Библиотека сайта  XIII век

МУХАММАД-КАЗИМ

НАДИРОВА ИСТОРИЯ

ТА'РИХ-И 'АЛАМАРА-ЙИ НАДИРИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Предлагая вниманию читателей перевод извлечения из труда Мухаммад-Казима по истории Надир-шаха, переводчик ни в коей мере не ставит перед собой задачи дать в связи с этим развернутую характеристику эпохи, к которой относится сочинение в целом, или даже одного индийского похода Надира, которому посвящен публикуемый отрывок. История Надир-шаха, бесспорно, одного из наиболее крупных полководцев и государственных деятелей Ирана в позднем средневековье, в общем известна достаточно хорошо ¹. Поэтому мы здесь ограничимся перечислением важнейших фактов биографии Надира и истории его государства.

Отец будущего завоевателя и шаха Ирана Имам-Кули был жителем афшарского селения Кубкан; персидский историк середины XIX в. Риза-Кули-хан в своем труде Раузат ас-сафа-йи насири говорит, что Имам-Кули занимался шитьем овчинных шуб. Его старший сын Надр-Кули ² родился в 1688 г., в царствование шаха Сулаймана (Сафи II), когда уже был заметен упадок Сефевидского государства. Тяготясь трудовой жизнью, предстоявшей ему в силу его происхождения, молодой афшар поступил на службу к правителю Абиверда Баба-'Али-хану, благодаря уму, энергии и физической силе быстро выдвинулся и, наконец, стал зятем своего начальника. [6]

Между тем наступательное движение афганцев-гильзаев, начавшееся при сыне Сулаймана Султан-Хусайне (1694-1722), закончилось победоносно в 1722 г. занятием Исфахана афганцами и вступлением на иранский престол их предводителя Махмуд-хана.

Нашествие афганцев не коснулось той части Хорасана, где провел свою молодость Надр-Кули, однако власть нового шаха Тахмаспа II признавалась здесь лишь номинально. Надр-Кули после смерти Баба-'Али-хана организовал отряд из разных проходимцев и занялся разбоем. В 1726 г. численность его отряда достигла двух тысяч человек, и он уже хозяйничал во всей северо-восточной части Хорасана (кроме Мешхеда). В этом году по приглашению шаха Тахмаспа он поступил со своим отрядом к нему на службу и принял почетное имя Тахмасп-Кули. В следующие два с лишним года Тахмасп-Кули собрал значительное войско, с помощью которого смог подавить ряд восстаний в Хорасане и полностью подчинить себе эту область. B 1729 г. он выступил против афганцев-абдали, находившихся в Герате, и разбил их недалеко от этого города; потом он пошел на главного врага - афганцев-гильзаев и в том же году в течение двух месяцев очистил от них страну, став фактическим правителем всей Персии при шахе Тахмаспе.

В 1730 г. Тахмасп-Кули ³ начал успешные военные действия против турецких войск, захвативших вовремя нашествия афганцев значительные территории на западе Персии. Однако в 1731 г. он был вынужден выступить для подавления восстания афганцев в Герате, и в это время шах Тахмасп заключил крайне невыгодный мир с турками. Это послужило удобным предлогом для свержения Тахмаспа II; Отменив мирный договор с Турцией, заключенный шахом, в августе 1732 г, Надир прибыл в Исфахан и через несколько дней созвал совещание кызылбашских военачальников, на котором было решено низложить Тахмаспа и возвести на престол его восьмимесячного сына Аббаса; инициатор этого [7] переворота отбросил имя Тахмасп-Кули и стал управлять государством в качестве регента.

Добившись в 1733-1735 гг. крупных успехов в войне с Турцией и возвратив дипломатическим путем прикаспийские районы, из которых Россия отвела свои войска, Надир в феврале 1736 г. созвал в Муганской степи съезд военных, административных и племенных начальников всей страны, на котором было постановлено избрать его шахом; 8 марта состоялась коронация.

Трудно сказать, в какой мере в течение этих десяти лет руководствовался Надир патриотическими побуждениями и в какой - собственными интересами. Как бы то ни было, его деятельность в это время имела результатом восстановление Ирана почти целиком в прежних границах, причем ему приходилось бороться одновременно с афганцами и турками, постоянно восстававшими феодалами и окружавшей шаха кызылбашской знатью; для борьбы с этими враждебными силами было мало военного гения, но требовался еще выдающийся политический ум, в котором Надиру, конечно, нельзя отказать.

Казалось бы, Надир после воцарения мог заняться наведением порядка в государстве; однако все его внимание, как и прежде, было направлено не на удовлетворение неотложных нужд разоренного населения, а исключительно на укрепление своей личной власти и военные предприятия: население Ирана существовало для него лишь как источник средств для содержания войска. На очереди стояло завоевание. Кандахара, владение которым уже в течение двух столетий взаимно оспаривалось Ираном и Индией; после захвата Мир-Вайсом в 1709 г. город находился во власти афганцев-гильзаев. Надир выступил из Исфахана в ноябре 1736 г. и весной следующего года был у Кандахара. Осада его затянулась до марта 1738 г.; одновременно значительная часть войск была занята покорением Белуджистана, и прилегающих к Кандахару областей. Взяв Кандахар, Надир приказал разрушить его до основания и невдалеке построить город Надирабад, куда были переселены жители Кандахара. Враждебные гильзаям афганцы-абдали были переселены из Хорасана в Кандахарскую область. Пробыв после этого под Кандахаром около двух месяцев, [8] Надир выступил 21 мая 1738 г. ⁴ в знаменитый индийский поход, закончившийся в конце 1739 г. (подробнее о нем см. ниже).

В 1740 г. Надир-шах предпринял поход в Среднюю Азию, подчинив себе Бухару и завоевав Хивинское ханство. Это был по существу последний крупный военный успех Надира. Дальнейшие войны, которые велись почти до самой его смерти (с Турцией, в Дагестане и др), заканчивались в лучшем случае безрезультатно.

Продолжение завоевательной политики требовало огромных расходов, непосильных для населения. Налоги для содержания огромного войска Надир выколачивал жесточайшим образом. Города и села Ирана запустели и превращались в развалины. Надир сумел восстановить против себя всех, даже свою основную военную силу - кочевые племена. Не удивительно, что с каждым годом восстания вспыхивали все чаще и чаще, охватывая сразу несколько областей. В 1747 г. одновременно восстали две противоположные окраины: Азербайджан и Сеистан. На борьбу с сеистанцами и белуджами был послан племянник Надира 'Али-Кули-хан, сын Ибрахим-хана; получив приказ уплатить сто тысяч туманов налога, он присоединился к повстанцам. В то же время восстали курды Хабушана; для подавления этого восстания Надир выступил из Мешхеда и остановился в Фатхабаде близ Хабушана, но в ночь на 20 июня 1747 г. был убит своими приближенными.

Так окончилась жизнь этого деспота, прославившегося в Азии и Европе своими победоносными походами, но не сумевшего создать прочную государственную систему. Как и следовало ожидать, огромная разноплеменная армия сразу же после его смерти распалась. Иран оказался в худшем состоянии, чем за двадцать лет до того; не принесли иранскому населению пользы и вывезенные из Индии огромные богатства, которые были тогда же расхищены сановниками и военачальниками.

