О форме и принципах чувственно воспринимаемого и интеллигибельного мира

Иммануил Кант

О форме и принципах чувственно воспринимаемого и интеллигибельного мира

1770

Подобно тому, как анализ субстационально сложного завершается только такой частью, которая не есть целое, то есть чем-то простым, так и синтез [завершается] только таким целым, которое не есть часть, то есть миром. [278]

Моменты, которые надлежит выделить, определяя мир:

Материя (в трансцендентальном смысле), то есть части, которые здесь принимают за субстанции. Мы могли совершенно не обращать внимания на согласие нашей дефиниции с обычным значением слова, так как она представляет собой только как рассмотрение проблемы, возникающей по законам разума: каким образом многие субстанции могут соединяться в одну и от каких условий зависит то, что это единое не часть другого?.. Не следует к мировому целому относить в качестве частей ряд его последовательных состояний, так как видоизменения — это не части субъекта, а следствия его. Наконец, я не обсуждаю здесь природы составляющих мир субстанций, — случайны ли они или необходимы... [281]
Форма, которая состоит в координации субстанций, а не в подчинении их. Дело в том, что вещи координированные относятся друг к другу как дополнения до целого, а подчиненные — как действие и причина, или вообще говоря, как принцип и следствие. Первое отношение взаимно и однородно, так что любая соотносящаяся [сторона] и определяет другую, и определяется ею. Второе отношение неоднородно, а именно, с одной стороны оно только зависимость, а с другой — [только] причинность. Эта координация мыслится как реальная и объективная, а не как идеальная и опирающаяся только на благоусмотрение субъекта, который, суммируя какое угодно множество, создает в мысли целое. В самом деле, охватывая многое, мы легко создаем цельное представление, но [еще] не представление целого. Поэтому, если бы случайно было бы несколько целых, состоящих из субстанций, которые ничем не соединены между собой, то сочетание их, при помощи которого ум сводит множество в одно идеальное целое, выражало бы только множество миров, охваченных лишь мыслью. А связь, составляющая сущностную форму мира, рассматривается как принцип возможных влияний друг на друга субстанций, составляющих мир. [282]
Всеобщность, которая есть соединение абсолютно всех сопринадлежащих частей. Ведь в отношении к какому-нибудь данному сложному, хотя бы оно составляло еще часть другого, всегда сохраняется некоторая сравнительная целокупность, а именно, частей, относящихся к данному количеству. Здесь, однако, все то, что относится к каждому целому как сопринадлежащие части, понимается как взятое вместе. Эта абсолютная целостность, хотя и представляется понятием обыкновенным и ясным... при более глубоком размышлении представляет, по-видимому, для философа величайшие трудности. Ведь трудно понять, каким образом можно было бы свести в одно целое, охватывающие все вообще перемены, бесконечный ряд состояний мира, следующих друг за другом в вечность. [282]

О различии между чувственно воспринимаемым и
интеллигибельным вообще

Чувственность есть восприимчивость субъекта, при помощи которой возможно, что на состояние представления самого субъекта определенным образом действует присутствие какого-либо объекта. Интеллигенция (рациональность) есть способность субъекта, при помощи которой он в состоянии представить себе то, что по своей природе недоступно чувствам {про русских интеллигентов?}. Предмет чувственности — чувственно воспринимаемое; то, что не содержит в себе ничего, кроме познаваемого рассудком, есть интеллигибельное. В античных школах первое называлось феноменом, а второе — ноуменом. Познание, поскольку оно подчинено законам чувственности, есть чувственное познание; поскольку же оно подчинено законам рассудка — рассудочное или разумное.

