А.Ф.
Лосев
ЧУДО
БЕЗ ЧУДЕС
Чаликов вошел в мою комнату
в каком-то расстроенном виде, поникший и даже несколько побледневший.
— Ну что, Чаликов? Опять
зарвался? Опять не знаешь, куда деться? — сказал я благодушно, вовсе не желая в
чем-то его упрекнуть.
— Пожалуй, зарвался. Но я не
сам тому виной, а само оно. Понимаете? Само оно.
— То есть как это «само
оно»? Мысль, что ли?
— Да, да. Конечно. Мысль.
Ведь нашему брату только от мышления и приходится зарываться. Больше не от
чего.
— Ну и что же?
— А то, что сегодня ночью я
вдруг проснулся в состоянии волнения и даже болезни и взволновал меня вопрос о
том, что кругом меня творятся какие-то чудеса.
— Ну почему же чудеса?
Полегче разве ты не мог выбрать выражение?
— Именно не мог. Это не
вопрос, а какая-то дубина, которой ударили меня по затылку. И дубина эта есть
сведение всякого нашего чувственного восприятия на какое-то чудо.
—Чаликов, говоришь ты
сильно, но невразумительно.
— Да что там говорить! Ведь
водород же не вода?
— И такие пустяки тебя
взволновали?
— Нет, не пустяки. А в
кислороде есть вода? Тоже нет. Значит, в водороде — нуль воды и в кислороде —
нуль воды. А когда соединили два атома водорода и один атом кислорода, то вдруг
появилась вода. Разве это не чудо?
— Знаешь, что я тебе скажу,
Чаликов? Ты говоришь пустяки. Соединение водорода и кислорода — явление вполне
естественное.
— Вот, вот. Я тоже говорю о
том, что чудо есть явление вполне естественное. И напрасно
захаяли этот термин «чудо».
Термин-то вы захаяли, а всю химию построили как науку о чуде.
— Ты слишком механицист и
берешь вещи в слишком грубом и неподвижном виде. Ведь если ты рассуждаешь на
основании учебников химии, то ты должен прекрасно знать, что водород существует
не только в виде газа, но есть еще жидкий водород; и кислород вовсе не всегда
только газообразен, а есть еще и жидкий кислород. Но если это действительно
так, то в получении третьей жидкости из двух других жидкостей ты не имеешь
никакого права находить что-нибудь чудесное. Это вполне естественное дело.
— Позвольте, позвольте. Я
ведь говорю не о жидкостях, а о превращении газа в жидкость. И не только это.
Главное — то, что и водород, и кислород, в каком бы виде вы их ни брали, в
жидком или газообразном, все равно по своему качеству ничего не имеют общего с
водой, которая из них возникла и которая, между прочим, тоже вовсе не
обязательно есть жидкость, но может легко превращаться и в твердый лед, и в
газообразный пар.
— Но ты прибавь к этому еще
и то,— сказал я,— что и другие внешнефизические свойства веществ тоже играют
весьма немалую роль в вопросе о превращении одного элемента в другой. Так,
масса вещества тоже мало что говорит о переходе одного элемента в другой. Массы
тел вполне можно исчислить арифметически, но о чудесной значимости четырех
действий арифметики еще никто не говорил.
— Не понимаю,— сказал
Чаликов.— Как же это я вдруг должен расстаться с таким очевиднейшим и
простейшим понятием, как понятие массы. Если рухнет понятие «масса», тогда ведь
все мое чувственное восприятие превратится в какой-то непознаваемый туман. Массы
тел, конечно, существуют. Но я не могу сводить их только к одному количеству.
Переход и превращение тел одного в другое — это ведь не только количественное
превращение. Это превращение качественное, вполне физическое и телесное. Вот
тут-то я и становлюсь в тупик. На мое соображение о невозможности получения единицы
из суммы нулей я еще не нашел у вас ответа.
— Ну тогда нам с тобой
необходимо отвлечься от слепых чувственных ощущений. Ты прекрасно знаешь, что в
основе материальных вещей находятся атомы. Они отличаются один от другого,
обладают различной «планетарной» структурой. Свойства химических элементов
меняются в зависимости от увеличения или уменьшения зарядов их атомных ядер, в
том числе и от количества электронов, вращающихся вокруг атомного ядра. При
соединении кислорода с водородом и происходит соответствующее изменение как
общего положительного заряда молекулы воды, так и количества входящих в состав
этой молекулы электронов. Если бы ты не рассуждал механистически, то
зависимость свойств химического элемента от определенной структуры его атома и
точно так же зависимость свойств молекулы от составляющих ее атомов тебя
нисколько не удивляли бы, и никакого чуда ты здесь не увидел бы.
