ТЕОДОР ФОНТАНЕ И ИВАН СЕРГЕЕВИЧ ТУРГЕНЕВ (или что такое свобода в представлении немецкого и русского писателя конца XIX века)

Известный немецкий писатель Теодор Фонтане (1819 - 1898) - одна из самых привлекательных фигур в литературном мире Германии конца XIX в. Наш читатель знает о нем очень мало: романы его переводились на русский язык редко, специально о творчестве Фонтане у нас не написано ничего, а личность писателя, весьма интересная и примечательная в контексте проблем личности и общества, личности в обществе и роли интеллигенции в обществе (тема очень актуальная в России), русским читателям совершенно не известна.

Автор около двух десятков романов, ряда рассказов, нескольких поэтических сборников, множества публицистических статей, литературных и театральных рецензий, Теодор Фонтане вошел в мировую литературу главным образом благодаря своему замечательному роману "Effi Briest" (переведенному на русский язык - "Эффи Брист"). Великий немецкий писатель Томас Манн назвал "Эффи Брист" в числе десяти (а, может быть, оговорился он, даже пяти) лучших, с его точки зрения, романов в мировой литературе. Т. Манн писал о Фонтане: "Никто из писателей как прошлого, так и наших дней не пробуждал во мне той симпатии и благодарности, того непосредственного интуитивного восторга, того мгновенно-радостного просветления и удовлетворения, того теплого чувства, какие дарует мне каждая строка его стихов или писем, каждый обрывок какого-нибудь диалога". (Манн Т. Старик Фонтане // Манн Т. Собр. соч. в 10 томах. Т. 9. М., 1960. С. 438).

Отметим главные вехи жизни и творчества Фонтане. Теодор Фонтaне (сам он произносил свою фамилию на французский лад, но с ударением на первом слоге - FОntan) родился в 1819 г. в Нойруппине, крошечной столице расположенного в Бранденбурге графства Руппин. Его отец, аптекарь Луи Анри Фонтане купил в Нойруппине аптеку и переселился сюда из Берлина с женой Эмилией Лабри, дочерью торговца. Оба они были французского происхождения, их предки оказались среди гугенотов, изгнанных из Франции и бежавших в созданное в 1701 г. королевство Пруссию. Дед писателя Пьер Бартелеми Фонтане долгие годы был при дворе Гогенцоллернов французским учителем принцев и умер в Берлине верным слугой прусского короля; он писал свою фамилию на французский лад - Fontanes - и только с началом нового, XIX века стал опускать последнюю букву. Однако происхождение Фонтане не было чисто французским: среди тридцати двух известных исследователям предков писателя тринадцать были французами, девятнадцать - немцами (Verchau E. Theodor Fontane. Individuum und Gesellschaft. F.a.M, Wien, Brl., 1983. S. 12).

Получив первоначальное образование дома, а потом в гимназии и в ремесленной школе в Берлине, он начал работать помощником аптекаря, затем, сдав экзамен на фармацевта, стал аптекарем, предполагал купить собственную аптеку, но не смог этого сделать по недостатку средств и некоторое время служил в аптеках Лейпцига, Дрездена и Берлина. Главным для него было, однако, не это. С юных лет испытывая влечение к литературе, двадцатилетним молодым человеком Фонтане начал публиковать собственные стихи, переводы, небольшие рассказы и в 40-х гг. вошел в берлинское объединение поэтов "Туннель через Шпрее". Долгие годы в нем боролись желание, отдав себя литературному творчеству, стать независимым писателем, - и необходимость зарабатывать деньги иным путем, чтобы содержать семью. Это (впрочем, не только это) во многом определило и странные, на первый взгляд, колебания в его общественно-политическом поведении. Поклонник Г. Гервега в 40-х гг., разделявший предмартовские настроения просвещенных молодых людей, ожидавших перемен в общественной и политической жизни, он с энтузиазмом воспринял начало революции 1848 г. в Германии, а после ее окончания, в эпоху контрреволюционного правительства О. Мантейфеля, чей полицейский режим, как он говорил, был ему отвратителен, Фонтане, по его собственному выражению, "продался реакции за тридцать сребреников ежемесячно" (Fontanes Briefe in zwei Bаеnden. B., Weimar, 1980. Bd.1. S. 67), стал сотрудником Литературного бюро прусского министерства внутренних дел, в 50-60-х гг. работал прусским литературным агентом в Лондоне и служил в консервативной прусской газете Kreuz-Zeitung редактором отдела статей из Англии и об Англии. Впоследствии он ушел из редакции Kreuz-Zeitung и стал сотрудничать в либеральной Vossische Zeitung. Фонтане был военным корреспондентом во время войн Пруссии против Дании в 1864 г., против Австрии в 1866 г и против Франции в 1870 г. и написал книги, содержавшие военно-историческое описание этих войн.

В последний раз Фонтане находился на государственной службе несколько месяцев в 1876 г., получив место секретаря Академии художеств в Берлине, но быстро покинул его, поняв, что совершенно не годится для какой бы то ни было административной деятельности, и принял решение отныне жить литературным трудом.

