Село Волок. Оттуда идут письма композитора в 1862 и 1863 годах. Модест Петрович сообщает адрес: "В Псковскую губернию, Холмский уезд через станцию Тяполово в село Волок Наталье Егоровне Кушелевой с передачей мне. - Так будет удобнее, потому что я месяц пробуду здесь". Названо село, имя и фамилия людей, у которых гостит композитор, указаны точные даты его там неоднократного пребывания. Что же это за Кушелевы? Каждый из членов семьи, где живет молодой композитор - личность неординарная и достойная внимания исследователей, но только об одной из обитательниц Волока остались письменные свидетельства, по которым мы можем судить о фактах из биографии М.П.Мусоргского. Это Елизавета Лукинична Кушелева, Томановская, Дмитриева, Давыдовская, Тумановская, Томашевская -русская революционерка, участница Парижской коммуны, чем и объясняется множество (известных нам) ее фамилий - дочь Натальи Егоровны.

Один из современников (так же как М.П.Мусоргский - ближайший сосед по имению) сообщает: "В последний год моего пребывания в училище, в 1865-66 г.г., я часто проводил время с младшей дочерью Натальи Егоровны Кушелевой - Лизой, моей сверстницей по возрасту. Это была выдающейся красоты девушка, с благородным образом мыслей и способностью говорить образно и пылко. Она уже тогда была в большей мере, чем я, проникнута идеями службы на пользу народа и непрерывно доказывала мне необходимость оставить военную службу и идти в народ. Обладая значительными денежными средствами, независимыми от матери, Лиза звала меня в сотрудники по той работе, которую она мечтала создать для себя...".

Так пишет А.Н.Куропаткин, будущий военный министр царского правительства. О ее внешности есть рассказ Э.Лиссагарэ, участника Парижской коммуны: "Высокая и статная ...поразительно красивая, она, улыбаясь, поддерживала Франкеля, кровь которого стекала на ее элегантное платье".

Коммунар Сюттер - Ломан в своей "Истории национального гвардейца" дает описание одного из последних боев революционного периода на ул. Лепик: "Этими женщинами числом до 20 командует очень красивая девушка, брюнетка, с вьющимися волосами. Она высока, стройна, хорошо сложена и носит бодро на кончике уха тирольскую фетровую шляпу, украшенную длинным петушиным пером и багровой кокардой". Такой запомнилась Елизавета Кушелева, "дитя" хозяйки Волока, современникам, во время Парижской коммуны. В 1871г. Елизавете Томановской около 20 лет.

Это смелая, экспансивная и целеустремленная девушка, видный теоретик, участник революционного движения 70-х годов, борец, на которого можно положиться, Елизавета Дмитриева выполняет ответственейшие поручения русской секции I Интернационала. "Русская революционерка Елизавета Дмитриева, - писал секретарь ЦК Французской компартии Жак Дюкло, - играла важную политическую роль и возглавляла женский батальон, боровшихся против версальцев, когда они вошли в Париж. Имя бесстрашной русской "амазонки" Елизаветы Дмитриевой стало известно всему миру еще в дни Коммуны. Даже буржуазная пресса не могла обойти его молчанием. Не было, пожалуй, ни одной газеты, которая не отдала бы почтительной дани ее организаторскому таланту, зажигательной силе ее пламенных речей на митингах, ее бесстрашию в боях, когда она, будучи раненой, продолжала сражаться на последней баррикаде до последнего часа".

Секретарь Русского посольства Обресков в своем донесении начальнику III отделения графу Шувалову от 24 июня (6 июля) 1871г. сообщает: "Я знал, что эта опасная женщина, русская подданная, уже давно бросилась в социалистическое движение, что она интересовалась бесконечно больше действиями Коммуны, чем ранеными своего походного госпиталя, и что она принимала активное участие в беспорядочных манифестациях ей подобных в ратуше. Она организовала в мэрии 10-го округа Центральный женский комитет, имевший целью содействие защите Парижа, и можно было предвидеть, что она сыграет заметную роль в конечном периоде восстания. Действительно, 23 мая, когда армия атаковала этот квартал, Елизавету Дмитриеву видели на баррикадах, она воодушевляла федератов к сопротивлению, раздавала им амуницию и сама стреляла, стоя во главе около пятидесяти мегер. Считаю достоверным, что она активно содействовала словом и делом пожарам, обездолившим Париж".

