Михайлов Михаил Ларионович
(О переводе)

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Отрывки из статей:
    Шиллер в переводе русских писателей, тт. VII и VIII
    Сочинения Э. И. Губера
    "Песни и думы из Гейне", пер. в стихах А. Мантейфеля
    Еще о переводе стихотворений Лермонтова на немецкий язык
    Статья г. Сен-Жюльена об И. А. Крылове
    О новых переводах с русского языка на немецкий
    Из "Путевых картин" Гейне. От переводчика
    "Песня о рубашке" (из Томаса Гуда). Примечание
    Песни о неграх (из Лонгфелло). Примечание переводчика
    Из писем к Н. В. и Л. П. Шелгуновым
    Из примечаний к песням Беранже


  

Михаил Ларионович Михайлов

<О переводе>

  
   Русские писатели о переводе: XVIII-XX вв. Под ред. Ю. Д. Левина и А. Ф. Федорова.
   Л., "Советский писатель", 1960.
   OCR Бычков М. Н.
  
   Шиллер в переводе русских писателей, тт. VII и VIII
   Сочинения Э. И. Губера
   "Песни и думы из Гейне", пер. в стихах А. Мантейфеля
   Еще о переводе стихотворений Лермонтова на немецкий язык
   Статья г. Сен-Жюльена об И. А. Крылове
   О новых переводах с русского языка на немецкий
   Из "Путевых картин" Гейне. От переводчика
   "Песня о рубашке" (из Томаса Гуда). Примечание
   Песни о неграх (из Лонгфелло). Примечание переводчика
   Из писем к Н. В. и Л. П. Шелгуновым
   Из примечаний к песням Беранже
  
  
   М. Л. Михайлов -- поэт, прозаик, переводчик-профессионал, критик и публицист революционно-демократического лагеря.
   Поэтический перевод занимал центральное место в творчестве Михайлова; он, переводил произведения более чем шестидесяти поэтов: немецких (Шубарт, Гёте, Шиллер, Уланд, Гейне, Рюккерт, Шамиссо, Ленау, Фрейлиграт, Гартман, Боденштедт и др.), английских (Марло, Бернс, Байрон, Барри Корнуол, Гуд, Э. Эллиот, Теннисон и Др.), французских (Шенье, Беранже, Гюго и др.), американского (Лонгфелло), украинского (Шевченко), польских (Мицкевич и Красинский), венгерского (Петефи), древнегреческих (Эсхил, Сафо, Анакреон и др.), новогреческих (Ригас и Ипсиланти), персидских (Руми, Саади и др.), индийского (Бхартрихари) и т. д. Переводил Михайлов и народные песни: шотландские, литовские, сербские, новогреческие. Переводческая деятельность Михайлова имела ясно выраженную просветительскую и демократическую направленность. Он часто использовал перевод как средство пропаганды передовых идей, позволяющее обходить цензурные препятствия.
   Основным вкладом Михайлова в русскую переводную поэзию были стихотворения Гейне, которые он переводил на протяжении всей жизни. В 1858 году он выпустил сборник "Песни Гейне". По общему признанию, Михайлову лучше, чем кому-либо из переводчиков XIX века, удалось передать своеобразие творчества немецкого поэта. В годы ссылки (1862--1865) Михайлов много занимался переводами из Беранже, намереваясь составить сборник песен народного поэта Франции; смерть помешала ему осуществить это намерение.
   Помимо стихов, Михайлов переводил художественную прозу: "Духовидец" Шиллера (1860), "Путевые картины" Гейне (1859--1860), "Несчастные" ("Отверженные") Гюго (1861), рассказы Диккенса и Теккерея (1852--1853) и др., драматические произведения: "Коварство и любовь" Шиллера (1859), "Небожественную комедию" Красинского (в ссылке), а также критические и публицистические статьи иностранных авторов.
   Михайлов выступил также как теоретик искусства перевода. Свои воззрения, представляющие важный вклад в развитие отечественной теории перевода, он излагал в ряда критических статей и рецензий, посвященных разбору современных ему переводных произведений.
  

Источники текстов:

  
   М. Л. Михайлов. Полное собрание стихотворений. Редакция, биографический очерк и комментарий Н. С. Ашукина. "Academia", M.--Л., 1934.
  
   Журнальные статьи и переводы:
  
   Статья г. Сен-Жюльена об И. А. Крылове.-- "Отечественные записки", 1852, т. LXXXIV, No 10.
   Еще о переводе стихотворений Лермонтова на немецкий язык.-- "Отечественные записки", 1852, т. LXXXV, No 12.
   О новых переводах с русского языка на немецкий.-- "Отечественные записки", 1854, т. XCIII, No 3.
   Италия. (Из "Путевых картин" Гейне).-- "Современник", 1859, т. LXXVII, No 9.
   Сочинения Э. И. Губера, изданные под редакцией А. Г. Тихменева, тт. I и II.-- "Русское слово", 1859, No 10.
   Шиллер в переводе русских писателей, изданный под редакциею Н. В. Гербеля, тт. VII--VIII.-- "Русское слово", 1860, No 2.
   "Песни и думы из Гейне", переводы в стихах А. Мантейфеля.-- "Русское слово", 1860, No 8.
   Песни о неграх (из Лонгфелло).-- "Современник", 1861, т. LXXXVI, No 3.
   П. Быков. Из переписки М. Л. Михайлова. (К материалам для его биографии.) -- "Современник", 1912, No 9.
  
  
   Неконченная трагедия "Дмитрий Самозванец" очень удачно переведена г. Меем. Нельзя не обратить особенного внимания в этом переводе на совершенно русский характер речи, который
   г. Мей умел придать немецкому подлиннику, оставаясь ему в то же время верным во всех частностях выражения. Достоинства перевода г. Мея ярче всего являются при сравнении с отрывком из той же трагедии, переведенным г-жою Павловой и напечатанным в приложении к восьмому тому <сочинений Шиллера>. Вот как переводит г-жа Павлова приветствие патриарха Иова царице Марфе:
  
   Великий царь прислал меня к тебе:
   Он не забыл тебя на троне дальнем;
   Как солнце оком пламенным повсюду
   И свет и жизнь лиет на мир широкий,
   Так на свои владенья неусыпно
   Взор всеобъемлющий бросает царь,
   И до границ последних и безвестных
   Его державу глаз его блюдет.
  
   А вот то же место в переводе г. Мея:
  
   Сам государь послать меня изволил
   К тебе, царица, с государским словом:
   Со своего высокого стола
   Он келию отшельницы попомнил,
   Зане -- как солнце лучезарным оком
   Вселенную повсюду освещает,
   Так государь своим всезрящим взглядом
   Всё освещает царство, ибо свыше
   Печалует о всём и обо всех.
  
   Именно так, с таким соблюдением народной русской речи, как это сделал г. Мей, следовало перевести "Дмитрия Самозванца", и переводчик заслуживает полнейшей похвалы за свой прекрасный труд.

