Комментарии

230 По рассказу автора хроники «Константинопольское опустошение», меньшой люд испытывал большие лишения и, страдая от голода, проявлял недовольство, тем более что знать присвоила себе почти всю добычу, взятую в Задаре. Он сообщает далее, что тысяче человек, настоятельно потребовавших у баронов корабли, позволено было уехать: эта тысяча ратников погрузилась на предоставленные им суда и достигла Анкони. Кроме того, дезертировало свыше тысячи других «воинов креста», но два юиссье из тех, которые их перевозили, затонули.

231 Вернер фон Боланден, но, возможно, также Генрих фон Бургланд.

232 По данным хроники «Константинопольское опустошение», 30 марта 1203 г.

233 Видам — феодальный титул, означавший светского сеньора, который представлял высокопоставленного церковного магната в «мирских» делах, являлся главой его административного персонала и предводительствовал соответствующими вооруженными силами.

Здесь имеется в виду Гийом де Феррьер, видам Шартрский, известный ь качестве автора кансон. Еще в 1190 г., во время осады Акры, как показала западногерманская исследовательница М. Л. Бульст-Тиле, он был принят в местное братство ордена тамплиеров. Э. Фараль ошибочно считал, что этот сеньор стал впоследствии великим магистром ордена и погиб под Дамиеттой в 1219 г. Французский историк в данном случае перепутал, очевидно, двух сеньоров: упоминаемого Виллардуэном видама Шартрского, участника Третьего и Четвертого крестовых походов — Гийома де Феррьера и его тезку Гийома Шартрского из рода Вер, избранного в 1210 г. великим магистром тамплиеров, а до того являвшегося начальником крепости крестоносцев в Святой земле — Шатель Блан. Последний и в самом деле был тяжело ранен в бою за Дамиетгу в августе 1219 г., после чего ему пришлось сложить с себя должность великого магистра. Что касается рыцаря-поэта Гийома де Феррьера, то он отправился в Четвертый крестовый поход в мае 1202 г., продав церкви Бельом-ра свои права на долю причитавшейся ей десятины и совершив тогда же «дарственный» акт в пользу шартрской церкви Пресвятой девы. После захвата крестоносцами Задара вместе с Рено де Монмирай уехал в Сирию. Позднее, когда Бодуэн Фландрский был коронован императором латинской империи, Гийом де Феррьер прибыл в Константинополь и, видимо, в том же 1204 г. умер.

234 См. выше, § 48—49. Как там уже отмечалось, фламандский флот вопреки обещаниям, данным его капитанами графу Бодуэну фландрскому, отказался участвовать в операциях против Задара и Константинополя и, не заходя в греческие гавани, направился в Сирию.

235 Так Виллардуэн переиначивает название гавани Модоны на юге Пелопоннеса.

236 Хронист передает весь последующий эпизод (§ 105—107), уже рассказав (§ 91—102) о прибытии послов из Германии в Задар и о последствиях этого посольства. Они прибыли, как указывалось, 1 январи 1203 г. Между тем посольство крестоносцев выехало в Рим, по-видимому, в декабре 1202 г. Дата определяется на основании сообщения Гунтера Пэрисского, согласно которому весть о прибытии в Задар послов из Германии (царевича Алексея и короля Филиппа) достигла Рима в то время, когда послы крестоносцев находились уже там. Иными словами, порядок изложения событий у Виллардуэна не соответствует их реальной последовательности, и это имеет свое объяснение: дело в том, что послание Иннокентия III «воинству Христову» дошло по назначению уже после прибытия в Задар византийских и немецких послов (послы же крестоносцев выехали в Рим раньше).

237 Судя по рассказу Робера де Клари (гл. XV), венецианцы не участвовали в каких-либо контактах крестоносцев с Римом. Действительно, они оставались в стороне от переговоров, что подтверждается и последующими событиями. Любопытно, однако, что Виллардуэн хранит на сей счет полное молчание.

238 То есть крестоносные бароны решили отправить депутацию к папе, который после взятия Задара крестоносцами в самом деле выразил свое негодование. Получив сообщение о захвате Задара, папа в послании к крестоносцам высказал «безмерную скорбь» в связи с тем, что они «пролили братскую кровь» и «уклонились с пути», нарушив его, папы, запрет нападать на христианские земли. Иннокентий III даже отлучил крестоносцев от церкви! Именно озабоченность этим обстоятельством и побудила предводителей, опасавшихся потерять влияние на массу рядовых воинов, участников захвата Задара, отрядить в декабре 1202 г. депутацию в Рим, чтобы в оправдание перед рыцарством испросить хотя бы формальное «прощение» апостольского престола за совершенное «прегрешение». Предводителям крестового похода приходилось считаться с тем, что негативная позиция «апостолика» усиливала дезертирство из крестоносной рати, а папское «прощение» могло бы по крайней мере предотвратить ее дальнейший распад.

239 Имя Невелона Суассонского называют и другие авторы, в том числе Гунтер Пэрисский, а также сам папа (в своих письмах). Гунтер, впрочем, «включает» в состав посольства и своего аббата Мартина, чью роль в этой миссии (да и вообще в крестовом походе) всячески старается подчеркнуть.

240 В других источниках имена этих послов-мирян обходятся молчанием. Исключение составляют только записки Робера де Клари, который упоминает Робера де Бона и, подобно Виллардуэну, указывает, что в Риме он покинул посольство. Текст Робера де Клари гласит: «Знатные крестоносцы и венецианцы совещались по поводу отлучения, которому они подверглись из-за того, что взяли город; и порешили между собой послать в Рим епископа Суассонского и монсеньора Робера де Бои, которые испросили у апостолика грамоту, что отлучение снимается со всех пилигримов и всех венецианцев (?— М. 3.). Когда они получили эту грамоту, епископ вернулся как.можно раньше; мессир же Робер де Бов не вернулся вместе с ним, а прямо из Рима отправился за море».

241 Выражения, в которых Виллардуэн отзывается о поведении этого рыцаря, позволяют предполагать, что Робер де Бов, явившись в Рим, представил перед папой «задарскую ситуацию» в достаточно неблагоприятном для крестоносцев свете и, наверное, воздержался присоединиться к высказывавшимся остальными послами уверениям в невиновности «воинства Христова», в вынужденном характере его действий и проч. Действительно, из предыдущего повествования Виллардуэна явствует, что Робер де Бов уже раньше не только открыто выступал против захвата Задара, но и уговаривал жителей города дать отпор венецианцам. В конечном счете, правда, дипломатическая миссия, предпринятая Робером де Бов на собственный страх и риск, осложнила положение задарцев, ставших жертвой неистовства завоевателей. Тем не менее позиция этого рыцаря явно шла вразрез с политическими «симпатиями» Виллардуэна и венецианско-баронской партии.