Сефевидское государство просуществовало два века с [9] лишком, но ни один шах этой династии не привлекал к себе столько внимания современников в Азии и Европе, как Надир за свое двадцатилетнее пребывание на исторической сцене. Перечисление лиц, давших своими сообщениями ценный материал для его истории, заняло бы много времени, да это и не входит в нашу задачу ⁵. Ограничимся здесь лишь выяснением того, какое место занимает в историографии Надир-шаха сочинение, отрывок из которого мы публикуем в переводе. На этот счет, к сожалению, в востоковедной литературе утвердилось недостаточно обоснованное мнение, что и вынуждает нас рассмотреть вопрос по возможности детально.

Основным источником по истории Надир-шаха долгое время считался труд его официального историографа Мирза Мухаммад-Махди-хана Астарабади под названием Та'рих-и надири (“Надирова история”). Ценность этого труда в том, что в нем описана вся жизнь Надира, причем наиболее важные события датированы точно. Но если удалить все лишние уподобления, сравнения и эпитеты, которыми автор самодовольно щеголяет как признанный современниками стилист, его сочинение получит характер конспекта: до того оно в сущности сухо и сжато.

К недостаткам труда Махди-хана нужно отнести прежде всего почти полное отсутствие сведений о внутренней жизни страны. Это объясняется тем, что целью автора было описание подвигов “мирозавоевателя”, а какие подвиги совершались им внутри страны после освобождения ее от афганцев? Труд Махди-хана был окончен в 1747 г., уже после смерти Надира; однако, будучи официальным историком, он избегает сообщений о таких фактах, на основании которых могло бы сложиться неблагоприятное мнение о Надире, и потому последний в этом сочинении представляется читателю воплощением всех доблестей воинских и гражданских. Тем не менее по полноте сведений о жизни Надира Та'рих-и надири является наиболее ценным источником. Нельзя не отметить, что Махди-хан в течение двадцатилетней службы у [10] Надира сопровождал его во всех походах и уцелел, несмотря на обычные интриги шахского окружения, от которых не спасся даже старший и любимый сын Надира Риза-Кули-мирза, ослепленный по приказу отца осенью 1742 г.; такую прочность положения Махди-хана можно объяснить только его выдающимся умом, прекрасным образованием, скромностью и умением держаться, не вызывая зависти придворных.

Другим важным источником является труд Мухаммад-Казима, оконченный, по-видимому, в начале 50-х годов XVIII в. Второй и третий тома этого труда были обнаружены в Азиатском музее Российской Академии наук академиком В. В. Бартольдом и описаны им вкратце в “Известиях Академии наук” в 1919 г. ⁶ В этой статье, между прочим, говорится: “Заглавия в тексте не приводится: в безграмотной записи владельца на белом листе впереди второго тома сочинение названо ***, в записи на белом листе третьего тома *** .Оба тома написаны одной и той же рукой по всем правилам каллиграфического искусства”. Далее В. В. Бартольд говорит, что В. А. Жуковский при составлении своей монографии о Мерве не знал о существовании этого источника, по богатству фактических сведений далеко оставляющего за собой не только все, что известно о Мерве XVIII в., но и все вообще источники по истории царствования Надир-шаха, в том числе труд официального историка этого царствования Махди-хана. Заканчивается статья словами: “Труду Мухаммеда Казима, несомненно, суждено сделаться основным источником по истории Надир-шаха, в особенности, если удастся найти недостающий пока первый том”.

Значительно позднее первый том был обнаружен в библиотеке Московского института востоковедения (бывшего Лазаревского института восточных языков) и присоединен ко второму и третьему, томам, находящимся в Ленинграде, в Рукописном отделе Института народов Азии Академии наук. Из приписок в первом томе видно, что автор назвал свое произведение “[Наме-йи] [11] 'аламара-йи надири” (“Мир украшающая надирова [книга]”), и, следовательно, упомянутые В. В. Бартольдом безграмотные записи владельца не являются подлинным названием сочинения.

Мнение В. В. Бартольда о значении труда Мухаммад-Казима :как основного источника по истории Надир-шаха в дальнейшем неоднократно повторялось другими востоковедами ⁷. Действительно, сочинение Мухаммад-Казима содержит довольно богатый фактический материал не только о войнах и внешней политике, но и о внутренней жизни отдельных областей Ирана при Надир-шахе. Однако никто из исследователей не дал характеристики этого труда с точки зрения надежности и достоверности содержащихся в нем сведений. Только выяснение подлинной биографии Мухаммад-Казима на основе автобиографических данных, разбросанных в его сочинении, даст нам возможность подойти к такого рода оценке.

Имя Мухаммад-Казима не упоминается ни в одном из источников того времени, ибо он не был выдающимся лицом ни в политическом мире, ни в литературном. Кое-где в своем произведении он говорит о себе, но в его отрывочных сообщениях автобиографического характера, пожалуй, больше лирики, чем интересного для нас фактического материала.

Мухаммад-Казим родился в 1133 г. х. (1720/21 г. н. э) в Мерве, в семье чиновника. Мы не знаем, какую должность занимал его отец, но известно, что в 30-х годах XVIII в. он состоял на службе у брата Надира, впоследствии правителя Азербайджана, Ибрахим-хана, и пользовался его доверием и любовью. Мухаммад-Казим провел в Мерве только раннее детство, потому что в отроческом возрасте жил уже в Мешхеде, куда переехала вся семья (по-видимому, в связи со службой ее главы). [12]

В начале 1736 г. Ибрахим-хан выехал из Мешхеда в Муганскую степь, где должно было состояться избрание Надира на царство; с ним вместе отправился и отец Мухаммад-Казима ⁸. В апреле 1736 г. все участники Муганского съезда разъехались, и Ибрахим-хан, назначенный правителем Азербайджана, поехал в Тавриз. Восемь месяцев спустя, в начале 1737 г., умерла жена Ибрахим-хана; он поручил отцу Мухаммад-Казима отвезти ее тело в Мешхед и при возвращении захватить с собой сына для определения на службу ⁹. Мухаммад-Казим, которому в это время было 16 лет, по собственному признанию, был беззаботным юношей, любившим верховую езду и прогулки. Отец его пробыл в Мешхеде восемь дней, после чего отправился с сыном в Азербайджан. Разлука с матерью и сестрой так тяжело переживалась юношей, что он, несмотря на уговоры отца, плакал всю дорогу до первой остановки в Фахр-Дауде ¹⁰.

Через сорок два дня они прибыли в Тавриз, и Мухаммад-Казим был представлен Ибрахим-хану. Тот милостиво отнесся к нему и приказал было служить в канцелярии; но Мухаммад-Казим пожелал быть ясаулом (т. е. адъютантом или ординарцем), и, как ни отговаривал его Ибрахим-хан (дескать, ясаульство - пустое дело), Мухаммад-Казим, как он сам говорит, из невежества настоял на своем и был назначен ясаулом ¹¹.

