1
КОНДОРСЭ
И ЗАРОЖДЕНИЕ ТЕОРИИ ПРОГРЕССА
(Вступительный очерк).
В числе ближайших предшественников Конта и всего последующего развития созданной им науки о порядке и прогрессе человеческих обществ, иначе говоря социологии, выдающееся место принадлежит Кондорсэ. Благодаря ему мысль, выраженная еще Паскалем о возможности видеть в преемстве человеческих поколений подобие единого человека, вечно живущего и постоянно приобретающего все новые и новые сведения, нашла реальное обоснование. Не случайностью объясняется тот факт, что до последней четверти XVIII столетия ни один историк и политик не высказался в смысле признания им поступательного хода человечества. О прогрессе, собственно говоря, не заходит речь ни у Аристотеля, ни у писателей средних веков и эпохи Возрождения, ни у прямых предшественников Кондорсэ, в том числе итальянца Вико и автора "Духа законов" Монтескье. Политические писатели древнего мира не раз останавливались на мысли о смене форм правления, о замене монархии владычеством немногих и, наконец, всех. Но они не отрицали возможности зарождения единовластия в среде демократии и на смену последней, тем более, что те же явления не раз имели место и в жизни. Однажды пройденный цикл политических трансформаций мог повториться снова. Можно поэтому говорить об учениях Аристотеля и Полибия в связи с доктриной итальянца Вико, утверждающей "спиральное" развитие человечества, т. е. прохождение им на расстоянии значительных промежутков времени
тех же форм организованной жизни. Но относить греческих философов-политиков к числу предшественников Кондорсэ и его теории прогресса было бы совершенно ошибочным. Представление о том, что законодатель одновременно заводит у народа соответствующие политическому укладу нравы и обычаи, всякое отступление от которых ведет к упадку учреждений, так как нарушает раз установившееся соответствие между различными сторонами общественной жизни, весьма определенно выступает и у писателей древности и у автора "Духа законов". Учение последнего о жизненных принципах отдельных форм политического устройства и о падении их в связи с искажением этих принципов, на чем не раз настаивает Монтескье, рисует его нам скорее сторонником идеи регресса человечества, нежели поборником мысли о его поступательном ходе. А знакомство с недавно изданными путевыми заметками объясняет нам отчасти источник этого пессимизма, показывая, как везде, за исключением одной только Англии, Монтескье находил подтверждение высказанной им мысли, мысли, что народы Европы стремятся в лоно абсолютизма столь же неудержимо, как реки стекают в море. За Кондорсэ остается поэтому честь первого провозвестника идеи прогресса человечества в тесной связи с развитием знаний. Эту мысль он высказывает в сочинении, написанном уже после произведенного во Франции переворота 1789 г., в разгар революции, и в такую минуту, когда личные преследования, угрожавшие a ,.) его жизни, естественно должны были вызвать в нем пессимистическое отношение к будущему. Он настолько проникнут мыслью о величии пережитых им за последние годы событий, что считает возможным настаивать на безостановочности прогресса и на
неуклонном движении человечества в сторону истины и счастья. До последнего времени полагали, что при составлении своего "Эскиза исторической картины прогресса человеческого разума" (таково буквальное название его сочинения) Кондорсэ, принужденный скрываться в окрестностях Парижа от направленных против него преследований, не имел под руками ни книг, ни письменных заметок. По одному из
новейших его биографов - Cahen удалось выяснить на основании рукописей, уцелевших в библиотеке французского института, что задолго до того момента, когда ему пришлось искать убежища у г-жи Вернэ, автор "Прогресса человеческого разума" уже стал собирать необходимые материалы для своего эскиза. В библиотеке института хранятся написанные его рукою заметки о философах древности, о различных открытиях, сделанных в разное время в области физики, и все эти мемуары по своим размерам не допускают мысли о составлении их впервые в недели вынужденного обстоятельствами затворничества (1). Кондорсэ тем легче было задаться мыслью написать историю поступательного развития человеческого разума, что в звании секретаря академии наук ему задолго до революции пришлось посвятить себя между прочим составлению в течение 17 лет, зачиная с 1773 года, ряда характеристик разнообразнейших по своим специальностям ученых деятелей Франции и других стран Европы, стоявших в каком-либо
отношении к французскому институту. Эти характеристики носили название "похвальных слов", но по своему содержанию более отвечали представлению о беспристрастной оценке трудов людей, стоявших во главе научного движения в XVIII веке. Чтобы говорить с одинаковым знанием дела не только о математиках и астрономах, но и о физиках, зоологах, ботаниках, экономистах, Кондорсэ пришлось расширить круг своих знаний, на первых порах сосредоточивавшихся вокруг математики, и приобрести в полном смысле слова энциклопедическое образование. Hздание сочинений Вольтера, близость к Тюрго, защита в печати его экономической политики, наконец, тесное общение с д'Аламбером и с другими участниками "Великой Энциклопедии", все это, вместе взятое, должно было подготовить члена Конвента и автора одного из проектов конституции 1793 года к роли родоначальника теории прогресса. Несомненно, однако, что Кондорсэ ранее своего поступления под госте-
(1)
Cahen. Condorcet et la
revolution.