242 Бросается в глаза искусственный характер этого объяснения причин войны против Задара: ссылкой на возможный в перспективе распад войска в случае, если бы крестоносцы воздержались от нападения на город и не подчинились требованию венецианцев, хронист явно стремится оправдать линию поведения предводителей крестового похода.

243 Обращает на себя внимание, что папа, как об этом ясно пишет хронист, приветствовал лишь «баронов и пилигримов», венецианцы в данной связи Виллардуэном вообще не упоминаются.

244 Иннокентий III действительно поручил своему легату — кардиналу Пьстро Капуанскому снять отлучение, которому он только что подверг крестоносцев, причем легат должен был взять с них клятвенное обещание, что впредь они будут неукоснительно повиноваться апостольскому престолу. Папа, руководствуясь прежде всего политическими интересами курии, отправил в лагерь крестоносцев нунциев с письмом, в котором признал в качестве обстоятельства, извиняющего поведение захватчиков, то, что завоеватели Задара якобы действовали, «подчиняясь необходимости». Сохранялось, правда, в силе отлучение, которому были подвергнуты венецианцы, но это вовсе не должно было, по мысли «апостолика», помешать крестоносцам и в дальнейшем пользоваться их флотом. Тем самым в сущности последствия отлучения на практике сводились к нулю.

245 «Взять и решить» — евангельское выражение, означавшее в средние века право священника отпускать грехи или право епископа снимать отлучение.

246 Виллардуэн здесь допускает, видимо, неточность, ибо его утверждение, будто епископ Нивелон Суассонский и мэтр Жан Нуайонский получили от папы все полномочия, чтобы «вязать и решить», не согласуется с данными переписки Иннокентия III. Из нее явствует, что уже накануне отъезда посольства в Рим крестоносцам дано было отпущение епископами, но папа объявил это отпущение недействительным, поскольку власть «вязать и решить» принадлежит ему одному. Он вверил ее кардиналу Пьетро Капуанскому лишь после просьб послов крестоносцев, прибывших в Рим, поручив своему легату принимать или требовать присяги послушания от крестоносцев в качестве предварительного условия отпушения грехов им самим, папой,

247 7 апреля 1203 г. Упоминания о разрушении стен и укреплений Задара венецианцами содержатся также в некоторых других хрониках, например в «Константинопольском опустошении» и у Гунтера Пэрисского, который сообщает, впрочем, что полное разрушение укреплений было произведено венецианцами, одержимыми к городу «невыразимой ненавистью», почти сразу же после того, как Задар сдался победителям. Напротив, Аноним Гальберштадтский полагает; что эта акция была осуществлена уже при оставлении города... «в майские иды», т. е. 15 мая 1203 г. Однако немецкий хронист допускает тут явную ошибку, и вместо «май» нужно, конечно, читать в его тексте «апрель». Кстати, и дата 15 апреля тоже сомнительна: флот ведь начал покидать гавань Задара примерно с 20 апреля (см. ниже примеч. к § 110) и оставалось, следовательно, слишком мало времени, чтобы успеть разрушить город. Правда, венецианцы задержались там дольше «пилигримов»... Вполне допустимо, однако, слово «иды» толковать в смысле «около ид» (6—13 апреля), и тогда сведения Анонима Гальберштадтского точнее совпадают с хронологией Виллардуэна (7 апреля).

248 Это был король Имрэ (1196—1204 гг.), унаследовавший власть у Белы III (1172—1196 гг.).

249 Относительно времени этих событий сведения хронистов расходятся. По сообщению Виллардуэна, отъезд Симона де Монфора и его вассалов, аббата де Во, а позднее также Ангеррана де Бова и прочих произошел уже в то время, когда войско вышло за пределы городских стен, чтобы погрузиться на корабли, т. е. после того, как крестоносцы собрались отплывать из Задара. По Роберу де Клари, Симон де Монфор и Ангерран де Бов оставили войско раньше — еще тогда, когда «пилигримы» только намеревались брать Задар приступом, т. е. в ноябре 1202 г. В отличие от остальных, данная группа рыцарей провела зиму в Венеции. Предложение завоевать Задар, внесенное через Бонифация Монферратского, вызвало поначалу замешательство среди определенной части вождей и рядовых рыцарей, а также оппозицию у «меньшого люда», у тех, кто, по словам Гунтера Пэрисского, имел с собой мало денег и, израсходовав имевшиеся средства, не располагал ничем, чтобы продолжать путь: «Оставив войско, они повернули стопы свои назад и возвратились восвояси». Таким же образом, добавляет он, поступили и «некоторые могущественные и богатые мужи, причем не столько из-за нехватки средств, сколько будучи охвачены ужасом о совершении бесчестного деяния».

Вопрос о времени отъезда сеньоров и рыцарей от основной части войска остается неясным. Аноним Гальберштадтский сообщает, что вслед за разделом города некоторые аббаты заявили, что необходимо разорвать с венецианцами и, сопутствуемые многими «пилигримами», уехал в Венгрию. Следовательно, хронист относит отъезд части рыцарей ко времени после взятия Задара. Как явствует из рассказа автора хроники «Константинопольское опустошение», уход аббата де Во, Симона де Монфора и Ангеррана де Бова в Венгрию был вызван заключением соглашения с царевичем Алексеем и данной ему баронами клятвой (январь 1203 г). Причем если следовать хронологии этого летописца, то еще до них войско покинул Рено де Монмирай (30 марта). Судя по хронике аббата Пьера де Во де Сернэй («История альбигойцев»), Симон де Монфор, с большим трудом пересекший пустынную и бездорожную местность (вдоль берега Адриатики), достиг порта Барлетта (Апулия) и уже оттуда, наняв корабли, ндпрапилсч н Святую землю, где оставался свыше года. Напротив, по рассказу Виллардуэна и Робера де Клари, Симон де Монфор отбыл именно в Венгрию и выступил затем в поход на Восток.

250 Согласно хронике «Константинопольское опустошение», во второе воскресенье после Пасхи, т. е. 20 апреля 1203 г.

251 Автор ясно пишет, что отчаливали «нефы и юиссье», желая обратить внимание на то обстоятельство, что галеры остались с дожем Дандоло и Бонифацием Монферратским. См. § 111.

