Запад и Восток. О смысле истории

Программная статья о философии истории выдающегося советского востоковеда академика Николая Иосифовича Конрада. Из сборника "Запад и Восток" (1972)

О СМЫСЛЕ ИСТОРИИ.

Из книги "Запад и Восток"

***

ВРЕМЯ, в которое мы живем, исключительное. Это безусловно один из важнейших по своему историческому значению поворотных моментов всемирной истории; будущее, возможно, покажет, что даже самый важный из пережитых до сих пор человечеством. Естественно, что в такой момент мысль невольно обращается к вопросу о смысле истории: так бывало всегда во время крупных исторических поворотов.

Вспомним древность - время Полибия и Сыма Цяня. Принадлежали они двум различным мирам: один - Западу, другой - Востоку. Обстановка в этих двух частях эйкумены того времени была в своих больших исторических чертах одинакова. Полибий (203-120) жил в эллинистическую эпоху в тот момент ее, когда в средиземноморском круге земель складывалась Римская держава как объединитель и гегемон обширного мира, простиравшегося от Британских островов до Среднеазиатской Бактрии, т.е. от крайней западной точки этого мира до крайней его восточной точки. Сыма Цянь (145-86) жил в эпоху Ханьской империи, объединившей в своем составе отдельные царства, существовавшие до того времени на территории Китая, и ставшей гегемоном на всем пространстве от Японских островов до "Западного края", как назывался тогда в Китае район нынешнего Синьцзяна и Средней Азии, т.е. от крайней восточной точки этой части мира до его западного края. По своему социально-экономическому содержанию это был последний этап длительной и богатой поворотами истории рабовладельческого общества, как оно было представлено в этих двух районах цивилизованного мира древности.

Этот огромной важности этап, выявившийся в каскаде бурных событий, подвергших тяжкому испытанию судьбы целых народов, но вместе с тем принесший человечеству великие ценности культуры, вызвал стремление как-то осмыслить происходящее. Именно в русле такого стремления и возникли труды Полибия и Сыма Цяня.

Оба историка увидели в образовании своих империй факт всемирно-исторического и притом высокоположительного значения: для них это был момент восхождения на вершину.

Замечательная попытка по-своему осмыслить ход истории наблюдалась и на пороге средневековья - в эпоху, переходную от рабовладельчества к феодализму. На Востоке такое осмысление дал тогда Нагарджуна (середина II - середина III в.), на Западе - Аврелий Августин (354-430).

Нагарджуна в своих взглядах, отраженных в различных его сочинениях, особенно в "Mahaprajnaparamita-sutra", исходил из положений, возвещенных в "Saddharmapundarica-sutra" (1 в. н. э.), "Сутре Лотоса". Положения эти сложились в русле концепции Махаяны, "Большого колеса", в основе которой лежала ярко выраженная универсалистическая идея. Именно эта идея позволила буддизму преодолеть местную индийскую ограниченность и вывела его на мировой простор: сначала - в прилегающие к Индии части Среднего Востока, а затем и в необъятные пространства Центральной и Восточной Азии. Это превратило буддизм - вероучение, возникшее в обстановке рабовладельческого общества, - в одну из религиозных систем, призванных служить уже новому, нарождавшемуся тогда миру-миру феодального общества.

Учение Августина, как оно выражено в его сочинении "De Ci-vitate Dei" (413-426), принадлежит христианству - религии, возникшей также в условиях рабовладельческого общества, но сложилось оно в позднеэллинистическую эпоху и отражает тот универсализм, который составляет одну из важнейших черт умонастроений эллинистического мира.

Как Нагарджуна, так и Августин чувствовали, что наступает новая всемирно-историческая эпоха, и притом эпоха восхождения человечества на вершину. Вершина эта понималась как конечное спасение" человечества божественной силой: Будды - у одного мыслителя, Христа - у другого. Нагарджуна и Августин мыслили категориями религии, но именно в таких категориях представали в умах людей того времени, чувствовавших новое, наиболее общезначимые, всеохватывающие идеи. Само же представление о восхождении основывалось на смело провозглашенной тогда и буддизмом и христианством идее единства "сансары" и "нирваны", "царства земного" и "царства небесного" - мира эмпирического и мира абсолютного. Именно эта идея и позволила буддизму и христианству полностью войти в мир реальный и решительно вмешаться в самые земные дела.

В высокой степени примечательное осмысление своего исторического момента также в свете общей истории человечества мы находим в эпоху перехода от феодализма к капитализму. Понятно, что в наиболее отчетливом виде такое осмысление проявилось там, где такой переход ощущался наиболее реально, -на Западе, в Европе. На Востоке, в Азии, складывание элементов капиталистических отношений, начавшееся в некоторых странах, например в Китае, раньше, чем на Западе, шло, однако, по определенным историческим причинам гораздо медленнее и далеко не с такой, характерной для Западной Европы, остротой. Поэтому на том этапе мировой истории для нас важна прежде всего та концепция исторического процесса, которую изложил в своей "Новой науке" Джамбатиста Вико (1668-1774).

Историческую концепцию Вико обычно оценивают как теорию круговорота. Человеческое общество в его представлении проходит три стадии: эпоху варварства, век героев, век человечества. Век человечества - высшая точка, достигаемая на этом пути, т.е. максимальное восхождение, за которым следует падение - возвращение к новой эпохе варварства. Следует, однако, учитывать, что, по мысли Вико, каждое падение низводит человечество во все большие глубины варварства, соответственно чему каждое восхождение приводит его каждый раз на новую, ранее еще не достигнутую высоту. Поэтому ход истории у Вико идет не по замкнутому кругу, а по спирали, что означает не вечное повторение одного и того же, пусть и в разных формах, а в целом движение вперед.

Для нас в данном случае важна, впрочем, не столько эта сторона учения, сколько отношение Вико к его собственной эпохе. "Век человечества" он считал "веком города, законов, разума". Но в его представлении это и была картина его собственного времени. Следовательно, его историческая эпоха была для него началом "века человечества", а это значит - эрой восхождения.

Употребляемое Вико выражение "век человечества" свидетельствует, что он мыслил категориями гуманистической философии, т.е. системы мышления в максимально возможной для того времени степени светской.

Стремление осмыслить свой исторический момент должно было проявиться и на следующем крутом повороте истории: в эпоху перехода от капитализма к социализму. Это и произошло, причем именно тогда и там, где такой переход обозначится наиболее явственно: в XX в., на Западе - в Европе. Выразительный документ этого осмысления - "Закат Европы" (1918-1922) О.Шпенглера. Эта работа создавалась в годы, последовавшие за первой мировой войной и социалистической революцией в России. Она хорошо известна, и нет надобности излагать концепции ее автора. Следует только обратить внимание на то, что является как бы основным тоном этого произведения: оно звучит совершенно иначе, чем у всех упомянутых выше предшественников этого мыслителя новейшего времени.

Как было отмечено, и Полибий и Сыма Цянь высоко оценивали свое время. Каковы бы ни были их взгляды на общий ход истории человечества, в своем времени они видели эру восхождения. Твердой верой в "конечное спасение" многострадального человечества, т.е. коренным оптимизмом, были проникнуты воззрения Нагарджуны и Августина. Вико считал, что после "века человечества" людям предстоит вновь сойти в "эпоху варварства", но это была его общая, так сказать, теоретическая платформа, практически же для своего времени у него была концепция восхождения. Иначе говоря, в пределах своей истории он мыслил оптимистически. Совершенно другое отношение к своей эпохе у новейшего представителя философии истории, у Шпенглера; оно - пессимистическое.

Вряд ли нужно особенно сложно объяснять различие исторических настроений у Полибия и Сыма Цяня, Нагарджуны и Августина, Вико, с одной стороны, у Шпенглера - с другой. Первые мыслили в русле восходящего потока своей эпохи, второй - в русле уходящего. Концепции Шпенглера надлежит рассматривать скорее в плане эсхатологических настроений, столь часто овладевавших умами многих во времена острых исторических коллизий: настроений, нашедших свое отражение в ряде по-своему замечательных произведений, ярчайшим образцом которых является "Апокалипсис" Иоанна. Мы знаем, что и в наше время острота переживаемого нами исторического момента также вызывает у многих эсхатологические настроения. И понять это можно. Понять, но не разделять. Но для этого нужно еще раз "всмотреться" в историю: в путь, пройденный человечеством до сего времени.

Нечего и говорить, что наше понимание прошлого зависит от объема и уровня наших знаний. Но и то и другое всегда относительно, всегда исторично. Что можем мы сейчас, в начале второй половины XX в., сказать о нашем знании прошлой истории человечества? Только то, что оно очень велико, гораздо больше того, что люди знали даже во второй половине XIX в. Полагать, что в дальнейшем оно не будет еще полнее, можно, лишь допуская мысль о деградации человеческого рода. Мы хорошо видим, как постепенно росло наше знание прошлого, как много вносили в это знание новые открытия, как они нередко даже заставляли менять, казалось бы, прочно утвердившиеся представления. И сколько таких открытий еще будет!

Но если даже и допустить, что в основных чертах прошлое человечества нам известно достаточно, и то новое, что еще может прийти в историческое знание, затронет лишь отдельные стороны этого прошлого или его частности, - все же и тогда наше знание исторического процесса будет по необходимости ограничено временными его рамками. Всякое осмысление человеческой истории по необходимости строится на том, что мы выводим из пережитого человечеством опыта и что на этой основе мы можем предвидеть в будущем.

Правда, опыт этот не так уж мал. Ведь если даже начинать обозрение истории с момента появления на земле первых государственных образований, а это было в IV тысячелетии до н.э., перед нами предстанет не более не менее как шеститысячелетняя движущаяся картина жизни человечества. За эти шесть тысячелетий не могли не проступить общие контуры пути, по которому человечество шло. не могло не раскрыться содержание этого пути. не могла не обнаружиться его направленность.

Есть, однако, еще одно обстоятельство, которое делает наше осмысление ограниченного временем материала не только более полным и отчетливым, но и могущим быть распространенным на будущее, во всяком случае ближайшее. Обстоятельство это - наш собственный исторический опыт - опыт современной эпохи.

Есть в истории человечества моменты, которые не только означают конец чего-то большого, существовавшего до этого, но и начало чего-то нового; моменты, которые бросают свет и на будущее. Моменты эти - революционные повороты.

Первый из них - крушение мира, называемого нами "древним обществом". В социально-экономическом аспекте это был в общем мир рабовладельческого строя. В свое время он как господствующая мировая система рухнул. Последними представителями его из числа наиболее крупных были: Ханьская империя в Восточной Азии, Римская - в Южной Европе, Северной Африке и Передней Азии. Первая рухнула во II-III вв. н.э., вторая - в IV-V вв. И эти события не только осветили прошлое, но и приоткрыли будущее. Крушение этих империй уже самим своим фактом показало, что на историческую арену выступают те социально-экономические отношения. которые складывались еще в пору этих империй, что именно за этими отношениями - будущее. Мы называем эти новые для того времени отношения феодальными.

Второй из крупнейших революционных поворотов истории - крушение мира, называемого нами "средневековым обществом". В социально-экономическом аспекте это был в общем мир феодального строя. В свое время он как господствующая мировая система рухнул. Из крупных стран, в которых этот поворот произошел ранее других, главными были Англия и Франция. В Англии это было в XVII в., во Франции - в XVIII в. События показали, что наступал исторический черед тех социально-экономических отношений, которые понемногу уже складывались раньше. Мы называем эти отношения капиталистическими.

Третий революционный поворот всемирно-исторического значения произошел в XX в. О нем возвестили революции в России и в Китае. Они означали начало крушения капиталистического строя как господствующей мировой системы: они показали, что будущее принадлежит тем новым социально-экономическим отношениям, которые стали вырисовываться еще в условиях капиталистического общества. Мы называем эти отношения социалистическими, считая при этом, что социализм является первой фазой коммунизма.