— Но атомистическое
объяснение качества химического элемента опять представляет собой ничем не
обоснованный скачок,— сказал Чаликов.— Конечно, в основе слышимой мною мелодии
лежат определенного рода движения волнообразной воздушной среды, воздействие
этих волн на мою барабанную перепонку и соответствующее раздражение слухового
нерва. Но тот, кто слушает музыку, удивительным образом не мыслит ни воздушных
волн, ни барабанной перепонки, ни слухового нерва. Какова атомная структура
кислорода, я не знаю. А что такое кислород, мне известно. И поэтому и атомное
объяснение химического элемента или химических соотношений тоже основано на
чуде. А иначе вы должны признать, что познавать кислород, водород и воду и
пользоваться ими могут только профессора физики, да и не всякой физики, а
обязательно молекулярной, атомной.
— Ну, я вижу, ты уж очень
упорно задолбил мысль о своем чуде. Я тогда скажу тебе так, что ты уже вовсе не
сможешь мне возразить. Именно, ведь и всякое целое таково, что оно, хотя и
состоит из частей, вовсе не сводится к этим частям, а есть некоторое новое
качество, благодаря которому отдельные, взаимоизолированные вещи превращаются
именно в такие-то части и именно такого-то целого. Другими словами, получение
нового качества из двух других качеств, не имеющих между собою ничего общего,
есть просто результат применения диалектического закона единства
противоположностей. Ты не диалектик. Поэтому тебе и грезятся везде только одни
чудеса.
— Простите меня, мне это
непонятно. Ведь вы же сами говорите, что от двух противоположностей должен
произойти скачок совсем в другую сторону. Вот этот скачок я и называю чудом,
потому что обосновать его ничем нельзя, а приходится его допускать как ничем не
доказанный, но в то же время неопровержимый факт.
— Ты рассуждаешь
неправильно,— ответил я.— Ты понижаешь элементы, из которых состоит диалектический
переход, слишком изолированно и статично. Конечно, если и в водороде содержится
только нуль воды, и то же самое в
кислороде, то возникновение воды из кислорода и водорода окажется каким-то
чудом. Однако понятия, которыми оперирует диалектика, вовсе не являются
какими-то мертвыми и неподвижными камешками. В каждом элементе целого уже
заложено так или иначе само целое, заложена его возможность. И вообще не
существует таких сущностей, которые были бы целиком оторваны от своих
проявлений и не обладали бы никакой подвижностью. Те противоположности, которые
путем скачка переходят в неделимое единство, еще до этого уже содержат в себе
возможность такого скачка, его зерно или семя.
— Но если так, то и в химии
каждый элемент тоже не берется в мертвом и застывшем виде. В химии существует
даже такой фундаментальный термин, как «валентность». А валентность и есть
способность атома вступать в разные связи с другими атомами.
— Но тогда я не знаю, против
чего ты возражаешь,— ответил я.— Если хочешь, можно сказать, что каждое
диалектическое понятие обладает своего рода валентностью, которая обеспечивает
его переход в другое понятие и, в частности, скачок от противоположностей к их
диалектическому единству, по своему качеству не имеющему ничего общего с теми
противоположностями, из которых оно произошло.
— Конечно, диалектикам
волей-неволей приходится понимать свои диалектические понятия как в принципе
потенциальные для других понятий, или как валентные. Но одной валентности мало
для получения скачков. Ведь в химии мы имеем дело не с валентностью вообще,
существуют только конкретные валентности, которые определяются каждый раз своим
собственным содержанием. Валентность всегда определенным образом
целенаправленна. А целенаправленность атома зависит от его структуры. Изомеры в
химии — это такие соединения, которые, с одной стороны, имеют одинаковый состав
и молекулярный вес, а с другой — различаются по своей структуре. Это
структурное различие и ведет к появлению у изомеров различающихся химических и
физических свойств, то есть к появлению разных веществ за счет структурно
различного строения единых по составу молекул. Так, существуют две
принципиально различающиеся по своим физическим и химическим свойствам кислоты,
малеиновая и фумаровая, все различие которых с точки зрения их молекулярного
строения состоит только в изменении структурного места одного из элементов
молекулярной цепочки, а именно в изменении геометрического положения этого
элемента относительно центральной оси структуры молекулы. Значит, если вы
хотите сохранить в целости свою теорию диалектики, вы должны признать, что
диалектические понятия не только валентны, но и структурно-валентны.
— Но как же это может быть
иначе? — сказал я.— Само собой разумеется, что диалектические понятия не только
подвижны, но и целесообразно подвижны. Иначе диалектическое развитие было бы лишено
всякой структурности и превратилось бы в хаос противоборствующих
противоположностей.
