 |
54 |
дорийских поселений началось на Мелосе, Фере, Родосе и
Косе,
а также в южной части Малой Азии (Галикарнасс, Книд).[1]
Относительно времени и поводов этих переселений мы, конечно,
ничего не знаем. Недавно их стали приводить в связи с достигавшим
даже Италии вторжением иллирийских племен на запад,
фракийских — на восток северной части Балканского полуострова,
с выселением кельтов с верхнего Дуная, вообще со всеми теми
переселениями народов в XIII и XII вв., о которых говорилось
выше.[2]
Но, однако, как ни правдоподобны эти предположения, они
все же
остаются только домыслами.[3,4]
16. Что касается вообще внешнего вида, который получила
политическая жизнь нации, благодаря основанию новых государственных
организаций, то он в существенных чертах определялся урегулированием
отношений между завоевателями и исконными обитателями страны.
Добрая часть свободы вообще была тогда утеряна эллинами.
Во многих новых общественных организациях более или менее
значительные части исконного населения, благодаря появлению
вследствие завоевания класса господ, оказались в крепостном,[5]
лично зависимом от него отношении, в то время как другие
части сохранили и при этом новом обстоятельстве известную
муниципальную самостоятельность или, по крайней мере, права
личной свободы и собственности; в Фессалии то были перребы,
магнеты и фтиоты наряду с энианами, долопами, малийцами
и этейцами,[6] позднее тоже ставшими в зависимые отношения
к фессалийцам; в Арголиде, вероятно, часть прежних общин;[7]
в Лаконике, может быть, периэки, относительно которых с
недавнего времени думают, что они были дорийского происхождения
и были приведены в состояние зависимости городской общиной
Спарты.[8] Точно также, в отдель-
|
|
__________
[1] Литературу см.: Busolt. Ук. соч., т. I, стр. 326 и сл.
[2] Busolt, Ук. соч., стр. 202. Ср.: Wilamowitz. Euripides' Herakles,
I-2, стр. 1 и сл.
[3] На мой взгляд, неудачную попытку делает, объясняя заморскую
колонизацию экономическими условиями, в особенности родовой организацией
земельной собственности, Guiraud в La propriete fonciere en Grece
jusqu'a la
conquete romaine, 1893, стр. 78 и сл.
[4] О совершенно произвольных исчислениях древних хронографов
ср.: Brandis. De temporum graecorum antiquissimorum rationibus,
1857; Gutschmid,
Jahrb. f. kl. Phil., т. 83, 1861, стр. 21 и cл.; Die makedonische
Anagraphe,
BSymbola Philol. Bonn. in honorem Ritschelii, 1864, стр. 130 и
сл.
[5] Относительно этих зависимых отношений ср.: Neumann. Die Entstehung
des spartiatischen Staates in der lykurgischen Verfassung, Histor.
Ztschr., т. 96,
1906, стр. 27 и сл. и Swoboda. Beiträge zur griech. Rechtsgeschichte,
1905,
стр. 251 и сл.
[6] О. Kern. Die Landschaft Thessalien u. d. Gesch. Griechenlands,
N. Jbb.
f. d. kl. Alt., 1904, стр. 12 и сл.
[7] Входили ли в число их Микены — остается под вопросом.
[8] Так, в противоположность Meister'y. Dorer u. Achäer,
Sitz. ber. d. sächs. Ges. d. W., 1904, стр. 1 и сл., полагает
Niese, который приписывает периэкам не только общие со спартиатами
язык и религию, но и одинаковое племенное происхождение (Neue
Beiträge z. Gesch. u. Landeskunde Lakedämons, Gott.
Nachr., 1906, стр. 137 и cл.). Также думает и Е. Meyer. Hermes,
1907, стр. 135. По мнению Niese, даже илоты являются покоренными
городской общиной Спарты дорийцами, против чего возражает Solmsen.
Vordorisches aus Lakedämon, N. Rh. Mus., 1907, стр. 334 и
cл., справедливо указывая на несомненные остатки додорийского
языка в Лакедемоне.
|
55 |
ных дорийских государствах, например в Сикиопе, Коринфе,
Эпидавре, Аргосе, наличие упоминания в памятниках других
племен,
рядом с тремя дорийскими, заставляет заключить, что здесь,
по крайней мере, часть древнейшего населения была принята,
хотя и не
на одних правах с дорийцами, в общий гражданский союз.
Своеобразно обособленное место занимает в процессе образования
государств Спарта с ее двоевластием — двойной пожизненной
и наследственной царской властью, представляемой одновременно
двумя
династиями и потому находившейся в таком бросающемся в глаза
противоречии с сущностью задачи предводительствования на
войне,
этим существеннейшим атрибутом древней монархии, с самой
природой монархической власти и, наконец, прямо с потребностями
воинственного спартанского народа в единообразном руководстве,
—
все это делает невозможным считать вместе с преданием такую
форму правления первоначальной. Эту государственно-правовую
аномалию,[1] несмотря на высказанные недавно возражения,
пытались объяснить как результат соединения двух царских
родов, стоявших во главе
двух различных, первоначально взаимно независимых общин.
