июня (2 июля).

Однако от обстрела Мемеля пришлось отказаться. Утром 19 июня (2 июля) у о. Готланд отряд встретился с отрядом кораблей противника в составе броненосного крейсера “Роон”, легких крейсеров “Аугсбург” и “Любек”, заградителя “Альбатрос” и 7 эскадренных миноносцев, возвращавшихся в свою базу после постановки минного заграждения (160 мин) у маяка Бокшер (южнее Або-Аландского архипелага). О местонахождении друг друга противники не знали. Русский отряд был наведен на немецкие корабли штабом флота по радио. Ему удалось вовремя перехватить и расшифровать радиограмму командира германского отряда, сообщившего командованию о выполнении задания и своем местонахождении. Это был первый в истории войны на море случай, использования радио для наведения своих сил на неприятеля.

Четыре русских крейсера (“Адмирал Макаров”, “Баян”, “Олег” и “Богатырь”) сначала обнаружили немецкий крейсер “Аугсбург” и заградитель “Альбатрос”, шедшие в охранении 3 миноносцев. Разделившись на две группы с целью охвата противника, [123] русские крейсера открыли по нему огонь. Но неприятельские корабли решили уклониться от боя. Русские крейсера не преследовали “Аугсбурга”, и последний, обладая большой скоростью хода, вырвался из охвата и скрылся в тумане, не получив ни одного попадания. “Альбатрос” же почти два часа находился под огнем русских крейсеров, преследовавших его до территориальных вод о. Готланд. Объятый пламенем, он выбросился на береговую отмель, а затем был интернирован шведами.

Примерно через час после прекращения огня по “Альбатросу” произошло столкновение со второй группой немецких кораблей — броненосным крейсером “Роон” и легким крейсером “Любек”. В бою с русской стороны приняли участие крейсера “Баян” и “Олег” и вызванный командиром отряда Бахиревым броненосный крейсер “Рюрик”.

Исход боя был неопределенным. Германский броненосный крейсер получил три попадания крупнокалиберных снарядов. Немецкие крейсера первыми прекратили огонь и вышли из боя. “Принц Адельберт” и “Принц Генрих” не успели прибыть в район боя. На пути они были атакованы подводной лодкой “Е-9”. “Принц Адельберт” получил большую пробоину и едва добрался до Киля. Второй крейсер ушел в Данциг{288}.

В бою у о. Готланд русский отряд крейсеров не сумел использовать свое превосходство и добиться более существенных результатов. Командир отряда допустил ряд грубых тактических ошибок. В первой фазе боя, когда следовало решительно атаковать немецкие корабли с коротких дистанций, он занялся сложными маневрами, сначала охватом головы противника, а затем охватом неприятеля двумя группами крейсеров. В результате германский крейсер “Аугсбург” был упущен, а огонь по “Альбатросу” был малоэффективным.

В действиях противника имелось также много серьезных ошибок. Главная из них заключалась в преждевременном разделении отряда кораблей на группы при возвращении в базы. Группы оторвались друг от друга и им пришлось действовать разрозненно. Подвела немцев и их неосторожность в радиопереговорах. Силы поддержки — броненосные крейсера “Принц Адельберт” и “Принц Генрих” — вышли с большим запозданием, и безопасность их не была обеспечена, из-за чего один из них чуть не погиб.

К концу июля германские войска вышли на юго-западное побережье Рижского залива. Немногочисленные силы русских не смогли остановить наступление противника на Курляндском полуострове, но Ригу они отстояли.

В начале августа немецкое морское командование предприняло операцию по прорыву в Рижский залив с целью уничтожения [124] там русских морских сил, закупорки минами южного выхода из Моонзунда, гавани Пернова и обстрела Усть-Двинска.

В дальнейшем предполагалось всестороннее содействие флота приморскому флангу своих войск.

Силы прорыва состояли из 7 старых линейных кораблей, 6 крейсеров, 24 эскадренных миноносцев и миноносцев, 1 минного заградителя, 14 тральщиков, 12 катеров-тральщиков, 2 прорывателей минных заграждений. Командовал этими силами вице-адмирал Шмидт. Для прикрытия сил прорыва к Финскому заливу выдвигались соединения Флота открытого моря, в состав которых входило 8 линейных кораблей, 3 линейных крейсера, 4 крейсера, 32 эскадренных миноносца, 13 тральщиков. В случае выхода русского флота из Финского залива в море силы прикрытия, имея более чем двукратный перевес над своим противником, должны были напасть на него. Кроме того, крейсерам предписывалось обстрелять сооружения о. Утэ (южнее Або-Аландского архипелага) и русские корабли стоявшие у него. Командовал силами прикрытия вице-адмирал Хиппер{289}.

Русские морские силы в Рижском заливе состояли из линейного корабля “Слава”, 4 канонерских лодок, минной дивизии, минного заградителя “Амур”, 4-6 подводных лодок и нескольких вспомогательных судов{290}. Эти силы сами по себе не могли воспрепятствовать прорыву многочисленного флота противника в Рижский залив. Оборона Ирбенского пролива была возможна только при наличии мощной минно-артиллерийской позиции. Учитывая это, командование флота принимало меры по усилению обороны.

Ко времени операции противника пролив был полностью перекрыт минными заграждениями. Мины были выставлены также у южного входа в Моонзунд и в нескольких местах Рижского залива, на о. Моон установлены две береговые батареи и одна батарея на материке. На о. Эзель оборудован аэродром, на который базировался отряд самолетов.

Русское командование своевременно узнало о готовившейся операции. Поэтому расчет противника на внезапность не оправдался.

Первую попытку прорыва немцы предприняли 26 июля (8 августа). Однако она кончилась полным провалом. Потеряв два тральщика на минах, противник прекратил траление фарватера и отвел силы прорыва из Ирбенского пролива. Кроме тральщиков подорвались на минах и получили тяжелые повреждения крейсер “Тетис” и один миноносец.

Увеличив силы прорыва, противник 3 (16) августа возобновил операцию. Утром немецкие тральщики под прикрытием линейных кораблей, крейсеров и эскадренных миноносцев приступили [125] к протраливанию фарватера. Русские линкор “Слава”, канлодки “Сивуч”, “Кореец” и эсминцы своим огнем неоднократно заставляли неприятеля прекращать траление.

Только 5 (18) августа противнику удалось закончить траление фарватера. На следующий день утром отряд прорыва вошел в Рижский залив. Русские корабли отступили в Моонзунд под прикрытием минных заграждений и береговых батарей. Вечером этого же дня канонерские лодки “Сивуч” и “Кореец”, возвращавшиеся в Моонзунд после постановки мин на подходах к Усть-Двинску, подверглись нападению германского крейсера “Аугсбурга” и эскадренных миноносцев. В течение получаса канонерская лодка “Сивуч” героически сражалась с превосходящими силами противника, повредила вражеский крейсер, но затем была потоплена подошедшими в район боя немецкими линейными кораблями “Позен” и “Нассау”. Канонерская лодка “Кореец” выбросилась на берег и на следующий день была взорвана своим личным составом{291}.

У Пернова немцы затопили 3 парохода-заградителя и выставили мины. Однако это не сыграло никакой роли, так как русские корабли не пользовались гаванью Пернова.

На этом и закончились по существу действия противника в заливе. В ночь на 7 (20) августа погиб на русских минах еще один немецкий эсминец. [126]

Еще днем 6 (19) августа командир отряда прорыва адмирал Шмидт получил сообщение о повреждении новейшего линейного крейсера “Мольтке” (силы прикрытия) английской подводной лодкой “Е-1”. Под впечатлением своих собственных потерь и этого сообщения Шмидт принял решение отказаться от ранее намеченной постановки минного заграждения у Моонзунда и обстрела Усть-Двинска и вывести корабли из залива. 8 (21) августа силы прорыва ушли в свои базы.

Таким образом, прорыв немецкого флота в Рижский залив не достиг своей цели — уничтожения русских морских сил в заливе. При этом противник понес ощутимые потери: 2 эскадренных миноносца и 3 тральщика. Кроме того, получили серьезные повреждения линейный и легкий крейсера, 1 эскадренный миноносец и тральщик{292}. Русские потеряли 2 старые канлодки.

Учитывая неудачный исход операции, германское командование пришло к выводу, что дальнейшем повторение прорыва будет иметь смысл лишь в том случае, если армия прежде овладеет Ригой и Усть-Двинском и в связи с этим возникнет необходимость прочного удержания залива.

После операции по прорыву в Рижский залив германское командование отказалось от активных действий крупными силами флота и до конца кампании 1915 г. предпринимало лишь оборонительные и демонстративные действия, если не считать нескольких активных минных постановок. Русский флот воспользовался улучшением оперативной обстановки и развернул борьбу на морских сообщениях противника. Для этого были использованы подводные лодки, надводные корабли, минное оружие.

Уже первый выход лодок в октябре дал хорошие результаты. Две лодки потопили 7 транспортов противника водоизмещением около 16 тыс. брутто-тонн. Всего же в кампанию 1915 г. подводные лодки уничтожили несколько кораблей, в том числе броненосный крейсер “Принц Адельберт” и легкий крейсер “Ундине” и 15 пароходов{293}. При атаках кораблей лодки использовали торпедное оружие, стреляя одиночными торпедами или залпом из 2-4 торпед, а против транспортов — артиллерию, одиночные торпеды и подрывные патроны.

Успешные действия подводных лодок вызвали тревогу в Германии. Судовладельцы стали задерживать свои пароходы в портах. Паромное сообщение со Швецией было прервано. Германское морское командование прекратило всякие действия в северной части Балтики и перебросило все свои легкие силы на защиту коммуникаций. Кроме того, из Северного моря в Балтийское были переведены для этой цели 2 крейсера и 2 флотилии миноносцев. [127]

В конце октября совершили набег на неприятельские сообщения в Ботническом заливе эскадра крейсеров (4 крейсера) и 5 эскадренных миноносцев. Для прикрытия их действий вышли туда же две подводные лодки. Результатом набега был захват двух немецких транспортов.

С наступлением осени с ее темными и длительными ночами начались крупные минные постановки на коммуникациях противника в средней и южной частях Балтийского моря. Русские корабли выставили большие минные заграждения южнее и юго-восточнее о. Готланд и северо-западнее Виндавы (всего 1410 мин). На этих заграждениях вскоре погибли немецкие крейсер “Бремен”, 2 эскадренных миноносца, 2 сторожевых корабля и получили тяжелые повреждения крейсера “Данциг” и “Любек”, 1 эскадренный миноносец и несколько вспомогательных судов{294}.

Германский флот осенью 1915 г. также выставил несколько минных банок у финских шхер и одно крупное заграждение (340 мин) северо-западнее м. Люзерорт{295}.

В кампанию 1915 г. перед русским Балтийским флотом впервые практически встал вопрос о непосредственном огневом содействии своим сухопутным войскам на побережье Рижского залива (12-й армии).

К обстрелам вражеских позиций привлекались линкор “Слава”, канлодки, эсминцы, минный заградитель и вспомогательные суда. Корабли действовали в одиночку, небольшими тактическими группами, а иногда и в составе всех сил Рижского залива. Огневая поддержка началась в конце июля и продолжалась до зимы.

Другим видом содействия сухопутным войскам была высадка 9 (22) октября тактического десанта (534 человека) у м. Домеснес, в тылу противника. Цель высадки — оттянуть часть неприятельских сил из-под Риги. Высадка прошла успешно. Десантники, опрокинув штыковым ударом отряд немцев, взорвали военные объекты, захватили пленных и к вечеру того же дня возвратились на корабли. Цель, поставленная перед десантом, была в основном достигнута. Немцы действительно сняли часть войск с фронта и перебросили их для усиления обороны юго-западного побережья Рижского залива{296}.

Русский Балтийский флот в кампанию 1915 г. выполнил все свои основные задачи: не допустил противника в Финский и Ботнический заливы; не позволил германскому флоту, прорвавшемуся в Рижский залив, остаться там и установить господство; [128] своей огневой поддержкой помог войскам 12-й армии предотвратить захват немцами Риги и стабилизировать здесь фронт; активными действиями на морских сообщениях осенью 1915 г. заставил неприятельское командование отказаться от проведения даже демонстративных операций и направить все усилия своего флота на защиту важных для Германии коммуникаций.

Германский же флот не решил фактически ни одной из поставленных перед ним задач, конечной целью которых было достижение господства на Балтийском море.

В течение кампании немецкое командование, пользуясь пассивностью английского флота на Северном море, неоднократно перебрасывало на Балтику крупные силы Флота открытого моря. Но и эти силы не помогли ему достигнуть главной цели.

В кампании 1915 г. обе стороны расширили масштабы использования минного оружия. Русский флот выставил за год 6482 мины, из них 2330 в активных заграждениях; флот противника — 3250 мин, в активных заграждениях — 2028{297}. Как видно из этих данных, русские выставили почти в два раза больше мин, чем немцы.

В действиях русского флота на морских сообщениях повысилась роль подводных лодок. Из 26 потопленных неприятельских судов на долю лодок приходилось 15 (т. е. 58%){298}.

В ходе кампании германские морские силы и торговый флот понесли серьезные потери в корабельном и судовом составе — 1 броненосный крейсер, 2 крейсера, 1 минный заградитель, 7 миноносцев, 1 подводную лодку, 9 тральщиков, 5 сторожевых кораблей, 1 прорыватель заграждений и 26 транспортов. Кроме того, получили повреждения 1 линейный крейсер, 1 броненосный крейсер, 3 крейсера, 5 миноносцев, 4 тральщика, 1 авиаматка{299}.

Потери русского флота составляли — 2 минных заградителя (“Енисей”, “Ладога”), 2 канонерские лодки (“Сивуч”, “Кореец”), 1 подводная лодка (“Акула”), 3 тральщика, 1 военный транспорт и 4 парохода. Повреждены 4 миноносца{300}. Таким образом, германские потери превосходили русские потери по количеству погибших боевых кораблей в 3,4 раза, торговых судов в 5,2 раза, а по общему тоннажу тех и других в 4,7 раза. Недаром германский кайзер заявил, что “война на Балтийском море очень богата потерями без соответствующих успехов”{301}. [129]

Однако, несмотря на относительные успехи Балтийского флота кампания 1915 г. в целом выявила неподготовленность России к войне. Экономические трудности в стране резко обострились, что сказывалось также на положении в армии и во флоте. В солдатских и матросских массах зрело недовольство империалистической войной. Большевики развернули в частях Балтийского флота энергичную работу, разъясняя матросам антинародный характер затеянной империалистами войны и пути выхода из нее в духе ленинских указаний. Ими руководил Главный судовой коллектив РСДРП (б), возглавляемый И. Д. Сладковым, Т. И. Ульянцевым и Н. А. Ховриным.

Осенью 1915 г. вспыхнули волнения на ряде кораблей Балтийского флота. Наиболее крупным было волнение на линейном корабле “Гангут”. Подпольная организация большевиков на корабле была против стихийного и преждевременного выступления, но сдержать матросов не смогла. 6 (19) октября матросы отказались от ужина, собрались на верхней палубе и потребовали немедленного удаления с корабля офицеров, отличавшихся жестокостью. На другой день “Гангут” был окружен эскадренными миноносцами и подводными лодками, командирам которых было приказано в случае опасного развития событий потопить линейный корабль.

Царские власти арестовали 95 человек, из них 34 предали суду. 26 матросов были сосланы на каторгу{302}.

Выступление гангутцев не привело к успеху, но оно показало, что революционное движение среди моряков Балтийского флота растет и обретает грозную для царизма силу.

Черное море

Состав военно-морских сил сторон на Черном море к началу кампании 1915 г. почти не изменился. Потери флотов в 1914 г. были незначительны и фактически не отразились на соотношении сил. Правда, германский линейный крейсер “Гебен”, подорвавшийся 26 декабря 1914 г. на русском минном заграждении у Босфора, находился в ремонте до конца апреля 1915 г.{303}

Изменения в составе сил произошли уже в ходе кампании. Русский Черноморский флот пополнился значительным числом новых кораблей: вступили в строй линейные корабли (дредноуты) “Императрица Мария” и “Императрица Екатерина II”, крейсер [130] “Прут”{304}, 5 эскадренных миноносцев, 8 подводных лодок{305}, 2 авиатранспорта{306}.

Со вступлением в строй новых мощных линкоров дивизия линейных кораблей Черноморского флота была разделена на три тактические группы, каждая из которых могла вести успешный бой с германским линейным крейсером “Гебен”{307}. Но русские линейные корабли уступали в скорости хода и поэтому не могли навязать ему свою волю. В течение всей кампании 1915 г. “Гебен”, пользуясь этим преимуществом, уклонялся от решительного боя.

Германо-турецкое командование пыталось усилить свой флот за счет немецких подводных лодок. С июня по октябрь пришли из Средиземного моря в Босфор 5 лодок (из них 2 подводных заградителя). После вступления Болгарии в войну германские подводные лодки стали использовать в качестве баз Варну и Бургас. Однако действия их были малоэффективны, так как лодки имели сравнительно слабое вооружение (2 однотрубных торпедных аппарата, 1 пулемет, заградители — 12 мин).

Черноморский флот в кампанию 1915 г., помимо тех задач, которые он решал в 1914 г. (оборона своего побережья, блокада Босфора и действия на морских сообщениях противника, огневая поддержка войск Кавказского фронта), должен был путем активных действий у Босфора оказать содействие союзникам при проведении ими Дарданелльской операции. При этом, в зависимости от успехов союзников, не исключалась высадка десанта для овладения проливом{308}. В качестве десанта предполагалось использовать 5-й Кавказский корпус (около 40 тыс. человек, 60 орудий); для перевозки и высадки десанта — транспортную флотилию (свыше 100 судов), сформированную в начале кампании 1915 г.{309}

Русский флот начал новую кампанию с действий на сообщениях противника в юго-восточной части Черного моря. Как и в 1914 г., корабли выходили на коммуникации в составе эскадры. С 3 января по 17 февраля эскадра совершила 7 походов, во время которых было потоплено 4 парохода и около 120 моторных и [131] парусных шхун{310}. Корабли эскадры имели несколько боевых встреч с легкими крейсерами (“Гамидие”, “Бреслау”) противника, однако неприятельские крейсера уклонялись от боя. У берегов Восточной Анатолии действовали корабли Батумского отряда, которые уничтожили в январе-феврале 1 пароход и свыше 60 парусников{311}.

Весной и летом флот сосредоточил свои действия в юго-западном районе Черного моря, чтобы отвлечь силы турок и тем самым облегчить действия союзников в Дарданелльской операции. Флот осуществлял блокаду Босфора, периодически обстреливал укрепления пролива и портов так называемого Угольного района Турции (Зонгулдак, Козлу, Эрегли) и действовал на коммуникациях. В период с 20февраля (5марта) по 20 мая (8 июня), т. е. за три месяца, эскадра совершила 6 походов в юго-западную часть моря и 1 выход против германо-турецких сил во время их набега на Одессу{312}.

Наиболее интересным был поход эскадры (5 линейных кораблей, 3 крейсера, 9 эскадренных миноносцев, 1 авиатранспорт с 5 гидросамолетами, 4 минных заградителя в качестве тральщиков) к Босфору 18 — 23 апреля (1-6 мая){313}. 19 и 20 апреля (2-3 мая) линейные корабли “Пантелеймон” и “Три святителя” обстреляли береговые укрепления Босфора, выпустив по ним 865 снарядов калибром от 152 до 305 мм{314}. 21 апреля (4 мая) линкор “Ростислав” обстрелял район Иниады (северо-западнее Босфора). Одновременно на Иниаду был произведен налет гидросамолетов.

Наряду с этими действиями крейсера “Кагул” и “Память Меркурия” и эскадренные миноносцы произвели поиски вдоль европейского и азиатского берегов Турции, результатом которых явилось потопление 3 пароходов и 4 парусников и захват одного парохода с ценным грузом.

Успешные действия русской эскадры заставили германо-турецкое командование выслать в Черное море для защиты морских сообщений лучшие свои корабли — линейный крейсер “Гебен” и крейсера “Бреслау” и “Гамидие”, которые были крайне нужны для содействия сухопутным войскам в борьбе с англо-французским десантом, высадившимся на Галлиполийском полуострове.

27 апреля (10 мая) произошло боевое столкновение русской эскадры, вышедшей вновь для действий в юго-западном районе моря, с “Гебеном”. В бою приняли участие линейные корабли “Евстафий”, “Иоанн Златоуст”, “Три святителя” и “Пантелеймон”. [132] Вскоре после начала боя “Гебен” получил два попадания снарядов; один снаряд вывел из строя 150-мм орудие. Вражеский крейсер сосредоточил огонь по “Евстафию”, но добиться попадания в него не смог. На 23 минуте боя “Гебен” прекратил огонь и сошел с боевого курса{315}.

В германском официальном описании этого боя говорится, что “стрельба велась русскими исключительно хорошо. “Гебен” получил два попадания крупными снарядами”{316}. Со вступлением в строй новых эскадренных миноносцев типа “Новик” на морских сообщениях противника у берегов Угольного и Нефтяного районов (от Босфора до Дуная) стали действовать отряды миноносцев (по 2-4 корабля) без прикрытия эскадры. В июне — октябре они совершили свыше 30 выходов и нанесли противнику крупные потери в транспортных судах. Во время походов эскадренные миноносцы топили суда не только на переходе, но и в портах, а также разрушали портовые сооружения и укрепления. Миноносцам пришлось дважды иметь дело с вражескими легкими крейсерами. В ночь на 29 мая (11 июня) эсминцы “Дерзкий” и “Гневный” натолкнулись на крейсер “Бреслау” и открыли по нему огонь. “Бреслау”, получив три попадания снарядов, в результате которых 7 человек было убито и 15 ранено, поспешил выйти из боя. Два снаряда с корабля противника попали в “Гневный” и причинили ему повреждения. В другой раз, 23 августа (5 сентября), эскадренные миноносцы “Быстрый” и “Пронзительный” встретились с турецким крейсером “Гамидие” и двумя эсминцами, конвоировавшими 4 парохода с углем. Смело вступив в бой с противником, русские миноносцы меткими залпами вывели на “Гамидие” из строя оба 150-мм орудия и во взаимодействии с подводной лодкой “Нерпа” заставили крейсер и миноносцы оставить свои суда; неприятельские пароходы выбросились на прибрежную отмель и здесь были расстреляны артиллерией и торпедами эсминцев

В июне на коммуникациях противника у Босфора и берегов Угольного района начали действовать подводные лодки (6 лодок). Лодки действовали, как правило, в одиночку, позиционным методом или методом крейсерства в ограниченном районе. Против крупных транспортов они использовали преимущественно торпеды, а малые суда уничтожали артиллерийским огнем. Действия лодок на морских сообщениях продолжались до конца сентября. За 4 месяца они совершили 20 походов и нанесли противнику серьезные потери в судоходстве. 27 июня (10 июля) подводный заградитель “Краб” выставил в горле Босфорского пролива 60 мин, на которых 5 (18) июля подорвался и получил тяжелые повреждения германский крейсер “Бреслау”. [133]

Активные действия эскадренных миноносцев и подводных лодок привели к резкому сокращению морских перевозок противника. Сквозное движение судов из портов Угольного района в Босфор временами прекращалось совсем. Транспорты с углем следовали только до устья р. Саккария, а дальше уголь перевозился на речных судах и по железной дороге. Это весьма затрудняло своевременную доставку угля в Константинополь, и столица Турции нередко оказывалась без света. Турки вынуждены были прибегнуть и к другим мерам: максимально сократить использование крупных судов и основную массу грузов перевозить на моторных и парусных шхунах, ходивших у самого берега; на побережье ставить дополнительно огневые точки для защиты малых судов; использовать для движения судов темное время суток и т. д.

Активность германо-турецкого флота в кампании 1915 г. была значительно меньшей, чем в 1914 г. Особенно снизилась она после вступления в строй русских дредноутов “Имп. Мария” и “Имп. Екатерина II”. Крейсер “Гебен” не мог теперь так смело действовать, как прежде. Большую опасность для противника представляли также русские подводные лодки и минные заграждения.

Кампания 1915 г. началась для противника неблагополучно: 2 января у Босфора на русском заграждении подорвался минный крейсер “Берк”, который так и не вернулся в строй до конца войны. Этот случай не мог, конечно, оказать серьезного влияния на образ действий противника, но он явился предостерегающим сигналом.

Германо-турецкое командование, узнав, что в Одессе сосредоточиваются силы и средства для десантной операции на Босфор, решило путем набега сорвать замыслы русских. 19 марта (1 апреля) оно выслало к Одессе крейсера “Меджидие” и “Гамидие” в сопровождении 4 эскадренных миноносцев. Для прикрытия их действий вышли к Севастополю, где находились главные силы русского флота, “Гебен” и “Бреслау”.

Утром 21 марта (3 апреля), когда отряд противника находился уже у Одесской банки, крейсер “Меджидие” подорвался на мине и стал погружаться на дно. После снятия личного состава в него была выпущена торпеда с турецкого эсминца и крейсер затонул на 13-метровой глубине. Из-за гибели крейсера неприятельский отряд отказался от обстрела Одессы и направился к Босфору{317}.

“Гебен” и “Бреслау”, подошедшие к Севастополю, были обнаружены дозорными кораблями. Навстречу им вышла русская эскадра. После кратковременной перестрелки вражеские корабли удалились на юг. По пути они потопили два русских парохода с грузом сахара{318}. [134]

Наиболее серьезное беспокойство командования русского флота вызвало появление на Черном море вражеских подводных лодок. Пришлось срочно принимать меры по организации противолодочной обороны на подходах к главной базе флота — Севастополю. В июне были усилены корабельные дозоры, на поиски лодок стали систематически выходить эскадренные миноносцы и вылетать самолеты. У Севастополя и Одессы были выставлены дополнительно минные заграждения (550 и 1012 мин соответственно){319}.

Вследствие подводной опасности командование прекратило выходы эскадры на коммуникации противника. Действия эскадры у неприятельских берегов возобновились лишь в конце сентября.

Вражеские подводные лодки неоднократно появлялись в районе Одессы, у крымских и кавказских берегов. В сентябре — ноябре они потопили транспорт “Патагония”, танкер “Апшерон”, небольшой пароход и 8 парусников. При этом одна немецкая лодка была штормом выброшена на берег (Угольный район) и затем уничтожена русскими миноносцами. Вышедшие из Босфора на помощь ей две турецкие канлодки также были потоплены{320}.

Вступление Болгарии в войну на стороне Центральных держав осенью 1915 г. внесло существенные изменения в обстановку на черноморском театре. Болгарский флот состоял из одного дивизиона малых миноносцев (6 кораблей) и одного учебного судна и не представлял угрозы, но на порты Болгарии стали базироваться германские подводные лодки, что значительно облегчало их действия на театре. Русский флот вынужден был теперь охватить своими действиями новый значительный район в западной части моря.

Характер и методы действий флота у берегов Болгарии были те же, что и у турецкого побережья.

Первый поход к болгарским берегам русская эскадра в составе нового линейного корабля “Императрица Мария”, 3 старых линкоров, 2 крейсеров, 10 эскадренных миноносцев, 3 минных заградителей (в качестве тральщиков) и 1 тральщика совершила 7 — 9 (20-22 октября). Корабли обстреляли портовые сооружения и береговые объекты в Варне и Евксинограде (база немецких подводных лодок близ Варны). 25 октября обстрел их был повторен с предварительным налетом гидросамолетов с авиатранспортов, вышедших вместе с эскадрой. До конца года флот предпринял еще один поход к берегам Болгарии и несколько походов к Угольному району Турции. С 17 (30) сентября и до конца [135] кампании эскадра Черноморского флота и ее маневренные группы сделали 10 выходов к берегам противника. Осенью активно действовали на вражеских сообщениях и подводные лодки. Они в сентябре — декабре 9 раз выходили на прибрежные коммуникации Турции и Болгарии{321}.

Активные действия в кампании 1915 г. продолжала вести русская Экспедиция особого назначения (ЭОН) на Дунае, сформированная в 1914 г. для оказания помощи Сербии. В марте — мае судами экспедиции было доставлено из России в Сербию 319 вагонов муки, ячменя, овса, сена и других продовольственных и фуражных грузов. Русские моряки, как и в 1914 г., ставили минные заграждения, строили переправы на Дунае и другими действиями помогали сербской армии в ее тяжелой борьбе с превосходящими силами противника.

После поражения Сербии отряды русских моряков, уничтожив береговые укрепления, торпедные батареи, минные станции, мосты и плавсредства на Дунае, отошли частью к Битолю (пограничный пункт с Грецией), откуда они были доставлены в Салоники, а частью пробились в Румынию и здесь временно были интернированы. Деятельность ЭОН на этом закончилась{322}.

Таким образом, главные усилия русского Черноморского флота в кампанию 1915 г. были направлены на нарушение морских сообщений противника (уничтожение судов, удары по портам и базам). Действия надводных кораблей на сообщениях отличались разнообразием. Старые линейные корабли производили обстрелы портов и береговых укреплений и служили прикрытием для крейсеров и эскадренных миноносцев на случай появления крупных кораблей противника, в частности линейного крейсера “Гебен”. Новые линкоры включались в состав маневренных групп эскадры и использовались только для прикрытия других кораблей. Основным классом кораблей, действовавшим на морских сообщениях на протяжении всей кампании, были эскадренные миноносцы. С июня стали систематически действовать также подводные лодки.

В кампании 1915 г. лучше, чем в 1914 г., было организовано взаимодействие надводных сил флота в борьбе на вражеских сообщениях. Имели место отдельные случаи взаимодействия подводных лодок с надводными кораблями. Новым в действиях флота в 1915 г. было использование гидросамолетов с авиатранспортов для разведки Босфора и портов и бомбовых ударов по транспортам в базах.

Десантная операция в район Босфора не состоялась вследствие неудач союзников у Дарданелл, но подготовка к ней (сосредоточение части десантных войск и судов в Одессе) явилась демонстрацией, заставившей противника держать крупные силы [136] флота и большие соединения сухопутных войск в районе Босфора{323}. Однако отвлечение этих сил от Дарданелл не пошло впрок союзникам. Попытка же противника нанести удар по Одессе закончилась потерей турецкого крейсера.

В ходе кампании командование флота уделяло большое внимание и минному оружию. Поставленные в 1914 г. минные заграждения значительно поредели. К весне 1915 г. было зарегистрировано 287 мин, выброшенных штормами на берег. В Керченском проливе количество сорвавшихся с минрепов{324} мин составляло 36,4% от числа поставленных. Свободно плавающие и выброшенные на берег мины представляли большую опасность. Для борьбы с ними были созданы специальные минные партии в Одессе, Очакове, Севастополе, Керчи и Батуме{325}.

Возникла необходимость восстановления и дальнейшего усиления оборонительных заграждений. В 1915 г. было поставлено у Севастополя и Одессы 1552 мины. У берегов противника произведена одна постановка (60 мин).

В целом русский флот успешно справился с поставленными перед ним задачами на кампанию 1915 г. и при этом не имел никаких потерь в боевых кораблях.

Германо-турецкий флот, действия которого были направлены в основном на защиту своих сообщений, понес большие потери: 1 легкий крейсер (“Меджидие”), 3 эскадренных миноносца, 4 канонерские лодки, 1 минный заградитель. Подорвались на русских минах крейсер “Бреслау” и минный крейсер “Берк”{326}.

* * *

В кампании 1915 г. рамки войны расширились. В ее орбиту были втянуты новые участники — Италия и Болгария, возникли новые фронты. Но это существенно не изменило стратегическую обстановку в Европе. По-прежнему борьба велась на двух основных фронтах — русском и французском. Роль русского фронта неуклонно росла. Он притягивал к себе большую часть сил коалиции Центральных держав. Против России в сентябре 1915 г. действовало 116 пехотных и 24 кавалерийские дивизии, тогда как против Франции и Англии (на Западном фронте) — 90 дивизий. Число германских дивизий на Восточном фронте в сравнении с 1914 г. увеличилось почти в 4 раза (с 17 до 65 пехотных дивизий). На Западном фронте оно оставалось неизменным. В целом Россия оттягивала на себя более 60% сил центрального блока. Русские солдаты в кровопролитных боях сдерживали натиск армий Германии и Австро-Венгрии, предоставляя своим союзникам накапливать силы и средства и вести частные операции, [137] которые не давали каких-либо существенных оперативно-тактических результатов.

Перенеся главные усилия борьбы с Запада на Восток, против России, блок Центральных держав добился в 1915 г. значительных территориальных приобретений в Галиции, Польше и Литве, разгромил Сербию и установил прямое сообщение с Турцией, локализовал англо-французские операции на французском фронте и в Дарданеллах. Это давало ему известный политический выигрыш. Но Германия, как ведущая сила блока, не решила главную стратегическую задачу кампании 1915 г. — разгром России и вывод ее из войны. Русские армии, несмотря на нехватку оружия и снарядный голод, сорвали план германского командования и, осуществив стратегический отход, вышли из-под удара. Русский фронт был отодвинут, но не ликвидирован. Стратегический план Германии вновь потерпел крах. Перед ней по-прежнему оставалась перспектива ведения войны на два фронта.

Не выполнили свои стратегические планы и Россия, Англия и Франция, поскольку их планы, как и план Германии, строились без учета сил противника, материальных и моральных возможностей воюющих сторон.

Кампания 1915 г. обнаружила глубокие социально-политические противоречия, которые существовали между странами Антанты и внутри блока Центральных держав. Эти империалистические противоречия находили отражение в коалиционной стратегии. Их отрицательное влияние на вооруженную борьбу особенно резко проявлялось среди стран Антанты. Из-за несогласованности военных действий между союзниками и отсутствия единого командования Германия, взявшая на себя роль руководителя стран центрального блока, свободно маневрировала войсками между русским и французским фронтами и отражала попытки союзных армий добиться решающего успеха в пользу Антанты.

Кампания 1915 г. с новой силой выявила гигантские масштабы империалистической войны, зависимость войны от уровня экономики и всего народного хозяйства, питающего армии стран враждующих коалиций необходимыми материальными средствами борьбы. Война показала необходимость максимального напряжения материальных и моральных сил воюющих сторон для ведения войны. Обеспечение массовых армий вооружением, боевой техникой, развертывание новых воинских формирований потребовало подчинения всего хозяйства стран коалиций нуждам войны.

В кампании 1915 г. действия военно-морских флотов коалиций не внесли изменений в стратегическую обстановку. Английский флот продолжал морскую блокаду Германии. Использовали англо-французы флот и для проведения десантной операции в Дарданеллах. В военно-морском флоте повысилось значение подводного флота. Попытка Германии с помощью подводных лодок прорвать морскую блокаду не удалась, но привела к дальнейшему развитию средств противолодочной обороны. [138]

Ф. С. Криницын

Глава шестая. Кампания 1916 г.

1. Планы сторон

Военно-политическое положение стран — участниц войны

Полтора года кровопролитной войны не принесли победы ни одной из коалиций держав, но существенно изменили соотношение сил воюющих сторон, внесли коррективы в военно-политическое и социально-экономическое положение государств — участников войны. Взаимные попытки противников развалить враждебные коалиции не увенчались успехом. Более того, состав коалиций расширился за счет присоединения новых государств (Италия примкнула к Антанте, Болгария выступила на стороне германского блока). В надежде на победу государства Антанты заключили между собой соглашение о разделе Азиатской Турции.

Внутриполитическое положение воюющих держав характеризовалось нарастанием социальных противоречий. Рабочие массы Франции, Германии, Англии освобождались от шовинистического угара. В воюющих странах вследствие перебоев в снабжении вспыхивали голодные бунты, росло количество стачек, забастовок, демонстраций. В Германии на почве роста самосознания рабочего класса оформилось марксистское крыло социал-демократии — “Союз Спартака”, руководимый Розой Люксембург и Карлом Либкнехтом.

Особенно бурно нарастало революционное движение в России. Стачки и демонстрации отличались большим, чем прежде, упорством и размахом, все чаще носили антивоенный характер. Только в январе 1916 г. в России было отмечено 169 стачек, в которых приняло активное участие 135 529 человек{1}. Антивоенные вспышки захватили армию и флот. В октябре 1915 г. возникли волнения матросов на линкоре “Гангут”, крейсере [139] “Рюрик” и других военных кораблях{2}. Самодержавие жестоко подавляло эти выступления, но движение против войны ширилось.

Оппозиционные настроения охватывали и “верхи”. Среди либеральной буржуазии оформился оппозиционный блок, требовавший в рамках самодержавия некоторых реформ.

“Поражение армий царской монархии, — писал В. И. Ленин о России на рубеже 1915 — 1916 гг., — рост стачечного и революционного движения в пролетариате — брожение в широких массах — либерально-октябристский блок для соглашения с царем... Все видят теперь, что революционный кризис в России налицо...”{3}.

Партия большевиков использовала все формы подпольной работы, чтобы обеспечить переход армии на сторону народа и решить с ее помощью задачу свержения самодержавия.

В условиях назревания революционного кризиса в стране большевики усилили агитацию за превращение империалистической войны в гражданскую, за подготовку масс к революции. Циммервальдская (август 1915), а затем Кинтальская (апрель 1916 г.) конференции социалистов Европы включили в манифесты ряд важных положений революционного марксизма. Несмотря на непоследовательность и недоговоренность, которыми страдали принятые документы, конференции явились крупным шагом на пути разоблачения социал-шовинистского лозунга “защиты отечества”{4} и консолидации социалистов-интернационалистов разных стран против войны.

Стратегическое положение стран центрального блока благодаря успехам германо-австрийских армий улучшилось. Опасный для Берлина и Вены русский фронт был отодвинут от германских границ на 200-300 км на восток, Сербия разгромлена, а действия англо-французских войск на салоникском плацдарме локализованы. С присоединением Болгарии к блоку Центральных держав и оккупацией Сербии, Польши, районов Прибалтики и Белоруссии материально-техническая и сырьевая база блока расширилась. Германия получила возможность выкачивать продовольствие и сырье не только из Бельгии и северо-восточных департаментов Франции, но и из вновь оккупированных районов России, из Болгарии и Турции и направлять их для укрепления своего военно-экономического потенциала. Размеры же промышленных и сельскохозяйственных ресурсов оккупированных районов были значительны. Только в департаментах, захваченных у Франции, до войны добывалось около 75% каменного угля, производилось 84% чугуна и 63% стали и размещалось 60% металлообрабатывающей промышленности{5}. [140]

За полтора годы войны Германия и в значительной мере Австро-Венгрия развернули мощную военную промышленность и в 1,5 — 2 раза подняли производство средств борьбы. К началу 1916 г. производство винтовок, самолетов и снарядов увеличилось в Германии в 1,5, а пулеметов и орудий — в 3,5 раза{6}. В добыче угля, производстве чугуна и стали Германия по-прежнему превосходила Францию и Россию, вместе взятые{7}. И все же социально-экономическое положение Германии и Австро-Венгрии было тяжелым. Начиная с середины 1915 г. эти страны стали сильнее ощущать курс Антанты на ведение войны “на истощение”{8}. Собственные материальные и людские ресурсы иссякали. Не хватало рабочих рук, некоторых видов сырья и продовольствия. Из-за морской блокады Англии связь Германии с внешним рынком сильно сократилась. Англия закрыла доступ дефицитных видов сырья в Германию из Швеции. Торговля с Румынией давала Германии нефть и продовольствие, но и этот канал мог в любую минуту закрыться, так как Англия и Франция предпринимали энергичные усилия к тому, чтобы заставить Румынию отказаться от выжидательного нейтралитета и выступить на стороне Антанты. Румыния соглашалась на это при условии, что ей будут даны гарантии о присоединении после войны Бессарабии и Трансильвании, чему настойчиво противилась Россия.

К началу новой кампании Германия по-прежнему стояла перед необходимостью продолжения борьбы на два фронта. Это требовало дальнейшего напряжения экономических и людских ресурсов страны и усиленной эксплуатации оккупированных районов. Германии предстояло обеспечить вооружением, боеприпасами и резервами войск не только свои армии, но и армии партнеров по коалиции. Германские правящие круги стали осознавать зависимость прочности блока Центральных держав от уровня подкреплений партнеров по коалиции германскими войсками, вооружением, займами. Германия вынуждена была идти на ущемление собственных интересов, чтобы удержать союзников, не допустить дипломатии Антанты склонить кого-либо из них на свою сторону.

Жестокая экономическая блокада, необходимость борьбы на два фронта и оказания помощи союзникам по коалиции заставили правящие круги Германии и Австро-Венгрии перейти в начале 1916 г. на жесткое нормирование снабжения, ввести карточную систему на продукты питания и некоторые виды промышленных товаров. Однако перспектива голода оставалась. Она грозила нарушить “гражданский мир” между рабочим классом и буржуазией, установленный с помощью социал-предателей. Призрак революции беспокоил военно-политические круги [141] Германии. Военный министр Германии генерал Фалькенгайн не без основания считал, что если морская блокада не будет прорвана, а Румыния прекратит поставки нефти и продовольствия, то страны центрального блока окажутся перед продовольственным и сырьевым кризисом, а последний повлечет за собой социально-политический кризис{9}. Чтобы не допустить развития событий в таком направлении, Германия и Австро-Венгрия должны были иметь хотя бы небольшие военные успехи.

Стратегическое положение стран Антанты, несмотря на военные неудачи в кампании 1915 г., было довольно прочным. Англия и Франция, пользуясь предоставленной им передышкой, продвинулись далеко вперед в производстве военно-технических средств борьбы и мобилизации людских ресурсов. За счет мобилизации внутренних резервов и ресурсов доминионов и колоний (Индии, Канады и др.) им удалось поднять свой военно-экономический потенциал настолько, чтобы ликвидировать отставание от Германии в производстве вооружения и боеприпасов, в особенности тяжелой артиллерии и пулеметов. За один год (январь 1915 — январь 1916} производство винтовок во Франции выросло в 1,5, орудий — в 5,8, а патронов — более чем в 50 раз{10}. За этот же период производство пулеметов в Англии увеличилось более чем в 5, а самолетов — более чем в 10 раз{11}. Англия и Франция развернули новые отрасли военной промышленности — производство химических отравляющих веществ и средств противохимической защиты. Во второй половине 1915 г. заводы Франции выпускали до 6000 химических снарядов в сутки и столько противогазов, сколько было необходимо, чтобы обеспечить всю армию{12}. И Англия и Франция приступили к серийному производству качественно нового средства борьбы — танков. Опора на людские и материальные ресурсы доминионов и колоний, поставка военных материалов из США позволили Англии и Франции создавать такие запасы в средствах ведения войны, которые полностью обеспечивали их потребности, а частично и нужды России, Италии, Сербии,

Выходила из кризиса со снабжением армии и Россия. Военные неудачи в 1915 г., всколыхнув общественное мнение, вынудили русскую буржуазию и царское самодержавие предпринять радикальные меры к тому, чтобы ускорить перестройку экономики в интересах войны. Правящие круги России наконец взяли курс на развитие отечественной военной промышленности, на создание сети новых заводов по производству винтовок, орудий, пороха и взрывчатых веществ и широкое привлечение к изготовлению [142] военной продукции частнокапиталистических предприятий. В конце 1915 г. главное артиллерийское управление разработало чрезвычайную программу строительства 37 новых военных заводов с таким расчетом, чтобы 2/3 из них ввести в строй в 1916 г.{13} Хотя выполнить эту программу полностью не удалось, но вступившие в строй в 1916 г. новые заводы уже давали военную продукцию{14}. Так, ценой перенапряжения экономики, а также жестокой эксплуатации рабочего класса Россия выходила из кризиса в снабжении армии винтовками, пулеметами, орудиями, боеприпасами. По данным военного министерства, с января 1915 г. по январь 1916 г. производство винтовок в России выросло в 3, орудий — в 4-8, а боеприпасов различных видов — от 2,5 до 5 раз{15}. И все же Россия по-прежнему отставала от Германии в производстве всех технических средств борьбы, прежде всего тяжелой артиллерии и авиации.

В целом материально-техническая база войны стран Антанты к началу 1916 г. превосходила базу стран центрального блока.

Таблица 2. Производство вооружения за 1915 год *

Страна

Винтовки

Пулеметы

Орудийные стволы

Самолеты

Германия

1 155 000

8 000

4 000

4 500

Австро-Венгрия

900 000

2 500

1 585

338

Итого

2 055 000

10 500

5 585

4 838

Франция

800 000

6 000

1 200

4 489

Англия

613 000

6 064

3 400

4 598

Россия

740 000

4 250

2 106

870

Итого

2 153 000

16 314

6 706

9 957

* “Мировая война в цифрах” стр. 39 — 41; А. А. Маниковский. Боевое снабжение русской армии в войну 1914-1918 гг., изд. 3-е, стр. 404.

К началу 1916 г. Антанта продолжала иметь превосходство над блоком Центральных держав не только в материальных средствах борьбы, но и в живой силе. За 1915 г., несмотря на потери, Россия увеличила численность своей армии на 1,4 млн., Франция — на 1,1 млн., а Англия — на 1,2 млн. человек{16}. Английский [143] парламент в мае 1916 г. принял закон о всеобщей воинской повинности и путем призыва контингентов доминионов, колоний и метрополии довел численность своих вооруженных сил до 3 млн. В начале 1916 г. Антанта имела 365, а страны центрального блока — 286 дивизий; общая же численность армий Антанты достигала 18 млн., а стран центрального блока — 9 млн. человек{17}.

Страны Антанты

Число дивизий

Страны центрального блока

Число дивизий

Франция

99

Германия

159

Англия

80

Австро-Венгрия

63

Россия

136

Болгария

12

Италия

38

Турция

52

Бельгия

6

 

 

Сербия

6

 

 

Всего

365

 

286

Германия и Франция поставили под ружье все взрослое мужское население. Изменилось лицо армий воюющих сторон. На смену кадровому составу, выбитому на полях войны, пришли солдаты из запаса и молодежь, не испытавшая казарменной муштры. Новые пополнения не имели достаточно высокой строевой и военно-технической подготовки. Солдатские массы острее ощущали тяготы войны. В армиях начали вспыхивать волнения и шире стало распространяться братание солдат.

Резко возросла техническая оснащенность дивизий. В германской дивизии имелось 54 станковых и 108 ручных пулеметов, 36 орудий, во французской — 72 станковых и 216 ручных пулеметов и 36 орудий{18}. Удельный вес артиллерии в армиях увеличился с 18,1 до 22,3%, а авиации — с 0,4 до 1,2%{19}. Особенно быстро росла тяжелая артиллерия, привлекаемая в качестве средства прорыва позиционной обороны, и авиация, выполнявшая функции дальней разведки и огневого воздействия по объектам оперативного тыла противника. Общее количество самолетов за полтора года войны увеличилось во Франции со 156 до 783, а в Англии — с 30 до 522{20}. В отличие от других армий, русская армия все еще слабо была оснащена пулеметами, тяжелыми орудиями и самолетами. Россия имела всего 360 боевых самолетов различных типов{21}. Для ведения ближнего боя все шире внедрялась траншейная артиллерия, росло в дивизиях количество средств связи и инженерных средств. [144]

Мобилизация материальных и людских ресурсов для продолжения войны сопровождалась во всех странах усилением роли государственного регулирования в основных отраслях народного хозяйства, дальнейшим сращиванием государственного аппарата с монополиями, установлением военной диктатуры. В Англии, Франции, Германии государством фактически управляли “военные кабинеты”. “Военный кабинет” Англии включал председателя совета министров, военного и морского министров, министра вооружения и финансов.

Отмечая эту тенденцию в государственном управлении, В. И. Ленин впоследствии писал, что Англия, порвав с парламентаризмом, скатилась в “общеевропейское грязное, кровавое болото бюрократически-военных учреждений, все себе подчиняющих, все собой подавляющих”{22}.

В целом к началу кампании 1916 г. положение сторон и соотношение сил значительно изменилось в пользу Антанты. Завершив мобилизацию сил и средств ведения войны, Антанта была полна решимости взять реванш за поражение в 1915 г. Державы центрального блока начали испытывать недостаток в силах и средствах, но были еще достаточно сильны, чтобы нападать, а не только защищаться. Буржуазным правительствам и генеральным штабам воюющих стран надлежало разработать такие планы новой кампании, в которых учитывались бы происшедшие изменения в обстановке.

Планы Центральных держав

Военное и экономическое усиление Антанты, перспектива продолжения борьбы на два фронта ставили германский генеральный штаб при разработке плана предстоящей кампании в затруднительное положение. Предстояло сделать выбор, в каком направлении нанести главный удар — против русских или англо-французов, при этом надо было учитывать, что в распоряжении генерального штаба имелось всего 25 — 26 резервных дивизий{23}. Оценивая обстановку и принимая стратегические решения на 1916 г., военный министр и начальник генерального штаба генерал Фалькенгайн исключал наступательные действия против России. По его мнению, при ограниченных силах и средствах наступление на Петроград не сулило решительных результатов, движение на Москву “вело в область безбрежного”, а вторжение на Украину — заманчивое по тем ресурсам, которые можно было приобрести при ее захвате, — было опасно, так как не обеспечивалось развитой сетью железных дорог. При слабом развитии этих дорог Германия [145] лишалась своего оперативного преимущества — быстроты межфронтовых перебросок войск между Востоком и Западом. Она могла увязнуть на Востоке и не иметь сил, чтобы парировать вероятное наступление англо-французов на Западе. О подготовке такого наступления в штаб поступали достаточно определенные разведывательные данные. Не сбрасывал со счетов Фалькенгайн и то, что наступательная сила русской армии “надломлена” неудачами 1915 г., что России будет трудно быстро восстановить свою военную мощь. Более того, усиливающиеся в стране “внутренние неурядицы”, по мнению Фалькенгайна, могли со временем вынудить царское правительство пойти на уступки и запросить мира. Разгромленные итальянская и сербская армии и 100-тысячная армия англо-французов, закрепившаяся на Салоникском плацдарме, не представляли серьезной угрозы для центрального блока.

Из всех фронтов наиболее реальную опасность для Германии таил в себе французский фронт. Англо-французы быстро восполнили потери, понесенные ими в операциях 1915 г., и к январю 1916 г. довели свои силы на этом фронте до 167 дивизий{24}. 50 из них, т. е. в два раза больше того, что имели германцы, находились в резерве и готовились к наступательным боям{25}.

В Германии отдавали отчет в том, что главным противником остается Англия. Англия с ее огромными ресурсами навязала Германии войну “на истощение” и установила морскую блокаду. Силы Англии непрерывно росли. К февралю 1916 г. она развернула 80 дивизий, из которых 40 пехотных дивизий находилось во Франции. К апрелю 1916 г. намечалось увеличить общее число английских дивизий на французском фронте до 46{26}. Все это свидетельствовало о решимости Антанты поставить Германию на колени. Наряду с французской армией английская армия представляла собой значительную силу, с которой необходимо было считаться германским военным руководителям.

С точки зрения Фалькенгайна, наиболее желательным было бы нанести поражение англичанам сначала во Франции, а затем на островах. Но весной болотистые районы Западной Франции (севернее Соммы), где оборонялись английские армии, исключали широкие наступательные операции, а ждать лета значило отдавать инициативу англо-французам. Рискованно было предпринимать и десантную операцию на Британские острова без тщательной подготовки, при отсутствии необходимых десантных средств и наличии в тылу германцев сильной французской армии. Нереальными признавались возможные операции против Англии и в Египте, Малой Азии, в Салониках. Возможный разгром ограниченных контингентов английских войск в этих районах силами [146] центрального блока не снимал угрозы наступления англо-французов на западном театре и не приближал исхода борьбы в пользу Германии. Поэтому в ходе выработки решения было признано необходимым вредить Англии политическими мерами, а удар нанести в 1916 г. по французской армии. Францию Фалькенгайн считал “лучшим мечом” Англии, который в напряжении своих сил дошел, однако, до предела{27}. По его мнению, достаточно нанести по Франции сильный удар в каком-либо одном пункте, и ее можно вывести из войны. Фалькенгайн добивался, чтобы против Англии была развернута беспощадная подводная война. Но германские политические круги на время отклонили эту заманчивую для них идею, опасаясь вступления США в войну. Перенося удар на Западный фронт против Франции, Германия рассчитывала добиться поражения французской армии путем “перемалывания и истощения ее резервов” в одном пункте Западного фронта. Для наступления на всем французском фронте не хватало сил. Объектом для удара после некоторого колебания (Бельфор или Верден) был избран Верден.

Верденский укрепленный район имел важное политическое и оперативно-стратегическое значение для Франции. Он был опорой восточного крыла французского фронта и плацдармом для возможного наступления французов с целью ликвидировать германский выступ, нависший над Парижем. Потеря Вердена не только приводила к нарушению системы французской обороны, но и открывала германцам ворота в тыл центральной группы французских армий и путь к Парижу. Верден являлся символом стойкости и мужества французов, т. е., как полагал Фалькенгайн, был таким объектом, “для защиты которого французское командование будет вынуждено пожертвовать последним человеком”{28}. А это могло бы привести к тому, что Франция истечет кровью, откажется от наступления, а возможно, и запросит мира.

Фалькенгайн отверг предложения Конрада о совместном наступлении австро-германских войск в Италии. По его расчетам, для такой операции необходимо было не 9, как предлагал Конрад, а 25 германских дивизий, оснащенных достаточным количеством тяжелой артиллерии, т. е. все то, что имела Германия в резерве{29}. Пойти на это Германия не могла даже при максимальных результатах операции — выводе Италии из войны. Операция улучшила бы позицию Австро-Венгрии, но ни на шаг не приблизила цель войны на русском и французском фронтах и не сняла бы угрозу наступления англо-французов в 1916 г. Фалькенгайн недвусмысленно дал понять Конраду, что наиболее весомый вклад в предстоящую кампанию союзница Германии могла внести, надежно обеспечив [147] удержание оборонительных рубежей на Восточном фронте. Австрийский генеральный штаб вынужден был на 1916 г. готовить самостоятельную наступательную операцию против Италии, рассчитывая ударом из Трентино разгромить итальянскую армию и попытаться овладеть Ломбардией.

Планы Антанты

Державы Антанты стремились (учтя опыт прошедших кампаний) противопоставить стратегическим планам стран центрального блока единый согласованный план кампании 1916 г. и общее руководство военными действиями в кампании. Некоторый прогресс в этом отношении все-таки был достигнут к началу третьей военной кампании. Проведенная с 6 по 9 декабря 1915 г. вторая межсоюзническая военная конференция в Шантильи обсудила единый план кампании, предложенный от имени Франции Жоффром, вопросы о положении союзных армий и о выработке предложений своим правительствам по экономическим и политическим мероприятиям, связанным с ведением коалиционной войны, наконец, предложение Франции о создании при французской ставке межсоюзнического органа по руководству военными действиями{30}. Последний вопрос не получил положительного решения. Было решено, как и прежде, согласовывать действия союзных армий на межсоюзнических конференциях. План Антанты на предстоящую кампанию конференцией был принят, хотя еще страдал общими положениями.

План исходил из того, что цели войны следует добиваться только на трех главных театрах: русском, французском и итальянском; решение необходимо искать прежде всего в согласованных действиях союзных армий в близкие между собой сроки, а затем в локальных действиях сторон, направленных на сковывание резервов и истощение живой силы противника. Предусматривалась также готовность своими силами остановить противника и оказать помощь другим державам, если они будут атакованы противником. В плане рекомендовалось штабам союзных армий при подготовке военных действий исходить из необходимости оказывать друг другу поддержку в пределах возможного, не позволяя противнику перебрасывать резервы с одного фронта на другой{31}.

Глава русской делегации генерал Жилинский по поручению Ставки представил конференции другой, более конкретный план единых действий союзников на 1916 г. Суть русского плана [148] сводилась к тому, чтобы главный удар по коалиции Центральных держав нанести не во Франции, а на Балканах — по наиболее слабому ее звену — Болгарии и Австро-Венгрии — тремя союзными армиями — русской со стороны Юго-Западного фронта, англо-французской с Салоникского плацдарма и итальянской из района Изонцо в общем направлении на Будапешт. Предполагалось, что такой совместный удар ускорит переход колеблющихся нейтральных держав (Греции и Румынии) на сторону Антанты и обеспечит более тесное согласование военных усилий стран Антанты “для постепенного сжимания и окружения Германии”{32} на европейском театре. В отличие от французского, русский план предусматривал также совместные действия Кавказской армии и английских войск против Турции в виде концентрического удара на Мосул с целью быстрого разгрома ее армии и надежного обеспечения Суэца и Индии от диверсий турецких войск{33}. Несмотря на бесспорное достоинство русского плана, он был отклонен. Англия и Франция усматривали в этом плане стремление России упрочить свои позиции на Балканах и проникнуть в Персию и Ирак, что не входило в расчеты Англии и Франции. Кроме того, исходя из первостепенной важности французского театра, Франция не соглашалась пойти на какое-либо даже временное его ослабление. Пугали англо-французов также трудности, связанные с ведением боевых действий в условиях горного театра, и перспектива снабжения войск по морским коммуникациям.

В окончательном виде план кампании 1916 г. был рассмотрен и одобрен на третьей межсоюзнической конференции в Шантильи, проводившейся в марте. В промежутке между 2-й и 3-й конференциями французский генеральный штаб конкретизировал положение плана союзников по срокам и изложил свои предложения в двух меморандумах от 15 (2) февраля и во введении к совещанию от 12 марта (28 февраля) 1916 г., разосланном в союзные штабы в начале марта{34}. По меморандуму от 15 (2) февраля наступательные операции союзников намечалось начать до 1 июля, неодновременно: сначала русской и итальянской армиями, чтобы оттянуть возможно больше германских резервов с французского фронта, а затем армиями англо-французов, чтобы разгромить германскую группировку на этом фронте.

Оттяжка сроков наступления на лето 1916 г. и неодновременность начала операций представляли собой два крупных недостатка предложенного плана. Германии вновь предоставлялась инициатива действий и простор для маневра резервами с одного фронта на другой. На эти недостатки плана указало русское командование через своего представителя генерала Жилинского. [149] Начальник русского генерального штаба Алексеев, выдвигая предложения о перенесении сроков наступления на весну 1916 г., до завершения полной подготовки армий к операциям, писал Жилинскому: “Полагаю, план наступления в июле останется навсегда неосуществимым, ибо противник разрушит его, упредив атакою”{35}. Ставил Алексеев под сомнение и обещание союзников поддержать Россию общим наступлением на французском фронте немедленно, в случае если Германия вновь нанесет главный удар на Востоке.

Французская ставка не приняла предложения русского командования. По плану кампании, принятому на совещании в Шантильи 12 марта, русская армия должна была предпринять наступление на Юго-Западном фронте и итальянская армия в Ломбардии с 15 июня, а англо-французская армия наступать в районе Соммы с 1 июля 1916 г., предварительно измотав и обескровив германские резервы в районе Вердена. Стратегические решения союзников на 1916 г. впервые согласовывались в их основных положениях.

Координация наступательных операций по целям и срокам и оказание помощи одной из союзных армий в случае ее атаки противником, предусмотренные в плане кампании, имели положительное значение для будущих операций. Однако противоречия в стане союзников помешали им принять вариант плана русской [150] Ставки, который более отвечая обстановке и обеспечивал более тесную координацию действий союзных армий, а также перехват ими стратегической инициативы у коалиции Центральных держав.

А. М. Агеев

2. Операции на Западном фронте (А. М. Агеев)

Верденская операция

Быстрое падение крупных крепостей в кампании 1914-1915 гг. на французском и русском фронтах подорвало у военных деятелей веру в силу долговременных фортификационных сооружений. Было признано невозможным вести оборону крепостей изолированно от полевых войск. Вследствие этого, а также потому, что крепостная артиллерия нужна была для наступательных операций, декретом правительства Франции от 5 августа 1915 г. Верден, Бельфор и другие французские крепости были упразднены. Разрешалось крепости разоружать, а их гарнизоны использовать для усиления полевых войск.

В развитие декрета инструкцией командующим групп французских армий от 9 августа 1915 г. на базе крепостей создавались укрепленные районы как неотъемлемая составная часть обороны полевых армий. Согласно инструкции гарнизонные войска должны были быть “организованы в полевые соединения и полностью ассимилированы с прочими войсковыми соединениями фронта”{36}.

Верденский укрепленный район к началу февраля 1916 г. входил в состав центральной группы армий. Работы по созданию в нем качественно новой системы обороны, в которой долговременные фортификационные сооружения крепости сочетались бы с укреплениями полевого типа, не были завершены. Всего в укрепленном районе было четыре оборонительные позиции. Три из них (полевые) готовились начиная с 1914 г. Первая позиция проходила в 6 — 7 км от внешнего пояса укреплений крепости по покрытой лесами местности. Вторая проходила на удалении 2-3 км от первой, а третья — на таком же расстоянии от второй, обе — по северным и северо-восточным отрогам Маасских высот.

Наиболее подготовленной в инженерном отношении и плотно занятой войсками была первая позиция. Она состояла из отдельных центров сопротивления, рассчитанных на батальон, и имела три линии обороны: передовую, линию поддержек и линию редюитов{37}. Все линии обороны оборудовались траншеями, окопами, ходами сообщения и укрытиями, часть из которых была сделана из бетона. Передовая линия позиции прикрывалась проволочными заграждениями шириной до 10, а иногда и до 40 м. [151]

Вторая позиция была оборудована не полностью. Лишь отдельные ее участки и населенные пункты с каменными постройками были превращены в сильные опорные пункты и оборонялись войсками. Третья оборонительная позиция была только обозначена. Ее оборудование проводилось уже в ходе отражения германского наступления.

Четвертая позиция представляла собой два пояса фортов и промежуточных долговременных укреплений крепости Верден, удаленных друг от друга на 2-3 км. Наиболее сильным из фортов внешнего пояса был форт Дуомон. Важнейшее значение среди фортов второй линии имел форт Сувиль. Всего в четвертой позиции [152] было 12 фортов и 30 промежуточных долговременных укреплений, прикрытых рвами, эскарпами, проволочными заграждениями{38}. Все сооружения четвертой позиции располагались на командных высотах и хорошо наблюдались со стороны противника. С августа по январь 1915 г. основная масса артиллерии (до 1000 орудий, из них 350 тяжелых) и большая часть пулеметов фортов и укреплений была снята и передана полевым войскам других участков фронта, вывезено из крепости и до 100 тыс. снарядов{39}. В фортах и укреплениях, часть из которых была подготовлена к взрыву, оставались лишь подразделения охраны. Охранная команда форта Дуомон, доминирующего над всей местностью, насчитывала 30 человек{40}. Команде вменялось в обязанность также обслуживать две броневые башни форта с 75-мм и 155-мм орудиями. Разоружение основной массы долговременных сооружений крепости сужало значение четвертой позиции в системе укрепленного района. И все же эта позиция имела все данные для того, чтобы стать главной оборонительной позицией укрепленного района.

Внешний обвод крепости Верден был равен 45 км. Фронт обороны всего укрепленного района (Верденского выступа) достигал 112 км. Укрепленный район рекой Маас делился на два участка — восточный (правобережный) и западный (левобережный). Все четыре позиции района удачно применялись к лесистой, сильно пересеченной местности, изобилующей глубокими оврагами и возвышенностями. Сочетание долговременных фортификационных сооружений с полевыми укреплениями и эшелонирование их на всю глубину района (до 15 км), перенесение центра тяжести обороны на полевые войска и тесная их связь с тылом — все это создавало такую новую форму обороны, которая была труднопреодолимой для наступающих войск, оснащенных самыми совершенными средствами прорыва.

Накануне операции в Верденском укрепленном районе оборонялось три армейских корпуса французов. На правом берегу — 2-й и 30-й (шесть дивизий) при 338 орудиях (в их числе 152 тяжелых) и на левом берегу — 7-й (две дивизии) при 294 орудиях (из них 92 тяжелых){41}. Это обеспечивало плотность восточного участка в среднем 1,5 батальона и 15 орудий (в том числе 8 тяжелых), а западного — 2 батальона и 21 орудие (из них 6 тяжелых) на 1 км фронта обороны{42}. Южнее Вердена в общем резерве начальника укрепрайона генерала Эрра находились три [153] пехотные дивизии. Всего, таким образом, французы могли привлечь к обороне Вердена одиннадцать дивизий и 632 орудия (388 легких и 244 тяжелых). В интересах обороны района могли быть использованы также резервы верховного командования — 1-й, 3-й и 20-й армейские корпуса, выдвинутые в начале февраля в районы Бар-ле-Дюк и Сен-Мен.

Германское верховное командование рассчитывало взять Верден ускоренной атакой, разрушив полевые и долговременные укрепления французов мощной артиллерией. В проекте плана операции указывалось: “Решение взять крепость Верден ускоренной атакой основано на испытанном действии тяжелой и самой тяжелой артиллерии”{43}. Прорыв намечалось осуществить в одном пункте, на правом берегу р. Маас (от Консенвуа до Орн), наращивая удар из глубины.

Ведение операции возлагалось на 5-ю германскую армию под командованием кронпринца Вильгельма. Армия усиливалась свежими корпусами и артиллерией резерва верховного командования. Из 25 — 26 резервных дивизий Фалькенгайн выделял для операции 17 — 18. Остальные 7 — 9 считал необходимым держать в кулаке, в готовности отразить возможные наступательные операции англо-французов{44}. Командование 5-й армии выдвигало идею прорыва обороны в двух пунктах — на правом и левом берегу р. Маас. Но Фалькенгайн отклонил эту заслуживающую внимания идею.

Решением командования армии, утвержденным начальником генерального штаба, для ведения прорыва на участке Консенвуа — Орн развертывалась ударная группа из трех корпусов в первой и трех корпусов во второй линиях. Эшелонирование группы должно было обеспечить наращивание удара “с необычайной силой”{45}. Группа первого эшелона (7-й резервный и 18-й и 3-й армейские корпуса — шесть дивизий) должна была сменить части 5-го резервного корпуса и развернуться: 7-й резервный корпус (две дивизии) — на 8-километровом, 18-й корпус (две дивизии) — на 2-километровом и 3-й корпус (две дивизии) — на 4-километровом фронте. Ближайшая задача группы — захват первых двух полевых позиций и наступление в направлении фортов Дуомон и Во. Вспомогательный удар наносился силами 15-го армейского корпуса (две дивизии) на фронте в 6 км. Сковывающие действия должны были вести на левом берегу Мааса — 6-й резервный корпус и между главным и вспомогательным ударами — 5-й резервный корпус, развернутый на 9-километровом фронте.

К операции для содействия 5-й армии на завершающем этапе борьбы за крепость Верден привлекалась армейская группа Штранца. Группа усиливалась одним резервным корпусом, который с рубежа юго-восточнее Этена должен был совместно [154] с 15-м армейским корпусом 5-й армии и 15-м и 3-м резервными корпусами группы Штранца содействовать 5-й армии в овладении Верденским выступом и крепостью с востока.

Для достижения внезапности операция готовилась весьма тщательно и скрытно. Всячески маскировалось сосредоточение и развертывание войск и артиллерии, инженерные работы по оборудованию исходного района, подготовка баз снабжения и узлов связи, накопление артиллерийских запасов и т. д. Предметом особой заботы было развертывание артиллерии. Для удара по Вердену на фронте от Маланкура до Этена германцы развернули всего 1204 орудия и 202 миномета. Основная масса орудий и все минометы (из них тяжелых — 32, средних — 88 и легких — 82){46} развертывались на направлении главного удара. На участках корпусов ударной группы было сосредоточено: в 7-м резервном корпусе — 264, в 18-м корпусе — 266, в 3-м корпусе — 320, а всего 850 орудий, из них 493 тяжелых и 357 легких{47}. Кроме того, здесь должны были действовать 29 сверхтяжелых 380-мм и 420-мм орудий{48}. В среднем на километр фронта прорыва это составило 62 орудия и 15 минометов. В полосе 18-го корпуса плотность артиллерии доходила до 140 орудий на километр фронта прорыва. На направлении вспомогательного удара, в 15-м армейском корпусе, развертывалось 136 полевых и 60 тяжелых орудий; 6-й резервный корпус имел 101 тяжелое и 80 полевых орудий{49}. Артиллерия ударной группы сводилась по корпусам в три группы (А, B и С). Каждой группе придавалось по 2-3 воздухоплавательных отряда и одному отряду самолетов корректировочной авиации. Всего к операции привлекалось 168 боевых и корректировочных самолетов и 14 аэростатов{50}. В целом германцы создали превосходство над французами на направлении главного удара по числу дивизий в четыре и в артиллерии более чем в четыре раза.

С учетом минометов превосходство в артиллерии увеличивалось до 5,5 раза. Сосредоточение такого количества артиллерии и минометов в наступлении производилось в войне впервые. Впервые под Верденом применялись и огнеметы. Широко использовались инженерные подразделения. Каждый батальон был усилен одной саперной, а пехотная бригада — огнеметной ротой. Всего корпусам ударной группы было придано 39 инженерных и 8 [155] огнеметных рот{51}. Дивизии были снабжены в изобилии подрывным имуществом и ручными гранатами.

Германское командование отказалось от подготовки инженерного плацдарма для наступления в непосредственной близости (в 100-150 м) от противника, как это в 1915 г. делали французы. Было решено готовить такой плацдарм на том же рубеже, на котором находились до этого оборонявшиеся подразделения 5-го резервного корпуса. Считалось, что расстояние в 1-1,5 км от исходного положения до объектов атаки наступающие войска смогут успешно преодолеть под прикрытием мощного огня своей артиллерии. В исходном положении для атакующих эшелонов готовились траншеи, ходы сообщений, укрытия (штольни), строились огневые позиции, развивались старые и создавались новые подъездные пути. Дороги строились из расчета одна на дивизию. Кроме полевых оборудовались узкоколейные железнодорожные пути. Для подготовки дорожной сети привлекалось 26 военно-рабочих и 20 железнодорожных рот общей численностью до 20 тыс. человек{52}. По этим дорогам к началу наступлений было подвезено 213 полных поездов артиллерийских снарядов{53}. Исходя из расчета 3000 выстрелов на полевые пушечные, 2100 — на полевые гаубичные и 1200 выстрелов — на тяжелые гаубичные батареи{54}, эти запасы должны были обеспечить артиллерию наступающих в первые шесть дней боя. В последующем предусматривалось подвозить 33 3/4 поезда боеприпасов в сутки.

Операция готовилась с конца декабря 1915 г. Из районов сосредоточения (в 15 — 20 км от линии фронта) в исходное положение войска выводились за двое суток до начала наступления. Подготовительные работы, сосредоточение и развертывание войск прикрывались авиацией. Чтобы отвлечь внимание французов, на ряде участков франко-германского фронта (Аррас, Шампань и др.) проводились демонстрации значительными силами.

Атака Вердена была назначена на 12 февраля. Но из-за плохой погоды (дождь, снег, туман) откладывалась со дня на день вплоть до 21 февраля. Вследствие этого исключить полностью утечку сведений о подготовке наступления германцам не удалось. Такие сведения попадали к французам через перебежчиков и военнопленных{55}, добывались агентурной разведкой не только Франции, но и России{56}. К середине февраля французы располагали не только данными о районе наступления, но и о группировке германских корпусов первой линии и расположении их батарей тяжелой артиллерии{57}. На основе этих данных французы [156] только в период с 11 по 16 февраля усилили войска Верденского укрепленного района на шесть пехотных дивизий и шесть артиллерийских полков{58}. Артиллерия 7-го армейского корпуса (на левом берегу) была подчинена генералу Эрру.

И все же вплоть до 21 февраля Жоффр считал, что не Верден, а Шампань явится участком нового большого германского наступления, в районе Вердена последуют лишь атаки второстепенного значения.

Артиллерийскую подготовку наступления германцы начали 21 февраля в 8 час. 12 мин. и продолжали ее около 9 часов{59}. Чтобы скрыть направление главного удара, подготовка проводилась на фронте в 40 км, от Авокура до Этена. Мощному огневому воздействию более 1500 орудий и минометов подвергалась оборона французов на всю глубину укрепленного района. Огонь невиданной силы по отдельным целям и группам целей (участкам окопов, траншей и укрытий) первой и второй позиций сочетался с последовательным обстрелом площадей в глубине обороны французов, участков дорог, селений, командных пунктов, батарей, фортов и строений города Верден. Для разрушения траншей и окопов привлекались в основном минометы. Батареи поражались главным образом химическими снарядами, а командные пункты, форты и другие укрепления — огнем сверхтяжелых орудий — 210-мм мортир и 420-мм гаубиц. Железнодорожные станции бомбардировали самолеты. За час до атаки огонь был перенесен по первой позиции и обнаруженным батареям и доведен до максимального напряжения. “Немцы, — указывал Петэн, — пытались создать такую “зону смерти”, в которой ни одна часть не смогла бы удержаться. Тучи стали, чугуна, шрапнелей и ядовитых газов разверзлись над нашими лесами, оврагами, траншеями и убежищами, уничтожая буквально все... На узкий треугольник, заключенный между Брабан, Орн и Верденом, был сосредоточен опустошающий огонь больше чем 2 млн. снарядов”{60}.

За время артиллерийской подготовки система обороны первой, а на отдельных участках и второй позиций была нарушена, а управление войсками парализовано. В 16 час. 45 мин.{61}пехота германцев поднялась в атаку.

Дивизии наступали, обычно, имея два полка впереди, а третий в резерве; полки первой линии — два батальона в первом и [158] один — во втором эшелонах, пехотные батальоны — тремя волнами на фронте в 400-500 м, имея впереди штурмовые группы в составе 1-3 отделений стрелков и саперов, усиленных пулеметными и огнеметными командами и минометами{62}. Первую и вторую волны составляли пехотные роты, а третью — пулеметная рота. Штурмовые группы должны были разрушить заграждения, разведать результаты артиллерийской подготовки и обеспечить наступление своей пехоты. По опыту англо-французов в Шампани и Артуа и Горлицкого прорыва в таком боевом порядке намечалось осуществить прорыв французской обороны, последовательно захватывая один рубеж за другим.

На первый день наступления германское командование поставило войскам ограниченную задачу — овладеть первой линией траншей и разведать степень разрушения второй линии — линии поддержек. Эта задача была быстро выполнена, но войска остановились, сила первого удара была утрачена, а безостановочность движения нарушена, натиск наступающих волн снизился. С 22 февраля корпуса наступали без ограничений, но за первые два дня добились незначительных успехов. 7-й резервный корпус занял Омон и Самонье, а 3-й армейский корпус — лес Эрбэбуа; продвинувшись на 1,5 — 2 км, они захватили первую позицию обороны 30-го французского корпуса. 18-й армейский корпус застрял в лесу Кор, натолкнувшись на не подавленные артиллерией сильные очаги сопротивления французов.

30-й французский корпус вел активную оборону, но его попытки контратаками резервов вернуть утраченные позиции не имели успеха. К исходу 23 февраля 18-й армейский корпус овладел первой позицией. К этому времени германское командование вынуждено было переподчинить часть артиллерии дивизиям, а отдельные батареи и орудия придать стрелковым батальонам первого эшелона, чтобы усилить их непосредственную поддержку артиллерийским огнем и обеспечить уничтожение французских пулеметных огневых точек в блокгаузах, бронеколпаках, в системе опорных пунктов, мешающих продвижению наступающих войск германских корпусов. 24 февраля натиск германцев усилился. После новой мощной артиллерийской подготовки и ввода в бой третьих эшелонов полков они захватывают вторую позицию. Французы цепляются за каждый участок местности, но несут большие потери. Связь полевых войск с артиллерией и укреплениями фортов нарушается. Резервы французов иссякают. Воспользовавшись этим, германцы с ходу, 25 февраля, овладевают фортом Дуомон и таким образом добиваются крупного тактического успеха. Генерал Лангль де Кари — командующий центральной группой французских армий — был вынужден отдать приказ об отводе дивизий 2-го корпуса из Веврской долины на Маасские [159] высоты. 25-го переходят в наступление 5-й резервный и 15-й армейский корпуса 5-й армии и правый фланг армейской группы Штранца. Следуя за отходящими французскими дивизиями, они к исходу 27 февраля захватывают Веврскую долину.

Крупные успехи германцев вынудили французское командование пересмотреть свои взгляды на значение обороны Вердена. Через своего представителя генерала Кастельно, направленного 24 февраля в Верден, Жоффр отдал категорический приказ “задержать противника любой ценой” на правом берегу р. Маас{63}. На помощь Вердену в спешном порядке перебрасываются резервы верховного командования. 24 февраля с ходу вводится в бой 20-й резервный корпус. 25 февраля в Верден прибывает генерал Петэн со штабом 2-й армии и с задачей оборонять крепость во что бы то ни стало, а 26 февраля — 1-й армейский корпус французов и новые подкрепления в артиллерии. Спешно подвозятся к Вердену 13-й и 21-й корпуса.

Генерал Петэн и его штаб установили войскам “единую позицию сопротивления” по внешней линии фортов и обязали ее защищать всеми имеющимися средствами. Форты были превращены в опорные пункты позиции, обеспечены гарнизонами и снабжены продовольствием и боеприпасами. Гарнизону разрешалось эвакуировать форт лишь при его полном окружении противником. Полевые войска после перегруппировки и пополнения резервами были разделены на четыре группы: генерала Дюшена (4,5 дивизий), генерала Бальфурье (4,5 дивизий) и генерала Гильома (2 дивизии) — на правом берегу и генерала Базелера (2,5 дивизии) — на левом берегу. Артиллерия группы генерала Базелера (7-й корпус) переключалась на оборону правого берега. 2-я армия переходила в непосредственное подчинение верховному командованию. Оперативно генералу Петэну была подчинена и оборонявшаяся слева (в районе Аргонн) 3-я французская армия.

Большой заслугой французского командования явилась организация умелой переброски резервов. Так как железная дорога на Верден через Обервиль находилась под обстрелом германской артиллерии, а дорога через Сен-Миель еще в 1914 г. была перерезана германцами, переброска всех войск была организована на автомашинах по шоссе Бар-ле-Дюк — Верден. 65-километровую трассу шоссе разделили на шесть участков, а весь автомобильный парк — на 200 отделений по 20 автомашин. К концу февраля автослужба трассы, впоследствии названной французами “священный путь”, насчитывала 300 офицеров, 8500 солдат, 3900 автомобилей, сведенных в 175 автомобильных взводов. Пропускная способность шоссе была доведена до 6000 машин в сутки, или 4 машины в минуту, что соответствовало ежесуточному обороту транспортных средств в 15 пар железнодорожных эшелонов{64}. [160] За период с 27 февраля по 6 марта к Вердену было подвезено до 23 тыс. т боевых припасов и 2500 т различных материалов и переброшено 190 тыс. бойцов{65}.

В результате проведенных мероприятий французские войска значительно усилились Ко 2 марта они выросли в 2 раза, силы германцев — только на 0,1 часть{66}.

В то время как французские части повышали силу сопротивления, германские ударные корпуса, утомленные пятидневными боями, утрачивали необходимую для дальнейшего наступления боеспособность. Продвинувшись за это время на 5 — 8 км, они втягивались в тяжелые изнурительные бои, сопровождавшиеся большими потерями.

Начиная с 5 марта германское командование решает расширить фронт наступления, перенеся фронт атаки на левый берег Мааса. Германцы стремятся овладеть важнейшими высотами Морт-Омм и 304,0, перехватить коммуникации Вердена и исключить фланговое воздействие французской артиллерии по германским ударным корпусам. Но 7-й корпус французов ждал этого наступления. В кровопролитных мартовских боях 6-й, а с 11 марта и 22-й резервные корпуса германцев овладели лишь подступами к высотам 304,0 и Морт-Омм. Безрезультатны были атаки французского форта Во на правом берегу, проводившиеся 3-м армейским, 5-м резервным и новым 10-м резервным корпусами германцев. На правом и левом берегу Мааса французская пехота упорно отстаивала свои позиции. [161]

Одновременный и сильный натиск германцев на левом и правом берегу р. Маас с целью захвата Вердена мог быть ослаблен решительными действиями англо-французов на других участках фронта, в частности на р. Сомме, где велась подготовка к наступлению. Французы готовы были пойти на это. Но англичане отказались начинать наступательные действия раньше намеченного срока (1 июля), мотивируя это неготовностью войск. Попытку оказать помощь французам сделало русское верховное командование. Предпринятая по настойчивой просьбе Жоффра наступательная операция русских войск у озера Нарочь 18 марта заставила Фалькенгайна на время (с 22 по 30 марта) приостановить атаки в районе Вердена и обратить внимание на положение своих войск на Востоке{67}. Оперативную паузу под Верденом французы использовали для наращивания усилий своих войск в обороне и подтягивания новых резервов. Под Верден были стянуты четыре корпуса 10-й французской армии (11-й, 15-й, 21-й и 23-й), которую в районе Арраса сменили англичане. Вводится система частой (через 10-15 дней боев) замены французских корпусов и дивизий, не допускающая потери ими полной боеспособности. Германцы с их ограниченными резервами вынуждены были сменять свои войска через месяц — полтора после того, как они утрачивали боеспособность.

Уже в начале марта было очевидно, что план захвата Вердена ускоренной атакой провалился. Но Фалькенгайн решил продолжать Верденскую операцию, ведя ее методической атакой, применяемой при осаде крепостей. “Верден должен быть взят во имя престижа”, — указывал Фалькенгайн генералу Гальвицу, начальнику западной группы германских войск, действовавших на левом берегу р. Маас{68}. Преследовал Фалькенгайн и другую цель — истощить возможно большее количество французских сил и средств и таким образом сорвать наступление англо-французов на Сомме.

В апреле и мае германцы сосредоточили главные усилия своих атак на левом берегу р. Маас, против высот 304,0 и Морт-Омм. Группа Гальвица была усилена значительным числом тяжелых и сверхтяжелых батарей. Каждой ее новой атаке предшествовала мощная артиллерийская подготовка. Для подготовки атаки на высоту Морт-Омм 9 апреля, например, было израсходовано 17 эшелонов боеприпасов{69}. В подготовке атаки на высоту 304,0 4 мая участвовало до 100 тяжелых батарей{70}. Французы уступали германцам в тяжелой артиллерии, но стянули к Вердену также большое число батарей. Они широко применяли артиллерию для проведения контрподготовки и поддержки контратак своих войск. Контратаку 20 апреля, в результате которой германцы были сброшены с вершины Морт-Омм, поддерживал огонь 80 французских [162] батарей{71}. Контратаку 22 мая для отвоевания форта Дуомон французы вели при поддержке 51 тяжелой батареи{72}. Форт Дуомон был взят, но удерживался всего два дня. 24 мая германцы вновь его захватили.

7 мая, применив новые химические снаряды с быстродействующим удушающим газом (“зеленый крест”), группа Гальвица заняла высоту 304,0. 20 мая, наконец, перешла в ее руки и высота Морт-Омм. Так германцам потребовалось около трех месяцев, чтобы в жестоких и кровопролитных боях овладеть этими двумя важными в системе французской обороны высотами.

В июне — начале июля бои под Верденом развернулись с новой силой.

Германское командование спешило покончить с Верденом до начала наступления англо-французов на Сомме. Войскам был зачитан приказ кайзера взять Верден к 15 июня. Новые яростные атаки были направлены против форта Во и последней оборонительной линии французов, проходившей через селение Флери, форт Сувиль и укрепления Тиомон и Фруад де терр. Ценою крупных потерь и большого расхода снарядов 10-й резервный корпус 2 июня блокировал форт Во, a 7 июня, действуя специально созданными штурмовыми группами, заставил капитулировать его гарнизон. 24 июня восточная группа генерала Лохова захватила селение Флери и укрепление Тиомон. Атаку на фронте в 4 км вели шесть германских дивизий при поддержке 79 тяжелых батарей и нескольких отрядов авиации{73}. По французским позициям было выпущено до 110 тыс. снарядов с удушающими и слезоточивыми газами{74}. Последующие атаки форта Сувиль были, однако, отбиты. Группа генерала Лохова ни к середине июня, ни к началу июля не смогла сломить французскую оборону и выполнить приказ кайзера.

Начиная с конца июня — начала июля натиск германцев под Верденом стал ослабевать. 22 мая (4 июня) началась крупная операция русских войск на Юго-Западном фронте.

С 1 июля развернулась операция англо-французов на Сомме. Наметившиеся согласованные действия Антанты вынуждали германское командование снимать из-под Вердена силы и перебрасывать их частично на русский фронт, а частично в район Соммы. Только за 10 дней (со 2 по 12 июля) из-под Вердена на Сомму было направлено две пехотные дивизии, 52 тяжелые и 9 легких батарей{75}.

В этих условиях, а также в связи с вступлением Румынии 27 августа в войну на стороне Антанты германское наступление [163] под Верденом теряло стратегический смысл. 2 сентября оно было прекращено приказом нового начальника генерального штаба Гинденбурга. За провал операции под Верденом Фалькенгайн поплатился тем, что 29 августа был снят со своего поста.

Руководство войной в Германии перешло к Гинденбургу и Людендорфу. Последний был назначен первым генерал-квартирмейстером генерального штаба германской армии.

Начиная с августа инициатива под Верденом перешла к французам. В августовских боях они возвратили укрепления Тиомон, Флери и высоту 304,0. В октябре — декабре они нанесли на правом берегу р. Маас два коротких, но сильных последовательных удара. Первый — с 24 октября по 2 ноября, второй — с 13 по 16 декабря. Наступление 4 французских дивизий генерала Манжена поддерживало свыше 400 батарей, в их числе батареи новых 400-мм гаубиц. Упорными атаками при содействии химических и зажигательных снарядов, огня тяжелых и сверхтяжелых батарей 2 ноября были взяты форты Дуомон и Во, а к середине декабря — деревни Во, Безонво, Лувемон и Вашеровилль. К 18 декабря французы, выйдя к своей прежней третьей позиции, прекратили атаки.

Так завершилась Верденская операция, продолжавшаяся около 10 месяцев. Эта самая крупная и продолжительная операция первой мировой войны стоила обеим сторонам огромных жертв — до 1 млн. человек. На верденской “мясорубке”, или “мельнице” Маасского района{76}, как ее называл Фалькенгайн, было перемолото до 120 дивизий, в том числе 69 французских и 50 германских{77}. С обеих сторон борьба носила характер боев на истощение, в ходе которых дивизии теряли до 70% и более личного состава{78}.

Борьба за Верден потребовала огромных материальных затрат. Она превратилась в материальное состязание воюющих сторон. Только французы с 25 февраля по 15 июня израсходовали до 14,5 млн. снарядов, из них до 2 млн. снарядов тяжелой и сверхтяжелой артиллерии{79}.

Под Верденом потерпел крушение германский стратегический план кампании 1916 г. и доктрина Фалькенгайна ведения стратегического наступления недостаточными силами с решительной целью. Германская армия потерпела поражение. Она не смогла выполнить ни одной из поставленных задач: ни захватить Верден и обескровить французскую армию, ни предотвратить переход союзников в наступление на Сомме. Главной причиной поражения Германии явилось общее превосходство Антанты в силах и средствах. Германское командование переоценило возможности своих войск и недооценило возможности своих противников. [164]

Политические последствия верденской бойни для Германии были чрезвычайно неблагоприятны. Резко понизился моральный дух германской армии и всего населения. Верден явился толчком к подъему движения протеста против войны в армии, на флоте, среди народных масс.

Германским командованием под Верденом были допущены и крупные ошибки оперативного характера. Прорыв велся на слишком узком участке (8,5 км) и вначале только на правом берегу Мааса. Между восточной и западной группами германских войск не было организовано тесного взаимодействия. Вслед за Артуа и Шампанью Верден доказал, что изолированный прорыв на узком участке при существовавших технических средствах прорыва не мог принести наступающему успеха, Обороняющийся успевал подводить к участку прорыва свои резервы и не только закрывать брешь, но и мощными контратаками не допускать перерастания тактического прорыва в оперативный.

Германцы не сумели провести в жизнь ускоренной атаки Вердена. Оказался несостоятельным и метод последовательного преодоления укрепленной полосы, курс Фалькенгайна на обескровливание французских резервов. Этот курс привел к истощению и без того ограниченные людские ресурсы германской армии. Франция же, несмотря на крупные потери, сохранила силы для ведения совместно с Англией большой стратегической операции на Сомме. Недостатки стратегического и оперативного порядка предопределяли то, что борьба германской армии под Верденом приобрела ограниченный размах. Она велась на сравнительно небольшом пространстве местности по фронту 15 км в начале и 30 км в конце операции, а в глубину — всего 7 — 10 км, необычайно низкими темпами: в период 21-25 февраля — 11,5 км, а в последующие дни — по нескольку метров в сутки. Метод последовательной атаки исключал полное использование возможностей наступления, приводил к ничтожным оперативным результатам и сопровождался огромными потерями. Фактически операция велась германцами на одном и том же рубеже, изрытом воронками, окопами, могилами, и имела характер боев на измор, на истощение.

Верден явился своеобразным испытательным полигоном новых средств и способов ведения войны. Германия применила в операции новое средство ближнего боя: огнеметы, отравляющие вещества, артиллерию большой мощности, штурмовые группы, метод подвижного заградительного огня для поддержки атаки, явившийся прообразом огневого вала. Франция испытала легкий пулемет, сверхтяжелые орудия (400 мм), применила артиллерийскую контрподготовку, систему укрепленных районов как сочетания полевых и долговременных фортификационных сооружений и новую групповую тактику оборонительных боев. Система сочетания полевых и долговременных укреплений показала особую живучесть. Форты являлись мощными очагами сопротивления, которые цементировали оборону укрепленного района [165] по фронту и в глубину. Артиллерийский огонь, причиняя огромные разрушения в системе обороны, не был в состоянии вывести из строя основные (железобетонные и бронированные) сооружения фортов. Так, хотя по форту Дуомон было выпущено более 100 тыс. снарядов, в основном сверхтяжелых и тяжелых калибров, его боевые пулеметные и артиллерийские башни остались невредимыми; уцелели также броневые наблюдательные пункты. Выдержали бомбардировку германской артиллерии большой мощности и сооружения из бетона и брони фортов Во и Сувиль. Система укрепленных позиций, прошедшая испытания под Верденом, явилась прообразом будущих укрепленных районов, построенных на новой, более высокой военно-технической основе.

Под Верденом вновь выявилось с большой силой возросшее значение в наступлении и обороне артиллерийско-минометных средств борьбы, инженерных войск, авиации, автомобильного транспорта. Авиация, как и артиллерия, сводилась в определенные тактические и оперативные группы. Авиационные группы все шире выполняли боевые функции — прикрывали свои войска с воздуха и наносили удары по войскам противника. С помощью автомобильного транспорта французы поддерживали бесперебойную работу тыловых учреждений укрепленного района, обеспечивая войска необходимыми резервами и материально-техническими средствами.

Оборона Вердена французами явилась выдающейся страницей военной истории Франции, олицетворяющей мужество, стойкость и самоотверженность французской нации. Успеху французской армии под Верденом во многом способствовали наступательные операции ее союзника — русской армии у оз. Нарочь и в Галиции.

Операция на р. Сомме

Операция англо-французов на р. Сомме явилась составной частью общего стратегического плана Антанты на 1916 г., согласованного на межсоюзнических конференциях в Шантильи с целью обеспечить стратегическое взаимодействие союзных армий на различных театрах войны.

Начало планированию операции положила конференция в Шантильи 6 декабря 1915 г. К февральской межсоюзнической конференции первоначальный план операции был разработан и 10 февраля одобрен ее участниками. Этот план предусматривал проведение большой операции силами трех французских и двух английских армий (64 дивизии), что составляло до 45% общей численности англо-французских сил на западноевропейском театре. Прорыв намечалось вести в одном пункте, на фронте от Лассиньи до Эбютерн, протяжением в 70 км, а к обеспечению операции привлечь около 50% тяжелой артиллерии и до 40% авиации союзников, находившейся на этом театре. Основные усилия в проведении [166] операции, исходя из того что боеспособность английских войск была еще недостаточно высокой, возлагались на французские армии. Они должны были осуществлять наступление 39 дивизиями при поддержке 1700 тяжелых орудий и свыше 200 боевых самолетов на фронте в 45 км.

Операцию планировалось вести с решительными целями, разгромить германские армии, оккупировавшие северные районы Франции. Французские армии должны были нанести удар на Перонн, Сен-Кантен, Лаон с задачей разгромить главную группировку германцев в “нуайонском выступе” и в районе р. Эна, английские — на Бапом, Камбре, Валансьен, чтобы нанести поражение северной группе германских армий в районе Арраса и р. Лис. Это означало, что план предусматривал крайне сложное для взаимодействия наступление по расходящимся направлениям: французов — на восток, а англичан — на север. В плане недооценивалось отрицательное влияние местности. Избранная для операции сильно пересеченная и всхолмленная местность, изобилующая населенными пунктами, лесами и оврагами, больше благоприятствовала обороне, нежели наступлению. Протекавшая в полосе наступления французов извилистая и болотистая р. Сомма затрудняла маневр и взаимодействие. Но французы исходили из того, что наступление на стыке с англичанами позволит им подталкивать своих партнеров действовать с желаемой энергией, а сосредоточение превосходящих сил и средств обеспечит преодоление отрицательного влияния географического фактора и успешное проведение операции.

Верденская операция германцев, перемолов резервы французов, вынудила Жоффра и Кастельно пойти на внесение в план существенных поправок как относительно сил и средств, привлекаемых для проведения операции, так и изменения роли в ней англичан и французов. В окончательном варианте плана операции, согласованном в мае, фронт прорыва сокращался с 70 до 40 км, а число дивизий — с 64 до 39. Численность сил французов уменьшалась в 2,6 раза, а участок их прорыва сужался до 15 км. Главная роль в операции отводилась англичанам, силы и средства которых оставались прежними.

По последнему варианту плана, к проведению операции привлекались: со стороны англичан 4-я и 3-я армии (25 пехотных дивизий), со стороны французов 6-я армия (14 пехотных дивизий){80}. Главный удар наносила 4-я английская армия. Ее задача заключалась в том, чтобы прорвать оборону германцев на фронте Марикур — Эбютерн (25 км), нанести рассекающий удар на Бапом — Валансьен и, разгромив 4-ю и 6-ю германские армии, надежно обеспечить базирование сил англичан на порты Кале и Дюнкерк. Задача 6-й французской армии сводилась к прорыву обороны по обе стороны Соммы на фронте Фукокур — Марикур и наступлением [167] на Перонн — Мобеж содействовать успеху 4-й армии англичан с востока. Обеспечение действий 4-й армии с запада возлагалось на 3-ю английскую армию.

С образованием брешей в германской обороне планом предусматривался ввод в сражение маневренных (кавалерийских) групп 4-й английской и 6-й французской армий для развития прорыва, а со стороны французов, кроме того, подключение к операции еще одной, 10-й армии (13 дивизий), находившейся в стадии [168] переформирования после смены ее 4-й английской армией. 10-я армия должна была наступать южнее Перонна в направлении Сен-Кантен — Лаон, чтобы при содействии 6-й армии и армий центральной группы решить важную для французов задачу — разгромить нуайонскую группировку германцев, фронт которой особенно близко подходил к Парижу. Из краткого анализа последнего варианта плана следует, что, несмотря на почти двойное сокращение всех сил, предназначенных для операции, и значительное сужение фронта прорыва, конечные далеко идущие цели операции не претерпевали изменений. Не устранился полностью и такой существенный недостаток плана, как наступление по расходящимся направлениям. Этот недостаток свидетельствовал о наличии разногласий в оперативных взглядах союзников.

Характерно, что, исходя из опыта кампании 1915 г., операция на Сомме планировалась как “тяжелое и длительное сражение”, в основе замысла которого лежал прямолинейный и методический прорыв германской обороны, осуществляемый путем последовательного захвата одного рубежа за другим до выхода наступающих войск на оперативный простор. В объяснительной записке командующий войсками Северной группы французских армий Фош указывал, что “предстоящее сражение — длительная операция, которую следует вести методически и продолжать до тех пор, пока не будет сломлено сопротивление противника”{81}. Только методический образ наступательных действий, подчеркивал он, “один позволяет разрушать укрепленные фронты”, от него можно отказаться лишь тогда, “когда противник, исчерпав свои резервы, перестанет оказывать... сопротивление на непрерывных хорошо оборудованных оборонительных линиях”{82}.

Указания Фонта отражали официальные взгляды французского командования, изложенные в инструкциях, обобщавших опыт операций 1915 г., — от 8 ноября 1915 г. “Наступательный бой мелких частей”{83} и от 16 января 1916 г. “О цели и условиях объединенного наступательного действия”{84}. Эти официальные руководства требовали вести прорыв позиционной обороны рядом натисков, каждый; из которых тщательно подготовлен мощным артиллерийским огнем. Инструкции недооценивали роль пехоты и переоценивали роль артиллерии в наступлении, полагая, что пехота сама по себе не в состоянии атаковать укрепленные позиции, их предварительно должна разрушить артиллерия. “Наступление на современный укрепленный фронт, — отмечалось в инструкции, — состоит из известного числа фаз, каждая из этих фаз соответствует возможностям [169] действий артиллерии”{85}. Артиллерия должна вести за собой пехоту от рубежа к рубежу, а пехота — атаковать рубеж лишь на такую глубину, которая обстреливается артиллерией без смены огневых позиций, т. е. на глубину 2-4 км. “Артиллерия опустошает, а пехота наводняет”{86}. “Цель общей наступательной операции, — согласно инструкции от 16 января, — заключается в уничтожении всей пехоты и артиллерии, которые противник в состоянии... противопоставить на всех своих последовательных позициях в районе атаки”{87}. Артиллерия, подготовив атаку первой позиции и обеспечив ее занятие и закрепление, готовит атаку второй позиции и вновь ведет пехоту в атаку. Так продолжается до тех пор, пока не будет преодолена вся позиционная оборона противника. Маневр пехоты в ходе операции состоит в том, чтобы овладеть линиями окопов (траншей), разрушенных артиллерийским огнем, и удерживать их до новой атаки. Инструкция от 16 января подчеркивала необходимость одновременной атаки рубежей пехотными частями, не нарушая связи между ними и графика их продвижения. “Атака должна быть ведена методично, чтобы сохранить связь. Порядок важнее быстроты”{88}.

В полосе, намеченной англо-французами для прорыва, оборонялись соединения 2-й германской армии генерала Белова. Оборона армии, укрепляемая около двух лет, была хорошо развита, эшелонирована в глубину и тщательно приспособлена к местности.

Оборона армии состояла из трех позиций: первая глубиной до 1000 м, включавшая три линии сплошных траншей, систему опорных пунктов с круговой обороной, развитую сеть ходов сообщений и укрытий, в числе которых были убежища из бетона, вторая, проходившая в 3-4 км за первой, по линии Эрбекур, Морена, Безантен, оборудованная одной-двумя линиями траншей и системой опорных пунктов. Каждая позиция прикрывалась проволочными заграждениями, ширина которых местами доходила до 30-40 м. Между первой и второй проходила промежуточная позиция, а в 2-3 км за второй — третья позиция. Последняя была подготовлена лишь на отдельных наиболее важных направлениях. В систему обороны армии входили также отсечные позиции, которые тянулись по северному берегу Соммы и вдоль шоссе Альбер — Бапом. Общая глубина обороны достигала 7 — 8 км.

Против 6-й французской армии оборонялись три дивизии 17-го армейского корпуса, против 4-й английской армии — четыре дивизии 14-го резервного корпуса 2-й армии. Плотность войск армии на позициях была неравномерной. Южнее Соммы германские пехотные дивизии имели участок обороны в 9 км, а севернее [170] Соммы — только 6 км{89}. Сужение дивизионных участков последовало в мае, в предвидении наступления союзников, подготовка к которому велась, вопреки опыту германцев под Верденом, без надлежащих мер оперативной и тактической маскировки. Оборона дивизий и корпусов строилась на прочном удержании первой позиции с помощью огня, контратак и контрударов резервов из глубины. Корпусные резервы размещались в районе третьей позиции. Резерв армии в одну пехотную дивизию располагался в районе Бапом, резерв фронта в 5 — 7 дивизий — в районе Камбре, Сен-Кантен, Ипр{90}.

Операцию на Сомме англо-французы готовили более 5 месяцев, с особой тщательностью и невиданным до этого размахом. Исходный плацдарм для наступления оборудовался траншеями, ходами сообщения, укрытиями и убежищами от артиллерийского огня, различными складами. В тылу армий улучшались шоссейные и строились новые железные дороги, мосты, аэродромы, развертывались армейские склады, проводились другие работы по накоплению материально-технических средств. О масштабе этих работ говорят следующие данные. В полосе наступления от тыла к фронту было подведено до 250 км нормальных и 500 км узкоколейных железных дорог, оборудовано 6 аэродромов, сооружено 150 бетонированных площадок с убежищами для артиллерии особой мощности, вырыто 2000 колодцев, построена водопроводная сеть, развернуто 13 эвакогоспиталей на 45 тыс. раненых. Французы сосредоточили на свои армейские, корпусные и дивизионные склады до 6 млн. 75-мм снарядов и 3 млн. снарядов для тяжелой артиллерии, т. е. больше, чем было заготовлено к началу войны. На каждое 75-мм и 105-мм орудие было подвезено до 3000 снарядов, на 120-мм и 155-мм орудие — по 2630 снарядов, на другие тяжелые орудия калибром до 200 мм и выше — по 1700 снарядов. Общие запасы снарядов для траншейных мортир составили 400 тыс.{91} Размах материально-технической подготовки к операции превосходил не только подготовку русских армий Брусилова, но и германских войск под Верденом. Масштаб подготовки был так велик, что ее уровень союзники смогли превзойти только спустя два года, т. е. в 1918 г. Однако отсутствие скрытности в подготовке снижало ее эффективность.

Широкой была и тактическая подготовка англо-французских армий к операции. Все дивизии, предназначенные для операции, пропускались через сеть специальных учебных лагерей. В течение двух недель на местности, инженерное оборудование которой копировало германскую оборону, отрабатывались приемы движения в атаку и приемы атаки укрепленных позиций, изложенные [171] в инструкциях от 8 ноября 1915 г., 16 января 1916 г. и других, составленных в их развитие, в частности в инструкции Фоша от 30 апреля 1916 г.{92} Войска обучались действовать последовательно от рубежа к рубежу, так, чтобы каждый маневр имел “целью захват одной линии неприятельских позиций”, а наступление велось “таким темпом, при котором старший командный персонал мог бы постоянно за ним следить как в отношении порядка, так и в отношении сохранения постоянной связи между пехотой и артиллерией”{93}. Пехота обучалась методической атаке укрепленных позиций при содействии нового способа артиллерийской поддержки атаки, который французы впервые применили под Верденом, — огневого вала; при этом способе пехота шла в атаку за продвигающейся впереди нее стеной заградительного огня своей артиллерии{94}. Отрабатывался ближний бой пехоты с использованием ручных пулеметов, ружей-гранатометов и траншейных 37-мм орудий — нового вооружения, которое к этому времени поступило в полки, бригады и дивизии и которое повышало [172] их тактическую и огневую самостоятельность; отрабатывалось также взаимодействие пехоты с артиллерией и авиацией.

В результате перегруппировок, проведенных в течение мая — июня, англо-французы следующим образом развернули свои войска в исходном положении для наступления. 4-я английская армия генерала Роулинсона — все пять корпусов (13-й, 15-й, 3-й, 10-й, 8-й) в линию. Резерв армии составили две пехотные и три кавалерийские дивизии. Оперативное построение 6-й французской армии генерала Файоля включало два эшелона: в первом — три корпуса (35-й, 1-й колониальный и 20-й, последний севернее Соммы), во втором — 7-й армейский корпус и 1-й кавалерийский корпус. Кавалерийские соединения армий должны были решать задачи маневренных групп. 3-я английская армия генерала Алленби выставляла для операции один (7-й) армейский корпус. В резерве главного командования англичане имели штаб резервной армии и армейский корпус, французы — 10-ю армию в составе четырех корпусов (10-го, 2-го, 30-го и 21-го).

Боевой порядок английских корпусов состоял из одного эшелона и резерва. В первый эшелон выделялись две-три, в корпусной резерв — одна пехотная дивизия. Боевой порядок французских корпусов — в два эшелона, в каждом по две дивизии. Исключение составляли 15-й английский корпус, все три дивизии которого находились в одном эшелоне, а также 35-й французский, в котором одна дивизия была в первом, а две — во втором эшелоне. Сильный второй эшелон корпуса должен был обеспечить прикрытие фланга 6-й армии Файоля и ввод в бой соединений 10-й армии Мишле. Корпусам для атаки назначались участки в 3-5 км, дивизиям — 1-2,5 км. В глубину боевой порядок корпуса простирался до 2 км. Всего на 20-километровом фронте 4-й английской армии развертывалось: в первой линии — 12, во второй — 4 дивизии, на 15-километровом фронте армии Файоля в первой линии — 5, а во второй — 6 дивизий, 7-й корпус 3-й английской армии, как имеющий обеспечивающие задачи, развертывал свои две дивизии на участке в 5 км.

Дивизии обычно строили боевой порядок в один эшелон, все полки в линию, полки — в два-три эшелона, батальоны — две-три роты в первом эшелоне и одна-две в поддержке. Полки, как того требовала инструкция от 16 января, составляли штурмующие части, которые формировали от 4 до 8 волн. При этом каждая рота давала две, а батальон — четыре волны. Волны рот первых боевых линий должны были идти в наступление цепями, волны рот поддержек (третья и четвертая волны) — в линиях отделений или полувзводов, в колонну по одному{95}, вторые эшелоны и резервы штурмующих частей — следовать непосредственно за ротами поддержек во взводных или полувзводных колоннах{96}. [173]

Англо-французы привлекли к операции мощную артиллерию в количестве до 3500 орудий и авиацию в составе свыше 300 самолетов.

Англо-французы имели в среднем на километр фронта прорыва пехотных дивизий — одну; орудий: англичане — 75 (в их числе 44 полевых и 31 траншейное), французы — 101 (из них 77 полевых и 24 траншейных). Более высокая в сравнении с англичанами плотность французов в артиллерии (особенно в тяжелой) сыграла положительную роль в наступлении. Общее превосходство англо-французов над германцами в полосе предстоящего прорыва достигало: в пехоте — более чем в 4,6, в артиллерии — в 2,7 и в авиации — почти в 3 раза. Такое превосходство в силах и средствах, по мнению союзников, должно было обеспечить успешное решение задач прорыва позиционной обороны 2-й германской армии и всей операции в целом.

За полмесяца до начала наступления англо-французским войскам были поставлены задачи. Задачи строго регламентировались по трем фазам (натискам) наступления по числу рубежей, за которые предстояло вести борьбу. Устанавливалась и строгая система взаимодействия дивизий и корпусов по рубежам.

Германский генеральный штаб знал о подготовке операции, так как начиная с февраля располагал данными об инженерных работах англо-французов по созданию исходного плацдарма для наступления{97}, однако преуменьшал возможность союзников в размахе ее проведения. Фалькенгайн полагал, что англичане не способны одни вести большое наступление, а французы истощены под Верденом так сильно, что не смогут принять в нем активного участия{98}.

Артиллерийская подготовка операции началась 24 июня и продолжалась семь дней, вплоть до 1 июля. За это время 2-я армия была усилена севернее Соммы тремя пехотными дивизиями, тридцатью батареями тяжелой артиллерии и другой боевой техникой, что, однако, не смогло существенно изменить соотношение сил в ее пользу. Это соотношение в пехоте выражалось 3,8:1.

Артиллерийская подготовка была необычайно мощной и имела характер методического разрушения обороны германской армии на всю глубину воздействия артиллерийского огня. За семь дней подготовки только в полосе 6-й французской армии было выпущено 2,5 млн. снарядов, или до 0,9 т. металла на один погонный метр, это в два с лишним раза больше того, что могла выпустить французская артиллерия в период артиллерийской подготовки в Шампани в 1915 г.{99} Огонь артиллерии англичан и французов [174] корректировался авиацией, которая безраздельно господствовала в воздухе, и дополнялся бомбовыми ударами и пулеметным обстрелом германских позиций с самолетов. Периодически производился обстрел позиций химическими снарядами{100}.

Результаты артиллерийской подготовки были значительными. Огнем орудий, минометов и бомбометов были полностью разрушены проволочные препятствия и большая часть окопов, траншей, ходов сообщений первой позиции, выведены из строя система наблюдения и связи 2-й армии и до 50% ее артиллерийских батарей. Оценивая результаты артиллерийской подготовки, Фалькенгайн отмечал, что в полосе армии “все препятствия впереди исчезли совершенно, окопы в большинстве случаев были сравнены с землей. Лишь отдельные особенно прочные постройки выдержали бешеный град снарядов”{101}. Моральное состояние германской пехоты было исключительно подавленным.

1 июля утром под прикрытием авиации и при сильной артиллерийской поддержке англо-французы перешли в атаку. Французская пехота шла за огневым валом, пехота англичан атаковала при содействии огня батарей по отдельным целям. На отдельных направлениях, по признанию Людендорфа, артиллерийский огонь англо-французов был такой силы, что под его прикрытием пехота доходила до германских укреплений раньше, чем их гарнизоны могли выбраться из своих неразрушенных убежищ{102}. И все же успех атаки южнее и севернее Соммы был неодинаков.

Севернее Соммы, на главном направлении, 4-я английская армия только правофланговыми корпусами (13-м и 15-м) вклинилась в германскую оборону и заняла первую позицию с сильными опорными пунктами Мотобан и Маметц. Атаки остальных трех корпусов и 7-го корпуса 3-й армии были отражены с огромными потерями. Причиной этого являлись: отсутствие оперативной и тактической внезапности наступления и ведение атак в плотных боевых порядках. По свидетельству очевидцев, в районе Типваль англичане вели атаки густыми волнами и в безукоризненном порядке под руководством своих офицеров, которые в руках имели традиционные стеки. Таковы были результаты первого дня атаки. 2 июля Хейг лично внес коррективы в план атаки, ограничив фронт наступления 4-й армии тремя правофланговыми корпусами — 13-м, 15-м и 3-м. 10-й и 8-й корпуса были выведены из состава 4-й армии, переподчинены штабу резервной армии генерала Гафа и получили пассивно-оборонительные задачи. В течение 2 и 3 июля 4-я армия заняла Фрикур и завязала бои за промежуточную позицию. [175]

В полосе 6-й французской армии, где германцы не ожидали атак, успех был более значительным. Южнее Соммы 35-й и 1-й колониальный корпуса за два дня боев взяли две сильно укрепленные позиции и овладели деревнями Эбютерн, Ассевиллер и Флокур, завязав бои за Эстре. Севернее Соммы, на стыке с английской армией, 20-й французский корпус за два часа 1 июля захватил первую позицию с опорным пунктом Кюрлю, но затем, связанный графиком атаки с армией Роулинсона, из-за ее неудач приостановил дальнейшее продвижение.

3 июля 17-й германский корпус, ошеломленный ударом 6-й армии, рядом контратак попытался вернуть потерянные позиции, но безуспешно. Чтобы сохранить остатки корпуса и сменить их резервами, которые германское верховное командование в срочном порядке перебрасывало во 2-ю армию, командир корпуса с разрешения командования армии отвел свои войска в район третьей позиции. В обороне армии образовались бреши и незанятые промежутки. Важные опорные пункты Барле, Мезонет, Биаш были оставлены германскими частями. Условия для захвата третьей позиции с ходу и выхода 6-й армии на оперативный простор были весьма благоприятными. 4 июля передовые отряды 35-го корпуса без выстрела вошли в Барле, а отряды 1-го колониального корпуса выдвинулись к р. Сомме. Но решением генерала Файоля и командиров корпусов они были отведены назад. Стремительное продвижение не предусматривалось планом-графиком последовательного захвата рубежей. Следуя доктрине методизма, генералы Фош и Файоль решили брать третью позицию германцев лишь [176] после закрепления армии на достигнутом рубеже, подтягивания артиллерии и ввода вторых эшелонов, обеспечив их ввод сильной артиллерийской подготовкой. На эти мероприятия отводилось двое суток, т. е. 4 и 5 июля. При их проведении исходили из указаний Фоша о перенесении главных усилий операции южнее Соммы, где обозначался успех. К такому выводу Фош пришел еще 3 июля{103}.

Командование 2-й германской армии искусно воспользовалось предоставленной паузой в наступлении французов. За 4 и 5 июля, получив от Фалькенгайна за счет оголения пассивных участков пять свежих дивизий{104}, оно большую часть из них выдвинуло на линию Барле — Биаш, сменило 17-й армейский корпус и организовало на этом рубеже прочную оборону. Вследствие принятых германцами мер бреши были закрыты, система сплошного огня и заграждений восстановлена, а предпринятая французами атака 5 июля отражена. В последующие месяцы французы потеряли несколько тысяч человек, но так и не могли взять Барле. Методизм наступления, мелочная регламентация атаки по рубежам, сдерживание инициативы войск явились причиной того, что наметившегося южнее Соммы развития тактического прорыва в оперативный на этом этапе не произошло. Вторая атака третьей позиции, предпринятая 8 июля, также не дала положительных результатов. 9 июля 1-й колониальный корпус занял Биаш, но 10 июля его оставил.

Безрезультатными были и атаки 4-й армии англичан. Из-за больших потерь, насчитывавших к 10 июля около 100 тыс.{105}, ее наступление было временно приостановлено.

К 8 — 9 июля произошло дальнейшее наращивание сил 2-й германской армии. Ее состав возрос на 11 пехотных дивизий, 27 тяжелых и 15 легких батарей и 30 самолетов{106}. В армии действовали три корпуса: 14-й и 6-й резервные и 9-й армейский, каждый в 5 — 7 дивизий. Собственно, это были уже не корпуса, а оперативные объединения армейского типа. Последние два оборонялись против армии Файоля, насчитывая в своем составе 12 свежих дивизий, т. е. столько, сколько было в двух эшелонах французской армии перед наступлением. Тем не менее французы продолжали атаковать, направляя главные усилия атак на Эстре и Хэм, чтобы расширить фронт наступления и устранить угрозу губительного огня германской артиллерии из этих районов, в особенности из района севернее Соммы, по выдвинувшимся вперед соединениям 1-го колониального корпуса. 20-му корпусу армии ставилась задача захватить вторую позицию и высоты с артиллерийскими наблюдательными пунктами, откуда корректировался огонь германских батарей. После паузы, использованной [177] для перегруппировки войск 4-й армии, англичане 14 июля предприняли новую сильную атаку на участке Лонгеваль, Безантен, Контальмезон. Атака завершилась 17 июля продвижением на 3-4 км в глубь обороны 14-го германского, корпуса и вклинением во вторую оборонительную позицию. 20-й французский корпус занял к этому времени Ардекур и частично Хэм.

В целом с 9 по 17 июля наступление англо-французов шло медленно, так как сопротивление германцев нарастало. За семнадцать дней операции численность 2-й германской армии увеличилась с 8 до 21 дивизии, т. в. почти в три раза. Превосходство в силах англо-французов упало с 3,8 раза до 1,6. При суженном фронте атак и таком изменении соотношения сил операция принимала затяжной характер.

Нельзя не отметить, что на темпы наступления влияло кроме методизма отсутствие единства в руководстве операцией. Хейг, полагая, что армия Роулинсона решает главную задачу операции, требовал, чтобы своими действиями французы способствовали ее успеху, и перенесли центр усилий 6-й армии Файоля севернее Соммы. Фош, не видя успехов у англичан, продолжал реализовывать идею развития прорыва, южнее Соммы, хотя к середине июля эта идея уже не отвечала обстановке. Он питал надежды на удар 10-й армии Мишле из района Эстре, Барле на юго-восток. Вследствие этого наступление велось в расходящихся направлениях, что было на руку германцам. Прорыва не произошло. За семнадцать дней операции союзники лишь вклинились в германскую оборону: англичане — на 2-5, а французы — на 5 — 7 км.

С середины июля до конца августа операция продолжалась с неослабевающим напряжением. Но это была борьба на истощение. Шло своеобразное соревнование сторон в наращивании сил и средств: англо-французов, чтобы довершить прорыв, германцев — чтобы не допустить его осуществления. Уже к концу июля англичане ввели четыре, а французы пять свежих дивизий{107}. Германцы усилились на девять резервных дивизий и довели численность 2-й армии до 30 дивизий{108}. 19 июля они реорганизовали управление этими силами, разделив 2-ю армию Белова на две армии: 1-ю генерала Белова, которая объединила действия дивизий севернее Соммы, и 2-ю генерала Гальвица с войсками, действовавшими южнее Соммы. В августе со стороны англо-французов в операции участвовала 51, со стороны германцев. — 31 дивизия. Авиация к середине августа возросла у англо-французов с 300 до 500, у германцев — со 104 до 299 самолетов{109}. Превосходство в воздухе по-прежнему было в руках англо-французов.

В конце июля и в августе операция на Сомме развивалась англо-французами путем разрозненных атак с частными целями — улучшить положение армий, расширить прорыв в стороны флангов, [178] создать более выгодные условия для нового наступления. Каждую атаку готовил шквал артиллерийского огня и удары авиации, но так как атаки велись обособленно, они заканчивались ограниченными результатами. Германцы, усиливая сопротивление, применяли групповую тактику, группами солдат с пулеметами, занимавшими воронки и неразрушенные окопы, наносили атакующим цепям крупные потери. Мощными контратаками резервов из глубины либо ликвидировались, либо локализовались частные успехи англичан и французов.

Разрозненность атак являлась следствием того, что французскому командованию никак не удавалось, добиться единства действий английских и французских войск. Фош под нажимом Жоффра вынужден был ввести севернее Соммы второй эшелон армии Файоля — 7-й армейский корпус — и пятью дивизиями развернуть атаки на Морепа, Бушавен. Хейг принял указания Жоффра развивать атаки на Гюйемон, Женши, но не соглашался подчинить свои планы срокам и задачам французского командования, полагая, что это должны сделать французы, так как главная роль в операции возложена на англичан. Этими действиями Хейг стремился заставить Фоша окончательно отказаться от его плана наступления на Перонн и перенести центр тяжести атак французов севернее Соммы, на Бапом.

Вследствие несогласованных действий англо-французы к началу сентября не достигли сколько-нибудь значительных результатов в развитии операции. Французы заняли Суавекур и Морепа, а англичане — Позьер и некоторые другие пункты. Общее продвижение за два месяца наступательных боев не превышало 3-8 км, что ни в какое сравнение не шло с результатами, которых добились русские армии Юго-Западного фронта под командованием генерала Брусилова в Галиции. К концу августа англичане и французы выдвинулись севернее Соммы на линию западнее Клери, Морепа, Гюйемон, Флер, Типваль. Южнее Соммы фронт проходил западнее Вермандовиллер, Эстре, Барле, Биаш, т. е. по линии, которая была достигнута к 10 июля. Потери англичан достигли за два месяца боев около 200 тыс., французов — более 80 тыс., германцев — свыше 200 тыс.{110} Напряжение боев было столь значительным, что германцы окончательно отказались от наступления под Верденом. Для отражения атак за это время германская артиллерия израсходовала до 600 железнодорожных поездов боеприпасов{111}. Германское командование, чтобы спасти австрийцев от поражения в Галиции, в августе отправило на Восточный фронт четыре новые дивизии. Всего же за два месяца туда, по сведениям французов, было переброшено свыше десяти дивизий{112}.

В сентябре — октябре операция на Сомме достигла еще более [179] широкого размаха. В борьбу были вовлечены новые мощные силы и средства: со стороны англичан — резервная (впоследствии 5-я) армия генерала Гафа (8 дивизий) и новое средство борьбы — танки, со стороны французов 10-я армия Мишле в составе шести (35-й, 10-й, 2-й, 30-й, 21-й и 2-й колониальный) корпусов (13 дивизий) и 1807 орудий. Фронт боевых действий превысил 50 км. Французское командование ввело севернее Соммы два свежих корпуса (1-й и 5-й) и, наконец, договорилось с Хейгом о ведении совместных атак.

Объединенная атака силами четырех армий была предпринята англю-французами 3 сентября, после мощной артподготовки, в которой приняло участие только одних тяжелых орудий свыше 1900; наступление 26 французских и 32 английских дивизий прикрывала с воздуха сильная авиация{113}. Главные усилия атак сосредоточились в полосе 4-й армии англичан с задачей взять господствовавшие высоты между Соммой и Анкром при активном содействии левофланговых корпусов (7-го, 1-го и 5-го) 6-й армии с юго-востока и армии генерала Гафа — с запада, 6-я армия французов направляла основные атаки на Бушавен, Ранкур, 10-я армия Мишле — на Шийи, Вермандовиллер, Кабональ.

К 3 сентября германцы нарастили оборону в глубину и довели группировку войск до 40 дивизий{114}. Группа армий была расширена включением 6-й германской армии. Новая оперативная группа из 6-й, 1-й и 2-й армий управлялась штабом группы армий (фронта) под командованием кронпринца Руппрехта. [180]

В завязавшихся ожесточенных боях, которые но количеству войск и техники были самыми крупными с начала войны на этом театре, пункты и рубежи переходили из рук в руки, но завершились эти бои победой англо-французов. За шесть дней боев 4-я армия англичан овладела Гюйемоном, Женши, 6-я французская армия взяла Клери, 10-я — Шийи и Вермандовиллер. Продвигаясь в среднем по 150-200 м в сутки, англо-французы углубились в германскую оборону на 2-4 км и подошли на отдельных участках к третьей позиции. Левофланговые корпуса 6-й армии, развивая атаки на Бушавен и Ранкур, 12 сентября заняли Бушавен, расположенный на третьей позиции. В германской обороне образовалась брешь, свободная от войск. Ввод в нее свежих сил мог обеспечить французам развитие тактического прорыва в оперативный. Но этого опять не произошло. Французская пехота выдохлась, резервы и артиллерия отстали. Наступление приостановилось. К утру 13 сентября германцы закрыли брешь пехотой и большим количеством пулеметов.

Вторая блестящая возможность вырваться на оперативный простор не была использована французами.

15 сентября англичане провели большую атаку, впервые применив новое средство прорыва — танки. В наступлении, в полосе 14-го, 15-го и 3-го корпусов, предусматривалось использовать 50 танков как “вспомогательное средство пехотной атаки”{115}. Эти танки были еще несовершенны, громоздки. Длина их корпуса достигала 8,1 м{116}, ширина — 4,1 м, высота — 2,5 м, средняя скорость — 3,7 км в час, запас хода — 19 км, запас горючего — около 6 часов{117}. Танки имели плохой обзор, температура внутри машины повышалась до +70°. Экипажи слабо знали материальную часть танков, не были достаточно хорошо натренированы в их вождении. Между тем марш к фронту совершался ночью. В связи с этим из выступивших 49 машин на исходное положение для атаки вышло только 32, остальные либо застряли в грязи, либо остановились из-за поломки механизмов. В поддержке атаки пехоты приняло участие только 18 танков, т. е. 35% их общего числа. Но и это количество машин, наступавших на широком фронте разрозненно, оказало заметное влияние на ход атаки. С помощью танков на фронте в 10 км за пять часов английская пехота продвинулась вперед на 4-5 км и заняла деревни Флер, Мартенпюиш, Курселет{118}. Ранее на достижение такого результата затрачивались тысячи тонн снарядов и десятки тысяч человеческих жизней. [181]

Танки произвели на германскую пехоту огромное психологическое воздействие. Стальные чудовища с ревом, лязгая гусеницами, утюжили окопы, рвали колючую проволоку, давили пулеметные гнезда, из пулеметов и пушек расстреливали противника. Германская пехота бросала оборонительные позиции и убегала, пряталась в укрытиях или сдавалась в плен. Английские войска, наступавшие за танками, без особых потерь захватывали оставленные окопы, брошенные пулеметы и орудия. Один из танков вынудил сдаться в плен до 300 германских солдат, при поддержке другого без выстрела была взята деревня Флер{119}. Но атака батареи у Гедекур закончилась для экипажа трагически. Раздавив одно орудие, танк был подбит другим и загорелся. Из восьми человек экипажа сумели выбраться и спастись только двое{120}. Всего за день боя было повреждено 10 танков.

Несмотря на эффект, произведенный танками, англичане не сумели решить задачу прорыва. Причиной этого явилось их ограниченное использование на весьма широком фронте. Введя всего 18 танков на 10-километровом участке, англичане добились тактического, но не оперативного результата, а возможность их оперативного применения в будущем исключили. Англичане повторили ошибку немцев с применением отравляющих веществ в 1915 г.{121}

После 15 сентября германское командование в спешном порядке обобщало опыт борьбы с танками и доводило его до войск в секретных приказах и инструкциях, требуя поражать их всеми имеющимися у пехоты средствами: огнем из винтовок, пулеметов и орудий, используя инженерные средства.

25 — 27 сентября англо-французы провели новую общую атаку на 18-километровом фронте от Соммы до Мартенпюиш и заняли важные пункты: 6-я армия — окруженный ранее Комбль, заваленный трупами и разбитой техникой, резервная армия генерала Гафа — Типваль, борьба за который велась почти три месяца. В этой атаке англичане вновь применили танки. Но из 13 машин, выделенных для атаки, до окопов дошло только 4. 9 застряло в воронках от снарядов. 4 танка помогли пехоте меньше чем за час боя занять полуторакилометровый участок первой линии германских окопов и взять 370 пленных, потеряв при этом всего 5 человек{122}. В результате этих боев англо-французы наконец взяли гребень высот между реками Сомма и Анкр, который господствовал над впередилежащей местностью, 10-я французская армия незначительно развила свой успех, достигнутый 3 сентября. Так, в течение сентябрьских боев, применив различные формы [182] операции (и последовательные удары в различных пунктах фронта и общую атаку), а также новые средства борьбы, союзники не добились заветной цели — прорыва германской обороны и перехода к маневренной войне. Германцы системой мощных контратак своих дивизий, численность которых выросла к концу сентября до 49, сдерживали их наступление и успевали наращивать систему обороны быстрее, чем ее преодолевали союзники{123}.

В октябре, как и в августе, операция имела форму ограниченных атак с частными целями, которые сопровождались большими потерями и приносили ничтожные результаты. В ноябре англичане в третий раз использовали танки. В атаку на р. Анкр были брошены всего 3 машины, но они застряли в грязи и поддерживали атаку пехоты огнем с места{124}. В середине ноября из-за плохой погоды и истощения ресурсов бои на Сомме прекратились. Истощение с обеих сторон, особенно со стороны германцев, достигло предела. Людендорф признавал, что сентябрьско-октябрьские бои были самыми критическими, что германские войска “изнашивались”. “Все висело на волоске. Нервное напряжение... было огромное”{125}. Впоследствии германский военный писатель Риттер, оценивая психологическое состояние германской армии после завершения операции на Сомме, писал: “Сильное численное превосходство неприятеля в отношении артиллерии, расход снарядов, насчитывавший миллионы выстрелов, рои неприятельских аэропланов, бесспорно владычествовавших на воздухе, выступления казавшихся неуязвимыми боевых слонов нового времени — танков — все это глубочайшим образом потрясло германскую пехоту как ядро германской армии”, “ее доверие к руководству, вера в победу оказалась поколебленной”{126}.

Подводя итоги, следует отметить, что операция на Сомме, продолжавшаяся около 4 месяцев, была одной из крупнейших операций кампании 1916 г. и всей войны. Операция втянула в орбиту 150 дивизий, до 10 тыс. орудий, 1 тыс. самолетов и много другой техники. Англичане из 57 дивизий ввели в бой 54, французы из 100 дивизий — 32, германцы из 122 дивизий — 67. Операция не принесла победы англо-французам. Позиционный фронт преодолен не был. Произошло лишь вдавливание войск в германскую оборону на фронте в 35 км и в глубину до 10 км. Ценой огромных потерь была отвоевана территория в 240 кв. км{127}. Французы потеряли в операции 341 тыс., англичане — 453 тыс., потери германцев достигли 538 тыс. человек{128}, из них 105 тыс. человек пленными. Для Германии эти потери были столь [183] значительными, что она впоследствии не могла восстановить прежнюю боеспособность и моральный дух войск.

Сомма показала полное военное и экономическое превосходство Антанты. Вместе с наступлением Юго-Западного фронта, с которым была тесно связана, она окончательно вырвала стратегическую инициативу из рук Германии. Ограниченные результаты операции — оттеснение германцев с сильно укрепленных позиций между реками Сомма и Анкр — явились, однако, как отмечал А. М. Зайончковский, “предвестником их будущего отступления на тыловые позиции” (линию Гинденбурга) спустя один год{129}.

Операция на Сомме вскрыла несостоятельность теории прорыва позиционного фронта, основанной на ударе в одном пункте и методических атаках. Удар в одном пункте при несовершенных средствах и методах позволял противнику свободно снимать войска с других участков, перебрасывать их в район прорыва и закрывать образовавшиеся бреши. Наращивание сил и средств обороняющимися, инженерное усиление обороны на направлении наступления происходило быстрее, чем продвижение наступающих войск. Методизм наступления обрекал атаки на затухание, локализацию, расчленение общей атаки на ряд разрозненных и изолированных атак{130}. Атаки, проводившиеся густыми волнами стрелковых цепей, останавливались сильным пулеметным огнем. Контратаки и контрудары резервов окончательно локализовали успехи, достигнутые в ходе атак.

Для обеих сторон Сомма, как и Верден, была своеобразным полигоном, где испытывалась тактика прорыва позиционной обороны и тактика ведения этой обороны упорно и активно. Сомма еще выше подняла роль артиллерии как могучего средства преодоления обороны. Артиллерия не только осуществляла огневую подготовку атаки, подвергая разрушению все видимые цели, но и поддерживала ее огневым валом. Применение огневого вала в качестве непрерывного и эффективного средства поддержки атак пехоты явилось новым крупным шагом вперед в боевом использовании артиллерии. Но значение артиллерии в наступлении переоценивалось. Она рассматривалась до появления танков как единственное средство прорыва. Роль пехоты в ведении прорыва принижалась. Сомма показала, что решение задачи прорыва требует усилий всех родов войск и видов оружия, но решающая роль остается за пехотой, что успех пехоты — в смелых, быстрых и инициативных действиях, связанных единством цели и замысла.

Развитие тактики в обороне ознаменовалось отказом от сосредоточения основных усилий обороны на первой позиции и перенесением их с первой на вторую позицию{131}. Инженерное оборудование [184] позиций получило еще большее развитие в глубину. В наступлении и обороне перешли к разреженным боевым порядкам.

В операции англо-французские войска применили новое средство преодоления позиционной обороны — танки. Первое их применение оказалось неудачным. Из-за технического несовершенства и малого количества решить задачу прорыва они не смогли. Однако это перспективное средство было по достоинству оценено Антантой. Несмотря на то, что вокруг танков шла борьба мнений, в Англии и Франции приступили к их серийному производству и разработке более совершенных конструкций. Русское правительство, отказавшееся в свое время от производства танков, сделало заказ Англии на их поставку. Применение танков вызвало к жизни новый вид боевого обеспечения — противотанковую оборону.

В ходе операции на Сомме был сделан большой шаг в развитии авиации. Самолетный парк обогатился более совершенными типами самолетов (во Франции, например, “Ньюпор”). Самолеты стали использовать группами против наземных целей, чтобы оказать содействие своей пехоте. Авиация по способу действий разделилась на особые виды — истребительную, бомбардировочную, разведывательную, корректировочную, авиацию связи. Германцы окончательно отказались от дирижаблей как от средства дальнего воздушного налета, отдав предпочтение самолетам. По германским данным, общая численность самолетов к концу августа возросла в Германии до 1054, во Франции — до 1033, в Англии — свыше 500{132}. Англо-французская авиация обеспечила себе полное господство в воздухе. Она смогла не только решать тактические задачи, но и производить налеты на глубокий оперативный и стратегический тыл Германии (район Силезии, Лотарингии и др.). Развивалась противовоздушная оборона. Она включала теперь противосамолетные артиллерийские и пулеметные средства и связанные с ними пункты наблюдения, оповещения и связи. Были сделаны первые шаги и по пути организации взаимодействия авиации с пехотой. Представители авиации направлялись в штабы армий для установления взаимодействия и связи с пехотой,

В управлении войсками получает признание радиосвязь по направлениям для артиллерии, авиации, аэростатов, тогда как раньше такая связь была только в пехоте. Для увеличения интенсивности железнодорожных перевозок вводится график перевозок, в тылу строятся новые железнодорожные ветки. Важным средством военного транспорта становится автомобильный транспорт. [185]

А. М. Агеев

3. Операции на Восточном фронте

Нарочская операция

Важное значение в общем ходе кампании 1916 г. имели операции на Восточном фронте. Первой из них была Нарочская операция 5 (18) — 16 (29) марта. Необходимость ее проведения была вызвана стремлением облегчить положение французов в районе Вердена. Вскоре после начала Верденской операции, 19 февраля (3 марта), начальник французской военной миссии в России генерал По направил Алексееву пространное письмо, в котором изложил мнение Жоффра относительно роли России в сложившейся ситуации. Французы полагали, что наступление на Верден являлось началом решительных операций противника на их фронте. Важно было, чтобы союзники активными действиями на своих фронтах сковали силы неприятеля, лишили его свободы маневрирования. Особое значение имело наступление на русском фронте. В телеграмме Жоффра, которую дословно приводил в своем письме генерал По, говорилось: “В предвидении развития, вполне в настоящее время вероятного, германских операций на нашем фронте и на основании постановлений совещания в Шантильи, я прошу, чтобы русская армия безотлагательно приступила к подготовке наступления, предусмотренного этим совещанием”{133}.

Ставка, идя навстречу пожеланиям своего союзника, решила до начала общего наступления армий Антанты, намеченного на май 1916 г., провести в марте наступательную операцию на северном крыле фронта. 11 (24) февраля в Ставке состоялось совещание по оперативным вопросам. На нем было намечено перейти в решительное наступление, собрав в точке удара возможно большие силы{134}. 3 (16) марта Алексеев отдал директиву о переходе в наступление. Общей целью действий войск в операции ставилось достижение линии Митава, Бауск, Вилькомир, Вильна, Делятичи. Главные удары наносились: Северным фронтом из района Якобштадта в направлении на Поневеж, Западным фронтом — войсками 2-й армии на Свенцяны, Вилькомир. Намечались вспомогательные удары: войсками 12-й армии Северного фронта в направлении Бауск, Шенберг; войсками 10-й армии Западного фронта — на Вильну. Начало наступления определялось: для Западного фронта — 5 (18) марта, Северного фронта — 6 (19) марта{135}.

Нарочская операция, начатая 5 (18) марта, не привела к успеху. Основными причинами этого были плохое управление войсками, недостаток тяжелой артиллерии и снарядов, наступившая [186] распутица. Тем не менее наступление имело и свои положительные стороны, оказав известное влияние на ход борьбы на западноевропейском театре, оно вынудило германское командование перебросить сюда свыше четырех дивизий. “... Последнее русское наступление, — отмечал генерал Жоффр, — заставило немцев, располагающих лишь незначительными общими резервами, ввести в дело все эти резервы и, кроме того, притянуть этапные войска и перебросить целые дивизии, снятые с других участков”{136}. Это была существенная помощь французам. Атаки германцев на Верден были временно прекращены.

Наступление Юго-Западного фронта летом 1916 г.

План операций русской армии на лето 1916 г. разрабатывался на основе стратегических решений, принятых союзниками в Шантильи. В своих расчетах Ставка исходила из конкретного соотношения сил, сложившегося на восточноевропейском театре. Со стороны России там действовали, три фронта: Северный, Западный. Юго-Западный. Северный фронт, которым командовал А. Н. Куропаткин, прикрывал направление на столицу империи — Петроград. Он состоял из 12-й, 5-й и 6-й армий. Им противостояла 8-я немецкая армия и часть сил армейской группы Шольца. Штаб фронта — Псков. Западный фронт во главе с А. Е. Эвертом оборонял направление на Москву. В него входили 1-я, 2-я, 4-я, 10-я и 3-я армии. Перед ними находились часть армейской группы Шольца, 10-я, 12-я и 9-я армии и часть войск армейской группы Линзингена. Штаб фронта — Минск. Юго-Западный фронт под командованием А. А. Брусилова имел в своем составе 8-ю, 11-ю, 7-ю и 9-ю армии, которые прикрывали направление на Киев. Против этих войск действовала армейская группа Линзингена, армейская группа Бем-Ермоли, Южная армия и 7-я армия. Штаб фронта — Бердичев.

Основные положения оперативного плана русского командования были изложены в докладе генерала М. В. Алексеева Николаю II от 22 марта (4 апреля) 1916 г. По подсчетам штаба верховного главнокомандующего, соотношение сил складывалось в пользу русской армии. Северный и Западный фронты имели 1220 тыс. штыков и шашек, в то время как у немцев их было 620 тыс. Юго-Западный фронт располагал 512 тыс. штыков и шашек, а австро-венгры — 441 тыс. На всех трех русских фронтах числилось 1732 тыс. штыков и сабель против 1061 тыс. неприятельских. Общий перевес русских выражался в 671 тыс. штыков и шашек. Наибольшим он был на участке севернее Полесья, где [187] русские имели двойное превосходство, и наименьшим — южнее Полесья, где он составлял лишь 1,2 :1. Этот перевес мог быть значительно увеличен за счет укомплектования подразделений до штатной численности. Исходя из такого соотношения сил М. В. Алексеев в своем докладе Николаю II от 22 марта (4 апреля) 1916 г. делал вывод, что решительное наступление без особых перегруппировок можно предпринять только севернее Полесья, т. е. войсками Северного и Западного фронтов. Он предлагал нанести одновременно два удара: Западным фронтом из района Молодечно в направлении Ошмяны, Вильна (ныне Вильнюс) и Северным фронтом из района Двинска также на Вильну. Юго-Западному фронту ставилась оборонительная задача. Он должен был только готовиться к удару из района Ровно, после того как успешно развернется наступление севернее Полесья. Всю подготовку русской армии к наступлению предлагалось закончить не позднее 1 (14) мая{137}.

24 марта (6 апреля) 1916 г. Алексеев представил Николаю II новый доклад, где дал развернутое обоснование необходимости взять стратегическую инициативу в свои руки. Оценивая военно-политическую обстановку, сложившуюся к началу 1916 г., он отмечал, что Германия и Австро-Венгрия будут напрягать все свои еще значительные военные силы и средства для достижения решительного успеха на том или ином фронте. Он считал, что в случае неудачи под Верденом немцы попытаются перенести свои усилия на Восточный фронт и развернут здесь наступательные действия сразу же, как только позволит погода, “Следовательно, — писал Алексеев, — возникает вопрос, как решить предстоящую нам в мае месяце задачу: отдать ли инициативу действий противнику, ожидать его натиска и готовиться к обороне или наоборот — упредив неприятеля началом наступления, заставить его сообразоваться с нашей волей и разрушить его планы действий”{138}.

В докладе Алексеева были рассмотрены отрицательные последствия, если противнику удастся упредить русскую армию в развертывании наступления и вынудить ее вновь вести оборонительные действия. “Наши союзники на французском театре, — говорилось в докладе, — имеют для 700 километров столь большое количество сил и материальных средств и столь развитую сеть мощных железных дорог, что они могут спокойно выжидать атаки противника: в каждой точке они имеют возможность противопоставить противнику вполне достаточные силы для первого отпора и быстро подвести большие резервы, обеспечивающие уверенное развитие активной обороны”{139}. В неизмеримо худших условиях для обороны находились русские. Их силы были растянуты на [188] 1200-километровом фронте, одинаково уязвимом всюду. Слаборазвитая сеть железных дорог не обеспечивала скорой переброски резервов в достаточном количестве. Это лишало оборону активности и не обещало успеха. Отсюда, по мнению Алексеева, единственное решение состояло в том, чтобы готовиться к наступлению в начале мая, упредить противника, нанести ему удар и заставить сообразоваться с действиями русских войск, в противном случае русские войска оказались бы в полном подчинении планам врага со всеми невыгодными последствиями исключительно пассивной обороны. В конце доклада автор подчеркивал желательность, “чтобы общая идея соглашения, принятого в Шантильи, о совокупной атаке в мае старого стиля, сохранила свою силу при предстоящем решении вопроса”{140}.

План операций 1916 г было решено обсудить на совещании в Ставке с привлечением главнокомандующих фронтами и их начальников штабов или генерал-квартирмейстеров. Участникам его заблаговременно разослали текст доклада Алексеева Николаю II от 22 марта (4 апреля). Совещание состоялось 1 (14) [189] апреля. Председательствовал Николай II как верховный главнокомандующий. Однако, по сообщению Брусилова, он “прениями не руководил, а обязанности эти исполнял Алексеев. Царь же все время сидел молча, не высказывал никаких мнений, а по предложению Алексеева своим авторитетом утверждал то, что решалось прениями военного совета, и выводы, которые делал Алексеев”{141}.

Итогом совещания в Ставке было то, что на нем удалось выработать общую точку зрения по вопросу о плане наступательных операций русской армии. Основные положения этого плана были изложены в директиве № 2017/806 от 11 (24) апреля 1916 г. Она предусматривала переход в наступление и атаку германо-австрийских войск армиями всех трех фронтов. Главный удар должны были наносить войска Западного фронта из района Молодечно в направлении Ошмяны, Вильна. Северному фронту ставилась задача наступать из района Двинска на юго-запад, а Юго-Западному фронту главную атаку произвести войсками 8-й армии в общем направлении на Луцк{142}.

Как видно из директивы, первоначальные соображения штаба верховного главнокомандующего подверглись некоторым уточнениям. Вместо двух главных ударов силами Северного и Западного фронтов было решено нанести один — войсками только Западного фронта. Северный фронт должен был наносить вспомогательный удар. Существенно менялась задача Юго-Западного фронта, которому надлежало произвести вспомогательный удар на Луцк и тем содействовать войскам Западного фронта в их наступлении на главном направлении.

Отличительной чертой плана русской Ставки было то, что он не предусматривал глубины операции. Войскам ставилась задача прорвать оборону противника и нанести ему потери, но способов развития прорыва не указывалось. Это не было случайным. Считалось, что после преодоления первой полосы обороны должна быть подготовлена и осуществлена новая операция по прорыву второй полосы. На этот счет Алексеев 31 марта (13 апреля) писал Николаю II: “Совокупность действий войск при современных условиях, как показывает опыт на французском и нашем фронтах, указывает, что едва ли можно рассчитывать на выполнение в один прием глубокого проникновения в расположение противника, хотя за ударными корпусами была бы поставлена вторая линия корпусов... Приходится признать, что вторую линию обороны нужно атаковать по тем же приемам, как и первую. При иной постановке вопроса нас ожидают или разочарования, или тяжкие безрезультатные жертвы. Суть в том, чтобы при последовательных, подготовленных атаках выполнить прорыв, нанести противнику потери и разбить основательно часть его войск”{143}. [190]

На совещании был рассмотрен также вопрос о сроке намеченного наступления. К этому времени англичане уведомили, что они полностью завершат подготовку к операциям своей армии в июне (но новому стилю). Вряд ли могла быть готова к наступлению ранее англичан и французская армия, поскольку ей приходилось еще отбивать атаки немцев на Верден. Да и русской армии требовалась более длительная подготовка, чем это предполагалось. Ставка решила намеченное на первые числа мая наступление отложить до конца месяца. После совещания генерал Алексеев информировал об этом французского генерала По:

“1. Ген. Жилинский сообщил желание ген. Жоффра отложить начало наступления французской армии, равно и англичан.

2. Наша собственная подготовка также требует отсрочки атаки до конца мая, так как в силу некоторые условий перегруппировка войск для ведения намеченной операции совершается медленно; кроме того, нужно хотя немного накопить мортирных и тяжелых снарядов и увеличить те бедные запасы, которыми мы ныне располагаем.

Желательно, когда обстоятельства позволят союзникам, окончательно разрешить вопрос о времени наступления и установить определенное согласование действий всех союзников по времени.

Мы могли бы принять на себя обязательство или атаковать ранее на две недели, чем союзники, или одновременно с ними. Необходимо лишь одно: чтобы общая мысль связала операции на итальянском, французском и русском фронтах”{144}.

Однако, учитывая возможность перехода немцев к активным действиям, Ставка дала распоряжение главнокомандующим фронтами быть готовыми к наступлению ранее намеченного срока, чтобы упредить противника. В директиве от 11 (24) апреля указывалось: “Подготовку к операции закончить в начале мая, главным образом в техническом отношении, в смысле накопления продовольственных и боевых средств, соответственного их эшелонирования, подготовки дорог, в отношении сближения с противником окопами, по возможности, по всему фронту”{145}.

Совещание в Ставке сыграло известную положительную роль в деле выработки плана кампании 1916 г. на русском фронте. Однако оно не в полной мере решило стоявшую перед ним задачу. Принятый план носил слишком общий характер. Он предусматривал наступление, но не указывал, с какой целью оно предпринималось и какого результата должны были добиться в ходе него русские войска. Это отрицательно сказывалось на планировании операции во фронтах.

После принятия Ставкой плана операций на кампанию 1916 г. фронты приступили к подготовке предстоящего наступления. [191] Наиболее активно она велась на Юго-Западном фронте. У Брусилова созрел оригинальный замысел операции.

Накануне войны наилучшей формой маневра считался обход одного или обоих флангов противника с целью его последующего окружения. Фронтальный удар отвергался, ибо вследствие возросшей силы огня обороняющейся стороны он сопровождался огромными потерями наступавших войск, а зачастую делался совсем невозможным. Практика войны опрокинула эту теорию. Образование сплошных позиционных фронтов исключило возможность решения победы на флангах обороняющегося. Приходилось [192] прорывать его сильно укрепленные позиции путей нанесения фронтальных ударов. Для этого сосредоточивали крупные силы и средства на избранных участках и после сильной артиллерийской подготовки переходили в наступление.

А. А. Брусилов ясно видел недостатки указанного способа действий. Он хорошо сознавал, что подготовку такой операции при наличии воздушной разведки нельзя скрыть. Противник всегда имел возможность безошибочно определить намеченный участок прорыва, собрать к назначенному месту свою артиллерию и свои резервы и принять все меры к тому, чтобы отразить удар. Учитывая эти обстоятельства, Брусилов приказал в каждой армии и некоторых корпусах выбрать по одному участку прорыва и немедленно приступить на них к земляным работам по сближению с противником. В результате подготовка атаки должна была начаться сразу в 20-30 местах. Неприятель лишался возможности определить направление главного удара.

Свое решение на проведение фронтовой наступательной операции А. А. Брусилов письменно изложил в указаниях, которые были посланы командующим армиями 5 (18) апреля{146}. Более развернуто оно формулировалось в директиве № 1048 от 7 (20) апреля 1916 г.{147} Директивой предусматривался переход армий Юго-Западного фронта в энергичное наступление с задачей оказать содействие войскам Западного фронта. Ближайшей целью действий ставился разгром живой силы противника и овладение занимаемыми им позициями. Атака должна была производиться всем фронтом, причем нанесение главного удара возлагалось на 8-ю армию, как ближайшую к Западному фронту. Остальным армиям ставилась задача атаковать находившегося перед ними противника, нанося удары на направлениях, избранных командующими армиями.

Помимо выработки плана фронтовой наступательной операции, в подготовительный период много внимания уделялось тщательной разведке обороны противника. А она была довольно мощной. Австро-венгры работали над ней в течение более девяти месяцев, применив богатый запас различных технических средств. Оборона состояла из двух-трех позиций, удаленных одна от другой на 3-5 км. Каждая позиция имела глубину до 4 км и включала в себя две-три линии окопов полного профиля, усиленных проволочными заграждениями, фугасами, местами — бетонированными бойницами, стальными щитами. Все окопы были обильно снабжены пулеметами, траншейными пушками, бомбометами, минометами, ручными бомбами и огромным запасом боеприпасов. Противник был уверен в прочности своего фронта. Весьма любопытно признание офицера 70-й австро-венгерской дивизии, плененного в первый день наступления. На допросе он заявил: “Наши [193] позиции неприступны, и прорвать их невозможно. А если бы это вам удалось, тогда нам не остается ничего другого, как соорудить грандиозных размеров чугунную доску, водрузить ее на линии наших теперешних позиций и написать: эти позиции были взяты русскими, завещаем всем — никогда и никому с ними не воевать”{148}. Всеми видами разведки, в том числе воздушной, удалось довольно точно установить характер неприятельской обороны. Брусилов приказал в каждой армии изготовить планы полос наступления. На них были подробно нанесены позиции противника. Весь командный состав снабжался подобными планами.

Широким фронтом велись также работы по инженерному обеспечению атаки. Чтобы скрытно подвести войска возможно ближе к передовым линиям противника, создавались инженерные плацдармы. Они состояли из 6 — 8 параллельных траншей, расположенных на расстоянии 70-100 м одна от другой. Траншеи соединялись ходами сообщения. На участках атаки русские настолько приблизили свои окопы к австрийским позициям, что отстояли от них всего на 200-300 шагов.

Личный состав усиленно готовился к предстоящему наступлению. В тылу были построены участки позиций, аналогичные австро-венгерским, и войска обучались их преодолению. Пехота тренировалась умению захватывать и удерживать за собой отдельные районы вражеской обороны, артиллерия — искусству разрушения проволочных заграждений, окопов и опорных пунктов. Большое внимание обращалось на отработку четкого взаимодействия пехоты и артиллерии. Операция готовилась в строжайшей тайне. О времени ее начала было известно лишь узкому кругу лиц.

В то время, когда русская армия готовилась к наступательным операциям, на итальянском фронте неожиданно возникла весьма сложная ситуация. 2 (15) мая превосходящие силы австрийцев атаковали в районе Трентино войска 1-й итальянской армии. Понеся крупные потери, итальянцы стали отступать. Это сильно встревожило руководящие военные круги Италии. Они обратились в главную квартиру французской армии с просьбой повлиять на русское командование, чтобы заставить его ускорить наступление Юго-Западного фронта и тем облегчить положение дел в Италии{149}.

Вскоре итальянское командование само начало непосредственно обращаться в русскую Ставку с настойчивыми просьбами о помощи. Так, 10 мая 1916 г. военный атташе генерал Порро просил находившегося в Риме русского полковника Энкеля, чтобы тот доложил от имени главнокомандующего итальянской армией Кадорны Алексееву “усердную просьбу ускорить во имя общих интересов начало наступления русской армии”{150}. В тот же [194] день начальник итальянской военной миссии в России полковник Ромеи по поручению Кадорны направил Алексееву аналогичное заявление{151}. Еще более категорично эта же просьба была изложена в телеграмме полковника Ромеи от 12 мая. В ней говорилось: “Итальянская главная квартира самым энергичным образом настаивает на том, чтобы русская армия немедленно начала наступление на австрийском фронте, и утверждает, что нынешнее затишье в действиях русских армий создает весьма серьезную опасность для союзников. Если энергичное наступление против нас австрийцев продолжится, то не только будет исключена всякая возможность наступления итальянцев на Изонцо, но в недалеком будущем предвидится необходимость для нас быть вынужденными оставить эту линию... Если Россия будет продолжать настаивать на том, что она в настоящее время не может перейти в решительное наступление, то необходимо, чтобы она по крайней мере теперь же произвела демонстративное наступление с целью удержать против себя силы австрийцев и оттянуть те силы, которые, вероятно, находятся в пути на итальянский фронт”{152}. В дополнение ко всему король Италии обратился с личной телеграммой к Николаю II, прося помочь наступлением армий Юго-Западного фронта{153}.

Генерал Алексеев справедливо расценивал указанные просьбы как результат растерянности высшего итальянского командования, отсутствия у него готовности своими вполне достаточными силами и средствами исправить положение. Считая единственным спасением немедленный переход в наступление русской армии, итальянцы, как он отмечал, не учитывали того, что даже при полном успехе этого наступления австрийцы в ближайшее время не могли по условиям железнодорожных перевозок серьезно ослабить свои войска на итальянском фронте. По мнению Алексеева, на серьезную помощь итальянской армии при проведении согласованных операций союзников вообще не приходилось полагаться. 7 (20) мая, т. е. в самом начале австрийского наступления, когда его последствий еще нельзя было определенно предвидеть, Кадорна прямо высказал союзным военным агентам соображения, что он не считает возможным осуществить установленную общим планом действий атаку на Изонцо. После же понесенного от австрийцев поражения участие итальянской армии в запланированных операциях союзников вообще исключалось. Немедленный переход русских войск в наступление, которое не было еще подготовлено, мог бы привести к дальнейшему расстройству согласованных решений союзников. “Втягивать нас без надлежащей подготовки в немедленную атаку, — отмечал Алексеев, — значит вносить в [195] общий план союзников дальнейшее расстройство и обрекать наши действия на неудачу”{154}.

Тем не менее русское командование, идя навстречу пожеланиям итальянцев, решило передвинуть начало наступления своих армий на более ранний срок, чем предусматривалось планом. 18 (31) мая 1916 г. была отдана директива о переходе русской армии в наступление. Она сохраняла в силе решение, принятое могилевским совещанием 1 (14) апреля, внося в него лишь некоторые уточнения. Нанесение главного удара по-прежнему возлагалось на войска Западного фронта. Вспомогательный, но сильный удар должен был нанести Юго-Западный фронт. Северному фронту ставилась задача привлечь на себя внимание противника демонстративными действиями, особенно в Рижском районе, и переходить к решительным действиям только при благоприятной обстановке. Он обязан был также надежно обеспечить пути на Петроград, Полоцк и правый фланг Западного фронта. Атака войск Юго-Западного фронта намечалась на 22 мая (4 июня), а Западного фронта — на 28 или 29 мая (10 или 11 июня){155}.

Наступательная операция Юго-Западного фронта должна была составить, по выражению Алексеева, “начальный акт общей операции, упреждая действия на прочих фронтах примерно на неделю”{156}. А намеченная общая стратегическая операция русской армии рассматривалась как часть кампании 1916 г., план которой союзники разработали и согласовали на военных совещаниях в Шантильи. На это обстоятельство Алексеев не раз обращал внимание французского командования. От имени Ставки он настаивал, чтобы союзники выполнили свои обязательства, и наступление их войск последовало вслед за операцией русской армии. Телеграммой от 13 (26) мая Алексеев просил Жилинского передать Жоффру: “...Мы вынуждены начать операцию, будучи бедно обеспеченными снарядами для тяжелой артиллерии, которых ниоткуда не можем добыть в скором времени. Поэтому большой промежуток между началом операции на нашем и французском фронтах нежелателен; мне нужна полная уверенность, что удар со стороны англо-французов действительно последует, хотя бы Верденская операция и не получила завершения”{157}.

На следующий день он телеграфировал лично Жоффру: “... Рассчитываю, что полная согласованность свяжет воедино действия русской армии с операцией вами предводимых войск”{158}.

Но этим надеждам не суждено было сбыться.

На рассвете 22 мая (4 июня) мощная артиллерийская канонада возвестила начало наступления Юго-Западного фронта. [196] Огонь русской артиллерии был исключительно эффективным. Это явилось результатом тщательной подготовки операции. В проволочных заграждениях противника были проделаны проходы, а окопы первой и частично второй линий оказались разрушенными. Наибольший успех был достигнут на направлении действий 8-й армии. Корпуса ее ударной группировки к исходу 23 мая (5 июня) прорвали первую полосу обороны противника. В течение следующих двух дней они вели преследование противника. 5 мая (7 июня) 15-я дивизия 8-го корпуса захватила Луцк. Характеризуя обстановку того времени, генерал-квартирмейстер 8-й армии генерал-майор Н. Н. Стогов писал: “... Разгром австрийцев на ковельском и владимир-волынском направлениях выявился во всей своей полноте. Массовые показания пленных рисуют безнадежную картину австрийского отступления: толпа безоружных австрийцев различных частей бежала в панике через Луцк, бросая все на своем пути. Многие пленные... показывали, что им приказано было для облегчения отступления бросать все, кроме оружия, но фактически они нередко бросали именно оружие раньше всего другого...”{158а}.

В течение первых трех дней наступления войска Юго-Западного фронта добились крупной победы. Особенно значительной она была в полосе 8-й армии. Хотя ее левофланговые корпуса (46-й и 4-й кавалерийский) не выполнили своих задач, зато на направлении главного удара успех был полный. Неприятельские позиции оказались прорванными на фронте 70-80 км и в глубину на 25 — 35 км. Противник понес большие потери. 26 мая (8 июня) Брусилов отдал директиву, согласно которой 8-я армия должна была, прочно утвердившись на рубеже реки Стырь, развивать наступление на флангах ударной группировки. 11-я, 7-я и 9-я армии обязаны были продолжать выполнение своих прежних задач. Брусилов предполагал 28 мая (10 июня) с подходом 5-го Сибирского корпуса начать наступление на рубеж Ковель, Владимир-Волынский, Сокаль.

К концу мая войска Юго-Западного фронта добились новых значительных успехов. В бой был введен 5-й Сибирский корпус, переброшенный с Северного фронта. Подошел и 23-й армейский корпус. 31 мая (13 июня) Брусилов отдал директиву, согласно которой армии фронта должны были 1 июня продолжать наступление с целью довершения поражения противостоящих австро-германских войск. Главная роль в нем, как и раньше, отводилась 8-й армии. Ей ставилась задача выйти на рубеж Ковель, Владимир-Волынский, Порицк, Милятин. Это должно было создать условия для последующего наступления в направлении Равы Русской. Еще 29 мая (11 июня) Клембовский указывал Каледину: [198] “Дальнейшее общее направление нашего наступления будет на Рава Русская”{159}.

Намеченное Брусиловым наступление во многом зависело не только от действий войск этого фронта, но и от того, насколько своевременной и реальной будет помощь им со стороны Западного фронта. Это хорошо понимали в Ставке. 29 мая (11 июня) Алексеев телеграммой сообщал Брусилову, Эверту и Куропаткину о том, что для более прочного обеспечения операции Юго-Западного фронта справа и более надежного нанесения удара противнику в районе Пинска решено немедленно перебросить в этот район из состава Северного фронта один дивизион тяжелой артиллерии и один армейский корпус. “Операцию у Пинска начать, — говорилось в телеграмме, — не ожидая подвоза корпуса, лишь по прибытии 27-й дивизии, что вызывается положением дел на Юго-Западном фронте”{160}.

Однако согласованные действия Юго-Западного и Западного фронтов были сорваны по вине Эверта. Ссылаясь на возможность дождливой погоды в ближайшие два дня и незаконченность сосредоточения 27-й дивизии с тяжелой батареей, он приказал командующему 3-й армией отсрочить наступление на пинском направлении до 4 (17) июня. Телеграфируя 1 (14) июня о принятом решении Алексееву, Эверт указывал, что вообще будто бы исчезла “острота необходимости немедленного наступления для войск Юго-Западного фронта”{161}. В ответной телеграмме Эверту Алексеев соглашался с отсрочкой атаки на Западном фронте.

Только в начале июня Ставка убедилась в необходимости использовать благоприятную обстановку, созданную успехами Юго-Западного фронта. 3 (16) июня она отдала новую директиву. Наступление на виленском направлении, которое должно было состояться 4 (17) июня, отменялось. Вместо этого Западному фронту ставилась задача не позднее, чем через 12-16 дней, начиная с вечера 3 июня, главный удар нанести из района Барановичи на участке Новогрудок, Слоним с целью выхода на рубеж Лида, Гродно. Одновременно частью войск фронт должен был не позже 6 (19) июня начать атаку для овладения Пинским районом и развития дальнейшего наступления на Кобрин, Пружаны. Северному фронту было приказано улучшать свои позиции и привлекать к себе подкрепления противника

Ближайшей задачей Юго-Западного фронта являлось нанесение удара на Ковель В то же время фронту было приказано обеспечить от атак противника войска своего левого крыла и подготавливать дальнейшую операцию для овладения линией рек Сана и Днестра. В этой новой операции главный удар должен был [199] наноситься также правым крылом, чтобы по возможности отрезать противника от Сана и разъединить германскую и австрийскую армии. Директивой предусматривалась немедленная перевозка двух армейских корпусов{162} с Северного и двух тяжелых артиллерийских дивизионов с Северного и Западного фронтов на ковельское направление{163}.

Обстановка на Юго-Западном фронте тем временем складывалась неблагоприятно для русских. Австро-германское командование сначала не придавало особого значения наступлению этого фронта, считая его демонстративным и полагая, что к серьезным последствиям оно не приведет. Однако прорыв русских в районе Луцка заставил изменить это мнение. Особую тревогу вызывала опасность потери Ковеля — крупного узла железных дорог. Выход войск Брусилова в этот район отразился бы на устойчивости всего германского фронта к северу от Припяти. Авторы труда Рейхсархива сравнивали брусиловское наступление со сверканием молнии. “То, что, по образу мыслей генерала Фалькенгайна, считалось почти невозможным, свершилось с неожиданностью и очевидностью опустошительного явления природы. Русское войско явило столь разительное доказательство живущей в нем наступательной мощи, что внезапно и непосредственно все тяжелые, казалось бы, давно уже преодоленные опасности войны на нескольких фронтах всплыли во всей их прежней силе и остроте”{164}.

26 мая в Берлине состоялось совещание начальников генеральных штабов Центральных держав. На нем было решено срочно сосредоточить у Ковеля ударную группировку под общим командованием генерала Линзингена с задачей вырвать инициативу действий у русских. В указанный район перебрасывались с западноевропейского театра 10-й армейский корпус в составе 19-й и 20-й пехотных дивизий, с итальянского фронта — 29-я и 61-я пехотные дивизии, а также соединения с различных направлений восточноевропейского театра. “Ковельская дыра, — писал генерал-квартирмейстер 8-й армии H. H. Стогов, — стала постепенно заполняться свежими германскими войсками, собранными чуть ли не побатальонно с разных мест русского фронта”{165}.