Если обратиться к истории общественной мысли, всегда можно найти свидетельства того, что на пороге каждого из этих трех поворотов находились люди, как-то провидевшие будущее, даже рисовавшие себе его конкретные черты. Так, например, еще в эпоху феодализма, но уже на пороге капиталистической эры фактически о будущем, т.е. о капиталистическом общественном устройстве, размышляли такие представители философско-исторической мысли, как Гоббс (1588-16/9) и Руссо (1712-1778). Маркс причислял Гоббса к тем мыслителям, которые стали рассматривать государство человеческими глазами и выводить его естественные законы из разума и опыта, а не из теологии" (К.Маркс. Передовица в N 179 Kolnische Zeitung. К.Маркс и Ф.Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 1, стр. Ill): про теорию же Руссо Маркс прямо говорил, что "это предвосхищение буржуазного общества" (К.Маркс. К критике политической экономии. М., Юсполитиздат, 1952, стр. 193), т.е. для того времени - предвосхищение будущего. Нагляднейшим примером того, как выдающиеся умы своей эпохи в преддверии революционных переворотов умеют провидеть будущее, служит вся деятельность Маркса и Энгельса. Живя и работая в условиях капиталистического строя, но стоя уже на пороге его крушения как мировой системы, они вполне отчетливо представляли себе черты будущего социалистического общественного строя.

Однако этот третий революционный поворот имеет иное историческое значение, чем два предыдущих. Там дело происходило в одних и тех же больших общественно-исторических рамках; в рамках классового общественного строя при антагонистическом характере отношений между классами. Дело шло, следовательно, о замене одной классово-антагонистической общественной системы другою, такою же, только с другими классами-антагонистами. Социалистическая революция в корне меняет самый ход истории: она ведет не к замене одних классов другими, а к отмиранию классов вообще и соединенного с ними общественного антагонизма. Поэтому эволюционный поворот социалистического содержания не занимает очередного места в ряду бывших до этого, а противостоит им, вместе взятым. Если крушение рабовладельческой системы и переход к феодализму, крушение феодальной системы и переход к капитализму означали переход от одного этапа в истории человечества к другому, в рамках одной общественной системы - классового строя, то крушение капитализма и переход к социализму есть переход к новой эре: к принципиально иной общественной системе - бесклассовому обществу. Сопоставить этот поворот истории можно только с переходом человечества от доклассового общества к классовому.

Именно поэтому настоящая эпоха и создает большие, чем ранее, возможности для понимания как прошлого, так и будущего, последнего, конечно, в обозримой для нас перспективе. В сущности лишь в свете последнего революционного поворота мы отчетливо увидели в прошлом классы как социально-экономические категории; поняли существо их взаимоотношений, их столкновении; поняли наличие на самых отдаленных этапах жизни человечества бесклассового общества и смену его классовым; поняли коренное различие между доклассовым обществом далекого прошлого и бесклассовым обществом недалекого будущего.

Таким образом, имеющееся у нас знание прошлого в соединении с тем, что нам открывает наша современная эпоха по отношению как к прошлому, так и к будущему, позволяет нам осмыслить ход исторической жизни человечества и тем самым наметить философскую концепцию истории. Сделать это можно, однако, только принимая во внимание историю всего человечества, а не какой-либо группы народов или стран. Такие понятия, как "Европа", "Азия", Африка" и т.д., - понятия географические, а не исторические. В лучшем случае они принадлежат исторической географии. Так же весьма ненадежны такие понятия, как "Восток" и "Запад". В лучшем случае они обозначают некоторые группы народов, но и то с различным у разных народов и притом меняющимся содержанием. Так, например, у китайцев древности и средневековья существовало свое представление о "Западе" , и этим "Западом" были для них тогда те районы Азиатского континента, которые впоследствииу нас получили наименования "Восточный Туркестан и "Средняя Азия"; для китайцев новейшего времени "Запад" -Европа и Америка. Для древних римлян "Востоком" были Сирия, Палестина, Персия, Армения, Месопотамия; для их потомков-итальянцев средневековья - "Восток" начинался с Византии; для современного же итальянца, как вообще для жителей стран Западной Европы, "Восток" - это Чехословакия, Польша, Румыния, не говоря уже об СССР. Поэтому строить концепцию исторического процесса на материале, ограниченном рамками Европы или Азии, Запада или Востока, невозможно. Материалом может быть только история всего человечества, которое именно в целом и является подлинным субъектом истории.

В этом прежде всего убеждает нас известный нам исторический процесс. Достаточно уже того, что два из трех перечисленных выше революционных поворотов всемирно-исторического значения - поворот от рабовладельчества к феодализму и от капитализма к социализму - начались на близком по времени промежутке друг от друга на разных концах мира: первый - в Ханьской империи на Востоке Евразийского континента и в Римской империи - на Западе; второй - в России, т.е. в Европе, и в Китае, т.е. в Азии. Даже образование мировой системы капитализма началось в XVI в. на одном конце мира - в Нидерландах, закончилось же в XIX в. на другом конце - в Японии. Следует вспомнить и о том, что наиболее мощные выступления крестьян в их борьбе с феодальным гнетом, начавшиеся в 20-х годах XVI в. Великой крестьянской войной в Германии, в дальнейшем, в первой половине XVII в., прошли почти по всему миру - от Франции до Японии: в 20-40-х годах XVII в. во Франции (кульминация - "Восстание босоногих", 1639 г.), в первом десятилетии XVII в. в России (кульминация - Восстание Болотникова, 1606-1607 гг.), в 90-х годах XVI в. -начале XVII в. в Османской Турции (Восстание Кара-ясыджи, 1600 г.), в 10-х годах XVII в. в Персии (Восстание Абиль-паши, 1629), в 20-40-х годах XVII в. в Китае (кульминация -Восстание Ли Цзы-чэна, 1639-1645 гг.), в 20-30-х годах XVII в. в Японии (Восстание в Симабара, 1637-1638 гг.). При этом по масштабу, по значению Великая крестьянская война в Китае стоит рядом с Великой крестьянской войной в Германии. И это не случайно: Китай в XVI- XVII вв. отнюдь не был страной, стоявшей по уровню своего исторического развития ниже Германии XVI в. Общее же историческое значение этих восстаний раскрывается именно при полном изучении всего этого процесса: только тогда и выступает исторический облик этих восстаний как своеобразного крестьянского "пролога" будущей буржуазной революции; только тогда становится полностью понятным, почему после всех этих народных движений во всех странах, где они имели место, сложился при всех местных особенностях в общем одинаковый по своей природе политический порядок - тот порядок, который называют феодальным абсолютизмом. Можно ли понять все это, оставаясь в рамках истории одной какой-либо страны?

Для обоснования положения, что лишь всемирно-исторический аспект открывает природу исторических явлений во всей ее полноте и значении, можно привести множество фактов и притом из самых различных отраслей деятельности человека. Так, например, в XIV в. в Италии началось движение, впоследствии получившее наименование "Возрождения". Наименование это появилось потому, что люди той эпохи считали возникшие тогда в философии, литературе и искусстве новые явления возрождением философии, литературы и искусства, существовавших когда-то в европейской античности - в Древней Греции и Древнем Риме. Движение это нам хорошо известно, но будет ли полным понимание его исторического смысла без учета того, что совершенно так же возрождением своей античности считали китайцы VIII в. те новые явления в философии и литературе, которые тогда начали возникать и которые определили всю эпоху? Китайцы, правда, говорили не о "возрождении древности", а о "возвращении к древности", но это одно и то же: и само движение по своему содержанию в существенных чертах совпадает с тем, что мы наблюдаем в XIV-XV вв. в Италии. А это заставляет ставить вопрос об "эпохе Возрождения" как о явлении, которое закономерно возникает на определенном этапе истории средневекового общества у народов с большой предшествующей историей, имевших в прошлом свою античность.

Далеко за пределы одного какого-нибудь народа выходит и история любой отрасли человеческого знания. Достаточно вспомнить хотя бы, что само название таких отраслей математики, как "алгебра", говорит о самом серьезном участии арабов в сложении этих дисциплин; и в то же время известно, сколь многим сами арабы обязаны в этой области древним эллинам и индийцам.

История логики открывает нам три линии развития этой области теоретического знания: индийскую, китайскую и европейскую. Первая Hetu-vidya восходит к Акшапада (II в. н.э.), вторая - к Мо-цзы (V в. до н.э.), третья - к Аристотелю (IV в. до н.э.). Столь привычные для нас, и, казалось бы, такие "европейские" понятия, как "гласные" и "согласные", согласные "губные", "язычные", "зубные" и т.д., были хорошо известны китайцам еще в VIII в., а узнали они об этих вещах у индийцев. Фактов, свидетельствующих, что история человечества есть история именно всего человечества, а не отдельных изолированных народов и стран, что понять исторический процесс можно, только обращаясь к истории человечества, - таких фактов можно привести сколько угодно и во всех областях. Вся история полна ими.

Это, однако, ни в коей мере не устраняет существования собственной истории отдельных народов. Каждый народ, большой или малый по своей численности, имеет свою индивидуальную историю, всегда обладающую своими оригинальными, неповторимыми чертами. Можно сказать даже, что история человечества проявляется именно в истории отдельных народов, через их историю. История человечества не какой-то безликий процесс; она очень конкретна и слагается из деятельности отдельных народов, имеющих каждый свое собственное лицо. Но в то же время как часто смысл исторических событий, составляющих, казалось бы, принадлежность только истории одного народа, в полной мере открывается лишь через общую историю человечества! Нидерландская революция XVI в. освещается данными истории Нидерландов и, если ограничиваться этим, оказывается эпизодом истории этой небольшой страны. Но стоит только учесть, что Нидерланды тогда входили в состав мировой испанской державы, вспомнить, какую роль играли они в этой державе как ее финансовый, торговый и даже промышленный центр; стоит только принять во внимание, что вслед за этой революцией развернулась голландская колониальная экспансия, охватившая и южную часть Африки, и некоторые пункты Индии, Индонезию, экспансия, дошедшая до противоположного конца мира того времени - до Японии; стоит только должным образом оценить появление голландской Ост-Индской компании как первого орудия нового капиталистического колониализма, сменившего старый, феодальный испано-португальский колониализм; стоит только учесть все это, - и революция в Нидерландах сразу же предстает как событие всемирно-исторического значения. И, может быть, это побудит историков задуматься над вопросом: не следует ли возводить начало капиталистического этапа в истории человечества именно к Нидерландской революции?

Другой пример. Русская революция 1905 г. прежде всего принадлежность истории русского народа. Ее происхождение, ее содержание, форма, наконец, ее судьба мотивируются всем ходом этой истории. Но стоит только вспомнить, что вслед за этой революцией следовало то огромное по масштабу и значению движение, которое Ленин назвал "пробуждением Азии", как это событие сразу выходит за рамки истории России. Тем самым с гораздо большей полнотой раскрывается и историческое существо этой революции.

При всякой попытке осмыслить исторический процесс неизбежно встает вопрос: имеет ли этот процесс вообще какой-либо смысл, имеет ли он хотя бы какую-то направленность? В зависимости от ответа возникают две концепции философии истории: смысла никакого нет, есть только бесконечное повторение одного и того же; смысл есть, и история есть непрерывное поступательное движение. Наиболее яркое выражение первой концепции -теория круговорота, второй - теория прогресса.

И та, и другая теория всегда подвергались критике. Критиковать теорию круговорота не трудно. Можно всегда привести любое количество фактов, свидетельствующих, что ни одна новая эпоха не повторяет какую-либо из прошлых, даже когда получаются явления как будто бы очень сходные. Вряд ли кто-нибудь станет утверждать, что демократия европейских стран XIX в. - то же, что демократия древних Афин; что Fuhrerprinzip XX в. в обстановке тоталитарного режима - то же, что римский принципат; что "Федра" Расина есть просто измененное и переработанное издание "Ипполита" Еврипида; что "Моисей" Микеланджело в общем то же, что и "Зевс" Фидия. Действительно рисунок Матисса до удивительности похож на натюрморт с апельсинами, хризантемой и кувшином Шэнь Чжоу, и в то же время это -вещи, совершенно разные: китайский художник XV в. приемом сведения предметов к плоским декоративным формам хотел несколькими ударами кисти передать самую сущность предмета - в духе эстетического учения чаньского (дзэнского) буддизма; французский же художник XIX в. этим приемом думал решить проблему уравновешения формы и цвета -проблему, абстрактную и целиком принадлежащую западноевропейскому искусству постимпрессионистической поры.

Всегда подвергалась критике и теория прогресса. Главным аргументом этой критики было указание на догматичность самого понятия прогресса, на неясность или во всяком случае спорность того, что считать прогрессивным, на зависимость понимания прогресса от различных точек зрения; приводились факты, свидетельствующие о том, что нередко то, что считалось прогрессивным, по исторической проверке оказывалось вовсе не таким. Критика теории прогресса с этих позиций очень серьезна, так как действительно в вопросе о том, что считать прогрессивным, очень часто исходят из какой-либо предпосылки абстрактно-догматического порядка.