Так как все, что содержится в познании чувственного, зависит от особого свойства субъекта, а именно, насколько он способен благодаря присутствию объектов к тому или иному видоизменению, которое может быть различным у разных субъектов, поскольку они различны, а всякое познание, свободное от такого субъективного условия, касается только объекта, — то ясно, что чувственно познанное — это представление о вещах, какими они нам являются, а представления рассудочные — как они существуют [на самом деле]. Но в чувственном представлении есть, во-первых, нечто, что можно было бы назвать, материей, а именно, ощущение, и, во-вторых, нечто, что можно было бы назвать формой, а именно, вид чувственно воспринимаемого, который показывает, насколько координируются по некоторому естественному закону ума те различные [объекты], которые воздействуют на чувства. [285] Однако она {форма}, собственно, есть не очертание или некоторая схема объекта, а только некоторый присущий уму закон для координирования между собой ощущений, возникших от присутствия объекта. Ибо форма, или вид, объектов не действуют на чувства, и поэтому, для того чтобы различные воздействия объекта чувств слились в некоторое целое представление, необходим какой-то внутренний принцип ума, при помощи которого эти различные [воздействия] принимают некоторый вид по неизменным и врожденным {?} законам. [286]

Что же касается рассудочного [познания], то прежде всего нужно отметить, что применение рассудка, то есть высшей способности души, бывает двоякое: во-первых, реальное, когда даются сами понятия либо вещей, либо отношений; во-вторых, логическое, когда понятия — откуда бы они ни были даны — только подчиняются друг другу, а именно, низшие высшим (по общим признакам), и сравниваются между собой по законам противоречия. Логическое применение рассудка свойственно всем наукам, реальное — нет. [286] Итак, когда даны чувственные познания, то при помощи логического применения рассудка они подчиняются другим чувственным познаниям как общим понятиям, а явления подчиняются более общим законам явлений. Но здесь крайне важно заметить, что эти познания, какой бы логической обработке рассудка они ни подвергались, всегда следует считать чувственными, так как они называются чувственными в силу своего происхождения, а не вследствие сравнения их с точки зрения тождества или противоположности. Отсюда самые общие эмпирические законы остаются тем не менее чувственными... сколько бы ни занимался ими рассудок, делая выводы из чувственных данных (при помощи чистого созерцания) по правилам логики. В области же собственно чувственного и феноменов то, что предшествует логическому применению рассудка, называется явлением, а то рефлективное познание, которое возникает от сопоставления рассудком многих явлений, называется опытом. Итак, от явления к опыту нет иного пути, как только через рефлексию согласно логическому применению рассудка. Общие понятия опыта называются эмпирическими, а объекты его — феноменами, законы же опыта и вообще всякого чувственного познания — законами феноменов. Итак, эмпирические понятия не становятся рассудочными в реальном смысле через сведение к большей всеобщности и не выходят из разряда чувственного познания, а всегда остаются чувственными, до какой бы степени отвлечения их ни доводили. [286]

Что касается рассудочных [понятий] в строгом смысле этого слова, в которых имеет место реальное применение рассудка, то такие понятия объектов и отношений даются самой природой рассудка, а не отвлекаются от какого-либо применения чувств и не содержат никакой формы чувственного познания, как такового {?}. [287-288] Поэтому лучше называть рассудочные [понятия] чистыми идеями, а понятия, данные только эмпирически, — отвлеченными. [288]

Первая философия, содержащая принципы применения чистого рассудка, есть метафизика {?}. А пропедевтикой ей служит наука, которая излагает различие между чувственным познанием и рассудочным; опыт такой пропедевтики представляет собой наша диссертация. Итак, поскольку в метафизике нет эмпирических принципов {?}, то встречающиеся в ней понятия следует искать не в чувствах, а в самой природе чистого рассудка, но не как врожденные понятия, а как отвлеченные от присущих уму законов и, стало быть, как приобретенные. К таким понятиям принадлежат: понятия возможности, бытия, необходимости, субстанции, причины и прочие с противоположными или соотнесенными с ними понятия. Так как они никогда в качестве частей не входят в какое-либо чувственное представление {? — еще как входят, да почти во все!}, то они никак не могли быть отвлечены оттуда. [289]

Человеку дано не созерцание рассудочного, а только познание его символов... [290]