— Вот видите: свою
диалектику вам волей-неволей приходится приближать к учению о чуде.
Но тут я стал горячиться, у
меня появилось много разных мыслей, но все они свелись к одной.
— Это не чудо, но своего
рода организм. Ведь во всяком организме целое не только существует в каждой
своей части, но и определяет каждую свою часть. Живому организму необходимы
мозг, сердце, легкие. Разве это не структура организма? И если мы говорим, что
организм, взятый как целое, определяет собою каждую свою часть, разве мы в
таком случае не говорим о структурной природе организма? Если хочешь, я могу
сказать, что диалектические понятия не только статичны, поскольку определяются
всякий раз в смысловом отношении, и не только динамичны, поскольку каждый раз
создают еще и нечто иное кроме себя, но обязательно еще и органичны, поскольку
именно из них появляется понятие организма, цельного и неделимого по своему
существу, но представленного в виде целесообразно расположенных органов,
несущих в себе как бы смысловую силу всего организма.
— Так, так. Все это очень
хорошо. Но даже и с такими добавлениями я все же продолжаю считать, что
подобного рода диалектика только искусственно старается избежать понятия чуда.
— Ну, ну. Говори, в чем
дело?
— Ведь вы не станете
отрицать, что существуют машины. А что такое машина? Говоря обыденным и
прозаическим языком, это есть приспособление или устройство, благодаря которому
один вид энергии переходит в другой вид энергии. Но дело вот в чем. Простейшая
машина — это рычаг. Говоря попросту, имеется неподвижный и тяжелый камень,
который я не в силах приподнять. Но я беру в руки какую-нибудь длинную металлическую
палку, один конец ее я помещаю под камень, а на другой начинаю давить вниз. И
вот вдруг оказывается, что неподвижный и тяжелейший камень, который не поддавался
никаким человеческим усилиям, вдруг поднялся. Что же случилось? Вы скажете, что
и при пользовании рычагом я все равно должен затратить какое-то усилие; да,
усилие я затрачиваю, но благодаря действию рычага мое усилие получает совсем
другую структуру. И вот эта-то структура и оказывается той силой, которая
фактически приподнимает камень. Но в чем же тогда дело? А дело в том, что невещественная
структура производит вещественное действие. Это я и называю чудом.
— Постой. Почему ты
считаешь, что рычаг есть невещественная сила? В нем все решительно вещественно,
с начала и до конца. Да и твое усилие, при помощи которого ты нажимаешь на один
конец рычага, тоже вполне вещественно.
— Ну какая же это
вещественность, если из суммы нулей опять получилась единица? Если вам это
непонятно на примере рычага, возьмите машину, называемую системой блоков. И тут
то же самое: груз весит сто килограммов, поднять его на высоту человеческого
роста никто не может; а если он будет подвешен на канате или на цепи,
проходящей через несколько блоков, то я, стоя на другом конце этого ряда блоков
и прилагая небольшое усилие к канату или цепи, поднимаю этот груз при ничтожной
затрате своей энергии. А почему? Дело в том, что затраченное в данном случае
человеческое усилие получило своего рода структурное строение, то есть
невещественная структура оказала огромное вещественное действие. И что же,
по-вашему, это не чудо? Я употребил усилие, равное тому, которое необходимо для
перестановки стула с одного места на другое, а в результате поднял центнеровый
груз на высоту человеческого роста. Вот почему я так беспокойно себя чувствовал
прошлую ночь. Мне в голову пришло понятие чуда, и я почувствовал, что все мои
знания, почерпнутые из учебников, пошли прахом.
— И все-таки если говорить о
чуде, то я говорил бы иначе,— ответил я.— Ведь когда при помощи системы блоков
ты поднял огромный груз на большую высоту, это же не значит, что тут
действовала какая-нибудь новая сила, кроме той, которую ты затратил. Твоя энергия
осталась той же самой, которую ты применял без системы блоков и при помощи
которой не мог сдвинуть груз с места. И та новая структура, которую получила
энергия при использовании блочной системы, оказалась неотделимой от блочной
структуры, а действие блочной структуры оказалось неотделимым от твоего
энергетического акта. Следовательно, источник чуда совершенно неотделим от
оформления того естественного материала, на котором это чудо проявилось. И ты
будешь прав, если скажешь, что все на свете есть чудо, но что в то же время все
на свете вполне естественно. То, что люди называют чудом, есть просто
неизвестное им структурное действие вполне естественной действительности.
