Леон
Баттиста Альберти
ДОБРОДЕТЕЛЬ
Меркурий.
Богиня Добродетель только что своей запиской попросила меня войти
сюда. Подойду и спрошу, что ей от меня нужно, и тотчас же вернусь
к Юпитеру.
Добродетель.
Здравствуй, Меркурий! Спасибо тебе за то, что ты по своей доброте
и благочестию не дал мне остаться в полном презрении среди всего
сонма богов.
Меркурии.
Я жду, что ты скажешь. Только, пожалуйста, покороче, потому что
Юпитер повелел мне как можно скорее вернуться к нему.
Добродетель.
Так неужто нам нельзя будет теперь изложить тебе наши горести? Кто
же теперь отомстит за наши обиды, если нам отказывает в сочувствии
не только сам великий Юпитер, но н ты, которого я всегда любила,
как любезнейшего брата. Увы мне, несчастной, к кому же обратиться
мне, у кого просить помощи? Раз уж так мною пренебрегают, я предпочитаю
быть скорее каким-нибудь чурбаном, чем богиней!
Меркурий.
Говори же, наконец, пока я тебя слушаю.
Добродетель.
Слушай же! Ты видишь, какая я оборванная и страшная? А ведь все
это из-за бессовестной и нечестивой богини Фортуны! Я восседала
на Елисейских полях в своем уборе, как положено, среди своих старинных
друзей: здесь были Платон, Сократ, Демосфен, Цицерон, Архимед, Поликлет,
Прак-ситель и другие', столь же ученые и умудренные мужи, при жизни
чтившие меня с величайшими благоговением и трепетом. К нам подходили
многие, чтобы приветствовать нас, как вдруг направляется к нам богиня
Фортуна, наглая, дерзкая, пьяная, разнузданная,
окруженная огромной толпой воинов, и в ярости кричит нам: “Ты что
же, плебейка, не встаешь с места, когда приближаются к тебе высшие
боги?!” Обида, столь незаслуженно нанесенная нам, огорчила меня,
и, немного рассердившись, я говорю: “Великая богиня! Этими словами
тебе не превратить меня в плебейку, и, хотя следует уступать старшим,
я считаю недостойным уступать тебе”. А та принялась тотчас же осыпать
меня бранью. Я не стану повторять здесь, как она поносила меня,
как оскорбляла! Тут философ Платон, чтобы возразить ей, прпчялся
рассуждать об обязанностях богов. Фортуна, побелев \
от ярости, закричала: “Прочь отсюда, болтун; рабам не подобает рассуждать
о богах!” Оратор Цицерон тоже несколько раз попытался урезонить
ее, но тут из вооруженной толпы выскочил ражий Марк Антоний2,
красуясь своими гладиаторскими мускулами, и залепил в физиономию
Цицерона здоровеннейшую оплеуху. При виде этого все остальные мои
друзья в ужасе поспешили обратиться в бегство: ведь ни Поликлет3—своей
кистью, ни Фидий4—резцом, ни Архимед—своей трубой, ни
остальные, вовсе безоружные, не в силах были противостоять этой
обнаглевшей толпе вооруженных людей, поднаторевших в грабежах, убийствах
и войнах. А я, несчастная, покинутая и бывшими там богами, и всеми
людьми, была вся избита кулаками и ногами, одежды мои разорваны,
те же, бросив меня, повергнутую, в грязь, торжествуя, удалились.
И вот так безжалостно избитая, собравшись с силами, поднялась сюда,
чтобы поведать об этом великому и всеблагому Юпитеру. Уже прошел
целый месяц, как я жду, чтобы меня приняли; я умоляю об этом всех
входящих и выходящих богов и все время слышу какие-то новые объяснения:
то мне
говорят, что боги заняты заботами о том, чтобы вовремя зацвели тыквы,
то они озабочены тем, как покрасивее раскрасить крылышки у бабочек.
Да что же это такое в конце концов! У них, должно быть, всегда будут
какие-нибудь дела, чтобы не допускать нас к себе и не обращать на
нас внимания! Уж тыквы прекрасно расцвели, и бабочки порхают во
всей своей красе, и крестьянин позаботился уже о том, чтобы тыквы
не погибли от засухи, а мы так и остаемся: не нужные ни богам, ни
людям, никем не любимые. А поэтому я снова и снова прошу и заклинаю
тебя, Меркурий (ведь ты всегда был людским заступником перед богами),
припадаю к стопам твоим и коленопреклоненно молю: возьми на себя
защиту моего наисправедливейшего и наиблагочестивейшего дела, на
тебя уповаю и возлагаю все свои надежды и чаяния. Не дай стать мне,
пожалуйста, предметом насмешек и для смертных, если уж все вы, боги,
мною пренебрегаете; ведь это будет позором и для всего сословия
богов, если эти жалкие людишки начнут презирать меня, богиню, хотя
и самую низшую.
Меркурий.
Я понял. Все это очень печально. Но ради нашей старой дружбы я скажу
тебе одно: слишком уж трудное и •тяжелое дело затеяла ты против
Фортуны: ведь сам Юпитер, не говоря
уж об остальных богах, считает себя бесконечно обязанным Фортуне
за те благодеяния, которые она оказала ему; а кроме того, он страшно
боится ее силы и могущества. Ведь именно Фортуна открыла богам путь
к небесам, она же, если захочет, со своей вооруженной шайкой сбросит
оттуда тех же самых богов. А поэтому, если хочешь быть разумной,
живи незаметно среди простых богов, пока не утихнет ненависть Фортуны
к тебе.
Добродетель.
Значит, мне придется скрываться веки вечные. Ну что ж, я удаляюсь,
униженная и нищая.
Опубликовано
в кн.: Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век).
Под ред. Л.М. Брагиной. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. С. 154-156.
|