Так почему же Мусоргский, знавший Лизу, не пишет о своих встречах с этой удивительной девушкой, а сообщает лишь, что рядом живут "присно блаженные" помещики?

Логично предположить, что в период посещения Волока Модестом Петровичем, Лиза была девочкой-подростком и ничем не напоминала выдающуюся личность, каковой стала впоследствии, и в семье не было ничего интересного, что можно было бы сообщить столичным приятелям. Композитор вроде бы ничего не сообщает. Он рассказывает о своем дне рождения, о том, что ходит по сугробам снега и т.д. и т.д. Пишет об этом так, что его биограф А.Н.Римский- Корсаков, сын композитора, делает заключение: в этот период Модест Петрович переживает "эпоху без идеалов" и что он /Римский-Корсаков/ не может "сделать каких-либо твердых заключений о цели поездки Мусоргского ранней весной 1862г. в деревню".

Но теперь сложилось, пожалуй, единогласное мнение, что в Псковской губернии Мусоргский бывал часто: и не для лечения и не для отдыха. Многими исследователями угадывается какой-то тайный смысл этих посещений, не разгаданный биографами. Обычно для подтверждения этой мысли приводится письмо Мусоргского М.А.Балакиреву, где он пишет не только о приятном времяпрепровождении, но и о том, что, находясь в деревне, он читает книгу; она "приятна тем, что не пахнет философской замкнутостью, которая впускает в свой круг только знакомых с терминами и догмами разных философских шаек", что "Книгу эту писал человек, излагавший мысли свободно, светло и с большим знанием дела", что "Она имеет кроме того интерес исторический, постепенного развития человеческих познаний в природе", что "После первой революции книга была приговорена во Франции, - (смердящей тупостью католиков и деспотов - диктаторов и президентов) к аутодафе... "Но, что "Как и водится, большая часть экземпляров спасена раньше исполнения дурацкого приговора". (То есть книга - библиографическая редкость).

Как эта книга оказалась в Волоке? Кто ее читал? Читал и, видимо, говорил о ней с Модестом Петровичем, у которого прочитанное вызывает чувство восхищения.

В имении Натальи Егоровны живет какой-то немец, "господин чрезвычайно энергичный и деятельный", "светлая и развитая голова", полезный композитору по своему спартанскому характеру. Он немец, но "исключение из пивного бюргерства с рижскими сигарами". Он пишет стихи - "автор слишком умен..." Факты говорят, что обитатели поместья, где живет Модест Петрович, отнюдь не напоминают "присно блаженных помещиков". Можно сделать вывод, что не случайно здесь живет Мусоргский, не случайно в семье Натальи Егоровны выросла выдающаяся революционерка своего времени.

Но упоминаний о семье Кушелевых, в том числе и о Лизе, в дальнейшей переписке нет. Уместно -другое предположение: композитор в последующие годы не поддерживал с ними отношений.

Доказать, что это не так, - цель данной главы. Елизавета Томановская была революционеркой уже с 15-летнего возраста. Безусловно, круг ее знакомых вел общение с ней, строго соблюдая конспирацию, близкую, видимо, к той, какую рекомендуют авторы революционного периодического издания "Великорусе": "Не должно ничего вверять бумаге: не иметь ни списков, ни протоколов, ничего подобного, чтобы не было материальных улик. Все дела должно вести изустно".

Таким образом, можно объяснить молчание Модеста Петровича об этой удивительной женщине, знакомство с которой не подлежит сомнению.

О ней никто из его друзей ничего не говорит в сохранившейся переписке. Лишь биографы, неизвестно на основании каких-то источников сообщают о какой-то таинственной родственнице композитора. А.Н.Римский-Корсаков пишет, что "у гр. Васильевой погибла пачка писем Мусоргского, адресованных к ее матери, урожденной Чириковой, двоюродной сестре Модеста Петровича".

Видимо, усомнившись в правильности фамилии родственницы, другой биограф композитора называет ее просто двоюродной сестрой, урожденной "Чириковой". Восходит это сообщение, видимо, к следующему: в 1910г. побывав на родине композитора, В.Г.Каратыгин, профессор Петербургской консерватории, сообщает: "Удалось мне узнать о пропаже, по разным причинам, многих писем Мусоргского, большая их коллекция, адресованная кузине, в которую Модест Петрович был влюблен, погибла с ее смертью: письма были положены в ее гроб".