Вскоре после этого (в апреле 1737 г) Ибрахим-хан выехал в Карабаг; как в этой, так и в других поездках, например во время чумы, Мухаммад-Казим сопровождал его. В конце ноября Ибрахим-хан вернулся в Тавриз, и Мухаммад-Казим напомнил ему об обещании разрешить отвезти в Мешхед тело умершего перед этим отца. Ибрахим-хан ответил, что согласно полученному от шаха приказу он должен назначить кого-нибудь для [13] переселения рода халильвенд курдского племени мукаддам из Мераги в Келат и Мешхед и поручает это дело Мухаммад-Казиму ¹², а по возвращении в Тавриз он отпустит его. Мухаммад-Казим пробыл шесть месяцев в этой командировке ¹³. Около того времени, когда он вернулся в Тавриз ¹⁴, к Ибрахим-хану прибыли курьеры от 'Али-Кули-хана с сообщениями о военных успехах Риза-Кули-мирзы в Мавераннахре. По словам Мухаммад-Казима, это задело за живое Ибрахим-хана: если Риза-Кули-мирза в таком молодом возрасте ¹⁵ “завоевал” Мавераннахр, то он должен завоевать Дагестан. И он стал готовиться к походу. В Тавризе к нему присоединились отряды, пришедшие по его приказу из Урмии, Мераги, Соуджбулака и других мест южнее Аракса; после перехода через последний к нему стали подходить войска из Еревана, Грузии, Ширвана, Гянджи и Карабага. Когда Ибрахим-хан находился в районе селения Ках ¹⁶, к нему прибыли из Кабула два курьера с приказом Надира отправить в Мерв находящихся в его войске жителей Мерва. Мухаммад-Казим попросил Ибрахим-хана не отправлять его в Мерв на том основании, что еще отец его издавна служил в числе газиев-афшаров (***). Тот согласился, но на другой день Мухаммад-Казим под впечатлением зловещего сна стал просить отправить его вместе с остальными шестьюдесятью мервцами Ибрахим-хан согласился и на это. Прибыв в Тавриз, Мухаммад-Казим взял гроб с телом отца и отвез в Мешхед, где и похоронил. [14]

Между тем Риза-Кули-мирза, назначенный управлять Ираном в отсутствие Надира и уже осведомленный о набеге хивинского хана Илбарса на Хорасан, двигался с войском в Герат. Узнав в Абиверде, что Илбарс повернул обратно в Хорезм, Риза-Кули направился в Мешхед; здесь к нему явился Мухаммад-Казим. Царевич отнесся к нему милостиво и взял в свою, свиту, чему Мухаммад-Казим очень обрадовался, потому что ему не хотелось ехать в Мерв. Однако, когда он ушел от Риза-Кули-мирзы, афшарские старшины доложили царевичу, что “желание шаха направлено к благоустройству и населенности Мерва”; если один мервец останется здесь, все остальные захотят быть в свите, а это обстоятельство вызовет разлад в области и раздражение государя. Они много говорили, и Риза-Кули-мирза сказал: “Если так, пусть отправляется в Мерв; я после вызову его”. Мухаммад Казим отправился, опечаленный, в Мерв (по-видимому, в начале 1739 г) и поступил на службу к мервскому беглербеку ¹⁷.

Что делал в течение полутора лет будущий историк на новой службе, нам неизвестно. Он упоминает о себе лишь в рассказе о событиях июня 1740 г., когда Надир прибыл из Кандахара в Герат и его встречали правители областей Хорасана вместе с подчиненными им чиновниками; среди встречавших был и беглербек Мерва со свитой в сто человек, в которой находился и Мухаммад-Казим ¹⁸. Из Герата Надир направился через Балх и Чарджуй в Бухару, а затем в Хиву. Мухаммад-Казим принимал участие в этом походе, работая в канцелярии (по-видимому, на незначительной должности, потому что не называет ее, а говорит только, что после взятия Ханкаха был так занят в канцелярии, что не имел возможности выйти в течение суток ¹⁹). Из Хивы Надир направился в Мешхед через Мерв, откуда выступил в [15] первых числах января 1741 г. Мухаммад-Казим остался в Мерве ²⁰.

Вскоре в Мешхед поступило донесение балхского вали о неподчинении Данийал-бека кунграта. Надир, находившийся в то время в Мешхеде, приказал отрядам из нескольких областей общей численностью в семь тысяч пятьсот человек выступить в Балх; одним из таких отрядов, который вышел из Мерва, командовал Исма'ил-хан Сабзавари; в этом отряде, насчитывавшем всего полторы тысячи человек, лашкар-нависом был Мухаммад-Казим ²¹. Обязанность лашкар-нависа состояла в точном учете наличного состава людей отряда и причитающегося им жалованья и продовольствия: нельзя сказать, чтобы эта должность в настоящем случае была значительной, если принять во внимание, что отряд был невелик и этот временный лашкар-навис экспедиционного отряда был лишь представителем лашкар-нависа или везира мервского беглербекства ²².

Весь сводный отряд прибыл в Балх в марте 1741 г. и вместе с отрядом из Андхуда ²³ (также в семь тысяч пятьсот человек) переправился у Келифа через Аму-Дарью. После расправы с племенем кунграт все отряды в апреле того же года разошлись по своим местам ²⁴.

Мухаммад-Казима, когда он через три месяца вернулся, ожидал ряд ударов. Еще перед выступлением в поход один человек написал ему из Мешхеда, что индиец, которому были сданы на хранение 300 туманов наличными и на 200 туманов вещей, скрылся, а имущество его конфисковано казной. Когда Мухаммад-Казим прибыл в Мерв, оказалось, что все его вещи погибли. Заканчивая рассказ о посыпавшихся на его голову несчастьях, [16] он говорит: “Из-за неблагоприятной судьбы в течение двух лет дело дошло до того, что я нуждался в дирхеме, и вдобавок один год я пролежал больной в постели. Когда дело дошло до пределов крайности и были прожиты имущество и вещи на сумму около восьмисот - девятисот туманов, доставшиеся мне от отца по наследству, - вдруг взлетел высокопарящий сокол счастья, и эти ночи мрачных бедствий сменились сияющим утром”н ²⁵.

Когда и как улыбнулось счастье Мухаммад-Казиму, он не говорит. По его словам, он был два года в тяжелом материальном положении, иначе говоря, не имел заработка, да еще год пролежал больной в постели; следовательно, перемена в лучшую сторону могла произойти лишь в 1744 г. Он говорит о себе только при описании похода 'Али-Кули-хана против хивинских йомутов; поход был начат из Мерва весной 1745 г., и в. декабре 'Али-Кули-хан вернулся в Мерв. Так как Мухаммад-Казим был и в Мерве и в этом походе везиром артиллерии, оружейного склада, муло-верблюжьего транспорта и арсенала, он по окончании похода ездил в Хауз-хан ²⁶ для получения жалованья участникам похода, а затем вернулся в Мерв ²⁷.

