Александрийская и Антиохийская богословские школы

Когда первоначальное христианство, пройдя полутарастолетнее развитие, наконец, почувствовало себя относительно самостоятельным от иудаизма религиозным образованием и отличным от так называемого язычества религией, оно почувствовало крайнюю необходимость осознавать самое себя и привести в хоть какую-то систему свое религиозное мировоззрение. Сначала это было делом различного рода бродячих и осевших проповедников христианства: апостолов, пророков, пресвитеров, диаконов, целителей, глоссолальщиков (разговаривающих «иными» языками), епископов, толкователей и им подобных служителей Бога христианского. Со временем возникла необходимость специально подготавливать прозелитов ко крещению и принятия в общину христиан. Наметившихся овец христианства сначала зачисляли в число приближенных. Их в то время называли оглашенными, поскольку им только вкратце «оглашали» христианское вероучение. В меру распространения христианства возникла необходимость квалифицированного изложения сущности христианства. Уже к концу второго столетия появляются катехизические школы или, по-другому, школы «катехуменов» (от греческого слова «kat’echizo – оглашаю, излагаю устно), в которых учение христианства излагалось в виде ответов на вопросы. Катехизические школы существовали в крупных городах и населенных пункта. Эти катехизические школы послужили основанием для появления в начале 3-го столетия христианских богословских школ, которые принялись за приведение в систему и аргументированное изложение сущности христианского вероучения. На протяжении 3-6 столетия в рамках христианства действовало несколько крупных и десятки мелких богословских школ. Эти школы пропагандировали различные варианты христианства и жестоко враждовали между собой, но вместе с тем своей взаимной неприязнью и в процессе взаимной борьбы способствовали постепенной выработке догматов и унификации христианского мировоззрения.

Мы не будем сейчас анализировать сущность богословских тонкостей разногласий между христианскими богословскими школами. Остановимся только на их отношениях к философии и мерой использования философии в своем богословствовании. А именно это обстоятельство послужило началом формирования собственно средневековой, христианской, философии.

Значительная часть христианских богословских школ 3-4 столетия полностью отрицала значение и пользу для христианских верований философии, порицали последнюю и всячески избегали ее[1]. Среди таких следует отметить, малоазийскую (Каппадокийскую) и североафриканскую (Карфагенскую) школы. Другие же богословские школы старались использовать греко-римскую философию как для поднятия идеологического внешнего престижа христианства, так и для внутренних потреб: систематизации и четкой формулировки основных положений христианского вероучения[2]. Среди таких школ доминирующее и решающее для будущего христианского вероучения место занимали взаимно конкурирующие между собой Александрийская и Антиохийская богословские школы. Обе эти школы дружно пытались согласовать христианскую веру с разумом, догматы христианской церкви вложить в рамки философского дискурса. Бурная деятельность и непримиримая вражда между этими школами инспирировала созыв шести Вселенских и десятки поместных соборов, на которых виднейшие иерархи и монашествующая братия в спорах, а нередко и на кулаках, доказывали свою правоту и утверждали истины христианской церкви, как то в классической форме было продемонстрирована в 449 году на Вселенском Эфесском, прозванным «Разбойничьим», соборе[3].

2. Александрийская богословская школа

2.1. От иудаизма через античную философию – к христианству.

Александрийская община верующих христиан «довольно рано основала для обучения в вере обращаемых в христианство школу «катехуменов»[4] Христианское предание относит появление среди александрийских иудеев проповедников христианства ко второй половине первого века, что недалеко от истины.

В Александрии проживала самая многочисленная диаспора евреев. В Александрии во втором веке до нашей эры проживал знаменитый раввин Аристобул, а затем не менее знаменит даже вне иудейской среды еврейский богослов и философ Филон (25 до н.э. – 50 н.э.), которые оба пытались совместить иудаизм с эллинской культурой и философией, для чего начали аллегорически истолковывать священное писание иудаизма – Танах, который в христианства стал называться Ветхим заветом. Филон считает, что Бог через Моисея в Библии сказал евреем то же, что грекам сказали философы. Для этого он учил, что в Библии наличествует содержание буквальное и содержание аллегорическое. С этой целью он при истолковании Танаха широко использует Каббалу и пишет, что в рассказах в Библии надо видеть не только Адама и Еву, других лиц и животных, а и то, что Адам – это разум, а Ева – жизнь; Каин – это тупость и корыстолюбие; змий – похотливость; тигр – страстность; верблюд, накопляющий в своем горбу воду, - память, и так далее. Философ и богослов библейское понятие о Боге пытается наполнить теми понятиями, которые выработали платоники и современные ему стоики. С этой целью он Библейские рассказы о Боге подстраивает под аналогичные философские понятия и абстракции Платона и современных ему стоиков. Отсюда он говорит, что Бог – Перводвигатель, Всемогущий, Высшее Благо, что Бог общается с миром не непосредственно, а через эманиируемый (истекаемый, рождаемый) Логос, который является «Ангелом, действующим от имени Бога», «Первоначалом мира», «Разумом Бога», «Первородным Сыном Бога», «Посредником», «Заступником и Ходатаем за людей перед Богом»…

Вот в духе этого Филона катехумены, а потом учителя Александрийской богословской школы начали истолковывать своего спасителя – Иисуса Христа: «В начале был Логос (Слово), и Логос был у Бога, и Бог был Логосом. Той извечно был у Бога и ничего без него не стало существовать, что сейчас существует», - начал позднее свой рассказ о появлении на земле Христа автор Евангелия от Иоанна (См.: Глава 1, стихи 1 – 18).

