Книжный рынок

Павел Мацкевич: вглубь веков

В одном из своих интервью ваш покорный слуга заявил, что кроме Библии, "Войны и мира" и подшивки "Сад и огород" давно уже ничего не читает. В сказанном не было или почти не было никакого лукавства. В названных книгах сконденсирован весь духовный, нравственный, психологический, психофизический и аграрный опыт человечества. Остальное, выражаясь словами Достоевского, "главное, но не самое главное". Поднимаясь или опускаясь к изначальным знаменателям бытия, неизбежно ревизуешь мир окружающей тебя культуры и изумляешься, насколько она вторична. "Бывает нечто, о чем говорят: "смотри, вот это новое"; но это уже в веках, бывших прежде нас и повторится после" (Еккл., 1, 10). Приглашаю тебя в свой домашний каби-нет, читатель. Ты обнаружишь, что, за исключением стола, стула, компьютера и пус-тых пивных банок вместо книг, ничего не обнаружишь.

К концу нельзя не впасть, как в ересь,
В неслыханную простоту.

Но иногда автор все-таки берет в руки ту или иную книжицу и тогда уж прочи-тывает ее до конца. Да вот, например: "Кровные" Павла Мацкевича. Чтение состоя-лось после недавнего выступления этого писателя в веб-альманахе "Лебедь", где он разделал под орех кривляк-постмодернистов и тем заслужил у вашего слуги априорную симпатию.
После чтения эти симпатии усилились. Перед нами феномен жреческого увлече-ния русской историей, а именно той дальней ее гранью, когда Россия не была еще Рос-сией, а какой-то полумифической домонгольской Киевской Русью с малопонятными этническими корнями. Чтобы написать такой роман, нужны годы подвижнического рытья в забытых Богом и людьми библиотечных архивах. Кого-нибудь из здесь при-сутствующих интересуют все эти Ярополки и Святополки, собачившиеся на заре веков за престольную власть? Уверен в единодушном "нет". Откровенно говоря, автор к это-му "нет" присоединяется.
- Зачем же тогда?
О, не спрашивайте об этом ушибленного своим предметом мономана-сочинителя. На него не действуют никакие резоны. Трудно даже предположить, что в сегодняшнем деловом, промышляющем, насквозь прагматичном мире остались подоб-ные подвижники. Так и видишь их, ежедневно приковывающих себя к компьютеру и по двадцать пять часов в сутки пишущих свой Роман под вздохи и проклятья домочад-цев, крутящих за их спиной пальцем у виска. Остановись, несчастный! Стены твоего жилища покосились, комнаты не прибраны, детишки не кормлены, в холодильнике пустынная зима, жена вот-вот уйдет к другому… - не слышит. Он весь в чаду образов и слов. Он пишет, пишет, пишет и в конце концов добивается невозможного: превращает "вещь в себе" в  "вещь для нас".
Таков Павел Мацкевич и его роман. Постепенно втягиваешься в совершенно чуждую тебе действительность и становишься как бы ее участником. Полузабытые  персонажи школьной истории наливаются румянцем и жизненными соками, обретают трехмерность, начинают дышать тебе в ухо, хватать за рукав и тащить в свои крова-вые разборки. "Эффект присутствия" - вот как это называется, но достигается только  абсолютным, сомнамбулическим погружением автора в материал. В случае с "Кров-ными" это условие выполнено с пугающим переизбытком. Пожелаем Павлу Мацкеви-чу благополучного возвращения в его одесское "сегодня", а сами пребудем еще некото-рое время в этом средневековом славянском "позавчера", изумляясь жестокости та-мошних нравов. Отнюдь не лепотная нестеровская картина разворачивается перед на-ми. А кровавая война всех со всеми, подковерная интрига, коллекция жестокостей и отрубленных голов. От воплей истязуемых и истязующих по всему роману стон стоит, а от школьных представлений о "Руси-матушке" и "Киеве-батюшке" не остается следа. Хороши "батюшки" и "матушки", жертвовавшие в борьбе за власть собственными ча-дами, возлюбленными, братьями и сестрами! Впрочем, братья и сестры тоже хороши, отнюдь не демонстрируя друг к другу малейших родственных чувств.
Роман начинается с предсмертных размышлений Владимира Великого, крести-теля всея Руси, о своем наследнике. По причинам, которые здесь долго объяснять, Вла-димир вознамерился передать великокняжеский скипетр не старшему из двенадцати законнорожденных и незаконнорожденных сыновей, а младшему, Борису. Но на Свя-той Руси царит такой удельно-династический кавардак, что Борис предпочитает со-хранять отцовское завещание втайне.