— Но тогда и к вашему
определению диалектики вы должны кое-что прибавить,— сказал Чаликов.— Вы должны
говорить, что диалектическое развитие не только требует повсеместного (пусть и
равностепенного) органического развития, но что этот всеобщий организм еще
пронизан такими структурными процессами, без которых вообще невозможно
объяснить взаимодействие отдельных взаимно изолированных неподвижных вещей.
— Пожалуй, я мог бы с этим
согласиться. Но только тебе придется отказаться от всемогущества чудес.
— А вам придется отказаться
от диалектики как от чисто рассудочной, логической системы понятий. Если вы
согласитесь, что диалектические понятия органичны, то это значит, что
диалектические понятия есть особого рода живые существа, которые не только
излучают из себя определенную силу, но эта сила всегда еще и структурно
оформлена. Правда, такое употребление диалектических понятий мало чем
отличается от фиксации их чудотворного действия. Но я согласен не говорить о
чуде, если вы согласитесь признать, что диалектические понятия — это
определенного рода живые существа.
— Видишь ли,— сказал я,— ты
заставляешь меня понять диалектическую структуру как-то фетишистски. Можно
признать, что диалектические понятия — своеобразные живые существа, но это не
фетиши и не какие-то демоны.
— Последняя мысль нуждается
в уточнении,— сказал Чаликов.
— Тогда слушай дальше.
Мышление есть отражение действительности, а действительность бесконечна,
следовательно, и мышление бесконечно. Действительность движется сама собой,
самодвижна. Но мышление есть отражение действительности. Следовательно, и мышление
самодвижно. Действительность создает все то, что в ней есть, и на каждом шагу
порождает все новое и новое. Следовательно, и мышление есть творческая сила,
вечно порождающая все новое и новое. Поэтому если мы говорим о том, что мысль
порождает или переделывает действительность, то говорим это только потому, что
хотим брать мышление в его полном объеме. Оно может порождать и переделывать
действительность именно потому, что отражает саму действительность, ее
творческую силу. Но тогда избежать фетишизма иди демонизма можно только в том
случае, если мы ни на мгновение не будем забывать, что мышление есть отражение
действительности, а не просто сама действительность в ее чисто субстанциальном
или чисто вещественном состоянии. Поэтому и структура действительности мне не
страшна — она заложена уже в самой действительности, а в мышлении находит свое
отражение. Благодаря этому мышление выступает той творческой силой, при помощи
которой действительность может переделывать себя. Вот почему для объяснения
структуры, действующей в вещах, вовсе не нужны демоны и фетиши, а значит, они
не нужны и для толкования живой органичности диалектических понятий.
— Но тогда,— сказал Чаликов,—
если диалектические понятия не движут сами себя и не двигают ничего прочего, то
кто же и что же двигает ими?
— А зачем тебе надо, чтобы
кто-нибудь двигал или вообще что-нибудь было движущей силой? Мне кажется, ты
просто разрываешь идею и материю. А ведь ты знаешь, что идея, овладевшая
народными массами, становится материальной силой.
— Но тогда дело для вас
обстоит еще хуже, чем в случае признания чуда. Ведь если идея, овладевшая
народными массами, становится материальной силой, то уж тем более идея,
овладевшая действительностью, становится материальной силой. И тогда,
во-первых, действительность только и состоит из чудес, а во-вторых, от такой
действительности уже совершенно некуда будет деться ввиду ее абсолютности.
Фетишей и демонов не будет потому, что они в конечном счете тождественны с
материальной действительностью. Поэтому, как мне кажется, мы можем согласиться
на то, что чуда нет в смысле детских сказок, но чудо есть в смысле самодвижной
материальной действительности.
— Вероятно, я тоже так думаю,—
ответил я.— Но только тогда я уже не буду абсолютизировать действительность до
такой степени, чтобы с ней нельзя было бороться. В ней слишком много зла и слишком
много всего отвратного, чтобы я мог оставаться спокойным при созерцании
самодвижно развивающейся материальной действительности. Никакая содержащаяся в
ней целесообразность не помешает мне бороться за лучшее будущее. Чудо есть
действие невещественной структуры на вещь, которая обладает этой структурой. Но
поскольку ничего невещественного не существует вне вещества, либо первое
существует в зависимости от второго как его отражение, постольку никакими
чудесами нас не испугаешь. И, главное, не испугаешь нас в борьбе за свободное и
мирное человеческое благоденствие.
После этого мы еще долго
говорили с Чаликовым, но, как мне кажется, ушел он от меня более спокойным, чем
пришел.
(По книге: Лосев А.Ф.
Дерзание духа. – М., 1988. – С. 327-339).