Филон, исходя из Библейского текста и религиозного мировоззрения греков, говорил о существовании многих богов, верховными среди который является Бог Сущий (Яхве, Иегова), его Слово (Логос) и его Святой Дух (женского рода, Сила Божья). Столетием позже основатели Александрийской философской школы неоплатоников Аммоний Саккас (175-242) и, особенно, его местный ученик – Плотин (204-270) разработали учение о единой и нераздельной Троице, верховных мировых сил, божеств, что уже на протяжении 4-6 столетий почти в неизменном виде вошло в догматическое учение христианской церкви в канонизированном тексте Никео-Цареградского символа веры, а еще более великолепно – в так называемом символе веры Афанасия Александрийского (293–373). (Подробно, с оригинальными текстами, примечаниями и объяснениями можно прочитать в размещенной на нашем сайте статье «Святая Троица - продукт изнасилованной Библии и кастрированного неоплатонизма")

2.2. Возникновение и философские основы александрийской богословской школы.

Александрийская богословская школы возникла в 180 году[5]. Основателем ее был катехет Пантен. Наиболее видные ее представители – это: приемник Пантена Тит Флавий Климент (Климент Александрийский, 150 – 215 г.г.), Ориген (185 – 253), Афанасий Великий (293 – 373) и Кирилл Иерусалимский (315 – 387). Еще от первых ее основателей александрийская богословская школа утвердилась в том философском богословском направлении, которое в церковном и научно-исследовательском мире получило единодушное название мистико-спекулятивного. Каждый видный представитель этой школы - в зависимости от личных вкусов и дарований, в зависимости от социально-исторических условий и потребностей времени - был неповторимой личностью, не повторял, а развивал своих предшественников. Но мистико-спекулятивных характер их философствования и богословствования оставался идентичным.

Как было уже сказано, александрийская богословская школа признавала необходимость и пользу для христианского мировоззрения философии. Философия в деятельности всех представителей александрийской богословской школы занимала почетное и важное место, благодаря чему Александрийские христиане «еще с конца второго столетия (со времен Пантена – Е.Д.) в христианском мире приобрели славу – славу церкви философской, в которой никогда не ослабевали интересы к изучению высших вопросов веры и знаний»[6]. Отождествляя христианское богословие с философией, Климент Александрийский давал такое определение философии: «Истинная философия, - писал он, - есть знание как дел божественных, так и дел человеческих. Философия – это наука, которая формирует в нас понятия об отношении человека к Богу и к миру, указывая нам способы к постижению мудрости и благочестия» (Строматы, II:11).

Александрийцы с уважением относились к языческой философии, поскольку она, как доказывал Климент Александрийский «столь же воспитывала эллинов ко Христу, как и Танах евреев» (Фаррар. Жизнь и труды Отцов и Учителей церкви. Том 1. Петроград, 1915, стр.237). В александрийской богословской школе почитались не только античные философы прошлых времен, но и современные ей философы «языческой мудрости». В отличие от других, самозамкнутых христианских катехуменов и школ, александрийская приветствовала появление в ее стенах эллинских философов. А глава александрийской школы Иеракл, приемник самого Оригена, даже будучи пресвитером, читал лекции своим ученикам в «языческой» мантии философа[7]

Александрийские христианские богословы в основу своих философских воззрений положили современную им эклектическую философию, то есть синтез всего достижения греческой и римской философии на основе Платоновской философии[8]. Климент Александрийский говорил: «Под философией я разумею философию не стоическую, не платоновскую, не эпикурейскую, не философию Аристотеля, но эклектическую, - а больше всего то наилучшее из всех учений, в котором излагается учение об истине, поведении и человеколюбии»[9]. Фактически, с точки зрения современности, александрийцы находились под влиянием философии Платона и были представителями чистейшего, платоновского, идеализма. В унисон с учением Платона об идеях они утверждали, что « в мире земном нет ничего ценного, ничего подлинно существующего, - все призрачно и условно» (Там же, стр. 241). В своих философских и богословских размышлениях александрийцы основное внимание обращали на интеллигибельные, превыспренные, потусторонние сферы бытия. Они предпочитали рассуждать не о реальных, земных вещах, а о предметах отвлеченных, абстрактных, сверхчувственных. В центре же их христианских размышлений стояли истины телеологического бытия, онтологии божества, уяснение себе и донесение до верующим высших религиозно-христианских истин.

2.3. Место веры и разума в познании.

Естественно, что такой выбор предмета своих размышлений вел александрийских богословов к заключению, что эти истины невыразимы, имеют много таинственного, иррационального. Отсюда они делали вывод и о том, что истины вообще – это нечто непостижимое человеческим умом и невыразимое человеческим языком. Орудием познания этих истин может быть только вера. «Девизом александрийской школы, - пишет А. Соколов, - служили краткие, но выразительные слова апостола Павла: «верою разумеем» (Евреям, 2:3)» (Там же, стр. 242). Не лишнее будет для иллюстрации и подтверждения сказанного привести несколько типичных высказываний выходцев александрийской школы о значении веры в познании действительности ( в гносеологии).