252 Корфу — остров Ионического архипелага, славившийся плодородием почвы и тонкими винами. Крестоносцы избрали Корфу, имея в виду возможности прокормить войско.

253 Робер де Клари (гл. XXXI) и Аноним Гальберштадтский также сообщают, что царевич Алексей прибыл в Задар после отплытия оттуда основной части флота. По сведениям Анонима Гальберштадтского, это было в день праздника св. Марка, т. е. 25 апреля 1203 г.

254 То есть Исаака II Ангела.

255 Дюразом Виллардуэн называет порт Драч (античный Диррахий), откуда начиналась проложенная еще в древнеримские времена главная сухопутная дорога, ведшая от берега Адриатического моря к Константинополю — так называемая Эгнациева дорога (через Охрид, Солунь, Родосто). За сотню с небольшим лет до этого, во время Первого крестового похода, по ней проследовала дружина норманнского князя Боэмунда Тарентского, этот же путь обычно избирали папские нунции, направлявшиеся с дипломатическими поручениями в Константинополь.

256 Виллардуэн имеет в виду царевича Алексея как «законного» наследника византийской короны, имевшего «права» на эти земли.

257 По сообщению хроники «Константинопольское опустошение», все города и все крепости от Рагузы до Корфу принимали Алексея с миром. Византийский хронист Никита Хониат, подобно Виллардуэну, уточняет это известие, говоря, что жители Лрача признали греческого царевича императором.

258 Как видно из последующего рассказа, крестоносцы находились на Корфу три недели (см. § 113) и отбыли 24 мая (§ 119), следовательно, царевич Алексей появился здесь в начале месяца. Это вполне согласуется с известием Анонима Гальберштадтского о том, что Алексей прибыл на Корфу в неделю Троицы, т. е. в неделю, предшествующую этому церковному празднику, иными словами, где-то между 19 и 25 мая.

259 Излагая события, связанные со встречей царевича Алексея крестоносной ратью, Виллардуэн, подчеркивающий, что византийский престолонаследник занял почетное положение среди предводителей похода, явно впадает в преувеличение. В действительности, столь теплый прием царевичу Алексею оказала (и в Задаре, и на Корфу) лишь часть крестоносцев. Аноним Гальберштадтский, внося большую ясность в ход событий, прямо писал, что с радостью встретили византийского наследника одни только венецианцы — тезис, который представляет ситуацию тоже крайне односторонне, но все-таки близко к действительности.

260 О том, что Алексея взял под свое покровительство маркиз Бонифаций Монферратский, упоминает также и Робер де Клари.

261 По рассказу Анонима Гальберштадтского, население Корфу встретило крестоносцев весьма враждебно. Хронист передает, в частности, такой эпизод, иллюстрирующий это более чем неприязненное отношение: архиепископ, пригласивший на обед некоторых церковнослужителей из крестоносного воинства, во время застольной беседы ядовито заметил им по поводу супрематии римского престола, что он, архиепископ, знает только одно обоснование такого рода супрематии, заключающееся в том, что «Христа ведь распяли римские воины». Более того, горожане, узнав о прибытии Алексея, напали на венецианский флот, забросали его камнями и зажигательными «снарядами», пытаясь оттеснить крестоносцев из гавани; в ответ остров был предан «пилигримами» разграблению.

262 Данный эпизод относится к концу пребывания «пилигримов» на Корфу, ко времени после прибытия сюда греческого наследника и маркиза Монферратского (между 19 и 24 мая 1203 г.).

263 Виллардуэн делает явный намек на разногласия, выявившиеся еще в Задаре, после прибытия туда послов Алексея и Филиппа Гогенштауфена.

264 Выше, в § 33, Виллардуэн упоминает о том, что во время своего возвращения из Венеции в 1201 г. он повстречал графа Готье де Бриенна, направлявшегося в Апулию отвоевывать земли своей жены, дочери Танкреда де Лечче, наследницы трона Сицилийского королевства, перешедшего в 1197 г. к сыну германского императора Генриха VI — Фридриху (II).

265 Брандиз — Бриндизи в Апулии, портовый город, откула обычно суча с паломниками отправлялись в Святую землю.

266 Эти четыре сеньора, предводительствовавшие прочими сторонниками двукратного «отклонения крестоносцев с пути» (сперва завоевания ими Задара, потом поворота войска в направлении на Константинополь), фактически выступали главными вершителями судеб всего Четвертого крестового похода.

267 Довод, формулируемый Виллардуэном, таким образом, в высшей степени выразителен: он ясно раскрывает подлинные мотивы действий предводителей крестоносного предприятия.

268 Те, т. е. сторонники «оппозиции».

269 Сцена, чрезвычайно важная для понимания глубинной сущности крестового похода: гордые и надменные бароны идут на крайнее унижение, преклоняют колени перед теми, кто настроен против похода на Константинополь, вовсе не во имя высших христианских идеалов и целей, а ради сохранения в целости войска, без котоpoго, по словам Виллардуэна, «мы ничего не сумеем завоевать».

270 29 сентября 1203 г. — дата окончания срока договора крестоносцев с Венецией. Правда, строю говоря, год, предусматривавшийся условиями этого договора (от 1201 г.), исчислялся со дня отбытия крестоносцев из Венеции (1 октября 1202 г.). См. далее, § 195.

271 То есть с 29 сентября 1203 г.

272 Соглашение, о котором сообщает Виллардуэн, имело, как видно, компромиссный характер. Известие хрониста соответствует тому, о чем рассказывает в своем письме к герцогу Анри Лувенскому граф Гюг де Сен-Поль.

273 24 мая 1203 г. Впрочем, по сообщению хроники «Константинопольское опустошение», — в день праздника Троицы, 25 мая.

274 Маршрут флота крестоносцев, указывают хронисты Аноним Гальберштадтский и Альорик де Труафонтэн. Первый повествует об этом более общо, второй же довольно подробно. Притом немецкий хронист загромождает свой рассказ всевозможными домыслами, свидетельствующими лишь, что сам он не сведущ в географии тех мест, о которых упоминает. Напротив, Альбрик де Труафонтэн со знанием дела называет до трех десятков пунктов, обнаруживая ясные географические познания, правда почерпнутые в уже имевшихся тогда описаниях, т. е. извлеченные из сочинений других авторов. Во всяком случае, он, подобно Виллардузну, отмечает — в соответствии с действительными фактами — детали, адекватно отражающие путь крестоносцев: остановки флота сперва в Негропонте, затем в Абидосе, где они пополнили свои продовольственные запасы. Впрочем, этот автор ничего не говорит о пребывании в Халкедоне и в Скутари, так что создается впечатление, будто из Абидоса флот двинулся прямо в Галату.