Предполагали, что два царя явились следствием синойкизма
или дорийской общины с туземной, как думал Ваксмут,[2] или
двух дорийских
общин, как думал Дункер. Известную обоснованность, пожалуй,
может иметь эта гипотеза лишь в ее последней форме,* а вообще
лежащее в основе ее мотивировки традиционное мнение об «ахейском»
происхождении одной из династий (Агиадов) исторически едва
ли
приемлемо.[3] Но и в воззрении Дункера объяснение происхождения
спартанского государственного строя из синойкизма проблематично.
То же самое можно сказать и о гипотезе Низе, по которой
историческая Спарта возникла благодаря синойкизму целого
ряда мелких дорийских общин.[4] Во всяком случае нет большой
нужды в синойкизме
|
|
__________
[1] Следы которой вообще-то имеются, ср.: Е. Meyer. GdA., т.
II, 334.
[2] Wachsmutfi. Die Entstehung des spartanischen Doppelkönigtums,
Jahrb.
flirklass. Plulol. 1868, стр. 1 и сл. Ср., впрочем, уже: Niebuhr.
Vorlesungen,
т. I, стр. 278.
[3] Ср.: Busolt. Die Lakedaimonier und ihre Bundesgenossen, т.
I, стр. 52; Niese. Homerische Poesie, стр. 255 и сл.; Gött. Gel.
Anz., 1884, стр. 59.
[4] Niese. Zur Verfassungsgesch. Lacedamons, Hist. Ztschr., т.
62, 1889, стр. 58 и сл. Ср.: там же, т. 98, 1907, стр. 274 и сл.;
Nachr. der Gött. G. d. Wiss. phil.
hist. Kl., 1906, стр. 101 и сл.; далее: Hermes, т. 42, 1907, стр.
449 и сл. Отчасти согласен с Низе Kornemann. Stadtstaat und Flachenstaat
des Altertums in
ihren Wechselbeziehungen, N. Jbb. f. d. kl. A., 1908, стр. 238
и сл.
* Сведения источников, однако, свидетельствуют скорее в пользу
первой гипотезы. Например, у Геродота царь Клеомен из династии
Агиадов называет себя ахейцем (V, 72).
|
56 |
для объяснения происхождения двоевластия в Спарте. Нейман,
например, полагает, что два дорийских вождя с верхней долины
Эврота покорили: один — нижнюю долину Эврота, а другой —
западные склоны Тайгета (с мессенской стороны) и долину
Феры, в то время как верхняя долина Эврота оставалась в
общем владении. Из такой комбинации и образовалось общее
государство (с двумя царями), в котором оба вождя удержали
свое положение. Столицей этого двойного царства и была расположенная
несколько выше древней столицы страны Спарта.[1] Но это
двоевластие могло возникнуть и иным путем, например, путем
компромисса в среде соперничествовавшей знати, в результате
которого рядом с династией Агиадов стала династия Эврипонтидов.
Возможность этого кажется тем более вероятной, если припомнить,
что в других местах таким же или подобным образом (путем
координации известных должностей) наряду с первоначальным
единым царем были многие (basilheV
— цари — как, например, в Элиде, Митилене, Киме.[2]
17. Но зато приходится совсем отклонить традиционный
взгляд, связывающий на том или ином основании происхождение
государственного строя Спарты с именем Ликурга, о личности
и деятельности которого даже в древности, судя по всему
характеру преданий о Ликурге,[3] не было точных исторических
сведений, и историческое существование которого, благодаря
новейшим исследованиям мисрических и иератических элементов
этого предания, вообще стало под вопросом.[4] Мы знаем о
Ликурге только одно, что ему, как божеству, был посвящен
особый культ [5] и что его считали за создателя
|
|
__________
[1] Neumann. Die Entstehung des spartanischen Staates in der
lykurgischen
Verfassung, Hist. Ztschr., т. 96, 1906, стр. 25 и сл. См. также:
Heidemann.
Die territoriale Entwicklung Lakedämons u. Messeniens bis auf
Alexander, 1904.
[2] Этот взгляд о происхождении двойной царской власти разделяют
Е. Meyer. GdA., II, стр. 343; Beloch. GG., т. I, стр. 300 и сл.
[3] Относительно возникновения предания о Ликурге ср.: Oncken.
Staatslehre des Aristoteles, I, стр. 219 и сл., а также: Wachsmuth.
Gött.
gel. Anz., 1870, стр. 1808; Stein. Kritik der Überlieferung über
den
spartanischen Gesetzgeber Lykurg, 1882; Winlcker. Über den Stand
der
lykurg. Frage, 1894; Pöhlmann. Gesch. des antiken Kommunismus
und
Sozialismus, 1893, I, стр. 105 и сл.; Neumann. Ук. соч., 4 и сл.