Климент Александрийский в своем учении отводил вере первостепенное место. Вера, писал он, необходима не только для достижения высшего знания, гносиса (γνοσις, gnosis – ведение, совершенное познание[10]); лежит в основе всякого знания[11]. Он писал, что аксиомы в философии и математике разумом недоказуемы; их, аксиомы, возможно и следует воспринимать только верою для того чтобы потом понимать всю философию и всю математику. «Принявшему веру свойственно быть причастным к знанию так же, как имеющему руки – что-нибудь брать, а имеющему глаза – видеть»[12] .

Ориген, исходя из того, что человек ограниченный по своей природе и имеет ограниченный разум, признает веру «необходимой основой знания»[13]. Он утверждал, что высшие истины нельзя одним разумом сделать доступными для человеческого понимания.[14]

Афанасий Александрийский (Великий) пишет: «Что предано вере, то прилично постигать не человеческой мудростью, но слухом веры, ибо ни одно слово не может достойным образом объяснить то, что выше естества сотворенного»[15].

Кирилл Александрийский на 3-м Вселенском соборе в 431 году говорил, что тайна воплощения «не поддается разуму языческой мудрости и обыкновенному пониманию, что эта тайна чужда того и этого», а поэтому, надо научится не разумом, а верою проникать в догматическое учение»[16]. «Верь чуду и не испытывай умом свершившегося», - говорил сторонник александрийского богословия и Кирилла Иерусалимского Феодорит Анкирский[17].

Итак, из приведенных примеров видно, что для александрийских богословов вера, как «объединенный порыв всех духовных сил человека к пониманию и признанию недоступных нашему ведению истин» является главным средством познания[18].

Участие разума в деле познания ими, конечно, не отвергалось. Ведь не напрасно эта школа совершеннейшим учением считала то, которое устанавливало полную гармонию между знанием и верою, делало саму веру «верой познающей» (γνοστηκγ πιστις, gnostiki pistis)[19]. Все достойные похвали продукты человеческого разума – наука, философия, логика – тут благосклонно принимались. Достаточно напомнить, что Климент Александрийский называл греческих философов чуть ли не христианами до Христа[20]. Но все же в кардинальных вопросах, в вопросах высших истин, александрийцы отводили уму подчиненное вере место, только в меру того, в какую разум не противоречит вере, а подтверждает ее. Таким образом, не вера приближалась к разуму и согласовывалась с ним, а наоборот – разум приближался к вере и должен был только оправдывать ее.

2.4. Богословский дуализм александрийцев.

Если с философской точки зрения оценивать воззрения александрийских богословов на всю действительность, то их следует назвать дуалистами, поскольку они видели в ней мир материальный и отдельный от него мир духовный. Причем духовным мир они понимали не в нашем сегодняшнем понимании, как мир, который создается сознанием человека. Для них духовный мир, это мир сверхъестественного, мир Бога и ангелов, которые единственный является миром истинного существования и истинного совершенства. Материя в их глазах представляет из себя полную противоположность духу, а отсюда и духовному миру. Она несовершенна и обладает только временным, постоянно разрушающимся бытием. В духовном же, сверхъестественном мире – все постоянно, совершенно и вечно. Как часто говорил Афанасий Александрийский (Великий) между материей и духом, Богом, нет ничего общего, а только – одни противоположности[21]. Исходя из неоплатонических концепций, александрийцы утверждали, что материя представляет из себя «несущее» (μη ον, mi-on), «мионическое» начало, не имеет самостоятельного значения, не имеет своей собственной субстанции…[22]

2.5. Антропологический дуализм александрийских богословов

Дуализм в воззрении на мир переносится александрийскими богословами и в антропологию, в учение о человеке. На тело они смотрели, как на показатель и причину нашего несовершенства, как на что-то косное и даже нечистое. Климент Александрийский называет тело человека узами и темницею души. Он часто говорит, что «гностик должен презирать тело и отрешиться от него, в чем и обнаружит истинное богопочитание»[23]. А Ориген учил что, когда в Библии сказано, что после грехопадения Адама и Евы Бог одел первых людей в «одежды кожаные» (Бытие, 3:21), то это означает, что согрешившие люди ниспали в мир материальный и приобрели телесные формы. Отсюда он лично питал такое крайнее презрение ко всему плотскому, телесному и материальному, что, став христианином, сам оскопил себя. Такое отношение александрийских богословов к телу (плоти) человека объясняется, кроме всего прочего, учением Платона о ниспадении идей и душ в материальный мир, в котором они приобрели телеса и стали людьми или животными.[24] Ценность и достоинство человека, по мнению александрийских богословов, заключается в его душе, которая является образом и подобием Бога (Бытие, 1:26-27). Афанасий Александрийский говорил, что только в душе человека зерно и залог вечной блаженной жизни, что только душе принадлежит будущая жизнь. По его словам если тело вместе с душой и может попасть в рай, то в таком случае оно будет коренным образом преображено. Ориген, например, учил, что все святые в раю приобретут идеальную сферическую форму, что женщины и мужчины будут лишены своих половых признаков, чтобы не искушаться половой похотью. Душа же, мол, переходит в царство небесное без изменений. Однако, «всякая отдельная душа не сама по себе является полноценной, а в зависимости от того, насколько она служила отображением и воплощением в ней Бога»[25]