3 (16) июня австро-германские войска нанесли контрудар. Они намеревались путем концентрического наступления в общем направлении на Луцк ликвидировать успех русских и отбросить их в исходное положение. Войска 8-й армии и часть сил правого фланга 11-й армии отражали атаки врага. Контрудар не получил развития. Упорным сопротивлением русские сорвали замысел вражеского командования. [200]

В то время как на правом крыле фронта русские войска отражали контрудар австро-венгров, левофланговая 9-я армия успешно развивала наступление. Ее войска 4 (17) июня форсировали реку Прут, а 5 (18) июня овладели Черновицами. Преследуя отступавшего противника, они 6 (19 июня) вышли на реку Серет. Затем 9-я армия повела наступление на Коломыю{166}.

К 12 (25) июня на Юго-Западном фронте наступило некоторое затишье. Лишь на отдельных его участках велись боевые действия местного значения. Командование приступило к подготовке нового общего наступления. В телеграмме начальника штаба фронта В. Н. Клембовского командующим армиям от 12 (25) июня говорилось: “...Настоящий перерыв в наступлении надлежит использовать для пополнения частей людьми, накопления огнестрельных припасов, перегруппировок и для подготовки атаки. Эту подготовку надлежит вести на тех же основаниях, как подготавливалось наступление 22 мая, в точности выполняя указания, данные главкоюз в предписании 5 апреля... Хотя противник расстроен, и позиции его слабее уже взятых нами, однако тщательность и продуманность подготовки атаки настоятельно необходимы для успеха и уменьшения жертв в нашей стороны”{167}. [201]

В предстоявшем наступлении должны были участвовать все четыре армии фронта. Кроме того, с 11 (24) июня Брусилову передавались 3-я армия и 78-я пехотная дивизия Западного фронта. 3-ю армию он усилил 4-м кавалерийским и 46-м армейским корпусами 8-й армии. На нее возлагалась задача овладеть районом Галузия, Городок и одновременно нанести вспомогательный удар на Озаричи (35 км северо-западнее Пинска) для оказания содействия войскам 4-й армии Западного фронта, которые должны были наступать на барановичском направлении. 8-я армия наносила два удара: один, главный, на Ковель, а другой, вспомогательный, на Владимир-Волынский. 11-я армия наступала на Броды и частью сил на Порицк. 7-й армии было приказано выйти на рубеж Брезжаны, Подгайцы, Монастержиска, а 9-й армии — на рубеж Галич, Станислав. Во фронтовом резерве находились 5-й армейский корпус и 78-я пехотная дивизия.

По замыслу Брусилова Юго-Западный фронт, как и прежде, свои основные усилия сосредоточивал на ковельском направлении. Нанесение главного удара вновь возлагалось на 8-ю армию. Поэтому поступавшие подкрепления шли на ее усиление. Помимо ранее прибывших 5-го Сибирского и 23-го корпусов, в нее вошли 1-й Туркестанский и 1-й армейский корпуса. Исключая войска, переданные в 3-ю армию, и два корпуса (8-й и 32-й), включенные в 11-ю армию, 8-я русская армия накануне наступления имела 5-й кавалерийский, 5-й Сибирский, 1-й Туркестанский, 30-й, 1-й, 39-й, 23-й и 40-й армейские корпуса, а всего восемь корпусов. Она продолжала оставаться самой мощной армией фронта. Ее командующий решил главную атаку вести силами 1-го Туркестанского корпуса, совместно с частями 5-го кавалерийского корпуса, а вспомогательную — 30-м корпусом. В своем резерве он имел 5-й Сибирский корпус. Остальным войскам (1-й, 39-й, 23-й и 40-й корпуса) было приказано с начала операции, не ввязываясь в серьезные бои, сковать противника на своих участках и быть готовыми перейти в энергичное наступление.

Подготовка наступления проходила в обстановке лишь относительного затишья. С 9 (22) июня противник еще продолжал атаки на ковельском и владимир-волынском направлениях, но их действия не были настойчивыми и велись разрозненно. В Буковине противник продолжал отступать к горным проходам. На остальных участках фронта войска стояли в обороне. Но вот 16 (29) июня неприятель усилил свой нажим со стороны Ковеля, а 17 (30) июня — от Владимира-Волынского. Войска 8-й армии отразили новые атаки врага. Сложнее обстояло дело в полосе 11-й армии, где австрийцы возобновили атаки также 16 (29) июня. Их цель состояла в том, чтобы прорвать оборону, заставить русские войска отойти к реке Стырь, создать угрозу левому флангу 8-й армии и тем сорвать готовившееся наступление Юго-Западного фронта. Многодневные атаки противника не увенчались успехом. Они были отражены с большим уроном для неприятеля. [202] К 21 июня (4 июля) войска 11-й армии остановили наступление австрийцев и вынудили их перейти к обороне. Но и силы русских были истощены. Вследствие этого Брусилов разрешил командующему 11-й армией держаться пока оборонительных действий и не участвовать в запланированном наступлении войск фронта.

Наступление Юго-Западного фронта возобновилось в. назначенный срок. Оно велось всеми армиями, кроме 11-й. Наиболее значительные события, как и раньше, произошли на правом крыле фронта. В результате трехдневных боев соединения 3-й и 8-й армий прорвали оборону противника и нанесли ему поражение. Австро-германские войска в беспорядке стали отступать. 24 июня Брусилов отдал директиву, которая предусматривала овладение Ковелем совместными усилиями войск 3-й и 8-й армий. Директива гласила:

“1. 3-й армии, неотступно преследуя разбитого противника, прочно утвердиться на Стоходе и для содействия 8-й армии в овладении Ковелем атаковать этот пункт с севера и востока. Обеспечить правый фланг своих наступающих частей заслоном в северном направлении...

2. Правому флангу и центру 8-й армии, по утверждении на Стоходе, овладеть Ковелем. На владимир-волынском направлении держаться оборонительно.

3. Прочим армиям — выполнять ранее указанные им задачи”{168}.

Новое наступление русских крайне осложнило положение австрийских войск. Австро-германское командование находилось в большой тревоге. “... Это был, — писал Людендорф, — один из наисильнейших кризисов на Восточном фронте. Надежды на то, что австро-венгерские войска удержат неукрепленную линию Стохода, было мало. Протекали очень тревожные дни. Мы отдавали все, что могли, и знали, что если противник нас атакует, то нам неоткуда ждать помощи”{169}. Однако попытка форсировать реку Стоход на плечах отступавшего противника успеха не имела. Австро-германцы сумели заблаговременно разрушить переправы и своими контратаками мешали русским переправиться на западный берег реки. Преодоление Стохода требовало подготовки атаки сильным артиллерийским огнем и сосредоточения свежих резервов.

26 июня последовала директива Ставки, которая ближайшей задачей правофланговых армий Юго-Западного фронта ставила форсирование Стохода и овладение Ковельским районом. Одновременно они должны были действовать в тыл пинской группировке неприятеля, чтобы принудить ее к отступлению. Русское верховное командование решило немедленно начать перевозку [203] войск гвардии в район Луцк, Рожище с целью образовать уступом за левым флангом 3-й армии новую армию для совместного с ней глубокого обхода германских войск в направлении на Брест, Кобрин, Пружаны. Западный фронт получил задачу удерживать находившиеся перед ним силы противника путем угрозы энергичной атаки или продолжения операции на барановичском направлении. Выбор способа решения этой задачи предоставлялся на усмотрение главнокомандующего фронтом. Ему же вменялоеь в обязанность с началом маневра на Брест, Кобрин, Пружаны усилить за счет других армий войска гвардии и 3-й армии, дабы придать решительность, силу, и энергию намеченному удару. Северному фронту было приказано также перейти в наступление{170}.

В начале июля войска гвардии вместе с 5-м кавалерийским, 1-м и 30-м армейскими корпусами составили Особую армию под начальством генерала Безобразова. Она получила полосу для наступления между 3-й и 8-й армиями. Ее задача заключалась в том, чтобы атаковать Ковель с юга. С севера и востока атаку этого города должна была вести 3-я армия, которой одновременно ставилась задача наступать в тыл пинской группировке противника. На 8-ю армию возлагалось овладение Владимиром-Волынским, на 11-ю армию — наступление на Броды, Львов, на 7-ю и 9-ю армии — овладение рубежом Галич, Станислав{171}.

Общее наступление Юго-Западного фронта возобновилось 15 (28) июля. Войскам 3-й, Особой и 8-й армий удалось добиться лишь частичных успехов. Противник сосредоточил крупные резервы и оказывал русским ожесточенное сопротивление. К этому времени Брусилов окончательно потерял надежду на активные боевые действия Северного и Западного фронтов. Рассчитывать же одним своим фронтом достигнуть ощутимых стратегических результатов было бесполезно. “Поэтому, — писал он, — я продолжал бои на фронте уже не с прежней интенсивностью, стараясь возможно более сберегать людей, а лишь в той мере, которая, оказывалась необходимой для сковывания возможно большего количества войск противника, косвенно помогая этим нашим союзникам — итальянцам и французам”{172}.

Боевые действия приняли затяжной характер на рубеже реки Стоход. Некоторый успех имел место лишь в центре и на левом крыле, где были освобождены города Броды, Галич, Станислав. Австро-венгерские войска оставили Буковину. К началу сентября фронт стабилизировался на линии река Стоход, Киселин, Злочев, Брезжаны, Галич, Станислав, Делатынь, Ворохта, Селетин.

Наступательная операция Юго-Западного фронта летом 1916 г. имела огромное военно-политическое значение. Она привела [204] к крупному поражению австро-венгерских войск в Галиции и Буковине. Противник потерял убитыми, ранеными и пленными до 1,5 млн. человек, 581 орудие, 1795 пулеметов, 448 бомбометов и минометов. Потери русских составили около 500 тыс. человек{173}.

Чтобы ликвидировать прорыв, военное командование Центральных держав вынуждено было снять с Западного и итальянского фронтов 30,5 пехотных и 3,5 кавалерийских дивизий. Это облегчило положение французов под Верденом. Легко вздохнула и Италия, так как австрийские войска вынуждены были прекратить свои атаки в Трентино. “Россия пожертвовала собой ради своих союзников, — пишет английский военный историк, — и несправедливо забывать, что союзники являются за это неоплатными должниками России”{174}. Непосредственным результатом операции Юго-Западного фронта явился отказ Румынии от нейтралитета и присоединение ее к союзникам. “Брусиловское наступление, — отмечают германские военные историки, — оказалось самым тяжелым потрясением, которое выпадало до того на долю австро-венгерского войска. Скованное почти на всем своем фронте русским наступлением, оно очутилось теперь лицом к лицу с новым противником — Румынией, который, казалось, был готов, наступая через Трансильванию и далее в сердце Венгрии, нанести империи Габсбургов смертельный удар”{175}.

Оценивая итоги операции, А. А. Брусилов справедливо писал: “По сравнению с надеждами, возлагавшимися на этот фронт весной 1916 года, его наступление превзошло все ожидания. Он выполнил данную ему задачу — спасти Италию от разгрома и выхода ее из войны, а кроме того, облегчил положение французов и англичан на их фронте, заставил Румынию стать на нашу сторону и расстроил все планы и предположения австро-германцев на этот год”{176}.

Существенной причиной, которая помешала развить успех Юго-Западного фронта, являлась медлительность англо-французского командования. Оно нарушило свои обязательства, принятые в Шантильи, и своевременно не поддержало наступления русских. Лишь в конце июня союзники начали операцию на реке Сомме. Как писал Эрих фон Фалькенгайн, “в Галиции опаснейший момент русского наступления был уже пережит, когда раздался первый выстрел на Сомме”{177}.

Несмотря на незавершенность, наступательная операция Юго-Западного фронта 1916 г. представляет собой выдающееся достижение военного искусства. Она открыла новую форму прорыва [205] укрепленного фронта, которая для того времени была одной из наилучших. Опыт операции широко использовался советской военной наукой при разработке теории прорыва укрепленных полос {178}. Брусиловские идеи нашли свое конкретное воплощение и дальнейшее развитие в крупнейших стратегических операциях Советских Вооруженных Сил периода второй мировой войны.

Образование Румынского фронта

В течение первых лет войны Румыния сохраняла нейтралитет. Она колебалась, выжидая наиболее подходящего момента для перехода на сторону той или иной коалиции. Победы русского Юго-Западного фронта летом 1916 г. положили конец этим колебаниям. 4 (17) августа между державами Антанты и Румынией были подписаны политическая и военная конвенции. 14 (27) августа Румыния объявила войну Австро-Венгрии. На следующий день ей объявили войну Германия и Турция, а 19 августа (1 сентября) — Болгария.

Вооруженные силы Румынии состояли из четырех армий общей численностью около 600 тыс. человек{179}. Северная армия, [206] примыкая к 9-й армии Юго-Западного фронта, развернулась от Дорна-Ватра до перевала Ойтос; 2-я и 1-я армии — от Ойтос до Орсовы; 3-я армия — от Орсовы вдоль Дуная, прикрывая южный фас государственной границы. На левом фланге 3-й армии, в Добрудже, располагался русский 47-й корпус генерала А. М. Зайончковского. План действий румынского командования предусматривал нанесение главного удара армиями, развернутыми на границе с Трансильванией, в общем направлении на Будапешт.

План германского командования сводился к разгрому вооруженных сил Румынии и захвату ее территории. Первоначально намечалось наступать в Добрудже болгаро-турецкими дивизиями при поддержке небольших германских частей. Затем ударами из Трансильвании и с Дуная предполагалось нанести поражение румынским армиям и овладеть Валахией. Начертание границы Валахии благоприятствовало этому маневру, но наличие таких выгодных для обороны рубежей, как Трансильванские Альпы и Дунай, могло сорвать его. Однако низкая боеспособность румынской армии не позволяла использовать эти рубежи с полным эффектом. Для выполнения своего плана германское командование выделяло следующие силы. Дунайская армия Макензена (9 пехотных и 2 кавалерийские дивизии германо-болгаро-турецких войск) развернулась по Дунаю в Болгарии. Ее задача заключалась в нанесении удара румынам в Добрудже с оттеснением их к северу от железной дороги Констанца — Черноводы. Затем армия должна была вторгнуться в Валахию с юга и совместно с войсками, наступающими из Трансильвании, разгромить главные силы румын. 9-я германская армия Фалькенгайна сосредоточилась в районе Карлсбург, Мюльбах, обеспечивая свой правый фланг небольшими отрядами вплоть до Орсовы. В районе Марош-Вашаргели была развернута 1-я австрийская армия Арца. Обе эти армии, составлявшие группу Фалькенгайна (26 пехотных и 7,5 кавалерийских дивизий), должны были форсировать проходы и перевалы в Трансильванских Альпах и, вторгнувшись в Валахию с севера, совместно с Дунайской армией нанести поражение армиям Румынии.

15 (28) августа румынские войска начали наступление в Трансильванию. Оно развивалось медленно. Из-за недостатка инженерно-технических средств затруднялось восстановление разрушенных австрийцами дорог в условиях горной местности. К 13 (26) сентября румынские войска вместе с действовавшими правее их соединениями 9-й армии русских продвинулись в глубь Трансильвании и захватили ряд важных пунктов. Но румыны не сумели использовать свое более чем двойное превосходство в силах над австрийцами. Австро-германское командование подвезло войска (пять германских и две австрийские дивизии). Силы уравнялись, и наступательная операция стала затухать. Вскоре инициатива в действиях перешла к войскам германской коалиции. [207]

Во исполнение общего плана германского командования Дунайская армия Макензена перешла румыно-болгарскую границу в Добрудже. На ее стороне было двойное превосходство в силах. Добруджа оборонялась 19-й румынской дивизией, располагавшейся в Базарджике, и 47-м корпусом русских, который сосредоточивался в районе Меджидие. В течение первых двух дней наступления болгарские войска смяли 19-ю румынскую дивизию и заняли Базарджик. Однако с подходом русского 47-го корпуса, которому была подчинена и 19-я румынская дивизия, они были выбиты из Базарджика. Тем временем главные силы Дунайской армии разбили румын у Туртукая и заняли этот пункт. 17-я румынская дивизия сложила оружие. Этот успех обеспечил левый фланг Дунайской армии и дал ей возможность уверенно продолжать наступление в Добруджу. В ночь на 25 августа (7 сентября) 19-я румынская дивизия самовольно ушла на север, обнажив фланг 47-го корпуса русских.

В целях упорядочения управления войсками 26 августа (8 сентября) была создана Добруджанская румынская армия (3,5 пехотной дивизии и кавалерийская бригада) во главе с генералом А. М. Зайончковским, который одновременно командовал и русским 47-м корпусом. Но превосходство в силах по-прежнему было на стороне Дунайской армии и это предопределяло ее успехи. 27 августа (9 сентября) была потеряна Силистрия. 31 августа (13 сентября) Добруджанская армия отошла на заранее укрепленную Кобадинскую позицию: Рахово, Кобадин, Тузла. Не рассчитывая иметь успех с наличными силами (четыре болгарские пехотные и одна кавалерийская дивизии, две турецкие пехотные дивизии), Макензен потребовал подкреплений. Получив их, он 6 (19) октября начал атаку. В течение трехдневных боев Дунайская армия овладела Кобадинской позицией, и Добруджанская армия была оттеснена за железную дорогу Констанца — Черноводы. 10 (23) октября была занята Констанца с запасами нефти и смазочных масел, а 11 (24) октября — Черноводы и Меджидие. Дальнейшее продвижение было остановлено. Макензен получил задачу готовиться к форсированию Дуная южнее Бухареста.

Во второй половине сентября в Трансильвании было закончено сосредоточение группы Фалькенгайна, и австро-германцы начали наступление. 17 (30) сентября после четырехдневного упорного боя они заняли Германштадт, а к 27 сентября (10 октября) — Кронштадт и Марош-Вашаргели. Румыны начали отступать, теряя связь и взаимодействие с русской 9-й армией. К середине октября группа Фалькенгайна была у проходов через Трансильванские Альпы.

План дальнейших действий германцев сводился к следующему. 9-я армия должна была форсировать проходы в Трансильванских Альпах, а затем наступать в юго-восточном направлении. Дунайской армии предстояло форсировать Дунай и действовать в северном направлении. Взаимодействием этих армий 1-я румынская [208] армия должна была быть охвачена с двух сторон и уничтожена. Затем намечалось развивать удар в северо-восточном направлении на Фокшаны.

Успешные действия русской 9-й армии, а с ее помощью 2-й румынской армии помешали австро-германцам нанести главный удар в районе Кронштадта и тем самым осуществить более глубокий охват 1-й румынской армии. Фалькенгайн был вынужден форсировать хребет через проходы Вулкан и Ротентурм. 30 октября (11 ноября) противник форсировал хребет, 4 (17) ноября нанес поражение у Тыргу-Жил румынам, а 8 (21) ноября занял Крайову. Брошенная вперед конница под общим командованием генерала Шметтова 10 (23) ноября вышла к реке Ольта у Каракала, заняв мост на этой реке.

10 (23) ноября Дунайская армия форсировала Дунай в районе Систово, Зимница и начала наступление на север. Несмотря на эти успехи, германское командование не достигло основной цели. Охватить 1-ю румынскую армию не удалось. В дальнейшем началось фронтальное оттеснение румын в северо-восточном направлении. К началу декабря германцы подошли к линии Бухарест, Плоешти. Румыны с помощью подошедших русских частей произвели мощную контратаку у Комана, которую противник с трудом выдержал. 21 ноября (4 декабря) румыны без боя сдали Бухарест. Германцы продолжали фронтальное наступление и к 4 (17) декабря вышли на фронт Черноводы, Бузео, верховья реки Завала. Севернее войска 9-й и 8-й русских армий вели вспомогательное наступление, имели ряд тактических успехов и облегчили положение румынских войск. В конце декабря наступление германцев было остановлено на фронте нижнее течение Дуная, Браилов, Фокшаны, Окна, Дорна-Ватра. Обе стороны перешли к позиционной борьбе.

В результате четырехмесячных боевых действий румынская армия была разбита, и почти вся территория Румынии занята германскими войсками. В руки противника попал значительный источник продовольствия, сырья и нефти. Однако этот успех был и источником слабости германской коалиции. “Мы разбили румынскую армию, — писал Людендорф, — но нам не удалось уничтожить ее. Мы достигли всего, к чему представлялась малейшая возможность, но были все-таки вынуждены оставить в Добрудже и в Валахии силы, которыми до вступления в войну Румынии мы могли располагать на Восточном и Западном фронтах, а также в Македонии. Несмотря на нашу победу над румынской армией, мы стали в общем слабее”{180}. Невыгоден был итог операций в Румынии и для России. Ставка вынуждена была направить на румынский фронт 35 пехотных и 11 кавалерийских дивизий и удлинить боевой фронт своих армий на 500 км. [209]

Успех германских войск объяснялся военной отсталостью Румынии и исключительно низкой боеспособностью румынской армии.

В оперативном отношении поучительно использование благоприятного начертания румынской границы для нанесения концентрического удара румынским армиям. Но эта идея не получила надлежащего завершения. Отказ от первоначально намечавшихся ударов от Кронштадта и Галаца по недостатку сил ограничил глубину охвата с флангов. Задержка в последующем ходе борьбы обходящих групп севернее Кимполунга и на Ольте не дала возможности окружить румын. Для подобного рода маневра необходимо было иметь сильные и весьма подвижные ударные группы на флангах. Если это требование в известной мере было соблюдено на правом фланге, то на левом силы оказались слабы и фактически были скованы. Известную роль сыграла здесь и поддержка русских войск. [210]

В тактических действиях германцев едва ли можно видеть поучительность, так как почти во всех боях они встречались с малобоеспособными румынскими частями. Подход русских частей менял ход боевых действий, и противник сам попадал в тяжелое положение.

И. И. Ростунов

4. Операции на других фронтах

Итальянский фронт

К началу 1916 г. противники на итальянском фронте удерживали свои прежние позиции. Планы итальянского командования на 1916 г. разрабатывались в соответствии с решениями межсоюзнической конференции в Шантильи в декабре 1915 г.{181} Австрийское же командование решило осуществить давно задуманное наступление в Трентино{182}.

Понесшая в 1915 г. крупные потери итальянская армия нуждалась в пополнении. Имея ограниченные резервы живой силы, Италия уже в конце ноября 1915 г. была вынуждена призвать на военную службу лиц рождения 1896 г.{183} В начале 1916 г. начался призыв старших возрастов территориальной милиции для формирования рабочих батальонов и этапных частей. Дополнительные мобилизации позволили к апрелю 1916 г. сформировать четыре новых корпуса (восемь дивизий) и большое число вспомогательных подразделений (территориальной милиции, местных рот и рабочих отрядов).

Пополнилось также и вооружение армии. Увеличилось число пулеметов и артиллерии. Так, если в мае 1915 г. в итальянской армии имелось 350 пулеметных взводов, то к апрелю 1916 г. их численность была доведена до 1000 с лишним, не считая 11 конно-пулеметных эскадронов и 6 автомобильных пулеметных взводов. Количество артиллерии, помимо пополнения убыли, возросло более чем на 100 полевых и горных батарей и большое число осадных орудий. Были сформированы первые 38 зенитных батарей{184}. Увеличилось производство боеприпасов, расширилось военное производство вообще.

Австрийское командование также принимало меры к усилению своих войск на итальянском фронте, стягивая в Тироль и Трентино все свободные войска и артиллерию.

Установившееся на итальянском фронте с конца 1915 г. затишье нарушалось лишь артиллерийской перестрелкой и действиями [211] мелких подразделений. Более существенные бои начались в январе 1916 г. на фронте Изонцо, когда австрийцы 14 января атаковали значительными силами и захватили итальянские позиции на небольшом участке севернее Горицы{185}.

Крупная операция итальянцев силами их 2-й и 3-й армий (семь корпусов) была предпринята на р. Изонцо в марте 1916 г. (“Пятое сражение на Изонцо”) в разгар Верденской операции. Это итальянское наступление имело целью не допустить переброски неприятельских сил на другие театры военных действий и ослабить германский нажим на Верден. Операция началась 11 марта артиллерийской подготовкой на всем фронте от Плеццо до моря{186}. Однако вследствие густого снегопада и дождя огонь артиллерии оказался малодейственным. Наступление 2-й армии задержалось. В нескольких пунктах австрийцы сами атаковали и потеснили итальянцев. Это наступление, продолжавшееся до 29 марта, несмотря на тяжелые потери с обеих сторон, не принесло итальянцам ощутимых результатов.

На других участках австро-итальянского фронта (Кадорские Альпы, район оз. Гарда) велись бои местного значения по улучшению позиций.

Следующим значительным событием на итальянском фронте явилось австрийское наступление в Трентино. Эта операция, как отмечает Фалькенгайн, была очень заманчива для австро-венгерского командования. Успешное ее осуществление грозило итальянской армии полной катастрофой, так как выход австрийцев на Венецианскую равнину отрезал бы главные итальянские силы, сосредоточенные на Изонцо, от их баз и этим войскам пришлось бы капитулировать. Однако немецкое командование, от согласия которого в значительной степени зависело осуществление австро-венгерских планов, не одобряло намерений Конрада в Трентино, так как не верило в их успех вследствие низкой боеспособности австро-венгерской армии, особенно после поражения ее в Галиции и Сербии{187}. Все же Конрад не посчитался с требованием германского командования{188}, поскольку он надеялся, что наступление в Трентино принесет большие успехи и чуть ли не выведет Италию из войны. Для осуществления задуманного наступления австрийское командование сосредоточило в этом районе около 200 батальонов и 2000 орудий ( в том числе около 280 тяжелых){189}. Войска были объединены в две армии (11-я генерала Данкля и 3-я генерала Кевеса фон Кевесхаза) под командованием эрцгерцога Евгения. [212]

Итальянское командование имело сведения о подготовке австрийского наступления. Однако в итальянском штабе мало верили в его возможность, поскольку австрийцы находились под угрозой русского удара в Галиции, предрешенного совещанием союзников в Шантильи{190}. Кроме того, Кадорна готовил новое наступление на Изонцо, вследствие чего фронт Трентино не привлекал в достаточной степени его внимание. Командование занимавшей здесь оборону 1-й итальянской армии (генерал Брузати, а с 8 мая генерал Пекори Джиральди) в предвидении своего перехода в наступление не приняло должных мер к подготовке сильных оборонительных позиций. Намеченные оборонительные рубежи в тылу не были оборудованы. Силы итальянцев, противостоящие здесь австрийской группировке, включали до 160 батальонов и 623 орудия (из которых только 36 орудий крупных калибров){191}.

Наступление австрийцев началось на рассвете 15 мая{192}. Сильная артиллерийская подготовка уничтожила итальянские оборонительные сооружения и нанесла обороняющимся тяжелые потери. Вследствие этого австрийцам удалось во многих местах захватить итальянские окопы первой линии{193}. В последующие дни итальянцы были отброшены с занимаемых ими позиций на 3-12 км на флангах участка наступления и до 20 км в центре, в направлении на Азьяго.

Австрийское наступление постепенно затухало. Уже 27 мая австрийские войска настолько выдохлись, что Конраду пришлось привлекать новые силы, в том числе и с русского фронта{194}. Фалькенгайн в своих воспоминаниях отмечает тяжелое положение австрийцев в Трентино. Австрийское наступление (“Несчастное наступление из Тироля”, — как назвал его Фалькенгайн) остановилось 30 мая{195}. Дальнейшие попытки австрийского командования добиться новых успехов на отдельных направлениях до 15 июня не привели к решающим результатам. Австрийские войска уже устали и сила их натиска заметно ослабевала. Начавшееся наступление русской армии (Брусиловский прорыв) ускорило окончание Трентинской операции{196}. Австрийское командование начало переброску своих войск в Галицию. 16 июня оно отдало приказ приостановить наступательные действия в районе Трентино{197}. [213]

Во время сражения в Трентино шли бои и на Изонцо, где для введения итальянцев в заблуждение намечались широкие демонстративные действия — сильный артиллерийский огонь, атаки на ряде направлений, бомбардировка с воздуха важных железнодорожных сооружений и крупных командных пунктов{198}. На одном из участков австрийцы атаковали уже 14 мая, а затем 28 — 29 июня, когда была впервые на итальянском фронте применена химическая атака, нанесшая итальянцам потери в 6300 человек{199}.

В ходе Трентинской операции Кадорна направил в 1-ю армию подкрепления и образовал стратегический резерв, сформировав новую 5-ю армию (пять корпусов). Это позволило итальянцам перейти 16 июня в контрнаступление, которое принесло им некоторые успехи. Наступление русского Юго-Западного фронта оказало благоприятное влияние на положение итальянцев, так как оно заставило австрийцев начать переброску сил из Трентино в Галицию и таким образом облегчило итальянское контрнаступление. С 25 июня австрийцы начали общее отступление по всему фронту на новые рубежи. Итальянцам все же не удалось достичь своих прежних позиций, которые они занимали до начала операции, и фронт к концу июня остановился на промежуточном рубеже, между линией наибольшего продвижения австрийцев и их исходными позициями.

На этом итальянское контрнаступление в Трентино окончилось. В ходе Трентинской операции обе стороны понесли значительные потери. Итальянцы потеряли 15 тыс. убитыми, 76 тыс. ранеными, 56 тыс. пленными и 294 орудия. Потери австрийцев составили 10 тыс. убитыми, 45 тыс. ранеными и 26 тыс. пленными, не считая большого числа больных.

Поражение итальянцев в Трентинской операции произвело большое впечатление в стране. До этого итальянская армия хотя и не имела решительных успехов, но все же почти все время вела наступательные действия на территории противника. Теперь же итальянцев постигла неудача, бои переносились на итальянскую территорию. Потрясающее впечатление, которое произвело на общественное мнение страны поражение, привело 12 июня к падению кабинета Саландры{200}. Было сформировано новое правительство Паоло Бозелли.

Несмотря на то что австрийское наступление в Трентино нарушило оперативные планы Кадорны, он не оставлял мысли о новом наступлении на Изонцо, так как рассматривал этот район наиболее важным на итальянском фронте. Уже 2 июня, как [214] только ослабел нажим австрийцев в Трентино, Кадорна приказывает командующему 3-й армией возобновить подготовку к операции. Правда, вследствие того, что значительные силы и средства были израсходованы в Трентино, пришлось сократить размах операции и ограничиться сосредоточением всех сил против Горицы с целью овладения горицким плацдармом.

9 июля итальянское контрнаступление в Трентино было прекращено. Войска, артиллерия, боеприпасы из 1-й армии снова были переброшены на Изонцо в 3-ю армию, которая получила на усиление кроме имевшихся у нее восьми дивизий еще восемь пехотных и одну спешенную кавалерийскую дивизии, а в дальнейшем, уже в ходе операции, еще две пехотные и одну кавалерийскую дивизии. 3-я армия была усилена также и артиллерией — она получила 41 тяжелое орудие, 151 орудие средних калибров и 44 легких орудия. Всего же 3-я армия к 4 августа имела 56 тяжелых орудий, 467 орудий среднего калибра, 728 легких и 774 миномета, из которых 138 минометов было тяжелых 249-мм{201}. Минометы на итальянском фронте нашли широкое применение для разрушения укреплений и проделывания проходов в проволочных заграждениях.

Австрийская 5-я армия, оборонявшая укрепленный район Горицы, имела в начале августа в своем составе 8 дивизий (106 батальонов) — всего 102 400 штыков, 440 легких, 144 средних и тяжелых орудия, 220 легких, 113 средних и тяжелых минометов (не считая береговой и зенитной артиллерии). Из этого числа на участке итальянского наступления находилось только 78 батальонов и 384 орудия{202}.

Наступление итальянцев на горицком направлении началось силами 3-й итальянской армии 6 августа в полосе шириной свыше 23 км от горы Саботино севернее Горицы до моря{203}. В 7 часов началась сильная артиллерийская подготовка, в ходе которой были разрушены австрийские укрепления, подавлены многие батареи противника, а войска деморализованы. В 16 часов артиллерийский огонь был перенесен в глубину и итальянская пехота двинулась в атаку. Первый натиск в ряде мест увенчался успехом, был захвачен ряд господствующих высот, взяты первые пленные. Итальянцы захватили весь массив Саботино в излучине реки (севернее Горицы 4-5 км). Так же успешно развивалось наступление 7 и 8 августа. 8-го итальянцы вышли на берег Изонцо западнее Горицы. Часть сил переправилась через реку, двинулась вверх по склонам к Горице и захватила ее. Но восточнее Изонцо австрийцы успели образовать новый прочный фронт по господствующим высотам, и атаки итальянцев уже 10 августа имели весьма ограниченный успех. В последующие дни продолжались ожесточенные [215] бои, но никакого заметного успеха достигнуто не было, и 17 августа операция была завершена{204}. Итальянцы потеряли убитыми и ранеными 74 тыс. человек, а австрийцы 61 тыс. и 20 тыс. пленными{205}.

Горицкая операция итальянцев (“Шестое сражение на Изонцо”) имела для них важное значение. В ходе операции в трудных горных условиях был захвачен ряд населенных пунктов, в том числе крупный населенный пункт Горица, улучшилось расположение итальянских позиций, которые теперь проходили на этом участке восточнее Изонцо. Но для итальянской армии важнее всего был моральный эффект этой успешной для нее операции.

Успехи союзников на русском и французском фронтах вызвали у Кадорны желание как можно скорее возобновить наступление на Изонцо. Однако вследствие истощения сил и недостатка материальных средств было решено предпринять наступление лишь на ограниченном участке восточнее и южнее Горицы. До конца 1916 г. итальянцами было осуществлено три наступления на Изонцо: седьмое — 14-16 сентября, восьмое — 10-12 октября и девятое — 1-4 ноября. Проходившие уже в условиях осенних туманов и дождей эти наступления принесли итальянцам лишь ограниченные тактические успехи местного значения, не оправданные понесенными потерями (до 70 тыс. человек, австрийские потери исчисляются 9 тыс. убитыми, 43 тыс. ранеными и 23,5 тыс. пленными и пропавшими без вести){206}.

Одновременно с операциями на Изонцо в сентябре — октябре велись отдельные бои и на трентинском фронте, главным образом по улучшению позиций. Австрийцы в свою очередь предпринимали неоднократные контратаки. Отдельные важные в тактическом отношении пункты (главным образом господствующие вершины и перевалы) по нескольку раз переходили из рук в руки. Бои велись в сложных горных условиях в основном силами специальных альпийских частей. С наступлением зимы с ее глубокими снегами происходили лишь отдельные мелкие стычки.

Операции на итальянском театре в 1916 г. показали важное значение искусного маневра силами по внутренним операционным линиям (переброска итальянских войск с фронта Изонцо на фронт Трентино и обратно). В тактическом отношении характерным для сражений было их ведение в сложных горных условиях. В целом военные действия на итальянском фронте в 1916 г. не принесли решительных результатов ни одной из сторон, лишь [216] истощив обоих противников. Как утверждает Лиддел Гарт, итальянцы в течение 1916 г. потеряли около 483 тыс. человек, а потери австрийцев на этом фронте составили 260 тыс. человек{207}. Как видно, противники здесь оказались достойными друг друга. Фалькенгайн, например, называл австро-венгерские войска непригодными и недостаточно подготовленными для “трудной борьбы”{208}. Наряду с этим он отмечал и слабую наступательную силу итальянцев. О низких боевых качествах австро-венгерской армии писал также и Людендорф. Он даже считал, что положение австрийских дел на итальянском фронте изменилось к худшему: “Военная мысль, — отмечал он, — и воля к победе австрийской армии потерпели крах и здесь”{209}. Фалькенгайн же состояние австро-венгерского фронта в Италии называл “больным местом” в общем военном положении германского блока{210}.

Военные действия на итальянском театре не оказали какого-либо заметного влияния на ход войны.

Салоникский фронт

На Балканском полуострове после разгрома австро-болгарскими силами сербской армии в 1915 г. и эвакуации ее на о. Корфу единственной активной силой Антанты оставались войска, располагавшиеся в районе Салоник. Высадка войск Антанты в Салониках была задумана как мера помощи Сербии. С согласия греческого правительства высадка началась 5 октября 1915 г. В течение двух месяцев было высажено восемь пехотных дивизий (три французские и пять английских) общей численностью в 150 тыс. человек, которые и образовали Салоникский фронт. С 14 октября 1915 г. экспедиционный корпус выдвинул свои части на правом фланге к оз. Дойран и далее на северо-запад по левому берегу реки Вардар до Криволак, а от него на юго-запад по реке Черна (Карасу), прикрывая участок железной дороги Салоники — Белград. Однако, не оказав никакой помощи истекавшей кровью сербской армии, экспедиционный корпус под давлением четырех болгарских дивизий начал с 6 декабря отход и к 11 декабря отошел на укрепленную позицию в районе Салоник, потеряв 6000 человек{211}. Болгарские войска, согласно пожеланиям германского командования, остановились на сербско-греческой границе, не переходя ее, чтобы не дать повод Греции [217] окончательно примкнуть к Антанте{212}. От оз. Охрида и на восток фронт занимала 1-я болгарская армия в составе двух пехотных дивизий, одной кавалерийской бригады и германского отряда. 11-я германская армия (2 германские и 1,5 болгарские дивизии) располагалась от Нотьи до Белаш-Планины (севернее оз. Дойран). 2-я болгарская армия (три дивизии) выдвинулась на линию Струмица, Еникиой, Петрич, Неврекоп. В районе Велеса и Иштиба (Стип) в резерве находился германский альпийский корпус.

Таким образом, высадка экспедиционного корпуса союзников в Салониках не оказала влияния на судьбу Сербии в 1915 г. Сербская армия под давлением превосходящих сил противника покинула свою землю. Территория Сербии и Черногории была оккупирована войсками противника. Но подавляющее большинство сербского и черногорского народов не примирилось с оккупацией и встретило вражеские войска как захватчиков{213}. Население не выполняло распоряжений и приказов оккупационных властей. Крестьяне прятали зерно и скот от реквизиционных отрядов. Неповиновение все чаще переходило в открытые столкновения с оккупационными войсками. Стали появляться вооруженные отряды (в Сербии они назывались “четы”, в Черногории “комиты”). Четническое движение играло важную роль в борьбе против оккупантов. Вооруженные отряды частью создавались самим населением, частью же засылались на оккупированную территорию через линию фронта командованием сербской армии{214}.

После военного поражения Сербии союзники потеряли к ней интерес и некоторые руководители Антанты склонялись к тому, чтобы вывести союзные войска из Салоник. Все же было решено сохранить за собой Салоники как базу для дальнейших операций на Балканах. Перед Салоникским фронтом на кампанию 1916 г. ставились весьма неопределенные задачи. В решении очередной межсоюзнической конференции в Шантильи 12 марта 1916 г. весьма туманно указывалось, что Восточная армия Саррайля и итальянские войска в Албании (две дивизии, высадившиеся в ноябре 1915 г. в Валоне и Дурресе) должны были держать противника под угрозой наступления. Эта задача была детализирована Жоффром. Из его указаний следовало, что войска союзников на Салоникском фронте должны были быть готовы перейти в наступление с целью отвлечь на себя силы противника с французского фронта, а при благоприятной для союзников обстановке на Балканах — разбить противника и преследовать его в направлении на Софию{215}. [218]

Командование противника также не ставило перед своими войсками активных задач. Германское командование, которому принадлежало решающее слово в области военных планов блока Центральных держав, считало “малоцелесообразным”{216} наступление на Салоники вследствие недостатка сил, трудностей снабжения в условиях балканского театра. Фалькенгайн считал более целесообразным сковать на Балканах 200-300 тыс. войск Антанты, “чем прогнать их с Балканского полуострова и тем толкнуть их на французский театр войны”{217}.

По требованию Саррайля, которого пугало “повторение Дарданелл”, войска союзников на Балканах получили подкрепления и к марту 1916 г. включали четыре французские и пять английских пехотных дивизий, были усилены артиллерией, в том числе тяжелой, и кавалерийским полком. В апреле-мае на Халкидонский полуостров прибыла сербская армия в составе шести пехотных и одной кавалерийской дивизий общей численностью в 130 тыс. человек{218}. Однако сербская армия еще не была готова к активным действиям. Она не получила необходимого отдыха и не была перевооружена современным оружием, не была обеспечена достаточным количеством артиллерии, боеприпасов, техники. Вместе с сербами силы союзников на Балканах достигли 300 тыс. человек{219}. Итальянцы также довели свой экспедиционный корпус до четырех пехотных дивизий (около 100 тыс. человек).

В связи с тем, что германские войска из Сербии направлялись на французский фронт, от Салоникского фронта потребовалось проявление активных действий. С этой целью четыре французские и две английские пехотные дивизии 12 марта 1916 г. выступили из салоникского укрепленного лагеря на север к греко-сербской границе, где болгарские войска занимали оборонительные позиции. К концу марта войска Антанты достигли границы и перешли к обороне. Эти действия союзников не достигли своей цели, и германцы продолжали перебрасывать свои части из Сербии на другие фронты. Болгары же продолжали оставаться пассивными.

Более активные действия на Балканах развернулись в конце августа. В предвидении вступления в войну Румынии союзники намечали на 20 августа наступление{220}, чтобы совместно с румынскими войсками нейтрализовать Болгарию. Но болгары [219] предупредили союзников и начали активные действия 17 августа. Они потеснили войска Антанты на флангах Салоникского фронта и заняли ряд пунктов восточнее р. Струмы и в районе Флорины. Этими действиями болгары сорвали готовившееся наступление союзников. Однако позже Саррайль все же предпринял наступление в направлении Флорины, Монастир с целью содействия румынскому фронту. К 3 октября союзники оттеснили болгар до рубежа, с которого они начали наступление 17 августа{221}. К этому времени армия Саррайля растянулась на широком фронте в 250 км от устья реки Струмы, через район оз. Дойран до оз. Пресба, всюду находясь в соприкосновении с болгаро-германскими войсками. Численность войск Салоникского фронта к 15 октября составляла 413 тыс. человек, из них 313 тыс. боевого состава, и 1106 орудий.

Медленное продвижение союзников не повлияло на положение на румынском фронте.

В ноябре 1916 г. войска союзников на Балканах продолжали наступление в направлении на Монастир. Их усилия увенчались успехом и 19 ноября 1-я сербская армия при поддержке русских и французских войск овладела Монастиром{222}, важным узлом путей в горной местности Сербской Македонии. Но начавшаяся зима и потери замедлили темп наступления союзников. Тем не менее их действия вызвали перегруппировку болгарских войск, а также усиление их в районе Монастира германскими частями с румынского фронта и целым турецким корпусом, прибившим в район реки Струмы{223}. Силы Антанты на Салоникском фронте в ноябре включали 18 пехотных дивизий (5 французских, 5 английских, 6 сербских, 1 русскую и 1 итальянскую). Им противостояли 11 пехотных дивизий противника (8 болгарских, 2 германских и 1 турецкая). Итальянцы в Албании имели три пехотные дивизии против двух пехотных дивизий Австро-Венгрии. Болгарские части были усилены германским командным составом, вооружением и снаряжением{224}.

Вследствие незначительных успехов Салоникского фронта его наступление с 11 декабря было Жоффром приостановлено. Войска фронта, растянувшегося на 350 км, потеряли с августа 47 тыс. человек убитыми и ранеными, в том числе 13 786 французов, 27 337 сербов, 4580 англичан и несколько сот итальянцев. Русские потеряли ранеными 1116 человек, кроме того, имелось 863 больных. До 80 тыс. человек из войск Салоникского фронта умерло или эвакуировано по болезни. Всего же убыль войск Антанты на [220] Балканах составила 130 тыс. человек, или до 30% всего боевого состава{225}.

К концу 1916 г. Салоникский фррнт стал непрерывным и простирался от устья реки Струмы, по западному берегу оз. Тахино на Демир-Хисар, Петрич, Дойран, Гевгели, Монастир, оз. Охрида, до границы Албании. Обе стороны закреплялись на занятых позициях, приостановили свои операций.

В итоге кампании 1916 г. на Салоникском фронте Антанта не достигла поставленных целей — вывода Болгарии из войны. Содействие Салоникского фронта румынам и русским ограничилось отвлечением на греческую границу нескольких германских батальонов и удержанием на этом фронте больше половины болгарских дивизий. Причиной столь малой эффективности Салоникского фронта явились гласным образом внутренние противоречия союзников и их борьба между собой за влияние на Балканах. Англия и Франция не желали, чтобы на Балканах усилилось влияние России.

В связи с действиями на Салоникском фронте державы Антанты предприняли ряд акций против Греции, включавших и нарушение ее суверенитета. 6 июля 1916 г. Антанта объявила блокаду Греции и потребовала окончательной демобилизации [221] греческой армии, в которой имели большое влияние прогерманские элементы. Греческая армия могла угрожать тылу и сообщениям Салоникского фронта. 2 сентября 1916 г. Англия и Франция, не доверяя греческому правительству, предъявили ему новые требования, подкрепленные прибытием в Саламис союзной эскадры и высадкой десанта. Эти требования были целиком приняты греческим правительством. Однако это все еще не удовлетворяло Антанту, и в Салониках было образовано “временное правительство” из сторонников Венизелоса. Наряду с этим в Афинах по настоянию французов был сформирован новый греческий кабинет, находившийся под влиянием Антанты. Положение в Греции с середины сентября 1916 г., где фактически оказалось два правительства, становилось хаотическим. Два раза, в октябре и в декабре, державы Антанты потребовали от греческого правительства в Афинах сдачи греческого флота, подчинения контролю Антанты важнейших государственных учреждений. Эти требования также были приняты. Антанта сделалась фактическим хозяином положения в Греции. Так еще раз была продемонстрирована призрачная самостоятельность малых нейтральных государств и попрание всяких норм международного права со стороны великих (и сильных) держав во имя интересов империалистов.

Кавказский фронт

Турецкое командование не имело четкого оперативного плана на кампанию 1916 г. По убеждению Энвера, задачи войны решались не на турецких фронтах, а в Европе, и он даже предложил Фалькенгайну направить на Изонцо или в Галицию турецкие войска, освободившиеся после прекращения Дарданелльской операции. Действия русской Кавказской армии в 1916 г. вылились в три операции: Эрзерумскую, Трапезундскую и Огнотскую.

Провал Дарданелльской операции и переброска союзных сил на Салоникский фронт высвобождали турецкие силы, сконцентрированные на Галлиполийском полуострове. Русское командование могло ожидать, что эти силы в значительной своей части будут переброшены на Кавказ на усиление 3-й турецкой армии. Это крайне осложнило бы обстановку на фронте Кавказской армии. Поэтому решено было упредить турок и разбить их 3-ю армию до подхода к ней подкреплений, которые могли появиться на Кавказском фронте не ранее марта 1916 г.{226} Главные силы 3-й турецкой армии, прикрывавшие Эрзерум, оборонялись на 100-километровом приграничном горном укрепленном рубеже. Фланги ее опирались на труднодоступные зимой хребты, обеспечивавшие от обходов. В ее составе насчитывалось 121,5 батальона, [222] 78 эскадронов и курдские части, всего — 80 226 человек, из них 56 195 штыков и 2087 сабель; 150 орудий и 77 пулеметов.

Кавказская армия имела 118 батальонов{227}, 23 ополченческие дружины, 104,5 эскадрона и сотни, 338 орудий, 10 самолетов и 150 грузовых автомобилей{228}. Для осуществления задуманного плана была создана ударная армейская группа в составе 24 батальонов, 14 сотен и 68 орудий. Она наносила удар в направлении Маслагат, Кепри-кей, где по условиям труднопроходимой местности турки не ожидали появления большого числа русских. Вспомогательные удары наносили 2-й Туркестанский корпус на ольтынском направлении и 1-й Кавказский корпус на эрзерумском направлении.

Операция началась 28 декабря 1915 г. (10 января 1916 г.) действиями частей 2-го Туркестанского корпуса{229}. 1-й Кавказский корпус и ударная армейская группа перешли в наступление 30 декабря (12 января). Русское наступление явилось неожиданным для турок. Внезапность русского наступления была обеспечена различными мерами оперативной маскировки и дезинформации.

Выход части сил ударной армейской группы в тыл турецких войск северо-восточнее Кепри-кея решил исход борьбы. Турецким частям 3 (16) января был дан приказ отступать, и они в ночь на 4 (17) января 1916 г. начали поспешный отход к Эрзеруму, бросая или сжигая свои склады. Наступление ударной армейской группы, преодолевавшей горные высоты, проходило в тяжелейших условиях. Снежный буран дул наступающим войскам в лицо, солдаты прокладывали себе путь в глубоком снегу, пробивая траншеи, местами вытаскивая на руках артиллерию. Несмотря на такие сложные и тяжелые условия наступления, русские авангарды уже 7 (20) января подошли к горному хребту Деве-бойну, прикрывавшему Эрзерум с востока. Обстановка благоприятствовала дальнейшему развитию операции, и командующий Кавказской армией вел. кн. Николай Николаевич принял решение немедленно штурмовать Эрзерум, чтобы не дать 3-й турецкой армии закрепиться. Эрзерум прикрывали 11 фортов и несколько укреплений. На вооружении крепости имелось 265 устаревших орудий, из которых только 36 было 150-мм, остальные же 80-90-мм. Турецкая крепостная артиллерия вследствие малой дальности стрельбы не могла вести борьбу с русской артиллерией. Вся укрепленная позиция имела протяженность 40 км. Восточнее Эрзерума линия фортов проходила по хребту Деве-бойну в 12-13 км от города. Эрзерум обороняла 3-я турецкая армия, в рядах которой после понесенных потерь [223] оставалось не более 29 500 штыков (при общей численности 39 000 человек), 112 старых пушек и 39 ручных пулеметов.

Русские начали штурм Эрзерума в 20 часов 29 января (11 февраля){230}. С севера наступал 2-й Туркестанский корпус, а с востока 4-я Кавказская стрелковая дивизия и 1-й Кавказский корпус. Всего для штурма предназначалось 78 батальонов, 54,5 сотни, 4 роты саперов и 180 орудий, из которых 16 было тяжелых, доставленных из Карса на автомобилях. Русское наступление осуществлялось успешно. Уже 30 января (12 февраля) русские овладели двумя фортами на важных направлениях, что позволило им с севера выйти в тыл турецких позиций. 3 (16) февраля русские войска ворвались в Эрзерум, а турки были отброшены на 70-100 км к западу. По достижении рубежа Мемахатун 29 февраля (13 марта), Хибонси 12 (25) марта, русские войска прекратили преследование и остановились вследствие трудности подвоза зимой по неподготовленным горным дорогам. В ходе боев было захвачено 8000 пленных, 9 турецких знамен, 315 орудий, большие запасы боеприпасов и продовольствия. Русские потери с начала операции составили 2300 убитыми, 14 700 ранеными и обмороженными, всего 17 тыс. человек, что составило 10% состава{231}. Турецкая же 3-я армия потеряла более половины своего состава и почти всю артиллерию.

Успех операции был обеспечен правильным выбором направления наступления, самоотверженностью войск и надежной материальной подготовкой. Солдаты были снабжены теплой и [224] маскировочной одеждой, зимней обувью, специальными темными очками для защиты глаз от ослепляющего блеска снега в горах. Каждый солдат нес с собой два полена дров для обогревания. Были приняты профилактические меры для предохранения войск от обмораживания. Исключительное внимание уделялось подготовке тыловых учреждений, содержанию в исправности дорог, регулярной расчистке их от снега. Была создана сеть метеорологических станций, сообщавших данные об изменении погоды{232}.

Потеря крепости Эрзерум, являвшейся основной базой турок для действий против Закавказья, потребовала от турецкого командования направить сильные подкрепления и массу пополнений для восстановления 3-й армии. Это облегчило борьбу англичан у Суэца и в Ираке{233}.

Успех русской армии в Эрзерумской операции принес победу и русской дипломатии: Англия и Франция поспешили заключить с Россией соглашение с тем, чтобы ограничить возможные захваты ее в Турции{234}.

Действия русских на других участках Кавказского фронта также были успешными. На батумском направлении войска русского Приморского отряда при поддержке Черноморского флота заняли г. Ризе и вышли к м. Оф на подступах к Трапезунду. Части 4-го Кавказского корпуса имели успех у Битлиса. В Персии кавалерийский экспедиционный корпус генерала Баратова (7,5 батальона, 2 дружины, 39 сотен и 20 орудий), имевший задачей сковать германо-турецкие части, с боем занял район Керманшаха и находился всего в 80 км от персидско-турецкой границы, угрожая перенести военные действия во фланг и тыл 6-й турецкой армии, окружавшей с декабря 1915 г. значительные силы англичан в Кут-эль-Амара.

Несмотря на победоносное осуществление Эрзерумской операции, русские все-таки не выполнили полностью поставленной задачи — 3-я турецкая армия не была уничтожена, хотя и понесла тяжелые потери. Она могла закрепиться, получить подкрепления и вновь начать активные действия. По расчетам русского командования, для полного сосредоточения турецких подкреплений могло потребоваться 2-4 месяца. Поэтому командование Кавказской армии решило уничтожать подходившие турецкие подкрепления по частям. Однако начавшаяся в середине марта весенняя распутица и полное бездорожье приостановили наступательные действия на эрзерумско-эрзинджанском направлении. Но на побережье Черного моря, где весна наступает раньше, распутица уже кончилась. Здесь с 23 января (5 февраля) весьма успешно наступал во взаимодействии с флотом Приморский отряд. К 12 (25) марта этот отряд [225] находился в 50 км от Трапезунда — промежуточной базы турок. Овладев Трапезундом, русские прервали бы кратчайшую (по морю) связь 3-й турецкой армии с Константинополем и сами приобрели бы значительные оперативные преимущества, нависая с фланга над центром 3-й турецкой армии. Эти соображения определили решение русского командования ограничить свое наступление приморской зоной.

Приморский отряд в составе 11 батальонов, 9 дружин государственного ополчения, 3 сотен, 4 инженерных рот и 38 орудий{235}, имея против себя до 14 батальонов турок, начал 19 марта (1 апреля) наступление вдоль прибрежной полосы. На направлении его наступления имелась лишь одна колесная дорога вдоль берега моря. Другими путями сообщения являлись лесные тропы в горах. В таких условиях отряд при поддержке Черноморского флота за две недели наступления, до 1 (14) апреля, продвинулся на 27 км и вышел к укрепленной позиции турок на реке Кара-дере. К этому времени на усиление Приморского отряда прибыли две кубанские пластунские бригады (18 тыс. человек, 12 орудий). Усилившийся до 32 500 человек Приморский отряд форсировал с боем Кара-дере и 5 (18) апреля овладел Трапезундом{236}, захватив большие трофеи. В последующие дни до 25 мая (7 июня) русские еще продвинулись вперед по побережью и в сторону своего левого фланга для надежного обеспечения и удержания Трапезунда.

Турецкое командование, обеспокоенное успехами русского Приморского отряда, сосредоточило против него значительные силы (до 41 батальона). Со своей стороны и русские усилили отряд двумя пехотными дивизиями, с прибытием которых Приморский отряд был преобразован в 5-й Кавказский корпус. Вследствие установившегося равновесия сил дальнейшие операции на этом направлении не получили развития.

На других направлениях (байбуртском, ванском, мосульском) действия русских также были активными и сковали значительные турецкие силы. Русские заняли Ревандуз в 100 км от Мосула. Действия левого крыла Кавказской армии оказали содействие англичанам, притянув на себя значительные силы турок.

Поражение 3-й турецкой армии в период Эрзерумской операции и успешное наступление русских на трапезундском направлении принудили турецкое командование принять меры к усилению 3-й и 6-й турецких армий с целью перехода в контрнаступление. 10 дивизий из района проливов было переброшено на Кавказ. Против 4-го Кавказского корпуса на фронте Киги, Огнот, Битлис, Сакиз (в Персии, к югу от оз. Урмия) сосредоточивались части перебрасываемой на восток 2-й турецкой армии. В районе Мараш, Малатиа, Урфа, Айнтаб спешно формировалась [226] Особая турецкая армия. Турки имели намерение перейти в наступление, чтобы вернуть Эрзерум. Главная роль отводилась 2-й турецкой армии, которая получила задачу ударом в направлении Огнот, Кепри-кей обойти русских с юго-востока и овладеть Эрзерумом. 3-я армия должна была своими активными действиями сковать русских на эрзинджанском направлении.

В плане летней кампании русского командования предусматривалась возможность наступления турок, но оно своей основной задачей считало удержать занимаемые районы и сохранить базу для последующего наступления на Анатолию. Так как турки не стали дожидаться полного сосредоточения своих сил и бросали их в наступление по мере подхода, то русское командование получило возможность бить противника по частям.

К началу наступления турок силы Кавказской армии составляли 183 1/4 батальона, 49 дружин, 6 армянских добровольческих дружин, 175 сотен, 657 пулеметов, 470 орудий, 28 инженерных рот, 4 авиационных и воздухоплавательных отряда и роты, 6 автомобильных и мотоциклетных рот и команд, 9 броневых автомобилей (всего 207 293 штыка, 23 220 сабель). Силы турок насчитывали 206 батальонов, 45 эскадронов и 7000-10 000 человек в отрядах курдов{237}.

Чтобы отвлечь внимание русского командования от направления главного удара, который намечался турками восточнее Трапезунда, турки 17 (30) мая внезапно перешли в наступление в районе Мемахатун и потеснили части 1-го Кавказского корпуса русских к Эрзеруму. Но 24 мая (6 июня) наступление турецких войск здесь было остановлено контрударом русских На главном направлении турки начали операцию 9 (22) июня. Сосредоточив в полосе прорыва до 27 батальонов против 12 батальонов русских, они нанесли удар по левому флангу 5-го Кавказского корпуса в направлении на Сурмала{238}, имея целью отрезать русские силы в районе Трапезунда. Прорвав русский фронт, турки потеснили на этом участке русских и оказались всего в 20 км от моря. Но к 21 июня (4 июля) турки понесли большие потери, их натиск ослабел и левое крыло 5-го Кавказского корпуса в свою очередь перешло в наступление. Еще раньше, 19 июня (2 июля), воспользовавшись ослаблением турецких сил перед своим фронтом, перешел в наступление 2-й Туркестанский корпус. Искусно маневрируя, туркестанцы 3 (16) июля заняли важный узел дорог Бай-бурт. Это вызвало поспешный отход турок с фронта 5-го Кавказского корпуса. В ночь на 23 июня (6 июля) перешел в наступление и 1-й Кавказский корпус на эрзинджанском направлении и за несколько дней наступления восстановил положение. Таким образом, русские своим наступлением на трех участках фронта нанесли новое поражение 3-й турецкой армии. [227]

Успешное продвижение русских на значительное расстояние создало благоприятные условия для дальнейшего развития операции. Предоставилась возможность овладеть шоссе Трапезунд — Эрзерум, что в значительной степени улучшило бы снабжение выдвинувшихся далеко на запад от Эрзерума русских войск. Действия войск для решения этой задачи происходили с 6 (19) июля по 20 июля (2 августа){239}. Успешные согласованные действия русских корпусов принудили турок к 12 (25) июля очистить Эрзинджан. Шоссе Эрзинджан — Трапезунд полностью было в руках русских.

Неоднократный разгром 3-й турецкой армии, потеря Эрзерума, Трапезунда, Эрзинджана не лишили турецкое командование надежд на успех и не изменили его планов использования 2-й турецкой армии. Русские имели сведения о силах и намерениях турок. План турецкого командования заключался в том, чтобы сковать русских на фронте 3-й турецкой армии, а силами 2-й армии нанести удар в направлении от Харпут на Кепри-кей в обход Эрзерума с юго-востока{240}. В случае успеха турки могли прижать к Черному морю силы русских 2-го Туркестанского, 5-го и 1-го Кавказских корпусов. Для парирования готовящегося удара русское командование перебрасывало силы на участок фронта Киги, Муш.

Наступление 2-й турецкой армии на огнотском направлении началось 23 июля (5 августа). С трудом сдерживая натиск турок, русские отошли. Русское командование выдвинуло на правый фланг 4-го Кавказского корпуса значительные силы, которые наступательными действиями с 4 (17) по 11 (24) августа восстановили положение. В дальнейшем русские и турки попеременно предпринимали наступательные действия, и успех склонялся то в ту, то в другую сторону. На некоторых участках удалось продвинуться русским, но на других им пришлось оставить позиции. Без особенно крупных успехов с обеих сторон бои шли до 29 августа (11 сентября), когда в горах выпал снег и ударил мороз, заставивший противников прекратить боевые действия и спешно готовиться к зимовке{241}. С началом зимних холодов обе стороны до весны перешли к обороне.

В Персии русскому 1-му кавалерийскому корпусу Баратова под давлением турок пришлось отойти на 300 км и остановиться восточнее Хамадана.

Итоги кампании 1915 г. на Кавказском фронте превзошли ожидании русского командования. Задаваясь первоначально целью ослабить 3-ю турецкую армию, русские войска в ходе ряда следовавших одна за другой операций трижды ее разгромили, так что некоторые корпуса пришлось свести в дивизии, [228] а дивизии — в полки. Было нанесено большое поражение и 2-й турецкой армии. Русские войска продвинулись по территории Турции на 250 км, овладев рядом важных пунктов, в том числе крепостью Эрзерум, портом на Черном море Трапезунд и городом Эрзинджан. Сильные удары русских войск привлекли на Кавказский фронт турецкие резервы. К началу 1917 г. против Кавказского фронта находилось до 29 турецких пехотных дивизий, что составляло 54% всего количества войск, имевшихся в то время в Турции{242}. На Кавказском фронте турки израсходовали до 33% пополнении, ослабив этим остальные фронты, где против них действовали англичане. Это, конечно, значительно облегчало положение последних. Кавказская армия выполнила свою основную задачу — обеспечение Закавказья от вторжения турок на огромном фронте, протяженность которого к концу 1916 г. превышала 1000 км.

Месопотамский фронт

Обстановка в Месопотамии, сложившаяся в конце 1915 г., была не в пользу англичан. Русское командование предложило им план совместных действий, которые улучшили бы их положение. [229] Однако английское командование не приняло русское предложение, требуя в то же время, чтобы наступление русского экспедиционного корпуса Баратова в направлении Ханекида в тыл 6-й турецкой армии было ускорено{243}. Это облегчило бы положение окруженного в Кут-эль-Амара английского отряда Таунсенда{244}.

Выполняя приказ командования, 1-й Кавказский отдельный кавалерийский корпус Баратова (11 батальонов, 2 дружины, 64 эскадрона и сотни, 44 пулемета, 24 орудия, 1,5 инженерной роты, 3 бронированных автомобиля — 9851 штык и 7857 сабель){245} наступал основными силами через Керманшах. В конце апреля Баратов вступил в Месопотамию и занял Ханекин (150 км северо-восточнее Багдада). Однако помощь Баратова англичанам запоздала, так как Кут-эль-Амара 29 апреля 1916 г. был сдан{246}. В плен попало вместе с Таунсендом 12 тыс. английских войск. Это событие вызвало большой резонанс на всем Ближнем Востоке и нанесло существенный ущерб английскому престижу{247}. Русскому кавалерийскому корпусу пришлось прекратить дальнейшее продвижение вследствие недостатка сил, так как ему приходилось действовать на фронте до 650 км, ведя борьбу с местными сторонниками турок. К тому же наступило тропическое лето и в частях распространилась холера{248}.

Сами же англичане в Месопотамии действовали пассивно. Они даже не пытались воспользоваться результатами успешного наступления русских, отвлекших от них большие силы турецких войск. Они отказались выслать хотя бы какое-нибудь подразделение навстречу русской разведывательной казачьей сотне, направленной Баратовым для установления тесной связи с англичанами. Русская сотня, несмотря на трудности пути, 9 (22) мая 1916 г. прибыла, к изумлению англичан, в ставку командующего их экспедиционной армией в Месопотамии{249}. Это свидетельствует о том, что английское командование не стремилось к тесному взаимодействию с русскими войсками, оно было решительно против того, чтобы русские войска появились в Месопотамии. Англичане считали ее своей долей при будущем разделе турецких владений{250}. Четырехкратные попытки англичан освободить отряд Таунсенда, окруженного турками в Кут-эль-Амара, не [230] увенчались успехом{251}. Турки отбивали все атаки деблокадной армии англичан при поддержке германской авиации и флотилии на реке Тигр, последней в большинстве случаев командовали германские офицеры-моряки. Английские неудачи в Месопотамии объясняются в значительной степени их слабыми силами, к тому же не обеспеченными снаряжением и продовольствием, соответствующими условиям климата, санитарными материалами и транспортными средствами{252}.

Успехи Баратова серьезно обеспокоили германского фельдмаршала фон дер Гольца (Гольц-паша), командовавшего 6-й турецкой армией, которая в составе 20 тыс. человек находилась в 150 км южнее Багдада у Кут-эль-Амара{253}, и он задумал нанести поражение русским. Пленение англичан в Кут-эль-Амара позволило туркам предпринять наступление против Баратова большей частью своих сил (15 тыс. штыков 13-го корпуса), оставив южнее Кут-эль-Амара лишь 8000 штыков против англичан, силы которых составляли до 25 тыс. человек. 13-му корпусу были приданы германская артиллерия, пулеметы и средства радиосвязи{254}.

Наступление турок против Баратова началось 19 июня (2 июля) 1916 г. Хотя корпус Баратова к этому времени был усилен и насчитывал в своем составе до 13 батальонов и дружин, 65 эскадронов и сотен (10 016 штыков и 7392 сабли), 35 орудий, ему уже в середине июня пришлось оставить Ханекин. 2 (15) июля турки заняли Керманшах и 28 июля (10 августа) — Хамадан, восточнее которого русские остановили дальнейшее продвижение противника.

Выдвижение русского кавалерийского корпуса к Ханекину оказало огромную помощь англичанам. Он оттянул на себя главные силы 6-й турецкой армии и увлек их к Хамадану (800 км от Кут-эль-Амара). Англичанам при их последующем наступлении противостояла ослабленная турецкая армия. В то же время, когда Баратов просил английское командование в Месопотамии оказать ему содействие, он получил отказ.

После падения Кут-эль-Амара англичане боевых действий не вели. Вплоть до начала зимы 1916 г. они занимались реорганизацией своих сил в Месопотамии и их обеспечением. Новое наступление они предприняли лишь 10 декабря 1916 г.{255} [231]

Вследствие пассивности англичан и их нежелания взаимодействовать с русским корпусом Баратова стратегическое положение союзников в Месопотамии ухудшилось. Их силы оказались разъединенными. 6-я турецкая армия получила возможность действовать по внутренним операционным линиям против корпуса Баратова и против англичан.

Сирийско-палестинский фронт

Продолжительное затишье в районе Суэцкого канала было использовано англичанами для усиления обороны. Турки в этот период ограничивались отдельными налетами небольших диверсионных партий на Суэцкий канал. Но после окончания Дарданелльской операции Фалькенгайн уговорил Энвера подготовить наступление на Египет в 1916 г.{256} с целью сковать здесь побольше английских сил. Для проведения операции турецкое командование подготовило экспедиционный корпус под командованием германского подполковника Кресса (3-я и 14-я турецкие дивизии, австро-германский техническо-артиллерийский отряд). Силы англичан в районе канала составляли три пехотные дивизии (42-я, 52-я и 53-я), кавалерийская дивизия Анзака, английская кавалерийская бригада, девять больших военных кораблей и несколько миноносцев{257}. Англичане вынесли свои оборонительные позиции на 15 — 30 км восточнее канала, укрепив их.

Сложность перехода через Синайскую пустыню задержала подготовку операции до июля. Продвигаясь отдельными эшелонами по старой караванной дороге вблизи побережья, передовые части экспедиционного корпуса Кресса лишь в начале августа подошли к английским позициям в районе Романи, Катия{258}. 4 августа войска Кресса нанесли удар по английским позициям, но не выдержали английских контратак и вынуждены были отойти, потеряв до 1/3 состава (до 5 тыс. человек){259}. Экспедиция турок к Суэцкому каналу по своей организации и выполнению была проведена крайне неудовлетворительно. Все же, несмотря на неудачный исход, турки надежно приковали значительные силы англичан к Суэцкому каналу, не позволяя перебросить их на французский фронт.

Англичане, отразив наступление турок, сами перешли в наступление. Однако продвижение англичан шло чрезвычайно медленно. Лишь 28 декабря 1916 г. они заняли Эль-Ариш (130-140 [232] км восточнее канала), после того как турки его сами очистили{260}.

Действия Антанты в Месопотамии и Палестине диктовались не столько военными, сколько политическими соображениями. Предложения русских о согласовании действий против Турции неизменно отклонялись Англией и Францией под разными предлогами. Русские в феврале 1916 г. предлагали союзникам организовать десантную операцию на Александретту. Но французское командование отклонило это предложение, так как считало Сирию районом своих интересов и не желало появления там англичан. Однако после успешных русских Эрзерумской и Трапезундской операций, сильно опасаясь нажима на Турцию со стороны России, англичане и французы поспешили заключить между собой договор о разделе сфер влияния в Сирии и Месопотамии (договор Сайкс — Пико). Лишь после этого, 25 апреля 1916 г., французское командование согласилось на наступление английских войск от Суэцкого канала на Палестину. Ревнивое отношение со стороны англичан к успехам русских на Кавказе было причиной их отказа взаимодействовать с русскими в Месопотамии{261}, что усугубило трудности ведения операций Кавказской армией.

Д. В. Вержховский

5. Военные действия на морских театрах

Северное море

Германия и Англия продолжали наращивать свои военно-морские силы. Потери, понесенные в первые годы войны, были сравнительно невелики и коснулись главным образом второстепенных кораблей. Темпы же строительства новых кораблей с каждым годом увеличивались. В ходе кампании 1916 г. в строй германского флота вступили 2 линейных корабля-дредноута (типа “Баден”{262}), 4 легких крейсера, 34 эскадренных миноносца, 15 малых миноносцев{263}, 95 подводных лодок. Английский флот в 1916 г. пополнился 5 линейными кораблями (из них 4 типа “Роял Соверен”{264}), 4 линейными крейсерами, 5 легкими крейсерами, [233] подводными лодками{265}. По числу вновь построенных крупных надводных кораблей Англия продолжала идти впереди своего противника. Германия не могла рассчитывать, как и прежде, на уравнение своей морской мощи с Англией путем форсирования строительства линейных сил. Достигнуть этого можно было только повышением боевой активности флота.

В ходе предыдущих кампаний германское командование робко использовало крупные корабли. Флот редко выходил в море, а во время выходов не смел удаляться от своих баз. Лишь разведывательные силы флота предпринимали иногда набеги на английское побережье и появлялись у Ла-Манша. В январе 1916 г. в командование Флотом открытого моря вступил адмирал Шеер, сторонник активных действий. Высшему командованию он представил план кампании, предусматривавший использование линейных сил флота (линкоры, линейные крейсера) во взаимодействии с подводными лодками и дирижаблями. Главная идея плана состояла в том, чтобы набеговыми действиями линейных и легких крейсеров на побережье Англии заставить часть флота противника выйти в море, навести их на главные силы своего флота и уничтожить. Идея эта не была новой, но Шеер надеялся осуществить ее более решительным способом, с использованием разнородных сил флота. Он предложил начать неограниченную подводную войну на английских морских сообщениях, расширить активные минные постановки и налеты авиации на территорию Англии. План Шеера был одобрен за исключением плана неограниченных действий подводных лодок{266}. Германское правительство воздерживалось пока от принятия решения о неограниченной подводной войне по политическим соображениям. Кроме того, оно не имело в строю столько подводных лодок, чтобы парализовать морские коммуникации Англии. Откладывая на будущее неограниченную подводную войну, Германия всемерно форсировала строительство подводных лодок. Новое командование Флота открытого моря значительно изменило организацию охранения Гельголандской бухты, на которую базировался флот. Для сторожевой службы и охранения, кроме миноносцев, были использованы флотилия сторожевых кораблей Северного моря, флотилия охраны устья реки Эмс, корабли портовых флотилий и рыболовные суда (до 80 единиц). Были организованы систематические поиски подводных лодок противника и траление в бухте. На ночь за линию сторожевого охранения высылались дозоры, которые крейсировали на внешней границе бухты{2б7}. [234]

Одновременно были приняты меры по повышению готовности флота к выходу в море, создана так называемая Передовая сторожевая служба, в состав которой входило около половины Флота открытого моря, в том числе линейные корабли и линейные крейсера. Находясь в постоянной готовности в Гельголандской гавани, на рейдах Яде и Куксгафена, в устьях Везера и Эмса, силы Передовой службы могли сняться с якоря через 40-50 мин. после получения приказания, а гельголандская флотилия миноносцев была готова к немедленному выходу. Остальные силы флота находились в Вильгельмсгафене и других базах в трехчасовой готовности{268}.

Что касается английского флота в целом, то его задачи почти не изменились Он по-прежнему должен был осуществлять блокаду германского побережья, наносить удары по воздушным базам Германии, с которых ее авиация производила налеты на Англию, охранять базы и порты от набегов кораблей противника, защищать морские коммуникации. Гранд-Флиту предписывалось не упускать возможности встретиться с главными силами Флота открытого моря для генерального сражения. В целях повышения эффективности оборонительных и наступательных действий Гранд-Флита было решено перебазировать его в более южные базы, в район Розайта — Хамбера, ближе к противнику. Однако из-за неподготовленности баз до конца мая, когда произошло Ютландское сражение, лишь незначительная часть флота была переведена с севера{269}.

Боевые действия германского флота в 1916 г. начались с налетов дирижаблей на английские порты и базы и набеговых действий миноносцев и крейсеров. 31 января 9 германских дирижаблей совершили налет на Ливерпуль и другие города. В Хамбере им удалось тяжело повредить новый английский легкий крейсер “Керолайн”{270}.

Опасаясь новых налетов германских дирижаблей, англичане попытались 25 марта нанести удар по их ангарам на о. Зильт. Авиатранспорт “Виндекс” с 5 гидросамолетами под прикрытием 5 легких крейсеров, 2 лидеров и 16 эсминцев вышел на выполнение задания. Для поддержки сил прикрытия была направлена эскадра линейных крейсеров. Атака ангаров не состоялась, самолеты не нашли их, при этом три самолета не возвратились. Немецкая воздушная разведка обнаружила действия англичан, и в море вышли крупные силы Флота открытого моря. Однако серьезного столкновения не произошло. Английский легкий крейсер “Клеопатра” потопил таранным ударом немецкий эскадренный миноносец, [235] но и сам был поврежден в результате столкновения со своим же крейсером “Ондаунтед”. Оба противника потеряли еще по одному эсминцу{271}. 21-23 апреля Гранд-Флит выходил в море с надеждой встретить германский флот. Но и на этот раз безуспешно{272}.

В это время германский флот готовился к набегу на английские порты Лоустофт и Ярмут и налету дирижаблей на другие города. Немцы рассчитывали, что помимо обстрела и бомбардировки городов им удастся навязать бой части сил английского флота, которая появится в этом районе. В операцию командование выделило все исправные корабли Флота открытого моря и 11 дирижаблей. Ударный отряд под командованием контр-адмирала Бадикера состоял из 4 линейных{273} и 4 легких крейсеров и 2 флотилий миноносцев с их лидерами. Главные силы флота под флагом адмирала Шеера должны были следовать за ударным отрядом до банки Терсхеллина и оставаться там до окончания обстрела в готовности оказать поддержку линейным крейсерам, если противник попытается напасть на них превосходящими силами. Для обеспечения действий надводных кораблей у неприятельских портов и баз, а также в море были развернуты подводные лодки{274}. Флот вышел на выполнение операции днем 24 апреля. Утром следующего дня линейные крейсера обстреляли сначала Лоустофт, а затем Ярмут. В Лоустофте было разрушено до 200 зданий, Ярмут пострадал незначительно. Дирижабли сбросили бомбы на Норвич, Линкольн, Гарвич и Ипсвич{275}.

Английскому командованию из перехваченной радиограммы было известно о выходе флота противника в море. Несмотря на это, главные силы Гранд-Флита не успели не только предотвратить набег на Лоустофт и Ярмут, но и встретить неприятеля при отходе его в базы. Отряд легких крейсеров и эсминцев из гарвичских сил под флагом коммодора Тэрвита, вышедший на разведку, обнаружил линейные крейсера немцев при подходе их к английскому побережью. Но помешать выполнению операции он не мог. Германские линейные крейсера открыли по английским кораблям огонь и повредили крейсер “Конкуэст”. При отходе пострадал еще один легкий крейсер — “Пинелопи”, атакованный немецкой подводной лодкой. В тот же день другая германская лодка потопила подводную лодку противника. Это были частные успехи немцев. [236]

Достичь поставленной цели германский флот не смог. Даже обстрел портов с военной точки зрения не имел существенного значения. Уничтожить базу английских подводных лодок в Ярмуте, из которой выходили лодки для действий в Гельголандской бухте, не удалось.

В набеговой операции немцы использовали разнородные силы флота — надводные корабли, подводные лодки, дирижабли, но добиться тесного тактического взаимодействия не сумели, так как единого боевого управления силами организовано не было. Тем не менее набег немецких кораблей и налеты дирижаблей вновь взбудоражили общественное мнение в Англии, вызвали резкую критику английского флота за его пассивность и неспособность защитить свои собственные берега. Первый лорд Адмиралтейства Бальфур вынужден был для успокоения общественного мнения выступить с публичным заявлением, что, если германские корабли снова покажутся у английских берегов, они понесут строгое наказание и что будут приняты серьезные меры по усилению обороны побережья Англии — переведена часть Гранд-Флита в южные порты, укреплена береговая и зенитная артиллерия{276}.

В середине мая германское командование приступило к подготовке новой набеговой операции. На этот раз объектом удара был избран Сандерленд, расположенный в средней части восточного побережья Англии, где вероятнее, по мнению Шеера, можно было ожидать “появления английских морских сил, обещанных мистером Бальфуром”{277}.

Большую роль в уничтожении английских кораблей должны были сыграть подводные лодки (16 больших и 6 малых), заранее развернутые на позициях у баз противника (Хамбер, Ферт-ов-Форт, Морэй-Ферт, Петленд-Ферт, Скапа-Флоу) и в Северном море. В операцию привлекались все силы Флота открытого моря. Однако ее выполнение задерживалось из-за неблагоприятной погоды, которая не позволяла вести воздушную разведку. Обстановка на море была неясна. Рисковать же линейными крейсерами, выделенными для обстрела Сандерленда, командующий германским флотом не хотел. Между тем срок пребывания подводных лодок на позициях истекал 1 июня (к этому времени у них кончались запасы), а погода все не улучшалась. Поэтому адмирал Шеер изменил свой план. Вместо обстрела Сандерленда он решил произвести демонстрацию у Скагеррака и берегов Норвегии и тем привлечь туда часть сил английского флота, который время от времени появлялся в этом районе. В намерение Шеера не входила, конечно, встреча со всем Гранд-Флитом. Для осуществления своего замысла он приказал: командующему разведывательными [237] силами вице-адмиралу Хипперу с крейсерами 1-го и 2-го отрядов и миноносцами выйти до рассвета 31 мая к берегам Норвегии. Через полчаса вышел и сам с главными силами.

Приготовления германского флота к выходу стали известны английскому Адмиралтейству уже 30 мая, о чем были немедленно извещены командующий Гранд-Флитом адмирал Джеллико, находившийся с главными силами в Скапа-Флоу, и командующие частями этого флота на других базах. На исходе того же дня флот покинул свои базы и направился к полуострову Ютландия. О выходе всего Гранд-Флита адмирал Шеер не подозревал. Не знал и Джеллико, что в районе, куда он шел, находится германский флот. Поэтому встреча флотов у Ютландии произошла фактически неожиданно для той и другой стороны. Она вылилась в Ютландское сражение — самое большое морское сражение первой мировой войны.

Таблица 3. Состав английского и германского флотов перед Ютландским сражением *

Флот

Линкоры-дредноуты

Линкоры-додредноуты

Линейные крейсера

Броненосные крейсера

Легкие крейсера

Лидеры и эсминцы

Гранд-Флит

28

9

8

26

79

Флот открытого моря

16

6

5

11

61

* Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 3, стр. 386, 515 — 517; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. М., 1958, л. 40.

Кроме указанных в табл. 3 сил, немцы имели на позициях в Северном море 16 больших подводных лодок и готовили к вылету 10 цеппелинов. Англичане в свою очередь также развернули часть подводных лодок, а в состав передовых сил (авангарда) включили авиатранспорт с гидросамолетами. Английский флот по всем основным классам кораблей почти вдвое превосходил противника. Еще более значительным превосходством он обладал в артиллерии главного калибра крупных кораблей{278}.

Численность личного состава Гранд-Флита достигала 60 тыс. человек, а Флота открытого моря — 45 тыс.{279} [238]

Встречу авангарда с главными силами Джеллико назначил на 14 час. 31 мая в 90 милях от норвежского побережья, на широте Скагеррака.

К 14 час.{280} авангард англичан подошел, как полагал его командующий вице-адмирал Битти, в район встречи с главными силами. Из-за ошибки в счислении он находился в этот момент на 10 миль западнее указанного Джеллико места. Главные силы в то время находились в 19 милях, т. е. опаздывали более чем на час. В 14 час. 10 мин. авангард повернул на север, навстречу главным силам. После поворота легкий крейсер “Галатея” обнаружил германский эскадренный миноносец, досматривавший датский торговый пароход, и немедленно сообщил по радио об этом адмиралу Битти. В 14 час. 28 мин. “Галатея” открыла по немецкому миноносцу огонь. Вскоре к ней присоединился легкий крейсер “Фейтон”. Через 4 мин. после открытия огня английскими крейсерами вступил в бой германский легкий крейсер “Эльбинг”.

Ютландское сражение состояло из нескольких фаз: боя авангардов, боя главных сил и ночного боя{281}.

Ведя бой с германским крейсером “Эльбинг”, “Галатея” донесла в 14 час. 35 мин., что в юго-восточном направлении она заметила большое количество дымов. То были германские линейные крейсера, спешившие на поддержку своих легких сил. Адмирал Битти, имея численный перевес, повернул на юго-восток и, увеличив ход до 22 узлов, пошел на сближение с противником. 5-я эскадра линкоров, входившая в состав его сил, не разобрав сигнала о повороте, запоздала с последним и отстала от линейных крейсеров на 9 — 10 миль. Битти не повторил своего сигнала. Он вступил в бой без 5-й эскадры. Английские историки назвали это “роковой ошибкой” Битти, за которую пришлось расплатиться дорогой ценой. Германский авангард сначала шел на сближение с английскими линейными крейсерами, а затем повернул на юго-восток, чтобы навести эскадру Битти на главные силы германского флота. В 15 час. 48 мин. оба противника открыли огонь.

До подхода 5-й эскадры линкоров англичан происходил бой между линейными крейсерами. Несмотря на численное превосходство, бой для англичан принял сразу же неблагоприятный [240] оборот. В 16 час. 02 мин. от огня немецкого линейного крейсера “Фон дер Танн” погиб английский линейный крейсер “Индефетигэбл”. Несколько крейсеров получили тяжелые повреждения. В 16 час. 10 мин. вступила в бой подошедшая 5-я эскадра линкоров. Ее огонь имел некоторые результаты: германский крейсер “Фон дер Танн” получил пробоину у ватерлинии и повреждения двух башен; имели попадания и другие немецкие корабли. Эффективности огня английских линкоров мешали плохая видимость в восточном направлении, где находился противник, и дым кораблей. В 16 час. 26 мин. немцы добились еще одного крупного успеха — крейсера “Дерфлингер” и “Зейдлиц” потопили английский линейный крейсер “Куин Мери”. В это же время та и другая стороны бросили в атаку флотилии эскадренных миноносцев. Произошел встречный бой, в результате которого противники потеряли по два эсминца. Германский линейный крейсер “Зейдлиц” получил попадание одной торпеды, но остался в строю.

Около 16 час. 40 мин, английские легкие крейсера обнаружили главные силы германского флота. Битти приказал всему авангарду повернуть на обратный курс и полным ходом следовать на соединение с приближавшимися с севера основными силами Гранд-Флита. Только теперь Джеллико стало ясно, что сообщения Адмиралтейства о нахождении Флота открытого моря в бухте Яде неверны{282}. Шеер же продолжал считать, что главных сил английского флота поблизости нет, а поэтому решил преследовать корабли Битти. В ходе преследования бой возобновлялся неоднократно, однако без особых результатов. Англичанам удалось оторваться от противника и около 18 часов соединиться со своими главными силами. Так закончилась первая фаза сражения.

Результат боя авангардов сам Джеллико назвал “весьма неприятным”. Англичане потеряли потопленными два линейных крейсера и два эскадренных миноносца, а немцы — два эсминца. Кроме того, английские корабли получили гораздо больше повреждений, чем германские. “Действительно, морская история Англии, — пишет Г. Ньюболт, — не знала примеров, чтобы отряд кораблей, подобный отряду Битти, пострадал столь жестоко от численно слабейшего неприятеля”{283}.

На результатах боя сказались, несомненно, такие факторы, как относительно слабое бронирование английских линейных крейсеров (особенно недостаточной была защита и изоляция зарядных погребов), неудовлетворительное качество снарядов и [241] неблагоприятное освещение, но главные причины поражения крылись в другом — в тактической ошибке адмирала Битти, не сумевшего с начала боя использовать свои силы (линейные крейсера и линкоры 5-й эскадры) одновременно, а также в неудовлетворительной стрельбе линейных крейсеров. Подтверждением последнего может служить, например, тот факт, что до вступления 5-й эскадры линкоров в бой линейные крейсера, выпустив массу снарядов, добились всего четырех попаданий, а сами получили 21{284}. Авангард английского флота лишь частично выполнил свои задачи: произвел разведку боем и обнаружил главные силы противника. Но дальнейшими своими действиями он не обеспечил подготовку Гранд-Флита к встрече с германским Флотом открытого моря. Адмирал Джеллико не получил от Битти необходимой информации об обстановке. Оторвавшись от неприятеля, Битти сам ее точно не представлял. Это обстоятельство значительно задержало и осложнило тактическое развертывание английского флота, его перестроение из походного порядка в боевой.

Германский авангард навел часть английского флота на свои главные силы и, следовательно, выполнил основную задачу. Но адмирал Шеер не успел расправиться с авангардом англичан до встречи с основными силами, о местонахождении которых он вообще ничего не знал. Чтобы догнать и отрезать корабли Битти, надо было обладать преимуществом в скорости хода, однако этого немцы не имели. Кроме того, Шеера связывала тихоходная 2-я эскадра линкоров — додредноутов. Таким образом, германский флот не смог решить задачу уничтожения крупной части Гранд-Флита, ради чего была предпринята операция и к чему давно готовился Флот открытого моря. Вместо этого ему пришлось иметь дело со всем Гранд-Флитом. В ходе боя оба противника не сумели организовать взаимодействие между линейными и легкими силами, в частности неумело и нерешительно использовались миноносцы для атак.

Главные силы англичан шли к месту боя в строю шести кильватерных колонн с завесой крейсеров впереди. После получения сообщения Битти об обнаружении линейных кораблей германского флота адмирал Джеллико приказал 3-й эскадре линейных крейсеров (командующий контр-адмирал Хууд), находившейся восточнее главных сил, немедленно идти на поддержку авангарда. Шедший впереди легкий крейсер “Честер” первым из эскадры Хууда встретился с легкими крейсерами противника и попал под их огонь. Получив сильные повреждения, он все же сумел выйти из боя. На помощь ему поспешили линейные крейсера и в свою очередь нанесли повреждения двум немецким легким крейсерам. Одновременно Джеллико дал сигнал о перестроении главных сил флота в боевой порядок. Три эскадры линейных кораблей были построены в одну кильватерную колонну, легли на юго-восточный [242] курс и начали охват головы германского флота. Линейным крейсерам Битти и Хууда, а также 5-й эскадре линкоров было приказано занять место впереди кильватерной колонны главных сил.

Перестроение флота заняло 20 мин. и не закончилось до начала боя. Броненосные крейсера “Дифенс”, “Уорриор” и “Блэк Принс” английской 1-й эскадры, обстреливавшие германские легкие крейсера, в 18 час. 18 мин. сами попали под сосредоточенный огонь линейного крейсера “Лютцов” и головных линкоров противника. Через 2 мин. крейсер “Дифенс” был накрыт залпами “Лютцова” и пущен ко дну вместе со всем личным составом. На нем погиб и командующий 1-й эскадрой броненосных крейсеров контр-адмирал Арбетнот. Получили повреждения и остальные английские крейсера, причем “Уорриор” настолько тяжелые, что на следующий день при буксировке в базу затонул. Через несколько минут английский флот постигла еще одна катастрофа. Германские линейные крейсера “Лютцов”, “Дерфлингер” потопили флагманский корабль 3-й эскадры линейных крейсеров — “Инвенсибл” и вывели из строя линкор “Уорспайт” (5-я эскадра). На “Инвенсибле” погиб контр-адмирал Хууд. Немцы потеряли за время этих действий легкий крейсер “Висбаден”{285}.

Занимая места в боевом порядке, вступали в бой и корабли других английских эскадр. Их огнем был выведен из строя флагман германского авангарда линейный крейсер “Лютцов”, повреждены линкоры “Кениг”, “Маркграф” и один эскадренный миноносец. Вскоре миноносец затонул, а “Лютцов” был расстрелян торпедами самими же немцами, так как совсем потерял ход и сковывал действия своего флота{286}.

Только теперь адмирал Шеер окончательно убедился, что он вошел в соприкосновение с главными силами Гранд-Флита. Уступая в силах противнику, он решил выйти из боя и оторваться от английского флота. Под прикрытием дымовых завес и торпедных атак эскадренных миноносцев германский флот в 18 час. 36 мин. поворотом “все вдруг” лег на обратный курс (на юго-запад). Английский флот не стал его преследовать. Джеллико опасался немецких подводных лодок и мин, которые немцы могли поставить, как он полагал, при отходе. Однако эти опасения были напрасны: подводных лодок противника в этом районе не было, и мин он не ставил. Тактическая разведка у англичан оказалась не на высоте, и германский флот был упущен из виду.

В 18 час. 44 мин. Джеллико дал сигнал о повороте на юго-восток, а через 10 мин. — на юг с тем, чтобы удержать положение своего флота между противником и его базами. Шеер понимая опасность быть отрезанным от своих баз, а поэтому счел необходимым снова повернуть “все вдруг”, но теперь в сторону противника, рассчитывая прорваться на восток у него за кормой. [243]

Однако, выполнив этот маневр в 19 час. 10 мин. и следуя восточным курсом, германский флот вскоре угодил в середину боевого порядка Гранд-Флита. Произошло второе боевое столкновение главных сил. Со стороны немцев огонь вели лишь линейные крейсера и головные линкоры, а со стороны англичан, занимавших охватывающее положение, — почти все линейные корабли.

Германские линейные крейсера “Дерфлингер”, “Зейдлиц”, “Фон дер Танн”, линейные корабли “Кениг” и “Гроссер курфюрст” получили серьезные повреждения. Чтобы отвлечь внимание противника от крупных кораблей, Шеер бросил в атаку против центра английской колонны флотилии миноносцев, но атака не удалась, ни одна торпеда в цель не попала. Один немецкий миноносец погиб от огня противника. Затем миноносцы поставили дымовую завесу, под прикрытием которой, германский флот в 20 час. 17 мин. сделал третий поворот “все вдруг”, лег на запад и оторвался от неприятеля. В период между 20 час. 17 мин. и 20 час. 26 мин. линейные крейсера англичан имели еще одну перестрелку с немецкими кораблями. В 20 час. 40 мин. германский флот окончательно скрылся на западе. На этом закончилась вторая фаза сражения — бой главных сил, который также не привел к решительным результатам. Германскому флоту удалось без больших потерь выйти из боя с численно превосходящим противником. Немцы потеряли линейный крейсер “Лютцов”, легкий крейсер “Висбаден” и два эсминца; англичане — линейный крейсер “Инвенсибл”, броненосные крейсера “Дифенс” и “Уорриор”, вышли из строя линейные корабли “Уорспайт” и “Малборо”.

Бой показал, что боевые порядки обеих сторон — длинные кильватерные колонны — изжили себя и непригодны в условиях современного боя. Они затрудняли массированное использование огневых средств и сковывали инициативу командующих эскадрами в бою. Особенно ярко это проявилось у англичан. Главной идеей их боевого развертывания был охват головы противника, важную роль в котором должны были сыграть силы авангарда — линейные крейсера и наиболее быстроходные линейные корабли 5-й эскадры. Но они не успели до начала боя занять свое место в строю, в результате чего 5-й эскадре пришлось встать в конец кильватерной колонны, а линейным крейсерам — принять на себя в начале боя всю тяжесть огня противника. Боевой порядок германского флота страдал слабостью хвоста колонны, состоявшего из старых линейных кораблей типа “Дейчланд” (додредноуты). После первого поворота “все вдруг” эти корабли оказались ближе других к противнику и при более решительных действиях с его (стороны могли быть уничтожены. Боевые порядки кильватерных колонн не позволили ни той, ни другой стороне использовать артиллерийскую мощь своих флотов. Бой вылился в серию артиллерийских дуэлей групп кораблей. Из-за плохо организованной тактической разведки противники часто теряли друг друга. Неясность обстановки накладывала свой отпечаток на управление [244] силами, характер боевого маневрирования, порождала излишнюю осторожность в действиях.

Вторая фаза сражения подтвердила значение торпедных атак легких сил, несмотря на их незначительные результаты. Линейные силы вынуждены были уклониться от этих атак, переносить свой огонь с главных целей на атакующие корабли. Большим упущением в действиях сторон был отказ от преследования и уничтожения поврежденных кораблей, которым удавалось сравнительно легко выходить из боя и направляться в свои базы (например, английские линкоры “Уорспайт”, “Малборо”). Этому способствовала, несомненно, плохая видимость на море, но главная причина крылась в том, что противники заранее не предусматривали выделения сил для преследования и уничтожения поврежденных кораблей.

Адмирал Джеллико не хотел ввязываться в ночные бои с главными силами противника, зная, что германский флот был лучше подготовлен к ночным стрельбам. Немцы обладали преимуществом в торпедном вооружении крупных кораблей. Его целью было не упустить вражеский флот и с рассветом возобновить сражение. Но в течение ночи он так и не смог установить местонахождение и курс германского флота. Сведения, которые он получал от Адмиралтейства и своих кораблей, были противоречивы и по ним нельзя было судить об обстановке. Джеллико по-прежнему полагал, что Шеер находится западнее. Между тем главные силы германского флота неизменно шли на юго-восток, к отмели Хорнс-Рев, преследуя единственную цель — уйти в свои базы. Чтобы задержать движение английского флота и облегчить отход своего, Шеер направил на поиски и атаки кораблей противника минные флотилии. Около полуночи Флот открытого моря прошел за кормой английских линейных кораблей.

За ночь произошло несколько боевых столкновений, в результате которых противники понесли даже большие потери, чем днем. Огнем немецких линкоров был потоплен английский броненосный крейсер “Блэк Принс”. От торпед английских эсминцев погибли германский линейный корабль “Поммерн” и легкие крейсера “Фрауенлоб” и “Росток”. Еще один легкий крейсер — “Эльбинг”, уклоняясь от торпед, попал под таран своего линкора “Позен” и также затонул. Потери в эсминцах за ночное время составляли: у англичан — 5 кораблей, у немцев — 2{287}.

С рассветом германский флот миновал Хорнс-Рев и находился вне досягаемости главных сил противника. Три английские подводные лодки, занимавшие позиции у Хорнс-Рев, лежали на грунте и не видели проходившего противника. Утром на английской мине подорвался линкор “Остфрисланд”, но он своим ходом дошел до базы. Адмирал Джеллико из-за разбросанности своих [245] сил, а также из-за туманной погоды и опасения неприятельских подводных лодок и минных заграждений отказался от первоначального намерения преследовать с утра немецкий флот. В 11 час. Гранд-Флит повернул на северо-запад и направился в базы.

Ютландское сражение было единственным сражением за период мировой войны, в котором принимали участие главные силы английского и германского флотов. К нему готовились и на него возлагали большие надежды обе стороны. Как англичане, так и немцы надеялись, что в ходе генерального сражения удастся разгромить основные неприятельские силы и тем обеспечить себе безраздельное господство на море. Этому учила их теория Мэхэна и Коломба. Но сражение закончилось нерешительным исходом: и фактически не изменило соотношения сил на Северном море.

Таблица 4. Потери в личном составе в Ютландском сражении*

Сторона

Всего

Из них

% к общей численности команд

убитыми

ранеными

пленными

всего

Англичане

60 000

6097

510

177

6784

11,3

Немцы

45 000

2551

507

3058

6,8

* Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 3, стр. 523-524; X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 240; Харпер. Правда об Ютландском бое, стр. 109.

Английский флот потерял вдвое больше боевого тоннажа (3 линейных крейсера против 1 германского, 3 броненосных крейсера против 4 легких крейсеров немцев, 1 лидер и 7 эскадренных миноносцев против 5 германских). Гибель же старого немецкого линкора “Поммерн” не имела существенного значения для дальнейших боевых действий. Потери в людях у англичан были в 2,2 раза больше потерь противника. Английское командование не только не сумело использовать превосходство сил, чтобы нанести неприятелю поражение, но наоборот — привело свой флот к крупным потерям. “Обе стороны объявили сражение своей победой, — пишет Вильсон, — но, конечно, это был не решительный бой. Ввиду того, что немцы располагали гораздо более слабыми силами, справедливость требует признать, что это хотя и не был триумф, но успех “по очкам” был на стороне германского флота”{288}. С другой стороны, и немцы не достигли своей цели — такого ослабления английского флота, которое бы изменило соотношение сил в их пользу. Численное превосходство осталось [246] по-прежнему на стороне англичан. Такие результаты Ютландского сражения не оказали и не могли оказать влияния на стратегическую обстановку на Северном море.

В Ютландском сражении оба флота придерживались линейной тактики. Командующие флотами рассматривали сражение как артиллерийскую дуэль линейных сил, построенных в длинные кильватерные колонны и маневрирующих на параллельных курсах. Громоздкие боевые порядки имели слабую маневренность и затрудняли использование огневой мощи флотов. Поскольку вся надежда на успех в сражении возлагалась на единоборство линейных сил, легкие крейсера и эскадренные миноносцы использовались ограниченно, а подводные лодки вообще не нашли применения. Между тем если бы было надлежащим образом организовано взаимодействие разнородных сил флотов, то, очевидно, и результаты сражения были бы иные. Но этому мешали все те же пресловутые принципы линейной тактики, перед которыми преклонялись адмиралы английского и германского флотов. Артиллерия явилась главным оружием в Ютландском сражении. Из 25 погибших кораблей 17 было потоплено артиллерией, остальные 8 — торпедами.

За время сражения англичане выпустили 4598 снарядов крупных калибров (от 305 до 381 мм) и добились 100 попаданий, что составляет 2,2%. Немцы выпустили 3597 снарядов (калибром 280 и 305 мм) и добились 120 попаданий, что равно 3,3%. От артиллерийского огня первые потеряли 3 линейных крейсера, 3 броненосных крейсера, 1 лидер, 4 эсминца; вторые — 1 линейный крейсер, 1 легкий крейсер и 4 эсминца{289}. Таким образом, эффективность огня англичан была значительно ниже, чем у немцев. Сами англичане объясняли это в основном плохой видимостью в направлении на противника (первая фаза сражения), слабой броневой защитой своих крейсеров, невысоким качеством снарядов. Но главные причины крылись в другом — в недостаточной подготовке к ведению артиллерийского боя в условиях малой видимости, плохом управлении огнем, несогласованности действий разнородных сил флота во время сражения.

Немцы хотя и достигли большей эффективности огня, однако и они далеко не использовали возможности артиллерии своего флота. Этому мешали нерешительные действия Шеера, избегавшего боя с главными силами английского флота. Малоэффективным оказалось также использование торпедного оружия. Немцы выпустили в ходе сражения 109 торпед и добились всего 3 попаданий (2,7%), потопив 2 эсминца и повредив 1 линкор противника. Английские корабли произвели 74 торпедных выстрела и добились 5 попаданий (6,8%), потопив 1 линейный корабль, 2 легких крейсера и 1 эсминец и повредив 1 линейный крейсер [247] немцев{290}. Незначительные результаты торпедных атак объясняются тем, что атаки производились одиночными торпедами, с дальних дистанций (50 и более кабельтовых) и без поддержки атакующих кораблей другими силами. Метод залповой торпедной стрельбы по площадям, разработанный русскими моряками, не был применен в Ютландском сражении ни той, ни другой стороной

Ютландское сражение выявило и другие серьезные недостатки. Боевое управление в английском флоте оказалось явно не на высоте. Адмиралтейство, имевшее возможность расшифровывать немецкие радиограммы, не смогло своевременно установить выход главных сил немецкого флота в море, а затем его местонахождение, слало адмиралу Джеллико путаные сообщения, обивавшие его с толку. Командующий авангардом Битти информировал Джеллико об обстановке в районе своих действий нерегулярно и со значительными запозданиями. Неоднократно допускались ошибки в счислении местонахождения авангарда и главных сил, что приводило к потере ориентировки, неправильному выбору курсов и т. д. Оперативная и тактическая разведка не справлялась со своими задачами. Все это вместе с громоздкостью избранных боевых порядков мешало командующему Гранд-Флитом в нужное время сосредоточивать силы для нанесения ударов по противнику.

Почти тa же картина наблюдалась и у немцев. Оперативная и тактическая разведка была организована еще хуже, чем у англичан. Подводные лодки, заранее высланные на позиции к английским берегам и в открытое море, не обнаружили выхода главных сил Гранд-Флита, а в дальнейшем не смогли установить с ними контакта. Дирижабли в начале операции из-за плохой погоды разведки не вели, затем приступили к полетам, но противника не нашли. Тактическая разведка надводными кораблями в ходе сражения фактически отсутствовала. В результате адмирал Шеер до того, как столкнуться с главными силами английского флота, не знал, что они находятся в море и спешат на поддержку своего авангарда, завязавшего бой с германским флотом. На протяжении всего сражения обстановка для него была неясна. Только этим можно объяснить его неоднократные повороты “все вдруг”, чтобы оторваться от противника и проложить путь в свои базы.

Ютландское сражение показало, что в области тактического искусства крупнейшие флоты мира — английский и германский — почти не продвинулись вперед со времен русско-японской войны. Их действия во многом напоминали действия русского и японского флотов в боях и сражениях 1904-1905 гг., хотя боевые возможности флотов выросли с тех пор в несколько раз. Несоответствие тактического искусства боевым возможностям флотов проявилось не только в Ютландском сражении, но и в других боевых столкновениях в период первой мировой войны. Линейная тактика, по канонам которой велись эти бои, не позволяла использовать [248] разнородные силы (а следовательно, и различные виды оружия) флотов в разумном сочетании, во взаимодействии. Как и в эпоху парусного флота, исключительная роль в бою и сражении отводилась линейным силам, т. е. артиллерийскому огню. Применительно к той эпохе это было правильно. Тогда артиллерийский огонь был единственным средством воздействия на противника, если не считать тарана. Теперь же, когда в составе флотов имелись мощные минно-торпедные силы, подводные лодки, авиация, такое положение ничем не оправдывалось,

В Ютландском сражении наметились некоторые новые тенденции в использовании сил и боевых средств. К ним относились: разделение флота на передовой отряд и главные силы (обе стороны), при этом в состав передового отряда включались главным образом линейные крейсера, которые, обладая большой скоростью хода и сильным артиллерийским вооружением, могли в случае необходимости вести бой с линейными кораблями; использование крейсеров и миноносцев и применение дымовых завес при отрыве главных сил от противника (немцы); более широкое, чем прежде, применение торпедного оружия с миноносцев в условиях дневного боя (обе стороны); попытки использования подводных лодок и воздушных сил для ведения оперативной разведки (обе стороны). Однако эти тенденции не оказали, как мы видели выше, сколько-нибудь заметного влияния на ход и исход сражения.

Английские военно-морские деятели не извлекли должных уроков из Ютландского сражения и продолжали придерживаться в основном прежних взглядов на способы ведения войны на море{291}. Немцы также не отказались от своей доктрины “уравнения сил”. Но Шеер стал все больше склоняться к необходимости беспощадной подводной войны против Англии

Нерешительность действий командующих флотами в Ютландском сражении объясняется не только приверженностью их линейной тактике, но также военно-политическими соображениями. И Джеллико, и Шеер были послушными исполнителями воли своих правительств. Правящие крути Англии стремились сохранить свой флот как крупный фактор к моменту заключения мира и для проведения империалистической политики после войны. Германия хорошо понимала это и также не хотела рисковать своим флотом, тем более, что его противник обладал значительным превосходством в силах.

Результаты Ютландского сражения не удовлетворяли ни ту, ни другую стороны. Но на первых порах, чтобы сгладить неблагоприятное впечатление у мировой общественности, английское и немецкое командование старалось всячески раздуть свои успехи, [249] приписать победу своему флоту. Такой подход к изображению действий флотов в Ютландском сражении сохранился в значительной степени и в последующем.

До середины августа 1916 г., пока не был в основном завершен ремонт поврежденных кораблей, флоты не выходили крупными силами в открытое море. Действия сторон в этот период ограничивались выходами легких сил и подводных лодок, главным образом с целью разведки. Англичане усилили наблюдение за Гельголандской бухтой и фландрскими базами противника. Немцы произвели три налета дирижаблями на Англию, в том числе один на Лондон{292}. Их подводные лодки поставили у английских берегов (в устье Темзы и у баз севернее Скарборо) минные заграждения. Весьма неприятным событием для англичан была гибель 5 июня броненосного крейсера “Хемпшир”, на котором направлялся в Россию для переговоров военный министр Англии лорд Китченер. Крейсер вышел из Скапа-Флоу и, следуя западнее Оркнейских островов, подорвался на минном поле, поставленном германской подводной лодкой “U-75” (командир капитан-лейтенант К. Бейцен) в ночь на 29 мая. Вместе с крейсером погибли лорд Китченер и почти вся команда; только 12 человек добрались до ближайшего острова{293}.

В августе германское командование разработало план операции по обстрелу английского порта Сандерленд. Целью ее, как и в прежних набегах, был не столько обстрел порта, сколько намерение вызвать часть сил английского флота в море и уничтожить ее. Это должно было также показать, что флот готов к новым активным действиям против превосходящего противника. Выход германского флота состоялся 18 — 19 августа. Англичане на этот раз успели развернуть силы Гранд-Флита до подхода противника к английским берегам. Немцам пришлось отказаться от обстрела Сандерленда. Помыслы Шеера теперь были всецело направлены на то, чтобы перехватить корабли английского флота и обрушиться на них.

Однако встречи не произошло, хотя флоты в одно время и находились на близком расстоянии (30 миль) друг от друга. Удача выпала лишь на долю немецких подводных лодок. Они потопили 2 английских легких крейсера (“Ноттингэм” и “Фалмот”); английская лодка повредила германский линейный корабль “Вестфален”.

“Операцию Шеера можно считать удачной, — пишет X. Вильсон. — Ценой незначительных повреждений 1 линейного корабля он потопил 2 британских крейсера и опроверг оптимистическое мнение, будто после Ютландского боя германский флот больше не отважится выходить в море. Кроме того, успех атак подводных [250] лодок против “Ноттингэма” и “Фалмота” сильно встревожил британское командование”{294}.

Последний свой выход в 1916 г. германский флот предпринял 19 октября в среднюю часть Северного моря. Английское командование узнало о выходе заранее и приняло меры по обороне берегов, а также развернуло подводные лодки. Гранд-Флит в море не высылало. Английская подводная лодка потопила легкий крейсер “Мюнхен”. После этого германский флот, не имея надежды на встречу с надводными силами англичан, возвратился в Гельголандскую бухту{295}.

В июле адмирал Шеер вновь поставил перед высшим командованием вопрос о неограниченной подводной войне на морских сообщениях противника, чтобы можно было, как он выразился, “добраться до жизненного нерва Англии”{296}. По настоянию канцлера предложение Шеера и на этот раз было отклонено. Германское правительство опасалось, что неограниченная подводная война приведет к немедленному выступлению Соединенных Штатов Америки, о чем свидетельствовала еще апрельская нота США, последовавшая вскоре после потопления парохода “Сэссекс”, среди пассажиров которого находились американцы. Летом и осенью 1916 г. немецкие подводные лодки действовали в соответствии с призовым правом. К началу 1916 г. немцы имели в строю 68 лодок. С марта ежемесячно вступало в строй в среднем по 10 лодок, а в декабре — даже 15. В море одновременно находилось до 17 лодок{297}. Лодки действовали в Северном море, Атлантике, Средиземном, Балтийском и Черном морях. В сентябре несколько лодок было направлено в Баренцево море для срыва перевозок между Россией и ее союзниками.

Особое внимание германское командование уделяло действиям так называемой фландрской флотилии подводных лодок в Английском канале, где было сконцентрировано движение торговых судов и воинских транспортов. Последние осуществляли перевозку английских войск на территорию Франции. В ноябре фландрским лодкам было разрешено топить все неприятельские суда без предупреждения. Помимо использования торпедного и артиллерийского оружия, подводные лодки фландрской флотилии производили массовые постановки мин в Канале и у восточного побережья Англии. С марта 1916 г. по январь 1917 г. они выставили 1418 мин. Только за 4 месяца (октябрь 1916 г. — январь 1917 г.) на этих минах погибло 80 судов, общим тоннажем свыше 100 тыс. т{298}. [251]

Успехи немецких лодок заставили англичан принять меры по усилению дуврского патруля. К концу октября в его состав входили (без учета кораблей, бывших в ремонте) 3 легких крейсера, 1 лидер, 60 эскадренных миноносцев и миноносцев, 9 мониторов, 1 канлодка, 18 подводных лодок, 15 тральщиков, 1 авиатранспорт и до 240 разных вспомогательных судов (яхт, траулеров, дрифтеров, моторных катеров){299}.

Для борьбы с неприятельскими подводными лодками англичане в 1916 г. стали широко применять противолодочные сети с минами. Сети были установлены также у фландрского побережья на расстоянии 23 миль, а также поперек Дуврского пролива. Сети в проливе дополнялись бонами и охранялись вооруженными дрифтерами. Весной в сетях запутались две немецкие лодки, одна из них при всплытии была захвачена французским миноносцем, а вторая уничтожена английским сторожевиком{300}.

Действия лодок фландрской флотилии в Канале поддерживались и дополнялись набегами немецких эскадренных миноносцев. Наиболее удачный набег был совершен в ночь с 26 на 27 октября, в котором участвовали две флотилии эсминцев (11 кораблей). Англичане знали о подготовке противника к набегу, но сорвать его не сумели. Немецкие миноносцы потопили 2 эсминца, 1 воинский транспорт, 6 дрифтеров и повредили 1 эскадренный миноносец, а затем без потерь вернулись в Остенде и Зеебрюгге{301}. Это была существенная потеря английского флота.

Несмотря на то что германские подводные лодки действовали в основном по призовому праву, они достигли в 1916 г. крупных успехов не только в Английском канале и Северном море, но и на других театрах. За год они уничтожили 1148 судов противника и нейтральных стран, общим тоннажем 2822 тыс. брутто т.

Большие потери торгового тоннажа от немецких подводных лодок заставили англичан принять дополнительные меры по борьбе с лодками. В Адмиралтействе был создан для этой цели специальный отдел во главе с контр-адмиралом Деффом, который разработал конкретные мероприятия в этой области: развитие системы патрулей по охране районов вблизи портов и баз, минирование в широких масштабах выходов из Гельголандской бухты, организация противолодочного дозора у северного выхода из Северного моря, использование подводных лодок для конвоирования торговых судов на больших переходах, дальнейшее усиление Дуврского барража и т. д.{302} [252]

Кампания 1916 г. на Северном море не оказала существенного влияния на общий ход войны. Морская блокада Германии продолжала усугублять ее тяжелое экономическое положение, все более и более ухудшавшееся в ходе войны. Генеральное сражение у Ютландии не увенчало победным венком ни тот, ни другой флот. Зато оно окончательно скомпрометировало саму идею такого сражения, которая являлась краеугольным камнем англо-американской теории господства на море, показало несостоятельность официальных военно-морских доктрин сторон.

В ходе кампании в более широких масштабах, чем прежде, немцы использовали в борьбе на морских сообщениях противника подводные лодки. Средства противолодочной обороны англичан оказались не в состоянии не только парализовать действия лодок, но даже приостановить рост потерь в торговом тоннаже. Нарастала серьезная угроза подводной блокады Англии. Широкое применение нашло также минное оружие. Немцы выставили в 1916 г. на Северном море 3700 мин{303} (у берегов Англии, Франции и Бельгии, т. е. в активных заграждениях); англичане — 13 937 мин, из них 9172 мины (65,8%) в активных заграждениях, в том числе 1679 мин у Гельголандской бухты{304}. Во второй половине кампании активизировались действия воздушных сил (гидросамолетов, дирижаблей), особенно германских (разведка на морском театре, налеты дирижаблей на Англию).

Было положено начало взаимодействию разнородных сил флота (надводных, подводных, воздушных). Германский флот для обеспечения действий подводных лодок впервые стал использовать линейные силы. Это шло уже полностью вразрез с теорией Мэхэна и Коломба: линкоры на службе у подводных лодок. Но логика развития военно-морского искусства не считалась с устаревшими догмами. Потери английского флота в кампании 1916 г. на Северном море составляли 1 линкор, 3 линейных, 4 броненосных и 3 легких крейсера, 12 миноносцев и 2 подводные лодки; германский флот лишился 1 линкора, 1 линейного и 4 легких крейсеров, 9 миноносцев и 14 подводных лодок.

В конце ноября — начале декабря 1916 г. произошли значительные изменения в руководстве английским флотом: адмирал Джеллико был назначен первым морским лордом (начальником Морского генерального штаба). В командование Гранд-Флнтом вступил адмирал Битти, вице-адмирал Верней занял пост второго морского лорда. Командующим флотом линейных крейсеров стал [253] контр-адмирал Пэкенхем{305}. В германском флоте в конце года были произведены организационные изменения. Из состава Флота открытого моря была исключена 2-я линейная эскадра, состоявшая из устаревших кораблей типа “Дейчланд” (додредноуты). В дальнейшем она использовалась для охраны Гельголандской бухты во время выходов флота в море, а также в учебных целях. Линейные силы Флота открытого моря после исключения 2-й эскадры стали состоять из трех эскадр: 1-й (8 линкоров, командующий — вице-адмирал Шмидт), 3-й (5 линкоров, командующий — вице-адмирал Бенке) и 4-й (5 линкоров, командующий — контр-адмирал Мауве).

Флагманским кораблем командующего флотом был назначен линкор “Баден”. Место погибшего флагмана разведывательных сил линейного крейсера “Лютцов” занял новый линейный крейсер “Гинденбург”{306}.

Средиземное море

Военно-морские силы сторон на Средиземном море пополнились новыми кораблями. В итальянском флоте вступили в строй линейный корабль “Андреа Дориа”{307}, легкий крейсер, 2 эскадренных миноносца, 29 малых миноносцев, 20 подводных лодок, 48 торпедных катеров. Англо-французы для борьбы с германскими подводными лодками и действий в Адриатике увеличили легкие силы и число вспомогательных кораблей. Австрийский флот пополнился линейным кораблем “Сент Истван”, несколькими миноносцами и подводными лодками (в том числе переданными Германией). Немцы довели количество своих подводных лодок на Средиземном море к середине 1916 г. до 12, а к концу года — до 18{308}.

Задачи союзных флотов были прежними: защита средиземноморских коммуникаций от германских подводных лодок, поддержка приморского фланга итальянской армии при ее продвижении на Триест, нарушение прибрежных сообщений противника в Адриатическом море, воспрепятствование тралению мин, поставленных итальянцами у австрийских берегов, и, наконец, защита баз и побережья Италии от возможных набегов вражеского флота. Австрийский флот, помимо содействия своим сухопутным войскам и защиты коммуникаций Адриатике, должен был ударами по [254] силам Отрантского барража союзников облегчить выходы подводных лодок в Средиземном море.

Германские подводные лодки в 1916 г. охватили своими действиями фактически весь средиземноморский театр. Это было достигнуто, при сравнительно небольшом количестве лодок на театре, путем смены районов их действий. Чаще всего лодки выходили в Тунисский пролив, где было наиболее сосредоточенное движение судов. Каждая лодка, выходившая на морские сообщения, старалась побывать в нескольких районах, что увеличивало вероятность встречи с неприятельскими судами и снижало эффективность противолодочных мероприятий противника. В действиях на сообщениях лодки использовали все виды оружия, которыми они располагали: торпеды, мины, артиллерию. В 1916 г. большое применение нашли мины. Лодки ставили мины в Адриатическом море, Тарентском заливе, на подходах к Мальте, в восточной части Средиземного моря — у о. Мудрос, Салоник, о. Крит, Александрии и Порт-Саида; в западной половине моря — у Генуи, Марселя, Орана, Бизерты, а также в Атлантическом океане — у Лиссабона. Всего за год было выставлено лодками 418 мин{309}. Потери торгового тоннажа союзников из месяца в месяц росли; в ноябре они достигли 170 тыс. брутто-тонн. Это была уже немалая цифра. Значительные размеры приняли потери в боевых кораблях и вспомогательных судах.

В течение кампании 1916 г. немецкие и австрийские лодки потопили около 300 торговых судов общим водоизмещением свыше 800 тыс. т и до 20 боевых кораблей, воинских транспортов и вспомогательных судов, в том числе 4 линейных корабля (английские “Рассел” и “Корнуолис” французские “Сюффрен” и “Голуа”), 1 броненосный крейсер (французский “Адмирал Шарне”), 1 крейсер (русский “Пересвет”{310}), 4 эскадренных миноносца и 1 подводную лодку{311}. Отдельные лодки достигли исключительных успехов. Так, немецкая лодка “U-35” (командир — капитан-лейтенант Арно де ля Перьер) только за четыре похода (вторая половина года) потопила 230 тыс. тонн торгового тоннажа, действуя главным образом артиллерийским оружием (102-мм орудие){312}. [255]

Успешное форсирование немецкими лодками Отрантского пролива вынудило союзников принять новые меры по усилению барража в этом проливе. Отрантский пролив в два раза шире (около 40 миль) и глубоководнее (до 1000 м) Дуврского. Чтобы создать в нем необходимую плотность противолодочных средств, требовались большие усилия. В марте 1916 г. на Мальте состоялось совещание представителей союзных флотов, которое решило ширину зоны барража увеличить до 80 миль. Расчет был на то, что неприятельские лодки вынуждены будут всплывать в этой зоне для зарядки аккумуляторов и подвергаться воздействию сил и средств барража. Было увеличено число сторожевых кораблей, траулеров и дрифтеров, обслуживавших барраж, дополнительно поставлены мины и противолодочные сети. Однако все эти меры оказались малодейственными: лодки продолжали выходить в Средиземное море. Только одна лодка была потоплена на барраже. Австрийские легкие крейсера и миноносцы время от времени наносили удары по силам барража. В июне — июле они уничтожили 3 дрифтера. Недостаток сил для прикрытия траулеров и дрифтеров заставил союзное командование отвести барраж с параллели м. Отранто на линию м. Леука — о. Фанос, что несколько сокращало его протяженность. Но это только облегчило прохождение пролива подводными лодками противника. В сентябре — октябре для обнаружения и уничтожения лодок были привлечены французские самолеты, базировавшееся на Корфу. Между тем этих средств было явно недостаточно, и ни одной лодки им уничтожить не удалось. Один самолет был сбит артиллерийским огнем немецкой лодки{313].

В конце октября в Таранто состоялось второе в 1916 г. совещание по вопросам борьбы с подводными лодками. Оно постановило вновь вывести английские дрифтеры на параллель м. Отранто. К северу от них итальянцы должны были держать 22 траулера и 18 малых миноносцев, а южнее — действовать французские миноносцы, канонерские лодки, траулеры и моторные катера. Предусматривалось также использование подводных лодок на позициях в Отрантском проливе. Для ведения разведки и атак вражеских лодок французам предлагалось довести число самолетов на Корфу до 30, а итальянцам — выделить 38 самолетов с базированием на Бриндизи и Валону. Зона барража достигала теперь 60 миль в ширину{314}. Однако плотность сил и средств на нем была по-прежнему недостаточной. Лодки противника без особых усилий форсировали барраж. Пленные немцы с одной потопленной лодки заявили, что проход Отрантским проливом является “немного изматывающим” для командиров лодок, но не представляет серьезных затруднений{315}. Всего за год немцы и австрийцы потеряли 4 лодки, причем одна из них погибла на своих минах и [256] еще одна затонула при взрыве противолодочных бомб на итальянском миноносце, торпедированном этой лодкой{316}.

На действиях сил Отрантского барража отрицательно сказывалась организация командования. Единого командования не существовало. Французские силы подчинялись главнокомандующему военно-морским флотом Франции на Средиземном море адмиралу Дартиж де Фурне, а итальянские и английские — командующему итальянским флотом герцогу Абруццкому.

Действия союзников в Адриатическом море сводились в основном к набегам легких сил на прибрежные коммуникации и порты противника. Австрийцы ограничились преимущественно оборонительными мерами, если не считать их удары по силам Отрантского барража, о чем говорилось выше. В ходе действий в Адриатике крупных боевых столкновений не было. Для нанесения ударов по австрийским кораблям в базах итальянцы впервые использовали торпедные катера. Более широкое применение, чем в предыдущие кампании, нашла авиация (разведка, корректировка огня кораблей, бомбовые удары). Обе стороны использовали минное оружие: австрийцы выставили в оборонительных и активных заграждениях до 400 мин, итальянцы — свыше 200{317}. Содействие приморским флангам сухопутных войск было ограниченным, так как войска в 1916 г. не вели решительных действий на побережье. Линейные силы как союзников, так и Австрии в боевых операциях в Адриатике не участвовали, оставались в базах. Несмотря на это, итальянский флот потерял два линейных корабля — “Леонардо да Винчи” (от внутреннего взрыва, происшедшего, как полагают итальянцы, в результате диверсии) и “Регина Маргерита” (подорвался на плавающих минах, сорвавшихся с минных полей Отрантского барража){318}.

Балтийское море

В соотношении сил сторон на Балтийском море к началу кампании 1916 г. произошли значительные изменения. Германское верховное командование не планировало крупных наступательных операций на приморском направлении Восточного фронта. Оно намечало вести здесь позиционную оборону. Поэтому линейные соединения флота, действовавшие на Балтике в 1915 г., были возвращены в Северное море. Главными задачами флота на Балтийском море являлись обеспечение морских сообщений со Швецией, по которым осуществлялись перевозки железной руды, и минные [257] постановки. Для защиты коммуникаций немцы с началом навигации развернули подвижные корабельные дозоры: в средней части моря — между островами Эланд и Готланд и портом Либавой; в южной части — у островов Борнхольм и Рюген, в Данцигской бухте и у Мемеля. В дозорах использовались миноносцы, тральщики и сторожевые суда, а для их поддержки — крейсера, подводные лодки и самолеты. С 7 апреля вводилась система конвоев на всех основных коммуникациях. Но Германия не располагала достаточным количеством кораблей охранения. Чтобы выйти из этого затруднения, она заключила со Швецией тайное соглашение, по которому последняя взяла на себя обязательство обеспечивать немецкие суда охранением в пределах своих территориальных вод. При строгом соблюдении Россией нейтралитета Швеции ее территориальные воды стали надежным укрытием для германских транспортов. Все это весьма осложняло действия русского флота на морских сообщениях противника в кампанию 1916 г.

Русский флот на Балтике по числу кораблей и боевой мощи в целом во много крат превосходил германские военно-морские силы, оставшиеся на этом театре. В ходе кампании 1916 г. он пополнился еще 10 эскадренными миноносцами типа “Новик”, 5 подводными лодками типа “Барс”, 5 лодками типа “АГ”{319}, а также тральщиками и вспомогательными судами. Правда, программа строительства линейных и легких крейсеров была сорвана, что выявилось уже в 1915 г., но это не имело большого значения, поскольку русское верховное командование продолжало придерживаться оборонительных действий на балтийском театре. К тому же и противник, как сказано выше, не стремился к наступательным операциям крупными силами.

В начале 1916 г. Балтийский флот был подчинен непосредственно Ставке верховного главнокомандующего, при которой создавался Морской штаб. Одновременно командующий флотом получил право использовать все классы кораблей по своему усмотрению{320}.

17 февраля (1 марта) верховный главнокомандующий утвердил новое боевое расписание русского Балтийского флота, в котором был учтен опыт предыдущей кампании и вступление в строй новых кораблей. Оно вносило существенные изменения в организацию флота. Эскадра была упразднена, а бригады линейных крейсеров и кораблей, входившие в нее, подчинены непосредственно командующему флотом. Ему же стали подчиняться [258] выведенные из состава Минной обороны минная дивизия и дивизия подводных лодок. Для борьбы с немецкими подводными лодками была сформирована в составе Минной обороны дивизия сторожевых судов, включавшая старые миноносцы, вооруженные пароходы и вновь построенные мелкие корабли{321}.

Все эти изменения в управлении и организации флота в условиях сравнительно благоприятной оперативной обстановки, сложившейся к началу кампании, должны были бы, казалось, привести к расширению боевых задач флота, к более активному использованию его сил. Однако Ставка своей директивой флоту от 3 (16) марта не внесла существенных коррективов в его задачи на 1916 г. В качестве главной задачи по-прежнему предписывалось: “Не допускать проникновения противника к востоку от главной морской Нарген-Порккалауддской позиции в Финском заливе”{322}. В развитие этой задачи Ставка приказывала: прочно удерживать Або-Аландскую и Моонзундскую укрепленные позиции, не допуская вместе с тем проникновения противника в Ботнический залив и к юго-западному побережью Финляндии; выполнять “возможные активные операции, не идущие в ущерб главной задаче, поставленной флоту, и наносить возможный (подчеркнуто автором. — Ред.) вред противнику”; оказывать содействие армии{323}.

О наступательных, действиях флота в директиве говорилось весьма неопределенно, без указания их цели и оперативного значения. О нарушении морских сообщений противника, что составляло одну из важнейших задач флота, даже не упоминалось. Ставка включала, по всей вероятности, действия на сообщениях в понятие “возможных активных операций”.

В оперативном плане на кампанию 1916 г., разработанном штабом флота, были конкретизированы задачи флота. План состоял из двух частей: оборонительных мероприятий и активных действий. Первейшей задачей обороны было создание и защита Передовой минно-артиллерийской позиции на линии о. Эре (Аландские острова) — м. Тахкона (о. Даго), которая должна была служить первым рубежом для боя с флотом противника при его попытке прорыва в Финский залив{324}. Намечались также крупные мероприятия по усилению Центральной, Або-Аландской и Моонзундской позиций, обороне Рижского залива, развитию ПВО [259] на театре и т. д. В плане был определен состав сил и указаны основные принципы их использования в оборонительных операциях. Наиболее детально была разработана схема боя на Передовой позиции, вносившая новые моменты в развитие идеи позиционного боя. Намеченные планом активные операции флота включали действия разнородных сил на морских сообщениях противника (в том числе постановку активных минных заграждений), борьбу с неприятельскими подводными лодками, обстрел побережья, высадку диверсионных и тактических десантов. При всех этих действиях силы флота должны были стремиться к уничтожению в открытом бою более слабых сил врага{325}.

В соответствии с оперативным планом весной началось оборудование Передовой минно-артиллерийской позиции. С 27 марта (9 апреля) по 17 (30) мая минные заградители и тральщики под прикрытием эскадренных миноносцев выставили на южном и центральном участках позиции 3963 мины. Кроме того, в районе, прилегающем к Передовой позиции с севера, и в шхерах между Руссарэ и Гангэ было поставлено 140 мин{326}. Одновременно развернулись работы по сооружению 305-мм (12 дюймов) артиллерийских батарей на островах Даго (м. Тахкона) и Эре (по одной на каждом острове). Но строительство этих батарей по ряду причин затянулось{327}. А между тем скорейшее завершение оборудования Передовой позиции имело исключительно важное значение. Эта позиция являлась не только передовым рубежом в обороне Финского залива, но и центральным звеном всей оборонительной системы русских на Балтике. Она надежно прикрывала сообщения флота из Финского залива в Рижский и Ботнический. В мае начались минные постановки также на Центральной минно-артиллерийской позиции с целью ее усиления. Всего в 1916 г. было выставлено здесь 2165 мин и 136 мин на прибрежных участках, прилегающих к позиции{328}. Усилилось и артиллерийское вооружение позиции: за период кампании вошли в строй 3 новые батареи: 305-мм и 75-мм на о. Нарген и 203-мм на о. Макилуотто{329}.

Командование флотом считало, что силы и средства Або-Аландской шхерной позиции недостаточны, чтобы надежно оборонять архипелаг в случае нападения крупных сил противника. Гарнизон островов состоял всего из одного морского батальона, который мог лишь наблюдать за неприятелем. Береговая артиллерия (2-152-мм, 1-120-мм и 1-75-мм батареи) не обеспечивала [260] прикрытия с моря обширного района позиции. Командованию удалось провести ряд мероприятий по усилению позиции. Был сформирован Або-Аландский отряд кораблей в составе 8 эскадренных миноносцев, 6 канонерских лодок, 1 минного заградителя, 6 сторожевых катеров и 12 вспомогательных судов{330}. На острова направили полк офицерской стрелковой школы с двумя батареями полевой артиллерии и 20 пулеметами и саперно-минную команду{331}, было сооружено 12 новых береговых батарей (38 орудий калибром 152 и 120 мм){332}, которые полностью прикрывали со стороны моря важнейшие острова архипелага и фарватеры. На позиции и в северной части Балтийского моря выставили дополнительно 821 мину{333}. На островах оборудовали 4 посадочные площадки для самолетов{334}.

Угроза захвата противником Моонзундских островов и утверждения его господства в Рижском заливе, что повлекло бы за собой крушение всего южного фланга оборонительной системы на Балтике, неукоснительно требовала наращивания сил и средств в этом районе. Кроме того, сухопутное командование намеревалось провести летом наступательную операцию с целью изгнания врага из Курляндии. Флот должен был подготовиться не только к огневому содействию войскам и обеспечению их приморского фланга от возможных ударов неприятеля с моря, но и к высадке крупного десанта на южный берег Рижского залива. Это потребовало от командования флота проведения дополнительных мероприятий.

В апреле начались минные постановки в Ирбенском проливе. Они производились при систематическом противодействии береговой артиллерии и авиации с Курляндского полуострова, занятого противником. Однако русские минеры продолжали свое дело. По ноябрь (включительно) было выполнено 50 отдельных постановок, выставлено 5940 мин; 380 мин поставлено в Рижском заливе{335}. Морская бригада, составлявшая гарнизон Моонзундских островов, увеличилась вдвое (с 4 до 8 батальонов). Кроме того, ей был придан отдельный артиллерийский дивизион (6 — 152-мм батарей, 40 пулеметов). В ходе кампании 1916 г. на островах было построено 6 новых береговых батарей и началось сооружение 305-мм батареи на м. Церель для защиты минных заграждений в Ирбенском проливе{336}. Важными мероприятиями явились также [261] оборудование маневренной базы для морских сил Рижского залива в Рогокюля и углубление главного моонзундского фарватера до 7,6 м, что позволяло проводить крупные корабли из Финского залива в Рижский.

Состав корабельных соединений в Рижском заливе часто менялся, но командование флота старалось держать там достаточные силы для обеспечения обороны этого важного в стратегическом отношении района. Были приняты меры по развитию противовоздушной обороны на театре: увеличено число самолетов и зенитных батарей для прикрытия с воздуха баз и других важных объектов.

Одной из основных задач флота на кампанию 1916 г. была артиллерийская поддержка фланга 12-й армии. Решение этой задачи возлагалось на Морские силы Рижского залива. Для согласования действий флота и сухопутных войск при штабе 12-й армии была создана специальная группа из опытных морских офицеров, которая проделала большую подготовительную работу: развернула на берегу сеть наблюдательных и корректировочных постов, создала центральную радиостанцию для связи с армейскими частями и своими постами, организовала систематическую воздушную разведку флотскими самолетами занятого противником побережья, разработала карту совместных действий с обозначением неприятельских военных объектов — батарей, укрепленных рубежей, наблюдательных постов и т. д. Корабли, выделенные для огневой поддержки, разбивались на тактические группы. Прикрытие их с воздуха осуществлялось самолетами с авиатранспорта “Орлица” и временного аэродрома на о. Руно, куда было переброшено с Эзеля 12 самолетов.

В начале июня были проведены пробные стрельбы по берегу с целью проверки схемы связи и организации управления огнем, а затем корабли приступили к систематической артиллерийской поддержке фланга войск 12-й армии. В обстреле вражеских позиций участвовали линейный корабль “Слава”, канонерские лодки “Грозящий” и “Храбрый” и 8 эскадренных миноносцев. Большую помощь сухопутным войскам оказывала авиация флота. Самолеты, базировавшиеся на авиатранспорт “Орлица” и острова Эзель и Руно, не только вели воздушную разведку и корректировали огонь кораблей, но и наносили бомбовые удары по авиастанции на оз. Ангерн (Курляндский полуостров) и объектам противника на берегу, отражали налеты неприятельских самолетов. При встречах с воздушным противником флотские летчики смело вступали в бой, не считаясь с его численностью. Так, например, два русских гидросамолета, производивших 1 (14) августа налет на авиастанцию Ангерн, были атакованы семью немецкими самолетами. Приняв бой, они сбили один и повредили два вражеских самолета. Последние вынуждены были из-за повреждений выйти из боя и совершить посадку. Оба русских самолета, имея пулевые [262] пробоины, возвратились на свою станцию. И это был не единичный случаи{337}.

В начале июля Ставка приказала Северному фронту перейти в наступление на Западной Двине с целью отбросить противника от Риги, а в случае успешного развития наступления — очистить от немецких войск и всю Курляндию. Ставка полагала также, что активные действия войск Северного фронта благоприятно повлияют на обстановку на Юго-Западном фронте, где продолжалось большое наступление русских армий. Одновременно с наступлением войск фронта намечалось высадить десант (6 — 8 батальонов морской бригады) в районе м. Домеснес (западное побережье Рижского залива) для отвлечения внимания и сил противника. Однако командующий Северным фронтом генерал Куропаткин не стал ждать завершения подготовки десантной операции и приказал 12-й армии перейти 3 (16) июля в наступление. Морские силы Рижского залива были привлечены для артиллерийской поддержки наступающих войск. В течение трех дней, 2-4 (15 — 17) июля, корабли вели интенсивный и эффективный огонь по вражеским позициям, но сухопутные войска не сумели прорвать оборону немцев на приморском участке. Наступление захлебнулось. После этого вновь был поставлен вопрос о высадке десанта. На этот раз предполагалось высадить крупные силы: 32 батальона пехоты, 13 эскадронов и сотен конницы, 3 роты саперов и ряд вспомогательных частей и подразделений, 72 орудия и 142 пулемета{338}. Были изменены и задачи десанта. Он должен был теперь нанести основной удар по противнику на приморском участке при одновременном наступлении войск 12-й армии с фронта. Местом высадки был избран район устья р. Роен (южнее Домеснеса).

Морское командование разработало детальный план высадки и обеспечения действий десанта на берегу. В Рижский залив прибыли дополнительные силы — линейный корабль “Цесаревич”, крейсера “Аврора”, “Диана”, “Баян” и “Адмирал Макаров”; началось сосредоточение транспортных и высадочных средств. Однако сухопутное командование не стремилось форсировать подготовку операции. Срок высадки десанта не был определен даже ориентировочно. Состав сил его пересматривался несколько раз. Рассмотрение и утверждение основных документов на операцию затягивалось. Между тем противнику стало известно о готовившейся десантной операции. Чтобы предотвратить ее, германское командование приступило в конце июля к подготовке сил флота к прорыву в Рижский залив. В Ирбенском проливе немецкие тральщики под прикрытием надводных кораблей, береговых батарей и авиации начали усиленное траление русских минных [263] заграждений. Морские силы Рижского залива не смогли пресечь тральные работы противника. Угроза прорыва вражеского флота в залив была реальной. Это обстоятельство, а также необходимость переброски подкреплений на Юго-Западный фронт заставили Ставку в середине августа отказаться от наступательных действии в Прибалтике, в том числе и от высадки десанта{339}.

Операция по высадке десанта в Рижском заливе, получившая название “смешанной”, не состоялась, но опыт подготовки к ней флота не был забыт. Он широко использовался в последующем при разработке и практическом осуществлении совместных операций морских и сухопутных сил.

Действия русского флота на морских сообщениях противника начались в мае выходом трех подводных лодок. Главной целью этого похода было выявление путей наиболее интенсивного движения неприятельских судов, системы их охранения и организации дозорной службы. В период с 1 по 10 (с 14 по 23) мая лодки обследовали сообщения вдоль Курляндского побережья, между островами Эланд и Борнхольм, в Норухчепингской бухте, проливе Кальмарзунд, т. е. все основные пути движения немецких транспортов на Балтике. Полученные ими данные были использованы командованием для уточнения плана действий сил флота на морских сообщениях противника. Кроме того, лодки потопили три крупных немецких транспорта общим водоизмещением 8600 т{340}.

Следующий поход лодки совершили 12-22 мая (25 мая — 4 июня). В нем участвовало пять лодок. Результаты похода оказались весьма скромными: был поврежден один эскадренный миноносец. После потери трех транспортов противник принял ряд дополнительных мер по противолодочной обороне: усилил дозоры, увеличил число кораблей охранения в конвоях, приступил к вооружению крупных транспортов артиллерией. Его торговые суда стали широко использовать флаги нейтральных стран. За время похода только четыре раза лодкам удалось выйти в торпедную атаку, из них три раза безуспешно. На эффективности атак сказалась также недостаточная подготовка командиров лодок. Из похода не вернулась одна лодка.

Неутешительные результаты второго похода подводных лодок заставили командование русского флота пересмотреть способы действий на сообщениях. Было решено организовать набеговые операции надводных сил. Набеги приурочивались ко времени выхода крупных германских конвоев из портов Швеции, о чем заранее сообщалось штабу флота агентурной разведкой. Расчет был основан на внезапности ударов. Специально сформированные отряды надводных кораблей, состоящие из 2-3 крейсеров и 7 — 10 эскадренных миноносцев, должны были выходить на пути [264] движения конвоев и уничтожать конвойные и дозорные корабли и транспорты. Для прикрытия отрядов надводных сил, а также потопления неприятельских кораблей и судов заранее высылались подводные лодки. Таким образом, командование русского флота намеревалось использовать надводные корабли и подводные лодки на сообщениях противника во взаимодействии. Были совершены три набега надводных кораблей (в Норчепингскую бухту, район маяка Ландсорт — о. Эланд, Ботнический залив).

18 (31) мая отряд эскадренных миноносцев (“Новик”, “Победитель” и “Гром”), подойдя ночью к бухте Норчепинг, обнаружил здесь караван из 14 германских пароходов, шедших в сопровождении вспомогательного крейсера “Герман” и двух вооруженных конвойных судов. В происшедшем бою русскими миноносцами были потоплены вспомогательный крейсер и оба конвойных судна, при этом из команды крейсера с воды были подняты и пленены 9 человек. Германские транспорты, пользуясь темнотой и отвлечением русских миноносцев боем с конвойными судами, скрылись из вида. Для прикрытия миноносцев в районе Ландсорт — Готска — Санде находились крейсера “Громобой” и “Диана”.

17 (30) июня отряд из 8 миноносцев под прикрытием крейсеров “Громобой” и “Диана” вышел в район Норчепингской бухты для действий против неприятельских торговых судов. Ночью миноносцы, шедшие впереди, заметили 8 миноносцев противника, которые произвели по русским кораблям несколько выстрелов и начали их преследовать. На рассвете немецкие миноносцы вошли в соприкосновение с крейсерами “Громобой” и “Диана” и атаковали их с дальней дистанции, выпустив около 20 торпед. Русские крейсера открыли ответный артиллерийский огонь по неприятельским миноносцам. Корабли противника, получив повреждения, прикрылись дымовыми завесами и поспешно отошли.

28 июня (11 июля) эскадренные миноносцы “Внушительный” и “Бдительный” совершили третий набег на неприятельские коммуникации у шведского побережья в Ботническом заливе, где они захватили немецкие пароходы “Вормс” (10 000 т) и “Лиссабон” (5000 т) с грузом железной руды. Оба парохода были приведены на Аландские острова. Таким образом, в двух случаях русские корабли имели боевые столкновения с конвойными и дозорными силами противника и нанесли ему потери{341}.

Добились успехов также и подводные лодки, прикрывавшие надводные корабли. Так, 4 (17) мая подводная лодка “Волк”, находившаяся в крейсерстве у берегов Швеции в районе Ландсорта, задержала и потопила торпедами германские пароходы “Гера” (4300 т), “Бианка” (1800 т) и “Кольга” (2500 т). Эта же лодка, будучи в крейсерстве в Ботническом заливе два месяца спустя, [265] потопила германский пароход “Дорита” (6000 т) со шведской железной рудой. Капитан этого парохода был взят в плен, а экипажу предоставлена возможность на шлюпке высадиться на берег.

На этом закончились набеговые операции надводных кораблей на вражеские сообщения в 1916 г. Несмотря на их положительные результаты, Ставка, чтобы не осложнять отношений со Швецией, дала указание командующему Балтийским флотом о прекращении действий надводных кораблей на коммуникациях вдоль шведского побережья. В дальнейшем действовали на сообщениях только подводные лодки. Новые лодки типа “Барс” и английские лодки выходили на коммуникации в центральную и южную части Балтийского моря. Основным методом их действий было крейсерство в назначенном районе. Старые же лодки типа “Дракон” использовались в северной части моря, проливе Оландсгаф и Ботническом заливе — позиционным методом. Лодкам предписывалось строго соблюдать призовое право, что при систематическом использовании немцами нейтральных флагов отрицательно сказывалось на результатах их действий. С середины июля по ноябрь русские лодки потопили всего два транспорта и захватили один. Английские лодки успеха не имели. Такие незначительные результаты действий подводных лодок не могли, конечно, оказать существенного влияния на морские сообщения противника. Однако они вынудили немцев постоянно нести дозоры и осуществлять конвоирование судов. Это увеличивало напряжение неприятельских морских сил на Балтике.

Для борьбы на морских сообщениях противника использовалось также минное оружие. В конце августа в проливе Оландсгаф, через который немецкие транспорты вывозили железную руду из шведских портов Ботнического залива, было выставлено минное заграждение из 821 мины. В октябре произведены еще две постановки — у Стейнорта (200 мин) и в проливе Северный Кваркен (120 мин){342}. Но эффективность этих заграждений была невелика, так как о постановках и границах их было открыто объявлено для сведения торговым судам нейтральных государств. Но в целом немцы понесли крупные потери на русских оборонительных и активных минных заграждениях — 13 кораблей, в том числе 8 эсминцев и миноносцев и 1 подводная лодка{343}, что составляло 62% потерь в корабельном составе на Балтике в 1916 г.

Активными минными постановками занимался и противник. В ходе кампании он выставил мины у островов Эзель и Даго, в Ирбенском проливе, у Моонзунда, на входных фарватерах Або-Аландских шхер. Германские подводные заградители, прорвавшись в Финский залив, поставили несколько минных банок у островов Гогланд, Б. Тютерс, Нерва, Сескар. На вражеских минах в 1916 г. погибли эсминец “Доброволец”, тральщик “Щит”, [266] 1 военный транспорт, 3 вспомогательных и 1 торговое судно; подорвались броненосный крейсер “Рюрик” (у о. Готланд), 3 эскадренных миноносца, 1 тральщик и несколько малых судов{344}. Успешный прорыв двух немецких подводных лодок в Финский залив в октябре 1916 г. для ведения разведки и постановки мин в его восточной части привел германское командование к ложному выводу о том, что вход в этот залив защищен слабо и форсирование его не представляет трудностей. Оно решило произвести набег 10-й минной флотилией в западную часть залива с целью уничтожения там русских дозорных кораблей и обстрела Балтийского порта. Немцы хотели показать также, что их флот способен вести активные боевые действия не только в открытом море, но и в тылу укрепленных позиций русских.

10 ноября флотилия противника, состоявшая из 11 новейших эскадренных миноносцев, вышла из Либавы и направилась в Финский залив. До входа в залив флотилию сопровождал легкий крейсер “Страсбург”, который остался здесь ожидать возвращения миноносцев из залива. При проходе минного заграждения Передовой позиции взорвались на минах и затонули два концевых миноносца. Остальные эсминцы, форсировав Передовую позицию, в течение двух часов производили безрезультатный поиск русских сторожевых кораблей. После этого они направились к Балтийскому порту. Три миноносца вошли в бухту, а пять остались при входе. Во втором часу ночи вошедшие в бухту миноносцы выпустили по порту и городу 162 снаряда. Было повреждено несколько зданий, 10 человек убито и 8 ранено. Затем вражеские корабли повернули назад из залива. В пути на минных заграждениях той же Передовой позиции погибли еще пять эсминцев{345}. Таким образом, набег, предпринятый на основании ложных представлений о русской обороне, закончился катастрофой, стоившей германскому флоту семи новейших эскадренных миноносцев. Другого такого случая не было ни в одном флоте за всю первую мировую войну. На этом прекратились активные действия немецких надводных кораблей в кампанию 1916 г.

В кампанию 1916 г. обе стороны более разносторонне, чем прежде, использовали авиацию своих флотов. В составе русского Балтийского флота к началу кампании имелось около 40 самолетов различных типов, базировавшихся на аэродромы в Нарве, Гельсингфорсе, Ревеле, Гапсале, на Моонзундских и Аландских островах. До декабря 1916 г. авиация была подчинена начальнику службы связи флота, который являлся одновременно начальником разведки, в том числе и воздушной. Разведка же считалась основной [267] задачей морской авиации{346}. 28 ноября (11 декабря) авиация была непосредственно подчинена командующему флотом и приняла новую организационную структуру: вместо существовавших ранее двух авиационных районов (Балтийского и Ботнического) была сформирована воздушная дивизия в составе двух бригад, по три дивизиона каждая, численность боевого состава дивизии определена в 106 самолетов{347}.

Немецкая авиация численно превосходила воздушные силы Балтийского флота. Наибольшую активность она проявила в налетах на посадочные площадки и аэродромы на Моонзундских островах (свыше 30 налетов). 5 (18) июля вражеские самолеты сбросили бомбы на Ревель, а 12 (25) июля — на Аландские острова. Однако все эти налеты не имели существенных результатов. Авиация Балтийского флота решительно противодействовала налетам немецких самолетов. В воздушных боях русские летчики сбили за кампанию 6 самолетов, а сами потеряли 3 самолета. Кроме того, 1 неприятельский самолет был сбит огнем зенитной артиллерии{348}.

Боевые действия на балтийском морском театре в целом носили ограниченный характер. Крупных наступательных операций ни та ни другая сторона не предпринимали. Основные силы русского флота по существу бездействовали в течение всей кампании, из-за чего идея ослабления флота противника путем уничтожения его отдельных частей не была осуществлена. В этом было повинно прежде всего верховное главнокомандование, которое ежегодно определяло в качестве главной задачи флота оборону подступов к Петрограду, не считаясь с изменениями в обстановке. Недооценка Ставкой активных действий обрекала на пассивность не только главные, но и легкие силы флота. Крейсера и миноносцы совершили только три кратковременных набега на коммуникации и произвели три минные постановки, хотя условия позволяли вести более систематические действия. Даже подводные лодки действовали далеко не с полным напряжением.

На действия флота на морских сообщениях отрицательное влияние оказывала также излишняя осторожность царского правительства в соблюдении формального нейтралитета Швеции, запрещавшего нарушать границы шведских территориальных вод, по которым проходили наиболее важные неприятельские коммуникации. Однако всю ответственность за недостаточную активность флота Ставка переложила на его командующего, адмирала В. А. Канина, который 7 (20) сентября был заменен вице-адмиралом А. И. Непениным. Придерживаясь в основном оборонительного [268] характера действий, командование флота провело, как отмечалось выше, крупные мероприятия по усилению обороны Финского и Рижского заливов и Або-Аландского района. В течение кампании были сооружены на театре 22 береговые и зенитные батареи (всего 56 орудий) и выставлено 13 436 мин в позиционных и оборонительных заграждениях{349}. С окончанием оборудования Передовой минно-артиллерийской позиции оборона Финского, Рижского и Ботнического заливов приобрела стройную систему, состоявшую из мощных рубежей и укрепленных районов, обеспечивавших устойчивость корабельных сил, выделенных для оборонительных действий. Одновременно она высвобождала часть сил для наступательных операций в Балтийском море, чем, однако, не воспользовалось командование флота. Германское командование также не использовало в решительных целях основное ядро своих морских сил на Балтике, опасаясь больших потерь, хотя эти опасения были небезосновательны, как показал набег немецких эсминцев в Финский залив.

Использование минного оружия в кампании 1916 г. приняло большие размеры. Русский флот поставил 13 936 мин, главным образом в оборонительных заграждениях; немцы — 6075 мин, в том числе 3575 мин в активных заграждениях{350}.

Несмотря на оборонительный в целом характер действий обеих сторон, потери в корабельном составе в 1916 г. были существенны, особенно в германском флоте. Немцы лишились 1 вспомогательного крейсера, 8 эскадренных миноносцев, 1 подводной лодки, 8 тральщиков и малых кораблей, 3 военных транспортов. Кроме того, 1 крейсер получил тяжелые повреждения. Русский флот потерял 2 эскадренных миноносца, 2 подводные лодки{351}, 5 тральщиков и малых кораблей, 1 военный транспорт; получили повреждения 1 броненосный крейсер (“Рюрик”) и 3 эскадренных миноносца{352}.

Черное море

Надводные силы германо-турецкого флота на Черном море к началу кампании 1916 г. состояли из одного старого линейного корабля, одного линейного крейсера (“Гебен”), двух крейсеров, девяти эскадренных миноносцев и миноносцев{353} и перспектив для пополнения не имели. Все эти корабли, за исключением “Гебена”, [269] обладали незначительными боевыми возможностями и оказать сколько-нибудь значительное противодействие русскому флоту не могли. Что касается немецких подводных лодок, то число их на черноморском театре часто менялось. Помимо 4 лодок, находившихся здесь с 1915 г., в ходе кампании действовало разновременно еще 6 подводных лодок{354}. Подводная опасность была главной для русского флота.

Русские морские силы на театре имели в своем составе 7 линейных кораблей (из них 2 дредноута), 3 крейсера, 22 эскадренных миноносца, 12 подводных лодок{355}. В мае вступила в строй лодка “Кашалот”{356}. Ввиду усиления подводной и минной опасности командование флота добилось передачи от торговых организаций морским силам всех исправных судов типа “Эльпидифор”{357} и поставило вопрос о постройке 100 таких судов улучшенной конструкции. Кроме того, флот получил в 1916 г. около полутора десятков быстроходных сторожевых катеров и значительное количество десантно-высадочных средств.

Воздушные силы Черноморского флота состояли из трех корабельных и семи береговых отрядов (всего 45 самолетов). Авиатранспорты с гидросамолетами базировались на Севастополь, береговые отряды — Севастополь, Сухум, Батум, Ризе (после занятия его русскими войсками). В 1916 г. авиация флота стала пополняться более совершенными морскими самолетами типа “М-9”{358}.

Несмотря на абсолютное превосходство русского флота над противником, кампания 1916 г. явилась для него самой напряженной. Это было вызвано тем, что флот должен был решать весьма сложные и многообразные задачи. Главной из них являлось содействие войскам Кавказского фронта в наступательных операциях. Вместе с тем флоту надлежало усилить блокаду Босфора, Угольного и Нефтяного районов противника, вести борьбу на его прибрежных коммуникациях, защищать свои базы и [270] морские сообщения от неприятельских надводных и подводных сил{359}.

Основной задачей германо-турецкого флота была деблокада Босфора и защита коммуникаций вдоль анатолийского и румелийского побережий. Одновременно предусматривались действия на русских морских сообщениях.

В конце января 1916 г. русские войска начали наступление на трапезундском направлении с целью сокрушения обороны противника в Восточной Анатолии и овладения его крепостью и портом на Черном море — Трапезундом, который являлся основной базой снабжения турецких войск на Кавказском фронте. Однако наступление было сопряжено с преодолением сильно укрепленных рубежей в районах Архаве, Вице, Атина, Сюрмене, Ризе, расположенных в горно-лесистой местности побережья, и могло привести к тяжелым потерям. Учитывая это, командование решило привлечь для содействия войскам Приморского отряда (генерал Ляхов) Черноморский флот. Содействие должно было выразиться в артиллерийской поддержке, высадке тактических десантов, перевозке пополнений и оружия. Артиллерийскую поддержку оказывал Батумский отряд кораблей (начальник отряда — командир Батумского военного порта капитан I ранга Римский-Корсаков), состоявший из линкора “Ростислав”, 4 эскадренных миноносцев и 2 канонерских лодок{360}.

В феврале — марте корабли вели обстрел укреплений и позиций войск противника во всех вышеуказанных районах. В отдельные дни они выпускали по берегу до 1200 снарядов различных калибров. По свидетельству сухопутного командования, их стрельбы были весьма эффективными. На подавление одной артиллерийской батареи затрачивалось обычно не более 100 снарядов среднего калибра.

21 апреля (4 марта) корабли Батумского отряда высадили у Атины десант численностью 2115 человек{361}. При содействии десанта войска Приморского отряда овладели Атиной и начали наступать на Мапаври. Ночью 21 февраля (5 марта) десант был взят на корабли и высажен у Мапаври. Русские войска захватили и этот пункт. Через два дня с помощью нового десанта они овладели городом Ризе, который являлся удобным пунктом высадки подкреплений для малочисленного Приморского отряда войск. В период с 23 по 25 марта (с 5 по 7 апреля) сюда из Новороссийска были перевезены две пластунские бригады, конно-горный [272] артиллерийский дивизион, саперная рота с полным вооружением, тылами и обозами (18 327 человек, 2913 лошадей, 462 быка, 5 верблюдов, 12 орудий, 330 т фуража){362}. В результате численность Приморского отряда возросла до 32 500 человек. 14 апреля отряд возобновил наступление на Трапезунд, Продвижение его по побережью поддерживалось огнем линкоров “Ростислав” и “Пантелеймон”. 5 (18) апреля русские войска вступили в Трапезунд, а к 7 (20) апреля вышли к Бююклиману. С потерей Трапезунда противник лишился самого крупного порта на побережье Лазистана, через который шло снабжение его войск. Русское командование получило возможность базировать на Трапезунд легкие силы флота и организовать снабжение войск не только Приморского отряда, но и 2-го Туркестанского корпуса и даже войск в районе Эрзерума, так как Трапезунд был связан сухопутными дорогами с внутренними районами Анатолии.

В середине апреля Ставка приняла решение усилить Приморский отряд двумя пехотными дивизиями (123-й и 127-й), сосредоточенными в Мариуполе. Отсюда они 13 (26) — 20 мая (2 июня) и 28 мая (10 июня) — 4 (17) июня были перевезены и высажены в бухте Кавата (восточнее Трапезунда). Всего было перевезено 34 665 человек, 6405 лошадей и голов скота, 36 орудий, 2185 повозок и полевых кухонь, 1800 т различных грузов{363}. Перевозки крупного контингента войск (53 000 человек) и огромного тоннажа различных грузов через все Черное море потребовали большого напряжения сил флота. Обеспечение их выливалось в операции по защите морских сообщений, в которые вовлекались почти все силы флота.

Войска перевозились на транспортах в составе конвоев. Количество транспортов в конвое определялось численностью войск, предназначенных для одновременной перевозки, и доходило до 30 единиц. Силы непосредственного охранения транспортов состояли из крейсеров (1-3), авиатранспортов (1-2) и эскадренных миноносцев (11-13). Их основной задачей была борьба с неприятельскими подводными лодками. Для защиты конвоев от крупных надводных кораблей противника (“Гебен”, “Бреслау”) назначались силы прикрытия (1-2 линкора, 2 крейсера, 4-6 эсминцев). Эти силы подразделялись иногда на два отряда: 1 линкор и 1 крейсер с миноносцами следовали параллельно курсу конвоя, в нескольких десятках миль западнее от него, а другой линейный корабль с миноносцами выходил к Босфору и оставался там до конца операции.

Хорошая организация и обеспечение флотом перевозок войск исключили возможность противодействия этим перевозкам со стороны противника. Лишь отдельные подводные лодки его [273] появлялись на путях движения конвоев, но каждый раз безрезультатно. Силы охранения не допускали их на близкое расстояние к транспортам. За все время перевозок русские не понесли потерь ни в кораблях, ни в транспортах, ни в людях. Перевозки были осуществлены в точно установленные сроки. Приморский отряд Кавказского фронта своевременно получил крупные пополнения, что определило его успехи в наступательных операциях. Организация и обеспечение перевозок войск, принятые на Черном море в 1916 г., считаются наиболее совершенными в первую мировую войну.

Летом и осенью 1916 г. Черноморский флот продолжал с неменьшей активностью содействовать приморскому флангу Кавказского фронта. В июне командование флота временно перебазировало в Батум 2-ю бригаду линейных кораблей (“Евстафий”, “Златоуст”, “Пантелеймон”), крейсера “Память Меркурия” и “Алмаз” и дивизион эскадренных миноносцев. Кроме этих сил на Батум, Ризе и Трапезунд базировались 4 миноносца, 2 канонерские лодки, 2 подводные лодки, отряд тральщиков, отряд сторожевых катеров и 2 береговых отряда гидросамолетов. В Трапезунде и Ризе были установлены по две двухорудийные береговые батареи (калибр орудий 152 и 254 мм). Командование всеми этими силами было возложено на командира бригады линейных кораблей, подчинявшегося непосредственно командующему флотом. Задачами Морских сил юго-восточной части моря (так они были названы) являлись: блокада турецкого побережья к востоку от Синопа, артиллерийская поддержка войск 5-го Кавказского корпуса, в который был преобразован Приморский отряд, защита своих сообщений в этом радоне моря. Задачи эти успешно выполнялись.

Содействие Черноморского флота войскам Кавказского фронта в кампанию 1916 г. приняло крупные масштабы, носило систематический характер и сыграло важную роль в их наступательных операциях. Помимо непосредственного содействия (артиллерийская поддержка, высадка тактических десантов и диверсионных партий, прикрытие фланга войск от ударов противника с моря), флот обеспечивал доставку им подкреплений и снабжения.

Со вступлением Румынии в войну на стороне Антанты (27 августа) флот приступил к содействию румынским войскам и русскому 47-му корпусу. Румыния, имея только речную флотилию на Дунае (20 мониторов и канонерок), рассчитывала на помощь русского флота. В соответствии с “Соглашением по морским вопросам” эта помощь должна была выражаться в перевозках войск по Дунаю, обороне Дуная (включая артиллерийскую поддержку войск) и румынского побережья Черного моря.

Для действий на Дунае, помимо находившейся там с 1914 г. Экспедиции особого назначения, были посланы отряд канонерских лодок (“Донец”, “Кубанец” и “Терец”) и минно-артиллерийский отряд (около 1250 артиллеристов, саперов и минеров), имевший на вооружении восемь 228-мм мортир, восемь 152-мм и четыре [274] 120-мм орудия, четыре пулемета, 25 береговых торпедных аппаратов, 100 торпед к ним и речные мины заграждения{364}. Эти силы совместно с румынской речной флотилией оказывали огневую поддержку приречным флангам румынских войск, осуществляли перевозку войск по Дунаю, переправляли их с одного берега на другой, ставили минные заграждения. Только кораблями Экспедиции особого назначения было перевезено по Дунаю 44 600 человек, 72 орудия, 11 930 лошадей, 3705 повозок, 6 самолетов, 20 автомашин. Кроме того, силы экспедиции к началу октября переправили через реку (на судах и по наведенным ими мостам) 85 тыс. человек, 24 тыс. лошадей, 8 тыс. голов скота, 173 орудия, 7 тыс. повозок и большое количество интендантского имущества{365}.

Для обороны черноморского побережья Румынии был сформирован специальный отряд кораблей (Отряд особого назначения), состав которого не был постоянным; в октябре в него входили: линейный корабль “Ростислав”, 10 эскадренных миноносцев, 2 подводные лодки, 8 тральщиков, 2 транспорта и авиаотряд{366}. Корабли базировались на Констанцу, а самолеты на оз. Сингол (близ Констанцы). Констанца была использована также как промежуточная база для эскадренных миноносцев, действовавших в районе Варны и Босфора. Констанцский отряд кораблей вначале оказывал артиллерийскую поддержку приморскому флангу 47-го корпуса русских войск и производил эпизодические обстрелы занятых противником румынских портов Балчик, Коварна, Мангалия, а затем участвовал в обороне Констанцы вплоть до ее падения 9 (22) октября. [275] Гидросамолеты авиаотряда производила налеты на Варну, Евксиноград, Мангалию, Генеджик.

Одной из важнейших задач Черноморского флота были действия на морских сообщениях противника, в частности блокада Босфора. Босфор являлся единственным водным путем, по которому осуществлялись перевозки подкреплений и снабжение для турецкого Кавказского фронта, угля, нефти, хлеба и различного сырья в столицу и другие города Турции на Мраморном море. Из него же выходили для действий в Черном море германо-турецкие боевые корабли. Поэтому блокада его имела большое военное значение и составляла главное звено в действиях Черноморского флота на морских коммуникациях противника.