[4] Ср.: Gilbert. Ук. соч., стр. 80 и сл.; Trieber. Forschungen
zur
altspartanischen Geschichte, 1871; Gelzer. Lykurg und die delphische
Priesterschaft, N. Rhein. Museum, 28, стр. 1 и сл., 1873; Wilamoivitz.
Philologische Untersuchungen, т. VII, 1884, стр. 269 и сл.; Е.
Meyer,
Lykurgos von Sparta, Forschungen zur alt. Gesch., I, стр. 213
и сл.; Wide.
Zur spark Lykurglegende, Skandinav. Archiv, т. I, 1891, стр. 90
и сл.
За историческую действительность существования Ликурга выступил
в последнее время снова Töpffer, в Beiträge zur griech. Altertumswissensch.,
1897, также Niese в Herodotstudien (Die Geschichte des Lykurg),
Hermes,
1907,стр. 440 и сл.
[5] Wide. Lakonische Kulte, 1893, стр. 281 и сл.
|
57 |
государственного порядка. Это верование, может быть, послужило
поводом к тому, чтобы превратить Ликурга потом в человека.
Во всяком случае приписываемое Ликургу коренное переустройство
хозяйственной жизни, заключавшееся во всеобщем отчуждении
имуществ и систематическом новом переделе его, является
позднейшим измышлением, проникшим в литературу (т. е. прежде
всего
в труд Эфора), может быть, из тенденциозного сочинения царя
Павсания (?) в IV в. [1] или из социально-философского похвального
сочинения, посвященного Ликургову законодательству,[2] и
разработанным
в кружках социальных революционеров III в., группировавшихся
около царей Агиса III и Клеомена III, хотя во всяком случае
в основе
этой исторической фантазии может лежать историческая действительность
— факт предпринятого государством отмежевания гражданам
после первого и позднейших завоеваний равных земельных
наделов.[3] Другие так называемые Ликурговы законы, особенно
в области военного устройства и общественного распорядка,
являются
на самом деле частью естественным следствием долговременного
военного положения, создавшего за время борьбы за сохранение
господствовавшей касты существование принудительной службы,[4]
частью были следствием простых, неразвитых экономических
условий; частью, наконец, эти постановления выработались
под влиянием доведенной до крайности политики изолирования
и систематического дисциплинирования спартанской знати (спартиатов)
и характеризуют своекорыстное полицейское государство V
в., которое получило этот свой отпечаток, с одной стороны,
вследствие все опаснее становившейся ненависти угнетаемых
илотов и периэков, а с другой — благодаря
подозрительности класса господ; древней же Спарте — стоит
только
|
|
__________
[1] По предположению Е. Meyer'a (Ук. соч., стр. 215 и сл.), против
которого, особенно относительно того, что касается происхождения
ликургова оракула, выступили А. Ваuеr и Kärst. (Bursian-Müllers
Jahresber., 1889, т. I, стр. 332 и т. III, 107). а также Niese
(Hermes, 1907, стр. 139 и сл.). Однако: Е. Meyer. Der Logos des
Königs Pausanias, Hermes, 1907, стр. 135 и сл. Ср. также:
Schivartz. Ind. lect. Rostock, aest., 1893, стр. 9, который утверждает,
что сочинение это было направлено против Ликурга и является произведением
софиста, который воспользовался именем царя Павсания только как
маской. С ним согласен Neumann. Ук. соч., стр. 63.
[2] По воззрению Neumann' а. Ук. соч., стр. 65.
[3] Согласно этому следует изменить взгляд Grote (I-2, стр. 708
и сл.
в нем. пер.). Ср.: Н. Peter. N. Rh. Mus., 22, стр. 68 и сл.; Oncken.
Ук. соч.,
т. II, стр. 351; Stein. Über die neueren Ansichten von der lykurgischen
Landverteilung, Jahrbb. f. Philol., т. 81, 1860, стр. 559 и сл.;
Duncker.
Über die Hufen der Spartiaten, Monatsber. der Berl. Akad., 1881;
Niccolini.
Per la storia di Sparta, Riv. di stor. ant., т. 8, стр. 94 и сл.,
211 и сл.
[4] Некоторую аналогию представляет этому образ действия вандалов,
которые в целях постоянной готовности к войне были поселены Гейзерихом
вокруг Карфагена.
|
58 |
вспомнить о песнопениях Алкмана — не была чужда светлая
и радостная обстановка жизни.*
Точно также не может быть больше речи о том, что в так
называемой «Ликурговой ретре» (Plut. Lyc., 6), заключавшей
в себе рядом
с определениями в интересах культа Зевса и Афины распоряжения
относительно политического деления народа (на филы, т. е.