275 См. выше, § 50.

276 Довод, приведенный, судя по рассказу хрониста, этим рядовым крестоносцем (явно принадлежавшим к низшей прослойке рыцарей) в обоснование собственного поведения (вернувшись ни с чем из Сирии, он примкнул теперь к тем, кто направлялся на Константинополь), весьма поучителен: этому ратнику представлялось, что «Они должны завоевать землю»!

277 Смысл этой нравоучительной сентенции хрониста в том, что, по его мнению, «пилигримы», отправившиеся в Сирию и ничего там не достигшие, шли «худыми», или «неправедными», путями, а воин, присоединившийся по возвращении оттуда к крестоносной рати, которая направлялась в Византию, вернулся на «добрый», или «праведный», путь. Виллардуэн, таким образом, приводит данный эпизод, стремясь обставить свою концепцию еще одним, дополнительным аргументом в ее псшьзу.

278 Нигр — Негропонте, о. Эвбея и ее главный город (древняя Халкия).

279 По-видимому, в Негропонте крестоносцы высадились, так что совет баронов, о котором сообщает хронист, принял свои решения, собравшись уже на суше.

280 Остров Андрос в Эгейском море.

281 Иными словами, местное население откупилось от Алексея и крестоносцев, т. е., попросту говоря, жители «купили мир» для себя за золото, а не просто «заключили мир» с пришельцами, как старается представить ситуацию Виллардуэн.

282 Речь все время идет здесь о тех, кто сделал остановку у о. Андрос.

283 То есть миновали о. Андрос и плыли морем дальше.

284 У Виллардуэна Boche d’Avie — старофранцузский термин, этимологически равнозначный выражению Bouch d'eau, т. е. «горловина воды» (осмысление географического понятия в духе доступной рыцарскому мировосприятию этимологии), иначе говоря, Дарданеллы. Ави — город Абидос (или Авидос), действительно находившийся там, где начинается Дарданелльский пролив. Робер де Клари (гл. XL) тоже называет начало этого пролива «Бук д'Ав» (на пикардийском диалекте соответствует виллардуэновскому «Бош д'Ави») и, отмечая, что это был порт, где высадились крестоносцы, добавляет: он расположен был на том месте, где некогда стояла Великая Троя. Аналогичный и столь же краткий «исторический экскурс» дают Аноним Гальберштадтский и Альбрик де Труафонтэн.

285 Виллардуэн, подобно другим хронистам, называет рукавом св. Георгия и Дарданеллы, и Босфор. Свое название пролив этот получил по константинопольскому монастырю св. Георгия в Манганах (предместье столицы), на берегу Пропонтиды, а возможно также, согласно другой версии, от арсенала в той столичной крепости, которая господствовала над Босфором. Наименование «рукав св. Георгия» применялось на Западе со времен Первого крестового похода,

286 Плавание от о. Корфу до Абидоса при благоприятном ветре, как свидетельствует Никита Хониат, продолжалось обычно не более восьми дней; то же подтверждают данные уже неоднократно упоминавшегося выше письма графа Гюга де Сен-Поля к Анри Лувенскому. Следовательно, первые корабли крестоносцев причалили к якорной стоянке у Абидоса где-то около 1 июня 1203 г.

287 То есть те суда, которые задержались, поскольку сделали остановку у о. Андрос.

288 Следовательно, остальная часть флота, отбывшая с Андроса, причалила к Абидосу примерно 8 июня.

289 Имеется в виду монастырь св. Стефана (французский аналог — «Сент-Этьен») к югу от Константинополя, в 5 милях от крепости Семь Башен. По этому монастырю получило свое название и позднейшее предместье Сан-Стефано. В некоторых исторических трудах прибытие флота в этот пункт датируется 23 июня 1203 г. У Виллардуэна эта дата тоже встречается, но в иной связи. См. § 132.

290 Сходные впечатления отразились и в повествовании Робера де Клари (гл. ХI).

291 По данным Альбрика де Труафонтэна, в Константинополе в начале XIII в. насчитывалось около 500 церквей и монастырей. Об огромном количестве храмов в византийской столице сообщает и русский паломник Добрыня Ядрейкович в своей «Книге Паломник»: по его словам, в церквах службу несли 40 тыс. священников, не считая тех, кто выполнял соответствующие обязанности при монастырях.

292 Подразумевается, что «столь великое дело никогда не предпринималось таким небольшим количеством людей».

293 Ни один из современных хронистов, кроме Виллардуэна, не упоминает об этом совете.

294 См. об этом выше, § 65.

295 Имеются в виду острова к юго-востоку от Константинополя, ныне называемые Принцевыми: византийская аристократия понастроила здесь роскошные дворцы, служившие для загородных увеселительных надобностей.

296 24 июня 1203 г.

297 Эта традиция имела не только символический смысл: таким образом сооружался своего рода заслон из щитов, ограждавший с бортов тех, кто находился на палубах кораблей. Ср. выше, § 75. Щиты выставлялись обычно при отплытии из гавани, потом, во время плавания их убирали.

298 О скоплении константинопольцев на городских стенах (а также на крышах домов) сообщает и Робер де Клари (гл. XL).

299 То есть на правом (восточном) берегу Босфора. Робер де Клари называет это место «Машидуан», вероятно, следуя «нормам» той своеобразной этимологии, по которой греческие наименования «офранцуживались» (в данном случае — от слова «Македония»). В действительности — «Кальшедуан». Это был Халкидон, где находилась резиденция василевсов (ныне — Кади-Кэи).

300 То есть 25 июня 1203 г.

301 26 июня 1203 г.

302 Скутари, на азиатском берегу Босфора, севернее Халкидона, прямо напротив Константинополя. Здесь тоже находился императорский дворец. По известиям Никиты Хониата, сюда пристали легкие суда, а нефы бросили якорь в предместье столицы — Пере, в недосягаемости для стрел.

303 Речь идет об императоре Алексее III (1195—1203 гт).

304 Включая день прибытия, однако исключая день отплытия из Скутари, следовательно, с 26 июня по 4 июля 1203 г. Флот покинул эту гавань 5 июля, о чем см. ниже, § 155.

305 Имеется в виду, должно быть, Чамлыджадаг, гора на азиатском берегу «рукава», восточнее Скутари.