В свое время Надир приказал мервским властям изготовить много пушек и снарядов для задуманного им похода в Китай. Направляясь в феврале или начале марта 1746 г. в Мешхед, он остановился в селении Хасанабад (западнее Мешхеда) и вытребовал к себе правителей областей и городов Хорасана вместе с подчиненными им чиновниками. Мухаммад-Казим был в это время нависандан ²⁸ и заведующим работами по артиллерии, [17] арсеналу и складу оружия. Взяв старые и новые счета, он вместе с начальником артиллерии, начальником арсенала и чиновниками Мерва прибыл в Хасанабад к шаху ²⁹. Рассмотрев часть отчетов должностных лиц, прибывших туда с разных концов Хорасана, и жестоко расправившись со многими из них, Надир отправился в Мешхед и там, поступая таким же образом, назначил в каждой области новых правителей и чиновников; между прочим, он приказал дать ему также отчетность Мухаммад-Казима. Последний говорит, что чиновники и письмоводители с ничтожными суммами в десять туманов подвергались падишахскому гневу и наказанию, а его отчетность была в этот раз на 500 тысяч туманов. Однако ему повезло: Надир благосклонно утвердил его отчетность и сказал, чтобы как следует готовили в Мерве артиллерию, потому что после возвращения из Ирака он направится в Туркестан.

В 1746 г. государь Бухары Абу-л-Файз просил Надира помочь ему в борьбе с восставшими против него 'Ибадаллахом хатаи и другими местными владетелями; Надир приказал бывшему мервскому беглербеку Шах-Кули-хану выступить со сводным отрядом в Бухару. Прибыв на место, Шах-Кули-хан написал донесение о положении в стране, и Надир в помощь ему дополнительно выслал войска, в частности приказал мервской артиллерии, состоявшей из 52 пушек с 6 тысячами снарядов, и арсеналу выступить в Бухару. С этой артиллерией отправился и Мухаммад-Казим (очевидно, в прежней должности нависанда). После назначения Бахбуд-хана главнокомандующим начались военные действия, закончившиеся успешно весной 1747 г. Когда войско было в Шахрисябзе, прибыли два курьера с приказом Надира Шах-Кули-хану явиться с отчетностью своей и Бахбуд-хана; Мухаммад-Казим составлял эту отчетность ³⁰. В пути Шах-Кули-хан [18] узнал о возмущении в разных местах страны, вызванном зверствами Надира, и попытался поднять восстание, но не был поддержан; тогда он после долгих скитаний прибыл тайно в Мешхед, был узнан там, ослеплен и отправлен к Надиру.

Тем временем Бахбуд-хан перешел из Шахрисябза в Самарканд. Отсюда он разослал семьдесят указов разным правителям и главам племен Туркестана, чтобы читали хутбу и чеканили монету на имя Надира; из этих указов тридцать было написано Мухаммад-Казимом. Когда Бахбуд-хан узнал от курьеров о мятеже Шах-Кули-хана, у него появилось недоверие к мервцам, находившимся в его войске (а их у него было около пятисот, не считая орудийной прислуги). Хан приказал поместить мервцев в середине лагеря и назначил людей сторожить их. В мае 1747 г. был получен приказ Надира перейти в Бухару. Здесь аталык Рахим-бий ³¹, прибывший из ставки Надира, пытался якобы на основании устного распоряжения шаха отобрать у кызылбашей артиллерию, а в июле по подложному приказу Надира убил Абу-л-Файза; после этого начались нападения узбеков на кызыл-башский лагерь. Вскоре Рахим-бий переслал Бахбуд-хану письмо Насраллах-мирзы, находившегося в Келате, с сообщением об убийстве Надира и с приказом оставить артиллерию в Бухаре и идти скорее в Келат. Бахбуд-хан сначала не поверил письму, но в августе 1747 г. вышел из укрепления и направился к Чард-жую. Так как туркмены, собравшись на левом берегу Аму-Дарьи, преградили дорогу, пришлось идти по правому берегу вверх по реке до Вахша, где войска и переправились. Затем пошли через: Андхуд в Меручак, в котором сдали артиллерию, арсенал и верблюжий транспорт под расписку местному правителю Айдин-хану Зурабади, и мервские газии были отпущены домой; мервских артиллеристов Бахбуд-хан не отпустил, предполагая представить свой отчет и выплатить им жалованье в Мешхеде. Однако при беспорядке, который царил в то время во всем Иране, мешхедским властям было не до отчетов, и кызылбаши разделились: Бахбуд-хан отправился из Мешхеда к 'Али-шаху в Астрабад, а [19] артиллерийские начальники и Мухаммад-Казим - в Мерв. Но здесь они ничего не получили за поход: по словам Мухаммад-Казима, “отчетность по туркестанскому походу по крайней мере на пять тысяч человек была брошена в арык, и они оказались в пренебрежении” ³².

Мухаммад-Казим не говорит, когда он вернулся в родной город; вероятно, это было в конце 1747 г. Какую должность он занимал после этого, мы тоже не знаем, но во всяком случае счастье не улыбалось ему, потому что те его стихи, в которых он обращается к самому себе, полны разочарования и горьких жалоб на коварство судьбы.

Тщательный просмотр второго и третьего томов сочинения Мухаммад-Казима позволил нам проследить все этапы его служебной карьеры с момента поступления на службу к правителю Азербайджана Ибрахим-хану до конца туркестанского похода (т. е. до конца 1747 или начала 1748 г) ³³. Мы видим, что все должности, которые он занимал в течение этих одиннадцати лет, если не считать должности ясаула в Тавризе и чиновника канцелярии мервского беглербека, были исключительно по письменной части в мервских войсках: то он был лашкар-нависом небольшого мервского отряда, то везиром, т. е. контролером хозяйственной части мервской артиллерии и муло-верблюжьего транспорта в отряде 'Али-Кули-хана, то нависанда, т. е. контролером-письмоводителем артиллерийской группы в туркестанском походе. В общем это был не “гражданский правитель Мерва”, как его называет И. П. Петрушевский ³⁴, а средней руки чиновник, не сделавший большой карьеры в[ 20] царствование Надира. Кем он был после возвращения из туркестанского похода, т. е. в 1747 г. и позднее, нам неизвестно.

В нашей литературе со времени появления упомянутой выше статьи В. В. Бартольда установился неправильный взгляд на Мухаммад-Казима, как на лицо, занимавшее важный пост “везира Мерва”, или “мервского везира” ³⁵. Необходимо в связи с этим напомнить, что представляла собой вообще должность везира во времена Сефевидов и при Надире.