Нам кажется, что надежный путь решения этого вопроса, являющегося основным в осмыслении истории, - обращение к самой истории: непредубежденный анализ развернувшейся перед нами шеститысячелетней движущейся панорамы истории человечества.

Мы говорим о шеститысячелетней истории потому, что доступная нашему наблюдению, зафиксированная письменными памятниками историческая жизнь началась в IV тысячелетии до н.э., когда в двух районах Старого Света - в долине Нила и в бассейне Тигра и Евфрата - сложились первые государства. Это не означает, что из истории исключается вся предшествующая жизнь человечества, но мы знаем о ней только по данным исторической антропологии и археологии, и об истории в точном смысле этого слова для той поры говорить нельзя. Но из этого никак не следует, что эта очень длительная эпоха существования человеческого рода не имеет исторического значения. Она имеет такое значение, и притом огромное.

В самом деле, появление государств есть факт, возможный только при наличии длительного предшествующего прогресса в общественном развитии и борьбе. В этом развитии притом имело место самое главное: приход человека к созданию общественных форм. Энгельс проникновенно сказал, что за это предшествующее истории время произошло самое существенное, что определило весь дальнейший ход человеческого развития: человек стал человеком: эта эпоха "имеет своим исходным пунктом выделение человека из животного царства, а своим содержанием - преодоление таких трудностей, с которыми уже никогда не встретиться будущим ассоциированным людям" (Ф.Энгельс. Анти-Дюринг. К.Маркс и Ф.Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 20, стр. 118).

Таким образом, даже эта доисторическая эпоха, и та свидетельствует, что развитие человечества с самого начала имеет поступательный характер.

Историческая эра в указанном смысле этого слова началась с ГУ тысячелетия до н.э., когда в долине Нила появился Египет, в Двуречье - Шумер. Особенность открывшейся эры в том, что, в отличие от предыдущего времени, когда ареной служил в сущности почти весь земной шар, отныне историческая жизнь связывается с определенными географическими районами. Долина Нила и бассейн Тигра и Евфрата и были первыми такими районами. Дальнейшее движение истории открывает нам процесс неуклонного расширения географической и этнической арены исторической жизни: в нее включаются все новые и новые народы и страны. Это наглядно видно при самом беглом обзоре прошедшей жизни человечества.

К исторической жизни первых двух центров - египетского и шумерского - постепенно стали приобщаться прилегающие районы.

Движение истории от одного центра, Египта, пошло на юг, в сторону Эфиопского нагорья, и на восток, в сторону Аравийского полуострова, главным образом ближайшей его части, получившей впоследствии название Палестины, и далее - в присредиземноморские части Передней Азии, в район современных Сирии и Ливана, через них же - в глубь Передней Азии, в сторону Двуречья. От другого центра, Двуречья, движение пошло также по двум направлениям: в сторону Малой Азии, Сирии, Ливана и Палестины и в сторону Закавказья и Ирана. Так в середине Штысячелетая до н.э. в историю вошла обширная территория, охватывающая Египет, часть Эфиопии, Палестину, Сирию, восточную часть Малой Азии, юго-западную часть Закавказья, некоторые районы Западного Ирана и Двуречье. В дальнейшем продолжалось расширение указанной территории в тех же направлениях и наряду с этим происходило включение в общую историческую жизнь нового большого района - Эгеиды, т.е. средиземноморской полосы Малой Азии, островов Эгейского моря, острова Крита и южной части Балканского полуострова. Так к середине II тысячелетия до н.э. образовался большой район исторической жизни, раскинувшийся на соприкасающихся частях трех материков Старого Света и прилегающих к ним территорий.

В том же II тысячелетии до н.э. образовались еще два района, связанные в своей исторической жизни: один - в Индии, в бассейне Инда и Ганга, другой - на территории современного Китая, в бассейне Хуанхэ. В долинах Инда и Ганга в III тысячелетии до н.э. появились первые индийские государства: в бассейне Хуанхэ - Иньское царство, первое китайское государство, доступное историческому изучению. Таковы были три первых географических центра исторической жизни человечества, три первоначальных очага культуры.

Исторический процесс в дальнейшем пошел тем же двояким путем: происходило расширение каждого из трех прежних исторических кругов и вместе с тем возникали новые. Евро -по-афро-азиатский круг земель расширялся в сторону Ирана, Закавказья и Малой Азии. С конца И тысячелетия здесь прошла история Ассирии, Ново-Вавилонского царства - с центром в Двуречье, Мидии и Персии - с центром в Иране. Царства Урарту в Армянском нагорье, Хеттской державы, Фригии и Лидии в Малой Азии, Тира, Сидона и других финикийских городов-государств в южной части средиземноморского побережья, Сирии, Израиля и Иудеи в Палестине, Минейского и Сабейского царств в Южной Аравии, Египта и Эфиопии в долине Нила. В VII-VI вв. до н.э. в стороне от этой территории возник новый район исторической жизни - среднеазиатский, представленный тогда Хорезмом и Бактрией. Этому району суждено было в дальнейшем служить звеном, связующим три старых центра исторической жизни - европо -афро-азиатский, индийский и китайский.

Европо-афро-азиатский район расширялся и в сторону западного Средиземноморья. Экспансия в этом направлении выражалась в финикийской, а затем и греческой колонизации. Финикийская колонизация захватила сначала североафриканское побережье, главным образом район современного Туниса, где в 814 г. до н.э. был основан Карфаген. Тем самым возник новый финикийский центр -Карфагенское государство, ставшее крупнейшей для того времени колониальной державой: колонии Карфагена появились в Сицилии, Сардинии, на Балеарских островах, в Испании. Это привело к образованию нового исторического района, которому и выпала задача связать страны восточного Средиземноморья со странами западного. Орудием такой связи служило торговое мореплавание, получившее у финикийцев огромное развитие. Финикийцы не только охватили своим мореплаванием восточное и западное Средиземноморье, но и произвели смелую разведку в неведомые тогда места земного шара. В VlI в. до н.э. они совершили первое в истории человечества плавание вокруг Африки, отправившись с Востока - из Красного моря, вернувшись же через Гибралтарский пролив, который от них и получил свое первое наименование: Мелькартовы столбы. Финикийцы первыми добрались и до Британских островов.

Греческая колонизация шла по нескольким направлениям. Одним из них было западное: греческие колонии возникли в Южной Италии и Сицилии; другим - северо-восточное: началась греческая колонизация северного Причерноморья. Вместе с тем развивалась и прежняя территория эллинского мира: в первой половине 1 тысячелетия до н.э. наблюдался расцвет греческих городов в Ионии, т.е. прибрежной части Малой Азии; расширялась эллинская территория на Балканском полуострове - в сторону средней его части. Входили в историческую жизнь и другие районы полуострова: в V в. до н.э. в его северо-восточной части возникло Фракийское царство, в IV в. на адриатическом побережье - Иллирийское. Там же, севернее собственно Эллады, появляется и Македонское царство.

Вместе с тем постепенно формируется и новый центр исторической активности - на Итальянском полуострове. Сначала ведущей силой в этом районе были этруски, создавшие в VIII-VI вв. союз своих городов: затем главная роль перешла к латинянам, основавшим в Лациуме в 753 г. Рим и в V-IV вв. образовавшим сильное государство, вошедшее в историю под названием Римской республики.

Неуклонно шло расширение и второго старого центра исторической жизни - индийского. Сначала оно захватывало все новые области в бассейне Ганга и Джамны: в начале VI в. до н.э. в этой части Индостана насчитывалось, по преданию, 16 государств. В дальнейшем исторический процесс стал распространяться и на центральную часть Индии - к югу от Ганга. В IV в. до н.э. в Северо-Восточной и Центральной Индии усиливается одно из старых индийских царств - Магадха. Расширение исторической территории продолжалось и далее. Империя Мауриев, заменившая Магадху в III в. до н.э., владела почти всей площадью полу -острова, за исключением его южной части. В III в. до н.э. в историческую жизнь стала вступать и Южная Индия.

Такое расширение двух старых центров мировой истории приводит их к соприкосновению друг с другом, и дальнейшая историческая жизнь в них протекает уже в условиях общения. Это особенно относится к Северо-Западной Индии, которая превращается одновременно в северо-западный форпост индийского мира и в юго-восточный форпост переднеазиатского. Это нашло свое выражение даже во вхождении этой части Индии на некоторое время в состав переднеазиатских государств - ахеменидской Персии и в дальнейшем - державы Александра Македонского. Связывается историческая жизнь Северо -Западной Индии и со среднеазиатским центром. В эпоху Кушанского царства эти два района даже объединяются в составе одного государства.

Шло расширение и третьего старого центра мировой истории - китайского. В течение I тысячелетия до н.э. в общую историческую жизнь в этой части мира вступили области не только бассейна Хуанхэ, но и бассейна второй великой реки Китая - Янцзыцзяна. Продвигалась историческая территория и на северо-восток - в сторону позднейшей Маньчжурии, и на северо-запад - будущей Монголии, и на запад - в сторону современной провинции Сычуань, и на юго-восток - будущего Вьетнама. В III в. до н.э. вся эта обширная территория вошла в состав образовавшейся тогда империи Цинь - первого государства общекитайского масштаба.

Рядом с этим третьим, все расширявшимся, старым центром мировой истории к западу от него в Центральной Азии возникает новый очаг исторической активности. Главными деятелями его были гунны. В III в. до н.э. ими был создан обширный племенной союз, часто именуемый историками "Гуннской державой". Она раскинулась на огромной территории от Забайкалья на севере до Тибета на юге, от Восточного Туркестана на западе до среднего течения Хуанхэ на востоке. Этому новому центру предстояло сыграть роль звена, связующего восточноазиатский центр мировой истории со среднеазиатским.

Так к концу 1 тысячелетия до н.э. образовалась обширнейшая территория исторической активности народов, в той или иной мере связанных друг с другом. Она имела уже не три центра, как в начальную пору мировой истории, а по меньшей мере семь. К трем старым - европо-афро-азиатскому, индийскому и китайскому - добавились североафриканский-карфагенский, южноевропейский-латинский; среднеазиатский и центральноазиатский. Историческою жизнью были охвачены: основная часть Восточной Азии, значительная часть Центральной Азии, многие районы Средней Азии, Иран, Индия, большая часть Закавказья, Передняя Азия, долина Нила, отдельные районы средиземноморского побережья Африки, островной мир Эгейского моря, Балканский полуостров, северное Причерноморье, Аппенинский полуостров, Сицилия, Испания и некоторые районы Южной Франции.

Расширение этой территории неуклонно продолжалось и далее как путем развития прежних исторических районов, так и путем возникновения новых. Рост Римской державы привел к включению в историческую жизнь во II в. до н.э. новой части североафриканского побережья - Нумидии, в I в. до н.э. -Испании, несколько позднее - Галлии и даже Британии. Это была западная периферия старого европо-афро-азиатского круга земель.

Развивалась историческая жизнь и в северной периферии центральной части этого круга - в северном Причерноморье. Здесь в IV-II вв. существовало Скифское царство с центром в Крыму: по обеим сторонам Босфора Киммерийского, т.е. Керченского пролива, в те же века раскинулось Боспорское царство. Прочно входили в историю земли Кавказа и Закавказья - Колхида, Иберия, Албания. На восточной стороне старого европо-афро-азиатского круга подобного расширения произойти не могло, так как тут этот круг уже давно подошел к своим историческим рубежам - к границам индийского круга земель. Зато крепли и развивались связи между этими двумя соседними районами. Насколько велико было значение этих связей, показывает факт превращения с IV в. до н.э. всего этого огромного мира, состоявшего из Северо-Западной Индии, Ирана, Средней Азии в составе Бактрии и Согдианы, Малой Азии, Сирии, Египта, островов Эгейского моря и Балканского полуострова с Грецией и Македонией, -в один культурно-исторический комплекс, получивший наименование "эллинистического мира". Влияние этого мира распространялось и на страны западного Средиземноморья, особенно Италию: вполне ощутимые, но еще недостаточно раскрытые веяния его дошли и до стран Восточной Азии-Китая, Кореи и даже Японии.

Шло расширение и индийского круга земель. Оно направлялось на юг и на восток. На юге в орбиту этого круга с V в. до н.э. входит Цейлон, заселяемый выходцами из Индостана; в III в. до н.э. возникают первые цейлонские государства. Индийская иммиграция непрерывным потоком шла и в островной мир Индонезии, тем самым содействуя сближению индонезийского круга земель с индийским. Ядро индонезийского круга тогда составляла территория, состоящая из прилегающих друг к другу частей Малаккского полуострова. Восточной Суматры и Западной Явы. В первые же века нашей эры на этой территории сложились первые индонезийские государства, в значительной степени индианизированные.