В 1878 г., когда Фонтане было уже 59 лет, он опубликовал свой первый роман "Vor dem Sturm" ("Перед бурей"), ознаменовавший начало главной части его творчества. Пика мастерства он достиг в возрасте 76 лет - упоминавшийся уже роман "Эффи Брист" увидел свет в 1895 г. Последним, что написал Фонтане, была вторая часть его автобиографического сочинения - "Von 20 bis 30" ("От 20 до 30"); первая часть - "Die Kinderjahre" ("Детские годы") была опубликована в 1894 г. Он умер в 1898 г., после его смерти увидели свет еще два его романа. В то время самыми популярными сочинениями Фонтане считались те, что посвящены были Пруссии, - баллады о прусских полководцах - "Мужи и герои" и "Путешествия по Бранденбургской марке" (Сам Фонтане, будучи уже автором нескольких романов, сетовал на то, что его все еще считают главным образом автором "Путешествий по Бранденбургской марке", однако работу над этим сочинением не прекращал до конца жизни и в 90-х гг. планировал написать новую его часть). Позднее творчество Фонтане - его романы - впервые по заслугам оценил, в сущности, только молодой Томас Манн; он сравнил его с Тургеневым и Л.Н. Толстым.

Много лет назад, когда я работала над историей франко-прусской войны 1870-1871 г., меня заинтересовала любопытная история, связанная с именем Фонтане. Писатель получил тогда предложение от берлинского издателя Р. Деккера отправиться вслед за наступающими прусскими войсками во Францию, с тем, чтобы по непосредственным впечатлениям написать историю войны. В октябре 1870 г. он уже был во французском городе Туле, несколько дней назад взятом прусской армией, и решил посетить родину Жанны дАрк - местечко Домреми, расположенное в 40 км от Туля; это была "нейтральная территория". Он осмотрел дом Жанны, а затем отправился к памятнику Орлеанской деве. Французские франтиреры, наблюдавшие за действиями Фонтане, приняли его за шпиона, переодетого прусского офицера, и прямо около памятника задержали его и отправили в тюрьму. Началось непредусмотренное "путешествие" писателя по французским префектурам и тюрьмам. Положение оказалось весьма опасным, и в какой-то момент Фонтане даже грозил расстрел. Однако ему все же удалось доказать свою невиновность, и в конце концов он был интернирован и препровожден на остров Олерон. Спустя два месяца, еще до окончания войны, - по-видимому, по ходатайству Бисмарка через американского посла в Париже - Фонтане удалось освободить, и в декабре 1870 г. он вернулся в Берлин.

Тогда же в газете "Vossische Zeitung" началось продолжавшееся до весны 1871 г. печатание очерков Фонтане под названием "Kriegsgefangen. Erlebtes 1870" ("В плену. Пережитое в 1870г."); в 1871 г. они были дополнены материалом о посещении оккупированных Эльзаса и Лотарингии и вышли отдельной книгой. В первой же фразе очерков о пребывании в плену, вышедших, напомним, еще в самый разгар войны, говорилось: "Мой долг состоит в том, чтобы сказать, что впечатления у меня были самые приятные, и я не могу себе представить другую нацию, которая через случайно выбранных своих представителей могла бы произвести более благоприятное впечатление" (Fontane T. Wanderungen durch Frankreich. Erlebtes 1870-1871. B., 1970. S. 91). Фонтане так описывал своих товарищей по заключению в крепости Безансона - французов: "Все они были любезны, внимательны, предупредительны, благодарны за любую маленькую услугу; их никогда не обижали возражения; им не свойственна зависть. В этом мы можем многому у них поучиться. Мне открылось неисчерпаемое богатство добродушия, легкого характера, веселого настроения... Ни следа национального раздражения, хотя все они, без исключения, были полны живейшего патриотического чувства". Задевая истинно германские чувства, Фонтане заметил, что по уровню образованности французы ничуть не уступают немцам. Хрестоматийной стала произнесенная фельдмаршалом Мольтке фраза о том, что в войне победил немецкий школьный учитель. Фонтане со спокойным юмором заметил: "Мы думаем, что владеем чем-то вроде школьной монополии; среди немцев есть люди, которые полагают, что по ту сторону германской границы не умеют ни читать, ни писать... Я со своей стороны всегда находил, что жители других цивилизованных стран, особенно западных, читают не хуже, а пишут гораздо лучше, чем мы. Так обстоит дело в Англии, Шотландии, Дании, а также и во Франции (Fontane T. Wanderungen durch Frankreich. Erlebtes 1870-1871. B., 1970. S. 91-92)Что касается вопроса об Эльзасе и Лотарингии, Фонтане считал присоединение этих земель к Германии исторически оправданным, однако писал, что нигде не встречал большего отсутствия немецкости (Deutschtum), настойчиво повторял, что здесь во всех слоях населения живет французский дух. Они хотят быть французами - говорил он о крестьянах, которые смотрят через непонятную им границу на свою французскую родину, и страсбургских детях, играющих во французские игры. А то, как обходятся с жителями этих мест прусские чиновники и военные, лишь усиливает их антигерманские настроения. Нельзя требовать от жителей этих земель ни повиновения, ни привязанности, заявлял писатель, подчеркивая, что немцам здесь потребуется долгая и тяжелая работа, исполненная терпения и такта.