До Сефевидов в мусульманских государствах Ближнего и Среднего Востока начиная с халифата был одновременно лишь один везир, возглавлявший весь правительственный аппарат и подчиненный только главе государства. При Исмаиле I начальник правительственного аппарата в Иране носил титул вакил ад-даула, и хотя должность главного везира осталась, но он уже именовался везиром (или назиром) верховного дивана, в котором, кроме него, были еще такие влиятельные члены, как садр и эмир, принадлежавшие большей частью к кызылбашской знати; при правителях областей состояли также везиры, функции которых все более и более ограничивались. При Тахмаспе I везирами в провинциальных управлениях назывались чиновники, контролировавшие расходование казенных сумм. Будак-мунши Казвини, автор написанного во второй половине XVI в. исторического труда Джавахир ал-ахбар, говоря о самом себе, сообщает, что правитель Гератской области Мухаммад-хан текелю обещал ему должность везира своих собственных владений и мунши; однако Будак не согласился. Впоследствии главный везир Хорасана назначил его везиром и ревизором в Турбете. Спустя десять лет правитель Себзевара и Туршиза Мустафа-султан варсак предложил ему должность своего везира и векиля. Еще позднее он занимал должность везира и ревизора в Дамгане, Бастаме, Бияруджменде и Араб-Амери ³⁶. Даже из этого краткого списка должностей, которые занимал средний персидский чиновник во второй [21] половине XVI в., нетрудно видеть, во-первых, что значение должности провинциального везира зависело от величины города или области, где он находился, и от важности объекта его заведования, а во-вторых, что это был не правитель, а состоявший при правителе чиновник со строго ограниченными правами и обязанностями. То же мы видим при последних Сефевидах и Надире.

Следует заметить, что мнение, будто Мухаммад-Казим был “везиром города Мерва”, возникло отчасти из-за неправильного перевода и понимания ряда мест текста. По словам Н. Д. Миклухо-Маклая, Мухаммад-Казим неизменно добавляет к своему имени “название своей должности „везир мервский"” ³⁷. На самом деле Мухаммад-Казим, как и другие персидские писатели, говоря о каком-нибудь должностном лице, не употребляет название города в виде прилагательного, т. е. говорит *** или ***, но не *** или ***, потому что последнее означало бы “векиль мервец” или “везир балхец”. На полях л. 264б первого тома другим почерком, по-видимому, рукой самого автора, написано: *** . В переводе это значит: “Автор этих листов мирза Мухаммад-Казим, везир мервец”, но не “везир [города] Мерва”, - подобно тому как *** означает: “Мухаммад Му'мин-бек, начальник гвардии, мервец” ³⁸, но не “начальник гвардии Мерва”, что было бы явным вздором. Иногда Мухаммад-Казим называет себя просто везиром, употребляя этот термин как звание или прозвище ³⁹. Правда, в начале третьего тома написано: *** “Многогрешный бедняк Мухаммад-Казим, везир столицы Мерв-Шахид-жан” ⁴⁰, но это титулование исходит от писца, который мог по [22] персидскому обычаю “повысить в ранге” своего начальника или заказчика. При сопоставлении этих данных с изложенными выше биографическими сведениями представляется весьма сомнительным, чтобы Мухаммад-Казим после 1747 г. был “везиром Мерва”.

Биография Мухаммад-Казима при всей ее краткости и неполноте оказывает нам существенную помощь при оценке его труда: если бы эта биография оставалась неизвестной, мы отнеслись бы одинаково ко всем частям этого сочинения и совершили бы грубую ошибку. Все сведения Мухаммад-Казима делятся на две категории: сообщения о том, чему он был очевидцем ⁴¹, и сведения, полученные от других лиц. Но не все то, чему он как будто был свидетелем, является точным воспроизведением действительности. Шестнадцатилетним юношей он поступил на службу к правителю Азербайджана Ибрахим-хану, причем пожелал быть ясаулом и этим показал свою беззаботность и легкомыслие; конечно, сведения его о том периоде, когда он был в Азербайджане, так же как и о походе Ибрахим-хана в Дагестан, были почерпнуты им от других лиц гораздо позднее. О своей шестимесячной командировке, когда Абрахам-Хан поручил ему переселение курдов халильвенд из Мераги в Келат, он ничего не говорит, а между тем было бы интересно знать, сколько семейств было переселено, как проводилось переселение и как относились к этой операции переселенцы. Поход Надира в Бухару и Хиву в 1740 г. описан им как очевидцем основательно, хотя и упущены некоторые эпизоды, известные нам из других источников ⁴². Он участвовал и в походе [23] 'Али-Кули-хана в 1745 г. против йомутов, описанном им подробно; наконец, он был участником похода Бахбуд-хана в Самарканд в конце царствования Надира. Вот и все, что мог наблюдать Мухаммад-Казим воочию. К этому нужно добавить, что, за исключением бухарского и хивинского походов Надира, это были события второстепенной важности.

Несмотря на жестокие расправы Надира в конце его жизни со своими былыми сподвижниками, которых он подозревал в измене или хищениях, к моменту смерти этого деспота осталось немало живых свидетелей, если не всей его жизни, то во всяком случае отдельных ее этапов. В большей части труда Мухаммад-Казима жизнь Надира описывается на основании сведений, полученных автором именно от этих лиц; исключительно таким образом составлен весь первый том. Хотя не все эти сведения одинаково ценны и достоверны, Мухаммад-Казим не высказывает своего мнения о них и в этом отношении поступает так же, как и историк IX-X вв. Табари, с той лишь разницей, что последний, приводя несколько версий, говорит, что Аллах знает лучше всех, а Мухаммад-Казим, излагая вызывающую сомнение версию, говорит, что ответственность лежит на рассказчике.

К недостаткам рассматриваемого источника нужно также отнести отсутствие дат многих важных событий; некоторые даты заимствованы из Та'рих-и надири Махди-хана, которой Мухаммад-Казим пользовался при составлении своего труда. Если прибавить к этому, что цифровые данные Myхаммад-Казима слишком округлены и многие сведения требуют осторожного отношения и проверки, то нельзя не прийти к выводу, что мнение В. В. Бартольда об этом сочинении, как об основном источнике по истории Надир-шаха, не является достаточно обоснованным.

Нельзя не отметить, однако, что при всех недостатках труд Мухаммад-Казима в целом дает много ценного материала, дополняющего другие современные Надиру источники. Нет сомнения, что, несмотря на необходимость значительно более критического отношения к этому труду как историческому источнику, опубликование полностью текста и перевода всех трех томов сыграло бы важную роль в дальнейшем изучении периода Надир-[24]шаха. Мы пока поставили перед собой скромную задачу: сделать доступной для читателей ту небольшую часть этого сочинения, которая посвящена одному из важнейших событий в истории государства Надир-шаха - его индийскому походу.

Индийский поход 1738-1739 гг. представляет особый интерес для историка как потому, что он, бесспорно, занимает центральное место в завоевательных войнах Надир-шаха, так и потому, что он нанес сокрушительный удар находившейся уже в упадке Могольской империи и тем способствовал ее окончательному развалу. Именно этим объясняется наш выбор отрывка для перевода.

Индийский поход Надир-шаха освещен в различных современных ему источниках, главным образом на персидском языке (сочинения Махди-хана, Мухаммад-'Али Хазина и 'Абу-л-Карима Кашмири) и на английском (материалы Ост-Индской компании, записки Фрэзера и Хэнвея). Перечисленные основные источники вместе с другими, менее обстоятельными и второстепенными, взаимно дополняют друг друга и в ряде случаев позволяют достаточно точно установить последовательность событий. Мы считаем необходимым дать краткую сводку более или менее точных сведений об этом походе, что даст нам возможность при переводе сочинения Мухаммад-Казима свести до минимума параллельные ссылки на другие источники в тех случаях, когда они дают более достоверные сведения.