1860. Шиллер в переводе русских писателей, тт. VII и VIII.-- "Русское слово", No 2, отд. II, стр. 19--20.

  
   Имя Губера пользовалось при его жизни некоторою известностью не столько за собственные его произведения, сколько за перевод Гётева "Фауста". Этот перевод был первою попыткой познакомить русских читателей с знаменитою поэмой, и как бы ни были велики недостатки перевода, он все же был в то время немаловажною заслугой. Пушкин с большим сочувствием встретил перевод Губера и много содействовал своим влиянием успехам молодого поэта.
   Поэма Гёте полна непобедимых трудностей, и усилия многих высоких талантов сокрушались об эти трудности. И содержание, и форма слиты в ней так органически, что переводчику необходимы и глубокое понимание высоких идей, волнующих Фауста, и глубокое сочувствие к ним, и могучее слово для их выражения. Ни того, ни другого, ни третьего нет у Губера. В предисловии своем он обличает слишком узкий взгляд на произведение Гёте. Правда, взгляд этот целиком почти заимствован у немецких буквоедов-комментаторов "Фауста", видящих многое там, где ничего нет, и не замечающих часто того, что следовало заметить. Но опять-таки усвоение такого взгляда не показывает большой проницательности в русском переводчике. На основании как этого взгляда, так и собственной исповеди Губера в его лирических стихотворениях, мы не можем допустить в нем и того проникновения духом подлинника, которое сообщает переводу характер почти оригинального, не заимствованного произведения. Соглашаемся, что эти требования очень высоки, и им не удовлетворит ни один из позднейших русских переводчиков "Фауста", за исключением разве И. С. Тургенева, переведшего истинно превосходно последнюю сцену в темнице, но, к сожалению, одну только эту сцену. Поэтому к переводу Губера не следует, по нашему мнению, прилагать этого идеального масштаба, под который он никак не подойдет. Довольно требовать от него добросовестного вникания в смысл подлинника, добросовестного старания передать возможно верно каждую черту, каждое выражение.11 Этим требованиям Губер удовлетворяет, и труд его достоин полного уважения даже теперь, не говоря уже о том времени, когда он был первою попыткой перенесть в русскую литературу великую поэму, и г. Тихменев оказал бы нам гораздо большую услугу, если б напечатал порядочно из всех произведений Губера одного только "Фауста", а остальные стихотворения оставил бы на долю тех друзей, которые могут открыть в них какую-то таинственную музыку...
   Самый главный недостаток Губерова перевода "Фауста" заключается в старании переводчика сохранить гладкость и плавность русского стиха. Вследствие этого старания явилось множество амплификаций, которые лишили язык Гёте сжатости и силы; все резкое, оригинальное в подлиннике как-то смягчилось, стало как-то бесцветнее. В этом случае мы отдаем преимущество даже переводу Вронченки, который подчас чересчур уж дубоват и тяжел. Разбирать перевод Губера в подробности, указывать на ошибки и уклонения от подлинника, сравнивать его с другими русскими переводами -- было бы трудом лишним. Еще при первом его появлении в свет было высказано все это в критических журнальных статьях. Особенно памятен нам разбор, помещенный в то время в "Отечественных записках".12 Поэтому, не вдаваясь в подробности, мы приведем лишь один отрывок из перевода Губера, который ясно покажет характер его и достоинство.
   Вот монолог Фауста из сцены договора:
  
   Когда от горести тревожной
   Знакомый звук меня отвлек
   И детских чувств привет ничтожный
   К веселой юности увлек;
   Я прокляну обман минутный,
   Сманивший сердце в сеть свою,
   И лживый призрак тени смутной,
   Упавший на душу мою;
   Я прокляну пустое мненье,
   Которым дух гордился мой,
   И блеск коварного виденья,
   Летавший над моей главой;
   Я прокляну волненья славы,
   И всё, что в пламенных мечтах
   Нас тешит суетной забавой
   В жене, и в детях, и в рабах;
   Я прокляну дары богатства,
   Когда они наш бурный век
   Влекут на подвиг святотатства
   И стелют ложе праздных нег...
   . . . . . . . . . . . . . .
   Любовь к утехам и вину,
   Но всех ужаснее, всех прежде
   Терпенье наше прокляну!
  
   Амплификация стерла с этого монолога весь его патетический характер. Будучи верен если не буквально, то по смыслу, перевод в то же время кажется нам не переводом из Гёте, а собственным произведением Губера по тону и излишней плавности. Припомним подлинник. Здесь каждый стих дышит силой. Одно уже поставление вместо будущего "я прокляну" настоящего "проклинаю" или "прокляты!" сообщило бы стихам Губера вдвое больше энергии; но именно этого-то поэтического такта, умеющего разумно распоряжаться языком, и недоставало Губеру. Часто, пугаясь малоупотребительного слова, необычной фразы, он сглаживал драгоценные черты подлинника..
   ...Губера пугала в подлиннике оригинальность образов и выражений... перенесенная на русский язык целиком, она, по мнению Губера, должна была казаться дикою. Где переводчик менее подчинялся этому опасению, там и перевод вышел лучше.
   После Губера немало было попыток переводить "Фауста", но полных перевода вышло только два: покойного Вронченки и г. Струговщикова.13 Перевод последнего безобразен до крайности; не говоря уже об отсутствии в нем всякой поэзии, и знание немецкого языка в переводчике сомнительно. Из многих странных неверностей перевода у нас особенно осталось в памяти, что стихи из песни помешанной Маргариты в тюрьме:
  
   Mein Schwesterlein klein
   Hub auf die Bein,
   Auf einem kflhlen Ort,
  
   то есть, "малютка сестрица моя схоронила (или сберегла) кости в свежем месте", переведены так:
  
   Сестрица родная
   Ножку, играя,
   Вверх подняла.
  
   Г-н Струговщиков принял слово Bein, как видите, за ноги, a auf-heben за "поднять", не стараясь понять, какой в этом выйдет смысл.
   Собственно говоря, значит, полных переводов на русском языке только два: Губера и Вронченки, и русским читателям следует пока довольствоваться ими. Добросовестность и того и другого переводчика извлекла из их способностей все, что могла употребить в дело для передачи великой поэмы. Можно винить их за недостаток способностей; но усилия их достойны всякой похвалы. Губер в предисловии к своему переводу приводит в оправдание себе два стиха из Гётева "Торквато Тассо":
  
   Was ich gewollt, ist loblich, wenn das Ziel
   Auch meinen Kraften unerreichbar blieb. {*}
   {* <То, чего я хотел, похвально, даже если цель осталась недосягаемой для моих сил (нем.).>}
  
   Это совершенно справедливо, и то же мог бы сказать относительно своего перевода Вронченко. Пока мы не дождемся переводчика более даровитого и перевода более совершенного, нам приходится быть благодарным трудам Вронченки и Губера.

1859. Сочинения Э. И. Губера.-- "Русское слово", No 10, отд. II, стр. 23, 32--36.

