БЕЛЫЙ АНДРЕЙ

Пути культуры

ЦГАЛИ, ф. 53, on. 1, ед. хр. 66

(статья, автограф и гранки с корректурой автора).

Статья является рефератом, с которым А. Белый

выступил во “Дворце искусств” в 1920 г.

Источник: Вопросы философии.—1990.— № 11.— С. 91-94.

Понятие “культура” отличается необыкновенной сложностью; легче определить понятие “наука”, “искусство”, “быт”, культура — цельность, органическое соединение многих сторон человеческой деятельности; проблемы культуры в собственном смысле возникают уже тогда, когда сорганизованы: быт, искусство, наука, личность и общество; культура есть стиль жизни, и в этом стиле она есть творчество самой жизни, но не бессознательное, а — осознанное; культура определяется ростом человеческого самосознания; она есть рассказ о росте нашего “Я”, она—индивидуальна и универсальна одновременно; она предполагает пересечение индивидуума и универса; пересечение это есть наше “Я”, единственно данная нам интуиция; культура всегда есть культура какого-то “Я”.

“Я”культуры в себе мы не знаем; под “Я” разумеем обычно собрание чувственно-эгоистических импульсов нашей природы, или абстрактное представление о “субъекте” но проблемы “субъекта” “объекта” слагаются лишь в процессе сложения личности из примитивного коллектива, где нет еще личного “Я” а есть “Я” родовое; противоположение личности (“субъекта”) обществу, как носителю “объективных” начал культуры — субъективно; в обычном развитии субъективной культуры принимает участие сфера искусства; наука стоит же на страже критериев объективности.

Культура, непосредственно связанная с “Я” (с субъектом, а не объектом), там зрела, где наука и искусство начинают призывать друг друга; так: культура — в Гете, в Леонардо да Винчи; и нет ее в субъективациях крайнего импрессионизма, или в объективациях науки: в техническом строительстве промышленной жизни. Еще мы не созрели до умения пронизать нашу науку “стилем” высокой художественности; мы или фантазеры или инженеры жизни, а не демиурги творимой действительности; к чистой культуре мы еще только подходим; она еще в процессе становления; и оттого-то не определима она в технических понятиях современной науки, разлагающей организм в ряды механизмов; между тем культура организует, связывает, восстанавливает, интегрирует: самое понятие о ней еще не интегрировано в нас.

Но история становления “культуры” в положенном смысле рисует красноречивую линию образованья себя в “культурах” отживших эпох и народов, где культура в намечаемом смысле находится в зародышевом состоянии.

Первый этап зародышевой жизни культуры — теогонический процесс; теогонии Китая, Индии, Персии, Иудеи, Египта, рисуют нам историю высвобождения из рода, быта, народа — сперва .личности, потом “Я” личности: и наконец: соединение “Я” личности с “Я” Коллектива; Коллектива; и—далее: Космоса.

Если бы отыскать образ, живописующий культуру Китая, то этот образ сжимается в одно слово, в Тао; впоследствии, в оформлениях Дао-Дзы, это Тао становится: всем и ничем, единством и множеством; оно — везде и нигде; это определение Тао есть прекрасная картина состояния сознания пра-китайца, у которого нет еще не только личного “Я”, но и родового. “Я” как то, так и другое, еще не спустилось из космоса; сознание пра-китайца есть космос; оно не обособилось в теле; его тело — внутри космического мирового “Я” мира; и это “Я” функционирует в глухом подсознании тела; китаец блаженно спит в своем теле; и это состояние блаженного сна в более позднем, периоде отпечатывается в философских оформлениях Дао-Дзы.

По древнейшим ведическим гимнам мы можем кое-что подсмотреть в состоянии сознания древнего индуса; в нем космическое неразделенное “Я” уже протянуло как бы свои лопасти, но не в личность и даже не в род, а в касту; есть уже “Я” касты, но нет еще “Я” личности; космическое “Я” уже затуманено мороком тела касты, заслоняющим древнему индусу старинное солнце; и лишь в вещающих Риши звучит голос внеиндивидуального “Я” само сознание индуса напоминает воронку; его глаз видит не вовне, даже не внутри себя, ибо еще “само” индуса есть транспарант, сквозь который просвечивает “само” касты, в свою очередь пропуская сквозь себя вещание мировое взывающих, вопиющих, но не глаголющих Риши. Впереди, перед собой “око” индуса еще не видит чувственного мира в его конкретности, но лишь дым морока, Майю; позднейшая философия мира, как Майя (“Веданта”), покоится на физиологическом ощущении Майи; Майя— физиологична для индуса; индус — раздвоен; картина мира двоится в его двойном зрении, смешивающем впечатления идущие из вне с впечатлениями идущими из космоса сквозь “Я” касты в его кровь; в более поздних раскрытиях философия Индии лишь формально преодолевает дуализм, ставя знак равенства между Атманом (Духом сознания) и Браманом (Духом мира). Культура Индии пронизана пассивною двойственностью стояния в точке пересечения безличного сознания с безличным миром; она не знает еще борьбы; в ней нет чувства времени.

Если мы сопоставим с этой культурою древнеперсидский период, то мы заметим следующий шаг в процессе врастания космического “Я” в Майю чувственных разделений; древний Перс желает покорить эту Майю; он ощущает ее, как покров, под которым прячутся духи тьмы, ведущие борьбу с духами света; Майя для Перса заколебалась и ожила; его “Я” еще не ощущает своей самостности, он ощущает себя, как арену борьбы света с тьмой; свет врывается в тьму, тьма врывается в свет; его “Я”—плоскость трения—или борьба; так пассивный дуализм Индии переходит в активный дуализм более поздних теорий (Ормузд, Ариман), определяющих культуру Персии; появляется впервые время; а с ним— история; откровения позднейшего Заратустры черпаются уже из исторической борьбы света запада (Ирана) с тьмою востока (Ураном). Майя индуса здесь, в борьбе, как бы распахивается; и—прорастает в Египте, где Майя есть Матерь — Земля, Плодородье, Изида, рождающая Горуса (младенческое “Я” личности, отражающее “Око” Париса).

