Наталия Александровна КУПИНА
	Купина Наталия Александровна (р. 1940) - выпускница филологического факультета Одесского университета (1964). Доктор филологических наук (1985). Профессор кафедры риторики и стилистики русского языка УрГУ. Область научных интересов - русская речь в ее многообразных проявлениях.

Ольга Владимировна ПУШКАРЕВА
Пушкарева Ольга Владимировна (р. 1969) - выпускница филологического факультета Уральского государственного университета (1992), кандидат филологических наук (1998).

"Странное" в языковом сознании А. С. Пушкина

© Н. А. Купина, О. В. Пушкарева, 1999

При интерпретации и оценке национальной русской картины мира нередко используется оператор странное, содержащий смысл "необычное, непонятное, непривычное, не такое, как всегда, и поэтому вызывающее удивление и недоумение". Странными не только со стороны, но и изнутри (Мы не такие, как все; Умом Россию не понять; Наш путь необычный, особенный и под., ставшие шаблонными суждения) кажутся лица, характеры, обычаи русских, некоторые участки вещного мира, мира идей, эмоций.

Русский язык выработал разветвленную систему средств, служащих для реализации значения странного. Эти средства комбинируются в поле, включающее слова, так или иначе варьирующие значение "странное"; особые синтаксические конструкции, прежде всего вопросительные; некоторые частицы, союзы (ужли, ужели, ведь, разве, но) и др. Можно говорить о том, что в русском языке существует модальность странного ¹ .

В структуру модальности странного ² входит нормативная картина мира в представлении говорящего субъекта, субъект модального отношения, объект модального отношения и само отношение к объекту как странному.

Модальность странного есть отношение к нарушению стереотипа, свидетельствующее о невозможности или неспособности субъекта объяснить кажущееся отклонение.

Модальное отношение странного охватывает многие высказывания, суждения, философские, публицистические, художественные тексты, связанные с оценкой русской жизни. Для осмысления странного в национальном бытии и характере целесообразно обратиться к А. С. Пушкину.

Анализ языка А. С. Пушкина ³ показывает некатегориальность странного в восприятии национальным поэтом русской действительности. Об этом свидетельствуют статистические данные, сведенные нами в таблицу.

Дадим некоторые пояснения. В первой колонке представлены слова группы "странное" в русском языке (цифра около слова указывает номер его значения в толковом словаре ⁴ ); во второй приведено количество конкретных словоупотреблений во всех текстах А. С. Пушкина (или в пушкинском сверхтексте); в третьей - количество конкретных словоупотреблений в лирике поэта; в четвертой - количество конкретных словоупотреблений в романе "Евгений Онегин".

Частотность слов из ФСГ странное

Из таблицы видно, что лексические средства выражения модальности странного в лирике относительно немногочисленны по сравнению со всем языковым творчеством поэта. Между тем именно лирика отражает авторское видение мира. Ядерный элемент поля - слово странное зафиксировано в лирических текстах всего 7 раз; многие слова группы "странное" А. С. Пушкин вообще не употребляет. Например, слово непостижимо вообще отсутствует в лексике поэта, ибо для гения А. С. Пушкина нет ничего непостижимого. Странное для поэта - это прежде всего "дивящее в силу неожиданности, восхищающее". Отсюда сравнительно высокая частотность в лирике слов чудесный (16), чудный (25), чудо (13), дивный (22), дивиться (15). Выделяется также группа слов, связанных общим значением "сверхъестественный, неразгаданный": таинственный (20), загадочный (22), неведомый (13), темный (10). Не случайна тенденция к употреблению этих слов при описании романтической ситуации: И светел ты сошел с таинственных вершин; Вы, тени мирные таинственного леса; Луна, спокойное сиянье / Твоих таинственных лучей...

В лирике наблюдается разнообразие объектов модального отношения странного. Эти объекты принадлежат таким семантическим сферам, как "физический мир", в частности "мир природы": природа, лес, гром, лучи, равнины, сени сосен, цветок, ключи; "человек": потомки, дева, певец, Наполеон; "психический мир": мечты, мечтанье, грусть, унынье, влечение, мысль, дух, судьба, счастье и др. Значения слов, обозначающих объект модального отношения странного, колеблется от предельно обобщенного (мир, все, что мило) до частно-предметностного (ворота, колокольчик).

Странное имеет отношение к "чужой, иной стране": Ты рождена воспламенять / Воображение поэтов, / Его тревожить и пленять... / Восточной странностью речей...

Странное возникает как неожиданное ощущение поэтом гармонии там, где обыденное сознание ее не ощущает: Стихи бесстыдные приапами торчат, / В них звуки странною гармонией трещат; То звуков или слов / Нежданное стеченье... / То странность рифмы новой, / Неслыханной дотоль.

В большинстве случаев странное существует на уровне впечатления, первичного восприятия, фиксируется поэтом в отдельной фразе или строфе и не разрушает нормативно-ценностную картину мира. Странное, по А. С. Пушкину, не характеризует русскую действительность как аномальную. Достаточно сказать, что культурно-этнографические реалии не выступают как объекты модального отношения странного. Национальное скорее проявляется в изображении эмоций, часто разноречивых: тайное волнение (любовь); Дивились долгому любви моей мученью (любовь и страдания); Что ж непонятная грусть / Тайно тревожит меня? (грусть и тревога); Страшно, страшно поневоле / Средь неведомых равнин (страх, беспокойство); Непонятно счастье ваше, / Но молчите ж обо всем (счастье, тревога) и др. Чувства нередко воспроизводятся как неопределенные, нераспознаваемые, нерасчленяемые: Не страшное влеченье / Чего-то жаждущей души; Какой-то негой неизвестной, / Какой-то грустью полон я; Неизъяснимый сердца жар...