КРИТИКА СТИХОТВОРНЫХ ПЕРЕВОДОВ19

  
   Со времени Лермонтова не было, кажется, ни одного русского поэта, который не пробовал бы своих сил над переводом Гейне... В этой склонности наших поэтов к переводам из Гейне много участвовал в последнее время и интерес, который обнаруживала публика к знакомству с замечательнейшими немецкими поэтами нашего века. Поименовать всех русских переводчиков Гейне, удачных и неудачных, было бы немалым трудом. Число им чуть не легион; но только два-три имени остались в памяти публики. Не думаем, чтобы к этим двум-трем именам присоединилось имя нового переводчика Гейне, г. Мантейфеля..
   Мы назвали тоненькую и жиденькую книжечку г. Мантейфеля "трудом", и готовы бы взять назад это название, если б самым изданием ее в свет (и притом с портретом автора) г. Мантейфель не придавал, по-видимому, серьезного значения своим стихам.
   В книжечке всего пятьдесят семь стихотворений, преимущественно в два, в три куплета по четыре строчки. Этого нельзя бы, конечно, ставить ей в вину, если б переводчик выбрал из коротеньких песен Гейне лучшие и верно и поэтически воспроизвел их на русском. Но в том-то и беда, что г. Мантейфель взял из пышного букета "Buch der Lieder" и "Neue Gedichte" {<"Книга песен" и "Новые стихотворения" (нем.).>} большею частью пьесы не особенно хорошие; а истинно прекрасные стихотворения перевел небрежно, неверно, не сохранив ни тона, ни внутреннего характера подлинника.
   Нам хотелось решить, какими общими основаниями руководился г. Мантейфель, урезывая в некоторых пьесах целые строфы, прибавляя к некоторым строфы лишние, придавая кудреватость простым фразам подлинника и пренебрегая некоторыми особенно меткими и поэтическими его чертами. Но тетрадка г. Мантейфеля не дала нам на это никакого положительного ответа.
   Мы можем только догадываться, что г. Мантейфель смотрит несколько свысока на роль скромного переводчика, который имеет прежде всего в виду познакомить как можно ближе, сколько позволяют его силы, с избранным им подлинником, читателей, лишенных возможности узнать сочинение в оригинале. Г-н Мантейфель, по-видимому, ценит свою самобытность больше, чем достоинства переводимого им поэта. Иначе нечем объяснить этого неуважения к смыслу и тону подлинника. Но в таком случае к чему переводить? Не лучше ли самому сочинять? Тогда не для чего было бы насиловать себя, как это делает иногда г. Мантейфель. Например, желая сохранить находящиеся в подлиннике слова "в июне", переводчик не может приискать к нему порядочной рифмы и ставит "юны". Это выходит уж крайне плохо.
   Вообще в стихе г. Мантейфеля нет ни свежести, ни силы, а без этих качеств невообразимы стихи Гейне. Приведем, для подкрепления своих слов, два-три примера.
   Вот, например, известная своею романтическою музыкальностью песня.
  
   Ich lieb' eine Blume, doch weiss ich nicht welche,
   Das macht mir Schmerz.
   Ich schaue in alle Blumenkelche,
   Und such' ein Herz.
  
   Die Blumen duften im Abendscheine,
   Die Nachtigall schlagt.
   Ich such' ein Herz so schon wie das meine,
   So schon bewegt.
  
   Die Nachtigall schlagt, und ich verstehe
   Den siissen Gesang.
   Uns beiden wird so bang und wehe,
   So wen' und bang. {*}
   {* <Я люблю цветок, но не знаю какой; это причиняет мне боль. Я заглядываю в чашечки всех цветов и ищу сердце. Цветы благоухают в лучах заката, соловей щелкает. Я ищу сердце такое же прекрасное, как мое, так же встревоженное. Соловей щелкает, и я понимаю сладостную песню. И обоим становится так страшно и больно, так больно и страшно (нем.).>}
  
   Предупреждаем, что перевод этого стихотворения принадлежит к числу наиболее верных в книжке г. Мантейфеля. Вот он:
  
   Люблю я цветочек, не знаю который,
   Хожу и грущу,
   И в чашечку их (кого?) обращаю я взоры,
   И сердца живого ищу.
  
   Цветы аромат льют в вечернем сияньи,
   Поют соловьи,--
   И сердца ищу я во всяком созданьи
   С таким же избытком любви.
  
   Поет соловей, и душой моей чуткой
   Я понял его;
   Обоим нам стало так грустно и жутко;
   Мой ангел! скажи, отчего?
  
   Здесь, как вы видите, на каждом шагу прибавки, изменяющие и смысл подлинника (как в третьем стихе второй строфы и в последнем), и чрезвычайную простоту самого выражения, как в первом куплете. Поэзии не осталось и в помине.
   Неуменье выбрать приличный эпитет, плохие рифмы, общие места вместо метких выражений, реторика взамен простоты -- это отличительные качества переводов г. Мантейфеля...
   Грамматикой г. Мантейфёль совсем не стесняется; поэтому его часто совсем не поймешь. Что, например, значит: "славы дети бьются с веком наравне"? Или на каком языке говорится: "соскучась сном", "министер" и проч.?
   Иногда г. Мантейфёль вдруг обличает желание переводить верно, даже буквально, и пишет, например:
  
   Нужда теснит, ударил грозный час, и т. д.
  
   Оказывается, что г. Мантейфёль думает, будто немецкое "Es drangt die Not" значит то же, что русское "нужда теснит", или будто русское "нужда теснит" что-нибудь значит по-русски, а не есть, какое-то бессмысленное выражение.
   Особенное безвкусие, следы которого читатели видели в приведенных нами стихах, обличил г. Мантейфёль в переделке известной песни "Пастух" из "Harzreise" {<"Путешествие по Гарцу" (нем.).>} Она едва ли годилась бы даже для покойного "Весельчака", как можно судить хоть по следующим стихам:
  
   На крыльях Морфей увлекает
   Царя в область сладостных грез,
   А должность его отправляет
   Косматый министер Барбос.
  
   Лучшее средство усовершенствовать свой вкус -- внимательное чтение хороших писателей. Такое чтение могло бы внушить г. Мантейфелю большее уважение к ним и удержать его от бесцеремонного с ними обращения. Г-н Мантейфёль стал бы смотреть несколько иначе на задачу переводчика, чего мы ему и желаем от всей души.

1860. "Песни и думы из Гейне", пер. в стихах А. Мантейфеля.-- "Русское слово", No 8, отд. II, стр. 42--47.