Расширялся и сам индонезийский круг земель, причем не только путем включения в историческую жизнь восточных областей Индонезии, но и путем колонизации далекого Мадагаскара: заселение этого острова выходцами из Индонезии, смешавшимися с местным населением, привело к образованию мальгашской народности, этнически близкой к индонезийцам.

Сближение индийского круга земель с индонезийским привело к далеко идущим последствиям: благодаря давним связям Индии с Ираном и Передней Азией с ее эллинизированной культурой индонезийский круг земель соприкоснулся и с европо-афро-азиатским. Морской путь из Индии до гаваней Яваки, как называлось государство, образовавшееся во 11-1 вв. в указанном центре индонезийского круга земель, был известен и грекам. \

Расширялся и третий старый исторический круг земель - китайский. В конце II тысячелетия до н.э. в его орбиту входила Южная Маньчжурия и прилегающие к ней части Северной Кореи. С 1 в. до н.э. на территории полуострова образуются три крупных племенных союза: в северной части - Когуре, в югозападной - Пэкче, в юго-восточной - Силла. Все эти земли при всей самостоятельности своего исторического развития вошли в состав китайского круга земель. С 1 в. до н.э. с этим кругом начинает соприкасаться и Япония.

Китайский круг земель расширялся и в юго-восточном направлении. В III в. до н.э. на юге современного Китая сложилось государство Намвьет, в которое входила и северо-восточная часть Индокитая. Во II в. это царство подпадает под власть китайской империи Хань, и с этого времени устанавливается прочная связь этого района Индокитая с Китаем. Но рядом развивается историческая жизнь и прочих районов полуострова, заселенных различными племенами, среди которых преобладали племена тибето-оирманской группы и монкхмерские. В IV-I вв. они создают свои государства.

Индокитайский полуостров был также, ареной индийской иммиграции, которая привела к тем же последствиям, что и в Индонезии: к "индианизированию" многих частей полуострова. С северо-востока же проникало влияние Китая, что приводило к "китаизированию" некоторых областей. Наименование "Индокитай", данное этому полуострову, вполне оправдано не только географией, но и историей.

Таким образом, в 1 в. н.э. за пределами "обжитого" историей круга земель, заселенных народами, так или иначе связанными друг с другом в своей исторической жизни, оставалось обширное пространство от берегов Северного и Балтийского морей на Крайнем Западе до Охотского и Японского морей на Крайнем Востоке; северную границу этого пространства составляло побережье Северного Ледовитого океана на всем его протяжении вдоль Европы и Азии; южную границу - территории, прилегающие с севера к Рейну, Дунаю, северному Причерноморью, Кавказу - в Европе, к Средней Азии, Восточному Туркестану, пустыне Гоби и Саянскому хребту - в Азии. Своей собственной жизнью, обособленной от указанного круга земель, жила континентальная Африка - от Египта и Эфиопии на восточном конце и далее к югу от областей, прилегающих к Средиземному морю, вплоть до Атлантического побережья на западном конце. Были также "белые пятна" и внутри исторического круга земель. Наиболее значительным из них был район нынешних Тибета, гималайских государств и Юго-Западного Китая. Оставалась пока вне общей исторической жизни и восточная часть островного мира Индонезии. Далее простирались Австралия, Новая Зеландия, Океания - места, ни в какое соприкосновение с исторической жизнью прочего мира еще не вступившие. В полном отрыве от указанных стран Старого Света протекала жизнь западного полушария - обеих Америк. Известная нам и, по-видимому, действительная история в них возникает сравнительно поздно.

Дальнейший ход пространственного развития истории нам хорошо известен. Наиболее существенным в нем было вхождение в общую историческую жизнь новых районов Европы: северных частей Западной и всей Восточной.

***

Так с возникновением в V в. н.э. Франкского королевства в общую историю вошла западная часть северной половины Европы; с образованием в IX в. Германии - центральная часть; с возвышением в VIII в. Датского королевства - скандинавский район Европы; с образованием в VI-VIII вв. союзов полабских славян в общую историческую жизнь активно вступила обширная территория бассейна рек Лабы (Эльбы), Одра (Одера) и Вислы; в VI-VII вв. появились государственные образования на землях Чехии, Моравии, Словении; в VII-IX вв. в общую историческую жизнь вошла Польша, а с появлением древнерусского государства - и эта часть Восточной Европы.

Шло расширение территории общей исторической жизни и в направлении азиатской части Евразийского континента. Оно шло с двух сторон: со стороны указанного выше восточноазиатского круга земель и значительно позднее - со стороны Восточной Европы. На обширной территории от Хинганского хребта до гор Тяньшаня в конце IУ-начале V в. образовался племенной союз жужаней. На границе со старым среднеазиатским кругом земель в районе Алтая и Семиречья в VI в.образовался союз тюркских племен, обычно именуемый историками "Тюркским каганатом". Этот союз включил в состав своих владений земли жужаней, часть Центральной Азии и даже некоторые районы Северо-Восточной Азии - вплоть до побережья Желтого моря. В другом направлении тюрки распространяли свои владения и в Средней Азии, вторглись в Междуречье Сыр-Дарьи и Аму-Дарьи. Их набеги доходили до областей к юго-востоку от Китайского моря. Тем самым новая историческая территория вошла в соприкосновение со среднеазиатским и восточноазиатским кругом земель, а также со связующей эти два круга полосой, тянувшейся от Ирана и Средней Азии через Восточный Туркестан и некоторые части Центральной Азии до западных границ Китая. Позднее стал включаться в общую историю и район Маньчжурии, бассейна Амура. В VIII в. на этой территории возникло Бохайское царство, образованное различными племенами маньчжуро-тунгусского этнического корня. Это царство в свою очередь сыграло крупную роль в расширении связей между Китаем, с одной стороны, Кореей и Японией - с другой.

Образование в начале XIII в. Монгольской державы превратило на некоторое время все пространство от берегов Японского, Желтого, Восточно-Китайского и Южно-Китайского морей до Средней Азии и Ирана включительно и далее через Восточную Европу до самых Карпат в район связанной исторической жизни.

Позднее исторические связи стали расширяться в Азии и со стороны Восточной Европы. В конце XIV в. Ногайская Орда, сформировавшаяся в Поволжье, распространила свои владения до Иртыша, а в XV в. на территории между Тоболом, Турой, Иртышом и Обью возникло Сибирское ханство, что и привело к включению в общую историческую жизнь и Западной Сибири.

Исчезло "белое пятно" истории и между Центральной Азией и Индией. В VII в. возникает Тибетское государство, расширявшееся как в сторону Западного Китая, так и в сторону Средней Азии. Входит в историческую жизнь Непал. В связи с этим к двум старым путям из восточноазиатского круга земель, одному -через Восточный Туркестан и Среднюю Азию, другому - через Бирму и Ассам, добавился третий - через Тибет и Непал. В VIII в. возникло государство в юго-западной части современного Китая, прилегавшее с одной стороны к Тибету, с другой - к Вьетнаму. В китайской историографии оно известно под названием Наньчжао. Со времени вступления на историческую арену арабов и последовавшей за этим арабской экспансией с VIII-IX вв. начинает приоткрываться историческая завеса и с континентальной Африки. Арабские торговцы проникают и в эту часть Старого Света, арабские географы дают первые сведения о странах и народах, обитавших там. В странах Восточного Судана, по среднему течению Нила, историческая жизнь начала протекать еще в древности - во времена Египта, но она была изолирована от жизни других стран; связи Судана с прочим миром стали устанавливаться благодаря арабам, проникшим не только в Восточный, но и в Западный Судан, где возникли такие государства, как Гана, Сонгаи, Мали. Входит в соприкосновение с жизнью арабских стран и восточное побережье Африки - от Сомалийского полуострова до Мозамбика; на этом побережье возникают арабские города, как, например, Малинди, откуда шли морские трассы в Аден и другие пункты Южной Аравии, а оттуда в Красное море, в Ормуз и другие гавани Персидского заливай Аравийского моря; наконец, в Каликут и другие пункты западного побережья Индостана. О том, насколько хорошо освоены были арабами эти морские пути, свидетельствует путешествие Васко да Гама: обогнув остававшиеся тогда еще неизвестными части побережья Юго-Восточной Африки, Васко да Гама дошел до Малинди и очутился в обстановке культурного мира, где путешествие из Малинди в Каликут не было чем-то необычным. Строго говоря, не Васко да Гама добрался до Индии, а его привел туда араб-лоцман Ахмад ибн Маджид.

В дальнейшем исторические связи народов континентальной Африки с народами других стран происходили в обстановке колониальных захватов западноевропейских государств, т.е. развивались в форме, задерживавшей собственное историческое развитие африканских народов. Положение стало изменяться только с середины XX в., когда обнаружился распад колониальной системы.

До начала испанских колониальных завоеваний также изолированно от исторической жизни Старого Света проходила история народов Америки. Историческая жизнь там развивалась главным образом на территории Мексики и Перу. Насколько нам известно, первой народностью на территории Мексики, образовавшей государство, были майи. Сведения об их истории начинаются с IV в. История Перу была историей инков. Образование племенного союза относится к XIII в.

Обрисованная картина наглядно свидетельствует, что исторический процесс имеет географическую направленность: с самого первого момента, который мы в состоянии установить, идет распространение исторической жизни на все расширяющееся пространство, пока наконец в общую историю не входят все части земного шара, где возможна человеческая жизнь. Столь же несомненно расширение масштаба и в этническом аспекте: на арену истории вступают все новые и новые части человечества. Видны и формы, в которых это происходило: в одних случаях к старым районам истории добавлялись новые, заселенные народами, до этого еще не входившими в орбиту общей исторической жизни; в других случаях новые народы выходили из мест своего исконного расселения и вторгались в жизнь старых районов истории. Примером присоединения к исторической жизни своих соседей может служить хотя бы история народов Японии, Кореи, латинян в Италии, кельтов в Галлии и т.д. Примером передвижений или продвижений может служить начавшееся в конце III тысячелетия до н.э. заселение Микенской области, т.е. части одного из старых исторических районов, греческими племенами; в начале II тысячелетия - заселение Сирии, Финикии, Вавилона и Северной Месопотамии арамеями; заселение в VIII в. до н.э. Закавказья и Малой Азии киммерийцами: начавшееся в IV в. н.э. заселение северо-восточных, северных и северо-западных областей нынешнего Китая сяньбийцами, гуннами, киданиями, чжурчженями; начавшееся в том же IV в. продвижение в сторону Балкан и далее, в южную половину Центральной и Западной Европы готов, сарматов, славян; начавшееся в VI в. н.э. продвижение тюрков из района Алтая в Среднюю Азию, Восточный Туркестан, в степи между Аральским и Каспийским морями и далее - в степи Восточной Европы; начавшееся в XI в. передвижение их из Средней Азии в Иран, Ирак и Переднюю Азию с захватом Азербайджана и Армении; с XIV в. продвижение их на Балканский полуостров; начавшееся в VII в. н.э. продвижение арабов в Палестину, Сирию, Иран, Среднюю Азию -в одном направлении, в Египет и далее, в страны средиземноморского побережья Африки, а оттуда в Испанию - в другом направлении, в Восточную Африку - в третьем; с конца XV в. начинается заселение испанцами Вест-Индии, а затем - Центральной и Южной Америки; с XVII в. происходит заселение англосаксами, голландцами и французами Северной Америки. Все это - различные передвижения или продвижения народов, происходившие в разное время, вызванные разными причинами, имевшие разное историческое содержание, и приводили они также к разным результатам. Нередко заселение новых земель сопровождалось подчинением своей власти) а иногда и к полному или значительному истреблению их населения. Так, если брать примеры из одного только нового времени, испанцы полностью истребили коренное население островов Карибского моря, голландцы - значительную часть бушменов и готтентотов Южной Африки; почти полностью исчезло население Тасмании, исчезла значительная часть населения Австралии, индейцев Северной Америки.