306 Мегадукс — мегадука, т. е. «великий адмирал», иначе говоря, командующий флотом в Византии. Им был в то время Михаил Стрифна, зять императора. Поскольку у Виллардуэна речь идет о предводителе обычного боевого отряда («рыцари»), вероятно, хронист спутал этот греческий титул с близким к нему, носитель которого мог получить командование сухопутными силами, находясь под начальством севастократора.

307 Об этой попытке византийского императора снестись через своего посланца с вождями крестоносцев, чтобы избежать войны, упоминают также Робер де Клари (гл. XLI) и граф Гюг де Сен-Поль в письме к Анри Лувенскому. Граф де Сен-Поль, правда, сообщает очень немногое: в его письме говорится только о том, что бароны потребовали от василевса отречения. Что касается Робера де Клари, то его известия об этом эпизоде дипломатической истории Четвертого крестового похода целиком совпадают с сообщением Виллардуэна,

Особняком стоят сведения венецианских источников, которые относят посольство Алексея III к тому времени, когда крестоносцы только собрались в Венецию: император якобы имел намерение разорвать связь Венеции с крестоносной ратью и побудить к союзу с Византией против «пилигримов». На самом деле, как явствует из гораздо более надежных в данном случае известий Виллардуэна и упомянутого эпистолярного источника, Алексей III отправил в Скутари своего посланца с грамотой, в которой предлагал полюбовное решение возникших в связи с прибытием крестоносной рати проблем, и с соответствующим устным сообщением Бонифацию Монферратскому. Однако предводители крестоносцев — ответ послу дал в этом духе Конон Бетюнский — категорически отказались вести всякие переговоры с узурпатором, пока тот не отречется от власти.

308 Николя Ру — латинянин, скорее всего итальянец, живший в Константинополе. Подобно другим французам и итальянцам, иногда служившим при дворе василевсов, его там использовали время от времени для оказания услуг дипломатического свойства. Выбор императора пал на этого ломбардца — настоящее его имя было Никколо Росси, — поскольку он, видимо, в состоянии был лучше всего объясниться со своим соотечественником Бонифацием Монфер-ратским.

309 То есть бароны.

310 Виллардуэн воспроизводит здесь традиционную формулу верительной грамоты, аккредитующей представителя государства.

311 См. примеч. к § 16.

312 Судя по этим выражениям, хорошо осведомленный Алексей III, по-видимому, старался обставить свою аргументацию возможно более убедительными для крестоносцев доводами: ведь разногласия, обнаружившиеся до этого в их войске, во всяком случае с формальной точки зрения, определялись нежеланием части крестоносцев действовать вразрез с религиозными целями крестового похода. Папское отлучение воспоследовало в свое время именно в качестве «кары» за «уклонение с пути». Отсюда — расстановка акцентов в речи императорского вестника на переговорах с вождями крестоносцев.

313 Крестоносцы, видимо, были сильно обескуражены тем, что после легкого подчинения Драча (§ 111) в Константинополе им был оказан столь враждебный прием. Об этом свидетельствует и рассказ, содержащийся в письме графа де Сен-Поля к Анри Лувенскому. Вероятно, они предполагали, что царевича там ждут как желанного человека — об этом довольно ясно сообщается в названном письме. Они были также удивлены, писал Гюг де Сен-Поль, что никто из родичей не пришел приветствовать наследника во время пребывания войска в Скутари. Этим, вероятно, и объясняется намерение, исходившее, как отмечает Робер де Клари, от дожа Дандоло, обратиться непосредственно к грекам, к столичному люду: в верхах крестоносцев питали надежду, что народ, вопреки императору, выкажет, узрев «законного наследника», свое расположение к нему, что подлинные настроения жителей Константинополя подавляются насильственными средствами и пр. Вот почему решено было продемонстрировать грекам царевича Алексея. Повествование об этом эпизоде содержится также и в письме графа де Сен-Поля, где рассказывается о том, что крестоносцы отнюдь не преуспели в задуманном деле, несмотря на многократные попытки заставить греков прислушаться, объяснив им мотивы своего прибытия к Константинополю; в ответ греки забрасывали их корабли снарядами каждый раз, когда они приближались к стенам города.

314 То есть ограждать и защищать от императора Алексея III.

315 То есть на сторону царевича Алексея.

316 О том, что накануне отплытия из Скутари было определено боевое построение войска, упоминают также Робер де Клари (гл. XLI) и Гюг де Сен-Поль. По наблюдению Э. Фараля, перечень боевых отрядов, приводимый в § 147—153, внешне напоминает перечень «колонн» Карла Великого в «Песни о Роланде»; однако Виллардуэн, чуждый погоне за литературными эффектами, стремится лишь к тому, чтобы дать ясное представление о числе и составе отрядов, поскольку это необходимо для понимания хода событий. Действительно, в описыпаемых им далее боевых операциях отряды рыцарей будут действовать как раз в соответствии с порядком, в котором они здесь перечислены.

317 Мотив передачи командования авангардом графу Фландрскому, приводимый хронистом, чрезвычайно существен, поскольку сражение начиналось обычно с перестрелки.

318 Хотя владения Матье де Монморанси находились на территории королевского домена, он взял на себя и командование ратниками из Шампани: дело в том, что юный граф этой «земли» (Тибо IV) отсутствовал среди крестоносцев, а Матье де Монморанси издавна находился в близких отношениях с графами Шампани. Он был свидетелем смерти Тибо III Шампанского; после его кончины участвовал в посольстве к Эду Бургундскому, в лице которого бароны хотели найти замену умершему (см 6 38).

319 Объединение рыцарей Северной Италии с выходцами из Германии объясняется, несомненно, политическими и фамильными связями Бонифация Монферратского с домом Гогенштауфенов, т. е. гибеллинской принадлежностью маркиза.

320 Виллардуэн детально рассказал здесь о разбивке воинства крестоносцев на семь боевых подразделений, каждым из которых предводительствовал кто-либо из наиболее видных сеньоров. Судя по рассказу хрониста, венецианцы вовсе не принимали участия в формировании сухопутных отрядов.

321 О том, что крестоносцы находились тогда перед необходимостью «победить или погибнуть», говорится и в их более позднем послании к Иннокентию III. Быть может, Виллардуэн в данном случае использовал в своих целях этот документ?

322 Аналогичное известие содержится в повествовании Робера де Клари, (гл. XLI) и в письме Гюга де Сен-Поля к Анри Лувенскому.

323 Буквально: «распорядится ими», или «исполнит над ними свой приговор» (feroil son conmandement d'els).