1904., стр. 528.
приимный кров укрывший его от преследования г-жи Вернэ, не составил еще определенного плана своего сочинения (1) Он прибыл в свое последнее жилище на улице Servandoni без книг и каких-либо бумаг из опасения обратить в противном случае внимание на себя. Квартира его была опечатана и достать из нее что-либо было невозможно. Но друзья, как Сарэ, Марко, Пинель и Буайе, не раз посетившие его в доме г-жи Вернэ, разумеется, пользовались этим случаем, чтобы доставить ему недостающие книги. А личный его секретарь Карло, взявший на себя переписку части его рукописи, несомненно, имел возможность и сделать для него необходимые выписки из книг (2). Кондорсэ приступил к составлению своего трактата по просьбе жены и должен был для этого отложить на время другую начатую им работу: "Оправдание своего поведения в Конвенте", он начал составление хронологической таблицы важнейших открытий и важнейших исторических событий. Всю историю человечества он разделил затем на десять главных эпох. Для каждой он составил затем очень отвлеченную и теоретическую запись важнейших задач, какие могут прийти в голову исследователя, желающего изобразить процесс развития за это время человеческого разума. В своей совокупности эти довольно сжатые очерки и образовали тот "Эскиз", который уцелел до нас в полном виде. Но автор не намерен был удовольствоваться им. Он собирался прибавить к "Эскизу" более детальную разработку отдельных эпох. Этой стороны своей задачи ему не удалось довести до конца. Значение, какое Кондорсэ имеет для последующего хода развития социологии, и в частности социальной динамики, своего рода d(+.a.d(( истории, особенно резко выступает при сопоставлении его взглядов с взглядами Копта по двум
(1) Это выступает, говорит Cahen, с очевидностью при чтении заметок, послуживших ему материалом при написании его сочинения и хранимых ныне в числе рукописей национальной библиотеки в Париже (Nouvelles acquisitions № 4586).
(2) В хранящейся в библиотеке института рукописи "Эскиза прогресса человеческого разума" легко узнать руку Кардо, переписчика части сочинения.
важнейшим вопросам столько же всей научной философии, сколько и философии обществоведения. У Кондорсэ намечена уже та классификация наук в порядке умаляющейся общности явлений, ими изучаемых и возрастающей их сложности, которая составляет быть может самое прочное приобретение, какое философия сделала с момента выхода в света шеститомного трактата Копта. И у того же Кондорсэ, по всей вероятности под влиянием Тюрго, складывается уже представление о том, что рост человеческой мысли состоял в замене научными объяснениями явлений природы таких, в которых выступала готовность человека одухотворять природу, приписывая ей те же свойства, какие принадлежат человеку, а затем приискивать для ее явлений жизненный принцип. Классификация. наук, предлагаемая Кондорсэ, содержится в его печатных трактатах (1). Учение же о преемстве антропоморфических, метафизических и научных объяснений природы уцелело в рукописях, в неизданном отрывке, воспроизведенном Алангри в его недавнем сочинении о Кондорсэ (2). Ранее Сен-Симона и ранее Конта Кондорсэ очень ясно понял тесную связь, существующую между науками.