В Иудее мы видим дальнейший рассказ о врастании космического “Я” в плоть жизни; сначала Иудей ощущает свое “Я” в роде; для него—есть “Я” рода и Бог открывается сквозь кровь: “Я”— Бог Авраама, Исаака, Иакова; и потом уже Бог “имрека” как для египтянина всякий есть в роде Озириз, так для иудея всякое “Я” в Аврааме; и сквозь него в Ягве-Элогиме; в Моисее видим реформатора, отрывающего иудея от древнего “Египта” культуры и повествующего о грядущем Боге, которого имя есть “Я” это “Я” есть грядущий Мессия; обетование о личном бессмертии есть то новое, что входит в сознание в теогонической стадии формирования культуры.

Те же стадии по-иному пробегает и Греция; сперва в ней видим мы период до человеческих змееногих титанов; “змееногость” древнего грека есть указанье на хвост, соединяющий его с прошлым; как в Иудее личное “Я” живет в потоке крови, хлынувшем от Авраама до “имрека” так в Греции личное “Я” есть хвост змеи протянутый в прошлое мифической действительности; и лишь потом появляется младенец — герой, удушающий змеев; этот младенец есть впервые рожденное сознание личного “Я” противопоставленного роду; орудие отсечения “Я” от рода есть впервые возникновение в Греции абстрактной мысли; этот период крепнущего личного сознания и эгоизма характеризует VI-й, V-й век; личность впервые обособляется; в Греции возникает впервые социальная проблема в нашем смысле, противополагающая буржуазную культуру (культуру эгоизма) культуре сельских коммун; этот рост эгоизма и личности окрашивает последние столетия теогонического периода культуры, где она прорезывалась под покровом “культа”.

Личность начинает противопоставлять себя обществу, “субъект”— объективному “коллективу” оба стремятся к гипертрофии; “субъект” личности раздувается то в громадного эгоиста в чувственном смысле (“богача”, “собственника”), то выдувается, как пузырь, из чувственной оболочки субъекта сознания; “объект”коллектива чувственно распухает в громаду Римской Империи и одновременно защищается от трения личностей стальными абстракциями права; чудовищным смещением абстрактного единства объекта с чувственным единством личности является сперва: римский кесарь, потом папа, против государственного Канона, смешанного с произволом единой личности, поднимает главу гуманизм, в котором живет смутное ощущение “человека” (с большой буквы); здесь, в одновременных концепциях индивидуальной утопии человека, как храма Космоса и храма человечества, как организма всех в одном (“civitas, solis” Кампанеллы) встречают нас первые прорезы культуры в собственном смысле, снимающей противоречия личности и общества, субъекта и объекта в “Я” собственно, которое не есть “Я” личности, а — одновременное пересечение “Я” коллектива, “Я” мира и “Я” человека; но эта интеграция культуры не удается: гуманизм вырождается в буржуазную культуру наших дней, где искомое пересечение мира, Бога, коллектива и личности в индивидуум “Я” полагается в личности, только в личности: в “субъекты” Вандербильдов и Рокфеллеров, отраженных современной наукой и философией с ее учением о границах познания, со всей системой заборов, перегородок и надписей “interdit” отчего противоположное устремленье культуры (другая ее половина) дезорганизует индивидуум “Я” в систему неживых механизмов; в “объективность” экономического материализма; в борьбе двух абстракций культуры “Я” (социализм с ложным идеализмом) обнаруживается весь компромисс традиционного правосознания.

Всемирно-исторический смысл культуры в органическом сочетании коллектива и личности, а не в смешениях того и другого; сочетание “субъективного” с “объективным” переходит в “слиянье” лишь в подлинном осознании “Я” самосознания “Я”, “еще нет в нашей жизни; он в уразумении, что “Я” есть точка пересечения мира и личности, человека и Бога, коллектива и индивидуума.

Борьба экономического материализма с идеализированным фетишизмом (“Человеком” с большой буквы) с материальным идолом, надевшим маску идеала; те и другие подменяют понятие “идеал” понятием “капитал” одни обобществляя капитал, не видят, что обобществляют “идеал” другие, спасая “идеал”, спасают собственный “капитал” одни под “духом” разумеют материю; другие — под “материей разумеют дух”.

Материя уничтожена современной наукой, а “дух” выдохся, сморщился до “апперцепции” Канта; пора выбросить этот “дух” субъективного “Я” и понять, что материальные пункты суть центры сознании, что мир, что природа—живой, социальный организм,—что “Я” наше “Я”,—организуя множества сознании; и одновременно — атом тела Индивидуума Вселенной (личность, свободно вышедшая из своих границ, индивидуализируется в коллективе, а коллектив организуется в личностях, а не где-то между ними).

Раз в истории “Я” поднимало свой подлинный голос; и это было “Я” Христа, христианство — религия самосознающего “Я” — противопоставлено, как всем культам, так и всей “некультурице” современного буржуазно-атеистического строя; но в истории христианства мы видим лишь “мимикри” дохристианских культур; история христианства — история детских болезней; борьба с христианством есть борьба одной половины нехристиан с другой половиною; для каждой — другая половина есть роковое “alter ego”.

Культура есть христианство: христианство — религия самосознающего “Я”. Таков взгляд на культуру Антропософии: культура есть Антроподицея, сочетающая Теодицею с Космодицеей. В уразумении этого — пути культуры.