Читатели были шокированы. Немецкое общество, в упоении от быстрых и решительных побед немецкой армии, было повально охвачено антифранцузскими шовинистическими настроениями и приветствовало аннексию Эльзаса и Лотарингии. Позиция Фонтане представлялась антипатриотичной. Даже старший сын Фонтане Георг, офицер прусской армии, с которым он встретился тогда во Франции, упрекал отца в том, что тот слишком уж расхваливает французов. И это было, конечно, самое мягкое, что довелось услышать писателю.

Позиция Фонтане была действительно совершенно неординарной. Замечу сразу, что основана она была не на каких-либо политических убеждениях, а исключительно на общих гуманистических принципах, которыми он руководствовался всегда. Упреки в антипатриотизме он воспринимал с удивлением.

Таково было мое первое знакомство с личностью Теодора Фонтане. Через несколько лет, в поисках материала о том, как воспринимался в общественном мнении Германии перелом в политике Бисмарка в конце 70-х гг., когда покушения на кайзера Вильгельма I в 1878 г. позволили канцлеру требовать принятия Исключительного закона против социалистов, я обнаружила, что Фонтане и тогда не разделял общих настроений, той националистической истерии, которая охватила общество летом этого года. "Синий василек", продетый прусскими офицерами в петлицы своих мундиров, - символ преданности кайзеру (василек был любимым цветком престарелого императора) и прусского патриотизма вызывал у него только иронию и раздражение, а что касается Исключительного закона, он писал, что прежние репрессивные меры, которыми удавалось справляться с выступлениями недовольных, теперь абсолютно не годятся, ибо рабочие, о которых ныне идет речь, - люди разумные, образованные, по общему развитию вполне равны современным буржуа и руководствуются идеями, которые во многом вполне оправданны.

Отличительной чертой немецкой интеллигенции конца XIX в. была ее добровольная зависимость от властей предержащих. Это особенно ярко видно на примере немецких историков этого времени, получивших в истории исторической науки наименование "историки-политики". Такова же была, за редчайшими исключениями, и позиция немецких писателей. На их фоне Теодор Фонтане представляется весьма неординарным человеком, неоднократно заявлявший в переписке, что главный его жизненный принцип - свобода. Может показаться странным, но понять, что означала для него свобода, мне помогло знакомство с отношением Фонтане к творчеству Ивана Сергеевича Тургенева.

* * *

Фонтане был знаком с русской литературой XIX в. с молодых лет. В начале 40-х гг., работая помощником аптекаря в Лейпциге, он стал участником лейпцигского кружка молодых литераторов и слушал там доклады молодого писателя и переводчика Вильгельма Вольфзона (родом из Одессы), о современной литературе. Особенно большое впечатление произвели на молодого Фонтане лекции, посвященные русской литературе, и он даже решил выучить русский язык с помощью Вольфзона, с тех пор ставшего его близким другом. Однако после второго урока Вольфзон сказал: "Остановись, ты его не осилишь. С русским языком не вышло, - вспоминал Фонтане,- но начиная со старика Державина, через Карамзина и Жуковского передо мной прошли Пушкин, Лермонтов, Гоголь. Добрая часть того, о чем мне тогда рассказывал Вольфзон, осталась со мной; среди трех последних особенным моим любимцем стал Лермонтов" (Fontane Th. Von 20 bis 30. S. 41). Фонтане также вспоминал, что Вольфзон охотно и часто ездил в Москву и Петербург и выступал там с лекциями перед тамошними немецкими колонистами, а также и интересующимися западной литературой русскими. Он рассказывал им и о молодых немецких писателях, упоминал и своего друга Фонтане. "И в результате получилось, что в Петербурге и Москве я стал предметом скромного литературного интереса тогда, когда в Германии, даже в Берлине, меня еще никто не знал". (Ibid., S.42).

Сочинения И.С. Тургенева Фонтане прочитал 40 лет спустя, в 1881 г., когда ему было 62 года и он был вполне зрелым писателем, автором двух вышедших в свет романов и "Записок о путешествии по Бранденбургской марке"(заметим в скобках, что эти путевые записки Фонтане долгое время считались лучшим его сочинением и до сих пор широко известны в Германии), трех книг о войнах 1864, 1866 и 1870-71 гг., ряда поэтических сборников. Однако его творческая деятельность как романиста только еще начиналась. Летом 1881 г. Фонтане провел около трех недель в одном из своих любимых мест отдыха - в местечке Тале на Гарце, где обычно много работал. На этот раз во время недолгого пребывания там он много времени отдавал чтению. Почти каждый день отправляя письма жене Эмилии, он подробно передавал ей свои впечатления дня и рассказывал о том, что он читал. Среди этих писем в данном случае интересны три, в которых содержится характеристика прочитанных им сочинений И.С. Тургенева.