Ни одна из них, говорит он, не может быть охвачена в целом ни в своих принципах, ни в деталях без помощи других, они образуют из себя целую цепь и оказывают друг другу взаимные услуги. При составлении своей классификации наук он руководствуется одновременно и историческим преемством в их развитии и, как он говорит, чисто практическими удобствами. В его схеме математика предшествует астрономии, за которой следует физика, химия, биология, наконец, науки нравственные и m*.-.,(g%a*(%. Замените последние термином социология, отметьте умаляющуюся общность и возрастающую сложность явлений в только что приведенной скале, и получится знаменитая классификация Конта (3). Что касается до мысли Кондорсэ на счет преемства антропоморфических, метафизических и научных объяснений природы и ее явлений, то она несомненно стоит
(1) см. полное собрание его сочинений, т. VI, стр. 222, т. 1, стр. 439 и т. VII, стр. 428 и ел, и 467-469.
(2) Allengry. Condorcet guide de la
revolution 1904 г., стр. 782-783.
(3) Ср. Allengry, стр. 780-781.
в ближайшем отношении с теми мыслями, какие высказаны были Тюрго в его известном "Рассуждении о всемирной истории" (1). В этом рассуждении Тюрго красной нитью проводит ту мысль, что прогресс в области мышления выступает в замене богословских толкований научными. В промежуток между обоими способами толкования явлений объяснение им находили, говорит Тюрго, в каких-то сущностях и свойствах, передаваемых абстрактными терминами, которые, прибавляет он, ничего не выяснили. Это в зародыше- знаменитый закон трех стадий Копта: стадии богословской, метафизической и научной. У Кондорсэ вместе с воспроизведением основной точки зрения Тюрго мы встречаем и некоторые особенности, характерные для человека, искавшего приложить не только метод точных наук, но в частности метод математический к вопросам обществоведения. Я полагаю, пишет Кондорсэ в отрывке, впервые напечатанном Алангри, что можно отметить четыре эпохи в понимании людьми экономии природы. В первый период люди смотрели на все в природе, как на существа, наделенные способностью действовать и движимые той же силой, что и сами они. Они приписали душу всем важнейшим предметам природы и всем великим феноменам материи. Они предположили существование в них идей, желаний, намерений. Такова космология всех диких наций. Люди переходят от указанного признания к культу этих самых феноменов. Они молят их, они стараются склонить их в свою пользу. И с этого времени возникает религия. Мы находим эту космологию во всей ее наготе у племен Америки. В сочинениях древних греков она уже подверглась значительному искажению... Во второй период философы стали смотреть на /`(`.$c, как составленную из двух частей: из материи и жизненного принципа, изменяющего материю. Одни полагали, что самый этот принцип материален и признавали таким принципом один из четырех элементов (огонь, воздух, земля и вода). Другие не прочь были считать его разумным. Третьи предполагали, что он присущ самой материи. Со временем сделан был еще шаг вперед. Демокрит признал забавным объ-
(1) См. Oeuvres, изд. Гильомена, т. 11, стр. 656.
яснять все принципами, способ действия которых и самое существование оставались неизвестными. Он не пожелал видеть в природе ничего, кроме материи, пребывавшей в состоянии покоя или приведенной в движение. Он предположил, что в природе нет других причин, кроме вечного и необходимого движения. Эпикурейцы извратили эту мысль Демокрита, которую Декарт воскресил снова в иной только форме. Пифагор остановился на более счастливом решении. Сделав открытие иррациональных чисел, он пришел к заключению насчет существования бесконечности количественных различий, связанных между собою отношениями числа. Так как природа постоянна в своих феноменах, и эта правильность особенно поражает нас в движениях небесных светил, то он вывел отсюда то положение, что ход их определяется доступным вычислениям законом. "Эта мысль, говорит Кондорсэ, была настолько возвышенна и настолько опережала его время, что после его смерти потеряли действительный смысл ее, и Пифагора стали выдавать за магика, верившего, что все регулируется магическими свойствами чисел". На этом месте обрывается неизданный отрывок. Он подтверждает то, что известно нам из других сочинений Кондорсэ, столько же из его академических речей, сколько и из "Исторической картины прогресса человеческого разума". В том самом похвальном слове, посвященном памяти д'Аламбера, в котором имеется известная фраза: "науки связаны между собою и в тех частях, в которых они сближаются, они оказывают друг другу взаимные услуги", Кондорсэ настаивает на возможности непосредственной помощи от математики для решения задач обществоведения.