Существование какой-то таинственной кузины улавливают и отмечают почти все биографы. Впервые в кузине, урожденной Чириковой, увидела Елизавету Томановскую заведующая музеем-усадьбой М.П.Мусоргского Т.С.Ермакова, не приведя, правда, никаких доказательств. Загадочная таинственность и путаница в фамилиях - первое основание для того, чтобы предположить: кузина композитора - не легендарная ли коммунарка?

В подтверждение, что это была она, приводем необходимые факты. Документального материала по конспиративным причинам не должно было остаться. Кроме того, Лиза Кушелева, вернувшись из Франции, попала в такой водоворот событий, что исследователям до сих пор неизвестны основные факты ее биографии, неизвестна даже дата ее смерти и место захоронения.

Долгое время никто не знал, кто такая Дмитриева - героиня Парижской коммуны. Лишь в 20-30-е годы основательный исследователь жизни коммунарки И.С.Книжник-Ветров установил, что легендарная Элиза Дмитриева (Елизавета Томановская) и Лиза Кушелева из с.Волок - одно и то же лицо.

Совсем юной в 1867(?) году она вступает в фиктивный брак, скрывая следы от полиции. Композитор создал рукописный альбом-тетрадь "Юные годы". В нем собраны произведения, написанные не позднее 1866 года. Автограф хранится в Париже, неизвестно кем туда завезенный. Альбом хранит много тайн, особенно интересны посвящения, т.к. о людях кому сделаны посвящения, нет почти никаких сведений. Открывается альбом песней "Где ты, звездочка?"

Посвящена она человеку, который скрывается под инициалами в печатном воспроизведении: "Е.Г.". Расшифровывая их, автор "Летописи" А.Орлова сообщает, правда, под вопросом, что это Изабелла Грюнберг. О знакомстве с певицей и писательницей Изой Ласкос (по мужу) упоминает брат композитора.
Видимо, отсюда расшифровка инициалов. Других аргументов не приводится. Но почему эта до слез грустная "сельская песенка" посвящена "Езабеле", которая к тому же, Иза? Если посвящение скрывается под инициалами, значит, автор не хочет, чтобы узнали адресата. Изучение рукописи затруднено: 1) находится в Париже; 2) никогда не издавались в факсимиле; 3) посвящения в печати переданы то на русском, то на французском языке. В переводе на русский транскрипция трансформировалась, появились варианты фамилий и т.д.
Рукописное "Е.Г." в латинской транскрипции читается как: "Е.Т.":

Елизавете Томановской!

Известно, что Лиза Кушелева, скрываясь от полиции, поспешно вступила в фиктивный брак с М.Н.Томановским. В связи с этим Модест Петрович дарит ей на память "свадебный подарок" - воспоминая о детстве, о родине, о деревне, где с ней встречались...

Текст песни:
Где ты, звездочка? Ах, где ты, ясная?
Иль затмилася тучей черною, тучей черною, тучей грозною?
Где ты, девица, где ты, красная?
Иль покинула друга милого?
Друга милого, ненаглядного?
Туча черная скрыла звездочку.
Земля хладная взяла девицу.

Видимо, последняя строка была воспринята буквально. Отсюда - сообщение о смерти кузины. 1866 год. - Этим годом помечены последние произведения, вошедшие в альбом. История России отмечает этот год особо. Это выстрел Каракозова. В этом году все "красные" и даже напоминающие красных, подверглись тотальному белому террору. С момента "замужества" следы Елизаветы исчезают. М.Н.Томановский, тридцатишестилетний полковник в отставке, давший свое имя юной девушке, тяжело болен чахоткой, остается на родине.

О деятельности Лизы за границей мы впервые узнаем из письма К.Марксу от участников русской секции 1-го Интернационала. "Комитет русской секции Интернационала - Марксу в Лондон". "Дорогой гражданин! Разрешите в этом письме горячо рекомендовать Вам нашего лучшего друга, г-жу Элизу Томановскую, искренне и серьезно преданную революционному делу в России. Мы будем счастливы, если при ее посредничестве нам удастся ближе познакомиться с Вами и в то же время более подробно осведомить Вас о нашем положении, которое она Вам сможет обстоятельно обрисовать. ... Г-жа Элиза напишет нам обо всем, что Вы найдете нужным сообщить, а по возвращении расскажет о том, какое впечатление произвели на нее при более близком знакомстве организации рабочих союзов и политическая жизнь Англии, и даст нам все сведения об этом. Мы уверены, что Вы своими советами и ценными указаниями поможете ей в изучении этих вопросов, и заранее благодарим Вас за это. Помогая ей в ее занятиях. Вы тем самым помогаете всем нам".

