О.В. Пожидаева

Опыт прочтения некоторых произведений современной скандинавской литературы

Не стоит пытаться объяснить любовь.

Но кем бы мы были, если бы не пытались?

Пер Улов Энквист

Литература, как и искусство, сохраняя эстетический суверенитет, безусловно, отражает состояние и поиски сознания нации, её души и духа. Скандинавская литература 80-90-х годов ХХ в. - начала XXI в. освобождается от национального колорита, свойственного ей в XIX столетии - начале ХХ, конфликт внешний, социальный, мировоззренческий, всё чаще уступает место внутреннему, психологическому. Задача настоящей статьи - поделиться читательским опытом, обратить внимание на некоторые из произведений современной скандинавской литературы, которые показались интересными, симптоматичными. При этом хотелось бы избежать концептуальных суждений, которые требуют дистанционной оценки.

Слова эпиграфа принадлежат шведскому романисту, драматургу, литературному критику, лауреату премии Северного совета Перу Улову Энквисту. Он известен русскому читателю романами “Библиотека капитана Немо” (1991г., рус. перев. 1994г.), “Пятая зима магнетизёра” (опубл. в ж. “Иностранная литература” №11 2000г.), киноповестью “Гамсун” (1996г., рус. перев. 1997г.). Последнее на данный момент времени переведённое на русский язык произведение Энквиста - роман 1985 года “Низверженный ангел”, с которым можно ознакомиться в 4 номере журнала “Иностранная литература” за 2001 год. Это произведение, как и все те, о которых пойдёт речь далее, о любви-ненависти к Богу, Миру, Земле, Человеку, собственному “я”. 

Начало любовного романа (так жанрово его определяет сам автор) - три слова, посмертная записка мальчика-самоубийцы: “Выдыхаю своё лицо”. За ними - пейзаж-сон, открывающийся повествователю, пробудившемуся ото сна... “Там над водой висел удивительный утренний туман, мрак рассеялся, оставив парящее серое покрывало, не белое, а как бы с отблеском темноты; оно висело метрах в десяти над поверхностью воды - блестящей и совершенно неподвижной, как ртуть. Птицы спали, ввинтившись в самих себя и в свои сны <...> Я мог вообразить, что нахожусь на краю земли. и впереди - ничего. Последний предел. И птицы, ввинтившиеся в свои сны” [1] . Образы сна и пробуждения, полёта, лица, лика, безличия, маски, уродства станут сквозными в этом романе, главы которого называются песнями ( “Песня о посмертной карточке”, “Песня о щахтёрской лампочке”, “Песня о суровой нитке”, “Песня о низверженном ангеле”), как бы возвращая нас к первосущности. Образы становяться рефреном в этой многосюжетной песне о любви. Сюжет первый... История отношений Брехта и безумной Рут Берлау, которая однажды понимает: “человек может жить без зрения, слепой тоже человек. Но если тебя не видят, то ты - ничто” [2] . Сюжет второй... Жизнь и борьба К. , врача  в отделении судебной психиатрии при больнице в Уппсале, и его жены, странная любовь этой семьи к больному мальчику-убийце, одержимому манией насилия, мучительно переживающему свою патологию и заканчивающему жизнь самоубийством. Сюжет третий... История женщины-монстра Джулианы Пастрана, которая оставила после себя записку: “Я умираю счастливой, поскольку я - единственный человек, который знает, что его любили ради него самого” [3] . И даже комнатный фикус, постепенно теряющий листья, которому периодически находится место в мозаичной композиции повествования, становится единомышленником автора, несколько своеобразно иллюстрируя его философию бытия: “Листья облетали каждый день, фикус был болен или же следовал смене времён года <...> Скоро он умрёт, успокоится в своей смерти, как птица. К весне, возможно, появятся новые листья. Это своего рода надежда, откуда мне знать, как думают деревья, если я вряд ли знаю, как думаю сам” [4] . Ещё сюжет - история духовных поисков самого повествователя, однажды узнавшего себя в умершем отце, вглядывающегося в лица тех, о ком говорит: “И проступило лицо, и то был я”. Наконец - почти детективная история жития Паскаля Пинона, двухголового урода, монстра, бывшего сначала узником и оберегом шахты в Мексике, потом участником представлений цирка шапито. Читатель становится свидетелем необычной любви-ненависти Пинона к своей второй голове - женщине Марии: его жена ( так называет герой Марию) всегда с ним и он всегда одинок, как и она. “Они жили и умерли в плену друг у друга. Сперва в несчастье, потом - наверное, то было счастье. Он носил её, как шахтёр носит свою шахтёрскую лампочку; эта лампочка излучала и тьму, и свет, так обычно и бывает” [5] . Судьба именно этого героя открывает тайну такого обилия в образной системе романа психического и физического несовершенства, неожиданно сочетающегося с жаждой любви и красоты. “На самом деле монстры созданы в качестве религии для человека, святого человека, в принципе несокрушимого и потому постоянно подвергающегося попыткам его сокрушить, уникального человека, каким бы деформированным ни было его тело <...> оказавшись среди тех,  кто внизу, среди последних, они приняли на себя более высокую, трудную и великую миссию. Они были пробным камнем: человек с деформированным телом показывал, на чьей он стороне - на стороне совершенного Бога или на стороне несовершенного человека” [6] .