324 Вероятно, погрузка «пилигримов» на корабли в Скутари и высадка в константинопольском предместье Галата намечались на 5 июля 1203 г. Действительно, в Халкидон они прибыли 24 июня (§ 134), в Скутари — 26 июня (§ 136), а истекший с того времени период в девять дней длился до 5 июля (§ 137). Автор хроники «Константинопольское опустошение» датирует высадку в Галате 1 июля («июльские календы»), смешивая, должно быть, день, когда грекам был показан царевич Алексей, с днем высадки крестоносцев в Галате. Дата 5 июля вполне согласуется с последующим рассказом Виллардуэна об осаде Галатской башни, подтверждаемом многими свидетельствами современников.

325 По данным письма Гюга де Сен-Поля, кроме нефов, юиссье и галер, флот насчитывал еще 200 судов разного типа, не считая небольших лодок и шаланд (барж)

326 То есть на противоположном берегу Рукава св. Георгия.

327 Иными словами, чтобы легче было пересечь пролив и пристать к другому берегу. По рассказу Робера де Клари, впереди с дожем во главе плыли венецианцы, пустившие перед собой баржи, на которых находились арбалетчики и лучники (гл. XLIII). Вероятно, галеры вели за собой на буксире нефы, менее подвижные, с малой маневренностью, непременно нуждавшиеся в попутном ветре и к тому же не имевшие весел.

328 Тот факт, что император Алексей III не оказал никакого сопротивления крестоносцам, находит свое подтверждение и в других источниках, в частности в хронике «Константинопольское опустошение», в хронике Робера де Клари (гл. XLIII) и в письме Гюга де Сен-Поля к Анри Лувенскому. По сообщению этого графа, греки бежали столь поспешно, что их нельзя было настичь даже стрелой; Робер де Клари отмечает, что греков преследовали до моста, по которому они проходили в город.

329 Железная цепь, преграждавшая вход в залив Золотого Рога, как видно из рассказа Никиты Хониата, поднималась и натягивалась при приближении вражеских кораблей. Укрепленная на громадных «балках», она тянулась от Галатской башни в Пере до городских стен, точнее до Акрополя (башня Кентинарий), и, судя по сведениям Робера де Клари, поддерживалась на поверхности воды деревянными брусьями-поплавками (гл. LIII). Эта цепь, защищая константинопольский порт, позволяла контролировать вход в него и выход кораблей в открытое море. Чтобы прорвать цепь, нужно было пустить боевой корабль, оснащенный специальным приспособлением — гигантскими «ножницами», или прочным тараном, под натиском которого цепь разрывалась. Цепь, перегораживавшая Золотой Рог, была проведена еще в VIII в. На протяжении истории Византии она по крайней мере пять раз натягивалась для противодействия вражеским судам: в 717—718 гг.— против арабского флота, в декабре 821 г. — во время восстания Фомы Славянина, пытавшегося в союзе с арабами захватить столицу, в 969 г. — перед лицом опасности со стороны Руси, в 1203 г. — во время событий, описываемых Виллардуэном, в 1453 г. — во время осады Константинополя османами. Механизм, регулировавший положение цепи, был устроен таким образом, что ее натягивали и отпускали со стороны города. В Пере она была наглухо присоединена к Галатской башне. Часть этой цепи позднее была перевезена в Акру, другая, оставшаяся в Константинополе, доныне находится близ церкви св. Ирины. Такие же ограждающие устройства имелись в те времена в других портовых городах, например в Задаре (§ 78), в Афинах и т. д.

330 То есть на рассвете 6 июля. Эта дата подтверждается сообщением хроники «Константинопольское опустошение». Гюг де Сен-Поль говорит в своем письме о многократных попытках осаждавших захватить башню: она была взята, согласно его рассказу, только через день после высадки.

331 Как сообщает в своем письме Гюг де Сен-Поль, гарнизон башни Галаты состоял из англов и датчан, а также генуэзцев и пизанцев. Последние, отстаивая свои коммерческие интересы, стремились воспрепятствовать успеху крестоносцев, ибо он привел бы к усилению позиции Венеции. Интересно, что венецианские источники обходят полным молчанием этот эпизод, не забывая, однако, упомянуть о том, что цепь, запиравшая гавань, была разорвана венецианским кораблем «Орел».

332 Позади цепи выстроились бортами друг к другу греческие корабли и баржи, как бы блокировавшие цепь; об этом упоминают и Гюг де Сен-Поль, и Робер де Клари (гл. XLIV). Когда суда крестоносцев разорвали цепь, часть этих кораблей, передают и латинские, и византийские авторы, была захвачена нападавшими или потоплена.

333 Однако, судя по письму Гюга де Сен-Поля, «героем» дня был другой рыцарь — Пьер де Брашэ.

334 То есть в лагере подняли сигнал тревоги — вероятно, звуками рогов.

335 «Metre enz», или «remelre enz», — выражение, означавшее «отбросить врага на те линии, с которых он выступил».

336 Никита Хониат уточняет: утонули те, кто пытался по цепи добраться до греческих галер.

337 7 июля 1203г.

338 Об этом совете упоминает и Робер де Клари (гл. XLIV).

339 10 июля 1203г.

340 То есть таким образом, как это было определено на баронском совете перед отплытием из Скутари (см. § 147 и след.).

341 То есть по берегу с северо-восточной стороны Золотого Рога.

342 То есть флот проследовал на юго-запад, где находилась пристань для кораблей (причал).

343 Имеется в виду, видимо, речка Барбисса, впадающая в залив Золотой Рог.

344 Этот мост, уточняет Никита Хониат, находился в местности, называвшейся «Пробитый Камень», — на расстоянии то ли одного лье от Галаты (по известию Гюга де Сен-Поля), то ли двух лье (по сообщению Робера де Клари). Как писал граф де Сен-Поль, мост этот был короче Малого моста в Париже «и до того узок, что три всадника едва-едва могли проехать по нему бок о бок». А подходящего брода, по его словам, «мы не могли найти иначе как на расстоянии трех лье» (по Роберу де Клари — четырех лье). По-видимому, то был Юстинианов мост, или мост св. Каллини-ка, перекинутый через Золотой Рог в северо-восточной части Константинополя, у Влахернского дворца (несколько выше современного Галатского моста). Он находился на расстоянии около 6 км от палаты. Граф де Сен-Поль утверждал, что греки не обороняли этот мост; по рассказам Робера де Клари и Никиты Хониата, некоторое сопротивление крестоносцам здесь все же было оказано.

345 11 июля 1203г.