Многие из передвижений народов имели как бы цепной характер, т.е. движение одного народа приводило в движение и другой народ. Так, например, передвижение киммерийцев в Малую Азию было вызвано натиском скифов, которые вынудили киммерийцев уйти из мест их первоначального расселения; сами же скифы передвинулись в земли киммерийцев под натиском массагетов. Движение гуннов, начавшееся в 1 в. до н.э. у стен Китая и закончившееся в V в. н.э. в центре Европы, сдвинуло с места целую массу племен Центрально-азиатских, среднеазиатских, а за ними и племена Юго-Восточной Европы. Монголы в своем движении из Центральной Азии на восток и запад тянули за собой целый конгломерат племен и народностей.

В таких великих передвижениях одни племена и народности исчезали, другие, наоборот, крепли; происходило слияние племен, приводившее либо к некоторому изменению этнического облика более устойчивого компонента, либо к образованию нового этнического типа. Так, например, растворились в массе китайского населения перешедшие на его земли гунны, сяньбийцы, кидане, чжурчжени, но вместе с тем они повлияли на создание антропологического типа современного китайца. Переселение германских племен из Восточной Европы в Центральную и Западную привело к смешению пришельцев с прежним населением и послужило основой образования западноевропейских народностей нового времени: англичан, французов, испанцев, итальянцев, немцев.

Так в ходе развивавшегося исторического процесса постепенно заселялись и осваивались пригодные для человеческой жизни земли нашей планеты, пока наконец не стала заселенной и освоенной она вся, разумеется, в возможных для жизни человека частях. В сложнейшем процессе соприкосновения одних частей человечества с другими формировались этнически устойчивые племенные группы; на этой основе развивались народности, перераставшие в дальнейшем в нации; складывались языковые группы, а в их рамках - отдельные языки; менялась общественная значимость языков: языки племенные развивались в языки народностей, языки народностей - в языки наций. Во всех этих аспектах исторический процесс отнюдь не был чем-то хаотическим, а имел определенную направленность, разумеется, если рассматривать его в больших линиях.

Несомненную направленность имеет исторический процесс и в аспекте деятельности человека, прежде всего хозяйственной.

Выпуск: N 6(18), июнь 2004г

О смысле истории (2)

Н.И.Конрад

Эксплуатация человека человеком для истории дело хорошо знакомое. Мы понимаем, что на определенных исторических этапах, на определенном уровне развития производительных сил она была неизбежной. Столь же понятным бывало и обращение к войне. Но вместе с тем понимаем и то, что на нынешнем уровне развития производительных сил эксплуатацию человека человеком можно устранить: при нынешнем интеллектуальном и моральном качестве человека эксплуатация, как и война, - преступление.

Перед человеком всегда стояла и стоит задача обеспечения материальных условий своего существования на земле. Человеческая мысль еще в древности определила эти условия краткой формулой: "одежда - пища - жилище". История хозяйственной деятельности человека, а вместе с нею, как ее неотъемлемая часть, и история техники и материального производства есть созидание таких видов "одежды - пищи - жилища", которые соответствуют географическим условиям, в которых человек живет, общественной обстановке, потребностям, созданным этой обстановкой и задачам дальнейшего развития жизни. Это возможно только при использовании ресурсов, предоставляемых природой, но для такого использования необходима затрата труда, всегда требуемая во все возрастающей эффективности. Эффективность же эта определяется двумя факторами: техническим и социальным.

В аспекте техническом эффективность зависит от наличия орудий труда и их качества, от степени владения силами природы. Это с полной наглядностью раскрывает исторический процесс: мы видим в нем "век камня", за которым следует "век металла", в последнем возникает "век меди", "век бронзы", "век Железа", в котором человечество пребывает до сих пор. Но уже намечаются контуры "века полимеров", и будущие археологи, может быть, когда-нибудь заговорят о двух великих эрах: эре материалов естественных, т.е. создаваемых природой, и эре материалов искусственных, т.е. создаваемых человеком. Одновременно наблюдается постепенное овладение и силами природы: энергией огня, воды, пара, электричества, электромагнетизма, радиоактивности; намечается уже и овладение энергией атома, т.е. первоматерией природы, и даже энергией космоса - термоядерных реакций.

Эффективность труда зависит, однако, не только от уровня техники; она определяется и формами организации труда, а эти формы в свою очередь связаны с существующими общественными отношениями.

Настоящее человеческое существование возникает тогда, когда человек начинает действовать вместе с себе подобными. В таком существовании вырабатываются различные формы общественных отношений: формы, основанные на равноправном сотрудничестве людей, и формы, основанные на эксплуатации одних другими. Наиболее старой общественной формой первого типа является община. В том или ином виде, с теми или иными функциями, в различных отношениях с другими сосуществующими общественными формами, в разных положениях в структуре общества в целом община сопровождает человечество на всем его, известном до сих пор, пути - от времен первобытного коммунизма до эпохи социализма. На основе эксплуатации одних людей другими вырабатываются различные формы общественных отношений, наиболее ярко выраженными из которых являются две: одна, в которой эксплуатация осуществляется прямым насилием; другая, где эксплуатация производится средствами экономического принуждения. И в той и в другой форме существуют всякие разновидности, определяемые тем или иным отношением эксплуатируемого к орудиям и средствам производства, а в связи с этим - различным положением его по отношению к эксплуатирующему. Таких разновидностей, обнаруживаемых в этой области истории человечества, очень много - как типовых, так и переходных. Мы видим рабство, зависимость и свободу в очень разных проявлениях и степенях. Эти состояния также сопутствовали человечеству на всем его пути, часто даже при одновременном существовании, причем такое существование наблюдалось не только в разных группах человечества, стоящих на разных уровнях общественного развития, но даже в пределах одной группы. Так, например, в XVII-XVIII вв. в Англии и Франции, передовых для того времени странах, были и феодалы почти средневекового типа, и буржуа, близкие к типу капиталиста, и самые настоящие рабовладельцы в колониальных владениях этих стран в Северной Америке.

Общественные отношения определяются состоянием материального производства и формами хозяйственной деятельности, но они сами влияют и на формы хозяйственной деятельности, и на состояние производства. Этот двусторонний процесс в своем содержании может быть гармоничным, когда состояние производительных сил и общественная форма пребывают в соответствии, и дисгармоничным, когда этого соответствия нет. Как известно, когда такое несоответствие становится особенно резким, данная общественная форма заменяется другой, в которой снова на некоторое время восстанавливается соответствие или во всяком случае несоответствие становится менее ощутимым. Если проследить исторический процесс в' этом аспекте, обнаружится, что смена эта в целом идет по линии постепенного отмирания форм, сопряженных с внеэкономическим принуждением, и перехода к формам, основанным на экономическом принуждении. В текущем столетии намечаются контуры формы, вообще свободной от всякого вида принуждения, основанной на равноправном сотрудничестве всех членов общества.

В такой направленности открывается также поступательный ход исторического процесса. Несомненно, все общественные формы, в основе которых лежит эксплуатация человека человеком, сопряжены со страданиями огромного большинства человечества, но все же они, эти формы, не были созданием чьей-то злой воли. Они были созданы самой историей - теми условиями, в которых происходило освоение человеком ресурсов природы и ее сил. Низкий уровень такого ^освоения заставлял заменять орудия человеческой силой или рассчитывать главным образом на нее как на дополнение к имеющемуся, но малоэффективному орудию; это и приводило к превращению части человечества в живые орудия производства - в рабов. Иной оказывается обстановка, когда трудовая деятельность человека обставлена современными орудиями при владении могущественными силами природы. Тут открывается путь к совершенно иному качеству трудовой деятельности: в ней устраняется противоположность между трудом физическим и интеллектуальным; создаются условия освобождения человека от подчиненности силам природы в деле обеспечения своего материального существования/ Но тот же процесс имел и другое значение: с помощью указанных общественных форм в соединении со все большим овладением силами природы человек неуклонно расширял масштабы своего производства, выводя его из сферы потребностей отдельной личности или узкой группы в сферу общественных потребностей во все возрастающем размере - с переходом через границы государственные и национальные, а в наше время - с перспективой охвата всего человечества. В настоящее время созданы материальные предпосылки для обеспечения существования на земле любого количества людей. Необходимо только установить должное соответствие между уровнем производительных сил и общественными формами, т.е. создать такой общественный строй, который позволил бы эти предпосылки превратить в реальность. Мы видим, что в процессе исторической жизни исчезло рабство в своей исторической форме, исчезло крепостничество; мы видим, что и капиталистическая эксплуатация начинает заменяться в социализме свободным трудом гармонически ассоциированных людей. Ввиду этого указанная перспектива является вполне реальной. В свете всего этого становятся особенно ясными не только направленность исторического процесса и в этой области, но и его поступательный характер.

На историческом пути человечества развивается самая интенсивная познавательная деятельность. Она сопровождает человека потому, что этого требует его физическая и общественная жизнь.

Познавательная деятельность обращена в одинаковой мере и на природу и на общество. Тем самым она, сама вытекая из опыта и постоянно проверяемая опытом, приводила и приводит к расширению знаний о природе и обществе. Но наряду с этим огромной силой проявилось стремление человека осмыслить внешний мир и самого себя в нем.

Осмысление это принимало различные формы. В Китае в глубокой древности бытие материальной природы и человека осознавалось как действие трех сил - "Неба, Земли, Человека". Под "Небом" разумелись такие явления, как смена дня и ночи, времен года, климат, погода, атмосферные явления; под "Землей" - почва, растительность, животный мир, минералы, металлы и т.д. Человек с его способностями был поставлен в ряд со всем этим. В такой форме выразилась концепция природы и человека. В древнеевропейском осмыслении образовалась концепция человека - "венца творения", т.е. человека-хозяина, властелина над всем предоставленным в его распоряжение миром природы. Также в древности у многих народов образовалась третья концепция - человека, угнетенного силами природы и могущего противостоять им, а тем более властвовать над ними только с помощью какой-нибудь внешней силы. История осмысления человеком природы и своего места в ней, своего отношения к ее силам представляет сложнейшую картину развития, видоизменения и борьбы этих трех концепций, в процессе чего подыскивались новые обоснования их, рождались новые понимания их, возникали их различные сочетания. Смысл всего этого был, однако, один: все было основано на стремлении отыскать пути и средства лучшего овладения ресурсами и силами природы для удовлетворения неуклонно расширяющихся требований, обращенных к ним. Такая направленность и заложенный в ней поступательный ход исторического процесса также не подлежат сомнению.

Познавательная деятельность человека всегда была обращена и на его общественную жизнь. Так, например, в первой половине 1 тысячелетия до н.э. в Китае общественная жизнь осмысливалась как действие "пяти отношений: правителей и управляемых, родителей и детей, мужа и жены, старших и младших братьев и сестер, друзей, т.е. людей, посторонних друг другу. Нетрудно увидеть в этой формуле концепции того, что мы называем семьей, обществом, государством. На этой основе сложились все прочие концепции общественной жизни: общественного и личного, принуждения и свободы, господства и подчинения, прав и обязанностей, законности и произвола, справедливости и несправедливости, общественного блага и зла, подвига и преступления и т.д. Все это понималось по-разному; особенно различно было понимание степени их значительности, даже вообще их необходимости. Началу "архэ" (власти) как символа необходимости для существования человечества какого-то организованного порядка, регулируемого общеобязательными нормами, противопоставлялось начало "анархэ" (безвластия) как символа общественного устройства, свободного от всякого принуждения. На рубеже нашей эры римлянин Овидий представлял себе такое общество, названное им "золотым веком", как время, "когда люди без всяких судей сами, по собственной воле соблюдают честность и справедливость". Как бы различно ни понимались и как бы ожесточенно ни боролись друг с другом эти концепции, само возникновение их, непрерывная и упорная работа человеческой мысли над их раскрытием, обоснованием, утверждение одной из них и отрицание другой, все это наглядное доказательство поступательного хода познавательной деятельности человека в этой области.

Не менее ясно раскрывается в истории познавательная деятельность человека, направленная на самого себя. "Познай самого себя" - надпись, красовавшаяся, по преданию, над входом в Дельфийский храм, воспроизводила требование, в той или иной форме представшее перед человеком уже на ранней ступени его исторической жизни. Строго говоря, в своей исходной форме это был не вопрос, на который давался какой-то ответ, а некое внутреннее убеждение, скорее даже самоощущение. Человек сознательно или бессознательно воспринимал себя как существо разумное - во-первых, как существо общественное - во-вторых. Такое самоощущение вытекало из непосредственного опыта, из прямого наблюдения над собой и себе подобными и укреплялось по мере расширения опыта и наблюдения. Коротко говоря, человек осознавал себя так, как впоследствии определили его биологи: homo sapiens; и в то же время так, как охарактеризовал его Аристотель: zoon politicon.