О смерти и любви к жизни размышляет в рассказе “Внезапная спасительная мысль” (1989 г.) норвежский писатель Хьелль Аскильдсен. Перевод текста впервые был представлен на страницах третьего номера журнала “Иностранная литература” за 2002 год [7] . Хьелль Аскильдсен, как замечает переводчик О. Дробот, - “визитная карточка” Норвегии: как только заходит речь о современной литературе, о переводах на другие языки, премиях, первым как самого именитого вспоминают этого прозаика. Его рассказы - классика малой формы, их отличает лаконичность, простота. Рассказ, предложенный русскому читателю “Иностранной литературой” взят из сборника “Всё хорошо, пока хорошо”, который будет полностью выпущен издательством “Текст”. Читатель становится свидетелем случайных, а потом и закономерных коротких встреч на скамейке двух стариков - бывшего судьи и того, кто был приговорён им в своё время к нескольким годам тюрьмы, - повествователя. Ирония судьбы, но у каждого никого ближе сидящего рядом на скамейке в этом мире нет. Одновременное желание человеческого тепла и свободы заставляет одного из героев совершить, как он сам замечает, “единственный в жизни осмысленный поступок”, о котором читателю остаётся лишь догадываться.

Совсем не похож на размеренное, почти бессюжетное повествование Хьелля Аскильдсена роман шведского писателя нового поколения Юнаса Гарделя (род. в 1963 г.) “Жизнь и приключения госпожи Бьёрк” (1990 г.), исполненный драматизма и динамики. Юнас Гардель, завоевав большой успех как молодой драматург и прозаик, сегодня больше известен как один из самых высокооплачиваемых и почитаемых в стране эстрадных артистов разговорного жанра. Подобно Жванецкому, Задорнову, он исполняет собственные сатирические произведения, которые направлены на развенчание “шведского прилежания”, социальных клише и стереотипов. Благодаря маргинальности автора его наблюдения обретают особую остроту, а герой-бунтарь скорее пугает, чем вызывает сочувствие. Героиня названного выше романа фру Бьёрк - зрелая замужняя женина, у которой, по её представлениям, есть всё: “богатая усадьба, здоровая пища с семейными приёмами”. Всё, кроме неё самой. Она никогда не стремилась самоутвердиться, признавая свою незначительность, глупость, становилась необходимой вещью тех, с кем сводила судьба. Как замечает автор, “боевым кличем” Вивиан Бьёрк “неизменно оставалось: “Какая же я дура” [8] . И вдруг однажды она взбунтовалась, навсегда простившись с размеренной. благополучной жизнью, где чувствовала себя частью интерьера. Вивиан манит Рим, там ей хочется посидеть вместе с хиппи на Испанской лестнице с мороженым и ощутить себя свободной. Желание осуществляется, фру