Трудно судить о том, действительно ли, как утверждает Д. А. Чугунов, для Фонтане фигура Тургенева заслонила собою всех остальных знакомых ему русских писателей(Чугунов Д.А. "Записки охотника" И.С. Тургенева и "Путешествия по марке Бранденбург" Т. Фонтане. Опыт типологического исследования // XIX век как литературная и культурная эпоха. М., 1999). Но во всяком случае в 1885 г. в письме к Л. Пичу он назвал Тургенева своим учителем: "Вы назвали имена Менцеля и Тургенева, и к обоим я отношусь как к своим учителям..." (Fontanes Briefe in zwei Baenden. Bd.1I. S. 270. Фонтане имеет в виду известного художника и иллюстратора Адольфа фон Менцеля, с которым он был близок в литературном объединении "Туннель"). Тут нужно отметить, что И.С. Тургенев оказался единственным русским писателем, удостоившимся более или менее подробных комментариев Фонтане. Вызывает удивление, что такие гиганты русской и мировой литературы, как Л.Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, чьи переводы на немецкий язык в 80-90-х гг. вышли в большом числе, не были замечены Фонтане и безусловно не были им прочитаны. Интерес к Тургеневу диктовался, вероятно, тем обстоятельством, что многие немецкие писатели были знакомы с Тургеневым лично, в частности, с ним встречался в Баден-Бадене друг Фонтане Т.Шторм.

Я позволю себе привести три пространные цитаты из писем Фонтане. Исследователи их использовали, но, как это слишком часто бывает, давали только такие отрывки из них, которые должны проиллюстрировать идею автора. Прежде всего приводились похвалы Фонтане в адрес Тургенева; а то, что не укладывалось в рамки идеи автора, при цитировании отсекалось (См., напр., Чугунов Д.А. "Записки охотника" И.С. Тургенева и "Путешествия по марке Бранденбург" Т. Фонтане. Опыт типологического исследования //XIX век как литературная и культурная эпоха. М., 1999; его же. "Записки охотника" И.С. Тургенева и "Путешествия по марке Бранденбург" Т. Фонтане // Эйхенбаумовские чтения. Воронеж, 1998. Не могу согласиться с утверждением Д. А. Чугунова относительно "типологических схождений между произведениями двух писателей, обусловленных эпохой"; сравнение проведено по чисто формальным признакам, между тем как замысел, задачи, жанр и форма этих сочинений Тургенева и Фонтане сходства не обнаруживают).

24 июня 1881 г. Фонтане писал жене: "Сегодня идет дождь; это так приятно, и я сижу у окна и вижу облака и тихую жизнь на сельской улице. При этом я много читаю, Тургенев сменяет Лессинга. Вчера читал одну из знаменитых тургеневских "Записок охотника". Он великолепный наблюдатель и подмечает все: природу, животных и людей; у него в глазах и в душе некий фотографический аппарат, но приправа в виде размышлений, особенно если они, помимо прочего, должны играть еще и поэтическую роль, - не на высоте. Всем этим историям 30 лет ("Записки охотника" вышли в России в 1852 г. В 1854 г. они были изданы в Германии в переводе А.ф. Видерта и А. Больца - С.О.), и совершенно ясно видно, что тогда ему еще не хватало зрелости, которая теперь у него есть. Эту зрелость я нахожу, собственно, разве что в "Дыме", написанном в 65 или 66 году (в 67 он появился в одном русском журнале, который заплатил за него 6000 рублей ..., то есть гораздо больше 2000 марок и несколько больше удвоенной суммы самого высокого гонорара Шторма). Эта зрелость имеет место как в "Дыме", так и в "Нови" (Роман И.С. Тургенева "Дым" появился впервые в журнале "Русский вестник" в 1867 г., в виде книги - в 1868 г. В том же 1868 г. "Дым" вышел в немецком переводе, выполненном Н. Ф. Ланкенау. Последний роман Тургенева "Новь" появился в журнальном варианте в 1877 г, отдельной книгой (тогда же и на немецком) в 1880 г. - С.О.), но его способ письма меня не радует. Я восхищаюсь острой наблюдательностью и высоким уровнем искусства - без всякого фразерства и пренебрежительно отвергающего всякие пустяки; но, честно говоря, это наводит на меня скуку, потому что в противоположность частью истинно поэтическим, частью желающим стать поэтическими охотничьим историям, здесь все изображено бесконечно прозаично, абсолютно приземленно. Но без возвышенного нет настоящего искусства, нет и тогда, когда живописец в своем живописном мастерстве истинный художник. Кто одарен подобным образом, должен писать эссе о России, а не рассказы. У подобных сочинений свои законы, у поэтических - свои (Emilie und Theodor Fontane. Der Ehebriefwechsel. Bd. 3. B., 1998. S. 248) День спустя, 26 июня 1881г. Фонтане вернулся к тургеневской теме: "Сегодня я в несколько подавленном настроении, что следует приписать тургеневскому "Дыму", который я кончил читать вчера. В своем искусстве он писатель первого ранга, только таких людей я вообще признаю писателями; все умно, осознанно, соразмерно, тщательно отделано и выполнено просто мастерски. И тем не менее это ложный путь и непонимание глубинной сущности искусства. Все это лишь возбуждает, раздражает, расслабляет. Рядом с этим прекрасные главы из "Horn von Wanza" (повесть Вильгельма Раабе - С.О.) - настоящее Евангелие (Ibid., S. 251. Horn von Wanza (Рожок города Ванцы) - повесть Вильгельма Раабе о жителях маленького немецкого города, история семьи на фоне эпохи наполеоновских войн; об этом рассказывают современники тех событий; их слушают молодые люди конца XIX в.).