{Похоже, что "чистый рассудок" = чистая фантазия (см. "Грезы...").}

О времени

Идея времени не возникает из чувств, а предполагается ими. В самом деле, только посредством идеи времени можно представить себе, бывает ли то, что действует на чувства, одновременным или последовательным {"одновременно" — это то, что случилось в течение одной миллисекунды, часа, года или века?}; последовательность не порождает понятия времени, а только указывает на него. Вот почему понятие времени совершенно неправильно определяют как ряд действительных [событий], существующих одно после другого, как будто это понятие приобретено опытом. Дело в том, что я не понимаю, что обозначает слово после, если ему уже не предшествует понятие времени. Ведь происходящее одно после другого есть то, что существует в разное время {то есть такое определение — тавтология}, так же как существовать совместно — значит существовать в одно и то же время.
Время — идея единичная, а не всеобщая. Действительно, всякое время мыслится как часть одного и того же неизмеримого времени. Так, если мы мыслим два года, то мы можем себе их представить, только определив их место по отношению друг к другу и связав их каким-нибудь промежуточным временем, если они не следуют друг за другом непосредственно. Но какое из различных времен есть предшествующее и какое последующее, этого никоим образом нельзя определить с помощью каких-либо признаков, постижимых рассудком, если мы не желаем впасть в порочный круг; и ум различает это только при помощи единичного созерцания. Кроме того, все действительные [вещи] мы представляем себе находящимися во времени, а не содержащимися под общим его признаком.
Итак, идея времени есть созерцание; так как она постигается раньше всякого ощущения как условие отношений, встречающихся в чувственно воспринимаемом, то есть она не собственно чувственное, а чистое созерцание.
Время есть величина непрерывная и принцип законов непрерывности в изменениях Вселенной. Ведь непрерывна величина, которая не состоит из простых [частей]. [...] Итак, любая часть времени есть время, и все простое, что заключается во времени, а именно моменты, есть не части его, а границы, между которыми находится время. Ведь если даны два момента, время дано лишь тогда, когда в них одно действительное следует за другим; стало быть, необходимо, чтобы кроме данного момента было еще дано время, в последующей части которого есть другой момент. [293-294]
Время не есть что-то объективное и реальное: оно не субстанция, не акциденция, не отношение, а субъективное условие, по природе человеческого ума необходимое для координации между собой всего чувственно воспринимаемого по определенному закону, и чистое созерцание {?}. Ведь мы координируем субстанции и акциденции как по одновременности, так и по [их] последовательности только через понятие времени, и поэтому понятие о нем как принцип формы предшествует понятию о них. [295-296] А что о количестве времени мы можем судить только конкретно, а именно, или по движению, или по ряду мыслей, то это объясняется тем, что понятие времени покоится только на внутреннем законе ума, а не есть какое-то врожденное созерцание, и потому этот акт духа, координирующего свои ощущения, вызывается только чувствами. [297]
Но хотя время, взятое само по себе и абсолютно, есть нечто воображаемое, однако, поскольку оно относится к неизменному закону чувственно воспринимаемого, как такового, оно есть понятие в высшей степени истинное и условие созерцательного представления, простирающееся до бесконечности на все возможные предметы чувств... Это понятие содержит в себе всеобщую форму феноменов и поэтому все наблюдаемые в мире события, все движения и все внутренние перемены необходимо должны быть согласны с аксиомами относительно времени... так как они только при этих условиях могут быть объектами чувств и координироваться друг с другом. [297]
Итак, время есть абсолютно первый формальный принцип чувственно воспринимаемого мира. Ведь все без исключения чувственно воспринимаемые предметы можно мыслить или вместе, или расположенными друг после друга, притом они как бы включаются в течение единого времени и определенным образом относятся друг к другу, так что через это понятие, первоначальное для всего чувственного, необходимо возникает формальное целое {!}, которое не есть часть чего-то другого, то есть мир феноменов.