Такое воззрение на человека и его природу, естественно, влияло и на учение александрийских богословов о практическом воплощении в жизни человека идеалов христианства, то есть на их нравственное учение и поучения. Александрийцы более ценным в человеке считали духовную деятельность, нежели телесную, которая была погружена в земной мир. Вся жизнедеятельность человека, по их учению, должна быть направлена на освобождение и спасение души и плоти. В практической жизни человека должно сколь возможно больше проявляться божественного нежели человеческого, духовного нежели материального, идейного нежели плотского. Подавление собственных волений, презрение к своим же телесам и искание мистического единения с божеством – вот проповедуемые александрийской школой идеалы христианской жизни. Это учение и поучения находили восторженный отклик в среде людей «не от мира сего» (Иоанна, 15:19), то есть у монахов и отшельников. Вот почему мы видим, что монашество, особенно скитское, являлось самым ревностным оберегателем нравственного учения александрийцев. А отсюда и все учение александрийской богословской школы находило себе прочную опору среди тогдашнего монашества. История снабдила нас множеством примеров того, как ревностно и самоотверженно монашество 3-8 веков поддерживало александрийцев в их состязаниях со своими оппонентами. Так, во время первого Вселенского собора христианские отшельники и затворники оставили свои пустыни и пустоши, чтобы лично появится пред глаза соборных отцов с требованием принять те догматические рекомендации, которые предлагались александрийскими богословами. Даже сирийского монашество во взаимной борьбе антиохийской и александрийской школ неизменно поддерживало александрийцев, не смотря на то, что само это монашество находилось в каноническом подчинении антиохийского патриархата.

2.6. Методология богословских исследований александрийцев

В методологии исследования элементов христианских верований адександрийцы придерживались синтетического метода, то есть метода изучения предмета в его целостности, в единстве и взаимосвязи его частей. Климент Александрийский сам о себе говорил, что «диалектическое движение его мировоззрения идет не от частного к общему и не от чувственного к сверхчувственному, но совершенно наоборот: от простого и родового к детальному и видовому (частному) и что он подражает в этом случае Платону»[26]. Александрийцы во в чем искали единство, все возводили к единому. Так, «в учении о мире, о человеке и т.д. они сосредотачивали внимание на обнаружении того, что соединяет, связывает вещи или существа одной идеей, одним принципом»[27]. В изложения своих христологических взглядов они предпочитали говорить о единой природе Христа (о монофизитстве), о единой воле у Христа (о монофелитстве), и упорно противились принятию догмата о двойственной природе Христа и о его двух – человеческой и божественной – волях.

2.7. Толкование священного писания в Александрийской школе.

Видное, а с определенных точек зрения – доминирующее, место в Александрийской школе занимало аллегорическое толкование священного писания, текста Библии. Такой подход к слову божьему был обусловлен, кроме всего прочего, и тем, что александрийцы во что бы то ни стало пытались согласовать несогласуемое: античную философию с библейским учением. Так, еще Климент Александрийский полагал, что священное писание Ветхого и Нового заветов содержит в себе все то, чему учит греческая философия, «нужно только уметь раскрыть смысл священного писания»[28]. А достичь такого было никак невозможно, если принимать текст Библии буквально. Для Оригена, по словам профессора Сагарды, «аллегорическое толкование священного писания было началом и концом его богословствования»[29].

Александрийцы, встречая в Библии описание обыденных сторон человеческой жизни, считали эти места не достойными того, чтобы занимать место в слове божьем. Отсюда они думали, что под буквой Библии здесь скрывается другой, более глубокий смысл и старались добраться до этого смысла при помощи аллегории, иносказания, символики и т.п. Но это никак не спасало александрийцев, поскольку из-за произвольного аллегоризма (а он, аллегоризм, никаким другим, кроме произвольного, быть не может!) «в результате получалось ряд фрагментарных объяснений, связать которые в единство их основной идеей было никак невозможно»[30].

3. АНТИОХИЙСКАЯ БОГОСЛОВСКАЯ ШКОЛА

3.1. Возникновение, святые и еретики антиохийской богословской школы.

Антиохийская христианская богословская школа возникла несколько раньше аналогичной школы в Александрии. Ее начало христианское предание возносит к самому апостолу Павлу. Здесь христианство с момента своего возникновения нашло себе тихий и благосклонный приют. Авторы новозаветных книг не без гордости отмечает, что именно в Антиохии последователи Иисуса Христа «впервые начали называться христианами» (Деяние, 11:19-30). Есть также предание, что основателем антиохийской богословской школы был пресвитер Дорофей. Достоверно же известно, что одним из первых преподавателей и руководителей школы был знаменитый Лукиан, пресвитер, мученик и святой[31]. Если посмотреть церковными глазами на сущность и деятельность антиохийской школы, то часть ее представителей были после своей смерти возведены в ранг святых (Евсевий Антиохийский, Иоанн Антиохийский, Иоанн Златоуст и другие), другие не менее знаменитые деятели христианской церкви сначала были причислены к лику святых, но после обнаружения у них некоторых еретических мыслей, исключены из этого ранга и посмертно отлучены о церкви (Феодорит Кирский, Ива Эдесский, Феодор Мопсуэтский и другие) третьи при жизни были объявлены еретиками и осуждены соборными постановлениями (Несторий, Диодор Тарсийский и другие). Впрочем, такие же категории святых, заблуждающихся и проклятых еретиков выходили из стен александрийской школы. Так, Климент, Кирилл и Афанасий александрийские и сейчас в православной и католической церкви считаются святыми. Крупнейшего, образованнейшего и плодовитейшего Оригена (185-254) три столетия после его смерти церковники хвалили и учились у него, а потом, на 5 Вселенском соборе (553). Видных учителей александрийской школы Аполлинарий и Евтихий церковь обвинила в ереси монофизитства, прокляла и отправила в ссылку. Здесь же следует сказать, что на судьбу церковного учение и догматы церкви еретики и заблуждающиеся оказали никак не меньшее определяющее влияние, нежели те, которых церковь причислила к лику святых. А поэтому мы не будем входить в детали церковных разборок. Нас интересует роль антиохийской и александрийской школ в развитии христианского богословия и средневековой философии.