Бьёрк не боится быть смешной, распевая прилюдно песни и торжественно поедая мороженое в заветном месте, она позволяет себе иронизировать над любыми формами благообразия и смирения. Жалки в её представлении даже японские туристы, поскольку “всё время радостно улыбаются и послушно делают всё, что им предлагает гид”. Ведь “для японцев почти не существует слова “нет”. Самый грубый отказ у них звучит примерно так: “Да, конечно, но это очень трудно”. Госпожа Бьёрк представляет себе, как в японском парламенте кто-нибудь предлагает: “Ребята, давайте увеличим дотации на детей”, и весь парламент хором отвечает: “Да, конечно, но это очень трудно”, - и плача увеличивает дотации” [9] . Вивиан с жадностью открывает для себя Рим, его древнюю историю, искусство и в то же время вдруг однажды ловит себя на мысли, что очень хорошо понимает того парня, который однажды ударил шедевр Микеланджело молотком, понимает каждого, “кто, разъярённый мастерством и святостью, в сознании собственной неполноценности, оттого, что сам ничего не значит, хочет вдребезги разбить то, что преисполнено значения, Она понимает каждого, кто, подобно ей, остаётся за пределами значимого. Каждого, кто не будучи творцом истории, всё-таки живёт на свете. испытывает муки, любовь. отчаяние и ярость - всё, что заключает в себе жизнь” [10] . Героиня приобретает в одном из сувенирных магазинчиков Рима стереоскопическую открытку - символ пустоты и пошлости, созданный теми, кто “ничего не значит”. С этой открытки госпоже Бьёрк подмигивает распятый Христос, со лба которого стекают пот и кровь. “Христос то испускает дух, то снова оживает, в зависимости от движений госпожи Бьёрк. На госпожу Бьёрк производит впечатление, что Спаситель послушно умирает и воскресает, как марионетка, повинуясь повороту её головы. Госпожа Бьёрк выбирает открытку, на которой Иисус белокур и худ. Но можно купить черноволосого или с пепельными волосами, а если предпочитаешь более полного, найдётся и такой” [11] . Спаситель, которым можно манипулировать. Его создали те, “кто ничего не весит”. “И они так же невинны, как она сама” - Вивиан Бьёрк. Рим - временное пристанище героини, неизбежно возвращение в Швецию, которое не означает возвращения к прежней жизни. Бунт продолжается. Фру Бьёрк, бездомная, опустившаяся женщина решает отомстить бросившему её когда-то, но по-прежнему любимому первому мужу. Собрав последние силы, она решает заявить своё “я” убийством и самоубийством. Косметический салон на последние деньги, дорогая одежда, машина, куда Вивиан садится вместе с неверным спутником жизни. Госпожа Бьёрк прибавляет газ, видя впереди на повороте дороги отвесную стену горы.