  
  

ПЕРЕВОД РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ НА ИНОСТРАННЫЕ ЯЗЫКИ

  
   В прошедшем месяце, извещая читателей о выходе в свет первого тома стихотворений Лермонтова в немецком переводе Фридриха Боденштедта ("Michai'l Lermontoffs Poetischer Nachlass"), мы обещали поговорить о нем подробнее, когда книга будет получена в Петербурге. Теперь она у нас в руках, и мы спешим исполнить свое обещание.
   Основываясь на трех небольших отрывках из перевода г. Боденштедта, перепечатанных нами в предшествовавшей книжке "Отечественных записок" из немецкой газеты, и на кратком известии этой газеты, мы назвали труд г. Боденштедта добросовестным; теперь, прочитав его вполне, мы можем только повторить, что действительно он исполнен в высшей степени добросовестно, с любовью и знанием дела..
   ...Г-н Боденштедт предпринял перевесть все стихотворения Лермонтова, не делая из них выбора. В первом томе его перевода находим мы переводы и слабейших произведений нашего поэта наряду с лучшими. Нельзя не похвалить переводчика за эту полноту его труда, потому что, по нашему мнению, чтоб произнести справедливый суд над деятельностью писателя, необходимо знать все написанное им; часто в самых неудачных произведениях писателя находятся важные данные для определения его литературного характера. Так, г. Боденштедт не отбросил из своего собрания даже таких пьес, где Лермонтов, очевидно, подражал тому немецкому поэту, из которого переведена им пьеса "Сосна"...22
   Раскроем перевод г. Боденштедта. Вот стихотворение: "Das verwaiste Blattchen" (Осиротевший листок). Попробуем, как это ни трудно, забыть на время о Лермонтове и переведем это стихотворение подстрочно с немецкого языка.
   "Был однажды листок оторван от родимого дуба, был унесен бурей в бездревесную степь: скоро увял он от горя, от зноя и холода, наконец примчал его ветер к Черному морю. Видит он: стоит у моря молодая чинара; ветер шепчется с ее листвой, играет ее ветвями, и пестрые птицы качаются на сучьях и поют; во славу морской царевны звучат их песни. Приближается странник-листок к цветущему дереву, молит крова и защиты в его тени, говорит: "Я сиротинка дубовый листок, бурей оторван и унесен из суровой отчизны..."
   Вот, кажется, достаточное доказательство удивительной верности подлиннику в переводе г. Боденштедта. И такова, за очень редкими исключениями, вся его книга.
   Но, скажут нам, пожалуй, перевод может быть верным и в то же время не быть художественным, что уменьшит уже его достоинство наполовину. Если вам хорошо знаком немецкий язык, если вам известны произведения лучших поэтов Германии, если, наконец, вас не лишила природа способности чувствовать прекрасное, то вы, без сомнения, не назовете нехудожественным этого стихотворения:
  
   Das verwaiste Blattchen
  
   Ward einst ein Blatt von der heimischen Eiche geschlagen,
   Ward von dem Sturme zur baumleeren Steppe getragen;
   Welkt' es vor Gram und vor Hitze und Kalte geschwinde,
   Trugen es endlich zum Schwarzen Meere die Winde.
   Sah es am Meer eine junge Platane aufsteigen,
   Sauselt der Wind durch die Blatter, spielt mit den Zweigen;
   Wiegten sich bunt auf den Aesten auch Vogel und sangen,
   Zu der Meeresprinzessin Ruhm ihre Lieder erklangen.
   Nahet das wandernde Blattchen dem bliihenden Baume,
   Flehet um Obdach und Schutz in dem schattigen Raume,
   Spricht es: "Ich bin das verwaiste Blatt einer Eiche,
   Bin vom Sturme entrissen der Heimath rauhem Bereiche..."
  
   Кроме этого стихотворения, наиболее удачными можно назвать переводы следующих лирических пьес: "Дары Терека", "Казачья колыбельная песня", "Узник", "Благодарность"... "И скучно и грустно", "Морская царевна" и "Пророк".
   Что касается до перевода поэм, то едва ли он не отличается еще большею точностью, нежели перевод мелких стихотворений. "Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова" представляла, конечно, наиболее трудности для перевода; но г. Боденштедт преодолел эту трудность с честью, как может видеть читатель из следующих стихов, которые берем наудачу из середины поэмы:
  
   О du, mein Herr, meine rothe Sonne du!
   Hor' mich ruhig an oder todte mich!
   Deine Worte sind mir wie ein scharfes Schwert;
   Du reisst mir damit das Herz blutig auf.
   Ich fflrchte die Marter des Todes nicht,
   Auch nicht der Leute boses Geschwatz,
   Den Verlust deiner Liebe nur ffirchte ich! {*}
   {* <О ты, мой господин, ты мое красное солнышко! Выслушай меня спокойно или убей меня! Твои слова мне как острый меч; ты с кровью разрываешь мне ими сердце. Не боюсь я смертных мук, ни злобной молвы людской, я боюсь только потерять твою любовь (нем.).>}
  
   Видно, что г. Боденштедт близко знаком и с произведениями нашей чисто народной поэзии: иначе трудно было бы и приняться за перевод этой поэмы Лермонтова, не только что исполнить его так, как исполнил г. Боденштедт. Припомним здесь, кстати, что еще в 1845 году (в Штутгарте) напечатал он свой перевод народных малороссийских песен, под заглавием: "Роеtische Ukraine, eine Sammlung kleinrussischer Volkslieder", {<"Поэтическая Украина, собрание малороссийских народных песен" (нем.).>} и перевод очень удачный.

1852. Еще о переводе стихотворений Лермонтова на немецкий язык. "Отечественные записки", No 12, отд. VIII, стр. 205, 207--210.

  
   Бывшее некогда знаменитым "Revue des Deux Mondes", с одинаковою смелостью рассуждающее о всех предметах подсолнечного мира, с равным знанием дела знакомящее своих читателей с литературами всех веков и народов, начиная с литературы древних греков и кончая литературою негров или "желтою литературой", не оставляет без внимания произведений и нашей словесности. На страницах этого журнала говорилось уже и о значении Пушкина, и о значении Гоголя, ставились чуть не во главу угла всей русской изящной литературы произведения графа Соллогуба, и рассуждения эти снабжались приличными отрывками из сочинений помянутых писателей. Отрывки переводились обыкновенно с сильною помощью русско-французского лексикона, хотя и без всякой помощи какого бы то ни было, даже поверхностного, знания русского языка.
   Наконец, в последней полученной здесь книжке столь ученого "Обозрения" (первой сентябрьской) обозреваются жизнь и творения великого баснописца нашего Крылова в статье, имеющей заглавием: "La Litterature en Russie -- Ivan Andreevitch Kriloff" {<"Литература в России -- Иван Андреевич Крылов" (франц.).>} и написанной г. Шарлем де Сен-Жюльеном...
   Из басен Крылова г. Сен-Жюльен перевел в своей статье вполне следующие шесть: "Два мужика", "Три мужика", "Тришкин кафтан", "Прихожанин", "Демьянова уха", "Лжец". Мы сказали: вполне, и должны оговориться, потому что это кажется так только с виду: все места, представлявшие какую-нибудь трудность для перевода, опущены г. Сен-Жюльеном или совершенно изменены.
   Так, например, из басни "Три мужика" совсем выкинуты прекрасные стихи, заключающие ее:
  
   Иному, до чего нет дела,
   О том толкует он охотнее всего;
   Что будет с Индией, когда и отчего,
   Так ясно для него;
   А поглядишь -- у самого
   Деревня между глаз сгорела.
  