Основным средством блокады Босфора являлись минные заграждения. Минные постановки у пролива флот производил, как указывалось выше, в 1914 и 1915 гг. Однако мощность заграждений была недостаточна. Кроме того, противник тралил мины, значительное количество мин срывалось штормами и уносилось в море или выбрасывалось на берег. Требовалось периодически подновлять старые заграждения и ставить новые. Черноморский флот из-за малого запаса мин начал постановку их в 1916 г. только во второй половине кампании. Это сказывалось на эффективности блокады пролива. В период с 17 по 28 июля (с 30 июля по 10 августа) была проведена крупная минно-заградительная операция, в результате которой были поставлены 4 заграждения (всего 880 мин) перед входом в Босфор. Мины ставились эскадренными миноносцами и подводным заградителем “Краб” под прикрытием линкоров “Императрица Мария”, “Императрица Екатерина II” и 2 эсминцев. На подводные лодки “Нерпа” и “Кит”, высланные заранее к Босфору, возлагалось навигационное обеспечение постановок, для чего им надлежало установить в назначенных местах светящиеся вехи для ориентировки кораблей-постановщиков. Выставленные заграждения были против крупных кораблей и не являлись препятствием для малых паровых и парусных судов и подводных лодок противника, ходивших по прибрежным фарватерам. Необходимо было перекрыть и эти фарватеры. С этой целью, а также для усиления основных заграждений до конца года было произведено еще 8 постановок в районе Босфора. Всего же там в течение кампании было поставлено 14 заграждений (2187 мин){367}.

Блокада Босфора не сводилась к минным заграждениям. Последние могли сыграть свою роль только в сочетании с активными действиями корабельных сил флота. Кроме того, заграждения сами требовали охраны, иначе противник протралил бы их, и все труды, затраченные на их постановку, пропали бы даром. Поэтому сразу же после окончания постановки основных [276] заграждений был установлен блокадный дозор из эскадренных миноносцев и подводных лодок. Миноносцы действовали попарно. С 6 (19) августа дозор несли в основном подводные лодки, а миноносцы лишь эпизодически выходили в район Босфора, так как использовались для других целей. За вторую половину 1916 г. подводные лодки совершили 33 похода. Наиболее результативными были походы подводной лодки “Тюлень” (командир ст. лейтенант Китицын). Эта лодка 4 раза выходила к Босфору, потопила 1 пароход и 3 парусника, захватила и привела в Севастополь большой пароход и парусник. Действия командира и экипажа лодки при встречах с судами противника отличались находчивостью и смелостью{368}.

На минных заграждениях и от действий блокадных сил (эскадренных миноносцев и подводных лодок) у Босфора противник понес значительные потери: 1 подводную лодку, 1 канонерскую лодку, 1 малый миноносец, несколько тральщиков; 4 транспорта, 6 пароходов и несколько десятков мелких паровых и парусных судов{369}. Нарушение судоходства, вызванное блокадой Босфора, привело к серьезным затруднениям в снабжении столицы Турции электроэнергией, продовольствием и сырьем, а боевых кораблей и паровых торговых судов — топливом. Константинополь нередко погружался во тьму, население его испытывало острый недостаток хлеба и других продуктов. Германо-турецкое командование из-за большой минной опасности вынуждено было прекратить посылку своих крейсеров в Черное море. В значительной степени сократилась также боевая деятельность подводных лодок.

Несмотря на энергичные действия флота, полной блокады Босфора достичь ему не удалось. Глубина и плотность минных заграждений оказались недостаточными: заграждения не имели противотральных средств. Блокадные силы действовали с перерывами, которые противник использовал для траления фарватеров у восточного и западного берегов для прохода судов с небольшой осадкой{370}.

На протяжении всей кампании Черноморский флот осуществлял блокаду Угольного района Турции. Блокадные действия велись разными способами, в зависимости от использования сил флота на выполнение других боевых задач. Наиболее результативным способом были непрерывные действия маневренными группами, выходившими в блокируемый район посменно. Эти группы включали, как правило, по 1 линкору, 1 крейсеру, 4 эскадренных миноносца. Досмотр и обстрел портов Угольного [277] района (Зонгулдак, Козлу, Эрегли), поиск и уничтожение неприятельских судов производили 2 эскадренных миноносца (блокадная пара); остальные корабли маневренной группы служили прикрытием для них. Однако в связи с наступательными операциями Кавказского фронта пришлось отказаться от таких действий; основные силы флота были отвлечены в юго-восточную часть моря, на содействие сухопутным войскам. В один из выходов в маневренную группу были включены два авиатранспорта, имевшие на борту 14 самолетов. 24 января (6 февраля) самолеты нанесли бомбовый удар по порту Зонгулдак, потопили в нем транспорт “Ирмингард” (7000 т) и несколько парусников, повредили портовые и железнодорожные сооружения.

Во второй половине февраля блокада Угольного района была возложена на эскадренные миноносцы и подводные лодки, между которыми осуществлялось оперативное взаимодействие: днем действовали лодки, ночью — миноносцы. Так продолжалось с некоторыми перерывами до лета, а затем блокаду вели главным образом подводные лодки. Эскадренные миноносцы предпринимали лишь эпизодические набеги на этот район. Блокадные действия против Угольного района, проводившиеся более активно в первой половине кампании, когда блокада Босфора еще не была организована, сыграли крупную роль в срыве грузовых перевозок, особенно угля, в Константинополь.

Крупных успехов флот достиг в борьбе на морских сообщениях противника в юго-восточной части моря — на коммуникациях Кавказской армии турок. Наряду с крейсерством эскадренных миноносцев Батумского отряда предпринимали набеги в этот район эскадренные миноносцы из Севастополя. Так, в период с 3 по 8 (с 16 по 21) января совершили набег одновременно 5 групп эсминцев (по два корабля в группе) на разные участки коммуникации между Синопом и Карасундой. За время этого набега они потопили 164 парусника и 2 моторных судна, обстреляли портовые сооружения и верфи в Самсуне, Унье и Фаце и захватили в плен 31 человека{371}. С началом Трапезундской операции русских войск турки усилили переброску морем подкреплений и снабжение своей армии. Набеги русских эскадренных миноносцев возобновились и приняли систематический характер. За время этой операции было уничтожено до 300 различных судов.

С прекращением активных действий на Кавказском фронте флот перешел к эпизодическим набегам на неприятельские сообщения. Но и в этот период противник нес крупные потери. 20 октября (2 ноября) во время одного из таких набегов 3 эскадренных миноносцев и вооруженного транспорта на укрытую якорную стоянку в устье р. Термэ был высажен диверсионный десант из 40 ополченцев. Десант совместно с ранее высаженными [278] армянскими партизанами (из турецких подданных) захватил 20 парусников, груженных хлебом, и сжег крупные зерновые склады в селении Термэ. Все парусники были приведены в Трапезунд{372}.

Действия флота на морских сообщениях противника в 1916 г. по сравнению с прошлыми кампаниями были более активными и организованными, а следовательно, и более результативными. Они привели к срыву многих оперативных замыслов противника, нанесли существенный ущерб его экономике. Особенно большие потери неприятель понес в транспортных средствах. По далеко не полным данным, только в юго-западной части Черного моря турки потеряли в 1916 г. 6 угольных транспортов, 16 пароходов и несколько сот парусников. К концу года у них осталось всего 2 угольных транспорта{373}. К недостаткам в действиях флота на морских сообщениях, помимо отмеченных выше, следует отнести также слабое использование флотской авиации, несмотря на то, что бомбардировка гидросамолетами Зонгулдака 6 февраля дала хорошие результаты.

Действия германо-турецкого флота сводились главным образом к попыткам нарушения русских морских сообщений, защите своих сообщений и эпизодическим выходам крейсеров “Гебен” и “Бреслау” для обстрела портов Кавказского побережья и позиций русских войск в Лазистане. Действия крейсеров продолжались до августа, т. е. до начала постановки основных минных заграждений у Босфора, а подводных лодок, базировавшихся на Варну, — до середины ноября.

Летом 1916 г., с приходом на черноморский театр больших немецких лодок, подводная опасность стала главной. В ходе кампании неприятельские лодки совершили 42 боевых похода, из них 16 — к Севастополю и 12 — к побережью Лазистана и Кавказа. В зависимости от поставленных перед ними задач лодки либо держались на позициях (у Севастополя, в Угольном районе, на подходах к Босфору), либо крейсировали в обширном районе (побережье Лазистана и Кавказа). Потери русского флота от действий немецких лодок в кампанию 1916 г. составляли 6 транспортов, 2 госпитальных судна, 1 пароход и 13 парусных и парусно-моторных судов. Кроме того, получили повреждения 4 транспорта и 2 парохода{374}.

Минное оружие неприятель использовал в 1916 г. в ограниченных размерах: подводным заградителем “UC-15” и крейсером “Бреслау” было выполнено 7 небольших постановок (всего выставлено 177 мин){375}. Тем не менее с минной опасностью нельзя было не считаться. Для тральных работ было сформировано [279] 7 отделений тральщиков (всего 68 кораблей) с базированием на Севастополь, Керчь, Одессу, Констанцу. Флот потерял на вражеских минах 2 эскадренных миноносца, 1 транспорт, 1 пассажирский пароход и несколько малых судов{376}.

Третья кампания войны на черноморском театре была самой насыщенной по боевым действиям, а следовательно, и самой напряженной. Русский Черноморский флот справился с поставленными перед ним задачами. Такие его действия, как систематическая артиллерийская поддержка приморского фланга Кавказского фронта в период Трапезундской наступательной операции, обеспечение перевозок крупных контингентов войск из Новороссийска и Мариуполя к берегам Лазистана, по своей организации и выполнению явились образцовыми по тому времени. Опыт этих действий использовался не только в годы первой мировой войны, но и в последующее время. Немало поучительного было также в действиях флота по блокаде Босфора (минно-заградительные операции, дозорная служба эскадренных миноносцев и подводных лодок в районе минных заграждений) и Угольного района (использование маневренных групп кораблей, оперативное взаимодействие миноносцев и подводных лодок).

Корабли флота выполнили ряд крупных минных постановок у Босфора, Варны, Констанцы. Всего в 1916 г. было выставлено 3677 мин, противник же поставил только 177 мин. Активные минные заграждения и действия кораблей на морских сообщениях вынудили германо-турецкий флот свернуть боевую деятельность и отстаиваться в своих базах.

Это признает даже Г. Лорей, который далеко не склонен к объективному освещению событий войны на Черном море. “... Подвоз угля из Зонгулдака почти совсем прекращался, — пишет он. — Скудные средства Турции постепенно таяли, ввиду чего опять начинали расти малодушные настроения... Турция теперь почти исключительно зависела от подвоза угля из Германии... К середине октября флот имел остаток в 2 тыс. тонн английского угля. Попытки доставлять уголь из Зонгулдака на небольших парусниках — “магонах” — не могли иметь успеха: то, что получалось таким путем, было каплей в море. Для флота недостаток угля становился тягостней с каждой неделей... Даже для учебных целей “Гебен” и “Бреслау” и флотилия эскадренных миноносцев не смели разводить паров... Об операциях в ближайшие месяцы нечего было и думать”{377}.

В кампанию 1916 г. более широко и умело, нежели прежде, использовалась авиация Черноморского флота. Она содействовала сухопутным войскам, наносила удары по портам и базам, вела разведку в море (особенно на подходах к главной базе флота — Севастополю) в целях противолодочной обороны, вела борьбу [280] с вражеской авиацией. Однако из-за незначительного количества самолетов, которым располагал Черноморский флот, действия морской авиации не получили необходимого размаха.

В 1916 г. противник потерял на Черном море 3 миноносца, 4 подводные лодки, 3 канонерские лодки, 6 транспортов, 16 пароходов и буксиров, 4 моторных и 865 парусных судов. Потери русского флота составили: 2 эсминца, 1 тральщик, 2 госпитальных судна, 9 транспортов, 3 парохода, 22 парусных судна. 7 (20) октября погиб новый линейный корабль “Императрица Мария”.

В борьбе с немецкими подводными лодками были использованы новые боевые средства: ныряющие снаряды, гидростатические глубинные бомбы, противолодочные мины, созданные в 1915 — 1916 гг. Таких средств флоты других стран — участников первой мировой войны — в то время не имели. Русские моряки явились, таким образом, пионерами в создании более совершенных средств борьбы с подводными лодками, роль которых в войне на море из кампании в кампанию возрастала.

* * *

Операции 1916 г. не привели ни одну из воюющих сторон к выполнению намеченных стратегических планов. Германия не добилась вывода из войны Франции, а Австро-Венгрия — разгрома итальянской армии. Антанта оказалась неспособной разгромить блок Центральных держав согласованными ударами своих армий. И все же в кампании 1916 г. успех был на стороне Антанты. Антанта, развернув свой мощный военно-экономический потенциал, вырвала стратегическую инициативу из рук Центральных держав. Превосходство Антанты в численности войск, в вооружении и военной технике определило в 1916 г. перелом в войне в ее пользу. У Вердена, Трентино, на реке Сомме и полях Галиции — везде коалиция Центральных держав потерпела поражение. Исключение составило лишь наступление ее армий в Румынии. Но быстрый и эффектный разгром Румынии свидетельствовал больше о слабости коалиционной стратегии Антанты, нежели о силе австро-германского оружия. Разгром Румынии не мог скрыть глубокого тупика, в котором оказалась германская авантюристическая стратегия к концу 1916 г.

Германия вынуждена была призвать в армию 19-летних юношей, Австро-Венгрия — увеличить призывной возраст до 55 лет, а Турция — до 50 лет. Уже в 1916 г, чтобы отстоять территорию своих стран и захваченные территории, всем странам коалиции, в особенности Германии, необходимо было “довести до наибольшего напряжения физические, нравственные и экономические силы страны”{378}. К концу кампании стало очевидным, что война для стран центрального блока безнадежно проиграна. Это видели не только массы, но и высшие чиновники германского государственного [281] аппарата. Один из них писал в воспоминаниях, что “уже в 1916 году во всей имперской канцелярии не было даже самого мелкого служащего, который бы точно не знал, что война окончательно проиграна. Каждый день затяжки войны означал бесполезное убийство тысяч немецких солдат”{379}.

Истощение и утомление народов воюющих стран и армий противоборствующих империалистических коалиций обостряли внутриполитическое положение в этих странах и их колониях. Революционные выступления масс против войны приобретали более организованные формы, захватывали армию. В армии росло число случаев невыполнения приказов, дезертирства, других форм протеста против войны. Отмечались многочисленные случаи братания солдат, отказ частей от наступления. В ряде государств вспыхивали восстания (ирландское восстание в Англии, восстания в колониях Африки, в Индии, Сингапуре), усиливался размах стачечной борьбы. Все это означало решительный поворот масс к миру, свидетельствовало о том, что воюющие страны, в особенности Россия, стояли на пороге революции.

В условиях истощения военно-экономических и военно-технических ресурсов и тяги народов к миру в политике ряда империалистических правительств наметились поиски путей к миру. Попытку начать тайные переговоры о сепаратном мире с Германией собиралось предпринять осенью 1916 г. царское правительство, но отказалось от этого, узнав, что Германия объявила о создании “независимого” Польского государства под ее эгидой.

В декабре 1916 г. правительство Бетмана-Гольвега обратилось к странам Антанты с мирными предложениями{380}. Эти предложения, как не отвечающие новой стратегической обстановке и изменившемуся соотношению сил, были отвергнуты.

Кампания 1916 г. ознаменовалась некоторым прогрессом в организации стратегического взаимодействия армий Антанты на различных театрах. Антанте удалось в течение длительного срока согласовывать действия своих армий в таких крупных операциях, как Верденская и на Сомме, наступление Юго-Западного фронта{381}. Во время Верденской операции германцев русские наносили отвлекающий удар у оз. Нарочь. Майское наступление австрийцев у Трентино повлекло за собой наступление Юго-Западного фронта русских раньше намеченного срока. Боевые действия армий Брусилова сыграли решающую роль в провале стратегического плана австро-германцев в 1916 г. Русские армии нанесли поражение австро-германским армиям, обеспечили французам успешную оборону Вердена и защиту Парижа, спасли от разгрома Италию и поставили Австро-Венгрию перед военной и государственной [282] катастрофой. В целом Верден, Брусиловский прорыв Юго-Западного фронта и Сомма потрясли оборону Центральных держав и значительно истощили их силы.

Следует, однако, признать, что согласованность действий армий Антанты была неполной, не обеспечивала объединения их усилий по цели и времени таким образом, как того требовала стратегическая обстановка. Причины такого положения заключались в социально-политической сущности империалистической коалиционной стратегии, раздираемой антагонистическими противоречиями, и в не совсем удачном техническом решении задачи координирования военных действий в органе, каким выступала конференция в Шантильи. Конференция сыграла положительную роль в координации стратегических планов, но не смогла выступить органом, способным оперативно устранять разногласия, возникающие между членами коалиции при реализации этих планов и в результате непредвиденных действий противника. Наиболее наглядным подтверждением этому явилось поражение румынских армий, в котором повинна не Россия, а коалиционная стратегия Антанты в целом.

Противоречия и разногласия между союзниками давали знать о себе в коалиционной стратегии обеих сторон. Наличие противоречий в Антанте явилось одной из основных причин невыполнения плана кампании 1916 г. по разгрому Германии согласованными ударами союзных армий.

В наступательных операциях 1916 г. задача прорыва позиционного фронта решалась с помощью различных форм: фронтального удара на узком (Верден) и широком (Сомма) фронте, на нескольких участках широкого фронта (Брусиловский прорыв). Решение этой задачи, над которой два года бились стратеги обеих воюющих сторон, смогла обеспечить лишь новая форма оперативного маневра, примененная талантливым полководцем первой мировой войны генералом Брусиловым на русском фронте. Это — нанесение нескольких фронтальных ударов на широком фронте. Такая форма маневра дезориентировала противника в направлении главного удара и исключала концентрацию всех его оперативных резервов в одном из пунктов атаки. Важное значение имело и тщательное планирование прорыва на всю глубину позиционной обороны, а не только на глубину первой позиции, как это имело место в операции на Сомме. Фронтальный удар с целью прорыва в одном пункте, примененный в Верденской операции и на Сомме, при господствовавших в то время средствах (артиллерии) и способах прорыва (последовательные методические атаки) не обеспечивал превосходства темпов наступления над темпами наращивания сил в обороне, вследствие чего, несмотря на сосредоточение огромных сил и средств, эти наступательные операции из операций с решительными целями перерастали в операции на истощение, в так называемые “материальные сражения”, сопровождались при незначительных оперативно-тактических результатах [283] большим расходом людских ресурсов и материальных средств борьбы. Методизм прорыва в операциях под Верденом и на Сомме не обеспечивал выхода войск на оперативный простор. Он не позволил англо-французам преодолеть позиционную оборону противника. Наступление выливалось в действия тактического характера на небольшом пространстве.

В кампании 1916 г. был сделан новый шаг к теоретическому осмысливанию вопросов коалиционной стратегии и тактики наступательного и оборонительного боя. В 1916 г. появился ряд новых общих и частных инструкций, в которых пересматривались вопросы организации обороны, подготовки и ведения прорыва, действий пехоты и специальных родов войск в основных видах боя. Наряду с новыми инструкциями для пехоты и артиллерии, появились инструкции для применения танков, авиации, войск противовоздушной обороны, связи{382}. В инструкциях конца 1916 г. пересматривались взгляды на методизм наступления и систему организации обороны, подчеркивалось возрастание в бою самостоятельных действий пехоты и взаимодействия родов войск для достижения целей боя, операции.

Одно из самых крупных морских сражений мировой войны — Ютландское сражение не оказало влияния на изменение положения воюющих сторон на Северном море. В развитии военно-морского флота в 1916 г. отмечено возрастание роли подводных лодок и противолодочных средств и способов борьбы. Для развертывания беспощадной подводной войны против английского флота Германия увеличила годовое производство подводных лодок вдвое (с 68 до 138){383}. В борьбе с лодками англичане стали широко применять противолодочные сети с минами, а для разведки лодок — авиацию. К уничтожению лодок подключались миноносцы, сторожевые корабли и авиация. Высоко возросла роль авиации и артиллерии в морском сражении. Главным оружием Ютландского морского сражения явилась корабельная артиллерия. Сражение вскрыло порочность англо-американской теории о достижении господства на море в одном генеральном сражении и несостоятельность германской теории “уравнения сил”.

“В общем, — указывал А. Зайончковский, — 1916 г. был годом перелома, подорвавшим в корне военную мощь Центральных держав и, наоборот, доведшим силы Антанты до кульминационного развития. Это был год, определивший победу Антанты в будущем. Год, окончательно выявивший, что войну ведут народы, а не армии”{384}. [284]

Ф. С. Криницын

Глава седьмая. Кампания 1917 г.

1. Положение воюющих держав и планы сторон

Антанта и Германский блок к началу кампании

Подготовка кампании 1917 г. проходила в очень сложной обстановке. Обе противоборствующие коалиции стояли перед огромными трудностями. Особенно тяжелым было положение Центральных держав. В Германии производство вооружения и предметов военного снабжения неуклонно снижалось. Недоставало рабочих рук. Морская блокада сократила до минимума возможность подвоза извне стратегического сырья и продовольствия. В 1916 г. страну постиг неурожай. Население голодало. Армия требовала пополнений, но их не было. Людские ресурсы оказались полностью истощенными. Все годные к военной службе мужчины были уже призваны под ружье. Моральный дух солдат и офицеров падал. Людендорф отмечал, что положение Германии являлось “чрезвычайно затруднительным и почти безвыходным”{1}. Ближайший союзник Германии — Австро-Венгрия находилась в состоянии почти полного развала. Ее армии держались на фронтах в основном с помощью германских войск. Министр иностранных дел граф О. Чернин в своем докладе императору Карлу обращал внимание “на сокращение сырья, необходимого для производства военного снаряжения, на то, что запас живой силы совершенно исчерпан, а главное — на тупое отчаяние, овладевшее всеми слоями населения и отнимающее всякую возможность дальнейшего продолжения войны”{2}. Не меньшие трудности испытывали и другие союзники Германии — Турция и Болгария. [285]

Германские империалисты не хотели, однако, признавать себя побежденными. Они прилагали большие усилия, чтобы выдержать борьбу против держав Антанты. Прежде всего необходимо было обеспечить армию достаточным количеством вооружения и других предметов снабжения. Осенью 1916 г. была принята так называемая “программа Гинденбурга”, по которой военное производство в 1917 г. по сравнению с 1916 г. увеличивалось в 2, а по отдельным видам вооружения (артиллерийские орудия, минометы, самолеты) — в 3-3,5 раза. Ради этого пришлось вернуть из армии на производство 125 тыс. квалифицированных рабочих{3}. Была введена всеобщая обязательная трудовая повинность граждан в возрасте от 16 до 60 лет. “Программа Гинденбурга” по производству почти всех видов вооружения была выполнена и даже перевыполнена{4}. И все же промышленность Германии не достигла того уровня, который в полной мере обеспечивал бы потребности вооруженных сил.

Державам Антанты также приходилось преодолевать немалые трудности. Усиление подводной войны, ведущейся германским флотом, отрицательно сказалось на экономике союзных стран, особенно Англии. Значительно сокращался тоннаж торгового флота, а с ним крайне осложнялась доставка необходимого для военного производства сырья и продовольствия. Например, ввоз железа и стали из США в феврале 1917 г. был на 59% ниже, чем в феврале 1916 г. Это грозило нарушить снабжение армии вооружением и боеприпасами. Обострился вопрос с обеспечением населения продовольствием. Ллойд Джордж, выступая в палате общин, заявил: “Я хотел бы, чтобы теперь вся страна знала, что наши продовольственные запасы весьма незначительны, угрожающе незначительны, что они меньше, чем когда бы то ни было”{5-6}.

Наиболее напряженно обстановка складывалась в России. Хозяйственная разруха и голод охватили всю страну. Промышленность, транспорт и сельское хозяйство пришли в упадок. Делались попытки ликвидировать продовольственный кризис путем правительственных заготовок, реквизиций и, наконец, принудительной хлебной разверстки. Но это привело лишь к расширению черного рынка, росту спекуляции, обогащению помещиков, купцов, кулаков и царских чиновников, ведавших продовольственным снабжением.

Правительство не справлялось с обеспечением самыми необходимыми продуктами не только гражданского населения, но даже находящихся на фронте войск. [286]

Однако в целом Антанта находилась в лучшем положении по сравнению с Центральными державами. Она обладала над ними значительным превосходством в материальных и людских ресурсах. В январе 1917 г. у нее имелось 425 дивизий против 331 дивизии германского блока, т. е. на 94 дивизии больше. Общая численность ее вооруженных сил составляла 27 млн. человек, тогда как у противника — 10 млн. человек{7}.

Война до крайности обострила социальные противоречия. Она тяжелым бременем легла на плечи трудящихся, принеся им неслыханные бедствия и страдания. Только империалисты получили выгоду, наживая на ней баснословные прибыли. Во всех странах росло недовольство и возмущение масс. Против войны выступали широкие слои населения. Серьезные волнения происходили в армии и на флоте. В авангарде революционной борьбы шел рабочий класс России, возглавляемый партией большевиков.

Правящие круги воюющих держав сознавали необходимость скорейшего окончания войны. Дальнейшее ее продолжение угрожало революцией. На рубеже 1916 — 1917 гг. в мировой политике, как отмечал В. И. Ленин, отчетливо обозначился поворот, а именно “поворот от империалистской войны к империалистскому миру”{8}. Но руководители обеих воюющих коалиций по-разному искали выхода из войны. Центральные державы хотели средствами дипломатии добиться подписания выгодного для себя общего или хотя бы сепаратного мира. “Если монархи Центральных держав, — писал граф О. Чернин, — не в состоянии заключить мир в ближайшие месяцы, то народы сделают это сами через их головы, и революционные волны затопят тогда все”{9}. Антанта, наоборот, стремилась решить задачу путем быстрейшего военного разгрома германского блока. Премьер-министр Франции Бриан в ноябре 1916 г. призвал союзников “сплотить свои ряды, чтобы привести войну к скорому концу: к окончательной победе над неприятелем, так как народное терпение не может подвергаться такому длительному испытанию”{10}.

В декабре 1916 г. Германия через нейтральные страны обратилась к державам Антанты с мирными предложениями. Она добивалась не только сохранения своих прежних границ, но рассчитывала приобрести новые территории и даже требовала уплаты контрибуции за понесенные ею военные расходы{11}. Такие условия были неприемлемы для союзных государств и они отклонили их. Почти одновременно Австро-Венгрия тайно от Германии вступила в переговоры с Францией и Англией. Она пыталась [287] заключить сепаратный мир, надеясь лишь на сохранение своих довоенных границ. Английские и французские дипломаты отнеслись сочувственно к этому шагу Австро-Венгрии. Но против выступила Италия, которая не хотела, чтобы Триест, Далмация и Трентино вновь вошли в состав Австро-Венгрии. Переговоры прекратились{12}. 31 января 1917 г. германское правительство послало президенту США Вильсону ноту, в которой наряду с уведомлением о возобновлении с 1 февраля неограниченной подводной войны содержались мирные предложения. Как и в декабре 1916 г., Германия предъявила такие требования к Антанте, какие могли исходить лишь от победителя{13}. Новой мирной инициативой Германия хотела прежде всего оправдать перед общественным мнением всех стран свое решение о возобновлении беспощадной подводной войны.

Попытка Вудро Вильсона выступить в роли посредника в заключении мира “во имя человеколюбия и интересов нейтральных стран” ни к чему не привела. Союзные державы ответили, что час мира еще не настал и что нет возможности путем прекращения войны достигнуть тех удовлетворений, на которые они имели право в силу того, что сделались жертвой агрессора. “Начала права и справедливости, провозглашенные президентом Вильсоном, и в частности гарантии для слабых государств и для экономической свободы, — говорилось в их ответе, — не могут быть обеспечены иначе, как в зависимости от исхода войны и путем освобождения Европы от прусского милитаризма”{14}. Страны Антанты, хорошо осведомленные о положении в коалиции Центральных держав, надеялись в 1917 г. одержать над ней победу. Им нужно было военное поражение Германии, чтобы устранить с дороги опасного конкурента и добиться осуществления своих империалистических замыслов.

Стратегические решения сторон

Основные положения плана кампании 1917 г. впервые были изложены Жоффром в телеграмме представителю французского командования при русской Ставке генералу Жанену от 6 (19) октября 1916 г. Затем они были повторены в его письмах Алексееву от 21 октября (3 ноября) и 28 октября (10 ноября){15}. Русская Ставка сообщила свои соображения в ответном послании Алексеева Жоффру от 1 (14) ноября. Особое внимание обращалось на необходимость развертывания операций на Балканах. Алексеев [288] писал, что “военные и политические соображения заставляют нас сжать кольцо вокруг противника именно на Балканах, и русские готовы будут выставить сильную армию на этом важнейшем для данного фазиса великой борьбы театре”{16}.

В начале ноября 1916 г. по установившейся традиции в Шантильи, где располагалась французская главная квартира, собрались представители союзных армий. Принятые ими решения сводились к следующему: 1) союзные армии должны подготовить к весне 1917 г. совместные и согласованные операции, которые имели бы целью придать кампании этого года решающий характер; 2) чтобы воспрепятствовать противнику вернуть себе инициативу, в течение зимы должны продолжаться уже начатые наступательные операции в том размере, который допускается климатическими условиями отдельных фронтов; 3) к первой половине февраля должны быть подготовлены совместные наступательные действия теми силами и средствами, которыми к тому времени будут располагать союзные армии{17}; 4) если обстоятельства позволят, то общие наступательные операции с наиболее полным использованием, тех средств, которые каждая армия будет иметь возможность ввести в дело, будут начаты на всех фронтах, как только окажется возможность их согласовать{18}.

На конференции союзники стремились диктовать свою волю русским, не допускать широкого обсуждения своих предложений. Соображения русского представителя Дассино должным образом не учитывались. “Все возражения и поправки, — доносил он в Ставку, — принимались Жоффром крайне неохотно, и он тотчас переходил к следующим вопросам... Мое впечатление такое, что англичане и французы ведут свою отдельную линию, направленную на оборону своих государств с наименьшей потерей войск и наибольшим комфортом, стараясь все остальное свалить на наши плечи и считая, что наши войска могут драться даже без всего необходимого. Они для нас не жертвуют ничем, а для себя требуют наших жертв и притом считают себя хозяевами положения”{19}.

Предложение Алексеева относительно проведения операции на Балканах было фактически отвергнуто. В постановлении конференции говорилось: “Члены совещания приняли к сведению [289] ясно выраженную волю верховного русского командования и вместе с ним признают, что союзники должны вывести из строя Болгарию. Такой цели следует достигнуть путем тесно связанных операций Восточной (Салоникской) армии совместно с армиями русской и румынской”{20}. Но это была общая формулировка. Реальных мер но усилению Салоникской армии не было принято, хотя на конференции союзники дали обещание довести ее до 23 дивизий.

В январе — феврале 1917 г. была проведена очередная встреча представителей союзных армий. На этот раз она состоялась в Петрограде. Участники конференции ставили своей задачей уточнить те решения, которые они приняли в Шантильи. Прежде всего ими была подтверждена выраженная ранее непоколебимая уверенность довести войну до победного конца именно в предстоящую кампанию. В постановлении конференции говорилось: “Кампания 1917 г. должна вестись с наивысшим напряжением и с применением всех наличных средств, дабы создать такое положение, при котором решающий успех союзников был бы вне всякого сомнения”{21}.

Был обсужден вопрос о сроке начала общих операций. Генерал Гурко (и. д. начальника штаба Ставки) сказал, что “русские армии могут начать крупные наступления лишь к 1 мая (нового стиля)”{22}. Французская сторона выразила недовольство. Она настаивала на том, чтобы “русский план операций, каков бы он ни был, включал наступление, развертываемое как можно скорее и с максимальными средствами”{23}, что операции русских должны начаться не позднее 15 марта (нового стиля). После долгой дискуссии участники конференции согласились с тем, чтобы провести наступление на всех фронтах между 1 апреля и 1 мая, причем последняя дата признавалась предельной всеми союзниками{24}.

Особое место в работе конференции заняли вопросы, связанные с оказанием России помощи оружием и военными материалами. Русские представители накануне произвели тщательный подсчет всего боевого имущества, которое находилось на фронте и на складах. Ставка просила союзников удовлетворить потребности русской армии в важнейших предметах боевого снабжения{25}. Однако, как отмечал А. А. Маниковский, союзники направляли свои усилия главным образом к сокращению заявок русских. В то же [290] время они “были крайне бесцеремонны в своих требованиях, предъявляемых к нам в отношении оказания им помощи путем боевых действий против австро-германцев”{26}. Союзники согласились поставить России 3,4 млн. т различных военных материалов. Это было в три раза меньше того, что просили русские (10,5 млн. т){27}.

В отличие от стратегов Антанты, которые довольно оптимистично смотрели в будущее, германское верховное командование было серьезно озабочено перспективой предстоящей кампании. Общее положение страны и состояние вооруженных сил не позволяли даже думать о каких-либо наступательных действиях, да еще с решительными целями. Нужно было выработать такой план, выполнение которого если и не обеспечивало достижения скорого и победоносного окончания войны, то хотя бы ликвидировало преимущества Антанты. Не оставалось ничего другого, как перейти на всех сухопутных театрах к стратегической обороне. Одновременно с 1 февраля, как об этом был осведомлен американский президент, развертывалась неограниченная подводная война с задачей создания полной морской изоляции противника и подрыва тем самым его экономической мощи.

Февральская революция и вопрос о войне

В то время как стратеги союзных держав готовились к военной кампании, которая, по их замыслам, должна была увенчаться решающей победой над противником, в России неуклонно нарастало революционное движение. Царское правительство предполагало заключить с Германией сепаратный мир, чтобы потом обрушить репрессии на рабочих и крестьян. Власть намечалось передать в руки специально назначенного диктатора. Герцог Лейхтенбергский, флигель-адъютант Николая II, писал о тех днях: “Был момент, когда показалось, что положение может быть в значительной степени спасено, если послать в Петроград популярного генерала с фронта, хотя бы Брусилова снабдив его диктаторскими полномочиями и дав вместе с тем возможность объявить народу, что государь согласен на образование ответственного министерства”{28}.

Перспектива заключения Россией сепаратного мира с Германией тревожила империалистов Антанты. Они опасались потерять важного союзника. В не меньшей степени беспокоила она и русскую буржуазию. С прекращением войны рушились ее [291] захватнические планы и исчезал крупный источник наживы. Капиталисты России были недовольны царизмом потому, что он оказался неспособным успешно вести войну и показал свое бессилие в борьбе с революционным движением. Русская буржуазия при поддержке империалистов Англии, Франции и США готовилась совершить дворцовый переворот. Планировалось заставить Николая II отречься от престола в пользу малолетнего сына, а регентом поставить брата царя — великого князя Михаила.

Очень важно было заручиться поддержкой высшего командования армии. Выражая волю империалистических кругов русской буржуазии, председатель Временного комитета Государственной думы М. В. Родзянко обратился 26 февраля (11 марта) 1917 г. с телеграммой к главнокомандующим фронтами, в которой излагался план передачи власти “лицу, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения”{29}. Родзянко просил главнокомандующих поддержать его.

Руководители русской армии не стали защищать самодержавие. Им пришлось наглядно убедиться в полной неспособности царского правительства руководить вооруженной борьбой и обеспечить победу России. Предложение Родзянко встретило сих стороны горячее одобрение. В своем ответе на телеграмму главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта А. А. Брусилов писал: “Считаю себя обязанным доложить, что при наступившем грозном часе другого выхода не вижу. Смутное время совершенно необходимо закончить, чтобы не сыграть на руку внешним врагам. Это столь же необходимо и для сохранения армии в полном порядке и боеспособности. Не забудьте, что проигрыш войны повлечет за собой гибель России, а проигрыш неминуем, если но будет водворен быстро полный порядок и усиленная плодотворная работа в государстве”{30}. Аналогичное мнение высказали главнокомандующие остальных фронтов.

Телеграмма Родзянко с ответами на нее главнокомандующих фронтами была направлена в Ставку Николаю II. Одновременно разные лица, в том числе и Брусилов, непосредственно обращались к царю с просьбой отречься от престола. Император Николай II вынужден был отказаться от власти в пользу Михаила Романова. Верховным главнокомандующим вновь назначили вел. кн. Николая Николаевича.

Однако никакие меры русской буржуазии не смогли задержать развития революционных событий. В стране налицо был политический кризис. Борьба нарастала. Особенно остро она протекала в столице. Утром 26 февраля (11 марта) по призыву большевиков началось вооруженное восстание. 27 февраля (12 марта) оно охватило весь город. На сторону рабочих стали переходить [292] войска. Самодержавие было свергнуто. Победила буржуазно-демократическая революция. “В несколько дней, — писал В. И. Ленин” — Россия превратилась в демократическую буржуазную республику, более свободную — в обстановке войны, — чем любая страна в мире”{31}.

Свержение самодержавия было осуществлено героической борьбой рабочих и крестьян, руководимых большевиками. В ходе Февральской революции творчеством народа были созданы Советы рабочих и солдатских депутатов, которые олицетворяли революционно-демократическую диктатуру пролетариата и крестьянства. Преобладающее влияние в них получили меньшевики и эсеры. Это произошло в силу того, что большая часть кадровых рабочих, прошедших школу революционной борьбы, оказалась на фронтах войны, ряды рабочих пополнились выходцами из деревни и мелкобуржуазных слоев города, что революция пробудила к активной политической деятельности широкие слои населения, главную массу которого составляла мелкая буржуазия. “Гигантская мелкобуржуазная волна, — писал В. И. Ленин, — захлестнула все, подавила сознательный пролетариат не только своей численностью, но и идейно, т. е. заразила, захватила очень широкие крути рабочих мелкобуржуазными взглядами на политику”{32}. [293]

Меньшевики и эсеры не хотели дальнейшего развития революции. Ее целью они считали установление в стране буржуазно-парламентарного строя. В результате сговора эсеро-меньшевистских лидеров Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов с членами Временного комитета Государственной думы 2 (15) марта 1917 г. было образовано Временное правительство во главе с князем Г. Е. Львовым. Возникло двоевластие, т. е. своеобразное переплетение двух диктатур: диктатуры буржуазии и помещиков в лице Временного правительства и революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства в лице Советов рабочих и солдатских депутатов. Несмотря на стремление меньшевиков и эсеров передать управление страной в руки буржуазного Временного правительства, народные массы рассматривали Советы как единственно законные органы власти и оказывали им всяческую поддержку

Временное правительство не собиралось отказываться от внешнеполитического курса царизма в вопросах войны, ибо оно являлось выразителем аннексионистских стремлений буржуазно-помещичьих кругов России. В. И. Ленин отмечал, что министры Временного правительства не случайные люди, а “представители и вожди всего класса помещиков и капиталистов”{33}, что к власти они пришли “в интересах продолжения империалистской войны, в интересах еще более ярого и упорного ведения ее”{34}. Не случайно в новом правительстве портфель министра иностранных дел был доверен лидеру партии кадетов П. Н. Милюкову, стороннику продолжения захватнической политики царизма. 7 (20) марта Временное правительство обратилось к населению России с воззванием, в котором заявляло, что оно “приложит все силы к обеспечению нашей армии всем необходимым для того, чтобы довести войну до победного конца”, “будет свято хранить связывающие нас с другими державами союзы и неуклонно исполнит заключенные союзниками соглашения”{35}.

Крупная буржуазия, добившись власти, стремилась сохранить за собой вооруженные силы. Они были ей необходимы для упрочения своего господства внутри страны и продолжения войны. Важным шагом в этом направлении являлось выдвижение к руководству армией и флотом преданных новому правительству людей. Наиболее ответственные посты военного и морского министров были переданы в руки октябриста А. И. Гучкова. А. М. Зайончковский характеризовал его как человека, который, отличаясь “большим самомнением и решительностью”, проявил “полное непонимание сути военного дела”{36}. Вряд ли такая оценка точна. [294] Бесспорно лишь одно, что Гучков был верным слугой своего класса, одним из убежденных проводников реакционного курса внутренней и внешней политики Временного правительства.

Значительным мероприятием Гучкова как главы военного и морского ведомств России явилось увольнение и смещение со своих постов до 60% лиц высшего командного состава действующей армии, названных им поименно. Среди них были главнокомандующие фронтами и армиями, начальники штабов фронтов и армий, командиры корпусов. Было снято с должностей много начальников дивизий и других лиц{37}. Все это имело главной целью обеспечить более надежное руководство армией со стороны Временного правительства.

Особое внимание было обращено на укрепление верховного главнокомандования. О замыслах буржуазных кругов в этом вопросе мы узнаем из письма М. В. Родзянко, возглавлявшего Временный комитет Государственной думы, к министру-председателю Временного правительства князю Г. Е. Львову от 18 (31) марта 1917 г. Напоминая о том, как действующая армия приняла наступившие события, автор сообщал: “... для меня совершенно ясно, что только Юго-Западный фронт оказался на высоте положения. Там очевидно царит дисциплина, чувствуется голова широкого полета мысли и ясного понимания дела, которая руководит всем этим движением. Я имею в виду генерала Брусилова, и я делаю из наблюдений моих при многочисленных своих поездках по фронту тот вывод, что единственный генерал, совмещающий в себе как блестящие стратегические дарования, так и широкое понимание политических задач России и способный быстро оценивать создавшееся положение, это именно генерал Брусилов”{38}. После Брусилова наиболее способным военным деятелем Родзянко считал генерала Поливанова. “Эти два выдающиеся государственные умы, — писал он, — поставленные во главе нашей доблестной армии, с придачей им тех помощников, которые ныне существуют, — умные, знающие и уважаемые генералы Клембовский и Лукомский, — и составили бы то ядро военного Верховного командования, которое единственно, с моей точки зрения, способно вывести страну и армию из бедственного положения. Если при такой комбинации учредить обязательные еженедельные военные советы из начальников фронтов совместно с вышеупомянутыми лицами штаба, то надежда на благоприятный исход кампании не должна считаться потерянной. Сообщаю вам это на тот предмет, что, быть может, еще не поздно изменить принятое решение и не оставлять армию в руках командующего, который несомненно со своей задачею не справится”{39}. [295]

Однако к этому времени уже состоялось назначение на пост верховного главнокомандующего вместо вел. кн. Николая Николаевича М. В. Алексеева. Возглавляемый Родзянко Временный комитет Государственной думы заявил протест. 19 марта (1 апреля) 1917 г. на своем заседании он специально рассмотрел вопрос об изменениях в высшем военном руководстве. Членами комитета было отмечено, что предыдущая деятельность генерал-адъютанта Алексеева в роли начальника штаба главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта, затем главнокомандующего армиями Западного фронта и, наконец, начальника штаба верховного главнокомандующего, а равно и отношение к вопросам внутренней политики, свидетельствующее о непонимании им настоящего момента, не давали уверенности в успешном осуществлении им задач верховного командования армиями. Постановление комитета гласило: “Признать: 1) что в интересах успешного ведения войны представляется мерою неотложной освобождение генерала Алексеева от обязанностей верховного главнокомандующего; 2) что желательным кандидатом на должность Верховного главнокомандующего является генерал Брусилов; 3) что назначения на должности начальника штаба Верховного главнокомандующего и генерал-квартирмейстера должны быть производимы Временным правительством по соглашению с Верховным главнокомандующим и 4) общее руководство ведением войны, за исключением стратегии, управления и командования всеми сухопутными и морскими силами, должны быть сосредоточены в руках Временного правительства”{40}.

При такой позиции Временного комитета Государственной думы положение М. В. Алексеева не могло быть прочным. Требовался лишь повод для снятия его с должности. Вскоре он был найден. 7 (20) мая 1917 г. открылся Всероссийский съезд офицеров армии и флота. Он высказался за поддержку Временного правительства, за продолжение войны, за наступление на фронте, за ограничение деятельности войсковых комитетов. На съезде выступил М. В. Алексеев, который назвал “утопической фразой” программу мира без аннексий и контрибуций, выдвинутую большевиками, и требовал установления сильной власти{41}. Его речь вызвала возмущение рабочих и солдат. 22 мая (5 июня) Временное правительство сняло Алексеева с поста верховного главнокомандующего и назначило вместо него А. А. Брусилова{42}. Эта мера была продиктована стремлением реакционных кругов буржуазии поставить у руководства разлагавшейся армии популярного и способного генерала. Немаловажную роль сыграла также решительная поддержка Брусиловым внешней политики Временного правительства. В лице выдающегося полководца русская буржуазия [296] надеялась иметь послушное орудие для осуществления своих империалистических замыслов, а заодно и для расправы с революционным движением внутри страны.

Если решение вопроса об укреплении руководящего звена русской армии не представляло для Временного правительства сколько-нибудь серьезных трудностей, то удержание в своих руках основной солдатской массы было делом более сложным. Революционные события оказали огромное влияние на армию. Начался процесс ее демократизации. Важную роль в этом сыграл приказ № l от 1 (14) марта 1917 г., изданный Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов по гарнизону Петроградского военного округа. Он предписывал во всех воинских частях немедленно выбрать комитеты из представителей от нижних чинов, а также избрать, где это еще не было сделано, по одному представителю от рот в Совет рабочих депутатов. В политическом-отношении воинская часть подчинялась Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам. Распоряжения, исходившие от Государственной думы, подлежали исполнению только в том случае, если они не противоречили приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов. Приказ устанавливал демократический порядок во взаимоотношениях солдат и офицеров{43}.

Приказ № 1 оказал огромное революционизирующее влияние на солдат действующей армии и тыловых воинских формирований. 4 (17) марта в своем донесении вел. кн. Николаю Николаевичу М. В. Алексеев писал: “Главкосев телеграфирует, что Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов издан приказ № 1 Петроградскому гарнизону о выборах комитетов из представителей от нижних чинов, о главенствующем значении самого Совета и взаимоотношениях между офицерами и нижними чинами. Приказ этот распространяется в воинских частях и вносит смущение в умы”{44}. Под влиянием приказа усилилось движение солдат и матросов за демократизацию армии и флота. Повсеместно в воинских частях и учреждениях стали создаваться комитеты, которые были органами самоуправления солдатских масс. В своей деятельности комитеты зачастую шли дальше требований приказа.

Положение в вооруженных силах России беспокоило высшее военное руководство. В апреле 1917 г. Алексеев писал военному министру: “В армиях развивается пацифистское настроение. В солдатской массе зачастую не допускается мысли не только о наступательных действиях, но даже о подготовке к ним, на каковой почве происходят крупные нарушения дисциплины, выражающиеся в отказе солдат от работ по сооружению [297] наступательных плацдармов”{45}. В другом письме, адресованном главе Временного правительства, Алексеев предлагал: “Правительству крайне необходимо срочно вполне определенно и твердо сказать, что армии никто не смеет касаться и что все распоряжения должны производиться через верховного главнокомандующего”{46}.

Стремление народных масс к миру отчетливо проявилось в дни апрельского кризиса. 18 апреля (1 мая) Временное правительство послало союзникам так называемую “ноту Милюкова”, в которой говорилось о том, что Россия будет строго соблюдать свои обязательства до решительной победы. Опубликование ноты в печати вызвало возмущение народных масс против внешней политики правительства. 20-21 апреля (3-4 мая) в Петрограде, Москве и других крупных промышленных центрах прошли массовые демонстрации. Милюков и Гучков были вынуждены уйти в отставку. В состав Временного правительства буржуазия согласилась ввести 6 министров-социалистов от соглашательских партий меньшевиков и эсеров. Раскрывая смысл этой меры, В. И. Ленин писал: “... 6-го мая “коалиционное” министерство с участием Чернова, Церетели и К° стало фактом... Капиталисты потирали руки от удовольствия, получив себе помощников против народа в лице “вождей Советов”, получив обещание от них поддерживать “наступательные действия на фронте”, т. е. возобновление приостановившейся было империалистической, грабительской войны”{47}.

Вступление в войну США

Важным обстоятельством, оказавшим большое влияние на военно-политическую обстановку и дальнейший ход событий, явилось вступление в войну США на стороне Антанты 6 апреля 1917 г. В 1914-1916 гг. Соединенные Штаты оставались нейтральной державой. Однако они указывали большую материальную помощь Антанте, что приносило им огромные барыши. Только 48 крупнейших корпораций США в своих отчетах за 1916 г. показали прибыль в сумме 965 млн. долларов{48}. Политика нейтралитета оказалась весьма выгодной для американских монополий. Империалисты США не прочь были бы продавать свои товары и Германии. Однако морская блокада Германии делала эту торговлю невыгодной, а порой и невозможной. Поэтому Германия получила от США до апреля 1917 г. кредитов лишь на 20 млн. долларов, в то время как страны Антанты — на 2 млрд. долларов{49}. К началу 1917 г. Соединенные Штаты оказались уже экономически сильно связанными со странами Антанты, которые [298] являлись их должниками. Поражение этих стран в войне нанесло бы США большой экономический ущерб. Соединенные Штаты не могли допустить этого также и потому, что Германия являлась их опасным конкурентом на мировом рынке.

“Американские миллиардеры и их младшие братья в Голландии, Швейцарии, Дании и прочих нейтральных странах, — писал В. И. Ленин в 1917 г., — начинают замечать, что золотой родник оскудевает”{50}. Воюющие страны подорвали свою экономику. Их народы устали от войны. Несмотря на трудности, испытываемые союзниками, правящие круги Соединенных Штатов не сомневались в их победе и не хотели опоздать к дележу добычи. Они намеревались прийти к нему во всеоружии и наравне со странами Антанты диктовать свою волю побежденным. В их планы входило также ослабить своего соперника на Дальнем Востоке — Японию{51}.

Серьезное препятствие для монополистических кругов США представляли многочисленные пацифистские организации (Американская лига по ограничению вооружений, Американский союз антиимпериалистов, Американское мирное общество, Союз американской независимости, Женская партия мира, Лига американского нейтралитета и др.). В их состав входили представители самых различных классов и профессий. Эти организации активно выступали за нейтралитет страны. Резкую антивоенную позицию занимал союз “Индустриальные рабочие мира”, руководимый левыми социалистами Ю. Дебсом, У. Хейвудом и Д. Де-Леоном. Он объединял в основном неквалифицированных рабочих и являлся боевым авангардом американского пролетариата в его борьбе против империализма и милитаризма{52}.

По признанию американского историка Ф. Пэксона, правительству В. Вильсона приходилось всерьез считаться с такой политической обстановкой внутри страны и с большой осторожностью вести подготовку к вступлению в войну{53}. Прикрываясь пацифистскими фразами, правительство Вильсона неуклонно проводило политику монополистических кругов США.

Подобная ситуация помогла монополистам США извлечь максимальную выгоду и обогатиться за счет воюющих стран. Но когда Германия объявила “подводную войну”, что в корне подрывало интересы США, правительство Вильсона сумело использовать это обстоятельство в своих интересах. После потопления “Лузитании”, “Арабика” и “Сэссекса” оно усилило милитаристскую пропаганду внутри страны. Учитывая пацифистские настроения американской общественности, многочисленные газеты и журналы изображали дело так, что страна втягивается в войну якобы помимо своей воли. 6 апреля Соединенные Штаты вступили в войну, а вслед за Соединенными Штатами и под экономическим [299] и политическим нажимом их и держав Антанты войну германо-австрийскому блоку объявили другие американские государства. “...Или воюйте за политиканов Антанты, или подыхайте с голоду!” — так характеризовал Ромен Роллан политику правящих кругов западных держав в отношении нейтральных стран{54}.

“Война за последнее время, — говорилось в резолюции VI съезда РСДРП (б) по вопросу “Текущий момент и война”, — приобретает размах всеобъемлющего мирового столкновения. На сцене появился новый гигант империализма и претендент на мировую гегемонию — Америка... Борьба империалистических держав переносится на все решительно страны”{55}. В 1917 г. в войну было вовлечено 27 государств, из них 23 на стороне Антанты и 4 на стороне Центральных держав. Правда, многие государства, вступившие в войну, не участвовали непосредственно в военных действиях, но народы этих стран так или иначе страдали от чуждой им войны.

Объявление Германией беспощадной подводной войны с 1 февраля явилось лишь поводом для вступления в войну. Однако более важным толчком для принятия правительством США такого решения были свержение царизма и угроза социалистической революции в России. Приход к власти буржуазии, связанной тесными узами с американскими империалистами, США надеялись максимально использовать в своих корыстных интересах. Под флагом союзнических отношений они получили теперь еще большую возможность вмешательства во внутренние дела России, установления своего контроля над ее экономикой и политикой. В Россию хлынули многочисленные комиссии американских специалистов, чтобы опутать ее различными соглашениями, помочь буржуазному Временному правительству в борьбе с нараставшим революционным движением{56}. “Американские миллиардеры, наполнившие свои погреба золотом, перечеканенным из крови умирающих на полях опустошенной Европы, — говорилось в “Манифесте” VI съезда РСДРП (б), — присоединили свое оружие, свои финансы, свою контрразведку и своих дипломатов для того, чтобы не только разгромить своих немецких коллег по международному грабежу, но и затянуть потуже петлю на шее русской революции”{57}.

Правительство США прилагало большие усилия, чтобы возможно быстрее перевести экономику на военные рельсы. Вся страна была разделена на 21 военно-промышленный район. [300] Принимались меры по максимальному использованию имеющихся производственных мощностей для ускоренного выпуска военной продукции. Началась постройка 20 тыс. самолетов (из них 5 тыс. строилось за границей), 35 тыс. большегрузных автомобилей{58}. Производственной программой на 1918 г. предусматривалась постройка 16 крупных артиллерийских заводов, в 1919 г. намечалось выпустить 19 тыс. танков{59}.

Сухопутная армия США была немногочисленной. К 6 апреля 1917 г. она насчитывала в своих рядах всего 127 305 солдат и 7239 офицеров. В рядах национальной гвардии (территориальные части отдельных штатов) состояло 123 605 человек{60}. Сильное антимилитаристское движение в стране не позволяло правящей верхушке и военному министерству в мирное время увеличивать военные расходы, а вместе с тем и сухопутную армию. Русский военный атташе в США отмечал, что “на долю военного министерства относятся... многие ассигнования совсем не военного характера. Все это делается с целью отвлечь внимание народных представителей от действительных расходов на военное ведомство”{61}.

Подобное положение вещей еще до начала войны вызывало раздражение в правящих и военных кругах США. Так, У. Тафт в 1909 г. проводил мысль о том, что при современных условиях всеобщего вооружения нечего ослеплять себя идеалистическими мечтаниями, а лучше следовать примеру соседей и быть всегда готовым к защите своих интересов{62}. Еще более откровенно высказывался конгрессмен Р. Гобсон. Он писал: “Любая европейская держава может захватить себе базу на нашем побережье, но мы не можем захватить себе базы в Европе. Для этого потребуется целая армия... У нас нет армии, но даже если бы она у нас была, мы все-таки не могли бы ею воспользоваться, так как нам не на чем было бы ее переправить через океан. Мы единственная великая держава без торгового флота и поэтому без средств перевозки больших сил через океан”{63}. Он призывал американцев выйти из состояния всеобщей спячки и обратить самое пристальное внимание на обеспечение “национальной обороны” и “всеобщего мира”, а именно создать мощные армию и флот с целью вмешательства в политику мирового масштаба.

Для популяризации военного дела и привлечения внимания народа к армии создавались различные милитаристские общества, подобно Американской лиге мира и Третейскому суду, в [301] задачу которых входила пропаганда идеи усиления армии и флота страны до размеров, позволяющих вести борьбу с любой из великих держав{64}. С той же целью устраивались военные марши и учения армии{65}. Эти мероприятия были своеобразным актом борьбы представителей капитала с антимилитаристскими позициями рабочего класса.

Небольшая по численности армия США благодаря стараниям правящих кругов была вооружена первоклассным стрелковым оружием и постоянно упражнялась в испытании новинок военной техники. В 1908 — 1909 гг. производились опыты по внедрению нового артиллерийского снаряда, пробивающего с расстояния 8 км крупповскую броню толщиной свыше 300 мм{66}. На маневрах в 1911 г. для ведения разведки применялись мотоциклы, а для перевозки грузов — автомобили, уже тогда признанные эффективным средством транспортировки{67}. Пристальное внимание руководства армии США привлекало использование самолетов для военных целей. В июне 1910 г. на озере Кеук проводились опыты по сбрасыванию бомб с самолета по макету корабля{68}. В конце 1910 — начале 1911 г. удачно прошли опыты авиатора Ю. Эли по взлету и посадке самолета с палуб крейсеров “Бирмингам” и “Пенсильвания”{69}. В 1913 г. 28 самолетов американского производства имели бронированные кабины и приборы для корректировки стрельбы. В 1914 г. испытывалась 3-дюймовая пушка, предназначенная для вооружения самолетов{70}.

Большая работа проводилась военным министерством и генеральным штабом в 1910-1912 гг. по подготовке реорганизации армии. Проект реорганизации был составлен комиссией из офицеров генерального штаба во главе с его начальником генералом Л. Вудом, который считал необходимым комплектовать армию регулярными кадрами, увеличивать число офицеров в мирное время, создавать объединения регулярной армии и национальной гвардии под единым командованием{71}. В июне 1912 г. особое совещание начальников отдела военного министерства во главе с военным министром Г. Стимсоном и офицеров генерального штаба во главе с генералом Л. Вудом обсудило проект реорганизации армии, предусматривавший создание армии, способной противостоять армии любой европейской державы. В случае войны предполагалась мобилизация армии численностью не менее 460 тыс. солдат, 43 тыс. солдат береговой артиллерии (охраны) [302] и 300 тыс. резервистов. Для облегчения создания армии и обеспечения ее резервами рекомендовалось разделить страну на 16 территориальных округов{72}.

Основные положения этого проекта были использованы Вудом в 1915 — 1916 гг., когда военная машина США была нацелена на создание огромной армии{73}. В июле-августе 1916 г. были приняты закон об увеличении армии, по которому предполагалось создание 65 полков вместо 31, и закон об ассигнованиях на армию. Для обучения новобранцев на территории США было построено 32 лагеря (16 лагерей для регулярной армии, 16 — для национальной гвардии). Каждый лагерь был рассчитан на 41 тыс. солдат, которых с осени 1917 г. стали обучать английские и французские офицеры{74}.

После вступления в войну конгресс США, учитывая сильное антивоенное движение и неудачную вербовку добровольцев в армию, принял 18 мая 1917 г. закон о всеобщей воинской обязанности. На основании его все мужчины от 18 до 30 лет (впоследствии до 45 лет) подлежали регистрации для прохождения военной службы{75}. Закон вызвал новую волну протестов американской общественности. Около 330 тыс. человек отказались явиться на призывные пункты{76}. За все время войны, согласно официальным данным военного министерства, из каждых 100 человек, призванных в армию США, дезертировало 11{77}. Приняв в 1917 — 1918 гг. ряд законов против антивоенного движения и стачечной борьбы американского пролетариата (закон о шпионаже и против подстрекательства к беспорядкам и др.{78}), правительство США сумело добиться известных успехов в создании сильной сухопутной армии.

Исключительно большое внимание уделялось строительству военно-морского флота. В 1913 г. флот США в количественном отношении уступал лишь флотам Англии и Германии{79}. В 1916 г. была утверждена военно-морская программа, предусматривавшая создание крупнейшего флота в мире. По этому поводу В. Вильсон говорил своему советнику полковнику Э. Хаузу: “Давайте построим флот сильнее, чем у нее (Англии. — Авт.), и будем делать, что захотим”{80}. [303]

Однако, несмотря на принятые меры, программа строительства военно-морского флота не была полностью выполнена. К моменту вступления в войну военно-морской флот США насчитывал 197 кораблей (с учетом торговых судов, переоборудованных в военные, — 303 корабля). К ноябрю 1918 г. количество кораблей военно-морского флота США составило 2000{81}. Соответственно возрастала и численность личного состава военно-морского флота: в апреле 1917 г. — 67 тыс. человек, а к началу 1918 г. — уже свыше 500 тыс. человек{82}.

Летом 1917 г. США приступили к переброске своих войск на Европейский континент. Их высадка шла главным образом через южные порты Франции Сен-Назер, Ла-Рошель, Рошфор, Бордо и Марсель. Сначала прибыли части службы дорог и инженерно-технический персонал, на которых была возложена задача по подготовке к приему основных контингентов войск{83}. Вспомогательные части проложили около 1600 км новых железных дорог, 160 000 км линий телефонной связи, построили большое количество [304] бараков, госпиталей, складов{84}. Первые боевые части начали высадку в Сен-Назере в конце июня 1917 г.{85} Одновременно во Францию прибыл и командующий американскими войсками в Европе генерал Д. Першинг с группой офицеров.

Вступление США в войну серьезно улучшало положение Антанты. Однако на скорую помощь американской армии рассчитывать не приходилось. Перевозка ее в Европу шла очень медленно. Только к началу 1918 г. численность американских войск во Франции достигла 200 тыс. человек. Союзное командование не предполагало использовать их в кампании 1917 г. для самостоятельных действий.

И. И. Ростунов

2. Операции на Восточном фронте

Митавская операция

В конце 1916 — начале 1917 г. русское командование решило провести в районе Риги наступательную операцию, получившую название Митавской. Операция носила частный характер “в смысле боевой практики для войск”. Выполнение операции было возложено на 12-ю армию Северного фронта (командующий — генерал Радко-Дмитриев). Ей противостояла 8-я германская армия. У немцев насчитывалось 99 батальонов при 567 орудиях (из них 275 тяжелых){86}, а у русских — 184 батальона при 886 орудиях (из них 245 тяжелых){87}. Такое соотношение в силах и средствах позволяло русскому командованию добиться известных оперативных результатов.

Район, выбранный русским командованием для проведения Митавской операции, представлял собой лесисто-болотистую местность с песчаными дюнами. Высокий уровень грунтовых вод не позволял оборудовать развитую систему траншей. Германская оборона передовой позиции опиралась на сильные узлы сопротивления, созданные на дюнах. Каждый из них состоял из блокгаузов, защищенных засеками и завалами из оплетенных проволокой деревьев. В промежутках между дюнами были сооружены окопы из бревен, укладываемых на поверхность земли. Окопы прикрывались тремя рядами колючей проволоки в 4-6 кольев. В глубине располагалась еще не достроенная вторая полоса обороны противника{88}. Германское командование считало возможным [305] обойтись на этом участке фронта сравнительно небольшими силами.

Командующий 12-й армией генерал Радко-Дмитриев решил воспользоваться слабостью обороны 8-й германской армии и нанести удар на широком фронте. Цель операции состояла в том, чтобы прорвать германские позиции на участке болото Туриль, мыза Олай (ок. 30 км) и “маневром в открытом поле” отбросить противника за реки Эккау и Аа. В дальнейшем предполагалось овладеть Митавой и перерезать железную дорогу Митава — Крейцбург{89}. Основное внимание обращалось на достижение внезапности первоначальной атаки. Было решено отказаться от артиллерийской подготовки, провести ее только, на открытом участке Нейн — Пулеметная горка{90}.

Войска, предназначенные для наступления, прошли тщательную подготовку. В тылу были построены учебные городки, где проводились занятия по отработке способов ведения боевых действий ночью (сближение с противником, построение боевого порядка, преодоление проволочных заграждений, поддержание связи и т. д.){91}. Все работы по созданию исходного положения для наступления были сведены до минимума. О предстоящей операции знал строго ограниченный круг лиц. Кроме того, была имитирована переброска 6-го Сибирского корпуса в Румынию. В результате этих мероприятий германское командование оказалось введенным в заблуждение относительно намерений русских. Накануне русского наступления командующий “митавской группой” германских войск, противостоящей 12-й армии, следующим образом оценивал обстановку: “Противник держится совершенно пассивно и усиленно ведет фортификационные работы. Единственный вполне боеспособный 6-й Сибирский корпус снят с фронта”{92}.

Войска 12-й армии были сведены в три оперативные группы: Одингскую, Бабитскую и Олайскую. Главный удар наносила Бабитская группа в составе 6-го Сибирского корпуса и сводной латышской дивизии. На Одингскую и Олайскую группы возлагалась задача по обеспечению действий главных сил с флангов. Остальные соединения 12-й армии (43-й и 21-й армейские корпуса) должны были прочно удерживать свои позиции и активными действиями не давать противнику возможности свободно маневрировать резервами. [306]

В ночь на 23 декабря 1916 г. (5 января 1917 г.) внезапно, без артиллерийской подготовки, русские войска атаковали противника. В первые же часы на участке Бабитской группы обозначился успех. Ее части прорвали фронт противника в трех местах и к исходу дня заняли район Скудр, Граббе, Скангель. Особенно удачно действовали латышские части. Атаки частей Одингской и Олайской групп оказались безуспешными. Встреченные сильным огнем противника, они вынуждены были отойти [307] в исходное положение. На остальном фронте 12-й армии, на участках 43-го и 21-го корпусов, велись бои местного значения.

Тактический прорыв, осуществленный Бабитской группой, не был, однако, развит в оперативный. Элемент внезапности был утерян. Дальнейшие боевые действия вылились в затяжную и кровопролитную борьбу за овладение отдельными пунктами. 29 декабря 1916 г. (11 января 1917 г.) по приказу Радко-Дмитриева наступление было прекращено. Войска получили приказ “прочно утвердиться на занятых новых позициях”{93}.

Удар на Митаву оказался полной неожиданностью для германской главной квартиры{94}. Резервов у немцев на этом участке не оказалось. Предоставлялась реальная возможность, развивая наступление, выйти к железной дороге Крейцбург, Митава и, угрожая флангу и тылу якобштадтской и двинской группировок противника, заставить его оттянуть свой фронт от Западной Двины. Но этого не было сделано. В результате наступление свелось только к некоторому улучшению расположения русских войск. “Выиграв пространство, — говорилось в приказе командующего 12-й армией, — мы сократили наш фронт на 5 верст, выдвинувшись вперед до 2-5 верст”{95}. Столь малый успех стоил русским до 23 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными{96}.

10 (23) января германцы, подтянув резервы, предприняли ряд контратак. Боевые действия с переменным успехом продолжались до 21 января (3 февраля). Противнику удалось несколько потеснить русских.

Митавская операция оказалась безрезультатной. Намеченная цель достигнута не была. Причиной этого явился ряд серьезных упущений русского командования при ее подготовке и ведении. Между командованием 12-й армии, Северного фронта и Ставкой не было единого мнения относительно дальнейшего ведения операции после прорыва германской обороны. Он оказался для русских такой же неожиданностью, как и для противника. Обстановка требовала усиления 12-й армии значительными подкреплениями. Но все просьбы об этом главнокомандующего Северным фронтом генерала Н. В. Рузского отклонялись Ставкой. В свою очередь сам Рузский запоздал с высылкой в 12-ю армию фронтовых резервов{97}. Командование армии также оказалось не на высоте. Сосредоточив все свое внимание на подготовке к прорыву неприятельской обороны, оно не продумало мероприятий по его развитию. [308] Следствием этого была плохая организация управления войсками после прорыва. Резервы вводились в бой разрозненно, небольшими подразделениями. Войска оказались не обученными вести бой в глубине расположения противника. Успех соседа для обхода укрепленных узлов сопротивления не использовался. Должного взаимодействия артиллерии с пехотой организовано не было.

В ходе операции вскрылось истинное состояние царской армии. Давно назревавшее среди солдатских масс недовольство войной вылилось в открытые революционные выступления. Наиболее широкий размах они получили в сибирских частях, считавшихся самыми дисциплинированными и боеспособными. На настроение соединений Северного фронта, в частности 12-й, армии, существенное влияние оказывала близость к Петрограду и таким центрам революционного движения, как Рига и Двинск. Генерал Рузский отмечал, что “Рига и Двинск — несчастье Северного фронта, особенно Рига. Это два распропагандированных гнезда”{98}. Это подтверждал и генерал Брусилов, главнокомандующий [309] Юго-Западным фронтом. Он говорил, что направленный в его распоряжение 7-й Сибирский корпус “прибыл из Рижского района совершенно распропагандированным, люди отказывались идти в атаку; были случаи возмущения, одного ротного командира подняли на штыки...”{99}. Армия не хотела больше воевать. Из главного оплота царизма она превращалась в революционную силу.

Июньское наступление

Вопрос об организации крупного наступления на русском фронте, предусмотренного общим планом союзников, встал перед Временным правительством и верховным главнокомандованием уже в первые дни после Февральской революции. 9 (22) и 12 (25) марта М. В. Алексеев представил военному министру два доклада, в которых изложил тяжелое положение армий и высказал мысль о невозможности в ближайшее время вести наступательные действия, предусмотренные решениями конференций в Шантильи и Петрограде. “Мы приняли на этих конференциях известные обязательства, — писал он, — и теперь дело сводится к тому, чтобы с меньшей потерей нашего достоинства перед союзниками или отсрочить принятые обязательства, или совсем уклониться от исполнения их... Сила обстоятельств приводит нас к выводу, что в ближайшие 4 месяца наши армии должны бы сидеть спокойно, не предпринимая решительной, широкого масштаба операции...”{100}

18 (31) марта в Ставке было проведено совещание представителей центральных управлений Военного министерства. Его участники пришли к выводу, что русская армия не сможет начать наступление в намеченный срок, т. е. во второй половине апреля. Они отмечали упадок дисциплины в войсках, расстройство железнодорожного транспорта и связанные с этим нарушения снабжения армии всем необходимым, нехватку продовольствия, невозможность отправки на фронт пополнений в ближайшее время вследствие неблагонадежности запасных частей. Было высказано мнение об отказе от весеннего наступления и переходе к обороне. В постановлении совещания было сказано: “Приводить ныне в исполнение намеченные весной активные операции недопустимо... Надо, чтобы правительство все это совершенно определенно и ясно сообщило нашим союзникам, указав на то, что мы теперь не можем выполнить обязательства, принятые на конференциях в Шантильи и Петрограде”{101}.

Ставка решила запросить мнение главнокомандующих фронтами по данному вопросу. Главнокомандующие Западным и Юго-Западным фронтами были сторонниками скорейшего перехода [310] в наступление, ибо чем быстрее войска будут втянуты в боевую работу, “тем они скорее отвлекутся от политических увлечений”{102}. В ответе главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта А. А. Брусилова говорилось: “... На военном совете всех командиров фронта под моим председательством единогласно решено: 1) армии желают и могут наступать, 2) наступление вполне возможно. Это наша обязанность перед союзниками, перед Россией и перед всем миром”{103}. Только главнокомандующий Северным фронтом Н. В. Рузский считал необходимым “отказаться в ближайшие месяцы от выполнения наступательных операций и сосредоточить все усилия на подготовке к упорной обороне”{104}.

Под влиянием соображений большинства главнокомандующих фронтами пересмотрел свои взгляды и Алексеев. 30 марта (12 апреля) он подписал директиву № 2647 о подготовке наступления на русском фронте. “Учитывая настоящую обстановку и наши обязательства перед союзниками, принимая во внимание общее состояние армии и ее снабжений, я решил сохранить общую идею плана и при благоприятных условиях, по возможности, в первых числах мая произвести ряд наступательных действий”{105}. Направления главных ударов назначались: для Юго-Западного фронта — примерно прежние, для Западного фронта — на Вильно и для Северного фронта, если обстоятельства позволят ему перейти в наступление, — на Митаву. Кавказскому фронту ставилась задача удерживать свое положение. Черноморский флот должен был быть готовым оказать полное содействие возможным операциям Румынского фронта на Нижнем Дунае и в Добрудже, а Балтийский флот — скорее восстановить свою боеспособность. Директива особо подчеркивала, что при выполнении задач главнокомандующие обязаны были рассчитывать только на те силы, которыми они располагали{106}.

В письме Гучкову, мотивируя принятое решение, Алексеев отмечал: “Как бы ни были мы бедны в настоящее время средствами, все же выгоднее наступать, даже без полной уверенности в успехе, чем перейти к опасной обороне и обречь себя на необходимость подчиняться решениям противника. Расстройство армии и ее снабжений окажет свое вредное влияние нисколько не [312] в меньшей, мере при обороне, чем при активной операции”{107}. Он утверждал, что рассчитывать на успех обороны нельзя, ибо растянутый на 1650 верст русский стратегический фронт не допускал везде иметь сильные резервы. Противник всегда мог собрать более крупную ударную группировку и добиться победы раньше, чем подоспели бы резервы для оказания ему сопротивления. “Отсюда вывод: как ни тяжело наше положение, нам нужно начать весеннюю кампанию наступлением, что отвечает и настойчивым желаниям союзников”{108}.

Принимая в марте решение о переходе в наступление на русском фронте, Ставка еще руководствовалась стратегическими соображениями. В апреле — мае положение круто изменилось. На первое место стали выдвигаться мотивы политического порядка, задачи борьбы с нараставшим в стране революционным движением. Об этом красноречиво говорят материалы совещания главнокомандующих фронтами, которое состоялось 1 (14) мая в Ставке верховного главнокомандующего{109}. На нем было подробно обсуждено положение в армии. Участники совещания отмечали падение дисциплины, рост революционных настроений, стремление солдатских масс к миру во что бы то ни стало. Они пришли к выводу о необходимости перехода в наступление на русском фронте, видя в этом единственное средство “спасения армии и России”, восстановления пошатнувшегося авторитета у союзников{110}. Считалось, что наступление лучше всего провести в июне, поскольку в мае, как было намечено ранее, его осуществить нельзя ввиду неготовности армии.

Смысл намеченного наступления глубоко раскрыл В. И. Ленин. “Вопрос о наступлении, — писал он, — вовсе не как стратегический вопрос поставлен жизнью сейчас, а как политический, как вопрос перелома всей русской революции”{111}. И далее: “Наступление, при всех возможных исходах его с военной точки зрения, означает политически укрепление духа империализма, настроений империализма, увлечения империализмом, укрепление старого, не смененного, командного состава армии... укрепление основных позиций контрреволюции”{112}.

Началась усиленная подготовка к наступлению. Важно было морально подготовить к нему войска. Агитаторы Временного правительства разъезжали по фронтам, призывая солдат идти в наступление. Но солдаты отказывались воевать{113}. Верховный [313] главнокомандующий А. А. Брусилов получал с фронтов информацию о тревожном положении в войсках{114}. Это не давало возможности рассчитывать на успех операции. 25 июня (8 июля) Брусилов телеграфировал Керенскому о перенесении сроков наступления: на Северном фронте — на 5 (18) июля, на Западном фронте — не позднее 3 (16) июля. Причиной отсрочки наступления, как говорилось в телеграмме, “является нежелание войск наступать”{115}.

Временное правительство сумело путем обмана солдатских масс начать наступление. Меньшевики и эсеры помогли буржуазии внушить войскам, будто это наступление диктовалось интересами революции. В. И. Ленин писал, что “свою задачу правительство могло выполнить лишь потому, что ему поверила, за ним пошла армия. Пошла на смерть, веря, что жертвы ее приносятся во имя свободы, во имя революции, во имя скорейшего мира”{116}.

16 (29) июня артиллерия Юго-Западного фронта открыла огонь по позициям австро-венгерских войск. 18 июня (1 июля) и атаку были брошены 11-я и 7-я армии. Большой успех выпал на долю войск 8-й русской армии, которая 23 июня (6 июля) прорвала оборону противника южнее Станислава{117}. 27 июня [314] (10 июля) она заняла Галич, 28 июня (11 июля) — Калуш. Ставка и штаб Юго-Западного фронта предприняли попытку использовать успех 8-й армии путем ее усиления за счет 7-й армии. Однако достаточно боеспособных частей для продолжения наступления не было. Из-за отказов войск выходить на позиции перегруппировка задерживалась. 6 (19) июля германское командование нанесло контрудар. Русские войска почти не оказывали противнику сопротивления. Они массами снимались с позиций и уходили в тыл. Отход прекратился 15 (28) июля на линии Броды, Збараж, Гржималов, Кимполунг.

На Северном, фронте 10 (23) июля перешла в наступление 5-я армия. Заняв первую линию окопов противника, солдаты отказались продвигаться дальше и вернулись на исходные позиции. Не лучше обстояло дело на Западном фронте, где 9 (22) июля развернула боевые действия 10-я армия. После исключительно эффективной артиллерийской подготовки ее войска двинулись в атаку, прошли церемониальным маршем две-три линии окопов противника, побывали на батареях его, принесли прицелы с орудий противника и... вернулись в свои окопы{118}.

Наступление Румынского фронта, начатое 7 (20) июля на фокшанском направлении силами 4-й и 6-й русских, 1-й и 2-й румынских армий, протекало успешно. Однако уже 12 (25) июля ввиду неблагоприятной обстановки на Юго-Западном фронте оно было прекращено по приказу Керенского{119}. В свою очередь 24 июля (6 августа) армии фельдмаршала Макензена контратаковали русские и румынские войска. Ожесточенные бои, стоившие германцам 47 тыс. убитыми и ранеными, закончились 30 июля (13 августа) их незначительным продвижением{120}.

Июньское наступление потерпело неудачу. Известия о поражениях на фронте усилили возмущение народа. Утром 3 (16) июля солдаты 1-го пулеметного полка в Петрограде выступили с требованием свержения Временного правительства вооруженным путем. 4 (17) июля в Петрограде состоялась грандиозная антивоенная демонстрация. От имени ее участников Центральному Исполнительному Комитету Советов, который заседал в Таврическом дворце, было передано требование о взятии власти в руки Советов.

Однако меньшевики и эсеры вступили в сговор с Временным правительством. Заблаговременно стянув в город верные себе войска, контрреволюция расстреляла демонстрантов и перешла к репрессиям. Главный удар она обрушила против большевиков.

После 4 (17) июля политическое положение в России переменилось [315] коренным образом. Как и предвидела партия большевиков, буржуазия использовала неудачу июньского наступления на русском фронте для расправы с революционным движением. Окончилось двоевластие. Вся полнота власти перешла в руки Временного правительства. Огромное влияние приобрели командные верхи армии. Ставка сотрудничала с правительством в деле борьбы с революцией. А. А. Брусилов как верховный главнокомандующий единолично, а иногда совместно с новым главой Временного правительства и военным министром А. Ф. Керенским [316] издавал приказы, направленные на ограничение демократических свобод в армии и на флоте{121}.

16 (29) июля в Ставке состоялось совещание с участием Керенского, Савинкова, Брусилова, Алексеева, Деникина, Клембовского, Рузского и др. В целях борьбы с революцией совещание потребовало полноты власти для командования, отмены “Декларации прав солдата”, упразднения комиссаров и комитетов, создания карательных частей, введения смертной казни и военных судов в тылу, “изъятия политики из армии”, “восстановления дисциплины”. Обсуждался также план вывода революционных войск из Петрограда в количестве до 80-90 тыс. солдат{122}.

Революционные события все более и более нарастали. Временное правительство намеревалось установить в стране режим открытой военной диктатуры. Предполагалось выдвинуть на пост диктатора популярного генерала Брусилова, чтобы с его помощью подавить надвигавшуюся социалистическую революцию. Однако хотя кандидат и отрицательно относился к пролетарской революции, но был решительным противником каких-либо авантюр, которые могли бы привести к ненужным жертвам. Генерал с такими настроениями не мог больше отвечать требованиям реакционных кругов буржуазии. Временное правительство поспешило избавиться от него. Телеграммой Керенского от 18 (31) июля 1917 г. А. А. Брусилов освобождался от должности верховного главнокомандующего и отзывался в Петербург. На его место был назначен реакционный генерал Корнилов{123}.

Рижская операция

Задачи борьбы с революционным движением Временное правительство и Верховное главнокомандование преследовали и в Рижской операции — последней операции первой мировой войны на русском фронте. В районе Риги оборонялась 12-я армия Северного фронта, в которой влияние большевиков было особенно велико. В середине августа штаб армии при содействии эсеров и меньшевиков армейского комитета предпринял попытку вооруженной расправы с большевистски настроенными полками. Но она провалилась{124}. Учитывая рост влияния большевиков в армии, контрреволюция форсировала свое решение о сдаче немцам рижского плацдарма и Риги, готовясь свалить вину за это на большевиков и революционных солдат. Однако именно большевики решительно выступали против оставления Риги и рижских позиций. Они принимали все возможные меры к предотвращению прорыва фронта [317] на дальних подступах к революционному Петрограду{125}. В тревожной обстановке лета 1917 г. поражение русской армии на фронте было бы и поражением революции, поражением Советов. В. И. Ленин разоблачил замыслы буржуазии, вскрыл классовую сущность этой провокации. “...Помещики и буржуазия, с партией к.д. во главе, и стоящие на их стороне генералы и офицеры, — писал он, — сорганизовались, они готовы совершить и совершают самые неслыханные преступления, отдать Ригу (а затем и Петроград) немцам, открыть им фронт, отдать под расстрел большевистские полки... — все это ради того, чтобы захватить всю власть в руки буржуазии, чтобы укрепить власть помещиков в деревне, чтобы залить страну кровью рабочих и крестьян”{126}.

В состав 12-й армии входили 13-й, 43-й и 21-й армейские, 6-й, 2-й Сибирские корпуса и две латышские стрелковые бригады. Численность этих войск достигала 161 тыс. солдат и офицеров при 1149 орудиях{127}. Этих сил было вполне достаточно для успешного ведения оборонительной операции, тем более что подготовка германского наступления не являлась секретом для русского командования. Тем не менее для отражения наступления противника ничего существенного сделано не было. Наоборот, реакционный генералитет сделал все, чтобы облегчить немцам захват Риги. Еще 14 (27) июля по приказу главнокомандующего Северным фронтом В. Н. Клембовского на левом берегу Западной Двины без боя был сдан удерживавшийся в течение двух лет Икскюльский плацдарм. В Приморском районе в начале августа части 6-го Сибирского корпуса были отведены на 12-15 км и расположились на так называемой франкендорфской позиции{128-129}.

Русскому командованию было известно заранее не только место, но и время немецкой атаки. По свидетельству комиссара Северного фронта В. Б. Станкевича, накануне германского наступления от перебежчика (эльзасца) стало известно о приготовлениях противника “с такими подробностями, что штаб армии еще накануне послал предупреждение войскам быть готовыми к тому, что ночью противник начнет артиллерийский обстрел для того, чтобы утром перейти в наступление”{130}. Войска предупреждались о возможности химического нападения. Однако, как показал весь последующий ход событий, столь благоприятные возможности для отражения германского наступления не были использованы.

Идея проведения операции с целью овладения Ригой — важным политическим и административным центром Прибалтики — [318] уже давно созревала у германского командования. “Мы уже в 1915 и 1916 гг., — признавался Гинденбург, — строили планы о том, как мы прорвем эту позицию”{131}. Выбор направления удара у Риги диктовался не столько военными, сколько политическими соображениями. По мнению Гинденбурга, наступление на этом участке Восточного фронта вызвало бы “в России большое беспокойство за участь Петербурга...”{132}.

Для проведения Рижской наступательной операции привлекалась 8-я германская армия генерала Гутьера в составе трех корпусов, в которых насчитывались 11 пехотных и 2 кавалерийские дивизии. Прорыв русского фронта предполагалось осуществить на узком участке севернее ст. Икскюль с форсированием Западной Двины. В дальнейшем имелось в виду, прорвав оборону русских на восточном берегу, развивать наступление в направлении Икскюль, Реденпойс, Хинценберг с задачей окружить и уничтожить в районе Риги основные силы 12-й русской армии. Главный удар наносился тремя дивизиями: 19-й резервной, 14-й баварской и 2-й гвардейской{133}. Огневую поддержку наступающим соединениям должна была оказывать артиллерийская группа под командованием одного из лучших германских артиллеристов — подполковника Г. Брухмюллера. В составе этой группы насчитывалось 170 батарей (свыше 600 орудий) и 230 минометов. Наступлению предшествовала тщательная предварительная подготовка. Был выпущен ряд приказов, обобщавших опыт прорыва обороны противника в условиях позиционной войны. Артподготовку предусматривалось провести путем организации внезапного массированного огневого удара, осуществляемого по заранее подготовленным данным на всю тактическую глубину обороны. В первые часы артподготовки стрельба должна была вестись химическими снарядами, имея своей целью не уничтожение, а лишь нейтрализацию русской артиллерии{134}.

После оставления икскюльского предмостного укрепления и отхода 6-го Сибирского корпуса на франкендорфские позиции войска 12-й армии располагались в следующей группировке: на побережье Рижского залива оборону занимали части 13-го армейского корпуса; Рижский плацдарм обороняли 6-й и 2-й Сибирские корпуса; на восточном берегу Западной Двины оборону занимали 43-й и 21-й армейские корпуса.

На наиболее угрожаемом участке находился 43-й корпус генерала В. Г. Болдырева в составе трех дивизий и Латышской стрелковой бригады. Икскюльский участок — от острова Дален до устья р. Огер (19 км) — обороняла 186-я пехотная дивизия. В свой резерв командующий 12-й армией генерал Д. П. Парский [319] выделил четыре пехотные дивизии, две латышские бригады и одну кавалерийскую дивизию{135}. Эти войска располагались в основном в тылу 43-го корпуса. В резерве главнокомандующего фронтом в полосе 12-й армии находились две пехотные дивизии и одна бригада.

Русские оборонительные позиции на участке германского наступления состояли из двух укрепленных полос. Первая полоса пролегала вдоль берега Западной Двины, а вторая — по р. Малый Егель на удалении 3-4 км от первой. В тылу, по р. Большой Егель, подготавливалась третья оборонительная полоса.

В 4 часа утра 19 августа (1 сентября) германская артиллерия открыла массированный огонь химическими снарядами по русским оборонительным позициям в районе Икскюля. В 6 часов началась стрельба по первой укрепленной полосе. Ураганный огонь германской артиллерии дал свои результаты: оборона 186-й пехотной дивизии была расстроена, а русские батареи подавлены. В 9 часов началась атака германцев{136}. Вторая гвардейская дивизия, быстро форсировав Западную Двину, вклинилась в оборону 186-й пехотной дивизии, однако сразу расширить захваченный плацдарм ей не удалось. Попытка 14-й баварской дивизии переправиться в полосе 21-го армейского корпуса у Огера окончилась неудачей. Русские полки оказывали достаточно упорное сопротивление и неоднократно переходили в контратаки. Но сбросить противника в реку им не удалось. Причиной являлся неодновременный ввод в бой частей и соединений. Начальник штаба 5-й армии генерал А. А. Свечин, анализируя причины неудачи 12-й армии, пришел к такому заключению: “...введение резервов в бой по полкам и бригадам... Отсутствие плана, решимости, разброска и растяжка сил — вот главные черты стратегии Северного фронта”{137}. Сказывались и преступные действия отдельных начальников. Так, командир 33-й пехотной дивизии генерал Скалон в критическую минуту боя не выполнил своевременно приказа командира 43-го корпуса генерала В. Г. Болдырева о наступлении против переправившихся немцев.

20 августа (2 сентября) германцы неожиданно атаковали 6-й Сибирский корпус и вынудили его отойти на тыловую позицию, где продвижение немцев было приостановлено. Наступление 2-й гвардейской дивизии встретило стойкое сопротивление латышских полков. В упорных боях в районе Рекетынь на р. Малый Егель, где пролегала вторая русская оборонительная позиция, немцы были остановлены 2-й латышской стрелковой бригадой{138-139}. [320] Стойкость латышских стрелков позволила избежать окружения правофланговым 6-му и 2-му Сибирским корпусам. Замысел германского командования окружить и уничтожить 12-ю армию потерпел крах. Ригу еще можно было удержать. Но русское командование, не исчерпав полностью всех своих возможностей, приказало оставить рубеж обороны по р. Малый Егель и отходить на третью позицию. Во исполнение директивы Корнилова командующий 12-й армией отдал приказ об отступлении к Вендену{140}. В ночь на 21 августа (3 сентября) русские войска оставили Ригу и Усть-Двинск.

В течение 21-24 августа (3-6 сентября) 12-я армия отходила к Вендену, теряя артиллерию и военное имущество. Однако [321] немцы держались пассивно. Их кавалерия и пехота преследовали довольно слабо. Это объяснялось тем, что после занятия Риги германское командование вынуждено было перебросить часть дивизий 8-й армии на Западный фронт и в Италию{141}. В противном случае ничто бы не заставило его отказаться от похода на Петроград{142}.

К 24 августа (6 сентября) соединения 12-й армии достигли Венденской позиции, где остановились на линии устья р. Петерупе, Ратнек, Юргенсбург, Конкенгузен. Русские войска оторвались от противника, потеряв с ним всякое соприкосновение 27 августа (9 сентября). Высланные от 12-й армии авангарды, продвинувшись на 10-15 км, выдвинулись на рубеж устье р. Лиелупе, Хинценберг, Лембург, Сунцель, Лейскали{143}.

Рижская операция 1917 г. окончилась неудачей русских войск. Потери 12-й армии составили 25 тыс. человек, из них до 15 тыс. пленными и пропавшими без вести. Противник захватил 273 орудия, 256 пулеметов, 185 бомбометов, 48 минометов и много другого военного имущества{144}. Хотя потери русских войск и были значительны, но гораздо меньше, чем того ожидали немцы{145}. Однако и замысел германского командования по окружению и уничтожению основных сил 12-й армии был сорван. Главную роль в этом сыграла стойкость русских войск в оборонительных боях. Немалое значение имело то обстоятельство, что русское командование было заранее хорошо осведомлено о намерениях противника и сумело провести необходимую подготовку к отражению наступления. Как писал Зайончковский, это была “редкая в летописях военной истории операция, в которой мы могли по полученным сведениям почти с математической точностью определить не только место нанесения ударов, но и время”{146}.

В стратегическом отношении наступление у Риги не оказало существенного влияния на ход войны. Единственным его результатом было распыление германских сил{147}. Зато политическое значение Рижской операции в России было велико. Наступление германцев у Риги верховный главнокомандующий Корнилов использовал для открытого выступления против революции. Немедленно вслед за падением Риги он двинул с фронта 3-й конный корпус на Петроград. По призыву большевистской партии революционные массы рабочих и солдат поднялись на борьбу с мятежом [322] Корнилова. В считанные дни мятеж был подавлен. Влияние партии большевиков резко возросло. Наоборот, доверие в армии к командным верхам и правительству упало. “Восстание Корнилова вполне вскрыло тот факт, — отмечал В. И. Ленин, — что армия, вся армия ненавидит ставку”{148}. Теперь процесс большевизации армии чрезвычайно усилился и продолжался вплоть до Октябрьского вооруженного восстания.

Великая Октябрьская Социалистическая революция и выход России из войны

25 октября (7 ноября) 1917 г. в результате вооруженного восстания рабочих и крестьян, солдат и матросов в России победила Великая Октябрьская социалистическая революция. Организатором и вдохновителем Октябрьской революции была большевистская партия и ее гениальный вождь Владимир Ильич Ленин. Впервые в истории трудящиеся, свергнув власть помещиков и капиталистов, установили диктатуру пролетариата, создали государство нового типа — социалистическую Республику Советов. Октябрьская революция оказала глубочайшее воздействие на весь последующий ход мировой истории, открыла эпоху всеобщего революционного обновления мира — эпоху перехода от капитализма к социализму.

Победа Великой Октябрьской социалистической революции вырвала Россию из пучины мировой войны. “...Первым декретом Советской власти был Декрет о мире; страна была спасена от национальной катастрофы, на которую ее обрекли правящие классы. Народы России были избавлены от угрозы порабощения иностранным капиталом”{149}.

Декрет о мире явился первым внешнеполитическим актом социалистического государства. Его строки гласили: “Рабочее и Крестьянское правительство... предлагает всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о справедливом демократическом мире”. Декрет подчеркивал, что “справедливым или демократическим миром... правительство считает немедленный мир без аннексий (т. е. без захвата чужих земель, без насильственного присоединения чужих народностей) и без контрибуций”. Он перед всем миром разоблачал истинный характер империалистической войны. Заклеймив ее “величайшим преступлением против человечества”, Советское правительство декларировало “решимость немедленно подписать условия мира, прекращающего эту войну на указанных, равно справедливых для всех без изъятия народностей условиях”{150}. Однако Советское [323] правительство не отказывалось от рассмотрения всяких других условий мира, если бы они были предложены одной из воюющих держав.

Одной из особенностей Декрета о мире было то, что он был обращен не только к правительствам, но и к народам воюющих стран. Через головы империалистических правительств Советское правительство особо обратилось к сознательным рабочим Англии, Франции и Германии с призывом помочь “успешно довести до конца дело мира”{151}.

Декрет предлагал немедленно заключить трехмесячное перемирие, чтобы за это время завершить переговоры о мире. Одновременно Советское правительство обратилось с нотой к правительствам Англии, Франции, США, Италии, Сербии и Бельгии, в которой предлагало рассматривать Декрет о мире как формальное предложение заключить перемирие на всех фронтах и немедленно приступить к мирным переговорам. 28 октября (10 ноября) ноты аналогичного содержания через нейтральные страны были направлены державам Четверного союза{152}.

Однако правительства Антанты оказались глухи к призывам Советской России. Надеясь на скорое падение большевиков, правящие круги США, Англии, Франции и Италии решили саботировать советские предложения. Наиболее дальновидные из представителей этих кругов не могли не понимать, что заключение мира в огромной степени будет способствовать сохранению и упрочению завоеваний русской революции. Наиболее четко эту мысль выразил британский премьер Д. Ллойд Джордж.

“Вопрос о том, окажет ли русская революция такое же влияние, как французская, или ее влияние на судьбы всего человечества будет еще больше, зависит от одного. Это будет зависеть от того, сумеют ли вожди революции продолжить свое движение на путях мирного развития или же энергия революции не будет израсходована, и она будет отклонена от своей цели войной. Если Россия не будет вовлечена в войну, то революция станет одним из величайших факторов, определяющих судьбы народных масс во всех странах, которые когда-либо пришлось наблюдать или испытывать человечеству”{153}. Именно поэтому Антанта всеми возможными средствами, вплоть до откровенного вмешательства во внутренние дела Советской Республики, поддерживала силы внутренней контрреволюции, всецело стоявшей за продолжение войны.

Антанта была заинтересована в продолжении войны Россией и с чисто военной точки зрения, поскольку русский фронт отвлекал значительные германские силы с Запада. Чем была для союзников Россия, красноречиво свидетельствует признание У. [324] Черчилля, английского министра военного снабжения: “... несмотря на страшные поражения и невероятное количество убитых, Россия оставалась верным и могущественным союзником. В течение почти трех лет она задерживала на своих фронтах больше половины всех неприятельских дивизий и в этой борьбе потеряла убитыми больше, чем все прочие союзники, взятые вместе”{154}. Даже к 1 декабря 1917 г. русский фронт все еще привлекал к себе 74 германские дивизии, составлявшие 31% всех германских сил{155}. Естественно, выход России из войны повлек бы немедленную переброску этих дивизий против союзников. Последнее ставило исход войны под сомнение.

В силу вышеназванных причин держаны Антанты на протяжении всего периода борьбы Советского правительства за мир придерживались политики замалчивания советских мирных предложений. В своей борьбе за предотвращение выхода России из войны союзники поддержали Ставку во главе с верховным главнокомандующим H. Н. Духониным{156}. Ставка русской армии, находившаяся в Могилеве, стала в те дни центром, куда стекались различные контрреволюционные элементы — от кадетов до меньшевиков. Лидеры эсеро-меньшевистских партий под защитой Ставки попытались даже образовать “общесоциалистическое” правительство во главе с эсером В. М. Черновым. Вся эта контрреволюционная возня вдохновлялась и активно поддерживалась официальными дипломатическими представителями США, Англии и Франции.

Так как мирная инициатива Советского правительства не была принята державами Антанты, оно вынуждено было пойти на мирные переговоры с Четверным союзом. 7 (20) ноября 1917 г. Совнарком специальной телеграммой поручил генералу Духонину “обратиться к военным властям неприятельских армий с предложением немедленного приостановления военных действий в целях открытия мирных переговоров”. Далее указывалось: “Возлагая на вас ведение этих предварительных переговоров, Совет Народных Комиссаров приказывает вам: 1) непрерывно докладывать Совету по прямому проводу о ходе ваших переговоров с представителями неприятельских армий; 2) подписать акт перемирия только с предварительного согласия Совета Народных Комиссаров”{157}. Однако Духонин саботировал выполнение этого приказа Совнаркома. В течение суток он не предпринял ничего для его исполнения. Не получив ответа от Духонина, В. И. Ленин, [325] И. В. Сталин и Н. В. Крыленко в ночь на 9 (22) ноября вызвали его к прямому проводу.

В ходе телеграфных переговоров Духонин попытался уклониться от ответа по существу содержания телеграммы народных комиссаров. Когда же от него ультимативно потребовали дать точный ответ, намерен ли он исполнить предписание Советского правительства, главковерх ответил отрицательно{158}.

Ввиду отказа верховного главнокомандующего подчиниться Советскому правительству В. И. Ленин и находившиеся вместе с ним у прямого провода народные комиссары И. В. Сталин и Н. В. Крыленко немедленно передали в Ставку приказ: “Именем правительства Российской республики, по поручению Совета Народных Комиссаров, мы увольняем вас от занимаемой вами должности за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран и в особенности армиям”{159}. Этим же приказом верховным главнокомандующим назначался народный комиссар по военным делам прапорщик Крыленко. Впредь до его прибытия в Ставку Духонину предписывалось “продолжать ведение дела”{160}.

В связи с отказом Духонина вступить в переговоры о перемирии с австро-германским блоком В. И. Ленин через головы контрреволюционного генералитета обратился непосредственно к солдатам с призывом взять в свои руки дело мира. Днем 9 (22) ноября по радио было передано обращение за подписью Ленина и Крыленко ко “всем полковым, дивизионным, корпусным, армейским и другим комитетам, всем солдатам революционной армии и матросам революционного флота”{161}. Обращение информировало армию и флот об отказе Духонина приступить к переговорам о перемирии и о смещении его с поста верховного главнокомандующего. В обращении говорилось: “Солдаты! Дело мира в ваших руках. Вы не дадите контрреволюционным генералам сорвать великое дело мира... Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем. Совет Народных Комиссаров дает вам права на это”{162}. Подписание окончательного договора о перемирии Совнарком оставлял за собой.

Обращение В. И. Ленина к солдатам сыграло выдающуюся роль в борьбе за дело мира. Повсюду солдатские массы активно включались в борьбу за немедленное прекращение войны. Вслед за ленинским обращением началось заключение так называемых солдатских миров. На всем протяжении огромного Восточного фронта отдельные дивизии, корпуса, армии и даже фронты посылали парламентеров за разделяющую воюющие стороны колючую [326] проволоку с целью заключить перемирие с противостоящей частью противника. В течение нескольких дней заключение локальных перемирий приняло широкий размах{163}. Фактически военные действия были прекращены до заключения общего перемирия в начале декабря 1917 г.

Представители Антанты выступили против ведения Россией мирных переговоров. 10 (23) ноября начальники союзных военных миссий, аккредитованные при русской Ставке, по указанию своих правительств направили на имя уже смещенного Духонина протест против нарушения договора от 23 августа (5 сентября) 1914 г. Согласно этому договору “союзники, включая Россию, торжественно согласились не заключать сепаратного перемирия и не прекращать военных действий”. Представители Антанты требовали от России соблюдения взятых на себя царским и Временным правительствами обязательств. В заключение они угрожали, “что всякое нарушение этого договора Россией повлечет за собою самые серьезные последствия”{164}. Это было грубым вмешательством во внутренние дела Советской России. Одновременно империалисты Антанты попытались этим демаршем поддержать Духонина в его противодействии мирным переговорам. Но Духонин уже никого не представлял. Советское правительство объявило его вне закона. Для занятия Ставки в Петрограде был сформирован специальный отряд из моряков-балтийцев, солдат Литовского полка и рабочих-красногвардейцев{165}. 20 ноября (3 декабря) Ставка была занята прибывшим из Петрограда революционным отрядом во главе с Н. В. Крыленко. Духонин был арестован, однако возмущение его антисоветскими акциями было столь велико, что он стал жертвой самосуда солдатских масс.

Так оказалась битой последняя карта внутренней и международной контрреволюции. Переход в руки Советского правительства верховной военной власти устранил последнее препятствие к достижению перемирия с австро-германским блоком.

В то время как державы Антанты замалчивали мирную инициативу Советского правительства и открыто встали на путь борьбы с мирной политикой Советской России, по-иному вел себя Четверной союз. И Германия, и Австро-Венгрия, не говоря уже о Болгарии и Турции, были в значительной степени истощены войной. Война в сильнейшей степени подорвала экономику Германии. В стране не хватало стратегического сырья. Промышленность работала с максимальным перенапряжением сил. Наконец, англо-французская блокада поставила страну на грань голода. В этой обстановке все более и более ширилось недовольство войной. [327] Измученные войной народные массы жаждали мира. С каждым днем в Германии усиливалось революционное движение. Волнения проникали в армию и на флот. Под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции в стране прокатилась волна стачек и демонстраций, участники которых требовали мира. В Германии явно назревал революционный кризис.

Еще хуже было экономическое и внутриполитическое положение в Австро-Венгрии. Она испытывала громадные продовольственные затруднения. Доведенное до разрухи в результате трех лет империалистической войны народное хозяйство страны оказалось на пороге экономического краха. Все это вместе взятое небывало усилило революционное брожение среди трудящихся масс. В стране развернулось широкое движение солидарности с русской революцией. В Вене, Будапеште и других городах Габсбургской империи проходили массовые собрания и демонстрации рабочих под лозунгом признания Советского правительства, немедленного заключения перемирия и начала переговоров о всеобщем мире{166}. Двуединая монархия держалась теперь только армией. Все это хорошо понимали правящие круги Австро-Венгрии. Было ясно, что четвертой военной зимы армия может уже не выдержать.

Конечно, империалисты Германии и Австро-Венгрии не менее империалистов Антанты ненавидели Советскую власть и революцию, но тяжелое экономическое и военно-политическое положение вынудило их согласиться на переговоры с Советской республикой. Заключив мир с Россией, Германия и Австро-Венгрия избавлялись от ведения войны на два фронта. Они смогли бы перебросить свои силы с Востока на Запад и сосредоточить там армию, превосходящую силы англо-французов, еще до сосредоточения крупных американских сил{167}.

Выражая царившие тогда в правящих кругах Германии и Австро-Венгрии настроения, О. Чернин, министр иностранных дел Австро-Венгрии, в ноябре 1917 г. прямо писал в одном из своих писем: “Для нашего спасения необходимо возможно скорее достигнуть мира; он немыслим без взятия Парижа, а для этого опять-таки необходимо очистить весь Восточный фронт”{168}.

Немаловажную роль имел и моральный эффект согласия Четверного союза на мирные переговоры. Он позволил бы, по мнению австро-германских империалистов, представить себя поборником мира и тем самым замедлить нараставшее революционное движение. Кроме того, для них заключение мира было очень важно и в экономическом отношении, так как позволяло разорвать блокаду Антанты. [328]

13 (26) ноября из Двинска верховный главнокомандующий Н. В. Крыленко направил парламентеров к немецкому командованию с поручением выяснить, согласно ли оно начать переговоры о перемирии. Русским парламентерам был вручен ответ главнокомандующего немецким Восточным фронтом принца Леопольда Баварского, в котором изъявлялось согласие вступить в переговоры с русским главковерхом Крыленко{169}. Двумя днями позднее рейхсканцлер Г. Гертлинг заявил в рейхстаге, что “в известных предложениях русского правительства могут быть усмотрены такие основы, которые дают возможность приступить к переговорам”{170}. “Я готов, — продолжал далее Гертлинг, — приступить к таким переговорам, как только русское правительство пришлет уполномоченных на то представителей”{171}.

Получив согласие Германии на ведение переговоров о перемирии, Советское правительство еще раз обратилось к правительствам и народам воюющих стран с предложением присоединиться к переговорам. “Русская армия и русский народ, — говорилось в обращении, переданном по радио 15 (28) ноября, — не могут и не хотят дальше ждать. 1 декабря мы приступаем к мирным переговорам. Если союзные народы не пришлют своих представителей, мы будем вести переговоры с немцами одни. Но если буржуазия союзных стран вынудит нас заключить сепаратный мир, ответственность падет целиком на нее”{172}. 17 (30) ноября Наркоминдел вновь обратился к дипломатическим представителям союзных стран с нотой, в которой доводил до их сведения о предстоящем открытии мирных переговоров и предлагал принять в них участие{173}. Но и эти обращения остались без ответа. В сложившихся условиях Советское правительство вынуждено было пойти на сепаратные переговоры с австро-германским блоком.

19 ноября (2 декабря) в Брест-Литовск, назначенный местом ведения переговоров, прибыла советская мирная делегация под председательством А. А. Иоффе. В ее состав входили Г. Я. Сокольников, А. А. Биценко, С. Д. Масловский-Мстиславский, Л. М. Карахан. Кроме того, членами делегации являлись представители трудящихся: рабочий Н. А. Обухов, крестьянин Р. Н. Сташков, солдат Н. К. Беляков, матрос Ф. В. Олич. В качестве военных консультантов в делегацию была включена группа офицеров и генералов, сочувственно относившихся к Советской власти{174}. Со стороны германо-австрийского блока в переговорах участвовали исключительно военные. Немецкую делегацию возглавлял [329] начальник штаба Восточного фронта генерал Гофман, австро-венгерскую — подполковник Покорный, болгарскую — полковник Ганчев, турецкую — генерал Зекки{175}.

20 ноября (3 декабря) в Брест-Литовске начались переговоры о перемирии с Германией и ее союзниками. На первом же заседании советская делегация предложила представителям германского блока обратиться к державам Антанты с предложением принять участие в переговорах о всеобщем перемирии. Однако генерал Гофман, сославшись на отсутствие полномочий на такое приглашение, отверг предложение советской делегации.

На заседании 21 ноября (4 декабря) советская делегация огласила свой проект перемирия. В основных пунктах он сводился к следующему: военные действия должны быть прекращены по всему фронту; демаркационная линия будет проходить вдоль существующих позиций; перемирие заключается сроком на шесть месяцев; германские войска должны очистить Моонзундский архипелаг; запрещаются всякие переброски германских войск с Восточного на Западный фронт. Особенно настойчиво советская делегация добивалась принятия пункта о запрещении перебрасывать войска с Восточного фронта на Западный. Встретив противодействие Германии в этом вопросе, советская делегация предложила прервать переговоры. Пока было подписано временное соглашение о прекращении военных действий сроком на 10 дней{176}. Переговоры возобновились 2 (15) декабря и в тот же день закончились заключением договора о перемирии между Россией, с одной стороны, и Четверным союзом — с другой. Оно устанавливалось с 4 (17) декабря 1917 г. по 1 (14) января 1918 г. Договаривающиеся стороны могли прервать перемирие, сделав об этом предупреждение за 7 дней, в противном случае перемирие автоматически продолжается, “пока одна из сторон не откажется от него с предупреждением за 7 дней”{177}. На огромном русском фронте впервые за три года кровопролитной войны смолкли орудийные залпы. Только что родившееся государство рабочих и крестьян сумело добиться крупного успеха в борьбе за мир и указало всем народам революционный путь выхода из империалистической бойни.

И. И. Ростунов

3. Операции на Западном фронте

Апрельское наступление

Подготовка к наступлению войск Антанты велась в соответствии с решением Петроградской конференции 1917 г. Переход в наступление определялся в срок с 1 апреля до 1 мая. Последняя [330] дата признавалась предельной всеми союзниками при условии, что “метеорологические условия не создадут непреодолимых обстоятельств”{178}. План наступления был составлен в соответствии с указаниями нового главнокомандующего французскими армиями генерала Нивеля. Он намечал отвлекающими атаками английских и французских армий на участках Аррас — Бапом и между Соммой и Уазой сковать германские силы, а на р. Эне между Реймсом и Суассоном осуществить прорыв германского фронта. При развитии прорыва предусматривалось окружить германские войска, находящиеся в нуайонском выступе. Замкнуть кольцо окружения предполагалось в районе Сен-Кантен, Гиз{179}.

Германское командование сознавало возможность перехода Антанты весной 1917 г. в наступление. Людендорф писал: “Таким путем Антанта, напирая на оба фланга нашего фронта, выдвинувшегося дугой внутрь Франции, оказывалась в выгодном положении для стратегического использования результатов своих атак”{180}.

Не имея сил для отражения наступления, а также учитывая трудность удержания разрушенных артиллерией позиций на р. Сомме, германское командование сочло за лучшее отвести свои войска на заранее подготовленную и хорошо укрепленную позицию Зигфрида, строительство которой началось еще в сентябре 1916 г.{181} Позиция, проходя по линии Аррас, Сен-Кантен, Ла-Фер на р. Эну, срезала Нуайонский выступ и выпрямляла фронт германской обороны. Это давало возможность высвободившимися войсками усилить важный центральный участок фронта и пополнить его резервы{182}.

4 февраля Вильгельм II отдал приказ об отходе германских войск на позицию Зигфрида. Отход имел кодовое название “Альберих” (имя хитрого гнома из “Саги о Нибелунгах”). С 9 февраля 1917 г. начали осуществляться мероприятия, предусмотренные планом: из района ухода германских войск предварительно вывозили произведения искусства, сокровища; большая часть населения, особенно работоспособного, эвакуировалась; местность опустошалась, сжигались мосты, деревни и сады, портились железные дороги. Людендорф не без основания заметил: “Нам пришлось примириться с тем, что Антанта опять стала нас называть “гуннами” за произведенные нами разрушения”{183}. После основательного опустошения района германская армия 16 марта [332] начала отход на позицию Зигфрида. Авиация германцев прикрывала отход, не давая противнику наблюдать за передвижениями войск{184}.

Позиция Зигфрида представляла собой солидную оборонительную систему. Она располагалась на удобной местности, изобилующей многочисленными высотами. На высотах были оборудованы хорошие наблюдательные пункты, прикрытые небольшими речками. Долины речек были удобны для организации перекрестного огня{185}. Германцы создали оборону глубиной до 15 км. Впереди главной полосы обороны находилась позиция охранения, прикрытая прочной сетью проволочного заграждения. Между ней и главной полосой на пространстве глубиной около 1 км были устроены многочисленные гнезда сопротивления — пулеметные точки, обнесенные колючей проволокой. Главная полоса обороны состояла из двух-трех линий траншей, отстоящих друг от друга на расстоянии 200-300 метров. На траншеях были оборудованы долговременные огневые точки и бетонированные блиндажи для укрытия живой силы. Многочисленные крытые ходы сообщения гарантировали безопасность движения из одной траншеи в другую{186}. Перед каждой линией траншей во всю длину были установлены проволочные заграждения шириной до 30 м. За главной полосой находилась промежуточная (вторая) полоса, состоящая также из двух-трех линий траншей, местами усиленных проволочными заграждениями{187}. Позади нее располагалась тыловая (третья) полоса, в некоторых местах еще не законченная. Для усиления обороны германцы использовали несколько неразрушенных французских фортов, занятых ими еще в 1914 г. и превращенных в мощные узлы сопротивления{188}.

Отход германской армии на эти позиции оставил перед союзниками полосу разрушенного, труднопроходимого для техники пространства. Он лишил их также возможности нанести удар с флангов по германским армиям, бывшим до отхода в Нуайонском выступе{189}.

В начале апреля 1917 г. на Западном фронте войска обеих воюющих сторон располагались следующим образом. Участок от Ньюпора до Ипра занимали 36-й французский корпус и бельгийская армия в составе 6 пехотных и 2 кавалерийских дивизий{190}. От Ипра до Руа оборонялись 5 английских армий (2-я, 1-я, 3-я, 5-я и 4-я), которые насчитывали 62 пехотные дивизии, 2 португальские пехотные дивизии и 5 английских кавалерийских [333] дивизий{191}. Французские силы состояли из трех групп армий: Северной (командующий Фош), группы армий Центра (командующий Петэн), Восточной (командующий Франше д'Эсперэ). Они включали девять армий: 3-ю, 1-ю, 5-ю, 6-ю, 10-ю, 4-ю, 2-ю, 7-ю и 8-ю, располагавшихся на линии Руа, Суассон, Реймс, Сен-Миель и далее до швейцарской границы. Всего во французских армиях насчитывалось 109 пехотных и 7 кавалерийских дивизий{192}. Таким образом, союзники имели 179 пехотных дивизий, общая численность которых определялась в 4 500 тыс. человек{193}.

Германские силы располагались так: от моря до Суассона находилась группа армий (4-я, 6-я, 2-я) кронпринца баварского Руппрехта; от Суассона до Вердена — группа армий (7-я, 1-я, 3-я) кронпринца германского; от Вердена до швейцарской границы — группа армий герцога Вюртембергского Альбрехта. Кроме того, в резерве верховного командования находилось 28 пехотных дивизий; 3 пехотные дивизии прибывали с Восточного фронта. Со стороны Центральных держав силы исчислялись в 151,5 пехотных дивизий{194}, а общая численность войск определялась в 2 700 тыс. человек{195}.

В техническом оснащении войск союзники также имели преимущество перед Центральными державами. Так, на вооружении французской армии в апреле 1917 г. было 6623 орудия легкой артиллерии, 4151 орудие большой и 333 орудия особой мощности. Английская армия имела 3150 орудий легкой артиллерии, 2500 большой и особой мощности; армия Бельгии — 400 орудий легкой артиллерии и 150 орудий большой и особой мощности; португальские дивизии — 36 орудий легкой артиллерии. Германская армия располагала 6185 орудиями легкой артиллерии, 4820 орудиями большой и особой мощности{196}.

В результате отхода германцев на позицию Зигфрида изменилась обстановка. Намеченный союзниками план окружения противника в Нуайонском выступе был нарушен. Это вызвало перегруппировку англо-французских войск и перемену плана операции.

По новому плану главный удар наносился на сорокакилометровом участке между Суассоном и Реймсом в направлении на Ирсон силами вновь образованной резервной группы армий. В первом эшелоне находились 5-я и 6-я французские армии, во втором — 10-я армия, за ней готовилась 1-я армия, переброшенная из состава Северной группы. Справа, между Реймсом и рекой [334] Сюипп, намечалось наступление 4-й французской армий в направлении на Аттиньи. Слева, к югу от Сен-Кантена до Эрмиса в направлении к Ирсону, главный удар обеспечивался действиями 4-й английской и 3-й французской армий{197}.

На фронте южнее Живанши, в направлении на Дуэ и Камбре, 1-я, 3-я и 5-я английские армии наносили вспомогательный удар, который должен был предшествовать главному на 3-4 дня. По плану Нивеля они были предназначены для сковывания германских резервов, однако в случае прорыва должны были продвигаться в сторону Валансьена и Монса{198}.

Промежуток по времени между вспомогательным и главным ударом устанавливался для того, чтобы при успехе наступления англичан можно было отвлечь резервы противника от направления главного удара. Таким образом, планировались две как бы параллельные операции. Взаимодействие между двумя наступающими группировками по охвату противника, оборонявшегося на позиции Зигфрида, могло быть осуществлено только после выполнения первого этапа операций — прорыва главной полосы обороны противника.

Выбор Нивелем участка прорыва на главном направлении был не особенно удачен. Помимо очень сильных германских укреплений, местность представляла собой три ряда плоскогорий, расположенных параллельно один за другим, между которыми находились болота и долины. Французское командование понимало трудность осуществления прорыва на намеченном участке фронта. Однако генерал Нивель, делая ставку на неожиданность наступления, решил прорвать германскую оборону в ее наиболее укрепленных пунктах. При успешном развитии операции он рассчитывал легко сокрушить и остальные, по его мнению наиболее “уязвимые пункты”{199}. Уверенность Нивеля базировалась на привлечении к операции огромных сил и средств. Так, в наступающих в первом эшелоне на направлении главного удара 5-й и 6-й армиях насчитывалось свыше 30 пехотных дивизий, 1 кавалерийская дивизия и 2 русские бригады, поддерживаемые 3464 артиллерийскими орудиями разных калибров{200}. С учетом ввода второго эшелона, состоявшего из 1-й и 10-й французских армий, силы французов на этом направлении составили 59 пехотных, 7 кавалерийских дивизий, свыше 5000 орудий всех типов, 1000 самолетов и 200 танков{201}. Всего для проведения операции намечалось привлечь более 100 пехотных дивизий союзников и свыше 11 тыс. орудий всех типов и калибров. Германское командование на направлении главного удара французов [335] располагало 1-й и 7-й армиями в 27 пехотных дивизий, 2431 орудием и 640 самолетами{202}.

Ставка Нивеля на достижение внезапности не оправдалась. Германскому командованию удалось добыть сведения о направлении главного удара союзников. 4 апреля был взят в плен французский унтер-офицер, имевший при себе приказ, раскрывающий план операции{203}. Поэтому вспомогательный удар англичан не мог отвлечь внимание германцев от направления главного удара.

Операция по плану Нивеля началась 9 апреля в 5 часов 30 минут с нанесения вспомогательного удара, проводимого англичанами у Арраса на 20-километровом фронте южнее Живанши. Германцы на этом направлении имели 16 пехотных дивизий 6-й армии и 4 пехотные дивизии 2-й армии, поддерживаемых свыше 1000 орудий разных калибров{204}.

3-я английская армия имела 10 пехотных дивизий в первом эшелоне и 3 — во втором. Свыше 2800 орудий разного калибра (в том числе 989 тяжелых) и 300 самолетов поддерживали пехоту. 1-я и 5-я английские армии обеспечивали 3-ю армию с флангов. Всего в операции у Арраса со стороны англичан участвовало около 30 пехотных и 3 кавалерийские дивизий, 60 танков{205}. Танки были распределены по армиям: 1-я английская армия Хорна имела 8, 3-я армия Алленби — 40 и 5-я армия Гафа — 12 машин{206}.

Наступление английской пехоты поддерживалось огневым валом. Попытки германской пехоты контратаковать успеха не имели. В первый день наступления англичанам удалось овладеть первой оборонительной позицией, вклиниться в немецкую оборону и продвинуться до артиллерийских позиций на всем 20-километровом фронте, но развить успех они не смогли. Остановка наступления произошла из-за нарушения взаимодействия пехоты с артиллерией и танками. Артиллерия не поспевала за пехотой по изрытой воронками от снарядов местности. Пехота, оказавшись без поддержки артиллерии, становилась жертвой немецких пулеметов. Успех сопутствовал только канадским дивизиям, которые, умело взаимодействуя с артиллерией, 12 апреля захватили район Вимми{207}.

Танки и пехота, не имея опыта совместных действий, не оказали друг другу достаточной поддержки. 9 апреля английские [336] танки завязли у хребтов Вимми и оказались беспомощными на вязком грунте{208}. Однако необходимо отметить частичный успех трех экипажей английских танков из шести, действовавших у деревни Монши 11 апреля. Три танка (остальные потерпели аварию) заняли деревню без предварительной артиллерийской подготовки. Впервые на практике был сделан шаг к прорыву обороны противника новым видом оружия — танками{209}.

В последующие дни обстановка для англичан осложнилась начавшейся непогодой — дождями, метелями, наступившим похолоданием{210}. Они, медленно продвигаясь вперед, несли огромные потери. Не решило дела и наступление 4-й английской и 3-й французской армий в районе Сен-Кантена и Эрмиса. Бои приняли затяжной характер. Германские войска контратаками сдерживали натиск англичан, утрачивая лишь незначительные, по выражению Людендорфа, “клочки местности”{211}.

Наступлению основных сил французских армий на направлении главного удара предшествовала артиллерийская подготовка, проведенная с 7 по 12 апреля. Она имела целью разрушить неприятельскую оборону на всю глубину. Однако ненастная погода помешала авиации корректировать огонь артиллерии. Слаборазвитая сеть наблюдательных пунктов ограничивала возможность эффективного использования артиллерии. Это привело к тому, что артиллерийская подготовка не дала положительных результатов. Поэтому атаку германских позиций отложили до 16 апреля. Артиллерийская подготовка продолжалась, но снова неудачно. Огромное сосредоточение артиллерии, ее разнокалиберность привели к путанице в подвозе боеприпасов. Артиллерия стала получать снаряды не своего калибра{212}. Но наступление не было отменено.

16 апреля в 6 часов утра французская пехота 5-й и 6-й армий при поддержке огневого вала, двигавшегося со скоростью 100 м в 3 минуты{213}, пошла в атаку. Германские войска, предупрежденные длительной артиллерийской подготовкой противника, оставили первую позицию и отошли в зону недосягаемости артиллерийского огня, оставив впереди себя пулеметные огневые точки с расчетами в бетонных колпаках. Густые волны французов попали под убийственный заградительный огонь неподавленных пулеметов и артиллерии. Пехота 5-й французской армии, неся огромные потери, мужественно продолжала атаку. На высотах Краон 1-й армейский корпус даже овладел участком второй полосы, но был с большими потерями отброшен назад{214}. [337]

6-я армия оказалась в аналогичной ситуации. Сенегальская дивизия, попав под пулеметный огонь, непривычная к холоду, имея обмороженных, откатилась в тыл, ища спасения от пуль и непогоды{215}.

В бой ввели танки французов модели “Шнейдер”. Они были предназначены для атаки тыловой (третьей) полосы германской обороты. 128 танков были сведены в два отряда: один отряд в составе 80 танков начинал свое продвижение к позициям германцев от Краона, другой отряд в составе 48 танков — западнее Краона{216}. Чтобы увеличить запас хода, снаружи на машинах дополнительно поместили бидоны с горючим. Отряд в 80 машин был встречен германской артиллерией. Бидоны с горючим [338] взрывались и превращали танки в двигающиеся факелы. 39 машин было уничтожено, командир отряда убит. Подобная участь постигла и второй отряд, обнаруженный германской авиацией. Германская артиллерия остановила его продвижение. Из 128 танков с поля боя благополучно вернулось с десяток{217}.

17 апреля атака была продолжена. 4-я французская армия в этот день сумела захватить возвышенность к югу от Моронвиллера. 5-й французской армии при поддержке вступившей в бой 10-й армии удалось 18 — 20 апреля овладеть склонами гребня Шмен-де-Дам. На этом кончился успех атакующих{218}, хотя англичане продолжали безрезультатные атаки германских позиций и в мае.

По настоянию правительства, извещенного об огромных потерях, операция Нивеля была прекращена. В “бойне Нивеля” французы потеряли только убитыми и ранеными 180 тыс. человек, англичане — 160 тыс.{219} Потери германской армии составили 163 тыс. человек, из них 29 тыс. пленными{220}.

Надежды Нивеля на прорыв германского фронта не оправдались. Союзникам не удалось организовать взаимодействие двух своих наступательных группировок. Несмотря на первоначальный успех английских армий на направлении вспомогательного удара, поставивший в критическое положение противника 9 — 12 апреля у Арраса{221}, германское командование, будучи осведомленным о замысле операции, с большим напряжением сдержало натиск англичан имеющимися в том районе силами. Оно умело использовало резервы. К 16 апреля из 52 дивизий резерва только 8 были направлены в район Арраса. 22 апреля в разгар боев на главном направлении германцы из резерва ввели 22 дивизии и в дальнейшем постепенно вводили остальные{222}. Это способствовало срыву наступления французских армий.

В тактическом отношении необходимо отметить отсутствие у союзников взаимодействия пехоты с артиллерией и танками. Артиллерия оказывала поддержку пехоте лишь в начале атаки, но не сопровождала ее во время боя в глубине обороны. Это вело к огромным потерям в живой силе. Танки действовали в отрыве от пехоты. Они не смогли успешно продвигаться через препятствия, будь то воронки от снарядов или траншеи. Низкие тактико-технические данные машин не позволяли им преодолевать вязкий, размокший грунт. Пехота не имела еще опыта ведения совместного боя с танками, которые к тому же были разбросаны по фронту. [339]

Последствием неудачной апрельской операции было открытое возмущение во французской армии. Генерал Нивель был смещен со своего поста и заменен Петэном. На последнего возлагалась задача усмирения французских солдат и восстановления боеспособности армии. Волна забастовок прошла на военных заводах Франции, в швейной промышленности, на стройках. В мае и июне бастовали рабочие металлургической промышленности. Рост движения выразился в организованном 1 мая митинге, самом большом с 1914 г.{223}

Во второй половине мая усилилось революционное движение в армии. Оно развивалось под лозунгами: “Да здравствует мир!”, “Долой бойню!”. Отдельные части отказывались идти в окопы, другие захватывали грузовики и поезда, чтобы отправиться в Париж. По примеру России создавались Советы. 30 мая солдаты [340] 36-го и 129-го полков двинулись на помощь рабочим, бастовавшим в Париже, но были встречены артиллерийским огнем{224}. Петэн с большой жестокостью подавлял волнения в армии. В июле был отдан приказ о введении смертной казни за отказ повиноваться.

Революционное движение охватило русские части. По договоренности с французским правительством Россия в 1916 г. направила на Западный фронт свои войска в составе 1-й и 3-й бригад. Русские солдаты зарекомендовали себя умелыми воинами. Попытки германцев сломить их морально-боевой дух не удались Частые атаки германской пехоты на позиции, занятые русскими, пресекались решительными штыковыми контратаками. Русские бригады участвовали в апрельском наступлении 1917 г. и проявили большое мужество.

Французский военный министр Пенлеве отмечал, что русские “храбро рубились под Бримоном”{225}. При штурме этого форта погибло 70% русских солдат. Всего в апрельской операции потери составили 5183 человека из 20 тыс. русских солдат, находившихся во Франции{226}. Провал наступления, огромные жертвы вызвали возмущение в среде русских солдат. Зная о революции в России, они потребовали возвращения на Родину: “Россия нуждается в нас. Хватит, дайте нам уехать”.

16 июля военный министр Франции приказал навести железную дисциплину в русских частях. Девять пехотных рот, четыре пулеметных взвода, три артиллерийских взвода 75-мм пушек и три кавалерийских взвода были направлены против русских, которые в мае были отведены с фронта в лагерь Ля-Куртин{227}. Особенно революционно была настроена 1-я бригада, в которой вели работу члены РСДРП (б) и беспартийные, но политически развитые солдаты. Лагерь был окружен солдатами 3-й русской бригады, находившимися в первой линии. Во второй линии располагались французские войска, которым было приказано стрелять по восставшим, если первая линия откажется драться со своими русскими братьями{228}.

16 сентября в 10 часов был дан первый артиллерийский залп. В ответ восставшие запели “Марсельезу”{229}. Революционно настроенные солдаты 1-й бригады начали отстреливаться. 17 сентября они продолжали сопротивление, хотя две трети лагеря было занято. К 19 сентября французскому правительству удалось подавить восстание русских солдат. 110 человек было предано суду, остальные отправлены на Салоникский фронт{230}. Во время [341] усмирения отмечался факт “развращающего влияния мятежных солдат” на усмирителей{231}.

Только по настоянию Советского правительства русские солдаты впоследствии были возвращены на Родину{232}.

Операции англо-французов с ограниченными целями

После неудачи апрельского наступления союзники больше не предпринимали совместных крупных операций на Западном фронте. Английское командование решило действовать самостоятельно, поскольку генерал Петэн 2 июня ответил Хейгу, что ввиду плохого морального состояния французской армии она не сможет предпринять атак до конца июля{233}.

Главнокомандующий английской армии Хейг наметил силами английской армии произвести операцию у Мессии. Ее цель — срезать пятнадцатикилометровый выступ германцев, который вдавался дугой в участок фронта англичан, и тем самым улучшить свои позиции. Весьма важным для англичан было также захватить господствующие высоты в этом районе. У германцев на данном участке фронта было всего пять пехотных дивизий.

Местность была трудной для открытых атак. Болотистая почва, изрезанная сетью каналов, соединенных с реками, затрудняла снабжение армии англичан боеприпасами, пищей и водой, пригодной для питья{234}.

Англичане тщательно готовились к операции. В районе, избранном для нанесения удара, была создана почти заново сеть железных и грунтовых дорог, деревянных пешеходных мостков. Однако внезапность атаки позиций противника затруднялась, поскольку германцы с высот вели постоянное наблюдение за позициями англичан{235}.

Задачей 2-й английской армии было овладеть возвышенностью Мессин — Витсхае, захватить линии окопов Оставерн, тянувшихся с севера на юг. Три корпуса предназначались для атаки: 10-й, 9-й и 2-й Анзакский. Каждый из них имел три дивизии в первом эшелоне и одну в резерве. В полосе наступления было сосредоточено свыше 2200 орудий всех видов (в том числе 756 тяжелых), 300 аэропланов{236}, 76 танков новой марки “IV”, 12 танков марки “I” и два грузовых танка{237}. [342]

Большие осложнения германскому командованию доставила прокладка англичанами туннелей, начиненных взрывчаткой, под мессинский гребень. Характер почвы, насыщенной водой, исключал у германцев мысль о минировании. Британские геологи, тщательно изучив структуру почвы атакуемого сектора, еще в 1916 г. начали подготовительные работы и за 15 месяцев заложили свыше 20 гигантских туннелей под вторым уровнем грунтовых вод в пласте голубой глины. Работы велись при помощи механизмов, применяемых при прокладке метрополитена. Вынутый грунт (голубая глина) тщательно маскировался, чтобы германские самолеты не обнаружили его. Галереи начинались в 300-400 ярдах (около 400 м) позади обороны англичан. Поскольку германские позиции находились на высотах, то галереи проходили под обороной германцев на глубине, доходящей до 25 — 36 м, а в некоторых местах — до 50 м. Галереи имели общую протяженность до 8 тыс. ярдов (7312 м). В них было заложено 600 т взрывчатки{238}.

Германцы все же смогли раскрыть намерения англичан. Но они ошибочно считали, что галереи проходили на глубине 60 футов (18,3 м){239}. Они сумели разрушить всего две минные галереи, а 22 остались нетронутыми.

28 мая началась артиллерийская подготовка, которая не прекращалась ни днем, ни ночью; иногда делались паузы, чтобы ввести германцев в заблуждение относительно начала атаки. 7 июня в 3 часа 10 минут утра был произведен взрыв 19 минных галерей (три минных заряда не сработали). Первая и частично вторая линии окопов германцев были разрушены. От взрыва гигантских мин (каждая весом в 23 т){240} образовались воронки диаметром около 140 ярдов (127,96 м){241}. Деморализованный противник не смог оказать сопротивления 2-й английской армии{242}, которая захватила в плен 7200 солдат и 145 офицеров, а также 294 пулемета и 94 окопные мортиры{243}.

Удачная операция у Мессин позволила англичанам улучшить тактическое положение в районе Ипра и обеспечить свой фланг для проведения следующей операции. Англичане одержали [343] победу с наименьшим количеством своих потерь. Людендорф писал: “7 июля дорого нам обошлось. Ввиду удачи неприятельской атаки наши потери были очень велики”{244}.

Как бы в ответ на “минный эффект” англичан германское командование в свою очередь приготовило сюрприз для союзников под Ипром. 13 июля 1917 г. они впервые применили новое отравляющее вещество — иприт (снаряды “желтый крест”). Это вещество представляло собой жидкость, которая, попадая на кожу человека, причиняла серьезный вред. Иприт, испаряясь, поражал легкие, глаза. Заболевания часто оканчивались смертельным исходом. Вот как описывал действия иприта английский офицер, подвергшийся газовой атаке: “Пелена газа была ясно видима и имела запах хрена. Не замечалось никакого немедленного действия на глаза или горло. Так как газ, казалось, не производил никакого действия на глаза, я приказал людям надеть только загубники и носовые зажимы респиратора, чтобы избежать вдыхания газа, и мы продолжали свою работу. На следующее утро я совершенно ослеп, так же как и те 80 человек, которые меня сопровождали. Один или двое из нашего отряда совершенно ослепли и умерли”{245}. В ночь на 13 июля в результате применения иприта англичане потеряли 2143 человека, из них 66 человек умерло{246}.

Германцы применяли иприт до сентября 1917 г. Потери союзников от нового отравляющего вещества в восемь раз превосходили потери, причиненные всеми другими газами{247}.

Впоследствии, 20 ноября 1917 г., англичане, используя германские трофеи, обстреляли германские позиции под Камбре снарядами с ипритом. Первооткрыватели иприта на себе убедились в действенности нового вещества.

Целью второй операции под Ипром, проведенной англичанами, был захват хребта Пашендейль и прибрежных дюн. Английские войска решили уничтожить базы германских подводных лодок на фландрском побережье{248}. По плану главный удар наносила 5-я английская армия в составе четырех корпусов (девять дивизий) в направлении Ипр, Пелькапель, Пашендейль. Участок прорыва был около 4 км. 5-ю армию поддерживала 2-я английская армия (три корпуса из 5 дивизий) и 1-я французская армия (один корпус из двух дивизий). Союзники на этом участке фронта имели огромное количество техники: 5-я армия — 2299 орудий (из них 752 тяжелых), 2-я — 1295 орудий (из них 575 тяжелых). Англичане имели 508 самолетов (из них 230 истребителей), французы — 200 самолетов (из них 100 истребителей), бельгийцы — [344] 40 самолетов{249}. Для операции предназначалось 216 танков. Но они небольшими группами были распределены между атакующими дивизиями 5-й армии. Из них не создали мощного тарана{250}.

Германская 4-я армия значительно уступала в силах союзникам на этом участке фронта, но ее дивизии были расположены с учетом действий союзных войск. Против 5-й английской армии в первом эшелоне находились два корпуса из 8 дивизий и 5 дивизий в резерве, в то время как против французского корпуса — одна дивизия в первом эшелоне и одна в резерве. Артиллерия также была сосредоточена против наступающей 5-й армии: 737 орудий (в том числе 345 тяжелых) из общего числа 1556 орудий всех видов. Авиация германцев насчитывала 600 самолетов, одну треть которых составляли истребители{251}.

Операция началась 31 июля после шестнадцатидневной артиллерийской подготовки союзников. В первый день успех сопутствовал английской армии. Она продвинулась на две мили (3,2 км). Германское командование учло опыт предыдущих артиллерийских бомбардировок и переместило позиции своей артиллерии в глубь обороны. Это сделало ее недосягаемой для артиллерии англичан, которой весьма трудно было продвигаться вслед за пехотой по [345] изрытой снарядами местности. Несмотря на огромные потери, германцам удалось сдержать натиск англичан. На болотистых равнинах Фландрии под проливным дождем разыгралось одно из самых изнурительных сражений 1917 г.

Ввиду тяжелых метеорологических условий авиация не оказала действенной помощи английской пехоте. Многие танки завязли в болотах. Попытки использовать для их движения дороги пресекались огнем германских батарей{252}. Особенно упорные бои развернулись в августе. Результаты боев были незначительны. Однако главнокомандующий английскими войсками Хейг продолжал настаивать на завершении операции и в своих рапортах в военный кабинет Великобритании отмечал, что все идет хорошо{253}.

С новой силой бои разгорелись в октябре и ноябре, но опять не принесли решающего успеха англичанам. 10 ноября операция была закончена. Англичане потеряли 244 897 человек, французы — 50 тыс., германские войска — 270 тыс. У противника удалось захватить территорию на 6 км в глубину, включая гористую возвышенность Пашендейль. Подводя итоги операции, Хейг писал: “Плохая погода более, чем сопротивление противника, ограничила наш успех и предотвратила полный захват района”{254}.

Недоучет природных условий сыграл немалую роль в данной операции. Танки, как новый вид оружия, разочаровали английскую пехоту. Хотя отдельные машины весьма успешно вели бои, но большинство их не смогло преодолеть естественных препятствий и завязло в болотах, став мишенью для германской артиллерии. Болота стали таким образом “танковыми кладбищами”. Главная же причина неудачного действия танков состояла в том, что они были разбросаны, разделены между атакующими частями английской армии. Этим воспользовались германцы. Они пропускали танки и вели борьбу только с пехотой наступающих войск{255}.

Урок Пашендейля заставил английское командование быть более осмотрительным в подготовке и проведении военных операций.

В августе французское командование решило предпринять операцию под Верденом. Цель ее состояла в том, чтобы отобрать у германцев ряд высот и тем лишить их удобных наблюдательных пунктов, с которых хорошо просматривались французские позиции.

Для наступления был избран участок шириной 17 км (по 8 — 9 км по обеим берегам р. Маас). Проведение операции возлагалось на 2-ю армию под командованием Гильома. Ее 32-й и 15-й [346] корпуса располагались на восточном берегу Мааса, а 16-й и 13-й корпуса — на западном берегу. Общий состав армии — 14 пехотных дивизий. Каждый корпус выдвигал по две дивизии в первый эшелон, две дивизии оставались в резерве командующего 2-й армией{256}. Армия имела 948 пушек 75-мм калибра, 1318 орудий тяжелых калибров, 66 орудий артиллерии большой мощности и 247 орудий траншейной артиллерии, а всего 2579 орудий, или 1 орудие на 6,6 м фронта{257} (151 орудие на 1 км фронта). Германцы на этом участке фронта имели 7-й армейский корпус из 6 пехотных дивизий (4 дивизии в первом эшелоне) и 5-й резервный корпус из 6 дивизий (4 дивизии в первом эшелоне), поддерживаемых 1100 орудиями разных калибров{258}.

С 13-го по 20 августа проводилась артиллерийская подготовка. Сразу по ее окончании пехота атаковала позиции противника. Операция развивалась успешно. 21 августа французы захватили высоты 344, Реньевин, Уа, лес Корбо и высоту Морт-Омм. 24 августа они овладели высотой 304, удачно отразив все контратаки германских войск мощным артиллерийским огнем. В результате операции французы возвратили себе пространство, отнятое немцами в 1916 г., взяли в плен 10 тыс. вражеских солдат, 30 орудий и 250 пулеметов{259}.

В бою под Верденом удачно действовала артиллерия французов. Она разрушила немецкие позиции и подавила артиллерию германцев. Тесное взаимодействие пехоты и артиллерии помогло успешно отражать контратаки германцев и добиться успеха.

Следующая наступательная операция, проведенная французами у Мальмезона, имела своей целью срезать выступ, занятый германцами. Выступ представлял собой группу высот в треугольнике Ля-Руайер, Воксейон, Шавиньон с опорными пунктами у Мальмезона. Отсюда германцы контролировали долину р. Эллет. Таким образом, цель французской атаки была ограниченной — завладеть выступом Мальмезона.

Для атаки на 10 км фронта от пункта Ля-Руайер до высоты Пинон было предназначено 12 дивизий 11-го, 21-го и 14-го корпусов 6-й армии Метра. На правом фланге атаку поддерживал 39-й корпус, который выделял для этой цели одну дивизию. Каждый корпус имел две дивизии в первом эшелоне и две во втором. Атаке содействовали 300 самолетов и 63 танка. Артиллерия насчитывала 1878 орудий разного калибра, в том числе около 1 тыс. тяжелых{260}.

На этом участке фронта германцы имели 12 пехотных дивизий 7-й армии, около 200 самолетов и 580 орудий (из них 225 [347] тяжелых){261}. Они знали о намерениях французов и готовились к отражению их атаки, расположив свои дивизии следующим образом: в первом эшелоне — 6, во втором эшелоне — 3, в резерве — 3{262}.

Французы строили свои боевые порядки несколько иначе, чем в предыдущих сражениях. Дивизии первого эшелона располагали полки рядом, но каждый полк эшелонировал батальоны в глубину. Каждый батальон имел свою задачу: 1-й захватывал первую линию обороны противника, 2-й — вторую, 3-й — третью. Это обеспечивало лучшее управление боем, помогало избежать смешивания боевых порядков.

Артиллерия при атаке действовала согласованно с пехотой: по достижении пехотой первой линии окопов германской обороны огневой вал задерживался на 20 минут, потом вновь начинал продвигаться вперед со скоростью 100 м в 3 минуты до следующего рубежа, которым было намечено овладеть. Здесь огневой вал задерживался вновь, превращаясь на срок около 2 часов в неподвижный заградительный огонь. Пехота закрепляла захваченный рубеж и затем под прикрытием огневого вала двигалась вторым эшелоном к следующей цели{263}. Подавленные массовым артиллерийским обстрелом, германцы не смогли оказать сопротивление. Узел высот Ля-Руайер, Шавиньон, Аллеман был взят к вечеру 23 октября. К 26 октября “Мальмезонокий выступ” был срезан. 1 и 2 ноября германцы отвели свои войска за р. Эллет на всем фронте от Краона до Воксейона. В результате французы захватили около 11 тыс. германских солдат пленными, 220 минометов, 200 орудий, 700 пулеметов{264}.

В бою под Мальмезоном победа французских войск была обеспечена главным образом хорошо организованным артиллерийским огнем{265}. Танки действовали также удачно, хотя из 58 до конца операции участвовало лишь 24 танка{266}. Этот успех, по мысли французского командования, содействовал поднятию настроения у армии.

Операция у Камбре

Операция у Камбре была тщательно продумана английским командованием. Она, по их замыслу, должна была облегчить положение итальянцев, разгромленных под Капоретто. Англичане, рассчитывая на успех, хотели сгладить тяжелое впечатление от неудачных боев во Фландрии и заодно еще раз проверить танки как [348] средство достижения цели при атаке неприятельских позиций. Для этого впервые был создан танковый корпус под командованием генерала Эллиса. В беседе с полковником Фуллером он поинтересовался, какое впечатление произвели танки на пехоту в боях под Ипром. Ответ был неутешителен: “Плохое. Пехота думает, что танки себя не оправдали. Даже команды танков обескуражены”{267}. Вследствие этого было обращено пристальное внимание на отработку взаимодействия пехоты с танками в учебном лагере. Используя старые укрепления, имитирующие германскую позицию Зигфрида (англичане называли ее позицией Гинденбурга), английская пехота за восемь дней до наступления у Камбре провела совместные учения с танками по специальной инструкции. Танки на глазах изумленной пехоты брали рвы шириной до 3 метров и вертикальные препятствия высотой до 1,2 метра, сметали проволочные заграждения, растаскивая их четырехлапными якорями. Якоря крепились стальным тросом к корме танка и сбрасывались перед подходом его к заграждениям{268}.

Срок обучения в 8 дней был явно мал, но английская пехота поверила в танки и психологически настроилась к совместным действиям с ними в бою. Во время учений танкисты применяли танковую фашину (75 связок хвороста, скрепленных цепями){269}, при помощи которой танк мог преодолевать широкие германские окопы. Фашины крепились наверху танка и при подходе к окопу сбрасывались в него. Оценив новшество по достоинству, английское командование заказало в октябре 1917 г. 400 танковых фашин{270}.

Для осуществления операции привлекались 3-я английская армия генерала Бинга в составе 8 пехотных дивизий, 3 танковых бригад и 3 кавалерийских дивизий. Общая численность сил составила 72 тыс. штыков и 20 тыс. сабель. Техническая оснащенность войск была также на высоте: 1536 пулеметов, 1009 орудий, 378 боевых и 98 вспомогательных танков, 1000 самолетов{271}.

Германцы имели 4 дивизии, которые насчитывали 36 тыс. штыков, 900 пулеметов, 224 орудия и 272 миномета{272}. Их позиции были хорошо укреплены. Глубина обороны составляла 7 — 9 км{273}.

В основу английского плана был положен принцип внезапного удара танками без предварительной многодневной артиллерийской подготовки. Впервые танки должны были самостоятельно [349] прорвать укрепленные позиции германцев. Для развития успеха намечалось ввести три кавалерийские дивизии, чтобы захватить Камбре, лес Бурлон, переправы через р. Сансэ. Планом предусматривался выход в тыл противника к югу от Сансэ и к западу от Северного канала с дальнейшим развитием успеха в сторону Валансьена{274}. Участок прорыва был выбран англичанами между [350] каналами Леско и Северным к юго-западу от Камбре шириной в 12 км. Местность имела равнинный характер, весьма удобный для продвижения танков. Но она была ограничена каналами, шедшими перпендикулярно фронту.

Германцы не ожидали наступления под Камбре. Англичане сделали все, чтобы противник ничего не знал об их приготовлениях. Танки подвозились на железнодорожных платформах в вечернее время. Со станции выгрузки они двигались собственным ходом на исходные позиции, которые находились за 1000 м от неприятельского переднего края. При помощи огня минометов и пулеметов маскировался шум танковых двигателей. Внезапность была соблюдена, и германцы, несмотря на показания двух пленных ирландцев, назвавших накануне дату атаки — 20 ноября{275}, не подготовились к ней.

20 ноября ранним, утром под покровом тумана английские войска заняли свои места на исходных позициях. Впереди них, в 900-1000 м от германских сторожевых постов, в готовности стояли эшелоны танков, вытянувшихся в линию на фронте до 10 км{276}. В 6 часов 10 минут танки в сопровождении пехоты, построенной рядами, пошли на штурм позиции Зигфрида, а через 10 минут английская артиллерия открыла огонь. В 200 м впереди танков возникли взрывы, образовав огневой вал. Английская авиация, несмотря на плохую видимость, поднялась в воздух, но ее действия были не особенно удачны. Самолеты потеряли ориентировку. Два самолета англичан разбились о деревья при налете на аэродром германцев.

Двенадцать германских самолетов, поднявшихся с аэродрома, также не выполнили своих задач. Они не достигли линии фронта, затерявшись в тумане{277}.

Германские посты с тревогой вглядывались в сплошную стену серого тумана, прислушиваясь к сильному грохоту, надвигавшемуся на них. Вышедшие из тумана стальные колоссы весом в 28 т обрушились на германские окопы. При атаке танками англичане применили следующий боевой порядок; один танк шел впереди, за ним на дистанции 180-250 шагов следовали два танка с интервалом в 225 — 350 шагов. Все три танка имели фашины. Головной танк разворачивался вдоль неприятельского окопа и открывал огонь, второй танк подходил к окопу противника и сбрасывал фашину, по которой третий танк переходил окоп и в свою очередь сбрасывал фашину во второй окоп. Головной танк беспрепятственно проходил по фашинам два окопа и сбрасывал свою фашину в третий окоп. Пехота, которая шла за двумя танками второй линии по колее гусениц, разделялась на три группы. Первая группа была чистильщиками окопов, вторая блокировала [351] окопы и третья была группой поддержки{278}. Внезапная атака танков и пехоты произвела панику в рядах германских солдат. Одну за другой они теряли свои позиции и опорные пункты. 20 ноября к 11 часам 30 минутам англичане продвинулись на глубину 6 — 8 км, захватив первую и вторую линии позиции Зигфрида, кроме пункта Флескьера, где они встретили сильное сопротивление. У Флескьера английские танки попали под сосредоточенный артиллерийский огонь с короткой дистанции.

Германские артиллеристы использовали удобную позицию. По выходе на гребень горы у деревни танки хорошо просматривались и служили отличной мишенью для артиллеристов{279}. В этом бою 27-й резервный пехотный полк германцев уничтожил 18 танков из 20 принимавших участие в деле{280}. К 13 часам германский фронт был прорван по ширине в 12 км, и англичане готовились ввести в брешь кавалерию. Но она выступила только в 14 часов 30 минут. Время было потеряно. 3-й кавалерийский корпус, предназначенный для развития прорыва, действовал разрозненно, по частям. Головной эскадрон канадской конницы перешел канал, но у самых предместий Камбре был рассеян германской пехотой. Попытка нескольких других эскадронов выступить севернее Маркуэна также была отбита. Продвижение основных сил 3-го кавалерийского корпуса было приостановлено сильным огнем пулеметов [352] и артиллерии германцев. Кавалерийский корпус остановился, укрывшись в складках местности. Германская пехота, воспользовавшись этим, организовала закрытие прорыва.

В первый день наступления англичане захватили около 8 тыс. германских солдат и 160 офицеров пленными, 100 орудий и большое количество пулеметов. Их собственные потери были незначительными{281}.

Для того чтобы привести в порядок свои войска, англичане приостановили наступление. Только в полдень 21 ноября они возобновили его. Боевые действия в этот день не принесли им большого успеха. Германцы начали приходить в себя. Спешно подтягивались резервы. Их контратаки стали приносить свои плоды.

В борьбе с танками 22 и 23 ноября германцы применяли полевые пушки, установленные на грузовиках. Это помогало им маневрировать и встречать английские танки на направлениях их движения. Хорошо зарекомендовали себя зенитные батареи германцев в борьбе с танками{282}. Германские летчики также участвовали в этой борьбе, пикируя, обстреливали танки сверху фосфорными пулями{283}. Разрозненные атаки англичан все меньше достигали цели из-за нарушения взаимодействия пехоты и танков. 29 ноября германцы окончательно остановили продвижение английских войск.

К этому моменту со стороны англичан действовало 10 дивизий. Германцы подтянули 16 дивизий, которые имели 160 тыс. штыков, 3600 пулеметов, 1700 орудий, 1088 минометов, свыше 1000 самолетов{284}. Нацелив против правого крыла англичан 7 пехотных дивизий и против левого 4 дивизии, они после короткой артиллерийской подготовки по методу уточненной стрельбы нанесли контрудар, рассчитывая окружить противника. Огневой вал прикрывал атаку германской пехоты, авиация подавляла сопротивление пехоты англичан{285}. В результате контрудара германцев англичане потеряли 9 тыс. пленными, 716 пулеметов, 148 орудий, 100 танков.

Англичане, используя 73 оставшихся боеспособными танка, отразили контрудар германцев и 5 декабря отошли назад, оставив Маркуэн, Кантен и Бурлонский лес. Германцы не смогли окружить англичан, как это было предусмотрено планом контрудара.

Операция у Камбре не оказала какого-либо заметного влияния на ход войны. Не получила она и оперативного развития. Но ее влияние на искусство ведения войны существенно. Со [353] сражением у Камбре связано появление новых способов и форм ведения вооруженной борьбы, вызванных массированным применением танков. Получила дальнейшее развитие тактика общевойскового боя, основанного на взаимодействии пехоты, артиллерии, танков и авиации. У Камбре зарождается противотанковая оборона.

Ю. Ф. Соколов

4. Операции на других фронтах

Военные действия на Итальянском фронте

Первые месяцы 1917 г., когда по условиям погоды ведение крупных операций было невозможно, итальянское командование занималось усилением армии. Было сформировано 8 новых дивизий, 55 батальонов технической, тыловой и транспортной служб, 262 батареи легкой артиллерии и средних калибров. Число орудий средних и тяжелых калибров достигло 2100{286}.

Оперативные задачи итальянской армии определялись решениями межсоюзнической конференции в Шантильи 15 — 16 ноября 1916 г. Вследствие отсутствия достаточных материальных средств командование организацию решительного наступления ставило в зависимость от помощи союзников. Но генеральные штабы английской и французской армий, считая Западный фронт главным, ограничились только присылкой итальянцам небольшого количества артиллерии (64 английских и 35 французских орудий).

Очередное наступление на р. Изонцо Кадорна решился предпринять, лишь убедившись, что австрийцы не собираются действовать из Трентино. Для выполнения операции предназначалась созданная ранее Горицкая группа и 3-я армия, которые имели в своем составе 28 дивизий, 330 легких, 130 минометных батарей и 1058 тяжелых орудий. Противостоявшая итальянцам австрийская 5-я армия Бороевича имела в своем составе 18 дивизий (215 батальонов), 915 легких и 410 тяжелых орудий{287}.

Итальянское наступление (10-е сражение на Изонцо) началось 14 мая после двухдневной артиллерийской подготовки на участке от Плавы до Горицы. В течение недели упорных боев, во время которых австрийцы неоднократно переходили в контратаки, итальянцы несколько улучшили свои позиции, продвинувшись на 2-3 км. Было захвачено 7 тыс. пленных и большое количество трофеев. С 23 мая направление итальянского удара было перенесено южнее, в полосу 3-й армии, на участок от р. Виппакко до моря. Из-за недостатка снарядов артиллерия средних [354] калибров и тяжелая не применялась. В операции приняли участие около 130 итальянских самолетов, бомбивших австрийские позиции и обстреливавших их пулеметным огнем. В результате стремительной атаки итальянцы овладели первой линией обороны противника и захватили ряд господствовавших высот. Несмотря на частые контратаки, австрийцам не удалось вернуть потерянные позиции. Продолжение наступления в последующие дни принесло итальянцам дальнейшие успехи. Они овладели новыми пунктами местности, продвинувшись за 6 дней наступления на 2-4 км. 29 мая их наступательный порыв пошел на убыль и войска приступили к организации обороны на вновь захваченных рубежах.

Наступление итальянской армии создавало значительную угрозу Триесту и вызвало беспокойство австрийского командования. Армия Бороевича была спешно усилена тремя свежими дивизиями и 4 июня перешла в контрнаступление. Но это не принесло австрийцам крупных успехов. Лишь у морского побережья они немного потеснили своего противника.

В ходе майских боев итальянцы потеряли 36 тыс. убитыми, 96 тыс. ранеными и 25 тыс. пленными. Потери австрийцев составили около 100 тыс. убитыми и ранеными и 24 тыс. пленными{288}.

Одновременно с 10 июня было осуществлено наступление силами четырех корпусов 6-й армии южнее Вальсутана с целью улучшения позиций и на этом участке австро-итальянского фронта. Здесь атаки продолжались до 25 июня, но также были безуспешны и сопровождались тяжелыми потерями.

18 августа на Изонцо от Тольмино до устья р. Тимаво началось новое наступление итальянцев. Его иногда называют “11-е сражение на Изонцо”, но оно более известно под названием “Сражение на Байнзицца” — по названию плато, где происходили самые ожесточенные бои. Наступление проводилось с целью захвата естественных горных рубежей, овладение которыми должно было обеспечить прочность фронта. К тому же на совещании командующих союзными армиями в июле 1917 г. было выражено пожелание, чтобы Италия до зимы провела еще хотя бы одно крупное наступление.

Осуществление новой операции возлагалось на 2-ю и 3-ю армии, занимавшие фронт от Плеццо на севере до Венецианского залива на юге. Обе армии были сильного состава. 2-я армия (генерал Капелло) имела шесть корпусов (26,5 дивизий), 2366 орудий и 960 минометов; 3-я армия (герцог Аоста) — пять корпусов (18 дивизий), 1200 орудий и около 800 минометов{289}. В особом резерве главное командование имело 6,5 пехотных и 1,5 кавалерийских дивизий. Всего на фронте в 60 км (по прямой) итальянцы [355] сосредоточили 51 дивизию (600 батальонов из общего количества 887, или почти 68% всех сил) и 5326 орудий и минометов. Было заготовлено 3,5 млн. снарядов{290}. Главный удар на плато Байнзицца наносили два корпуса 2-й армии (24-й и 27-й). Правее и левее этого направления намечались демонстративные действия для сковывания противника. 3-я армия наступала во всей своей полосе от р. Виппакко до моря.

Итальянцам противостояла все та же 5-я австрийская армия Бороевича в составе пяти корпусов. Австрийское командование перебрасывало сюда еще 14 дивизий, из которых шесть уже находились в пути.

В ночь на 19 августа на участках 27-го и 24-го корпусов стали наводить мосты через Изонцо. Противник оказывал сильное огневое воздействие. Из намеченных 14 мостов смогли навести лишь 6. К утру 19 августа итальянцы форсировали реку и атаковали трехъярусные австрийские позиции. Наступление на плато Байнзицца развивалось довольно успешно. Удалось продвинуться на 10 км, захватить 20 тыс. пленных, 125 орудий и другие трофеи. Однако вследствие больших потерь, отсутствия резервов, утомленности войск, отставания тылов и артиллерии [356] верховное итальянское командование 29 августа приказало прекратить наступление.

В полосе 3-й армии операция началась 19 августа. Несмотря на поддержку на крайнем правом фланге с моря английских и итальянских мониторов, успехи 3-й армии были весьма незначительны и сопровождались тяжелыми потерями. Вследствие этого операция в полосе 3-й армии была прекращена 23 августа. Контрударом 4 сентября австрийцы восстановили положение.

В последующие дни велись бои местного значения. Сражение на плато Байнзицца считается оконченным 5 октября. За время операции итальянцы потеряли 40 тыс. убитыми, 108 тыс. ранеными и 18 тыс. пленными. Потери австрийцев также были очень велики: лишь пленными они потеряли свыше 30 тыс.{291} Наступление итальянской армии поставило австрийцев в трудное положение. Они стали делать попытки заключить сепаратный мир. Людендорф в своих воспоминаниях писал, что большие потери австрийских войск и падение их морального состояния вызвали в руководящих военных и политических кругах Австро-Венгрии убеждение в невозможности для австро-венгерской армии устоять в случае нового итальянского наступления. “Австро-венгерская армия на итальянском фронте, — писал он, — нуждалась в подкреплении германскими войсками”{292}.

По мнению австрийского командования, спасти положение, можно было, лишь перейдя в наступление. Но для этого нужна была помощь Германии, за которой Австро-Венгрия обратилась уже 25 августа, еще в ходе сражения на Байнзицца. Германское командование предоставило в распоряжение Австро-Венгрии штаб армии, семь своих дивизий и 776 орудий. В районе Плеццо, Тольмино была создана ударная группировка. Она состояла из восьми австрийских и семи германских дивизий, объединенных в 14-ю армию под командованием немецкого генерала Белова. Дивизии по 2-4 были сведены в три группы и один корпус. Армия имела значительное количество артиллерии: 1621 орудие, 301 миномет и 1000 газометов{293}. Оперативное построение было одноэшелонное — все группы и корпус в линию. Четыре дивизии оставались в резерве.

Главный удар 14-я армия наносила у Тольмино, на своем левом фланге, где на дивизию приходилось 1,2-1,8 км. От 207,7 до 259 орудий и минометов располагалось на 1 км фронта{294}. Такая плотность артиллерии была самой высокой в истории первой мировой войны. Вспомогательный удар был запланирован у Плеццо. Действия 14-й армии поддерживала справа 10-я армия, а слева — 2-я Изонцкая армия. [357]

Итальянцам было известно о готовящемся наступлении. Разведка установила передвижение неприятельских частей и опознала некоторые германские части. Перебежчики сообщили приблизительную дату начала австрийского наступления. Однако итальянское командование не приняло эффективных мер для отражения австрийского наступления. Строительство оборонительных сооружений производилось медленно, перегруппировка войск задерживалась.

В 2 часа темной и дождливой ночи на 24 октября австрийская артиллерия начала методический обстрел итальянских позиций химическими снарядами. Огонь велся главным образом по окопам второй линии, командным пунктам, артиллерийским позициям и путям сообщения. Затем начался разрушительный артиллерийский огонь невиданной силы. В очень короткое время окопы, убежища и блиндажи были разрушены и вся связь между командными пунктами и передовыми позициями прервана. Химическая атака полностью удалась, поскольку средства противохимической защиты были несовершенны. Итальянская артиллерия не могла оказать поддержку своим частям вследствие тумана и нарушения связи.

В 8 часов утра пехота 14-й австро-германской армии перешла в наступление. Через полтора часа итальянские позиции были прорваны на двух участках. Австрийцы продвинулись у Плеццо на 6 км. На тольминском направлении они захватили Капоретто, именем которого впоследствии была названа вся операция. Итальянские части вынуждены были отходить. 26 октября прорыв достиг ширины 28 — 30 км и 10-15 км в глубину. Кадорна приказал войскам отступить на р. Тальяменто (60 км западнее Изонцо). Австро-германские войска впервые за всю войну вторглись на итальянскую землю. Их противник отходил, оставляя тяжелую артиллерию, склады с имуществом. Местность в долине Изонцо была затоплена.

Во многих итальянских частях царила паника. Большой беспорядок в колонны отступающих войск вносили беженцы, число которых доходило до 400 тыс.{295} В войсках росло возмущение, раздавались голоса с требованием мира.

Крупный успех первых дней австро-германского наступления встревожил итальянских союзников. Англия и Франция заявили о предоставлении помощи Италии. 30 октября генералы Фош и Робертсон прибыли в Тревизо, куда перешло итальянское верховное командование. В Италию стали направляться французские и английские дивизии. Всего до конца года прибыло 5 английских и 6 французских дивизий{296}. Хотя они долгое время находились в резерве в районе Вероны и Мантуи, но уже само их присутствие оказывало ободряющее действие на итальянцев. [359]

Поражение под Капоретто ускорило падение итальянского кабинета, положение которого и без того было непрочным вследствие роста в стране недовольства войной. 26 октября правительство Бозелли ушло в отставку. Пост премьер-министра занял Орландо. Новое правительство активно принялось за осуществление мероприятий по укреплению положения на фронте. 8 ноября Кадорна был освобожден от должности (чего требовали также и союзники) и заменен генералом Армандо Диац.

Итальянским частям не удалось задержать противника на р. Тальяменто. В ночь на 3 ноября австрийцы переправились в двух местах верхнего течения реки, и итальянские части вынуждены были продолжать отход на р. Пьяве. Но австро-германское наступление стало замедляться. Австрийская армия не имела достаточного количества подвижных частей для стремительного продвижения вперед. Не было необходимых материалов для восстановления взорванных мостов. Нарушилась связь между различными частями. Итальянская армия получила некоторое облегчение и могла отход осуществлять планомерно. К 7 ноября итальянские войска достигли р. Пьяве, отойдя со своих первоначальных позиций на 70-110 км. 9 ноября последние итальянские части переправились через Пьяве.

В ходе отступления итальянская армия понесла большие потери: 10 тыс. убитыми, 30 тыс. ранеными, 265 тыс. пленными. 300 тыс. военнослужащих отбились от своих частей или просто дезертировали. Итальянцы потеряли 3152 орудия (это составляло почти половину всей их артиллерии), 1732 миномета, 3000 пулеметов, 22 авиационных парка, огромное количество различного военного имущества и запасов всех видов{297}.