Впоследствии, в особом трактате, посвященном обоснованию того, что он называет социальной математикой, он сочтет возможным применять арифметику, геометрию, алгебраический анализ и теорию вероятностей к решению таких, напр., вопросов, как определение причин, увеличивающих или уменьшающих смертность, причин, обусловливающих собою вздорожание цен и т. д. и т. д. Конт строго осудит такие попытки, настаивая на том, что общественные явления слишком сложны и математический метод применим только к наипростейшим явлениям числа и измерения.
Если мы спросим себя, какое представление Кондорсэ связывал с прогрессом, то мы должны будем дать на этот вопрос следующий ответ: для Кондорсэ прогресс является безостановочным и необходимым поступательным ходом. Его нельзя задержать надолго. Тем более нельзя повернуть назад человечество к пройденным уже им стадиям развития. Можно только на время замедлить самый ход поступательного движения общества.
Оно присуще всем народам, но в известные моменты оно с особенною выпуклостью выступает у одного из них в частности, этосвоего рода избранный народ, идущий во главе всех остальных. В каком же направлении происходит это поступательное движение? Прогресс отвечает Кон- дорсэ, есть неудержимая тенденция, увлекающая отдельных индивидов и целые народы в сторону истины и счастья. Он полагает, что нельзя предвидеть и предела развития. Природа, говорит он в противность тому, что было отмечено еще Галлем и вполне развито Контом, не поставила никаких границ усовершенствованию человеческих способностей; оно не ограничено ничем, кроме существования той планеты, на которую бросила нас природа. Закон прогресса одинаково управляет, по мнению Кондорсэ, животными, людьми и человеческими обществами: золотой век не за нами, а впереди нас (смотри Esquisse, стр. 13 и
272).
Прогресс рисуется воображению Кондорсэ подобием цепи, нигде непрерываемой и позволяющей смотреть на каждый переживаемый момент, как на зависящий от всех предшествующих и как влияющий на все /.a+%$cni(%. Чтобы установить эту цепь, необходимо, думает он, обратиться к историческому методу, т. е. к последовательному наблюдению человеческих обществ в различные эпохи, ими пройденные (1). Таким образом мы познакомимся с порядком, в каком происходят перемены, и с влиянием, какое каждый данный момента оказывает на следующий за ним во времени, мы в состоянии будем указать в тех изменениях, какие произошли в человечестве в течение веков, тот путь,
(1) См. Discours sur l'histoire universelle. Oeuvres, изд. Гильомена, стр. 9.
по которому оно идет в своем развитии, преследуя две цели: истину и счастье.
Наблюдения над прошлым и настоящим человеком вызывают мысль и о средствах, какими можно обеспечить и ускорить наступление новых усовершенствований, согласных с его природой. Итак для Кондорсэ, как впоследствии для Конта, является истиной известное утверждение Лейбница-"настоящее несет на себе бремя прошлого и чревато будущим", другими словами, всем им ясно, что ответ на вопрос о том направлении, в каком будет развиваться человечество, способно дать лишь знание как пройденных им стадий, так и переживаемой ныне. Но тогда как для Конта все предсказания будущего на основании прошлого и настоящего должны подвергнуться еще дедуктивной проверке, отправляющейся от изучения психо-физической природы человека, Кондорсэ ни слова не говорит о такой проверке, а это имеет последствием то, что для него прогресс не останавливается перед созданной самой природой границей господства страстей над разумом.