Не менее захватывающим является роман “Пассионата” Эрнста Бруннера, который был впервые опубликован крупнейшим шведским издательством Bonniers в 1994 году и сразу стал бестселлером. В русском переводе Е. Самуэльсон произведение было издано в 1997 году. Это настоящий “шведский детектив” с преследованием, местью, убийствами, возмездием, страстями. Не случайно и название романа: passion - страсть. Главный герой произведения - детский врач Эрик Паркер, живущий в южном районе Стокгольма. Ему тридцать лет, Паркер - личность импульсивная и рефлексирующая. Только что герой пережил трагедию - по его вине умер в клинике восьмимесячный ребёнок, поэтому профессиональная деятельность временно оставлена. Герой окружён поклонницами. Писатель не скупится на эротические сцены, при этом ему удаётся удачно балансировать на той грани, за которой описание физической любви разрушает художественную ткань повествования, лишая его эстетической значимости. Наконец появляется она - Кора, личность сначала в высшей степени таинственная. Как впоследствии выясняется, девушка прибыла в Стокгольм, чтобы ценой собственной жизни отомстить обидчику своей матери и семьи. Месть жестока: приговорённый ею погибает в наполненной газом, плотно закрытой комнате. Кора неожиданно для себя остаётся жить, любить. Финал романа - лишь начало отношений героев, вдохновлённых страстью, у которой “не было географии”. Страсть - не любовь, она притягательна, как огонь, и столь же опасна, это своеобразное одиночество вдвоём. “Удивительно, - размышляет герой, - но <...> я стал ещё более одиноким, чем прежде. Этой ночью, лёжа на горячей жестяной крыше, я чувствовал, что иду сквозь любовь, как демон, - испуганный, со страстью многих мужчин, заключённых во мне одном” [12] . Возможно, “из необузданной и пылкой анархии, царящей в начале любых отношений, ... должна ... родиться целительная мысль, ощущение порядка и доверия, - иначе никакой любви не получится” [13] . Последняя сентенция принадлежит также Паркеру, который чаще всего не утверждает, а предполагает. Роман “Пассионата” и о любви к Стокгольму. Многоликая трагикомическая городская жизнь постоянно сопровождает действие романа. В качестве посетителя ресторана “Бельмане” читатель получает возможность увидеть гимназисток, которые “время от времени, как индейцы из прерий, влетают ... с цветным гребешком волос или с одиноким локоном на наголо обритой голове”, девушек “с татуировкой, с украшениями в носу, раскрашенным телом и костяными подвесками на сосках” [14] . Вместе с героем можно стать свидетелем деятельности фашистов и националистов. Но больше всего запоминаются “прогулки” по улицам, переулкам, лестницам, крышам Южного района Стокгольма, который весь расположен на холмах, состоит из бесчисленных спусков и подъёмов, по ним можно дойти до самой воды - Рыцарева залива. Исполненные лирики описания пейзажей, впечатляют даже в русском переводе. “В вышине над пролётом Западного моста висели два облака, неподвижные и розовые, похожие на восковые цветы в стеклянной чаше. Под ними лежал Рыцарев залив, такой же голубой и матово глазированный, как кафельная печь ..., мерцающая в полутьме за жёлтым, как пчелиный воск, георгином в огороде” [15] . “Стоит только спуститься вниз по крутой козьей тропинке - и видно безумие города, словно разные его части, почерневшие от дыма, стыдились самих себя и от этого стыда застыли в смиренном поклоне у подножья Марииной горы” [16] . Роман Бруннера заставляет не только видеть, но и осязать город: “улицы пахли забродившим соком вязов и улёгшейся пылью” [17] . Южный Стокгольм издавна вдохновлял писателей, ведь та часть города, где теперь находится этот район, была одним из Осовых островов (as - вершина горы, хребет), сюда ссылали прокажённых и душевнобольных. Во времена Густава Вазы на эти острова отправляли всё, что не хотели иметь в городских стенах. В этом районе родились поэт Карл Микаэль Бельман, учёный и теософ-мистик Эммануэль Сведенборг. Как замечает Е. Самуэльсон, переводчик романа, “Южный - это Монмартр города Стокгольма”, поскольку и сегодня здесь живут многие писатели, артисты, художники. Эрнст Бруннер, пожалуй, единственный из писателей, о которых идёт речь в данной статье, кто заставляет читателя обратить внимание на национальный колорит.