В Лондоне между семьей Маркса и Лизой устанавливаются близкие взаимоотношения. Это видно из писем Лизы: "В воскресение вечером я буду дома, так как выхожу лишь в редких случаях, например, в ближайший вторник пойду на митинг, устраиваемый г-ном Бизли. Я прошу поэтому мадемуазель Женни не извещать заранее, когда она захочет доставить мне удовольствие навестить меня. Я всегда к ее услугам ... Я не хочу, конечно, посягать на Ваше время, но если в воскресенье вечером у Вас найдется несколько свободных часов, то я убеждена, что Ваши дочери будут так же счастливы, как и я, если Вы проведете их вместе с нами. Елизавета Томановская".

Как только в Париже наметилось революционное брожение, Лиза тут же, преодолевая препятствия военного времени, устремилась в Париж. Друзья беспокоятся о ней. Утин в письме Марксу в Лондон: "Дорогой гражданин Маркс! Я позволю себе обратиться непосредственно к Вам, чтобы узнать, нет ли у Вас сведений о нашем молодом и драгоценном друге, г-же Элизе Томановской, - пишет он 17 апреля 1871г. в период революционных событий в Париже. - Вы были так добры и так тепло относились к ней, поэтому мне нет надобности скрывать от Вас, что мы очень опасаемся, как бы отвага и энтузиазм Томановской не привели ее к гибели, а эта утрата была бы исключительно прискорбной ..."

Лиза сумела прорваться через кордон. О ее деятельности во время Парижской коммуны можно судить из рассказов очевидцев, которые приведены в начале повествования. Когда войска Тьера плотным кольцом сжали революционный Париж, и ни одно донесение не доходило в Генеральный штаб, - почти единственным было письмо Елизаветы Дмитриевой - Юнгу.

Со всей страстью и темпераментом она пишет: ... "Как Вы можете оставаться там в бездействии, в то время как Париж на краю гибели? Необходимо во что бы то ни стало агитировать в провинции, чтобы она пришла нам на помощь. Парижское население (известная часть его) героически сражается, но мы никогда не думали, что окажемся настолько изолированными. Тем не менее, мы до сих пор сохранили все наши позиции. Домбровский сражается хорошо, и Париж действительно революционно настроен. В продовольствии нет недостатка. Вы знаете, что я пессимистка, и вижу все в мрачном свете, поэтому я приготовилась к тому, чтобы умереть в один из ближайших дней на баррикадах. Ожидается общее наступление. - Я лично думаю, что все зависит от случая. Я очень больна, у меня бронхит и лихорадка. Я много работаю, мы поднимаем всех женщин Парижа ... Если Коммуна победит, то наша организация из политической превратится в социальную, и мы создадим секции Интернационала. Эта идея имеет большой успех, и вообще интернациональная пропаганда, которую я веду с целью показать, что все страны, в том числе и Германия, находятся накануне социальной революции, весьма одобрительно воспринимается женщинами. Наши собрания посещает от трех до четырех тысяч женщин. Несчастье в том, что я больна, и меня некому заменить. Дела коммуны идут хорошо, только в начале было допущено много ошибок. 15-20 дней назад был назначен Клюзере, несмотря на всю нашу агитацию против него. Теперь Малон уже рвет на себе волосы, что не послушал меня. На днях Клюзере будет арестован. К крестьянам не обратились во время с манифестом; мне кажется, он вообще не был составлен, несмотря на мои и Серрайе настояния. Центральный комитет не сразу сложил свои полномочия, происходили всякие истории, которые ослабляли партии. Но с тех пор все организуется более прочно. На мой взгляд, делается все, что возможно. Я не могу говорить об этом слишком подробно, потому что боюсь, как бы прекрасные очи г-на Тьера не заглянули в это письмо, - ведь еще вопрос, попадет ли благополучно в Лондон податель этих строк, швейцарец, редактор из Базеля, который привез мне вести от Утина".