Вновь о Тургеневе на другой день, 27 июня: "Рука мастера - художника, но нет поэтической души. В конце концов он русский и тесно связан с тем обществом, к которому испытывает отвращение. Впрочем, быть таким художником - это во всяком случае очень много" (Ibid., S. 254). И, наконец, 9 июля 1881г. после прочтения повести "Муму": "Вчера и сегодня я снова читал маленький тургеневский рассказ. Все то же настроение. Глухонемой теряет сначала свою возлюбленную, а затем свою маленькую собачку Муму. Рассказ так и называется "Муму". Возлюбленная выходит замуж за пьяницу сапожника, а Муму утопили, причем глухонемой делает это сам; это, так сказать, последняя честь для Муму. Художник во мне всем этим восхищается, я учусь, укрепляюсь в своих принципах и изучаю русскую жизнь. Но поэт и человек во мне отворачивается и пожимает плечами. Это муза траура, Аполлон, страдающий зубной болью. Жизнь пронизана плачем. Он настоящий певец пессимизма, и на примере этого великолепного таланта можно понять, какая скверная штука этот пессимистический взгляд на мир. В нем есть тонкий ум, но совершенно отсутствует оживляющий юмор, вообще нет ни капли отрадного. Трагическое прекрасно, и даже просто печальное при определенных обстоятельствах может мне понравиться; но он предлагает нам безнадежность" (Ibid., S. 254).

Итак, Тургенев, по мнению Т. Фонтане, тонкий художник, первоклассный писатель, один из немногих, кого он числит в настоящих писателях. Фонтане учится у Тургенева, вернее всего, фотографическому зрению, и тонкой наблюдательности. Немецкий писатель почувствовал и высоко оценил поэтические черты Записок охотника, хотя, как видим, считал эти рассказы все же творениями автора, не достигшего еще настоящей зрелости. Подлинную же писательскую зрелость он находил в последних романах Тургенева "Дым" и "Новь". Вызывает некоторое удивление то, что из всего богатства романов Тургенева он выбрал именно эти два последних, с моей точки зрения, далеко не лучших. Возможно, такой выбор был продиктован случайными обстоятельствами.

"Дым" наводил скуку на Фонтане и даже рождал подавленное настроение, вызывал раздражение приземленностью, прозаичностью, отсутствием возвышенности. Там нет поэтичности, той, что привлекает в большинстве рассказов из "Записок охотника". Но в рассказах Тургенева Фонтане не хватает, как кажется, именно чего-то противоположного поэтичности - приправа в виде размышлений там, по его мнению, явно не на высоте. В целом - ложный путь и непонимание глубинной сущности искусства. Что это значит? Тут следует вспомнить, что Фонтане придавал огромное значение аналитической стороне художественного творчества. В одном из писем к жене он цитирует Гёте: "Творчество честного поэта и писателя всегда соответствует достигнутой им степени познания". И продолжает: "Ужасающе верно. Можно и без критического анализа иногда написать что-нибудь хорошее, настолько даже хорошее, что позднее, размышляя критически, никогда уже такого не создашь. Все это неоспоримо. Но ведь это дары богов, именно потому, что они даруются богами, перепадают лишь изредка - раз в году, а в году ведь 365 дней. Остальные 364 определяются критическим анализом, степенью познания" (Ibid. S. 279 - 280). Анализ душевной жизни человека, анализ жизни вообще - так создавались его собственные произведения, не раз говорил Фонтане. По его мнению, в этом и заключается, очевидно, глубинная сущность искусства, в непонимании которой он упрекал Тургенева. Очень интересно отметить, что на эти высказывания Фонтане и вообще на эту сторону его творчества обратил внимание в уже упоминавшейся статье "Старик Фонтане" (Манн Т. Ук. соч. С. 434). Томас Манн, которому аналитическая сторона писательского творчества, играющую в его произведениях неизмеримо большую роль, нежели у Фонтане, должна была быть особенно важна.

Расшифровку не вполне понятных нам суждений Фонтане можно, пожалуй, найти в приведенной выше записи о повести Тургенева "Муму". Певец пессимизма, Аполлон, страдающий зубной болью - таков, по определению Фонтане, русский писатель. Особенно удручает Фонтане отсутствие у Тургенева оживляющего юмора. Заметим, что Теодор Фонтане - и в этом одна из самых его привлекательных черт - чрезвычайно ценил юмор не только в литературных произведениях (самого его никак не назовешь писателем-юмористом), но и в людях вообще, в отношении к жизни, в отношениях с близкими и в отношении к самому себе. И в суждениях о различных писателях и их произведениях наличие у них чувства юмора - неизменно важнейший критерий. В 1850 г. он писал Ф. Витте: "Фридрих Вильгельм ( имеется в виду прусский король Фридрих Вильгельм IV - С.О.) говорит (имея в виду, возможно, свою политику): отважному принадлежит мир, а я говорю - юмору! Выбирайте, впрочем, может быть, это совпадает" (Fontanes Briefwechsel. Bd. I. S. 47). Тут мы встречаемся с одним из самых распространенных несовпадений культур в области языка, которое очень редко удается преодолеть в переводах и вообще в общении носителей разных языков. Часто даже при вполне адекватном переводе незнание реалий другой страны не позволяет оценить юмористические ситуации, смешные детали поведения и речи. Русский читатель не упрекнул бы Тургенева в отсутствии чувства юмора. Тонкий юмор разлит в характеристиках его героев, в передаче их речи, в диалогах вообще. Можно вспомнить хотя бы Ермолая из рассказа "Ермолай и мельничиха", Филофея из рассказа "Стучит", охотника Владимира из рассказа "Льгов".