на пять
местностей всей спартанской области,** и на принадлежащие
уезды,
или обы),[1] а также о пределах власти органов административного
управления — герусии, царей и объявленной суверенной общины,
находилось содержание того договора, в силу которого вообще
осуществился строй спартанского государства, путем ли упомянутого
синойкизма или искусственной выработкой основ государственного
порядка.[2] Эта «ретра», уже по своей форме являющаяся не
ретрой,
т. е. законом или договором, но изречением оракула, — по
причинам, в ней самой заключающимся,[3] не может быть рассматриваема
как единый конституционный акт, положенный в основу всего
государственного устройства; она является скорее ничем иным,
как формулировкой основных положений древнеспартанского
государственного права, построенной, впрочем, на хорошем
предании,[4] но это
обстоятельство все же не дает нам никаких данных относительно
способа ее происхождения. Она ни в чем не отличается от
тех маленьких, тоже сохраненных Плутархом «ретр», которые
тоже представляют из себя сжатую формулировку старых обычаев
и правил,
создателем которых считался мнимый законодатель Ликург.
Если, таким образом, традиционная связь спартанского государственного
устройства с именем Ликурга должна быть признана несостоятельной,
то из этого следует, что и связанное с этим традиционным
воззрением представление о начале спартанского государства,
как о периоде продолжительных внутренних раздоров и беспорядка
(Hdt., I, 65, 70, 146; Thuc., I, 19), не следует считать
вытекающим из действительных преданий, хотя, конечно, возможность
того, что выработка лаконского объединения сопровождалась
внут-
|
|
__________
[1] Так по крайней мере объясняет филы и обы Neumann (loc. cit.);
против
этого объяснения см.: Lenschau в Bursians Jahresber., 1907, 3,
стр. 82 и сл.
[2] Так, по мнению Виламовица, ретра является договором между
царями
и общиной знати (Philol. Unters., VII, стр. 280 и сл.).
[3] Эти основания отчетливо развиты: Е. Меуеr. Ук. соч., стр.
261 и сл.
[4] Против прежнего, теперь им оставленного, взгляда Трибера,
что мы имеем тут дело с домыслом эллинистической эпохи, ср.: Gilbert.
Ук. соч., стр. 122; Е. Меуег. Ук. соч., стр. 266.
* Подробнее о проблеме реформ Ликурга см.: Андреев Ю. В. К проблеме
«Ликургова законодательства» (о так называемом перевороте VI в.
в Спарте). — Проблемы античной государственности. Л., 1982. С.
35-59.
** В тексте явная ошибка: население Спарты делилось на три традиционные
дорийские филы (родоплеменные объединения): Гиллеи, Памфилы и
Диманы. Характер и число «об» точно неизвестно. См.: Латышев В.
В. Очерк греческих древностей. Ч. 1. С. 98.
|
59 |
ренними кризисами и переворотами, не может быть оспариваема.[1]
Довольно смелым является предположение, когда утверждают,
что Ликург мог выступить в качестве посредника с диктаторской
властью, чтобы покончить с междоусобием в стране и при содействии
дельфийского святилища положить основы преобразования
государства.[2] Возможно, пожалуй, даже и мыслимо, что от
VIII в.
сохранилось воспоминание о таком имевшем решающее значение
факте. Но состояние наших теперешних источников такое жалкое,
что отделить в них, хотя бы с какой-нибудь уверенностью,
правду
от вымысла никак нельзя.
Что же касается вообще исторических воспоминаний в Спарте,
восходящих за VIII в., то они ограничиваются почти исключительно
одним-другим именем в генеалогии династий. Ниже первых хронологически
определимых царей Феопомпа и Полидора, современников первой
Мессенской войны (вторая половина VIII в.), поколенная роспись
Агиадов не спускается далее как на семь степеней,
а Эврипонтидов на пять, да и то в самом благоприятном случае.[3]
*
18. Насколько малоценными являются поэтому предания
о внешней истории Спарты, настолько важны учреждения ее
и, следует добавить, родственного Спарте в племенном отношении
дорийского Крита. Государство равноправных воинов, каким
мы знаем Спарту, многими своими чертами представляет отражение
тех вооруженных сообществ свободных и равных единоплеменников,
которые в самом начальном периоде развития греческих государств
были носителями государственной жизни. Примитивная простота
жизни и нравов, стародавние формы жилья и поселений (Спарта
— комплекс 4-5 незащищенных деревень),[4] постановка земельной
собственности в основу права ношения оружия и обладания
политическими правами, связанная с этим устойчивость имущественных
отношений с вытекающими отсюда последствиями для семейных
форм жизни (совместное владение братьями семейным имуществом),
организация управления с древним царем-военачальником, советом
«старейшин» и собранием способных
|
|
__________
[1] Очень проблематичны во всяком случае попытки уяснения этого
вопроса, сделанные Niese в его статье «Zur Verfassungsgeschichte
Lacedämons»,
Hist. Ztschr., 1889, стр. 58 и сл.
[2] Так полагает Niese (Herodotstudien, стр. 449).
[3] Ср.: Е. Meyer (loc. cit.) Конечно, аутентичность этих имен
поколенных
росписей частью очень сомнительна. См., например: Wilamowitz.
Hermes,
т. 40, 1905, стр. 146 и сл.