Итальянское командование имело надежду удержаться на р. Пьяве. Оборона на этой широкой реке давала определенные выгоды. Фронт сокращался на 200 км. Частично он был прикрыт горными кряжами, уже укрепленными и оборудованными. На новом рубеже итальянская армия насчитывала в своих рядах 700 тыс. бойцов. Кроме того, имелось еще 300 тыс. человек из остатков 2-й армии и 12-го корпуса, небоеспособных, без оружия и служб{298}.

10 ноября возобновилось австро-германское наступление. Перешла из Трентино в наступление и 11-я австрийская армия. Итальянцы сумели в основном удержать свои позиции. Правда, им приходилось бросать, в бой части и соединения, не закончившие переформирования, и 18-летних новобранцев (1899 г. рождения) прямо с поездов и грузовиков.

19 ноября нажим австро-германцев стал ослабевать, хотя их атаки продолжались то на одном, то на другом участке фронта. [360]

Австрийцы овладевали отдельными пунктами местности, но теряли их в результате итальянских контратак. К 29 ноября новая оборонительная полоса итальянцев на р. Пьяве была оборудована. Удалось достигнуть соглашения о том, что шесть английских и французских дивизий, находившихся в резерве, займут участок в районе Монтелло, в среднем течении Пьяве. В конце декабря наступление австро-германских войск окончательно прекратилось, а итальянцы и их союзники захватили на отдельных участках инициативу в свои руки.

Операция у Капоретто является одной из самых значительных в истории первой мировой войны. В ней с обеих сторон приняли участие свыше 2,5 млн. человек. Она заслуживает тщательного изучения как крупнейшая операция на горном театре. Австро-германское командование осуществило один из немногих за всю войну оперативных прорывов фронта. Это стало возможно благодаря созданию превосходства сил на участке прорыва. Важную роль играла внезапность. Она обеспечивалась соблюдением строгой секретности, маскировкой сосредоточения войск, короткой артиллерийской подготовкой (6 часов).

Поражение Италии под Капоретто ускорило создание объединенного союзного командования Антанты. На совещании в Рапалло 5 — 7 ноября было решено создать Высший военный совет. В него вошли главы союзных правительств, а также представители генеральных штабов Франции, Англии, Италии и Соединенных Штатов Америки. [361]

Военные действия на Салоникском фронте

План кампании 1917 г. на Балканах, намеченный Антантой 15 ноября 1916 г. на конференции в Шантильи, предусматривал решительное наступление с целью разгрома Болгарии при содействии русско-румынских армий. Для этого “восточные армии” союзников усиливались свежими войсками и уже в феврале 1917 г. имели в своем составе 23 пехотные дивизии. В марте к ним должны были присоединиться две греческие пехотные дивизии. Однако неудачный исход кампании 1916 г. для союзников на Румынском фронте привел к изменению задач Салоникского фронта, которые свелись к тому, чтобы наступлением лишь сковать силы противостоящего противника. Германское командование решило перейти на Балканском театре к обороне, улучшая свои позиции и тыловые пути сообщения{299}.

Наступление союзников, силы которых составляли 660 тыс. человек (240 тыс. англичан, 200 тыс. французов, 130 тыс. сербов, 50 тыс. итальянцев, 17 тыс. русских и 23 тыс. греков){300}, намечалось на 25 апреля. Однако атаки англичан 25 апреля и 8 мая и французов 5 мая не дали ожидаемых результатов. В связи с общей неблагоприятной обстановкой на других фронтах операции на Салоникском фронте были 23 мая приостановлены. За время боев союзники потеряли до 20 тыс. человек. Неудача наступления Антанты на Балканах объясняется отчасти недостаточным снабжением восточных армий техникой и особенно тяжелой артиллерией. Имели значение, и вспышки революционных выступлений в некоторых французских частях Салоникского фронта{301}. До конца 1917 г. фронт союзников на Балканах оставался почти без изменений. Лишь в начале сентября французами была осуществлена удачная операция в Албании, в результате которой был захвачен район Поградца.

В ходе кампании союзники продолжали оказывать давление на греческое правительство, понуждая его выступить против Германии. По требованию Антанты король Константин 12 июня отрекся от престола, назначив своим преемником второго сына Александра. Новый греческий король призвал к власти сторонника Антанты Венизелоса, и 29 июня Греция вступила в войну на стороне Антанты.

22 декабря 1917 г. генерал Саррайль был отстранен от командования группой восточных армий и вместо него назначен генерал Гильома. Салоникский фронт имел в своем составе 23 пехотные дивизии (8 французских, 6 сербских, 4 английские, 3 греческие, [362] 1 итальянская, 1 русская) общей численностью более 600 тыс. человек{302}. По решению Высшего военного совета Антанты Салоникскому фронту предписывалось направить усилия на укрепление обороны, не прекращая, однако, подготовки к возможному наступлению. Были приняты меры по повышению дисциплины и боевой готовности войск, реорганизована тыловая служба, создан общесоюзный штаб главнокомандующего.

В целом Салоникский фронт в кампании 1917 г. играл пассивную роль. Противники, занятые борьбой на западноевропейском театре, не могли выделить сюда достаточные силы для решительных действий. Выступление Греции на стороне Антанты увеличило силы Салоникского фронта, а главное — вполне обеспечило его тыл.

Важное значение имела борьба сербского народа против оккупантов. Самым значительным выступлением народных масс было Топлицкое восстание крестьян в Южной и Юго-Восточной Сербии в феврале 1917 г., продолжавшееся 20 дней{303}. В боях вместе с крестьянами участвовали и городские жители. Общая численность повстанцев составляла свыше 13 тыс. человек. Однако их нерешительные действия позволили оккупационным властям собраться с силами. На подавление восстания были направлены две дивизии и два германских пехотных полка. Плохо вооруженные отряды сербов не смогли оказать серьезного сопротивления регулярным войскам оккупантов. Каратели жестоко расправились с повстанцами. Но освободительное движение в Сербии продолжало развиваться и после подавления Топлицкого восстания. Февральская революция в России вызвала подъем среди передовых элементов сербского общества, выступления за республику и прекращение империалистической войны.

Ввиду очевидного развала Австро-Венгерской монархии перед сербами встал вопрос о судьбе их государства. Сербское правительство, находившееся на о. Корфу, приняло совместно с лондонским Югославянским комитетом в июне 1917 г. Корфскую декларацию, в которой заявлялось о создании единого государства юго-славян — сербов, хорватов и словенцев, включавшего в себя территории Сербии, Черногории и югославянских земель Австро-Венгрии{304}. Декларация провозглашала важные демократические принципы государственного и общественного устройства будущей Югославии. Корфская декларация была поддержана сербскими буржуазно-демократическими кругами и некоторыми общественными организациями. [363]

Военные действия на Ближнем Востоке

В кампанию 1917 г. на Кавказском фронте стояло позиционное затишье. Небывало снежная и суровая зима чрезвычайно затрудняла боевые действия. На всех участках от Черного моря до озера Ван производились лишь небольшие столкновения, не внесшие существенного изменения в начертание линии фронта, да редкие поиски разведчиков на лыжах. Подвоз продовольствия и фуража был сильно затруднен. Войска голодали. Начались болезни и эпидемии. К началу 1917 г. из Кавказской армии убыло заболевшими и умершими от ран свыше 100 тыс. человек{305}. На 1 (14) января 1917 г. в ней состояло 247 батальонов, 236 сотен и эскадронов, 546 орудий, 33 инженерные роты, 3 дружины ополчения, 2 добровольческие сотни, 2 броневых отделения, 1 этапный батальон{306}. Армия была не в состоянии вести активные операции на Кавказском фронте. Лишь на мосульском направлении в Месопотамии планировались наступательные действия из Персии 1-го Кавказского кавалерийского корпуса генерала Баратова во взаимодействии с англичанами, наступавшими на Багдад.

В течение второй половины 1916 г. англичане в Месопотамии сумели создать армию численностью около 25 тыс. солдат в составе четырех дивизий, сведенных в два корпуса, трех бригад и одной кавалерийской дивизии{307}. 6-я турецкая армия силами 18-го корпуса занимала оборонительные позиции по обоим берегам Тигра от Кут-эль-Амара и на северо-восток на протяжении 35 км. Ее 13-й корпус находился в районе Хамадана, имея против себя русский корпус Баратова.

Англичане начали наступление 10 декабря 1916 г. и к январю 1917 г. подошли к позициям турок в районе Кут-эль-Амара. В результате ожесточенных боев, продолжавшихся 45 дней, 24 февраля турки были сбиты с занимаемых позиций и отброшены к Багдаду. Их численность едва достигала 62 тыс. штыков, 80 пулеметов, 55 орудий; оставалось мало боеприпасов. После упорных боев 9 и 10 марта турецкие войска были вынуждены отходить далее, на Мосул. 10-11 марта англичане заняли Багдад.

17 февраля (2 марта) корпус Баратова перешел в наступление. В его составе имелось 13 батальонов и дружин, 66 эскадронов и сотен, 39 пулеметов, 50 орудий, 1 инженерная рота (10 673 штыка, 7357 сабель){308}. Овладев Хамаданом и на правом фланге Сенне, корпус 25 февраля (10 марта) занял весь район Керманшаха. Турецкий 13-й корпус отходил с боями. Севернее [364] корпуса Баратова наступал от Сакиз отряд генерала Назарова в составе двух армянских стрелковых батальонов и 18 эскадронов и сотен. Он имел задачу овладеть районом Пенджвина. Однако вследствие трудных климатических условий (занесенные снегом дороги, метели) отряд 10 (23) марта остановился у Вана, не оказав существенного содействия англичанам.

Корпус Баратова продолжал преследовать турок. 22 марта (4 апреля) он занял Ханекин. В направлении Кизыл-Рабат была выслана казачья сотня, соединившаяся там с английскими войсками. Помимо этого связь со штабом английского командующего в Месопотамии Моода была установлена по радио. Периодически туда направлялись штабные офицеры.

Баратов счел целесообразным приостановить продвижение своих частей в Месопотамии. Нездоровый тропический климат Месопотамии, когда заболеваемость малярией в некоторых частях достигала 80% личного состава, вынудил отвести в мае части корпуса в более благоприятные по климатическим условиям горные районы Персии. Для наблюдения за турками и для связи с англичанами были оставлены только две сотни.

В конце марта (начале апреля) русские и английские войска, выйдя на р. Дияла, приостановили преследование турок. Соотношение сил к этому времени на Кавказском фронте и в Месопотамии было не в пользу Турции. Во 2-й, 3-й и 6-й турецких армиях насчитывалось 91 тыс. штыков, 3800 сабель, 356 пулеметов и 408 орудий. Вместе с турками действовало 2,5 тыс. курдов. Войска Кавказского фронта насчитывали 183 775 штыков, 31 834 сабли, 8009 офицеров, они имели 1057 пулеметов, 591 орудие. Английская экспедиционная армия состояла из одной английской и пяти индийских пехотных дивизий и индийской кавалерийской бригады общей численностью 55,5 тыс. штыков, 5,1 тыс. сабель, 205 орудий. Кроме того, на охране тыла находилось 16 300 штыков, 1400 сабель, 39 орудий{309}.

План дальнейших совместных действий составил начальник английского генерального штаба генерал Робертсон. Он предлагал, чтобы русские нанесли удар на Мосул, а англичане сосредоточили свои усилия в зоне р. Тигр. Во исполнение этого плана войска 7-го Кавказского корпуса сосредоточивались у Сакиз и должны были наступать на Мосул, а части 1-го Кавказского кавалерийского корпуса получили направление наступления от Сенне на Киркук. Командование Кавказской армии надеялось, что это наступление привлечет на себя крупные силы турок и таким образом англичанам будет оказано существенное содействие. Наступление было начато отдельными отрядами на участке 7-го корпуса 10 (23) июня, а 1-го кавалерийского — 13 (26) июня. Однако 22 июня (5 июля) турки перешли в контрнаступление и вынудили [365] русских вернуться в исходное положение. Англичане не оказали никакого содействия этому русскому наступлению.

Новое наступление англичане начали только в сентябре 1917 г. 6-я турецкая армия к этому времени значительно поредела. Она имела на довольствии 80 тыс. человек, боевой состав должен был бы составлять 40 тыс., фактически же имелось только 20 тыс. Пользуясь тяжелым положением турок, англичане в сентябре заняли ряд населенных пунктов и достигли границ Мосульского вилайета, выйдя на фронт Кара-Тепе, Текрит.

Осенью 1917 г., ожидая контрнаступления турок, англичане снова предложили русским нанести удар на мосульском направлении. Они обещали снабжать русские части за счет английской экспедиционной армии. Были обещаны также грузовые автомобили. Однако командование Кавказского фронта, учитывая большие трудности с организацией снабжения войск, признало, что Мосульскую операцию следует отложить до весны 1918 г.

События в Палестине также не отличались особой активностью. Наступление английских войск в конце 1916 г., приведшее к разгрому германо-турецкого отряда Кресса, побудило британское командование продолжить наступление на этом направлении, и в 1917 г. имелось намерение захватить как можно большую территорию, которая после войны осталась бы за Англией.

Подступы к Палестине прикрывали города Газа на побережье Средиземного моря и Беершеба 40 км юго-восточнее. Англичане дважды (26 марта и 19 апреля 1917 г.) предпринимали атаки на сильно укрепленные позиции турок в районе Газы, но упорное сопротивление противника вынуждало их отходить в исходное положение, неся значительные потери. После этого военные действия в Палестине по климатическим условиям прекратились и возобновились лишь в октябре.

Обе стороны значительно увеличили свои силы. Турецкое командование образовало две армии под общим командованием Фалькенгайна (всего восемь дивизий общей численностью 45 тыс. штыков, 2180 сабель, 308 орудий и 526 пулеметов). Англичане довели свои силы до семи дивизий пехоты и конного корпуса (70-80 тыс. штыков, 15 тыс. сабель, 350 орудий) под командованием Алленби, который сменил на этом посту Моррея. В палестинскую армию включались подразделения французов{310}.

Не добившись весной успеха у Газы, англичане решили перенести свои усилия в район Беершебы. Подготовка к новому наступлению проводилась в условиях строгой секретности и тщательной оперативной маскировки. В ночь на 31 октября 1917 г. началась сильная артиллерийская подготовка с участием артиллерии кораблей англо-французского флота. Вспомогательный удар наносился в районе Газы. 1 ноября позиции турок у Беершебы [366] были захвачены англичанами, а их конница обошла левый фланг противника и перерезала дорогу на Хеврон. 6 ноября фронт турок был прорван, и они были вынуждены отступать. Однако развить успех англичанам не удалось вследствие недостатка воды для людей и лошадей, обеспечение которой в условиях пустыни являлось одним из важных условий успеха боевых действий.

Произведя перегруппировку сил, Алленби перенес 9 ноября направление удара на побережье в район Газы. 17 ноября англичане заняли Яффу. Затем они повернули свои силы на Иерусалим, который заняли 9 декабря 1917 г. Дальнейшее наступление развивалось чрезвычайно медленно. К концу года утомленность войск и особенно начавшиеся дожди и бездорожье заставили англичан прекратить операцию.

События на Ближнем Востоке в 1917 г. не оказали какого-либо заметного влияния на ход войны. Правда, в Месопотамии англичане при содействии русского корпуса Баратова нанесли поражение 6-й турецкой армии, заняли Багдад и Мосул. В Палестине они продвинулись до линии Иерусалим, Яффа. Но, как отмечает Лиддел Гарт, хотя победа англичан в Палестине и имела большое моральное значение, со стратегической точки зрения она являлась “кружным путем к цели”{311}.

Д. В. Вержховский

5. Военные действия на морских театрах

Северное море

Ютландское сражение опрокинуло надежды и расчеты обеих противоборствующих сторон. Германское командование пришло окончательно к выводу о невозможности уравнять силы своего флота с противником. Оно делало теперь ставку на беспощадную подводную войну. 22 декабря Морской генеральный штаб представил верховному командованию Германии доклад, в котором приводились расчеты, согласно которым через 5 — 7 месяцев беспощадной подводной войны Англия потерпит экономический крах и капитулирует{312}. Эти соображения были одобрены Коронным [367] советом, собравшимся в Плессе 9 января 1917 г. под председательством кайзера. В тот же день на имя начальника Морского генерального штаба адмирала Гольцендорфа последовала телеграмма Вильгельма II: “Приказываю начать с 1 февраля со всей энергией неограниченную подводную войну. Вам надлежит немедленно сделать все необходимые приготовления, однако так, чтобы это намерение не стлало раньше времени известно неприятелю и нейтральным странам”{313}.

Все внимание германского морского командования было обращено на максимальное использование подводных лодок, а английского — на истребление их. Линейные силы обоих флотов, на строительство которых были затрачены огромные суммы, стояли в базах и лишь изредка выходили в море. Германия имела 142 подводные лодки, из них 105 составляли боевой состав, а остальные 37 находились в капитальном ремонте, на испытаниях, в учебных отрядах{314}. Действовавшие лодки были сведены в 10 флотилий и 1 полуфлотилию. 5 флотилий базировались на германские порты Северного моря, 2 флотилии — на фландрские базы Зеебрюгге и Остенде, 2 флотилии — на австрийские порты Пола и Котор (Адриатическое море), флотилия “Курляндия” находилась на Балтике и полуфлотилия в Константинополе для действий в Черном море{315}. В марте было приступлено к формированию флотилии крейсерских лодок{316}.

31 января в ноте США, а 4 февраля в специальном заявлении германское правительство объявило опасными для всех видов судоходства зоны, включавшие весь Английский канал, Северное море (за исключением прибрежной полосы до 30 миль вдоль голландского и норвежского побережий), воды Атлантики до 400 миль на запад от Ирландии, все Средиземное море (кроме небольшого района к югу и востоку от Испании и узкого коридора у берегов Греции){317}. Однако объявление опасных зон было формальным актом, так как немецкие лодки действовали и за их пределами.

Тактика действий подводных лодок в основном была та же, что и в период ограниченной войны: в открытых районах театров — одиночное и групповое крейсерство, у портов и баз — позиционный способ. Только теперь лодки беспощадно расправлялись со всеми судами, какой бы флаг они ни несли. В инструкции командирам лодок указывалось: “Обеспечение безопасности для подводной лодки стоит на первом месте. Ради этой безопасности [368] следует избегать всплытия лодки для осмотра судов... Само по себе ношение нейтрального флага и отличительных нейтральных знаков еще не является бесспорным доказательством того, что пароход является нейтральным. Поэтому его уничтожение вполне оправдывается...”{318} На море остались только враги, и старые положения международного права потеряли свое значение. “Ничто плавающее в море не должно было ускользнуть от потопления...” — замечает адмирал А. В. Шталь в своем исследовании о действиях подводных лодок в первую мировую войну{319}.

Для потопления крупных судов лодки использовали торпеды, а небольших — артиллерию. Они широко применяли также мины, выставив в кампанию 1917 г. в Северном море и Атлантике 5951 штуку{320}. Неограниченные действия германских лодок в первые месяцы беспощадной войны, пока противолодочная оборона союзных стран находилась в стадии организации, привели к угрожающим потерям в торговом тоннаже. За февраль — апрель было потоплено в Северном море и в Атлантическом океане 844 английских, союзных и нейтральных судна общим водоизмещением свыше 1 млн. 450 тыс. тонн{321}.

6 апреля США объявили войну Германии. Через три дня прибыл в Англию посланец президента Вильсона адмирал Симс, чтобы на месте ознакомиться с положением своего союзника. В беседе с первым морским лордом адмиралом Джеллико он, узнав о тяжелых потерях в торговом тоннаже, спросил:

— Похоже, что Германия выигрывает войну?

— Она ее выиграет, если мы не остановим роста этих потерь, и притом как можно скорее, — ответил Джеллико{322}.

Американское правительство не спешило с оказанием помощи. В апреле — мае оно ограничилось направлением в Англию трех дивизионов эскадренных миноносцев. Лишь во второй половине 1917 г., когда США стали сами нести ощутимые потери торговых судов, они более активно включились в борьбу с подводной опасностью. Англичане были недовольны поведением своего союзника. Они открыто говорили, что американцы вступили в войну не для победы над Германией, а для того, чтобы диктовать условия мира. И в этом, как показало будущее, они были правы. Считается, что запоздание помощи США стоило союзникам жизни 500 тыс. человек и 3 млрд. долларов{323}. [369]

27 апреля Джеллико представил на имя первого лорда Адмиралтейства (морского министра) Э. Карсона доклад, который официальный историк английского флота Г. Ньюболт назвал документом “величайшей исторической важности”{324}. В нем говорилось: “... В настоящее время мы ведем войну так, как будто абсолютное господство на море в наших руках, фактически же мы не только не обладаем абсолютным господством, но даже и ничем похожим на такое господство... История ... показывает, какие получаются фатальные результаты, когда стратегия базируется на необеспеченных коммуникациях. В этих случаях катастрофа неизбежна, а наша теперешняя политика ведет прямо к катастрофе... Если с этим не захотят считаться, я твердо убежден, что война будет проиграна. Английский народ погибнет от голода”{325}. Автор доклада предложил провести немедленно ряд конкретных мероприятий, которые могли, по его мнению, привести к разрядке создавшегося катастрофического положения. К ним относились: отозвание войск из Салоник (Греция); организация перевозки войск из колоний и США на грузовых судах, следующих в Англию с продовольствием; прекращение ввоза рабочей силы из колоний; запрещение импорта товаров, не имевших жизненного значения{326}.

Не все предложения адмирала Джеллико были приняты и осуществлены. Но его доклад в целом произвел сильное впечатление и заставил английское правительство взглянуть прямо в глаза нависшей опасности. Для борьбы с германскими лодками были мобилизованы все легкие силы флота, подводные лодки и спешно приступлено к переоборудованию под тральщики и сторожевые корабли дополнительно большого количества малых торговых и рыболовных судов, усилено строительство новых кораблей противолодочной обороны.

Еще в феврале — марте между портами Англии и Франции, Англии и Норвегии было организовано конвоирование судов (“Угольный” и “Скандинавский” конвои), а 1 апреля — принято решение о введении системы конвоев на всех сообщениях. Для управления конвоями при Адмиралтействе был создан специальный отдел. Однако из-за недостатка конвоирующих кораблей проведение в жизнь этого решения затянулось. В Атлантическом океане система конвоев была полностью введена только в августе, в Средиземном море — в октябре. Конвойная система оказалась наиболее действенным способом в борьбе за сбережение торгового тоннажа.

В ходе кампании 1917 г. в Атлантике применялись три вида конвоев: односторонние, двусторонние и сквозные. В первом виде конвоев эскорт сопровождал суда до внешней границы опасной зоны, затем он ждал здесь суда из США, а конвой тем временем [370] следовал в Америку под защитой 1-2 крейсеров. В двусторонних конвоях эскортные силы состояли из двух отрядов — английского и американского, которые охраняли конвой каждый в своей зоне. Сквозные же конвои ходили в охранении либо английских, либо американских эскортов на протяжении всего пути от Англии до США или в обратном направлении.

С введением системы конвоев и увеличением сил и средств противолодочной обороны потери в торговом тоннаже стали сокращаться. В ноябре и декабре они составляли соответственно 103 и 107 судов водоизмещением 245,8 и 231,6 тыс. тонн{327}. В это время для борьбы против германских лодок англичане использовали 227 эскадренных миноносцев, 74 сторожевых и дозорных корабля, 65 подводных лодок, 406 моторных катеров, 49 яхт, 849 траулеров, 867 дрифтеров, 24 колесных тральщика, 77 судов-ловушек, 50 дирижаблей, 194 самолета{328}. Однако кривая потерь тоннажа не шла все время вниз. В течение нескольких месяцев следующего года она то падала, то снова подымалась.

Наряду с конвоированием судов были приняты и другие меры по борьбе с германскими лодками. К началу 1917 г. около 1500 торговых судов Англии имели артиллерийское вооружение (обычно по одному кормовому орудию). В течение 1917 г. орудия были установлены еще на 3000 английских судов. К началу 1918 г. вооружение имели до 90% всех крупнотоннажных британских торговых судов. 900 судов было снабжено тралами-охранителями (параванами) и до 4000 судов — техническими средствами для постановки дымовых завес. Для поиска лодок англичане сформировали так называемые гидрофонные флотилии из траулеров и моторных катеров, оснащенных гидрофонами, а для обнаружения лодок на путях движения конвоев в опасных зонах использовались также привязные змейковые аэростаты. Эскорты конвоев и патрульные силы помимо артиллерийского и торпедного оружия широко применяли против лодок глубинные бомбы{329}.

Особенно больших усилий потребовало траление мин, поставленных германскими лодками. Осенью 1917 г. тралением их занималось до 3200 кораблей и судов с личным составом около 250 тыс. человек{330}.

Во второй половине кампании англичане приступили к массовой постановке противолодочных минных заграждений. Всего за 1917 г. они выставили в Северном море и Атлантике 33 660 мин, из них 22 148 — в Гельголандской бухте, 8512 — у своих берегов [371] и в Ла-Манше, 3000 — у бельгийского побережья{331}. Некоторые рейды и стоянки судов защищались противолодочными сетями. Массовоe применение минного оружия в активных заграждениях усилило в целом морскую блокаду германского побережья, а также затруднило выход немецких лодок на сообщения, но сократить их действия в существенных размерах не смогло. Немецкие тральщики систематически очищали от мин проходы, которыми пользовались лодки.

В начале сентября в Лондоне состоялась морская конференция союзников, которая по предложению англичан приняла решение о постановке огромного минного заграждения между Шетландскими островами и Норвегией с тем, чтобы перекрыть всю северную часть Северного моря. Предполагалось выставить здесь свыше 100 тыс. мин. Однако постановки мин на этом заграждении (оно вошло в историю под названием “Великого заграждения Северного моря”) начались только в мае 1918 г.{332}.

Несмотря на использование громадных боевых сил и средств для борьбы с германскими лодками, Англия оказалась в тяжелом положении. За 11 месяцев неограниченной подводной войны она потеряла только в Северном море и Атлантическом океане 1037 судов общим тоннажем 2 млн. 600 тыс. тонн. Кроме того, союзники и нейтральные страны лишились 1085 судов вместимостью 1 млн. 647 тыс. тонн{333}. Потери союзных держав и нейтральных стран в Средиземном море — 651 судно водоизмещением 1 млн. 647 тыс. тонн. От мин, поставленных немецкими лодками, погибло судов водоизмещением около 330 тыс. тонн. Итоговая цифра потерь в тоннаже составляла более 6 млн. тонн{334}. В 1917 г. Англия построила новых судов общим водоизмещением 1 млн. 160 тыс. тонн{335}, что составляло примерно 1/3 от потерянного ею тоннажа. На выручку Англии пришли США, развернув во второй половине 1917 г. крупное судостроение. Но помощь США стала сказываться только в 1918 г.

В течение 1917 г. Германия построила 103 новые лодки, а потери составляли 72 лодки, из них 61 погибла в Северном море и Атлантическом океане{336}. Помимо подводных лодок немцы использовали [372] в борьбе на морских сообщениях и легкие силы своего флота. 16 — 18 октября и 11-12 декабря германские легкие крейсера и эскадренные миноносцы совершили нападения на “Скандинавские” конвои и достигли крупных успехов — пустили ко дну 3 английских конвойных эсминца, 3 траулера, 15 пароходов и повредили 1 миноносец{337}.

Англичане пытались в обоих случаях перехватить неприятельские эсминцы. В район движения конвоев были высланы крейсера и миноносцы, но они опоздали со своим развертыванием. Было решено посылать конвой не ежедневно, а через три дня, значительно увеличить количество эскортирующих кораблей и направить эскадру крейсеров в дозор к югу от трассы движения конвоев Лервик (Шетландские острова) — Берген (Норвегия). Для прикрытия наиболее крупных конвоев использовались также линейные силы.

Германские эскадренные миноносцы предпринимали время от времени набеги против Дуврского патруля. На океанских и морских сообщениях действовали немецкие вспомогательные крейсера “Меве”, “Вольф” и “Зеадлер”.

Вырос гидросамолетный парк английского флота. В ходе кампании был оборудован под авианосец крейсер “Фюриес”, принимавший 4 разведчика и 6 истребителей, и построен авианосец “Аргус”, который мог брать на борт 6 истребителей, 6 разведчиков и 6 бомбардировщиков. Были усилены береговые авиабазы и станции{338}. Неудачи английского флота в кампанию 1917 г. привели к новым переменам в командовании. В конце декабря Джеллико был освобожден от должности первого морского лорда и начальника морского генерального штаба и заменен Р. Уимзом. Заместителем начальника штаба стал Фримента. Командующим силами Дуврского патруля вместо Бэкона был назначен Кийз.

Средиземное море

Боевые действия на Средиземном море сводились в основном к неограниченным действиям германских лодок на морских сообщениях противника и противолодочной обороне союзников. Средиземноморские коммуникации имели для последних исключительно важную роль. Они связывали Англию, Францию и Италию с их колониальными владениями в Африке, Азии, Австралии. В Греции (Салоники) и Египте находилось свыше 500 тыс. английских и французских войск, которые нуждались в снабжении.

К началу кампании на австрийские порты Пола и Котор базировались 25 германских подводных лодок. Австро-Венгрия имела 13 лодок. Однако слабая ремонтная база ограничивала число [373] лодок, одновременно действовавших на сообщениях противника. Так, в первые два месяца неограниченной подводной войны (февраль и март) смогли выходить в море не более 5 — 6 лодок. Только в июне число их увеличилось до 15{339}.

На средиземноморских коммуникациях действовали главным образом немецкие лодки. Задачей австрийских лодок была борьба на сообщениях в Адриатике и действия против сил Отрантского барража. Несмотря на незначительное число действовавших лодок, союзники стали нести серьезные потери в тоннаже. В апреле германские лодки потопили 94 судна тоннажем 234,2 тыс. тонн{340}.

Защита сообщений на Средиземном море была нелегким делом. В море находилось одновременно до 300 торговых судов, следовавших в разных направлениях. Особенно остро стоял вопрос о защите прибрежных коммуникаций, протяженность которых составляла в общей сложности свыше 2000 миль. 28 апреля — 1 мая на Корфу состоялась конференция союзных адмиралов, которая выработала ряд мероприятий по усилению борьбы с подводной опасностью. Было принято решение сосредоточить руководство по защите сообщений в одних руках, предложив командующему морскими силами на Мальте адмиралу Балларду взять на себя эти обязанности. Ввиду недостатка кораблей для конвоирования торговых судов на всем протяжении Средиземного моря конференция воздержалась от введения системы конвоев.

На конференции были приняты рекомендации по усилению Отрантского барража: расширению минных и сетевых заграждений, увеличению количества дозорных кораблей, использованию подводных лодок и авиации против лодок и их баз в Пола и Которе. Союзные адмиралы высказались за более широкое использование минного оружия в борьбе с германскими и австрийскими лодками на всем Средиземноморском театре, а не только на линии Отрантского барража{341}. Основные мероприятия, намеченные конференцией, были осуществлены, хотя некоторые из них, например усиление Отрантского барража, с большим запозданием{342}.

Пока не была введена система конвоев, а это произошло только в октябре — ноябре, союзники продолжали нести крупные потери в торговом тоннаже. Летом и осенью германское командование направило в Средиземное море дополнительно несколько лодок, доведя общее число их к концу года до 34{343}. За 11 месяцев неограниченной подводной войны на Средиземном море германские и [374] австрийские лодки потопили 651 судно союзников и нейтральных стран общим тоннажем 1 млн. 647 тыс. тонн{344}. Кроме того, на минах, поставленных лодками-заградителями, подорвалось и погибло свыше сотни судов суммарным водоизмещением в 61 тыс. тонн{345}. Крупные потери от лодок в 1917 г. понесли военно-морские силы союзников на Средиземном море: 2 линейных корабля (английский — “Корнуоллис”, французский — “Дантон”), 1 крейсер (французский — “Шаторенно”), 1 заградитель, 1 монитор, 2 эсминца, 1 подводная лодка{346}. Немцы потеряли 3 лодки, австрийцы — 1{347}.

Надводные силы австрийского и итальянского флотов вели боевые действия только в Адриатике. В феврале 1917 г. командующий австрийским флотом адмирал Гаусс умер, на его место был назначен адмирал Ньегован. Почти в то же время произошла смена командующего итальянским флотом: герцог Абруццкий был заменен адмиралом ди-Ривелем. Новые командующие старались поддержать свою репутацию более активными действиями вверенных им флотов.

14 мая австрийский отряд в составе легких крейсеров “Новара”, “Сайда”, “Гельголанд” и 2 эскадренных миноносцев под командованием капитана 1-го ранга Хорти{348} вышел из Котора в южную часть Адриатического моря, имея целью напасть на дозорные силы Отрантското барража и итальянские транспорты, ходившие по ночам из портов Италии в Валону (Албания). Для обеспечения набега были высланы в море 3 подводные лодки.

Итальянскому командованию было известно о подготовке противника к каким-то действиям, но ни о цели их, ни о направлении сведений оно не имело. В 21 час 14 мая были высланы из Бриндизи в море лидер “Мирабелло” и 3 эсминца под общей командой капитана 1-го ранга Викуна. Они должны были произвести поиск между итальянским и албанским побережьями, севернее Отрантского барража. Несколько позже вышел в Валону очередной итальянский конвой из 3 пароходов под охраной одного эсминца. Находясь уже в 20 милях от порта назначения, конвой подвергся нападению двух эскадренных миноносцев противника, которые потопили конвойный миноносец и один транспорт. Почти в то же время австрийские крейсера уничтожили 14 дрифтеров на Отрантском барраже.

Итальянское командование, получив радиограмму о случившемся, направило в море под командованием адмирала Актона более сильный отряд кораблей: 2 английских крейсера (“Дартмут” [375] и “Бристол”) и итальянские лидер и 4 эсминца. Произошло несколько боевых столкновений, закончившихся поражением итало-английских сил. Был потоплен еще один миноносец, повреждены крейсер “Дартмут”, лидеры “Мирабелло” и “Аквила”, миноносец. Австрийский отряд потерь не понес, но крейсер “Новара” получил тяжелые повреждения.

На разных этапах боя приняло участие несколько групп самолетов с той и другой стороны, которые пытались бомбить корабли своих противников, но безуспешно. Австрийские самолеты сбили один итальянский бомбардировщик{349}. В боевых столкновениях 15 мая итальянское командование не сумело организовать управление силами. Отряды кораблей, высланные им в море, действовали разрозненно.

В результате набега австрийского отряда на Отрантский барраж и уничтожения одновременно 14 дрифтеров союзное командование не стало оставлять дрифтеры на ночь на барраже. С наступлением темноты часть их отходила к Отранто, а другая часть — к о. Фано под защиту находившихся там кораблей. Это облегчило прорыв германских подводных лодок через барраж. Так продолжалось до 1 июля, пока не были направлены в Бриндизи дополнительные силы крейсеров и эсминцев для поддержки дрифтеров.

Военно-морские силы обеих сторон оказывали поддержку приморским флангам своих сухопутных войск. Союзное командование использовало для этого английские мониторы, вооруженные 305-мм орудиями, итальянские плавучие батареи с орудиями калибром 381 мм и понтоны, на которых были установлены 305-мм орудия, а также авиацию. Австро-венгерский флот, не имея специальных кораблей для огневого содействия войскам, использовал для этой цели старые линкоры и броненосцы береговой обороны.

Кампания 1917 г. на Средиземноморском театре закончилась неблагоприятно для союзников. Германские подводные лодки нанесли большой урон торговому судоходству и военно-морским силам Антанты. Справиться с подводной опасностью союзникам не удалось из-за медленного и запоздалого осуществления мероприятий по противолодочной обороне.

Балтийское море

После победы в России Февральской революции буржуазия, захватившая власть в стране, предпринимала большие усилия, чтобы удержать флот на своей стороне, изолировать его от партии большевиков. Моряки Балтики распознали контрреволюционную [376] сущность Временного правительства и его империалистическую политику. Они стали непременными участниками всех крупных революционных событий, происходивших в Петрограде с февраля по октябрь 1917 г. В конце апреля был создан Центральный исполнительный комитет Балтийского флота (Центробалт) под председательством матроса-большевика П. Е. Дыбенко. Центробалт к сентябрю стал фактически “главкомом” Балтийского флота. 19 сентября (2 октября) пленарное заседание Центробалта совместно с представителями 80 судовых и береговых комитетов приняло резолюцию, в которой говорилось, что Балтийский флот “... больше распоряжений Временного правительства не исполняет и власти его не признает...”{350}.

25 сентября — 5 октября (8 — 18 октября) в Гельсингфорсе на бывшей царской яхте “Полярная звезда” состоялся II съезд моряков Балтийского флота. Большинство делегатов его были большевиками. Съезд предложил Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов взять на себя инициативу созыва II Всероссийского съезда Советов, который должен был лишить власти буржуазное Временное правительство. Он принял решение о назначении на корабли, в части и учреждения флота комиссаров Центробалта для контроля над оперативной деятельностью командования и штабов. Съезд происходил в разгар героической обороны Моонзундских островов от немецких захватчиков. Он полностью одобрил меры, принятые Центробалтом по обороне архипелага, и в своем воззвании заявил: “...Ни одно из наших судов не уклоняется от боя, ни один моряк не сойдет побежденным на сушу... Флот исполнит свой долг перед великой революцией…”{351} II съезд моряков Балтийского флота сыграл большую роль в мобилизации вооруженных сил пролетарской революции. Матросы Балтики явились одним из ударных отрядов Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде и социалистической революции в стране...

В кампанию 1917 г. Балтийский флот не вел крупных наступательных действий. Ставка верховного главнокомандующего поставила флоту в качестве главной задачи на кампанию — “всеми силами не допускать проникновения противника к востоку от главной Нарген-Порккалауддской позиции”{352}. Начались работы по дооборудованию минно-артиллерийских позиций на театре. Они не были завершены. Буржуазное Временное правительство было готово скорее пропустить немцев к революционному Петрограду, чем защитить его.

После занятия Риги германское командование приступило [377] к подготовке операции по захвату Моонзундских островов{353}, чтобы затем нанести комбинированный (с суши и моря) удар по Петрограду. В первых числах сентября противник начал стягивать в Либаву свои силы. В течение 20 дней десантные войска тренировались в посадке на транспорты и высадке на необорудованное побережье. Все мероприятия проводились с соблюдением максимальной скрытности. Для разведки состояния обороны на Моонзундских островах немцы ежедневно высылали самолеты, а в бухту Тагалахт, где должны были высадиться главные силы десанта, направили подводную лодку.

План захвата островов был основан на принципе преодоления противодесантной обороны путем создания подавляющего перевеса в силах. Германское командование назначило для проведения операции свыше 300 кораблей и судов, что составляло более двух третей всего флота, 6 дирижаблей и 102 самолета, до 25 тыс. десантных войск{354}. Общее руководство операцией возлагалось на командующего 8-й немецкой армией генерала Гутьера, штаб которого находился в Риге. Ему непосредственно подчинялись командующий морскими силами (Морской отряд особого назначения) вице-адмирал Шмидт, возглавлявший до этого 1-ю эскадру линкоров флота Открытого моря, и командующий десантным корпусом генерал Катен.

Впервые за всю войну германское командование пошло на столь большое ослабление флота Открытого моря, главной задачей которого была борьба с британским флотом. Но оно знало, что риска в этом нет: англо-американские империалисты были не меньшими врагами русской революции, чем их германские собратья. Немецкому флоту была предоставлена полная свобода действий на Балтийском море. Адмирал Шеер, командовавший в то время флотом Открытого моря, в своих воспоминаниях писал: “Факт посылки столь значительной части флота далеко на восток и его пребывание там в течение целой недели должен был со всей ясностью показать нам, намерен ли был английский флот помешать этой операции или же он воспользуется отсутствием кораблей для энергичного нападения в Северном море... Если же английский флот попытался бы, со своей стороны, предпринять демонстрацию в Балтийском море и выделил для этого крупные силы, то мы были бы поставлены перед дилеммой — либо прервать нашу операцию на востоке, либо выйти навстречу английскому флоту в западную часть Балтийского моря, но лишь со слабыми силами. Однако английский флот не выказал склонности предпринять ни ту, ни другую операцию и отвлечь нас от захвата островов”{355}. Такая позиция союзников России [379] по Антанте была на руку не только германским захватчикам, но и Временному правительству, стремившемуся любой ценой, даже ценой национальной измены, предотвратить грядущую социалистическую революцию.

В. И. Ленин, зорко следивший за происками международной контрреволюции накануне Великого Октября, говорил: “Не доказывает ли полное бездействие английского флота вообще, а также английских подводных лодок{356} при взятии Эзеля немцами... Что между русскими и английскими империалистами, между Керенским и англо-французскими капиталистами заключен заговор об отдаче Питера немцам и об удушении русской революции таким путем?

Я думаю, что доказывает”{357}.

Огромным силам противника противостояли сравнительно слабые Морские силы Рижского залива — всего 123 корабля и вспомогательных судна, в том числе 2 устаревших линкора — “Слава” и “Гражданин”. Гарнизон островов состоял из одной дивизии неполного состава, насчитывавшей около 13 400 человек{358}. Войска ранее в военных действиях не участвовали и боевого опыта не имели. Сухопутная оборона побережья, за исключением береговых батарей, находилась по существу в зачаточном состоянии. Даже окопы на прибрежных участках, где была угроза высадки вражеских десантов, не имели полного профиля. Солдаты могли вести огонь из них только с колена. Русские располагали несколькими отрядами морской авиации, в составе которых было до 30 самолетов с изношенной материальной частью.

Основу противодесантной обороны составляли береговая артиллерия и оборонительные минные заграждения. На островах и на побережье материка (у Виртсу) к октябрю 1917 г. имелось 13 батарей береговой и до 10 батарей зенитной артиллерии. Но батареи береговой артиллерии входили в Передовую минно-артиллерийскую позицию, защищавшую вход в Финский залив, и не могли быть практически использованы в отражении противника, который наступал с южного направления. На вооружении батарей состояло всего 37 орудий калибром от 120 до 305 мм. Наиболее мощными являлись: батарея из четырех 305-мм орудий на м. Церель, перекрывшая своим огнем весь Ирбенский пролив, и батарея из пяти 254-мм орудий на о. Моон{359}. Почти на всех береговых батареях инженерные работы не были завершены: нуждались в доделке артиллерийские погреба, брустверы, бетонные [380] основания и т. д. На некоторых батареях отсутствовали дальномеры. Огневые позиции не имели должной маскировки от морского, воздушного и наземного противника.

Минная оборона островов находилась в лучшем состоянии. За годы войны в этом районе{360} было выставлено свыше 11 тыс. мин. Самыми мощными заграждениями являлись ирбенское, защищавшееся церельской 305-мм батареей, и заграждение у южного входа в Моонзунд. Небольшие заграждения имелись на подходах к бухте Тагалахт и Соэлозунду. В ходе обороны были поставлены мины на Кассарском плесе, в Моонзунде, восточнее о. Вормс (всего 508 мин){361}. Минные заграждения вместе с береговыми батареями образовали минно-артиллерийские позиции, на которых русские корабли могли вести оборонительные бои даже с превосходящими силами неприятельского флота.

Состояние обороны как по составу сил и средств, так и по их подготовленности далеко не отвечали требованиям, которые предъявляла борьба с сильным врагом. Защитникам островов предстояли тяжелые испытания. Трудности усугублялись еще и тем, что многие адмиралы и старшие офицеры были ярыми корниловцами и не хотели оборонять острова. 21 сентября, за неделю до начала операции, командующий Морскими силами Рижского залива вице-адмирал Бахирев и начальник минной дивизии контр-адмирал Старк подали рапорты об отставке, мотивируя свою просьбу якобы разложением команд и вмешательством судовых комитетов в оперативные дела. Отставка не была принята. Они остались на своих постах, но оборона островов от этого не выигрывала. Командующий сухопутными силами на островах контр-адмирал Свешников в начале решающих боев за о. Эзель сбежал со своим штабом из Аренсбурга на материк (в Гапсаль), а начальник дивизии подводных лодок контр-адмирал Владиславлев скрылся в неизвестном направлении. В. И. Ленин писал: “Воюют геройские матросы, но это не помешало двум адмиралам скрыться перед взятием Эзеля!!

Это факт. Факты — упрямая вещь. Факты доказывают, что адмиралы способны предавать не хуже Корнилова”{362}.

Центральный Комитет большевистской партии уделял огромное внимание обороне морских подступов к Петрограду. Он направил в Кронштадт, Ревель и Гельсингфорс, своих представителей. В Гельсингфорсе был создан Военно-революционный комитет, который фактически осуществлял командование Балтийским флотом. Комиссары Центробалта и Военно-революционного комитета, прибывшие на Моонзундские острова и в Морские силы Рижского залива, возглавили оборону архипелага. [381]

Оперативный план немцев по захвату Моонзундских островов предусматривал занятие в первую очередь о. Эзель, а затем уже островов Моон и Даго. Главные силы десанта намечалось высадить в бухте Тагалахт, вспомогательные — у полуострова Памерорт. Для отвлечения внимания русских от мест высадки предполагалось произвести демонстративный обстрел корабельной артиллерией базы морской авиации в Кильконде и береговых батарей на полуострове Сворбе. В случае успеха высадки десантные войска должна были начать наступление одновременно в трех направлениях: на полуостров Сворбе, на Аренсбург и Ориссар. Морским силам ставилась задача обеспечить переход десантных судов и высадку войск в назначенных пунктах, подавить там береговые батареи, а затем оказывать огневое содействие десантным войскам при захвате ключевых позиций на островах.

Одной из главных задач германского флота было уничтожение русских Морских сил Рижского залива.

28 сентября (11 октября) главные силы германского флота и транспорты с десантными войсками вышли из Либавы и направились в районы высадки. Впереди шли тральщики и охотники за подводными лодками. С воздуха флот прикрывался дирижаблем и самолетами. На переходе морем противник не был обнаружен русскими.

В 4 часа 29 сентября (12 октября) германские боевые корабли подошли к пунктам высадки и начали занимать огневые позиции для уничтожения русских береговых батарей. При этом 2 вражеских линейных корабля у Памерорта подорвались на минах и получили повреждения, но смогли продолжать участие в операции. В 5 часов 30 минут семь немецких линкоров, имевших на вооружении 70 305-мм орудий, открыли огонь по двум русским батареям, защищавшим вход в бухту Тагалахт. Береговые батареи начали ответную стрельбу. Одна из них сосредоточила огонь по флагманскому кораблю противника — линейному крейсеру “Мольтке”, приблизившемуся к бухте, и с третьего залпа накрыла его. Крейсер отошел в море. Однако батареи не могли долго продержаться и одна за другой вышли из строя, а затем были захвачены десантными войсками. К 8 часам немцы высадили большую часть первого эшелона десанта. Во время высадки 1 транспорт подорвался на мине и выбросился на отмель.

Личный состав русских береговых и полевых батарей (последних было также две) и пулеметной команды героически сражался с вражеским десантом. Но силы были слишком неравны. Оставшиеся в живых русские воины отступили в глубь острова. Одновременно с высадкой десанта в бухте Тагалахт немецкие миноносцы обстреляли авиабазу в Кильконде. Когда выяснилось, что десантные войска начали движение к базе, самолеты перелетели в Аренсбург, а сооружения базы были уничтожены. 2 германских [382] линкора обстреляли батареи береговой обороны на полуострове Сворбе.

Примерно через час после высадки десанта на главном направлении началась высадка на вспомогательном — у полуострова Памерорт. В районе высадки оказались только посты и конные разъезды пограничников. Поэтому противник почти не встретил противодействия. Высаженные части самокатчиков развернули наступление на Аренсбург и Ориссар (Оррисар).

В тот же день германские корабли (1 линкор, 1 крейсер и 15 миноносцев) обрушили свои снаряды на 120-мм батарею у Серро (о. Даго), защищавшую Соэлозунд. Немцы стремились как можно скорее проникнуть на Кассарский плес и в Малый Зунд, чтобы оказать артиллерийскую поддержку своим войскам при штурме Ориссарской дамбы, соединявшей о. Эзель с о. Моон. Однако русская маломощная батарея оказала неожиданное для противника стойкое сопротивление. Она состязалась с 17 вражескими кораблями до тех пор, пока не израсходовала весь боезапас. После этого личный состав взорвал батарею и отошел. 2 немецких эсминца получили повреждения.

Германские миноносцы под прикрытием легкого крейсера за тральщиками вошли на Кассарский плес, но здесь встретились с русскими миноносцами и канонерской лодкой “Грозящий”. Завязался бой. Были повреждены еще 3 неприятельских эсминца. Не желая больше рисковать, корабли противника, прикрывшись дымовыми завесами, отошли к Соэлозунду. На следующий день немецкое командование не делало попыток прорваться на Кассарский плес. А между тем в это время германские войска у Ориссарской дамбы попали в тяжелое положение и нуждались в срочной поддержке кораблей. Малочисленные защитники ориссарской позиции, прикрывавшей дамбу, получили подкрепления: отряд моряков, сформированный Комитетом морских сил Рижского залива, и Ревельский ударный батальон. Немецкие части были отброшены на запад. Однако с прибытием пополнений они вновь перешли в наступление. Ожесточенные бои за Ориссарскую дамбу продолжались до ночи 4 (17) октября. Особенно мужественно и стойко сражались в этих боях моряки, возглавляемые членами Центробалта А. И. Тупиковым и П. П. Сурковым.

Получив сообщение о тяжелых боях в районе Ориссара, германское командование приступило к подготовке нового прорыва кораблей на Кассарский плес и в Малый Зунд для поддержки своих войск. 1 (14) октября 17 немецких эскадренных миноносцев под прикрытием крейсера “Эмден” и линейного корабля “Кайзер” вошли в Соэлозунд. В узкой части пролива 4 эсминца выскочили на камни, остальные продолжали движение.

Русские, предвидя возможность прорыва, постоянно держали на Кассарском плесе дозорные корабли. С утра в этот день дозор несли 4 эскадренных миноносца. Несколько позднее к ним присоединилась канонерская лодка “Храбрый”. В 13 часов 45 минут, [383] когда дозорные корабли приблизились к Соэлозунду, германский линкор “Кайзер” открыл по ним огонь и одним из залпов поразил эсминец “Гром”. 305-мм снаряд угодил в машинное отделение и вывел из строя обе турбины. “Гром” накренился на левый борт и потерял ход. Находившаяся поблизости канонерская лодка “Храбрый” взяла его на буксир и повела в Моонзунд. В это время на Кассарском плесе появились 13 вражеских миноносцев. Обнаружив русские дозорные корабли, они пошли на сближение. С дистанции 65 кабельтовых по ним был открыт огонь. Завязался неравный бой. В начале его русские комендоры своими меткими залпами вывели из строя 2 корабля противника. Немецкие эсминцы разделились на две группы и начали охватывать дозорные миноносцы. Чтобы не попасть в окружение превосходящих сил неприятеля, русские миноносцы взяли курс на отход.

В бою приняли участие также канонерская лодка “Храбрый” и поврежденный эсминец “Гром”. Последний получил несколько новых повреждений. На нем возник пожар, корабль наполовину погрузился в воду. Убедившись в невозможности спасти эсминец, канлодка сняла с него личный состав и начала отходить. В последний момент на палубу “Грома” перепрыгнул минный старшина Федор Самончук. Отважный моряк решил торпедировать подходивший к “Грому” миноносец противника, а затем взорвать свой корабль, чтобы он не достался врагу. Когда немецкий миноносец оказался на небольшой дистанции в секторе обстрела торпедного аппарата, Самончук выпустил торпеду. Раздался взрыв, и неприятельский миноносец пошел ко дну. Затем Самончук бросил горящий факел из мазута в артиллерийский погреб “Грома”. Произошел сильный взрыв, и корабль стал медленно погружаться в воду{363}. При отходе канонерская лодка “Храбрый” потопила еще один германский миноносец и нанесла повреждения другому. Действия экипажа полностью соответствовали названию своего корабля.

На помощь отходившим из района боя русским кораблям поспешили из Куйваста 8 эскадренных миноносцев и канонерская лодка “Хивинец”. Бой возобновился. Немецкие миноносцы, не выдержав огня русских кораблей, повернули к Соэлозунду, так и не выполнив поставленную перед ними задачу{364}. В ночь на 2 (15) октября минный заградитель “Припять” поставил на [384] Кассарском плесе заграждение из 135 мин. Через несколько часов на нем подорвался вражеский миноносец. Два других, пытаясь обойти заграждение, сели на мель{365}.

Одновременно с попытками прорыва на Каосарский плес и в Малый Зунд противник начал готовиться к вводу своих сил в Рижский залив. Но пока существовала 305-мм береговая батарея на м. Церель, прорыв кораблей в залив был невозможен. Нужно было либо подавить, либо захватить батарею. С l октября немецкие линкоры приступили к обстрелу батареи. Однако прямых попаданий добиться не могли. Батарея оставалась невредимой и отвечала интенсивным огнем, от которого начали страдать вражеские корабли. Не прекращая совсем обстрела батареи с моря, противник повел наступление на нее с суши. В это время осложнилось положение на самой батарее.

Немецкой агентуре и офицерам-корниловцам удалось уговорить большую часть личного состава батареи прекратить сопротивление и отойти к Менто, чтобы переправиться на материк. Нависла непосредственная угроза захвата батареи врагом. Небольшая группа революционных моряков, оставшаяся на батарее, 2 (15) октября взорвала орудия и погреба. Но полной уверенности в том, что батарея совсем вышла из строя, не было. Поэтому линейный корабль “Гражданин”, находившийся у полуострова Сворбе, обстрелял батарею из всех орудий главного калибра. Моряки-артиллеристы и солдаты, защищавшие Сворбе, были взяты на транспорта и миноносцы и доставлены в Куйваст.

3 (16) октября в Рижский залив вошла германская эскадра под командованием вице-адмирала Бенке, состоявшая из 2 линейных кораблей (“Кениг”, “Кронпринц”), 2 легких крейсеров (“Кольберг”, “Страсбург”), 17 эскадренных миноносцев, 2 прорывателей заграждений, 20 тральщиков, 16 искателей мин и нескольких вспомогательных судов{366}. Эскадра имела задачу обеспечить высадку 2-го эшелона десантных войск в Аренсбурге, занятом к этому времени немцами. Но по пути в Аренсбург Бенке получил приказ: атаковать русские военно-морские силы в Моонзунде и Рижском заливе{367}. Командующий эскадрой, отрядив часть кораблей на выполнение первоначальной задачи, с главными силами направился к Моонзунду.

Утром 4 (17) октября русские дозорные миноносцы, развернутые у минного заграждения, прикрывавшего южный вход в Моонзунд, обнаружили подходившую германскую эскадру. Командование Морскими силами Рижского залива решило дать бой противнику на минно-артиллерийских позициях. Оно сосредоточило на рейде Куйваста линейные корабли “Слава” и “Гражданин”, крейсер “Баян” и 8 эскадренных миноносцев. Остальным силам было [385] приказано охранять Кассарский плес и фарватер в Моонзунде, а также обеспечить своевременную закупорку последнего затоплением судов и постановкой минного заграждения, если главным силам придется отойти в северную часть Моонзунда.

Тем временем германская эскадра подошла к русскому минному заграждению. Ее командующий решил прорываться в Моонзунд западнее минного заграждения. Тральщики под охраной миноносцев вошли в пролив и приступили к тралению. Но вскоре были обнаружены русскими дозорными кораблями. Около 10 часов крейсер “Баян” и линкор “Слава” открыли по ним огонь. Третьим залпом “Слава” накрыла тральщики, и они отошли к югу, прикрывшись дымовой завесой. Один из германских миноносцев подорвался на мине и затонул, другой — получил повреждения от попадания снаряда. В 11 часов, когда дымовая завеса рассеялась, немецкие тральщики были вновь обнаружены и обстреляны “Славой” и береговой батареей с о. Моон. После этого они прекратили траление. “Слава” перенесла огонь на линейные корабли противника. Германские линкоры, пользуясь большой дальностью стрельбы своих орудий, еще раньше начали обстреливать русские корабли, но попаданий не достигли.

Германская эскадра временно отошла на юг. Бой прекратился. Вице-адмирал Бенке отказался от своего первоначального плана и решил теперь попытаться проникнуть в пролив восточнее минного заграждения. Около 12 часов неприятельская эскадра возобновила движение на север. Разгадав новый маневр противника, русские корабли спустились несколько южнее, чтобы занять более выгодную дистанцию для боя. Вскоре они заметили группу немецких тральщиков и нанесли по ней удар. Тральщики отошли к эскадре. Германские линейные корабли продолжали идти большим ходом на север и, когда расстояние до русских кораблей сократилось до 90 кабельтовых, открыли огонь. Он был сосредоточен главным образом на “Славе” и “Гражданине”. Наступил решающий момент боя. Старым русским линкорам пришлось сражаться с новыми линейными кораблями типа “дредноут”, обладавшими несравненно более мощной артиллерией и маневренными качествами. Первые имели на вооружении всего 8 305-мм и 24 152-мм орудия, а вторые — 20 305-мм и 28 150-мм орудий.

Навязав русским кораблям бой на выгодных для себя дистанциях, противник быстро пристрелялся и добился значительных результатов. За 37 минут боя “Слава” получила 7 попаданий, “Гражданин” — 2, “Баян” — 1. Линкор “Слава”, имея 3 подводные пробоины, принял много воды и вышел из строя. Русские корабли начали отход в северную часть Моонзунда, за о. Шильдау. Линейные корабли противника продолжали вести огонь, пока позволяла дальность стрельбы их орудий, но преследовать отходившие корабли из-за минной опасности не решились. В районе Шильдау русские корабли были безрезультатно атакованы шестью немецкими самолетами-бомбардировщиками, сбросившими до [386] 40 бомб. Два самолета были сбиты огнем зенитной артиллерии кораблей.

Главным итогом боя у Куйваста было то, что германская эскадра не решила поставленной перед ней задачи по уничтожению русских Морских сил Рижского залива. Она не смогла преодолеть минно-артиллерийскую позицию у южного входа в Моонзунд. Русские корабли, опираясь на эту позицию, отбили двукратную попытку прорваться в Моонзунд. Бой у Куйваста по существу явился первым оборонительным боем на минно-артиллерийской позиции. Опыт его был использован при дальнейшей разработке способов ведения такого боя, а также способов наступления на минно-артиллерийскую позицию. Экипажи русских кораблей показали высокую боевую выучку, стойкость и мужество. Не считаясь с превосходством сил врага, они сражались до полного использования боевых возможностей своих кораблей. Особенно отличился экипаж линейного корабля “Слава”. Командир линкора капитан 1-го ранга Антонов в своем донесении отметил “исключительное мужество, спокойствие, преданность до конца всего личного состава”{368}. “Слава” нанесла повреждения германскому линейному кораблю “Кениг”, потопила тральщик и повредила еще один, сбила самолет-бомбардировщик. Крейсер “Адмирал Макаров”, канонерские лодки “Храбрый” и “Хивинец” и эскадренные миноносцы отражали попытки легких сил противника нанести удар по русским кораблям со стороны Кассарского плеса (с тыла){369}.

После отхода линейных кораблей “Слава” и “Гражданин” и крейсера “Баян” за о. Шильдау береговые батареи на о. Моон были взорваны своими командами. В ночь на 5 (18) октября германские войска прорвались на Моон по Ориссарской дамбе. Остров был оставлен русскими. В тот же день противник переправился с Эзеля на Даго и устремился к полуострову Дагерорт и м. Тахкона, чтобы внезапно захватить расположенные там береговые батареи. Но защитники острова не допустили этого. Они взорвали батареи до подхода вражеских войск. Гарнизон острова эвакуировался.

4 (17) октября командование Балтийского флота с согласия Центробалта приняло решение эвакуировать Моонзундский архипелаг и вывести оттуда все наличные силы. Во второй половине дня 6 (19) октября корабли и суда Морских сил Рижского залива, имея на борту часть войск гарнизона островов, покинули Моонзунд и направились в базы Финского залива. Линейный корабль “Славу” вывести не удалось. Поступившая через подводные пробоины вода значительно увеличила его осадку, и корабль не мог пройти Моонзундским каналом (фарватером), имевшим ограниченную глубину. “Слава” была подорвана и затоплена [387] у южного входа в канал. Для закупорки канала были затоплены в нем 3 транспорта и лоцманское судно. Минные заградители выставили в разных местах пролива, в том числе в канале около 400 мин. Моонзундский канал стал недоступным для противника. Вечером 6 (19) октября германский морской генеральный штаб принял решение отказаться от намечавшегося ранее прорыва флота в Финский залив после захвата Моонзундских островов. Основным силам флота, участвовавшим в операции, было приказано возвратиться в Северное море.

В обороне Моонзундских островов революционные матросы и солдаты Балтийского флота проявили высокое боевое искусство, мужество и героизм. И только подавляющее превосходство противника в силах, слабость противодесантной обороны, дезертирство и прямая измена контрреволюционно настроенных адмиралов, генералов и офицеров, внесших дезорганизацию в оборону, помешали им удержать Моонзундские острова. Германский флот потерял 26 боевых кораблей, в том числе 15 миноносцев, 25 кораблей (5 линкоров, 1 легкий крейсер, 14 миноносцев и 5 других кораблей) получили повреждения{370}. Встретив столь решительное сопротивление и понеся такие большие потери, противник вынужден был прекратить дальнейшие наступательные действия.

Черное море

Свержение царизма было воспринято на Черноморском флоте как величайшее историческое завоевание народа. В Севастополе и других базах флота, на кораблях и в частях прошли бурные митинги, на которых матросы и солдаты выражали глубокую радость по поводу долгожданной победы над кровавым режимом самодержавия. Однако революционный процесс на Черном море шел медленнее, чем на Балтике. Здесь влияние меньшевиков и эсеров сказывалось сильнее. Неискушенные в политике массы моряков, поддавшись агитации соглашателей, выразили на первых порах доверие буржуазному Временному правительству и поддержали его призыв к продолжению “войны до победного конца”. Командование флота заверяло правительство, что Черноморский флот есть и будет его верной опорой. Но так продолжалось недолго. В апреле большевики создали первую свою самостоятельную{371} организацию на флоте — Севастопольский комитет РСДРП (б), который развернул широкую работу на кораблях и в частях и добился серьезных успехов уже в первые месяцы своей деятельности. В базах флота и на больших кораблях стали возникать одна за другой партийные организации и группы. Видя рост влияния большевиков на матросские массы, командование пыталось приостановить его усилением боевой деятельности [388] флота. Однако и эта мера не дала результатов. На митингах, прошедших на кораблях и в частях 18 — 19 июня, матросы и солдаты потребовали смещения адмирала Колчака с поста командующего флотом и капитана 1-го ранга Смирнова с должности начальника штаба флота. 19 июня делегатское собрание представителей флота и Севастопольского гарнизона избрало командующим флотом начальника 2-й бригады линейных кораблей контр-адмирала Лукина. Были смещены с командных постов и другие реакционные офицеры. Изгнание Колчака с флота разрушило надежды Временного правительства удержать Черноморский флот на положении безропотного исполнителя его воли. Боевая деятельность флота все больше и больше подпадала под контроль матросских и солдатских комитетов.

Черноморский флот по-прежнему имел превосходство над морскими силами противника, но значительное число кораблей нуждалось в ремонте и часто выбывало из строя. В ходе кампании в капитальном и текущем ремонте находились легкие крейсера “Кагул” и “Прут”, подводный заградитель “Краб”{372}, 9 эскадренных миноносцев, 2 канонерские лодки, 2 подводные лодки и другие корабли. Правда, флот пополнился новыми кораблями — линкором “Воля” (бывший “Император Александр III”), 4 эсминцами (“Гаджибей”, “Калиакрия”, “Керчь”, “Фидониси”), 3 подводными лодками, 2 тральщиками, 2 сетевыми заградителями и 31 сторожевым катером{373}. Но корабли вступали в строй на протяжении всей кампании и многие из них приняли ограниченное участие в боевых действиях.

Увеличение роли авиации в боевых действиях на море заставило командование флота принять меры к пополнению самолетного парка. В январе началось формирование воздушной дивизии двухбригадного состава. Одновременно усиливались средства ПВО кораблей и баз.

Германо-турецкий флот не меньше страдал изношенностью кораблей. “Гебен” и “Бреслау” до лета находились в ремонте. “Бреслау” сделал за кампанию всего три выхода в море (первый 23-26 июня), а “Гебен” из-за минной опасности совсем не выходил из Босфора{373а}. Нового пополнения флот противника не имел.

Действия на морских сообщениях Турции составляли главную задачу флота и в кампанию 1917 г., поскольку они существенно обостряли экономические трудности противника, снижали боевую активность его флота и сухопутных сил. В январе командование [389] Черноморского флота утвердило новую схему блокадных действий. Анатолийское побережье Турции было разделено на три района: Восточный (Тиреболу — Самсун), Средний (Самсун — Зонгулдак) и Западный (Зонгулдак — Босфор). В Восточном районе действовали корабли Батумского отряда, главным образом эскадренные миноносцы, которые выходили на коммуникации попарно. В течение трех дней они крейсировали вдоль побережья, а затем возвращались в базу. На смену им через некоторый промежуток времени выходили другие. Блокаду Среднего района осуществляли в основном также миноносцы, выходившие парами из Севастополя. Действия на сообщениях в Западном районе возлагались на подводные лодки. Они выходили к Босфору на 5 — 10 дней и действовали методом крейсерства в ограниченном районе. Поиски судов противника лодки производили днем в надводном положении, а на ночь отходили в море. Когда у Босфора находились одновременно две лодки, одна крейсировала восточнее, а другая западнее пролива. Лодки применяли также и позиционный метод действий, но реже.

В блокаде Западного района большая роль отводилась минным заграждениям. В дополнение к ранее поставленным заграждениям в ходе кампании 1917 г. было выставлено 2220 мин у Босфора и 40 мин у входа в порт Зонгулдак{374}. Минные заграждения действительно явились одним из наиболее эффективных средств блокады Босфора и Угольного района. Кроме указанных трех блокадных районов позднее был намечен еще один — у побережья Румынии, между м. Тузла и м. Калиакрия, куда из Сулины раз в неделю высылались 2 эскадренных миноносца.

Наиболее активно флот действовал на морских сообщениях в первой половине кампании. Противник вынужден был полностью отказаться от использования крупных грузовых судов, которых осталось у него очень мало. Плавание небольших судов резко сократилось. Во вторую половину кампании блокадные действия стали менее интенсивными вследствие ремонта значительного числа миноносцев и подводных лодок. Однако потери противника в транспортных средствах продолжались. За кампанию 1917 г. турки потеряли в общей сложности десятки пароходов и сотни парусников. Только подводные лодки уничтожили 10 пароходов и более 80 парусных и моторных шхун{375}. Нарушение морских сообщений привело к новому обострению топливного и продовольственного кризиса в столице Турции, сократило до минимума снабжение морем, как наиболее удобным путем, сухопутных войск, действовавших в Анатолии и Румынии.

В кампании 1917 г. на приморском участке Кавказского фронта крупных боевых действий не велось. Поэтому содействие [390] Черноморского флота флангу сухопутных войск носило ограниченный характер. На протяжении всей кампании флот занимался обеспечением воинских перевозок (войск и грузов) для Кавказского фронта. С этой целью в конце 1916 г. был создан Отряд кораблей и судов восточной части Черного моря, в состав которого входили 8 эскадренных миноносцев, 4 тральщика и значительное количество разных вспомогательных судов, а также 5-й воздушный дивизион (14 гидросамолетов). С 13 декабря 1916 г. по 13 апреля 1917 г. суда транспортной флотилии перевезли в юго-восточные порты Кавказа и Лазистана около 62 тыс. человек, более 9 тыс. лошадей и голов скота и 145 тыс. тонн грузов{376}.

В 1917 г. Черноморский флот продолжал вести оборону устья Дуная и содействовать войскам Румынского фронта. Весной в связи с подготовкой войск фронта к наступлению и активизацией австро-венгерской флотилии на Дунае была сформирована Дунайская речная флотилия. Она оказывала артиллерийскую поддержку приречным флангам своих и румынских войск, высаживала разведывательно-диверсионные группы в тыл противника, обеспечивала перевозку и переправы войск на Дунае и т. д.

Крупных размеров достигли морские перевозки войск и грузов для Румынского и Юго-Западного фронтов из русских черноморских портов — Одессы, Николаева и др. С 13 декабря 1916 г. по 13 апреля 1917 г. было перевезено 195 тыс. человек, 18 тыс. лошадей и голов скота, около 50 тыс. тонн грузов{377}. Перевозки производились и в последующее время. Флот обеспечивал также перевозки народнохозяйственных грузов в Черном и Азовском морях.

Германо-турецкие морские силы в 1917 г. редко выходили в море. Некоторую активность проявили лишь легкий крейсер “Бреслау” и две подводные лодки. Крейсер “Бреслау” совершил три выхода — к устью Дуная, Румелийскому побережью и Синопу. Результативным был только один из них — поход к устью Дуная 23-26 июня. Немецкий крейсер выставил здесь и у о. Фидониси небольшими банками 80 мин, артиллерийским огнем разрушил на острове радиостанцию и маяк, а затем высадил диверсионную партию, которая подорвала два 76-мм орудия, захватила пулемет и взяла 11 человек в плен. На обратном пути крейсер был обнаружен отрядом русских кораблей, вышедшим на выполнение заградительной операции у Босфора. Линейный корабль “Свободная Россия” (бывш. “Императрица Екатерина II”) и эскадренный миноносец “Гневный” обстреляли “Бреслау”, но попаданий не добились. Крейсер, прикрывшись дымовой завесой, оторвался от них и затем благополучно достиг Босфорского пролива. На минах, поставленных вражеским крейсером у о. Фидониси, [391] 30 июня подорвался и погиб эскадренный миноносец “Лейтенант Зацаренный”{378}.

Германские подводные лодки (“UB-14” и “UB-12”) трижды (в июне, октябре и ноябре) выходили к берегам Кавказа для нападения на прибрежные коммуникации и высадки диверсантов. Лодки потопили 2 парохода и 4 парусника, высадили 3 диверсионные группы, но 2 из них были обезврежены вскоре после высадки. 12 октября “UB-42” обстреляла порт и город Туапсе{379}.

В течение всей кампании 1917 г. Черноморский флот вел подготовку к крупной десантной операции на Босфор. Предполагалось высадить 3-4 стрелковых корпуса и другие части. Однако тяжелое положение на Румынском и Юго-Западном фронтах, еще больше обострившееся летом 1917 г., не позволяло снять с них войска. После провала июньского наступления антивоенное движение приняло огромный размах. Солдатские массы и слышать больше не хотели о наступательных операциях. Сроки десантной операции неоднократно откладывались. В октябре Ставка приняла решение перенести операцию на Босфор на следующую кампанию, ограничившись в 1917 г. высадкой десанта в районе Синопа. Десант должен был помимо захвата Синопа углубиться на территорию Турции и дезорганизовать тыл неприятельской армии. Для этого предполагалось использовать часть войск Кавказского фронта. Но десант не был высажен. Великая Октябрьская социалистическая революция, свергнувшая буржуазное Временное правительство, похоронила и все его военные планы.

Военные действия на Черном море в кампанию 1917 г. не получили большого размаха. Разработанные планы не были полностью реализованы. Главной причиной этого было стремление широких масс моряков к миру, нежелание их воевать за интересы империалистов, На масштабах и активности боевых действий обеих сторон сильно сказывалось неудовлетворительное состояние материальной части флотов, плохое обеспечение их всеми видами снабжения, вызванное экономической разрухой.

Северный русский морской театр

В планах России военные действия на Северном морском театре первоначально не предусматривались. Никакого военно-инженерного оборудования не производилось. Оборонительных сооружений не было. Наблюдение за побережьем осуществлялось посыльным судном “Бакан”. Только с началом войны, когда Россия лишилась связей со своими союзниками через Балтийское и Черное моря, правящие круги обратили взор на Северный [392] морской театр с его коммуникациями. Началось спешное развитие существующих портов на Белом море и создание новых на Баренцевом, реконструкция железной дороги Архангельск — Вологда, постройка Мурманской железной дороги, строительство оборонительных сооружений и организация защиты морских сообщений.

Эти мероприятия требовали затраты больших материальных и людских ресурсов, вследствие чего их реализация затянулась. Реконструкция железной дороги Архангельск — Вологда была закончена в январе 1916 г., строительство Мурманской дороги велось отдельными участками и завершилось в 1917 г. Несколько лучше обстояло дело с реконструкцией Архангельского порта, который являлся главным на всем русском Севере. В 1914-1915 гг. здесь были проведены крупные работы: углублены фарватеры (до 7,4 м), увеличено количество причалов (с 7 до 50), построена военная пристань в Бакарице, развернулось строительство складов и т. д. Для обеспечения навигации в зимний период были приобретены в Канаде 2 ледокола (“Канада” и “Линтроз”, переименованные впоследствии в “Литке” и “Садко”) и заказано 7 ледоколов, из которых 2 предназначались для нужд военного флота. Ледоколы позволили продлить первую навигацию военного времени до конца января 1915 г., проведя за собой в Архангельск и обратно 146 судов{380}.

Первые меры по обороне Архангельского порта с началом войны принял командир посыльного судна “Бакан” капитан 2-го ранга Поливанов. На маяках горла Белого моря, связанных телефоном с Архангельском, были установлены наблюдательные посты, подготовлены плавсредства для заграждения фарватеров в устье реки Северная Двина, на о. Мудьюг установлена батарея из четырех 47-мм орудий, снятых с “Бакана”{381}. Вышестоящее командование продолжало беспечно относиться к обороне беломорских сообщений. Оно забеспокоилось лишь тогда, когда в горле Белого моря стали подрываться и тонуть суда. Оказалось, что еще в конце 1914 г. противник начал скрытно ставить здесь мины. К началу навигации 1915 г. германское командование направило в горло Белого моря вспомогательный крейсер “Метеор”, который поставил отдельными банками 285 мин. На вражеских минах погибло несколько торговых судов и подорвался английский вспомогательный крейсер “Арланц”{382}.

В июне 1915 г. создается должность главноначальствующего г. Архангельска и района Белого моря. С этого времени оборона [393] Архангельского порта и защиты морских сообщений на театре приобретают более организованный и действенный характер. Была образована партия траления, которая в сентябре 1915 г. имела в своем составе 18 тральщиков и 9 вспомогательных судов. Англичане по соглашению с русским командованием создали свою партию траления{383}. У входа в горло Белого моря на линии мысов Святой Нос и Канин Нос был развернут дозор из вооруженных судов. Количество береговых наблюдательных постов в этом районе увеличили до 6. Были установлены радиостанции на о. Моржовец и на мысах Святой Нос и Канин Нос. Бар Северной Двины стали охранять гидрографические суда “Мурман” и “Лейтенант Овцын”. 1 сентября поперек бара было выставлено заграждение из 130 инженерных мин. На о. Мудьюг дополнительно сооружена батарея из двух 152-мм орудий. На берегах рукавов Северной Двины установили 4 наблюдательных поста{384}.

Была введена новая организация перехода транспортных судов: у м. Святой Нос собирались группы из 15 — 17 судов и проходили горло Белого моря за тральщиками. От о. Сосновец до Архангельска шли самостоятельно. До декабря 1915 г. в конвоях было проведено 198 судов. Подорвалось на минах 12 судов. Всего в 1915 г. прошло в обоих направлениях 1184 паровых и парусных судна{385}.

Одновременно принимались меры по обороне Кольского залива с его портами Александровск (Полярный) и Кола. В январе 1916 г. был сформирован отряд кораблей в составе минного заградителя “Уссури”, двух вспомогательных крейсеров, одного тральщика и одного военного транспорта. Корабли базировались на Александровск. Началось сооружение береговых батарей. Были организованы корабельные дозоры у м. Летинский и на линии о. Кильдин — м. Цып-Наволок{386}. Однако образование отряда обороны Кольского залива еще не решало проблему защиты морских сообщений на Севере. Для этого необходимо было создание более крупного соединения морских сил. Но Россия не имела на Североморском театре кораблей для такого соединения. Союзники же ее — Англия и Франция — под разными предлогами уклонялись от реальной помощи. Только когда они сами стали нести потери в кораблях и судах, ими были посланы на русский Север несколько старых крейсеров и траулеров{387}. Однако английское [394] Адмиралтейство упорно не соглашалось на передачу своих кораблей в подчинение русскому командованию. На формирование совместных соединений оно шло только при условии распространения власти английских командиров и на русские корабли.

Надеяться на серьезную и бескорыстную помощь союзников не приходилось. Правители Англии и Франции настойчиво добивались скорейшей доставки из России войск экспедиционного корпуса — “пушечного мяса” для империалистов Антанты. Что касается своего вклада в союзническое дело, то они не спешили. Выход представлялся один: для защиты морских сообщений на театре нужно было создавать свои собственные силы. Но где взять для этого корабли? Балтика дать не могла. Черноморский флот — тем более. Оставался Дальний Восток — Сибирская флотилия, которая не вела военных действий. Но там были старые корабли времен русско-японской войны. Часть из них была уже направлена на Балтийское и Черное моря. Решили взять с Дальнего Востока все, что могло принести хотя бы какую-нибудь пользу. Кроме того, были куплены у Японии за 15 млн. рублей золотом погибшие в войну 1904-1905 гг., но поднятые и отремонтированные японцами линейный корабль “Чесма” (бывш. эскадренный броненосец “Полтава”), крейсера “Пересвет” и “Варяг”. В Италии заказали одну подводную лодку, в Англии — 20 тральщиков, в США — 3 тральщика. Многие из этих кораблей прибыли на русский Север с большим запозданием — в конце 1916 г. и в 1917 г., а крейсер “Пересвет” вообще не дошел до места назначения. Он погиб на немецких минах у Суэцкого канала{388}.

19 июля 1916 г. последовал приказ о сформировании флотилии{389} Северного Ледовитого океана. Она первоначально должна была иметь в своем составе отряд крейсеров, дивизию траления, отряд судов обороны Кольского залива, охрану водного района Архангельского порта, службу наблюдения и связи{390}. На корабельные соединения флотилии возлагалась проводка судов на миноопасных участках, охрана их в местах сосредоточения в ожидании проводки (Иокангский рейд, Печенга) и в портах во время разгрузки и погрузки, несение дозорной службы на подходах к Кольскому заливу и горлу Белого моря, а также оборона своего побережья совместно с береговыми частями. В октябре была введена должность командующего флотилией, который одновременно являлся главноначальствующим г. Архангельска и района Белого [395] моря. На нее был назначен вице-адмирал Коровин (Кербер){391}. Развертывание флотилии затянулось из-за разновременного прибытия кораблей на театр.

Формирование флотилии и увеличение объема межсоюзнических перевозок потребовали дальнейшего развития существующих на театре баз и портов и создания новых. В 1916 г. началось строительство Иокангской базы, а также новой базы в глубине Кольского залива у Семеновых островов. Одновременно было приступлено к сооружению торгового порта в Кольском заливе у с. Романово ( будущий Мурманск). Расширялась на театре также сеть береговых батарей и наблюдательных постов. Совершенствовалась дозорная служба. Выполнение этих мероприятий затягивалось. Основной причиной была нехватка материалов, вооружения, рабочей силы. В ноябре 1916 г. строительство Иокангской базы было прекращено с тем, чтобы ускорить сооружение порта Романово и новой базы в Кольском заливе.

Германское командование, учитывая важность северных коммуникаций, связывавших Россию с Англией, Францией и нейтральными странами, распространило во второй половине 1916 г. активные действия подводных лодок и на эти морские пути. 4 августа и 2 октября немецкие подводные заградители выставили при входе в горло Белого моря 72 мины, на которых вскоре подорвалось и погибло несколько судов{392}. С сентября неприятельские лодки стали появляться на подходах к Кольскому заливу. Одновременно действовало не менее 5 — 6 лодок{393}. Создалась серьезная угроза северным морским коммуникациям.

Русским морским командованием были приняты меры по противолодочной обороне: усилены дозоры на подходах к Кольскому заливу и к горлу Белого моря, на участке от норвежской границы до Иоканьги введено конвоирование судов с наиболее ценными грузами, объявлена запретная зона для плавания судов, дополнительно сооружено несколько береговых батарей, усилено наблюдение за вражескими лодками. Это имело положительное значение. Потери в судах уже в октябре почти прекратились. Однако недостаток в боевых кораблях, особенно в миноносцах, создавал исключительные трудности в борьбе с подводными лодками противника.

Противник не ограничился действиями непосредственно на коммуникациях, чтобы сорвать доставку военных грузов в Россию из-за рубежа. Он прибегнул также к организации диверсий. 6 (19) июля 1916 г. в городской черте Архангельска по [396] “неизвестным причинам” вспыхнул большой пожар, который уничтожил крупные запасы товаров. 26 октября (8 ноября) у причалов военной гавани в Бакарице взорвался прибывший из США пароход “Барон Дризен”, на борту которого находилось помимо других грузов 2300 тонн пороха. В результате взрыва было убито и ранено около тысячи рабочих, затонули пароход, плавучий кран и буксир, стоявшие поблизости, разрушены причалы. 13 (26) января 1917 г. взорвался второй пароход (“Челюскин”) со взрывчатыми веществами, ждавший разгрузки в Экономии — аванпорту Архангельска. Разрушения и жертвы от этого взрыва были также велики{394}. Борьба с немецкими шпионами и диверсантами не была организована должным образом даже в таком важном порту, как Архангельск. На разных портовых работах широко использовались немецкие военнопленные. Это облегчало диверсионную работу вражеской агентуры.

Кампания 1917 г. на Североморском театре проходила в особо сложных военно-политических условиях. После Февральской революции, несмотря на ярко выраженную империалистическую политику буржуазного Временного правительства, страны Антанты встали на путь отказа от своих обязательств по отношению к России, резко сократили военные и хозяйственные поставки, задерживали купленные у них корабли. Английское Адмиралтейство все более настойчиво вмешивалось в деятельность командования флотилии Северного Ледовитого океана. Оно стремилось через своих представителей установить над ней свой полный контроль. Весной 1917 г. Морской генеральный штаб признавал, что на Севере “хозяева положения в настоящий момент англичане, а не мы”{395}.

В 1917 г. в составе флотилии Северного Ледовитого океана имелось: 1 линкор (“Чесма”), 2 крейсера (“Варяг” и “Аскольд”), 4 эскадренных миноносца, 2 миноносца, 3 подводные лодки, 1 минный заградитель, 40 тральщиков и катеров-тральщиков, 2 морских ледокола и до 20 вспомогательных судов{396}.

По содержанию и характеру боевых действий кампания 1917 г. в целом не отличалась от предыдущей. Главной задачей флотилии Северного Ледовитого океана по-прежнему являлось обеспечение межсоюзнических перевозок. Силы флотилии пополнились за счет кораблей, прибывших с Дальнего Востока. Были сформированы новые соединения: сводный отряд кораблей для охраны морских путей в пределах Кольского оборонительного района, дивизион миноносцев и особый дивизион посыльных судов для борьбы с подводными лодками противника{397}. В 1917 г. [397] из состава флотилии выбыл крейсер “Варяг”. Его отправили на ремонт в Англию, откуда он больше не возвратился{398}.

Дальнейшее развитие в кампанию 1917 г. получила береговая оборона Кольского залива. Число батарей здесь увеличилось до 6 (всего 13 орудий калибром от 57 до 120 мм){399}. В начале 1917 г. было завершено в основном строительство Мурманского порта, который имел 8 пристаней и мог принимать и отправлять значительное количество грузов. Открылось сквозное движение по Мурманской железной дороге. Значительные работы были выполнены также по оборудованию новой военно-морской базы в Кольском заливе.

23 марта германское командование объявило о включении Баренцева и Белого морей в зону неограниченной подводной войны. Однако подводные лодки противника достигли в 1917 г. меньших результатов, чем в предыдущую кампанию. На снижение эффективности их действий сказалось усиление противолодочной обороны на театре.

Недооценка царским правительством, его военным и военно-морским ведомствами роли и значения Северного морского театра явилась большим просчетом. Он не повлек за собой серьезных последствий только потому, что и противник — Германия — совершил аналогичную ошибку и заранее не подготовился к ведению военных действий на этом театре. Обе стороны, исходя из пресловутой теории скоротечной войны, полагали, что военные действия не успеют распространиться на Североморский театр. Действительный ход событий опрокинул эти предположения. Северные морские и океанские коммуникации оказались единственно удобной и экономически выгодной артерией, связывавшей Россию с ее союзниками и нейтральными странами. В обеспечении их безопасности были заинтересованы в равной степени все ведущие державы Антанты. Тем не менее главную тяжесть в преодолении трудностей по защите сообщений союзники переложили на Россию. Англия, имевшая реальную возможность помочь последней в охране коммуникаций силами своего флота, ограничилась посылкой на русский Север нескольких устаревших кораблей и вспомогательных судов. Английские офицеры, находившиеся на русском Севере, усиленно занимались изучением театра, сбором сведений о природных богатствах и экономическом состоянии края, не говоря уже о сведениях военного характера. Все это пригодилось им потом при организации интервенции на Советском Севере. Одним из вдохновителей и главарей ее явился бывший [398] старший морской начальник англичан на Североморском театре контр-адмирал Томас Кэмп.

Только благодаря энергии и трудолюбию русских моряков удалось создать хотя и небольшую, но боеспособную флотилию. 18 кораблей и вспомогательных судов было переведено с Дальнего Востока по морям и океанам, на которых бушевала ожесточенная война. По неосвоенному еще Северному морскому пути совершил переход из Владивостока в Архангельск отряд гидрографических судов. Все это могли сделать лишь мужественные и бесстрашные люди. Значительную работу североморские моряки проделали по оборудованию театра — созданию баз, береговой обороны, службы наблюдения и связи.

Флотилия Северного Ледовитого океана в целом справилась с возложенными на нее задачами в той своеобразной обстановке, которая сложилась на театре в годы первой мировой войны. При весьма скромной помощи английского и французского флотов она обеспечила перевозку 4 млн. 47 тыс. тонн экспортных грузов (зерно и другие продовольственные товары, лес, промышленное сырье) и 5 млн. 475 тыс. тонн импортных грузов (вооружение, боеприпасы, автомашины, промышленное оборудование, уголь, кокс и др.){400}. При содействии флотилии была осуществлена в 1916 — 1917 гг. перевозка во Францию русского экспедиционного корпуса, пополнений для него, военнопленных и беженцев — всего 45 848 человек{401}. Потери союзников и нейтралов на Североморском театре за время войны от всех видов оружия противника составляли всего лишь 61 транспортное судно, или 1,6%, от общего количества судов (свыше 3800), прошедших по северным морским коммуникациям. Немцы потеряли на этом театре три подводные лодки{402}.

В годы иностранной военной интервенции на Севере враги Советского государства уничтожили флотилию. Корабли ее были либо потоплены, либо захвачены и уведены, имущество разграблено. Однако труд русских моряков не пропал даром. Опыт создания и боевых действий флотилии Северного Ледовитого океана был использован советским командованием при организации Северного флота и в его боевой деятельности.

* * *

Великая Октябрьская социалистическая революция является главнейшим политическим итогом кампании 1917 г. Она нанесла смертельный удар по империализму и открыла новую эру в истории [399] человечества — эру крушения капитализма и утверждения коммунизма. Октябрьская революция обеспечила России выход из империалистической войны, спасла ее от неминуемой национальной катастрофы.

Революционные события в России нашли живейший отклик во всех странах мира. Особенно они отразились на внутреннем положении воевавших государств. “... Мы, создав Советскую власть, вызвали к жизни такие же попытки и в других странах”{403}, — писал В. И. Ленин. Изнуренные войной народные массы, вдохновленные примером трудящихся России, покончивших с эксплуататорами и войной, усилили свою освободительную борьбу. Росло забастовочное движение. Недовольство охватило и личный состав вооруженных сил.

В кампании 1917 г. не были достигнуты поставленные стратегические цели. Война не была окончена, на что рассчитывали воюющие державы. Усилия стран Антанты согласовать свои действия, как и прежде, не дали результатов. Удары на различных фронтах наносились через большие промежутки времени. Германия имела возможность перебрасывать свои силы не только с одного участка фронта на другой, но и на другие театры военных действий.

Большие изменения произошли в организации и вооружении армий. Увеличилось количество автоматического оружия и артиллерии в пехотных подразделениях и частях. Пехотные дивизии армий Антанты и германского блока перешли на девятибатальонный состав, имели до 108 станковых пулеметов. Появились газометы, применявшиеся для внезапного и массированного обстрела химическими минами, зенитная и противотанковая артиллерия. Были сформированы части артиллерии резерва главного командования (АРГК). В России они были известны под названием “тяжелая артиллерия особого назначения” (ТАОН). Усовершенствовались танки и авиация. Появилась истребительная авиация. Все шире стала применяться бомбардировка противника с воздуха.

В операциях 1917 г. получил общее признание новый способ их ведения — нанесение одновременных ударов на нескольких участках фронта. Правда, фронтальные удары с целью его прорыва ни разу не достигали этой цели, за исключением прорыва на р. Изонцо. Было выявлено огромное значение оперативной и тактической внезапности. Наступление носило последовательный, методический характер.

Результаты боевых действий на море также не оправдали надежд борющихся сторон. Неограниченная подводная война, которую развернул германский флот на морских сообщениях, не поставила на колени Англию. Кризис торгового тоннажа, остро ощущавшийся весной и летом, к концу года заметно спал. [400] Первоначальные расчеты германского морского командования по уничтожению торгового тоннажа противника и нейтральных стран оказались нереальными. Германское командование недооценивало также возможностей противника в наращивании сил и средств противолодочной обороны, значения помощи Англии со стороны США, обладавшими огромными производственными ресурсами, в том числе развитой судостроительной промышленностью, способной в короткие сроки развернуть строительство транспортного флота. Англия хотя и выдержала подводную блокаду, но подводная опасность продолжала оставаться, и неизвестно было, что принесет ей неограниченная война в будущей кампании. [401]

Ф. С. Криницын

Глава восьмая. Кампания 1918 г.

1. Планы сторон

Военно-политическая обстановка

Великий Октябрь оказал решающее влияние на ход мировых событий. Социалистическая революция в России, разорвавшая цепь империализма, нашла широкий отклик среди трудящихся всех стран. “Параллельно с войной одной группы империалистов против другой, — говорил В. И. Ленин, — начинается всюду война, которую, зараженный примером русской революции, объявляет рабочий класс своей собственной буржуазии”{1}. Революционный выход молодой Советской республики из войны, ленинский Декрет о мире дали мощный толчок движению за скорейшее прекращение империалистической войны и заключение всеобщего демократического мира. Антивоенные манифестации, митинги и демонстрации солидарности с пролетариатом России широкой волной прокатились в конце 1917 — начале 1918 г. по городам Англии и Франции, Италии и Болгарии, Сербии и Черногории. За признание Советской республики активно выступили передовые рабочие Соединенных Штатов Америки.

В Германии конец января 1918 г. ознаменовался мощной всеобщей политической забастовкой, которая проходила под лозунгами немедленного заключения справедливого, демократического мира с Советской Россией. Так, в одной из листовок, опубликованной в те дни “Союзом Спартака”, решительно разоблачались захватнические цели германских империалистов — “грабеж чужих земель, порабощение чужих народов, насильственные аннексии и господство штыка во всем мире”{2}. Только в Берлине прекратили работу около полумиллиона человек. Всего же более миллиона [402] пролетариев пятидесяти городов Германии энергично требовали изменения политики правительства{3}. Бастующие призывали также к свержению кайзеровского правительства, к действиям “по-русски”{4}. В. И. Ленин очень высоко оценивал героическую борьбу немецкого рабочего класса. “Это выступление пролетариата в стране, одурманенной угаром национализма и опьяненной ядом шовинизма, — говорил он, — есть факт первостепенной важности и представляет собой поворотный пункт в настроениях немецкого пролетариата”{5}.

Мощная политическая забастовка потрясла в середине января и Австро-Венгрию. По всей стране прошли митинги и демонстрации протеста против войны, за немедленное заключение мира с Советской Россией. В Вене и других промышленных центрах были образованы Советы рабочих депутатов{6}. Усилилось и национально-освободительное движение народов, входивших в состав Габсбургской империи, особенно славян. Настроение трудящихся внутри страны передавалось в армию и на флот. 1 февраля в военно-морской гавани Котор (Каттаро) вспыхнуло восстание моряков. Оно охватило 42 корабля. В нем участвовали 6 тыс. человек. Был создан Совет матросских депутатов, который поддерживал лозунги Великого Октября.

Империалистам Германии и Австро-Венгрии удалось при помощи правых социал-демократических лидеров подавить революционные выступления масс. Но тревога перед возможными новыми проявлениями народного недовольства предопределяла все дальнейшие решения политического и военного руководства этих государств.

Правящие круги Англии и Франции также вынуждены были считаться с тревожным для них широким размахом антивоенного движения. В середине ноября 1917 г. известия о Великой Октябрьской социалистической революции проникли во Францию. Путем жесточайшего террора и репрессий французскому правительству удалось к началу 1918 г. добиться некоторого спада революционного движения в стране и армии{7}. Чтобы предотвратить возможные беспорядки внутри страны, правительство сняло с фронта четыре кавалерийские дивизии (из шести), а также несколько полков корпусной кавалерии и расположило их в Парижском округе и других промышленных районах{8}. [403]

Империалистические круги Антанты оставили без ответа предложение Советского правительства начать безотлагательные переговоры о заключении всеобщего, демократического мира. 30 ноября 1917 г. в Париже собралась конференция представителей Англии, Франции и Италии, одной из главных задач которой стало обсуждение вопроса об отношении “к новому правительству России”{9}. На этой конференции было решено, что союзные правительства смогут вступить в контакт с Россией только в том случае, если “в России будет создано нормальное правительство, имеющее право говорить от имени русского народа”{10}. Практически это означало, что правящие круги стран Антанты взяли курс на антисоветскую интервенцию. Менее чем через месяц, 23 декабря 1917 г., между Англией и Францией была подписана секретная конвенция об организации совместной интервенции против Советской России и ее последующем разделе на сферы влияния.

В английскую зону должны были войти Кавказ и территории по рекам Дону и Кубани, во французскую — Бессарабия, Украина и Крым{11}.

5 января 1918 г. английский премьер-министр Д. Ллойд Джордж выступил перед представителями тред-юнионов с большой речью, в которой огласил военные цели британского правительства. Англия и ее союзники, утверждалось в этой речи, демагогически названной “Мирной декларацией”, ведут оборонительную войну с единственной целью “защиты нарушенного международного права в Европе и за восстановление самых торжественных договорных обязательств, на которых покоится вся общественная система Европы и которые Германия грубо попрала своим вторжением в Бельгию”{12}. Они борются “за справедливый и постоянный мир”, за то, чтобы международные отношения в новой Европе были основаны “на началах разума и справедливости” и не носили бы впредь в себе зародыша будущей войны{13}. Таким образом, английское правительство пыталось посеять в народных массах иллюзии о возможности предотвращения войн путем сговора империалистических держав. Само собой разумеется, что Ллойд Джордж ни словом не обмолвился о каких бы то ни было аннексионистских планах британского империализма. Все это делалось с единственной целью — предотвратить дальнейшее распространение революционных идей.

Правительство Соединенных Штатов Америки также разработало свою программу послевоенного устройства мира. 8 января президент США обратился к конгрессу с традиционным новогодним посланием, где и изложил программу мирного урегулирования, известную под названием “Четырнадцать пунктов [404] Вильсона”{14}. Вильсон провозгласил: “Мы почитаем себя близкими друзьями всех народов и правительств, объединившихся против империализма”{15}. Он призывал к открытым мирным переговорам, ликвидации тайной дипломатии, абсолютной свободе торгового мореплавания, снятию таможенных барьеров, всеобщему ограничению вооружений, изменению границ европейских государств по этническому принципу, освобождению Германией всех оккупированных территорий, восстановлению национального суверенитета Бельгии, возвращению Франции Эльзаса и Лотарингии, предоставлению автономии народам Австро-Венгрии, образованию независимого Польского государства, беспристрастному разрешению всех колониальных споров и созданию Лиги наций.

Народам России гарантировалась полная свобода в определении путей собственного развития. “Отношение к России со стороны наций, ее сестер, в грядущие месяцы будет пробным камнем их добрых чувств, понимания ими ее нужд и умения отделить их от своих собственных интересов, а также показателем их мудрости и бескорыстия их симпатий”{16}, — торжественно заверялось в послании президента.

Не прошло, однако, и нескольких месяцев, как в мае 1918 г. по приказу Вильсона американские войска высадились в Мурманске, а затем и во Владивостоке для того, чтобы сражаться против народов Советской России, к которым президент призывал проявить добрые чувства и бескорыстную симпатию. Столь же призрачными оказались и многие другие “прекрасные пожелания” Вильсона. Так, принятие принципов о “свободе морей” и “свободе торговли” создало бы весьма выгодные условия для экономической и военно-политической экспансии американского империализма{17}. Призыв ликвидировать тайную дипломатию также был явно нацелен против соглашений Англии и Франции о разделе будущей добычи, заключенных без участия США. Созданием же Лиги наций американские политики рассчитывали облегчить борьбу США за мировое господство и против революционного и национально-освободительного движения{18}.

Хотя довольно прозрачные претензии на мировую гегемонию США в будущем, содержащиеся в “Четырнадцати пунктах”, были сразу поняты правящими кругами Англии и Франции, они все же поспешили одобрить политическую платформу Вильсона, не желая публично обнаруживать разногласий в лагере союзников по важнейшим проблемам будущего мироустройства. Французский премьер Клемансо в этой связи заявил: “Очевидно, что они [405] (пункты Вильсона. — Авт.) не являются идеалом. Наряду с предложениями, не вызывающими возражений, имеются также и утопические предложения, но Франция может быть довольна, и она постарается приспособиться к ним... Надо ли нам заводить торг с Америкой, которая так мало скупится на людей, материалы и золото? На столь хороший жест мы можем ответить таким же хорошим жестом”{19}.

Совсем иная реакция была у правящих кругов Германии и Австро-Венгрии. Буржуазная печать этих стран, воздерживавшаяся по тактическим соображениям от критики советских мирных предложений (в связи с начавшимися мирными переговорами в Брест-Литовске), с ожесточением набросилась на “Четырнадцать пунктов” и их автора. Одна из австрийских газет писала в те дни: “Если раньше намерения враждебных нам государственных руководителей были облечены в неопределенные, все и ничего не говорящие фразы... то сейчас их цели выступают в резко очерченном конкретном образе”. Миролюбивые речи Вильсона и Ллойд Джорджа — “это агитационная мишура, в которую они обволакивают их волю к властвованию и желание продолжать войну”{20}.

В немецких политических и военных кругах и слышать не хотели о выводе германских войск с захваченных территорий. Еще осенью 1917 г. статс-секретарь ведомства иностранных дел Р. Кюльман следующим образом ответил на вопрос начальника внешнеполитического отдела верховного командования полковника Г. Гефтена относительно дальнейшей судьбы Бельгии: “Кто Вам вообще сказал, что я собираюсь барышничать Бельгией? Этот вопрос мне еще предстоит решить. Пока что мы Бельгией не торгуем”{21}. Подобное же заявление было сделано им позднее в рейхстаге и по вопросу об Эльзас-Лотарингии. “Пока хоть один немец может держать в руках винтовку, — говорил Кюльман, — до тех пор неотторжимость этой части империи, которую мы получили, как славнейшее наследие наших отцов, не может служить объектом каких-либо переговоров или уступок”{22}.

Немецкое военное руководство считало, что обстановка на фронтах на рубеже 1917 — 1918 гг. складывалась в пользу Германии и ее союзников. Наступательные операции, предпринятые в 1917 г. армиями Антанты на Западном фронте, не привели к желаемому результату. Итальянской армии после поражения, понесенного в октябре 1917 г. под Капоретто, требовалось немало времени для того, чтобы восстановить свою боеспособность. Войска Центральных держав по-прежнему занимали обширные [406] территории во Франции, России, Румынии и Албании, всю Бельгию, Сербию и Черногорию. С выходом Советской России из войны Германии вместо двух главных фронтов противостоял один — Западный. Существенно облегчалось положение Австро-Венгрии и Турции, освободившихся от своего основного противника — русской армии.

Истинное же положение стран Четверного союза было далеко не таким благоприятным, как это представлялось немецкому военному руководству. Германия, почти полностью изолированная от внешнего мира, переживала острейший продовольственный кризис. Зимой 1917 — 1918 гг. нормы потребления продуктов по сравнению с мирным временем составляли: мясо — 20 %, сало — 11 %, масло — 21 %, сахар — 61 %, мука и крупа — 47 %, картофель — 94 %{23}. Стоимость продуктов питания возросла по сравнению с началом 1914 г. в 2-2,5 раза{24}, а цены на товары широкого потребления — в 6 — 8 раз{25}. В декабре 1917 г. в большинстве городов Германии на душу населения еженедельно выдавалось по карточкам: картофеля — 3,3 кг, хлеба — 1,8 кг, жиров — 70-90 г, мяса — 240 г.{26}

Индекс промышленного производства пал в 1917 г. по сравнению с 1913 г. до 62%. Военная промышленность испытывала острый дефицит стратегического сырья, особенно цветных металлов. Не хватало квалифицированных рабочих рук. Более трети работающих на промышленных предприятиях страны в конце 1917 г. составляли женщины. Германские монополисты и аграрии активно использовали труд военнопленных. Только на шахтах Рура в середине 1918 г. работали более 73 тыс. военнопленных. На добыче же бурого угля они составляли более 50% всех работающих. В сельскохозяйственном производстве в 1918 г. было занято около 900 тыс. военнопленных{27}.

Железнодорожный и автомобильный транспорт был сильно изношен, а средств для его восстановления не было. Непосредственным результатом тяжелого положения на транспорте явилось то, что к началу 1918 г. перевозка одного воинского эшелона с Восточного фронта на Западный длилась 10-12 дней вместо 2-3 дней в 1914 г.{28} Истощились людские ресурсы страны. В 1918 г. Германия уже не могла пополнять вооруженные силы требуемым личным составом{29}.

В еще худшем положении находились союзники Германии. Многонациональная Австро-Венгерская монархия разваливалась. [407] В стране царил настоящий голод. Министр иностранных дел О. Чернин докладывал в январе 1918 г. императору Карлу: “Мы стоим непосредственно перед продовольственной катастрофой. Положение... ужасно, и я боюсь, что сейчас уже слишком поздно, чтобы задержать наступление катастрофы, которая должна произойти через несколько недель”{30}. Истощение военных и людских ресурсов Австро-Венгрии достигло предела. В многочисленных донесениях, поступавших в австрийский генеральный штаб из частей и соединений действующей армии, сообщалось о растущем физическом истощении солдат, вызванном постоянным недоеданием, об острой нехватке самого необходимого обмундирования и амуниции. Усталость солдат от войны и широкое распространение антивоенных настроений вели ко все большему падению дисциплины. Широкие размеры приняли дезертирство и сдача солдат в плен. Во многих частях создавались революционные солдатские комитеты, которые вели антивоенную пропаганду{31}.

Резко ухудшилось экономическое положение Болгарии. Ее промышленные предприятия работали не на полную мощность, а многие из них и вовсе закрывались из-за хронического недостатка сырья, топлива, рабочей силы. Население голодало. В стране свирепствовали различные эпидемические заболевания. Смертность среди населения Болгарии намного превышала боевые потери ее армии{32}.

Самым слабым звеном коалиции, возглавлявшейся Германией, была Турция. К концу 1917 г. младотурецкое правительство отмобилизовало на нужды войны большую часть людских резервов страны. В армию была привлечена вся молодежь призыва 1918-го, 1919-го и даже 1920 г.{33} Турция находилась буквально на грани национальной катастрофы.

Экономическое и политическое положение стран Антанты зимой 1917 — 1918 гг. также было тяжелым. В Париже и других городах Франции трудящиеся не могли достать ни мяса, ни рыбы, ни картофеля. Цены на эти продукты были неимоверно высоки. Значительные продовольственные затруднения испытывала Англия. Поражение под Капоретто резко отразилось на хозяйственном положении Италии. В руки австро-германских войск попали все склады по снабжению армии, а в наличии не было почти никаких запасов зерна. Снабжение же из-за границы было сильно затруднено вследствие того, что итальянский морской флот потерял за время войны около 60% своего общего тоннажа. Специальная комиссия по снабжению, учрежденная правительством, [408] заявила 21 декабря 1917 г., что может “гарантировать жизнь страны только на 30 дней...”{34}.

И тем не менее по сравнению с Германией и ее союзниками положение стран Антанты было более стабильным, а их военно-экономический потенциал значительно превышал возможности Центральных держав. Страны Антанты в начале 1918 г. располагали приблизительно равными силами с Германией и ее союзниками; 274 дивизии у Антанты (без России) и 275 пехотных дивизий (не считая 86 дивизий на Восточном фронте и 9 на Кавказе) у Германии{35}. Однако Англия и Франция, используя колониальные войска, имели по сравнению с блоком Центральных держав гораздо большие ресурсы для пополнения своих вооруженных сил. С июня 1917 г. во Францию начали прибывать американские войска, численность которых к концу декабря составила более 180 тыс. человек, а в марте 1918 г. превысила 320 тыс. человек{36}.

Планы Центральных держав

Военно-политическая обстановка, сложившаяся на рубеже 1917 — 1918 гг., побуждала как страны Антанты, так и Центральные державы к скорейшему окончанию войны. Первый генерал-квартирмейстер германского генерального штаба Э. Людендорф писал в конце февраля 1918 г. в одной из докладных записок: “У нас нет выбора между миром и войной, пока мы нуждаемся в экономически сильном и обеспеченном отечестве. Но... мы впервые после вторжения во Францию стоим перед необходимостью выбора между наступлением и обороной”{37}. Автора записки беспокоил вопрос: сможет ли германское верховное командование “использовать выгоды создавшегося положения для нанесения большого удара на Западе или же должно будет, не предпринимая этой попытки, ограничиться планомерной обороной и организацией отвлекающих ударов где-нибудь в Италии или в Македонии”{38}.

Германские стратеги оценивали сложившуюся ситуацию как благоприятную для перехода к решительным действиям с целью в короткий срок сокрушить армии Антанты и победоносно закончить войну. Германии теперь противостоял один главный фронт — Западный. “На рубеже 1917 — 1918 годов, — писал позднее Людендорф, — обстановка на суше, вследствие выхода России, сложилась для нас выгоднее, чем за год перед тем. Мы вновь, как в 1914 и [409] 1916 гг., могли ставить перед собой задачу разрешения войны посредством наступления на суше. Соотношение сил складывалось для нас благоприятно, как никогда”{39}. Эту же мысль Людендорф подчеркивал и 2 января 1918 г.: “Положение на фронтах, — заявлял он, — лучше, чем когда бы то ни было, и есть надежда окончить войну на Западе успешно. В Македонии болгар связывает противник. На Ближнем и Среднем Востоке из-за безотрадного состояния железных дорог нельзя ничего поделать”. Благодаря же “переброске войск на Запад положение там наконец упрочилось”{40}.

Мысль о том, чтобы предпринять весной 1918 г. решительное наступление во Франции, была в общей форме высказана в главной квартире германской армии еще в ноябре 1917 г.{41} 7 января 1918 г. П. Гинденбург писал Вильгельму II: “Чтобы обеспечить себе в мире такое политическое и экономическое положение, которое нам необходимо, мы должны разбить западные державы”{42}. А 13 февраля 1918 г. в Гомбурге на совещании кайзера с представителями имперского правительства и верховного командования Людендорф докладывал свои соображения о стратегических планах на предстоящую кампанию. “Нанесение решительного удара на Западе, — говорил он, — представляется самой огромной военной задачей, которая когда-либо была поставлена какой-нибудь армии и которую Франция и Англия тщетно пытались разрешить в течение двух истекших лет... Здесь будет страшная борьба, которая начнется на одном участке, продолжится на других, потребует много времени и будет очень тяжелой, но закончится победоносно”{43}. Людендорф заверил Вильгельма и рейхсканцлера, что “эта задача будет разрешена успешно лишь в том случае, если военное руководство будет освобождено от всех невыносимо связывающих его оков, если к решительному моменту на Запад будут подвезены все до единого бойца, которыми мы можем располагать, и если войска будут воодушевлены духом, который дарует любовь к императору и родине, доверие к энергии военного руководства и веру в величие отечества”{44}.

Германское верховное командование было намерено достичь конечной цели в первой же операции. В случае же неудачи предполагалось возобновить наступление. В представлении Людендорфа, отмечал французский военный историк генерал Луазо, сложившейся обстановке и намеченной цели отвечало только наступление{45}. [410]

Переход к обороне, по мнению германского командования, мог решающим образом изменить военно-политическую и стратегическую обстановку в пользу Антанты. Летом 1918 г. ожидалось прибытие во Францию основных сил американской армии, что неизбежно дало бы противникам Германии значительный численный перевес. В то же время немецкое военное руководство полностью отдавало себе отчет в том, что силы Австро-Венгрии, Болгарии и Турции были практически исчерпаны. “Четверной союз, — подчеркивал Людендорф, — держался единственно надеждой на победу германского оружия”{46}.

Немаловажную роль при принятии этого решения играли и внутриполитические соображения. Рост революционной активности широких трудящихся масс, антивоенные выступления в тылу и на фронте могли, по мысли немецкого политического и военного руководства, быть нейтрализованы лишь решительным наступлением и победоносным окончанием войны.

Приняв стратегический план сокрушения армий Антанты на западноевропейском театре военных действий, германские империалисты отнюдь не отказывались и от экспансионистских планов на Востоке. В итоге первых двух лет войны германским и австро-венгерским войскам удалось оккупировать Польшу, значительные территории Прибалтики, Белоруссии и Украины. Казалось бы, осуществление их захватнических намерений было теперь вполне реальным делом. Руководители Пангерманского союза, выражавшие наиболее агрессивные интересы монополистической буржуазии, выступали с проектами колонизации и онемечивания захваченных у России областей. По мнению Г. Класса, Россию следовало лишить выходов к Балтийскому и Черному морям, отнять у нее Кавказ и азиатские провинции. Для Украины планировался статут “самостоятельного” (на деле полностью зависимого от Германии) государства{47}.

Господствующие классы Германии уже давно строили далеко идущие планы использования захваченных и еще не захваченных областей России, их природных богатств и экономического потенциала.

Германский генеральный штаб планировал использовать дополнительные людские ресурсы для пополнения армии{48}.

В конце 1917 — начале 1918 г. правящие круги Германии серьезно опасались революционного взрыва в собственной стране. События январской стачки показали, что эти опасения были далеко не безосновательны. Именно в это время в немецких военных и политических кругах зародились планы уничтожения первого в мире социалистического государства путем вооруженной интервенции. “Очаг революционной чумы, — заявлял статс-секретарь [411] ведомства иностранных дел Р. Кюльман, — должен быть ликвидирован силой оружия”{49}.

Совершенно очевидно, что военное и политическое руководство кайзеровской Германии, согласившись на мирные переговоры с Советской Россией, отнюдь не было настроено на заключение мира без аннексий и контрибуций. Правящие круги Центральных держав рассчитывали заключить мир на таких условиях, которые позволили бы им после достижения победы на Западе добиться осуществления своих агрессивных планов против России. Захваченные ранее территории рассматривались как плацдарм, необходимый для новых завоеваний. Весьма недвусмысленное заявление на этот счет сделал Гинденбург в начале января 1918 г. “Я хочу, — говорил он Р. Кюльману, — на случай будущей войны против России сохранить пространство для маневра германского правого крыла”{50}.

Этими причинами и объясняется то обстоятельство, что германское верховное командование, несмотря на неоднократные заявления о необходимости сосредоточить все силы и средства для нанесения решающего удара на Западе, продолжало в начале 1918 г. держать на Восточном фронте свыше 50 пехотных и кавалерийских дивизий.

Возможно, что, сосредоточив все силы и средства на западноевропейском театре военных действий, германское командование могло бы рассчитывать на определенный успех запланированного наступления и заключение мира на приемлемых для себя условиях{51}. Но для этого надо было отказаться от каких бы то ни было захватнических притязаний на Востоке. Такое решение противоречило агрессивной природе германского милитаризма. Планируя решительное наступление во Франции и Бельгии и не отказываясь одновременно от продолжения завоеваний на Востоке, военное руководство кайзеровской Германии во главе с Гинденбургом и Людендорфом вело страну и армию не к победе, а к поражению и национальной катастрофе.

Что касается Австро-Венгрии, Турции и Болгарии, то они должны были “выдержать” до победы Германии. Гинденбург и Людендорф полагали, что ввиду выхода России и Румынии из войны и тяжелого положения Италии после поражения под Капоретто Австро-Венгрия сама сможет справиться со своими фронтами и что болгарская армия будет в состоянии противостоять силам Антанты в Македонии, а Турция перебросит свои войска, освободившиеся на Кавказе, в Месопотамию и Сирию{52}. [412]

Планы Антанты

Выход Советской России из империалистической войны и начавшаяся вслед за тем систематическая переброска германских войск с Восточного фронта на Западный не оставляла у генеральных штабов Англии и Франции сомнений в том, что в ближайшее время на западноевропейском театре развернется крупное наступление противника. Возможность такого хода событий военные руководители Англии и Франции не исключали уже после Февральской революции в России. 26 июля 1917 г. на межсоюзной конференции в Париже руководители союзных армий генералы Ф. Фош, А. Петэн, Д. Першинг, Л. Кадорна и В. Робертсон составили согласованный доклад под названием “Что делать в случае выхода России из войны”. В докладе отмечалось, что если даже германское командование и перебросит на Западный фронт те силы, которые действовали в то время против России, союзники все же смогут продержаться до прибытия американской армии. Этого можно будет добиться при следующих условиях: 1) переход к обороне на всех второстепенных фронтах и переброска войск оттуда во Францию и Бельгию; 2) максимальное ускорение перевозки американской армии в Западную Европу; 3) “на Западном фронте должно быть реализовано единство действий при помощи постоянной межсоюзной военной организации”{53}.

Сомнения, высказанные в июле 1917 г. относительно дальнейшего участия России в войне, через пять месяцев стали реальностью. В ноябре 1917 г. командование французской армии полагало, что на Западный фронт после прекращения боевых действий против России могут быть переброшены 40-50 германских дивизий и около 20 австро-венгерских дивизий. Не исключалось французским генеральным штабом и то, что на Западный фронт будут перебрасываться только немецкие дивизии, а австро-венгерская армия сосредоточит все свои усилия против Италии. Предполагалось, что количество германских дивизий на Западном фронте возрастет до 200. Союзники же смогут противопоставить им не более 170 дивизий{54}. В такой обстановке, отмечал главнокомандующий французской армией генерал Петэн в докладе Военному комитету от 18 ноября 1917 г., “положение диктует Антанте выжидательную тактику” на Западном фронте{55}. Эта тактика, продолжал он, “требовала возможно более прочной организации фронта, создания многочисленных резервов и сотрудничества союзных армий...”{56} К концу 1917 г., когда превосходство в силах на Западном фронте было на стороне противника, а дальнейший ход войны зависел от исхода вооруженной борьбы [413] на французском фронте, исключительно важной политической и стратегической проблемой, настоятельно требовавшей самого срочного решения, стала проблема создания единого командования всеми союзными армиями.

Уже 7 ноября 1917 г. в Рапалло, после катастрофы у Капоретто, главы союзных правительств пришли к решению об образовании Высшего военного совета “для того, чтобы обеспечить наилучшую координацию операций на западноевропейском театре войны”{57}. Совет состоял из глав правительств и представителей генеральных штабов Англии, Франции, Италии и США. В качестве военных представителей в состав совета вошли: от Франции — М. Вейган, от Англии — Г. Вильсон, от Италии — Л. Кадорна, от США — Т. Блисс{58}.

Образование Высшего военного совета еще не решало проблемы создания единого командования. Но именно в подходе к этой проблеме наиболее отчетливо вскрылись слабые стороны Антанты как империалистической военной коалиции. Ллойд Джордж не скрывал своего отрицательного отношения к учреждению [414] единого командования. В декабре 1917 г. он заявил в палате общин английского парламента: “Я решительно против этого учреждения. Оно не смогло бы работать; оно привело бы не только к недоразумениям между армиями, но и к несогласию между странами и правительствами”{59}. Точка зрения Ллойд Джорджа, поддержанная в британских военных кругах и разделявшаяся также французским главнокомандующим Петэном{60}, серьезно тормозила разработку стратегического плана на предстоящий 1918 г. 22 января военный представитель Франции в Высшем военном совете с тревогой писал Клемансо: “Под угрозой и, быть может, накануне самого мощного удара, который противник когда-либо пытался нанести нам, мы не имеем никакого общего плана операций коалиции на 1918 г…”{61}

30 января в Версале открылись заседания Высшего военного совета Антанты. На его рассмотрение были вынесены четыре проекта плана предстоящей кампании. Первым изложил свой проект начальник французского генерального штаба Ф. Фош. Он сказал: “С начала 1918 г. нам надо ожидать сильного германского наступления. Оно будет комбинированным в пространстве и во времени, т. е. распределено по различным участкам франко-английского фронта, а может быть, и итальянского фронта через различные промежутки времени”. Фош считал, что проводимые французским и английским командованием мероприятия позволяют надеяться на то, что наступление противника будет задержано, прежде чем оно даст решительные результаты. Начальник французского генерального штаба настаивал на том, чтобы не ограничиваться одной лишь пассивной обороной, а “наоборот потребовать от армий Антанты решимости использовать малейшую возможность навязать противнику нашу волю путем перехода в наступление, являющееся единственным способом добиться победы”. Для этого союзные армии должны “в случае наступления противника не только задержать и контратаковать его в районе его наступления, но предпринять мощные контрнаступления с целью отвлечь противника на заранее избранных участках, подготовленных для быстрого проведения таких операций”. Необходимо стремиться к тому, чтобы “придать этим операциям форму комбинированного наступления с решительными целями”{62}.

Составленный Фошем план наиболее полно отвечал сложившимся условиям обстановки, но он встретил возражения со стороны главнокомандующих английской и французской армиями. Петэн и Хейг выдвинули свой заранее согласованный проект. Они доказывали, что ввиду численного превосходства противника [415] союзные армии на Западном фронте должны ограничиться, чисто оборонительным образом действий и что они будут не в состоянии в течение 1918 г., вплоть до полного сосредоточения американских дивизий, предпринять ни контрнаступления в каких бы то ни было размерах, ни тем более решительного наступления{63}.

С третьим проектом выступил Ллойд Джордж. Поддержав Хейга и Петэна, он отметил, что, поскольку в ближайшее время нельзя добиться решительной победы на Западном фронте, то необходимо обрушить главный удар в Палестине, против Турции, с тем, чтобы полностью разгромить ее и вывести из войны{64}. По словам Клемансо, операция против Турции стала бы “чисто британским делом”{65}, ибо вывод Турции из войны означал бы для Англии захват новых территорий на Ближнем Востоке и имел бы своим непосредственным продолжением организацию интервенции стран Антанты против Советской России{66}.

Против замыслов Ллойд Джорджа энергично выступил начальник английского генерального штаба В. Робертсон. Он заявил, что победа англичан в Палестине не будет иметь никакого значения, если союзники потерпят поражение во Франции, а поэтому все внимание необходимо сосредоточить на Западном фронте{67}.

В результате обсуждения был принят компромиссный вариант стратегического плана на 1918 г., предложенный военными представителями Англии и Франции в Высшем военном совете, генералами Вильсоном и Вейганом. Этот план предусматривал английское наступление в Палестине, но при условии, что для этой операции не будут привлечены дополнительные силы из Франции и Италии и что в основу стратегических решений на Западном фронте будут положены идеи, высказанные Фошем{68}.

Сложнее обстояло дело с решением вопроса о едином командовании. Еще 6 января французский генеральный штаб в докладной записке для Высшего военного совета настоятельно подчеркивал необходимость создания высшего командного органа, “который один способен постоянно отстаивать общий план против частных тенденций и интересов, быстро принимать решения и заставлять проводить их в жизнь без потери времени. Для этого необходимо назначить, по крайней мере для фронта, простирающегося от Северного моря до Швейцарии, авторитетного военного деятеля, который в интересах коалиции... руководил бы действиями на всем фронте, распоряжался бы общими резервами, подготовлял бы контрнаступление и в надлежащий момент отдал бы приказ о его проведении”{69}. Эта точка зрения отстаивалась французским [416] генеральным штабом и генералом Вейганом 1 февраля в Версале. Иных позиций придерживались Хейг и Петэн. Оба главнокомандующих, не желая утрачивать своей независимости, доказывали, что, поскольку англо-французские войска на Западном фронте будут придерживаться выжидательной тактики и вести в основном оборонительные сражения, то нет необходимости менять установившуюся с 1914 г. систему управления войсками, а следовательно, и совершенно не нужен верховный главнокомандующий{70}.

Поскольку решение проблемы создания единого командования зашло в тупик, то сессия Высшего военного совета по предложению Клемансо приняла (несмотря на сопротивление Хейга и Петэна{71}) компромиссное постановление об организации общего союзного резерва из частей английской, французской и итальянской армий. 2 февраля для комплектования и использования резерва был образован Исполнительный комитет под председательством Фоша{72}. Ему предстояло решить вопрос о численности и дислокации общесоюзного резерва. 6 февраля Фош направил главнокомандующим английской, французской и итальянской армиями проект организации резерва. Последний должен был состоять из 30 дивизий, в том числе 17 дивизий (10 французских и 7 английских) на Западном фронте и 13 дивизий (3 французские, 3 английские и 7 итальянских) на Итальянском фронте{73}. Главнокомандующим союзными армиями было предложено высказать свои соображения по поводу направленного им проекта, а также указать количество тяжелой артиллерии и авиации, которое они считали бы целесообразным передать в общий резерв{74}.

Однако Хейг и Петэн вопреки постановлению совета продолжали придерживаться прежней точки зрения и заявили о своем нежелании подчиняться решениям Исполнительного комитета{75}. В течение февраля — начала марта Ллойд Джордж и Клемансо также постепенно склонились к точке зрения Хейга и Петэна, а на следующей сессии Высшего военного совета 14 марта в Лондоне они заявили, что ввиду нарастающей концентрации германских войск на Западном фронте создание значительного общесоюзного резерва не представляется возможным, так как эта мероприятие приведет лишь к ослаблению основных сил английской и французской армий. Не отвергая в принципе идею общесоюзного резерва, Ллойд Джордж и Клемансо предлагали подождать с его созданием до того момента, когда прибытие американских дивизий освободит часть союзных сил{76}. Вслед за тем они заявили [417] о своем отказе от стратегического плана кампании, утвержденного на прошлой сессии, и о присоединении к совместному плану Хейга и Петэна, которые, как полагали Ллойд Джордж и Клемансо, сами смогут договориться между собой о взаимодействии и использовании своих резервов{77}. Эта точка зрения вызвала энергичный протест Фоша{78}, который, однако, не возымел никакого действия из-за непримиримой позиции, занятой главами правительств Англии и Франции.

Так за неделю до начала германского наступления Высший военный совет Антанты отверг принятые ранее решения об активной обороне с последующим переходом в решительное наступление и создании общесоюзного резерва и принял стратегический план, ориентировавший союзные армии на Западном фронте на пассивно-оборонительный образ действий. И только после начала германского наступления верховным главнокомандующим был назначен генерал Ф. Фош, а вместе с тем стал приводиться в исполнение и его стратегический план.

В. П. Глухов

2. Интервенция Центральных держав в Советскую Россию

Мирные переговоры в Брест-Литовске

9 (22) декабря 1917 г. в Брест-Литовске начала свою работу мирная конференция с участием представителей Советской России, Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. Советскую делегацию возглавлял А. А. Иоффе. В состав делегации входили Л. Б. Каменев, М. Н. Покровский, А. А. Биценко, Л. М. Карахан, военные консультанты В. М. Альтфатер, А. А. Самойло и др. Со стороны Четверного союза в работе конференции приняли участие: от Германии — статс-секретарь ведомства иностранных дел Р. Кюльман и представитель верховного командования, начальник штаба Восточного фронта генерал М. Гофман; от Австро-Венгрии — министр иностранных дел О. Чернин; от Болгарии — министр юстиции X. И. Попов; от Турции — великий визирь М. Талаат-паша.

Советская делегация имела совершенно четкую программу ведения переговоров. В ее основу было положено требование немедленного заключения всеобщего, демократического мира без аннексий и контрибуций, сформулированное в Декрете о мире и в составленном В. И. Лениным “Конспекте программы переговоров о мире”{79}. На первом же заседании советская делегация [418] огласила декларацию, предложенную в качестве основы для ведения мирных переговоров. Декларация предусматривала:

1. Отказ обеих сторон от насильственного присоединения оккупированных во время войны территорий и вывод оттуда оккупационных войск.

2. Восстановление во всей полноте политической самостоятельности тех народов, которые лишились ее в ходе войны.

3. Гарантирование национальным группам, не пользовавшимся политической самостоятельностью до войны, права на самоопределение.

4. Законодательное оформление культурной самостоятельности и административной автономии национальных меньшинств.

5. Отказ от взыскания с других государств контрибуций и “военных издержек”.

6. Предоставление колониям независимости и политической самостоятельности в соответствии с принципами, изложенными в пунктах 1, 2, 3 и 4{80}.

Абсолютно противоположными принципами руководствовалась дипломатия стран Четверного союза и прежде всего Германии. В течение недели, прошедшей между заключением перемирия на Восточном фронте 2 (15) декабря 1917г. и открытием мирной конференции в Брест-Литовске, немецкие руководящие военные и политические круги провели несколько совещаний с целью определения своей позиции на предстоящих переговорах с Советской Россией. Предложения по этому же вопросу поступали в адрес рейхсканцлера, ведомства иностранных дел и верховного командования от различных правительственных инстанций, руководителей монополий и банков, правлений буржуазных политических партий{81}.

Содержание этих документов свидетельствует о том, что военное и политическое руководство кайзеровской Германии намеревалось положить в основу мирных переговоров с молодой Советской республикой империалистические принципы порабощения других народов и захвата чужих земель. На совещании, состоявшемся 18 декабря 1917 г. под председательством Вильгельма II и с участием рейхсканцлера Г. Гертлинга и статс-секретаря ведомства иностранных дел Р. Кюльмана, была выдвинута развернутая аннексионистская программа присоединения к Германии Прибалтики и расчленения Польши{82}. Подчеркивалась необходимость сохранения оккупационного режима в занятых немецкими войсками областях России и интенсивного использования экономических ресурсов этих областей для снабжения Германии продовольствием и стратегическим сырьем{83}. Правление имперского [419] банка выступило с проектом кабального для Советской России торгового договора с Германией{84}.

Р. Кюльман рассчитывал на то, что делегатам германского блока удастся втянуть советскую сторону “в чисто академическую дискуссию о самоопределении народов” и под прикрытием этих лозунгов осуществить свои экспансионистские планы{85}. Однако четкие и конкретные предложения относительно основных принципов будущего мирного договора, сформулированные советской делегацией, потребовавшей, кроме того, полной гласности начавшихся переговоров и публикации отчетов о всех заседаниях конференции, вызвали растерянность среди представителей стран Четверного союза. Кюльману и его коллегам было ясно, что выступить против декларации советской делегации — значит раскрыть перед всем миром свои агрессивные замыслы. На это в условиях прогрессирующего антивоенного движения нельзя было пойти. Три дня потребовалось дипломатам Германии и ее союзников на то, чтобы сформулировать ответ на советские предложения.

12 (25) декабря на пленарном заседании мирной конференции от имени делегаций Четверного союза с заявлением о принципах ведения переговоров выступил министр иностранных дел Австро-Венгрии О. Чернин. В этом заявлении подчеркивалась готовность делегаций Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции присоединиться к основным принципам советской декларации и “немедленно заключить общий мир без насильственных присоединений и без контрибуций”{86}. Чернин заявил, что “ради завоеваний Четверной союз не продлит войны ни на один день” и что представители союзных правительств “торжественно заявляют о своем решении немедленно подписать условия мира, прекращающего эту войну на указанных, равно справедливых для всех воюющих держав условиях”. Но тут же выступающий добавил, что “предложения русской делегации могли бы быть осуществлены лишь в том случае, если бы все причастные к войне державы без исключения и без оговорок, в определенный срок обязались точнейшим образом соблюдать общие для всех народов условия. Договаривающиеся теперь с Россией державы Четверного союза не могут, конечно, ручаться за исполнение этих условий, не имея гарантии и том, что союзники России, со своей стороны, не признают и не исполнят эти условия честно и без оговорок также и по отношению к Четверному союзу”{87}. Такая формулировка практически сводила на нет согласие представителей германского блока на заключение всеобщего мира без аннексий и контрибуций.

15(28) декабря в работе конференции был объявлен десятидневный перерыв с тем, чтобы дать возможность остальным [420] воюющим странам присоединиться к мирным переговорам{88}. 16 (29) декабря Советское правительство обратилось к странам Антанты с предложением принять участие в работе мирной конференции{89}.

Тем временем в немецких военных и политических кругах разгорелась ожесточенная борьба по вопросу о дальнейшем ведении переговоров. Уже сам факт затягивания переговоров вызвал резкое недовольство Гинденбурга и Людендорфа{90}. Целую бурю негодования вызвала у верховного командования ответная декларация Кюльмана — Чернина от 12 (25) декабря. Далеко идущая демагогия дипломатов об отказе Германии и Австро-Венгрии от аннексий была воспринята генералами за чистую монету. Гинденбург телеграфировал Гертлингу: “Я должен выразить серьезные возражения по поводу того, что мы отказались от насильственных территориальных захватов. Если даже признание самого принципа нельзя было, к сожалению, обойти... то я все же ожидал, что будут сделаны ограничения”{91}.

Едва лишь германская делегация выехала из Бреста, Гинденбург и Людендорф покинули свою ставку в Крейцнахе и отправились в Берлин, с тем чтобы лично выразить свое неудовольствие. Тотчас же по прибытии в столицу Людендорф с возмущением заявил генералу Гофману: “Как Вы могли допустить, чтобы появилась эта нота (от 12 (25) декабря. — Ред.)?”{92}2 января он еще раз настоятельно подчеркнул, что декларация от 25 декабря и Брестский договор о перемирии “вызвали в армии разочарование”{93}. Людендорф решительно заявил: “Если Россия будет затягивать переговоры, мы можем тогда прекратить перемирие и разгромить врага”{94}. Не скрывая захватнических устремлений германской военщины, он говорил о необходимости захвата новых территорий, “чтобы защитить Восточную Пруссию” и создать плацдарм против России{95}.

В унисон с верховным командованием звучали в те дни речи лидеров правых партий К. Вестарпа и Г. Штреземана. Они обвиняли Кюльмана и Чернина в том, что те якобы усвоили точку зрения социал-демократов и большевиков по вопросам войны и потворствуют заключению всеобщего мира. Газеты правых партий и Пангерманского союза настаивали на отставке Кюльмана и замене его другим дипломатом, требовали, чтобы правительство отказалось от декларации, сделанной в Брест-Литовске [421] 25 декабря, и ни в коем случае не соглашалось продолжать переговоры на столь неприемлемых основах{96}.

Гинденбург, в свою очередь, потребовал 31 декабря от имени кайзера, чтобы впредь верховное командование само несло всю ответственность за мирные переговоры и оказывало на их ход определяющее влияние. Вильгельм полностью согласился с этими требованиями{97}. Гертлинг поспешил заверить Гинденбурга в том, что ничего подобного тому, что было 25 декабря на переговорах, больше не повторится и что впредь германская делегация будет “держаться очень твердой позиции”{98}. Поскольку десятидневный срок истек и поскольку ответа держав Антанты на приглашение принять участие в работе мирной конференции не последовало, представители Германии и ее союзников сочли себя не связанными принятыми в начале переговоров решениями{99}.

27 декабря 1917 г. (9 января 1918 г.) мирная конференция возобновила свою работу. Состав советской делегации был изменен. Ее возглавлял Л. Д. Троцкий, являвшийся в то время народным комиссаром по иностранным делам.

Выступая от имени Центральных держав, Кюльман, ссылаясь на позицию Антанты, заявил о категорическом отказе продолжить переговоры на основе советских предложений о всеобщем мире и подчеркнул, что теперь речь может идти лишь о заключении сепаратного мира{100}. На следующий день в зале заседаний появилась делегация Центральной рады{101}, которая заявила, что власть Совнаркома не распространяется на Украину, а поэтому она будет вести переговоры самостоятельно. К этому времени I Всеукраинский съезд Советов провозгласил Украину Советской республикой и объявил Раду низложенной. Украинское Советское правительство направило в Брест-Литовск свою делегацию во главе с В. П. Затонским{102}. Таким образом, делегация Центральной рады уже никого не представляла. Все это, несомненно, было хорошо известно Троцкому. Однако он заявил, что “не имеет [422] никаких возражений против участия украинской делегации в мирных переговорах”{103}.

Заявление Троцкого существенно ослабило позиции советской делегации{104}. 5 (18) января представитель германского верховного командования генерал Гофман на заседании политической комиссии конференции предъявил советской делегации карту с линией новой границы и изложил условия мирного договора. Согласно этим условиям, западные территории бывшей Российской империи: Польша, Литва, часть Латвии и часть Белоруссии, оккупированные немецкими войсками в ходе войны, переходили под контроль Германии. Начертание границы южнее Брест-Литовска должно было быть определено договором с Центральной радой{105}.

По указанию В. И. Ленина для обсуждения создавшегося положения и германских условий мирного договора советская делегация выехала в Петроград. Работа конференции вновь прервалась на десять дней. У Республики Советов не было в то время иного выхода, кроме принятия грабительских условий, диктовавшихся Гофманом. В. И. Ленин со всей решительностью требовал скорейшего заключения мира, дающего стране жизненно необходимую мирную передышку. Эта точка зрения была им всесторонне обоснована в тезисах о мире, вынесенных 8 (21) января на обсуждение в совместном заседании Центрального Комитета партии с партийными работниками. Страна, указывал В. И. Ленин, находится в исключительно тяжелом политическом, экономическом и военном положении. Старая армия фактически развалилась, она больше не способна удержать фронт и обеспечить оборону страны, а новая армия еще не создана. Интересы защиты социалистической революции настоятельно требуют подписания мира даже на самых тяжелых условиях, если только они не затрагивают основного завоевания — диктатуры пролетариата. Сохранение и упрочение Советской власти явится лучшим стимулом дальнейшего мощного подъема революционного движения во всем мире{106}.

Против немедленного заключения мира выступила так называемая группа “левых коммунистов” во главе с Н. И. Бухариным. Они считали, что заключение мира будет не чем иным, как “сделкой” с германским империализмом, “изменой” делу мировой революции, предлагали отклонить немецкие требования, прекратить мирные переговоры с Германией и ее союзниками и немедленно объявить им “революционную войну”. Такого рода настроения получили в те дни распространение и в некоторых местных партийных и советских организациях. Опасную для [423] дела революции позицию в вопросе о войне и мире занял Л. Д. Троцкий. Он выдвинул авантюристическую формулу “ни мира, ни войны”, предлагая объявить войну прекращенной, демобилизовать армию, но мира не подписывать. Троцкий заявлял, что германский пролетариат поднимется на революцию и не позволит своему правительству возобновить военные действия против Республики Советов{107}.

В. И. Ленин подверг резкой критике взгляды “левых коммунистов” и Троцкого. В период смертельной опасности, доказывал он, нужен трезвый анализ обстановки. В такое время особенно опасно бросаться революционными фразами, а лучшим способом защиты революции и Советской власти является подписание мира с Германией. Это — отступление, но отступление временное. Если Советское правительство не подпишет мир сейчас, то оно вынуждено будет, когда немцы начнут наступление, подписать его на еще более тяжелых условиях. “Никакие дальнейшие отсрочки более неосуществимы, ибо для искусственного затягивания переговоров мы уже сделали все возможное и невозможное”{108}.

11 (24) января на заседании ЦК было принято решение всемерно затягивать переговоры и немедленно подписать мир лишь в случае формального предъявления германского ультиматума{109}. Соответствующие инструкции были даны и руководителю советской делегации Л. Д. Троцкому. В. И. Ленин подчеркнул еще раз: “... мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем”{110}.

17 (30) января заседания конференции возобновились. В этот день в Брест прибыли представители победившей на Украине Советской власти. Однако Кюльман и Чернин отказались вести с ними переговоры, сославшись на то, что Троцкий уже согласился признать делегацию Центральной рады как самостоятельную и полномочную делегацию. Дипломаты Четверного союза оказывались таким образом в затруднительном положении, ибо они намеревались заключить договор с фактически уже не существующим правительством. Такой договор неизбежно привел бы к немедленному срыву переговоров с Советской Россией, а это и самый разгар январских забастовок в Германии и Австро-Венгрии могло бы повлечь за собой нежелательные для правящих и военных кругов обеих стран серьезные внутриполитические осложнения{111}. Для обсуждения этих вопросов Кюльман, Гофман [424] и Чернин выехали в Берлин. Работа мирной конференции прервалась еще на несколько дней.

23 января (5 февраля) в имперской канцелярии состоялись переговоры представителей Германии и Австро-Венгрии{112}. Было решено подписать договор с Центральной радой, возложив на нее поставку для Германии и Австро-Венгрии продовольствия и сырья. Взамен украинским националистам намеревались предложить военную помощь, необходимую им для борьбы против своего народа и Советской России{113}. После подписания договора с Радой хотели предъявить ультиматум Советской России, а в случае отклонения его — возобновить военные действия на Восточном фронте{114}.

Тем временем правительствам Германии и Австро-Венгрии удалось подавить январские забастовки, проходившие под лозунгом немедленного заключения мира с Советской Россией без аннексий и контрибуций. Это окончательно развязало руки наиболее реакционным и агрессивно настроенным кругам монополистической буржуазии и военщины обеих стран в осуществлении их экспансионистских планов на Востоке{115}.

27 января (9 февраля) Германия, Австро-Венгрия, Болгария и Турция подписали договор с Центральной радой{116}, которая обязалась за военную помощь против большевиков поставить странам Четверного союза до 31 июля 1918 г. 1 млн. тонн хлеба, 50 тыс. тонн живого веса рогатого скота, 400 млн. штук яиц, сало, пеньку, лен, марганцевую руду и другие виды продовольствия и сырья{117}. Едва лишь сведения об этом были получены в Берлине, как Вильгельм II категорически потребовал тотчас же предъявить советской делегации ультиматум о принятии германских условий мира с отказом от Прибалтийских областей до линии Нарва, Псков, Двинск{118}. Вечером того же дня Кюльман предъявил советской делегации категорическое требование немедленно подписать мир на германских условиях{119}.

На вечернем заседании 28 января (10 февраля) Троцкий огласил ответ советской делегации. Вопреки совершенно определенной директиве В. И. Ленина он предательски заявил, что Советская Россия мира подписывать не будет, войну прекращает и армию демобилизует{120}. Глава германской делегации указал Троцкому, что в случае отказа заключить мир “договор о перемирии теряет свое значение, и по истечении предусмотренного [425] в нем срока война возобновляется”{121}. Но последний категорически заявил о невозможности продолжения переговоров.

Такая позиция Троцкого предоставляла полную свободу действий империалистам Германии и Австро-Венгрии. Об этом свидетельствует телеграмма германской делегации в Берлин от 29 января (11 февраля). В ней говорилось: “Здесь почти все считают, что для нас вообще не могло произойти ничего более благоприятного, чем решение Троцкого. Конечно, на первый взгляд оно ошеломляюще. Этим решением Троцкий отказывается от всех преимуществ страны, ведущей войну и заключающей мир. При заключении мира мы все-таки должны были бы сделать ему различные серьезные уступки. Теперь мы сможем все урегулировать по нашему собственному усмотрению”{122}.

Возобновление военных действий на Восточном и Кавказском фронтах

Еще в ходе мирных переговоров германские милитаристы начали разрабатывать планы военной интервенции в Советскую Россию. 5 (18) января штаб Восточного фронта по указанию верховного командования приступил к подготовке наступательной операции на петроградском направлении под кодовым названием “Фаустшлаг” (“Удар кулаком”). В конце января Гинденбург одобрил также план наступления на украинском участке русского фронта{123}.

Теперь, после срыва переговоров, политическое и военное руководство кайзеровской Германии форсировало события, чтобы как можно быстрее привести эти планы в исполнение. 31 января (13 февраля) в Гомбурге состоялось совещание Вильгельма II с представителями имперского правительства и верховного командования, на котором предстояло окончательно решить вопрос о возобновлении военных действий против Советской России. Людендорф, рассматривая дальнейшие перспективы ведения войны на два фронта, писал в докладной записке на имя кайзера: “Если мы не предпримем наступления (против России. — Авт.), обстановка останется неясной, наши войска будут прикованы на Востоке... мы поставим под угрозу наш мирный договор с Украиной, а тем самым и снабжение, в котором нуждается Австро-Венгрия и мы сами. Таким образом, окончательная победа останется под сомнение!”{124}. И далее: “Мы, возможно, нанесем большевикам смертельный удар и укрепим наше внутриполитическое положение... освободим на Востоке крупные силы для [426] большого удара, который... настоятельно необходимо нанести на Западе”{125}. Людендорф полагал, что “энергия действий на Востоке”{126} послужит примером для запланированного решительного наступления во Франции.

Серьезные сомнения в реальности планов верховного командования высказывал Кюльман. Он считал, что немедленная интервенция и даже занятие Петрограда тотчас же вызовет внутриполитические осложнения в самой Германии. Кюльман предлагал ограничиться вначале поддержкой внутренней контрреволюции в России{127}. На совещании высказывались также опасения, что возобновление военных действий на Востоке потребует значительных сил германской армии и надолго отвлечет ее от выполнения главной задачи предстоящей кампании — решительного наступления на Западном фронте{128}. Резюмируя эти рассуждения, вице-канцлер Ф. Пайер отметил: “Мы можем начать, но как кончить?”{129}

Требования Людендорфа были поддержаны Вильгельмом II, и это окончательно решило исход совещания в пользу точки зрения верховного командования. Вильгельм II считал, что русские собственными силами не смогут справиться с большевиками, а поэтому немцы должны прийти на помощь, пока их не опередила Антанта. “Следовательно, — подводил итог кайзер, — не новая война, а помощь”{130}. Так, под видом “помощи” народам России против большевиков готовилась интервенция. На совещании было принято решение считать датой истечения срока перемирия с Советской Россией — 17 февраля{131}.

Лишь вечером 16 февраля Советское правительство получило официальное германское сообщение о прекращении перемирия и возобновлении военных действий с 12 часов 18 февраля{132}. Германия вероломно нарушила первую статью договора о перемирии, согласно которой при возобновлении одной из сторон военных действий противник предупреждался об этом за семь дней. На запрос Наркоминдела по поводу нарушения условий перемирия германское правительство еще раз заявило, что оно считает перемирие прерванным и возобновляет военные действия{133}.

Тем временем верховное командование сумело организовать “призывы о помощи” от буржуазных националистов Прибалтики, Финляндии и украинской Центральной рады{134}. Это совершенно [428] недвусмысленно указывало на главные цели интервенции германского империализма, направленные на отторжение от Советской России Прибалтики и Украины.

Ночью и утром 18 февраля с немецких самолетов над населенными пунктами, находившимися в прифронтовой полосе, разбрасывались листовки, в которых демагогически указывалось, что германская армия будет вести военные действия не против мирного населения, а только против “большевиков” и “Красной гвардии”{135}.

К 18 февраля на Восточном фронте находилось 81,5 пехотных дивизий стран Четверного союза, в том числе 50,5 немецких, 28 австро-венгерских, 2 болгарские и 1 турецкая, а также 18 кавалерийских (9 немецких, 8 австро-венгерских, 1 болгарская) дивизий{136}. Уже с 15 февраля противник начал вести разведку вдоль линии фронта, а 17 февраля на некоторых участках имели место отдельные столкновения между германскими и русскими войсками{137}. В полдень 18 февраля наступление развернулось по всему Восточному фронту от Рижского залива до устья Дуная. Оно осуществлялось в трех главных направлениях. На севере на Полоцк, Псков, Ревель и Нарву при поддержке флота наступали 8-я германская армия (7 пехотных дивизий) и армейская группа “Д” (7 пехотных дивизий){138}. В Белоруссии на минском направлении в наступление перешла 10-я германская армия (12,5 пехотных дивизий){139}. Главный удар наносился на Украине. Здесь при поддержке националистических формирований Центральной рады на Киев, Полтаву и Одессу наступала группа армии генерала Линзингена (20,5 пехотных и 5,5 кавалерийских дивизий){140}. Всего, таким образом, против Страны Советов было брошено 47 пехотных и 5,5 кавалерийских дивизий противника.

Несколькими днями раньше, 12 февраля, вероломно нарушив условия перемирия, турецкое командование возобновило военные действия на Кавказском фронте. Сосредоточив 5 дивизий, усиленных иррегулярными частями, оно начало наступление в направлении довоенной русско-турецкой границы, имея конечной целью оккупировать возможно большие территории Закавказья и Южного Азербайджана, свергнуть Советскую власть в Баку и захватить бакинские нефтяные месторождения{141}. Экспансионистские замыслы военного и политического руководства [429] Турции являлись составной частью общего германского стратегического плана наступления на Советскую Россию{142}.

Австро-германским и турецким войскам противостояли части старой русской армии. К середине января 1918 г., по данным Ставки, в составе Северного, Западного, Юго-Западного, Румынского и Кавказского фронтов насчитывалось 173 пехотные дивизии, несколько десятков кавалерийских дивизий, около 2 тыс. пулеметных команд, более 1,5 тыс. артиллерийских батарей{143}. Однако эти цифры выглядели внушительно лишь на бумаге. Буквально каждый день в Петроград поступали тревожные сообщения о растущей стихийной демобилизации старой армии. Солдаты целыми частями оставляли свои позиции, бросали артиллерию, войсковое имущество и уходили в тыл. Остановить этот катастрофический процесс было невозможно. Старая армия, доведенная за три года империалистической войны до крайней степени истощения, усталости и дезорганизованности, разваливалась и в боевом отношении представляла “нулевую величину”{144}.

Проведенный еще в декабре 1917 г. — январе 1918 г. общеармейский съезд по демобилизации армии показал, что старая армия в случае возобновления военных действий будет не в состоянии удержать фронт. По сообщениям делегатов съезда, лишь немногие части сохранили свою боеспособность{145}. В сложившихся условиях необходимо было незамедлительно приступить к организации новой регулярной армии, способной защитить революционные завоевания трудящихся. 12(25) января 1918 г. III Всероссийский съезд Советов единодушно высказался за создание вооруженных сил Советского государства. 15 (28) января Совнарком принял декрет о создании Рабоче-Крестьянской Красной Армии{146}, а 29 января (11 февраля) — декрет о создании Рабоче-Крестьянского Красного Флота{147}.

Интервенты наступали в глубь страны, продвигаясь преимущественно вдоль железных и шоссейных дорог. 18 февраля части армейской группы “Д” захватили мосты через Двину. В тот же день они заняли Двинск, а к 23 февраля подошли к Полоцку, Пскову и Чудскому озеру. Войска 8-й германской армии продвигались в Литве и Эстонии. 10-я армия, наступавшая в Белоруссии, захватила 23 февраля Минск{148}. На Украине наступала наиболее многочисленная группировка австро-германских войск, 18 — 20 февраля части противника овладели Луцком и Ровно, [430] продолжая продвигаться на Гомель и Киев. В целом по всему Восточному фронту только за первые пять дней после возобновления военных действий войска противника продвинулись в глубь советской территории на 200-300 км.

Нашествие германо-австрийских интервентов создало серьезную угрозу жизненно важным центрам Советской России. Утром 19 февраля Совнарком направил правительству Германии радиограмму с протестом против нарушения договора о перемирии. В радиограмме сообщалось о согласии Советского правительства “подписать мир на тех условиях, которые были предложены делегациями Четверного союза в Брест-Литовске”{149}. Одновременно, чтобы не дать германскому командованию повода для задержки с ответом, копия радиограммы была вручена специальному курьеру, посланному навстречу наступавшим немецким войскам{150}. Однако германское правительство не торопилось с ответом, стремясь оккупировать возможно большую территорию Советской России. 19 и 20 февраля между Берлином и Брест-Литовском шел обмен телеграммами, из содержания которых следовало, что немецкие политические и военные руководители намеревались предъявить Советской России еще более тяжелые условия мира и теперь лишь уточняли детали{151}.

В обстановке продолжавшейся австро-германской интервенции Советское правительство приняло самые экстренные меры для организации обороны страны. 20 февраля Совнарком, заслушав доклады главковерха Н. В. Крыленко и помощника начальника Морского генерального штаба В. М. Альтфатера о положении на фронтах, создал Временный исполнительный комитет во главе с В. И. Лениным — чрезвычайный орган, уполномоченный оперативно решать вопросы обороны Советской республики{152}.

21 февраля, в связи с резким ухудшением положения на фронтах, Совет Народных Комиссаров принял написанный В. И. Лениным декрет — воззвание “Социалистическое Отечество в опасности!”. Этот исторический документ, ставший всенародной программой мобилизации всех сил Республики Советов для отпора интервентам, провозглашал священным долгом рабочих и крестьян беззаветную защиту своей Родины от войск германских интервентов. Всем Советам и революционным органам вменялось в обязанность “защищать каждую позицию до последней капли крови”, указывалось о проведении оборонных мероприятий, о вывозе из зоны военных действий паровозов, вагонов, имущества, продовольствия, обмундирования, об уничтожении того, что может достаться врагу. В заключение декрет призывал беспощадно расправляться со всеми, кто мешает организации обороны страны{153}. [431]

Опубликованный утром 22 февраля ленинский декрет встретил самый горячий отклик среди трудящихся. “На призыв Коммунистической партии и Советского правительства встать на защиту социалистического Отечества рабочий класс ответил усилением формирования Красной Армии и партизанских отрядов. 22 и особенно 23 февраля в Петрограде, Москве, Екатеринбурге, Челябинске и других городах с огромным подъемом прошли митинги рабочих, на которых принимались решения о вступлении в ряды Красной Армии и партизанские отряды”{154}. По инициативе Петроградского Совета 23 февраля было объявлено Днем защиты социалистического Отечества. В самом Петрограде 22 и 23 февраля в Красную Армию вступило около 60 тыс. добровольцев, в Москве — около 20 тыс. человек. Таким образом, день 23 февраля, став переломным моментом в формировании и организации Красной Армии, явился днем массовой мобилизации пролетариата и трудового крестьянства на отпор германскому нашествию. “В ознаменование массового подъема нашего народа на защиту социалистического Отечества и мужественного сопротивления отрядов Красной Армии германским захватчикам день 23 февраля ежегодно отмечается как всенародный праздник” — день рождения Советских Вооруженных Сил{155}.

Формируемые части Красной Армии направлялись на наиболее угрожаемые участки фронта. Еще не многочисленные, подчас плохо сколоченные и обученные, зачастую не имевшие четкой военной организации, отряды молодой Рабоче-Крестьянской Красной Армии смело вступили в неравную схватку с превосходящими силами интервентов. Наиболее упорные бои развернулись в те дни на подступах к Петрограду, особенно в районах Ревеля, Пскова и Нарвы.

Возраставшая сила сопротивления частей Красной Армии на важнейших стратегических направлениях наступления противника показала, что поход против Республики Советов не такое легкое предприятие, как это казалось первоначально. Интервенты встретили организованный отпор революционных рабочих, крестьян и солдат, полных решимости беззаветно сражаться за свое социалистическое Отечество. Дальнейшее продолжение боевых действий на Востоке грозило перспективой затяжной войны, что в предвидении решающего наступления во Франции было для германского верховного командования крайне нежелательным и вынудило его пойти на заключение мира с Советской Россией.

Утром 23 февраля Советское правительство получило ответ на свою радиограмму от 19 февраля. Это был ультиматум, который содержал новые, более тяжелые условия мира по сравнению с теми, которые были выдвинуты двумя неделями раньше. Германское правительство категорически требовало немедленно вывести [432] русские войска из Прибалтики, Финляндии и с Украины, возвратить Турции анатолийские области, заключить договор с Центральной радой, демобилизовать армию, восстановить неравноправный для России русско-германский торговый договор 1904 г. На принятие ультиматума давалось 48 часов{156}. Такова была цена предательского заявления Троцкого.

Ультиматум германского командования обсуждался 23 февраля в ЦК партии, а ночью — во ВЦИК. Рано утром Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет сообщил о принятии ультиматума и об отъезде советской делегации в Брест-Литовск{157}.

Между тем наступление интервентов продолжалось. На подступах к Пскову 53-й германский корпус столкнулся с сильным сопротивлением двух латышских стрелковых полков, 2-го Красноармейского полка и красногвардейских отрядов. Более двух суток немногочисленные советские войска сдерживали натиск превосходящих сил противника. В ночь на 25 февраля Псков пал{158}, но дальнейшее продвижение противника на этом направлении было приостановлено. Бои за Псков дали советскому командованию возможность подтянуть на этот участок фронта новые красноармейские отряды, сформированные в Петрограде 22-23 февраля, и стабилизировать фронт{159}.

К 23 февраля части 8-й германской армии вышли к Ревелю, угрожая захватить находившиеся там корабли Балтийского флота. Чтобы ликвидировать эту угрозу, советское командование еще 17 февраля отдало директиву о переводе всех боевых и вспомогательных судов в Гельсингфорс и Кронштадт{160}. Эвакуация флота началась 22 февраля и проходила в условиях сложной ледовой обстановки, при непрерывном обстреле ревельской гавани артиллерией и бомбардировках авиации противника. Последний советский корабль “Адмирал Макаров” покинул Ревель в 19 часов 25 февраля, когда город и порт уже были захвачены немецкими войсками{161}.

Захватив Ревель, противник продолжал наступление на Нарву, овладеть которой германское командование категорически потребовало в своем приказе от 26 февраля{162}. Упорные бои за город продолжались в течение нескольких дней, и только в ночь с 3 на 4 марта рабочие красногвардейские отряды, части Красной Армии и моряки Балтийского флота, понеся большие потери, оставили [433] Нарву и отошли к Ямбургу, где им удалось закрепиться{163}. Дальнейшее продвижение 8-й германской армии на петроградском направлении было приостановлено.

В последние дни февраля — начале марта не прекращалась германская интервенция и в Белоруссии. 27 — 28 февраля 10-я германская армия заняла Жлобин и Рогачев и продолжала наступление на Оршу, создавая угрозу Смоленску{164}. Однако теперь войскам интервентов приходилось иметь дело со все более возраставшим сопротивлением частей и отрядов Красной Армии. На отдельных участках фронта советские войска неоднократно переходили в контратаки{165}. 3 марта противнику после упорных боев удалось овладеть Ровно, однако дальнейшее его продвижение в западном направлении было остановлено на добрушских позициях отрядами 1-й революционной армии.

Более неблагоприятно складывалась обстановка на южном участке фронта. Австро-германские войска, имея значительное превосходство в силах над действовавшими на Украине отрядами Красной Армии и Красной гвардии, заняли 1 марта Гомель. В тот же день в результате одновременного наступления с западного, северо-западного и юго-западного направлений интервенты овладели Киевом{166}.

Брестский мир

28 февраля в 14 часов 30 минут советская делегация во главе с Г. Я. Сокольниковым{167} прибыла в Брест-Литовск и тотчас же выступила с решительным протестом против нарушения Германией и ее союзниками условий перемирия. В ответ на это новый глава германской делегации Ф. Розенберг заявил, что военные действия закончатся лишь после подписания мирного договора{168}. 1 марта возобновились мирные переговоры. Собственно, дальнейшую работу конференции переговорами назвать уже было нельзя. Открыв первое заседание, Розенберг заявил, что ни о каких прениях речи быть не может и что мирный договор должен быть подписан в течение трех дней, в противном случае германская сторона будет считать переговоры сорванными и не прекратит военных действий{169}. Учитывая это, советская делегация отказалась от какого бы то ни было обсуждения как “совершенно [434] бесполезного при создавшихся условиях” и заявила о своей немедленной готовности подписать мирный договор в том виде, как он был сформулирован представителями Центральных держав{170}. Утром 3 марта Брест-Литовский мирный договор был подписан{171}.

Условия договора были очень тяжелы. От Советской России отторгались Прибалтика и часть Белоруссии; на Кавказе к Турции отходили Карс, Ардаган и Батум. Украина и Финляндия признавались самостоятельными государствами, а части Красной Армии должны были быть выведены оттуда. Советское правительство обязывалось заключить договор с Центральной радой и признать ее мирный договор от 27 января (9 февраля) с Центральными державами. Интервенты оккупировали огромную территорию бывшей Российской империи площадью около 1 млн. кв. км. На захваченных областях проживало около 50 млн. человек, что составляло примерно треть населения России, добывалось 90% каменного угля, 73% железной руды, размещалось 54% промышленности и 33% железнодорожной сети{172}. Согласно пятой статье договора Советское правительство должно было демобилизовать армию, в том числе и только что сформированные части Красной Армии. Корабли Военно-Морского Флота должны были войти в русские порты и находиться там до заключения всеобщего мира либо немедленно разоружиться.

Специальное приложение к мирному договору восстанавливало крайне невыгодные для Советского государства таможенные тарифы, предусмотренные еще русско-германским торговым договором 1904 г.{173}

Таким образом, Брестский договор явился целым комплексом экономических, политических и военных условий, которые тяжелым бременем ложились на молодую Советскую республику. И все же этот, по выражению В. И. Ленина, “несчастный мир”{174} явился крупным достижением советской внешней политики. Констатируя архитяжелые и унизительные условия Брестского мира, В. И. Ленин указывал противникам его подписания, что к этому договору необходимо подходить прежде всего с военной точки зрения, а “военная история говорит яснее ясного, что подписание договора при поражении есть средство собирания сил”{175}. В. И. Ленин был глубоко убежден в недолговечности и непрочности Брестского мира и призывал трудящихся не отчаиваться, [435] а готовиться к предстоящей решающей схватке с международным империализмом.

Правильность ленинской стратегии и тактики подтвердил VII экстренный съезд партии. 8 марта большинством голосов съезд принял резолюцию, одобрявшую подписание мирного договора с Центральными державами. Резолюция отмечала, что в условиях начавшейся агрессии империалистов этот вынужденный шаг Советской власти является безусловно необходимым. Съезд указал на неизбежность новых империалистических войн против Советской России и призвал партию, всех сознательных рабочих к принятию самых энергичных мер для повышения дисциплины, для создания строжайше связанных и скрепленных железной волей организаций, способных поднять миллионные массы на защиту социалистической революции. В резолюции подчеркивалась необходимость развернуть систематическое и всеобщее военное обучение трудящихся. От имени партии съезд заявил о полной убежденности в грядущей победе пролетарских революций во всех странах и заверил, что рабочий класс Страны Советов выполнит свой интернациональный долг и окажет всемерную поддержку международному революционному движению{175а}.

15 марта мирный договор был ратифицирован IV Всероссийским съездом Советов. Партия большевиков получила мирную передышку, необходимую для развертывания социалистического строительства и укрепления обороны Советской республики.

После заключения Брестского мира политическим и военным руководителям кайзеровской Германии казалось, что они уже близки к достижению окончательной победы над странами Антанты и смогут навязать им такой же мирный договор, как и России. Это отразилось в “Меморандуме о вызываемых военными интересами экономических требованиях, которые следует выдвинуть на мирных переговорах”, составленном генеральным штабом армии, морским генеральным штабом, военным министерством, ведомством иностранных дел и другими правительственными и военными инстанциями и представленном 10 марта рейхсканцлеру{176}.

Германские милитаристы и их союзники не намеревались прекращать агрессии против Советской России. В Берлине продолжали скрупулезно разрабатывать проекты новых территориальных захватов на Востоке, обсуждать планы свержения Советской власти и использования экономических и природных ресурсов России для победоносного окончания войны на Западе{177}. [436] 5 марта по приказу верховного командования началась перегруппировка сил 8-й и 10-й германских армий с целью возобновления операций на петроградском и московском направлениях. После ратификации Брест-Литовского договора обеими сторонами эти операции были отменены{178}, и продвижение германских войск на северном и центральном направлениях в целом прекратилось, хотя нарушения демаркационной линии немецкими частями продолжались.

Однако угрожающее положение в районе Петрограда и на Балтийском море все еще сохранялось. 5 марта немецкие войска численностью около 10 тыс. человек под командованием генерал-майора Р. фон дер Гольца вторглись в Финляндию{179}, где в феврале победила пролетарская революция и образовалось Советское правительство. Германским интервентам, призванным реакционными кругами финской буржуазии во главе с генералом К. Маннергеймом, при помощи финских белогвардейцев удалось подавить пролетарскую революцию и установить диктатуру крупной буржуазии. Предпринимая интервенцию в Финляндию, немецкое военное руководство преследовало цель создать здесь удобный плацдарм для агрессии против Советской России{180}.

Возникла реальная опасность захвата германскими войсками и белофиннами кораблей Балтийского флота, базировавшихся на Гельсингфорс, и Советское правительство приняло решение начать немедленный перевод флота в Кронштадт{181}. Эта сложнейшая стратегическая операция, вошедшая в историю как “Ледовый поход” Балтийского флота, началась 12 марта в условиях тяжелой ледовой обстановки и успешно завершилась 2 мая 1918 г. 233 корабля, в том числе 6 линкоров, 5 крейсеров, 54 эскадренных миноносца, 12 подводных лодок и других боевых кораблей, вспомогательных и торговых судов, были спасены благодаря героизму и самоотверженности балтийских моряков{182}.