Представление о себе как существе разумном проявлялось у человека и в его познавательной деятельности, и в его творчестве. В своем развитии оно соединялось со стремлением объяснить происхождение разума как отличительного качества человека. Объяснение это сводилось к двум концепциям: к концепции получения и к концепции приобретения. В первом случае считалось, что свой разум человек получил от существа, которое выше его и само является олицетворением и воплощением разума. Такое существо обычно выступает в образе божества. Так, например, христианство, утверждая вслед за иудаизмом, что человек создан Богом по его "образу и подобию", в то же время о рождении Христа говорит как о появлении "света разума". Во втором случае считалось, что человек обретал свойство разума самим фактом своего сложения как особого вида существа среди всех прочих. Наиболее отчетливо такое представление проявилось в буддизме с его учением о том, что все существующее вообще, в том числе и человек, есть принявшие различные индивидуальные очертания пучки равносильных, неразрывно связанных друг с другом нитей, тянущихся в не имеющем ни начала, ни конца потоке бытия, и свойство разума всего только то, что отличает тот пучок нитей, который именуется человеком. И то и другое убеждение представлено в истории бесконечным числом всевозможных вариантов, выраженных в образах мифов, сказаний, легенд, песенной поэзии, в понятиях религии, философии, науки. Так, например, разум человек может получать от высшего существа, может и добиться его отнятия от последнего. Такое понимание выражено, например, в образе Прометея, похищающего огонь у Зевса. Может получение разума от высшего существа пониматься и как естественный акт, основанный на близости к этому существу пли даже на тождестве с ним. Такое понимание выражено, например, в иудаизме с его учением о сотворении человека по образу и подобию божества, в индийских Упанишадах, утверждающих тождество бога и человека; в другой форме оно дается в древнегреческом представлении о богах как вполне человекоподобных существах. Концепция самостоятельности обретения человеком разума может соединяться с представлением о прирожденности этого свойства, например, в философской мысли древних индусов, в учении черваков, считающих разумность свойством самого физического существа человека; близко к этому пониманию одно из учений древних китайцев, отразившееся в трактате, впоследствии получившем наименование "Чжунъюн". В нем находят у человека три свойства, присущих самой его природе: разумность, человечность, мужество; эти понятия очень близки к тому, что мы обозначаем словами "разум", "чувство", "воля". Концепция самостоятельности в обретении разума может соединяться и с представлением о развитии в себе этого начала в процессе жизненного опыта, труда, борьбы. Если просмотреть по этой линии историю познавательной деятельности человека, предстанет картина неустанной работы мысли, обращающейся к средствам понятийного познания, образного представления и символического выражения и создавшей огромное интеллектуальное богатство. Познавательная деятельность человека обращалась и к самому основному вопросу: о сущности самого процесса жизни. Вопрос этот был далеко не абстрактным: он ставился самой деятельностью человека. В наиболее общей форме он сводился к следующему: идет ли все в жизни человека независимо от его воли и желаний или человек сам определяет свой путь и свою судьбу? От судьбы отдельного человека этот вопрос переходил на жизнь и судьбу всего общества и далее - всего существующего вообще, мира. Ответы на этот вопрос давались различные, но наиболее древними и в то же время наиболее типичными его вариантами были два: жизнь и судьба человека, общества и всего мира идет независимо от воли и желаний человека; жизнь и судьба человека и общества создается самими людьми. При первом ответе то, что определяет путь человека, общества и мира, могло выступать либо как некое существо, мыслимое то в образе божества, то в облике судьбы, либо как некая сила, представляемая в виде закона, действующего независимо от воли человека. При втором ответе творцом жизни и судьбы человека и общества, творцом самих общественных законов считался сам человек. Создавался и третий вариант ответа, пожалуй, наиболее распространенный: жизнь и судьба человека, общества и природы направляется некоей силой, но человек может влиять на нее - просьбой, дарами, угрозами, воздействием на нее особых сил, находящихся в распоряжении людей и подчиняющих себе даже богов; или иначе: жизнь всего существующего идет по неким законам, но законы эти создаются самой жизнью, человек же может понять их и в какой-то мере управлять их действием. История религий, философии раскрывает сложную, пеструю картину различных оформлений этих и всяких прочих вариантов. Все же наиболее общей мыслью во всех этих взглядах является представление о двух началах, направляющих бытие. Одно из наиболее простых выражений этого представления - образы Иеговы и Сатаны, Ормузда и Аримана. Эта концепция покоится на наблюдении в жизни полезного и вредного для человека и природы, хорошего и плохого. Другое, столь же простое выражение этой мысли, также основанное на наблюдении, - образы противоположностей: света и тьмы, тепла и холода, твердого и мягкого, старости и юности, мужчины и женщины и т.д. Такова созданная философской мыслью древних китайцев концепция двух сил - Ян и Инь, концепция противоположностей, созданная греческой мыслью и отраженная в учении Пифагора.

У древних греков подобная концепция выразилась в символике чисел, у древних китайцев - в символике линий; одно начало символизировалось целой линией, другое - разделенной на два отрезка. В этом нашла свое выражение мысль о действии в мире сил сцепления и разделения, интеграции и дифференциации. При этом была выработана выраженная в графических символах схема движения двух этих сил: последовательно развертывающийся процесс их всевозможных комбинаций, переходов, смен.

В буддизме закономерность жизненного процесса была осознана в категориях учения о Карме, о причине-следствии: каждая причина вызывает свое следствие, но следствие само становится причиной.

Таким образом, к какой бы сфере познавательной деятельности человека мы ни обращались, история свидетельствует об огромной, упорной работе человеческого ума над осмыслением всего, что относится к самому человеку, к обществу, к природе. В этой работе возникали новые вопросы, изменялось содержание старых, менялось понимание их, вырабатывались различные подходы к их решению, но в целом шел сложный, противоречивый, но неуклонный процесс расширения знания, уточнения его частей, причем знание это всегда служило тем задачам, которые ставились жизнью перед каким-либо народом или человечеством в целом. Задачи эти ставились и ставятся непрерывно, они становились и становятся все сложнее, и познавательная деятельность, вобравшая в себя накопленный опыт, всегда в той или иной мере указывает средства и пути решения этих задач.

Если человек создавал и создает историю, то и история в свою очередь создавала и создает человека. Тот или иной общественный строй, устанавливаемый человеком, формирует и его самого. Знание вырабатывается человеком, но оно само формирует его интеллект. Поэтому в процессе своей исторической жизни - своей хозяйственной, общественной деятельности, всегда соединенной с деятельностью познавательной, - совершенствуется и сам человек, притом в обоих аспектах: как существо разумное и как существо общественное. Что назвать "совершенствованием" человека - на этот вопрос существует множество ответов. Один из самых древних, выработанный китайской мыслью, дает следующий эталон: человек познает "вещи", т.е. весь внешний мир; на основе этого познания он создает знание;

знание делает его мысль тождественной истине; истинность мысли обусловливает "правильность сердца", т.е. эмоций; всем этим совершенствуется личность человека; когда же личность человека, он сам совершенен, тогда в порядке семья; когда семья в порядке, тогда надлежаще управляется государство, когда же государство надлежаще управляется, тогда в "Поднебесной" - мир. Эта концепция изложена в древнем трактате, получившем наименование "Дасюэ" ("Большая наука").

В той или иной форме мысль о возможности и необходимости совершенствования человека и зависимости состояния общества от того, в какой мере совершенен сам человек, неотступно следует за человеком на всем его историческом пути. Для приведенной древней китайской концепции характерно только убеждение, что совершенствование личности начинается с познавательной деятельности, обращенной на "вещи", т.е. объективно существующий мир; иначе говоря, совершенствование начинается с действия разума, опирающегося на опыт. Не менее важно в этой концепции и убеждение, что вся деятельность человека по совершенствованию собственной личности, общественного и государственного устройства направлена к одной цели: к достижению мира в "Поднебесной", т.е. на земле, где живут люди, иначе говоря, среди людей. Древние слова "на земле мир и в человеках благоволение" сложились в другое время, у другого народа и в другой системе представлений, но говорят они о том же и сказаны именно с мыслью о "свете разума". В этих и подобных выражениях - а их великое множество - запечатлена вековечная мечта человека о подлинно человеческом существовании.

Исключительно ярким и притом самым непосредственным показателем интеллектуального развития человечества служит его язык. Познание осуществляется через мышление; мышление же принимает определенную, как бы "вещественную" форму только в звуковой оболочке языка. Язык, как сказал Маркс, "так же древен, как и сознание; язык есть практическое, существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого действительное сознание..." (К.Маркс и Ф.Энгельс, Немецкая идеология, - К.Маркс и Ф.Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 3, стр. 29). Поэтому по языку и можно судить о состоянии мышления, о его процессах, о его уровне.

В любом языке в той или иной форме мы находим наличие неких целых и частей. Языковой акт как выражение акта познания состоит в установлении связи между отдельными явлениями, осознанными в оболочке языка, или в раскрытии целого как соединения отдельных частей. В таком акте интеграции и дифференциации раскрывается содержание объективного мира, в котором все явления представляют собою, с одной стороны, некую целостность, с другой - соединения отдельных единиц. Это указывает, что мышление как функция разума определяется бытием, чем и создается возможность познания действительности.

Язык в этой своей функции раскрывает и формы такого познания. Действительность может осознаваться в языке понятий, образов и символов. Язык понятий - орудие науки, язык образов - художественной литературы, язык символов - мифа. Но так только тогда, когда мы имеем в виду, так сказать, "чистые" формы мышления понятиями, образами и символами, формы, которые наделе не существуют. Художественное словесное творчество не может обойтись без языка понятий и символов: без образа немыслим миф; что же касается символа, то он присутствует не только в художественной литературе, особенно в поэзии, но и в науке, принимая в последней, разумеется, свою особую, специфическую для данной области познания форму - математического знака, химической формулы и т.д. Все это свидетельствует о большом многообразии форм мышления, о всестороннем характере осознания человеком действительности, о возможности охватить ее во всей полноте, т.е. проникая и в существо познаваемых явлений.

Язык есть и орудие общения. Как сказал Маркс, "подобно сознанию, язык возникает лишь из потребности, из настоятельной нужды в общении с другими людьми" (там же). В этой своей функции он выявляет общественную природу человека. Однако под общением нельзя понимать только один внешний процесс: в общение прежде всего входит понимание. Общение посредством языка возможно только потому, что в языке присутствуют общие для всего данного коллектива категории и формы мышления; потому, что понятия, образы и символы отложились в общезначимых для данного коллектива выражениях. Язык не только орудие общения и совместной деятельности, но и материальное выражение интеллектуальной общности данного коллектива. Недаром единство языка мы считаем одним из важнейших атрибутов нации, т.е. высшей из пока достигнутых человечеством форм целостного общественного организма.

История и действительность нашего времени показывают наличие огромного числа языков, и притом очень различных. Это свидетельствует о том, какие разнообразные пути осознания человеком действительности существовали и существуют и как многочисленны и различны формы языкового выражения этого осознания. Но в то же время исторический процесс открывает нам, что эти различные языки неуклонно сближаются друг с другом.

Не следует думать, что дело здесь заключается в том, что вместо нескольких разных языков появляется один. Препятствием в языковом общении людей является не столько различие языков как таковых, сколько неодинаковость семантической структуры разных языков, т.е. различия в составе и числе понятий, образов и символов, различия в содержании их, различия в условиях и возможностях их соединений. Для общения людей, для их совместной деятельности необходимо понимание того, о чем говорит другой, на каком бы языке этот другой ни говорил, а такое понимание строится на основе одинаковости или во всяком случае близости интеллектуального уровня, в конечном счете - уровня культуры и просвещения. В эпоху эллинизма римляне и греки понимали друг друга не только потому, что очень многие из них владели обоими языками: они и легко овладевали ими потому, что эти оба народа стояли тогда на одном уровне интеллектуального развития, имели одну и ту же культуру. Корейцы и японцы средних веков понимали китайцев не только потому, что знали китайский язык, но и потому, что содержание их мышления в очень многом определялось тем же, чем оно определялось у китайцев. Единство семантической системы в языках народов Европы в эпоху Возрождения было той почвой, на которой так многосторонне и эффективно развивалось в ту эпоху международное общение.