[4] Фукидид (I, 10) говорит о Спарте: oute
xunoikisqeishV polewV... kata kwmaV de tw palaw thV ElladoV tropw
oikisqeishV [«город не был сплошным поселением... и был
построен по древнему эллинскому обычаю разрозненными поселками»].
* Данное утверждение Пёльмана противоречит античной традиции.
Из источников известно 9 поколений Агиадов до Полидора (Hdt.,
VII, 204; Paus., III, 2, 1 sqq.) и 7 (Hdt., VIII, 131) или 8 (Paus.,
III, 7, 1 sqq.) поколений Эврипонтидов, предшествовавших Феопомпу.
|
60 |
носить оружие мужей, общественные обеды мужчин, как элемент,
входящий в государственное устройство, и т. п. — все это
очень значительные остатки древнейшего распорядка греческой
племенной
жизни, которые просуществовали здесь века, хотя и при изменившихся
отношениях и частью измененными и разработанными.[1]
Тем не менее, с другой стороны, не следует слишком преувеличивать
значение спартанско-критских учреждений для изучения
древнейших форм жизни греческого народа. Мы зайдем слишком
далеко, когда, например, из института сисситий, организованной
государством трапезы граждан, станем выводить заключение,
будто она является точным отражением господствовавшего ранее
в Элладе первобытно-общинного и племенного коммунизма, по
основам
которого не только земля, но и плоды ее рассматривались
как общинное достояние, т. е. происходили не только разделы
собранного
с полей зерна, но и само потребление должно было происходить
настрого общественных началах.[2]
Общинно-хозяйственные организации в Спарте и на Крите могли
бы давать повод к так далеко идущим заключениям относительно
фактов общего развития греческого народа лишь в том случае,
если
бы их нельзя было объяснить всецело местными отношениями.
А это
вполне возможно, если только точно представить себе наглядным
образом характерное своеобразие государственного строя Спарты.[3]
Сисситии являются органичной составной частью военного
устройства, военного воспитания народа и гражданственной
дисциплины, (agwgh), чертой в
той системе постоянной военной готовности, в которой вынужден
был находиться класс господ в спартанских и критских дорийских
общинах, благодаря своему положению среди гораздо более
многочисленных подвластных им чужеродцев и прикрепленных
к земле земледельцев.* Военная готовность и была проведена
здесь с крайней последовательностью, так что вся община
выглядела как государство-лагерь (stratopedou
politeia , Plato. Leg. II, 10, 666с), население которого
являлось всегда стоящим под ору-
|
|
__________
[1] Справедливо указывают Schultz (Urgesch. d. Kultur, 1900;
Altersklassen u. Männerbunde, 1902) и Kazarow (Per la storia di
Sparta, Riv. di storia ant., т. 11, стр. 127 и сл.) на аналогию
сисситий и бичевания спартанских мальчиков, домов для мужей и
посвящения в юношество с подобными же, до сих пор существующими
обычаями островитян Полинезии. Schultz называет Спарту «настоящим
музеем устарелых и всюду устраненных культурой обычаев» (Alterklassen,
стр. 98). Относительно критских сисситий Assmann (Ук. соч., стр.
199) указывает на сисситии племени набатеев в Аравии (Strabo,
XVI, 783).
[2] Ср. приведенную в книге Pöhlmann'a «G. des antiken Kom. und
Soz.»,
т. I, стр. 59, литературу; сторонником приводимого взгляда является
и
E.Meyer. GdA., т. II, стр. 318.
[3] Ср.: Pöhlmann. Ук. соч., т. I, стр. 61 и cл.
* Подробнее об общественных трапезах (сисситиях или фидитиях)
в Спарте см.: Plut. Lyc., 12.
|
61 |
жием и готовым к выступлению войском. Так, исключительно
для
войны и борьбы за существование сорганизовавшееся государство
должно было с самого начала стремиться приблизиться, насколько
возможно, с идеальной и технической стороны к осуществлению
принципов общности. Тут все граждане должны были в целях
нападения и защиты приучены к постоянному действию сообща,
к общей деятельности, когда силы и способности всех индивидуумов
комбинируются наиболее выгодным образом и направляются к
одной цели. «Хронический милитаризм», в котором нашло свое
выражение развитие этого типа военного сообщества, требовал
теснейшей сплоченности отдельных частей народного организма,
слияния, которое бы все социальное здание государства превращало
в подобие тесно сомкнутой фаланги его войсковой организации.