Завязывается кошмарный исторический гиньоль. Старшие братья Бориса, рас-севшиеся по новгородским, псковским, ростовским и прочим княжеским "столам", на-чинают повальное взаимоистребление. Никто никому не верит до конца. Жестокость и хитрость побеждаются только большей жестокостью и хитростью. Каждый, кто прояв-ляет в этой семейном геноциде хоть какие-то человеческие привязанности, обречен на страдания и смерть. Павла Мацкевича можно было бы упрекнуть в нагнетании стра-стей, если бы ни изощренная фактографическая оснастка романа. Чувствуется, что ав-тор перетер сотни и тысячи архивных страниц, прежде чем предать их беллетризации. Боже, каким все-таки кровавым было русское средневековье! Из каких оно складыва-лось предательств и смут!
Но таково вековечное вещество власти. Ее "тогда и там" ничем не отличается  от "сейчас и здесь". От исторических хроник Шекспира волосы тоже встают дыбом. Не менее кровавым было и французское, и испанское, и любое другое средневековье. Ос-новоположниками любой нации и государства являлись личности с начисто атрофиро-ванным геном жалости к собственным сородичам, соплеменникам и вообще к челове-ку. Это нам, обитателям житейских равнин, представляется невозможным зарезать родного брата за какой угодно престол. "Там", наверху, это происходит ежечасно. Иван Грозный, убивающий сына, или Сталин, доведший до самоубийства жену - вот цена и норма пребывания во власти. Роман Павла Мицкевича свидетельствует об этом с бес-пощадной убедительностью. С другой стороны приходит в голову, что по-другому и не должно быть. Правитель обязан быть жесток, ибо только так творится порядок среди земных стад. Предоставленные самим себе, они начинают путаться в трех соснах, пре-даются языческим беснованиям - и далее см. "Историю одного города" Салтыкова-Щедрина. Вспомним, какой глуповский шабаш не замедлил воцариться на территории СССР, как только к власти пришел мягкотелый Горбачев.
Будучи сверхплотно записан реалиями и деталями средневекового быта, роман Павла Мацкевича ограничен почти исключительно пространством княжеских палат. Народ на его страницах отсутствует, или, говоря словами Пушкина, безмолвствует, да дело в том, что он и в реальной истории был и пребудет бесформенной массой, строи-тельной глиной в руках у властного меньшинства. "Чернь", "смерды", "пролы" - вот его синонимы в разные века. Автору этих строк довелось немало лет провести среди так называемого простого люда и каждый раз поражаться абсолютной девственности его представлений обо всем, что выходит за пределы его урочища, насущных трудов и забот. Нужно быть величайшим человеколюбцем и иметь прозорливость Льва Толсто-го или автора "Записок охотника", чтобы усмотреть в этой простодушной плазме за-чатки сложноцветного бытия. Увы, вашему покорному слуге Господь не отпустил та-кого таланту. Создателю "Кровных" - тоже.
Зато он отпустил ему дар въедливости в историческое и "чужое". Даже словесная ткань романа неуловимо отдает чем-то старославянским, хотя, к чести Павла Мацке-вича, он не злоупотребил словарной архаикой. Впрочем, злоупотребил описаниями то-гдашних дознаний и расправ:
"С него неспешно, лоскутами, сдирали кожу, аккуратно посыпали раны мел-кой солью, причем не гнушались тщательно втирать ее в кровавое мясо, ломали по одному ребра. Напоследок вздернули на дыбу и оскопили. Вися на веревке, перекину-той через блок у потолка с грузом, привязанным к левой ноге, время от времени от-пускаемый и резко подтягиваемый вверх, от чего кости выходили из своих сочлене-ний, он все же начал говорить."

Прервем цитату и пощадим дамские уши и глаза. Но если изъять из романа по-добные сцены, он сократится едва ли не на треть. На ту же треть следовало бы сокра-тить и историю человечества, а, впрочем, почему? Оно таково, каково оно есть, и больше никаково. Прошу поверить старой литературно-критической крысе, которой кого-нибудь похвалить, что соляной кислоты напиться: Павел Мацкевич, сам того не подозревая, написал онтологический роман.

01.12.2003   
В. Сердюченко

Другие статьи:

Предисловие к роману "Кровные" (22.09.2003)

Съемки сериалов по романам Дарьи Донцовой (24.01.2003)

Приключения Тани Гроттер продолжаются (24.01.2003)

Рецензия. Ирина Денежкина. Дай мне! (29.11.2002)

Гарри Поттер против Тани Гроттер (точка зрения издательства Эксмо) (29.11.2002)

Издательство ЭКСМО предлагает в ноябре. (13.11.2002)

Новинки и ожидаемые поступления издательства АСТ. Октябрь 2002 года. (28.10.2002)

«24 страницы современной классики» (22.10.2002)

Все мы — не только создатели или читатели, но и действующие лица этой летописи ХХ века. (15.10.2002)