346 Влахернский дворец, или Влахерны, — резиденция византийских императоров, построенная на северо-западе Константинополя, близ укреплений, неподалеку от гавани.

347 «Замок Боэмунда» — монастырь св. Космы и Дамиана, иначе, по Никите Хониату, — Космидион. Латиняне называли его «замком Боэмунда» потому, что некогда, во время Первого крестового похода, монастырские строения были отведены отряду предводителя южноиталийских норманнов — Боэмунду Тарентскому. Монастырь Космидион располагался вне городских стен, напротив Влахернского дворца. Лагерь крестоносцев был разбит на холме. С северо-востока его окаймляло море, а с юго-запада он господствовал над равниной, которую с юга замыкала стена, воздвигнутая в свое время императором Мануилом (сведения, которые нетрудно почерпнуть в хронике Робера де Клари и в «Истории» Никиты Хониата).

348 В действительности — около 7 км.

349 Влахернские ворота.

350 Венецианский флот, судя по рассказу Никиты Хониата, остановился против Петриона. Суда были прикрыты бычьими шкурами, предохранявшими от греческого огня. «Лестницей» в просторечии у крестоносцев называлась система сооружений, воздвигавшихся на кораблях; с ее помощью осаждавшие могли взбираться на стены города. Сюда входили: «платформа» (мостик), на которой умещались 3—4 рыцаря; поддерживавшие ее корабельные «антенны» — длинные деревянные рангоуты (нок-реи), поставленные вертикально и прикрепленные к мачте. Подняться на «платформу» можно было по лестнице, которая была, как описывает Робер де Клари, ограждена с боков натянутой плотной холщовой тканью. «Платформа», или собственно перекидной мостик, нависала над морем с носовой части корабля, имея в длину то ли 100 «стоп» (Гюг де Сен-Поль), то ли почти вдвое более (Робер де Клари).

351 В посланном уже позднее письме крестоносцев к папе утверждается, что они не могли тогда продержаться долее двух недель.

352 Об этом заграждении, предназначенном для оборонительных целей, упоминает и граф Гюг де Сен-Поль в своем письме к герцогу Лувенскому. Имеется в виду так называемый палисад — воздвигавшееся вокруг лагеря деревянное ограждение из мощных бревен, заостренных сверху, врытых в землю и соединенных поперечными брусьями.

353 Примерно так же описывает эти схватки Никита Хониат.

354 Жоффруа де Виллардуэн рассказывает здесь, собственно, о двух вылазках, предпринятых греками; одна была произведена из Влахернских ворот (§ 167—168), другая — из ворот, расположенных южнее (§ 169). О двух вылазках упоминает и Гюг де Сен-Поль, который, однако, переставляет их последовательность. Первую он описывает, говоря о действиях, предпринятых в том месте, где крестоносцы расположили свои осадные орудия, т. е. перед Влахернским дворцом. Граф де Сен-Поль вовсе не называет при этом по имени Константина Ласкаря, как Виллардуэн, а обозначает его только титулом («канцлер императора»). Вторая вылазка греков, судя по письму Гюга де Сен-Поля, была произведена из ворот Влахернского дворца, находившихся «правее» (по отношению к французам).

355 Константин ли Аскр — так именует хронист византийского магната Константина Ласкара, брата более известного в истории Феодора Ласкаря, который позднее назначил Константина командующим греческими войсками в Малой Азии. Впоследствии он был разбит при Адрамиттии латинским императором Анри II.

356 Набитый шерстью капюшон, который носили под металлической кольчужной шапкой.

357 Головной убор оруженосцев, в отличие от которых рыцари прикрывали голову шлемом. Снаряжение Эсташа дю Марше свидетельствует о поспешности, с ко-торойрн ринулся в бой.

358 к югу от главных Влахернских ворот, там, где уровень берега был выше.

359 От 7 июля до утра 17 июля 1203 г.

360 Имеются в виду три боевых отряда из числа тех семи, которые были сформированы еще в Скутари.

361 Матье де Монморанси командовал шампанцами.

362 Барбакана — выдвинутое вперед предстенное укрепление. Возможно, речь идет о так называемой стене Льва, где открывались Влахернские ворота. Ею как бы «удваивалась» с наружной стороны «стена Ираклия».

363 Крестоносцы уже встречались с этими византийскими наемниками во время боя за Галатскую башню. Из англов и датчан состояла императорская гвардия. Начало этой «варяжской» гвардии относится к царствованию Романа III (1028—1034). Вообще же чужеземцев широко использовали в Византии на военной службе с X в., и со временем они образовывали все более многочисленный воинский контингент. Численность англов особенно возросла после нормандского завоевания Британии (1066 г.): притесняемые завоевателями, англы стали наниматься на службу к Алексею I Комнину, а затем и к его преемникам. См. также § 185.

364 Секира — обычное оружие датчан и англов.

365 Следовательно, приступ продолжался теперь с той стороны, где находился венецианский флот.

366 На этом знамени, в верхней его части, изображен был крылатый лев, окруженный нимбом, — символ св. Марка, принятый в качестве герба Республики Венеция. В XV в. об этом сообщал Паоло Раннузий, переводивший записки Жоффруа де Виллардуэна на латинский язык. Старинное предание гласило, что евангелист Марк якооы бывал в Венеции, вследствие чего венецианский кардинал-епископ и поныне носит титул патриарха венецианского. Поскольку эмблемой св. Марка являлся лев, венецианцы стали изображать его крылатым. Такие изображения сохранились вплоть до настоящего времени в виде барельефов на дворце дожей и в гавани Венеции, а также на колонне, стоящей на о. Лидо. где в 1202 г. были размещены крестоносцы. Знамя, о котором упоминает Виллардуэн, находилось постоянно на корабле Энрико Дандоло и сопровождало его во всех странствованиях и во время сражений.

367 О том, что венецианцы, проникнув в город на пол-лье, послали графу Фландрскому 200 коней, сообщает также французский хронист Альбрик де Труафонтэн.

368 Имеется в виду императорская резиденция Филопатион, расположенная вне пределов городских стен, у Селимврийских ворот.

369 Согласно данным, содержавшимся в письме графа Гюга де Сен-Поля к герцогу Лувенскому, а также по известиям Робера де Клари (гл. L—LI), Алексея III, возвратившегося в Константинополь, убедили было дать наконец бой крестоносцам. Он пообещал сделать это на следующий день, но в конце концов ясе же предпочел уклониться от сражения и сбежал. Как рассказывает Никита Хониат, Алексей III, едва забрезжил рассвет, погрузился на корабль и, прихватив с собой золото и прочие драгоценности на сумму в тысячу фунтов, бросив жену и детей, подался в Дельбет.