Исторический процесс показывает, что языки отдельных частей человечества неуклонно идут к сближению именно в этом смысле, при сохранении и даже развитии своих самобытных черт. Такое сближение есть отражение в языке процесса расширения и усиления связей между народами, обмена знаниями, просвещением, культурой, что в свою очередь обусловливается все возрастающей необходимостью международного сотрудничества. Можно сказать, что в наше время огромная часть человечества, во всяком случае его ведущая часть, обладает общим языком. Общность языка в этом случае - одинаковость семантической системы, при разных формах ее выражения. Такая общность поддерживается и развивается в процессе совместной жизни и деятельности, а им в настоящее время охвачено по существу все человечество, в него вовлечены все области науки и культуры.

Масштабы этой общности привели к новым и весьма показательным для направления этого процесса явлениям. В рамках одного язычка возникло то, что мы называем массовой коммуникацией, т.е. почти беспредельное расширение масштаба языкового общения. Разумеется, такое расширение вызвано настоятельной необходимостью общественной жизни в ее развитии и с ее противоречиями. Необходимость же эта вызвала появление новых средств языковой коммуникации, средств, приспособленных именно для общения в масштабе масс. Средства эти - радио, телевидение, кино, сигнализация и другие формы звуковой и оптической коммуникации, широкая пресса и другие формы массовой печати.

В рамках общения на разных языках возникла совершенно новая форма коммуникации. Ее можно назвать одновременной, разноязычной коммуникацией. Ее орудие - синхронный перевод. Но самая возможность такой коммуникации появилась именно потому, что люди говорят на разных языках, но об одном и том же; они могут по-разному относиться к тому, о чем говорят, но предметы, на которые направлено отношение, - одни и те же, связи между предметами речи осмысляются одинаково. Общий язык человечества основан на взаимопонимании в прямом языковом смысле этого понятия, а без такого взаимопонимания невозможны и развитие и борьба, когда последняя ведется в интересах развития и имеет в виду общую для всего человечества цель. Как понимали люди уже в древности, цель эта - мир.

Язык есть орудие развития и борьбы. Эта его функция связана и с первой - познавательной, и со второй - коммуникативной; связана потому, что и познание и общение осуществляются в развитии и борьбе. Особенность же этой функции языка в том, что в ней проявляется в полной мере вся природа человека, т.е. и его эмоции. Языкознание уже давно распознало в языке наличие так называемой экспрессивной стороны, т.е. выражение отношения человека к тому, что он говорит, выражение эмоций как реакций на то, что он слышит. К средствам этой стороны языка относятся и слова, и интонации, и темп речи, и фактура голоса и многое другое. Всем этим богатым, сложным и разнообразным арсеналом человек выражает в языке не только свою эмоцию, но и свою оценку предмета речи; эмоции же, т.е. неравнодушие, и оценки, т.е. определение своего отношения к вещам, столь же необходимы для развития и борьбы в указанном смысле, как и познание.

Состояние человеческого языка и практика языковой деятельности человека в наше время с полной убедительностью показывают огромный рост и человеческой личности в целом и человеческого интеллекта в частности. История языков, рассмотренная совместно с историей знания, межчеловеческих отношений, общества со всеми его институтами, столь же убедительно свидетельствует о поступательном движении исторического процесса, как и все прочие аспекты истории человечества.

Итак, за время своего исторического существования человек неустанно осваивал отведенную ему для жизни землю, ее ресурсы; овладевал силами природы и ставил их себе на службу и тем самым мог удовлетворять растущие количественно и качественно потребности, доказав возможность для проживания на земле любого числа людей. В этом процессе он открывал законы природы и осваивал способы их использования в своих целях, создавал орудия и приемы труда, показав, таким образом, возможность непрерывного роста знаний о природе, непрерывного развития техники.

Столь же неустанно человек работал и над созданием таких общественных форм, которые были наиболее целесообразными для данного большого этапа его исторической жизни, для каждого уже достигнутого им уровня техники и материального производства, отменяя формы, пригодные для уже уходящего этапа, и заменяя их новыми, пригодными для наступавшего этапа. Он находил наиболее удобные в этом смысле формы организации общественной жизни, устанавливал нормы, регулирующие отношения членов общества, уяснял присущие общественной природе человека и усложняющиеся по мере движения вперед социальные требования как общества в целом, так и отдельной личности, вырабатывал необходимые общественные институты, тем самым показав возможность неуклонного роста знаний об обществе и человеке и выработки на основе этих знаний таких общественных форм и институтов, которые обеспечивали бы условия для беспрепятственного существования людей, сколько бы их ни было на земле, в условиях сотрудничества для достижения поставленных целей.

Не менее явственным представляется поступательный ход человечества и в его, соединенной со всем этим, познавательной деятельности. Непрерывно расширялся круг эмпирически приобретенных знаний, захватывая при этом не только то, что человек находил на земле, но и космос. Развитие эмпирического знания сопровождалось обобщениями, т.е. знанием теоретическим, с распространением таких обобщений на все расширяющиеся области познания. Происходившее в этом процессе развитие самого человеческого интеллекта сопровождалось созданием человеком на помощь своей познавательной деятельности всевозможных орудий как в виде приборов и инструментов, так и в виде различных наук, т.е. приведенных в систему знаний в отдельных областях жизни. История показала огромные возможности и в отношении дальнейшего роста познавательной деятельности.

О непрерывном росте человека в его исторической жизни свидетельствуют также созданные им различные формы познания и вместе с тем удовлетворения многосторонних потребностей как отдельного человека с его сложной природой, так и общества в целом. Создания эти - наука, религия, философия, а также искусства, оперирующие словами, музыкальными звуками, красками, объемными формами материала. Все эти, столь же древние, как и само человечество, явления создаются человеком, но вместе с тем и сами влияют на него. Они возникают в обществе благодаря человеку и через человека, но обретают свое собственное бытие, превращаясь в факторы, воздействующие на человеческую жизнь, на жизнь общества, на каждого отдельного человека. История свидетельствует о непрерывном развитии и усложнении этих созданий человеческого гения, об изменении их форм и о все растущем их значении в общественной жизни. Всякое вновь изобретенное орудие труда создается человеком на основе его опыта и знаний, но, будучи созданным, оно само влияет на своего создателя, направляя его труд и мысль. Любая общественная форма создается человеческим обществом, но, будучи созданной, она влияет на общество, ее создавшее, во многом определяя сознание человека и пути дальнейшего хода исторической жизни. То же относится и к науке, религии, философии, литературе, искусству.

Разумеется, поступательное движение человечества по этому пути отнюдь не было равномерным и непрерывным. История знает эпохи, которые говорят о застое, даже об отступлении от того, что достигнуто, знает также и эпохи особенно интенсивного движения вперед. Мы знаем также, что внутри эпохи общее движение бывает обычно неравномерным: в одних областях общественной и интеллектуальной жизни человека наблюдается развитие, в других - застой.

Но для правильного понимания движения истории в этом аспекте необходимо учитывать, что оценки, даваемые современниками своей эпохе и своему прошлому, могут быть продиктованы узким представлением об историческом процессе. Таковы, например, оценки, вынесенные итальянскими гуманистами эпохи Возрождения средним векам, с одной стороны, и античности - с другой. Действительно, с точки зрения задач, возникших перед наиболее передовым тогда в Европе обществом - обществом итальянским, жить тем же, чем жило общество до этого, т.е. в века, которые гуманисты назвали "средними", означало бы во всяком случае застой, и для того, чтобы оторваться от существовавшего, необходимо было обосновать такой отрыв. Таким обоснованием и послужила характеристика средневековья как эры темноты и упадка. Но эта характеристика была оценкой с точки зрения желаемого для настоящего и будущего, но не с точки зрения того, от чего отошли когда-то сами эти средние века. При определении значения всякой эпохи истории необходимо каждое время оценивать с точки зрения того, что оно, это время, принесло с собой нового в сравнении с предыдущим и каково это новое: содействовало ли дальнейшему движению или нет.

Столь же осторожно следует относиться и к оценкам прошлого как к чему-то исключительному - такому, с чем не может сравниться ничто в более поздние времена. Так гуманисты относились к европейской античности - истории древней Греции и древнего Рима. Для правильного отношения к подобного рода оценкам необходимо учитывать, что авторы их брали идеальную для них эпоху не целиком, а выбирая из нее то, что им казалось особенно примечательным. Необходимо также помнить, что подобная оценка прошлого бывает в сущности представлением о желаемом настоящем или будущем, проецированием в прошлое идеалов, обращенных к современности. Такое проецирование вызывается тем, что именно этим путем легче бывает представить себе желаемое в конкретных образах. Античность боготворили и в век буржуазии, когда буржуазия играла еще прогрессивную роль: в своих усилиях создать демократический режим в тех рамках, в которых буржуазия могла его создать, буржуазия превозносила афинскую демократию, демократию республиканского Рима. Излишне, конечно, разъяснять, что античная демократия по своей исторической и социальной сущности совсем не то, что демократия буржуазии. поэтому при установлении поступательного хода истории с подобного рода оценками считаться следует, но главным образом для того, чтобы представить себе более конкретно то, что общество данной эпохи желало или не желало для себя, что оно считало прогрессивным. Историческое значение каждой эпохи познается путем сопоставления с тем, что было до этого, и вместе с тем в свете того, что было потом; для каждой "современности" - в свете того, что хотят, что ожидают люди от будущего, что они в нем видят.

Принимая во внимание все подобные оговорки, мы тем не менее, оперируя не отдельными моментами исторической жизни, а ее общим ходом, должны признать факт поступательного хода истории, факт неуклонного развития человечества во всех аспектах его существования. Остается только решить: что же, это и есть прогресс?

Ответ на этот вопрос целиком зависит от того, что считать прогрессом. Замена стрелы огнестрельным оружием, кремневого ружья -автоматом говорит о развитии техники. И не одной техники: всего сопряженного с ней знания, науки. Что же это - прогресс? Переход от боя лицом к лицу, с одинаковым риском для каждого участника, к убийству издали, когда одна сторона находится в безопасности, несомненно связан с развитием науки и техники. Это тоже прогресс? Возможность убить сразу целую массу людей, конечно, тоже обусловлена развитием науки и техники, да еще какого высокого уровня! Это что - прогресс? Замена раскаленных щипцов электрическим током при пытках стала возможной благодаря огромному развитию науки и техники, благодаря великому открытию электричества. Значит, и это - прогресс? А страдания, горе, преступления, человеконенавистничество, которыми заполнена вся история человечества с самого своего начала и которые все время в разных формах, масштабах повторяются, - свидетельства прогресса?

Отрицать наличие многого, подобного этому, не только в прошлом, но и в настоящем невозможно. Почти всему, что проявилось в истории как нечто положительное, можно противопоставить что-либо отрицательное; об очень многом, положительном в одном аспекте, можно сказать как об отрицательном -в другом. Поэтому для решения вопроса, свидетельствует ли движение истории о прогрессе, необходимо сначала определить, что надлежит считать прогрессом.

Чтобы не впасть в этом случае в догматизм, ' при попытке ответить на этот вопрос следует исходить из какой-то данности. Такой данностью является сам создатель истории - человек со своей природой, представляемой при этом не отвлеченно, а конкретно: как она проявилась в его исторической деятельности. История удостоверяет, что человек - существо разумное и общественное. Поэтому прогрессивным можно считать то в исторической деятельности человека, что отвечает этим началам в его природе и способствует все более полному их выявлению.

Необходимо только учитывать, что эти два начала присутствуют в человеческой природе не изолированно, а сопряжение друг с другом, что выявление одного из них соединено с выявлением и другого. Поэтому нельзя считать прогрессивным только то, в чем проявляется человеческий разум, только то, что освобождает его от всяких пут, как обусловленных его собственным развитием, так и создаваемых самим человеком и обществом: подлинно прогрессивной деятельность разума может считаться только тогда, когда она координируется с действием общественного начала. Прогрессивным может казаться все то, в чем проявляется общественное начало в природе человека, что содействует все большему развитию деятельности человека как носителя этого начала, но подлинно прогрессивной эта деятельность бывает тогда, когда она координирована с действием разума.

Все же и этого недостаточно для определения прогрессивного. Разумность и общественность всего лишь свойства одного целого -человека, а это значит, что они подчинены какому-то обобщающему началу, характеризующему человека именно как целостность.

Начало это человечество осознало уже очень давно. Обозначалось оно разными словами и понималось в разное историческое время различно, но сущность его воспринималась одинаково. Римляне обозначили его на своем языке словом humanitas. Оно восходит к слову homo, "человек" и означает "человечность", "человеческое начало".

Китайцы еще в древности знали слово жэнь со значением "человечность", "человеческое начало" и оно восходит к другому слову жэнь со значением "человек".