Потребность в каждый момент располагать всей силой каждого
отдельного члена имела своим неизбежным следствием то, что
строгий военный распорядок распространился далеко за рамки
военного уклада и подчинил государственному контролю и наблюдению
все стороны жизни гражданина. При самом вступлении гражданина
в жизнь государство решает с точки зрения пригодности его
для своих целей — жить или не жить ребенку.* Если решение
выпадало благоприятное, государство принимает меры, чтобы
как можно скорее взять молодую жизнь в свою школу и управу,
освободить
от чего могла только смерть. Жизнь каждого втискивалась
в рамки
того направления, которое служило государственным целям
и не
допускало никакого иного склада образования или призвания,
кроме военного. Государство назначает каждому его сферу
деятельности и, так сказать, днем и ночью держит его под
цензурой общественности. Оно предписывает каждому индивидууму,
когда он может вступить в брак, чтобы дать новых граждан
государству, и,
с другой стороны, всячески отвлекает гражданина от утех
и покоя
домашней жизни.[1] Государство забирает каждого отдельного
индивидуума в свое распоряжение навсегда, наказывая смертью
за попытку выселиться и вообще в высокой степени ограничивая
всякое
проявление самостоятельности. Все равно как крепостной илот
был
прикреплен к скудно рождающей зерно ниве, так и его господин,
в своем качестве воина, не смел удаляться без позволения
от места
своего жительства. В этом смысле гражданин — такая же собственность
государства, как илот — собственность самого гражданина.
Так же объясняется из условий быта воинственного сообщества
этого
|
|
__________
[1] То же значение имел возникший, разумеется, по другим мотивам,
институт педерастии. Ср.: Bethe. Die dorische Knabenliebe, ihre
Ethik u. ihre Idee, N. Rh. Mus., 1907, стр. 438 и сл.
* По спартанским обычаям отец относил новорожденного сына в лесху,
где его осматривали старейшины филы. Если они находили, что младенец
недостаточно крепок или имеет телесные изъяны, отец по их приговору
должен был сбросить своего ребенка в обрыв Апофеты, в горах Тайгета
(Plut. Lyc., 16).
|
62 |
типа и регламентирование государством всего распорядка
народнохозяйственной жизни. Как всякое государство такого
воинственного типа ставится в необходимость, благодаря непрочности
своих мирных отношений к иноземцам, создавать само все удовлетворяющее
потребности его организации и только в своих собственных
пределах искать и находить все нужное для производства жизненных
потребностей, делая себя тем самым независимым от иноземцев,
так и Спарта преследовала эту тенденцию и радикальнейшим
образом осуществляла ее, доводя принцип экономической автономии
до непризнания имеющих всеобщую ценность средств обмена
(железные деньги!).* Это выделение себя из цепи торгово-хозяйственного
обмена имело, с другой стороны, как необходимое соотносительное
следствие, тем более тесное экономическое общение внутри
самой общины.[1] Такую организацию государства и общины,
при которой вся жизнь каждого отдельного человека протекает
под неослабным контролем государства, когда образуется род
общественного домохозяйства, объединяющего всю совокупность
граждан в единое искусственно созданное целое, «космос»,
такую организацию, несомненно, можно назвать социалистической.
Государственный социализм находится в естественно-необходимом
взаимном соотношении с воинским типом общества; и этот социализм
проведен здесь с такой последовательностью, что им легко
объясняются все факты спартанско-критской истории, которую
вышеизложенное учение считает прототипом вообще первоначального
эллинского общинного или племенного коммунизма.
Не все эти «факты» можно признать соответствующими действительности.
Так, например, даже по воззрениям Э. Мейера (GdA., II,
297), содержащийся в написанной Плутархом романической биографии
Ликурга факт, гласящий, что в Спарте каждому родившемуся
ребенку, после признания его старейшинами филы, назначался
жребий земли, должен вести свое начало от «забытого постановления»
тех времен, когда не только в Спарте, но и по всей Элладе
«ежегодно
или в назначенные сроки каждому члену общины, а позднее,
вероятно, каждой вновь возникавшей семье назначался по жребию
участок
земли», т.е. вся Эллада прошла ту фазу социально-политического
развития, которую мы знаем по общинному коммунизму славян
или
по государственному устройству древнего Перу.[2] Это так
называемое
«древнее» постановление является, как и многие другие данные
той
литературы, из которой черпает Плутарх, созданием легенды,
стремившейся сделать из Ликурговой Спарты образец социального
государства. Оно не более достоверно, чем, например, созданное
якобы
|
|
__________
[1] Ср.: Pöhlmann. Ук. соч., т. I, стр. 55.
[2] К критике данных Плутарха см.: Pöhlmann. Ук. соч., т. I,
стр. 138.
* Согласно Плутарху, «железные оболы» были введены Ликургом для
предотвращения в спартанской общине имущественной дифференциации
(Lyc., 9).
|
63 |
Ликургом равенство земельных наделов, причем самое число
семейств,
наделенных землей, оставалось без изменения до известного
закона
эфора Эпитадея (Plut. Agis, 5), или же приводимые тем же
Плутархом данные (Lyc., 8) о 9000 гражданских и 30 000 периэкских
наделах (удвоение проектированных царем Агисом 4500 гражданских
и
15 000 периэкских наделов!) и т. п.