Однако дело не только в юморе. Две черты определяют существенным образом кредо писателя Фонтане. Об одной из них уже шла речь - это необходимость критического осмысления людей и ситуаций. Другая - оптимистический подход к явлениям жизни и их описанию, без возвышенного нет настоящего искусства. С этой точки зрения Фонтане, кажется, прав: оптимистом Тургенева действительно не назовешь. Разумеется, в мою задачу никак не входит искать причины этого, но, оставляя в стороне возможные биографические и характерологические объяснения, обратим внимание на отношение Тургенева к социальным проблемам и прежде всего к такой болезненной теме, как крепостное право, на его обостренное переживание варварских уродств русской жизни. Тема эта, в различных ее аспектах звучит у Тургенева везде, и кажется странным, что она остается совершенно за пределами интереса и понимания со стороны Фонтане. В коротком пересказе повести "Муму" Фонтане сообщает: глухонемой теряет возлюбленную, а затем свою собачку. О том, почему это происходит, он не говорит ни слова. Ни слова о самодурстве барыни, по вине которой разворачиваются беды Герасима и определяется вся его судьба.

А "Записки охотника"? Судьба мельничихи Арины, которой барыня, положившая себе не держать замужних горничных, не позволила выйти замуж и когда та забеременела, отправила ее из господского дома в деревню; помещик, с наслаждением слушающий звуки мерных и частых ударов, доносящихся из конюшни, где наказывают Васю-буфетчика (из рассказа "Два помещика"); помещик, приказывающий наказать слугу за то, что тот подал не нагретое вино и гневающийся, когда крестьяне смеют открыть ему жестокость его бурмистра ("Бурмистр"); безнадежная судьба горячей взаимной любви дворянина и крепостной девки в рассказе "Петр Петрович Каратаев", судьба господского рыболова Кузьмы по прозвищу Сучок из рассказа "Льгов", который, переходя от одного барина к другому то "по наследствию", то в результате продажи, становился то кучером, то поваром, то доезжачим, то даже "ахтером"; однажды, когда он состоял при буфете, ему сменили временно имя на Антон и не позволили жениться, потому что барыня не позволяла жениться никому, говоря: "Ведь живу же я так, в девках, что за баловство! Чего им надо"? Можно привести и много других примеров, впрочем, все они и вообще отношение Тургенева к варварству крепостничества хорошо известно нашим читателям.

Почему же Т. Фонтане, утверждающий, что он по Тургеневу изучает русскую жизнь, проходит мимо такой ее важнейшей реалии, как крепостное право и все уродства, которые оно с собой несет?

Имя И.С. Тургенева исследователи - как наши, так и западные - часто соотносят с именами немецких писателей середины и конца XIXв.; в частности, есть работы, посвященные сравнительному изучению творчества Тургенева и Фонтане. Почти все они носят чисто литературоведческий характер, а что касается проблематики, то чаще всего сравнивают изображение обоими писателями проблемы отцов и детей (См., напр., Lynn R.E. Nineteenth-Century Solution to the Problem of the Generations - Turgenev and Theodor Fontane // Germano-Slavica studia. 1973; Тиме Г.А. Литературный метод как метод отражения философского мировоззрения И.С. Тургенева и немецкая мысль // Литература в контексте культуры. Межвузовский сборник. СПб., 1998; Томан Б. И.С. Тургенев и немецкая культура // Тургеневский сборник. Вып. 1. М., 1998; Горетич Й. Роль литературных и художественных аллюзий в произведениях Тургенева, Фонтане и Морица // Studia slavica 44 (1999). ? 3-4 ; Thieme G. Ivan Turgenev und die deutsche Literatur. Sein Verhaeltnis zu Goethe und seine Gemeinsamkeit mit B. Auerbach, Th. Fontane und Th. Storm. F.a.M., 2000; Чугунов Д.А. Ук. соч.)