Воспользовавшись договором с Центральной радой, германские и австро-венгерские войска продолжали свое наступление на Украине. 1 марта интервенты установили в Киеве власть Центральной рады{183} и продвигались дальше в восточном и южном направлениях на Харьков, Полтаву, Екатеринослав, Николаев, Херсон и Одессу{184}. В течение марта и начала апреля противник оккупировал всю Украину и, нарушив условия Брестского мира, вторгся на территорию РСФСР, заняв 8 мая Ростов-на-Дону. [437] Интервенты оказывали помощь в создании контрреволюционной казачьей армии генерала П. Н. Краснова. Еще раньше, 18 апреля, германские войска вторглись в Крым, 30 апреля захватили Севастополь.

Оккупация германскими войсками Крыма вынудила Советское правительство отдать директиву об эвакуации Черноморского флота в Новороссийск{185}. В начале мая основная часть флота перебазировалась из Севастополя в Новороссийск. 11 мая германское командование категорически потребовало возвращения всех боевых кораблей в Севастополь, угрожая в противном случае продолжать наступление в районе Черноморского побережья{186}. В этих условиях В. И. Ленин принял единственно возможное решение: “Ввиду безвыходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно”{187}. Контрреволюционно настроенные офицеры отказались выполнить приказ и утром 17 июня возвратили в Севастополь линкор “Воля” и шесть миноносцев, которые были захвачены немцами. Но экипажи большинства кораблей (линкор “Свободная Россия” и 9 миноносцев), верные революционному долгу, выполнили приказ В. И. Ленина и затопили свои корабли 18 июня в Цемесской [438] бухте{188}. Попытка захватить Черноморский флот свидетельствовала о том, что германские милитаристы отнюдь не собирались отказываться от своих агрессивных замыслов. “Советское правительство, — констатировал впоследствии генерал Г. Куль, — было не временным, а постоянным нашим врагом”{189}.

С подписанием Брестского мира не прекратилась и турецкая интервенция в Закавказье. 8 апреля турецкие войска перешли русско-турецкую границу 1914 г. и вскоре заняли Батум, создав угрозу Эривани и Тифлису{190}. В конце мая в Поти из Крыма стали прибывать немецкие войска. Предпринимая вторжение на территорию Закавказья, германские империалисты рассчитывали опередить турецкие войска и захватить находившиеся там нефтяные и марганцевые месторождения. К середине июня в Закавказье находилось уже более 15 тыс. германских войск с авиацией, артиллерией и пулеметами, в том числе 10 тыс. человек в Поти и 5 тыс. в Тифлисе{191}. 15 сентября германо-турецкие войска захватили Баку.

К осени 1918 г. войска Центральных держав находились на линии Нарва, Псков, Орша, Белгород, Миллерово, Ростов-на-Дону, Керчь, оккупировали все Закавказье.

Германские милитаристы втянули в антисоветскую интервенцию Румынию. 7 мая в Бухаресте был подписан мирный договор между Центральными державами и Румынией{192}, превращавший ее фактически в австро-германскую колонию. Румыния лишалась в пользу победителей стратегически важных пограничных областей, богатых лесом и нефтью. Южная Добруджа передавалась Болгарии, а над Северной Добруджей, являвшейся предметом споров между Турцией и Болгарией, устанавливалось совместное управление государств Четверного союза. На румынский народ ложилось бремя содержания оккупационных войск. Наряду с этим правительство А. Маргеломана обязывалось оказывать полную поддержку германским и австро-венгерским войскам, направлявшимся через территорию Румынии на Украину. Со своей стороны Германия и ее союзники санкционировали присоединение к Румынии Бессарабии, что было грубым нарушением заключенного 9 марта 1918 г. соглашения между РСФСР и Румынией о выводе румынских войск из этой области в двухмесячный срок{193} и являлось ничем не прикрытой интервенцией против Советской республики. [439]

На оккупированных территориях Прибалтики, РСФСР, Украины, Бессарабии и Закавказья интервенты установили режим свирепой военной диктатуры и начали систематическое ограбление захваченных областей. Только из пределов Украины оккупанты вывезли до октября 1918 г. 52 тыс. тонн зерна и фуража, 34 тыс. тонн сахара, 45 млн. яиц, 53 тыс. лошадей и 39 тыс. голов крупного рогатого скота{194}. 5 июля 1918 г. Людендорф подал на имя начальника тайного гражданского кабинета Вильгельма II Ф. Берга докладную записку, в которой изложил подробную программу эксплуатации захваченных восточных областей. В записке говорилось: “Нам важно экономически закрепиться в России, и прежде всего на Украине, чтобы обеспечить себе экономически сильную позицию на случай предстоящей после войны экономической борьбы или продолжения морской войны после окончания боевых действий на суше”{195}. Еще раньше, 16 мая, представители крупнейших монополий германской тяжелой промышленности А. Тиссен, Г. Стиннес, А. Гугенберг и другие выступили со своей программой “Восточной политики”. Она сводилась к тому, чтобы распространить германскую оккупацию на север России, захватить Мурманск, низвести Россию на положение немецкой полуколонии{196}. 27 августа кайзеровские дипломаты вынудили Советское правительство подписать так называемый Добавочный договор, согласно которому Советская Россия должна была под видом компенсации за “военные издержки” выплатить Германии шестимиллиардную контрибуцию и предоставить в ее распоряжение четвертую часть добычи бакинской нефти{197}.

Однако всем этим далеко идущим планам экономического и политического закабаления Советской России не суждено было сбыться. В тылу врага разгоралось пламя повстанческо-партизанской войны, отвлекавшее на себя значительные силы врага. В августе — октябре, когда немецкая армия во Франции и Бельгии терпела поражение за поражением, на восточноевропейском и кавказском театрах военных действий продолжало оставаться около 50 германских, австро-венгерских и турецких дивизий{198}. Резко падало моральное состояние оккупационных войск. По словам В. И. Ленина, войска интервентов все сильнее заражались “духом русской революции”{199}. В июле — августе были неоднократные случаи отказа отдельных германских и австро-венгерских частей участвовать в карательных акциях против мирного [440] населения Украины{200}. В конце сентября — начале октября в Ровно, Киеве, Полоцке и других городах имели место вооруженные столкновения между немецкими солдатами и офицерами. В Харькове в ответ на приказ о передислокации находящихся там частей на Западный фронт началось вооруженное восстание. Над некоторыми казармами были подняты красные знамена{201}. Как и предвидел В. И. Ленин, грабительский Брестский мир оказался недолговечным. 9 ноября в Германии произошла буржуазно-демократическая революция, свергнувшая монархию Гогенцоллернов. Германия и ее союзники потерпели поражение в первой мировой войне. 13 ноября 1918 г. Всероссийский Центральный Исполнительный Комитет принял постановление об аннулировании Брест-Литовского мирного договора{202}. На оккупированных территориях развернулась всенародная война за изгнание интервентов с советской земли.

В. А. Авдеев, В. П. Глухов

3. Германское наступление во Франции

Стремясь добиться в 1918 г. решительной победы над Антантой до прибытия основных сил американской армии, германское верховное командование сосредоточило для наступления на Западном фронте 194,5 дивизии, объединенные в четыре группы армии{203}. Группа армий кронпринца Руппрехта (4-я, 6-я, 17-я и 2-я армии; 83 дивизии) располагалась от побережья Ла-Манша до Сен-Кантена; группа армий кронпринца Вильгельма (18-я, 7-я, 1-я и 3-я армии; 61 дивизия) — от Сен-Кантена до Аргонн; 5-я армия и армейская группа “С” под общим командованием Гальвица (24 дивизии) — от Аргонн до Мозеля; группа армий герцога Альбрехта (19-я армия, армейские группы “А” и “В”; 26,5 дивизий) — от Мозеля до швейцарской границы. Общая численность немецких войск на Западном фронте составляла около 4 млн. человек. Они имели более 15 тыс. артиллерийских орудий, около 3 тыс. самолетов и 10 танков{204}.

Войска Антанты состояли из 176 пехотных и 10 кавалерийских дивизий. От побережья до района севернее Ипра оборонялись бельгийские войска под командованием короля Альберта в составе 12 пехотных и 1 кавалерийской дивизии. Далее до Сен-Кантена и южнее располагались 5-я, 3-я, 1-я и 2-я английские армии (60 пехотных{205} и 3 кавалерийские дивизии) под командованием [442] фельдмаршала Хейга. Французские войска (главнокомандующий генерал Петэн) насчитывали 104 пехотные{206} и 6 кавалерийских дивизий, объединенных в три группы армий. Северная группа армий под командованием Франше д'Эсперэ в составе 4-й, 5-й и 6-й армий (42 пехотные дивизии) занимала фронт от Сен-Кантена до Вердена, восточная группа армий (командующий генерал Кастельно) в составе 56 пехотных дивизий{207} — от Вердена до швейцарской границы. Помимо этого 6 пехотных{208} и 6 кавалерийских дивизий под командованием генерала Файоля образовывали резервную группировку{209}, дислоцировавшуюся на путях к Парижу в тылу Северной, а частично Восточной групп армий. Союзные войска насчитывали около 5 млн. человек, около 16 тыс. орудий, свыше 3800 самолетов и более 800 танков{210}.

Таким образом, германская армия превосходила союзников на 18,5 пехотных дивизий, но уступала им по численности личного состава. Армии Антанты имели больше артиллерии, самолетов, а также абсолютное превосходство в танках и кавалерии{211}.

Наступление в Пикардии и во Фландрии

Первые наброски плана большого весеннего наступления на французском фронте были сделаны германским командованием еще в конце октября — начале ноября 1917 г.{212} и стали предметом обсуждения на совещании начальников штабов групп армий 11 ноября в Монсе.

Начальник штаба группы армий кронпринца Вильгельма полковник Шуленбург и начальник оперативного отдела верховного командования подполковник Ветцель выступили с проектом плана наступления против французов в районе Вердена{213}. При успехе операция могла бы привести к захвату важного укрепленного района, к выпрямлению и сокращению линии фронта. Однако французы имели на этом участке, прикрывавшем жизненно важное парижское направление, крупные силы и значительные [443] резервы и, как показывал опыт 1916 г., готовы были драться за Верден до последнего солдата. Для наступления потребовалось бы много сил и средств, которых германское командование не имело в своем распоряжении{214}.

Второй вариант плана, представленный начальником штаба группы армий кронпринца Руппрехта генералом Кулем, предусматривал наступление во Фландрии в районе Армантьера и Ипра с целью захватить побережье Ла-Манша, отрезать английские армии от французов и, прижав англичан к морю, уничтожить на ограниченном пространстве{215}.

План сокрушения английской армии обсуждался верховным командованием еще в конце 1915 — начале 1916 г. Но тогда эта цель для германской армии была недостижима. Теперь же наступление против англичан, вынесших главную тяжесть борьбы во второй половине 1917 г. и понесших значительные потери, представлялось весьма перспективным со стратегической точки зрения. В случае успеха открывалась возможность скорейшего завершения войны. Конечная цель наступления — порты Кале, Дюнкерк и Булонь, через которые шли различные пополнения для союзников, находились всего в 90-100 км от линии фронта. “Если мы достигнем берега канала, — писал Гинденбург, — то мы непосредственно затронем жизненный нерв Англии. Мы не только получим возможность мешать подвозу морем, но сможем отсюда обстрелять британский южный берег нашими дальнобойными орудиями”{216}.

Наступление облегчалось наличием в тылу германских армий во Фландрии густой сети железных дорог, необходимых для питания операции. Однако англичане, по данным германской разведки, ожидали наступления во Фландрии и сосредоточили в этом районе основную массу своих резервов. Но главным препятствием были низменная, болотистая местность и неблагоприятные погодные условия, не позволявшие начать наступление ранее середины апреля{217}.

Людендорф согласился с Кулем в том, что главный удар следует нанести на английском фронте. Однако он считал наиболее целесообразным наступление не в районе Армантьер, Ипр, а южнее, в наиболее слабом месте союзного фронта, между Аррасом и Ла-Фером, в стыке расположения английских и французских армий. Людендорф полагал, что германские войска, [444] овладев линией на Сомме Перонн, Ам, “могли бы, опираясь левым флангом на Сомму, перенести наступление дальше в северо-западном направлении, что привело бы к свертыванию английского фронта”{218}. Одновременно это приводило к разъединению английских и французских армий.

Начало наступления между Аррасом и Ла-Фером не зависело от метеорологических условий и было возможно уже в марте. Немаловажным для германского командования являлся тот факт, что оборона англичан была организована здесь значительно слабее, чем во Фландрии. Вторые и третьи позиции были оборудованы не на всем фронте. Незначительные резервы английского командования дислоцировались лишь в секторе Камбре. Под Сен-Кантеном и южнее их совсем не было{219}.

Окончательного решения относительно участка прорыва фронта противника 11 ноября принято не было. Только 24 января, после поездки Людендорфа по фронту и изучения обстановки на участках 4-й, 6-й, 2-й, 18-й и 7-й армий, было принято окончательное решение о наступлении 17-й, 2-й и 18-й армиями между Краузилем и Ла-Фером{220}.

План операции был сформулирован в приказе Гинденбурга от 10 марта 1918 г. Наступление назначалось на 9 часов 40 минут 21 марта. Главный удар должны были нанести 17-я и 2-я армии группы армий кронпринца Руппрехта. Их ближайшей задачей являлся охват англичан в выступе у Камбре и выход на линию Краузиль, Бапом, устье р. Оминьон; последующей — наступление на фронт Аррас, Альбер. В случае успеха 17-я армия должна была “поколебать английский фронт... перед 6-й армией, освобождая расположенные здесь на позиции германские силы для подвижной войны”{221}. На 18-ю армию группы армий кронпринца Вильгельма возлагалась вспомогательная задача — прикрыть левый фланг ударной группировки. Она должна была выйти на р. Сомма и канал Кроза, а затем форсировать их. Резерв верховного командования составляли 3 пехотные дивизии. Приказом предусматривалось ведение с 20 по 24 марта демонстративных атак и артиллерийского обстрела позиций противника на других участках фронта. От организации отвлекающих операций пришлось отказаться вследствие недостатка сил{222}.

По справедливому замечанию В. А. Меликова, директива от 10 марта не отвечала требованиям планирования операции. [445] “В каком направлении, должна развиваться тактическая победа прорыва, если она будет достигнута, оставалось совершенно неизвестным”{223}. Людендорф фактически отказался от планирования операции в глубину. Он заявлял: “Я возражаю против термина операция. Мы пробьем брешь, остальное будет само [446] собой”{224}. Впоследствии, при составлении официального германского труда по истории первой мировой войны, Людендорф снова высказал ту же мысль: “Я решительный противник того, чтобы заранее составлять далеко идущие планы... Полководец должен действовать интуитивно, зачастую в соответствии с внезапной мыслью”{225}. Погоня за тактическими успехами и отказ от планирования операции в глубину дезориентировали войска, противоречили главной цели верховного командования — быстрому сокрушению Антанты, неизбежно вели к борьбе на истощение и несли в себе зародыш поражения.

Зимой 1917 — 1918 гг. шла усиленная подготовка германской армии к наступлению. На основе обобщения опыта боевых действий 1916 — 1917 гг. 26 января 1918 г. была издана инструкция “Наступление в позиционной войне”{226}. Она дополнялась рядом других инструкций и наставлений, определявших действия различных родов войск и их взаимодействие{227}. Основные положения инструкций сводились к давно вынашиваемой идее — прорвать на широком фронте систему обороны противника с целью перейти от позиционной войны к маневренной.

Прорыв осуществляется сосредоточением на широком фронте мощных сил и средств и достигается методичностью подготовки, внезапностью, быстротой, силой ударов и большой глубиной проникновения в оборону противника. Внезапность обеспечивается скрытностью всей подготовки и короткой (2-4 часа) артиллерийской подготовкой, основанной на отказе от разрушения укреплений противника и на нейтрализации его пехоты и артиллерии массовым применением химических снарядов. Сила первого удара, обеспеченного поддержкой мощной массы артиллерии (до 100 орудий на 1 км фронта) и минометов, должна ошеломить и деморализовать противника.

Инструкции требовали осуществления тактического прорыва (глубина до 10 км) и захвата артиллерийских позиций противника в первый же день боя, который подразделялся на два периода: 1) бой в позиционной зоне под прикрытием подвижного огневого вала; темп продвижения пехоты равнялся здесь скорости движения огневого вала (1 км в час) и 2) бой за пределами досягаемости огневого вала.

Наступление, особенно во втором периоде боя, предполагало предоставление широкой инициативы частным начальникам. При [447] прорыве в целях сохранения темпа наступления рекомендовалось избегать лобовых атак очагов сопротивления, а обходить их с флангов и тыла{228}.

Пехотная дивизия осуществляла прорыв на участке шириной 1800-2000 м и имела следующий боевой порядок. В первом эшелоне наступали два полка, третий полк являлся резервом. Полки и батальоны также строили свои боевые порядки в две линии. Батальонная пулеметная рота распределялась между ротами первой линии и резервом. Минометы находились при ротных поддержках. Штурмовые отряды и саперы придавались головным батальонам. Сопровождавшая пехоту батарея 77-мм орудий подчинялась непосредственно командиру полка, который в зависимости от условий боя и местности мог ее поделить между передовыми батальонами{229}. Дивизии второго эшелона оперативного построения развертывались в 2-3 км за первым эшелоном. Дивизии третьего эшелона находились в 15 — 20 км за линией фронта{230}.

В целях осуществления глубокого прорыва германское командование указывало на необходимость пехотным соединениям первого эшелона вести наступательный бой до полного истощения своих сил. “Атака должна быть исполнена одной и той же дивизией... Следует отбросить мысль о замене одной атакующей дивизии после одного дня боя. Наоборот, пехота, искусно руководимая, должна сохранить свою боеспособность, чтобы вести наступательный бой в продолжение многих дней”{231}. Осуществление этого принципа на практике привело в ходе наступления к большим потерям и утрате многими дивизиями боеспособности.

Особое внимание при подготовке к наступлению было обращено на усовершенствование тактики артиллерии. 24 января 1918 г. директивой верховного командования был введен метод уточненной стрельбы капитана Пулковского, который сводился к подавлению неприятельской артиллерии и пехоты внезапным огнем без предварительной пристрелки. Сущность этого метода состояла в точном определении местонахождения огневых позиций и целей, учете различной дальнобойности орудий и влияния в продолжение всей стрельбы метеорологических условий{232}.

Одновременно вводилась система организации централизованного управления артиллерийскими массами, разработанная [448] полковником Брухмюллером. Главное достоинство новых методов использования артиллерии заключалось в том, что с их помощью достигалась внезапность атаки пехоты, которая сразу же могла принести большой успех{233}.

Артиллерия должна была подавить оборону противника на всю тактическую глубину, нейтрализовать его огневые средства, работу штабов, командных пунктов, линий связи, прифронтовых железных и шоссейных дорог. Эффективность стрельбы на поражение повышалась массовым применением химических снарядов{234}.

Для выполнения этой задачи по системе Брухмюллера вся артиллерия делилась на четыре группы, каждая из которых имела свое назначение{235}.

1. Группы борьбы с пехотой создавались на участке каждой дивизии первого эшелона. В их состав включалась легкая артиллерия и минометы, задача которых состояла в подготовке к штурму пехотных позиций противника.

2. Группы борьбы с артиллерией организовывались на участках армейских корпусов и подразделялись на подгруппы по числу дивизий первого эшелона.

3. Дальнобойные и фланкирующие группы тяжелой артиллерии создавались на участках армейских корпусов и предназначались для обстрела аэростатов наблюдения, лагерей, командных пунктов, узлов связи, дорог и фланкирования позиций противника.

4. На фронте каждой армии организовывались тяжелые группы настильного огня, предназначавшиеся для обстрела самых дальних целей.

С началом атаки пехоты устанавливался огневой вал, который должен был парализовать противника, загнать его в укрытия и “позволить своей пехоте застать его в таком положении”{236}. Движение огневого вала производится по графику, скачками в 200-400 м, причем тяжелая артиллерия должна переносить огонь несколько раньше легкой, чтобы падающие назад осколки не представляли опасности для атакующей пехоты. По сигналу пехоты движение огневого вала могло ускоряться или задерживаться{237}.

Ряд новых положений был введен и в использование авиации [449] в общевойсковом бою. Изданные наставления основывались на опыте 1917 г., подчеркивали особенности действия авиации при переходе к маневренной войне. Истребительная авиация, подчиненная армиям, должна была обеспечить к началу атаки господство в воздухе и сохранять его в ходе наступления. Атакующая пехота поддерживалась штурмовой авиацией, которая придавалась корпусам. Действуя группами от 6 до 20 самолетов на высоте 50-100 м, она наносила удары по противнику, его артиллерии и пулеметным гнездам, содействуя таким образом наступлению своей пехоты. Разведывательная авиация вела разведку противника, корректировку артиллерийского огня. Особое значение придавалось ведению ночной разведки. В целях установления прочной связи с пехотой аэродромы должны были избираться в возможной близости к штабам корпусов и дивизий{238}.

Все дивизии, предназначенные для наступления, с начала 1918 г. были отведены в тыл и в соответствии с новыми инструкциями прошли трехнедельную подготовку. Основной задачей была отработка способов движения за огневым валом, преодоление препятствий на поле боя, а также приемов борьбы с танками противника, взаимодействия с авиацией, артиллерией сопровождения пехоты, инженерными войсками и частями связи{239}. Аэрофотоснимки позиций противника изучались всем командным составом, до командиров отделении включительно{240}.

Серьезной ошибкой германского командования было то, что оно не имело в своем распоряжении на Западном фронте подвижных войск, необходимых для развития тактического прорыва в оперативный. Вся кавалерия была оставлена на Восточном фронте. Не сумели в Германии своевременно оценить и значение танков. После сражения под Камбре началась разработка конструкций тяжелого, среднего и легкого танков. Однако германская промышленность не смогла в жесткие сроки освоить массовый выпуск танков. К началу наступления на фронт поступили всего 10 средних танков модели A7V{241}. Кроме того, было [450] отремонтировано 75 трофейных танков{242}. Но инструкций по применению нового вида боевой техники разработано не было.

Решение Антанты держаться в начале 1918 г. оборонительного образа действий обусловило подготовку войск к оборонительным операциям и уточнение взглядов на ведение оборонительного боя. Оперативно-тактические взгляды, принятые во французской армии, в целом разделялись и другими союзными армиями{243}.

Основные указания на ведение оборонительного боя были изложены в директиве французского главного командования № 4 от 22 декабря 1917 г. и в инструкции от 24 января 1918 г.{244}

В обоих документах осуждалась жесткая оборона, основанная на стремлении во что бы то ни стало удержать каждый метр территории, и рекомендовалась эластичная оборона, “питающаяся” из глубины. Первую позицию предлагалось рассматривать как прикрытие, годное для того, чтобы если не сломить, то по крайней мере задержать и ослабить натиск противника. Признавалась возможной временная потеря первой позиции. Поэтому войска, занимающие ее, должны быть сведены до минимума. Основные усилия обороняющихся войск и резервов рекомендовалось перенести в глубину тактической зоны обороны на промежуточную и вторую позиции{245}. Вторая позиция избиралась с таким расчетом, чтобы противник мог достичь ее лишь после ряда боев. Это должно было расстроить боевой порядок его атакующей пехоты и первоначальную группировку артиллерии.

Однако начавшаяся в соответствии с новыми распоряжениями подготовка войск к ведению оборонительных боев была приостановлена 8 февраля 1918 г. вмешательством премьер-министра и военного министра Франции Ж. Клемансо. Он выразил резкое несогласие со взглядами главнокомандующего на то, что “оборонительные мероприятия должны базироваться на сопротивлении второй позиции”{246}. Клемансо отстаивал устаревшую точку зрения, утверждая, что основные усилия нужно сосредоточить на первой, более укрепленной позиции. Так как, по его мнению, вторая позиция могла быть “закончена лишь через очень длительный промежуток времени”, то именно первая позиция и рассматривалась как “позиция сопротивления”{247}. Это привело [451] к тому, что основные силы французских войск стали сосредоточивать на первой позиции.

Относительно места предстоящего германского удара у союзного командования долгое время не было ясности. Тем не менее к началу наступления Хейг и Петэн пришли к выводу, что оно последует против 3-й и 5-й английских армий в районе между Скарпом и Уазой. Считался также возможным одновременный вспомогательный удар против французов в Шампани в районе Вердена, Реймса{248}. Но сила, цели и последствия германского удара определены не были.

К 21 марта на фронте наступления от Краузиля до Ла-Фера протяжением в 70 км были сосредоточены 62 германские дивизии{249}. В трех армиях на фронте их расположения в 106 км находилось 6824 орудия различных калибров (на 70-километровом фронте непосредственной атаки размещалось примерно 6000 орудий) и около 1000 самолетов. Войска строились в три эшелона. В первом эшелоне оперативного построения находилось 30 дивизий, во втором — 19, в третьем — 10 и в резерве — 3 дивизии.

На 70-километровом фронте, избранном германским командованием для атаки, оборонялись 3-я и 5-я английские армии, имевшие в своем составе 32 пехотные и 3 кавалерийские дивизии, 216 танков, около 3000 орудий и около 500 самолетов{250}. На участке прорыва германскому командованию удалось таким образом создать примерно двукратное превосходство в силах и средствах над противником.

Все было готово к наступлению. Однако само германское командование не было полностью уверено в его успехе. Кронпринц Руппрехт еще в конце января отметил в своем дневнике: “От наступления... не следует ожидать слишком многого... Я опасаюсь, что его результат... выразится лишь в выгибе вражеского фронта”{251}. Не меньшие сомнения одолевали и начальника штаба группы армий кронпринца Вильгельма полковника Шуленбурга. В ночь на 21 марта он сказал майору Л. Беку{252}: “В сражении, которое начнется завтра, мы можем захватить 100 000 пленных и 1000 орудий. В конце же сражения мы окажемся в еще более тяжелом положении, чем до него... Наступление не решит исхода войны, для этого у нас недостаточно сил”{253}. Людендорф также признавался: “Что нам удастся [452] достигнуть — прорвем ли мы неприятельский фронт и разовьем наше наступление в операцию или оно не выйдет из пределов вылазки, это оставалось неизвестным”{254}.

21 марта в 4 часа 40 минут (на участке 17-й армии — в 5 часов 05 минут){255} внезапно, при полнейшей темноте германская артиллерия открыла огонь по английским позициям от Краузиля до Ла-Фера{256}. Началось одно из крупнейших сражений в истории первой мировой войны.

Артиллерийская подготовка длилась пять часов. Особенно сильному обстрелу в течение первых двух часов подверглась артиллерия 3-й и 5-й английских армий, которую германцы забросали бризантными и химическими снарядами. Интенсивным настильным огнем обстреливались штабы, командные пункты, расположения войск и тыловые коммуникации английских армий. Затем огонь артиллерийских батарей, усиленных минометами, был перенесен на оборонительные позиции английской пехоты. Потери англичан были значительны. Радио и телефонная связь была нарушена.

В 9 часов 40 минут в атаку под прикрытием огневого вала пошла глубоко эшелонированная германская пехота. За ней следовала зенитная артиллерия для прикрытия от воздушного нападения и привязные аэростаты для наблюдения за ходом боя и корректировки артиллерийского огня. Одновременно часть германских батарей продолжала вести обстрел опорных пунктов и артиллерии противника, расположенных на второй позиции. Ответный огонь английской артиллерии, парализованной внезапно начавшейся артподготовкой и густым туманом, был мало эффективен{257}.

В 11 часов, как только рассеялся туман, в воздух поднялась разведывательная авиация. По ее донесениям, германское командование смогло к 12 часам получить точные сведения о ходе прорыва. Германские истребители с 12 часов надежно обеспечили господство в воздухе. В 15 часов в бой вступила штурмовая авиация, которая до наступления темноты обстреливала пехоту и артиллерию противника там, где они оказывали наиболее упорное сопротивление. Приняв участие в наступлении, германская авиация оказала значительную поддержку пехоте. Английская [453] авиация ввиду двукратного превосходства германской держалась пассивно{258}.

К исходу первого дня наступления 17-я и 2-я германские армии вклинились в английскую оборону на 2-4 км, глубина продвижения 18-й армии составила 6 — 7 км. Таким образом, задача первого дня наступления — осуществление тактического прорыва и захват артиллерийских позиций противника — не была выполнена. Немецким войскам удалось захватить всего 138 английских орудий{259}. Хорошие тыловые коммуникации позволили английскому командованию оттянуть почти всю артиллерию на вторую позицию.

17-й и 2-й армиям также не удалось добиться охвата англичан в выступе у Камбре, а именно это Людендорф считал необходимой предпосылкой успеха всей операции{260}.

В ходе наступления из-за тумана нарушилось взаимодействие пехоты с артиллерией. Огневой вал оторвался далеко вперед, и пехота потеряла с ним соприкосновение{261}. Многие очаги сопротивления оказались не подавленными артиллерией сопровождения, и пехоте пришлось затратить на борьбу с ними немало сил и времени{262}.

В последующие два дня наступление 17-й германской армии, наталкиваясь на организованное сопротивление 3-й английской армии, развивалось медленно. К исходу 23 марта она с большим трудом продвинулась всего на 5 — 6 км. Значительно быстрее продвигались части 2-й армии. В ночь на 22 марта командующий 3-й английской армией, опасаясь охвата своих войск в выступе у Камбре, отвел их на 2-3 км назад{263}. В результате к концу третьего дня 2-я германская армия смогла преодолеть тактическую зону обороны англичан и продвинуться на 10-12 км.

Наиболее высокими темпами развивалось наступление на участке 18-й армии, которая в соответствии с планом операции должна была выполнять вспомогательную задачу. За три дня она углубилась в расположение противника на 20 км, полностью осуществила прорыв тактической зоны обороны 5-й английской армии и, форсировав р. Сомма и канал Кроза, начала бои по преодолению оперативной обороны.

Успеху 18-й армии в немалой степени способствовали решительные действия германской штурмовой авиации, усилия которой направлялись туда, где шли наиболее ожесточенные наземные [454] бои. Так, 22 марта сопротивление 50-й и 61-й английских дивизий в районе Бовуа было сломлено при помощи 30 штурмовиков, с высоты 50 м обстрелявших обороняющихся, а на следующий день германские штурмовые эскадрильи совершали налеты на подходящие к 5-й английской армии резервы, на отходящие войска и обозы{264}. Однако 23 марта обстановка в воздухе меняется. В этот день в бой вступили французские истребители. Более активными стали действия и английских летчиков{265}.

В результате боев 21-23 марта 5-я английская армия оказалась настолько измотанной, что не могла уже больше собственными силами удерживать фронт. Ее положение вызывало серьезную тревогу у английского главнокомандующего фельдмаршала Хейга{266}.

В первые дни отражения германского наступления на ходе оборонительных действий особенно отчетливо сказалось отсутствие единого командования и общесоюзных резервов вооруженных сил Антанты на Западном фронте. В результате с самого начала сражения французское командование ничего не предприняло, чтобы оказать помощь своему союзнику. Петэн считал возможным скорое начало германского наступления в Шампани и не хотел лишать свой фронт резервов. И только с 23 марта, когда наступление 18-й германской армии создало угрозу образования разрыва между 5-й английской и 1-й французской армиями, французские дивизии начали на автомобилях прибывать на фронт боевых действий, с ходу вступая в сражение{267}.

Ход начавшегося наступления нарушил первоначальный замысел германского командования. Вместо запланированного прорыва фронта и охвата левого фланга англичан 17-й и 2-й армиями наибольший успех обозначился на участке 18-й армии. Верховное командование было поставлено перед задачей: остановить наступление 18-й армии и добиваться решительного успеха на правом фланге или же изменить план и продолжать развивать успех на вспомогательном, юго-западном направлении{268}.

Совещание начальников штабов групп армий кронпринцев Руппрехта и Вильгельма с участием кайзера, состоявшееся днем 23 марта в Авене, обсудило создавшееся положение. Из доклада, сделанного Людендорфом, следовало, что по меньшей мере 50 английских дивизий разбиты и беспорядочно отступают{269}. [455]

Исходя из этого, первый генерал-квартирмейстер изложил новый план наступления: обходить оба фланга союзников, т. е. добиваться одновременного разгрома англичан и французов, отбрасывая англичан к побережью, а французов к Парижу.

2-й армии, действовавшей в центре, было приказано наступать не только севернее Соммы, как это предусматривалось 10 марта, но и по южному ее берегу, в направлении на Амьен, с целью разъединения 5-й английской и 6-й французской армий. 18-я армия должна была осуществлять наступление в юго-западном направлении непосредственно против 6-й французской армии, отбросить ее дивизии сначала за р. Уаза, а затем, во взаимодействии с 7-й армией, за р. Эна. Одновременно 17-я армия должна была наступать в направлении на Аббевилль, Сент-Поль и во взаимодействии с 6-й и 4-й армиями сбросить английские войска в море{270}.

В этой связи морской генеральный штаб поставил перед Флотом открытого моря задачу: воспрепятствовать организованному взаимодействию английского флота и сухопутной армии в ведении оборонительного сражения, а в случае успеха наступления сорвать эвакуацию английских войск с континента{271}.

Усилия наступающих армий, таким образом, раздваивались. Вместо планировавшегося ранее наступления в одном северо-западном направлении теперь предусматривалось одновременно вести его в расходящихся направлениях. Новый план исходил из переоценки начального успеха операции. Он не учитывал потенциальных возможностей противника и не соответствовал имевшимся в распоряжении верховного командования силам и средствам.

Тем не менее германское наступление продолжало развиваться. Французские дивизии, вступая в сражение с ходу, оказывались зачастую без достаточной артиллерийской и авиационной поддержки и не могли быстро стабилизировать фронт.

К исходу 26 марта немецкие войска вышли на фронт Див, Эрш, р. Сомма, Альбер, Миромон. Наибольший успех, как и в первые дни, был снова в полосе 18-й армии. К концу 25 марта обескровленная 5-я английская армия отходила на северо-запад к морю, а 6-я французская армия — на юго-запад, к Парижу. На стыке английского и французского фронтов еще 24 марта образовался разрыв шириной до 15 км, открывавший дорогу на Амьен, до которого оставалось всего 35 км{272}. [456]

Стремясь развить достигнутый успех, германское командование все более смещало центр тяжести операции к юго-западу. 26 марта оно дало новое указание о дальнейшем ведении операции. 2-й армии было приказано наступать в юго-западном направлении по обеим берегам Соммы и захватить Амьен. 18-я армия должна была форсировать р. Авр и продвигаться далее вдоль р. Уаза в направлении на Компьен. Задача 17-й армии — продолжение наступления в направлении на Сент-Поль — оставалась без изменения{273}.

Однако в этот день в ходе операции начался перелом в пользу союзников. 26 марта в Дуллане на конференции представителей правительств и высших военачальников Антанты французскому генералу Фошу было поручено координировать действия союзных армий во Франции и Бельгии{274}.

Фош тотчас же приказал командующим 5-й английской, 1-й французской армий и командующему резервной группой Файолю сконцентрировать все имеющиеся в распоряжении силы у Амьена, а английские дивизии, понесшие тяжелые потери в боях южнее Соммы, заменить французскими{275}. Организация взаимодействия между английскими и французскими армиями решающим образом повлияла на дальнейший ход и исход сражения. 27 и 28 марта безрезультатными оказались все попытки 17-й армии развить наступление в направлении на Аррас с целью оказать содействие 6-й и 4-й армиям, готовящимся к операции на р. Лис. Людендорф был вынужден прекратить наступление севернее Соммы{276}.

Все усилия германского командования переносятся на юго-западное направление. 27 марта 18-я армия продвинулась еще на 13-14 км и взяла Мондидье, а 2-я армия захватила Альбер и переправы через р. Анкр и Миромон. 28 марта 4-я английская армия{277} отошла еще на 8 — 9 км. Однако это был последний день больших успехов немецких войск. Отступление англичан сопровождалось теперь частыми и сильными контратаками{278}. Крупные французские резервы — 1-я и 3-я армии — сосредоточились между реками Лис и Уаза, имея задачу преградить противнику дорогу на Париж и прикрыть Амьен. Превосходство постепенно переходило к союзным войскам. 28 марта им удалось закрыть брешь, образовавшуюся ранее на амьенском направлении. Не имея подвижных войск, противник не смог развить успех и [457] захватить Амьен{279}. Темп германского наступления снизился. Бои приобрели местное значение. “Неприятельское сопротивление, — констатировал Людендорф, — оказалось выше уровня наших сил. Переход к сражению на истощение был недопустим, ибо таковое противоречило нашему стратегическому и тактическому положению”{280}. 5 апреля в 19 часов 25 минут Людендорф отдал приказ о прекращении боевых действий по всему фронту{281}.

В ходе операции германские войска достигли значительных результатов. Наступая на фронте в 70 км, они вклинились в оборону противника на 60 км{282} и вышли на линию Байлейль, Альбер, Виллер-Бретонне, Гривен, Нуайон, р. Уаза. Наиболее успешными были действия 18-й армии. Ее центральные корпуса за 16 дней боев прошли 84 км. Среднесуточный темп наступления составлял около 6 км. Для Западного фронта по сравнению с боями на истощение в 1915 — 1917 гг. это был большой успех, достигнутый благодаря хорошей подготовке войск к наступлению, созданию превосходства сил и средств, внезапности удара, умелой организации взаимодействия пехоты, артиллерии и авиации. В операцию были втянуты 90 германских{283}, 46 английских и 40 французских дивизий{284}. Общие потери союзников в операции составили 212 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными. Германские войска потеряли 240 тыс. человек{285}.

Однако цель операции — прорвать фронт союзников, отделить английские войска от французов и разбить их в решающем маневренном сражении — не была достигнута. В англо-французском фронте образовался чреватый опасностями дугообразный выступ глубиной в 60 км и протяжением фронта в 150 км{286}. Удлинившаяся линия фронта потребовала новых сил для своего удержания, а возможности германской армии, понесшей большие потери, были весьма ограничены.

Отсутствие четкого определения оперативно-стратегической цели наступления в приказе Гинденбурга от 10 марта отрицательно сказалось на операции. В первые дни наступления был осуществлен тактический прорыв. Однако добиться оперативного [458] развития прорыва и перейти к маневренным боевым действиям не удалось прежде всего из-за отсутствия подвижных войск. Наступление велось на участке, составлявшем немногим более 10% общей протяженности Западного фронта.

Союзное командование получило возможность перебрасывать войска с неатакованных участков и локализовать прорыв. Особенно энергичными стали действия союзников после создания единого командования вооруженных сил Антанты на Западном фронте.

Продолжением мартовского наступления в Пикардии явилась операция 4-й и 6-й германских армий против 2-й и 1-й английских армий во Фландрии 9 — 29 апреля 1918 г. Предпринимая здесь второй удар, германское командование исходило из общего плана разгрома английских армий и рассчитывало, по словам Людендорфа, превратить его “в главную операцию”{287}. Наступление планировалось начать тотчас же по прекращении операции в Пикардии. Но недостаток сил во Фландрии, затруднения в переброске войск и в их обеспечении боеприпасами не позволили назначить начало нового наступления ранее чем на 9 апреля{288}.

На 6-ю армию возлагалась задача осуществить наступление между Армантьером и каналом Ля-Бассе в северо-западном направлении, овладеть важным узлом коммуникаций противника — Хазебруком и высотами у Годверсвельде и Касселя, а также форсировать канал Ля-Бассе и р. Клеренс. 4-я армия должна была на следующий день поддержать 6-ю армию севернее Армантьера наступлением на высоту Кеммель и Ипр. После того как английским войскам будет нанесен сокрушительный удар севернее канала Ля-Бассе, Людендорф планировал распространить наступление также и в юго-западном направлении. В целях поддержки новой операции германское командование предусматривало проведение частных атак в направлении на Амьен и боев по удержанию амьенского выступа{289}.

К 9 апреля на фронте наступления от канала Ля-Бассе до Холлебеке протяжением около 36 км было сосредоточено 29 германских дивизий{290}, 2208 орудий и 492 самолета{291}. Противостоящие им 2-я и 1-я английские армии имели 17 дивизий{292}, 749 орудий{293}. Кроме того, в 1-й английской армии находилось около 80 танков{294}. Таким образом, германскому командованию удалось [459] создать на фронте наступления почти двукратное превосходство в дивизиях и трехкратное — в артиллерии.

9 апреля в 4 часа 15 минут началась артиллерийская подготовка на фронте 6-й германской армии от канала Ля-Бассе до Армантьера. В 8 часов 45 минут в атаку под прикрытием огневого вала пошла пехота{295}. Главный удар 6-й армии был нанесен [460] по двум португальским дивизиям, входящим в состав 1-й английской армии и ранее еще не принимавшим участия в боевых действиях. Сопротивление португальских частей было быстро сломлено. В обороне английских войск образовалась большая брешь. К вечеру 6-я германская армия продвинулась на 8 км, достигнув р. Лис в районе Эстэр{296}.

На следующий день в 2 часа 45 минут началась артиллерийская подготовка, а в 5 часов 15 минут — атака на фронте 4-й германской армии от Армантьера до Мессина{297}. К полудню ее дивизии вклинились на 2-3 км в глубину обороны 2-й английской армии и захватили высоту у Мессина{298}. Затем наступление распространилось еще дальше на север до Холлебеке, и к исходу дня оно велось уже двумя армиями на фронте общим протяжением в 30 км. За два дня наступления немецкие войска продвинулись на 12 км{299}, угрожая Хазебруку, Касселю и выступу восточнее Ипра. В ночь на 11 апреля англичане ввиду угрозы окружения оставили Армантьер{300}.

Германское наступление во Фландрии вызвало серьезную тревогу у британского правительства и командования. 10 апреля начальник английского генерального штаба Г. Вильсон заявил о необходимости затопить область от Дюнкерка до Сент-Омера и отвести английские и бельгийские войска на линию Аббевиль, Сент-Омер. 12 апреля Хейг отдал приказ об отводе войск с выступа у Ипра, рассчитывая сокращением фронта затруднить германцам дальнейшее расширение наступления к северу{301}.

Ввиду серьезности создавшегося положения на фронт 1-й и 2-й английских армий по приказу Фоша на автомобилях и по железным дорогам началась переброска французских резервов. В район Хазебрук, Кассель перебрасываются четыре дивизии 10-й французской армии, основные силы которой сосредоточиваются в районе Дуллан, Сент-Поль. К Сент-Омеру и далее на восток форсированным маршем выдвигается 2-й французский кавалерийский корпус{302}. Однако полностью сосредоточить резервы, необходимые для подкрепления 1-й и 2-й английских армий, удалось лишь 13-14 апреля{303}.

В то же время германское наступление продолжало развиваться. Используя прорывы британского фронта, 6-я и 4-я армии к исходу 12 апреля форсировали канал Лаве, захватили Локон, [461] Эстэр, Мервиль{304}. Глубина их продвижения составила 18 км. До Хазебрука оставалось всего лишь 9 — 10 км.

Но уже 12 апреля контратаки английских и пришедших им на помощь французских войск усиливаются. Германское наступление ослабевает, а 14-15 апреля приостанавливается.

17 апреля немецкие войска возобновляют атаки, направляя их против важного опорного пункта противника горы Кеммель. 25 апреля им, после нескольких дней ожесточенной борьбы, удается захватить Кеммель. Но этот успех уже не мог принести никаких результатов, ибо все попытки нанести удар по стратегически важным кассельским высотам разбились о стойкое сопротивление противника. В последующие дни наступление приобретает характер отдельных боев за улучшение тактического положения{305}, а вечером 29 апреля прекращается{306}.

Таким образом, превратить наступление в долине р. Лис в “главную операцию”, т. е. разбить английскую армию и овладеть побережьем, германцы не смогли. В результате апрельского наступления в англо-французском фронте образовался новый выступ глубиной 18 км. Судьба операции решилась практически тактическими успехами первых двух дней. Главными причинами неудачи наступления, так же как и в марте, явились недостаточность сил и отсутствие подвижных войск, необходимых для наращивания успеха. Весьма тревожным симптомом для германского командования в последние дни наступления явились, по признанию Гинденбурга и Людендорфа, случаи отказа некоторых частей идти в бой{307}.

В операции приняли участие 43 германские и 35 английских и французских дивизий{308}. Потери немецких войск составили 86 тыс. человек, союзники потеряли около 112 тыс. человек{309}. Впечатление, произведенное на союзников двумя германскими наступлениями против наиболее чувствительных участков англо-французского фронта, было огромно. Инициатива в ведении боевых действий продолжала оставаться в руках германского командования. [462]

Наступление на р. Эна

Несмотря на неудачу наступления в Пикардии и Фландрии и большие потери, понесенные германской армией в марте и апреле, верховное командование не отказалось от дальнейших попыток разгрома вооруженных сил Антанты на Западном фронте. “Мы, — говорил Людендорф, — должны были сохранить инициативу, которую захватили в свои руки, и за первым большим ударом при первой же возможности нанести второй”{310}.

Сразу же после прекращения боев на р. Лис началась разработка плана нового наступления, в основе которого по-прежнему лежала идея нанесения решительного поражения английским армиям{311}. Однако в ходе отражения германского наступления союзное командование сосредоточило в Пикардии и Фландрии значительные резервы. Возобновление операции в этом районе неизбежно натолкнулось бы на подготовленного и сильного противника. Поэтому германское верховное командование сочло наиболее целесообразным отвлечь часть расположенных там резервов Антанты, предприняв в конце мая наступление в районе Шмен-де-Дам на участке между Реймсом и р. Уазой, а затем возобновить операции против английских армий на Сомме или во Фландрии{312}.

Выполнение новой операции возлагалось на 18-ю, 7-ю, 1-ю армии группы армий кронпринца Вильгельма. Успех наступления на фронте между Реймсом и р. Уазой создавал непосредственную угрозу Парижу, который находился всего в 120 км от линии фронта и поэтому неизбежно должен был вызвать переброску французских резервов к месту прорыва.

Операцию планировали начать 27 мая ударом 7-й армии и правого фланга 1-й армии на участке Аббекур, Бримон протяжением в 74 км. На четвертый день (30 мая) в наступление включался левый фланг 18-й армии. Фронт прорыва расширялся до 86 км. Наконец, в первых числах июня намечалось предпринять наступление на участке Мондидье, Нуайон. Таким образом, германское наступление должно было состоять из нескольких взаимосвязанных армейских операций, общий фронт которых, постепенно расширяясь, достиг бы 120 км{313}. Одновременно организовать наступление на таком фронте было невозможно, так как часть артиллерии, участвовавшей в мартовской операции, находилась еще на фронте кронпринца Руппрехта{314}.

Наступление преследовало ограниченную цель. “Я надеялся, — писал Людендорф, — что этот удар обусловит такой расход сил [463] неприятеля, который даст, нам возможность продолжить наступление во Фландрии”{315}. Первоначально планировалось достигнуть р. Эны у Суассона. За несколько же дней до начала операции было принято решение о распространении наступления по обе стороны от Суассона и на несколько километров южнее р. Вель{316}.

К 27 мая германское командование сосредоточило в районе планируемого наступления 34 дивизии{317} (21 — в первом эшелоне, 7 — во втором, 6 — в третьем), 5263 орудия (3632 легких и 1631 большой и особой мощности), 1233 миномета и около 500 самолетов{318}. Им противостояла 6-я французская армия, располагавшаяся на 90-километровом фронте. Она имела на передовых [464] позициях 11 пехотных дивизий{319}, усиленных 31 территориальным батальоном и 27 пулеметными ротами. В армейском резерве находились 4 пехотные дивизии{320}, в резерве главного командования — 8 пехотных и 2 кавалерийские дивизии{321}. Французская артиллерия насчитывала 1400 орудий, авиация — 14 эскадр{322}. Германские войска на участке прорыва имели, таким образом, двойное превосходство над противником по количеству дивизий первого эшелона и почти четырехкратный перевес в артиллерии.

Условия для наступления были довольно сложными. Немецким войскам предстояло преодолеть реки Эллет, Урк, Вель и Марну. Местность изобиловала возвышенностями и благоприятствовала ведению обороны. Однако французы, считая свои позиции достаточно сильными по природным условиям, не уделяли должного внимания их оборудованию в инженерном отношении{323}. Тактическая глубина французской обороны была от 8 до 12 км. Первая укрепленная полоса глубиной до 4 км состояла из трех-четырех линий окопов. За ней находилась вторая оборонительная полоса, состоящая из двух-трех линий окопов. В 5 — 6 км позади второй полосы имелись отдельные узлы сопротивления{324}.

Французская оборона продолжала строиться на старых принципах удержания во что бы то ни стало первой полосы. Сосредоточение в ней основных сил 6-й армии позволяло немецким войскам обрушить всю мощь своего огня по этой группировке, расстроить ее и создать благоприятные условия для прорыва.

Исходя из опыта мартовских и апрельских боев, германское командование дополняло и уточняло изданные ранее инструкции о ведении наступательного боя. Эти уточнения “заключались в еще большем разрежении пехоты, в возрастании значения тактики небольших ударных групп, в усовершенствовании согласования работы... пехоты с артиллерией”{325}. Эти уточнения отразились в инструкции верховного командования от 17 апреля 1918 г.{326}

В отличие от наставления “Наступление в позиционной войне” в новой инструкции различалось два вида наступления: [465] 1) методическая атака против противника, занимающего сплошную укрепленную полосу, и 2) атака междуполосного пространства, не имеющего сплошного фронта. В первом случае должна применяться усиленная артиллерийская подготовка, а сама, атака пехоты производиться по точно разработанному плану под непосредственным руководством высшего командования. Для атаки междуполосного пространства продолжительная артиллерийская подготовка была признана ненужной. Успех боя в этом случае при отсутствии подвижного огневого вала зависел от инициативы младших командиров, четко организованного взаимодействия пехоты с артиллерией сопровождения, быстрого подавления узлов сопротивления и пулеметных гнезд противника. Чтобы не допустить отставания артиллерии сопровождения, головным пехотным батальонам придавались артиллерийские взводы. В пехотных частях было увеличено число пулеметов. Пулеметами были вооружены также обозы и транспорты для защиты от налетов авиации противника. Войска получили первые противотанковые ружья{327}.

Весьма тщательно был разработан план артиллерийской подготовки{328}, продолжительность которой была установлена в 2 часа 40 минут. Минометный огонь должен был направляться по первой укрепленной линии, проволочным заграждениям и по сторожевому охранению перед первой линией. С окончанием артиллерийской подготовки артиллерия создавала подвижной огневой вал, которому надлежало продвигаться скачками в 200 м, разделяемыми промежутками в 6 минут (1 км в 40-50 минут). Ускорение темпа продвижения огневого вала предусматривалось по сигналам командиров батальонов{329}.

При подготовке новой операции германское командование особое внимание уделило сохранению в тайне места и времени предстоящего удара. Дивизии, занимавшие передовые позиции, подготавливали районы развертывания соединений, предназначенных для наступления. Последние выдвигались в эти районы непосредственно перед началом атаки. Специальным приказом по 7-й германской армии в штабах корпусов и дивизий были назначены офицеры, ответственные за проведение мер по обеспечению скрытности. В районе передовых позиций запрещалось создавать сооружения, которые нельзя было быстро замаскировать. Усилен был контроль за радио- и телефонными переговорами. Секретные документы воспрещалось передавать ниже полковых штабов. [466] Передвижение войсковых частей в районе предстоящего наступления допускалось только ночью{330}.

В целях дезинформации противника демонстративная подготовка к наступлению проводилась по всему Западному фронту, а в особенности против английских армий, где союзники больше всего ожидали удара немцев{331}. Личному составу 2-й и 18-й германских армий умышленно было объявлено о предстоящем наступлении. В тылу группы армий кронпринца Руппрехта была оставлена сильная артиллерия, организовывались ложные передвижения войск, усилилась активность радиосетей. Бомбардировщики регулярно совершали налеты на тылы англичан{332}.

Принятые германским командованием меры по обеспечению внезапности оказались настолько эффективными, что французскому командованию вплоть до 26 мая ничего не было известно о подготовке наступления. И только утром 26 мая допрос двух немецких пленных показал, что противник готовится перейти в наступление 27 — 28 мая{333}. Получив, таким образом, в свое распоряжение всего около полусуток, французское командование спешно начало перебрасывать резервы на фронт 6-й армии и приводить ее войска в боевую готовность.

27 мая в два часа ночи{334} внезапно, без предварительной пристрелки, началась артиллерийская подготовка. Стрельба велась на всю тактическую глубину обороны 6-й французской армии и корректировалась наблюдателями с привязных аэростатов и самолетов{335}. Уже в течение первых десяти минут на французских позициях произошли многочисленные взрывы боеприпасов. Большое число орудий было уничтожено прямыми попаданиями{336}. Газы химических снарядов наполнили весь район расположения 6-й французской армии, связь была нарушена. Дым, окутавший французские позиции, препятствовал наблюдению. Оборона противника была полностью подавлена.

Во время артподготовки германские дивизии заняли исходные рубежи для наступления. В 4 часа 40 минут{337} артиллерия поставила огневой вал, под прикрытием которого германская пехота пошла в наступление. В отличие от предыдущих операций огневой [467] вал был двойным. “Впереди главного огневого вала, непосредственно предшествовавшего пехоте и состоявшего исключительно из осколочных снарядов, двигался второй огневой вал... из химических снарядов, который должен был загнать противника в его убежища”{338}. Французская артиллерия была настолько парализована короткой и интенсивной артподготовкой, что не могла существенно помешать германской пехоте как при занятии исходных позиций, так и во время самой атаки{339}.

К 11 часам части 7-й армии, почти не встречая сопротивления, овладели Шмен-де-Дам и вышли на р. Эну, пройдя, таким образом, 8 км и преодолев развитую оборонительную систему противника. Захватив мосты через р. Эну{340}, немецкие войска переправились на южный берег. Части германской пехоты широким фронтом продолжали стремительное продвижение на юг. К исходу дня они достигли р. Вель и местами форсировали ее. Результаты первого дня наступления превзошли ожидания верховного командования{341}. Оборона союзников была прорвана на всю глубину. Германские войска прошли в центре, по прямой линии, около 20 км{342}. На флангах союзники оказали более упорное сопротивление.

Цель наступления — оттянуть союзные резервы из Фландрии и Пикардии — была достигнута. К месту прорыва перебрасывались 10 пехотных и 3 кавалерийские дивизии 5-й французской армии{343}.

Наступление, не прекращавшееся и ночью, продолжалось на следующий день с прежней силой. В полдень 28 мая 7-я армия достигла высот южнее р. Вель и здесь в соответствии с планом операции остановилась. Однако успех германских войск вдохновил верховное командование. В 14 часов 36 минут войскам был отдан приказ продолжать наступление по линии: высоты к юго-западу от Суассона, Фер-ан-Тарденуа, высоты к югу от Кулонжа, южные форты Реймса. В связи с отставанием флангов особое внимание обращалось на развитие прорыва в сторону Реймса и Суассона, так как без этого невозможно было дальнейшее продвижение на юг. В приказе подчеркивалась необходимость овладения Суассоном. В этом случае французы вынуждены будут отвести [468] свои войска с территории между реками Эна и Уаза, что создаст благоприятные условия для перехода 18-й армии в наступление в направлении на Компьен. Конечной целью операции 18-й, 7-й и 1-й армий ставился выход на рубеж Компьен, Дорман, Эпернэ{344}. Таким образом, операция, запланированная как отвлекающая, перерастала в наступление с решительными целями — выиграть как можно больше пространства в направлении на Париж.

Особенно упорные бои завязались 28 мая за Суассон. Основной удар немецких войск в этом районе приняла на себя 39-я французская пехотная дивизия. Атакованная с фронта и флангов, она стала отходить на запад к Суассону, открывая фронт{345}. Спешно подвозившиеся к участку прорыва союзные дивизии вступали в сражение побатальонно по мере прибытия и были не в состоянии заполнить брешь, расширявшуюся с каждым часом{346}. К исходу дня германские войска продвинулись на 6 — 8 км{347}! На участке между р. Эной и Реймсом 6-я французская армия отступила с укрепленных позиций. Позади нее остались только передовые линии укрепленного лагеря Парижа. В ночь на 29 мая пал Суассон{348}.

Париж находился под впечатлением поражений на фронте. Французская столица обстреливалась из дальнобойных орудий и подвергалась ночным налетам германских бомбардировщиков{349}. Ввиду серьезности создавшегося положения 28 мая в район сражения были направлены еще 10 пехотных дивизий из состава Северной группы армии, а также 4 пехотные дивизии и 2-й кавалерийский корпус из состава резервной группировки{350}. Но к месту прорыва они прибывали разновременно, в течение 29 мая — 1 июня. Французское командование испытывало большие затруднения в организации управления этими соединениями на непрерывно атакуемом и постоянно меняющемся фронте.

29 мая наступление продолжалось по всему фронту. В этот день немецкие войска продвинулись в центре на 12 км и вышли на линию Суассон, западнее Фер-ан-Тарденуа, Бетини и продолжали наступление к Марне, однако не смогли добиться сколько-нибудь значительных успехов. Французы же оставляли в центре минимум сил, полагая, что Марна положит конец германскому продвижению, и все более усиливались на флангах. Вечером 29 мая Петэн отдал распоряжение перейти 30 мая в контрнаступление [470] на флангах германского выступа и не допустить переправы противника через Марну{351}.

Намеченное контрнаступление не состоялось. 30 мая германское командование расширило фронт наступления вводом в сражение левофланговых корпусов 18-й армии и правого фланга 1-й армии. Особенно энергично наступление развивалось в южном направлении и достигло правого берега Марны. Но это был последний день крупных успехов немецких войск. На южном берегу Марны французам удалось организовать оборону. На флангах германские войска топтались на месте.

31 мая немецкие войска особенно настойчиво атаковали в направлении на Шато-Тьерри. Упорный бой весь день шел на реймсских высотах, но самого города взять так и не удалось. Французы сосредоточили на фронте германского наступления крупные силы. Оборонительные бои протекали теперь более планомерно и сопровождались частыми контратаками. Что касается немецких войск, то вследствие удлинения фронта их оперативная плотность снизилась. Темпы подхода французских резервов были выше темпов введения в сражение германских соединений. Назревал кризис операции, соотношение сил постепенно менялось в пользу союзников. В последующие дни наступление затухает, а 5 июня прекращается сначала на флангах, а затем и в центре{352}.

В результате наступления 27 мая — 5 июня германские войска взломали оборонительную систему французов на восьмидесятикилометровом фронте и углубились в их расположение на 60 км. До Парижа оставалось менее 70 км. Цель операции — оттянуть с английского фронта резервы — была достигнута, хотя общий замысел верховного командования — разгромить англичан наступлением к северу от р. Уазы так и не был осуществлен.

Благодаря четкой организации артиллерийской подготовки и хорошей тактической выучке немецкие войска показали невиданный для Западного фронта темп наступления: 20 км — в первый день и 10-12 км — на второй день. Продвижение во многом облегчалось тем, что основные силы 6-й французской армии были сосредоточены на первой позиции. Определенную роль играло и то, что французское командование своевременно не приняло мер по уничтожению мостов через р. Эну.

Однако высокие темпы наступления сохранялись лишь до 1 июня. По мере вступления в бой резервов союзников натиск германских войск ослабевал. Близость к Парижу удваивала упорство французов. На ход германского наступления неблагоприятно влияло постоянное отставание флангов. Неблагополучно обстояло дело и с работой тыла. Продвинувшиеся на 60 км центральные корпуса 7-й армии испытывали большие затруднения в снабжении, [471] которое осуществлялось по единственной ширококолейной дороге восточнее Суассона{353}.

В операцию были втянуты 43 пехотные дивизии{354} и 2 кавалерийских корпуса союзников и 51 германская дивизия{355}. Потери союзников составили около 127 тыс. человек{356}. Германские войска также понесли значительные потери — 98 тыс. человек убитыми, ранеными и пленными{357}.

С целью устранить угрозу правому флангу 7-й армии в районе Суассона и спрямить фронт между выступами у Амьена и Шато-Тьерри германское командование предприняло 9 — 13 июня наступление 18-й армии на р. Уаза в общем направлении на Компьен. На этот раз германцам не удалось создать значительного численного превосходства. Двадцати одной дивизии{358} 18-й армии противостояли на 33-километровом фронте от Мондидье до Нуайона 15 дивизий{359} и 4 танковые группы (160 танков) 3-й французской армии{360}.

Подготовка атаки велась спешно и без соблюдения необходимых предосторожностей. Воздушная разведка французов неоднократно доносила о передвижениях войсковых колонн и создании складов боеприпасов в германском тылу. Данные разведки подтверждались показаниями пленных{361}. В предвидении германской атаки французское командование, учтя опыт майских боев, начало перевод основной массы войск 3-й армии на вторую позицию{362} и отдало необходимые распоряжения о проведении артиллерийской контрподготовки.

9 июня в 4 часа 20 минут (начало артподготовки в 00 часов 50 минут) германская пехота перешла в наступление{363} и в течение первых двух дней вклинилась во французское расположение на 10 км. До Компьена оставалось всего 7 км. Однако утром 11 июня 4 французские дивизии при поддержке танков контратаковали противника и несколько оттеснили его назад. 13 июня наступление 18-й германской армии прекратилось, не достигнув поставленной задачи. Потери немецких войск с 9 июня составили 25 тыс. человек, французов — около 40 тыс.{364} [472]

В результате наступления 27 мая — 13 июня общее стратегическое положение германских войск на Западном фронте ухудшилось. К выступам у Амьена и во Фландрии прибавился теперь еще и выступ на Марне, что значительно увеличивало общую протяженность фронта и требовало больших сил для его удержания. Кроме того, наличие выступов обеспечивало союзникам удобные исходные районы для контрударов во фланги германских войск.

Наступление на Марне

После прекращения боев на р. Эна на Западном фронте наступила месячная оперативная пауза, во время которой обе стороны деятельно готовились к новым сражениям. Общая обстановка во второй половине июня — начале июля складывалась не в пользу Германии. Несмотря на огромные потери, понесенные Антантой в первой половине 1918 г., ее военный потенциал не находился в состоянии такого напряжения, как в Германии. Непрерывным потоком во Францию прибывали американские дивизии, вооружение и военная техника. Если в начале года численность американских войск на Западном фронте составляла около 200 тыс. человек, то к концу июня она возросла до 897 тыс., а в июле превысила 1 млн.{365}

В то же время силы германской армии были значительно подорваны, пополнений не хватало. В большинстве батальонов были расформированы четвертые роты{366}, что повлекло за собой уменьшение численного состава дивизий. Но еще большую тревогу у верховного командования вызывало падение морального духа войск. Военные неудачи, усталость от окопной жизни, тяжелые известия о жизни родных в тылу все больше сказывались на настроениях солдат. Падала дисциплина. В секретном донесении военному министру от 9 июля 1918 г. Людендорф указывал на растущее количество недозволенных отлучек, проявлений трусости, отказов от повиновения командирам{367}. Особенно сильными были антивоенные настроения среди солдат, переброшенных на Запад с Восточного фронта{368}.

Безрезультатность германских наступательных операций и неудача австро-венгерского наступления 15 — 23 июня на Итальянском фронте, вследствие чего общее военно-политическое и стратегическое положение Центральных держав значительно [474] ухудшилось, поставили перед господствующими классами Германии вопрос: возможно ли вообще победоносное окончание войны? 24 июня статс-секретарь ведомства иностранных дел Р. Кюльман заявил в рейхстаге, что войну нельзя закончить “лишь чисто военными средствами, без всяких дипломатических переговоров”{369}. Этого заявления в тот момент никто не поддержал. Публикация текста речи была запрещена, и Кюльман вынужден был по требованию Гинденбурга и Людендорфа, настаивавших на продолжении наступательных операций, подать в отставку{370}.

Германское командование переоценивало результаты прошедших наступлений. Оно считало, что ни английские, ни французские войска неспособны к проведению больших наступательных операций{371}. Было намечено до полного сосредоточения американских сил во Франции провести еще одно наступление с решительными целями. Имелось в виду восстановить моральный дух армии, найти выход из тяжелого внутриполитического положения{372} и если не выиграть войну, то хотя бы склонить Антанту к почетному миру.

Основной стратегической целью по-прежнему оставался разгром английских армий во Фландрии{373}. Однако перед 6-й и 4-й германскими армиями стояли настолько крупные союзные силы, что трудно было быть уверенными в успехе на этом участке фронта{374}. Большинство союзных резервов после июньского наступления германцев находилось в районе Реймса и севернее.

Учитывая это обстоятельство, а также необходимость устранения угрозы флангам своих войск, находящихся в марнском выступе, германское командование уже в начале июня стало склоняться к мысли, что до наступления во Фландрии следует нанести удар по французам в районе Реймса. Этим надеялись оттянуть как можно больше сил с английского участка фронта, после чего возобновить наступление во Фландрии{375}.

К проведению операции привлекались 7-я, 1-я и 3-я армии группы армий кронпринца Вильгельма. 7-я и 1-я армии должны были наступать в обход Реймса по сходящимся направлениям. 7-я армия получила задачу форсировать Марну в районе Дорман и продвигаться на восток в направлении на Эпернэ. 1-й и 3-й армиям надлежало прорвать фронт противника восточнее Реймса, форсировать р. Вель и наступать на Шалон. Внутренним флангам 7-й и 1-й армий предстояло сойтись в районе Эпернэ — Конде{376}. [475]

Наступление, назначенное на 15 июля, для поднятия морального духа войск было демагогически названо “сражением за мир”. Удар 4-й и 6-й армий во Фландрии намечался через две недели после наступления на Марне{377}. Особых мероприятий по введению противника в заблуждение демонстративными действиями на других участках фронта было решено не проводить, с тем чтобы создалось впечатление решительного наступления на парижском направлении{378}.

На избранном для наступления участке от Шато-Тьерри до Массиж шириной в 88 км к 15 июля были сосредоточены 48 германских дивизий{379} (27 — в первом эшелоне), 6353 орудия, 2200 минометов и около 900 самолетов{380}. Обороняющиеся 6-я, 5-я и 4-я французские армии имели 33 пехотные и 3 кавалерийские дивизии{381} (18 — в первом эшелоне), 3080 орудий{382}.

Местность не благоприятствовала наступлению 7-й армии. Она должна была форсировать Марну{383}, затем продвигаться южнее реки по лесистому району, изрезанному многочисленными оврагами и холмами, возвышающимися над долиной реки до 170 м, и весьма удобному для ведения оборонительных действий. Серьезных препятствий для наступления 1-й и 3-й армий не было{384}.

Готовясь к наступлению, германское командование не внесло никаких изменений во все прежние инструкции и наставления, полагая, что они в полной мере выдержали испытание. В инструкции, изданной 9 июня, от пехоты требовалось проявление смелости, энергии и упорства. Одновременно рекомендовалось при атаках избегать излишней скученности и указывалось на эффективность действия больших групп пехоты, поддерживаемых артиллерией сопровождения и пулеметами{385}. Особое внимание было обращено на подготовку к переправе через Марну. Для этой цели скрытно от противника были подвезены большие запасы понтонов для перевозки пехоты и материалов, необходимых для постройки мостов{386}. [476]

Как и в предыдущих сражениях, основная ставка германским командованием была сделана на внезапность. Однако на этот раз к началу июля разведка союзников точно установила место готовящегося удара{387}, а захваченный 13 июля саперный капитан 7-й германской армии указал время наступления{388}.

Получив точные сведения о начале германского удара, французское командование в директивах от 24 июня и 2 июля окончательно подтвердило свою точку зрения о перенесении центра тяжести обороны с первой позиции в глубину{389}. В соответствии с этими указаниями передовые позиции 6-й, 5-й и 4-й французских армий занимались слабым охранением (силами до одного батальона от каждой дивизии), организовавшим узлы и гнезда сопротивления. Местность заражалась отравляющими веществами, а подступы обстреливались артиллерийским огнем с полосы главного сопротивления. Охранение получило задачу расстроить ряды наступающего противника пулеметным огнем. На расстоянии в 2-3 км от передовых позиций проходила позиция главного сопротивления, на которой располагались основные силы пехотных дивизий. Эта позиция состояла из трех линий окопов и имела многочисленные убежища. В 2-3 км от позиции главного сопротивления находилась вторая позиция, предназначенная для корпусных резервов. Наконец, в тылу на глубине 8 — 10 км была подготовлена третья позиция для армейских резервов, опираясь на которую они должны были контратаковать наступающего противника. Вся французская артиллерия также располагалась в глубине{390}. Таким образом, передовые позиции, на которые обрушивалась вся тяжесть артиллерийской подготовки, по существу оказались не занятыми войсками.

15 июля в 00 часов 30 минут неожиданно для немецких войск, занявших исходные позиции для наступления, французская артиллерия открыла мощный предупредительный огонь. В течение нескольких минут она интенсивно обстреливала германские позиции, командные пункты и колонные пути. Затем огонь несколько ослабел, но не прекратился. В 1 час 10 минут германская артиллерия начала подготовку атаки из всех орудий и минометов{391}.

Во время артподготовки, длившейся 3 часа 40 минут, саперы 7-й германской армии начали подготовку к переправе через Марну. С большими трудностями и потерями они поднесли [477] понтоны к реке, но при попытке переправиться на другой берег были встречены сильным пулеметным огнем с французских передовых позиций. Тем не менее к трем часам ночи на южный берег Марны удалось перебросить небольшие части разных пехотных дивизий, под прикрытием которых ускорилась переправа германской пехоты. Наводка мостов, однако, замедлилась вследствие обстрела французской артиллерией берегов Марны. Поэтому почти во всех дивизиях были устроены паромы, на которых подходящие части переправлялись на противоположный берег{392}. С рассветом над долиной Марны была поставлена дымовая завеса, благодаря которой значительно снизились потери, облегчилась переправа войск на понтонах и наводка мостов{393}.

В 4 часа 50 минут артиллерия организовала огневой вал{394} , под прикрытием которого германские дивизии пошли на штурм французских позиций. Не встречая серьезного сопротивления, войска 1-й и 3-й германских армий быстро продвинулись на 3-4 км, преодолели передовые позиции, но на позиции главного сопротивления совершенно неожиданно были остановлены французской артиллерией и минометами, по существу не подавленными артиллерийской подготовкой. 7-я армия, форсировав Марну, [478] продвинулась несколько дальше. Она преодолела передовые позиции и частично позицию главного сопротивления французов, углубившись в их расположение на 6 — 8 км, но также была остановлена огнем нерасстроенной обороны.

15 июля чрезвычайно активно на фронте германского наступления действовала союзная авиация. Так, с рассветом 60 французских бомбардировщиков приняли участие в налетах на переправы 7-й армии через Марну{395}, чем в значительной мере задержали ее ход, особенно перевозку артиллерии, без поддержки которой германская пехота была не в состоянии вести наступление.

Попытки продолжить наступление 16 и 17 июля успехом не увенчались. Уже днем 16 июля верховное командование остановило наступление 1-й и 3-й армий, а на следующий день отдало распоряжение об отводе в ночь с 20 на 21 июля 7-й армии на северный берег Марны{396}. Прекратив наступление по обе стороны Реймса, германское командование тотчас же начало переброску артиллерии во Фландрию для нанесения решительного удара по английским войскам{397}. Но этому удару уже не суждено было осуществиться. 18 июля в 4 часа 15 минут командованию 9-й германской армии из показаний двух французов-перебежчиков стало известно, что между 5 и 6 часами последует контрудар союзников из района Виллер-Коттерэ. Почти одновременно с передовых германских позиций поступили донесения о выдвижении из леса Виллер-Коттерэ крупных сил французских танков{398}.

Таким образом, результаты широко задуманного наступления оказались незначительными{399}. Причинами неудачи немецких войск явились: утрата внезапности удара, умелая организация французами гибкой и глубоко эшелонированной обороны, которую немцы своевременно не вскрыли и встретить не ожидали, а также отсутствие решающего превосходства в силах в связи с тем, что одновременно с наступлением на Марне готовилось наступление во Фландрии. Хорошо организовав форсирование Марны, германское командование в ходе наступления, вследствие постоянных налетов союзной авиации и огня артиллерии, испытывало значительные затруднения в питании операции на южном берегу реки. [479]

Провал наступления на Марне означал вместе с тем окончательный крах стратегического плана германского верховного командования вывести войну из позиционного тупика и добиться если не победы, то хотя бы такого успеха, который вынудил бы Антанту заключить почетный мир. В организации и проведении наступательных операций германское командование добивалось больших тактических успехов, но для их развития недоставало сил. Германские наступательные операции строились как изолированные, разделенные значительными промежутками времени удары на отдельных участках фронта. Организовать же серию одновременных, дробящих весь фронт противника ударов, подобно наступлению русского Юго-Западного фронта летом 1916 г., германское командование оказалось не в состоянии ввиду недостатка сил.

Частичные успехи, достигнутые немецкими войсками на Западном фронте с марта по июнь 1918 г., не имели стратегического значения, а образовавшиеся в линии фронта выступы только значительно усложнили положение германских армий. Три крупные наступательные операции стоили германцам огромных жертв. Они потеряли убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести около миллиона человек{400}. Ежемесячная потребность в пополнениях исчислялась летом 1918 г. в 160 тыс. человек, но она могла удовлетворяться лишь на 60 тыс. человек{401}. Людские ресурсы Германии были на исходе. В результате верховное командование, чтобы сохранить боеспособность многих соединений, вынуждено было летом 1918 г. расформировать 24 дивизии{402}. В то же время удлинившаяся линия фронта требовала больших сил для своего удержания.

Все эти обстоятельства создавали объективные предпосылки для окончательного перехода стратегической инициативы в руки Антанты, силы которой неуклонно росли.

В. П. Глухов

4. Наступление Антанты на Западном фронте и поражение Германии

“Вторая Марна”

После остановки германского наступления на р. Эна союзное командование не только готовилось отразить новый удар противника на Марне, но и принимало меры для перехода в контрнаступление с целью вернуть утраченную в марте 1918 г. стратегическую инициативу и начать операции по разгрому немецких армий. [480]

Соотношение сил на Западном фронте было в целом благоприятным для Антанты. Она имела значительное превосходство над германцами в силах и средствах. К середине июля у союзников было 200 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, 19 804 артиллерийских орудия (из них 8323 большой и особой мощности), 5400 самолетов и 1500 танков. Общая численность личного состава армий Антанты составляла 3 592 242 человека{403}. Противостоящие им германские войска имели 209 пехотных дивизий, 18 100 артиллерийских орудий (из них 7300 большой и особой мощности), 3000 самолетов и 3 273 000 человек.

Первые указания Фоша о подготовке контрудара в районе леса Виллер-Коттерэ силами 10-й армии были даны уже 14 и 16 июня{404}. Постепенно замысел контрнаступления развивался, и 12 июля было решено нанести удары в оба фаса Марнского выступа на фронте от Суассона до Реймса протяжением около 130 км.

Этой операцией намечалось лишить противника возможности пользоваться суассонским железнодорожным узлом и выпрямить фронт союзников между Реймсом и Марной{405}. Центр усилий направлялся на западный фас выступа, в правый фланг и тыл главной массы германских войск, находившихся юго-западнее Реймса, а особенно между реками Эна и Урк. В наступлении должны были принять участие 10-я, 6-я и 5-я армии{406}. 10-я армия, на которую возлагалось выполнение главной задачи, должна была прорвать германский фронт к югу от р. Эна, а 5-я армия — по обе стороны от р. Ардр. Задачей 6-й армии было вытеснение немецких войск с южного фаса Марнского выступа. Все три армии должны были концентрическим наступлением в направлении на Фер-ан-Тарденуа “вынудить противника... очистить весь мешок у Шато-Тьерри”{407}.

С 3 по 13 июля 10-я французская армия улучшала свое тактическое положение местными атаками. Такие же небольшие атаки производились и в двух других армиях{408}. С 14 июля началось развертывание 10-й армии в районе леса Виллер-Коттерэ{409}. [481] Все передвижения совершались ночью, лес полностью скрывал ближайший тыл французов от наблюдения противника. Союзная авиация не допускала к этому району германские самолеты{410}. Хорошо развитая сеть железных и шоссейных дорог облегчала как быстрое сосредоточение французских войск, так и их бесперебойное снабжение в предстоящей, операции.

В ходе оборонительного сражения 15 — 17 июля союзное командование продолжало подготовку контрудара. Приказом от 17 июля к его осуществлению наряду с 10-й, 6-й и 5-й армиями привлекалась также 9-я армия.

Начало наступления 10-й армии и левого фланга (2-й и 7-й корпуса и одна дивизия 1-го американского корпуса) 6-й армии назначалось на 18 июля. В целях достижения наибольшей внезапности в 10-й армии было решено отказаться от артиллерийской подготовки. Наступающие части должны были двигаться непосредственно под прикрытием огневого вала большой плотности{411}. Передовые части левого фланга 6-й армии должны были атаковать германское боевое охранение и войти в соприкосновение с позицией главного сопротивления, а затем атаковать ее после полуторачасовой артиллерийской подготовки{412}. Правый фланг 6-й армии, 9-я и 5-я армии, наступление которых назначалось на 19 июля, 18 июля должны были вести местные атаки и артиллерийский обстрел германских позиций{413}.

В ночь на 18 июля на фронте 10-й и левого фланга 6-й армии от Фонтенуа до Белло протяжением в 50 км было сосредоточено 25 пехотных и 3 кавалерийские дивизии{414} (из них 16 пехотных дивизий в первом эшелоне), 2103 артиллерийских орудия, около 1100 самолетов{415} и 500 танков{416}. Обороняющиеся на этом фронте [482] войска левого фланга (20-й и 29-й резервные, 13-й и 17-й армейские корпуса) 9-й и правого фланга (25-й резервный корпус и одна дивизия 8-го армейского корпуса) 7-й германских армий занимали весьма слаборазвитые позиции. Сплошных окопов не было. Основу обороны, глубина которой колебалась от 4 до 8 км, составляли наспех оборудованные одиночные узлы сопротивления, углубленные дорожные канавы, скаты промоин, дома, приспособленные для обороны{417}. Левый фланг 9-й и правый фланг 7-й германских армий имели в своем составе 18 пехотных дивизий{418} (из них 10 в первом эшелоне){419}, 918 орудий (686 полевых и 232 большой мощности) и около 800 самолетов{420}. Войска Антанты имели, таким образом, полуторное превосходство над противником по количеству дивизий и самолетов, более чем двойное в артиллерии.

18 июля в 4 часа 35 минут{421} французская артиллерия 10-й и левого фланга 6-й армии открыла огонь по всему фронту. На участке 10-й армии сразу же был создан огневой вал, под прикрытием которого французская пехота при поддержке 213 танков{422} атаковала позиции 9-й германской армии. Левофланговые части 6-й армии перешли в наступление после полуторачасовой артиллерийской подготовки. Внезапность удалась в полной мере. Еще до того как штаб 9-й германской армии смог разобраться в обстановке, ее войска, застигнутые врасплох, оставили первую позицию. Одним порывом французы захватили германские узлы сопротивления и за 3,5 часа продвинулись в глубь расположения противника на 4-5 км{423}.

В 7 часов 50 минут для оказания содействия пехоте 10-й армии в воздух поднялись 400 самолетов{424}, которые были разделены на три группы (“этажи”), действовавшие на разных высотах. Первый “этаж” (2 тыс. м и выше) вел борьбу с германскими истребителями. Второй “этаж” (от 1 тыс. до 2 тыс. м) предназначался для борьбы с разведывательными самолетами противника. Самолеты третьего “этажа” обстреливали наземные цели, вели борьбу со штурмовиками и бомбардировали тыл германцев. [483] После многочисленных воздушных боев к вечеру небо было очищено от германской авиации{425}.

Командующий 10-й армией, полагая, что тактическая оборона немцев прорвана на всю глубину, приказал в 9 часов безостановочно продолжать наступление. Для развития достигнутого успеха был направлен 2-й кавалерийский корпус. Однако кавалерия очень медленно продвигалась через лес Виллер-Коттерэ, так как все дороги были забиты. Корпус с большим опозданием вышел из леса, но к этому времени выяснилось, что свободного прохода для конницы не было, так как германское сопротивление оказалось еще не сломленным.

В результате контрудара 18 июля германский фронт от р. Клиньон до р. Эна был потрясен. 10-я армия продвинулась на 9 км, а 6-я — на 5 км{426}, создалась угроза выхода французов к железной дороге, проходившей восточнее Суассона, в центре Марнского выступа.

Германское командование вынуждено было прекратить переброску войск для готовящегося удара во Фландрии и направить в район Суассона четыре дивизии. Однако первые подкрепления смогли прибыть на поле сражения лишь утром следующего дня{427}.

19 июля в наступление включились 5-я и 9-я армии. Бои охватили теперь весь фронт Марнского выступа. Фош уточнил цель наступления — перерезать коммуникационные линии германских войск к югу и северу от Марны{428}. “Завязавшееся сражение, — писал он, — должно иметь целью уничтожение сил противника к югу от рек Эна и Вель. Оно должно вестись чрезвычайно активно и с предельной энергией, без потери времени, чтобы использовать достигнутую внезапность”{429}.

Германские дивизии оказывали все более упорное сопротивление, вследствие чего, а также из-за значительных потерь, особенно в танках{430}, темп французского наступления стал снижаться. Германские войска, сдерживая натиск союзников, последовательно, в полном порядке отходили на линию р. Урк, а затем на реки Эна и Вель. 2 августа французы заняли Суассон, а на следующий день достигли р. Вель. 4 августа контрнаступление Антанты на Марне прекратилось.

В результате операции союзники вышли на линию р. Вель, оттеснив немецкие войска на 40 км. Линия фронта сократилась на 45 км{431}. Париж был избавлен от нависшей угрозы. В сражении [484] приняли участие 59 союзных дивизий (из них 8 американских, 4 английские и 1 итальянская){432} и 65 германских дивизий{433}. Потери немецких войск составили 60 тыс. человек, союзники потеряли 101 тыс. человек{434}.

Однако несмотря на внезапность удара и массированное применение танков и авиации, успех сопутствовал французам лишь в первый день контрнаступления. В последующем оно свелось к фронтальному вытеснению противника.

Вторая победа союзников на Марне, как и первая в сентябре 1914 г., была сильнейшим ударом по германской армии. Союзники, окрыленные победой, видели в ней предвестник скорого окончания войны. Стратегическая инициатива была окончательно вырвана из рук германского командования.

Амьенская и Сен-Миельская операции

24 июля 1918 г. в Бомбоне состоялось совещание командующих союзными армиями Петэна, Хейга и Першинга, где главнокомандующий войсками Западного фронта генерал Фош изложил план дальнейших операций. Основная идея этого плана сводилась к тому, чтобы отказаться от оборонительного образа действий и перейти в наступление. Директивой от 24 июля союзное командование предусматривало проведение ряда разделенных короткими промежутками времени наступательных операций с целью ликвидировать выступы в линии фронта, образовавшиеся в результате германского весеннего наступления, а также Сен-Миельский выступ. С решением этой задачи освобождался ряд железных дорог, необходимых для дальнейшего развития операций союзных армий, а также устранялась угроза северному горнопромышленному району и портам Кале и Дюнкерк. Если эти операции будут проведены успешно и в короткие сроки, то после них планировалось перейти в общее решительное наступление с целью сокрушить весь германский фронт и не позволить противнику, как это было в 1917 г., отойти на заранее подготовленные тыловые позиции. В то же время план Фоша был весьма осторожен. Союзное командование, переоценивая силу сопротивления германской армии, рассчитывало закончить войну лишь в следующем, 1919 г.{435}

Германское командование еще не представляло всей серьезности обстановки. “Каким образом, — писал Людендорф, — нам [486] удастся и удастся ли вообще вновь захватить инициативу, после занятия позиции по р. Вель, я тогда еще не отдавал себе отчета”{436}. На предложение начальника штаба 4-й армии генерала Ф. Лоссберга о том, чтобы без боя отвести войска с захваченных весной и летом территорий на старые позиции, спрямить тем самым линию фронта и избежать излишних потерь, Людендорф ответил: “Я считаю Ваши предложения правильными, но не могу следовать им по политическим соображениям”{437}. Отказ от наступления означал бы окончательный крах всех надежд германских империалистов и их союзников на победоносное окончание войны.

2 августа Людендорф подписал директиву командующим групп армий, в которой указывалось: “Обстановка требует, чтобы мы, с одной стороны, перешли к обороне, а с другой, — как только представится возможность, вновь предприняли бы наступление”{438}. Планировалось провести еще ряд мелких наступательных операций для улучшения тактического положения во Фландрии, в районе р. Уаза, к востоку от Реймса, а также на участке группы армий герцога Альбрехта{439}. Германское командование исходило из явной переоценки результатов своих наступательных операций, считая, что союзники понесли большие потери, а “после значительного расхода сил Антанты между Велем и Марной в ближайшее время не ожидается крупных наступлений противника”{440}.

Первой из намеченных союзниками операций по ликвидации выступов в линии фронта была Амьенская операция. Планируя ее, командование Антанты рассчитывало очистить от германских войск амьенский выступ, “ликвидировать угрозу Амьену и железной дороге Париж — Амьен, а также разбить и отбросить противника между реками Сомма и Авр”{441}.

К проведению операции привлекались 4-я английская, 1-я и 3-я французские армии под общим командованием фельдмаршала Хейга. В первый день, 8 августа, в наступление на фронте в 25 км от Альбера до Морейля переходили 4-я английская и левофланговый 31-й корпус 1-й французской армии. Затем должно было начаться наступление 3-й армии и остальных сил 1-й армии. В состав наступательной группировки были включены 17 пехотных и 3 кавалерийские дивизии{442}, 2684 артиллерийских орудия, 511 танков (тяжелые танки марки “MV” и “MV звезда”{443} и [487] средние танки марки “Уиппет”{444}), 16 бронеавтомобилей и около 1000 самолетов{445}. Обороняющиеся на этом участке фронта войска 2-й германской армии имели 7 пехотных дивизий, 840 орудий и 106 самолетов{446}. Огромным преимуществом союзников перед немцами было наличие у них большой массы танков.

Характерной особенностью подготовки 4-й английской армии к наступлению было то, что ее передовые части уже с конца апреля начали вести мелкие бои за улучшение своего тактического положения. В результате 2-я германская армия почти полностью потеряла полосу боевого охранения и оборонялась на недостаточно развитых в глубину позициях. Английское Командование по результатам этих боев, а также на основании аэрофотосъемок и данных тактической разведки уже задолго до наступления составило себе полную картину системы германской обороны{447}.

Успех атаки германских позиций 18 июля, наличие значительного превосходства в артиллерии и массы танков побудило английское командование отказаться от артиллерийской подготовки. Начало наступления было назначено на 4 часа 20 минут. Намечалось после прохода танками линии передовых частей пехоты всей артиллерией открыть внезапный огонь. 1/3 орудий должны были создать огневой вал, а остальные 2/3 — вести огонь по пехотным и артиллерийским позициям, командным пунктам, путям подхода резервов. Огневой вал в течение трех минут должен был держаться на передовых германских позициях. За это время танки и атакующая пехота должны были вплотную подойти к огневому валу и непосредственно следовать за ним. Огневой вал надлежало вести скачками сначала через 2 минуты, затем через 3 минуты, а позднее через 4 минуты{448}. Левый фланг 1-й французской армии переходил в наступление в 5 часов 05 минут{449} после 45-минутной артиллерийской подготовки.

Весьма жестко был спланирован и порядок наступления в глубине германской обороны. Через 2 часа после начала атаки, в 6 часов 20 минут, пехота и танки должны были достигнуть первого рубежа атаки — линии на расстоянии около 3 км от английских окопов. Затем продвижение приостанавливалось на два [488] часа. В это время подтягивалась артиллерия. Атака возобновлялась в 8 часов 20 минут и продолжалась непрерывно до второго рубежа, который находился в 4,5 — 8 км от исходного положения, а затем без перерыва до третьего рубежа на глубине 9 — 12 км. Кавалерийский корпус, приданный 4-й английской армии, должен был выступить в 8 часов 20 минут, обогнать боевые порядки пехоты, захватить третий рубеж и удерживать его до подхода основных сил, а затем развивать успех дальше{450}.

Английский план прорыва обороны противника отличался крайней методичностью. Техническое оснащение 4-й английской армии и состояние германской обороны давали возможность для более высоких темпов прорыва. Однако позиционные формы борьбы продолжали довлеть над союзным командованием, вследствие чего наступление планировали вести прежними способами.

Все приготовления к атаке велись скрытно, с применением тщательно продуманных мероприятий по маскировке и введению противника в заблуждение. Весь район сосредоточения прикрывался союзной авиацией, господствовавшей в воздухе. Благодаря хорошему состоянию путей сообщения в течение последней недели перед началом наступления в район 4-й английской армии прибыло 230 воинских эшелонов и более 60 поездов с боеприпасами{451}. Артиллерия заняла свои позиции в основном в последние две-три ночи перед наступлением, а танки — в ночь на 8 августа{452}. Для введения противника в заблуждение в районе Ипра по распоряжению Хейга была развернута демонстративная подготовка к наступлению{453}.

Правда, в последние дни перед наступлением с передовых позиций 2-й германской армии стали поступать донесения о подозрительных шумах в ближайшем тылу англичан, а воздушная разведка доложила о движении колонны танков. Но все эти сведения верховное командование истолковывало как проявление “нервозности” войск и не придавало им надлежащего значения{454}.

8 августа 1918 г. в 4 часа 20 минут{455} союзная артиллерия открыла мощный огонь по позициям, командным и наблюдательным пунктам, узлам связи и тыловым объектам 2-й германской армии. Одновременно треть артиллерии организовала огневой вал, под прикрытием которого дивизии 4-й английской армии в сопровождении 415 танков двинулись в атаку{456}.

Внезапность удалась в полной мере. Англо-французское [489] наступление явилось полной неожиданностью для германского командования. Туман и массовые разрывы химических и дымовых снарядов закрыли все, что находилось дальше 10-15 метров от позиций германской пехоты. Раньше, чем германское командование смогло разобраться в обстановке, на позиции немецких войск обрушилась масса танков, обстреливая на ходу из пулеметов встречающихся солдат и уничтожая телеграфные и телефонные линии{457}. Штабы нескольких германских дивизий были врасплох захвачены быстро продвигавшимися вперед английской пехотой и танками{458}.

В 5 часов 05 минут, после артиллерийской подготовки, в сражение вступил левофланговый 31-й корпус 1-й французской армии{459}.

Прорыв германской обороны развивался методично, почти в полном соответствии с разработанным планом. К 6 часам 20 [490] минутам войска 4-й английской армии в основном достигли первого рубежа атаки. Через два часа, после того как подтянулась артиллерия, наступление возобновилось, и к 13 часам 30 минутам союзники достигли третьего рубежа на глубине около 11 км. Дальнейшие попытки английских и французских войск продвинуться в глубь обороны противника разбились о сопротивление германских дивизий, спешно перебрасываемых в район прорыва с других участков фронта{460}.

Немецкие войска потеряли за день до 27 тыс. человек убитыми и пленными, около 400 орудий, а также большое количество различного военного имущества{461}. Авиация союзников, вступившая в сражение с 7 часов 30 минут, как только рассеялся туман{462}, сбила 62 германских самолета{463}.

9 августа наступление союзных войск продолжалось. В сражение полностью вступила 1-я французская армия, а 10 августа и 3-я французская армия. Наступление велось теперь на всем фронте от Альбера до р. Уаза, но оно развивалось уже более медленными темпами, постоянно выливаясь в бои местного значения. Германская артиллерия перестроилась для ведения противотанковой обороны, в результате чего английские и французские танки несли значительные потери. Так, 8 августа из 415 танков, вступивших в сражение на участке 4-й английской армии, вышло из строя около 100 машин. 9 августа в наступлении приняли участие только 145 танков, 39 из которых были выведены из строя огнем германской артиллерии. Большие потери в танках оказали влияние на снижение темпов наступления. 12 августа танки больше не участвовали в сражении, а оставшиеся танки были отведены в тыл{464}.

12 августа бои шли лишь на отдельных участках фронта{465}, к исходу дня германские войска были вытеснены на линию Альбер, Брэ, Шон, западнее Руа{466}. С 13 августа продвижение союзников совсем прекратилось.

В результате операции англо-французские войска выполнили поставленную перед ними задачу. Они продвинулись от 10 до 18 км на фронте в 75 км, ликвидировав угрозу Амьену и железной дороге Париж — Амьен. Потери германских войск составили около 48 тыс. человек, из них 30 тыс. пленными. Англичане и французы потеряли около 60 тыс. человек{467}. [491]

Успех операции был обусловлен удачным выбором участка прорыва, где германская оборона имела наименьшую глубину и была слабо оборудована, огромным превосходством союзников в силах, тщательной подготовкой, внезапностью удара и массированным применением танков.

Однако итог операции исчерпывался практически результатом первых двух-трех дней наступления. По справедливому замечанию немецкого военного историка Т. Бозе, союзники могли бы и дальше развивать свой успех, если бы они не придерживались так упрямо своего первоначального плана{468}. Методическое продвижение 8 августа от рубежа к рубежу с двухчасовой остановкой на первом из них привело к неоправданным потерям, дало немецким войскам возможность оправиться после первого потрясения, вызванного внезапной атакой, и перестроиться для ведения активной обороны. Союзному командованию не удалось при прорыве тактической зоны обороны добиться эффективного взаимодействия родов войск и прежде всего танков и кавалерии. В результате тактический прорыв не был развит в оперативный.

Победа под Амьеном окончательно закрепила стратегическую инициативу за Антантой. 8 августа 1918 г., по признанию Людендорфа, “представляет самый черный день германской армии в истории мировой войны”{469}. Вскрылось резкое падение [492] боеспособности и морального состояния германских войск. Отступающие немецкие солдаты, потрясенные внезапно начавшейся атакой противника, встречали подходящие резервы возгласами: “Штрейкбрехеры!”, “Им еще мало войны!”{470}. В частях, предназначавшихся для переброски на Западный фронт, имело место массовое дезертирство. При погрузке в эшелоны происходили собрания солдат, на которых раздавались возгласы; “Не хотим воевать за миллионеров!”, “Да здравствует революция!”{471}.

В этих условиях и германским военным руководителям стало ясно, что надежда на победу рухнула и дальнейшее продолжение войны безнадежно. Нужно было принимать чрезвычайные меры. 13 августа в ставке верховного командования в городе Спа состоялось совещание П. Гинденбурга, Э. Людендорфа, канцлера Г. Гертлинга и статс-секретаря ведомства иностранных дел П. Гинце. Все были подавлены. Обрисовав общую обстановку, состояние вооруженных сил и положение союзников Германии, Людендорф заявил, что немецкая армия больше не в состоянии сломить противника наступлением; добиться мира оборонительными действиями, несмотря на подводную войну, также невозможно, а поэтому для окончания войны следует перейти к мирным переговорам{472}. Утром следующего дня в Спа состоялось заседание Коронного совета под председательством Вильгельма II, на котором было решено начать мирные переговоры с Антантой через нидерландскую королеву. Прибывшие в Спа 14 августа император Австро-Венгрии Карл, министр иностранных дел Буриан и начальник генерального штаба А. Арц фон Штрауссенбург присоединились, к этому решению{473}.

Правда, германские дипломаты так и не начали мирных переговоров. Гинденбург все еще не терял надежды на то, что германские войска не будут вытеснены с территории Франции и Бельгии, благодаря чему удастся навязать свою волю противнику при заключении мира{474}.

Дальнейшее развитие событий на Западном фронте, однако, разрушило эти надежды.

После Амьенского сражения войска Антанты приступили к расширению фронта наступления на флангах продвинувшихся вперед 4-й английской, 1-й и 3-й французских армий и вытеснению противника на позицию Зигфрида. К северу от Соммы предполагалось осуществить наступление 3-й английской армии в общем направлении на Бапом, Перонн. Южнее Соммы в наступление [493] в направлении на Шони переходила 10-я французская армия{475}.

Германское командование отказалось от каких бы то ни было наступательных действий и решило перейти к обороне захваченных территорий. “Ни пяди земли не оставлять без ожесточенной борьбы”{476} — таков был приказ германским войскам. Таким образом действий верховное командование рассчитывало во избежание серьезных внутриполитических осложнений скрыть от германского народа истинное состояние армии и добиться приемлемых условий мира{477}.

Утром 20 августа 10-я французская армия начала наступление против 9-й германской армии на фронте от Суассона до р. Уаза. К 23 августа она продвинулась до линии рек Уаза и Эллет{478}. 21 августа на севере боевые действия против 1-й германской армии на двадцатикилометровом фронте от Альбера до Арраса начала 3-я английская армия. К исходу 26 августа она вышла на линию Брэ, Бапом, продвинувшись вперед на 10 км. В этот день в наступление включилась и 1-я английская армия. 29 августа она вышла на линию Бюлькур, Дрокур. Наступление союзников вынудило германское командование начать отвод 17-й, 2-й, 18-й и 9-й армий на линию Краузиль, Бапом, Перонн, Нуайон. Таким образом, с 8 по 30 августа армии Антанты на фронте от Суассона до Арраса протяжением в 150 км продвинулись в центре до 35 км, а на флангах — на 15 — 20 км{479}.

30 августа наступление союзников продолжилось сначала на флангах, а затем и в центре, имея целью не дать немецким войскам закрепиться впереди позиции Зигфрида. Угроза с обоих флангов вынудила германское командование 2 сентября отдать приказ о дальнейшем отводе 17-й, 2-й, 18-й и 9-й армий на фронте между реками Скарн и Вель протяжением в 160 км на позицию Зигфрида{480}. Отход начался в ночь на 3 сентября и проходил почти без помех со стороны противника. 8 сентября германские войска заняли большую часть тех позиций на фронте от Арраса до р. Эллет, с которых они начали весеннее наступление{481}. В начале сентября немецкие войска сами очистили выступ на р. Лис.

Таким образом, первая часть плана наступательных операций союзных армий, намеченного 24 июля Фошем, успешно [494] выполнялась. Оставалось только вытеснить противника из Сен-Миельского выступа, образовавшегося еще в сентябре 1914 г. при попытке, немцев прорвать французский фронт южнее Вердена. Выступ пересекал железнодорожную магистраль Париж — Верден — Нанси и не позволял союзникам эксплуатировать участок железной дороги Витри-ле-Франсуа — Коммерси — Туль. С другой стороны, он прикрывал Мец, железорудные разработки у Брие и в значительной степени обеспечивал сообщения германских войск южнее Арденн{482}.

Осуществление Сен-Миельской операции было возложено на 1-ю американскую армию под командованием генерала Д. Першинга. Американской армии ставилась задача ликвидировать Сен-Миельский выступ, выйти на фронт Норуа, Одимон, освободить железную дорогу Париж — Верден — Нанси и создать тем самым выгодное исходное положение для дальнейших операций{483}.

К проведению наступления наряду с 1-й американской армией привлекался также и 2-й французский колониальный корпус. План операции разрабатывался совместно французским и американским штабами и предусматривал нанесение двух ударов по сходящимся направлениям под основание выступа с целью окружения находившихся там германских войск. Главный удар наносился по южному фасу выступа, вспомогательный — по западному. Наступление назначалось первоначально на 10 сентября, однако в связи с тем, что французская тяжелая артиллерия к указанному сроку не заняла своих позиций, операцию пришлось отложить на 12 сентября{484}.

К началу наступления американское командование сосредоточило на фронте Одимон, Сен-Миель, Норуа протяжением в 64 км 17 пехотных дивизий (из них 3 французские), 2900 орудий, 273 танка и 1100 самолетов. Большую часть артиллерии, танков и самолетов американцы получили от французской армии. На южном фасе (18 км) выступа находились 7 американских дивизий, на западном (около 10 км) — 3 дивизии. Тридцатишестикилометровый участок в центре занимали 2 дивизии 2-го французского колониального корпуса, резерв составляли 5 американских дивизий{485}.

С германской стороны Сен-Миельский выступ обороняли 7 сильно потрепанных дивизий группы армий Гальвица{486}, имевших в своем распоряжении 560 артиллерийских орудий и около 200 самолетов, включая авиацию соседних участков. Кроме [495] того, 3 дивизии находились в резерве{487}. Превосходство над противником, если учесть, что американская дивизия более чем вдвое превышала германскую, было подавляющим. На направлении же главного удара оно было восьмикратным{488}.

Германское командование, получив сведения о подготовке американского наступления, 11 сентября начало отвод войск на заранее подготовленную позицию в тылу Сен-Миельского выступа, который должен был закончиться 12 сентября к 4 часам утра{489}. Однако к началу американского наступления эвакуация Сен-Миельского выступа была еще далека до завершения.

12 сентября в 1 час ночи союзная артиллерия начала подготовку атаки по всему фронту наступления. В 5 часов утра при поддержке танков началась атака на южном фасе, а в 8 часов — на западном фасе Сен-Миельского выступа{490}.

Германская оборона, захваченная американским наступлением в разгар эвакуации и лишенная большей части своей [496] артиллерии, уже отведенной в тыл, оказалась бессильной. Сопротивление немецких войск, находившихся в выступе, было незначительным. На следующий день Сен-Миельский выступ практически был ликвидирован. 14 и 15 сентября американские дивизии вступили в соприкосновение с новой германской позицией и на рубеже Норуа, Одимон прекратили наступление.

В результате операции линия фронта сократилась на 24 км. Германские войска за четыре дня боев потеряли только пленными 16 тыс. человек и более 400 орудий. Потери американцев не превышали 7 тыс. человек{491}.

Сен-Миельская операция явилась первой самостоятельной операцией американской армии. Несмотря на достигнутый успех, в ходе наступления вскрылись недостатки боевой подготовки войск и отсутствие опыта у американского командования. Операция началась, когда противник уже приступил к отводу войск из выступа, в результате чего “большая часть американской артиллерии... била впустую, поражая брошенные противником окопы”{492}. План операции и управление наступающими войсками были недостаточно гибкими. Не было отработано взаимодействие между пехотой, танками и авиацией. Во время наступления дороги были настолько забиты пехотой, что оказался сорванным своевременный подход артиллерии и танков, а окружение германских войск, находящихся в выступе, даже при их слабом сопротивлении не удалось{493}.

Общее наступление Антанты и капитуляция Германии

С завершением Сен-Миельской операции первая часть плана союзного командования на вторую половину кампании 1918 г. была выполнена. Общестратегическая обстановка на фронтах первой мировой войны во многом улучшилась в пользу Антанты. Союзникам удалось достичь решительного превосходства в силах над Германией. В сентябре 1918 г. войска Антанты на западноевропейском театре имели 211 пехотных{494} и 10 кавалерийских дивизий против 190 германских пехотных дивизий{495}. К концу августа численность американских войск во Франции составила около 1,5 млн. человек, а к началу ноября превысила 2 млн. человек{496}. [497]

Положение Германии с каждым днем все более ухудшалось. В сентябре в правящих кругах довольно открыто стали говорить об угрозе военной катастрофы{497}. Вследствие непрерывных мобилизаций остро ощущалась нехватка рабочей силы в промышленности. По сравнению с довоенным уровнем добыча каменного угля сократилась на 20 %, производство чугуна — почти вдвое, проката — на 1/3. Еще больше снизилось производство сельскохозяйственной продукции{498}. Обстановка внутри страны накалялась. Недовольство перерастало в открытое возмущение народа.

По мере развертывания наступательных операций Антанты состояние германской армии также становилось все более тяжелым. Многие дивизии принимали участие в боях по 2-3 раза и были обескровлены, в ротах оставалось по 40-80 бойцов{499}. Остро ощущалась нехватка строевых офицеров в пехотных частях{500}. Хотя германская армия и не испытывала недостатка в вооружении и боеприпасах, потери которых быстро восполнялись, но все сильнее давало о себе знать полное отсутствие танков и нехватка средств противотанковой обороны{501}.

Катастрофически падала дисциплина. В армии распространялась революционная пропаганда. Все больший отклик среди солдат и матросов находили призывы кончать империалистическую войну. По сообщениям полицейских и военных властей, солдаты, находящиеся в отпусках, рассказывали о необычайных потерях германской армии, сеяли в народе пораженческие настроения, а при возвращении на фронт часто везли с собой запрещенные листовки{502}. Особенно сильными революционные настроения были в войсках, перебрасываемых на Западный фронт из Советской России. В. И. Ленин отмечал в конце августа 1918 г.: “Подавление революции в красной Латвии, Финляндии и на Украине стоило Германии разложения армии... старой армии в Германии уже не существует. То, о чем полушутя говорили германские дипломаты, — “русификация” германских солдат, — оказалось теперь не шуткой, а горькой для них правдой. Дух протеста растет, “измены” становятся обычным явлением в германской армии”{503}.

Германское командование направляло все свои усилия на организацию и ведение обороны. Позиция Зигфрида, на которую немецкие армии были вытеснены в августе, шла от р. Лис по линии Армантьер, западнее Камбре и Сен-Кантена, через [498] Ла-Фер, Берри-о-Бак, Фим. Она состояла из нескольких линий, эшелонированных в глубину до 7 км, имела большое количество бетонированных фортификационных сооружений, тщательно примененных к местности и расположенных большей частью на водных преградах, препятствовавших действиям танков.

В предвидении нового наступления Антанты в тылу германского фронта от моря до Мааса спешно строились еще три укрепленные позиции. Первая позиция — Герман, Гундинг, Брунгильда, Кримгильда — проходила по линии Гент, Конде, Валансьен, Ле-Като, Гиз, Ретель, Вузьер, Консенвуа. Вторая, так называемая Антверпен-Маасская позиция, проходила через Антверпен, Брюссель, Намюр, Живе и далее вверх по течению р. Маас до Вердена. И, наконец, уже в октябре 1918 г. началось возведение третьей позиции, проходящей вдоль германской границы.

Одновременно германское командование спешно приводило в порядок крепости Эльзаса и Лотарингии. Однако в связи с нехваткой рабочей силы сооружение тыловых оборонительных рубежей шло медленно, и они не представляли серьезных препятствий для продвижения противника. Поэтому верховное командование приступило к эвакуации военного имущества в Германию и начало подготовку к основательному разрушению железнодорожных путей и населенных пунктов на захваченных территориях Франции и Бельгии{504}.

Создавшаяся благоприятная обстановка привела союзное командование к решению перейти в общее наступление осенью 1918 г., а не в 1919 г., как это намечалось ранее. Уже в конце августа началась разработка плана заключительного наступления, а 3 сентября он был в общих чертах оформлен в виде директивы Фоша Петэну, Хейгу и Першингу. Планом предусматривалось нанесение почти всеми союзными силами одновременных мощных ударов по сходящимся направлениям{505}.

Главный удар на западном берегу Мааса по обе стороны от Аргонн в направлении на Мезьер должны были нанести 1-я американская (15 пехотных, 1 французская кавалерийская дивизии) и 4-я французская (27 пехотных, 2 кавалерийские дивизии) армии. Второй удар намечался на фронте между Сен-Кантеном и Камбре силами 1-й, 3-й и 4-й английских армий в составе 45 пехотных и 3 кавалерийских дивизий. При поддержке с правого фланга 1-й французской армии (14 пехотных дивизий) английские войска должны были продвинуться к Валансьену, Солему, Ле-Като, Вассиньи. Наконец, на северном фланге, между побережьем и р. Лис, в наступление переходили 29 пехотных [500] и 4 кавалерийские дивизии{506} Фландрской группы армий под командованием бельгийского короля Альберта{507}.

Предусматривалось расширение фронта франко-американского наступления введением в сражение 10-й (13 пехотных дивизий){508} и 5-й (13 пехотных дивизий){509} французских армий. Южнее Фландрской группы армий в наступление включалась также и 5-я английская армия (6 пехотных дивизий). Общее количество союзных соединений, которые должны были принять участие в наступлении, составляло таким образом 169 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, поддержанных 1,5 тыс. танков и 5 тыс. самолетов{510}.

Особенно большие надежды союзное командование возлагало на совместное франко-американское наступление (Маас-Аргоннская операция). С выходом американских дивизий в район Мезьера германские войска, теснимые с фронта английскими армиями, а с правого фланга Фландрской группой армий, могли быть окружены [501] при малейшем продвижении союзных сил к северу от Мезьера{511}.

22 сентября командование Антанты установило сроки, в которые должно было развернуться общее наступление на 420-километровом фронте от Северного моря до Мааса. Удары наносились на ряде участков с однодневными промежутками. Общее наступление начиналось 26 сентября совместным франко-американским ударом между реками Сюипп и Маас. На следующий день в наступление переходили 1-я и 3-я английские армии, 28 сентября — Фландрская группа армий и, наконец, 29 сентября — 4-я английская и 1-я французская армии{512}. Здесь, несомненно, сказалось использование опыта наступления русского Юго-Западного фронта летом 1916 г. План союзников, построенный на нанесении по всему фронту сильных, непрекращающихся ударов по сходящимся направлениям, с расчетом не дать противнику передышки, носил решительный характер и в целом отвечал условиям сложившейся военно-политической обстановки.

26 сентября в 5 часов 30 минут{513}, после десятичасовой артиллерийской подготовки, 4-я французская армия, а через пять минут, после трехчасовой артподготовки, и 1-я американская армия под прикрытием огневого вала и при поддержке самолетов и танков начали штурм германских позиций на фронте от р. Сюипп до Мааса протяжением около 90 км. Им противостояли всего 13 германских пехотных дивизий{514}. В первый же день наступления американцы вклинились своим центром в глубь германского расположения на 6 — 9 км. На флангах же, западнее р. Маас и в Аргоннах, их атаки были безуспешными. Незначительны были результаты первого дня наступления и в 4-й французской армии, которой удалось продвинуться всего на 3-4 км. В последующие дни, 27 — 30 сентября, оборонявшиеся на этом участке фронта немецкие войска, получив небольшие подкрепления, оказали упорное сопротивление, вследствие чего продвижение союзников происходило лишь по мере постепенного отхода противника{515}.

Причиной неудачи операции явилось не столько сопротивление немецких войск, сколько неопытность американского командования. С первого же дня наступления все дороги в тыловом районе 1-й американской армии оказались совершенно забитыми. Войска не получали вовремя подкреплений, продовольствия и боеприпасов. Попытка ликвидировать застой наступления вводом в сражение новых частей привела только к еще большему увеличению потерь и к дезорганизации тыла армии{516}. [502]

В то время как 1-я американская армия восстанавливала порядок в своих частях, в наступление между Реймсом и р. Эна перешла 5-я французская армия. 3 октября она совместно с 4-й армией отбросила противника между реками Эна и Вель до Берри-о-Бак{517}. 4 октября возобновила наступление 1-я американская армия, но она продвигалась вперед чрезвычайно медленно и с большими потерями. 8 октября в наступление перешла также и 10-я французская армия. Но и это не принесло желаемого успеха. Маас-Аргоннская операция закончилась 13 октября. За 18 дней боев союзные войска на участке от Аргонн до Мааса оттеснили германцев всего на 5 — 12 км, не выполнив даже ближайшей задачи{518}.

Неудача американцев предопределила исход всей Маас-Аргоннской операции, на которую союзное командование возлагало большие надежды. Действия американского командования вызвали резко отрицательную реакцию в правящих кругах Франции. “Эти американцы, — говорил Ж. Клемансо, — провалят наш шанс на крупную победу еще до зимы”{519}. Позднее, 21 октября, под впечатлением “топтания на месте” американской армии он обратился с письмом к Фошу. Считая Першинга неспособным руководить крупными операциями, французский премьер предлагал просить президента США В. Вильсона о смене американского главнокомандующего. Однако Фош отказался выполнить пожелание Клемансо, полагая, что это неизбежно приведет к серьезному конфликту с американцами и вызовет кризис в самом разгаре наступления{520}.

27 сентября в 5 часов 20 минут{521}, после ночной бомбардировки, началось наступление 1-й и 3-й английских армий в районе Камбре. В первый день они углубились в расположение противника на глубину до 6 км. 28 октября англичане форсировали Шельду, а на 29 октября достигли окраин Камбре, оттеснив немецкие войска на этом участке с позиции Зигфрида.

29 сентября южнее 3-й армии в районе Сен-Кантена и Ла-Фера в наступление перешли 4-я английская и 1-я французская армии. К исходу дня 30 сентября позиция Зигфрида была прорвана на 30 км по фронту и на 11 км в глубину{522}. Дезорганизованные германские войска начали отходить.

28 сентября в 5 часов 30 минут{523}, после трехчасовой артиллерийской подготовки, к северу от р. Лис началось наступление Фландрской группы армий. Атака союзников имела большой [503] успех: была полностью захвачена первая германская позиция и взята часть второй. В последующие дни наступление продолжалось, но из-за плохой погоды темпы его значительно снизились. Войскам пришлось продвигаться по сильно заболоченной местности, сплошь изрытой воронками от снарядов, наполненными водой, вследствие чего возникали большие затруднения в снабжении войск боеприпасами и продовольствием. В ряде случаев продовольствие приходилось доставлять самолетами, а для того, чтобы сделать возможным движение автотранспорта, в некоторых местах было построено несколько километров дорог из сплошных досчатых настилов на сваях{524}.

Переход в наступление Фландрской группы армий не замедлил сказаться на положении 6-й германской армии в районе Армантьера. Охваченная с флангов 1-й и 2-й английскими армиями, она вынуждена была 2 октября начать отход с позиции Зигфрида.

14 октября наступление союзных войск возобновилось на всем фронте от моря до Мааса. Отступая, германские войска разрушали все, что было возможно, особенно мосты, железные и шоссейные дороги. Все мосты были превращены в груду развалин, на них спускались паровозы, чтобы замедлить восстановление, основания устоев были расшатаны, а насыпи на подходах к мостам уничтожены. Туннели разрушались при помощи зарядов огромной мощности, взрывы которых приводили в сотрясение почву до вершин пересекаемых гор. Вследствие этого восстановление разрушенных туннелей оказывалось зачастую более трудным, чем сооружение новых.

Разрушение железнодорожного полотна производилось подрывными патронами и специальными путеразрушителями с таким расчетом, чтобы сделать рельсы непригодными к восстановлению. Железнодорожные станции сжигались, телеграфное и телефонное оборудование увозилось в Германию, а линии связи, сигнализации и водопровод уничтожались. На железнодорожных станциях оставлялись мины замедленного действия. Разрушения, произведенные при отходе немецких войск, в немалой степени способствовали снижению темпов наступления союзников. Местами они даже теряли из-за этого соприкосновение с отходящим противником{525}. К 20 октября германские войска были полностью вытеснены на позицию Герман, Гундинг, Брунгильда, Кримгильда.

Общее наступление Антанты нанесло последний, смертельный удар германской армии. Фронт разваливался. “В Германии, — писал В. И. Ленин, — разразился политический кризис. Паническая растерянность и правительства, и всех эксплуататорских классов в целом обнаружилась перед всем народом. Безнадежность военного положения и отсутствие всякой [504] поддержки господствующих классов трудящимися массами обнаружены сразу”{526}.

Надвигавшаяся катастрофа, резкое ухудшение положения внутри страны вынудили Гинденбурга и Людендорфа официально заявить 29 сентября о необходимости заключения перемирия и создания нового правительства, с которым могла бы считаться Антанта{527}.

1 октября правительство Гертлинга получило отставку, а 3 октября был образован кабинет во главе с принцем Максом Баденским, имевшим среди германской буржуазии и юнкерства репутацию либерала и пацифиста{528}. В состав его с целью предотвратить надвигавшуюся революцию были привлечены и правые социал-демократические лидеры Ф. Шейдеман и Г. Бауэр{529}. [505]

Правительство Макса Баденского в ночь на 4 октября через германского посланника в Швейцарии отправило президенту США В. Вильсону телеграмму с просьбой о перемирии и начале мирных переговоров на основе “Четырнадцати пунктов”, изложенных в его послании к конгрессу от 8 января 1918 г.{530} Обращаясь к Вильсону, правящие круги Германии рассчитывали если не добиться раскола в лагере Антанты, то по крайней мере усилить недоверие Англии и Франции к своему заокеанскому союзнику. По секретным каналам германское правительство неоднократно делало также правительству США недвусмысленные намеки на то, что Германия может быть полезна в борьбе против Советской России{531}.

Однако в Вашингтоне не спешили с заключением перемирия. Правящие круги США хотели добиться дальнейшего ослабления Германии и усиления своих позиций на мировой арене. 8 октября государственный секретарь США Р. Лансинг от имени президента послал германскому правительству ответную ноту. Вильсон не отвергал германского предложения, но вместе с тем дал понять, что США готовы рассмотреть его со всей серьезностью лишь после того, как Германия даст надлежащие гарантии в безусловном принятии “Четырнадцати пунктов” как основы мира, отведет свои войска с захваченных территорий и заверит, что рейхсканцлер говорит от имени всего немецкого народа, а не от имени тех, кто до сих пор нес ответственность за ведение войны{532}. Последним делался явный намек на Гинденбурга и Людендорфа.

Во второй ноте правительству США, отправленной 12 октября, Макс Баденский с согласия верховного командования ответил, что Германия примет все предварительные условия, которые будут ей предъявлены, и что новое правительство говорит от имени всего немецкого народа{533}. Обмен нотами между правительствами США и Германии об условиях отвода войск с захваченных областей Бельгии и Франции, о прекращении подводной войны и других условиях перемирия продолжался до конца октября{534}. Наконец, чтобы сделать Антанту более сговорчивой, Вильгельм II 26 октября уволил в отставку Людендорфа, [506] назначив вместо него первым генерал-квартирмейстером генерала В. Тренера{535}.

Тем временем вооруженная борьба на Западном фронте вступила в свою заключительную фазу. 19 октября Фош отдал директиву о продолжении наступления союзных войск на позицию Герман, Гундинг, Брунгильда, Кримгильда{536}. В тот же день германское командование приказало удерживать эту укрепленную позицию до последней возможности. Одновременно было отдано распоряжение об ускорении строительства тыловых укреплений с таким расчетом, что “война будет продолжена”{537}.

20 октября началась борьба за позицию Герман, Гундинг, Брунгильда, Кримгильда. Союзники наносили удар за ударом. К 5 ноября в центре фронта и на участке 1-й американской армии германские укрепления были прорваны. На остальных участках немецкие войска сохранили свое положение. Однако дальнейшее удержание этой позиции было уже невозможно. Утром 6 ноября германское командование отдало приказ о фактически уже начавшемся отводе войск на следующую, Антверпен-Маасскую позицию{538}. Союзники неотступно преследовали противника и к 11 ноября, дню заключения перемирия, вышли к этой Антверпен-Маасской позиции, прорвав ее на южном участке.

Под влиянием военных поражений и тяжелых лишений народных масс, доведших их до отчаянного положения в Германии, ставшей наиболее слабым звеном в системе империализма, сложилась революционная ситуация. Еще 7 октября 1918 г. в Берлине состоялась нелегальная конференция “Союза Спартака”. Оценив политическое положение в стране, конференция призвала пролетариат к революционному свержению власти германского империализма и милитаризма, к установлению в Германии демократической республики{539}.

Восстание началось не в центре страны, а на ее окраине — в Киле. Поводом к восстанию послужил приказ командования флотом о выходе кораблей в открытое море для решительного боя с английским флотом. Выполнение этого приказа, отданного в момент, когда война фактически уже была проиграна, могло привести только к бессмысленной гибели нескольких десятков тысяч немецких моряков. Но германскую военщину меньше всего это смущало.

Матросы отказались выполнить приказ. Командование ответило репрессиями и массовыми арестами. 3 ноября рабочие, моряки и солдаты кильского гарнизона организовали демонстрации и митинги протеста. На следующий день восстание [507] охватило весь флот. Все попытки правительства Макса Баденского подавить восстание оказались безуспешными{540}. Пламя революции распространялось по всей стране, захватывая и армию. Повсюду власть переходила в руки стихийно возникавших Советов рабочих и солдатских депутатов.

Правящие и военные круги Германии торопились с заключением перемирия, чтобы иметь возможность для борьбы с начавшейся революцией. 6 ноября В. Тренер потребовал “во что бы то ни стало избежать окончательного поражения армии”{541}. В тот же день была образована комиссия по перемирию во главе со статс-секретарем ведомства иностранных дел М. Эрцбергером. Утром 8 ноября германская делегация прибыла на станцию Ретонд в Компьенском лесу, где и была принята маршалом Фошем. Ей были зачитаны условия перемирия. Они предусматривали прекращение военных действий, эвакуацию в течение 14 дней оккупированных германскими войсками районов Франции, территорий Бельгии и Люксембурга, а также Эльзас-Лотарингии{542}. Войска Антанты занимали левый берег Рейна (причем содержание оккупационной армии целиком возлагалось на Германию), а на правом берегу предусматривалось создание демилитаризованной зоны. Германия обязывалась немедленно возвратить на родину всех военнопленных, а также эвакуировать свои войска с территории стран, входивших [508] ранее в состав Австро-Венгрии, из Румынии, Турции и Восточной Африки.

Германия должна была выдать Антанте 5 тыс. артиллерийских орудий, 30 тыс. пулеметов, 3 тыс. минометов, 5 тыс. паровозов, 150 тыс. вагонов, 2 тыс. самолетов, 10 тыс. грузовых автомобилей{543}, 6 тяжелых крейсеров, 10 линейных кораблей, 8 легких крейсеров, 50 эсминцев и 160 подводных лодок{544}. Остальные корабли германского военно-морского флота разоружались и интернировались союзниками. Блокада Германии сохранялась.

Компьенское перемирие имело ярко выраженный антисоветский характер. Согласно статье 12-й, германские войска продолжали оккупацию занятых ими территорий Советской России до тех пор, пока этот вопрос не решат союзники, “учитывая, внутреннее положение этих территорий”. Предусматривался также “свободный вход и выход в Балтийское море для военных и торговых судов Антанты”{545}, подготавливавшей вооруженную интервенцию против Советской России{546}.

Фош решительно отверг все попытки германской делегации завязать какие бы то ни было переговоры по поводу условий перемирия. Фактически это означало требование безоговорочной капитуляции{547}. Германская делегация получила для ответа 72 часа. Срок ультиматума истекал 11 ноября в 11 часов утра по французскому времени{548}.

Условия перемирия были сообщены в Берлин. Оставшееся до подписания время Эрцбергер пытался использовать для того, чтобы убедить союзное командование смягчить предъявленные условия, доказывая, что в противном случае немцы не будут иметь сил для борьбы с “большевистской опасностью”. По словам одного из участников компьенских переговоров, к удивлению Фоша, немцы “довольно легко” восприняли столь тяжелые условия о полной сдаче флота и оккупации левого берега Рейна, но, напротив, мертвенно бледнели и совершенно терялись, как только вставал вопрос о сдаче пушек, пулеметов и паровозов. Эрцбергер воскликнул: “Но тогда мы пропали! Как сможем мы защищаться против большевизма?” — и немного погодя заявил: “Но вы не понимаете, что, лишая нас возможности защищаться, вы губите нас, губите также и себя. И вы пройдете через это в свою очередь!”{549} [509]

В конце концов, запугивая победителей “большевистской опасностью”, германская делегация добилась некоторых уступок. Так, количество пулеметов, подлежащих выдаче, было снижено до 25 тыс., самолетов — до 1,7 тыс., грузовых автомобилей — до 5 тыс.{550} Были сняты требования о выдаче подводных лодок{551}. В остальных же пунктах условия перемирия остались без изменений. 9 ноября революционные германские рабочие и солдаты свергли монархию Гогенцоллернов. Германия была объявлена республикой. В ночь с 9 на 10 ноября Вильгельм II бежал в Голландию. Однако пришедший к власти Совет народных уполномоченных, состоящий из правых социал-демократов Ф. Эберта, Ф. Шейдемана и О. Ландсберга и независимых социал-демократов Г. Гаазе, В. Дитмана и Э. Барта, с первого же дня своего существования взял курс на то, чтобы не допустить [510] перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую.

Правосоциалистические лидеры, сразу же вступившие в сговор с монополистами и военщиной, меньше всего думали о продолжении переговоров о перемирии на новой, революционной основе и о революционном выходе Германии из империалистической войны. Делегация Эрцбергера не была отозвана, а в ответ на ее запрос об условиях перемирия Гинденбург от имени правительства предложил выдвинуть возражения против наиболее беспощадных требований союзников, касающихся прежде всего блокады, сроков отвода германских войск с оккупированных территорий и занятия Рейнской области. В случае отклонения возражений рекомендовалось продиктованные условия подписать и одновременно заявить протест американскому президенту{552}.

11 ноября 1918 г. в 5 часов утра по французскому времени условия перемирия были подписаны. В 11 часов раздались первые выстрелы артиллерийского салюта наций в 101 залп, возвестившего окончание первой мировой войны.

В. П. Глухов

5. Капитуляция союзников Германии

Салоникский фронт

Военно-политическая обстановка на Балканах складывалась к началу 1918 г. в пользу Антанты. На оккупированной территории Сербии и Черногории усилилась борьба народных масс против оккупантов{553}. Большое влияние оказала Октябрьская революция и мирная программа Советского государства. Под влиянием революционной пропаганды участились революционные выступления и в оккупационных австро-венгерских войсках. Большие размеры приняло дезертирство. В Болгарии также усиливались революционные настроения. Советские мирные предложения находили в стране широкий отклик. Движение за их поддержку возглавляла Болгарская рабочая социал-демократическая партия (тесняков). Росло недовольство в армии, о чем свидетельствовали солдатские восстания, вспыхнувшие зимой и весной 1918 г. в ряде воинских частей. Многие солдаты покидали армию. В некоторых полках возникли солдатские комитеты.

Начало кампании 1918 г. не изменило военного положения на Салоникском фронте. Здесь продолжалось затишье, установившееся еще со второй половины 1917 г. Лишь в марте 1918 г. командующий союзными войсками на Салоникском фронте приступил к изучению возможности перехода в наступление с [511] ограниченной задачей сковывания противника{554}. Наступление, по его расчетам, могло начаться не ранее осени. Вскоре обстановка изменилась. В связи с подготовкой наступления во Франции германцы вывели почти все свои войска с Салоникского фронта. Болгарская же армия, предоставленная собственным силам, была в состоянии лишь обороняться. С началом наступления германцев во Фландрии французское правительство, установив переброску германских войск с других фронтов, предписало командующему войсками Салоникского фронта генералу Гильома (позже его сменил Франше д'Эсперэ) принять все меры, чтобы сковать силы противника на Балканах и не допустить их переброску во Францию{555}. В мае действия союзников на Салоникском фронте оживились. Было приступлено к подготовке наступления [512] на фракийском направлении — греческими войсками, а на сербском (вардарском) направлении — сербской армией. Но в июле французское командование приняло новое решение — о переходе в общее наступление. 3 августа оно было утверждено Высшим военным советом Антанты{556}.

Армии Антанты занимали фронт протяжением в 350 км. Он шел от залива Орфано на Эгейском море по труднодоступной горной местности и достигал района Валоны на Адриатическом море{557}. Силы Салоникского фронта составляли 29 дивизий (8 французских, 4 английские, 6 сербских, 1 итальянская, 10 греческих){558} — всего 667 тыс. человек и 2070 орудий. В Албании действовал 16-й итальянский корпус (100 тыс. человек и 300 орудий), не подчиненный Салоникскому фронту.

Со стороны противника в полосе Салоникского фронта имелось 12 болгарских дивизий, сведенных в три армии (11-я “германская”{559}, 1-я и 2-я болгарские) — всего до 400 тыс. человек и 1138 орудий{560}. Побережье Эгейского моря охраняла 4-я болгарская армия (одна пехотная и одна кавалерийская дивизии). В Албании к западу от оз. Охрида до Адриатического моря против итальянцев действовал 19-й австрийский корпус (две пехотные и одна кавалерийская дивизии).

Подготовка войск Салоникского фронта к общему наступлению началась в первых числах августа 1918 г. Командование фронта наметило прорвать позиции болгар в труднодоступном районе восточнее реки Черны силами шести сербских и двух французских дивизий. Второй удар планировалось нанести в районе Монастира силами четырех французских, одной итальянской и одной греческой дивизий. Английские войска в долине реки Вардар наступательными действиями должны были сковать противника. На правом крыле фронта (восточнее оз. Дойран) на четыре греческие дивизии возлагалась задача наблюдения за 2-й болгарской армией{561}. [513]

Операция союзников началась 14 сентября в 7 часов артиллерийской подготовкой, которая длилась почти сутки. В 5 часов 30 минут 15 сентября две французские и одна сербская дивизии перешли в наступление{562}. К вечеру оборона противника была прорвана на участке протяжением до 15 км. Для использования успеха были введены остальные пять сербских дивизий. На других участках фронта наступление также имело успех. К 18 сентября прорыв болгарского фронта достиг ширины в 25 км и глубины в 15 км. Это позволило союзникам организовать преследование, используя конницу и авиацию{563}. В последующие дни наступление развивалось все более успешно. Сербские войска, освобождавшие свою родину от трехлетней оккупации, повсеместно пользовались поддержкой населения{564}. Едва только были получены известия о прорыве Салоникского фронта, как в ряде мест с новой силой развернулось освободительное движение.

К 20 сентября прорыв был расширен до 45 км по фронту и на 40 км в глубину{565}. Германские резервы направлялись в Сербию. В районе г. Ниш немцы надеялись задержать продвижение союзников. Но эти силы (четыре германские, три австрийские пехотные и одна кавалерийская дивизии) могли подойти к Нишу к середине октября{566}. 21 сентября сербы достигли р. Вардар у Криволака, нарушив связь между войсками 11-й и 2-й армий противника, вследствие чего 11-я армия начала отход{567}. 22 сентября наступление охватило фронт шириной в 150 км от оз. Дойран до Монастира.

Болгары поспешно отступали, оставляя тысячи пленных, артиллерию, обозы{568}. 26 сентября сербские войска находились уже в районе Велеса. Правее англичане захватили Струмицу и продвигались на Софию — столицу Болгарии. На западе итальянцы заняли Крушево. За 10 дней продвижение в центре достигло 100 км в глубину{569}.

Болгарский фронт был глубоко рассечен. 11-я армия, прижатая к труднопроходимому горному хребту, капитулировала. В плен сдались 77 тыс. солдат, 1600 офицеров, 5 генералов (четверть всей болгарской армии). Победителями было захвачено около 500 орудий, 10 000 лошадей, огромное количество оружия и продовольствия{570}. [514]

Поспешное отступление своих войск правительство Болгарии попыталось остановить силой. Но это лишь усилило возбуждение солдат и привело к восстанию 24 сентября в нескольких частях отступающей армии, возглавляемому солдатскими комитетами. К утру 28 сентября число повстанцев достигло 30 тыс., из которых 10 тыс., двигаясь на Софию, достигли села Владая в 15 км от столицы. Это вызвало панику в Софии. Царь Фердинанд и правительство уже собирались бежать. Но им на помощь пришло германское командование. Оно направило в Софию свою 217-ю дивизию, подразделения которой прибыли в ночь на 30 сентября. При помощи германских штыков восстание было жестоко подавлено и потоплено в крови{571}.

Болгарское правительство стало спешить с заключением перемирия, которое и было подписано 29 сентября 1918 г. Оно вступало в силу с 12 часов 30 сентября. По его условиям болгары немедленно должны были очистить занятые ими территории Греции и Сербии, не вывозя с собой продовольствия и не производя там никаких разрушений. Болгарская армия подлежала немедленной демобилизации, за исключением трех пехотных дивизий и четырех кавалерийских полков, предназначаемых для обороны восточной границы Болгарии и охраны железных дорог. Все оружие, боеприпасы и обозы демобилизованных частей должны были сосредоточиваться на складах под контролем союзников. До заключения мира Антанта могла использовать болгарских военнопленных на Востоке. Ее войска по соглашению с Болгарией могли проходить по болгарской территории и использовать все ее пути и порты, а также средства связи. Некоторые стратегические пункты Болгарии с целью гарантии могли быть временно заняты союзными войсками. Болгарские порты открывались для союзных и нейтральных судов.

В результате капитуляции Болгарии Антанта заняла выгодное положение на Балканах. Ее армии угрожали тылу германских войск в Румынии. Прерывалась связь между Центральными державами и Турцией. Создавались условия для вторжения в пределы Австро-Венгрии и удара по Германии с юга. Для этого выделялось 17 дивизий (сербских, французских и английских){572}. Их первейшей задачей являлся выход на р. Дунай у Белграда. Часть войск союзников направлялась по болгарским железным дорогам на Рущук, Систово для оказания помощи Румынии и вовлечения ее вновь в войну на стороне Антанты. Семь с половиной союзных пехотных дивизий предназначались для удара по Турции со стороны Балкан и захвата черноморских проливов. Шесть дивизий оставалось в резерве{573}.

1-я сербская армия 4 октября разбила у Враньи 9-ю австрийскую [515] пехотную дивизию, прикрывавшую сосредоточение у Ниша германских резервов{574}. Немецкие войска также были вынуждены отступать. 12 октября сербы заняли Ниш. 1 ноября они вступили в Белград, пройдя за 45 дней с начала наступления 500 км{575}. Французская кавалерия 30 октября овладела г. Неготин и на берегах Дуная вошла в соприкосновение с арьергардами противника. Союзные войска, направленные в Румынию (две французские и одна английская дивизии), 10 ноября переправились через Дунай у Рушука, Систово, Никополя и устроили там предмостные укрепления. В этот же день Румыния объявила мобилизацию и вновь выступила на стороне Антанты. Германская армия Макензена, действовавшая в Румынии, начала отход через Трансильванию. Союзные войска дошли до линии Эдирне (Адрианополь), Дедеагач, создав угрозу Константинополю.

Операции союзников на Салоникском фронте осенью 1918 г. имели весьма важные стратегические и политические последствия. Они привели к выходу из войны Болгарии и в значительной степени способствовали последующей капитуляции Турции. Эти события явились последним толчком, приведшим к развалу Четверного союза. Сербия и Черногория были освобождены от оккупантов и снова обрели национальную независимость.

Месопотамский и Сирийско-Палестинский фронты

21 января 1918 г. Высший военный совет Антанты принял решение “предпринять решительное наступление на Турцию в целях уничтожения турецких армий и сокрушения сопротивления турок”{576}. Положение Турции было тяжелым. Ее армия испытывала острый недостаток вооружения и боеприпасов. Войска голодали. Вещевое снабжение фактически прекратилось. Наблюдался рост эпидемических заболеваний{577}. Численность армии постоянно уменьшалась.

На Месопотамском фронте боевые действия начались в марте. Войска 6-й турецкой армии растянулись на 500-километровом фронте от Ханата-Макинского до Евфрата. Силы англичан включали шесть пехотных, кавалерийскую дивизию и многочисленные отдельные части — всего 447 тыс. человек, в том числе 170 тыс. штыков{578}. На мосульском направлении английские войска заняли ряд населенных пунктов (Хит, Кифри, Туз, Киркук), но потом оставили их и отошли на свои прежние позиции севернее [516] Багдада. С мая до сентября было затишье, во время которого англичане вели подготовку к более крупным операциям. Новое наступление англичан на Мосул началось в середине октября 1918 г. В течение одной недели 6-я турецкая армия потерпела сокрушительное поражение при Калат-Шерате. Англичане вышли к южным границам Мосульского вилайета и 31 октября свободно вошли в Мосул{579}.

На Сирийско-Палестинском фронте в конце апреля 1918 г. намечалось осуществить наступление с целью разгрома турок. Англичанами были выполнены большие работы по улучшению путей подвоза, построена железная дорога до Рантие. Однако мартовское наступление германской армии на французском фронте сорвало планы англичан в Палестине. Пришлось войска отсюда перебросить во Францию, а в Палестине ограничиться боевыми действиями местного значения. Лишь после того как на французском фронте обозначились некоторые успехи, англичане вернулись к подготовке наступления в Палестине. Английские войска, получившие подкрепления, насчитывали 69 тыс. человек (в том числе 12 тыс. кавалерии, 540 орудий и 90 самолетов).

Турецкие 4-я, 7-я и 8-я армии занимали оборону на фронте от берега Средиземного моря до северной оконечности Мертвого моря и еще 30-40 км восточное р. Иордан. Главное командование турецкими войсками в Палестине в феврале 1918 г. было возложено на германского генерала Лимана фон Сандерса. Каждая турецкая армия состояла из нескольких дивизий, но такого слабого состава, что численность армии едва превышала одну нормальную дивизию. Общая численность турецких войск в Палестине составляла 34 тыс. человек (в том числе 2 тыс. кавалерии), 402 орудия и 25 самолетов{580}. Турецкое командование имело намерение перейти в наступление в конце февраля — начале марта, чтобы отбросить английские войска и ликвидировать угрозу, которую они представляли не только для Палестины и Сирии, но и для Южной Анатолии и Месопотамского фронта.

Замысел англичан заключался в том, чтобы нанести мощные удары на флангах и окружить главные силы турок. Развитие успеха возлагалось на конницу (“конный корпус пустыни” — три дивизии), для чего она сосредоточивалась на левом фланге в районе Яффы. Справа операция обеспечивалась отрядами восставших против турок арабов. В целях достижения внезапности широко применялись меры оперативной маскировки (дезинформация, ложные перегруппировки, имитация работы крупных штабов, макеты).

Наступление англичан началось в 4 часа 30 минут 19 сентября. После 15-минутной мощной артиллерийской подготовки [517] пехота под прикрытием огневого вала двинулась в атаку. К полудню турецкий фронт был прорван от Рафата до моря (40 км по фронту) и в прорыв вошел кавалерийский корпус, продвинувшийся к концу дня на 40 км в глубину. Не имея сил оказать серьезное сопротивление, турецкие войска начали беспорядочное отступление. Операция англичан развивалась настолько успешно, что 20 сентября их кавалерия достигла Назарета, где размещался штаб Лимана фон Сандерса. 1 октября был занят Дамаск, а 26 октября Алеппо (Халеб). Турки в Палестине были разгромлены. Существенную роль в успешном осуществлении операции сыграла английская авиация. Захватив господство в воздухе благодаря своему значительному численному превосходству, она подвергла бомбардировке и обстрелу с воздуха штабы турок, нарушив связь и управление войсками.

В ходе осенних операций кампании 1918 г. на ближневосточном театре турецкая армия потерпела поражение. Войска [518] Антанты захватили значительную часть Месопотамии, всю Палестину и почти всю Сирию. Турция оказалась в тяжелом положении, которое усугублялось еще капитуляцией Болгарии. 5 октября турецкое правительство обратилось к президенту США Вильсону с предложением мира. Одновременно оно пыталось завязать непосредственные переговоры с Англией и Францией. Но союзники, особенно англичане, не торопились с ответом, пока не были захвачены Мосул и Алеппо. Переговоры о перемирии официально начались 27 октября. Они велись на английском военном корабле “Форсайт” в порту Мудроc на острове Лемнос, в то время оккупированном англичанами.

30 октября 1918 г. в Мудросе на борту английского линкора “Агамемнон” Турция подписала тяжелые условия перемирия. Она обязалась открыть проливы для прохода кораблей союзников в Черное море. Весь ее военно-морской флот выдавался союзникам Она полностью порывала отношения с партнерами по Четверному союзу. Сухопутная армия подлежала немедленной демобилизации. Разрешалось оставить лишь часть сил, необходимую для охраны границ и поддержания внутреннего порядка. Все запасы вооружения, боеприпасов и военного снаряжения передавались союзникам. Их войскам предоставлялось право занять любые стратегические пункты в Турции, устанавливать свой контроль над ее железными дорогами. Особо оговаривалось за союзниками право оккупировать Батум и Баку, тогда еще занятые турками. Мудросское перемирие носило явно выраженный антисоветский характер. В полдень 31 октября 1918 г., на следующий день после заключения перемирия, военные действия на Сирийско-Палестинском и Месопотамском фронтах были прекращены.

Итальянский фронт

Сокрушительный разгром итальянской армии у Капоретто в 1917 г. потребовал со стороны правительства и командования больших усилий для восстановления ее боеспособности. В результате напряженной работы и помощи Англии и Франции тяжелые последствия поражения вскоре были ликвидированы. На основе печальных уроков Капоретто была введена новая тактика обороны, войска были глубоко эшелонированы, на переднем крае оставались небольшие силы. Были приняты необходимые меры для обеспечения флангов{581}. На всех участках фронта поспешно проводилась подготовка к предстоящим наступательным операциям{582}.

С началом мартовского наступления в Пикардии и Фландрии германское командование потребовало от австрийцев более [519] активных действий, чтобы сковать силы Антанты на итальянском фронте.

Австро-венгерское главное командование предполагало нанесение двух ударов: один вдоль р. Брента и другой — на р. Пьяве. Оно было уверено в успехе. Операцию назначили на 15 июня. Это стало известно итальянской разведке. Австрийцы имели 60 дивизий, 7500 орудий, 580 самолетов, итальянская армия имела 56 дивизий (в том числе три английские, две французские и одна чехословацкая), 7043 полевых и 523 зенитных орудия, 2046 минометов, 676 самолетов, 4 дирижабля{583}. В полосе предстоящего австрийского наступления располагались 44 итальянские дивизии, из которых 19 дивизий составляли подвижный резерв, обеспеченный 1800 грузовиками{584}.

Рано утром 15 июня после короткой, но исключительно сильной артиллерийской подготовки, начавшейся в три часа, австрийцы перешли в наступление на фронте от р. Астико до моря. Первоначально они имели успех и в ряде мест несколько вклинились в расположение итальянцев, но впоследствии были выбиты итальянскими контратаками. Лишь в районе горного кряжа Монтелло и в нижнем течении р. Пьяве австрийцы захватили и удержали за собой плацдармы, расширение которых все же оказалось им не под силу из-за сопротивления итальянцев. Скученность австрийских войск на ограниченных размеров плацдармах, отсутствие резервов, затруднения со снабжением через вздувшуюся от паводка реку и контратаки итальянцев в последующие дни локализовали австрийские успехи на Пьяве. Положение австрийских войск ухудшилось. В ночь на 23 июня они [520] получили приказ отойти за Пьяве на свои исходные позиции{585}. Наступление австрийцев в июне оказалось совершенно безрезультатным. Положение на итальянском, фронте стабилизировалось.

Союзники требовали от итальянского командования начать летом большое наступление, согласованное с операциями на Западном фронте{586}. Начальник итальянского генерального штаба, а фактически главнокомандующий генерал Армандо Диац не согласился на это предложение, чем вызвал недовольство Фоша. Однако под влиянием успехов союзников в июле — августе итальянское командование в конце лета начало подготовку к наступлению. Планом предусматривалось нанести удар в районе возвышенности Граппа между реками Брента и Пьяве, чтобы расколоть австрийский фронт, а затем разгромить австрийские силы на р. Пьяве{587}. Итальянская армия насчитывала в своем составе 57 дивизий (в том числе 3 английские, 2 французские, 1 чехословацкая), 7700 орудий и 1745 минометов. Все эти силы объединялись в восемь армий{588}. Австро-венгерская армия имела 58 дивизий и 6030 орудий. Командовал всеми австро-венгерскими силами на итальянском фронте эрцгерцог Иосиф. Австрийские армии были объединены в две группы по две армии в каждой — Тирольская группа западнее р. Пьяве под командованием генерала Кробатина и Пьявская группа под командованием фельдмаршала Бороевича.

Итальянское наступление было назначено на 10 октября, но вследствие плохой погоды и непрерывных дождей его перенесли на 24 октября. В этот день наступление началось только в районе Граппа, где действовала 4-я итальянская армия. После артиллерийской подготовки пехота первым натиском овладела частью австрийских позиций, противник отчаянно сопротивлялся. Его артиллерийский и пулеметный огонь останавливал итальянцев, а контратаками австрийцы восстанавливали положение. К концу дня итальянцы удержались лишь на некоторых пунктах, понеся большие потери. На следующий день атаки повторились, но и они не дали ощутимых результатов. Район Граппа изобиловал возвышенностями. Обладание ими давало значительные тактические преимущества. Противники стремились прежде всего захватить и удержать высоты. Ввиду тяжелых потерь командующий 4-й армией решил к концу дня 25 октября приостановить операцию, чтобы войска закрепились на своих позициях и отдохнули. В последующие дни бои продолжались с таким же переменным успехом. Хотя австрийцы сумели подвезти [521] подкрепления, но их усилия стали ослабевать. Некоторые части, особенно венгерские и славянские, отказывались продолжать борьбу. Западнее р. Бренты в полосе 6-й итальянской армии входившие в ее состав английские и французские войска активными действиями сковали противника, лишив его возможности снимать части с этого участка фронта и перебрасывать их в район Граппа.

В полосе главного удара на р. Пьяве начало наступления силами 12-й, 8-й и 10-й итальянских армий также намечалось на 24 октября. После форсирования реки ударными отрядами на лодках планировалось навести 10 мостов и более 14 пешеходных мостиков. Река Пьяве имеет крутые и труднодоступные берега. Ее ширина в среднем составляет 250-300 м, но на отдельных участках достигает 1500-2000 м. В ряде мест, особенно ближе к устью, имеются искусственные дамбы для защиты от наводнения. Вследствие подъема воды в реке после сильных дождей главнее командование приостановило намеченное форсирование. Некоторые части сумели переправиться и утром 25 октября в одном месте навести мост. В ночь на 27 октября понтонерам удалось навести еще несколько мостов, несмотря на сильное течение, сносившее мосты, и артиллерийский огонь противника. По этим переправам к утру 27 октября перешли первые итальянские части. На противоположном берегу они захватили три плацдарма. С рассветом большинство переправ было уничтожено артиллерийским огнем противника, и переправившиеся итальянские части оказались отрезанными от своих тылов и лишенными связи. Но они немедленно после переправы атаковали противника и захватили ряд прибрежных селений на удалении 3-4 км от реки. Более успешное продвижение было на правом фланге ударной группировки, где войска 10-й армии углубились в расположение противника до 6 — 8 км. Восстанавливая переправы, итальянцы вводили в бой новые силы. Командующий 8-й итальянской армией генерал Кавилья, видя невероятную трудность в организации переправ в полосе своей армии, решил воспользоваться успехом соседа справа. 27 октября утром он переправил по мостам 10-й армии свой правофланговый корпус, чтобы нанести удар во фланг противнику, оборонявшемуся перед его армией. Этот маневр принес итальянцам значительный успех.

Для австрийцев сложилось серьезное положение. В бой были брошены последние резервы. Некоторые части восставали и отказывались повиноваться. Только несколько австрийских дивизий еще продолжали борьбу. Чешские и хорватские части не желали больше воевать. Венгерские дивизии еще 25 октября покинули фронт под предлогом необходимости защиты своей страны, которой угрожали войска Антанты со стороны Сербии. 28 октября уже 30 дивизий категорически отказывались сражаться. Видя невозможность дальнейшего сопротивления, командование 6-й австрийской армии в 8 часов 30 минут 28 октября отдало приказ на отход. [522]

К этому времени вода в реке начала спадать, и итальянское командование приказало восстановить все мостовые переправы, что и было выполнено в ночь на 29 октября. Пехота непрерывным потоком двинулась по мостам. К утру все три плацдарма соединились. 8-я армия продолжала наступление. Ее подвижные части (кавалерия, самокатчики и пехота на грузовиках) приближались к Витторио Венето. 6-я австрийская армия была деморализована. Ее корпуса отходили в расходящихся направлениях — один на север, другой на восток. Положение австрийским командованием оценивалось как безнадежное.

К утру 30 октября итальянские войска вступили в Витторио. Австрийцы отступали всеми своими силами. 16 полков итальянской кавалерии с самокатчиками и бронеавтомобилями начали преследовать противника. 30 октября перешла в наступление и 3-я итальянская армия, расширяя прорыв вправо до моря. Противостоявшие ей австрийские части 5-й Изонцкой армии, не оказав особого сопротивления, начали отходить. В последующие дни перешли в наступление итальянские 6-я и 1-я армии на фронте от р. Бренты до оз. Гарда и 7-я армия западнее оз. Гарда до швейцарской границы. Вследствие полного разложения австрийской армии они быстро продвигались вперед. 3 ноября после полудня был занят Триент, а на востоке итальянская кавалерия вышла на р. Тальяменто и к Удине. В Триесте высадился итальянский десант и захватил этот город.

В условиях приближающегося краха империи австро-венгерское правительство одновременно с Германией еще 5 октября направило президенту США Вильсону предложение о перемирии. 27 октября австро-венгерское правительство через своего министра иностранных дел обратилось к правительствам стран Антанты с просьбой немедленно начать переговоры о сепаратном мире. 29 октября австрийцы согласились на заключение мира с Антантой на любых условиях. 31 октября для ведения переговоров о перемирии австро-венгерская делегация во главе с генералом Вебером прибыла в Вилла-Джусти близ Падуи. В этот же день в Версале Высший военный совет Антанты утвердил условия перемирия{589}. 3 ноября перемирие было заключено. Боевые действия прекращались в 15 часов 4 ноября. К моменту перемирия итальянцы взяли в плен 387 тыс. австрийцев и более 2300 орудий{590}. Австро-венгерская армия на итальянском фронте перестала существовать.

По условиям перемирия австро-венгерская армия демобилизовывалась, за исключением 20 дивизий. Австро-Венгрия освобождала всех военнопленных. Военно-морской флот разоружался и передавался Антанте. Союзные войска получали право передвижения по территории страны по железным и шоссейным дорогам. [523]

Капитуляция Австро-Венгрии предоставляла Антанте возможность нанести удар по Германии на новом стратегическом направлении. Был принят план наступления на Германию с юга и востока в направлении на Мюнхен через территорию Австрии силами 20-30 дивизий, в том числе двух французских и двух английских{591}. Однако в связи с капитуляцией Германии это наступление не было осуществлено.

Военное поражение Австро-Венгрии сопровождалось распадом основанного на национальном гнете государства. В стране создалась революционная ситуация. Каждый день приносил новые известия о выступлениях народных масс против войны и монархии, о волнениях в войсках и об усилении освободительной борьбы угнетенных народов. 28 октября Пражский национальный комитет объявил о создании самостоятельного Чехословацкого государства и переходе верховной власти в руки комитета. 30 октября Словацкий национальный совет в городе Турчанский св. Мартин принял декларацию о вхождении Словакии в состав единого Чехословацкого государства. 14 ноября Чехословакия была провозглашена республикой.

Отделились от Австро-Венгрии и южные славяне. 5 октября 1918 г. в Загребе было образовано Народное вече, которое объявило себя представительным органом всех южных славян Австро-Венгрии. В ночь с 28 на 29 октября Народное вече приняло решение о разрыве с монархией Габсбургов, образовании Государства словенцев, хорватов и сербов и переходе власти на югославянских территориях Австро-Венгрии к Народному вечу.

28 октября от Австро-Венгрии отделились польские земли. Созданная в Кракове польская буржуазно-помещичья Ликвидационная комиссия заявила о переходе власти в ее руки и присоединении к Польскому государству.

В ночь на 31 октября началось восстание в Венгрии. Восставшие рабочие и солдаты потребовали создания независимой республики. Сформировалось коалиционное правительство из буржуазных партий. 16 ноября власть Габсбургов была низвергнута, и Венгрия объявлена республикой.

В Буковине в результате народного восстания были созданы новые органы власти и ликвидирована зависимость от Австро-Венгрии. 3 ноября созванное в Черновицах Народное вече приняло решение о присоединении Северной Буковины к Советской Украине. В Галиции 1 ноября была провозглашена Западноукраинская народная республика. Здесь тоже развивалось сильное движение за воссоединение с Советской Украиной.

Под давлением революционного движения Национальное собрание 12 ноября провозгласило Австрию республикой. Император Карл покинул страну. Габсбургская империя прекратила свое существование. [524]

Д. В. Вержховский

6. Окончание военных действий на морских театрах

Северное море

Германское морское командование главной задачей флота в кампанию 1918 г. считало продолжение беспощадной подводной войны. Значительное снижение потерь торгового тоннажа стран Антанты и нейтральных государств в конце 1917 г. оно расценивало как временное явление, зависящее главным образом от недостаточного количества подводных лодок. Командование полагало, что увеличение числа лодок приведет к росту потерь в тоннаже и в конце концов Германии удастся принудить своего главного врага — Англию к капитуляции. Оно добилось утверждения новой программы ускоренного строительства подводных лодок. В декабре 1917 г. были размещены заказы на постройку 120, а затем еще 250 лодок. Одновременно увеличилось производство торпед — с 25 до 375 в месяц{592}.

Однако темпы строительства новых лодок оказались далеко не такими, какие предусматривались программой. В строй вступало в среднем 8 — 9 лодок в месяц, т. е. примерно то же число, что и в 1917 г. За 10 месяцев (январь — октябрь) 1918 г. было построено 85 лодок{593}. В январе 1918 г. в составе действующих флотилий имелось всего 132 лодки (в базах Северного моря — 95, в Адриатике — 33, в Константинополе — 4). Одновременно находилось в море (в среднем в течение кампании) 44-45 лодок{594}.

Германское командование, возлагая большие надежды на неограниченную подводную войну, по-прежнему недооценивало возможности своего противника по борьбе с подводной опасностью. Англичане и их союзники, учтя опыт предыдущей кампании, провели ряд весьма существенных мероприятий. В целях усиления минной блокады германских баз они выставили в ходе кампании 1918 г. 16 050 мин, из них 14 675 в Гельголандской бухте{595}. В мае было приступлено к постановке “Великого заграждения Северного моря” между Оркнейскими островами и побережьем Норвегии протяженностью свыше 230 миль{596}. Намечалось поставить [525] до 100 тыс. мин. Однако до перемирия (11 ноября 1918 г.) было выставлено 70 117 антенных мин (56 571 — американцами и 13 546 — англичанами). Заграждение состояло из 24 линий мин, поставленных с различным углублением (13,7 м, 24,4м, 73,1 м){597}. В районе заграждения первоначально находился противолодочный дозор, состоявший из 76 малых кораблей, но через некоторое время он был снят.

При всей своей грандиозности заграждение Северного моря не привело к желаемым результатам. Германские лодки проходили через него на атлантические коммуникации. Адмирал Джеллико, отнюдь не заинтересованный сгущать краски, отмечал: “... заграждение оказалось не столь действенным, как многие надеялись, несмотря на большие затраты труда и боевых средств. Число лодок, гибель которых относили на счет заграждения, было разочаровывающим”{598}. На заграждении погибло всего 4-6 немецких лодок.

Более серьезной помехой для германских подводных лодок был Дуврский барраж. В начале кампании английское командование усилило барраж. Были завершены начатые осенью 1917 г. минные постановки на глубоководном заграждении в южной части Английского канала, между Фолкстоном и м. Грине (всего 9500 мин). Состав сил Дуврского патруля пополнился мониторами, миноносцами, сторожевыми и другими кораблями. Немецким лодкам стало трудней прорываться через барраж в океан. В период с 26 января по 8 февраля английские патрульные силы потопили здесь 4 лодки противника{599}.

Германское командование попробовало ослабить оборону Дуврского пролива набегом миноносцев в ночь на 15 февраля. Немцам удалось потопить 7 дрифтеров и 1 траулер и нанести тяжелые повреждения 5 дрифтерам, 1 траулеру и 1 колесному тральщику. 89 английских моряков погибли и пропали без вести{600}. Но это был временный успех. В дальнейшем немецкие лодки вынуждены были избегать прохода Дуврским проливом, предпочитая выходить на океанские коммуникации северным путем.

Одним из важных мероприятий по борьбе с германскими подводными лодками английское командование считало заблокирование их баз в Зеебрюгге и Остенде (Фландрия). 22-23 апреля оно предприняло с этой целью крупную операцию. Планом операции намечалось затопить на выходных фарватерах из баз 5 старых крейсеров (3 — в Зеебрюгге и 2 — в Остенде). Для захвата береговых [526] батарей и разрушения мола и других сооружений в Зеебрюгге предусматривалось высадить десант. Для отвлечения внимания противника и ослабления его оборонительных средств было решено произвести артиллерийский обстрел с кораблей береговых батарей, защищавших Зеебрюгге и Остенде, а гавани обоих портов подвергнуть бомбардировке с воздуха. В операцию выделялись крупные силы флота: 165 кораблей различных классов, десант численностью 1780 человек и 2 отряда авиации{601}.

Однако результаты операции не порадовали английское командование. В Зеебрюгге 2 крейсера были затоплены в назначенных местах, а третий — вне канала. Десант также не полностью выполнил свою задачу. Англичане потеряли здесь 1 эсминец и 2 сторожевых катера. Особенно большие потери понес десант — 214 человек убитыми, 383 ранеными и 19 пленными. Немецкие потери составляли всего около 10 человек убитыми и 16 ранеными{602}. Немцы сразу же приступили к расчистке фарватера, и уже 25 апреля вышла в море подводная лодка.

В Остенде англичан постигла полная неудача. Крейсера, предназначенные для затопления, попали под сильный огонь немецких батарей, сбились с курса и сели на мель в 500 метрах от входа в гавань. После снятия команд они были взорваны{603}. 9 — 10 мая англичане повторили операцию по закупорке Остенде, но и на этот раз безрезультатно.

Фландрские базы германских подводных лодок подвергались также очень частым ударам английской авиации. С весны до октября 1918 г. было совершено не менее 350 воздушных налетов, сброшено свыше 10 тыс. бомб. Налеты выводили временно из строя портовые сооружения и наносили повреждения стоявшим там кораблям, в том числе подводным лодкам, и все же не смогли лишить последних этих очень выгодно расположенных баз{604}.

Наиболее действенными мерами по борьбе с германскими подводными лодками явились усиление противолодочных средств и развитие системы конвоев. В 1918 г. для этого было привлечено около 5000 кораблей разных классов, до 1100 самолетов и 230 дирижаблей и привязных аэростатов{605}. Число торговых судов, вооруженных артиллерией и снабженных различными техническими средствами для обнаружения и уничтожения неприятельских лодок, достигало нескольких тысяч.

Большую помощь своим союзникам в борьбе с лодками оказали в 1918 г. Соединенные Штаты Америки, Они направили в их базы [527] и порты 64 эскадренных миноносца, 10 подводных лодок, 1 монитор, 6 канонерских лодок, 2 сторожевых корабля, 78 сторожевых катеров{606} и около 130 вспомогательных кораблей и судов. Кроме того, США создали 30 авиастанций, на которых базировалось 436 гидросамолетов, 4 дирижабля и 46 привязных аэростатов{607}.

Мобилизовав такие громадные силы, союзники получили возможность проводить в конвоях под сильной охраной боевых кораблей до 92% всех воинских транспортов и торговых судов. Потери в тоннаже с апреля пошли на убыль и в октябре снизились до 91 тыс. тонн{608}. Одновременно союзники увеличили воспроизводство торгового тоннажа{609}.

В связи с дальнейшим развитием союзниками конвойной системы германское командование попыталось изменить способы использования подводных лодок. Основной состав лодок был направлен на поиски и уничтожение неприятельских судов в прибрежных районах, где конвои обычно “рассыпались” и суда следовали самостоятельно. Действия же на океанских просторах возлагались на так называемые подводные крейсера{610}. Германское правительство дополнительно объявило опасным для плавания район островов Зеленого Мыса и Мадейра. Но в этом районе действовало всего 3 “подводных крейсера”, и они не могли, конечно, дать больших результатов.

Германское командование допустило серьезный просчет в использовании подводных лодок на коммуникациях противника. Оно направило основные усилия лодок на уничтожение судов, доставлявших в Англию коммерческие грузы (продовольствие, сырье и др.) и мало внимания уделило борьбе с перевозками американских войск и военных грузов в Европу. С августа 1917 г. по октябрь 1918 г. транспортный флот союзников перевез около 2 млн. 100 тыс. американских войск и 2 млн. 300 тыс. тонн военных грузов. За это время прошло в конвоях и одиночным порядком свыше тысячи войсковых транспортов, а германские лодки потопили всего 7 транспортов, из которых 4 шли порожняком на запад и 3 — на восток с войсками. На последних погибло не более 900 человек{611}.

В целом же германские подводные лодки и в кампанию 1918 г. нанесли ощутимый урон торговому тоннажу союзников и [528] нейтральных стран, потопив с января по октябрь в Северном море, Атлантике и Средиземном море 1283 судна общим водоизмещением 2 млн. 922 тыс. тонн{612}. Однако потери были на 1 млн. тонн с лишним меньше вновь построенного тоннажа (3940 тыс. тонн). Кроме того, от торпедных атак немецких лодок и на минах, поставленных ими, союзники потеряли 1 линейный корабль (английский “Британия”), 2 крейсера (французский “Дюпти Туар”, американский “Сан Диэго”), 2 эскадренных миноносца (английские), 2 подводные лодки (французские), 1 канонерскую лодку (итальянская){613}. Германский флот в 1918 г. лишился 72 подводных лодок (69 погибли от воздействия разных видов оружия, 2 повреждены и интернированы и 1 тяжело поврежденная затоплена своей командой){614}.

Английский флот в 1918 г., как и в предыдущую кампанию, занятый борьбой с подводной опасностью, не искал намеренно столкновений с надводными силами противника. Лишь в случае нападения неприятельского флота на побережье Англии или на “скандинавские” конвои он был готов вступить с ним в бой. В свою очередь надводные силы германского флота также не проявили в ходе кампании большой активности, ограничившись несколькими набеговыми операциями.