Как уже упоминалось выше, Надир выступил в индийский поход из Кандахара 21 мая 1738 г. Если до движения на Кандахар у Надира, видимо, не было твердого намерения предпринять поход в Индию, то во время осады города такое решение созрело у него окончательно. Надир уже давно нуждался в средствах для содержания огромного войска, а разоренный Иран не мог их дать. Между тем агентурные сведения, которые он получал время от времени из богатой Индии, убеждали его, что поход туда будет успешным. Империя Великих Моголов находилась в состоянии полного распада; на делийском престоле сидел бессильный и неспособный Мухаммад-шах; самые могущественные феодалы: главнокомандующий войсками Моголов Хан-Дауран, [25] главный везир Камар ад-Дин, низам ал-мулк (правитель Декана) и правитель Ауда Са'адат-хан, - враждовали между собой и меньше всего думали о единстве государства; хотя в сокровищницах Моголов и казначействах правителей областей хранились огромные богатства, войско не получало жалованья и было небоеспособно.

Несмотря на благоприятно сложившуюся обстановку, Надир соблюдал большую осторожность и медлил с выступлением. Еще до осады Кандахара он просил Мухаммад-шаха преградить путь в Индию афганцам, бежавшим из Ирана после разгрома; тот обещал, но никаких мер не принимал. Весной 1737 г. в Дели был отправлен Мухаммад-хан Туркман с таким же поручением, но Мухаммад-шах в течение года не давал ответа и не отпускал Мухаммад-хана. 21 апреля 1738 г. ⁴³ Надир послал Мухаммад-хану приказ вернуться в ставку с каким бы то ни было ответом и месяц спустя, уверившись в прочности установленного им в Кандахаре порядка, двинулся в Индию. Город Газни сдался без сопротивления в середине июня. Жители Кабула подчинились сразу, но гарнизон выдерживал осаду до 30 июня ⁴⁴, после чего сдался.

В Кабуле Надир получил из Дели от Мухаммад-хана донесение о том, что ему не дают ответа и не отпускают. Надир послал с ясаулом дивана и несколькими кабульцами письмо Мухаммад-шаху с лицемерными уверениями в своих дружеских чувствах и желании только наказать афганцев, но когда его посланец достиг Джелалабада, он был убит по приказу правителя этого города, а кабульцы были направлены в Пешавер.

Недир пробыл в Кабуле сорок дней. Так как здесь не хватало продовольствия для войска, он выступил в богатый съестными припасами и фуражом Чарикар, лежащий к северу от Кабула, чтобы заодно привести к повиновению жившие там племена; здесь он пробыл двадцать два дня, после чего выступил в Гандамак. Совершив обходный маневр, Надир вышел в тыл [26] индийским войскам, защищавшим Хайберский проход, и легко овладел Пешавером.

Через Инд у Аттока был построен мост на лодках, и в начале января 1739 г. войско Надира направилось к Лахору. Все попытки правителя Лахора Закарийа-хана остановить движение иранских войск окончились неудачей, причем потерпел поражение и сильный отряд, спешивший на помощь; в конце января 1739 г. Закарийа-хан, не надеясь больше на поддержку из центра, сдался Надиру. Узнав в Лахоре, что Мухаммад-шах собирает войско и готовится к отпору, Надир опять отправил ему послание, в котором повторял, что им руководит якобы только чувство дружбы и намерение его состоит лишь в наказании их общего врага - афганцев.

6 февраля ⁴⁵ Надир выступил из Лахора и 16-го прибыл в Сирхинд. Здесь он узнал, что Мухаммад-шах с трехсоттысячным войском, двумя тысячами слонов и тремя тысячами пушек находится в укрепленном лагере у Карнала; с одной стороны лагеря индийцев протекал канал Али-Мардана, с другой - был густой лес. Выслав вперед шеститысячный отряд, Надир стал постепенно приближаться к Карналу, проходя ежедневно 25-40 километров и собирая все время сведения о противнике. Вечером 23 февраля, находясь уже на расстоянии двух фарсахов (около 12 километров) от индийского лагеря, он узнал, что правитель Ауда Са'адат-хан двигается на помощь к Мухаммад-шаху с войском в 30 тысяч человек и артиллерией. Утром 24 февраля ⁴⁶ Надиру донесли, что Са'адат-хан окольным путем прошел к Мухаммад-шаху и что назначенный против него отряд отбил его обоз и захватил много пленных.

Карнальское сражение началось так, как и было нужно Надиру: наступлением индийцев. Дело в том, что днем 24 февраля, находясь уже в лагере Мухаммад-шаха, Са'адат-хан узнал, что его обоз отбит кызылбашами; охваченный яростью, он приказал своему войску выступить, но его люди, утомленные [27] продолжительным походом, отказались идти, и за ним последовало лишь около тысячи человек. В стремительной атаке Са'адат-хан по неосторожности попал в засаду, был окружен и захвачен в плен. На помощь ему был послан Хан-Дауран, также лишь с небольшой частью своего войска; его отряд тоже потерпел поражение, а сам он был смертельно ранен. Низам ал-мулк, командовавший левым крылом индийской армии, несмотря на приказы Мухаммад-шаха помочь Хан-Даурану, не тронулся с места. Таким образом, в сражении участвовала лишь очень незначительная часть всего индийского войска, и победу Надир-шаха нельзя было считать окончательной. Однако Мухаммад-шах повел через низам ал-мулка переговоры с Надиром и 26 февраля был у него сам, после чего вернулся в свой лагерь. Принятые Надиром меры к блокаде укрепленного лагеря Мухаммад-шаха дали свои результаты, и индийское войско, не получая извне продовольствия, стало испытывать голод. Хорошо зная об этом, Надир и не думал удовлетвориться контрибуцией и уйти из Индии, как было условлено с низам ал-мулком; через некоторое время он опять “пригласил” к себе Мухаммад-шаха и задержал его в своей ставке, а в индийский лагерь отправил своих солдат, чтобы отобрать артиллерию. Индийское войско было распущено.

12 марта ⁴⁷ Надир выступил из Карнала и 18-го подошел к предместью Дели; на следующий день он отпустил Мухаммад-шаха для подготовки встречи и 20 марта вступил в город. Во время торжественного приема, устроенного Мухаммад-шахом, Надир сказал, что в соответствии с соглашением в Карнале он признает его государем Индии; в благодарность за это Мухаммад-шах, по словам официального персидского историка Махди-хана, “предложил” Надиру все свои царские сокровища и государственные ценности.