Таким образом, на двух концах мира, у двух огромных массивов человечества вполне независимо друг от друга появилось одно и то же понятие - "человеческое начало", и осознавалось оно одинаково через понятие "человек". Система взглядов и правил поведения, основанная на этом понятии, получила наименование у нас - "гуманизм", у китайцев - жэньдао. И этимологически и по реальному значению оба эти слова тождественны. Что же означало humanitas, жэнь конкретно? Ответ на этот вопрос дает история.

В середине 1 тысячелетия до н.э. Конфуций или те, кто вкладывал свои мысли в уста этого мудреца, на прямой вопрос: "что такое жэнь? " - ответили: "любовь к людям". Приблизительно в ту же эпоху у другого народа, в другом, индийском, центре исторической жизни человечества сложилась концепция, выраженная словом maitryakaruna "сострадание". В сущности это - та же "любовь к людям", рассматриваемая под особым углом зрения. С буддизмом требование сострадания проникло в сознание всех народов Центральной и Восточной Азии. На рубеже нашей эры в третьем, передне-азиатском, центре исторической жизни, в Иудее, устами Иисуса из Назарета была провозглашена заповедь "любите друг друга". Вместе с христианством она перешла к народам Европы. Такова была концепция гуманизма в древности. Она в своей основе сохранила свое значение и в наше время.

Но она, эта концепция, не стояла на месте: общее содержание ее не менялось, но объем расширялся, и - что особенно важно - менялась доминанта. С этой стороны особенно существенное значение имеет вклад в понятие "гуманизма", который сделала эпоха Возрождения.

Эпоха Возрождения, по-видимому, отнюдь не принадлежит к одной истории итальянского народа, т.е. это не "частный случай" исторической жизни человечества; это - один из этапов истории древних народов, имевших в прошлом свою древность и свое средневековье. Эпоха Возрождения у них особая историческая полоса, лежащая на грани между ранним и поздним средневековьем, т.е. один из этапов феодального периода. Такой эпохой, видимо, надо считать VIII-XV века в истории китайского народа, IХ-ХIII века в связанной между собой истории народов Ирана, Средней Азии и Северо-Западной Индии, XIV-XVI века в истории Европы.

Историческая действительность в канун этой эпохи показала, что развитие общественной жизни, прогресс культуры не мог идти далее на основе принципов, созданных и разработанных предшествующей эпохой. Дело было не столько в том, что они застыли в определенной форме и превратились в догму, т.е. сковывали человеческую мысль. В Китае это была догма конфуцианская, в Иране и Средней Азии - мусульманская, в Италии - христианская. Для движения вперед надо было сбросить эти оковы и пойти по пути свободной творческой мысли.

Вполне естественно, что такое стремление одушевлялось представлением о самодовлеющей ценности человека, человеческой личности. Это представление и стало той почвой, на которой развивался гуманизм эпохи Возрождения.

Гуманисты в разных странах усматривали ценность человеческой личности в разном: в своих воззрениях они, естественно, зависели от своих исторических условий. Деятели китайского Возрождения видели ценность человеческой личности главным образом в способности человека к самосовершенствованию; гуманисты Ирана и Средней Азии - преимущественно в том, что человеку доступны высшие моральные качества - душевное благородство, великодушие, дружба; представители Ренессанса в Италии воспринимали человека главным образом как носителя разума, считая разум высшим проявлением человеческого начала.

Таким образом, для определения подлинно прогрессивного есть критерий, выработанный самой историей. Критерий этот - гуманизм в двояком аспекте: как обозначение специфических свойств человеческой природы и как оценка этих свойств в смысле высшего разумного и вместе с тем этического начала человеческого поведения и всей общественной жизни.

В свете этого положения можно иначе отнестись ко всякому мрачному в истории - к тому океану горя и страданий, в который было ввергнуто и продолжает быть ввергнутым человечество. Все это было и есть, но поистине великим достижением человечества и, пожалуй, наивысшим проявлением прогресса было то, что люди распознали это, назвали зло злом, насилие насилием, преступление преступлением. Ведь эти слова не просто обозначение каких-то поступков или явлений; это - оценка, суровое осуждение их. Слова эти выстраданы, они родились в процессе развития и борьбы.

Разумеется, в эти понятия вкладывалось разное содержание. Они не абстракция: они конкретны, но конкретность их историческая. В классовом обществе в эти понятия, как и в понятие гуманизма вообще, вкладывалось и вкладывается то содержание, которое должно служить интересам данного класса. Оно могло быть и обычно бывало разным и для одного и того же времени: классовое общество состоит из классов - антагонистов, имеющих свое собственное представление о том, что такое зло в общественном смысле, что есть преступление. Конечно, бывало, что главным злом действительно было то, что считалось злом в данном классе: это бывало тогда, когда этот класс был для своего времени передовой общественной силой. Но и в классовом обществе лучшие представители человечества, выразители его совести, никогда не утрачивали представления о добре и зле как о чем-то касающемся в равной мере всех, т.е. переводили понятие добра и зла в сферу общих интересов всех людей. Пусть такое представление в их историческую эпоху и не могло реализоваться, все равно оно играло огромную роль - служило великим ориентиром на историческом пути человечества.

Оценочный характер понятий зла, насилия, преступления проявился в сознании обязанности бороться со всем этим, обязанности устранять зло из человеческой жизни. Такая борьба велась всегда, и она в свою очередь сама служит наглядным свидетельством прогресса.

Борьба велась, естественно, прежде всего с тем, что было главным злом для своего времени. Поэтому на протяжении истории непосредственный объект борьбы менялся. Прогресс в этой сфере проявлялся главным образом в том, что борьба направлялась не только на проявление зла, но и на его причины. Прогресс проявлялся во все большем уяснении общественной природы зла, в возрастающем умении определять, что является в данном случае главным источником зла и каким должен быть наиболее эффективный путь борьбы с ним.

В чем мы видим главный источник общественного зла в наше историческое время, когда развитие производительных сил, наших знаний, нашего умения подчинять человеку силы природы подвело нас вплотную к возможности ставить как вполне реальную задачу обеспечение материальной основы достойной человека жизни в рамках всего человечества?

В чем мы видим главный источник зла в наше историческое время, когда прогресс общественного развития открыл нам эру бесклассового общества, могущего обеспечить культурную, духовную основу достойной человека жизни в рамках всего человечества как сообщества "гармонически ассоциированных людей"?

Для ответа на первый вопрос необходимо учитывать одну особенность нашего времени: дело идет о нашем отношении к природе.

Были времена - и они еще не прошли, - когда человек и природа рассматривались как две противостоящие друг другу силы. Их взаимоотношения оценивались как борьба, как вечная борьба человека с силами природы. На этой почве образовались две противоположные концепции: концепция полной зависимости человека от природы и концепция человека - царя природы.

Были, однако, мыслители, судившие иначе: они не подчиняли человека природе, не противопоставляли и природу человеку; они видели в них две силы, сосуществующие в одной и той же сфере - сфере жизни: силы, не только сосуществующие, но и взаимодействующие. В настоящее время человек подошел к овладению самыми сокровенными, самыми великими силами природы, и это поставило его перед острым вопросом - вопросом о себе самом. Кто он, человек, овладевающий силами природы? Каковы его права и его обязанности по отношению и к природе и к самому себе? И есть ли предел этих прав? А если есть, то каков он?

Если видеть в гуманизме то великое начало человеческой деятельности, которое вело человека до сих пор по пути прогресса, то остается только сказать: наша задача в этой области сейчас - во включении природы не просто в сферу человеческой жизни, но в сферу гуманизма, иначе говоря, в самой решительной гуманизации всей науки о природе. Без этого наша власть над силами природы станет нашим проклятием: она выхолостит из человека его человеческое начало.

Ответ на второй вопрос - в чем мы видим сейчас главный источник зла в общественной жизни - уже дан со всей ясностью: важнейший источник зла - эксплуатация человека человеком и обращение к войне как к способу разрешения конфликтов. Борьба за уничтожение такой эксплуатации, за устранение из практики истории войн и составляет сейчас главное содержание гуманизма нашего времени.

К чести человечества следует отнести то, что совесть лучших представителей человеческого рода во все времена никогда не принимала ни того, ни другого. Призывы к братству и миру раздавались в истории многократно и на самых разных концах земли.

Эти призывы сначала исходили из уст пророков, мудрецов, учителей человечества, позднее - из уст поэтов, мыслителей, ученых. Но они говорили тогда за всех, вернее, их устами говорили человеческие массы, простые люди земли.

Сейчас эти простые люди уже говорят сами, своим собственным голосом. И в этом - великая сила их призывов. Поэтому мы, продолжающие борьбу с источниками общественного зла, которую столько веков вели наши предшественники, может быть, теперь и доведем эту борьбу до вожделенного конца. Наш общественный строй, социализм, принципиально не совместим ни с эксплуатацией человека человеком, ни с войной. В этом его великая - и совершенно особая по своей природе общественная сила. Поэтому именно в русле социализма мы и можем ждать успеха в этой борьбе.

А если так, то можем ли мы не относиться к нашему будущему с надеждой? Конечно, наше будущее отнюдь не прямое, гладкое восхождение к обществу, обеспечивающему человечеству достойную человека жизнь. Так никогда в истории не бывало. Но основной путь ясен: он открыт нам нашей действительностью. И это и делает нас оптимистами.

Но для того чтобы утвердиться в таком оптимизме, нужно еще одно условие.

Гуманизм является идеей по своему общественному содержанию, может быть, важнейшей из всех великих идей, выдвинутых человечеством на протяжении многих тысячелетий его истории. Идея гуманизма - результат огромного исторического опыта в его наиболее глубоком восприятии, результат осознания человеком в процессе такого опыта самого себя, своих общественных задач. Идея гуманизма есть высшая по своей общественной значимости и этическая категория. Она всегда была высшим критерием настоящего человеческого прогресса.

Энгельс в одном из своих писем к Мерингу назвал нелепым представление, будто бы Маркс и он, не желая признавать за различными идеологическими областями самостоятельного исторического развития, тем самым якобы отрицали за ними и всякое воздействие на историю. "В основе этого, - писал Энгельс, - лежит шаблонное недиалектическое представление о причине и следствии, как о двух неизменно противостоящих полюсах, и абсолютно упускается из виду их взаимодействие".

Не подойдет ли человеческое общество с ликвидацией эксплуатации человека человеком, с отказом от войны - тех источников зла, которые причинили и причиняют человечеству столько страданий, с гуманизацией всей науки о природе к такому состоянию, когда откроется возможность объединить развитие истории и движение порожденных мыслью этических категорий, а в их составе - важнейшей по своему общественному значению категории гуманизма? И не будет ли такое объединение достигаться все большим и большим превращением этических категорий вообще и категории гуманизма в первую очередь в нормы не только человеческого поведения, но и всей общественной, государственной жизни? Вся прошлая история человечества, вся наша современная действительность взывают к этому. И мы живем сейчас с надеждой, что так и будет.

Что же, это и есть предел? На этом и заканчивается поступательное движение человечества?

Ответ на этот вопрос зависит от ответа на другой: может ли вообще быть предел такому движению? Видимо, да и нет. Нет - потому, что мы не в состоянии предугадать, какие формы и виды зла могут вообще возникнуть в будущем после устранения существующих. И в то же время предел есть. Вернее, не предел, а мысль о пределе. Мысль эта представала и предстает в образе идеального состояния общества. Рисоваться этот образ может очень различно. Китайскому народу в глубокой древности, в IX в. до н.э., идеальное состояние общества представлялось в образе "счастливой земли", и он выразил свою надежду достигнуть ее в словах песни: "Есть счастливая земля! Да, счастливая земля! В той земле, в краю ином, мы найдем наш новый дом". У древних эллинов и римлян идеальное состояние общества рисовалось в образе "золотого века". В каких бы образах мысль об этом пределе ни выступала, она никогда не покидала человечество и вдохновляла его на борьбу с тем, что препятствует достижению идеального, достойного человека, состояния общества. Об этом с великой яркостью и силой сказал русский писатель Достоевский: "Золотой век - мечта самая невероятная из всех, какие были, но за которую люди отдавали всю жизнь свою и все свои силы, для которой умирали и убивались пророки, без которой народы не хотят жить и не могут даже умирать". И эта мечта есть, может быть, самое высокое проявление человеческого в человеке, проявление того же гуманизма, который всегда был и остается величайшей идеей общественной программы.