Лиза щедро отдавала свои средства на революционные цели. Все, что у нее было - было потрачено. Попав в России в сложную ситуацию, она обращается за денежной помощью к соратникам - революционерам. Известно это из письма Н.Утина К.Марксу. Он пишет: "Дорогой отец! Ты будешь немало удивлен и огорчен содержанием этого письма. Речь идет о нашей милой Элизе и ее печальной истории. Недавно она решила сбросить свое инкогнито и явилась в Петербург к нашему близкому другу Виктору Бартеневу. Причина этого решения следующая: она вышла замуж, вскоре после своего отъезда, за бывшего управляющего покойного мужа. Этот бывший управляющий, насколько я могу судить по его письмам, всегда был негодяем... Вскоре после своего отъезда, то есть спустя три месяца, она обратилась ко мне, как к своему другу и бывшему наставнику (какой же я бедный человек) и призналась, что одно время она спрашивала себя, уж не любит ли она этого человека, о котором все говорят дурно... Элиза всерьез любит своего мужа и говорит, что если он будет осужден, она последует за ним в Сибирь... Следовательно, этот человек имеет, по-видимому, какие-то привлекательные черты... Очевидно также, что бедная женщина, привыкшая к роскоши /А.В./ и совершенно разорившаяся, верила /А.В./ в мечты о миллионах, которые рисовались в воображении ее мужа. Теперь она находится в большой нужде. /А.В./ И это - "дочь нашего полка!!. Элиза в свое время ... не жалела своего состояния ради нашего дела..." Поможем ли мы заблудшемуся несчастному ребенку или нет? Я считаю, что нужно помочь, и я не был бы достоин называться твоим сыном, если бы думал иначе... Ковалевский Максим Максимович может также оказать большую помощь и другим способом. Он знает многих адвокатов в Москве. Не мог ли он немедленно написать некоторым своим друзьям и попросить их, чтобы кто-нибудь взял на себя защиту этого человека по фамилии Давыдовский (общество носило название червонных валетов) ... Я очень спешу, разные дела поглощают все мое время, поэтому не могу отлучиться отсюда ни на одну минуту, иначе приехал бы лично поговорить об этом деле. До свидания. Обнимаю тебя и остаюсь преданным до предстоящей революции. Николай".

Безоговорочная вера Николая Утина в истинность причины процесса над мужем Лизы - Давыдовским - на долгие годы погубила репутацию коммунарки. Следует остановиться на образе человека, сообщившего сведения о Томановской, в которые так легко он поверил сам.

"Утин Николай Исакович родился в семье купца-миллионера. В 1861 году арестован и исключен из университета за студенческие беспорядки, эмигрировал. В 1867 году вступил в I Интернационал. В 1877 году вернулся в Россию после подачи прошения о помиловании" - несколько месяцев спустя после письма Марксу! Соратники его описывают деятельным революционером, но сообщают, что он скорее играл в революцию, чем верил в нее. Верность этой оценки может подтвердить, пожалуй, письмо во время Парижской коммуны, которое Утин пишет Марксу: "Сколько раз я думал, что нам следовало бы отправиться туда всем, но затем меня останавливало сомнение в окончательном успехе, и я говорил себе, что наше международное дело скорее проиграло бы, чем выиграло, если бы все головы были снесены одним ударом вандейцев Тьера, и что, следовательно, наш долг состоит в том, чтобы оставаться на своих постах и продолжать начатое дело". И дальше: "К субботе хочу разделаться с одной срочной платной работой и постараюсь быть свободным, чтобы иметь возможность, если обстоятельства потребуют, немедленно выехать в Париж, - хотя точно не знаю, каким путем туда пробраться и к кому обратиться по приезде". Лиза знала.

Не вникая во все сложности взаимоотношений этих двух видных деятелей революционного движения своего времени, констатируем факт, что, еще до возвращения на родину между Томановской и Утиным произошел конфликт. В одной из сложных ситуаций Николай Исакович сослался на Елизавету Дмитриеву, не имея на это оснований. Когда истина была установлена, многие русские революционеры выразили возмущение по этому поводу, Николая Утина стали называть интриганом, мнение это усилилось из-за отхода его от революционной борьбы. Так или иначе, но слова, что Елизавета Кушелева "мечтала о награбленных мужем миллионах", звучат как запальчивые, ничем не аргументированные фразы жесткой полемики между Утиным и Лизой, между Утиным и Давыдовским, с которым он, конечно же, был знаком. Из этого письма совершенно четко устанавливается, что Николай Утин давно знает Ивана Давыдовского как революционера, но не симпатизирует ему. Преувеличение, видимо, и то, что Лиза обратилась к нему с проблемами интимной своей жизни. И.Книжник-Ветров пишет: "Если бы на суде Давыдовский объяснил свою близость к "червонным валетам" тем, что он прикрывал этим свою революционную деятельность, то его, несомненно, выделили бы из банды жуликов и пьяниц. Он этого не сделал.

