Я получил Ваше дорогое письмо и «Нечаянную радость», умилен честью, которую Вы оказали мне, Вашей сердечностью ко мне, так редко видящему доброе человеческое отношение.
     В лютой нищете, в темном плену жизни такие перeживания, какие Вы доставили мне, — очень дороги. Благодарю Вас!
     Вы пишите, что не понимаете крестьян, это немножко стесняет меня в объяснении, поневоле заставляет призывать на помощь всю свою «образованность», чтобы быть сколько-нибудь понятным. Раньше я читал только два отдела Вашей книги: — «Нечаянная радость» и «Ночная фиалка», остальное было вырвано, теперь прочел всю, и дерзаю сказать Вам, что несмотря на райские образы и электрические сны душа моя как будто раньше видела их, видела — «Осеннюю волю», молодость, сгубленную в хмелю, незнаемый, но бесконечно родной образ, без которого нельзя плакать и жить, видела Младу — дикой вольности сестру, «Взморье» с кораблем, уносящим торжество, чаяние чуда и прекрасной смерти.
     Простите мне мою дерзость, но мне кажется, что если бы у нашего брата было время для рождения образов, то они не уступали бы Вашим. Так много вмещает грудь строительных начал, так ярко чувствуется великое окрыление!… И хочется встать высоко над Миром, выплакать тяготенье тьмы огненно-звездными слезами и, подъяв кропило очищения, окропить кровавую землю, в славословии и радости дав начало новому дню правды.
     Вы — господа чуждаетесь нас, но знайте, что много нас, неутоленных сердцем и что темны мы только, если на нас смотреть с высоты, когда все, что внизу, кажется однородной массой, но крошка искренности, и из массы выступают ясные очертания сынов человеческих, их души, подобные яспису и сардису, их ребра, готовые для прободения.
     Вот мы сидим, шесть человек, все читали Ваши стихи, двое хвалят — что красивы, трое говорят, что Ты от безделья, и что П. Я. пишет лучше Вас, — за сердце щиплет, и что в стихотворении «Прискакала дикой степью» слово «красным криком» не Ваше, а Леонида Андреева, и что Вы комнатный поэт, стихот<ворение> «День поблек — изящный и невинный» — одна декорация и что после первых четырех строк — Вы свихнулись «не на то». Что такое голубой кавалер, нимб, юр? Что «Сказка о петухе и старушке» — это пожар в притче. Милые, милые дорогие мои братья! Я смотрю на них и думаю: призри с небеси и виждь, и носе за виноград сей, юже насади десница твоя!
     Наш брат вовсе не дичится «вас», а попросту завидует и ненавидит, а если и терпит вблизи себя, то только до тех пор, покуда видит от «вас» какой-либо прибыток. О, как неистово страданье от «вашего» присутствия, какое бесконечно- окаянное горе сознавать, что без «вас» пока не обойдешься! Это-то сознание и есть то «горе-гореваньице» — тоска злючая-клевучая, — кручинушка злая беспросветная, про которую писали — Никитин, Суриков, Некрасов, отчасти Пушкин и др. Сознание, что без «вас» пока не обойдешься, — есть единственная причина нашего духовного с «вами» несближения, и — редко, редко встречаются случаи холопской верности нянь и денщиков, уже достаточно развращенных господской передней. Все древние и новые примеры крестьянского бегства в скиты, в леса-пустыни, есть показатель упорного желания отделаться от духовной зависимости, скрыться от дворянского вездесущия. Сознание. что «вы» везде, что «вы» «можете», а мы «должны» — вот необоримая стена несближения с нашей стороны. Какие же причины с «вашей»? Кроме глубокого презрения и чисто телесной брезгливости — никаких. У прозревших из «вас» есть оправдание, что нельзя зараз переделаться, как пишете Вы, и это ложь, особенно в Ваших устах — так мне хочется верить. Я чувствую, что Вы, зная великие примеры мученичества и славы, великие произведения человеческого духа, обманываетесь в себе. Так, как говорите Вы, может говорить только тот, кто не подвел итог своему миросозерцанию. — И из Ваших слов можно заключить, что миллионы лет человеческой борьбы и страданий прошли бесследно для тех, кто «имеет на спине несколько дворянских поколений».
     Еще я Вас спрошу: — хорошо ли делаю я, стремясь попасть в печать? Стремлюсь же не из самолюбия, а просто, чтобы увидеть — реальный результат затраченной незримой энергии. — Окружающим же меня любо и радостно за меня, — они гордятся мной, просят меня, чтобы я писал больше. Присылаю Вам еще стихотворений — напишите, чего, по-Вашему, в них не хватает. Я мучусь постоянным сомнением — их безобразием, но отделывать их некогда, надо кормиться, — а хлеб дорогой.
     Нельзя ли исправить подчеркнутые строки в стихах — по-моему, они очень плохи. Да и вообще, всё, что плохо с моей стороны, — пусть не огорчает Вас. Такой уж у меня характер.
     Пойду в солдаты, пропадут мои песни — про запас прощайте, примите на память мою любовь к Вам, к Вашей «Нечаянной радости».
     Нельзя ли что-либо из моих произв<едений> поместить в «Русское богатство» или «Трудовой путь». С «Трудового пути» я получил 10 руб. 80 коп., за которые очень благодарен.
     Если вздумаете писать, то пишите так: Олонецкая губ<ерния>, Вытегорский у<езд>, станция Мариинская, деревня Желвачева. Клавдии Клюевой.
     Писать нужно заказным письмом, иначе у нас потеряется, почтовое отд<еление> от нас далеко. Письма идут через правленье, где могут заваляться.