О пространстве

Понятие пространства не отвлекается от внешних ощущений. В самом деле, я могу воспринять нечто как находящееся вне меня, только представляя его в месте, отличном от того, в котором нахожусь я сам, и вещи я представляю находящимися вне друг друга, только размещая их в различных частях пространства. Следовательно, возможность внешних восприятий, как таковых, предполагает понятие пространства, а не создает его; точно так же то, что находится в пространстве, воздействует на чувства, но само пространство почерпнуть из чувств нельзя.
Понятие пространства есть единичное представление, заключающее все в себе, а не абстрактное и общее понятие, заключающее все под собой. Ведь то, что мы называем многими пространствами, — это только части одного и того же неизмеримого пространства, находящиеся в определенном отношении друг к другу, и нельзя представить себе кубический фут, не ограниченный со всех сторон окружающим пространством.
Таким образом, понятие пространства есть чистое созерцание, так как это понятие единичное, не составленное из ощущений; пространство — основная форма всякого внешнего ощущения. Это чистое созерцание легко можно усмотреть в аксиомах геометрии и в любом умственном построении постулатов или даже проблем. Что в пространстве есть только три измерения {во времени — только одно}, что между двумя точками можно провести только одну прямую, что из данной на плоскости точки можно описать данным радиусом окружность — все это не может быть выведено из общего понятия пространства; это можно усмотреть только конкретно в нем самом. [298-299]
Пространство не есть что-то объективное и реальное, оно не субстанция, не акциденция, не отношение, оно субъективно и идеально: оно проистекает из природы ума по постоянному закону, словно схема для координации вообще всего воспринимаемого извне. Те, кто отстаивает реальность пространства, либо представляют его себе как абсолютное и неизмеримое вместилище всех возможных вещей... либо утверждают, что само пространство есть отношение существующих вещей, совершенно исчезающее с уничтожением вещей и мыслимое только в действительных вещах... Если первые приходят в столкновение только с некоторыми понятиями разума, то есть относящимися к ноуменам, вообще чрезвычайно темными для ума, например, с вопросами о мире духов, о вездесущии и прочем, то вторые прямо противоречат самим феноменам и надежнейшему истолкователю всех феноменов — геометрии. [300]
Хотя понятие пространства как некоторого объективного и реально сущего или свойства есть продукт воображения, тем не менее по отношению ко всему чувственно воспринимаемому оно не только в высшей степени истинно, но и есть основание всякой истины в области внешних чувств. Ведь вещи в каком угодно виде могут являться чувствам только при посредстве силы духа, координирующей все ощущения сообразно с постоянным и присущим его природе законом. [301] Итак, пространство есть абсолютно первый формальный принцип чувственно воспринимаемого мира не только потому, что благодаря его понятию объекты вселенной могут быть феноменами, но главным образом по той причине, что оно по существу своему есть единственный вообще принцип, охватывающий все, что извне доступно чувствам, и поэтому составляет принцип всеобщности, то есть такого целого, которое не может быть частью чего-то другого.

Вывод

Таковы два принципа чувственного познания, не общие понятия, как в рассудочном [познании], а единичные созерцания, но чистые. В них, в отличие от того, что предписывают законы разума, части, и особенно простые, не содержат основания возможности сложного... Ведь только в данном бесконечном пространстве и времени любое определенное пространство и время могут быть указаны посредством ограничения; и точка, и момент не могут быть мыслимы само по себе, а постигаются в данном уже пространстве и времени как их границы. Таким образом, все первоначальные свойства этих понятий — вне пределов разума и поэтому никак не могут быть объяснены рассудочно. Тем не менее они дают рассудку основания, когда он из первых созерцательных данных по логическим законам делает выводы с величайшей достоверностью. [302] Кроме того, хотя время и не диктует законов разуму, однако составляет основные условия, при поддержке которых ум может сопоставлять свои понятия по законам разума; так, о невозможности чего-то я могу судить, только приписывая одному и тому же субъекту в одно и то же время предикаты А и не-А. [303]

Наконец, как бы само собой у каждого возникает вопрос, врождены ли оба понятия или приобретены. Второе, правда, кажется уже опровергнутым предшествующими рассуждениями, а первое просто не следует допускать, так как оно пролагает путь для философии лентяев, которая ссылаясь на первую причину, объявляет всякое дальнейшее исследование тщетным. Однако оба понятия без всякого сомнения приобретены, но не путем отвлечения от чувственных объектов (ведь ощущение дает материал, а не форму человеческого познания), а самими действием ума, координирующего свои ощущения... [303]