3.2. Аристотелизм в антиохийской богословской школе.

В своих исходных философских позициях антиохийская христианская богословская школа исходила из Аристотеля, точнее перипатетиков и стоиков начал нашей эры. Социально исторически это было обусловлено местоположение и культурой известного со времен античности города Антиохии. Во-первых, Антиохия в начале нашей эры уже не была в центре или хотя бы на пересечении торгово-экономических путей. В нем уже не кипели идеологические, национальные и социально-политические страсти, как то наблюдалось в современной Антиохии Александрии. Но в духовной культуре Антиохии еще с 3 столетия до нашей эры безраздельно господствовал перипатетизм, то есть правоверные последователи философии Аристотеля[32]. Аристотель же оказал решающее влияние на философскую и богословскую мысль деятелей антиохийской школы. Именно антиохийская богословская школа первой проложила Аристотелю дорогу в средневековую философию.

Характерной особенностью философской и богословской мысли представителей антиохийской школы был реализм и рационализм, конечно, реализм и рационализм в их богословском преломлении. Не надо забывать, что мы ведем речь не о философских, а о богословских школах. Но все же, все же, отличие богословствования антиохийцев от богословствования александрийцев с достаточными основаниями можно уподобить отличию философствования Аристотеля от философствования Платона. Интересно: если сравнивать мистические в целом построения сирийских (антиохийских) гностиков с мистическими же построениями гностиков александрийских, то и здесь их различия можно уподобить различию между философствованием аристотеликов (перипатетиков) и философствованиями платоников (академиков). Представители антиохийской школы, как замечают исследователи, «усердно занимались изучением философии Аристотеля и славились своим искусством в диалектике… Современные им писатели замечают, что они любили и умели спорить, что свое учение они раскрывали при помощи категорий Аристотеля и форме силлогизмов»[33]. Антиохийцы стремились к ясности и четкости своих выражений, при помощи диалектики и логики Аристотеля они стремились приблизить все представления и понятия, даже о представлениях и понятиях сверхъестественных, к человеческому познанию.

В области гносеологии антиохийцы четко следовали Аристотелю и приписывали реальное бытие только индивидуальным, конкретным предметам, а не общим концепциям и понятиям, как то присуще платоникам, а отсюда и александрийцам. Не отрицая понятий всеобщего, антиохийцы вслед за Аристотелем считали, что идеи всеобщего раскрываются только при рассмотрении совокупности единичных вещей. При этом они всегда пользовались индуктивным методом, восходя «от простого и чувственного – к вершинам абстракции»[34]. Антиохийцы, как последователи Аристотеля, в первую очередь предметами исследования брали конкретные предметы и явления. Даже в изложении «высших религиозных истин», церковных догматов, они большее внимание обращали внимание и делали более упор на конкретные представления, чем на их абстрактную сущность. Так, например, в учении о Боге антиохийцы преимущественное внимание сосредотачивали на наличии в Боге трех ипостасей, чем на их таинственном единстве; в учении о лице Иисуса Христа ( в своем христологическом учении) они обращались прежде всего к раскрытию конкретной человеческой и конкретно божественной природы богочеловека, чем о единстве двух природ в нем. Вообще, в области философской и богословской гносеологии они больше говорили о раздельности, единичности и обособленности, чем на таинственном единении, как то присуще александрийцам. Естественно, что исходные гносеологические позиции антиохийцев привели их к всеобщему заключению, что ни в мире естественном, ни в мире сверхъестественном для человека нет ничего абсолютно непостижимого. Выходец из антиохийской школы, непосредственный ученик Лукиана, Аэтий заявлял: «Я так отлично знаю Бога и так разумею его, что на столько не знаю самого себя, как знаю Бога». А объявленный еретиком выходец из этой же школы Евтихий говорил: «Я знаю Бога так же достоверно, как и сам Боа знает самого себя»[35]

3.2. Тождество веры и знаний, науки и религии.

Стремление антиохийцев к ясности представлений и понятий, высокая оценка ими возможностей человеческого познания приводило их к тому, что они стирали грань между религией ни наукой, между верой и знаниями, отождествляли религиозное чувство с разумом. Причем делалось это не в пользу разума, а в пользу разума и науки. Орудием познания они объявляли исключительно разум. В их школе разуму открывался широкий и свободный простор. В области религиозного мировоззрения и церковных догм антиохийцы при помощи разума стремились достичь такой же ясности, как и в изучении материального мира.