Утром 21 марта ⁴⁸, когда совпали два праздника: новогодний и жертвоприношения, - во всех мечетях Дели была прочитана хутба на имя Надира, и признаков каких-либо волнений в течение [28] дня не было заметно, но вечером на почве всеобщего недовольства и в результате столкновений жителей Дели с отдельными персидскими солдатами, расквартированными в городе, возникли беспорядки. Слух о смерти Надира придал смелость индийцам; в нескольких центральных кварталах вспыхнуло уже настоящее восстание и было убито около трех тысяч кызылбашей. Надир узнал об этом ночью, но отложил подавление восстания до следующего дня. Утром 22 марта кызылбашское войско окружило мятежные кварталы и начало поголовное истребление населения и грабеж, продолжавшийся до захода солнца, когда Мухаммад-шах упросил Надира прекратить резню; по словам Махди-хана; было убито 30 тысяч индийцев. В следующие дни персидские чиновники объявили о сумме подлежащих конфискации казенных ценностей Индии и имущества жителей, причем для большей портативности крупные золотые и серебряные вещи были превращены в слитки; всего было конфисковано денег и драгоценностей: на сумму не менее 700 миллионов индийских рупий.

12 мая ⁴⁹ Надир-шах устроил в Дели торжественный приему на котором возложил на голову Мухаммад-шаха индийскую корону; за это, по словам Махди-хана, Мухаммад-шах просил Надира принять во владение всю территорию Индии западнее Инда, от Кашмира до впадения Инда в океан. 16 мая ⁵⁰, после 57-дневного пребывания в Дели, Надир двинулся обратно в Кабул, куда и прибыл 2 декабря; по дороге была взыскана с Лахора контрибуция в 10 миллионов рупий.

Еще до этого Надир приказал правителю Синда Худайар-хану явиться в Кабул, но Худайар-хан уклонился от исполнения этого приказания; поэтому Надир решил совершить поход в Синд. 9 января 1740 г. ⁵¹ он выступил из Кабула. Владетели областей, лежавших на пути его движения, подчинились ему без сопротивления, но Худайар-хан укрылся в крепости Умаркот в расчете, что Надир не дойдет до этого пункта, расположенного [29] далеко на юге в безводной пустыне. Однако 27 февраля Надир подошел к Умаркоту; Худайар-хан капитулировал и сдал ценностей более чем на 10 миллионов рупий. 4 мая Надир со своим войском прибыл в Кандахар ⁵².

Взятый для опубликования в русском переводе отрывок из труда Мухаммад-Казима, относящийся к индийскому походу Надира, имеет свои недостатки и достоинства. Что касается первых, то они те же, что и в других частях этого сочинения, и потому можно о них и не говорить; добавим только, что некоторые сведения об Индии отличаются фантастичностью. Не будучи военным, но составляя эту часть своего труда по рассказам военных, Мухаммад-Казим выпустил многие детали сражений,- и все-таки портрет Надира как полководца нарисован им, так сказать, во весь рост. Каждый шаг войска обдуман Надиром всесторонне; никакое движение не предпринимается без предварительной тайной разведки; при соприкосновении с противником высылаются разведчики с обязательным заданием добыть “языка”. Если встречается труднопреодолимое препятствие вроде Хайберского прохода или хорошо защищенной переправы через реку, Надир совершает обход и неожиданно появляется в тылу противника; успех обеспечивается быстротой действия. Войско состоит почти целиком из конницы, и даже пешие стрелки передвигаются в походе на конях. Во всем царит единая воля Надира, и всякое ослушание или нарушение дисциплины немедленно карается смертью; примеров подобной расправы немало во всем описании похода. Вообще быт кызылбашского войска изображен как ни у кого из современных Надиру авторов.

Во многих местах сведения Мухаммад-Казима являются либо единственным источником, либо дополняют сообщения других современников. Так как примеров этому в публикуемом тексте достаточно, ограничимся здесь ссылкой лишь на несколько мест, где ценность нашего источника особенно бросается в глаза.

Официальный историограф Надира Махди-хан отводит в своем труде немало места сообщениям о посольствах и переписке [30] с Мухаммад-шахом, стараясь внушить читателям, что истинным побуждением его государя было только стремление наказать афганцев и никаких намерений, кроме дружественных, у него не было. Наоборот, Мухаммад-Казим говорит, что намерение завоевать Индию появилось у Надира еще в Кандахаре, и заявляет об этом без обиняков в заголовке, который гласит: “Поднятие знамени государем-мирозавоевателем с целью завоевания Индии”. Только в нашем источнике есть сведения о возвращении Риза-Кули-мирзы из Мавераннахра, объяснение Тахмасп-хана джалаира по поводу перехода через Аму-Дарью и сообщение о торжестве по случаю назначения Риза-Кули-мирзы наследником престола и наместником. Обход Хайберского прохода авангардом под командой самого Надира описан подробнее, чем где бы то ни было. Если в увлекательном рассказе о карьере Са'адат-хана и имеется романтический элемент, то в этом нет ничего неправдоподобного, потому что обстановка в Иране и Индии, в особенности в начале XVIII в., способствовала появлению подобных авантюристов; напомним, что именно такой путь прошел сам Надир. Возвращаясь из Дели в Кабул, Надир приказал участникам похода сдать награбленные деньги и драгоценности в казну; наш автор сообщает такие подробности об этом изъятии ценностей и о количестве денег, которое было разрешено оставить каждому воину, каких нет ни в одном источнике.

Несмотря на явно вымышленный характер некоторых сведений, они интересны для нас тем, что указывают на господствовавшие в то время тенденции в эмирских кругах. Никто, например, не мог знать о содержании разговора Надира наедине с Риза-Кули-мирзой перед отправкой последнего в Хорасан, а между тем наш автор говорит подробно об инструкциях Надира и, в частности, о приказе в случае войны поступать по совету старшин и предводителей племен; мы видим здесь отражение стремления центробежных сил страны вернуть себе если не власть, то хотя бы влияние на государственные дела. Резкую перемену в характере Надира по возвращении его в Иран, очевидно, кое-кто объяснял колдовством индийских кудесников; примером такого объяснения служит рассказ об обещании деканских йогов сделать так, [31] что Надир разгневается на население Ирана, разорит его и в конце концов будет убит одним из своих подданных.

Описание индийского похода, входящее во второй том труда Мухаммад-Казима, прерывается немногими вставками, не связанными с походом; последние выпущены из публикуемого перевода.

Перевод этого отрывка начинается с листа 88а, где говорится о выступлении Надира из Кандахара с целью завоевания Индии. После этого выпущены как не имеющие отношения к этому походу две главы о действиях Риза-Кули-мирзы в Балхе и Маверан-нахре (л. 98б-125а) и глава о возвращении в Мерв газиев, уроженцев этого города (л. 125а-128б). Затем выпущены две главы о набеге Илбарса на Хорасан (л. 136а-143а). Наконец, на том же основании выпущены четыре главы о действиях Ибрахим-хана в Азербайджане (л. 149б-178б), глава о получении Надиром сообщения о смерти Ибрахим-хана (л. 178б-180а) и глава о восстании белуджей (л. 1806-1856). Затем идут уже без перерывов главы о действиях Надира в Индии и Синде до обратного движения в Кандахар.

В своем переводе мы стремились, насколько это было возможно, придерживаться максимальной точности, в частности сохраняя цветистый стиль оригинала в тех пределах, в которых это может быть достигнуто средствами русского языка.

