У Эйзенштейна во второй серии «Ивана Грозного» так была сделана сцена вакханалии — она полна безумия, бегающих цветов — целый вихрь цветов. Вся картина была не цветная, и только вакханалия решалась в цвете. Фантасмагорический цветовой калейдоскоп беспредельно обострял тревожность заговора против Ивана, и вдруг наступала тишина. Все становилось монохромным, и на экране крался убийца. Выразительность этой цветовой паузы была воистину трагической.

Мы не вводим в цветовом кино надписи, считая, что это дурной тон. Между тем в некоторых картинах чудесно работают такие монохромные заголовки-надписи (например, в «Красном и черном»). Что это дает? Новый отсчет цветового впечатления. Иногда очень важно успокоить, чтобы дать потом новый удар.

Представьте себе монохромную надпись: «Город уже спал». И после такой надписи вы даете стремительный полет ярко-цветных пятен, подчеркивающих иронию надписи. Пятна оказываются то пенистым платьем танцующей на эстраде девушки, то фарами мчащихся автомобилей, то огнями мечущихся реклам, то крупноплановым пятном подведенных глаз, накрашенных губ и щек. Содержание надписи даже при одноцветном решении придало бы контрастность этому куску, но многохромность ее и цветовой контраст с пестро решенными кадрами еще больше подчеркнули бы иронический замысел постановщика.

1956, № 10