370 Это происходило ранним утром 18 июля 1203 г.

371 По византийскому обычаю, никто не имел права въезжать в императорский дворец на коне, за исключением самого василевса. Аналогичной привилегией во Франции обладали короли и принцы королевского дома.

372 Имеется в виду Мария (Маргарита), дочь венгерского короля Белы III и сестра Имрэ, унаследовавшего его трон. В 1186 г., когда Маргарите было всего 8 лет, ее выдали замуж за уже пожилого тогда Исаака II Ангела, и она приняла имя Мария. По традиции к торжеству бракосочетания василевсы собирали дань натурой с подвластных империи народов. Сбор такой дани в 1186 г. послужил поводом для восстания болгар, в результате которого Болгария добилась политической самостоятельности и образовалось Второе Болгарское царство.

373 Виллардуэн не случайно подчеркивает пышность одеяний придворной аристократии в Константинополе: богатство Византии обычно производило сильное впечатление на выходцев из феодальных кругов Западной Европы, особенно на рыцарство.

374 Виллардуэн излагает здесь в несколько сокращенном виде условия соглашения, подписанного царевичем Алексеем с крестоносцами (см. выше, § 93). Текст одной из редакций рукописи содержит дополнение, по которому крестоносцы оставляли за собой право определить соотношение рыцарей и пехотинцев в том контингенте, который будет направлен императором в Святую землю.

375 Об этом пышном приеме рассказывают также Гюг де Сен-Поль в письме к герцогу Лувенскому, где сообщается также и о пиршестве, устроенном по этому поводу,Ребер де Клари и византийский историк Никита Хониат.

376 Эстанор — еврейское предместье Константинополя.

377 Жоффруа де Виллардуэн употребляет здесь сослагательное наклонение вместо прошедшего времени, потому что этот пассаж передается у него как бы в виде полупрямой речи.

378 Большинство современных крестовому походу авторов отмечают, что в действительности крестоносцы и сами не замедлили расположиться в районе предместья Перы. Бодуэн Фландрский, первый латинский император, в своем письме папе излагает, однако, ситуацию таким образом, что это было сделано по просьбе византийского императора (но, судя по письму крестоносцы расположились там уже после того, как было решено зазимовать в Константинополе). Согласно известию Робера де Клари (гл. LXV), «пилигримы» приняли меры предосторожности: для охраны Влахернского дворца они оставили Пьера де Брасье и, кроме того, срыли на 50 туаз (более 10 м) городские укрепления.

379 Подробные сведения о константинопольских реликвиях, об их «ценности» (с историко-религиозной точки зрения) и об их пересылке на Запад были собраны и приведены в двухтомной публикации французского католического исследователя, графа П. де Риана «Священная Константинопольская добыча» (Женева, 1877—1878). Там же автор поместил ряд «малых хроник» (Гунтера Пэрисского и др.), содержащих данные об этих реликвиях.

380 1 августа 1203 г.

381 Иными словами, из полученных денег возместили расходы тем, кто еще в Венеции уплатил за свой собственный перевоз и за перевоз других крестоносцев. Из письма крестоносцев Иннокентию III явствует, что Алексей IV обязан был обеспечить «пилигримов» провизией сроком на год и уплатить 200 тыс. марок. По сообщению Робера де Клари (гл. LVI), молодой император выплатил им 100 тыс. марок, из которых венецианцам пошли 50 тыс. (по соглашению, им ведь полагалась половина всей добычи!. а еще 36 тыс. марок — в уплату того, что им должны были за перевоз крестоносцы; остаток был употреблен на оплату тем, кто еще в Венеции авансировал «пилигримов», оказавшихся там без достаточных средств.

382 Византийский историк Никита Хониат с негодованием упоминает об этих визитах Алексея, во время которых тот фамильярничал с крестоносцами, пьянствовал, играл в кости, лишаясь тем самым всякого уважения в глазах соотечественников.

383 Хроника «Константинопольское опустошение» излагает содержание обещаний, данных тогда Алексеем IV, менее полно, но все же подтверждает, что император действительно обещал продлить время пребывания крестоносцев в столице до марта 1204 г. и обязался добиться согласия венецианцев на то, чтобы они продлили срок фрахта своего флота до конца сентября того же года. По известиям, содержащимся в письме Бодуэна к папе, написанном после его избрания латинским императором 16 мая 1206 г., было якобы договорено и то, что в августе 1203 г. (как раз тогда и велись все эти переговоры) патриарх Константинопольский получит паллиум из рук папы, для чего совершит поездку в Рим. Очевидно, однако, что это условие могло быть выдвинуто лишь по получении письма от папы, отправленного вскоре после первого завоевания Константинополя (18 июля 1203 г.) и достигшего адресата уже поле того, как Алексей заключил соглашение с крестоносцами в августе месяце 1203 г.: среди обсуждавшихся пунктов соглашения такое условие, во всяком случае, отсутствует.

384 По договору, заключенному еще в Венеции в 1201 г., флот предоставлялся крестоносцам сроком на один год начиная со дня их отплытия из Венеции, т. е. фактически с 1 октября 1202 г. до 30 сентября 1203 г. Праздник св. Михаила отмечался 29 сентября 1203 г.

385 По соглашению, подписанному еще во время пребывания в Задаре.

386 См. выше, § 113—118.

387 Крестоносцы, следовательно, в какой-то мере не отказывались от мысли, что в конечном счете им все же удастся отправиться в Святую землю — факт, подтверждаемый и более поздним письмом Гюга де Сен-Поля, в котором как раз этот вопрос поставлен со всей определенностью, хотя некоторые другие пункты изложены в нем не столь четко.

Судя по письму, предлагалось известить «тех, кто за морем», что они могут рассчитывать на скорое прибытие войска крестоносцев.

388 Кончину Матье де Монморанси особенно остро, по-видимому, пережили рыцари из Шампани, отрядом которых он командовал.

389 Некоторые комментаторы высказывали предположение, что речь идет о церкви тамплиеров, находившейся в районе храма св. Георгия на Манганах (о котором писал русский паломник Добрыня Ядреикович в своей «Путешественной книге»). Однако, с нашей точки зрения, правильнее думать, что это была церковь ордена госпитальеров, или св. Иоанна. Неточна формулировка, данная в переводе О. Смолицкой: «в храме Святого Иоанна Гостеприимца Иерусалимского» — такой святой в памятниках церковной литературы не значится.