Очень часто упускают из виду и тот приводившийся выше факт,
что изложенная социально-политическая система получила свое
полное развитие довольно поздно, и древнейшая Спарта, как
это доказывают песни Алкмана, имела в некоторых отношениях
более свободные формы жизни. Наконец, надо очень решительно
отметить и
помнить, что учреждения Спарты и Крита, при всей их древности,
все же выходят очень далеко за рамки древнейшего устройства
греческой племенной жизни. Вооруженная община свободных
граждан является, например, знатью по отношению к крепостному
земледельческому классу и находящимся от нее в зависимости
периэкам, образующим основу ее экономического и политического
существования; такое государство является аристократическим
государством с разработанным сословным строем. И если бы
мы могли
более точно знать обстоятельства исторической жизни целого
ряда
других областей, то, наверное, нашли бы среди них более
точно
и определенно выраженные типы древнейшей общественной и
государственной жизни. В областях мало входившего в круг
общения
племен западного побережья, в замкнутых горных долинах,
на скудной почве и пастбищах горных общин, в Акарнании,
Этолии, Локриде, Фокиде и др., в горных областях Пелопоннеса
(Аркадии),
социальное равенство простой пастушьей и земледельческой
жизни
сохранилось в гораздо большей степени, и это равенство стоит
в полном контрасте с социальным строем Спарты.
И внутри свободной военной общины Спарты тенденция к экономическому
и социальному неравенству, неразрывно связанная
с прогрессом культуры, проявилась позднее, чем в других
культурных областях восточной Эллады и даже в колониях.
Приобретения
и переделы все новых и новых земель, благодаря завоевательной
политике спартанцев VIII и VII вв., долго и успешно противодействовали
возникновению среди граждан Спарты социальных противоречий.[1]
19. В этом отношении другие имевшие значение в истории
области Эллады, как Арголида, Аттика, Беотия, Эвбея и др.,
а также эллинские колонии, с самого начального момента появления
своего на исторической сцене выступают несравненно более
прогрессивно организованными. Правда, и в устройстве этих
областей исторической Эллады вкраплены еще учреждения древнейшего
периода, еще, например, царь является по эпосу главным военачальником,
судьей
|
|
__________
[1] Хотя и здесь эти контрасты выступают раньше, чем можно заключить
по тенденциозному преданию. См.: Pöhlmann. Ук. соч., стр.
101 и cл.
|
64 |
и руководителем народа, но в строе жизни самого народа
произошли уже существенные изменения. Аристократическое
устройство
общества, отмеченное нами уже по памятникам микенской эпохи,
сделало дальнейшие успехи, и ко временам эпоса, к IX и VIII
вв.,
сильно сократило значение древней народной общины.[1]
Благодаря естественному развитию права собственности путем
наследования, договора, женитьбы и т. п., в прогрессирующих
областях образовывалась все более и более крупная по своим
размерам частная земельная собственность; с другой стороны,
вследствие роста населения отдельные земельные участки дробились
при разделах на меньшие и меньшие владения, иногда настолько
мелкие, что владельцы со своими семьями едва могли жить
на доходы с них и исполнять свои гражданские обязанности,
особенно военную повинность. Имеется в то время уже и не
малое числом количество граждан, не могущих назвать своей
собственностью ни единого клочка земли.* Это уже большая
опасность для существования общей свободы! Ведь при общественном
распорядке, покоящемся всецело на натуральном хозяйстве,
когда земельная собственность является необходимым условием
независимого существования индивидуума, безземельный неизбежно
делался зависимым. Он должен был подчиняться чужой воле,
становясь или наемным работником (фетом) у какого-нибудь
землевладельца, или, и это в благоприятном случае, получал
от него же землю за плату и за службу. Таким путем рядом
с дворами крупных землевладельцев возникали и все увеличивались
в числе хижины зависимых от них людей — домочадцев, бобылей,
задворных людей (oikeiV, pelatai, prospelatai),
причем эти зависимые отношения, естественно и как правило,
получали длительный характер. При вытекавшей из сущности
натурального хозяйства неподвижности всех отношений, при
неизбежной ограниченности права свободного перехода, которая
еще более возрастала благодаря незначительному размеру территории
страны и неопределенности малоразвитых правовых норм, существование,
опиравшееся только на пользование рабочей силой, было слишком
ненадежно обставлено, чтобы не заставлять безземельного
свободного земледельца чувствовать побуждение искать более
твердого обеспечения для себя хотя бы ценой личной зависимости
от господина. Точно также и многие мелкие землевладельцы,
обладавшие слиш-
|
|
__________
[1] Изложенные далее основные черты развития эллинского средневековья
взяты из написанного мной несколько лет тому назад очерка возникновения
господства аристократического класса. Меня очень радует, что выводы
мои
во многом совпадают с изложением Э. Мейера в его «Истории Древнего
мира».
Подробности см. в моей книге «Aus Altertum u. Gegenwart», стр.
149 и cл.