Помимо упомянутого выше набега миноносцев на дозор Дуврского патруля в ночь на 15 февраля имели место еще два боевых выхода немецких надводных кораблей. С началом наступления германской армии в Пикардии легким силам флота было приказано обстрелять прибрежную железную дорогу на участке Дюнкерк — Ньюпор с тем, чтобы сорвать подвоз подкреплений и снабжение для противостоявших войск противника. В ночь на 21 марта немецкие миноносцы появились в назначенном районе, но выполнить свою задачу не смогли, так как встретились с превосходящими силами англо-французов. При этом 2 германских миноносца были потоплены и 1 миноносец получил повреждения{615}.

В апреле германское командование решило предпринять набеговую операцию против “скандинавских” конвоев англичан, задавшись целью уничтожить не только транспортные суда противника и корабли непосредственного охранения, но и силы прикрытия, в состав которых входили, как правило, крейсера и линкоры. Утром 23 апреля немецкий флот (19 линейных кораблей, 5 линейных крейсеров, 10 легких крейсеров и до 50 эсминцев) [529] вышел к юго-западным берегам Норвегии, в район движения конвоев. 24 апреля разведывательные силы под командованием вице-адмирала Хиппера, отделившись от флота, произвели поиск до 60-й параллели, но конвоя не обнаружили (он прошел накануне).

Это был последний выход германского флота в открытое море. В конце октября германское командование приказало флоту выйти в полном составе в море и решительно атаковать английский флот, не считаясь ни с какими жертвами{616}. 28 октября флот сосредоточился в Вильгельмсхафене с тем, чтобы на следующий день начать операцию (“Поход смерти”). Нависла угроза гибели 80 тыс. немецких моряков. Однако авантюра германских милитаристов была сорвана. Перед снятием с якорей на ряде кораблей вспыхнули волнения матросов, готовые перерасти в вооруженное восстание. Командование флота произвело массовые аресты и разослало соединения флота по разным базам{617}. Но эти меры не предотвратили революционного взрыва. 3 ноября произошло восстание матросов в Киле, поддержанное рабочими и солдатами. В Германии началась буржуазно-демократическая революция.

Германский флот, охваченный антивоенным и революционным движением, из опоры кайзеровской монархии, каковой он всегда считался, превратился в одну из решающих сил буржуазно-демократической революции в стране. На формирование революционного самосознания матросских масс немецкого флота огромное влияние оказала победа социалистической революции в России, революционный выход Советской России из империалистической войны.

Последняя военная кампания на Северном море по характеру боевых действий флотов сторон не отличалась от предыдущей. Флоты решали те же задачи. Подводная блокада Англии не привела Германию к цели. Сама же Германия до конца войны оставалась заблокированной с моря, что усиливало экономическую разруху в стране и приближало военное поражение. В ходе кампании англичане и американцы использовали в невиданных до того времени масштабах минное оружие; всего в 1918 г. они выставили свыше 107 тыс. мин{618}. Возросло также применение воздушных сил в борьбе на море.

Средиземное море

После заключения перемирия с Советской Россией германо-турецкое командование решило использовать свой флот для борьбы с блокирующими Дарданеллы силами англичан. Утром 20 января отряд в составе линейного крейсера “Гебен”, легкого крейсера [530] “Бреслау” и 4 эсминцев под командованием вице-адмирала Ребейр-Пашвица{619} вышел из Дарданелл с целью уничтожения английского дозора у пролива и нападения на корабли, стоявшие в бухтах островов Имброс и Лемнос. Для наблюдения за противником к о. Лемнос была выслана подводная лодка{620}.

По выходе из Дарданелл “Гебен” подорвался на мине, но не получил серьезного повреждения. Крейсера продолжали движение к о. Имброс{621}. Английские корабли, находившиеся там, заметили приближение неприятеля, однако выйти в море не успели. “Гебен” и “Бреслау” артиллерийским огнем потопили в бухте Кусу 2 английских монитора, разрушили радиостанцию и сигнальную станцию на м. Кефало, а затем направились к о. Лемнос. При отходе от Имброса “Бреслау” подорвался на минном поле и затонул. “Гебен”, пытаясь помочь “Бреслау”, сам наскочил на мину. Но повреждения и на этот раз оказались не тяжелыми. После этого линейный крейсер повернул к Дарданеллам. На подходе к проливу “Гебен” вновь подорвался на мине, а затем сел на мель. Снятие его с мели заняло шесть суток. За это время “Гебен” ежедневно подвергался атакам английской авиации, которая израсходовала до 180 бомб, достигнув лишь двух попаданий. Англичане попытались уничтожить сидевший на мели крейсер с помощью подводной лодки, но та пришла к месту аварии, когда “Гебен” был уже в Босфоре{622}. После захвата германскими интервентами Севастополя “Гебен” был направлен туда для ремонта, а затем официально передан Турции.

Главной опасностью для союзников на Средиземном море по-прежнему были германские подводные лодки. К началу 1918 г. в австрийских базах находились 33 немецкие лодки, а в апреле — мае — 34 (самое большое число за кампанию). Но из-за слабых ремонтных возможностей баз одновременно могла действовать на сообщениях только одна треть их (редко больше){623}.

Лодки действовали главным образом в Сицилийском проливе, Эгейском море и у Суэцкого канала. В первые месяцы 1918 г., когда большинство судов ходило без охраны, потери союзного и нейтрального тоннажа были довольно значительными — в среднем около 150 тыс. тонн в месяц. Снижение потерь началось в июне, и до октября они удерживались на уровне примерно 75 тыс. тонн в месяц. Во второй половине кампании союзники [531] распространили конвойную систему на все важнейшие средиземноморские коммуникации.

Среди мер по борьбе с подводными лодками большое значение союзники придавали дальнейшему усилению Отрантского барража. Работы по оборудованию его противолодочными средствами продолжались до конца сентября и не были полностью завершены.

Германские подводные лодки на протяжении всей кампании прорывались через него на средиземноморские коммуникации союзников и топили их суда и корабли. Из 13 лодок, потерянных немцами в 1918 г. на Средиземном море, только 2 погибли на барраже{624}. “Заграждение представляет собой хороший наблюдательный пост и только”, — такую оценку Отрантскому барражу вынужден был дать английский официальный историк Г. Ньюболт{625}.

В июне 1918 г. командование австро-венгерского флота по настоянию морского генерального штаба Германии разработало план крупной операции по уничтожению сил подвижного барража в Отрантском проливе. Две группы легких крейсеров и эскадренных миноносцев (всего 4 крейсера и 8 эсминцев), сосредоточившись в Которе, должны были атаковать корабли барража, а при отходе — увлечь за собой силы поддержки союзников с тем, чтобы поставить их под удар своих линейных кораблей. Для последней цели выделялось 7 линкоров в обеспечении миноносцев, которые развертывались вдоль побережья от Рагузы до Отрантского пролива. 12 подводных лодок получили приказание занять позиции на возможных путях движения кораблей противника{626}. Но операция не состоялась.

Вечером 9 июня 2 итальянских миноносца, имея на буксире торпедные катера, вышли из Анконы на разведку шхерных фарватеров у Далматинского побережья. Выход кораблей не был связан с готовившейся неприятелем операцией. Союзники даже не подозревали о ней. Это был один из походов, которые совершались почти каждую ночь. В 4-м часу 10 июня итальянские торпедные катера, находясь близ о. Премуда, заметили при лунном свете идущие в кильватер в охранении миноносцев два австрийских линкора. Это были “Сцент Истван” и “Тегетгоф”, которые в соответствии с планом развертывания следовали в назначенный им район. Торпедные катера прорвались через охранение и атаковали линкоры. Атака одного катера оказалась весьма успешной: обе выпущенные торпеды попали в борт “Сцент Иствана”, корабль перевернулся и затонул. Второй катер постигла неудача: торпеды прошли мимо. После атаки катера полным ходом отошли к своим миноносцам{627}. [532]

Потопление огромного линкора небольшим катером показало возрастающее боевое значение нового класса малых надводных кораблей — торпедных катеров. Австрийское командование, лишившись новейшего линейного корабля и полагая, что противнику стало известно о готовившейся операции, решило отменить ее{628}. 1 ноября итальянцы потопили второй австрийский линкор “Вирибус Унитис” с помощью катера, снабженного специальной миной. 3 ноября, после подписания с Австро-Венгрией перемирия, военные действия на Средиземном море прекратились.

* * *

В ходе кампании 1918 г. наибольшего размаха и напряженности достигли военные действия на Западном фронте. Они продолжались почти беспрерывно в течение 235 дней, с 21 марта по 11 ноября. На фронте протяжением в 400 км столкнулись 6 млн. человек{629}. Германские армии в течение 119 дней, с 21 марта по 17 июля, осуществили пять наступательных операций, в которых приняли участие 254 немецкие пехотные дивизии и 272 союзные дивизии (в том числе 14 кавалерийских){630}. Союзники наступали в течение 116 дней, с 18 июля по 11 ноября.

Наступательные операции германских армий не привели к достижению стратегической цели — разгрому вооруженных сил Антанты. Германское командование не сумело правильно использовать те силы, которые были в его распоряжении. Серьезной ошибкой было то, что операции велись с большими паузами между собой. Это позволяло союзникам восстанавливать свои силы после германских ударов и изготавливаться для отражения очередного наступления. Прорыв фронта немецкие войска осуществляли на изолированном участке в одном направлении, что давало возможность обороняющейся стороне свободно маневрировать резервами, создавать новые рубежи обороны и останавливать наступление.

Страны Антанты придерживались в начале кампании оборонительного образа действий. В то же время союзное командование считало необходимым при благоприятных обстоятельствах взять стратегическую инициативу в свои руки и перейти от стратегической обороны к общему наступлению. Таким образом, характер использования своих вооруженных сил оно по существу ставило в зависимость от успехов или неудач противника. На эффективности действий союзных армий в начале кампании отрицательно сказывалось отсутствие единого командования. Однако и после создания единого командования продолжала иметь место [533] несогласованность в оперативных планах и в ведении боевых действий союзных армий.

Во второй половине кампании, когда союзники перешли в наступление, они в отличие от противника применили систему беспрерывных ударов. Каждая последующая операция начиналась еще в ходе предыдущей. Таким образом, операции следовали одна за другой без временных интервалов и фронт наступления последовательно расширялся. Противник, не имея достаточно сил и времени, чтобы перебросить резервы, был вынужден оставлять одну позицию за другой. При переходе к общему наступлению союзники ставили своей целью отрезать пути отхода германским армиям в глубокий тыл. Однако недостаточно высокие темпы наступления не позволили им достичь этой цели. Германское командование успевало отводить войска с одного рубежа на другой.

Важнейшим итогом кампании 1918 г. явилось поражение и капитуляция Германии и ее союзников. Огромное влияние на ход и исход кампании оказала Великая Октябрьская социалистическая революция. [534]

Ф. С. Криницын

Заключение

1

Первая мировая война 1914-1918 гг. вошла в историю как событие огромного значения. Она вызвала крупные социальные изменения, оказала большое влияние на ход развития человеческого общества. Эта война, по образному выражению В. И. Ленина, явилась всесильным “режиссером” революции. Она привела к обострению классовой борьбы, быстрому вызреванию объективных условий победы Великой Октябрьской социалистической революции, открывшей новую эпоху всемирной истории — эпоху всеобщего революционного обновления мира, перехода от капитализма к социализму.

Пример трудящихся России, сбросивших гнет капиталистов и помещиков, показал другим народам путь к освобождению. Волна революционных выступлений прокатилась по многим странам, потрясая устои мировой капиталистической системы. Активизировалось национально-освободительное движение народов колониальных и зависимых стран. Начался общий кризис капитализма. Таков главный политический итог войны.

Мировая война 1914-1918 гг. завершилась полным поражением Германии и ее союзников, не добившихся осуществления своих планов передела мира и завоевания мирового господства. Победа в войне оказалась на стороне Антанты. Основной конкурент английских и французских монополистов на Европейском континенте — германский империализм — был сокрушен.

18 января 1919 г. в Версальском дворце торжественно открылась конференция союзных стран по выработке условий послевоенного мирного урегулирования. На конференции были представлены 27 стран, участвовавших в войне против Центральных держав или разорвавших дипломатические отношения [535] с Германией. Однако фактически вершителями судеб будущего мира явились Англия, Франция и США. Германия и ее бывшие союзники по войне от участия в работе конференции были отстранены. Советская Россия также не была допущена на конференцию, ибо первостепенное значение в ходе переговоров занял так называемый “русский вопрос”, т. е. вопрос об организации борьбы против молодого социалистического государства. Сама Парижская конференция фактически стала штабом вооруженной интервенции против Советской России.

Перед конференцией и в ходе ее шла острая закулисная борьба между Англией, Францией, США, Италией и Японией за передел мира. Империалисты каждой страны стремились урвать для себя большую часть добычи. Правящие круги Франции, добиваясь расширения своих границ и установления гегемонии на Европейском континенте, предлагали расчленить Германию на ряд мелких государств. Кроме того, они рассчитывали на захват значительной части колониальных владений Германии, а также на получение с нее более 50% общей суммы репараций. Это не устраивало английских империалистов, которые были намерены юридически закрепить за собой захваченные во время войны германские колонии. Они опасались также чрезмерного усиления Франции и потому были заинтересованы в сохранении германского государства, которое можно было бы использовать как в интересах традиционной английской политики “равновесия” в Европе, так и для борьбы против Советской России.

Монополисты Соединенных Штатов Америки, окрепшие в годы первой мировой войны в экономическом и политическом отношениях, считали, что пришло время заявить о своих претензиях на гегемонию во всем капиталистическом мире. Эти требования в завуалированной форме еще в январе 1918 г. были высказаны в “Четырнадцати пунктах” американского президента В. Вильсона, в последующем дополнялись другими документами. Экспансионистские устремления США были прикрыты лицемерными фразами о “свободе торговли”, “свободе морей”, ликвидации тайной дипломатии и т. п. Одновременно американские политики направляли значительные усилия на то, чтобы не допустить чрезмерного усиления Англии и Франции и сохранить в качестве противовеса им сильную Германию, намереваясь использовать ее для укрепления влияния США в Европе, а также и для организации антисоветской интервенции.

Италия требовала в Париже присоединения к себе ряда территорий на Балканах, входивших прежде в состав Австро-Венгрии.

Япония настаивала на передаче ей полуострова Шаньдун в Китае и тихоокеанских колоний Германии{2}. [536]

На конференции была создана международная организация — Лига наций, идея которой возникла еще в конце войны, когда тяжелые бедствия и жертвы, понесенные народами воюющих стран, способствовали широкому распространению пацифистских настроений. “Творцы” послевоенного мироустройства премьер-министр Англии Д. Ллойд Джордж, президент Франции Ж. Клемансо и президент США В. Вильсон не могли не считаться с этими настроениями. Они торжественно заявили, что Лига наций создается исключительно во имя защиты мира и безопасности народов. Однако фактически Лига наций не была инструментом мира. Она с самого начала стала ареной борьбы между Англией и Францией за господство в Европе{3}, в колониях и зависимых странах. “... Лига наций, — писал В. И. Ленин, — союз только на бумаге, а на деле это группа хищных зверей, которые только дерутся и нисколько не доверяют друг другу”{4}. Лига наций использовалась империалистическими кругами Запада для организации интервенции и подрывных действий против Советской России, а также для подавления национально-освободительного движения народов колониальных и зависимых стран.

Мирный договор с Германией был подписан 28 июня 1919 г.{5} в Зеркальном зале Версальского дворца, в том самом зале, в котором немногим более 48 лет назад, 18 января 1871 г., было торжественно провозглашено образование Германской империи, ставшей главным зачинщиком первой мировой войны.

Договор вступил в силу 10 января 1920 г. после ратификации его Англией, Францией, Италией, Японией и Германией. Конгресс США отказался ратифицировать Версальский договор из-за нежелания Соединенных Штатов вступать в Лигу наций, где преобладало влияние Англии и Франции. Устав Лиги наций явился составной частью Версальского договора{6}.

Согласно статьям 27 — 117 Германия возвращала Франции отторгнутые у нее в 1871 г. Эльзас и Лотарингию. Кроме того, во владение Франции переходили угольные копи Саарского бассейна, а сама Саарская область поступала на пятнадцать лет под управление Лиги наций. По истечении срока здесь предусматривалось проведение плебисцита по вопросу о государственной принадлежности. Бельгия получала округа Эйпен, Мальмеди и Морене. К Польше отходили населенные преимущественно поляками некоторые районы Силезии, Померании, Восточной и Западной Пруссии. Данциг (Гданьск) и его округ были [537] объявлены “вольным городом”, Мемель (Клайпеда) передан под управление Лиги наций, а в 1923 г. присоединен к Литве. Дания получила северную часть Шлезвига, отторгнутую Пруссией в результате Датской войны 1864 г., Чехословакия — Гульчинский район Верхней Силезии. В итоге территория Германии сократилась более чем на 70 тыс. кв. км, на которых проживало около 6,5 млн. человек (10% населения). На эти области приходилось 75 % добычи железной руды и цинка, 20 % добычи угля и 26 % выплавки чугуна{7}. Кроме того, вся германская часть левобережья Рейна и полоса правого берега шириной 50 км подлежали демилитаризации и переходили под контроль победителей.

Германия лишалась всех своих колониальных владений общей площадью 2,65 млн. кв. км с населением более 12 млн. человек, которые позднее были поделены между державами-победительницами в качестве подмандатных территорий Лиги наций. Англия получила Восточную Африку, часть Того и Камеруна; британские доминионы — Юго-Западную Африку, северо-восточные области Новой Гвинеи с прилегающим архипелагом и острова Самоа; Франция — часть Того и Камеруна; Япония — Маршалловы, Марианские и Каролинские острова на Тихом океане, а также китайскую область Цзяочжоу (Киачао) и концессию в Шаньдуне.

Военные статьи Версальского договора (статьи 159 — 213) предписывали Германии отмену всеобщей воинской повинности, роспуск генерального штаба, военных академий и других военных учреждений. Ее вооруженные силы должны были комплектоваться на добровольческих началах и ограничивались 115 тыс. человек, из них 100 тыс. в сухопутных войсках (рейхсвер) и 15 тыс. в военно-морском флоте со сроком службы 12 лет (для офицеров — 25 лет). Германии запрещалось иметь современные виды вооружения: танки, авиацию, тяжелую и зенитную артиллерию, химическое оружие, крупные военные корабли (линкоры водоизмещением свыше 10 тыс. тонн и крейсера водоизмещением свыше 6 тыс. тонн), подводные лодки, а также проводить какую бы то ни было подготовку к мобилизации.

Особое значение имела 231-я статья об ответственности Центральных держав за развязывание войны. Она гласила: “Союзные и Объединившиеся Правительства заявляют, а Германия признает, что Германия и ее союзники ответственны за причинение всех потерь и всех убытков, понесенных Союзными и Объединившимися Правительствами и их гражданами вследствие войны, которая была им навязана нападением Германии и ее союзников”{8}. Выдвинув тезис о признании Германии единственным виновником войны, правящие круги Англии, Франции и США стремились таким образом всемерно ослабить ее как своего конкурента и создать правовую основу для взыскания с нее и других побежденных [538] стран контрибуций в форме репараций, с тем чтобы за их счет как можно полнее возместить свои военные издержки. Размер репараций и сроки их выплаты были установлены позднее специальной репарационной комиссией в составе представителей Англии, Франции, США, Италии и Бельгии. До 1 мая 1921 г. Германия должна была выплатить репараций на сумму 20 млрд. марок золотом, ценными бумагами, товарами, морскими и речными судами{9}. Общая сумма репараций с Германии была определена в 152 млрд. марок, из которых 132 млрд. марок (т. е. за вычетом 20 млрд., выплачиваемых до 1 мая 1921 г.) должны были вноситься в течение последующих 30 лет{10}. Конференция в Спа (Бельгия) в июле 1920 г. установила процент от общей суммы репараций с Германии, который должна была получить каждая страна, непосредственно участвовавшая в войне с нею, а именно: Франция — 52%, Англия — 22%, Италия — 10%, Бельгия — 8%, Япония и Португалия — по 0,75%, остальные 6,5% распределялись между Югославией{11}, Румынией, Грецией и другими союзными странами.

Аналогичные условия содержались в мирных договорах с бывшими союзниками Германии. Мирный договор с Австрией, подписанный 10 сентября 1919г. в предместье Парижа Сен-Жермен{12}, юридически закрепил распад Австро-Венгерской империи. Южный Тироль, Истрия, отдельные районы Каринтии и Далмации, а также острова у Далматинского побережья (за исключением острова Фиуме) переходили к Италии. Буковина передавалась Румынии (несмотря на решение Народного вече о воссоединении с Советской Украиной). Австрийское правительство обязывалось признать независимость новых государств: Чехословакии, Польши, Венгрии и Югославии. Австрии воспрещалось объединение с Германией. Ее вооруженные силы ограничивались 30 тыс. человек. Весь австро-венгерский флот в счет репараций{13} переходил в распоряжение победителей.

По мирному договору с Болгарией, подписанному 27 ноября 1919 г. в предместье Парижа Нейи — Сюр — Сен{14}, от нее к Югославии отошли районы с городами Босилеград, Струмица и Цариброд, [539] а также территория в районе нижнего течения р. Тимок. Болгаро-румынская граница была проведена по состоянию на 1913 г., а Южная Добруджа перешла к Румынии. Болгария лишилась Западной Фракии (она переходила под контроль Англии, Франции, США, Италии и Японии, а в 1920 г. была передана Греции), а вместе с ней и выхода в Эгейское море. Численность болгарской армии определялась в 20 тыс. человек, военно-морской флот (за исключением миноносцев) ликвидировался. Болгария обязывалась в течение 37 лет, начиная с 1 июля 1920 г., выплатить репарации на сумму 2,25 млрд. золотых франков, а также передать в течение 1920 г. Греции, Югославии и Румынии 70,8 тыс. голов скота, значительное количество паровозов, вагонов и другого имущества и в течение 5 лет поставить Югославии 250 тыс. т угля{15}.

4 июня 1920 г. в Большом Трианонском дворце Версаля был подписан мирный договор с Венгрией, в соответствии с которым к Румынии были присоединены Трансильвания и Восточная часть Баната; к Югославии — Хорватия, Бачка и Западная часть Баната; к Чехословакии — Словакия и Закарпатская Украина (вопреки стремлению населения последней к воссоединению с Советской Украиной) ; к Австрии — провинция Бургенланд. Венгрия признавала независимость государств, образовавшихся на территории Австро-Венгрии. Максимальная численность венгерской армии устанавливалась в 35 тыс. человек. Размер репараций с Венгрии был окончательно определен в 1923 г. в сумме 200 млн. золотых крон, выплачиваемых в течение 20 лет, начиная с января 1924 г. Кроме того, Венгрия должна была возместить половину государственного долга бывшей Австро-Венгерской монархии{16}.

Последним из мирных договоров держав-победительниц с Германией и ее союзниками явился договор с султанской Турцией, подписанный в предместье Парижа Севре 10 августа 1920 г.{17} Содержащиеся в нем условия фактически превращали Турцию в полуколонию стран Антанты. Зона черноморских проливов подлежала демилитаризации и переходила под международный контроль (фактически под контроль Англии). От Турции к сопредельным государствам отходили не только арабские земли, входившие ранее в ее состав, но и собственно турецкие территории (Измир, юго-восточные вилайеты Анатолии). Кроме того, Анатолийская область была разделена на французскую и итальянскую сферы влияния. Севрский договор полностью восстанавливал и расширял существовавший еще со времен средневековья режим капитуляций (т. е. различного рода привилегий иностранным [540] капиталистам и концессионерам) с распространением его льгот на те страны, присоединившиеся в ходе войны к Антанте, которые ранее этими льготами не пользовались. Численность турецкой армии устанавливалась в 50 тыс. человек, включая 35 тыс. жандармов, флот — в 7 сторожевых кораблей и 5 миноносцев.

Договоры с Германией и ее бывшими союзниками составили так называемую Версальскую систему послевоенного “мироустройства”. Она явилась результатом компромиссов и сделок между империалистическими державами. Эта система была призвана обеспечить господствующее положение нескольких крупнейших государств-победителей. Однако расчеты империалистов не оправдались{18}.

Версальская система оказалась чрезвычайно неустойчивой и непрочной, ибо она не только не разрешила основных империалистических противоречий, вызвавших первую мировую войну, но и породила новые не менее острые противоречия. Главными из них были противоречия между победителями и побежденными. В. И. Ленин называл Версальский договор договором хищников и разбойников{19}, “который десятки миллионов людей, и в том числе самых цивилизованных, ставит в положение рабов”{20}. Версальский мир, по выражению В. И. Ленина, явился “величайшим ударом, который только могли нанести себе капиталисты и империалисты... победивших стран”{21}. Он отмечал, что “международный строй, порядок, который держится Версальским миром, держится на вулкане, так как те 7/10 населения всей земли, которые порабощены, только и ждут не дождутся, чтобы нашелся кто-нибудь, кто поднял бы борьбу, чтобы начали колебаться все эти государства”{22}.

Версальская система очень скоро обнаружила признаки распада. Мертворожденным с самого начала оказался Севрский мирный договор держав Антанты с Турцией. “... Грабеж, на который империалистские правительства осудили Турцию, — говорил В. И. Ленин, — вызвал отпор, заставивший самые мощные империалистские державы убрать руки прочь”{23}. В начале 1919 г. в Турции началась национально-освободительная революция, приведшая осенью 1922 г. к ликвидации султанского режима и образованию Турецкой республики. 24 июля 1923 г. на конференции в Лозанне (Швейцария) державы Антанты вынуждены были признать Севрский договор недействительным и подписать с Турцией новый, Лозаннский мирный договор{24}, ознаменовавший международное признание независимости Турции. Ей были возвращены [541] отторгнутые по Севрскому договору земли, выведены иностранные войска из зоны проливов, отменен режим капитуляций.

Недолговечность и непрочность Версальской системы обусловливалась, кроме того, ее направленностью против Советской России, интересы которой нельзя было игнорировать. Творцы этой системы стремились создать в Центральной и Юго-Восточной Европе, на Ближнем Востоке и в других районах антисоветские плацдармы, враждебный Советскому государству блок{25}.

Вследствие того, что Версальская система не устранила империалистических противоречий, она не могла устранить и причин военных конфликтов, а, наоборот, сделала новые войны между империалистическими государствами неизбежными. На это обстоятельство еще в 1920 г. указывал В. И. Ленин. Он писал, что после Версаля усилился милитаризм и что “новые империалистские войны уже готовятся теперешней политикой всех буржуазных государств, — и не только готовятся сознательно, но и вытекают с объективной неизбежностью изо всей их политики”{26}.

Империалистические круги Германии сразу же после поражения в войне стали думать о реванше. Версальский договор существенно ослабил внешнеполитические позиции германского империализма, а сама Германия оказалась вытесненной из числа великих держав. На плечи немецкого народа тяжелым бременем легли расходы по содержанию оккупационных войск Антанты в Рейнской зоне и выплата репарационных платежей. Все это в сочетании с экономическим упадком и политической неустойчивостью в Германии после войны отрицательно отражалось на общей идейной атмосфере в стране и явилось весьма удобной почвой для разжигания правящими классами и их идеологами крайне шовинистических, реваншистских настроений и милитаристской пропаганды. В Германии при молчаливом согласии Англии и Франции, рассчитывавших использовать ее в качестве “бастиона западной цивилизации” от угрозы “коммунистической заразы”, исходящей якобы со стороны Советского Союза, возрождался милитаризм, многие военные постановления Версальского договора тайно или явно не выполнялись. В то же время страх немецкой буржуазии перед собственным народом, осознание слабости своих политических позиций побудили ее призвать 30 января 1933 г. к власти фашистскую партию. В стране установилась “...открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических и наиболее империалистических элементов финансового капитала”{27}. Германия вновь стала факельщиком мировой войны, подготовка которой явилась основным содержанием всей внутренней и внешней политики гитлеровского режима. [542]

После заключения мирных договоров продолжалась ожесточенная борьба между Англией и Францией за гегемонию в Европе, за сферы влияния в Африке и на Ближнем и Среднем Востоке. Правящие круги Италии чувствовали себя обделенными при заключении мирных договоров с Германией и ее бывшими союзниками, что явилось одной из причин усиления агрессивности итальянского империализма. Решения Парижской конференции не удовлетворяли также и монополистов Соединенных Штатов Америки, претендовавших на роль ведущей силы капиталистического мира. Им не удалось также добиться сохранения сильной Германии в качестве проводника своей политики в Европе и противовеса влиянию Англии и Франции. Это привело к тому, что правящие круги США вскоре после заключения Версальского мира в обход его постановлений неоднократно предоставляли Германии крупные займы, чем в значительной мере способствовали восстановлению ее военно-экономического потенциала, а тем самым и возникновению опаснейшего очага военной опасности на Европейском континенте. После окончания первой мировой войны резко обострились американо-японские противоречия в бассейне Тихого океана и на Дальнем Востоке, что стало одной из причин образования второго опасного очага новой мировой войны.

Наряду с острыми антагонизмами между могущественными государствами в борьбе за мировое господство возникло и их общее стремление объединенными усилиями уничтожить СССР — первую страну социализма. Это сложное сочетание империалистических противоречий и капиталистического классового “единства”, а также открыто разбойничий характер германского фашизма и японского милитаризма привели в конечном итоге к возникновению второй мировой войны.

2

Война 1914-1918 гг. потребовала огромного напряжения материальных ресурсов всех воюющих держав. Успех вооруженной борьбы зависел в первую очередь от производства достаточного количества оружия и боеприпасов. Готовясь к войне, главные империалистические государства (Франция, Англия, Россия, Италия, США, Германия) к ее началу имели в мобилизационных запасах более 16,2 млн. винтовок, 24 652 ручных и станковых пулеметов, 24 857 артиллерийских орудий, 1425 боевых самолетов, около 10 млрд. патронов (без учета Италии и США) и 26,6 млн. снарядов{28}. Однако этого вооружения хватило лишь на несколько месяцев. В ходе войны производство средств борьбы резко возросло. Промышленность дала фронту около 28 млн. винтовок, [543] более 1 млн. ручных и станковых пулеметов, 150 тыс. артиллерийских орудий, 47,7 млрд. патронов, свыше 1 млрд. артиллерийских снарядов, 182 тыс. самолетов, 9200 танков{29}. За годы войны число тяжелых артиллерийских орудий увеличилось в 8 раз, пулеметов — в 20 раз, самолетов — в 24 раза. Возникла необходимость в небывалом ранее количестве позиционного имущества: колючей проволоки, лесных материалов, цемента и т. д.

Армии нуждались в непрерывном обеспечении их фуражом, продовольствием, обмундированием. Русская армия, например, за 1914-1917 гг. потребила (в округленных цифрах) 9,64 млн. тонн муки, 1,4 млн. тонн крупы, 3,74 млн. тонн мяса, 0,51 млн. тонн жиров, 11,27 млн. тонн фуражного овса и ячменя и 19,6 млн. тонн сена общей стоимостью (по ценам 1913 г.) в 2 млрд. 473,7 млн. рублей{30}. На фронт было отправлено 5 млн. полушубков и бушлатов, 38,4 млн. фуфаек и телогреек, 20,1 млн. ватных брюк и шерстяных кальсон, свыше 75 млн. пар нижнего белья, 86,1 млн. пар сапог и ботинок, 6,6 млн. валенок и т. д.{31}

Такого огромного количества вооружения и предметов материального обеспечения не могли произвести существовавшие военные предприятия. Поэтому происходило массовое переключение заводов и фабрик, ранее выпускавших народнохозяйственные товары, на производство военной продукции. В 1917 г. на нужды войны работало в России 76%, во Франции — 57, в Англии — 46, в Италии — 64, в США — 31,6 в Германии — 58% промышленных рабочих{32}. И тем не менее далеко не все воевавшие державы смогли обеспечить потребности своих армий в вооружении и снаряжении за счет собственного производства. Россия, имевшая менее развитую промышленность, вынуждена была заказывать вооружение, боеприпасы, обмундирование, промышленное оборудование, паровозы, уголь и некоторые виды стратегического сырья в США, Англии, Франции, Швеции, Японии и других странах. Однако русские заказы за границей выполнялись очень медленно или вовсе не удовлетворялись. За годы войны Россия получила от зарубежных стран лишь незначительную долю от общей потребности в вооружении и боеприпасах. Ее армия в 1914-1917 гг. воевала преимущественно оружием отечественного производства.

Рост военного производства во всех воюющих странах был достигнут в основном за счет мирных отраслей промышленности и перенапряжения народного хозяйства. Это вело к нарушению пропорций между различными отраслями производства, а в конечном счете — к расстройству экономики. Так, в России уже на второй год войны стал ощущаться острый недостаток многих [544] видов промышленного сырья и топлива. В 1915 г. из-за этого прекратили работу 573 завода и фабрики; в 1916 г. — 36 доменных печей и 74 металлургических завода. Потребность в металле удовлетворялась только на 50%{33}. Значительно снизились выплавка чугуна, стали и цветных металлов, добыча угля и нефти, производство продукции всех отраслей легкой промышленности{34}. Война разрушала производительные силы общества, подрывала экономическую жизнь народов.

Очень сильно война отразилась на сельском хозяйстве. Посевные площади резко сократились, упала урожайность, уменьшилось поголовье скота и его продуктивность. В городах многих воевавших стран, прежде всего Германии, Австро-Венгрии и России, остро ощущался недостаток продовольствия, а затем разразился настоящий голод. Он распространился и на вооруженные силы.

Первая мировая война вызвала также небывалое напряжение людских ресурсов воюющих держав. В странах Антанты было мобилизовано свыше 45 млн. человек и в коалиции Центральных держав — 25 млн. человек. Из материального производства была изъята лучшая часть мужского населения. Процент мобилизованных по отношению к трудоспособному мужскому населению был очень высоким и достигал 50, а в некоторых странах, например во Франции, и больше. Вооруженная борьба велась не кадровыми армиями мирного времени, а многомиллионными армиями из призванных по мобилизации в ходе самой войны.

Война легла тяжелым бременем на плечи трудящихся масс, привела “человечество на край пропасти, гибели всей культуры, одичания”{35}. Она потребовала колоссальных финансовых затрат — 359,9 млрд. долларов, что во много раз превышало издержки любой предыдущей войны. Общая стоимость разрушений на театрах войны составила 27,8 млрд. долларов{36}. Но самым трагическим итогом были людские потери. Война обошлась человечеству примерно в 10 млн. убитых и умерших только среди военных. Выло ранено 20 млн. человек, из них 3,5 млн. остались калеками на всю жизнь. Наибольшие потери понесли Германия, Россия, Франция и Австро-Венгрия. Они составляли 66,6% от всех потерь.

Почти четыре пятых всех погибших относятся к боевым потерям. Небоевые потери были сравнительно невелики. На каждого умершего от болезней, несчастных случаев и других причин приходилось 4 убитых. В прежних войнах соотношение иногда было [545] обратным. Успехи медицины привели к резкому снижению эпидемических заболеваний в армии. При нормальном питании и обмундировании солдат небоевые потери были бы еще ниже.

Особенно значительные потери понесли сухопутные войска. Потери в личном составе военно-морских флотов воевавших государств составляли немногим более 1% всех потерь, причем в указанное число (105 тыс.) вошли потери среди моряков, участвовавших в военных действиях на суше. Личный состав авиации пострадал незначительно, так как авиация тогда не имела еще широкого применения. В результате боевых действий, бомбардировок и артобстрелов немалые жертвы были также среди мирных жителей.

Число жертв первой мировой войны не исчерпывается этим. Голод и другие бедствия, вызванные войной, привели к росту смертности и снижению рождаемости. Убыль населения по этим причинам только в 12 воевавших государствах составила свыше 20 млн. человек, в том числе: в России — 5 млн. человек, в Австро-Венгрии — 4,4 млн., в Германии — 4,2 млн.{37} Страдания народных масс не кончились и после заключения мира. Безработица, инфляция, рост налогов, повышение цен — все это еще больше обострило нужду, нищету, крайнюю необеспеченность подавляющего большинства населения.

Если трудящимся массам война принесла неисчислимые жертвы и страдания, голод и разорение, то империалистам она дала огромные прибыли. Так, доходы германских монополий к началу 1918 г. (за три с половиной года войны) составили не менее 10 млрд. золотых марок. Капитал немецкого финансового магната Стиннеса увеличился в 10 раз, чистые прибыли пушечного короля Круппа выросли почти в 6 раз. Огромные прибыли получили монополии Франции, Англии, Италии, Японии. Но больше всех обогатились на войне американские монополии. 35 млрд. долларов — вот их прибыль за 1914-1918 гг. Отдельные компании увеличили свои доходы в десятки раз{38}. “Американские миллиардеры..., — писал В. И. Ленин, — нажились больше всех. Они сделали своими данниками все, даже самые богатые, страны. Они награбили сотни миллиардов долларов... На каждом долларе следы крови — из того моря крови, которую пролили 10 миллионов убитых и 20 миллионов искалеченных...”{39}

3

Большое влияние оказала война на развитие вооруженных сил, их видов и родов войск. Характерным было насыщение их в огромном количестве различной боевой техникой. “... Первый раз [546] в истории, — писал В. И. Ленин, — самые могучие завоеваний техники применяются в таком масштабе, так разрушительно и с такой энергией к массовому истреблению миллионов человеческих жизней”{40}.

Существенные перемены произошли в соотношении родов войск. Основным из них продолжала оставаться пехота. Хотя удельный вес ее сократился примерно на 20%, зато огневая мощь возросла в 2-3 раза. На вооружение пехоты в большом количестве поступили пулеметы, малокалиберные пушки, минометы, ручные и ружейные гранаты.

Артиллерия сохранила и упрочила свое значение как главное огневое ударное средство. Удельный вес ее в составе вооруженных сил за годы войны вырос более чем в полтора раза. Если к началу войны в армиях Англии, Германии, Италии, России, США и Франции насчитывалось 24,9 тыс. орудий, то к концу ее — свыше 84,8 тыс. Потери на поле боя наносились преимущественно огнем артиллерии. Они составляли 75%, а от ружейно-пулеметного огня — всего 15 — 20%. В прошлых войнах процент потерь от огня артиллерии не превышал 20.

Артиллерия развивалась и качественно. Это происходило за счет усовершенствования старой материальной части и принятия на вооружение новых образцов. К концу войны она располагала большим числом тяжелых орудий, процент которых в отдельных армиях доходил до 40. Дальнобойность артиллерии выросла на 15 — 30% и для основных артиллерийских систем превышала уже 10 км. Появились отдельные образцы сверхдальнобойной артиллерии, стрелявшей на 100 км и более.

Армии всех государств вступили в войну с довольно многочисленной кавалерией. Однако внедрение в войска большого числа различных огневых средств (пулеметы, минометы, артиллерия и др.) привело к тому, что значение этого древнейшего рода войск постепенно снизилось. Численность кавалерии заметно уменьшилась.

Повысилась роль инженерных войск. Они выросли в 1,5 — 2 раза. Это было обусловлено увеличением объема выполняемых ими задач. На них возлагалось устройство оборонительных сооружений и заграждений, производство дорожно-мостовых работ, разрушение оборонительных сооружений и заграждений противника, обеспечение маскировки войск и военных объектов, участие в составе штурмовых и разведывательных групп.

Дальнейшее развитие получили войска связи. Широкое применение нашла дальняя телефонная связь, буквопечатающая телеграфная аппаратура. Радио становится важным средством управления войсками. Почти каждая дивизия имела радиостанцию, тогда как во время русско-японской войны 1904-1905 гг. во всей русской армии было всего 12 радиостанций. Применение радио [547] в свою очередь вызвало интенсивное развитие службы шифрования, кодирования и дешифрования.

Зародились и получили развитие новые рода войск — бронетанковые и химические. До середины 1916 г. броневые силы состояли из бронепоездов и бронеавтомобилей, вооруженных орудиями и пулеметами. В 1916 г. в армиях Антанты появляется танк — боевая машина, обладавшая броневой защитой, огневой мощью и относительной подвижностью. К концу войны производство танков резко возросло. Всего их было выпущено свыше 9 тыс. штук.

Химические войска возникли в 1915 г. Появление их было обусловлено применением в ходе военных действий боевых отравляющих веществ. Одновременно это вызвало к жизни противохимическую защиту, подразделявшуюся на коллективную и индивидуальную. Коллективная противохимическая защита заключалась в устройстве укрытий и убежищ, а индивидуальная — в обеспечении военнослужащих противогазами. Сначала химические войска состояли из отдельных команд и небольших химических подразделений. В последующем появились химические батальоны, полки и даже бригады. Однако общая численность химических войск была незначительной.

Почти все крупные страны к началу войны имели авиацию в составе вооруженных сил. Однако количество самолетов первоначально было невелико (около 1 тыс. аппаратов), а их техническое состояние несовершенным. Авиация быстро росла. К концу войны ее участники имели в строю 10 131 самолет, из них истребителей — 4063, разведчиков — 4578, дневных бомбардировщиков — 686 и ночных бомбардировщиков — 804. Улучшались конструкции самолетов, их тактико-технические данные. Если в 1914 г. самолеты имели мощность мотора в 60-80 л. с., скорость — 80-100 км в час, потолок до 3 км, продолжительность полета — 2-3 часа, то в 1918 г. самолеты разных видов имели моторы мощностью от 300 до 900 л. с., скорость — 130-220 км в час, потолок — 4-7 км, продолжительность полета — 2-7 часов, боевую нагрузку — от 300 до 1000 кг. Радиус действия достигал: истребителя — 150 км, тяжелого бомбардировщика — 500 км. Из средства разведки и связи авиация превратилась в самостоятельный род войск, способный выполнять самые различные задачи по обеспечению боевых действий наземных войск.

В первой мировой войне применялись дирижабли и аэростаты. Дирижабли использовались для налетов по глубоким тылам противника. Они способны были нести большой груз бомб, обладали большим радиусом действия и значительной продолжительностью полета, но отличались слабой маневренностью и были легко уязвимы.

Широкое применение авиации на войне привело к возникновению и развитию войсковой противовоздушной обороны (ПВО). Зарождается противовоздушная оборона политических, промышленных центров и отдельных районов театра военных действий. [548]

Война внесла много нового в развитие военно-морских флотов. Усовершенствовались и получили дальнейшее развитие основные классы кораблей, имевшихся в составе флотов к началу войны: линейные корабли, линейные крейсера, легкие крейсера, эскадренные миноносцы и др. Намного увеличилось количество подводных лодок. Так, например, Германия в начале войны имела в строю 28 лодок, а в конце войны — 169. Всего в 1914-1918 гг. в Германии было построено 344 подводные лодки{41}.

Широкое применение нашло минное оружие. До войны на вооружении флотов имелись гальваноударные и ударно-механические мины, предназначенные для борьбы против надводных кораблей. В ходе войны появились антенные мины для борьбы с подводными лодками. Наряду с якорными минами нашли применение дрейфующие (плавающие) мины. К концу войны англичане создали донные мины с зарядом около 300 кг, снабженные магнитным взрывателем. Эти мины предназначались для германских подводных лодок.

Наряду с минным оружием грозным средством борьбы была торпеда. Наиболее эффективно использовали это оружие подводные лодки. Надводные корабли (крейсера, лидеры и эскадренные миноносцы) использовали торпедное оружие преимущественно для обеспечения и развития артиллерийской атаки, а также для прикрытия своих главных сил при отрыве их от неприятеля. В конце войны появились новые носители торпедного оружия — торпедные катера и самолеты-торпедоносцы. Торпедное оружие развивалось в направлении увеличения калибра, веса заряда и дальности хода торпеды. Основными калибрами торпед были: в русском флоте — 450 мм, в западных флотах — 450, 500 и 533 мм{42}. Вместе с торпедой развивались приборы и методы торпедной стрельбы.

Мощным родом войск военно-морского флота стала морская авиация, включавшая в себя все тогдашние типы боевых самолетов: истребители, бомбардировщики, разведчики, а также дирижабли. Широкое развитие морской авиации повлекло за собой появление еще одного класса кораблей — авианосцев. Первоначально это были авиатранспорты, принимавшие на себя от 2 до 7 гидросамолетов (например, русские “Александр I” и “Николай I” на Черном море). Авиатранспорты не имели взлетно-посадочных палуб, и самолеты, прежде чем подняться в воздух, спускались на воду. Садились они также на воду и только затем поднимались на авиатранспорт. К концу войны стали строиться из не завершенных постройкой линейных кораблей и крейсеров настоящие авианосцы со взлетно-посадочными палубами, бравшими [549] на борт до 20 и более самолетов. Таковы, например, английские авианосцы “Фьюриос” и “Глориос”, переделанные из линейных крейсеров типа “Кореджиос”{43}.

Принятие на вооружение новых образцов и видов оружия, увеличение количества кораблей старых классов и вступление в строй кораблей новых классов изменило состав и организацию флотов. Вырос удельный вес легких сил (легкие крейсера, миноносцы, охотники за подводными лодками, сторожевые корабли и катера, торпедные катера) и подводных лодок. Военно-морские флоты стали превращаться в объединения разнородных сил: надводных кораблей, подводных лодок и авиации при доминирующем положении надводных кораблей, которые сохранили за собой роль главных сил флота.

4

Война 1914-1918 гг. явилась важным этапом и в развитии военного искусства. Она послужила серьезной проверкой правильности предвоенных взглядов на способы ведения военных действий. Многие положения военной теории не подтвердились на практике. Обстановка заставила военных руководителей искать новые формы и способы вооруженной борьбы.

Германские политические и военные деятели, делая ставку на “молниеносную войну” и разгром стран Антанты поодиночке, исходили из временно действующих факторов. Ошеломляющий удар кадровой армии, вымуштрованной и прекрасно подготовленной к наступательным боям, должен был решить политические цели войны. Стратегия генерального сражения не отвечала новым требованиям войны. Достижение победы стало возможно путем проведения ряда кампаний и операций. Разработанная германским генеральным штабом гигантская стратегическая операция в расчете одним ударом (генеральным сражением) разгромить французские армии потерпела полный крах. Германский генеральный штаб не учел возможности длительного сопротивления подвергавшихся нападению стран, неправильно оценивал и их способности сопротивления.

План молниеносной победы генеральным сражением и последовательного разгрома противников потерпел крушение. Войну пришлось вести более четырех лет и одновременно на нескольких фронтах. Это свидетельствовало о политических и стратегических просчетах германского генерального штаба, о несоответствии стратегических замыслов материальным и людским ресурсам.

Война 1914-1918 гг. была коалиционной. Успех ее ведения во многом зависел от согласованных действий участников каждой [550] коалиции. Это выдвинуло задачу установления между ними единства взглядов в области координации своих стратегических усилий. Страны Антанты делали немало, чтобы выработать общесоюзническую стратегию. В 1914-1915 гг. общих планов ведения операций на всех театрах не составлялось. В 1916 — 1918 гг. удавалось принимать такие планы, но на практике они осуществлялись лишь частично.

Важную роль в планах коалиционной стратегии союзников играл русский фронт. Так, характерным примером взаимной помощи может служить переход в наступление русских войск в 1914 г., с тем чтобы оттянуть на себя германские силы, наносящие главный удар по Франции. Россией было принесено очень много жертв ради общей пользы союзников. Русские, по признанию союзников и германцев, “дали больше, чем обещали”{44}. Но зато в 1915 г., когда главный удар Германии был направлен против России, союзники, как правильно определяет Лиддел Гарт, “сделали мало, чтобы отплатить России за жертвы, понесенные для них последней в 1914 г.”{45}.

Несогласованность и нарушение уже принятых решений имели место и в коалиции Центральных держав, хотя в несколько меньшей степени. Самой трудной задачей, признавал Гинденбург, было “примирение различных интересов отдельных союзников. Я утверждаю, что в большинстве случаев решающее значение имели политические отношения, а не военные”{46}.

С началом войны армии противников стремились к осуществлению охватывающего маневра, к действиям против флангов. Широкие охваты флангов имели место, но не завершались окружением крупных стратегических группировок. Окружения тактического характера были редким исключением{47}. Для этого не хватало сил и подвижных средств. Маневренные операции сначала частично, а затем и на всем протяжении фронта сменились позиционной борьбой. Образовались сплошные фронты, упиравшиеся своими флангами в труднопреодолимые препятствия или границы нейтральных государств. Единственной формой маневра становился фронтальный удар.

Первая мировая война решила проблему преодоления тактической обороны. Достижение оперативного развития прорыва в глубину зависело от боевых возможностей объединений, правильного использования подвижных сил (танков, конницы), а также авиации, организации взаимодействия между всеми родами войск{48}. Боевые возможности объединений и само оперативное [551] искусство еще не полностью отвечали требованиям решения проблемы прорыва в оперативном масштабе. Развитие авиации и танков возвращало войскам подвижность и маневренность, однако время для осуществления глубокой операции еще не пришло, хотя зачатки ее{49} выявились в более глубоком поражении обороны противника, для чего массированно применялись артиллерия и авиация, в использовании конницы и танков для развития прорыва в глубину.

Первая мировая война дала следующие формы прорыва укрепленных позиций противника: изолированный прорыв на узком фронте (1914 г.), прорывы на узких разобщенных фронтах по сходящимся направлениям (1915 — 1917 гг.), ряд частных прорывов на широком фронте с одним прорывом на главном направлении (Брусиловское наступление в 1916 г.), прорыв на расширенном фронте (германские наступательные операции 1918 г.) и последовательные прорывы фронта в разных, взаимосвязанных направлениях (наступательные операции армий Антанты 1918 г.). Прорыв укрепленной полосы противника протекал успешно, когда удар наносился внезапно, а вся операция питалась из глубины резервами.

Усложнялась тактика наступательного и оборонительного боя. Вся тяжесть его ложилась на плечи пехоты, могучим оружием которой являлись пулеметы, особенно в оборонительном бою: атакующие не в силах были преодолеть их огонь. Пулемет господствовал на поле боя. Общевойсковой бой представлял собой взаимные действия пехоты и артиллерии, в задачу которой входила поддержка пехоты. Предусматривалась подготовка атаки артиллерийским огнем{50}.

Основой боевого порядка пехоты служила цепь (1914 г.). Ее сильной стороной являлось нанесение одновременного удара по обороняющемуся противнику. Однако такой удар не обладал достаточной силой. Войска распределялись равномерно (линейно). Резервы расходовались для восполнения потерь цепи. Наступление волнами из эшелонированных цепей (1915 — 1916 гг.) увеличивало глубину и пробивную силу. Но это вело также к большим потерям и позволяло осуществлять лишь маневр прямолинейный. Громоздкость цепей делала их трудноуправляемыми. Наиболее маневренным и резко сократившим потери явился групповой боевой порядок (1917 — 1918 гг.), зародившийся под Верденом, когда бой ведется отдельными группами — отделениями. Его возникновение связано с боевым применением легких пулеметов, легких пушек, минометов и танков. Таким образом, боевой порядок пехоты непрерывно изменялся: от стрелковых цепей совершился [552] переход к волнам цепей и затем к боевым группам (через штурмовые группы).

Боевой порядок батальона, полка, дивизии и корпуса, как правило, строился в два эшелона. Второй эшелон использовался или для смены первого эшелона или для его усиления. Дивизия наступала на участке до 2,5 км, батальон — 500-600 м.

Совершенствовалась полевая оборона. Она постоянно усиливалась многочисленными и разнообразными сооружениями. Крепости имели назначение прикрывать сосредоточение и развертывание главных сил, удерживать стратегические объекты и облегчать борьбу полевой армии на определенных операционных направлениях, а в случае обложения противником держаться, отбивая его атаки своими силами. Но война показала, что время крепостей с поясом фортов прошло. Они не могли задержать вторжение противника. Обстреливаемые тяжелой артиллерией и не поддержанные полевой армией их гарнизоны обычно прекращали борьбу. Но когда крепости включались в общий фронт полевых армий и дополнялись полевыми укреплениями (Осовец, Верден и др.), они выдерживали сильнейшие удары противника. На основе этого опыта в послевоенное время стали создавать укрепленные районы (УРы). Форты были заменены новыми укреплениями.

Развитие обороны шло от очаговой (опорных пунктов, находившихся между собой в огневой связи) к траншейной, к образованию укрепленных фронтов из нескольких позиций (полос) с опорными пунктами, со все большим насыщением различными сооружениями и огневыми средствами. Оборона развивалась в глубину от 1,5 — 2 км до 15 — 20 км, позволяя вести последовательное сопротивление на оборудованных позициях, производить контратаки и наносить контрудары, т. е. осуществлять маневр в ее глубине. До войны существовало пренебрежение к обучению войск укреплению позиций. Считалось, что, поскольку война будет кратковременной, маневренной, то и возведение укрепленных полос станет излишним. Более того, предполагалось, что пользование полевыми фортификационными сооружениями может ослабить “стремление к неудержимому порыву” или даже оказаться “могилой идеи наступления”{51}. В 1914 г. до Марнского сражения пехота прибегала к простому самоокапыванию. Со стабилизацией фронтов оборонительные позиции, занимаемые войсками, состояли из одной линии траншей или из двух и трех, удаленных одна от другой на несколько десятков метров (до 100 м) и соединенных ходами сообщения. Опорные пункты устраивались на особо важных участках позиции. Впереди окопов ставилось несколько рядов кольев с колючей проволокой. Первая линия окопов должна была удерживаться во что бы то ни стало. Борьба на ней составляла основу оборонительного боя. [553]

В 1915 г. в связи с усилившимся применением тяжелой артиллерии войска стали эшелонироваться в глубину до 8 — 10 км, создавая вторую позицию на расстоянии 4-8 км от первой. Было увеличено и расстояние между линиями траншей. Иногда оборудовалась третья, тыловая позиция, что делало глубину обороны еще большей. Борьба стала вестись “не в первой линии, а за первую линию” — за нее и вокруг нее{52}. Вскоре появляется и претворяется идея основывать оборону не на одной какой-либо линии, а на укрепленной зоне (полосе). Центр тяжести оборонительного боя переносится с передовых линий в глубину{53}. В 1917 — 1918 гг. оборона состояла из полос (зон){54}: передовой (предполье), боевой и тыловой (прикрывающие позиции, главная позиция сопротивления и заградительные позиции в тылу). Глубина и подвижность обороны создавали наилучшие условия для срыва наступления противника, уравновешивания сил на участке прорыва. В обороне к концу войны полки располагались, в трех эшелонах. Дивизионные участки не превышали 5 км. На километр фронта приходилось от 12 до 24 орудий и от 4 до 8 минометов. Войска располагались групповым боевым порядком, занимали узлы сопротивления, опорные пункты и соединявшие их окопы.

Исход мировой войны был решен массовыми армиями на сухопутных фронтах. Однако важную роль играли боевые действия на море. Военно-морские силы сторон, действуя самостоятельно и во взаимодействии с сухопутными войсками, способствовали достижению оперативных и стратегических целей. Развитие старых и появление новых видов оружия и боевых средств, новых классов и типов кораблей и родов морских сил вызвали изменения в методах и способах ведения борьбы на море. Пришлось пересмотреть многое из старых взглядов в области тактики, оперативного использования морских сил.

Основным содержанием боевых действий была борьба на морских сообщениях, которая включала в себя блокаду, в том числе подводную, действия на коммуникациях надводных рейдеров, постановки минных заграждений, обстрелы и попытки закупорки портов.

Блокада как один из основных способов достижения господства на море себя не оправдала. Английский флот, проводивший в течение всей войны морскую блокаду Германии, так и не смог запереть германский флот в базах и стать властелином Северного моря. Однако блокада нанесла большой экономический ущерб Германии. [554]

В действиях на морских сообщениях первое место принадлежало подводным лодкам. Германская подводная война в ее неограниченной форме явилась смертельной угрозой для Англии. Только благодаря проведению ряда крупных совместных с Францией, Италией и США мероприятий по борьбе с подводными лодками (постановка больших противолодочных минных и сетевых заграждений, введение конвойной системы на основных коммуникациях, усиленное строительство противолодочных кораблей и т. д.) Англии удалось миновать катастрофу. Союзное и нейтральное судоходство понесло громадные потери. Германские подводные лодки потопили около 6000 торговых судов общим водоизмещением свыше 12 млн. тонн{55} и до 150 боевых кораблей. Немцы потеряли за время войны 178 лодок. Для борьбы с подводными лодками союзники вынуждены были мобилизовать огромные боевые средства, людские силы и экономические ресурсы. В противолодочной обороне на всех морских театрах участвовало около 5000 кораблей и вспомогательных судов, до 3000 самолетов, дирижаблей и аэростатов{56}.

Подводные лодки использовались в основном двумя методами: позиционным и крейсерским. Позиционным методом лодки использовались в одиночку и в отдельных случаях (против крупных сил флота противника) — группами. Лодки несли позиционную службу у своих баз в ожидании появления неприятеля, у баз и портов противника с целью разведки или атаки его кораблей и судов, на узлах морских коммуникаций. Крейсерский метод включал патрулирование одиночных лодок в ограниченном районе, преимущественно неподалеку от берегов противника на оживленных участках коммуникаций, и редко группами от 3 до 8 лодок на путях движения неприятельского флота. Крейсерство велось также в отдаленных районах моря или океана с целью внезапного нападения на одиночные торговые суда и конвои. Второй метод, не ограничивавший действий командиров лодок, оказался эффективнее, а потому имел более широкое применение.

Наибольших результатов в действиях на морских сообщениях достигли германские подводные лодки. 20 командиров лодок имели на своем счету каждый свыше 100 тыс. тонн потопленного тоннажа. Германское командование им и еще 25 подводникам присвоило звание “подводных асов”. Однако это еще не свидетельствовало о высоком тактическом искусстве командиров лодок. [555] Крупные результаты были достигнуты в период неограниченной подводной войны, когда германские “подводные асы”, попирая все нормы международного морского нрава, беспощадно уничтожали не только торговые, но и госпитальные и пассажирские суда, обрекая на гибель раненых, больных и мирных граждан воевавших и нейтральных государств. Были случаи, когда германские подводники расстреливали на воде экипажи потопленных судов. После заключения перемирия Англия и Италия объявили 20 командиров германских подводных лодок военными преступниками с указанием их конкретной вины. Однако к суду были привлечены лишь немногие{57}.

Для нарушения морских сообщений использовались и надводные корабли — крейсера, миноносцы, торпедные катера. Немцы для действий на коммуникациях своих противников в отдаленных районах Мирового океана использовали крейсерскую эскадру адмирала Шпее, базировавшуюся с довоенного времени на Циндао, и одиночные рейдеры. В ходе войны действовало всего 2 броненосных, 6 легких и 12 вспомогательных крейсеров. Германские крейсера потопили за время войны 7 боевых кораблей и 139 торговых судов. Это немного по сравнению с количеством кораблей и судов, потопленных подводными лодками. Но они своими внезапными нападениями на корабли и суда в открытом океане и портах вызвали в первое время переполох и дезорганизацию судоходства союзников. Успокоение наступило лишь после того, как англичанам удалось превосходящими силами уничтожить эскадру адмирала Шпее и наиболее сильные одиночные рейдеры. Однако опасность этим не была полностью ликвидирована. Вспомогательные крейсера продолжали действовать на океанских сообщениях вплоть до начала 1918 г. Германские надводные рейдеры отвлекли на себя с главного театра морской войны — Северного моря — крупные силы английского флота — 3 линейных корабля, 4 линейных крейсера и свыше 50 других крейсеров{58}.

Одной из главных задач всех воевавших флотов было уничтожение сил противника в море — в бою, сражении. В ходе войны имели место все виды морского боя: наступательный, встречный, оборонительный, на оборудованной позиции и в прибрежном районе. Морской бой представлял собой совокупность ряда столкновений разнородных сил, не совпадавших по месту и времени. Увеличение скорости хода кораблей и дистанций боевого использования оружия значительно расширило пространство, на котором маневрировали силы в бою. Командующие сторон уже не могли обозревать весь район боя, вследствие чего возникла необходимость систематического ведения тактической разведки. Участие разнородных сил в бою потребовало организации их [556] взаимодействия, а угроза подводных лодок, мин и авиации — ведения всех видов обороны. Все это привело к изменению боевых порядков. Вместо линейного построения сил стало необходимым построение глубоких и расчлененных по направлениям боевых порядков. Управление боем весьма усложнилось. Линейная тактика отмирала, зарождалась тактика разнородных сил. Но большинство морских боев первой мировой войны происходило в условиях отставания тактического искусства от развития средств борьбы.

Флоты, за исключением русского, не готовились к взаимодействию с сухопутными войсками. Однако в ходе войны почти всем им пришлось в той или иной мере действовать совместно с армией. Опыт войны выдвинул следующие основные требования к организации совместных действий сил флота и армии: заблаговременная и тщательная подготовка взаимодействующих сил, наличие единого командующего силами, которым мог быть сухопутный или морской начальник в зависимости от конкретных условий, и надежность средств связи. Что касается десанта, являющегося наиболее сложным видом боевых действий, то выявилась необходимость в специальной тренировке десантных войск и кораблей поддержки, обеспечение десанта специальными десантно-высадочными средствами. В конце войны стала содействовать сухопутным войскам также морская авиация.

Опыт совместных действий береговой артиллерии, морской пехоты и других родов сил по обороне побережья (Рижский залив, Дарданеллы, устье Дуная, Фландрское побережье) выявил необходимость формирования береговой обороны как рода морских сил, способного взаимодействовать в бою и в операции с другими родами их.

Из комплекса действий разнородных сил по решению боевых задач, объединенных единым замыслом, возникла новая форма боевой деятельности флота — операция, потребовавшая разработки еще одной отрасли военно-морского искусства — оперативного искусства, научной теории ведения операций на море.

Продолжала развиваться и стала совершенно необходимой повседневная боевая деятельность флота, зародившаяся в годы русско-японской войны. Она велась в целях создания благоприятного оперативного режима в районе своих баз и побережья, а также обеспечения выгодных условий для своих сил в районе боевых действий. В нее включалось ведение систематической разведки и наблюдения на театре и организация всех видов обороны: противолодочной, противоминной, противовоздушной. Развитие повседневной боевой деятельности флота потребовало значительного увеличения численности легких сил и создания специальных сил и средств (сторожевых кораблей и катеров, охотников за подводными лодками и т. д.). Для ведения систематической разведки и наблюдения на театре широко использовались подводные лодки, авиация и радиотехнические средства. [557]

Возникновение более сложного вида боевых действий флота — операции — значительно повысило роль штаба флота как оперативного органа управления при командующем. Основным содержанием работы штаба стало планирование, подготовка и проведение морских операций и других видов боевых действий разнородных сил флота (повседневная боевая деятельность, взаимодействие с армией и т. д.). Однако пока шла война, в большинстве западноевропейских флотов разработка операций и управление силами в них осуществлялись морскими генеральными штабами (в Англии — Адмиралтейством). Излишняя централизация управления отрицательно сказывалась на боевых действиях флотов. В русском флоте права командующего флотом были расширены, штаб также получил большую самостоятельность.

Подтвердилось важное значение для успешной боевой деятельности флота развернутой системы военно-морских баз, имеющих сильную оборону. Для обороны баз стали выделяться специальные силы, на которые вместе с береговой артиллерией, службой наблюдения и связи и позиционными средствами возлагалось обеспечение безопасности стоянки, входа и выхода соединений флота, борьба с проникновением в базы подводных лодок, торпедных катеров, самолетов противника.

Опыт первой мировой войны оказал решающее влияние на организацию и строительство вооруженных сил, на дальнейшее развитие стратегии, оперативного искусства и тактики. Военные доктрины главнейших стран мира перед второй мировой войной строились исходя из опыта главным образом первой мировой войны, как самой большой и самой богатой по способам и формам использования вооруженных сил, применения и непрерывного совершенствования новых родов войск, новой боевой техники. Этот опыт не потерял своей ценности и поучительности в современных условиях.

* * *

Первая мировая война не усилила, а ослабила капитализм. Но международный империализм не сделал должных выводов из ее уроков. Спустя двадцать лет он подготовил вторую мировую войну, которая по своим масштабам явилась еще более разрушительной и кровопролитной, чем первая. В ней участвовали почти все страны земного шара. В вооруженные силы было мобилизовано 110 млн. человек. Число погибших составило более 50 млн. человек. Вторую мировую войну, как и первую, развязала Германия, где к тому времени у власти стоял немецкий фашизм, вскормленный и взращенный международным империализмом. Благодаря решающему вкладу Советского Союза вторая мировая война завершилась сокрушительным разгромом гитлеровской Германии и милитаристской Японии, что явилось новым сильнейшим ударом по империализму. В результате создались благоприятные условия для победы социалистических революций в ряде [558] стран Европы и Азии. Образовалась мировая система социализма, представляющая собой решающий фактор международного развития. Империализм окончательно перестал доминировать на мировой арене. Он бессилен вернуть утраченную им историческую инициативу, повернуть вспять развитие современного мира.

Социальная картина нашей планеты изменилась коренным образом. Обстановка в мире не идет ни в какое сравнение с теми условиями, из которых выросли первая и вторая мировые войны. Но оценка империализма, данная В. И. Лениным, полностью сохраняет свое значение и в наши дни. Империализм не изменил своей антинародной и агрессивной природы и сущности, продолжает оставаться серьезной и опасной силой, главной преградой на пути социального прогресса. Чтобы продлить свое существование, он использует все средства борьбы, всячески приспосабливается к новой обстановке, к качественно новому содержанию классовых битв в самих цитаделях капитализма и национально-освободительного движения народов.

Продолжает углубляться общий кризис капитализма. Он в значительно большей степени, чем в прошлом, потрясает основы мировой капиталистической системы, обостряет старые и порождает новые ее противоречия. Получила ускорение неравномерность экономического и политического развития капитализма, который к тому же теряет одну за другой позиции в противоборстве с социализмом. Наиболее реакционные круги империализма по-прежнему ищут выход в крайних мерах, в том числе и мерах военного характера. Силы войны и реакции не сложили оружия.

Важнейшей задачей всех прогрессивных и революционных сил планеты, в авангарде которых идет Советский Союз, является борьба за сохранение и упрочение мира. Впервые в истории создалось такое положение, когда войну как средство решения международных проблем можно исключить из жизни человечества. Это тем более важно в наши дни, когда появилось и накоплено в больших количествах ракетно-ядерное оружие и другие средства уничтожения. Никогда раньше, несмотря на все потери и разрушения, причиненные в 1914-1918 и 1939 — 1945 годах, слово “война” не приобретало столь грозного звучания, как ныне.

Народы помнят суровые уроки истории, в том числе уроки двух мировых войн, и удесятеряют свою бдительность. Они горячо приветствуют миролюбивую внешнюю политику Советского Союза, других стран социалистического содружества, их неизменный курс на обуздание реакционных сил империализма.

Д. В. Вержховский, Ф. С. Криницын, И. И. Ростунов, А. А. Строков

Библиография

(Составлена В. П. Глуховым)

Труды основоположников научного коммунизма,
документы КПСС и международного коммунистического движения

Энгельс Ф. Армии Европы. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 11.

Маркс К. Прусская точка зрения на войну. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. т. 13.

Энгельс Ф. Армия. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 14.

Энгельс Ф. Военный вопрос в Пруссии и немецкая рабочая партия. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 16.

Маркс К. и Энгельс Ф. Письмо Комитету Социал-демократической рабочей партии. — Соч., т. 17.

Энгельс Ф. Официозный вой о войне. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 18.

Маркс К. Критика Готской программы. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 19.

Энгельс Ф. Анти-Дюринг. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20.

Энгельс Ф. Введение к брошюре Боркхейма “На память ура-патриотам 1806 — 1807 годов”. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21.

Энгельс Ф. Роль насилия в истории. — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21.

Энгельс Ф. Может ли Европа разоружиться? — Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 22.

Ленин В. И. Падение Порт-Артура. — Полн. собр. соч., т. 9.

Ленин В. И. Европейский капитал и самодержавие. — Полн. собр. соч., т. 9.

Ленин В. И. Воинствующий милитаризм и антимилитаристская тактика социал-демократии. — Полн. собр. соч., т. 17.

Ленин В. И. События на Балканах и в Персии. — Полн. собр. соч., т. 17.

Ленин В. И. Азартная игра. — Полн. собр. соч., т. 22.

Ленин В. И. Задачи революционной социал-демократии в европейской войне. — Полн. собр. соч., т. 26.

Ленин В. И. Европейская война и международный социализм. — Полн. собр. соч. т. 26.

Ленин В. И. Война и российская социал-демократия. — Полн. собр. соч., т. 26.

Ленин В. И. Реферат на тему “Пролетариат и война”. — Полн. собр. соч., т. 26.

Ленин В. И. Положение и задачи социалистического Интернационала. — Полн. собр. соч., т. 26.

Ленин В. И. Русские Зюдекумы. — Полн. собр. соч., т. 26.

Ленин В. И. Под чужим флагом. — Полн. собр. соч., т. 26

Ленин В. И. Крах II Интернационала. — Полн. собр. соч., т. 26.

Ленин В. И. О поражении своего правительства в империалистской войне. — Полн. собр. соч., т. 26.

Ленин В. И. О положении дел в российской социал-демократии. — Полн. собр. соч., т. 26.

Ленин В. И. Социализм и война. — Полн. собр. соч., т. 26.

Ленин В. И. О лозунге Соединенных Штатов Европы. — Полн. собр. соч., т. 26.

Ленин В. И. Воззвание о войне. — Полн. собр. соч., т. 27.

Ленин В. И. Поражение России и революционный кризис. — Полн. собр. соч., т. 27.

Ленин В. И. Оппортунизм и крах II Интернационала. — Полн. собр. соч. т. 27.

Ленин В. И. О задачах оппозиции во Франции. — Полн. собр. соч., т. 27.

Ленин В. И. О мире без аннексий и о независимости Польши, как лозунгах дня для России. — Полн. собр. соч., т. 27.

Ленин В. И. О “программе мира”. — Полн. собр. соч., т. 27.

Ленин В. И. Империализм, как высшая стадия капитализма. — Полн. собр. соч., т. 27.

Ленин В. И. Тетради по империализму. — Полн. собр. соч., т. 28

Ленин В. И. О брошюре Юниуса. — Полн. собр. соч., т. 30.

Ленин В. И. Военная программа пролетарской революции. — Полн. собр. соч., т. 30.

Ленин В. И. Империализм и раскол социализма. — Полн. собр. соч., т. 30.

Ленин В. И. О сепаратном мире. — Полн. собр. соч., т. 30.

Ленин В. И. Пацифизм буржуазный и пацифизм социалистический. — Полн. собр. соч., т. 30.

Ленин В. И. Открытое письмо Борису Суварину. — Полн. собр. соч., т. 30.

Ленин В. И. Задачи пролетариата в нашей революции. — Полн. собр. соч., т. 31.

Ленин В. И. Проект резолюции о войне. — Полн. собр. соч., т. 31.

Ленин В. И. Война и революция. — Полн. собр. соч., т. 32.

Ленин В. И. Грозящая катастрофа и как с ней бороться. — Полн. собр. соч., т. 34.

Ленин В. И. К пересмотру партийной программы. — Полн. собр. соч., т. 34.

Ленин В. И. Социалистическое отечество в опасности! — Полн. собр. соч., т. 35.

Ленин В. И. Несчастный мир. — Полн. собр. соч., т. 35.

Ленин В. И. Седьмой экстренный съезд РКП (б) 6 — 8 марта 1918 г. — Полн. собр. соч., т. 36.

Ленин В. И. Пролетарская революция и ренегат Каутский. — Полн. собр. соч., т. 37.

Ленин В. И. Детская болезнь “левизны” в коммунизме. — Полн. собр. соч., т. 41.

Ленин В. И. II конгресс Коммунистического Интернационала. — Полн. собр. соч., т. 41.

Ленин В. И. Письмо в редакции газет “Vorwärts” и Wiener “Arbeiter-Zeitung”. — Полн. собр. соч., т. 49.

Ленин В. И. И. Ф. Арманд 17 (30) ноября 1916 г. — Полн. собр. соч., т. 49.

Ленин В. И. И. Ф. Арманд 6 (19) января 1917 т. — Полн. собр. соч., т. 49.

* * *

Вопросы идеологической работы КПСС. Сборник документов (1965 — 1973 гг.), изд. 2-е. М., 1973.

XXIV съезд Коммунистической партии Советского Союза. Стенографический отчет. Т. 1-2. М., 1971.

Документы конференции европейских коммунистических и рабочих партий в Карловых Варах. М., 1967.

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Изд. 8-е. Т. 1-2. М., 1970.

КПСС о Вооруженных Силах Советского Союза. Документы 1917 — 1968. М., 1969.

К 100-летию со дня рождения Владимира Ильича Ленина. (Тезисы Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза), М., 1969.

Международное совещание коммунистических и рабочих партий. Документы и материалы. Москва, 5 — 17 июня 1969 г. М., 1969.

О подготовке к 50-летию образования Союза Советских Социалистических Республик. Постановление ЦК КПСС от 21 февраля 1972 г. М., 1972.

О подготовке к 100-летию со дня рождения Владимира Ильича Ленина. (Постановление Центрального Комитета КПСС). М., 1968.

Партия большевиков в годы мировой империалистической войны. Вторая революция в России (1914 год — февраль 1917 года). Документы и материалы. М., 1963.

Программа Коммунистической партии Советского Союза. Принята XXII съездом КПСС. М., 1974.

Программные документы борьбы за мир, демократию и социализм. М., 1964.

50 лет Великой Октябрьской социалистической революции. (Постановление пленума ЦК КПСС. Тезисы ЦК КПСС). М., 1967.

Брежнев Л. И. Пятьдесят лет великих побед социализма. М., 1967.

Брежнев Л. И. Дело Ленина живет и побеждает. М., 1970.

Брежнев Л. И. О пятидесятилетии Союза Советских Социалистических Республик. М., 1972.

Брежнев Л. И. За справедливый, демократический мир, за безопасность народов и международное сотрудничество. М., 1973.

Публикации документов и материалов

Борьба польского народа против немецких оккупантов в период первой мировой войны. — “Новая и новейшая история”, 1964, № 3.

Варшавско-Ивангородская операция. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917 гг.). М., 1938.

Версальский мирный договор. М., 1925.

Верховное командование в первые дни революции. — “Красный архив”, 1924, т. 5.

Военные поставки США, Англии и Франции России при Временном правительстве (март — октябрь 1917 г.). Публикация документов. Вводная статья А. Е. Иоффе. — “Исторический архив”, 1955, № 3.

Восточно-Прусская операция. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917 гг.). М., 1939.

Горлицкая операция. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917 гг.). М., 1941.

Государственное совещание. М. — Л., 1930.

Дневник Министерства иностранных дел за 1915 — 1916 гг. — “Красный архив”, 1928, т. 6; 1929, т. 1.

Доклад Особой правительственной комиссии, назначенной в 1914 г. для расследования условий и причин гибели 2-й армии генерала Самсонова в Восточной Пруссии осенью 1914 г. — “Военно-исторический бюллетень”. M — Л., 1935, № 2, 3.

Документы А. А. Брусилова. (Публикация и предисловие: Г. Белов и Ю. Соколов). — “Военно-исторический журнал”, 1963, № 3.

Документы внешней политики СССР. Т. 1. М., 1957.

Европейские державы и Греция в эпоху мировой войны. По секретным материалам бывшего Министерства иностранных дел. М., 1922.

Заговор против мира. Как была развязана империалистами война и 1914 г. Факты и документы. М., 1934.

Записка генерала А. М. Зайончковского о Добруджангкой операции 1916 г. — “Красный архив”, 1933, т. 3.

Зверства немцев в войну 1914-1918 гг. (Из документов первой мировой войны). Л., 1943.

Из истории подготовки царизма к первой мировой войне. (Публикация документов и предисловие А. Л. Сидорова). — “Исторический архив”, 1962, № 2.

Интернационал и мировая война. Пг., 1919.

К вопросу о подготовке мировой войны. (Из документов русской военно-политической разведки 1913-1914 гг.). — “Красный архив”, 1934, т. 3.

К истории возникновения мировой войны. Тройственное согласие и Германия после Агадира. — “Красный архив”, 1929, т. 3.

К истории потопления Черноморского флота в 1918 г. (Публикация документов). — “Исторический архив”, 1960, № 2.

Ключников Ю. В., Сабанин А. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях. Ч. 1-2. М., 1926 — 1926.

Константинополь и проливы. По секретным документам бывшего Министерства иностранных дел. Т. 1-2. М., 1925 — 1926.

Конференция союзников в Петрограде в 1917 г. — “Красный архив”, 1927, т. 1.

Лодзинская операция. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917 гг.). М. — Л., 1936.

Материалы по истории франко-русских отношений за 1910-1914 гг. Сборник секретных дипломатических документов бывшего императорского российского Министерства иностранных дел. М., 1922.

Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств. 1878 — 1917. Серия 2. 1900-1913. Т. 18 — 20. М., 1938 — 1940; Серия 3. 1914-1917. Т. 1-10. М., 1931-1938.

Международные отношения 1870-1918 гг. Сборник документов. М., 1940.

Мир в Нейи. М., 1926.

Миссия в Англию и Францию по вопросу снабжения России предметами вооружения. Вводная статья А. Л. Сидорова. — “Исторический архив”, 1949, № 4.

Монархия перед крушением. 1914-1917. Бумаги Николая II и другие документы. М. — Л., 1927.

Накануне перемирия. (Ставка и Антанта). — “Красный архив”, 1927, т. 4.

Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 года. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917 гг.). М., 1940.

Начало войны 1914 г. Поденная запись бывшего Министерства иностранных дел. — “Красный архив”, 1923, т. 4.

Октябрьская революция и армия. Сборник документов. 25 октября 1917 г. — март 1918 г. М., 1973.

Октябрьский переворот и Ставка. — “Красный архив”, 1925, т. 1, 2.

О попытках Временного правительства России реорганизовать армию. (Публикация документов и предисловие Д. В. Ознобишина). — “Исторический архив”, 1961, № 4.

Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Т. 1-7. М. — Л., 1924-1927.

Первые дни мировой войны. — “Красный архив”, 1934, т. 4-5.

Переписка Вильгельма II с Николаем II. 1894-1914 гг. М. — Пг., 1923.

Переписка В. А. Сухомлинова с H. H. Янушкевичем. — “Красный архив”, 1922, т. 1, 2, 3.

Раздел Азиатской Турции. По секретным документам бывшего Министерства иностранных дел. М., 1924.

Разложение армии в 1917 г. М. — Л., 1925.

Революционное движение в армии и на флоте в годы первой мировой войны (1914 — февраль 1917 г.). Сборник документов. М., 1966.

Революционное движение в русской армии (27 февраля — 24 октября 1917 г.). Сборник документов. М., 1968.

Русско-германские отношения. Документы из секретного архива бывшего Министерства иностранных дел. М., 1922.

Сборник договоров России с другими государствами (1856 — 1917). М., 1952.

Сборник секретных документов из архива бывшего Министерства иностранных дел. Вып. 1-7. Пг., 1917 — 1918.

Севрский мирный договор и акты, подписанные в Лозанне. М., 1927,

Сен-Жерменский мирный договор. М., 1925.

Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора. Сборник документов. Т. 1. M, 1968.

Ставка и Министерство иностранных дел. — “Красный архив”, 1928, т. 1, 2, 4, 5.

Тактика высшего командования в Февральской революции, — “Красный архив”, 1929, т. 4.

Трианонский мирный договор. М., 1926.

Февральская революция 1917 г. (Документы Ставки верховного главнокомандующего и штаба главнокомандующего армиями Северного фронта). — “Красный архив”, 1927, т. 2, 3.

Царская Россия в мировой войне. Т. 1. Л., 1925.

Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. Документы и материалы Ч. 1-3. М. — Л., 1957 — 1961.

Велики рат Србиjе 1914-1918. Београд, 1970.

Дипломатически документи по намесата на България в Европейската война. Т. 1-2. София, 1920-1921.

Лубурић А. Капитулацjа Црне Горе. Документи. Т. 1-2. Београд, 1938 — 1940.

Amtliche Urkunden zur Vorgeschichte des Waffenstillstandes 1918. Berlin, 1928.

Die auswärtige Politik des Deutschen Reiches. 1871-1914. Einzige vom Auswärtigen Amt autorisiert gekürzte Ausgabe. Bd. l — 4. Berlin, 1928.

Boghitschewitsch M. Die auswärtige Politik Serbiens 1903-1914. Bd. l — 3. Berlin, 1928 — 1931.

British Documents on the Origins of the War. 1898 — 1914. Vol. 1-11. London, 1926 — 1938.

Bülow B. v. Deutschland und die Mächte vor dem Krieg in amtlichen Schriften des Fürsten B. v. Bülow. Bd. 1-2. Dresden, 1929.

Cosmin S. Dossiers secrets de la Triple Entente. Grèce 1914-1922. Paris, 1970. 1967. (Camera dei deputati. Segretariato gen. Archivo storico).

Cosmm S. Dossiers secrets de la Triple Entente. Grèce 1914-1922. Paris, 1970.

Dal'Isonzo al Piave (24 ottobre — 9 novembre 1917). Pulazione della Commissione di inchiesta. Vol. l — 3. Roma, 1954.

Die deutschen Dokumente zum Kriegsausbruch 1914. Bd. l — 4. Charlottenburg, 1919.

Dienstschriften des Chefs des Generalstabes der Armee Generalfeldmarschalls Graf von Schlieffen. Hrsg. vom Generalstab des Heeres, 7. (Kriegswissenschaftliche) Abteilung. Bd. 1-2. Berlin, 1937 — 1938.

Documents diplomatiques français (1871-1914). Ministère des affaires étrangères. Commission de publication des documents relatifs aux origines de la guerre de 1914. Ser. 1 (1871-1900): T. 1-16. Paris, 1929 — 1959; Ser. 2 (1901-1911): T. 1-14. Paris, 1931-1955; Ser. 3 (1911-1914): T. 1-11. Paris, 1929 — 1936.

Grba M. Gledišta austro-ungorjskih generala i državnïka. Po neizdanim dokumentima. Zagreb; 1920.

Die Große Politik der Europäischen Kabinette 1871-1914. Sammlung der diplomatischen Akten des Auswärtigen Amtes. Bd. l — 40. Berlin, 1922-1927.

Grumbach S. Das annexionistische Deutschland. Eine Sammlung von Dokumenten, die seit dem 4. August 1914 in Deutschland öffentlich oder geheim verarbeitet wurden. Lausanne, 1917.

Haig D. Despatches. London, 1920.

Hollstein F. v. Die geheimen Papiere Friedrich von Hollsteins. Bd. l — 4. Göttingen, 1957 — 1963.

House E. M. Intimate Papers of Colonel House. Vol. 1-4. Boston, 1926 — 1928. Пер.: Архив полковника Хауза. Т. 1-4. M., 1937 — 1944.

Innenansicht eines Krieges. Bilder, Briefe, Dokumente 1914-1918 Hrsg. E. Johann. Frankfurt a. M., 1968.

Julikrise und Kriegsausbruch 1914. Eine Dokumentensammlung. Hrsg. von I. Geiss. Bd. 1-2. Hannover/München, 1963-1965.

Krupp und die Hohenzollern. Aus der Korrespondenz der Familie Krupp 1850-1916. Berlin, 1956.

The Lansings Papers 1914-1920. Vol. 1-2. Washington, 1939 — 1940.

Ludendorff E. Urkunden der Obersten Heeresleitung über ihre Tätigkeit 1916 — 1918. Berlin, 1921.

Moltke H. v. Die deutschen Aufmarschpläne 1871 bis 1890. Hrsg. von F. Schmerfeld. Berlin, 1929. (Forschungen und Darstellungen aus dem Reichsarchiv, H. 7).

Österreich-Ungarns Aussenpolitik von der Bosnischen Krise 1908 bis zum Kriegsausbruch 1914. Diplomatische Aktenstücke des Österreichisch-Ungarischen Ministerium des Äussern. Bd. l — 9. Wien, 1930.

Papers Relating to the Foreign Relations of the United States. The World War 1914-1918. Supplements. Vol. 1-8. Washington, 1928 — 1934.

Die politischen Geheimverträge Österreich-Ungarns 1879 — 1914. Nach den Akten des Wiener Staatsarchivs. Bearb. von A. F. Pribram. T. 1-2. Wien/Leipzig, 1920.

Tirpitz A. v. Politische Dokumente. Bd. 1-2. Stuttgart/Hamburg, 1924-1926.

Ursachen und Folgen. Vom deutschen Zusammenbruch 1918 und 1945 bis zur staatlichen Neuordnung Deutschlands in der Gegenwart. Eine Urkunden- und Dokumentensammlung zur Zeitgeschichte. Bd. l — 2. (West-) Berlin, 1958.

Der Waffenstillstand 1918 — 1919. Das Dokumentenmaterial der Waffenstillstandsverhaudlungen von Compiègne, Spa, Trier, Brüssel. Bd. 1-3. Berlin, 1928.

Zboralski D., Heidmann E. Der erste Weltkrieg. (Dokumente und Materialien). Berlin, 1961.

Мемуарная литература

Бонч-Бруевич M. Д. Вся власть Советам. М., 1964.

Брусилов А. А. Мои воспоминания. Изд. 5-е. М., 1963.

Верховский А. И. На трудном перевале. М., 1959.

Войтоловский Л. По следам войны. Изд. 2-е. Л., 1934.

Герасимов М. В. Пробуждение. М., 1965.

Гирс А. А. Письма и заметки. 1913-1915. Пг., 1916.

Игнатьев А. А. Пятьдесят лет в строю. Т. 1-2. М., 1959.

Извольский А. П. Воспоминания. Пг. — М., 1924.

Карев П. Экспедиционный корпус. Куйбышев, 1941.

Козлов А. Проданные за снаряды. Л., 1931.

Крыленко Н. В. Смерть старой армии. — “Военно-исторический журнал”, 1964, № 11, 12.

Лемке М. 250 дней в царской ставке. (25 сентября 1915 — 2 июля 1916). Пг., 1920.

Луначарский А. В. Европа в пляске смерти. М., 1967.

Малиновский Р. Я. Солдаты России. М., 1969.

Милюков П. Н. Дневник. — “Красный архив”, 1932, т. 5 — 6.

(Николай Михайлович), вел. кн. Записки Н. М. Романова. — “Красный архив”, т. 4-5, 6.

Павлович М. П. Франция накануне мировой войны. (Отрывки из дневника политического эмигранта). М., 1918.

Переписка Николая и Александры Романовых. Т. 3-5. М. — Л., 1923-1927.

Петренко А. К. В небе старой и новой России. Воспоминания летчика. М., 1952.

Поливанов А. А. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника 1907 — 1916 гг. Т. 1. М., 1924.

Родзянко М. В. Крушение империи. Л., 1927.

Сазонов C. Д. Воспоминания. Париж, 1927.

Самойло А. Две жизни. Изд. 2-е. Л., 1963.

Сухомлинов В. А. Воспоминания. М. — Л., 1926.

Федоров В, Г. В поисках оружия. М., 1964. _

Шаевский Д. Русские солдаты на Балканах (Воспоминания участника первой мировой войны). — “Военно-исторический журнал”, 1964, № 10.

Шапошников Б. М. Воспоминания. Военно-научные труды. М., 1974.

Шихлинский А. А. Мои воспоминания. Баку, 1944.

Шульгин В. В. Дни (Воспоминания). Л., 1927.

Малеев Л. Принос към истината за катастрофата на България през септември 1918 г. Документи, факти и спомени из дневника на адъютанта на главнокомандуващия на действуващата армия. София, 1921.

Стоянович С. П. Спомени от освободителните войни на българския народ през 1912-1913 и 1915 — 1918 година. Ч. 1-4. София, 1926.

Aldrovandi Marescotti L. Guerra diplomatica. Milano, 1937. Пер.: Альдрованди Марескотти. Дипломатическая война. Воспоминания и отрывки из дневника (1914-1919 гг.). М., 1944.

Arz von Straussenburg A. Zur Geschichte des Grossen Krieges 1914-1918. Aufzeichnungen. Wien, 1924.

Asquit H. H. The Genesis of the War. London, 1923.

Bacalbasa C. Capitala sah ocupatia duşmanului. Brăila, 1921.

Baker S. Woodrow Wilson and World Settlements. Vol. 1-3. New York, 1922. Пер.: Бекер С. Вудро Вильсон. Мировая война. Версальский мир. М. — Пг., 1923.

Barker R. S. Woodrow Wilson. Life and Letters. Vol. 1-8. New York, 1927 — 1939.

Bauer M. Der grosse Krieg in Feld und Heimat. Erinnerungen und Betrachtungen. Tübingen, 1921.

Bernardy A. A., Talorsi V. La questione Adriatica. Vista d'oltre Atlantico (1917 — 1919). Ricordi e documenti. Bologna, 1923.

Bertie F. The diary of Lord Bertie of Thame. Vol. 1-2. London, 1924. Пер.: Берти Ф. За кулисами Антанты. Дневник британского посла в Париже. 1914-1919. М. — Л., 1927.

Bethmann-Hollweg Th. v. Betrachtungen zum Weltkriege. T. 1-2. Berlin, 1919 — 1921. Сокр. пер.: Бетман-Гольвег Т. Мысли о войне. M. — Л., 1925.

Blake R. The private Papers 1914-1919, being selections from the private diary and correspondence of Field Marschal the Earl Haig of Bemersyde. London, 1952.

Buchanan G. My Mission to Russia and other Diplomatic Memoires. Vol. 1-2. London, 1923. Пер.: Бьюкенен Дж. Моя миссия в Россию. Воспоминания дипломата. Т. 1-2. Берлин, 1924.

Bülow B. v. Denkwürdigkeiten. Bd. 1-4. Berlin, 1930-1931. Сокр. пер.: Бюлов Б. Воспоминания. М. — Л., 1935.

Cadorna L. Altre pagine sulla grande guerra. Milano, 1925.

Cadorna L. Pagine polemiche. Milano, 1951.

Carcopino J. Souvenirs de la guerre en Orient 1915 — 1917. Paris, 1970.

Churchill W. S. The World Crisis. Vol. 1-6. London, 1923-1931.

Conrad von Hötzendorf F. Aus meiner Dienstzeit. 1906 — 1918. Bd. 1-5. Wien, 1921-1925.

Crespi S. Alla difesa d'Italia in guerra e a Versailles. (Diario 1917 — 1919). Verona, 1941.

Czernin O. Im Weltkriege. Berlin/Wien, 1919.

Eildermann W. Jugend im ersten Weltkrieg. Tagebücher, Briefe, Erinnerungen. Berlin, 1972.

Erzberger M. Erlebnisse im Weltkrieg. Stuttgart/Berlin, 1920. Пер.: Эрцбергер M. Германия и Антанта. M. — Пг., 1923.

Falkenhayn E. v. Die Oberste Heeresleitung 1914-1916 in ihrer wichtigen Entschliessungen. Berlin, 1920. Пер.: Фалькенгайн. Э. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях. М., 1923.

Foch F. Mémoires pour servir á l’histoire de la guerre do 1914-1918. T. 1-2. Paris, 1931. Пер.: Фош Ф. Воспоминания (война 1914-1918 гг.). М., 1939.

Giolitti G. Memorie della mia vita. Vol. 1-2. Milano, 192l.

Grey E. Twenty-five years 1892-1916. Vol. 1-3. London, 1935.

Groener W. Lebenserinnerungen. Jugend, Generalstab, Weltkrieg. Göttingen, 1957.

Helfferich K. Der Weltkrieg. Bd. 1-3. Berlin, 1919. На рус. яз.: Гельферих К. Из воспоминаний. Пг., 1922; Гельферих К. Накануне мировой войны. М., 1924.

Hendrick В. The Life and Letters of Walter H. Page. Vol. 1-2. Garden City, 1926.

Hertling G. v. Erinnerungen aus meinem Leben. Bd. l — 2. München, 1919 — 1920.

Hindenburg P. v. Aus meinem Leben. Leipzig, 1920. Сокр. пер.: Гинденбург П. Воспоминания. Пг., 1922.

Hoffmann M. Aufzeichnungen. Bd. 1-2. Berlin, 1929.

Joffre J. La préparation de la guerre et la conduite des opérations. Paris, 1920. Пер.: Жоффр Ж. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций. М., 1923.

Joffre J. Mémoires (1910-1917). T. 1-2. Paris, 1932.

Krauss A. Die Ursachen unserer Neiderlage. Erinnerungen und Urteil aus dem Weltkrieg. München, 1921.

Kühlmann R. v. Erinnerungen. Heidelberg, 1948.

Lettow-Vorbeck P. Meine Erinnerungen aus Ostafrika. Leipzig, 1920. Пер.: Леттов-Форбек П. Мои воспоминания о Восточной Африке. М., 1927.

Liman von Sanders O. Fünf Jahre Türkei. Berlin, 1920.

Lloyd George D. The Truth about the Peace treaties. Vol. 1-2. London, 1938. Пер.: Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах. Т. 1-2. М., 1957.

Lloyd George D. War memoirs. Vol. 1-6. London, 1933-1936. Пер.: Ллойд Джордж Д. Военные мемуары. Т. 1-6. М., 1934-1936.

Ludendorff E. Meine Kriegserinnerungen 1914-1918. Berlin, 1919. Пер.: Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг. Т. 1-2. М., 1923-1924.

Ludendorff E. Kriegführung und Politik. Ein Abriss aus der Geschichte des Weltkrieges. Berlin, 1922.

Max, Prinz von Baden. Erinnerungen und Dokumente. Stuttgart/Berlin/Leipzig, 1927.

Moltke H. v. Erinnerungen, Briefe, Dokumente 1877 — 1916. Stuttgart, 1922.

Müller A. G. v. Regierte der Kaiser? Kriegstagebücher, Aufzeichnungen und Briefe des Chefs des Marinekabinetts 1914 bis 1918. Göttingen, 1959.

Orlando V. Memorie (1915 — 1919). Milano, 1960.

Paléologue M. La Russie des tsars pendant la Grande guerre. Vol. 1-3. Paris, 1921-1922. Пер.: Палеолог М. Царская Россия во время мировой войны. Пг., 1923; Палеолог М. Царская Россия накануне революции. М., 1923.

Pershing J. My Experiences in the World War. Vol. 1-2. New York, 1931.

Pohl H. v. Aus Aufzeichnungen und Briefen während der Kriegszeit. Berlin, 1920.

Poincaré R. Au service de la France. P. 1-10. Paris, 1931-1934. Пер.: Пуанкаре Р. На службе Франции. Т. 1-2. М., 1936.

Puortales F. Am Scheidewege zwischen Krieg und Frieden. Meine letzten Verhandlungen in St. Petersburg. Berlin, 1922. Пер.: Пурталес Ф. Между миром и войной. Мои последние переговоры в Петербурге в 1914 г. Пг., 1923.

Reed J. The war in Eastern Europe. New York, 1919.

Rietzler K. Tagebücher. Aufsätze. Dokumente. Göttingen, 1972.

Rupprecht, Kronprinz von Bayern. Mein Kriegstagebuch. Bd. 1-3. Berlin, 1929.

Salandra A. La neutralité italiana (1914). Ricordi e pensieri. Milano, 1928.

Salandra A. L'Intervento (1915). Ricordi e pensieri. Verona, 1930.

Sarrail. Mon commandement en Orient (1916 — 1918). Paris, 1920.

Scheer R. Deutschlands Hochseeflotte in Weltkrieg. Persönliche Erinnerungen. Berlin, 1920. Пер.: Шеер Р. Германский флот в мировую войну. Воспоминания. М. — Л., 1940.

Scheidemann Ph. Der Zusammenbruch. Berlin 1921. Пер.: Шейдеман Ф. Крушение германской империи. М. — Пг., 1923.

Schlieffen A. v. Briefe. Hrsg. und eingel. von. E. Kessel. Göttingen, 1958.

Seeckt H. v. Aus meinem Leben 1866 — 1917. Hrsg. von F. v. Rabenau. Leipzig, 1938.

Thaer A. v. Generalstabsdienst an der Front und in der OHL. Aus Briefen und Tagebuchaufzeichnungen 1915 — 1919. Hrsg. von S. А. Kaehler. Göttingen, 1958

Tirpitz A. v. Erinnerungen. Leipzig, 1919. Пер.: Тирпиц А. Воспоминания. M., 1957.

Wilhelm II. Erlebnisse und Gestalten aus den Jahren 1878 — 1918. Leipzig, 1922. Пер.: Вильгельм II. Мемуары. События и люди 1878 — 1918. М. — Пг., 1923.

Wilhelm, Deutscher Kronprinz. Meine Erinnerungen an Deutschlands Heldenkampf. 3. Aufl. Berlin, 1923. Пер.: Записки германского кронпринца. M. — Пг, 1923.

Wilson W. The new democracy. Presidential messages, addresses and other papers 1913-1917. Ed. by R. S. Baker and W. E. Dodd. Vol. 1-2. New York, 1970.

Wrisberg E. v. Erinnerungen an die Kriegsjahre im Königlich Preussischen Kriegsministerium. Bd. 1-3. Leipzig, 1921-1922.

Исследования

Общие работы

Айрапетян М. Э., Кабанов П. Ф. Первая мировая империалистическая война 1914-1918 гг. М., 1964.

Алиев Г. 3. Турция в период правления младотурок (1908 — 1918 гг.). М., 1972.

Антюхина-Московченко В. И. История Франции 1870-1918. М., 1963.

Бовыкин В. И. Очерки истории внешней политики России. Конец XIX в. — 1917 г. М., 1960.

Болтин Е., Вебер Ю. Очерки мировой войны 1914-1918 гг. М., 1940.

Бурджалов Э. Н. Вторая русская революция. Москва. Фронт. Периферия. М., 1971.

Вержховский Д. В. Первая мировая война 1914-1918 гг. М., 1954.

Вержховский Д. В., Ляхов В. Ф. Первая мировая война 1914-1918 гг. Военно-исторический очерк. М., 1964.

Виноградов В. Н. Румыния в годы первой мировой войны М., 1969.

Военно-исторический сборник. Труды комиссии по исследованию и использованию опыта войны 1914-1918 гг. Вып. 1-4 М., 1919 — 1921.

Германская восточная политика в новое и новейшее время. Проблемы истории и историографии M., 1974.

Германская история в новое и новейшее время Т. 1 М., 1970.

Германский империализм и милитаризм Сборник статей. М., 1965.

Гершов 3. М. “Нейтралитет” США в годы первой мировой войны. М., 1962.

Драбкин Я. С. Ноябрьская революция в Германии. М., 1967.

Ерусалимский А. С. Германский империализм: история и современность. М., 1964.

Зайончковский А. М. Мировая война 1914-1918 гг. Изд. 3-е. Т. 1-3. М., 1938.

Захаров С. Англия во время первой мировой войны. — “Историк-марксист”. 1939. кн. 5 — 6; 1940, кн. 2.

Зубок Л. И. Очерки истории США (1877 — 1918). М., 1956.

История Болгарии. Т. 1-2. М., 1954-1955.

История великой войны. Т. 1-3. М., 1915 — 1916.

История Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1967.

История Венгрии. Т. 2-3. М., 1972.

История Второго Интернационала. Т. 1-2. М., 1965 — 1966.

История гражданской войны в СССР. Т. 1. Изд. 2-е. М., 1939.

История дипломатии. Изд. 2-е. Т. 2-3. М., 1963-1965.

История Коммунистической партии Советского Союза. Т. 2; 3, кн. 1. M, 1966 — 1967.

История Польши. Т. 2-3. М., 1955 — 1958.

История Румынии 1848 — 1917. М., 1971.

История Румынии 1918 — 1970. М., 1971.

История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. 6 — 7. М., 1967 — 1968.

История Франции. Т. 2. М., 1973.

История Чехословакии Т. 2-3. М., 1959 — 1960.

История Югославии. Т. 1-2. М., 1963.

Ишханян В. Развитие милитаризма и империализма в Германии. (Историко-экономическое исследование). Пг., 1917.

Коленковский А. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г. М., 1940.

Кузнецов В. И. Кампания 1916 г. на фронтах первой мировой империалистической войны. М., 1941.

Кунина А. Д. Провал американских планов завоевания мирового господства в 1917 — 1920 гг. Изд. 2-е. М., 1954.

Лазарев М. С. Крушение турецкого господства на Арабском Востоке. (1914-1918 гг.). М., 1960.

Лудшувейт Е. Ф. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918 гг. Военно-политический очерк. М., 1966.

Луначарский А. В. Италия и война. Пг., 1917.

Международные отношения на Дальнем Востоке. Т. 1. М., 1973.

Минц И. И. История Великого Октября. Т. 1-3. М., 1967 — 1973.

Очерки новой и новейшей истории США. Т. 1. М., 1960.

Павлович М. Итоги мировой войны. Изд. 2-е. М., 1924.

Первая мировая война 1914-1918. М., 1968.

Писарев Ю. А. Сербия и Черногория в первой мировой войне. М., 1968.

Покровский M. H. Империалистическая война. Сборник статей 1915 — 1927. М., 1928.

Рубинштейн Е. И. Крушение Австро-Венгерской монархии. М., 1963.

Силин А. С. Преступление империализма — трагедия народов. Очерки войны 1914-1918 гг. М., 1964.

Строков А. А. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма (до конца первой мировой войны 1914-1918 гг.). М., 1967.

Строков А. А. Вооруженные силы и военное искусство в первой мировой войне. М., 1974.

Таленский Н. А. Первая мировая империалистическая война 1914-1918 гг. Кампания 1917 г. М., 1938.

Таленский Н. А. Первая мировая война 1914-1918 гг. (Боевые действия на суше и на море). М., 1944.

Тарле Е. В. Европа в эпоху империализма. Изд. 2-е. М. — Л., 1928.

Темкин Я. Г. Ленин и международная социал-демократия (1914-1917). М., 1968.

Фрунзе М. В. Мировая война в итогах и цифрах. — Собр. соч., т. 2. М. — Л., 1926.

Фурсенко А. А. Нефтяные тресты и мировая политика. 1880-е годы — 1918 г. М. — Л., 1965.

Хвостов В. М. Как развивался германский империализм. М., 1943.

Царев Н. Т. От Шлиффена до Гинденбурга. (О провале военной доктрины кайзеровской Германии в 1914-1918 гг.). М., 1956.

Четырехлетняя война и ее эпоха. — “Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат”, т. 46, 47. М., б. г.

Недев Н. България в Световната война. 1915 — 1918. Бегьл исторически преглед. София, 1927.

Les armées françaises dans la Grande guerre. T. 1-11. Paris, 1922-1939. (Ministère de la guerre. Etat-major de l'armée. Service historique).

Bachmann P., Zeisler K. Der deutsche Militarismus. Illustrierte Geschichte. Bd. 1. Berlin, 1971.

Bartel W. Die Linken in der Deutschen Sozialdemokratie im Kampf gegen Militarismus und Krieg. Berlin, 1958. Пер.: Бартель В. Левые в германской социал-демократии в борьбе против милитаризма и войны. М., 1959.

Bidou H. Histoire de la Grande guerre. Paris, 1936.

Blašković P. Sa Bosnjacima u svetskom ratu. Beograd, 1939.

Bonnefous G. Histoire politique de la Troisième République. T. 1-2. Paris, 1956 — 1957.

Bourget J. M. Gouvernement et commandement. Les leçons de la guerre mondiale. Paris, 1930.

Bruce M. British Foreign Policy. Isolation or Intervention. London, 1938.

Cooper. J. M. The vanity of power. American isolationism and the First World War. 1914-1917. Westport, 1969.

Corda H. La guerre mondiale (1914-1918). Les grandes opérations sur terre et sur mer. Paris, 1922. Сокр. пер.: Корда А. Мировая война. Операции на суше в 1918 г. М., 1924.

Croce B. L'Italia dal 1914 al 1918. Pagine sulla guerra. Bari, 1950.

Dabrowski J. Wielka wojna. 1914-1918. T. 1-2. Warszawa, 1937 — 1938.

Daniel L. S. World War I. An illustrated history. London, 1971.

De Biase S. L'Italia dalla neutralità all'intervento nella prima guerra mondiale. Vol. 1-2. Modena, 1965 — 1966.

Delbrück H. Krieg und Politik. T. 1-3. Berlin, 1918 — 1919.

Deutschland im ersten Weltkrieg. Bd. 1-3. Berlin, 1968 — 1969. (3. Aufl., 1971).

Dupuy T. The Military History of the World War I. Vol. 1-12. New York, 1967.

Edmonds J. A Short History of World War I. New York, 1969.

Der erste Weltkrieg in Bildern und Dokumenten. Hrsg. von H. Dollinger. Wissenschaftliche Bearbeitung von N.-A. Jakobsen. München, 1965. (2. Aufl., Bd. 1-3, 1969).

Erster Weltkrieg. Ursachen, Entstehung und Kriegsziele. Köln, 1969.

Falls C. The Great War. 1914-1918. New York, 1959.

Fernándes de la Reguera R. y M. S. España neutral. (1914-1918). Barcelona, 1971.

Ferraine J. The Great War 1914-1918. London, 1967.

Ferro M. La Grande guerre 1914-1918. Paris, 1969.

The First World War. Causes, Conduct, Consequences. Ed. by J. Remak. New York, 1971.

Fischer F. Griff nach der Weltmacht. Die Kriegszielpolitik des kaiserlichen Deutschland 1914-1918. Düsseldorf, 1961. (4. Aufl., 1971).

Fleming E. The origins and legacies of World War I. London, 1969.

Förster G., Helmert H., Otto H., Schnitter H. Der preußisch-deutsche Generalstab 1640-1965. Zu seiner politischen Rolle in der Geschichte. Berlin, 1965. Пер.: Фёрстер Г., Гельмерт Г., Oтто Г., Шниттер Г. Прусско-германский генеральный штаб 1640-1965. К его политической роли в истории. М., 1966.

Galántai J. Magyarorszag az elso világháborúban 1914-1918. Budapest, 1974.

Galtier-Boissière J. Histoire de la Grande guerre. 1914-1918. Paris, 1966.

Gambiez F., Suire M. Histoire de la première guerre mondiale. P. 1-2. Paris, 1968.

Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung. Bd. 2, 3. Berlin, 1966.

Der große Krieg 1914-1918. Hrsg. von M. Schwarte. Bd. 1-10. Leipzig, 1921-1933

Guinn P. British Strategy and Politics 1914 to 1918. Oxford, 1965.

Gutsche W. Aufstieg und Fall eines kaiserlichen Reichskanzlers. Theobald von Bethmann Hollweg. 1856 — 1921. Ein politisches Lebensbild. Berlin. 1973.

Handbuch zur deutschen Militärgeschichte 1648 — 1939. Hrsg. vom Militärgeschichtliclien Forschungsamt 3. Lieferung: Von der Entlassung Bismarks bis zum Ende des ersten Weltkrieges (1890-1918). Frankfurt a. M., 1968.

Herzfeld H. Der erste Weltkrieg. München, 1969 (2. AufL, 1970).

Histoire de la guerre mondiale. Vol. l — 4. Paris, 1936.

History of the Great War based on official documents by direction of the Historical section of the Committee of Imperial defence:

— Principal events 1914-1918. London, 1922.

— Military operations. France and Belgium. 1914: vol. 1-2; 1915: vol. 1-2; 1916: vol. 1-2; 1917: vol. 1-3; 1918: vol. 1-5. London, 1922-1948.

— Military operations. East Africa. London, 1941.

— Military operations. Egypt and Palestine. Vol. 1-2. London, 1928 — 1930.

— Military operations. Gallipoli. Vol. 1-2. London, 1929 — 1932.

— Military operations. Italy. 1915 — 1919. London, 1949.

— Military operations. Macedonia. Vol. 1-2. London, 1933-1935.

— The campaign in Mesopotamia 1914-1918. Vol. 1-4. London, 1923-1927.

— Naval operations. Vol. 1-5. London, 1920-1931. Пер.: Корбет Ю. С., Ньюболт Г. Операции английского флота в мировую войну. Изд. 2-е; т. 1-5. М. — Л., 1937.

— The merchant navy. Vol. 1-3. London, 1921-1929.

— Seaborne trade. Vol. 1-3. London, 1923-1924.

— The war in the air. Being the Story of the part played in the Great War by the Royal Air Force. Vol. 1-6. Oxford, 1922-1937.

— Transport on the Western front 1914-1918. London, 1937.

— Order of battle of divisions. Part. 1-4. London, 1935 — 1945.

Horvat J. Prvi svetski rat. Zagreb, 1967.

Janssen К.-H. Der Kanzler und der General. Die Führungskrise um Bethmann-Hollweg und Falkenhayn. 1914-1916. Göttingen, 1967.

Das kaiserliche Deutschland. Politik und Gesellschaft 1870-1918. Hrsg. von M. Stürmer. Düsseldorf, 1970.

Kielmansegg P. Deutschland und der erste Weltkrieg. Frankfurt a. M., 1968.

Klein F. Deutschland von 1897/98 bis 1917. 3. Aufl. Berlin, 1969.

Kiszling R. Österreich-Ungarns Anteil am ersten Weltkrieg. Graz, 1958.

Koeltz L. La guerre de 1914-1918. Les opérations militaires. Pans, 1966.

Kühl H. У. Der deutsche Generalstab in Vorbereitung und Durchführung des Weltkrieges. Berlin, 1920. Пер.: Куль Г. Германский генеральный штаб и его роль в подготовке и ведении мировой войны. Изд. 2-е. М., 1936.

Kühl H. v. Der Weltkrieg 1914-1918. Bd. 1-2. Berlin, 1929.

Liddell Hart B. H. The Real War 1914-1918. London, 1930. Пер.: Лиддел Гарт Б. X. Правда о войне 1914-1918 гг. М., 1935.

Liddell Hart B. H. History of the First World War. London, 1972.

Manchester W. The arms of Krupp. Boston, 1968. Сокр. пер.: Манчестер У. Оружие Круппа. История династии пушечных королей. М., 1971.

May E. The World War and American Isolation 1914-1917. Cambridge, 1959.

Militär und Innenpolitik im Weltkrieg 1914-1918. Bearb. von W. Deist. T. 1-2. Düsseldorf, 1970.

The military history of World War I. Vol. 1-4. New York, 1967.

Monticone A. La Germania e la neutralita italiana 1914-1915. Bologna, 1971.

Moser O. v. Kurzer strategischer Überblick über den Weltkrieg 1914-1918. Berlin, 1921. Пер.: Мозер О. Краткий стратегический обзор мировой войны 1914-1918 гг. М., 1923.

Moser O. v. Ernsthaften Plaudereien über den Weltkrieg. Eine kritische militärpolitische Geschichte des Krieges. Stuttgart, 1925 (2. Aufl., 1937).

Nowak K. F. Der Sturz der Mittelmächte. München, 1921.

Nutu C. România in anii neutralitătii. Bucuresti, 1972.

The Official History of Australia in the War of 1914-1918. Vol. 1-12. Sidney, 1928 — 1953.

Österreich-Ungarn in der Weltpolitik 1900 bis 1918. Berlin, 1965.

Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918. Hrsg. vom Österreichischen Bundesministerium für Heerwesen und vom Kriegsarchiv. Bd. l — 7; Ergänzungshefte 1-10. Wien, 1929 — 1938.

Otto H., Schmiedel K., Schnitter H. Der erste Weltkrieg. Militärhistorischer Abriss. 2. Aufl. Berlin, 1968.

Paxson F. American Democracy and the World War. Vol. l — 3. New York, 1966.

Fieri P. L'Italia nella prima guerra mondiale (1915 — 1918). Torino, 1965.

Platt F. Great battles of World War I on the land. New York, 1966.

Politik im Krieg 1914-1918. Studien zur Politik der deutschen herrschenden Klassen im ersten Weltkrieg. Berlin, 1964.

Renouvin P. La crise européenne et la première guerre mondiale. Paris, 1962.

Ritter G. Staatskunst und Kriegshandwerk. Das Problem des “Militarismus” in Deutschland. Bd. 1-4. München, 1954-1968.

(Ritter H.) Kritik des Weltkrieges. Das Erbe Moltkes und Schlieffens im großen Kriege. Von einem Generalstäbler. Leipzig, 1920. Пер.: Риттер Х. Критика мировой войны. Наследство графа Мольтке и Шлиффена в мировой войне. Пг., 1923.

Rothwell V. British War aims and Peace Diplomacy. 1914-1918. London, 1971.

Ruge W. Deutschland von 1917 bis 1933. Berlin, 1967. Сокр. пер.: Руге В. Германия в 1917 — 1933 гг. М., 1974.

Schlachten des Weltkrieges. In Einzeldarstellungen bearb. und hrsg. unter Mitwirkung des Reichsarchivs. Bd. 1-36. Oldenburg/Berlin, 1921-1930. Пер. т. 35 и 36: Штенгер А. От Марны до Веля. 1918 г. М., 1941; Бозе Т. Катастрофа 8 августа 1918 г. М., 1937.

Schreiner A. Zur Geschichte der deutschen Außenpolitik 1871-1945. Bd. 1. Berlin, 1955.

Scipione P. L'Italia nella guerra mondiale. Firenze Vallecchi, 1930.

Segato L. L'Italia nella guerra mondiale. Vol. 1-4. Milano, 1935.

Sesselberg F. Der Stellungskrieg. 1914-1918. Berlin, 1926.

Smit C. Nederland in de eerste wereldoorlog 1899 — 1919. Groningen, 1971.

Spaulding O. V. The United States Army in War and Peace. New York, 1937.

Stenzel E. Die Kriegführung des deutschen Imperialismus und das Völkerrecht. Berlin, 1973.

Taylor A. J. P. The Struggle for mastery in Europe 1848 — 1918. Oxford, 1957. Пер.: Тэйлор А. Дж. П. Борьба за господство в Европе 1848 — 1918. М., 1958.

Theodoulou С. Greece and the Entente. August 1. 1914 — September 25. 1916. Thessaloniki, 1971.

Thomin R. La Grande guerre. T. 1-3. Paris, 1960.

Tomac P. Prvi svetski rat. 1914-1918. Beograd, 1973.

Tournes R. Foch et la victoire des alliés 1918. Paris, 1936. Пер.: Турнэс Р. Фош и победа союзников 1918 г. М., 1938.

Tuchmen В. The Guns of August. New York, 1967. Пер.: Такман Б. Августовские пушки. М., 1972.

Die Ursachen des Deutschen Zusammenbruchs im Jahre 1918. Das Werk des Untersuchungsausschusses der Deutschen Verfassunggebenden Nationalversammlung und des Deutschen Reichstages. Bd. 1-12. Berlin, 1925 — 1929. Пер. т. 3: Куль Г., Дельбрюк Г. Крушение германских наступательных операций 1918 г. М., 1935.

Valiant L. La dissolurione dell’ Austria-Ungheria. Milano, 1966.

Volkmann E. O. Der große Krieg 1914-1918. Kurzgefasste Darstellung. Berlin, 1922 (6. Aufl., 1938).

Weber F. Das Ende der alten Armee. Österreich-Ungarns Zusammenbruch. Salzburg/Stuttgart, 1959.

Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Die militärischen Operationen zu Lande. Bd. l — 9, bearb. im Reichsarchiv. Berlin, 1925 — 1933; Bd. 10-11, im Auftrage des Reichskriegsministeriums bearb. und hrsg. von der Forschungsanstalt für Kriegs- und Heeresgeschichte. Berlin, 1936 — 1938; Bd. 12-14, im Auftrage des Oberkommandos des Heeres bearb. und hrsg. von der Kriegsgeschichtlichen Forschungsanstalt des Heeres. Berlin, 1939 — 1944. (Neuaufl. von Bd. 13-14, hrsg. vom Bundesarchiv Koblenz, Bonn, 1956).

Williams J. The Home Fronts. Britain, France and Germany 1914-1918. London, 1972.

Woodward L. Great Britain and the War of 1914-1918. London, 1967.

Происхождение и подготовка войны

Аветян А. С. Германский империализм на Ближнем и Среднем Востоке. Колониальная политика германского империализма и миссия Лимана фон Сандерса. М., 1966.

Адамович А. А. Обострение русско-германских противоречий накануне первой мировой войны и позиция Франции. — “Ученые записки Пермского государственного университета”, № 149, 1966.

Алкснис Я. Я. Подготовка к войне и вопросы комплектования армии. — “Война и революция”, 1927, № 6.

Астафьев И. И. Русско-германские дипломатические отношения 1905 — 1911 гг. (От Портсмутского мира до Потсдамского соглашения). М., 1972.

Ашурков В. Н. Введение автоматического оружия в русской армии. (Военное ведомство и концерн “Виккерс-Максим”). — В кн.: Из истории Тульского края. Тула, 1972.

Балобаев А. И. Милитаристская пропаганда в Германии в 1908 — 1909 гг. — “Труды Томского государственного университета”, т. 195, 1968.

Балобаев А. И. Вопрос о военной готовности Германии в связи с обсуждением в рейхстаге в апреле 1913 г. законопроекта об увеличении военных расходов. — “Труды Томского государственного университета”, т. 195, 1968.

Барсуков Е. Подготовка России к мировой войне в артиллерийском отношении. М. — Л., 1926.

Бестужев И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики. 1906 — 1910. М., 1961.

Бестужев И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики накануне первой мировой войны. (1910-1914 гг.). — “Исторические записки”, т. 75, 1965.

Бовыкин В. И. Из истории возникновения первой мировой войны. Отношения России и Франции в 1912-1914 гг. М., 1961.

Боев Ю. А. Ближний Восток во внешней политике Франции (1898 — 1914 гг.). Очерки истории дипломатической борьбы Франции за Ближний Восток. Киев, 1964.

Виноградов К. Б. Боснийский кризис 1908 — 1909 гг. — пролог первой мировой войны. Л., 1964.

Вольпе А. Корни оперативного плана войны. (Влияние политических факторов на стратегическое развертывание Германии, Франции и России в 1914 г.). — “Война и революция”, 1930, № 1.

Галкин И. С. Дипломатия европейских держав в связи с освободительным движением народов Европейской Турции в 1905 — 1912 гг. М., 1960.

Герчикова В. В. Борьба в правящих кругах Германии по вопросам политического соглашения с Англией и усиления строительства военно-морского флота в 1912 г. — В кн.: Вопросы истории международных отношений. Вып. 4. Томск, 1972.

Деренковский Г. М. Франко-русская военно-морская конвенция 1912 г. и англо-русские морские переговоры накануне первой мировой войны. — “Исторические записки”, т. 29, 1949.

Ерусалимский А. С. Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX в. Изд. 2-е. М., 1951.

Ефремов П. Н. Внешняя политика России (1907 — 1914 гг.). М., 1961.

Жигуp Я. Оперативный план войны Шлиффена и современная действительность. — “Война и революция”, 1929, № 6, 7.

Жогов П. В. Дипломатия Германии и Австро-Венгрии и первая Балканская война 1912-1913 гг. М., 1969.

Зайончковский А. М. Подготовка России к империалистической войне. Очерки военной подготовки и первоначальных планов. М., 1926.

Зайончковский А. М. Подготовка России к мировой войне в международном отношении. М., 1926.

Звавич А. И. Обострение противоречий между империалистическими державами накануне первой мировой войны. М., 1962.

Игнатьев А. В. Русско-английские отношения накануне первой мировой войны (1908 — 1914 гг.). М., 1962.

Исламов Т. М. Политическая борьба в Венгрии накануне первой мировой войны 1906 — 1914. М., 1972.

Истягин Л. Г. Германское проникновение в Турцию и кризис русско-германских отношений зимой 1913/14 г. — “Ученые записки Института международных отношений”, вып. 8, 1962.

Кавтарадзе А. Из истории русского Генерального штаба. — “Военно-исторический журнал”, 1972, № 7.

Каталано Ф. Итало-русские отношения с 1900 г. до первой мировой войны. — В кн.: Россия и Италия. Материалы IV конференции советских и итальянских историков. Рим, 1969. М., 1972.

Коркодинов П. Стратегические взгляды в период подготовки первой мировой войны. — “Военно-исторический журнал”, 1959, № 11.

Кросс Б. Б. Констанцкое свидание. (Из истории русско-румынских дипломатических отношений накануне первой мировой войны). — “Ученые записки Шуйского педагогического института”, вып. 8, 1959.

Кросс Б. Б. Русско-румынские дипломатические отношения в период июльского кризиса 1914 г. — “Ученые записки Шуйского педагогического института”, вып. 9, 1960.

Кросс Б. Б. Предпосылки русско-румынского сближения накануне первой мировой войны. — “Ученые записки Ленинградского педагогического института”, т. 502, 1971.

Кулiнич I. М. Украïна в загарбницьких планах нiмецького имперiалiiзму (1900-1914 pp.). Kиïв, 1963.

Могилевич А. А., Айрапетян М. Э. На путях к мировой войне 1914-1918 гг. М., 1940.

Манфред А. 3. Внешняя политика Франции 1871-1891 гг. М., 1952.

Маринов В. А. Россия и Япония перед первой мировой войной (1905 — 1914 гг.). М., 1974.

Мухина Г. А. Антигерманский курс дипломатии Франции на Дальнем Востоке накануне первой мировой войны (1911-1914). — “Ученые записки Барнаульского педагогического института”, т. 19, 1972.

Нотович Ф. И. Империалистические противоречия накануне первой мировой войны. — “Исторические записки”, т. 23, 1947.

Оруджев М. Г. Из истории проникновения германского империализма в Турцию (с конца XIX века по 1914 год). Баку, 1961.

Петров М. А. Подготовка России к мировой войне на море. M — Л., 1926.

Писарев Ю. А. Сараевское убийство 28 июня 1914 г. (О политичоской обстановке накануне первой мировой войны). — “Новая и новейшая история”, 1970, № 5.

Розенталь Э. М. Дипломатическая история русско-французского союза в начале XX в. М., 1960.

Силин А. С. Германская военная миссия Лимана фон Сандерса в Турции (декабрь 1913 г. — июль 1914 г.). — “Ученые записки Кишиневского государственного университета”, т. 72, 1964.

Силин А. С. Германия и переговоры об австро-турецкой военной конвенции в 1909 — 1910 гг. (Из истории экспансионистской политики германского империализма на Ближнем Востоке). — “Ученые записки Кишиневского государственного университета”, т. 65, 1963.

Сказкин С. Д. Конец австро-русско-германского союза. Изд. 2-е. М., 1974.

Туполев Б. М. Экспансия германского империализма в Юго-Восточной Европе в конце XIX — начале XX в. М., 1969.

Ушаков К. Подготовка военных сообщений России к мировой войне. М. — Л., 1928.

Хвостов В. М. Франко-русский союз и его историческое значение. М., 1955.

Шапошников Б. М. Мозг армии. Т. 1-3. М. — Л., 1927 — 1929.

Шацилло К. История одной фальшивки. — “Военно-исторический журнал”, 1964, № 9.

Шацилло К. Ф. Русский империализм и развитие флота накануне первой мировой войны (1906 — 1914 гг.). М., 1968.

Шацилло К. Ф. Россия перед первой мировой войной. (Вооруженные силы царизма в 1905 — 1914 гг.). М., 1974.

Яхимович 3. П. Итало-турецкая война 1911-1912 гг. М., 1967.

Яхимович 3. П. Русско-итальянские отношения накануне первой мировой войны. — В кн.: Россия и Италия. Материалы IV конференции советских и итальянских историков. Рим. 1969. М., 1972.

Гиргинов А. България пред Великата война. Пловдив, 1932.

Askew W. С. The Austro-Italian Antagonism 1896 — 1914. Power, Public, Opinion and Diplomacy. Durham, 1959.

Berhahn V. R. Der Tirpitz-Plan. Genesis und Verfall einer innenpolitischen Krisenstrategie unter Wilhelm II. Düsseldorf, 1971.

Bridge F. R. Great Britain and Austria-Hungary 1906 — 1914: a diplomatic history. London, 1972.

Collenberg L. R. Die deutsche Armee von 1871 bis 1914. Berlin, 1922. (Forschungen und Darstellungen aus dem Reichsarchiv, H. 4).

Contamine H. La revanche 1871-1914. Paris, 1957.

Dedijer V. The Road to Saraevo. New York, 1966.

Devleeshouwer. Les Belges et le danger de guerre (1900-1914). Louvain, 1958.

Fau S. W. The Origins of the World War. Vol. 1-2. London, 1930. Пер.: Фей С. Происхождение мировой войны. Т. 1-2. М., 1934.

Fischer F. Krieg der Illusionen. Die deutsche Politik von 1911 bis 1914 2. Aufl. Düsseldorf, 1969.

Foerster W. Aus der Gedankenwerkstatt des Deutschen Generalstabes. Berlin, 1931.

Hallgarten G. W. F. Imperialismus vor 1914. Bd. 1-2. München, 1951. Пер.: Хальгартен Г. Империализм до 1914 г. М., 1961.

Heidorn G. Monopole — Presse — Krieg. Studien zur deutschen Außenpolitik in der Periode 1902 bis 1914. Die Rolle der Presse bei der Vorbereitung des ersten Weltkrieges. Berlin, 1962. Пер.: Гейдорн Г. Монополии — пресса — война. Исследование внешней политики Германии с 1902 по 1914 г. Роль прессы в подготовке первой мировой войны. М., 1964.

Jaurès J. Contre la guerre et la politique coloniale. Paris, 1959. Пер.: Жорес Ж. Против войны и колониальной политики. М., 1961.

Kafka F. Smrt následnika. Praha, 1971.

Klein F. Es begann in Saraevo. Berlin, 1964.

Kriegsausbruch 1914, München, 1970.

Liebknecht K. Ausgewählte Reden, Briefe und Aufsätze. Berlin, 1952. Пер.; Либкнехт K. Избранные речи, письма и статьи. М., 1961.

Marine und Marinepolitik im kaiserlichen Deutschland l874-19l4. Hrsg. vom Militärgeschichtlichen Forschungsamt durch H. Schottelius und W. Deist. Düsseldorf, 1972.

Oncken H. Das Deutsche Reich und die Vorgeschichte des Weltkrieges, Bd. 1-2, Leipzig, 1933.

The Origins of the First World War. London, 1972,

Otto H. Schlieffen und der Generalstab. Der preußisch-deutsche Generalstab unter der Leitung des Generals von Schlieffen 1891-1905. Berlin, 1966.

Pogge-von Strandmann H., Geiss I. Die Erforderlichkeit der Unmöglichen. Deutschland am Vorabend des ersten Weltkrieges. Frankfurt a. M., 1965.

Ritter G. Der Schlieffenplan. Kritik eines Mythos. München, 1956.

Schmitt B. E. The Coming of the War 1914. Vol. 1-2. New York, 1930.

Seyfert G. Die militärischen Beziehungen und Vereinbarungen zwischen dem deutschen und dem österreichichen Generalstab vor und bei Beginn des Weltkrieges. Leipzig, 1934.

Staabs H. Aufmarsch nach zwei Fronten. Auf Grund der Operationspläne von 1871-1914. Berlin, 1925.

Stenkewitz K. Gegen Bajonett und Dividente. Die politische Krise in Deutschland am Vorabend des ersten Weltkrieges. Berlin, 1960.

Wegerer A. v. Der Ausbruch des Weltkrieges 1914. Bd. 1-2. Hamburg, 1939.

Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bearb. im Reichsarchiv. Das deutsche Feldeisenbahnwesen. Bd. 1. Die Eisenbahnen zu Kriegsbeginn. Berlin, 1928.

Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bearb. im Reichsarchiv. Kriegsrüstung und Kriegswirtschaft Bd. l (mit Anlagenband). Die militärische, wirtschaftliche und finanzielle Rüstung Deutschlands von der Reichsgründung bis zum Ausbruch des Weltkrieges. Berlin, 1930.

Werneck K. Der Wille zur Weltgeltung. Außenpolitik und Öffentlichkeit im Kaiserreich am Vorabend des ersten Weltkrieges. 2. Aufl. Düsseldorf, 1970.

Экономика и политика в годы войны

Ахтамаян А. От Бреста до Киля. Провал антисоветской политики германского империализма в 1918 г. М., 1963.

Бабичев Д. С. Деятельность русского правительственного комитета в Лондоне в годы первой мировой войны (1914-1917). — “Исторические записки”, т. 57, 1956.

Бабичев Д. С. Русско-английское соглашение о морских перевозках (1916 г.). — “Ученые записки Ростова-на-Д. государственного университета”, т. 45. Труды историко-филологического факультета. Вып. 6, 1958.

Бабичев Д. С. Россия на Парижской союзнической конференции 1916 г. по экономическим вопросам. — “Исторические записки”, т. 83, 1969.

Бацис П. Э. Россия и нейтральная Норвегия (1914-1917 гг.). — “Новая и новейшая история”, 1972, № 6.

Белякевич И. И. Турция и попытки Германии избавиться от русского фронта в период первой мировой войны. — “Труды Восточно-Сибирского государственного университета”. Иркутск, 1944, т. 2, вып. 4.

Брюнин В. Г. Политический кризис в Германии в сентябре — октябре 1918 г. — “Ученые записки Ленинградского государственного университета им. А. А. Жданова”, вып. 18, 1951.

Брюнин В. Г. Внутриполитическая борьба в Германии летом и осенью 1917 г. Л., 1965.

Букшпан Я. М. Военно-хозяйственная политика. Формы и органы регулирования народного хозяйства во время мировой войны 1914-1918 гг. М. — Л., 1929.

Валентинов Н. Сношения с союзниками по военным вопросам во время войны 1914-1918 гг. Ч. 1. М., 1920.

Васюков В. С. Попытки империалистического сговора Антанты и Четверного союза осенью 1917 г. (К вопросу о мире за счет России). — “Исторические записки”, т. 77, 1965.

Васюков В. С. Внешняя политика Временного правительства. М., 1966.

Виноградов К. Б. Дэвид Ллойд Джордж. М., 1970.

Война и топливо. 1914-1917 гг. М. — Л., 1930.

Ганелин Р. Ш. Россия и США. Очерки истории русско-американских отношений. 1914-1917. Л., 1969.

Ганелин Р. Ш. Сторонники сепаратного мира с Германией в царской России. — В кн.: Проблемы истории международных отношений. Л., 1972.

Головачев Ф. Ф. Рабочее движение и социал-демократия Германии в годы первой мировой войны (август 1914 — октябрь 1918 г.). М., 1960.

Гуковский А. Разгром Германии в 1918 г. и подготовка интервенции стран Антанты против Страны Советов. — “Историко-марксист”, 1937, кн. 3.

Дякин В. С. Русская буржуазия и царизм в годы первой мировой войны (1914-1917). Л., 1967.

Емец В. А. Противоречия между Россией и союзниками по вопросу о вступлении Румынии в войну (1915 — 1916 гг.). — “Исторические записки”, т. 56, 1956.

Емец В. А. Позиция России и ее союзников в вопросе о помощи Сербии, осенью 1915 г. — “Исторические записки”, т. 75, 1965.

Емец В. А. Петроградская конференция 1917 г. и Франция. — “Исторические записки”, т. 83, 1969.

Ерофеев Н. А. Англо-американские отношения и союзная блокада в 1914-1915 гг. — “Исторические записки”, т. 21, 1947.

Ерофеев Н. А. Блокада и английская дипломатия в годы первой мировой войны. — “Новая и новейшая история”, 1963, № 1.

Игнатьев А. В. Русско-английские отношения накануне Октябрьской революции (февраль — октябрь 1917 г.). М., 1966.

Игнатьев А. В. Внешняя политика Временного правительства. М., 1974.

Иоффе А. Е. Русско-французские отношения в 1917 г. (февраль — октябрь). М., 1958.

Иоффе Я. Блокада и народное хозяйство в мировую войну. М. — Л., 1929.

История внешней политики СССР. Т. 1. М., 1966.

Каверин И. Н. За кулисами английской блокады. (Из истории первой мировой войны). М., 1955.

Карлингер М. М. Рабочее движение в Англии в годы первой мировой войны. (1914-1918). М., 1961.

Карлингер М. Англия и Петроградская конференция Антанты 1917 г. — В кн.: Международные отношения. Политика. Дипломатия. XVI — XX вв. M., 1964.

Кирова К. Э. Революционное движение в Италии 1914-1917 гг. М., 1962.

Кирова К. Э. Русская революция и Италия (март — октябрь 1917 г.). М., 1968.

Кобляков И. К. От Бреста до Рапалло. Очерки истории советско-германских отношений с 1918 по 1922 г. М., 1954.

Корнеев А. С. Мнимые и действительные причины нейтралитета Италии в начале первой мировой войны. — “Вестник ЛГУ”, 1959, № 8, серия истории, языка и литературы, вып. 2.

Кремер И. С. Германский пролетариат в борьбе за мир с Советской Россией. (Ноябрь 1917 г. — февраль 1918 г.). М., 1963.

Крупина Т. Д. Политический кризис 1915 г. и создание Особого совещания по обороне. — “Исторические записки”, т. 83, 1969.

Лебедев В. В. Международное положение России накануне Октябрьской революции. М., 1967.

Маевский И. В. Экономика русской промышленности в условиях первой мировой войны. М., 1957.

Майоров С. М. Борьба Советской России за выход из империалистической войны. М., 1959.

Манусевич А. Попытки Германии расколоть Антанту в первый период мировой войны 1914-1918 гг. — “Исторический журнал”, 1944, № 7 — 8.

Менгер M. Финляндия в военной политике германского империализма в начале первой мировой войны. — В кн.: “Скандинавский сборник”, 17. Таллин, 1972.

Нарочницкий А. Л. Советская Россия и западные державы во время Компьенского перемирия. — “Новая и новейшая история”, 1967, № 2.

Ларцов В. Н. Дипломатическая борьба вокруг вступления Румынии в первую мировую войну. — “Ученые записки Барнаульского педагогического института”, т. 19, 1972.

Hотович Ф. И. Дипломатическая борьба в годы первой мировой войны. Т. 1. М. — Л., 1947.

Нотович Ф. И. Захватническая политика германского империализма на Востоке в 1914-1918 гг. М., 1947.

Нотович Ф. И. Бухарестский мир 1918 г. М., 1959.

Нотович Ф. И. О попытках австрийско-германской дипломатии вовлечь Болгарию в мировую войну в августе 1914 г. — “Новая и новейшая история”, 1960, № 1.

Сергеев В. В. Пацифистские маневры американской дипломатии на рубеже 1916 — 1917 гг. — В кн.: Исследования по новой и новейшей истории. Л., 1972.

Сидоров А. Л. Борьба с кризисом вооружения русской армии в 1915 — 1916 гг. — “Исторический журнал”, 1944, кн. 10-11.

Сидоров А. Л. Отношения России с союзниками и иностранные поставки во время первой мировой войны 1914-1917 гг. — “Исторические записки”, т. 15, 1945.

Сидоров А. Л. Железнодорожный транспорт России в первой мировой войне и обострение экономического кризиса в стране. — “Исторические записки”, т. 26, 1948.

Сидоров А. Л. Финансовое положение России в годы первой мировой войны (1914-1917). М., 1960.

Сидоров А. Л. Экономическое положение России в годы первой мировой войны. М., 1973.

Сомов С. А. Обсуждение в Государственной думе и Государственном совете законопроекта об Особом совещании по обороне (июль — август 1915 г.). — В кн.: Гродненский педагогический институт им. Я. Купалы. Сборник научных статей. Гродно, 1973.

Трухановский В. Г. Уинстон Черчилль. Политическая биография. М., 1968.

Хмельницкая Е. Военная экономика Германии 1914-1918 гг. М., 1929.

Холодковский В. М. Революция 1918 г. в Финляндии и германская интервенция. М., 1967.

Цитович Я. И. О роли США в спасении империалистической Германии от полного разгрома в 1918 г. — “Вопросы истории”, 1950, № 12.

Чубарьян А. О. Брестский мир. М., 1964.

Шаров П. Влияние экономики на исход мировой войны 1914-1918. М. — Л., 1928.

Шацилло К. Ф. К попыткам сепаратных переговоров во время первой мировой войны (март — май 1915 г.). — “Вопросы истории”, 1970, № 9.

Шигалин Т. И. Военная экономика в первую мировую войну (1914-1918 гг.). М., 1956.

Шифман М. С. Война и экономика. (Вооруженное воздействие на экономику воюющих стран в первой и второй мировых войнах). М., 1964.

Шпирт А. Роль стратегического сырья в войне 1914-1918 гг. — “Военно-исторический журнал”, 1941, № 2.

Эггерт З. К. Борьба классов и партий в Германии в годы первой мировой войны (август 1914 — октябрь 1917). М., 1957.

Влахов Т. Отношенията между България и Централните сили по време на войните 1912-1918 г. София, 1957.

Камбуров Г. Военнополитическите отношения между България и Германия през първата световна война. — В кн.: Българско-германски отношения и връзки. Изследования и материали. Т. 1. София, 1972.

Кацаркова В. Ограбването на България от германския империализм през периода на първата световна война (1915 — 1918 гг.). — “Трудове на Висшая икономически институт “К. Маркс”” София, 1971, кн. 2.

Basier W. Deutschlands Annexionspolitik in Polen und im Baltikum 1914-1918. Berlin, 1962.

Consett M. The Triumph of Unarmed Forces (1914-1918). London, 1928. Пер.: Консетт M. Триумф невооруженных сил (1914-1918 гг.). М. — Л., 1941.

Delbrück С. v. Die wirtschaftliche Mobilmachung in Deutschland 1914. München, 1924.

Deutsche Kriegsziele 1914-1918. Eine Diskussion. Hrsg. von E. W. Lynar. Frankfurt a. M./Berlin, 1964.

Dix A. Wirtschaftskrieg und Kriegswirtschaft. Berlin, 1920. Пер.: Дикс А. Война и народное хозяйство Германии в мировую войну 1914-1918 гг. М., 1928.

Feldmann D. Army, Industry and Labor in Germany. 1914-1918. Princeton, 1966.

Geiss I. Der polnische Grenzstreifen 1914 bis 1918. Ein Beitrag zur deutschen Kriegszielpolitik im ersten Weltkrieg. Lübeck/Hamburg, 1960.

Gilberi Ch. American financing of World War I. Westport, 1970.

Gottlieb W. W. Studies in Secret Diplomacy during the First World War. London, 1957. Пер.: Готлиб В. В. Тайная дипломатия во время первой мировой войны. М., 1960.

Gutsche W. Der Einfluß des Monopolkapitals auf die Entstehung der außenpolitischen Konzeption der Regierung Bethmann Hollweg zu Beginn des ersten Weltkrieges. — In: “Jahrbuch für Geschichte”, Bd. 5. Berlin, 1971.

Hazlehurst C. Politicians at War: July 1914 to May 1915. A prologue to the triumph of Lloid George. London, 1971.

Kiewisz L. Sprawy lotewskie w baltyckiej polityce Niemec w latach 1914-1919. Poznan, 1970.

Menger M. Die Finnlandpolitik des deutschen Imperialismus 1917 — 1918. Berlin, 1974.

Müller A. Die Kriegsrohstoffbewirtschaftung 1914-1918 im Dienste des deutschen Monopolkapitals. Berlin, 1955.

Norden A. Zwischen Berlin und Moskau. Zur Geschichte der deutsch-sowjetischen Beziehungen. Berlin, 1954, Пер.: Норден А. Между Берлином и Москвой. К истории германо-советских отношений. М., 1956.

Nowak K. F. Versailles. Berlin, 1927. Пер.: Новак К. Ф. Версаль. М. — Л., 1930.

Rathmann L. Stossrichtung Nahost 1914-1918. Zur Expansionspolitik des deutschen Imperialismus im ersten Weltkrieg. Berlin, 1963.

Richter W. Gewerkschaften, Monopolkapital und Staat im ersten Weltkrieg und in der Novemberrevolution (1914-1919). Berlin, 1959.

Schröter A. Krieg — Staat — Monopol 1914-1918. Die Zusammenhänge von imperialistischer Kriegswirtschaft, Militarisierung der Volkswirtschaft und staatsmonopolistischem Kapitalismus in Deutschland während des ersten Weltkrieges. Berlin, 1965.

Schwabe K. Wissenschaft und Kriegsmoral. Die deutschen Hochschullehrer und die politischen Grundfragen des ersten Weltkrieges. Göttingen, 1969.

Schwabe K. Deutsche Revolution und Wilson-Frieden. Die amerikanische und deutsche Friedensstrategie zwischen Ideologie und Machtpolitik 1918/19. Düsseldorf, 1971.

Seymour Ch, American Diplomacy during the World War. Baltimore, 1934.

Tardieu A. La paix. Paris, 1921. Пер.: Тардье А. Мир. M., 1941.

Toscano M. Il patto di Londra. Storia diplomatica dell' intervento italiano (1914-1915). Bologna, 1934.

Tuchmann B. The Zimmermann Telegram. New York, 1958.

Weber H. Ludendorff und die Monopole. Deutsche Kriegspolitik 1916 — 1918. Berlin, 1966.

Wende F. Die belgische Frage in der deutschen Politik des ersten Weltkrieges. Hamburg, 1969.

Военные действия на западноевропейском театре

Базаревский А. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии. Т. 1-2. М. — Л., 1927.

Борисов А. Д. Амьенская операция. — “Военная мысль”, 1939, № 8.

Варфоломеев Н. Ударная армия. 1918 г. на Западном фронте мировой империалистической войны. М., 1933.

Владиславский-Крекшин Н. А. Наступление французов весной 1917 г. (Сражение на реке Эна). — “Военная наука и революция”, 1922, № 1.

Галактионов М. Темпы операций. Ч. 1. Париж — 1914. М., 1937.

Галактионов М. Марнское сражение. М., 1938.

Деренковский Г. М. Восстание русских солдат во Франции в 1917 г. — “Исторические записки”, т. 38, 1951.

Иссерсон Г. Мартовское наступление германцев в Пикардии в 1918 г. Стратегический этюд. М., 1926.

Коленковский А. К. Мартовское наступление в Пикардии в 1918 г. М., 1938.

Корсун Н. Г. Заключительное наступление союзников и капитуляция Германии. Сентябрь — ноябрь 1918 г. М., 1939.

Лисовенко Д. Их хотели лишить Родины. М., 1969.

Меликов В. Марна — 1914 г. Висла — 1920 г. Смирна — 1922 г. М. — Л., 1928.

Меликов В. Вторая Марна. (Июль — август 1918 г.). — “Война и революция”, 1931, № 5.

Mовчин Н. Последовательные операции по опыту Марны и Вислы. М. — Л., 1928.

Мосолов И. Боевое содружество русских и французских летчиков в первой мировой войне. — “Военно-исторический журнал”, 1973, № 6.

Новицкий В. Ф. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1914 г. в Бельгии и Франции. Изд. 2-е. Т. 1-2. М., 1938.

Оберюхтин В. Операция под Камбре в 1917 г. М., 1936.

Попов В. Т. Бои за Верден. М., 1939.

Приграничное сражение на Западном фронте в 1914 г. По немецким материалам. Киев, 1936.

Прийар. Сражение под Верденом. — “Военно-исторический журнал”, 1972, № 8.

Революционное движение во французской армии в 1917 г. (Сборник статей). М. — Л., 1934.

Сражение на Марне в 1914 г. По немецким материалам. Киев, 1936.

Яковлев H. H. Тоннельные работы на западноевропейских фронтах в империалистическую войну 1914-1918 гг. М., 1933.

Baumgarten-Crusius K. A. Die deutsche Heerführung im Marnefeldzug 1914. Berlin, 1921.

Blaxland G. Amiens 1918. London, 1968.

Blond G. Verdun. Paris, 1961.

Blond G. La Marne. Paris, 1962.

Bordeaux H. Verdun. 1916. Les derniers jours du Fort de Vaux. La bataille devant Souville. Paris, 1936.

Brissaud A. 1918. Pourquoi la victoire? Paris, 1968.

Carpentier P., Rudet P. La conférence de Doullens du 26 mars 1918 et In réalisation du commandement unique d'après les témoins oculaires. Paris, 1933.

Coffman E. M. The War to End All Wars. The American military experience in World War I. New York, 1968.

Colin H. La cote 304 et le Mort-Home. 1916 — 1917. Paris, 1934, Пер.: Колэн. Высота 304 и Морт-Ом. Оперативно-тактический очерк и боевые воспоминания участников Верденского сражения. (1916 — 1917 гг.). М., 1936.

Contamine H. La victoire do In Marne 9 septembre 1914. Paris, 1970.

Cooper В. The Ironclads of Cambrai. London, 1967.

Défense de la position fortifée de Namur en août 1014. Bruxelles, 1930. (Belgique. Etat-Major général de l'armée. Section do l'historique).

Doyle A. C. The British Campaign in Prance and Flanders. Vol. 1-6. London, 1916 — 1919.

Dugard H. The Battle of Verdun. London, 1916.

Essame H. The Battle for Europe 1918. London, 1972.

Farrar-Hockley A. The Somme. London, 1964.

Farrar-Hockley A. Death of an Army. London, 1967.

Gackenholz Й. Entscheidung in Lothringen 1914. Der Operationsplan des jüngeren Moltke und seine Durchführung auf dem linken deutschen Heeresflügel. Berlin, 1933.

Genthe C. V. American War narratives 1917 — 18. New York, 1969.

George H. The challenge of War. New York, 1966.

Girard G. La Bataille de la Somme en 1916. Paris, 1937.

Goodspeed D. J. The Road past Vimy. The Canadian corps 1914-1918. Toronto, 1969.

Grasset A. La bataille des deux Morins. Franchet d'Espérey á la Marne 6 — 9 septembre 1914. Paris, 1934. Пер.: Грассэ А. Сражение на двух Морэнах. Франше-д'Эсперэ на Марне 6 — 9 сентября 1914 г. М., 1940.

Grasset A. Les marais de Saint-Gond 5 — 10 septembre 1914. Paris, 1936. Пер : Грассэ А. Сен-Гондские бои (5 — 10 сентября 1914 г.). M., 1939.

Groener W. Das Testament des Grafen Schlieffen. Operative Studien über den Weltkrieg. Berlin, 1929. Пер.: Тренер В. Завещание Шлиффена. Оперативные исследования по истории мировой войны. М., 1937.

Groener W. Feldherr wider Willen. Operative Studien über den Weltkrieg. Berlin, 1931.

Der Handstreich gegen Lüttich vom 3. bis 7. August 1914. Hrsg. vom Generalstab des Heeres. 7. (Kriegswissenschaftliche) Abteilung. Berlin, 1939.

Hanslian R. Der deutsche Gasangriff bei Ypern am 22. April 1915. Eine kriegsgeschichtliche Stidie. Berlin, 1934.

History of the American field service in France “Friends of France” 1914-1917. Told by its members Vol. 1-3. Boston/New York, 1920.

Horne A. The Price of Glory. Verdun 1916. New York, 1967.

Jochim T. Die Vorbereitung des deutschen Heeres für große Schlacht in Frankreich im Frühjahr 1918. H. 1-5. Berlin, 1928 — 1930. Пер.: Иохим Т. Подготовка германской армии к большому наступлению во Франции весной 1918 г. Вып. 1-5. М., 1932.

Jochim T. Die Operationen und rückwärtigen Verbindungen der deutschen 1. Armee in der Marneschlacht 1914. Berlin, 1933. Пер.: Иохим Т. Боевые операции и тыловые сообщения 1-й германской армии в сражении на Марне в 1914 г. М., 1935.

Koeltz L. D'Esternay aux Marais de Saint-Gond (6 — 9 septembre 1914). Paris, 1930.

Kühl H. v. Der Marnefeldzug 1914. Berlin, 1921.

Laffargue A. Foch et la bataille de 1918. Paris, 1967.

Lefebvre J. H. Verdun — la plus grande bataille de l'histoire. Paris, 1960.

Loizeau. La stratégie allemande en 1918. Paris, 1934. Пер: Луазо. Германская стратегия в 1918 г. M., 1936.

Mermex. Joffre. Première crise du commandement. (Novembre 1915 — décembre 1916). Paris, 1919.

Mermex. Le commandement unique. Part. 1-2. Paris, 1920.

Middlerbrook M. The First Day on the Somme. London, 1971.

Moore W. See how They Ran. London, 1970.

Moss J. A., Howland H. S. America in battle. With guide to the American battlefields in France and Belgium. Menasha, 1920.

Müller-Loebnitz W. Die Sendung des Oberstleutnants Hentsch am 8. bis10. September 1914. Berlin, 1922. (Forschungen und Darstellungen aus dem Reichsarchiv, H. 1).

Pétain A. La bataille de Verdun. Paris, 1929 Пер.: Петэн А. Оборона Вердена. M., 1937.

Poseck M. v. Die deutsche Kavallerie 1914 in Belgien und Frankreich. Berlin, 1921. Пep.: Позек M. Германская кавалерия в Бельгии и во Франции в 1914 г. М. — Л., 1929.

Paulin M. Les combats au nord de Noyon (mars 1918). Noyon, 1955.

Pujans. La défense de la breche Klück — Bülow par les corps de cavalerie Marwitz et Richthofen (6 — 9 septembre 1914). Paris, 1932. Пер.: Пюжан. Германские кавалерийские корпуса в сражении на Марне (6 — 9 сентября 1914 г.). М., 1934.

Ratinaud J. La course à la mer. De la Somme aux Flandres (14 septembre — 17 novembre 1914). Paris, 1967.

Report of the Chief Engineer, First Army American Expeditionary Forces on the Engineer Operations on the St. Mihel and Meuse — Argonne Offensives, 1918. Washington, 1929. Пер.: Инженерное обеспечение 1-й американской армии в 1918 г. Отчет главного инженера 1-й армии США. М., 1938.

Sadgent H. H. The Strategy on the Western Front (1914-1918). Chicago, 1920. Пер.: Саджент Г. X. Стратегия на Западном фронте (1914-1918 гг.). М., 1923.

Die Schlacht in Lothringen und in den Vogesen. Hrsg. vom Bayerischen Kriegsarchiv. Bd. 1-2. München, 1929.

Schwertfeger B. Die politischen und militärischen Verantwortlichkeiten im Verlaufe der Offensive von 1918. Berlin, 1927.

Sierocinski J. Armja polska we Francji. Dzie je wojsk generala Hallera na obczyźne. Warszawa, 1929.

Spears E. L. Liaison, 1914. A narrative of the Great Retreat. London, 1931.

Steel H. The Canadians in France 1915 — 1918. London, 1920.

Tournés R. La bataille des Flandres d'après de la IV armée allemande. (9 — 30 avril 1918). Paris, 1925.

Volkart W. Die Gasschlacht in Flandern im Herbst 1917. Eine Studie über den Einsatz einer Großwaffe und ihre Auswirkung auf den Kriegsverlauf. (West-) Berlin/Frankfurt a. M., 1957.

Wendt H. Verdun 1916. Die Angriffe Falkenhayns im Maasgebiet mit Richtung auf Verdun als strategisches Problem. Berlin, 1931.

Der Wettlauf um die Flanke in Nordfrankreich 1914. Hrsg. vom Bayerischen Kriegsarchiv. Verfasst auf Grund der Kriegsakten von K. Deuringer, Bd. 1-2. München, 1936.

Wolff L. In Flanders Field: The 1917 Campaign. New York, 1958.

Woolcombe R. The First tank battl, Cambrai. 1917. London, 1967.

Военные действия на восточноевропейском театре

Ахун М. И., Петров В. А. Царская армия в годы империалистической войны. М., 1929.

Базаревский А. Наступательная операция 9-й русской армии. Июнь 1916 г. Прорыв укрепленной полосы и форсирование реки. М., 1937.

Белой А. Галицийская битва. М. — Л., 1929.

Бонч-Бруевич М. Д. Потеря нами Галиции в 1915 г. Ч. 1-2. М., 1920-1926.

Борисов А. Д. Карпатская операция. — “Военная мысль”, 1940, № 3.

Борисов А. Д. Праснышская операция (1915 г.). — “Военно-исторический журнал”, 1941, № 3.

Вацетис И. И. Боевые действия в Восточной Пруссии в июле, августе и в начале сентября 1914 г. Стратегический очерк. М., 1923.

Вацетис И. И. Операции на восточной границе Германии в 1914 г. Ч. 1. Восточно-Прусская операция. М. — Л., 1929.

Вебер Ю. Брусиловский прорыв М., 1941.

Ветошников Л. В. Брусиловский прорыв. Оперативно-стратегический очерк. М., 1940.

Гаврилов Л. М., Кутузов В. В. Перепись русской армии 25 октября 1917 г. — “История СССР”, 1964, № 2.

Гаврилов Л. М. Состояние резервов фронта накануне Октября. — “История СССР”, 1967, № 4.

Гаврилов Л. М. Численность русской действующей армии в период Февральской революции. — “История СССР”, 1972, № 3.

Гильчевский К. Л. Боевые действия второочередных частей в мировую войну. М. — Л., 1928.

Голованов В. И. О роли империалистов США и Антанты в июньском наступлении русской армии в 1917 г. — “История СССР”, 1960, № 4.

Головин Н. И. Военные усилия России в мировой войне. Т. 1-2. Париж, 1939.

Городецкий Е. Восточный фронт в 1918 г. — “Вопросы истории”, 1947, № 9.

Гуковский А. Вторжение немцев в Страну Советов в 1918 г. — “Исторические записки”, т. 13, 1942.

Данилов Н. А. Смешанная операция в Рижском заливе в июне — августе 1916 г. Л., 1927.

Данилов Ю. Н. Россия в мировой войне 1914-1915 гг. Берлин, 1924.

Де-Лазари А. Н. Активная оборона корпуса. М. — Л., 1930.

Евсеев Н. Ф. Августовское сражение 2-й русской армии в Восточной Пруссии (Танненберг) в 1914 г. М., 1936.

Евсеев Н. Ф. Свенцянский прорыв (1915 г.). Военные действия на Восточном фронте мировой войны в сентябре — октябре 1915 г. М., 1936.

Емец В. А. О роли русской армии в первый период мировой войны 1914-1918 гг. — “Исторические записки”, т. 77, 1965.

Журин Б. И. Взаимодействие артиллерии с другими родами войск при прорыве укрепленной полосы 8-й русской армией у Станиславува. М., 1943.

Зайончковский А. М. Мировая война. Маневренный период 1914-1915 гг. на русском (европейском) театре. М. — Л., 1929.

Иссерсон Г. Канны мировой войны. (Гибель армии Самсонова). М., 1926.

Кавтарадзе А. Рижская операция 1917 г. — “Военно-исторический журнал”, 1967, № 9.

Кавтарадзе А. Октябрь и ликвидация контрреволюционной ставки. — “Военно-исторический журнал”, 1968, № 4.

Каменский М. П. Гибель 20-го корпуса 8 (21) февраля 1915 г. (По архивным материалам штаба 10-й армии). Пг., 1921.

Капустин М. И. К вопросу о сдаче Риги в августе 1917 г. — “Исторические записки”, т. 46, 1954.

Капустин М. И. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов. М., 1957.

Капустин М. И. Заговор генералов. (Из истории корниловщины). М., 1968.

Кляцкин С. М. На защите Октября. М., 1965.

Коленковский А. Зимняя операция в Восточной Пруссии в 1915 г. М. — Л., 1927.

Кораблев Ю. В. И. Ленин и организация отпора войскам германского империализма в феврале — марте 1918 г. — “Военно-исторический журнал”, 1968, № 1.

Корольков Г. Варшавско-Ивангородская операция. М., 1923,

Корольков Г. Несбывшиеся Канны. (Неудавшийся разгром русских летом 1915 г.). Стратегический этюд. М., 1926.

Корольков Г. Сражение под Шавли. М. — Л., 1926.

Корольков Г. Праснышское сражение. Июль 1915 г. Тактическое исследование. М. — Л., 1928.

Корольков Г. Лодзинская операция. 2 ноября — 19 декабря 1914 г. М., 1934.

Краткий стратегический очерк войны 1914-1918 гг. Русский фронт. Вып. 1-2. М., 1918 — 1919.

Кузнецов Ф. Е. Брусиловский прорыв. М., 1944.

Лелевич Г. Октябрь в Ставке. Гомель, 1922.

Литвинов А. И. Майский прорыв IX армии в 1916 г. Пг., 1923.

Луцкий прорыв. Труды и материалы к операции Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г. М., 1924.

Назин И., Бараков И., Латышев А. Авиация в Брусиловском прорыве. — “Военно-исторический журнал”, 1940, № 12.

Огородников Ф. К критике сосредоточения русских армий в 1914 г. — “Война и революция”, 1926, № 9.

Подорожный H. E. Нарочская операция в марте 1916 г. на русском фронте мировой войны. М., 1938.

Попов В. Операции в Трансильвании осенью 1916 г. (Боевые действия в горах). — “Военно-исторический журнал”, 1940, № 7.

Радус-Зенкович. Очерк встречного боя. По опыту Гумбиненской операции в августе 1914 г. Критико-историческое исследование. М., 1920.

Рогвольд В. Конница 1-й русской армии в Восточной Пруссии. (Август — сентябрь 1914 г.). Л. — М., 1926.

Рождественский М. Луцкий прорыв. М., 1938.

Ростунов И. И. Генерал Брусилов. М., 1964.

Ротэрмель А. Танненберг с точки зрения окружения и борьбы с ним. — “Война и революция”, 1931, № 12.

Рыбин Д. Лодзинская операция на русском фронте мировой войны в 1914 г. М., 1938.

Селезнев К. А. Пропаганда большевистской партии среди немецких солдат на русском фронте в 1914-1918 гг. — В кн.: “Ежегодник германской истории. 1970”. М., 1971.

Стратегический очерк войны 1914-1918 гг. Ч. 1-7. М., 1920-1923.

Стратегический очерк войны 1914-1918 гг. Румынский фронт. М., 1922.

Трутко И. Подготовка тыла Юго-Западного фронта (1914 г.). — “Военно-исторический журнал”, 1939, № 3.

Хмельков С. А. Борьба за Осовец. М,, 1939.

Храмов Ф. Восточно-Прусская операция 1914 г. Оперативно-стратегический очерк. М., 1940.

Фрайман А. Л. Революционная защита Петрограда в феврале — марте 1918 г. М — Л., 1964.

Черепанов А. И. Под Псковом и Нарвой. Февраль 1918 г. Изд. 2-е. М., 1963.

Черепанов А. И. В боях рожденная. М., 1970.

Черкасов П. Штурм Перемышля 7 октября (24 сентября) 1914 г. Л., 1927.

Шейдеман Е. Действия артиллерии на фронте 10 армии 6 — 10 июля 1917 г. — “Военная мысль и революция”, 1923, № 4.

Эйдеман Р., Меликов В. Армия в 1917 г. М. — Л., 1927.

Эстрейхер-Егоров Р. А. Гумбиненское сражение. (Активная оборона в армейской операции). М., 1933.

Яковлев В. Инженерное обеспечение Брусиловского прорыва (1916). — “Военно-исторический журнал”, 1940, № 8.

Jугословенски добровољачки корпус у Русиjи 1914-1918. Београд, 1954.

Eilsberger E. Der Durchbruch bei Brzeziny am 24. November 1914. 2. Aufl. Berlin, 1930.

Elze W. Tannenberg. Das deutsche Heer von 1914, seine Grundsätze und deren Auswirkung im Sieg an der Ostfront. Breslau, 1928.

François H. v. Gorlice 1915. Der Karpathendurchbruch und die Befreiung von Galizien. Leipzig, 1922.

Militarismus gegen Sowietmacht 1917 bis 1919. Das Fiasko der ersten antisowjetischen Aggression des deutschen Militarismus. Berlin, 1967.

Poseck M. v. Die deutsche Kavallerie 1915 in Kurland und Litauen. Berlin, 1924. Пер.: Позек М. Германская конница в Литве и в Курляндии в 1915 г. М. — Л., 1930.

Военные действия на других театрах

Арутюнян A. O. Кавказский фронт 1914-1917 гг. Ереван, 1971.

Готовцев А. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг. М., 1941.

Григорьев С. Г. Влияние Великой Октябрьской социалистической революции на подъем революционного движения в болгарской армии (11)17 — 1918 гг.). — “Ученые записки Дальневосточного государственного университета”, т. 18, 1968.

Камбуров Г. Братание между русскими и болгарскими воинами в годы первой мировой войны. — “Военно-исторический журнал”, 1970, № 6.

Капоретто. Разгром итальянской армии на р. Изонцо в октябре 1917 г. М., 1938.

Корсун Н. Г. Сарыкамышская операция на Кавказском фронте мировой войны в 1914-1915 гг. М., 1937.

Корсун Н. Г. Эрзерумская операция на Кавказском фронте мировой войны в 1915 — 1916 гг. М., 1938.

Корсун Н. Г. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг. М., 1939.

Корсун Н. Г. Алашкертская и Хамаданская операции на Кавказском фронте мировой войны в 1915 г. М., 1940.

Корсун Н. Г. Первая мировая война на Кавказском фронте. Оперативно-стратегический очерк. М., 1946.

Масловский Е. В. Мировая война на Кавказском фронте. 1914-1917 гг. Стратегический очерк. Париж, 1933.

Миллер А. Ф. Вступление Турции в первую мировую войну. — “Известия АН СССР. Серия истории и философии”, 1946, № 4.

Писарев Ю. А. Русские войска на Салоникском фронте 1916 — 1918 гг. — “Исторические записки”, т. 79, 1966.

Писарев Ю. А. Германо-австрийские планы на Балканах в годы первой мировой войны. — “Новая и новейшая история”, 1973, № 2.

Терехова М. В. Разложение болгарской армии в конце первой мировой войны. — “Ученые записки Академии общественных наук”, 1948, вып. 2.

Алимпић М. Рад Jугословенске бригаде у пробоjу Солунског фронта. Београд, 1923.

Българската армия в световна война. 1915 — 1918. Т. 1-9. София, 1936 — 1939. (Министерство на войната. Щаб на войската. Военноисторическа комисия).