Итак, сущность вопроса о принципе формы интеллигибельного мира заключается в том, чтобы выяснить, как это возможно, чтобы многие субстанции находились во взаимной связи и таким образом относились к одному и тому же целому, которое называется миром. Мир же мы рассматриваем не в отношении материи, то есть природы субстанций, из которых он состоит (материальны они или нематериальны), а в отношении формы, то есть то связи, которая вообще существует между многими [субстанциями], и той целостности, которая существует между всеми ними. [304-305]

{Может проще спросить, почему наш ум подразделяет изначально единый и целостный мир на как бы отдельные субстанции?}

Когда дано много субстанций {!?}, принцип возможного взаимодействия между ними покоится не только на одном их {"раздельном"}существовании, но для этого требуется еще нечто другое, из чего стали бы понятными и взаимные их отношения. {Действительно, если постулировать изначально раздельное и независимое существование отдельных вещей и субстанций, то потом обязательно придется придумывать и объединяющий их принцип. Обычно для этого используют Бога.} [305]

Целое из необходимых субстанций невозможно. В самом деле, так как каждой [субстанции] вполне достаточно ее существования вне всякой зависимости от какой-либо другой, а зависимость не согласна с [понятием] необходимого, то ясно, что взаимодействие субстанций (то есть взаимная зависимость состояний) не только не вытекает из их существования, но и вообще не может относиться к необходимым [субстанциям]. [305]

Мировые субстанции представляют собой сущее, происходящее от другого сущего, но не от разного, а все от одного. [...] Отсюда форма Вселенной свидетельствует о причине материи, и единственная причина всего есть причина всеобщности, и зодчий мира должен быть в то же время творцом. [306]

Итак, если благодаря поддержанию всех субстанций одной [субстанцией] было бы необходимо соединение [их] всех, благодаря чему, они образуют единство, то взаимодействие субстанций будет всеобщим через физическое влияние и мир будет реально целым; в противоположном случае взаимодействие будет симпатическим (то есть гармонией {идеальной} без истинного взаимодействия) и мир будет только идеальным целым. Для меня по крайней мере первое хотя и не доказано, однако уже достаточно обосновано другими доводами. [307-308]

Именно человеческий ум подвергается воздействию извне, и мир открывается его взору до бесконечности лишь постольку, поскольку сам ум со всем другим поддерживается одной и той же бесконечной силой единого. Отсюда ум воспринимает внешнее только благодаря присутствию той же общей поддерживающей причины, и потому пространство, которое есть чувственно воспринимаемое всеобщее и необходимое условие соприсутствия всего, может быть названо феноменом вездесущия. Далее, возможность изменений и всех последовательностей, принцип которой, насколько он познается чувственно, содержится в понятии времени, предполагает постоянство субъекта, противоположные {то есть взаимоисключающие?}состояния которого следуют друг за другом... Вот почему понятие времени как единственного бесконечного и неизменного [Моменты времени, очевидно, не следуют друг за другом, так как тогда необходимо было бы допустить еще другое время для их следования. Но благодаря чувственному созерцанию действительные вещи кажутся {!} проходящими как бы через непрерывный ряд моментов. — И. К.], в котором все находится и пребывает, есть феномен вечности общей причины. [308]

Во всех науках, принципы которых даются созерцательно... то есть в естественных науках и математике, метод создается применением. Изыскания и открытия, после того как наука приобрела известную широту и стройность, делают ясным, каким путем и на каких основаниях нужно идти вперед... Подобно этому и грамматика только после более широкого пользования речью, а стиль после изящных образцов поэзии или красноречия дали основание для правил и теории. Применение же рассудка в таких науках... есть только логическое... Но в чистой философии, какова метафизика, в которой применение рассудка в отношении принципов реально, то есть где первичные понятия вещей и отношений и сами аксиомы даются изначально самим чистым рассудком и, не будучи созерцаниями, не свободны от заблуждений, метод предшествует всей науке и все то, что пытаются [утверждать] до того, как его {то есть, метода} правила хорошо исследованы и твердо установлены, по всей видимости, необдуманно и должно быть отброшено как пустая игра ума. В самом деле, так как здесь правильное применение разума устанавливает самые принципы и так как объекты, и аксиомы, прилагаемые к ним, впервые становятся известными только благодаря его {разума} собственной природе, то изложение законов чистого разума есть сам генезис науки и различение их от поддельных {?} законов есть критерий истины. Так как в этой науке до настоящего времени применяется лишь тот метод, который логика предписывает всем наукам вообще, а тот метод, который соответствует особой природе метафизики, совершенно неизвестен, то и не удивительно, что те, кто занимается в этой области, вечно вкатывая свой сизифов камень, по всей видимости, мало чего достигли. [309-310]