Конечно, не признавать таинственного и непостижимого в области христианского учения они не могли, но даже при этом антиохийцы стремились осветить эти области «разумным пониманием»[36]. Так, например, по свидетельству современников (епископа Епифания), антиохийский богослов «Аэтий с утра до вечера сидел над занятиями, стараясь излагать представление о Боге при помощи геометрических фигур»[37]. Видный знаток эпохи вселенский соборов профессор богословия А. Лебедев пишет, что «антиохийцы доверяли разуму великую миссию: изъяснять истины христианской веры для мышления человеческого»[38].

Воспитанные на философии Аристотеля, антиохийцы были достойными оппонентами александрийцев и их системы богословствования. Если александрийцы, своими выводами пытались, как правило, привести слушателей в изумление и заставить их умолкнуть и принять на веру их утверждения, то антиохийцы старались все подвергнуть анализу и прояснить все разумом и для разумения. Антиохийцы считали, что правильная формулировка и правильное понимание сущности христианских истин дается не слепой верой, а «знаниями и испытанием веры разумом»[39]. Александрийцы, восхваляя разум и философию Платона, в исследовании христианской веры так далеко не заходили и предпочитали провозглашать неизреченные глаголы и употреблять силу против своих оппонентов. Так, на третьем Вселенском соборе (431 год) столкнулись между собой александрийцы и антиохийцы по вопросу о сущности соединения во Христе двух природ: человеческой и божественной. Александрийцы, как и на следующем, «разбойничьем», соборе в Эфесе (439), действовали силой. Антиохийцы защищались. Присутствовавший на 3-м Вселенском соборе патриарх Антиохийский Иоанн (канонизирован церковью как святой) упрекал председательствующего патриарха Александрийского Кирилла (тоже канонизирован церковью как святой) в том, что он и его единомышленники «не допускали, чтобы заняться исследованием догмата о природе Иисуса Христа»[40]. А папа Целестин гневно писал по адресу антиохийцев, которые богохульно «прилагают усилия, чтобы постичь величие Бога способом человеческого исследования»[41].

3.3. Толкование Библии антиохийцами.

Усвоив рационально-аналитический метод Аристотеля, деятели антиохийской школы применили этот метод и к исследования священного писания, то есть Библии. При этом они во главу своего исследования ставили буквальное понимание библейского текста. С точки зрения антиохийцев, в частности Блаженного Феодорита, аллегорический метод толкования слова божьего является пустым фантазерством, лишенным всякого смыла. Все аллегорические рассуждения, который якобы исходят из текста священности писания – это, заявляет Феодорит, «мифы», «бред упившихся старух», «басни неразумных», «вымыслы», «бессмысленные сновидения»[42]. Для раскрытия истинного смысла священного писания антиохийцы употребляли историко-грамматический метод исследования.[43] При этом они обращали внимание на контекст речи, повод к высказыванию автора священного текста, рассматривали синтаксис построения речи, их логическую последовательность, устраняли сомнительность и двусмысленность значений слов; определяли смысл писания из дидактических, грамматических, лексических, этимологических, риторических и логических элементов. Вот образец толкования антиохийцами священного писания: «Не сказано в слове божьем то-то и то-то, но так-то и так-то, а поэтому…»[44]. Такие образцы истолкования священного писания сплошь и рядом используют авторитетные и ныне антиохийцы: Евстафий Антиохийский, Феодор Мопсуэтский, Иоанн Златоуст и другие.

Разумный подход к пониманию священного писания приводил к тому, что антиохийцы нередко отвергали таинственный, мистико-пророческий смысл библейского текста, не признавали не только боговдохновенности ряда откровенно мифических библейских рассказов, а и целых книг. Так, например, Феодор Мопсуэтский отрицал каноническое достоинство и мистико-пророческий смысл библейской книги «Песнь Песней». «Не надо хвалить эту книгу, - писал он, - как будто бы содержащую в себе пророческое изображение блаженства Церкви, но должно знать, что книга «Песнь Песней» - брачного содержания, что она есть застольная песнь, подобно тому как Платон впоследствии написал диалог пиршества любви… Она, книга, есть домашнее брачное песнопение на пиршестве Соломона»[45]. Книга Иова, по словам того же Феодора Мопсуэтского, не только не боговдохновенная, но даже и не еврейского происхождения: «эту книгу написал человек, мудрствующий по-язычески»[46]. Если в некоторых текстах Библии и есть таинственно скрытое содержание, то «отыскание этого смысла должно производиться не путем произвольного толкования текста Писания, как это делают аллегористы, но через тщательное исследование текста, логической связи и параллельных мест»[47].

Впоследствии церковники вынуждены были воздать должное александрийским богословам, положившим начало подлинно научному изучению Библейских текстов. Уже упоминаемый нами церковный историк П. Гурьев пишет: «Не кому иному, как только антиохийцам библейская герменевтика была обязана введением в нее научного метода исследования историко-грамматического смысла с помощью разного рода вспомогательных средств и методов… Многочисленные комментарии антиохийцев к священному писанию постоянно служили и доселе продолжают служить для экзегетов прекраснейшим руководством к изъяснению текста Библии»[48].

3.4. Против дуализма духа и материи, тела и души.

По проблемам онтологии александрийская школа не разделяла дуализма александрийцев. Для первых между духом, богом и миром сверхъестественного, с одной стороны, и материей, действительным миром, с другой, существует тесная и органическая связь. Мир материальный своим бытием, устройством и гармонией свидетельствует о том, что он является созданием Творца и отражением его Премудрости. Следовательно, никакого противоречия между духом и материей нет и быть не может. Между ними есть только различия, но нет диаметрально противоположной несовместимости. Материя, в свою очередь, не является сама по себе злом или причиной зла. А то, что люди называют злом, то это по недомыслию, ибо и такое зло, если его принимать благоразумно, служит благу.