О том, что Давыдовский не был пьяницей (хотя и изображал любителя выпить: "Был завсегдатаем ресторана "Малый Ярославец") свидетельствует все тот же И.С.Книжник-Ветров. Исследователь сообщает о жизни Давыдовских в Сибири, об увлечении И.Давыдовского розысками залежей каменного угля, о быте их в ссылке, о том, как Елизавета Лукинична, воспитывая двух дочерей, вела сама все свое хозяйство: ухаживала за скотом, пекла и варила, лечила крестьян и содержала столовую для вольных поселенцев.

Но последние годы жизни Елизаветы Томановской-Давыдовской (Лизы Кушелевой) протекали тогда, когда Мусоргского уже не было в живых. Вернемся в 70-е годы. Друзья догадываются о событиях и, в тревоге за Мусоргского, пытаются воздействовать на него, сгущая краски в характеристике тех людей, среди которых композитор бывает.

Видимо, эти связи - с шайкой "отъявленных шарлатанов и пьяниц", к которым ходил в "Малый Ярославец" композитор, чтобы "проконьячиться", оставляя дружескую беседу на музыкальные темы, друзей смущали и возмущали.

Интересно сообщение Римского-Корсакова, что перед тем, как идти в "Малый Ярославец", Мусоргский никогда за столом не пил ни одной рюмки вина. О том же, что в трактире он часто встречался с Иваном Давыдовским, Александром Кушелевым (старший брат Елизаветы) есть свидетельства. И.Книжник-Ветров их приводит. Не о встречах с Мусоргским, а о том, что те так же были завсегдатаями этого ресторана. Многие из революционеров "красили" свои биографии то в либеральный цвет, то в "бесшабашных" повес, а то в забубенных пьяниц. Внимательно вчитываемся в письма, известные нам, за 1875-76 гг., сознательно выискивая фразы, которые могут, кому бы то ни было сообщить о происходящих неприятностях: нависшей угрозе над Лизой Кушелевой - о следствии, о суде над ее мужем. В это время Модест Петрович пишет письмо Голенищеву-Кутузову следующего содержания: "Мой милый, страждущий друг! Знаю от Калетина, что ты лежишь еще. Давно хотел побеседовать с тобой, но не вышло. Не гневайся друг, завертелся совсем. Ты писал мне, что мало я тебе нацарапал разных вестей и требуешь побольше. Рад бы в рай, да грехи не пускают, откуда взять их? /А.В./, т.е. вестей, а не грехов".

Дальше идут серьезные и грустные рассуждения о задачах настоящего художника, о некоторых событиях музыкальной жизни. Не сопоставляя это письмо с происходящими событиями, связанными с Елизаветой Лукиничной, из него мало что поймешь, кроме того, что Модест Петрович, рассуждая о задачах истинного художника, говорит о взаимосвязи внешнего мира и субъективного творчества и т.д. и т.д. Но первые фразы! Каких новостей от Модеста требует Арсений Аркадьевич,к которому некогда забежать. (Живут рядом). А Кутузов, между прочим, лежит со сломанной ногой и тоже не может зайти к приятелю. "Ты написал мне, что мало я тебе нацарапал разных вестей и требуешь побольше ... Откуда их взять?" О чем? Среди вроде бы философских отвлеченных рассуждений опять же фраза: "всеобщее безумие при безденежье..." В конце письма характерная приписка: "Говорят 3 окт. 1875г."