* Движение земельной собственности засвидетельствовано уже в
гомеровском эпосе. В «Одиссее» упоминаются «безнадельные» и «многонадельные»
общинники (XI, 490; XIV, 211). См.: Андреев Ю. В. К проблеме гомеровского
землевладения. — Социальная структура и политическая организация
античного общества. Л., 1982. С. 10-31.
|
65 |
ком незначительными участками, чтобы иметь возможность
поддерживать свое положение в общине и войске, чтобы успешно
защищать свои права против чужого насилия, должны были следовать
примеру безземельных и ценой зависимого и служебного положения
покупать покровительство более сильных.
Естественно, что эти свободные, разделяя часто зависимость
с несвободными работниками, с поселенными на оброчной земле
крепостными или с имеющими свое хозяйство рабами, терпели
чувствительный ущерб в своей социальной ценности. Они уже
не могли больше
предъявлять притязаний на положение в кругу свободных соплеменников,
равное с независимыми обладателями имущества или с господами,
под покровительством и на службе которых они состояли.
Как это часто бывает, за понижением социального уровня следовало
уменьшение прав этого класса. По всеобщему закону исторического
развития, первоначально только хозяйственно обеспеченные
классы
выказывают тенденцию к тому, чтобы сделаться правообеспеченными
классами. Образование классов никогда не останавливается
на порождении классов хозяйственно обеспеченных и всюду
и всегда стремится из различия хозяйственного обеспечения
выработать правовое. В те времена, когда экономическая потребность
в личной услуге
и подчиненной рабочей силе в производстве лучше всего может
быть
удовлетворена несвободными людьми, и где, с другой стороны,
государственный правовой порядок далеко еще не сформирован
так, чтобы и тот, кто слаб и не в состоянии защитить себя
сам, мог с уверенностью рассчитывать на покровительство
всех, — в условиях такого
времени хозяйственно несвободный и зависимый человек должен
был
становиться несвободным и в правовом отношении.
Но такой ход развития повлиял неблагоприятно и на положение
прочих сограждан. С тех пор, как классу простых дольщиков
и мелких землевладельцев, сила которых всецело поглощалась
их хозяйственной работой, начал противостоять могущественный,
возвышавшийся над другими класс людей, которым их имущество
давало возможность жить, не работая лично, на доходы, получаемые
от труда им служащих людей, посвящая свой досуг военным
упражнениям, охоте и общественным делам, — во взаимных отношениях
самих свободных граждан произошли глубокие перемены. Сознание
более высокой жизненной деятельности и повышенной, благодаря
ей, жизнеспособности особенно в области чисто военной, чувство
социального могущества, покоящегося на обладании собственностью,
и, наконец, наследование всех этих хозяйственных и общественных
преимуществ из поколения в поколение создавали постоянно
расширявшуюся пропасть между этим классом и массой свободных.
Так выросло из чести и отличия, вытекавших из обладания
унаследованными имуществами, новое сословное состояние —
знать. «Богатые» (afneioi) и
«жирные», «тяжелые» (paceiV,
popolo grasso!) стали в то же время и «добрыми» (agaqoi),
«лучшими» (aristoi), «вельможами»
(aristheV). Они «благородные»
(eupatridai, patricii), потому
что происхождением определяется
|
|
|
66 |
знатность. В эпосе (например, Il., XI, 68; XXIV, 337; Od.,
I, 21) они именуются makareV
(«счастливые»), вроде того, как рыцарей-господ германского
средневековья хронисты называли богатыми, счастливыми людьми
(richen seligen lude). В противоположность им остальные
сограждане получают название «худых», «подлых» (kakoi,
cerehV, см.: Il.; Od., passim).
Таким образом, древняя гражданская община проникнута полным
разложением, в то время как знать все теснее и теснее замыкается
в свои родовые союзы.[1] В противоположность знати с ее
родней и свитой (etaV kai etairouV,
Il., VII, 295) народное собрание теряет все больше свое
прежнее значение. Народ имеет теперь значение только в своем
массовом проявлении, при котором каждый в отдельности все
равно что ничего не значит; с отдельными гражданами, говоря
словами «Илиады», «не считаются ни на войне, ни в совете».
Греческий эпос, в котором мы имеем верное отражение этих
обстоятельств, содержит в себе многие черты этой приниженности
и подчиненного положения народной массы. Изображенное в
«Одиссее» многолетнее небезупречное хозяйничанье знатных,
вообще не допускавшее народ к политической деятельности
во время двадцатилетнего отсутствия царя, презрительное
отношение знатных к простым и слепая покорность созванной
после столь большого перерыва на народное собрание массы
повелениям знатных ораторов-руководителей, название знатных
«правящими господами» (koiraneonteV),
наконец, ярко выступающее в «Одиссее» грубое издевательство
знатных над простыми земледельцами — все эти отчетливо выраженные
черты указывают на аристократическое устройство государства
и общества, которое мы и должны предположить существующим,
по крайней мере, в более прогрессировавших культурных областях
эллинского мира времен эпических поэм.
|
|
__________
[1] О политическом значении этих союзов см. у Е. Meyer'a. GdA.,
т. II, стр. 314.
|
|
 |