Реалистическое направление в немецкой литературе XIX века (к которому относят и Теодора Фонтане) часто называют художественным воплощением социальных противоречий и конфликтов. Однако и объем этих противоречий, и основной их характер совсем иного рода, нежели те, отражение которых мы наблюдаем во многих произведениях русской литературы того времени. Это главным образом противоречия между традиционным старым социально-экономическим укладом в городе и деревне и наступающей эпохой всеобщей меркантильности (особенно после экономического бума начала 70-х гг.), между старым миром прусской аристократии и нарождающимся прагматическим буржуазным миром, отражение этих противоречий в семейных отношениях и в отношениях между полами и т.п. Более глубокие социальные конфликты, в Германии, связанные прежде всего с рабочим вопросом, проблемы социалистического движения очень редко всплывают в сочинениях современников Т. Фонтане. Так, в деревенских "Шварцвальдских рассказах" Бертольда Ауэрбаха (1812-1882), известных яркими картинами народного быта, нарисован почти идиллический образ патриархальных порядков немецкой деревни середины столетия, где возникающие конфликты носят только моральный или любовный характер. В. Раабе (1831-1910) посвящает большинство своих произведений проблеме противостояния маленького человека и общества; И. Готхольф (1757-1854), сельский пастор, в своих рассказах изображает прихожан, в которых борются силы добра и зла. Исключение составляет Г. Гауптман (1862-1946), написавший в 1892 г. пьесу "Ткачи", посвященную восстанию силезских ткачей 1844 г. Гауптман был сыном небогатого трактирщика; отец отправил юного сына в маленькое имение своего родственника в Силезии учиться сельскому хозяйству, надеясь, что впоследствии сын станет управляющим имением. Мальчику приходилось встречаться с поденщиками, которые за жалкую плату каждый день в течение 11 часов рубили свеклу или выполняли другую тяжелую работу в поле. Мальчика поразила ожесточенная враждебность всех этих людей по отношению к другому слою, к которому принадлежали его дядя Шуберт и он сам. "Мои попытки изобразить этот невидимый высший слой людей как необходимый и даже имеющий заслуги, ни к чему не привели... Мне кричали вслед: живодер! Я понял, что в глазах этих людей таков всякий землевладелец" (Hauptmann G. Das Abenteuer meiner Jugend: Zweites Vierteljahrhundert. В., Weimar, 1980. S. 331).

В жизни Теодора Фонтане подобных ситуаций и подобных впечатлений не было. В его дневниках и письмах мы таких наблюдений не найдем. Происхождение, образ жизни и занятий с детства был у него совершенно иным, и впечатления от встреч с простым народом во время его путешествий по Бранденбургу тоже носили совершенно иной характер. Весьма характерно суждение, высказанное им в письме к Т. Шторму 2 мая 1853 г. Он уговаривает Шторма переселиться из Шлезвига в Пруссию и пишет ему: "Нигде нет такого приближения к осуществлению ХИМЕРЫ РАВЕНСТВА (подчеркнуто мной - С.О.), как тут у нас. Разнообразные силы нашего государства и всей нашей жизни не соперничают друг с другом и никто не оттесняет другого... Происхождение, богатство, ранг, талант и знания уживаются удивительным образом, и граф Арним, со своим полукняжеским происхождением, общается со строителем локомотивов Борзигом или профессором Дове точно так же, как и с равным себе" (Fontanes Briefwechsel . Bd. 1. S. 124). Химера равенства! Вряд ли русский интеллигент 60-х гг. решился бы выразиться таким образом. К тому же, говоря о равенстве, Фонтане имеет в виду всего лишь отношения между привилегированными классами. Конечно, письмо это имеет определенное назначение, что и обусловливает его содержание; но мы нигде не найдем у него размышлений о настоящих социальных контрастах и более глубоких социальных противоречиях.

Общественно-политические позиции Фонтане подвергались постоянным колебаниям. Когда читаешь его автобиографические сочинения и его переписку, порой кажется, что он твердых принципов не имеет: не только к ненавидимой им буржуазности, но и к самой буржуазии относится с нескрываемым презрением и в то же время признает, что за ней будущее, восхищается прусской аристократией и часто пишет о ее ничтожестве; предстает то революционером, то сторонником безусловного сохранения существующих порядков, то противником Бисмарка, то его почитателем, то республиканцем, то монархистом. Исследователи писем Фонтане отмечают, что его суждения не всегда определялись серьезными размышлениями, порой - просто настроениями. Да и сам Фонтане не раз говорил о том, что ни одному своему суждению он не хочет придавать окончательного характера и что любимым его знаком препинания является знак вопроса. Приходится, однако, признать, что дело не в одних лишь настроениях. Не только в своих высказываниях, но, как мы видели, и в реальной жизни Фонтане готов был к политическому приспособлению, что было, в общем, свойственно многим интеллектуалам его поколения, испытавшим разочарование в революции 1848-49 гг. Например, Фердинанд Фрейлиграт, член "Союза коммунистов", участник "Новой Рейнской газеты" К. Маркса и певец революции, находясь в эмиграции, совершенно примирился с существованием бисмарковской империи. Но было и другое. Друзья Фонтане Т. Шторм и Г. Келлер остались верными идеалам своей молодости и твердыми республиканцами. Что же касается Фонтане, то в 1860 г. он писал П. Хейзе: "С годами становишься все более честно и искренне консервативным и не позволяешь себе ошибаться в главных принципах на основании оценки отдельных личностей и случайных событий"// (Fontanes Briefwechsel. Bd.I. S. 280).