Сам стиль письма, набор фраз, хотя и сохраняют "обычную" вроде бы игривую манеру, но оно полно смятения. Ссылаясь на бронхит, Модест Петрович пишет: "Говорить тяжело, курить не могу, двигать ногами тяжело, сочинять не могу. О неведомые, негаданные случайности!!! ... и одно утешение - сам виноват, но почему и в чем - не знаю, а только как у всякого почвенника, чувствуется - виноват, да и все тебе тут". Модест Петрович о своей болезни сообщает и Кюи и Стасову и Голенищеву-Кутузову, но везде сообщает, что, болея, не может лежать: "Со мною было так: я завертелся, завертевшись, простудился, простудившись, заболел, заболев, вообразил бороться собственной натурой - не вывезло..." Именно к концу месяца ему доктора прописали "каломель" и он никуда не ездит, не появляется у своих друзей, лишь отвечает на письма, в которых его друзья упрекают по этому поводу. Но вот опять письмо Кутузову. 31 октября 1875г. "Дорогой мой друг Аркадий, (хотя тот - Арсений!!!) что это ты с собою сделать изволил! Голубушка ты с больной ножкой, через весь двор прибыл ко мне, а в тот же раз я, с улицы, по парадной поднялся, спросил о тебе: "Только что ушли". Господи, что за напасти. Мечтал и готовился восприять миллион тысяч раз дорогого мне "Шуйского" и не восприял. Мечтал и мнил "На развалинах" почуять - не удалось. После того, что ты с собою сделал, скажи мне, друг, что ты сделал со мною? Изнервился я донельзя/А.В./ Все написанное правда ... Друг, обнимаю тебя, утешь ответом, а то словно тьма нависла. Я вчера поработал /А.В./".

Что за страдания от несостоявшейся встречи, во время которой друзья "хотели читать" сто раз читаные произведения графа? Что "все написанное, правда"? Какая "тьма нависла"? Это явно остается за пределами письма и понятно только им двоим, которые, забыв про свои болезни, бегут навстречу друг другу, чтобы поговорить об этой "правде" и "нависшей тьме", а друга долгих лет Мусоргский называет не Арсением, а Аркадием, тем самым внося еще больше тревоги в письмо. Слишком все эти фразы созвучны событиям, происходящим в связи с Елизаветой Лукиничной, чтобы отказаться от предположения, что именно о них пишут приятели друг другу, тщательно завуалировав эту тему ничего не значащими предложениями.

Кузине в 1876 году нужны деньги. Это видно из письма Н.Утина К.Марксу. Интересно, что под 1876 годом 26 ноября (канун процесса Томановской) датируется единственное, известное исследователям письмо, направленное композитором в с.Карево: "Любезные Александр Степанович и Мария Михайловна, около года я не беспокою Вас присылкой мне денег, на основании Вашего последнего письма, теперь прошу Вас не позабыть обо мне и прислать к декабрю сколько можно будет денег". Нельзя не отметить совпадение острой нужды в деньгах Елизаветы Томановской в связи с судебным процессом. Процесс "Червонных валетов" был громкий. О нем писали в газетах. На жителей обеих столиц нагнетался страх, что бандиты под этой кличкой не брезгуют никакими приемами, ведут разгульную жизнь. Судят - мужа Лизы Кулешовой, кузины-красавицы, кузины-героя, к тому же она "сбросила инкогнито". Везде выступает под фамилией Томановская.

А что Мусоргский? Откликнулся ли композитор на эти события, происходящие с дочерью Натальи Егоровны из Волока, где он так хорошо себя чувствовал, где ему хорошо работалось? Все, что угодно: репетиции; радость, что Направника оставили в покое; добродушные, ласковые письма Шестаковой; хлопоты о Сергушке - все в легком "усмешливом" тоне.

Только иногда происходят "сбои". Вдруг он сообщит Л.И.Шестаковой, что его гонят с квартиры и этим он будто бы удручен, то Стасову, что у него неприятности на работе. Эти факты послужили биографам основанием для того, что бы сделать вывод: дела Мусоргского плохи из-за его пристрастия к спиртному и из-за небрежного отношения к службе. Биографы советского периода, тщательно проанализировав сообщения композитора и документальный материал, высказывают недоумение: почему Модест Петрович говорит, что его гонят с квартиры: в это время он живет со своим другом гр.А.А.Голенищевым-Кутузовым, а чуть позднее с П.А.Наумовым, которые относятся к нему не только по-дружески: с большим уважением и любовью. Документы по службе сообщают, что в этот период он получает повышение и премии, за небрежность или нечеткость нет никаких взысканий.

Можно предположить; что фразы о квартире и работе просто отговорки, а удрученность, которую замечали друзья, была связана с событиями совсем другого порядка, с судьбою Лизы, в том числе.

назад >>>