Кроме вещественного мира Бог, учили александрийцы, создал еще и мир духовный – мир ангельский. Мир ангельский также является отражением Творца и находится в тесном контакте с миром материальным.

Оптимистический онтологический взгляд антиохийцев отразился на их трактовке сущности человека. Тело и душа, по их учению, являются равноценными составными частями человека. Именно в единении души (духовного начала) и тела (начала материального) находится достоинство и величие человека: «Образ Божий заключается не в духовности человека, потому что и ангелы – духи, но о них не сказано, что они сотворены по образу божьему. Образ божий состоит, прежде всего, в преобладании человека над природой, над всеми тварями… Человек является венцом мира; в человека существует гармоническое объединение духа и материи, и он как микрокосмос, возвышается над всей природой»[49]

Для антиохийцев было неприемлемо учение о теле, как греховном начале, и они открыто порицали таковое учение александрийцев. Блаженный Феодорит, например, с особым рвением обличал Оригена за его презрение к плоти и за учение о злополучных «кожаных одеждах». Тело человека, учили антиохийцы, смертно не потому, что дано человеку вследствие грехопадения, что является результатом проклятия божьего, что оно само по себе – грех, а потому, что оно таким создано самим Богом. Бог дал человеку смертное тело, чтобы он достойным образом ценил дарованное ему в будущей жизни бессмертие[50].

З.5.Нравственное учение и учение о спасении

Много внимания уделяли антиохийцы проблемам реализации в жизни нравственного христианского учения. Не отход от мира, чему учили алекандрийские богословы, а практическая борьба со злом за торжество в мире христианских идеалов было основным содержанием нравственного учения антиохийцев. Именно эта школа дала христианскому миру много активных деятелей и моралистов. Результатом этого появились такие высоко моральные и деятельные личности, как Диодор Тарсийский, Феодор Мопсуэтский, Блаженный Феодорит, Иоанн Златоуст.

Не следует думать, что антиохийцы отрицали ценность проповедуемых христианством аскетических подвигов. Так, например, Иоанн Златоуст провел четыре года подвижнической иноческой жизни в одной из монашеских обителей Антиохии. Излишняя ревность к подвигам даже несколько расстроила его здоровье. А Диодор Тарсийский от аскетических подвигов стал таким тощим, тощее которого не было во всем тогдашнем христианском мире. Византийский император Юлиан (331-363), прозванный Отступником за попытку ликвидировать христианство и восстановить в империи язычество, однажды сказал, что «худоба Диодора Тарсийского есть результат гнева и наказания великих богов»[51]. Однако аскетизм принимался антиохийцами только как действенный метод самовоспитания и подготовки к делу практического утверждения в мирской жизни христианских идеалов.

Будучи носителями и выразителями религиозного христианского мировоззрение, представители обоих богословских школ, конечно, выше временной земной жизни ставили райскую, небесную вечную жизнь человека. Но путь в небесное царство каждая школа выдела по-разному. Александрийцы считали, что Иисус Христос, как богочеловек, своей смертью на кресте искупил прошлые и будущие грехи каждого человека, который глубоко поверил в него, находится в ограде земной церкви Христовой, правильно исповедует догматы христианства, - то для спасения своей духи остается только верить всему написанному в Библии. Это учение получило название сотериологического максимализма, в котором нераздельно доминирующее место принадлежит только Спасителю, Сотеру, Иисусу Христу, а не человеку. Антиохийцы отвергали такое учение о спасении. Они считали и учили, что человеку, прежде всего, необходимо точно узнать, что в процессе спасение дает христианину Христос и его искупительная смерть, а что требуется от самого христианина. Постигать христианскую истину и неуклонно следовать ей было твердым убеждением и правилом поведения антиохийца. Если человек все это выполняет, он обязательно спасется, попадет в царство божье. Таким образом, по учению антиохийцев, искупительная смерть только примирила человека с Богом, но добиваться спасения – это дело уже самого человека. Феодор Мопсуэтский говорил, что следование правильно понятому учению Христа так же гарантирует человеку царство небесное, как правильное использование знаний физики гарантирует предвидимые последствия. Такое учение о спасении в христианском богословии получило названия сотериологии антропологического максимализма.

4. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

После фактического, с 9 столетия, и канонического, с 1054 года, раскола некогда единой церкви всей Римской империи на византийскую (греческую, восточную) и католическую (римскую, латинскую) каждая из обломков этих церквей удерживала и развивала свое собственное религиозном мировоззрение и учение в разных направлениях. После гибели Византийской империи (1453 году) православие пришло в упадок, а ее философски-богословское наследие в значительной мере позабылось. Римская церковь и вся Западная Европа в результате столетних набегов варварских племен и разрыва с просвещенной на то время Византией от античной культуры унаследовала только голое и скудное библейское учение. Западной Европе поначалу было не по зубам даже уровень мировоззрения антиохийской и александрийской богословских школ. Все было прочно забыто. И только крестовые походы привели к знакомству Западной Европы с идеологическим наследием античности да уровнем византийской мудрости, в том числе и с наследием александрийской и антиохийской богословских школ. Все это дало толчок к началу эпохи Возрождения, о чем подробно будет вестись речь в следующем раздела курса.