   В переводе "Демьяновой ухи" не найдете вы этих столь характеристических мест:
  
   Да кланяйся, жена!
  
   и потом после стиха: "Так потчевал сосед Демьян соседа Фоку" --
  
   И не давал ему ни отдыху, ни сроку.
   А с Фоки уж давно катился градом пот,
   Однако же еще тарелочку берет.
  
   А вот примеры верности перевода:
  
   В деревне что за разносол.
   Поставили пустых им чашку щей на стол.
   ("Три мужика")
  
   По-французски это выходит вот как: "Mais quel regal trouver dans un village? On leur servit un plat de chtchi deja fort entame"... {<Но что за угощение в деревне? Им подали миску щей, уже изрядно опустошенную (франц.).>}
   Но особенно хороши вышли во французском переводе следующие места:
  
   А я скажу: по мне уж лучше пей,
   Да дело разумей.
   ("Музыканты")
  
   "J'admets, qu'on s'enivre, pourvu que d'ailleurs on connaisse son affaire". {<Я согласен, пусть пьют, лишь бы только в остальном знали свое дело (франц.).>}
  
   Послушай-ка, тут перервал мой лжец:
   Чем на мост нам идти, поищем лучше броду.
   ("Лжец")
  
   "Ecoute, dit enfin le menteur en interrompant son malin compagnon, au lieu de prendre par le pont, ne pourrions-nous pas suivre les bords de la riviere?" {<Слушай,-- сказал наконец лжец, прервав своего хитрого спутника,-- вместо того, чтобы идти через мост, не могли ли бы мы пойти по берегу реки? (франц.).>}
  
   Довольно! Не можем не вспомнить при этом одного стихотворения, лет тридцать тому назад переведенного с русского на французский г. Сен-Мором, который хотел в ту пору познакомить своих соотечественников с нашею литературой. Нам кажется нелишним привести здесь начало этого перевода:
  
   Dans la vaste prairie, ou croit l'herbe soyeuse,
   Au milieu de cez gazons frais
   Que baigne un clair ruisseau couronne de bluets,
   Un rien m'amuse et tout me rend heureuse, {*} и проч.
   {* <На широком лугу, где растет шелковистая трава, посреди этой свежей муравы, которую омывает светлый ручеек, увенчанный васильками, любая мелочь меня забавляет и все делает меня счастливой (франц.).>}
  
   Как бы вы думали, что это такое? Не что иное, как известная русская песня "Во лузях, во лузях..."
   С 1823 года, времени появления переводов с русского г. Сен-Мора, недалеко-таки ушли французы в знании русского языка и понимании произведений нашей словесности!

1852. Статья г. Сен-Жюльена об И. А. Крылове.-- "Отечественные записки", No 10, отд. VIII, стр. 213, 216--217.

  
  

О новых переводах с русского языка на немецкий

(Письмо к редактору "Отечественных записок")

  
   В журнале вашем всегда уделялось место известиям о трудах, которые имеют целью знакомить иностранцев с русскою литературой. Это позволяет мне думать, что вы не откажете мне в удовольствии сообщить кое-что читателям "Отечественных записок" о новом деятеле по этой части. Я говорю о г. Видерте (August von Viedert), молодом литераторе, который в последнее время напечатал на немецком языке несколько переводов с русского и несколько статей о наших писателях.
   Г-н Видерт приготовляет теперь к изданию свой перевод лучших песен Кольцова.23 По отрывкам из этого труда, напечатанным в немецких журналах, видно, что переводчик и глубоко сочувствует нашему поэту, и серьезно изучил его произведения. Нечего говорить о трудностях, которые представляет вообще стихотворный перевод, тем более перевод такого своеобразного поэта, как Кольцов. Тут недостаточно передать только главную мысль пьесы, как недостаточно и одного буквального перевода: в первом случае неизбежно утратится тот колорит, который составляет исключительную принадлежность подлинника, его оригинальность; в последнем многое если будет не дико, то непонятно на чужом языке. Избежать этих крайностей мог только человек с замечательным поэтическим талантом и притом близко знакомый с русской народностью. Такой именно человек г. Видерт: родившийся и воспитанный в России, он понимает Кольцова, как русский; владея в то же время языком, как немец, он умеет находить в этом богатом языке верное и полное выражение для каждой мысли, для каждого почти оборота речи переводимого им поэта.
   Первое стихотворение Кольцова в переводе г. Видерта было напечатано в начале прошлого года в лейпцигской, издаваемой А. Дицманом "Модной газете" ("Moden-Zeitung"). Это песня, начинающаяся стихом: "Ах, зачем меня..." Вскоре потом в "Германском музеуме" ("Deutsches Museum"), выходящем тоже в Лейпциге под редакциею Роберта Пруца, появился перевод семи стихотворений Кольцова, а именно: "Что ты спишь, мужичок?", "Бегство", "Измена суженой", "Деревенская беда", "Перстенечек золотой", "Что он ходит за мной" и "Хуторок". Находясь в настоящее время в Петербурге, г. Видерт перепечатал эти стихотворения (за исключением "Бегства" и "Хуторка") с некоторыми изменениями и поправками в здешних немецких академических ведомостях ("St.-Petersburger Zeitung"); кроме того, в этой же газете поместил он и новые переводы следующих пьес: "Ты не пой, соловей", "Лес", "Говорил мне друг, прощаючись", "Не шуми ты, рожь", "Раздумья селянина", "В поле ветер веет", "Много есть у меня", "Пора любви" и "Песнь пахаря". Таким образом, нам известны семнадцать стихотворений Кольцова (и стихотворений лучших) в переводе г. Видерта. По ним ясно можно видеть, каковы будут переводы остальных.
   Вместо всяких рассуждений привожу перевод песни "В поле ветер веет":
  
   Winde weh'n im Felde,
   Die das Qras aufschrecken
   Und mir Weg und Stege
   Ganz mit Staub bedecken.
  
   Komm hervor, du Wolke,
   Mit Gewitterschauer;
   Hull' das helle Taglicht
   Ein in Nacht und Trailer!.. {*}
   {* <В поле веют ветры, которые вспугивают траву и совсем покрывают мне пылью путь-дорогу. Выходи ты, туча, с грозовым ливнем; укутай ясный дневной свет в ночь и печаль! (нем.).>}
  
   Песня эта, по моему мнению, переведена безукоризненно хорошо; каждое слово подлинника передано выражением равносильным. Достаточно сравнить куплеты:
  
   Молодец удалый
   Соловьем засвищет --
   Без пути, без света
   Свою долю сыщет.
  
   Чт_о_ ему дорога,
   Тучи громовые,
   Как прийдут по сердцу
   Очи голубые!
  