Мухаммад-Казим бесспорно подражал Махди-хану как в стиле, так и в расположении материала,- это сразу же бросается в глаза при сравнении их произведений. В этом, конечно, нет ничего удивительного, потому что при той бедности литературных сил, которую мы видим в Иране при последних Сефевидах и Надире, Махди-хан был звездой первой величины. Однако напыщенный стиль Та'рих-и надири не является чем-то новым: так писались ферманы и другие документы, исходившие из шахской канцелярии ⁵³; новым оказывается внедрение его в исторические сочинения, которые до этого писались простым языком ⁵⁴. [32]

Как и у Махди-хана, многие главы у Мухаммад-Казима начинаются вычурным описанием явлений природы, например наступления весны или восхода солнца. Подобно тому как Махди-хан именует Надира “тенью Аллаха”, “государем-мирозавоевателем” и “государем всего мира”, его дворец - “вместилищем правосудия”, а войско - “победоносным” и “мирозавоевательным”, Мухаммад-Казим, сверх этих эпитетов, называет Надира сахиб-кираном, т. е. родившимся в момент сближения двух счастливых планет в одном знаке зодиака (иначе говоря, счастливым). Вообще он уснащает свое повествование эпитетами, метафорами, метонимиями, синекдохами, гиперболами и прочими фигурами так щедро, что по обилию пышных украшений превосходит даже Махди-хана. Кроме ставших в персидской стилистике обычными выражений: “выпуклый небесный свод”, “отдавать голову на ветер гибели”, “удостоиться чести поцеловать ковер (государя)” и других, Мухаммад-Казим в погоне за картинностью описания придумывает эпитеты и гиперболы, невероятные для самого пылкого европейского воображения: шахский шатер упирается в небесный свод, трон имеет основанием седьмое небо, отрубленные головы плавают в реке крови, из тел убитых возвышаются горы и тому подобное. Все эти тяжеловесные украшения мы старались полностью сохранить в переводе, поясняя их в некоторых случаях в примечаниях.

Традиция персидских историков уснащать свои произведения стихами существовала с XIII в., иногда усиливаясь, а иногда ослабевая. В XVI в. в этом отношении выделялся Хвандамир, автор Хабиб ас-сийар, а при Сефевидах - современник Исма'ила I Йахйа Казвини, автор Лубб ат-таварих; Махди-хан некоторые части своей Та'рих-и надири (например, описания боев) также иллюстрирует стихами.

Мухаммад-Казим для оживления рассказа во многих местах прибегает к стихам, которые звучны и написаны с соблюдением всех правил персидского стихосложения, преимущественно в форме маснави размером мутакариб. То, что говорилось выше о вычурности его стиля, еще в большей степени относится к стихам. [33]

Его тахаллус был Асаф; в конце некоторых стихотворных отрывков он обращается к самому себе, сетуя на свое незавидное положение и выражая надежду лишь на Аллаха. В одном месте он говорит:

Асаф я, и нет у меня ничего,
Надежда моя на Него одного.

По поводу превратности судьбы он говорит:

Не верь злой судьбе-интриганке, мой брат!
В натуре ее вероломство и яд.
Дела ее все - чародейство и ложь,
Деяния добрые - фокусы сплошь.

……………………………………………

Асаф! Наставленья свои прекрати!
Ты был постоянно на ложном пути.
Надежда моя на творца только та,
Что может спасти лишь его доброта.

Хотя стихи Мухаммад-Казима не дают ценного исторического материала, но мы сочли необходимым сохранить и их в переводе и постарались соблюсти максимальную точность, несмотря на трудность дать тот же размер и то же число слогов, что и в оригинале; добавим, что из русских размеров к персидскому мутакарибу ближе всего амфибрахий.

Немалые трудности при переводе возникли вследствие далеко не удовлетворительного состояния сохранившегося списка сочинения Мухаммад-Казима. По мнению Н. Д. Миклухо-Маклая, этот список был изготовлен по заказу Мухаммад-Казима и носит следы авторской правки ⁵⁵. Если это и так, то такого рода правка проведена далеко не везде. Во всяком случае, рукопись пестрит орфографическими ошибками и пропусками отдельных слов; последних особенно много как раз в описании индийского похода. Пропуски объясняются тем, что переписчик или не разобрал в черновике некоторые слова, или не расслышал их, когда писал под диктовку; здесь вина ложится исключительно на писца.

Сам автор, разумеется, не получил хорошего образования, да оно и не требовалось будущему чиновнику. В ту эпоху [34] мальчик начинал учиться шести-семи лет и кончал курс учения в двенадцати-тринадцатилетнем возрасте, если не готовился стать законоведом или богословом; дальнейшее образование приобреталось уже на службе путем общения с образованными людьми. Мухаммад-Казим служил почти исключительно в Мерве, где не мог должным образом пополнить пробелы в своем образовании ⁵⁶. Он плохо знал географию и считал, например, что Синд расположен рядом с Кашгаром и Согдом. Его язык не лишен провинциализмов: так слово ***, означающее “место”, он употребляет в значении “время”; вместо личного местоимения *** он употребляет указательное местоимение *** и наоборот. Планета Сатурн (***), видимая в южных странах высоко над горизонтом, служит у персидских авторов символом при описании чего-нибудь очень высокого; говоря о войске, Мухаммад-Казим вместо *** (“бегущее по вселенной”) пишет все время ***, что является бессмыслицей; впрочем, в этом случае, может быть, виноват не Мухаммад-Казим, а писец.

Сделанных переписчиком орфографических ошибок много, и часть их указана в подстрочных примечаниях; отметим здесь еще некоторые грубые ошибки: *** вместо ***;*** вместо ***;*** вместо ***;*** вместо ***. Долгое *** перед носовыми согласными произносится в большей части Ирана как “у”; переписчик в таких случаях иногда писал *** вместо ***, например *** вместо ***. Заметим, кстати, что с упомянутым выше мнением В. В. Бартольда, что все сочинение ⁵⁷ переписано одной рукой, нельзя согласиться. Сам по себе почерк вряд ли может служить достаточным критерием, так как во всяком каллиграфическом письме, тем более восточном, сглаживаются индивидуальные особенности почерка отдельных лиц. Значительно большую роль в решении этого вопроса играет орфография. Во всяком [35] случае в переписывании второго тома труда Myхаммад-Катима (из которого заимствован публикуемый отрывок) принимали участие, судя по правописанию, два писца. Особенно это заметно в правописании множественного числа таких слов, как *** на протяжении многих страниц пишется *** а затем приходит на смену правописание *** и т. п.

При транскрибировании собственных имен, восточных терминов и малоизвестных или неидентифицированных географических названий мы руководствовались системой, разработанной И. Ю. Крачковским и А. А. Ромаскевичем и принятой в Издательстве восточной литературы для подобного рода изданий.

Текст воспроизведен по изданию: Мухаммад-Казим. Поход Надир-шаха в Индию (Извлечение из Та'рих-и-аламара-йи надири). М. Изд-во вост. лит. 1961

© текст - Петров П. И. 1961
© сетевая версия - Тhietmar. 2004
© OCR - WiZ. 2004
© дизайн - Войтехович А. 2001 
© Изд-во вост. лит. 1961