Совсем иначе размышляет о любви, человеческих страстях другой шведский прозаик Торгни Линдгрен, в творчестве которого повседневное часто переплетается с фантастическим, быт мифологизируется, обретает мистическое наполнение. Его роман 1995 года “Шмелиный мёд” (издан в русском переводе А. Афиногеновой в 1997 году) посвящён любви, смерти и преображению человеческому в них. Читатель отправляется в далёкий заснеженный уголок Швеции вместе с героиней повествования Катариной. Цель её путешествия - чтение лекций о святых, мучениках, преступниках для тех, кто “может жить теперь только чужой жизнью”. Героиня находит временный приют в доме одного из слушателей. Таинственным образом её суточное пребывание здесь затягивается надолго. Катарина становится свидетелем и участницей вражды двух умирающих братьев, когда-то любивших одну женщину, жизнь, красоту. Каждый из них желает насладиться муками другого и старается изо всех сил не умереть первым. Ключом к пониманию смысла романа и его названия является история гибели деда умирающих братьев, который традиционно летом вместе с любимой собакой “охотился” на “шмелиные медки”: “лайка ... лаяла, когда обнаруживала шмелиный медок. И дед с помощью куска коры выкуривал шмелей и выдавливал до последней капли мёд из медков в жестяное ведро” [18] . Однажды во время подобной “охоты” они провалились в высохшую колодезную яму, сначала поддерживали жизнь собранным мёдом, а потом, когда жестяное ведро опустело, “они начали разглядывать друг друга ..., они впервые по-настоящему увидели друг друга, и собака поняла, что дед вообще-то чужой для неё человек, а дед пришёл к выводу, что он, строго говоря, совсем не знает свою лайку. Сколько бы шмелиных медков они вместе ни обнаружили, они были чужими. И обоим стало ясно, что прежде чем всё это закончится ...один съест другого” [19] . Оказавшись перед лицом смерти, болезни, любящие друг друга, сладость и красоту жизни преображаются и вступают в животный поединок. Такова природа человеческая? Красив и опасен человек любящий. Непредсказуем и отталкивающе страшен страдающий. В этом противоречии - благо или трагедия? Ответы на эти вопросы содержатся в жизнеописании святого Кристофера, историю которого пишет Катарина (это второй сюжет повествования, мозаикой вставленный в первый). При внешней правильности и целомудренности жизнь Кристофера оказывается полна искусственности. Завершает житие героиня следующей записью: “отсутствие личностного смысла и содержания сильнее всего выражается в роковом отсечении радости жизни, своевольном равнодушии к бытию, к простой будничной жизни во всей её многоцветной и роскошной целостности, многозначность суживается и возвращается к самой что ни на есть неоспоримой и разительной однозначности” [20] . Живой же человек Торгни Линдгрен пугающе многозначен и в то же время мистически притягателен.

После общения с героями Линдгрен становится по-человечески легко в художественном пространстве рассказа “Прогулка” (1995 г.) шведской писательницы Ингер Эдельфельдт, с русским переводом которого можно ознакомиться в 5 номере журнала “Иностранная литература” за 2001 год. Ингер Эдельфельдт - прозаик, поэт, переводчица и иллюстратор, автор романа “Густой огонь”(1987), сборника стихов “Соль”(1999 г.). Новелла “Прогулка” входит в сборник “Удивительный хамелеон”, который был удостоен персональной премии Ивара Лу-Юханссона, премии Карла Венберга и премии газеты Гётеборгс-постен. Книга должна выйти на русском языке в издательстве “Текст”. Исполненный лирики рассказ Эдельфельдт о прогулках героини в детство, встречах с девочкой из прошлого, бело-рыжей собачонкой с покрасневшим носом и заплывшими глазами, в смешной шапке, связанной для неё мамой, над которой будут обязательно потешаться одноклассники. Это рассказ о том, что может быть внутри ребёнка, человека: “тайфун, или оползень, увлекающий за собой разорённый мир, или мертвечина, источенная червями, А может, укреплённая для защиты от врагов крепость. Затонувшее в морской пучине сокровище, которое охраняют тысячерукие каракатицы, извергающие чёрное облако. Корабль, плывущий навстречу непроходимым льдам, потому что птица счастья убита” [21] . И ещё это рассказ о жизни, которая может быть хороша в её самых малых проявлениях. Героиня испытывает счастье оттого, что таинственно взрослеют её дети, оттого. что может слышать простые ритуальные фразы, которыми мы обмениваемся каждый день, наконец оттого, что можно прийти домой, где понимают, что внутри неё “живёт маленькая бело-рыжая собачка с хлюпающим носом, замёрзшими лапами и очень острыми зубами” [22] .

Итожа свои размышления, ещё раз хочется сказать, что названные произведения симптоматичны для современной скандинавской прозы, но не исчерпывают всего её многообразия.