Велики рат Србиjе за ослобоћење и уjедиење срба, хрвата и словенца. Књ. 1-31. Београд, Главни Генералштаб, 1924-1940.

Гледовић. Моjковачка битка. Титоград, 1966.

Дошкинов П. Чеганската операция. Кн. 1-2. София, 1940.

Зеленика М. Рат Србиjе и Црне Горе 1915. Београд, 1954.

Илиев И. Първата световна война. 1914-1918 г. Балкански военен театър. София, 1946.

Лукић Ћ. Битка на Дрини 1914. Београд, 1966.

Мартиновић H. Jaнко Вукотић и капитулациjа Црне Горе 1916. Центиње, 1957.

Ников Н. Транзитът на австро-германско оръжье за България и Турция в началото на първата световна война. — В кн.: Българско-германски отношения и връзки. Изследования и материали. Т. 1. София, 1972.

Павловић Ж. Битка на Колубари. Београд, 1928.

Раденковић М. Церска операциja. Београд, 1953.

Шкеровић Н. Црна Гора за врjеме првог светског рата. Односи са Србиjом. Капитулациjа. Титоград, 1963.

Barker I. The Bastard War. The Mesopotamian campaign of 1914-1918. New York, 1967.

Bernachot J. Les armées françaises en Orient après l'armistice de 1918. T. 1-2. Paris, 1970.

Boell L. Die Operationen in Ostafrika. Weltkrieg 1914-1918. Hamburg, 1951.

Bollati A. Gorizia e le bataglie dell’ autunno 1916. Milano, 1934.

Cadorna L. La guerra alla fronte italiana. Fino all' arresto sulla linea della Piave a del Grappa (24 maggio 1915 — 9 novembre 1917). Vol. 1-2. Milano, 1921.

Capello L. Caporetto perché? La 2-a armata e gli avvenimenti dell' ottobre 1917. Torino, 1967.

Cavina G. La guerra Italo-Austriaca 1915 — 1918. Faenza, 1967.

Conquet A. La bataille de Caporetto dans le cadre des opérations sur le front italien. Une surprise tactique et stratégique. Paris, 1936. Пер.: Конкэ А. Сражение под Капоретто. (1917 г.). M., 1940.

Deutschland und der Krieg an der italienischen Front 1915 bis 1918. Bearb. in der Kriegsgeschichtlichen Forschungsanstalt des Heeres. Berlin, 1943.

Falls С. Caporetto 1917. London, 1966.

Gheorghiu J. Unele aspecte ale aiutorului militar acordat de Rusia României în timpul campaniei anului 1916. Bucureşti, 1956.

Gorges E. H. La guerre dans l'Ouest africain. (Togo août 1914 — Camerun 1914-1916). Paris, 1933.

Guse F. Die Kaukasusfront im Weltkrieg bis zum Freiden von Brest. Leipzig, 1940.

Ingold F. J. J. Les troupes noires au combat. Cas concrets pour servir à l'etude des formes de la guerre. Paris, 1940.

Kiritescu C. Istoria rasboiului pentru întregirea României. Vol. 1-3. Bucureşti, 1927.

Larcher M. La Grande guerre dans les Balkans. Paris, 1929.

L'esercito italiano nella grande guerra (1915 — 1918). Vol. 1-7. Roma, 1931-1951. (Commando del corpo di stato maggiore. Ufficio storico).

Milar R. Death of an Army. Boston, 1970.

Moulaert G. La campagne du Tanganyika. (1916 — 1917). Bruxelles, 1934.

Mühlmann K. Das deutsch-türkische Waffenbündnis im Weltkriege, Leipzig, 1940.

Mühlmann K. Oberste Heeresleitung und Balkan im Weltkrieg 1914-1918. Berlin, 1942.

Price С. W. The Story of the Salonica army. New York, 1918.

Seifert J. Isonzo. Wien, 1936.

Sepić D. Italija. saveznici i iugoslavensko pitanje 1914-1918. Zagreb, 1970.

Stulli B. Ustanak mornara u Boki Kotorskoj. Split, 1959.

Vigezzi B. L'Italia di fronte della prima guerra mondiale. Milano/Napoli, 1966.

Villari L. The War on the Italian Front. London, 1932. Пер.: Виллари Л. Война на Итальянском фронте 1915 — 1918 гг. М., 1936.

Zelenika M. Prvi svetski rat 1914. Beograd, 1962.

Военные действия на море

Александров А. П., Исаков И. С., Белли В. А. Операции подводных лодок. Т. 1. Л., 1933.

Андреев В. И. Борьба на океанских коммуникациях. (По опыту двух мировых войн). М., 1961.

Балтийский флот. Исторический очерк. М., 1960.

Быков П. Д. Военные действия на Северном русском морском театре в империалистическую войну 1914-1918 гг. Л., 1939.

Военно-морская комиссия по исследованию и использованию опыта войны 1914-1918 гг. на море. Сб. 1-2. Пг., 1920-1922.

Гельмерсен П. В. Морская блокада. Л., 1925.

Гончаров Л. Г., Денисов Б. А. Использование мин в мировую войну 1915 — 1918 гг. М. — Л., 1940.

Денисов А. П., Перечнев Ю. Г. Русская береговая артиллерия. Исторический очерк. M, 1956.

Еремеев Л. Набеговые операции легких сил флота (лидеров и миноносцев). — “Морской сборник”, 1939, № 9.

Исаков И. Операция японцев против Циндао в 1914 г. Изд. 3-е. М. — Л., 1941.

История военно-морского искусства. Т. 3. М., 1953.

Киреев И. А. Траление в Балтийском море в войну 1914-4917 гг. M — Л., 1936.

Кодола Д Идея боя на минно-артиллерийской позиции в русском флоте. По опыту боевых действий Балтийского флота в первой мировой войне — “Морской сборник”, 1953, № 3.

Кодола Д. Ютландское сражение. — “Военно-исторический журнал”, 1966, № 4.

Козлов А. Борьба партии большевиков за предотвращение захвата Черноморского флота германскими империалистами. — “Военно-исторический журнал”, 1970, № 7.

Козлов И. Минные постановки русского флота в южной части Балтийского моря в 1914-1915 гг. — “Морской сборник”, 1950, № 1.

Козлов И. Действия русского Черноморского флота на морских сообщениях в первую мировую войну. — “Морской сборник”, 1951, № 10.

Козлов И. А., Шломин В. С. Северный флот. М., 1966.

Коленковский А. Дарданелльская операция. Изд. 2-е. М., 1938.

Косинский А. М. Моонзундская операция Балтийского флота 1917 г. Л., 1928.

Кровяков Н. С. “Ледовый поход” Балтийского флота в 1918 г. (К истории первой стратегической операции Советского Военно-Морского Флота). М., 1955.

Матвеев А. И. В боях за Моонзунд. М., 1957.

Новиков Н. Бой Черноморского флота с “Гебеном” у Босфора. — “Морской сборник”, 1935, № 9.

Новиков Н. Операции флота против берега на Черном море в 1914-1917 гг. М., 1937.

Новиков Н. Операции на Черном море и совместные действия армии и флота на побережье Лазистана. Изд. 3-е. М., 1938.

Пантелеев Ю. Противолодочная оборона Кольского залива в империалистическую войну 1914-1918 гг. — “Морской сборник”, 1940, № 6.

Петров М. Историческая справка о береговой обороне Балтийского моря в мировую войну. — “Морской сборник”, 1926, № 3.

Петровский В. Закупорочные операции. Л., 1937.

Пухов А. С. Моонзундское сражение. Революционные моряки Балтики на защите Петрограда в 1917 г. Л., 1957.

Сапожников В. И. Подвиг балтийцев в 1918 г. М., 1954.

Сирченко И. Т. Погибаю, но не сдаюсь! Краснодар, 1969.

Столяренко М. А. Значение северных морских сообщений и портов в годы первой мировой войны. — “Записки Центрального военно-морского музея”. Л., 1960, № 2.

Томашевич А. В. Подводные лодки в операциях русского флота на Балтийском море в 1914-1915 гг. М. — Л., 1939.

Травиничев А. Очерки о борьбе с подводными лодками. Империалистическая война 1914-1918 гг. М., 1938.

Трайнин П. Зеебрюгская операция. М. — Л., 1939.

Флот в первой мировой войне. Т. 1-2. М., 1964.

Хесин С. С. Октябрьская революция и флот. М., 1971.

Черноморский флот. Исторический очерк. М., 1967.

Шталь А. Совместная работа высшего морского и верховного командования в России в мировую войну. — “Военная мысль и революция”, 1924, № 4.

Шталь А. В. Развитие методов операций подводных лодок в войну 1914-1918 гг. на основных морских театрах. Изд. 2-е. М., 1937.

Bell A. С. A history of the blockade of Germany and of the countries associated with her in the Great War. Austria-Hungary, Bulgaria and Turkey. 1914-1918. London, 1961.

Benett G. Naval battles of the First World War. New York, 1968.

Cassar G. The French and the Dardanelles. A study of Failure in the conduct of War. London, 1971.

Chack P., Antler J. J. Histoire maritime de la première guerre mondiale. 1. 1914-1915 — Nord. Paris. 1969.

Chack P., Antier J. J. Histoire maritime de la première guerre mondiale. 2. Mediterrannée. (1914-1915). Paris, 1970.

Geyer A. Die deutschen U-Boote in ihrer Kriegführung 1914-1918. H. 1-4. Berlin, 1930. Пер.: Гайер А. Германские подводные лодки в войну 1914-1918 гг. Л., 1938.

Gibson R. H., Prendergast M. The Great Submarine War 1914-1918. London, 1931. Пер.: Гибсон Р., Прендергаст М. Германская подводная война 1914-1918 гг. Изд. 3-е. М., 1938.

Gladisch W. Skagerrak. Die Seeschlacht am 31. Mai 1916. Berlin, 1936.

Gray E. The killing time. London, 1972.

Greger R. Die russische Flotte im ersten Weltkrieg 1914-1917. München, 1970.

Hezlet A. The Submarine and Sea Power. London, 1967.

Hoekling A. The Great War at Sea. A history of naval action 1914-1918. London, 1967.

Jellicoe J. R. The Submarine Peril. The Admiralty Policy in 1917. London, 1934. Пер.: Джеллико Д. Р. Подводная опасность. M., 1937.

Kannengisser H. Gallipoli, Bedeutung und Verlauf der Kämpfe 1915. Berlin, 1927.

Der Krieg zur See 1914-1918. Hrsg. vom Marinearchiv und von der Kriegswissenschaftlichen Abteilung der Marine.

— Der Krieg in der Nordsee. Bd. 1-6. Berlin, 1920-1937; Bd. 7. Frankfurt a. M., 1964. Пер. т. 1: Гроос О. Война на море 1914-1918 гг. Т. 1. Военные действия в Северном море от возникновения войны до начала сентября 1914 г. Пг., 1921.

— Der Krieg in der Ostsee. Bd. 1-2. Berlin, 1921-1929; Bd. 3. Frankfurt a. M., 1964. Пер. т. l — 2: Фирле Р. Война на Балтийском море. Т. 1. От начала войны до марта 1915 г. М., 1937. Ролльман Г. Война на Балтийском море. 1915 г. М., 1937.

— Der Krieg in der türkischen Gewässern. Bd. 1-2. Berlin, 1928 — 1938. Пер. т. 1: Лорей Г. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг. М., 1935.

— Der Kreuzerkrieg in den ausländischen Gewässern. Bd. 1-3. Berlin, 1932-1937

— Der Handelskrieg mit U-Booten. Bd. 1-4. Berlin, 1932-1941; Bd. 5. Frankfurt a. M., 1966.

— Die Kämpfe der Kaiserlichen Marine in den deutschen Kolonien. T. 1-2. Berlin, 1935.

Michelsen A. Der U-Bootskrieg 1914-1918. Leipzig, 1925. Пер.: Михельсен А. Подводная война 1914-1918 гг. М. — Л., 1940.

Moorehead A. Gallipoli. London, 1956.

Rüge F. Scapa Flow 1919. Das Ende der deutschen Flotte. Oldenburg, 1969.

Simpson C. Lusitania. London, 1972.

Stegemann B. Die deutsche Marinepolitik 1916 — 1918. Berlin, 1970.

Tschischwitz E. v. Armee und Marine bei der Eroberung der Baltischen Inseln im Oktober 1917. Erfahrungen und Betrachtungen. Berlin, 1931. Пер.: Чишвиц Э. Захват балтийских островов Германией в 1917 г. М., 1937.

Thomazi A. La marine française dans la Grande guerre (1914-1918). Vol. 1-5. Paris, 1927 — 1929. Пер. т. 4: Томази А. Морская война на Адриатическом море. (1914-1918). М. — Л., 1940.

Williams J. Gallipoli: the Dardanelles campaign. London, 1969.

Wilson H. W. Battleships in action. Vol. 1-2. London, 1929. Пер. т. 2: Вильсон X. Линейные корабли в бою 1914-1918 гг. Изд. 3-е. М., 1938.

Вооруженные силы, вооружение и военная техника

Барсуков Е. 3. Русская артиллерия в мировую войну 1914-1918 гг. Т. 1-2. М., 1938 — 1940.

Барсуков Е. 3. Артиллерия русской армии (1900-1917). Т. 1-4. М., 1948 — 1949.

Васильев Н. Транспорт России в войне 1914-1918 гг. М., 1939.

Величко К. И. Крепости до и после мировой войны 1914-1918 гг. М., 1922.

Воздушный флот в мировой войне. Очерки и эпизоды воздушной войны 1914-1918 гг. Под ред. К. Е. Вейгелина. М., 1926.

Де-Лазари А. Н. Химическое оружие на фронтах мировой войны 1914-1918 гг. М., 1935.

Караев Г. Транспортные средства в войне 1914-1918 гг. — “Военно-исторический журнал”, 1941, № 1.

Красильников С. Н. Организация крупных общевойсковых соединений. (Прошедшее, настоящее и будущее). М., 1933.

Кричевский Я. Н. Санитарная служба французской армии во время мировой войны 1914-1918 гг. М. 1939.

Крупченко И. Танки в первой мировой войне. — “Военно-исторический журнал”, 1964, № 9.

Макшеев Ф. А. Артиллерия в войну 1914-1918 гг. на франко-германском фронте. Пг., 1921.

Маниковский А. А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. Изд. 3-е. М., 1937.

Милковский А. И. Автомобильные перевозки по опыту Западного фронта империалистической войны 1914-1918 гг. М., 1934.

Моисеев С. П. Список кораблей русского парового и броненосного флота (с 1861 по 1917). М., 1948.

Пути сообщения на театре войны 1914-1918 гг. Ч. 1. Краткий отчет Управления путей сообщения при штабе Верховного главнокомандующего. М., 1919.

Тау. Моторизация и механизация армий и война. М., 1933.

Федоров В. Г. Оружейное дело на грани двух эпох. (Работы оружейника 1900-1935 гг.). Ч. 2. Оружейное дело в первую империалистическую войну. Л., 1939.

Фигуровский Н. А. Очерк развития русского противогаза во время империалистической войны 1914-1918 гг. М. — Л., 1942.

Шульц Ю. Анализ потерь боевых флотов в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг. — “Морской сборник”, 1940, № 9.

Яковлев В. В., Шмаков Н. И. Долговременные фортификационные формы к началу и во время империалистической войны 1914-1918 гг. М., 1936.

Cron H. Die Organisation des deutschen Heeres im Weltkriege. Berlin, 1923. (Forschungen und Darstellungen aus dem Reichsarchiv, H. 5).

Die deutschen Luftstreitkräfte im Weltkriege, Hrsg. von G. P. Neumann. Berlin, 1920.

Doumenc. Les transports automobiles sur le front français 1914-1918. Paris, 1920.

Dupont. Le Haut Commandement Alleman en 1914. Paris, 1922. Пер.: Дюпон, Высшее германское командование. M., 1923.

Entwicklung und Einsatz der deutschen Flackwaffe und des Luftschutzes im Weltkriege. Hrsg. von der Kriegswissenschaftlichen Abteilung der Luftwaffe. Berlin, 1939.

Foulkes C. H. “Gas!” The story of the special brigade. Edinburgh/London, 1934.

Fries A. A., West C. J. Chemical warfare. New York, 1921. Пер.: Фрайс А., Вест К. Химическая война. M., 1924.

Funken L., Funken F. L'uniforme et les armes des soldats de la guerre 1914-1918. Tournai, 1970.

Gascouin F. E. L'évolution de l'artillerie pendant la guerre. Paris, 1921. Пер.: Гаскуэн. Эволюция артиллерии во время мировой войны. М., 1921.

Hankey M. The Supreme Command 1914-1918. Vol. 1-2. London, 1961.

Heigl's. Taschenbuch der Tanks. T. 1-2. München, 1935. Пер.: Хейгль. Танки. Справочник. Ч. 1-2. М., 1936.

Herr. L'artillerie ce qu'elle a été ce qu'elle est ce qu'elle doit être. Paris, 1923. Пер.: Эрр. Артиллерия в прошлом, настоящем и будущем. М., 1936.

Hogg J. V., Thurston L. F. British artillery weapons and ammunition 1914-1918. London, 1972.

Köppen P. Die Überwasserstreitkräfte und ihre Technik. Berlin, 1930. Пер.: Кеппен П. Надводные корабли и их техника в войну 1914-1918 гг. М., 1937.

Kretschmann W. Die Wiederherstellung der Eisenbahnen auf dem westlichen Kriegsschauplatz. Berlin, 1922. Пер.: Кречман В. Восстановление германцами железных дорог во время войны 1914-1918 гг. Ч. 1. Западный театр военных действий (французский фронт). Л., 1928.

Kretschmann W. Die Wiederherstellung der Eisenbahnen auf dem östlichen Kriegsschauplatz. Berlin, 1925. Пер.: Кречман В. Восстановление германцами железных дорог во время войны 1914-1918 гг. Ч. 2. Восточный театр военных действий (русский фронт). Л., 1928.

Le Hénaff, Bornec. Les chemins de fer français et la guerre. Paris, 1922. Пер.: Ле-Энаф, Борнэк. Французские железные дороги и война. М., 1923.

Die militärischen Lehren des großen Krieges. Hrsg. von M. Schwarte. Berlin, 1920.

Mobilmachung, Aufmarsch und erster Einsatz der deutschen Luftstreitkräfte im August 1914. Hrsg. von der Kriegswissenschaftlichen Abteilung der Luftwaffe. Berlin, 1939.

Nowarra J. German Tanks 1914-1968. New York, 1968.

Peschaud M. Les chemins de fer allemands et la guerre. Paris. 1927. Пер.: Пешо M. Германские железные дороги и война. М., 1931.

Rébold J. La guerre de forteresse 1914-1918. Paris. 1936. Пер.: Ребольд Ж. Крепостная война в 1914-1918 гг. М., 1938.

Sarter A. Die deutschen Eisenbahnen im Kriege. Stuttgart/Berlin/Leipzig, 1930. Пер.: Зартер А. Германские железные дороги во время мировой войны. М., 1934.

Senger und Etterlin F. M. v. Die Kampfwagen von 1916 — 1966. München, 1966.

Die Technik im Weltkriege. Hrsg. von M. Schwarte. Berlin, 1920. Сокр. пер.: Шварте М. Техника в мировой войне. Краткое извлечение А. Бурова. М. — Л., 1927.

Zwehl Я. v. Generalstabsdienst im Frieden und im Kriege. Berlin, 1923. Пер.: Цвель Х. Служба генерального штаба в мирное время и на войне М. — Л., 1927.

Военная наука и военное искусство

Алафузов В. А. Доктрины германского флота. М., 1956.

Белицкий С. Стратегические резервы. М. — Л., 1930.

Викторов 3. О характере начального периода в двух мировых войнах. — “Военно-исторический журнал”, 1960, № 4.

Военная стратегия. Под ред. В. Д. Соколовского. Изд. 3-е. М., 1968.

Воздушная разведка. Сборник военно-исторических примеров. Сост. А. Н. Лапчинский. М., 1938.

Вольпе А. Фронтальный удар. Эволюция форм оперативного маневра в позиционный период мировой войны. М., 1931.

Вопросы стратегии и оперативного искусства в советских военных трудах. (1917 — 1940 гг.). М., 1965.

Вопросы тактики в советских военных трудах. (1917 — 1940 гг.). М., 1970.

Денисов В. А. Действия авиации по железным дорогам. М., 1939.

Ионов П. Роль авиации в наступательных операциях сухопутных сил 1918 г. и современной войны. — “Вестник воздушного флота”, 1938, № 4.

Иссерсон Г. Эволюция оперативного искусства. М., 1932.

Казаков М. Использование резервов русской армии в первой мировой войне. — “Военно-исторический журнал”, 1971, № 12.

Капустин Н. Оперативное искусство в позиционной войне. М. — Л., 1927.

Кирей В. Артиллерия атаки и обороны. Выводы из применения артиллерии на русском фронте в 1914-1917 гг. Изд. 2-е. М., 1936.

Кирпичников А. Конные массы в развитии прорыва. — “Военно-исторический журнал”, 1940, № 8.

Князев М. С. Борьба в позиционных условиях. Изд. 2-е. М., 1941.

Козлов С. Некоторые вопросы стратегического развертывания но опыту двух мировых войн. — “Военно-исторический журнал”, 1959, № 12.

Козлов С. Военная наука и военные доктрины к первой мировой войне. — “Военно-исторический журнал”, 1964, № 11.

Козлов С. К вопросу о развитии русской военной науки в ходе первой мировой войны. — “Военно-исторический журнал”, 1970, № 9.

Коркодинов П. О способах решения стратегических задач в первой мировой войне. — “Военно-исторический журнал”, 1964, № 7.

Меликов В. А. Стратегическое развертывание. (По опыту первой мировой империалистической войны 1914-1918 гг. и гражданской войны в СССР). Т. 1. Первая империалистическая война 1914-1918 гг. Изд. 2-е. М., 1939.

Мернов В. О содержании начального периода мировых войн. — “Военно-исторический журнал”, 1960, № 9.

Петров М. Морская оборона берегов в опыте последних войн России. Л., 1927.

Ростунов И. И. В. И. Ленин о войнах эпохи империализма. — В кн.: В. И. Ленин и военная история. М., 1970.

Сборник статей по военному искусству. М., 1921.

Свечин А. Стратегия. Изд. 2-е. М., 1927.

Свечин А. Искусство вождения полка по опыту войны 1914-1918 гг. Т. 1. М. — Л., 1930.

Смирнов П. С. Прорыв укрепленной полосы. М., 1941.

Снитко Н., Шляхтер Я. Использование войск. Ч. 1. Германская армия в 1914-1918 гг. М., 1930.,

Соловьев И. Некоторые вопросы русского военно-морского искусства в первой мировой войне. — “Морской сборник”, 1953, № 8.

Таленский Н. Некоторые выводы из опыта войны 1914-1918 гг. — “Военно-исторический журнал”, 1940, № 8.

Травиничев А., Томашевич А. Опыт подводной войны 1914-1918 гг. М., 1931.

Триандафилов В. К. Характер операций современных армий. Изд. 4-е. М., 1937.

Трунов К. История развития воздушного боя в империалистическую войну 1914-1918 гг. (Период с момента начала империалистической войны до осени 1915 г.). — “Вестник воздушного флота”, 1938, № 4.

Трунов К. История развития воздушного боя в мировую войну 1914-1918 гг. (Период с осени 1915 г. до боев на Сомме — июль 1916 г.). — “Вестник воздушного флота”, 1938, № 5.

Arndt H. Der Luftkrieg. Berlin, 1922. Пер.: Арндт Г. Воздушная война. М., 1925.

Assmann K. Deutsche Seestrategie in zwei Weltkriegen. Heidelberg, 1957.

Balck W. Entwicklung der Taktik im Weltkriege. Berlin, 1922. Пер.: Балк В. Развитие тактики в мировую войну. Пг., 1923.

Beck L. Studien. Stuttgart, 1955.

Blau E. G. Die operative Verwendung der deutschen Kavallerie im Weltkrieg 1914-1918. Bd. 1-2. München, 1934.

Borchert M. Der Kampf gegen Tanks. Dargestellt an den Ereignissen der Doppelschlacht bei Cambrai. Berlin, 1931. Сокр. пер.: Борхерт М. Применение танков в сражении под Камбре. М., 1931.

Bruchmüller G. Die Artillerie beim Angriff im Stellungskrieg. Charlottenburg. 1926. Пер.: Брухмюллер Г. Артиллерия при наступлении в позиционной войне. Изд. 3-е. М., 1936.

Cooke D. С. Sky Battle: 1914-1918. New York, 1970.

Creswell J. Naval Warfare. An introductory Study. London, s. a.. Пер.: Кресуэлл Д. Война на море. М. — Л., 1941.

Culmann F. Stratégie. Paris, 1929. Пер.: Кюльман Ф. Стратегия. М., 1939.

Culmann F. Tactique générale d'après l'expérience de la Grande guerre. 5-e édition remaniée. Paris, 1926. Пер.: Кюльман Ф. Общая тактика по опыту мировой войны. М. — Л., 1928.

Eimansberger L. R. Der Kampfwagenkrieg. München, 1934. Пер.: Эймансбергер Л. Р. Танковая война. M., 1937.

Erfurt W. Die Überraschung im Kriege. Berlin, 1938.

Erfurt W. Der Vernichtungssieg. Eine Studie über das Zusammenwirken getrennter Heeresteile. Berlin, 1939. Пер.: Эрфурт В. Победа с полным уничтожением противника. М., 1941.

Foley J. The boilerplate War. London, 1963.

Freytag-Loringhoven H. v. Folgerungen aus dem Weltkriege. Berlin, 1918. Пер.: Фрейтаг-Лорингофен Г. Выводы из мировой войны. М., 1923.

Freytag-Loringhoven H. v. Heerführung im Weltkriege. Vergleichende Studien. Bd. 1-2. Berlin, 1920-1922.

Fuller J. F. C. Tanks in the Great War 1914-1918. London, 1920. Пер.: Фуллер Д. Ф. Ч. Танки в великой войне 1914-1918 гг. М., 1923.

Groos O. Seekriegslehren im Lichte des Weltkrieges. Berlin, 1929. Пер.: Гроос О. Учение о морской войне в свете опыта мировой войны. М., 1930.

Grundriss der Taktik auf Grund der Erfahrungen des Weltkrieges. Berlin, 1925. Пер.: Основы тактики по опыту мировой войны. М. — Л., 1929.

Guderian H. Achtung — Panzer! Die Entwicklung der Panzerwaffe, ihre Kampftaktik und ihre operativen Möglichkeiten. Stuttgart, 1937.

Guderian H. Die Panzertruppen und ihre Zusammenwirken mit anderen Waffen. 2. Aufl. Berlin, 1938. Пер.: Гудериан Г. Бронетанковые войска и их взаимодействие с другими родами войск. М., 1940.

Hanslian R., Bergendorff F. Der chemische Krieg. Gasangriff, Gasabwehr und Raucherzeugung. Berlin, 1925. Пер.: Ганслиан Р., Береендорф Ф. Химическое нападение и оборона. М., 1925.

Hoeppner E. v. Deutschlands Krieg in der Luft. Ein Rückblick auf die Entwicklung und der Leistungen unserer Heeres-Luftstreitkräfte im Weltkriege. Leipzig, 1921. Пер.: Геппнер Э. Война Германии в воздухе. М., 1924.

Justow K. Feldherr und Kriegstechnik. Studien über den Operationsplan des Grafen Schlieffen und Lehren für unseren Wehraufbau und unsere Landesverteidigung. Oldenburg, 1933.

Krafft von Dellmensingen K. Der Durchbruch. Studie an Hand der Vorgänge des Weltkrieges 1914-1918. Hamburg, 1938.

Leinveber A. Mit Clausewitz durch die Rätsel und Fragen, Irrungen und Wirrungen des Weltkrieges. Leipzig, 1926.

Liddel Hart B. H. Strategy the Indirect Approach. New York, 1954. Пер.: Лиддел Гарт Б. X. Стратегия непрямых действий. М., 1957.

Löbell E. v. Der Nahkampf. Beispiele und Lehren auf Grund der Erfahrungen des Weltkrieges. Berlin, 1929. Пер.: Лебель Е. Ближний бой. Примеры и выводы на основе опыта мировой войны. М. — Л., 1930.

Longstreet S. The canvas Falcons. New York, 1970.

Lucas. L'évolution des idées tactiques en France et en Allemagne pendant la guerre 1914-1918. Paris, 1923. Пер.: Люка. Эволюция тактических идей во Франции и Германии во время войны 1914-1918 гг. М. — Л., 1926.

Normann A. The Great War in the Air. London, 1969.

Poseck M. v. Der Aufklärungsdienst der Kavallerie nach der Erfahrungen des Weltkrieges. Berlin, 1927. Пер.: Позек М. Разведывательная деятельность конницы по опыту мировой войны. М. — Л., 1928.

Ralleigh W. The War in the Air (in 6 vls). Vol. 1-2. London, 1969.

Robinson D. H. The Zeppelin in combat. Henley-on-Thames (Oxfordshire), 1971.

Volckheim E. Die deutschen Kampfwagen im Weltkriege. 2. Aufl. Berlin, 1937.

Wegener W. Die Seestrategie des Weltkrieges. Berlin, 1929. Пер.: Вегенер В. Морская стратегия мировой войны. — В кн.: Оперативно-тактические взгляды германского флота. Сборник статей из германской военно-морской литературы. М. — Л., 1941.

Историография. Библиографические и справочные издания

Вержховский Д., Ляхов В. Советская историческая литература о первой мировой войне. — “Военно-исторический журнал”, 1964, № 12.

Виноградов К. Б. Буржуазная историография первой мировой войны. Происхождение войны и международные отношения в 1914-1917 гг., М., 1962.

Виноградов К. Б. Происхождение первой мировой войны в трудах Пьера Ренувена. — “Новая и новейшая история”, 1964, № 4.

Виноградов К. Б. Накануне первой мировой войны. Некоторые итоги новых исследований. — “Новая и новейшая история”, 1973, № 1.

Данилов А. И. Немецкие буржуазные историки “либерального” направления во время первой мировой войны и революции 1918 — 1919 гг. — “Новая и новейшая история”, 1958, № 5.

Дзенцскевич А. Р. Брест-Литовский мир во французской буржуазной историографии. — “Труды Ленинградского отделения Института истории АН СССР”, 1961, вып. 3.

Драбкин Я. С. Легенда об ударе кинжалом в спину. — “Новая и новейшая история”, 1964, № 1.

Евусалимский А. С. Вопрос об ответственности за войну. (Документы по истории мировой войны, как орудие политической борьбы). — “Историк-марксист”, 1932, т. 1-2.

Застенкер H. E. Веймарские мифы о причинах поражения Германии в войне 1914-1918 гг. — “Вопросы истории”, 1945, № 2.

Лебедев В. В. К историографии проблемы выхода России из войны накануне Февральской революции — “Вопросы истории”, 1971, № 8.

Ляхов В. Об искажениях в оценке роли русского фронта в первой мировой войне — “Военно-исторический журнал”, 1960, № 10.

Нотович Ф. И. Обвинительный акт против империалистической борьбы за раздел мира. (Советское издание документов “Международные отношения в эпоху империализма” и иностранные публикации). — “Историк-марксист”, 1934, кн. 1.

Нотович Ф. И. Фашистская историография о “виновниках” мировой войны. — В кн.: Против фашистской фальсификации истории. Сборник статей. М. — Л, 1939.

Петряев К. Д. Мифы и действительность в “критическом пересмотре” прошлого. Очерки буржуазной историографии ФРГ. Киев, 1969.

Писарев Ю. А. Югославские публикации и архивы по первой мировой войне. — В кн.: Международные связи стран Центральной, Восточной и Юго-Восточной Европы и славяно-германские отношения. М., 1968.

Ростунов И. И. Некоторые вопросы изучения истории первой мировой войны. — “Вестник военной истории. Научные записки” (Институт военной истории МО СССР), вып. 1. М., 1970.

Ростунов И. Мемуары Брусилова как исторический источник. — “Военно-исторический журнал”, 1972, № 8.

Салов В. И Современная западногерманская буржуазная историография. М., 1968.

Чубарьян А. О. Брестский мир в американской и английской буржуазной историографии. — “Вопросы истории”, 1962, № 3. ,

Шацилло К. Ф. Проблемы первой мировой войны в освещении советской исторической литературы 1964-1966 гг. — “История СССР”, 1967, № 4.

Щербаков А. Омоложение легенды. (О фальсификации истории мировой войны 1914-1918 гг.). — “Военно-исторический журнал”, 1964, № 8.

Brühl R. Militärgeschichte und Kriegspolitik. Zur Militärgeschichtsschreibung des preußisch-deutschen Generalstabes 1816 — 1945. Berlin, 1973.

German Imperialism 1914-1918: the development of a historical debate. Ed. by G. D. Feldman New York, 1972.

Hiller von Gaertringen F. “Dolchstoss” — Diskussionen und “Dolchstosslegende” in Wandeln von vier Jahrzehnten. — In: Geschichte und Gegenwartsbewußtsein. Historische Betrachtungen und Untersuchungen. Göttingen. 1963.

Klein F. Über die Verfälschung der historischen Wahrheit in der Aktenpublikation “Die Große Politik der Europäischen Kabinette 1871-1914”. — “Zeitschrift für Geschichtswissenschaft”, 1959, H. 2.

Klein F. Die westdeutsche Geschichtsschreibung über die Ziele des deutschen Imperialismus im ersten Weltkrieg. — “Zeitschrift für Geschichtswissenschaft”, 1962, H. 8,

Klein F. Die deutschen Historiker im ersten Weltkrieg. — In: Studien über die deutsche Geschichtswissenschaft. Bd. 2. Berlin, 1965.

Petzold J. Die Dolchstosslegende. Eine Geschichtsfälschung im Dienst des deutschen Imperialismus und Militarismus. Berlin, 1963.

* * *

История СССР. Указатель советской литературы за 1917 — 1952 гг. Т. 2. История СССР в период капитализма (1861-1917). М., 1958.

Красный архив. Исторический журнал 1922-1941. Аннотированный указатель содержания. М., 1960.

Народное хозяйство и война. Библиографический справочник. М., 1927.

Хмелевский Г. Мировая империалистическая война 1914-18 гг. Систематический указатель книжной и статейной военно-исторической литературы за 1914-1935 гг. М., 1936.

Венкова-Илиева Л Първата световна война 1914-1918 г. и участието на България в нея. (Библиографска справка). — “Военноисторически сборник”. София, 1968, № 2.

Barengo U., Blatto О. Saggio bibliografico sulla guerra mondiale. Volumi, opuscoli, articoli sulla guerra 1914-1918. Torino, 1926.

Bibliographie zur Geschichte des Britischen Reiches im Weltkrieg 1914 -1918. Stuttgart, 1936.

Bibliographie zur Geschichte Österreich-Ungarns im Weltkrieg 1914-1918. Stuttgart, 1934.

Bibliographie zur Geschichte Italiens in der Vorkriegszeit und im Weltkrieg. Stuttgart, 1939.

Bibliographie zur militärischen Geschichte Frankreichs im Weltkrieg. Stuttgart, 1938.

Bibliographie zur politischen Geschichte Frankreichs in der Vorkriegszeit und im Weltkrieg. Stuttgart, 1937.

Block C. Bibliographie méthodique de l'histoire économique et sociale de la Franco pendant la guerre. Paris, 1924.

Falls С. War Books. A critical guide. London, 1930.

Gunzenhäuser M. Die Bibliographien zur Geschichte des ersten Weltkrieges. Literaturbericht und Bibliographie. Frankfurt a. M., 1964.

Heer und Wehr im Buche der Gegenwart. Bd. 1-3. Berlin, 1929 — 1939.

Triśić N. D. Sarajewski atentat u svietu bibliografskih podataka. Sarajevo, 1960.

The two World Wars. Selective bibliography. Oxford/London/Edinburgh/New York/Paris/Frankfurt a. M., 1964.

* * *

Де-Лазари A. H. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг. Атлас схем. М., 1934.

Мировая война в цифрах. М. — Л., 1934.

Россия в мировой войне 1914-1918 гг. (В цифрах). М., 1925.

Gilbert M. First World War atlas. London, 1970.

Larcher. Données, statistiques, concernant la guerre 1914-1918. — “Revue militaire française”, 1933, N. 140.

Schwertfeger B. Die diplomatischen Akten des Auswärtigen Amtes, 1871-1914. Ein Wegweiser durch das große Aktenwerk der deutschen Regierung. Bd. 1-5. Berlin, 1923-1927.

Statistica dello sforzo militare italiano nella guerra mondiale. La forza dell’ esercito. Roma, 1927. (Ministero della guerra. Ufficio statistico).

Der Völkerkrieg. Eine Chronik der Ereignisse seit dem 1. Juli 1914. Hrsg. von C. H. Bauer. Bd. 1-28. Stuttgart, 1914-1923.

Wren J. The Great Battles of World War I. London, 1972.

Примечания

К названиям глав

{I}В главе использованы материалы Д. В. Вержховского
{II}Подраздел написан совместно с М. Н. Осиповой
{III}Выводы к главе написаны А. М. Агеевым
{IV}Выводы к главе написаны А. М. Агеевым

Введение

{1}“Программа Коммунистической партии Советского Союза”. М., 1974, стр. 25.

{2}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 44, стр. 205.

{3}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 196.

{4}“Декреты Советской власти”, т. II. М., 1959, стр. 542.

{5}“КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК”, изд. 8-е, т. 2. М., 1970, стр. 46.

{6}В сентябре 1918 г. в связи с расформированием оперативного управления Всероссийского главного штаба упразднялась и военно-историческая часть. Вместо нее 13 ноября 1918 г. в составе организационного управления был создан военно-исторический отдел численностью 29 человек.

{7}Функции комиссии неоднократно уточнялись и дополнялись. Соответственно менялось и ее название. С 10 декабря 1918 г. она именовалась Комиссией по исследованию и использованию опыта войны 1914-1918 гг., с 20 января 1920 г. — Военно-исторической комиссией, со 2 сентября 1921 г. — Комиссией по исследованию опыта мировой и гражданской войн, с 15 апреля 1923 г. — Военно-исторической комиссией. 15 апреля 1924 г. она была расформирована и на ее основе образовался военно-исторический отдел Штаба РККА. Первоначально комиссия состояла при военно-исторической части и военно-историческом отделе Всероссийского главного штаба, 30 апреля 1921 г. вошла в состав Штаба РККА с подчинением первому помощнику начальника штаба, с 1 августа 1921 г. находилась при Реввоенсовете СССР. Штатный состав ее в разное время колебался в пределах от 25 до 94 человек. Председателями комиссии были В. Н. Клембовский (1918 г.), А. А. Свечин (1918 — 1923 гг.), В. А. Антонов-Овсеенко (1923-1924 гг.).

{8}С 22 ноября 1918 г по 15 июня 1923 г. она существовала при Морской академии, затем ее работу продолжал морской отдел Военно-исторической комиссии Из числа бывших сотрудников Морискома, работавших в академии, образовался Отдел изучения рукописей и документов (ЦГАСА, ф. 7, оп. 5, д. 74, лл. 83-94).

{9}“Военно-исторический сборник” Труды Военно-исторической комиссии, вып. 1-4. M., 1919 — 1920.

{10}“Военно-исторический бюллетень”, № 1-3. М., 1935 — 1936.

{11}Издание журнала началось в августе 1939 г. В июле 1941 г. выпуск журнала был прекращен. В январе 1959 г. издание “Военно-исторического журнала” возобновилось.

{12}“КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК”, изд. 8-е, т. 2, стр. 46 — 47.

{13}“Декреты Советской власти”, т II, стр. 543

{14}Там же, стр. 383-385.

{15}“Сборник секретных документов из архива бывшего Министерства иностранных дел”, № 1-7. Пг., 1917 — 1918. Подробнее об этом см.: М. П. Ирошников, А. О. Чубарьян. Тайное становится явным. Об издании секретных договоров царского и Временного правительств. M., 1970.

{16}“Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств. 1878 — 1917”. Серия 3. 1914-1917 гг., т. 1-10. М. — Л., 1931-1938. Опубликован один том сокращенного издания этой серии: “Международные отношения в эпоху империализма. Сокращенное издание. Документы из архивов царского и Временного правительств”. Серия 3. 1914-1917 гг., т. 1. 14 января — 4 августа 1914 г. М., 1935.

{17}“Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств. 1878 — 1917”. Серия 2. 1900-1913 гг., т. 18 — 20. 1938 — 1940.

{18}К. Б. Виноградов. Буржуазная историография первой мировой войны. Происхождение войны и международные отношения 1914-1917 гг. М., 1962, стр. 44.

{19}“Лодзинская операция”. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917 гг.). М., 1936; “Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917 гг.). М., 1938; “Восточно-Прусская операция”. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917 гг.). М., 1939; “Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917 гг.). М., 1940; “Горлицкая операция”. Сборник документов мировой империалистической войны на русском фронте (1914-1917 гг.). М., 1941.

{20}А. А. Брусилов. Мои воспоминания. М., 1963.

{21}Подробнее см.: И. Ростунов. Мемуары Брусилова как исторический источник. — “Военно-исторический журнал”, 1972, № 8, стр. 97 — 104.

{22}М. Д. Бонч-Бруевич. Вся власть Советам. М., 1957; А. И. Верховский. На трудном перевале. М., 1959; M. H. Герасимов. Пробуждение. М., 1965; А. А. Игнатьев. Пятьдесят лет в строю, т. 1-2. М., 1959; М. К. Лемке. 250 дней в царской ставке (25 сентября 1915 г. — 2 июля 1916). Пг., 1920; А. А. Поливанов. Из дневников и воспоминаний по должности военного министра и его помощника. 1907 — 1916 гг. М., 1924; А. Самойло. Две жизни. Изд. 2-е, испр. и доп. Л., 1963; Б. М. Шапошников. Воспоминания. Военно-научные труды, М., 1974.

{23}Подробнее см : В. А. Емец. Советская историография происхождения первой мировой войны. — В кн.: “Первая мировая война”. М., 1988, стр. 23-57.

{24}“История дипломатии”, изд. 2-е, т. 2. M., 1963.

{25}“Краткий стратегический очерк войны 1914-1918 гг. Русский фронт”, вып. 1-2 М., 1918 — 1919.

{26}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 1-7. М., 1920-1923. Авторами его были: Я. К. Цихович (ч. 1), Г. К. Корольков (ч. 2), А. А. Незнамов (ч. 3-4), В. Н. Клембовский (ч. 5), А. М. Зайончковский (ч. 6 — 7) Отдельно вышла 8-я часть — “Стратегический очерк войны 1914-1918 гг. Румынский фронт”. Составил Ф. И. Васильев. М., 1922.

{27}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг. Общий стратегический очерк. М., 1924.

{28}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг. Изд. 2-е, перер. и доп. М., 1931.

{29}А. Н. Де-Лазари Атлас схем к труду Зайончковского. М., 1924; он же. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг. Атлас схем М., 1934.

{30}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1-3. М., 1938 — 1939.

{31}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма (до конца первой мировой войны 1914-1918гг.). М., 1967.

{32}Подробный перечень работ см. в библиографическом указателе.

{33}“Флот в первой мировой войне”. В двух томах. М., 1964.

{34}А. Вольпе. Фронтальный удар. Эволюция форм оперативного маневра в позиционный период мировой войны. М., 1931; М. Галактионов. Темпы операций, ч. 1. Париж, 1914 г. М., 1937; Н. Капустин. Оперативное искусство в позиционной войне. М. — Л., 1927; В. А. Меликов. Стратегическое развертывание (По опыту мировой империалистической войны 1914-1918 гг.). М., 1939; Н. Н. Мовчин. Последовательные операции по опыту Марны и Вислы. М., 1928; Б. М. Шапошников. Мозг армии, кн. 1-3. М. — Л., 1927 — 1929.

{35}В. А. Алафузов. Доктрины германского флота. М., 1956; Н. Т. Царев. От Шлиффена до Гинденбурга (О провале военной доктрины кайзеровской Германии в 1914-1918 гг.). М., 1956.

{36}И. Илиев. Първата световна война 1914-1918 гг. Балкански военен театър. София, 1946.

{37}Т. Влахов. Отношенията между България и Централните сили по време на войните 1912-1918 гг. София, 1957.

{38}J. Holzer, J. Molenda. Polska w pierwszei wojnie switowei. Warszawa, 1967; H. Ratowski. Rospad Austro-Wiger 1914-1918. Wroclaw, 1965.

{39}J. Gheorghiu. Unele aspecte ale ajutorului militar acordat de Rusia României în timpul campaniei anului 1916. Bucureşti, 1956.

{40}M. Зеленика. Рат Србjе и Црне Горе 1915. Београд, 1954; В. Лукиħ. Битка на Дрини 1914. Београд, 1966; M. Zelenika. Prvi svetski rat 1914. Beograd, 1962.

{41}A. Schreiner. Zur Geschichte der deutschen Aussenpolitik 1871-1945, Bd. 1. 1871-1918. “Von der Reichsgründung bis zur Novemberrevolution”. Berlin, 1955; W. Basler. Deutschlands Annexionspolitik in Polen und im Baltikum 1914-1918. Berlin, 1962; L. Rathmann. Stossrichtung Nahost 1914-1918. Berlin, 1963; “Politik im Krieg 1914-1918. Studien zur Politik der deutschen herrschenden Klassen im ersten Weltkrieg”. Berlin, 1964.

{42}A. Schröter. Krieg-Staat-Monopol 1914-1918. Berlin, 1965; H. Weber. Ludendorff und Monopole. Deutsche Kriegspolitik 1916 — 1918. Berlin, 1966.

{43}H. Otto. Schlieffen und der Generalstab. Der preussisch-deutsche Generalstab unter der Leitung des Generals von Schlieffen 1891-1905. Berlin, 1966.

{44}Г. Фёрстерч, Г. Гельмерт, Г. Отто, Г. Шниттер. Прусско-германский генеральный штаб 1640-1965. К его политической роли в истории. Пер. с нем. М., 1966.

{45}Г. Гейдорн. Монополии — пресса — война. Исследование внешней политики Германии с 1902 по 1914 год. Роль прессы в подготовке первой мировой войны. Пер. с нем. М., 1964.

{46}“Militarismus gegen Sowjetmacht 1917 — 1919. Das Fiasko der ersten antisowjetischen Aggression der deutschen Militarismus”. Berlin, 1967.

{47}H. Otto, K. Schmiedet, H. Schnitter. Der erste Weltkrieg. Militärhistorischer Abriss. Berlin, 1964. (2. Aufl., 1968).

{48}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 1-3. Berlin, 1968 — 1969.

{49}К. Б. Виноградов. Буржуазная историография первой мировой войны, стр. 32-40.

{50}“Die Grosse Politik der Europäischen Kabinette 1871-1914”. Sammlung der diplomatischen Akten des Auswärtigen Amtes. Hrsg. von J. Lepsius, A. Mendelsson-Barthold, F. Thimme. Bd. 1-40. Berlin, 1922-1927.

{51}F. Klein. Über die Verfälschung der historischen Wahrheit in der Aktenpublikation “Die Grosse Politik der Europäischen Kabinette 1871-1914”. — “Zeitschrift für Geschichtswissenschaft”. Berlin, 1959, H. 2, S. 318 — 330.

{52}А. С. Ерусалимский Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века. Изд. 2-е M., 1952, стр. 19.

{53}“Österreich-Ungarns Aussenpolitik von der Bosnischen Krise 1908 bis zum Kriegsausbruch 1914”. Diplomatische Aktenstücke des Österreichisch-Ungarischen Ministerium der Aüssern”, Bd. l — 9. Wien, 1930.

{54}“British Documents on the Origins of the War. 1898 — 1914” Ed. by G. Gooch and H. Temperley, vol. 1-11. London, 1926 — 1938.

{55}К. Б. Виноградов. Буржуазная историография первой мировой войны, стр. 63-65.

{56}“Papers Relating to the Foreign Relations of the United States. The World War 1914-1918”. Supplements, vol. 1-8. Washington, 1928 — 1934.

{57}“The Lansing Papers 1914-1920”, vol 1-2. Washington, 1939 — 1940.

{58}“Documents diplomatiques français (1871-1914)”. Ministère des affaires étrangères. Commission de publication des documents relatifs aux origines de la guerre de 1914. Ser. 1 (1871-1900), T. 1-16. Paris, 1929 — 1959; Ser. 2 (1901-1911), T. 1-14. Paris, 1931-1955; Ser. 3 (1911-1914), T. 1-11. Paris, 1929 — 1936.

{59}К. Б. Виноградов. К завершению публикации французских документов 1871-1914 гг. — “Вопросы истории”, 1961, № 8.

{60}Перечень основной мемуарной литературы дан в конце труда.

{61}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Die militärischen Operationen zu Lande”, Bd. 1-9. bearb. im Reichsarchiv. Berlin, 1925 — 1933; Bd. 10-11, im Auftrage des Reichskriegsministeriums bearb. und hrsg. von der Forschungsanstalt für Kriegs- und Heeresgeschichte. Berlin, 1936 — 1938; Bd. 12-14, im Auftrage des Oberkommandos des Heeres bearb. und hrsg. von der Kriegsgeschichtlichen Forschungsanstalt des Heeres. Berlin, 1939 — 1944 (Neuaufl. von Bd. 13 und 14. hrsg. vom Bundesarchiv Koblenz. Bonn, 1956).

{62}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bearb. im Reichsarchiv. Das deutsche Feldeisenbahnwesen”, Bd. 1. Die Eisenbahnen zu Kriegsbeginn. Berlin, 1928.

{63}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Bearb. im Reichsarchiv. Kriegsrüstung und Kriegswirtschaft”, Bd. I (mit Anlagenband). Die militärische, wirtschaftliche und finanzielle Rüstung Deutschlands von der Reichsgründung bis zum Ausbruch des Weltkrieges. Berlin, 1930.

{64}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 2. Berlin, 1925, S. IX.

{65}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 5. Berlin, 1929, S. VII.

{66}“Schlachten des Weltkrieges”. In Einzeldarstellungen bearb. und hrsg. unter Mitwirkung des Reichsarchivs. Bd. 1-36. Oldenburg/Berlin, 1921-1930. Некоторые выпуски этой серии имеются в русском переводе (см. Т. Бозе. Катастрофа 8 августа 1918 г. M., 1937; А. Штенгер. От Марны до Веля. 1918 г. М., 1941).

{67}“Der Krieg zur See 1914-1918. Der Krieg in der Nordsee”, Bd. 1-6. Berlin, 1920-1937, Bd. 7. Frankfurt a. M., 1964; “Der Krieg in der Ostsee”, Bd. 1-2. Berlin, 1921-1929, Bd. 3. Frankfurt a. M., 1964; “Der Krieg in der türkischen Gewässern”, Bd. l — 2. Berlin, 1928 — 1938; “Der Kreuzerkrieg in den ausländischen Gewässern”, Bd. l — 3. Berlin, 1922-1937; “Der Handelskrieg mit U-Booten”, Bd. 1-4. Berlin, 1932-1941; Bd. 5. Frankfurt a. M., 1966; “Die Kämpfe der Kaiserlichen Marine in den Kolonien”, т. 1-2. Berlin, 1935. Отдельные тома этого капитального издания были переведены на русский язык.

{68}“Der Grosse Krieg 1914-1918”. Hrsg. von M. Schwarte. Bd. 1-10. Leipzig, 1921-1933.

{69}Основные работы названы в библиографическом указателе, помещенном в конце данного труда.

{70}A. v. Wegerer. Der Ausbruch des Weltkrieges 1914. Bd. l — 2. Hamburg, 1939.

{71}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 41.

{72}Г. Куль. Германский генеральный штаб. Его роль в подготовке и ведении мировой войны. Пер. с нем. М., 1922, стр. 111.

{73}К.-H. Janssen. Der Kanzler und der General. Die Führungskrise um Bethmann-Hollweg und Falkenhayn (1914-1916). Göttingen, 1967, S. 9.

{74}L. G. Schweppenburg. Der Kriegsausbruch 1914 und der deutsche Generalstab. — “Wehrwissenschaftliche Rundschau”, 1963, H. 3, S. 153.

{75}К. Типпельскирх. История второй мировой войны. Пер. с нем. M., 1956, стр. 569.

{76}F. Fischer. Griff nach der Weltmacht. Die Kriegszielpolitik des kaiserlichen Deutschland 1914/18. Düsseldorf, 1961.

{77}I. Geiss. Der polnische Grenzstreifen 1914-1918. Lübeck — Hamburg, 1960.

{78}W. Groener. Der Weltkrieg und seine Probleme. Rückschau und Ausblick. Berlin, 1920, S. 16.

{79}H. Müller-Brandenburg. Von Schlieffen bis Ludendorff. Leipzig, 1925, S. 43.

{80}W. Muller-Loebnitz. Der Wendepunkt des Weltkrieges. Beiträge zur Marneschlacht am 5. bis 9. September 1914. Berlin, 1921, S. IV, 73.

{81}E. Buchfink. Moltke und Schlieffen. — “Historische Zeitschrift”, München, 1938, Bd. 158, H. 2, S. 308.

{82}E. v. Kiliani. Die Operationslehre des Grafen Schlieffen und ihre deutsche Gegner. — “Wehrwissenschaftliche Rundschau”, 1961, H. 3, S. 137; F. v. Boetticher. Der Feldherntum und der Generalstab. Grundsätze und Geist. — “Wehrkunde”. München, 1964, H. 9, S. 454, 459.

{83}G. Ritter. Der Schlieffenplan. Kritik eines Mythos. München, 1956, S. 68.

{84}Ibid., S. 93.

{85}Возникновение, основные направления развития “легенды об ударе кинжалом” и ее реакционная направленность подробно рассмотрены в специальной монографии историка ГДР И. Петцольда (J. Petzold. Die Dolchstosslegende. Eine Geschichtsfälschung im Dienst des deutschen Iperialismus und Militarismus. Berlin, 1963)

{86}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, т. 1-11. Paris, 1922-1939 (Ministère de la guerre. Etat-major de l'armée. Service historique)

{87}A. Thomazi. La marine française dans la Grande guerre (1914-1918), vol. 1-5. Paris, 1927 — 1929.

{88}“History of the Great war based on official documents by direction of the Historical section of the Committee of Imperial defence”: Military operations: France and Belgium. 1914: vol. 1-2; 1915: vol. 1-2; 1916: vol. 1-2; 1917: vol. 1-3; 1918: vol. 1-5. London, 1922-1948; East Afrika. London, 1941; Egypt and Palestine, vol. 1-2. London, 1928 — 1930; Gallipoli, vol. 1-2. London, 1929 — 1932; Italy 1915 — 1919. London, 1949; Macedonia, vol. 1-2. London, 1933-1935; The campaign in Mesopotamia 1914-1918, vol. 1-4. London, 1923-1927.

{89}“History of the Great war...: Naval operations”, vol. 1-5. London, 1920-1931. The merchant navy, vol. 1-3. London, 1921-1929; Seaborne trade, vol. 1-3. London, 1923-1924.

{90}Ю. С. Корбетт и Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 1-5. Пер. с англ., изд. 2-е, с предисл. И. Лудри. М., 1937.

{91}X. Вильсон. Морские операции в мировой войне 1914-1918. Пер. с англ. М., 1935; он же. Линейные корабли в бою 1914-1918 гг. Пер. с англ., изд. 3-е. М., 1938; Р. Гибсон, М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг. Пер. с англ., изд. 3-е. М., 1938; Д. Р. Джеллико. Подводная опасность. Пер. с англ. М., 1937; Харпер. Правда о Ютландском бое 31 мая 1916 г. Пер. с англ. М., 1938; A. A. Hoeling. The Great War at sea. A history of naval action 1914-1918. London, 1967; P. Kemp. History of the Royal Navy. London, 1969.

{92}“History of the Great war...”: The war in the air”, vol. 1-6. Oxford, 1923-1937.

{93}W. Reilleigh. The war in the air (in 6 vls), vol. 1-2. London, 1969.

{94}Ch. Cole. Royal Flying Corps. 1915 — 1918. London, 1966; T. Funderburk. The Fighters. London, 1969; A. Normann. The Great war in the air. London, 1969.

{95}“History of the Great War...”: Principal events 1914-1918. London, 1922; “Transport on the Western front 1914-1918”. London, 1937; “Order of battle of divisions”. Part. 1-4. London, 1935 — 1945.

{96}В. Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1935; В. Liddel Hart. A history of the world war 1914-1918. Boston, 1935; В. Liddel Hart. History of the first world war. London, 1970; J. Edmons. A short history of world war I. London, 1951 (New York, 1969); J. Ferraine. The Great war 1914-1918. London, 1967; M. Borrer. The first world war. London, 1970; E. Fleming. The origins and legacies of world war I. London, 1969; E. Woodward. Great Britain and the war of 1914-1918. London, 1967.

{97}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 50.

{98}Сидней Фей. Происхождение мировой войны, т. 1-2. Пер. с англ., М., 1934.

{99}Г. X. Саджент. Стратегия на Западном фронте (1914-1918 гг.). Пер. с англ. М., 1923, стр. 7.

{100}Е. May. The world war and American isolation 1914-1915. Cambridge, 1959; F. Paxson. American democraty and the world war, vol. 1-3. New York, 1966; A. Link. Woodrow Wilson and the progressive era. 1910-1917. New York, 1967; E. M. Coffman. The war to end all wars. The American military experience in world war I. New York, 1968.

{101}T. Dupuy. The military history of world war I, vol. 1-12. New York, 1967.

{102}Т. Dupuy. The military history of Civil war. Land Battles. New York, 1961; T. Dupuy. The military history of Civil war. Naval actions. New York, 1961.

{103}T. Dupuy. The military history of world war II, vol. 1-18. New York, 1965. Критический разбор этой работы см.: Г. Коротков. “Забывчивый” г-н Дюпуи. — “Военно-исторический журнал”, 1967, № 5, стр. 85 — 91.

{104}Н. George. The challenge of war. New York, 1966; F. Platt. Great battles of world war I on the land. New York, 1966; B. Tuchmen. The guns of august. New York, 1966; R. Leckie. The wars of America. New York, 1968.

{105}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”. Hrsg vom Österreichischen Bundesministerium für Heerwesen und vom Kriegsarchiv, Bd. l — 7. Ergänzungshefte 1-7. Wien, 1929 — 1938.

{106}Л. Виллари. Война на Итальянском фронте 1915 — 1918 гг. Пер. с англ. М., 1936; “L'essercito italiano nella grande guerra (1915 — 1918)”, vol. 1-7. Roma, 1931-1951 (Commando del corpo di stato maggiore. Ufficio storico); L. Cadorna. La Guerra alla fronte italiana, vol. 1-2. Milano, 1921; B. Croce. L'Italia dal 1914 al 1918. Pagine sulla guerra. Bari, 1950; P. Pieri. L'Italia nella prima guerra mondiale (1915 — 1918). Torino, 1965; G. Cavina. La guerra Italo-Austriaca 1915 — 1918. Faenza, 1967; B. Vegezzi. L'Italia di fronte della prima guerra mondiale. Milano/Napoli, 1966.

{107}Celier de Moranville. La contribution l'Histoire de la guerra mondiale 1914-1918. Bruxelles, 1933: “Défense de la position fortifiée de la Namur en août 1914”. Bruxelles, 1930.

{108}“Българската армия в Световна война 1915 — 1918 г.”, т. 1-9. София, 1936 — 1939 (Министерство на войната. Щаб на войската. Военноисторическа комисия).

{109}“Великjе рат Србиjе за ослобоħење и уjедиенње срба, хрвата и словенца”, кн. 1-31. Београд, Главни Генералштаб, 1924-1940.

Глава первая

{1}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 369.

{2}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 32, стр. 77.

{3}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 49, стр. 287.

{4}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 28.

{5}“К l00-летию со дня рождения В. И. Ленина. Тезисы ЦК КПСС”, М., 1970, стр. 13.

{6}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 387.

{7}Там же, стр. 386 — 387.

{8}Там же, стр. 386.

{9}Там же, стр. 302.

{10}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 10, стр. 340.

{11}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 16, стр. 72.

{12}В И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 27, стр. 94.

{13}М. M. Карлинер. Рабочее движение в Англии в годы первой мировой войны. М., 1961, стр. 19.

{14}Н. А. Ерофеев. Очерки по истории Англии 1815 — 1917 гг. M., 1959, стр. 171.

{15}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 202.

{16}М. М. Карлинер. Рабочее движение в Англии в годы первой мировой войны, стр. 20.

{17}В И. Ленин. Полн. Собр. Соч., т. 27, стр. 405.

{18}Ю. Кучинский. История условий труда в Германии. Пер. с нем. М., 1949, стр. 122.

{19}“Германская история в новое и новейшее время”, т. 1. М., 1970, стр.439.

{20}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 32, стр. 83.

{21}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 360.

{22}Ю. Кучинский. История условий труда во Франции с 1700 по 1948 г. Пер. с нем. М., 1950, стр. 215.

{23}“Ленинский сборник”, XXVII, стр. 208.

{24}“Мировые экономические кризисы 1848 — 1935”, т. I. M., 1937, стр. 338.

{25}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 28, стр. 178.

{26}“К 100-летию со дня рождения В. И. Ленина. Тезисы ЦК КПСС”, стр. 8.

{27}“Об особенностях империализма в России”. М., 1963, стр. 210-211.

{28}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2. М., 1966, стр. 328.

{29}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 378.

{30}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2, стр. 328.

{31}А. Л. Сидоров. Финансовое положение России в годы первой мировой войны (1914-1917). М., 1960, стр. 6.

{32}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 360-361.

{33}А. В. Игнатьев. Русско-английские отношения накануне первой мировой войны (1908 — 1914 гг.) М., 1962, стр. 29.

{34}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 39.

{35}“Империализм и кризис мирового капитализма”. M., 1968, стр. 143.

{36}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 377.

{37}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, стр. 370.

{38}“Мировые экономические кризисы 1848 — 1935”, т. 1, стр. 243.

{39}Н. M. Лукин-Антонов. Очерки по новейшей истории Германии, 1890-1914 гг. М. — Л., 1925, стр. 132.

{40}А. С. Ерусалимский. Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX в. Изд. 2-е. М., 1951, стр. 556 — 557.

{41}Там же, стр. 103

{42}В. Бартель. Левые в германской социал-демократии в борьбе против милитаризма и войны. Пер. с нем. М., 1959, стр. 59.

{43}А. С. Аветян. Основные вопросы ближневосточной политики германского империализма накануне первой мировой войны (1913-1014 гг.). — В кн. “Первая мировая война 1914-1918 гг.” М., 1968, стр. 100.

{44}“Германская история в новое и новейшее время”, т 1, стр. 436.

{45}В. И. Ленин. Полн. Собр. соч., т. 32, стр. 83.

{46}Там же, стр. 89.

{47}Engerrand. Les frontières Lorraines et la force allemande. Paris, 1916, p. 227 — 228.

{48}И. M. Табагуа. О франко-русском союзе в начале XX в. — “Вопросы истории”, 1968, № 9, стр. 201.

{49}“Германская история в новое и новейшее время”, т. 1, стр. 440.

{50}“История дипломатии”, т. 2. М., 1963, стр. 136.

{51}Л. И. Санников Таможенная политика России по отношению к Германии накануне первой мировой войны (1912-1914 гг.). — “Ученые записки Ленинградского пединститута им. А. И. Герцена”, 1967, т. 314, стр. 195.

{52}Л. И. Санников. Таможенная политика России по отношению к Германии накануне первой мировой войны, стр. 195.

{53}К. Д. Петряев. Очерки по истории Германии начала XX века (1900-1914). Одесса, 1959, стр. 98 — 99.

{54}А. А. Адамович, Обострение русско-германских противоречий накануне первой мировой войны и позиция Франции. — “Ученые записки Пермского гос. ун-та им. А. М. Горького”, 1966, № 149, стр. 187.

{55}В. В. Готлиб. Тайная дипломатия во время первой мировой войны. Пер. с англ. М., 1960, стр. 31.

{56}А. С. Аветян. Германский империализм на Ближнем Востоке. М., 1966” стр. 14.

{57}В. И. Бовыкин. Из истории возникновения первой мировой войны. Отношения России и Франции в 1912-1914 гг. М., 1961, стр. 126.

{58}Там же, стр. 125.

{59}К. Б. Виноградов. Боснийский кризис. 1908 — 1909 гг. Пролог первой мировой войны. Л., 1964, стр. 36.

{60}В. П. Султанов. Из истории проникновения германского империализма в Болгарию в начале XX века (1900-1907 гг.). — “Ученые записки Пензенского пединститута”, 1966, вып. 16, стр. 171.

{61}И. В. Бестужев. Отношения России и Австро-Венгрии перед первой мировой войной. — В кн. “Европа в новое и новейшее время”. М., 1966, стр. 557.

{62}3. М. Гершов. “Нейтралитет” США в годы первой мировой войны. М., 1962, стр. 23.

{63}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 28, стр. 187.

{64}3. М. Гершов. “Нейтралитет” США в годы первой мировой войны, стр. 27.

{65}Н. Г. Киреев. Провал концессии Честера (из истории проникновения американского империализма в Турцию). — “Советское востоковедение”, 1958, № 3, стр. 122.

{66}З. П. Яхимович. Борьба Италии за укрепление позиций в Средиземноморском бассейне в 1908 — 1912 гг. — “Ученые записки Пермского гос. ун-та им. А. М. Горького”, 1966, № 149, стр. 20.

{67}В. И Ленин Полн. собр. соч., т. 28, стр. 178.

{68}“Германская история”, т. 1, стр. 468; Ю. Г. Лосев. Международное рабочее движение в годы первой мировой войны. Крах II Интернационала. М., 1963, стр. 7.

{69}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 10.

{70}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 202.

{71}Ю. Г. Лосев. Международное рабочее движение в годы первой мировой войны. Крах II Интернационала, стр. 7.

{72}M. M. Карлинер. Рабочее движение в Англии в годы первой мировой войны, стр. 23.

{73}M. М. Карлинер. Рабочее движение в Англии в годы первой мировой войны, стр. 24.

{74}Ю. Г. Лосев. Международное рабочее движение в годы первой мировой войны. Крах II Интернационала, стр. 7.

{75}В. И, Антюхина-Московченко. История Франции 1870-1918. М., 1963, стр. 602.

{76}“История Италии”, т. 2. М., 1970, стр. 413.

{77}В. Бартель. Левые в германской социал-демократии в борьбе против милитаризма и войны, стр. 147.

{78}М. Ф. Лебович. Господствующие классы Венгрии и первая мировая война. — В кн. “Первая мировая война 1914-1918 гг.”, стр. 126.

{79}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2, стр. 332.

{80}Там же, стр. 382.

{81}Я. Г. Темкин. В. И. Ленин и международная социал-демократия 1914-1917. М. 1968, стр. 16.

{82}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2, стр. 443-444.

{83}Ю. Г. Лосев. Международное рабочее движение в годы первой мировой войны. Крах II Интернационала, стр. 6 — 7.

{84}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 18, стр. 565.

{85}“История дипломатии”, т. 2, стр. 53.

{86}С. Фей. Происхождение мировой войны, т. I. Пер. с англ. М. — Л., 1934, стр. 55.

{87}Wilhelm II. Ereignisse und Gestalten aus den Jahren 1878 — 1918. Leipzig, 1922, S. 14.

{88}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 1. От Французской революции до империалистической войны. М., 1925, стр. 232-233; См. также: “История дипломатии”, т. 2, стр. 140-141.

{89}“История дипломатии”, т. 2, стр. 253.

{90}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 1, стр. 241-242.

{91}В. Н. Виноградов. Румыния в годы первой мировой войны. М., 1969, стр. 31.

{92}В. М. Хвостов. Франко-русский союз и его историческое значение. М., 1965, стр. 34

{93}Л. 3. Манфред. Традиции дружбы и сотрудничества. М., 1967, стр. 99.

{94}А. 3. Манфред. Традиции дружбы и сотрудничества, стр. 19 — 20.

{95}“Сборник договоров России с другими государствами (1856 — 1917)”. М., 1952, стр. 281.

{96}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 44.

{97}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 263-264.

{98}На совещаниях начальников генеральных штабов Франции и России в 1910-1911 гг. и в 1913 г. были внесены изменения в конвенцию, явно выгодные Франции и невыгодные России. Французская сторона добилась удовлетворения своих требований не только по вопросу стратегического развертывания русских армий и железнодорожного строительства на западе. России, но также в отношении увеличения численности русской армии.

{99}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 28, стр. 668

{100}“История дипломатии”, т. 2, стр. 559.

{101}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 28, стр. 669.

{102}“История дипломатии”, т. 2, стр. 604-605.

{103}В своих попытках привлечь Россию в германский лагерь Вильгельм II рассчитывал на традиционные симпатии придворной камарильи к Гогенцоллернам и Габсбургам, которые в “священном союзе” трех монархий видели гарантию против революционных потрясений.

{104}“Сборник договоров России с другими государствами (1856 — 1917)”, стр. 335 — 336.

{105}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 28, стр. 707.

{106}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 1, стр. 333-336.

{107}А. В. Игнатьев. Русско-английские отношения накануне первой мировой войны (1908 — 1914 гг.), стр. 64.

{108}А. М. Зайончковский. Подготовка России к мировой войне в международном отношении. М., 1926, стр. 175 — 176.

{109}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 1, стр. 239 — 240

{110}Там же, стр. 337.

{111}Там же, стр. 305, 320.

{112}“Архив полковника Хауза”, т. 1. Пер. с англ. М., 1937, стр. 58.

{113}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 417 — 418.

{114}“Весь мир”. Всемирный экономический, финансовый и политический справочник. М., 1925, стр. 255.

{115-116}“Весь мир”, стр. 573.

{117}А. И. Романский. Экономика современной Франции. М., 1931, стр. 63.

{118}В 1913 г. во Франции было добыто 49584 т нефти (“Весь мир”, стр. 573).

{119}Н. Васильев. Транспорт России в войне 1914-1918 гг. М., 1939, стр. 9.

{120}“Капиталистические страны в 1913, 1928 — 1934 гг.” Приложение к сборнику “Социалистическое строительство СССР”. М., 1935, стр. 110-111.

{121}“Статистический ежегодник по мировому сельскому хозяйству” M, 1930, стр. 156; М. Б. Вольф и В С. Клупт. Статистический справочник по экономической географии капиталистического мира, изд. 3-е, стр. 196, 197, 200-203, табл. 183, 185, 187, 189, 191, 193.

{122}М. Б. Вольф и В. С. Клупт. Статистический справочник по экономической географии капиталистического мира, изд. 3-е, стр. 190-192, 197, 198, 200-202, табл. 176 — 179, 185 — 192; “Мировое хозяйство”, стр. 158 — 159, 160-161, 170-171, 174-175, 182-183, 382-383, табл. 128, 130, 132, 134, 220.

{123}Г. И. Шигалин. Военная экономика в первую мировую войну (1914-1918 гг.). М., 1956, стр. 76, 97.

{124}“История великой войны”, т. 1. М., 1915, стр. 215.

{125}М. П. Павлович (М. Вельтман). Интернационал смерти и разрушения (Военная индустрия в Англии, Франции и Германии до и во время войны). М., 1918, стр. 63.

{126}Г. И. Шигалин. Военная экономика в первую мировую войну (1914-1918 гг.), стр. 82.

{127}Там же, стр. 80.

{128}Там же, стр. 97; “История великой войны”, т. 1, стр. 207.

{129}Г. И. Шигалин. Военная экономика в первую мировую войну (1914-1918 гг.), стр. 80.

{130}А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г. М., 1940, стр. 22.

{131}“Развитие военного искусства в XX в.” М., 1931, стр. 15.

{132}Г. И. Шигалин. Военная экономика в первую мировую войну (1914 — -1918 гг.), стр. 167, 171.

{133}Там же, стр. 174, 175,

{134}Там же, стр. 168.

{135}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 538,

{136}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 538.

{137}“Всемирная история”, т. VII. M, 1960, стр. 83.

{138}Там же, стр. 411.

{139}Там же, стр. 435.

{140}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 412.

{141}З. П. Яхимович. Борьба Италии за укрепление позиций в Средиземноморском бассейне в 1908 — 1912 гг. — “Ученые записки Пермского гос. ун-та им. А. М. Горького”, 1966, № 149, стр. 19 — 20.

{142}“Всемирная история”, т. VII, стр. 423.

{143}К. Ф. Шацилло. Развитие вооруженных сил России накануне первой мировой войны (Военные и военно-морские программы царского правительства в 1906 — 1914 гг.). Автореф. докт. дисс. М., 1968, стр. 57.

{144}Я. Червинка. История, народность, политика и война — “Военный сборник”, 1914, № 1, стр. 113.

{145}Б. Шапошников. Мозг армии, кн. 1. М. — Л., 1927, стр. 221,

{146}“История дипломатии”, т. 2, стр. 457 — 462.

{147}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 228.

{148}К. Liebknecht. Militarismus und Antimilitarismus. Leipzig, 1907, S. 9.

{149}K. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 200.

{150}В. М. Хвостов. Германская экспансия на восток, ее история и идеологические корни. — “Новая и новейшая история”, 1961, № 3, стр. 49 — 50.

{151}А. С. Ерусалимский. Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века, стр. 45.

{152}По англо-германскому договору 1890 г. Германия обменяла Занзибар и другие земли Африки на о Гельголанд. Договор вызвал негодование колониальных кругов Германии.

{153}А. С. Ерусалимский. Внешняя политика и дипломатия германского империализма в конце XIX века, стр. 539.

{154}И. И. Пон. “Срединная Европа” в планах кайзеровской Германии в период первой мировой войны. — В кн. “Исследования по славяногерманским отношениям”. М., 1971, стр. 135.

{155}О. Nippold. Der deutsche Chauvinismus. Berlin, 1913, S. 73-74.

{156}F. v. Bernharde Deutschland und der nächste Krieg. Stuttgart, 1912.

{157}А. А. Брусилов. Мои воспоминания. M., 1963, стр. 58.

{158}В. К. Волков. Основные этапы развития славяно-германских отношений в XIX — XX вв. в свете германской империалистической политики “дранг нах остен” — В кн. “Исследования по славяно-германским отношениям”, стр. 14

{159-160}М. Ф. Лебович. Господствующие классы Венгрии и первая мировая война. — В кн. “Первая мировая война 1914-1918 гг.”, стр. 121-122.

{161}З. П. Яхимович. Борьба Италии за укрепление позиций в Средиземноморском бассейне в 1908 — 1912 гг. — “Ученые записки Пермского гос. ун-та им. А. М. Горького”, 1966, № 149, стр. 18 — 19.

{162}“История Италии”, т. 2, стр. 383.

{163}Е. К. Саркисян. Экспансионистская политика Османской империи в Закавказье. Накануне и в годы первой мировой войны. Ереван, 1962, стр. 101.

{164}В. В. Готлиб. Тайная дипломатия во время первой мировой войны, стр. 41.

{165}Там же, стр. 42.

{166}А. С. Аветян. Основные вопросы ближневосточной политики германского империализма накануне первой мировой войны (1913-1914 гг.). — В кн. “Первая мировая война 1914-1918 гг.”, стр. 103.

{167}“История Болгарии”, т. I. M., 1954, стр. 500.

{168}Г. Димитров. Избранные произведения, т. II. М., 1957, стр. 39 — 40.

{169}И. П. Субботина. К вопросу об истории формирования империалистической концепции английского колониализма. — “Ученые записки Московского обл. пединститута им. Н. К. Крупской”, т. 288. “Всеобщая история”, вып. 13, 1971, стр. 169.

{170}В. И. Антюхина-Московченко. История Франции 1870-1918, стр. 606.

{171}Там же.

{172}А. Буше. Победоносная Франция в войне будущего. Пер. с франц. Варшава, 1912, стр. 4.

{173}“Материалы по истории франко-русских отношений за 1910-1914 гг.” М., 1922, стр. 323.

{174}Там же, стр. 334

{175}В. И. Бовыкин. Русско-французские противоречия на Балканах и Ближнем Востоке. — “Исторические записки”, 1957, т. 59, стр. 122.

{176-177}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 146.

{178}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 31, стр. 359.

{179}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17, стр. 3.

{180}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 33, стр. 123.

{181}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 17, стр. 271.

{182}Там же, стр. 278 — 279.

{183}Там же, стр. 272.

{184}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 361.

{185}Там же.

{186}Там же.

{187}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 13, стр. 239.

{188}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 21, стр. 361.

{189}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 473.

{190}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 36, стр. 330.

{191}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 385.

{192}Там же, стр. 537 — 538.

{193}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 379.

{194}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 8, стр. 173.

{195}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 114.

{196}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 202.

{197}Там же.

{198}Там же, стр. 186.

{199}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 381.

{200}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 28, стр. 668.

{201}Босния и Герцеговина были оккупированы Австро-Венгрией в 1878 г. на основании Берлинского трактата, который давал ей право временно занять эти провинции.

{202}К. Б. Виноградов. Боснийский кризис, стр. 117.

{203}К. Б. Виноградов. Боснийский кризис, стр. 143-144.

{204}Там же, стр. 98.

{205}“Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и Временного правительств. 1878 — 1917”. Серия 2, т. 18, ч. 1. М., 1938, стр. 239.

{206}Л. А. Нейман. Франко-русские отношения во время Марокканского кризиса (1911 г.). — “Французский ежегодник”, 1969. М., 1971, стр. 83.

{207}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 2, т. 18, ч. I, стр. 389.

{208}В. И. Ленин. Полн. Собр. соч., т. 28, стр. 668.

{209}И. М. Табагуа. О франко-русском союзе в начале XX в — “Вопросы истории”, 1968, № 9, стр. 200.

{210}В. В. Герчикова. Итоги Агадирского кризиса для Германии и их влияние на дальнейшее формирование германской внешней политики. — В кн. “Вопросы истории международных отношений и международного молодежного движения”. Томск, 1971, стр. 70.

{211}Еще в 1902 г. Франция заключила с Италией секретный договор с признанием итальянских претензий на Триполи взамен признания французских на Марокко. Италия обещала Франции благожелательный нейтралитет в случае неспровоцированного нападения на нее Германии.

{212}“История Италии”, т 2, стр. 416.

{213}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 25, стр. 269.

{214}А. В. Игнатьев. Русско-английские отношения накануне первой мировой войны (1908 — 1914 гг.), стр. 152.

{215}И. В. Бестужев. Борьба В. И. Ленина против милитаризма и угрозы войны в годы революционного подъема (1910-1914 гг.). — В кн. “Большевистская печать и рабочий класс России в годы революционного подъема. 1910-1914”. М., 1965, стр. 64.

{216}В. Н. Виноградов. Румыния в годы первой мировой войны. М., 1969, стр. 37,

{217}“История дипломатии”, т. 2, стр. 757.

{218}А. С. Аветян. Основные вопросы ближневосточной политики германского империализма накануне первой мировой войны (1913-1914 гг.). — В кн. “Первая мировая война 1914-1918 гг.”, стр. 104.

{219}“Европейские державы и Греция в эпоху мировой войны”. М., 1922, стр. 28.

{220}Б. В. Кросс. Отход Румынии от Тройственного союза. — “Вопросы истории”, 1971, № 10, стр. 103.

{221}В. Н. Виноградов. Румыния в годы первой мировой войны, М., 1969, стр. 35.

{222}Б. Б. Кросс. Русская дипломатия и Румыния накануне первой мировой войны. — “История СССР”, 1971, № 4, стр. 149.

{223}В. И. Бовыкин. Русско-французские противоречия на Балканах и Ближнем Востоке. — “Исторические записки”, т. 59, 1957, стр. 116 — 122.

{224}И. В. Бестужев. Борьба В. И. Ленина против милитаризма и угрозы войны в годы революционного подъема (1910-1914 гг.), стр. 86 — 87.

{225}А. С. Силин. Германская военная миссия Лимана фон Сандерса в Турции (декабрь 1913 г. — июль 1914 г.). — “Ученые записки Кишиневского гос. ун-та”, 1964, т. 72, стр. 123.

{226}А. С. Аветян. Германский империализм на Ближнем Востоке, стр. 65.

{227}А. С. Силин. Указ. соч., стр. 129.

{228}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 32, стр. 83.

{229}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 30.

{230}В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 23, стр. 144.

{231}“История Второго Интернационала”, т. 2. М., 1966, стр. 17.

{232}“История Второго Интернационала”, т. 1. М., 1965, стр. 11.

{233}И. М. Кривогуз. Второй Интернационал. М., 1964, стр. 355.

{234}“История Второго Интернационала”, т. 2, стр. 385.

{235}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2, стр. 438.

{236}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 500-501,

{237}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 22, стр. 460.

{238}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 213,

{239}Там же, стр. 319.

{240}“Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung”, Bd. 2, Berlin, 1966, S, 170.

{241}“Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung”, Bd. 2, S. 192-193.

{242}И. В. Бестужев Борьба В. И. Ленина против милитаризма и угрозы войны в годы революционного подъема (1910-1914 гг.), стр. 73

{243}“Большевистская фракция IV Государственной думы”. Л., 1938, стр. 346.

{244}А. Е. Бадаев. Большевики в Государственной думе. Воспоминания. М., 1954, стр. 344.

{245}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 172.

{246}“Владимир Ильич Ленин. Биография”, изд. 4-е. М., Политиздат, 1970, стр. 226.

{247}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 331.

{248}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 303-304.

Глава вторая

{1}“Сборник новейших сведений о вооруженных силах европейских государств”. СПб., 1881, стр. 124, 136, 138.

{2}Н. Глиноецкий. Прусский и Северо-Германский союз. — “Военный сборник”, 1870, № 7, стр. 83—84.

{3}“Сборник новейших сведений о вооруженных силах европейских государств”, стр. 19. См. также: “Der Weltkrieg 1914 bis 1918 Kriegsrüstung und Kriegswirtschaft”, Bd. 1. Anlagen. Berlin, 1930, S. 452, 456.

{4}“Сборник новейших сведений о вооруженных силах европейских и азиатских государств”. СПб., 1891, стр. 366.

{5}“Всемирная история”, т. VII, стр. 70.

{6}“Сборник новейших сведений о вооруженных силах иностранных государств”. СПб., 1901, стр. 258—259.

{7}Н. Глиноецкий. Иностранное военное обозрение. — “Военный сборник”, 1870, № 3, стр. 66.

{8}К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 22, стр. 388.

{9}“История дипломатии”, т. 2, стр. 765.

{10}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Kriegsrüstung und Kriegswirtschaft”, Bd. 1. Anlagen tabelle 17.

{11}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1. Paris, 1936, p. 47.

{12}“Иностранное военное обозрение”. — “Военный сборник”, 1913, № 8, стр. 230.

{13}“Всемирная история”, т. VII, стр. 504; “История дипломатии”, т. 2, стр. 765. Сам переход к трехлетней службе увеличивал численность личного состава армии на 1/3, или 210 тыс. человек, о чем доносил посол России в Париже 27 февраля 1913 г. (См. “Материалы по истории франко-русских отношений за 1910-1914 гг. ” М., 1922, стр. 336).

{14}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 54.

{15}“Всеподданнейший отчет о действиях военного министерства за 1871 г.” СПб., 1873, стр. 1.

{16}“Всеподданнейший отчет о действиях военного министерства за 1903 г.” СПб., 1905, стр. 1.

{17}“Военно-статистический ежегодник армии за 1912 г.” СПб., 1914, стр. 26 — 27.

{18}А. М. Зайончковский. Подготовка России к империалистической войне. Очерки военной подготовки и первоначальных планов войны. М., 1926, стр. 92.

{19}“История дипломатии”, изд. 2-е, т. 2, стр. 765.

{20}“Всемирная история”, т. VII, стр. 434-435.

{21}В. Монастырев. Германия. Подготовка к европейской войне и ее причины — “Военный сборник”, 1914, № 11, стр. 27.

{22}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 70.

{23}“Иностранное военное обозрение”. — “Военный сборник”, 1914, № 6, стр. 226 — 227.

{24}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 4, стр. 393

{25}А. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. I. Кампании 1914-1915 гг. М., 1938, стр. 21.

{26}“Вооруженные силы Британской империи” СПб., 1911, стр. 1, 2; “Вооруженные силы Соединенных Штатов Северной Америки”. СПб., 1908, стр. 9, 10.

{27}Маршал Советского Союза Г. К. Жуков пишет в своих воспоминаниях “Основным фундаментом, на котором держалась старая армия, был унтер-офицерский состав, который обучал, воспитывал и цементировал солдатскую массу Кандидатов на подготовку унтер-офицеров отбирали тщательно” (Г К Жуков. Воспоминания и размышления, т. 1. M, 1974, стр. 41.

{28}“Вооруженные силы Германии”, ч. 1. Организация, мобилизация и состав вооруженных сил. СПб., 1912, стр. 25, 144

{29}“Вооруженные силы Австро-Венгрии”, ч 1. СПб., 1912, стр. 22-23; “Военная энциклопедия”, т. 6, СПб., 1912, стр. 554-555.

{30}Н. Т. Царев. От Шлиффена до Гинденбурга (О провале военной доктрины кайзеровской Германии в 1914-1918 гг.). М., 1956, стр. 45.

{31}“Военно-статистический ежегодник армии за 1912 год”, стр. 232-233.

{32}В. Манакин. Организация и численность современной артиллерии (в связи с пехотой и конницей). — “Известия имп. Николаевской военной академии”, июнь 1914, № 54, стр. 994-995.

{33}С. Н. Красильников. Организация крупных общевойсковых соединений (Прошедшее, настоящее и будущее). М., 1933.

{34}Е. 3. Барсуков. Артиллерия русской армии (1900-1917 гг.), т. 1. М., 1948, стр. 357.

{35}С. Н. Красильников. Организация крупных, общевойсковых соединений, стр. 58.

{36}“Вооруженные силы иностранных государств”, вып. 2 “Сухопутные силы Германии”. M., 1914, стр. 14.

{37}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1. Wien, 1929, S. 31.

{38}Блиндированный поезд — “Военная энциклопедия”, т. 4. СПб., изд-во И. Д. Сытина, 1911, стр. 568.

{39}М. Шварте. Техника в мировой войне. Краткое извлечение А. Бурова М. — Л., 1927, стр. 153.

{40}А. С Антонов и др. Танк. М., 1954, стр. 29.

{41}В. Д. Мостовенко. Танки. Изд. 2-е. М., 1958, стр. 38 — 39; “Изобретатель и конструктор”. — “Военно-исторический журнал”, 1962, № 7, стр. 126 — 127.

{42}В. Д. Мостовенко. Танки, стр. 39 — 40.

{43}“История Военно-Воздушных Сил Советской Армии от начала зарождения воздухоплавания и авиации в России до Великой Отечественной войны Советского Союза 1941-1945 гг.” М., 1954, стр. 40.

{44}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма. М., 1967, стр. 18.

{45}“Сборник Главного управления Генерального штаба”, вып. 20. СПб., 1911, стр. 44.

{46}“Сборник Главного управления Генерального штаба”, вып. 44. СПб., 1913, стр. 19; вып. 45. СПб., 1913, стр. 29.

{47}“Сборник Главного управления Генерального штаба”, вып. 30. СПб., 1911, стр. 83.

{48}Я. Гольберг. Балканская война и балканское военное воздухоплавание. — “Военный мир”, 1912, № 11, стр. 135.

{49}Там же, стр. 138.

{50}Г. Цветков. Боевые самолеты первой мировой войны. — “Военно-исторический журнал”, 1940, № 8, стр. 104.

{51}“История Военно-Воздушных Сил Советской Армии”, стр. 91.

{52}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма, стр. 177.

{53}“История Военно-Воздушных Сил Советской Армии”, стр. 97.

{54}“История воздухоплавания и авиации в СССР. По архивным материалам и свидетельствам современников”. Период до 1914 г. M, 1944, стр. 511.

{55}Там же, стр. 512.

{56}Г. Цветков. Боевые самолеты первой мировой войны. — “Военно-исторический журнал”, 1940, № 8, стр. 106.

{57}“История воздухоплавания и авиации в СССР”, стр. 514.

{58}А. А. Строков. История военного искусства, стр. 20.

{59}“История воздухоплавания и авиации в СССР”, стр. 524-525; “История Военно-Воздушных Сил Советской Армии”, стр. 60.

{60}“Мировая война в цифрах”. M. — Л., 1934, стр. 45, табл. 42.

{61}“Устав полевой службы 1912 г.” СПб., 1912, стр. 54, § 115; “Наставление полевой службы германской армии 1908 г.” Пер с нем. СПб., 1908, стр. 63-64, § 158; “Устав полевой службы австро-венгерской армии 1912 г.” Пер с нем. Киев, 1912, стр. 73, § 217.

{62}“Морской атлас”, т. 3, ч. I, 1958, л. 44; П. Махров. “Воздухоплавательные (летательные) аппараты, их устройство, военное назначение и организация” — “Военный сборник”, 1915, № 1, стр. 53-66.

{63}Г. В. Залуцкий. Изобретатель авиационного парашюта Г. E. Котельников. M., 1953.

{64}“Сборник Главного управления Генерального штаба”, вып. 44. СПб., 1913, стр. 62; там же, вып. 45, стр. 27, 28.

{65}Г. Караев Транспортные средства в войне 1914-1918 гг. — “Военно-исторический журнал”, 1941, № 1, стр. 61.

{66}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, T. 1, vol. 1. Paris, 1936, p. 55.

{67}Г. Караев Указ. соч., стр. 62.

{68}П Шаров Влияние экономики на исход мировой войны 1914-1918. M. — Л., 1928, стр. 39.

{69}С. H. Красильников. Организация крупных общевойсковых соединений, стр. 80, 116 — 117.

{70}Там же, стр. 80, 118, 119.

{71}Б. Шапошников. Мозг армии, кн. 1. M., 1927, стр. 248.

{72}“Положение о полевом управлении войск в военное время”. СПб., 1914, стр. 3, § 17.

{73}А. М. Зайончковский. Подготовка России к империалистической войне. Очерки военной подготовки и первоначальных планов войны. М., 1926, стр. 42.

{74}“Наставление для старших войсковых начальников французской армии” Пер. с франц. СПб., 1914, стр. 6, 19, 21 (§ 10, 54, 63).

{75}“Положение о полевом управлении войск в военное время”, стр. 6, 7, 14, 15, 57 — 58 (§ 49, 57, 114, 129, 433, 440); “Наставление для старших войсковых начальников французской армии”, стр. 14, 15 (§ 38, 39, 40).

{76}“Развитие тактики русской армии. XVIII — начало XX в.” Сборник статей. М., 1957, стр. 267, 268; “Наставление для офицерских занятий”. СПб., 1909; “Наставление для ведения занятий в кавалерии 1912 года”. СПб., 1912.

{77}См., например: “Устав строевой пехотной службы австрийской армии 1903”. Пер. с нем. СПб., 1908, стр. 8, 9, 10, 11; “Строевой пехотный устав английской армии 1905 г.” (с добавлениями на 1 мая 1907 г.). Пер. с англ. СПб., 1908, стр. 1-4, 139.

{78}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г.” Пер. с нем. СПб., 1906, стр. 83, § 147.

{79}ЦГВИА, ф. 2000, оп. 2, д. 1168, лл. 106 — 152; см. также: М. Гареев. Из истории развития методов проведения тактических учений и маневров в русской армии. — “Военно-исторический журнал”, 1972, № 2, стр. 95 — 101; “Вооруженные силы Германии”, ч. 2. “Боевая подготовка армии”. СПб., 1914, стр. 97, 98; “Устав для войсковых сборов и маневров германской армии. 1908”. Пер. с нем. Варшава, 1908.

{80}ЦГВИА, ф. 2000, оп. 2” Д. 1168, лл. 46, 48.

{81}“Наставление полевой службы германской армии 1908 г.”, стр. 4-6.

{82}“Вооруженные силы Германии”, ч. 2, стр. 92-94.

{83}А. Н. Суворов. Военная игра старших войсковых начальников в апреле 1914 г. — В кн. “Военно-исторический сборник. Труды комиссии по исследованию и использованию опыта войны 1914-1918 гг.”, вып. 1. М., 1919, стр. 9 — 29.

{84}“Германские основные принципы высшего командования войсками”. Пер. с нем., изд. 2-е. Варшава, 1912.

{85}“Наставление для старших войсковых начальников французской армии”. Пер. с франц. СПб., 1914.

{86}X. Риттер. Критика мировой войны. Наследство графа Мольтке и Шлиффена в мировой войне. Пер. с нем. Пг., 1923, стр. 8.

{87}П. Залесский. Главнейшие виды деятельности конницы, ч. 1. СПб., 1910, стр. 5, 6.

{88}Ф. А. Келлер. Несколько кавалерийских вопросов, вып. 2. СПб., 1910, стр. 5; П. Залесский. Главнейшие виды деятельности конницы, ч. 2. СПб., 1911, стр. 19, 23; Ф. Бернгарди. Служба конницы. Пер. с нем. СПб., 1913, стр. 12, 17, 91; “Наставление полевой службы германской армии 1908 г.”, стр. 272, 273, § 587, 590.

{89}Ф. А. Келлер. Несколько кавалерийских вопросов, вып. 2, стр. 3; Ф. Бернгарди. Служба конницы, стр. 1.

{90}Ф. А. Келлер. Несколько кавалерийских вопросов, вып. 2, стр. 4; П. Залесский. Главнейшие виды деятельности конницы, ч. I, стр. 10; ч. II, стр. 6; Ф. Бернгарди. Служба конницы, стр. 3, 10-11, 14; “Устав полевой службы 1912 г.” СПб., 1912, стр. 30, § 55; стр. 47 — 48, § 94; “Германские основные принципы высшего командования войсками”, стр. 48, § 68; стр. 59, § 78; “Наставление полевой службы германской армии 1908 г.”, стр. 53, 54, § 132, 133; стр. 78, § 194-196; “Устав полевой службы австро-венгерской армии 1912 г.”, стр. 72-75, § 217, 228.

{90а}“Устав полевой службы 1912 г.”, стр. 56, § 116; П. Залесский. Главнейшие виды деятельности конницы, ч. 2, стр. 9, 12; Ф. Бернгарди. Служба конницы, стр. 14.

{91}“Наставление полевой службы германской армии 1908 г ”, стр. 78, 272, 273, § 196, 587, 591; П. Залесский. Главнейшие виды деятельности конницы, ч. 1, стр. 41; Он же. Главнейшие виды деятельности конницы, ч. 2, стр. 29 — 30; Ф. Бернгарди Служба конницы, стр. 74, 78; “Устав полевой службы 1912 г.”, стр. 179, 188; § 450, 470; “Германские основные принципы высшего командования войсками”, стр. 50, § 69.

{92}“Взгляд прусского большого генерального штаба на тактику и стратегию французов”. Пер. с нем. Варшава, 1913, стр. 2.

{93}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г.”, стр. 132, § 265.

{94}“Устав строевой пехотной службы Австро-Венгерской армии 1911 г.” Пер. с нем. Киев, 1911, стр. 162.

{95}“Пехотный строевой устав французской армии 1904 г.” Пер. с франц. СПб., 1906, стр. 96, § 253.

{96}“Устав полевой службы 1912 г.” СПб., 1912, стр. 7, § 2.

{97}“Германские основные принципы высшего командования войсками”, стр. 5.

{98}В. Черемисов. Основы германской тактики. СПб., 1914, стр. 158.

{99}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г.”, стр. 141-142, 170, § 285, 361.

{100}“Пехотный строевой устав французской армии 1904 г.”, стр. 97 — 98, § 255.

{101}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма, стр. 203.

{102}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г.”, стр. 153-154, § 315.

{103}“Пехотный строевой устав французской армии 1904 г.”, стр. 90, § 247.

{104}“Устав полевой службы 1912 г.”, стр. 195, § 488; стр. 196, § 490; стр. 173, § 434.

{105}Там же, стр. 180, § 452.

{106}“Строевой пехотный устав 1908 г.” СПб., 1908, стр. 91, § 199.

{107}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г.”, стр. 174, § 373.

{108}“Устав полевой службы 1912 г ”, стр. 174, § 436, 437.

{109}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г ”, стр. 116, § 223.

{110}Там же, стр. 157, § 326.

{111}Там же, стр. 159, § 332.

{112}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г.”, стр. 88, § 163.

{113}Там же, стр. 152, § 313.

{114}Там же, стр. 156, § 324.

{115}Там же.

{116}Там же, стр. 158, § 329; стр. 202, § 446.

{117}“Пехотный строевой устав французской армии 1904 г.”, стр. 104, § 262.

{118}“Устав полевой службы 1912 г.”, стр. 186 — 187, § 469.

{119}Там же, стр. 177, § 445.

{120}Люка. Эволюция тактических идей во Франции и Германии во время войны 1914-1918 гг. Пер. с франц. М. — Л., 1926, стр. 9.

{121}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г.”, стр. 183, § 398.

{122}“Пехотный строевой устав французской армии 1904 г.”, стр. 96, § 253.

{123}“Устав полевой службы 1912 г.”, стр. 207, § 514.

{124}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г.”, стр. 186, § 407; “Наставление полевой службы германской армии 1908 г.”, стр. 294-295.

{125}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г.”, стр. 187, § 408.

{126}“Устав полевой службы 1912 г.”, стр. 208, 209, § 517, 518, 520, 521.

{127}Там же, стр. 211, § 527.

{128}Там же, стр. 186, § 468; “Строевой пехотный устав германской армии 1906 г.”, стр. 132, § 264.

{129}“Устав полевой службы 1912 г.”, стр. 7, § 3.

{130}Там же, стр. 188, § 470.

{131}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г”, стр. 141, 201, 202, § 283, 444, 447.

{132}X. Риттер Критика мировой войны, стр. 28.

{133}“Пехотный строевой устав французской армии 1904 г.”, стр. 119 — 120, § 288.

{134}А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г. M., 1940, стр. 40-41.

{135}“Развитие тактики русской армии XVIII — начало XX в ”, стр. 27.

{136}Б. Шапошников. Мозг армии, кн. 1, стр. 55.

{137}“История военно-морского искусства”, т. 3. М., 1953, стр. 7.

{138}“Военные флоты и морская справочная книжка на 1901 г.” СПб., 1901, стр. 223-224.

{139}Б. Жерве. Германия и ее морская сила. — “Морской сборник”, 1914, № 9, стр. 149.

{140}А. Тирпиц. Воспоминания. Пер. с нем. M., 1957, стр. 227.

{141}“История военно-морского искусства”, т. 3, стр. 130.

{142}П. Кеппен. Надводные корабли и их техника в войну 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1937, стр. 49.

{143}“Военные флоты 1909 г.” СПб., б. г., отдел 1, стр. 246, 248, 251, 253, 268; отдел 2, стр. 104-108, 156 — 158. Учтены только корабли, прослужившие менее 20 лет.

{144}“Всемирная история”, т. VII, стр. 496.

{145}“История дипломатии”, т. 2, стр. 683.

{146}“История дипломатии”, т. 2, стр. 629.

{147}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, стр. 228.

{148}M А Петров. Подготовка России к мировой войне на море. M. — Л., 1926, стр. 122, 133-137, 139, 150, 151, 173-174, “Флот в первой мировой войне”, т. I. “Действия русского флота”. M., 1964, стр. 43-44; К. Ф. Шацилло. Русский империализм и развитие флота накануне первой мировой войны (1906 — 1914 гг.). M., 1968, стр. 50-63, 132, 158; С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота (с 1861 по 1917 г.). М., 1948, стр. 19, 24-26, 60-63, 70-73, 80-83, 140-153, 188 — 193, 210-213, 224-225, 240-242, 280-283, 286 — 287, 290-293, 296 — 299, 312-313, 316 — 319.

{149}С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота, стр. 24, 62-63.

{150}Там же, стр. 24, 70-73.

{151}Там же, стр. 21, 24, 82-85, 140-141.

{152}Там же, стр. 224-225, 240-243, 266 — 267, 315 — 317; “Развитие минного оружия в русском флоте”. Документы. M., 1951, стр. 316 — 322.

{153}F. Jane. Fighting Ships, 1914; В. Weger. Taschenbuch der Kriegsflotten, 1914; “Всеподданнейший отчет по Морскому министерству за 1914 г.” Пг., 1915, стр. 25 — 29.

{154}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описание к картам. М., 1959, вклейка 26; “Морской сборник”, 1913, № 5.

{155}Ш. К. Рахматулин, П. Г. Лойферман. Отечественные морские самолеты. — “Морской сборник”, 1951, № 3, стр. 109 — 110; М. А. Петров. Создатель гидросамолета. — В кн.: “Русское военно-морское искусство”. Сборник статей. М., 1951, стр. 372-375.

{156}Кабельтов — одна десятая часть морской мили, равная 185,2 м.

{157}А. И. Ефремов. Из истории развития правил стрельбы корабельной артиллерии. — “Морской сборник”, 1949, № 9, стр. 82-83.

{158}С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота, стр. 34; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описание к картам, вклейка 25а.

{159}П. П. Кондратенко. Исторический очерк развития отечественной зенитной артиллерии. — “Морской сборник”, 1950, № 12, стр. 80-81.

{160}А. Кузьмин. Записки по истории торпедных катеров. М. — Л., 1939, стр. 105; Г. Д. Дьяченко и Н. А. Морозов. Приоритет России в создании торпедного оружия, кораблей-торпедоносителей и в разработке тактики торпедной стрельбы. — “Морской сборник”, 1951, № 7, стр. 78.

{161}“Развитие минного оружия в русском флоте”. Документы, стр. 308 — 314; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описание к картам, вклейка 256.

{162}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг. М. — Л., 1940, стр. 99 — 100.

{163}X. Вильсон. Линейные корабли в бою. 1914-1918 гг., стр. 35 — 36; К. Кетлинский. Морская сила Англии. — “Морской сборник”, 1914, № 4, стр. 86 — 87.

{164}Шеер. Германский флот в мировую войну. Воспоминания. Пер. с нем. М. — Л., 1940, стр. 295 — 296; А. Тирпиц. Воспоминания, стр. 381-382.

{165}A. Г. Витте. Очерк устройства управления флотом в России и иностранных государствах. СПб., 1907, стр. 105 — 106.

{166}Там же, стр. 106.

{167}“Австро-Венгрия”. — “Военная энциклопедия”, т. 1. СПб., 1911, стр. 71, прав. столб.

{168}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1934, стр. 39, 48, 68.

{169}Н. А. Бологов. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг. Л., 1937, стр. 87 — 88; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описание к картам, стр. 930-931.

{170}А. Г. Витте. Очерк устройства управления флотом в России и иностранных государствах, стр. 641-642, 645 — 650; Н. А. Бологов. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг., стр. 87 — 88.

{171}“Береговая оборона”. — “Военная энциклопедия”, т. 4, стр. 486.

{172}А. Г. Витте. Очерк устройства управления флотом в России и иностранных государствах, стр. 254-256, 336 — 337.

{173}А. Г. Витте. Очерк устройства управления флотом в России и иностранных государствах, стр. 261-263, 338.

{174}Там же, стр. 258 — 269.

{175}Там же, стр. 292.

{176}Там же, стр. 295 — 299.

{177}Н. А. Бологов. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг., стр. 82.

{178}Н. А. Бологов. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг., стр. 85 — 86.

{179}X. Вильсон. Линейные корабли в бою. 1914-1918 гг., стр. 25.

{180}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 40.

{181}Там же.

{182}Там же, стр. 41.

{183}ЦГА ВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 144, л. 361.

{184}До вступления в строй линейных кораблей типа “Севастополь”.

{185}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 81-82.

{186}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 326 — 327.

{187}“Военные поучения фельдмаршала графа Мольтке”. Пер с нем. СПб., 1913, стр. 1.

{188}Там же, стр. 4.

{189}Ф. Бернгарди. Современная война, т. 1. Пер. с нем. СПб., 1912, стр. 8.

{190}Ф. Бернгарди. Современная война, т. 1, стр. 5.

{191}Ф. Бернгарди. Наша будущность. Пер. с нем. СПб., 1914, стр. 126.

{192}Б. Такман. Августовские пушки. Пер. с англ. М., 1972, стр. 52-53.

{193}“Военные поучения фельдмаршала графа Мольтке”, стр. 229.

{194}Там же.

{195}Там же, стр. 3.

{196}Термин “молниеносная война” (“блицкриг”) возник в связи с быстрыми победами фашистской Германии над Польшей и Францией в 1939 — 1940 гг. и впоследствии получил также распространение в советской и зарубежной историографии первой мировой войны при оценке немецкой военной доктрины конца XIX — начала XX в.

{197}H. v Moltke. Die deutschen Aufmarschpläne 1871-1890. Hrsg. von F. v. Schmerfeld. Berlin, 1929, S. 9.

{198}“Стратегия в трудах военных классиков”, т. 2. M., 1926, стр. 180; “Военные поучения фельдмаршала графа Мольтке”, стр. 8

{199}A. v. Schlieffen. Gesammelte Schriften, Bd. 2. Berlin, 1913, S 17.

{200}Шлиффен. Канны. Пер. с нем. M., 1938, стр. 364.

{201}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Kriegsrüstung und Kriegswirtschaft”, Bd. 1. Berlin, 1930, S. 327 — 328.

{202}“Dienstschriften des Chefs des Generalstabes der Armee Generalfeldmarschalls Graf von Schlieffen”, Bd. 1. Berlin, 1937, S. 86 — 87.

{203}“Германские основные принципы высшего командования войсками”. Пер. с нем. Варшава, 1912, стр. 6.

{204}Н. Т. Царев. От Шлиффена до Гинденбурга. М., 1956, стр. 50.

{205}Ф. Бернгарди. Современная война, т. 1, стр. 48 — 49.

{206}Там же, стр. 49.

{207}Там же, стр. 43-44.

{208}H. v. Moltke. Erinnerungen, Briefe, Dokumente 1877 — 1916. Stuttgart, 1922, S. 308.

{209}H. Otto. Schlieffen und der Generalstab. Berlin, 1966, S. 112.

{210}Шлиффен. Канны, стр. 370.

{211}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918, Kriegsrüstung und Kriegswirtschaft”. Bd. l (Anlagen), S. 287 — 288.

{212}H. Otto. Schheffen und der Generalstab, S. 111.

{213}H. v. Moltke. Erinnerungen, Briefe, Dokumente 1877 — 1916, S. 17.

{214}“Германские основные принципы высшего командования войсками”, стр. 14.

{215}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г ”, стр. 132.

{216}Балк. Тактика. Пер. с нем., ч. 5. СПб., 1908, стр. 172.

{217}Там же, стр. 161-162, “Германские основные принципы высшего командования войсками”, стр. 18 — 23.

{218}Шлиффен. Канны, стр. 366.

{219}H. Otto. Schlieffen und der Generalstab, S 116.

{220}Ibid., S 117.

{221}Ibidem.

{222}Н. Т. Царев. От Шлиффена до Гинденбурга, стр. 51.

{223}“Военные поучения фельдмаршала графа Мольтке”, стр. 3.

{224}Там же, стр. 15.

{225}Гольц. Краткий очерк искусства ведения войны в наше время. Пер. с нем. Варшава, 1897, стр. 16.

{226}Там же, стр. 15.

{227}Там же.

{228}“Военные обычаи в сухопутной войне” Пер с нем. СПб., 1904.

{229}“Военные обычаи в сухопутной войне”, стр. 2.

{230}Там же, стр. 10.

{231}Там же, стр. 11.

{232}Там же, стр. 22, 24, 51, 56.

{233}Клаузевиц. О войне. Пер с нем. M., 1934, стр. 197.

{234}“Стратегия в трудах военных классиков”, т. 2, стр. 178.

{235}Там же.

{236}“Стратегия в трудах военных классиков”, т. 1. M., 1924, стр. 214.

{237}“Германские основные принципы высшего командования войсками”, стр. 32.

{238}Шлиффен. Канны, стр. 31.

{239}Там же, стр. 15, 41.

{240}Там же, стр. 76.

{241}Там же, стр. 206.

{242}Там же, стр. 207.

{243}Там же, стр. 350.

{244}Шлиффен. Канны, стр. 351.

{245}“Dienstschriften des Chefs des Generalstabes der Armee”, Bd. 2, Berlin, 1938, S. 302.

{246}Шлиффен. Канны, стр. 364.

{247}Там же, стр. 365.

{248}H. v. Moltke. Erinnerungen, Briefe, Dokumente 1877 — 1916, S. 308 — 309.

{249}Шлиффен. Канны, стр. 365.

{250}“Германские основные принципы высшего командования войсками”, стр. 5.

{251}Шлиффен. Канны, стр. 350.

{252}Там же, стр. 14-15.

{253}К. Justrow. Feldherr und Kriegstechnik. Oldenburg, 1933, S, 293.

{254}H. Otto. Schlieffen und der Generalstab, S. 125 — 126.

{255}Шлиффен. Канны, стр. 362-363.

{256}“Военные поучения фельдмаршала графа Мольтке”, стр. 77.

{257}Там же.

{258}Там же, стр. 78.

{259}Шлиффен. Канны, стр. 359.

{260}Там же, стр. 361.

{261}В продолжительность Мукденского сражения (6 — 25 февраля 1905 г.) Шлиффеном не включены шестидневные бои передовых частей.

{262}Шлиффен. Канны, стр. 364.

{263}E. v. Kiliani. Die Operationslehre des Grafen Schlieffen und ihre deutschen Gegner. — “Wehrkunde”, München, 1961, H. 2, S. 71-76; H. 3, S. 133-138.

{264}Ф. Бернгарди. Современная война, т. 2. Пер. с нем. СПб., 1910, стр. 52.

{265}Там же, стр. 53, 56, 71, 235.

{266}Шлихтинг. Основы современной тактики и стратегии, ч. 2, кн. 1. Пер. с нем. СПб., 1910, стр. 14.

{267}Там же, стр. 17.

{268}H. Otto. Shlieffen und der Generalstab, S. 122.

{269}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Die militärischen Operationen zu Lande”, Bd. I. Berlin, 1925, S. 643.

{270}“Строевой пехотный устав германской армии 1906 г.”, стр. 182.

{271}“Германские основные принципы высшего командования войсками”, стр. 13.

{272}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма. М., 1967, стр. 195.

{273}Основной труд Леваля “Введение к позитивной части стратегии” см. в кн. “Стратегия в трудах военных классиков”, т. I, стр. 144-194.

{274}Там же, стр. 158.

{275}Там же, стр. 166.

{276}Там же, стр. 157.

{277}Там же, стр. 149.

{278}Там же, стр. 158.

{279}“Стратегия в трудах военных классиков”, т. I, стр. 154.

{280}Там же, стр. 187.

{281}Там же, стр. 186.

{282}Там же, стр. 157.

{283}Там же, стр. 162.

{284}Там же, стр. 163.

{285}Там же, стр. 152, 164, 168, 170.

{286}Гранмезон. Два сообщения, сделанные офицерам генерального штаба. Пер с франц. СПб., 1912.

{287}Ланглуа. Полевая артиллерия в связи с другими родами оружия, вып. 3. Пер. с франц. СПб., 1896, стр. 75.

{288}Ланглуа. Полевая артиллерия в связи с другими родами оружия, вып. 1. Пер. с франц. СПб., 1894, стр. 193.

{289}Ф. Фош. О принципах войны. Пер. с франц. Пг., 1919, стр. 38.

{290}Ф. Фош. О ведении войны. Маневр перед сражением. Пер. с франц., изд. 2-е. М., 1937, стр. 14. Этот труд представляет собой лекции по стратегии, которые автор читал в Высшей военной школе.

{291}Ф. Фош. О принципах войны, стр. 38.

{292}Ф. Фош. О ведении войны, стр. 27.

{293}Ф. Фош. О принципах войны, стр. 38.

{294}Ф. Фош. О ведении войны, стр. 85.

{295}Там же, стр. 34.

{296}Там же, стр. 31.

{297}Там же, стр. 18.

{298}Там же, стр. 86.

{299}Там же, стр. 87.

{300}Там же, стр. 48, 51, 53.

{301}Ф. Фош. О принципах войны, стр. 9, 37.

{302}Там же, стр. 240.

{303}M. В. Фрунзе. Избранные произведения. M., 1965, стр. 45

{304}На русском языке указанные сочинения Мэхэна и Коломба издавались дважды: в 1894-1897 гг. и 1940-1941 гг.

{305}А. Т. Мэхэн. Влияние морской силы на историю. 1660-1783. Пер. с англ. M. — Л., 1941, стр. 46.

{306}А. Т. Мэхэн. Влияние морской силы на историю, стр. 69.

{307}Критические выступления в печати стали появляться вскоре после выхода в свет трудов Мэхэна и Коломба. В 1906 г. в Англии вышла большая работа Ф. Т. Джэна под названием “Ереси в учении о морской силе”, которая в следующем году была издана В. Березовским в Петербурге на русском языке. Джэн подробно разбирает положения теории “морской силы” и указывает на несостоятельность многих из них. Но он критикует труды Мэхэна и Коломба главным образом с позиций тактики и так называемой малой стратегии, не касаясь политических основ теории.

{308}В. М. Кулаков. К критике теории морской силы А. Т. Мэхэна. — “Морской сборник”, 1947, № 9, стр. 73.

{309}На русском языке этот труд Ю. Корбетта был выпущен Военным издательством в 1932 г.

{310}М. Д. Бонч-Бруевич. Вся власть Советам. M., 1964, стр. 253.

{311}Г. А. Леер. Опыт критико-исторического исследования законов искусства ведения войны. Положительная стратегия. СПб., 1869, стр. 1; П. А. Гейсман. Война. Ее значение в жизни народа и государства. СПб., 1896, стр. 6.

{312}А. А. Гулевич. Сравнение экономического строя России и главнейших европейских государств с военной точки зрения. СПб., 1898, стр. 3.

{313}Н. П. Михневич. Стратегия, кн. I. СПб., 1911, стр. 97.

{314}Там же, стр. 40.

{315}Там же, стр. 108, 117.

{316}Н. П. Михневич. Стратегия, кн. I. СПб., 1911, стр. 97.

{317}Там же, стр. 120.

{318}Е. Барсуков. Русская артиллерия в мировую войну, т. I. M., 1938, стр. 64.

{319}А. А. Незнамов. План войны. СПб., 1913, стр. 14.

{320}Н. П. Михневич. Стратегия, кн. I, стр. 107.

{321}Там же, стр. 104.

{322}Там же, стр. 104-105.

{323}А. А. Незнамов. Оборонительная война. СПб., 1909, стр. 154-157.

{324}А. Г. Елчанинов. Очерки стратегии. СПб., 1913, стр. 69.

{325}А. А. Незнамов. Оборонительная война, стр. 7 — 14.

{326}Г. А. Леер. Стратегия, ч. 1. СПб., 1898, стр. 2.

{327}Там же.

{328}Г. А. Леер. Стратегия, ч. 1, стр. 26 — 30.

{329}Н. Г. Павленко. Из истории развития теории стратегии. — “Военно-исторический журнал”, 1964, № 10, стр. 110.

{330}“Энциклопедия военных и морских наук”, т. 5. СПб., 1891, стр. 456 — 457.

{331}А. А. Незнамов. Современная война. Действия полевой армии. Изд. 2-е. СПб., 1912, стр. 12.

{332}Там же, стр. 11З.

{333}А. Г. Елчанинов. Ведение современных войны и боя. СПб., 1909, стр. 39.

{334}Н. П. Михневич. Стратегия, кн. I. СПб., 1911, стр. 152.

{335}Там же, кн. II. СПб., 1910, стр. 16 — 18.

{336}А. Г. Елчанинов. Очерки стратегии, стр. 137.

{337}Н. П. Михневич. Стратегия, кн. II, стр. 18 — 23.

{338}А. Г. Елчанинов. Ведение современных войны и боя, стр. 68.

{339}В. А. Черемисов. Основы современного военного искусства СПб., 1909; А. А. Незнамов. Современная война, стр. 80-90.

{340}П. Жилин. Дискуссия о единой военной доктрине. — “Военно-исторический журнал”, 1961, № 5.

{341}В. Борисов. Смелая нападательная тактика. Русская военная доктрина. СПб., 1913, стр. 8.

{342}Там же, стр. 13, 21.

{343}Там же, стр. 90-91.

{344}А. Г. Елчанинов. Ведение современных войны и боя, стр. 144.

{345}Там же, стр. 87.

{346}А. А. Незнамов. К вопросу о военной доктрине — “Русский инвалид”, 18 октября 1912 г.

{347}По этому поводу полковник А. Зайончковский писал: “Опасно само слово “доктрина”. Что такое доктрина? В конце концов это все-таки есть стремление связать известными теоретическими условностями живое искусство, убить в нем дар небес — душу и регламентировать его такими не жизненными, а умственными формальностями, которые могут быть очень хороши в теории и всегда пагубны на практике” (А. Зайончковский. Единство военной доктрины. Опасности и увлечения. — “Русский инвалид”, 31 декабря 1911 г.).

{348}“Устав строевой службы”. СПб., 1908; “Наставление для самоокапывания пехоты”. СПб., 1909; “Наставление по обучению стрельбе”. СПб., 1908; “Наставление по войсковому инженерному делу”. СПб., 1910; “Наставление для действий полевой артиллерии в бою” СПб., 1912; “Наставление для действий пехоты в бою” СПб., 1914; “Обязанности начальников в бою” СПб., 1914, и др.

{349}Основой указа было распоряжение Николая II начальнику военной академии Генерального штаба, начальнику Генерального штаба и редактору “Русского инвалида”. Генералу Янушкевичу, начальнику академии, он говорил: “Военная доктрина состоит в том, чтобы исполнять все то, что я прикажу. Прошу Вас передать Незнамову, чтобы он больше с этим вопросом не выступал в печати. Об этом я передам и “Русскому инвалиду”” (“Военное дело”, 1920, № 2).

Глава третья

{1}Б. Шапошников. Мозг армии, кн. 1. М. — Л., 1927, стр. 246, 247

{2}X. Риттер. Критика мировой войны. Пер с нем. Пг., 1923, стр 62; M Шварте Техника в мировой войне. Пер. с нем. М. — Л., 1927, стр. 71.

{3}“Мировая война в цифрах”. М. — Л., 1934, стр. 52.

{4}“Германский империализм и милитаризм”. Сборник статей. М., 1965, стр. 159.

{5}“История дипломатии”, т. 2. M., 1963, стр. 135; H. Moltke. Die deutschen Aufmarschpläne 1871 bis 1890. Hrsg. von F. Schmerfeld. Berlin, 1929, S. 11-14, 65 — 67, 77 — 82.

{6}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Die militärischen Operationen zu Lande”, Bd. 1. Berlin, 1925, S. 7.

{7}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 2, Berlin, 1925, S. 22.

{8}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 9 — 10, 54

{9}Этот документ впервые был опубликован в книге: G. Ritter. Der Schlieffenplan. Kritik eines Mythos. München, 1956, S. 145 — 160.

{10}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 54.

{11}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 61.

{l2}Ibid., S. 62.

{13}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 64.

{14}Ibid., S. 23.

{15}X. Риттер. Критика мировой войны, стр. 57.

{16}Там же.

{17}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 15 — 16.

{18}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 2, S. 24.

{19}О. Гроос. Война на море 1914-1918 гг., т. I. Военные действия в Северном море от возникновения войны до начала сентября 1914 г. Пер. с нем. Пг., 1921, стр. 60.

{20}Р. Фирле. Война на Балтийском море, т. 1. От начала войны до марта 1915 г. Пер. с нем. M., 1937, стр. 17.

{21}Там же, стр. 52.

{22}Там же, стр. 17 — 18.

{23}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1. Wien, 1930, S. 3.

{24}G. Ritter. Der Schlieffenplan. Kritik eines Mythos, S. 186.

{25}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”. Bd. 1, S. 3-4.

{26}Ibid., S. 12.

{27}Ibid., S. 6.

{28}Ibid., S. 14.

{29}“Österreich Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1, S. 8.

{30}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг. Пер. с нем. M., 1934, стр. 17 — 20, А. Томази. Морская война на Адриатическом море. Пер. с франц. M. — Л., 1940, стр. 15 — 16.

{31}A. M. Зайончковский. Подготовка России к империалистической войне. Очерки военной подготовки и первоначальных планов войны. M., 1926, стр. 31.

{32}Там же, стр. 32.

{33}А. М. Зайончковский. Подготовка России к империалистической войне, стр. 42.

{34}Там же, стр. 275.

{35}Н. Валентинов. Военные соглашения России с иностранными государствами до войны. — В кн.: “Военно-исторический сборник. Труды Комиссии по исследованию и использованию опыта войны 1914-1918 гг.”, вып. 2. М., 1919, стр. 115 — 116.

{36}А. М. Зайончковский. Подготовка Россия к империалистической войне, стр. 330.

{37}Е. В. Масловский. Мировая война на Кавказском фронте 1914-1947 гг.” Стратегический очерк, Париж, 1933, стр. 31.

{38}M. А. Петров. Подготовка России к мировой войне на море. М. — Л., 1926, стр. 206 — 207.

{39}Там же, стр. 216 — 218, 223-226.

{40}ЦГА ВМФ, ф. 716, оп. 1, д. 11, лл. 10-12 об.

{41}ЦГА ВМФ, ф. 609, оп. 1, д. 278, лл. 2-6; ф. 716, оп. 1, д. 25, лл. 15 —17 об.; д. 7011, лл. 15, 16, 17.

{42}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1. Paris, 1936, p. 3.

{43}Ibid., p. 6.

{44}Н. Валентинов. Военные соглашения России с иностранными государствами до войны. — В кн. “Военно-исторический сборник”, вып. 2, стр. 104.

{45}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 44.

{46}Ibid., p. 91.

{47}Ibid., p. 77 — 78.

{48}Ibid., p. 81.

{49}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 79.

{50}Ibidem.

{51}Ibid., p. 80-82.

{52}Ibid., p. 66.

{53}А. Томази. Морская война на Адриатическом море, стр. 7 — 10, 22.

{54}Б. Шапошников. Мозг армии, кн. 2. M. — Л., 1929, стр. 68.

{55}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 90.

{56}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 92-93.

{57}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 75.

{58}К. Б. Виноградов. Дэвид Ллойд Джордж. M., 1970, стр. 178.

{59}В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1914 г. в Бельгии и Франции, т. 1. М., 1938, стр. 79 — 82.

{60}Н. Г. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг. М., 1939, стр. 17 — 18.

{61}В германской официальной истории первой мировой войны, например, отмечается “По ряду мотивов не было предусмотрено единое руководство всеми действующими на востоке вооруженными силами союзников” (“Der” Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 181).

{62}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 16.

{63}“Die deutschen Dokumente zum Kriegsausbruch”, Bd. 1. Berlin, 1921, S. 190.

{64}“История Югославии”, т. I. M., 1963, стр. 649.

{65}Там же, стр. 649, 651.

{66}“История Югославии”, т. I, стр. 658.

{67}Там же, стр. 650.

{68}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне. M., 1968, стр. 13.

{69}Б. Шапошников. Мозг армии, кн. 1, стр. 89.

{70}Там же, кн. 2. М. — Л., 1929, стр. 175, 178, 197, 206, 208 — 209, 212, 231, 238 и др.

{71}Там же, кн. 1, стр. 166.

{72-73}А. С. Ерусалимский. Германский империализм: история и современность (исследования, публицистика). М., 1964, стр. 158, 159.

{74}“Заговор против мира”. Как была развязана империалистическая война в 1914 году. Факты и документы. М., 1934, стр. 16.

{75}“Заговор против мира”, стр. 17.

{76}В этот день в 1389 г. произошла битва между сербами и их союзниками (Босния, Венгрия, Болгария) с одной стороны и турками-османами — с другой. Она окончилась победой турок. Балканские страны, в том числе и Сербия, на 500 лет попали в турецкую зависимость.

{77}А. С. Ерусалимский. Германский империализм: история и современность, стр. 160.

{78}Ю. А. Писарев. Освободительное движение югославянских народов Австро-Венгрии 1905 — 1914. М., 1962, стр. 313.

{79}“Заговор против мира”, стр. 16; К. Б. Виноградов. Дэвид Ллойд Джордж, стр. 165.

{80}Б. Шапошников. Мозг армии, кн. 1, стр. 33.

{81}А. С. Ерусалимский. Германский империализм: история и современность, стр. 161, 197, 201.

{82}“Die deutschen Dokumente zum Kriegsausbruch”, Bd. 1, S. 13

{83}Ibidem.

{84}А. С. Ерусалимский. Германский империализм: история и современность, стр. 155.

{85}Conrad. Aus meiner Dienstzeit, Bd. 4. Wien, 1923, S. 33-34.

{86}“Die deutschen Dokumente zum Kriegsausbruch”, Bd. 1, S. 22-23.

{87}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 1. Berlin, 1968, S. 219 — 220.

{88}Ibid., S. 220.

{89}А. С. Ерусалимский. Германский империализм: история и современность, стр. 169.

{90}“История дипломатии”, т. 2, стр. 786; “Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 1, S. 230.

{91}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5. М. — Л., 1934, стр. 33-38.

{92}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 1, S. 232.

{93}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 10, 56, 92-93. Николай II ответил телеграммой, что при возникновении войны “ни в коем случае Россия не останется равнодушной к участи Сербии” (там же, стр. 146).

{94}С. Фей. Происхождение мировой войны, т. 2. Пер. с англ. М. — Л., 1934, стр. 217.

{95}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 92 (сноска 3).

{96}Там же, стр. 89 — 92.

{97}Там же, стр. 91.

{98}Там же, стр. 93.

{99}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1, S. 32.

{100}Австрийская официальная история первой мировой войны пытается доказать, что приказ о всеобщей мобилизации в Австро-Венгрии был дан лишь после того, как поступили сведения из Петербурга о всеобщей мобилизации в России (“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1, S. 35, 36, 49). Однако сопоставление фактов по времени показывает необоснованность этих утверждений буржуазных исследователей.

{101}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 135.

{102}Там же, т. 4, стр. 381; т. 5, стр. 4-5; М. Палеолог. Царская Россия во время мировой войны, стр. 35; Е. В. Тарле. Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг. М. — Л., 1928, стр. 273.

{103}Е. Сухомлинов. Воспоминания. М. — Л., 1926, стр. 233.

{104}А. С. Ерусалимский. Германский империализм история и современность, стр. 154.

{105}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 4, стр. 188 — 194.

{106}“История дипломатии”, т. 2. M., 1963, стр. 783-784.

{107}Там же, стр. 785.

{108}Там же, стр. 789.

{109}E. В. Тарле. Европа в эпоху империализма 1871-4919 гг., стр. 274.

{110}“История дипломатии”, т. 2, стр. 791.

{111}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 1. S. 255.

{112}Ibid., S. 279. К. Б. Виноградов. Дэвид Ллойд Джордж, стр. 166.

{113}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 178.

{114}Там же, стр. 236, 495.

{115}“Заговор против мира”, стр. 24.

{116}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 39.

{117}Там же, стр. 67.

{118}Там же, стр. 59 — 60, 97 — 113.

{119}“История дипломатии”, т. 2, стр. 794.

{120}“Красный архив”, т. 4, 1923, стр. 21; Е. В. Тарле. Европа в эпоху империализма, стр. 285; “Международные отношения в эпоху империализма”, серия: 3, т. 5, стр. 213, 214.

{121}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 227.

{122}Там же, стр. 214.

{123}Там же, стр. 256, 257, 258; “Красный архив”, т. 4, стр. 30; Е. В. Тарле. Европа в эпоху империализма, стр. 286.

{124}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 212-213.

{125}Там же, стр. 268.

{126}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 34.

{127}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 319 — 320.

{128}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 34.

{129}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 322-323, 326 — 327.

{130}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 35.

{131}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 111.

{132}“Желтая книга. Документы, относящиеся к великой европейской войне 1914 г. (Дипломатическая переписка Франции, предшествовавшая войне)”. Пг., [б. г.], стр. 143.

{133}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 1, S. 279.

{134}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 334-335, 337.

{135}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t . 1, vol. 1, p. 117.

{136}Ibid., p. 104, 110-111.

{137}E. B. Тарле. Европа в эпоху империализма, стр. 294.

{138}Текст этой ноты был составлен начальником германского генерального штаба генералом Мольтке еще 26 июля и предложен германскому министерству иностранных дел.

{139}“Желтая книга. Документы, относящиеся к великой европейской войне 1914 г ”, стр. 164.

{140}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 36.

{141}“Желтая книга. Документы, относящиеся к великой европейской войне 1914 г ”, стр. 161-162. Впоследствии германские историки указывали, что донесение о сбрасывании с французских самолетов бомб после проверки оказалось не соответствующим действительности (А. С. Ерусалимский. Германский империализм: история и современность, стр. 177 — 178; Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1935, стр. 32).

{142}А. С. Ерусалимский. Германский империализм: история и современность, стр. 178.

{143}Э. Баркер, Г. Дэвис, Ф. Морган и др. Из-за чего мы воюем? Пер. с англ. Пг., 1915, стр. 12, 17.

{144}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 406.

{145}“История дипломатии”, т. 2, стр. 784.

{146}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 2. М., 1926, стр. 16; “История дипломатии”, т. 2, стр. 802.

{147}“Мировая война”. Пг., изд. редакции “Морского сборника”, 1914, стр. 61.

{148}“История дипломатии”, т. 2, стр. 802.

{149}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 36.

{150}E. В. Тарле. Европа в эпоху империализма, стр. 301-304.

{151}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 2, S. 29.

{152}А. С. Ерусалимский. Германский империализм: история и современность, стр. 134.

{153}“Заговор против мира”, стр. 147.

{154}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 399 — 400, 403.

{155}Там же, стр. 211.

{156}Там же, стр. 379 — 380.

{157}Там же, стр. 46, 116, 206 — 207, 253-254, 290.

{158}Там же, стр. 389.

{159}Там же, стр. 165, 196 — 197, 233, 238, 417.

{160}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 2, стр. 8 — 9.

{161}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 376, 377.

{162}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 1.

{163}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 127, 128, 130.

{164}“Русский инвалид”, 22 июля 1914 г, № 159.

{165}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 111.

{166}“Желтая книга. Документы, относящиеся к великой европейской войне 1914 г.”, стр. 176 — 189.

{167}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2. М., 1966, стр. 485.

{168}Там же, стр. 486.

{169}“Партия большевиков в годы мировой империалистической войны. Вторая революция в России (1914 год — февраль 1917 года). Документы и материалы”. М., 1963, стр. 391.

{170}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2, стр. 486.

{171}Там же, стр. 487.

{172}Там же, стр. 481; К. Б. Виноградов. Дэвид Ллойд Джордж, стр. 166.

{173}К. Б. Виноградов. Дэвид Ллойд Джордж, стр. 177.

{174}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 158, 223, 224, 266, 381.

{175}В. И.. Ленин. Полн. собр. соч., т, 26, стр. 212.

{176}Там же, стр. 1-7.

{177}Там же, стр. 13-23.

{178}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2, стр. 479 — 480.

{179}Там те, стр. 482.

{180}А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г., М., 1940, стр. 70-71.

{181}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 25 — 26.

{182}В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1, стр. 85.

{183}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 101-102.

{184}Ibid., S. 29.

{185}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. 5, стр. 96.

{186-188}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 95.

{189}Там же, стр. 356; “Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 96.

{190}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol 1, p 107.

{191-192}Ibid., p. 103.

{193}Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 26.

{194}В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1, стр. 87.

{195}К. Эгли Стратегическое развертывание и наступление армий Франции, Бельгии и Англии на западном театре военных действий. Пер. с нем. M., 1919, стр. 5.

{196}Н. Васильев. Транспорт России в войне 1914-1918 гг. М., 1939, стр. 64-65.

{197}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 58 — 59. Кроме того, две линии пропускной способностью 60 воинских поездов каждая предоставлялись в распоряжение британской армии.

{198}К. Эгли. Стратегическое развертывание и наступление армий Франции, Бельгии и Англии, стр. 6, 12.

{199}В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1, стр. 89.

{200}А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г., стр. 74.

{201}Н. Васильев. Транспорт России в войне 1914-1918 гг., стр. 65.

{202}В. Н. Чеботаревский. Мировая война и транспорт. — “Военная мысль и революция”, 1924, № 5, стр. 84.

{203}В. A. Mеликов. Стратегическое развертывание. Изд. 2-е. М., 1939, стр. 41.

{204}Ж. Ребольд. Крепостная- война в 1914-1918 гг. Пер. с франц. М., 1938, стр. 11-15.

{205}G. Ritter. Der Schlieffenplan. Kritik eines Mythos. München, 1956, S. 156.

{206}Ж. Ребольд. Крепостная война в 1914-1918 гг., стр. 16.

{207}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 664-687.

{208}Ibid., S. 70

{209}Ibid., S. 183.

{210}Одна дивизия прибыла из Марокко (“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 584-585). Кроме того, в составе каждого корпуса имелись отдельные бригады, полки и батальоны резервных войск, являвшиеся пехотным резервом. В этих войсках всего насчитывалось 72 батальона, что было равно 6 резервным дивизиям.

{211}Всего было сформировано 12 территориальных дивизий и одна бригада. Из них к началу Пограничного сражения было использовано только 4 дивизии (группа д'Амада).

{212}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1. vol. 1, p. 525, 540-584.

{213}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 587 — 589. Здесь не приняты в расчет четыре территориальные дивизии, прикрывавшие северную границу Франции (60 тыс. человек), две дивизии, находившиеся в Париже (36 тыс. человек), и другие соединения, находившиеся в пути.

{214}Ibid., p. 535.

{215}К. Эгли. Стратегическое развертывание и наступление армий Франции, Бельгии и Англии, стр. 7.

{216}В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1, стр. 95.

{217}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 502.

{218}В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1, стр. 94.

{219}Там же; “Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 503.

{220}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 124.

{221}Ibid., p. 136.

{222}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций. Пер. с франц. М., 1923, стр. 14.

{223}“Lee armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 138.

{224}А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г., стр. 46 — 47.

{225}А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г., стр. 48.

{226}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 2, S. 54-55.

{227}В дивизиях имелось по две ландверные бригады и по одной бригаде эрзац-резерва (5 батальонов).

{228}Первоначально основные силы 2-й армии были сосредоточены на Балканах против Сербии, а на русской границе развертывалась лишь часть ее (армейская группа Кевеса). С 18 августа началась перевозка в Галицию всех сил 2-й армии, которые прибывали на фронт против России вплоть до 8 сентября.

{229}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1, S. 157.

{230}A. M. Зайончковский. Подготовка России к империалистической войне, стр. 257.

{231}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма. М., 1967, стр. 279.

{232}“Общий очерк Македонского театра войны”. Пг., 1916.

{233}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1, S. 186 — 188.

{234}Ibid., S. 178, 207 — 208.

{235}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1, S. 125.

{236}Н. Г. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 17 — 18.

{237}Н. Г. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 17 — 18.

{238}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 57.

{239}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1, S. 195 — 196.

{240}2 августа ввиду частых нарушений германскими отрядами франко-германской границы этот запрет был снят. Однако генерал Жоффр, передавая распоряжение начальникам участков и требуя энергичного отражения атак противника, в то же время указывал, что “по государственным соображениям морального порядка и повелительным причинам дипломатического порядка” следует все же во что бы то ни стало воздержаться от перехода границы, не провоцируя противника (Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.). Пер. с франц. М., 1939, стр. 35 — 36).

{241}Из них три эскадры были сформированы по мобилизации из кораблей, которые в мирное время использовались для учебных целей или находились в резерве.

{242}О. Гроос. Война на море 1914-1918 гг., т. I. Военные действия в Северном море от возникновения войны до начала сентября 1914 г. Пер. с нем. Приложения, 1921, табл. 1, стр. 1-3.

{243}Р. Фирле. Война на Балтийском море, т. 1. От начала войны до марта 1915 г. Пер. с нем. М., 1937, стр. 361-362; О. Гроос. Война на море в 1914-1918 гг., т. I. Приложения, табл. 1, стр. 3-4.

{244}О. Гроос. Война на море 1914-1918 гг., т. I. Приложения, табл. 1, стр. 4; Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1934, стр. 17 — 19.

{245}X. Вильсон. Линейные корабли в бою 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1936, стр. 35; Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. I. Пер. с англ., изд. 2-е. М., 1937, стр. 41-44.

{246}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. I; стр. 37 — 38; X. Вильсон. Линейные корабли в бою 1914-1918 гг., стр. 320.

{246а}Эта группа находилась в непосредственном распоряжении командующего флотом и могла быть по мере надобности направлена в любой район театра.

{247}Дивизия предназначалась в зависимости от оперативной обстановки для усиления Морских сил Канала или действий в других районах.

{248}А. Томази. Морская война на Адриатическом море, стр. 146 — 147; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описание к картам, стр. 746, 747.

{249}А. Томази. Морская война на Адриатическом море, стр. 147 — 148.

{250}О. Вульф. Австро-венгерская дунайская флотилия в мировую войну 1914-1918 гг. Пер. с нем. Л., стр. 132-133.

{251}ЦГАВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 368, лл. 5 — 7 (Боевое расписание Балтийского флота, утвержденное 14 июля 1914 г.).

{252}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 749, 927.

{253}Четвертый линкор — “Андрей Первозванный” — находился в Кронштадте на ремонте.

{254}ЦГАВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 368, лл. 1-2.

{255}Л. Г. Гончаров и Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг. М. — Л., 1940, стр. 7 — 83; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описание к картам, стр. 722.

{256}“Флот в первой мировой войне”, т. 1. “Действия русского флота”. М., 1964, стр. 73-74.

{257}ЦГАВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 827, л. 36.

{258}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 753.

{259}Н. Новиков. Операции флота против берега на Черном море в 1914-1917 гг. Изд. 2-е. М., 1937, стр. 11-15.

{260}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 50-52.

{261}Там же, стр. 50.

{262}Там же, стр. 49.

Глава четвертая

{1}Ю. В. Ключников и А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 1. М., 1925, стр. 195, 196.

{2}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1. Berlin, 1925, S. 105.

{3}“Желтая книга. Документы, относящиеся к великой европейской войне 1914 г. (Дипломатическая переписка Франции, предшествовавшая войне)”. Пг., б. г., стр. 154.

{4}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 103.

{5}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 109.

{6}Укрепления Льежа состояли из 12 фортов, расположенных по обеим берегам р. Маас на удалении 6 — 8 км от города. Крепостной обвод Льежа достигал 50 км. На вооружении каждого форта имелось до восьми орудий калибром 120-200 мм, три-четыре 57-мм противоштурмовых орудия, а гарнизон форта состоял из 80-100 человек. Артиллерия, как правило, располагалась под броневыми колпаками (“Военно-инженерный зарубежник”, 1922, № 6, стр. 20) или во вращающихся бронированных башнях. Основные сооружения фортов имели бетонное покрытие толщиной 2,5 — 3 м. Всего гарнизон крепости насчитывал до 30 тыс. человек и 400 орудий (в том числе и полевые войска — 3-я пехотная дивизия и одна бригада 4-й пехотной дивизии). Промежутки между фортами (2-6 км) были заняты пехотой, pacполагавшейся в наскоро сделанных окопах, прикрытых проволочными заграждениями.

{7}Ж. Ребольд. Крепостная война в 1914-1918 гг. Пер. с франц. М., 1938. стр. 26.

{8}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 118.

{9}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 119.

{10}“Военно-инженерный зарубежник”, 1922, № 6, стр. 21.

{11}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 64.

{12}Ibid., S. 73.

{13}Ibidem.

{14}В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1914 г. в Бельгии и Франции, т. I. M., 1938, стр. 136.

{15}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 214-224.

{16}“Дипломатическая переписка, относящаяся к войне 1914 г. (бельгийская “серая” книга)”. [Б. м.], [б. г.], стр. 164-177.

{17}В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1, стр. 136.

{18}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций. Пер. с франц. М., 1923, стр. 6.

{19}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1. Paris, 1936, p. 6, 28, 31, 37.

{20 }Ibid., p. 123.

{21}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 13.

{22}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 128.

{23}Ibid., p. 136 — 137; Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 13.

{24}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 136 — 139; Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 14, 30-33.

{25}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 457 — 458.

{26}Ibid., p. 169.

{27}Раймонд Пуанкаре. На службе Франции Воспоминания за девять лет, кн. 1. Пер. с франц. M., 1936, стр. 23. Политический эффект этого наступления отмечает в своей работе “Правда о войне 1914-1918 гг.” и английский военный историк Лиддел Гарт (М., 1935, стр. 50).

{28}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 231.

{29}Ibid., p. 229.

{30}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 15 — 16.

{31}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 204-205, 360.

{32}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 260-261.

{33}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 201, 203-204.

{34}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 15, 16.

{35}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма (до конца первой мировой войны 1914-1918 гг.). М., 1967, стр. 290.

{36}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 2. Paris, 1925, p. 257, 271.

{37}Ibid., p. 166 — 167.

{38}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 481-482.

{39}Ibid., p. 509 — 510.

{40}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 3. Berlin, 1926, S. 325.

{41}Ibid., S. 319 — 320, 324.

{42}Намюр имел 9 фортов, в общем таких же, как и в Льеже. Форты были удалены от города на 3-7 км, промежутки между фортами составляли 3-6 км. Длина фортового пояса достигала почти 40 км. Гарнизон крепости насчитывал около 37 тыс. человек (вместе с 4-й бельгийской дивизией). (“Военно-инженерный зарубежник”, 1922, № 6, стр. 21-22).

{43}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 263-264. Эти действия германские историки относят также к Пограничному сражению.

{44}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 247.

{45}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 18.

{46}Там же, стр. 17.

{47}Там же.

{48}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 2, p 23.

{49}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 36 — 37.

{50}Там же, стр. 39 — 40.

{51}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 1, S. 437 — 438.

{52}Ibid., S. 439-440.

{53}Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 3, S. 4-7.

{54}Ibid., S. 9.

{55}Гвардейский резервный корпус из 2-й армии, 11-й армейский корпус из 3-й армии и 8-я кавалерийская дивизия из 6-й армии были отправлены в Восточную Пруссию 26 августа, а один корпус (5-й армейский из 5-й армии) задерживался в районе Меца для этой же цели. 30 августа его отправка на Восток была отменена.

{56}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 2, p. 21-22; Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 37 — 39.

{57}Там же, стр. 18.

{58}Там же, стр. 37.

{59}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 2, p. 116.

{60}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 19.

{61}Там же, стр. 39.

{62}В ходе боев у Гюиза и Сен-Кантена (29 и 30 августа) командующий 2-й германской армией обратился за помощью к 1-й армии. Чтобы поддержать действия своего соседа слева, 1-й армии потребовалось изменить направление своего движения и уклониться к востоку. Позже это было санкционировано германской ставкой. Так, уже с конца августа под влиянием обстановки началась ломка германского плана войны.

{63}М. Галактионов. Темпы операций, ч. 1. М., 1936, стр. 34.

{64}Там же, стр. 33, 35; Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 54.

{65}М. Галактионов, Темпы операций, ч. 1, стр. 35 — 36.

{66}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 1, p. 532-533; Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 41-43.

{67}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 2, p. 533.

{68}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 42.

{69}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 48 — 49; “Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 2, p. 785.

{70}9-й армией стала называться армейская группа Фоша (“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 1, vol. 2, p. 786).

{71}A. Грассэ. Сен-Гондские бои (5 — 10 сентября 1914 г). Пер. с франц. М., 1939, стр. 5.

{72}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 3, S. 311-312.

{73}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, Berlin, 1926, S. 3-5.

{74}Ibid., S. 3.

{75}Ibid., S. 128.

{76}А. Грассэ. Сен-Гондские бои, стр. 36.

{77}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, S. 32, 33.

{78}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 50; “Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, S. 32, 35.

{79}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, S 38, 45.

{80}Ibid., S. 48.

{81}Жоффр. 1914-1915. Подготовка войны и ведение операций, стр. 50.

{82}Там же.

{83}Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 80.

{84}А. Грассэ. Сен-Гондские бои, стр. 69, 78, 100.

{85}А. И. Милковский. Автомобильные перевозки по опыту Западного фронта империалистической войны 1914-1918 гг. М., 1964, стр. 7 — 8.

{86}Приказ Жоффра об этом был найден в полосе 4-й германской армии и сообщен германским командованием всем его армиям (“Der krieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, S. 109).

{87}Ibid., S. 54-55.

{88}Ibid., S. 78.

{89}Ibid., S. 181, 236 — 237.

{90}А Грассэ Сен-Гондские бои, стр. 121, 128.

{91}“Der Weltkrieg 1914 big 1918”, Bd. 4, S. 265, 269, 291, 427. 3-я армия начала отход в ночь на 11 сентября.

{92}Ibid., S. 329.

{93}5-я армия начала отход 12 сентября (Ibid., S. 452).

{94}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, S. 461, 462.

{95}Ibid., S. 469.

{96}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, S. 469, 475.

{97}H. А. Таленский. Первая мировая война (1914-1918 гг.). Боевые действия на суше и на море. M., 1944, стр. 28.

{98}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, S. 140, 519, 536.

{99}Ibid., S. 139, 519, 521-522.

{100}Ibid., S. 519.

{101}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 гг. в его важнейших решениях. Пер. с нем. М., 1923, стр. 11; “Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, S. 483

{102}В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, стр. 108.

{103}М. Галактионов. Темпы операций, ч. 1, стр. 168, 169.

{104}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, S. 324.

{105}M. Позек. Германская кавалерия в Бельгии и во Франции в 1914 г. Пер. с нем. М., 1936, стр. 31.

{106}М. Галактионов. Темпы операций, ч. 1, стр. 19.

{107}H. А. Таленский. Первая мировая война (1914-1918 гг.), стр. 31-32.

{108}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, S. 421.

{109}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 гг. в его важнейших решениях, стр. 19.

{110}Там же, стр. 22.

{111}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.) Пер. с франц. М., 1939, стр. 124.

{112}50 км севернее крайнего фланга сражения главных сил.

{113}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 5. Berlin, 1929, S. 26, 30, 88 .

{114}Ibid., S. 19, 23.

{115}М. Позек. Германская кавалерия в Бельгии и во Франции в 1914 г, стр. 158 — 161.

{116}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 5, S. 86.

{117}M. Позек. Германская кавалерия в Бельгии и во Франции в 1914 г., стр. 172.

{118}Там же, стр. 175, 195, 197.

{119}Ф. Фош. Воспоминания, стр. 123.

{120}М. Позек. Германская кавалерия в Бельгии и во Франции в 1914 г., стр. 197.

{121}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 5, S. 275.

{122}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 гг. в его важнейших решениях, стр. 23.

{123}Там же, стр. 35.

{124}Лишь к октябрю у немцев появились свежие корпуса, сформированные из добровольцев.

{125}M. Позек. Германская кавалерия в Бельгии и во Франции в 1914 г., стр. 205.

{126}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 5, S. 221.

{127}Антверпен имел сплошную крепостную ограду непосредственно вокруг города и два пояса фортов: в 2,5 — 4,5 км от ограды 13 фортов старой постройки, в 10-15 км от ограды 17 фортов новой постройки, рассчитанных на сопротивление снарядам тяжелой артиллерии. Форты окружали водяные рвы 30-50 м шириной и 2,5 м глубиной. Артиллерия каждого форта состояла из 8 орудий 57 — 150-мм калибра, расположенных в броневых башнях. Между фортами имелось 14 промежуточных оборонительных сооружений (редуты, люнеты, батареи). Общий обвод крепости имел протяжение свыше 100 км. Гарнизон Антверпена вместе с полевой армией насчитывал 135 тыс. человек. (Ж. Ребольд. Крепостная война в 1914-1918 гг., стр. 48, 49, 50, 51).

{128}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 5, S. 230.

{129}Ibid., S. 241.

{130}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 гг. в его важнейших решениях, стр. 36.

{131}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 4, S. 283-284.

{132}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 гг. в его важнейших решениях, стр. 35.

{133}Ф. Фош. Воспоминания, стр. 135.

{134}В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг., т 2, стр. 192.

{135}Там же, стр. 243.

{136}Там же, стр. 247.

{137}Там же, стр. 242, 252.

{138}В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, стр. 260.

{139}Ф. Фош. Воспоминания, стр. 146, 147.

{140}В бельгийской армии оставалось лишь 150 тыс. боевого состава, недоставало артиллерийских боеприпасов (В. Ф. Новицкий. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2 стр. 266).

{141}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 5, S. 338.

{142}Ibid., S. 330.

{143}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 5, S. 345 — 346.

{144}Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 57. Необходимо указать, что на ряде небольших участков и ранее применялись окопы, но на более или менее большом протяжении они появились лишь на р. Эне.

{145}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 гг. в его важнейших решениях, стр. 46.

{146}Там же, стр. 42.

{147}Там же, стр. 46.

{148}А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г. M., 1940, стр. 172.

{149}Ф. Фош. Воспоминания, стр. 186.

{150}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 гг. в его важнейших решениях, стр. 42.

{151}Там же, стр. 43.

{152}М. В. Фрунзе. Избранные произведения. М., 1965, стр. 69.

{153}“Восточно-Прусская операция”. Сборник документов. M., 1939, стр. 86.

{154}Там же, стр. 85 — 86.

{155}Там же, стр. 146 — 147, 157 — 158.

{156}Ф. Храмов. Восточно-Прусская операция 1914 г. M., 1940, стр. 14.

{157}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма, стр. 317.

{158}“Восточно-Прусская операция”. Сборник документов, стр. 12.

{159}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 2. Berlin, 1925, S. 93.

{160}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 1. M., 1922, стр. 75.

{161}“Восточно-Прусская операция”. Сборник документов, стр. 258.

{162}Там же, стр. 263.

{163}Там же, стр. 268 — 269.

{164}Там же, стр. 554.

{165}Там же, стр. 278.

{166}“Восточно-Прусская операция”. Сборник документов, стр. 281.

{167}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 2, S. 104.

{168}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 1. Пер. с нем М., 1923, стр. 43.

{169}“Восточно-Прусская операция”. Сборник документов, стр. 296.

{170}Там же, стр. 557.

{171}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 2, S. 206.

{172}“Восточно-Прусская операция”. Сборник документов, стр. 559.

{173}Там же, стр. 302, 305.

{174}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 2, S. 268.

{175}“Восточно-Прусская операция”. Сборник документов, стр. 325 — 326.

{176}Командующий 9-й армией.

{177}Генерал-лейтенант барон А. Ф. Бринкен — командир 22-го армейского корпуса.

{178}“Восточно-Прусская операция”. Сборник документов, стр. 340.

{179}Там же, стр. 370.

{180}Ф. Храмов. Восточно-Прусская операция 1914 г., стр. 81.

{181}Там же, стр. 84-85.

{182}“Восточно-Прусская операция”. Сборник документов, стр. 428.

{183}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 2, S. IX.

{184}В. Lavergne. Pourquoi le conflict Occident Union Soviétique? Paris, 1963, p. 54.

{185}ЦГВИА ф. 2067, оп. 1, д. 147, л. 3.

{186}В. А. Меликов. Стратегическое развертывание, т. 1. Изд. 2-е. М., 1939, стр. 261.

{187}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1. Wien, 1930, S. 187.

{188}А. Белой. Галицийская битва. M. — Л., 1929, стр. 80-81.

{189}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 1. М., 1922, стр. 146 — 147.

{190}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 1, стр. 156.

{191}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 1, стр. 158.

{192}Там же.

{193}Там же.

{194}F. Conrad. Aus meiner Dienstzeit, Bd. 4. Wien, 1923, S. 592.

{195}Ibid., S. 593.

{196}Ibid., S. 593-594.

{197}Ibidem.

{198}А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г, стр. 238.

{199}ЦГВИА, ф. 2134, оп. 1, д. 47, л. 169.

{200}Там же, оп. 2, д. 805, л. 41.

{201}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 1, стр. 164.

{202}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 1, стр. 165.

{203}Там же.

{204}Там же, стр. 165 — 166.

{205}ЦГВИА, ф. 2134, оп. 1, д. 47, л. 186.

{206}ЦГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 297, л. 235.

{207}ЦГВИА, ф. 2134, оп. 1, д. 305, л. 74.

{208}А. А. Брусилов. Мои воспоминания. Изд. 5-е. М., 1963, стр. 90.

{209}ЦГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 299, л. 20.

{210}ЦГВИА, ф. 2134, оп. 1, д. 47, л. 215.

{211}ЦГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 297, л. 262.

{212}“Восточно-Прусская операция”. Сборник документов, стр. 326.

{213}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 2, S. 262.

{214}F. Conrad. Aus meiner Dienstzeit, Bd. 4, S. 603.

{215}Ibid., S. 609 — 610.

{216}Ibid., S. 630.

{217}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 1, стр. 207.

{218}ЦГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 297, л. 286.

{219}Там же, л. 331.

{220}ЦГВИА, ф. 2134, оп. 2, д. 805, л. 55.

{221}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов. М., 1938, стр. 31.

{222}Н. Н. Янушкевич имеет в виду 10-ю и 2-ю армии.

{223}“Варшавско-Ивангородская, операция”. Сборник документов, стр. 23.

{224}Там же, стр. 24.

{225}Там же, стр. 24-25.

{226}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 5, S. 405.

{227}Ibid., S. 409.

{228}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 13.

{229}Там же, стр. 107.

{230}Там же.

{231}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 108.

{232}Там же, стр. 28 — 29.

{233}Там же, стр. 25 — 26.

{234}Там же, стр. 25.

{235}Там же, стр. 26.

{236}Там же, стр. 29.

{237}“Варшавско- Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 45.

{238}Там же, стр. 25.

{239}Там же.

{240}Там же, стр. 28.

{241}Там же.

{242}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 27.

{243}Там же, стр. 29 — 30.

{244}Об этом решении Иванов был уведомлен письмом Янушкевича от 12 (25) сентября 1914 г. (“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 29 — 30).

{245}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 32.

{246}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 33.

{247}Там же.

{248}Там же.

{249}Там же, стр. 33-34.

{250}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 39.

{251}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 37.

{252}Там же, стр. 51-54.

{253}Там же, стр. 52.

{254}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 46 — 58.

{255}Там же, стр. 59 — 61.

{256}Там же, стр. 61, 62.

{257}Там же, стр. 47.

{258}Там же, стр. 48, 50.

{259}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 62.

{260}Там же, стр. 30-31.

{261}Там же, стр. 50.

{262}Там же, стр. 68 — 69.

{263}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 69.

{264}Там же.

{265}Там же.

{266}Там же, стр. 71, 75, 78.

{267}Там же, стр. 73.

{268}Там же, стр. 74, 195.

{269}Там же, стр. 55, 196.

{270}Там же, стр. 79 — 80.

{271}Там же, стр. 81-82.

{272}Там же, стр. 55.

{273}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 34-35.

{274}Там же, стр. 35.

{275}Там же, стр. 35 — 36.

{276}Там же.

{277}Там же, стр. 89, 95 — 96

{278}Там же, стр. 42.

{279}Там же.

{280}Там же, стр. 90.

{281}Там же, стр. 99.

{282}Там же, стр. 104.

{283}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 91.

{284}Там же.

{285}Там же, стр. 102.

{286}Там же, стр. 152.

{287}Там же, стр. 43.

{288}Там же, стр. 44.

{289}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 150.

{290}Там же, стр. 149.

{291}Там же, стр. 153.

{292}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 153.

{293}Там же, стр. 166.

{294}Там же, стр. 182-183.

{295}Там же, стр. 186 — 187, 224.

{296}Там же, стр. 224.

{297}Там же, стр. 187, 190.

{298}Там же, стр. 224.

{299}Там же, стр. 154-155.

{300}Там же, стр. 155.

{301}Там же, стр. 154.

{302}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 155.

{303}Там же, стр. 156.

{304}Там же, стр. 159

{305}Там же.

{306}Там же.

{307}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 159.

{308}Там же, стр. 207.

{309}Там же, стр. 207 — 208

{310}Там же, стр. 208

{311}Там же.

{312}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 40.

{313}Там же, стр. 256.

{314}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 1, стр. 78.

{315}“Варшавско-Ивангородская операция”. Сборник документов, стр. 374.

{316}Там же, стр. 382.

{317}“Лодзинская операция”. Сборник документов. М. — Л., 1936, стр. 58.

{318}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 6. Berlin, 1929, S. 63-64.

{319}“Лодзинская операция”. Сборник документов, стр. 71-73.

{320}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1915 — 1916 гг. в его важнейших решениях, стр. 38.

{321}Д. Рыбин. Лодзинская операция в 1914 г. М., 1938, стр. 14.

{322}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 6, S. 65.

{323}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 6, S. 126.

{324}“Лодзинская операция”. Сборник документов, стр. 151.

{325}Там же, стр. 150-151.

{326}Там же, стр. 154-155.

{327}“Лодзинская операция”. Сборник документов, стр. 18.

{328}“Лодзинская операция”. Сборник документов, стр. 136.

{329}Там же, стр. 188.

{330}Там же.

{331}А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г., стр. 299.

{332}“Лодзинская операция”. Сборник документов, стр. 254-263.

{333}А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г, стр. 302.

{334}Там же, стр. 303.

{335}H. Новиков. 6-я Сибирская стрелковая дивизия в боях под Лодзью M., 1925.

{336}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 1, стр. 90.

{337}К. Вульфен. Сражение под Лодзью. Пер. с нем. M., 1921.

{338}Л. И. Мандельштам. Младотурецкая держава. Историко-политический очерк, М., 1915, стр. 52.

{339}А. Д. Новичев. Очерки экономики Турции до мировой войны. М. — Л., 1937, стр. 43.

{340}“Новейшая история Турции”. М., 1968, стр. 7.

{341}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 гг. в его важнейших решениях, стр. 28.

{342}А. Ф. Миллер. Краткая история Турции. М., 1948, стр. 149.

{343}Эти заверения были закреплены особым соглашением между Германией и Турцией, заключенным 6 августа 1914 г. (Ю. В. Ключников и А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 2. М., 1926, стр. 17).

{344}А. Д. Новичев. Очерки экономики Турции до мировой войны, стр. 204.

{345}“История дипломатии”, т. 3, изд. 2-е. М., 1965, стр. 8.

{346}В. В. Готлиб. Тайная дипломатия во время первой мировой войны. Пер. с англ. М., 1960, стр. 41.

{347}Английский военный историк Лиддел Гарт расценивает вступление в войну Турции как крупный успех германской дипломатии (Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 98).

{348}“Международные отношения 1870-1918 гг.” Сборник документов. М., 1940, стр. 277; Ю. В. Ключников и А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 2, стр. 8 — 9.

{349}Джемаль-паша. Записки. 1913-1919 гг. Тифлис, 1923, стр. 101-102.

{350}“История дипломатии”, т. 3, стр. 7; “Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. VI, ч. 1. М. — Л., 1935, стр. 8 — 9.

{351}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 гг. в его важнейших решениях, стр. 55.

{352}“Вооруженные силы иностранных государств”, вып. 6. “Сухопутные силы Турции и балканских государств”. М., 1914, стр. 4-7, 16.

{353}E. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918 гг. Военно-политический очерк. М., 1966, стр. 43.

{354}“Вооруженные силы иностранных государств”, вып 6, стр. 16.

{355}С начала войны Лиман фон Сандерс был назначен командующим 1-й армией, а германские офицеры направлены в войска на должности начальников штабов корпусов (А. Ф. Миллер. Краткая история Турции, стр. 146).

{356}А. С. Аветян. Основные вопросы ближневосточной политики германского империализма накануне первой мировой войны (1913-1914 гг.) — В кн. “Первая мировая война 1914-1918 гг.” М., 1968, стр. 107.

{357}M. H. Иванова. Германская агрессия в Иране в годы первой мировой войны. — В кн. “Краткие сообщения института востоковедения”, т. 19. М., 1956, стр. 17.

{358}Необходимо указать, что Лиддел Гарт обвиняет английское правительство в том, что оно своей пассивностью способствовало вступлению Турции в войну Он пишет “ пассивность Британии перед лицом возрастающей провокации позволяла туркам быстрыми шагами продвигаться на пути к войне и даже толкала их на это” (Лиддел Гарт Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 122).

{359}Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 122-123.

{360}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте. Оперативно-стратегический очерк M., 1946, стр. 5.

{361}M. H. Иванова. Германская агрессия в Иране в годы первой мировой войны, стр. 17.

{362}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. VI, ч. 2, М. — Л., 1935, стр. 28, 33.

{363}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1. Изд. 3-е. М., 1938, стр. 285.

{364}Е. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918 гг., стр. 50.

{365}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1934, стр. 8 — 9, 49, 52-54.

{366}Н. Г. Корсун. Военный обзор турецкого передового и причерноморского театров, ч. 1. Тифлис, 1913, стр. 22-23, 128, 210-212, 326, 334-335, 343-347, 351-353.

{367}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 23.

{368}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 21.

{369}Там же, стр. 21-22.

{370}Е. В. Масловский. Мировая война на Кавказском фронте 1914-1917 гг. Стратегический очерк. Париж, 1933, стр. 434 (приложение 3).

{371}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 22.

{372}Е. В. Масловский. Мировая война на Кавказском фронте, стр. 51, 53.

{373}Н. Г. Корсун. Первая мировая воина на Кавказском фронте, стр. 30.

{374}Н. Г. Корсун. Сарыкамышская операция на Кавказском фронте мировой войны в 1914-1915 гг., изд. 2-е. М., 1941, стр. 22-24.

{375}Е. В. Масловский. Мировая война на Кавказском фронте, стр. 78.

{376}Н. Г. Корсун. Сарыкамышская операция на Кавказском фронте мировой войны в 1914-1915 гг., стр. 83.