   Даже такие оттенки, как, например, в стихах: "Путь мою дорогу", переводчик сохраняет (Und mir Weg und Stege).
   Признаюсь, до появления переводов г. Видерта мы крепко сомневались в возможности передать на иностранном языке песни Кольцова так, чтоб они сохранили в переводе то значение, которое имеют для нас.
   Перевод Гоголева "Ревизора", недавно конченный г. Видертом, представлял едва ли еще не более трудностей, чем перевод песен Кольцова, и, надо отдать справедливость переводчику: он вышел с честью из борьбы с этими трудностями. Напечатана только первая сцена первого действия (в лейпцигской газете "Abend-Zeitung" прошлого года, под заглавием: Aus dem "Revisor" von Gogol); но мне случилось слышать чтение г. Видертом и остальных действий. То же, что сказано о переводе кольцовских песен, можно повторить и о переводе "Ревизора": полное понимание подлинника и верность воспроизведения его делают труд г. Видерта замечательным явлением в области переводной литературы. Как мастерски сохранен в переводе исполненный комизма и оригинальности язык Гоголя, можно понять из следующего отрывка из окончания первой сцены первого акта:
  
   "Stadtpraefect. ...Aber Sie, Luka Lukitsch, als Inspector der Lehranstalten, mussen besonders dafflr Sorge tragen, was die Lehrer betrifft. Ich geb' es zu, es sind gelehrte Leute und haben ihre Erziehung in verschiedenen "Collegien" genossen, aber sie haben ganz sonderbare Manieren an sich, die freilich von dem Lehrstand nicht zu trennen sind. Da ist einer, zum Beispiel, der da, mit dem dicken Gesicht... ich komme nicht auf seinen Namen... dieser капп nicht umhin, jedes Mai, wenn er auf's Catheder steigt, ein Fratzen-gesicht zu schneiden, so ungefahr (er schneidet ein Gesicht) und dann fangt er an unter seiner Binde seinen Bart, darauf los zu platten. Versteht sich, wenn er dem Schfller eine solche Fratze macht, so hat das noch nichts auf sich; vielleicht gehort sich das da so, dariiber kann ich nicht urtheilen, aber sagen Sie, ich bitte selbst, wenn er dies nun in Gegenwart eines Gastes macht -- das kann sehr schlimme Folgen haben. Der Herr Revisor oder sonst Jemand kann es auf sich beziehen. Der Teufel weiss, was daraus entstehen kann.
   Luka Lukitsch. Ich bitte Sie, was soil ich mit ihm anfangen; ich hab's ihm nun einige Mai gesagt. Neulich noch, als der Adelsmarschall 'mal auf einen Augenblick in die Classe kam, schnitt er eine solche Fratze, wie ich sie noch nie gesehen habe. Er machte sie aus gutem Herzen, aber ich bekam den Verweis..." {*}
   {* <Текст Гоголя: Городничий. ...А вот вам, Лука Лукич, так, как смотрителю учебных заведений, нужно позаботиться особенно насчет учителей. Они люди, конечно, ученые и воспитывались в разных коллегиях, но имеют очень странные поступки, натурально неразлучные с ученым званием. Один из них, например вот этот, что имеет толстое лицо.... не вспомню его фамилии, никак не может обойтись, чтобы, взошедши на кафедру, не сделать гримасу. Вот этак (делает гримасу). И потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду. Конечно, если он ученику сделает такую рожу, то оно еще ничего, может быть оно там и нужно так, об этом я не могу судить, но вы посудите сами, если он сделает это посетителю -- это может быть очень худо: господин ревизор или другой кто может принять это на свой счет. Из этого черт знает что может произойти.
   Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил такую рожу, какой я никогда еще не видывал. Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор...>}
  
   Большая часть произведений Гоголя уже переведена на немецкий язык; но "Ревизор", существующий в плохой французской переделке, еще неизвестен в Германии. Гоголя переводили: Генрих Боде, с французского перевода Вьярдо, Липперт, Август Левальд, Лёбенштейн, перевод которого "Мертвых душ" не имел успеха, потому что переводчик ограничился одною буквальною передачею подлинника, не соображаясь с требованием немецкого языка. Между всеми этими переводчиками г. Видерт, по своему знанию России и русского языка, так же как и по таланту, должен занять первое место...
   После отрывка из мастерского перевода "Ревизора" каждому будет понятно, с каким искусством г. Видерт переводит рассказы г. Тургенева, писателя далеко не столь трудного для передачи на чужой язык, хотя и очень оригинального. В лейпцигской газете "Novellen-Zeitung" 1852 года (No 49) напечатан "Peter Petrowitsch Karatajew", в этом же журнале прошлого года (NoNo 14 и 18) появились под общим заглавием "Русские картины" (Bilder aus Russland) два рассказа г. Тургенева: "Der Tod" и "Jermolai und die Mullerin", {<"Смерть" и "Ермолай и мельничиха" (нем.).>} в "Немецком домашнем чтении" ("Deutsche Familien-Blatter") находим мы перевод "Лебедяни" под заглавием "Der Pferdemarkt zu Lebedjan", и, наконец, в здешней "St.-Petersburger Zeitung" перевод "Татьяны Борисовны и ее племянника".
   Упомяну в заключение о четырех переведенных г. Видертом пьесах Лермонтова: 1) "Утес", 2) "Молитва" ("В минуту жизни трудную"), 3) "Нет, не тебя так пылко я люблю" ("Novellen-Zeitung", 1852, No 48) и 4) Песня из "Тамани": "Как по вольной волюшке" ("St.-Petersburger Zeitung")...
   Фарнгаген фон Энзе в своей статейке "Neueste Russische Literatur" {<"Новейшая русская литература" (нем.).>} (1841), представив очерк русской литературной деятельности последнего времени, говорит в заключении: "Предостерегаем земляков наших от поспешного и легкого суда над этими известиями и суждениями, если они захотят поверить их по переводам русских сочинений. В искусстве переводить совершено нами много высокого: ни одна нация не усвоила себе в такой мере, как мы, греческих поэтов; то же следует сказать и о литературах Италии, Испании и Англии; менее удачно знакомство наше с писателями римскими, французскими. С русскими, кажется, знакомиться всего труднее. Для знакомства этого языку нашему нужно сделать новые усилия; он очень хорошо обнимает смысл, но с трудом передает своеобразный склад русского выражения, а для передачи поэтических произведений выражение -- главное".
   Теперь германская литература может указать на двух деятелей, которые в полной мере выполняют эти требования г. Фарнгагена: это -- Фридрих Боденштедт и Август Видерт.

1854. "Отечественные записки", No 3, отд. V, стр. 10--16.

  

МИХАЙЛОВ-ПЕРЕВОДЧИК

  
   Два слова о переводе. Проза Гейне, как и стихи его, полна самых смелых неологизмов, самых неожиданных переходов из тона в тон: романтическая настроенность сменяется часто циническою реальностью; патетические тирады чередуются с самыми грубыми фразами. По привычке нашей к рутине многое кажется диким в манере Гейне; но сохранить именно эту дикость, эту своеобразность было моею задачею, насколько можно с нею сладить.

1859. Италия (из "Путевых картин" Гейне). От переводчика.-- "Современник", No 9, приложение, стр. 3.