Весь метод метафизики, касающийся чувственного и рассудочного, сводится главным образом к следующему: нужно всячески остерегаться того, чтобы принципы чувственного познания выходили за свои пределы и касались рассудочных. [310] А так как заблуждения рассудка, состоящие в наделении чувственных понятий рассудочными признаками, могут быть названы ошибкой подстановки, то смешение рассудочных и чувственных понятий будет метафизической ошибкой подстановки, и поэтому такую аксиому-гибрид, поскольку чувственное она выдает за необходимую принадлежность рассудочного понятия, я назову подставной аксиомой. И именно из этих ложных аксиом вышли принципы, вводящие в заблуждение рассудок и оказывающие крайне вредное влияние на всю метафизику. [311]

Итак, вот принцип исправления любой подставной аксиомы: если какому-нибудь рассудочному понятию приписывается вообще какой-то предикат, касающийся отношений пространства и времени, то он не должен быть высказан объективно; он указывает только на условие, без которого данное восприятие не может быть познано чувственно. [312]

Все ошибки смешения чувственных познаний с рассудочными, из которых проистекают подставные аксиомы, можно разделить на три вида... [312]

Подставная аксиома первого рода гласит: все, что существует, существует где-то и когда-то. [Сравнить с этим можно только другой предрассудок, представляющий собой, собственно, не подставную аксиому, а игру воображения, которая в общей формуле может быть выражена так: во всем, что существует, есть пространство и время, то есть всякая субстанция протяженна и непрерывно изменяется. Хотя те, чьи понятия более грубы, сильно привязаны к этому закону воображения, однако сами они легко усматривают, что это относится только к попыткам фантазии нарисовать образ вещей, а не к условиям [их] существования. — И. К.] Отсюда возникают пустые вопросы о местопребывании нематериальных субстанций в телесном мире, об обиталище души и тому подобное, и так как невероятно смешивается чувственное с интеллигибельным, словно квадратное с круглым, то большей частью бывает так, что кажется, будто один из спорящих доит козла, а другой подставляет решето. [313]

Предрассудки второго рода скрываются еще глубже, так как они обманывают рассудок чувственными условиями, которыми связан ум, когда он в некоторых случаях желает достигнуть рассудочного [познания]. [315]

Действительно, наш рассудок видит невозможность только там, где может заметить одновременное утверждение противоположного об одном и том же, то есть там, где имеется противоречие. Итак, везде, где нет такого условия, человеческий рассудок не может составить суждения о невозможности. Напрасно, однако, принимая субъективные условия суждения за объективные, делают отсюда вывод... все, что не заключает в себе противоречия, возможно. Именно отсюда столько пустых измышлений о каких-то по желанию создаваемых силах, которые, не встречая препятствия в виде противоречия, бурно извергаются во множестве на всякого изобретательного или, если угодно, склонного к химерам ума. [316-317] Итак, нельзя признать возможной никакую первоначальную силу, если она не дана в опыте, и никакая проницательность рассудка не может a priori понять ее возможность. [317]

Подставные аксиомы третьего рода, произвольно переносящие на объекты условия, свойственные субъекту, возникают... потому, что только с их помощью можно приложить рассудочные понятия к случаю, данному в опыте... [317]

... Ссылки на сверхъестественное только подушка для ленивого рассудка. [319]

Вот что я хотел сказать о методе, главным образом относительно различия между чувственным и расудочным познанием. Если он когда-нибудь после более тщательного исследования будет изложен с совершенной точностью, то он будет служить пропедевтикой, принося огромную пользу всем, кто намеревается проникнуть в самые глубины метафизики. [320]

предложения