Кондорсэ - современник Руссо и не вполне избавился от влияния, какое на всех "людей революции" имело учение "Общественного договора" и "Эмиля". Он такой же оптимист, как и Руссо; он верить в совершенство человеческой природы, раз она не испорчена дурным воспитанием, подобно Руссо, он также не видит другого средства разгадать, каковы были начальные стадии в истории человечества, как отправляясь от теоретических наблюдений над развитием наших умственных и нравственных способностей. Таким путем он приходит к построению системы первобытных порядков. Все то, что в наши дни обнимается понятием $.-истории, или первобытной социологии, для него не существует. Ему чужда всякая попытка восстановить древнейшее прошлое на основании его переживаний в настоящем и аналогии с бытом дикарей. Он рассуждает по этим вопросам точь-в-точь так, как это делает Руссо в своем трактате: "О причинах, породивших неравенство между людьми". По примеру Паскаля, предлагавшего рассматривать. человечество, как единого индивида, вечно приобретающего новые познания, Кондорсэ в своем историческом очерке орудует не столько методом сравнительно-историческим,
сколько историческим в тесном смысле слова. Два народа - один в древности, другой в новое время - ставятся им во главе поступательного движения человечества: греки и французы; он следить за их развитием, отмечает сходные, но менее выпукло выступающие явления в жизни других народов и стран; таким образом он строить свои выводы на довольно ограниченном и одностороннем материале. Одна революция, думает он, позволила французскому народу лелеять надежду, что он сыграет в будущем ту же роль- руководителя человечества, какая в прошлом выпала в удел древним грекам. "Природа страны и стечение обстоятельств позволяют надеяться на выполнение ими такой славной миссии, но не станем заглядывать в то, что скрывает от нас еще неверное будущее". Эти строки, набросанные Кондорсэ в самый разгар направленных на него якобинцами преследований, в ожидании неминуемой казни и за несколько недель до смерти, говорят о том настроении, в каком написан был весь "Эскиз". Они доказывают, как нельзя лучше, способность Кондорсэ освобождаться от всяких временных и личных настроений. Все его рассуждение проникнуто мыслью о необходимости в "науках нравственных", как и в физических, строить выводы на наблюдениях. Эта же мысль нашла выражение себе еще ранее, в 1782 году, в речи, произнесенной ими по случаю приема его во французскую академию. Для Кондорсэ история, предлагаемая как метод для построения науки о прогрессе человечества, не является одним перечнем важнейших политических событий, рассказом о жизни правителей, о войнах и союзах; издатель Вольтера, подобно своему другу и учителю, (-b%`%ac%bao в прошлом народов массовыми явлениями, развитием нравов, правовых представлений, политических порядков, научных и художественных теорий. И в этом отношении Кондорсэ является прямым предшественником Конта. Но он расходится с ним радикально в оценке прошлого. Конт, подобно Гегелю, склонен был думать, что все существующее имело и имеет достаточное основание, а потому разумно; Кондорсэ же, испытавший на себе влияние революционной доктрины, не мог отнестись иначе, как отрицательно, к отмененным революцией средневековым порядкам, с их двоевластием папы и императора, с их расчленением общества на сословные пласты, с их обращением массы населения в подневольных тружеников, плохо вознаграждаемых землею. Читая его, легко усомниться в том, чтобы прогресс, действительно, являлся безостановочным ростом человечества; он не оценивает должным образом великого значения христианства в развитии идеи равенства людей прежде всего перед Богом, а затем и перед поставленными ими властями, частными и публичными. Слова апостола Павла: "Нет более ни раба, ни господа, ни мужеского пола, ни женского, все бо едины во Христе Иисусе", выражают лишь первую половину евангельского завета, вторая же его половина - равенство гражданское - осуществлена была многие столетия спустя передовыми сектами протестантизма, перенесшими идею равенства во Христе и на земные отношения. Не понимает Кондорсэ и всего обществен- наго и экономического уклада средних веков, в частности их феодальной системы. Он не видит того, что эта система построена на договорном начале, что она впервые заменяет насилие