  
   Отдел "Путевых картин", предлагаемый здесь в переводе, разделяется на три части. Первая и вторая написаны стихами, третья -- прозой. Точно ли верно название: стихи, для этих кадансированных строк без определенного количества стоп или ударений, даже без постоянного ритма, не стану разбирать. Дело не в названии. Эта форма, получившая еще со времени Гёте право гражданства в немецкой литературе, у нас очень нова. Были, правда, попытки писать такими стихами; но они как-то не принялись. Тем не менее я не считал себя вправе своевольничать, переводя такое популярное в германской литературе произведение, как "Северное море", и удержал в своем переводе размер или, лучше сказать, форму подлинника. Не знаю, в какой мере удалось мне сохранить характер стихов Гейне; но считаю не лишним сказать, что за ними в оригинале признается достоинство стройности, благозвучия и поэзии. Последнее качество не может совершенно сгладиться и в самом слабом переводе, как скоро он хоть немного верен. Что касается моего перевода, я могу, разумеется, ручаться только за возможную верность. Впрочем, в числе этих стихов, освобождающих себя от всяких законов метрики и подчиняющихся единственно музыкальному чувству, попадаются две пьесы, из которых одна целиком, а другая частью написаны четырехстопным хореем без рифм, любимым размером испанских романсов; конечно, этим же размером я и перевел их, как конец пьесы "Ночью в каюте" пятистопным ямбом, согласно подлиннику. Порядок размещения пьес в первых двух частях взят мною из позднейшей редакции их в "Книге песен".

1859. Северное море (из "Путевых картин" Гейне). Предисловие переводчика.-- Полн. собр. стих., стр. 706--707.

  
   В этом опыте перевода знаменитой песни английского поэта <"Песни о рубашке" Т. Гуда> встречаются некоторые не совсем правильные стихи, как и в самом подлиннике. Переводчику ничего не стоило сгладить все неровности, перерифмовать всю пьесу и вообще сделать ее вполне согласною с правилами строгой версификации; но едва ли в таком виде она сохранила бы то беспорядочное и страстное движение, которое составляет ее существенный характер. Насколько можно при несходстве языков, переводчик старался сберечь не только внутренний строй, но и внешние оттенки выражения оригинала. "Песня о рубашке" пользуется такою громкою известностью, что допускать в ней переделки, смягчения и проч. (которые вдобавок обыкновенно кажутся желанием исправлять подлинник) было бы непростительно.

1860. "Песня о рубашке" (из Томаса Гуда). Примечание.-- Полн. собр. стих., стр. 669.

  
   Цикл стихотворений, изданных в 1842 г. американским поэтом Лонгфелло под названием "Песен о неграх" ("Poems on Slavery"), {<"Стихи о рабстве" (англ.).>} состоит из восьми пьес. Я перевел их все,25 сохранив, где только было возможно, размер подлинника, и со всею верностью, какой мог добиться от своего стиха...
   Стихотворения Лонгфелло, независимо от своего постоянного достоинства, приобретают теперь и особенный интерес ввиду печальных событий, которые колеблют могущество североамериканской республики. Предвестие, которым кончаются переведенные мною "Песни о неграх",26 сбывается; но вполне сбудется оно только над южными штатами, если они останутся до конца верны самому гнусному из всех зверских инстинктов, еще гнездящихся в темных углах человеческой природы.

1861. Песни о неграх (из Лонгфелло). Примечание переводчика.-- "Современник", No 3, стр. 268--269.

  
   Мне бы доставило большое удовольствие, если б стихи мои, как вы писали, собрали и напечатали.27 Только надо строже обращаться с ними. Гейне,28 впрочем, всего можно напечатать (кроме, разумеется, предисловия в прозе и примечаний). Гербель, которому кланяюсь, может очень помочь в этом деле, как знаток, чтобы все расположить как следует. Как бы цензура не запретила теперь некоторых вещей с моим именем, хоть они и были все напечатаны. Например, "Белое покрывало".29 А было бы жаль. Хотелось бы хоть что-нибудь оставить на память о себе; а стихи мои едва ли не лучшее из всего, что мною написано.

1861. Письмо к Н. В. и Л. П. Шелгуновым, 13 ноября.-- "Современник", 1912, No 9, стр. 208--209.

  
   Стихи, голубушка Л<юдмила> П<етровна>, те самые. Так и печатайте: в 6-ти отделах.
   I. Подражания восточным (здесь только Саади, Джелаль Руми, из корана, и больше ничего).
   II. Из английских поэтов.
   III. Из немецких поэтов (здесь, где следует, вставить всю книжку "Песни Гейне", кроме прозы. Пожалуй, в таком же порядке. К отделу "Песни" прибавить все стихи из рукописи без заглавия. "К Гарцу" тоже пополнить по рукописи, справившись с подлинником. К балладам -- "Асра". К отделу "На смертном одре" -- "В мае". Пьесу "Сумерки <богов>"... после "Грез" поместить. В конце -- всё "Северное море" без прозы и без предисловия, из "Русского слова").30
   IV. С венгерского (Петефи).
   V. Из славянских поэтов (здесь Красинский и Шевченко).
   VI. Народные песни. (Эдварда31 непременно выкинуть.)
   Из древних совсем не нужно. Хорошо бы, если бы кто-нибудь, хоть Н. Г. <Чернышевский>, написал предисловие -- строк 20, не более. Примечаний никаких не надо. Гербель может отлично привести все в порядок. Только бы не пропустил третью "Горную идиллию", да в "Песни" не попало бы два раза одно и то же. Заглавие просто сделать: Стихотворения М. Л. М-ова и в предисловии объяснить, что всё -- переводы и подражания.

1861. Письмо к Н. В. и Л. П. Шелгуновым, ноябрь.-- "Современник", 1912, No 9, стр. 205.

  
  

Из примечаний к песням Беранже32

  
   "Веселая голова". Такой именно смысл, смысл беззаботного смельчака, имеет провербиальное французское название Roger Bontemps.
  
   "Бедняки". Написано в 1812 г. Лапти в четвертом куплете (не считая припева) заменили у меня французские деревянные сабо.
  
   "Мнение этих девиц"... Песня эта в подлиннике написана на патуа или, проще сказать, на испорченном наречии необразованного и безграмотного класса. Сохранять эту тонкость в переводе казалось мне лишним; довольно, думал я, сохранить общий тон, о чем и старался. Вот что замечает Беранже о языке этой песни: "Беранже мало пользовался патуа в своих песнях. В этой песне такой язык был кстати и мог даже дать ей особенную пикантность. Автор только и позволил себе употреблять патуа, что в подобных сюжетах,-- и всякий раз жалел, что прибегал к нему". Эти слова могут служить лучшим извинением переводчику, что он не уснастил своего перевода словами вроде знамши, ейный, выглядит и т. п., что, конечно, было бы для него трудно.

1862--1865. Полн. собр. стих., стр. 717, 718, 720--721.