[1] См. подробнее: Евграф Смирнов. История христианской церкви. СПБ, 1901, стр. 108-112.

[2] См. подробнее: Елпидинский. Общая церковная история. Выпуск 1. СПБ. 1903, стр. 176-201.

[3] См. В.В. Болотов. Лекции по истории древней церкви. Том 3. СПБ, 1913, стр.320-345; А. Лебедев. Вселенские соборы 4 – 5 столетия. М., 1879, стр. 220 – 225

[4] История философии. Том.1. Институт философии Академии наук СССР. М., 1940, стр. 389.

[5] См.: Володимир Кондзьолка. Історія середньовічної філософії. Львів. Видавництво “Світ”, 2002 рік, стор. 60.

[6] А. Спасский. История догматических движений в эпоху Вселенских соборов. Том 1, издание второе. Сергиев Посад, 1914, стр. 133.

[7] В. Дмитриевский. Александрийская школа, стр. 138.

[8] Наиболее точную и полную характеристику философии александрийских эклектиков излагает Гегель в своей «Истории философии». Часть 3-ья, Москва, 1935, стр. 31–74.

[9] Цит. по В. Соколов. Леонтий Византийский. Сергиев Посад, 1916, стр. 279.

[10] Объяснение поминания Климентом Александрийским термина «Гносис» см. в книге Д.Миртова «Нравственное учение Климента Александрийского». СПб, 1900, стр.186.

[11] В. Дмитриевский. Александрийская школа(I – V в.в.). Казань, 1884, стр.37.

[12] Д. Миртов. Цит. Соч., стр. 187-188.

[14] А. Спасский. Эллинизм и христианство, стр. 304.

[15] В. Соколов. Леонтий Византийский, стр. 242.

[16] А. Лебедев. Вселенские соборы IV-V в.в., стр.152.

[17] Деяния Вселенских соборов. Том 2, стр. 36-37.

[18] В. Соколов. Леонтий Византийский, стр. 61-63.

[19] В. Дмитриевский. Александрийская школа, стр.36-37.

[21] А.Спасский. История догматических движений в эпоху Вселенских соборов. Том 1, стр. 173-178.

[22] Подробнее см.: А. Орлов. Христология Иллария Пиктавийского в связи с обзором христологических учений 2 – 4 столетий. Сергиев Посад, 1909, стр43-50.

[23] Д. Миртов. Нравственное учение Климента Александрийского. СПб, 1900, стр.43.

[24] См. диалоги Платона «Федр», «Федон», 10-ую книгу его «Государства», а также второй том Истории философии Гегеля раздел об александрийской богословской и философской школах.

[25] П. Соколов. Толкование Ветхозаветных писаний в антиохийской школе. «Богословский вестник» за декабрь 1887 года, стр. 399-431.

[26] Н.И. Сагарда. Лекции по патрологии. Литографированное издание. СПб, 1912, стр. 6.

[27] А. Спасский. История догматических движений, стр. 179-181

[28] Д. Миртов. Нравственное учение Климента Александрийского, стр. 197.

[29] Н. Сагарда. Древнецерковная богословская наука. «Христианское чтение» за март 1910 года, стр. 457.

[30] Н.И. Сагарда. Лекции по патрологии, стр. 5.

[31] Я. Елпидинский. Общая церковная история. Выпуск 1-ый, СПб, 1912 сир.201; Евграф Смирнов. История христианской церкви, стр.129 и другие.

[32] Подробную характеристику философской культуры Антиохии можно прочитать во второй части «Истории философии» Гегеля, а также в «Истории философии» Института философии АН СССР 1940 года издания, том 1, стр. 372-375. Религиозная, в том числе и христианская, жизнь в Антиохии в 1-5 столетии нашей эры хорошо описана в книге А.Спасского. «История догматических учений», стр. 157-162.

[33] А. Спасский. История догматических учений, стр. 167.

[34] История философии. Том 1, 1940, стр. 205.

[35] А. Спасский. История догматических движений, стр. 49-50.

[36] П. Соколов. Толкование ветхозаветных писаний в антиохийской школе, стр. 243.

[37] Н.И. Сагарда. Лекции по патрологии, стр. 49.

[38] А. Лебедев. Вселенские соборы 4-6 веков, стр. 270.

[39] Деяние Вселенских соборов. Том 1, стр. 800.

[40] А. Лебедев. Вселенские соборы 4-6 веков, стр. 154.

[42] Н. Глубоковский. Блаженный Феодорит, епископ Кирский. Том 2. Москва, 1900, стр. 34-35.

[43] П. Гурьев. Феодор, епископ Мопсуэтский. Москва, 1890, стр. 4; Н.И. Сагарда. Лекции по патрологии, стр. 5.

[45] Деяния Вселенских соборов, том 5, стр. 55-56,

[47] П. Гурьев. Феодор Мопсуэтский, стр.4.

[49] В.В. Болотов. Лекции по истории Древней Церкви. Том 4. СПб, 1918, стр. 150.

[50] Н. Цветков. Апологетический труд Феодорита Кирского. «Чтение в обществе любителей духовного просвещения». Часть 1. 1875 год, стр. 317-349.

[51] Н.И. Сагарда. Лекции по патрологии, стр. 136-137.