Но так или иначе, высшим благом и непременным условием нормального существования всякого человека Теодор Фонтане всегда считал свободу. Свободу и независимость он всю жизнь с переменным успехом отстаивал прежде всего для самого себя и множество раз в письмах говорил, что свобода - высший принцип человеческой жизни и главный признак личности. О "божественном воздухе свободы", который принесла с собой Французская революция и о том, что прежде всего в жизни нужна свобода, он писал еще в 1848 г. Когда он впервые побывал на Британских островах, едва ли не больше всего поразили его сами англичане: свобода написана у них на лицах, говорил он. Свобода граждан для Фонтане - главный признак государственного устройства, которое может его удовлетворить.

Не странно ли, что тема рабства русских крестьян, столь болезненно переживаемая Тургеневым, как и многими русскими писателями, русской интеллигенцией, нашедшая отражение в тех его произведениях, которые прочитал тогда Фонтане, вообще не привлекла внимания немецкого писателя?

В молодые годы Фонтане заинтересовался английским рабочим поэтом Джоном Принсом (D. Prince) и опубликовал переводы его стихов; в предисловии он предрекал, что будущее принесет обострение противоречий между богатыми и бедными. Нельзя сказать, что впоследствии он не возвращался к этой мысли. Но все-таки все романы Фонтане и две его автобиографические повести свидетельствуют о том, что в художественном творчестве социальные вопросы и социальные противоречия интересовали его в совершенно ином аспекте. Он рассматривал их как кризис отношений между отживающим свой век дворянством и возвышающейся буржуазией и кризис отношений между полами. Одной из важнейших его заслуг как писателя-реалиста было то, что впервые главными героями многих его романов стали женщины, и их судьбы предстают как проявление и показатель кризиса эпохи становления нового индустриального общества.

Что касается России, то ее мир, ее общественная жизнь были непонятны и чужды Фонтане, и творчество Тургенева по-настоящему интересовало его только с эстетической стороны. Разумеется, было бы странно упрекать в этом немецкого писателя, немецкого интеллигента, чье положение, исторические корни и понимание своих задач существеннейшим образом отличались от ситуации русской интеллигенции.

* * *

Всю жизнь Теодор Фонтане стремился быть независимым человеком, вольным художником. Свобода для него - это прежде всего внутренняя свобода художника, воспринимающего жизнь с эстетических позиций, ради которой иногда приходилось жертвовать независимостью. Вскоре после революции 1848-49 гг. он писал Г. Гюнтеру (журналист, во время революции 1848 г. член Франкфуртского национального собрания, эмигрировавший в 1849 г.), звавшему Фонтане уехать в Америку: "Мы не все одинаковы в том, чего жаждет сердце; свободу и независимость, которые один ищет за пределами родины, в мире, другой находит в свободной стране искусства и науки. Я люблю немецкое искусство. Это и есть мое настоящее отечество, и отречься от него значило бы для меня отречься от себя самого" (Цит. по: Der junge Fontane. Dichtung, Briefe, Publizistik. B., Weimar,1969. S. 549-550). Разумеется, в этих словах содержались некоторое лукавство и поэтические преувеличение. По-настоящему независимым от общества и даже от государства Фонтане добиться никогда не удавалось, как это не удается, вероятно, никому; однако его внутреннюю позицию эти слова отражают. "Налагающая высокую ответственность внутренняя свобода - быть может, он согласился бы счесть эти слова определением своего отношения к политике", - писал о Фонтане Т. Манн (Манн Т. Ук. соч. С. 445).

Анализируя поведение писателя и его суждения, выраженные в письмах во время пленения в 1870 г и в пору принятия Исключительного закона против социалистов в 1878 г., а также размышления в письмах разных лет, я все же прихожу к выводу, что он, говоря словами русского поэта, безусловно отличается "лица необщим выраженьем". Во-первых, Теодору Фонтане удалось освободиться от государственной службы, что далось ему очень нелегко, поскольку необходимо было содержать семью - жену и четверых детей - и связано было с довольно тяжелыми семейными конфликтами. Во-вторых, во второй половине жизни он явно был независим от настроений той среды, в которой ему приходилось существовать: свободен от грубого национализма и шовинизма, от бездумного восхищения Пруссией и прусской армией, от сентиментального преклонения перед императором, от всеобщего восхищения Бисмарком; от общего меркантильного духа, от общепринятых норм поведения людей его круга и взглядов на женщину, на брак, на воспитание детей. Это была не общественная и не политическая позиция, а позиция, которой он придерживался в повседневной жизни, в человеческих отношениях и, конечно, в своем творчестве. Это только часть его изменявшихся принципов и взглядов, но среди них она представляет собой, пожалуй, наиболее постоянную величину.

Вот к каким размышлениям и выводам привели меня три цитаты из писем Теодора Фонтане, посвященные творчеству И.С. Тургенева. Разумеется, уместно поставить вопрос о глубоком различии в восприятии социальных противоречий и в общественной позиции немецкой и русской интеллигенции в XIX веке. Однако это выходит далеко за рамки данной статьи, требует серьезного и глубокого обсуждения, и высказывать беглые замечания по этому предмету я не рискую.