{377}Е. В. Масловский. Мировая война на Кавказском фронте, стр. 113.

{378}Е. В. Масловский. Мировая война на Кавказском фронте, стр. 126, 133.

{379}Н. Г. Корсун. Сарыкамышская операция на Кавказском фронте мировой войны в 1914-1915 гг., стр. 132.

{380}Е. В. Масловский. Мировая война на Кавказском фронте, стр. 126.

{381}ЦГВИА, ф. 2003, оп. 1, д. 539, л. 71.

{382}Е. В. Масловский. Мировая война на Кавказском фронте, стр. 127.

{383}А. Готовцев. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг. М., 1941, стр. 99; Е. Ф. Лудшувейт указывает, что в Месопотамии первоначально турки имели несколько батальонов, всего 6,5 тыс. штыков и около 150 сабель (Е. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны, стр. 89).

{384}Е. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны, стр. 96.

{385}Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 118.

{386}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 1-2. Пер. с англ., М., 1934, стр. 531.

{387}Е. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны, стр. 97.

{388}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. V, стр. 236, 495. Мировая война. Пг., изд. редакции “Морского сборника”, 1914, стр. 19; Н. Г. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг. М., 1939, стр. 18. Артиллерийский обстрел Белграда нанес городу значительный ущерб. Правительство Сербии вынуждено было переехать в Ниш, а верховное командование — в Крагуевац.

{389}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 16.

{390}Ю. А. Писарев Сербия и Черногория в первой мировой войне. М., 1968, стр. 6, 43.

{391}В. А. Упеник. Рабочее движение в Сербии накануне первой мировой войны — “Вопросы истории”, 1955, № 7, стр. 113-121.

{392}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 241.

{393}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 21.

{394}“Вооруженные силы иностранных государств”, вып. 6, стр. 46, 52, 53.

{395}Н. Г. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 16, 17, 18.

{396}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 40.

{397}Там же, стр. 20. Сербия просила у России предоставить ей 120 тыс. винтовок с патронами, 200 тыс. комплектов обмундирования, радиостанции (“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. V, стр. 166).

{398}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 32.

{399}Там же, стр. 55.

{400}Там же, стр. 50.

{401}“Вооруженные силы иностранных государств”, вып 6, стр. 41, 42.

{402}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 54, 57.

{403}“Вооруженные силы иностранных государств”, вып 6, стр. 45.

{404}Н. Г. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 18 — 22.

{405}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1, Wien, 1930, S. 121.

{406}H. Г. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 22.

{407}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 35.

{408}Н. Г. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 22-25.

{409}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 1, S. 186.

{410}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 40.

{411}Н. Г. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг. стр. 25 — 26.

{412}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 41.

{413}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1916 гг., т. 1, стр. 92.

{414}“Очерки новой истории Японии (1640-1917)”. М., 1958, стр. 466.

{415}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т. VI, ч. 1. М. — Л., 1935, стр. 105 — 107.

{416}И. С. Исаков. Операция японцев против Циндао в 1914 г. Изд. 3-е. М. — Л., 1941, стр. 22.

{417}Там же, стр. 49, 50, 260-261. Часть орудий была снята со старых боевых кораблей.

{418}Там же, стр. 50, 52, 71, 74, 110, 114, 124, 128 — 129.

{419}И. С. Исаков. Операция японцев против Циндао, стр. 109 — 110.

{420}Там же, стр. 146, 159.

{421}Леттов-Форбек. Мои воспоминания о Восточной Африке. Пер. с нем. M., 1927, стр. 21, 22, 36.

{422}Там же, стр. 6, 19.

{423}Леттов-Форбек. Мои воспоминания о Восточной Африке. Пер. с нем. М., 1927, стр. 21.

{424}Там же, стр. 38, 42.

{425}Там же, стр. 60-61, 99, 108, 115, 116, 83, 174, 188.

{426}Там же, стр. 133, 143, 146, 163-164, 176.

{427}Там же, стр. 182, 208, 216.

{428}Леттов-Форбек. Мои воспоминания о Восточной Африке, стр. 294, 298, 303, 308.

{429}Всего же в 1914 г немецкие подводные лодки потопили 9 боевых кораблей (5 крейсеров, 1 крейсер-авиаматку, 1 эскадренный миноносец, 1 канонерскую лодку, 1 подводную лодку) и торговые суда общим тоннажем 3369 рег. брутто-тонн. Потери в лодках в 1914 г исчислялись 5 единицами (Р. Гибсон, M. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг. Пер с англ. М., 1935, стр. 27 — 34, 39; А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг. Пер. с нем. М. — Л, 1940, стр. 136).

{430}X. Вильсон, Линейные корабли в бою 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1936, стр. 56 — 57, 425.

{431}Все грузы, следовавшие в Германию, объявлялись контрабандой.

{432}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. I. Пер. с англ. М., 1937, стр. 107, 109.

{433}Там же, стр. 115.

{434}О. Гроос. Война на море 1914-1918 гг., т. 1. Военные действия в Северном море от возникновения войны до начала сентября 1914 г. Пер. с нем. Пг., 1921, стр. 58.

{435}X. Вильсон. Линейные корабли в бою. 1914-1918 гг., стр. 43-44.

{436}О. Гроос. Война на море, т. 1, стр. 33-34, 37 — 38.

{437}Там же, стр. 216.

{438}Х. Вильсон. Линейные корабли в бою, 1914-1918 гг., стр. 52.

{439}А. Тирпиц. Воспоминания. Пер. с нем. М., 1957, стр. 452.

{440}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг. М. — Л., 1940, стр. 98.

{441}X. Вильсон. Линейные корабли в бою. 1914-1918 гг., стр. 424-429; Р. Гибсон, М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 282-283; П. Кеппен. Надводные корабли и их техника в войну 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1937, стр. 376, 386 — 387.

{442}Турецкое правительство заявило, что “Гебен” и “Бреслау” им куплены у Германии взамен строившихся в Англии дредноутов, реквизированных англичанами.

{443}См. труды: Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 26 — 32; Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. I, стр. 88 — 106 (правда, Корбетт нашел “мужество” признать, что “случай с уходом “Гебена” остается тенью в нашей морской истории”, стр. 103); А. Томази. Морская война на Адриатическом море. Пер. с франц. М. — Л., 1940, стр. 12-21.

{444}О. Гроос. Война на море 1914-1918, т. 1. Приложения. Таблица I, стр. 4.

{445}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. I, стр. 177 — 181; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. М., 1958, л. 44. Описания к картам. М., 1959, стр. 891.

{446}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. I, стр. 425 — 427, 431.

{447}M. A. Петров. Обзор главнейших сражений парового флота. Л., 1927, стр. 382-383.

{448}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. I, стр. 400-416; X. Вильсон. Линейные корабли в бою. 1914-1918 гг., стр. 63-80; Шеер. Германский флот в мировую войну. Воспоминания. Пер. с нем. М. — Л., 1940, стр. 78; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 897.

{449}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. I, стр. 475 — 496; X. Вильсон. Линейные корабли в бою. 1914-1918 стр. 84-95; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 898.

{450}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1, л. 44. Описания к картам, стр. 896.

{451}Там же.

{452}ЦГАВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 389, лл. 4-5, 9 — 11.

{453}“Флот в первой мировой войне”, т. 1. М., 1964, стр. 95.

{454}ЦГАВМФ, ф. 716, оп. 1, д. 14, лл. 18, 20-45.

{455}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 96 — 98.

{456}Р. Фирле. Война на Балтийском море, т. 1. От начала войны до марта 1915 г. Пер. с нем. М., 1937, стр. 152-153.

{457}Р. Фирле. Война на Балтийском море, т. 1, стр. 189 — 197; “Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 101

{458}Эти сообщения оказались ложными.

{459}Р. Фирле. Война на Балтийском море, т. 1, стр. 198 — 201.

{460}ЦГАВМФ, ф. 716, оп. 1, д. 14, лл. 49 — 50.

{461}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 13-14; “Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 140, 144-145.

{462}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 140; Р. Фирле. Война на Балтийском море, т. 1, стр. 306 — 311, 350-353.

{463}См., например: Р. Фирле. Война на Балтийском море, т. 1, стр. 357 — 359. Автор, подводя итоги кампании 1914 г. на Балтийском море, старается всячески преувеличить значение действий германского флота, приписывая ему и исключительную активность, и господство на Балтийском море в течение всей кампании, и многое другое, а русскому флоту и его командованию — безынициативность, неповоротливость, нежелание и неумение вести наступательные операции и т. п.

{464}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 771; Р. Фирле. Война на Балтийском море, т. 1, стр. 253-257.

{465}Н. Новиков. Операции флота против берега на Черном море в 1914-1917 гг. М., 1937, стр. 31-38.

{466}Там же, стр. 15 — 24; “Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 388 — 339.

{467}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 58 — 60.

{468}Л. Г. Гончаров, Б. А, Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 120-122, 126.

{469}В Севастополе оказалось даже не включенным крепостное минное заграждение, на котором, как выяснилось потом, маневрировал во время стрельбы крейсер “Гебен”. Если бы действовало заграждение, состоявшее из гальванических мин (каждая мина имела заряд около 75 кг пироксилина), гибель немецкого крейсера была бы неизбежной (Н. Новиков. Операции флота против берега на Чёрном море в 1914-1917 гг., стр. 19 — 21).

{470}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 33-35; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 773

{471}ЦГАВМФ, ф. 716, оп. 1, д. 25, лл. 71-72 об.

{472}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 52.

{473}ЦГАВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 836, лл. 3-4, 8 — 11, 14-15, 21-22; М. А. Петров. Два боя. Л., 1926, стр. 25 — 30; “Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 347 — 351.

{474}ЦГАВМФ, ф. 716, оп. 1, д. 25, лл. 174-183 об.; Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 104-105.

{475}Так назывался стесненный горами участок р. Дунай, трудный в навигационном отношении.

{476}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 358.

{477}О. Вульф. Австро-венгерская дунайская флотилия в мировую войну 1914-1918 гг. Пер. с нем. Л., 1938, стр. 3.

{478}ЦГАВМФ, ф. 609, оп. 1, д. 706, лл. 51-64.

{479}Русский флот в кампанию 1914 г. выставил всего 5670 мин, из них 4423 в оборонительных заграждениях и 1247 в активных; германо-турецкий флот выставил 148 мин у русских берегов; оборонительных заграждений на Черном море в 1914 г. он не ставил (“Морской атлас”, т. 3, ч. I, л. 38; Описания к картам, стр. 774).

{480}“Международные отношения в эпоху империализма”, серия 3, т V, стр. 299, 336, 385, 410; т. VI, ч. I, стр. 144, 221, 389.

{481}Там же, т. VI, ч. I, стр. 214.

{482}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 1-7.

{483}Там же, стр. 13-23.

{484}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2. М., 1966, стр. 485 — 486.

{485}“История Коммунистической партии Советского Союза”. М., 1973, стр. 171. Случаи стихийных братаний немецких солдат с французскими и английскими были отмечены в декабре 1914 г. также и на Западном фронте (“Всемирная история”, т. VII. М., 1960, стр. 549).

{486}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 31.

{487}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 1-2, стр. 254.

{488}Н. А. Таленский. Первая мировая война (1914-1918 гг.), стр. 39.

{489}А. Коленковский. Маневренный период первой мировой империалистической войны 1914 г, стр. 80-81.

{490}А. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1, стр. 256.

Глава пятая

{1}К августу 1914 г вооруженные силы Италии состояли из 300 тыс. чело” век. Флот имел 139 кораблей Армия испытывала большой недостаток в оружии, боеприпасах, военно-техническом имуществе (Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг. Пер. с англ. М., 1936, стр. 29).

{2}Ф. И. Нотович. Дипломатическая борьба в годы первой мировой войны, т. 1. М. — Л., 1947, стр. 465.

{3}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 15.

{4}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях. Пер с нем. М., 1923, стр. 96.

{5}В Болгарии имелись месторождения каменного угля, меди, свинцовой руды, марганца; в Греции — хромовой и железной руды, бурого угля, магнезии; в Румынии — бурого угля, железной руды, а главное — нефти.

{6}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”. Bd. 7. Berlin, 1931, S. 15.

{7}П. И. Лященко. История народного хозяйства СССР, т. II, изд. 4-е. М., 1956, стр. 618.

{8}М. Павлович. Мировая война 1914-1918 гг. и грядущие войны. Харьков, 1923, стр. 96.

{9}Ребуль. Военное производство во Франции в 1914-1918 гг. Пер. с франц. М. — Л., 1926, стр. 13, 38.

{10}В легком местном парке находилось 14 млн. патронов и 29 072 76-мм снаряда. Ежемесячная подача к октябрю 1914 г. составила 24 парка. (А. А. Манаковский. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. М., 1937, стр. 454, 488).

{11}Ребуль. Военное производство во Франции в 1914-1918 гг., стр. 20, 39.

{12}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары. Пер. с англ., т. 1-2. М., 1934, стр. 151.

{13}А. А. Маниковский. Боевое снабжение русской армии в мировую войну, стр. 267 — 562.

{14}Г. В. Шигалин. Военная экономика в первую мировую войну (1914-1918 гг.) M., 1956, стр. 92.

{15 }Там же, стр. 91-92.

{16}Фалькенгайн указывал, что если зимой 1914-1915 г каждый выстрел на Западном фронте был на счету, то “уже весной 1915 года верховное командование освобождалось окончательно от всякой заботы об артиллерийском снабжении” (Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях стр. 50-51).

{17}M. Павлович. Мировая война 1914-1918 гг. и грядущие войны, стр. 102.

{18}Там же. стр. 50-52.

{19}Д. Ллойд Джордж отмечает, что Англия заказала в США около 6 млн. снарядов, из которых к маю 1915 г. получила до 2 млн. (Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 1-2, стр. 198 — 199).

{20}А. Сидоров. Борьба с кризисом вооружения русской армии в 1915 — 1916 гг. — “Исторический журнал”, 1944, № 10-11, стр. 43-45.

{21}П. И. Лященко. История народного хозяйства СССР, т. II, стр. 604.

{22}А. А. Маниковский. Боевое снабжение русской армии в мировую войну, стр. 408, 442, 560.

{23}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 2. Paris, 1931, p. 388.

{24}Ребуль. Военное производство во Франции в 1914-1918 гг., стр. 28.

{25}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 3.

{26}Ю. Н. Данилов. Россия в мировой войне, Берлин, 1924, стр. 248.

{27}В России с августа по декабрь 1914 г. было отмечено 70 стачек и 37 200 участников в них, а за апрель — июнь 1915 г. — 440 стачек и 181 600 участников (“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2. М., 1966, стр. 538, 562).

{28}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 127.

{29}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 26, стр. 337.

{30}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 1-2, стр. 327.

{31}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 3. М., 1922, стр. 38 — 41.

{32}Ю. Н. Данилов. Россия в мировой войне, стр. 289 — 290.

{33}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1. М., 1938, стр. 264-265.

{34}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 60.

{35}Там же.

{36}Так, “Союз поддержки внутренней колонизации” — реакционная националистическая организация юнкерства и буржуазии — выступал за то, чтобы “максимально использовать войну для расширения немецкого колонизационного пространства на Востоке”, поскольку заокеанские земли “уже разделены” и “недоступны как награда за победную войну” (F. Fischer. Griff nach der Weltmacht. Düsseldorf, 1961, S. 187 — 188).

{37}Бетман-Гольвег, отражая предложения “Пангерманского союза” и “Союза поддержки внутренней колонизации”, выступал за “оттеснение России как можно дальше на восток и ликвидацию ее власти над нерусскими народами Польши и Прибалтики” (W. Basler. Deutschlands Annexionspolitik in Polen und im Baltikum 1914-1918. Berlin, 1962, S. 381-382).

{38}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 60.

{39}Там же.

{40}Там же, стр. 63.

{41}Ю. Н. Данилов. Россия в мировой войне, стр. 291.

{42}А. Коленковский. Зимняя операция в Восточной Пруссии в 1915 г. М. — Л., 1927, стр. 30-31.

{43}Состав 10-й армии: 38-й резервный корпус Лауэнштейна, 39-й резервный корпус Марвица, 21-й армейский корпус Фрица фон Белова, 5-я гвардейская пехотная бригада, Кенигсбергская ландверная дивизия и Тильзитский отряд.

{44}А. М. Зайончковский. Мировая война. Маневренный период 1914-1915 годов на русском (европейском) театре. М. — Л., 1929, стр. 249.

{45}Там же.

{46 }. Коленковский. Зимняя операция в Восточной Пруссии в 1915 г., стр. 32.

{47}Там же, стр. 37.

{48}А. М. Зайончковский. Мировая война. Маневренный период 1911-1915 годов на русском (европейском) театре, стр. 252.

{49}А. Коленковский. Зимняя операция в Восточной Пруссии в 1915 г., стр. 36 — 46; Д. В. Вержховский и В. Ф. Ляхов. Первая мировая война 1914-1918 гг. М., 1964, стр. 109.

{50}А. Коленковский. Зимняя операция в Восточной Пруссии в 1915 г., стр. 83.

{51}М. П. Каменский. Гибель 20-го корпуса 8 (21) февраля 1915 г. Пг., 1921, стр. 135; В. Белолипецкий. Зимние действия пехотного полка в Августовских лесах. М., 1940, стр. 62.

{52}А Ротэрмель Попытка выхода из окружения и гибель 20-го армейского русского корпуса 21 февраля 1915 г. — “Война и революция”. 1935, № 1-2, стр. 97 — 107

{53}В советской литературе 20-30-х годов она именуется “Зимней операцией в Восточной Пруссии”. В германской литературе эти события принято называть “Зимнее сражение в Мазурии” (“Die Winterschlacht in Masuren”).

{54}Э. Фалькенгайн. Верховное “командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 64

{55}A M. Зайончковский. Мировая война. Маневренный период 1914-1915 годов на русском (европейском) театре, стр. 256.

{56}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 3, стр. 82; Ф. Берков, Н. Горбин и В. Головчинер. Наступление стрелковой дивизии. (Действия 4-й Сибирской дивизии под Праснышем 24-27 февраля 1915 г.) — “Военно-исторический журнал”, 1940, № 3, стр. 106 — 111.

{57}А. М. Зайончковский. Мировая война. Маневренный период 1914-1915 гг. на русском (европейском) театре, стр. 245.

{58}ЦГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 3615, лл. 501-502.

{59}M. Д. Бонч-Бруевич. Потеря нами Галиции в 1915 г., ч. 1. M., 1920, стр. 55.

{60}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 81.

{61}“Горлицкая операция”. Сборник документов. M., 1941, стр. 12-13.

{62}Там же, стр. 12.

{63}“Горлицкая операция”. Сборник документов, стр. 45 — 64.

{64}Там же, стр. 46.

{65}Там же, стр. 47.

{66}“Горлицкая операция”. Сборник документов, стр. 50.

{67}Там же, стр. 56.

{68}Там же, стр. 57 — 58.

{69}Там же, стр. 60.

{70}Там же, стр. 62.

{71}Там же, стр. 62-63.

{72}Там же, стр. 63-64.

{73}Там же, стр. 68.

{74}Там же, стр. 91-92.

{75}Там же, стр. 80-81.

{76}“Горлицкая операция”. Сборник документов, стр. 372, 373, 374.

{77}Там же, стр. 375.

{78}Там же, стр. 376.

{79}Там же, стр. 377.

{80}Там же, стр. 380.

{81}Там же, стр. 384-386.

{82}Там же, стр. 375.

{83}Там же, стр. 147.

{84}Там же, стр. 360-366.

{85}“Горлицкая операция”. Сборник документов, стр. 365.

{86}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 1. Пер. с нем. М., 1923, стр. 118 — 119.

{87}М. В. Алексеев вступил в командование Северо-Западным фронтом 17 (30) марта 1915 г. вместо Н. В. Рузского.

{88}Входившая ранее в его состав 3-я армия в июне 1915 г. была включена в Северо-Западный фронт.

{89}Размер выпуклости в полосе ее хорды от Осовца до Сокаля составлял 300 км, а в глубину, от Брест-Литовска до левого фланга 2-й армии, — 200 км (Г. Корольков. Несбывшиеся Канны. М., 1926, стр. 28).

{90}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 8. Berlin, 1932, S. 256.

{91}Ibid., S. 259.

{92}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 105 — 106.

{93}Там же, стр. 103. .

{94}Общая численность вооруженных сил Центральных держав составляла 4383 тыс., Антанты — 5470 тыс. человек. Они так распределялись по фронтам, соответственно: французский — 1800 тыс. человек и 2450 тыс. человек, русский — 1333 тыс. и 1690 тыс. человек, итальянский — 650 тыс. и 750 тыс. человек, сербский — 300 тыс. и 230 тыс. человек, турецкий — 300 тыс. и 350 тыс. человек (Г. Корольков. Несбывшиеся Канны, стр. 7).

{95}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях стр. 105.

{96}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 8, S. 261.

{97}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 112.

{98}Там же.

{99}Там же, стр. 112-113.

{100}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 2. Wien, 1931, S. 552.

{101}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 8, S. 381.

{102}Ibidem.

{103}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 106 — 107.

{104}Г. Корольков. Праснышское сражение. Июль 1915 г. М. — Л., 1928, стр. 60; А. Борисов. Праснышская операция (1915). — “Военно-исторический журнал”, 1941, № 3, стр. 26 — 35.

{105}Г. Корольков. Несбывшиеся Канны, стр. 34.

{106}Г. Корольков. Несбывшиеся Канны, стр. 35.

{107}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 1, стр. 120.

{108}Г. Корольков. Несбывшиеся Канны, стр. 37.

{109}Г. Корольков. Сражение под Шавли. М. — Л., 1926, стр. 8 — 9.

{110}Там же, стр. 10-11.

{111}Там же, стр. 53.

{112}Там же, стр. 53-54.

{113}Г. Корольков. Сражение под Шавли, стр. 16.

{114}Там же, стр. 44.

{115}Г. Корольков. Несбывшиеся Канны, стр. 29.

{116}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 120.

{117}Там же, стр. 121.

{118}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 120.

{119}Там же, стр. 121.

{120}Там же, стр. 128.

{121}Н. Евсеев. Свенцянский прорыв (1915 г.). М., 1936, стр. 16.

{122}Там же, стр. 16 — 19; “Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 4. М., 1922, стр. 98 — 100.

{123}Н. Евсеев. Свенцянский прорыв, стр. 17 — 18.

{124}ЦГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 3619, лл. 560-561.

{125}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 7, S. 17.

{126}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 2, p. 401-403.

{127}Ibid., p. 401.

{128}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 8, Karte 2.

{129}Ibid., S. 56.

{130}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 2, p. 329, 330; “Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 8, S. 56.

{131}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 2, p. 154-159, 205.

{132}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3. Paris, 1923, p. 15.

{133}В составе 4-й французской армии находились 1-й армейский, 1-й колониальный, 12-й и 17-й армейские корпуса, для развития прорыва привлекались 2-й, 4-й и 16-й армейские корпуса.

{134}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 2, p. 425.

{135}Ibidem.

{136}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 2, p. 479.

{137}A. M. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1, стр. 282.

{138}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 2, p. 532-533.

{139}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы. M., 1941, стр. 16.

{140}Там же.

{141}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 2, p. 593.

{142}Б. X. Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1935, стр. 106.

{143}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 1, стр. 328.

{144}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 1-2, стр. 317.

{145}А. Н. Де-Лазари. Химическое оружие на фронтах мировой войны. 1914-1918 гг. М., 1935, стр. 15 — 18.

{146}Там же, стр. 19.

{147}Б. X. Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 146 — 147.

{148}А. Фрайс и К. Вест. Химическая война. Пер. с англ. М., 1924, стр. 21.

{149}P. Ганслиан и Ф. Бергендорф. Химическое нападение и оборона. Пер. с нем. М., 1925, стр. 67.

{150}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 85.

{151}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 2, p. 709 — 711.

{152}Концепция Жоффра по-прежнему сводилась к возможности “генерального сражения (общего наступления. — Авт.) по всей позиции с центральной атакой” в одном пункте. — “Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3. Paris, 1923, p. 11-12.

{153}В составе армии были 21-й, 17-й, 33-й, 1-й, 10-й, 20-й и 9-й армейские корпуса.

{154}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 8, S. 55.

{155}Ibid., S. 57.

{156}Ibidem.

{157}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3, p. 21-23; В. Балк. Развитие тактики в мировую войну. Пер. с нем. Пг., 1923, стр. 78 — 79.

{158}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3, p. 22.

{159}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3, p. 23.

{160}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 8, S. 95.

{161}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3, p. 78 — 79.

{162}Ibid., p. 79.

{163}Ibid., p. 78.

{164}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 8, S. 93.

{165}Ibidem.

{166}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 8, S. 102.

{167}Ibid., S. 95.

{168}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 9. Berlin, 1933, S. 10-11.

{169}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t 3, p. 175.

{170}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 29.

{171}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3, p. 291, 536.

{172}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 9, S. 61.

{173}Ibid.; “Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3, p. 289, 291, 536.

{174}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 9, S. 28.

{175}Ibidem.

{176}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3, p. 240.

{177}Ibid., p. 221.

{178}Ibid., p. 290, 291.

{179}Ibid., p. 290, 346.

{180}“History of the Great war... Military operations. France and Belgium. 1915”, vol. 2. London, 1928, p. 125.

{181}Центральная группа армий объединяла действия 3-й, 4-й, 5-й и 2-й французских армий. Северная группа — действия 6-й, 10-й французских, 1-й, 2-й, 3-й английских и бельгийской армий.

{182}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 27.

{183}Там же.

{184}Там же, стр. 27 — 28.

{185}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3, p. 286.

{186}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 9, S. 28 — 29, 33.

{187}“Из опыта войны по укреплению полевых позиций. Июнь 1915 г.” Пер. с нем. Б. м., 1915, стр. 5.

{188}Цит по: Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 159 — 162.

{189}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 36 — 37.

{190}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 9, S. 48.

{191}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3, p. 365.

{192-193}Каждая волна должна была иметь 25 “чистильщиков” для очистки окопов от солдат противника после его отхода.

{194}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3, p. 432-433.

{195}Ibid., p. 433.

{196}Ibid., p. 441.

{197}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 3, p. 473.

{198}Ibid., p. 542, 543.

{199}Ibid., p. 537.

{200}Ibid., p. 541.

{201}Ibid., p. 539 — 540.

{202}Ibid., p. 541.

{203}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 28.

{204}“Иностранные наставления для боя”, вып. III. “Опыт сентябрьских боев 1915 г. (особенно в Шампани) с точки зрения общей атаки”. Пг., 1916, стр. 5 — 6.

{205-206}“Иностранные наставления для боя”, вып. III. “Опыт сентябрьских боев 1915 г. (особенно в Шампани) с точки зрения общей атаки”. Пг., 1916.

{207}“Иностранные наставления для боя”, вып. V. “Наставление для ведения обучения начальствующих лиц (кадров) 12 (25) октября 1915 г.”. Пг., 1916.

{208}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг. Пер. с англ. М., 1936, стр. 41-44.

{209}“Энциклопедический словарь русского библиографического института Гранат”, т 46, стр. 66.

{210}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918, т. 1, стр. 335.

{211}5 октября высадилось всего 6 тыс., а 6 октября — 14 тыс. человек (Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне. М., 1968, стр. 137).

{212}“Österrech-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 3. Wien, 1932, S. 200; “Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 2. Berlin, 1968, S. 102-103.

{213}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 137.

{214}Там же.

{215}В. Корсун. Балканский фронт мировой войны, изд. 2-е M., 1939, стр. 39 — 42.

{216}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 9, S. 281.

{217}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 173-174.

{218}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 1-2, стр. 348.

{219}Н. Г. Корсун. Алашкертская и Хамаданская операции на Кавказском фронте мировой войны в 1915 году. М., 1940, стр. 27.

{220}Там же, стр. 13.

{221}Там же, стр. 28.

{222}Е. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны. М., 1966, стр. 78.

{223}К началу кампании 1915 г. на артиллерийских складах имелся запас снарядов и патронов, исходя из нормы: 50 легких, 75 горных и 50 гаубичных снарядов на орудие, по 50 патронов на винтовку (Н. Г. Корсун. Алашкертская и Хамаданская операции, стр. 19).

{224}Весной и летом 1915 г. с Кавказского фронта были сняты и переброшены: 5-й Кавказский корпус и одна (20-я) пехотная дивизия (Н. Г. Корсун. Алашкертская и Хамаданская операции, стр. 13).

{225}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, М., 1946, стр. 43.

{226}Н. Г. Корсун. Алашкертская и Хамаданская операции, стр. 124, 126.

{227}Н. Г. Корсун. Алашкертская и Хамаданская операции, стр. 171.

{228}Е. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны, стр. 90.

{229}А. Готовцев. Операции в Палестине и Сирии (1915 — 1918 гг.). — “Военно-исторический журнал”, 1940, № 9, стр. 9.

{230}М. С. Лазарев. Крушение турецкого господства на Арабском Востоке. М., 1960, стр. 62.

{231}П. Кеппен. Надводные корабли и их техника в войну 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1937, стр. 50, 94-95; Р. Гибсон и М. Прендереаст. Германская подводная война 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1935, стр. 271; А. П. Шершов. История военного кораблестроения с древнейших времен и до наших дней. М. — Л., 1940, стр. 262. В конце 1914 г. по инициативе первого морского лорда адмирала Фишера была разработана и принята новая обширная кораблестроительная программа — намечалось построить 5 больших крейсеров со скоростью хода 33 узла, 2 легких крейсера, 5 лидеров, 56 эсминцев, 64 подводные лодки, 24 истребителя подводных лодок, 37 мониторов, 50 мореходных сторожевых катеров и большое число вспомогательных судов. Значительную часть программы предусматривалось выполнить в течение двух лет (1915 — 1916 гг.), что и было сделано. Однако большие крейсера достраивались после 1916 г. (X. Вильсон. Линейные корабли в бою. 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1936, стр. 117 — 118).

{232}Дирижабли типа “ЛЦ-38”, применявшиеся в 1915 г., имели объем 32 тыс. куб. м, скорость 94 км/час, максимальную высоту 3000 м, полезный груз 15 т (Н. А. Бологов. Мировая империалистическая война. 1914-1918 гг. Л., 1937, стр. 270).

{233}Н. А. Бологов. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг., стр. 271.

{234}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 2. Пер. с англ., изд. 2-е. М., 1937, стр. 105 — 106; X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 133.

{235}Шеер. Германский флот в мировую войну. Воспоминания. Пер. с нем. М. — Л., 1940, стр. 88.

{236}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 139 — 140; Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 88 — 96.

{237}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 139 — 140.

{238}Там же, стр. 140-141; “Флот в первой мировой войне”, т. 2, М., 1964. стр. 67.

{239}Адмирал А. Тирпиц в своем дневнике по этому поводу заметил: “При вылазке была совершена та же ошибка, что и раньше, а именно: флот был в гавани, а не в том месте, где должно находиться прикрытие. На кайзера это, вероятно, окажет такое действие, что он вообще законсервирует флот” (А Тирпиц. Воспоминания, пер. с нем. М., 1957, стр. 498).

{240}А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг. Пер. с нем. М. — Л., 1940, стр. 12.

{241}Р. Гибсон и М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 271; А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг., стр. 126 — 130.

{242}А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг., стр. 38 — 39.

{243}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 145 — 146.

{244}А Тирпиц. Воспоминания, стр. 403.

{245}А. Михельсен Подводная война 1914-1918 гг., стр. 20.

{246}P. Гибсон и М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 293; А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг., стр. 44.

{247}А. Травиничев. Очерки по борьбе с подводными лодками. Империалистическая война 1914-1918 гг. М., 1938, стр. 136 — 140, 188 — 196.

{248}Р. Гибсон и М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 271, 283.

{249}Л. Г. Гончаров и В. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг. М. — Л, 1940, стр. 85, 97 — 98, 115 — 117.

{250}Потери сторон в крупных кораблях на Северном море в 1915 г составляли у англичан — 1 старый линейный корабль (потоплен немецкой подводной лодкой) и 2 броненосных крейсера (один погиб в результате аварии, а другой — от внутреннего взрыва в своей базе); у немцев — 1 броненосный крейсер (потоплен англичанами в бою у Доггер-банки). X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 425 — 426, 428.

{251}“Международные отношения в эпоху империализма”. Документы из архивов царского и Временного правительств. 1878 — 1917 гг. Серия III, т. 7, ч. 1. М. — Л., 1935, стр. 392-393.

{252}К началу операции было всего 7 тральщиков.

{253}П. В. Гельмерсен. Операции на западных театрах. Л., 1927, стр. 115 — 116.

{254}Артиллерийские корабли (11 линкоров и 1 линейный крейсер).

{255}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 346, 421--428; П. В. Гельмерсен. Операции на западных театрах, стр. 109 — 111.

{256}П. В. Гельмерсен. Операции на западных театрах, стр. 111, 11З.

{257}Командующим береговой обороной Босфора и Дарданелл был германский адмирал Узедом; уполномоченным турецкой главной квартиры в Дарданеллах — адмирал Мертен, командующим 5-й турецкой армией — генерал Лиман фон Сандерс и т. д.

{258}П. В. Гельмерсен. Операции на западных театрах, стр. 142-143. Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 2, стр. 249 — 250.

{259}Там же, стр. 252-261; П. В. Гельмерсен. Операции на западных театрах, стр. 147 — 148; А. Коленковский. Дарданелльская операция. Изд. 2-е. М., 1938, стр. 48 — 50.

{260}А. Коленковский. Дарданелльская операция, стр. 63.

{261}В том числе русский крейсер “Аскольд”.

{262}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 2, стр. 354-355; П. В. Гельмерсен. Операции на западных театрах, стр. 168 — 169.

{263}П. В. Гельмерсен. Операции на западных театрах, стр. 162-163; А. Коленковский. Дарданелльская операция, стр. 60-61.

{264}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 2, стр. 451; т. 3, стр. 42-44; П. В. Гельмерсен. Операции на западных театрах, стр. 214-215, 217 — 219.

{265}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 2, стр. 453-455; т. 3, стр. 7.

{266}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1934, стр. 159 — 160.

{267}А. Коленковский. Дарданелльская операция, стр. 121.

{268}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 361.

{269}А. Коленковский. Дарданелльская операция, стр. 121.

{270}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 365.

{271}А. Томази. Морская война на Адриатическом море. 1914-1918. Пер. с франц. М., 1940, стр. 148 — 149.

{272}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам. M., 1959, стр. 747.

{273}А. Томази. Морская война на Адриатическом море, стр. 70-71.

{274}Р. Гибсон и M. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 72-79; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 865.

{275}А. Томази Морская война на Адриатическом море, стр. 78 — 79.

{276}Там же, стр. 68 — 69.

{277}С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота (с 1861 по 1917 г.г) М., 1948, стр. 62, 144, 150, 188, 190; А. В Томашевич. Подводные лодки в операциях русского флота на Балтийском море в 1914-1915 гг. М. — Л., 1939, стр. 254.

{278}ЦГА ВМФ, Справочная библиотека: “Боевое расписание Балтфлота на 1915 г”, “Всеподданнейший доклад по Морскому министерству за 1915 год”.

{279}Г. Ролльман. Война на Балтийском море, 1915 год. Пер. с нем. M., 1935, стр. 49, 337.

{280}Там же, стр. 25.

{281}Там же, стр. 25 — 28.

{282}В. А. Канин вступил на пост командующего флотом после смерти адмирала Н. О. Эссена, последовавшей 24 апреля (7 мая) 1915 г.

{283}“К приказанию для боя на центральной позиции”.

{284}М. Петров. Историческая справка о береговой обороне Балтийского моря в мировую войну. — “Морской сборник”, 1926, № 3, стр. 44; А. П. Денисов, Ю. Г. Перечнев. Русская береговая артиллерия. Исторический очерк. М., 1956, стр. 204-207; Л. Г. Гончаров и Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну, стр. 28.

{285}Ю. Шельтинга. Действия морских сил Рижского залива в 1914-1916 гг. — “Морской сборник”, 1926, № 3, стр. 20-21; Л. Г. Гончаров и Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 17, 28.

{286}Л. Г. Гончаров и Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 62-63.

{287}А. В. Томашевич. Подводные лодки в операциях русского флота на Балтийском море, стр. 265 — 267.

{288}ЦГА ВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 436, лл. 20-22, 53-58; ф. 716, оп. 1, д. 14, лл. 115 — 118.

{289}Г. Ролльман. Война на Балтийском море, стр. 210.

{290}Н. А. Бологов. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг., стр. 305 — 307.

{291}Там же, стр. 309.

{292}Г. Ролльман. Война на Балтийском море, стр. 249.

{293}А. В. Томашевич. Подводные лодки в операциях русского флота на Балтийском море, стр. 264-268.

{294}Л. Г. Гончаров и Б. А, Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 13-14, 28 — 29; А. В. Томашевич. Подводные лодки в операциях русского флота на Балтийском море, стр. 264-267.

{295}Л. Г. Гончаров и Б. А Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 64.

{296}“Высадка десанта в Рижском заливе 9 октября 1915 г.”. — “Морской сборник”, 1926, № 12, стр. 44-64.

{297}Л. Г. Гончаров и Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 28, 29, 97, 98.

{298}А. В. Томашевич. Подводные лодки в операциях русского флота на Балтийском море, стр. 267 — 269, 276.

{299}Ю. В. Шульц. Анализ потерь боевых флотов в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг. — “Морской сборник”, 1940, № 9, стр. 58 — 89; А. В. Томашевич. Подводные лодки в операциях русского флота, стр. 264-269. (Мелкие корабли и суда не учтены.)

{300}А. В. Томашевич. Подводные лодки в операциях русского флота на Балтийском море, стр. 263-264.

{301}Г. Ролльман. Война на Балтийском море, стр. 317.

{302}С. Ф. Найда. Революционное движение в царском флоте. 1825 — 1917. М. — Л., 1948, стр. 511-520.

{303}В начале апреля вместе с крейсером “Бреслау” выходил в море для обеспечения набега турецких кораблей на Одессу, а затем снова встал на якорь в Босфоре для завершения ремонта (Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 90-95).

{304}Бывший турецкий крейсер “Меджидие”, подорвавшийся на мине и затонувший в районе Одессы в апреле 1915 г., был русскими поднят, отремонтирован и зачислен в Черноморский флот под названием “Прут”.

{305}В том числе 2 малые подводные лодки (“Скат” и “Налим”) Сибирской военной флотилии, доставленные на Черное море по железной дороге.

{306}С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота, стр. 282, 294-296, 314-316, 386 — 389, 426 — 427.

{307}ЦГА ВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 859, л. 18.

{308}ЦГА ВМФ, ф. 609, оп. 1, д. 519, лл. 61-63, 66, 68.

Царское правительство опасалось захвата англо-французами всей проливной зоны, что могло привести к закрытию для России выхода в Средиземное море.

{309}“Флот в первой мировой войне”, т. 1. М., 1964, стр. 372.

{310}“Боевая летопись русского флота”, М., 1948, стр. 397 — 399.

{311}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 370.

{312}“Боевая летопись русского флота”, стр. 399 — 404.

{313}Н. Новиков. Операции флота против берега на Черном море в 1914-1917 гг., изд. 2-е. М., 1937, стр. 99.

{314}Там же, стр. 102, 105.

{315}Н. В. Новиков. Бой Черноморского флота с “Гебеном” у Босфора. — “Морской сборник”, 1935, № 9, стр. 115 — 116.

{316}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 118.

{317}Ю. Пантелеев. Оборона Одессы от набега германо-турецкого флота в 1915 г. — “Морской сборник”, 1939, № 8, стр. 54-61.

{318}“Боевая летопись русского флота”, стр. 401.

{319}Л. Г. Гончаров и Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 41, 54.

{320}Г. Меркушов. Германские подводные лодки на Черном море в период борьбы за Дарданеллы. — “Морской сборник”, 1931, № 3, стр. 39 — 54;. К. П. Пузыревский. Повреждения кораблей от подводных взрывов и борьба за живучесть. М. — Л., 1938, стр. 51-53; Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 169, 174-177.

{321}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 399 — 400.

{322}Там же, стр. 401-403.

{323}Н. Новиков. Операции флота против берега на Черном море, стр. 91-92.

{324}Минреп — стальной трос, соединяющий мину с ее якорем.

{325}Л. Г. Гончаров и Б. А, Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 41.

{326}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 404.

Глава шестая

{1}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2. М., 1966, стр. 583.

{2}С. Г. Капшуков. Борьба большевистской партии за армию в период первой мировой войны. М., 1957, стр. 115 — 116.

{3}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 27, стр. 26.

{4}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 2, стр. 616, 634.

{5}“Всемирная история”, т. VII. М., 1960, стр. 556.

{6}Г. И. Шигалин. Военная экономика в первую мировую войну. М., 1956, стр. 91-92.

{7}“Мировая война в цифрах”. М. — Л., 1934, стр. 55 — 56.

{8}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10. Berlin, 1936, S. 3.

{9}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях. Пер. с нем. M., 1923, стр. 195.

{10}Ребуль. Военное производство во Франции в 1914-1918 гг. Пер. с франц. М. — Л., 1926, стр. 40, 43-44.

{11}“Мировая война в цифрах”, стр. 40-41.

{12}Ребуль. Военное производство во Франции в 1914-1918 гг., стр. 86.

{13}“История СССР”, т. VI. М., 1968, стр. 575.

{14}А. А. Маниковский. Боевое снабжение русской армии в мировую войну 1914-1918 гг., изд. 3-е. М., 1937, стр. 271, 294, 403-407, 437, 558.

{15}“Интендантский журнал”, 1916, № 12, стр. 54-55.

{16}“Мировая война в цифрах”, стр. 13, 14.

{17}Там же, стр. 13-14.

{18}В 1914 г. в германской и французской дивизиях было только 24 станковых пулемета. — “Мировая война в цифрах”, стр. 17.

{19}Там же.

{20}Там же, стр. 45.

{21}Там же.

{22}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 33, стр. 38.

{23}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 196.

{24}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 47.

{25}Ibid., S. 48.

{26}Ibid., S. 53.

{27}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 200.

{28}Там же.

{29}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 4-5.

{30}Н. Валентинов. Сношения с союзниками по военным вопросам во время войны 1914-1918 гг., ч. I. M., 1920, стр. 81.

{31}Там же, стр. 106.

{32}Н. Валентинов. Сношения с союзниками по военным вопросам во время войны 1914-1918 гг., стр. 94.

{33}Там же, стр. 95, 102-103.

{34}Там же, стр. 106 — 112.

{35}Там же, стр. 111.

{36}Ф. Кюльман. Стратегия. Пер. с франц. M., 1939, стр. 397.

{37}В. Т. Попов. Бои за Верден. M., 1939, стр. 7.

{38}Д. Карбышев. Уроки Вердена. — “Техника и вооружение”. — 1938, № 3, стр. 28.

{39}Б. И. Кузнецов. Кампания 1916 г. на фронтах первой мировой войны. М., 1941, стр. 26.

{40}Ж. Ребольд. Крепостная война. 1914-1918 гг. Пер. с франц., М., 1938, стр. 90.

{41}Б. И. Кузнецов. Кампания 1916 г. на фронтах первой мировой войны, стр. 33.

{42}Там же.

{43}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 58.

{44}Б. И. Кузнецов, Кампания 1916 г. на фронтах первой мировой войны, стр. 28.

{45}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 59.

{46}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 62.

{47}Ibid., S. 71. Д. Карбышев (“Уроки Вердена”. — “Техника и вооружение”, 1938, № 3, стр. 34) указывает 848 орудий, из них 515 тяжелых и 27 сверхтяжелых.

{48}В исторической литературе нет единства в оценке количества германских орудий, сосредоточенных под Верденом. Большинство авторов указывает на общее количество в 1225 орудий, из них на участке главного удара — около 900 орудий. Приведенные здесь цифры, основанные на данных Рейхсархива, на наш взгляд, наиболее близки к истине (“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 62).

{49}A. M. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2. М., 1938, стр. 17.

{50}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 71.

{51}Ibid., S. 63.

{52}Ibid., S. 64.

{53}Ibid., S. 62.

{54}A. M. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, M., 1938, стр. 17.

{55}А. Петэн. Оборона Вердена. Пер. с франц. М., 1937, стр. 14.

{56}Р. Пуанкаре. На службе Франции, т. 2. Пер. с франц. М. — Л., 1936, стр. 224, 240.

{57}Б. И. Кузнецов. Кампания 1916 г. на фронтах первой мировой войны, стр. 33.

{58}Д. Карбышев. Уроки Вердена. — “Техника и вооружение”, 1938, № 3, стр. 33.

{59}В литературе по истории войны (А. Зайончковский Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, стр. 20; Б. И. Кузнецов. Кампания 1916 г на фронтах первой мировой войны, стр. 36 и др.) начало артподготовки относится к 7 час. 15 мин. или к 8 час. 15 мин. по парижскому времени. По данным германского генерального штаба, артподготовка началась в 8 час. 12 мин., а закончилась в 16 час. 45 мин. 21 февраля (“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 72).

{60}А. Петэн. Оборона Вердена, стр. 23.

{61}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 72.

{62}В. Балк. Развитие тактики в мировую войну. Пер. с нем. Пг., 1923, стр. 86.

{63}А. Петэн. Оборона Вердена, стр. 26.

{64}Б. И. Кузнецов. Кампания 1916 г. на фронтах первой мировой войны, стр. 41.

{65}А. Петэн. Оборона Вердена, стр. 38.

{66}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd 10, S 130.

{67}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, стр. 23.

{68}Колэн. Высота 304 и Морт-Омм. Пер. с франц. М., 1936, стр. 77.

{69}В. Т. Попов. Бои за Верден, стр. 49.

{70}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма. М., 1967, стр. 437.

{71}В. Т. Попов. Бои за Верден, стр. 49.

{72}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма, стр. 437.

{73}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 188.

{74}Ibid., S. 190.

{75}Ibid., S. 198 — 200.

{76}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 244.

{77}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы. М., 1941, стр. 45.

{78}Д. Карбышев. Уроки Вердена. — “Техника и вооружение”, 1938, № 3, стр. 37.

{79}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 45.

{80}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 4, vol. 2. Paris, 1933, p. 186.

{81}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 4, vol. 2, p. 220-221.

{82}В. Фош. Воспоминания (Война 1914-1918 гг.). Пер. с франц. М., 1939, стр. 204-205.

{83}“Наступательный бой мелких частей. Иностранные наставления для боя”, вып. VI. Пг., 1916.

{84}“Инструкция 16 января 1916 г. Иностранные наставления для боя”, вып. II. Пг., 1916.

{85}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 4, vol. 2, p. 220.

{86}“Наступательный бой мелких частей. Иностранные наставления для боя”, вып. VI, стр. 5.

{87}“Инструкция 16 января 1916 г. Иностранные наставления для боя”, вып. II, стр. 14.

{88}Там же, стр. 17 — 18.

{89}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 342.

{90}A. M. Зайончковский (“Мировая война 1914-1918 гг.”, т. 2, стр. 68) указывает 12-13 дивизий, но это количество дивизий состояло в резерве до начала наступления русского Юго-Западного фронта.

{91}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, стр. 70.

{92}А. Вольпе. Фронтальный удар. М., 1931, стр. 89.

{93}Там же, стр. 89 — 90.

{94}Люка. Эволюция тактических идей во Франции и Германии во время войны 1914-1918 гг. Пер. с франц. М. — Л., 1926, стр. 45; “Инструкция 16 января 1916 г. Иностранные наставления для боя”, вып. II, стр. 31.

{95}М. С. Князев. Борьба в позиционных условиях. М., 1939, стр. 110.

{96}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 74.

{97}Б. X. Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1935, стр. 192.

{98}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 217 — 218, 244-245.

{99}Гаскуэн. Эволюция артиллерии во время мировой войны. Пер. с франц. М., 1921, стр. 83.

{100}Р. Ганслиан и Ф. Бергендорф. Химическое нападение и оборона. Пер., с нем. М., 1925, стр. 18.

{101}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 240.

{102}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг. Пер. с нем., т. I. M., 1923, стр. 198.

{103}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 4, vol. 2, p. 238 — 239.

{104}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 357 — 358.

{105}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 4, vol. 2, p. 251.

{106}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 358.

{107}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 4, vol. 2, p. 263-264.

{108}A. M. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, стр. 72.

{109}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 375.

{110}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S, 372, 381.

{111}Ibid., S. 381.

{112}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 4, vol. 3. Paris, 1935, p. 4.

{113}Ibid., t. 4, vol. 2, p. 264, 305.

{114}A. M. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, стр. 96.

{115}Дж. Фуллер. Танки в великой войне 1914-1918 гг. Пер. с англ. M., 1923, стр. 46.

{116}Первые танки М-1 были с “хвостом” (прицепом-тележкой, облегчавшей управление). В таком виде они имели длину: 12 м и 10 м; первые были вооружены двумя 76-мм орудиями, вторые — пятью пулеметами “Виккерса”.

{117}Дж. Фуллер. Танки в великой войне 1914-1918 гг., стр. 42-43.

{118}Ф. Митчель. Танки на войне. Пер. с англ. М., 1936, стр. 23-24.

{119}И. Крупченко. Танки в первой мировой войне 1914-1918 гг. — “Военно-исторический журнал”, 1964, № 9, стр. 38.

{120}Дж. Фуллер. Танки в великой войне 1914-1918 гг., стр. 50.

{121}Ф. Митчель. Танки на войне, стр. 21.

{122}И. Крупченко. Танки в первой мировой войне 1914-1918 гг. — “Военно-исторический журнал”, 1964, № 9, стр. 39.

{123}П. С. Смирное. Прорыв укрепленной полосы, стр. 79.

{124}Дж. Фуллер. Танки в великой войне 1914-1918 гг., стр. 51.

{125}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. I, стр. 223.

{126}X. Риттер. Критика мировой войны. Пер. с нем. Пг., 1923, стр. 139.

{127}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 79.

{128}“Мировая война в цифрах”, стр. 23.

{129}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, стр. 98.

{130}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 79.

{131}Н. Капустин. Некоторые выводы германцев из опыта боев под Верденом и на р. Сомме с точки зрения обороны укрепленных позиций (по германским документам). Штаб верх. главноком., 1917, стр. 13-14.

{132}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 624.

{133}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов. М., 1940, стр. 56.

{134}Н. Е. Подорожный. Нарочская операция в марте 1916 г. на русском фронте мировой войны. М., 1938, стр. 11-12.

{135}Там же, стр. 15.

{136}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов, стр. 45.

{137}Там же, стр. 68 — 72.

{138}Там же, стр. 73-74.

{139}Там же, стр. 74.

{140}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов, стр. 74.

{141}А. А. Брусилов. Мои воспоминания M., 1963, стр. 211-212.

{142}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов, стр. 81.

{143}Там же, стр. 79.

{144}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов, стр. 51.

{145}Там же, стр. 82.

{146}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов, стр. 114-118.

{147}Там же, стр. 122-123.

{148}Там же, стр. 288.

{149}Там же, стр. 171.

{150}Там же, стр. 172.

{151}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов, стр. 173.

{152}Там же, стр. 176.

{153}Там же, стр. 185.

{154}Там же, стр. 179.

{155}Там же, стр. 188 — 189.

{156}Там же, стр. 185.

{157}Там же, стр. 179 — 180.

{158}Там же, стр. 185.

{158а}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов, стр. 290.

{159}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г ” Сборник документов, стр. 269.

{160}Там же, стр. 275.

{161}Там же, стр. 300.

{162}Речь шла о 1-м армейском и 1-м Туркестанском корпусах.

{163}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов, стр. 329 — 331.

{164}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 674.

{165}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов, стр. 291.

{166}А. И. Литвинов. Майский прорыв 9-й армии в 1916 г Пг., 1923, стр. 65; Базаревский. Наступательная операция 9-й русской армии Июнь 1916 г. М., 1937, стр. 83.

{167}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.” Сборник документов, стр. 406.

{168}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов, стр. 485.

{169}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 1, стр. 182.

{170}“Наступление Юго-Западного фронта в мае — июне 1916 г.”. Сборник документов, стр. 496.

{171}ЦГВИА, ф. 2003, д. 513, л. 291.

{172}А. А. Брусилов. Мои воспоминания, стр. 241.

{173}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 5. М., 1923, стр. 73, 108.

{174}Б. X. Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 187.

{175}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 10, S. 567.

{176}А. А. Брусилов. Мои воспоминания, стр. 248.

{177}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 243.

{178}А. Вольпе. Фронтальный удар, стр. 282-319; П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 46 — 69.

{179}“История СССР”, т. VI, стр. 558.

{180}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 1, стр. 242.

{181}Д. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг. Пер. с англ. М., 1936, стр. 60.

{182}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 4. Wien, 1933, S. 149.

{183}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 58.

{184}Там же, стр. 58 — 59.

{185}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 4, S. 164.

{186}Ibid., S. 171.

{187}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914—1916 в его важнейших решениях, стр. 180, 181, 184.

{188}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 4, S. 173.

{189}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 63.

{190}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 63.

{191}Там же, стр. 64.

{192}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 4, S. 255.

{193}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 64.

{194}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 4, S. 79 — 80.

{195}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 222, 262.

{196}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 4, S. 339, 341.

{197}Ibid., S. 341, 348; Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 68. Сосредоточение крупных австрийских сил в Трентино, которые австрийскому командованию пришлось снимать и с русского фронта, облегчили до некоторой степени последующее наступление русского Юго-Западного фронта.

{198}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 4, S. 301.

{199}Л. Виллари Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 78.

{200}Там же, стр. 70.

{201}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 77.

{202}“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 5. Wien, 1934, S. 31.

{203}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 80.

{204}Там же, стр. 83.

{205}Там же, стр. 84. По австрийским данным потери 5-й австро-венгерской армии убитыми, ранеными, больными и пропавшими без вести составили 41 тыс. солдат и 800 офицеров (“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 5, S. 154-155).

{206}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 88 — 91. По австрийским данным австрийские потери составили 80 тыс. человек (“Österreich-Ungarns letzter Krieg 1914-1918”, Bd. 5, S. 650, 663, 678).

{207}Б. X Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 173.

{208}Э Фалькенгайн Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 208.

{209}Э Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. I, стр. 199.

{210}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 262.

{211}Н. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., M., 1939, стр. 54.

{212}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 169, 174-175, 178.

{213}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне. M., 1968, стр. 198 — 199.

{214}Там же, стр. 200, 203.

{215}Н. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 68.

{216}Э. Фалькенгайн. Верховное командование 1914-1916 в его важнейших решениях, стр. 175.

{217}Там же, стр. 234.

{218}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 244-246.

{219}Н. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 59, 68.

{220}К этому времени на Салоникский фронт прибыла одна итальянская дивизия и русская пехотная бригада. Численность личного состава союзных войск достигла 369 тыс. человек, а боевого — 250 тыс. (См. Н. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 71).

{221}Н. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 74.

{222}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 247 — 248.

{223}Н. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 75.

{224}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. I, стр. 201.

{225}Н. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 75 — 76.

{226}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте. Оперативно-стратегический очерк. М., 1946, стр. 49.

{227}У русских в батальонах было по четыре роты, а у турок — по три.

{228}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 51.

{229}Н. Г. Корсун. Эрэерумская операция на Кавказском фронте мировой войны в 1915 — 1916 гг. M., 1938, стр. 27, 29.

{230}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 54; Н. Г. Корсун. Эрзерумская операция, стр. 55.

{231}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 52, 54, 55.

{232}Н. Г. Корсун. Эрзерумская. операция, стр. 18 — 19.

{233}Е. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918 гг. Военно-политический очерк. М., 1966, стр. 69.

{234}См. “История дипломатии”, т. 3. М., 1965, стр. 26.

{235}H. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 58.

{236}Там же, стр. 59.

{237}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 63.

{238}Там же, стр. 65.

{239}Там же, стр. 67.

{240}Там же, стр. 71.

{241}Там же, стр. 74.

{242}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 77.

{243}Там же, стр. 55.

{244}А. Готовцев. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг. M., 1941, стр. 105.

{245}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 69.

{246}Б. X. Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 118.

{247}E. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918 гг., стр. 91

{248}А. Готовцев. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг., стр. 105.

{249}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 61.

{250}E. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918 гг., стр. 91.

{251}А. Готовцев. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг., стр. 100

{252}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары. Пер. с англ. Т. 1-2. М., 1934, стр. 533-535.

{253}А. Готовцев. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг., стр. 106.

{254}E. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918 гг., стр. 87.

{255}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 70, 75; А. Готовцев. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг., стр. 108 — 110.

{256}А. Готовцев. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг., стр. 86.

{257}Там же.

{258}Там же, стр. 87.

{259}Там же.

{260}А. Готовцев. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг., стр. 89.

{261}Е. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918 гг., стр. 68.

{262}Корабли типа “Баден” имели водоизмещение 28 600 т, скорость хода 22 узла, артиллерию: 8 — 381-мм орудий главного калибра, 16 — 150-мм орудий противоминного калибра, торпедное вооружение — 5 — 500-мм подводных аппаратов, бронирование до 350 мм.

{263}Малые миноносцы, имевшие 110 т водоизмещения, использовались в качестве минных и сетевых заградителей и тральщиков.

{264}Корабли типа “Роял Соверен” имели водоизмещение 29 800 т, скорость хода 22,5 узла, артиллерию: 8 — 381-мм орудий главного калибра, 12-152-мм орудий противоминного калибра, торпедное вооружение: 4-533-мм подводных аппарата, бронирование до 330 мм.

{265}П. Кеппен. Надводные корабли и их техника в войну 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1937, стр. 50-51, 81-82, 94-95, 97; “Оперативно-тактические взгляды германского флота”. Сборник статей из германской военно-морской литературы. Пер. с нем. М. — Л., 1941, стр. 19.

{266}Шеер. Германский флот в мировую войну. Воспоминания. Пер. с нем. М. — Л., 1940, стр. 106 — 107, 111-114, 117 — 119.

{267}Там же, стр. 107 — 112.

{268}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 110-111.

{269}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Пер. с англ. Изд. 2-е, т. 3. М., 1937, стр. 330-331, 378 — 384.

{270}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 114-115, 116 — 117; Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 3, стр. 333-334.

{271}X Вильсон. Линейные, корабли в бою 1914-1918 гг. Пер. с англ. M., 1936, стр. 163-165.

{272}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 3, стр. 360-361.

{273}Флагманский линейный крейсер “Зейдлиц” днем 24 апреля подорвался на мине и вынужден был возвратиться на базу. Свой флаг командующий ударным отрядом перенес на крейсер “Лютцов”.

{274}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 129 — 131; X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр.. 167.

{275}Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 3, стр. 372.

{276}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 135; Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 3, стр. 377.

{277}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 136.

{278}Английские линкоры и линейные крейсера имели 344 орудия (305, 343, 356 и 381 мм), из них в бортовом залпе — 332 орудия, вес бортового залпа составлял 177,65 т; германские — 244 орудия (280 и 305 мм), в бортовом залпе — 212 орудий, вес бортового залпа — 75,3 т. (X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 413).

{279}Харпер. Правда об Ютландском бое. Пер. с англ. М., 1940, стр. 118.

{280}Здесь и далее время дается английское, отличавшееся от немецкого летнего времени на 2 часа.

{281}Ю. Корбетт, английский официальный историк, подразделяет Ютландское сражение на пять фаз. Бой главных сил он делит на две фазы (первое столкновение, бой с 6 час. 30 мин. до наступления темноты), действия 1 июня считает завершающей фазой (Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 3, стр. 395, 417, 443, 471, 490). Шеер делит сражение на три фазы (бой крейсеров, преследование, бой главных сил), боевые столкновения ночью и действия утром 1 июня не называет фазами сражения (Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 141, 144, 148, 156, 162). В советской литературе принято подразделять это сражение на указанные три фазы, которые более правильно отражают фактический ход событий.

{282}Адмиралтейство основывалось на данных радиопеленгования станции флагманского корабля германского флота, но Шеер еще накануне выхода в море перенес передачу и прием радиосигналов с корабля на береговую станцию в Вильгельмсгафене (Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну, т. 3, стр. 394, 399).

{283}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну Пер с англ. Изд 2-е, т. 4. М., 1937, стр. 25.

{284}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 186.

{285}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 199 — 202.

{28б}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 153, 161-162.

{287}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 216 — 224; Шеер. Германский флот в мировую войну 1914-1918 гг., стр. 159 — 161.

{288}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 243.

{289}Харпер. Правда об Ютландском бое, стр. 116 — 118; X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 240, 413, 416 — 418.

{290}“Морской атлас”, т. 3, ч. I, л. 40.

{291}После сражения адмирал Джеллико издал ряд новых приказов и боевых наставлений, но все они касались частных вопросов, не затрагивая основ линейной тактики и английской военно-морской доктрины в целом (Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 4, стр. 28 — 30).

{292}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 4, стр. 57 — 58.

{293}Там же, стр. 31-34.

{294}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 252.

{295}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 4, стр. 69 — 71.

{296}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 172.

{297}Р. Гибсон, М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1935, стр. 271-272.

{298}А. П. Александров, И. С. Исаков, В. А. Белли. Операции подводных лодок, т. 1. Л., 1933, стр. 144-145, 148.

{299}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 4, стр. 74.

{300}Это сетевое заграждение из-за штормов было снято в октябре и вновь поставлено в июле 1917 г.

{301}X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 254-255.

{302}А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг. Пер. с нем. М. — Л., 1940, стр. 136; Р. Гибсон, М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 282, 283-284, 292. В число потопленных судов и их тоннаж включены также суда, погибшие на минах, поставленных подводными лодками.

{303}2717 мин выставили подводные лодки.

{304}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг. М. — Л., 1940, стр. 91-117.

{305}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 4, стр. 95 — 96.

{306}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 188 — 189.

{307}Линкор был закончен постройкой в 1915 г., но вступил в строй после продолжительных испытаний в начале кампании 1916 г.

{308}А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг., стр. 132-133; П. Кеппен Надводные корабли и их техника в войну 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1937, стр. 86.

{309}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 92.

{310}“Пересвет” действовал в составе англо-французских сил, погиб у Порт-Саида на мине, поставленной германской подводной лодкой.

{311}Н. А. Бологов. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг. Л., 1937, стр. 373; А. Томази. Морская война на Адриатическом море (1914-1918). Пер. с франц. М. — Л., 1940, стр. 82-92, 150-151; Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 4, стр. 162, 221 (подстрочн. примеч.); X. Вильсон. Линейные корабли в бою, стр. 424-427, 430-432. В приведенные данные входят корабли и суда, погибшие на минах, поставленных германскими и австрийскими лодками.

{312}А. В. Шталь. Развитие методов операций подводных лодок в войну 1914-1918 гг., изд. 2-е. М., 1937, стр. 153; Н. А. Бологов. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг., стр. 373.

{313}А. Томази. Морская война на Адриатическом море, стр. 89 — 91.

{314}Там же, стр. 91-92.

{315}Там же, стр. 90.

{316}Р. Гибсон, М. Прендергаст Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 283-284; А. Томази. Морская война на Адриатическом море, стр. 89 — 90, 151.

{317}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 130-132, 136.

{318}А. Томази. Морская война на Адриатическом море, стр. 85, 92.

{319}ЦГА ВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 2787, л. 163; С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота, стр. 142-151, 190-192, 194-196, 220-229. Подводные лодки типа “АГ”, имевшие меньшее водоизмещение, скорость хода, дальность плавания и вооружение, чем русские лодки типа “Барс”, были куплены в США и в разобранном виде доставлены в Россию.

{320}До этого комфлота только с разрешения Ставки мог выслать в открытое море крупные корабли.

{321}ЦГА ВМФ, ф. 716, оп. 1, д. 84, лл. 3-7, 10-22. Боевое расписание Балтийского флота на 1916 г. Приказы комфлота об изменениях, внесенных в боевое расписание в ходе кампании.

{322}Там же, д. 92, л. 25. Директива Ставки о задачах Балтийского флота на кампанию 1916 г.

{323}М. А. Петров. Обзор главнейших кампаний и сражений парового флота. Л., 1927, стр. 515; Н. А. Бологов. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг., стр. 353.

{324}Создание Передовой позиции фактически началось в 1915 г., но детальный план ее оборудования был утвержден Ставкой 18 марта 1916 г.

{325}ЦГА ВМФ, ф. 479, оп. 1, д. 377, лл. 182-208. План кампании 1916 г.

{326}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 22, 28.

{327}До ввода в строй 305-мм батарей фланги позиции прикрывались 235-мм батареей на о. Руссарэ и 152-мм батареей на о. Даго (м. Тахкона).

{328}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 23, 28.

{329}А. П. Денисов, Ю. Г. Перечнев. Русская береговая артиллерия. Исторический очерк. М., 1956, стр. 210.

{330}Н. А. Данилов. Смешанная операция в Рижском заливе в июне — августе 1916 г. Л., 1927, стр. 333-334.

{331}“Флот в первой мировой войне”, т. 1. М., 1964, стр. 213-214.

{332}А. П. Денисов, Ю. Г. Перечнев. Русская береговая артиллерия, стр. 207 — 209

{339}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 28.

{834}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 214.

{335}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 22, 28.

{336}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 216.

{337}“Боевая летопись русского флота”. М., 1948, стр. 380-383.

{338}Н. А. Данилов. Смешанная операция в Рижском заливе в июне — августе 1916 г., стр. 121-122, 135, 187 — 188.

{339}Там же, стр. 228.

{340}А. П. Александров, И. С. Исаков, В. А. Белли. Операции подводных лодок, т. 1, стр. 126 — 131.

{341}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 238 — 239; А. П. Александров, И, С. Исаков, В. А. Белли. Операции подводных лодок, т. 1, стр. 131.

{342}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 240-241.

{343}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам М., 1959, стр. 853.

{344}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 64-67; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 854.

{345}И. Силаев. Гибель немецкой флотилии эсминцев на русских минах. — “Морской сборник”, 1939, № 10, стр. 50-58.

{346}ЦГА ВМФ, ф. 479, оп. 1, д. 463, лл. 6, 7. Директива комфлота от 4 февраля 1916 г. о боевых задачах авиации Балтийского флота на кампанию 1916 г.

{347}ЦГА ВМФ, ф. 716, оп. 1, д. 84, л. 8. Приказ комфлота от 22 декабря 1916 г. о сформировании воздушной дивизии Балтийского флота.

{348}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 222.

{349}А. П. Денисов, Ю. Г. Перечнев. Русская береговая артиллерия, стр. 207, 209; Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 28 — 29.

{350}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 29, 97, 98 .

{351}Одна из них английская, действовавшая в составе русского флота.

{352}ЦГА ВМФ, Справочная библиотека, Д-9145, стр. 4; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1 Описания к картам, стр. 853-854

{353}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1, л. 40.

{354}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 409; Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1934, стр. 225 — 229.

{355}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1, л. 40.

{356}С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота (с 1861 по 1917 г.). М., 1948, стр. 314-315.

{357}Суда прибрежного (каботажного) плавания имели грузоподъемность 1000-1309 т и малую осадку (носа — до 0,9 м, кормы — 1,5 — 2,4 м) и вместе с тем вполне удовлетворительные мореходные, качества благодаря этому они нашли самое разнообразное применение в составе русского флота на Черном море в годы войны: в качестве посыльных судов, транспортов, тральщиков, высадочных средств в десантных операциях; имея на вооружении 3-5 орудий калибром до 75 мм, эти суда использовались даже для артиллерийского обстрела вражеских позиций (Н. Новиков. Операции флота против берега на Черном море в 1914-1917 гг. М., 1937, стр. 155 — 158).

{358}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 410.

{359}ЦГА ВМФ, ф. 609, оп. 1, д. 877, л. 61. Директивное письмо начальника штаба Верховного главнокомандующего командующему Черноморским флотом от 16 (29) января 1916 г. о ближайших задачах флота; ф. 716, оп. 2, д. 7185, л. 13. Директива Ставки от 22 мая (4 июня) о задачах Черноморского флота на ближайший период.

{360}Н. Новиков. Операции флота против берега на Черном море в 1914-1917 гг., стр. 132.

{361}Там же, стр. 155, 156.

{362}“Боевая летопись русского флота”, стр. 410.

{363}Н. Новиков. Операция флота против берега на Черном море в 1914-1917 гг., стр. 226, 230.

{364}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 437.

{365}Там же, стр. 440.

{366}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 813.

{367}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1, я. 40. Описания к картам, стр. 812; “История военно-морского искусства”, т. 1. М., 1963, стр. 313 (схема).

{368}ЦГА ВМФ, ф. 609, оп. 1, д. 960, лл. 33-39. Донесение командира лодки о походе к Босфору в октябре 1916 г.

{369}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 474, 476, 479.

{370}M. E. Степанов. К истории блокады проливов — “Морской сборник”, 1953, № 5, стр. 39 — 41.

{371}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 480-481.

{372}“Боевая летопись русского флота”, стр. 418.

{373}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 484.

{374}Там же, стр. 505.

{375}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 97, 98 (табл. 19, 20).

{376}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 507.

{377}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 240.

{378}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 1, стр. 195.

{379}В. Путлиц. По пути в Германию. Воспоминания бывшего дипломата. Пер. с нем. М., 1957, стр. 81.

{380}“История дипломатии”, т. 3, стр. 33.

{381}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма, стр. 508.

{382}“Иностранные наставления для боя”, вып. VI, X, XII. Пг., 1916 — 1917; Люка. Эволюция тактических идей во Франции и Германии..., стр. 50.

{383}Р. Гибсон, М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 271-272.

{384}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, стр. 101.

Глава седьмая

{1}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 1. Пер. с нем. М., 1923, стр. 246.

{2}О. Чернин. В дни мировой войны. Мемуары. Пер. с нем. М. — Пг., 1923, стр. 162.

{3}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 1, стр. 267; В. Н. Каверин. За кулисами английской блокады (Из истории первой мировой войны). М., 1955. стр. 124-125.

{4}“Мировая война в цифрах”. М. — Л., 1934, стр. 38.

{5-6}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 3. Пер. с англ. М., 1935, стр. 174.

{7}“Мировая война в цифрах”, стр. 13, 14; Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 1-2. Пер. с англ. М., 1934, стр. 593.

{8}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 241.

{9}О. Чернин. В дни мировой войны, стр. 164.

{10}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 1-2, стр. 612.

{11}Ф. И. Нотович. Захватнические планы германского империализма в первой мировой войне. — “Исторические записки”, 1945, т. 17, стр. 162-163.

{12}“История дипломатии”, т. 3. М., 1965, стр. 46.

{13}Там же, стр. 40-41.

{14}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7. М., 1923, стр. 15.

{15} Там же, стр. 13.

{16}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 14.

{17}Это должны были быть так называемые короткие февральские удары. Главнокомандующие русскими фронтами не поддержали эту идею. В ходе последующих переговоров с союзниками от нее пришлось отказаться. Сочли более важным не растрачивать усилий, а тщательно готовиться к общему наступлению. Это лучше обеспечивало достижение единой стратегической цели — разгрома Германии в 1917 г.

{18}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 14-15; см. также: “Протокол межсоюзнической конференции главнокомандующих или их представителей в Шантильи” (ЦГВИА, ф. 2003, оп. 1, д. 1165, л. 36).

{19}ЦГВИА, ф. 2003, оп, 1, д. 1165, лл. 553-554.

{20}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 15.

{21}“Конференция союзников в Петрограде в 1917 г.”. — “Красный архив”, 1927, т. 1 (20), стр. 42.

{22}Там же, стр. 50.

{23}В. А. Емец. Петроградская конференция 1917 г. и Франция. — “Исторические записки”, 1969, т. 83, стр. 33.

{24}“Конференция союзников в Петрограде в 1917 г.”, стр. 53.

{25}A. А. Маниковский. Боевое снабжение русской армии в мировую войну, т. 1. Изд. 2-е. М., 1930, стр. 125 — 126.

{26}А. А. Маниковский. Боевое снабжение русской армии в мировую войну, т. 1. Изд. 2-е, стр. 26.

{27}А. Л. Сидоров. Отношения России с союзниками и иностранные поставки во время первой мировой войны 1914-1917 гг. — “Исторические записки”, 1945, т. 15, стр. 177.

{28}ЦГВИА, ф. 68, оп. 1, д. 6, л. 51.

{29}ЦГАОР СССР, ф. 5972, д.104, л. 2.

{30}Там же, лл. 3-4

{31}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 12.

{32}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 156.

{33}Там же, стр. 50.

{34}Там же, стр. 16

{35}“Революционное движение в России после свержения самодержавия”. M., 1957, стр. 425.

{36}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 39.

{37}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 39 — 40.

{38}“Генерал Алексеев и Временный комитет Государственной думы”. — “Красный архив”, 1922, т. 2, стр. 285.

{39}Там же.

{40}Там же, стр. 285 — 286.

{41}“Новая жизнь”, № 18, 25 от 9, 20 мая 1917 г.

{42}ЦГВИА, ф. 2067, оп. 1, д. 53, л. 653; “Вестник Временного правительства”, № 63, 26 мая 1917 г.

{43}“Революционное движение в России после свержения самодержавия”, стр. 190.

{44}Там же, стр. 607.

{45}“Революционное движение в русской армии в 1917 г.”. М., 1968, стр. 61.

{46}“Верховное командование в первые дни революции”. — “Красный архив”, 1924, т. 5, стр. 226.

{47}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, стр. 63.

{48}“Очерки новой и новейшей истории США”, т. I. M., 1960, стр. 456.

{49}Там же, стр. 461.

{50}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 30, стр. 340.

{51}ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 7945, л. 1.

{52}“История Второго Интернационала”, т. 2. М., 1966, стр. 299 — 305.

{53}F. Paxson. America at war (1917 — 1918). Boston, 1939, p. 11.

{54}Р. Роллан. Из дневника военных лет (1914-1919). — “Международная жизнь”, 1955, № 3, стр. 156.

{55}“Коммунистическая партия Советского Союза в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК”, т. 1. М., 1970, стр. 484.

{56}Р. Ш. Ганелин. Россия и США. 1914-1917. Очерки истории русско-американских отношений. Л., 1969, стр. 154-318; “Очерки новой и новейшей истории США”, т. I, стр. 468 — 469.

{57}“Шестой съезд РСДРП (большевиков). Август 1917 года. Протоколы”. М., 1958, стр. 272.

{58}ЦГВИА, ф. 2000, д. 4280, л. 57.

{59}В. Лан. Соединенные Штаты Америки. — “Мировое хозяйство и мировая политика”, 1939, № 7 — 8, стр. 41, 129.

{60}ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 7949, л. 8; д. 4279, л. 45.

{61}Там же, д. 1115, лл. 71-72.

{62}Там же, л. 98 об.

{63}R. Hobson. The Balance in the Pacific. — “Army and Navy Life”, 20 march 1909, p. 20.

{64}“The New York Herald”, 24 april 1909.

{65}“Rifle Shooting”. War Department. Washington, 1907, 1908, 1909; “Military tournament United States Army”. Ohio, 1909; New York, 1909.

{66}ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 1116, л. 21.

{67}Там же, д. 7870, лл. 5 — 7.

{68}“The World”, 1 July 1910.

{69}“The New York Herald”, 19 January 1911, 24 January 1911.

{70}ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 7841, лл. 142-143, 156.

{71}Там же, д. 7827, лл. 3-4.

{72}ЦГВИА, ф. 2000, оп. 1, д. 7827, лл. 31-32, 43, 52-53; A Ganoe The history of the United States Army. New York, 1943, p. 444.

{73}G. L. McEntee. Military history of the World War. New York, 1937, p. 369.

{74}F. Paxson. America at war (1917 — 1918), p. 103-111.

{75}Ibid., p. 6.

{76}Л. И. Зубок. Очерки истории рабочего движения в США (1865 — 1918). М., 1962, стр. 515.

{77}В. Лан. Соединенные Штаты Америки. — “Мировое хозяйство и мировая политика”, 1939, № 7 — 8, стр. 120.

{78}И. М. Краснов. Классовая борьба в США и движение против антисоветской интервенции (1919 — 1920). М., 1961, стр. 51.

{79}“Nauticus”, 1903-1913, р. 414-452.

{80}“Архив полковника Хауза”. Т. 2. Пер. с англ. М., 1937, стр. 241.

{81}И. М. Краснов. Классовая борьба в США и движение против антисоветской интервенции, стр. . 17; “Военный вестник”, 1922, № 14, стр. 44.

{82}H. С. Bywater. Sea-Power in the Pacific. London, 1921, p 93.

{83}F. Paxson. America at war (1917 — 1918), p. 93-95.

{84}В. Лан. Соединенные Штаты Америки. — “Мировое хозяйство и мировая политика”, 1939, № 7 — 8, стр. 126.

{85}F. Paxson. America at war (1917 — 1918), p. 95.

{86}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 11. Berlin, 1938, S. 400.

{87}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг.”, ч. 6. M., 1923, стр. 125.

{88}H. Ступин. Борьба за укрепленные позиции в условиях русского театра военных действий. Митавская операция 1916 — 1917 гг. — “Военно-исторический сборник. Труды комиссии по исследованию и использованию опыта войны 1914-1918 гг.”, вып. 2. М., 1919, стр. 34, 36; А. Вольпе. Фронтальный удар. Эволюция форм оперативного маневра в позиционный период мировой войны. М., 1931, стр. 323-324.

{89}H. Ступин. Борьба за укрепленные позиции в условиях русского театра военных действий, стр. 37 — 38.

{90}А. Вольпе. Фронтальный удар, стр. 323.

{91}А. Сыромятников. Наступление и оборона в условиях позиционной войны. Пг., 1917, стр. 88.

{92}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 11, S. 399.

{93}H. Ступин. Борьба за укрепленные позиции в условиях русского театра военных действий, стр. 56.

{94}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг, т. 2. Пер. с нем. М., 1924, стр. 2.

{95}H. Ступин. Борьба за укрепленные позиции в условиях русского театра военных действий, стр. 57.

{96}Там же, стр. 64.

{97)А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2. М., 1938, стр. 109.

{98}“Разложение армии в 1917 г.”. М. — Л., 1925, стр. 7.

{99}Там же.

{100}Там же, стр. 28 — 29.

{101}Там же, стр. 11.

{102}“Великая Октябрьская социалистическая революция. Хроника событий”, т. 1. М., 1957, стр. 223.

{103}“Разложение армии в 1917 г.”, стр. 30.

{104}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 130.

{105}Там же, стр. 58. План кампании 1917 г. на русском фронте был утвержден 24 января (6 февраля). Главный удар наносился Юго-Западным фронтом на львовском направлении с одновременными вспомогательными ударами на Сокаль и Мармарош-Сигет. Румынскому фронту ставилась задача занять Добруджу. Северный и Западный фронты должны были произвести вспомогательные удары на участках по выбору главнокомандующих (там же, стр. 31).

{106}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 59.

{107}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 130.

{108}Там же, стр. 132.

{109}Протокол совещания опубликован в кн.: А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 133-151.

{110}Там же, стр. 148.

{111}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 32, стр. 300-301.

{112}Там же, стр. 302.

{113}Об антивоенных выступлениях в армии см.: И. И. Минц История Великого Октября, т. 2. М., 1968, стр. 469 и сл.

{114}Подробнее об этом см.: И. И. Ростунов. Генерал Брусилов. М., 1964, стр. 177 — 181.

{115}“Двинцы. Сборник воспоминаний участников Октябрьских боев 1917 г. в Москве и документы”. М., 1957, стр. 125.

{116}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 32, стр. 366.

{117}Б. И. Журин. Взаимодействие артиллерии с другими родами войск при прорыве укрепленной полосы 8-й русской армией у Станислава. М., 1943.

{118}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 156.

{119}“Стратегический очерк войны 1914-1918 гг. Румынский фронт”. М., 1922, стр. 122-123.

{120}В. Н. Виноградов. Румыния в годы первой мировой войны. М., 1969, стр. 216 — 217.

{121}И. И. Ростунов. Генерал Брусилов, стр. 183-185.

{122}Протокол совещания см. в кн.: А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 151-188.

{123}“Вестник Временного правительства”, № 109, 20 июля 1917 г.

{124}М. И. Капустин. Заговор генералов. М., 1968, стр. 200-201.

{125}М. И. Капустин. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов М., 1957, стр. 132-133.

{126}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, стр. 146.

{127}А. Кавтарадзе. Рижская операция 1917 года. — “Военно-исторический журнал”, 1967, № 9, стр. 120.

{128-129}А М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 94-95.

{130}В. Б. Станкевич. Воспоминания 1914-1919 гг. Берлин, 1920, стр. 203.

{131}П. Гинденбург. Воспоминания. Пер. с нем. Пг., 1922, стр. 51.

{132}Там же.

{133}М. Гофман. Война упущенных возможностей. Пер. с нем. М. — Л., 1925, стр. 155.

{134}А. Н. Де-Лазари. Химическое оружие на фронтах мировой войны 1914-1918 гг. М. 1935, стр. 58.

{135}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 96.

{136}Г. Брухмюллер. Артиллерия при наступлении в позиционной войне. Пер. с нем. М., 1936, стр. 81.

{137}А. М., Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 103-104.

{138-139}M. Гофман. Война упущенных возможностей, стр. 155.

{140}М. И. Капустин. Солдаты Северного фронта в борьбе за власть Советов, стр. 135.

{141}М. Гофман. Война упущенных возможностей, стр. 156.

{142}П. Гинденбург. Воспоминания, стр. 51.

{143}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 102.

{144}А. Кавтарадзе. Рижская операция 1917 года. — “Военно-исторический журнал”, 1967, № 9, стр. 123.

{145}М. Гофман. Война упущенных возможностей, стр. 155.

{146}А. М. Зайончковский. Стратегический очерк войны 1914-1918 гг., ч. 7, стр. 96.

{147}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2. М., 1924, стр. 69.

{148}В. И. Ленин Полн. собр. соч., т. 34, стр. 147.

{149}“50 лет Великой Октябрьской социалистической революции”. Документы и материалы. М., 1967, стр. 28.

{150}“Декреты Советской власти”, т. 1. М., 1957, стр. 12, 15.

{151}Там же, стр. 16.

{152}“Документы внешней политики СССР”, т. I. М., 1957, стр. 16 — 17, 22-23.

{153}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 5. Пер. с англ. М., 1938, стр. 63.

{154}У. Черчилль. Мировой кризис. Пер. с англ. М. — Л., 1932, стр. 39.

{155}А. Базаревский. Влияние русского фронта на распределение сил центральных держав во время мировой войны. В кн.: “Кто должник?” М., 1926, стр. 212.

{156}После бегства Керенского из Петрограда генерал Духонин, бывший до этого начальником штаба Ставки, приступил 1 (14) ноября к временному исполнению должности верховного главнокомандующего.

{157}“Документы внешней политики СССР”, т. I, стр. 16.

{158}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 78 — 79.

{159}Там же, стр. 80.

{160}Там же.

{161}Там же, стр. 81.

{162}Там же, стр. 82.

{163}С. М. Майоров. Борьба Советской России за выход из империалистической войны. М. 1959 стр. 92-98.

{164}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 2. М., 1926, стр. 92.

{165}А. Кавтарадзе. Октябрь и ликвидация контрреволюционной Ставки. — “Военно-исторический журнал”, 1968, № 4, стр. 118.

{166}Е. И. Рубинштейн. Крушение Австро-Венгерской монархии. М., 1963, стр. 209 — 212.

{167}П. Гинденбург. Воспоминания, стр. 65.

{168}О. Чернин. В дни мировой войны, стр. 236.

{169}“Документы внешней политики СССР”, т. I, стр. 25 — 28.

{170}“Советско-германские отношения. От переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора”. Сборник документов, т. 1. M., 1968, стр. 13.

{171}Там же.

{172}“Документы внешней политики СССР”, т. I, стр. 29 — 30.

{173}Там же, стр. 31-32.

{174}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 3, кн. 1. М., 1967, стр. 512-513.

{175}М. Гофман. Воина упущенных возможностей, стр. 161.

{176}С. М. Майоров. Борьба Советской России за выход из империалистической войны, стр. 119.

{177}“Документы внешней политики СССР”, т. I, стр. 47.

{178}L. Koeltz. La guerre de 1914-1918. Les operations militaires. Paris, 1966, p. 362.

{179}Ibid., p. 359.

{180}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., Пер. с нем. т. 2. М., 1924, стр. 2.

{181}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 12. Berlin, 1939, S. 129.

{182}О. Мозер. Краткий стратегический обзор мировой войны 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1923, стр. 111.

{183}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 6.

{184}Г. Арндт. Воздушная война. Пер. с нем. М., 1925, стр. 71-72.

{185}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы. М., 1941, стр. 91.

{186}Л. Р. Эймансбергер. Танковая война. Пер. с нем. М., 1937, стр. 26 — 27.

{187}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 12, S. 120.

{188} П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 91.

{189}В. Балк. Развитие тактики в мировую войну. Пер. с нем. Пг., 1923, стр. 109.

{190}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 5, vol. 1, Paris, 1931, p. 48, 575.

{191}“History of the Great war... Military operations. France and Belgium. 1917”, vol. 1. London, 1940, p. 11.

{192}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 5, vol. 1, p. 577.

{193}“Революционное движение во французской армии в 1917 г.”. Пер. с франц. М. — Л., 1934, стр. 101.

{194}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 12. Beilage 25.

{195}“Революционное движение во французской армии в 1917 г.”, стр. 101.

{196}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 5, vol. 1, p. 39 — 47, 578; “Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13. Berlin, 1942, S. 50.

{197}L. Koeltz. La guerre de 1914-1918, p. 378.

{198}L. Woodward. Great Britain and the war of 1914-1918. London, 1967, p. 271.

{199}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 3, стр. 304.

{200}L. Koeltz. La guerre de 1914-1918, p. 379.

{201}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 5, vol. 1, p. 576.

{202}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 12, S. 306 — 309.

{203}R. Musman The First World war. London, 1968, p. 66; J. Ratinaud 1917 ou la tragedie d'avril. Paris, 1960, p. 177.

{204}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 12, S. 210-211; “History of the Great war... Military operations. France and Belgium”, 1917, vol. 1, p. 182.

{205}“History of the Great war... Military operations. France and Belgium”. 1917, vol. 1, p. 194-195; “Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 12, S. 207 — 208.

{206}A. Conan Doyle. The British Campaign in France and Flanders 1917, vol. 4. London, 1919, p 63.

{207}J. Swettenham. Canada and the First world war. Toronto, 1969, p. 72.

{208}Дж. Фуллер, Танки в великой войне 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1923, стр. 71.

{209}Ф. Митчель. Танки на войне. Пер. с англ. М., 1935, стр. 36 — 37.

{210}L. Woodward. Great Britain and the war of 1914-1918, p. 183.

{211}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 17.

{212}А. Вольпе. Фронтальный удар, стр. 129.

{213}L. Koeltz. La guerre de 1914-1918, p. 376.

{214}A. Вольпе. Фронтальный удар, стр. 130.

{215}L. Wolff. In Flanders fields. The 1917 Campaign. London, 1959, p. 62.

{216}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 5, vol. 1, p. 578, 617.

{217}Ляфитт. Штурмовая артиллерия (танки) с 1916 года по 1918 год — “Война и мир”, Берлин, 1934, № 4, стр. 188.

{218}7. Edmonds. A short history of the world war. London, 1951, p. 221 *

{219}L. Wolff. In Flanders fields, p. XV.

{220}“Der Weltkrieg 1914 his 1918”, Bd. 12, S. 410.

{221}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 16 — 17.

{222}А. Вольпе Фронтальный удар, стр. 132.

{223}Ж. Дюкло. Октябрь 1917 года и Франция. Пер. с франц. М., 1967, стр. 88 — 89.

{224}В. И. Антюхина-Московченко. История Франции 1870-1918 гг. М., 1963, стр. 765.

{225}“Революционное движение во французской армии в 1917 г.”, стр. 93.

{226}J. Ratinaud. 1917 ou la tragedie d'avril, p. 295.

{227}“Записки солдата Вавилова”. M. — Л., 1927, стр. 341.

{228}“Красный архив”, 1940, т. 2, стр. 54.

{223}Ж. Дюкло. Октябрь 1917 года и Франция, стр. 86 — 87.

{230}“Красный архив”, 1940, т. 2, стр. 57.

{231}Там же, стр. 67.

{232}“Декреты Советской власти”, т. III. M., 1959, стр. 527 — 528.

{233}L. Woodward. Great Britain and the war of 1914-1918, p. 282.

{234}D. Johnson. Battlefields of the world war. New York, 1921, p. 51-68.

{235}Ibid., p. 68.

{236}“History of the Great war... Military operations. France and Belgium. 1917”, vol. 2. London, 1948, p. 41-42.

{237}Английские танки MIV были более совершенны, чем танки MI, МII, MIII. Они выпускались в двух вариантах — пулеметном и пушечном. Пулеметный танк имел на вооружении шесть пулеметов, пушечный — две 6-фунтовые пушки и четыре пулемета. Вес танка — 28 т, длина — 8,1 м, мотор — 105 л. с., скорость — 3,6 — 3,7 мили (6 — 7 км) в час, броня — 12 мм, запас хода — 50-80 км. Экипаж — 8 человек (Дж. Фуллер. Танки в великой войне 1914-1918 гг., стр. 39 — 43).

{238}“History of the Great war... Military operations. France and Belgium. 1917”, vol. 2. London, 1948, p. 35 — 38, 57; Liddel Hart. A history of the world war 1914-1918. Boston, 1935, p. 418.

{239}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1917 — 1918 гг., т. 2, стр. 23.

{240}R. Radiquet. The making of modern army. New York, 1918, p. 69 — 70.

{241}D. Johnson. Battlefields of the world war, p. 69.

{242}E. Лебель, Ближний бой. Пер. с нем. М. — Л., 1930, стр. 66.

{243}А. Conan Doyle. The British Campaign in France and Flanders 1917, vol. 4, p. 110.

{244}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 23.

{245}В. Лефебюр. Загадка Рейна. Пер. с англ. M., 1926, стр. 72.

{246}А. Н. Де-Лазари. Химическое оружие на фронтах мировой войны, стр. 57 — 58.

{247}В. Лефебюр. Загадка Рейна, стр. 73.

{248}A. Johnson. Battlefields of the world war, p 51.

{249}“History of the Great war... Military operations. France and Belgium. 1917”, vol. 2, p. 134-136, 238.

{250}Дж. Фуллер. Танки в великой войне 1914-1918 гг., стр. 99.

{251}“History of the Great war... Military operations. France and Belgium. 1917”, vol. 2, p. 134-136; “Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, p. 63.

{252}Дж. Фуллер. Танки в великой войне 1914-1918 гг., стр. 102-103.

{253}L. Woodward. Great Britain and the war of 1914-1918, p. 289.

{254}“History of the Great war... Military operations. France and Belgium. 1917”, vol. 2, p. 361-363. A. Conan Doyle. The British Campaign in France and Flanders 1917, vol. 4, p. 233.

{255}В. Оберюхтин. Операция под Камбре в 1917 г. М., 1936, стр. 96 — 97.

{256}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 5, vol. 2. Paris, 1936, p. 830.

{257}A. M. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, стр. 139.

{258}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 104.

{259}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 5, vol. 2, p. 908.

{260}Ibid., p. 1007 — 1021.

{261}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 115 — 117.

{262}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 5, vol. 2, p. 1005 — 1006.

{263}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 97.

{264}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 5, vol. 2, p. 1106.

{265}L. Koeltz. La guerre de 1914-1918, p. 392.

{266}H. A. Таленский, Первая мировая империалистическая война 1914-1918 гг. Кампания 1917 г. M., 1938, стр. 60.

{267}В. Cooper. The ironclads of Cambrai, London, 1967, p. 63.

{268}“History of the Great war... Military operations. France and Belgium. 1917”, vol. 3. London, 1948, p. 32-35.

{269}J. Gary. Tanks and armor in modern warfare, New York, 1966, p. 52.

{270}Дж. Фуллер. Танки в великой войне 1914-1918 гг., стр. 108.

{271}В. Оберюхтин. Операция под Камбре в 1917 г., стр. 38.

{272}Там же, стр. 39.

{273}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 76.

{274}Дж. Фуллер. Танки в великой войне 1914-1918 гг., стр. 120.; М. Борхерт. Применение танков в сражении под Камбре. Пер. с нем. М., 1931, стр. 37 — 39.

{275}В. Cooper. The ironclads of Cambrai, p. 88.

{276}В. Оберюхтин, Операция под Камбре в 1917 г., стр. 101.

{277}Н. A. Jones. The war in the air, vol. 4. Oxford, 1934, p. 233-234.

{278}В. Cooper. The ironclads of Cambrai, p. 78 — 79; Дж. Фуллер. Танки в великой войне 1914-1918 гг., стр. 118 — 119.

{279}Ф. Митчель. Танки на войне, стр. 55 — 56.

{280}Е. Лебель. Ближний бой, стр. 66 — 67.

{281}В. Оберюхтин. Операция под Камбре в 1917 г., стр. 130-131.

{282}М. Борхерт. Применение танков в сражении под Камбре, стр. 53; Г. Арндт. Воздушная война, стр. 87 — 88.

{283}К. Е. Вейгелин. Воздушный флот в мировой войне, М., 1926, стр. 71-72.

{284}В. Оберюхтин. Операция под Камбре в 1917 г., стр. 39.

{285}H. A. Jones. The war in the air, vol. 4, p. 250.

{286}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг. Пер. с англ. M., 1936, стр. 95 — 98.

{287}Там же, стр. 101-102.

{288}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 104-105.

{289}Там же, стр. 112.

{290}Там же, стр. 112, 115

{291}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 116 — 117.

{292}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 66.

{293}Конкэ. Сражение под Капоретто (1917 г.). Пер. с франц. М., 1940, стр. 70-72.

{294}Там же, стр. 72.

{295}Там же, стр. 116.

{296}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 138.

{297}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 146. Лиддел Гарт называет цифру итальянских потерь 600 тыс. человек (“Правда о войне 1914-1918 гг.”, стр. 301).

{298}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 145 — 146.

{299}Н. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг. М., 1939, стр. 79 — 80.

{300}Там же, стр. 81.

{301}“Революционное движение во французской армии в 1917 г.”, стр. 307 — 308.

{302}H. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 82.

{303}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне. М., 1968, стр. 204 и сл.

{304}Там же, стр. 235.

{305}H. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте. Оперативно-стратегический очерк. М., 1946, стр. 79.

{306}Е. В. Масловский. Мировая война на Кавказском фронте. Париж, 1933, стр. 492.

{307}А. Готовцев. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг. М., 1941, стр. 110.

{308}H. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 78 — 80.

{309}Н. Г. Корсун. Первая мировая война на Кавказском фронте, стр. 81-82.

{310}А. Готовцев. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг., стр. 90.

{311}Б. X. Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 258.

{312}Считалось, что лодки могут топить ежемесячно не менее 600 тыс. тонн торгового тоннажа. Немцы определяли английский и нейтральный тоннаж, используемый Англией для дальних морских перевозок, в 10,75 млн. тонн. Предполагалось, что с началом беспощадной подводной войны 2/3 нейтральных судов (до 2 млн. тонн) прекратят плавание. Большая часть остального тоннажа будет уничтожена за несколько месяцев. Однако немцы в подсчетах торгового тоннажа ошибались. Англия располагала значительно большим тоннажем. В два раза превышал расчетные данные и нейтральный тоннаж, работавший на Англию (около 7 млн. тонн). Шеер. Германский флот в мировую войну. Воспоминания. Пер. с нем. М. — Л., 1940, стр. 229 — 232; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам. М., 1959, стр. 867.

{313}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 233.

{314}Р. Гибсон, М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1935, стр. 268, 271, 279, 283-284; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 869 — 870.

{315}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 869 — 870.

{316}Подводные крейсера — большие лодки (подводное водоизмещение до 2500 т), предназначенные для действий в отдаленных районах океана.

{317}Р. Гибсон, М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 118; Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 209.

{318}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 211.

{319}А. В. Шталь. Развитие методов операций подводных лодок в войну 1914-1918 гг. на основных морских театрах. M., 1937, стр. 186.

{320}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 877.

{321}Г. Ньюболт, Операции английского флота в мировую войну, т. 5. Пер. с англ. М., 1937, стр. 515 — 516.

{322}А. В. Шталь. Развитие методов операций подводных лодок в войну 1914-1918 гг. на основных морских театрах, стр. 175.

{323}Р. Гибсон, М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 134.

{324}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр.37.

{325}Там же, стр. 39 — 40.

{326}Там же, стр. 40-41.

{327}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 521-522. Приведенные данные включают потери только в Северном море и Атлантике.

{328}Дж. Джеллико. Подводная опасность. Пер. с англ. М., 1937, стр. 149 — 150.

{329}А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг. Пер. с нем. М. — Л., 1940, стр. 58 — 71; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 880-881.

{330}“Морской атлас”, т. 3, ч 1 Описания к картам, стр. 878.

{331}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг. М. — Л., 1940, стр. 116.

{332}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 179; А. Травиничев. Великое заграждение Северного моря. — “Морской сборник”, 1929, № 12, стр. 76 — 77.

{333}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 515 — 522.

{334}Там же, стр. 500; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 882.

{335}А. П. Александров, И. С. Исаков, В. А. Белли. Операции подводных лодок, т. 1. Л., 1933, стр. 119.

{336}Р. Гибсон, М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 271 (табл. “Д”); Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 515 — 522.

{337}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 207 — 208, 259 — 266.

{338}“Флот в первой мировой войне”, т. 2 М., 1964, стр. 147.

{339}А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг., стр. 134.

{340}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 500.

{341}В 1917 г. союзники выставили на театре свыше 3000 мин (Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 116, 135 — 136).

{342}А. Томази. Морская война на Адриатическом море (1914-1918). Пер. с франц. М. — Л., 1940, стр. 97 — 98; Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 4. Пер. с англ. M. — Л., 1937, стр. 364-367.

{343}А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг., стр. 134-135.

{344}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 500 .

{345}“Морской атлас”, т. 3, ч.1. Описания к картам, стр. 877, 882.

{346}А. П. Александров, И. С. Исаков, В. А. Белли. Операции подводных лодок, т. 1, стр. 84.

{347}“Флот в первой мировой войне”, т. 2, стр. 267.

{348}В будущем — фашистский диктатор Венгрии.

{349}А. Томази. Морская война на Адриатическом море, стр. 99 — 104; Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 4, стр. 372-382.

{350}“Балтийские моряки в подготовке и проведении Великой Октябрьской социалистической революции”. Сборник документов. М. — Л., 1957, стр. 217.

{351}Там же, стр. 239

{352}ЦГА ВМФ, ф. 716, оп. 1, д. 84, л. 80.

{353}Операция имела кодовое название “Альбион”.

{354}Чишвиц. Захват Балтийских островов Германией в 1917 г Пер. с нем. М., 1937, стр. 28 — 30, 173-175

{355}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 273.

{356}В. И. Ленин имел в виду английские лодки, находившиеся в то время в Рижском заливе.

{357}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, стр. 347.

{358}А. М. Косинский. Моонзундская операция Балтийского флота 1917 г. Л., 1928, стр. 32-34, 160-162; “Флот в первой мировой войне”, т. 1. М., 1964, стр. 274; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1, л, 41.

{359}А. П. Денисов, Ю. Г. Перечнев. Русская береговая артиллерия. Исторический очерк. М., 1956, стр. 211-218; “Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 271-272.

{360}Без Рижского залива.

{361}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 28; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1, л. 41.

{362}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 34, стр. 404.

{363}А. С. Пухов. Моонзундское сражение. М., 1957, стр. 62-66. Длительное время считалось, что Федор Самончук погиб вместе с “Громом”. Но этого не случилось. Взрывной волной он был выброшен за борт и попал в плен, из которого вскоре бежал. В годы Великой Отечественной войны Самончук находился в рядах партизанского соединения С. А. Ковпака. В 1955 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР за мужество и героизм, проявленные в бою на Кассарском плесе 1 (14) октября 1917 г., Ф. Е. Самончук был награжден орденом Красного Знамени. Судьбу героя и подробности гибели эсминца “Гром” установил А. С. Пухов — автор книги “Моонзундское сражение”.

{364}ЦГА ВМФ, ф. 479, оп. 1, д. 905, лл. 177 — 180, 187, 188 — 189, 208 — 231.

{365}“Морской атлас”, т. 3, ч 1 Описания к картам, стр. 832.

{366}Чишвиц. Захват Балтийских островов Германией в 1917 г., стр. 112, 174.

{367}Там же, стр. 112.

{368}ЦГА ВМФ, ф. 479, оп. 1, д. 904, лл. 72-73.

{369}Там же, лл. 166 — 170.

{370}А. С. Пухов. Моонзундское сражение, стр. 91.

{371}Т. е. без меньшевиков.

{372}Ремонт этих трех кораблей, начавшийся осенью 1916 г., так и не был закончен до конца кампании 1917 г.

{373}С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота (с 1861 по 1917 г.). М., 1948, стр. 282, 296 — 298, 316 — 318; “Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 516 — 517.

{373a}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1934, стр. 257 — 265.

{374}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 52-54.

{375}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 525.

{376}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 546.

{377}Там же, стр. 547.

{378}“Боевая летопись русского флота”. М., 1948, стр. 423-424.

{379}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 257, 267 — 269, 272-273.

{380}П. Д. Быков. Военные действия на Северном русском морском театре в империалистическую войну 1914-1918 гг. Л., 1939, стр. 6 — 7; Кротков. Операции по обеспечению морских перевозок в северных водах. — “Морской сборник”, 1934, № 8, стр. 187.

{381}П. Д. Быков. Военные действия на Северном русском морском театре в империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 12.

{382}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 75 — 76, 97.

{383}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 586 — 588.

{384}П. Д. Быков. Военные действия на Северном русском морском театре в империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 12-13.

{385}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 849; Кротков. Операции по обеспечению морских перевозок в северных водах. — “Морской сборник”, 1934, № 8, стр. 189.

{386}Ю. А. Пантелеев. Противолодочная оборона Кольского залива в империалистическую войну 1914-1918 гг. — “Морской сборник”, 1940, № 6, стр. 37 — 39.

{387}Англия направила броненосный крейсер “Альбермаль”, крейсера “Ифигения” и “Интерпид”, яхту “Сальватор” и 2 траулера. Франция послала вспомогательный крейсер “Шампань” (П. Д. Быков. Военные действия на Северном русском морском театре в империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 34-36, 39).

{388}С. П. Моисеев. Список кораблей русского парового и броненосного флота, стр. 54-57, 78 — 81, 350-367.

{389}По тогдашней терминологии — Морские силы.

{390}П. Д. Быков. Военные действия на Северном русском морском театре в империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 37.

{391}И. А. Козлов, В. С. Шломин. Северный флот. М., 1966, стр. 35.

{392}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 76 — 77.

{393}Кротков. Операции германских подводных лодок на Севере. — “Морской сборник”, 1934, № 6, стр. 114-115.

{394}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 608 — 609.

{395}М. А. Столяренко. Флотилия Северного “Ледовитого океана, 1915 г. — февраль 1918 г. Автореф. дисс. Л., 1961, стр. 16.

{396}ЦГА ВМФ, ф. 418, оп. 1, д. 489, лл. 21, 23, 29, 87; д. 517, лл. 4, 6.

{397}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 626 — 629.

{398}После Великой Октябрьской социалистической революции английское правительство отказалось отдать крейсер Советской России. Захват героического крейсера “Варяг”, являвшегося национальной гордостью русского народа, был актом злобной ненависти английских империалистов к Советскому государству.

{399}“Флот в первой мировой войне”, т. 1, стр. 626.

{400}M. А. Столяренко. Значение русских северных морских сообщений и портов в годы первой мировой войны. — “Записки Центрального военно-морского музея”. Л., 1960, № 2, стр. 184-185.

{401}Там же, стр. 179.

{402}М. А. Столяренко. Флотилия Северного Ледовитого океана, стр. 17; И. А. Козлов, В. С. Шломин. Северный флот, стр. 42.

{403}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 280.

Глава восьмая

{1}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 74.

{2}“Спартак” во время войны. Пер. с нем. М., 1933, стр. 186.

{3}“Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung”, Bd. 3. Berlin, 1966, S. 29 — 30; “Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 3. Berlin, 1969, S. 168.

{4}И. С. Кремер. Германский пролетариат в борьбе за мир с Советской Россией (ноябрь 1917 г. — февраль 1918 г.). М., 1963, стр. 88.

{5}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 531.

{6}Е. И. Рубинштейн. Крушение Австро-Венгерской монархии. М., 1963, стр. 237 — 242.

{7}В. И. Антюхина-Московченко. История Франции 1870-1918. М., 1963, стр. 768 — 769.

{8}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г. Пер. с франц. М., 1938, стр. 23.

{9}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 5. Пер. с англ. М., 1938, стр. 87.

{10}Там же.

{11}“История дипломатии”, т. 3. Изд. 2-е. М., 1965, стр. 72.

{12}Д. Ллойд Джордж. Военные мемуары, т. 5, стр. 56.

{13}Там же, стр. 58, 61, 62.

{14}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 2. М., 1926, стр. 108 — 110.

{15}Н. Н. Яковлев. Преступившие грань М., 1970, стр. 26.

{16}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 2, стр. 109.

{17}Л. И. Зубок. Очерки истории США (1877 — 1918). М., 1956, стр. 503.

{18}“История дипломатии”, т. 3, стр. 114.

{19}Ф. И. Нотович. Захватническая политика германского империализма на Востоке в 1914-1918 гг. М. — Л., 1947, стр. 132.

{20}Там же, стр. 133-134.

{21}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2. Пер. с нем. M., 1924, стр. 94-95.

{22}Там же, стр. 95.

{23}Ю. Кучинский. История условий труда в Германии. Пер. с нем. М., 1949, стр. 233.

{24}Там же, стр. 228.

{25}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 3, S. 139.

{26}Ibidem.

{27}Ibid., S. 301, 303, 306.

{28}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 1. М. — Л., 1927, стр. 95.

{29}W. Rüge. Deutschland von 1917 bis 1933. Berlin, 1967, S. 12.

{30}О Чернин. В дни мировой войны. Мемуары. Пер. с нем. М. — Пг., 1923, стр. 255 — 256.

{31}Е. И. Рубинштейн. Крушение Австро-Венгерской монархии, стр. 291-292.

{32}“История Болгарии”, т. 2. М., 1955, стр. 15.

{33}Г. 3. Алиев. Турция в период правления младотурок (1908 — 1918). М., 1972, стр. 318.

{34}“История Италии”, т. 2. М., 1970, стр. 484.

{35}А. Н. Де-Лазари. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг. Атлас схем. М., 1934, стр. 78.

{36}Г. Куль, Г. Дельбрюк. Крушение германских наступательных операций 1918 г. Пер. с нем. М., 1935, стр. 67.

{37}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Die militärischen Operationen zu Lande”, Bd. 14. Berlin, 1944 (Neuaufl., Bonn, 1956), S. 14.

{38}Ibid., S. 14-15.

{39}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 114.

{40}“Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора”. Сборник документов, т. 1. М., 1968, стр. 176 — 177.

{41}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 90.

{42}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 15.

{43}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 157.

{44}Там же.

{45}Луазо. Германская стратегия в 1918 году. Пер. с франц. М., 1936, стр. 14.

{46}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 116.

{47}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 3, S. 103.

{48}Ibidem.

{49}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 323.

{50}“Militarismus gegen Sowjetmacht 1917 bis 1919. Das Fiasko der ersten antisowjetischen Aggression des deutschen Militarismus”. Berlin, 1967, S. 26.

{51}А. А. Строков, История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма. М., 1967, стр. 591.

{52}П. Гинденбург. Воспоминания. Пер. с нем. Пг., 1922, стр. 65; Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 116 — 117.

{53}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. I. Paris, 1931. p. 3-4.

{54}Ibid., p. 5.

{55}Ibid., p. 27.

{56}Ibid., p. 28.

{57}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. I, p. 18 — 19.

{58}Ibid., p. 25 — 26.

{59}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 26.

{60}Там же, стр. 30.

{61}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.). Пер. с франц. М., 1939, стр. 224.

{62}Там же, стр. 222; “Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 1, p. 38 — 41, 61-62.

{63}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 1, p. 62-63.

{64}Ibid., p. 64.

{65}Ibidem.

{66}E. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918 гг. М., 1966, стр. 268.

{67}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 29.

{68}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 1, p. 65.

{69}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 223.

{70}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 30.

{71}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 1, p. 71.

{72}Ibid., p. 65 — 68.

{73}Ibid., p. 69 — 70.

{74}Ibid., p. 70.

{75}Ibid., p. 72.

{76}Ibid., p. 75 — 76.

{77}Ibid., p. 76.

{78}Ibid., p. 78 — 80.

{79}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 121-122.

{80}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 123-125.

{81}Там же, стр. 81-121.

{82}Там же, стр. 86 — 88.

{83}Там же, стр. 98 — 102.

{84}Там же, стр. 112-115.

{85}R Kühlmann, Erinnerungen. Heidelberg, 1948, S. 523-524.

{86}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 148.

{87}Там же, стр. 148 — 149.

{88}“Мирные переговоры в Брест-Литовске”, т. 1. М., 1920, стр. 13.

{89}“Документы внешней политики СССР”, т. 1. М., 1957, стр. 67 — 70.

{90}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918. Die militärischen Operationen zu Lande”, Bd. 13. Berlin, 1942 (Neuaufl., Bonn, 1956), S. 347.

{91} “Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 3, S. 118. .

{92}Ibid., S. 119.

{93}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 178.

{94}Там же, стр. 176.

{95}Там же, стр. 177 — 178.

{96}Ф. И. Нотович. Захватническая политика германского империализма на Востоке в 1914-1918 гг., стр. 95 — 97.

{97}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 347.

{98}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 198.

{99}Там же, стр. 199.

{100}“Мирные переговоры в Брест-Литовске”, т. 1, стр. 47.

{101}Центральная рада — контрреволюционное, буржуазно-националистическое “правительство”, возданное на Украине после Февральской буржуазно-демократической революции 1917 г. Посредством демагогических лозунгов о мнимом единстве и бесклассовости украинской нации и борьбы за “самостийную Украину” Центральная рада пыталась установить господство местной буржуазии и помещиков. После Великой Октябрьской революции рада заняла ярко выраженную враждебную позицию по отношению к Советской России и превратилась в крупнейший очаг контрреволюции.

{102}“История СССР с древнейших времен до наших дней”, т. 7. M., 1967, стр. 334.

{103}“Мирные переговоры в Брест-Литовске”, т. 1, стр. 52.

{104}А. О. Чубарьян. Брестский мир. М., 1964, стр. 126.

{105}“Мирные переговоры в Брест-Литовске”, т. 1, стр. 126.

{106}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 243-252.

{107}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 3, кн. 1. М., 1967, стр. 517 — 529.

{108}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 245 — 246.

{109}“Протоколы Центрального Комитета РСДРП (б). Август 1917 г. — февраль 1918 г.” М., 1958, стр. 173.

{110}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 30.

{111}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 3, S. 184-185.

{112}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 277.

{113}Там же, стр. 278 — 279.

{114}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 289.

{115}Е. И. Рубинштейн. Крушение Австро-Венгерской монархии, стр. 267; W. Rüge. Deutschland von 1917 bis 1933, S. 30.

{116}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 298 — 308.

{117}“История дипломатии”, т. 3, стр. 88.

{118}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 309 — 312.

{119}“Мирные переговоры в Брест-Литовске”, т. 1, стр. 185.

{120}Там же, стр. 208.

{121}Там же, стр. 209.

{122}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 321.

{123}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 363-364.

{124}E. Ludendorff. Urkunden der Obersten Heeresleitung über ihre Tätigkeit 1916/18. Berlin, 1921, S. 472.

{125}E. Ludendorff. Urkunden der Obersten Heeresleitung über ihre Tätigkeit 1916/18, S. 472.

{126}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 157.

{127}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 323-324.

{128}Там же, стр. 325 — 326.

{129}Там же, стр. 325.

{130}Там же, стр. 327.

{131}Там же, стр. 329. С 1 (14) февраля 1918 г. все даты приводятся по новому стилю.

{132}“Документы внешней политики СССР”, т. 1, стр. 105.

{133}Там же, стр. 106.

{134}“Militarismus gegen Sowjetmacht 1917 bis 1919”, S. 37 — 39.

{135}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 364.

{136}Ibid., S. 362-363.

{137}А. Л. Фрайман. Революционная защита Петрограда в феврале — марте 1918 г. М., 1964, стр. 68.

{138}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 367, 368.

{139}Ibid., S. 365.

{140}Ibid., S. 363.

{141}E. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918 гг., стр. 166 — 170.

{142}А. Б. Кадишев. Интервенция и гражданская война в Закавказье. М., 1960, стр. 41.

{143}Ю. И. Кораблев. В. И. Ленин и создание Красной Армии. М., 1970, стр. 152.

{144}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 409.

{145}Ю. И. Кораблев. В. И. Ленин и создание Красной Армии, стр. 147 — 151.

{146}“Декреты Советской власти”, т. I. M., 1957, стр. 356.

{147}Там же, стр. 435.

{148}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 366 — 370.

{149}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 334.

{150}“История дипломатии”, т. 3, стр. 92.

{151}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 336 — 339.

{152}“50 лет Вооруженных Сил СССР”. М., 1968, стр. 29.

{153}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 357 — 358.

{154}“50 лет Вооруженных Сил СССР”, стр. 30.

{155}Там же, стр. 31.

{156}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 341-343.

{157}Там же, стр. 350.

{158}А. Л. Фрайман. Революционная защита Петрограда в феврале — марте 1918 г., стр. 100-104.

{159}А. Е. Антонов. Боевой восемнадцатый год. М., 1961, стр. 25.

{160}“Боевой путь Советского Военно-Морского Флота”. М., 1967, стр. 57 — 58.

{161}Н. С. Кровяков. “Ледовый поход” Балтийского флота в 1918 году. М., 1957, стр. 82-85.

{162}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 370.

{163}А. Л. Фрайман. Революционная защита Петрограда в феврале — марте 1918 года, стр. 229.

{164}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 366.

{165}“50 лет Вооруженных Сил СССР”, стр. 31.

{166}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 377.

{167}В состав делегации входили Г. В. Чичерин, Г. И. Петровский, Л. М. Карахан и политический консультант А. А. Иоффе.

{168}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 358 — 359.

{169}“Мирные переговоры в Брест-Литовске”, т. 1, стр. 213.

{170}“Мирные переговоры в Брест-Литовске”, т. 1, стр. 229 — 231.

{171}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 365 — 370.

{172}А. С. Ерусалимский. Великая Октябрьская социалистическая революция и проблема советско-германских отношений. — В кн.: “Октябрьская революция и Германия”. М., 1960, стр. 68; “Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 3, S. 197; “Militarismus gegen Sowjetmacht 1917 bis 1919”, S. 68.

{173}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 370-381.

{174}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 35, стр. 382.

{175}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 36, стр. 31.

{175а}“КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК”, т. 2. М., 1970, стр. 26 — 27.

{176}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 464-477.

{177}К. Schmiedel, H. Schnitter. Bürgerkrieg und Intervention 1918 bis 1922. Militärhistorischer Abriss des Bürgerkrieges und der ausländischen Interwention in Sowjetrussland. Berlin, 1970, S. 48 — 49.

{178}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 370.

{179}Ibid., S. 371-372.

{180}В. М. Холодковский. Революция 1918 года в Финляндии и германская интервенция. М., 1967, стр. 234-236, 312-314.

{181}Н. С. Кровяков. “Ледовый поход” Балтийского флота в 1918 году, стр. 76 — 80, 96 — 97.

{182}“50 лет Вооруженных Сил СССР”, стр. 32.

{183}29 апреля Центральная рада была заменена правительством ставленника германского империализма гетмана П. П. Скоропадского.

{184}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 13, S. 377 — 378.

{185}“Боевой путь Советского Военно-Морского Флота”, стр. 71.

{186}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 522.

{187}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 50, стр. 81.

{188}“Боевой путь Советского Военно-Морского Флота”, стр. 72-73.

{189}Г. Куль, Г. Дельбрюк. Крушение германских наступательных операций 1918 г., стр. 54.

{190}Е. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918 гг., стр. 174, 178.

{191}“История гражданской войны в СССР”, т. 3. М., 1957, стр. 142.

{192}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 2, стр. 139 — 141; Ф. И. Нотович. Бухарестский мир 1918 г. М., 1959.

{193}“Документы внешней политики СССР”, т. 1, стр. 209 — 211.

{194}H. Otto, K. Schmiedel, H. Schnitter. Der erste Weltkrieg. Militärhistorischer Abriss. 2 Aufl. Berlin, 1968, S. 246.

{195}“Militarismus gegen Sowjetmacht 1917 bis 1919”, S. 75 — 76.

{196}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 533.

{197}Там же, стр. 605 — 621.

{198}А. Н. Де-Лазари. Мировая империалистическая война 1914-1918 гг. Атлас схем, стр. 78.

{199}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 160.

{200}“Документы о разгроме германских оккупантов на Украине в 1918 году”. М., 1942, стр. 150; “Крах германской оккупации на Украине (По документам оккупантов)”. М., 1936, стр. 176.

{201}H. Otto, K. Schmiedel, H. Schnitter. Der erste Weltkrieg, S. 246 — 247.

{202}“Советско-германские отношения”, т. 1, стр. 679 — 681.

{203}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14. Beilage 36a.

{204}Ibid., S. 678, 720, Beilage 36a.

{205}Из них 2 португальские дивизии.

{206}В том числе 4 американские дивизии, ни одна из которых еще не могла участвовать в военных действиях. По данным французского генерального штаба, союзники имели 175 пехотных дивизий, из них 99 французских (“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 1, p. 226).

{207}Из них З американские дивизии.

{208}В том числе 1 американская дивизия.

{209}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, Beilage 37.

{210}Ibid., S. 678; “Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 1, p. 226.

{211}На Восточном, Балканском и Турецком фронтах в конце марта 1918 г. численность германских войск составляла еще 1 1/2 млн. человек (“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 37 — 38).

{212}Ibid., S. 50-51.

{213}Ibid., S. 52-53.

{214}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 1, стр. 131.

{215}В. Kaulisch. Strategie der Niederlage. Betrachtungen zur deutschen Früjahrsoffensive 1918. — “Zeitschrift für Militärgeschichte”, Berlin, 1968, H. 6, S. 663-664.

{216}П. Гинденбург. Воспоминания, стр. 75.

{217}“Das Werk des Untersuchungsausschußes der Deutschen Verfassunggebenden Nationalversammlung und des Deutschen Reichstages”, Reihe 4, Bd. 1, Berlin, 1928, S. 315.

{218}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 54; Г. Куль, Г. Дельбрюк. Крушение германских наступательных операций 1918 г., стр. 106.

{219}“Das Werk des Untersuchungsausschußes der Deutschen Verfassunggebenden Nationalversammlung und des Deutschen Reichstages”, Reihe 4, Bd. l, S. 315.

{220}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 74-79.

{221}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 1, стр. 136 — 137; “Der Weltkrieg 1914 bis 1918”. Bd. 14, S. 85 — 86.

{222}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 78.

{223}В. А. Меликов. Стратегическое развертывание (По опыту первой мировой империалистической войны 1914-1918 гг., и гражданской войны в СССР), т. 1, изд. 2-е. М., 1939, стр. 381.

{224}Rupprecht, Kronprinz von Bayern. Mein Kriegstagebuch, Bd. 2. Berlin, 1929, S. 372.

{225}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 679.

{226}“Der Angriff im Stellungskriege”. — In: E. Ludendorff. Urkunden der Obersten Heeresleitung über ihre Tätigkeit 1916/18, S. 641-666.

{227}“Übersicht der größeren militärischen Vorschriften, die bei der Obersten Heeresleitung verfaßt sind”. — In: Ibid., S. 592-594; H. Варфоломеев. Ударная армия. 1918 г. на Западном фронте мировой империалистической войны. М., 1933, стр. 24-30.

{228}Иохим. Подготовка германской армии к большому наступлению во Франции весной 1918 г., вып. 5. Пер. с нем. М., 1932, стр. 60-61; Н. Варфоломеев. Ударная армия. 1918 г. на Западном фронте мировой империалистической войны, стр. 25.

{229}Н. Капустин. Оперативное искусство в позиционной войне. М. — Л., 1927, стр. 157 — 158.

{230}Н. Варфоломеев. Ударная армия. 1918 г. на Западном фронте мировой империалистической войны, стр. 27.

{231}Н. Капустин. Оперативное искусство в позиционной войне, стр. 207.

{232}Иохим. Подготовка германской армии к большому наступлению во Франции весной 1918 г., вып. 3. Пер. с нем. М., 1932, стр. 30.

{233}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы. М., 1941, стр. 113.

{234}Г. Брухмюллер. Артиллерия при наступлении в позиционной войне Пер. с нем. М., 1936, стр. 126 — 127. Химические снаряды составляли треть всех боеприпасов, предназначенных для артподготовки (“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, Beilage 39a).

{235}Г. Брухмюллер. Артиллерия при наступлении в позиционной войне, стр. 220; П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 113-115.

{236}Г. Брухмюллер. Артиллерия при наступлении в позиционной войне, стр. 128.

{237}Там же, стр. 128 — 131.

{238}H. Варфоломеев. Ударная армия. 1918 г. на Западном фронте мировой империалистической войны, стр. 29; П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 121.

{239}Иохим. Подготовка германской армии к большому наступлению во Франции весной 1918 г., вып. 5, стр. 59 — 88.

{240}Там же, вып. 4, стр. 20.

{241}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 33-34. Танк A7V имел следующие тактико-технические данные: вес — 32 т, длина — 7,35 м, ширина — 3,06 м, высота — 3,3 м, толщина брони — 30 мм, 2 дизельных двигателя мощностью по 100 л. с., скорость — 9 км в час, запас хода — 30-35 км. Вооружение: одна 57-мм пушка и 6 пулеметов калибром 7,92 мм. Экипаж танка состоял из 18 человек: командир, 3 механика-водителя, 2 стрелка и 12 пулеметчиков (F. v. Senger und Etterlin. Die Kampfwagen von 1916 — 1966. München, 1966; J. Nowarra. German Tanks 1914-1968. New York, 1968, p. 6).

{242}Г. Куль, Г. Дельбрюк. Крушение германских наступательных операций 1918 г., стр. 94.

{243}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 1, стр. 66.

{244}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 1, p. 157 — 159.

{245}Вторая позиция располагалась в 6 — 7 км от первой с таким расчетом, чтобы артиллерия противника не могла ее разрушить одновременно с первой. Промежуточная позиция устраивалась в 3-4 км от первой позиции (Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 40).

{246}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t 6, vol. 1, p. 161.

{247}Ibid., p. 162.

{248}Ibid., p. 218.

{249}17-я армия — 17 дивизий, 2-я армия — 18 дивизий, 18-я армия — 24 дивизии, резерв верховного командования — 3 дивизии.

{250}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма, стр. 605 — 606.

{251}Rupprecht, Kronprinz von Bayern. Mein Kriegstagebuch, Bd. 3. Berlin, 1929, S. 264.

{252}Будущий начальник генерального штаба сухопутных войск гитлеровской Германии в 1935 — 1938 гг.

{253}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 92-93.

{254}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 157.

{255}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 106.

{256}Одновременно в целях отвлечения внимания противника от направления главного удара германская артиллерия подвергла интенсивному обстрелу позиции 4-й, 5-й и 6-й французских армий на фронте от Суассона до Аргонн. На участке 4-й армии была проведена разведка боем. Французское командование первоначально не могло понять, являются ли эти действия началом наступления на его фронте или демонстрацией, рассчитанной на отвлечение внимания от удара против англичан (“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 1, p. 235 — 236).

{257}A. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 1, стр. 176 — 177.

{258}Д. Бузанов. Два примера оперативного взаимодействия военно-воздушных сил с наземными войсками (По опыту мировой войны 1918 г.). М., 1935, стр. 27 — 28.

{259}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 132.

{260}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 163.

{261}Там же, стр. 167.

{262}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 131.

{263}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 1, стр. 180.

{264}H. Буймов. Воздушные силы в операциях 1918 г. — “Военная мысль”, 1939, № 7, стр. 95.

{265}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 164.

{266}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 1, p. 255 — 256.

{267}Ibid., p. 259 — 264.

{268}Г. Куль, Г. Дельбрюк. Крушение германских наступательных операций 1918 г., стр. 130.

{269}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 167. Как выяснилось уже после войны, это была явная переоценка результатов первых трех дней операции, чему в немалой степени способствовали донесения из штабов армий. Захваченный передний край второй английской позиции обозначался в них как “вторая позиция”, что создавало впечатление о взятии всей позиции, а организованный отход английских частей выдавался за беспорядочное бегство (“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 167).

{270}Ibid., S. 167 — 168.

{271}Ibid., S. 168.

{272}H. Варфоломеев. Ударная армия. 1918 г. на Западном фронте мировой империалистической войны, стр. 67.

{273}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 201.

{274}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t, 6, vol. 1, p. 324. Только 14 мая Фош был официально назначен главнокомандующим всеми союзными войсками на Западном фронте (Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 255).

{275}Ibid., p. 324-326.

{276}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 226.

{277}28 марта штаб 5-й английской армии был заменен штабом 4-й армии (Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 64).

{278}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 213.

{279}В. А. Меликов. Стратегическое развертывание (По опыту первой мировой империалистической войны 1914-1918 гг. и гражданской войны в СССР), т. 1, стр. 464.

{280}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 168.

{281}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 253-254. 6 — 9 апреля германское командование организовало вспомогательное наступление правого фланга 7-й армии с целью улучшить положение левого фланга 18-й армии, в результате которого 8-й и 8-й резервный корпуса вышли на р. Эллет, а протяженность линии фронта сократилась на 7 км (Ibid., S. 261-265).

{282}Ibid., S. 254.

{283}Ibidem.

{284}A. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 1, стр. 218.

{285}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 254-255.

{286}Ibid., S. 255.

{287}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг, т. 2, стр. 173-174.

{288}Г. Куль, Г. Дельбрюк. Крушение германских наступательных операций 1918 г., стр. 143-149.

{289}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 3, S. 252.

{290}6-я армия — 17 дивизий, 4-я армия — 12 дивизий.

{291}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 270, Beilage 38g, 39b.

{292}Ibidem, Beilage 39g; H. Otto, K Schmiedel, H. Schnitter. Der erste Weltkrieg, S. 233.

{293}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, Beilage 39b.

{294}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 1, стр. 236.

{295}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 273-274.

{296}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 71.

{297}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 275.

{298}Ibidem.

{299}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 1, p. 431.

{300}A. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 1, стр. 242.

{301}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 72.

{302}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 1, p. 447.

{303}Ibid., p. 453.

{304}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 261-262.

{305}24-25 апреля с целью отвлечения союзных войск из Фландрии германское командование организовало силами 2-й армии атаку на амьенском направлении, в районе поселка Виллер-Бретонне. Для наступления было сосредоточено 17 дивизий, 1208 артиллерийский орудий, 710 самолетов и 13 танков. В первые часы немецкие войска имели успех, им удалось захватить Виллер-Бретонне. Однако вечером того же дня англичане выбили немцев из поселка (“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 307 — 310).

{306}Ibid., S. 298.

{307}П. Гинденбург. Воспоминания, стр. 75; Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 179, 181.

{308}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 301.

{309}Ibid., S. 300.

{310}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 182.

{311}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 314.

{312}Ibid., S. 314-321.

{313}H. Варфоломеев. Ударная армия. 1918 г. на Западном фронте мировой

империалистической войны, стр. 89 — 91.

{314}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 183.

{315}Там же.

{316}Г. Куль, Г. Дельбрюк. Крушение германских наступательных операций 1918 г., стр. 162-163.

{317}7-я армия — 28 дивизий, 1-я — 3 дивизии, 18-я — 3 дивизии.

{318}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, Beilage 38h, 39c.

{319}8 французских и 3 английские дивизии.

{320}Из них одна английская дивизия.

{321}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 2. Paris, 1934, p. 68 — 69.

{322}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 337, Beilage 38h.

{323}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 124.

{324}H. Варфоломеев. Ударная армия. 1918 г. на Западном фронте мировой империалистической войны, стр. 94.

{325}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 181.

{326}E. Ludendorff. Urkunden der Obersten Heersleitung über ihre Tätigkeit 1916/18, S. 672-677; H. Варфоломеев. Ударная армия. 1918 г. на Западном фронте мировой империалистической войны, стр. 86 — 87.

{327}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2. М. — Л., 1927, стр. 9.

{328}Руководство артиллерией 7-й армии возлагалось на полковника Г. Брухмюллера.

{329}Г. Брухмюллер. Артиллерия при наступлении в позиционной войне, стр. 94-98.

{330}“Schlachten des Weltkrieges. In Einzeldarstellungen bearb. und hrsg. unter Mitwirkung des Reichsarchivs”, Bd. 32. Oldenburg/Berlin, 1929, S. 12-13; П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 128.

{331}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 281-282.

{332}А. Мялковский. Ударная армия (На примере действия 7-й немецкой армии с 27 мая по 5 июня 1918 г.) — “Война и революция”, 1931, кн. 2, стр. 52-53.

{333}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 2, p. 63.

{334}По французскому времени в 1 час.

{335}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 26.

{336}Г. Брухмюллер. Артиллерия при наступлении в позиционной войне, стр. 106.

{337}По французскому времени в 3 часа 40 минут.

{338}Г. Брухмюллер. Артиллерия при наступлении в позиционной войне, стр. 111.

{339}Там же, стр. 107 — 108.

{340}Командующий 6-й французской армией отдал приказ о взрыве мостов уже после начала германской атаки, в 8 часов 30 минут (по берлинскому времени в 9 часов 30 минут). Но саперы не успели привести этот приказ в исполнение (“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 2, p. 105 — 106).

{341}П. Гинденбург. Воспоминания, стр. 77.

{342}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 342-343.

{343}P. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 94. В этот же день к месту прорыва прибыли только две дивизии, на следующий день еще три.

{344}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd 14, S 351-352.

{345}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 2, p. 132-133.

{346}Ф. Фош Воспоминания (война 1944-1918 гг.), стр. 286.

{347}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 31.

{348}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 93-94.

{349}27 и 28 мая в черте города упало 13 бомб, в пригородах — 11. В последующие три дня соответственно — 10 и 13. Число жертв среди гражданского населения было незначительно (А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г во Франции и Бельги, т. 2, стр. 32).

{350}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 286.

{351}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 2, p. 175 — 176.

{352}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 382.

{353}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 197.

{354}Из них 5 английских и 2 американские дивизии.

{355}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 381.

{356}“Les armées françaises dans la Grande guerre” t. 6, vol. 2, p. 260.

{357}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 392.

{358}11 дивизий — в первом эшелоне, 7 — во втором, 3 — в резерве.

{359}9 дивизий — в первом эшелоне, 5 — во втором, 1 — в резерве (“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 406). Германское командование оценивало силы противника в этом районе всего в 7 дивизий (Ibid., S. 397).

{360}Ibidem.

{361}.“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 2, p. 261-266.

{362}Однако в полном объеме это мероприятие к началу германского наступления не было осуществлено.

{363}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 398.

{364}Ibid., S. 410.

{365}Г. Куль, Г. Дельбрюк. Крушение германских наступательных операций 1918 г., стр. 67.

{366}Луазо. Германская стратегия в 1918 г., стр. 98.

{367}“Ursachen und Folgen. Vom deutschen Zusammenbruch 1918 und 1945 bis zur staatlichen Neuordnung Deutschlands in der Gegenwart. Eine Urkunden- und Dokumentensammlung zur Zeitgeschichte”, Bd. 2. (West)-Berlin, (1958), S. 276.

{368}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 3, S. 263.

{369}“Ursachen und Folgen”, Bd. 2, S. 274.

{370}Ibid., S. 274-276.

{371}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 414.

{372}П. Гинденбург. Воспоминания, стр. 82; Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 204.

{373}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 412.

{374}Ibid., S. 413.

{375}Ibid., S. 413-419.

{376}Ibid., S. 435 — 436.

{377}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 203.

{378}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 419, 438.

{379}7-я армия — 22 дивизии, 1-я армия — 14 дивизий, 3-я армия — 12 дивизий.

{380}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, Beilage 38i, 39 e, h.

{381}6-я армия — 8 дивизий, из них 2 американские; 5-я армия — 13 дивизий, из них 2 итальянские; 4-я армия — 15 дивизий, в том числе 1 американская (Ibid., Beilage 38i).

{382}Ibid., Beilage 39e.

{383}Ширина — 70-80 м, глубина — 3-4 м, высота берегов — 1-1,5 м.

{384}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 80-81.

{385}E. Ludendorff. Urkunden der Obersten Heeresleitung über ihre Tätigkeit 1916/18, S. 677 — 680.

{386}Всего для переправы 10 дивизий 7-й армии было собрано 6 корпусных и 29 дивизионных мостовых парков (330 понтонов) и 50 саперных рот. На участке каждой дивизии предстояло навести по два моста (А. Штенгер. Переправа германцев через Марну, 1918 г. Пер. с нем. М., 1940, стр. 12).

{387}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 119.

{388}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 78.

{389}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 122-123.

{390}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 145; “Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 6, vol. 2, p. 401-403.

{391}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 446.

{392}А. Штенгер. Переправа германцев через Марну, 1918 г., стр. 20-21.

{393}Там же, стр. 22.

{394}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 477.

{395}Всего за этот день французскими летчиками было произведено около 700 самолето-вылетов, сброшено 45 тонн бомб и сбито 24 германских самолета. Потери французов составили 35 самолетов (А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 90).

{396}Э. Людендорф Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 225 — 226.

{397}Там же.

{398}А. Штенгер. От Марны до Веля. 1918 г. Пер. с нем. M., 1941, стр. 26 — 27.

{399}В операцию были втянуты 47 германских дивизий и 48 дивизий союзников. Потери немецких войск за три дня превысили 50 тыс. человек. Союзники потеряли около 59 тыс. человек (“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 464).

{400}H. Otto, K. Schmiedel, H. Schnitter. Der erste Weltkrieg, S. 238.

{401}Ibidem.

{402}Ibidem.

{403}Из них 1 675 481 француз, 1 166 395 англичан, 131 978 бельгийцев и 618 388 американцев (“Контрнаступление Антанты на Западном фронте в 1918 г. (18 июля — 7 августа)”. Пер. с франц. М., 1936, стр. 24, 26, 29 — 32); “Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 544.

{404}“Контрнаступление Антанты на Западном фронте в 1918 г. (18 июля — 7 августа)”, стр. 12.

{405}А. Штенгер. От Марны до Веля. 1918 г., стр. 8; Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 307.

{406}Все три армии входили в состав Северной группы армий, переименованной 6 июля в Центральную группу армий, под командованием генерала Мэстра, сменившего Франше д'Эсперэ (Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 122).

{407}А. Штенгер. От Марны до Веля. 1918 г., стр. 7.

{408}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 97.

{409}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 476.

{410}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 98.

{411}“Контрнаступление Антанты на Западном фронте в 1918 г. (18 июля — 7 августа)”, стр. 49.

{412}А. Штенгер. От Марны до Веля. 1918 г., стр. 11-12.

{413}“Контрнаступление Антанты на Западном фронте в 1918 г. (18 июля — 7 августа)”, стр. 55, 59, 61.

{414}В том числе 4 американские пехотные дивизии.

{415}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 477, Beliage 39 f.

{416}Эймансбергер. Танковая война. Пер. с нем. М., 1937, стр. 60. На вооружении французской армии находились танки трех типов: тяжелые “Сен-Шамон” (вес — 23 т, экипаж — 9 человек, вооружение — одна 75-мм пушка и 4 пулемета, скорость на поле боя — 4 км/час, радиус действия — 60 км), средние “Шнейдер” (вес — 13,5 т, экипаж — 6 человек, вооружение — одна 75-мм пушка и 2 пулемета, скорость на поле боя — 4 км/час, радиус действия — 60 км) и легкие “Рено” (вес — 6,7 т, экипаж — 2 человека, вооружение — одна 37-мм пушка или 1 пулемет, скорость — 8 км/час). Танки “Сен-Шамон” и “Шнейдер” имели сильное бронирование, но обладали незначительной проходимостью. Правда, французские танки могли перевозиться грузовиками на специальных прицепах, что значительно повышало скорость их передвижения на марше и быстроту сосредоточения (там же, стр. 60-61; Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 94).

{417}А. Штенгер. От Марны до Веля. 1918 г., стр. 17; H. Варфоломеев. Ударная армия. 1918 г. на Западном фронте мировой империалистической войны, стр. 137.

{418}Левый фланг 9-й армии — 12 дивизий, правый фланг 7-й армии — 6 дивизий.

{419}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, Beilage 24. При этом лишь 2 дивизии были свежими (Ibid., S. 478).

{420}Ibid., S. 478, Beilage 39f.

{421}По германскому времени в 5 часов 35 минут.

{422}130 танков было оставлено в армейском резерве (Эймансбергер. Танковая война, стр. 61).

{423}H. Варфоломеев. Ударная армия. 1918 г. на Западном фронте мировой империалистической войны, стр. 147.

{424}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 104.

{425}Там же.

{426}“Контрнаступление Антанты на Западном фронте в 1918 г. (18 июля — 7 августа)”, стр. 72.

{427}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 481.

{428}P. Турнэс. Фош и победа союзников в 1918 г., стр. 131-132.

{429}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 327.

{430}18 июля только в 10-й армии было выведено из строя 102 танка, а на следующий день еще 50 (Эймансбергер. Танковая война, стр. 67).

{431}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 112,

{432}“Контрнаступление Антанты на Западном фронте в 1918 г. (18 июля — 7 августа)”, стр. 141.

{433}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 502.

{434}Ibid., S. 464, 502.

{435}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 335; “Контрнаступление Антанты на Западном фронте в 1918 г. (18 июля — 7 августа)”, стр. 102.

{436}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 233.

{437}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 3, S. 341.

{438}“Amtliche Urkungen zur Vorgeschichte des Waffenstillstandes 1918”. 4. Aufl. Berlin, 1928, S. 35.

{439}Ibidem.

{440}Ibidem.

{441}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 338.

{442}В состав 4-й английской армии входили 12 пехотных дивизий, 3-й кавалерийский корпус (3 дивизии); 31-й французский корпус имел 5 дивизий.

{443}Танки “MV” имели экипаж 8 человек, вооружение 2 57-мм пушки и 4 пулемета, лобовую броню 15 мм, бортовую — 10 мм, скорость — 7,7 — 10 км/час, радиус действия — 36 км, вес — 29 — 31 т. Танк “MV звезда” имел такой же экипаж, вооружение, бронирование и скорость, но отличался большим весом и габаритами. Радиус его действия составлял 32 км (Хейгль. Танки. Справочник, ч. 1. Пер. с нем. М., 1936, стр. 200, 205).

{444}Средний танк “Уиппет” имел вес 14 т, вооружение — 3 пулемета, экипаж 3 человека, скорость — 12,5 км в час, радиус действия — 50 км, бронирование — до 14 мм (там же, стр. 173).

{445}Т. Бозе. Катастрофа 8 августа 1918 г. Пер с нем M., 1936, стр. 19.

{446}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 552, 554.

{447}T. Бозе. Катастрофа 8 августа 1918 г., стр. 50.

{448}Там же, стр. 26.

{449}По парижскому времени.

{450}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 149.

{451}Т. Бозе. Катастрофа 8 августа 1918 г., стр. 19 — 20.

{452}Там же, стр. 22.

{453}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 129.

{454}Т. Бозе. Катастрофа 8 августа 1918 г, стр. 21-23.

{455}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 7, vol. 1. Paris, 1923, p. 175. По германскому времени в 5 часов 20 минут.

{456}Эймансбергер. Танковая война, стр. 92.

{457}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 134.

{458}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 237.

{459}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 7, vol. 1, p. 176.

{460}П. С. Смирнов. Прорыв укрепленной полосы, стр. 151-152; “Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 557.

{461}T. Бозе. Катастрофа 8 августа 1918 г., стр. 260-261.

{462}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 134.

{463}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 557.

{464}Эймансбергер. Танковая война, стр. 92.

{465}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 564.

{466}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 137 — 138.

{467}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 567.

{468}Т. Бозе. Катастрофа 8 августа 1918 г., стр. 261.

{469}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 237.

{470}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 241.

{471}Я. С. Драбкин. Ноябрьская революция в Германии. М., 1967, стр. 42-43.

{472}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 242-243.

{473}“История дипломатии”, т. 3, стр. 108.

{474}“Das Werk des Untersuchungsausschusses der Deutschen Verfassunggebenden Nationalversammlung und des Deutschen Reichstages”, Reihe 4, Bd. 2. Berlin, 1928, S. 229.

{475}“Les armées françaises dans la Grande guerre”, t. 7, vol. 1, p. 199 — 200.

{476}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 568.

{477}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 3, S. 389.

{478}P. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 154-155.

{479}А. М. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, изд. 3-е. М., 1938, стр. 234.

{480}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 586.

{481}A. M. Зайончковский. Мировая война 1914-1918 гг., т. 2, стр. 234-235. Общее число потерь германцев в течение августа составило 228 тыс. человек, из них, по данным союзного командования, около 100 тыс. пленных (“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, Beilage 42).

{482}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 151.

{483}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 355 — 357.

{484}Е. М. Coffmann. The war to end all wars. The American military experience in World War 1. New York, 1968, p. 273.

{485}А. А. Строков. История военного искусства. Капиталистическое общество периода империализма, стр. 637.

{486}Из них 1 австро-венгерская дивизия.

{487}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 600.

{488}Б. X. Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1935, стр. 378.

{489}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 599 — 600. По французскому времени к 3 часам утра.

{490}По германскому времени соответственно в 2, 6 и 9 часов (Ibid., S. 600-601).

{491}Г. X. Саджент. Стратегия на Западном фронте (1914-1918 гг.). Пер. с англ. М., 1923, стр. 71.

{492}Б. X. Лиддел Гарт, Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 379.

{493}Там же, стр. 379 — 380.

{494}Из них 12 бельгийских, 61 английская, 101 французская, 34 американские, 2 итальянские и 1 польская дивизии.

{495}В том числе 4 австро-венгерские дивизии, прибывшие на Западный фронт в конце августа — начале сентября 1918 г. (“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 609 — 610).

{496}Г. Куль, Г. Дельбрюк. Крушение германских наступательных операций 1918 г., стр. 67.

{497}Я. С. Драбкин. Ноябрьская революция в Германии. М., 1967, стр. 40.

{498}В. Д. Кульбакин. Очерки новейшей истории Германии. М., 1962, стр. 59 — 60.

{499}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 159 — 160.

{500}“Amtliche Urkunden zur Vorgeschichte des Waffenstillstandes 1918”, S. 37.

{501}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 608.

{502}Ф. Ф. Головачев. Рабочее движение и социал-демократия Германии в годы первой мировой войны (август 1914 г. — октябрь 1918 г.). М., 1960, стр. 470.

{503}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 75.

{504}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 158 — 159.

{505}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 360; Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 187 — 189.

{506}В том числе: бельгийские войска — 12 пехотных и 1 кавалерийская, дивизии; английские (2-я армия) — 10 пехотных дивизий; французские — 7 пехотных и 3 кавалерийские дивизии.

{507}Фландрская группа армий была образована в начале сентября 1918 г Начальником ее штаба являлся французский генерал Дегутт (Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 361-362).

{508}Кроме того, в тылу 10-й и 1-й французских армий находились еще 7 резервных пехотных дивизий.

{509}Из них 2 итальянские дивизии.

{510}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 613; “History of the Great war... Military operations. France and Belgium. 1918”, vol. 5. London, 1947, p. 3-4.

{511}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 190-191.

{512}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 363.

{513}По германскому времени в 6 часов 30 минут.

{514}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 198.

{515}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 172-173.

{516}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 199.

{517}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 367; Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 200.

{518}А. Базаревский. Мировая война 1914-1918 гг. Кампания 1918 г. во Франции и Бельгии, т. 2, стр. 174.

{519}Б. X. Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 387.

{520}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 385 — 387.

{521}По германскому времени в 6 часов 20 минут.

{522}P. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 201.

{523}По германскому времени — в 6 часов 30 минут.

{524}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 372-373.

{525}В. К. Триандафилов. Характер операций современных армий. Изд. 3-е. М., 1936, стр. 187 — 188.

{526}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 97.

{527}“Das Werk des Untersuchungsausschusses der Deutschen Verfassunggebenden Nationalversammlung und des Deutschen Reichstages”, Reihe 4, Bd. 2, S. 400-401.

{528}“Deutschland im ersten Weltkrieg”, Bd. 3, S. 436 — 437.

{529}Ibid., S. 442.

{530}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 2, стр. 178.

{531}“Militarismus gegen Sowjetmacht 1917 bis 1919”, S. 121-122.

{532}Ю. В. Ключников, А. Сабанин. Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях, ч. 2, стр. 179.

{533}“Der Waffenstillstand 1918 — 1919. Das Dokumentenmaterial der Waffenstillstandsverhandlungen von Compiegne, Spa, Trier, Brüssel”, Bd. 1. Berlin, 1928, S. 13.

{534}Ibid., S. 11-19. Только 23 октября Вильсон довел до сведения Англии и Франции содержание переписки с Германией относительно условий перемирия (“Архив полковника Хауза”, т. 4, пер. с англ. М., 1944, стр. 66).

{535}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 673-675, 692.

{536}Ф. Фош. Воспоминания (война 1914-1918 гг.), стр. 382-383.

{537}“Der Weltkrieg 1914 bis 1918”, Bd. 14, S. 655.

{538}Ibid., S. 701.

{539}“Revolutionäre deutsche Parteiprogramme”. Berlin, 1965, S. 102-106; “Geschichte der deutschen Arbeiterbewegung”, Bd. 3, S. 76 — 78.

{540}Я. С. Драбкин. Ноябрьская революция в Германии, стр. 68 — 74.

{541}М. Эрцбергер. Германия и Антанта. Мемуары. Пер. с нем. М. — Пг., 1923, стр. 293.

{542}“Der Waffenstillstand 1918 — 1919”, Bd. l, S. 22.

{543}“Der Waffenstillstand 1918 — 1919”, Bd. l, S. 24-30.

{544}Ibid., S. 44-46.

{545}Ibid., S. 38.

{546}А. Гуковский. Разгром Германии в 1918 г. и подготовка интервенции Антанты против Страны Советов. — “Историк-марксист”, 1937, кн. 3, стр. 42-61.

{547}М. Эрцбергер. Германия и Антанта. Мемуары, стр. 300-301.

{548}“Der Waffenstillstand 1918 — 1919”, Bd. l, S. 56.

{549}А. Гуковский. Разгром Германии в 1918 г. и подготовка интервенции стран Антанты против Страны Советов. — “Историк-марксист”, 1937, кн. 3, стр. 58.

{550}“Der Waffenstillstand 1918 — 1919”, Bd. l, S. 25.

{551}Ibid., S. 31-45. Германские надводные корабли 21 ноября были переведены в базу английского флота Розайт, а затем в Скапа-Флоу. Вооружение с них было снято, а личный состав сокращен до минимума, способного лишь поддерживать корабли в исправном состоянии. 21 июня 1919 г. немецкие команды затопили свои корабли на внешнем рейде Скапа-Флоу. Только 1 линейный корабль, 3 легких крейсера и 4 эсминца англичанам удалось вывести на мелкое место и спасти. Корабли, оставшиеся в Германии, были разоружены и поставлены под контроль союзных миссий (И. Н. Соловьев. Морские условия перемирия с Германией в 1918 г. — “Морской сборник”, 1944, № 7, стр.. 81-85; X. Вильсон. Линейные корабли в бою. 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1936, стр. 406 — 407).

{552}“Der Waffenstillstand 1918 — 1919”, Bd. l, S. 59.

{553}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне. М., 1968, стр. 297 — 301.

{554}H. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг. М., 1939, стр. 89.

{555}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 167.

{556}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г, стр. 169.

{557}Н. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 93.

{558}А. Корда. Мировая война. Операции на суше в 1918 г. Пер с франц. М., 1924, стр. 108. Русская особая дивизия в январе — феврале 1918 г вследствие сильных революционных настроений солдат была расформирована (Ю. А. Писарев. Русские войска на Салоникском фронте. — “Исторические записки”, 1967, т. 79, стр. 131-138).

{559}11-я армия называлась “германской”, потому что ею и ее двумя корпусами командовали германские генералы. В состав армии было включено большинство германских частей, действовавших в полосе Салоникского фронта.

{560}Н. Г. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 95; Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 164. Имеются другие данные о численности войск сторон: у союзников — 619 тыс. человек, 2069 орудий, 2682 пулемета, 200 самолетов; у германской коалиции — около 600 тыс. человек, 1850 орудий, 2539 пулеметов, 80 самолетов (Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 303).

{561}А. Корда. Мировая война Операции на суше в 1918 г., стр. 109 — 110.

{562}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 170.

{563}А. Корда. Мировая война. Операции на суше в 1918 г., стр. 111.

{564}Ю. А. Писарев. Сербия и Черногория в первой мировой войне, стр. 309 — 310, 313-318; он же. Роль масс в освобождении Сербии и Черногории от оккупации в 1918 г. — “Новая и новейшая история”, 1965, № 3, стр. 86 — 90.

{565}А. Корда. Мировая война. Операции на суше в 1918 г., стр. 111-112.

{566}Э. Людендорф. Мои воспоминания о войне 1914-1918 гг., т. 2, стр. 269.

{567}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 170.

{568}А. Корда. Мировая война. Операции на суше в 1918 г., стр. 112.

{569}Там же.

{570}Там же, стр. 113.

{571}Н. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 106 — 107.

{572}Там же, стр. 111.

{573}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 174.

{574}H. Корсун. Балканский фронт мировой войны 1914-1918 гг., стр. 114.

{575}А. Корда. Мировая война. Операции на суше в 1918 г., стр. 116 — 117.

{576}Б. X. Лиддел Гарт. Полковник Лоуренс. Пер. с англ. М., 1939, стр. 181.

{577}Е. Ф. Лудшувейт. Турция в годы первой мировой войны 1914-1918, стр. 266.

{578}P. Турнэс. Фош и победa союзников 1918 г., стр. 178.

{579}А. Готовцев. Важнейшие операции на ближневосточном театре в 1914-1918 гг. М., 1941, стр. 112.

{580}Б. X. Лиддел Гарт. Правда о войне 1914-1918 гг., стр. 366.

{581}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., Пер. с англ. М., 1936, стр. 158.

{582}Там же, стр. 165.

{583}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 165.

{584}Там же, стр. 166.

{585}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 175.

{586}Там же, стр. 177; А. Корда. Мировая война. Операции на суше в 1918 г., стр. 119.

{587}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 179.

{588}Там же.

{589}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 227.

{590}Л. Виллари. Война на итальянском фронте 1915 — 1918 гг., стр. 196 — 197.

{591}Р. Турнэс. Фош и победа союзников 1918 г., стр. 228.

{592}А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг. Пер. с нем. М. — Л., 1940, стр. 105 — 106.

{593}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам. М., 1959, стр. 869. Основной причиной низких темпов строительства лодок являлась нехватка квалифицированных рабочих (А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг., стр. 105).

{594}А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг., стр. 134-135. В мае количество одновременно находившихся в море подводных лодок достигло 55 — самое большее в 1918 г. (Там же).

{595}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг. M. — Л., 1940, стр. 116 (табл. 23).

{596}Пробные постановки мин начались 3 марта, но они выявили неподготовленность кораблей-заградителей.

{597}А. Травиничев. Очерки о борьбе с подводными лодками. М., 1938, стр. 42-61.

{598}J. Jellicoe. The Crisis of the Naval War. London, s. a., p 95.

{599}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5. Пер. с англ. М., 1937, стр. 286 — 287.

{600}Там же, стр. 296. Ньюболт ошибочно указывает, что набег был совершен ночью на 14, а не 15 февраля (Шеер. Германский флот в мировую войну. Воспоминания. Пер. с нем. М. — Л., 1940, стр. 287).

{601}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 338.

{602}П. Трайнин. Зеебрюггская операция. М. — Л., 1939, стр. 85.

{603}Там же, стр. 85 — 87.

{604}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1, л. 44. Описания к картам, стр. 903.

{605}Там же, л. 42; А. В. Шталь. Развитие методов операций подводных лодок в войну 1914-1918 гг. на основных морских театрах. М., 1937, стр. 221; А. Травиничев. Очерки по борьбе с подводными лодками, стр. 153-155.

{606}Американские сторожевые катера (охотники за подводными лодками) водоизмещением до 85 т имели на вооружении одну 75-мм пушку, два пулемета, глубинные бомбы и были снабжены акустическими приборами (гидрофонами}, позволявшими обнаруживать подводные лодки на ходу за 15 — 29 миль. Эти катера являлись в то время серьезным средством противолодочной обороны.

{607}A. Laurens. Precis d'histoire de la Navale 1914-1918. Paris, 1929, p. 227.

{608}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 523-529.

{609}А. Травиничев, А. Томашевич. Опыт подводной войны 1914-1918 гг. М., 1931, стр. 167.

{610}“Подводные крейсера” имели большее водоизмещение и больший радиус действия по сравнению с обычными подводными лодками.

{611}“Морской атлас”, т. 3, ч, 1. Описания к картам, стр. 874.

{612}Подсчет произведен по данным труда Г. Ньюболта “Операции английского флота в мировую воину” (т. 5, стр. 501, прил. “В(1)”, стр. 523-529 прил. “Д”).

{613}А. П. Александров, И. С. Исаков, В. А. Белли, Операции подводных лодок, т. 1. Л., 1933, стр. 80-81, 86 — 91, 94.

{614}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 501, 523-529; Р. Гибсон, М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1935, стр. 286 — 288.

{615}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 304-309.

{616}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 318; “Поход смерти”. — “Морской сборник”, 1928, № 11, стр. 144.

{617}Шеер. Германский флот в мировую войну, стр. 318 — 320.

{618}Л. Г. Гончаров, Б. А. Денисов. Использование мин в мировую империалистическую войну 1914-1918 гг., стр. 116 — 118.

{619}Вице-адмирал Ребейр-Пашвиц был назначен командующим германо-турецким флотом в августе 1917 г. Вице-адмирал Сушон возглавил 4-ю эскадру Флота открытого моря (Г. Лорей Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1934, стр. 265).

{620}Там же, стр. 278 — 279.

{621}Турецкие эсминцы, чтобы не связывать крейсера своей малой скоростью хода, остались у Дарданелл.

{622}Г. Лорей. Операции германо-турецких морских сил в 1914-1918 гг., стр. 280-289; Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 122-131.

{623}А. Михельсен. Подводная война 1914-1918 гг., стр. 134.

{624}Г. Ньюболт. Операции английского флота в мировую войну, т. 5, стр. 502.

{625}Там же, стр. 395.

{626}А. Томази. Морская война на Адриатическом море (1914-1918). Пер. с франц. М. — Л., 1940, стр. 127 — 128.

{627}Там же, стр. 128 — 129.

{628}“Уничтожение австрийского линейного корабля “Сцент Истван” итальянским моторным катером” — “Морской сборник”, 1929, № 1, стр. 169 — 171.

{629}А. Корда, Мировая война Операции на суше в 1918 г, стр. 16.

{630}Н. Варфоломеев. Ударная армия 1918 г. на Западном фронте мировой империалистической войны, стр. 158 — 159.

Заключение

{1-2}“История дипломатии”, т. 3. Изд. 2-е. М., 1965, стр. 136 — 140.

{3}США отказались от участия в Лиге наций, поскольку в ходе конференции им не удалось добиться своих целей и ослабить позиции Англии и Франции.

{4}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 142.

{5}“Версальский мирный договор”. Пер. с франц. M, 1925.

{6}Там же, стр. 7 — 15. В августе 1921 г. США заключили с Германией отдельный договор, который был идентичен Версальскому, но не содержал статей о Лиге наций.

{7}W. Ruge. Deutschland von 1917 bis 1933. Berlin, 1967, S. 136.

{8}“Версальский мирный договор”, стр. 84.

{9}“Версальский мирный договор”, стр. 84-96; Дж. Кейнс. Экономические последствия Версальского мирного договора. Пер. с англ. М., 1922, стр. 99 — 107.

{10}“История дипломатии”, т. 3, стр. 163; Дж. Кейнс. Пересмотр Версальского договора. Пер. с англ. М., 1922, стр. 23-26.

{11}Официальное название до 1929 г. — Королевство сербов, хорватов и словенцев.

{12}“Сен-Жерменский мирный договор”. Пер. с франц. М., 1925.

{13}Окончательная сумма репарационных платежей подлежала установлению репарационной комиссии, но она так и не была определена, а в 1922 г. в связи с предоставлением Австрии международного займа выплата репараций была отсрочена Лигой наций на 20 лет (В. М. Турок. Очерки истории Австрии 1918 — 1929. М., 1955, стр. 302-303).

{14}“Мир в Нейи”. Пер. с франц. М., 1926.

{15}Там же, стр. 40-45.

{16}“Трианонский мирный договор”. Пер. с франц. М., 1926, стр. 53-66; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1, Описания к картам. М., 1959, стр. 913.

{17}“Севрский мирный договор и акты, подписанные в Лозанне”, Пер. с франц. М., 1927, стр. 1-136.

{18}“Всемирная история”, т. VIII. М., 1961, стр. 117.

{19}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 352.

{20}Там же, стр. 353.

{21}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, стр. 323.

{22}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 41, стр. 353.

{23}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 42, стр. 354.

{24}“Севрский мирный договор и акты, подписанные в Лозанне”, стр. 137 — 262.

{25}“Всемирная история”, т. VIII, стр. 118.

{26}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 40, стр. 58

{27}“XIII пленум ИККИ”. Стенографический отчет. М., 1934. стр. 589; “Резолюции VII Всемирного конгресса Коммунистического Интернационала” М., 1935, стр. 10.

{28}“Мировая война в цифрах”. М. — Л., 1934, стр. 31.

{29}“Мировая война в цифрах”, стр. 38 — 41.

{30}Там же, стр. 42

{31}Г. И. Шигалин. Военная экономика в первую мировую войну. M, 1956, стр. 191-193.

{32}“Мировая война в цифрах”, стр. 55.

{33}П. И. Лященко. История народного хозяйства СССР, т. 2. М., 1948, стр. 640.

{34}Г. И. Шигалин. Военная экономика в первую мировую войну, стр. 100-108.

{35}См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 31, стр. 182.

{36}Ю. Е. Власьевич. Во что обходятся народам империалистические войны М., 1971, стр. 86.

{37}“Мировая война в цифрах”, стр. 21.

{38}“История Коммунистической партии Советского Союза”, т. 3, кн. 2, стр. 148.

{39}В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 50.

{40}В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 36, стр. 396.

{41}Р. Гибсон и М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг. Пер. с англ. М., 1935, стр. 271.

{42}Л. Г. Гончаров. Военно-морское оружие в мировую войну и после нее — “Морской сборник”, 1934, № 8, стр. 137 — 140.

{43}А. П. Шершов. История военного кораблестроения с древнейших времен и до наших дней. М. — Л., 1940, стр. 304; П. Кеппен. Надводные корабли и их техника в войну 1914-1918 гг. Пер. с нем. М., 1937, стр. 292-298.

{44}Дюпон. Высшее германское командование. Пер. с франц. М., 1923, стр. 8.

{45}Б. X. Лиддел Гарт. Правда о войне. Пер. с англ. М., 1935, стр. 113.

{46}П. Гинденбург. Воспоминания. Пер. с нем. Пг., 1922, стр. 8.

{47}Е. А. Меньчуков. Исторический очерк боев в условиях окружения. М. — Л., 1930, стр. 22-109; Н. Иванов. Удары по сходящимся направлениям. — “Война и революция”, 1935, март — апрель, стр. 15 — 16.

{48}В. К. Триандафилов. Характер операций современных армий. М., 1937, стр. 245 — 250.

{49}Г. Иссерсон. Развитие теории советского оперативного искусства в 30-е годы. — “Военно-исторический журнал”, 1965, M 1, стр. 36.

{50}Н. Таленский. Некоторые выводы из опыта войны 1914-1918, — “Военно-исторический журнал”, 1940, № 8, стр. 21.

{51}В. Яковлев. Германские укрепленные позиции в мировую войну. — “Военное обозрение”, 1922, № 3, стр. 46.

{52}“Германская тактика в войну 1914-1918 гг. (по данным офицера германского генерального штаба)”. — “Армия и революция”, 1922, № 10-11, стр. 48.

{53}М. Шварте. Крепостная война и укрепление полевых позиций. Пер. с нем. Л., 1929, стр. 41.

{54}А. Лявелль. Бой пехотного батальона. Пер. с франц. М., 1931, стр. 23-25.

{55}А. П. Александров, И. С. Исаков, В. А. Белли. Операции подводных лодок, т. 1 Л., 1933, стр. 116 — 117; Р. Гибсон и M. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 256 — 258, 291-292; “Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 887

{56}А. П. Александров, И. С. Исаков, В. А. Белли. Операции подводных лодок, т. 1, стр. 219; А. П. Александров. Операции на морских сообщениях. — “Морской сборник”, 1934, № 8, стр. 49; А. Шталь. Оперативно-техническое наследство морских сил после мировой войны. — “Морской сборник”, 1934, № 8, стр. 93-94.

{57}Р. Гибсон и М. Прендергаст. Германская подводная война 1914-1918 гг., стр. 291.

{58}“Морской атлас”, т. 3, ч. 1. Описания к картам, стр. 896.