  

РАЗНОЕ

  
   По поводу того, как следует воссоздавать старые предания поэту нашего времени, нельзя не вспомнить прелестной легенды Теннисона о графине Годиве, легенды, которая считается классическим произведением в английской литературе.33 В ней такое полное отсутствие всяких искусственных приемов, такая естественная последовательность рассказа, что, и переведенная в прозе, она почти не утрачивает своей удивительной красоты и грации. Это большая похвала; потому что только произведения народной поэзии выдерживают такое испытание. Прозаический перевод таких произведений указывает обыкновенно на все лучшие черты, на все удачнейшие мотивы подлинника; тогда как попробуйте перевести в прозу стихи искусственные, вы в переводе увидите только недостатки подлинника, и самые достоинства его побледнеют среди недостатков. Значит, только музыкальность языка, рифма, размер спасают еще их от совершенного невнимания.
   Такое именно чувство недовольства испытываешь, стараясь передать в прозе стихи Виктора Гюго. На каждом шагу встречаете вы лишние вставки, ненужные распространения, бесполезные, потому что неопределенные или уж чересчур преувеличенные эпитеты... Переведите слово в слово испанское романсеро, сербские песни и самое подлинную песню о Роланде,-- читатель, совершенно незнакомый с подлинником, почувствует желание познакомиться с самою внешней его формой. Совсем иное дело такие поэмы, как у Виктора Гюго. В прозаическом переводе они являются как бы отрывком из посредственного романа и подчас даже просто из бойкого фельетона, и нет никакой охоты знакомиться с подлинником; заранее уже знаешь, что нового в нем ничего не найдешь, кроме гладких и певучих стихов да богатых, звучных рифм.

1860. Последняя книга Виктора Гюго.-- Соч., т. III, стр. 91--92.

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   11 В предисловии к переводу "Фауста" (1838) Губер писал: "Знаю всю недостаточность моего перевода, чувствую, как далеко отстоит он от подлинника; но утешаю себя мыслию, что старался по крайней мере незначительность таланта вознаградить добросовестным изучением... Я старался по возможности сохранить в моем переводе все размеры подлинника, в котором форма так тесно связана с мыслию, так живо соответствует чувствам и положениям действующих лиц. Даже в тех местах, где Гёте употреблял так называемые Knittelverse, жесткий, неправильный размер народных песен немецких и миннезингеров XVI столетия, я старался сохранить оригинальный колорит подлинника, несмотря на звуки, непривычные и чуждые русскому уху" (Соч. Э. И. Губера, т. II. СПб., 1859, стр. XXX--XXXI).
   12 Имеется в виду анонимная рецензия в "Отеч. зап." (1839, No 1).
   13 Говоря о "полном переводе" "Фауста", Михайлов имеет в виду полный перевод I части трагедии. Ни Э. И. Губер, ни М. П. Вронченко не переводили II части, а приложили к своему переводу ее изложение. Только I часть переводил А. Н. Струговщиков. Впервые полный русский перевод обеих частей "Фауста" был опубликован Н. А. Холодковским в 1878 г. В 1848--1849 гг. Михайлов перевел обе части трагедии Гёте, но потерпел неудачу при попытке опубликовать перевод из-за цензурных препятствий. Полный перевод Михайлова не сохранился; известна только сцена "Собор" (из I части), опубликованная в 1848 г.
   19 См. также материалы предыдущего раздела "Теория художественного перевода" (стр. 411--433). В наст. разделе по недостатку места опущены критические статьи Михайлова об изданиях: "Стихотворения Ф. Б. Миллера" ("Русское слово", 1859, No 12), "Переводы и подражания Н. В. Берга" (там же, 1860, No 6), "Сборник стихотворений иностранных поэтов. Перевод В. Костомарова и Ф. Берга" ("Современник", 1860, No 12), "Песни и думы из Гейне. Перевод в стихах А. Мантейфеля" (там же, 1860, No 11), а также отзывы о переводах в фельетонах "Русская журналистика" ("СПб. ведомости", 1853, NoNo 21, 178).
   22 Ниже Михайлов указывал на стихотворение Гейне, переведенное Лермонтовым: "Они любили друг друга так долго и нежно", на подражание Гейне "Избави бог от летних мушек" и стихотворения, в которых, по его мнению, отмечаются следы влияния немецкого поэта: "Утес", "Морская царевна" и "Выхожу один я на дорогу".
   23 Видерту не удалось издать отдельного сборника переводов песен Кольцова. Некоторые из этих переводов до сих пор остаются в рукописи.
   24 "Поверишь ли, простых баб не пропустил. Это он <Кувшинников> называет: попользоваться насчет клубнички" ("Мертвые души", т. I, гл. 4).
   25 В 1850--1860-е годы в русской подцензурной печати передовые писатели, говоря о рабстве негров, обычно имели в виду крепостное право. В этих условиях опубликование "Песен о неграх" Лонгфелло приобретало антикрепостнический и революционный смысл. Переводы Михайлова были напечатаны в "Современнике" (1861, No 3) рядом со статьей В. Обручева "Невольничество в Северной Америке" после обнародования манифеста об "освобождении" крестьян и являлись замаскированным откликом революционных демократов на реформу 1861 г.
   26 Михайлов имеет в виду "Предостережение" -- последнее стихотворение из "Песен о неграх", в заключительной строфе которого содержится предсказание всеобщего возмущения порабощенного народа. В дореволюционных изданиях переводов Михайлова это стихотворение печаталось без последней строфы.
   27 Письма, отрывки из которых приводятся здесь и ниже, были написаны Михайловым к его друзьям Н. В. и Л. П. Шелгуновым из тюремного заключения после его ареста 14 сентября 1861 г. за участие в написании и распространении революционной прокламации "К молодому поколению". Михайлов писал об издании сборника своих переводных стихотворений, который он готовил до ареста. Однако после осуждения Михайлова царская цензура запретила издание в России стихотворений "государственного преступника", и сборник был выпущен друзьями поэта в Берлине в 1862 г.
   28 Имеется в виду сборник "Песни Гейне в переводе М. Л. Михайлова" (СПб., 1858). См. выше рецензию Добролюбова на этот сборник (стр. 402--403).
   29 Стихотворение М. Гартмана "Белое покрывало", воспевающее революционную стойкость, в переводе Михайлова пользовалось широкой популярностью в русских демократических кругах.
   30 В сборнике "Песни Гейне" Михайлов расположил свои переводы в следующих разделах: "Грезы", "На Гарце", "Песни", "Думы", "Романсы и баллады", "На смертном одре". Это деление (с добавлением отдела "Северное море") было сохранено и в берлинском издании.
   31 Перевод Михайлова с таким названием неизвестен. Возможно, что он переводил шотландскую балладу "Эдвард", которую впоследствии перевел А. К. Толстой.
   32 Примечания к своим переводам стихотворений Беранже Михайлов составил в ссылке, подготовляя сборник песен французского поэта.
   33 Стихотворение Теннисона "Годива" Михайлов перевел в 1860--1861 гг.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.
Рейтинг@Mail.ru