соглашением, обращая покоренных не в бесправных рабов, а в совладельцев с покорителями, обеспечивая таким образом всем классам общества определенное отношение к земле и возмещая их за труд и службу имущественными выгодами, правом пользования поместной землею. Для Кондорсэ, как и для энциклопедистов, средние века-эпоха варварства, насилия и суеверия в которой путеводной звездой является одна лишь арабская наука, продолжавшая дело греческой. Но если средние века заключают в себе только .b`(f b%+l-k% стороны, то не вернее- ли держаться той философии истории, какую проповедывал Вико, утверждавший необходимость попятных движений. Конта отметить эту отрицательную сторону в историко-философских построениях того, кто, по его словам, был для него "духовным отцом". В сочинениях де-Местра, в его понимании великого значения папства и средневековой системы двоевластия светского и духовного меча, он найдет руководящую нить и необходимый материал для исправления допущенной Кондорсэ ошибки. Средние века впервые представлены будут имя в том свете, какой ранее был доступен пониманию одних католических писателей. Он покажет, что в эти столетия поступательный ход человечества не прекратился, что в это именно время совершилось то обособление светской и духовной власти в лице папы и императора, какого мы не находим ни в теократиях древнего Востока, ни в Афинах, ни в Риме, где, как известно, государственные сановники призываемы были к отправлению функций, тесно связанных с религией (1).
Но если Кондорсэ не всегда справедлив по отношению к прошлому, то, с другой стороны, его надежды на будущее носят в значительной степени характер утопии, так как он не обращает внимания на те пределы, какие ставит усовершенствованию нашей жизни ограниченность человеческой природы; он допускает, например, возможность исчезновения в людях самого представления о том, что частный интерес расходится с общим, и предсказывает наступление таких порядков,при которых любовь к ближнему будет столь же интенсивна, как и к самому себе. "Весьма вероятно, пишет он, что настанет время, когда страсти и личные влечения не будут оказывать на руководящие нашей волею суждения большого влияния, чем то, какое они имеют ныне на образование наших научных мнений. Действия, противоречащие чужому праву, станут столь же физически, невозможными, как хладнокровно совершаемое насилие немыслимо уже в наше время для большинства людей, все народы будут жить в полном согласии, и война исчезнет из нравов. Забота о ближних и любви к человечеству заступят место религии".
(1) Стоит вспомнить только роль, какую афинское право признает за архонтом базилевсом, а римское за pontifex maximus в делах церковных.
Подобно Конту Кондорсэ придает руководящую роль в этом перевороте успехам мышления и деятельности ученых. Благодаря имя, предсказывает он, последует объединение всех наук и создана будет их общая философия, философия научная в точном смысле слова. Советь ученых будет заведовать поступательным ходом знания, а так как с ним тесно связано усовершенствование нравов и рост общего счастья, то от них же будет зависеть его осуществление в действительности. Кондорсэ полагает в своем оптимизме, что не только все отсталый нации подымутся до той же ступени развития, на какой стоять Франция или Соединенные Штаты Америки, но что и сам человеческий род будет значительно усовершенствован. Это произойдет, во-первых, благодаря научным открытиям и применениям техники, во-вторых - ввиду успехов нравственности и, наконец, в-третьих, как последствия действительного улучшения наших умственных, нравственных и даже физических способностей. Но это может быть достигнуто только под условием упрочения равенства народов и частных лиц между собою, а для этого необходимо отменить, во-первых, неравенство богатств, во-вторых, неравенство, порождаемое законами наследования, в-третьих, неравенство знаний, открыв с этою целью всем равный доступ к образованию. Если, с одной стороны, эти меры должны быть признаны практически осуществимыми и сводятся в конце концов к упразднению частной собственности и наследства и к созданию дарового и обязательного обучения, то, с другой, нельзя не признать преувеличенной надежду Кондорсэ, что от усовершенствования общественных условий последует изменение и самой природы человека.
Максим Ковалевский