Национальное проявляется и в изображении плена фантазий - неясных, неопределенных, но неизменно притягательных: И вот уже мечтою странной / Душа наполнилась моя; Мечтанья смутные в груди моей тая, / Скитаюсь по лугам, по рощам молчаливым, / Поэтом забываюсь я; Он оживляет тайной силой / Твои неясные мечты...

Возможно, национальное можно усмотреть в модальных смыслах, передаваемых с помощью вопросительных предложений. "Альтернативность пушкинских вопросов... глубоко содержательна. Опредмечивающий ход пушкинской мысли <...> отнюдь не стирает оттенок неизъяснимого" ⁵ . Очевидное становится объектом сомнений:

Странное здесь составляет основу философического модального смысла текста, отражающего отношение русского поэта к жизни. Актуальны смыслы "не подлежащее разгадке, непонятное, неуловимое, тревожащее, будоражащее". Наблюдается особая значительность: вопросы, не предполагающие конкретных ответов, обнаруживают, что "окружающий мир имеет голос, что он по меньшей мере равноправен с человеком <...> и находится с ним в непрестанном диалоге" ⁶ . Человек же призван сам понять, расшифровать вечные мировые загадки.

Лирический мир А. С. Пушкина чужд тривиальностей. Поэт избегает прямых номинаций странного, развивая и углубляя модальные обертоны. Используя модальное отношение для характеристики принятого нормативного положения вещей, А. С. Пушкин, в частности, трактует норму как право на индивидуальность. Это ярко выражается в романе "Евгений Онегин".

В тексте романа 8 раз употребляется слово чудак. Чудак - прямой носитель странного, анормального, и смотрит на него Пушкин прежде всего глазами света ⁷ : Мелькают профили голов / И дам, и модных чудаков. Нормативно-социальная оценка охватывает то, что бросается в глаза - внешность, манеру поведения.

Оценочное слово чудак используется как ярлык. Чудака отличает эпатирующее поведение; чудак "надевает" на себя маску странного; он притягивает взгляды своей необычностью.

Онегин как объект модального отношения странного характеризуется словосочетанием опаснейший чудак, передающим негативную оценку (в сочетании с агрессивностью), пронизывающую оппозицию Онегин - все. Онегин, разумеется, не такой, как все. В то же время для Татьяны Онегин - пасмурный чудак, чудак печальный и опасный, не лишенный романтического обаяния, одинокий, непонятый, совершивший непоправимое. Попутное замечание автора "я сердечно люблю героя моего" говорит о том, что чудаковатое поведение, с точки зрения Пушкина, не повод для того, чтобы отвергнуть человека. Выражения прослыть чудаком, корчить чудака передают идею масочности. Маска - это еще не лицо. В словах мой неисправленный чудак скрыта снисходительность к чудачествам. Способность на сумасбродство противостоит посредственности.

Притяжательное местоимение мой создает тональность доверительности и понимания. Чудак - "человек, способный на неожиданные поступки, разрушающий стереотипы поведения, верный себе без оглядки на мнение света". Таковы грани чудачества как варианта странного. Странность встает в один ряд с мечтательностью и холодной аналитичностью. Такое соединение несоединимого можно расценить как одобряемое А. С. Пушкиным выражение национального в характере героя: Мне нравились его черты, / Мечтам невольная преданность, / Неподражательная странность / И резкий охлажденный ум.

Итог лирического размышления А. С. Пушкина парадоксален: И... посредственность одна / Нам по плечу и не странна? Модальное отношение странного приписывается собирательному субъекту, некоему обобщенному обывательскому сознанию. Странное, с точки зрения автора, становится синонимом неординарного.

Странность, непохожесть, способность оставаться верным себе, даже совершая непредсказуемые поступки, наконец, неординарность - знаки любимых героев А. С. Пушкина.

Странное утверждается А. С. Пушкиным как право на индивидуальность и отрицается как максималистское аксиологическое средство. А. С. Пушкин не приписывает странное всему русскому; для него не характерна реакция недоумения и отталкивания при восприятии странного.

1. См.: Вольф Е.М. Оценка и странность как виды модальности // Язык и логическая теория. М., 1987. С. 179-186.

2. См.: Малышева А.А. Норма и модальность странности // Нормы человеческого общения: Тез. докл. межвуз. науч. конф. М., 1987. С. 17-19.

3. См. по изд.: Пушкин А. С. Полное собр. соч.: В 10 т. 3-е изд. М., 1962 - 1964.

4. См.: Словарь языка Пушкина: В 4 т. / Под ред. В.В. Виноградова . М., 1956.

5. См.: Грехнев В.А. Этюды о лирике Пушкина. Н. Новгород. 1991. С. 89-90.

6. См.: Непомнящий В.С. Лирика Пушкина. Статья 4 // Литература в школе. 1995. № 1. С. 7.

7. См.: Лотман Ю.М. Пушкин. Спб., 1997. С. 577.